Цвет греха. Чёрный бесплатное чтение

Глава 1

Асия

– Мы тебя слушаем, девочка, – хмуро произносит директор и поправляет очки на переносице. – Рассказывай. Что случилось? – окидывает меня внимательным взглядом и изображает готовность слушать, чуть откинувшись в своём высоком кожаном кресле.

Но это он, прочие присутствующие совершенно иного мнения.

– Да что она может такого рассказать? – возмущается стоящая напротив госпожа Дикмен. – Ни одно сказанное слово не может оправдать причинённый моему Каану вред! Мой бедный мальчик попал в больницу! У него сломан нос! И кто знает, какие ещё травмы! А скоро выпускные экзамены, между прочим! Если он теперь не сможет вовремя подготовиться? Как он поступит в университет? – машет руками в разные стороны, источая праведное негодование. – И всё из-за этой вашей хулиганки!

Я на секундочку ей даже верю. Но потом вспоминаю, что упомянутый «бедный мальчик» – это больше семидесяти пяти дюймов[1] живой дури и ходячего хамства, он же драгоценный избалованный ею сыночек, который и со здоровым носом ни к каким экзаменам никогда не готовится, поэтому моя начавшая было просыпаться совесть тут же засыпает снова. Сцепляю пальцы в замок. Отворачиваюсь. Смотрю исключительно в окно. Если я что-то и усвоила за все последние годы, так это то, что в элитной школе «Бахчешехир» стукачам и нытикам нет места.

Не то потом ещё дороже обойдётся…

Там, в отражении стекла, я сама. Бледная, с растрёпанными тёмными волосами, взъерошенная и помятая, как самая настоящая ворона. Одежда тоже оставляет желать лучшего. Красный галстук съехал набекрень. Рубашка лишилась нескольких пуговиц, и теперь вырез в районе декольте выглядит чрезмерно откровенно. На воротничке заметны несколько пятен чужой крови. Чулки порваны. Босиком. Не помню, в какой именно момент я лишилась обуви. Тогда это совершенно не казалось важным.

А теперь…

– В одном моя жена права, – подхватывает пылкую речь женщины сидящий поблизости от неё господин Дикмен. – Оправдания ни к чему. Пусть каждый сам несёт свою ношу. И платит по счетам. Каан поправится, – почти радует меня монотонностью и адекватностью своей речи. – Но… – замолкает, вперив в меня брезгливый взгляд, полный отвращения, а продолжает через короткую паузу с отчётливыми мстительными нотами: – Мы подадим заявление. Пусть полиция разбирается.

Смотрит на меня. Но точно не ко мне обращается. Недаром наш статный, обычно хранящий невозмутимость в любой ситуации директор едва заметно, но всё же напрягается.

– Зачем подавать заявление? – неодобрительно прищуривается он. – Мы и сами можем во всём разобраться, – убеждает директор господина Дикмена.

Тот явно не согласен. Или же, что вероятнее, набивает цену повыше. Всё-таки Каан Дикмен, он же единственный наследник их громадного состояния, – персона, обожаемая большинством, соответственно, видная, ценная, не чета мне – той, кто учится здесь из милости, является никем и ничем для них в этом мире. Уверена, если бы по итогу сегодняшнего утра медики увезли не Каана, а меня, будь то больница или даже морг, то вообще никто не вспомнил бы и не хватился. Разве что уборщик. Ненадолго. Только пока ругался бы и клял меня по чём свет, замывая и вычищая на полу следы произошедшей стычки да убирая устроенный попутно бардак.

– В самом деле? – оглядывает меня с ног до головы и обратно всё с той же брезгливостью отец моего одноклассника и тут же забывает о моём существовании. – Со всем уважением к вам, господин Кайя, но мой лимит доверия, к сожалению, исчерпан, – разворачивается к директору. – Ещё тогда, когда вы добились того, чтобы наши дети вынужденно учились рядом с… – машет в мою сторону рукой, так и не глядя, – такими, как она, – опять кривится, – мы были категорически против. Но нас никто не послушал. Не воспринял всерьёз. А теперь мы все оказались в такой гнусной и компрометирующей, в том числе репутацию самой школы «Бахчешехир», ситуации. Не в первый раз притом. Вот где её родители? Почему их до сих пор тут нет?

Настаёт моя очередь невольно кривиться. Хотя я очень стараюсь максимально держать лицо. Если продолжать смотреть в окно, почти не так уж и сложно. Не выдавать себя. Вообще не думать. Например, о матери. И о том, что она умерла. Почти год назад. От передозировки героином. Других родственников у меня вообще не было никогда, только она – та, кто с младенчества выросла в детском доме. Хотя и её присутствие в моей жизни слишком призрачное, чтобы называться таковым. Джемре Эмирхан куда больше собственной дочери обычно волновало то, где и как скоро возможно раздобыть новую дозу, а затем то, как потом за неё расплатиться. Я привыкла существовать сама по себе, заботиться обо всём самостоятельно, в меру своих сил и возможностей. И нарочно всё это время скрывала ото всех тот факт, что стала круглой сиротой. Не хотела, чтобы опека вмешивалась. До совершеннолетия мне оставалось совсем немного. И всё бы непременно получилось. Всё-таки я прикладываю немало труда и терпения в своей жизни, чтобы не повторять судьбу матери. Если бы не сегодняшний день и противный Каан Дикмен, будь он проклят вместе со всеми своими шестёрками.

– Я вас очень прошу, давайте проявим ещё немного понимания. Всё-таки девочка, – косится в мою сторону директор, – не только стипендиатка, но и обладательница высшего балла в нашей школе, а это, сами знаете, даётся очень нелегко, – напоминает, будто это в самом деле имеет какое-либо значение и вес для остальных. – Поверьте, наша канцелярия делает всё возможное, чтобы в самое ближайшее врем… – принимается в довершение оправдываться на все озвученные возмущения.

Я же мысленно благодарю Всевышнего.

Неужели обойдётся?

Судя по тому, что я слышу, директор, как и я, не в восторге от идеи вызывать мою мать-наркоманку. Оттягивает момент до последнего. Они встречались лишь однажды. Встреча, разумеется, получилась не из лучших.

И я впервые в жизни рада такому её поведению!

Жаль, моя вспыхнувшая радость оказывается недолгой.

– Что значит, в самое ближайшее время?! – перебивает госпожа Дикмен, подскакивая на ноги. – Я требую этого прямо сейчас!

Последнее она фактически выплёвывает, даром, ненастоящим ядом. В мою сторону. Но и этого ей мало. Тут же хватается за телефон и принимается истерично тыкать в экран своими наманикюренными заострёнными ноготками. Очевидно, и впрямь полицию вызывать собирается.

О том и сообщает:

– А знаете, с меня хватит! Ничего и никого я ждать не буду!

Вот же…

Чёрт!

Хотя, если в данную секунду мне кажется, что всё становится очень-очень плохо, то вскоре я понимаю, насколько же ошибаюсь. Ведь дальше начинается реально сущий кошмар.

– Госпожа Дикмен, я настоятельно вам советую не принимать скоропалительных решений, – моментально реагирует на женский порыв директор.

– А я настоятельно прошу вас, господин Кайя, больше не вмешиваться! – огрызается её муж.

– Господин Дикмен, если ваша жена вызовет полицию, то пострадает не только репутация школы, но и ваше реноме тоже, – переключается на откровенный шантаж директор. – В конце концов, сомневаюсь, что в баскетбольной лиге будет долго сохраняться место для того, кого побила девчонка!

Эх, если бы это спасло.

Наоборот!

Теперь оба родителя Каана взбесились.

– Девчонка?! – округляет глаза госпожа Дикмен. – Да вы посмотрите на неё! – тыкает в меня пальцем. – Она и на девчонку-то не похожа совсем! Скорее на бессовестную распутницу! И это не нам! – снова плюётся вместе со словами. – Это вам, господин Кайя, должно быть стыдно! За то, что вы плодите в стенах этого достойнейшего заведения таких бесстыжих и недостойных, как она! Сперва набросилась на моего сына, а теперь просто сидит и делает вид, что её тут нет! В таком-то виде! Никакого раскаяния! Нет, я полностью согласна с мужем, однозначно, пусть полиция разбирается во всём! – заявляет категорично и тут же переключается на меня. – А ты?! Ты маньячка, что ли? Или у тебя проблемы с самоконтролем? Проблемы с агрессией? А может, замуж за моего сына захотела?! Наворотила дел, потом изобразишь из себя жертву, выложишь парочку-другую блогов в этих своих социальных сетях, а ему потом и деваться некуда будет?! А?! Так, да?! Говори, бесстыжая! Как ты могла такое сделать? Это тебе не жвачку украсть в супермаркете! – выдаёт надменно и до того громко, что у меня уши начинает банально закладывать. – Учти! Тебя будут судить по всей строгости закона! – шагает ко мне ближе, щёлкает пальцами прямо перед моим лицом, по всей видимости, чтоб я ещё больше впечатлилась её угрозами, а то выбранной громкости недостаточно. – Алё! – щёлкает снова, ведь я не реагирую. – Ты слышишь меня, юная госпожа? Мы не оставим это просто так! Ты до конца дней своих будешь гнить в тюрьме, ты это понимаешь? И даже если твоя безалаберная мамаша всё-таки соизволит явиться, это тебе уже ничем не поможет, я это гарантирую… – всё говорит и говорит, никак не затыкается.

А у меня сплошной шум в ушах. И боль в груди. Нет, не из-за её нелепых обвинений по поводу того, что я якобы могу позариться на её сыночка и проворачиваю такие низменные номера, чтобы как-то продвинуться в своей жизни или влезть в их богатую семейку, всё-таки и не такое в нашей школе бывало, не совсем на пустом месте она ядом исходит. Моя выдержка начинает отказывать в тот момент, когда она смеет упомянуть мою мать, посмев добавить от себя незавидную характеристику. Да, не спорю, может быть, та не является образцом добродетели, но это совсем не значит, что кто-то посторонний может о ней так отзываться.

– Что ты сказала?.. – срывается с моих губ, а я поднимаюсь.

Кажется, в пылу эмоций я не только забываю об элементарных границах норм поведения, но и придвигаюсь к ней слишком близко. Как ошпаренная, она от меня отпрыгивает, округлив глаза в таком ужасе, будто я её ударила. И про телефон свой вспоминает. На том конце связи как раз трубку берут.

– Алло, полиция! – спохватывается госпожа Дикмен. – Алло! На моего сына напали! Я хочу сделать заявление! Срочно приезжайте сюда! Нашей жизни угрожают!

Не слышу, что именно ей отвечают. Как и того, что она сама рассказывает им дальше, потому что в кабинете она не остаётся. Дверь захлопывается за ней очень громко. И на этом мои неприятности не заканчиваются. Наоборот.

– Всё-таки я настоятельно советую вам изменить своё решение, – качает головой директор, взывая к господину Дикмену. – Асия Озджан – несовершеннолетняя. Даже по приезде полиции никто ничего не сможет сделать, пока не прибудет тот, кто ответственен за неё, – напоминает ему.

Заодно и мне. Об этой очередной моей проблеме. Которая с каждым уходящим мгновением разрастается всё шире и шире!

Ведь…

– Мы с вами оба знаем, что её мать – абсолютно бесполезное создание, – желчно ухмыляется господин Дикмен. – Мои адвокаты съедят её менее чем за минуту и даже не подавятся.

Не сказать, что он совсем не прав.

Но!

Директор вдруг тоже ухмыляется.

– Вы, определённо, недооцениваете госпожу Эмирхан, – демонстративно расслабляется в своём кресле господин Кайя, повторно поправляет на переносице очки и тянется к моему личному делу, которое изучал перед началом этого разговора. – Я бы даже сказал, слишком недооцениваете… – заканчивает на недосказанности, сосредоточившись на чтении.

Что он там такого может вычитать – лично мне непонятно. Опять же, из всего сказанного оппонента школьного руководства интересует лишь одно, и когда он это озвучивает, я тоже невольно улыбаюсь, если мой кривой оскал можно так назвать.

– Ты что, ещё и приёмная, ко всему прочему, что ли? – улавливает разницу в моей с матерью фамилиях господин Дикмен.

Ну почему они в большинстве своём настолько высокомерные?

Риторический вопрос…

Который, конечно же, остаётся при мне.

– Нет, – отвечает за меня директор. – Асия – дочь от первого брака. Через несколько лет госпожа Джемре вышла замуж снова. За господина Адема Эмирхана, – выдерживает показательную паузу и не спешит продолжать.

То ли чтобы сидящий напротив проникся моментом, то ли чтобы угадал сам, кто такой этот Адем Эмирхан, то ли чтобы напряг память и вспомнил его, будто озвученное имя действительно значимое. Лично я сама слышала про него многое. Мне мама рассказывала. Начиная от того, какими были годы, проведённые ими в детском доме, где они росли вместе с другими детьми, заканчивая тем, какой он «красивый» и «великолепный», а также «конченый мудак» и «бездушная тварь». И не только такое. Каждый раз вариации были разными. Зависело от того, в каком она настроении и насколько велика принятая ею доза очередной раздобытой дури. До сих пор понятия не имею, кем был мой настоящий биологический отец, но мне стукнуло два года, когда она меня бросила ради этого Адема Эмирхана. Просто оставила и ушла. Не вернулась. Я чуть не сдохла от голода и переохлаждения. Ничего в холодильнике не оставила же. А отопление – слишком роскошная вещь, чтоб на него тратиться. Первое время я всё ждала, когда мама вернётся. Потом меня приютили соседи. Из жалости. На целых полтора года. Вот тогда она вернулась. Одна. Почему? Не знаю. Об этом она никогда не рассказывала. Бросил, наверное. Мало кто выдержит её пагубные привычки и вспыльчивый характер.

А раз так…

Столько лет прошло!

Разве он не аннулировал брак?

Дичь какая-то, если честно!

Но тогда почему господин Полат Кайя о нём заговаривает?

Спасается чем может…

Или нет?

– Может быть, вы слышали, господин Адем Эмирхан – совладелец довольно крупного международного судостроительного холдинга, – продолжает после длительной паузы директор нашей школы.

Не только у господина Дикмена, у меня тоже челюсть некрасиво отвисает. Такое мама о своём муже точно не рассказывала. И это ещё ничего. Господин Дикмен не только в лице меняется. Кажется, у него начинает дёргаться левый глаз.

– Şirketler Grubu İttifakı[2]? – мямлит он.

Да с такой надеждой на отрицание, что даже мне его жалко становится. Но не господину Кайя.

– Именно, – подтверждает тот с самым благопристойным видом, величаво кивнув.

Где-то тут я начинаю понимать, почему наш директор уделяет внимание этому маминому скоропалительному замужеству.

Не знаю, кем являлся этот Адем Эмирхан на тот момент, когда они поженились, но такую возможность, которая есть сейчас, вездесущие основатели элитной школы «Бахчешехир» уж точно не упустят.

Ага, только они все, похоже, забывают одну маленькую деталь!

Маленькую, но очень важную. О которой сообщаю лишь после того, как господин Дикмен пулей вылетает из кабинета, а мы остаёмся наедине, и нет больше поблизости никаких лишних ушей.

– Ему нет до меня никакого дела, господин Кайя, – признаюсь честно. – Я его не видела даже никогда. Не представляю, как он выглядит и кто такой. Мама меня ему никогда не показывала. И, скорее всего, он вообще о моём существовании ничего не знает. К тому же, должно быть, они давно развелись… – заканчиваю совсем тихо.

И сама над своими словами задумываюсь. Вспомнив всё о тех же вездесущих основателях школы «Бахчешехир». Они ж в самом деле вездесущие. Если бы моя мать была в разводе, это наверняка также было бы указано в моём личном деле? С другой стороны, свидетельства о смерти моей матери там нет. А значит, пока остаётся надежда на то, что мой позор не разрастётся ещё шире и масштабнее.

– Не развелись, – с уверенностью отзывается директор.

Моя челюсть падает ещё на уровень ниже.

– Но… – выдавливаю из себя.

– Никаких «но» быть не может, Асия, – мягко и вместе с тем непреклонно останавливает меня господин Кайя, приподнимая ладонь в воздухе. – Либо Адем Эмирхан приедет сюда и решит эту нашу теперь уже общую проблему, либо семья Дикмен со свету сживёт и тебя, и меня – за то, что я вмешался. Я сделал всё, что смог, учитывая ситуацию. Но может быть и обратный эффект. И тогда всё будет ещё хуже, чем сейчас, Асия. Поверь, я с такими людьми не один год работаю, знаю, о чём говорю, – улыбается уже по-доброму, с сочувствием.

Повторно вздыхаю.

– Он не приедет.

– С чего ты взяла?

Да с того, что на фиг оно ему не сдалось!

– А зачем ему это?

На этот раз господин Кайя не отвечает.

Зато достаёт из кармана пиджака свой телефон!

Мне моментально плохо становится…

– Пожалуйста, не надо этого делать! – буквально умоляю, подрываясь с места. – Я обязательно придумаю что-нибудь другое! Мне нужно только немного времени!

Тщетная попытка. Провал. Он уверенно жмёт на цифры. Останавливает меня всё той же ладонью, выставив её перед моим лицом.

Ну, не отбирать же у него телефон?!

А стоило бы…

Абонент принимает вызов почти сразу.

Я замираю с диким желанием зажмуриться. Всё внутри будто в тугую пружину сжимается. Меня почти тошнит.

– Слушаю, – доносится в этот самый момент из динамика.

Его голос – низкий и глубокий, как самая тёмная пропасть. Я будто падаю в неё, настолько ватными становятся мои ноги, совсем их не чувствую. И даже не дышу, чтобы не упустить ни единого слова.

– Добрый день, господин Эмирхан, – вежливо здоровается непосредственный руководитель нашего учебного заведения, да с такой невозмутимостью, словно очередного ученика отчитывает, а не с незнакомцем разговаривает. – Меня зовут Полат Кайя. Я являюсь директором школы «Бахчешехир». Звоню вам по поводу одной своей ученицы. Она дочь вашей супруги, Джемре. Нам очень нужно, чтобы вы приехали.

И…

Тишина.

С минуту так точно!

А может, это всё моя непонятно откуда взявшаяся впечатлительность играет со мной злую шутку.

– Господин Эмирхан? – напоминает о себе директор.

Ещё одна пауза заполняется гулкими ударами моего сердца. Оно вдруг решает тоже сойти с ума. Долбится в груди как бешеное, словно в последний раз.

– Как, вы сказали, называется эта ваша школа? – переспрашивает собеседник.

– «Бахчешехир», – охотно подсказывает директор. Наименование созвучно с районом, в котором располагается наше заведение.

Но совсем не район, оказывается, интересует мужчину.

– То есть… Стамбул? – мрачно и даже зло отзывается он.

Я почти верю, что дальше он просто бросит трубку или же сперва пошлёт нашего директора в далёкие и совсем не распрекрасные дали, а потом всё-таки бросит трубку.

Но моей внезапной мечте сбыться не суждено.

– Именно так.

– Понятно. Скоро буду.

Глава 2

Асия

Проходит почти шесть часов.

Шесть!!!

Грёбаных часов.

Ожидания…

А я так и сижу в кабинете господина Кайя. Он не разрешает из него выходить. Сам отправляется куда-то по своим делам. Вместе с моим личным делом. Дверь за собой запирает. С учётом того, что меня может ждать в коридорах, пока ученики ещё на занятиях, я не так уж и против, особенно если вспомнить мой внешний вид. Поначалу. Но после того, как заканчиваются последние уроки, я начинаю всё чаще ёрзать на стуле и всё активнее задумываюсь над тем, чтобы сбежать. Хоть через окно. К тому же ещё пара часов – и я опоздаю на работу. Домашнее задание тоже не сделано. Здесь – не получится, мне нужны учебники, которых у меня при себе в рюкзаке нет. А попросить кого-нибудь принести их для меня из библиотеки я не решаюсь.

Да и…

Какая библиотека?

Зачем я тут жду непонятно кого?

Судя по интонации, господин Эмирхан совсем не в восторге.

Зачем вообще согласился – непонятно!

И…

Передумал, ведь правда же?

Всё-таки, если бы собирался в самом деле приехать, давно бы приехал!

Не настолько ужасны пробки в Стамбуле…

Зеркала здесь нет. Отражение в окне становится более тусклым, и я не уверена в том, насколько хорошо вытираю пальцами размазанную под глазами тушь. Галстук поправляю, в меру возможности, теперь он частично прикрывает отсутствие пуговиц на рубашке, и провокационный вырез кажется пусть и слегка, но скромнее. Волосы я собираю позаимствованной на рабочем столе директора канцелярской резинкой, затягиваю их в тугой пучок на макушке, так уже не кажется, что на моей голове взрывается гнездо. От чулок вовсе избавляюсь. Лучше с голыми ногами, чем в них – порванных. Ну а то, что без обуви… Ничего. И не такое бывало за все мои годы. Да и лето почти. На улице воодушевляюще тепло. Ничего такого, чего я не могу перенести и пережить, не случится, если уйду босиком.

Вот да!

Пойду…

До двери как минимум. Она же заперта. В последнем я удостоверяюсь несколько раз, дёрнув за ручку. На всякий случай. Но решаю испытать удачу снова. Уже потом через окно лезть. Этаж тут второй, а не первый, как-никак, совершенно не хочется быть «звездой» ещё одной новости в случае, если меня заметят.

– Эй, есть там кто-нибудь? – стучусь в резную преграду.

С той стороны приёмная, там должен быть как минимум секретарь, поэтому меня точно услышат.

И услышали…

Поворот ключа в скважине отзывается в моей душе маленькой порцией радости. Я практически полностью сочиняю в своём уме всё то убедительное, что обязательно расскажу своим будущим освободителям из этого временного плена, чтобы они меня отпустили. Но в итоге ни звука из себя выдавить не получается.

А всё потому, что…

Чёрный. Нереально чёрный. Чужой взгляд. На который я столь опрометчиво натыкаюсь, будто в невидимую стену врезаюсь. Непременно головой, никак иначе, ведь аж забываю собственное имя, до такой степени пришибает. Так пронзительно смотрит возникший передо мной незнакомец. Он выше меня на целую голову. Плечи затянуты в самую обычную белую рубашку, наглухо застёгнутую под самый воротник с высокой стойкой. Черты лица – суровые и до того хмурые, словно их обладатель вообще никогда в жизни не расслаблялся, всегда чем-то недоволен. Сам мужчина настолько широкий и мощный, что почти полностью закрывает собой распахнутый проём.

– Извините, я уже ухожу, – выдавливаю из себя подобие вежливости, качнувшись вперёд.

Не знаю, кто он такой, но уж точно не из канцелярии. А значит, и сказки ему рассказывать мне совсем не обязательно. Правда, недвусмысленный намёк на то, что пора бы проявить сознательность и уйти с моего пути, почему-то не срабатывает.

Приходится уточнить:

– Вы меня пропустите?

А он…

Молчит.

Смотрит на меня.

И ни слова не произносит.

По-прежнему слишком пристально разглядывает. Словно увидел нечто нереально странное. Во мне.

Вот тут я вспоминаю, как выгляжу.

Да, привожу себя в относительный порядок. Но это даже отдалённо не тянет на нынешние стандарты и минимальные параметры предпочтений школы «Бахчешехир».

Становится неудобно…

Он ведь поэтому так смотрит?

Глаз никак не отводит…

А это становится уже неприлично!

– Не могли бы вы?.. – бросаю в раздражении.

И затыкаюсь. Задумываюсь о том, что этот неизвестный вообще в кабинете директора может забыть. Во время отсутствия самого директора. С ключом, которым он кабинет открыл, я же самолично расслышала, как он поворачивался в скважине.

Вот же…

Мрак!

Я знаю всех основателей школы «Бахчешехир» в лицо, они все до единого присутствовали, когда я и другие стипендиаты успешно прошли вступительные испытания, а по его итогам устроили грандиозное представление, вручая нам соответствующие сертификаты на обучение в присутствии прессы и других значимых в этом городе персон. И стоящий передо мной совершенно точно не один из них. На одного из уборщиков тоже совсем не тянет. А больше и не может никто сюда попасть без господина Кайя.

И тогда, получается…

Мысль обрывается так же быстро, как и возникает.

– Ты на неё совсем не похожа, – произносит незнакомец.

И чтоб меня!

Я этот голос знаю. Уже слышала.

Однажды. Недавно.

По телефону.

Когда директор позвал сюда мужа моей матери…

– Адем, – вырывается продолжением из моего разума, но уже наяву. – Эмирхан.

Вынужденно отступаю в глубь кабинета. Напоминание об окне, которое можно открыть, чтобы сбежать отсюда, вновь ненавязчиво вспыхивает в моей голове. И мне приходится приложить некоторые усилия, чтобы сдержать этот порыв. Находиться наедине с мужчиной, тем более незнакомым, очень нервирующее обстоятельство в принципе.

А тут…

– Верно, – отзывается он, замолкает, а через короткую паузу дополняет, так и не переставая на меня бесстыже и в открытую пялиться: – Асия. Озджан.

Моё имя из его уст звучит предательски подло. Непривычно. Странно. Тяжело. Пробуждает внутри ту же нелепую дрожь, когда опять всё сжимается и хочется провалиться сквозь землю.

Так и тянет сказать: «Нет, я не она, вы ошиблись!»

А потом всё-таки свалить…

Глупость полнейшая, конечно же. Выглядеть ещё более нелепо тоже совсем не хочется. Вот и сажусь в гостевое кресло, смыкаю ладони вместе, укладываю их на колени, заодно и те прикрываю, на них и смотрю. И просто жду. Того, что он сам расскажет дальше.

Надеюсь, разговор будет коротким!

Недолго надеюсь. Вся моя надежда умирает в жестоких конвульсиях, и я обламываюсь практически в первые пять секунд. Сразу, как только мужчина устраивается в кресле напротив, а на пороге появляется господин Кайя. Он не один. С ним – полицейские. Их аж четверо. И все мужчины. Суровые. Высокие. При оружии. Рассматривают меня не менее придирчиво и цепко, чем прежде сам Адем Эмирхан.

Свободных кресел тут больше нет. Но дополнительными местами на диванчике у окна они не пользуются. Остаются стоять на ногах. Тот, что ближе всех, достаёт пластиковый планшет, к которому прикреплена бумага и ручка. Готовится записывать.

– Госпожа Дикмен позвонила в полицию. А полицейские не могут проигнорировать вызов, поэтому тебя нужно опросить, Асия, – миролюбивым тоном поясняет происходящее для меня директор. – Помни, ты не обязана отвечать, если это доставляет тебе психологический дискомфорт, – добавляет и это.

Намёк на необходимость молчать?

По ничего не выражающему выражению лица директора и не понять толком. А тот, который в кресле напротив, и вовсе мрачнеет, как грозовая туча. Опять меня пристально рассматривает. На этот раз его тёмный взгляд ощущается практически повсюду. Блуждает от шеи к плечам, по рукам и к линии груди, ниже – по животу, к бёдрам и коленям, а затем и к босым стопам. Останавливается на них. Будто зацикливается. А я сама настолько застреваю на этом факте, инстинктивно поджимая пальчики на ногах, что пропускаю первый вопрос от полицейского. Спасибо, его тут же повторяют.

Вопросы несложные. Сперва те, что касаются непосредственно моей личности и всего сопутствующего, включая адрес проживания и род дополнительных занятий, помимо школы. Это немного успокаивает. Делиться тем, что заучиваю практически с четырёх лет, – дело нехитрое.

А вот дальше…

– Как давно вы знакомы с Кааном Дикменом?

Вздыхаю.

– С первого дня, как учусь в этой школе, – отвечаю честно.

Полицейского такая формулировка не особо устраивает, и он вопросительно приподнимает бровь.

– Примерно три с половиной года, – выдаю более точную информацию.

– Были ли у вас с ним прежде конфликты подобного рода?

С учётом того, что он мне последние два года вовсе прохода не даёт, при каждом удобном случае передо мной возникает…

– Нет.

Да, я лгу. И оправдываю себя тем, что прежде всё не заходило настолько далеко. Чтоб вот так – руки распускать начал.

Да и к чему им знать?

Узнают они, узнают и остальные. И тогда сказанное госпожой Дикмен в мой адрес начнёт распространяться дальше. Кто знает, какими приписанными подробностями обрастёт. Опомниться не успею. Уж языки в школе «Бахчешехир» наверняка постараются. Ну уж нет! Ни за что. Мне нужно лишь потерпеть ещё немного. Сдам экзамены. И больше никогда его не встречу на своём пути. Избавлюсь. Начну новую жизнь.

– В чём заключалась суть вашего конфликта?

Что я там про своё молчание только что думала?

Правильно. Если уж молчать, то совсем.

Не врать же полицейским?

Да и…

– Она не обязана отвечать, – напоминает о том, что было сказано мне ранее.

Не директор.

Адем Эмирхан.

Я… удивлена.

Решаю, ведь он тут присутствует лишь по настоятельной просьбе господина Кайи, вместо моей матери, раз уж тут все так уверены в том, что они женаты. И пусть я не в курсе, насколько это правильно и достоверно с точки зрения закона, но всё же, как видим мы все, превосходно срабатывает.

– Почему вы его ударили? – кивает на замечание господина Эмирхана полицейский и задаёт новый вопрос.

Я только и успеваю, что рот открыть. Или, скорее, закрыть. Он же у меня открылся от недоумения ещё после предыдущего вопроса и чужого сопутствующего ответа.

– А с чего вы взяли, что она его ударила? – мрачно переадресовывает вопрос полицейскому муж моей матери.

Бывший муж теперь уже, получается?

Можно решить, мне больше думать не о чем…

Но надо же хоть на чём-то сконцентрироваться.

На чём-то, что не является Кааном Дикменом.

А то слишком заметно начинают дрожать мои руки…

– Или, может, у вас плохо со зрением и на моей подопечной нет ни единого синяка или ссадины? – добавляет сухо мужчина. – Она защищалась. Когда нападаешь, в запале неосторожности действительно может порваться юбка, рубашка или же слететь обувь, но чулки точно не рвутся. По крайней мере, до такой степени.

То, о чём он говорит, сиротливо ютится в полупустой мусорке. И всеобщее внимание мгновенно приковывается к ним. Один из полицейских и вовсе достаёт обсуждаемый предмет. Не голыми руками. В перчатках. А затем засовывает их в специальный маркированный пакет, который тут же герметично запечатывает и прячет во внутренний карман своей куртки.

– Мы вас услышали, господин Эмирхан, – комментирует свои действия служащий закона. – Больше вопросов нет.

Правда, всё?

Заканчивается.

Так сразу даже не верится.

И я не прогадала…

Едва полицейские освобождают кабинет директора, а мы остаёмся втроём, как дверь снова закрывается. На ключ.

– Вряд ли госпожу Дикмен устроит такое. Она обязательно найдёт малейший повод – любой, даже самый минимальный предлог, придумает что-то новое и подаст настоящую жалобу, – выдаёт с усталым вздохом господин Кайя. – Уверен, адвокаты их семьи уже собирают компромат и доказательства. На всех нас.

Не для меня говорит. Для моего… кого?

И это, между прочим, тоже знатно напрягает!

Особенно теперь, когда полицейские уходят, а он – нет.

Правда станет помогать?

С чего бы.

– Адвокаты не проблема. С ними я разберусь.

Наверняка муж моей матери имеет в виду, что у самого есть адвокаты не хуже, а то и покруче, учитывая наличие нехилого бизнеса, ему должно быть и не такое по карману, вероятно, это вообще сущая мелочь в океане его текущих ежедневных доходов. Но почему-то в первую секунду я воспринимаю мужские слова совсем иначе. Слишком уж крепко и внушительно сжимаются его кулаки, а черты лица задевает пугающе нехорошая тень.

– Хорошо, – кивает директор школы.

Собеседник тоже кивает. Но его кулаки никак не разжимаются. А меня опять клинит. На этот раз потому, что вижу кое-что ещё – то, чего не замечала прежде. Рукава рубашки не застёгнуты наглухо, как тот же ворот. Манжеты раскрыты и завёрнуты выше положенного, а от линии запястий тянутся чёрные узоры, определённо, составляющие какой-то единый рисунок, который теряется где-то там, под недрами самой рубашки. Не удаётся рассмотреть и понять толком из-за малого обзора, а моё воображение всегда работало хорошо. Решает поработать ещё. Прямо сейчас. Настолько хорошо, что я почти забываю, что тут вроде как не одна, и бездумно рассматриваю незнакомца, да ещё и при свидетеле. А мужчины не обращают на меня в последующие минуты никакого внимания, продолжая между собой диалог…

Да что же это такое сегодня со мной?

Сплошные недоразумения.

Пора с этим завязывать!

Тем более и повод есть.

Достойный!

– Я опаздываю… кое-куда, – говорю как есть, прихватывая свой рюкзак, выражая всю готовность уйти отсюда.

Господин Кайя тут же спохватывается, взглянув на наручные часы. Время действительно позднее. Нас всех тут давно не должно быть. Уборщики, которые занимаются своей непосредственной деятельностью в подобных местах исключительно после того, как помещение полностью освободится, точно проклянут нас семь раз за такую задержку.

– Да, мне тоже давно пора быть в другом месте, если честно, – виновато улыбается и поднимается на ноги господин Кайя, обходит свой стол и протягивает руку бывшему мужу моей матери. – Рад был с вами познакомиться. Надеюсь, это наша с вами не последняя встреча. Если я могу быть чем-то полезен в вашей ситуации, просто дайте знать. Договорились?

Тот ничего не говорит. Принимает жест и кивает вместо прощания. Не уходит. Дожидается, когда я направлюсь на выход первой. Идёт за мной следом. Почти шаг в шаг.

И это опять нервирует…

Кусаю губы. Размышляю о том, как же мне теперь самой с этим человеком распрощаться.

Так же молча?

Тоже пожать ему руку?

Сказать «Спасибо»?

Или попросить прощения за беспокойство?

Да, так и сделаю!

Всё и сразу.

Мой план почти гениален. И прост.

А ещё он разбивается вдребезги, стоит директору вновь открыть кабинет и выпустить нас, а нам самим – выйти из здания и оказаться на улице. Перед крыльцом красуется белоснежный Maserati, мимо которого пройти мне не удаётся. Нет, не потому, что он охренительно дорогой и красивый, а я вдруг решаю полюбоваться. Я за все годы обучения здесь на местной парковке подобных суперкаров видела множество. Но ни у одного из них не открывалась дверь. Прямиком перед моим носом. Неумолимо и безвозвратно преграждая мне дальнейшую дорогу. Тогда, когда хозяин автомобиля – за моей спиной.

Как в ловушке оказываюсь…

И в ещё большей западне вместе с тихим, но жёстким:

– Где твоя мать?

Вполне закономерный вопрос, если уж на то пошло. Ответ на него тоже простой. Но мой язык будто к нёбу прилипает. Не поворачивается сразу вот так просто взять и сказать…

– Её нет.

Раз уж пройти прямо дальше не удаётся, поворачиваюсь на девяносто градусов и собираюсь проскользнуть между железом и мужчиной. Не тут-то было. Чужая рука ложится на боковую сторону дверцы, оказываясь перед моей грудью, почти соприкасается, и я невольно вжимаюсь обратно. И даже тогда его дыхание слишком горячее, опасно близкое, а у меня от этого нарушающего мой покой ощущения предательские мурашки по коже моментально ползут, как если бы в самом деле прикоснулся.

– Что значит, её нет? И где же она тогда есть?

В голове разом десятки молоточков начинают стучать, подобно сигналу тревоги. Все мои прежние ощущения стираются в одночасье. Я просто-напросто засовываю их куда подальше, ведь не до них совсем сейчас. А разум между тем подсовывает одна другой хлеще вероятности того, зачем ему спустя столько лет могла бы понадобиться моя мать.

– А что? Соскучился? Давно не виделись? – выдаю всё подряд из того, что наполняет моё сознание. – Или, может, она и тебе что-то должна? Деньги? Взяла в долг и не отдала? Может, что-то украла у тебя? Испортила? Сломала? Зачем она тебе? Сказала же, нет её.

Грубо?

Возможно.

Но, если вспомнить всех тех мужчин, которые искали Джемре Эмирхан и приходили ко мне по этому поводу, я, в общем-то, перечисляю как раз все основные стандартные варианты.

Разве он другой?

Чтоб варианты иными были…

Сомневаюсь.

Они все в большинстве своём одинаковые.

Вот и он…

Молчит. Опять. И смотрит. Снова – пристально, будто в душу самую пробраться собирается. Или же банально какую-то головоломку решить пытается, а она никак не поддаётся, и ответ на мне написан, нужно только тщательнее поискать.

– Если это всё, то мне пора, – не выдерживаю первой затянувшейся тишины. – Я правда опаздываю, – смягчаю собственную резкость.

А то мало ли, психанёт.

Такие, как он, непременно с гонором.

– Извините, не хотела вам грубить, просто у меня был очень сложный день. Я устала, перенервничала, – подбираю придуманное, относительно более или менее сносное оправдание и даже добавляю в благодарности: – Спасибо вам за содействие. И за помощь. Спасибо за то, что приехали. Обещаю, я вас больше не побеспокою.

Я, честно, очень стараюсь!

И даже улыбку виновато-сконфуженную цепляю, пока несу эту пустую чушь в качестве извинений и расплаты.

Только это не помогает. Вообще никак. Мужская рука ни на дюйм не сдвигается. И даже хуже.

– Садись в машину, – непонятно чему усмехается мужчина.

– В машину? – переспрашиваю.

А то вдруг я ослышалась?

– Зачем мне садиться к вам в машину?

Надеюсь, этот растерянный голос принадлежит не мне!

– Хотя бы потому, что время позднее, скоро будет темнеть, услугами такси ты явно не пользуешься, да и оно в этом городе не всегда безопасно, не пойми кто вокруг ходит, а ты без сопровождения? – отвечает вопросом на вопрос. – Да ещё и в таком виде. Сомневаюсь, что ты живёшь по другую сторону дороги или где-нибудь через пару-другую домов отсюда. К тому же действительно собираешься идти босиком?

Собираюсь!

И пойду!

Или нет.

Он же до сих пор не пропускает!

А раз так…

– Хорошо, – вынужденно примиряюсь с ситуацией.

Временно!

Пригрозила бы, что буду звать на помощь и кричать, чтоб он не проявлял такое странное упорство, а просто-напросто отстал от меня, но это же всё равно не поможет, всем нутром чую.

Вот и капитулирую…

Глава 3

Асия

Внутри суперкара… просто блаженство.

Благодаря кондиционеру и мягкой коже сиденья, которая, кажется, не просто поддерживает, а фактически обнимает, стоит мне усесться в пассажирское кресло.

Чем только не отвлечёшь себя и свою психику, чтобы не думать о том, как быстро машина под чужим управлением набирает скорость, а смелости пребывать наедине с этим человеком у меня так и не прибавляется. Тем более что названный мной адрес банально игнорируется. Мы едем в совершенно другую сторону.

– Я в самом деле опаздываю, – напоминаю ему.

– Куда? – отзывается невозмутимо.

Выдыхаю. Коротко. Зло.

Какое ему дело?

– На работу, – цежу сквозь зубы.

Предел моей вежливости опять заканчивается.

– Ты сейчас о той полуночной забегаловке на набережной? – заинтересованно проговаривает он.

И откуда только знает?

Ах да. Вероятно, директор просветил его и на этот счёт, не только по поводу инцидента с Кааном Дикменом. Явно же подготовленные к моему допросу пришли в кабинет, тут и гадать не обязательно. Наверняка о моей подработке вне школы есть информация в личном деле. Случалось, я отпрашивалась с последних уроков ради того, чтобы не потерять то место. Там довольно неплохо платят. Наличными. Сразу по окончании смены. И никогда не задают неудобных вопросов.

– Именно о ней, – сознаюсь.

Мужские губы трогает лёгкая полуулыбка. Вот только никакой мягкости чертам она не придаёт.

– Ты там больше не работаешь.

Вероятно, у меня реально начинаются проблемы со слухом и восприятием.

Или же…

– Как это? – непонимающе таращусь на него.

Это что, шутка такая?

Неудачная.

– Вот так. Не работаешь. И всё.

Ага. Простой такой. Как один куруш[3].

Издевается, что ли!

– С чего бы это вдруг?

– Эта работа тебе не подходит.

Ну, точно издевается!

– А какая, по-вашему, мне тогда подходит? – язвлю с расстройства.

– Ты должна учиться. Сдать экзамены. Потом посмотрим.

Должна…

Учиться.

Сдать экзамены.

Потом…

Чего?!

– Посмотрим? И куда, позвольте узнать, смотреть будем? – начинаю злиться уже в открытую. – А главное, кто это – мы?

Он… молчит. По этому поводу. Зато о другом заговаривает.

И вот… лучше бы он и дальше молчал!

– Давай-ка мы с тобой начнём всё-таки иначе, – выдыхает и морщится почему-то с усталостью. – С самого начала, – поворачивает руль, перестраивая машину на соседнюю полосу, снижая скорость. – Поскольку твоя мать, мы оба это знаем, чаще всего не в состоянии позаботиться даже о себе самой, с сегодняшнего дня ты под моей ответственностью, Асия, – ничуть не церемонится. – Директор твоей школы посодействовал. Меня назначили твоим временным опекуном, поскольку я являюсь твоим отчимом и, соответственно, ближайшим родственником после твоей матери, других всё равно нет, насколько я понял, – сбрасывает скорость ещё ниже и тянется к верхнему бардачку, щёлкает кнопкой, достаёт оттуда какую-то бумагу, которую тут же протягивает мне. – Только на этом условии старший комиссар позволил ограничиться самым элементарным допросом и тебя не забрали в полицейский участок. За пределы города пока выезжать нельзя. По крайней мере, пока не будет закрыт вопрос с Кааном Дикменом. В наших общих с тобой интересах, чтобы это не заняло много времени. Будешь вести себя хорошо, постараешься не посещать сомнительные заведения и не попадать в сомнительные ситуации – всё закончится быстрее, – замолкает, но ненадолго, а завершает уже с лёгкой, непонятно с чего вдруг довольной полуулыбкой: – И да, можешь обращаться ко мне на ты, как с самого начала, не обязательно притворяться, что в тебе вдруг просыпается уважение.

Да, у меня, определённо, проблемы с восприятием.

И слухом!

С логикой тоже.

Иначе почему никак не усваивается?!

Не верю…

Да и как в такое поверишь?!

Хотя нечто последовательное спустя несколько секунд прокрутки на повторе его речи в памяти я всё же осознаю:

– Так вот чем вы там с господином Кайя были так заняты такую прорву времени, – протягиваю, некрасиво присвистнув, не до скромности девчачьей и благопристойности мне сейчас.

Шесть часов же!

– Прорву? – переспрашивает… Адем.

Даже после его прямой просьбы просто «Адем» даже в моей голове звучит… странно. Почти непристойно. Неуместно. Будто я что-то постыдное и развратное произносить собираюсь, а не обычное мужское имя.

– Шесть часов, – напоминаю, в итоге предпочтя вообще не обращаться к нему как-либо, ведь так намного проще, не придётся париться по пустякам. – Сказал, скоро буду. И я ждала этого «скоро» шесть часов. Разве это не прорва времени? Почти целый день, – не собираюсь ставить в упрёк, конечно же, просто развёрнуто поясняю, раз уж сам спрашивает. – Если честно, думала, ты не приедешь.

И лучше бы так и было!

Отворачиваюсь к окну. Задумываюсь о своих же словах.

Зачем последнее ему высказываю?

Очень жалко звучит…

От самой себя противно становится.

Подумает ещё, что без него обойтись не смогла бы!

А я смогла бы, да…

Ещё сама не знаю, как именно, правда.

Но обязательно придумаю!

Зависеть от незнакомого мужика, увольте…

Пусть и на короткий срок.

– Не стоило сомневаться. Я всегда держу своё слово. Учти это на будущее, кстати, – как нечто самой собой разумеющееся произносит бывший муж моей матери. – Дорога из Мюнхена заняла некоторое время, – по-своему соглашается со мной, а у меня, похоже, челюсть в который раз за вечер отвисает от такого откровения. – К тому же пришлось купить дом.

И отвисает ещё больше!

Он приехал из-за границы. Сюда.

И купил дом…

Серьёзно?

А ещё оформил на меня опеку.

И всё это за каких-то шесть часов!

– Дом? – переспрашиваю, развернувшись к нему. – Зачем тебе тут дом? Ты разве не живёшь в другой стране?

– Теперь нет, – отзывается муж моей матери. – И ты тоже.

Пределы моего удивления… запредельные!

– Я и так не жила никогда в другой стране, – мямлю ошарашенно за неимением более разумной мысли.

– Теперь ты тоже живёшь в этом же доме, – снисходительно поправляет меня мужчина.

– Кто? – переспрашиваю шокированно. – Я?

Он… молчит.

Нагло!

Лишь ухмыляется каким-то своим мыслям, беззаботно пожав плечами, будто в этом и нет ничего такого, а мой вопрос и вовсе полнейшая глупость. С учётом того, что теперь он мой опекун, вполне может быть. Если судить с его точки зрения.

Но у меня и своя имеется!

– Нет. Так не пойдёт, – возражаю со всей возможной категоричностью. – У меня свой собственный угол есть, в котором я живу. Я не буду переезжать. Ни за что!

Всё происходящее напоминает какую-то наспех сляпанную сказку. Совершенно неправдоподобную. Кошмарную.

– У тебя нет выбора. Я твой новый опекун, если вдруг забыла, – напоминает о том, что и меня заставляет страдать. – Я решаю. Не ты, – добавляет уже сурово.

Вот же…

Засада!

Мне, определённо, требуется какое-то время, чтобы всё это переварить. Жаль, так и не переваривается.

А раз так…

– Ладно, допустим, – делаю вид, будто сдаю свои позиции, всё-таки в его словах имеется определённая правота, а я не баран, который бестолково упирается рогами в новые ворота. – И что я там буду делать? В этом твоём доме? Какой тебе с этого толк? Ты же меня совсем не знаешь. Вдруг я тебя обворую? Я же теперь из-за тебя безработная, никаких других доходов нет и не предвидится, – ехидничаю. – Или же опозорю тебя на всю округу? Или что похуже. Мало ли, какие у меня ещё скрытые «достоинства» имеются, – привожу, как по мне, довольно веские доводы.

Но на его губах лишь расцветает очередная усмешка.

– Если тебе так нужна работа, будешь убирать дом. На совесть. Там полно дел. Тогда и на всякие глупости времени не останется. Исключительно на посещение школы и подготовку к экзаменам, – флегматично выдаёт мужчина всё с той же усмешкой. – Заодно отработаешь всё то, что я для тебя сделал. И сделаю.

Звучит почти как угроза…

Ей, по сути, как по мне, и является!

Не реагирую. Нарочно. Терплю.

Хотя зубы аж сводит…

Очень уж хочется!

Опять к окну отворачиваюсь. Достаю из рюкзака свой телефон, подключаю наушники, затыкаю уши. Включаю музыку.

Ритмы в стиле бачаты немного дерзкие, но вместе с тем искренние, по-своему плавные, они привносят в мою душу подобие умиротворения и безмятежности. На том и сосредотачиваюсь до самого конца нашей поездки, отсекая от себя всё тревожное.

Остальное…

Так и быть, немного подождёт. По приезде решу.

Адем

Не помню, когда в последний раз я нормально спал. Последние несколько часов ноги держат на одном упрямстве.

И мысли о том, что скоро я всё-таки найду её…

Джемре.

Ту, что предательски сбежала.

Сколько лет прошло?

Кажется, четырнадцать.

Не просто сбежала. Прихватила с собой кое-что очень ценное. Моё. То, что я намерен во что бы то ни стало вернуть. И обязательно верну. Рано или поздно. Как только найду мерзавку. А то, что я её всё-таки найду, не подлежит никакому сомнению. Ведь теперь у меня имеется в наличии самый лёгкий способ её найти – то, что для самой Джемре является ценным. Её дочь.

Они и правда не похожи.

Не только внешне. Если та, на ком я когда-то женился, выглядела как тёплый луч солнца – голубоглазая, светловолосая, с чуточку лукавой полуулыбкой, почти всегда хранящейся в уголках её губ, – то эта, о существовании которой я узнал и увидел сегодня впервые, полнейшая противоположность. Как небо и земля. В выразительных карих глазах сражение, затаившееся глубоко-глубоко, не каждый заметит, скорее обманется хрупким станом и точёной девичьей фигуркой, ведь та очень складная. Упрямая. Стойкая. Будь на месте Асии сегодня её мать, давно бы всё мне выложила. Стоило лишь слегка надавить. Хотя, если уж на то пошло, действительно давить на девчонку я не стал.

Почему?

Потратил на неё столько времени.

А ведь не имел ни малейшего понятия, что меня ждало в той их расфуфыренной образовательной богадельне, когда сходил с самолёта. В Стамбуле жить на постоянной основе мне не приходилось, бывал лишь по работе, соответственно, знакомых здесь маловато. Но директор школы, господин Полат Кайя, к моему прибытию всё предельно дотошно, быстро и чётко обрисовал, долго разбираться, что к чему, не пришлось. Собранное у него и подконтрольной ему системы безопасности досье на каждого ученика внушительное, по максимуму, раз уж совсем не простые ученики здесь обучаются.

Девчонка – получатель благотворительного гранта, в рамках какой-то там выпендрёжной акции от основателей школы, чтоб налогов поменьше платить да грешки свои сопутствующие припрятать. Место в этом рассаднике полубесполезных богатеев Асия заслужила, сдав лучше всех вступительные испытания. И да, сражается за него в стенах этого заведения каждый день, всё-таки проходной балл у них завышенный, чуть сдашь позиции: плати или аривидерчи. А платить ей, определённо, нечем. Мать на памяти директора интересовалась жизнью дочери… никак она ей не интересовалась. Появлялась в самой школе Джемре за все годы обучения дочери лишь один раз, исключительно чтобы подписать документы для поступления. По вечерам, после школы, Асия самостоятельно зарабатывает на своё пропитание, также, насколько известно, сама платит за комнатушку в каком-то сомнительном ауле, полноценной улицей назвать те окрестности язык не поворачивается.

И это не то чтоб меня действительно напрягало, но…

Что с Джемре?

Скорее всего, её дочь и сама не знает.

То, что моя жена давно и плотно сидит на всякой дури, стало известно первым делом. Ещё тогда, годы назад, когда я только узнал о том, что именно эта бестолочь пробует, отправил её лечиться, хотя та и упиралась до последнего. А в итоге она просто исчезла. Где я её только ни искал. Долго.

В чём реально она хороша, так это в сюрпризах…

Да, я так и не оформил развод.

Какой в нём смысл?

Не дай Всевышний, ещё раз мозги переклинит.

А так…

– Серьёзно? – слышится сбоку ошарашенное и возмущённое от Асии, возвращая меня к реальности. – Я вот это вот всё убирать должна буду, отрабатывая свой долг?

К этому моменту мы успеваем добраться до недавно купленного мной дома. Я сам тут ещё не был. Но риелтор, раздобытый с расстояния мне в помощь младшим братом, клятвенно обещал, что всё будет по моим пожеланиям, к тому же оформил все необходимые документы в рекордные сроки.

– Зато времени на глупости точно не останется, – не собираюсь издеваться над ней, как и не собираюсь делать из неё реально уборщицу, но слишком уж забавно она морщит нос, опять шокированно уставившись на то место, где предстоит жить.

Расположенный в районе Босфора, у самой береговой линии, этот особняк много раз менял владельцев, поскольку требовал высоких финансовых затрат для своего содержания, в некоторой степени являлся проблемным на рынке недвижимости, хотя и пребывал в превосходном техническом состоянии. Трёхэтажный, с бассейном и цветущим садом в самых лучших местных традициях – у дома, сразу видно, имелись долгая история и свой стиль. Не стал бы я, разумеется, так спонтанно в нечто подобное вкладываться, но выбора особо не было. Происходящее в школе «Бахчешехир» требовало принятия срочных мер, иначе бы мою новую подопечную забрала полиция, а это мне совершенно не выгодно, да и вряд ли господин Кайя в противном случае так охотно подсуетился бы с самим вопросом моей временной опеки над его ученицей. К тому же таких, как семейка Дикмен, только швырянием деньгами заткнёшь, мало чем удивишь, чтоб реально впечатлились и хотя бы временно проглотили языки, сами давно собаку съели на изворотливости.

– Сколько здесь комнат?

– Шестьдесят четыре.

Жду, что девчонка отпустит какую-нибудь встречную колкость, но она хмурится, а после едва заметно, но всё же кивает, принимая мои слова. В её ушах до сих пор наушники, через которые всю дорогу сюда лилась музыка. Их она тоже убирает.

– Ну, ладно, посмотрим, что там за комнаты такие, – выдыхает и слегка притопывает ногой, пока ждёт, когда я достану ключи, а затем открою входную дверь.

Внутренняя планировка и отделка особняка оправдывают каждый оплаченный евро. Потолки – высокие, мебель – отменная, как и дизайнерские способности, приложенные к ним. Не я один оцениваю. Асия, медленно бредя в глубь дома, не без восхищения и чуть задумчиво рассматривает окружающее, пару раз даже тянется прикоснуться к той или иной вещице. Правда, тут же отдёргивает пальцы, опасливо косясь на меня. Не влезаю. Не мешаю. Позволяю свыкнуться. С домом. И тем, что нам теперь в самом деле жить под одной крышей. Как минимум до её совершеннолетия.

– Где будет моя спальня? – интересуется.

– Выбирай любую. Они пока все свободны.

Собеседница снова кивает. Но вверх по лестнице подниматься не спешит. А я вспоминаю кое о чём ещё, о чём сразу не подумал.

Она ведь целый день в кабинете директора проторчала…

– В холодильнике должны быть продукты, – сообщаю на случай, если она голодна.

Вряд ли иначе. К тому же она снова кивает. Не сразу, но выбирает верное направление в сторону кухни. Через некоторое время оттуда слышится какая-то возня, шум несколько раз хлопнувшей двери холодильного шкафа и плеск включившейся в кране воды, а я позволяю себе усесться в ближайшее кресло. Прикрываю глаза. Мне требуется хотя бы пять минут. А ещё лучше наконец выспаться. Но последнего я пока себе не позволяю. По истечении указанного времени возвращаюсь к изучению того, что успеваю узнать о своей пропаже и её дочери, размышляя о том, с какой стороны будет проще и результативнее зайти, чтобы сократить возможно потраченное время на поиски.

И совершенно напрасно я так увлекаюсь этой лирикой!

Вода, льющаяся в кухонном кране, до сих пор шумит. Но никаких сопутствующих звуков и запахов готовящейся еды я не различаю. Если бы Асия собиралась обойтись сухим пайком или тем же салатом, то не пришлось бы так долго возиться с мойкой.

Соответственно:

Поднимаюсь на ноги. Следую на кухню.

И ещё пока иду туда, знаю, что увижу…

Девчонка свалила!

Глава 4

Асия

Тихие, безлюдные улочки в богатом районе совсем не похожи на укромные: слишком просторно среди роскошной зелени по бокам тротуаров. Пока моё сердце колотится как бешеное, я то и дело оглядываюсь назад, спеша покинуть это сомнительное место, желательно до того момента, как мой новый опекун поймёт, что я сделала. Да, так же босиком. Воспользовалась подвернувшейся возможностью, улизнув банально через заднюю дверь. Всё лучше, чем в пустом доме, наедине с малознакомым мужиком, у которого в голове сплошные сомнительные намерения.

Слишком уж не по себе становится…

Так к чему мучиться?

Завтра, когда приведу себя в порядок и переварю все сегодняшние события, я непременно докажу ему, что не обязательно впадать в такие крайности: не буду я жить с ним под одной крышей, тем более – настолько внушительной.

Но то будет завтра.

Сегодня…

Я возвращаюсь к себе!

Как минимум собрать вещи. И учебники. Ничего особенно ценного там нет, а мне и не надо. Разве что кеды, которым я радуюсь как родным, пусть они тоже давно потрёпаны жизнью.

В первые минуты своего возвращения, как и в переулке, меня тревожит страх быть «пойманной».

Но это же бред?

Какое ему дело до меня?

И не заметит. Заснул же, кажется, сидя в кресле…

Другая мысль тоже посещает.

А если всё-таки придёт, вернётся за мной?

Разозлится на такую мою выходку?

И что тогда…

Может, и не стоит тут оставаться?

Найти себе другой ночлег.

Раз уж сбегаю, так по полной…

Знать бы, какой из ответов верный.

Решить никак не получается.

Иду в душ!

Пытаюсь там отмыться не только от физически полученной за весь сегодняшний день грязи, но и от всего того, что её сопровождает. Возможно, я слишком увлекаюсь, остервенело до красна и скрипа оттирая кожу мочалкой, всё-таки в процессе возникают далеко не самые радостные мыслишки, и избавиться от них совсем не просто.

Один только Каан Дикмен чего стоит…

Будь он проклят!

Ведь даже после того, как я твёрдо решаю больше на нём не зацикливаться, покой всё равно не наступает.

Ещё бы он наступил!

По возвращении в комнату меня ждёт бомбардировка из входящих уведомлений, одно за другим всплывающих на экране телефона. Не мне лично предназначены. Но с обозначением моего упоминания в социальных сетях. Посты, блоги, сториз и рилсы, самые разные, как и комментарии под ними, пополняющиеся не менее активно всеми кому не лень. Выкидываются не кем-то там, а с подачи Дерьи Шахин – официально «возлюбленной» тех семидесяти пяти дюймов живой дури и ходячего хамства, что приносит в мою жизнь новую, куда более существенную, проблему. И это гораздо хуже, нежели случившийся допрос от полиции или долг перед бывшим мужем моей матери за оказанную помощь и содействие:

«Внимание всем! Максимальный репост! Берегитесь! У этой ненормальной совсем крыша поехала!..» – вот самое малое и безобидное, что я успеваю прочитать из числа идиотских приписок к своим фотографиям, опубликованным с чужих аккаунтов.

– Вот же… – тихо шалею я.

Шалела бы дальше и больше, а может, заодно наконец и план по своей реабилитации быстренько бы придумала, но очередная картинка на экране сменяется входящим вызовом, а игнорировать конкретно этого абонента совершенно точно нельзя, и мне ничего не остаётся, как, тоскливо вздохнув и чертыхнувшись про себя за собственную забывчивость, всё-таки взять трубку.

– Добрый вечер, господин Якуп, – проговариваю максимально бодрым голосом.

Сама внутренне вся сжимаюсь, приготовившись к тому, что сейчас мужчина разнесёт меня в пух и прах, при этом будет абсолютно прав. У работодателей в этом городе вообще, как я заметила, очень много прав, и если работник не будет помнить об этом, то лучше сразу искать себе другую работу.

Вот и сейчас…

– Добрый, Асия, – подозрительно ласково отзывается собеседник. – Добрый-добрый… – повторяет столь же ласково и чуточку задумчиво, выдерживает короткую паузу. – Какой, ко всем чертям, ещё «добрый вечер»? – срывается на крик. – Ты что несёшь? Ты там напилась, что ли! Где тебя носит, несносная девчонка?! Мы уже час, как открыты! Столики, по-твоему, я сам, что ли, обслуживать буду?! А кто тогда вместо меня на кухне останется?

И вот не совсем в буквальном смысле, разумеется, но…

– Эфе?

Предлагаю исключительно в целях спасения ситуации. Со столиками! На самом деле Эфе – парень, на полтора года младше меня, мы с ним и так всегда вдвоём работаем, при этом еле-еле успеваем, в заведении господина Якупа всегда полно посетителей, он ведь в самом деле на кухне всегда сам всё делает, как говорится, с душой и на совесть. Вот и предлагаю…

Ни разу не потому, что собираюсь хамить!

Жаль, работодатель воспринимает иначе.

– Эфе, значит? – злится господин Якуп. – Так, значит, да, Асия? А ты мне тогда скажи на милость зачем? Может, и всю остальную работу тоже Эфе делать будет? Один?! И зарплату, соответственно, тоже он получать будет? Тоже один!

И это я ещё не сообщаю ему, что, скорее всего, не смогу у него работать не только сегодня, но и на протяжении минимум двух ближайших недель.

Самое время, в общем!

Пока он окончательно не взбесился.

– Господин Якуп, я не нарочно, прошу прощения, – сначала извиняюсь за первый свой сегодняшний косяк, уже потом перехожу ко второму: – Просто понимаете, так получилось, что… – почти полностью собираюсь с духом, чтобы исповедоваться и сознаться во всех остальных своих сегодняшних грехах.

Не выходит.

– Ой, только не говори мне, что ты парня себе завела, влюбилась, замуж собираешься или, не дай Всевышний, залетела! – перебивает работодатель с праведным гневом. – Смотри у меня, Асия, я из тебя всю эту дурь мигом выбью! Я тебе, конечно, не отец, но ремня всыплю как родной, неделю потом сидеть не сможешь! Поняла меня? – спрашивает, но ответ ему совершенно не требуется, как и подтверждение всем сделанным выводам. – У тебя экзамены и красный диплом на носу, а ты дурью маешься, не пойми где шляешься, да ещё и в такое время, – укоряет, пока я молча фигею от такого проявления «заботы», – а ну, марш на работу! – рявкает в довершение до такой степени громко и резко, что я аж вздрагиваю и подпрыгиваю на месте. – Ничего не знаю, чтоб через пятнадцать минут здесь была! И не дай боже тебе опоздать! Никакая молитва не поможет и не спасёт тебя!

Понятия не имею, как ему это каждый раз удаётся, но у меня и мысли не возникает ослушаться. Мозг, впечатлённый строгим назидательным тоном старшего, банально отключает все любые функции возможного сопротивления, а руки и ноги сами всё делают, так сказать, в режиме автопилота. Едва ли минут пять-семь проходит, а я успеваю не только на время позабыть про все нелепые сплетни, распространяемые обо мне среди цифровых просторов сети, но и пакую свой рюкзак, как собиралась изначально, затем сушу волосы и одеваюсь, малодушно решив, что раз уж мой новый опекун всё равно давно спит и как минимум седьмой сон, скорее всего, видит, то и не узнает даже, если я ещё разочек нарушу установленный им запрет, тем более что я и так уже пошла поперёк его слова, а где раз, там и второй, если придётся оправдываться, так за всё сразу.

К тому же мне в любом случае надо нормально уволиться.

Хотя, скорее, взять себе двухнедельный отпуск…

И совсем чуточку помочь господину Якупу.

Да, так и сделаю!

До утра ещё полно времени. А перед самим закрытием заведения, когда посетителей станет гораздо меньше и появятся свободные столики, я сумею сделать домашнее задание и подготовиться к контрольной по математике. Оттуда – сразу на занятия. После них – объяснюсь с бывшим мужем моей матери. Если между всем этим сумею уладить проблему с Кааном – вообще замечательно. И тогда всё вернётся на круги своя, как прежде.

Да, идеальный план!

Или нет…

Опять. Нет.

Ведь он терпит крах буквально на первом же шаге от двери подъезда, стоит мне оказаться на улице.

И опять всё из-за него!

Того, кто теперь, оказавшись аккурат напротив меня, с самым невозмутимым видом разглядывает ночное небо, подпирая собой белоснежный Maserati стоимостью в три таких района, как тот, в котором находится, будто так и надо и он вообще всегда так делает, нет ничего необычного во всём этом.

Вот же…

Ну как так-то?!

– Нет, – срывается с моих губ, полное страдания и отрицания, пока я осознаю всю горечь своего положения. – Ну нет же! – морщусь, помотав головой в разные стороны. – Быть того не может…

Конечно же, это совсем не помогает. Если только пятиться назад, отступая обратно в недра подъезда.

Зачем?

Не имею ни малейшего понятия.

Но в присутствии этого человека функция «Бежать», кажется, включается у меня автоматически.

Ещё бы!

– Нет? – заинтересовывается бывший муж моей матери.

Не менее любопытно окидывает меня проницательно-оценивающим взглядом с головы до ног и обратно.

– Волосы плохо высушила, – комментирует.

У меня челюсть как отвисает от такой наглости, так и не возвращается на место, несмотря на то что ни одного словечка ему в ответ выдавить не получается. А он и не ждёт, продолжает:

– Простынешь. Ветер сильный.

Где-то здесь я наконец перестаю тормозить.

– Вот ветер как раз и высушит, – отзываюсь язвительно и складываю руки на груди. – Заодно электричество сэкономлю.

Упираюсь спиной в дверь подъезда, которая не менее подло, чем всё остальное, успевает закрыться, и теперь, чтобы попасть на ту сторону, мне придётся как минимум повернуться к мужчине спиной, чего делать совершенно не хочется. Страшно. Слишком нехорошее предчувствие в его присутствии меня накрывает.

Он же спал!

Тогда… что он здесь делает?

В такое время.

Какая ему разница?

Будто бы и правда есть.

И это вдвойне странно!

А ещё…

– И давно ты здесь?

Судя по снисходительной усмешке, мелькнувшей на его губах, моя догадка оказывается верна. Благополучно уйти по своим делам мне не удалось не потому, что стоило бы выйти на минутку-другую пораньше. Нет, всё гораздо хуже.

– Подумал, лучше здесь подожду, раз ты решила принять душ и одеться сразу после него не удосужилась, – не менее снисходительно отзывается мужчина, столь же показательно вновь уставившись вверх.

Нет, не в небо. Это я поначалу так ошибочно решила, будто он настолько наверх смотрит. Но не настолько. Чуть ниже. В окно. То единственное, что имеется в моей комнатушке. Той самой, в которой я опрометчиво забыла выключить свет, когда спешила покинуть её, впечатлённая наставлениями от своего работодателя. Ну а то, что, соответственно, там всё видно почти как на ладони, с учётом тёмного времени суток и наличия штор, мягко говоря, такого себе качества…

Вот бы сквозь землю провалиться!

Жаль, такой способности у меня нет…

Зато накрыть лицо ладонью, проглотив обречённый стон, полный досады, – это да, я сумела.

Как же стыдно…

А ещё:

– Кажется, ты куда-то собралась? – никак не отстаёт от меня бывший муж моей матери. – Уже не торопишься?

Пальцы, которыми я закрываю себе на него обзор, приходится слегка раздвинуть. Просто чтоб убедиться, что он не злится. Слишком уж спокойным и безмятежным слышится его голос. Выглядит мужчина на поверку точно так же, как и прежде.

То есть существует надежда попросить его меня подвезти?

Не то чтоб я вдруг настолько обнаглела или ходить разучилась. Не будь его здесь, пешком бы как раз и дошла – план был именно такой. Вот только теперь, когда Адем Эмирхан тут, что-то глубоко внутри очень уж навязчиво подсказывает: пробовать свалить снова – плохая идея. Но и не явиться на глаза господину Якупу… даже и не знаю, кого из этих двоих я опасаюсь больше.

– Тороплюсь, – решаю начать с малого.

Глядишь, он что-нибудь ответит, и тогда разговор сам собой завяжется. Или нет. Ведь на мою реплику Адем Эмирхан лишь вопросительно выгибает бровь, ожидая от меня продолжения.

Вот же…

Ну почему мне постоянно так неудобно?!

Перед ним.

– Мне нужно на работу, – вздыхаю тоскливо. – Как минимум уволиться нормально, как положено. Господин Якуп не такой человек, на которого можно просто махнуть рукой и забыть, – сдаюсь.

И ему. И своим мыслям.

А он…

Молчит. Хмуро меня разглядывает.

Нервирует меня ещё больше, чем прежде!

Настолько, что ноги сами собой решают исправить это неудобное обстоятельство. Ухожу я, в общем.

– А знаешь, забудь, – срывается с моего языка раньше мысли, едва расстояние между нами становится меньше, а я сворачиваю в другую сторону. – Завтра поговорим.

В другую сторону я в самом деле сворачиваю. И даже полшага успеваю сделать. Дальше – проблематично. Ведь прежде напоминавший хмурую статую мужчина вдруг оживает. Ловит меня за руку. До того резко и неожиданно, что я замираю, удивлённо уставившись на чужую ладонь, крепко обхватившую меня за запястье.

Бред какой-то, но…

Она – мой капкан. Не просто не позволяет двигаться. Захватывает. Не только моё запястье. Разум. Слишком уж горячо и остро ощущается это прикосновение. Будто током шандарахает, пронизывает им насквозь, остаётся где-то глубоко внутри меня. И ощущается ещё острее, едва мужчина самым бесцеремонным образом притягивает меня к себе ещё ближе, а сознание опаляет тихий вкрадчивый голос, раздающийся над самым ухом:

– Правило первое: ты не выйдешь из моего дома без моего ведома и разрешения, Асия.

Сердце пропускает удар. И начинает стучать чаще и чаще, постепенно ритм становится просто бешеным. Не только из-за сказанного им. Мужчина продолжает удерживать меня за руку. Его хватка сковывает всё крепче и крепче, становится почти болезненной. Едва терплю, стиснув зубы.

– И с чего мне следовать этому правилу? – единственное, с чем я нахожусь в ответ, отклоняясь назад.

Избавиться от жеста, мешающего двигаться свободно, разумеется, не получается. А в тёмном взоре напротив – исключительно мрачная решимость, никакого снисхождения.

– Забыла? Я твой новый опекун. Не знаю, как ты жила до меня, но теперь всё будет иначе. Я решаю, что тебе можно, а что нельзя, – вновь склоняется ко мне ближе он. – И в твоих же интересах не злить меня, девочка.

Звучит как угроза. И да, бывший муж моей матери прав. В одном. Злить мужика, которого знаю всего полдня, я точно не собираюсь.

А раз так…

– Другие правила тоже будут? – вздёргиваю подбородок, вновь глядя ему в глаза.

Не знаю, почему это вдруг становится так важно – видеть бездонно-чёрный взор. Вероятно, потому, что таким образом появляется хотя бы капелька расстояния между нами, и это важно и ценно для моего душевного равновесия, потому что одновременно с этим я так ярко и остро чувствую на своей щеке его дыхание, что оно вызывает странные чувства, пробирающиеся мне под кожу.

И даже так всё равно слишком близко…

– От тебя зависит, Асия, – не сразу, но отзывается он.

Если подумать логически, обозначенное им правило первое, а значит, будет как минимум второе. Ведь так? И тогда:

– От меня? – удивляюсь.

На его губах расцветает благосклонная усмешка.

– Ну, не я же свалил тайно на ночь глядя в неизвестном направлении, стоило лишь на несколько минут отвернуться и закрыть глаза? – припоминает мне недавнее собеседник. – А потом даже не подумал хоть как-то прояснить созданную ситуацию, при которой я должен ехать за тобой и искать тебя чуть ли не на другом конце города, – укоряет в довершение. – Что ещё? Хм… – внезапно принимает задумчивый вид. – Ах да, – сам же отвечает на свой вопрос. – Теперь ты снова куда-то собралась. Одна. Ночью. Пешком. Без сопровождения. Посреди настолько сомнительного района, что не каждый парень соизволит в такое время выйти в одиночку. Потому что тебе, видите ли, надо уволиться. Вот «прям щас», ночью. Я ничего не забыл, Асия? Может, ещё что-нибудь сама добавишь к этому? То, о чём я пока ещё не знаю.

Что сказать…

Уел.

Мне даже чуточку стыдно становится. Повторно. Ненадолго. Вспоминаю, что ничего подобного не просила. Ни опеки. Ни помощи. Ни всего сопутствующего. Весьма сомнительных, к слову, опеки и помощи, как и сопутствующего. Хоть убейся, не верю я, что незнакомый человек будет просто так или же из какого-нибудь нелепого благородства помогать другому незнакомому человеку. Тем более дочери Джемре Эмирхан. Даже если (и тем более!) этот человек – её бывший муж. И об этом мы с ним тоже обязательно поговорим. Но позже. Не посреди улицы.

– То есть ты подвезёшь меня до набережной? – заявляю без малейшего зазрения совести.

А то там же господин Якуп ждёт!

От стоящего напротив выговор я уже получила, почти переварила и пережила. Не хотелось бы получать второй выговор в тройном эквиваленте за ещё большее опоздание.

Ну а то, как это выглядит в чужих глазах…

Я давно смирилась с тем, какого мнения обо мне другие. Они думают в основном всякие гадости, а моя жизнь тем временем продолжается. Если буду зацикливаться, сойду с ума.

Как сейчас…

Мужчина сперва явно ушам своим не верит. Недоумённо смотрит на меня какое-то время, пару раз моргнув, затем снова мрачнеет, и куда заметнее. Настолько тонет в своих размышлениях, очевидно, о степени моей наглости или же безмозглости, что забывает о том, что так и не отпускает мою руку. А мне становится в самом деле больно. На этот раз стойко вытерпеть не получается. Невольно морщусь, рефлекторно потянув руку на себя. Наконец, впервые за весь день мне в самом деле везёт. Это не остаётся незамеченным. Чужая хватка слабеет. Было бы хорошо, если бы вообще отпустил. Но нет. Не совсем. Его пальцы разжимаются практически моментально. Все, кроме одного. Теперь едва прикасается, при этом хмурится, сосредоточенно разглядывая последствия содеянного, ведя по моему запястью своим большим пальцем. Никаких повреждений там, разумеется, нет. Поэтому не совсем понятно, что именно он пытается найти. И ещё более непонятно, почему я позволяю, пока во мне поселяется странное тянущее чувство, будто все внутренности враз в тугой узел стягиваются.

Нет, так точно не пойдёт!

– Я в порядке, – отдёргиваю руку, возвращая её в единоличное пользование, а для надёжности ещё и за спиной прячу.

Бывший муж моей матери на это опять хмурится.

– Садись в машину, Асия, – тяжело выдыхает.

Не уходит. Дожидается, пока я последую его велению. На этот раз не спорю, да и с выполнением не медлю. Как и не решаюсь спросить, куда именно мы едем. По моей просьбе или же в тот громадный домище, в котором с лёгкостью весь наш класс разместится, не то что мы вдвоём.

Глава 5

Асия

– В школу мне тоже с твоего разрешения ходить? – уточняю.

Не смотрю на водителя, исключительно в боковое стекло, за пределами которого стремительно мелькают городские улочки, но даже так чувствую очередную снисходительную насмешку в его голосе.

– Я сам отвезу тебя утром, – отзывается он.

– Завтрашним?

– Каждым утром, Асия.

Вот же…

Жесть!

И ещё большая, когда он дополняет:

– И из школы я тебя тоже сам буду забирать. Твоё расписание у меня есть, на этот счёт можешь не беспокоиться.

Я и не беспокоюсь. На этот счёт.

Очень сильно начинаю беспокоиться на другой!

Ведь бывший муж моей матери будет меня сопровождать и утром, и вечером, да и вообще, судя по всему, везде и всюду. А ещё вспоминаю о том, что давно собираюсь поговорить с ним на тему его внезапного сомнительного благородства в мой адрес, но постоянно что-то отвлекает… и да, на этот раз тоже, ведь выбранное водителем направление оказывается в самом деле набережной, где располагается моё место работы. Я только сейчас соображаю, как будет выглядеть в глазах работодателя такое моё прибытие: на дорогущей машине, с мужчиной, который старше меня если не вдвое, то на десять с лишним лет точно.

Что там господин Якуп про «влюбилась или залетела» говорил?

Кажется, этот вариант ещё похлеще тех будет…

Надо это срочно как-то исправлять!

Тем и мучаюсь весь остаток пути.

И единственное, с чем нахожусь по итогу:

– Лучше вот здесь остановиться, а то дальше запрещено, – немного лукавлю в надежде, что таким образом решу свою проблему, ведь отсюда эту бесстыже дорогущую тачку и её хозяина мой работодатель точно не увидит.

Ага, как же…

Нет, мужчина правда паркуется именно там, где я указываю.

Но стоит выбраться наружу, как он следует за мной!

– Что? – вынужденно останавливаюсь и оборачиваюсь к нему. – Уж здесь-то со мной точно ничего не случится. Я вполне могу дойти сама. Обещаю, я быстро.

Набережная, как обычно, полна неспешным шагом бредущих прохожих. Фонари освещают дорожки тоже превосходно. Никаких злачных мест и сомнительных переулков. Ну, если не считать таковым моё место работы, по версии моего нового опекуна. А Адем Эмирхан именно так и считает. Как ни в чём не бывало идёт дальше. И, словно мало этого, меня к тому же подталкивает, будто спешит поскорее с этим разобраться.

– Одна ты туда точно не пойдёшь, – комментирует собственные действия.

Закатила бы глаза на такое самоуправство, но слишком грустно становится от одной только мысли о том, что будет дальше.

Я же не совсем уволиться собиралась!

Отпуск небольшой попросить…

Ровно до своего совершеннолетия.

Уж потом-то идущий рядом точно не сможет мне указывать!

Как и вообще кто-либо.

– Если думаешь, что я опять куда-нибудь… – предпринимаю новую попытку по собственному спасению.

– Я так не думаю, Асия, – перебивает меня мужчина.

Не верю.

Иначе для чего он тут няньку изображает?

Хотя какая из него нянька, скорее надзиратель!

– Тогда зачем ты со мной идёшь? – снова останавливаюсь и спрашиваю напрямую, сложив руки на груди.

Смотрю на него, всем своим видом выражая категоричность.

Помогает это… да никак!

И даже хуже:

– Очень интересно стало, что там за «незабываемый» господин у тебя такой, к которому ты так старательно рвёшься посреди ночи, – выдаёт с надменной ухмылкой мой опекун, тоже сложив руки на груди, отзеркалив мою позу.

И почему мои же слова, сказанные ему совсем недавно, но теперь произнесённые из его уст, звучат настолько двусмысленно?

А ещё пронизаны непонятной мрачной эмоцией.

Чем именно, сколько ни гадаю, понять не удаётся. Да и времени на это особо нет. Играть в гляделки с последующей молчанкой Адему Эмирхану быстро надоедает. Во второй раз за этот вечер он самым бесцеремонным образом подхватывает меня за руку, после чего тянет за собой.

– Вот и пойдём посмотрим, – скорее сам себе говорит, нежели ко мне обращается.

Да и что сказать ему в ответ?

Если так сильно хочет, пусть смотрит!

Ну а то, что будет потом…

Стараюсь не представлять!

В конце концов, спустя две минуты и так всё становится реальностью.

Уличное кафе у самой кромки береговой линии – заведение без всяких излишеств, для тех, кто ценит старые традиции столицы трёх империй и десятков культур, а также красоту открывающегося вида на морской простор. Шум плещущихся волн лично меня всегда успокаивал. Может быть, именно поэтому, несмотря на школьные будни и все сопутствующие трудности, каждый вечер я охотно спешу сюда, хотя по окончании смены едва нахожу в себе силы банально пошевелиться, до такой степени устаю.

Вот и сейчас тут, как всегда в такое время, полно гостей, а единственный, кто сегодня на смене, носится с подносом между столиков, раздавая заказы, желая приятного аппетита. Не сразу замечает моё появление, но, как только наши пути всё же пересекаются, с облегчением выдыхает, не забыв одарить укоризненным взглядом за опоздание. И даже рот открывает, чтобы обозначить всё то, что он думает о такой моей безалаберности:

– Ещё немного, – ворчит с выразительно обвиняющим взглядом Эфе, – и я бы тебя, Асия… – не договаривает, застывает с приоткрытым ртом в полнейшем ступоре.

Если по дороге сюда меня тащил за руку сам опекун, то теперь я оказываюсь впереди него, а он за моей спиной, чтобы мы могли свободно уместиться между рядами расставленных столов и стульев, при этом не помешали никому из расположившихся там клиентов кафе. Как следствие, наши всё ещё сцепленные ладони, правда, далеко в не самом удобном положении, если и бросаются в глаза, то не сразу. Стоящий передо мной парень, заметивший столь красноречивый жест, из состояния шока так и не выходит даже спустя несколько секунд затянувшегося молчания. Спасибо, вытаращив на нас обоих глаза, не выдаёт какую-нибудь нелепость.

– Добрый вечер, Эфе, – здороваюсь первым делом. – Господин Якуп на кухне? – интересуюсь следом.

В ответе не особо нуждаюсь. И без того известно. Но надо же что-то сказать, чтобы прервать эту неловкую паузу.

Эфе не сразу, но кивает. И с нашего пути отодвигается. Наконец отходит от шока, провожает нас настороженным взглядом, задумчиво поджав губы, позабыв о том, что у него полно клиентов, которые его давно ждут. Стараюсь не зацикливаться на его реакции. Смысл? Он мне никто. А бывший муж матери всё равно мою ладонь так и не отпускает, наоборот, сжимает крепче.

Тем более что дальше я не только Эфе, я вообще абсолютно всё произошедшее за весь день из головы выбрасываю.

Ещё бы не выбросить!

За новыми впечатлениями.

Стоит переступить порог кухни, среди которой разносится вкуснейший ароматный дымок бараньего кебаба, малодушно вдохнуть его поглубже, опрометчиво отвлекаясь на тот факт, что мой желудок до сих про пустой, как…

– Это ты от него залетела, что ли? – сверлит меня возмущённым до глубины души взглядом господин Якуп.

Мужчина, которому слегка за шестьдесят, в белом фартуке и колпаке, обычно добродушный и улыбчивый, сейчас совсем не выглядит таковым, скорее грозовой тучей, обещающей возмездие карой с небес. Нет, я, конечно, понимала, что получу разнос за свою провинность с опозданием, но… не до такой же степени?!

– Нет, не от него! – с ужасом открещиваюсь от подобной перспективы и только потом понимаю, что формулировка не совсем правильная, да только поздно. – То есть… – собираюсь поправить саму себя, но такой возможности больше не остаётся.

– Ты беременна?!

– А от кого тогда?!

Сразу с двух сторон. Наравне с моим страдальческим стоном, затерявшимся за мужскими голосами. Им, разумеется, этого мало, требуется куда более вразумительный ответ.

– Асия! – требовательно и строго от моего шефа.

– Асия, – тихо, но твёрдо, как скала, от опекуна.

А я…

Не хочу я отвечать им на этот вопрос!

Так неудобно становится…

Да и разве обязана?

Не обязана.

Но они ж тогда сами за меня всё додумают!

Известное дело, в самом незавидном свете, как показывает практика…

– Не беременна я! – восклицаю не менее возмущённо, чем прежде сам господин Якуп.

Тот мне явно не верит. Подозрительно прищуривается, придирчиво разглядывая то меня, то того, с кем я сюда пришла.

– Не беременна, – подтверждаю. – Если только из форточки надуло, – ворчу, наконец освобождаясь от чужой хватки.

Ещё секунда, другая…

Выдыхают с облегчением все.

– Но замуж за него ты всё равно собираешься? – так и не перестаёт подозрительно щуриться работодатель.

Вот тут я улыбаюсь. Нагло. Без малейшего зазрения совести. И на новый упрёк в глазах бывшего мужа моей матери не обращаю никакого внимания. Слишком уж забавно он выглядит, пребывающий в очередном шоке, будто теперь не я беременна, а он.

А вот нечего было за мной увязываться, тогда бы и страдать сейчас не пришлось!

– Я этого ему не говорила, он сам так решил, – обозначаю для опекуна на всякий случай, приподнимая ладони в примирительном жесте.

А то мало ли…

Вдруг злопамятный?

Господин Якуп тем временем новые выводы тоже делает.

– Девочка, а когда ты кушала в последний раз? – подозрительно ласково и елейно протягивает работодатель.

Так и не перестаёт сверлить недобрым взглядом пришедшего со мной, пока на скорую руку кидает в тарелку часть бараньего кебаба, прибавив к нему овощи и порезанную пополам булку – всё, как я обожаю.

– Давно, – отвечает за меня опекун.

Где-то здесь между этими двоими вдруг образовывается непонятная и очень подозрительная мужская солидарность.

Выпроводить они меня собрались, в общем!

– Тогда возьми это, – всучивает мне тарелку с кебабом, – и пойди покушай. За какой-нибудь из столиков, – заботливо предлагает господин Якуп.

Судя по тому, что никаких возражений со стороны третьего участника нашего междусобойчика не следует, он тоже не против, а очень даже за, чтоб я отсюда свалила, их двоих наедине оставила.

Ну и ладно!

Ну и пойду…

– Адем. Эмирхан, – слышу уже на границе порога от бывшего мужа моей матери. – Её отчим.

Мне бы продолжить идти своей дорогой, пусть они дальше знакомятся и всё такое, но…

– Опекун! – поправляю, прежде чем закрыть за собой дверь кухни. – Временный! – вношу немаловажным уточнением.

И да, ухожу. Ни разу не оборачиваюсь, но так и чувствую, каким недовольным может быть провожающий меня взгляд.

А кебаб, как и всегда, вкуснейший!

Я его успеваю неторопливо тщательно прожевать, пока двое мужчин, оставленных мной, непонятно о чём долго общаются. Явно же кости мне перемывают. При мысли о последнем начинаю нервничать ещё больше. А чем больше я нервничаю, тем больше кушать, между прочим, хочется. Настолько, что решаюсь попросить у Эфе ещё один кебаб. Правда, дожевать его я всё-таки не успеваю. На столике передо мной появляется стакан апельсинового сока. На стук стеклянного донышка о деревянную столешницу я и отвлекаюсь, осознавая, что бывший муж моей матери вернулся и усаживается напротив. По непроницаемому выражению лица так сразу и не разобрать, о чём они разговаривали.

– И? – интересуюсь напрямую. – О чём вы разговаривали?

На губах мужчины расцветает добродушная усмешка.

– Уж точно не о твоей беременности и будущем замужестве, – отзывается он.

Спокойнее от этого не становится ни на секундочку.

– И о чём же тогда? – не сдаюсь.

А он не спешит делиться подробностями. Не только стакан сока для меня приносит с собой. Неспешно раскрывает ещё одну прихваченную с собой коробочку, внутри которой вполне знакомый мне стритфуд из мидий, начинённых рисом и специями. Прежде сто раз видела, как готовит нечто подобное господин Якуп, да и сама подавала посетителям, но не задумывалась даже, насколько это может быть вкусно или же наоборот. Но теперь, когда сидящий передо мной… он же не станет это есть? Вот здесь. На улице. Вот так. Весь такой в одежде, которая стоит наверняка как три таких кафе. Или пять. Ведь такие, как он, те, кто живёт в шикарных домах и ездит на столь бесстыдно дорогущих тачках, обычно… Станет. Ещё как. Пока мои глаза округляются сами собой, мужчина с видимым энтузиазмом поливает мидии лимонным соком, выдавливая его из прилагающихся к блюду тонко нарезанных долек, и не вспоминает про мой вопрос.

– И о чём же тогда вы разговаривали? – напоминаю.

И вот лучше бы не спрашивала!

– О том, что ты больше здесь не работаешь, – только и сообщает опекун, с аппетитом поглощая свою порцию мидий.

Что сказать…

Вполне закономерно.

Хотя менее обидно от этого не становится!

Вот и помалкиваю все последующие минуты, пока сидящий напротив заканчивает свою трапезу.

– Но, если тебе здесь так нравится, можем заезжать сюда иногда после твоей учёбы, – великодушно добавляет бывший муж моей матери, прежде чем оставить в качестве оплаты несколько купюр на столе, а затем подняться на ноги. – Здесь действительно вкусно, – улыбается с самым довольным видом, протянув мне ладонь в приглашающем жесте, ведь я сама не спешу вставать.

Обречённо вздыхаю. В самом деле поднимаюсь следом. Ловлю проносящегося мимо Эфе. Купюры со стола подбираю и отдаю ему.

– Вот так здесь принято расплачиваться, – ехидничаю в адрес своего надзирателя, то есть сопровождающего.

Он… опять снисходительно улыбается.

Вообще непонятно чем довольный!

– Уже уходите? – задерживается рядом с нами Эфе.

Больше не смотрит на моего временного опекуна как на Второе Пришествие. И, словно мало этого, замечаю, что господин Якуп тоже не находится на кухне. Облокотившись о перила ограждения, вытирает ещё влажные руки салфеткой и кивает нам в качестве прощания, стоит ему заметить направленный в его сторону взгляд. Совсем не кажется нервным или чем-то недовольным.

То есть Адем Эмирхан впрямь со всеми договорился…

То-то и довольный такой!

Опять его взяла…

А меня такая злость разбирает!

Тоже непонятно с какой стати…

Но об этом я подумаю потом.

Сейчас…

– Нам пора, Асия. Время позднее. А тебе ещё домашнее задание выполнить надо, – напоминает и об этом бывший муж моей матери.

Если честно, хочется взвыть в голос. А ещё как можно скорее броситься к господину Якупу в ноги, упасть перед ним на колени, вцепиться в него всеми пальцами, после чего банально молить не отдавать меня на растерзание этому… который вообще непонятно кто и только-только в моей жизни появился, а уже всё с ног на голову перевернул. Разумеется, ничего такого не делаю, тоже киваю в качестве прощания, а затем покорно принимаю приглашающий жест опекуна и иду за ним к машине, спустя полминутки тоже начиная улыбаться, но уже собственным мыслям.

Да уж, представляю, как бы это выглядело наяву, исполни я свой воображаемый порыв в реальности…

О том и думаю почти всю дорогу до особняка.

А ведь стоило бы совсем на другом сосредоточиться!

Например, на том, о чём с завидным постоянством начинаю подзабывать, хотя это вовсе не отменяет самого факта странности проявленной Адемом Эмирханом заботы и гиперопеки.

А может, дело вовсе и не в том, что я такая забывчивая?

Ведь столько возможностей представилось.

Спрашивай – не хочу!

А я…

Не хочу?

Хотя, скорее, не то что не хочу, но услышать, что сделала моя мать и за что мне, кажется, в этот раз наверняка придётся расплачиваться самой… немного страшно.

Глава 6

Асия

Все свои сомнения и душевные терзания я не решаюсь озвучить ещё долгое время. Пока собираюсь с силами и храбростью задеть столь деликатную и вместе с тем неудобную тему вслух, мы возвращаемся в особняк и даже на второй этаж поднимаемся, после чего мой новый опекун сообщает:

– Ты спишь здесь.

Дверь в комнату, на которую он указывает, открыта. Вся обстановка, которая здесь имеется, видна с порога, который я неохотно, но всё же переступаю. Широкая кровать, застеленная покрывалом цвета горького шоколада, две прикроватные тумбы по бокам и встроенный шкаф напротив – больше ничего, абсолютный минимализм, который радикально отличается от вычурной роскоши первого этажа. На секундочку даже обидно становится, что мне именно такая комната отведена. Но ментальный подзатыльник быстро помогает справиться со всеми возникшими возражениями.

– Хотя стол мог бы и поставить, – ворчу себе под нос, скидывая рюкзак на пол.

Там же располагаюсь сама. Домашнее задание, в конце концов, само себя не сделает. И раз уж стола, который значительно облегчил бы задачу, всё-таки нет, как нет и того, кто меня сюда привёл и мог бы это исправить, поскольку он сразу удалился в неизвестном направлении, то… как всегда, в общем, пользуемся тем, что есть, благодарим за то, что не на улице под проливным дождём, и не ноем. К тому же справляюсь довольно скоро, едва ли час проходит. А вот дальше случается ещё одна заминка. Подготовка ко сну вперемешку с неутихающими сомнениями и мыслями о том, насколько же неуютно и странно проводить ночь под чужой крышей, разбавляется моим стоном, полным досады. Воды в прилегающей к спальне ванной комнате нет. Совсем. Хотя на той же кухне, помнится, такой проблемы не было.

Не сразу, но решаюсь выйти в коридор.

– Адем… – не знаю, зачем зову мужчину.

Тем более что он не отзывается. А стоит прислушаться к тишине множества пустых комнат, как в конце коридора различаю шум работающей душевой.

Подача воды тут что, тоже избирательная?

Вдохнув поглубже, собираюсь выяснить это в самое ближайшее время. Хотя вспыхнувший энтузиазм быстро гаснет, стоит преодолеть это небольшое расстояние. Так и замираю перед самой дверью, представив себе незавидное ближайшее будущее, где я застряну под ней… зачем? Постучать? Идея тупейшая. Понятное же дело, что там занято. И не кем-нибудь, учитывая, что нас тут во всём доме всего двое. Дождаться, когда он выйдет? Тоже тупость. Можно подумать, мне настолько невтерпёж. Нет, уж лучше развернуться и… так и не разворачиваюсь. Аккурат в эту самую секунду тот, кто внутри, решает в самом деле выйти. Дверь как отворяется настежь, так и остаётся распахнутой, а мужчина замирает на пороге, прямо передо мной, в считанных дюймах. Похоже, я и сама подзабыла о том, что собиралась уйти отсюда. Да и как тут помнить, если разум целиком и полностью сосредотачивается на тех самых узорах, вбитых чернилами под кожу, что этим днём так стремилось додумать моё собственное воображение? Вот же они, не обременены ничем лишним, почти полностью открыты взору, рассматривай – не хочу. А я хочу. И смотрю. Взгляд сам собой будто намертво цепляется за широкие, перевитые жгутами мышц плечи, украшенные не просто узором, составляющим единую татуировку, но и незнакомыми мне символами, теряющимися среди римских цифр, рассредоточенных вдоль груди до самой линии литого пресса и даже ещё ниже, теряясь среди дорожки тёмных волос, а затем ещё ниже – под туго завёрнутым вокруг бёдер полотенцем… кроме которого на стоящем передо мной мужчине и нет ничего, оказывается. Капли воды, стекающие по загорелой коже, едва ли сойдут за таковое, верно?

А значит…

Какого чёрта я всё ещё тут стою?

Забыв даже о том, что стоит дышать.

Ноги будто в бетон замуровало, не сдвинуться. Едва нахожу в себе силы хотя бы взглянуть ему в лицо.

И лучше бы я этого не делала!

Пропала…

В чёрном омуте. Вот так просто. Всего за мгновение. Будто в бездну рухнула. Разбилась. Вдребезги. Удивительно, как ещё осталась жива.

А он…

– Асия, – произносит.

Определённо, собирается сказать что-то ещё. Но не говорит. По крайней мере, не сразу. Почему? Не знаю. Да и неважно. Вся моя суть сосредоточена на совершенно ином. Слишком коварно звучит его низкий, чуть хриплый голос. Нет, не в самой интонации. В том, как глубоко пробирается в мою голову. Сковывает крепче прежнего. Утягивает в пропасть намного глубже. Я всё ещё падаю в несуществующую бездну и никак не достигаю дна.

– М-м? – мычу, не в состоянии выдавить из себя хоть что-нибудь вразумительное.

Немного позже я обязательно буду проклинать и распинать себя за всю эту нелепицу. Сейчас даже на это не хватает ни выдержки, ни сил.

А стоило бы искать лучше!

Хотя бы потому, что…

– Если ты меня не выпустишь, то придётся мне душ ещё раз принять. Вместе с тобой, – произносит опекун.

И даже тогда до меня не сразу доходит.

– Вместе со мной? – переспрашиваю.

И что значит, ещё раз?

Тем более со мной…

Зачем он это вообще говорит?

Ещё и с такой отчётливой насмешкой?

Ответ на самом деле простой. И если я бы перестала столь бестолково пялиться на его татуировки, то сразу догадалась бы. Хотя лучше поздно, чем никогда.

Как ведро холодной воды мне на голову!

Отрезвляет. Помогает вернуться в реальность. Туда, где существуют не только мои непонятные мироощущения, но и полуобнажённый опекун.

Неприлично и всё ещё полуобнажённый, между прочим!

– Ну да, конечно, – кривлюсь, отступая на шаг назад и в сторону. – Очень смешно.

Честно, стараюсь на него вообще больше не смотреть. От греха подальше, так сказать. И для собственного здравия. После того как он шагает вперёд и дальше по коридору, с места не двигаюсь ни на дюйм. Крепко зажмуриваюсь, потом считаю про себя до пяти, вновь открываю глаза, только тогда переступаю порог ванной комнаты и захожу. Дверь захлопываю. На замок закрываю, проверив тот на надёжность аж три раза.

Становится легче…

Нисколько!

– Тоже мне, шутник, – ворчу, включая воду.

Да, исключительно ту же холодную. Слишком уж пылают мои щёки. Душ я принимала не столь давно и, как бы ни хотелось реально всю голову под ледяной напор засунуть, всё же воздерживаюсь. Ограничиваюсь тем, что умываю лицо. Некоторое время бездумно пялюсь на себя в зеркало. Взгляд натыкается на расчёску, и раз уж я собиралась на работу, а никак не жить в другом доме, без зазрения совести ею пользуюсь, потратив немало времени и усилий, чтобы распустить и привести в порядок свои непослушные локоны. Почти успокаиваюсь. Ровно до момента, пока не посещает мысль:

А если он не пошутил?

Опять напрягаюсь. Довольно надолго. Так надолго, что по истечении получаса фактически заставляю себя выйти обратно, хотя совершенно не хочется, скорее хочется запереться там насовсем. Почти бегом несусь в спальню, опасаясь вновь столкнуться где-нибудь с мужчиной в самый неподходящий момент.

Ох, если бы только в этом была вся соль подставы!

Ведь стоит оказаться в комнате, так же расторопно затворить за собой дверь, прижавшись к ней спиной, чтоб немного отдышаться, и становится понятно, что нигде прежде с ним столкнуться я физически не могла бы при любом раскладе. Он же… здесь. Спасибо, не в полотенце. То пропало в неизвестном направлении. А Адем Эмирхан… Босой. В домашних штанах. И самой обычной белой футболке, которую как раз в этот момент на себя надевает. Если мозговая активность мне окончательно не отказывает, предварительно вытащив ту из шкафа. По крайней мере, именно его мужчина закрывает с самым невозмутимым видом, пока я пытаюсь снова перезагрузить и включить свой мозг. Ибо соображается мне опять очень туго.

И всё же:

– Ты что здесь делаешь? – озвучиваю.

Выходит довольно нервно, за что отвешиваю себе очередной ментальный подзатыльник. И очень стараюсь не делать поспешных выводов, которые, один другого хуже, так и напрашиваются. Особенно относительно того, где моя мать ему что-то должна, а мне теперь расплачиваться.

– Собираюсь спать, – рушит все мои жалкие надежды на лучшее опекун.

– Здесь? – уточняю, не рискнув развернуться к нему спиной, но заведя руку назад, чтоб нащупать затвор, который я так опрометчиво защёлкнула при возвращении из коридора. – Что, другой спальни не нашлось?

Ответ я получаю не сразу. Затвор, как назло, совершенно не поддаётся, что нервирует больше прежнего. И особенно сильно, когда мои жалкие попытки заполучить освобождение оказываются замечены, а опекун сокращает расстояние между нами, уложив ладонь чуть выше моей головы, прямо на дверь, тем самым не оставив мне ни шанса.

– Это и есть моя спальня. Не твоя.

И как это понимать?

Как-как…

– Разве не ты сам сказал, что я буду спать здесь?

Он снова не спешит с ответом. Склоняется настолько опасно близко, что у меня дыхание враз перехватывает, а я сама вжимаюсь спиной в дверь. Сердце пропускает удар. И тут же начинает колотиться как бешеное, стоит почувствовать скользящее прикосновение его ладони к моей талии. Сперва к ней, затем и к руке, которой я до сих пор безуспешно пытаюсь нащупать затвор.

– Верно. Будешь.

Ещё немного, и моё сердце вовсе остановится!

Щелчок…

Замка.

Именно к нему, как оказывается, тянется бывший муж моей матери, пока я до судорог в пальцах цепляюсь за дверную ручку, раз уж ничего другого не получается. Но не случается ничего из того, что успевает напредставлять моё шальное воображение за эти невыносимые секунды. Едва затвор открыт, как он отстраняется, разворачивается к кровати. И кажется, собирается в самом деле спать.

Дыши, Асия…

Дыши!

Глубже…

Говорят, иначе не жить.

Хотя, если учесть частоту моих микроинсультов в присутствии этого мужчины, сомневаюсь, что это надолго поможет. А значит, пора бы уже перестать страдать…

Чем попало!

И выяснить, наконец, то, что так засело в моей голове и никак не отпускает. Быть может, тогда полегчает.

Или нет?

Всё-таки довольно проблематично набраться смелости, чтобы озвучить нечто подобное вслух.

А когда всё же решаюсь:

– Что это значит? – цепляюсь за его слова, в несколько шагов сокращая разделяющее нас расстояние. – Зачем ты вообще меня сюда притащил? – перехожу к насущному, возникнув прямо перед ним. – Только не рассказывай снова, что тебе нужна домработница. – И привожу весомый довод: – Нанять даже двух служащих, которые будут тут убирать и готовить, и то дешевле тебе обойдётся, чем тягаться с семейством Дикмен, – выпаливаю на одном дыхании.

И снова замираю, отсчитывая удары своего бьющегося, словно в последний раз, сердца, наблюдая, как на чужих губах расцветает снисходительно-небрежная ухмылка. Не только она – моя пытка. Ещё одна пауза. Его шаг, и моё отступление. На два шага. Они становятся ничем за ещё один – последующий, принадлежащий ему. За моей спиной прикроватная тумба, и всё, что мне остаётся, – это чуть податься назад, прогнувшись в спине. А ещё пожалеть о том, что вот так, напрямую, спрашиваю.

Если бы не спросила, быть может, удалось бы прожить в относительном спокойствии ещё одну ночь?

Ведь совсем не кажется больше, что будущий ответ – то, что привнесёт спокойствие в мою душу. Скорее наоборот. Так и выходит.

– Твоя мать забрала у меня кое-что. Кое-что очень ценное. И я намерен это вернуть. До тех пор ты будешь жить со мной. Под одной крышей. Здесь, – вкрадчиво проговаривает мужчина. – Будешь следовать моим правилам. Делать, что я говорю. И не будешь создавать проблем. Нам обоим. Сбегать от меня тоже не станешь. Всё равно найду. А когда найду… – не договаривает.

Я сама перебиваю его:

– Спать я тоже буду здесь? Вместе с тобой?

Кто-нибудь, заткните меня, пожалуйста!

А ещё отмотайте время вспять…

Хотя бы ровно на два моих последних вопроса.

– А если не найдёшь? – добавляю спешно.

В надежде, что если уж отмотать назад невозможно, то за новым вопросом он забудет предыдущие.

И на этот раз я права.

Хотя уж лучше бы нет…

– Найду, – заявляет твёрдо и бескомпромиссно.

Кого или что именно – тот ещё вопрос. То, что присвоила моя мать. Или меня, в случае если…

– А если всё-таки сбегу?

Зачем уточняю?

Должно быть, я всё-таки мазохистка. Тем более что лёгкий оттенок садизма, проявившийся в ухмылке на его губах, – самый красноречивый ответ.

– Поверь, тебе это совсем не понравится, Асия.

Его ухмылка становится шире. Дыхание – ещё ближе. Я почти чувствую его на своей щеке. И малодушно закрываю глаза. Впечатлений и без того с избытком, смотреть не обязательно.

– Не понравится? – срывается с моих губ жалким полушёпотом. – Например, что?

Да что ж я никак не заткнусь?

С другой стороны, если уж начала – стой до конца.

Возможно, ещё немножечко позора, и…

Да, следует то самое, чего я добиваюсь. Хотя ещё не знаю на тот момент, насколько ответ будет жесток.

Нет, не слова…

Лёгкий толчок выдвинутого ящичка тумбы за мной. Колени закономерно подкашиваются, с учётом её высоты и моего положения. Не падаю лишь потому, что чужая ладонь ловит, перехватывает за поясницу, поддерживает, помогает вернуть вертикальное положение. На этом мои впечатления не заканчиваются. Следует ещё один щелчок. Наряду с ощущением чего-то холодного и тяжёлого на моём запястье.

Напрасно я закрыла глаза!

А когда открываю:

– Что ты делаешь?

Непонимающе рассматриваю сталь, обвивающую моё запястье. Крепко. Браслетом. С цепочкой, на другом конце которой ещё один браслет, через секунду зафиксированный на изголовье кровати.

– Собираюсь наконец поспать. Ты много болтаешь.

Наручники.

Мой новый опекун приковал меня наручниками к кровати. Видимо, чтоб наверняка не сбежала.

И да, без малейшего зазрения совести завалился спать…

Глава 7

Асия

Звук сработавшего будильника в телефоне слышится как нечто далёкое, слишком уж медленно моё сознание возвращается из сна в реальность. Совершенно не выспалась. Маленькая часть меня отчаянно мечтает вырубить писклявый сигнал и продолжить пребывать в царстве Морфея, забив на всё и вся. Но я всё же открываю глаза, намереваясь дотянуться до гаджета. И не сразу соображаю, почему кровать – слишком широкая, потолок – незнакомый, а я… в чужой спальне, точно. В самом деле провела ночь, деля постель со своим новым опекуном.

Последнее как мелькает в голове, так и затухает за мыслью о том, как же жутко звучит даже формулировка.

Зато помогает окончательно проснуться!

В комнате – я одна. За окном давно рассвело. А на запястье нет ни намёка на то, что происходило накануне. На какое-то мгновение даже кажется, что мне всё это приснилось и Адем Эмирхан не настолько бессовестный.

Но нет…

Наручники покоятся на тумбе поблизости. Мелькает идея вышвырнуть их в мусорку, но её я быстро отметаю, на случай, если потом и за это придётся расплачиваться. Рядом с ними не умолкает мой телефон. Вырубаю сигнал. Поднимаюсь с кровати. Спешу в уборную и собраться к новому дню. И с некоторым изумлением обнаруживаю по возвращении из ванной новую школьную форму, а также кеды – тоже новые, моего размера, похожие на мои, но не мои. А вот моих как раз нет.

Что ж, если это такие своеобразные извинения за все мои былые страдания, то… разумеется, я приму.

Надо же в чём-то идти в школу!

Кстати, о ней…

И о том, кто заявил, что непременно туда меня отвезёт.

Спускаюсь вниз, почти удаётся выскользнуть из дома незамеченной. По крайней мере, так думается поначалу, ведь гостиная, которую я пересекаю, пуста. Вот только у самой двери, ведущей на выход, стоит потянуться к ней, за спиной раздаётся:

– Ты не завтракала.

Вот же…

Не везёт!

– Проспала. Опаздываю.

Очень даже весомое оправдание. Для меня. Но не для опекуна, который, как оказалось, застрял на границе между кухней и той же гостиной, опершись о боковую часть прохода плечом, сложив руки на груди, разглядывая меня до того пристально, что моментально не по себе опять становится.

– Отсюда не так уж и далеко. Быстро доедем. Есть ещё полчаса, – говорит мужчина.

Обречённо вздыхаю, прощаясь с идеей прогуляться в одиночестве.

– Если собираешься завтракать, приятного аппетита. Я тебя на улице подожду, – отказываюсь, доставая из кармана рюкзака наушники.

Пока он ещё что-нибудь не сказал, спешу заткнуть ими уши, дёрнуть дверь и оказаться снаружи. В самом деле терпеливо жду, наслаждаясь музыкой, хотя это и самое последнее дело, на которое хотелось бы добровольно подписаться. Благо ждать приходится недолго. А когда сажусь в машину, тоже предпочитаю концентрироваться на мелодии, льющейся благодаря синхронизации с телефоном. Может, судя по невозмутимому виду водителя, для него и нет ничего эдакого в происходящем, но лично для меня наступает пора новой пытки. На этот раз воспоминаниями. Всю дорогу до самой школы. Их хватает с лихвой, поэтому лишние напоминания в виде самого виновника всех моих неудобств, определённо, лишние.

Я же из-за него еле-еле заснула!

Уж не знаю, когда именно он сам проснулся и наручники снял, но устроиться на краю постели, когда одна рука вздёрнута вверх, а за спиной слышится мерное дыхание мужчины, – дело нелёгкое. Он даже моим возражением нисколько не проникся:

– А если я захочу в туалет?

– Ты была в уборной шесть минут назад.

И вот что ещё ему сказать?

Нечего. А раз так, повозившись и более-менее устроившись, честно попыталась тоже заснуть. У опекуна с этим как раз никаких проблем не возникло. Едва ли минут десять прошло, как вырубился. Я же не один час кряду размышляла о том, как же избавиться от наручников и найти себе другую спальню, в конце концов, их в особняке – абсолютно свободных – полно.

В ящике тумбы ключей от браслетов не оказалось. Как и вообще во всей спальне, по крайней мере, на виду, а прятать тут особо и негде.

У него в карманах штанов?

Рука начала затекать, и я даже почти решилась…

Остановила лишь мысль о том, что придётся придвинуться к нему ближе, а он может проснуться, когда я над ним, сверху, собираюсь облапать.

Как потом оправдываться буду?

Хотя бы перед самой собой!

Ведь даже после того, как автомобиль останавливается на школьной парковке, а я выбираюсь наружу, всё равно никак не отпускает…

– Хорошего дня, – прощаюсь скорее по привычке, из вежливости, нежели потому, что действительно нужно.

Не знаю, отвечает он или нет. Музыка так и не утихает, потому и не слышу. Да и внимание приковывает совершенно иное. Вернее, наоборот. Невозможно игнорировать любопытство в глазах каждого встречного, пока белый суперкар позади меня разворачивается по территории стоянки и уезжает. Слишком много тех, кто замечает, начиная шушукаться между собой, совершенно не стесняясь того, что я ещё здесь, не совсем прошла мимо.

В общем…

Добро пожаловать в будни школы «Бахчешехир»!

Я к презрительным и высокомерным взглядам давно привыкла, поэтому не обращаю никакого внимания на них. Музыка в наушниках помогает справиться со всем тем ядом, что сочится в чужих словах, летящих вслед. Иду прямиком на урок.

Первым должна быть история. Преподаватель обычно приходит задолго до звонка, подготавливая доску к будущим занятиям, и сегодняшний день не становится исключением, поэтому урок проходит для меня относительно спокойно. Если не считать многочисленных уведомлений, что приходят не только на мой телефон, но и всему классу.

Всё те же идиотские рассуждения и домыслы в социальных сетях о том, что я вчера натворила, не всегда справедливые и правдивые.

Их я тоже игнорирую.

К чему расстраивать себя ещё больше, чем уже есть?

Ещё бы одноклассники перестали так подленько хихикать и бросать в мою сторону косые снисходительные взгляды… Не перестали. Ни после первой пары. Ни после второй. А в перерыве между ними и вовсе:

– Как невежливо, Асия, – доносится с иронией за моей спиной ровно в тот момент, когда я вешаю рюкзак на спинку стула и собираюсь устроиться.

Разворачиваюсь. Ведь ни в коем случае нельзя стоять спиной к той, кому принадлежит этот тягучий голос. И нет, на этот раз не в мнимом уважении дело. Банально опасно. Дерья Шахин пусть и моя ровесница, но настоящая анаконда: та, кто не просто больно укусит, а сразу заживо сожрёт, не подавится, и та, кто имеет в подчинении не меньше десятка мелких гадюк.

– Невежливо? – переспрашиваю.

Не потому, что хочу поддержать диалог. Не отстанет же, пока не выскажется и не получит то, что желает. Иначе бы на хорошеньком ухоженном личике сейчас не светилось столько неприкрытого довольства. Тогда как любая другая на её месте вопила бы, плевалась ядом или, того хуже, сразу бы набросилась, будучи официальной возлюбленной Каана Дикмена. Любая другая – да. Но не она. Ей такое не к лицу. У Дерьи Шахин на это есть сподручные.

– Ну как же? Конечно, невежливо, – округляет глаза с театральной искренностью анаконды. – Целое утро прошло, а ты так и не соизволила извиниться, – склоняет голову чуть вбок с самым заинтересованным видом, кокетливо закрутив витой светлый локон вокруг указательного пальца.

Хотя недолго эта её видимая беззаботность сохраняется. Подведённые коричневым карандашом идеальные брови взлетают вверх, изображая удивление, когда последующая пауза затягивается. Я не отвечаю. Вспоминаю о том, что ни один из ответов не является верным. Никогда. Не с ней. Что бы я ни сказала, она давно вынесла мне приговор.

– Что, не считаешь себя виноватой? – не терпит моего молчания Дерья, шагнув мне навстречу.

Перед моим носом мелькает алый маникюр, прежде чем её пальцы сжимаются в кулак и опускаются на край стола, а сама девушка склоняется ко мне ближе.

– В самом деле не считаешь, да, Асия? – понижает голос, который звучит теперь как угроза.

Не ведусь.

– И в чём же я должна считать или не считать себя виноватой? – интересуюсь ровным тоном.

А то с неё станется. Она ведь не уточнила, в чём именно. И я потом могу стать ответственной за всё подряд. Даже если это будет очень длинный список самых нелепых и вообще не имеющих никакого ко мне отношения ситуаций. До тех пор, пока ей банально не надоест забавляться.

– А ты не помнишь? – усмехается собеседница. – Как не стыдно, Асия, – переходит на фальшиво прискорбный тон. – Но ничего. Я даю тебе время подумать, – склоняется ещё ближе, укладывает ладони на мои плечи, будто обнимает. – До конца дня, Асия, – предупреждает на ухо.

Пожалуй, где-то здесь моё терпение заканчивается. Перехватываю её ладони. Не отталкиваю в прямом смысле, но решительно отодвигаю от себя.

– Не имею ни малейшего понятия, о чём ты, Дерья, – произношу, старательно сдерживая себя, чтобы голос по-прежнему звучал достаточно ровно. – Как и ты не имеешь ни малейшего понятия о том, что могло произойти, – добавляю, хотя это лишнее.

Зачем ей рассказывать?

Бесполезно.

К тому же наши руки до сих пор сцеплены вместе. А одноклассница использует силу, чтобы вновь оказаться ближе ко мне.

– У тебя есть время до конца этого дня, Асия, – повторяет анаконда то, что я уже слышала. – Я не настолько великодушна, чтобы давать такой, как ты, ещё больше возможностей. Ты извинишься. Передо мной. Пообещаешь, что впредь ни за что и никогда не приблизишься к моему парню. И так, чтобы все это слышали. Иначе…

Всё-таки отталкиваю. Несильно.

– Иначе что, Дерья?

Не падает. Крепко держится на своих элитных каблуках. Или же я намного слабее. Разве что подол её юбки слегка разлетается, стоит ей покачнуться.

– Каждый здесь знает, что будет тогда.

Как подтверждение прозвучавшим словам, по классу разносятся понимающие смешки. Сама анаконда гордой походкой удаляется туда, где сидит на уроках обычно. Хотя на этом её выступление не заканчивается. Пока идёт между рядов, на глаза Дерье попадается Лаль Юксель – слегка пышных форм обладательница роскошных рыжих кудряшек и самая безобидная из всех, кто только обитает в школе «Бахчешехир». При приближении Дерьи, она задумчиво грызёт карандаш, глядя в окно и не замечая надвигающуюся опасность.

– Миленький браслетик, – комментирует блондинка.

Ворох рыжих кудряшек взмывает ввысь от резкого разворота головы их обладательницы.

– Спасибо, Дерья, – радостно улыбается услышанному комплименту Лаль. – Мне его сестра вчера подарила, – улыбается ещё шире. – Он и правда очень милый, считаю.

– Что? – только собирающаяся двинуться дальше Дерья резко останавливается и вновь разворачивается к ней. – Как ты сказала? – переспрашивает, но ответа не ждёт. – Правда, считаешь его милым? – окидывает цепким взглядом.

Смотрит пристально. Неотрывно. Будто коршун, пикирующий с громадной высоты вниз, обнаружив свою добычу. Неудивительно, что девчонка вся сжимается, втянув плечи, глядя на одноклассницу снизу вверх, как пойманная на завтрак мышка.

– Хира! – разносится следом по всему классу громким и нетерпеливым от анаконды, а та, кого зовут, моментально изображает готовность внимать своей предводительнице. – Ты тоже так считаешь? Скажи. Он и правда, – выделяет то, что её, судя по всему, так взбесило, – очень милый?

На лице одной из самых преданных гадюк отражается сомнение. Она не спешит отвечать, демонстративно приложив указательный палец к губам, несколько раз постучав по ним.

– Может, она в таком случае и себя тоже милой считает? – выдаёт спустя несколько секунд показных раздумий Хира.

– Давно в зеркало себя, видимо, не видела, вот и считает, – подхватывает сидящая поблизости от неё гадюка номер два, подленько хихикая.

Следом и многие из присутствующих поступают так же, пока мои кулаки сжимаются до боли в суставах, а я сама отсчитываю про себя до десяти, чтобы не встревать.

– Прости, Дерья, – немного погодя бурчит себе в оправдание Лаль, покаянно уставившись на собеседницу, – я совсем не это имела в виду, – опускает голову.

Ей везёт. Смешки становятся слабее. Весь класс в сборе. Звенит звонок. Входит учитель. Начинается урок. И единственное, что ещё напоминает о случившемся, – брошенный в мою сторону высокомерный взгляд, ярко демонстрирующий: «Вот видишь, совсем не сложно извиниться, пока не станет поздно…»

Забиваю.

В скором времени стены наполняют монотонные разглагольствования преподавателя, а за окном в самом деле слишком хорошая погода, чтобы не заметить. Как и Лаль Юксель совсем недавно, я тоже пялюсь на яркое солнышко, а воображение между тем стирает оставшийся неприятный осадок, затягивая в разум черты узора, вбитого чернилами под кожу.

Почему я вспоминаю о татуировках опекуна?

Наверное, потому, что до сих пор интересно, что значат те иероглифы. И пусть я в иностранных, помимо английского и французского, не особо сильна, но с памятью у меня не настолько всё ужасно, чтобы не суметь воспроизвести увиденное. Рука с лёгкостью движется в нужном направлении, ведя ручкой по чистому тетрадному листу, постепенно прорисовывая сперва первый из знаков, затем второй, и….

– Асия! – замечает мои рисунки преподаватель, ведь за всем этим я упускаю тот момент, когда он начинает двигаться по классу.

Спешно прячу лишнее и смиренно склоняю голову. Хорошо, этого хватает, и я не получаю выговор. Хотя от новых смешков не спасает. Игнорирую. Вполне успешно – не только текущий урок, но и ещё несколько последующих. Почти поддаюсь соблазну на большой перемене вовсе свалить куда-нибудь подальше из здания, на ту же крышу – для дальнейшего сохранения своего душевного равновесия, но желудок бурчит от голода слишком громко, напоминая о том, что не стоило проявлять столько упрямства этим утром, тогда и в столовую идти было бы не обязательно.

Что ж…

Туда, где в данный момент собирается почти вся школа?

Ладно, и это переживу.

Тем более всё оказывается не так ужасно и мерзко, как могло показаться поначалу.

Хотя нет.

Всё равно ужасно и мерзко.

На линии раздачи – целая толпа. Я оказываюсь в числе последних. В целом, это не так уж и плохо. Если бы проголодавшиеся ученики не смели большую часть из того, что приготовлено поварами. Те же стаканы с соком и то остались лишь в самой глубине металлической полки, расположенной на уровне моей головы. С учётом того, что я выдающимся ростом не обладаю, едва ли дотянусь, если только не…

– Помочь? – обрывает мою последнюю мысль ещё один старшеклассник школы «Бахчешехир».

Не помню, как его зовут. Не в одном классе со мной учится. Здоровенный и высокий, на две головы меня выше. Недаром в той же команде с Кааном играет.

– Тебе какой? Яблочный? Или апельсиновый? – уточняет парень.

И, наверное, это слишком обнадёживает, ведь вместо того, чтобы подумать о том, с чего бы тому, кто никогда в жизни со мной не заговаривал, вдруг мне помогать, я банально киваю, обозначив последнее из названного в подтверждение.

А он…

– Держи, – достаёт и улыбается.

Но взять сок мне не удаётся. По крайней мере, не так сразу. Протянутый на вытянутой руке стакан сперва поднесён ко мне ближе, затем возвращён в прежнее положение. Настоящая возможность получить ожидаемое возникает лишь после… плевка. Прямо в сок. Всё с той же дежурной улыбкой.

– Держи, – повторяет парень.

Кто знает, сколько усилий мне стоит в самом деле не забрать!

Хотя бы для того, чтобы выплеснуть ему в лицо.

И я почти решаюсь именно так и поступить, несмотря на то, что потом обязательно снова окажусь в кабинете директора. Слишком уж зла, чтобы думать о последствиях. Но где-то сбоку раздаётся звонкий грохот, и я машинально оборачиваюсь на него. Оказывается, инцидент с браслетом Лаль тоже не забыт. Одна из гадюк, судя по их местоположению, ставит ей подножку, пока та идёт между столов, а в итоге девушка падает, уронив весь свой обед, который в данный момент растекается по полу здоровенной лужей из молока и супа, пока сама Лаль тихо всхлипывает, схватившись за колено. Так и не поднимается с пола, несмотря на многочисленные смешки:

– Неуклюжая!

– Корова!

– Надо смотреть, куда идёшь!

Много чего ещё…

Никакого сочувствия. Или хотя бы грана человечности. Ни от кого из учеников. Если не оскорбляют, то с любопытством ждут дальнейшего развития событий, вовсе не думая помогать.

А раз так…

– Ты в порядке? – оказываюсь рядом с ней в считанные мгновения. – Встать можешь? – хмурюсь, разглядывая, как между её пальцев сочится кровь, и тянусь к ней ближе.

Колено всё-таки разбито. А на девичьем лице отражается сплошная боль. Ровно до моего последнего вопроса.

– Тебе-то что? – вскидывает голову Лаль. – От такой, как ты, мне помощь точно не нужна! – кривится. – Если вдруг собралась завести себе такую же убогую подружку, как ты сама, то поищи в другом месте, ко мне не лезь! – отодвигается подальше от меня.

Ещё парочка мгновений, сама поднимается и выпрямляется. Игнорирует валяющийся поднос и еду, слегка прихрамывая, идёт на выход из столового зала, судя по всему, в медпункт. Я же, шумно выдохнув и глубоко вдохнув, крепко сжимаю кулаки, мысленно отсчитывая до пяти, уговаривая себя не обращать внимания на встречную грубость, после чего возвращаюсь к линии раздачи.

Стакан с апельсиновым соком всё ещё там. А вот парня, плюнувшего в него, нет. Забываю и об этом. Заканчиваю с выбором того, что буду есть, расплачиваюсь за обед. Вновь разворачиваюсь лицом к залу в поисках свободного стола.

Обычно с этим нет особых проблем, для каждого класса отведена отдельная зона, маркированная специальными табличками. Ученики делятся на своеобразные группы по негласной школьной иерархии: анаконда со своими гадюками – по центру, как самые «популярные» и любящие всегда быть в гуще всеобщего внимания, красуясь перед спортсменами, сидящими поблизости, за ними помешанные на диетах и любители ботанического ремесла, после – неформалы, почитающие жанр аниме, и геймеры, ещё есть серая масса, изредка кочующая от одной группы к другой, а поодаль – те, кто, как и я, получили грант, предпочитая держаться подальше ото всех и не отсвечивать, причём настолько не отсвечивать, что стоит мне подойти к имеющемуся свободному месту рядом с ними, как слышится единое:

– Занято!

На единственно пустой стул тут же кладутся чьи-то учебники.

Вот же…

Не к первоклашкам же идти?

Не иду, разумеется.

Но и повторную попытку найти себе место среди одноклассников не предпринимаю. Малодушно убираюсь из этой клоаки вместе со своим обедом. Ем в одиночестве. На крыше. Благо та плоская. Пусть она и закрыта для общего доступа, но я давно научилась разбираться с тем хлипким замком, за которым можно найти несколько минут свободы и умиротворения. Там удаётся не только вдоволь надышаться, спокойно поесть, но и найти в себе силы пережить оставшуюся часть дня.

Ещё ни разу за последние два года я не ждала последнего звонка с таким нетерпением…

Глава 8

Асия

Школьный день пережит. На этой неделе остаётся ещё всего один, и потом у меня будет целых два дня относительного равновесия. Если уговорю отчима отстать от меня со всеми этими его воспитательными заморочками. Он в самом деле дожидается меня к моменту, как заканчиваются уроки, и отвозит домой. Спасибо, молчит всю дорогу, не пристаёт с новыми нравоучениями. Я правда благодарна. Наушники садятся ещё по выходе из школы, так что в голове шумят очередные многочисленные смешки и издёвки, сопровождающие весь мой путь по парковке – выслушивать ещё хоть кого-то у меня нет сил.

Единственное, что от него слышится ещё до начала поездки, пока сажусь в машину:

– Как день прошёл?

– Нормально.

У меня даже появляется стол. В другой спальне. И новая одежда. Повседневная. Точь-в-точь по размеру. Она мне особо ни к чему, у меня есть то, в чём я пришла в этот дом, этого вполне хватит, чтобы переодеться на вечер или выходной. Всё равно большую часть времени я, как и другие ученики школы «Бахчешехир», ношу форму, иначе банально не впустят на территорию учебного заведения. Но я не отказываюсь.

К чему новые споры с опекуном?

Вот и не говорю ему ничего.

Но и расплачиваться с ним за такую существенную трату…

Не собираюсь!

А потому к вещам даже не притронусь.

Пусть висит, раз ему так хочется.

Не моя проблема.

Куда большая – то, что я забываю зайти после уроков в библиотеку и взять несколько книг, для того чтобы закончить доклад. Поисковик в сети особой пользы не приносит, я больше времени трачу, тыкая в сенсор, чем вникая в содержимое текста, сказывается привычка и любовь к бумажным вариантам получения информации.

Ну да ладно…

Спустя три часа траты нервов доклад всё же готов, пусть большую часть я и пишу по воспоминаниям из лекций преподавателя – не уверена, что все факты верные, тем более что в некоторые из них добавляю собственные рассуждения, раз уж более умных под рукой не находится.

Остаётся завтра прийти в школу пораньше, чтобы распечатать его. Сомневаюсь, что, если попрошу бывшего мужа моей матери, тот бросится на ночь глядя искать мне принтер.

Хотя почему бы и нет?

Пусть познаёт все тяготы опекунства, глядишь, откажется…

Не отказался. Как и отстраняться от моей просьбы не стал. Ещё и сам воспользовался выданным мне руководством школы планшетом, чтобы переслать тот… очевидно, себе на почту.

Или не себе.

– Через пару часов привезут, – комментирует. – Ещё что-нибудь нужно? – поинтересовался в дополнении.

Я как стояла с приоткрытым ртом, так и осталась. Не сразу спохватилась, чтобы выдать вежливо-отстранённое:

– Нет, не нужно, спасибо.

Мне ведь даже искать его идти не пришлось. Он сам оказался почти в дверях, до момента моего появления шёл по коридору.

Может, поэтому так и не уходит, всё ещё стоит тут?

И так шёл сюда, ко мне?

А теперь пристально и придирчиво разглядывает, сложив руки на груди, будто съесть собирается, но никак не может решить, под каким соусом и сколько соли добавлять.

М-да…

Пора моему воображению завязывать так буйствовать!

– Если пришёл напомнить про уборку, то как раз ей и собиралась заняться, – отмахиваюсь от собственных дурацких мыслей и ассоциаций, вспомнив о реальности.

Иначе что ещё ему надо?

Не это, как оказалось.

– Идём, – командует мужчина.

И тут не спорю. А направляемся мы почему-то на улицу. В сад. Так называемая вечерняя прохлада едва ли намного сильнее отличается от дневной духоты, но дышится немного легче, чем под палящим солнцем.

Тихий щелчок включателя…

Полумрак озаряют золотистые огоньки старинных ламп, развешанных повсюду, и на минуту я зависаю, разглядывая их. Уж больно сказочно они горят.

– Что мы здесь делаем? – озвучиваю по истечении обозначенного срока, а то он ведь опять молчит.

Не спешит делать что-либо ещё. Просто стоит в нескольких шагах, уткнувшись плечом в дерево, словно ждёт, когда я наконец насмотрюсь на красоту окружающего.

– Хочу показать тебе кое-что, – отзывается опекун.

– Что именно? – не понимаю, к чему он клонит.

Явно же не про фонарики и ландшафтный дизайн.

– Вернее, не совсем показать, – поправляет сам себя мужчина. – Помочь освоить. Некоторые приёмы по самообороне.

Освоить…

Что?

Не сразу перевариваю.

Слишком уж неожиданно.

И да, заманчиво.

Тогда почему в ответ не соглашаюсь?

И так напрягаюсь…

– И зачем мне это? – спрашиваю.

А про себя судорожно соображаю.

Насколько активно он пользуется социальными сетями? Мог ли увидеть всё то, что пишут другие ученики школы «Бахчешехир»? И не только они. Их знакомые – тоже. Всех надоумила анаконда. А кого не принудила, те просто сами по себе любят потрепаться, не упускают такую возможность.

И если так…

Чёрт!

Чёрт!!

Чёрт!!!

Даже подумать стыдно, что именно он мог там вычитать и какую часть из этого мог бы принять за правду.

– Мне это не нужно, – спешу добавить, пока он не ответил.

Разворачиваюсь и собираюсь вернуться в дом. Но так и не ухожу из сада. Останавливаюсь ровно в тот момент, когда за спиной слышится задумчивое:

– Ты вздрагиваешь от каждого моего, даже случайного, прикосновения, Асия, – произносит Адем Эмирхан. – Почему?

К ногам будто тяжеленные гири привязывают, настолько сложно ступить ещё хоть шаг. Следует очередная пауза. И я почти ненавижу эту случившуюся тишину. Она слишком тяжёлая. Давящая. Веющая безысходностью. Как и всё то, что вызывает его вопрос.

Оборачиваюсь. Можно подумать, напоминание о том, что от меня ждут ответа, поможет собраться с мыслями и выдать хотя бы парочку связных слов. Не помогает. По крайней мере, не так сразу.

– Я просто не привыкла к тому, что меня чуть что хватает незнакомый мужик, – почти не придумываю.

Я ведь его в самом деле не знаю. Как и к чужим прикосновениям совсем не привыкла, учитывая то, что большую часть своей жизни провела одна. Ну а про то, какую бурю эмоций вызывает каждое мгновение, когда он оказывается слишком близко… ему знать не обязательно, я ведь и сама не понимаю, что это такое.

Значит, правдоподобно?

Должно быть.

Вот только мужчина явно не верит. По-прежнему смотрит на меня настолько требовательно, будто я не говорила ничего, а он до сих пор ждёт ответа.

Обречённо вздыхаю, понимаю, что и этот раунд в противостоянии с ним мне не выиграть.

– Ладно, как скажешь, – всё-таки соглашаюсь, хотя вновь разворачиваюсь по направлению к дому. – Но сперва переоденусь во что-то более удобное, – сообщаю, пользуясь случаем взять себе хотя бы небольшой перерыв.

Как минимум переварить новый вид проявления его опеки. Да и школьную форму я в самом деле до сих пор не сняла. Честно говоря, уж чего-чего, а подобного точно не ожидала.

Да и…

Возможности уйти на перерыв тоже никакой не остаётся. За спиной опять слышится тихое, но от того не менее весомое:

– Каан Дикмен оставил тебе такую возможность в тот день, когда мы познакомились, Асия?

Если бы передо мной сейчас возникла стена, я бы разбила об неё себе голову, настолько резко врезаюсь в несуществующую преграду. Ладони сами собой сжимаются в кулаки, стоит ему снова напомнить о тех событиях.

Вдох…

Выдох.

Кулаки разжаты.

Вздыхаю. Сдаюсь.

– Хорошо. Давай попробуем.

Всё же иду к нему ближе.

– И как это будет? – оказываюсь рядом с мужчиной.

Он отталкивается от дерева и сокращает оставшееся между нами расстояние. Мне становится не по себе, но вспыхнувшее желание отступить я давлю на корню, вскидываю голову, выжидающе глядя на опекуна.

– Сперва расскажи о том, каким образом ты умудрилась отправить того парня в больницу, – прищуривается собеседник.

Вот же…

– Мы были в спортзале. Он повёл себя по-хамски, и я разозлилась, – обрисовываю краткую версию событий.

Адем Эмирхан мне и в этот раз не верит, судя по скепсису, вспыхнувшему в чёрных глазах. Но не спорит. На другом сосредотачивается:

– Я не совсем об этом спросил, Асия, – произносит мягко. – Сама ситуация. В целом. Кто, что и каким образом сделал. Давай попробуем повторить, – предлагает. – Только учти, если и меня надумаешь отправить к хирургам, а я там задержусь, то утром придётся идти в школу пешком.

Последнее сказано с проскальзывающей долей иронии и вызывает невольную улыбку. Наверное, именно поэтому не столь уж и ужасной кажется другая озвученная им мысль. Хотя и тогда я не сразу решаюсь. Прикрываю глаза, погружаясь в мрачные воспоминания. Всего на секунду. Быстро возвращаюсь в реальность.

– Мы были в спортзале, – воспроизвожу то, что подсовывает память. – Я стояла спиной к стене. Он… держал меня за горло, – моя левая ладонь сама собой касается шеи, как если бы то была не я, а кто-то другой.

По крайней мере, ощущения ничуть не менее острые. Почти душат. Пусть я и не давлю, как было тогда. Да и от плохой ассоциации быстро избавляюсь. Невозможно помнить о чём-либо в достаточной степени в принципе, едва опекун разворачивает меня спиной к дереву, перехватывает запястье, отводя то в сторону, а место моих пальцев на шее занимают чужие. Совсем не так, как я обозначаю. Осторожно. Едва осязаемо. А я всё равно вздрагиваю. И перестаю дышать, когда чувствую, как они плавно скользят вдоль моей шеи, вероятно, призывая к спокойствию, но вместе с тем вызывая мириады морозных мурашек, расползающихся по коже до самых кончиков пальцев на ногах.

– Примерно так? – комментирует собственные действия мужчина.

Киваю.

– Хорошо. Что-нибудь ещё?

Моё сердце колотится всё быстрее и быстрее. Кислород в лёгких заканчивается, но новый вдох я совершаю с такой осторожностью, будто собираюсь пересечь минное поле, и лишний раз не стоит шевелиться.

На дальнейшее долго не решаюсь. Но выполняю. Беру бывшего мужа моей матери за руку – ту, что пока свободна. Укладываю её себе на бедро. На самом деле нужно значительно ниже и не поверх юбки, но слишком уж бесстыдно это будет выглядеть, а мои пальцы и без того сводит судорогой, стоит представить себе нечто подобное в исполнении находящегося рядом мужчины.

– Примерно так, – откровенно лгу. – Не совсем, но…

Не договариваю. Мои пальцы, всё ещё сжимающие мужскую руку, давят крепче. Как и его, усиливая хватку на моём бедре. Мне стоит отпустить. Но не получается.

Ну а то, о чём недосказала…

Уверена, он и так понял.

– Хорошо. Пусть так. Всё?

Разумеется, нет.

Но не сообщать же ему ещё и об этом?

Разве что:

– Ближе, – дополняю самой безобидной частью из всего, что оставляю при себе. – Он был ближе.

Жалею спустя всего секунду. Несмотря на то что мужчина выполняет ровно то, что я произношу. И дело вовсе не в том, как это может выглядеть со стороны.

Куда девать все эти новые внезапные ощущения?

Совсем не те, которые стоило бы ощущать…

Чувствовать его дыхание на себе – почти преступление, отзывается глубоко внутри чем-то греховно запретным, слишком манящим, как самая постыдная тайна, которую я могла бы хранить. Ведь совсем ничего не стоит податься самой ещё чуточку ближе. Не оставить вовсе никакого расстояния. Просто чтобы узнать, каким он будет – вкус прикосновения чужих губ к моим.

Но это, конечно же, всё внутри меня.

В действительности:

– Дальше, Асия, – произносит он. – Что было дальше?

– Я попыталась его оттолкнуть. Но у меня не хватило сил. И я ударила его первым, до чего дотянулась, – отзываюсь. – Попалась… гантель, – каюсь и в этом.

Мои слова звучат жалким полушёпотом. Я сама их почти не разбираю. Не уверена, всё ли произношу вслух или же часть остаётся лишь в моих мыслях. Удары сердца грохочут в ушах куда громче, чем собственный голос. Как и пульс, бешено толкающийся по венам – почти пламя в моей крови, столь обжигающий. Сколько ни уговариваю себя запихнуть поглубже неуместные мысли и ассоциации, удаётся откровенно паршиво. Я едва соображаю. Всё в моей голове слишком запутывается.

– С этого места мы, пожалуй, попробуем иначе, – выносит вердикт услышанному мужчина.

Едва ли его голос слышится намного громче моего.

Или же у меня теперь и со слухом проблемы…

– Иначе?

– Да.

Не знаю, по какой причине, но он едва уловимо морщится. Отодвигается. Не очень далеко. Но всё же вполне существенно. А может, мне так кажется из-за резкого порыва ветра, проскользнувшего между нами неожиданно прохладным потоком, который вызывает новые мурашки по телу, ведь его ладони по-прежнему на мне, где и прежде. Как и моя ладонь, сжимающаяся поверх мужских пальцев. Так и не разжимаю. А ещё ловлю себя на мысли, что мне неожиданно нравится… чувствовать чужое тепло.

Я схожу с ума?

Определённо…

– Лучшая защита – не допустить нападения вовсе, – не сразу разбираю встречное, но честно пытаюсь усвоить, несмотря на то что вовсе не лекции ожидала. – Например, не оставаться с сомнительными личностями, особенно противоположного пола, наедине.

Невольно фыркаю и многозначительно смотрю на него, вскидывая подбородок.

– В таком случае мне стоит выселить тебя? – срывается с моих губ со смешком. – Не только из сада. Из дома тоже. Ну, или позвать подружек.

– У тебя нет подружек, – ухмыляется опекун. – И ко мне это не относится.

– Разве ты сам для меня не незнакомый мужчина, от которого не знаешь, чего ждать? – вопросительно выгибаю бровь.

– Значит, я буду твоим исключением, – хмыкает опекун. – Больше никто, Асия, – добавляет сурово.

Слишком уж сурово…

И почему мне в этом видится двойной смысл?

Ох уж это моё шальное воображение!

Снова ведь всё только в моих мыслях. В реальности нет ничего такого вовсе. Опекун продолжает:

– Самые уязвимые части тела, до которых ты сможешь дотянуться в числе первых с такого положения, – нос и глаза. Далее – подбородок. Удары в эту область могут легко вызвать перелом челюсти, так что в твоём случае не рекомендую, – опять усмехается.

– А другие части, с ними как?

Мужчина слегка прищуривается и, прежде чем ответить, несколько секунд размышляет о чём-то, словно взвешивает, стоит ли мне и это рассказывать.

– Локтевые, коленные суставы и кисти рук – основа опорно-двигательного аппарата. Достаточно всего лишь толчка против угла естественного сгиба, и связки будут порваны, – всё-таки слышу ответ. – Повреждение любого пальца рабочей руки в большинстве своём выводит всю конечность из строя. Проще всего с безымянным, мизинцем и большим. Повреждения сухожилий большого пальца – хуже, чем перелом фаланги.

Теперь, когда информация от него не оставляет неуместных впечатлений, дышать становится легче, а дурман в моей голове потихоньку рассеивается.

И я задумываюсь о том, откуда он знает столько подробностей такого плана?

То ли из анатомии. То ли… откуда?

На инструктора по рукопашному Адем Эмирхан совсем не похож.

А на кого же тогда?..

Своим же мыслям мысленно ухмыляюсь.

Для парня, который вырос в детдоме…

Конечно, драка не в новинку.

И почему я раньше себе ничего такого не представляла, думая о нём?

Все эти его белоснежные рубашки, скрывающие литые мышцы, заработанные явно не на каком-нибудь фондовом рынке. Он же в них выглядит как на долбаной глянцевой обложке модного журнала. Очень хорошо маскируют, его не выдает ничто из того, что могло бы быть уличным, вот и забываюсь.

– А если сюда? – заинтересовываюсь сказанным не только про себя, уложив ладонь поверх очередной белоснежной рубашки по линии пуговиц.

И это моя ошибка. Очень уж отчётливо чувствуется, как бьётся чужое сердце.

– Солнечное сплетение – спорная болевая точка. Если мышцы пресса хорошо проработаны, то бить в неё практически бесполезно, если только ты не профессионал. Да и в случае, если на нападающем много верхней одежды, угадать место правильного толчка тоже будет довольно сложно. Тем более физически почти невозможно для такой хрупкой девочки, как ты, – снисходительно улыбается в довершение.

Вспоминаю, что руку стоит убрать.

– А если ниже? – отдёргиваю ладонь. – Намного ниже? – дополняю, едва сдерживаясь, чтобы не посмотреть на то, о чём говорю.

Хорошо, он и без всяких уточнений понимает.

– Паховая зона, особенно мужская, – известная болевая точка, но очень опасная для неподготовленной девушки, – отзывается всё с тем же снисхождением.

Замолкает.

Как будто нарочно!

Назло мне…

А я, как последняя дурочка, краснею.

Вот точно!

Слишком уж горячим вмиг чувствуется собственное лицо, словно у меня в один момент высокая температура поднимается.

– Почему же? – прищуриваюсь.

И очень стараюсь не подавать вида, как напрягаюсь ещё больше, стоит ему зачем-то провести большим пальцем вдоль моего горла.

Очень подлый поступок с его стороны!

О чём, судя по всему, он и сам не подозревает.

Или же делает вид, что так и есть.

Иначе почему тёмный взор застывает на эти мгновения?

Оттаивает тоже далеко не сразу:

– Бить противника в пах лучше всего из положения лёжа или же имея хорошую опору – вот почему, Асия, – отвечает спустя некоторую паузу мужчина. – С такого своего местоположения ты банально потеряешь равновесие, а нападающий вовсе может перехватить ударную ногу, и тогда ты рухнешь, нанесёшь вред исключительно самой себе, ситуация станет окончательно проигрышной для… – не договаривает.

Отвлекается на шум подъезжающей машины. А я настолько забываюсь под впечатлением от происходящего, что мне требуется не одна секунда, чтобы понять, что происходит.

Мой распечатанный доклад привезли?

Так и есть. Удостоверяюсь в этом, как только опекун покидает сад, выходя навстречу неизвестному мне гостю, а из-за руля автомобиля выбирается миниатюрная блондинка, вручающая ему объёмную стопку бумаг.

Она красивая. Ей вряд ли больше двадцати пяти. На ней узкая юбка длиной чуть выше колен с небольшим вырезом и безукоризненно сидящая коралловая блузка в тон к помаде на её губах. Волосы уложены, будто только из салона вышла. Голос – тихий, мягкий, как мелодия. Про таких говорят – идеальная.

На кой чёрт я эту девушку так пристально рассматриваю?

Что же ещё остаётся, с учётом, что после передачи привезённого она всё болтает и болтает, с места не сдвигается, а он слушает её настолько внимательно и долго, что, кажется, о моём существовании вовсе забывает.

Минут двадцать так точно проходит…

В общем, начинает раздражать!

И она. И опекун.

Глава 9

Асия

Почему я злюсь?

На ровном месте.

И сама не понимаю. Но внутри слишком прочно застревает тёмное пренеприятное чувство, от которого все внутренности будто в узел сворачивает, ничего с этим не поделаешь.

Разве что…

Надо поесть, вот да!

На том и сосредотачиваюсь, отвечая опекуну взаимностью: забиваю на урок самообороны. Возвращаюсь в дом. Иду на кухню. С учётом времени суток и битком набитого продуктами холодильника, было бы неплохо приготовить полноценный ужин.

Достаю курицу и овощи…

С другой стороны, если вспомнить ту девицу перед домом этим поздним вечером, может, мужчина и не будет ужинать сегодня дома? С ней куда-нибудь пойдёт, например. И тогда все мои старания будут напрасными. Так к чему напрягаться?

Лучше сделаю себе сэндвич…

Поскольку сырое мясо уже не пригодится, убираю его обратно.

Правда, от холодильника так и не отхожу.

С чего я вообще взяла, что он вдруг куда-нибудь поедет?

Кто она такая, чтоб он ехал с ней куда-либо?

И почему я снова думаю об этом?

Идиотизм!

А курицу я опять достаю…

Единственно известный мне вариант маринада для неё – рецепт господина Якупа, он не занимает много времени. К этому моменту опекун в самом деле возвращается. Жду, когда он напомнит о том, что урок по самообороне не завершён, но мужчина ничего такого не говорит, оставляет принесённую с собой стопку бумаг на краю кухонного островка.

– Это твоё, – обозначает.

Наливает себе стакан воды, а сам усаживается на стул, наблюдая за тем, что я делаю.

– Помощь нужна?

– Нет.

Да, всё ещё злюсь. Теперь исключительно на себя. Ведь, помимо всего прочего, так и тянет спросить, кто она такая. Последнее решительно запихиваю в закрома сознания как можно глубже. Беру нож и доску, начинаю резать овощи. А ещё задумываюсь о том, что, по сути, я ведь ничего о сидящем напротив не знаю. Не то что он обо мне.

Что он, например, делает, когда я школе?

Чем занимается…

Вообще по жизни.

Совладелец крупного международного судостроительного холдинга «Группа компаний Альянс» – слишком обширно, чтобы понять конкретнее.

Погуглить, что ли, эту фирму на досуге?

Ничего о нём не знаю – даже элементарного.

А ещё задумывалась о поцелуе!

Дурная.

Хотя кто в моём возрасте не задумывается о чём-то подобном? Тот, кому не в новинку. И тот, кто не имеет с наличием поцелуев никаких проблем. Как и с выбором того, кого реально хотелось бы поцеловать.

А я в самом деле хотела?

Бред. Вовсе не к моему опекуну этот запоздалый бунт моих гормонов относится.

Наверное, мне просто интересно стало!

Да, буду оправдывать себя этим.

Вовсе ничего такого быть не может.

И всё же.

– Кто это был? – слетает с моего языка, который лучше было бы прикусить. – Та девушка, что приезжала.

Нет, не прикусить. Лучше вообще отрезать.

– Ширин. Моя новая помощница.

– Новая помощница? – переспрашиваю.

Не самый умный вопрос, но как иначе вытянуть из него информацию, не придумалось.

– Да, именно так, – кивает бывший муж моей матери. – Раз уж я решил на некоторое время обосноваться в Стамбуле, буду возглавлять местный филиал. В следующий раз познакомлю тебя с ней.

Так и подмывает ляпнуть, что для человека с таким уровнем дохода не обязательно искать работу на ближайшие две недели, мог бы позволить себе взять отпуск, раз уж ему так хочется поиграть в «папочку» и «сыщика», разыскивая то, что присвоила себе Джемре Эмирхан. Хорошо, на этот раз я молчу и не позорюсь ещё больше, чем прежде. Задумываюсь о том, с чего бы ему в самом деле настолько «пускать корни» здесь, как и о самой формулировке «на некоторое время».

Планирует остаться дольше, чем на две недели?

В случае, если не найдёт нужное за этот срок.

И тогда…

Отсутствие его официальной опеки надо мной не особо поможет?

Упаси Всевышний!

Как и от знакомства с Ширин.

Зачем оно мне?

Тех двадцати минут, что я за ней наблюдала, хватает за глаза. Девиц с идеальной внешностью в моём окружении без неё полно. Как правило, ничем хорошим это не заканчивается. Предпочитаю держаться от таких подальше. Желательно вообще никогда не приближаться, ведь в большинстве своём за их безупречным маникюром и ладной фигуркой, облачённой в шикарные фирменные брендовые тряпки, скрывается банально…

– …Ай! – вырывается из меня уже вслух.

На ноже остаётся багровая полоса, а по пальцам сочится кровь. Так загружаюсь своими мыслями, что промахиваюсь, проехавшись себе по пальцам острым лезвием.

– Чтоб тебя… – добавляю ворчливо, поморщившись в досаде.

Наверняка ничего серьёзного, но выглядит не очень хорошо, крови с каждым уходящим мгновением становится всё больше и больше. На разделочной доске остаётся пятно. Я зажимаю руку в кулак и собираюсь засунуть тот под прохладную воду, чтобы унять болезненное жжение. Но и на дюйм не двигаюсь. Не замечаю, как опекун оказывается рядом, за моей спиной. Потому и вздрагиваю, едва его ладонь обхватывает мою.

Пора прекращать так на него реагировать…

Ещё бы он сам так не делал!

Хотя о чём это я?

Это же Адем Эмирхан. Если ещё минуту назад я размышляла о том, что ничегошеньки о нём не знаю, то теперь усваиваю наверняка: если уж что-то и можно помнить об этом человеке – так это то, что у него всегда всё под контролем, любая ситуация. Вот и сейчас опомниться не успеваю, а он достаёт аптечку, раздобыв ту в одном из ящиков.

– Потерпи немного, – предупреждает, усаживая меня, распечатывая дезинфицирующий раствор.

Его пальцы – мозолистые, шероховатые и грубые, но касаются бережно, осторожно, почти ласково. Замечаю пару тонких белёсых полосок-шрамов на внешней стороне его ладони, ближе к большому. Ещё один – около сгиба локтя, теряется под закатанным рукавом рубашки. Позволяю себе вдоволь насмотреться. Не только в поисках других отметин прошлого и начертания татуировок, чьё значение пока не разгадала. Узор проступающих вен поверх крепких мышц тоже отслеживаю. Ведь так гораздо легче делать, как он говорит, и стойко переносить, когда жжёт порез ещё сильнее, стоит пролиться раствору, которым мужчина щедро промывает мою рану. Если и морщусь от боли, то вслух ничего не выдаю.

– Спасибо, – произношу тихо немного погодя.

Кровь смыта. Остановлена. Порез закрыт пластырем. Вполне возможно вернуться к своему занятию, продолжить резать овощи на гарнир к мясу и салат. Но я вновь замираю. Не решаюсь не только встать на ноги, но и предпринять вообще что-либо. Просто потому, что до меня только теперь доходит самое элементарное: пока опекун проделывал все эти спасательные манипуляции, я сидела и теперь всё ещё сижу… у него на коленях.

Можно ли счесть за оправдание тот факт, что поблизости нет ни одного стула, так что сесть рядом иначе банально не вышло бы? Другой аж в трёх шагах от нас.

А он так и не отпускает.

Даже после того, как смотрю в чёрные глаза, бездонные, как самый настоящий омут. И произношу ещё тише, чем прежде:

– Я пойду.

Мужчина кивает. А ладони, что до сих пор касаются моих, сжимаются крепче.

– У тебя руки дрожат.

Тоже киваю ему в ответ. Просто потому, что никакой возможности на громкость не остаётся. В горле пересыхает. Сердце стучит всё чаще и чаще, а его грохот затмевает даже мысли в моей бедовой голове.

– Очень болит? – спрашивает мужчина.

Улыбаюсь. Качаю головой.

– Нет, – слетает с моих губ.

Практически беззвучное.

– Врёшь, – тоже улыбается опекун.

Вру, конечно. Привычка.

Какой смысл жаловаться?

Боли от этого меньше не станет.

Вот и не отвечаю. Пожимаю плечом.

– Стоит быть осторожнее, – назидательным тоном проговаривает опекун. – А если будешь мне постоянно врать, придётся и с этим что-то делать.

Снова улыбаюсь.

– Что, придумаешь новое правило?

Уголки его губ приподнимаются в подобии насмешки.

– Обязательно, – соглашается он.

Приподнимается. Усаживает меня иначе. На этот раз действительно на стул, который сам же предварительно освобождает. Недорезанные овощи тоже перемещены, а запачканная прежде доска отправляется им в мойку, как и нож. Моя первая же попытка вмешаться пресечена строгим и бескомпромиссным:

– Я сам.

Что я там о том, что ничего о нём не знаю, вещала?

Пункт второй, такой же железобетонный, проверенный на себе не единожды: этот мужчина умеет удивлять.

– Ты? – переспрашиваю недоверчиво. – Будешь готовить? – удивлённо приподнимаю бровь. – Умеешь?

В отличие от меня, Адем Эмирхан, судя по невозмутимости на его лице, не видит в этом ничего особенного или запредельного.

– Я живу один. Разумеется, умею.

Спорное утверждение. Первое. Но не второе. В этом я убеждаюсь в течение последующих минут, пока вновь наблюдаю за его сильными руками, ловко и довольно скоро закончившими то, что не успеваю сделать я сама. Вскоре плывущий по кухне аромат жареной курицы не оставляет никаких сомнений. И, раз уж до готовки меня не допускают, занимаюсь хотя бы сервировкой стола, пусть и не в столовой, а прямо тут, на кухне. Ещё успеваю сменить школьную форму на обычную свою одежду. Надо же чем-то себя отвлечь, а то, если так и пялиться на него… привыкну ещё.

Больно надо!

– А ты не так уж и плох, как мне показалось поначалу, – признаюсь, как только убеждаюсь в своей правоте не только визуально, но и попробовав первую порцию сегодняшнего ужина. – Вполне себе ничего, – а это я уже про курицу и баклажаны, не про мужчину, разумеется.

На губах опекуна расползается очередная усмешка.

– Уверена? – приподнимает бровь. – Я бы на твоём месте с выводами не торопился.

Не спешу отвечать. Сперва прожёвываю.

– Ну, теперь, когда у меня есть отдельная спальня… – тянусь к стакану с водой, чтобы запить.

Хорошо, не успеваю сделать ни одного глотка. Не то наверняка подавилась бы, расслышав встречное:

– Спишь ты всё равно в другой. Там же, где и вчера.

И всё равно давлюсь!

Воздухом.

А ему и того мало.

Как есть издевается!

– Что, так сильно не понравилось? – прищуривается, с явным интересом ждёт моей реакции.

Воду я всё же отпиваю. Просто потому, что в горле будто ком застревает, никак без её помощи не проглочу.

Ни своё возмущение. Ни то, что он сообщил.

– Я же весь день вела себя примерно и даже ни единой попытки сбежать не предпринимала, – противопоставляю встречно. – Что тогда ещё?

– Если бы я верил каждым увиденным в моей жизни невинным глазам, вряд ли дошёл бы до этих дней, – нисколько не проникается моим посылом опекун. – Тем более таким красивым, как твои.

Мой рот, как открывается в некоторой степени шока, так и не закрывается, хотя ни с единым ответным словом я не нахожусь. Как и с тем, как это понимать: то ли комплимент сделал, то ли оскорбил.

– К тому же в своей привычке врать мне ты сама недавно созналась, – добавляет он.

Мой рот всё ещё не закрывается. И все хорошие мысли в отношении опекуна быстренько улетучиваются, будто и не было их никогда.

– Что, и завтра тоже? До каких пор?

Где-то здесь неплохо было бы уточнить и про ту часть, где меня заковывают в наручники, цепляя те к кровати, чтобы не сбежала уж наверняка.

Но что уж там…

Скоро, похоже, всё равно узнаю.

– И сегодня. И завтра. И впредь – тоже будем вместе, – замолкает, но ненадолго. – В одной комнате, – добавляет зачем-то уточнением. – До тех пор, пока я не удостоверюсь в том, что тебе можно доверять и ты не вытворишь какую-нибудь несусветную глупость. Как, например, твоя мать в своё время.

Говорят же, удар ниже пояса – самый подлый, причиняет много боли. И пусть Адем Эмирхан не говорит ровным счётом ничего из того, что не являлось бы неприглядной правдой, – меньше боли от этого не становится. Как будто застревает в районе солнечного сплетения. Ни вдохнуть. Ни выдохнуть. Новая порция воды тоже не спасает. Даже после того, как я выпиваю всё до дна. А ужин закончен. Не помню даже больше его вкус.

Ничего помнить уже не хочу…

Как и разговаривать с мужчиной тоже больше не собираюсь. И да, немного позже в повторе наручники на моём запястье плюс изголовье тоже особо не чувствуются.

– Хочешь переодеться во что-то более удобное? – Единственное, на что реагирую ещё.

– Нет!

Устроившись боком на самом краю постели, оставляю голову совсем пустой, вышвыриваю ко всем чертям все свои не дающие покоя мысли, прикрываю глаза. На удивление, в сон проваливаюсь быстро.

Глава 10

Асия

Утро начинается… неоднозначно. Просыпаюсь от невыносимой духоты. Открываю глаза. Источник и первопричина – прямо передо мной. Я каким-то непостижимым образом обнимаю её обеими руками, уткнувшись носом.

Вернее, его…

Опекуна.

Мужчина и сам не лучше. Одна его ладонь лежит на моём бедре, точь-в-точь как накануне вечером, у того дерева в саду, другая покоится под моей шеей, согнута в локте, а ладонь – на моей голове, прижимая меня щекой к широкой груди.

Ещё бы не было так душно!

Он же горячий, как адово пекло.

Не уверена даже, что я именно температуру тела имею в виду. Мозг вообще позорно сосредотачивается на том, каким твёрдым и здоровенным ощущается чужое тело под моими пальцами, а функционал дыхания окончательно забывается.