В тихом омуте бесплатное чтение

В тихом омуте

1

Он стоял у самой кромки воды и смотрел на остаточную рябь на озере. Первые волны намочили мыски его старых рыбацких сапог, но уже через минуту озеро вновь стало тихим и безмолвным, каким было почти всегда. Луна успела перекатиться на западную сторону неба, а на востоке зарождался рассвет.

– Идем.

Он едва взглянул на того, кто был с ним.

– Лодку бы привязать.

– Не уплывет, камыши не дадут, – махнул рукой тот.

Подхватив мешок, звякнувший внутренностями, он перевалил его за спину и первым вышел на дорогу. Он был намного выше ростом, чем второй, и как бы даже пригибался, словно хотел казаться ниже. Испачканная в тине, глине и рыбьей чешуе куртка немного отливала в лунном свете, он чувствовал себя светофором и хотел поскорее вернуться домой, пока не рассвело. Его глаза под глубоким капюшоном снова остановились на выглядывающей из-за камышовых зарослей лодке.

– А все же привязать бы ее.

Второй никак не отреагировал и он не стал повторять. Он был невысокого роста, а походка выдавала в нем если не старика, то потрепанного жизнью немолодого человека. Он все еще стоял у берега, курил и таращился на высокий лес, который окружал поселок. Минуту назад он торопился и вдруг застыл на месте. Камыши, разросшиеся у берега за последнее лето, скрывали их лодку от посторонних глаз, только местные знали, где они оставляли ее. Порой они замечали, что она не на том месте, но тот, что постарше, не придавал этому значения. Рыбачили тут только свои, местные, кроме них кто еще мог брать ее? Дети и близко не подходили к озеру, а большую часть населения составляли старики, едва ли могущие поднять тяжелое деревянное весло самостоятельно.

Он отвернулся от озера и последовал за своим рослым товарищем. Подняв глаза, он наткнулся на чей-то любопытный взгляд.

– Старик Ларионыч.

– Чего он таращится? – тихо спросил первый и поправил мешок за спиной.

В ближайшем от озера доме, в окне, тенью стояла чья-то сутулая фигура. Свет луны отражался от стекол его очков, что сразу и выдало любопытного наблюдателя.

– Он слепой, как крот, – глухо ответил второй, – пусть смотрит.

Они направились привычным путем, позади крайнего к озеру дома, завернули к улице, там не горели фонари, а стена было слепой – без окон. Улица была пустынна. В начале пятого утра местные спали. Здесь, на Главной и, пожалуй, единственной улице городка они и расстались. Тот, что повыше повернул направо, махнув рукой на прощанье, вновь громыхнув своим мешком. Второй свернул налево, не обратив внимания на знак прощания, и медленно побрел по дорожке вверх по улице. Не успев пройти сотню метров, что отделяла его от своего дома, он увидел, как к нему быстро кто-то приближается, да не просто быстро, а бегом: руки тот держал у груди, шаги были скорыми и тихими. Бросив взгляд по сторонам, он понял, что избежать встречи не удастся. Через пару шагов он узнал в нем участкового. Да и как иначе: только он имел странную для этих мест привычку бегать по утрам. Желая обойти стороной бегуна, рыбак, по меньшей мере, именно им он казался на первый взгляд, посторонился, но бегущий замедлил шаг и остановился перед ним, преградив дорогу. Его тяжелое дыхание было частым, но не тяжелым. Участковый чуть пригнулся, пытаясь отдышаться, всмотрелся в лицо рыбака и выпрямился. Ростом он немного уступал ему, зато вширь заметно превосходил, но вся его «ширь» – сплошь мышцы.

– Ранняя пробежка, Игнат Родионович?

– Каждый день. Обычно в сторону леса бегаю, но после ночного дождя уж очень не хочется грязь месить. Решил сегодня по Главной улице пробежаться, – объяснил он, имея в виду улицу, где они встретились. – Все спят, авось и не помешаю никому. А ты вот не похож на раннюю пташку.

– Отчего же, – возразил тот, – рыба, как и я, любит тишину. Когда еще, как не рано утром, выходить за уловом.

– И где же он?

– Кто?

– Улов твой.

Игнат успел за минуту вернуть дыхание в спокойное русло, почти завистливо отметил его собеседник. Участковый снял с головы бейсболку, открыв взору коротко стриженые, по-армейски, волосы, и маленькие, прижатые к голове уши, которые, как поговаривали местные, он всегда держал «на макушке». Широко расставленные с прищуром глаза внимательно изучали лицо собеседника, наполовину скрытое капюшоном рыбацкой куртки.

Сам он приехал в поселок с год назад, на место участкового Григорьева. После того, как закончился контракт, Игнат, будучи военным, решил защищать людей в мирной жизни. Должность участкового в маленьком городе не вполне его устроила, и первое время он порывался уйти, но спустя полгода привык и уже считал этот город своим. Тихая мирная жизнь поселка понемногу увлекла его в свое течение. Работа была, что называется, не бей лежачего. Да и откуда взяться преступлениям в поселке, где каждый второй житель – пенсионер. Только местные рыбаки и охотники приносили толику беспокойства.

– Местные поговаривают, – не дождавшись ответа, продолжал он, все еще преграждая тому путь, – о расставленных сетях у другого берега озера. Надо бы сплавать, проверить.

– Не собирай ты сплетен, – немного раздраженно ответил собеседник, – местные кумушки и не то расскажут. Сидят, вяжут свои салфетки, как паучихи, да придумывают небылицы.

– Сплетни или нет, но я за тобой в оба глаза, ты это учти.

– Удочка, крючок и прикорм – вот и все мои снасти.

Игнат усмехнулся, чуть приподняв левую бровь, заглянул за спину рыбаку, демонстративно оглядел со всех сторон.

– А удочка-то где?

– Так я без нее сегодня. Погода не для клёва, вот что. Из окна-то показалось, лодка отвязалась да и уплыла, вот и ходил проверить. На месте она. А погода не для ловли. Рыба, она-то чует погоду, сегодня и смысла нет выходить на озеро.

Участковый еще несколько мгновений недоверчиво разглядывал его, затем как-то неуверенно кивнул, обошел его и снова нарастил темп. Рыбак простоял посреди дорожки какое-то время, провожая взглядом Игната, затем плюнул ему вслед и поторопился домой, прибавив шаг.

2

Глядя из окна машины на деревенские пейзажи, прошлое для меня становилось более призрачным и почти нереальным, чужим. Иногда перед глазами все еще вставало лицо моего старого знакомого – Телегина: на нем отражались ирония, страх и неверие в то, что я действительно уеду из города на некоторое время. Косте казалось, что моя идея отдохнуть месяц-другой подальше от города – всего лишь каприз. Я же, глядя на свою жизнь, все больше хотела стереть ее, как карандашный набросок, ластиком, и придумать что-то иное, светлое, приятное. Я хотела придумать другую жизнь, где я не скатилась до сомнительных компаний, заискивающих знакомых и ежедневных клубов.

Я разорвала все старые связи, удалила всех друзей из памяти и жизни. Остался только Телегин, которому я приносила деньги, и в поле зрения вновь замаячила Лиза. Она появилась неожиданно, в больнице, на второй день после того, как я пришла в себя в белой палате с перебинтованной головой и смутными воспоминаниями о случившемся. Вместо упреков она протянула мне кулек с яблоками и крепко обняла.

– Давно не виделись, – сказала она.

– Давно, – откликнулась я, не зная, что еще сказать.

Связь с ней я потеряла около двух лет назад: ее позвали работать в другой город, я же завела новых друзей и утонула в вечеринках между съемками.

Из больницы Лиза забрала меня к себе на старую квартиру. Возвращаться в свою, где меня поджидали журналисты с вопросами, обвинениями и вспышками фотокамер, не хотелось.

В этой квартире мы жили с ней вместе, когда я приехала в город поступать и искала себе жилье. В то время не могло быть и речи о том, чтобы купить что-то в столице. И я была рада углу в доме ее матери. Две комнаты в коммуналке, которые она занимала с мамой, были единственной их жилплощадью после того, как мать Лизы ушла от ее отца. Оплачивать ее стало тяжело, когда Анастасия Алексеевна ушла с работы из-за слабого здоровья. Когда мы познакомились, тетя Настя уже не работала, и жили они на копеечную зарплату, что получала Лиза в кафе официанткой, работая там до самого закрытия.

– Не могу платить за учебу да еще оплачивать коммуналку, – пожаловалась она мне, когда мы сели за стол в маленькой комнате, разделенной на кухню, спальню и санузел. Настя, мама Лизы, спала в другой комнате, на тот момент она практически слегла. – Если бы с кем-то разделить их, было бы здорово. Но мало кого устраивает тесное жилье, да еще втроем.

Работу я и сама собиралась искать, поддержки в городе у меня не было, родителей я не знала, они погибли, когда мне было лет семь, воспитывала меня бабушка. На ее маленькую пенсию я не могла рассчитывать. Мне требовалось только место для ночлега, поскольку, как и Лиза, приходила домой лишь к ночи. Та небольшая плата, которую спросила с меня Лиза, мне подходила. За те пять лет, что мы прожили с ней бок о бок, я едва ли не сроднилась с ней и тетёй Настей.

По соседству жила развеселая старушка девяноста двух лет, часто звала нас в гости на чай и рассказывала о своей длинной и не самой простой жизни. Тем не менее, именно от нее мы научились не унывать.

Первый год выдался самым сложным для меня. После пар я торопилась в бар по соседству с универом, там работала до закрытия, порой возвращалась в два-три ночи, но если приходила раньше, то кормила и мыла тётю Настю. Иногда приходилось задерживаться и до утра. Едва ли мы с Лизой высыпались, но молодость давала о себе знать – мы не чувствовали усталости, только апатию, которая порой одолевала то меня, то ее. Настя «сгорела» через год после моего к ним вселения, на похоронах были только я и Лиза. Мы закончили обучение с разницей в год, она уже работала на киностудии и в театре, я все еще искала свой актерский «дом» и подрабатывала помощницей костюмера. Работа была не самой желанной для меня, но я была в своей актерской сфере. Только благодаря Лизе я получила роль, четыре года спустя надоевшую мне.

Сделав последний глоток из банки с газировкой, я сунула ее в пустой пакет из-под яблок к остальным. Снова подумала, что не мешало бы выкинуть этот пакет с мусором где-то в подходящем месте, и снова забыла о нем. С тех пор как я выехала из дома, едва только за окном рассвело, я останавливалась лишь пару раз, чтобы наполнить бак бензином и купить в придорожной «забегаловке» перекусить. Если навигатор не врал, оставалось не более ста километров до места, куда я направлялась. Из еды у меня остался пустой пакет из-под яблок (точнее, он был забит банками из-под газировки и воды), бумажный пакет с остатками шаурмы, и последняя, еще не початая бутылка воды.

Мне снова вспомнилась бабуля по соседству. Ненавязчивая и живущая в свое удовольствие Вера Михайловна, имела двух котов и кошку. Всякий раз, когда мы бывали у нее, обычно по выходным и когда тётя Настя засыпала после снотворного и горсти таблеток, я поражалась объему ее библиотеки. Баба Вера любила читать. При всем этом история ее жизни сама просилась на страницы книг. В один из дней, едва ли выспавшись после ночной работы и утренних проблем с мамой Лизы, она постучала в нашу дверь. К нам она приходила редко, ноги ее были уже не те, что в молодости. Взглянув на заплаканное лицо Лизы и сонное мое, она сунула мне в руки накрытое полотенцем блюдо, от которого невероятно вкусно пахло.

– Пирожки с вишней, – коротко пояснила она, снимая на пороге обувь. – Чай готов?

– Сейчас будет, – взбодрилась Лиза и побежала на кухню, а заодно быстро прибрать свою кровать и мой диван.

Пока бабуля доплелась с моей помощью до стола, Лиза уже улыбалась, ставя чайник на плиту.

– Тяжелая ночь?

Я бросила короткий взгляд на Лизу и кивнула старушке.

– Мы не дали вам спать?

– После войны я сплю, как убитая, – Вера Михайловна задорно улыбнулась мне. – Я вам рассказывала о том дне, когда в нашу деревню пришли немцы?

Лиза принесла третий стул и присела за стол справа от бабули.

– Ни разу.

– Это было в сорок четвертом…

Сзади кто-то просигналил. Я прижалась к обочине, пропуская торопыгу.

Старушки-соседки давно не стало, комнату ее купила молодая семья, не знавшая ни меня, ни Лизу. Быть может, у нее вышло бы быстрее вытолкнуть меня из того пузыря, в котором я спокойно и комфортно прожила последние недели. Меня все еще донимали репортеры, телефон звонил с утра до вечера, я перестала брать трубку. Когда Лиза уезжала на съемки я экономила практически на всем, лишь бы не пришлось лишний раз выходить в соседний супермаркет. Когда она возвращалась, обычно – к концу недели, мы смотрели до утра старые фильмы ужасов, потом дневные шоу, и так проходили все выходные. В какой-то момент терпение подруги лопнуло. Вернувшись в очередной раз поздно ночью и застав меня за просмотром «ящика», она отвела меня на кухню и поставила чайник. Пока я вертелась, ища, что поесть, она говорила. Под конец ее длинного монолога, меня немного накрыло обидой и непониманием.

– Сначала ты предлагаешь мне отсидеться у тебя, а теперь что? Гонишь?

Присев за стол я отпила чай, хотя мне его совсем не хотелось.

– И не гоню вовсе. Отсиделась ты достаточно, пора отлучать тебя от телевизора. Ты потолстела.

Я поперхнулась.

– Вранье, – просипела я, откашливаясь.

– Нет, и ты знаешь, что я права. На днях Костик к тебе заехать собирается. Давно вы созванивались?

– Телегин? С самой выписки не говорила с ним, что-то случилось?

– Скоро съемки.

– Еще два с лишним месяца, – вытаращилась я на подругу.

– Он боится.

– Мы с ним уже все обсудили. Съемки я не брошу, передай ему, пусть расслабит то, на чем сидит.

– Сама ему и скажешь. Заодно поведай о том, что у тебя нет депрессии. Вдруг он поверит.

– Нет у меня депрессии.

– Ты просиживаешь дни у телевизора, много ешь. Чужая жизнь тебя волнует больше, чем твоя собственная. Сколько ты еще будешь торчать в четырех стенах?

– До съемок. Скоро все наладится, я знаю. И все покажется ерундой.

– И это не депрессия? – переспросила подруга.

– Плохой день, такое случается с каждым. Но я не хочу до конца дней своих винить себя и прятаться ото всех, если ты об этом.

– И не надо. Тебе стоит отвлечься. И я уже придумала как.

Я приподняла брови и ждала продолжения. Лиза могла предложить слетать куда-нибудь на море или какую-то крошечную роль в том фильме, где она снималась, но оно не шло ни в какое сравнение с тем, что предложила Лиза в итоге.

– Я никогда не рассказывала тебе о своей семье, – начала она издалека.

– Я знала твою мать, – напомнила я ей. – Ты говорила, что она ушла от твоего отца, когда ты еще маленькой была. Причины, правда, ни ты, ни она никогда не говорили.

– Еще у меня были бабка и дед, они жили далеко отсюда.

Лиза пару раз упоминала о них, но всегда коротко и одной фразой: «я их не помню».

– Несколько месяцев назад меня нашел нотариус, явился в театр с кипой бумажек и неожиданными новостями. Оказывается, дед мой умер, отца с бабкой давно нет в живых, а я осталась наследницей загородного дома где-то у черта на куличках. Сама я была там давно, в далеком детстве.

– Ты говорила иначе.

– Неважно, что я говорила. На то были причины. Дом старый, но я наняла пару рабочих рук, чтобы привели его в порядок для продажи.

– Большой дом?

– Не так, чтобы очень, – как-то неопределенно ответила она. – Но жить можно, места там красивые и тихие.

– И что ты предлагаешь?

Лиза закатила глаза. Конечно, я понимала, куда она клонит, но для меня поехать куда-то за город, на природу, было делом немыслимым.

– Одной там быть, среди леса?

– Это не джунгли, глупая. Там недалеко есть поселок, связь тоже есть, никуда не пропадешь. Я буду звонить каждый день.

Сомнительная идея Лизы была мне не по душе, но уже на следующий день она притащила мне ворох коробок и пакетов, в которых оказались краски и холсты, и новенький, еще пахнущий свежей древесиной мольберт. Она напомнила мне, что когда-то мне нравилось рисовать, и я могла бы начать снова.

– Все вокруг говорят, что творчество – это терапия. Там чудесное озеро, – озвучила она последний довод, вручая мне ключи от дома: объемную связку, висевшую на засаленном клочке старого халата. – Мне их нотариус передал, – будто извиняясь за их вид, добавила она.

Для нее дело было решенное, для меня – нет. Я продолжала сопротивляться.

Тем временем, дорога свернула на запад, мне пришлось надеть очки, чтобы солнце не слепило. Я откинула прядь длинных русых волос за спину и поправила очки на переносице. Осень в этих местах еще не вступила в свои права, было по-летнему тепло, а деревья до сих пор хранили свою зелень на ветвях. Лиза пообещала, что созвонится со знакомым, который проводит меня к самому дому.

– Он будет тебя ждать в кафе у съезда. Ты не заблудишься, там оно одно на многие километры. Спросишь там Егора, он довольно… заметный, – она усмехнулась.

В мыслях я уже нарисовала себе маленький деревянный домик с резными ставнями крашеными в зелень, как в старых деревнях, какой был у моей бабули.

Я поискала радиостанцию с музыкой. В ответ услышала лишь помехи. Всю дорогу я хотела позвонить подруге и узнать у нее, есть ли в старом доме ее деда телевизор, но всякий раз боялась вызвать у нее гнев. Если Лиза сумела найти мне провожатого, то наверняка она распорядилась и насчет телевизора, чтобы меня от рисования ничего не отвлекало. Я не помнила, когда успела ей рассказать о художественной школе, наверное, в те бессонные ночи, когда мы зубрили билеты для экзамена, иногда прерываясь, чтобы выпить кофе на крошечной кухне. Благодаря бабушке я окончила художественную школу в своем городке, но последний раз брала в руки карандаши и кисти где-то в десятом классе. Лиза верила, что это отвлечет меня и сумела-таки убедить в этом.

Я избежала суда, и даже сохранила права на машину, несмотря на аварию. Я знала, что через несколько месяцев все забудут обо всем и найдут новые темы для сплетен. Но каждый раз, садясь за руль, мыслями я буду возвращаться к тому роковому вечеру.

Телегин, явившийся в гости только на третий день, от идеи Лизы тоже оказался не в восторге.

– Ты уедешь, и Агапов тебя заменит.

Агапов Аркадий Никифорович, старый режиссер еще советской закалки, был создателем сериала, в котором играла я. Костя держался за него, как за свой спасательный круг, и даже пытался подбивать колья к его внучке и помощнице – Анфисе. Анфиса, миловидная девушка двадцати трех лет, еще училась на филфаке, но дед уверенно втянул ее в киноиндустрию и планировал ее дальнейшее обучение. Анфису любили все в труппе, где я играла. Она бегала по нашим поручениям, помогала одеваться, если костюмер была занята, и была всегда на связи. Именно через нее я держала связь с Агаповым. Он знал о моем решении отдохнуть, но не выразил озабоченности, понимая мою ситуацию, с тем условием, конечно же, что я вернусь в срок.

– Сейчас нужно сделать каменное лицо и выйти в люди, – продолжал Телегин, – хватит прятаться. Ты не виновата и знаешь это. Люди знают это, чтобы там ни писали «желтые» газетенки. Это досадное происшествие, и только.

– Досадное? – я усмехнулась, вспомнив, что и сама накануне назвала все «ерундой».

– Ты сильная, справишься. Работа – лучшее лекарство от хандры. Когда все будут досматривать очередной сезон про Алису Волкову, забудут обо всех неприятностях, которые произошли.

– Достала она меня, Волкова эта.

– Не произноси этих слов даже в мыслях, – глаза Кости округлились.

Он провел рукой по редкой рыжей бороде, выглянул на улицу через окно, у которого стоял с тех пор, как вошел на кухню нашего с Лизой обиталища.

Он разбудил нас рано утром. Удивленная подруга побрела открывать дверь, а когда поняла, кто пришел, поскорее оделась и убежала, сославшись на раннюю репетицию в театре.

– Ненавижу этого типа, – шепнула она мне на ухо перед уходом.

Надо сказать, их неприязнь была обоюдной. Костя представлял интересы Лизы до меня, и ссор между ними было предостаточно. Тогда я не знала, что отношения между ними были крайне близкими, и разбежались они после измены Елизаветы. Лиза так и не призналась в этом, обо всем я догадалась по некоторым неаккуратным словам самого Кости.

Осмотрев с некоторым пренебрежением и толикой брезгливости наше жилище, он обосновался у окна, от кофе отказался. Я же, в пижаме, не став переодеваться, завтракала.

– Съемки уже скоро, что я скажу Агапову, если ты не вернешься к началу съемок?

– Вернусь. Я уезжаю отдохнуть, а не переселяюсь на другой континент или на другую планету. Всего какая-то тысяча с лишним километров. Никуда эта Волкова не убежит, – я засмеялась.

– Что ты будешь делать в этой глуши? Рыбу ловить? Ягоды и грибы собирать?

– А хоть бы и рыбку ловить.

Костя неодобрительно покачал головой. В такие моменты он напоминал старичка, дряхлого такого, мнящего себя умудренным опытом. Но выглядел при этом просто дряхлым.

– Ты хоть знаешь, какой стороной удочку держать?

– Займусь живописью, – сказала я.

Телегин терпеливо вздохнул и медленно выдохнул прежде, чем заговорить вновь. Я была уверена, что он сделал это с закрытыми глазами и успел досчитать до десяти, хотя в этот момент сидела спиной к нему, намазывала очередной кусок хлеба сливочным сыром. Я затылком почувствовала, что Телегин подошел ближе, затем на мое плечо опустилась его ладонь.

– Я же все понимаю. Это был сильный стресс: авария, потом больница, а после ты узнала о трагедии. Тебе нужен кто-то, кто тебя выслушает, обнимет, скажет, что все хорошо.

Он сжал мое плечо.

– Руку убери, – тихо сказала я.

Телегин сразу отошел обратно к окну и тяжело вздохнул.

Я обернулась к нему. Уши у Кости горели, как красный знак светофора, побелевшие губы сжаты в тонкую линию, отчего подбородок поехал чуть вперед и вверх. Порой он напоминал мне Ленина, но был еще не настолько лыс.

– Мне нужен отдых.

– Хотя бы скажи, куда ты едешь, – попросил он, стараясь не глядеть мне в глаза.

– Знает только Лиза, и этого достаточно. Агапову я сообщила о своем отъезде, с Анфисой я на связи всегда. Мой телефон у тебя есть, звони в любое время, если так волнуешься за меня. До съемок я вернусь. Обещаю.

– Так и знал, что это идея Сироткиной, – прошипел Костя. – Я первый обо всем должен знать, а не Анфиса. Кто она такая? Анфиса… – он сердито что-то пробормотал себе под нос. – Нельзя тебе в деревню, ты городская, ты там пропадешь.

– Я из маленького городка. Что ты вообще знаешь обо мне, Телегин?

– Только необходимое, – парировал он. – Ты вернешься в срок и больше никаких подобных разговоров о Волковой. Договорились?

Я согласно кивнула.

Сезон за сезоном я ловила выдуманных преступников, щеголяла в полицейской форме и была любимицей не только домохозяек, но и их мужей. Костя часто говорил, что когда выходит новый сезон, то даже фанаты хоккейной сборной переключают канал, чтобы узнать, кого на этот раз Волкова виртуозно «выведет на чистую воду». Мне же эта роль осточертела.

3

Обе стороны узкой дороги подпирали поля, засеянные подсолнухами, уже пожухлыми в это время года и готовыми к уборке, когда навигатор радостно сообщил мне, что я на месте.

Осмотревшись, я постучала пальцами по «баранке», снова взглянула на дисплей навигатора перед собой, затем обвела взглядом поля, словно ожидала, что сейчас передо мной откроется еще одна дорога или я сумею разглядеть где-то за ними притаившийся городок, но ничего такого не произошло.

Я вышла из машины. Плотная стена полей и редкие лесочки позади них, и даже намека на кафе не было поблизости, ни огонька, ни указателя. Мимо меня пронесся большегруз, я проследила за ним взглядом, пока он не превратился в точку на дороге, других машин не было.

Первой мыслью было позвонить Лизе, но полагая, что это будет так же бесполезно, как пару часов назад, я села в машину и выехала на дорогу. Навигатор продолжал нагло врать мне, и я отключила его.

Решив ехать на малой скорости, чтобы не пропустить кафе или сам съезд к городу, вдалеке я увидела тот самый КамАЗ, который теперь стоял под деревьями на обочине слева. Не став раздумывать, для чего он остановился, мне ведь надо было узнать дорогу, я свернула налево и мне открылась грунтовая дорога среди деревьев, в глубине светилось одноэтажное здание, я подъехала к нему, лавируя между припаркованными по краям узкой дороги машинами.

Уже в более приподнятом настроении я вышла в ночь, и направилась к кафе. О том, что это заведение было именно кафе, свидетельствовало название «Дорожное» и столики за незакрытыми занавесками окон. Чувствуя голод, я решила не только встретиться с другом Лизы, но и хорошенько поесть.

Скрипящая дверь заставила всех обернуться ко мне, когда я входила. На секунду я замерла, разглядывая серую внутренность заведения, но мгновение неловкости прошло и разговоры, замолкнувшие при моем появлении, продолжились. Легкий гомон голосов, стук посуды и шаги единственной официантки, направлявшейся ко мне. На вид ей было меньше двадцати, волосы выкрашены в какой-то совершенно дикий цвет: голубой у корней переходил на зеленый у кончиков. Одна бровь была проколота, из нее торчало нечто блестящее. Карие глаза без стеснения разглядывали меня, короткие пухлые губы без остановки находились в движении, жуя жвачку. Не хватало только, чтобы она пузырь надула и лопнула его, подумала я. Она указала мне на свободный столик. Я пробежала глазами по скудному меню, заказала глазунью, блинчики с мясом и кофе. Девчонка записала все в блокнот и, качая полными бедрами, ушла на кухню.

Пока я ждала заказ, решила поискать Егора, того самого, который обещался меня встретить. Если верить Лизе (могла бы хоть описать его мне), кафе было единственным на дороге поблизости от поселка, где жил ее дед, значит, перепутать я не могла.

Через столик от меня сидела молодая пара с ребенком лет семи. Он пил лимонад с трубочки и поглядывал с интересом на меня. Родители были заняты разговором, отец – молодой парень лет двадцати пяти, расстелил на столе карту и они, кажется, решали, куда «двинуть» дальше. Его жена, невероятно широкой кости, склонила над картой голову с коротко стриженными черными волосами, слушала его и поддакивала. Слева от меня, в углу сидел широкий шоферюга в кепке, он нависал над своей тарелкой, откуда методично поглощал жареное на вид мясо с картофелем, запивая его чаем из огромной кружки. Мне подумалось, что именно он водил ту самую фуру, которая примостилась под деревьями на обочине.

Дальше сидела женщина с парнем, скорее всего сыном, они тихо переговаривались, не замечая никого вокруг.

Вернулась официантка, неся мою яичницу и кофе.

– Блинчики будут чуть позже, – сказала она, чавкая жвачкой.

– Я не тороплюсь, – ответила я, доставая из стакана посреди стола чистую вилку.

Девушка продолжала стоять надо мной, я подняла на нее глаза.

– Где-то я вас уже видела, – сказал она. – Вы местная?

Я изобразила удивление и покачала головой.

– Я тут впервые и, честно признаться, потерялась немного. Меня должен был встретить один знакомый, Егор зовут. Вы знаете такого?

Она кивнула, оглядела небольшой зал.

– Он местный вроде как. Но сегодня его здесь не было.

– В таком случае, вы, может быть, подскажете, как проехать в Вольное?

Девчонка перестала чавкать. Удивление и что-то еще, вроде усмешки промелькнуло на ее лице.

– Вольное? – пробасил неожиданно мой сосед слева, отложив вилку и нож. – Зачем вам туда?

Мне показалось, что все в заведении снова уставились на меня.

– Там дом моей подруги, – ответила я, не став лукавить. – Вы не подскажете, как проехать?

– Там сектанты живут, и никого больше, – сказала девчонка пренебрежительно. Она потеряла ко мне интерес и, виляя бедрами, ушла обратно. Я надеялась, что за моими блинчиками.

– Мне не к ним, – отчего-то испугалась я, – но там дом подруги. Вы знаете, как проехать туда? – снова спросила я у дальнобойщика.

Он кивнул, поправил кепку на голове, и, казалось, пытался сориентироваться в пространстве. У него было широкое лицо, заросшее бородой, под усами не видно было рта. Глаза скрывал козырек кепки, я видела лишь их блеск, пивной животик улегся на бедра, оттопыривая пуговицы на рубашке. Я не сумела разобраться, сколько же ему лет из-за неряшливого вида и бороды.

– Вам надо вернуться немного назад, – сказал он. – По этой же стороне увидите узкую дорогу через поля, вам туда.

Я поблагодарила его, но он еще не закончил.

– Я могу присесть за ваш столик?

Немного помявшись, я согласно кивнула. Он со скоростью, которую не ожидаешь от такого увальня, пересел за мой столик, поставив перед собой тарелку с едой.

– Не советую вам ехать туда.

– Почему?

Он пожал широкими плечами.

– Я узнал вас.

Я поджала губы. Было бы странно, если бы всю дорогу мне удалось проехать невидимкой. Но говорить о себе мне не хотелось, мне хотелось выспросить больше о том месте, куда я направлялась. Глушь, в которую отправила меня подруга, была еще и со странной славой.

– Так что с Вольным?

– Секта там была, потому и слухи дурные.

– Только слухи?

Он улыбнулся мне, помолодев лет на десять.

– Только они. Я давно мотаюсь этой дорого. Видел тут некоторых оттуда, даже подвозил парочку. Говорили, что нет там больше никого, опустел поселок, но разве можно им верить? – он наклонился, пытаясь заглянуть мне в глаза.

– Тогда отчего вы говорите, что стоит не ехать?

– Что делать молодой девушке в таком месте?

Не став отвечать на его вопрос, я спросила:

– Там кто-то живет сейчас?

Он отправил в рот очередную порцию мяса и пожал плечами.

– Раньше часто встречал здесь местного мента, работает он в Вольном. Тот еще пьянчужка. Как налижется, так и рассказывал мне ужасы всякие.

– Вы шутите?

Он покачал головой.

– Верить ему я не стал, но не раз слышал о пропавших в этой местности людях. Правда, и самого участкового давно не видел. Может, и Вольного давно нет.

– Зачем сектантам участковый?

Он оставил мой вопрос без ответа, только едва заметно дернул плечом.

– А Егоры вы знаете?

Он вытер пальцы салфеткой и протянул мне через стол руку.

– Андрей.

– Полина.

– Знаю, – он снова расплылся в улыбке, я пожала его теплую огромную ладонь. Мне показалось, моя пятерня утонула в ней.

– Не знаю его, кто-то из местных?

Я кивнула. Обвела взглядом зал, решая спросить насчет них, но была уверена, будь кто-то из присутствующих в кафе из Вольного, они отозвались бы. Парочка с ребенком встали из-за стола. Полная девушка держала за руку мальчишку, ожидая официантки. Парень сложил карту и сунул в задний карман джинсов. Я проводила их взглядом, одним ухом слушая Андрея.

Оставив недоеденные блины, я расплатилась, пожелала счастливого пути своему помощнику-дальнобойщику, и выскользнула из кафе.

Дорогу, о которой говорил шофер фуры, я нашла быстро. Если о ней не знать, то и найти сложно. Поля по краям грунтовой дороги быстро сменились лесополосой, но сама дорога становилась все уже, и теперь ее покрывал щебень.

Деревья стали гуще и выше, подступая к дороге плотной стеной. Столько зелени я не видела давно и даже забыла, каково это – жить за городом. Мне начинало казаться, что Лиза сидит и посмеивается, отправив меня в настоящую глушь.

Через несколько сот метров дорога стала лучше, щебенка сменилась асфальтом, хотя и была столь же узка, как вначале, но я сумела прибавить скорость. Впереди показалось какое-то металлическое сооружение, оказавшееся небольшим мостом через почти пересохшую речку-вонючку. Машину тряхнуло на середине моста, я вылезла в окно, чтобы посмотреть на то, что протекало далеко внизу. Камыши почти «съели» воду, заполнив берега, до меня донесся запах ила и тины. Кажется, я даже услышала придушенное кваканье лягушек.

Впереди вспыхнули фары, громкий гудок разорвал тишину, я почувствовала удар. В грудь уперлась подушка безопасности, каждый сантиметр тела откликнулся болью. Где-то на границе сознания я услышала далекий крик, затем скрип двери и чьи-то руки на плечах, после чего в глазах окончательно потемнело.

4

Пришла в сознания я спустя пару минут, лежа на траве. Рядом со мной суетился какой-то дедок, поливая мне лицо водой из бутылки.

– Как вы? Я пытался вызвать врача, но сигнал тут плохой.

Я привстала на локтях, почувствовала легкую тошноту и головокружение. Старичок протянул мне бутылку.

– Мне уже лучше, – тяжело дыша, ответила я и сделала пару глотков воды. – Что случилось?

– Вы выехали на встречку, я не успел уйти в сторону, – он невесело усмехнулся, – да и некуда тут, налети я на деревья, и костей бы не собрали.

Он рассмеялся, как мне показалось, немного натужно. Я оглядела место аварии и покачала головой. Я отвлеклась всего на мгновение, к тому же на дороге не было машин.

– Откуда вы взялись?

Он махнул рукой назад, в ту сторону, куда ехала я до того, как отвлеклась на малопривлекательную реку.

– Вы не ранены?

Дед мотнул седой головой. Щуплый старик с копной торчащих во все стороны волос и седой куцей бородкой. На носу у него были очки в тонкой оправе, а от кисло-травяного запаха, которым несло от его клетчатой рубашки, меня снова замутило. Я попыталась встать. Несмотря на его довольно хлипкий внешний вид, он уверенно помог мне подняться и придержал за плечи. Грудь болела от недавнего удара, дышать было тяжело.

– Моя машина старая и прочная, как китайская стена, даже не примята, как и я. А вот за ваше самочувствие я всерьез тревожусь.

В отличие от старика я тревожилась за состояние своей машины больше, чем за себя. Если она разбита – я окажусь в неприятном положении. Я нашла глазами машину. Она едва ли не висела меж двух толстых стволов деревьев. Левое крыло, которое я могла видеть с того места, где сидела, сложилось в гармошку, обнажая внутренности автомобиля. Правое выглядело не лучше. Старый УАЗ старика стоял у обочины и являл собой непоколебимость, какую вкладывали в него советские конструкторы.

– Я могу подвезти вас до поселка, а после мы притащим ваш автомобиль.

– Как далеко Вольное?

– Совсем рядом, за этим лесом, прямая дорога. Я ведь знаю вас, – старик хитро прищурился. – Волкова, следователь прокуратуры.

Я натянуто улыбнулась. Стать узнаваемой – предмет гордости для любой публичной личности. Только не в том случае, когда тебя ассоциируют только с одной ролью в кино. Именно это пугало меня и это я пыталась втолковать своему жадному до денег агенту.

– Полина, – представилась я, протягивая старику руку, – Полина Вересова.

– Семён Никитич, – ответил он, почти нежно пожимая мою ладонь. – Но все зовут дед Семён.

На меня снова накатила тошнота, вынуждая меня присесть обратно на траву.

– Срочно к доктору, – заволновался он снова. – Я подвезу вас. Я живу в поселке.

– Мои вещи, – пробормотала я, – я не могу оставить их на дороге. Может, можно как-то вытащить ее? – я кивнула с надеждой на свою застрявшую в деревьях «японку».

– Можно, – сказал он, – но она уже не поедет своим ходом. Лебедки при мне нет, да и, признаюсь, не справлюсь я один. Давайте перенесем вещи в мою машину. Пока вас осмотрит врач, я возьму Даню, он держит автомастерскую, и вернусь с ним сюда, за вашей бедолагой.

Всю дорогу до поселка дед Семён трещал, не умолкая. Я почти не слушала его, лишь кивала иногда, когда чувствовала его взгляд на себе. Дед смотрел все серии про Волкову и был явно рад, что именно ему посчастливилось оказаться на мосту. Я была не в столь радужном настроении, тем более что сама эту аварию устроила, едва не угробив себя и деда. Слабость становилась все сильнее. Я все чаще поглядывала на темное небо, за деревьями угадывалась луна. Я надеялась, что дед привезет меня в Вольное, как обещал, а не завезет подальше в лес. Несмотря на мое нарастающее доверие к нему, я слишком много перечитала сценариев с подобными ситуациями, чтобы вот так запросто поверить в бескорыстие и доброту первого встречного. Не знаю, сколько прошло времени, когда фары дедова автомобиля высветили вдалеке единственный дорожный знак. С неба посыпался мелкий дождь. Дед иногда включал щетки, поскрипывающие, но усердно очищающие лобовое стекло от капель. Деревья слились в окружающей темноте, фонарей по дороге насчитывалось как звезд в затянутом тучами небе – ни одного. Когда мы подъехали ближе, я прочитала: Вольное, 500 м.

– Почти приехали, – тихо сказал старик, последние несколько минут молчавший. Он изредка поглядывал на меня, в его глазах я видела беспокойство и только. Я пристыдила свою бурную фантазию и циничность. Несмотря на то, что в больших городах процветали иные ценности, в деревушках все еще оставались неравнодушные люди, и дед Семён был одним из таких.

– Вон там живет наш врач. Не травматолог, конечно, но кое-что соображает. Он осмотрит вас, а уж утром вам следует съездить в больницу.

– Если моя машина будет на ходу, – промямлила я, погружаясь в какую-то пучину сонливости и покоя.

– Небольшое сотрясение, – высказал свое мнение фельдшер спустя полчаса.

Мы сидели в небольшой комнатке, служившей местному врачу кабинетом. Дальнюю стену полностью занимал стеллаж, забитый пыльными книгами, но мало из них были по медицине, была уверена я, заметив корешки французских и советских писателей. Книги достались врачу по наследству, так мне казалось. Целые собрания сочинений за одинаковыми бледными корешками без названий и авторов. Слева окно выходило на дорогу, если я правильно поняла расположение комнаты, но оно было зашторено. Шкаф справа был открыт, полки были заняты коробочками и пакетами.

– А грудь болит от удара, переломов нет, – он мягко прошелся пальцами по ребрам сначала спереди, потом сзади. – Пройдет через неделю, может, две.

Дед стоял на пороге, дожидаясь вердикта. Эта новость обрадовала его.

– Пару дней отдыха и голова перестанет кружиться. Я дам вам таблетки от боли. Больше ничего не болит? Руки-ноги? – он присел возле меня на корточки, заглядывая в глаза.

Дед представил врача, но я сумела запомнить только его имя – Василий. У него было круглое лицо поредевшие черного цвета волосы и глаза чуть навыкате. Глаза мне особенно запомнились, несмотря на то, что напоминали глаза безумца. Они были василькового цвета. Сам он был невысокого роста и весь какой-то дерганый. Как я поняла позже, причиной этому было не мое присутствие: он просто не мог стоять спокойно, не мог сидеть спокойно, даже ходил словно бы пританцовывая. Когда он стоял рядом со мной и ощупывал макушку, ноги его приплясывали, пальцы он любил соединять вместе и нервно ими подергивать, постукивая кончиками друг о друга. Не будь я в таком состоянии на тот момент, это непременно вызвало бы у меня улыбку.

– Ничего, – вяло ответила я.

– Значит, нет нужды ехать в больницу? – тем временем поинтересовался дед.

Я сидела на мягком кресле, изо всех сил стараясь не уснуть. Тянуло положить голову на мягкий подлокотник и закрыть глаза. Однако оставаться в чужом доме не хотелось.

– В таких случаях всегда необходимо провериться, мало ли, – пояснил молодой полноватый врач. – МРТ не помешает. Но здесь у нас нет такого оборудования, к сожалению, – он протанцевал обратно к шкафу, принялся рыться в нижнем ящике, затем вернулся ко мне, держа что-то в руке.

На его круглом гладко выбритом лице играла улыбка, словно моя беда была столь долгожданным для него событием. Он посветил в глаза фонариком, кивнул каким-то своим мыслям. Все время обращался к деду, а не ко мне.

– Районная больница всего в семидесяти пяти километрах, я бы советовал не затягивать с поездкой туда.

Василий встретил нас в домашнем халате, но едва открыл рот, как дед подтолкнул его внутрь дома и завел меня на подгибающихся ногах.

– Авария, – быстро сказал он, обрывая расспросы врача, и усадил меня в кресло, – она врезалась в мою машину на мосту.

– Как это вы так не разъехались?.. Ох, черт! Так я вас знаю, вы та следователь из сериала по пятницам. Алиса Волкова, – врач подошел ближе, будто желая убедиться, что не перепутал.

– Полина, – поправила его я.

– Да, точно, она!

Я промолчала. Голова нещадно болела, и мне не хотелось слушать дифирамбы моей поднадоевшей роли в кино.

Ни о каких поездках не могло быть и речи, не говоря уже о том, что и ехать было не на чем. Но возразить врачу я не сумела. Весь запас возможностей я исчерпала, остаток сил тратила только на то, чтобы сопротивляться манящему желанию уплыть в сон, где тепло и уютно.

Врач суетливо вернулся к шкафу и достал огромный чемодан. Когда он его открыл, даже Семён присвистнул:

– Ты в доме все существующие препараты хранишь?

Тот закивал.

– А не опасно?

– Детей у меня нет, зато весь поселок по ночам бегает: то укол сделай, то таблетку от поноса дай… простите, диареи, – он смущенно взглянул на меня, продолжая копаться в блистерах и гремящих бутылочках. – Вот, это отличное болеутоляющее, плюс выспитесь хорошенько.

Он помог мне донести таблетку до рта и протянул стакан с водой. Видя, что руки не сумеют удержать его, помог сделать пару глотков. Я скривилась. Таблетка застряла где-то в горле, я снова схватилась за стакан. Он послушно наклонил его. Последний глоток вышел судорожным, я закашлялась, но таблетка послушно пошла вниз.

– Мог бы ты ее оставить у себя до завтра?

– Нет, – промямлила я, – нет.

– Хорошо, – кивнул дед, – я отвезу вас в местную гостиницу.

– Гостиницу? – переспросил Василий.

– К Милке.

Врач промычал что-то невнятное. Дед взял меня за локоть и помог подняться.

– Нам понадобится твоя помощь, Вась. Один не доведу.

Врач подхватил меня под локоть с другой стороны. Мы вышли в коридор. На пороге Василий чертыхнулся и попросил нас обождать. Признаться, ноги меня совсем не слушались, а силы деда были явно на исходе. Но вернулся он довольно быстро, смущенно вытащил из-за спины одну из моих фотографий, видимо вытащил принтером из компьютера, и протянул мне вслед за ручкой.

– Нашел время! – возмутился Семён.

Не помню, что я накарябала на обратной стороне, врач нахмурился, когда прочел, но ничего не сказал. Он помог довести меня до машины, а едва я села на сиденье, как сознание снова покинуло меня. Растормошил меня дед, мы стояли у какого-то приземистого здания, свет лился с порога дома, в дверях стояла женщина. Ее я не сумела рассмотреть, свет был позади нее, я видела лишь ее худощавый силуэт в халате или платье. Возможно, это была вовсе и не женщина, своим глазам я боялась доверять из-за усилившейся головной боли.

– Боже мой, это она?!

– Помолчи ты, помоги лучше ее к дивану отвести, у нее сотрясение.

Женщина, а это была все же она, быстро приблизилась, меня окутало облако недорогих, но приятных духов.

Вопросы лились изо рта женщины сплошным потоком, Семён отвечал ей коротко, порой резко. В доме мне стало немного лучше, головная боль все еще пульсировала в затылке, но не так сильно, видимо, благодаря таблетке, и снова накатила сонливость. Мы остановились посреди полутемной комнаты, слева меня придерживал Семён, справа под руку держала женщина, пахнущая приятными духами.

– Дальше я сама. Можешь идти, сами справимся.

Старик буркнул что-то и отпустил мою руку, предоставив заботу обо мне милой хозяйке гостиницы. В уютной комнате, куда меня привела женщина, пахло чем-то пряным, словно я оказалась в пекарне. В углу горел ночник, освещая все нежным зеленым светом. Открытый шкаф с книгами, пара кресел и небольшой телевизор, еще старого образца, стоял на тумбочке, сверху на нем лежала белая плетеная салфетка. Я будто оказалась в восьмидесятых годах, не хватало только ковра на стене. Она подвела меня к кровати, я не сдержала хриплый смех: у кровати висел злосчастный ковер, в бело-зелено-бежевых тонах.

– Алиса, все хорошо? – в поле моего зрения появилось лицо немолодой женщины.

Я кивнула.

– Просто устала, – пробормотала я.

Худое морщинистое лицо, обрамляли светлые волосы, стриженые под каре, тонкие руки, выглядывающие из-под объемных рукавов ночной рубашки и тапочки в виде розовых мишек – все, что я запомнила.

– Вы посидите, а я пока расстелю кровать для вас. Такая долгая дорога, отсюда и невнимательность. Повезло, что Сёмочка был рядом. Как же вас угораздило? Ну, ничего-ничего, – приговаривала она, – отоспитесь и завтра будете, как огурчик. Это моя лучшая комната. Окна выходят на север, утреннее солнце не побеспокоит, а там замечательный вид, сами после все увидите. Постояльцев сейчас нет, никто не будет беспокоить вас.

Я закрыла глаза, перестав прислушиваться к голосу женщины. Если бы не ее дорогой Сёмочка, самой аварии могло и не быть, подумала я. Между тем ее бормотание становилось все тише, я куда-то уплывала, в тишину и покой. Я не помнила, как легла, как уснула, лишь мягкость и прохладу подушки.

5

Проснулась я от стука посуды где-то внизу. В первое мгновение не могла понять, где нахожусь. Небольшая комната с задернутыми шторами, тихий шум воды и чье-то тихое бормотание через стену от меня, но отдельных слов расслышать не получалось. События прошлого дня медленно возвращались. Авария, много новых лиц, ни одно из которых я не сумела вспомнить. Я подняла голову от подушки, ожидая приступа боли, но ничего подобного не произошло. Слабое гудение где-то в районе темечка – вот и все последствия. Мысленно я поблагодарила врача. Я сумела принять вертикальное положение, сев на кровати, и осмотрелась. Справа от меня в углу стояли мои сумки, наверняка их принесла та милая женщина, когда я уже отключилась. Бледно-зеленого цвета шторы на окнах были плотно задернуты, но за окном было уже светло. Телефона своего я не нашла ни на столике у кровати, ни на маленьком столе в углу комнаты, часов на стенах тоже не было. Сколько я могла проспать? Свет за окном говорил, что уже далеко за полдень. Решив не гадать, я открыла дверь комнаты и выглянула. Там никого не было, но звуки доносились откуда-то снизу. Я вспомнила коридор, ступени, по которым мне накануне помогли подняться, хотя все было как в тумане. Светлые обои и узкий коридор, такая же узкая лестница, застеленная зеленой ковровой дорожкой. Поскрипывая старыми ступенями, я спустилась вниз. Просторная комната, бывшая, по всей видимости, гостиной, была темна и неуютна. Я видела только силуэты мебели и квадраты окон, занавешенные плотной темной тканью. Я осмотрелась, пытаясь понять, стоит мне позвать хоть кого-то или просто идти на шум. И тут наткнулась на чей-то любопытный взгляд. В полумраке я увидела сутулую фигуру в глубине комнаты. Она сидела на диване, молча глядя на меня. Я застыла на последней ступени, опершись ладонью о стену. Не зная, что предпринять и почему человек уставился на меня, я поздоровалась. Ответом мне была тишина. Возня, которую я слышала до этого, тоже смолкла, затем раздались торопливые шаги. Справа от меня что-то щелкнуло, в комнате вспыхнул свет.

– Алиса, вы проснулись! – передо мной стола невысокая худощавая женщина лет пятидесяти пяти. Она сцепила пальцы и с каким-то обожанием разглядывала меня. – Как вы себя чувствуете, ничего не болит?

– Полина, – поправила я ее. – Мне лучше, спасибо.

Мои глаза вернулись к человеку в углу комнаты. Теперь, когда комната была светла, я увидела старичка в очках с толстыми линзами, одетого в пижаму синего цвета. Он продолжал смотреть в мою сторону. У него был абсолютно лысый череп, словно все волосы разом покинули его голову, лицо было так же гладко выбрито, как и худые впалые щеки. Тонкая полоска губ почти незаметна.

– Это мой отец, – тихо сказала женщина, чуть наклонившись ко мне, – Леонид Илларионович.

Я почувствовала запах знакомого парфюма. Именно она помогала Семёну отвести меня наверх накануне. Хозяйка дома.

– Папа, это наша гостья, – громко сказала она, обращаясь к старику. – Ее зовут Алиса Волкова. Ты помнишь фильм, который мы в эту пятницу смотрели? – я едва удержалась от вздоха раздражения.

Огромные глаза, увеличенные линзами очком, уставились на женщину рядом со мной.

– Да. Доброго дня, – старик улыбнулся беззубым ртом и перевел взгляд на меня. – Ее зовут Полина, глупая ты женщина, – немного поругал он дочь. – Полина Вересова, я помню.

– Доброго, – отозвалась я, приятно удивленная.

– Алиса вовсе не обиделась на меня, ведь так? – улыбнулась она мне, стараясь говорить громко, затем обратилась ко мне, понизив голос до шепота, – он немного глуховат и плохо видит. Не удивляйтесь, что сидит в темноте, отец предпочитает сумрак.

Я разглядела доску и шахматные фигуры на столе перед ним.

– А очки зачем? – вырвалось у меня.

– Это привычка. Он практически ослеп год назад, свет раздражает его, а очки надевает по старой памяти, – ответила она и снова выключила свет в гостиной. – Пройдемте на кухню, вы наверняка голодны.

Слепой старик, играющий в шахматы сам с собой в темноте, застыл картинкой у меня в голове, но свой вопрос я задать не успела. Удивление, застывшее на моем лице, не укрылось от женщины.

– Мой отец известный шахматист, даже награды имеются, я могу показать позже, если хотите. До слепоты проводил мастер-классы в поселке, учил детей, сейчас все чаще играет сам с собой, все на ощупь, – в голосе хозяйки промелькнула горечь. – Если вы интересовались шахматами, то должны помнить о нем. Калинин.

Я неуверенно кивнула.

– Когда-то давно и меня учили, еще в школе.

– Отец бы с удовольствием сыграл с вами, – тепло ответила она.

– Я плохо играю.

– Меня Мила зовут. Эта гостиница – мой дом. Люди со стороны к нам редко заезжают, но я держу всегда свободные комнаты в чистоте и порядке.

Я подтвердила, что моя комната образец порядка и уюта. Мила, как мне показалось, даже покраснела от удовольствия.

Мы прошли по коридору и оказались в светлой кухне, полной невероятного аромата чего-то готовящегося. Размером она едва уступала той комнате, где я проснулась, но была необыкновенно уютной и теплой. За неплотной занавеской я отметила небольшой дворик, высокие деревья и забор, за ним – полоску синевы – знаменитое озеро, о котором Лиза мне все уши прожужжала. Мила усадила меня у окна за круглый стол с белой скатертью. Сама же она поставила на плиту чайник и что-то перевернула на сковороде. В животе заурчало.

– Надеюсь, вы не будете против сырников на завтрак?

Я закивала. Сырники, боже, я их с детства не ела!

Она налила мне кофе в узорную кружку и поставила передо мной тарелку с горячими сырниками.

– Вы не видели мой телефон? – как можно нейтральнее, чтобы не обидеть, спросила я. – Не могу найти его.

Она охнула и кивнула на окно.

– Вчера вы так быстро уснули. Сёма решил позвонить кому-то из ваших родных, но, увы, батарея на нем села. Благо, моя зарядка подошла, с утра я зарядила его и он в вашем распоряжении. Наверняка ваши родные волнуются за вас.

Я вытерла руки салфеткой и взяла из рук Милы свой телефон. Три вызова от Кости – вот и все, что я пропустила. Говорить с ним не хотелось.

– Никому не позвоните?

Я испуганно задрала голову. На меня почти в упор смотрела Мила, широко открыв каре-зеленые глаза.

– Нет необходимости их волновать, – ответила я, отметив, что проспала почти до вечера – на часах было без четверти пять. – Хотелось бы узнать, как моя машина. Дед Семён не заходил сегодня?

– Как позавтракаете, я могу показать гараж Дани. Они с Сёмой возятся с ней с утра.

Эта новость порадовала меня.

– Но не вижу смысла вам туда идти. Мужские дела, зачем они вам. Сёма скоро должен прийти на ужин, вы можете его подождать здесь. Он расскажет, как поживает ваш автомобиль.

– Время не терпит, хочу сегодня поехать в дом.

Лицо Милы немного омрачилось. Она отвернулась к плите и как бы невзначай спросила:

– В дом старика Захара?

– Наверное. Меня пригласила погостить в нем подруга.

– Лизавета?

– Вы знакомы?

Мила снова отвернулась к плите, но я успела заметить на ее лице беспокойство.

– Видела ее еще ребенком, когда-то давно. Дом пустует после смерти Захара.

– Я собираюсь провести там отпуск. Хотелось бы заселиться поскорее.

– Куда спешить, могли бы пару дней пожить здесь, осмотреть наш прекрасный поселок. Познакомиться с соседями.

– В другой раз, быть может.

Я с ужасом поняла, что местные уже знают о моем приезде. Надеясь, что среди них нет фанатов сериала о Волковой, я осторожно поинтересовалась:

– Поселок большой?

– Да какой там! – Мила присела на стул рядом со мной. – Мы и поселком зовемся только промеж собою, да и то в шутку. Улица в пять домов, если можно так сказать. Единственная больница почти в ста километрах от нас. А вы, значит, дружите с Лизой? – спросила она, перескочив на другую тему. – Давно?

– Несколько лет. Мы жили с ней вместе во время учебы.

Мила кивнула, нахмурилась.

– И все равно, я убедительно прошу вас остаться на денек, пока не станет понятно, что авария не нанесла вам вреда.

– Чувствую себя замечательно, – соврала я.

Как можно скорее я умяла все пять сырников, которые были на моей тарелке, и допила кофе. Мила выключила плиту, вытерла мокрые руки о передник и повела меня к задней двери. Мы вышли в цветущий двор, засаженный цветами. Из всех, которые я видела перед собой, я знала только розы. Я вдохнула свежий воздух с примесью цветочной пыльцы, прелых листьев и ила, которым тянуло с озера.

В обе стороны от дома уходили чужие огороды и дома, огороженные заборами. Мила поздоровалась с соседкой, вынырнувшей из окна своего дома и довольно нелюбезно осматривающей меня с головы до ног.

– Твоя постоялица? – спросила она.

– Привет, Нюра. Ты что-то не выходишь последнее время. И, смотри-ка, двор свой совсем запустила.

– Ноги болят, и по дому-то хожу с трудом.

Я протиснулась мимо хозяйки и поплелась по бетонированной дорожке вдоль дома. Мила нагнала меня уже у калитки. Днем здание гостиницы выглядело меньше и милее: выкрашенный в вишневый цвет кирпич и кустики доцветающих цветов в старых колесах от автомобиля. Я не удержалась и наклонилась понюхать цветы. Пряный и резкий запах пришелся мне по вкусу.

– Бархатцы, – подсказала Мила, – нравятся?

– Приятный аромат. Так куда мне идти?

Мила вскинула руку и указала вдоль улицы.

– Идите прямо до конца улицы пока не уткнетесь в тупик, там идите направо. Гараж Данилы не пропустите, там куча старого хлама и высоченный человек в костюме пугала.

Я удивленно уставилась на Милу, она, смеясь, пояснила:

– Даня почти два метра ростом, а вся одежда на нем сидит, как на чучеле, но он добряк. Если не трудно, передайте мой «пламенный привет» Сёме, пускай идет ужинать, старый пень.

Я улыбнулась Миле и пообещала передать с точностью до запятой.

Мельком взглянув на свое немного примятое после сна платье, я отряхнула его, поправила волосы и стиснула в руке телефон. Несколько сот метров по маленькому поселку. Почти испытание. Наверняка все уже знают о моем приезде, если не от врача и деда Семёна, то от Милы уж точно. Значит, на меня будут бестактно глазеть из всех окон и дворов. Я перешла дорогу, пропустив одну машину и ступила на ровную дорожку вдоль домов, похожих на здание гостиницы, как под копирку. Различия были лишь в цвете фасада и растущих цветах перед домом. Как могла, я ускорила шаг. Боковым зрением порой замечала движение занавесок в окнах, но не оборачивалась. Обещанный Милой тупик я увидела через пару минут своего путешествия. Если это был другой конец поселка, то он был до смешного мал. Несмотря на это, ноги начали болеть, да и голова напомнила о том, что вчера я здорово ударилась. Мне попались несколько человек по пути, которые делали вид, что куда-то спешат, как и я. Украдкой заглядывали в лицо и смущенно здоровались. Полагая, что в таких местах это принято, я здоровалась в ответ.

Дойдя до конца улицы, я свернула и почти сразу оказалась на кладбище старых авто, пребывающих в разных стадиях разложения. Неподалеку стоял старенький УАЗ Семёна, а за ним – ГАЗ с лебедкой: выглядел он как ровесник динозавров. Наверняка именно им мою машину тащили до гаража. Обойдя два искореженных авто, один из которых стоял на крыше другого, я заметила открытые ворота гаража и услышала приглушенные голоса.

6

– Что, совсем не отремонтировать? Как же я теперь без машины?

Я с ужасом смотрела на свою «японку». Оба передних крыла отсутствовали, капот был погнут, открывая покалеченные внутренности. Водительская дверь висела чуть набок, замок на ней был сломан, а сама она держалась лишь на тряпице, которой ее примотали, чтобы отбуксировать. Передние колеса вывернуты под странным углом. Боковые и лобовое стекла разбиты, осколки я видела внутри салона, где остались лежать бутылки из-под воды да пустой пакет от яблок, а белая подушка безопасности блином свисала с руля.

– Сами видите, – пожал плечами Даня, – она уже никуда и никогда не поедет.

– Смотрю на нее, – сказал дед приглушенным голосом, – и радуюсь, что вы сами целы остались. Везение, не иначе.

– Машина уже бывала в аварии? – спросил Даня.

– Машина нет, я – да. Теперь я точно знаю, что в аварии не погибну, – я коротко хохотнула.

Дед неодобрительно покачал головой. УАЗ Семёна не пострадал вовсе, а моя машина выглядела так, словно весело летела по склону и билась о камни, хотя всего лишь врезалась в деревья. Я купила ее почти новой, намеренно не став покупать броский автомобиль, остановив выбор на модели серебристого цвета. Предыдущий автомобиль, на котором побывала в аварии, я успела продать. И не только из-за того, что на ремонт его могло уйти целое состояние, или из-за репортеров, которые, как пчелы, слетались, едва заметив знакомые номера: любой на моем месте не захотел бы продолжать ездить на машине, с радиаторной решетки которой отмывали кровь. Несмотря на мою странную любовь к вещам, с тем автомобилем я рассталась без жалости.

Неожиданно я осознала, в каком положении оказалась. В незнакомом месте и без машины.

– Не стоит расстраиваться, – Данил чуть наклонился ко мне, – если страховка есть, не проблема.

Я вскинула голову. Местный автомеханик был необычайно высок ростом, я ему, что называется, дышала в пупок. Не знаю, почему Мила говорила о нем как о человеке, одетом в одежду пугала, да, на нем был мешковатый комбинезон не первой свежести с пятнами масла, но насчет роста она не соврала.

– Дело не в страховке, я не могу остаться без машины. Да и чем мне поможет страховка, ведь мы уехали с места аварии. Вы же не вызвали полицию?

– Без вас? – удивился Семён. – Мы ждали, когда вам станет лучше.

– Мне бы не хотелось, чтобы об этой аварии вообще было кому-то известно.

– Да весь поселок уже знает, – выпалил Даня.

– И полиция?

– Да какая полиция, – рассмеялся старик, метнув взгляд в Данилу, – у нас тут и отделения как такового нет, участковый только, да помощник. Если не хотите, чтобы фиксировали аварию, так и сделаем.

– А как же страховка? – не унимался Данил.

– Черт с ней, – быстро ответила я. – За ремонт вашей машины, Семён, я заплачу.

Дед снова переглянулся с Даней. Второму идея явно не нравилась.

– Недавно я побывала в похожей аварии, – нехотя выдавила я из себя, – и мне бы не хотелось, чтобы об аварии в Вольном узнали за пределами поселка. Несколько долгих часов за рулем, усталость, а тут еще узкий мост, – я переводила просительный взгляд с одного на другого. – Это случайность.

– Хорошо, – наконец, согласился Даня под напором меня и деда. – А с машиной мне что делать?

Я пожала плечами, с сожалением глядя на свое авто.

– Металлолом, – сказал дед, – он и в Африке металлолом. Так и запишем с Игнатом.

– Если вам что-то надо забрать из машины, то сейчас единственный шанс, я ее сегодня же начну разбирать.

– Я все забрал оттуда и передал Алисе, – быстро сказал дед.

– Не совсем, – вспомнила я. – Навигатор. Он еще с первой моей машины…

Дед схватил меня за руку и сделал движение пальцами, словно бы очерчивал предмет, о котором я говорила:

– Такая маленькая черная коробочка на креплении? Она разлетелась при ударе о дерево. Я нашел ее там, у дороги, но не стал забирать с собой, вся просто негодная.

Я нахмурилась. Навигатора было жаль. Старенький, но я привыкла к нему.

– Мне нужен автомобиль, могу я арендовать его у кого-то здесь, в поселке?

Дед нахмурился.

– Арендовать?

– Взять на время. Когда приедет Лиза…

– Лиза? – удивился Даня.

– Зачем арендовать, – перебил его дед, – у Дани есть свободные машины, пара найдется точно.

– Не думаю, что хоть одна подойдет ей, – с сомнением покачал головой Даня.

– Отчего же? – вцепилась я в идею Семёна. – Лишь бы ехала.

Он указал рукой вглубь гаража, предлагая пройти туда. Там оказалась вторая дверь, которая вела во двор. За большим гаражом я не заметила дом позади, к которому мы и вышли. Это был большой деревянный дом, с выделявшейся новой кирпичной пристройкой. Рядом с крыльцом стояли две машины и мотоцикл с «люлькой».

– Умеете управлять мотоциклом?

– Шутите? – я заулыбалась.

Но Даня не шутил.

Я приблизилась к дому, разглядывая автомобили. Занавеска на одном и окон дернулась, за ней явно кто-то стоял, но показывать своего присутствия не желал. Я пригляделась, занавеска больше не двигалась. Хмыкнув про себя, я принялась рассматривать стоящие во дворе автомобили. Старый УАЗ, как у Семёна, но более потасканный, и древние «Жигули» выгоревшего красного цвета.

– Кажется, мне ехать через лес к дому, – сказала я, – этот более подходит, – я указала на УАЗ.

– На бензине можно разориться, – с усмешкой заметил дед и хлопнул Даню чуть повыше локтя – куда достал. – К вечеру приведешь в порядок?

– Она едет туда? – спросил Даня, поглядывая на меня с каким-то благоговейным страхом.

Дед кивнул.

– У нас красивый поселок, и озеро совсем рядом, зачем вам жить одной в лесу? – спросил он. – Там все заброшено и ни души.

– Как раз то, что надо, – кивнула я. – Это дом подруги, я приехала в отпуск, чтобы отдохнуть.

– Лизы? Вы подруга Лизаветы Сироткиной?

Дед снова шлепнул Даню по руке, но уже в каком-то ином ключе.

– Не обращайте внимания. Поселок маленький, а слухи большие.

– О Лизе? Или о доме?

– Да, немного того и другого. Только дом этот не ее вовсе. Принадлежит ее деду.

– Принадлежал, – мягко поправила я его. – Захар умер, и теперь дом принадлежит Лизе.

Дед услужливо кивнул, но на лице его и Дани я заметила легкое беспокойство.

– Странно, что дом унаследовала Лиза, а не ее мать.

– Тетя Настя умерла несколько лет назад, – сказала я. – Думала, вы знаете.

– Нам не от кого знать, Лизавета нечастый гость здесь, особенно в последние годы, а связи с Настей у нас давно нет.

– Вот как. Значит, сама она не бывала здесь?

– Должно быть, лет пятнадцать, если не больше. После смерти Сергея, отца ее, Лизавета здесь не появлялась.

Получалось, Лиза отправила меня в дом, который сама и не знала вовсе. Было ли там все так радужно, как она описывала?

– Надеюсь, дом на месте и его не смыло в озеро, – невесело улыбнулась я.

– Со смерти старика Захара и не бывал в доме, – дед отвернулся от меня, устремив взор куда-то к озеру, которое едва виднелось за деревьями.

– Деда Лизы?

– Да, Сироткина.

– Рыбачили мы на днях, были неподалеку, – сказал Данил. – Жуткий он.

– Брось ты ее пугать, – махнул рукой в его сторону дед. – Мы вернемся за машиной позже, не забудь бак залить.

Он подхватил меня под локоть и потянул к своей машине.

– Милка, должно быть, заждалась нас.

Я мягко вывернулась из его руки и повернула обратно.

– Один момент, – сказала я и заглянула в багажник своей разбитой машины. – Тут был мольберт. В своих вещах, которые вы занесли в гостиницу, я его не нашла. Надеюсь, он не повредился при аварии.

Багажник был пуст, не считая непонятно как попавших туда пожухлых листьев.

– Вы об этой странной деревяшке? – дед кивком подозвал меня и открыл заднюю дверь своей машины. – Я сегодня только заметил, что не выложил ее.

– Мольберт. На него крепится холст на подрамнике.

Дед непонимающе уставился на меня, затем перевел взгляд на деревянную конструкцию. Я подумала, что из всех слов он понял только «крепится» и пытался понять к чему именно.

– Это чтобы рисовать, – пояснила я.

Мольберт лежал на заднем сиденье УАЗа и был целехонек. Я села в машину и поежилась от взгляда Дани. Он был сильно встревожен, и эта тревога передалась мне. Меня буквально распирало узнать, что так пугало в этом доме такого здорового мужика, как Даня, но дед лишь отмахнулся, сказав, что местные – мастаки выдумывать всякую чушь. Поняв, что у деда выспрашивать нет смысла, я решила позвонить вечером Лизе и расспросить ее.

Пока дед травил какие-то истории за столом, я извинилась и вышла в уютную гостиную, все так же погруженную в полутьму. Горел лишь один ночник у самой лестницы – уступка старика темному времени суток. Отец Милы сидел на прежнем месте, поблескивая толстыми стеклами очков.

Я подошла к нему и присела на кресло напротив.

– Добрый вечер, Леонид Илларионович.

– Прошу вас, просто Ларионыч. Играете? – спросил он.

– Немного. Вы меня узнали?

– Когда слепнешь, начинаешь прислушиваться к другим органам чувств. Шаги, запах.

Я смутилась.

– Вы пахнете цветами, весенними, вроде ландыша или первых подснежников, – тонкие губы снова растянулись в улыбке. – Партийку?

Мне выпало играть черными. Старик сделал первый ход, один из стандартных, которому меня учил отец в детстве.

– Вы собираетесь жить в лесном доме старика Захара? – спросил он.

– Откуда знаете?

– Я хоть и глуховат, но Люся громко разговаривает по телефону. Всем растрепала, что вы намерены поселиться в этом проклятом доме.

– Люся? – не сразу поняла я, о ком говорил дед.

– Людмила, дочь моя. Ругает, когда Люськой зову ее, говорит, Мила звучит гордо. Ну, да и Бог с ней.

Я поджала губы. Еще вчера я не сомневалась, что о каждом моем шаге станет известно местным, но не подозревала, насколько сильно это будет меня раздражать.

– Почему «проклятом»?

– В силу моего возраста, я мало верю сплетням, но старого Захара знал хорошо. Под конец жизни он превратился в затворника, его в поселке видели не чаще пары раз в год, а то и реже. Странный он был человек.

– В чем была странность? В затворничестве?

Старик пополнил свою коллекцию моей ладьей.

– Не только. Затравленный зверь – вот кого он напоминал мне перед самой смертью.

– Он кого-то боялся? – удивилась я.

– Никого, – проговорил дед тихо, – и всех.

Я нахмурилась, не понимая, что хотел сказать дед, но он сделал свой следующий ход на доске, и я ненадолго задумалась, чем ответить.

– А слухи?

– Слухи? – переспросил хитрый дед, дав себе минуту на размышления.

– Что говорят о доме?

– О, вот вы где! – в гостиную быстрым шагом вошла Мила. – Сёма готов отвезти вас, моя дорогая. Но учтите, что мое предложение остается в силе: вам лучше остаться здесь, комфорт и тишина, не надо ездить за продуктами, готовить самой.

– Спасибо, я буду иметь в виду, – отозвалась я, расстроенная, что нам не дали договорить.

– Я буду ждать вашего возвращения, – подняв на меня огромные серые глаза за стеклами очков, сказал Ларионыч, – чтобы доиграть эту партию.

Я согласилась, он благодарно улыбнулся.

– Сначала за машиной к Дане, – из кухни вышел Семён.

– Только не говори, что она будет ездить на одном из его динозавров, – возмутилась Мила.

– Именно так.

Вещи были уложены в багажник УАЗа заранее, и мне осталось только поблагодарить Милу и попрощаться с ней.

– Заглядывайте к нам, – попросила она, махнув рукой.

Я кивнула. Видела она мой кивок в сумерках или нет, я не знала, но радужный настрой, который сопровождал меня всю дорогу до Вольного, немного угас. Каждый, кого я встречала, уговаривал меня не ехать в злополучный дом, будто там жила нечистая сила.

От старика не укрылось мое настроение.

– В любом сообществе, тем более таком маленьком как наше, существует своя старая легенда о доме, в котором никто не живет, доме на отшибе, – немного насмешливо начал он и закурил. – Ее придумывают дети, чтобы пугать других детей, либо взрослые, чтобы уберечь детей от неосмотрительных поступков. Дом на озере сделали «страшилкой» не так давно. На самом деле он вполне обжит и нет в нем ничего страшного, разве что необычайная его уединенность. Насколько я знаю, там даже мобильная связь ловит, то, без чего ваше поколение обойтись не может. Бояться нечего, к тому же, я буду навещать вас, если хотите.

Я покачала головой. Пристыженная стариком, я вжалась в сиденье. Мы подъехали к мастерской Дани. Моя «новая» машина стояла сразу за углом, загораживая проезд к гаражу, капот открыт, в свете фонаря мелькала гигантская фигура Данилы. Он выключил фонарь, вытер лоб и направился к нам.

– Мы за машиной. На ходу?

– Нет, к сожалению, – но в глазах сожаления я не увидела, поэтому снова уставилась на внутренности УАЗа, надеясь найти причину «не на ходу» там.

– Кажется, надо заменить бензонасос. Запчасти есть, но придется ждать до утра.

Старик потер подбородок.

Даня явно рассчитывал, что я останусь в поселке, но старик предложил отвезти меня в дом, а машину подогнать к обеду.

– Что за спешка?

– Алиса – человек занятой, не то что ты – копаешься весь вечер, а до ума не довел машину. Завтра пригоним, а после на моей доберемся до города. Вы согласны? – обратился он ко мне.

Я кивнула. Слушать байки мне надоело, хотелось поскорее прибыть на место и сделать свои умозаключения, а там решить, останусь я или уеду.

В темноте мы покинули поселок, выехав на лесную дорогу. Я порадовалась, что выбрала именно внедорожник, несмотря на то, что сумму аренды Даня так и не обозначил. Колдобины и выбоины были на каждом метре, нас трясло, будто на ралли. Старик спокойно курил, приоткрыв окно, я таращилась в сторону леса, выхватывая взглядом все, что освещалось передними фарами автомобиля.

– Может, Даня и был прав, – неожиданно заговорил дед. – Приедем к ночи, вы толком и не рассмотрите дом. Нет-нет, свет там есть, просто время будет позднее.

– Вы там часто бывали?

– Редко. Но, пожалуй, я из того меньшинства, кто продолжал общаться со старым затворником до его смерти. Интересный он был человек, хоть и чудаковатый немного. Но кто в наше время не без странностей? – он улыбнулся мне, в надежде вселить уверенность и поднять настроение.

– А Лиза? Почему она не навещала деда?

Семён пожал плечами.

– Она жила тут в детстве, когда мать отправляла ее к отцу. После смерти последнего приезжать перестала, видать, дед не сильно дорожил внучкой или мать ее не отпускала сюда. Не ладили они с дедом. Одному Богу известно, почему Захар дом ей завещал.

– А кому же еще, – удивилась я, – если не единственной внучке.

Семён пожал плечами.

– Она не любила приезжать сюда. Нужен ли ей этот дом? А дед любил Лизавету. Обижался на нее, но продолжал любить. Говорил, зазналась, стала известной.

Я улыбнулась. Лиза не просто задирала нос после своей первой главной роли, а считала себя непревзойденной. Возможно, это сулило ей беды в будущем, но сейчас она наслаждалась славой и была как никто другой на своем месте. В актерской среде тихоням нет места, любила она повторять.

В кармане зазвонил телефон.

Костя.

Желания говорить с ним, да еще при свидетеле, все еще не было. Я выключила телефон и сунула его обратно. Дед спрятал окурок в скрипнувшую пепельницу, но закрывать окно не стал. Прохлада леса быстро выветрила запах табака. С озера доносился запах тины и рыбы, я чуть отодвинулась к двери и приложила ладонь к стеклу, чтобы видеть лес. Макушек видно не было, только толстые стволы, мелькавшие как частокол. Мерный шум двигателя и свежий воздух начали убаюкивать меня.

– Вот мы и на месте, – сказал дед громко, вытащив меня из полудремы.

Я зевнула и попыталась рассмотреть дом за стеклом машины, но передо мной все еще был лес. Старик заглушил двигатель. Передние фары УАЗа погасли, затем снова вспыхнули, выхватив из темноты часть дома с крыльцом и густой лес позади, ничего больше видно не было. Старик вышел из машины, запустив ночную прохладу, я поежилась. Озеро тонуло в темноте где-то слева, я слышала лишь легкий плеск воды. Багажник машины открылся, вновь обдав меня холодом, старик выгрузил сумки и напомнил мне, чтобы я прихватила свой «мамберт».

Потирая плечи ладонями, чтобы согреться, я вышла из машины.

– Уснули? – в голосе слышались теплота и участие.

– Задремала. Сколько мы ехали?

– Минут двадцать, а может и больше. По темноте добираться сложнее, дорога виляет среди деревьев, заросла по краям, двум машинам уж и не разъехаться теперь. Сюда редко кто заезжает, вот и результат. Один жилой дом и оставался до сей поры, теперь и Захара не стало.

– А были и другие?

– Были, – после недолгого раздумья ответил дед.

Я снова зевнула и вылезла в ночную прохладу. Дом передо мной был темен и тих. В свете луны блестела вода. Я и не подозревала, что дом будет настолько близко к озеру.

– Ключи не забыли?

Я постучала по карману, в нем звякнула связка ключей.

– Если вы не против, заходить не стану, Мила будет беспокоиться, не любит, когда я по ночам езжу на машине, такая уж она. А вы пока располагайтесь, завтра к обеду мы с Даней пригоним ваш автомобиль.

– Вы могли бы переночевать в доме, – предложила я.

– Нет-нет. Доброй ночи, Алиса.

Он помог дотащить сумки до порога и поспешил обратно к машине. Я не стала дожидаться, когда он уедет, и поднялась по ступеням. Замок открывался просто, но подбирать ключ в связке оказалось нелегко, ее тяжесть мешала подобрать нужный. Отъезжая, Семён посигналил мне, я рассеянно махнула рукой, продолжая искать ключ от парадной двери. Он оказался самым тяжелым в связке, с двумя рядами зубцов по обеим сторонам, больше похожий на ключ от сейфа. Я открыла дверь и заглянула внутрь. Пахло пылью и затхлостью. Поочередно занесла в прихожую все свое барахло, и поискала по стенам выключатель. Его не было. Я включила фонарик на телефоне и осветила помещение, в котором оказалась. В неярком свете клубились пылинки, которые я подняла с пола и мебели, было ощущение, что дом пустовал несколько лет. С улицы донесся крик какого-то озерного животного, вырвавшего меня из легкого оцепенения, я заперла дверь и отправилась на поиски какого-нибудь источника света, пока батарея на телефоне не села. Я оказалась в коридоре, один конец которого вел в тупик с дверью, прямо передо мной возвышалась лестница, ведущая куда-то в темноту, справа – открытая комната без двери, но с красивой аркой. Подниматься на второй этаж, не проверив первый, я не решилась, как и узнать, что скрывается за дверью слева. Повернув направо, я оказалась в большой комнате, устеленной ворсистым ковром с широким диваном и лампой на высокой ножке со старинным абажуром. Я дернула за один из свисающих шнурков по бокам ножки. Затем за второй. И ничего не произошло. Меня начал охватывать страх. Недосказанности Дани, рассказ Ларионыча о странном последнем жильце и слухах, так и не донесенных до моих ушей, но бродивших среди жителей поселка – все это вмиг вспыхнуло в моей памяти. Начав жалеть, что приехала в незнакомый дом среди ночи, я все же двинулась вперед, чтобы осмотреть дом до конца. Казалось, я была в нем единственным живым существом, и если бы не накормившие меня байками местные, я бы просто завалилась на первый попавшийся диван и проспала до утра.

Телефон снова затрезвонил, нарушив тишину дома.

Лиза. Была четверть одиннадцатого, но для нее это всего лишь время, когда она заканчивала работу и шла гулять по клубам.

– Привет.

Я присела на кресло и постаралась взять себя в руки. Голос подруги успокоил меня.

– Пытаюсь дозвониться до тебя уже в третий раз, но ты недоступна.

– Рада, что ты позвонила, – ответила я, переводя дыхание.

– Как устроилась? Тебе нравится природа, дом? Наверняка, да, – на фоне ее смеха я услышала странный звук.

– Ты где?

– Дела.

– Я только вошла в дом, света нет, немного некомфортно, знаешь ли. К тому же народ в Вольном со странностями.

– Со странностями? Ты о чем? И почему только сегодня заехала, я думала, ты уже второй день там.

Я вздохнула. Много вопросов, как всегда. Меня клонило в сон, но я и подумать не могла, чтобы просто улечься в гостиной в полной темноте.

– Когда ты приедешь?

– Через неделю, быть может. Не понимаю ничего, леший не встретил тебя? Он знает, где что находится, где включается рубильник, я ведь просила его!

– Леший?

Повисла тишина.

– Лиза?

– Тебе там, что, память отшибло? Егор – тот самый человек, который должен был тебя встретить. Я говорила с ним накануне твоего отъезда из города. Я нанимала его, чтобы он присмотрел за рабочими, которые делали ремонт, привели дом в порядок. И для того, чтобы он тебя встретил у кафе и проводил до самого дома.

У меня совершенно вылетело из головы, что Лиза обещала мне помощь от какого-то «заметного» Егора. С аварией и последующими событиями, да помощью добряка Семёна, я вовсе забыла обо всем.

– Меня никто не встретил.

– Поняла. Давай отыщем, где там свет включается, для начала. Он должен… вале…

– Ты пропадаешь, – я снова начала нервничать.

– Спускайся в подвал, – повторила медленно Лиза.

– Я не знаю, где он.

Пришлось включать громкую связь и фонарик. Подвал оказался как раз за той дверью, которую я вначале решила проигнорировать, слева от парадной двери. Я посветила телефоном вниз.

– Ты спустилась?

– Еще нет.

Раздраженный рык из телефона заставил меня улыбнуться. Лиза ничего не боялась, жаль, она была не рядом. Я медленно спустилась по деревянным ступеням и посветила по сторонам. Левая часть тонула в темноте, там стояла лестница в потеках побелки или краски, старые ведра и какие-то мешки, быть может, со старыми вещами, убранными рабочими. Небольшой железный щиток был на стене в ближнем от меня углу.

– Открой его и проверь пробки, – сказала Лиза. – Это такие керамические штуки…

– Я знаю, – перебила я ее. – Одной нет.

Я посветила вокруг, вторая пробка лежала на самом щитке. Я вкрутила ее на место.

Наверху в прихожей вспыхнул свет, осветив верхнюю часть подвальной лестницы.

– Да будет свет, – обрадовалась я. – Удивлена, что ты знаешь, что и где находится в доме. Мне успели доложить, что ты здесь редкий гость.

– Я там жила какое-то время, если ты не забыла. К тому же, Егор перед ремонтом все мне показал по видеосвязи, мне же надо было как-то определиться, что обновить. Оказалось, что почти все. Интересно, почему он не встретил тебя?

– Почему ты зовешь его лешим?

– Прозвище его, если хочешь.

Человек, которого я еще не видела, но уже знала о нем больше, чем о местных за день пребывания в поселке. Что же за Егор такой?

– Только ты его не называй так при встрече, – Лиза улыбалась, – а то он обидчив.

– Он представился лесничим. Отсюда леший?

– Долгая история, я тебе после расскажу, посмеешься. Как ты добралась до дома?

– Долгая история, – передразнила я ее, – только несмешная.

– Ложись спать, Поля. Созвонимся завтра.

Я поднялась наверх и плотно заперла дверь подвала. Свет в гостиной оказался так же включенным, как и лампа под старинным абажуром, которую я мучила перед этим. Выключатель находился на стене позади дивана. Я выключила свет, оставив лампу, и устроилась на диване. Подушки и плед, которые на нем лежали, были как нельзя кстати.

7

Оно оказалось прекрасным. Оно просилось на холст. За один день я написала два пробных пейзажа, и передо мной на мольберте стоял почти законченный третий. Весь день я провела у озера, где была удобная беседка с лавочкой и столиком. На рассвете я принесла кувшин сока из холодильника, мольберт и краски и до заката не собиралась возвращаться в дом. Мне хотелось нарисовать алый закат, поэтому я сидела со стаканом сока и книжкой в мягком переплете, которую нашла в тумбочке у дивана, где успела обосноваться. Лиза звонила еще раз, снова пообещала, что приедет, посетовала на Егора и на то, что он не брал трубку.

– Мне нужно, чтобы ты оценила ремонт, который там сделали. Я просила Егора, чтобы он забил холодильник едой по списку, не хочу, чтобы ты моталась через лес чаще, чем надо, но мастеров для ремонта нанимал он сам.

Мне было сложно судить, ведь ночь я проспала в гостиной, а утром не поднималась наверх, в комнаты. Лизе не понравилось, что я ночевала в гостиной.

– Ты там полноценная хозяйка до моего приезда. Выбирай любую комнату и живи там. И еще, когда будешь в поселке, спроси у местных, может, Егор куда-то уехал.

Раздумывая, озвучивать ли Лизе свою очередную проблему, я все же решила поставить ее в известность.

– Дело в том, что в поселок я пока попасть никак не могу. В прошлый раз не успела тебе все рассказать.

Новость об аварии сильно встревожила подругу, как и то, что я осталась без машины. Старик и Даня так и не появились в этот день, ни к обеду, ни к вечеру. Поняв, что телефонов никого из местных я не спросила, я решила просто ждать. В конце концов, я приехала отдыхать, этим и решила заняться.

– Почему же они не пригнали машину?

– Не могу знать. Даня сказал, что есть проблемы, наверняка все еще не устранил их.

– Данил? Какой-такой Данил? Длинный и несуразный? Он, что же, все еще живет там?

– У него свой гараж, занимается ремонтом автомобилей.

Лиза ненадолго замолчала. Я уже подумала было, что упоминание о старом друге ее расстроило, но через секунду к Лизе вернулось ее всегдашнее настроение, и она засмеялась в трубку.

– Я попробую найти номер его мастерской, если он существует в этой вселенной, и потороплю его. Дал какую-то развалюху, да еще до ума довести не может. Как тебе местные?

– Отговаривали ехать в твой дом.

– Правда? Почему?

Казалось, эта новость взволновала Лизу больше, чем моя авария.

– Они считают его жутким. Поселок полон слухов о нем, но со мной никто не захотел поделиться ими.

– Слухи? Глупости какие-то!

– И все же, – допытывалась я, – твой дед был местным чокнутым, почти не выбирался из дома, как я поняла. Жил обособленно, да еще в опустевшем поселении.

– Если ты о той кучке староверов, то ерунда это все. Безобидная община, и только.

Я промолчала, этого мне не говорили, но слова Лизы разожгли интерес с новой силой.

– Они построили дома вдали от Вольного. А потом разбежались кто куда. Не то община развалилась, не то просто уехали в другое место, дед не рассказывал, он вообще молчаливый был. Он и еще несколько человек остались там, кто-то в город уехал, но дед остался жить в своем доме. Мать стала меня пускать к отцу и деду только после исчезновения этого мракобесия, как она его называла.

– Твой дед был старовером?

– И мать была, и отец. Но она ушла, когда я была маленькая, кажется.

– Кажется? – переспросила я.

– Она не говорила о том времени, для нее словно бы умерли все они. Только изредка отпускала к отцу, и то с таким жутким скрипом, будто я не вернусь оттуда. Как-то она проговорилась, что сама едва ноги унесла, очень не хотел ее отпускать мой отец.

– И это все? – разочарованно протянула я.

– Да. А ты хотела бы тайн французского двора?

Лиза сообщила мне, что приедет немного раньше, но точную дату так и не назвала.

– Сама еще не знаю, но не хочу оставлять тебя там одну. Если к тому времени не объявится Егор, съездим в поселок, узнаем о нем, да поторопим Даню. Надаем ему тумаков!

– Такому будет сложно, – усмехнулась я.

– Всегда был жердью. Вспоминал обо мне?

Я покачала головой, Лиза была в своем репертуаре, все разговоры сводились к ее персоне.

В этот день ни дед, ни Даня так и не объявились. Я сложила мольберт и подсыхающий холст и вернулась в дом с последними лучами солнца.

История, которую рассказала мне подруга, весь день не давала мне покоя и наутро я задумала найти общинные дома. Я сунула в рюкзак две бутылки воды и пачку печенья, и решила прогуляться вдоль озера. Закрыв дом, я несколько мгновений смотрела на лесную дорогу, уходящую в Вольное. Не раз у меня возникало желание пойти до Вольного пешком, но густой лес, через который шла дорога, смущал меня. Больше всего я боялась заблудиться. Взглянув в обратную сторону, туда, куда я собиралась направиться, я тоже засомневалась, но озеро непременно вывело бы меня обратно к дому, к тому же, углубляться в лес я не собиралась: отчего-то была уверена, что дома староверов будут, как и дом деда Лизы, где-то на берегу.

Пробираясь через порядком заросшую тропинку вдоль берега, я думала, что моему взору откроется жуткая картина с черными домами, покрытыми какими-нибудь символами старой веры, следами ритуалов местной секты, идолами из дерева и прочими атрибутами. Когда первый из них показался в прорехе зарослей, я увидела обычный дом, может, немного невзрачный, из дерева, с высокой крышей, но узкими окнами, часть из которых были все еще остеклены. Он мало чем отличался от дома деда Лизы, разве что меньшими размерами. Озеро слева от меня было покрыто легкой дымкой, недалеко от берега плескалась рыба. Выход к берегу тут был более крутой и не такой открытый, но вид завораживал. С этого места был виден пристроившийся у противоположного берега поселок. Отсюда, казавшиеся крошечными домики, как и общинные, подступали к самому берегу. Справа в самое небо уходили каменистые склоны гор, пик сливался с облаками, а лес, окружавший подножие, едва был различим за утренним туманом.

Где-то рядом хрустнула ветка. Я присела в зарослях и замерла. Кто мог бродить тут, если все дома были покинуты? Через кусты мне ничего не было видно, как я ни присматривалась. Уже посмеиваясь над собой в душе, я представила, что с дерева соскочила белка и по ее вине я, как партизан, пряталась, боясь быть обнаруженной. Я высунула голову поверх травы и огляделась. Лес позади дома был все так же безмолвен.

– Вот же дура, – прошептала я себе под нос и двинулась к первой заброшенной избушке. На ходу достала бутылку воды. Передо мной был деревянный дом, построенный в старом русском стиле, из толстых брусьев. Входная дверь, если она когда-либо и была там, отсутствовала. Я снова огляделась. Позади дома угадывалась крыша еще одного строения, а вскоре я насчитала десяток. Они были немного дальше, чем я думала, от дома Лизы. Оглянувшись назад, я увидела только край леса, там берег озера изгибался, уходя налево, я не могла разглядеть даже того места, где накануне сидела у берега. Ее дед будто бы изначально построил его обособленно от поселка общины. Я все еще могла видеть милый поселок Вольное на другой стороне, но не дом Захара в каком-то километре от того места, где стояла.

Решив, что поход будет бесполезным, если я не загляну внутрь, я поднялась по ступеням, отпрянула от упавшей перед глазами паутины – ее покачивал легкий ветер. На пороге я включила фонарик на телефоне и посветила в углы дома. Если что-то и было в нем любопытного, то только внешний вид. Местные говорили об этом месте с каким-то благоговейным ужасом, поэтому я сомневалась, что после опустения деревушки тут кто-то из них бывал. Казалось, будто тут было не старое заброшенное поселение, а древнее капище с восстающими по ночам призраками.

Внутри дом был таким же, как и снаружи: бревенчатые стены, невысокий потолок и деревянные, кое-где прогнившие полы. В дальнем углу я разглядела печь, которой обогревались, на ней же и готовили. Я была уверена, что на ней детей зимой укладывали спать, как было в деревнях до сих пор. Мне казалось, что я попала в прошлое, когда блага цивилизации были еще далеки, а люди жили за счет натурального хозяйства. Все говорило о том, что тут жили староверы или иные. Не хватало только хлева и поля, на котором растили бы урожай. В углу у печи лежала куча полуистлевших старых тряпок. Я присела рядом и пальцами приподняла одну из них. Ткань полезла между пальцев и рассыпалась. Лён.

Никаких тайн дом не хранил, разве что слой пыли да печаль, как будто смотревшую на меня из каждого угла. Я торопливо встала и вышла из дома на свежий воздух. На часах было почти одиннадцать. Исследовать все дома я бы не успела, и решила остановиться на ближайших двух. Во втором я нашла матрас на полу и какие-то вещи, сравнительно современные, не принадлежавшие этому месту. В доме пахло свежей древесиной. В печи лежали полуобгоревшие останки дров. Я вспомнила треснувшую ветку, сердце забилось чаще. Могло быть так, что я в этом поселке не одна? Я медленно вышла из дома, в котором, к слову сказать, дверь присутствовала, и глянула по сторонам. Высокая трава покачивалась от ветра, как и деревья вблизи озера. Брошенный поселок, решила я и вздохнула с облегчением. Вещи мог оставить кто угодно, просто посчитав дом лучшим укрытием на время непогоды. Кто станет жить в заросшем травой по самые окна доме?

– Что это вы тут делаете?

Сердце не сказать, чтобы ушло в пятки, мне показалось, что оно сделало тройное сальто и застряло в горле.

– Напугал вас?

Я уставилась на мужчину с густой бородой и в свалявшейся шапочке. Он выглядывал из-за угла дома, в котором я рыскала. На нем были рыбацкие штаны с помочами и резиновые сапоги. Толстый вязаный свитер закрывал руки и шею, как броня. Зеленый матерчатый рюкзак был перекинут через одно плечо.

Я сделала едва заметный шаг назад.

– Я, порядком, тоже струхнул, – сказал он в бороду, сверля меня черными глазами. – Кто-то из своих или чужак? Знаете ли, воровать тут нечего, а местные пацаны давно знают, что ходить сюда не стоит.

– Пацаны? – ко мне вернулся голос.

– Именно. Им кажется, что этот мертвый поселок – место для их глупых игрищ. Припугнул пару раз – больше не суют носа. А вы сама кто будете? Неужели из их братии?

– Я сама по себе.

Он осмелел и немного приблизился. Теперь я смотрела на него сверху вниз, потому как все еще стояла на пороге дома. Только теперь я увидела толстый ремень, перекинутый у него через другое плечо. Он поправил его, будто заметив мой взгляд. За спиной показался черный ружейный ствол.

– Я лесничий местный, – он вроде как улыбнулся, хотя за его черной бородой я ничего не сумела разглядеть. – Живу тут. Вы думаете поселиться в одном из домов?

Я покачала головой и принялась извиняться.

– Ничего, чувствуйте себя, как дома. На самом деле, дома здесь – вроде перевалочного пункта, много кто останавливается на время, день или два. Охотники в основном да рыбаки. Сам я все больше по лесу брожу.

Я кивнула, соглашаясь, мне дела не было до его житья-бытья, а вот оружие напугало не на шутку.

– Присмотрели себе дом?

– Я только гуляла. Меня подруга пригласила пожить с ней в ее доме, – скороговоркой сказала я. – Должно быть, она уже ждет меня. Я немного задержалась. Сказала ей, что пойду, поброжу по берегу, и вот набрела на эти дома, – уверенно врала я, ища меж тем пути отхода, если вдруг «лесничий» сделает еще шаг в мою сторону.

Мужик вроде как понимающе кивнул.

– Так вы пришли посмотреть на дома старой общины?

– Так тут была община? – почти искренне удивилась я.

– Погодите! – он сделал резкий шаг ко мне, заставив меня дернуться. – Вы, наверное, подруга Лизаветы. А какое число нынче?

– Се-семнадцатое, – ответила я.

– Ох, я ведь должен был встретить вас. Как же я мог забыть, вот же…

Внезапно в голове всплыло имя, которое упоминала Лизка в последнем разговоре.

– А вы, должно быть, Егор.

– Он самый. Вы сами дорогу к дому нашли?

– Местные помогли.

– Надо же, какой я растяпа. Она просила меня, а я и запамятовал. Так Лизавета здесь, приехала в дом деда? Вы не уходите, я оставлю в доме вещи и провожу вас, очень хочется повидать ее.

Он поправил за спиной матерчатый рюкзак, от которого до меня донесся запах рыбы.

– Я быстро. Подождите меня тут.

Но я двинулась следом за ним.

– Кто-то еще живет в домах помимо вас?

– Летом приезжают охотники, – повторил он, – бывают и бродяги. Не прогоняю их, дома все равно стоят пустые, а им ночлег какой-никакой, все лучше, чем под открытым небом. Бога ради, – он снова обернулся ко мне, – простите еще раз, что испугал. Я думал, снова малышня балуется. Местные – они не ходят сюда, а вот ребятня.… Никак не отвадить.

– А говорили, что запугали их.

Мы прошли несколько таких же домишек. Их словно строил один человек по одному проекту. Егор остановился у одного из них и скинул с плеча тяжелый рюкзак. Пинком открыл дверь и кивнул мне в знак приглашения.

Дом был обжит, но неуютен. В печи догорали дрова, косоногий стул был завален одеждой, а маленький столик у стены в крошках и грязной посуде.

– Дети растут и вот уже новые прибегают. Не то на спор, не то ради любопытства, как вот вы. – Он снял с плеча ружье и притулил его к стене. – Простите за беспорядок, гостей не ждал.

Я пропустила его внутрь, сама же отступила обратно к порогу.

– Я растапливаю на ночь, – сказал он, – печь долго сохраняет тепло, если дверь держать закрытой, – сказал он, заметив мой любопытный взгляд. – Здесь жил староста общины. Дед Лизы тоже был частью общины, только жил поодаль, в своем доме на берегу. Немного отличался он ото всех, но был верен.

– Верен? Кому?

– Общине, конечно. Не все из них были так преданы. Сейчас и вовсе попрали память, забыли свои корни. Как Лизавета.

– Она не здесь росла, откуда в ней может быть какая-то преданность, – усмехнулась я.

– Лизавета родилась и росла здесь, как и я.

Спорить я не стала. Врать Лизе не имело смысла, а вот хорошей памятью она не отличалась.

– Значит, вы выросли в общине?

– Половина Вольного – часть бывшей общины. Думаете, он был так велик всегда?

Я с сомнением покачала головой. На мой взгляд, поселок сложно было назвать даже маленьким, он был микроскопичным и едва ли значимым для тех, кто жил за его пределами.

– Чем вы тут занимались?

– Расскажу по дороге, если вам это интересно. Напомните, как вас зовут?

– Полина.

Он закивал, словно бы вспомнив.

Егор сунул в печь пару поленьев, затолкал между ними скомканную бумагу.

– Скорее возьмется, – пояснил он. – Когда вернусь, уже будет тепло.

Он надел куртку, рюкзак повесил у дальней стены, подальше от печи, на огромный торчащий гвоздь. К моему облегчению, ружье он повесил на крючок у кровати, подтолкнул меня к выходу и запер за собой дверь, привалив снизу полено, чтобы не открылась.

Мы двинулись в обратный путь.

8

– Вы когда-нибудь слышали о поселениях староверов?

– Люди, живущие вдали от цивилизации, отвергающие все современные технологии?

– Именно. Здесь наши деды и отцы хотели устроить нечто вроде этого. Сами шили одежду, ловили рыбу и стреляли в лесу дичь. Хотели еще выращивать овощи и фрукты, даже посадили несколько плодовых деревьев, но, увы, – он усмехнулся, – на этой почве ничего не зрело. В итоге, то, чего не хватало общине, успешно выменивали в поселке у местных.

– Зачем такие сложности, если можно жить в мире со всеми, а за продуктами ходить в ближайший супермаркет?

– Хотели растить детей без соблазнов внешнего мира, считая современные города прогнившими, подчиняющимся низменным ценностям.

– Скукота, а не жизнь.

– Мой отец с вами не согласился бы, будь он еще жив. Не хочу читать мораль, но современная молодежь воспитывается телевизором и интернетом, хуже и не представить. Ни страха, ни жалости, ни совести, – и знать не знают о них.

– Я бы не стала под одну гребенку всех…

– А я бы стал! – перебил меня Егор. – Потому живу большую часть года в лесу. Спокойно и мирно, чего еще желать?

– Однако, мобильный телефон у вас есть.

– Необходимое зло в наше время.

Спорить на этот раз я не стала. Каков мир, особенно мой, я знала лучше него и тоже перестала питать иллюзии. Казалось, Егор сожалел, что их коммуна развалилась, оставив пустые дома и траву по шею: забытое всеми место, которое я бы могла назвать одним простым словом «кладбище», для него же это было прошлое, в котором он хотел уютно затаиться от мира.

– А ваш отец? Он тоже ушел, когда община развалилась?

– Я потерял с ними связь, когда попал в больницу. Мы жили в том доме, где сейчас обитаю я.

– Так ваш отец был старейшиной общины? Кажется, вы говорили, что его уже нет в живых.

– Был им. Само собой, я сомневаюсь, что он еще жив. Как, впрочем, и прочие.

– Почему все разъехались?

– Некоторые действительно уехали, кто-то до сих пор живет в поселке. Но какая-то часть, как и моя семья, просто исчезли. Поговаривали, что сбежали среди ночи, похватав самое необходимое.

– Что случилось?

– Кто же их знает. Мне тогда было лет двенадцать. Я сильно заболел и оказался в больнице.

– Ваша община верила медикам?

– У них выбора не было: в поселении не было врача, который сумел бы провести операцию. Пришлось срочно везти. В поселок я уже не вернулся, мне сказали, что мои тоже ушли в неизвестном направлении и идти мне некуда. Община заметно поредела, а я оказался в детском доме.

– Они, что же, бросили вас?

– Так мне и говорили, мол, решили, что ты помер. Поэтому они покинули эти места. Но я не верил и не верю до сих пор. Они все еще где-то здесь, порой я слышу их голоса, а по ночам вижу, как они бродят у озера.

Я боязливо покосилась на него.

– Несколько раз просил полицию начать поиски.

– Думаете, они умерли здесь?

– Не могу сказать. Я спрашивал многих. Говорят, они сбежали среди ночи, собрались спешно, не простились со всеми. В общине никто никого не держал, так зачем им сбегать было? Не верю я местным.

– Странно, – вырвалось у меня.

Я вспомнила слова Лизы о матери, которая, по словам подруги, едва вырвалась из лап общины, но говорить об этом не стала.

– Когда меня выпустили из детского дома, я сразу вернулся сюда. Все пытался найти хоть какие-то следы, куда они могли уйти. А когда увидел их у озера, понял, что опоздал со своими поисками. Они остались здесь, только души их неспокойны.

Я почти с радостью заметила за деревьями крышу дома, где поселилась.

– Мы пришли, – стараясь скрыть в голосе облегчение, сказала я.

– Провожу вас до дома, если не возражаете. Хочу повидаться с Лизаветой, – он мялся в паре шагов от меня, – она ведь здесь, вы говорили.

– Вы меня неправильно поняли, наверное, – я почувствовала, как щеки мои начинают пылать – врать я не любила. – Она приедет, не сегодня-завтра, пока что я одна.

– Одна? – переспросил он. – Не страшно жить одной в этом доме?

Вопрос прозвучал с каким-то неприятным оттенком, но лицо Егора, покрытое густой порослью, было непроницаемым, как и его черные глаза под низкими бровями.

– Мне бояться нечего, у Лизы хорошие замки, да и телефон работает. Мне пора, наверное, еще увидимся, – бросила я, надеясь, что это не так, – как-никак соседи. Спасибо, что проводили.

Кривовато улыбнувшись, я отвернулась от застывшего на месте лесничего и направилась к дому. Мне хотелось идти не спеша, чтобы не показывать свое волнение, но ноги понесли меня через бурьян к дому. Взбежав по ступеням, я скинула на деревянное крыльцо рюкзак и вытащила из кармана ключи. Солнце было в зените, но я была далеко от Вольного, а позади меня стоял человек, который без смущения признал, что продолжает жить в лесу, как его предки, и несет чушь о бродящих по округе мертвецах. Если его «кукушка» немного съехала, мне хотелось быть от него подальше, как минимум за дверью с парой засовов.

– Постойте, Полина. Мне так и не удалось глянуть, что успели сделать рабочие до того как… до всего.

Мне пришлось снова обернуться к нему.

– Лиза упоминала о них, – сказала я. – Дом был заперт, когда я приехала, и никаких мастеров я тут не видела.

Егор теребил бороду, не спуская с меня глаз. Мне казалось, губы у него шевелились, но слов я не слышала.

– Рабочие уехали, – произнес он, будто задумался о чем-то. – Мне хотелось бы взглянуть…

– Не сегодня, – быстро ответила я.

– Хорошо, тогда я навещу вас завтра утром.

Я выронила ключи на крыльцо, опустилась поднять их и чуть повернула голову влево. Из высокой травы на меня смотрели черные глаза Егора.

– Завтра меня не будет, скорее всего, – я поднялась на ноги и всунула, наконец, ключ в замочную скважину, – я хочу поехать в Вольное.

– А где ваша машина?

– Ее пригонят через пару часов, – снова солгала я.

Чертов старик и его дружок из мастерской, кажется, «кинули» меня.

– Еще увидимся.

Я открыла дверь, ногой отфутболила внутрь рюкзак и махнула Егору рукой. Заперев дверь, я выдохнула. Наверное, никогда в жизни, мне не было так страшно, как в тот момент, когда я увидела его совсем рядом. Его шагов я не слышала, мне казалось, он остался далеко позади. Странный тип, живущий в чаще леса в заброшенном доме, видящий призраков. Я хохотнула. Та еще встреча, решила я, надолго запомнится. Я представила, как рассказываю ее Лизе, и мы обе смеемся от души. Но пока мне было не до смеха. Страх все еще сковывал меня. В этот день я решила отсидеться дома. Мои вещи в ожидании лежали в гостиной в одной единственной спортивной сумке, а дом я толком и не успела обойти. На это я и решила потратить день до вечера.

Несмотря на то, что гостиная была приятной и уютной во всех смыслах, разложить свои вещи там было негде. К тому же в гости мог нагрянуть старик с отремонтированной, наконец, машиной, или тот же Егор, чтобы проверить, как исполнили заказ мастера. Меня не пугало, что кто-то мог увидеть мое белье, раскиданное на кресле или диване, скорее, не хотела, чтобы моя неряшливость была обнаружена посторонними. Лиза часто ругала меня и говорила, что я культивирую в себе леность и небрежность к общепринятым нормам. Но я так жила и не хотела ничего менять. Ни ради чего и ни ради кого. Как говорит один из моих любимых героев: «зачем заправлять кровать, если вечером снова расправлять». Притом множество стаканов и кружек с водой или чаем, стоящие тут и там никак не красили меня как хозяйку. Уборку гостиной я все же оставила на потом.

Крепкая на вид деревянная лестница, которая вела на второй этаж, нещадно скрипела. Поднявшись наверх, я оказалась в длинном коридоре. Слева было две комнаты, о чем свидетельствовало количество дверей, по правую – только одна. Между двумя комнатами сиротливо висел светильник со шнурком. Я подошла ближе, удивившись, что он светится, и дернула легонько за шнурок. Старенький и потрепанный, но все еще рабочий. Наверняка свет тут горел не первые сутки, с той ночи, когда я вкрутила пробки в подвале. Я вспомнила, что и в гостиной свет загорелся, несмотря на то, что выключатель там я не трогала. Рабочие ушли и забыли свет? Я пожала плечами и поблагодарила про себя, что хотя бы пробки додумались выкрутить. Без света коридор казался еще уже и будто бы холоднее. Белая краска, в которую выкрасили все стены, превратилась в серую. Единственное окошко в конце коридора было почти полностью перекрыто растущим позади дома деревом. Наверняка замой, когда листья опадут, коридорчик покажется светлее, решила я, но пока он был мрачен и неприветлив. Решив не задерживаться в нем, я открыла первую дверь по левую руку и заглянула внутрь. Обстановка была старая и едва заполняла пустоту комнаты. Новенькое пластиковое окно не было занавешено, но наверху, над ним, была прикручена гардина. Значит, и штора где-то есть. Слева почти у окна стояла широкая кровать, застеленная как надо и даже с тремя подушками, возвышающимися одна над другой. Краска на железном подголовнике и ножках была потертой, выглядывали старые слои краски, но все это придавало комнате оттенок старины, как и большая часть вещей в доме. Справа у другой стены стоял шкаф из какого-то темного дерева с зеркалом на одной из створок. Ближе к окну располагался письменный стол. На нем лежали стопками книги, рядом стояла кружка с отбитой ручкой, наполненная цветными карандашами. Я могла и ошибаться, но была почти уверена, что комната раньше принадлежала Лизе. Я прикусила губу, на секунду задумавшись, стоит ли занимать комнату подруги, закрыла дверь и направилась ко второй. К моему удивлению, в ней обещанный ремонт закончен не был. Посреди комнаты стояли банки с краской, какая-то бутылка с грязной водой, в которой отлеживались кисти и несколько рулонов обоев, часть из которых была еще в упаковке. Занавеска на окне так же отсутствовала, зато половину его перекрывал широкий матрас, приставленный к нему боком. Мебели в комнате не было, желания обосноваться тут – тоже. Я быстро закрыла дверь и прошла вперед до следующей двери. Ожидая, что это будет самая большая комната, я разочарованно поджала губы. В комнате царил полумрак. Окна были занавешены, вся мебель стояла на местах и ни следа оставленных стройматериалов, но ремонтом в ней и не пахло. Оставив дверь приоткрытой, я прошла внутрь и открыла штору сначала на одном, затем на втором окне. Оба они выходили на лесную дорогу, которой я приехала с Семёном. Справа виднелось озеро, но лишь край его, заслоняемый камышами и деревьями.

Я положила руку на подоконник, ощутив дуновение. Здесь были деревянные окна. Либо менять их не собирались, либо не успели, что показалось мне странным. Возможно, Лиза наняла рабочих переделать лишь одну комнату к моему приезду. Тогда зачем разгромили вторую? Я отвернулась от окна. У стены стояла такая же железная кровать, застеленная покрывалом и таким же ворохом подушек, рядом ютилась тумбочка, покрытая пылью. Полы и тут не менялись – деревянные, покрытые краской кирпичного цвета. У противоположной стены стоял платяной шкаф, побольше того, что я уже видела в первой комнате, но все из того же темного дерева, покрытого лаком. У меня мелькнула забавная мысль, что мебель изготавливал один мастер. Это как нельзя лучше подходило к общему впечатлению: деревенский дом, в котором доживали свои дни дед и бабка Лизы. Мебель подруга нигде не поменяла, как и диван в гостиной, где я провела две ночи. Разница была лишь в том, что в этой комнате пахло стариной, словно ее давно не открывали. Пыль и спертый воздух. Между окон висела картина, которую я заметила, только решив открыть окно, чтобы проветрить. Подойдя ближе, поняла, что это вовсе не картина, а старая фотография, черно-белая. С нее на меня смотрела сурового вида женщина в летах. Черные волосы ее были заплетены в тугую косу, спадающую на грудь, белая рубашка застегнута до самого подбородка, в прижатых к животу руках она держала какой-то предмет, похожий на толстую книгу или шкатулку. Фотография была плохого качества, размытая по краям. Тот, кто ее делал, был не особо сведущ в вопросах проявки, подумала я. Бабка Лизы, наверняка это была она. Зато рама портрета была выполнена идеально, покрыта лаком и была целой, несмотря на прошедшие годы. Мне показалось, что дерево было того же цвета. Неудивительно, решила я. В деревнях люди умели и лодки делать, и игрушки детям, и мебель: все своими руками.

Решив, что увидела достаточно, я вернулась к двери и вышла в коридор. В комнате бабки Лизы словно бы до сих пор витал ее дух. От этой мысли меня пробрало до мурашек, не хотелось там оставаться, даже будь эта комната одной единственной спальней во всем доме. Остановив выбор на первой комнате, я спустилась вниз, чтобы забрать сумку. Первую, наполовину распакованную, в которой я привезла все для живописи, я решила оставить внизу. С собой я привезла свой школьный чемоданчик, с которым ходила в художку: удобный, с ручкой, в него вмещались с десяток тюбиков и кисти вместе с палитрой. Когда приезд сюда стал делом решенным, я долго искала его, едва не перевернув все в своей квартире. Помнила только, что забрала его из дома бабушки после его продажи, но куда дела – просто вылетело из головы.

Я обшарила все углы, отлично помня его несколько плешивый вид. Еще в первый год учебы я выкрасила его, в тогда казавшийся мне великолепным, сиреневый цвет. Но уже через неделю он начал облезать и проступило светлое лакированное дерево. Таким я его и запомнила.

Нашла я чемоданчик случайно, уже совсем отчаявшись. Он стоял позади моих чемоданов в шкафу. Лежал, как говорится, и молчал. Но стоило вытащить один из чемоданов, как я сразу узнала это обшарпанное сиреневое недоразумение.

Тащить к берегу здоровый деревянный мольберт, чемоданчик и холст на подрамнике было не так просто, не имея соответствующего навыка, поэтому бегать в дом мне приходилось по два раза утром и вечером. Основную проблему составляла моя треножка, как я называла свой мольберт. Росту во мне было всего с полтора метра, носить через плечо за веревку никак не выходило. Дело решила крытая беседка у озера. Покатая крыша могла защитить от небольшого дождя, а в сильный ливень ничто не могло помешать мне забрать мольберт и занести его в дом. Там я и оставила его накануне вечером, сложенным на столике под крышей.

Подняв наверх сумку, я выложили некоторые из вещей, оставив пару брюк и кофт внутри. Сумку с ними я запихнула в шкаф, где обнаружила тяжелые бордового цвета шторы. Стряхнув с них пыль у порога дома, непрестанно оглядывая ближайшие кусты, я вернулась в дом спустя пятнадцать минут и полезла вешать найденный «уют» на окно своей почти обжитой спальни.

9

Я в третий раз за утро выглянула в окно, которое выходило на озеро. В руках у меня была кружка с остывшим чаем, у двери с пяти утра стоял чемоданчик с красками и кистями и новенький холст, который я уже отработанными движениями прикрепила на подрамник, но выйти на улицу я никак не решалась. И причина этому сидела в беседке на берегу.

Он успел перетащить мой мольберт к берегу, причем я несколько минут едва ли не со смехом наблюдала, как он пытался поставить его на «ноги», вертя туда-сюда. Мольберт был скреплен скобой сбоку. Но, в итоге, он нашел, как его раскрыть.

Его приход стал для меня неприятным сюрпризом, несмотря на то, что накануне он упоминал, что намерен прийти. Рано утром, поставив чайник на плиту, я вылезла в окно, ожидая скорого рассвета, и почти сразу спряталась за занавеской.

В беседке кто-то сидел.

Машин у дома не было, да и старик не сидел бы, а сразу постучал в дверь. Я маялась в гостиной, часто подходила к окну, успела выпить три чашки чая, пока человек, сидевший на лавке, не повернул голову набок. Это был мой вчерашний провожатый. «Леший», как прозвала его Лиза. Оставалось догадываться, почему он пришел едва ли начало светать, когда все люди еще спят.

Я поставила кружку в раковину и вернулась к окну. Приоткрыв занавеску, я отпрянула. В окно заглядывал Егор. Он приветливо улыбнулся и помахал мне рукой. Выбора не оставалось, я подошла к двери и отомкнула ее. В проеме появилось бородатое лицо.

– Доброе утро, – поприветствовал он.

Я сдержанно поздоровалась.

– Лизы еще нет.

Он помялся на пороге, посмотрел по сторонам и приблизил лицо к проему, будто боялся, что его услышит кто-то посторонний. Выглядело это смешно, учитывая в какой дали от цивилизации мы находились.

– Я к тебе. Подумал, дай загляну, поболтать.

– Поболтать? В такую рань?

Егор немного отодвинулся и указал на беседку у берега:

– Может, выйдешь? Я не кусаюсь, честное слово. И не отказался бы от кофе, между прочим. Знаю, что оно у тебя есть, я сам его покупал, – он ухмылялся.

Он помог мне донести инструменты. Я поставила на столик две кружки кофе, достала из ящика с инструментами коробку печенья.

– Так ты художница?

После трех чашек чая кофе в меня уже не лез, но я пригубила и взяла печенюшку из коробки. Мой гость явно не спешил приступать к сути, а вопрос был из серии «я знаю, что нет, но ты все равно ответь». Я не помнила, чтобы мы переходили на «ты», но Егора это не смущало. У меня и в мыслях не было с кем-то здесь сдружиться, одиночество было предпочтительней. Теперь же оказывалось, что у меня был сосед, причем, весьма надоедливый.

– Писать картины – мое хобби, – медленно ответила я. – И именно сегодня я хотела бы поработать в одиночестве, если ты понимаешь, о чем я. Можно на «ты»?

Егор не заметил сарказма.

– Конечно.

Он немного помолчал. Я повернулась к озеру, зацепившись взглядом за мольберт, стоявший у самого берега: он поставил его задом наперед, но в остальном справился. Это подало мне идею написать сам дом, а не горы или поселок на той стороне озера.

– Верно, ты ведь работаешь вместе с Лизаветой. В Вольном мне уши прожужжали о тебе.

– Дед Семён?

– Что? Нет, мы с ним не сказать, чтобы ладим. Игнат смотрит фильмы с тобой, от него и узнал.

– Местный?

– Если ты имеешь в виду общину, то нет. Он пришлый. Так его тут называют.

– Ты, кажется, хотел проверить дом? – не выдержала я. – Может, заглянешь и пойдешь по своим делам?

– А ты не очень-то гостеприимна.

– Да, – бросила я, продолжая смотреть вдаль.

– Ты ведь тот самый детектив из фильма. Такая известная личность и в нашем захолустье. Лизавету тоже все знают здесь, но ее фильмы мало кто видел. Говорят, она снимается в фильмах, которые смотрит одна молодежь. Но и ее, и тебя тут ждали с нетерпением.

– Егор, я приехала сюда отдыхать, – прервала я его, – и мне сейчас меньше всего хотелось бы слушать речи о моей и чужой работе. Ты собирался о чем-то поговорить?

– Особенно старик, – продолжал он, пропустив мои слова мимо ушей. – Это он помог тебе добраться?

Я кивнула.

– Надеюсь, ты на меня не в обиде? Только Лизе не говори, что я позабыл встретить тебя. Совсем замотался. Ушел на охоту пять дней назад, собирался вернуться к утру, но заметил лося, увлекся. Здесь он редкий гость, да и мяса хватило бы до самой зимы.

– Бедняга, так ты убил его?

– Не удалось. Он будто сквозь землю провалился. Слышал его, видел следы, но самого лося так и не догнал. Вышел из леса с другой стороны, промок, устал и только прошлым утром вернулся. Мне удалось наловить немного рыбы, а потом я услышал тебя, ты бродила по домам, что-то искала. Кстати, что?

– Гуляла, интересно стало взглянуть на дома, о которых говорил дед, – нехотя ответила я, удивившись, что мы снова говорим не о том. – Подумывала сделать там пару набросков.

– Ты была без своих инструментов.

Я подивилась, насколько же много он успел заметить за нашу первую встречу, хотя мольберт и чемоданчик с красками, конечно же, было трудно не заметить.

– Всего лишь зарисовки карандашом, – соврала я, – все уместилось в рюкзаке.

– Покажешь?

– Нет, я не успела, ведь встретила тебя. О чем мы говорим?

– Беседуем.

Он вертел в пальцах печенюшку и, прищурившись, смотрел на гладкую поверхность озера.

– Я могу иногда приходить, смотреть, как ты работаешь?

– Зачем это?

– Интересно. Никогда не видел, как рисуют, только итог этого действа.

– Я предпочитаю работать в одиночестве и тишине.

– Хорошо.

– Егор, зачем ты здесь? Явно не для того, чтобы проверить работу мастеров.

К моему удивлению, он принялся рассказывать мне вчерашнюю историю, о том, как он оказался в детском доме.

– Отец и Захар часто брали меня с собой на охоту, батя охотником был, мне было лет пять на тот момент. Ружье, которое ты видела, принадлежало ему. Я нашел его, когда вернулся сюда несколько лет назад. Я мог бы отучиться, как все прочие, как ты и Лизавета, остаться жить в городе, но всегда чувствовал, что мое место здесь. Родня будто бы звала меня, понимаешь?

– Не совсем.

Он чуть привстал и перегнулся через стол, что-то стукнуло о край стола и в руках Егора оказалось то самое ружье. Я подскочила с места и уставилась на него.

– Что за шутки?

– Нет-нет, ты не бойся, – он положил его на стол, едва не опрокинув кружку с кофе, и поднял руки вверх. – Я почти не расстаюсь с ним с тех пор как нашел.

– Удивительно, что оно осталось цело после стольких лет, – сказала я, продолжая сохранять безопасное расстояние: оружие я не любила, даже на съемках у меня была достаточно точная копия пистолета, которого я боялась, как огня.

– Удивительно, – эхом повторил он. – Видишь ли, когда я вернулся, то обнаружил дом отца заколоченным. Окна, двери. Как и многие другие в поселке. Внутри все оставалось в целости, как я помнил. Но отцовского ружья не было. Старик, Семён, сказал мне, что тот наверняка забрал его с собой.

– Сёмен тоже был в секте?

– Секте? – уставился на меня Егор.

– В этой вашей общине.

– Мы не были сектой, – мне показалось, я немного обидела его. – Просто хотели жить иначе, я уже рассказывал тебе. Предположение Семёна было логичным: мой отец не оставил бы ружье, он сильно дорожил им, потому забрал его с собой, когда уходил.

– В таком случае, где ты взял его?

– В том-то вся соль!

У меня разболелась голова. С другой стороны озера начали ползти темные низкие тучи, подбираясь к восходящему солнцу. Мне хотелось, чтобы этот странный разговор поскорее пришел к своей сути или просто закончился. Мне не хватало машины, чтобы я могла сослаться на дела в Вольном и уехать. Но старика все еще не было, как и моей машины, словно он забыл о своем обещании. Лиза тоже не звонила.

Я ожидала продолжения, но лесничий смотрел на меня своими черными глазами из-под упавшей челки, давно не видевшей ножниц парикмахера, словно ждал, что я сама догадаюсь.

– Это другое ружье?

Он покачал головой.

– Оно самое. Знаю, что ты сейчас подумала: я был мал, мог забыть или перепутать. Но я помню его отлично. Любой ребенок запомнил бы, дай ему в руки настоящее охотничье ружье.

– Детям обычно не дают в руки ружья. В нормальных семьях, – добавила я, – в моем мире.

Он снова замотал головой, будто я не понимала, куда он ведет.

– Я помню ружье отца до последней выщерблины на прикладе. Это – оно.

– Оно осталось у кого-то из общины?

Его глаза загорелись, значит, я угадала. Он положил руку на приклад ружья, нежно погладил его.

– Именно поэтому я стал сомневаться, что отец и мать ушли. То, что я нашел его здесь, убедило меня, что все – вранье.

– Зачем бы кому-то врать? Вы ведь были тут братьями и сестрами.

– Мы не секта, – повторил он.

– Местные прогнали?

– Они не любили и сторонились нас, но ненависти не испытывали.

– Тогда что?

– Власть. Человек, который желал отобрать власть у моего отца, забрал и его ружье. Я уже говорил тебе, что мой отец был основателем общины?

Я кивнула, это было мне известно. Мы топтались на одном месте, мне хотелось его поторопить.

– Ты говорил, что он был старейшиной или старостой общины. Можем мы не возвращаться к тому, что я уже знаю?

– Если по сути, старейшин не было, был Совет, так называемый, на котором решалось почти все. Но к мнению моего отца прислушивались. Если он говорил «нет», так и поступали. Кто бы отказался от власти, скажи мне?

– Он правил не всем миром, а горсткой людей, которые в любой момент могли послать его и его власть. К тому же они разбежались сразу после ухода твоей семьи. Какой смысл отбирать власть, если командовать осталось только лягушками в озере?

– Не сразу все произошло. Они прожили тут еще несколько лет, после чего люди стали понемногу уходить сами.

– Значит, твоего отца прогнали, чтобы занять его место, при этом оставив оружие при себе, как… что? Символ власти?

– Тебе все это кажется смешным, я вижу.

– Немного. И как с этим связаны призраки на озере, которых ты видишь?

– Я думаю, что мою семью не просто прогнали, – Егор наклонился ближе ко мне и уже шептал, – я думаю, что их убил тот, кто завладел ружьем.

– И кто же владел им после?

– В этом и загвоздка. Я и подумать не мог на этого человека, наши семьи дружили.

– Тогда, может, это сделал не один человек, а вся общин? Ты знаешь, в некоторых африканских племенах до сих пор…

– Ты явно намекаешь на какой-то ритуал, – почти зло перебил меня Егор, – но наша община не была сектой, мы не проводили обряды. Точнее, было что-то похожее, но никаких жертвоприношений мы не делали, – быстро добавил он. – Помню, был один летний. Разводили огромный костер и до ночи водили хороводы, песни пели.

– Венки в озеро опускали, – добавила я и зевнула.

История с ружьем, которая сильно волновала Егора, на меня нагоняла сон. Он жил воспоминаниями, я же шла вперед. Старалась, призналась я самой себе в душе.

– Обижаться тут не на что, – я пожала плечами, – люди, желающие отделиться от общей массы, всегда вызывают недоверие и подозрения, причем, не только у меня. Где же, все-таки, ты нашел его?

– В этом самом доме, – он кивнул на дом Лизы. – Не сразу, конечно. Случай помог.

Когда Егор вернулся в общину, в ней еще продолжали жить несколько человек, идти им было некуда, к тому же Захар, дед Лизы, обещал им защиту и помощь. Егор поселился в доме детства, Захар не возражал. Егор не раз заводил разговор о своей семье, но Захар лишь качал головой и говорил, что не знает причины поступка его отца. Однако все прочие члены общины только кивали согласно на предположения Захара, а узнать что-то у них поодиночке у Егора не выходило, они придерживались одного мнения. После смерти Захара, поселок и вовсе опустел, остался только Егор, на зиму он часто переселялся в Вольное, слава богу, жить там было где, да и Мила никогда не чуралась его. А несколько месяцев назад его нашла Лиза, и попросила найти пару местных рукастых ребят.

– Но местные обходят поселение стороной, пришлось искать в областном городе.

Тогда-то он и нашел ружье, когда показывал дом мастерам.

– Оно просто висело на гвозде в подвале дома Захара, – Егор недоуменно качал головой. – Все восемь лет, что я жил здесь, старик убеждал меня, что родители покинули эти места, просто бросив меня, и при этом врал мне в глаза. А после ко мне стали приходить мои родные. Иногда во сне, а порой и наяву. Вижу, ты не веришь мне, но я говорю правду.

– У них был конфликт, у твоего отца и деда Лизы?

– Один раз я слышал, они ругались. Сути я не понял, мал был еще, а когда меня заметили, выгнали взашей. У них были разногласия, но отец был старшим в поселении, к нему прислушивались все в общине. Захара же боялись. Все боялись, кроме моего отца.

– Захар убил твоих родителей, чтобы стать старейшиной в поселении?

Егор замотал головой, уверяя, что не верит в виновность старика. Более того, с Захаром у него до последнего были хорошие отношения.

– Мы не были друзьями, в силу разницы в возрасте, но мы общались, тут нас осталось-то всего он и я. Но о моих родителях он говорил в точности то, что и местные в поселке.

– Они ведь боялись его, говоришь, вот и молчали. Захар умер, что им теперь скрывать и кого бояться? Теперь самое время узнать правду у местных.

– Да. Поэтому я пришел к тебе. Мне говорили, что ты отличный детектив, я уверен, ты сумеешь мне помочь.

Я едва не рассмеялась ему в лицо.

– Я актриса, а не следователь.

– Нет, ты можешь помочь мне, я знаю. Я не верю в совпадения. Сначала я нахожу ружье в этом доме, – он дернул подбородком в сторону дома, где я жила, – потом приезжаешь ты. Пока работали строители, я обыскал весь дом в поисках хотя бы какой-то мелочи, которая бы сказала мне о том, что Захар виновен в смерти моих родных, но ничего не нашел. Но ты сумеешь найти.

– Да с чего ты взял, что я стану копаться в чужом грязном белье, расспрашивать кого-то?

– Потому что ты – Алиса Волкова.

Я все же не удержалась, и рассмеялась.

– Я понял, что ты любишь загадки, когда увидел, что гуляешь по поселку общины. Любопытство, презирающее опасность.

– Почему ты сам все не узнаешь? – спросила я.

– Я теперь «пришлый». Чужак. Мне не расскажут. В Вольном любят тебя, твою Алису. Я уверен, тебе они все выложат, как на духу.

– Нет-нет, – я покачала головой, – я не стану совать нос в дела других, и тебе не советую. Быть может, я не настоящий детектив, зато прекрасно усвоила, чем это все заканчивается для любопытных. И не думай, что я позволю тебе перевернуть дом кверху дном в поисках каких-то мифических доказательств. Это дом Лизы, не мой.

– Дом меня не интересует больше. Я его обыскал, и не раз, – отмахнулся он так, словно это было нормальным – копаться в чужом доме.

Я не верила своим ушам.

– Вчерашние слова о том, что ты не видел еще ремонта в доме – ложь?

– Немного погрешил против истины, – в голосе Егора прозвучало пренебрежение с толикой сожаления. – Вовсе не ремонт меня интересовал. Я знаю, что он незакончен.

Он неожиданно уставился на меня с каким-то озорным выражением на лице, губы расплылись в улыбке.

– Лизавета не сказала тебе, понятное дело, ты могла передумать ехать сюда. Но сельские, – он пренебрежительно кивнул в сторону Вольного, – неужели они промолчали и не рассказали тебе правду обо всем, эти жуткие сплетницы?

– С чего бы мне передумать?

– С того, что мастера неспроста не доделали свою работу в доме. Об этом весь поселок гудел несколько недель.

Я изучала лицо Егора, надеясь в намеках и его выражении понять, что скрыла от меня Лиза и не захотели говорить местные.

– Знаю, они ждали тебя и не хотели, чтобы ты уехала из-за того случая. Как же, знаменитость в их маленькой дружной семье.

Я ждала.

Несколько недель спустя, после того, как Егор нашел это злополучное ружье, мастера перестали отвечать на звонки, и ему пришлось вернуться к дому Захара.

– Я нашел младшего из них в том самом подвале, внизу на ступенях. Жуткий вид у него был: пальцы скрючены, голова вывернута почти назад, синий весь… Он был мертв. Пришлось вызывать Тарасова, я сразу же и Лизе позвонил.

– Вот оно что, – эхом отозвалась я. – Так он с лестницы упал?

Егор неопределенно пожал плечами.

– Смерть мастера не первая здесь, оттого местные опасаются подходить к дому, считают его проклятым. Но я-то знаю, что это мои родные мстят за свою смерть. Так что не сами они упали, я знаю.

– Они? Второй тоже?

– Мастер? Его не нашли. Сбежал. Несчастливый дом.

– Это просто дом, он не может быть счастливым или нет. Все зависит от жильцов, – встревожилась, тем не менее, я, не совсем понимая, что за дела тут еще могли происходить, о которых мне не сказала Лиза. – Твоя семья покинула поселок, бросив тебя, а ты уже обвиняешь кого-то в их смерти. У тебя нет никаких тому доказательств. Ты сам говорил, твой отец и Захар охотились вместе. Что мешало ему оставить ружье своему другу после ухода? А что врал тебе, так, может, не хотел давать оружие в руки неопытному человеку.

– Это ружье, – он снова погладил приклад, – могли вырвать только из мертвых рук моего отца.

Возле дома притормозила машина. Егор схватил ружье и поднялся с лавки.

– Надеюсь, мы договорились? – спросил он. – Ты постараешься вызнать у местных больше?

– Я подумаю.

Он кивнул и встал, ему не хотелось встречаться с приехавшим, кем бы он ни был. На какую-то секунду он заколебался, вытащил из кармана блокнот с пометками, и попросил ручку. Я открыла коробку с инструментами и протянула ему простой карандаш. Он оторвал кусок листа, накарябал на нем номер и протянул мне.

– Если что-то узнаешь, позвони мне. Если для тебя все пустяки, для меня судьба моей семьи важна.

– Постой, – я схватила его за рукав куртки, – ты не сказал мне, кто еще тут погиб, кто эти «они»?

– Пусть местные тебе расскажут. Я обещал Лизавете молчать.

Он направился в сторону леса. Я поднялась от берега и увидела машину старика. Он был у порога дома и заглядывал в окна. Сунув бумажку с номером в карман, я позвала Семёна. Он обернулся ко мне, улыбнулся и помахал рукой.

Не прошло и года, злилась я в душе. Обещанной машины так и не было, и, судя по виноватому лицу старика, ждать мне ее придется долго. Я направилась ему навстречу.

10

– Мне жаль, – в который раз сказал старик.

Его сожаления мне ничем не помогли бы, реши я поехать в Вольное или уехать вовсе. В свете последних событий мне все чаще в голову приходила мысль все бросить и уехать домой. К черту Лизу и этот дом.

– На ночь обещают сильную грозу, поэтому я приехал предупредить, что может выключиться свет, у нас такое часто бывает. К тому же, – добавил он более радостным тоном, – я уверен, что за эти дни у вас накопилось дел в городе. Продуктов накупить или, например, к Василию забежать, он очень волнуется за вас. Куда лучше переждать непогоду в поселке в компании, нежели среди леса одной.

– Почему никто не сказал мне о том, что здесь, в доме, погиб рабочий, делавший ремонт? Вы знали об этом, и тоже промолчали.