Распутник и чопорная красавица бесплатное чтение

Margaret Moore

HIGHLAND ROGUE, LONDON MISS

A Novel

Все права на издание защищены, включая право воспроизведения полностью или частично в любой форме. Это издание опубликовано с разрешения «Арлекин Энтерпрайзиз II Б.В./С.а.р.л.».

Иллюстрация на обложке используется с разрешения «Арлекин Энтерпрайзиз II Б.В./С.а.р.л.».

Товарные знаки Harlequin и «Арлекин» принадлежат «Арлекин Энтерпрайзиз лимитед» или его корпоративным аффилированным членам и могут быть использованы только на основании сублицензионного соглашения.

Эта книга является художественным произведением. Имена, характеры, места действия вымышлены или творчески переосмыслены. Все аналогии с действительными персонажами или событиями случайны.

Highland Rogue, London Miss Copyright

«Распутник и чопорная красавица»

Глава 1

Лондон, февраль 1817 г.

Эзме Маккалан беспокойно расхаживала по комнате. Из-за закрытой двери до нее доносились приглушенные голоса и шум шагов клиентов, пришедших к своим поверенным в Стейпл-Инн. Некоторые двигались так же стремительно, как она, другие ступали медленно, шаркая ногами.

А брата все нет!

Эзме терпеть не могла ждать, о чем Джейми прекрасно знал. Куда он запропастился? Уже половина четвертого, а ведь он сам назначил время! Эзме разозлилась еще больше, когда в кабинет, как всегда без стука, вошел Куинтус, а попросту Куинн Маклохлан. Его шагов она не услышала – он передвигался бесшумно, как кот.

Из-за костюма – коричневая шерстяная куртка, жилет цвета индиго, белая рубашка, расстегнутая на шее, и мешковатые брюки цвета буйволовой кожи – его можно было принять за крестьянского сына, который зарабатывает себе на пропитание в кулачных боях. И только голос и надменная манера держаться выдавали в нем беспутного сына шотландского аристократа, от которого отреклась собственная семья.

– Где Джейми? – как всегда, высокомерно и вместе с тем фамильярно спросил Маклохлан.

Эзме передернуло. Она считала его невыносимым.

– Не знаю, – ответила она, присаживаясь на краешек маленького прочного кресла с овальной спинкой, которое брат держал для клиентов. Разгладила складку на юбке и чуть-чуть сдвинула незавязанный чепец, чтобы он сидел ровно по центру головы, на гладко зачесанных темно-русых волосах, разделенных идеальным пробором.

– Совсем не похоже на него, – заметил Маклохлан, хотя в его словах вовсе не было необходимости, и прислонился к стеллажу, на котором Джейми держал своды законов. – Он что, с кем-то встречается?

– Не знаю, – ответила Эзме, мысленно ругая себя за неосведомленность. – Брат передо мной не отчитывается!

Полные губы Маклохлана скривились в нахальной ухмылке, а ярко-голубые глаза весело сверкнули.

– Неужели наша наседка не следит за каждым шагом своего цыпленочка?

– Я Джейми не мать; он взрослый, разумный, образованный человек, и он не растратил свои способности впустую, как некоторые… Нет, я не слежу за каждым его шагом.

Ее отповедь никак не подействовала на повесу; тот продолжал ухмыляться, словно спятившая горгулья.

– Неужели? Что ж, во всяком случае, он сейчас не с женщиной, если только она не клиентка. Среди бела дня он никогда не позволяет себе такой роскоши.

Эзме плотно сжала губы.

– Значит, мамаше-наседке все же известно не все? – ухмыльнулся Маклохлан, и Эзме живо представила себе какой-нибудь грязный притон, в котором Маклохлан, несомненно, считается завсегдатаем.

– Я не вмешиваюсь в личную жизнь брата, – сказала она, испепеляя Маклохлана взглядом. – Если бы я была в курсе его замыслов, я бы спросила его, зачем он взял себе в помощники повесу вроде вас.

В голубых глазах Маклохлана снова засверкали искры.

– Вы, значит, хотели меня обидеть, моя пышечка?

Когда он злился, его шотландский выговор становился явственнее. Эзме терпеть не могла, когда он называл ее пышечкой.

– Если да, то вы просчитались. Меня оскорбляли гораздо хуже – если бы вы услышали, покраснели бы даже ваши башмаки на толстой подошве!

Подобрав ноги в башмаках под кресло, Эзме повернулась к окну, выходящему в темный внутренний дворик. Она решила не утруждать себя ответом. Надо будет пожаловаться Джейми на наглого Маклохлана. Если этот парень не способен относиться к ней с должным почтением, с ним придется расстаться… В Лондоне немало желающих за скромную плату добывать нужные сведения. Совсем не обязательно нанимать для таких целей Маклохлана, пусть даже они с Джейми вместе учились в школе.

Самодовольно осклабившись, Маклохлан подошел к письменному столу и длинным пальцем постучал по документам, которые она туда положила:

– Интересно, что сказали бы клиенты вашего брата, если бы узнали, что его сестра так же хорошо разбирается в делах, как и их поверенный? Как думаете, понравилось бы им, что женщина делает почти всю подготовительную работу, составляет черновики контрактов, завещаний, дарственных и прочих документов?

Эзме вскочила:

– Я просто помогаю ему составить черновой вариант документа и ищу прецеденты. Джейми всегда сам пишет окончательный вариант и все за мной проверяет. Если вы скажете или хотя бы намекнете кому-то на то, что все происходит иначе, мы подадим на вас в суд за клевету! А если вы посмеете что-нибудь рассказать репортерам и о наших делах напечатают в газете, мы подадим на вас в суд за ложь – правда, вряд ли вы сможете оплатить судебные издержки!

– Успокойтесь, мисс Маккалан, и прекратите сыпать юридическими терминами, – снисходительно ответил Маклохлан, приведя ее в еще большую ярость. – Я никому не скажу о вашем вкладе в работу брата. – На долю секунды его обычная ухмылка исчезла. – Я слишком многим ему обязан!

Джейми никогда не рассказывал ей, где и как он встретился с Маклохланом в Лондоне. Просто в один далеко не прекрасный день привел домой пьяного, уложил его спать в гостевой комнате, а затем взял к себе в контору помощником. В задачу Маклохлана входил поиск разного рода полезной информации. Естественно, Эзме тогда забросала брата вопросами, но Джейми упорно отмалчивался. Только сказал, что Маклохлан переживает трудные времена и родственники от него отказались.

Потом, из обрывков разговоров между братом и Маклохланом, Эзме узнала, что отец лишил Маклохлана наследства и отрекся от него. Наблюдая за новым помощником брата, она заметила, что Маклохлан бывает весьма обходительным и учтивым, когда того пожелает, а многие женщины в его присутствии начинают вести себя так, словно мозги у них вдруг превратились в овсяную кашу.

Многие, но не она! Она-то знает ему цену… Маклохлану не удастся очаровать ее, даже если он этого захочет.

Эзме бросила взгляд на каминные часы. Почти четыре часа пополудни!

– Ах, как нам не терпится все узнать! – с невинным видом заметил повеса.

– Видимо, у вас нет других дел, кроме как околачиваться здесь, – заметила Эзме, направляясь к двери, – но у меня есть. До свидания!

– Неужели вы оставите меня здесь совсем одного? – удивился Маклохлан, притворяясь, будто он в ужасе.

– Оставлю, и с радостью, – отрезала Эзме, открывая дверь и едва не сталкиваясь с Джейми.

– Хорошо, что вы оба уже пришли! И хорошо, что обошлось без кровопролития, – с улыбкой заметил брат. Судя по тому, что его шотландский выговор стал заметнее, Эзме поняла: Джейми чем-то расстроен.

– Я подготовила тебе все нужные материалы, – доложила она. Ей очень хотелось узнать, что произошло, но она ни за что не станет расспрашивать брата при Маклохлане. Эзме надеялась, что ей удастся все выяснить позднее, когда они с Джейми останутся одни. – Я обнаружила интересный прецедент в деле 1602 года. Речь шла об овце без клейма на ухе, и потому ее оспаривали двое…

Джейми повесил цилиндр на крюк, вбитый в стену у двери.

– Делом миссис Аллен займусь завтра, – сказал он, пробегая пальцами по коротко подстриженным темно-русым кудрям, и подошел к своему обшарпанному письменному столу – они вместе купили его у торговца подержанной мебелью. – Спасибо, что принесла бумаги, но сейчас у меня на уме другое дело, в котором, надеюсь, вы оба мне поможете.

Эзме метнула быстрый взгляд в сторону Маклохлана. Судя по выражению его лица, ему так же не хотелось чем-либо заниматься вместе с ней, как и ей – с ним.

– Сядь, Эзме, и выслушай меня. Ты тоже, Куинн, будь любезен. – Брат кивнул в сторону кресла.

Глядя на брата с любопытством и опаской, Эзме снова села на краешек сиденья. Куинн, напротив, развалился в кресле, так что вся тяжесть пришлась на задние ножки.

– Осторожно, не то сломаете, – заметила Эзме.

– А может, не сломаю… Давайте поспорим? – Маклохлан снова расплылся в ненавистной ею насмешливой улыбке.

Эзме снова решила не отвечать.

– Я просил вас обоих прийти, – начал ее брат, словно не слышал их перепалки, – потому что мне потребуется ваша помощь в одном деле, которое требует обширных юридических познаний, такта и известной ловкости…

– Ловкости? – насторожилась Эзме.

– Неужели вы настолько наивны? – притворно удивился Маклохлан. – Иногда при работе с клиентами требуются навыки шпиона. Особенно когда необходимо выяснить некоторые щекотливые обстоятельства…

– Да, я знаю, иногда нужно раздобыть щекотливую информацию, но слово «ловкость» как-то не очень вяжется с законностью, – возразила Эзме.

– Я предпочитаю к незаконным методам не прибегать, – согласился Джейми. – Однако, боюсь, в этом случае без маскарада дело не обойдется. Только так я выясню все необходимое… И гораздо быстрее, а чем скорее дело решится, тем лучше.

Усилием воли Эзме подавила тревогу в душе, а заодно и неприязнь к Маклохлану, и повернулась к брату, приготовившись внимательно слушать.

– Сегодня я получил письмо из Эдинбурга. Катриона Макнэр просит меня о помощи.

Эзме так и ахнула:

– Да как она посмела обращаться к тебе после того, что она сделала?!

Джейми поморщился, и Эзме сразу пожалела о своих необдуманных словах, хотя ее негодование было более чем оправданно.

– Ей нужна помощь человека, которому она может доверять, и мнение юриста, – ответил Джейми. – К кому еще ей обращаться, как не ко мне?

«К кому угодно, только не к тебе», – подумала Эзме, вспомнив ночь, когда Катриона Макнэр разорвала помолвку с Джейми. Тогда лицо у брата сделалось белое, как снег, а в глазах было такое выражение, что Эзме всю ночь просидела за дверью его спальни, боясь, что Джейми наложит на себя руки.

– Юристов хватает и в Эдинбурге, – заметила она.

В обычно мягких глазах брата цвета кофе с молоком появилось решительное, непреклонное выражение:

– Но Катриона обратилась именно ко мне, и я ей помогу!

– Какая именно помощь ей требуется? – спросил Маклохлан, напомнив Эзме о своем присутствии. Он больше не ухмылялся, его красивое лицо было абсолютно серьезно, и Эзме, против своей воли, подумала, что и Маклохлан, если захочет, может быть искренним и серьезным.

– Похоже, у ее отца финансовые затруднения, – ответил Джейми. – К сожалению, граф не посвящает ее в свои дела. Катриона не знает, как он распоряжается своими деньгами. Она боится, что их положение может стать еще хуже… Я бы сам поехал в Эдинбург, но боюсь возбудить лишние подозрения. Зато тебя, Эзме, там никто не знает. Мы ведь так и не успели ни с кем тебя познакомить до того, как… – Джейми помолчал долю секунды, – до того, как мы уехали в Лондон.

К новой жизни, подальше от леди Катрионы Макнэр, хозяйки Данкоума.

– Эзме, в вопросах оценки документов я доверяю тебе как себе самому, – подчеркнул Джейми. – Ты сразу поймешь, заключается ли какой-то подвох в бумагах, которые подписал граф.

– А мне, наверное, предстоит добыть нужные документы? – вмешался Маклохлан.

– Я не хочу, чтобы ты их крал, – пояснил Джейми, к облегчению Эзме. – Я хочу, чтобы ты ввел Эзме в дом графа и она смогла взглянуть на бумаги своими глазами.

– Что значит «ввести меня в дом графа»? – насторожилась Эзме. – Кража со взломом карается…

– Ни о какой краже со взломом речь не идет, – перебил ее Джейми. – Куинн поможет тебе подобраться к документам, чтобы ты смогла их прочесть.

– Тут без ловкости не обойтись! – с пониманием кивнул Маклохлан.

– Но что именно нам придется сделать? – не сдавалась Эзме.

– Нужен предлог, благодаря которому ты получишь доступ в дом графа, не возбуждая подозрений. Поскольку обо мне граф и слышать не хочет, вряд ли он охотно примет у себя мою сестру, – ответил Джейми. – Куинн, ты как-то обмолвился, что твой старший брат, граф Дубхейген, последние десять лет живет в Вест-Индии, хотя по-прежнему содержит дом в Эдинбурге. Вот мне и пришло в голову: если твой брат решит вернуться в Эдинбург, его наверняка станут приглашать на все приемы, в том числе и граф Данкоум. Кроме того, я слышал, что все сыновья графа Дубхейгена внешне очень похожи друг на друга, и я подумал…

Маклохлан дернулся, как будто получил пощечину:

– Ты хочешь, чтобы я выдал себя за Огастеса?!

– В общем, да, – кивнул Джейми. – И поскольку твой брат женат, тебе понадобится жена.

Когда замысел брата дошел до Эзме, она в негодовании вскочила на ноги. С проектом брата она решительно не могла согласиться. Притворяться женой Маклохлана, этого еще не хватало!

– Ни за что! Ни в коем случае! Неужели нет другого, законного способа…

– Возможно, и есть… но ведь мы не знаем, что там на самом деле происходит, кто за всем стоит и есть ли во всем происходящем что-нибудь противозаконное, – на удивление терпеливо ответил Джейми. – Катриона может ошибаться, и ее отец несет убытки только по собственной вине. Поскольку все решения он принимает самостоятельно, Катриона не может ему помешать. И все же она имеет право знать, что происходит, и я намерен ей помочь – точнее, надеюсь, что вы мне поможете.

– Но зачем нам изображать кого-то другого? – не сдавалась Эзме. – Ведь Маклохлан – аристократ… Неужели его нигде не принимают? Разве мы не можем сказать, что я – знакомая его семьи, которая приехала в Эдинбург погостить? Зачем нам притворяться?

– Я – аристократ, опозоривший славное имя, и родные отреклись от меня, – ответил Маклохлан без тени стыда или раскаяния. – Разумеется, меня не примут в высшем обществе Эдинбурга. Зато Огастеса и его супругу примут охотно.

К ее досаде, Маклохлан больше не выглядел расстроенным или растерянным. Невероятное предложение Джейми его, похоже, не смущало.

– А если нас разоблачат? – спросила Эзме. – Я не пойду в тюрьму из-за Катрионы Макнэр!

– У меня тоже нет ни малейшего желания отправляться в тюрьму. – Хладнокровие Маклохлана привело ее в ярость. – Но, поскольку я буду играть роль собственного брата, мне бояться нечего. Джейми наверняка известно, что Огастес испытывает священный трепет перед скандалами. Он ни за что не обвинит родного брата в преступлении. Скорее, охотно спишет все на мою эксцентричность.

Полуулыбка Джейми и взгляды, которыми обменялись двое мужчин, подсказали Эзме, что Джейми в самом деле учел вероятность такого исхода. И все же их объяснения совсем не устроили Эзме.

– Возможно, ваш брат и не захочет отправлять вас за решетку, но он вряд ли остановится перед тем, чтобы подать в суд на меня – за то, что я играла роль его жены!

– Можете не волноваться, пышечка, – злорадно ответил Маклохлан. – Мне кое-что известно о прошлом брата. Вряд ли он захочет, чтобы я рассказывал о некоторых его неблаговидных поступках! Так что судебное преследование нам не грозит.

– Какая из меня графиня?!

– В Эдинбурге супругу моего брата никто не знает, – ответил Маклохлан. – Они познакомились и поженились в Вест-Индии.

Эзме отметила про себя, что он говорил о предстоящем предприятии как о деле решенном. Однако у нее было еще много возражений. Им предстоит изображать мужа и жену. Значит, придется жить в одном доме… Все, естественно, будут полагать, что их объединяет не только общее хозяйство. Что может прийти в голову обаятельному повесе вроде Маклохлана? Вдруг он вообразит, что может?.. И более того, что ей хочется того же самого? Последняя мысль ужаснула Эзме. Разумеется, она не поддастся, не даст себя соблазнить – ни Маклохлану, ни кому бы то ни было…

– У меня нет желания притворяться вашей женой – ни в каком качестве и ни по какой причине! – решительно объявила она.

– Даже если брат просит вас об этом? – холодно осведомился Маклохлан.

Он прекрасно понимал, что ей нечего будет на это возразить. В его голубых глазах плясали веселые огоньки.

– Эзме, – негромко вмешался Джейми, – если не хочешь, не надо. Вижу, из моего замысла ничего не получится. – Брат подошел к ней и взял ее за обе руки. Эзме видела такое выражение на лице Джейми лишь однажды. И вот сейчас он снова расстроен – только на сей раз по ее вине… – Я понимаю, что не имею права просить тебя о такой услуге. Если ты откажешься, я ни в чем тебя не упрекну. Мы с Куинном найдем другой способ добыть нужные сведения.

Эзме понимала, что под «другим способом» брат имеет в виду собственную поездку в Эдинбург. Там он снова окажется рядом с леди Катрионой, которая снова разобьет ему сердце… Да, замысел Джейми казался ей весьма рискованным, а помогать леди Катрионе Макнэр совсем не хотелось, но как могла она отказать в просьбе брату? Ведь он еще ни разу ничего у нее не просил! Они с Джейми совсем одни на свете. Мама умерла от лихорадки всего через два дня после того, как родила ее, а отец скончался от сердечного приступа, когда Эзме было двенадцать, а Джейми восемнадцать лет, и он служил клерком в конторе поверенного. Дело не только в том, что брат – ее единственный родственник. Джейми позволял сестре вольности, немыслимые по мнению большинства мужчин. Благодаря брату она так хорошо знает законы, что, пожалуй, могла бы и сама стать юристом!

– Хорошо, Джейми. Я согласна.

Маклохлан стряхнул с лацкана пиджака кусочек корпии.

– Ну, раз все решено, я напишу поверенному брата и сообщу о возвращении в Эдинбург графа Дубхейгена с супругой. Попрошу нанять необходимый штат прислуги и подготовить дом к нашему приезду… Твоей сестре понадобятся новые платья, – добавил он, обращаясь к Джейми, как будто Эзме в комнате не было. – Ее теперешний гардероб вряд ли соответствует образу жены графа.

Эзме хотела возмутиться, но передумала. В чем-то он, безусловно, прав. Она старается следить за своим внешним видом, и все же графиня, несомненно, должна чаще менять туалеты и следить за модой…

– У Эзме будет много новых платьев, – пообещал Джейми, подходя к столу и доставая чековую книжку. – Тебе, кстати, тоже следует приодеться. Кроме того, я найму карету, которая отвезет вас в Эдинбург, и оплачу некоторые хозяйственные расходы. – Он выписал чек. Увидев сумму, Эзме ахнула. Их финансовые дела вел Джейми, сама она не слишком хорошо в этом разбиралась. И все же, хотя Джейми всегда щедро давал ей деньги «на булавки» и оплачивал домашние расходы, она старалась вести хозяйство как можно экономнее. И вот теперь он вручает поистине огромную сумму, да еще кому – Маклохлану! Эзме расстроилась еще больше, когда увидела, что Маклохлан, взяв чек, и глазом не моргнул.

– Спасибо! – сказал он, сунув чек в карман. – Когда мы должны ехать?

– Как по-твоему, успеете вы подготовиться за неделю?

– Я-то успею. Вопрос в том, успеет ли подготовиться моя очаровательная женушка!

Эзме стиснула зубы и велела себе мириться с наглостью Маклохлана ради Джейми.

– Успею!

– Через неделю карета и кучер будут ждать у нашего дома, – сказал Джейми. – Приходи пораньше. В путь лучше отправиться с утра.

– Слушаю и повинуюсь! – ответил Маклохлан, широким шагом направляясь к двери. На пороге он обернулся и отвесил им обоим театральный поклон. – Итак, моя пышечка и милый псевдошурин, прощайте до отъезда в Эдинбург! Жаль, что не смогу свозить мою милую женушку на земли предков, в высокогорье. Боюсь, на такую поездку нам не хватит времени.

Негодяй зашел слишком далеко!

– Осторожнее, дорогая моя, – предостерег Маклохлан, выпрямляясь, – иначе у вас на лице появятся морщины, а они вам не пойдут!

Увидев, что Эзме вот-вот лопнет от злости, он еще раз ухмыльнулся и вышел.

Эзме тут же развернулась к брату, но, прежде чем она успела что-то сказать, Джейми сам обратился к ней с подкупающей искренностью:

– Эзме, я очень благодарен тебе за то, что ты рискуешь ради меня, и мою благодарность не выразить словами.

Ей стало чуть легче, и все же надо было облегчить душу.

– Джейми, ты отдал ему столько денег!

– Он потратит их с толком, а если что-нибудь останется, вернет мне, – ответил брат. Он подошел к столу, выдвинул верхний ящик и достал оттуда папку, которую Эзме прежде не видела. – Когда Куинн выполняет мои задания, он прекрасно ведет счет всем расходам. Я знаю, на что потрачен каждый пенни. Вот, взгляни сама! – Он раскрыл кожаную папку.

Эзме увидела расчерченные страницы и ровные ряды цифр – даже у нее почерк не такой аккуратный. На первый взгляд Маклохлан отчитывался во всем, вплоть до хлеба и пива на ужин. И все же…

– Откуда ты знаешь, что он потратил деньги именно так, как написал? – спросила Эзме.

– Он дает мне расписки за все. Они у меня здесь. – Джейми выдвинул другой ящик и достал большую папку с клочками бумаги разных размеров и в разном состоянии. Некоторые выглядели так, словно их комкали и мяли, другие казались почти нетронутыми.

– Ладно, пусть в денежных вопросах он аккуратен, – не сдавалась Эзме, – но ведь нельзя забывать и о его прошлом!

– Действительно, в юности он изрядно накуролесил – да он и сам ничего не отрицает. И все же никаких преступлений он не совершил, а навредил своими действиями только себе самому.

– Да ведь родные отреклись от него!

– И пострадали от этого больше, чем он сам… Эзме, у него было очень тяжелое детство.

– Он рос в достатке и роскоши. Многие воспитывались в гораздо более тяжелых условиях и все же не проигрывали деньги в притонах и не растрачивали молодость в праздности и пьянстве!

– Пусть он и воспитывался в роскоши – и все равно был одинок и несчастен, – возразил брат. – Кстати, он никогда не оправдывается тем, что у него было трудное детство. Более того, старается пореже о нем вспоминать. О его семье я больше узнал от других школьных друзей, чем от него самого. – Джейми посмотрел на сестру в упор. – В молодости он действительно вел беспутную жизнь, пил и играл в азартные игры, но сейчас сильно изменился. На него можно положиться… – Джейми сел на край стола. – Он глубоко раскаивается в прошлых ошибках, хотя не говорит об этом. Знаешь, где я нашел его в ту ночь, когда привел к нам?

Эзме покачала головой.

– На Тауэрском мосту. Он так и не сказал, что делал там, но, судя по тому, как он стоял и смотрел на воду… – Джейми покачал головой. – Не думаю, что он просто дышал воздухом. И если бы я не нашел его вовремя…

Куинн Маклохлан собирался покончить с собой?! Эзме не могла поверить в то, что такой живой, энергичный человек станет искать способы свести счеты с жизнью.

– Слава богу, что я увидел его там, и с каждым днем все больше радуюсь этому. – Джейми спрыгнул со стола, подошел к сестре и заглянул ей в глаза. – Эзме, тебя беспокоит только его репутация? Может быть, ты боишься, что он… начнет позволять с тобой вольности? Женщин у Маклохлана хватало, но он никогда не был ни жесток, ни похотлив. Если бы я хоть чуть-чуть опасался за твою честь, ни за что не отпустил бы тебя с ним, тем более в роли его жены. И потом, если и есть женщина, способная противостоять соблазну со стороны любого мужчины, то это ты.

Да, она даст отпор любому, кто попробует ее соблазнить – даже если соблазнитель все время дразнит ее и смеется над ней!

Джейми положил руки ей на плечи и заглянул в глаза.

– Эзме, ты можешь ему доверять. Пожалуйста, поверь мне: под маской равнодушного повесы прячется добрый, честный человек. Иначе я бы ни за что не отпустил тебя с ним в Эдинбург.

Эзме кивнула. Ей хотелось верить Джейми. Хотелось верить, что она поедет в Эдинбург ради правого дела с надежным, достойным доверия человеком.

Но в глубине души она сожалела о том, что такие люди, как Катриона Макнэр и Куинн Маклохлан, вообще появились на свет.

Глава 2

Прошла неделя. Достопочтенный Куинн Алоизиус Хэмиш Маклохлан подошел к дому Джейми Маккалана. Внешне он совершенно преобразился. На нем были новые брюки и высокие сапоги, белоснежная рубашка, черный шелковый галстук, двубортный серый атласный жилет в черную полоску, черный шерстяной пиджак и бутылочного цвета дорожный плащ. В руке он нес небольшой саквояж.

Небольшой, но ухоженный особнячок Джейми находился на окраине фешенебельного Мейфэра. Местоположение было вполне приличным и вместе с тем не било по карману.

Взойдя на крыльцо и подняв дверной молоток, Куинн заметил, как шевельнулась занавеска в окне гостиной. Наверняка Эзме высматривала его… Словно охранница в тюрьме! Эзме заранее готова поверить самому худшему о нем… Видимо, она считает, что он недостоин даже ее презрения. Вот почему его всегда так и подмывает дерзить ей и дразнить ее.

Дверь открыл дворецкий – высокий, тощий субъект неопределенного возраста. Он взял у Куинна шляпу и саквояж.

– Вас ждут в гостиной, сэр.

– Спасибо, – сухо ответил Куинн, мельком посмотревшись в трюмо в чистейшей – ни соринки – прихожей. В таком наряде он, пожалуй, в самом деле способен сойти за Огастеса.

Маклохлан не ожидал от Джейми такого рискованного замысла… Хотя намеки на его храбрость угадывались еще в школе. Несколько раз Джейми вместе с ним отправлялся воровать еду в кладовую и однажды даже подсказал ему, когда повара не будет на месте. Правда, Джейми никогда не напивался кулинарным хересом, не списывал на контрольных и не лгал директору.

Такая же чистенькая, как прихожая, гостиная была обставлена просто, но со вкусом. Никаких статуэток и безделушек. В конторе у Джейми царила такая же чистота. Куинн подозревал, что даже грязь и пыль настолько боятся его сестрицы, что не задерживаются там. Зато книг и дома, и в конторе имелось в избытке, а мебель вся оказалась хорошей работы. Диван с гнутой спинкой и стулья хоть и не новые, но очень удобные, а каминная полка…

У каминной полки стояла Эзме, но такой он ее еще никогда не видел и даже не представлял, что она способна так измениться. Она стояла, опустив глаза; тени от длинных ресниц падали на ее румяные щеки. Нежно-голубое шерстяное дорожное платье очень шло к ее стройной и вместе с тем вполне женственной фигуре. Лиф, обшитый по краю алой тесьмой, подчеркивал безупречную грудь. Блестящие шелковистые темно-русые волосы были упрятаны под очаровательный чепец, расшитый мелкими алыми розочками; несколько очаровательных локонов выбивались из-под чепца и падали на щеки и шею. Она была хорошенькой, свежей, скромной – само воплощение юной женственности, но только до тех пор, пока не подняла голову и не посмотрела на него с ненавистью. Ее светло-карие глаза метали молнии, уголки полных губ презрительно опустились вниз.

– Вы опоздали – хорошо хоть побриться не забыли, – сухо заметила она.

Куинн вошел в гостиную, решив не показывать виду, что ее замечание его задело.

– Я сходил к цирюльнику, так что теперь щеки у меня гладкие, как шелк. Может, желаете удостовериться?

– Нет, не желаю! – воскликнула Эзме, поспешно отворачиваясь.

И все же Куинн успел заметить, как она вспыхнула и снова опустила глаза. Неужели на самом деле Эзме Маккалан хотела бы дотронуться до него? Открытие оказалось очень интересным; Куинн решил все выяснить позднее.

– Эзме, вы выглядите чудесно.

– Мне не нужны ваши комплименты. Можете оставить их при себе!

– Впервые вижу женщину, которой не нравятся комплименты!

– Если бы я думала, что в ваших словах есть хоть капля искренности, я, возможно, и почувствовала бы себя польщенной.

Несмотря на ее презрительный тон, Куинн не сдавался:

– А я говорю искренне. Вы выглядите прекрасно. Я и представить не мог, насколько человека меняет одежда!

Она круто развернулась лицом к нему. И вдруг произошло чудо: она улыбнулась – теплой, неподдельной улыбкой. Сердце у него екнуло – неужели от радости? Правда, уже очень давно Куинн ничему не радовался по-настоящему и потому не поверил себе.

– Джейми! – воскликнула Эзме, глядя куда-то в сторону.

Оказывается, ее улыбка предназначалась брату, который тихо вошел в гостиную и стоял у него за спиной. Ну, конечно! Наверное, он на миг сошел с ума, если подумал, будто Эзме способна так улыбаться ему. Он не станет огорчаться, в конце концов на свете достаточно женщин, которые жаждут его внимания!

– Извини, Джейми, за опоздание, – сказал Куинн, не давая Эзме времени осудить его. – Меня задержал портной.

– Ничего. У вас еще много времени, чтобы выехать из Лондона и проехать значительное расстояние дотемна, – ответил Джейми. – Вижу, ты потратил деньги с толком.

– Ты тоже. Признаюсь, я сомневался, удастся ли твоей сестре сойти за молодую аристократку, но, по-моему, из нее получилась замечательная графиня!

– Как я рада, что мой наряд встретил ваше одобрение, – холодно ответила Эзме. – Позвольте напомнить, что нам пора ехать. Чем скорее мы доберемся до Эдинбурга, тем скорее покончим с делами и вернемся.

Куинн был совершенно с ней согласен.

Карета с грохотом несла их на север. Куинн сидел мрачный и неразговорчивый. Зачем лезть из кожи, стараясь завоевать расположение женщины, которая его презирает? Ночью прошел сильный дождь: по обочинам стояли глубокие лужи. Над ними нависало низкое, свинцовое небо. Резкий ветер также не улучшал настроения путешественников.

– Если будете так горбиться, помнете плащ, – заметила Эзме, когда тяжелая карета, обитая изнутри грубой полосатой материей, подпрыгнула на очередном ухабе. – А ведь ваша одежда наверняка обошлась моему брату в кругленькую сумму!

– Вряд ли весь мой гардероб стоит дороже вашей накидки, – ответил Куинн, горбясь еще сильнее – нарочно, чтобы позлить ее. – Если сомневаетесь, могу доказать – я сохранил все расписки.

Эзме смерила его надменным взглядом:

– Уж я-то торговаться умею!

– Не сомневаюсь – одним своим взглядом вы способны заморозить модистку до костей и убедить ее работать себе в убыток, – кивнул Маклохлан. – Я же, наоборот, считаю, что за хорошую работу следует хорошо платить.

– Я лишь стремлюсь получить самое лучшее за свои деньги!

– За деньги вашего брата, – уточнил Маклохлан.

Эзме невольно покраснела:

– Если бы женщины имели право получать профессию, я охотно стала бы юристом и сама зарабатывала себе на жизнь!

Куинн про себя согласился с ней. Пусть характер у нее не сахар, но законы она знает превосходно.

– По-моему, вам бы лучше пойти в барристеры и выступать в суде, – ответил он вслух. – Представляю, как вас боялись бы свидетели противной стороны!

Она нахмурилась: его замечание ее явно не обрадовало.

– Всю черную работу делают поверенные, солиситоры. Они готовят дело для передачи в суд. Ну а барристеры, которые выступают там, несправедливо присваивают себе всю славу – совсем как землевладельцы-аристократы результаты труда своих арендаторов, даже если сами транжиры, пьяницы и игроки!

Куинн велел себе терпеть. Нельзя забывать, что он заслужил такое отношение. И все же…

– Если не хотите, чтобы слуги сплетничали о наших отношениях, по приезде в Эдинбург вам придется хотя бы притвориться, что я вам нравлюсь.

– Не вижу причин, – отрезала Эзме. – В нашей стране множество людей несчастны в браке.

– Если все решат, что наш брак несчастливый, нас не станут никуда приглашать. А мы должны перезнакомиться со многими людьми и выяснить, преследуют ли финансовые затруднения одного графа Данкоума или еще кого-то…

Эзме покачала головой:

– По-моему, как раз наоборот. Всем любопытно подслушать супружескую ссору. Чем чаще мы будем предоставлять тамошнему обществу пищу для сплетен, тем охотнее нас будут везде приглашать.

– Если вы правы, тогда ненависть, которую вы ко мне питаете, определенно к счастью, и мы наверняка станем самой популярной парой в Эдинбурге.

– Маклохлан, я вас не ненавижу, – хладнокровно ответила Эзме, отчего в нем вскипела ярость. – Для того чтобы ненавидеть, надо быть неравнодушным.

Он дернулся, как будто она влепила ему пощечину. И все же он решил, что не подаст виду, будто она – как, впрочем, и кто-либо другой – способен причинить ему боль!

– Что бы вы обо мне ни думали, мисс Маккалан, – так же холодно ответил он, – ваш брат просил меня о помощи, и он ее получит. Нам обоим будет легче выполнить задание, если вы попробуете вести себя со мной прилично. Разумеется, на ваше уважение я не надеюсь, но нам необходимо хоть в чем-то идти друг другу навстречу. В противном случае лучше сразу вернуться в Лондон.

В глазах Эзме загорелись знакомые упрямые огоньки.

– А я и иду вам навстречу – иначе меня бы сейчас здесь не было. – Она глубоко вздохнула и разгладила юбку. – Однако согласна: враждебность может повредить нашим планам. Следовательно, давайте начнем все сначала.

Куинн вздохнул с облегчением, хотя не совсем понял, что она имела в виду под словами «начнем все сначала».

– Раз я исполняю роль вашей жены, мне полагается больше знать о вашей семье. Пока мне известно только, что ваш отец был графом, а наследник титула – ваш старший брат. Есть ли у вас другие братья и сестры?

О родственниках ему сейчас хотелось говорить меньше всего. К сожалению, Эзме права – ей действительно необходимо кое-что знать о его семейной истории.

– У меня было еще три брата – Маркус, второй по старшинству, Клодиус и Джулиус. Маркус погиб во время войны с Францией, Клодиус умер от лихорадки в Канаде, а Джулиус в шестнадцать лет упал с лошади и сломал шею. У меня была и сестра, но она умерла во младенчестве еще до моего рождения.

Эзме сдвинула брови. У любой другой женщины такое выражение могло бы означать сочувствие. Эзме, скорее всего, просто сосредоточилась, запоминая нужные сведения.

– А вашего старшего брата зовут Огастес?

– К сожалению, мой отец питал пристрастие к латыни и римской истории.

– Значит, вас назвали Куинтусом, потому что вы – пятый сын по счету? Кажется, по-латыни «куинтус» означает «пятый»?

– Да.

– Судя по выражению вашего лица, вы свое имя терпеть не можете.

– Не только имя. Мы с отцом не очень хорошо ладили.

– Мне очень жаль. – В ее голосе слышались искренние нотки.

– Не надо, – сухо ответил он. Меньше всего он нуждался в жалости Эзме Маккалан. По родным он не скучал. Он слишком отличался от них – был одухотворен, полон жизни и задыхался в их душном мире, состоящем из охоты, стрельбы и рассказов о том, кто поймал более крупную рыбу, подстрелил фазана и первым заметил оленя. Он мечтал о чем-то другом – о яркой и полной событий жизни в столице. – Со временем я открыл массу источников утешения.

– Видимо, вас утешали женщины.

Маклохлан сильно сомневался в том, что Эзме полностью сознает, зачем мужчина ищет утешения в объятиях женщины, хотя они дарят лишь мимолетное удовольствие и забытье. Вдруг он живо представил себе обнаженную Эзме, которая целует любимого, ласкает его, занимается с ним любовью, шепчет нежные слова, извивается и стонет в минуту наивысшего наслаждения… Открытие оказалось для него весьма неприятным.

– Сколько лет Огастесу? – спросила Эзме, разом выводя его из раздумий.

– Сорок пять.

– А вам?

– Тридцать.

Она задумчиво кивнула, и Куинн понял: в ее глазах он выглядит значительно старше своего возраста.

– Его жене двадцать семь, – продолжал он. – Хорошо, что вам с легкостью можно дать столько. – Казалось, его замечание ничуточки не обидело ее. С другой стороны, наверное, не стоит удивляться ее невозмутимости. Куинн еще не встречал женщины, которая настолько была лишена тщеславия. – Ей было семнадцать, когда они поженились, – добавил он. – Огастеса всегда тянуло к молоденьким.

И это замечание как будто не задело Эзме.

– Детей у них нет?

– Пока нет, но, насколько я знаю Огастеса, дело не в отсутствии старания.

Искра интереса мелькнула в светло-карих глазах Эзме, и Куинн снова удивился. Он ожидал от нее гневной отповеди; ему казалось, что одна мысль об интимной близости вызывает у нее отвращение.

– Что написано в их брачном контракте? – живо спросила Эзме. – Не сомневаюсь, они его составили.

Ему следовало бы понять, что ее больше волнуют не сексуальные отношения, а юридические! Как интересно наблюдать за ней, когда она обсуждает законы! Ее светло-карие глаза сразу оживляются, горят умом. Он с легкостью представил себе ее мозг в виде хорошо смазанного механизма, где вращаются все колесики и рычажки. Но вот что касается брачного соглашения или контракта его старшего братца…

– Понятия не имею. Правда, я этим не интересовался.

Эзме сурово сдвинула брови:

– И напрасно! Если брат умрет раньше вас, не оставив детей…

– Я не получу ни пенни, а титул, скорее всего, перейдет к моему кузену Фредди. Не забывайте, меня лишили наследства. – Его голубые глаза потускнели. – Да, кстати… Мой братец предпочитает женщин покладистых и невежественных, поэтому его жена, скорее всего, самая необразованная и глупая молодая женщина из всех, кого вы когда-либо знали.

– Вот как? – ответила Эзме с таким видом, словно собиралась писать трактат о Маклохланах. – Пристрастие к дурочкам у вас семейное?

Снова испытав желание перейти в наступление, Маклохлан чуть подвинулся вперед, и их колени едва не соприкоснулись.

– Я предпочитаю женщин умных, которые знают, чего хотят, и не боятся говорить о своих желаниях… А умницы, которые ловко толкуют законы, меня буквально завораживают! Особенно если у них к тому же лучистые светло-карие глаза на хорошеньком личике в форме сердечка, полные губы и упругие щеки, а фигурка стройная и вместе с тем женственная… Неожиданно ему трудно стало сидеть рядом с Эзме.

– Я вам не верю!

Он откинулся на спинку сиденья и громко расхохотался, показывая, что всего лишь дразнил ее. Эзме глубоко вздохнула:

– Раз уж нам придется действовать сообща, пожалуйста, попробуйте не дразнить меня и не выводить из себя… Лучше расскажите еще что-нибудь, чтобы никто не усомнился, что вы – Огастес, а я – ваша жена.

Несмотря на растущую досаду и данное себе слово помнить о том, что Эзме его ненавидит, Куинн кое-что заподозрил…

– Например, – быстро продолжила Эзме, явно не сознавая, какое действие на него оказывает, – как вас называют в семье? Куинтус? Куинн?

– Родственнички награждали меня кличками, которые я не потрудился запомнить. Поскольку окружающие будут считать нас мужем и женой, обращайтесь ко мне «милорд» или «Дубхейген».

– Мы ведь будем только притворяться мужем и женой, – тут же уточнила Эзме. Неожиданно в ее светло-карих глазах заплясали озорные огоньки. – Если хотите, я могу называть вас Дуб…

– Лучше Дубхейген или милорд. Если обратитесь ко мне каким-нибудь неподобающим образом, я сделаю вид, что не слышу.

– Что ж, милорд, – угрюмо согласилась она. – Как зовут вашу невестку?

Куинн обрадовался. Сейчас она получит!

– Гортензия.

Эзме откинулась на подушки и прищурилась:

– Ее в самом деле так зовут или вы меня дразните?

– В самом деле, – улыбнулся Маклохлан. – Правда, по-моему, нам лучше избегать называть друг друга по имени, даже наедине. В этом случае, даже если наш маскарад раскроется раньше времени, никто не обвинит нас в том, что мы пользовались чужими именами… Я могу звать вас своим цветочком… – он задумался, словно прикидывал, подходит ли Эзме такое ласкательное обращение, – или пышечкой! – Да, он назвал ее так на прошлое Рождество, чтобы подразнить, но сейчас, когда он понял, как она очаровательна, прежнее насмешливое прозвище в его устах прозвучало нежно. Куинн тут же одернул себя. Неужели Эзме Маккалан кажется ему очаровательной?!

Судя по ее взгляду, она охотно убила бы его на месте.

– Только попробуйте! Тогда я буду звать вас своим дорогим утеночком!

Очень желая вернуть былую невозмутимость, Куинн не только принял вызов, но и увеличил ставку:

– А я вас – своей милой обузой!

– А я вас – ненаглядным тюремщиком!

Он нахмурился и выпрямился:

– А я вас – оковой!

Эзме подалась вперед, как будто близость к нему подхлестывала ее изобретательность:

– А я вас – жерновом!

Он велел себе забыть о том, как она красива, не думать о ее алых губках и о том, как прекрасно было бы, если бы она смотрела на него снизу вверх, охваченная страстью, а не досадой. Или о том, как его тело предательски реагирует на ее возбуждение, ее внешность и ее близость.

– А я вас – своим милым наказанием!

– А я вас – чумой!

– Тогда вы – моя ненаглядная…

– Я уже называла вас ненаглядным! – возразила Эзме. Глаза ее горели радостью. Куинн решил, что есть только один способ вырвать у нее победу – способ такой соблазнительный, что противиться ему поистине невозможно.

Не снимая перчаток, он обхватил ее лицо руками и поцеловал прямо в губы.

Никогда в жизни Куинн Маклохлан не испытывал такого немедленного, такого мощного желания, как в тот миг, когда их губы соприкоснулись. Его обдало жаром. Он даже не представлял, какими мягкими и желанными окажутся губы Эзме Маккалан! Он только сейчас понял, как давно мечтает поцеловать ее. Ему захотелось стать единственным мужчиной, который будет ее целовать… Правда открылась ему внезапно в наемной карете, которая несла их на север, в Шотландию.

Глава 3

Эзме еще никогда в жизни не была так ошарашена. Куинн Маклохлан целует ее, и она вовсе не испытывает отвращения… Более того, его поцелуй пьянит, как будто она одним глотком осушила стакан виски! Ее еще никто не целовал так. Ни один мужчина не хотел – или не смел – приблизиться к ней. И вот ее целует Маклохлан – повеса, который, наверное, в свое время перецеловал тысячу женщин, не испытывая никаких истинных чувств, по крайней мере, не больше нежности, чем к лошади или собаке!

От стыда и отвращения к собственной слабости Эзме отпрянула и немедленно высказала ему все, что думает о его наглости.

– Как вы могли? – воскликнула она, забиваясь в самый дальний угол кареты. – Вы… вы… трус! Больше никогда, никогда не смейте этого делать! Если сделаете, я сразу же напишу брату, и вы больше не будете на него работать!

Маклохлан как будто совсем не огорчился; скрестив руки на груди, он смерил ее взглядом, в котором сквозило легкое удивление:

– По-моему, простой поцелуй – не повод для таких крайностей!

Эзме удивило то, что он совершенно не раскаивается. Правда, вскоре она решила, что получила лишнее доказательство его низости.

– Я не хотела этого поцелуя, не напрашивалась на него, и он мне совершенно не понравился. Кроме того, вы выказали грубое неуважение ко мне и оскорбили мое достоинство!

Маклохлан ухмыльнулся:

– Боже правый, сколько упреков! Почему бы для ровного счета не обвинить меня заодно и в государственной измене?

– Вам бы понравилось, если бы я неожиданно набросилась на вас с кулаками?

– А вы попробуйте – и мы посмотрим!

В душе у Эзме все смешалось. Помимо отвращения и презрения она испытывала и соблазн, за что жестоко порицала себя.

– А может, вы боитесь за свое целомудрие? – продолжал Маклохлан. – Если да, позвольте вас заверить: вы – последняя женщина в Англии, которую я бы захотел соблазнить.

– Как будто у вас есть хоть какая-то надежда соблазнить меня!

– Осторожнее, мисс Маккалан! – ответил он с ухмылкой, за которую ей захотелось дать ему пощечину. – Я люблю дерзких!

– Противный, тщеславный урод! При одной мысли о вашем прикосновении у меня мурашки бегут по коже! Вы невыносимы! Сейчас прикажу кучеру развернуться и ехать назад.

Язвительное выражение исчезло с лица Маклохлана.

– Вы забыли, что Джейми рассчитывает на нас? Вот как вы платите ему за все, что он для вас сделал? Я не знаю и одного человека на тысячу, который позволил бы сестре занять такое место в своей жизни, не говоря уже о делах!

Он прав, но ведь и она тоже права!

– Тогда требую, чтобы в будущем вы относились ко мне с уважением, а не как к уличной девке!

– Признаю, что поступил неправильно, потому что начал действовать без предупреждения. Однако с проститутками я дела не имею, – ответил Маклохлан без намека на раскаяние или извинение. – Кстати, раз уж нам предстоит изображать Огастеса и его жену, нам придется время от времени целоваться. В нашей семье мужчины отличаются страстностью и тягой к публичному выражению чувств. Каменная холодность с моей стороны породит недоумение и кривотолки.

Как будто она настолько наивна! Он просто пытается найти предлог для того, чтобы давать выход своему вожделению…

– Я вам не верю!

– Зачем иначе мне вас целовать? – возразил он.

Эзме задумалась. Куинну Маклохлану больше всего на свете нравится дразнить ее и издеваться над нею. Вряд ли он поцеловал ее потому, что считает красивой. Должна быть другая причина, и она нашла ее.

– Чтобы заставить меня замолчать единственным способом, который вам доступен, – ведь я одержала над вами верх в споре!

Судя по выражению его лица, она угадала верно, но это… нет, нисколько не разочаровало ее.

– Что лишь доказывает мою правоту! – Губы Маклохлана расплылись в широкой улыбке. – Мой брат, мисс Маккалан, в сходной ситуации наверняка призывает жену к молчанию тем же способом, что и я.

– Ну что ж… – нехотя согласилась Эзме, – тогда нам нужно придумать какой-нибудь опознавательный знак или сигнал, чтобы я успела подготовиться. Иначе я, чего доброго, взвизгну от страха, когда вы на меня наброситесь!

Маклохлан нахмурил темные брови и опустил уголки губ:

– Вам понравилось целоваться со мной, иначе вы бы остановили меня в тот же миг, как я к вам прикоснулся! Мы с вами оба знаем, что это правда!

Да, Эзме прекрасно понимала, что он говорит правду, но ей не хотелось соглашаться и признавать его правоту. Он – мужчина, а мужчины считают, что имеют право командовать женщинами. Более того, он очень энергичен, властен и самоуверен, и его поцелуй совершенно ошеломил ее. Ей нужно следить, чтобы такое больше не повторилось, иначе он решит, что ею можно командовать.

– Не стану отрицать, Маклохлан, вы обладаете способностями по этой части, и вначале вам удалось меня заинтересовать. Однако запомните: я не из тех женщин, с которыми вы обычно проводите время. Поэтому перед тем, как снова распустить руки, пусть и ради того, чтобы наш брак выглядел правдоподобно, прошу вас подать мне какой-нибудь сигнал!

Маклохлан скрестил руки на груди и смерил ее обычным дерзким взглядом:

– Может, подмигнуть?

– Будет заметно, хотя мой брат, кажется, считает вас образцом такта.

– Я и есть образец такта, – ответил Маклохлан. – Иначе вы бы знали все о моей личной жизни – а вам о ней ничего не известно.

– Не испытываю ни малейшего желания что-либо знать о вашей личной жизни! – Несмотря на искренний ответ, Эзме вспомнила, как иногда гадала, где он живет и с кем проводит часы досуга. Особенно часто она задавалась такими вопросами, слушая, как Маклохлан с Джейми весело смеются в библиотеке. Смех у Маклохлана приятный – глубокий, бархатистый и радостный.

– Я буду смотреть на вас вот так, – сказал он, возвращая ее в настоящее.

Возможно ли, чтобы от взгляда у человека поднялась температура? Как еще объяснить прилив жара, охвативший ее, когда он посмотрел на нее с откровенным желанием? Такие порывы ей определенно не хотелось поощрять.

– Если ни на что лучшее вы не способны, предлагаю кое-что другое! – Как она и ожидала, томный взгляд тут же исчез, сменившись насмешливой безмятежностью.

– Как еще дать вам понять, что я испытываю всю глубину желания по отношению к собственной жене?

– Обращаться с ней учтиво и уважительно, – ответила Эзме. – Именно так относятся настоящие джентльмены к своим женам!

– И к матерям, и к старшим, – возразил Маклохлан. – Вам не кажется, что к жене мужчина должен испытывать страстное желание? Если нет, мне жаль вашего мужа – если он у вас, конечно, будет.

Его слова больно ранили Эзме. В глубине души ей хотелось выйти замуж и родить детей. Но она не хотела, чтобы Маклохлан обнаружил брешь в ее броне.

– Если уж вам непременно нужно демонстрировать свою супружескую привязанность на людях, сойдет и простой поцелуй в щеку.

– Отлично! – Маклохлан пожал плечами к безмерному облегчению Эзме. – Значит, мимолетный поцелуй в щеку. Так тому и быть!

Он отвернулся и стал молча смотреть в окно.

Куинн радовался, что весь остаток дня Эзме молчала. Ему не хотелось снова ссориться с ней или выслушивать ее язвительные замечания. Достаточно и того, что она недвусмысленно дала понять: ей отвратительна сама мысль о том, что придется изображать его жену. Ну а поцелуй… Хотя она возмутилась так, словно он изнасиловал ее прямо в карете, он готов был поклясться, что она ответила на его поцелуи… Куинн запретил себе думать о том, что может заняться любовью с Эзме Маккалан прямо в карете, обнимать ее, медленно доводя до экстаза… Что с ним случилось? Может, он устал? Может, у него жар?

Неужели он настолько одинок?

К счастью, вскоре карета свернула в высокую арку стамфордского постоялого двора. Их сразу же обступили слуги, конюхи, горничные. Эзме с интересом оглядывалась. Каменные стены, окружающие внутренний двор, были увиты виноградом. Из труб над кухней и номерами шел дым.

Хотя еще не наступил вечер, усталые путники радовались свету и теплу.

Довольный, что дождь кончился, Куинн, как полагается заботливому мужу, помог Эзме выйти из кареты. К ним уже спешил тощий трактирщик в простой домотканой куртке, белой рубашке и черных брюках. Из конюшни вышел упитанный слуга и взял их багаж.

– Добрый вечер, добрый вечер! – воскликнул трактирщик, по их одежде и карете понявший, что перед ним люди состоятельные. – Останетесь на ночь, сэр?

– Да, – ответил Куинн со сдержанной, но, безусловно, приветливой улыбкой. – Нам с женой нужны два номера.

Трактирщик нахмурился и поскреб почти лысую голову:

– Очень сожалею, сэр, но почти все номера заняты. Осталась только одна комната, которая подойдет вам и вашей супруге.

Трудности начинаются!

– Ничего, нас устроит и одна, – ласково ответила Эзме, беря Куинна под руку.

Ему стоило больших трудов не смотреть на нее; он в жизни не мог бы представить, чтобы Эзме Маккалан говорила так покорно и с такой скромностью. Ну а прикосновение ее ручки и перспектива ночевать с ней в одной комнате… Сколько времени прошло с тех пор, как он занимался любовью с женщиной? Ах, как давно это было! Иначе почему он словно ожил в тот миг, когда надменная, чопорная девица, которая к тому же его презирает, прикоснулась к нему? Она ведь его едва выносит, а его мгновенно возбудил один-единственный поцелуй и ее невинное прикосновение. Куинн решил не показывать ей, как он взволнован, и небрежно похлопал ее по руке:

– Да, нас устроит и один номер на двоих. Проводите нас и доставьте багаж. А потом принесите ужин!

Эзме крепче сжала его руку. Сделав вид, что ничего не замечает, он повел ее в переполненный общий зал. Естественно, все постояльцы обернулись посмотреть на вновь прибывших; Куинн заметил, что многие мужчины смотрят на Эзме с нескрываемым восхищением. Он без труда читал их мысли: его спутница очаровательна и желанна. Они бы с радостью уложили ее в постель, будь у них такая возможность. Им овладела первобытная ревность; он смотрел на всех мрачно, исподлобья, словно его окружали воры, которые пытались украсть его драгоценность. Правда, Эзме, скорее всего, в его помощи не нуждается. Она умеет поставить на место наглеца одним взглядом, язвительным словом. Да, он бы дорого дал, чтобы посмотреть… Хорошо, что Эзме ничего не замечает. Чудного фасона чепец, который на ней надет, все равно что шоры на лошади; он ограждает Эзме от излишнего внимания посторонних, а его – от созерцания ее лица.

– Прошу вас, мадам, сэр, – суетился трактирщик, когда они поднялись по лестнице и он отпер дверь в маленькую, но удобную комнату. Здесь стояли шкаф и умывальник, но почти все пространство номера занимала огромная кровать под балдахином. Судя по виду, ей было лет двести, не меньше. – Когда желаете ужинать?

– В восемь, – ответил Куинн.

Эзме подошла к маленькому окошку и выглянула во двор.

– А завтрак подавайте в шесть.

– Слушаюсь, милорд. Если желаете почистить сапоги, оставьте их за дверью.

– Благодарю вас.

Кивнув, трактирщик вышел и закрыл дверь. Куинн Маклохлан остался в комнате с большой и, наверное, очень удобной кроватью. И красивой женщиной, которая его ненавидит.

Краем глаза Эзме следила, как Маклохлан подошел к кровати, накрытой коричневым шерстяным покрывалом. Он надавил на кровать рукой, словно проверяя, мягкая ли она… и крепкая ли. Боже, уж не думает ли он, что?..

– Вы, разумеется, проведете сегодняшнюю ночь на полу, – заявила она, поворачиваясь к нему.

Маклохлан, не сняв сапог, хлопнулся на кровать и закинул руки за голову, скрестив длинные ноги. Настоящий эгоист – совсем не думает о несчастной прислуге, которой потом придется отстирывать покрывало!

– Вы не забыли, что мы женаты? – спросил он, словно считал ее дурой.

Сжав кулаки, Эзме снова отвернулась к окну и стала смотреть на огромный дуб на краю двора.

С какой радостью она бы стерла с его лица самодовольную ухмылку!

– Пусть все окружающие думают что хотят, но на самом деле мы не женаты. Вы последний, за кого я бы хотела…

В голове промелькнула картинка: Куинн Маклохлан в той же позе, на том же месте, только совершенно голый. Он с улыбкой манит ее к себе…

– Чего вы бы хотели? – хрипло спросил он совсем близко от нее.

Эзме вздрогнула. Когда он успел встать?

– Вы последний, за кого бы я хотела выйти замуж, – ответила она. – Уж лучше остаться старой девой, чем стать женой грубого, высокомерного варвара! Ваше поведение в карете – лучшее тому доказательство…

– Вы, наверное, имеете в виду поцелуй?

Конечно, а что же еще? Как мог он предполагать, что может целовать ее и что ей придется по вкусу его нежеланная фамильярность? Однако его поцелуй ей понравился. Слишком, слишком понравился! Даже сейчас она не перестает вспоминать происшествие в карете и втайне надеяться на то, что он повторит попытку…

– Не только. Я имею в виду ваши дерзкие речи… и манеру горбиться.

– Господи помилуй! – насмешливо вскричал он. – Я и понятия не имел, что даже моя осанка заслужила ваш суровый приговор!

Решив, что не позволит себя запугать, она отвернулась от окна и увидела, что он стоит в двух шагах от нее и выглядит как живое олицетворение красивого джентльмена. Разумеется, его нельзя назвать джентльменом. Но ведь и она – не уличная девка. Она – сестра Джейми Маккалана и добродетельная женщина и ждет, что к ней будут относиться с уважением.

– Ваша дерзость совершенно неуместна – как и ваш поцелуй.

– Пусть неуместны, зато приятны.

– Для вас – возможно, но не для меня.

Казалось, его глаза загорелись кошачьим довольством, а улыбка сделала бы честь и сатиру.

– Лгунья!

– Вы несносны! – заявила Эзме, поворачиваясь к нему спиной и обхватывая себя руками.

– Вам понравилось, когда я вас целовал.

– Оставьте меня в покое! – отрезала она, не поворачиваясь.

– Мне тоже понравилось.

Она не должна его слушать. Все, что он говорит, нельзя воспринимать всерьез, как и чувства, которые способен возбудить человек вроде Маклохлана. Несмотря на его новый наряд и лощеную внешность, несмотря на то что теперь ей легко верится в то, что он – сын графа, он по-прежнему остается мошенником и повесой, соблазнившим сотни женщин. Вот что ей нужно помнить, а не желание, какое пробудили в ней его губы!

– Убирайтесь!

– Вы ведь не серьезно.

– Серьезно, уверяю вас!

В дверь постучали.

Благодарная за то, что их прервали, Эзме прошла мимо Маклохлана и открыла дверь. Упитанный слуга внес на спине ее сундук с новыми платьями.

– Пожалуйста, поставьте в ногах кровати, – приказала она.

Другой слуга, вдвое толще и старше первого, принес саквояж Маклохлана, намного меньше, чем ее сундук.

– Поставьте рядом с сундуком жены, – велел он, дав слугам по мелкой монете.

Не обращая на Маклохлана внимания, Эзме сняла чепец, положила его на туалетный столик и начала вынимать из волос шпильки. Наверное, ей станет легче, когда она распустит волосы, – так было всегда.

Она поняла, что он наблюдает за ней.

– Вам обязательно глазеть на меня?

Он снова осклабился:

– Я тревожу ваш покой?

– Глазеть неприлично.

– Если уж вы критикуете меня за то, что я на вас глазею, – заметил он, – то и сами не должны смотреть на мужчину так, как смотрели на меня сегодня утром!

– Понятия не имею, о чем вы.

– Вы смотрели на меня так, словно представляли, как я выгляжу без одежды.

– Неправда! – вскричала Эзме. В самом деле, тогда она думала о другом. Когда Маклохлан вошел в гостиную, она подумала, что в новой одежде и свежевыбритый он выглядит гораздо лучше.

Если бы она призналась в своих мыслях, то подхлестнула бы его тщеславие, поэтому пришлось сказать лишь часть правды: – Я беспокоилась о нашем путешествии и о предстоящем деле.

– Вы не считаете меня красивым?

Как он самоуверен! Он не заслуживает честного ответа!

– Нет.

Вместо того чтобы сокрушаться от горя, Маклохлан скривил губы в самой дьявольской, самой ликующей улыбке и шагнул к ней:

– В числе прочего я отлично вижу, когда со мной неискренни! Вот как вы сейчас, мисс Маккалан!

Эзме попятилась:

– Сегодня утром я вовсе не представляла вас без одежды!

Позже – да, представляла, но не утром.

– Совсем?

– Да! То есть… – Она ударилась о подоконник и поняла, что дальше отступать некуда. – Отойдите от меня! И не смейте меня целовать!

Он развел руками с видом оскорбленного достоинства, хотя в глазах его плясали лукавые огоньки.

– Мисс Маккалан, уверяю вас, я не стану вас целовать, если, конечно, вы сами меня об этом не попросите. И тогда уж я не стану ни в чем себя ограничивать!

– Вы… вы… вы! – Она ткнула в него пальцем, словно могла так прогнать его. – Держитесь от меня подальше, или я позову на помощь!

Он не двинулся с места, и его улыбка превратилась в гнусную ухмылку.

– Позвать на помощь вы, конечно, можете, но не забывайте, что окружающие считают нас мужем и женой. Что дает мне право делать с вами все, что я захочу!

Услышав его надменный, но исполненный невежества ответ, Эзме невольно обрадовалась:

– Ничего подобного! Среди прочего, по закону 1679 года о неприкосновенности личности, муж не имеет права лишать жену свободы с целью силой вынудить ее к супружеским отношениям!

Ее слова отрезвили его, и ухмылка превратилась в мрачную гримасу.

– Да уж, кому и знать о таких вещах, как не вам! К счастью для нас обоих, я не собирался вас целовать.

– И кто из нас теперь лжет? – спросила Эзме, хотя и понятия не имела, хотел он в самом деле поцеловать ее или нет. – Только не думайте, будто я хотела сделать вам комплимент! – добавила она. – Вы, наверное, охотно поцелуете любую женщину от пятнадцати до семидесяти лет – причем без всякого предлога.

– Ну а вас, наверное, вообще никто и никогда не поцелует! – парировал он, после чего круто развернулся, вышел и сильно хлопнул дверью, как надменный, испорченный повеса, каким он, собственно, и был.

Правда, целовал он ее как нежный, страстный любовник.

Глава 4

– Я принес ужин, мадам! – крикнул слуга через закрытую дверь чуть позже.

Маклохлан все не возвращался, но Эзме и не удивилась бы, узнав, что он намерен просидеть всю ночь в общем зале.

– Войдите! – ответила она, кладя свод законов на стол. После по-детски бурного ухода Маклохлана она решила освежить в памяти разницу в шотландском и английском законодательствах, чтобы заранее быть ко всему готовой. Она не намерена попусту тратить время и размышлять об умственном состоянии Маклохлана, как и о других его способностях, в том числе и в постели…

Неожиданно в комнату стремительно вошел Маклохлан, он нес большой поднос с накрытыми крышками блюдами, словно заправский официант. Странное занятие для аристократа, и Эзме пришло в голову, что он просто пьян. Но она ошиблась. Его походка была уверенна и легка, движения грациозны, с подносом он управлялся виртуозно. Не зная, как реагировать на его выходку, Эзме подхватила книгу и посторонилась, чтобы он мог поставить поднос на стол.

– Вы испортите зрение, если будете читать в темноте, – ровным тоном сообщил он, так, будто они и не ссорились. Что же, если он намерен делать вид, что ничего не произошло, то и она поступит так же.

– Сейчас еще светло, и вполне можно читать. А вот графу, по-моему, не пристало самому таскать подносы!

– Пристало, если граф голоден. А еще я сказал там, внизу, что хочу помириться с женой после глупой ссоры.

Он, безусловно, умен. Наверняка все слышали, как он хлопнул дверью; его слова все объясняли.

Маклохлан жестом пригласил ее садиться:

– Ужин подан, миледи!

Она не считала их ссору глупой, но ведь они должны действовать сообща. Эзме решила вести себя так, словно они заключили перемирие. Она положила книгу на крышку сундука, села за стол и сняла салфетку, накрывающую корзинку со свежевыпеченным, аппетитно пахнущим хлебом.

Тем временем Маклохлан вольготно расположился на стуле. Вид у него при этом был чрезвычайно довольный.

– Вряд ли вы читали роман, – заметил он, кивнув в сторону книги и намазывая маслом хлеб.

– Заметки о закладных и векселях, – ответила Эзме, поднимая крышку с блюда, на котором оказалось темное, густое говяжье рагу с морковью, картофелем и густым соусом. Рагу пахло почти так же божественно, как хлеб.

– Не может быть! И вы не заснули от скуки?

– Мне нравится узнавать новое.

– Что ж, всякое бывает, – заметил Маклохлан, накладывая себе рагу. – Говорят, некоторым нравится, когда им удаляют зубы…

Эзме почувствовала себя задетой и решила ответить ударом на удар:

– Да… а некоторым нравится напиваться в стельку.

– Я к таким никогда не относился.

– Правда? – многозначительно спросила она. Маклохлан с наслаждением набросился на еду.

– Согласен, раньше я напивался, причем часто. Но отрицаю, что мне это нравилось.

– Тогда зачем вы напивались?

Он поднял на нее глаза и с обезоруживающей откровенностью ответил:

– Чтобы забыть.

Ей хотелось спросить: «О чем?» О семье? О прошлых ошибках? О какой-нибудь женщине? Но, если он снова ответит с такой же подкупающей искренностью, она уже не сможет относиться к нему по-прежнему…

Маклохлан опустил голову и продолжал:

– Я был дураком, страдающим жалостью к самому себе. Во всех своих несчастьях я винил других – картежников, которые выиграли у меня все деньги, так называемых друзей, которые бросили меня, когда у меня ничего не осталось. Отца, который никогда меня не любил, родственников, с которыми у меня не было ничего общего. Кажется, я обвинял даже мать – за то, что она умерла, когда я был маленьким. Гораздо легче обвинять других, чем признавать собственные ошибки. И вот однажды ночью я очутился на Тауэрском мосту – один, пьяный, без гроша в кармане. Я решил оказать всему миру услугу: прыгнуть в реку и не всплывать на поверхность. – Он вскинул голову и посмотрел ей в глаза. – Тогда-то меня и нашел ваш брат. Он узнал, что я в Лондоне, от одного из моих так называемых друзей, чьи дела он вел, и разыскал меня. Отвел в трактир, накормил ужином, сказал, что ему нужна моя помощь и он готов за нее платить… С тех пор я больше не напиваюсь.

После неожиданного признания Маклохлана Эзме вдруг поняла, что ему трудно смотреть на нее. Она-то всегда считала, что он не ведает ни стыда, ни раскаяния за беспутную юность. Как она, оказывается, ошибалась! Эзме никак не ожидала от него столь искреннего сожаления. И все же ничего не смогла ответить, кроме тихого:

– Вот как…

Она боялась продолжать, боялась, что невольно признается… В том, что она никогда не видела таких превосходных финансовых отчетов… Что считает его потрясающе красивым… Что никто не умеет так заразительно смеяться… Что в карете ее охватило желание!

– Закончили? – спросил он беззаботно, как будто они обсуждали цену на чай.

Эзме решила, что не выдаст свои чувства ни единым намеком. Отодвинув тарелку, она ответила:

– Да.

Маклохлан позвонил слуге.

– Я не жду, что вы поймете причину моего пьянства, – проговорил он быстро, насупив брови. – Вы вряд ли совершили в жизни хотя бы один дурной поступок!

Эзме потупилась. Она не умела лгать.

– Однажды я украла шиллинг у Джейми. Я чувствовала себя такой виноватой, что так и не потратила его… Я до сих пор храню тот шиллинг… в своей комнате, в шкатулке.

Даже угрызения совести не давали ей покоя, ей было стыдно. Тем не менее она отважилась поднять глаза на Маклохлана и увидела, что он радостно улыбается.

– Боже правый, оказывается, я общаюсь с настоящей преступницей!

Ее преступление вряд ли можно было назвать тяжким, но Эзме сразу пожалела, что открыла ему свой секрет.

Маклохлан перестал улыбаться.

– Похоже, вы переживаете сильнее, чем я из-за… – он пожал плечами, – из-за гораздо более серьезных проступков! И все-таки я очень признателен вам за откровенность, пышечка. Не беспокойтесь, я вас не выдам!

Он говорил так серьезно, что Эзме не усомнилась: он сохранит ее слова в тайне. Она вдруг удивилась тому, что он вдруг стал таким добрым, таким искренним, серьезным и учтивым. И не могла понять, почему он стал вызывать у нее доверие?

Она посмотрела ему в глаза, пытаясь решить, можно ли на самом деле ему доверять, но тут в дверь снова постучали. Пришел слуга забрать посуду.

Пока Маклохлан молча ждал, Эзме потянулась к книге и притворилась, что читает. Она пыталась вести себя так, словно ничего сверхъестественного не происходит и она каждую ночь остается наедине с красивым, неотразимым, соблазнительным мужчиной. После того как слуга ушел, она глубоко вздохнула, ожидая, что Маклохлан тоже уйдет. Но он лишь молча пересел в кресло напротив. Эзме все больше волновалась, потому что… потому что он был рядом. И наблюдал за ней.

Наконец, поняв, что в шестой раз читает один и тот же абзац, она захлопнула книгу и сказала:

– Я бы хотела лечь.

– Пожалуйста, – ответил он, вытягивая длинные ноги.

– Я бы хотела лечь спать, – многозначительно пояснила Эзме.

– Я тоже.

– Вам лучше спуститься вниз до того, как я лягу в постель. Потом можете вернуться и лечь на полу. Я дам вам одеяло.

– Какое великодушие! И все-таки на сегодня хватит с меня питейных заведений – особенно если вы хотите, чтобы я спал на полу.

– Где же еще?..

Маклохлан покосился на кровать.

Боже правый!

– Ни за что! – Эзме вскочила. – Ни здесь, ни в Эдинбурге!

– Успокойтесь, мисс Маккалан, – ответил он, тоже вставая. – Не испытываю никакого желания заниматься с вами любовью – ни сегодня, ни в другую ночь.

Как ни странно, ее кольнуло разочарование. И хотя в его выражении ничего как будто не изменилось, Эзме вдруг испугалась, что он заметил…

– Если вы ко мне прикоснетесь, я обвиню вас в попытке изнасилования!

– Сомневаюсь, – буркнул он, направляясь к двери. – Иначе все заподозрят, что на самом деле мы не женаты! – Держа руку на двери, он повернулся к ней с непроницаемым видом: – Спокойной ночи, пышечка!

После того как он ушел, Эзме села на кровать и потерла виски. Даже ради Джейми ей трудно общаться с самым дерзким мужчиной на свете! Он нарочно доводит ее до бешенства! И искушает на каждом шагу…

Видимо, Маклохлан пожалел о вырвавшемся у него признании, потому что на следующий день он держался замкнуто и почти все время молчал. В течение дня, когда он сидел, ссутулившись, в углу кареты, либо спал, либо мрачно смотрел в окно, Эзме заставляла себя вспоминать различные случаи из юридической практики и представлять возможные причины финансового краха графа. Однако по ночам, когда они останавливались на постоялых дворах и вынуждены были изображать мужа и жену, притворяться, будто его рядом нет, оказывалось значительно сложнее. Хорошо, что Маклохлан больше не выражал недовольства в связи с необходимостью спать на полу. Каждую ночь он спускался вниз на то время, что Эзме готовилась ко сну, и возвращался, когда она уже лежала в постели и притворялась спящей. Ссориться ей больше не хотелось. Несколько раз она мельком видела обнаженную мускулистую спину Маклохлана. Гладкую белую кожу в нескольких местах перечеркивали шрамы. Его плечи и голые руки были такими же мускулистыми, как будто он несколько лет занимался греблей. Или боксом. Или фехтованием. Он находился в прекрасной форме. Вот почему в течение дня она часто вспоминала о его близости, о красивом теле под новой одеждой, хотя и напоминала себе, что перед ней всего лишь Куинн Маклохлан, с которым им просто надо действовать сообща.

Наконец, впереди, в отдалении, показался Эдинбургский замок, а за ним – и сам город. Эзме не удивилась, когда карета покатила к Новому городу – после так называемого Великого переселения в конце прошлого века многие аристократы покинули старую часть города и переехали в новые красивые дома.

Маклохлан продолжал смотреть в окно; лицо его затуманилось. Либо он злится на нее, либо думает о цели их поездки. А может быть, Эдинбург пробудил в нем не самые радостные воспоминания. Впрочем, скорее всего, он мрачен из-за всего сразу.

Карета остановилась перед внушительным трехэтажным каменным домом с огромным веерообразным окном над дверью. Эзме не сомневалась в том, что жилище графа окажется большим и красивым; и все же она оказалась не готова к виду дома, громадного, как дворец, с множеством окон и блестящими черными двойными дверями. Несомненно, за домом имеются и сад, и каретный сарай, и конюшня, и хозяйственные постройки…

– Дом, милый дом! – рассеянно пробормотал Маклохлан.

Двери распахнулись, и на порог вышел дворецкий. Увидев его, Маклохлан шепотом выругался; прежде чем Эзме успела спросить, в чем дело, он пояснил:

– Это Максуини. Служит нашей семье с незапамятных времен!

– Думаете, он вас узнает? – спросила Эзме, стараясь скрыть собственный страх перед таким неожиданным поворотом событий.

– Если даже и узнает, я ни в чем не признаюсь. Ну а если он примет меня за брата, то он постарается всячески избегать меня. Огастеса он никогда не любил… Не забудьте хлопать глазами и почаще улыбаться! – добавил он. – Мне кажется, слугам будет любопытнее узнать вас, чем меня.

Его слова совсем не утешили Эзме. Из-за спины дворецкого показался ливрейный лакей; он проворно сбежал с крыльца и распахнул перед ними дверцу кареты.

Маклохлан вышел первым и подал ей руку. Она старалась не обращать внимания на теплоту его взгляда и дружелюбное выражение лица, которое можно было принять за ободрение.

– Максуини, старина! – вскричал Маклохлан, когда они приблизились к крыльцу. – Я думал, вы давно умерли!

– Как видите, милорд, я еще жив, – отвечал дворецкий загробным голосом – ни дать ни взять организатор похорон в доме покойного.

– И вас не переманили к себе другие хозяева? – спросил Маклохлан.

– Я служил в одной знатной семье, милорд, но потом ваш поверенный предложил мне вернуться в Дубхейген-Хаус.

– Не сомневаюсь, он предложил вам и щедрое жалованье! Вот они, стряпчие – всегда охотно тратят денежки своих клиентов!

Услышав эти оскорбительные слова, Эзме крепче сжала его руку, но Маклохлан, будто ничего не замечая, повел ее в дом. На пороге он обернулся через плечо и шепнул ей с облегчением и радостью:

– Максуини и глазом не моргнул! Раз удалось провести его, значит, мы без труда проведем и всех остальных!

Эзме тоже испытала облегчение, но ей недоставало самоуверенности Маклохлана. Его-то воспитывали в соответствующей обстановке, и играть роль графа для него не составляло труда. Ей значительно сложнее. Она не привыкла к роскоши.

В центре просторного вестибюля с мраморным полом, на круглом столе красного дерева стояла громадная китайская ваза, полная роз. Аромат цветов смешивался с более резкими запахами воска и лимонов. На стенах цвета морской волны, украшенных белой лепниной, висели многочисленные зеркала. Из коридора, ведущего в тыльную часть дома, выглядывали две пожилые горничные с метелками и совками для мусора; из-за двери, которая, скорее всего, вела вниз, высунулся младший лакей с пустым ведерком из-под угля. Еще один лакей в алой ливрее стоял у двери, ведущей в гостиную, и еще три служанки смотрели на них сверху с площадки второго этажа, куда вела широкая лестница.

– Позаботьтесь, чтобы наш багаж немедленно распаковали, – приказал Маклохлан, небрежно взмахнув рукой. – Я лично покажу ее светлости ее спальню. Надеюсь, она готова?

– Все готово, милорд, – ответил дворецкий. – Ваш поверенный нанял замечательную экономку, так что, несмотря на то что у нас почти не было времени, к вашему приезду все готово.

Маклохлан круто развернулся к дворецкому:

– Вы что же, Максуини, критиковать меня вздумали? – осведомился он.

Бедняга вздрогнул и попятился назад.

– Что вы, милорд! Конечно нет!

– Вот и хорошо. – Маклохлан обратился к Эзме: – Пойдемте, дорогая!

И посмотрел на нее таким взглядом… Эзме застыла, ожидая поцелуя. Он притянул ее к себе – и неожиданно ущипнул за мягкое место. Эзме понадобилось все ее самообладание, чтобы не влепить ему пощечину, особенно когда она заметила лукавые огоньки в его голубых глазах. Вдруг, не говоря ни слова, он подхватил ее на руки и понес наверх.

Боясь, что он может ее уронить, ошеломленная Эзме обняла его за шею. Она хотела потребовать, чтобы он немедленно, сейчас же отпустил ее, но, заметив ошарашенное лицо дворецкого, сдержалась. Она обязана играть свою роль! Поэтому она прошептала достаточно громко, чтобы услышали дворецкий и остальные слуги:

– Поставьте меня на ноги, милый утеночек, иначе что подумают слуги?

Он, не отвечая, продолжал нести ее наверх. Не зная, что делать, она залепетала, как полная дурочка:

– Ах, какой вы у меня романтичный! И какой сильный! А ведь вы не рассказывали, какой у нас замечательный дом… Иначе я бы давно попросила, чтобы вы привезли меня сюда. Вы столько времени ухаживали за мной и ни словом не обмолвились о своем доме! А какие здесь вышколенные слуги! Надеюсь, я им понравлюсь.

Маклохлан по-прежнему молчал, когда они проходили мимо служанок, которые, как подобает, склонили голову. Возможно, Огастес молчун.

Они очутились в коридоре, увешанном портретами и пейзажами. Стены здесь были окрашены в голубой цвет. Наконец, они дошли до комнаты в конце коридора. Как только они переступили порог, он заговорил:

– Вот спальня моей госпожи.

Смущенная оттого, что ее несли на руках, словно инвалида, Эзме огляделась по сторонам и оценила, в какой красивой комнате они очутились. Стены оклеены бледно-зелеными и голубыми обоями, шторы из зеленого бархата, вишневая мебель натерта до зеркального блеска. И все же обстановка оказалась не так важна, как то, что он по-прежнему держал ее на руках.

– Теперь можете опустить меня!

Он медленно поставил ее на ноги – ей показалось, что прошла целая вечность.

Они стояли почти вплотную друг к другу.

Вдруг он помрачнел, и Эзме от страха едва не потеряла сознание. Что еще случилось?

– А вы кто такая? – спросил Маклохлан, и Эзме поняла, что он обращается не к ней, а к кому-то у нее за спиной.

Обернувшись, она увидела, что по ту сторону кровати под голубым шелковым балдахином стоит женщина в простом сером шерстяном платье и белом простом чепце с подушкой в руках.

Эзме приняла ее за горничную и отметила ее красоту – пусть она и не молоденькая девушка – и понадеялась, что ей не придется волноваться из-за того, что ее так называемый муж будет волочиться за служанками.

– Я миссис Луэллен-Джонс, экономка, милорд. Мне не сообщили о вашем приезде, – сказала женщина с валлийским акцентом, присаживаясь в глубоком книксене. На благожелательную улыбку Маклохлана она ответила сурово насупленными бровями.

Эзме вдруг со всей ясностью поняла: даже если Маклохлан попытается соблазнить экономку, миссис Луэллен-Джонс вполне способна дать ему отпор.

В отличие от нее самой…

– Ага! Значит, мой поверенный нанял и вас? – спросил Маклохлан.

– Да, милорд. Последнее время я работала у лорда Рагглса.

– Как поживает старина Рагси? – спросил Маклохлан, лучезарно улыбнувшись, а Эзме робко подошла к громадному шкафу у двери.

– В последний раз, как я видела его светлость, он хорошо себя чувствовал, милорд, – ровным тоном отвечала миссис Луэллен-Джонс.

– Рад слышать! А теперь, если вы нас извините, миссис Джонс, – сказал он, – мы с женой хотели бы отдохнуть до ужина.

Эзме метнула на него настороженный взгляд и густо покраснела, заметив у него на лице то самое выражение, о котором они договорились в карете…

– Моя фамилия Луэллен-Джонс, милорд. Как прикажете поступить с вашим багажом?

– Отнесите все в гардеробную и распакуйте. Но сюда пусть никто не входит, пока мы не позовем!

Пока?.. Что он себе воображает?!

– Как вам угодно, милорд, миледи, – ответила экономка, с безмятежным видом вышла и закрыла за собой дверь.

Глава 5

Настороженная, готовая ко всему, Эзме ждала, что будет дальше, затаив дыхание. К счастью, Маклохлан не стал приближаться к ней. Он сунул руки в карманы брюк и, покачиваясь на каблуках, оглядывался по сторонам.

– Вижу, на новую отделку Огастес поскупился.

Решив вести себя так, словно ничто ее не волнует, Эзме начала стаскивать перчатки.

– Неужели так уж необходимо было изображать первобытного дикаря? Я не сабинянка, которую нужно похищать и на руках переносить через порог!

– Такое поведение показалось мне вполне уместным, – рассеянно ответил Маклохлан, подходя к потрескавшемуся высокому зеркалу в углу. – Оказывается, дом в худшем состоянии, чем я предполагал! Огастесу следует как можно скорее продать его, иначе скоро от него останутся одни развалины!

– Может быть, он рассчитывает вернуться и заняться ремонтом.

– Может быть, в чем я лично сомневаюсь, – ответил Маклохлан, проводя пальцем по старому туалетному столику, словно ища несуществующую пыль: комнату, видимо, регулярно прибирают.

– По-моему, ваш поверенный нанял разумную прислугу.

– У Огастеса всегда разумная прислуга.

– Полагаю, за нее тоже платит мой брат? – спросила Эзме, вынимая шпильки из волос и складывая их на туалетном столике.

– Уж во всяком случае, не я, – бесстыдно признался Маклохлан. – Джейми прекрасно сознавал: как бы я ни пытался экономить, крупных расходов ему не избежать.

– А вы пытались экономить? – удивилась Эзме.

– Насколько возможно. И за все расходы я отчитаюсь.

Эзме неодобрительно поджала губы, понимая, что потраченные деньги все равно не вернешь. Маклохлан подошел к окну, раздвинул шторы и стал смотреть на сад.

– Не думаю, что пошел бы на такие жертвы ради женщины, которая меня бросила, – сказал он едва слышно, словно размышляя вслух.

Эзме мысленно согласилась с ним: она бы тоже не стала помогать мужчине, разбившему ей сердце. Но она больше не собиралась ни в чем признаваться Маклохлану.

– Мой брат очень добрый и великодушный человек.

– Очевидно, так, – ответил Маклохлан, – иначе он оставил бы меня на Тауэрском мосту! – Он отвернулся от окна, и Эзме с грустью увидела, что его всегдашняя язвительная, насмешливая гримаса вернулась на его лицо. – Остается только радоваться, что я ни разу в жизни не был влюблен!

Он не был влюблен?!

– А вы, мисс Маккалан? Не потревожил ли ваше сердечко какой-нибудь симпатичный молодой джентльмен?

Так она ему и призналась – даже если бы и потревожил!

– Нет.

– Так я и думал, – ответил Маклохлан, снова доводя ее до бешенства своей улыбочкой. Вдруг, не говоря ни слова и ничего не объясняя, он бросился на кровать и стал кататься по ней как одержимый.

– Что вы делаете?!

– Слуги должны думать, что мы с вами, оставшись наедине, тут же предались страсти.

– Зачем?

– Я ведь предупреждал, что в нашей семье мужчины отличаются бурным темпераментом.

– Мне очень жаль женщин вашей семьи. Что может быть хуже, чем оказаться игрушкой в руках мужчины! Во всем подчиняться ему.

– Сразу видно, что вы девственница!

Эзме решила, что не позволит ему смутить себя или дать почувствовать свое невежество.

– Разумеется, я девственница – и останусь ею до тех пор, пока не выйду замуж.

Он одним прыжком оказался на ногах.

– Ну а до тех пор – точнее, до следующего дня после вашей свадьбы – позвольте мне умолчать о том, как относятся женщины к страстным порывам своих мужей!

Эзме вспыхнула и замялась, подыскивая столь же дерзкий ответ. Тем временем Маклохлан подошел к двери справа от нее.

– Ну а теперь, если позволите, пышечка моя, я пойду переодеться.

– Разве рядом с моей спальней не моя гардеробная?

– Наши комнаты смежные. Как я и сказал, все мужчины в нашей семье страстные, – ответил он, снова насмешливо улыбнувшись ей. И вышел.

* * *

В тот вечер на длинном столе, накрытом тонкой скатертью, тускло поблескивало столовое серебро; свет от многочисленных свечей отражался в гранях хрустальных бокалов. Ужин им подали в громадной столовой, оклеенной красными обоями и обшитой панелями красного дерева. У стены выстроились в ряд лакеи, готовые прислуживать хозяину и хозяйке; за ними надзирал дворецкий. Однако Эзме не замечала дорогой посуды и едва притронулась к изысканному ужину. Оказалось, что притворяться невежественной глупышкой гораздо труднее, чем она думала. Ей не только приходилось все время следить за своей речью. Настоящей пыткой для нее стало и красивое вечернее платье из изумрудного шелка с низким вырезом. Эзме все время боялась, что прольет на платье вино или суп, уронит кусочек рыбы в соусе или ростбифа – и испортит его навсегда.

В отличие от нее Маклохлан как будто наслаждался ролью хозяина большого дома. Рядом с ним она выглядела настоящей провинциальной глупышкой. Кроме того, он, переоделся к ужину и стал еще красивее. Черный смокинг подчеркивал его широкие плечи, бриджи и чулки откровенно обрисовывали стройные, мускулистые ноги.

– Да, мерина красивее я не видел, – говорил Маклохлан.

Перед их приездом он в самом деле купил в Лондоне мерина – на деньги Джейми, естественно! – и послал его в Эдинбург. Как будто в Шотландии не было хороших лошадей. Эзме невольно покачала головой, представив, во сколько обошлась такая покупка.

– Если я его продам, то с выгодой, – продолжал Маклохлан. Может, он намекает на судьбу животного после того, как они выполнят задание?

– Вы собираетесь его продать?

– Разумеется. Если мне дадут за него хорошую цену, я продам его хоть завтра.

Она вздохнула с облегчением. Хорошо, что он не собирается оставить мерина себе!

– Надеюсь, я неплохо на нем наживусь… В Эдинбурге – а возможно, и во всей Шотландии – нет животного красивее! Надеюсь, ваша кобыла окажется не хуже.

Эзме чуть не уронила серебряную вилку:

– Вы приобрели еще одну лошадь?!

Вспомнив, что должна изображать глупышку, она хихикнула и захлопала ресницами:

– Неужели вы и мне купили лошадку, утеночек? Ведь я не умею ездить верхом!

Она говорила истинную правду. В детстве, на Севере, верховые лошади были им не по карману. Джейми научился ездить верхом позже; ей же такой возможности не представилось.

Маклохлан рассмеялся, и в этот раз его смех не показался ей таким уж приятным.

– Что ж, теперь, после того, как мы вернулись домой, придется вам научиться!

Где уж тут вести пустые разговоры! Она просительно сложила вместе ладони:

– Но, утеночек, лошади такие огромные и брыкливые! Я обязательно упаду. Вы ведь не захотите, чтобы ваша милая женушка покалечилась, правда? И не заставите меня делать то, что мне не хочется?

Ей показалось, что ее слова его слегка разозлили.

– Вам совершенно нечего бояться, пышечка моя. Лошади очень симпатичные животные!

Никакого страха Эзме не испытывала, но приложила салфетку к глазам и жалобно шмыгнула носом.

– Неужели утеночек будет жестоким со своей милой, любимой женушкой?

Маклохлан нахмурился и потянулся к хрустальному кубку с превосходным красным вином:

– Если вы в самом деле не хотите ездить верхом – что ж, не надо.

– И вы продадите кобылу?

На миг он насупился еще больше, но вдруг расцвел, словно ему в голову пришла счастливая мысль.

– Я продам ее еще с большей выгодой! – с самодовольным видом объявил он. – Да, я продам кобылу! – Голубые глаза Маклохлана сверкнули хищным блеском. – Вытрите слезы, пышечка моя, и поцелуйте своего муженька!

Что ей оставалось делать, зная, что на них смотрят все лакеи? Эзме потупилась, покосилась на стоящего рядом лакея и быстро клюнула Маклохлана в щеку. Не дав ей опомниться, он обнял ее и притянул к себе. Его губы были теплыми и мягкими, поцелуи в щеку – легкими, как перышки, и все же они тревожили каждый нерв ее тела и неожиданно заставили вспомнить, как он лежал на кровати.

– Как я могу хоть в чем-то вам отказать? – тихо спросил он.

Сердце у нее забилось чаще, ноги сделались ватными. Как бы ей хотелось, чтобы он на самом деле…

Нет, нельзя позволять себе такие мысли! Перед ней по-прежнему Куинн Маклохлан, и он только притворяется. Все его ласковые слова ровным счетом ничего не значат. Просто он прекрасный актер – о чем она не должна забывать.

– Не при слугах же, утеночек! – прошептала она, отстраняясь и садясь на место.

Хвала небесам, ужин был почти закончен – хотя что будет потом?

Вскоре все выяснилось. Маклохлан допил вино, отодвинул стул от стола и встал.

– Спокойной ночи, дорогая, – отрывисто произнес он. – Увидимся за завтраком.

Такого она не ожидала:

– Вы уже ложитесь?

Он покачал головой:

– Я еду в клуб. Не знаю, когда вернусь. Сладких снов, пышечка моя!

– Постараюсь, – ответила она, стараясь скрыть раздражение оттого, что он не сообщил ей о своих планах. – И все же, утеночек, не слишком задерживайтесь. День сегодня выдался долгим и утомительным.

– Ну разве что ради вас. – Он насмешливо осклабился и широким шагом вышел из столовой.

* * *

Утром на следующий день Эзме беспокойно бродила по малой гостиной графини. От волнения она не обращала внимания на обои с павлинами и соловьями, на резную лепнину. Она едва заметила резные позолоченные стулья и конторку с крышкой черного дерева. Почти всю ночь она провела без сна, ожидая, когда вернется Маклохлан. Наконец, ближе к рассвету, она задремала, и ей приснился Куинн Маклохлан в виде сатира, с рожками, шерстью на ногах и козлиной бородкой. Смеясь, он гонялся за ней, а потом схватил, повалил на землю и… Хуже всего то, что во сне она испытывала сильное возбуждение в его страстных объятиях!

Эзме надавила кончиками пальцев на закрытые глаза, стараясь прогнать сон. Наверное, ей приснилось такое из-за вина. Обычно она почти не пьет, а накануне вечером выпила целых три бокала.

Время завтрака давно прошло, а Маклохлан все не возвращался. Эзме спрашивала себя: в самом ли деле он поехал в клуб? Может, он решил наведаться в какой-нибудь притон? А если так… скоро ли кто-нибудь сообразит, что в Эдинбург вернулся не граф Дубхейген, а его брат?

Продолжение книги