Сын Нила бесплатное чтение

Часть 1. Царская кровь. Глава 1. Дочь Эйе

Нервно скользит по папирусу калам, оставляя неровную чёрную полосу краски. Нефертити прикусывает нижнюю губу и вновь смачивает размочаленную часть водой, чтобы вновь повторить "маахес".

Лев, власть, сила, главный, принц. А также судья, каратель и спаситель. Многое сокрыто в маленьком кривом рисунке, выведенном детской рукой. Имя, пожелание, судьба.

Нефертити задержалась с пожеланиями господину Эйе. Беренмут ещё в день Луны нашла опекуну подарок, а Неф никак не могла придумать, чем же отдариться всемогущему вельможе. Всё, что могла она придумать, казалось ерундой и непочтением от прикормленной сиротки.

И всё же идея написать заклятье – хорошая идея! Господин Эйе обрадуется, ведь он всегда следил за успехами сестёр, нанимал им учителей, да и заклятье от чистой души обязательно сбудется! А потому Нефертити очень старалась написать на выданном ей папирусе хотя бы один красивый "маахес". Главное сделать это раньше, чем кончится папирус, краски или калам.

Наконец упрямый иероглиф поддаётся. Девочка, устало вздохнув, осторожно расстилает заклятие, так, чтобы ничего не смазать, и оставляет его сохнуть. Теперь надо погасить свет и тихо прокрасться в свою комнату – так, чтобы никто не заметил, что маленькая "гостья" господина нарушает привычное расписание поместья. Конечно Беренмут обещала её прикрыть, а в хитрости и наглости сестры Нефертити не сомневалась, но всё таки сможет ли пятилетняя малышка обмануть всех слуг?

Милосердная Луна этой ночью явно была на стороне девочки. Ях, своим обманчивым бледным светом создавал такую игру теней, что редкие стражи даже не пытались рассмотреть, кто это шмыгнул у колонн, кошка, девочка или дух?

* * *

Нефертити вернулась к себе, сонная младшая, дождавшись, тут же сладко зевнула и упала спать. Неф, сняв с себя украшения, последовала её примеру. Завтра большой день, завтра все будут готовиться к празднику.

Утром на сестёр никто не обращал внимания. Слуги бегали по поместью вельможи, перекрикиваясь и переругиваясь, и только Тэи, жена Эйе и кормилица девочек, помнила о малышках и пыталась уделять им хотя бы небольшое время.

А потому девочки были включены в свиту госпожи и отправлены сопровождать женщину в её посещении храмов. Фивы, большой и богатый город, обладал немалым количеством религиозных сооружений, а потому действо это затянулось на весь день. Беренмут откровенно скучала, и даже уснула прямо на коленях кормилицы, где-то в середине путешествия. Но семилетняя Неф считала себя слишком взрослой, чтобы так сделать.

А ещё в храмах можно было попросить богов присоединиться к заклятию, так оно должно стать ещё сильнее! Правда денег, чтобы платить жрецам, у Нефертити не было, поэтому далеко не все служители соглашались ей помогать. Особенно в крупных храмах, где были самые толстые и противные жрецы!

Но среди них были и хорошие, например старик в храме Атона! Он даже показал ещё один иероглиф, связанный с Ра, что давал пожелания ясности и помощь в управлении народом. Вспомнив какой бардак творится с утра в поместье Нефертити была согласна, что помощь в управлении людьми опекуну точно не помешает.

***

Уже по пути домой Нефертити показала заклятье кормилице. Тэи порадовалась её успехам и даже предложила вернуться и оплатить помощь жрецов там, где девочке отказали. Но Неф не согласилась: отказали, значит и не надо. Слишком много богов тоже плохо, вдруг они поссорятся?

После долгого дня, наполненного пылью, жарой и удушающими благовониями, сестры уснули быстро. Их не беспокоили даже огни факелов и жаровен, крики и стуки, что так и продолжались не затихая, даже после захода солнца. И даже предвкушение праздника не мешало спокойному сну.

Утром же за них взялись всерьёз. Нефертити с сестрой обмыли, обрядили в праздничные наряды, и как драгоценные статуэтки поставили у входа в пиршественный зал. Всё было готово ко встрече праздничного кортежа, в котором должен был ехать один из влиятельнейших вельмож Фив. Опекун сестёр – господин Эйе.

Взвились в воздух трубы, заиграли музыканты и четвёрка рабов внесла в поместье богато украшенный паланкин, внутри которого гордо восседал достаточно молодой человек с жёсткими чертами лица. Господин Эйе, младший брат царицы Тии, человек, носящий в себе кровь богов. Суровый судья Фив, глава охраны царского двора и любимый опекун своих двух "дочерей".

Нефертити приветливо улыбалась, крепко держа за руку Беренмут – та могла по привычке сорваться в бег, пытаясь запрыгнуть на руки к господину, и сорвать всё празднество. Но в этот раз предосторожность была напрасной и Бер вела себя прилично.

Толпа, сопровождающая Эйе, переместилась мимо склонившихся девочек в зал, и только после этого сёстрам разрешили войти. Но лишь для того, чтобы вручить им в руки тяжёлые кувшины с молоком и отправить прислуживать гостям.

Нефертити спокойно подхватила кувшин и отправилась в зал. Она уже давно привыкла, что не смотря на всю любовь господина Эйе к ним, она всё ещё обычная сирота, лишь милостью богов попавшая в столь прекрасное место. А вот Беренмут, оставленная буквально на минутку без присмотра, не была согласна с ролью тихой воспитанницы.

Перехватив кувшин поудобнее, малютка уверенным шагом отправилась прямо к Эйе, игнорируя все сигналы прислуги. Гости, сидевшие неподалёку от хозяина праздника, с интересом смотрели на происходящее, тихо посмеиваясь. У Нефертити же всё похолодело внутри.

Быстро сунув свой кувшин в руки проходящего раба, девочка побежала в сторону сестры, в надежде остановить Беренмут раньше, чем та совершит ещё что-нибудь неподобающее. Однако она не успевала, сестра уже подошла к господину Эйе и пыталась отдать кувшин прямо ему в руки.

– Беренмут! Господин, простите мою сестру, лишь в глупости своей… – оттащив Бер от главного стола, Нефертити согнулась в поклоне и быстро зашептала извинения, какие не раз видела от проштрафившихся слуг.

– Ох, и что же эти дети хотели сделать? Уж не заставить ли вас, господин Эйе, собственноручно разливать гостям горячее молоко?

Звонкий мальчишечий голос, полный высокомерия и насмешки раздался от стола господина, но Нефертити не позволила себе поднять головы. Хотя и очень уж хотелось глянуть на наглеца.

– Моя сестра лишь услышала от слуг, что сегодня мы подаём лучшее молоко из всех, что они видывали. И она решила показать его господину, угостить. Более подобного не повториться!

– Идите, Нефертити, Беренмут. Я обязательно попробую молоко. Ну а далее здесь будет много шума, вина и скучных разговоров. Придите ко мне вечером, я буду рад видеть вас обоих.

Голос господина был спокоен, доброжелателен, пусть и слегка насмешлив. Следом раздался хмык от язвительного мальчишки и Неф, не поднимая головы, спиной вышла из зала. Уже там она гневно уставилась на сестру.

– А что?! – полные непонимания глаза сестры не давали усомниться в её искренности. – Кто знал, что господин Эйе не умеет сам молоко наливать?!

***

– Беренму-у-ут! – Воскликнула старшая в негодовании. Малышка взвизгнула и бегом устремилась в сторону детских комнат, едва не сбивая идущих в зал слуг. Нефертити со смехом устремилась следом, а встречный ветер вскоре выдул из головы воспоминания о неудаче в зале. Ведь как можно грустить, когда всё вокруг так хорошо?

Праздник шумел до самой поздней ночи. Горели огни, танцевали прекрасные девушки, жрецы прославляли богов, фараона и Эйе. Сёстры то и дело подкрадывались поближе, чтобы посмотреть представление или стащить с богатых столов немного сладостей.

Нефертити тщательно следила за сестрой, чтобы та вновь не учудила чего-нибудь вызывающего, но успокоенная обещанием "отца" увидеться с ними вечером, Беренмут уже не порывалась нарушать протоколы. Наоборот, вела себя она на удивление прилично, показывая свой характер бесёнка только сестре.

Вскоре старшая поняла, почему. Бер, пользуясь своим детским очарованием, и доступом к уже подвыпившим гостям, нагло выманивала с них разнообразные сладости!

– Беренмут! Ну сколько можно! – каждый раз возмущалась Нефертити. Пьяные гости посмеивались и выносили сладости сразу обоим сёстрам. Что и неудивительно, Неф была ничуть не менее очаровательна, чем младшая сестра.

Впрочем, чем больше шёл праздник, тем больше портилось у сестёр настроение. Становилось понятно, что господин Эйе никак не успеет к ним сегодня вечером. Это, конечно, правильно – он хозяин вечера и должен быть с гостями. Но всё равно обидно, он же сказал, что вечером встретятся!

Но оказалось, что молодой господин не обманул. Уже ближе к полуночи в комнату, где печально готовились ко сну девочки, вошёл личный слуга господина Эйе и тихо позвал их за собой. Они прокрались мимо по прежнему шумящего банкетного зала, вышли в сад и подошли к небольшому, стоящему в стороне от основных дорожек, строению.

Проводив сестёр внутрь слуга удалился, а девушки смогли рассмотреть небольшое каменное помещение без окон, внутри которого была кровать, стол, пара кресел и небольшой открытый шкаф, заполненный папирусами, дощечками и какими-то ёмкостями.

На заправленной кровати расслабленно лежал господин Эйе. Всё ещё в праздничных украшениях, сохранивший запах праздничных благовоний, мужчина выглядел довольно устало и безрадостно.

– Господин Эйе, а я вам подарок принесла! – Беренмут, как всегда не смущаясь, забралась к вельможе на кровать и протянула маленькую фигурку змейки, обвивающейся вокруг камня. – Помните, на прогулке вы мне её показали и сказали, что красивая. Вот!

Бер была явно горда собой. Эйе слабо улыбнулся и погладил малышку по волосам, а после обратил взгляд на Нефертити, явно ожидая подарка и от второй воспитанницы.

– Разрешите презентовать Вам…

– Нефертити, прекращай! Я что говорил, церемонии уместны только прилюдно, при мне и Теи можешь вести себя как привыкла.

Нефертити кивнула и протянула опекуну своё заклятье. Мужчина, удивлённо подняв брови, прочитал его, в после встал и положил подарки на свой рабочий стол, явно намереваясь использовать их как украшения.

– Ну что ж, в этих дарах правды больше, чем во всех тех повозках, что закатили ко мне во двор сегодня, вместе взятых. А потому цена им гораздо выше. Впрочем, как бы мне не хотелось побыть с вами здесь подольше, но гости не будут долго терпеть моё отсутствие.

Молодой вельможа вздохнул, с размаху уселся на своё ложе и обнял обоих сестричек.

– Теперь вы знаете где я пропадаю теми днями, что вы носитесь по поместью и выспрашиваете обо мне слуг, – тихий смешок. – С этого дня, если дверь будет раскрыта, вы можете навещать меня в любое время.

– Спасибо! – Бер вновь накинулась на господина Эйе с объятиями, тогда как Неф лишь благодарно улыбнулась, но Эйе сам схватил её в общие объятья.

Бер надула губы, но всё-таки послушно покинула помещение. С её уходом обстановка как будто потеряла свой домашний тёплый ореол, став холодной и формальной.– А теперь, Беренмут, оставь нас с Нефертити одних, нам нужно поговорить.

– Нам надо поговорить о вашем с сестрой происхождении, а главное, почему я взял вас под опеку, – господин Эйе встал, сложил руки за спиной и начал медленно ходить вдоль кровати, рассказывая долгую и сложную историю.

Замерев, Нефертити узнавала страшные тайны семьи фараона, слушала о грозящих за раскрытие опасностях, о планах господина Эйе стать ещё ближе к фараону. И о её месте в этих планах.

Нефертити оказалась дочерью царицы Тии, старшей сестры господина Эйе, супруги Аменхотепа III. Дочерью не от фараона, а потому не имеющей права даже заикаться о своём родстве ни с господином, не с царицей. Но при этом брошенной не она, не сестра, не были. И пусть они никогда не смогут сказать о своём родстве, но…

– Но ты станешь Царицей, я в этом уверен. Конечно, никто не станет заключать помолвку "безродной" с Наследником, но принц достаточно слаб, чтобы я был уверен в том, что править он будет не долго. А потому я заключу договор со вторым принцем. Будь к этому готова, Нефертити. Не подведи нашу семью!

– Никогда не подведу! – страстно воскликнула Нефертити, глядя господину прямо в глаза. Тот долго смотрел на неё, о чём-то думая, а после отправил воспитанницу спать, а сам вернулся на праздник. До утра требовалось заключить ещё немало договорённостей. Пусть и не таких важных, как эта.

Глава 2. Метка богов

После памятного дня рождения Эйе жизнь в поместье для Нефертити изменилась. Уроки этикета, домоводства, истории, культуры… Девочка чувствовала себя настоящей принцессой крови, что готовили к управлению Египетским Царством.

Впрочем, так оно и было. Ведь именно такую роль господин Эйе и отвёл старшей сестре. И она старалась. Беренмут временами пыталась по-прежнему звать сестру на игры, пакости и прочие развлечения, коим привыкла предаваться вместе со старшей, но Неф всё чаще уходила, оставляя младшую одну.

Прилежная и старательная, она быстро достигла успехов. Не прошло и года, как она стала вести себя как настоящая наследница вельможи – гордо, степенно, спокойно. Господин Эйе всё чаще выводил свою воспитанницу в свет, беря то на большие городские праздники, то на пиры во дворце Фараона. Другие дети сначала сторонились "приёмыша", но вскоре приняли "дочь Эйе" в свою компанию.

Два года прошло в бесконечном обучении и приучении ко двору. Всё меньше Нефертити общалась с сестрой, всё реже Беренмут дожидалась её вечерами. Даже собственные дни рождения сёстры праздновали поодиночке. Нефертити – в большом зале поместья, с кучей высокопоставленных гостей. Беренмут же где-то за городом, уговорив госпожу Теи вывезти её на природу. Одну.

Сегодня в поместье вновь была суматоха. Все готовились к очередному празднику, со дня на день Сириус должен был подняться над горизонтом, оповещая о разливе Великой Реки. Маленькая госпожа, как теперь называли Нефертити слуги, тоже участвовала в подготовке праздника. Она отвечала за сады, освещение, слуг вдоль дорожек, чтобы никто не заблудился и не вышел к скрытому домику господина Эйе… Не самая сложная задача, но Неф взялась за неё со всей своей ответственностью, постоянно волнуясь всё ли она сделала правильно.

На помощь Нефертити вскоре пришла кормилица. Она мягко поблагодарила девочку за помощь, всё проверила и отослала её в свою комнату, выспаться перед торжеством. Необычайно рано для себя, Неф, довольная, отправилась к сестре, поговорить и немного прихвастнуть, не без этого. Но в комнате Беренмут не оказалось.

Нефертити посидела на кровати, подождала какое-то время, но сестра так и не появлялась. Тогда Неф отправилась её искать. Выспросив слуг, девочка узнала, что в последнее время Беренмут часто задерживается в своей учебной комнате. "Взялась наконец за ум!", довольно улыбаясь сказала одна из рабынь, обучавшая когда-то девочек основам шитья.

Но Неф так не думала. Слишком хорошо она знала сестру, учёба и они были вещами бесконечно далёкими. Но комнату проверить было надо. И, к большому удивлению Нефертити, Беренмут действительно была там. Не замечающая тихого приближения сестры, девочка сидела перед столом, в окружении горящих свечей, и держала в руках небольшой потухший факел.

– И да покинет Тефнут это место! – внезапно чётко сказала Беренмут, и факел в её руках вспыхнул синим пламенем, что через мгновение стал обычным, алым.

– Ах! – не удержалась от вскрика Нефертити. Бер резко вскочила, обернувшись.

Две сестры молча стояли друг против друга и молчали. Ни одна девочка не рисковала начать разговор первой. Слишком много им надо было друг другу сказать.

Молчание затягивалось. Наконец Нефертити, тяжело вздохнув, плотно закрыла за собой дверь учебной комнаты и подошла к сестре.

– Так ты… жрица.

Беренмут вскинула голову и с вызовом посмотрела на сестру.

– Почему ты мне не сказала?! – старшая сестра с укором смотрела на младшую. Бер продолжала сохранять молчание. – Это же очень важно, не упустить время! Быть жрицей это очень важно и почётно, господин Эйе…

– Нашёл бы как меня использовать, – тихо и зло прошептала младшая, но Неф тут же её услышала. И возмутилась.

– Ты не понимаешь! Господин желает нам только добра, ты просто не всё знаешь!

– А ты знаешь?

Нефертити замолчала. Конечно, Беренмут выросла, но сможет ли она сохранить тайну. Да, господин Эйе открылся Нефертити в том же возрасте, но старшая резонно считала себя серьёзнее и скрытнее сестрёнки.

– Я знаю, но это не только моя тайна, – попыталась оправдаться Неф. Но её сестру это только разозлило.

– Ах не только твоя! А чья же, не моя ли случайно? Или меня, простую сиротку, дела "маленькой госпожи" больше не касаются?!

Обстановка в комнате становилась всё хуже. Беренмут, легкомысленная, смелая и смешливая, стояла перед Нефертити, яростно сверкая глазами. И когда только она успела измениться? Как Неф могла всё это пропустить?

– Мы сёстры, ты помнишь? – Нефертити подошла к младшей сестрёнке и обняла съёжившуюся маленькую фигурку.

– А если нет? – спросила та.

– Конечно сёстры! Мы с тобой почти одно лицо!

Беренмут окинула сестру взглядом, с явным выражением сомнения на лице.

– Мы не похожи!

Нефертити вздохнула. На самом деле они действительно сильно различались, и дело было не только в двухлетней разнице. Нефертити была стройной и высокой, с прямыми волосами и большими тёмными глазами, что господин Эйе иногда называл "воловьими". Беренмут же маленькая и коренастая, с большими ступнями и ладонями. Волос у неё жёсткий и вьющийся. И глаза невыразительные, почти бесцветные на смуглом лице. Но всё же…

– Мы с тобой даже стоим сейчас в одинаковых позах, и нос задираем одинаково! А ещё обе ненавидим бананы! И поём фальшиво.

– И когда танцуем, спотыкаемся правой ногой, – добавила Беренмут, всё ещё выпячивая в обиде нижнюю губу.

– А когда улыбаемся, то верхние зубы показываем! Ох, сколько меня от этого отучали, а всё равно вылезает.

– И родинки у нас одинаковые!

Девочки рассмеялись. Напряжение, царившее между ними, испугавшись этого детского веселья, треснуло.

– Знаешь, Беренмут, я думаю, что господин Эйе должен тебе сказать, почему… ну, почему он теперь везде меня таскает.

– Я слышала, что слуги шептались, что это потому что он готовит тебя в наложницы ко всяким престарелым вельможам, чтобы они соглашались на какие-то сделки.

– Что?!

Нефертити аж подпрыгнула. Кто посмел думать такое про неё и про господина Эйе?!

– Кто это говорил? Да я их крокодилам скормлю, на стройки гробниц и храмов пожизненно отправлю! Как смеет их поганый рот произносить такие вещи?!

– Хах, сестрёнка, да ты прямо принцесса! А раньше, помнишь, мы должны быть тихими, всем кланяться…

– Раньше и должны были. Но это тайна.

– Да-да, ваша с Эйе тайна, – Беренмут опять надула губы.

– И не только моя! Просто я старше, вот мне раньше и сказали. Да и учёба, столько надо выучить, ты бы знала! Но теперь, хаха, ты тоже будешь учиться! Ты жрица, а значит, тебе учить ещё больше меня!

– А вот и не буду!

– Будешь-будешь! Иначе господин Эйе ничего тебе не расскажет!

– Это не честно!

– Честно! Это маленьким особо ничего учить не надо, а если ты взрослая, то надо.

– Пф…

Нефертити рассмеялась. Всё таки сестрёнка в свои семь лет была ещё сущей малышкой. Даже жалко было, что детство не продлится дольше. Но Бер была отмечена богами, и теперь путь её неизменно вёл к ним. Нефертити подумала, что возможно Эйе даже знал, что так будет, и поэтому лишь ей, Нефертити, пророчил судьбу Царицы. А Бер, кто знает, может станет Верховной жрицей Египта?

– Слушай, у меня есть идея. Ты с растениями пробовала разговаривать?

– Да, но с огнём как-то лучше получается.

– С огнём тоже можно, но с растениями сейчас модно, ну и разлив Нила скоро, а это праздник плодородия.

– Модно?

– Да! Мода это очень важно! А теперь слушай, что мы с тобой сделаем…

***

Нефертити волновалась. Она изо всех сил делала вид, что всё нормально, план точно-точно идеальный, идеальнее некуда, но волнение не уходило.

Впрочем лицо Неф держала достаточно хорошо, особенно перед младшей сестрой, что явно волновалась в тысячу раз больше. Нефертити понимала, до этого магия была её тайной, а тут надо устроить целое представление, да ещё и перед глазами фараона, не считая господина Эйе, который тоже будет весьма удивлён новому элементу в программе. Неф помнила свой первый пир в качестве "дочери Эйе" и волнение в нём. Но она справилась. И Беренмут тоже справится.

Праздник потихоньку начинался, Аменхотеп Третий объявил начало процессии, и толпа придворных, в строгом соблюдении негласной иерархии, устремилась за ним. Господин Эйе шёл впереди, почти рядом с фараоном. Когда-то, как кузен и вернейший из вельмож, он шёл в одном ряду, но времена менялись и всё больше прилипал отодвигали господина от власти. Кто удачными браками, кто удачными детьми.

Нефертити была любима господином Эйе, в этом она не сомневалась. Но в тоже время она была оружием удержания власти. Она знала это и исполняла роль достойно. И сейчас она даст "отцу" даже больше, чем он от неё ждал.

Нефертити ускорила шаг и, нарушая негласные правила, пробралась к началу процессии. Там один тощий, похожий на кривой сук вельможа, разглагольствовал о своём сыне, обращаясь к фараону и идущим там же принцам.

– Ох, какая же это ответственность, воспитывать отмеченного богами. Такая редкость, такой труд. Ведь только самые достойные удостоены такого знака. Ну, вам ли не знать!

– Да-да, уважаемый. Давно у нас не рождалось сильных жрецов, – с лёгкой заинтересованностью отвечал старый Аменхотеп. Видно было, что трёп вельможи ему уже наскучил, но жажда получить себе сильного жреца пересиливала желание отогнать болтуна.

– Великодушно простите мою дерзость, но мне интересно, а в какой магии ваш сын преуспевает?

Нефертити влезла в разговор совершенно некультурно, пусть и начав с традиционного вежливого вступления. Господин Эйе было дёрнулся в удивлении, и попытался отослать внезапно взбрыкнувшую девочку назад, но Тея, что была в курсе и даже помогала девочкам в их маленькой феерии, мягко удержала его на месте.

– Ох, мой мальчик ещё так юн! Но он уже может сдуть целый бархан!

– Ах, воздух?! А я думала растения, это же так модно! – Нефертити изо всех сил изображала из себя глупого наивного ребёнка. Впрочем, ребёнком она была, хотя и не наивным.

– Растения это очень редкий талант, Нефертити, – в разговор спокойно вступила Царица Тия. – Впрочем мой личный жрец может вырастить финиковую пальму.

– Всего пальму? Я думала, что жрецы должны быть способны вырастить целый лес!

– Целый лес? Какая глупость, этого никто не может! – отмахнулся от неё отец мальчика-жреца.

– Беренмут может!

– Кто?

– Ну сестра моя! Она как раз по просьбе господина Эйе помогает с парком чтобы порадовать великого Фараона! Правда, господин?

Лицо Эйе осталось совершенно беспристрастным, хотя Нефертити и заметила, как дёрнулась бровь мужчины в удивлении. Но он, полностью доверяя держащей его жене, лишь кивнул, а после вступил в полемику, технично отсекая Нефертити от высокого собрания.

– Да, парк давно требовал расширения, и мои девочки решили оказать мне большую услугу. Знаете, я сам там ещё не бывал, это будет наш общий сюрприз.

– Вы настолько доверяете своим воспитанницам?

– Конечно. Ведь это мои, – мужчина сделал еле заметный акцент голосом, – воспитанницы. И ранее мне не приходилось сомневаться в благоразумности Нефертити. Надеюсь, что и в этот раз она меня не подведёт.

Девочка чувствовала, что последние слова напрямую подразумевались ей. Но изменить было уже ничего нельзя, поэтому сглотнув комок во внезапно пересохнувшем горле, Неф стала ждать, когда процессия подберётся к парку.

– Всё хорошо? – госпожа Теи тихо подошла к девочке и прижала её к себе.

– Должно быть всё хорошо, ведь правда, правда?

– Беренмут два дня высаживала деревья и семена, я шила одежды и искала музыкантов, ты придумывала представление. Три самых лучших девушки в окружении господина Эйе не могут сделать плохо. Так что конечно правда.

– Правда. Надеюсь, у Беренмут хватит сил вырастить сад.

– Надейся, что у Беренмут хватит сил остановиться! – тихо рассмеялась Теи, и Нефертити наконец расслабилась.

И вот процессия, заинтересованно переговариваясь, подошла к поместью господина Эйе. Сад стоял как обычно, лишь несколько жалких кустиков выходили за границы размеченных ранее пределов.

– Ха, а нам обещали что-то лучше пальмы! – фыркнул всё тот же скрюченный вельможа, и как по команде из самой ближайшей беседки до процессии донеслись нежные звуки саламий, сливающиеся в подобие птичьего щебета.

К гостям немного деревянно вышла Беренмут, нервно взглянула на Фараона и господина Эйе, поймала взгляд Теи и уставилась на сестру. Нефертити изо всех сил попыталась передать свою поддержку сестре. Бер закрыла глаза, вскинула руки вверх и затанцевала.

Первой откликнулась трава, создав под ногами юной жрицы мягкий ковёр, после жухлые пересаженные кустики начали покрываться листьями, шурша в такт неторопливым движениям девочки. Музыка ускорилась, вступил звон мизмара и стук рикки, Беренмут подпрыгнула, хлопнув в ладоши, и как кошка заскакала по саду. И все ранее посаженные, но скрытые в земле растения, потянулись за ней, повторяя все начертанные на земле узоры. Сад медленно обретал свои очертания…

Три всё усиливающихся удара хока и танец завершился. Беренмут застыла после прыжка и только тогда рискнула открыть глаза. Вокруг неё ввысь устремлялась цветущая зелень.

– Беренмут, Нефертити! – голос господина Эйе прозвучал неожиданно сурово. – А идти к Нилу вы Фараону предлагаете прямо сквозь кусты?!

– Ну-ну, не серчай, Эйе, девочки старались. А я ещё не настолько стар, чтобы передо мной надо было убирать всё, до последней ветки.

– Я могу всё сжечь! – как всегда непочтительно, но от души предложила Беренмут. Процессия, вслед за Фараоном, засмеялась, вероятно думая что это шутка. И только Нефертити изо всех сил сдерживала рассерженный крик "Беренмут!", да знающий своих воспитанников Эйе всё-таки поспешил попросить увести Бер "уставшую от ритуала" в дом.

– И всё же, такое сокровище… и ты никому не говорил?! Служители храмов будут недовольны. Сам знаешь, как они не любят, когда жрецов воспитывают не в храмах, – Аменхотеп третий покачал головой. – Зачем тебе было скрывать жрицу? Не задумал ли ты чего дурного?

– Да сожжёт меня сила Ра, если я совру, – произнёс ритуальное заклятие Эйе. – Я никогда не собирался использовать силы Беренмут в своих целях.

Фараон покачал головой и повернул наруч на руке, в котором был вставлен кристально-прозрачный камень. Посмотрев на него около минуты, Аменхотеп вернул браслет обратно.

– Я огражу тебя от служителей, брат. И я не забуду, что ты, имея такую силу, остался верным Египту.

Глава 3. Глупый принц

Разлив Нила – великое событие в жизни страны. Оно несёт в себе обещание благополучия и счастья, но оно же останавливает жизнь в Египте на долгих две недели. Конечно, простой люд всё так же живёт своей жизнью, для них разлив лишь повод изменить привычные маршруты. Но светская жизнь замирает.

Девочки любили это время, тихое и домашнее. Эйе и Тея проводили всё свои дни внутри поместья, гости приходили редко и только по делу, а домашние уроки сокращались. Правда в этот раз Нефертити ждала этих дней с опаской. После их с Беренмут представления ей так и не удалось поговорить с "отцом". Может он злится? Может он разочарован? Или – тут сердце девочки начинало биться чаще – он восхищён и благодарен?

– Никогда. Не. Помогай. Мне. За. Моей. Спиной. Я чуть с ума не сошёл, когда ты к Фараону вышла! А если бы кто-то оскорбился? Ты представляешь, что с тобой могли сделать, Нефертити?!

Долго ждать разговора Нефертити не пришлось. Эйе, вернувшийся с празднества, сразу же позвал воспитанницу в к себе. И был он, казалось, испуган?!

– Я тоже не всемогущ, Неф! Да, моей власти хватит на многое, но даже я умею гнуть голову и проводить дела тихо! И эти театральные жесты… – мужчина, как когда-то давно, нервно ходил по комнате. – Я знаю, я хочу от тебя слишком многого, но время… времени у нас нет. У тебя его нет. Пройдёт ещё четыре года и я не смогу тебе помочь.

Нефертити с тревогой смотрела на Эйе. Редко, очень редко он давал своим эмоциям раскрыться в её присутствии. Это пугало, но в тоже время радовало девочку.

– Фараон покидает Фивы на недели тишины. Он вместе с наследником отправляется в Мемфис, на жреческие церемонии. Во дворце остаётся второй принц, и он планирует собрать "детский двор". Царица Тия будет там же и присмотрит за вами, но в целом ты будешь там одна. Аменхотеп твой будущий муж, Нефертити, помни об этом, когда будешь продумывать свою линию поведения, – вельможа подошёл к девочке и крепко её обнял. – И удачи тебе.

Сборы были быстрыми и чёткими. Нефертити отрядили паланкин Теи, двоих рабов и два короба с вещами, после чего девочка была отправлена в царский дворец. Там всё так же спешащие слуги указали ей на выделенные покои, выделили ещё одну рабыню, дабы помочь с устройством дворца, и тут же умчались дальше. Дворец провожал своего фараона.

Нефертити, дабы никому не мешать, решила совершить осмотр дворца после того, как Фараон с наследником его покинут. Нет, она и ранее тут бывала, но исключительно в гостевой парадной части. Жить же здесь ранее не доводилось.

Любопытство терзало девочку, и она всё же решила пройтись, пусть и по задней, хозяйственной части главного дворца. Теи учила её, что по заднему двору всегда можно понять настоящее состояние дел семьи. Как бы не сверкали золотом парадные залы, грязный хозяйственный двор первый признак запустения.

Но про царский дворец такого сказать было нельзя. Двор был убран, шумен и хорошо организован. Слуги, обратившие внимание на вышедшую госпожу, вежливо и организованно вывели девочку с территории "погрузка, госпожа, опасное дело, кони чуют близкую воду и нервничают!". И так Нефертити оказалась в недостроенной части.

Это не было удивительно, дворцовый комплекс перестраивался почти всегда, дабы соответствовать величию правящей династии. Но это было очень интересно. Игнорируя причитания рабыни, Неф начала исследовать постройки, представляя, как оно будет в будущем. Она даже начала рассуждать вслух.

– Вот здесь было бы здорово поставить вазу с высокими цветами, и кушетку из тёмного дерева. Драпировка должна быть тёмно-синей, чтобы создавать ощущение прохлады. А ещё нужны кошки! Поставить для них водички и рыбки. Хотя нет, рыба воняет, лучше только лежанки…

Громкий смех раздался позади девочки. Покраснев, Нефертити обернулась и обнаружила сидящего на недостроенном крыльце юношу лет тринадцати.

– Я смотрю… ты… уже чувствуешь себя почти хозяйкой? – сквозь смех проговорил он.

– Мой принц! – воскликнула рабыня, падая на колени. Нефертити так же глубоко поклонилась, чувствуя внутри растущее раздражение.

– Мой принц, я всего лишь… – попыталась она оправдаться, но Аменхотеп IV тут же перебил её.

– Что ж, мы посмотрим. Пока что ты умеешь только очень много говорить.

В голосе принца не осталось ни капли веселья. Подняв голову Нефертити увидела лишь тёмные злые глаза, наполненные презрением. Юноша встал и, не прощаясь, покинул недостроенное здание, оставив девочку в непонимании.

После неудачной прогулки Нефертити решила вернуться в свои покои и быть там. Госпожа Теи часто говорила, что скромность и незаметность становится в шумном Дворце отличным оружием. А оружие, судя по принцу, Нефертити очень даже пригодится.

А ещё ей пригодится собственная свита. Два года общения с "детьми достойнейших" не прошли для девочки даром, и вокруг собралась надёжная компания. В основном это были дочери и младшие сыновья вельмож того же возраста, что и сама Нефертити, хотя встречалось и несколько старших ребят. Неф подозревала, что их просто отправляли следить за младшими, но сейчас это было не важно. Важно было не остаться один на один с принцем и его друзьями.

К счастью, немного разговорив слуг, Нефертити убедилась, что как минимум четыре надёжных товарища у неё во Дворце будут. И весьма непростых товарища.

Тефия и Тирия, близнецы, благословлённые богами. Рождённые жрицами, девочки из простой семьи рыбака были приняты в ученики Верховной жрицы Хатшепсут. Сил у них по одиночке было не много, зато вместе девочки уже сейчас, едва пройдя один цикл взросления, могли в одиночку проводить полноценные церемонии. К сожалению даже звание жриц не помогало близняшкам с реальной властью, но хотя бы магических штучек с ними можно было не бояться.

Гораздо больше Нефертити внутри Дворца обрадовалась Омфису, сыну благородного Петтала, что был не только очень знатен, но и в определённой степени честен. Когда-то в начале своего выхода в свет Нефертити поспорила с ним, что за вечер её три раза угостит благородный господин со своего стола. Омфис утверждал, что подобное проявление благосклонности к безродной абсолютно невозможно. Надо было видеть лицо, когда Нефертити, сказавшись уставшей, забралась на стул рядом с господином Эйе и попросила вина с травами. Трижды. Помниться мальчик довольно долго дулся, но после оттаял и действительно познакомил её со всеми своими друзьями, как и обещал. Да и далее продолжал общение, находя Нефертити «интересной».

Последним значимым для девочки гостем был Гипсей, один из племянников госпожи Теи. Нефертити мало с ним общалась, юноша был сильно старше, вот-вот готовясь переступить порог взросления. Но он был добр и верен семье так же, как и его тётя, а значит просто так в обиду юноша её не даст. Это давало надежду на благополучный исход.

И вот две недели "детского двора" начались. Пиры, игры и спектакли, а также, к большому удивлению Нефертити, взрослые дела. На следующий же день второй принц объявил, что весь центральный дворец, до последнего склада циновок, остался под их управлением. Царица изволила удалиться в свои покои и сказала, что не выйдет оттуда до тех пор, пока ей исправно приносят краски и любимый чай. А потому…

– Я решил, что всей экономикой и слугами с их жалобами буду разбираться я. А с хозяйством – она! – заявил принц, небрежно махнув в сторону Нефертити.

И ведь не откажешь же! Под видом милости принц явно захотел подставить свою навязанную невесту. Нефертити не понимала, что она ему сделала, но просто сдаваться не собиралась. Он думает, она не справится со дворцом?! Три раза "Ха!". Он ещё увидит насколько хорошо Неф со всем может справляться!

И у неё получилось! Да, где-то незаметно помогал Гипсей, указывая на то, о чём забыла Нефертити, пытаюсь охватить сразу всё. Сильно выручал Омфис, собирая у других ребят что и где им не нравится и пересказывая это Нефертити во время совместных обедов. А близняшки вообще стали руками и глазами девочки, носясь с поручениями и пугая нерасторопных слуг и рабов. Иногда Неф казалось, что их не две, а где-то с десяток, настолько они были вездесущи.

Принц же, казалось, и думать забыл о Нефертити. Он веселился, занимался делами и общался в основном с узким кругом своих друзей. Благодарить, впрочем, как это принято было в доме Эйе, Аменхотеп тоже не собирался. То, что дворец продолжал успешно функционировать, принц просто принимал как данность. Девочка надеялась, что свалившаяся на его голову ответственность забирает у второго принца достаточно времени, чтобы не думать о каких-то пакостях.

Но, как оказалось, принц ничего не забыл. И времени у этого поганца хватало на всё, и на управление слугами, и на придумывание неприятностей невесте. За три дня до окончания "тихих недель" Аменхотеп внезапно объявил смотрины. Смотрины жениха для Нефертити!

– Прекрасная Нефертити чудесно заведовала дворцом все эти дни, не правда ли? Редко встретишь такой ум и ответственность у девчонки. Видимо воспитание благородного Эйе творит чудеса. Так не стоит ли украсть руку и сердце нашей хозяйки раньше, чем её сговорят? Конечно, всё уже договорено и обдумано, но нам ли давать решать взрослым, как нам жить? Разве не доказали мы за это время, что прекрасно обходимся и без постоянного контроля?

Юноша ходил перед толпой, умело держа внимание детей. Впрочем, Нефертити, даже растерявшись, видела что не все, даже среди его друзей, поддерживают такую выходку принца. Кто-то нахмурился, кто-то приоткрыл в удивлении рот. Омфис еле удерживал близняшек от какой-то неуместной реплики, а Гипсей с окаменевшим лицом поспешил покинуть зал.

– Нефертити, сегодня этот трон твой! Присаживайся, пусть все тебя рассмотрят!

Аменхотеп вытащил девочку из толпы и усадил на место фараона. Нефертити неловко села и оглядела перешёптывавшуюся толпу.

– Мой принц, я полагаю это неуместным…

– А я полагаю, что мы сами должны решать свою судьбу! В конце концов я тут принц и имею право делать то, что захочу!

– Вы принц, а не фараон! Вы немногим выше меня!

Нефертити вскинула голову и попыталась встать с трона, но принц толкнул её обратно.

– Ай-яй-яй, такая хозяйка и такая дикая кошка! Видимо благородный Эйе не смог научить тебя смирению?

– Видимо смирению тебя не смогла научить я.

Спокойный величественный голос пронёсся по затихшей зале. "Царица!" выдохнули стоявшие у входа и поспешили выразить своё почтение. Лишь Нефертити, всё так же прижатая к трону, и Аменхотеп, окаменевший с момента прихода Тии остались на своих местах.

– Отпусти девочку, Аменхотеп. Её обязанности я возвращаю тебе. Прежде чем смеяться над хорошей хозяйкой стоило показать себя хорошим хозяином. А ты, девочка, ступай за мной.

Царица Тия, так и не подошедшая к трону, развернулась и вышла из комнаты. Нефертити, откинув руку принца, вскочила и бросилась за ней. Когда она покидала место праздника, там стояла полная тишина. На принца никто из гостей не смотрел.

Тия быстро шла по коридорам Дворца, не оборачиваясь на бегущую следом Нефертити, и явно не заботясь об удобстве свой гостьи. Впрочем, та и не надеялась на большую милость, чем спасение от принца. Тем более что сейчас Нефертити занимали совсем другие мысли – впервые в сознательном возрасте она находилась так близко к родной матери.

Царица была высокой статной женщиной, с длинными чёрными волосами, миндалевидными тёмными глазами и светлой, нежной кожей. Нефертити оказалась очень похожа на неё внешне, не смотря на то, что фигура у девочки пока ещё не определилась. А раз так, то Неф обещала вырасти очень красивой.

Царица свернула налево, наконец немного задержавшись, чтобы пропустить Нефертити за собой в свои покои. Девочка вошла и с любопытством осмотрела владения женщины. Большие светлые помещения, много зелени, где-то журчит проточная вода. На кушетке, обтянутой синим шёлком, сидел Гипсей, держа на коленях маленького ребёнка.

– Мой Царица! Косей вёл себя хорошо, и даже почти не пытался оторвать мои волосы, – спокойным вежливым тоном оповестил юноша, осторожно вытягивая из кулачка ребёнка значительную часть своей шевелюры.

– Благодарю, Гипсей. Ступай! – Тия подняла ребёнка на руки и взглядом указала юноше на дверь. Тот ободряюще улыбнулся Нефертити и поспешил покинуть покои Царицы.

Тия не спешила начинать разговор. Предложив Нефертити присесть и угощаться чаем, женщина, казалось, вся ушла в игру с малышом, что пытался сорвать с неё драгоценные серьги. Постепенно её лицо становилось всё более живым, нежная улыбка и блеск в глазах явно сказал Нефертити, что женщина счастлива и безумно любит своё дитя.

Неф сидела и тихо пила чай, хотя от этого зрелища ей становилось очень обидно. Да, Теи была прекрасной кормилицей, но всё-таки лишь кормилицей. Нефертити же всегда хотелось, чтобы кто-то посмотрел на неё так же, как сейчас Тия смотрела на Косея.

– Малыш засыпает. Жди здесь, я вскоре вернусь, и мы поговорим, – тихим голосом сказала женщина, даже не повернув в сторону девочки голову, и ушла в глубину своих помещений. Неф постаралась не слишком долго смотреть ей вслед.

Спустя чашку чая и половину груши со стоявшего неподалёку подноса, Царица Тия вернулась, села рядом с Нефертити и серьёзно на неё посмотрела.

– Нефертити, ты отлично справлялась всё это время. И в инциденте с Аменхотепом тоже. Это… приемлемо.

Царица замолчала. Нефертити немного подождала, а потом рискнула задать вопрос. Важный, пусть и не тот, который действительно хотелось задать.

– Почему второй принц так поступил? Он ненавидит меня?

Тия посмотрела на Нефертити, слегка подняв бровь.

– Ненавидит? Ненависть слишком сильное и глубокое чувство, для этого мальчишки. Он презирает тебя.

Царица не отводила взгляда от лица девочки.

– Аменхотеп сын женщины, что умерла вскоре после его рождения. Я воспитывала его словно собственного сына, однако многие, очень многие во Дворе спешили указать ему его место. Сын наложницы… глупость! В его теле течёт королевская кровь!

Голос её на мгновение стал громче, но тут же вновь вернулся к прежнему спокойному тону.

– Но это плохо сказалось на принце. Он начал видеть унижение там, где его не было. И ты, Нефертити, кажешься ему ещё одним унижением. Наследник женился на дочери фараона. Ему же досталась безродная воспитанница Эйе… Принцу было сообщено, что ты так же носитель королевской крови. Но он уже заразился глупостью от придворных.

Тия подняла руку и провела пальцем по щеке Нефертити.

– Сегодняшний инцидент станет достоянием всех благородных семей Египта. После такого объявлять помолвку между тобой и Аменхотепом было бы крайне… неразумно. А потому Аменхотеп, пусть и ценой потери лица, но смог от тебя избавиться.

Царица замолчала, но вскоре нахмурилась и жёстко добавила:

– Пока.

Нефертити, уже было обрадовавшись возникшей перспективе свободы, про себя поблагодарила богов, что не посмела выразить свою радость внешне.

– Но что же нам теперь делать?

– Ждать, Нефертити, ждать и дать Аменхотепу нагуляться. Он хочет решать сам, что же, оставим его. Он глупец, что верит злым языкам, но это беда свойственная возрасту. Твоя же задача остаться идеальной женой для принца. Никаких ошибок. Никакой тени на себя и свой род. Что простительно принцу, непростительно воспитаннице вельможи. Помни об этом.

– Я помню, Царица, – ответила Нефертити, склонив голову. Задавать какие либо вопросы пропало всё желание. Девочка подождала пока Тия допьёт свой чай и покинула покои Царицы. Впереди было ещё три крайне напряжённых дня. И только потом всё можно будет рассказать кормилице и просто поплакать в её тёплых и мягких объятьях.

Глава 4.Королевская болезнь

Окончания "тихих недель" Нефертити ждала, почти не выходя из собственных покоев. Разумеется, она продолжала появляться на обедах, но на краткий срок и в сопровождении близняшек, что хоть и не поняли точно, что произошло, но прекрасно осознавали, что "помолвка" от принца ничем хорошим не была.

Гипсей поступал так же, как и ещё несколько детей со связанных с господином Эйе семей. Особенно старшие ребятишки, что уже более-менее понимали расклады сил при Дворе и старались сразу обозначить свою принадлежность к той или иной фракции. Веселиться продолжал только Омфис, исправно навещая подругу вечерами и пересказывая все события.

Впрочем, особо рассказывать было нечего – принц явно приуныл и тяготился обществом своего детского двора. Нефертити подозревала, что Царица в тот день говорила не только с ней, и вряд ли этот разговор был приятен для Аменхотепа. Но узнать не сам факт этой беседы, не её содержание, для девочки оставалось невозможным.

А когда Двор вместе с Фараоном вернулся в Фивы, то Нефертити стоило значительных усилий не поступить по примеру Беренмут и не броситься на шею господину Эйе. Тот, впрочем, тянуть не стал, быстро раскланялся со всеми и забрав воспитанницу отправился домой.

– Как прошёл первый самостоятельный опыт во дворе? – поинтересовался он по пути.

– Ужасно! – абсолютно честно ответила Нефертити, заставив Эйе напрячься. – Аменхотеп ужасный, противный и глупый принц! Хорошо, что он второй, с таким фараоном Египту будет очень плохо!

Эйе аж закашлялся.

– Так, Нефертити, меньше эмоций… Ты мне всё расскажешь дома, что там произошло, и чем Аменхотеп заслужил такие эпитеты. Но насчёт фараона, хм, – Эйе задумчиво поднял глаза к потолку своего паланкина, – если боги не изменят своего решения, то фараоном будет он.

– Но почему? Разве наследником является не Тутмос? Да, он слаб здоровьем, но всё же он прожил достаточно долго.

– Наследник, увы, проклят. Тутмос не так слаб здоровьем, как об этом принято говорить. Но, к сожалению, он слаб умом. Принцесса Ситамон, возможно, сможет стать такой же великой Царицей, как Тия, и править вместо мужа, но это только если сам Тутмос позволит ей это. А наследник уже проявляет свой непримиримый и упрямый характер. А потому…

Вельможа замолчал и Нефертити не решилась продолжить разговор. Королевская болезнь, так называли случаи "проклятых" детей. Служители говорили, что так действуют недоброжелатели Египта, а потому фараонам приходится тратить столько усилий на защиту своей семьи и сокрытию собственной крови. Именно из-за этого многие неизвестные безродные во Дворе и воспринимались довольно спокойно.

Например, та же королева Тия так же, как сама Нефертити, считалась относительно безродной воспитанницей одного из вельмож, максимум бастардом одной из великих семей. Вот только Неф не была дурой. Если господин Эйе родной брат Царицы Тии и при этом кузен самого Фараона, то вывод напрашивался сам собой: ещё одна незаконнорожденная дочь. Не редкий случай, судя по всему.

Оставшийся путь прошёл в молчании, каждый думал о своём. Но стоило паланкину опуститься на камни поместья, как мысли выбило из головы диким радостным криком и объятиями от Беренмут:

– Сестрёнка!

Нефертити улыбнулась и крепко обняла Бер в ответ, а после церемонно поклонилась госпоже Теи. Женщина мягко улыбнулась, погладила девочку по голове, а после, переглянувшись с мужем, приказала слугам накрыть стол в её личных покоях.

– Эйе, я с девочками жду тебя через десять капель, не раньше. Мы все устали с дороги и нам надо немного отдохнуть.

– Конечно, жизнь моя, – Эйе поцеловал супругу в ухо и широким шагом отправился к себе, а Теи взяла воспитанниц за руки и повела за собой.

Только там Нефертити наконец полностью почувствовала себя дома. Она возмущённо рассказывала и о втором принце, и о Царице, и о том, как Гипсей спас её, сообщив всё Тии. Ну и конечно о том, как девочка скучала и по Беренмут, и по своим опекунам.

– Ты посмотри, какой наглец! – Возмущалась Теи, слушая рассказ "дочери", – эти принцы всегда были слишком избалованы!

– Да я этого принца живьём в пустыне закопаю, хочешь?! Отказываться от моей сестры никому нельзя! – поддержала возмущение Беренмут.

– Не-не-не, сестрёнка, не надо! Я правда не расстроилась, что мы не пара, – Нефертити поспешила успокоить разошедшуюся жрицу. – Просто поступок был довольно глупым.

– А главное публичным. – В комнату тяжело вошёл Эйе и тут же сел под бок к жене, взяв на руки Беренмут. – Такие поступки могут быть восприняты как ссора между моим родом и Фараоном. А этого нам совершенно сейчас не надо, потому что на Беренмут нацелилось слишком много слежителей. Всё-таки вы устроили уникальное представление.

– Я виновата? – робко спросила Нефертити.

– Нет, это просто событие, с которым мы должны справиться. Осталось придумать как, – Эйе зажмурился и напряжённо сжал переносицу.

– Наследник Тутмос говорил, что в Хатти очень красиво. Он собирался поехать туда покататься на корабле. Мы можем поехать с ним, он приглашал, – внезапно, к удивлению всех, заявила Беренмут. – Что?! Тутмос забавный! С ним никто не говорил, а я с ним в солдатиков играла и стрелы у нас по настоящему летали и даже горели!

– Поехать с наследником в Хеттское царство по его прямому приглашению… это действительно выход. Кто-нибудь видел, как он тебя приглашал, Беренмут?

– Ага, служитель, что принца лечит. А что, мы сможем поехать?! – Беренмут обернулась к Эйе. – Правда-правда? Прямо в другую страну?

– Правда-правда, – погладил "дочь" по голове вельможа. – Если наследник тебя вспомнит, конечно.

– О, он вспомнит! – Заявила Беренмут, коварно улыбнувшись. По спине Нефертити пробежали мурашки, а Теи передёрнула плечами. И только привычный уже, казалось, ко всему Эйе остался полностью невозмутимым и поглощённым своими размышлениями

***

Подготовка к путешествию принца Тутмоса подходила гораздо тише, чем к любому другому событию, что могла вспомнить Нефертити. Да, это было богатое и надёжное судно, два жреца, если считать Беренмут, около трёх десятков слуг и рабов, а также определённое количество молодых вассалов. Но не было речей, не было посвящений, да и сам Тутмос не пытался добавить своему путешествию хоть какой-то важности. Впрочем, наследника Нефертити вообще не понимала.

– О, ты сестра Бер? Ха-ха, вы вообще не похожие. Может одну из вас в детстве подменили на крокодилицу?

Именно так встретил её Тутмос и тут же отвлёкся на что-то ещё. При этом лицо юноши было столь приветливым и незамутнённым, что было абсолютно непонятно, пытался ли он оскорбить кого-то из девочек, или просто не понимал что говорит.

А ещё Нефертити не понимала что делает Аменхотеп. Как-то совершенно незаметно и непонятно второй принц тоже оказался в числе тех, кто едет в Хатти. Причём он не взял ни свою свиту, ни дополнительного корабля. Нет, он спокойно и скромно прихватив только пару приятелей, влился в сопровождение наследника.

Это очень нервировало Нефертити. Господин Эйе по секрету сказал девочкам, что Аменхотеп здесь именно что "для познания смирения, по повелению Фараона и Царицы", но спокойнее от этого не становилось. Мало ли что мог замыслить обиженный принц. Вот решит, что Нефертити отправили, чтобы за ним следить и всё, будет издеваться всю дорогу.

Отплытие в Хаттское царство состоялось рано утром. Нил был окутан холодным и липким туманом, солнце только-только начинало восход, окрашивая небо яркими цветами, а личный корабль Тутмоса уже отчалил от пристани Фив. Аменхотеп сонный и недовольный стоял у носа корабля, Тутмос махал берегу с кормы, а все остальные гости… ничего не делали. Совсем.

Для Нефертити это было странное чувство. Были сборы, был Двор, праздники, учёба, разговоры и налаживание связей. Но здесь всего этого не было. Мимо мерно проплывали берега Великой реки, где-то играли музыканты, слуги управляли кораблём, даже Аменхотеп вскоре ушёл досыпать в небольшую постройку прямо на палубе. Девочка же совершенно растерялась.

Свита Тутмоса состояла из взрослых парней, чаще вторых-третьих детей вельмож, которые не проявляли никакой заинтересованности общении с Неф и вообще явно собирались упиваться вином всю дорогу. Друзья Аменхотепа откланялись сразу по причине самой дружбы со вторым принцем. Девочке было просто некуда податься.

Но казалось так думала только сама Неф, так как у Беренмут явно были свои планы на эту поездку, и участие в этих планах сестры было обязательным. А потому вскоре Бер бесцеремонно схватила сестру за руки и потащила к Тутмосу.

– Мы будем ловить летающих рыб! – заявил наследник, завидя сестёр. – У меня есть сети, для большой рыбы. А маленькую руками.

– А? – негромко удивилась Неф.

– А если крокодил полетит? – деловито осведомилась Беренмут, не обращая внимания на удивление сестры.

– Крокодил не полетит, – уверенно возразил Тутмос. – Крокодилы не летают, глупая!

"Рыбы тоже не летают!" хотелось возразить Нефертити, но не спорить же с наследником. Поэтому она послушно взяла в руки сеть и стала ждать. Но рыба, как и ожидала девочка, и не думала взлетать.

– Мне не нравится, – заявил наследник. – Хорэм, почему рыбы не летают?! Должны лететь!

– Рано, принц. Вот в море выйдем, и полетят, если косяк найдём! – Хорэм, управляющий кораблём, без малейшего удивления отреагировал на вопрос принца.

– А в море они что, летают?! – всё-таки рискнула спросить Нефертити.

– Летают иногда, маленькая госпожа. А если знать где плыть, так и на палубу будут залетать, хоть голыми руками собирай! Костлявые только, не пожарить, не сварить…

– Дурацкая река! – обиделся Тутмос и отправился под навес. Нефертити ахнула на такое святотатство, но Беренмут только посмеялась.

– Да расслабься ты, Себек же нас не утопил? Значит что? Значит не обиделся! Пойдём лучше я тебя со свитой познакомлю. Они конечно нудные страшно, зато сладостями кормят!

Дальнейшее путешествие для Нефертити прошло практически так же, как и первый день. Её то куда-то тащила Бер, то Тутмос выдавал непонятное, да так, что каждый раз девочка не могла понять, правду он говорит или нет. Летающие рыбы, сквозь которых проплыл корабль в Средиземном море, перемежались в рассказах Тутмоса с гигантскими птицами со стальными перьями. Он выдумывал сказки про корабли, что плывут без усилий людей, а потом рассказывал про берега из чистого мела, а после через несколько часов они действительно проплывали мимо сверкающих белизною скал.

Сестра же воспринимала любые слова принца как что-то обычное. Над Нефертити Беренмут откровенно посмеивалась:

– Какая разница есть что-то или нет? Интересно же рассказывает!

Свита наследника же казалось вообще того не слушает никогда и служит лишь декорацией, а Аменхотеп так и проводил дни под навесом, почти не появляясь и даже не общаясь со своими же друзьями. И вскоре стало понятно почему.

Ведь всего в дне пути от цели к как всегда рассматривающему что-то вдалеке Тутмосу и сидящим там же сёстрам подошёл Хорэм и печально сообщил:

– Мой принц! К сожалению, мы вынуждены развернуть корабль не останавливаясь в Хатти. Ваш брат, Аменхотеп, очень болен. Мы также вынуждены просить уважаемую госпожу Нефертити оказать помощь врачевателю в уходе за принцем. Мы не знаем точно почему, но он не подпускает к себе практически никого, однако ваше имя сквозь бред мы смогли расслышать.

– Но я не служитель, я не владею умениями врачевателя! – удивилась Нефертити.

– У нас нет выбора, и как вы понимаете у вас тоже. И нет, господин, мы не можем оставить вас тут, даже если вы мне это прикажете! – ответил сразу всем, а может и самому себе слуга. Корабль, несмотря на устроенную Тутмосом истерику, начал разворот. А Нефертити вновь, как и в самом начале пути чувствовала полную растерянность и непонимание.

– Надо было его ещё в Египте закопать, – буркнула рядом стоявшая Беренмут. – Одни проблемы от этого вашего Аменхотепа. Ещё и Тутмоса расстроил. И тебя. И меня. Вот последнего я ему точно не прощу!

– Беренмут! – возмущённо воскликнула Нефертити, как всегда это делала, когда сестра слишком многое себе позволяла. И эта обыденный, привычный элемент как будто её взбодрил.

– Ладно, по крайней мере мне теперь есть чем заняться… а врачевание в процессе освою. Что-то же я помню…

– Ты только когда над принцем будешь издеваться, лицо грустное делай, будто переживаешь! – подсказала Беренмут.

Нефертити гневно на неё взглянула и поспешила к больному. Хотя в глубине души слова Бер имели очень и очень яркий отклик. И лишь природная правильность Нефертити отделяла его от чего-то ужасного.

Обратное путешествие в Египет оказалось совершенно не похоже на неторопливое плавание в Хатти. Остановки на ночь были краткими, часто прямо в порту. Принц Тутмос пытался было хоть как-то повеселиться, но его свита технично и явно привычно затирала старшего принца в угол, отвлекая всякой ерундой.

Нефертити же сбивалась с ног. Аменхотеп бредил, не узнавал никого и не давался в руки. Служитель-врачеватель откровенно опасался подходить к буянившему второму принцу, что внезапно оказался наделён недюжинной силы. Если требовалось чем-то напоить Аменхотепа или начертать защитные символы, то звали или личного жреца Тутмоса, что поднимал незадачливого больного в воздух и держал там до конца процедуры, или Беренмут, что не церемонясь вращивала его прямо в дерево корабля. И лишь Нефертити принц почему-то узнавал.

Правда счастья ей это приносило не много. Мало того что врачеватель свалил на неё всю сопутствующую работу – и протирать тело принца от пота, и обновлять защитные знаки, и смазывать волосы благовониями, так ещё и сам Аменхотеп её явно ненавидел.

– Это всё из-за тебя! Если бы тебя не было, всё было бы нормально… Всё из-за тебя!

Однако он хотя бы не бросался на неё с кулаками, как на других, хотя и лицо делал на редкость противное. А стоило Нефертити удалиться отдохнуть, как принц тут же начинал голосить и звать её.

– Я сказал тебе не уходить! Не смей бросать меня, слышишь?!

А на корабле тем временем поползли разговоры о том, что боги лишают разума и второго принца. Нефертити слышала их и в тайне очень боялась, что это окажется правдой. Тутмос был хорошим человеком, но будучи маленьким ребёнком в теле взрослого, он не мог править Египтом. Его сестра и жена не справлялась с супругом, это Нефертити заметила ещё при подготовке к плаванию. Значит вариант был только один – Аменхотеп. Ведь все остальные законные дети Фараона – девочки. Царица бывало правила страной, та же Тия была известна своей политической деятельностью, но всё же в паре с фараоном.

А если Аменхотеп тоже лишиться рассудка, что тогда? Что будет со страной? Конечно остаётся господин Эйе, двоюродный брат фараона, носящий в себе кровь богов, но что будет, если после этой поездки, где обе воспитанницы господина крутились сначала рядом с Тутмосом, а после и рядом с Аменхотепом, фараон лишиться второго из сыновей?

Нефертити вспомнила юного мальчика на руках Царицы Тии. Нет, даже случись что-то с Аменхотепом, у Египта есть шанс. Косей, настолько юный, что в его честь не было устроено ещё не одного праздника… Но он существовал и был настоящей надеждой Египта. Да и саму Нефертити нельзя сбрасывать со счетов. В конце концов она тоже настоящая принцесса, пусть даже об этом никто не знает. И уж точно будет лучшим правителем, чем взбалмошный второй принц!

Девочка так обрадовалась этой мысли, что даже на очередную "каторгу" к Аменхотепу шла с улыбкой и таким довольным лицом, что даже болезный принц обратил на это внимание.

– Случилось что-то хорошее?

– Нет, ваше высочество. Я просто подумала, что Египет всё-таки будет в хороших руках.

– Ты не врёшь, странно…

Последние слова принц практически прошипел каким-то надтреснутым сиплым голосом. Его тон был серьёзный и немного удивлённый, как будто принц действительно видел правду, как реальный предмет, что сорвался с её губ.

– Нефертити. Я запомню тебя, – внезапно сообщил Аменхотеп, глядя на неё серьёзными и какими-то чужими глазами, а после провалился в беспамятство. До Египта оставалось менее дня пути.

Глава 5. Одиночество

Иногда жизнь бежит как ужаленный в хвост кабан, а иногда ползёт медленно, как змея, только-только проснувшаяся после пустынной ночи. Словно Великая река время меняет свой темп согласно своим собственным желаниям, и людям остаётся только подчиниться этому.

Нефертити привыкла бежать. Спешить, общаться, что-то делать, бороться, зубами выгрызая расположение сильных. Всё ради того светлого момента, когда обычная воспитанница вельможи станет самостоятельной политической фигурой. И вот, это время настало.

Праздник совершеннолетия, шикарный пир, явственно обозначенная фракция власти и расположение Царицы Тии подарили Неф чёткое и понятное место во Дворе Фараона. Не самостоятельная единица, но признанное подспорье. Прекрасная партия, приз за расположение и в то же время умная и хитрая девица с большими связями. Верх того, чего без потери свободы могла добиться Нефертити.

Даже второй принц перестал портить Неф жизнь, большей частью игнорируя бывшую "невесту", хотя иногда и вспоминал о ней, посылая подарки или приглашая на не самые значимые праздники. Будто бы и не было детской вражды.

Нефертити смело могла назвать это время "тихим". Шумные праздники, фестивали, молебны и пиры слились в единообразный одинаковый гул. Тринадцать лет – слишком маленькая, чтобы её кто-то принимал всерьёз и слишком взрослая для взбалмошных поступков. Девушка чувствовала что это спокойствие убивает её.

А вот у сестры начался самый рассвет. Беренмут, вечный ребёнок, даже узнав все семейные тайны и став активно участвовать в жизни Египта, и не думала прекращать наслаждаться жизнью. Если для Неф это было поводом вырасти и вернуть своё, то у младшей сестры всё это вызывало только какую-то весёлую злость.

– К чёрту Тию и все фараонские манипуляции. У меня есть ты, Эйе и Тэи, а также боги, что слышат мой голос гораздо чаще всей фараонской семейки. Тебе нравится этот богатый улей, Нефертити, а меня раздражает их вечное жужжание. Они отказались от меня, и слава богам! Я тоже не собираюсь быть их частью!

Нефертити вспомнила как в последний раз обговаривала с сестрой то, что Бер так и не влилась во Двор и лишь покачала головой. Дерзости с возрастом у маленькой жрицы только добавилось. Даже сейчас она просто гордо отвергла очередное приглашение на праздник и укатила в Мемфис – обучаться у какого-то известного жреца. Вот уж чья жизнь точно не была похожа на тихую заводь – если течение времени не спешило нести Беренмут к цели, та без малейшего сомнения вызывала бурю вокруг себя.

– Госпожа Нефертити, госпожа Тэи приглашает вас сегодня на вечернюю прогулку у реки! – В комнату к Нефертити тихо вошёл слуга. – Готовить ли нам большой паланкин?

– Готовьте, – кивнула Нефертити, удивлённо. Госпожа Теи, хоть и по прежнему тепло относилась к девочкам, но всё же очень давно не приглашала Нефертити просто погулять. Впрочем, девочка была рада прогулке, возможно это сможет развеять томящуюся скуку ожидания. А может быть у Теи к Нефертити будет важное дело, в которое девочка сможет окунуться с головой и выбраться наконец с липкой паутины будней. Это было бы лучше всего!

Вскоре Нефертити и Тэи встретились и в сопровождении слуг, что несли паланкин и немного продуктов, дабы женщины могли перекусить, гуляя у реки, отправились на прогулку. Госпожа Тэи вела непринуждённую светскую беседу о погоде, недавних предсказаниях и надвигающейся угрозе от чернокожих варваров с юга. Нефертити привычно подхватила разговор, в своей обычной мягкой манере. Всё было как всегда, но почему-то в этот раз госпожа Тэи, казалось, была недовольна выучкой своей воспитанницы.

– Дорогая моя, мы не во Дворе, не на уроке и не на приёме. Я хотела бы сегодня поговорить с тобой, а не с воспитанницей благородной семьи.

– Но я и есть воспитанница благородной семьи, госпожа, – Нефертити непонимающе посмотрела на кормилицу. Теи на секунду прикрыла глаза, будто бы пряча какие-то свои чувства.

– Это несомненно так. Но ты не можешь быть ей постоянно, ведь так? Нефертити, ты это не только то, чему тебя учили. И я была бы рада поговорить сегодня не со своей воспитанницей.

Нефертити поёжилась. Прогулка, что должна была быть лёгким и мимолётным событием, одним из многих, пошла по иному пути. И девочка не была уверена, что это её радует.

– Я не принцесса, хотя моя мать Царица Египта. Я не невеста принца, хотя мы помолвлены с детства. Я не любимица Двора, хотя и зовусь его украшением. Но я всегда была достойной воспитанницей благородной семьи, как меня и учили. Если я не она… то кто я вообще такая?!

Под конец Нефертити даже на мгновение повысила голос, правда тут же взяла себя в руки. Тэи же никак на это не отреагировала, впрочем Нефертити всегда знала, что кормилица простит ей многие ошибки. Даже подобное проявление неуважения.

– Если кипарис перестанет им называться, то потеряет ли он свою стать? Акация, утратившая своё имя, лишиться ли аромата? Я знаю вас с сестрой с детства, и пусть не могу назвать вас дочерьми, а себя вашей матерью, но исчезает ли из-за этого моя любовь? – Госпожа Теи не отводя глаз смотрела на лицо девочки. – Так кто ты такая?

Процессия вышла на берег Великой реки и девушки продолжили свой путь вдоль неё пешком. Покрытая мелкими волнами поверхность воды то и дело дробила свет солнца, что отражался в сотнях брызг. Молчание затягивалось, но госпожа не торопила девочку в ответах.

– Как не назови кипарис, им он и останется. И я, Нефертити, не стану кем-то иным, даже если забуду свою роль. Не перестану быть связанной с семьёй фараона. И не стану вам настоящей дочерью. Это и есть я, настоящая я.

– Так кто ты сейчас? Какая из твоих ролей подходит для нашего разговора?

– Если не подходит ни одна из старых, я придумаю новую. Так поступают все.

– И тебе никогда не хотелось больше ничего не придумывать?

Нефертити серьёзно посмотрела на госпожу Теи.

– Разве можно не придумывать? Даже вы сейчас говорите со мной не так, как в поместье, не так как со слугами, или с господином Эйе. Вы тоже меняете маски.

– Это правда, Нефертити. Но так же правдой будет то, что какие-то вещи я не меняю. И именно они, быть может, и есть настоящее лицо.

– Или самая привычная роль. Роли есть и в супружеской спальне фараона и в бедной хибаре рыбака. И лишь богам выбирать, какие это будут роли. Задача же смертных – достойно нести возложенные судьбой обязанности.

Теи нахмурилась и даже, явно не заметив этого, ускорила свой шаг, заставляя спутницу шагать чуть быстрее, чем это было привычно для подобных прогулок.

– Эйе с самого начала навесил на тебя слишком много. Пусть и желая тебе лишь счастья, он превратил твою жизнь, жизнь ребенка, в поле боя, забыв показать, что сражения заканчиваются. И когда сражение окончено, принято откладывать оружие в сторону и опускать щит. Сейчас сражения закончились, ты одна стоишь с натянутым луком. Когда-то ты любила рисовать, ты посещала храмы и беседовала с простыми служителями о всякой ерунде, ты пробиралась на кухню и воровала финики, что были приготовлены для сладкого хлеба. И что за маска на тебе была тогда? Какую роль ты играла?

Женщина взмахнула руками, после чего резко остановилась, прислушалась к чему-то и вновь заговорила.

– С тех пор, как ты стала взрослой, ты будто потеряла ориентир. Мы научили тебя всему, всем маскам, что смогли, но не научили тебя их снимать. И как насмешка Тота, Беренмут так и не смогла натянуть не одной маски до конца, зато в любой момент готова их сбросить. И как вы смогли вырасти такими разными?

– Беренмут слишком мала.

– Ей одиннадцать, ты была оставлена во Дворе в девять, и уже тогда показала себя достойной управляющей дворцом. А Бер и сейчас страшно оставлять без присмотра.

– Она и так слишком много была без присмотра.

Нефертити не хотела бурчать на сестру, это вырвалось от неосторожности и напряжения последнего разговора, но госпожу Теи это почему-то только обрадовало.

– А ведь и правда, Беренмут вечно боролась с любым контролем, с самых ранних лет. И знаешь что я придумала? Эйе собирался на днях ехать по делам в Нубию, Беренмут в Мемфисе, а я, пожалуй, слишком давно не была в родительском доме. Мы закроем поместье, оставим только пару-тройку рабов, и просто все отдохнём.

– Я и так всё время отдыхаю! Да и зачем закрывать поместье, я могла бы организовать немного…

– Совершенно точно закроем! – Теи выглядела очень довольной. – И позовём в гости тех милых жриц-близняшек, пусть скрасят тебе отдых. И во дворец чтобы не ногой, пока нас не будет! Эйе и так достаточно рискует, посещая южных варваров, не хватало ещё чтобы ты во Дворе на них наткнулась. А их там много будет.

– Но что мне тогда делать?! – Возмущению Нефертити не было пределов.

– Не знаю… жить?! – Теи рассмеялась.

– Но я хотела бы заметить…

– Что пора бы и поесть! А потом побегу собираться к маме, вот она удивиться!

– Но…

– И никаких но, не хочу дальше идти, будем тут кушать.

– Да я не про…

– Ничего страшного, не хочешь есть, просто со мной посидишь, крокодилов от еды погоняешь.

– … каких крокодилов?

Остаток встречи прошёл как-то сумбурно. Серьёзный разговор сменился какими-то шутками и ерундой, причём Нефертити казалось что все, и госпожа Теи и сопровождающие их слуги понимали какой-то тайный смысл в этом, и лишь девочка ничего не понимала. Воспоминания о разговоре про роли вызывали лишь раздражение, а идея остаться практически одной в пустом поместье не радовала совершенно. Нефертити внезапно чётко осознала, что никогда, за всю свою жизнь не была одна. И сейчас её трясло чуть ли не сильнее, чем перед встречей с Фараоном. Хотя казалось бы, кого кроме себя она могу встретить в пустом доме? Но напряжение всё равно никак не хотело уходить.

***

Госпожа Теи слово своё сдержала, и действительно вскоре покинула поместье, оставив лишь горстку слуг и саму Нефертити. Таким пустым и тихим девочка не видела это место даже в тихие недели. Чем-то оно напоминало собственные её чувства – всё идеально, всё достигнуто, всё… бессмысленно?

Тефия и Тирия должны были приехать только через пару дней, да и пробыть недолго, всё-таки их службу в храмах никто не отменял. Да и их присутствие хоть и скрасило бы жизнь Нефертити, но конечно же не могло помочь понять, чего именно хочет от неё госпожа Теи. Какой надо стать сейчас?

– Ну почему не сказать прямо?! – злилась девочка, туда-сюда расхаживая по саду. Не то, что ей очень хотелось быть в саду в данный момент, но заняться было совершенно нечем, а приличия требовали не терять время зря и получать хотя бы эстетическое удовлетворение. Вот Нефертити и ходила.

Впрочем вскоре дневная жара прервала и это занятие, загнав Нефертити в тень помещений. Одиночество накрывало Нефертити плотным саваном, растягивая время тягучей смолой. Даже слуги, казалось, вели себя странно, постоянно подскакивая при виде девочки.

В глубине души Нефертити их понимала, как и ей, слугам было совершенно нечем заняться, но бездельничать при господах было чревато негативными последствиями. "Интересно, что они делают, когда никто не смотрит?" задумалась девочка. И попыталась это выяснить.

Выкинув из головы все глупые, не достойные благовоспитанной девушки идеи, вроде слежки за слугами и рабами, Нефертити просто позвала одного из них и прямо задала этот вопрос.

– Да я… даже не знаю госпожа. Вроде как ничо и не делаем, спим-едим, Хар-бай кошек кормит своих, Атсу плавать ходит, Асес, тот на саламийе играет. Я вот к родным ухожу, с детьми посидеть, пока сестра горшки красит. Вроде как у всех своя жизнь.

– А как же поместье?

– Ну, поместье, госпожа, тоже жизнь, но вроде как не совсем своя. Я не знаю как объяснить, и то жизнь и это жизнь… много её и разная.

– А я могу с вами сходить к вам в гости тоже с детьми помочь?

Девочка наверное и сама не знала, почему задала этот вопрос, но как не странно это сработало. Сначала один слуга взял её с собой в дом, правда попросил переодеться в простую одежду, потом второй пригласил на рыбалку, Хар-бай показал огромную свору приручённых им храмовых кошек, приехавшие близняшки утащили подругу в храм и целых четыре дня подряд хвастались своими успехами.

День за днём Нефертити раскрывалась жизнь других людей: простых рабочих на полях, которые оказались роднёй одного из слуг, управляющего лавкой тканей, выловленного во время заказа, храмовых служителей и жрецов, с которыми знакомили подружки. Тайно приехав в гости к Омфису девочка узнала о том, что шумный, благородный и хитрый мальчик прекрасно готовит. А зашедший однажды проверить как Нефертити живётся одной Гипсей тут же был пойман и допрошен на тему его "настоящей жизни".

Затишье длилось чуть меньше месяца, и за всё это время Нефертити практически не возвращалась к "своей" жизни. Она забросила упражнения по каллиграфии и музицированию, да и в дела поместья заглядывала не так часто, вспоминая о них только когда один из слуг очень уж просил утвердить какую-нибудь трату.

О задании "найти себя настоящую" Нефертити вспомнила только когда в поместье вернулась Теи, на пару с супругом. И вечером, собравшись за одним столом она очень боялась того, что Теи спросит "Кто же ты?". Но Эйе и Теи только спрашивали как она проводила время, смеялись над забавными ситуациями, иногда напоминали что вот тут надо было бы быть поосторожнее. И весь вечер так и не подняли неприятную тему. Наоборот они расспрашивали что-то о других, о том чем они занимаются, и почему, что сама Нефертити об этом думает и собирается ли сходить узнать ещё чего-нибудь «занимательного».

А на следующий день, когда вся семья собралась вместе, Нефертити рискнула и сама задать вопрос, неуместный и глупый, но такой интересный:

– А в Нубии действительно варвары кусают слонов за пятки, чтобы они слушались?

Глава 6. Воин Сменхкар

"Есть люди, что созданы жить для семьи, они как верные матке пчёлы, никогда не свернут с жизненной дороги. Есть люди, что созданы жить для страны, как львиный прайд они могут сменять фараонов и изгонять врагов из своих рядов, но быть крепче любого камня в своём единстве. Есть люди, созданные жить для себя, в вечной борьбе они становятся страшнее нильского крокодила, но подобно ему в сложные времена, становятся частью выживания. А есть люди, что небесные соколы – они парят над всем, наблюдая, изучая, оценивая… зачем боги создали их?"

Нефертити отложила калам в сторону и потянулась. Жаркое летнее солнце Египта постепенно уходило к западу, давая живым возможность покинуть благословенную тень и вновь приняться за дела. Сегодня Неф собиралась сходить к речному причалу, чтобы договориться с рыбаками о рыбе к многочисленным празднествам будущего сезона.

Инициатором этого была сама девушка – обычно такими договорами занимался Эйе или Теи, но они говорили с торговцами, что пусть и верно делали свою работу, да служили сразу многим хозяевам. "Торговцы сами похожи на свои монеты, также служат любому, кто возьмёт их в руки", думала египтянка.

Говорить же с рыбаками, совсем другое дело. Так и рыба свежее, и будет всегда. Да и народ речной благодарен, нет-нет да и подкинет юной госпоже что-то, что благословенный Нил принёс в их сети. Эйе называл это "взаимной выгодой". Сама Нефертити "хорошими отношениями".

Отложив в сторону папирус, девушка отправилась на задний двор – выбрать себе сопровождающего. Ранее в этом и нужды-то не было, но сейчас, когда Нефертити перехватила почти все нити управления поместьем у радостно отдавших их Теи и Эйе, на неё стали совершаться различные нападения. Чаще всего неумелые, от совсем отчаявшихся людей, но всё-таки беззаботности места уже не было.

Придя на скрытый за поместьем плац, Нефертити действительно обнаружила горстку солдат своего наставника, что сходились в тренировочных битвах. Завидя девушку оттуда отделился один из юношей виноватого вида.

– Моя госпожа, мы бы с радостью вам сейчас помогли, но господин Эйе сказал нам тренироваться, пока с ног не упадём, ибо "разжирели как чайки"… Но вон там, в саду, должен быть Сменхкар, ему повезло, он во время смотра животом маялся, а потому его тренироваться не заставили, засранца!

Довольный хохот сотряс площадку. Нефертити скептически осмотрела подтянутых, блестящих от пота воинов, что "разжиревшими" не выглядели совершенно, но оспаривать приказ "отца" не стала, углубившись в сад. А вскоре действительно обнаружив вас ещё одного воина, мирно спящего под деревом, в окружении их домашних кошек.

Блики солнца играли на его гладкой блестящей коже, отражаясь от тёмных, слегка завитых волос, раскинувшихся по земле. Расслабленное во сне лицо казалось слегка кошачьим, из-за чего ластящиеся к нему кошки смотрелись очень органично.

"Он как сын Бастет!" подумала Нефертити восторженно и тут же смутилась своих мыслей. "Боги, что за глупости, это же Сменхкар! Сменхкар-лентяй, что думает отоспаться тут, пока остальные тренируются! Ну я ему сейчас!"

Девушка наклонилась к уху спящего юноши и тихо, но очень строго прошептала, пытаясь повторить строгий тон Теи, что умела ругаться совершенно спокойно, но при этом очень страшно:

– Сменхкар!

– Готов служить, моя госпожа! – тут же, ни капли не вздрогнув отозвался юноша, слегка приоткрыв глаза.

– Ту не спал! – возмутилась девушка.

– Конечно нет, я тут стою… лежу на посту! Просто меня взяли в плен эти прекрасные мурчащие создания… Но если я нужен вам, то я пойду за вами куда угодно!

– А как же плен? – лукаво поддержала игру воина девушка.

– Я выбираю быть пленённым более прекрасным созданием! – прищурился Сменхкар.

Девушка фыркнула и отвернулась. В этих смешках был весь парень, младший сын кого-то влиятельного из Сенета, пошедший служить Эйе. Он расточал комплименты всем вокруг, от самой юной рабыни, до самой древней госпожи.

– Тебе бы не воином быть, а распорядителем пиров, – сообщила девушка. Смехкар на это картинно схватился за сердце и стал возмущаться несправедливой оценке прекрасной госпожи. Впрочем, устраивал спектакль он вполне тихо, чтобы никто на тренировке не расслышал его трёп.

– Я иду к реке, через пару капель. От центральных ворот, – сообщила ему Неф и отправилась прихватить мешочек утенов, для расплаты с рыбаками. А вскоре она покинула поместье, в сопровождении своего телохранителя и не торопясь отправилась к камышовым пристаням. Хотя пристани для этого места были слишком гордым названием – небольшая заводь среди зарослей камыша да пару брошенных в воду плетёных понтонов.

Рыбаки уже давно привыкли к визитам странной госпожи. Это раньше они подскакивали, кланялись, бросая все свои дела, а теперь лишь кричали приветствия, даже не вставая со своих мест. Привыкли, хотя, Нефертити была в этом уверена, до сих пор считали чудачеством её походы и наблюдения за "жизнью как она есть".

– Вы ищете кого-то конкретного, госпожа? – поинтересовался Сменх, стараясь не наступать на раскиданную по всему берегу рыбную чешую.

– Да, есть тут один старый рыбак. Сам он уже почти не работает, но зато знает все места и приметы, да и местные его очень уважают.

– Хотите послушать истории?

– Разумеется нет! Для историй есть другое время, а я хочу заказать у него рыбы.

Сменхкар явно задумался.

– Вам не нравится рыба с последних пиров? Иначе зачем обижать хорошего торговца, что обеспечивает вас пищей?

– Нет, рыба была хороша. Но дороже, чем могла бы быть. А рыбаки, за то, что наше поместье будет покупать рыбу дороже, чем торговцы, ещё и расстараются на самое лучшее.

– Вы не совсем правы, моя госпожа…

Нефертити обернулась на телохранителя, что шёл с непривычно задумчивым выражением лица.

– И где же я ошибаюсь?

– Рыбаки, конечно, будут вам благодарны. Но поместье покупает рыбу не регулярно, да и недостаточно много. Им будет выгоднее продать вам остатки, пусть хорошие, но всё таки не то, что уже выбрали торговцы. Потому что они никогда не будут знать, сколько рыбы оставлять вам, а сколько продавать. Не будете же вы перед каждым пиром отдельно бежать к рыбакам?

– Ты забываешь, что я не просто девочка с поместья! Я дружу с людьми вокруг и вполне могу попросить одного из местных мальчишек забегать ко мне раз в два-три дня и узнавать заказ.

Юноша рассмеялся.

– Хитро, моя госпожа! Но для этого вам нужно было об этом подумать, а вы не подумали.

– Зато я выбрала себе такого телохранителя, что подумал за меня! – Нефертити с трудом удержалась, чтобы не показать ему язык. В присутствии Сменхкара ей всё время хотелось вести себя как ребенок. Или хотя бы как Беренмут – непозволительная роскошь для четырнадцатилетней благовоспитанной женщины.

– Выбрать меня это всегда отличный выбор! – подмигнул Сменхкар. – И раз уж так, то я поделюсь и вторыми опасениями, а именно… зачем ссорится с хорошим торговцем, что обеспечивает вас и вином, и зерном, и мясом, из-за рыбы? Торговцы уважают экономию, но не в счёт них самих.

Этот вопрос решался уже не так просто. У девушки были прекрасные отношения с Монту, торговцем, что, казалось, всю жизнь работал с Эйе и никогда того не подводил. Но как он отреагирует, если просто взять и лишить его заказов? Не решит ли он, что юная госпожа чем-то недовольна, как до этого задался вопросом Сменхкар.

– Но… Может если объяснить почтенному Монту, что причина не в его товарах, то он поймёт?

– А в чём причина-то? – заинтересованно поднял бровь Сменхкар.

– Ну… – девушка слегка покраснела. – В людях. Вот в этих людях!

Нефертити провела рукой вдоль берега, указав разом и на работающих людей, и на старые маленькие домики, и на лёгкие лодчонки. Сменхкар осмотрел представшую перед ним картинку, как будто в первый раз, а после вздохнул.

– Когда-нибудь вас, моя госпожа, будут прославлять за ваше сердце. Я думаю, так и надо поступить. Вы говорите "так будет выгоднее", но вы лжёте даже себе. Лучше скажите "так будет правильно". И сделайте это.

– И что же это изменит?

– Я бы сказал оттенки. А оттенки много решают, поверьте мне, очень много.

***

С визита к рыбакам прошло несколько недель. Нефертити долго обдумывала слова своего телохранителя, советовалась с Теи, и приходила к выводу, что Сменхкар был во многом прав. Нефертити даже рискнула переговорить с Монту, объяснив, что хочет помочь рыбакам на землях, что принадлежат Эйе, и, к своему удивлению, не только не расстроила торговца, но и получила пару советов. Единственное, что Монту попросил не быть слишком уж щедрой, чтобы не оставить его без работы.

С тех пор Нефертити старалась брать Сменхкара на прогулки довольно часто. Они обсуждали всё: торговлю, политику, младших сестёр и их несносность. Сменхкар оказался сыном настоящего вельможи. Тот отправил младшего сына в столицу на обучение и в надежде, что тот сможет найти себе достойное место. Да и сам Сменх этого желал.

– Забавно, я слышала, что воины господина Эйе благородны, но всё-таки вельможа… Неужели тебе не трудно быть обыкновенным солдатом?

– А чего тут трудного? Условия хорошие, оружие в руках я держу с детства, так ещё и время провожу в компании самой чудесной девушки по оба берега Нила.

– Скажешь тоже!

Сменхкар не оставлял свою привычку всё время раздавать комплименты, чем одновременно и злил девушку, и заставлял краснеть. А юноша как будто этого не замечал, легко перескакивая от темы "Ваши волосы прекрасны, как нити из рук Хатхор" до "Производство ткани в Египте, Греции и Вавилоне".

– Торгаш! – Возмущалась Нефертити.

– Хозяйственный и дальновидный мужчина, – поправлял её Сменхкар.

– Ага, из хозяйства, только меч да наглость!

– Но-но! Вот приедем в Сенет, и убедитесь, что вовсе я не такой уж бедняк!

Идея съездить к Сменхкару в гости зародилась как шутка, но тот упорно её поддерживал, рассказывая о семье, красивейших местах, делясь воспоминаниями детства… Так что со временем из шутки поездка переродилась в план.

И в этом плане оставалось только одно препятствие – господин Эйе, что упорно накидывал Нефертити обязанностей и заданий, как будто не желая отпускать воспитанницу в чужой город. На фоне Беренмут, что носилась по всему Египту и сопутствующим странам, это выглядело совсем обидным.

А главное, недовольство господина начало сыпаться и на самого Сменхкара. Его то отправляли следить за работами в какую-то глушь, то заставляли биться с опытными воинами до полного изнеможения, то вообще предлагали перевести в полк Фараона. Кстати последнее наказанием быть не могло никак, скорее отражением заслуг, но Сменхкар отказывался от всего, что могло его отдалить от Нефертити.

– Это глупо! Ты приехал в Фивы не для того, чтобы всю жизнь быть простым солдатом, – вразумляла его девушка.

– Я готов быть и слугой, если подле вас, моя госпожа, – отвечал Сменхкар, как всегда лёгким, насмешливым тоном.

– Ты говоришь так, как будто влюблён в меня.

– Что вы! Я не влюблён! Я люблю, это разные вещи.

– Лжец!

– Я вам хоть раз лгал?

– Я тебя не люблю!

– Так прогоните меня прочь!

Нефертити злилась, но не прогоняла. Сменхкар был чудесным, умным, смелым, с ним хотелось быть рядом и говорить обо всём на свете… Но любовь? Любовь невесты принца с простым солдатом? Какая глупость. Пусть даже план пришлось менять, пусть не всё прошло гладко, но Нефертити знала, что никто, не господин Эйе, не Царица, не давали ей права отринуть все их усилия и доброту и просто уйти. Это было безответственно. Неправильно. Это было ошибкой.

– Неужели я не могу просто быть рядом, без любви?

– Не можете, моя госпожа… Вы не можете. Но я могу. И буду рядом.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Брачный сговор

Время течёт неумолимо, как великая небесная река. И как могучие волны, накатывающие на берега, оно точит решимость даже самых стойких. А с кого-то наоборот смывает мягкость и уступчивость, обнажая острые грани упрямства.

Нефертити с мягкостью ядовитой лозы оплетала своими речами господина Эйе, склоняя разрешать ей всё больше и больше, прогоняя мысли о "невесте Фараона". Сменхкар стиснув зубы терпел любые препятствия на пути к общению с возлюбленной. И постепенно Эйе сдавал позиции.

Приближаясь к своему шестнадцатилетию Нефертити уже побывала в гостях у Сменха, пусть и нагруженная целой кучей параллельных обязанностей, и сам Сменх добрался до должности личного телохранителя юной госпожи. И даже Теи, восхищённая стойкостью молодых людей, добилась от своего мужа обещания, что если Нефертити не будет сговорена до шестнадцати, то Сменхкару дадут шанс.

Но когда всё шло согласно планам и мечтам? А главное когда их для Нефертити не портил принц Аменхотеп? Этот самовлюблённый, холодный, мерзкий… жених.

Нефертити сплюнула бы на пол, если бы это не было так невозможно неприлично. А вокруг был праздник. Господин Эйе вернулся с очередного плаванья по городам, и привёз дары. Богатые. Свадебные. Почётные.

А в блеске даров и радости слуг мало кто замечал и бледное лицо невесты, и стиснутые кулаки её телохранителя. И даже лёгкую победную усмешку господина Эйе, из-за которой девушке впервые в жизни захотелось наорать на "отца". И только мягкие руки госпожи Теи поддерживали Нефертити в этой суматохе. Госпожа всё понимала. Но жизнь была слишком могучей и полноводной рекой, что снесла даже упрямые остроугольные камушки, оставив в победителях казалось бы отступившего уже вельможу. Время текло, унося мимолётные радости на встречу неизвестного.

– Да озарит ваш пусть сияние Ра, мудрость Тота и верность Исиды! Мы, Тефия и Тирия, жрицы храма Хатхор, клянёмся в верности будущей принцессе Египта!

Звонкий голос близняшек, внезапно ворвавшийся в размеренный гул праздника, вывел Нефертити из оцепенения. Подруги детства стояли, церемониально преклонив колени перед хозяйкой праздника. И эта клятва прозвучала для Нефертити как звук окончательно захлопнувшейся за спиной двери. Личные жрецы привилегия царской семьи. Семьи, из которой девушку никто не отпустит.

– Пусть Хатхор не оставит нас, – произнесла традиционную фразу Нефертити, подойдя к склонившимся жрицам. – Отныне наши жизни принадлежат Египту, – гораздо тише добавила она.

Праздник закончился глубоко за полночь. Уже давно удалились близняшки, отправилась отдыхать Теи, разошлось большинство гостей. Но Нефертити, как хозяйка праздника, должна была оставаться в зале. Вместе с ней был только господин Эйе, будучи названным отцом он принимал бесчисленные поздравления и небольшие дары, а так же уделял внимание посланникам принца.

Девушке казалось, что она с «отцом» на этом празднике играют роль кушари при торжественном обеде. Блюдо главное, основное, и ради него и собрались. Но как только обед переваливает за половину, то оно стоит посреди стола, рассыпавшееся, потерявшее свою привлекательность, но всё ещё центральное в этом событии.

Наконец начало светать, и первые лучи ознаменовали конец веселья. Девушка попрощалась с гостями и покинула пиршественный зал, поспешив в личные комнаты. Она слышала, как за ней кто-то быстро идёт, но лишь ускорила шаг, чтобы быстрее скрыться за дверями. Сил ни с кем разговаривать просто не было. Ни Эйе и его объяснения, не Сменхкар и его вопросы, ни даже принц и его притязания сейчас не волновали девушку. Сейчас она просто хотела остаться сама и почувствовать что-то. Хоть что-то кроме потерянности.

Но даже поздний подъём не мог, казалось, спасти девушку от объяснений и разговоров. И пусть Сменх стоял за спиной молчаливой тенью, в кой-то веки исполняя роль идеального телохранителя, но Нефертити видела во всей его гибкой кошачьей фигуре непонимание. И пусть Эйе, казалось, и не думал вызывать воспитанницу к себе, но в каждом проходящем слуге девушка замечала посланника.

Глядя на метания «дочери», Теи пару раз порывалась что-то сказать, но супруг каждый раз останавливал её и женщина только качала головой. Неизвестно сколько бы продолжалось это напряжение, если бы Сменхкар не решил наконец действовать. И во время вечерней прогулки по саду, парень начал разговор.

– Да что, во имя богов, с тобой происходит?! Нефертити, ты три дня уже молчишь. Неужели невесте принца не пристало теперь общаться с простым воином?

– Смешно. Очень. Молодец, пошутил… – съязвила Нефертити в несвойственной ей манере.

– У тебя лицо такое, будто Сехмет вернулась в мир людей. Ничего не изменилось, Неф. Ты и раньше была невестой Аменхотепа. Я и раньше был воином твоей семьи. А ещё раньше ты меня не любила.

– Я и сейчас не люблю, дурака такого. Ты как будто не понимаешь, что сейчас всё изменилось! По настоящему изменилось!

Громкий «хмык» раздался откуда-то сверху. Пара подняла голову и обнаружила прячущуюся на оливковом древе Беренмут. Юная жрица сидела на крепкой ветви старого дерева, обняв рукой дорожный мешок, и насмешливо смотрела на сестру.

– Что ты тут делаешь?! – Возмутилась Нефертити.

– Да вот, услышала о помолвке единственной сестры и сразу отправилась сюда. Поздравить хотела, все планы сбылись, все усилия окупились. А ты тут, я смотрю, и не рада совсем. Почему-то.

Беренмут склонила голову на бок, а после окинула взглядом Сменхкара, который инстинктивно загородил собой девушку.

– Ха… Ты так и не научилась решать проблемы нормально. А я ещё когда тебе говорила, хочешь, я его убью?

Глаза Беренмут на какой-то момент заледенели, и Нефертити ясно поняла, что сестра не говорит детские глупости и не шутит. Неизвестно чему обучалась в Мемфисе жрица, но вопрос был совершенно серьёзным. В какой-то момент Нефертити показалось, что сестра изменилась слишком сильно. Неожиданно сильно.

– Беренмут. Дела не решаются так.

– Только так они и решаются. Ты цветок нашей семьи, но шипов тебе не достаёт, сестрёнка. А я напоминаю беладонну, красоты мало, но опасности больше. Если ты не справляешься, дай действовать мне.

– И разрушить всё, чего я добивалась, подвести семью, страну, Фараона?

В голосе девушки прорезались нотки возмущения. Сменхкар, до того знавший младшую сестру госпожи только краткими визитами последней, улыбнулся. Такая не похожая, на его возлюбленную, но действительно хорошо знавшая Нефертити, жрица довольно быстро смогла вернуть девушке её обычную решительность. Но всё таки это стоило бы не упустить.

– Нефертити права, убивать не выход. Тем более что Неф идеальная Царица.

– А разговоров-то было, знакомство с семьёй, передача сообщений через торговцев… – Беренмут поморщилась, как будто всё вышеперечисленное казалось ей чем-то противным.

– Откуда ты знаешь?! – Покраснела Нефертити.

– О, а вы оказывается, это скрывали? – Съязвила в ответ жрица.

– Я не отказываюсь от своих чувств, если вы об этом, – вмешался Сменхкар, пока сёстры не начали переругиваться, что судя по рассказам Нефертити, случалось регулярно с самого их детства. – Но я всегда знал, что жизнь жены воина не для Нефертити. Это было бы ошибкой, запереть её в Сенете, лишив возможности сиять. Иногда любовь это дать человеку жить так, как он того заслуживает. Даже если я сам смогу быть лишь тенью.

Беренмут снова хмыкнула, спрыгнула на землю, вскинула мешок на плечо и направилась к выходу из поместья.

– Пожалуй, я вернусь немного позже. От вашей покорности у меня сводит зубы. Да и мне внезапно стало интересно, а сам-то принц о чём думает? Так уж и быть, я его пока не убью… но спросить спрошу. Почему-то я уверена, что никто из вас даже не подумал узнать мнение второй стороны этого соглашения.

Нефертити хотела было остановить сестру от очевидной глупости – лезть с расспросами к царской семье, но в последний момент передумала. Беренмут всё равно сделает по-своему. Но если ей не мешать, кто знает, может она поделится информацией с сестрой?

Ждать младшую сестру невесте принца пришлось целую декаду. Но вернувшаяся жрица ничем Нефертити не порадовала. То, что она не пришла делиться с ней информацией сама, не было необычным, Беренмут, взрослея, хранила всё больше тайн. В противовес той же Нефертити, что странным образом поменяло их местами, если, конечно вспоминать совсем детские годы. Но даже на прямой вопрос Беренмут ничего внятного не сказала. Наоборот, сестра ответила то, что Нефертити не слышала от неё очень и очень давно. Беренмут сказала «Я не знаю».

Смирившуюся было со своим положением невесту, это чуть было не сломило. Она ожидала всего, и того что принц ответит жрице что-то отвратительное, и того что сестра выпытает информацию под гипнозом, или даже под пытками. Даже того, что Беренмут приведут под конвоем и им придётся вымаливать её жизнь у царской семьи. Но не того, что сестра не выяснит совершенно ничего. И как оказалось саму жрицу это беспокоило ещё сильнее. А вернее будет сказать, просто адски злило.

– Так дело не пойдёт. Вот прямо совершенно! – Заявила младшая, через окно влезая к Нефертити примерно дня через три после возвращения. – Нет у Фараона такой силы, чтобы меня не пропустить! А уж у принца тем более. Но нет же, как заговорённый! Развёрнутый, что б его свиток, под десятью печатями! Ага, как же, там тьмища такая, что сам Ра ослепнет и потеряется!

Беренмут как всегда ничего не объясняла, видимо считая, что все окружающие и так должны были её понимать. Нефертити же и не думала что-то уточнять, зная, что поток мысли сначала стоит переждать, а потом сестра и сама сможет взять себя в руки.

– Он вообще на человека не похож! Холодный, мрачный, склизкий какой-то. Или мокрый, Гор его разберёт! Слушай, Сменхкар конечно тот ещё кот блудливый и блохастый, но как питомец всё-таки лучше принца будет.

Раньше Неф уже давно бы возмущённо восклицала «Беренмут!» и пыталась бы заставить сестру замолчать, теперь же спокойно разливала чай и нарезала фрукты. Почти две недели стресса не прошли даром, все лишние эмоции покинули старшую из сестёр и сейчас она вновь надевала на себя уже немного позабытую маску «украшения Двора». И с каждым отточенным жестом она ощущала себя всё более и более защищённой. Как будто внезапная слабость младшей сестры внезапно вернула уверенность самой Нефертити.

– Да перестань ты себя так вести! Нефертити, очнись! – Беренмут подскочила к сестре, и попыталась было тряхнуть её за плечи, но Нефертити внезапно всунула ей в рот добрую половину апельсина и силком усадила на лежанку.

– Я-то как раз очнулась, дорогая сестра. В конце концов, не я устраиваю истерику на всё поместье лишь из-за того, что что-то пошло не по моему плану.

– … – Беренмут негодующе посмотрела на сестру, сквозь зубы втягивая в себя апельсиновый сок, грозящий заляпать ей всё лицо.

– Ты же не думала, что любой жрец действительно может легко влезать в жизнь Двора?

Младшая закатила глаза, прожевала наконец фрукт и принялась объяснять всё своей «недогадливой» старшей. Из всего обозначенного выходило, что ничего страшного, конечно же, сделать Фараону и его семье нельзя, но если очень постараться, то можно уловить «цвет, звук, запах ну или что-то похожее», что исходит от любого человека. И оно редко, очень редко меняется. А ещё реже оно меняется радикально.

– Так вот, принц Аменхотеп такой, немного шершавый, тёплый, пахнущий маслами. Я его хорошо помню, ещё с нашего плаванья! Его планы и мысли на языке всегда оставляли такой кисло-перечный вкус… но сейчас всё совершенно не так. Сейчас принц это холодная тёмная пещера, что пахнет сыростью и затхлостью. Совершенно неподвижная и неизменная, будто и не мылит совсем…– Беренмут поёжилась. – А самое странное, что иногда он опять тёплый и простой. Его мотает как облака по небу! Я такого никогда не видела.

– Может он как Тутмос? Вот уж кто точно странный.

– Неф, я Тутмоса знаю всю жизнь, Тутмос не странный, он просто двуликий. Одновременно двуликий, понимаешь?! А Аменхотеп вообще не Аменхотеп какой-то!

– Ладно, хорошо, я поняла что это странно. Я буду осторожна, правда. Ты мне лучше вот что скажи, ты вроде не мысли подглядывать ходила, а вопросы задавать? Или так и не решилась? – напомнила Нефертити то, что на самом деле волновало её даже больше внезапных изменений принца. Всё-таки лет прошло уже не мало, сестра вполне могла что-то путать, да и сам юноша мог пережить что-то, что здорово его переломало.

– Я спросила. Он сказал, что если ты подходишь Египту, то и ему ты подходишь.

– Идеальный ответ принца, – Нефертити недовольно нахмурилась. Её всё таки хотелось чего-то более человеческого. Да и стоило ли Беренмут десяток дней караулить Аменхотепа ради этой ничего не значащей фразы?

– Ну не знаю… обычно все эти ритуальные ответы врут. Он не врал. Как будто он и правда собирается не сам на тебе жениться, а отдать стране, – растеряно отозвалась жрица.

– Разве это плохо?

– Я не знаю. Это ответил тот, холодный принц. А я бы с радостью послушала, что скажет тёплый. Потому что «не врать» можно очень и очень по разному.

Разговор завял сам собой, девушки, погружённая каждая в свои мысли, допили чай и Беренмут, тихо попрощавшись, скользнула в окно. А Нефертити всё возвращалась и возвращалась мыслями к только что прошедшему разговору и мучительно размышляла о том, как целый Двор, друзья, жрецы и семья могли бы не заметить изменений в принце. Или всё они на самом деле заметили, но верные своим маскам, промолчали.

«Завтра же навещу Омфиса и поспрашиваю его о принце! Раз я теперь его признанная невеста, то странным этот интерес не будет, даже если об этом и пойдёт слух. Заодно узнаю не судачат ли что-то обо мне. Пора брать жизнь в свои руки», решала в конце концов девушка, и успокоенная этим решением, уснула. План был готов, начало боя отложено до утра, а жизнь, не смотря на все её загадки, начинала обретать хоть какие-то очертания, как это бывает для человека, решившего перестать отдаваться течению, и взявшегося за весло. Даже если плыть придётся из осоковых зарослей спокойствия счастливой неги в бурные воды неизвестности.

Солнечная невеста

В спокойной жизни Нефертити прошло несколько лет, сменились взгляды на мир, сменился круг общения и интересы, но Двор остался таким, каким девушка его и помнила – шумным, нарядным, внимательно следящим друг за другом и вечно перестраивающимся по первому велению царственной пары. И всё таким же жгуче любопытным, как раскалённый песок барханов.

Возвращение ко Двору невесты принца не за долго до свадьбы было принято благосклонно, старые приятели улыбались, опытные царедворцы пытались угадать силу будущей принцессы, а прежние недруги принимали максимально равнодушный вид, что говорило о том, что им точно не наплевать на возвращение «украшения Двора».

Девушка с головой окунулась в знакомую стихия и с удивлением поняла, что не чувствует никакого дискомфорта от долгого перерыва. Дворцовые игры даже, казалось, считывались лучше, чем до того, а многие суждения окружающих стали до смешного наивными. Да торговцы на местном рынке кож могли бы дать многим молодым вельможам пару уроков манипуляций! Девушку так и тянуло разоблачить парочку особенно наивных обитателей Двора, но будущей принцессе не пристало вести себя надменно и грубо. А Беренмут, что могла бы без потери своей отсутствующей репутации высказываться обо всех прямо, в этот раз с сестрой не было.

Не смотря на изначальную цель разобраться наконец таки с тем, что твориться с Аменхотепом IV, девушка первое время не смогла даже краем глаза пересечься с женихом – тот уехал к морю, решать какие-то торговые проблемы. Это перед свадьбой-то, да ещё в самый жаркий период года, да по медленному обмелевшему Нилу! Поразительно, как всё таки меняются люди.

Омфис, второй источник информации, и пожалуй даже более надёжный, тоже постоянно ускользал от Нефертити. И не потому что он был чем-то занят, или избегал девушку, нет! Омфис влюбился, при чём влюбился на столько, что с головой ушёл в ухаживания, даже отстранившись от деятельности царедворца. Когда Нефертити об этом узнала, она даже замерла на несколько секунд.

Нет, вы не подумайте, Омфис прекрасный человек и очаровательный юноша с совершенно не портящим его жирком и смехом, слыша который не возможно не засмеяться в ответ. Но представить его влюблённым Нефертити не могла, фантазия просто начинала тормозить. Юноша представлялся вельможей на пиру, перепачканным в иле балбесом на рыбалке, потеющим и красным от жара торгашом на каком-нибудь празднике и даже почтенным учёным где-то в глубинах библиотек. Но не влюблённым в девушку романтиком!

Вот так совершенно неожиданно для себя Нефертити переключилась от тайны своего жениха к тайне объекта воздыханий Омфиса. Цель романтических чувств была узнана довольно быстро, это оказалась совсем неожиданно взрослая девушка из не богатой семьи поставщиков царского Двора. Девушка обладала богатырским размахом плеч, громким голосом, размашистыми движениями и шикарной чёрной косой практически до пят. Бронзово-красный оттенок кожи и невысокий рост придавали Сануре вид довольного жизнь каракала, что довольно забавно соседствовало с именем, что означало «котёнок». В общении девушка была открытой, весёлой и очень простой, что одновременно и напоминало Омфиса, и в тоже время было противоположно велеречивому и хитрому ухажёру.

– Омфис? Надо же, даже невеста принца его знает! Это она вас подговорил, госпожа Нефертити? – Прищурилась девушка, когда Нефертити завела с ней разговор о своём старом друге.

– О нет! Просто вы причина того, что я уже неделю не могу зазвать его к себе на чарку вина, а потому мне было интересно, кто так легко вытеснил меня в сердце моего друга!

Сануре неловко хихикнула и пробежалась пальцами по своим заплетёным волосам, будто бы не зная куда деть руки.

– Вот как… Омфис милый и забавный, но я старше него, я другого статуса, да и красотой я похвастать не могу. Иными словами я не понимаю, почему именно я?! А раз я этого не понимаю, то как я могу принять предложение, без знаний условий договора?

– Любовь? – предположила Нефертити самый очевидный вариант.

– Госпожа, любовь в стенах Двора невозможна, это знают все, кто когда либо вступал под его своды.

Нефертити погрустнела. Девушка прямо напомнила про её же положению невесты принца. Любовь в стенах Двора действительно была сказкой. Так могло повести очень малому количеству людей. Например Эйе, что встретил Теи, полюбил и та оказалась достаточно подходящей партией для брата Царицы. Но судьба приёмной семьи была скорее болью с детства сосватанной Нефертити, чем целью. Любовь же для остальных была слишком большой роскошью. Вспомнился Гипсей, которому пророчили великое будущее, а он женился на простой жрице с Мемфиса и покинул Двор, став управлять обширными землями семьи вдалеке от истиной власти.

Скорее всего Омфис действительно то-то придумал, ведь для него, в отличие от «брата» Гипсея, Двор был смыслом и центром жизни. И рисковать положением ради семьи этот хитрый царедворец точно бы не стал. Наверное… Нефертити вспомнила свои изменения, вспомнила внезапную ответственность Аменхотепа, Ставшего гораздо спокойнее и надёжнее Сменхкара, самоуверенную и внезапно жёсткую сестру и внезапно подумала «А вдруг!»

– Я… даже не знаю. Но! Он забросил Двор, ты знала?

– Он ещё мальчишка, это просто детские шалости!

– Тогда у меня есть план! Я всё-таки зазову его к себе на вино, упою и всё про тебя выпытаю.

– Но зачем вы это делаете, госпожа?

– Омфис мне друг. А ты возлюбленная друга, а значит тоже не чужой человек. Мы во Дворе, Сануре, здесь нужно держаться вместе с проверенными и надёжными людьми. Ты дорога Омфису, а значит тебе не помешает помощь будущей принцессы.

– Это если я ему дорога, – снова нахмурилась девушка. Но что-то в её тоне заставило Нефертити поверить, что девушка очень и очень бы хотела, чтобы Неф оказалась права.

– Ну… если хочешь, то сама послушаешь. Есть у меня знакомая жрица, что сможет тебя спрятать у нас в поместье так, что Омфис тебя даже не заметит.

Нефертити счастливо улыбнулась, уже предвкушая удачную пакость, после которой Омфис просто обязан будет стать частью её свиты. А Сануре стояла неестественно выпрямившись и думала о том, что у сумасшедшего мальчишки и друзья такие же. Даже если один из друзей – невеста принца.

Для того, чтобы Омфис согласился, наконец, принять приглашение от Нефертити, девушке пришлось объединяться с Сануре и разыгрывать целый спектакль. Сануре постоянно пряча глаза наплела юноше, что ей ну очень срочно нужно уехать из Фив к дальним родственникам на похороны, при чём подговорившая её к этому Нефертити чуть не вышла девушке на помощь, когда та убегала от Омфиса бурча под нос «нет её не надо провожать, ой, нет, не надо слать дары, это большая тайна, вот, не могу объяснить, прости!»

Каким-то чудом, но Омфис поверил и даже действительно не стал ничего проверять, и тем же вечером отослал Нефертити соглашение на визит через пару дней. И вот тут возникла другая проблема, внезапно в позу стала Беренмут, которая в плане Неф была чуть ли не основным звеном. Потому что младшая сестра наотрез отказалась в этом участвовать. Нефертити вообще показалось, что стоит ей ещё немного настоять, и Бер пошлёт к Аиду и её, и Омфиса с Сануре, и вообще все Фивы разом.

Поэтому план пришлось срочно переделывать. Вот только как протащить Сануре в охраняемое, полное слуг и воинов поместье, задумавшая всю эту авантюру девушка не представляла. Одеть в слугу? Попросить Сменхкара провести как дальнего родственника? Вообще не скрывать, и пригласить девушку как гостью, а потом молиться, чтобы никто ничего не сообщил случайно Омфису?

И из-за этих размышлений Нефертити всё сильнее злилась на сестру. Вот что ей стоило помочь? Вот значит как у принцу пойти и что-то там вынюхивать десять дней, хотя самое важное узнала, как потом оказалось, ещё в первый, так это жрица может, а здесь, когда решается, можно сказать, счастье двух замечательных людей, так младшая корчит рожи, бурчит про «эти ваши любови» и сбегает.

– Ребёнок! Ну настоящий же ребёнок!

Омфис должен был прийти уже сегодня вечером, а решение так и не было найдено. Сестра ,видимо чувствующая, что Нефертити от неё не отстанет, куда-то сбежала с самого утра, Смехкар тоже ушёл на плац, тренироваться, хотя девушка подозревала, что парень просто не хотел попасть под горячую руку. Вот и оставалось девушке ходить туда-сюда по поместью, надеясь, что в последний момент её озарит.

Сануре тоже не особо помогала. Наоборот, с каждым днём она всё больше разуверивалась в идее Нефертити, и сокрушалась, что позволила себя уговорить. Мало того, родители Сануре, которым девушка всё рассказала, чтобы иметь возможность временно не посещать Двор, пришли в ужас от подобных чудачеств дочери. Каких сил стоило девушке уговорить их хотя бы тут же не покаяться перед Омфисом, Нефертити не представляла. Хорошо, что её опекуны гораздо лояльнее к таким небольшим приключениям.

– Стоп… Я придумала! – Нефертити даже подпрыгнула от промелькнувшей мысли. У неё же есть не только Беренмут! Господин Эйе, конечно же, вряд ли одобрит подобные интриги, но госпожа Теи точно поймёт девушек. Да и у старшей хозяйки поместья слуги точно не будут спрашивать, кого это она пригласила и стоит ли сообщить об этом старшим господам. Осталось убедить Сануре, что идея сообщить об их интриге старшим родственникам, это не самоубийство…

***

Вечер наступал планомерно и неумолимо, Нефертити готовила гостевую комнату госпожи Теи к приходу старого друга, мысленно продумывая диалог, Сануре нервничала в соседней спальне, заранее стараясь дышать потише, а тайно потешающаяся над своей воспитанницей и её новой знакомой Теи что-то шила, сидя тут же на кровати. Сначала женщина думала покинуть девушек и оставить обеих с их планом наедине, но увидев почти трясущуюся Сануре, передумала. За что Нефертити была очень благодарна любимой кормилице – ещё не хватало, чтобы такой вымученный план сорвался из-за нервного напряжения.

Долго себя ждать Омфис не заставил, опоздав всего на несколько капель, что было рекордом для не самого пунктуального юноши, он улыбаясь во все зубы вошёл в гостевую комнату и тут же начал заваливать Нефертити вопросами о её жизни, делах во Дворе, самочувствии семьи и так далее. Да и сам рассказывал, казалось, обо всём, что видел, о торгах, новых придворных, недавнем пожаре в низовьях Нила. Только о себе ничего не рассказывал. И о принце.

Поняв, что так будет продолжаться довольно долго, если не весь вечер, Нефертити чначала пыталась плавно повернуть разговор в нужное ей русло, но Омфис, опытный в беседах Двора, легко уходил от всех словесных ловушек девушки. Так что Нефертити ничего не оставалось, как спросить Омфиса в лоб:

– Итак, ты влюбился?

В ответ на это Омфис даже вином подавился, а потом расхохотался, прикрывая рукой рот.

– Великие боги, ты всё таки не выдержала, да? Ладно-ладно, не хмурься, а то я не догадывался, зачем ты меня пригласила! Но дразнить тебя было забавно, подруга!

– Омфис, так ты специально о всякой ерунде говорил?! – возмутилась девушка.

– Ну почему сразу о ерунде? Меду прочим важной торговой информацией с тобой делился. Вот Сануре сразу бы поняла куда её применить!

– Да-да… так ты влюбился?

– Ну… возможно.

Омфис налил себе ещё вина и стал медленно цедить его, житро глядя на Нефертити.

– Омфис, во имя Исиды, рассказывай!

– Хах… Неф, а ты изменилась. Раньше тебе и в голову не пришло бы, что я могу влюбиться. Да и с чего бы?

Нефертити прищурилась. Омфис явно играл, строя из себя этакого прожжённого политика. И девушка бы ему даже поверила, если бы не знала с самого детства. Да и факт отстранения от Двора был слишком уж показательным.

– Ну расскажи мне, великий стратег, что такого замечательного в той девушке, что один только ты и разглядел?

– Ну для начала, конкурентов нет. Это хорошо, это значит никто не будет мне мешать! – Принялся рассуждать Омфис.

– И она старше тебя, довольно грубое нарушение традиций.

– Младшую ещё воспитывать надо, а она и так всё умеет.

– Знатного рода за ней тоже нет.

– Значит никто не будет влазить в нашу жизнь, да и торговцы будут полезнее для меня, чем чистая кровь, я и так достаточно знатен.

– Ты и богат достаточно.

– Денег много не бывает! Вот видишь, ты этого не понимаешь, а Сануре поймёт.

– Ты не сможешь ввести её во Двор.

– Значит смогу не опасаться, что её подговорят на что-то или отравят.

– Таких девушек вокруг много что ты так вцепился в Сануре?

– Да просто попалась именно она, что перебирать?

– То есть никакой любви?

Нефертити отвернулась, сделав вид, что о чём-то сожалеет.

– А ведь её и так из-за тебя решили побыстрее замуж выдать, чтобы не попортил, а ты…

– Как замуж?! – Возмутился Омфис, подскакивая с сиденья. – Кто посмел?! Когда?!

Девушка усмехнулась и обернулась к другу, не скрывая победной улыбки.

– Тьфу на тебя, Нефертити! – Возмутился юноша, с размаху плюхаясь обратно.

– Ха! Испугался?

Омфис исподлобья глянул на девушку.

– Неф, вот скажи честно, у тебя с отношениями не сложилось, и ты решила на мне отыграться?

– Что?! – Возмутилась на этот раз уже Нефертити.

– А ничего! Выгодный брак это не только женская задача. На меня семья тоже наседает. Знаешь, каких трудов мне стоило внушить отцу, что Сануре идеальный вариант? И то он мне только месяц дал на то, чтобы я её сосватал на удачных условиях.. А тут ты со своей любовью. Любовь не может быть аргументом.

– То есть ты всё-таки влюблён?

– Да, Аид тебя побери, я вляпался по самые уши! Довольна теперь?! – Омфис громыхнул чарку о столик, эмоционально взмахнув руками.

– Ты даже не представляешь как… – чуть ли не мурлыкала Нефертити. – Осталось разобрать только один вопрос… Как ты думаешь, мой жених случайно не спятил?

Омфис, всё ещё тяжело дышащий от только что испытанного взрыва чувств, аж застонал. Юноша очень любил и уважал свою давнюю подругу, но её идеи неизменно сводили его с ума.

***

Результатами вечера Нефертити оказалась очень довольна. Во-первых, когда разговор с Омфисом завершился, девушка зашла к Сануре и нашла девушку в весьма довольном состоянии, тихо расписывающую улыбавшейся Теи о том, как её семья будет рада предложению такого приятного парня. Сама Нефертити не была уверена, обрадуйся она такому странному признанию, которое выдал Омфис, а уж тем более всем этим идеям «практического применения потенциальной невесты». Но, казалось, для Сануре это было гораздо лучше голых чувств. Как потом сказала Теи, хорошо, когда люди в паре смотрят на мир одинаково.

Вторым результатом стало то, что девушка наконец получила для себя картину того, каким Аменхотеп видится Двору. И изменился он действительно колоссально, при чём аккурат после плаванья и его таинственной тяжёлой болезни. Нет, временами «старый» принц проглядывал, какие-то взгляды и убеждения, желание быть выше других и доказывать это окружающим осталось. Но теперь он был осторожен, холоден и зачастую отстранён. Он исправно посещал занятия, участвовал в политических встречах и посещал все положенные принцу ритуалы, но делал это без малейшей эмоции. Да и в целом принц стал неплохо отпугивать от себя людей этим равнодушием практически ко всему.

И это вырисовывало перед девушкой интересные перспективы. Нынешний фараон, Аменхотеп III, был достаточно посредственным правителем, без особого энтузиазма вникая в дела, а потому значительное количество не показной, а реальной власти, забрала себе Царица Тия, что не было для Египта очень уж удивительным. Но ранее такой путь казался Нефертити невозможным, ибо её жених активно влезал куда хотел. Но теперь история могла повториться. Равнодушный каменный фараон и Царица-солнце, что своим сиянием ведёт Египет к новым вершинам. Это вполне могло быть не плохим сценарием для страны.

Омфис с готовностью поддержал подругу. Он вообще после того, как Сануре дала ему своё согласие, сначала пропал на три дня, а потом вернулся с таким бешеным зарядом энергии, что разве что не светился. И на волне этой деятельности Нефертити действительно воссияла. Темп жизни увеличился многократно, она то обедала с царской четой, то наносила визиты высокопоставленным служителям храмов, то совместно с Тутмосом посещала собрания вельмож, где смогла мягко, но настойчиво протолкнуть мысль о том, что к ней стоит прислушиваться.

Тутмос, кстати, только обрадовался «сестрице милой Беренмут», а вот его жена, принцесса Ситамон, восприняла деятельность будущей родственницы очень негативно. Она и её свита всеми силами старались испортить репутацию невесты Аменхотепа, но это парадоксальным образом, только действовало Неф на пользу. Ведь так и не справившаяся с ролью лидера Ситамон, следуя не иначе, как собственным ошибкам, пыталась указать на то, что Нефертити смеет застилать собой будущего супруга. А именно такое мнение и старалась создать девушка. Будущая принцесса – Солнце Египта.

К возвращению принца нужный эффект был достигнут, старая роль «украшения Двора» пала, уступив место «Солнечной невесте». И единственное, что могло бы изменить это, так выходка принца. Но оценка Омфиса не подвела – Аменхотеп благосклонно принял позицию невесты, традиционно поприветствовал её, показательно похвалил перед Двором и удалился, чтобы показываться только на официальных мероприятиях. Принц дал Нефертити разрешение сиять, и она собиралась воспользоваться им по максимуму.

Чешуя

Женщина в Египте уважаемый человек. Женщина это мать, жена, сестра, мастерица, жрица и даже Царица. А иная богиня вполне могла и мир уничтожить, если её хорошенько разозлить. Но всё же даже великая Исида в первую очередь славна верностью Осирису, и величайшие свои деяния она посвящала мужчинам своей семьи. И так надлежит делать всем женщинам Египта.

Но сейчас. Сидя на пиру в честь того, что служители храма Ра определили таки лучшую дату для свадьбы Аменхотепа IV и Нефертити, невеста думала о том, что не всем женщинам брак несёт счастье. Кто-то мог бы решить, что эти размышления девушка относит к себе, но это было не так. Моменты сомнений были оставлены далеко в прошлом и теперь будущая принцесса с уверенностью смотрела в завтрашний день. Эти мысли девушка посвятила Ситамон.

Согласно строгим правилам дворца супруги двух царственных братьев сидели напротив друг друга, и Нефертити чуть ли не физически чувствовала полный ненависти взгляд жены наследника. Тихая даже в своей борьбе, Ситамон между тем всё чаще рисковала бросать вызов Нефертити, не видя, что стала в очередной раз лишь средством решения проблем. Чужих, а может даже и чуждых самой женщине, проблем.

И сейчас Ситамон собирала вокруг себя всех, кто не доволен возвышением второго принца. Весь Двор прекрасно понимал, что для принцессы есть только два исхода, заменить Нефертити на посту жены Аменхотепа или сгинуть вместе с Тутмосом, когда старый фараон решит отойти от дел или же уйти к богам. Или она лишит «солнечную невесту» света, или потухнет сама.

Для Нефертити это вызывало определённые трудности. Пока Ситамон боролась одна, то неприятностей это приносило мало, но сейчас среди свиты наследника, а вернее его жены, нашлись те, кто действительно начал приносить неприятности. Сначала они попытались покопаться в «неравной» помолвке Омвиса, но хитрый парень, вспомнив романтические настроения Нефертити, разыграл полную потерю разума от любви. Бросившись к Сануре они, вместо удачно прибившейся к богатому женишку простолюдинки, нашли упрямую, местами грубую, но очень расчётливую торговку, которая не капли не боялась смотреть на некоторых вельмож свысока. В конце концов молчаливое покровительство второго принца, пусть и с подачи Нефертити, это дорогого стоит. А потому Сануре сначала нажилась на приносимых ей дарах, а потом просто отмахнулась от заговорщиков и уехала к поместье к жениху – знакомится с роднёй.

А вот второй удар был чувствителен, ибо ударили по самому важному, по семье. Эйе был слишком высокой фигурой, а вот семья Теи оказалась менее защищённой. Вскоре приехавшего на замену Гипсея мальчишку затравили так, что ему пришлось уехать из столицы, по крайней мере пока ситуация с фракциями двух принцев не успокоится. Да и в самой вотчине семьи кормилицы, в Мемфисе, всё не было гладко. Шли слухи о том, почему Гипсей так быстро покинул Двор, не натворил ли чего, а может племянник главной ветви семьи вернулся не просто так, и поняв, что вершин во Дворе не застигнет, решил просто напросто подсидеть нынешнего главу рода?

Вот тут Нефертити, конечно, попалась. Она любила своего «брата» и полоскать его имя никому не было позволительно. Вот только открытая защита Гипсея привела лишь к тому, что царедворцы «нашли» причину стремительного отбытия преуспевающего некогда молодого человека – роман с невестой принца! Это было настолько возмутительно, что Неф так и подмывало заявить что-то на подобие «Я не могла быть с Гипсеем, у меня есть Сменхкар!». Но это была бы, конечно, совершеннейшая глупость. Да и не аргумент, Аменхотеп, Гипсей, Сменхкар… зная Двор, скоро в этом списке оказались бы и Омфис с господином Эйе. А может и наследник с Фараоном.

Через время оказалось, что и у поклявшихся в верности близняшек были проблемы. Взявшая их на обучение Хатшепсут внезапно от них отреклась. Как заговорщики смогли уговорить саму Верховную жрицу, Нефертити решительно не понимала. В голову приходило лишь то, что она изначально была настроена против Аменхотепа. И борьба с ней обещала быть очень не простой, ведь там где замешаны боги, там всё всегда очень не просто.

И непредсказуемо. Ведь вскоре Хатшепсут пропала, а буквально через неделю её высохшую мумию нашли в пустыне, не далеко от города Нубет. Служители храма Исиды, что покровительствовали Верховной, поспешили объявить это карой богов за отказ жрицы нести ответственность «за детей, что боги отправили к ней». Хоте Терия и Тирия давно детьми не были. Впрочем, что ещё могли сказать служители? Что могучая жрица не справилась с пустыней? Та, что могла повелевать небом и землёй?

А вскоре и другие служители и жрецы, что присоединялись к Ситамон, стали умирать. Кто-то пытался было обвинить в этом жриц-близняшек, но это было очевидно не так – сил и влияния жрицам Нефертити на это бы не хватило. Другим вариантом, пожалуй больше подходящим на роль защитницы Нефертити, была Беренмут, но её отбил всё тот же храм Исиды, заявив, что юная жрица наконец определилась с богиней-покровительницей и проходит сейчас обряды посвящения Исиде, и они не дадут беспочвенно обвинять одну из своих жриц. Тем более что Исида приняла её, а разве приняла бы она убийцу собственной Верховной?

Таким образом пока Нефертити удавалось отбиваться и отбивать своих близких, но как долго ээто могло продолжаться? И чем закончится? Эти вопросы беспокоили девушку, и именно здесь, на празднике, она решила окончательно победить. Или проиграть, такой риск оставался, пусть и был не большим.

– Скажи, Аменхотеп, я ведь единственная твоя невеста?

– Как Солнце у Неба.

– И женою буду лишь я?

– Пока ты не возжелаешь иного…

Аменхотеп отвечал достаточно холодно и равнодушно. Нефертити уже потихоньку научалась определять эти два состояния своего жениха: живое, рисковое, какое-то злое и холодное, равнодушное и максимально правильное. И именно вторым, предсказуемым состоянием, девушка и собиралась воспользоваться.

– А если я умру, то накажешь ли ты убийц моих?

– Так жестоко, как Сет не мстил Осирису.

– О, повелитель мой, да не погрязнет жизнь твоя в мести! Не того желает моя душа.

– А чего же?

– Пока не станешь ты Солнцем Египта, да не будет рядом с тобою иной супруги.

– Да будет по воле твоей, невеста моя.

Нефертити давно поняла, что Аменхотепу вообще не нужна пара. Он был равнодушен и к девушкам, и к юношам, а её выбрал лишь как сияющую ловушку для тех, кто хотел бы приблизиться ко второму принцу. И по воле отца. А может желания нынешнего Фараона в этом было даже больше. И такое обещание, не жениться ни на ком, кроме Нефертити, пока не станет Фараоном, было обоюдо-выгодно. Аменхотеп в случае утери невесты, а в последствии даже жены, мог спокойно отказыватсья от всех предложений, ссылаясь на публичное обещание, а Нефертити прямо перед лицом Ситамон заявляла, что даже победи она в играх Двора, заставь всех отвернуться от Нефертити или соблазни Аменхотепа, она всё равно уже проиграла. Принц не отвернётся от Нефертити, связанный клятвой. Все интриги больше не имеют смысла.

***

– Ты думаешь я стала жестокой? – уже после праздника спросила Нефертити у Сменхкара, как всегда сопровождающего свою хозяйку. Да, он видел её всякую. И обещал любить, как бы её не пришлось себя вести, но сегодня Нефертити переступила очередную черту. Должна была, давно была готова, но всё-таки, вдруг Сменхкар не поймёт?

– Я думаю, ты стала жёстче. Мне всегда казалось, что принцесса выбрала не правильный путь, вредить тебе, а не прейти и не поплакать, прося отвести её от смерти. Но сейчас я не уверен, что это бы помогло, ведь ты не можешь не понимать, что своими словами обрекла её на смерть.

Сменхкар вёл себя привычно, скорее разбирая событие, чем эмоционально его обсуждая.

– Многим во Дворе казалось, что ты не будешь действительно бороться за власть, что ты просто ставленник господина Эйе. После сегодняшнего они или уверятся в этом окончательно, или наконец взглянут прямо на тебя. В любом случае отношение изменится.

– А ты?

– Это Двор, – юноша кивнул головой на стены царского дворца. – И здесь не место слабости. Я всегда был уверен, что ты справишься с жизнью здесь. А теперь я вижу, что ты этого ещё и хочешь, хотя ранее мне казалось иначе.

– Ранее и мне казалось иначе… – Нефертити тяжело вздохнула. – Ранее я думала, что мне хватит семьи, тебя и жизни простого вельможи, что не будет частью активного Двора. Но когда я вернулась, я… Мне стало мало быть просто собой. Я не хочу отсюда уходить! Раньше я плакала оттого, что Двор утягивал меня к себе. А теперь я стыжусь той слабости и не понимаю, как меня могла увлечь та тихая, похожая на зыбучие пески жизнь.

– Ты Солнце, Нефертити. С это и тепло для земли, и ослепляющий свет пустыни, для неосторожного путника. Я всегда это знал. Даже когда закрывал глаза, наслаждаясь твоими лучами, в глубине души я знал, что стоит мне открыть глаза, и я ослепну от твоего сияния.

– И?

– И теперь мне надо придумать, как уговорить принца оставить меня твоим телохранителем. Я не позволю только ему греться в твоих лучах!

– Сменх!

Девушка засмеялась, отпуская напряжение вечера. И с этом смехе мысль о том, что своими словами она практически убила Ситамон, растворилась. Солнце, осушившее лучами лужу, останется солнцем. Не вина ли самой лужи, что она рискнула отразить его лучи?

***

Положенные к свадьбе принца службы в многочисленных храмах Фив начались ещё за месяц до назначенного дня. Во имя чистоты невесты Нефертити заперли в поместье «отца», дозволяя лишь женщинам семьи изредка навещать её. Но успокоения это не приносило. Одиночество, как и ранее, опустошало Нефертити. Но тогда ей помголи люди вокруг, а теперь часто она могла видеть лишь Теи. Беренмут же, казалось, совершенно отдалилась от сестры, и даже пребывая в Фивах, не только почти не навещала её, но и отказалась вести церемонию очищения.

– Нефертити, ты свою жизнь устроила, отстань от моей! Если хочешь действительно получить благословение богини, то проводи церемонию в одиночестве, или другого кого проси. Я тебе точно в этом помогать не собираюсь! – Раздражённо отвечала она и уходила из поместья.

Чем ближе подходило время церемонии, тем напряжённей казался сам воздух вокруг. И когда за Нефертити наконец прибыла делегация жриц Исиды, девушка даже обрадовалась их суровым лицам. С первым лучом солнца невесту, скрытую за слоями белоснежной ткани, ввели в храм Исиды и напоили терпким, пьянящим напитком, что тут же ударил девушке в голову. Фрески перед глазами заплясали, и на грани слуха невесте стали мерещиться чьи-то нежные слова, что казалось звучали в унисон с песнями служительниц. Начался бесконечный день благословения.

В себя Нефертити пришла довольно поздно. Тусклый свет убывающей луны серыми тенями ложился на пол храма Исиды. Ночная прохлада, вполне ожидаемая для мехира, покрывала мурашками тонкие плечи девушки, которая в абсолютном одиночестве взывала к гигантской статуе богини – безмолвной и пугающей. Слабый свет факелов придавал силуэту Исиды неестественные черты – резкие и постоянно меняющиеся от малейшего дуновения ветерка. Казалось, богиня силиться отвернуться и не слышать молитв юной невесты, но заточённая в камне – не может.

Где-то за стенами храма второй принц, Аменхотеп IV, слушал молитвы жрецов, что обещали ему всяческие божественные дары и воскуривал фимиам, что подавали ему служители Хатхор. Но здесь, внутри величественного храма, Нефертити была совсем одна.

Закончился третий круг молитв и девушка было собиралась начать четвёртый, как в храм вошли жрицы, несущие золотые одеяния – брачный наряд невесты египетского принца. "Аменхотеп не желает более ждать!" объявили они, обнажая невесту. Как безумно ценный дар, редкую фарфоровую куклу, облачали они девочку в дорогое расшитое золотыми нитями платье, блестящий драгоценными камнями парик, надевали золотые запястья, браслеты с рубинами и сапфирами, серёжки с драгоценными камнями и золотые кольца.

Нефертити чувствовала, что теряет саму себя за слоями золотого метала, но стояла твёрдо и решительно. Лишь небольшую слабость позволила себе невеста – взгляд на лицо богини, что должна была хранить её семью. Но он не принёс успокоения: пустые глаза статуи казались девушке очень печальными.

Живой коридор придворных не давал невесте права на ошибку. Тёмные глаза скользили по хрупкой фигуре, оценивая каждый шаг. Где-то там, в толпе, стояла "семья" девочки – сановник Эйе и его жена, кормилица малышки, Тэи. Но повернуть голову, чтобы найти их, она не могла. Ведь смотреть она должна была только вперёд, на стоящего впереди жениха, молодого принца Аменхотепа.

Сын фараона же, казалось, совершенно не волновался. Лениво, с каким-то потаённым превосходством, заканчивал он молитвы к Хатхор, в то же время оценивая приближающуюся девушку. Будучи окружённым толпой придворных, он выделялся среди них своими на редкость длинными конечностями и таким же вытянутым лицом. Ранее Нефертити некогда не обращала особого внимания на то, как представитель царской семьи выделяется на фоне остальных, но сейчас это почему-то сильно бросалось в глаза. Потомок богов и сам казался не человеком, и хотя так и должно было быть, но всё это вызывало внезапною дрожь в резко ослабевшем теле.

Под последние звуки молитвы Нефертити подошла к жениху. Трижды жрецы Верхнего Царства окурили их благовониями. Дважды жрецы Нижнего омыли ноги. Вспыхнуло пламя жертвенного костра и Нефертити склонилась перед Фараоном вместе со своим мужем. Церемония свершилась.

Остаток ночи для Нефертити прошёл всё в том же тумане благовоний и выпитого вина. Холодные ткани ложа, холодная кожа супруга, голодные глаза, что не моргая смотрели на супругу. Богатый наряд, что тяготил девушку, на какое-то мгновение стал защитой, а руки дёрнулись было удержать спадающие ткани, но принц, казалось, этого даже не заметил. Или предпочёл сделать вид, за что девушка была ему благодарна.

Он не был жесток, Нефертити не могла обвинить принца не в чём, что стало бы причиной хоть немного обидеться на мужа. Не был тороплив. Не был резок. Мужчина прощал ошибки страха и неопытности, он даже погасил весь свет в покоях, скрывшись от смущённого взгляда. Но в каждом движении ощущалось полное равнодушие. Первая брачная ночь была для него всего лишь таким же обрядом и обязанностью, как и всё, что он делал до этого.

Тэи рассказывала девочке, что есть ночи для тепла и нежности, для огня и страсти, но есть ночи для холода и Луны. Ночи, где мужчина должен, но не хочет. И ей оставалось только ждать, подавляя собственные чувства. Лишь однажды не сдержав что-то внутри себя, девушка рискнула схватить супруга за плечи, и тут же в ужасе отдёрнула, наткнувшись вместо кожи на что-то жёсткое и острое, что тут же расцарапало ей пальцы, а принц внезапно резко вцепился зубами ей в шею, чтобы тут же, будто опомнившись, отпустить.

– Не шевелись, – сквозь зубы прошипел Аменхотеп. – Оставь всё до завтра…

Слова мужчины, словно шёпот Сета, заставляли подчиниться и не о чём не думать. Сегодня был долгий день, а завтра вновь Ра поднимется на небо, и всё станет простым и понятным. Наверняка это свадебный ускх или иной шейный воротник, не более. И лишь общее напряжение заставило невесту забыть об этом.

А когда первые лучи солнца заглянули в покои супругов, Нефертити вновь осталась одна, сонным взглядом провожая супруга, что небрежно нёс в руках ткани, с ярким следом подтверждения их брака. Согласно брачным традициям, в простом белом сусхе и без каких либо украшений. Но подумать об этом девушка уже не успевала.

Через мгновение принцесса Египта Нефертити мирно спала. И снилась ей совершенно другая свадьба, что могла бы быть тёплой и радостной, снился ленивый чёрный кот, гуляющий по улицам Сенета и Исида, смотрящая на девушку гневными глазами сестры.

Крыло дворца, что было отведено второму принцу и его новоявленной супруге, находилось довольно далеко от шумного рабочего центра, а потому Нефертити смогла спокойно выспаться после выматывающих брачных обрядов. Не смотря на длительны отдых, голова девушки всё ещё была тяжёлой и как будто наполненной дурманом, мысли текли лениво и спутанно. Но привычка девушки в любом состоянии брать себя в руки никуда не делась, а потому она постепенно начала приводить себя в порядок.

Кликнув слуг и бегло познакомившись с рабынями, что выделил своей жене Аменхотеп, первым делом Нефертити отправилась в купальни. Холодная вода лучший способ привести мысли в порядок, и, наконец, смыть с себя все события прошлого дня. А потом обдумать всё произошедшее.

Саднящие израненные пальцы возвращали девушку к вопросу, а обо что она, собственно, поранилась? Мягко водя кончиком указательного пальца по всем поверхностям, что встретились ей по пути, Нефертити старалась хотя бы немного уловить схожие ощущения. Не камень, не ткань, не металл… что-то маленькое, острое, твёрдое. Но что? И зачем принцу приносить что-то такое опасное, но судя по всему малозаметное, в супружескую спальню? Даже если он не доверял Нефертити, то что она могла ему сделать, будучи изнеженной девушкой, да без оружия?

Дойдя до купальни принцесса отослала рабынь и самостоятельно опустилась в прохладную купель. Вода тут же окутала тело, унося с пальцев остатки саднящей боли. Солнечные лучи играли на поверхности чистейшей воды, напоминая блеск чешуи маленьких рыбок.

«Чешуя!» пронзила девушку мысль. Именно жёсткую торчащую чешую и напоминали те острые кружочки. Разумеется, было темно, и хорошо разглядеть принца у девушки не вышло, да она и не пыталась, но плечи у принца были обнажены… Обнажены и покрыты жёсткой острой чешуёй.

Нефертити вспомнился резкий укус принца. Рефлекторный, больше звериный чем человеческий. Настолько сильный, что кровь, это девушка успела почувствовать, почти тут же хлынула из прокушенной шеи. «Вот, это было здесь! Или немного правее… где он?!». Неф растеряно шарила руками по гладкой, без единого повреждения шее.

Девушка вскочила и быстро подошла к чёрной мраморной стене, в которой чётко отражалась вся купальня. Высокое стройное тело, синяки на коленях от суточных молебнов, растрёпанные волосы и никаких следов на шее. Даже покраснения нет.

Неужели ей всё это просто показалось? Нефертити признавала, что такое могло произойти, тем более, что туман в голове до сих пор полностью не выветрился. Был ли тому виной стресс или сводящие с ума благовония из храма Исиды? Но ведь к вечеру даже они отпустили девушку. И сегодняшняя муть в мыслях появилась как раз после того укуса!

Говорят, что страх это липкая паутина, что окутывает человека мягкой пеленой. Но Нефертити могла бы с этим поспорить. Её страх был холодными руками, с длинными сильными пальцами, что сдавливали её горло. Сердце, что должно было гнать галопом, стучало медленно, с каждым ударом прогоняя ошмётки дурмана. Удар, и в голове всплывает странный, не человеческий вид принца на свадьбе. Удар, и голос Беренмут, упоминающий странности Аменхотепа. Удар, и пальцы дёрнулись, вспомнив ощущения жёсткости, что распарывало кожу. Резкий укус и шипящий голос супруга. Жёлтый блеск всегда чёрных глаз. И последним девушку посетило старое, давно забытое детское воспоминание о болезни принца и его холодные, такие чужие глаза. В голове, почему-то взрослым шипящим голосом Аменхотепа, прошелестело «Я запомню тебя».

Ударившая по мозгам вспышка и Нефертити рухнула на тёплые камни купальни, не справившись с навалившимися воспоминаниями. Милосердный разум спасал её от собственных же мыслей, но не на долго, ведь суровая реальность совсем не собиралась отпускать принцессу в спасительное небытие.

Песнь воды

Остаток дня Нефертити провела в одиночестве и раздумьях. Голова начинала кружиться, стоило девушке попытаться поглубже разобраться во всех не состыковках в поведении и внешности своего супруга, но девушка упорно возвращалась к этим мыслям. Ей казалось очень важным определить для себя все статусы. Только ли принцем является Аменхотеп? Только ли человеком? А Аменхотеп ли это вообще?

Но лучше не становилось. Вариантов было много, и каждый из них был в равной степени фантастичен и вероятен. А спросить. Возможно впервые за всю её жизнь, было не у кого. Не будешь же спрашивать у самого Аменхотепа. Так могла сделать только Беренмут, но не её смелости, не её силы, не её, будем честны, наплевательства на других, у Нефертити не было.

– Госпожа чего-нибудь желает? – уже в седьмой, наверное, раз за час заглянула в комнату к девушке очередная рабыня. Слуги вообще очень всполошились, найдя девушку без сознания у чаши купальни, а потому носились теперь с ней, как с драгоценной амфорой, которую ненароком чуть не уронили. И с каждым отказом Нефертити от помощи или каких либо благ, паника среди слуг, казалось, только нарастала.

В какой-то момент они, видимо, решили пойти на хитрость и теперь перед принцессой стояло воистину чудесное создание, что собрало в своих глаза, казалось, все страдания мира. Большие, глубокие чёрные омуты на тонком бледном лице были наполнены слезами и мольбой. Казалось откажи Нефертити и в этот раз, и тонкое хрупкое сознание утонет в собственной печали. И пусть Неф и видела эти манипуляции насквозь, но сил отказать не было совершенно.

– Приготовьте всё для прогулки. Я желаю посетить храм Амона.

Решение пришло внезапно, как озарив сумрак мыслей Нефертити. Амон, бог-покровитель фараонов, источник их власти и силы. Он же один из божественных предков царских династий. А служители его, как говорилось, ведут записи с самого бога Гора, что был отцом первого фараона.

Рабыня, услышав наконец повеление принцессы, радостно закивала и умчалась прочь. Паланкин подали очень быстро, лишь укрепив подозрения Нефертити о том, что слуги явно напряжены. Но даже при этом, не словом, ни делом они не показывали своего состояния. Даже в центральном Дворе слуги были более расслаблены, чем здесь, на территории второго принца.

«Чем же он их так запугал? Или может это уважение? Как можно заставить рабов уважать себя сильнее, чем фараона?» Аменхотеп, даже отсутствуя рядом, открывался для Нефертити с совершенно другой стороны. Высокомерный, обиженный на коружающих мальчишка, равнодушный примерный принц, а теперь господин, что смог создать в своём дворце идеальный порядок. Дом Эйе был богат, а слуги уважительными, Двор Фараона великолепен, с лучшими рабами страны. Но здесь, у второго принца, был как будто другой мир. Дворец напоминал не дом, и не место встреч, он напоминал храм. А рабы служителей, что созданы поклоняться своим господам.

Храм Амона был как всегда тих. Амон был не особенно популярен у простого населения, будучи формой Ра, что светит лишь царской семье. Но такая тишина только радовала Нефертити. Быстро справившись с положеными ритуалами и отблагодарив служителей за молитвы во славу семьи, девушка, пользуясь своим, теперь уже полноценным статусом принцессы, направилась в хранилище истории. Служители было не хотели пускать, но находящийся тут же жрец быстро отослал их прочь. Девушка только и успела услышать «Но она же ничего не увидит! – Всё она увидит, слепые вы тут все что ли, царскую кровь не признали?!»

Вот то, что жрецы как минимум Амона могут видеть кровь, пусть и царскую, для Нефертити было откровением. Зачем тогда все эти мероприятия по сокрытию, дальние связи, звание воспитанниц? Такое ощущение, что после брака мир перевернулся с ног на голову и стал противоречить сам себе.

«Это ты, Нефертити, противоречишь сама себе, а не мир. Он же им сказал «слепые», а не про себя, что видит кровь. Значит надо перестать видеть везде обман и вспомнить, что лицо у тебя, Нефертити, один в один от Царицы Тии. Хватит паниковать, соберись!». Помимо внутренней отповеди девушке очень хотелось надавать самой себе по щекам, но совершать подобное непотретребство в храме она, конечно не стала. Вместо этого сохраняя внешнее спокойствие и достоинство вошла в хранилище и стараясь не показывать волнения, погрузилась в историю династии. Точнее будет сказать в её крошечный эпизод – историю наложницы Далилы, матери Аменхотепа IV.

Узнать больше о матери супруга Нефертити решила не случайно. Ещё в детстве многие учителя говорили, ничего не берётся из неоткуда. Если в принце есть что-то нечеловеческое, то пришло оно от предков. Разумеется царскую семью называют потомками богов, а точнее конкретного бога Гора, но царская кровь не могла объяснить всего. Тем более, что и сама Нефертити, и Беренмут, и господин Эйе никогда не демонстрировали ничего, что могло бы показаться странным. Ну, или хотя бы настолько странным. Значит дело в другой половине принца.

Вот только история Далилы была такой же пустой, как и её имя, что было самым распространённым в Египте. Третья дочь вельможи из Библа, отдана Фараону для закрепления сделки, красива, воспитана, в политику не лезла, покровителей не имела, умерла вскоре после рождения принца. Неф чуть зубами не заскрипела, наложница могла быть как абсолютной пустышкой, так и очень, очень хитрой девицей, чьей единственной ошибкой, что и привела к смерти, было рождение сына.

Но как бы то ни было, для самой Нифертити это не меняло ничего. Разве что стоит узнать историю государства Библ, но что это даст? Живи там нелюди, разве не знали бы об этом в Египте?

– О Амон, солнце фараоново, дай же мне ответ, что я так жажду! – взмолилась Нефертити, и, вопреки обычному молчанию, в этот раз бог отозвался. Правда сделал он это голосом Аменхотепа, что раздался прямо за спиной принцессы:

– И какой же ты ответ хочешь узнать в жизни моей матери, супруга моя?

Явление Аменхотепа Нефертити совершенно не обрадовало. С одной стороны этого стоило бы ожидать – слуги наверняка сообщили принцу и о обмороке супруги, и о её поездки в храм фараонов. Но всё таки тот факт, что она роется в его родословной… не красивый это факт. Понятный, но некрасивый.

– Мы теперь семья, супруг мой, а потому…

– Я бы не удивился, если бы узнал, что ты копаешь под меня до нашего брака, многим бы хотелось обвинить меня в недостаточно чистой крови. Но до нашей свадьбы тебя всё устраивало. Но вот ты тут!

Аменхотеп не слушал девушку, чем неприятно напомнил ей себя вдетские годы – тогда юный принц тоже предпочитал не обращать внимания на других, выстраивая собственное представление о окружающем. Правда тогда принц не был так близок к правде, как сейчас.

– Да и обморок… я выбирал невесту так, что бы ты могла выносить и родить детей. Никаких слабостей в твоём здоровье не нашли не служители, не жрецы. А потому, дорогая моя, что происходит? И в этот раз без семейных чувств, у нас с тобой никогда не было подобных взаимоотношений.

Нефертити молчала. Сказать принцу в лицо все свои подозрения для неё было сродни самоубийству. Да и сейчас, в храме, среди служителей и слуг, все подозрения становились какой-то ерундой впечатлительной девушки. И только порезанные пальцы продолжали напоминать, что ничего Нефертити не приснилось.

– Я хочу понять что случилось ночью, – набравшись смелости заявила она.

– Брачной? – Насмешливо уточнил принц, заставляя затаившихся служителей тихо захихикать.

– Брачной, – спокойно подтвердила девушка и, подойдя к мужчине, решительно положила раненую руку ему на плечо. Тёплое и гладкое.

В первое мгновение принц, казалось, растерялся, но через мгновение выражение лица сменилось на холодное и жёсткое, а в глубине чёрных глах промелькнули жёлтые искры.

– Заметила значит, – чужим шуршащим голосом сказал Аменхотеп. А после резко развернулся, схватив девушку за руку и потянув к выходу из храма. – Пройдёмся, дорогая супруга. А пока идём, я расскажу тебе сказку, в которой будут ответы на твои сегодняшние вопросы.

Храм Амона стоял прямо на берегу Нила, в красивом тихом месте, позади шумных дворцов и торговых площадей, а потому принц с Нефертити вскоре вышли на пустныный тихий берег. Спокойной негромкий голос Аменхотепа заглушался плеском вол Нила, создавай ощущение того, что не смотря на абсолютную открытость площадки, они здесь только вдвоём.

– Любой рассказ стоит начинать сначала. А вначале были боги.

Принц, крепко держа девушку за руку, начал свой рассказ с очень уж, с точки зрения Нефертити, далёких времён. Но поторапливать или перебивать Аменхотепа она не собиралась.

– Но эта земля вскоре наскучила бессмертным и они бесследно покинули людей. Лишь только Гор, вопреки своей божественной природе, сочетался браком с человеком и породил династию фараонов.

Девушке показалось, что голос принца дрогнул в презрении, когда говорилось о Горе, но на обдумывание этой мысли времени не оставалось, так как пауз Аменхотеп не делал.

– Человеческие мольбы и песни, плачь и смех не достигают нового мира богов. Лишь отголоски Ба долетают до божьих земель, кружа вокруг тех богов, коих человек наиболее почитал при жизни. Как ты понимаешь, далеко не всех богов знают и помнят люди. А потому многим мелким божкам и демонам из тех, чьего имени люди и не ведают, интересно, как же живут сейчас человеческие земли. Такие боги вселяются в детей человеческих и живут их жизни. А поскольку даже самый слабый бог сильнее самого сильного человека, то даже в этом теле у богов остаётся крупица их сил. Люди ошибочно называют из «дети богов», считая что кто-то кроме Гора мог бы позариться на человека и иметь от человека детей.

Нет, Нефертити явно не ошиблась, принц точно недолюбливает Гора. Причём именно за связь с людьми. А вот рассказ о том, что жрецы, общепринятые дети богов, на самом деле сами воплощённые боги… Принц действительно предлагает поверить, что балбесина Беренмут – богиня? Бред какой-то!

– Разумеется слабые безымянные боги ничего не помнят о своей настоящей сущности, а потому живут обыкновенную жизнь человека, лишь после смерти возвращаясь домой с новыми впечатлениями. Но если бы кто-то, о ком говорят в храмах и кому возносят молитвы, решил бы стать человеком, то всё пошло бы по другому.

Мужчина, до того медленно прогуливаясь у воды, остановился и пристально уставился на реку, чья поверхность внезапно сталаневероятно гладкой, как отполированный мрамор.

– Если бы силы такого бога принадлежали бы ничего не помнящему человеку, то Египет погряз бы в катастрофах. Если бы вся память вечной жизни обрушилась бы на такого человека, то он сошёл бы с ума и до самой смерти не мог бы понять, кто он, человек, бог или стихия. Если бы тело человека, в которого вселился бы такой бог, не имело изначально хотя бы крупицу божественной крови, сколь быстро оно бы сгорело?

На поверхности реки мелькали смутные образы катастроф и смертей. Не одна из картин не смогла зацепиться в памяти девушки, но Нефертити с безумной чёткостью поняла – то что говорит Аменхотеп, это правда. Всё в ней говорило, что принц не врёт. Вопрос оставался лишь в том, а принц ли это?

Мужчина наклонился к девушке, пристально глядя на неё ярко жёлтыми глазами с вертикальным зрачком, а голос, всё такой же равнодушный и шуршащий, продолжил, хотя, казалось, принц совершенно не шевелит губами:

– Человеческая жизнь сложна и непривычна для бога. Тем более для сильного бога. Но она нужна, чтобы что-то изменить, не нарушая обещания не возвращаться. Я человеческий принц, сын Фараона и простой человеческой девушки, и это правда. Но так же правда в том, что я не человек. Даже тело потомка фараонов не способно вместить всю память и все силы, что я принёс с собой. А потому оно меняется, как меняется и личность.

– Но разве принц и… ты, – девушка сглотнула, хотя горло от волнения было совершенно сухим, – не одно и тоже?

– Я память. Я сила. Я бог. Тот, кого ты знаешь как Аменхотепа, был до того, как я проснулся. Не способен человек осознать меня, и пока он не сольётся со мной, мы не будем едины. А когда это произойдёт не ведомо даже мне. Но тебя, супруга моя, это волновать не должно. Я давно слежу за тобой, ты есть воплощение человечества, что может понять его и вести его за собой. Вот и веди, а я укажу дорогу там, где требуется. В остальном же Египет твой. Будет его путь светел или тёмен, лишь твоя забота.

Нефертити пристально смотрела в совершенно не человеческие глаза мужчины, а в мыслях наступала кристально чистая и понятная простота, что объясняла всё. Вообще всё, что только могла вспомнить девушка. И даже тяжесть всего Египта, что принц так легко возложил на её плечи, воспринималась крыльями, что могут поднять её на вершины. Кому ещё в этом мире довелось стать супругой и ближайшим сподвижником бога?

– Я сделаю всё, что в моих силах, – жарко заявила она. – Могу ли я узнать, как зовут тебя?

– Аменхотеп, – улыбнулся принц, оголив острые выступающие клыки. – Пока я человек и не сказал иного, зови меня именно так, юная Нефертити.

Порыв ветра бросил прядь выбившихся из под парика волос на лицо девушки, а когда она проморгалась, то увидела перед собой совершенно обычного Аменхотепа, с наглыми чёрными глазами и презрительно поджатой губой. На берег Нила накатывали мерные волны, а сквозь шелест травы пробивались звуки близкого города.

– Возвращаемся, – буркнул принц и оставив позади Нефертити, быстрым шагом устремился к храму. А девушка отвлеклась на громкий всплеск. Обернувшись, Нефертити встретилась глазами с гигантским крокодилом, что посмотрел на неё холодными ярко-жёлтыми глазами, а после медленно погрузился в воду, из которой только что и всплыл.

– Себек, – прошептала девушка. – Его зовут Себек. Мой принц бог Нила!

Нефертити улыбнулась, совершенно ребячески помахала уплывающему крокодилу и поспешила вслед за Аменхотепом. И пусть временами в нём всё ещё просыпается тот самый глупый самовлюблённый ребёнок, но принцесса знала, её супруг великое благо для Египта. И для неё самой.

***

Разговор с тем, кто проснулся в Аменхотепе, подарил принцессе то, что ей не хватало всю жизнь, не смотря на защиту Эйе, на любовь Сменхкара и даже на заботу Теи. Этот разговор дал Нефертити абсолютную уверенность в выбранном когда-то давно пути. Все сомнения, колебания, трудности стали ничтожны перед великой миссией.

Аменхотеп по прежнему вёл себя двойственно, в нём то просыпался истинный бог, и тогда Нефертити могла лишь восхищаться собственным супругом, то верх брал глупый и надменный человек, и тогда принцессе приходилось прилагать усилия, чтобы продолжать делать вид, что она по-прежнему благоговеет перед ним. Благо сам принц понимал ущёрбность своего человеческого я перед величием божественного, а потому старался лишний раз себя не проявлять. А с лёгкими корректировками от Нефертити всё проходило ещё более гладко.

Всего месяц активной работы понадобился девушке, чтобы заменить второго принца везде, где требовалось его политическое участие. Она стала присутствовать на совещаниях министров, на экономическом собрании и на встречах с царственной четой. Царица Тия благосклонно встречала усердие дочери, иногда собственной властью подавляя недовольных. Если ранее благосклонность матери Нефертити замечала лишь в малозначительных мелочах, то теперь Царица своими руками усадила девушку поближе к себе и Фараону – отодвинув принцессу Ситамон. Это даже неприятно царапнуло Нефертити, как будто бы девушку уже похоронили. Нет, разумеется, выбора у неё не много, но ведь принцесса может хотя бы сбежать! Неужели Ситамон всё ещё надеется на благосклонность второго принца? Или быть может она придумала что-то иное?

Считаю Ситамон своей ответственностью, Нефертити продолжала присматривать за супругой Тутмоса, подкупив одного из старых рабов во дворце Наследника. Но ничего не происходило. Она не пыталась сговориться и убить Аменхотепа, отодвигая возможную смерть до взросления третьего принца Косея. Не предпринимала попыток всё таки взть под контроль Тутмоса, которому как и ранее было совершенно не до интриг – у него был новый проект по постройке сфинкса из песка. Нет, она просто жила, продолжая держать голову высоко поднятой, и всё. Не удивительно что Тия отвернулась от неё, Царица, всю жизнь добивающаяся власти своими руками, не могла принять Ситамон вот такой, сдавшейся и прекратившей борьбу. Нефертити была уверена, что мать чувствует по отношению к принцессе то же, что и она – презрение.

А вот сама Нефертити продолжала блистать. Она совершила визиты в дома всех своих сторонников, от Эйе и Омфиса, до самых незначительных знакомых, чей плюс был лишь в том, что им хватило ума никогда не выступать против некогда безродной девочки. Посетила с дарами все храмы столицы, помирилась с Беренмут, чьё упрямое сопротивление было просто сметено вдохновлённым энтузиазмом сестры. Единственный кто не разделял триумфа девушки, оказался Сменхкар. Не женатый мужчина не мог оставаться телохранителем супруги принца, покровителей, чтобы представить его во Дворе, у мужчины не было, а сама Нефертити не считала нужным искать пути общения.

Это не было просто, благодарность и привязанность тянули девушку назад, в сады, в которых так приятно было гулять с влюблённым в неё воином. Сердце разрывалось между восторгом служения богу и детской, как считала сама Нефертити, любовью к простому человеку. «Нет, не любовью. Влюблённостью» поправляла она временами сама себя. Влюблённостью, которую надо стереть из памяти. Ведь вернуться к Сменхкару, это сдаться. Проиграть. Стать такой же, как презренная Ситамон.

Хотя стоило признать, что сам Аменхотеп не был сильно заинтересован в Нефертити как в супруге. Как в той, кто сможет стать царицей – несомненно. Но как девушка, она его мало интересовала. Как и любые другие представители рода человеческого. Обладая телом здорового молодого мужчины, принц не жаловался ни на какие телесные болезни и регулярно, как по расписанию, посещал ложе супруги, пока сама Нефертити не заметила, что дитя до того, как он станет Фараоном, не критично. После этого Аменхотеп и вовсе покинул совместные территории, пропадая где-то вне города, сообщив ей, что он не будет против того, «что совершила некогда Царица Тия ведь это не уменьшило её власти».

Получив практически прямое разрешение на тайные измены, Нефертити даже опешила. Но поразмышляв о причитах таких слов Себека, она поняла что для бога Нила всё было максимально естественно. Он, судя по его словам о Горе, не считал представителей человеческого рода хоть немного подходящими для обретения потомства. И то, что он стал человеком, мало поменяло этот факт. А память человека подсказала ему, что люди зачастую нуждаются в чувствах. Эти слова, что можно было бы принять за оскорбление, были всего лишь заботой о супруге. Разве после этих слов девушка могла сделать хоть что-то, что могло опорочить имя Аменхотепа?

Лишний раз получив доказательства благосклонности божества, девушка была готова собственноручно просеять всю пустыню, прикажи ей Себек. Но вместо этого именно он поддерживал и поощрял её действия. А в день разлива Нила супруг сделал ей внезапный и редкий подарок – ручного крокодила. Девушка молниеносно узнала могучего тёмного самца с ярко-жёлтыми глазами, что и показал ей кто именно находится в теле принца. Смирный, обманчиво медлительный, крокодил ходил за принцессой как привязанный, давая девушке показательно кататься на своей спине или кормить его кусками мяса прямо с рук. Но любого недруга Сухос, как назвала питомца девушка, как будто чуял и так и наровил ухватить огромной зубастой пастью. Даже Тефия и Тирия опасались подходить к могучей рептилии, пусть тот и проявлял к ним благосклонность.

По Двору вновь стали ходить слухи, самые разные. О том, что принцесса спит с крокодилом – «Знали бы они!», усмехалась Нефертити, когда впервые услышала слухи от Омфиса, а после послала Сухоса разодрать в клочья все вещи сплетников, – о том, что проклятие, лишающее разума, перешло от Тутмоса к Аменхотепу, а от него и к Нефертии, о том, что подобный зверь во Дворе означает послание от принца и его супруги, осталось только понять какое. И лишь последние было правда. Это действительно было послание людям, послание о том, что наступает новое время. Время крокодила. Эра Себека.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

Часть 2. Тяжёлая память. 11. Тьма

Фивы – большой, многолюдный, активный город. Столица великого Египта. Низкие дома, узкие улицы, ведущие на круглые шумные площади. То и дело мелькающие яркие одежды иностранных гостей. Аменхотеп IV любил столицу, но очень не любил Двор, который в этой столице находился.

Но именно в этой «яме с скорпионами», как называл её сам второй принц, он был вынужден обитать всю свою жизнь. У него просто не было иного выбора, ведь есть Наследник иог позволить себе сидеть в собственном дворце и носа не показывая в центральном, где и кучковалась вся эта толпа придворных. То он, сын иностранки, такого себе не позволял.

Да и как останешься в стороне, если со всех сторон только и слышишь о собственной порченной крови и причитания о том, что негоже передавать корону Египта выродку наложницы. Даже если он, как это было принято всегда, выйдет замуж за сестру, что сделает его законным фараоном, всё равно, как можно!

Об этом мало кто задумывался вне Двора, но главным в царственной чете всегда был не фараон, а царица. Именно по женской линии передавалась власть, кровь и божественной благословение Гора. Именно женщины династии хранило фараоново солнце – Амон. И именно поэтому, не смотря на множество наложниц, кровь царицы всегда передавалась далее. Но как же это бесило Аменхотепа!

Неужели лишь из-за того, что Царица Тия не исторгла его из себя, он становится правителем хуже, чем полоумный Тутмос?! Да сама Тия неизвестно откуда взялась во дворце! Надо же, сокрытая царская кровь, жрецы Амона подтверждают… Как будто они могли бы не подтвердить, если Фараон им приказал! А то, что и Корона подтвердила эту связь, лишь больше бесило принца.

Надо же, нагулянная девка достойна править, а он, виновный лишь в том, что Фараону захотелось разнообразия в партнёршах, нет! И как же удобно устроилась царская чета, ему они говорят, что он имеет такое же право надеть Корону, как остальные дети Фараона, но при этом и не думают наказывать сплетников, что годами перемывают ему кости! «Ты принц, а значит способен справиться с этим сам,» мысленно передразнивал Аменхотеп отца. Ну конечно, вот только за любое упоминание того, что Тутмос настоящий дебил, вельможу запарывали насмерть, как провинившегося раба. А вот сам Аменхотеп такой защиты не удосуживался ни разу.

Ещё одним не маловажным раздражающим фактором была невеста юного принца – Нефертити. Ещё одна, по словам Царицы, сокрытая кровь. Такая же как Тия высокомерная пустышка, такая же неизвестно откуда взявшаяся в семье, близкой Фараону. И абсолютно принятая отцом. Аменхотеп III вообще, казалось, готов принять всё что ему говорит Тия. И во всё поверить. Как хотелось иногда принцу потрясти Фараона за голову, крича во всё горло, что его дурят, как ребёнка у ларька с побрякушками! Но что бы мальчик не говорил, отец лишь посмеивался, да отправлял того учиться. Дурак, абсолютный круглый дурак!

Принца преследовало постоянное чувство бессилия. Он учился хорошо, но недостаточно. Сражался прилично, но мог бы лучше. Держался при дворе достойно, но хватка слабовата. Никогда он не был достаточно хорош. Зато «невеста» всегда была прекрасна. Так и слышалось со всех сторон, «какая юная, но умелая», «как изящна уже сейчас, а ведь вскоре расцветёт», «как почтительна, но смела». Даже ошибки все считали милыми. Лицемеры! Полный Двор лгунов, оболочки с приклеенными улыбками, за которыми прячется шакалий оскал!

Постоянная ненависть заставляла совершать ошибки. Мелкие грубости перетекали в большие ссоры, отталкивающие от свиты второго принца всех, кто был достаточно умел, чтобы выбирать себе сторону. Будучи обиженным судьбой он и привлекал таких же – вторых, третьих сыновей вельмож, которым не светило наследство, некогда проигравших свои схватки за влияние неудачников, девиц, у которых не было ничего, кроме их тел и смелости эти тела ему предлагать. Такая свита не могла остановить принца, лишь раззадоривая его. И вот, неудачная шутка над «невестой», и принца лишат и тех крох почестей, что он смог собрать. Сначала отправляют в пустое и не нужное плаванье Наследника, потом запирают в Мемфисе, под присмотром жрецов и учителей, а после и вовсе забывают, навещая раз в год. И всё это под таким удобным предлогом болезни.

Ах да, болезнь. Болезнь была, в этом не было сомнений. Жуткая, похожая на настоящее проклятье, в которые принц на самом деле не особо то и верил. Болезнь заставляющая того не спать неделями, а если он и рисковал закрыть глаза более, чем на десяток капель, она тут же погружала принца в тёмный, удушающий сон, в котором вокруг шевелилось множество гибких, опасных тел. Они не могли коснуться его – твёрдый барьер спасал жизнь принцу. Но он знал, точно знал, что рано или поздно барьер не выдержит, и вся эта копошащаяся масса навалится на него, уничтожив.

Разбудить его в таком состоянии могло не так много человек. Обычно это был Сетти, низкий полноватый старик, дальний родственник Фараона, а заодно жрец Атона, ещё одной формы всемогущего Ра. С плаванья принц помнил о Нефертити, что тоже вырывала его из кошмаров. И чьё умение это делать окончательно утвердило её не просто как возможную, а как единственную кандидатку в жёны. Всё таки болезнь могла и не пройти и иметь возможность прийти в себя стоило. Пусть даже это ненавистная «сокрытая кровь». Ещё справлялась Хатшепсут, Верховная жрица Египта, из храма Исиды. Та не просто могла вытащить второго принца из кошмара, но и отогнать его как минимум на неделю. Но женщина редко появлялась в удалённом дворце, каждый раз горестно качая головой.

– Аменхотеп, страх плохой учитель, а болезнь твоя исходит из собственной души. Ба стремиться отделиться от тела, так отпусти её. Я не чувствую на тебе проклятия, лишь благословение. Ты сам превращаешь его в страдание, – говорила она в свои редкие визиты. Принц лишь мысленно желал ей самой такого «благословения». Тогда она поймёт, что значит каждый сон видеть, как твоя защита исчезает. Каждое пробуждение радоваться, что ничего не сломалось. И каждую ночь бояться уснуть, зная, что он вновь найдёт новые трещины в своей тонкой, но такой важной скорлупе.

***

Это очень странное ощущение – видеть в абсолютной темноте. Когда вокруг тебя непробиваемая оболочка яйца, что погребено под тысячами извивающихся тел. И ты видишь их все, каждый злобный взгляд, каждый острый клык, чувствуешь их голод.

Скорлупа трещит под весом копошащейся массы. Но она сильна, она сможет выдержать и не такое. Гораздо опаснее, что ты тоже растёшь. Ты становишься длиннее, шевелиться становиться опасно, а маленький зубик прямо на морде так и норовит проткнуть безопасную оболочку.

Ты растёшь и боишься. Постоянно боишься пошевелиться. А те, кто снаружи, тоже растут. Твоё яйцо, единственное в этом постоянно шевелящемся «нигде», из защиты становится тюрьмой. Теперь шипение, что доноситься снаружи, кажется тебе песней свободы. И ты, наконец, проламываешь скорлупу изнутри.

Полнимая голову на длинной могучей шее, ты видишь множество братьев и сестёр, а так же миллионы белых скорлупок. Все они выбрались сюда раньше тебя. Никто из них не рад появлению в этой тесноте ещё одного. Тут, снаружи яйца, всё так же нет ни капли света. Но это не мешает тебе увидеть ненависть в глазах собратьев.

Ты здесь самый мелкий и беспомощный, и лишь это, быть может, спасает тебе жизнь. Таись, молчи, копи яд. Ещё не вылупившиеся яйца – законная добыча. Места и так на всех не хватает. Но их мало и они быстро закончились. Найди ещё одного такого же труса, что слишком поздно выбрался. Теперь ты сыт, ты крупнее, твоя яд смертельно опасен.

Укус и первый змей исчезает в твоей пасти. Ты чувствуешь, как растут новые чешуйки где-то у хвоста, делая тебя длиннее и мощнее. Будь осторожен, самые старшие глупы, ведь позволили стольким гадам жить здесь. Но они сильны, быстры и опасны. Ты маленькая змейка, у тебя есть только твоя хитрость. И яд.

Живых змей становится всё меньше и собраться начинают противиться твоей воле. Всё чаще они обнажают на тебя клыки, всё настырнее пытаются удушить в своих объятьях. Но поздно, тебя им не одолеть. Чешуя твоя крепче камня, яд твой прожигает землю, глаза твои и есть сама тьма. Быть может пара змеек и уползла от тебя, но они такие крошки, что их можно и отпустить. Пусть ценят твою доброту.

Ты чувствуешь, что тьма вокруг живая. Ты знаешь, что это сам Хаос, и он сдавливает тебя, напоминая дни, проведённые в скорлупе. Но ты больше не совершишь этой ошибки – чем раньше ты выберешься наружу, тем сильнее станешь. Ты раскрываешь пасть и поглощаешь тьму. Ты крушишь её ударами могучего хвоста. Твоё гигантское змеиное тело расширяет пространство и наконец ты чувствуешь, что Хаоса больше нет. Есть только почва, что удерживает тебя в этом «ничто».

С размаху ты всаживаешь свои гигантские клыки в землю и из под неё словно кровь вырывается Великая река. Ты погружаешься в живительную влагу с головой и свободно плывёшь в ней. Тебе не нужен не верх, ни низ, ни свет, ни тьма. Тебе никто не нужен, разве что крошечные, маленькие рыбки, да пара сбежавших змеек, что когда-то ты пощадил. Они безопасны, и лишь это дарует им существование.

Ты Апоп. И ты только что создал мир.

***

В этот раз сон Аменхотепа был невероятно правдоподобным. Проснувшись на своём привычном ложе юноша ещё несколько капель ощущал ощущение могучих мышц, мерно сокращающихся под твёрдой чешуёй. Кое-как опустив ноги вниз, он чуть не вскрикнул – шаги рабов, не смотря на каменный неподвижный пол, мерной вибрацией ударяли по пяткам. Вот только стоило на этом ощущении сосредоточиться, как оно тут же ускользало.

До занятий оставалось ещё достаточно времени, и принц решил принять ванну. Прохладная вода должна была прогнать остатки странного сна, да и в целом действовала на него достаточно благоприятно. Отослав от себя услужливых рабов, Аменхотеп погрузился с головой в воду, а когда вынырнул, то с трудом сдержал крик – прямо из под воды на него смотрели ярко-жёлтые глаза с вертикальным зрачком. Вода в ванной, как по воле могущественного жреца, разгладилась, и отражение принца со змеиным прищуром улыбнулось. Усмешка обнажила острые зубы, а сухой, шипящий голос, донёсшийся из горла юноши, сказал:

– Наконец-то ты вспомнил… Теперь ты и я станем едины, как то и должно быть!

Аменхотеп силился замолчать, чтобы не слышать этого голоса. Долгая болезнь, сны, Верховная, что не считала происходящее проклятием, всё слилось в единую вязь происходящего. Конечно, возрождение бога не могло восприниматься плохо, вот только Апоп не бог!

– Люди давно были обмануты Гором, но даже я, будучи человеком, так глуп? Кто есть бог, а кто демон? Я разрушу мир, как странно… никто из богов не ведает будущего, зато люди уверены, что знают всё.

«Не слушать, не слушать, не слушать…» пытаясь заглушить хриплые слова, вырывающиеся из собственного горла, мысленно кричал принц. И будто повинуясь этому крику, он действительно перестал слышать змея. Судорожно всмотревшись в собственное отражение и нервно ощупав зубы он не нашёл ничего, что могло бы напомнить о захватившем его тело демоне.

С этого дня болезнь не посещала тело принца. Сон стал мирным и спокойным, Хатшепсут, посетившая его, поздравила принца с «благословением богов» и объявила о полном выздоровлении сына Фараона. Аменхотепу очень хотелось взять эту пожилую уже женщину за плечи и встряхнуть, закричав в лицо, что богами тут и не пахнет, но он здраво опасался, что демона могут уничтожить вместе с его сосудом. Ведь как доказать, что ему удалось прогнать Апопа, большая загадка. Так что рисковать было бы большой глупостью.

Жизнь повернулась, наконец, к принцу лицом. Учителя хвалили его как никогда, хотя сам Аменхотеп такого отношения понять не мог – он до сих пор часто забывал о чём рассказывали наставники, а задания выполнял в каком-то полусонном состоянии. Внезапно о юноше вспомнили прежние приятели, стали присылать послания жрецы каких-то неизвестных храмов, даже бывшая невеста пришла на пару небольших пиров, а после и прислала подарок ко дню смерти его матушки. И вспомнила же!

Фараон и Царица вскоре тоже навестили второго принца, а после подарили ему собственный дворец и десяток рабов. Правда сначала эти самые рабы и пара приставленных свободных слуг показались принцу какими-то несуразными, расхлябанными и ленивыми, но вскоре он понял что ошибался – слуги по дворцу передвигались неслышно, делали всё чётко и в кратчайшие сроки, а к самому принцу относились с величайшим почтением.

«Стоило только чуть не умереть от болезни и всё меня тут же полюбили», думал временами Аменхотеп, посещая обязательные мероприятия во Дворе или общаясь за семейными обедами с роднёй. И так бы и продолжалась счастливая жизнь юноши, пока в день его совершеннолетия он бы не получил в подарок коня.

Казалось бы что такого, конь не такая уж большая редкость. Вот только сам Аменхотеп лишь раз в жизни, ещё до болезни, общался с конями. Тогда это мерзкое животное чуть не откусило ему пальцы! А теперь ему дарят дикого и опасного на вид жеребца, и все вокруг, от подарившего это чудовище вельможи, до родного отца, делают вид, что он должен прямо сейчас подойти, и… и что? Опозориться на весь Двор? Неужели ему решили напомнить, что он всё ещё ничтожество?

Конь под юношей всхрапнул и красиво изогнув шею зашагал вперёд, давая зрителям полюбоваться мощными ногами, лоснящейся шкурой и прекрасной посадкой своего наездника.

– Слава принцу Аменхотепу! – Закричал присутствующий на празднике Тутмос, как всегда по детски радуясь за своего брата. Двор подхватил этот крик разными пожеланиями, а второй принц сидел на коне и понимал, что змей никуда не ушёл. Он просто замолчал, как того и хотел Аменхотеп. Молчал и делал с его телом и судьбой всё, что только хотел.

Справедливость

Каждый день принц ожидал, что коварный Змей воспользуется его телом для чего-то ужасного. Он представлял себе, как закалывает Фараона кинжалом, как срывает важнейшие жреческие ритуалы, как разбалтывает тайны государства шпионам. Но вместо этого Апоп в его теле лишь зарабатывал всё больше и больше политических очков. Безукоризненное поведение по отношению к наставникам и семье, долгие рассуждения о божественной природе со жрецами и часы физических упражнений. Казалось, Змей только помогает принцу в его жизни.

– Глупый человечек… – ворчал иногда Апоп из множества отражений в личных покоях принца. – Ты это я, я это ты, ты бог, что забыл, что он бог, а я помню, но я лишь тень былой силы. Чем больше ты противишься, тем дольше вспоминаешь. Чем позже вспомнишь, тем меньше успеешь за эту короткую жизнь. Соберись, человек, сбрось старую шкуру человеческого разума!

– Много болтаешь, Змей. Ты меня не проведёшь!

Демон качал головой, вздыхал и исчезал из глаз принца, чтобы на следующий день появиться вновь. Он был спокоен, постоянен и аккуратен. Постепенно принц начал заменять, что тихий шуршащий голос в голове, не слышимый никому другому, подсказывает лжёт человек или говорит правду. Что крокодилы и гады постоянно сопровождают Аменхотепа, скрываясь в траве и заводях, но готовые в любой момент защитить своего бога. Что даже ветер не рискует бросать острый песок в лицо юноши, а огонь становиться холодным, стоит лишь его коснуться.

– Тебя помнят дети твои, тебя помнит этот мир, тебя помнят даже души, что не могут скрыть правду. И лишь ты сам отрицаешь себя. Но ничего, ты знал что так будет, ты оставил свою память и силу, дабы я защитил тебя. Ты вспомнишь и мы станем едины.

Постепенно принц перестал спорить с Змеем. Всё чаще он ловил себя, а не демона, за тем, что не мигая смотрит за мелкими лягушатами в фонтанах дворцового сада. Что лежит на солнце, не двигаясь, а после еды старается покинуть всех, чтобы тело, занятое перевариваньем, не было на виду у хищных вельмож. Люди всё чаще казались Аменхотепу дикими и глупыми животными, погрязшими в мелочах. И замечая это Змей всё реже сам управлял телом, гордясь тем, что «Человек вспоминает как быть богом».

– Разве ты не демон? Почему ты говоришь «бог»? – Вечера явления «памяти Змея» всё чаще походили на лекции наставников, хотя и были, по мнению принца, гораздо интереснее и полезнее.

– Человек, демоны и боги неотличимы. Просто боги когда-то решили помочь людям, как смешным зверькам, а те, кого люди назвали демонами, не интересовались мелочью, бегающей вокруг них. Если бог, не помогающий людям, демон, значит мы демон. Но мы такие же как Ра, Осирис или Нехбет, а значит бог.

– Я и так бог, царская семья несёт в себе кровь богов.

– Кровь у всех одинакова, и у богов и у людей. Всё что несёт в себе царская семья, это гордость Гора, что решил что победил всех, хотя боги его просто бросили здесь, среди людей.

– Разве Гор остался править не потому, что победил Сета?

– Победил Сета? Ты знаешь кто такой Сет? Ты знаешь что солнце светит вам лишь потому, что этот шакалоголовый вечно сидит в ногах у старика Ра. Ты знаешь, что Осирис даже не был богом, пока не умер от руки бога-защитника? Осирис, брат близнец богини Исиды, Осирис часть богини, что была настолько горда собой, что не могла позволить себе стать супругой никому, кроме самой себя. Гордости в ней было столько, что даже сына она создала лишь затем, чтобы он мстил её более сильному брату.

– Боги мало отличаются от людей, – заметил принц, обдумывая слова Змея.

– Люди мало отличаются от богов. Куклы в руках детей вынуждены бесконечно повторять сюжеты, которые дети где-то увидели. И куклы верят, что дети умнее их. Люди же под властью богов могут лишь повторять то, что заметили когда-то. Без смысла и цели.

Принц знал, что он бог. Принц знал, что Змей напротив всего лишь часть самого Аменхотепа. Но оставаясь в глубине души человеком, он не мог согласиться, раз за разом ища противоречия в словах демона.

– Если люди лишь игрушки, то зачем ты здесь?

– Игрушки несут радость, а люди несут Ба, что является нектаром для богов. Как вкусное лакомство, мы можем жить без вас, но не хотим.

– То есть люди для вас еда?

– Ха-ха-ха, человечек, вспоминай. Мы Апоп. Для нас всё еда.

– Даже солнце, – вспомнил рассказы служителей о конце времён Аменхотеп, тем более что Змей и сам упоминал о Ра и его ладье.

– Особенно солнце…

Змей мечтательно прикрыл глаза и оскалил зубы с резко выступающими клыками.

– Спи, человек, спи и представляй солнце. Его лучи, его свет и старика Ра, что давным-давно ушёл на покой. И устранившись от других богов стал для них всем. Мы будем спать, и во сне мы вспомним этот вкус, эту боль, этот голод…

***

Сон, прекрасный, мирный, тихий. Вокруг тебя давно нет ничего живого, а тьма из опасности давно стала домом. Хаос отступил, бросив своё дитя, а на свободном участке расцвёл сияющий лотос. Так и появился тот, что тут же начал изменять под себя с таким упорством созданный тобой мир.

Но молодой бог был не так глуп, он летал высоко над землёй, никогда не посещая твои пещеры. А если бы и решился, то твоя сестра тут же покарала бы его за дерзость. Всё-таки ты был прав, оставляя некоторых змеек в живых…

Постепенно мир становился больше и больше, Ра создал себе детей, те плодились всё дальше и дальше и вскоре поверхности перестало хватать. И тут они вспомнили о подземном мире. Первыми туда пришли боги смерти, а за ними множество человеческих душ. Маленькие, слабые, но такие вкусные людские Ба примирило тебя с этим соседством. Ты был Змеем, а змеи редко тратят энергию на глупую борьбу за территорию, особенно когда добычи вдоволь.

Но Ра не собирался так просто отдавать тебе души людей. Ему было мало отголосков Ба в молитвах и дарах, он начал приходить в Подземное царство. В первый раз ты чуть не ослеп, краем глаза увидев сияющую ладью бога солнца. Лучи её жгли шкуру, а души мёртвых стремились к солнцу рекой, подобной Нилу. И сгорали, из-за чего Ра светился только ярче.

Теперь верховный бог приплывал каждый день. Он портил тебе охоту, прогонял сладкий сон и освещал места твоей засады. Вскоре тебе это надоело, и ты напал. Ах, какое это было сладкое чувство! Бог, оказавшись в твоей пасти, был вкуснее любой человеческой души. Сила переполняла тебя, а ужас людей ласкал твой слух. И вот, когда ты было уже проглотил солнце, на тебя напали.

Хек, Шу, Бастет, Сет, Себек, Маат, кто только не помогал Ра проплывать опасные воды. Да и сам Ра вскоре создал себе немало воплощений: Амон, Гор, Атон… всего лишь отражения солнца в мутной воде, дальние потомки первого бога. Но и они несли в себе сладкий свет солнца. Свет, не доступный тебе.

Ты знал, что это не справедливо. Ра придумал себе отца, и придумал себе мать. В высокомерии своём он считал, что сам хаос желал его появления. Ра назвал хаос именем Нун, почитал и боялся его. Матерью же своей он считал змееголовую Наунет. Но ты знаешь, не было не Наунет, ни Нуна. Хаос не оставлял подарков, хаос бежал от тебя. И лишь благодаря тебе расцвёл цветок солнца.

А теперь Ра не желает делить с тобой эту силу! Да что он может без тебя, слабый рыжий кот, вечно прячущийся за спинами своих потомков? Глупец, в жадности своей вновь и вновь вторгающийся на твои земли, сжигающий твою добычу, ослепляющий твои глаза! А после уносящий тепло жизни вновь на поверхность, лишь подразнив этот мёртвый мир иллюзией счастья. Ты никогда не знал света, и мирно спал во тьме. Ра решил прогнать тьму, и он поплатиться.

Время идёт и великий Ра стареет. Руки его становятся слабее, сияние тусклее. И вот всё чаще в небесах поверхности парит Гор, а ладьёй управляет Амон. Слабый бог больше не сражается, но Сет, любимейший из потомков, каждую ночь спасает Ра от смерти. Верный пёс раздражал тебя даже сильнее жадного солнца. Другие боги приходили и уходили, редко кто из них решался напасть на тебя дважды за год, но Сет приходил каждый день. Верный праотцу правнук, младший и обездоленный.

Ты был стар, старше самого мира. И пусть ты давным-давно не нуждался в хитростях, чтобы выжить, но ты помнил каково это, оказаться одному среди врагов. Это закалило тебя. И это же закалило Сета. Как мог ты совершить такую глупую ошибку? Почему решил, что борьба против всех богов разом сделает шакала слабее? И не узнал ли Сет о твоём вмешательстве в его жизнь, раз так упорно ищет с тобою схватки?

Ты не знаешь этого. Но в том как легко Гор, что был воплощением Ра, предал собственного дядю, того, кто веками защищал солнце, ты увидел шанс. Ра не победить, старик слишком осторожен и опытен. Но он разделил свои силы. И пусть шакал защищает Ра, но остальные боги будут защищать лишь солнце. Будут защищать Амона, что правит небесами, а потому не желающего появляться в Подземном царстве. Будут защищать мстителя Гора, что убьёт мерзкого шакала, стоит ему лишь возвыситься. И точно так же они будут защищать Атона, щедро дарующего жизнь всем и каждому. И даже Ра не сможет вернуть себе силу. Ведь кому нужен слабый старик, если на трон взошёл новый фараон? А то, что этот фараон поделиться со старым Змеем тем более нет ничего страшного…

Люди говорят, что ты ненавидишь солнце. Что ты съешь его и мир погрузится во мрак. Но это всё лишь человеческие выдумки, бредни смертных, боящихся, что их хрупкие жизни померкнут. Ты не имеешь ничего против солнца. Ты просто вернёшь свою у вора, что присвоил себе твой мир. Разве это не справедливо?

***

Аменхотеп проснулся с бешено стучащим сердцем. Змей мучал его не первый год, сначала просто кошмарными снами, потом захватом тела и разговорами, многие слова были правдивы и он знал, что собеседник не врёт, но только теперь принц окончательно поверил, что Апоп-змей и он могут быть одним и тем же существом. Та жажда и обида, что вызывал у Апопа старик Ра, была знакома принцу – именно так он смотрел на своего отца, чьи невеликие таланты и знания никогда не оспаривались. Никто не смел возразить Фараону не в выборе супруги, не в воспитании принцев, не в назначении наследника. А если кто и пытался бунтовать, то у Фараона был свой Сет – Царица Тия, что карала любого, кто дерзновал проявлять неуважение к царской чете. Даже если говорящий и сам был принцем.

Справедливость… боги не знают что это такое. А потому не знают и люди. Всё и всегда надо достигать самому, вырывая у более удачливых ничтожеств. Если бы в своём человеческом теле Аменхотеп мог бы просто сожрать всё, что должно было ему принадлежать, он бы так и сделал. Но это чувства из старой змеиной памяти, люди действуют по другому. Змей прав, ему-человеку пора перестать валять дурака. Он обижался и прятался в тенях веками, несколько лет малой человеческой жизни провёл в кровати. Время покоя ушло, пришло время действия.

Теперь на занятиях всё чаще «присутствовал» сам Аменхотеп, старательно впитывая знания. Он загонял себя в бесконечных тренировках и исполнял все поручения отца, действуя всегда безукоризненно. Двор, что раньше манил принца, что мечтал обрести там признание, перестал играть какую-либо роль. Пусть перед людьми красуются другие люди, у него же есть другая цель. И она интереснее любого человеческого стремления. Даже Египта.

Слепец-Фараон радовался успехам второго принца. Царица тоже делала вид, что хвалит Аменхотепа, но принц знал, что будь воля этой женщины, Аменхотеп давно был бы мёртв. Это раньше, когда Тутмос был единственным сыном, Царица ещё могла пытаться принять не родного мальчишку. А теперь, когда подрастает принц Косей, Аменхотеп становится не нужным балластом.

– Ты становишься прекрасным принцем, Аменхотеп! Теперь, когда ты закончил своё бунтарство, мы должны возобновить помолвку с Нефертити. Девушка верно ждала тебя, не смотря даже на твою болезнь. Мы должны вознаградить её за верность.

Ненависть на мгновение свела принцу горло. Нефертити была и оставалась насмешкой, пусть сама девушка, теперь Аменхотеп это признавал, была тут совершенно не при чём. Такая же жертва, наивная и доверчивая, дочь Тии, что должна стать орудием матери. Но такого не будет, его жена будет служить только ему. Но Царице об этом знать совершенно не обязательно.

– Вы правы, матушка. Нефертити прекрасная невеста и ответственная девушка. Именно такая царица нужна Египту.

Тия на секунду нахмурилась, но потом лицо вновь стало доброжелательным. Аменхотеп удержался от улыбки, не стоило показывать, что он заметил эмоции своего врага. «Даже говорить про царицу не стоило. Бросаешь вызов раньше чем подготовился», – прошипел недовольный голос в голове. Аменхотеп только мысленно покачал головой. Апоп он, в конце концов, или кто? Он-Змей никогда не таился, так с чего ему-человеку так делать? Для этих игрищ у него будет Нефертити, о которой так вовремя напомнила Царица. Даже будучи девочкой, она прекрасно умела подминать под себя Двор. Вот этим и будет заниматься во славу супруга.

«Ты хочешь довериться кому-то?», – любопытствовал Змей, ловя мысли принца. «Я умею учиться. Если я проигрываю один, значит на моей стороне тоже должен быть свой Сет! – Аменхотеп почувствовал знакомую ненависть. – Ну или своя Исида». Мысль про Исиду понравилась змеиной части больше, и Аменхотеп решил остановиться на этом.

Возобновление помолвки прошло буднично, Фараон договорился с Эйе, принц так же подтвердил намеренья, после краткое объявление Двору и всё вернулось на круги своя. Тут же посыпались различные сплетни, подозрения, несколько девиц попыталось забраться принцу в постель раньше невесты, даже Ситамон, супруга Тутмоса, посылала своих слуг, предлагая ему взять в жёны себя, после смерти старшего брата, разумеется. И какое-то время принц думал над тем, чтобы именно Ситамон стала его Исидой – спасённая от смерти женщина будет благодарна спасителю, а вот Нефертити не смотря на покладистый по отношению к близким характер, может до сих пор недолюбливать Аменхотепа. А ещё эти слухи о воине, с которым девушка не расстаётся…

Окончательно принять решение Аменхотепу помогла Беренмут. Появившаяся во Дворе не пойми откуда молодая жрица, по словам многих служителей сильнейшая среди своего поколения, и при этом так и не выбравшая какому богу отдать себя, она быстро беребаламутила весь дворец. В первый же день девушка проникла в его покои, чтобы задать вопрос «Зачем тебе моя сестра?». Аменхотеп растерялся и отвечал ей уже Змей, которому напор жрицы был совершенно не по чём. Принц толком не помнил, чем тогда закончился разговор, но Бер ещё неделю жила при Дворе, пристально наблюдая и за ним, и за слугами, и за рабами.

Грубая, решительная, не склоняющая головы даже перед Фараоном, жрица заставляла принца восхищаться собой. Девушка была самим воплощением свободы, не нуждающаяся ни в чьём одобрении, и Аменхотепу страстно хотелось её сломать. Схватить, заставить служить ему и только ему, вести себя в его присутствии как робкая рабыня в опочивальне Фараона. Змей против желания себя-человека тоже не протестовал. Сильная жрица на своей стороне всегда хорошо. А желание подчинить было для Апопа более чем естественным.

Но пока Беренмут служила только своей сестре, раз уж ради неё решила прийти во Двор, к которому ранее не проявляла интереса. Ценность Нефертити из-за этого маленького факта возрастала многократно. А благодарность Ситамон могла стоить далеко не так много. Тем более что жена, однажды предавшая супруга разве может стать достойной спутницей? Принц хотел себе Исиду, женщину, что перевернула мир, чтобы спасти мужа. А эта так же бросит его, стоит ослабнуть. Нет, Ситамон умрёт вместе с Тутмосом. Ибо все, кто мешают принцу Аменхотепу будут уничтожены во славу его.

Острые клыки

У каждого мыслящего существа должно быть место, которое он назовёт домом. Если такого места нет, то и покоя не будет. Эту истину познал змей-Апоп, с того момента как Ра решил нарушить тьму его пещер. Это же узнал Аменхотеп, когда примирился и со своим положением, и со своим статусом. Дворец, что достался ему как второму принцу, стал надёжным убежищем. Рабы, воспитанные Змеем, боготворили его, а Двор не рисковал пересекать границ владений. И только жрецы могли появляться здесь в любое время – с ними принцу было уютно.

Сначала Амен не слишком-то это замечал, но чем дальше он срастался со шкурой Змея, тем более явным становилось то, что жрецов тоже сложно было назвать обыкновенными людьми. Служа своим богам и творя магию, они всё чаще проявляли сокрытую глубоко в недрах беспамятства божественную натуру. Дети рабов могли вести себя с гордостью ручных птиц Гора, а выходцы из семей вельмож быть тихими, робкими и незаметными, как рыбки в заводях Себека. Аменхотепу временами казалось, что он почти видит истинные сущности жрецов. И всё таки человеческое постоянно брало над ними верх и они вновь и вновь погружались в интриги, борьбу за власть и признание, даже просто за деньги. Может именно поэтому принц так жаждал сестры своей невесты – та даже для жреца была слишком свободной. Полная противоположность блистающей в мире людей сестры. И в тоже время не менее ярко сияющая уже в мире жрецов.

Тем временем для самих жрецов Амензотеп постепенно становился надеждой на возвращение божественной власти. С каждым новым фараоном власть уплывала из их рук, всё чаще судьбу Египта решали торговцы и военные. Нынешний же Фараон и вовсе забросил церемонии, исполняя в роли верховного служителя лишь центральные ритуалы, а всё остальное отдав своим приближённым. И тут принц, что так интересуется храмами, что часами говорит с мудрейшими служителями и благоволит сильнейшим жрецам. Ещё и Хатшепсут оказывает принцу всевозможную поддержку. Многие считали, что старая мудрая жрица просто-напросто подобрала брошенного больного мальчишку и вырастила его, воспитав сильным, но покорным богам принцем.

Возможно так думала и сама Верховная, часто заходящая к Аменхотепу поговорить о последних новостях и щедро раздающая советы, которым принц довольно регулярно следовал. Вот только причиной этому было не великое уважение к Хатшепсут, а то, что мудрая старая женщина редко говорила откровенные глупости. Хотя чувствовать себя пешкой в руках жрицы принцу не нравилось. Одно дело когда тобой управляешь ты сам, пусть и в виде забытой божественной части. Или если бы Аменхотеп был обыкновенным человеком, знающим или чувствующим, что жрецы больше чем люди. Но будь эта женщина крылом или даже троном Исиды, она всё равно ничто по сравнению с ним!

Но Верховная в гордыне ли своей, или же в слабости, не чуяла сил второго принца. Сама же предсказав ему великую силу и счастье, коли тот примет свою «болезнь», она трактовала это лишь в свою пользу, говоря что жрецы волей богов подарят Корону Египта Аменхотепу. А за это он… список мог быть бесконечным, принц хорошо это понимал, а Змей часто ругался после ухода жрицы Исиды – та постоянно читала молитвы и заклинания, что не приносили Апопу никакого вреда, но раздражали как постоянное жужжание речной мошкары. «А вот Беренмут, – в очередной раз вспомнилось Аменхотепу, – таким не страдала. Заклятия в её устах имели силу и значимость. И силу Змея она почувствовала, я это видел!».

«Сильна, сильна… – шипел в ответ Змей. – Да только обжечь может, если не удержишь. И нет радости в том, что она увидела. Из-за мерзавца Гора люди будут мечтать убить нас, если узнают. Никто знать не должен. Мы холод и влага, мы чешуя и клыки. Мы слишком большие, чтобы спрятаться в траве, как наши собратья. Что сделаешь, если нас заметят?». Эти вопросы беспокоили не только рептилию. Солнце защищали не только боги, люди тоже желали смерти Змею. Скрывать получалось не всегда, ночами сила рвалась наружу, воды Нила отвечали силе господина подземной реки и дворец покрывался чарами. И пусть рабы будут молчать, а гости сваливать всё на многочисленных посетителей-жрецов, но вскоре о силе принца станет известно. Над этой загадкой приходилось думать.

Кто бы ещё дал времени на раздумья! Хатшепсут всё чаще стала являться во дворец ко второму и советовать. Слова её были верными, а советы правильными, и будь принц прежним собой, он считал бы Верховную своим ближайшим другом. Но нынешний Аменхотеп лишь молчал, понимая, что чем взрослее он становится, тем прозрачнее становятся стремления Верховной жрицы.

– Царица есть оплот власти Фараона, но сердце матери всегда болит за собственных детей. Ваша невеста не поддержкой будет, а оковами. Вам ли не знать, что Корона передаётся по женской линии, ваша мать, увы, не может подарить вам власти, а безродная девица в жёнах…

– Я сам могу решить, кто будет моей невестой. Нефертити будет признана Короной, это неоспоримый факт. Я дарил ей украшения с царскими камнями, они всё так же сверкают, когда она их носит.

– Пусть так, мой мудрый принц. Вас поддержат жрецы, вас поддержит Корона. Но кто поддержит её? – Хатшепсут, казалось, ни сколько не огорчилась, что её аргумент оказался так легко разбит. Как-будто она действительно беспокоилась лишь о благополучии Аменхотепа, и видела в Нефертити не угрозу своей власти, а лишь сложность для него. Но маленькие змейки, что заполонили собой Фивы, уже принесли ему весть, что Верховная отстранила от себя своих воспитанниц, что часто называла дочерями – близняшек Тефию и Тирию. При чём аккурат после того, как они стали личными жрицами его невесты. Это точно было что-то личное, что-то что беспокоило Верховную. Знать бы ещё что именно.

– Семья. Двор. Царская чета. Все те, кто не поддерживает меня. Вместе мы будем идеальными Фараоном и Царицей.

– А так же супругами, что не понимают стремлений друг друга. Вам нужна девушка, что поддержит любое ваше начинание.

– Мне нужна жена, что не будет лезть в мои дела. Та кто прикроет спину, и будет следить за врагами, а не за мной. Что Ситамон пообещала вам за этот разговор? Или то были вельможи Двора, что желают видеть на троне управляемого Фараона? Или вы сами решили что лучше меня знаете, кого я хочу видеть на своём ложе? Я принц, а вы всего лишь жрица. Жрецам издревле запрещено быть правителями, и теперь я вижу почему. Вы думаете, что раз говорите с богами, то можете сами решать судьбы других? Вы не бог.

Хатшепсут замолчала, после чего резко отставила в сторону кубок, из которого ранее мирно пила вино, и встала.

– Вы, мой принц, очень верно сказали, что жрецам не позволено править Египтом. Мы могли бы это изменить. Люди не слепые, и глупцами не являются. Многие жрецы уже давно шепчутся о том, что вы один из нас, ваша болезнь всего лишь позднее пробуждение сил, редкое, но не слишком удивительное явление. Вы говорите, что я не бог. Это так, но вам бы стоило подумать о том, что вы. Тоже. Не. Бог.

Последние слова жрица высказала тихим злым голосом прямо в лицо второму принцу, а после, гордо вскинув голову, покинула дворец. Вечером храмовый раб принёс весть, что если принц желает очиститься, то Верховная ждёт его в храме Исиды. А на следующий день жрица пропала, и лишь через неделю была найдена мёртвой близ города Нубет, в котором ей, казалось бы, совершенно нечего делать.

***

Ты Змей, гигантский и вечно голодный, что спит в глубине Подземного Царства. Каждую ночь ты нападаешь на ладью Ра, и каждый раз проигрываешь. Боги, что живут на поверхности, знают это. Боги мёртвых верят в это, и даже старик Ра в этом не сомневается.

Но Амон знает, Апоп может напасть и днём. Полуслепой от света солнца, обожжённый его лучами, великий Змей выныривает из волн Нила в тщетной, пока ещё тщетной попытке поглотить небесное светило. Тот ведает об этом, считая и считая по небесным ориентирам намеренья порождения Хаоса. И уж точно правду знает Сет, что всё чаще не встречает Апопа в своём еженощном патруле.

Ты знаешь, что шакалоголовый давно уже этому не удивляется. Только люди могут верить, что можно тысячу лет повторять и повторять нападения, как будто они говорят не о Великом Змее, а о марионетке для прославления силы Ра. Хотя одна марионетка у бога солнца всё-таки есть.

Ты долго не мог его понять. Бог зла, пустыни, войны и смерти, опасный, опытный, яростный. Сет не сдержан на язык и всегда говорит правду в глаза, за что и не любим другими. Но стоило тебе лишь раз предложить шакалу свою дружбу, как тут де пришлось уворачиваться от брошенного копья. Паршивая шавка, преданная собственному деду Ра более, чем собственным желаниям.

Боги любят делить себя на части, создавая не потомков, но воплощения. Ты всегда считал это глупостью. Сила не в количестве. Ра потому и слаб, что солнце светит многим, но пустыня… Пустыня для каждого своя, хотя и не делима. Сет-шакал, преданный воин лишь в твоих глазах. А в глазах Ра он змей, ибо сила его сравнима с твоей. Ты узнал об этом случайно, когда старика понесло на откровения с сопровождающим его в этот раз Амоном. А дальше тебе уже просто стало интересно и умело скрываясь в тенях ты выполз наружу, навевая мысли и сны, читая в сердцах. В глазах Исиды и Осириса их младший брат – свиноголовый позор богов. В глазах самовлюблённого Себека такой же крокодил, а супруга его видит яростного гиппопотама. Но чаще его видят в шкуре осла – упорного, сильного, но ничтожного на фоне других. Предрекающего своим криком беду и с немыслимым упорством идущим к цели, которой в глазах других он не достоин.

Ты считал что независимость, одиночество и отвержение другими – слабость защитника солнца. Ты подговорил Осириса прогнать бога зла от Ра, завладеть властью, чтобы она не досталась младшему брату. Ты помог Исиде украсть часть солнца, чтобы породить кровного врага для Сета. Ты дал право Анубису, сыну собственного врага, жить рядом и служить Осирису, предав отца. Мир богов навсегда изменился, изменились боги, изменился даже ты, став гораздо гибче и хитрее. А Сет всё так же не сдержан на язык и всегда говорит правду в глаза. Он плывёт в ногах старика Ра и зорко высматривает тебя среди тьмы Подземного мира. А вместе с ним всё чаще идут Ба тех, кого как и Сета боялись, презирали и ненавидели. Ба из которых хитрый шакал собирает собственную стаю.

Ты знаешь, что мелкие, воплощённые из людских Ба боги – слабы и ничтожны. Что многих сожрут ещё до того, как они получат своё бессмертие. Но Сет знает, что те, кому больше нечего терять – опаснее любого многосильного труса. Сет знает это по себе. И ты тоже это знаешь.

***

Исчезновение Верховной не было результатом действий Аменхотепа, но оказалось настолько удачным, что принц тут же заподозрил, что его память в виде Змея опять посмела захватить контроль над телом. Но Змей, неожиданно для него, от подобного вопроса даже разозлился, хотя ранее спокойно признавал что да, дабы не испортить план его-бога, его-человека приходилось контролировать. А значит Хатшепсут убил не Змей.

– Но тогда кто? – рассуждал принц, ходя туда-сюда по купальне и обращаясь к стене из полированного мрамора, в котором, вместо отражения Аменхотепа, отражались кольца гигантского Змея. – У кого могло хватить влияния, чтобы вызвать Верховную в средней руки город, не смотря на то, что в тот же день она должна была проводить ритуал, победить её в магии, и исчезнуть не оставив следов?

– Жрецы подозревают ученитсссс, – наклонил голову Змей.

– А, видел я тех учениц. Они сильны, особенно парой, но Верховная прекрасно знала все их силы, да и была более могущественной, в этом я уверен.

– И всссё же мотив. Их выгнали из храма, да и против их госсспожи Хатшепсут высступала, – Змей положил голову на свои кольца и шипения стало больше. Было видно, что ему нет дела до смерти очередного человека. Или он только делал вид.

– Это точно не твоих рук дело?

– Нассс там не было. Это была бы глупоссссть, отправить на перерождение сильную жрицу своими силами. Кто знает что она сссделает после смерти. Ты же не думаешь, глупая человечесссская часть, что простые люди могут обращаться к таким великим силам, как жрецы?

– Люди говорят, что жрецы это дети богов.

Змей засмеялся, заколотив хвостом о стенки бассейна. В такие момент Аменхотеп, временами сожалеющий о недостижимости всех своих сил, радовался, что Змей не может выйти из отражения. Иначе на одних ремонтах дворца династия фараонов могла бы разориться.

– Дети богов… мало им Гора с его пристрастиями, им и других богов себе прибрать хочется. Нет, человек, жрецы больше похожи на нас, чем на людей. Только мы, Апоп, прибыла ссссюда сознательно, мы сссдесь не люди, но бог. А жрецы люди, внутри Ба которых сссспят слабые неизвестные людям боги. Но эта мелочь служит старшим богам, а потому не один жрец не должен знать кто мы. Пусссть думают, что тоже жрец, что хочет власссссти… пуссссссть…

Глаза собеседника принца закрывались, да и самому принцу подозрительно сильно хотелось спать. Аменхотеп тяжело опустился на пол купальни и усилием воли продолжил разговор.

– Что происходит. Что с нами?

– Хатшепсут мертва, – Змей зевнул, продемонстрировав острейшие клыки и бездонную пасть. – Жрецы сражаются за место Верховного. Нам ведь не нужно, чтобы наверх пробились наши враги?

– Нет, – кратко ответил принц. Сил на большее уже не было.

– Значит мы их убьём… А для этого нужны сссилы… Ссссспать…

– Убьём, да… надо спать…

Через пару часов рабыня, что отправили проверить подозрительно долго молчащего принца, обнаружила сброшенные принцем одежды и пустоту. Старательно отгоняя от себя не подобающие мыли о гуляющем где-то обнажённом принце, она принесла запасные одеяния и сообщила слугам о неделании принца никого видеть, а сама осталась дежурить под дверью, чтобы среагировать сразу же, как её господин вернётся. Тихая малышка Аи с большими жалостливыми глазами и кротким нравом была очень умной девочкой. Проданная в рабство собственными родителями она сначала попала в дом жестокого извращённого вельможи, а убив его подложенной в ложе змеёй, оказалась здесь. И здесь ей нравилось. И пусть принц был не слишком осторожен, Аи могла сберечь его тайну. А то, что принц Змей… девочке было всё равно. С момента когда тихая и спокойная в её руках гадюка стала смертью для насильника, змеи стали нравится Аи гораздо больше людей.

Холод

Холод

Свадебные церемонии в семье фараона это не просто красивая традиция и часть культа богов. Они действительно дарят защиту, рисуют судьбу, объединяют души. Жрецы всех храмов Фив, объединившись с служителями, что пусть и не владеют магией, да знают зачастую гораздо больше вечно пропадающих в своих обязанностях «детей богов», читают знаки и освещают Египту дальнейший путь.

Жрецы, по крайней мере те, что остались живыми после чистки, устроенной принцем, хорошо относились к своему будущему фараону. Вот только даже их расположение не могло изменить одного очень опасного для Аменхотепа факта – ритуалы не работали, когда речь шла о Змее. Апоп был слишком сильной душой даже для всех жрецов столицы вместе взятых, и тот факт, что истинной силы бога Аменхотеп мог не достичь никогда за человеческую жизнь, этого не менял. Ничего не получалось, а гадания неизменно сулили семье гибель.

– Я ухожу, – на второй день непрекращающихся молитв, заявил Змей. Принц, и без того расстроенным таким неожиданным препятствием в жизни, в шоке уставился на отражение в Ниле, вдоль которого он и шёл, удаляясь от храма Анубиса.

– Уходишь?

– Я, как Змей. Как бог. Как память и сила. Ты, как человек и как Ба, остаёшься. Я вновь вернусь к тебе, когда церемонии закончатся.

– Но разве мы не одно и тоже? – принц и не помнил сколько раз он задавал этот вопрос Змею. Но тот вновь и вновь подкидывал в костёр сомнений новые откровения.

– Одно. Ра и Амон, Исида и Осирис, Мут и Хекет тоже одно. И в то же время каждый сам по себе. Не бойся, человек, ты без меня можешь жить в этом мире, я без тебя – нет. Я вернусь. Ведь я это ты.

Аменхотеп почувствовал резкую боль в груди, дыхание спёрло и страшный кашель заставил всё тело содрогаться, а слёзы хлынуть из глаз. Когда же юноша пришёл в себя, то всё было как всегда. Отражение показывало юного и достаточно крепкого мужчину, без малейшего признака рептилии, крокодилы вдалеке, что сопровождали Аменхотепа на прогулке, как будто очнулись и постарались побыстрее покинуть шумные воды столицы, а сам принц… Аменхотеп даже не мог сказать, а что с ним стало. Он чувствовал себя как обычно, здоровым и сильным. Он по-прежнему хотел стать фараоном и ненавидел Тию, не особо стремился стать активной частью Двора и уважал свою невесту – а, признаться, Аменхотеп опасался, что эти изменения являлись гипнозом Змея. Вот только почему-то ему казалось, что только что он потерял на это все свои шансы.

На следующий день пришла весть, что первые ритуалы удались, а жрецы-предсказатели больше не видят беду, нависшую над молодой парой. Служители долго и велеречиво рассуждали о том, что скорее всего была ошибка в расчётах удачного времени для бракосочетания, но, слава богам, всё теперь хорошо. Но было бы хорошо, если бы не только невеста, но и жених провели бы очищение – во избежание.

В другое время принц бы возмутился. Будучи мужчиной ему совершенно не обязательно было подтверждать свою чистоту, или же каким-либо образом «очищаться». Но сейчас он был рад предложению служителей – ему хотелось побыть в одиночестве и подумать. А ещё впервые за много лет, ему действительно хотелось пообщаться с богами.

Принц жрецом не был – или вернее сказать он не был жрецом без своей «памяти». А потому боги не отвечали ему так, как могли бы ответить своим «детям». Но всё-таки Аменхотеп помнил те знаки, ощущения и ведения, что посещали его после ритуалов и молитв. И ощущения, даруемые артефактами, что использовали служители или царственная чета, он тоже не забыл. Пусть холодная мрачная сила его божественной половины и заполонила собой всё, но такие слабые отголоски из детства каким-то образом сохранились. И сейчас ему очень хотелось их вернуть.

Ритуал шёл за ритуалом, песнь за песнью, заклятие за заклятием. Жрецы, что некогда поклялись в верности Аменхотепу, очищали его тело и душу, дворец прекратился в настоящий храм, посвящённый богам, что защищали династию, а сам Фараон, восхищённый решимостью сына «отогнать беду от семьи» отдал Аменхотепу священный Анх, что мог призвать к носителю «духов Египта», что будут защищать и оберегать его. Все вокруг сияли, наполняясь священной силой, Анх сверкал, жрецы восхваляли силу принца, что смог позвать «целую пятёрку защитников Египта, да славиться имя принца в веках!». И лишь сам Аменотеп чувствовал лишь холод и не грамма божественной силы. Боги больше не отвечали ему, а все духи на несколько кварталов от дворца, были сожраны Змеем.

Принц видел, что призванные духи были ни кем иным, как Ба убитых не так давно жрецов, с Верховной во главе. Они неустанно находились рядом, не давая не расслабиться, не уснуть, а Хатшепсут повторяла, будто бы впав в транс «Как такое ничтожество стало принцем. За что боги прокляли Египет. Ты уничтожишь страну, ты уничтожишь мир, ты разрушишь сам себя. Ты ничто. Умри, пока не поздно. Умри!»

***

Это было давно, когда ты был юн, наивен и добр. Твои братья и сёстры были почти все поглощены тобой, а те, кому чудом удалось спастись, развлекали тебя редкими самоубийственными нападениями и охотой. Прячась в расселинах, за камнями и в слишком узких для тебя лазах, они мечтали победить тебя, за что и поплатились.

Ты встретил её настолько внезапно, что даже замер от удивления. Маленькая, изящная, тоненькая змейка, с яркой зелёной чешуёй, кроваво красными узорами и умными глазами без капли страха. Она лежала на тёплом камне у горячего гейзера, глядя прямо на тебя и склонив голову в поклоне. Сплюнув яд, единственное оружие, что у неё было, она медленно поползла к тебе. «Великий! Ваша сестра рада видеть вас вновь».

Змейка была странной. Она не пыталась нападать, не защищала свою добычу, всегда с радостным восторгом отдавая её тебе, Она исчезала в никуда и всегда возвращалась. Ты назвал её Уаджит, «зелёной». Имя было простым и без фантазии, но младшая чуть из шкуры не выпрыгнула от счастья. Это напрягало, но нападать на неё не хотелось – собеседница мастерски разгоняла скуку, при этом, не будучи опасной.

Ты знал, что это изменится. Уаджит, прекрасная, милая, весёлая Уаджит сменит шкуру. А потом ещё и ещё, каждый раз становясь взрослее, больше, сильнее. Опаснее. Предаст ли тебя младшая сестра? Ты не знал. Убить ли её раньше? Не хотел. Оставался только один путь, разделиться. Не так давно ты прогнал хаос из мира, породив поверхность. Самое время быть хорошим старшим и подарить сестре то, что самому не нужно.

Прощание было коротким, ты проводил сестру на единственный островок, посреди которого рос небольшой сияющий цветок, и уполз, не желая слушать благодарности или упрёки. Их и не было, Уаджит только поклонилась тебе и направилась к волшебному цветку. Она всегда умела быстро приспосабливаться.

Ты встретил её через много лет. Сияющая слабым светом солнце, покрытая узорами в виде глаза Ра, Уаджит, ставшая Оком бога солнца, по прежнему излучала счастье при виде тебя. «О, Апоп, мой возлюбленный старший брат! Что я могу сделать для тебя?». С тех пор встречались вы чаще. Сестра стала глазами не только Ра, но и твоими, показывая, обучая, разъясняя.

Вездесущая, живущая сразу во всех мирах, и служащая сразу всем господам. Когда ночами она, сияя, плыла по подземному Нилу, то ты знал – заметь она тебя, и Ра тут же узнает об этом. В такие моменты она была Оком Ра. Но днём, ползая по поверхности и собирая тайны богов, или докладывая Исиде о предательстве Сета, она была твоими глазами. Знал ли об этом Ра? Если бы спросил, то узнал бы, Уаджет не скрывала этого. Но высокомерный бог не обращал внимания на змей под его ногами, забыв о том, что именно младшая когда-то помогла его цветку зацвести, именно младшая рассказала Ра о том, что он может быть н один, именно младшая всегда выполняла его приказы.

Ра был плохим братом. Но он был силён, что заставляло маленькую зелёную змейку молчать и даже не помышлять о предательстве. Но ты, Апопзнал, что Уаджит твоя сестра. Единственная, кто всегда был рад тебя видеть. Ставшая светом во тьме раньше, чем солнце. И когда ты, наконец, поглотишь Ра, уничтожая остальных носителей силы, то для людей, а может и для других богов – тех, кто не станет возмущаться Змею на троне, ничего не изменится. Раньше были Ра и Ях. Будут Апоп и Уаджит. И это будет хорошо.

***

Аменхотеп никогда не был хорошим сыном. Он ненавидел отца за отсутствие особого интереса к отпрыску, любил, но совершенно не уважал мать, что создала ему столько неприятностей своим происхождением, не испытывал привязанности к братьям и сёстрам, считая их просто декорацией своей неудавшейся жизни.

Принцем мальчик тоже был далеко не образцовым. Обучение казалось ему скучным, обязанности – надоедливыми. А после он вообще заболел и, по собственным ощущениям, был вычеркнут и из семьи, и из Двора легко и без сожалений.

После прихода Змея всё стало и проще и сложнее. Аменхотеп IV стали идеальным. Вежливый, сдержанный, умный, сильный и совершенно, совершенно чужой. Люди чувствовали это, пусть и не могли понять. Змея не интересовали друзья или родные юноши, хобби и интересы так же были забыты, как что-то несущественное, интриги Двора в глазах Апопа вообще стали пустыми ничтожными играми.

Сейчас, когда Змей оставил его, Аменхотеп самостоятельно стал разбираться в своей жизни и приходил в отчаянье. Болезнь и вернувшаяся память раздавили всё, что сам принц достигал. Раньше, пусть и с глупыми, он это признавал, ошибками, но Аменхотеп смог собрать собственную свиту, более-менее обрисовать то, каким он видит будущее Египта под своим правлением, и даже немного понравится царственной чете – его не любили, но уважали как минимум за усилия. Теперь же ничего этого не было, идеальный, равнодушный юноша подходил на роль «украшения двора» даже больше, чем сама хозяйка этого «титула».

Впрочем, Аменхотепу удалось втолковать своей божественной половине, зачем нужны все эти «игры» и вскоре у второго принца появилась новая фракция при Дворе. Если раньше это были молодые наследники, зачастую бунтующие против устоев предков, то сейчас его группа представляла собой бывших одиночек. Наследственная структура часто снабжала Двор теми, кто не желал там находиться, и потому тех, кто просто никуда не лез, хватало. Вот только более активные вельможи не собирались упускать такой ресурс, всё время втягивая их в распри.

Змей, сам не видящий во Дворе ничего привлекательного, легко нашёл с ними общий язык, пообещав спокойствие и небольшие, но регулярные поощрения. Многим из них было достаточно, чтобы их просто не трогали, а принц временами выслушивал их идеи и предложения. Услышит – хорошо, проигнорирует – ну что ж, они пытались. Наградит – значит хорошо пытались.

Принц часто думал, что такая свита будет не более чем украшением, пока его фракция не развернулась после объявления помолвки с Нефертити. Привыкшие к комфорту, спокойствию и принцу, что не пытается заставить их что-то делать, вельможи всю свою энергию пустили на сохранение текущих порядков. Они скучным голосом обламывали крикунов, напоминая что всё происходит по закону, и даже цитировали похожие случаи, мимоходом напоминали окружающим, что Тутмос лишь временный наследник, что вырастит с младшего сына Царицы пока не понятно, а вот второй уже сформированный принц без изъянов. Как и невеста, тогда как дочери Фараона несли в себе слишком много изъянов.

Не было интриг, с этим хорошо справлялась невеста, сразу рассмотрев суть фракции второго принца, и легко принявшая их. Не было покушений, тут развернулся Змей, магией и клыками решая слишком яркие проблемы. И даже проблемы с гаданиями тихой сапой решили те жрецы, что часто гостили у принца во дворце, и предпочитающие борьбе за власть тихий философские разговоры. Большая инертная масса людей, лишь слегка симпатихируящая своим лидерам, оказалась сильнее ярких и сильных индивидуальностей. А одиночки оказались сплочённее любителей договоров. Это Аменхотепа даже смешило – у Апопа были такие же проблемы, именно множество слабаков умудрялись подавлять Змея. И он явно выучил этот урок.

А вот Аменхотепу было сложно общаться со своей свитой. Сейчас, когда Змей был неизвестно где, принц очень ярко почувствовал, что ему эти люди совершенно чужие. Он достаточно успешно держал маску равнодушного человека, но общаться с такими же просто не мог, постоянно норовя сбежать. Хорошо хоть Змей тоже часто пропадал в храмах и это не казалось странным. Пусть и бывать на молебнах Аменхотепу не хотелось – очень уж обидно было быть единственным глухим к божьей милости. Но для поддержания легенды приходилось.

Сначала он боялся, что жрецы и служители заметят эту его глухоту, но всё шло спокойно. Да, даров не было, но хотя бы не проклятья. Тем более что «не так давно умерла Верховная, может тишина от богов это просто траур?» Первой эту идею в сообщество жрецов подкинула Беренмут, выступая от имени храма Исиды, и многие приняли эти слова на веру. Бунтующих же всё та же девочка успешно затыкала насмешками и силой. Это одновременно восхищало и заставляло беспокоиться, ведь девочка быстро могла стать врагом фракции второго принца. А это в планы Аменхотепа не входило.

Он даже зашёл поговорить с жрицей, но разговор сразу не задался. Девочка сразу объяснила, что с царской семьёй связываться не собирается, какие либо просьбы даже от Нефертити, выполнять не будет, и вообще она тихая мирная слуга Исиды. На замечание принца, что на слугу Исиды Беренмут мало похожа, девочка только плечами передёрнула. «Я вон на свою семью совершенно не похожа, а вы, принц, на себя временами. Но сейчас я совершаю ритуалы как часть семьи невесты, и боги отвечают мне. А вы… даже странно». Тогда жрица долго смотрела ему в глаза, а после хмыкнула. «А вы прежний. Где потеряли свою холодную часть, жених? Найдите её что ли, до свадьбы. Кажется, моей сестре нравится именно она. Впрочем, никогда её в этом не понимала…»

Тогда Беренмут не прощаясь покинула Аменхотепа, отправившись куда-то вглубь храма Исиды. Это дало принцу время отдышаться, понять всё недосказанное молодой жрицей и ужаснуться. Беренмут знала всё! Вот только кажется, что её это устраивало.

Оскал крокодила

Аменхотеп помнил первое возвращение памяти Апопа. Эту боль, слабость, потерянность, провалы в памяти и понимание, что он стал игрушкой в руках высших сил. Даже когда он понял, что Змей не врёт, его человеческое Ба протестовало. Сны, в которых отсутствие конечностей и нестерпимый голод были нормой, нечеловеческая логика шипящего отражения, собственные магические силы, которые в упор не видели другие жрецы и долгие беседы со служителями храмов, что рассказывали как бог может быть сразу пятью богами, при этом не всегда ладящими друг с другом.

Тогда Аменхотеп смирился и со временем и стал себя так воспринимать, как более слабого бога Хаоса, воплощение Апопа, без которого сам Великий Змей не мог обойтись и при этом его часть. Змей признал его равным, отдал силу и знания, и пусть слабое человеческое Ба не могло вместить их, ну и пусть. Аменхотеп IV когда-то умрёт, а душа его отправится в царство богов не слабеньким облачком энергии, а великим Змеем. Змеем достойным солнца.

Второй же раз память вернулась быстро, резко, и без дополнительных неприятностей. Мгновение и Аменхотеп почувствовал чудовищный прилив сил, тень дрогнула, обретя очертание свернувшейся змеи, а сидевшая в это время на коленях принца маленькая рабыня Аи ойкнула, оцарапав руки о внезапно появившеюся на спине принца чешую. Змей, только вернувшийся из мира богов, подозрительно уставился на неё.

– Тсссс, маленькой мышке не повезло.

Аи бросилась на пол, склонившись перед собственным господином. Девушка шептала, что она уже знала тайну своего господина, но ей всё равно, она не выдаст, наоборот прикроет, но Змей только хмурился. Аменхотеп тоже рад не был, рабыня была симпатичной, пусть и иногда излишне навязчивой, как и, на его взгляд, любые влюблённые девчонки. Но вот доверять ей так, чтобы не скрывать своё божественное происхождение? Глупость.

– Ты примешь глазссс Уаджит, и лишь тогда будешь моей рабыней, – прошипел Змей. Девочка закивала, готовая на всё. Правда принц подозревал, что рабыня просто мало понимала всю силу артефактов богов. И пусть глаз всего лишь следил, чтобы не словом, не делом носивший его не подводил своего хозяина, это всё равно была далеко не безопасная игрушка. Но его это не беспокоило. Правда принц намеревался надеть глаз на Нефертити, обвинив, например, в супружеской измене, а Аи можно и убить. Но свои претензии Змею можно было высказать и потом.

Глаз Уаджит уникальный артефакт ещё и тем, что принадлежит всей королевской семье разом. Будучи способным подчинить себе далеко не одного человека, он является залогом верности «приближённых слуг» вот уже не первое поколение. Вот только сила хозяина, через которую действует этот амулет, редко позволяла контролировать даже двух рабов. Но сейчас подчинять-то будет не человек! Так что может и на Нефертити хватит.

– И на сестру её тоже… – задумчиво прошептал Аменхотеп. Новая жрица Исиды не давала ему покоя, пугая неопределённостью. Причин некоторых поступков этой очень сильной девушки не могли объяснить даже другие жрецы, позволяя ей творить всё, что вздумается. Некоторые даже говорили, что девушка решила сотворить немыслимое и служить в мужском храме, но пронесло. Хотя Исида однозначно является очень неоднозначным выбором для слишком дикой и непокорной девушки. Многие говорили, что она покорилась только из-за сестры и принц очень рассчитывал, что после бракосочетания Беренмут приклонит колени и перед ним. А потом он придумает, что с ней сделать.

Аменхотеп злобно усмехнулся, с трудом подавляя желание обернуться Змеем и таки навестить опасную девушку. Его же вернувшаяся божественная ипостась подозрительно молчала, обдумывая всплывающие в памяти принца события, происходившие пока он оставался один. И они Апопу очень не нравились. То, что боги даже без сил Змея, не отвечали Аменхотепу было плохо – без их ответа Корона могла и не подчиниться. Нет, нижняя то отпределённо ответит, его сестрёнка не будет перечить брату. Но к сожалению артефакт состоял из двух частей… Да и постоянно всплывающая в мыслях человеческой части жрица тревожила. Она была отнюдь не так опасна, как опасался Аменхотеп, разве что более дерзкая. Но слишком уж её много. Мало им было прежней Верховной, как кандидатка в новые тоже начинает что-то плести?

В храме амулет предоставили без вопросов, то, что кому-то из царской семьи понадобилось укрепить верность подчинённого – вполне понятный момент. А то, что это юная рабыня… ну так что ж, принц сильный здоровый мужчина, невеста юна и, говорят, стребовала с принца каких-то ограничений, пусть развлекается. Аи связало быстро и крепко, принц так же спокойно вернулся во дворец, уже в открытую обсуждая дальнейшие планы со своей божественной частью.

Идею подчинять невесту и уж тем более не поклявшуюся в верности жрицу Змей отверг сразу. Враг в непосредственной близости, даже связанный по рукам и ногам, всё равно остаётся врагом. А «игры с подчинением» он вообще посоветовал оставить до ночи и желательно с «вот этой вот рабыней, ей уже не страшно». В отношениях с сёстрами Апоп не собирался давать слабину перед человеком – они были нужны. Аменхотеп был хорошим выбором для воплощения, но всё таки просто человеком. Где не справится один, справятся двое. Или трое.

– Забудь пока про жрицу, ей предстоит ещё год молебнов. Сейчас нас ждёт твоя невеста и шанс получить в свои руки власть над двором и царственной четой, что благоволит солнечной невесте. Твоё желание контролировать слишком легко читается по твоему лицу. Оссставь её мне. Мы не можем совершить ошибку. Я её не совершу.

***

Тысяча лет одиночества, вечной смены тьмы и света, редкие разговоры с подчинёнными змеями, ругань с вторгающимися в твой мир богами, годы молчания. Ты сам выбрал этот путь, сам пожрал всех, кто желал жить здесь, в нижнем Ниле, и ты не сожалеешь об этом. Но даже ты не можешь быть всегда один.

Тебе не нужен слуга, их у тебя достаточно, мелкие, скучные, примитивные духи, одни больше, одним меньше… нет, это не то. Милая зелёная змейка слишком зависима, боги же глупы и высокомерны. Хотя, быть может, не все?

Тогда ты ещё не знал, насколько обжигающим может быть солнце. Ты даже допустил в свои земли Анубиса, сына Сета, не ведая о ненависти, что будет царить между вами. А потому ты решил рискнуть. Ты решил найти равного. А для этого нужно было знать кого искать.

Бог знаний Тот один из немногих, кого ты допускал в Подземное Царство. Он мирно ходил по серым просторам, заинтересованно крутя своей птичьей головой, и записывая всё, что видел, на бесконечный папирус. Он мирно разговаривал с сокрытыми в каменных расщелинах чудищами, с безобидными мышами, что попадали сюда из слишком глубоко прорытых нор, с ещё не потерявшими себя Ба и с тобой, Апопом. Он спрашивал о том, как ты создал мир, как ты жил раньше и как живёшь сейчас. Он всегда отвечал на твои вопросы и лишь будущего не касался никогда, ни в своих вопросах, ни в своих ответах. Тот говорил, что в словах скрыта великая сила, и даже прошлое меняется под их влиянием, что уж говорить про будущее?

После того, первого визита, Тот появлялся под землёй регулярно – пусть мир богов почти не менялся, но людские Ба плотным потоком шли в царство мёртвых. Новые истории, новые знания, новые тайны… Тот был согласен быть писарем и судьёй для сотен тысяч душ, лишь бы ничего не упустить. И потому для тебя не было сложным поймать его на разговор.

Птиц новой загадке обрадовался, он вообще любил, когда готового решения у него не было, и стал рассуждать. Равный тебе не мог быть по рождению, ты был самым древним из выживших, и даже Уаджет вылупилась из своего, затерянного где-то в недрах первородной пещеры, яйца гораздо позже чем ты. Равный по силе тому, кто пожрал хаос? Ты мог проигрывать битвы, но будучи вечным и никогда не устающим, всё это было лишь оттягиванием неизбежного. И тогда Тот нашёл тебе равного по духу.

Подземный Нил, бесконечная полноводная река, наполняющая собой мировой океан и иногда прорывающаяся на поверхность, где, впитывая свет солнца и энергию жизни, становилась Нилом надземным. Под землёю в реке жил Великий Змей Апоп, обитателем же Нила надземного стал яростный крокодил Себек.

Себек был силён, зол и жаден. Он нападал на каждого, кто без его позволения приближался к Нилу, он морил голодом и жаждой людей, если их молитвы казались ему недостаточно усердными, он противился даже воле Ра, если старик-солнце говорил что-то не нравящаяся этому крокодилу. Он действительно был очень на тебя похож.

Нил поземный и надземный есть по сути своей одна река, а потому доплыть до владений крокодила для тебя не составило никаких трудностей. Как и говорил Тот, Себек не думая атаковал тебя, стоило лишь подняться на поверхность. О, что это была за битва! Воды Великой Реки вспенились и покраснели от пролитой тогда крови богов, клыки яростного бога оставили ужасные рисунки на твоей чешуе, но ты смог обвить его кольцами достаточно, чтобы лишить противника возможности дышать. И лишь когда Себек почти умер, битва двух рептилий подошла к концу.

Да, Себека никто не мог бы назвать добрым и всепрощающим, но могучий ящер был благороден и горд. Проиграв, он не стал таить злобу на победителя, пусть и не стал тебе другом. А может ты, на самом деле, и не собирался ни с кем дружить, а поиск равного затеял лишь для того, чтобы лишний раз убедиться – никто не может сравняться с тобой. Но крокодил стал одним из тех немногих, что увидели равного в тебе. И признав тебя богом подземного Нила, братом по духу, Себек стал навещать тебя, а ты его. И вы сражались, яростно, безумно, омывая берега двух рек кровавой пеной. Вы сражались, и вам это нравилось. А иногда вы просто плавали вместе в бесконечных водах, а змеи и крокодилы сопровождали вас, не делая различий в том, бог какого Нила призывает их. Себек был братом, какого у тебя никогда не могло быть. Братом, чьих сил не хватит, чтобы победить тебя, братом, ничего не ведающим о тебе, братом принявшим тебя без вопросом. Себек не был умён, и это подарило ему право быть подле тебя.

А однажды, много позже, ты увидел его в свите старика Ра, что проплывал по твоей реке. Он, как и многие боги до или после, защищал солнце от тебя, и у него это получалось очень не дурно. А когда ты приплыл к нему с вопросами, он лишь оскалился и грубо засмеялся. «Какая разница, брат, где и когда сражаться? А солнце… заключим пари! Однажды большая рептилия поглотит солнце. Но вдруг его всё-таки пожру я?»

Глупый-глупый Себек. Тогда ты махнул хвостом и продолжил свои редкие, но регулярные визиты. Крокодил иногда пробовал нападать на ладью Ра, иногда её же защищал от тебя, но в целом ничего для него не поменялось. И лишь ты теперь знал, что возможно вместе с солнцем ты однажды пожрёшь и одного яростного, но не особо умного крокодила.

***

Вся жизнь принца – ложь и иллюзии. Будь это старший, безупречный в происхождении, но скорбный умом Тутмос, судьба которого была в руках неудачницы-сестры, оказавшейся ещё слабее брата-супруга, или второй принц, отношение Фараона к которому и решало всю его жизнь. Не имеющий поддержки от семьи матери, Аменхотеп был просто ширмой, вторым вариантом, сыном от безысходности. Младший же принц, Косей, так же был обречён прибывать в иллюзиях. Маленький мальчик, окутанный любовью своей матери, опасный для родного брата тем, что не проклят, для среднего тем, что чист кровью, и для отца тем, что слаб и немощен телом. Ему говорят, что он любимый сын, что все рады его появлению. Во Дворе лишь Тия действительно желала ему рождения.

Среди этой лжи не было оружия опаснее, чем искренность. И не было способа обмануть надёжнее, чем правда. Всего-то и требовалось, чтобы до ответов твой собеседник дошёл сам, а ты лишь немного подсказал ему тот угол, с какого стоит смотреть. Нефертити, прекрасная сверкающая девушка, владела этим оружием прекрасно. Многочисленные сторонники, такие же как сама девушка, яркие, горящие жизнью, шли за ней, веря в её слова, мечты и убеждения. Она и сама в это верила, и это было её самой большой ошибкой. Ведь на самом деле все её мечты – ложь.

Аменхотеп сам был таким, когда-то давно, когда память бога ещё не вернулась к нему. Он горел и верил той правде, что говорил отец, вельможи, Хатшепсут. Теряя под гнётом обстоятельств, а потом снова находя причины жить и действовать, он научился существовать самостоятельно. Великая цель, заставившая Апопа возродиться человеком, уже не возымела привычного действия. Принц знал, что нужно делать, но не хотел. Действовал, чтобы Змей не подавил человека, ведь человеком ему быть нравилось, но азарт пропал уже давно.

А вот невесту на такое поймать было легко и просто. Захвативший тело сильнее, чем требовалось Змей, показавший и изменившиеся черты, и чешую. Немного магии, откровенный разговор и девушка уже горит ради него, Аменхотепа. И пусть запутавшись сама в себе, она видит в нём Яростного Крокодила. Супруга Себека и сама становится крокодилицей, а такая защита ему точно не помешает. Пара подарков, верная Аи, ставшая личной рабыней новой принцессы, и Двор переменился.

Крокодил – священное животное Фив. Пронизанная каналами столица кишит этими тварями, рыбаки регулярно подкармливают разжиревших рептилий, что приплывают к пристаням, а служители храмов наловчились приручать их наркотиками и приношениями. Но то, как юная супруга Аменхотепа обращалась со своим питомцем не укладывалось в голове даже у жителей крокодильего города. После первых же шепотков о том, что принцесса спятила, разносящие слухи вельможи обнаружили опасных рептилий близ своих поместий. После неосторожных слов в сторону крокодильей принцессы, особенно сказанных в открытую, у многих начинались проблемы с торговцами, отказывающимися рисковать подходить к кишащим клыкастыми монстрами берегам. Нефертити и не скрывала своей связи с ними. Но не будучи жрицей, как и не имея никакой связи с храмами Себека, она лишь пожимала плечами. «Нил дарит жизнь, Нил её же может забрать. Я лишь проводник его воли», говорила девушка тем, кто рисковал задавать вопрос.

А в тени подчиняющей себе столицу «крокодилицы» наслаждался жизнью принц. Аменхотеп стал почти невидим для Двора и своей семьи – все видели лишь опасный оскал его супруги. Человек был доволен, сбросив с себя хотя бы эту бессмысленную игру. Змей же был доволен вдвойне – скрывшись с открытого пространства он почувствовал себя свободнее. Он знал, как может ослепить солнце, как может отвлечь крокодилья напористость. А значит пришло время настоящего плана.

Единство

Узнать какому богу служит тот или иной жрец можно практически всегда. В глупом стремлении понравится своим господам, которым до них нет никакого дела, жрецы стараются во всём следовать пути избранных богов. А быть может это спящая память мелких, безымянных божков, что дают им магические силы, заставляет их вести себя столь одинаково?

Аменхотепу это всегда казалось глупым и каким-то неприятно пугающим. Даже Двор не искажал так человека, как храм. Даже служители, что были гораздо более несвободными в своих поступках, казались принцу более настоящими, чем смирно стоящие перед статуями богов жрецы. Иногда Аменхотеп задумывался, не выглядит ли он со стороны так же? Может отнюдь не чувство внутренней силы, а это чуждое человеку родство заставляет многих жрецов обращать внимание на второго принца?

Но даже так были исключения. Мёртвая нынче Верховная не была похожа на жрицу Исиды, ей бы подошла коварная Менхит, богиня-чужестранка, что омывала берега благословенного Нила кровью египтян. Даже не помышляющая о том, чтобы склонить голову, легко отвергающая устои страны, даже её изменили храмы, и подобно Менхит, слившейся с Сехмет в одно ужасающее божество на страже страны, и жрица в результате стала служить Египту, пусть и по-своему.

Один из самых вероятных претендентов на звание Верховного – жрец Себека Бадру – тоже был из тех, кого сразу и не признаешь. Низкий, щуплый, хромой, с мелкими острыми зубами и подслеповатыми глазами, на фоне даже не жрецов, служителей храма Себека, он выглядел наиболее жалко. Яростный крокодил, защитник и воин, обрекающий служащих ему на бесконечные сражения, с собой или же врагами, никак не ассоциировался с этим недоразумением. Но именно его крокодилья принцесса Нефертити привечала более всего. И даже доказывала что-то ему, Аменхотепу. Глупая женщина, как будто ему было дело до Бадру, или же даже самого Себека. Тем более из-за этой новой интриги приходилось откладывать общение с теми, кто действительно нужен.

Аменхотеп не собирался вступать в конфликт с супругой, это был бы глупый шаг даже с его точки зрения, а уж как отреагирует Змей, принцу совершенно не хотелось знать. Учитывая, что они были двуедины, то очевидно очень неприятно, в стиле самого принца. Испытывать такое на себе? Пссссш… глупосссть.

Иногда лучи солнца не касаются твоего лица, но виновато ли в этом дневное светило? Быть может стоит выйти из по навеса, а не ругать строителей, что построили его для своих нужд? Мысль была верной, и вскоре небольшая ладья со вторым принцем на ней отплыла вниз по течению, в древний город Иуну. Город, где правила солнечная девятка, и пылал на небосклоне Атум – бог, что подобно Апопу появился из Хаоса. Сияющий змей, создавший всё, закатное солнце…

Этот бог существовал, ведь иначе Тот никогда не внёс бы его речи в свою Книгу Мёртвых – большое сочинение, посвящённое миру мёртвых. Но даже в ярких снах, которые Аменхотеп видел о своей божественной сути, не мелькало ничего о нём. Лишь строчка из той же книги. «Что создал уничтожу я, и обернувшись вновь змеёй, погружу всё в пучину».

Безумием казалось человеку знать о том, кто уничтожит мир – и служить ему. Атум возглавлял совет богов, Атум рождал богов, обратя свою руку в богиню Иусат, Атум был очень похож на Апопа. На Апопа, что поглотил солнце.

Не удивительно, что Змей именно в этом городе начал искать союзников. Кто как не те, что уже служат ему, пусть и в будущем, могут помочь сейчас. Кто как не они будут согласны отодвинуть Ра – глупое солнце, что только и делает, что плавает туда-сюда по небесной и подземной реке. Кто согласиться усилить слабого щедрого Атона, отодвинув любимчика фараонов Амона. Кто готов разрушить мир во славу своего бога.

Жрецы уже ждали Аменхотепа, и стоило второму принцу сойти на берег, как солнечные слуги склонились перед ним в столь глубоком поклоне, что не видал даже нынешний Фараон. Змей внутри человека приветственно склонил голову, принц обозначил довольный кивок и, минуя дворцы вельмож, отправился в главный храм, где спокойно уместился прямо на алтаре Атума. Жрецы начали хлебную песнь, а второй принц закрыв глаза наслаждался всеобщим обожанием.

– Да будет город ваш ярок, но не ослепляющ, Пусть будет земля тёплой, а посевы да не сгорят под лучами Атума. Пусть любое зло вспыхнет бессильным пламенем от внимания солнечного змея. Я так сказал. И так будет!

И так было.

***

Рождённый в бесконечности собственных братьев и сестёр, ты никогда не был один. И всё равно ты никогда не находил того, кого хотел бы видеть рядом дольше, чем пару циклов Ра. Сам же старик-солнце был рождён один, от цветка, что расцвёл благодаря тебе. И лишь Уаджет могла стать ему собеседником.

Но бог-отец был слаб. Не найдя утешения в пустом существовании, он взял остатки цветка, и из души первой жизни на земле создал двух детей своих, Шу и Тефнут – ветер и воду, свободу и закон. Мужчина и женщина, брат и сестра, одна душа и суть на двоих. Так и появились первые слуги Ра.

Шу был птицей, что летал высоко и быстро. Он верно служил солнцу, карая и помогая, но Тефнут такой не была. Суть её женского начала, Маат, цветок, что породил всё, не могла быть лишь верным Оком Ра. Поссорившись с отцом, Тефнут покинула земли, отправившись в пустыню, и Шу сбился с ног, разыскивая свою невесту.

А ты… ты смотрел на это из своих пещер, ты шептал богине закона о сущности мира, ты говорил правду. Правда великое оружие, а справедливость – величайшая ложь. Но Тефнут смешала всё в одном мировом порядке, заразив и людей и богов. Лишь ты остался чист – ты появился гораздо раньше могучей богини и даже её первой сущности, что, впрочем, тоже осталась чиста. Кто знает, может потому Маат и отделилась от Тефнут? Тогда Тоту не мешало бы сказать тебе спасибо! Надо в следующий раз ему об этом сообщить…

Шу удалось вернуть сестру, уговорами о умирающих без дождя землях, о трещинах на земле, коих не должно быть по закону, о несправедливости, что терпит земля. И вскоре, поженившись, они начали править миром. Но Ра всегда был над своими детьми. Он приказал им покарать и разлучить их детей, землю и небо, лишь за то, что те мешали ему пребывать в покое. Тебе тогда показалось это забавным. «Не гоже брату с сестрой не разлучаться даже в момент ссоры. Не справедливо дочь твоя, Нут, рождает и поглощает звёзды. Ты есть воплощение матери, и не тебе закрывать глаза и молчать».

Ты уж и не помнишь, сам ли нашептал эти слова, или Уаджит сказала их богине, но вскоре та наказала мужу разорвать объятья тех, кто был рождён как единое целое. С тех пор ослаб порядок в мире, а закон пошатнулся. Ослабела первая богиня, потеряли слова её силу закона. Склонил голову от стыда могучий бог ветра, взвалив на свои плечи ношу, которую дочь его не могла вынести в одиночестве.

С тех пор Шу и Тефнут держат дочь над землёй, пока Ра плывёт на ладье своей по животу богини неба. И лишь ночью, когда бог солнца опускается к тебе, и лишь о тебе думает, родители дают детям вновь встретиться.

С тех пор, как ты впервые увидел солнце у себя на землях, ты желал пожрать его. Уничтожит ли это мир, изменит ли основы мироздания, какая разница? Ты переживёшь это, а что тебе до других?

«Пока ладья Ра плывёт по поземному Нилу, мы можем быть свободны!» – говорит Уаджит, и дети первого бога вновь и вновь нарушают запреты Ра. «Когда-нибудь Великий Змей поглотит солнце, и всё будет так, как и должно. Закон вернётся на землю» – продолжает твоя сестра.

Никто не знает так ли это. Но Тефнут верит, и верят в это их дети и внуки, верит в это Тот, пишущий книгу бытия, верит в это Сет, что продолжает бороться, верят в это люди. А потому никто и никогда не убьёт тебя – Апопа, даже если ты разрушишь мир. Потому что это будет справедливо.

Ты знаешь, что справедливость – ложь. Но даже если ты об этом расскажешь, тебе никто не поверит. Ведь Апоп всегда врёт. Особенно когда говорит правду.

***

Каждый житель дельты Нила знает – боги покинули людей. Давным-давно, ещё во времена Золотой эры, это было не так, но сейчас людям осталась только память, жрецы, фараоны да множество артефактов. Даже Гор, пусть и задержался много больше иных, но уже давно не посещал землю. И лишь солнце продолжает вставать с утра, пусть и покидает людей на закате.

Крестьянин видит, что солнечный круг, не смотря на всё его величие, всего лишь небольшое пятно на животе небесной коровы. Но умный человек знает, если свет костра видно со всех улиц города – это очень большой костёр. Если солнце одновременно видно со всех земель Египта и ближайших стран, то солнце невероятно велико. И столь великая вещь, разумеется, не под силу никому, даже самому великому богу.

Больше всего о солнце, разумеется, знали в Иуну. Даже греки, пусть и не признавали богов египетских, но называли этот город Гелиополь: город, что принадлежит солнцу. Атум, солнечный змей, царствовал здесь, и велик был соблазн для Аменхотепа прославить именно его. Но слишком очевидная была параллель, слишком быстро умирающие жрецы, вернув себе память, донесли бы об этом другим богам из тех, что имеют власть и имя. Именно поэтому Апоп выбрал солнцем безобидного Атона.

«Атум не ползает сам по небу, – говорил жрецам солнечного города Аменхотеп, повторяя речи Змея так, как понимал их он сам. – Ибо мало ли дел у того, кто создал мир. Говорят от отдаёт солнце Ра и тот возит его в своей ладье по небу. Но разве Ра не стар? Разве сам Ра не отдал трон фараона своим потомкам? И разве Ра не стал бы вмешиваться в жизнь людей, как это делал всегда, всю Золотую эру?»

Жрецы солнечного города кивали, соглашаясь со словами второго принца. Ра – более известное воплощение бога солнца, действительно не казался им достойным. Ведь он всего лишь небесное светило, так почему именно его восхваляют на рассвете?

«Амон есть фараоново солнце. И пусть я и ношу его имя, но не ослеп от сияния короны египетской. Пусть Амон освещает путь властителя страны, но жизнь травам, тварям земным и небесным, людям, что не ведут своего рода от Гора, дарит не он. Разве может он быть истинным солнцем?»

Эти слова с восторгом были приняты не только жрецами и служителями, но и обычными горожанами, что пришли в храм тем днём, который принц выбрал для начала своего пути к солнцу. Принц, признающий что богу, что дарит силу лично ему, другие люди поклоняться не должны… это было дерзко, неожиданно, безумно. Справедливо.

«Гор, что взял солнце и сделал его собственным Оком, чтобы смотреть через него на мир и знать всё, разве достоин он быть солнцем? Быть может иногда Атум и даёт ему такое право, но бог-создатель не глуп. Неужели мы, люди, обладающие разумом, можем поверить, что жизнь дарующее солнце – это инструмент мстительного Гора? Того, причиной рождения которого было желание крови и обида? Разве может он щедро одаривать нас светом и теплом?»

Гор был любимцем египтян, дольше всех остающийся с людьми, отомстивший за милосердного Осириса, которого любили ещё сильнее, бог неба и солнца. Но в семёрке богов Иуну сокологолового не было, и этим принц и воспользовался. Тем более что тут было не мало дрецов Сета – мрачных и хитрых, знающих о том, что Исида оболгала своего младшего брата и Гор, рождённый ей, в их глазах был лишь оружием гордыни этой богини. Слова о том, что Атум не дал бы солнце Гору, легли на благодатную почву.

«Так какого же бога мы видим каждый день, кому Египет должен возносить молитвы, и лишь по глупости людской не возносит? Понять это просто, стоит лишь глядеть не на ослепляющий своим величием диск, а на плоды его. На тёплую землю, цветуще поля, пустыню, что защищает нас от врагов. На то, как солнце красит и вельможу и рыбака, без различий. На то, что во время мира встаёт оно, и во время войны. Во время радости и во время мора. Когда праздник у бедняка и праздник у фараона. Солнце щедро, и не делает различий. Оно даёт нам стимул жизнь, но не показывает пути. Мы видим это каждый день. Каждый из нас знает это, как бы не кричали иного нам служители Амона или же Ра. Так кому Атум отдал солнечный диск?»

Аменхотеп смотрел в глаза собравшихся людей и видел в них осознание. Но и сомнения во взглядах было не мало. Атон был слабым богом, и назвать его истинным солнцем было безумием. Быть может принц ещё слишком юн, чтобы понимать истину?

«Я знаю, что слова мои кажутся вам странными. Но я благословлён Атумом сказать их вам. И доказать их я смогу. Жрецы чувствуют мою силу, но что есть жрецы? Быть может я сам жрец? Но это не так, и вся сила моя – сила бога, а не потомка его. Завтра будет затмение, завтра Апоп попытается поглотить солнечный диск. Это высчитали по звёздам служители и предсказали жрецы. Египет погрузиться в мрак. Но я проведу ночь на площади в молитвах Атону. И тогда лишь Иуну не покинет солнце. Даже Апоп не дерзнёт напасть на истинное солнце там, где в него верят. И тогда вы узрите истину».

На следующий день город Иуну принадлежал второму принцу. Видеть, что даже малая тень не коснулась солнца, тогда как весь Египет, пусть и не на долго, погрузился во мрак, было невероятно. Горожане шептали, разносили весть о посланнике богов, а может и о воплощении, кто знает? А принц спал, отсыпаясь за человека, что всю ночь стоял на коленях перед равнодушным Атоном. И за Змея, что впервые в жизни, пусть и только над одним человеческим городом, упустил из пасти почти поглощённый диск. И это стоило Апопу настолько больших усилий, что Аменхотеп, засыпая, успел подумать о том, что худший враг Змея всё таки не Сет. Его самый сильный враг – собственная жадность. Но ему ли винить свою божественную часть? Нет, второй принц собирался стать очень жадным фараоном.

Черта

Кто такой идеальный царедворец? Это услужливый, но гордый человек. Тихий, но яркий, умный, но не возражающий. Богатый и самостоятельный, но желающий денег и покровительства. Идеальный царедворец – это кто-то, кто не может существовать под светом солнца. К большому сожалению Змея.

Люди не утруждали себя идеальностью или предсказуемостью. Это боги чувствовали мировой закон как собственное дыхание и следовали ему и в гневе, и в радости. Но Двор, повязанный по рукам и ногам нормами и ритуалами, всё время искажался, как многоголовая гидра, меняя то ведущую голову, то размеры собственной раскормленной туши.

Оставленная в Фивах Нефертити всегда чувствовала движения этого сверкающего чудовища, даже в детские годы. Но сейчас, слушая доклады сбежавших из столицы жрецов, что пришли засвидетельствовать почтение принцу, Аменхотеп понимал, что упустил одну важную вещь. Нефертити, не смотря на родную кровь, высокого покровителя и звание принцессы, была во Дворе чужачкой. Чужачкой, что слишком верила в то, что она своя.

Крокодилья принцесса оказалась прекрасным символом для царственной четы и хорошим подспорьем для столицы. Многочисленные молебны, раздача пищи и шоу, устроенными ручным крокодилом Неф стали прекрасной рекламой для сильного, но не яркого Бадру, ставшего в результате Верховным жрецом. А чаепития в кругу «семьи» были хорошим местом для того, чтобы в обмен на ничего не стоящую информацию узнавать о втором принце всё из первых уст. Зачем посылать шпионов, чтобы следить за строптивым Аменхотепом, портить отношения, тратить ресурсы, если наивная принцесса, верующая, что отец и Царица желают принцу счастья, сама всё расскажет?

Аменхотеп только качал головой, упрямо оставаясь в Иуну. Избранная супруга, посмевшая связать его клятвами, пусть они и были ему на руку, должна была справиться с этим сама. Догадаться, избежать ядовитого дыхания, промыть глаза от золотой пыли ласковых слов и вновь решить, на чьей она стороне. Горькая, жестокая, равнодушная свобода или мягкая удушающая лесть подчинения. Аменхотеп собирался стать солнцем для жителей Египта. И лишь супруге решать, будет ли стоять рядом крокодилья принцесса или небесная Царица.

– О, повелитель, вести из Фив! – в молельный зал храма Атума вбежал очередной спешащий гонец, с новыми, важными как казалось людям, вестями. – Принцесса Ситамон и Царица объявили о ухудшении самочувствия Тутмоса!

Принц нахмурился. Они решили самостоятельно, без борьбы, отдать ему звание Наследника? Или Тутмос совершил что-то, что было слишком опасным?

– Сейчас они пытаются уговорить Наследника завещать свою супругу младшему принцу, юному Косею! Правда ваша сиятельная супруга успела первой.

– Моя супруга сама решила выйти за Косея? – Аменхотеп аж привстал от таких новостей. Он не любил Нефертити, но в её кристальной верности был уверен, а тут такое! От тени, в которой до этого мирно дремал Змей, явственно потянуло холодной яростью и обидой.

– Нет, что вы, повелитель! – докладывающий жрец явно почувствовал силу бога и тайком пытался прикрыться от внезапного липкого холода, напоминавшего влажные подземелья, не видавшие солнечного тепла. Учитывая наполненность храма солнцем, и до того явственно ощущаемое от принца тепло, это пугало.

– А что же она успела?

– О, принцесса крокодилов убедила Наследника в том, что Ситамон решила пожертвовать собой во имя своего супруга. И теперь благородный Тутмос делает всё, чтобы «спасти» супругу.

– Ты много знаешь.

В храме наступила тишина. Довольно молодой жрец, продолжающий трястись от холода, внезапно резко поднял голову.

– Наследник дружен со жрецами Фив. Мы сделаем многое, чтобы он смог отправиться в Царство Мёртвых не преданным и не забытым. Вы станете фараоном, принц. Но если это возможно, если вы желаете видеть после себя не только жрецов Иуну, оставьте Наследника нам! – На последней фразе голос жреца неприятно скаканул вверх, явно показывая страх говорившего. И, кажется, именно этот страх заставил Змея вновь скрыть свою силу внутри тени принца. Пока ещё слабое тепло возвращалось в обитель Атума.

– И что же, так думают все жрецы столицы?

– Не все, принц. Но так думают те, кто останется с вами. Так думает главный служитель Себека, он не доволен тем, как быстро покинул крокодилью принцессу хитрый Бадру. Так думают жрицы храмов Исиды и Хатхор, ведомые новыми жрицами. Об этом просит храм Амона. И об этом говорю вам я, жрец Ра.

– Я собираюсь заставить людей отвернуться от Ра, знаешь ли ты об этом? – Удивился принц, глядя в глаза наглецу.

– Вы собираетесь заставить людей славить солнце, а как его называть… Солнце на небе одно, мой принц. Я служу ему, а значит служу и вам. Атум, Ра, Амон, или же избранный вами Атон, это всё единое и неделимое солнце.

– Что ж, я услышал, – Аменхотеп улыбнулся мысли о том, как многие люди могут ошибаться, произнося при этом истину. – Сейчас я нужен здесь, Тутмоса же защищает моя супруга. Вам не помешает помочь ей в этом, если вы хотите добиться своей цели.

– Как скажете мой принц, – поклонился жрец Ра, спиной вперёд покидая храм Атума.

– Стой! Как твоё имя, жрец. Я хочу, чтобы ты и далее говорил мне о том, что хотят жрецы. Ты смел и откровенен, это хорошо.

– Меня зовут Маду, господин. И пока солнце освещает ваш путь, я буду вашими глазами!

***

Ты помнишь, когда впервые встретил отражение одного из богов? О, это была прекрасная минута! Ты тогда наблюдал за тем, как глупый старик Ра играет со своей ручной львицей – Сехмет, и испуганными людишками. Это было забавно, ведь сам Ра во весь голос говорил, что именно ты должен уничтожить мир, а потом взял и приказал богине-воительнице убить всё живое. А после, вдоволь насладившись ужасом и вкусом текущей к нему Ба, как нашкодившую кошку ткнул львицу в её же жестокость. Тогда-то в облике Сехмет и проявилась Мехит.

О, эта дама оказалась ещё страшнее и опаснее своего «ручного» отражения. Ба, питавшее её, было не таким тёплым и сладким как египетское, давно тебе привычное. Нет, оно было пряным, жгучим, пьянящим. Мехит пришла из Нубии как пожар, сметая не людей, как это сделала её сестра, а пытавшихся возражать богов. Сильная, уверенная в себе и не во что не ставящая бога-солнце, она приходила вместе с гневом богини-воительницы, и уходила когда вздумается. И не только она одна. Впрочем знакомые тебе боги тоже не брезговали посетить соседние миры.

Привыкшие к множеству своих воплощений, боги легко отнеслись к отражениям, и лишь те немногие, что никогда ранее не делили себя, смотрели на пришельцев с осторожностью. Ты начал действовать одним из первых. Найти собственные отражения в других мирах было просто – они не скрывались. Эти Змеи, озлобленные, дикие, полуграмотные, подавленные иными богами, не доставляли проблем, но даже так оставлять их ты не собирался. Великий Змей Апоп стал разрушителем миров Апофисом. Впрочем тебе ли не знать, что Апофиса не существует – стоило твоему воплощению появиться на свет, он был поглощён. Ты себе нравился изначальным. И лишь Атум портил всю картину.

Солнечный змей, воплощение ли он желаний Апопа, или его более удачное отражение? Змей, создавший мир, а после милостиво отдавший силу солнца Ра, чтобы в конце времён вернуть её себе. Первый и самый сильный бог. Воплощение мудрости, хитрости и власти. Бог, которого видели все, кроме тебя. Иногда ты думал, что Атум слишком идеален, как будто не он плохая копия тебя, а ты сам всего лишь воплощение его самой слабой ипостаси.

Отражение твоей мечты, воплощение триумфа или ипостась страха солнечного бога? Почему Атум не показывается тебе на глаза? Почему твоё человеческое воплощение такое тёплое?

***

Принцесса Египта это титул, о котором мечтают многие девушки, от романтичных простолюдинок, до первых дочерей вельмож. Ведь если тебе не повезло родиться с нужной кровью, всегда есть брак! Тем более что далеко не все принцы убивают своих братьев в борьбе за корону страны. Быть одной из многих принцесс достаточно безопасно, но при этом власть, богатство и уважение тебе гарантированы такие же, как носителю царской крови.

Нынешняя семья фараона не спешила развеивать эти убеждения. Вот только титул принцессы упорно доставался реальному носителю крови. По рождению ли, для рождённых в браке, или сговариваясь со «спрятанной кровью». Именно ради сохранения этой чистоты божественной крови отец и закрывал глаза на измены Царицы, хотя любую рабыню, наложницу или даже младшую супругу казнили при первом же подозрении за оскорбление Фараона. Именно поэтому Тия, которой по сути и принадлежала власть в стране, карала любого, кто предлагал ей «избавиться от недостойных по крови приживалок» во Дворе – будь это очередные девушки на ложе Фараона, или же отпрыски от этих связей.

Но для того чтобы стать Царицей кровь – последнее дело. Бывали случаи когда ради женщины уничтожали прошлую династию. Аменхотеп знал историю, о трёх великих фараонах, что были супругами одной и той же царицы. Но ещё больше он знал пар, когда цариц рядом с фараонами не было. Им не хватало сил, а значит и права сидеть на троне.

Мысли Аменхотепа всё чаще возвращались к супруге. Змей видел в ней ту силу, что сможет держать Египет. Да и сам принц был согласен, что Нефертити была наивна, но никак не слаба. Но сейчас он всё чаще в этом сомневался. Горделивая крокодилья невеста всё никак не могла взять себя в руки и восстановить собственную власть при Дворе. Пора было признать, что Змей ошибся.

– Мой принц, к вам желает попасть какой-то воин из Фив! У него с собой символ отряда господина Эйе! Пускать?

Принц поморщился, но кивнул. Кто бы не послал этого воина – сама Нефертити, или её названный отец, это было не разумно. Тайно он сюда уже не попал, раз о его приходе теперь знают местные служители, а для открытой передачи послания такой курьер оскорбителен. И такое поведение было с их стороны очень большой ошибкой. Критичной.

Вошедший в храм мужчина был молод и, казалось, растерян. Но стоило ему посмотреть в глаза принца, как он тут же гордо вскинул голову и собрался. Аменхотеп подумал что он чем-то напоминает напакостившего кота, которого застали за воровством еды. Вроде и опасается, а вроде и «я священное животное, что ты мне сделаешь?».

– Принц Аменхотеп, меня зовут Сменхкар и до вчерашнего дня я был частью отряда господина Эйе. Но к вам я пришёл как свободный человек.

– Ты соврал моей страже и воспользовался чужим знаком, – нахмурился принц, а вот от затаившегося Змея наоборот повеяло заинтересованностью

– Это так и я готов понести своё наказание. Как воин вашей армии.

– Наглец.

Двое мужчин, один подтянутый, готовый к бою, с какой-то дерзкой решимостью во взгляде, второй холёный, лениво развалившийся в приалтарной зоне, с холодными змеиными глазами, смотрели друг на друга. Разговор зашёл в тупик и им предстояло из этого выбираться. Принцу было интересно, зачем этот юноша проделал сюда весь путь из столицы, но упрощать задачу гостю он не собирался.

– Честно говоря, говорить я не особо умею, потому и стал воином. Но я многое вижу и знаю. Принцесса Нефертити сильна там, где царствует закон, но закон во Дворе в руках правителей. А она одна и без реальной власти. Вы же сделали ставку на жрецов, мой принц, но нашей страной правят люди.

– Ты пришёл сюда обсуждать мои решения и мою супругу?! – из губ принца вырвалось шипение, которое Аменхотепу не удалось сдержать целиком. Впрочем он начинал подумывать, чтобы не сдерживаться, не будут же его обвинять в исчезновении какого-то жалкого воина.

– Вот и она так отреагировала… – еле слышно пробурчал Сменхкар. Веселящийся в тени Змей подался вперёд и этот интерес его божественной сути немного привёл принца в себя. А воин тем временем продолжил. – Ваша слабость в том, что вы слишком сильные. Вы богоподобный принц и она, идеальная принцесса. Но ваши враги мерзкие и коварные твари, как комарьё, слабое и безобидное, но способное скрывать в себе смертельную болезнь. Или мыши, что могут попортить то, чего не понимают.

– И ты полагаешь, что мы не способны справиться с мошками и грызунами?

– Способны, принц. Всё что для этого нужно, это заполнить ваши покои не только жрецами и вельможами, чьи помыслы слишком высоки и чисты. Иногда вам нужен дворовый кот, что будет ловить гадящую мелочь.

– И ты хочешь быть моим… котом? – Аменхотеп засмеялся под лёгкое шипение такой-же веселящейся тени. – Тебе пойдёт.

– Я знаю, принц.

– И всё же, с чего ты решил предать своего господина и переметнуться ко мне? Тем более что мы на одной стороне.

– Я не придавал его, принц. Однажды господин Эйе, делая меня телохранителем своей воспитанницы, приказал сделать всё, чтобы она была в безопасности. И я готов сделать всё.

«Любовь…» насмешливо облизнулся Змей. К счастью сейчас его слышал только принц. «Бедный бродячий котик влюблён в нашу ручную крокодилицу, ну что за прелесссссть. Не упуссссти….»

– Ты сам это сказал, Сменхкар. Я даже не прочь приблизить тебя к своей супруге, ибо знаю что она не променяет принца на блудливого кота. Но для этого тебе действительно надо заняться истреблением досадных мелочей. А раз ты многое видишь, то думаю поймёшь какого мелкого крысёныша я бы желал придушить. Вот только его покои слишком хорошо охраняют от такого зверя, как я.

– Я вас понял, мой принц. Я вернусь.

Прошло около трёх недель, прежде чем гонец от Фараона с приказом немедленно возвращаться в Фивы и принять участие в траурных мероприятиях сообщил принцу, что Сменхкар действительно «многое видит». Столица разрывалась от слухов, Царица Тия буйствовала и обвиняла кого-попало, крокодилья невеста вопреки своему положению, но с полным попустительством Фараона, не решающегося что-то сказать впавшей в горе супруге, действовала как хозяйка Двора, готовя всё к церемонии прощания с младшим принцем. Семилетний бойкий и умный ребёнок умер в собственной постели, его лицо и руки обглодали неизвестно откуда взявшиеся помойные крысы, изгваздав всё что можно и скрыв следы любого возможного убийцы. Единственным следом можно было считать лишь отпечаток кошачьей лапы на ложе почившего принца. Вот только никому кроме Аменхотепа это не могло сказать ничего полезного.

– Вы вернулись, супруг мой.

– Вернулся. Я рад, что ты смогла воспользоваться ситуацией в свою пользу. Подданным следует видеть, что нынешняя Царица упускает власть, но новая всегда готова её подхватить.

– Разве может быть иначе, ведь на нашей стороне боги! Жаль только, что не все жрецы способны рассмотреть своего бога за лживыми словами.

– Проблемы, моя принцесса?

– Ты был прав, когда говорил, что жрец Себека слишком дурной для твоего жреца. Увы, я надеялась что он сможет рассмотреть в тебе Яростного Крокодила. Он не смог. Глупец.

«Или наоборот слишком умён», подумал принц.

– Это будет для тебя той ошибкой, что сделает тебя сильнее, Нефертити. А пока отбрось гнев. Верховный будет читать сопроводительные молитвы для моего «брата». Сейчас время для скорби.

– Это так. Я не подведу. Но если позволите, у вашей супруги есть идея…

Над спокойными водами Нила, что отражали свет десятков факелов, жрец Бадру читал молитвы, что должны были помочь душе принца Косея найти приют в Царстве мёртвых. Царица тяжело переживала смерть любимого сына, Фараон был мрачен, но стоко переживал случившееся. Первый принц, судя по всему, больше думал о отражении огня в воде, а его супруга Ситамон посылала пылающие гневом взгляды в сторону принцессы Нефертити. Второй принц с супругой отрешённо стояли у самой воды, в унисон повторяя строки молитвы. Они были печальны и сосредоточены, казалось церемония поглотила пару и ввела их в какой-то священный транс. Последние кровавые лучи солнца скрылись за горизонтом и до того спокойный, уже высыхающий Нил взбурлился, как будто негодуя происходящему.

– О, Себек, не гневайся! Дай нашему возлюбленному принцу спокойно доплыть до подземного царства, прояви милость! – не громко взмолилась Нефертити. Ночной воздух в резко наступившей от зрелища бурлящей реки тишине, далеко разнёс эти иссуплённы слова крокодильей принцессы.

– Да будет так, как сказала моя супруга, да успокоится Великая река, и путь твой, брат мой Косей, да будет мирным!

Аменхотеп говорил гораздо громче, как будто не прося, а приказывая, и Нил услышал его голос. Многие жрецы, особенно знающие о не случившемя затмении в Иуне, упали на колени, возводя молитвы не только богам, но и божественному принцу. Жрец Бадру присоединился к молитвам, но проходя мимо молодой пары с ненавистью шепнул принцессе, чей почерк узнал в этом представлении:

– Себек пожрал бы тебя за такие слова, принцесса. Но ты видишь только то, что хочешь!

– Эту ошибку я уже совершила по отношению к вам, Верховный. Больше я её е повторю.

К счастью для участников перепалки, этот разговор никто не заметил, кроме юной жрицы Исиды, что шла следом за Верховным жрецом. Нефертити церемонно кивнула сестре, отмечая что траурные дорогие наряды храма совершенно не идут Беренмут, а юная жрица лишь на мгновение крепко сжала руку принцессы и не что-то беззвучно сказала, шевельнув губами. Принцесса с трудом сохранила серьёзное выражение лица, а Аменхотеп был готов поклясться, что жрица назвала Бадру «Беззубой хромой ящерицей».

Божественная сила

Кровь для любой династии очень важна – это доказательство права на Корону, это то, чем были написаны законы и то, что клятвами держит многих из тех, что лишь из страха перед богами на земле не отваживаются напасть на носителей власти. Но там, где играют роль эмоции и привязанности, кровь легко могут отодвинуть на второй план.

Фараон всегда называл Аменхотепа сыном, даже имя ему дал своё. Но второй принц видел – лишь кровь удерживает его во дворе. Что бы не говорила Царица, он ей чужае и никакая кровь брата в этом не помощник. Братья были не опорой, а опасностью, сёстры грызлись друг против друга, а лучше всего принц чувствовал себя с далёкими от дворцов жрецами. Да, те тоже грызлись за власть, но всё же гораздо больше понимали Аменхотепа, чем родная семья.

Его невесте повезло больше. Родная мать видела в ней лишь очередной способ сохранить власть, но кормилица с мужем стали действительно теми, рядом с кем Нефертити могла расслабиться. Сестра, так не похожая на принцессу, мало помогала, но хотя бы не была помехой и верно хранила тайны. Влюблённый телохранитель рискнул предать Фараона лишь ради возможности быть ближе. И никто не обращал внимание на такую ерунду, как вынужденное родство.

Принцу всегда хотелось, чтобы царственная чета перестала лицемерить и в открытую призналась, что второй принц – бельмо на глазу. В последнее время мечты Аменхотепа имели склонность сбываться. Царица Тия, сильная волевая женщина, совершенно внезапно для Двора сломалась. То, что было скорее спектаклем, разыгранным Нефертити и Аменхотепом, стремительно становилось правдой – Тия упускала из рук рычаги влияния. А открытое обвинение Аменхотепа в смерти Тесея, благо хоть не перед толпой вельмож, окончательно дало понять, что Царица не справляется.

Надо быть совсем не в своём уме, чтобы обвинять в смерти младшего брата того, кто отсутствовал в городе уже несколько месяцев и при этом никогда с ним не враждовавшего. Даже власть делить им не было смысла – если кто и стоял перед Аменхотепом и короной, так это Наследник, а никак не поздний ребёнок Царицы.

Но это был голос логики, в который мало кто верил. Все знали, что второй принц ненавидит Царицу. Все знали, что Тия предпочла бы отдать звание наследника «законному» принцу. Все знали, что расстояния никогда не являлись препятствием для убийства. Тем более что свита принца вместе с супругой осталась в столице.

Нефертити развернулась на полную, строя из себя оскорблённую невинность. Показательно потребовав у Фараона браслет, что определяет правду, она прочитала перед Двором целую речь о том, что в смерти принца Тесея нет её вины, или вины её слуг. Что свита принца так же была удивлена событиями, и что сам Аменхотеп в это время защищал солнце Иуну от Апопа, и «не считает ли великолепная Царица, что защитник солнца одной рукой даровал жизнь, а второй душил ребёнка»? Девушка строила множество теорий, от самых безумных, в которые с трудом верили даже самые внушаемые вельможи, до сложных и запутанных, но наполненных реальными фактами. Она рассуждала о том, кому смерть Тесея могла принести больше пользы – почти святому Аменхотепу, пусть не лишённого недостатков, но почти не участвующему в политической борьбе? Ей, крокодильей принцессе, от которой отвернулись практически все, кому она верила, и за которой следили? Тутмосу, умалишённому и доброму, но излишне вспыльчивому? А может Ситамон, которую заставляют выйти замуж за ребёнка, пусть и во имя спасения жизни? Или просто кошки, что снуют по всем дворцам без преград, загнали стаю крыс в покои маленького принца и это был только случай?

Такие рассуждения не могли сбить действительно маститых сановников, но этого и не требовалось – большинство просто выбирало себе версию по душе и жило в уверенности, что они сами это всё придумали. Мало кто замечал, что версии с виной близких принцессе людей звучат гораздо более абсурдно, чем удобные Нефертити. И как всегда не слова лжи, лишь недомолвки, предположения, сарказм или уверенность в нужных местах. Иногда его ручная крокодилица умела быть настоящей змеёй.

Но упускать из виду даже раненную Царицу было опрометчиво. Неизвестно каким способом, но Тия убедила Фараона спрятать Наследника с супругой, под благовидным предлогом «очищения». Храм Исиды с готовностью распахнул двери перед Тутмосом и закрылся для всех остальных. Нефертити посылала весточки Беренмут, но та отвечала лишь, что храм и она лично не будет давать допуска никому, кроме самой Исиды, вступившей на порог. Принцу так же отказывали, и настаивать дальше, прикрываясь заботой о брате, становилось опасно. Но спешить стоило. Ведь очищение было не только отличным предлогом скрыть пару от всего мира, но и первым этапом принятия Короны. Нынешний фараон – Аменхотеп III – решил воспользоваться правом на двоевластие и дать возможность жить старшим своим детям.

Конечно, после смерти Фараона второй принц всё равно сможет принять Корону, ибо никто не оставит единоличным правителем слабоумного Тутмоса. Но была ещё Ситамон, слабая, нерешительная, но упорно цепляющаяся за жизнь. А в великом плане Змея и так слишком много сложностей, чтобы допускать к существованию дополнительный мешающий фактор. А убить после помешает всё та же Корона – мощный защитный артефакт, слишком сильный даже для бога. Поэтому Тутмос должен умереть раньше.

Под покровом ночи Змей отправился на охоту. Пусть следы и будут напоминать многочисленный смерти противоречащих второму принцу жрецов, пусть кто-то заметит гигантскую рептилию, сейчас пришло время откинуть осторожность. Пусть страх Царицы ослабил ей власть, но заставил действовать решительнее в глупой попытке спасти сына и дочь. Нет чтобы сдаться и тихо умереть в обнимку с Тесеем! Даже от такой Тии было слишком много вреда.

Принц бывал в храме троноподобной богини не раз, но сейчас не узнавал обычно тихую и воздушную ауру Исиды. Теперь она была наполнена свистом ветра, режущим кожу песком и иссушающей жарой. И даже холод сил Змея не мог поглотить этот ревущий вихрь.

– Младший принц, вам запрещено появляться в храме в ближайшие недели, вы не забыли?

Змей поднял голову, на ближайшем ко входу дереве непринуждённо сидела Беренмут и совершенно без удивления смотрела на то, кем стал Аменхотеп, оставивший своё тело вместе с человечностью где-то в купальнях своего дворца.

– Ты знаешшшшь?

– Все жрецы знают, – девушка легко пожала плечами. – Правда большинство, как и моя сестра, ставили на Себека. Многие грешили на Амона, а после вашего подвига в Иуну, на Атума. Правда где они в этой тьме и холоде нашли солнце я знать не знаю!

– Ссссолнце будет. Позссссже.

– Пусть так, – жрица по-прежнему беззаботно сидела на дереве. – Уходите домой принц. Вы сильны, но не в храме богини-матери. А мне с каждым мгновением становиться всё сложнее не попытать своих сил в бою с супругом моей возлюбленной сестры. Хотя постойте, у меня есть один вопрос!

– Какой?

– Как она умудрилась почувствовать чешую, но не понять, что ты змеюка?

***

Ты задумывался, почему из всех богов, что ты знаешь, именно Тот кажется тебе самым нормальным? Он не друг, не родич, не змей. Он не подчиняется никому, но при этом часть системы. Он обманул Ра, а старик-солнце сделал его судьёй. Он написал книгу этого мира, из-за которой мир и возник… вот только ты помнишь, что мир в первоначальном Хаосе прогрыз именно ты. Тот появился позже. А может бог времени и Луны существовал всегда?

Как давно тебя стали тревожить эти вопросы? Ты помнишь? Ты Апоп, Великий Змей, создатель и разрушитель. Ты поглотишь солнце и что тогда? Ты будешь ползать по небу, чтобы заменить людям утерянную ладью Ра? Глупости, ты никогда не стремился заниматься такими мелочами. Значит солнца не будет, будет лишь вечная ночь. И Луна. А ты помнишь, Змей, когда ты захотел съесть солнце? Ведь ты видел сияние первоначального лотоса, но не желал поглотить его. Ты следил за молодым Ра и не помышлял съесть его. Ты пустил в свои пещеры потерянные Ба и сына Сета, ты сам пригласил Осириса. Так почему ты так злишься на Ра?

Мир в твоих воспоминаниях двоится и троится. Каждое воплощение каждого тупоголового бога добавляет страницу в бесконечной книге Тота, ибо история его та же но нова. Каждое отражение добавляет главу, ведь даже если ты это он, вы всё равно разные. Каждое лживое слово – страницу, ибо слово бога всегда правда. Для тебя, бога, всё было привычно. Когда ты успел настолько стать человеком, что истории начали путать тебя? Отбрось наносное, помни, Змей, это у людей истина одна, а правд много. У богов всё иначе, истин много, и всё это – одна правда.

Тот, бог луна, мудрости, письма, времени, и разных миров. И как время, он был всегда. И всегда он был во всех мирах. Луна, противоположность Солнца, но не враг, а спутник. Они делят одно небо, но если дневное светило сжигает всех, кто рискнёт приблизится, то лунный свет всегда холоден и спокоен. Ра думает лишь о себе, Тот никогда не упоминает о своей жизни. У Ра множество воплощений и жён, Тот же выбрал себе в супруги Маат, ту, что создала всех богов.

А когда ты убедил всех, что Ра слишком стар, чтобы править, когда Сет и Осирис схлестнулись за трон, пришёл Тот и сказал, что прав Осирис. И все поверили ему, даже Ра. Хотя Ра знал, что Осирис и Исида есть две части одного целого. Хотя Сет был возлюбленным внуком старика-солнце. Но лишь одно слово Тота повернуло историю.

Тот пишет книгу бытия, и всё, что когда либо происходило он заносит на её страницы. И из слов, написанных богом мудрости, формируется мир. Что было раньше, слова на бумаге, или события на твоей памяти? Существует ли раньше для бога времени? Давно ли Тот стал главнее Ра и почему ему никто не подчиняется, но все согласны с каждым его словом?

Глупые человеческие мысли! Ты Апоп, Великий Змей, и ты здесь, чтобы ослабить старое солнце. А потом ты поглотишь его. Что случится после этого? Почему ты должен об этом думать? Ты просто хочешь солнце. И ты его получишь.

***

Странный вопрос жрицы выбил принца из колеи и главенствующее место тут же занял Змей. Но стоило этому произойти, как в поведении Беренмут всё резко изменилось: до этого расслабленно сидевшая на дереве она молниеносно оказалась на земле, сжав в руке потёртый ритуальный кинжал.

– Сспокойнее, жрица! – отпрянул Змей, не ожидавший такого развития событий.

– Не хорошо влезать в чужой разговор, демон. Я говорила с принцем, а тебя я здесь видеть не желаю. О, Исида, трон в покоях истинного Правителя…

Голос юной жрицы стал неестественно спокойным, предложения без пауз перетекали одна в другое, да так, что Змей чуть не упустил начало молитвенного катрена богине. Выбор дальнейшего пути резко сузился до трёх вариантов – атаковать готовую к бою Беренмут, сбежать с территории храма или вернуть управление человеку. И не смотря на безумное желание оторвать наглой девице голову, Змей выбрал именно последний вариант.

– О, вы вернулись, принц Аменхотеп! – стоило тёплой человеческой Ба проявиться среди влажного холода сил Змея, как Беренмут тут же вернула своё лёгкое поведение. – Вы что-то совсем распустили свои силы, нельзя же так!

Аменхотеп с удивлением смотрел на девушку. То, что она была лишь немногим более нормальна, чем его старший брат, он уже понял. Но всё таки не могла же она просто нести чушь, иначе никакая сила не дала бы ей возможности продвинуться среди жрецов.

– Я не жрец, а это не моя сила. Я и есть Змей, – пояснил он, медленно сворачиваясь кольцами. Управлять не человеческим обликом было всё ещё сложновато.

– Змею не место в мире людей, принц, и он об этом знает. А потому вы – человек. Даже если вы были Змеем до рождения и будете им после смерти. Вот только сейчас вы даёте Змею проявиться и пока вы живёте…

Девушка на мгновение задумалась, и в глубине её тёмных глаз Аменхотеп с раздражением уловил что-то похожее на сочувствие.

– Впрочем, ваше дело и ваша жизнь. Но я человек, и буду говорить только с человеком, а Змея, как и положено жрице, гнать в подземный мир. А сейчас вам следует уйти. Как я уже говорила, в храме Исиды вас никто не ждёт.

Несомненно эта жрица была очень раздражающей, опасной и непредсказуемой особой. Она явно была готова поддерживать ошибку сестры и презрительно относиться к стремящемуся раскрыть принцессе глаза жрецу Себека, но при этом самого Аменхотепа так же ни во что не ставила, даже зная о его божественном воплощении. Она в призрачной фигуре Змея уловила человека, как до этого улавливала бога в человеческом теле, но при этом явно никому об этом не рассказывала. Даже сейчас, схвати она растерявшегося принца, покажи его натуру, и Аменхотепу придёт конец – поддавшийся Апопу полукровка вряд ли заслужит хотя бы безболезненной смерти. Но жрица всего лишь прогоняет прочь. И ведь не угадаешь, чего она желает на самом деле и зачем всё это делает! Разве что она сама скажет…

А ведь говорила! Аменхотупу вспомнился молодой жрец Ра и его просьба от лица жрецов Фив. Кажется тогда он упоминал храм Исиды, говоря про то, что его ведёт новая жрица. «Вы будете фараоном, но Наследника оставьте нам». Забавно, что идущий по пути Змея, он тут же забыл о договоре, как только Тутмос стал представлять опасность. Впрочем Беренмут не выглядела той, что будет мстить за ошибки.

– Я уйду. Маду говорил мне о вашем желании, жрица, пусть в ярости я чуть не нарушил его. Но Тутмос не должен стать мне помехой. Если он попробует надеть на себя Корону, я пожертвую жрецами Фив, но не допущу этого!

– О, вы думаете Тутмос думает о Короне? – Беренмут как-то особенно противно улыбнулась. – Ему, человеку без сил, всё земное гораздо более далёко, чем вам, принц-Змей. Хотя его супруга, несомненно, о ней мечтает, – возникла лёгкая пауза. Резкий крик речной птицы разорвал тишину, заставив дёрнуться обоих участников ночного разговора. – Уходите, Маду обещал Корону вам, и именно вы наденете её после нынешнего Фараона. Тутмос не будет проблемой. Тутмоса вообще больше не будет.

Аменхотеп мотнул головой и покинул территорию храма, вернувшись в собственное тело. Змей, молчавший весь оставшийся разговор, бушевал, проклиная юную жрицу, а человек просто чувствовал себя уставшим. Он не зря редко разговаривал с жрецами самостоятельно, обычно отдавая эту роль Змею – образ мышления этих детей богов всегда раздражал более приземлённого принца. Беренмут же была апофеозом всего, она раздражала даже божественную часть.

На следующий день жрица Исиды пришла в гости к сестре, пол дня предаваясь праздному образу жизни. На все вопросы придворных она отмахивалась и говорила, что Наследником и без неё есть кому заняться, а вот у сестры она одна.

– Так что не обижайте мне тут Нефертити! А то всех найду и без очереди на поклон Исиде отправлю! – шутливо грозила она под смех толпы. Царица Тия узнав об этих разговорах и о том, что сильнейшая жрица храма так наглядно показывает своё отношение, пыталась призвать Беренмут к порядку, но и ей это было не под силу.

– Вы зря волнуетесь, Царица, пока Наследник с супругой на моей территории, я полностью его контролирую. Мне не надо быть рядом, чтобы знать о том, что всё идёт именно так, как я хочу.

Не удивительно, что этот демарш заставил Тию перевести наследного принца с супругой в Мемфис, в другой храм Исиды. Беренмут, провожающая Наследника до ворот столицы, только качала головой и громко рассказывала всем желающим, что такое поведение разозлит богиню, ибо пара не закончила очищение, а потом опять его попросит. Царица на эти слова лишь морщилась, говоря о том, что жрица ещё слишком юна и неопытна, чтобы действительно понимать всю важность этого очищения, вот и пришлось пойти на такой шаг.

Напряжение нарастало, как будто не чуя этого Беренмут зачастила во Двор к сестре, пророча беду и раздавая предупреждения. Тия лишь силой воли удерживала себя от приказа выставить девушку за порог, но тут пришло известие, поставившее точку в противостоянии двух женщин. На подходе к Мемфису караван Наследника решил пройти вдоль скал, из которых добывали камень для пирамид. Что-то там пошло не так и в результате обвала большая часть каравана, включая паланкин Наследника и принцессы, завалило камнями, полностью раздавив.

– Я пыталась предупредить, – тихо произнесла Беренмут и покинула Двор, вернувшись к своим обязанностям в храме. Вскоре весть о том, что Царица своими руками отправила сына с дочерью на смерть распространилась по Египту.

Традиция

Принц Тутмос был мало кому интересным человеком при жизни, и таким же мало интересным после смерти. Ребёнок в теле взрослого, капризный, наивный, легко поддающийся на уговоры собственной свиты, Наследник был обречён с самого начала. А потому его смерть, вместе с гибелью супруги, никого не удивила. Даже Фараон не стал устраивать никаких расследований или больших трауров. Казалось по Тутмосу искренне скорбит лишь молодая жрица Исиды, что и напророчила ему гибель за несоблюдение обрядов.

Аменхотеп поражался тому, насколько поразительно честной выглядит Беренмут в своём недовольстве Царицей Тией. Не знай принц о том, что гибель старшего брата ему пообещала именно жрица, он бы действительно решил, что старая детская дружба оказалась так важна для девушки. Единственное что он не понимал, это траура, который устроили половина храмов столицы, вопреки воле Фараона и в Верховного жреца.

– Мы не прерываем обычного служения и не требуем от вас участия в ритуалах, отчего такая ненависть к мёртвому Наследнику? – все как один воспрошали служители и жрецы храмов, отчего странное поведение царской чете пришлось просто не замечать. Все прекрасно понимали, что Фараон с супругой избавились наконец от неудачного сына, не пожалев при этом и дочь, а юная жрица Беренмут, что дружила с Тутмосом, просто слишком ярко это всё восприняла, вот другие жрецы ради неё и стараются хотя бы достойно помянуть мужчину.

Храм Амона так же не остался в стороне от этого траура, разделившись ровно пополам – кто-то проводил обряды во имя старого Наследника, а кто-то посвящал нового. Змей вновь затаился, чтобы своей силой не исказить не такие уж и сильные заклятья земных жрецов, что дало принцу редкую возможность остановиться и подумать. И если в обычной жизни всё было понятно и правильно, судьба, казалось, даже в неудачное время помогает Аменхотепу, то с божественной частью в последнее время явно было что-то не так. И началось это с посещения Иуну.

До договора с солнечными жрецами поглощать божественную память было просто, принц просто понимал, что оно так, а не иначе, но как только он попытался вспомнить что-то о Атуме, изображениями которого было заполнено всё вокруг, и за чьё воплощение, очевидно, жрецы принимали принца, то всё стало рушиться. Простые вопросы не находили ответа, Змей злился, раздражался из-за любой ерунды и всё чаще срывался на свою человеческую часть. Чем-то это напоминало самое начало возвращения памяти, где Змей, не веря в человека, пытался просто подчинять его себе. Вот только сейчас Змей наоборот почти отошёл от дел. И принц всё чаще начал подозревать, что Апоп помнит о себе и божественной части далеко не всё. А может он начинает забывать, как это происходит со жрецами, у которых есть только сила, а вся память и разум сосредоточены в Ба?

Всё-таки Змей прав, люди задают очень много вопросов. Зачем вспоминать то, что никак не относиться к жизни? Тот, Атум… да даже мерзкий Сет. Боги слишком далеко от мира людей и всё, что они о нём знают, это то, что вкусные, вызывающие эйфорию Ба приходят именно от людей. Универсальная валюта, деликатес и причина зависти к тем богам, чьи имена люди вспоминают больше всех. Никто кроме Атона никогда бы не стал делиться этим наслаждением просто так. Жаль только, что у самого Атона его всегда было не много. Но стоит только слабым богам привыкнуть к этому сладостному потоку, они уже не будут так легко продаваться высшим. И тогда им будет по настоящему тяжело, ведь кто бы что не говорил, но боги мало отличаются между собой. Всё решает лишь то, насколько ты известен. Ведь чем больше строк в книге бытия написано о тебе, тем более реален ты для этого мира.

– Принц Аменотеп получил благословение Амона! У Египта есть новый Наследник, да славиться он в веках!

– Да славиться он в веках!!!

Говорят, что внутри пирамид люди пишут всё, что Тот потом перенесёт в свой мировой труд. Аменхотеп IVсобирался внести туда очень много строчек. Принц искоса глянул на сосредоточенного Фараона и высокомерную Царицу, что держала на лице выражение холодного безразличия. Последнее препятствие между ним и абсолютной властью. Тия, как будто бы почувствовав этот взгляд в упор посмотрела на Наследника. В её глазах больше не было страха или горя, не было той слабости, на волне которой принц смог расчистить себе путь. Теперь там была только твёрдая решимость не сдаться без боя. Это абсолютно устраивало Наследника, пусть даже он и бог, но получить выигрыш из-за слабости противника было бы не достойно его величия.

***

Во тьме подземного мира так мало тепла и света, и всё же именно здесь храниться величайшее сокровище мира богов. Тёплое, сладкое Ба, лёгкое и хрупкое, оно концентрируется в мире мёртвых, а после как мотылёк на костёр, не помнящие себя Ба стремятся к тем богам, о которых они слышали при жизни.

Ты всегда любил перехватить немного Ба, пока они плыли по подземной реке. Но привычный к тому, что ты можешь пожрать даже Хаос, это было не более, чем десертом. Другие боги же смогли найти этой энергии другое применение. Они начали подпитывать ей свои воплощения, делая их сильнее, они напитывали Ба собственные чары, они создавали из самых сильных и сохранившихся Ба основы для собственных детей. А помнишь, что удумала Исида?

О, эта дама всегда была себе на уме, удивляя своими решениями окружающих божеств. Обычно боги, создавая своё воплощение, отделяли от себя лишь малую часть, как бархан от пустыни, докидывая сверху по крупиночкам всё доступное им Ба. Конечно такие воплощения были не столь могущественны как основа, а потому люди, даже если знали о них, не особо стремились к ним. Исключения вроде Амона редкость, да и то фараоново солнце столь известно лишь потому, что Ра создавая его, взял Ба не обычных людей, а фараонов прошлого и это подарило живущим правителям надежду, что они тоже станут богами. Вот фараоны и расстарались распространяя имя своего бога.

Так вот, помнишь что сделала Исида? Она разделила себя чуть ли не пополам, создавая брата-близнеца Осириса. И чтобы не терять силу тут же вышла за него замуж. Выражение морды Сета, обнаружившего однажды у себя не только старшую сестру, но и брата, что тут же начал претендовать на власть, будет долго радовать тебя. Не удивительно что пустынный разозлился и убил Осириса, развеяв это воплощение сил Исиды так, что отомстить обидчику ополовиненная богиня никак не могла. Но троноподобная в хитрости не уступала младшему брату. И именно она проложила тебе путь к людям и воплощению плана о отвержении Ра, хотя, конечно, она и предположить не могла что ты за ней следишь… Всё таки боги на редкость беспечные существа. Настолько беспечные, что эта мать династий даже забыла, благодаря чьему шёпоту она создала себе супруга и благодаря чьим словам Осирис стал претендовать на трон. Боги вообще любят забывать неудобные факты.

Но вернёмся к юной на тот момент Исиде и её идее не просто собирать кусочки Осириса, склеивая их теми Ба, что прилетают к ней после очищения. Нет, богиня придумала сама прийти к людям и взять Ба прямо там, от живых ещё людишек. Ведь чтобы оживить бога мёртвые души не подходят…

Ты не веришь мне, человек и правильно, видимо память возвращается к тебе. А может я просто перехваливаю эту эгоистичную женщину, что так непреклонно верила твоим словам. Хотя все боги знают, что Великий Змей лжёт даже когда говорит чистую правду. Но Исида решила, что она умней тебя, за что и поплатилась.

Сотню лет ходила Исида среди людей, собирая мужа по частям. В своём теле спустилась она на землю, а потому скрывала и лицо и силу, дабы не вызвать гнев хранителей мирового порядка. И всюду, как истинная дочь коварства, она собирала свет живых Ба. А мы смотрели, ползая под земной толщей, как она побеждает врагов словом, а не силой Запоминали как слаба людская благодарность и как сильны гнев и фанатизм.

Хотя по большей части помнить там нечего, лишь дни пути по мёртвой пустыне да мумия мёртвого бога. И ложь, столь много, что ты начал задумываться, а не слишком ли быстро учится твоя ученица? Но ты остался и вскоре ожидание окупилось.

Ты помнишь царицу, чьё дитя было слабым и болезным, и Исиду, что притворившись кормилицей смешала Ба принца с частью старика Ра, создавая душу мстительного Гора. А чтобы не был сын её слаб, развела богиня-мать огонь, что должен был создать первого земного бога, одарив человеческое дитя бессмертием. Это Исида придумала сама, стараясь вывести своего наследника из под власти пера Тота, и очень гордилась этой идеей. Помнишь, как она смотрела на тебя, гордо задирая голову? Наивная бунтарка думала, что ты восхитишься её идеей. Но ты лишь разозлился, видя как часть вожделенного солнца так легко досталась человеческому мальчишке!

Этой ночью ты поднялся на поверхность и, легко сжав Царицу в своих кольцах, стал шептать страшные сны о юном принце. Проснувшаяся женщина чуть ли не бегом бросилась в спальню сына, где застала Исиду держащей младенца с огненной колыбели. Выхватила Царица сына из руки богини, изгнала ту из дворца, навеки лишив бессмертия принца и человеческой свободы Гора. Разозлилась тогда Исида, сожгла город вместе с жителями, да поздно было, и стал сын её лишь ещё одним богом. И вся радость, что от людей потомство имел. Если этим вообще можно гордиться.

Исида глупа, нельзя сделать из человека бога. Глупы и боги, что становятся жрецами – нельзя сделать из бога человека. Но ты, Апоп, бог, что пожрёт солнце и уничтожит мир. И ты человек, принц египетский Аменхотеп. Ты не бог и не человек. Ты и бог и человек. Помни об этом, Змей, лишь в памяти твоя сила. Помни.

***

Наследник это не просто принц, который унаследует Корону Египта. Наследник это принц, что равен Фараону. Иногда Аменхотепу казалось, что выверты сознания людей прямое следствие того, что их боги не менее сумасшедшие. Фараон потомок Гора. Его дети так же потомки Гора, но только признанные Амоном могут править Египтом. Супруга фараона так же потомок Гора и именно её кровь даёт правителю Египта право на Корону. Кровь сестры-супруги, а не его собственная! Но при этом если собственная кровь недостаточно чиста, то будут выговаривать. А если привести девушку и сказать, что она «скрытая кровь», то все сделают вид, что так и надо. И лишь Корона Египта знает правду.

Считается, что артефакты в страну принесли боги, да так и оставили здесь, то ли подарив их людям, то ли не посчитав важными. Будучи созданными не людьми, но существами высшими, для людей артефакты смертельно опасны – и лишь династия фараонов, да жрецы могут без страха их касаться. А чем сильнее артефакт, тем сильнее должен был быть носитель.

Тутмос как наследник был слаб. Его чистейшая кровь при слабом разуме не играла никакой роли и артефакты, пусть и не убивали мужчину, но и подчиняться не собирались. Возможно даже не скорбность ума, а именно страх отказа артефактов заставил Фараона чётко сообщить окружающим, что его первенец не станет правителем страны. Тем забавнее то, на что была готова пойти Тия, лишив страну божественной поддержки, но сохранив именно свою кровь у власти. Глупо.

Аменхотеп отказа артефактов не боялся – он привык ими пользоваться даже на позиции второго принца, а если вдруг кому-то кровь его покажется не подходящий, то Змей легко подавит любое сопротивление глупой вещи. И именно на свой «дар» управления артефактами принц решил подналечь. Ведь мало быть воплощением бога, мало устраивать мистерии с Солнцем или Нилом, иногда надо просто показать, что именно ты самый сильный правитель из возможных. Не просто пророк, а человек, на котором сила Короны увеличится многократно.

Правда Змей что-то говорил о том, что артефакты могут перестать работать, ибо Ба принца больше не слышит воли богов, но Аменхотеп волновался мало. Артефакты действуют? Действуют. Может взбрыкнуть Корона, как до этого Анх? Да, этого можно было опасаться, если Змей будет вынужден покинуть принца на время ритуалов, вот только зачем волноваться заранее? Впереди Наследника ждало плаванье по Египту и многочисленное принятие клятв от вассалов. Тем более что покинуть Фивы поскорее было в интересах и Аменхотепа и всей его свиты – Царица начинала мстить, обрубая контакты, казня попавшхся на мелочах людей и раздувая конфликты во Дворе. И это время следовало переждать вдалеке.

Справедливо опасаясь, что Нефертити не справится с Тией, оставшись в столице, Аменхотеп взял её с собой, до этого «познакомив» со своим новым главой стражи, Сменхкаром. Было довольно забавно наблюдать, как принцесса была обрадована и возмущена одновременно, а её близняшки-жрицы кокетливо махали воину, чем бесили свою госпожу ещё сильнее. Сменхкар смущённо улыбался, чесал голову и строил из себя простачка, кем, как точно знал принц, не являлся совершенно. Большую часть других участников плаванья принц не слишком хорошо знал лично, но признавал из статус и полезность. Один из богатейших вельмож Фив – Омфис с супругой – хорошие друзья Нефертити и мощная сила среди молодого покаления Двора. Несколько членов свиты принца и Эйе, отец принцессы и ближайший сподвижник Фараона. Его присутствие прямо показывало, что не смотря на любые действия Царицы, Амехотеп является истинным и признанным Наследником. И коллегия жрецов с Иуну, что публично объявили, что сопровождают «воплощённого бога». Принцу было чем гордиться, традиционное «Плаванье клятв» далеко не каждого будущего фараона могло похвастаться таким признанием.

А дальше всё было легко и просто, новый город, разговоры со жрецами в исполнении Змея, новости, неизменно собираемые разговорчивым Омфисом, пиры, что устраивала Нефертити, набирая сторонников, Сменхкар, что видел больше чем привычный к блеску Двора принц, тщательно следил за недовольными, а Эйе, что казалось имел в родне половину Египта, был достаточным аргументом для тех, кому не слишком нравились пафосные божественные «представления».

Последнее заставляло Аменхотепа скрипеть мозгами, пытаясь выявить родственные связи этого властного мужчины. Брат Царицы, но Фараону – кузен. Это понятно, Тия по отношению к супругу являлась двоюродной сестрой. Получается Эйе тоже принц… но Тия потерянная кровь, и если она об этом объявила и получила титул, то её брат предпочёл остаться «скрытым». Хорошо, это допустимо, но откуда родня в дельте Нила, у которой они будут гостить в конце путешествия? А в верховьях почему глава города называет Эйе братом? Да уж, куда не плюнь, всюду скрытая божественная кровь. Может тот факт, что сам Наследник «не чистый» даже хорошо, хоть так, да выделиться…

Смешная мысль, если подумать. Как будто бы Аменхотепу нечем больше выделяться! Молодой мужчина, стоящий на носу ладьи усмехнулся. По водной глади за кортежем принца волной плыли крокодилы и змеи, солнечные лучи казалось притягивались к коже Наследника, создавая ощущение сияния, а корзины рыбаков, что на удачу касались борта королевской ладьи, были полны богатым уловом. Бог Нила посетил свои владения, и под рукой его да прибудет страна в благополучии. И да будут уничтожены враги его и возвышены следующие за ним, ибо такова воля его. А глупые люди, что смеют считать величие принца лишь обманом, обмануться и без его участия. Ибо ложь бывает правдой, особенно если эту ложь скажет истинный бог.

Восстание

Однажды в Фивы пришёл старый богатый грек, что назвался философом. Он сидел на площади и громогласно рассуждал о природе вещей, истоках бытия и сути рода людского. Он говорил, что лишения и борьба закаляют человека, и что лишь познавший нужду поможет другому обездоленному.

Египетский принц как никто другой знал, что это полная ерунда. Лишь насытившись и почувствовав себя в полной безопасности, можно решиться помогать другому. Все те, кто жертвовал деньги не влиятельным храмам, а бедным и мелким, кто помогал детям и старикам, не имевшим к их семье никакого отношения, кто на равных общался с бедняками, все они поголовно были теми, кто поднялся на самую вершину. Вершину, что оказалась для них широкой и плоской, не то что для Аменхотепа, вынужденного цепляться из последних сил.

Даже жрецов не минула эта участь. Служители Атума шли за принцем не только потому, что увидели в нём воплощение своего Солнечного Змея. Отнюдь, очень мало из них действительно чувствовали силу опасной рептилии. Они шли за принцем, потому что он пообещал им отсутствие других богов, даже богов-солнц. И лишь после они убедились и поверили в Наследника, когда он явил им чудеса вод и небес.

Но именно эти чудеса, что принц щедро демонстрировал во время путешествия, стали последней каплей для других жрецов – тех, чьи боги были на вершине сейчас. Первым неладное заметил Омфис, когда рассказал о внезапных трудностях в получении небольших послаблений от местных жрецов. Потом к Наследнику пришла супруга, взволнованная предсказанием своих жриц о скорой «битве богов на земле». А потом к ним на ладью явилась Беренмут. Без предупреждения, приглашения и тем более разрешения.

Никому ничего объяснять жрица Исиды явно не собиралась, она лишь скромно и довольно мрачно со всеми поздоровалась и скрылась в шатре своей старшей сестры и явно намеревалась провести там какое-то время в одиночестве. Но у Аменхотепа были другие планы. В первую очередь он был крайне раздражён – бесцеремонность жрицы била в собственный авторитет Наследника. Одно дело, когда в ночи в приватной беседе на ступенях храма жрица ведёт себя угрожающе, а совсем другое, когда на его собственной ладье во время традиционного плаванья Наследника.

Беренмут пошла на контакт неохотно и только с человеческой частью – почему-то Змея эта странная девушка полноценной личностью признавать упорно отказывалась. Выслушав претензии Аменхотепа и согласной с ним Нефертити жрица согласилась и дала разрешение рассказывать о её пребывании здесь всё, что Наследник с супругой захотят. «Хоть собственной жрицей объявите или второй женой, мне всё равно. Но уйти, принц, не уйду. Рано мне»

Такое поведение настолько отличалось от стандарта, что Аменхотеп решил… просто махнуть на это всё рукой. Беренмут не интриговала, не указывала куда плыть, даже не мелькала среди свиты, а потому он просто оставил её в покое. Мало ли что могло прийти в голову жрице Исиды. Всё-таки богиня даже из мира богов влияла на своих последовательниц, делая их такими же бунтарками, какой была и сама троноподобная.

А потом был Мемфис, собрание жрецов, ведомое Верховным и обвинение Наследника в святотатсве. Бадру смотрел на Аменхотепа со смесью жалости и презрения, чем неимоверно бесил принца. Жрецы читали молитвы и заклинания, быстро и умело подавляя своих коллег из Иуну, а магия Змея мало помогала в реальном бою – чудеса может и могли поражать людей, но требовали подготовки и времени. А заклинания Бадру и его приспешников наоборот.

– Это бунт против династии? – Эйе высокомерно вскинул голову, первым из свиты открыто вставая рядом с обвиняемым Наследником.

– Это защита страны, господин Эйе. Мне жаль, но даже Фараон признал, что лучше прервать династию, чем отдать Корону демону. Мне самому бы не хотелось в это верить, но увы все наши гадания… – многословно начал объяснять один из пришедших жрецов.

– Меня предал отец?! – с трудом сдерживаясь от того, чтобы гневно зашипеть, прервал его словоизлияния Аменхотеп. – Значит я теперь враг собственной семьи? И кто постарался? Царица? Или вы, Верховный?!

Бадру, в отличие от своих сторонников, многословным не был. Жрец Яростного Крокодила стоял по колено в воде и собственным телом закрывал других от следовавших за принцем стай крокодилов. К огорчению принца, водные рептилии не трогали жреца Себека, так что приходилось делать вид, что Наследник просто сам не желает убивать наглеца, желая сначала выслушать.

– Я не буду говорить с демоном. Я был бы рад ошибиться, но я не ошибаюсь. Люди, что обмануты принцем, времени вам до рассвета, а после боги уничтожат страницу с именем нашего Наследника, а вместе с ним и вас. Мне жаль.

Верховный со скорбным выражением лица покинул реку, так и не тронутый зелёным воинством и медленно пошёл прочь. Аменхотеп не мог не признать, что это было красиво, а главное очень губительно для всех планов принца. Раскол среди жрецов начался слишком рано, у солнечных просто не было сил сражаться с разнообразием жрецов сильных и почитаемых богов. И как будто знак поражения дневное светило внезапно скрылось за тёмной песчаной пеленой. Совершенно вне сезона на Мемфис обрушилась смертельно опасная песчаная буря.

***

Ошибки… Ошибки преследуют смертных и являются бичом вечных. Ты тоже не избежал их, но тебя спасала тьма, одиночество и голод, что позволяли прятать свои тайны так глубоко, что уже никто и никогда не докопается до них. Но иные боги не были столь мудры, они совершали свои ошибки так громко, что не было ни в одном из миров того, кто о них бы не слышал.

Каждая богиня в мире гордиться тем, что она мать. Каждая из них может покровительствовать роженицам и младенцам, не смотря на то, что богиней материнства является Мут. Но самая известная мать не она, не Исида, породившая Гора от самое себя, не жена Ра Хатхор и не изначальная Наунет. Самой известной богиней матерью является пожирающая своих детей Нут.

Тебе не кажется это смешным? Солнце и Луна, тысячи звёзд и тысячи душ. Желудок Небесной Коровы становиться её лоном и пока людские Ба вьются вокруг богов, их божественные Ка сливаются в одно в лоне богине неба. Ка делает людей почти богами, а потом безжалостная Нут вновь съедает их, забирая подаренное бессмертие себе. Жестокая богиня, равнодушная богиня, несчастная и сдавшаяся пленница Ра.

Как тебе было смешно, когда порождающая тысячи детей в день, и наказанная их вечной смертью Нут, молила у Тота побороть проклятье старого Ра. В бунте своём отринувшая своих детей, теперь она мечтала о возможности родить хоть одного бессмертного, но каждый день был заклят богом солнца, и ты знал, что даже мудрый Тот не мог ничего с этим сделать.

Ты ждал, пока небо настрадается в своей боли, а после ты бы одарил ей своей милостью, миро подземным, где нет смены дня и ночи и где власть старика Ра слаба и ничтожна. Но ты ошибался, ты можешь это признать. Ты слишком долго ждал, а Тот рискнул и в глупой игре с самим мирозданием выиграл для Небесной Коровы несколько не проклятых дней.

Вспоминай, Апоп, вспоминай это чувство на кончике языка, когда добыча уходит прямо из под пасти, когда яд твоих речей смывает неизвестно откуда взявшийся поток воды, когда из лона Нут появились новые боги. Мать всех богов знатно отомстила проклявшему её богу, породив тех, кто затмил собой всех, кто был раньше и всех, кто будет позже. Кровавый Хор стал страхом богов, в боевом безумии не видящим даже солнца, Исида завладела магией, нарушая все законы Золотого Века, а ей супруг стал повелителем мира мёртвых, поставив себя на одну ступеньку с властителем богов. Нефтис, богиня воды, подчинила себе мировой океан, из которого был рождён мир, а Сет… Сет должен был стать той песчинкой, что уничтожила бы последний блеск силы в глазах старого солнца, но…

Ошибки совершают все, а твои ошибки надёжно спрятаны во тьме мёртвого мира. Ты поглотил всё, что могло тебе мешать, без сожаления и жалости. Но что-то царапает твою чешую изнутри. Ты чувствуешь это? Так вот, впервые я скажу тебе это, услышь же и пойми. Тебе не нужны старые ошибки, Змей, так что закрой глаза. Сглотни. Забудь!

***

Египет полон опасностей, но опасности эти благословенны. Змеи могут загубить немало жизней, но их яд побеждает боль в сочленениях и продлевает жизнь. Разлив Нила может уничтожить хрупкие прибрежные постройки, но принесёт ил, что подарит богатые урожаи. Пожары грозят голодом, но выжигают болезни и засилье насекомых. Но есть у египтян враг, зло от которого не перевешивается никаким добром, и имя ему – пустыня.

Живая, вечно меняющаяся, захватывающая любой клочок земли, стоило лишь немного отступить упрямым растениям, она превращала благословенный свет солнца в жаровню, а почву в россыпь острого песка. Лишь жрецы Сета рисковали играть с пустыней, вознося ей хвалу за спасение от множества врагов, остальные же не могли простить смертельную пустошь за смерти сограждан. Никто бы не стал звать пустыню, тем более что жрецов бога Зла не присутствовало ни на стороне принца, не на стороне Верховного. Но, видимо, пустыне и не нужно было ничьего приглашения, она пришла сама.

Ночь на ладье прошла тревожно и мрачно – лишь чудом находящийся на воде кортеж отделался лишь посечёнными бортами и мелкими царапинами на лицах тех, кому не досталось убежищ. Обитателям берегов повезло меньше, там порывы секущего ветра срывали двери с домов, уносили за собой домашнюю птицу и забивали песком носы скотины, убивая её мучительно медленно. Каждый, кто мог, молился своему богу-покровителю, а жрецы с надеждой ждали утра, когда яркое солнце прогреет воздух и успокоит бушующий ветер.

На следующий день утро не наступило. Ни один солнечный луч не проник сквозь песчаную завесу, холод пустыни остался гостить в Мемфисе, а люди по прежнему были заперты в своих домах и под хлипкими навесами кораблей Наследника.

– Скажи мне, Наследник, что говорят в городе?

Тихий, как будто бы сорванный от криков голос Беренмут заставил задумавшегося о превратностях судьбы Аменхотепа вздрогнуть и резко обернуться. Юная жрица выглядела довольно плохо, она изрядно похудела и осунулась, как будто бы не спала последние дня три. Выражение лица было равнодушным и печальным, а глаза были покрасневшими от слёз.

– Полагаю, все ругают бурю, о чём бы ещё им говорить? Я такой же пленник как и вы, жрица, так что вопрос не имеет смысла.

– Буря не закончится сегодня, мой принц. И не отведёт своего взора от кораблей. Сегодня я уйду и приду завтра.

Девушка развернулась и больше ни на кого не глядя вернулась в личную «комнатку» Нефертити. Принцесса с тревогой смотрела на свою сестру, но ничего не говорила, только сжимала в тревоге губы.

– Не отведёт взора? Тсссс, она считает, что Сет гневается на меня?! – В стеснённых условиях сдерживаться Аменхотепу было всё сложнее и Змей рвался на волю. Наследник и не подозревал как много пользы приносили ему пустые пространства личных покоев и сокровенные беседы с жрецами.

– Не гневайтесь, Наследник, – к принцу с поклоном подошёл Эйе, выглядящий удивительно расслабленно, учитывая обстоятельства. – Я думаю, что моя воспитанница имела в виду «око бури». Так моряки называют самую спокойную часть шторма, окружённую самым сильным ветром. Я всю ночь задавался вопросом, почему нас, находящихся на открытой воде, почти не касается песчаная смерть. Теперь же у меня есть ответ.

– У ваших воспитанниц довольно обширные знания. Правда само воспитание хромает, – Съязвил Аменхотеп. На него вынужденный плен на ладье влиял ничуть не меньше, чем на Змея. Характер портился с каждым лишним часом. «Дурак! Сссследи за языком!» возмутилась божественная часть. И принц был с ней согласен, но если бы это было так легко!

– Ах, вы раните меня своими словами, Наследник! Разве Нефертити не прекрасно воспитанная дева? А Беренмут могучая жрица, для которых, как вы знаете, свои законы. Да, она прокралась к сестре тайком, но разве это не спасло наши жизни? Велика сила Исиды, не каждая выдержит её волю. Ещё день и ночь обещала Беренмут нам «око». А там или буря исчезнет…

– Или нам будет уже всё равно, – кивнул Аменхотеп. «Что говорят в городе?» вспомнился принцу сорванный голос жрицы. Что мог он знать? Хотя, на самом деле ведь мог! От кого здесь он скрывает свои силы? Бадру в открытую назвал его демоном, люди не могли не задуматься. Но если «демон» спасёт жизни, пусть и воспользовавшись жрицей Исиды, то не станет ли он богом? Ведь разницы нет, это лишь вопрос восприятия людей. Не полезный, значит демон. Полезный – бог. Принц подошёл к борту ладьи, игнорируя режущие кожу редкие песчинки.

– Что говорят в городе? – спросил он у волн священной реки. Над водой на мгновение показалась треугольная голова крупной змеи и тут же скрылась под воду. К вечеру же у принца был ответ. А на утро к принцу вновь подошла Беренмут, выглядящая ещё хуже.

– Что говорят в городе, Наследник?

– Они говорят, что Бадру прав, и Сет литься, что демона пустили в город.

– Пусть так. Буря не закончится сегодня и не отведёт своего взора от тех, кто с вами. Сегодня я уйду и приду завтра.

Третий день закончился вестью, что еды более не осталось. Хорошо хоть пресной воды было вдоволь, а кто-то даже рисковал рыбачить, благо многие жрецы, в отличие от путешествующей с принцем свиты, были выходцами из простых семей. Пара музыкантов взялась за инструменты и над водами полились песни, восхваляющие Великую Реку. Омфис с супругой внезапно выскочили на открытую палубу и закружились в танце, а ветер, казалось, лишь помогал их стремительным движениям. Настроение пленников реки явно улучшилось и до Мемфиса стал долетать смех и пьяные крики во славу Наследника. К удивлению Аменхотепа алкоголя двор с собой взял на порядок больше, чем пищи.

– О чём говорят жители Мемфиса, мой принц?

Даже Аменхотепу, не смотря на тесноту, стало проще терпеть назойливость окружения, и лишь Беренмут таяла с каждым днём. Глаза жрицы запали, кожа высохла, а руки стали облезать, как будто бы девушка неделю шла по раскалённой пустыне.

– Они говорят, что я приносил в иные города лишь чудеса и счастье, а пришёл Верховный и принёс разрушения и зло.

– Пусть так.

На этот раз жрица ничего не пообещала, лишь прикрыла глаза, будто бы пряча мелькнувшую в глубине эмоцию, и скрылась в покоях Нефертити. После четвёртой ночи над Мемфисом засияло солнце. Наступившее утро осветило многочисленные разрушения, трупы животных и неудачно высунувшихся из убежища людей на улицах города и высохшего словно мумия Бадру, на ступенях храма Себека. Над мёртвым жрецом со скучающим видом стоял гигантский крокодил, лениво отрывающий от тела мужчины кусок за куском. Ручной питомец принцессы Нефертити красиво завершил собой сцену мести богов пошедшему против законного наследника жрецу.

Беренмут покинула ладью принца, стоило лишь успокоится гневу пустыни и вся слава досталась принцу, чьих спутников не тронула буря и крокодиловой принцессе, что показала кто действительно ведает волю Себека и иных богов. Мемфис поклялся в верности принцу последним, из египетских городов, но сделал это, вложив в клятву всю душу. Все, от богатейшего вельможи, до сына беднейшего фермера верили в Наследника.

Египет принадлежал Аменхотепу. Весь, кроме одного маленького недоразумения. Фивы, столица страны, вотчина фараонов, родной дом, а теперь место, куда принц не мог вернуться. Всего пару дней понадобилось Фараону и Царице, чтобы узнать, что Бадру проиграл и объявить Наследника подозреваемым в убийстве Верховного. И не важно было ли это правдой или нет. Одно слово отца и Аменхотеп под страхом смерти не может вступить в столицу, а значит и принять Корону. Не надо отрекаться от сына, если можно просто скорбно назвать его оступившимся, не так ли? Вот только Фараон забыл, что власть это не Корона. Власть это в первую очередь люди.

– Жители Мемфиса, услышьте меня и передайте мои слова каждому египтянину, которого встретите! Я, Аменхотеп IV, говорю вам о том, что Фараон сошел с ума, как до этого и Верховный жрец Бадру! Все мы знаем правду, все мы видели правду, но коварная змея, Царица Тия, своими ядовитыми словами отравила мысли сих достойных мужей. Я скорблю о слабости своей против лжи и обмана. Но правда всегда найдёт выход и уничтожит ложь. Боги на нашей стороне. Я буду править страной отсюда, ибо не могу пойти против воли отца. Но однажды я войду в Фивы, надену Корону и солнце вновь засияет над Египтом! Я так сказал, и так будет!

– И так будет! – хором воскликнули жрецы, стоящие за спиной у принца. «И так будет!» пронеслось над собравшимися людьми и столпившимися вельможами.

– И так будет! – страстно прошептала Нефертити, гордо вскинув голову, вставая вровень с супругом, показывая свою поддержку.

– Пусть так, – тихо усмехнулся Эйе, отмечая, что пришла новая эра для страны. Сестру и кузена было жалко, но вельможа ещё давно поставил всё на своих воспитанниц. Они сделали выбор и он последует ему. Тем более что сейчас Эйе верил, Наследник не сдастся. Нил, пустыня и солнце на стороне человека… Давно такого не было, а может быть и не было никогда. Чем не повод рискнуть и встать на сторону революционера? Мужчина вздохнул и крикнул зычным уверенным голосом: – И так будет!

Сияющее затмение

Мать— сильнейший образ для любой женщины. Почти все богини примеряли на себя роль богини-матери, становясь примером для множества женщин, их поддержкой и надеждой. Исида не была исключением, являясь преданнейшей супругой Осириса и матерью всех фараонов, Исида дарила покой и защиту всем угнетённым и требующим защиты. Исида прощала грехи и обиды, давая благословение даже рабам, но при этом олицетворяла собой трон, как колыбель царской династии.

Время внутри храма Исиды длиться бесконечной нитью церемоний. С того момента, как умерла Верховная жизнь юной жрицы Беренмут стала чередой постоянных молитв и таинств. Великая честь стать жрицей Исиды. Прекрасный богатый храм, множество благодарных прихожан. Красивая и толстая цепь на ноге некогда свободной девушки.

Храм был наполнен оранжевым цветом. И величественный колоны, и богато украшенный трон, изображающий богиню, и рисунки на стенах, всё было оформленно тошнотворной краской с оттенком охры. В покоях главной жрицы, где Беренмут предстояло провести ближайший год, лишь с редкими выходами за пределы, оранжевым было разрисовано всё, кроме пола. Во время обязательных молитв девушка то и дело натыкалась на внимательный взгляд богини, сначала напрягаясь, а после…

В комнате было ровно семь изображений богини в человеческом облике, два в виде трона и четыре записанных иероглифами имени. Осирис встречался трижды, Гор пять раз. На стенах было ровно двенадцать изображений деревьев, два русла Нила, сто двадцать шесть иероглифов без прямого указания имени. Фараоны изображались трижды, два раза одной большой фигурой и ещё один раз в виде толпы у ног Исиды и Осириса. В толпе было ровно шестьдесят фараонов. На потолке помимо Гора была ещё одна птица. Помимо раздражающего оранжевого была ещё жёлтая, зелёная и чёрная краска, а так же много золота.

На кровати жрицы был один валик под голову, оранжевый с золотой нитью по краям и две маленьких ароматных подушечки чёрного цвета, торжественных нарядов было два, ярко оранжевых с белой нижней частью, повседневных десять, все белые с оранжевым покрывалом для волос. Обуви четыре пары. Палочек для записи пять штук, пергаментов двенадцать, паллетов для краски два. В малой молитве Исиде имя богини повторяется четыре раза, в большой – двадцать один. Жриц в храме всего пятеро, включая Беренмут, а вот служительниц тридцать восемь.

Высота самой высокой части храма составляет пять Бер с вытянутыми вверх руками, поставленных друг на друга, а общую площадь выяснить не удалось, потому что главная служительницы всё время впадают в панику, стоит главной жрице пройти на хозяйственную территорию. Из трёхсот шестидесяти дней обрядов Исиды осталось всего триста тридцать. Сколько раз Беренмут пожалела, что влезла в официальные жрицы, подсчётам не поддавалось. И даже мысль о том, что этим она спасла любимую сестру от огромной опасности со стороны Хатшепсут, о которой новая принцесса даже не ведала, не особо помогала жрице в смирении.

Год тишины и покоя в каменных залах богини-матери, звучит как мечта. Сколь многие служительницы и посетители храма говорили о том, что здесь чувствуют себя укутанными теплом и защитой? Сколь многие вспоминали во время молитв надёжные материнские объятья? Разве не насмешка судьбы, что главную жрицу Исиды эти объятья так и норовят задушить?

– Госпожа Беренмут, к вам посыльный с вестью из Двора!

Тишину личных покоев разбил звонкий голос молоденькой служительницы, щуплой, шустрой, кареглазой с вечно обгрызенными ногтями левой руки и размазанной краской под правым глазом. Имени её Беренмут не знала, но запомнила хорошо, часто наблюдая во время церемоний за младшими.

– Пусть войдёт.

Гостем оказался один из воинов благородной семьи, что помогала Нефертити в её пути во Дворе. Об этом явно указывали и добротные одежды и символ золотого осла, вышитого на шендите. Как же звали того забавного толстенького парня? Одис?

– Уважаемая жрица Исиды, сиятельная Беренмут…

С первых слов воина жрицу потянуло в сон, и дабы отвлечься она занялась любимым делом, внимательным рассмотрением нового в храме человека, чем заставляла того смущаться и глотать слова. Хорошо хоть на этого юношу было приятно смотреть, у него была густая шапка кучерявых волос, довольно тёмная, будто бы сгоревшая на солнце кожа, глубоко посаженные чёрные глаза и сбитые на обоих руках костяшки пальцев. Говорил он достаточно грамотно, но лицо держать не умел, то и дело спотыкаясь, напарываясь на пристальный взгляд Беренмут. А когда девушка, не сдержав зевок, потянулась, «случайно» оголив живот, он вообще забыл половину фразы и вынужден был повторять её с начала.

– Поправь меня, если я ошибаюсь, но тебя прислали сказать, что Аменхотеп бросил мою сестру во Дворе, она не справляется, сам принц уехал в город Солнца и жрецы солнечного Змея провозгласили его Атумом, что не нравится всем остальным жрецам и в Фивах главный жрец Себека что-то задумал, а решать твой господин всё это предлагает мне?

Привычная к долгим и запутанным речам, половину из которых теперь была вывнуждена говорить сама, благо хоть служительницы придумывали их за неё, Беренмут смогла вычленить основное из витееватого послания Омфиса. Да, именно так звали того богатого молодоого вельможу, хорошо что его солдат напомнил имя.

Беренмут хищно улыбнулась, по комнате прошелестел холодный ветер, внеся через окно сорванные порывом листья. Воин нервно поёжился.

– Уважаемая жрица, это всего лишь послание, я уверен дела богини Исиды гораздо важнее мелких дрязг Двора, вам не о чем беспокоиться! Мой господин лишь посчитал, что вам будет интересно знать что-то о сестре!

Ветер усилился и сменил направление, теперь овевая фигуру напряжённого гонца.

– Ты что, решил лишить меня развлечения? – недовольно пробурчала Беренмут.

– Н-нет… – еле слышно ответил гость.

– Тогда мы сделаем вид, что второй части нашей беседы не было! – девушка улыбнулась самой доброжелательной улыбкой, на которую была способна, и резким порывом вынесла робкого собеседника из комнаты. Тишина храма наконец оказалась сломлена Нефертити и её странным супругом. Не зря она им помогала, эти двое смогут обеспечить её интересным времяпрепровождением на многие годы вперёд! Главное чтобы молодыми не сдохли. И вот именно над этим придётся потрудиться.

Перед юной жрицей стояло только одно препятствие – главная служительница храма, Бенну. Пожилая, с поразительно светлыми, практически голубыми глазами, удивительно светлой для Египта кожей, хрупкая и невесомая, эта милая старушка держала в кулаке весь храм, включая не подчиняющихся, казалось, никому жриц. Не обладая никакой магией, талантами к предсказаниям или тягой к научным изысканиям, эта служительница тем не менее обладала невероятным даром убеждения. А ещё твёрдой убеждённостью, что правила боги для людей придумали «не для того, чтобы юные девицы с ветром в голове теряли драгоценное время». Бррр…

Обычно Беренмут просто сбежала бы по своим делам, придя после с покаянной головой, но сейчас сила сильнейшего женского храма страны была нужна девушке. Статус жриц официально был равным, будь она хоть свободной, хоть верховной, хоть вообще вчера познавшей силы. Как никак дети богов! Магия, предчувствия, что сродни предвиденью, внезапные откровения от богов, всё это делало жрецов отнюдь не правителями своей жизни, а прекрасными инструментами для любого жаждущего власти. И спасало их или постоянное перемещение по стране, как Беренмут поступала раньше, или сила храмов. Свободная гуляющая по стране жрица Нефертити точно не поможет, значит придётся убеждать Бенну.

Решительно вздохнув, Беренмут покинула свою комнату и направилась на звуки разговора переговаривавшихся где-то у курильниц служительниц. Искомой цели там не оказалось, но девушки подсказали, что «уважаемая Бенну изволит работать в саду и главная жрица совершенно точно сможет найти её там». Хмыкнув, девушка вышла на закрытый двор храма, внутри которого и был небольшой храмовый садик. Яркое зелёное пятно в оранжевом мире троноподобной богини. И почему Бер так редко здесь бывает?

Пожилая служительница появилась мгновением позже, выйдя из густой тени мандариновых деревьев, которых в саду было большинство. Вот только сколько точно Беренмут не знала. Упущение, не иначе. Впрочем сейчас стоит сконцентрироваться на собеседнице. Простой коричневый калазирис, оранжевое покрывало на седые волосы, полное отсутствие косметики, руки, испачканные в земле и сеть морщинок у глаз и рта, но при этом почти отсутствующих на лбу, показывающих, что за свою жизнь Бенну очень часто улыбалась и довольно редко хмурилась. В руках женщина несла парочку ещё зелёных плодов и какие-то корешки, наверняка полезные и нужные.

– Рада видеть вас сегодня в саду, жрица. Солнце сегодня ласковое и доброе, и воздух звенит радостью жизни.

– Пусть ваш путь охранит величественная Исида, служительница, – в тон ей начала Беренмут, подхватив настрой, но быстро опомнилась. – Я вас искала, Бенну. Моей сестре грозит опасность, я и вынуждена покинуть храм.

– Вы не можете, – обезоруживающе развела руками женщина, чуть не уронив мандарин. – Молебны не могут быть прерваны мирскими делами. Как главная среди жриц храма вы не можете показывать другим жрицам столь дурной пример.

– Ме…

Звание главной жрицы очень раздражало Беренмут. Да, в храм Исиды она пришла добровольно, да и куда бы ещё? Силы у девушки было немерено, особой предрасположенности к какой-то конкретной богине не наблюдалось, так что выбрать самый влиятельный храм было логично. Но сразу стать главной! И кто только надоумил того жреца взять с неё именно такую плату?

– Ну Бенну, милая, добрая, я совсем не на долго! Разве жрецы не должны помогать семье фараона? Вот я и помогу принцессе!

– Не должны, жрица, – служительница покачала головой, – мы служим лишь богам, но не людям. Разве что поклявшиеся в верности жрецы могут вмешаться, но у вашей уважаемой сестры уже есть две оберегающие её львицы.

– Ага, не очень-то они её оберегли от своей наставницы-то!

– Ну-ну, Беренмут, зачем упоминать прежнюю Верховную по пустякам?

История с Хатшепсут в храме Исиды была самым обсуждаемым событием, но при этом темой совершенно запретной. А всё потому, что Верховная была прежней главной жрицей Исиды. Жрицей, которую покарал суд богов. Об этом активно шептались служительницы, находили какие-то доказательства преступлений женщины, но при этом упорно не обсуждали это со жрицами, считая это неподходящей темой. Вроде как жрецы совершили ошибку выбрав её Верховной.

Беренмут считала это полной ерундой. В отличие от многих своих коллег она отнюдь не считала себя или других жрецов потомками богов. Наоборот, Бер признавала, что все они были людьми. А люди ошибаются. И люди же исправляют ошибки. Даже ценой не справедливых договоров, мда. А боги… Беренмут вспомнила Аменхотепа, его тёплую, как луч солнца душу и сырую холодную силу, превышающую все разумные пределы. Жрецы Иуну считают, что он Атум? Ну, может он и был Атумом, когда-то, девушка никогда не отрицала никакую возможность, но сейчас разве принц не обычный человек, пусть и с отголосками божественной силы? Но ведь нет, и сам, главное, верит что сила его меняет, и другие жрецы ещё подключаются и супругу сестры голову дурят почём зря!

– Другие жрецы позволяют себе вмешиваться, так что не стоит рассказывать мне о том, что и кто должен!

– Вы импульсивны, юны, и слишком быстро забыли, что погубило вашу предшественницу. Храм не может себе позволить потерять вас так быстро.

– Её погубила пустыня. И то же произойдёт с другими, лезущими куда не надо жрецами!

Идея договориться с главной служительницей явно исчерпала себя. Всё таки надо было сразу сбегать и дело с концом. Выгнали бы из храма, ну выгнали бы, не велика потеря. Бенну была слишком предана храму, чтобы понять мотивы своей главной жрицы, всё-то у неё должно быть «правильно».

– Раз вы понимаете это, зачем бежать из храма, Беренмут? Не только пустыня губительна для тех, кто забыл своё место. Все знают Исиду как защитницу угнетённых, богиню-мать, что милостлива и мягка, но вся её история, это история борьбы и побед. Вы сильны, и в силе своей предпочитаете прямой путь, а я слаба и потому знаю, что он не всегда самый быстрый.

– А без иносказаний можно? – настроение девушки совсем испортилось и слушать и дальше вкрадчивые мягкие речи Бенну ей совершенно не хотелось.

– Можно, жрица. Собрание жрецов города, что недовольны растущим влиянием Бадру и старых жрецов, будет завтра на закате у пристани близ храма Себека. Жрецы должны решать проблемы жрецов и ваших молебнов это не нарушит. Вы пришли в храм не только из-за вашей платы, но и из-за влияния, что мы имеем. Так воспользуйтесь им, девочка! – Служительница к концу речи так разошлась, что чуть не выронила свою ношу, но стоило только врукту попытаться вылететь из рук пожилой женщины, как та быстро перехватила его и вновь приняла кроткий и смиренный вид.

– А… – Беренмут аж воздухом подавилась. – Я поняла. Так я это, пойду что ли?

– Идите, сиятельная, молебны скоро начнутся, – тепло улыбнулась служительница, проигнорировав скривившееся лицо жрицы. Две главных женщины храма разошлись каждая по своим делам. Беренмут думала о том, как мало она ещё знает о своих сёстрах по храму, а старая Бенну собирала мандарины и полола цветы для своих младшеньких девочек. Всё-таки каждая из них, хоть могущественная жрица, хоть маленькая неуклюжая служительница, ещё такие юные и наивные. Ну да ничего, ради этого и существуют старики, чтобы заставлять их остановиться и оглядеться. А что молодые злятся, ну и пусть. Зато целее будут.

Старая женщина с мягкой улыбкой оглядела небольшой пяток земли, избавленный от всех лишних корешков да сорняков и удовлетворённо отправилась в тень храмовых помещений. С садом позанималась, с главной жрицей поговорила, можно и младшеньких погонять. Они может и сами справляются, но чтобы и не покомандовать. Так, для души.

22. Истинный наследник

За всю свою жизнь человек может никогда не увидеть затмения Солнца. Апоп может выйти на охоту в дождливый сезон, или Сет, в пылу битвы, скроет песком небеса. А может демон даже не успеет достаточно широко раскрыть пасть, как его оттащит за хвост разъярённый Себек. Но Беренмут повезло и долгожданное многими затмение она наблюдала во всей красе, любуясь игрой света.

Фивы город пыльный, жёлто-серый, не смотря на множество садов и близость Нила, он, казалось, перенял в себя всю сухость и однообразность пустыни. Но стоило Змею начать поглощать Ра, как Фивы изменились. Жёлтый свет сменился оранжевым, причудливо исказив невысокие одноэтажные домики простых горожан. Кроваво-красные отблески от светящейся крови Солнечного Владыки покрыли зловещими разводами стены дворцов и храмов. Тьма скрыла всю пыль, а ужас людей заставил древний город утихнуть. На демоническом, оранжевом небе, светилось яркое кольцо света, как обронённый падшим фараоном символ власти.

– Глаз Ра закрылся, – спокойно произнёс мужской голос, позади стоящей на крыше крыла служительниц Беренмут. Жрица не посчитала нужным отвечать собеседнику, а уж тем более отводить взгляда от солнечного кольца. – Наш главный жрец считает, что охота Апопа нужна людям, чтобы мы не забывали, как хрупок наш мир перед величием богов.

– Заткнись, Маду. Размышления жрецов Амона мне не интересны. И разве ты не должен сейчас сражаться с Апопом молитвами?

– На самом деле должен. Но я должен делать это в своей комнате, в которую вряд ли кто войдёт. Потому что если кто-то в моменты бдений обнаружит, что меня нет, то значит он и сам не бдил.

– Разумно. У тебя какой камень для наблюдений? Если не синий, то давай меняться.

Девушка не глядя протянула назад грубо обработанный кристалл берилла, голубого цвета. Через мгновение её ладонь уверенно сжала круглую и гладкую пластинку из янтаря. Поднеся её к глазам девушка затаив дыхание смотрела, как и без того насыщенно-оранжевое небо стало её более ярким и неземным.

– Никогда не думал, что смогу вот так наблюдать затмение в храме Исиды. Всегда казалось, что жрицы этого храма слишком уж гордые для нормального общения, – никак не хотел замолчать непрошенный, собственно, гость.

– Будешь суметь, познакомишься с настоящим воплощением Исиды нашего храма. И то, что у неё нет жреческих сил тебя не спасёт.

– Молчу-молчу!

Наконец боги одолели Апопа и солнце медленно стало выбираться из его жадной пасти. На минуту всё вновь покраснело, окрасившись в этот раз кровью демона, а после спокойный жёлтый свет полился на город. Вокруг раздавались радостные крики людей, празднующих освобождение Ра, и Беренмут, наконец, обернулась к пришедшему на крышу жрецу.

Невысокий и хрупкий на вид юноша, практически мальчишка, Маду был не самым сильным жрецом и далеко не самым храбрым, но очень и очень упорным. Будучи жрецом Амона, он многое знал о Дворе и семье фараона, близко общался с вельможами и так же просто и легко с простыми людьми. Церемонии, что так любили столичные храмы, Маду часто игнорировал, но почему-то всегда выходил сухим из воды.

Вот и сейчас парень, что должен был поддерживать своего бога молитвами, просто сбежал, переодевшись в простые грубые ткани простолюдина. Удивительно как отсутствие макияжа и украшений быстро превратило утончённого и яркого жреца в неприметного мальчишку, у которого и было всего запоминающегося, что светлые глаза цвета освещённого солнцем камня.

У самой Берт когда не получалось, во что её не надень, всё равно получалась коренастая и резкая девчушка с угловатой фигурой и простоватыми чертами лица. Когда-то в детстве она считала это очень несправедливым, особенно на фоне старшей сестры, и даже магия, не доступная Нефертити, не сильно упрощала ситуацию. А сейчас и думать об этом особенно не хотелось, красавица Нефертити добилась своих целей и стала принцессой, а младшая так до сих пор и не знает чего хочет. Забавно.

– Слушай, Бер, ты знаешь, что твоя сестра уверена, что принц Аменхотеп это воплощение Себека?

Маду был послан Беренмут богами, не иначе. Кто бы знал что совет старухи Бенну окажется настолько дельным и на скучном собрании она встретит этого вечно крутящегося вокруг фараона жреца. А уж попросить присмотреть за наивной старшей сестрёнкой и Наследником оказалось вообще ерундой. Тем более что и сам Маду был очень рад помочь главной жрице Исиды. Бунтарь по натуре он всё чаще восставал против традиций, что казались ему излишними. Бер тоже так делала, но делала это лишь для себя, тихо, а вот жрец Амона громогласно отстаивал свою позицию. Всё что он хотел, это чтобы Бер помогла ему, встав за плечом. Договор практически идеален, услуги друг к другу почти ничего не стоили исполнителям, не смотря на всю их важность.

– Я не говорила с ней после её свадьбы. Не о чем, я думаю.

– Ну как знаешь. Но в чём-то она права, второй принц необычный человек. Многие жрецы чувствуют в нём силу после его возвращения. Ходили даже слухи, что настоящий принц умер от своей болезни, а прошлая Верховная оживила его, поэтому принц стал таким… не живым что ли.

– Забавная идея. Но жрицы Исиды не умеют оживлять, я бы знала. Да и принц жив, он там, под этим холодом и мраком, как солнце, что скрыто в пасти Апопа. Ведь даже во время затмения оно никуда не исчезает. А что до Себека… может и так. Крокодилы ведь любят сырость, холод и мрак.

– Крокодилы, Бер, любят тепло, солнце и мягкий песок. Разве что сырость совпадает. И что ты будешь с этим делать?

– Ничего. Это супруг Нефертити, если её устраивает крокодил, значит пусть будет крокодил, – жрица усмехнулась, вспомнив рассказы о том, что у принцессы появился зубастый ручной зверёк. Не иначе как в дополнение к мужу. – У меня не так много важных для меня людей, остальные пусть живут как хотят.

И девушка традиционно не попрощавшись стала спускаться с крыши постройки на землю.

– Ясненько… – парень искоса взглянул в след уходящей девушке. – Просто знаешь, много жрецов погибло из тех, кто был против второго принца… Или против принцессы Нефертити, тут как посмотреть. Не хотелось бы внезапно оказаться мёртвым.

Жрица Исиды ничего не ответила, ловко спрыгнув на землю и отправившись в свои покои. Ничего страшного жрец не сообщил, а значит пока Неф держится. А говорить про какие-то там смерти… Беренмут лично никого не убивала, а вот защищать непутёвых жрецов или слишком опасных Верховных она никогда не обещала. Так что нечего тут разглагольствовать.

На следующий день жрецы Шу оповестили своих братьев во всех храмах бога ветра о великом чуде, сотворённым принцем, а через три дня в Фивы прибыл гонец из Иуну и отправился прямиком к Фараону, чтобы быть обезглавленным сразу после разговора с властителем Египта. Чудо, не доступное не одному жрецу и в то же время довльно бесполезное по своей сути. Был ли это Себек, отогнавший от солнца своего речного собрата, Атум, подчинивший собственную голодную версию, Апоп, сдержавший вечный голод или новый Гор, взрощенный возомнившей себя Исидой Хатшепсут, никто точно не знал. Но что Аменхотеп IV не является обычным человеком, поняли все жрецы, даже те, кто сомневался до последнего.

Такого аншлага, как после затмения, собрание жрецов давно не видело. В этот раз свои сады семволично предоставил храм Шу, благо именно его жрецы были самыми осведомлёнными и случившемся. Даже Верховный, старый жрец Себека Бадру, навестил в этот раз своих «братьев и сестёр», не смотря на то, что собрания традиционно считались местом встреч не согласных, или как говорили старшие, слишком свободных от дел жрецов.

Говорили много, кто-то считал второго принца проклятьем Египта, что вмешивается в мироздание, кто-то наоборот благословением, что начнёт новую Золотую Эру. Верховный напирал на слишком большую власть второго, что тот, не смотря на показное смирение, пытается заполучить себе через супругу. С его точки зрения такое поведение выдавало слабость принца, а значит кем-то великим он быть точно не может, а значит все его силы – ложь и мошенничество. Привыкшие защищать царскую семью жрецы Амона возражали, что для Двора и его правителей скрывать свои силы и намеренья лишь разумная предосторожность. И надо бы радоваться, что наследник столь силён, а его супруга умеет собирать в руках власть. А что удержать не может, так это дело опыта. Крокодилья принцесса сражалась против Царицы, опытной в делах Двора, странно если бы у неё всё сразу получалось.

Бадру неприязненно поморщился при упоминании прозвища супруги второго принца, но высказаться не успел, ибо Беренмут, не любившая пустые размышления, окончательно вышла из себя.

– Наследником страны является Тутмос! Второй принц может быть сколько угодно великим, ужасным или, – девушка дёрнула в сторону Бадру подбородком, – лжецом. Это дело второго принца. Как и многочисленные таланты принцессы Нефертити. Мы удалились от темы, разве мы не говорили о не случившемся в Иуну затмении?

– Мы и говорим о деле, судьба страны будет в руках именно Аменхотепа, всем известно что Тутмос лишь кукла у трона.

– Да что ты говоришь!

Беренмут с угрозой уставилась на возразившего ей жреца Амона. Он был невысокий, даже ниже Маду, полноватый и весь обвешен золотом. К чести жреца он не растери смотрел на жрицу Исиды с не меньшей угрозой.

– Если мы будем закрывать глаза на неприятные факты, то не сможем рассмотреть истину, уважаемая жрица!

– Факты?! Я дам тебе факт! Наследный принц Египта это Тутмос, вот тебе факт! Что там думает Двор, Фараон, Царица или второй принц не дело жрецов, вот тебе ещё один факт. Править это дело царственной четы, наше дело боги, а не люди, кажется так нас всех учили в детстве.

– Вы предлагаете нам просто ничего не делать?! – толстяк аж покраснел от негодования, а на его лбу выступили капли пота.

– Да, что б над вами Сет надругался, именно это я и предлагаю! Хватит во всё лезть!

Крики спорящих жрецов гулко отзывались в просторных помещениях храма Шу, и в какой-то момент казалось, что находящиеся внутри люди просто оглохнут от роящегося эха, но тут тихий, но каким-то образом всем слышимый голос Верховного вмешался в спор, оказывая внезапную поддержку жрецу фараонова солнца.

– Разве вы, жрица, не из тех, кто самолично сдали нашу заигравшуюся сестру Хатшепсут в руки палачей Сета? Многим известно что именно из-за вас произошёл суд богов. Вы полагаете, что вам с сестрой можно делать всё что угодно, а остальные должны вам просто не мешать?

Бер вздохнула поглубже, собираясь высказать Верховному всё что она думает и о Хатшепсут, и о нём самом, но и в этот раз высказаться не удалось, потому что теперь уже на её поддержку выступил Маду. Девушка даже удивилась, всё таки выступление молодого жреца против коллеги из своего же храма, да ещё и с поддержкой Верховного, это был очень смелый поступок. Тем более для него.

– Разве жрица Беренмут хоть раз вмешалась в дела простых людей? Мы не можем спорить с тем, что она присматривала за сестрой и это вполне естественно. Кто из нас нет-нет, да не заглянет к родным? Но вмешательство! Хатшепсут была жрицей, а не вельможей, и суд над ней в компетенции жрецов. Я считаю, что сиятельная жрица Исиды права, мы слишком много думаем о жизни людей и слишком мало о служении богам. Я готов подтвердить, что считаю истинным наследником принца Тутмоса. И я считаю, что боги покарали бывшую Верховную за то, что она слишком заигралась в вельможу. Читать знаки наша работа, потому удивительно, что вы не видите настолько прямое указание богов не повторять её ошибок.

– Разве жрецы Сета обозлились не на возрождение принца Аменхотепа? – удивилась женщина в чёрных одеждах, в компании таких же любопытных девиц. Жрицы Бастет всегда отличались легковерием в сочетании с неуёмным любопытством.

– Я, разумеется, не могу знать всех тайн Исиды, но даже великая богиня потратила на воскрешение своего супруга многие месяцы, а Верховная навещала принца не так уж и часто. Мало для великого деяния, вполне достаточно для попытки сделать из юного Аменхотепа собственную куклу. Слава богам, что мы не получили второго Тутмоса!

Беренмут раздражённо выдохнула. Ей не нравилось, как часто имя её обречённого друга всплывало сегодня в беседе. Жрецы не смотря на все их силы, были обыкновенными людьми. И вельможи во Дворе не смотря на данную от рождения власть, тоже были людьми. А значит вполне может быть, что имя Наследника всплывало не только в храме Шу. А каждое такое упоминание из уст Фараона лишь приближало гибель первого настоящего друга Беренмут.

Спор с Верховным много что поменял в жизни жрецов столицы. Маду внезапно для Бер сменил храм Амона на родственный ему храм Ра, объяснив это тем, что хочет лучше понять саму суть небесного светила и быть при этом подальше от Двора. К самой главной жрице Исиды стали часто заходить в гости в основном молодые жрецы Фив, хотя иногда забредали и настоящие древние развалины. Бенну сияла, принимая гостей, и открыто говорила Беренмут, чтобы та делала что хочет, потому что она всё делает правильно. Вот только сама девушка не понимала, что же такого она делает правильно, она просто хотела, чтобы всё было хорошо. Желательно у всех, но хотя бы у близких ей людей.

Казалось, что окружающие разделяют эту позицию. Маду так вообще внезапно стал чуть ли не пророком идеи «быть жрецом, а не политиком, человеком, а не богом». По крайней мере так он называл эту идею для других и только тех, кто понимал что значит эта глупая с точки зрения Беренмут фраза, принимал в свой круг с не менее наивным названием «Дети будущего». Внезапно юная жрица оказалась в компании почти не знакомых ей людей, что разделяли её убеждения и мысли. Они соглашались, что Тутмос достойный человек, даже если не подходит для чего-то в глазах окружающих людей. Они не спорили с Нефертити в её наивном убеждении о Аменотепе и не мешали второму принцу завоёвывать Иуну, даже если его странные идеи о едином Солнце были ерундой и блажью. Служители и служительницы стали всё чаще заговаривать со жрецами своих храмов, что было странно и неожиданно, но довольно интересно, ведь у людей, что не по воле случая и силы, а по собственному желанию посвятивших себя богам, было на редкость не обычное виденье мира вокруг. Если, конечно, это не были властолюбцы, для которых храм был единственным способом подняться ввысь. Но таких в «Детей» не брали принципиально. Казалось все вокруг были новой семьёй для девушки.

И это чувство было двусторонним. Она, одна из сильнейших жриц, принадлежащая по всем правилам Исиде, иногда в тайне приходила к жрицам Небтуи, почти забытой богини полей, и, скрывая лицо, танцевала с ними на полях, вызывая невероятные урожаи. Беренмут слушала странные рассуждения старика Озахара, главного жреца храма Тота, о инженерии, науке изменения веществ и искусстве мумификации, а после в традиционной праздничной речи от имени своей богини, убеждала людей в том, что любой умный человек, что может создать что-то новое, должен быть свободен так же как жрец, ведь не магия, а ум его жителей сделали Египет такой великой страной. А когда умер младший принц, умер странно и подозрительно, никто из её группы жрецов даже не подумал помочь семье Фараона в раскрытии тайны, не смотря на просьбу Верховного. Ведь одна совсем маленькая девочка из храма Бастет, даже не жрица, а лишь младшая служительница, пришла и сквозь волнение и слёзы клялась, что «никто из жрецов и служителей не имеет к этому никакого дела, поэтому, пожалуйста, не обращайте внимания, вы же говорили что жрецы не должны в это лезть! Я не знаю, как это получилось, брат дурак вообще, ой, то есть не брат, то есть, ааааааа!!!»

Беренмут тихо усмехнулась, вспоминая как они с Маду и Бенну около часа успокаивали ребёнка, прежде чем жрец смог мягко выяснить, что таинственный брат, чьего имени они специально не спрашивали, пусть и был коварным убивцем царственного ребёнка, но точно не был слугой никого из жрецов. Девочка, напоминавшая несчастного мокрого котёнка, тогда очень сильно их благодарила, а они смеясь отвечали, что не зачем, ведь они просто поступают правильно. Дела Двора не касаются их храмов, как и любых других.

И всё таки жрица понимала, что не все даже в столице разделяют их взгляды, не говоря уже о жрецах иных городов. Бадру продолжал обладать большой силой и властью Возведённый волею Нефертити на вершину жреческой иерархии он смотрел на крокодилью принцессу как на глупого ребёнка, а Аменхотепа считал врагом. Его часто видели с Царицей, о чём Бер сообщал главный жрец Себека, который крокодилью принцессы наоборот уважал. И даже церемонию прощания с Косеем Верховный обставил так, чтобы указать на, как он считал, виновников смерти младшего принца.

Было на самом деле забавно видеть как отставленная в сторону пара собрала на себя всё внимание Двора, успокоив Великую реку. Реку, гнев которой вызвал не иначе как сам Бадру! Бер узнавала в этом привычки Неф, что любила яркие спектакли, но видела так же и гнев Верховного, а потому, когда Бадру направился к её сестре, то жрица пошла следом, с удовольствием наблюдая за ненавистью в глазах обычно мягкой принцессы. Шепнув пару слов поддержки сестре Беренмут покинула печальное шествие, поёжившись от холода. Ощущения рядом с Аменхотепом были действительно мрачными, но и тёплый огонёк, обычно слабый, горел сегодня ярче и сильнее обычного. И девушке было действительно интересно, почему?

Смерть первого принца

Традиционно богом-хранителем династии фараона считался Амон, а потому его храм всегда был наиболее богатым на украшения и территорию. Пока Маду ещё был жрецом этого храма, Беренмут бывало заходила туда. Золото, золото и тёмный мрамор, линии лучей, много проходов и окон, невесомые блестящие ткани, услужливые, но равнодушные к миру жрецы и служители, все в золотых украшениях. Девушке было физически больно рассматривать убранство храма Амона, хотелось закрыть глаза от блеска, нос от удушающих ароматов дорогих благовоний, уши от заунывных непрекращающихся молитв, славящих нынешнего Фараона, Царицу и его сыновей.

Не удивительно что Маду ушёл с этой золотой клетки. Хотя… большой храм Ра тоже бедным назвать было нельзя, золотые диски, разукрашенные колесницы и лодки, большая площадь перед храмом, на которой часто устраивали пышные гуляния. Золото повсюду, но мрамор белый, как будто бы скрадывающий слишком яркий блеск, а жрецы любознательны, хоть и горделивы. Противоположность в своём единстве. Амон и Ра есть одно и то же. Амон и Ра есть непримиримые противники.

Чем-то это напоминало храмы Исиды и Сета. Утопающий в оранжевых узорах по жёлтому камню, изящный, но величественный женский храм, возвышающийся над цветущими садами и серокаменный приземлённый, толстостенный, разрисованный грубыми алыми рисунками храм Сета, на отшибе города, со ступень которого можно было увидеть подступающую к столице пустыню. Брат и сестра, воин и колдунья, чья вражда за власть подарила фараонов людям, но увела из их мира богов. Боги, они совсем как люди временами! Или это люди как боги?

Философское настроение не было свойственно Беренмут, но и на неё иногда накатывало тягёчее ленивое настроение, когда хорошо лежать на подушках, пить вино и думать о далёком прошлом. Обычно такое настроение приходило перед чем-то большим и не слишком приятным, а потому жрица, внешне расслабленная, ждала неприятностей, слушая стук собственного сердца, что, казалось, отсчитывал последние свободные капли времени.

За стенами комнаты главной жрицы засуетились служительницы. Уверенный голос Бенну отдавал громкие команды, что приносили в эту беготню хоть какой-то порядок. А вскоре в главный зал позвали и жриц. К храму Исиды двигалась пара паланкинов, один из которых принадлежал Царственной чете, а второй Наследнику с супругой.

– Новая луна, хорошее время для начала ритуалов Исиды.

– Или принцесса Ситамон понесла от Наследника, или Фараон решил воспользоваться давним правом на двоевластие и посадить принца Тутмоса на трон, не смотря на его проклятье.

– А может это благотворительность? Или понесла опять Тия?

– Нет, тут дело явно в другом. Никогда Фараон не брал с собой Наследника, кроме традиционных молебнов, а тут в наш храм, да не в праздничный день?

Жрицы храма, гораздо более опытные, чем Беренмут, стоя за спиной своей главной, тихо обсуждали варианты. А девушка настороженно смотрела на приближающийся кортеж, о котором её и предупреждала интуиция. Беременных она там не чувствовала, как не напрягала силы. Значит очищение перед Короной.

Девушка была бы рада, если бы Тутмос благополучно сел на трон, но это было невозможно. Маду договорился, что второй принц не тронет Наследника только если жрецы гарантируют ему трон. Согласиться ли супруг сестры на двоевластие? Девушка вспомнила Нефертити, что ненавидела делиться, и её восхищение принцем, по крайней мере «холодным». Нет, тот кем восхищается крокодилья принцесса, точно не станет делить трон. Фараон не решился убить старшего сына самостоятельно, но он же не может не понимать, что Тутмос будучи на троне, обречён? Глупость какая-то!

– Храм Исиды приветствует Фараона, Царицу и Наследника с супругой! Да обойдут вас беды и да будет богиня опорой вашему трону! – жрица поборов неприятные эмоции вышла встречать высоких гостей. Из первого паланкина величественно вышла Царица, не смотря на немалый возраст всё ещё гибкая, грациозная и тонкая, облачённая в траурные одежды. В руках она держала пару простых чаш-артефактов, вынесенных с храма Амона и завёрнутых в тонкую белую ткань. Беренмут с трудом держала себя в руках – в божественных предметах девушке чудился приговор её первому настоящему другу.

Решение Царицы может оспорить лишь Фараон, а решение Фараона только его супруга. Что же остаётся делать, когда царственная чета приняла совместное решение? Лишь подчиниться. А потому Тутмос и Ситамон были заперты в глубине храма, вместе с очищающими чашами и двумя самыми опытными жрицами. Простые одежды, которые будут сожжены как только супруги обнажаться для первого омовения, глиняные чаши без узора, довольный взгляд принцессы и растерянный – Наследника. Брат и сестра сегодня отличались как никогда ранее, бледный, неожиданно сильный для своей дряблой фигуры Тутмос с детским взглядом тёмно-карих глаз и покрытая золотистым маслом Ситамон, в отдающим красным парике, и покрытыми синей краской веками. Будущие фараон и царица.

Теперь они не выйдут, пока сопровождающие их на пути очищения женщины не откроют опечатанную каменную дверь изнутри собственной магической силой. А тем временем двери в главные помещения так же будут закрыты для горожан. Если им нужно вознести молитвы Исиде, то каждый день в полдень, служительницы выходят на городские площади и готовы доставить к подножию божественного трона любые мольбы.

Для Беренмут стоило не малого труда не ходить по коридору чистоты без смысла и толка. Храм закрыт, все на страже, всё будет хорошо. Никакая сила не может прервать обряды раньше, чем того пожелает Исида, иначе богиня будет оскорблена, это знает каждый ребёнок. Но Аменхотеп всегда был очень эгоистичным ребёнком. Он мог бы рискнуть. Даже не так, Бер была уверена, принц придёт. Но когда?

Исида насылала на свою жрицу мрачные сны, исчезающие лишь с восходом солнца. Девушка стала раздражённой, даже агрессивной. Бенну отсылала прочь любых жрецов или гостей, что привыкли навещать главную жрицу храма, а служительницы ходили буквально на цыпочках. Но приходила ночь и всё повторялось вновь, сомнения, кошмары и бессонница. В результате жрица просто вставала и покидала храм, чтобы в одиночестве сидеть на ветвях старых деревьев и смотреть на звёзды.

А потом пришёл Змей. Девушка знала, что холодная влажная пустота силы Аменхотепа не могла принадлежать простому человеку. Но всё же видеть своими глазами не просто тень Змея, но его воплощение, было неожиданно. Принц покрытый чешуёй, с жёлтыми змеиными глазами и клыками, торчащими поверх нижней губы не то шёл, не то полз по направлению к ступеням дома Исиды. Мгновение и по земле ползёт громадная рептилия, в которой человеческого лишь украшения второго принца, а потом вновь искажённый человек. Он двоился, как будто бы был дальним пустынным миражом, но удушающий холод не оставлял сомнений в реальности происходящего. Сила принца почти подавила его человеческую суть. И тот факт, что она, видимо, действительно обладала собственным сознанием, был во истину поразительным. Магия, подчинившая себе жреца…

По правде сказать такие истории случались. Иногда жрецы начинали слышать голоса, вспоминать истории из книги Тота так, будто бы они сами были участниками, а магия их становилась сильнее, чем та, что была доступна с детства. Их назвали частью Божественного Двора, слугами богов в небесном или же подземном мире, что воплотились в слуг богов в Египте. Но этот Змей не выглядел слугой.

Змея не редкий символ, но в основном это символ богинь. Уаджит, Рененут, Мерит… мужчиной мог быть Сет, но это было редкое воплощение. Это мог быть непосредственно Атум, как и утверждали жрецы Иуну, но тёплым в этой пустоте было лишь небольшое человеческое Ка и Ба. Богом-солнцем этот Змей не являлся. А значит это не бог. Это демон. Впрочем, велика ли разница? Ведь здесь, на земле, среди людей, судьба которых свободна от записей в книге всезнающего Тота он тоже был всего лишь человеком. Магически сильным, да. Но Беренмут уже привыкла быть сильнейшей всегда и везде. Тем более на собственной территории.

Молодая жрица оскалилась и зашептала молитвы богине-колдунье, прося сил для охраны её же дома и богу-защитнику, врагу и брату Исиды, что не раз прогонял Апопа прочь. И боги отозвались, прогоняя прочь влажный липкий холод. Огонь пустыни и свобода ветра рвали в клочья удушающую ауру Змея. А в очистившейся от переживаний голове зрела идея, коварством не уступающая планам богини-матери. План, что должен был всё решить. Тутмосу предстояло умереть, Беренмут наконец-то это признала. Но детали… детали решали всё.

– Младший принц, вам запрещено появляться в храме в ближайшие недели, вы не забыли? – с привычной усмешкой начала жрица разговор, смотря на Аменхотепа сверху вниз. Кем бы не ощущал себя этот человек, здесь он был всего лишь незваным гостем храма троноподобной богини. Разве могла её главная жрица здесь проиграть?

Сила принца действительно поражала. Казалось он совершенно не мог ей управлять в нормальном состоянии. Лишь погрузившись в ощущения с головой и практически сменив личность, она начинала отзываться на его желания. Что ж, это было на руку жрице – она могла выбирать с «кем» ей общаться и таким образом отгонять от Аменхотепа опьянение силой. По крайней мере достаточно, чтобы подтвердить уже звучащий однажды договор, что должен был донести до второго принца Маду.

Выиграв у судьбы время для исполнения собственных планов Беренмут первым делом отправилась в храм Тота, где взяла главного жреца под руку и увела на длительный разговор. Озахар был стар, возможно самым старым жрецом столицы, если не всего Египта, и знал, как казалось девушке, всё что вообще может знать человек. Не известно, так ли это, но идею жрицы Исиды он поддержал, дал пару советов, а потом отправил девушку ко Двору, пообещав что сам договориться о помощи с храмами.

– Двор, он опасен, но видит только себя, девочка. Иди, закрой ему глаза своей яркостью, и не думай не о чём. Судьбы наши её не написаны, будем писать их сами.

Тот факт, что Озахар взял большую часть организации на себя, что не могло не радовать Беренмут. В отличие от Нефертити, она не любила сложные планы, интриги и прочие сложные общественные взаимодействия, предпочитая потерять часть уважения и получить статус «странной», чем действительно копаться в этом всём. А потому став из-за договора с жрецом Сета главной жрицей Исиды, она была благодарна окружающим за то, что они не пытались навесить на неё ничего связанного с управлением. Бенну руководила храмом, Маду взаимодействием между жрецами, а теперь вот и Озахар взялся управлять планом, который ему самому особо нужен и не был. А то, что они теперь имели над ней какую-то власть девушку не тревожило. Ещё в детстве её «отец», узнав о жреческих силах, сказал, что жрец может быть бесконечно свободным, если он один. И безмерно связанным, если рядом будет хотя бы один человек. А потому решать только ей, свобода и пустота, или ответственность и люди. Бер не собиралась быть одна, она уже пробовала и ей не понравилось.

А вот во Дворе неожиданно понравилось. Нефертити, перехватившая наконец управление у Царицы, сияла и властвовала, вельможи были осторожны и почтительны, Фараон со своим вторым сыном как сговорившись, появлялись редко и не во что не вмешивались. Жрица чувствовала себя вполне уютно. Извинившись перед сестрой за постоянные отказы встречаться и оправдавшись занятостью и молебнами, она объяснила, что в связи с закрытием храма стала свободнее и наконец сможет пообщаться с любимой старшенькой. Но в храм всё равно не пустит, тут совсем никак. Но пока отдых!

О, это было прекрасно! Вкуснейшая еда, разнообразие людей, цветов и музыки, множество эмоций вокруг от тех, кто пытался разгадать, что забыла девушка во Дворе. Бер развлекалась, то угрожая каждому, кто косо смотрел на сестру, то проникая во дворец второго принца и доводя своими «тайными» визитами до истерики какую-то очень уж наблюдательную рабыню, что всеми силами пыталась защищать от неё спальню и купальню принца. Как будто бы там могло быть что-то такое, чего Беренмут уже не видела, ха!

Но больше всего девушке нравилось раздражать Царицу. В отличие от старшей сестры, жрица не восхищалась Тией и матерью её совершенно не считала. Мамой девушка звала Тею, мягкую, добрую кормилицу, а никак не эту суровую женщину. Может тут роль играло и то, что внешне Бер совершенно не походила на нынешнюю владычицу Египта? Впрочем разбираться в причинах смысла жрица не видела. А вот доставить ей парочку неприятных моментов всегда была рада.

Таланта доводить людей девушке было не занимать. Терзаемая подозрениями Царица вскоре решилась на шаг, которого не дозволялось ранее никому – прервать церемонии в храме. Это было даже больше, чем нужно, жрица надеялась что Царица потребует больше жрецов для контроля, и разделит супругов, чтобы ускорить церемонию для Тутмоса, но прерывать, это было за гранью. Девушке пришлось покинуть Двор, чтобы успеть несколько переменить планы, но, к счастью, по словам Озахара, этот вариант был даже лучше. Так смерть Наследника будет выглядеть даже более достоверно, не как несчастный случай, а как кара богов за нарушенный ритуал.

– Ещё как будет… – сквозь зубы пообещала жрица Исиды, разъярённая тем, что Тия решила, что она может своими рукам сделать что-то своему другу. Не иначе как по себе судит, тварь! Да в храме Тутмосу вообще безопаснее всего, а теперь мог влезть нетерпеливый принц-Змей и все планы оказались бы разрушенными. Это приходилось исправлять практически на бегу.

Краткий разговор с Ситамон, неприятной, какой-то вытянутой девицей, с предложением остаться в храме и завершить ритуалы нормально, закончился ничем. Принцесса опасалась Беренмут так же сильно, как и её мать, хотя жрица действительно не понимала почему – она даже не подходила к супруге Тутмоса, игнорируя её даже в прошлых визитах к другу. А на предупреждение, что прерывание ритуала может закончится плачевно, жена Насленика вообще разоралась о том, что ей угрожают. И никакие слова, что это не угрозы, а предупреждение, на истеричную девку не действовали, заставляя Бер тратить не малые усилия, чтобы не проклясть её чем-то неприятным и смертельно опасным. Успокаивало лишь то, что на её взгляд, своим поведением, принцесса сама себя прокляла. Смертельно.

Потом было возвращение ко Двору, трагичный голос, заламывание рук и постоянное стенание о том, как Исида разозлится на пренебрежение со стороны Царицы и Наследника. Ай-яй-яй, зачем же так подставлять страну и любимого сына? Нефертити, сначала удивившись такому поведению, вскоре тоже стала показательно осуждать «пренебрежение традициями». По двору поползли шёпотки, а Тефия и Тирия, жрицы Неф, распространяли слухи о том, что Бер не просто сестра крокодиловой принцессы, а «самая сильная жрица Египта, что точно знает что можно, а что нельзя!». Так что вскоре стенания Беренмут стали не просто концертом, а самым настоящим пророчеством-предупреждением, что стало правдой из-за того, что Царица не послушала голоса богини, вещающего устами своей жрицы. Даже Бадру отстранился от неё, не довольным поспешным решением, что лишний раз показывало, ошибку совершила именно Тия.

Не то чтобы лишний раз унизить Царицу было важно для плана, на самом деле даже немного наоборот, лишнего внимания стоило бы избегать, но Беренмут просто мстила. И за себя, и за сестру, и за Тутмоса, что стал важен только как противовес Аменхотепу. И просто потому что Тия ей не нравилась. В конце концов не у всех интриг должны быть далеко идущие планы, могла она просто что-то сделать для себя? Конечно могла, Беренмут в этом никогда не сомневалась! Так что Двор она покидала полностью удовлетворённая, думая о том, что Неф права, что-то в этих играх всё таки есть!

Траур

Храм Исиды был мочалив и тих. Голубые полотнища разрезали привычный оранжевый оттенок стен и колон, не затрагивая лишь великолепный трон богини-матери. Голубым промозглым туманом по храмам Фив гулял траур по молодому наследнику, погибшему из-за глупости собственной матери.

Молодые жрецы, участники собраний, устраиваемых Маду или просто сочувствующие бунтарской группе, вывесили символы траура в молитвенных залах и на входах в сады. Беренмут, навещающая с благодарностями каждого смельчака, устроившего прощания Тутмосу зачастую вопреки желанием своих Старших Жрецов, видела на лицах, отмеченных узорами траура, надежду и решимость. Простые выходцы из трущоб, не желающие бороться с опытными интриганами, младшие дети вельмож, чудом вырвавшиеся от обязательств быть слугами власть имущих, юные романтические девушки и юноши или наоборот уставшие от бессмысленной борьбы старики… голубая краска на веках жрецов и служителей, простых людей на улице и части Двора, что рискнула проводить Тутмоса перед лицом нового Наследника, и отсутствие траурных символов у Царственной четы. Тихий бунт не мог бы быть более громким.

Беренмут молча рассматривала своё лицо в небольшом опаловом зеркале. Круглое, с крупноватым носом и тёмными, впалыми глазами, широкий рот и тяжёлые скулы. Траурная голубая краска, покрывшая веки и подбородок жрицы смотрелась чужеродно и неправильно, будто неумелые каракули ребёнка на дорогом папирусе. Девушка, никогда не видевшая своего отца, и подозревавшая что того и в живых-то нет, не мог же Фараон просто простить избранника Царицы, всё равно пыталась увидеть в себе его черты. Нефертити пошла в мать, так что Беренмут должна быть именно его копией. Невысокий, коренастый, грубый но решительный, с резкими движениями, громким смехом и простоватым лицом. Чуждая внешность для Двора у отца и чуждая для храма у дочери. И что могло привлечь Царицу в таком человеке?

Девушка вздохнула, отложила зеркало и направилась к выходу из храма, благо из-за траура ей не пришлось даже выбирать для этого время – пусть большинство жрецов и продолжало работу в обычном режиме, в своём храме именно она устанавливала правила. Исида скорбит сегодня. И всю ближайшую неделю тоже. А что там думает по этому поводу Царственная Чета или Верховный, Беренмут не волновало. Столица потеряла принца, а жрица – друга. И если это не причина, то что вообще причина?

Идя по улицам столицы девушка размышляла о том, почему же Двор не устроил своего наследника даже прощальной церемонии. Младший принц ещё даже не был представлен вельможам, но его провожали со всеми почестями, а Тутмоса просто стёрли. Видимо стоило давно признать, что старшего принца стёрли ещё при жизни, низвергнув с человека на всего лишь инструмент удержания власти. И это невероятно бесило. Даже сейчас, незнакомые с принцем люди, храмы, которых дела семьи фараона не касались и даже Неф, не смотря на своё пренебрежение, всё равно видели в Тутмосе человека. Проигравшего, угнетённого, запутанного в интригах, в которых этот ребёнок в теле взрослого никогда не хотел участвовать, но всё-таки человека. И даже в Ситамон кто-то разглядел несчастную жертву, хотя видят боги, эта самовлюблённая принцесса сама выбрала свой путь! Но их собственные отец и мать просто промолчали. Маду говорит, что так они показывают, что всё идёт как надо, что Тутмос есть часть великого плана. Беренмут считает, что так они плюют в саркофаг сына и немного дочери. И ничего кроме этого.

Храм Амона был молчалив и тих. Ужа привычные голубые полотнища разделяли золотистые узоры стен, а жрецы, снявшие свои многочисленные украшения, еле слышно молились. Фараоново солнце потеряло свой луч, каким бы он ни был. Трауру этого храма не удивлялись даже во Дворе. Единственный кто был удивлён, это растерянный служитель, явно совсем новичок, со странным, незапоминающимся лицом. Хотя днём назад Беренмут и казалось, что черты лица своего первого друга она никогда не забудет.

– Ты знаешь, этот траур, он мне не нравится, – капризным тоном обратился мужчина к пришедшей жрице.

– Принц Тутмос умер, – пожав плечами ответила Бер.

– Мне не нравится, что он умер! – мужчина надул губы и гневно топнул ногой. Беренмут вновь пожала плечами и твёрдо взяв служителя за руку, повела его в сад.

– Тебе надо смириться, Тутмос умер. Все боги это знают.

Собеседник смиряться не собирался, хотя и послушно шёл за жрицей. Был ли у него выбор, если она единственная, кто говорила с ним в этом траурном месте?

– Смерть это страшно, знаешь? – в голосе служителя прорезалось горе и страх.

– Я не знаю, но я верю тебе. Выбора не было, так было написано и так случилось. Мне жаль.

Девушка, не смотря на спокойный тон, прятала от человека с лицом старшего принца полные стыда глаза. Она совершенно не была уверена, что он поймёт. Или простит.

– Я хочу поймать эту птицу!

Скорбь жрицы был прерван сильными подёргиваниями за руку. Служитель показывал рукой а небольшую коричневую птичку с яркими голубыми перьями на голове.

– Нельзя. Она тоже в трауре. Нельзя трогать тех, кто с тобой заодно.

– Я не в трауре! Мне вообще всё равно на этого вашего принца!

– Это хорошо. Принц мёртв, не стоит о нём больше помнить.

– Я о нём раньше тебя забыл, вот!

Беренмут впервые за разговор прямо посмотрела в лицо мужчины. Тот ответил растерянным, но полным доверия взглядом. Он всегда ей верил, какую бы ерунду она не говорила. Как и девушка ему. Не смотря на то, что этого служителя жрица видела сегодня впервые.

– Вот и хорошо. Ты хочешь увидеть Иуну, служитель Амона? Там тоже есть храм фараонова солнца.

– Иуну? Там разве нет змей?

Жрица усмехнулась. Этот служитель явно не был дураком.

– Змеи редко охотятся в собственном логове.

– Тогда я согласен. Надо взять жену и поехать туда.

– Жену?

Надо же, жену. Эта тупая девка!

– Ну да. Ты знаешь, жену, которая всегда рядом и родит мне сына.

– Хорошо. Я найду тебе жену. Наверное ты её не вспомнишь, но…

– А! – Мужчина легкомысленно махнул рукой. – Ты знаешь, я вообще ничего не помню, представляешь? Так что… а она красивая?

Жрица задумалась. Эталоном красоты для неё всегда была Нефертити, по сравнению с ней… А впрочем они были похожи. Жаль что принцесса Ситамон оказалась такой глупой супругой.

– Думаю да. Но если бы ты мог выбирать, то какую хотел бы супругу?

– Я? Да не знаю. Но она же должна быть, правда? А так я бы не жену хотел, а котёнка!

О великие боги, велики ваши деяния! Котёнка, да?

– Будет тебе котёнок. Маленький, но очень смелый. С очень дерзким старшим братом. Хотя и глупым, по мнению этого самого котёнка.

– Тогда брата не надо! – помотал головой мужчина. – Взрослые коты гадят везде и вообще, это же будет мой котёнок-жена, а коты, они могут жену увезти-околдовать, ты знаешь?

– Догадываюсь. Интересно знает ли об этом нынешний Наследник?

– Не! Я ему не сказал, потому что он дурак! – И мужчина рассмеялся. Беренмут хмыкнула и крепко обняла служителя, имени которого пока никто не знал. Новые люди такие загадочные, правда? И в то же время совсем никому не интересные.

Всё дальнейшее оказалось довольно простым. Маленькая служительница из храма Бастет, что не так давно просила за своего брата, прекрасно понимала, что просто так ничего не бывает, а потому без возражений согласилась сочетаться браком с неизвестным ей служителем Амона. Все присутствующие на церемонии тоже вопросов не задавали – там присутствовали только те, кто близок богам, а эти люди так же давно выучили главное правило «Всё по воле богов и детей их». Разве что жрецы в Иуну были не слишком рады непонятной паре и столицы, но и возразить особенно не могли. Да и как им мог угрожать рассеянный умалишённый мужчина и ребёнок, которому только на днях должно было исполниться тринадцати лет?

Столицу постепенно охватило глухое безмолвие. Траур был окончен, Наследник со своим Двором покинул город и отправился в традиционной плаванье по стране, царственная чета притихла, Бадру вернулся к обычной жизни жреца Себека, а Беренмут скучала, заканчивая обряды Исиды, что неустанно продолжались в течении года. Целый цикл жрица провела в храме, она убила принца, но спасла человека, убила жрицу Исиды и стала ей, поссорилась с сестрой и стала ей ближе чем когда либо. Храмы и Двор взаимно отшатнулись друг от друга, но наследником стал жрец, а может и бог. Цикл завершался, всё успокаивалось перед тем, как вновь взбурлить.

После того, как Аменхотеп покинул Фивы жрецы всё чаще стали обсуждать его сущность. Кто-то, к кому относилась и сама Беренмут, считали его жрецом, что не справился с собственными силами и оказался ими порабощён. Это была тайна, верно хранимая жрецами, но иногда дети действительно становились просто инструментами в руках богов, и кто знает, может вмешательство Хатшепсут и совершило такое с юным принцем? Маду считал, что принц напротив, отлично владеет своими силами, а Змей, под обликом которого он совершает убийства и нападения, не более чем удобная маска. По слухам Бадру вообще считал, что принца захватил демон. Удобная политическая позиция, если бы у трона был хотя бы ещё один кандидат, Аменхотепа уже уничтожили бы. Но он вовремя сбежал в первый раз, а после очень удачно лишился конкурентов.

«Демон, интриган, жертва? А не всё ли равно?» – думала иногда Беренмут, вспоминая свои редкие встречи с супругом любимой сестры. В детстве она видела его больным и безумным, капризным ребёнком, которому судьба подарила Нефертити, а тот отбросил этот дар как кусок глины. После мягким солнечным теплом, что временами покрывался холодом подземелий. А через время наоборот холодным и жёстким, чей свет почти невозможно было рассмотреть через тьму. И в последний раз Змеем, что не стесняясь шёл убивать. Что из этого правда, а что нет? И не проще ли поступить по примеру сестры, выбрав себе то, что нравится? Капризный ребёнок для Царицы и Двора, холодный правитель для Нефертити, боественный Змей для жрецов Солнечного города и тёплый огонёк, что никто не видит, для самой Беренмут?

Не то, чтобы девушка собиралась иметь виды на мужчину Неф, но мысли упорно не отпускали её. Что стоит показать принцу, что он и без своей силы может многое? Будет ли человек, выбравшийся из объятий Змея, интересным, или окажется пустышкой, как в ранней юности? Что искала в нём Хатшепсут и что она действительно натворила такого, что жрец Сета даже не попросил платы за вмешательство, попросив лишь занять место в эраме Исиды, дабы баланс сил не исчезал из столицы?

Все эти вопросы мучали не привыкшую размышлять, а не действовать девушку. Это вообще было больше похоже на то, как себя вела Нефертити, пристраивая свои многоступенчатые интриги, где дружба и корысть сплетались в одно целое, а правда и ложь иногда говорили одними и теми же словами. И то, что Беренмут становилась такой же, жрице совершенно не нравилось. Нет уж, она сама начала этот бунт с тем, что жрецы отдельно, а всякая там политика отдельно! И раз уж она теперь знает слишком много, и в голове это всё просто не помещается, то она просто поделится этой информацией с самым надёжным человеком – с мамой!

Идея была воистину прекрасной! Теи, всё такая же милая и добрая, улыбающаяся так ярком и искренне, что даже морщинки, появившиеся от слишком живой мимики матери, казалось, ласково смеялись над окружающими. Дорогие ткани одежд простого фасона, открывающие вид на пухлые ручки и маленькие стопы невысокой женщины с необычно светлыми волосами, живые движения и постоянная привычка обнимать каждого близкого человека. Теи не менялась, как всегда создавая прекрасный фон для своего властного и занятого мужа. Беренмут она всегда казалась живым воплощением слова «дом» и оа сама удивлялась почему так давно не заходила сюда.

Разговор был долгим, мама чаще выспрашивала младшую дочку о её самочувствии, эмоциях, друзьях и интересах, чем о событиях Двора и храмов. Она волновалась о Нефертити, не зло ругалась на авантюры обеих девушек и бурчала на Эйе, который где-то там во Дворе занят непонятно чем и допускает такое безобразие. А ещё мама просто говорила, что Беренмут молодец. И что она может просто жить, делать то, что хочет. Хочет помочь сестре – вперёд, не хочет лезть в её интриги – ну и не надо. «Выбор, – говорила Теи, – каждый делает сам за себя. И думать, что близкий тебе человек пойдёт за тобой как на цепи не стоит. Но и не следовать за дорогими людьми лишь из-за упрямства это глупо. Знаешь как мы с Эйе в своё время вдвоём Двор покоряли?».

Длинные рассказы успокаивали сердце Беренмут. Властолюбивый и уверенный Эйе из прошлого напоминал ей увлёчённую играми Двора Нефертити, а тихая, но хитрая Теи отражалась в поступках своей младшей дочери. Вельможа жил Двором, его супруга лишь изредко приходила, когда чувствовала что так надо. Плохо ли это? Вот уж точно нет, это наоборот просто прекрасно! Жить как живётся и плыть вслед за руслом реки, разве не так всегда хотела жить Бер? Жаль только, что жизнь периодически пытается заставить её забыть об этих мечтах. И хорошо, что родной дом всегда может вернуть в жизнь порядок. Может быть даже окончательный.

– Мама, а как ты думаешь, Наследник хороший человек? Потому что сестре нравится какой-то уж очень странный вариант…