Операция «Магнит» бесплатное чтение

Какие‑либо совпадения с реальными событиями и персонажами, а также смещения сюжета во времени и пространстве, не случайны.

2-е издание, переработанное и дополненное

© Александров С., 2024

Вместо предисловия

«Дерево дарит свою тень даже тем, кто пришел его срубить»

(Восточная мудрость)

Октябрь 1992 года. Серебристо-голубой «Боинг-474» из авиаотряда президента США лениво оторвался от взлетно-посадочной полосы подмосковного военного аэродрома. Главы государства на борту не было. Пристегнутые, в мягких креслах утопали Директор ЦРУ Ричард Гейтс и члены его компактной делегации, побывавшие в России, дабы лично обозреть результаты своих усилий по развалу «коммунистической империи СССР». И создать заделы на будущее.

За дверью хозяйского кабинета на откидной скамье уютно устроилась начальник охраны Директора, «малышка Сью». Так ее между собой прозвали подчиненные верзилы из морской пехоты США. Наконец-то Сюзанна Блэквуд могла слегка расслабиться, но дремала в обнимку с любимым УЗИ, который, несмотря на протесты русских хозяев, таскала на себе по всей Москве и даже на балет в Большом театре, символически прикрыв нелепо смотревшимся на ней удлиненным красным пиджаком.

Набрали высоту. В кабинет попросился стюард принять заказы на кофе-чай и «что угодно» другое.

Гейтс ограничился стаканом талой воды и пригласил своих спутников к столу. Настроение у него было торжественное. Напротив расположились руководитель оперативного департамента по странам Восточной Европы и России Джон Макгаффин и глава Информационно-аналитического департамента Джон Маклафлин. Первый заказал колу со льдом, второй – ничего.

– Ну, что скажете, великие потомки ирландцев? Что доложим президенту и Конгрессу? Между прочим, насчет ирландцев я что-то читал у Флеминга, в его очень подходящем для нашего случая романе «Из России с любовью». Или там они в роли плохих парней? Ладно, шучу. Зато вы оба Джоны, на русский манер, считай, почти Иваны….

– Приставка «Мак», как вам хорошо известно, сэр, совсем не обязательно принадлежит ирландцам. Это изначально шотландское наследие, – сказал, улыбаясь в усы, Макгаффин, похожий на добродушного хозяина турецкого отеля, с ятаганом под рубашкой навыпуск; даром что ли еще недавно был резидентом ЦРУ в Анкаре, откуда прямой наводкой «сканировал» территорию СССР? – Что касается русских, то, полагаю, мы их додавим. Вы были тысячу раз правы, заявляя, что Советы можно одолеть, только организовав взрыв изнутри. И наша заслуга в этом очевидна. Сейчас, кажется, наступило время морковки. По линии разведки и контрразведки мы с русскими контакты наладили. Давайте подпустим их ближе к НАТО, особенно в сфере контроля над вооружениями, преимущественно на их – усмехнулся – территории. О постоянном членстве речь, конечно, не идет. Заодно через наших людей в Брюсселе купируем позывы русских породниться с Евросоюзом. Благо, с Андреем Козыревым мы нашли общий язык, когда он еще отсиживался в МИД РСФСР.

Ну а внутри России надо максимально нарастить наше присутствие, особенно по линии Программы помощи, где у нас зарезервированы свои позиции. Плюс создать побольше демократических институтов, независимых СМИ, правильно расставить нужных людей на руководящие посты. А наши бизнесмены и МВФ сами знают, как реструктурировать экономику, социальные программы и прочее. Да еще Фонду Сороса с коллегами надо продолжить расчистку гуманитарной сферы, особенно науки, от коммунистических штампов. Так что работы хватит всем на годы. В целом разделяю, шеф, ваше предложение, высказанное вчера вечером на Красной площади, когда рискованно изволили шутки ради пройти парадным шагом мимо Мавзолея, – выпить за нашу победу в «холодной войне», – и жадно проглотил ледяную колу.

– Ясно, – сказал Гейтс. Аккуратно отхлебнул кристальной водички и перевел взгляд на отрешенного Маклафлина, полную противоположность предыдущему эмоциональному оратору. Прям совсем замороженный – то ли из-за плохого отопления резидентуры в Хельсинки, где до этого трансгранично приглядывал за Россией, то ли насквозь пропитался финским хладнокровием…

– Насчет морковки согласен, особенно надо поощрить тех, кто способствовал принятию остроумного решения поручить ликвидацию КГБ людям типа Бакатина, у которых в отношении чекистов, мягко говоря, «накопились вопросы». В целом они неплохо справляются с этой задачей. Однако оснований для чрезмерного оптимизма не вижу, – как бы про себя начал аналитик. Начнем с Лубянки, откуда стартовало наше турне. Высокие командные и административные посты от офицеров КГБ полностью освобождены. Работа многих подразделений парализована, наиболее одиозные из них упразднены. Но нашего друга Бакатина, который нанес первый удар по монстру, уже отодвинули в сторону. Почти нетронутой осталась контрразведка, которая, как рассказывают наши ребята из московской резидентуры, не очень-то и сбавила обороты. Генерал Калугин еще пульсирует, но, похоже, скоро ему придется скрываться.

Дальше. Что нового и обнадеживающего мы увидели в разведке? Ничего. Да, новые власти по существу вынудили уйти в отставку приверженного традициям КГБ Шебаршина. К счастью, вместе с ним ушел и генерал Леонов, который столько лет якшался с нашим неуемным раздражителем в виде Фиделя Кастро и его семьи, а заодно еще и сформировал в ПГУ отменную информационно-аналитическую службу. Хотел бы я с ним пообщаться… Но, заметьте, того же Бакатина, который попытался навести в разведке свои порядки, туда не пустили. Да, во главе СВР поставили гражданское лицо, академика Примакова, и даже по-нашему назвали его «Директором». Но, во-первых, этот опытный политик советской школы при всем внешнем благодушии очень не прост, а, во-вторых, мы же с вами хорошо помним, как плотно КГБ приглядывал за ранее возглавляемым им Институтом Востоковедения. Уверен, что связку ориенталистики с разведкой русские заимствовали у наших британских коллег. Вот смотрите: Примаков – востоковед, специализация Ближний Восток; его ближайший советник, – бывший шеф нелегальной разведки КГБ, Кирпиченко – востоковед, специализация – Африка, Ближний Восток, Афганистан; еще один его заместитель – Гургенов, работавший в Индии, Бангладеш и Пакистане; наконец, кто назначен первым замом Примакова и, следовательно, будет реально управлять всей оперативной работой? Правильно – ближайший соратник востоковеда Шебаршина, эксперт по Южной Азии, всем нам прекрасно известный «человек-машина» Трубников. Наши парни в Дели рассказывали, что он может до глубокой ночи эффективно охмурять нужных людей, при этом пить и курить все подряд, а на следующее утро просыпаться непьющим и некурящим.

Вопрос. Почему в самое сложное для России время у руля разведки оказались восточники? Ответ. Просто потому, что это особый сорт людей, воспитанных в жестких политических контекстах военных режимов, харталов и государственных переворотов. При этом у них есть богатый опыт черновой и реальной полевой работы, мы же с ними бодаемся в тропиках почти открыто и цинично… Так что и на обозримую перспективу нам надо особо приглядывать за русскими на Востоке. Иран и арабские страны – абсолютный приоритет. Далее. Крайне важно свести на нет традицию дружественных связей России с Индией, заодно не допустить сближения с Москвой ее бывшей провинции – Бирмы. Последняя оказалась на редкость крепким орешком. И уж чего категорически нельзя делать, так это верить китайцам. Они еще не сказали своего слова в мировой политике. Но обязательно скажут. При этом с русскими их связывает пуповина коммунизма, который в России далеко не изжит, особенно в его упрощенной, бытовой форме, а в Китае модифицируется сообразно экономическим интересам. В любом случае я бы не обольщался насчет службы Примакова, от которой можно ожидать неприятных для нас сюрпризов.

– Ну что ж, – подытожил Гейтс, – вы оба, каждый по-своему, правы. Насчет выдвижения сейчас арабско-индийской команды в СВР согласен. Но не стал бы преуменьшать качеств и возможностей их коллег, работающих на западном направлении. Эти ребята сейчас временно затаились, но сделаны из того же советского теста и вполне могут лишить всех перьев некоторых наших болтунов. Пока не буду раскрывать деталей, но – строго между нами – что-то мне подсказывает, что в скором времени у нас могут быть проблемы… Тем не менее на данном этапе, полагаю, нам есть чем порадовать Белый дом и Конгресс. Так что сейчас имеем право отдохнуть и угоститься чем-нибудь из меню стюарда. Или уже привыкли к московским борщам, кремлевской солянке и блинам с икрой?

– А что, я бы не отказался, – хохотнул Макгаффин, – да еще с рюмкой водки.

– Тоже мне начальник департамента России, а не знает, что русские предпочитают пить водку не рюмками, а гранеными стаканами, – подколол Гейтс.

– По-разному, шеф, по-разному… И вы это знаете не хуже меня.

– Кстати, о русских, – оживился Гейтс, – вы заметили, как наши новые российские партнеры отреагировали на коллекционные долларовые монеты, которые я раздавал в качестве сувениров? Особенно когда сказал, что такими денежками мы экипировали наших агентов, десантируемых в Северной Африке во время второй мировой войны…

– Они просто посмеивались, шеф, – сказал Маклафлин.

– И что, вы думаете, это значит?

– Ровным счетом ничего, шеф.

– ОК, – проворчал вдруг помрачневший Гейтс, – посмотрим, что вырастет из этих гульденов, скажем, через 2–3 – года.

Пару-тройку лет спустя. Начало

Все началось с того, что моя жена Таня решила с понедельника вести новую жизнь. У женщин это означает сбросить вес путем где-то подслушанной изнурительной диеты, аэробики, массажа, в том числе с использованием всяческих технических достижений. Она тут же отправила меня на антресоли искать аппарат какой-то там электротерапии, который мы лет 15 назад, еще не будучи женатыми, купили в Бирме, теперь Мьянмой называется. Слыхали про такую?

Мой богатенький одноклассник, исколесивший со своей подругой на не очень праведные доходы почти весь мир, вместе с американскими домохозяйками искренне полагал, что это «где-то в Африке». И был поражен, узнав от меня, что дивная страна притаилась «слева от Таиланда» и легко может с ним конкурировать своими золотыми пляжами, экзотическими древностями, гигантскими Буддами и другими атрибутами «туристического рая». Чего стоит только одно озеро Инле, где люди живут на воде и гребут ногами, зажав другой конец весла под мышкой! А женщины-жирафы одного из затерянных в джунглях племен? А пещеры, набитые культовыми изваяниями? А буддийский канон в камне? А…да что там перечислять! Жаль, что все это не ведомо массовому туристу! Ну не заходят туда роскошные круизные лайнеры… как, впрочем, и в наши территориальные воды…

Так вот, нам, выпускникам московского иняза, повезло проходить там практику в качестве переводчиков английского языка на промышленной выставке по линии Торговой палаты СССР. Хорошо помню, что это было осенью, когда в тропиках устанавливается приемлемая для европейцев погода. Ну и, сами понимаете, что означало для советского человека высунуть нос за «железный занавес», пусть не в Париж, но все же за границу, да еще в такой экзотический уголок Юго-Восточной Азии, куда, как нам тогда казалось, кроме таких великих путешественников, как Марко Поло или Афанасий Никитин, нога белого человека еще не ступала. Потом, конечно, узнали, что очень даже ступала и так ступала, что бирманцам в итоге пришлось искать защиты от английских колонизаторов у японских самураев, которые, как позже выяснилось, тоже не сахар. А до того там паслись голландцы, португальцы…В общем, всякие выдающиеся представители «цивилизованной Европы» норовили втихаря и не очень чем-нибудь поживиться в этой крупнейшей стране Индокитая, превосходящей по размерам Францию, не говоря уже о Великобритании. Дело в том, что она буквально нашпигована богатейшими природными ресурсами, включая сказочные запасы рубинов, сапфиров, золота, урана, вольфрама, а также ценные породы древесины, которыми и по сей день блистают покои британских монархов.

Ритуал оформления командировки за границу у нас в те годы был заковыристым: характеристики, анкеты, собеседования с серьезными дядями, которых, среди прочего, интересовало, что мы знаем о стране, куда собираемся лететь. А что мы знали? Да почти ничего! Кое-что почерпнули в Большой советской энциклопедии, а так, простому смертному отловить в библиотеках или на городских книжных прилавках «что-нибудь про Бирму»… Не реально. К счастью, друзья раздобыли для нас в Институте народов Азии научно-популярные работы тогда неведомого нам Игоря Можейко. Оказалось, это тот самый талантливый писатель, что хорошо известен сейчас у нас в стране даже детям как Кир Булычев. Благодаря ему мы блеснули перед экзаменаторами редкими знаниями об истории и культуре Бирмы. И были выпущены за кордон.

В зоне вылета «Шереметьево-2» к нам подошел улыбчивый мужичок, представившийся Николаем из белорусского «Тракторэкспорта». Направлялся в командировку на ту же выставку. Окинув нас взглядом бывалого заграничника, он поинтересовался, сколько бутылок водки мы с собой взяли, и, узнав, что ни одной, радостно заворковал, уговаривая взять у него «лишние» четыре бутылки, которые таможня могла не пропустить. Тогда мы подумали, что это он подарки-сувениры везет, но потом с удивлением узнали, что исключительно для своего личного потребления, дескать, «в таких странах приличного спиртного, за исключением дорогущего вискаря, днем с огнем не сыскать, да и чем еще от холеры всякой отгораживаться?».

Мы, естественно, не отказали, чем заслужили его особое расположение и удостоились чести оказаться под его наставничеством и опекой в плане первого знакомства с ночной жизнью тогдашней бирманской столицы – Рангуна[1]. Самостоятельные выходы в город начальством не приветствовались. К тому же, в дневное время приходилось аки пчелкам трудиться на выставке.

В одну из таких партизанских вылазок мы оказались в портовой части города на ночном рынке, заваленном контрабандным ширпотребом, поступающим через сухопутные границы с Индией, Бангладеш, Непалом, Китаем, Лаосом, Таиландом, и морем – из Бенгальского залива и Андаманского моря. Ночная жизнь в тропическом городе – это отдельная песня, из которой я могу процитировать только несколько восклицаний. Конечно же, это прежде всего запахи, но не тропических цветов, как могут подумать некоторые, – цветы в тропиках почти не пахнут, если не считать конкретного сорта душистой акации, – а небывалый букет восточных пряностей, жареной, вареной, печеной, сушеной, вяленой, соленой, засахаренной и специально подтухшей пищи; углей и солярки, на которых она готовится; сандаловых палочек, кукурузных сигар, которые курят преимущественно пожилые женщины; сырости, гнили, нечистот и пр., и пр. При этом все вокруг продается и покупается, дети требуют бакшиш, сутенеры доверительно суют вам под нос фотоальбомчики с «женским товаром» всех возрастов и национальностей, сомнительные личности наперебой предлагают чего-нибудь выпить, понюхать, пожевать, покурить, и все это под крики зазывал, сольное мужское и женское пение и какофоническую для европейского уха местную музыку.

Белорус с видом знатока подмигивал и указывал мне на невиданные советским человеком всякие изобретения для сексуальных утех под маркой «Джеймс Бонд». Но нас, примерных комсомольцев, тогда притягивали более всего разного рода электронные безделушки из Гонконга или Тайваня и, конечно же, японские фотоаппараты, портативные диктофоны, магнитофоны и транзисторные коротковолновые приемники, позволяющие слушать весь мир. Плюс Таню, понятно, интересовала натуральная местная и китайская косметика. Вот там-то, в одной из китайских лавок, нас раскрутили купить «для здоровья» прибор «от всех болезней», который будто бы на современном технологическом уровне обеспечивал тот же эффект, что и традиционная китайская рефлексотерапия, но без отталкивающих белого человека иголок.

Про чудодействие этих самых иголок мы наслышались от посольского врача Лиды Клименко, которая специально обучалась этому в Пекине и впоследствии стала ведущим рефлексотерапевтом в нашей стране. А тогда она инструктировала сотрудников выставки по вопросам гигиены и санитарии в условиях жаркого влажного климата и неблагоприятной эпидемиологической обстановки. В свое время бирманские тропики сломали даже непобедимых потомков Чингизхана, спустившихся с откварцованного солнцем стерильного высокогорного тибетского плато завоевывать плодородные земли в прокисшей дельте реки Иравади. Та же мудрая Лида пояснила, что от холеры лучше отгораживаться кислой средой, то бишь сухим вином, а не классическими стограммульками, которые лучше использовать просто для протирки посуды и столовых приборов в местных ресторанах под пальмами.

Выбор «чудо-аппаратов» был огромен. Хозяин лавки радостно суетился, вскрывая все свои запасники и буквально заваливая нас различными модификациями, многие из которых были нам не по карману. Утомившись от навязчивого сервиса и торгов, мы в итоге выбрали из образовавшейся горы изделий то, что отвечало нашим возможностям, отказались от бонусного зеленого чая с австралийской сгущенкой и спешно двинулись дальше, жадно глотая воздух свободы, который должен был иссякнуть ближе к рассвету, когда нам следовало как ни в чем не бывало оказаться в гостинице.

Теперь этот прибор я откопал на антресолях среди ставшего вдруг невостребованным полного собрания сочинений В.И. Ленина, старых лыжных ботинок и других раритетов, составлявших когда-то смысл жизни. Сдунув пыль, попытался запустить технику, но, судя по всему, аккумулятор безнадежно сел и не хотел заряжаться. Полез во внутрь, в бытовой электрике вроде разбираюсь. Тут все и началось.

Проблемная находка. Завязка

Вскрыв отсек питания, я увидел сложенный трубочкой листок папиросной бумаги, которую принял сначала за инструкцию, но лишь на мгновение, потому что, развернув, обнаружил внутри прикрепленные к ней пластырем два камешка – синий и красный. Текст был написан от руки, причем, не «квадратными» китайскими, а «круглыми» бирманскими иероглифами, которые трудно с чем-то спутать, разве что с грузинской письменностью. Вдобавок на бумаге были какие-то бурые пятна, напоминающие то ли масло, то ли запекшуюся кровь.

Камешки Татьяну обрадовали, но особо не впечатлили; она тут же сказала, что это вероятнее всего сапфир и рубин, которыми забиты прилавки бирманских рынков. При этом заявила, что в наших ювелирных магазинах легко можно найти экземпляры и покрупнее, правда, говорят, их искусственно выращивают где-то в Новосибирске.

Однако сам факт нашего открытия обескураживал. Получалось, что аппаратик кем-то в Бирме использовался в качестве тайника или вроде того. Да еще записку с ним кому-то передавали. Причем, хозяин лавки проморгал… А мы через границу невольно перебросили, рискуя оказаться за решеткой. Все это надо было осмыслить. Успокаивало то, что с момента покупки изделия прошло много лет, и ничего ужасного с нами не приключилось.

Для начала надо было разобраться с содержанием записки, наверняка про эти самые камешки. Долго думали. Единственным знатоком бирманского языка, которого мы лично знали, был Альберт Иванович Алексеев, преподаватель Петербургского университета. В Рангуне мы под его началом состояли в группе переводчиков. Кроме того, он консультировал всю выставочную команду в качестве эксперта по стране. Бирманские хозяева в нем души не чаяли, умилялись его идеальному произношению, знанию местных традиций и обычаев.

Один раз он здорово меня выручил, когда, не знаю по чьей указке, администрация нашего отеля запустила в мой номер миловидную бирманку. Девица на неплохом английском молотила всякую невинную чепуху, при этом тут же присела на кровать и явно вела дело к моему совращению. Чуя, что дело пахнет провокацией и, возможно, уже документируется на фото- или кинопленку, я столь же невинно сказал, что сейчас добуду у своего приятеля настоящее Советское шампанское, чтобы отметить наше знакомство. Несмотря на протесты мадам, я выдал звонок Алексееву, сообщив, что у меня объявилась местная красавица – большой друг русского народа, и надо бы отметить это вместе. Опытный Альберт Иванович все сразу понял, сказал «щас буду» и вскоре появился с веселой компанией совграждан, держа в одной руке бутылку «Шампанского», а в другой – огромную коробку шоколада, мол, гуляем по поводу удачно заключенного контракта на выставке; заодно стали приглашать отнекивающегося коридорного, который наверняка был причастен к запуску девицы. В итоге они оба, смущенно улыбаясь и благодаря за угощение, смылись, а я на всю жизнь затаил признательность Алексееву за то, что не дал испортить мою комсомольскую биографию потенциальным компроматом.

В общем, отправили мы ему почтой на университетский адрес (домашнего не знали) письмо, в котором очень вежливо и с массой комплиментов попросили по возможности растолковать содержание прилагаемой записки, сообщили свой телефон.

Выходные я проковырялся с прибором, пытаясь как-то его реанимировать. Бесполезно. Значит, надо было нести в ремонт или искать замену аккумулятору. Это требовало времени, так как нужный «развал» электроники был от нас на другом конце Москвы. В итоге начало «новой жизни» у Тани пришлось отложить, что, впрочем, не очень ее расстроило. А мы погрузились в прозу очередной рабочей недели. Трудовые будни издательского дома, где мы зарабатывали на жизнь переводами иностранной литературы, были весьма насыщенными.

Прошло дней десять. Алексеев молчал. Пришлось разориться и позвонить по междугороднему в деканат Востфака СПбГУ. Там подтвердили, что господин профессор в природе существует, приняли для него нашу телефонограмму с напоминанием про письмо и просьбой перезвонить, «если не затруднит».

Тем временем решили все-таки предварительно оценить камешки, которые могли украсить наш скромный бюджет. Захватив заодно неисправный аккумулятор, я направился к нашему знакомому геологу-минеральщику Олегу. В начале 90-х он стал никому не нужен со своей «романтикой тайги» и кое как устроился в частном ювелирном салоне на Арбате, где-то чуть не под крышей исторического здания, с пятиметровыми пролетами между этажами. Лифт, конечно, «на ремонте». Поработал ногами. Клиентов не было, поэтому Олег мог уделить мне определенное время. Долго изучал камни со всякими линзами и подсветками. Затем как-то странно посмотрел на меня.

– Ну что тебе сказать… В обоих случаях это корунд, то бишь, свободный глинозем – окись алюминия. Для его образования из полевого шпата требуется давление выше 10 кбар и температура не ниже 1500 градусов по Цельсию, что соответствует глубинам в земной коре порядка 30 километров. По твердости уступает только алмазу. А чтобы вся это прелесть оказалась на поверхности, нужен еще прямой вулканический выброс. Дело давнее, поэтому не обошлось без размыва древних горных пород. Устраивает? Ладно, не печалься. Это драгоценные камни высшего класса – рубин, по-нашему – яхонт, и сапфир. Красный цвет придает хром, синий – титан и железо. Качество надо смотреть на спецприборах, но определенно выше среднего. У нас нечто подобное водилось на Среднем и Полярном Урале, но поскромнее, для ювелирки редко подходило. Где ты их взял?

– В Рангуне, на Эмпориуме.

– Это что такое?

– Оптово-розничная выставка-продажа драгоценных и полудрагоценных камней, а также жемчуга. Говорят, в те годы такие аукционы регулярно проводились тогда только в двух странах мира – Южной Африке и Бирме. А как сейчас – не знаю.

– Понятно, – протянул он с явным недоверием. Ну и что, хочешь продать? Могу дать по 500 баксов за каждый. Если бы были кабошоны с астеризмом, то бишь со «звездочкой», дал бы больше.

– Да нет, я пока только прицениться.

– Ладно, но будь с ними осторожней, что-то мне подсказывает, что они могут оказаться проблемными…

Смущенный ситуацией, в которой мне по сути приходилось неумело врать, и во избежание дальнейших расспросов, я поспешил назад, не спросив, о каких проблемах может идти речь. А зря.

По дороге домой сделал крюк и завернул на недавно выросший буквально из ничего рынок всех видов товаров и услуг, – вдруг получится найти спецов по аккумуляторам. Долго месил грязь, пока набрел на профильную лавку. Сонный мужик, чередуя пиво с сигаретой, лениво повертел в руках батарею, сказал, что замену найти будет трудно, почти невозможно, мол, «легче поколдовать с самоделкой», и в итоге предложил оставить на пару дней, дабы «что-нибудь придумать».

Профессор

Альберт Иванович Алексеев был не просто блестящим переводчиком с бирманского языка. Он являлся одним из первых экспертов по Бирме, которого подготовили в стенах Ленинградского университета для целенаправленного изучения этой страны, провозгласившей себя в 60-е годы «социалистической». Успешно защитил кандидатскую, а затем и докторскую диссертации, стал профессором, не раз выезжал в Бирму, которая с 1989 года стала называться Мьянмой, а столицу Рангун на бирманский лад переименовали в Янгон. Стажировался там в институте иностранных языков, а также работал в Культурном центре нашего посольства, которое всегда лестно отзывалось об этом динамичном, общительном, интеллигентном человеке.

Уже не первый год научную и преподавательскую деятельность он совмещал с административными должностями, активно содействуя поддержанию высокого авторитета петербургской школы востоковедения. Усилия на данном направлении курировал лично Генеральный Директор Государственного Эрмитажа. Традиционно питерцы специализировались на изучении и преподавании редких языков, литературы, истории, культуры стран Азии и Африки. Чтобы не дублировать этот профиль, коллеги из Московского госуниверситета упирали на социально-экономическую и политическую проблематику. А вместе оба ВУЗа эффективно обслуживали курс на укрепление дружественных отношений с развивающимися странами, которые во времена СССР рассматривались как наши «естественные союзники в борьбе с американским империализмом».

Так что Алексеев был человеком непростым, с обширными связями, в т. ч. в «Большом доме», как питерцы называли массивное серое здание на Литейном проспекте еще со времен КГБ. Именно это учреждение сразу пришло ему в голову, когда он прочитал полученное из Москвы письмо от своих давних, по сути мимолетных, знакомых студентов, уже успевших пожениться. Последнее, впрочем, его мало интересовало.

А вот содержание приложенной к письму записки заинтриговало и заставило крепко задуматься:

«Чэн, нас предали, зеленые наступают, срочно уходим на северо-восток. Основной багаж, примерно полтонны, захватить не можем, слоны бегать по джунглям не умеют. Надежно спрятали. Скоро эта зона станет белой или коричневой. Забрать груз оттуда одним разом можно будет разве что тяжелым вертолетом, какие есть только у русских или американцев. Пусть этим займется Со Бва. Дочку оставил прислугой в монастыре, где мы с тобой в детстве были послушниками. Возьмете ее с собой. Она укажет места, где взять груз и куда его вместе с ней доставить. Там же получит свою долю-«приданое». Тебя, конечно, не помнит, поэтому назовешь ей мое настоящее имя и скажешь пароль – название вершины, которую мы с тобой в детстве мечтали покорить. Твой аванс прилагаю, остальное – смотри внутри – пусть разделит Со Бва. Там хватит всем на все. Из груза добавлять ничего не надо. При необходимости за второго пилота сядешь ты, не разучился еще? Лететь надо будет вдоль границы. ПВО там нет. Прощай.

Р. S. До встречи на шестом небе. Оттуда мы с тобой полюбуемся на сражение двух тигров. Твой, Лвин».

Итак, размышлял Алексеев, то, что все это криминальная история, связанная с бирманским подпольем, сомнений нет. Прежде всего, «зеленые» – это явно не экологическое движение: на бирманском слэнге так называют правительственные войска, которые уже более полувека проивостоят повстанцам различного толка, разбросанным вдоль всей сухопутной границы Мьянмы. Похоже, автор записки из числа боевиков; бежит спасаться «на северо-восток», а там граница с Китаем… Однако не факт, что он китаец, хотя и упоминает популярных в КНР «двух тигров», скорее, бирманец или из нацменьшинств, постоянно мигрирующих через толком не обозначенную и не охраняемую границу. Возможно, из Компартии Бирмы, которая тогда состояла на содержании Пекина и, распавшись после внутреннего мятежа 1989 года, нашла убежище на китайской территории. Хорошо бы знать, когда была написана записка, тогда можно точнее предположить принадлежность ее автора. С «белой зоной» все понятно. Так называют земли, освобожденные от повстанцев и контролируемые властями. Соответственно, «коричневая» – промежуточная или ничейная зона. Монастырь, где осталась девочка, вычислить, понятно, не удастся. Их сотни. С паролем для нее тоже заковыка. Первое, что приходит на ум, – это, конечно, находящаяся в соседнем Непале вершина Эверест, она же – Джомолунгма, она же – Сагарматха, которую мечтает покорить каждый мальчишка. Почему бы и нет? На первый взгляд, получается слишком просто, но пароль не допускает союза «или». Какое из трех названий имеется в виду? А, может, у бирманцев есть собственное, четвертое? Если же речь идет о территории Мьянмы, то все туристические справочники упоминают только одну гору – Поупа – известное место паломничества верующих. Однако в «покорении» она не нуждается. По сути, это обрывистый холм посреди равнины, облюбованный монахами, астрологами, алхимиками и обезьянами. С другой стороны, «покорение» можно понимать по-разному… И почему именно гора? Возможно, слово «вершина» употребляется в значении «высокая цель»? Тогда речь может идти о чем угодно, вплоть до нирваны. Ну и, наконец, имена в записке, само собой, – псевдонимы. Чего стоит только неведомый Со Бва, который при слитном написании означает вельможу у шанов, одного из многочисленных народов в составе Союза Мьянма, этнически схожего с соседними тайцами. Но и здесь есть некоторые намеки. Если псевдонимы трактовать буквально, получается, что автор записки – бирманец, обращается к китайцу и упоминает шана.

Насчет отсутствия в те годы ПВО вдоль бирманских границ замечено верно. Профессор навсегда запомнил сравнительно недавнюю историю двух наших пилотов, перегонявших в Ханой, с промежуточными дозаправками в Мьянме и Лаосе, подаренный вьетнамцам АН-24. Хорошенько погуляв в Рангуне при участии нашего представителя Аэрофлота и Алексеева, они с утра пораньше, к ужасу тех же провожающих, освежились прихваченной с собой «Старкой» и упорхнули… О прибытии в порт назначения не сообщили. Короче, нервы потрепали основательно. Потом они рассказывали, как по пути в Лаос «слегка отвлеклись» и пришли в себя, когда по всем понятиям уже должен был звучать маяк вьентьянского аэропорта, а он, зараза, молчал… Сверившись с картой, обнаружили, что залетели вглубь китайской территории километров на пятьдесят… И ничего!

Теперь. О каком грузе идет речь в записке? Нечто весьма тяжелое, раз требуются слоны или мощный вертолет. Оружие, которое там пользуется большим спросом? Маловероятно. Из логики письма следует, что и прилагаемый к записке «аванс», и то, что «внутри» (кстати, внутри чего?), и груз, который вскрывать не нужно, – одно и то же. Не миномет же прилагался! Тогда что? Наркотики? Очень может быть. Вот уж действительно твердая валюта, дающая прибыль в тысячу процентов. Ведь не случайно стык границ Мьянмы, Таиланда и Лаоса называют «Золотым треугольником». Нелегально выращиваемые там тысячи тонн опиумного мака уже давно научились перерабатывать в героин. Всего один килограмм этого зелья четвертой степени очистки, разбитый на разовые дозы, на черных рынках Сингапура или Гонконга, не говоря уже о США, озолотит любого. А центнер? А полтонны? Уж не эту ли начинку скрыли ребятки из Москвы? Тогда причем здесь приданое для дочки автора записки? Не героином же ее собираются одаривать? Впрочем, кто их там знает…

В любом случае, прежде чем информировать об этом людей на Литейном, надо выяснить, о каком таком приложении, которого «хватит на всех», идет речь. К счастью, москвичи указали свой домашний телефон.

Надо действовать незамедлительно, хотя, конечно, время уже позднее.

Пошло-поехало

Звонок Алексеева начисто лишил меня сна. После дежурных приветствий в духе «сколько лет, сколько зим!», он как-то очень уж нейтральным голосом сообщил, что все еще работает над расшифровкой текста и просто хотел бы уточнить некоторые детали: первое – когда и как эта записка оказалась у нас, и второе – не было ли к ней какого-либо материального дополнения. Мое сердце рухнуло вместе с мечтами о подержанной иномарке. Темнить было бессмысленно, так как я не знал, что еще написано в бумаге. Поэтому кратко изложил предысторию и добавил:

– Там еще были подклеены синий и красный камешки, они сейчас у жены.

– И все? – сухо спросил Алексеев

– Все.

– А вот в бумаге речь идет еще о каких-то ценностях, которые надо смотреть внутри.

Мне стало как-то не по себе.

– Хорошо, сегодня уже поздно, мы легли спать, давайте завтра внимательно посмотрим, и я перезвоню.

Алексеев оставил свой телефон. На том распрощались.

Таня, конечно же, не спала, слышала мой разговор, и мы набросились на прибор, разобрав его на атомы. Ничего не было.

Вдруг меня прошиб пот – аккумулятор! Я же оставил его в ремонтной лавке! А ведь он сразу показался каким-то не таким…

Дожидаясь утра, я совсем извелся и, не позавтракав, бросился на рынок. Естественно, он еще не работал. Новоявленный малый бизнес у нас в те годы особо не надрывался. Я уныло брел вдоль закрытых лавок, но в «своей» разглядел какие-то признаки жизни: из-за металлических штор пробивался свет. Охрана? Постучал. Штора приподнялась, и к стеклу прилипла незнакомая мне мрачная физиономия.

– Закрыто. Че надо?

– А когда откроетесь? Я тут одну вещицу оставлял в ремонт, хочу забрать обратно, необходимость отпала.

– Че за вещица?

– Да аккумулятор старый.

– Аааа, ну заходи, поищем. – Мужик лениво приподнялся и запустил меня вовнутрь.

– Вон там. – Он указал мне на какую-ту каморку. – Щас свет включу.

Свет действительно вспыхнул, но тут же погас. По крайней мере, мне так показалось…

Таня

Не дождавшись Игоря до обеда, Татьяна всерьез разволновалась, она не представляла, где искать пропавшего мужа. Знала только, что он рванул на какой-то рынок за батареей. Сначала позвонила ювелиру.

– Олег, кажется, у моего неприятности из-за тех камешков, что он тебе показывал.

– А я ведь говорил ему быть осторожным. Штука эксклюзивная, таких у нас в стране почти нет, ну, разве что в Алмазном фонде. Ты помнишь цену, которую я ему называл?

– Да.

– Так вот, поскольку я все равно к этим цацкам больше не прикоснусь – жизнь дороже, – сразу говорю тебе – можешь смело умножить мою цифру на 10. В любом случае милицию к этому делу не подключай, не тот уровень. У тебя есть знакомые на Лубянке?

– Может быть…. подумаю…. спасибо.

– Да, и сама держись от этого подальше.

Он положил трубку. И исчез из ее жизни.

Татьяна потеряла самообладание лишь на мгновение; человеком она была твердым и решительным. Где семейная записная книжка?

Знакомый на Лубянке у нее был. Миша Попов. Учились на одном курсе, хотя он был гораздо старше, так как поступил в институт откуда-то с «партийной работы». Кажется, он даже был влюблен в нее, пытался неуклюже ухаживать, но карьерные устремления взяли верх. А потом у нее уже тогда был роман с Игорем, переросший в свадьбу сразу после возвращения из Рангуна.

На эпизодических посиделках выпускников Попов не появлялся, все были уверены, что он где-то в «аппарате ЦК партии». Потом подружка шепотом рассказала, что накануне «революции 91-го» он оказался на руководящей работе «в органах КГБ».

– Как же его отчество? Ладно, буду звонить по домашнему вечером, если, конечно, сохранился прежний номер.

Татьяна почему-то была уверена, что квартиру Попов не менял, так как отец у него в свое время был крупным партийным работником и проживал в известном Доме на набережной. Такую недвижимость не меняют. Это исторический капитал.

Усидеть дома она не могла и бросилась на ближайший вещевой рынок искать Игоря – вдруг повезет? Это ее спасло.

Безуспешно проблуждав по бесконечным торговым рядам, Татьяна вернулась домой. Дверь оказалась прикрыта, но не заперта, хотя она хорошо помнила, как поворачивала ключ три раза в недавно установленном «суперзамке». Теперь он не работал. Значит, были гости. Недобрые. Первое, что пришло в голову, – про их находку узнали грабители. Значит, Игорь в беде… Боже, как все плохо! Ну зачем они связались с этими проклятыми камнями?!! Надо было отправить все это заказным Алексееву – и с плеч долой!

Видимо, «супер» оказался действительно прочным, раз его не вскрыли отмычкой, а взломали «по-черному». За дверью было тихо, но входить она опасалась. На всякий случай позвонила соседке по лестничной клетке и громко с ней поговорила о плохо работающем мусоропроводе. По ее традиционно ворчливому тону поняла, что та ничего не слышала и ничего не знает.

Зашла. В квартире все перевернуто. Диван и любимое кресло вскрыты, как брюхо потрошеной рыбы. Картины сброшены. Обои за ними сорваны. Книги «прочитаны». На кухне все специи на полу. Явно искали тайники.

Звать милицию? Но Олег этого не советовал. Может, в данном случае он прав. Так, что пропало? Конечно же, прибор; камешки, лежавшие на видном месте (а чего их прятать? она же не знала, что они какие-то особенные); еще всякая бижутерия из числа ее скромных украшений. Слава богу, документы были при ней. Если бы не пропавший прибор, можно было подумать, что орудовал мелкий воришка. А так все ясно: адрес выдал Олег или Игорь, скорее всего, под жестким нажимом бандитов…

Закрылась на цепочку и приперла дверь обувной тумбой.

Погрузилась в уборку. Ближе к ночи, когда, по ее прикидкам, Михаил должен был уже вернуться со службы домой, затаив дыхание набрала номер. Мучительные гудки. Наконец, знакомый голос.

– Слушаю.

– Миша, это я. Таня! Из иняза…Ну… как ты поживаешь?

– Узнал. Что случилось? Ты же не от скуки звонишь.

– Слушай, мы с Игорем не по своей воле попали в жуткую передрягу. Нас могут убить. Кажется, его уже похитили…

– Ты в милицию заявляла?

– Нет. Это, наверное, по части твоей организации…

– С чего ты решила? Ладно, можешь завтра подъехать в нашу приемную на Кузнецком?

– Нет, я не могу выйти из квартиры; она была сегодня взломана, замок – в хлам.

– Понятно. Говори адрес, через час буду.

Бросилась к зеркалу приводить себя в порядок.

Звонок.

– Кто?

– Михаил.

Разбаррикадировалась.

– Привет! Первой протянула руку, чтобы снять неудобный для него момент с дружескими объятиями. Он все такой же: высокий, светлые вьющиеся волосы – аккурат партработник. За спиной – проворный мужичок с кейсом, тут же начинает колдовать с дверью.

Михаил проходит на кухню, по дороге бросает взгляд на единственную комнату.

– Что, скромненько? – спросила Татьяна с невесть откуда навалившимся вызовом.

– Нормально. Давай без комплексов, – сухо ответил он и устало расположился на табурете.

– Ну, рассказывай.

Тем временем его сотрудник шустрит по квартире, что-то разглядывает, фотографирует, осторожно заглядывает на кухню, кладет ключи от нового дверного замка. На вопросительный взгляд Михаила, прервав сагу Татьяны, рапортует:

– Никаких внятных следов. Работали профи.

Михаил встает.

– Все. Извини, сегодня по любому больше ничего сделать нельзя. Отдыхаем. Завтра будь на телефоне во второй половине дня. Продолжим. Видно, что дело сложное, и нас касается лишь отчасти. Может быть, надо будет подключать другую контору. И без милиции здесь не обойтись, никто лучше нее не знает, кто кого крышует на этих ваших рынках.

– Почему «наших»? Ты сам разве на рынки не ходишь?

– Нет.

Братва

Я открыл глаза. Картинка поплыла и, наконец, зафиксировалась. Сижу, привязанный к инвалидной коляске.

В роскошном кабинете, балуясь несезонной клубникой, меня поверх огромных дымчатых очков разглядывал почти интеллигентного вида человек ненамного старше меня.

– Как отдыхали?

– Где я? Меня что, били? За что?

– Ну почему сразу «били»? Видимо, Федя малок перестарался, чтобы обозначить серьезность наших намерений, ну и доставить сюда без лишнего шума. Мы очень ждали этой встречи, чуть было не отчаялись. Но верили, что ты придешь, куда ж ты денешься от такого бабла…

– Кто вы? Развяжите меня.

Хозяин кабинета мрачно усмехнулся. – Не торопись. Мы добрые дяди, которые перераспределяют неправедные доходы реально нуждающимся людям. Робин Гуды, так сказать. Слышал что-нибудь про детский сад в Люберцах или новую больницу в Борисово? А про возобновление работы нашей метеостанции на северах и многие другие добрые дела? Так вот, это все мы. А вот кто ты, мы сейчас будем разбираться. И откуда у тебя вот эти безделушки.

Он сдвинул в сторону крахмальную салфетку. На столе красовался мой аккумулятор, вскрытый с обоих торцов, откуда выглядывали плотно пригнанные друг к другу, как зерна граната, красные и синие камни. Прям как полюса у батарейки или магнита…Но не это заставило меня подпрыгнуть вместе с каталкой: отдельно в маленькой шкатулке, которую я когда-то подарил Тане на 8 Марта, находились те самые два камешка, с которых все началось, ну а рядом красовался распотрошенный прибор.

– Как вы попали к нам домой? Что с Таней?

«Робин Гуд» поморщился. – Не надо дергаться, а то будет вава. Найти твою квартиру не проблема. Ты же, как все паиньки, ходишь с паспортом, а там штамп о прописке. Чего тут мудреного? А что с твоей Таней, мы сами хотели бы узнать. Небось, к любовнику сбежала, как увидела, что ты домой не возвращаешься. Ну, ничего, отловим. Итак, жду твою песню.

– Да ничего я не знаю!..

– С началом своей речи ты не угадал. – Мой пленитель снял очки и на вытянутой руке посмотрел на меня через них, как в прицел, причем, диоптрий в них я не заметил.

– Правда не знаю! Мы приобрели этот прибор, много лет назад в Бирме. Работали там на нашей выставке по линии Торговой палаты. Бродили по ночному рынку. Купили в лавке у китайцев. И забыли про него. А сейчас решили запустить. Аккумулятор сел и не заряжается. Решили отнести его в ремонт, стали вынимать и нашли эти камешки. А то, что и в самой батарее еще что-то есть – кивнул я на стол, – представления не имели. Иначе зачем стали бы вам ее отдавать?

– А чего ж прибежал забирать его уже на следующее утро, когда сказано было приходить через два дня?

– Потому что узнал, что в приборе еще что-то есть.

– От кого?

– От переводчика, которому отправили записку.

– Какую записку? Что за переводчик? Не морочь мне голову. Федя, загляни на минутку…

В комнату тут же впрыгнул урод, который меня встретил на рынке.

Понимая, что сейчас мне будут делать больно, я перестал дергаться и быстро перешел на деловой тон.

– Послушайте, не надо варварства, я сам хочу разобраться в этой истории. Эти камешки были прикреплены к записке, которая лежала под аккумулятором. Что в ней написано, я не знаю, она же на бирманском языке. Наш знакомый переводчик из Питера ничего не сказал о ее содержании, а только спросил, что прилагается к записке, и нет ли в аппарате еще чего-нибудь, т. к. в тексте, мол, есть намек, что прилагаемый к ней образец – это малая часть чего-то, что имеется внутри аппарата. Мы с женой обещали посмотреть и перезвонить. Ничего не нашли, и тогда я сообразил, что надо искать в аккумуляторе, потому и рванул в мастерскую, надеясь, что его еще не выбросили куда подальше. Повторяю, если бы я хоть что-то знал заранее, разве поперся бы с этим на ваш чумной рынок.

– Ишь, как ты к рыночному пролетариату неуважительно относишься. А твой переводчик кто такой и где работает?

– Профессор Алексеев, преподает в Питере на Востфаке госуниверситета.

– А он знает что-нибудь про камни?

– Разумеется. Я не скрывал, что они прилагались к записке.

– Ну-ну, ладно. Говоришь, обещали перезвонить этому толмачу?

Почуяв, что лед немного оттаял, я попытался потянуть одеяло на себя.

– Я могу вам помочь узнать у профессора, что написано в записке, прямо при вас позвоню ему, но при условии, что вы не причините вреда Тане. И вообще оставите нас в покое. А камни забирайте, они мне сто лет не нужны.

«Робин Гуд» усмехнулся. – Вот спасибо, а то я собрался было тебе их по описи возвращать. Еще и условия ставишь, а ведь можешь просто раствориться в бочке с кислотой. Во-первых, мы не собираемся обижать твою жену и, во-вторых, может быть, и оставим вас в покое, как только разберемся с этой историей. Но не ранее того. Звонить Алексееву будешь?

Я кивнул.

– А что скажешь?

– Что ничего не нашли.

– И про содержание записки спросишь, со всеми деталями, понял? Федя, подвези его к столику, товарищ в Смольный звонить будет.

– Номер телефона Алексеева у меня в бумажнике, который вы изволили изъять.

«Робин Гуд» повернулся к сейфу, достал оттуда мой бумажник, вытряхнул содержимое на стол. – Это? Действуй! И не дай тебе бог сболтнуть лишнее…

Я набрал номер. К счастью, профессор оказался дома. – Альберт Иванович, здравствуйте! Игорь. Прошу прощения, что вовремя не позвонил, забегался. Мы с Таней ничего не нашли. Может, что-то было в аккумуляторе, который я вчера заменил на новый в одной мастерской. Сегодня специально туда бегал, но его уже сдали в утиль. А что с запиской? Что там написано?

Похоже, что Алексеев не очень-то поверил в мою легенду. А насчет записки сухо ответил, что перевод пока идет трудно, поскольку, мол, текст зашифрован. Когда будет готово, обещал позвонить нам домой.

– Но я не дома! – почти крикнул я…

Тут одна рука Федора ударила по телефонному аппарату, а другая – мне по голове.

– Ты что, сука, собрался вякать? – Федя вырвал трубку и сдавил мне горло своей огромной пятерней. – Ты же только что обещал шефу не болтать лишнего…

– Ты полный идиот, – прохрипел я, откашливаясь. – Ты провалил все дело. Я собирался сказать, что меня по работе направили в командировку…

– Знаю я, чего ты хотел наблеять, Иван Сусанин хренов, считай, что ты труп!

Несмотря на боль, я про себя отметил, что Федя не лишен зачатков политграмотности, и продолжил сражаться за свою шкуру.

– Командир! – хозяин кабинета с удивлением посмотрел на меня. – Этот кретин все испортил. Теперь Алексеев знает, что со мной что-то случилось, и может сообщить куда следует… Вы же слышали, я сделал все, как мы условились, а этот ваш Федор чуть меня не убил. И вообще, развяжите меня, вы же не думаете, что я на вас наброшусь или куда-нибудь сбегу.

Мой палач зарычал оправдания, но «Робин Гуд» прервал наш дуэт.

– Что там в записке?

– Перевода пока нет и теперь не будет, благодарите этого, – кивнул я на Федора. – К тому же, там вроде бы шифр.

– Брешет! – гаркнул насильник.

– Молчать оба! – зло бросил хозяин кабинета, встал к нам спиной и склонился над гигантским глобусом, в котором был встроен бар. – Федор, развяжи его и можешь идти, но недалеко…

– Константин Георгиевич… – осуждающе простонал тот и с отвращением выполнил команду.

– Ну и что ты скажешь в свое оправдание? – спросил меня тип, оказывается, обладающий вполне приличным именем.

– Я думаю, что камешки, прикрепленные к записке, предназначались хозяину лавки или кому-то из его людей в качестве образца или аванса, а в записке была инструкция, что делать с содержимым аккумулятора. И что бы там ни было написано, сейчас, через столько лет, для нас не имеет ровно никакого значения. Поэтому максимум, что теперь можно предпринять, – это попытаться выгодно реализовать содержимое аккумулятора.

– Резонно, – заметил мафиози. – А с тобой что делать?

– А меня отпустить, взяв слово не болтать, что я с удовольствием сделаю, так как это в моих интересах.

– Блестяще! – хмыкнул он, смешивая себе коктейль. – Теперь слушай меня. Твоя жена, по всей видимости, вскоре будет поднимать на ноги ментуру, они начнут трясти рынки, где ничего не найдут, объявят тебя в розыск, и, опять же, не найдут. А ты тем временем будешь гостить у нас.

– Но вы же обещали!.. – с негодованием начал я.

– Во-первых, я ничего не обещал, во-вторых, мы с тобой еще в самом начале пути. К примеру, скажи мне, много ли в этой твоей Бирме таких камешков?

– На рынках – горы. А где добывают, – не был, но слышал, что люди там просто ходят по рубинам, мелочь не берут, ловят что покрупнее.

– Хорошо. А лавку, где покупал аппарат, помнишь?

– Нет, конечно. Туда нас водил белорус Николай из «Тракторэкспорта».

– Таак, теперь еще белорус объявился. Его полное имя?

– Кажется, Николай Михайлович. Фамилию, убей бог, не помню.

– Убьем, не спеши… А вместе с ним нашел бы лавку?

– Это что, в Рангун лететь?! А загранпаспорт, а визы? Меня же на работе хватятся…

– Ой, не надо песен. Федя, заходи, проводи гражданина в КПЗ, пусть там расслабится, может, еще чего вспомнит, а мы пока его бабой займемся.

Когда пленника увезли, Константин откинулся в кресле и, глядя в потолок, спросил:

– Ну, что скажете, товарищ полковник?

Из-за ширмы, прикрывавшей диван, вышел, заметно прихрамывая, коренастый, начинающий седеть крепыш со следами былой военной выправки.

– Похоже, что пацан не врет. Он оказался совершенно не готов к тому счастью, что свалилось на него. Это вообще не его хлеб. Так что, Константин, разматывать эту историю будем мы с тобой. Кстати, а что заставило твоих ребят вскрыть аккумулятор?

– Чисто профессиональное любопытство. Во-первых, они ни разу не видели ничего подобного. Там стояло явно поддельное японское клеймо. Во-вторых, он им сразу показался подозрительным: ни разу не пользовались, а заряда не держит, да и весит меньше положенного для емких аккумуляторов. Вот и заглянули аккуратненько…

– Понятно. Их надо поощрить за грамотные действия, я имею в виду за то, что сразу тебе доложили, а не хапнули.

Константин довольно хмыкнул. – Они ж не совсем идиоты, как наш гость. Сразу поняли, что это целое состояние. Чужое. За это жизни лишают не в розницу, а оптом. И не с их рылом лезть на рынок и торговать краденым достоянием, в котором они, к тому же, ни хрена не понимают.

– Ладно. Сейчас нам надо прежде всего нейтрализовать мадам, пока не объявила своего муженька в розыск. Конкретную лавку она не знает, иначе уже была бы у нас в гостях. Самое лучшее, заманить ее к нам на приманку-муженька. Впрочем, может потребуется и принуждение. Пусть этим займется Эдик. Нам мараться об это ни к чему. Далее. Надо все же узнать содержание записки. А, значит, будем искать прямой выход на питерского толмача. Не так уж сложно выяснить, кто в университете владеет бирманским языком, их же считанные единицы. Но тут могут быть издержки. Такие ребята – товар штучный и всегда были под присмотром беспеки. А вдруг придется ему ручки выкручивать?… Плюс, свяжись с нашим человеком в Торговой палате, пусть узнает, что за выставка проводилась в Бирме в советские времена и какой-такой белорус Николай Михайлович участвовал в ней от «Тракторэк-спорта». Неплохо бы его отловить, чтобы наш пленник мог с ним пообщаться. По итогам будем определяться, не прокатиться ли тебе с ребятами в тропики? Это же где-то рядом с Таиландом? Может, и сам к вам подключусь. Надо же когда-то и в отпуск ходить. Давно мечтаю окунуться в воды Индийского океана. Аж с тех пор, как ты под моим началом ползал на брюхе в Афгане.

Константин поперхнулся, подхватил на лету слетевшие очки. – Гениальная мысль, Виктор Павлович!

Налет

Михаил позвонил утром, когда Татьяна еще спала, наглотавшись валерьянки.

– Ну что, благоверный не объявился? Впрочем, чего я спрашиваю… Давай, не будем откладывать нашу встречу до обеда. За тобой могут явиться вчерашние гости. Собирай-ка вещи с расчетом переселиться в другое место. Может быть, надолго. Вместо тебя там поживут наши люди, присмотрят за хозяйством, так сказать… На все про все у тебя час.

– Миша, но это же не реально, за час, в долгий путь…

– Время пошло. За тобой приедет черная «Волга» и молодой человек с дамой примерно твоего возраста. Жду тебя здесь.

Татьяна пружиной выпрыгнула из кровати и кинулась собирать чемодан. Где-то минут через 40 она услышала возню за дверью, кто-то явно колдовал с новым замком, похоже, столкнувшись с неожиданной изюминкой. Потом нажал кнопку звонка.

Бросилась к окну. Во дворе стояла «Волга», но не черная, а грязно-белая. Снова к двери.

– Кто там?

Пауза…

– Вам привет от Игоря. Он просит срочно подъехать к нему.

– Куда?

– Как куда? На рынок, там ему вчера заплохело, упал, ударился головой, сейчас приходит в себя, вас зовет…

Ее руки сами приоткрыли дверь на цепочке. На площадке ухмылялся долговязый парень. В образовавшуюся щель тут же вклинился носок его ботинка, а к цепочке потянулись клещи.

И тут Татьяна закричала так, что двери всех соседей должны были бы сами распахнуться под натиском ударной волны. Но они не распахнулись. Зато – Спасибо Боже! – раздвинулись двери лифта и оттуда выпрыгнули парень с девушкой.

– От Михаила Валерьевича! – крикнул парень и бросился догонять рванувшего вниз по лестнице верзилу.

Татьяна сняла цепочку, чтобы впустить девушку, но та устремилась за спутником.

Во дворе раздались выстрелы и рев взнузданного двигателя машины. Татьяна бросилась к окну. Парень от Попова стоял, прислонившись к черной «Волге», зажав ногу двумя руками. Ясно, что ранен. Она схватила на кухне йод, бинт, побежала во двор и вместе с напарницей молодого человека стала перевязывать ему рану, которая, к счастью, не затронула коленный сустав. Парень чертыхался не столько из-за боли, сколько из-за злости на себя:

– Наказан дважды. Во-первых, упустил преступника – пока парился с предупредительным выстрелом, тот сразу пальнул, причем, весьма грамотно: не убойно, а так, чтобы только обездвижить; во-вторых, в машине с включенным двигателем его ждал подельник, а мы не послушались Попова и не взяли оперативного шофера, чтобы в случае чего организовать преследование. Теперь получим за это по голове и ниже. Номер машины, конечно, запомнил и уже сообщил гаишникам, но это без толку, он же наверняка одноразовый.

Тут только Татьяна заметила лежащий на капоте мобильный телефон и с завистью пожалела, что они с Игорем до сих пор не обзавелись такой удобной вещицей, которая есть уже у многих москвичей. Глядишь, мог бы как-то дать знать о себе.

– Петр, – представился парень. Ольга, – сказала его спутница. – Здравствуйте.

Все трое печально усмехнулись и только тут заметили, что к оконным стеклам всех домов во дворе прилипли лица любопытных жильцов.

– Полагаю, сейчас здесь будет милиция, – сказал Петр. Давайте собираться. Пост на квартире теперь не нужен, преступники сюда больше не сунутся. Но отлавливать на улице будут. Поэтому оставаться вам здесь пока нельзя. Ольга, помоги даме погрузиться и давай за руль. Забросишь меня в госпиталь и дуйте к Попову, на расправу…

Пока собирались, почти одновременно примчались «скорая» и вооруженный милицейский наряд.

– Всем стоять! Задержаны! Где убитый? – кричал старлей.

– Убитый – это я, – спокойно сказал Петр, показал удостоверение и долго что-то толковал милиционеру, оба куда-то звонили, в итоге Петра забрала «скорая», а Ольга повезла Татьяну на Лубянку.

Еще раз Алексеев

Не дождавшись утром звонка от Игоря, Алексеев сам позвонил ему домой. Телефон молчал. Надо было определяться. Вчерашний разговор кое-что прояснил и одновременно вызвал новые вопросы.

Итак, мы имеем дело не с наркотиками, а с драгоценными камнями. Уже легче. Если московская молодежь хотела их припрятать, зачем об этом трубить на весь мир, направляя мне записку? Скорее всего, ребята на тот момент действительно имели на руках только два камушка, реальной стоимости их не знали и, главное, не докопались до основной закладки камней внутри аппарата. А после разговора со мной докопались и затихли. Видать, теперь лихорадочно размышляют, как быть с лишним свидетелем, то есть со мной. Ладно. Теперь, наконец, известны время и – в общих чертах – место приобретения аппарата. Ночной рынок в бирманской столице как был, так и остался. Лавка китайская. Что из этого следует? Прежде всего, подкрепляется версия о возможной причастности к этой истории пропекинской Компартии Бирмы. Впрочем, нельзя исключать и вездесущих китайских триад.

Далее. Что это за полтонны груза? Представить себе такую массу рубинов и сапфиров очень сложно, почти невозможно. Это сколько же графов Монте-Кристо получится?! Кто и как мог насобирать столько? Теоретически, за многие годы и путем «экспроприации» организованная группа людей, может, и могла. Причем, не обязательно же одни солитеры, бывает, и кусками богатой породы торгуют. Стоп! А что если это и есть часть партийной кассы, так сказать, «золотого запаса», который КПБ утратила, после того как армия неожиданным броском выбила ее из центральных районов страны? Слухи на эту тему в свое время бродили. Алексеев хорошо помнил, что, когда шли переговоры о проведении торгово-промышленной выставки в Рангуне, бирманские правительственные войска успешно провели первый этап военной операции «Король-победитель» против коммунистических повстанцев. Последние понесли серьезные потери и отступили на северо-восток, к самой границе с КНР, поближе к своей штаб-квартире в Пансане. Причем, на тот момент китайцы, подвели черту под «культурной революцией», разгромили «банду четырех» и под руководством Дэна начали строительство нового общества. А Компартия Бирмы, оставшаяся в прошлом, по сути – на стороне «банды», в наказание за консерватизм и догматизм оказалась лишенной прежней поддержки Пекина, чем и воспользовалась бирманская армия. Не об том ли «предательстве» и сражении идет речь в записке? Если предположить, что она была написана в зимнюю кампанию 1979–1980 годов и спрятана в очередную партию контрабанды, то ее появление в Рангуне осенью 80-го выглядит вполне логично.

Потом всякого рода госкомиссии и кладоискатели вдоль и поперек исколесили места бывшей дислокации КПБ, но ничего не нашли – попробуй перекопать все предгорья, поросшие лесом и колючим кустарником! А может, кто-то нашел и перепрятал? Или же автор записки из актива КПБ оставался единственным, кто знал местонахождение тайника, а потом и сам погиб? Наконец, почему не допустить, что операция по перемещению тайника уже давно состоялась, и вопрос закрыт? Сейчас гадать бессмысленно. В любом случае, дело прошлое, и что бы там ни произошло, мир не рухнул. С другой стороны, что-то подсказывало Алексееву, что у этой истории может быть продолжение, хотя бы потому, что прошедшие годы для Востока – вообще не срок. А еще он прекрасно знал упомянутую в записке китайскую поговорку про двух тигров, которыми обозначались США и СССР, и мудрую обезьяну – КНР, наблюдающую с дерева, как хищники грызут друг друга. СССР не стало. Поменялась ситуация и в Китае. Борьба великих держав за влияние в конкретных уголках мира вроде бы ослабла и на словах сменилась партнерством. Но подспудно интересы кое-где явно не стыкуются. Только теперь соперничество проявляется не на открытом идеологическом фронте противостояния капитализма и коммунизма, а в закрытых от широкой общественности военно-стратегических, финансово-экономических и других деликатных сферах международных отношений. Соответственно, надо полагать, роль специальных служб и тайных операций за рубежом никак не затухла, хотя в самом начале 90-х казалось, что мы решили обойтись без этих самых служб. Но жизнь все расставляет по своим местам.

Как минимум – рассуждал Алексеев – записка может послужить ниточкой в закулисье, где, судя по всему, крутятся весьма крупные ценности, способные взорвать мировой рынок драгоценных камней, в котором Россия имеет свою нишу и свои интересы. Следовательно, нашим не помешает быть в курсе. Не колеблясь более ни минуты, Алексеев набрал не поменявшийся с советских времен номер своего человека в Большом доме. Несмотря на чистки и реформы, связанные с ликвидацией «монстра КГБ», этот офицер по-прежнему оставался на службе, правда, заметно сдал и, похоже, стал попивать, но благодаря старой закалке, держался вполне достойно.

– Геннадий Петрович, здравствуйте, надо бы повидаться.

– Хорошо, завтра загляну около двенадцати.

Это означало, что подполковник явится не «около», а точно в 12.00 в известную университетским обитателям аудиторию, которую когда-то, еще лихим майором, неоднократно занимал при разборках проблемных ситуаций с иностранными студентами, среди которых порой попадались вполне заслуживающие особого внимания со стороны органов госбезопасности.

Какое-то время Алексеев размышлял, надо ли еще раз звонить Игорю. То, что парень не сдержал обещания перезвонить, могло означать две вещи: либо с ним случилось что-то недоброе, либо он затеял авантюру со свалившимся на него богатством. Такие хлопоты Алексееву были не нужны. Тем более следовало все это срочно сбросить на Литейный.

Вечерний звонок Игоря подтвердил мрачные предчувствия Алексеева. Голос в трубке звучал вымученно и фальшиво: как знаток многотонального бирманского языка Алексеев обладал абсолютным слухом и улавливал малейшие модуляции. Вдобавок, на том конце провода слышалось чужое сопение. Видимо, этот посторонний и прервал разговор, когда парень собирался сказать, где находится. Знать, попался он со своими камнями лихим людям. И про записку им рассказал, и меня засветил. Плохо, совсем плохо.

Попов

Михаил Валерьевич Попов действительно был выходцем из партийных функционеров, которые, будто предчувствуя будущие события августа 91-го, успели заблаговременно командировать одного из своих ценных кадров на высокую должность в подразделение по правовым вопросам при аппарате Председателя КГБ СССР. Сработало второе, юридическое образование, полученное в Академии при ЦК КПСС.

Боевым крещением для Попова стали дни краха его нового места службы, еще вчера весьма престижного и влиятельного. В память навсегда врезались картины возбужденной толпы, пинающей памятник Дзержинскому, и обложившей здание на Лубянке так, что сотрудникам, не желавшим применять для самозащиты табельное оружие, пришлось эвакуироваться по подземным переходам в неизвестные вандалам строения. Запомнились и сцены тотального уничтожения ценнейшей документации в доселе невиданных им самоходных машинах, способных мгновенно превращать в кашу мешки, набитые томами архивных дел. Коридоры Лубянки еще долго вибрировали от истошных предводительских воплей вдруг оказавшегося «на коне» генерала Калугина, несущегося к пустующему кабинету Председателя КГБ в окружении западных кино-фоторепортеров. Не давали спать воспоминания о рапорте главного «борца с чекизмом», преступно предлагающего раскрыть американцам, пусть даже на основе маловероятной взаимности, схему технической начинки здания посольства США. Бесконечные оптимизации центрального аппарата в ходе переименований и реорганизаций, сопровождающиеся неоднократным выведением за штаты всего личного состава, многому научили Попова, но не сломали стержень служения Родине. К счастью, и в новые времена наверху оставались лица, которые это знали и ценили. Но в целом ставшее непопулярным партийное прошлое тормозило карьеру Михаила. С другой стороны, в дни объявленного «демонтажа КГБ» отчасти выручило отсутствие в биографии сколь-либо длительного периода службы в органах.

Когда предатели, наконец, разбежались по своим зарубежным хозяевам, а уволенные и уволившиеся ветераны – кто как – устроились зарабатывать на хлеб насущный в негосударственных структурах, пришло время собирать камни, и Попова назначили на руководящую должность в подразделение, ведающее вопросами экономической безопасности.

Сегодняшняя осечка его оперов на первом же этапе еще не утвержденной руководством операции могла испортить все дело. Да, собственно, какой операции?! Надо ли ее вообще затевать? Отдать все это МВД, ну и СВР с МИДом на всякий случай ориентировать, если ниточка потянется за рубеж. Но сначала все же нужно выйти на Алексеева и узнать содержание записки. В любом случае, теперь приходилось исходить из того, что преступникам известен контакт Татьяны с правоохранителями. Как это скажется на судьбе ее мужа, если он, конечно, жив? – вопрос. Попов внимательно выслушал историю Татьяны до конца, задал много уточняющих вопросов и попросил ее письменно изложить все детали в виде формального обращения в органы безопасности.

Пока она нещадно терзала бумагу, позвонил коллегам в Питерской управе и попросил, не дожидаясь официального запроса, навести справки насчет Алексеева.

Ответ пришел почти мгновенно: хорошо известен, сам вчера звонил, сегодня днем наш сотрудник с ним встречается. По итогам обещали проинформировать.

Однако уже сейчас ясно, что Алексеев нашел в записке нечто заслуживающее серьезного внимания, раз взялся инициативно звонить на Литейный.

Теперь рапорт руководству. Что мы имеем? Супружеская пара, сама того не ведая, много лет назад привезла из Бирмы… – Стоп. Нажал селектор. – Занесите мне справку по Бирме, – привезла набор эксклюзивных драгоценных камней, тянущих на место в Гохране. Узнали об этом только сейчас. Теперь эта находка случайно оказалась в руках некой преступной группировки, которая заодно пленила одного из супругов и только что порывалась сделать то же самое с другой половиной. Зачем? Предположим, бандиты вытрясли из мужа обстоятельства приобретения аппарата, набитого драгоценными камнями, и захотели пообщаться с их реальными хозяевами в расчете приумножить наживу. Не шибко ли круто для нашей братвы? К тому же, Татьяна уверяет, что они с Игорем представления не имеют, в какой именно лавке купили свою игрушку.

В настоящее время милиция ведет опрос свидетелей по месту жительства этой пары, ищет концы сбежавших на «Волге» бандитов, один из которых осмелился стрелять в опера; трясет рынки. И что? Маловато для приличного доклада руководству. Ладно, Татьяну пока спрячем в подмосковном санатории. И будем ждать новостей из Питера.

Принесли справку. Вот оно как! Бирма теперь Мьянмой называется. А ведь именно эту страну совсем недавно упоминал коллега из юридического департамента. Вроде бы с ней готовится проект Соглашения о сотрудничестве в антинаркотической сфере, и для его подписания наши люди сами собираются прибыть в Янгон, то есть новая российская спецслужба фактически впервые официально прибудет в Мьянму, а это момент по-своему исторический.

Поговорил с коллегами из соответствующего оперативного подразделения. Оказалось, что работа на данном направлении началась после неоднократных тревожных сигналов из различных источников о стремительно растущих объемах героина, нелегально производимого в «Золотом треугольнике», основной частью которого является Мьянма. В последнее время этот регион стал опережать традиционного экспортера наркотиков – «Серебряный полумесяц» Афганистана и вышел на первое место в мире. Два других участника «треугольника» – Лаос и Таиланд – почему-то остаются в тени, хотя маршруты транзита героина на Запад, а, порой, и в нашу страну, никак не могут миновать эти страны.

ЦРУшники, насколько известно, тоже отрабатывают данную тему. Зачастую публично. Правда, говорят не о борьбе с наркомафией – видать, опасаются или не хотят открыто воевать с ней – а призывают к наращиванию «контроля над наркотиками». Ну, а находящихся у власти бирманских генералов рисуют исключительно как пособников, а то и прямых соучастников наркобизнеса. Доказательств не приводят.

Официальный Янгон все обвинения категорически отвергает. Убедительно демонстрирует, что наркотики производятся на неконтролируемых властями территориях. Регулярно организует публичные церемонии уничтожения захваченных у наркодельцов крупных партий опиума и героина. Данные спутниковой разведки США о масштабах нелегальных плантаций опиумного мака в «Золотом треугольнике» сами по себе ни о чем не говорят. Точная привязка к местности отсутствует. Кто создает эти плантации? Куда идет урожай? Где его перерабатывают в «чистые» наркотики? Откуда поступают химреактивы? Кто их поставляет? Внятных ответов нет. Зато наши люди из Таиланда сообщают, что на северо-западе страны отделение резидентуры ЦРУ численностью втрое превосходит свой головной офис в Бангкоке и активно работает с боевиками, крышующими наркобизнес и действующими по обе стороны границы с Мьянмой. Скорее всего, интригуют против военных властей этой страны, не желающих идти на поводу у американцев. Но готовых к сотрудничеству с нами. Значит, с бирманцами надо дружить, – подумал Попов. Он был не первым в нашей стране, кому эта здравая мысль пришла в голову.

Петербургский Университет

Подполковник Васнецов Геннадий Петрович или, как его в советском прошлом прозвали знающие университетские преподаватели, «Крокодил Гена», был неизменно пунктуален, чем гордился.

– Здравия желаю, господин профессор! Прибыл точно в назначенное время.

Алексеев, потягивая свой любимый кофе с сигаретой, поздоровался и шутливо заметил:

– Вот что значат годы, проведенные в стенах престижного вуза! Для непосвященного в филологическое образование вы на редкость правильно произнесли эту фразу. Сейчас ее все перевирают, даже дикторы телевизионных каналов, ляпающие «в точно назначенное время». А новоявленные бизнесмены не умеют склонять числительные, не знают, что «дешевых цен» не бывает, а бывают дешевые товары и низкие цены. Ну, и всем миром разучились правильно писать союз «также». Не говорю уже про «первый-второй», «один-другой»; меня еще старорежимная бабушка учила этому правилу, сегодня забытому вместе со словами «спасибо» и «пожалуйста».

– Погодите, – Васнецов рылся в своем бездонном портфеле времен Остапа Бендера, – то ли еще будет лет через 10–20, когда подрастет нынешнее молодое поколение, воспитанное на малиновых пиджаках, растопыренных пальцах и купленных дипломах. – Вот, нашел, – сказал он, извлекая фляжку ликера «Vana Tallinn», – как раз к вашему кофе, из старых запасов, когда студенты еще гоняли поездом в Эстонию на воскресенье по ученическим билетам за полцены, кажись, по 3.60 в один конец – считай, за бутылку водки.

– Небось, на служебные цели спишете… – подколол Алексеев

– А не пойти ли вам, товарищ джинн….коль вы такой провидец, вот туда вот! – парировал Васнецов, указывая на горлышко сосуда.

И оба рассмеялись. Они уже давно были приятелями и легко могли перейти на «ты», но взаимное уважение статуса партнера удерживало их в рамках привычного этикета.

– Ну, давайте вашу историю.

Прочитав перевод записки вместе с комментариями, выслушав пояснения и размышления Алексеева, подполковник спросил:

– А что это за шестое небо, где автор собирается встретиться с приятелем?

– В буддийской картине мира, унаследованной из древнеиндийской мифологии, это что-то вроде рая, мира божеств, некая обитель благости и святости, но все равно подвластная карме, полный отрыв от которой достигается только в нирване. Короче, что-то вроде нашего «счастья на 7-м небе». Но, строго говоря, то, что сказано в записке можно понимать как «до встречи на том свете», то есть автор предвидит свою кончину, если, конечно, это не аллегория или какое-то зашифрованное конкретное место.

– Ну вот, оседлали своего любимого конька… Между тем все это не мой хлеб, меня сейчас интересуют кандидаты в нашу контору. Есть толковые ребята на примете?

– Это не по моей части. У меня – наука. Но в целом, должен заметить, академический мужик вырождается, – усмехнулся Алексеев, – все рванули на заработки в частный сектор… Так что в нашем джазе остались только девушки.

– Печально, – заметил Васнецов, укладывая бумаги в портфель. – Как говорил когда-то начальник английской МИ-6, для работы в разведке женщина должна обладать уличным характером, а уличных женщин на службу брать нельзя. Лукавил, конечно…

Теперь вот что. Скажу прямо, историей с этим письмом заинтересовались в Москве. Видимо, ваши знакомые попали в поле зрения центрального аппарата. Это уже серьезно. Посему, думаю, ваша командировка в столицу не за горами.

Алексеева это не обрадовало, ему надо было готовить международную конференцию по Мьянме на базе СПбГУ, чтобы возродить затухший интерес к ней, прежде всего, в собственной стране. Но сейчас его посетила другая мысль.

– А как там поживает наш выпускник – Андрей Радов? – Помните, мы когда-то отдали его в вашу команду, можно сказать, от сердца оторвали; а ведь планировали как подающего надежды бирманиста определить в Институт Востоковедения или Этнографии.

Васнецов, кажется, догадался, куда клонит Алексеев.

– Не знаю, с тех пор, как мы отправили его за вторым высшим образованием в подмосковные леса, прошло уже много лет. Раз до сих пор не вернулся в Питер, значит, прижился на новом месте и теперь, полагаю, через день нежится на морском песочке в вашей любимой Бирме-Мьянме. Вот ему и карты в руки! Я вас правильно понял, господин профессор?

Радов

Подполковник Васнецов даже в шутку не угадал. В Рангуне, где располагается российское представительство, пляжей нет. Это только на географических картах кажется, будто город-порт находится рядом с морским побережьем. На самом же деле до океана еще прилично добираться, а прилегающая водная гладь на десятки, а то и сотни километров являет собой мутную дельту мощной реки Иравади, илистые берега которой отнюдь не располагают к водным процедурам. Для этого есть другие места, куда лучше лететь местными авиалиниями. Да и какие курортные утехи могут быть у зарубежных коллег, которые нагружены делами не меньше приятелей Васнецова из сочинской службы безопасности, годами не загоравших на пляже?

Ну а самое главное – Андрея в Мьянме не было: он уехал в отпуск и на данный момент пребывал в Москве. На Смоленской площади. В мидовской высотке. Это только в голливудских кино сказках заграничные супергерои расслабляются на экзотических островах в окружении модельных красавиц. А в жизни отпускной период у командированных за рубеж сотрудников насыщен отчетами о проделанной работе, согласованиями, планированием новых мероприятий, стажировками, медкомиссиями и другой рутиной.

Беседа с новым куратором «малых стран», никогда не работавшим в тропиках, протекала внешне корректно, однако внутреннее напряжение то и дело проявлялось в интонациях и в обрывках фраз, будто речь шла не о Мьянме, которую тогдашние политики списали в разряд «третьесортных», а о судьбах всего человечества. В итоге диалог завершился многоточием.

Андрей покинул кабинет с ощущением, будто вышел от стоматолога. Чтобы избежать встреч и разговоров с кем-либо из знакомых, не стал пользоваться лифтом, сбежал вниз по черновой лестнице, выскочил через цоколь во внутренний двор и затерялся в переулках старой Москвы. Ему надо было побыть одному, остыть и определиться с дальнейшими действиями после болезненной дискуссии о месте Мьянмы во внешней политике России, в том числе о его собственных задачах в этой стране, которые надо решать, работая в качестве, не ведомом ни Алексееву, ни Васнецову.

Поступая в Ленинградский государственный университет, Радов никак не помышлял о службе в органах госбезопасности. Однако у судьбы свои повороты. Однажды куратор студенческого комсомольского актива из университетской парторганизации при встрече без посторонних как бы в шутку заметил:

– Мы тут из вас джентльмена куем, а есть возможность превратиться в супермена. Желаете?

– Это как это?

– Это значит разведчиком стать, ну, как Штирлиц, что ли, или Джеймс Бонд… Дело серьезное, почетное и, понятно, неплохо оплачиваемое.

– И что от меня требуется? – спросил Радов, вместе с массой тогдашних советских комсомольцев не шибко знакомый с Джеймсом Бондом, зато весьма почитающий Штирлица, хоть тот и был «из другой жизни».

– Вопрос не по адресу. Вами интересуются конкретные люди. Пройдете для начала собеседование в кабинете, который укажу чуть позже, там все разъяснят. Думайте до завтра.

Легко сказать «думайте», когда объект размышлений неизвестен и никогда не был предметом твоих серьезных помыслов (если не считать детских игровых фантазий); зато вожделенный Институт этнографии Академии Наук СССР и связанные с ним мечты о дальних странствиях с научными экспедициями в экзотические страны типа Бирмы – вот он, за углом, в Кунсткамере. Точнее, это Камера при нем. Однако в данное престижное заведение пока никто не приглашал, и о вакансиях ничего не слышно. А здесь, можно сказать, «зовут к столу».

И согласился.

Собеседование проводил дружелюбный, почти молодой человек, который, не представившись, задавал обычные вопросы по незатейливой биографии Радова. Среди прочего поинтересовался отношением Андрея к роли органов безопасности в период репрессий 30-х годов. Радов честно ответил, что специальной данной темой никогда не интересовался, потому что ни в школе, ни в университете ее «не проходили». На том и расстались.

Годами позже, пытаясь уяснить истоки настойчивого самобичевания старших товарищей из-за этих самых репрессий, и заодно понять, как популярные проклятия в адрес 30-х годов согласуются с длинным списком чекистов, расстрелянных и репрессированных в тот же период, поднял в «Ленинке» архивные документы КПСС, в свое время открыто публиковавшиеся. Из них понял, что не все так просто и однозначно, как звучит в распространенных штампах. В разгар кампании Центральный Комитет критиковал партийные организации на местах за чрезмерно активное составление списков «врагов народа» и отмечал, что органы НКВД во многих случаях не находят оснований для ареста. Все это подкреплялось конкретными цифрами. А жертвы репрессий, естественно, запомнили и проклинают тех, кто их задерживал, а не тех, кто устроил соцсоревнование из составления списков. Разумеется, в рядах НКВД тоже находились свои «передовики производства» – здесь есть место для раскаяния. Но взваливать на органы госбезопасности всю полноту ответственности за развязывание репрессий и заставлять их пожизненно нести этот крест – просто нечестно и несправедливо. «История этого не простит», – подумал тогда Радов. И не простила. Раньше, чем он предполагал. И сразу всем.

Проверка на пригодность к будущей профессии началась для Андрея с поездки в Москву еще до окончания Университета. После многочисленных изощренных тестов и строгих медицинских комиссий он был уверен, что «провалился», о чем, вернувшись в Ленинград, и сообщил своему новому знакомому.

Тот от души рассмеялся, похлопал по плечу:

– Не расстраивайся. Ляпы на экзаменах, конечно, были, но в целом твой уровень москвичей устраивает, а значит, давай, учись, учись и еще раз учись, как завещал Великий Ленин, как учит Коммунистическая партия… Окончишь университет, пойдешь в укромные места за вторым высшим образованием. Специальным. Ну а сейчас, понятно, никому ничего…

Далее – непростой, но захватывающий переход в новое качество по мере обучения в одном из «почтовых ящиков»; попытка там же вступить в КПСС и неожиданное фиаско из-за нехватки каких-то там «квот». Беспартийных на оперативную работу, связанную с выездами за рубеж, тогда не брали, поэтому на период становления «полноценным коммунистом» Андрея после спецучебы определили во внутреннюю аналитическую службу, с которой он породнился навсегда.

Пока дозревал, помимо основных дел, факультативно разбирался с провозглашенной Рангуном политической программой «Бирманский путь к социализму» и ее философской доктриной «Система взаимоотношений человека и окружающей среды», чем-то напоминающей диалектику. В результате пришел к выводу, что никакого социализма в Бирме нет, и в обозримой перспективе не предвидится. О чем и сообщил непосредственному начальнику. Тот сказал: «Пиши!», но доложил ли готовую бумагу наверх, неизвестно. Скорее всего, нет, так как вывод не оправдывал завышенных ожиданий отдельных партийных функционеров, желающих видеть в Бирме идейного попутчика.

Кроме того, Радову в порядке повышения квалификации разрешили «на стороне» поступить в заочную аспирантуру Института Востоковедения Академии наук СССР под командой уже тогда знаменитого академика Примакова. С участием известных ученых анализировал реальное место религиозных верований в мировоззрении бирманцев. Вылилось это в защиту диссертации, которую в виде монографии публиковать не стали, учитывая тогда еще актуальное увлечение официального Рангуна «буддийским социализмом».

Так и пролетела комсомольская юность, завершившаяся превращением Андрея в члена КПСС, пригодного к выезду за рубеж. Несложно догадаться, что загранработа началась для него именно с Бирмы. Радов самозабвенно, на многие годы нырнул в ее пучину, насквозь пропитался новой реальностью и вынырнул навсегда очарованным этой страной, со скромностью и достоинством хранящей вековые культурные традиции, греющие душу своему народу и завораживающие неравнодушных зарубежных гостей. Потом бывал во многих азиатских и европейских государствах, но в общей корзине впечатлений они не смогли затмить «первую любовь».

О необъяснимом шарме и колдовской притягательности бирманского этапа в своей карьере могут рассказать многие работавшие там россияне. Конечно же, речь идет прежде всего об обаянии местных жителей, их невесть откуда взявшейся ментальной и поведенческой схожести с восточными славянами. Может, сказывается еще и наше древнее родство по линии внуков Чингисхана, чьи орды в 13-м веке почти синхронно топтали земли Руси и разрушенной ими бирманской империи.

Жаль, что об этом средоточии восточной экзотики, буквально нашпигованном достопримечательностями, не было снято ни одного привлекательного фильма или просто рекламного ролика. Ну, с Голливудом все понятно: политики сверху цыкнули – и «независимая творческая интеллигенция» молчит в тряпочку. Дали денег – сняли заказную художественную гадость «про военную хунту». У бирманцев – свои заморочки: рекламировать родину броскими западными штампами не хотят, вот и получается каждый раз томная буддийская проповедь. А наши-то что?! Художники перевелись? Заехали разок, сделали пару квазиэкзотических кадров с голыми мальчишками и дряхлыми старухами, курящими сигары на фоне хилых бамбуковых хижин, – и все… Откуда такая стилистика? Разве не радуют глаз виды Индийского океана с нетронутыми массовым туризмом песчаными пляжами, девственная природа предгорьев Гималаев, тысячи храмов только на одном пятачке бывшей бирманской империи Баган, сотни других уникальных культурно-исторических памятников, изобильные восточные базары, зоо- и просто парки, сафари, современные брендовые отели с причудливыми бассейнами на крыше высотки или в полуподвале с подплывом к барной стойке? И всюду – улыбающиеся, доброжелательные, общительные люди. В подавляющем большинстве – грамотные и отнюдь не убогие. Почему все это не попадает в камеры наших операторов?! Ведь они же с ОБЪЕКТИВАМИ! Впрочем, кто из кино-теле-радио и просто журналистов не знает про «джинсу»? Эх, ребята!…

Август 91-го ударил больно. Драматические события застали Радова в центральном аппарате на Лубянской площади, куда высокое начальство временно прикомандировало его в качестве консультанта. Не успел толком приступить к работе, грянули ликвидация Комитета, многоэтапное реформирование того, что от него осталось, сокращение штатов. Отозвать Андрея на прежнее место службы было уже некому, так как те, кто его командировал, оказались в отставке. В конце концов пришлось уйти в запас; выслуга позволяла.

После мучительных размышлений возобладал «зов тропиков»: устроился по контракту в азиатский департамент МИДа, куда позвала еще сохранившаяся там старая гвардия, хорошо запомнившая его по совместной работе во время первой поездки в Рангун. Специалисты востребованы всегда и везде. Сразу стали оформлять на выезд в Мьянму. С учетом прошлого «специфического амплуа» дополнительно поручили выполнять обязанности помощника посла по административным вопросам, в том числе отвечающим за официальные контакты посольства с правоохранительными органами этой страны. Радов охотно согласился и с энтузиазмом рванул в края незабвенной оперативной молодости.

Издалека Мьянма казалась островком спокойствия и стабильности, будоражила ностальгию. На самом же деле там в конце 80-х заварилась собственная «перестройка», которая очень скоро вынудила военных снова взять управление страной в свои руки, для чего был создан Государственный совет по восстановлению законности и порядка – ГСВЗП. При этом армия не допустила охлократии в столице и не позволила взбунтоваться национальным окраинам, что могло бы привести к распаду Союза на радость западной демократии, давно минирующей эту страну с разных сторон. ЦРУ горевало, но не дремало. В крупных городах американцы, с одной стороны, продолжали попытки подкупить военную верхушку, а с другой – пестовали «демократическую» студенческую оппозицию; плюс на западе – вдоль границы с Бангладеш – раскручивали провокации со стороны мусульманского меньшинства, тут же на весь мир обвиняя центральные власти в «геноциде», а на востоке-с территории Таиланда – продолжали подкормку главарей сепаратистского подполья.

Мысли о возне американской разведки вокруг Мьянмы вернули Радова к беседе с новым мидовским куратором. Андрей не стал, не имел права докладывать ему важный результат работы в Янгоне, в ходе которой удалось засечь то ли потенциального, то ли уже состоявшегося предателя из группы наших военно-технических специалистов в Мьянме во время его встречи с заместителем резидента ЦРУ, работающим под прикрытием посольства США. По понятным причинам, информировать об этом можно было только очень узкий круг лиц, к которым собеседник, пусть даже обладающий сравнительно высоким должностным статусом, не относился.

Ситуация весьма щепетильная, поскольку затрагивает военное ведомство. Если его прямо сейчас запросить, может и гневно взбрыкнуть – мол, с какой стати гражданские лезут не в свой огород и норовят подмочить репутацию уважаемого министерства?! При этом своего офицера они сразу возьмут за грудки, тот будет от всего отказываться, а предъявить ему, по сути, пока нечего. Источник Радова из бирманской полиции, с которой он поддерживал официальные служебные контакты, сообщил, что коллеги зафиксировали только факт непродолжительного контакта двух белых людей на берегу озера, популярного у любителей рыбной ловли. О чем они говорили – неизвестно. Передавали ли что-нибудь друг другу – издалека не разберешь. Внешне все обыденно и пристойно. Однако в это время дня на озере обычно никто не рыбачит, а главное, что бросилось в глаза, один из них – прибывший на своей машине, давно знакомый местным спецслужбам сотрудник ЦРУ, личность, весьма далекая от рыбалки. Ранее работал в Москве, хорошо владеет русским языком. Другой приехал на такси и, как показало дальнейшее наблюдение, после встречи таким же образом направился на центральный рынок. Там сначала смешался с толпой и вскоре присоединился к группе российских граждан, которых на служебном автобусе вывезли в город за покупками. Приметы русского: рост выше среднего европейского, светловолосый, возраст 40–50 лет, одет в сафари.

Радов проверил журнал, где ведется ежедневный учет перемещений наших людей из посольства в город и обратно. В тот день на шопинг организованно выезжали жены дипломатов и административных работников, а также трое мужчин – специалистов из различных ведомств. Среди них названным приметам соответствовал только один – подполковник О.

Андрей был знаком с ним по совместным играм на волейбольной площадке и заметил, что в последнее время тот при встречах как-то уж очень внимательно заглядывает ему в глаза, будто пытаясь прочитать в них намек на возникшие подозрения. Сразу можно сказать, что это было бесполезным занятием. За годы участия в различных собраниях Радов в совершенстве овладел техникой управления своим лицом, которое при необходимости становилось непроницаемым и никоим образом не выдавало его отношения к тому, что звучало с трибуны.

Доложил руководству. Сигнализировали в Москву. Ответ был ожидаемо сдержанным: осторожно наблюдать, ничем не выдавать, ничего не предпринимать до особых указаний. Оно и понятно. Нельзя было исключать, что наши военные ведут свою игру, хотя Радову не очень в это верилось, поскольку на фоне недавно прогремевших на весь мир перебежчиков «наживка» выглядела слабовато, к реальным секретоносителям относилась с большой натяжкой, и американцев могла не заинтересовать.

«А с куратором сцепился напрасно», – подумал он, – «в чем, а, главное, зачем хотел убедить? Получается, вроде как оправдывался…Будь я на прежнем месте службы, наверняка внимательнее прислушался бы к моим доводам…».

Лубянка

Поступившая из Петербурга информация по итогам беседы с профессором Алексеевым окончательно убедила Попова в том, что надо срочно созывать межведомственное совещание для выработки согласованных подходов в деле похищенного россиянина и крупных ценностей, дабы оно не переросло в серьезную международную проблему. Для начала он зарядил Прокуратуру, по закрытой оперативной связи пообщался с коллегами из СВР, позвонил в МИД и уже третий день наседал на МВД, чтобы его МУРы и РУОПы «порвали в клочья» рынки в районе проживания Игоря и Татьяны Найденовых. Как и следовало ожидать, милиция только разводила руками, ссылаясь на засилье всех видов организованных преступных группировок, пользующихся поддержкой в некоторых «околополитических сферах». Правда, за эти дни удалось несколько сузить круг поисков. Из бурлящей массы конкурирующих между собой «гольяновских», «перовских», «ореховских», «щелковских» и пр., и пр. братковых единений, которые крышевали разнокалиберный бизнес, были выделены, в первую очередь, имевшие выходы на зарубежье. Среди них блистали «измайловские», создавшие ряд предприятий по производству ювелирных изделий из драгметаллов и камней, с их недавно убитым казначеем Лю Чжи Каем по кличке «китаец». Засветились на связях с Востоком «солнцевские», а также некоторые группировки «афганцев». Ну, а в Подмосковных лесах была обнаружена брошенная грязно-белая «Волга», облитая бензином, но почему-то не «кремированная». Машина, естественно, числилась в угоне. Изнутри буквально заляпана отпечатками пальцев, по объединенной базе данных не проходящих.

Листая оперативную сводку, Попов среди ставших привычными сигналов о коррупции должностных лиц, случаях вымогательства и разбоя на крупных промышленных предприятиях наткнулся на сообщение, которое его особо заинтересовало: «Гражданка России Тимченко Елена Леонидовна, 1975 года рождения, задержана китайскими властями в аэропорту г. Куньмин (провинция Юньнань) за попытку нелегального провоза 960 г героина из района «Золотого треугольника» с территории Мьянмы. При аресте она предъявила паспорт на чужое имя, т. к. ее собственный был «засвечен» при предыдущем задержании в Шанхае за занятие проституцией. В ходе следствия установлено, что она является одним из наркокурьеров крупной преступной группировки граждан стран СНГ по доставке героина на Дальний Восток Российской Федерации. Местные власти приговорили ее к смертной казни с отсрочкой на два года. Находится в тюрьме вышеназванной провинции КНР. В содеянном не раскаивается».

Попов по селектору вызвал заведующего своей приемной.

– Быстренько подготовьте мне справку по «Золотому треугольнику» и роли Мьянмы в этой геометрии. Да, еще свяжитесь с коллегами в Петербурге, пусть срочно предупредят профессора Алексеева о возможном интересе к его персоне со стороны преступных элементов, ну, и сами приглядят за его окружением, пока он оформляет командировку в Москву. О малейших подозрительных моментах докладывать незамедлительно.

Еще один звонок.

– Татьяна, привет. Как ты там? Работаешь? Скучаешь? Про Игоря пока ничем не обрадую. Ищем. Набирай спортивную форму, она тебе может пригодиться.

Ура, Шива!

Поздняя осень в Подмосковье тоже бывает привлекательной, особенно если ее проводить в комфортном генеральском санатории бывшего КГБ. Не обязательно в амплуа отдыхающего, а, например, в качестве медсестры физиотерапевтического кабинета, кем и была оформлена Татьяна Найденова на период… А на какой период?! Сколько ей тут куковать? Как помочь Игорю, если он, конечно, жив? Так и подмывало перелопатить все рынки Москвы и найти ту лавку, в которую муж отнес аккумулятор… Ну, а дальше что? Скрутят и тебя. Но ведь люди же кругом, можно закричать, позвать на помощь, ворваться в помещение, а там Игорь связанный… Щас! Наивные фантазии. А если там одни бандюки бродят?

Терзая себя этими думами, Таня механически выполняла свою немудреную работу – проводила санобработку аппаратуры для ингаляций и одновременно «отпускала процедуры» по надвенному облучению крови.

Голос из тамбура – Тань, готова? Принимай пациента.

– Хорошо, проходите, пожалуйста, книжечку санаторную оставьте на столе.

В кабинет вошел улыбающийся румяный старичок, потянул носом.

– О, запах хлорки для меня лучшая ароматерапия, обожаю запахи санитарии и всяких антисептиков, особенно карболки и Деттола.

– Надо же, впервые вижу любителя больничной атмосферы. А что такое Деттол?

– А вот помотались бы с мое, лет тридцать, в заразных тропиках, тоже полюбили бы эти запахи здоровья. Ну, а Деттол – универсальный антисептик, производят на Западе, а используют чаще всего на Востоке, начиная от обработки ран вместо йода, который во многих странах запрещен, до полоскания горла и мытья полов.

И отнюдь не только в больницах, но и в 5-звездочных отелях. Как сейчас помню, этим зельем и ароматизированной карболкой насквозь пропах роскошный «Шератон» в Дакке – знаете столицу Бангладеш? – а еще хлеще этим благоухает хрущевский отель «Иньялейк» в Рангуне.

– Ой, я тоже была в этой гостинице, – вырвалось у Татьяны… Поняв, что сболтнула лишнего, она засуетилась у кушетки, приглашая старичка укладываться и подставлять руку для крепления лазерного излучателя. Однако тот, кажется, впервые остановил на ней изучающий взгляд.

– С родителями, что ли, там была?

Темнить в этих местах и с этими людьми – себе дороже. – Да нет. Студенческая практика. Работала переводчиком на нашей торгово-промышленной выставке, ну, а жили в «Иньялейке»; замечательная гостиница, я у нас таких не видела.