В знак того, что более никто так не называл меня по имени бесплатное чтение
Глава 1
Антону Молюкову посвящается
(30 мая 1981 – 6 июня 2001)
От автора
У каждой книги, как и у человека, есть какая-то своя Судьба. У этой книги она тоже есть. Эта книга родилась в моей душе тогда, когда душа одного хорошего человека покинула этот мир. Двадцать три года эта книга жила где-то в пространстве моей души. А потом настал день, когда на белом листе начали появляться первые буквы, складываться в слова, предложения, строчки.
Эта книга о большой любви, о безграничном счастье, о потере и об огромной боли.
Часть 1.
Это был самый счастливый год моей жизни. И самый страшный. Точнее, даже и не год, девять месяцев и шесть дней.
Я закончила университет и решила, что останусь жить в большом городе. Меня уже ждала работа. Любимая. О которой я и мечтала. Даже две.
Эта квартира, где все и произошло, нашлась быстро. Сразу. С первого просмотра.
Хозяин квартиры – старый еврей – по имени Яков Моисеевич открыл дверь и… Я влюбилась в эту квартиру.
Однокомнатная почти пустая квартира в центре города на четырнадцатом этаже. Просторная. Большого метража.
Сказать, что в комнате были красивые обои? Это ничего не сказать. Волшебные. Квартиру делал человек со вкусом. Из прихожей открывался вид сразу на комнату и кухню: комната была в прохладной гамме, а кухня в теплых розовых тонах.
А на полу – настоящий паркет. Паркет!!!
Огромная – и тоже пустая – кухня. Незастекленная лоджия вдоль всей квартиры с широкими перилами.
Такая же огромная ванная.
Телефон. На минуточку – это был двухтысячный год. По всему городу еще стояли телефонные будки.
В комнате обнаружился полированный шкаф для одежды и крошечная тумбочка, на которой этот телефон и стоял.
Честно, я не помню, были ли там стулья? Кажется, все-таки были. На чем-то же мы все-таки сидели: я и мои многочисленные в ту пору гости.
На кухне не было ничего, кроме электрической плиты. Яков Моисеевич сказал, что мойку установит.
В вентиляцию под потолком был воткнут искусственный цветок, на который я тогда не обратила внимания.
Я влюбилась во все: в обои, паркет, простор, безмебельную пустоту, лоджию и фантастический вид с высоты.
Осматривая квартиру я попутно узнала и немного о доме. Яков Моисеевич оказался архитектором, который спроектировал этот дом. Эта квартира досталась ему именно как архитектору. Дом изначально планировался в двенадцать этажей, но жизнь внесла какие-то коррективы. В итоге этажей стало четырнадцать.
Пожилой еврей несомненно увидел, как мне нравится эта квартира, но, сдать ее отказался. Заглянул в мой паспорт, увидел отсутствие прописки и сказал: «Делайте прописку, а я подожду, мне ее сдавать не к спеху».
Интересно, как бы сложилась моя судьба, прими я просто этот отказ и пойди искать другую квартиру? Какую-нибудь крохотную хрущевку на первом этаже?
Но, я уже влюбилась в эту. А, хозяину я, видимо, показалась вполне благонадежным вариантом.
«Аннушка уже пролила масло». Увы.
Я сделала прописку. Квартира ждала меня месяц. Хозяин вручил мне ключи и назначил цену, как для вчерашней студентки. Смехотворную. За деньгами он явно не гнался в этой жизни.
Что у меня тогда было? Совсем немного одежды. Пара коробок с книгами и тетрадями. Это все, реально, просто поместилось в единственный шкаф и тумбочку. Даже беспорядок устраивать было не из чего.
Откуда-то я взяла матрас. Подушку родственники дали. Матрас я постелила у стены и спала весь этот год на полу.
Откуда-то еще взялась раскладушка, она стояла сложенной и периодически доставалась гостям.
Повезло мне не только с квартирой. С работами тоже.
Еще на пятом курсе я начала вести прием в консультативном центре при институте, а после получения диплома меня ждала вакансия преподавателя психологии.
Этим все не ограничилось. Не то в конце августа, не то в начале сентября я просто шла по улице и встретила однокурссницу.
– Я иду из политехнического, – сказала она, – там есть вакансия ассистента преподавателя психологии, я на нее не пойду. Хочешь – иди!
Так я нашла еще одну работу по душе. Я просто мечтала преподавать, работать со студентами, вести психологию, которой горела.
Меня взяли. С трудовой. На пол ставки. Академический час пять рублей, пара – десять. Очень мало даже по меркам двухтысячного года. Но, это было круто! И то, что мне надо.
А рядом со своим новым домом я увидела большое объвление – приглашали в Дом Офицеров в студию бального танца. И я пошла в двадцать пять лет исполнять свою мечту. Два занятия в неделю. Я считала дни между ними. Только чтобы снова окунуться в это счастье.
***
Большую часть своей жизни я страдала от одиночества. Я была одинока все пять лет в общежитии, несмотря на то, что четыре года из пяти прожила с соседями. Несмотря на то, что с кем-то я дружила.
Если мне было страшно одиноко в общежитии, где полно народа, то, что будет, когда я начну жить одна? Я прогнозировала еще худшее одиночество. Прогноз не оправдался.
Не знаю, почему. Вот, не знаю, и все тут.
Что случилось? Что произошло? Сработали пять лет учебы на психолога? Пара лет психотерапии? Изменение жизни: из студентки во взрослость и самостоятельность?
Я вдруг стала очень притягательна для людей. Просто магнит. Мой дом был полон гостей, и я для всех находила время.
Ко мне приходили мои старые друзья. Новые друзья и подруги. Большие компании с бальных танцев. Мой личный по бальным танцам партнер. Мы репетировали наши танцы на паркете – места хватало. Студенты. Мужчины-поклонники, которые пытались за мной ухаживать.
Гости в моей квартире не переводились. У меня для всех хватало времени и чая.
Но, у меня по-прежнему не было любимого мужчины.
Несмотря на то, что общения мне хватало, разного, интересного… Несмотря на несколько любимых работ… Несмотря на счастье танцевать – мечту, которая стала реальностью… Приступы депрессии все же накатывали.
В один из таких особо жестоких приступов я обкромсала себе волосы. Мои длинные прекрасные волосы, которые у меня были всегда.
Утром, поглядев на последствия, я пошла в ближайшую парикмахерскую и села в кресло к мастеру, которая в тот момент была свободна.
Парикмахерская называлась «Рай». Не больше и не меньше.
Так вот, я не помнила, когда у меня в жизни последний раз были короткие волосы. Они были длинные всегда. В детском саду. Когда я, как обычный ребенок, подхватила вшей, мама вывела их, не подстригая меня. В первый класс – с косами. И так до вчерашнего дня.
Мастер оказалась очень талантливая. Мне в том году вообще несказанно во всем везло. Стрижка получилась шедевральная. Мне было так красиво! Я была так красива с ней. Не осталось ни одной фотографии.
Забавный случай. Встретила в библиотеке свою бывшую соседку по комнате. Говорю: «Привет, Наташа!» А она озирается, вокруг и не узнает. Потом как подпрыгнет – узнала. Говорит: «Ничего не понимаю, слышу твой голос, а тебя не вижу». Вот это эффект!
Вместе с волосами я тогда отстригла свою депрессию. Как рукой сняло.
Так – не знаю как – я освободилась от одиночества и депрессии.
И стала счастлива.
Но, еще не настолько счастливой, насколько мне предстояло стать в ближайшее время.
***
Антона я впервые увидела в феврале. Пришла после зимних каникул в новую группу. На первой парте прямо передо мной сидели три парня. Как дружили втроем – так и сидели вместе.
Это не была любовь с первого взгляда. С моей стороны точно. «Дворовый мальчишка», – подумала я тогда.
А его как-то спросить не довелось. Когда он что-то впервые ко мне почувствовал?
Тогда он лишь презрительно отодвинул от себя учебник психологии. Если не сказать, щелчком отшвырнул.
Ну, а я начала вести пару.
А Антон… Он оказался совсем не такой.
***
Как он впервые оказался у меня дома? Вернее, как они – три друга – оказались у меня дома?
Мне удалили зуб. Первый в моей жизни, если не считать молочных. У меня поднялась температура. Да, и говорить целый день перед людьми было бы проблематично. Мне дали больничный на один день.
Три друга пошли на кафедру узнавать, куда делся их преподаватель? Уже не помню, что им дали: мой адрес или мой телефон. Все трое очутились у меня в гостях.
Угощать мне было особо нечем. Себе я сварила что-то странное из тертого картофеля – типа суп-пюре. Ничего другого есть не могла. Не давать же это гостям. Предложила чаю.
Вместо стола в тот год у меня был широкий подоконник. Возле него мы и пили чай. Никого не смущало.
С парнями мы как-то быстро подружились.
***
Как наше общение стало личным? Точно не помню.
Думаю, однажды после пары ты просто пошел меня провожать.
Я пыталась представить, чего тебе это стоило. 19-летнему мальчишке, ростом мне чуть выше плеча, довольно тощему. Предложить мне проводить меня до дома.
Представления не имею, как ты в таких случаях отделывался от своих друзей. Ведь вы трое все время были вместе.
***
Втроем вы тоже часто приходили в гости.
Иду как-то пешком с работы, несу в руках пачку магазинских пельменей.
Интересно, как я собиралась съесть их одна? В тот год у меня не было холодильника. Закупала еды на раз.
За пару кварталов от дома вижу вашу неразлучную троицу в телефонной будке. Вы как раз мне звоните.
Идем ко мне. Пачка пельменей приходится как нельзя кстати. Вчетвером мы разделываемся с ней влет.
***
Весна в 2001-м году выдалась очень ранняя и очень теплая. Стоял май, а я ходила в юбочке и легком жакете.
Мы с Антоном очень любили гулять. Долгие пешие прогулки.
В одну из таких прогулок забрели на кладбище в центре города. Зеленое, заросшее, как парк или лес.
В ту пору мне казалось, что я люблю бывать на кладбищах. Антон, как выяснилось тоже.
Мы бродили между старых могил, читали надписи.
Я рассказывала, как в четырнадцать лет ездила в Таллинн. И там на одной из экскурсий посетила Таллиннское кладбище. Просто маленькие таблички в земле, по сути, в траве. Дорожки. И все это в лесу, среди деревьев.
Там не было гнетущего ощущения, не было венков, искусственных цветов.
Просто гуляешь по дорожкам в лесу и понимаешь, что здесь нашли свой покой люди. Понравилось мне тогда на этом кладбище.
Не лучшая идея, наверное, гулять по кладбищу с человеком, который склонен к суидицу. Но, в тот момент почему-то об этом думалось меньше всего.
***
Вернулись на шумные улицы города. Решили пешком прогуляться в отдаленный район.
Ты рассказывал о том, как в детстве тебя потеряла мама. А, когда нашла, уложила и била так, что носом у тебя пошла кровь.
В твоем голосе звучала обида.
– Как будто она уже смирилась с тем, что потеряла меня, что меня нет, а когда я нашелся, принялась бить за то, что я нашелся.
Я сочувствовала тебе.
Где-то по пути за нами увязался молодой щенок. Бежал какое-то время.
– Это твой щенок, – сказал ты.
Я протестовала. Ты полувсерьез настаивал.
– Я тут вижу только одного своего щенка!
Ты покраснел. Смутился. Но, было видно, что тебе приятно.
***
Гуляли долго. Кто знает город-миллионник, представляет, сколько это – из центра дойти до отдаленного района, побродить там, снова вернуться в центр.
Стоял теплый, практически летний вечер. Стемнело.
Я захотела в туалет. Нашли по пути какую-то заросшую обочину. Отдала тебе свою сумочку подержать. Вылезаю, тянусь за сумочкой, готовая идти дальше.
– А вы думаете только о себе? – внезапно перешел на вы, что только подчеркнуло твой неподражаемый юмор.
Я осталась ждать на обочине.
***
Вернулись заполночь, слегка замерзшие. Все-таки майская ночь. Мне взбрело покачаться на качелях во дворе.
– Я замерз.
Пошли ко мне, впрочем, как и всегда.
Много раз потом я удивлялась, как мы с тобой столько шарахались по ночам, и к нам ни разу никто не пристал. Девушка и невысокий тощий мальчишка. Ты бы просто не смог защитить ни меня, ни себя в случае чего.
Видимо, мы были слишком счастливы. К настолько счастливым людям никто не пристает.
***
Типичное майское утро выходного дня. Пьем чай стоя на лоджии, кружки ставим прямо на широкий деревянный парапет. Смотрим с высоты на просыпающийся город. Болтаем ни о чем. У меня большая кружка. Всю жизнь обожаю большие кружки с чаем. С черным, крепким, крупнолистовым чаем.
У тебя тоже есть своя кружка. Снаружи нежно сиренево-фиолетового цвета, а внутри цвета зеленых майских листочков.
Строго говоря, эту кружку подарила мне подруга на мое двадцатишестилетие. Но, ты ее выбрал. И это навсегда стала твоя кружка.
Знаешь, она все еще у меня. Цела. Не разбилась. Я иногда пью из нее чай. И иногда предлагаю ее гостям. Твоей кружке скоро будет двадцать три года.
***
По-прежнему случаются дни, когда вы заходите на огонек все втроем. Три неразлучных закадычных друга. Мы едим, пьем, говорим. До глубокой ночи режемся в карты. Иногда вы приносите с собой пиво и джин-тоник «Браво» для меня. В тот год это был мой напиток года.
Ближе к утру отправляю вас спать на кухню. Раскладушка и широкий расстегнутый спальник прямо на полу.
***
После одной такой ночевки идем все вместе с утра смотреть конкурс бальных танцев. Он довольно рано. Часов в десять утра. Суббота. Солнечно. Безлюдно.
Парни берут себе пива. Ты тоже.
Вижу, что пиво ты не хочешь. Несешь в руках почти полную бутылку. Через силу и больше для вида изредка делаешь глоток.
– Дай мне попробовать, – говорю.
Ты протягиваешь бутылку.
Молча бросаю эту полную бутылку на газон.
Ты делаешь вид, что возмущен.
Вижу облегчение в твоих глазах. Не нужно больше пить это пойло.
***
Конкурс какой-то невероятно долгий. Проходит в зале, где его можно смотреть только стоя. Я в тот период настолько влюблена в бальные танцы, что готова стоять и смотреть часами.
На каком-то часу парни сдаются и уходят домой. Ты остаешься.
Домой идем как обычно пешком. В любви к долгим пешим прогулкам мы с тобой идеально совпали. Голодные-преголодные.
Говорю что-то о том, что можно поджарить картошку или сделать рожки с сыром.
– А вы приглашаете меня на обед?
Снова твой еле-заметный юмор.
Мы разве еще не на ты? Переход случился как-то незаметно и естественно. С тобой все было естественно. Наверное, поэтому я и не помню, когда именно это произошло.
***
Что-то готовим и наконец едим.
В тот период жизни, рацион у меня был небогатый. Жареная картошка, макароны с сыром, магазинские пельмени, да гречка с сосисками.
Я гречку не люблю. Слишком много ее ела в некоторые периоды.
Ты, напротив, гречку обожаешь.
Мама растила тебя одна. И в какой-то особенно трудный безденежно-беспродуктовый год, вам приходилось питаться одной гречкой с тушенкой.
Видимо, в этот период было что-то хорошее в вашей жизни с мамой, остались какие-то теплые воспоминания об этом периоде. Поскольку, как я понимаю, ты не столько любишь гречку, как то, что ее вкус возвращает тебя в какие-то хорошие чувства.
***
Это субботний вечер. Тебе не в универ, мне не на работу.
Ты снова остаешься у меня ночевать.
Сидим, как обычно, я у одной стены на своем матрасе, ты у противоположной. Разговариваем. Нам всегда есть о чем поговорить. Сидим так, пока не стемнеет. И в темноте тоже продолжаем беседу.
***
Однажды за таким вот разговором ты ложишься на пол, а потом засыпаешь. Прямо на полу.
Бужу и отправляю на твою законную раскладушку на кухню.
– Почему? Почему нельзя было оставить меня спать на полу рядом с тобой?
Ты обижен страшно.
– Ты гремел костями по полу.
Не уверена, что это истинная причина. Люблю ли я уединение и свое личное пространство? Да. Чутко ли я сплю? Тоже да. И все-таки… Сколько раз в этой квартире оставались ночевать компании с бальных танцев, прямо на полу, вповалку, в комнате.
Дело не в этом.
В чем-то неуловимом.
В потребности держать некоторую дистанцию?
В потребности сближаться медленно? Но, мы и так сближались медленно. Точнее, не медленно и не быстро, естественно.
***
– Мне с тобой легко молчится.
– Мне тоже.
Какая разница, кто из нас что в этом диалоге сказал.
***
Продолжение следует.
Глава 2
Глава вторая.
Поговорить нам тоже всегда было о чем. Темы находились сами собой. Естественно и легко.
Когда встречаешь своего человека, жизненно важно становится рассказать ему всю свою жизнь, что была до него и без него. А иначе, как же он узнает тебя всего целиком?
С равным интересом мы говорили о чем-то серьезном и о каких-то пустяковых вещах.
***
Однажды ты рассказал мне о своем лучшем друге, которого очень любил. Друг был старше на год. Уехал учиться в другой город.
Ты считал дни до его приезда на каникулы. Буквально, вычеркивал их на календаре.
А когда он приехал, ты его не узнал.
– Знаешь, он отрастил длинные волосы, привез много новых жаргонных словечек, что-то рассказывал мне о том, как он живет.
Но что-то неуловимо изменилось, и ваша дружба закончилась. В его новой студенческой жизни для тебя не осталось места.
В этом мы с тобой очень похожи – если привязываемся к людям, то очень крепко.
***
Я тоже рассказываю тебе о себе.
О том, как в девятнадцать лет приняла два важных в своей жизни решения.
Первое – сменить профессию. С инженера на психолога.
Я уже училась на вечернем в политехе с своем маленьком городе. Но душа моя отчего-то рвалась в большой город на дневное – пожить настоящей студенческой жизнью.
Летом после первого курса я проездом оказалась в Екатеринбурге. Банально захотелось в туалет, и я просто зашла в университет, мимо которого проходила.
Это было в те времена, когда на входе не сидела охрана, не стояли вертушки или металлоискатели. Можно было просто зайти.
Зашла и увидела на стене информацию о факультете психологии.
К Новому году созрело решение.
Рассказываю о том, как обложилась учебниками и заново штудировала школьную программу. Готовилась к вступительным.
– Знаешь, в тот период мне понадобилось много силы воли. Я распределила весь объем по дням. Первое, что я делала с утра – учила. А потом награждала себя очередными сериями «Санта-Барбары».
Рассказываю о том, как параллельно продолжала учиться в политехе. На всякий случай, вдруг не поступлю. О том, как сдала сессию на одни пятерки.
– Интересно, какой бы из меня вышел инженер?
О том, как меня в этом решении поддержала мама. Просто приняла его. Ни слова не услышала я тогда о том, что надо доучиться. Что все-таки два курса уже закончено. Что жаль терять эти годы. Удивительно, но это так.
Надо сказать, что со сменой профессии удачно получилось. Я нашла любимое дело своей жизни.
Второе решение – закончить отношения с человеком, к которому была привязана, но не любила. Для меня это что-то про честность в отношениях. А главное – про честность по отношению к самой себе.
Гораздо позже я узнаю, что ты сделал из этого рассказа неверные выводы. К сожалению.
А ведь именно эти два моих решения привели к тому, что мы с тобой встретились.
***
Однажды, речь как-то зашла об объемах женских и мужских бедер. Пути наших бесед неисповедимы.
Убеждаю тебя, что в сантиметрах мужские бедра часто шире женских. Просто визуально выглядит наоборот.
Удивляешься и мне не веришь.
Вспоминаю историю из какого-то похода, когда промокла насквозь, и мне дали чьи-то запасные мужские штаны. Я не просто влезла в них, они на мне болтались.
Вижу, что все равно не убедила.
Берем сантиметр. Мы оба юные и худые.
Цифры оказываются сопоставимыми. Удивляешься вновь. Но против цифр не попрешь.
***
Обнаруживаешь у меня в ванной кусок пемзы. Отчего-то она тебя страшно веселит.
Смотрю с недоумением.
– Это же пятки чесать? У моей мамы есть такая же, – говоришь ты, продолжая смеяться.
Объяснять тебе в этот момент, что пемзой мы, женщины, вовсе не чешем пятки, а убираем грубую кожу, абсолютно бесполезно.
Ты веселишься. Твоя концепция использования этого куска нравится тебе гораздо больше приземленной реальности.
***
Смущала ли меня наша разница в возрасте? Шесть лет и почти 5 месяцев.
Если честно, то нет. Я ее практически не замечала.
Лишь иногда на меня накатывали приступы неуверенности в себе.
Смотрю на обложку какого-то журнала. На ней лицо красивой молодой женщины крупным планом. Видны еле заметные морщинки под глазами.
– Она красивая? – спрашиваю я.
– Да.
– А морщины под глазами? – не унимаюсь я.
– Их почти не видно.
– У меня тоже морщины под глазами.
Бред, конечно. В твоей любви невозможно было сомневаться. Но, иногда я ухитрялась.
***
Иногда я ухитрялась даже ревновать. Мимолетно и не всерьез, но все же.
Случалось, мы проводили время впятером: ваша неразлучная троица друзей, я и моя подруга Лана.
Как-то шли по набережной, и у тебя с Ланой завязался какой-то увлеченный диалог.
Вот, к танцам с ней дважды в неделю я тебя не ревновала, а тут что-то перемкнуло.
***
Как мало мы успели за эти четыре месяца. И как много.
Запомнился наш единственный совместный поход в кино. Впятером. Ты, Глеб, Валек, я и Лана.
Только вышел на экраны фильм «Молчание ягнят» про Ганнибала Лектора. Сеанс был дневной, и мы сидели в центре практически пустого зала.
Фильм понравился.
***
Весна – мое самое любимое время года. Мы гуляли, гуляли и гуляли. Впятером. Вчетвером: я, ты, Глеб, Валек. Вдвоем. Это было очень романтично.
Хотя где-то параллельно шла и другая вечерне-ночная жизнь большого города.
Как-то вчетвером мы сидели на лавочке под цветущими сиренями в самом центре города.
Мимо шел какой-то мужик и вдруг решил отозвать Валька в сторону. Парни взгрелись. Было видно, что готовы, если что, броситься другу на помощь.
Но ничего. Они просто о чем-то поговорили, и Валек вернулся к нашей скамейке.
Оказалось, мужик спрашивал, где в нашем городе можно найти проститутку.
Вот, честно, уточнять не стала, смог ли девятнадцатилетний студент ему чем-то в этом помочь.
***
Ты приходишь ближе к вечеру. Я уже дома. Пришла с работы.
– У вас дома лифт не работает. Я пешком шел к тебе на четырнадцатый этаж.
– Да, ладно! Быть того не может! – в моем голосе сарказм.
Я сама только что взобралась к себе домой пешком. Но это еще не все.
– Знаешь, сегодня на физтехе тоже лифт не работал, а у меня пары на десятом этаже, представляешь? – говорю я.
А еще говорят, что «снаряд дважды в одну воронку не попадает». Я весь день ходила по лесенкам пешком: и дома, и на работе.
– Гулять пойдем? – спрашиваешь ты.
– Конечно, пойдем!
Кого вообще в юности затрудняет подняться на четырнадцатый этаж пару-тройку раз?
Бывает, что какой-то день своей жизни ты запоминаешь просто потому, что в этот день сломалось два лифта сразу.
***
Мы сидим как обычно на полу. Ты рассказываешь, как в старших классах у тебя сложились особенные отношения с одной учительницей. Важные для тебя. Не так много в твоей жизни было людей, которым было до тебя дело.
Случилось так, что ты соврал. Притворился, что у тебя болит живот, и она отпустила тебя с уроков.
Как об этом узнала твоя мама?
Сказала, что пойдет в школу и все расскажет учительнице.
Это был единственный случай, когда ты ей сильно нагрубил. Матом.
Она простила. Мамы они такие. Всегда нас прощают.
***
Твоя мама.
Не помню, чтобы ты рассказывал о каких-то еще родных. Почему ни слова о твоих бабушке и дедушке, хотя бы по маминой линии? Где они, и что с ними?
Никаких упоминаний о дядях и тетях. О двоюродных братьях и сестрах.
– У меня нет отца, – с болью говорил ты, – я его никогда не видел, я его не помню.
Про отца лишь краткое объяснение мамы о том, что, вроде, и собирались вместе жить, да что-то не получилось.
А у мамы была привычка. Если она легла спать, то больше не отзывалась. Даже если тебе было очень нужно с ней поговорить.
***
Твоя мама.
Она, судя по всему, очень одинока.
Ты рассказываешь, что много лет она ярко красилась. Видимо, надеялась, встретить мужчину.
А потом перестала. Как отрезало. Должно быть, потеряла надежду.
***
Твоя мама. Похоже, что у нее в жизни, кроме тебя, никого не было.
***
Когда я по-настоящему тебя разглядела? Разглядела твое лицо?
Продолжение следует.
Глава 3
Глава третья.
Когда я по-настоящему тебя разглядела? Разглядела твое лицо?
Лицо, на которое я могла бы смотреть вечно. Смотреть и любоваться.
– У тебя зеленые глаза.
– Серые, – ты протестуешь.
– Зеленые, я это точно вижу.
Безупречная линия скул, нос с горбинкой.
Ровные белоснежные зубы. И какая-то невероятная улыбка.
– Я хотела бы нарисовать твой портрет, – в тот момент я совершенно искренна.
Это обещание так и осталось невыполненным. Одна из немногих вещей, о которых мне жаль.
***
Иногда во мне включается непрошеный «улучшатель внешности». Твоей внешности.
Я говорю, что серый цвет ветровки гасит зелень твоих глаз.
– Мне нравится серый цвет! – говоришь ты.
На голове у тебя две небольшие родинки. Когда ты слишком коротко стрижешься, они становятся видны.
Говорю, тебе, что стоило бы оставлять длину волос побольше, чтобы их скрыть.
– Мне нравятся мои родинки!
Чуть погодя.
– Мне нравится моя внешность!
– Мне нравится мой рост!
– Мне все во мне нравится!
Ты защищаешься. Веришь ли ты сам в то, что говоришь? Верю ли я тебе в этот момент?
Справедливости ради – про рост я ничего не говорила. Ни словечка.
Бывают дни, когда ты делишься желанием пойти в «качалку». И я в очередной раз ловлю твое желание быть более мужественным.
***
Сама я в тот год выгляжу очень красивой. Чувствую себя очень красивой.
А вот одежды у меня не так много. Можно сказать, что ее практически нет.
Пара-тройка сшитых своими руками юбок, самосшитые жакеты.
Чаще всего той весной я хожу в бордовой юбке-трапеции чуть выше колена и в очень женственном зеленом жакете.
Есть еще очень короткая юбка молочного цвета с запахом. Для работы она не годится. Для бальных танцев – в самый раз!
Тебе я нравлюсь в любой одежде. Я тебе в принципе нравлюсь.
Чего не скажешь о моей начальнице на одной из работ. Как-то раз совершенно по хамски она выговаривает мне за то, что я всегда хожу в одном и том же.
Жалуюсь тебе. Ты сочувствуешь и поддерживаешь. Ты всегда на моей стороне.
Я совершенно не логична. Кто, как не я совсем недавно нападал на цвет твоей ветровки? Но меня ты, естественно, прощаешь.
Выпад начальницы к лучшему. Еще один кирпичик, из которых строится моя уверенность в том, что наступит в моей жизни день, когда у меня не будет ни начальниц, ни начальников. И некому будет комментировать мой внешний вид, мою одежду. Некому будет говорить мне во сколько приходить на работу и когда с нее уходить. Некому будет говорить, что и как мне делать. Некому будет решать, когда у меня выходные или отпуск.
Точнее, один такой человек все же будет – это я сама!
***
К теме одежды. Красивую одежду я, конечно же, люблю.
Как-то в магазине я вижу топ. Примеряю. Он чертовски мне идет. С большим квадратным вырезом, из полупрозрачной ткани, оттенков майских зеленых тополиных листочков. Стоит он семьсот рублей.
Чтоб было понятно, я жила в тот год примерно на две тысячи в месяц. Из них половина шла на оплату съемной квартиры.
Я его покупаю.
Приношу домой и жду вечера, чтобы показать обновку тебе.
Ты приходишь. Надеваю топ. Слегка красуюсь.
Вижу по твоим глазам, что правильно все сделала.
Мы идем гулять – такую вещь сразу надо обновить.
Ношу его потом практически не снимая.
***
Моя мама.
Она водила меня в детские магазины и уже в детсадовском возрасте разрешала мне выбирать.
Быть может, эта свобода и сформировала мой хороший вкус, способность видеть, что идет, что не идет.
До сих пор помню многие свои детские вещи. Любимые вещи.
***
Моя мама.
Которая позднее впала в депрессию и перестала покупать мне новую одежду.
Она про это просто забыла? Ей было не до этого? Не хотела видеть, что я взрослею?
– У меня было два варианта. Я шла в кружок в школьной форме и делала вид, что просто не успела сходить домой и переодеться. Или спускала на бедра детскую шерстяную коричневую плиссированную юбку, из которой я давно выросла, и закрывала ее сверху длинной кофтой.
– Может быть, моя привычка иметь мало одежды родом оттуда?
Ты все понимаешь. У нас обоих сейчас не так много денег и не так много одежды. И похожее небогатое детство.
***
Моя мама.
В юности она шила. Любовь к шитью как-то передалась и мне.
Когда проснулся мой интерес к шитью, мама раз за разом покупала мне ткань.
Довольно часто я просто ее портила, и недошитая неудачная вещь отправлялась куда-то в шкаф.
Порой у меня выходили прекрасные вещи, и к тринадцати-четырнадцати годам я снова все чаще и чаще выглядела красиво.
Я благодарна маме за это право портить ткань и так учиться ошибаться и творить.
***
Внешний мир тоже никто не отменял. Конец 80-х, начало 90-х – в стране дефицит всего, в том числе, и одежды. Бедность. Если не сказать – нищета.
На первом курсе я ходила в чьем-то старом черном зимнем пальто. Старушачьем. Неопределенного фасона. У пальто был вырван воротник. Рванину я маскировала песцовым воротником, купленным на рынке.
Когда я рассказываю об этом тебе, это вызывает у нас обоих дикий смех и слезы одновременно.
***
Ты почти по-детски удивляешься, что твоим друзьям нравятся совсем не такие девушки как тебе.
– Представляешь, Глеб влюбился, говорит мне: «Она такая красивая», а я потом ее увидел – ничего особенного.
Ну, что тут скажешь? Красота в глазах смотрящего.
***
Мы часто встречаемся на территории универа. Моя пара в твоей группе часто стоит последней? Или ты просто приходишь туда, где я заканчиваю свою работу.
Идешь меня провожать до дома.
– Я сегодня уезжаю в командировку. Поезд поздно вечером.
– Я хочу тебя проводить.
Соглашаюсь. Приходим домой. Ужинаем. Быстро собираюсь. В те времена я умела кататься налегке.
– Я не могу оставить тебе ключи от квартиры, – говорю я, – она съемная.
– Я понимаю.
Мы оба знаем, что твой последний автобус в район у черта-на-куличках уходит в десять вечера.
Сумка совсем легкая, и мы идем на вокзал пешком. На темном перроне ты садишь меня в вагон. Окна купе выходят на другую сторону.
Ты перелезаешь под вагоном. И потом до самого отправления просто стоишь у окна и смотришь на меня. А я смотрю на тебя.
Потом ты расскажешь мне, что ночевал в моем подъезде, на моем четырнадцатом этаже, полусидя-полулежа на дурацкой батарее.
Я не оставила тебе ключи. Это еще один из немногих моих поступков, о котором я сильно жалею.
***
Первый год работы. Год командировок. Я очень легкая на подъем. Мне нравится путешествовать.
Я что ли редко бываю дома? Мне так не кажется. Но начальница консалтинговой компании, где я беру первые проекты, как-то будит меня звонком в пять утра. С претензией, что ни в какое другое время не могла до меня дозвониться.