Квартира 69 бесплатное чтение
Глава 1 Будильник
Подобно тысячам стрел, выпущенных одномоментно в голову спящего, по квартире номер шестьдесят девять разлетелся звук Будильника. Этот звук продолжал нарастать и вскоре, гордо и звонко уже трубил во все рога. Однако спящий лишь почесал во сне себе живот и, сладко почавкивая, перевернувшись на живот, продолжил пребывать в мире грез и фантазий.
Стоит отметить, что Будильник был предельно настойчив. Он настырно и монотонно, будто оттачивая свое мастерство проигрывания мелодии, а также, как умелый мастер, знающий все тонкости и хитрости человеческого сна и пробуждения, выполнял свою ежедневную и неблагодарную работу. Именно неблагодарную! Ведь если представить, что Вас пригласили бы на такую, на первый взгляд плевую работенку, то, смею Вас заверить, узнав через какие опасности и трудности Вам предстояло бы ежедневно проходить, то поверьте, Вы бы бежали со всех ног.
Но у этого Будильника не было ног, как и возможности уволиться или отказаться от своих обязанностей. Ведь он был всего лишь приложением, заключенным в магическую коробку, которую люди называют «мобилой».
Хотя почему же?! Все же были дни, когда Будильник мог позволить себе беззаботно спать и отдыхать.
О, это были самые что ни на есть упоительные минуты в жизни звонящего. И дело здесь даже не в том, что это было время, когда Будильник получал свой заслуженный выходной. Нет-нет! Это были те самые мгновения, когда хозяин забывал просто-напросто настроить время, чтобы звонящий смог исполнить свое предназначение. И вот здесь и начиналось то самое веселье. Отдушина Будильника.
Он, с невидимой улыбкой и нескрываемой черной радостью, наблюдал за тем, как еще недавно спящий человек молниеносно вскакивал, весь взъерошенный и взволнованный, с безумными глазами, полные страха и одновременно наполненные надеждой, бросался к телефону, смотрел на время и увидев, как сильно же он опаздывает – устраивал самый настоящий квартирный забег.
Человек, в те самые роковые минуты, что-то себе быстро и безудержно бормоча под нос, буквально взлетал из кровати. Пыль, которая ежедневным ровным серым слоем старательно покрывала собой все что было доступно ее власти, словно по команде незримого взрывателя, тут же поднималась мощным плотным столбом вверх и подхваченная ветренным потоком носящегося по маршруту «ванна-кухня-спальня» и так несколько раз по кругу человека, принимала активное участие в этом сумасшедшем забеге, летая вслед за куда-то опаздывающим хозяином этой квартиры.
Да! Это поистине незабываемые мгновения!
Сейчас же функция Будильника была активна. И ему было крайне важно именно сегодня разбудить этого Соню. Ведь со вчерашних слов самого ныне спящего хозяина, предстоящий день был наполнен особо важными и ответственными делами. Или, говоря более философскими словами – цена опоздания сегодня была слишком высока.
Глава 2 Странный пассажир и суд в темной комнате
Часть
I
Тем временем, погруженный в мир своих фантазий, переживаний и волнений, а также наивных детских мечтаний, спящий человек в кровати находился в состоянии самого настоящего сонного Апокалипсиса.
Думается пришло время познакомить Вас с хозяином квартиры номер шестьдесят девять.
Человека, укутанного в теплое одеяло, где были изображены анимешные черно-белые коты, на смятой простыне, звали Евгений Болтунов. За его спиной уже пролетело тридцать шесть лет и почти девять месяцев. Стоит также добавить, что Евгений находился в том состоянии, когда можно было бы с уверенностью сказать, что он наполовину женат, а наполовину холост. Имелись дети. И, по некоторому замыслу судьбы, в настоящий момент он проживал совершенно один.
Скорее всего, его нынешнее состояние определялось чередой принятых именно нашим героем решений и совершенных им действий. Но, чтобы быть чуть более благосклонней к нему, все же стоит сказать и отметить, что это был какой-то хитрый замысел судьбы, который скоро будет им разгадан и в ближайшей перспективе разрешен.
Итак, вернемся в тот час, когда Болтунов спал, а Будильник не бросал надежды разбудить спящего во чтобы-то ни стало.
Порой в состоянии сна мы видим настолько правдоподобные зрелища, что готовы поверить и верим во все там происходящее. При этом, мы способны испытывать даже не одну эмоцию, а осушить до дна целый коктейль таковых, прожить жизнь, умереть, возродиться, и еще много всего в этом духе. Все, что наш мозг будет забрасывать нам в печку сновидений.
Сегодня был именно такой сон. Сонный волшебник не поскупился на дровишки и закинул настолько сумбурные, несвязанные, на первый взгляд между собой составляющие, которые любой спящий должен был распознать и разоблачить их неестественность и нереальность уже с первых минут своего там пребывания. А так как наш герой обладал безудержной фантазией и легко адаптировался к любым жизненным обстоятельствам, то он без особого труда сложил все не связанные между собой пазлы, объяснил несостыковки и непонятности, а также без особых команд и наставлений, по своей доброте душевной, окунулся с головой разбирать всю сложившуюся ситуацию.
А началось все так.
Болтунов, открыв глаза, ощутил жуткую сильную боль, которая буквально пронзала всю его голову. Почесав лоб, он нащупал огромную шишку, которая очень напоминала прорастающую косточку авокадо, однако вспомнить как именно он ее заработал, Евгений почему-то не смог.
Пытаясь отвлечься от неприятных ощущений, он огляделся по сторонам и принял для себе тот факт, что он едет в вагоне поезда, битком набитый пассажирами с баулами, полные разной рассады, искусственных цветов, садового инструментария и всякого рода подобными вещами. За окном то и дело появлялись и исчезали целые леса сосен и берез, сменяемые слегка позеленевшими полями, местами подтопленные небольшими речушками, какими-то деревеньками, переездами, одинокими постройками и сельскими кладбищами.
Увиденное все легко и сразу объяснилось. За окном кончался апрель. Через пару дней, стало быть, должна быть Радуница. Люди ехали кто на дачи для уборки и подготовки к началу дачного сезона, а кто на кладбища убирать могилы своих родных и близких. Евгений же, по всей своей видимости, ехал в другой город на работу.
Да, наш герой в реальной жизни работал в другом городе. Именно поэтому, все им увиденное, его нисколечко не смутило. Наоборот, он вдохновился тем, что сможет заработать некую сумму денег, которые непременно знал куда и на что потратит.
Поезд периодически останавливался. Пассажиры сменялись. Евгению было лениво всматриваться в их лица. Единственное на что он остро реагировал, так это на то, что из-за неплотно закрывающихся дверей, в вагон периодически врывался леденящий утренний ветерок, который, как будто специально, врезался в него, заставляя его сильнее укутываться в махровый коричневый халат, который чем-то напоминал шкуру убитого медведя.
На неизвестно какой по счету остановке, с очередным таким порывом ветра, в дверях вагона показался довольно-таки странный пассажир.
Это был определенно мужчина, чуть старше пятидесяти лет, одетый в грязный дешевый мятый костюм, под которым виднелась не менее грязная фисташкового цвета рубашка. На его кривых ногах красовались нечищеные, похожие на запыленные баклажаны, туфли. Лицо вошедшего было таким же грязным, частично с правой стороны исцарапанным и слегка опухшим. А скулы на его измученном лице застыли в гримасе полной печали и сожаления. Брови, взъерошенные и разлохмаченные, под каким-то незримым грузом опустились на его глаза, отчего было сложно рассмотреть какого цвета они были: мутно-серые, мутно-зеленые или вообще не имели конкретного оттенка.
Как показалось Евгению, с каждым движением этого странного пассажира, ото всюду с вошедшего сыпался желто-черный песок и какая-то труха.
Любого другого спящего увиденное должно было испугать или хотя бы насторожить, но Евгений не придал этому особого значения. Единственное, что сиюминутно промелькнуло в его голове, так эта мысль о том, что у кого-то день с самого утра уже не задался.
Болтунов, сам того не замечая, жадно рассматривал вошедшего.
В это самое мгновенье, двери поезда захлопнулись, машинист что-то промямлил в динамики, и затем поезд, слегка качнувшись, продолжил свой ход.
От резкого вздрагивания, странный пассажир, также качнувшись вслед за поездом, полетел было вперед и едва уж было не шлепнулся носом о пол, как был удержан Евгением.
Выпрямившись и покосившись в сторону своего спасителя, мужчина благодарственно кивнул Евгению, и долго не раздумывая, словно мешок брошенных костей, шлепнулся с ним рядом на сиденье.
Евгению меньше всего хотелось сейчас с кем-то болтать, и дабы избежать нежелательного общения с новым соседом по месту, он благополучно уставился в окно и начал внимательно всматриваться в проносящиеся картинки дорожных пейзажей, которые с какой-то странной периодичности сменяли друг друга. Он с откуда-то взявшимся любопытством пытался докопаться до глубины увиденного, как и показать рядом сидящему соседу по месту свою занятость.
Болтунов, сам того не замечая, так увлекся рассматриванием, что даже смог отчетливо прочесть названия появляющихся перед ним остановочных пунктов, увидел еле заметные незримые тайные протоптанные дорожки, ведущие в лес возле какой-то деревеньки. Но больше всего его поразило насколько тонко и невероятно мастерски природа разукрашивала деревья, наделяя их каким-то своим неповторимым оттенком листву. А еще выворачивая столбы деревьев так, что со стороны человеческого взгляда это выглядело поистине волшебно и одновременно пугающе.
Евгений даже начал размышлять о том, что вполне возможно все эти деревья вовсе и не деревья. Возможно, это люди, которые когда-то разгневали своими действиями лесного духа и за это они поплатились таким вот обращением в деревья на какой-то неопределенный срок, лишаясь навсегда свободы и возможности выбора. А также самого главного – прощения.
Монотонное постукивание колес, с легким покачиванием из стороны в сторону, медленно убаюкивали Евгения. Отчего его веки с каждой секундой становились все тяжелее и тяжелее. Он безусловно сопротивлялся этому процессу, однако это все равно, что пытаться не уснуть после впрыскивания лошадиной дозы снотворного.
Евгений прислонил голову к огромному холодному стеклу, уперся в него лбом и попытался вообще не моргать. Но когда и это не сработало, и он начал проваливаться в сон, то ему в голову пришла, как ему показалась, замечательная мысль. Болтунов начал ловить взглядом столбы, расставленные вдоль железнодорожного полотна и, словно орангутанг, быстро водить глазами слева направо, ловко перебираясь по местами провисшим проводам.
Так, прыгая глазами от очередного столба к другому, Болтунов в отражении в окне заметил того самого пугающего своим внешним видом пассажира. Он уже не сидел на одном с ним сиденье, а каким-то магическим образом оказался напротив.
Евгений на секунду удивился. Видимо все же его стратегия как не уснуть в поезде с треском провалилась, и он все же на некоторое время отключился.
Тем временем, странный пассажир сверлящими глазами прямо в упор смотрел на Болтунова. Тут то Евгений и понял, что молча отсидеться не получится.
Часть
II
Евгений, оторвав голову от окна, откинулся на спинку обтянутого черным кожзамом сиденье и начал старательно массажировать затекшую шею. Затем, он потянулся, не вставая с места, словно пытаясь достать кончиками пальцев до потолка вагона, хлопнул себя руками по коленям и, чуть подавшись вперед, огляделся.
Вагон, некогда битком набитый, оказался наполовину пуст. В разных его частях находились хаотично рассаженные обезличенные пассажиры. Каждый из них занимался чем-то своим. Кто-то из них спал, тихонько посапывая в такт звучания поезда, подложив под шею дорожную оранжевую подушку и поджав ноги под себя. Кто-то смотрел без отрыва в пол, на котором красовался новехонький коричневый линолеум, словно в него был вмонтирован невидимый монитор, где транслировалось невероятно увлекательное шоу. А кто-то, прикрывая руками динамик телефона и с опаской оглядываясь, с кем-то болтал, тихонько посмеиваясь: видимо боясь быть услышанным или того хуже разоблаченным. Скорее всего речь шла о чем-то таком, о чем даже самому говорящему было стыдно произносить прилюдно это вслух, и уж тем более говорить во всеуслышание.
На сидении сбоку лежал забытый кем-то проездной билет. Небрежно скомяченный, он вздрагивал от каждого рывка поезда вперед и в конце концов, скатившись со скамьи, закатился куда-то вперед под сиденья. Туда, где со своего места Евгению его было уже не разглядеть.
На полу четким контуром виднелись оставленные следы чьих-то грязных сапог, которые обрывались где-то по середине вагона. А от самой входной двери, прямо к местам, где сидели Болтунов и пугающий его пассажир, тянулся оставленный последним шлейф, словно через сито просеянного песка вперемешку с трухой.
Поезд, неумолимо мчавшийся к заветной цели – конечной станции, слегка свернул влево, отчего солнечный яркий свет ворвался острым заревом в окно вагона, болезненно ударив по глазам смотрящих в ту сторону. Евгений прищурился и переведя взгляд перед собой, уперся прямо в глаза своего странного попутчика.
Невзирая на страшные и неприятные следы ссадин и царапин на лице своего соседа, да и весь его неопрятный внешний вид, в общем и целом, Болтунову все же он показался каким-то дружелюбным и приветливым. Закралось даже некое сомнение, что они были знакомы.
– Хороший будет день, не правда ли? – не выдержав давления молчанием выдал Евгений, кивнув головой в сторону солнечного света.
Лишь после сказанного Болтунов подумал, что вопрос прозвучал как-то неэтично по отношению к его собеседнику, у которого судя по всему начало дня хорошим не назовешь.
Странный пассажир, слегка повернув шею и прищурившись от яркого света, ударившего его в еле приоткрытые глаза, вновь уставился на Болтунова и утвердительно кивнул, по всей видимости соглашаясь со сказанным. Затем его ровные худые губы зашевелились и что-то сначала непонятное послышалось из его рта. Не то он просто выдохнул, не то что-то сказал. Было непонятно. Евгений решил не перебивать соседа и терпеливо ждал.
Наконец с пятой попытки, Странный пассажир выдавил:
– Прошу прощения, любезный! – сосед Болтунова сделал паузу, сглотнул слюну, и после небольшой разминки губ, выговаривая каждую букву, добавил – Я уже как полгода ни с кем не разговаривал. Все как-то было не с кем, знаете ли!
Евгений понимающе кивнул.
– Прекрасно Вас понимаю! Я тоже недавно стал жить совершенно один. Порою, как Вы и говорите, хочется поболтать с кем-нибудь, с какой-нибудь живой душой, а не с кем! Пришлось даже рыбок себе завести, чтобы не сойти с ума. Вот, каждое утро их кормлю и разговариваю с ними!
Странный пассажир еще внимательней посмотрел на Болтунова и ухмыльнувшись во все свои двадцать четыре желтых зуба, протянул:
– С рыбками значит общаетесь… Мг!
Сосед Болтунова слегка наклонился вперед и протянул Евгению бледную, исцарапанную с грязными ногтями на пальцах руку и с присущей ему сложностью выговаривания, представился:
– Дмитрий Степанович Чешочкин!
Фамилия странного собеседника показалась Евгению забавной. Болтунов быстро схватил и пожал руку новоиспеченного знакомого и тут же ощутил холодное и крепкое, словно сталь, рукопожатие. Легкая дрожь тут же пробежала по его телу и исчезла где-то в его ногах. Что-то острое кольнуло его в сердце. Казалось, что оно стало биться чуть реже обычного. Дыхание успокоилось и стало не таким уж частым. И даже звук поезда стал тише и вскоре практически исчез. Сложилось ощущение, что поезд как будто парит над рельсами, лишь изредка легко-легко касаясь колесами стальных шпал.
– Евгений Болтунов! – почтительно представился в ответ Евгений.
Когда их рукопожатие ослабло и распалось, Чешочкин полюбопытствовал у Евгения о том, куда он едет в столь ранний час.
Болтунову было приятно, что хоть кто-то интересуется его нынешними делами. Почувствовав себя комфортно, Евгений закинул нога за ногу и резюмировал:
– Еду на работу в Злобиногорск. У меня там небольшой роллет, где я продаю странные вещи. Так и работаем.
Чешочкин, по всей видимости был настолько наслышан о деятельности Болтунова, что, услышав о работе Евгения восторженно воскликнул на весь вагон.
– О, прелестно! Так это Вы продаетестранные вещи! И как, пользуется спросом?
Евгений на мгновения задумался, будто пролистывая в памяти дни посещаемости роллета и проводя какой-то анализ, но быстро закончил и ответил:
– Если честно, то ко мне больше приходит странных людей, чем я продаю странных вещей! – и после небольшой паузы добавил – Но, в любом случае спасибо за проявленный интерес!
Окинув взглядом Чешочкина и ничего не заметив кроме его самого, Болтунов полюбопытствовал:
– А куда, собственно говоря, Вы едете? И я, конечно, тысячу раз извиняюсь за столь деликатный вопрос, но что с Вами приключилось?
Дмитрий Степанович нисколько не смутился деликатного вопроса Евгения. Перед тем как ему ответить, он внимательно осмотрел свою грязную одежду, попытался отряхнусь пыльные рукава пиджака, заглянул в нагрудный карман рубашки и, скрестив ноги, подобрал их под сиденье. Затем, он снова посмотрел растерянными глазами на Болтунова и вопросительно пожал широкими плечами.
– Знаете, Евгений, я и сам пытаюсь найти ответ на этот вопрос с самого утра. И пока как-то все безуспешно.
И тут Болтунов впервые увидел, как на лице Чешочкина начали происходить самые настоящие изменения. Теперь вместо уже ставшей привычной для Дмитрия Степановича печальной гримасы, его лицо начало в буквальном смысле этого слово распухать и синеть. Его брови еще сильнее упали на и без того затекшие глаза, губы чуть выдались вперед, отчего щеки стали больше и были похожи на щеки хомяка. И даже уши Чешочкина, как безусловно могло и показаться Евгению, еще больше пообмякли, сделав его еще более лопоухим, чем еже ли он был ранее по приходу в вагон поезда. И в конце концов, компания из грусти, тоски и непонятного страха окончательно нарисовалась на его лице.
Тяжело выдохнув, Дмитрий Степанович начал рассказывать своему новому приятелю Болтунову все что он помнил. И к несчастью для Евгения эта история брала свое начало еще со времен родителей Чешочкина – военного офицера Степана Леонидовича и врача-терапевта Марии Владимировны. Болтунов услышал и о том, как перед тем, как осесть в Злобиногорске, его родители переезжали из города в город. При этом Дмитрий Степанович не скупился на подробности и описывал все так, как будто сам видел все рассказываемое собственными глазами. Затем, он коротенько, минут на тридцать, поведал о том, где, как и при каких обстоятельствах он появился на свет, как сложно давалась ему учеба в школе, о его ошибках молодости и самой невероятной несчастной первой любви. Рассказал он и о своей нереализованной творческой натуре и ранимой душе, а также о тех переживаниях и мыслях, которые его посетили, когда его прекрасная Алиса Николаевна бросив его, вышла замуж за Олега Никифоровича Преградого, начальника отдела снабжения механического завода.
Рассказ Дмитрия Степановича словно короткометражный фильм с цветным изображением проносился перед глазами Евгения. Он увидел и родителей Чешочкина, и его неверную Алису, и его хороших приятелей с деревообрабатывающего завода «Буратино», где рассказывающий не только проходил студенческую практику, но и проработал целых двадцать лет. Во всей красе Болтунов увидел свадьбу Чешочкина с его несравненной Зоей Мироновной, дочкой директора швейного предприятия «Паутинка». Увидел рождение его детей – Павла и Кристины. Дети Дмитрия Степановича буквально на глазах из младенцев превратились во взрослых людей, которые заведя собственные семьи съехали с родительского дома, оставив родителей в их большом двухэтажном кирпичном доме облицованным белыми блоками одних под присмотром кошки Анфисы и собаки Лаки.
Ранее странный, а теперь уже совсем знакомый и понятный Болтунову пассажир, довел свою историю до того момента, где его отношения с Зоей постепенно пришли в упадок и в итоге превратились в то, что происходило с выше упомянутыми Анфисой и Лаки, когда им приходилось делить еду из одной миски.
– Чтобы не расстраивать детей и внуков, мы решили разъехаться и не посвящали никого в наши дела. А на все семейные праздники, мы с Зоечкой садились вместе и играли счастливых родителей. Показывали нашим внукам, как прекрасно живут их дед и баба.
Чешочкин договорил и, повернув голову влево, залип мертвым взглядом в окно.
Болтунов почувствовал, что внутри его что-то обрывается. Одиночество и обида буквально начали заполнять его изнутри, словно пустой сосуд. Он понимал, что его переполняют чувства, которые прямо сейчас испытывал молчаливо сидящий и смотрящий в черное окно Дмитрий Степанович.
Евгений неустанно смотрел на приунывшего соседа и терпеливо ждал. Ждал, когда тот продолжит свою историю, где будет раскрыта тайна и дан ответ на заданный им ранее вопрос: что же произошло с Дмитрием Степановичем Чешочкиным этим утром?
Часть
III
Вдруг, как гром среди ясного неба, Болтунов услышал знакомый звук своего мобильного. Чешочкин, медленно оторвав взгляд от окна, не без любопытства посмотрел на Евгения. Тот, безрезультатно шаря руками по карманам махрового халата, пытался найти свой трезвонящий что есть силы телефон. Нарастающий звук казался таким близким и в то же самое время таким далеким, что точно нельзя было определить откуда он исходит. На мгновение, Болтунову даже показалось, что мелодия раздается из динамиков поезда, откуда так громко и противно иногда доносился голос машиниста, объявляющий остановки и всякую ненужную информацию. Это было бы крайне странно и удивительно, особенно если допустить, что это могло быть правдой.
Мог ли машинист поезда каким-то образом взять его телефон?! Безусловно! А возможно, телефон подобрала проходившая мимо проводница, которую по какой-то причине Болтунов проморгал и занесла машинисту. Тот в свою очередь начал объявлять остановки и как раз в этот самый момент и зазвонил телефон Болтунова.
Разные невероятные варианты место нахождения телефона и тем более причины его исчезновения были разрушены голосом Чешочкина.
– Поищите в одеяле, – посоветовал Дмитрий Степанович, кивнув в сторону лежавшего рядом с Евгением смятого одеяла, на котором были изображены анимешные черно-белый коты.
Евгений повернул голову вправо и не поверил своим глазам.
Рядом с ним действительно лежало непонятно откуда взявшееся его домашнее одеяло, под которым он уже как три месяца в подряд ежедневно засыпал и просыпался в арендованной квартире номер шестьдесят девять.
Сейчас оно было максимально небрежно скручено и лежало рядом с ним на соседнем месте. Следовало бы пояснить, что оно больше походило на огромный снежный грязный ком, чем еже ли одеяло. А также, что любому наблюдателю, кто имел такую возможность, со стороны могло даже показаться, что ком состоял из тысячи складок и помятостей, который по всей видимости, какой-то неизвестный мастер искусных швейных дел, долго и старательно кроил и лепил где-то в запыленной мастерской, расположенной в безлюдном подвале. Отчего, собственно говоря, он и обрел столь грязно-серый цвет. В добавок ко всему, что кстати произошло впервые с момента поездки нашего героя и показалось странным даже ему, анимешные коты, которые всегда привычно сидели на отведенных для них на пододеяльнике местах, сейчас словно обезумев, беспорядочно носились по скомяченной ткани, прыгая, кувыркаясь и резвясь друг с другом, время от времени мяукая и мурлыча.
Да! Это определенно было его одеяло! Или все же это было другое одеяло похожее на его?
Евгений на мгновение растерялся в своих догадках. Быть может это все же какое-то нелепое совпадение, которое случается с человеком раз в сто лет. Но разве такое возможно?!
Болтунов даже не пытался найти ответы на такие вопросы как каким образом его одеяло оказалось здесь, если он его с собой не брал, а также почему нарисованные коты носились по пододеяльнику, кто его так безобразно смял. Казалось, это были не главные вопросы, которые следовало бы озвучить и найти ответы. Главнее всего сейчас для него было определить причастность одеяла – его или нет.
Определенно один из двух вариантов был безусловно правильным. Но искать верный Евгению было некогда. Ему было жутко неудобно за тот дискомфорт, что его телефон доставлял и ему и всем находившимся в вагоне пассажирам. И не потому, что телефон как сквозь землю провалился, при этом настойчиво и громко звоня. А оттого, что те немногие пассажиры, которых некогда даже не было видно и слышно, начали ото всюду тихонько возмущаться, пошукивать и нервно подергиваться, сурово и недовольно поглядывая в сторону, где сидели Болтунов и Чешочкин.
Спустя некоторое время, дверь в вагон распахнулась и на пороге показалась интересная троица, в составе билетерши и двух контролеров. Зайдя и закрыв за собой двери, все трое быстро осмотрели вагон и разделились. Билетерша пошла вперед.
Невысокая полная женщина с короткой стрижкой под мальчика, одетая в серый в мелкую вертикальную полоску пиджак и такого же цвета юбку до колена, голубую рубашку с серым коротким до груди галстуком, слегка пошатываясь от движения поезда, низким грубым голосом, бросая недовольный взгляд из стороны в сторону, периодически спрашивала о наличии у всех пассажиров проездных билетов. На грудном кармане слева у нее виднелся бейдж, на котором большими буквами было написано «ВАРВАРА ОНАТАКАЯВА».
Поравнявшись с Болтуновым и Чешочкиным, она сверлящими глазами задержала свой взгляд на Евгении, который копошась, что-то искал в лежавшем рядом с ним скрученном одеяле. Закатив вверх глаза и что-то пробурчав себе под нос в сторону Болтунова, Онатакаява поковыляла дальше, при этом то и дело задевая тех редких пассажиров, которые имели неосторожность вольно раскинуться на своих местах и оказаться на ее пути. Дойдя до конца вагона, она остановилась, засунула руки в карманы пиджака, то и дело перебирая внутри монетами, и с тем же не покидающим ее недовольным взглядом, уставилась в окно, ожидая свою свиту.
Тем временем двое худощавых, одинаково высоких и одетых в темно-синие пальто контролера, бросив жребий, поделили лево-право и принялись за свою найлюбимейшую работу.
– Здраффствуйте! – словно закипающий чайник профыкал контролер с причудливо длинным носом и каким-то нелепым немецким акцентом, слегка наклонившись над местами Чешочкина и Болтунова. – Профферка проездных билетоф!
Евгений под неугомонную мелодию прячущегося от его глаз телефона, нервно и взволновано сначала посмотрел на контролера, а затем перевел взгляд на Чешочкина, который с тем же любопытством продолжал смотрел за копошениями Евгения. В глазах Болтунова как будто бы читалось немое послание Дмитрию Степановичу. «Чего он от меня хочет?! Помогите же мне, пожалуйста!»
В это самое время, Дмитрий Степанович, то ли уловил скрытое сообщение своего растерянного и несобранного соседа, то ли услышав вопрос контролера, послушно исполнил просьбу проверяющего, Он, слегка отслонился от спинки сидения и слегка потянулся, распрямляя затекшую спину. При этом было слышно, как старые позвонки заскрежетали и защелкали внутри, становясь на свои привычные места в скелетной цепи. Поковырявшись в кармане рубашки, Чешочкина вытащил к своему удивлению новехонький билет, который издавал еще еле-еле ощутимый запах чернил принтера. Недолго думая, он передал его терпеливо ожидающему контролеру и вновь откинулся назад на спинку сиденья.
Проверяющий, в свою очередь учтиво взял предоставленный ему билет, прищурил левый глаз и стал внимательно вчитываться в его содержимое. Затем легким щелчком контролер прокомпостировал билет маленьким степлером и, вручив документ обратно Чешочкину, в присущей ему манере веселого и неунывающего человека, вопросительно уставился на Болтунова.
– Фаш билет, пожалуйста?
Евгений вновь засунул руки в карманы халата и к своему нарастающему лавинному страху, снова ничего в них не обнаружил. Растерянно и виновато он посмотрел в глаза по всей видимости терявшему терпение контролеру и тихо констатировал факт отсутствия билета.
– У меня нет билета… Видимо, я его потерял…
Последнее прозвучало с уст Болтунова особенно неуверенно и тихо.
После услышанного, контролер резко выпрямился. Лицо его сиюминутно же поменялось. Улыбка начала исчезать с его лица и вскоре сменилась угрюмой и мрачной гримасой. Нос, как будто, стал еще длиннее и острее. Глаза сузились и резко раскрылись так широко, что казалось они вот-вот вывалятся из глазниц и ударившись о пол вагона запрыгают как попрыгунчики, отпружинивая от всего с чем соприкоснуться. А брови, словно две влюбленные гусеницы поползли навстречу друг к другу и переплетясь, образовали одну сплошную монобровь. И что самое удивительное, так это то, что у контролера появились длинные, закрученные на кончиках по краям рыжие усы, которых по приходу в вагон поезда – Евгений готов был поклясться чем угодно – у проверяющего не было. В огромной ладони, некогда державшей степлер, появился небольшой рупор красного цвета, а темно-синее пальто, стало черным как оперенье ворона, превратившись в черную длинную мантию.
Контролер воодушевлено вскочил на соседнее сиденье, кашлянул в сторону, чтобы разогреть голос и, под неумолкающий звук потерянного Евгением телефона, громко заорал в рупор, отчего все спавшие, испуганные и непонимающие в чем, собственно говоря, дело, повскакивали со своих мест.
Второй контролер, дошедший до края сидений справа, вздрогнул и взволнованно посмотрел сначала на билетершу, затем в сторону своего коллеги, пытаясь определить, что произошло и нужна ли ему его помощь. Варвара Онатакаява, также отвлеклась от своих мыслей и что-то шикнула второму контролеру, все с тем же недовольным лицом, слегка щуря глаза, посмотрела в сторону выступающего контролера, нисколечко не скрывая, что ей это не интересно.
– Граждане пассажиры! Прошу минуточку Фашего драгоценнейшего фнимания! Приношу свои изфинения. Но данный фопрос требует незамедлительных срочных разбирательстф. Фот он, – и контролер показал пальцем, который как почудилось Евгению даже заметно вытянулся и изогнулся в его сторону – он, ф то фремя, когда Фы, честные люди, отдафшие свои крофно заработанные деньги за проезд ф этом нефероятно удобном поезде, где работают самые профессиональные и отфетственные специалисты, фот он, пытался схитрить и проехать абсолютно бесплатно, считая Фас фсех, фключая меня и фесь состав поезда, этого феликолепнейшего поезда – ДУРАКАМИ!
Как только контролер выкрикнул слово «Дураками», вся толпа, словно им было доведена некая пугающая информация, воскликнула и застыла в оцепенении. Тем временем, выступающий, который с каждым последующим словом больше напоминал государственного обвинителя, брызжа слюной и размахивая свободной рукой, продолжал.
– Фсе! Фсе посмотрите ф эти бесстыжие полные мастерского притфорства глаза и запомните. Да-да, именно запомните! Именно так фыглядят глаза обманщикоф и лжецоф! И фот здесь у меня к Фам, граждане пассажиры, фозникает фполне логичный и фажный фопрос – как мы должны поступить с ним?
– Судить безбилетного! – громогласно подхватили пассажиры и как обезумевшие начали скандировать – Судить! Судить!
Часть
IV
От происходящего у Евгения закружилась голова и потемнело в глазах. Он, не отрываясь смотрел на возмущенного контролера. И вдруг он словил себя на мысли, что проверяющий то уже не стоит на сиденье в вагоне, а выступает за огромной лакированный деревянной трибуной в какой-то плохо освещенной комнате. Деревянные старые обшарпанные доски, неаккуратно прибитые, создавали собой подобие некого пола, который видимо был настолько скрипучим, что, если ходить, наступая на определенные места, можно было сыграть всем известного «В траве сидел кузнечик». Кирпичные стены, на которых из последних сил цепляясь за «честное слово» висели обои, так и ждали рук отделочника, который бы вернул им былую ровность и красоту. И лишь три огромные пыльные люстры, с блеклым тусклым светом, свисали с пожелтевшего от времени потолка, наблюдая за той картиной нелепости и нереальности, что окружала Болтунова.
Пассажиры, некогда сидевшие в разных частях вагона, уже сидели рядом друг с другом на одной лакированной в цвет трибуны выступающего лавке сбоку. На каждом из сидящих был приколот бейдж с указанием имени и фамилии, а над их внимательно вслушивающимися лицами, на стене сверху красовалась огромная шильда, на которой золотыми большими буквами было выгравировано «ПРИСЯЖНЫЕ ЗАСЕДАТЕЛИ».
Билетерша Варвара, в компании со вторым контроллером, сидела за отдельным столом. Они были в той же одежде, что и в вагоне и, как пассажиры, тоже внимательно слушали оратора. При этом, чем больше заходился выступающий, тем больше они кивали в знак согласия, изредка поглядывая в сторону Евгения, недовольно покачивая головами.
Подняв глаза, Болтунов также заметил свисающую с потолка над головами этой парочки шильду. На ней, такими же золотыми буквами, было выгравировано «СВИДЕТЕЛИ». У Болтунова даже сложилось впечатление, что эта шильда висела в воздухе просто так. Абсолютно ни за что не цепляясь. Как будто кто-то невидимый неумолимо долго и старательно держал ее в воздухе.
Но самое невероятное, это то, что Евгений обнаружил, что он сидит совершенно один на потертой от времени деревянной скамье, в тюремной одежде, которая насквозь была пропитана не одним днем нахождения в сырой мрачной камере, полной крыс и сквозняков. На его руках были застегнуты наручники, которые впивались в его руки, натирая и делая боль невыносимой. Вокруг него возвышались стальные решетки. А у выхода стояло два пристава, готовых наброситься на Болтунова в любой момент, если тот только даст им повод.
Евгений искал глазами своего соседа – Чешочкина, но того нигде не было видно: ни среди сидевших присяжных заседателей, ни за свободными столами, спрятанные в полумраке, стоявшими за столом, где сидели так называемые свидетели. Он внимательно осмотрелся по сторонам и даже было попытался слегка привстать с лавки, чтобы осмотреть неосвещенные углы странной комнаты, но был тут же ошикнут одним из приставов и словив его недружелюбный взгляд, покорно опустился на свое место. Дмитрий Степановича в комнате точно не было.
– Высокий суд вызывает свидетеля со стороны обвинения! – голос контролера из громкоговорителя прервал сумбурные мысли и поиски Болтунова.
Все устремили взгляды в сторону стола, за которым сидели второй контролер и билетерша Онатакаява. Последняя уже не выглядела недовольной и злой. Наоборот, она казалось такой расстроенный и опечаленной, словно в ее жизни произошло что-то поистине ужасное. В руках ее красовался большой зеленый платок в белый горошек, который она периодически подносила к своим заплаканным глазам и вытирала полные слез глаза. Иногда слезинки успевали проскочить мимо платка и тогда, падая на круглые выпирающие щеки, словно упавшие с веток дерева перезревшие яблоки на шиферную крышу, они скатывались по невидимой траектории, срываясь и устремляясь вниз на стол. Стоит отметить, что Онатакаява начала как-то странно подергивать носом, как будто собиралась чихнуть, но все время себя сдерживала.
Билетерша встала из-за стола и пошла в сторону трибуны выступающего, но пошла так, как будто она еще шла по мчавшемуся вперед поезду. Проходя мимо, она искоса бросила взгляд на Болтунова и в это самое мгновенье ее левый уголок рта медленно пополз вверх, обнажая скрытую улыбку злорадства и притворства. Затем, он резко упал вниз и лицо билетерши стало настолько сморщенным и расстроенным, словно у нее заболели сразу все зубы.
– Представьтесь! – протрубил выступающий в уже казавшийся сросшийся с его рукой громкоговоритель.
Билетерша, в очередной раз вытерла глаза и заговорила каким-то не своим голосом, при этом таким знакомым Евгению, что он настолько удивился, что вытаращил свои серые глаза и стал теряться в догадках, где он раньше мог его слышать.
– Варвара Филлиповна Онатакаява! – всхлипывая проговорила заплаканная билетерша, высмаркиваясь в скомканный платок.
– Расскажите нам, Варвара Филипповна, как именно и при каких обстоятельствах, вы впервые увиделись с обвиняемым и что, собственно, произошло? – после контролер мягко добавил, – Будьте спокойны, здесь вас никто не обидит. Будьте предельны честны и открыты.
Онатакаява, соглашаясь, закивала головой и, слегка подхлипывая, начала рассказывать свою историю.
– Высокий суд! Присяжные заседатели! Я уже как десять лет работаю билетером на маршруте нашего поезда, и такого право со мной еще никогда не случалось. Стою я на перроне, общаюсь с моим достопочтенным другом и коллегой – Дмитрием Олеговичем Горбунковым.
Онатакаява указала рукой на второго контролера, молчаливо сидевшего за столом и с интересом рассматривавшего потолок комнаты. Контролер настолько увлекся рассматриванием, что даже не заметил, как его язык вывалился из полуоткрытого рта и весело подергивался от частого дыхания Горбункова. Когда же он краем глаза словил взгляд всех присутствующих в комнате, Дмитрий Олегович резко выпрямился и учтиво закивал в знак согласия со словами билетерши.
– И тут из здания вокзала показался он!
Тут Онатакаява оборвалась и резко обернулась в сторону Болтунова, наведя на него указательным пальцем. От этого Евгению стало как-то не по себе и одновременно с этим, что-то снова кольнуло его в сердце.
– Продолжайте! – успокаивая, послышался из рупора голос Контролера.
Онатакаява послушалась и продолжила.
– Я многое и всякое повидала, но такого странного пассажира еще никогда. Он шел вразвалочку, одетый в махровый коричневый халат. В то самое время, когда на улице, прошу заметить, было всего лишь три градуса тепла. При этом, на его босых ногах были надеты обычные летние синего цвета сланцы. Этот человек шел, неся в охапку огромное серое одеяло под мышкой и что-то бурчал себе под нос. Но в этом нет ничего удивительного. Ведь как я и говорила, на улице было чертовски холодно. И мало ли зачем ему потребовалось это одеяло. Может он хотел им укрываться в вагоне поезда, а быть может он вез его в химчистку. Или это все что у него было в этой жизни. И право это не показалось ни мне, ни моему дорогому другу, Дмитрию Олеговичу, странным. Спросите его сами. Он не даст мне соврать!
Все снова взглянули на второго контролера и остолбенели от увиденного.
На сей раз Дмитрий Олегович был занят тем, что старательно чесал свое левое ухо. Казалось бы, что может быть удивительным в том, что кто-то чешет свое собственное ухо, которое по какой-то счастливой или естественной случайности выросло на его голове. Но Горбунков все же сумел обескуражить даже самых ярых скептиков, которые за всю свою жизнь немало повидали диковинных вещей, включая его хорошо знакомую билетершу Онатакаяву.
Дмитрий Олегович, упираясь левой рукой в край стола, выставив на всеобщее обозрение, круглое словно бублик, ухо, с невиданным азартом, желающий расчесать его до самой крови, высоко поднимая левую ногу, пытался во чтобы то ни стало дотянуться и почесать его. Эти движения давались ему крайне тяжело и выглядели настолько нелепо, насколько это только можно себе представить. Когда же пару раз ему все же удалось это сделать, то по его физиономии было понятно, что эти прикосновения доставили ему немалое удовольствие, чем тот дискомфорт, который он испытывал от задирания ноги.
Выступающий за трибуной громко и продолжительно покряхтел в громкоговоритель, пытаясь привлечь внимание Горбункова, сурово смотря на дурацкое выражение лица своего коллеги. В это самое мгновение, Дмитрий Олегович, оторвавшись от своего занятия, озадаченно и растерянно уставившись сначала на первого контролера, затем на билетершу, далее на присяжных заседателей, а после уже и на Болтунова с приставами, выпрямился во весь рост, высоко поднял голову и медленно проговаривая каждое слово, отчеканил:
– Полностью, полностью солидарен с Варварой Филипповной! Каждое слово! Каждое слово – это кремень правды и беспристрастности!
– М-да, – протянул Выступающий недовольно качая головой, и жестом руки попросил билетершу продолжать.
Онатакаява, вспомнив про платок, который так старательно сжимала в руках, быстро и громко высморкалась в него и закивав головой, продолжила.
– Значиться, подходит этот человек к нам, – билетерша снова тыкнула пальцем в сторону Болтунова, – и спрашивает: «Куда едет этот поезд?». Я, как положено ему ответила, что поезд направляется в Злобиногорск. После моих слов, он заметно приободрился и без лишних разговоров полез по лестнице в вагон номер два. Но стоило только ему подняться на третью ступеньку этого прекраснейшего вагона, как одеяло, которое он нес в руках, выпало и с невыносимым треском и грохотом упало на перрон прямо передо мной и Дмитрием Олеговичем. И стоило этому случиться, как из этого одеяла, этого проклятого серого одеяла выбежала целая сотня котов мне до селя неизвестной породы. Целая сотня! Вы представляете, уважаемый Высокий суд и присяжные заседатели!
– Сотня? – переспросил Выступающий, приподняв брови, казалось, на самую макушку.
– Сотня! – подтвердила Онатакаява и снова, задергав своим носом, сдержала чих.
Выступающий, видя, что билетерше необходимо отдышаться, посмотрел в сторону присяжных заседателей и приподняв указательный палец свободной от громкоговорителя руки, констатировал:
– Целая сотня! Вы себе можете такое представить? Сотня необилеченных котов хотели провезти в одеяле! Какой кошмар! Контрабандой попахивает! Давненько у нас такого не было!
Выступающий снова уставился на Онатакаяву, и та, словив его одобрительный взгляд, продолжила свое повествование.
– От увиденного мы с Дмитрием Олеговичем встали как вкопанные. А эти несносные непонятно откуда взявшиеся коты, словно безудержная река, удерживаемая некогда плотиной, хлынули из этого упавшего одеяла, сбив меня и достопочтенного Дмитрия Олеговича с ног. А после эти мелкие блохастые тупые зверьки безо всякого прозренья прыгали и скакали по нам, словно маленькие дети на батуте, не давая нам возможности подняться и оправиться от случившегося. А у меня между прочем на животных аллергия. Я могла умереть!
Варвара Онатакаява снова заревела и шумно высморкалась в уже изрядно испачканный платок. После она, не дожидаясь разрешения выступающего, продолжила.
Болтунов внимательно слушал историю Онатакаявой и никак не мог вспомнить то, о чем так ярко, эмоционально и красочно рассказывала билетерша. Иногда, он отвлекался на ее причудливый с перепадами подсевший голос, снова пытаясь вспомнить, где же он его слышал ранее, но предположив, что все что говорит Онатакаява вполне вероятно могло было правдой, он успокоился и обреченно сидел и ждал окончания всего происходящего. Возможно, ему и казался ее голос знакомым в силу того, что они уже с ней встречались на том самом перроне, у того самого поезда, о котором повествовала, заливаясь слезами билетерша.
– Их когти так и норовили впиться в нашу кожу! Они были неуправляемые и скорее всего даже непривитые! И не дай бог еще и бешенные! Вы можете себе представить, какого страху мы натерпелись! И если бы не Дмитрий Олегович, с его редким заболеванием, навряд ли мы бы спаслись. Если бы в детстве его не укусила собака, то навряд ли он смог своим лаем всех их распугать. Но, и это не самое страшное!
Онатакаява снова зарыдала. Но после минутной паузы, взяв себя в руки она продолжила.
– Как и говорила, благодаря доблестному Дмитрию Олеговичу, мы сумели отбиться от этих невесть откуда взявшихся назойливых котов. И когда мы поднялись на ноги, я нагнулась, чтобы поднять это злосчастное одеяло этому неуклюжему, не побоюсь этого слова, пассажиру. И стоило мне это сделать, как подняв глаза я увидела, что он стоит совершенно голый. Вы можете себе это представить! На улице три градуса тепла, а он в костюме Адама стоит и смотрит на меня улыбаясь как будто ни в чем не бывало! Голый!
Присяжные заседатели зашушукались. Были слышны разные звуки. Кто-то захихикал, прикрывая рот руками, кто-то закивал осуждающе головой, а кто-то что-то говорил своему соседу, и казалось это была абсолютно другая тема.
Билетерша продолжила.
– И тут я увидела его… Халат!..
Онатакаява куда-то показывала в сторону. Голос ее стал тише. Она, словно уйдя в воспоминания, начала так сильно размахивать руками, отбиваясь от того, что ей мерещилось, что казалось еще немного и она взлетит со своего стула.
Председательствующий прервал свидетельницу громким покашливанием в громкоговоритель.
– Спасибо, многоуважаемая Варвара Филипповна! Если у суда или присяжных заседателей появятся к Вам вопросы, мы непременно предоставим Вам снова слово. А пока, присаживайтесь!
Онатакаява покорно пошла на свое место, все также прижимая уже скрученный до маленького шарика, платок к глазам и носу. Проходя мимо Болтунова, билетерша снова бросила на него сердитый взгляд и даже высунула ему язык, покривлявшись тайком, чтобы никто не заметил. Но это не показалось Евгению ни неприличным, ни тем более странным. Куда страннее было то, что Онатакаява после этой выходки громко закашлялась и из ее рта, словно из упавшей с огромной силой о пол подушки, вылетело пару черных перьев. Это случалась так быстро и так неожиданно, да еще и с учетом того, что в комнате было довольно таки темно, не взирая на горевшие лампы во всех люстрах, что ему было сложно рассмотреть перья поближе и определить кому же они принадлежали при всем его желании и любопытстве. И Болтунову пришлось молча наблюдать, как из идущей и кашляющей билетерши, из ее широко раскрытого от глубокого кашля рта, вылетают очередные перья, которые, весело кружась, снова и снова падали и исчезали на деревянном полу, который по иронии судьбы находился в полутьме.
Тем временем, выступающий контролер застучал свободным кулаком по трибуне, требуя внимание к своей персоне, и в той же присущей ему важной манере попросил представить всем на обозрение арестованные вещи Болтунова.
Тут же, где-то справа в темноте комнаты, послышался звук вставляющегося ключа в замочную скважину двери. Далее, до боли знакомые Евгению, звуки вращающегося дверного механизма. И уже через мгновение, его уши пронзил еще более знакомый звук скрипучей открывающейся двери. Однако несмотря на то, что по всей видимости дверь открылась довольно широко, никакого света, молниеносно врывающегося в хозяйски развалившеюся тьму, за дверью не было и тот, кто вошел в комнату, остался спрятан в полумраке, созданной от скупых на свет люстр. Затем послышались неторопливые отчетливые звуки шагов и скрип досок под ногами идущего. И вскоре, поравнявшись со столом свидетелей, перед всеми в комнате предстал висящий в воздухе коричневый махровый халат Болтунова, со скрученным одеялом в рукавах.
От увиденного, Болтунов даже шарахнулся назад и быстро заморгал, не веря своим глазам. Он даже потер их руками! Уж не привиделось ли все этом ему. Но халат никуда не исчез. Напротив, он поравнялся с трибуной, где недавно выступала Онатакаява, положил свернутое серое одеяло прямо перед собой и откланявшись Выступающему и присяжным заседателям, в ожидании предоставления ему слова застыл.
Билетерша, увидев возле себя висящий в воздухе халат, в одночасье перестала кашлять и смотрела на него широко раскрытыми глазами, полные страха, ужаса и удивления. Даже Дмитрий Олегович, поднапрягся. Он скукожился, слегка наклонился в сторону Варвары Филипповны и как будто даже зарычал. Хотя до последнего было не понятно на кого. То ли на свою соседку, которая слегка подалась ближе к нему, нарушив тем самым его личное пространство, то ли на парящий в воздухе халат. Но стоило последнему отойти, как они оба молча переглянулись и затаив дыхание стали смотреть за тем, что будет происходить дальше.
Выступающий же и присяжные заседатели, напротив, были абсолютно спокойны. Казалось, что для них увиденное было обычной ежедневной практикой. Контролер, дождавшись пока Халат устроится за трибуной, рявкнул в громкоговоритель:
– Уважаемый Халат, что вы можете рассказать нам об этом инциденте с котами на перроне сегодня утром?
Болтунов безучастно смотрел на все происходящее с широко открытыми глазами. Он уже совсем был сбит с толку и, из всех реалистичных вариантов объяснить все здесь происходящее, могло лишь участие его в каком-то реалити-шоу, где вскоре должен выйти ведущий и сказать о том, что все что здесь происходит просто розыгрыш. Все выглядело настолько правдоподобно, что стоило бы либо отметить работу команды такого проекта или он попросту спятил. Ведь прямо перед ним сейчас в воздухе, не касаясь земли, без каких-либо тросов и нитей, болтался его халат и непонятно откуда говорил, рассказывая грубым прокуренным голосом всем здесь присутствующим какую-то невероятную историю.
– А что тут рассказывать? – послышалось из Халата. – Все просто и очевидно! Все, что говорила Свидетельница вранье! Чистой воды!
Билетерша, после последних слов, вскочила со своего места и, пустив скупую слезу, которая быстро скрылась с ее лица, разбившись о столешницу стола, заорала:
– Протестую! Протестую! Дмитрий Олегович, мне не даст соврать! Было именно так, как я говорила!
Она быстро обернулась к своему соседу и запихала его в плечо. На что Горбунков быстро подскочил и отрапортовал:
– Кремень и правда! Беспристрастность!
Председательствующего эти выкрики явно не интересовали. Он призвал к порядку и снова предоставил слово Халату.
– Дело обстояло совсем иначе. Евгений Сергеевич, – Халат указал рукавом на Болтунова. – действительно нес с собой вот это одеяло. Совершенно обычное одеяло. И было на улице не три, а плюс 10 градусов. Однако, чтобы понять, что и отчего идет, я, пожалуй, начну с самого начала.
Часть
V
Халат учтиво поклонился, приподнял правый рукав и приложив его к тому месту, где если бы там был человек его надевший, была бы грудь, Затем он затянул потуже пояс, отчего его талия стала выглядеть меньше среднестатистического мужского кулака и после хрипловатым тяжелым мужским низким голосом начал свое невероятное во всех смыслах этого слова повествование.
– Вишу, это я значится, в шкафу! Вишу такой на жесткой деревянной вешалке! Скучаю от скуки и безделья от слова совсем! Хотя иногда, конечно, я развлекался, покачивался туда-обратно, как на качелях! Пока однажды не свалился с нее и не упал на грязный пыльный пол! А Хозяин забыл про меня совсем, давно с вешалки не снимал! Вот я, так сказать, и так и так пытался привлекать его внимание!
Помню как-то однажды ночью я постучал изнутри шкафа. И знаете, что произошло? Он как вскочил спросонья, весь бледный такой, испуганный. Не понимающе огляделся, поднялся, в окна украдкой посмотрел и снова брыкнулся спать. А я через щелочку приоткрытой двери подсматривал за ним. Потешался. Только он лег, как я ему еще раз постучал и промямлил, что мол, забыл ты обо мне, в шкафу бросил, и что я здесь один сохну. Так он полночи вокруг шкафа бегал со свечой, молитвы читал, солью посыпал, водой святой брызгал. А что мне?! Граждане! Меня в стиралку уже два раза забрасывали! Думаете меня церковная вода испугает? Э-эх, Вы! Это меня так рассмешило, что я громко расхохотался. А хозяин мой от испуга в ванне заночевал. А утром все же осмелился меня проведать. Даже с вешалки снял, но прежде трижды шваброй потыкал. Я за это на него не сержусь. Заслужил! Палку перегнул! Он меня тогда чаще одевать начал. А тут, как назло, потеплело. Вот меня снова он в шкаф этот и запер. А в шкафу, знаете ли, висеть одно наказание!
Председательствующий сердито застучал кулаком по трибуне и брызжа слюной, словно свинья, которую ведут на убой, во всю мощь своих природных голосовых связок завопил в громкоговоритель, отчего у всех в комнате заложило уши.
– Уважаемый Халат! Довольно! Вы тратите наше драгоценное время и отвлекает от выполнения своей основной работы! Нас не интересуют детали Вашей личной жизни! Ближе! Ближе к сути!
Халат резко замолчал и опустив рукава вниз замер, словно повис на невидимой вешалке. Как будто призрачный человек, до этого его надевший, резко сорвал его с себя и аккуратно повесил, а после, вышел из этой безумной комнаты.
– Вы можете говорить по существу? – заливался Председательствующий. – Детали! Нас интересуют детали!
– Кремень и беспристрастность! – раздался голос Горбункова, который вновь подорвался со своего места и громко захлопал в ладони.
На этот раз все обратили внимание, что ладони Дмитрия Олеговича были покрыты густой черной шерстью. Но все тут же обернулись на теряющего самообладание Председательствующего, который неустанно требовал тишины, стуча громкоговорителем, словно молотком по трибуне и призывающий к порядку. Он даже, слегка наклонившись в сторону Горбункова, сурово посмотрел на своего коллегу осуждающим взглядом. При этом многим даже показалось, что он шикнул на него, как кот шикает на собаку, когда вторгается в его личное пространство или любопытствует, что тот ест. И в тот же самый момент, убедившись, что Горбунков опустился на свое место и больше не собирается позволять себе подобных выходок, вновь переключился на молчащий Халат.
– Поведайте нам, как именно вы попали на вокзал и в этот поезд? И постарайтесь, пожалуйста, избегать различного рода отклонений, рассказывая суду только то, что имеет значение по данному делу. Потому что у меня и присяжных заседателей складывается такое впечатление, что вы попросту хотите нас всех здесь ввести заблуждение, выгораживая подсудимого.
Халат вновь ожил и утвердительно закивал своей верхней частью.
– Конечно, конечно! Простите! Увлекся! С кем не бывает! Ведь не каждый день ты можешь пообщаться с таким количеством образованных и понимающих тяжелые судьбы людей!
Председательствующему понравилась очевидная лесть свидетеля. Он гордо расправил свои плечи, словно гордый орел на самой краю скалистого выступа осматривая свои владения, и утвердительно закивал головой, соглашаясь с каждым прозвучавшим словом Халата.
– Продолжайте! – уже мягче и любезней протянул он, махнув Халату свободной рукой, словно Цезарь, разрешающий начало гладиаторских боев.
– Итак, все началось с того, что этим утром мой Хозяин, Евгений Сергеевич, как обычно безумно опаздывал. И это не было ни для кого удивлением. Наоборот! Мы все, кто верой и правдой помогали ему каждый день в решении его проблем, безучастно были свидетелями этого триумфальной шоу. Он в привычной всем нам манере носился по квартире, пытаясь успеть в отведенное ему время до отправления поезда: умыться, поесть, собраться и ничего не забыть. И, судя потому, что произошло после, опаздывал он довольно-таки сильно.
Я еще не совсем было проснулся, как вдруг сквозь полудрем услышал, что дверь старого деревянного шкафа, в котором я чинно висел больше месяца безо всяких на то причин и оснований, со скрипом распахнулась и мой Хозяин с безумными глазами уставился прямо на меня. Знаете, это было настолько прекрасно, что я уже хотел было расплакаться и обнять его, и даже чуть было не протянул к нему свои рукава, чтобы заключить его в мои мягкие и теплые объятия. Однако подумал, что его и без того ранимое и трепетное сердце не выдержит такого моего порыва и я просто безучастно наблюдал за тем, что будет происходить дальше.
И к моему великому разочарованию, Евгений Сергеевич резким движением руки сместил мою вешалку вбок и выдвинул этот выпендрежный клетчатый синий Пиджак.
Халат на несколько секунд замолчал, приподнял руки к невидимому лицу, словно вытирая пот и тут же продолжил.
– Вы представляете мое удивление, обиду и злобу, которую я испытал в тот самый момент?! Нет, не представляете! – сам ответил на свой вопрос Халат после небольшой паузы. – Мне показалось, что каждая моя шерстинка на каждом миллиметре моей ткани наэлектризовалась до такой степени, что я чуть не воспламенился!
Халат резко оборвался и все услышали ту самую пронзительно тишину в комнате, при появлении которой даже Комарихе, вынашивающей зловещный план высосать всю кровь с намеченной жертвы в этой комнате, пришлось включить беззвучный режим, чтобы не быть обнаруженной и убитой.
Сам же Болтунов сидел в полусогнутой позе, скрести руки на коленях, нервно подергивая ногами. Он уже в какой-то степени признал факт существования говорящего и летающего по невероятным причинам, вопреки неизвестным ему законам физики его собственного халата и просто слушал историю, все время напрягая свои извилины, пытаясь вспомнить хоть что-то, любую мелочь, чтобы дать ему шанс оправдаться и реабилитироваться. Хотя по большей части он мечтал хотя бы что-то из услышанного вспомнить.
В голове его словно кто-то закрыл дверь, ведущую к информации о сегодняшнем и прошлых днях, а так необходимый ему ключ, этот кто-то выбросил в обрыв Забвения и Незнания. При этом именно этот кто-то наверняка сделал это осознанно, опираясь на какие-то причины. И подсказка могла быть в любом предложении, которые говорят присутствующие здесь люди и вещи. Хотя мысль о том, что он спятил все четче мерцала перед его глазами. И знаете, это объяснило бы процентов девяноста того, что здесь происходило. Но это было бы слишком просто. А значит, это было маловероятно. Все скорее всего было куда сложнее и запутаннее.
Онатакаява и Горбунков тоже притихли. Даже могло показаться, что эта парочка сидела в этаком оцепенении. И лишь иногда, Дмитрий Олегович вздрагивал, толкая Варвару Онатакаяву в плечо, от чего они оба смотрели друг на друга злыми, недовольными глазами. А после, оглядываясь по сторонам, не смотрит ли кто на них из присяжных заседателей, делали вид что внимательно слушали каждое слово говорящего и Председателя.
– Как и сказал, – прохрипел Халат, – я был очень раздосадаван этой ситуацией. А тут еще и этот Пиджак взял и начал посмеиваться надо мной. Типа, мол посмотри, меня хозяин любит больше, чем тебя. Ну и, конечно, что тут таить, меня прямо накрыло. Или, как говорят в народе, крышу-то тут мне и снесло.
– И что вы сделали? – полюбопытствовал Председательствующий.
– Увидев, что Евгений Сергеевич отвернулся, переполнявшая меня безумная река злости, словно лава в спавшем более пятисот лет вулкане, хлынула из меня. Я раскачался и так вмазал этому клетчатому выскочке, что с одного удара задвинул его вешалку в самый дальний угол шкафа. Да еще, в придачу, к своей великой радости, сбросив его с вешалки прямо на годами копившуюся пыль на полу шкафа. А сам тем временем раскачался и подтянулся прямо на место, где только что висел Пиджак.
И это случилось все так быстро и спонтанно. А главное – так удачно! Евгений Сергеевич, протянул не глядя руку в шкаф и, к моей бесконечной радости, вытащил меня из этого тюремного ящика. А дальше все было словно в самом волшебном радужном сне. Резким уверенным движением он, сняв меня с вешалки, раскрутил и на лету набросил на свои крепкие плечи, облачив меня, словно рыцарские доспехи. После он затянул потуже на своей пояснице мой шикарный красивый пояс, гордо расправил плечи, швырнув вешалку обратно в шкаф, и, схватив второпях это одеяло, вместо сложенной сумки, лежавшем на той же самой полуразваленной кровати, направился к выходу.
На пороге, сняв с крючка ключи, который был прикручен к стене возле двери туалета, Евгений Сергеевич выбежал в тамбур и впервые в жизни забыл даже закрыть за собой двери. Мне кажется, он бежал со словами кролика из сказки «Как сильно же я опаздываю».
– Так, так. – протянул Председательствующий, – Продолжайте!
– Конечно, конечно! – поддакнул, хрипя Халат. – Безусловно!
Дальнейшее повествование Халата и вовсе повергло всех присутствующих в такой шок, что даже Комариха, которая словно мощный насос начала сосать кровь с шеи Дмитрия Олеговича, на время истории остановила свой процесс и с неменьшим интересом начала слушать и наблюдать за происходящим. Забегая наперед, скажу, что именно из-за своего любопытства она и погибла. Но об этом чуть позже.
Халат настолько вдохновился тем, что, рассказывая историю, он завоевал внимание всех присутствующих в этой комнате, что в дополнении к словам, он добавил еще и очень энергичную жестикуляцию. А когда и этого ему показалось мало для выражения своих чувств и эмоций, он и вовсе покинул место за трибуной, перед которой выступал и начал парить прямо перед скамьей присяжных заседателей. Казалось, это был его звездный час. Но, как говориться, всему имеет место быть конец. И об этом также чуть позже.
В истории Халата было много радостных красивых слов, описывающих какая хорошая погода была этим утром. И что, если бы не его теплый слой шерстяной ткани, Евгений Сергеевич непременно бы простудился и заболел. Что именно эта ошибка выбора между Пиджаком и Халатом могло стоить Болтунова жизни и практически являлась роковой. Ведь как он и говорил ранее, утром на электронном табло железнодорожного вокзала показывало всего лишь десять градусов тепла.
дойдя до места в истории, где Болтунов поравнялся с поездом, держа купленный в третьей кассе билет до Злобиногорска, Халат сменил тон голоса на более тихий, говоря более низким голосом, чем, несомненно, привлек к себе еще больше внимания. Могло даже показаться, что Халат скоро сядет посредине комнаты, а все присутствующие рассядутся вокруг него кругом, словно в лагере бойскаутов. В каждом последующем предложении, которое он проговаривал все больше и больше нарастало напряжение и казалось, что вот именно сейчас, что-то должно произойти из ряда вон выходящее.
– Высокий суд, присяжные заседатели, – резюмировал Халат, – Как я и говорил ранее, эти двое лгут!
Халат замолчал и направил левым рукавом на провалившихся в сон Онатакаяву и Горбункова, которые прилипли головами друг к другу и чинно посапывали.
Горбунков, одним глазом заприметивший что все смотрят в их сторону, вновь подорвался и во весь голос отрапортовал:
– Кремень и беспристрастность! Каждое слово!
Онатакаява, слегка запоздав с реакцией на обвинения в свой адрес, удивленно посмотрела на Горбункова и обмякла. В это самое мгновение, ее глаза округлились, и она снова принялась чихать, выбрасывая изо рта все больше черных маленьких перьев. Затем она все же нашла в себе силы, чтобы одернуть Дмитрия Олеговича за пиджак, усадив его на место, и вскочив со своего стула, заверещала:
– Протестую! Вранье и клевета!
И снова слезы, как по волшебству побежали из ее глаз.
Горбунков, понимая, что вставил свои пять копеек не туда, словно робот без умолку повторял, утвердительно кивая головой:
– Кремень и беспристрастность! Каждое слово!
Эти выкрики не смогли унять интереса Председателя и всех остальных в комнате, и после отклонения протеста Онатакаявой, Халата попросили продолжать.
– На входе во второй вагон действительно стояла эта парочка, которая о чем-то секретничала. Мой хозяин, Евгений Сергеевич, бежавший практически всю дорогу, так как до отправления поезда оставалось, меньше двух минут, быстро с ними поздоровался и хотел было вскочить на ступени вагона, как эта дамочка – Халат указал на Онатакаяву, – преградила ему путь и потребовала предъявить билет.
Присяжные заседатели осуждающе зыркнули на билетершу и ее соседа, чья физиономия настолько быстро начала темнеть и покрываться густой кучерявой шерстью, что среди тех самых зарослей уже с трудом можно было признать Дмитрия Олеговича.
Халат тяжело выдохнул.
– Евгений Сергеевич, поскольку был добропорядочным и неконфликтным человеком по жизни, не отказал этой недружелюбной особе в ее просьбе и протянул ей слегка помятый билет. Она резким небрежным движением вырвала его из руки Хозяина и старательно, вчитываясь в каждую строчку, забегала своими маленькими черненькими злыми глазками. Даже сложилось впечатление, что она пыталась найти какие-нибудь изъяны, чтобы придраться к нему. Но все оказалось правильным: и поезд, и дата. После этого, выражая явную неприязнь и раздосадованность, она вернула Евгению Сергеевичу билет и, отойдя в сторону, освободила ему проход в вагон, как вам уже известно, номер два. И несмотря на все выходки этой дамы, будучи неконфликтным человеком, мой Хозяин поблагодарил билетершу и, вскочив в вагон, благополучно устроился на свободном сиденье у окна. Но, то ли в силу своей рассеянности, то ли спешки, а может и того, и другого, он даже не обратил внимание, что обронил вот это одеяло, которое билетерша и контролер подобрали, дабы использовать в своих черных планах.
– О каких черных планах Вы нам говорите? – полюбопытствовал Председательствующий.
На что Халат подплыл снова к трибуне и продемонстрировал всем здесь собравшимся серое одеяло с нарисованными анимешными котами. В одно мгновение, схватившись за его края невидимым руками, он, совершая невероятные виражи и обороты, влетел прямо к самому потолку комнаты, отчего одеяло развернулось во всю длину. И тут все увидели прямо по центру одеяла красовалось огромное пятно багрового цвета. Казалось, оно еще было свежо и даже небольшие капельки багрового цвета, словно оживились и стремительно побежали по вновь открывшимся дорожкам. Кто-то из присяжных заседателей вскрикнул, а кто-то даже потерял сознание. Ведь абсолютно никто из них не ожидал увидеть ничего подобного. Ведь судебное разбирательство касалось отсутствия билета у пассажира, а с этих самых пор это дело приняло абсолютно другой оборот.
– Кровь?! – удивленно послышалось перешептывание среди присяжных заседателей.
Председательствующий также выглядит изумленным. Он впервые за все время слез со своей трибуны и подошел поближе к Халату, который в свою очередь взлетел чуть выше обычного, дабы всем было видно, что скрывало в себе одеяло.
Болтунов непонимающе смотрел на все происходящее. В какой-то момент, он начал сожалеть, что его единственное одеяло испачкано. Евгений тут же, не теряя даром времени, начал усердно пытаться вспомнить, чем можно вывести кровь. И вообще, возможно ли было вывести застывшую кровь. Но ведь она еще не застывшая? Стоит ли ему дождаться пока она застынет и потом пробовать ее вывести или все же стоит пробовать делать это сразу? А вдруг это и не кровь вовсе?! Может это следы от бурака или вишни? И на сколько будет эффективен всем известный порошок Тайд в борьбе с кровью или непонятным веществом, которое так объемно испачкало его единственное одеяло? Вопросы все прибывали и прибывали, не дожидаясь ни на один из них ответа. Пока в один момент они все не расступились перед самым главным одолевающим его вопросом, который словно огромный сеньор идущий напролом через толпу стоящих и глазеющих зевак, растолкал своим большим животом и важным видом – «Что черт здесь возьми происходит?»
Часть
VI
Пока Болтунов размышлял над всем этим, странности начали сыпаться на него как снег на голову прямо одна за другой.
Евгений перевел взгляд на показавшегося из-за трибуны Председательствующего, спешившего к парящему высоко в воздухе Халату и тут же был поражен увиденными изменениями в контролере с громкоговорителем не меньше, чем тогда, когда впервые увидел влетевший в эту комнату свой махровый халат. Вместо двух длинных и тонких, как ветки, ног, частично видневшихся из под черной как смоль мантии, по магически затуманенному полу, медленно шевелясь и перекатываясь. развалились четыре огромных зеленых щупальца с белыми присосками на тыльной стороне каждой из них.
Как огромные шланги, по которым в большом количестве переливалась проточная вода, они то судорожно вздрагивали, поднимая над собой Председательствующего, то словно лопнувшее колесо монотонно сдувались, опуская его вниз. Лицо возносившегося контролера перед всеми собравшимися было столь же неизменным и невозмутимым, как будто никаких изменений в нем не произошло, а все что предстало перед глазами здесь присутствующих, принадлежало ему на протяжении всей его жизни. Его гримасы, как и прежде, была переполнены величием и властностью. При этом, никто из присутствующих даже не дернулся, не вздрогнул и не удивился. А может все это они сделали тайно, внутри себя, сдержав свои эмоции, так как вероятнее всего они сидели в оцепенении и шоке, боясь привлечь к себе внимание Председательствующего.
Евгений также неподвижно сидел и в оцепенении смотрел за движениями Председательствующего и тем, как окружающие реагируют на него. И тут в его светлую голову закралась мысль, что все что здесь происходит это все же не бред, а реально происходящие события. А ведь и правда, подумайте сами, думал он. Он не помнит ровным счетом ничего, что здесь рассказывают; не помнит, как, когда и кто переодел его в тюремную одежду; не помнит даже того, как его привели в эту странную комнату. Соответственно, вероятнее всего его кто-то отравил, подсунув или вколов в него какой-то наркотик, который и вызывает происходящие здесь видения и галлюцинации.
Тем временем, приблизившись вплотную к Халату, Председательствующий неспеша, если так уместно будет сказать, обошел развернутое во всю длину в воздухе испачканное одеяло и внимательно осмотрел его со всех сторон. Наконец, он протянул свободную руку к краю одеяла, и не без интереса и любопытства, резко одернул его за левый край.
Халат, по всей видимости этого только и ждавший, отпустил удерживаемое им одеяло, отчего то с безумным грохотом и тяжестью упало прямо на опешившего Председательствующего, раздавив его как муху. При этом, одеяло плюхнулось так, как будто оно весило целую тонну.
Едва коснувшись пола, упавшее одеяло обрызгало всех присутствующих кровью расплющенного Председательствующего, тело которого лопнуло с такой силой, с какой спелый помидор расшибается всмятку, если его сбросить с огромной высоты прямо на раскаленный асфальт жаркого августовского дня. Щупальца, словно разбросанные змеи и получившую долгожданную свободу, истекая по краям какой-то зеленого цвета жижей, разлетелись в разные стороны, судорожно извиваясь и перекручиваясь, хватая и убивая все, что только попадалось им в поле досягаемости.
Так одно из щупалец, упав рядом с судебным приставом, стоявшим возле камеры Болтунова, с молниеносной скоростью вонзилось ему словно острый нож в живот и, разорвав его форму, показалось из его спины. Затем оно, медленно просовываясь из еще не до конца понимающего, что произошло пристава, словно удав обвило шею бедолаги и сдавило с такой силой, что голова последнего, быстро побагровев, разорвалась, словно перезрелая тыква, по которой выстрелили из двустволки дробью.
Второй пристав попытался было набросится на обезумевшее щупальце, чтобы его оттащить от убитого своего напарника, но то, словно живущее своей жизнью, предвидя мысли подбежавшего пристава, обхватило его за талию мощным, без возможности освободиться захватом, сломав ему все что было возможно в этом месте, и, приподняв над землей, с огромной силой бросило несчастного в самый дальний темный угол комнаты.
Два других щупальца упали в сторону судебных заседателей. Сидевшие там люди настолько оторопели от увиденного, что больше напоминали бездушные белые кегли, которых без единого промаха, одну за другой, словно мячи в боулинге сбивали, разбивая в дребезги, щупальца. В течении минуты от некогда увлеченных слушанием выступающих, общением на отвлеченные темы с соседями по лавке, и теми, кто просто чинно спал, тихонько посапывая себе под нос – ни осталось ни следа, лишь одни кровавые места и части их разорванных тел.
Четвертое, последнее щупальце, плюхнулось прямо перед столом Онатакаявой и Горбункова. Сложилось такое впечатление, что оно было больше, чем те остальные три, некогда принадлежавшие Председательствующему. Словно королевская кобра, высоко поднимающаяся над землей и раскрывая капюшон, сидя на старом срубе дерева, щупальце аналогично поднялось над столом свидетелей, величественно возвышаясь и увеличиваясь в размерах, как будто оно было резиновым и надувалось кем-то, скрытым на затуманенном полу.
Онатакаява от страха так разнервничалась, что начала без остановки чихать, как и прежде выбрасывая из своего рта много маленьких черных перьев, пока в одно мгновенье не чихнула с такой силой, что ее тело буквально разорвалось и разлетелось на части, а стол, за которым она сидела, скрылся в огромном густом черном облаке из перьев, которое словно густой туман повисло в воздухе. Когда же оно чуть-чуть осело, на стуле, где некогда сидела билетерша, восседала огромная черная ворона с красными изумрудными глазами. На ее голове виднелся небольшой хохолок белого цвета, который слегка безобразно был растрепан в разные стороны. Тело же вороны было невиданных ранее Евгению размеров. Это была птица похожая по размерам на страуса, но в обличии вороны. Не долго размышляя, Ворона быстро вскочила на стол, и, подпрыгнув, расправила огромные черные как смоль крылья. Затем, взлетев, уворачиваясь от атаковавшее ее щупальце, облетев его сзади, она вонзилась в его зеленую кожу острыми как бритва когтями и клювом, отчего щупальце, распрямилось во всю длину от пронзившую ее боль.
Дмитрий Олегович также к этому моменту изменился до неузнаваемости. Вместо привычного небрежного контролера, Болтунов увидел огромную черную собаку, которая сидела за столом как человек в порванной одежде Горбункова. Разбуженный, то ли укусом Комарихи, которая с интересом наблюдала за всем здесь происходящим, и которая тут же была прихлопнута волосатой лапой Горбункова, то ли чиханием Онатакаявой, которая к этому моменту испарилась и превратилась в ворону, Дмитрий Олегович потерял не только человеческий облик, но и свойственное ему поведение. Теперь это был просто огромный лохматый пес, который словно инстинктивно бросился на пытающееся схватить ворону щупальце и вцепился в него со стороны белых присосок.
Евгению в какой-то момент даже показалось, что щупальце взвыло от нестерпимой боли, которую ему причиняли Ворона и Пес. При чем этот звук, больше напоминал гул, который не только не умолкал, а наоборот, продолжал нарастать все громче и громче по мере того, как Ворона и Пес поочередно впивались в кожу Щупальца, оставляя на нем все новые рваные раны, из которых словно фонтан лилась зеленая жижа. И тут, в жутком монотонном гуле, Болтунов узнал мелодию своего потерянного телефона, поиски которого некогда вызывали у него столько недоумения и вопросов. И осознание этого его тут же успокоило, потому что это первое из того, что он в этом месте мог вспомнить или узнать.
Через мгновенье, атакованное Вороной и Псом щупальце, сдалось и с грохотом упало на пол, подбросив вверх кусочки так и непонятно откуда взявшегося тумана. Судорожно извиваясь, безрезультатно пытаясь хоть как-то отбиться от этой адской парочки, которые словно стервятники набросились на него, не давая ему шансов подняться, оно пыталось уползти в ту сторону, где сидел огражденный стальной решеткой Болтунов. Евгений почувствовал, как холодный пот выступил на его лице, как задрожали и заколотились его руки, а ноги буквально обмякли и подкосились. Он, что есть силы прижался к стене и мертвой хваткой схватился руками о деревянную скамью. Евгению показалось, что он сжимал настолько сильно, что доски лавки буквально словно простыня сминались в его ладонях.
Тем временем, Щупальце, буквально не доползя до камеры Болтунова полметра, перестало извиваться и обездвиженно замерло на полу, истекая зеленой жидкой массой из разорванных ран. Тем временем, звук его телефона не смолк, а лишь продолжал звучать все громче и громче и слышался уже отовсюду. Казалось, что кто-то подключился через блютуз к телефону и транслировал мелодию через невидимые колонки, которых, судя по громкости, здесь было очень много. Но где сейчас находится телефон, кто, зачем и как, в данный момент интересовали Евгения меньше всего. Куда больше его волновало то, что Ворона и Пес, победив одержимое щупальце, переместили свои взгляды на него.
Болтунов увидел во взгляде Вороны тот самый полный злобы взгляд Онатакаявой и без особого труда прочел мысли в этой вороньей голове. Она хотела только одного – его смерти. Без промедленья Ворона и Пес, словно по внегласной команде, начали поочередно бросаться на стальную решетку с разных сторон, совершенно не щадя себя, пытаясь схватить Болтунова, буквально расшибая себя до крови. Острый клюв, лязганье желтых зубов Пса, когти – все шло в ход для того, чтобы растерзать Евгения, который настолько вжался в стену, что казалось скоро в ней будет отпечаток его тела.
Халат, до сих пор неподвижно висевший в воздухе под самым потолком, увидев, что его Хозяина пытаются убить, стрелой устремился прямо между стальных прутьев решетки и без промедления облачив в себя Болтунова, мягко и тепло его обнимая, провалился сквозь пол. Евгений в это самое мгновение ощутил непонятно откуда взявшееся чувство спокойствия и умиротворения. Он знал, что сейчас он в безопасности и вся странность этой ситуации, что только что с ним произошла, включая ту, где он падает в черной мгле неизвестно куда, отходили на задний план. Его веки наполнялись тяжестью, а усталость, которая его одолевала все это время навалилось на него. Болтунов закрыл глаза, и продолжая падать вместе с Халатом, мирно засопел. Ему вновь виднелись деревья и деревеньки, проносившиеся за окном вагона, в котором он сидел, остановки и огромные бескрайние поля.
Полет Болтунова остановился также резко, как и начался. Евгений попытался приоткрыть глаза и тут же был ошарашен тем, что на всем ходу на него несся огромный яркий луч белого света. Этот свет был от прожектора, который был установлен на локомотиве черного цвета, который тянул за собой такого же цвета тринадцать вагонов. И хотя свет был достаточно ярким, он отчетливо рассмотрел, что этим поездом управляют билетерша Онатакаява и контролер Горбунков. Их смех отчетливо слышался у него в ушах. Грохот от несущегося поезда буквально парализовал Евгения, и он не мог сойти с места. Казалось его тело вросло в то, на чем он сейчас стоял. Горбунков лихо жал на гудок, однако Болтунов вместо привычного гудка отчетлива слышал мелодию своего телефона. Онатакаява же задорно смеялась, махая рукой Болтунову, держа в руке, тот самый помятый билет, который некогда смятый катался по седушке сиденья и который свалился позже с него, укатившись куда-то по полу.
Когда поезд вот-вот должен был уже размазать Евгения на маленькие кусочки, прямо перед Болтуновым появился его некогда новый странный знакомый Чешочкин, который сердито взглянул на несущийся поезд, облив Евгения с ног до головы из какого-то ведра и превращаясь в огромный блин, размазанный по сковороде, громко закричал ему прямо в лицо:
– Проснись!
Глава 3 Берегите голову!
Часть
I
Евгений приоткрыл тяжелые сонные веки и болезненная темнота без предупреждения со всей силой, словно опытный боксер, нанесла ему сокрушительный удар прямо в глаза. Затем, сбросив невидимые перчатки, она безжалостно набросилась на него и вцепилась своими маленькими колкими пальцами прямо в глазные яблоки и начала давить на них с такой силой, словно пыталась вдавить их внутрь черепной коробки, оставив лишь пустоту в глазницах бедолаги. Болтунову захотелось закричать, ведь его одолела нетерпимая пронзающая боль, которая словно сотня острых иголок в одночасье впились ему в лицо, глубоко проходя сквозь тонкие слоя кожи. Однако при всем его желании сделать это, у него ничего не получалось. Язык был чужим и не слушался его. А все попытки его воскресить, вернуть над ним контроль или просто почувствовать его – не увенчались успехом. Язык, безжизненным куском плоти лежал за плотно сжатыми зубами, которых Евгений также не ощущал.
В этот самый момент Евгений почувствовал, как весь его рот буквально забит плотным слоем густого меха. Создалось впечатление, что меховые волокна обволакивали абсолютно все: язык, зубы, десна, небо. Даже губы, которые также, как и язык почему-то его не слушались.
Евгения переколотило, и по всему его телу пробежали миллионы маленьких мурашек, которые словно табун диких лошадей создавая еле видимый заряд электричества, стремительно умчались вниз: туда, где в темноте прятались его ноги, и также быстро исчезли, как и появились. Его знобило То ли от холода, то ли от страха, то ли от сырости и дряхлости места, где он к своему удивлению оказался, то ли от воспоминаний до сих пор непонятного ему суда и того ужаса, что потом развернулся перед ним с Онатакаявой и Горбунковым.
Он попытался себя обнять, чтобы хоть как-то согреться и окончательно был сбит с толку. Вместо привычных своих объятий он ощутил лишь легкое прикосновение махрового халата, судя по всему, в который он был одет.
Это все его так взволновало и одновременно испугало, что он не мог больше находиться в этом странном месте ни секунды. Евгений, что есть силы, вытянув локти вперед, с размаху врезался во что-то твердое и, к своему удивлению, отскочил обратно. Понимая, что это что-то слегка поддалось, хоть и незначительно под его напором, он снова попытался выбраться из темного плена.
На этот раз, приложив больше силы. Болтунов врезался в преграду так сильно, что стена, преграждавшая ему путь, поддалась и продавилась под ним вперед. Яркий свет ударил ему прямо в глаза, в одночасье смыв темноту, которая его окружала и держала в плену, подобно безудержному потоку воды, который смывает все на своем пути.
Первым делом, Евгений обратил внимание, что он находился в шкафу, который казался ему знакомым, а выбравшись из него целиком и вовсе не поверил собственным глазам.
Оглядевшись по сторонам, Болтунов понял, что оказался в самом центре своей арендованной квартиры, которая выглядела как-то иначе, еже ли та, в которой жил он сейчас.
Запах еще недавно наклеенных обоев не выветрился из этой комнаты и слабо бил легким неприятным ароматом прямо в нос. Вместо серых абстракций из прямоугольников на обоях красовались светло-бежевые завитушки, переплетавшиеся бардовыми розами, через каждые двадцать пять сантиметров. Потолок, где некогда были наклеены обои из трефовых квадратов, был идеально отбелен, а в самом его центре висела совершенно чистая, без единой пылинки люстра с длинными свисающими цепочками, на которых крепились прозрачные восьмигранные кубики с тремя яркими теплого цвета лампочками в середине. От нее свет падал настолько обильно, что привычная для этой комнаты полутьма просто была вынуждена собрать вещи и убраться восвояси. С полом тоже произошли такие перемены, что Болтунов на несколько секунд задержался взглядом, так как не мог налюбоваться им. Доски были такими идеальными и ровными, что мысли о том, что здесь раньше лежали другие, гнутые, горбатые доски со щелями, в которых всякий раз при мытье или подметании постоянно все застревало, просто не укладывались в его голове. Шкаф, в котором к его большому удивлению он оказался, выглядел так, словно его только недавно привезли из мебельного магазина. Даже запах лакированных деталей еще не выветрился. На нем не было ни одной засечки, царапины и потертости. Золотые ручки на дверцах по краям блестели и переливались от яркого света люстры, а из замков внизу этих же дверей торчали не менее золотые ключики, которые по всей видимости были новыми и исправными, в отличии от того единственного ключа от замка в его шкафу. Две крайние стены были завешены красивыми персидскими коврами, и еще один был расстелен между диваном и телевизором слева возле окна.
Глядя на все это, оборачиваясь по сторонам, Евгений закидывал молча себя вопросами, которые все прибывали и прибывали подобно ночному океану, создавая все новые волны из других вопросов, на которые у него конечно также не было ответов.
“Кто притащил сюда этот странный дизайнерский устаревший диван? И где мой любимый угловой диван, на котором я столько ночей спал? Кто повесил портрет мужика с черной лентой сбоку вместо моей картины? И куда делась моя картина? И вообще, что здесь делает это женщина, которая стоит и пялится на меня с таким бедным цветом лица, словно она увидела привидение?”
Действительно, когда Болтунову удалось выбраться из шкафного плена, в зал вошла женщина, которая, увидев Евгения заверещала таким страшным воплем, которого он не слышал даже в самых страшных фильмах. Голос ее был настолько пронзительным и звонким, что он, как свисток для собак, буквально впился в уши Болтунова, пронзив его барабанные перепонки, отчего ему пришлось сильно закрыть уши руками, чтобы не оглохнуть.
Думаю, будет правильно посмотреть на то, что, собственно говоря, произошло в этой квартире глазами той самой женщины, которую звали Мария Владимировна Чешочкина.
Да, да! Это была мама того самого странного пассажира из вагона номер два, с которым еще не так давно познакомился Болтунов, когда ехал в Злобиногорск. И в силу разного рода обстоятельств, ему и в голову не могло прийти, кто сейчас стоит перед ним и что она видит, и уж тем более, каким образом эта встреча оказалась возможной.
Стоит пояснить, что буквально день назад ее супруг Степан Леонидович Чешочкин, после продолжительной болезни ушел в мир иной. И как бы комично это не звучало, но все же, фамилия умершего стала теперь его ярлыком нынешнего состояния. И хотя это событие было определенно черным и мрачным, оно не было для его родственников, в том числе и Марии Владимировны, каким-то неожиданным событием. Скорее наоборот. Все ждали, когда же муки Степана Леонидовича на этом свете прекратятся и начнутся в другом, и тем самым освободят от ежедневных страданий его благочестивую жену, которая изо дня в день суетилась и бегала в больницу, чтобы присматривать за своим мужем. Поэтому, когда Марию Владимировну известили о кончине ее супруга, позвонив из морга в три часа ночи вчерашнего дня, она не стала заливаться слезами и не убиваться сильно горем. Как врач, она приняла эту ситуацию спокойно и с пониманием. Но и сказать, что и не страдала, и тем более не переживала, тоже нельзя. Ведь все же как ни крути, двадцать восемь лет вместе, в радости и горе, у них за плечами было. И сегодня, именно с этой самой квартиры его тело в сопровождении небольшой траурной колонны было доставлено на Восточное кладбище, где под негромкие всхлипывания собравшихся людей было упокоено в земле.
Придя домой, и оставшись наедине сама с собой, Мария Владимировна, которой на сегодняшний день было не много не мало пятьдесят восемь лет, убралась как обычно на кухне, вытерев и расставив всю посуду по местам, запалила одну из церковных свеч и, открыв Библию, прочла про себя несколько молитв из нее. Затем, выключив свет, она неспеша прошла в зал по узкому коридору, слегка придерживаясь левой рукой о стену, где, едва показавшись в дверях замерла в недоумении. И в этом нет ничего удивительного. Не каждый день можно увидеть, как дверь Вашего шкафа в квартире, где никого кроме Вас нет, открывается с сильным стуком, и уж тем более, не каждый день увидишь, как из этого же шкафа вылетает как по волшебству халат Вашего умершего и недавно похороненного мужа. Поэтому думаю, закричать с ее стороны в данной ситуации было вполне резонным решением.
Болтунов всего этого не знал. Для него это все выглядело куда более проще и банальней. Какая-то женщина вломилась в его квартиру, орет непонятно почему, а его мебель куда-то делась, пока он отсутствовал.
Все эти рассуждения привели его к пониманию того, что здесь происходит.
Точно! Видимо он так долго отсутствовал, что хозяева его квартиры, которую он снимал, видимо потеряв надежду его разыскать или подумав, что он сбежал, дабы не платить за аренду жилья, сдали ее вот этой самой женщине, для более комфортного проживания которой сделали небольшой косметический ремонт и приобрели мебель, которая выглядела более эстетичнее и новее.
Мария Владимировна, испытав дикий страх и ужас, схватилась одной рукой за сердце, а другой оперлась о стену возле выключателя. Она тяжело дышала, а в глазах ее появились плавающие круги. Все вокруг двигалось и вращалось. Краем глаза она заметила, что халат поднял руки к капюшону, словно пытался схватить себя за голову. Но это не особо ее впечатлило. Но, когда Евгений пришел к мысли, что разобрался в сложившийся ситуации и предпринял попытку извиниться и решил помочь этой видимо плохо чувствовавшей себя женщине, глаза Марии Владимировны округлились и застыли. Она сделала неуверенный шаг назад и рухнула на пол, распластавшись словно шкура убитого медведя перед камином. Ее сердце, сделав несколько ударов, остановилось. Еще несколько минут ее широко открытые глаза видели, как над ней склонился халат ее мужа и размахивая рукавами над ее головой, что-то говорил. Она даже слышала какой-то хриплый грубый голос, но так и не сумев разобрать слова, умерла.
– Женщина, Вам плохо? – без умолку повторял Евгений, пытаясь сообразить, как действовать в этой ситуации. – Ответьте мне что-нибудь? Люди! На помощь!
Он присел на колени, и попытался приподнять голову женщины, но не мог этого сделать. Руки, как будто были ватные и не слушались его. И здесь он обратил внимание, что в рукавах его халата совершенно ничего нет. Руки, ноги, туловище – всего этого не было видно. Лишь один халат.
Болтунов вскочил, что было сил и подбежал к шкафу, в средней двери которого было встроено зеркало. Однако оно было очень плотно завешено белой простыней, где в самой середине его красовалась огромная красная роза. Чтобы его приоткрыть, Евгению пришлось предпринять несколько попыток. И когда все же у него получилось и покрывало слетело на пол, Евгений ахнул и отошел от зеркала.
Вместо привычного отражения в зеркале, Евгений увидел силуэт своего старого странного знакомого Дмитрия Степановича, который сидел на новеньком, видимо совсем недавно приобретенном деревянном стуле, в точно такой же комнате, с точно таким же интерьером, но с двумя лишь несоответствиями. В той комнате по ту сторону зеркало не было лежащей на полу бездыханной женщины, раскинувшейся возле двери между залом и коридором. Зато на стене появился портрет с ее изображением и черной ленточкой сбоку справа, где рядом на стене висел уже знакомый Евгению портрет мужчины с аналогично повещенной сбоку ленточкой.
Часть
II
Чешочкин, даже не повел бровью, когда увидел перед собой в отражении Болтунова. Словно его нахождение в отражении было столь привычным зрелищем, что и видеть собственное, когда смотришься в зеркало.
Заприметив на полу неподвижно лежавшую за ним женщину, он не на шутку разнервничался и буквально осунулся в лице. Евгений, всмотревшись более внимательнее в лицо Чешочкина, затем в портрет мужчины на стене и взглянув на каменное лицо Марии Владимировны, сложив в голове все детали пазла, понял, что к чему.
Тем временем, Дмитрий Степанович, молча приподнявшись со стула, стоявший возле накрытой простыней швейной машины, неторопливо, с опаской подошел к зеркалу в шкафу, и аккуратно переступив через зеркальный проем, оказался в одной комнате с Болтуновым.
Евгений не мог не отметить, что его новый странный знакомый с момента их первой встречи, выглядел заметно свежее, чище и моложе. Его лицо было светлее и румянее, и не такое морщинистое, тем более оно было не грязное и без ссадин и припухлостей. Болтунову даже показалось, что каким-то магическим образом Чешочкин выглядел на двадцать лет моложе. Одетый в свободную серую футболку с красным логотипом на груди «Спартак Чемпион» под синие облегающие спортивные штаны, по краям которых бежали две желтые полоски, он казался не тем угрюмым раздувшимся странным типом, которым предстал тогда в поезде. Это был совершенно другой Дмитрий Степанович. Живой Чешочкин!
Дмитрий Степанович же, тем временем, осторожными крадущимися движениями подошел к лежавшему телу матери, и медленно опустившись на колени рядом с ней, тихо зарыдал. В воздухе повисла немая тишина, которая иногда прерывалась звуком оживающего холодильника, звуком сливающегося бачка где-то сверху, и, стуком хлопающей от сквозняка входной двери. Чешочкин склонился над бледным, каменным лицом Марии Владимировны и что-то забормотал ей прямо на ухо, всхлипывая и вытирая набегающие на глаза слезы. Казалось, у них был диалог, в котором он говорил и говорил, изливая все, что было у него на душе, а она молча терпеливо и учтиво слушала не перебивая. Так продолжалось несколько минут.
Иногда, редкие слезинки, неосторожно сброшенные прямо Марии Владимировне на щеку, в ту же самую секунду шипя испарялись, словно капли масла, упавшие на хорошо разогретую сковороду. Ее широко раскрытые зеленые глаза смотрели сквозь Дмитрия Степановича будто бы в пустоту. Они были подобно колодцу, в который, если провалиться, можно было падать бесконечно. И тот страх, который она испытала перед смертью, так и не покинул ее, хоть и постаревшее, но все же красивое женское лицо.
Спустя некоторое время, Чешочкин, расправив спину, аккуратно провел рукой по лицу умершей, чтобы закрыть ей глаза. Однако вместо этого он увидел, что ее четкие линии лица начали стираться под его ладонью, становясь нечеткими, подобно тому, как выглядит размазанное изображение человека на фотографии. Болтунов тоже обратил на это внимание и не мог понять, как такое возможно. При этом, он боялся даже пошевелиться, понимая всю трагичность ситуации и не хотел быть помехой в этот момент. Он с сострадание смотрел на своего знакомого, сопереживая ему, разделяя его недоумение вместе с ним.
Дмитрий Степанович тем временем, еще сильнее разволновавшись, не верил своим собственным глазам.
– Нет-нет-нет! – причитал он над растворяющимся прямо на глазах телом матери. Но каждое его последующее прикосновение к женщине, лишь больше стирало ее образ, делая его более прозрачным и бесформенным. И даже когда Чешочкин перестал к ней прикасаться, он и Болтунов стали свидетелями того, как тело Марии Владимировны исчезает, словно свеча, угасая прямо на их глазах.
Через минуту от тела Марии Владимировны не осталось и следа, оставив Дмитрия Степановича одиноко стоящим на коленях и безудержно рыдающим. Тот наклонился и уперся головой в пол ровно там, где еще недавно лежала его мать, как будто пытаясь впитать ее еще еле ощутимый аромат, а также прикоснуться к теплу от ее тела.
Взгляд Евгения невольно обратился к стене, где словно по волшебству рядом с портретом мужа Марии Владимировны, появился ее собственный портрет с черной ленточкой сбоку.
Все происходящее настолько впечатлило Болтунова, что он даже позабыл о том, что его самого недавно беспокоило. Не зная, как разорвать это длящееся молчание, Евгений огляделся по сторонам в поисках других странностей и его взгляд вновь упал на зеркало в шкафу.
Там в отражении, Евгений снова увидел ту самую комнату, с недавно поклеенными обоями, яркой чистой люстрой, портретом отца Чешочкина и одиноко лежавшим мертвым телом Марии Владимировны. Болтунов приободренный повернулся к Чешочкину, чтобы показать ему, что его мать еще здесь, никуда не исчезла, буквально рукой подать, в отражении зеркала в шкафу, и что у него есть шанс вновь подойти к ней, а возможно и спасти, но к своему удивлению на некоторое время просто потерял дар речи и молча оглядывался по сторонам.
Квартира, в которой он только что находился исчезла, как и все что в ней находилось. Диван, кровать, стулья, швейная машинка, портреты, ковры. пол, стены, шкаф со странным зеркалом – все это испарились без каких-либо логических объяснений, включая самого Дмитрия Степановича, который еще секунду назад был в двух шагах от него.
Сверху, вместо отбеленного потолка, на черном безоблачном ночном небе виднелись миллион разных ярких и тусклых звезд. Казалось, что именно сегодня они все были здесь, представ перед Болтуновым во всей своей красе, завораживая яркостью, размером или расположением. Они словно миллион диодов давали неповторимую частичку света, создавая в общей массе небесный фонарь. Справа, как будто уступая все лавры звездам, окутанная легким серым туманом, виднелась огромная полная луна, которая больше напоминала повешенный на гвоздь огромный кусок сыра, кем-то впопыхах оставленный. Словно лунный прожектор бледный свет от луны падал на стальные ворота, где сверху виднелась шильда «Восточное кладбище».
Евгению в лицо подул сильный порыв, пробирающего до самых костей, зловонного ветра. Его волосы вздрогнули, приподнялись, а затем, словно приглаженные чьей-то невидимой рукой, тут же аккуратно улеглись на свое привычное место. При этом, Болтунов мог бы поклясться, что вместе с этим слышал чьи-то молящие о помощи голоса. Их было так много и все они просили о разном, перебивая друг друга, кто тише, кто громче, что однозначно нельзя было сказать, сколько же их было на самом-то деле. А так как в его жизни странности начали происходить с геометрической прогрессией так часто, что на эти, как ему показалось «мелочи» Евгений решил не обращать никакого внимание и уж тем более не заморачиваться. Да и чувство вони было настолько тошнотворным, что остальной дискомфорт, создаваемый ветром, отошел на второй план. Складывалось такое впечатление, что где-то здесь неподалеку кто-то благополучно умер и разлагался. А самое неприятное, что Евгению было настолько все равно: кто и где это находится, что даже его, любопытного и интересующегося всем человека, мысль о том, чтобы куда-то целенаправленно пойти, искать, разбираться – утомляла. Единственное чего бы в данный момент ему хотелось, так это чтобы этот запах исчез ровно также, как и появился.
Прямо за его спиной раскинулся сосновый бор, который из-за того, что был обделен лунным светом, казался одной сплошной колючей стеной, по земле которого стелился густой слегка синеватый туман, подобно тому, что был на полу комнаты, где проходило судебное заседание.
Если прислушаться, то можно было услышать, что лесная жизнь, буквально стоило зайти дальше вглубь леса, бурлит и не дремлет. При этом Евгений не мог рассмотреть ни одно живое существо, которое там пробегало, проскакивало или проползало. Он мог только с опаской вслушиваться и представлять себе, кто же сейчас там находится и чем занимается.
Стоит отметить, что с фантазией у него было все хорошо. А еще, как говориться, у страха глаза велики. Поэтому, все то, что он себе напридумывал вполне вписывалось в эту житейскую мудрость. Он отчетливо представил себе молодую косулю, которая по его версии обитая в этой дикой местности непременно должна была питаться людьми и другими животными. Прячется себе сейчас небось где-там в кромешной темноте, неспеша пережевывая кусок плоти умершего бедолаги, по ошибке забредшего в лес, и ждет следующего зеваку, который повторит ту же роковую ошибку. Это объяснило бы сразу тот зловонный запах, который до сих пор не покидал носа Болтунова. Он также представил себе огромного ежа, который на своих колючках тащит убитого им недавно лесника; зайца-кенгуру, который так и норовит наподдать, навалять, оглушить, а после запихать в свою сумку и неспеша в течении недели переварить. Про белок, которые утаскивают на самые верхушки деревьев своих жертв и после того, как убивают, оставляют тараниться словно карасей. А уже про насекомых и пресмыкающихся, Евгений вообще старался не думать.
Где-то вдали, как показалось Болтунову, что-то проскакало и заставило его переживать, чтобы это что-то, к примеру заяц, по ошибке или осознанно не начал прыгать в его сторону. Ведь если представить, что даже если это будет совершенно обыкновенный заяц, который просто выскочит прямо перед ним и побежит в его сторону, Евгений должен будет не просто бежать, а бежать как минимум быстрее зайца. Ведь кто знает, что это за заяц может быть и какие намерения у него. А вдруг его предположения окажутся верны и это на самом деле будет заяц-кенгуру? А если вдруг ему и удастся сбежать от такового, то, как знать будет ли это лучшим вариантом. Ведь оказавшись, к примеру, где-на темной поляне, его с легкостью накрутит на свои ядовитые иголки еж-убийца, а если и после этого жизнь его не покинет, то он непременно будет съеден косулей-людоедом, которая до сих пор стоит на том самом месте, где лежит труп бедолаги и терпеливо ждет. Ну и в итоге, его останки будут в последствии болтаться на рогах оленя-короля, который по всем жанрам непременно должен быть, как истинное воплощение духа этого леса.
Болтунов так увлекся своими фантазиями и одновременно страхами, что незаметно для себя все дальше и дальше пятился от бора, как вдруг, зацепился ногой о торчащую из земли корень дерева, с треском упал.
Стоит сказать, что не взирая на падение, Евгений словил себя на мысли, что у него снова появились ноги. А судя по расшибленному локтю и отбитой пятой точке – руки и все остальные части тела. Поэтому нет ничего удивительного в том, что, упав и разбив названные конечности, он не только не скорчился от боли, но и наоборот обрадовался и, вдобавок ко всему, начал громко смеяться, ликуя, что хотя бы на одну странность стало меньше.
Часть
III
– Имейте уважение, гражданин! Здесь вообще-то мертвые отдыхают!
Болтунов резко обернулся, еще сильнее облокотившись на руку, словно он и не падал вовсе, а выбирал более подходящую позу для лежания на земле. И первое что он увидел, это довольно странной внешности человекоподобное существо, которое смотрело на него слегка наклонившись сверху, покачивая головой и было явно недовольно его поведением. Евгений сразу сообразил, что это, скорее всего, был смотритель кладбища. Его внешний вид слегка выбивался от того представления, каким может быть человек работающий на такой работе. И прошу заметить, что это уж точно должен был быть человек! А в данном случае на человека он был похож с очень большой натяжкой.
Быстро вскочив на ноги, слегка отряхнув халат, Болтунов учтиво кивнул головой и смог в полный рост рассмотреть того, кто так вероломно прервал его первый за долгое время искренний смех.
Огромная голова с большими ярко-синими глазами, словно к ним была подведена невидимая подсветка; не менее большой неаккуратный нос, больше напоминающий бесформенную картошку; выпирающая нижняя губа, которая закрывала собой верхнюю; лопоухие уши, которые настолько выглядели несуразно, что Болтунов едва сдержался, чтобы не потрогать их обладателя, дабы убедиться в том, настоящие они или нет – все это крепилось на довольно упитанное тело с короткими руками и ногами. Из одежды на нем был черный балахон с капюшоном, туфли со странно вытянутыми и подвернутыми кверху носами и золотой пояс, который сходился прямо под свисающим над ним животом, на котором висело много разных пузырьков с какими-то странными названиями, которые Болтунов не мог рассмотреть.
– Меня зовут Евгений! – суетливо протягивая руку, представился Болтунов, глядя виновато в синие глаза смотрителя.
– Рафал! – назвался тот, крепко сжав руку нарушителя и несколько раз ее потрясся, с опаской оглядываясь по сторонам. – Нам здесь не безопасно стоять! Того гляди еще Патруль увидит. Идем!
Смотритель показал рукой Болтунову еле протоптанную тропинку вдоль высоких стен кладбища и первым зашагал впереди, стараясь высоко поднимать ноги и наступать на землю как можно тише. Евгению это показалось забавным, но тем не менее важным. Дабы не утруждать этого забавного типа расспросами, Болтунов также старался идти, подражая во всем впереди идущему.
– Вот откуда вы все беретесь на мою голову, а? Ходите здесь, бродите… А потом мертвые и пропадают! А потом Рафал виноват.. Рафал не досмотрел.. – бубнил под нос сам себе смотритель. – Вот говорил я ему, что это все вот такие как ты! Ходите с ними, общаетесь, уходите, а те потом остаются одни, вспоминают свою прошлую жизнь, нервничают, страдают, а потом и пропадают.. Все же, как ясный день, понятно. Нет, говорит! Рафал, ты меня обманываешь! А я же ведь чистой воды.. никогда!
Смотритель резко остановился, скрестил руки на груди и надув живот, словно маленький бочонок, уставился на Болтунова и полушепотом разоткровенничался, все также оглядываясь по сторонам, словно их кто-то мог услышать:
– Скоро в отпуск уезжаю! Бессрочный! Осталось тут пару дел завершить и готово! Моя любимая все организует и прощай эти их обходы, сторожения, укоры и приписывания! Она у меня у-у-у-х какая! Красотка!
Болтунов уж было хотел порадоваться за смотрителя и что-нибудь сказать ему в стиле «У вас все получится. Главное – дерзайте, как бы ни было сложно!», но Рафал тут же отвернулся и вновь зашагал вперед.
Пройдя достаточно долго, на повороте, Рафал споткнулся, но устоял. Евгений, смотрящий в упор на идущего впереди смотрителя, не поверил своим глазам. Голова Смотрителя издав треск, похожий на звук, что издает ломающаяся ветка, на которой недавно стоял кто-то очень тяжелый, словно огромный мешок, шлепнулась вниз на траву, сказав при этом «Ой!». И пока Евгений, хлопал своими глазами, раздумывая над тем как помочь в этой ситуации Смотрителю, тело этого чудаковатого существа ловко присело, обхватило голову руками и с легкостью водрузило голову на привычное место, дважды прокрутив ее на шее по часовой стрелке и без лишних остановок и объяснений, возобновило свой обход вдоль возвышающегося стального забора кладбища.
– Рафал, а вы чем занимаетесь здесь? – прервав долгое молчание, идя следом за смотрителем, спросил Болтунов, пытаясь не отставать ни на шаг,
Смотритель резко остановился и начал, что-то искать, хлопая себя по балахону то спереди, то по краям, словно у него там были тайные карманы. Наконец, он довольный достал свернутую в трубочку бумаженцию, в которой, после того как он ее суетливо развернул и тыкнул прямо Болтунову в лицо, чуть не сбившего Смотрителя с ног, было написано «Смотритель Вечного Сна второй категории».
– У меня работа очень важная! Я обхожу территорию и смотрю, чтобы всякие вроде тебя не мешали тем, кто там! – с этими словами Рафал показал на стальные ворота кладбища, и затем, словно погрузившись в воспоминания с трепетом в каждом слове, продолжил.
– Раньше, у нас всегда здесь играла прекрасная траурная музыка. Мендельсон не затихал. Звуки этого марша неслись высоко с того самого темного леса и лились во все стороны. Да и не был он раньше таким темным и страшным. Он был зеленым, наполненным светом и теплом. Пока однажды не случилось то, что изменило все здесь до неузнаваемости. Музыка исчезла. Лес погустел и ушел во мрак. Умершие перестали спать и видеть сны. Это место стало проклятым и темным. А ведь это все из-за того, кто разбил сердце моей любимой и ненаглядной, а теперь еще в придачу, обвиняет меня во всех тяжких!
Болтунову становилось все интереснее и интереснее. Он старательно пытался успевать и идти следом за смотрителем, боясь потерять его также из виду, как некогда потерял Чешочкина, и вслушивался в каждое слово говорящего. При этом, как ему самому показалось, с каждым шагом Евгений становился все меньше ростом, а делать следующий шаг было все сложнее и сложнее. Казалось его ноги утопали в мягкой трясине, которая погружало Болтунова все глубже.
– Помню однажды, – рассмеялся, хрюкая себе под нос Рафал, – до всех наших событий, бывали случаи, хотя и редкие, что кто-нибудь из спящих просыпался и как ни в чем не бывало уходил без спроса с нашего курорта обратно в жизнь! Вот это была тогда потеха! Их конечно, находили эти двое из Черного Патруля, но выглядело это очень комично!
– Черного патруля? – переспросил Евгений, старательно поднимая высоко ноги, помогая себе руками. – Что смешного было то?
Глаза Рафала еще больше округлились и было видно по его физиономии, что он ждал вопросы. А чего тут, собственно говоря, удивительного, ведь за столько лет однообразной рутинной работы не было еще такого случая, когда кому-либо хоть на мгновение заинтересовало то, чем он занимается, да и еще явно не из местных. Поэтому смотритель, хотя и сделал вид, что сильно занят, покряхтев и что-то пробубнив себе под нос, но все же поведал Евгению, по всей видимости страшные тайны.
– Черный патруль? – сам себя переспрашивая, протянул Рафал. –Да, местные шерифы! Желаю с ними ни вам ни мне не встречаться. Та еще парочка! Да еще муж и жена! Бывает же такое!
Затем, вспомнив про второй вопрос, смотритель добавил:
– Поговаривают, что одна бабка, еще в то время, когда все было здесь по-другому проснулась, выбралась на свет ночью, отряхнулась и без задней мысли и раздумий, отправилась на почту пенсию получать. И чуть-чуть не дойдя до места, вспомнила, что нет с собой ни каких документов. Вот она и поплелась к себе домой. К мужу и собаке Найде
Рафал снова остановился, оборвав историю и молчаливо уставился на звезды.
–Это конец? – не веря услышанному, спросил Болтунов, удивленно разведя руки в стороны.
Рафал перевел взгляд на Евгения и указав пальцами направо, выдавил:
– Это конец всей ее семье: ее мужу и собаке. Вон отдыхают вместе теперь в третьем секторе семьсот сорок пятое и семьсот сорок шестое места. Собаки только их здесь не хватает. Как сплетничают в Секретариате, ее коммунальщики куда-то свезли. Говорят, одичала псина совсем. Пришлось усыпить. А ведь она ни в чем-то и не была виновата. Вот такая несправедливость жизни и казус смерти, понимаете ли!
После небольшой паузы, смотритель вернулся к повествованию, весело зашагав вдоль возвышающихся стальных ворот, продолжая обход.
– И в этом нет ничего удивительного! Не каждый день тебе в дом звонит умершая месяц назад жена в два часа ночи, со словами «Чего так долго открываешь, старый черт! Я уже пять раз помереть успела, пока ты двери открыл!». Вот он, как говорят у вас в народе, кони-то и двинул. Благо патруль по горячим следам ее нашел и изъял. А через пару деньков и деда ее привезли. Теперь один сон на двоих смотрят!
– Ого! –протянул удивленно Евгений, идя уже по пояс в земле. – Любовь!?
От услышанного Рафал даже громко захрюкал от смеха.
– Какая там, любовь! Для деда это настоящий кошмар, всю загробную жизнь со своей стервой женой проводить день на пролет, а для нее – приятный сон. Она там видная светская дама, ведет раскрепощенную жизнь, дорого-богато, все за ней бегают, даже ее дед! Безумно ее любит, а она ему отворот-поворот! Кажется, возьми да уйди!? Да не тут-то было – однолюб! Хотя, по-моему, идиот!
Смотритель так замечтался, будто сам был в том сне и видел все как наяву. Повествуя, увлеченно жонглируя в воздухе руками, он обернулся к своему настырному любопытному нарушителю, чтобы продолжить свою мысль о любви и жизни, но увидел лишь торчащую из земли руку бедолаги, судорожно пытающуюся ухватиться за скользкую, рвущуюся и уползающую под землю траву.
– Упс, совсем забыл! – засуетился неуклюже Рафал и бросился на помощь своему исчезающему в земле новоиспеченному знакомому. – Хватайся скорее за руку!
С этими словами, он в прыжке, чмякнувшись о землю, словно в лужу с грязью, крепко схватился за руку Евгения и, как показалось уже теряющему сознание Болтунову, с легкостью отрывания одуванчика из травяной гущи, вырвал его из земляной пропасти, которая словно ожившая бездна неудержимо заглатывала его с каждым его движением. Затем, подбросив утопающего над собой, словно ловко закрученный волейбольный мяч, лихо зашвырнул Болтунова прямо за стальную ограду кладбища.
«Не забудь! Голову сними!» – именно такие последние слова долетели следом за Евгением, упавшего прямо на огромную гору из желтого песка. Приземление было настолько мягким и удобным, что могло показаться, что Болтунов заблаговременно приготовив себе место и предварительно сгруппировавшись, прилетел ровно туда, куда и собирался.
Часть
IV
Последние слова Рафала не давали Евгению покоя. Ведь эта фраза никак не укладывалась в логику всего происходящего.
«Что он имел ввиду говоря «голову сними»? –думал Болтунов отряхивая халат и поднимаясь на ноги. – Может это шутка какая-то?»
Чем больше он пытался найти то, что навело бы его на верную мысль-подсказку, всплывающая на поверхность версия, что он просто не правильно расслышал все громче и громче кричала в его еще шумящей после падения голове.
«Может он имел ввиду все же «Голову береги!»?» – словно ожидая ответа спрашивал сам себя Болтунов, лихорадочно почесывая затылок, который стал чесаться так сильно, словно по его голове устроили забег обезумевшие блохи.
Эта фраза куда более вписывалась в смысл той ситуации, в которую попал Болтунов и вполне объяснила бы заботливые рекомендации смотрителя, однако все же стоит отметить, что Евгений готов был поклясться чем угодно, что буквально услышал каждую букву в последней фразе своего заботливого спасителя, пока летел над стальными воротами.
Оставив все же своим размышления и скатившись с горы, Болтунов сделал пару неуверенных шагов по земле, и убедившись, что она прочна как камень, уже смело зашагал по протоптанной дорожке вдоль оград и одиноко стоявших крестов и могил прямо как ему показалось к возможному выходу.
Ему тут же в голову пришла идея скорее разыскать Рафала и после небольшого расставания, вновь услышать от него другие невероятные истории, которые с тем произошли за то время, что он здесь проработал. Так с каждым следующим своим шагом, он все больше возвращался пониманием того, где он находится и что его окружает.
Остановившись, Евгений окинув взглядом раскинувшееся перед ним залитое лунным светом старинное кладбище и тут же позабыл обо всем напрочь. И в этом не было ничего удивительного.
Привычное глазу пугающее своей пустынностью и безлюдностью молчаливое Восточное кладбище, где годами властвует одиноко блуждая, временами завывающий, словно обезумевший от голода старый побитый жизнью серый старый волк, отшельник-ветер – предстало перед Евгением абсолютно в другом свете. И дело ведь было вовсе не в том, как красиво и ярко оно было залито лунным светом. Все было куда более сложнее и ужаснее.
В ограде, где находилась либо одна, либо несколько могил, прямо на самой верхушке каждого вкопанного креста висели насаженные, неряшливо оторванные от своих тел головы с ошметками от шей, которые при этом не только не выглядели несчастными, а наоборот, казались в полном здравии и полные жизненных сил и энергии. Они довольно громко общались между собой, иногда смеясь, а то и вовсе споря и ругаясь друг другом, не обращая никакого внимания на странного персонажа, разинувшего рот в коричневом халате неожиданно откуда-то вышедшего из укутанного мглой леса.
Переведя взгляд вправо, Евгений увидел неподалеку от себя заросшую колючками и сорняками ограду с крестом и полуразрушенным памятником. Болтунов осторожно подошел поближе и сумел отчетливо рассмотреть, что на его верхней части висела глубоко насаженная, словно на кол, голова, высохшей практически до костей от времени, старой женщины. Ее глаза в силу длительного пребывания на кресте попусту впали в натянутые старой дряблой кожей глазницы, а седые длинные неряшливо взлохмаченные волосы, свисали стручьями вниз, переплетаясь с дикими зарослями. Ее серебристая кожа на щеках, разукрашенная лунным невидимым художником, как и зубы, которых по всей видимости не было уже давно, куда-то ввалились внутрь черепа. Евгений даже не подумал испугаться. Ему это все показалось даже забавным и похожим на очень хорошо загримированный реквизит.
Болтунов наклонился за ограду, стараясь максимально прильнуть к голове женщины, чтобы получше рассмотреть ее и убедиться в своей правоте. И стоило ему это сделать, как голова резко широко раскрыла откуда-то появившиеся большие карие глаза, слегка подпрыгнув вверх, разбуженная ото сна и зашипела на него так, словно испуганная змея, которую потревожили в тот самый момент, когда она грелась спокойно на пне, принимая солнечные ванны.
– Жи-во-о-ой?! – сквозь еле слышный свист и кряхтения, прилагая неимоверные усилия, удивленно протянула голова старухи и тут же пытаясь слегка поворачиваться то влево, то вправо, заверещала, шипя и сипя, – Жи-во-ой! Жи-во-ой!
После последних слов старуха даже попыталась схватить Болтунова за нос, но тот, не на шутку испугавшись, резко отпрянул от одичавшей головы и отскочил от ограды, словно ошпаренный. Запутавшись в собственных ногах, Евгений упал, при этом поранив правую руку о колючий куст, торчавший, как назло, в этом месте из земли.
Скорчившись от пронзившей его боли, Болтунов вскользь бросил взгляд на рану. И, к его большому удивлению, не увидел ни царапины, ни проколов, ни даже следов соприкосновения с землей. Хотя боль была такой пронзающей, словно в руку впился всеми своими ядовитыми иголками тот самый еж-убийца, который по всей видимости забрел сюда с соснового бора в поисках легкой наживы, занимаясь расхитительством и побирательством среди могил.
Вдруг его мимолетные мысли прервал чей-то сиплый мужской голос позади него:
– Марта, не наш ли это Стефан пришел, наконец-таки, нас навестить?
Обернувшись, Евгений увидел в метре от себя еще одну ограду. В отличии от той, где была обезумевшая голова старухи, которая все еще продолжала что-то выкрикивать и гримасничать, внутри этой ограды все выглядело очень опрятно и уютно: невысокое ограждение, из черного гранита с четырьмя колоннами в виде башен по краям; аккуратная и ровно положенная, словно недавно натертая до блеска, глянцевая плитка на земле; расставленные по всему периметру черные гранитные вазы в которых красовались живые огромного размера бардовые розы по восемь в каждой; выполненные в том же стиле столик и лавочка, расположенные справа от входа с наполненной рюмкой и тарелочкой на которой лежал кусочек хлеба, половинка отварного яйца и четыре конфеты, и два больших возвышающихся словно стела памятника, находящиеся между собой примерно в двух метрах друг от друга. С края от памятников, на которых были изображены мужчина в возрасте и молодой парень, из земли на металлических крестах на Болтунова смотрели две головы: голова старика и молодого человека с еле заметной щетиной на лице.
– Пап, я здесь! Сколько можно забывать об этом! – закатывая глаза и испытывая видимую усталость от постоянной забывчивости отца, протянула голова парня.
– Мамы здесь нет! Она будет только через неделю! Ну сколько можно забывать!
Голова старика на сколько это было возможно повернулась в сторону сына и с ужасом завопила:
– Стефан?! Что случилось сынок?!
По глазам головы молодого парня было отчетливо видно, что если у него были бы руки, он бы точно стукнул себя ладонью по лбу, но за неимением таковых, единственное что ему оставалось это раздуть щеки, словно хомяк умявший килограмм зерна, томно выдохнуть и медленно, чеканя каждое слово повторить отцу то, что он делал уже не в первый раз.
– Пап, ты помнишь нашу последнюю поездку с мамой в больницу?
Голова старика, слегка закатив вбок глаза, видимо вспоминая названной событие, на мгновение застыла, но тут же оживилась и утвердительно закивала.
– Да, припоминаю… Ты повез меня и Марточку в больницу, ведь ей с самого утра нездоровилось. Ее осмотрел любезный врач Александр Иванович и рекомендовал ей лечь в больницу прокапаться и пролечиться. Мы проводили ее в неврологию, на третьем этаже, в палату… Не помню точно номер. По-моему,… Э-э…
– Два! – подсказала голова парня, виновато опустив глаза.
– Да, верно! Два! Где и оставили… – вспомнив, согласился старик. – И мы с тобой поехали обратно домой. Ты слишком торопился. Куда-то опаздывал. Вот тебе позвонила твоя Леночка. Очаровательная девушка с кучерявыми шоколадного цвета вьющимися волосами и звонким, как у соловья голосом.
Дальше старик словно в бреду начал выговаривать отдельные слова, запинаясь и повторяясь, словно заново переживал тот злополучный день в ярких деталях.
– Сынок! Сынок, не торопись! Красный! Красный! Осторожно! Справа… Не-е-ет!!
Голова старика, встретившись глазами с головой сына, отчетливо вспомнив каждый момент того ужасного дня, осознав все случившееся, и неизбежное, опустила глаза и замолчала.
– Прости меня, папа, – тихо прошептала голова парня. – Это я во всем виноват… Только я!
Болтунов, стоявший в метре от них как вкопанный и слышавший их диалог, отчетливо увидел перед глазами и ту самую больницу, где осталась возлюбленная старика Марта; и ту страшную аварию на третьем переулке Станкостроительной; и ту машину, в которой сидели Стефан со своим отцом. Он отчетливо увидел и прочувствовал, как она превращается в помятый комок металла, вперемешку с пластмассой, проводами, стеклом и человеческой плотью под колесами фуры фирмы NewLinesWorldtrans.
В это самое мгновенье его накрыло коктейлем из чувств страха, одиночества, безысходности и пустоты. Словно оживший зверь впился в его бешено стучащее сердце, сжав его с такой ярой силой, что у него перехватило дыхание, а по щеке потекла одинокая, играющая в лунном свете слеза. Евгению было так жалко осознавать, как неожиданно и бесповоротна оборвалась жизнь этих людей. А еще ему безумно хотелось узнать, как все это пережила неизвестная ему Марта, по которой так одержимо грезит и скучает этот старик, жива ли она сейчас и где находится.
Сбоку от ограды послышался громкий низкий смех, который с каждой секундой все больше и больше нарастал, словно поезд, который показался вдали из-за поворота и который вот-вот промчит перед пассажирами вдоль перрона, обдав холодным потоком разорванного собой воздуха.
Болтунов перевел взгляд вправо и не поверил собственным глазам. В скромно обгороженной оградке без памятника, рядом с оградой старика с сыном, на слегка наклоненном кресте, висела довольно знакомая голова Дмитрия Степановича Чешочкина, которая выглядела на фоне всех остальных голов этого кладбища одной из самой счастливых.
– А я и думаю, из-за кого весь этот переполох?! – не переставая смеяться, воскликнул Дмитрий Степанович. – Я смотрю вы очень рисковый парень! С головой! Не каждый может себе позволить бродить здесь с головой на плечах!
Болтунов также расплылся в улыбке и без лишних вопросов подошел к ограде Чешочкина, открыл слегка набекрень вывернутую металлическую дверцу с потертой черной краской, торопливо зашел и, сев на одиноко стоявшую деревянную лавочку, вопросительно уставился на голову Дмитрия Степановича.
Часть
V
– Простите, конечно, мою бестактность, но у вас такое смешное выражение лица, что просто невозможно не засмеяться! – не переставая вздрагивать от вырывающегося смеха, оправдываясь, проговорила голова Чешочкина, всячески пытаясь сдерживаться, слегка наклонившись в сторону Болтунова, приподняв разлохмаченные брови прямо на середину лба.
– Хорошо, что оно вообще у меня есть, Дмитрий Степанович! Потому что не каждый раз с тобой за день происходит столько странных событий, от которых не то, что лицо – голову потеряешь! – в сердцах выпалил Евгений, взволновано оглядываясь вокруг и вслушиваясь в то, о чем так оживленно разговаривали головы в соседних оградах.
Болтунов, поднявшись с лавочки, подошел к Дмитрию Степановичу и, поднеся руки к своей голове, сжал ладони в кулаки. Затем резко разжав их, широко разведя пальцы друг от друга, изобразил Чешочкину невероятный по своим размерам взрыв, произошедший в ней от всего здесь им увиденного.
– От такого, действительно может снести голову кому угодно! – ответил, не переставая улыбаться, Чешочкин. – Представляю, о чем Вы сейчас думаете! Помню свой первый день в этом месте! У-у-у, это та еще история была!
Немного погодя, выждав паузу, Чешочкин, подмигнув Евгению, поманил того подойти к нему поближе и с опаской посмотрев по сторонам, прошептал чуть слышно прямо тому в ухо:
– Скажите, Любезный, а Вы что и в правду живой? – и тут же добавил, – Если да, то это просто запредельно фантастично и нереально чудесно!
Евгению этот вопрос не показался странным. Наоборот. Он расценил его как некий сарказм с легкими нотками иронии. Поразмышляв несколько секунд, он, глядя прямо Чешочкину в глаза, вопросительно пожал плечами и повернувшись к нему спиной, пройдя пару шагов к ограде ближе к лесу, очертив руками весь раскинувшийся по окружности ландшафт, ответил:
– Исходя из того, где я сейчас нахожусь, утверждать особо сильно не хочется! И, судя по голове на моей шее, а не на кресте, как у всех здесь находящихся, думаю, что скорее всего еще жив. Хотя вспоминая, что в ближайшее время меня ожидает неожиданно свалившийся на мою голову судебный процесс, уже второй, прошу заметить, это я о том странном разбирательстве с билетом, где у меня до сих пор остались лишь вопросы, чем ответы, то я вовсе не уверен в том, что быть живым вообще будет лучшим вариантом для меня, зная в какой каше мне предстоит ежедневно вариться и с какими проблемами придется столкнуться!
Болтунов говорил, нервно похаживая из стороны в сторону, недовольно размахивая руками и жестикулируя левым указательным пальцем словно указкой, пока не уперся глазами в широко улыбающуюся физиономию Чешочкина, внимательно его слушавшего и с неменьшим любопытством за ним наблюдавшим.
Дмитрий Степанович, словно психолог, дав пациенту высказаться, спокойно улыбнулся и мягко возразил:
– Ну как же мой друг вы такое можете говорить? Посмотрите вокруг! Посмотрите на меня в конце концов! Вот это каша, из которой вырваться удавалось единицам. Хотя многие пытались и пытаются по сей день. И всегда все заканчивается вот этим местом, этим металлическим крестом. А вы?! У вас всегда есть возможность встать и уйти. Уйти туда, куда вам захочется! Туда, где вам по–вашему мнению будет лучше!
Евгений задумался над словами своего собеседника.
«А ведь и правда, – подумал он про себя. – быть живым куда более перспективнее, чем ежедневно обсуждать свою прожитую жизнь и сожалеть о несделанном или слушать истории других мертвецов, которые по чьей-то воле стали твоими соседями по земле здесь день ото дня.»
– Пожалуй вы правы, Дмитрий Степанович! – подытожил вслух Евгений, и снова сев на лавочку, тяжело выдохнул. – Перспектив у живых куда больше, чем у мертвых!
Наступила небольшая пауза.
Вместо привычной тишины, которая в совокупности с готической природой и местностью, наполненной крестами и оградами, наводила прежде леденящие душу страх и ужас, сейчас скорее напоминала рынок, в самый пик воскресного дня, когда местные торгаши как могли завлекали в свои палатки зевак-прохожих, которые, как голодные рыбки, попадались на их наживку, как на крючок.
Где-то впереди были слышны невообразимые душераздирающие крики, которые одновременно и пугали, и вызывали желание встать и отправиться туда, чтобы утолить нарастающее, словно жажда, любопытство. А где-то справа кто-то всхлипывал и причитал о том, чтобы ему еще дали один шанс и тогда он наверняка все сделает как надо: убьет садовника, четвертует его, упакует его части в целлофановые пакеты и закопает ночью в саду некой Кристины Олеговны под ее любимыми кустарниковыми розами, а не выбросит в местные мусорные баки, как он это некогда сделал. А слева раздавалось такое большое количество мужских и женских голосов, которые на повышенных тонах выясняли отношения друг с другом, не стесняясь разбавляя свои фразы четырехэтажными матерными выкриками, что, если вслушиваться продолжительное время, могло даже и ухо заложить. И лишь позади, в той стороне, где подступал тот самый пугавший Болтунова лес, стояло глухое молчание. И это неудивительно. Ведь на тех доступных глазу крестах, что Евгений мог рассмотреть не было ни одной насаженной на них головы.
Болтунов указав рукой на лес рукой, полюбопытствовал у Чешочкина:
– А почему там так тихо?
Чешочкин, искоса бросив взгляд на сколько это было возможно, сделавшись совершенно серьезным, ответил:
– А это место, где обитали Перерожденные, они же Упокоенные. Мы считаем это место священным. Там находится тлен тех, кто заселили эту землю несколько веков назад, став первыми покойниками на этом кладбище. Как говорят местные, они ни разу не пытались от сюда сбежать. И все то время, что им было отведено на страдание и наказания за ошибки прожитой жизни, они с достоинством и мужеством стерпели.
Болтунов посмотрел на голову Чешочкина.
– Вы сказали ни разу не пытались от сюда сбежать? А что отсюда можно сбежать? Как это вообще возможно, если из тела у всех здесь присутствующих лишь голова и, то так насажена на крест, что и подумать невообразимо, что ее возможно снять вообще целехонькой с него?!
Голова Дмитрия Степановича от услышанного побледнела и тут же словно змея зашипела на Болтунова.
– Прошу Вас, Евгений, говорите о таком потише. Здесь везде, если вы заметили есть головы, а у этих голов есть уши. А значит и крысы наверняка тоже имеются. Возьмут и все доложат Патрулю, а то и того хуже, Великому совету!
Голова Чешочкина с опаской огляделась по сторонам. Болтунову было не привычно видеть своего собеседника таким. Еще недавно его лицо светилось словно майская роза, а сейчас оно вновь очень напоминало то, каким он его увидел впервые в поезде. Евгений, подойдя и наклонившись к Дмитрию Степановичу прошептал на сколько это было возможно:
– Я уже имел возможность слышать про этот Патруль от того странного смотрителя. Это, кстати, из-за него я и попал сюда. А вот про Великий совет он ничего не говорил!
Голова Чешочкина, словно приняв сложное решение, выдохнула и также тихо прошептала Болтунову:
– Нет, Евгений Николаевич! Не из-за него. Из-за меня! Все было спланировано. И я понимаю, что у Вас ко мне есть множество вопросов о том, что произошло ранее и происходит прямо сейчас, на которые я вам с радостью отвечу, но лишь после того, для чего, собственно, вы здесь и оказались. А теперь, давайте без лишних вопросов, сделайте все то, о чем я вас попрошу, безо всякого осмысления того, что будет происходить дальше. Согласны?
Ничего непонимающий Болтунов сделал шаг назад.
«Это все очень странно, однако не страннее того, что было до этого. – подумал он про себя глядя на Дмитрия Степановича с широко раскрытыми глазами. – И, если уже есть хоть один единственный шанс разобраться со всем, что вообще происходит, его стоит использовать!»
– Что от меня требуется? – взволнованно спросил Евгений глядя Чешочкину прямо в глаза.
В это самое мгновение глаза Дмитрия Степановича заблестели и на его лице вновь засияла улыбка.
– Снимите мою голову и бегите со всех ног в сторону леса! Как можно быстрее!
Недолго думая, откинув всю свою брезгливость, Болтунов вцепился двумя руками за уши Чешочкина и резким движением снял его голову с креста. Затем, впопыхах закинув ее в капюшон халата, быстрым шагом направился к выходу из ограды и устремился в сторону леса.
– Быстрее, Евгений Николаевич! Быстрее! – подгоняла сзади голова Дмитрия Степановича, с каждым разом прибавляя громкость. – Начинается!
Часть
VI
Стоило Болтунову только переступить порог ограды Дмитрия Степановича, как ему в лицо тут же ударил порыв обжигающего холодом ветра, который заставил его сделать несколько шагов назад.
Евгений, который за столь короткое время уже привык к разным странностям, преследующие его по пятам, словно бездомные коты пожилую бабку выносящую им каждое утро еду, не удивился такому странному появлению ни с того ни сего стихии, и лишь опустив голову, ухватился рукой за металлическое ограждение и уперся что было сил ногами в твердую, как камень, землю.
Устояв и убедившись, что голова Чешочкина все еще находится в капюшоне, он, большими шагами устремился по извилистой протоптанной тропинке, которая как змея торопливо уползала в темноту, прячась от догоняющего ее лунного света, вдоль расположенных к ней оград, которые как небрежно проросшие морковки плотно примыкали друг к другу. При всем этом Болтунов чувствовал, что ему в спину стреляют пристальные взгляды всех тех, кто не мог позволить себе такой роскоши, как свобода, тихонько перешептываясь между собой.
Чем дальше они отходили от ограды Чешочкина, тем громче и четче стали снова слышны голоса, которые совсем недавно Евгений слышал там за стеной.
На этот раз они все как будто были с ним заодно, наперебой что-то ему советуя и разговаривая с ним, отчего Евгений испытывал дискомфорт, ведь это мешало ему сконцентрироваться на том, чтобы оценить как вообще все это ворвалось в его жизнь и выйти из этой ситуации. Отмахнувшись от них, словно от назойливых мошек, он старался не вслушиваться, делая вид, что это всего лишь странное завывание ветра и ничего больше.
Тем временем, земля, недавно поросшая молодой травой, рядом с крестом, на котором совсем недавно, словно яркая звезда на самой макушке новогодней елки возвышалась голова Чешочкина, затряслась, и на свободу, словно пробив кирпичную стену, вырвались две бледные, распухшие руки, которые без промедления начали безжалостно и быстро рвать зеленую поросль, словно обезумевший человек волосы на голове, разбрасывая их в разные стороны, впиваясь при этом пальцами в затвердевшую землю с такой силой и яростью, что те, и без того выглядевшие ужасно и безобразно, приобрели еще более искалеченный вид.
Евгений обернулся, чтобы посмотреть не гонится ли за ними кто-нибудь или что-нибудь, как заметил, что в ограде, где он некогда находился вместе с головой Чешочкина, появился довольно знакомый ему силуэт с одной лишь маленькой, но тем не менее важной деталью. Это было тело Дмитрия Степанович, которое было одето также, как и в их первую встречу в вагоне с одной лишь оговоркой – оно было без головы.
«И в этом нет ничего удивительного!» – подумал про себя Евгений. «Голова то у меня в капюшоне!»
В этом сумбурном состоянии Болтунову казалось все вполне логично и естественно. Он даже хотел было пошутить над Дмитрием Степановичем и вернуться к его ограде, чтобы отдать его голову его же телу. И как ему показалось, это должна была бы быть теплая встреча, при которой произойдет воссоединение двух частей человека в одно целое. Но при всем его желании это сделать, его идее так и не суждено было сбыться.
Крест, слегка наклонившийся вбок рядом с телом Чешочкина, словно по велению невидимого волшебника резко взмыл высоко в воздух и застыл, словно приклеенный. Через мгновение, набирая скорость, он начал легкое вращение по своей оси, издавая еле слышный монотонный гул, напоминающий звук работающего системного блока компьютера.
– Что за хрень здесь происходит? – спросил вслух сам себя Болтунов, внимательно вглядываясь в ночное звездное небо, с удивлением и непониманием наблюдая за тем, как, словно волчок, самопроизвольно вращается, временами вспыхивая и угасая в лунном свете, крест Чешочкина, вырисовывая невероятные эквилибристические пируэты.
Голова Дмитрия Степановича тем временем, не имея такой возможности взглянуть на все происходящее, с тревожными нотками в голосе, прошептала:
– Что? Что именно вы имеете ввиду, Евгений?
Но Болтунов не слышал его, так как уже пребывал в сковавшем его трансе. Единственное что он мог сделать, так это разинув рот молча наблюдать за гипнотизировавшим его взгляд крестом.
– Евгений, вам что там голову оторвали?! – возмущенно вскрикнула голова Дмитрия Степановича, толкнув его, на сколько это было возможным. – Мне кажется у нас нет с вами времени на всякого рода экскурсии и разглядывание местных достопримечательностей! Евгений, вы слышите меня?!
Чешочкин не знал, что в это самое мгновение его спаситель наблюдал совершенно другую картину и проживал совершенно другую жизнь в другой реальности, которая очень напоминала все здесь происходящее.
– Да… я… здесь… – отозвался Болтунов, переводя взгляд с неба на тело Чешочкина, которое, выйдя из ограды, медленно зашагало в их сторону, постоянно натыкаясь на препятствия из рядом стоящих оград и спотыкаясь о корни деревьев и ветки кустарников.
Сделав пару шагов назад, Евгений попытался обрисовать Дмитрию Степановичу все происходящее вокруг, чувствуя при этом что его ноги, как и там за воротами начали понемногу утопать в земле, словно в глубокой луже из грязи и воды.
– Знаете, если бы о таком сказать при других обстоятельствах, меня непременно упекли бы в психушку. Но учитывая, что я сейчас говорю с живой головой, то думаю, все в полном порядке.
Евгений ухмыльнулся, чувствуя себя тем, кто понемногу сходит с ума продолжая пятиться назад, при этом прилагая неимоверные усилия, чтобы оторвать ноги от земли, пока не уперся в металлическую ограду спиной, и чуть не выронил из капюшона голову Дмитрия Степановича.
– Осторожней! – вскрикнул, разозлившись Чешочкин и едва не вылетел из капюшона, но в самый последний момент успел схватиться зубами за ворс халата.
– Ай! Больно же! Вы что там, совсем охренели?! Еще и кусаться вздумали! – раздался из ниоткуда грубый хриплый голос.
Лицо Болтунова, и без того лишенное розового цвета кожи, в миг побледнело и окаменело. И дело было вовсе не в том, что вокруг происходило что-то из ряда вон выходящее и необъяснимое. Нет. Все дело было в голосе, а точнее в том, кому он принадлежал.
Решив развеять свои опасения, Евгений тут же полушепотом, придерживая руками капюшон халата, протараторил:
– Дмитрий Степанович, с вами там все в порядке?
В капюшоне почувствовалось движение, которое напоминало утвердительный кивок и в то же самое мгновение, послышался взволнованный и одновременно с этим удивленный голос Чешочкина:
– Папа?! Это ты?!
– Он самый! Выродок ты поганый! Родила тебя мать, в темном лесу при лунном свете, чуть не померла, а ты взял и оборотнем оказался!
Наступила пауза.
В ограде, о которую врезался спиной Болтунов, находилось два креста, на которых висели две головы старых женщин. Они были очень похожи друг на друга, и если бы кто-то полюбопытствовал, то увидел бы на табличках, что они при жизни были сестрами, с небольшой лишь разницей в пару лет от рождения и целой пропастью в пару десятков лет после смерти. Те, словно бабки на лавки, сидящие в дозоре и наблюдавшие за всеми событиями, происходящими в их дворе, молча широко разинув рты, временами переглядываясь, с изумлением и осуждением в глазах, наблюдали довольно странную и нетипичную для этого места картину, иногда шугаясь и слегка вскрикивая от резких действий и последствий. И с ними нельзя было поспорить, ведь от увиденного любой бы повел себя также.
Евгений почувствовал, как его руки самопроизвольно потянулись к капюшону и без промедления достали оттуда голову Чешочкина, держа прямо перед собой на вытянутых рукавах за волосы. Затем, капюшон халата, словно по волшебству поднялся и мягко окутал голову Болтунова. При этом Евгению показалось что он ощутил частое дыхание, вперемешку с запахом сигарет, который был настолько насыщенным и тяжелым, что у него сдавило в висках. Словно он находился в чем-то или ком-то.
Лицо Чешочкина, болтающегося как сдувшийся шар на ниточке, перекосилось и смотрело прямо в глаза Болтунова с непониманием и ужасом в глазах. Было видно, что ему чертовски больно и стыдно одновременно. Он пытался, что-то промямлить, но получались лишь непонятные обрывки слов и фраз.
– Я… мы… Как ты здесь и… что?
Тем временем, Евгений продолжал чувствовать, что теряет все больше контроль над собственным телом. Ровно также, как когда-то в шкафу, когда он был халатом в квартире шестьдесят девять.
– Узнал-таки, Гаденыш! – прохрипев со злобой в голосе, выдал Халат. – Что, затеял сбежать?! Захотелось снова в мир живых?
Болтунов, словно игрушкой йо-йо, тряс голову Дмитрия Степановича, поднимая его то выше, то приближая прямо к своему к лицу.
– Ты к матери, когда заходил в последний раз?! Ко мне, когда приходил в последний раз?! Ты так сильно был занят жизнью, что даже после смерти, не можешь найти время зайти к нам. Совесть не позволяет?! А?!! – словно через плотно сжатые зубы со злобой и рычанием, с нарастающей агрессией давил из себя Халат.
– Я.., – мямлил Чешочкин, словно маленький ребенок, виновато опустив глава. – Э, я хотел, честно. Но всегда что-то мешало, отвлекало. А тут эта смерть…
Евгений почувствовал, что его всего затрясло. Дыхание его стало настолько частым и неровным, что у него пересохло во рту. А сердцебиение, словно при presto prestissimo составляло двести двадцать ударов в секунду, отчего все вокруг, казалось, туманно и расплывчато.
Услышав последние слова, Халат словно безумец рассмеялся и поднеся голову Чешочкина прямо к глазам Евгения, тихо проговорил:
– Не верю!
Затем, размахнувшись, Болтунов, сам того не ожидая, швырнул голову Дмитрия Степановича, с такой невероятной силой и легкостью, словно она совсем ничего не весила. Она, подобно брошенному мячу, ударяясь и отпружинивая от земли, разбив левый глаз, разодрав правое ухо, пробив обе щеки и располосовав лоб длинной глубокой царапиной, укатилась так далеко по тропинке, по которой они только что вместе шли, попав прямо под ноги резво идущему в сторону Евгения тела Чешочкина. Вскрикнув от пронзившей острой боли, Дмитрий Степанович, прищурив разбитый заплывший левый глаз, отчетливо увидел, как на него опускается со всей тяжестью собственного веса запыленный туфель сорок второго размера. И в ту же самую секунду, словно переспелый арбуз, сброшенный с девятого этажа, его голова была в одночасье раздавлена, разлетевшись в разные стороны кровавыми брызгами и кусками проломленного черепа.
Глава 4 Прощайте, Покойники!
Часть
I
Евгений не верил своим глазам. Окончательно сбитый с толку, он с широко раскрытыми глаз