Homo Viridae: человек как вирус бесплатное чтение

Scientae Vulgaris
Homo Viridae. Человек как вирус

Первые из первых: яйцо или Флеминг?

Так уж вышло, что сегодня политика и общественное мнение становятся важнее реальных фактов и исторических событий. Выдающиеся люди, ученые и медики, исчезают со страниц истории в угоду современным взглядам. Ложь умножается на маркетинг и политику, капитализация заменяет факты. Вы с легкостью поймете, о чем я говорю, если попробуете изучить учебники по мировой истории, изданные в разных странах, но об одном и том же периоде времени. И, что удивительно, это применимо не только к истории в целом, но и к истории медицины. Важные открытия и достижения приписываются «своим» ученым в противовес «чужим». На благодатной почве из капитала расцветают мифические понятия о «вредном» и «полезном». Внезапно распространять БАД или брошюры о вреде вакцин или ГМО становится выгоднее, чем труды по истории средневековой медицины Китая, и мы получаем то, что имеем. Не так ли?

Как-то, будучи в музее науки китайского города Гуанчжоу, я попал на международную выставку об истории антибиотиков и их влиянии на современное сельское хозяйство и будущее человечества в целом. Выставка начиналась со стенда про Александра Флеминга, пенициллин и первое лекарство. «Секунду, – подумал я. – А где же все те, кто был до Флеминга?» Вот вам и значимое событие международного уровня с экспертами, говорящими умные вещи. Ни одного слова и ни одной фамилии, кроме Флеминга? А где русские ученые или Берлинский университет со «всемогущим» Кохом? Где все?

«А кто все?» – спросили бы меня китайцы, если бы понимали русскую брань. И действительно, если сегодня какой-нибудь пытливый ум, ну или любопытный умишко, загуглит что-то вроде «первое лекарство», то он с большой долей вероятности натолкнется на статью в Википедии или другом «достоверном» и «документальном» издании, где будет помпезно и с трагизмом рассказано про досточтимого сэра Александра Флеминга, создавшего из плесени пенициллин. Но если читатель решит, что его плесень и была первым антибиотиком или, упаси нас Гиппократ, вообще первым настоящим лекарством, он столкнется как раз с первым мифом в истории медицины. Ну или, если хотите, упрощением истории. Чтобы избежать этого упрощения и мифологизации важного аспекта нашей жизни, на эту историю нужно смотреть комплексно и с самого начала, и изучать её под разными углами, делая свои выводы, основанные на фундаментальных знаниях.

Можно ли сказать, что Первая мировая война началась из-за убийства эрцгерцога? Или что кокаин повлиял на Фрейда? А барбитураты на Мэрилин Монро? А не наоборот? История болезней нашего вида тесно связана с политикой, войнами, миграциями, голодом, эпидемиями и кровью тех, кто непосредственно в этом участвовал. Всё вместе представляет собой чудовищный клубок взаимосвязей в нашей реальности, которую, увы, становится модным переписывать так, как удобно сейчас.

Флеминг не был даже близко к первым исследователям пенициллина и уж точно не был первым изобретателем первого в мире антибиотика. Кем же он был? Шотландским врачом и микробиологом. Наравне с пенициллином, или, если точнее, бензилпенициллином, к его имени принято относить и открытие лизоцима в 1923 году.

За эти два открытия сэр Александр получил Нобелевскую премию, был посвящен в рыцари, попал в список 100 самых важных людей 20-го века от журнала Тайм, был выбран каналом Би-би-си как один из 100 величайших британцев… и так далее и тому подобное. Но если пытаться восстановить картину изобретения пенициллина, как просто какого-то произошедшего события, то оно выглядело примерно так. К концу 1930-х Александр занимался изучением трудов Джозефа Уорвика Биггера по стафилококкам, который в 1927 году опубликовал свои наблюдения роста колоний Staphylococcus aureus – золотистого стафилококка. Если кратко, то суть одной из обнародованных проблем его исследования была такой: он изучал гемолизин и размножал для этого стафилококки, но внезапно бульон, взятый из подмышечного абсцесса больного, при многократном размножении в чашках петри привел к появлению десятков колоний стафилококка, различных по цвету и форме.

Находка напугала ученых, но, де-факто, это означало выделение штаммов (изолированная культура, вид бактерий). Тогда это было популярное и неожиданное открытие – вместо одного патогена появился десяток. Это как наловить голубей у соседней помойки, а они все оказались разных видов (только, пожалуйста, не проверяйте это сами). Джозеф исключил случайное заражение образцов, но выделить какой-то один штамм и работать с ним у него не получилось. Он так и написал: «Это невозможно» (и это можно прочитать в оригинальном издании).

Флеминг был одним из многих, кто хотел перепроверить открытие Биггера самостоятельно и посмотреть своими глазами на эти разные бактерии, возникающие из одного образца. В сентябре 1928 года он поместил стафилококки в разные чашки с агаром, разложил по лаборатории и уехал в отпуск с семьей. Спустя несколько дней он вернулся из Саффолка, перевернул календарь, посмотрел на дату и потом заметил, что одна из засеянных культур была заражена грибком и образец был испорчен. Но колонии стафилококков, непосредственно окружающие загрязнение, погибли, тогда как другие колонии стафилококков, расположенные чуть дальше, чувствовали себя хорошо. Флеминг сказал «это забавно», показал зараженную культуру своему помощнику Мерлину Прайсу, который определил, что загрязнение вызвано плесенью рода Penicillium. И всё: вот вам и открытие. Сегодня, кстати, на этом памятном месте Лаборатория-музей Александра Флеминга. Затем Флеминг решил вырастить плесень в чистой культуре и при последующих испытаниях обнаружил, что культуральный бульон действительно содержит некое антибактериальное вещество. Он исследовал его положительное антибактериальное действие на многие организмы и заметил, что тот влияет на самые разные бактерии, вызывающие гонорею, скарлатину, пневмонию, менингит и дифтерию.

После нескольких месяцев плодотворной работы он нарекает «сок плесени» пенициллином. Случилось это 7 марта 1929 года. Флеминг опубликовал свое открытие в Британском журнале экспериментальной патологии. Но революции в медицине не произошло. Человечество не победило все патогены, и светлое будущее не настало. Выращивание Penicillium было довольно трудоемким и медленным процессом, а после выращивания было еще труднее изолировать антибиотический агент. Сам Флеминг считал, что его открытие не представляет ценности из-за проблем с производством вещества и его медленного воздействия. Здесь начинается первая путаница. Насчет самого Флеминга и его открытия письма в редакцию Тайм писали не раз. В частности, писал и заведующий одним из отделений больницы Св. Марии в Паддингтоне, Алмрот Райт, который прямо указывал: «Давайте не будем делить лавры первенства, пусть Алексндр будет palmam qui meruit ferat» – награжден/несет пальму первенства как достойный. В достоинстве ученого я не сомневаюсь, просто не имею на это права, но и сказать, чья же пальма, с позиции сегодняшнего времени, действительно сложно.

Одной из главных проблем является даже не то, что про антибактериальные свойства плесени писали и до Флеминга, и не один раз. Сегодня сказать точно, какой вид пенициллиума использовал Флемминг, невозможно. Большинство его современников называли самые разные виды пенициллиновой плесени как Penicillium glaucum. Сам он считал, что это P. chrysogenum, его коллега Чарльз Дж. Ла Туш идентифицировал его как P. rubrum. Позднее оба названия исправили на P. notatum, затем официально приняли как P. chrysogenum, а в 2011 году снова исправили на P. rubens. Помимо этого фактора, не представляется возможным установить, как именно проводились клинические исследования – как пенициллин поступал в организм, в какой форме, виде и количествах.

Вторым после Александра Флеминга по упоминаемости в связи с антибиотиками идет Эрнест Дюше. Но и в его случае мы не можем точно установить, что исследовал Дюше, которого французы теперь вспоминают, как забытого героя. Жанна д’Арк в микробиологии практически. Дюше сделал открытие об антибактериальных свойствах плесени за 32 года до Флеминга, исследуя влияние компонента плесени на патогены тифа. В 1897 году, для получения докторской степени, он представил общественности исследование, в котором рассматривались терапевтические возможности плесени, проявляющиеся в результате их антимикробной активности.

Думаете, героев было двое? Вовсе нет. Наука и научные достижения чрезвычайно редко бывают достижениями одного человека. Или двух. Или трех. Коллаборация: куда же без неё.

В Бельгии в 1920 году Андре Грация и Сара Дат также наблюдали грибковое заражение одной из своих культур Staphylococcus aureus, которое подавляло рост бактерии. Они определили его как вид Penicillium и представили свои наблюдения в виде статьи. Ученый из Института Пастера, костариканец Клодомиро Пикадо Твайт, аналогичным образом зафиксировал антибиотический эффект Penicillium в 1923 году.

В 1913 году американские учёные Карл Альсберг и Отис Фишер Блек получили из Penicillium puberulum токсичную субстанцию, обладающую противомикробными свойствами (в 1936 году выяснили, что это была пенициллиновая кислота). В 1904 году русский учёный М. Г. Тартаковский сообщил, что вещество, выделяемое зелёной плесенью, подавляет развитие возбудителя куриной холеры.

В 1896 году итальянский врач и микробиолог Бартоломео Гозио выделил из Penicillium микофеноловую кислоту, которая была активна против возбудителя сибирской язвы.

В начале 1870-х годов исследованием плесени одновременно занимались медики Алексей Герасимович Полотебнов и Вячеслав Авксентьевич Манассеин, которые, изучив грибок, идентифицированный как Penicillium glaucum (но сегодня мы точно не уверены), подробно описали основные бактериостатические свойства зеленой плесени (Маннасеин В.А. «Об отношении бактерий к зеленому кистевику (Penicillium glaucum L. К. S., Penicillium crusta-ceum F. R. S.) и влиянии некоторых средств на развитие этого последнего», ч. 112, кн. 9, с. 29, кн. 10, с. 138, 1871). Полотебнов установил негативное воздействие плесени на гнойные раны и язвы, рекомендовав её для дальнейшего изучения. Его работа «Патологическое значение зелёной плесени» вышла в 1873 году. Но идея на тот момент не получила дальнейшего практического применения.

Но возникла она почти за 50 лет до Флеминга. Как вам?

Знал ли об этих исследованиях Александр Флеминг? Вряд ли. Но открытие было уже сформировано, описано несколько раз до него и является достоянием десятков ученых, работавших, в том числе, и рядом с ним. Сэр Джон Скотт Бердон-Сандерсон, например, так же начинал в больнице Св. Марии (1852–1858), а затем работал там лектором (1854–1862). Он заметил, что культуральная жидкость, покрытая плесенью, не вызывает роста бактерий. Открытие Бердон-Сандерсона побудило в 1871 году Джозефа Листера, английского хирурга и отца современной антисептики, исследовать образцы мочи, загрязненные плесенью. Он обнаружил, что она не допустила роста бактерий. Листер описал антибактериальное действие на человеческие ткани вида плесени, которую он, как и все, назвал Penicillium glaucum.

В 1874 году доктор Уильям Робертс (Манчестер, Англия) заметил, что бактериальное заражение обычно отсутствует в лабораторных культурах Penicillium glaucum. Джон Тиндалл продолжил работу Бердона-Сандерсона и продемонстрировал Королевскому обществу в 1875 году антибактериальное действие гриба Penicillium. В конце концов, существовали параллельные исследования по сибирской язве. К этому времени было выяснено, что вызывает её Bacillus anthracis, а в 1877 году французские биологи Луи Пастер и Жюль Франсуа Жубер доказали, что культуры бацилл сибирской язвы при поражении плесенью могут быть успешно подавлены.

Вся эта история касается только лишь обнаружения факта антимикробной деятельности определенной плесени. Мы даже не коснулись того, откуда вообще стало возможным наблюдать этот удивительный микромир. Это прямые отсылки к революционному открытию Августа Кёлера – освещение образцов при микроскопии фокусировкой конденсора с помощью полевой диафрагмы – из Carl Zeiss AG. Не забудем и самого Карла Цейса с его масляно-иммерсионными линзами. Это и чашки петри Рихарда Юлиуса Петри из Берлинского университета. И агар-агар – благоприятная среда для роста и размножения бактерий – Вальтера Гессе, а вернее, изобретение его жены с его же слов. И, конечно, сам Герман Генрих Роберт Кох, который был руководителем и Рихарда, и Вальтера. Был ли Флеминг первым? Нет, точно не был. Достоин ли он награды? Не меньше, чем все ученые, занимающиеся сложнейшими исследованиями неизвестных патогенов и изобретением новых лабораторных методов анализа и борьбы с болезнями.

А был ли Флеминг первым в изобретении лизоцима?

Во-первых, выясним, что такое лизоцим. Сегодня лизоцим получают из белка куриных яиц. Но, вообще, это сложный фермент, который можно найти в организмах животных в тех местах, которые наиболее плотно общаются с окружающей средой, – в слизистых, в молоке, в слезной жидкости и в слюне. Во-вторых, чисто технически, Флеминга существенно опережает Павел Николаевич Лащенков, которые ещё в 1909 году в Томске предположил наличие протеолитических ферментов в белке куриных яиц и на основании экспериментальных исследований установил в белке наличие особого вещества, т. н. лизоцима, антибиотика животного происхождения. Результаты этого выдающегося открытия были опубликованы в статье «О бактериоубивающем и о тормозящем действии куриного белка» (Вестник гигиены, 1910).

Но выдающийся ученый и автор одного из первых учебников гигиены от 1913 года, награжденный на Всероссийской гигиенической выставке в Петербурге золотой медалью, сегодня постыдно забыт. Так почему же именно французские и английские ученые изобрели первые в мире лекарства, а не итальянцы, не немцы и не русские? Даже если бы мир готов был услышать все голоса без исключения, пожалуй, ни те ни другие не могут претендовать на абсолютное первенство. Ведь содержащие лизоцим жидкости, такие как яичный белок и грудное молоко, использовались для лечения глазных инфекций ещё в Древнем Риме. Как и некоторые свойства грибов, плесени и растений использовали в древних культурах Египта, Греции и Индии, причем независимо друг от друга. Ну и кто же тогда был «первым»?

Как написал Эрнест Дюше в своем революционном труде о противостоянии плесени с бактериями («Contribution à l’étude de la concurrence vitale chez les micro-organismes: antagonisme entre les moisissures et les microbes») в 1897 году: «плесень проявляет свои антимикробные свойства в конкурентной борьбе». Так что, положа руку на сердце, ничего мы, человечество, особо не придумывали. Мы лишь открывали этот мир через пробы и ошибки, бесконечно соревнуясь между собой в бессмысленной гонке. Так когда же началась медицина и что было первым лекарством? Усаживайтесь поудобнее – чтобы осмыслить историю медицины, нам придется начать с самого начала. А началось всё с большого взрыва…

Конечно, мой сочный эпитет про начало медицины с большого взрыва есть не что иное, как ирония. Но начнем мы действительно издалека.

Против жизни

Сам термин «антибиотики» достаточно любопытен: анти – био. Греческое ἀντι и греческое же βίος вместе формируют комбинацию – «против жизни». Как будто мы изобрели саму смерть. И почему как будто? Так и есть. Каждая загадочная субстанция, которую мы нарекаем антибиотиком, создана если не для убийства, то, как минимум, для беспощадной борьбы с микробами. Таких субстанций много, и, например, сульфаниламиды не являются антибиотиками – в отличие от созданного самой природой пенициллина, они полностью созданы нами как антибактериальный агент и представляют собой пример противомикробной химиотерапии. За что мы ни возьмемся, буквально везде видны следы борьбы: против микробов, против жизни, против «гноя» (σηπτικός, септикос – «гноистый»). Везде нас что-то, а вернее кто-то, не устраивает. Всегда есть кто-то, кого нам надо непременно убить, уничтожить и извести – с поверхности кожи, раны, организма в целом. А ведь есть и более амбициозные задачи: грядка, поле… а иногда и планета.

Чтобы действительно понять, с чего началась эта война, придется прикоснуться к другой науке. Подобно древним мифическим теориям зарождения жизни из плоти великана Имира, Ямы, Пуруша или Диониса, нам тоже нужно обратиться к «плоти», к основе нашего мироздания. Если кровь Имира – это реки, то плоть его – это почва. А нас интересует конкретно микробиология почвы. Приблизительно от двух до четырех миллиардов лет назад первые древние бактерии и первые микроорганизмы появились в океане. Они научились связывать молекулы азота, размножились и создали атмосферу, наполнив её кислородом. Разнообразие их ширилось и росло, постепенно они колонизировали почву. Из почвенных микроорганизмов появились бактерии, актиномиценты, водоросли, простейшие. Жизнь расцвела и заколосилась миллиардным многообразием.

Сегодня население земли неуклонно приближается к круглому числу в 10 млрд двуногих. Именно столько бактерий содержится в каждом грамме ризосферы – микрокосмоса, образуемого вокруг корней растений. Вся наша цивилизация численно умещается в щепотке грунта из вашего подоконного фикуса. И этот биом невероятно, просто потрясающе, разнообразен. Только в 2011 году ученые обнаружили на корнях сахарной свеклы более 30 000 видов бактерий и архей. Ризосферу актуально сравнивать с микрокосмосом ещё и потому, что она так же подвержена изменениям. Это хрупкая структура, на которую влияет множество факторов. Она состоит из сотен тысяч переменных, в основе которых не только температура, влажность, состав минеральных веществ, но и просто эпичные противостояния. Но если для перемещения небесных тел в космосе нужны миллиарды лет, то видовой состав ризосферы способен измениться в считаные часы. Микроцивилизации бактерий появляются и исчезают, сменяя одна другую. А фикус всё так же стоит, как ни в чем не бывало.

Население земли

Кто населяет эту микровселенную? Из всего многообразия я бы остановил пытливый взгляд и ум на актинобактериях. Это тип грамм-положительных бактерий, которые включают и наземные и водные виды. Интересны они нам не только тем, что их большинство, но и потому, что вносят свой непосредственный вклад в наше процветание и экономическое благополучие. Чего про каждый род бактерий сказать нельзя.

Благополучный рост большинства растений обязан способности актинобактерий разлагать органические вещества в питательный субстрат, а значит, и сельское хозяйство, и хвойные леса, и тропические джунгли – всё держится на могучих плечах этого микроатланта. И если мы сравниваем реальную картину возникновения жизни со скандинавской мифологией, то суша, возникшая из мяса/плоти великана Имира, в реальности появилась при помощи этих небольших ребят. Ведь именно актинобактерии способны создать из сложных белковых молекул, да и почти из любой органической формы, набор питательных веществ, где жизнь сможет снова начать процветать. Конечно, эта роль принадлежит им не единолично, в процессе участвуют и другие бактерии. Но актинобактерии занимают свою нишу в этом огромном круговороте. И если, например, царство грибов выполняет схожие задачи, то разница в размерах между ними практически исключает конкуренцию. Более того, актинобактерии включают в себя интереснейшие роды и виды бактерий, уникальные по своему воздействию на окружающий мир.

К примеру, Актиномицеты, как отряд, похожи на грибы, так как они собираются в обширные колонии, выращивая своеобразные мицелии. А род бактерий Франкиа связывают молекулы азота с помощью фермента нитрогеназы в аммиак, существуя в тесном симбиозе с актиноризными растениями (те, которые подходят для этого симбиоза). Не обращайте внимания на сложные названия. На самом деле, это те самые нитчатые грибоподобные узелки, формирующиеся, например, на корнях бобовых (слева). Большинство штаммов Frankia специфичны для разных видов растений. Эти бактерии могут обеспечить большую часть, если не все, потребностей растения-хозяина в азоте. В результате актиноризные растения способны колонизировать и процветать на почвах с низким содержанием питательных веществ. Но, если Франкиа образует клубни на горохе, то, например, Mycobacterium из того же рода актинобактерий могут сформировать клубни в наших легких – вот и Mycobactérium tuberculósis (справа). И все эти живые существа постоянно меняются, борются друг с другом за более теплые и сытные места миллионы лет. Тогда давно, миллиарды лет назад, на Земле не было ещё ни одного многоклеточного живого существа, но уже были антибиотики – как оружие бактерий в борьбе друг с другом.

Еще один яркий пример – один из крупнейших родов актинобактерий, Streptomyces. Именно они – источник многих антибиотиков, которыми мы пользуемся сейчас. А кто они? И почему именно они? Самое интересное, вы их прекрасно знаете, хотя бы по запаху. Streptomyces являются самым крупным родом из Actinobacteria семейства Streptomycetaceae. Их достаточно много, более 500 видов. Как и другие актинобактерии, стрептомицеты грамположительные. Живут они преимущественно в почве и гниющей растительности, большинство из них производят споры и вместе с этим источают совершенно особенный, «землистый» запах.

Получается, тот самый запах почвы, который мы так хорошо знаем, и есть прямой продукт их деятельности. Вспомните, как пахнет кусок влажного чернозема (или любого другого субстрата) – этот землистый запах вы совершенно точно знаете, если хоть раз в жизни брали в руки лопату. Именно этот аромат выдает наличие стрептомицет. А ещё ими пахнет мясо карпа или сома, ими пахнет лес после дождя, болото, вскопанные и политые грядки. Откуда же этот запах? Всё дело в геосмине (геосмин, секвистерпен класса тирпенов, или, проще говоря, один из углеводородов, производимый жизнью на нашей земле). И у людей на него действительно заточен нюх. То есть именно наши носы чувствуют его особенно хорошо, так вышло эволюционно. И именно с этим запахом стрептомицетов связано множество наших надежд – они производят более двух третей клинически полезных антибиотиков, таких как неомицин, ципемицин, гриземицин, ботромицины или хлорамфеникол. Само название антибиотика «стрептомицин» – непосредственная отсылка к этому роду бактерий Streptomyces. Это редко встречающиеся патогены, хотя иногда инфекции у людей, такие как мицетома, могут быть вызваны S. somaliensis и S. sudanensis., а иногда и у растений – патогенными S. caviscabies, S. acidiscabies, S. turgidiscabies и S. scabies.

Тут я должен напомнить, что в книге речь идет не про историю антибиотиков, а про историю медицины. Какая же медицина может быть у одноклеточных бактерий, пусть и чрезвычайно полезных для нашего вида, но всё-таки бактерий? Хорошо, давайте разберемся, что тогда медицина? «Ars medicina», ни много ни мало, это «искусство исцелять». Возможно, мэтры науки скептически посмотрят на столь короткую версию определения. Ведь в классическом понимании медицина – это наука. То есть система научных знаний и практической деятельности, целями которой являются укрепление и сохранение здоровья, продление жизни, предотвращение и лечение болезней, облегчение страданий. Но систематизация научных знаний – удел современных ученых, а попыткам лечения и облегчения страданий очень много лет.

Возможно, в неэллинской античности какой-нибудь лекарь давал травы пастуху, и они помогали, но у нас просто не сохранилось записей, а традиция лечения была устной и несистемной. Разве это не медицина? Разве палеолитический человек, с энтузиазмом трепанировавший череп своего палеолитического друга, без единого намека на системный научный подход, не творил медицину? Безусловно, назвать его медиком или доктором сложно, и абсолютно так же спорен и результат всех этих действий. Прежде, чем человечество осознает и систематизирует знания о жизни, здоровье и лечении, тысячи, если не миллионы, таких нелепых попыток целительства испытают на себе многие поколения. Но без попыток не было бы и системы. Не было бы эмпатии у нашего вида, не было бы концепции группового выживания, не было бы межвидовой конкуренции. Откуда, в таком случае, начинается история первой попытки одного живого существа вылечить другое или помочь ему?

Организованные действия

Было бы достаточно безумным пытаться определить среди ископаемых бактерий, многие миллиарды которых остались для нас безызвестными, какой конкретно вид первым занялся проблемой совместного выживания. Но, вероятнее всего, это была какая-то живая субстанция вроде грекса. Что такое грекс? Вы не поверите, но это что-то вроде 300 спартанцев микромира. Псевдоплазмодий или «псевдослизняк», согласно официальному определению, есть не что иное, как толпа амеб. В эту толпу собираются амебы семейства Acrasidae или Dictyosteliida. Вообще «грекс» в переводе с латинского – стая, а не толпа, но ввиду их количества, слова «толпа» или «стадо» явно уместнее. Амебки собираются и формируют массу, которая ведет себя настолько организованно, что больше похожа на микрослизня или на полноценный многоклеточный организм. Прежде чем они решат собраться вместе, чтобы сформировать грекс, амебы блуждают как независимые и самодовольные клетки, пасутся на разных бактериях и продолжают вести такой разгульный образ жизни до тех пор, пока есть благоприятные условия. Но, когда наступают «темные времена», амебы испытывают стресс. Обычно это происходит из-за нехватки пищи. В этот период они решают суммировать свои силы по выживанию и собираются в стадо – грекс. В зависимости от вида и обстоятельств, форма грекса и процесс его образования будут варьироваться. Но в целом это работает так: амебы в стрессовом состоянии производят феромоны, которые сигнализируют о стадии сбора в вертикальный столбик. Когда столб из паникующих амеб становится слишком высоким, он… падает. И превращается в слизняка, вернее его форму – грекс.

Грекс подвижен – в своей форме слизняка он скользит по влажной поверхности. Как только он продвинется достаточно далеко, клетки амеб начинают дифференцироваться в соответствии с их положением в грексе по принципу, что и где оказалось, ближе к поверхности или к концу/началу. Соответственно, какие-то амебы становятся споровыми клетками и оболочкой плодового тела, другие образуют такие структуры, как стебель. Постепенно структурные элементы, такие как, например, упомянутый стебель или раковина, высыхают и погибают. Выживают только споры плодового тела. При благоприятных обстоятельствах, если удается достичь созревания плодового тела, его оболочка разрывается и высвобождает споры. Затем споры разносятся ветром или водой по влажным или сухим поверхностям. По сути грекс – это групповая попытка выкинуть свой геном за пределы неблагоприятной среды. Как если бы, например, какой-то коварный вид исчерпал ресурсы, перенаселил какой-нибудь континент и начал эру географических открытий. И каждый выполнял бы свою роль. Один строил корабль, второй греб в сторону суши, а третий готовился к высадке. Конечно среди амеб из грекса нет узкоспециализированного медика, который бы латал пострадавшие структуры, но грекс – идеальный пример группового воздействия в целях выживания. Вряд ли кто-то станет спорить о наличии эмпатии среди амеб или уровне их интеллекта. Хотя взаимодействие и организация у них есть, и они вполне эволюционно удачные, но намеков хоть на какое-то исцеление друг друга, увы, нет.

Штучное самолечение

Казалось бы, речь сейчас идет о «всего лишь» одноклеточных, и до систематизированной науки выживания и организованной борьбы между видами им далеко. Но также не думайте, что это привилегия только высших животных. Оглянитесь вокруг. Можно не вглядываться в пол в поисках ползущего грекса, но и люди не единственный светоч совершенства в этом плане. Возьмите хотя бы растения: почти все листья выделяют небольшое количество летучих химикатов, но когда растение поражено травоядными насекомыми, некоторые виды выделяют гораздо больше летучих веществ, чем обычно. Химический состав таких летучих соединений зависит от вида растений и видов травоядных насекомых. Иногда эти летучие вещества так подобраны зеленой жертвой, что привлекают как паразитических, так и хищных насекомых, которые являются естественными врагами травоядных. Они также могут вызывать защитные реакции у соседних растений. Такие химические вещества, которые функционируют в качестве связи между видами, а также те, которые служат посредниками между представителями одного и того же вида, называются семиохимическими веществами (от греческого «семейон» – знак или сигнал). Сигнальная химия растений весьма разнообразна и многозадачна.

Летучие фитохимические вещества служат виду или конкретной популяции, способствуя или сдерживая взаимодействия между растениями и насекомыми-травоядными. Например, проростки пшеницы, не поврежденные травоядными животными, привлекают тлю, тогда как запахи, исходящие от проростков пшеницы с высокой плотностью тлей, отталкивают других тлей. Для бабочек-парусников летучие вещества растений-хозяев усиливают действие стимуляторов контакта, увеличивая частоту посадки и откладки яиц. Чем вам не 一孩政策 («и хай чын кыа») – политика Китая «одна семья – один ребенок», действовавшая с 1979 по 2015 г. Или не материнский капитал, введённый для повышения рождаемости? Странное сравнение? Но ведь и там и там речь идет о контроле численности среди меньшего в интересах большего.

В дополнение к набору соединений, которые делают листья растений особо привлекательными или неприятными для травоядных, летучие терпеноиды и другие соединения, выделяемые листьями в ответ на повреждение насекомыми, позволяют насекомым-паразитоидам (например, паразитическим осам) и хищникам различать зараженные и незараженные растения. Таким образом, это не какой-то набор случайной панической биохимии, а вполне целевая помощь. Эти сигналы стресса приводят к активному взаимодействию между поврежденными растениями и третьим трофическим уровнем. В качестве примеров мы можем привести растения фасоли и яблони, которые производят летучие вещества, привлекающие хищных клещей, или терпиноиды, которые выделяются при повреждении паутинным клещом кукурузы и хлопка. Они привлекают перепончатокрылых паразитоидов, нападающих на личинок нескольких видов чешуекрылых. В последнем случае самка паразитоида вводит свои яйца, жаля гусениц, а личинки осы заживо съедают вредного червяка. Далее вылупляется новое поколение ос, что усиливает эффект привлечения, ведь прерывается цикл не только ужаленной гусеницы, но и десятков других гусениц, которые окажутся соседями с новым поколением хищников. Чем это не пример лечения себя и себе подобных?

Орган сочувствия

Одним из аргументов против такой постановки вопроса можно было бы назвать отсутствие высшей мыслительной деятельности. Растение не способно переживать, и амебы не чувствуют душевного подъема от элементов социализма в ходе своей деятельности. В обоих случаях это всего лишь определенная программа, эволюционно обусловленный процесс, пусть и несколько необычный. Но давайте изучим, где кроется эмпатия, типичная для нас? Где этот орган сопереживания и как его измерить? Клото, Лахесис и Атропос – три мойры, прядущие судьбы в греческой мифологии, именно этот образ приходит в голову при словах «веретено, судьба, важное решение». Любопытно, что именно веретенообразные нейроны, вероятнее всего, определили судьбу гоминид (прогрессивные приматы).

Как и в случае со многим содержимым черепной коробки, мы не можем точно сказать, что делают эти нейроны и для чего нужны. Но они очень специфичны, развились недавно, и это один из серьезных физиологических моментов, отделяющих нас от других млекопитающих. Говоря недавно, я имею в виду недавно с эволюционной точки зрения – всего-то 15–20 миллионов лет назад. Возможно, они ответственны за социальные функции и быструю обработку информации. Что мы точно знаем об этих нейронах? Это специализированные клетки, обнаруженные в трех очень ограниченных областях человеческого мозга – передней поясной коре, островковой доле и дорсолатеральной префронтальной коре. Первые две области регулируют эмоциональные функции, такие как сочувствие, речь, интуиция, социальную организацию у людей. С третьей всё не так однозначно. И, казалось бы, вот простой ответ: у нас развились специальные отделы мозга, и мы научились переживать и сочувствовать и придумали медицину. Но интересно то, что веретенообразные нейроны есть не только у гоминидов, но и в головном мозге горбачей, финвалов, косаток, кашалотов, афалинов, серых дельфинов, белух, а также африканских и азиатских слонов. При этом именно у китов веретенообразных клеток больше, и они живут вдвое дольше, чем люди. Естественно, точную функцию веретенообразных клеток в мозге китов определить ещё сложнее, чем у гоминидов. В конце концов, за китами сложнее наблюдать хотя бы потому, что мы их почти истребили. Да и среда обитания у нас разная.

Чувственные мыши

Так вот, эмпатия тоже не «наша» фишка. Известны и описаны множественные случаи сопереживания у слонов и у китов, а социальные структуры у афалинов вообще темная материя, где есть и нарушения на сексуальной почве, и зависть, и корысть, и преступление, и наказание. Но есть ли у китов медицина? Или лечат ли друг друга слоны из-за их слоновьей эмпатии? Оказывают помощь – да. И пусть мы не увидим, как один хобот бережно всовывает в другой пару таблеток антибиотиков. Но разве не эмпатия лежит в основе медицины, разве это не она проявляется у людей в попытках вылечить и помочь? Но вот сама эмпатия – удел не только высших созданий, с интеллектом и нужными нейронами. В качестве примера можно взять один любопытный труд – «Социальная модуляция боли как доказательство эмпатии у мышей».

В нем господа ученые исследовали эмпатию у грызунов, используя подход, основанный на нейробиологии. Результаты исследований показали: 1) если две мыши испытывают боль вместе, они выражают более высокий уровень связанного с болью поведения (проще говоря, стресса), чем если бы они испытывали боль индивидуально; 2) если две мыши вместе испытывали разные уровни боли, поведение каждой мыши модулировалось уровнем боли, испытываемой ее социальным партнером, то есть если одной делали больнее, чем другой, переживали они всё равно как одна; 3) чувствительность к вредному раздражителю испытывала в той же степени мышь, наблюдавшая, как сородичу причиняют боль, как и мышь, непосредственно испытывающая болезненный раздражитель. Авторы труда, пытавшие мышей, предположили, что эта реакция на чужую боль указывает на эффект эмоционального заражения. Другими словами, примитивную эмпатию.

Аналогичные исследования проводили на крысах. Если образец 1 ударить током, а затем заставить смотреть, как током бьют образец 2, то первая крыса испытывает аналогичные ощущения, хотя её никто больше не трогает. Опыт, который она пережила, она видит на другой крысе и переживает за неё. При этом, если образец 1 током не били, а образец 2 бьют на глазах первого, эмпатии явно меньше. Животных, способных сопереживать друг другу, значительно больше, чем мы думаем. Более того, способность испытывать эмоции ставится под вопрос и между видами. Хотя это и не является прямым доказательством того, что лошади испытывают эмоции, одно любопытное исследование 2016 года показало, что домашние лошади по-разному реагируют на фотографии с положительным (счастливым) или отрицательным (злым) выражением человеческого лица.

Как понять, положительно ли на вас смотрит лошадь? Считается, что при негативном восприятии лошади больше смотрят левым глазом, при этом их пульс увеличивается и они проявляют больше поведения, связанного со стрессом. При этом, конечно, какой-то системы оценки эмоционального состояния у лошади нет. Обычно каждый узнает это в индивидуальном порядке через синяки и укусы, а в исследовании ученые полагались на опыт конюхов. У них достаточно навыков, чтобы определить настроение копытного друга по крохотной морщинке над большим реснитчатым глазом, не дожидаясь удара копытом. В общем список сомнительных свидетельств эмпатии, сопереживания и проявления эмоций среди животного мира можно продолжать достаточно долго. Но мы ведь с вами ищем не самое сентиментальное копытное, а отца медицины? Того, кто неловким движением, из сочувствия и добрых чувств, осознанно приложил первый подорожник к больному родичу или съел его сам, сдвинул гранитный груз науки в нужную сторону и начал нашу длительную историю борьбы. Тогда было бы логично посмотреть и на приматов. Приматы, в особенности человекообразные обезьяны, являются одними из лучших кандидатов на способность испытывать сочувствие, действовать организованно, а также подпадают под теорию разума и дружат с подорожниками.

В частности, нам достоверно известно, что у человекообразных обезьян сложные социальные системы: молодые обезьяны и их матери имеют прочные узы привязанности, и, когда умирает детеныш шимпанзе или гориллы, мать нередко носит его тело с собой в течение нескольких дней. Джейн Гудолл описывала трагичное поведение у шимпанзе. Коко, наверное, самая известная горилла, обученная языку жестов, пыталась описать печаль после смерти ее домашнего кота Олл Болла. Про эмпатию котов, заметьте, добавить нечего.

Помимо уже упомянутых свидетельств межвидовой эмпатической реакции, у нас есть исследования макак-резусов. Макаки отказывались тянуть за цепь, которая тянула еду им, но одновременно приводила в действие механизм, который бил током макаку-соседа. Важно отметить тот факт, что такая эмпатия была сильнее между знакомыми друг с другом особями, нежели между теми, которые ранее друг друга не встречали.

И всё становится по-настоящему интересным, когда к развитой эмпатии добавляется зоофармокогносия – способность животных самостоятельно лечить себя. И у неё также множество разнообразных примеров на любой вкус и цвет, размер тела и размер мозга. Например, муравьи, инфицированные грибком Beauveria bassiana, избирательно потребляют вредные вещества (активные формы кислорода, АФК) при воздействии грибкового патогена, но избегают их при отсутствии инфекции. Шимпанзе иногда выбирают горькие листья для жевания. Согласно наблюдениям, это связано с паразитами – они жуют листья Vernonia amygdalina, которые обладают существенной антипаразитарной активностью против шистосом, плазмодий и лейшманий.

Что характерно, они не потребляют растение постоянно, Шимпанзе едят его достаточно редко и только те особи, которые даже с виду кажутся больными.

Волосатый доктор

Один из самых хорошо изученных примеров самолечения среди человекообразных обезьян пришел к нам из самой глубокой части бассейна Конго. Барбара Фрут и ее команда из Института эволюционной антропологии Макса Планка в Лейпциге, включая ее мужа Готфрида Хохмана, изучали бонобо с 1990 года. Исследователи тихо сидели в лесу, наблюдая за конкретной колонией животных и исследуя землю под их стоянкой, ловя момент для сбора фекалий – наука ведь всегда наука, правда? Именно их охота на фекалии показала, как бонобо справляются с паразитарными инвазиями. Полевые исследования Фрут проводились в течение нескольких недель, с октября 2007 года по июнь 2009 года.

Ее команда изучала сообщество бонобо на окраине национального парка Салонга, примерно в 25 километрах от ближайшей деревни. Исследователи следили за бонобо, передвигаясь пешком, иногда ползая под виноградными лозами, иногда пробираясь за ними через болота и грязь, держась на расстоянии не менее семи метров. В масках, чтобы предотвратить привыкание к людям. Фрут наблюдала целыми днями, тщательно фиксируя каждый момент жизни обезьян. Одним из любопытных наблюдений для нее стало то, что бонобо употребляли в пищу Manniophyton fulvum, кустарник, который местные жители используют для изготовления ловушек для животных. Сидя в лесу и считая количество листьев в минуту, Фрут и ее коллеги своими глазами увидели, как бонобо собирали листья и стебли M. fulvum и затем клали их на язык. Как следует обслюнявив их, они снова их вынимали и скатывали в шар, стараясь не касаться их при этом губами. Затем плотно спрессованные шарики они глотали, не разжевывая. Согласно отчету 2013 года, опубликованному в Американском журнале приматологии, исследователи наблюдали это явление аж 56 раз. Фрут отмечает, что это растение не входит в обычный рацион бонобо. Они глотали его, когда погода была благоприятной для паразитов (имеется в виду сезон дождей). Затем бонобо привычно отправлялись спать на деревьях. На следующее утро, после того, как Фрут наблюдала проглатывание листа, исследователи собирали образцы фекалий. Всего за сезон было собрано 694 образца, упавших на землю. Теория коллеги Фрут, Хаффмана, состоит в том, что обезьяны используют листья как наждачную бумагу, чтобы очистить кишечник от паразитов в пик сезона распространения.

Фишка растения Manniophyton fulvum в особых волосках на внешней стороне листьев – при соприкосновении с открытой нежной кожей губ или тыльной стороны ладони даже у бонобо могут появиться язвы и ожоги. Команда Фрут отметила, что скорость выхода фекалий у бонобо не изменилась, более того, листья попадались в них даже спустя двадцать четыре часа. Что навело ученых на мысли, что шар M. fulvum не какая-то случайная форма употребления растения, а своего рода кишечная капсула. Импровизированная оболочка замедляет прохождение растения через пищеварительную систему обезьян, продлевая воздействие на кишечник и, соответственно, паразитов. Примерно так работают современные лекарства в медленно растворяемых капсулах. Вы пьете лекарство, и оно в капсуле доходит до нужного отдела вашего ЖКТ, усваиваясь именно там, а не растворяясь в желудке. Помимо вывода паразитов, M. fulvum обладает общим противовоспалительным и заживляющим свойствами. Более того, это растение широко используют в виде свечей и клизм для лечения геморроя. Фрут и её коллеги предположили, что это вообще одно из первых лекарств, известных человекообразным гоминидам.

Первая аптека

Подтвердить предположение Фрут мы можем, обратившись к археологическим раскопкам, где следы лекарственных растений обнаруживают рядом с человеческими останками и артефактами прошлого. В статье по эволюционной антропологии 2019 года археолог Карен Харди проанализировала виды растений, обнаруженные на семи археологических раскопках на Ближнем Востоке, датируемые примерно 8000–790 000 лет назад. В течение этого периода регион был заселен Homo sapiens, неандертальцами и более ранними формами предков человека. Из 212 идентифицированных видов растений около 60 % были лекарственными и съедобными – они могли быть использованы для еды, лечения или того и другого. Так что сказать с уверенностью, для чего их съели и какой эффект они дали, мы не сможем. Но куда более интересна другая часть: еще 15 % обнаруженных растений были несъедобными, но в малых дозах могли иметь лечебные свойства. Такие растения употреблять без особой надобности было просто опасным. А с точки зрения древнего человека, рационализм употребления в пищу опасных и безопасных растений был куда более важен, чем сегодняшние кулинарные пристрастия.

Если мы посмотрим и почитаем более ранние работы Карен Харди и её коллег, изучавших питание первых гоминидов по молекулам, найденным в окаменелых зубных налетах неандертальцев возрастом около 50 000 лет из города Эль-Сидрон, в Испании, то найдем множество свидетельств того, что зоофармокогносия с гоминидами дружат достаточно давно. В одном образце от женщины с абсцессом зуба команда определила соединения, которые, вероятно, происходят из тысячелистника и ромашки, достаточно горьких растений с низкой питательной ценностью, но известных своими лечебными свойствами даже сегодня. Позже генетики исследовали зубной камень того же неандертальца на других зубах и обнаружили ДНК тополя – дерева, которое содержит салициловую кислоту, естественное обезболивающее, используемое сегодня в виде аспирина, а также разновидность Penicillium. Возможно, крохотные фрагменты ДНК этих организмов случайно оказались во рту неандертальца, пока она спала на земле, жила на природе и экспериментировала с кулинарией. Но также возможно, что эта женщина страдала от зубной боли и дентальной инфекции и намеренно принимала определенные лекарства: антибиотик на основе пенициллина, обезболивающее на основе тополя и противовоспалительное из ромашки или тысячелистника. Если бы это было так, то Нобелевская премия должна была быть отдана этой женщине на 50 000 лет раньше, чем Флемингу. Но так ли всё просто?

Хотя идея самолечения растениями не является чем-то новым для палеолита, возможность активно изучать это явление и строить гипотезы появилась не так давно. Только в XXI веке мы научились восстанавливать химические биомаркеры и идентифицировать ДНК лекарственных растений. В большинстве своем помогает исследование зубного камня. Всё дело в том, что зубной камень возникает в результате кальцификации зубного налета и действует как ловушка для материалов, которые проходят через рот. Процесс образования зубного камня прекращается со смертью, именно поэтому зубной камень имеет высокую археологическую ценность. Всё, что оказалось вовлечено в его структуру и кальцифицировалось вместе с зубным камнем, было съедено при жизни и точно не попало в окаменелый рот случайно.

В первом исследовании образцы зубного камня гоминида из неандертальского поселения Эль-Сидрон были идентифицированы как Achillea millefolium (тысячелистник) и Matricaria chamomilla (ромашка). Мы не можем установить, в каких количествах, как часто и с какой целью гоминид употребляла их, но мы знаем, что они действительно содержат соединения, зарегистрированные и используемые сегодня, и практически не имеют питательных свойств. Более того, если тысячелистник иногда используется для придания аромата в кулинарии, то травоядные просто-напросто его избегают из-за горького вкуса. Дальнейшие исследования привели к обнаружению Penicillium rubens, а также остатков ДНК сосны и тополя, следов употребления Coprinopsis cinerea – вида грибов, условно съедобных и также содержащих лекарственные соединения.

Присутствие Penicillium rubens поднимает вопрос: а были ли известны гоминиду антибактериальные эффекты определенных форм растений/грибков в начале палеолита. Ведь, когда мы его открыли при участии Александра Флеминга в 1928 году, человечество не просто шагнуло вперед, мы уже вполне неплохо ориентировались в биологии и вовсю осваивали микробиологию. Возможно ли вообще было использовать «пенициллин» как антибактериальный агент, не зная совершенно ничего ни о его природе, ни о микрокосмосе, и не имея каких-то системных сведений? Не имея той самой науки, которая «искусство исцелять»?

У нас есть лишь редкие исторические примеры такого интуитивного лечения. В арабских конюшнях раннего Средневековья седельные язвы лечили Penicillium notatum, хотя микроскопии и осознания того, как этот процесс лечения работает, не было и подавно. Есть и другие примеры, которые я приводил выше, но в описанном случае с зубным камнем речь идет про палеолит. Использование лечебных свойств требует хорошего понимания растения, потому что многие из них могут быть ядовитыми, а иногда и смертельно опасными. Например, по всей Африке насчитывается около 330 видов растений из 162 родов, использовавшихся в качестве яда при охоте и рыбной ловле. При таком разнообразии лечение неизвестного неизвестным – идея гиблая. И, если в Средние века у нас была хотя бы письменность, системность монастырских или арабских записей, то животные имеют дело с ядовитыми растениями постоянно и в совершенно разных формах. Но при этом они сохраняют здоровье, выбирают полезные, и ещё умудряются иногда использовать опасные в лечебных целях.

Например, травоядные млекопитающие или избегают опасной пищи инстинктивно или обладают метаболическими механизмами расщепления / выделения токсинов. В современной науке существует гипотеза об изменении пищеварительной системы гоминидов около 1,8 миллиона лет назад, когда изменилась структура кишечника, что привело к снижению энергии, расходуемой на пищеварение, перенаправив её на деятельность мозга. Перед этим у гоминидов, возможно, был пищеварительный тракт, который включал большую заднюю кишку, или цекоколик. ЖКТ был более массивным, больше похожим на сегодняшних крупнотелых приматов, таких как пузатые гориллы.

Хотя размер кишечника позволил повысить эффективность переваривания пищи, он уменьшил способность обрабатывать токсичные соединения (PSC), что привело к необходимости увеличения избирательности в выборе растений. У шимпанзе вывод токсинов может в значительной степени происходить внутри, самостоятельно, но достаточно долго или с помощью геофагии – поедания земли / глиняного субстрата. Обработка же токсинов человеком имеет тенденцию быть внешней. Возможно, именно это в конечном итоге привело к необходимости обработки и приготовления растений людьми. Но насколько эти действия на ранних этапах развития гоминидов были осознанны? Понимает ли бонобо, что он или она избавляется от глистов, понимала ли связь проблемы и её решения неандертальская женщина? Если у муравьев мы не можем даже представить какой-то личный опыт самолечения, а только лишь рассматриваем врожденный инстинкт, способный спасать их популяцию, то применимо ли к шимпанзе понятие самолечения как таковое? Или это как поедание домашним котиком травки – любопытный эволюционный факт, назначение которого выяснить чрезвычайно сложно. Или как в случае с дельфинами и фугу, это не имеет никакого отношения к медицине – дельфины, по одной из теорий, испытывают так острые ощущения. Так может, и пенициллин в зубном камне у гоминида использовали для вкуса или по какой-то прихоти?

Борьба с паразитами путем изменения диеты с включением растений с определенными лекарственными соединениями широко практикуется среди разных животных – от шимпанзе и до насекомых. Но наиболее изученные примеры самолечения действительно связаны с шимпанзе (Pan troglodytes) и гориллами (Gorilla). Но идентификация действия по употреблению растений, как преднамеренного, крайне сложна, так как границы между едой и лекарствами могут быть сильно размыты. Случайное употребление, употребление ради вкуса, ритуальное – это может быть что угодно.

Уничтожение паразитов – одна из немногих проблем, поддающихся самолечению. Но в целом существует достаточно широкий потенциал для лечения растениями целого спектра болезней, учитывая разнообразие биоактивных компонентов, в том числе подтвержденных, как употреблявшихся в пищу гоминидами. Исследования нескольких групп шимпанзе обнаружили, что 25–41 % от общего числа растений, съеденных шимпанзе (которое может достигать почти 200 видов), также использовались группами людей, живущих по соседству с приматами, для лечения вполне конкретных болезней.

При этом нужно отметить, что шимпанзе демонстрируют неплохие ботанические знания при выборе растений – они не просто хватают всё подряд, они знают расположение растений, когда и сколько нужно съесть, выбирают определенные части и иногда готовят их перед употреблением. В связи с этим ученые выделили четыре этапа самостоятельного поддержания здоровья у шимпанзе. Этап 1 – это «больное поведение», оно отражается в общем снижении активности. Этап 2 – избегание потенциально загрязненной воды и некоторых продуктов питания. Этап 3 – выбор профилактического или поддерживающего здоровье «лечебного питания», которое широко употребляется в то время года, когда шимпанзе наиболее восприимчивы к паразитарным инфекциям. И этап 4 – преднамеренное употребление небольшого количества специально отобранных растений, которые могут иметь низкую пищевую ценность или вообще её не иметь. Наиболее известные примеры самолечения, кроме того, подразумевают жевание весьма горькой сердцевины и глотание листьев, которые могут вызывать кишечные расстройства. Например, Vernonia amygdalina, растение, из которого шимпанзе выковыривают сердцевину и едят достаточно редко, необычайно горькое на вкус, но обладает обширными лечебными свойствами и также используется местным населением для лечения малярийной лихорадки, амебной дизентерии и избавления от кишечных паразитов.

Узнать достоверно о том, чем руководствовались древние гоминиды, мы уже не сможем. Но мы можем сделать несколько важных выводов. Во-первых, межвидовые конфликты на химическом уровне вообще не являются чем-то особенным. Травят ли бонобо глистов или дерево борется с тлей – это эволюционно сформированные способы защиты и нападения организмов в борьбе за жизнь. Во-вторых, зачастую эти системы борьбы взаимосвязаны и оказывают влияние на целую группу или популяцию. Иногда они изощрены, и тогда мы называем это зоофармокогносия. Иногда они чрезвычайно просты. И, наконец, в-третьих, эмпатия и коллективные действия не являются уникальными чертами нашего вида. Многие хотели бы помочь сородичам, многие помогают. Но, чтобы это стало по-настоящему системным, этим действиям не хватает некоторых качеств: преемственности, логической связи действия и результата, и успеха, в конце концов. Способность накапливать и передавать полезные знания должна соединиться с логикой и осознанием. Действие А ведет к последствию Б. Нужно сформировать опыт и передать следующему поколению. Когда же мы пришли к этому?

Бабуля, это ты?!

Тогда, когда у нас появилась первая бабушка. А вернее – термин, называемый антропологами «бабушкианство». Гипотеза бабушкианства – это, прежде всего, лишь гипотеза, но она достаточно удобно объясняет некоторые физиологические процессы нашего развития, такие как менопауза и адаптивная ценность расширенных родственных связей. В её основе постулат «материнской гипотезы», который гласит, что с возрастом затраты организма любой матери на дальнейшее производство потомства постепенно становятся слишком большими для неё. Отсюда следует, что наиболее целесообразным в таком случае является помощь текущему потомству с выращиванием следующего поколения. То есть быть «бабушкой» более продуктивно и энергетически оправданно для выживания вида, чем снова становиться матерью. Помогая дочери, бабушка обеспечивает выживание генов лучше, чем если бы произвела на свет ещё одну дочь. Сюда же добавляется эффект групповой пригодности. Старый индивид, достаточно развитый для осознания своего опыта, более полезен для группы, чем молодой, хотя бы потому, что этот самый старый индивид может передать более молодым сородичам опыт, логическую связь о том, что действие А ведет к последствию Б – подорожник помогает от ссадин. Особенности развития нашего вида гоминид, как прямоходящих, нюансы строения бёдер, недостатки и достоинства длинного детства и сложных социальных связей, важность продолжительной жизни после репродуктивного возраста скапливались как снежный ком, формируя наше святая святых – бабушек.

Нам нужен компас

На первых порах лечение у гоминидов было интуитивным или инстинктивным. Однако, чтобы сформировать имеющийся опыт в некую систему, она должна была в какой-то момент появиться. Чтобы волосатая бабушка рассказала вам о пользе какого-либо способа исцеления, явно нужно что-то большее, чем просто история, пусть даже рассказанная бабушкой. Такое голое знание не жизнеспособно. Но вот если бы бабушка пересказала вам о применении её собственным дедушкой на кровавой войне с племенем обезьян могучего целебного подорожника, созданного из земли самой богиней матерью ради спасения рода людского, может быть тогда этот учебный материал прижился. Возьмите скандинавскую мифологию в изложении Снори Стурлсона. И если для рождения системы защиты и атаки нужна была почва – Имир, то для появления на этой почве системы знаний были нужны Один, Вилли и Ве – ассы, убившие Имира и создавшие наш мир. Мир, где всё стало системно. От Йотунхайма до Хель и Митгарда, где сам Игдрасиль систематизировал и пронизывал мир, связывая воедино всё своими ветвями. То есть нужен был миф, легенда или история, где у богов были такие же отношения, облик и форма, как у людей, те же чувства и мысли. И они давали бы ценные советы, как абсолютную истину. Но откуда бы эти идеи взялись у человекообразных путешественников, разбирающихся в травах?

Не обращая внимания на феномен религии и без обсуждения процесса гоминизации, я попробую объяснить логику космологии первых приматов.

Смотрите. На планете однажды похолодало, и один вид обезьян вышибло с насиженных ветвей в лесо-саванну и саванну. Чтобы выжить, они научились бегать прямо. Из-за прямохождения поменялось внутриутробное развитие, и дети требовали заботы дольше. Пришлось придумать бабушек, а затем и вовсе осесть и начать обустраивать быт – от сбора охапки листьев и строительства очага до материнского капитала и ипотеки – вот это вот всё.

Но прямохождение наградило нас ещё одной интересной чертой. Мы, в отличие от зебры, сохранили опции перемещения и вверх, и вниз. А в отличие от лосося, мы смогли и плавать, и нырять, и лазить по деревьям, и прыгать в небо на метр, и с обрыва сброситься при желании, весело улюлюкая по-гоминидному. Казалось бы, такой простой факт, как банальное положение в пространстве, объясняет целую парадигму восприятия. Именно в таком случае палео-человек оказывается помещен в центр системы координат, состоящей, по большей части, из неизвестного и опасного. Чтобы начать в ней ориентироваться и побороть свои страхи, человеку нужно было объяснение: что находится вокруг, что сверху, что сзади, а что снизу. И если с ориентацией на местности в трех измерениях было просто, то с более сложными явлениями палео-человеку приходилось выкручиваться.

Происходило это так. Со временем собирательства и побирушничества стало недостаточно для добычи еды. Нужно было заниматься авантюрами. Если для самых ранних предков человека статичность была пользой – ведь каждый новый элемент способен привести к массовому вымиранию (имеется в виду тезис Андре Варагьяка «every innovation brought with it the danger of collective death») – то постепенный рост численности и конкуренции толкал нас от сбора корешков и моллюсков к охоте и новым изобретениям. Например, к тем, что были найдены на горе Драконов – практически Олимп китайской народной медицины.

Я говорю про Чжоукоудянь – это название местности в пекинском районе Фаншань, в центре которой возвышается Лунгушань (если точно – Гора костей дракона; 龙骨山). Название у горы такое, потому что у её подножия и в самой породе издревле находили огромные кости неведомых существ, которых тут же приписывали к мифическим и страшным и использовали в традиционной китайской медицине. Выход этой горы в свет традиционной науки состоялся в 1926 году, когда шведский геолог и археолог Юхан Гуннар Андерсон обнаружил в одной из пещер Лунгушаня зубы синантропа – этакого пекинского хомо эректуса, человека прямоходящего по Пекину, Homo erectus pekinensis. В 1993 году мир потрясла находка на вершине этой горы останков шаньдиндунского человека (поздний палеолит, шаньдиньдунская культура).

Большинство археологических находок, сделанных до 1941 года, бесследно исчезли во время Второй мировой войны. Но мы знаем, что у первой находки были свидетельства применения огня, а у второй даже наличия погребальных ритуалов. И они все вовсю охотились на окрестную живность.

Таким образом, расширив свое мировоззрение и включив туда ряд неизвестных, наш homo medicus был вынужден отвечать сам себе на множество вопросов. Откуда взялся огонь, почему на охоте везет или не везёт, и так далее. Охота вообще сама по себе привела к развитию орудий, и орудий, изготавливающих другие орудия. Процесс убийства привел к примитивной, казалось бы, цепочке сравнений: кровь животного такая же, как и наша; оно (животное) тоже не хочет умирать; на охоте может умереть и сам охотник; охотник и жертва могут быть взаимозаменяемы. В конечном счёте эта «мистическая солидарность» обнаруживает родство между человеческими обществами и животным миром. Убить преследуемого зверя или, чуть позже, домашнее животное становится эквивалентно жертвоприношению, в котором жертвы могут быть заменены. Человек из твари дрожащей становится вершителем судеб. Он отнимает жизни и пытается их разменивать, принося жертвы, задабривая дузов, договариваясь с ними – в общем, фантазируя вовсю.

Можно ли набраться храбрости и сказать, что заодно с историей медицины мы разбираем и историю религии? И да и нет. Судите сами: история религии – предмет отдельный, но начинается она так же давно. К примеру, широко известны и популярны исследования доктора Лауры Кехоль из Университета Гумбольдта, Берлин. Долгое время наблюдая за шимпанзе, она стала свидетелем странных ритуальных действий: молодой шимпанзе один приходит в лес, сидит напротив кривого дерева с дуплом, потом орёт что есть мочи, помещает камень в дупло, бьет по ветвям и делает разного рода мистические действия. Лаура резонно спрашивает себя, подтверждает ли увиденное тот факт, что у приматов есть или может быть религия с ритуальными действиями, алтарями и обрядами?

Да кто его знает, на самом деле. Но, как бы то ни было, именно первые религиозные скрепы стали первой системой, на которую можно было нанизать необъяснимые явления, будь то кривизна деревьев, удача на охоте, появление огня, молний, смерть и жизнь или даже наука об исцелении.

Важно добавить, что все эти концепции возникли на последних этапах процесса гоминизации. Они все еще активно изменяются, переоцениваются и скрыты от наших глаз тысячелетиями минувших эпох, прошедших после палеолитических цивилизаций.

У нас остается не так много свидетельств, чтобы мы могли судить о мировоззрении первых гоминидов: человеческие кости, в основном черепа, каменные орудия труда, пигменты (чаще всего красная охра, гематит), различные предметы, найденные в захоронениях. И только из позднего палеолита мы имеем наскальные рисунки и гравюры, расписную гальку, статуэтки из кости и камня. В определенных случаях (захоронения, произведения искусства в виде артефактов) и в пределах, которые мы можем рассмотреть, появилась небольшая направленность в сторону религиозного намерения. Но большинство артефактов до ориньякского периода (30 000 лет до н. э.) – а это по большей части орудия – не раскрывают ничего, кроме их утилитарной ценности.

Что ещё более невероятно, даже орудия труда обладали определенной сакральностью и вдохновляли людей на мифологическое мировоззрение. Первые технологические открытия – превращение камня в инструменты для нападения и защиты, владение огнем – не только обеспечили выживание и развитие человеческого вида. Они были чудом – технологией, разделившей мир на «до и после». Хоть сейчас они и кажутся нам вполне очевидными. Новые открытия также создали вселенную мифико-религиозных ценностей, вдохновили и подпитали творческое воображение. Достаточно рассмотреть роль орудий труда в религиозной жизни и мифологии первобытных людей, которые до сих пор остаются на стадии охоты и рыбалки. Мифико-религиозная ценность оружия – будь то деревянное, каменное или металлическое – все еще сохраняется среди сельского населения Европы, а не только в их фольклоре. Мы не будем здесь рассматривать придание сакрального значения (иерофания и кратофания) камням, скалам и гальке – слишком объёмный анализ в рамках популярного издания.

Но только вдумайтесь: у нашего вида появилось умение преодолевать расстояние с помощью метательного оружия, которое породило свои верования и легенды. Достаточно вспомнить о мифологиях, построенных вокруг копий, пронзающих свод неба и, таким образом, дающих возможность восхождения на небеса. Или о стрелах, которые летят сквозь облака, пронзают демонов или образуют цепь, достигающую небес. И так далее.

Археологические свидетельства наличия религиозной вселенной у палеолитических охотников восходят аж к временам франко-кантабрийского наскального искусства (30 000 до н. э.).

Если мы исследуем религиозные верования и поведение современных охотничьих народов, мы придём к невозможности доказать существование или отсутствие подобных верований у палеантропов. Возможно, но никто не скажет точно, первобытные охотники верили в животных, похожих на людей, но наделенных сверхъестественными способностями. Они, возможно, верили, что человек может превратиться в животное и наоборот; что души умерших могут входить в животных; наконец, верили в то, что таинственные отношения существуют между определенным человеком и определенным животным (когда-то это называлось «нагвализмом»). То же самое касается сверхъестественных существ, образы которых мы нашли в религиях охотников. Исходя из имеющихся данных, они были разных видов: териоморфные твари (люди-звери) и духи-хранители; божества типа Верховного Существа – Повелителя диких зверей, – которые защищают и дичь, и охотников; духи кустов; и духи разных видов животных.

Кроме того, охотничьим цивилизациям свойственны определенные модели религиозного поведения. Например, убийство животного представляет собой ритуал, а другими словами, веру в то, что Повелитель диких зверей заботится о том, чтобы охотник убивал только тех животных, которые нужны в качестве пищи, и чтобы еда не тратилась впустую. Убил зайчишку просто так – ответишь перед высшей сущностью. Экология, рационализм, осознанное потребление. Кости, особенно череп, имеют заметную ритуальную ценность. Вероятно, из-за веры в то, что они содержат «душу» или «жизнь» животного и что именно из скелета Повелитель диких зверей вызовет рост новой плоти. Вот почему череп и длинные кости обнаруживают на возвышенностях. Наконец, у некоторых народов душа убитого животного отправляется в его духовный дом («Праздник медведя» у айнов и гилиаков). Также существует обычай подносить Высшим Существам кусок каждого убитого животного (пигмеи, филиппинские аборигены и пр.) либо череп и длинные кости (самоеды). А у некоторых суданских народов молодой человек, убив свою первую дичь, мажет ее кровью стены дома.

Но похоже, что Homo ludens, Homo faber, sapiens и religiosus – человек играющий, архитектор, разумный и религиозный – существовали одновременно и были одним целым. Мы не можем реконструировать их религиозные верования и обычаи – мы ищем определенные аналогии и доказательства, которые могут пролить свет на них, хотя бы косвенно.

Самыми ранними и многочисленными свидетельствами различных факторов жизни человека являются кости. Начиная с Мустьерской культуры, мустьерской эпохи – времена поздних неандертальцев или с 70 000–50 000 до н. э. – мы можем с уверенностью говорить о культуре захоронений. Но черепа и нижние челюсти были обнаружены в гораздо более ранних периодах, например, в Чукутьене (на уровне, который можно датировать 400 000–300 000 до н. э.). Такие сохранение черепов отдельно от тел ученые объясняют религиозными соображениями. Аббэ Брейль и Вильгельм Шмидт, например, ссылались на обычай, зафиксированный у австралийцев и других примитивных народов, сохранять черепа умерших родственников и носить их с собой, когда племя путешествует. Хотя есть мнение, что это не дань уважения предкам, а банальное убийство, или убийство с изготовлением трофеев, или каннибализм. Но череп черепу рознь. Мы уже выяснили, что эмпатия и навыки примитивного лечения/самоспасения у первых гоминидов все-таки присутствовали. Если мы проведём аналогию с приматами, видимо были у людей и свои мифы, космология и медицина, назначение и принципы работы которой для нас навсегда останутся сокрыты.

К примеру, у нас есть свидетельства того, что зубы сверлить начали in vivo очень давно. Об этом нам убедительно рассказывают девять пациентов, в зубах которых было обнаружено в общей сложности одиннадцать отверстий. Речь идет о неолитическом захоронении в Пакистане, датируемом где-то между 7500 и 9000 лет назад. Местечко Мехргара в Белуджистане лежит вдоль основного маршрута, соединяющего Афганистан с долиной Инда.

На раскопках среди множества других останков ученых заинтриговали именно эти – четверо женщин, двое мужчин, и ещё трое останков, чей пол установить не удалось. Просверленные зубы располагались на обеих челюстях, были размером 1,3–3,2 мм в диаметре и слегка наклонены, глубина бурения от 0,5 до 3,5 мм. Световая микроскопия, сканирующая электронная микроскопия и микротомография выявили, что полости бурения были коническими, цилиндрическими или трапециевидными, показали концентрические гребни, которые сохранились на стенках канала, оставленных буровым инструментом. Зубы одного экземпляра показывали, что процедура включала в себя не просто бурение, но и последующую микроинструментальную резьбу. Во всех случаях было обнаружено краевое сглаживание, что говорит о том, что сверлили зубы у живых людей и после этого они ещё какое-то время продолжали ими пользоваться.

У нас нет каких-либо доказательств, что в дентальную полость помещали аналог пломбы, лекарства или гипса. Нет даже малейшего предположения, зачем их сверлили, ведь эстетически это не несет значимой нагрузки из-за дальнего расположения моляров, а следов кариеса вокруг полости или иных поражений также не сохранилось.

Аналогичная загадка поставила в тупик ученое сообщество – с трепанациями черепов. Количество найденных трепанированных артефактов действительно способно удивить. Более 1500 по всему миру: от Европы и Скандинавии до Северной Америки, от России и Китая до Южной Америки (особенно в Перу). Это количество составляет от 5 до 10 % всех обнаруженных черепов эпохи неолита. При этом в глаза бросается сохранность и частота нахождения таких черепов в оборудованных захоронениях, в противовес безымянным и более простым могилам и случайным жертвам. Например, в одном захоронении во Франции, датированном 6500 годом до нашей эры, 40 из 120 найденных доисторических черепов имели трепанационные отверстия.

На мой взгляд, большинство загадок, связанных с разного рода бурением организма в доисторические времена, объяснил гениальный, но покойный ныне историк медицины, доктор Плинио Приорески (1930–2014).

Приорески, не имея чёткого объяснения причины трепанационных действий, тщательно изучил хирургический анамнез и решил заняться расследованием с точки зрения дедукции. Сначала он собрал факты.

Во-первых, более 1500 трепанированных черепов были обнаружены по всему миру. Большинство из них были с одним или несколькими отверстиями различных размеров. На многих черепах есть следы переломов. В некоторых случаях операции были неполными, как будто пациент внезапно очнулся или резко передумал проводить эту не самую приятную процедуру до конца. Некоторые отверстия в черепе свидетельствовали об исцелении, что означает, что пациенты пережили операции. Некоторые, но не все. В случае непереживших невозможно определить, были ли пациенты уже (или недавно) мертвыми или же пациенты умерли вскоре после процедуры/во время её проведения. Трепанации проводились как у детей, так и у взрослых, как у мужчин, так и у женщин.

Однако большинство трепанаций было обнаружено у взрослых мужчин. Во всем мире для трепанации использовались самые разные методы, включая соскабливание, резку, сверление и бурение. Дальше Приорески спрашивает себя: почему бурили именно голову? И приходит к выводу, что «что-то в голове имело отношение к бессмертию». Голова была выбрана для процедуры не из-за особой внутренней важности, магических или религиозных причин, а из-за уникального и повсеместно накопленного первобытным человеком опыта через постоянные травмы, в том числе головы, во время ссор, охоты, бытовой неолитической жизни, полной опасностей и негативных приключений.

В противном случае, рассуждает ученый, это могла бы быть тазовая или бедренная кость. И здесь важно представить объем опыта и накопленных наблюдений. Ведь более развитые поздние древнеегипетские, месопотамские, индуистские и даже эллинские цивилизации считали центром мысли и эмоций сердце, а не мозг.

Поскольку большинство черепов эпохи неолита не подвергалось трепанации, Приорески предположил, что процедура была предназначена для наиболее выдающихся мужчин из группы или племени и их семей. Что отчасти объясняет частоту находок и их сохранность. Если это люди, при жизни пользовавшиеся значительным уважением, при погребении им могли уделять особое внимание. Само же создание отверстия, скорее всего, было связано с неким травматичным/болезненным состоянием, когда отсутствовали другие признаки внешней травмы, и, с точки зрения неолитического ума, больной пребывал в промежуточном состоянии. Большее количество ударов по голове или телу не завершило бы ритуал, не вернуло бы к жизни. Отверстие в голове, впрочем, тоже. Но трепанация могла бы быть «активирующим элементом», или действием, которое должно было позволить демону покинуть тело или доброму духу войти в него, чтобы произошел необходимый процесс «обессмертивания». Проще говоря, некая метаморфоза. Если божествам приходилось входить в голову или выходить из нее, отверстие должно было быть достаточно большим.

Приорески пишет: «Похоже, они пытались вернуть к жизни людей, которые умерли (или умирали)…» Неполные трепанации, как упоминалось ранее, объясняются не тем, что пациенты умерли во время процедуры, а тем, что процедура помогла, и они пришли в сознание. Человек в каменном веке предавался повсеместной практике неолитической трепанации, чтобы вернуть к жизни или произвести реанимацию выдающихся членов группы, которые сами по себе считались «мертвыми». И то и другое выглядит вполне логичным для примитивного представления о смерти и умирании, как от тяжелой болезни, так и от травмы. Трепанация была усилием, которое, по мнению примитивного хирурга, стоило предпринять, чтобы попытаться вернуть к жизни тех выдающихся людей, которые считались необходимыми для выживания группы в неолитической фазе социального развития человека.

Таким образом, у охотника-собирателя оформилась новая черта, призванная описывать неизвестное. Мы видим, что сохранилась и палеодиета с различными лекарственными растениями, и выстраивалась новая система, где неизвестные элементы находили свое место в огромной схеме. Копье Гунгнир (копье Одина, изготовленное карликами, Скандинавская мифология) пронзило небо под громыханье Мьёльнира, и наша древняя обезьяна начала создавать мировой порядок. Ковыряя, изучая окружающий мир, объясняя его и систематизируя.

До того момента, когда первый человек возьмет в руки скальпель, оставались считаные столетия.

Колыбель цивилизации или ее операционная?

Желание поддерживать, укреплять или восстанавливать здоровье изначально следовало двумя отличным друг от друга путями – инстинктивной, или эмпирической, медициной и магией, или жреческой, медициной. Слияние этих двух направлений – сначала случайное, затем намеренное – привело к счастливым и парадоксальным последствиям популяризации профессии. Инстинктивная и эмпирическая медицина начиналась с очень ограниченной области действия – с болезненных состояний, причина или агент которых очевидны и непосредственно распознаваемы.

Это означает, что эмпирическая медицина применялась, в основном к поверхностным травмам или очевидным состояниям. Задолго до появления Homo Sapiens инстинкт животных научил их обездвиживать сломанную ногу, зализывать раны, избавляться от шипов или даже глотать слабительные растения. Плиний считает, что медицина животных непосредственно вдохновила человека. Затем человек поставил логику на службу своему инстинкту. Далее, медицинские эмпирические знания рождались из повторяющихся открытий, а также из запоминания и записи определенных счастливых результатов, полученных случайно. Знания стали передаваться, и появилась определённая система.

На этом этапе человек научился обездвиживать переломы или вывихи, извлекать доступное инородное тело, явно причиняющее боль, и прибегать к баням и диете. Облегчение, вызванное самопроизвольным вскрытием абсцесса, побудило его разрезать каменным осколком или бронзовым лезвием поверхностные скопления гноя. Осознавая тот факт, что повторное употребление одного и того же вредного вещества регулярно вызывает одни и те же расстройства, у человека возникла идея избавиться от такого вещества как можно скорее с помощью растительных лекарств, у которых он заметил рвотные или слабительные эффекты. В последующие века интуитивный и интеллектуальный эмпиризм лежал в основе многих терапевтических открытий. Случайные сравнения, вероятно, выявили на Востоке или в Византии антиподагрические свойства colchicum. Благодаря тому же умственному процессу племена американских индейцев впервые использовали жаропонижающее действие коры хинного дерева и противодиарейный эффект ипекакуаны. Из-за того, что во все времена практиковали глубоководную рыбалку, уроженцы Полинезии спонтанно изобрели искусственное дыхание на случаи утопления. Действительно, можно привести множество таких примеров.

Медицинский эмпиризм был самым ранним предшественником научных наблюдений, а затем и экспериментальной медицины. Он существовал в самые далекие времена, пока постепенно не начало смешиваться с чем-то не столь полезным – с нематериальным, с таким, как, например, религия.

Древний Ближний Восток был регионом, где зародились ранние цивилизации, которые играли важную роль в развитии человеческого общества, – его не зря называют «Колыбелью цивилизации». Но я, без тени сомнения, назвал бы его операционной. Ведь зачастую роды проходят именно там, а не в колыбели. Регион Древнего Ближнего Востока охватывал современный Ближний Восток, включая Месопотамию (современный Ирак), Древний Египет, Древний Иран, Анатолию / Малую Азию (современная Турция), Левант (современная Сирия, Ливан, Израиль, Палестина и Иордания) и Аравийский полуостров. В наши дни, для общего удобства, этот регион часто расширяют географически, и теперь он включает Восточное Средиземноморье, прилегающее к Ближнему Востоку, а именно Грецию, Крит и Кипр.

Древний Ближний Восток был первым регионом, где в практику вошло интенсивное круглогодичное сельское хозяйство. Проще говоря, где наш условный homo viridae решил осесть и отойти от собирательства на охоту, а также утратил охоту к собирательству.

Вместо этого человек разработал первую систему письма, изобрел гончарный и мельничный круг, впервые установил централизованное правительство, написал своды законов и создал империи. В общем, придумал много всего полезного. Древний Ближний Восток не только породил организованные войны, рабство и расслоение общества, но и заложил основы астрономии и математики, жречества, религии и медицины, конечно же. Но начнем мы с катастрофы. С конца, то есть.

Золотая эра древних технологий и бронзовый век для человечества закончились внезапно и трагично. Буквально за 50 лет мир изменился полностью. Не успели мы осесть на пару тысячелетий, как в одночасье рухнули целые государства, оставив только пустые руины и перелистнув учебник истории с главы «Древний мир» на «Античность», запустив процессы, которые постепенно привели к расцвету эллинов. Сегодня эта тема весьма популярна в конспирологии, и теорий произошедшего существует не меньше десятка: от массовой засухи и голода до нашествия неизвестных племен из неизвестных мест, от извержения вулкана до экономической переформации. Уильям Х. Стибинг, почетный профессор истории Университета Нового Орлеана, в своей книге «История и культура древнего Ближнего Востока», в главе 8 «Конец бронзового века», пишет, что «что-то нарушило хрупкую экономическую, социальную и политическую ситуацию, разрушило сами системы государств бронзового века и вызвало серию цепных реакций… [которые]… уничтожили цивилизации бронзового века восточного Средиземноморья».

Говоря о «цивилизации бронзового века», мы, в первую очередь, имеем в виду такую конгломерацию, как Шумерские города-государства, Аккадская империя, и некадский период Древнего Египта.

Так вот, Стибинг включает слово «чума» в свой список возможных причин, но особо не развивает эту тему. Лично мне видится, что даже если ни одна из эпидемий не была прямой причиной массового вымирания и смены цивилизационной концепции, то без неё в любом случае не обошлось, потому что любая война, голод или катастрофа идут рука об руку с десятками патогенов, всегда готовых к вторжению в устоявшийся порядок.

Марк Ван де Миероп, профессор истории Колумбийского университета, в своей книге «История древнего Ближнего Востока» говорит, что «ни одна причина не может объяснить это всеобъемлющее изменение целиком», при попытке объяснить конец бронзового века.

Оливер Дикинсон из Даремского университета придерживался аналогичной точки зрения, когда заявлял в главе 36 своей книги «Крах в конце бронзового века», что это «пустая трата времени – пытаться найти единственную причину или первопричину Коллапса».

Дикинсон в своей книге вообще предпочитает использовать термин «коллапс» и пишет, что он был результатом каскада событий, начавшихся с извержения вулканов и кометы. Которые затем вызвали засуху, которая, в свою очередь, вызвала голод, который ослабил население. А потом, как богатые, так и бедные, потому что болезнь не различает людей по благосостоянию, пали к ногам голема инфекционных заболеваний. Возможно, кто-то бы и поспорил с Дикинсоном, но скорее только о последовательности наступления этих факторов и, может быть, об исключении одного или двух. Но по существу он прав: начавшись с нескольких важных катализаторов, случилась глобальная катастрофа. Дикинсон также показал, что многие памятники были заброшены в конце бронзового века и не использовались повторно в течение многих столетий. Этого логично ожидать, когда буйствует эпидемия инфекционных заболеваний. В список заброшенных древних городов были включены такие места, как Гла, Мессения и Криса в Эгейском море, помимо хорошо задокументированного и известного Хаттуса, столицы хеттов в Анатолии. Большой мегаполис по меркам того времени.

Доктор философии Гай Миддлтон в своей «Теории микенского коллапса» поддержал идею инфекционного заболевания, как одной из причин коллапса Древнего мира. В главе «Чума и эпидемии» он заявил: «Основная проблема гипотезы чумы – это отсутствие свидетельств». Он также говорит: «Многое в гипотезе чумы кажется привлекательным, поскольку она может объяснить изменения в структуре расселения, материальные и социально-культурные изменения и долгосрочное сокращение численности населения». Гипотеза чумы хороша и для «объяснения изменчивости разрушений», потому что «дворцовые районы могли быть более плотно заселены и, следовательно, более серьезно затронуты, в то время как менее населенные периферийные районы… меньше страдают».

Бубонная чума – это название предполагаемого заболевания, а её патоген – Yersinia pestis – передается человеку блохами от мелких грызунов, например крыс. Без лечения умирают двое из трех инфицированных людей в течение четырех дней. С точки зрения классической исторической науки, первой вспышкой бубонной чумы считают чуму Юстиниана в 541 году, а в классическом учебнике по истории медицины или хронологии болезней вы увидите что-то вроде такого: «Первая зарегистрированная вспышка бубонной чумы была первой большой пандемией в мире. Mortalitas Magna (Великая смерть) или Чума Юстиниана началась в Аравии… Чума достигла Константинополя к весне 542 г. н. э., а затем затаилась в восточном Средиземноморье до 760-х годов».

Но, возможно, чума Юстиниана была даже не в Аравии, и ещё не факт, что она была самой первой. Откуда же и когда она пришла?

Сегодня фраза «болезнь возникла в Китае» звучит слишком часто, но, оказывается, и тысячу лет назад она была актуальна. Исследование Марка Ахтмана показывает, что бубонная чума началась в окрестностях Китая около 600 г. до н. э. и распространилась в Европу через Шелковый путь Центральной Азии. Это удалось доказать через секвенирование генома Yersinia pestis – оно выявило закономерности её глобального филогенетического разнообразия. Проще говоря, путешествуя по миру, бактерия видоизменялась, а в местности, где имеется естественный резервуар и откуда началась вспышка, она ближе всего к своей изначальной форме.

Команда Ахтмана изолировала и сравнила суммарно семнадцать полных геномов изолятов Yersinia pestis из различных глобальных источников, «провела филогенетический анализ этого набора данных о вариациях последовательностей, отнесла изоляты к популяциям на основе максимальной экономии, и на основе этих результатов сделала выводы относительно исторических путей передачи». Проще говоря, филогенетический анализ предполагает, что Yersinia pestis эволюционировала в Китае или рядом с ним, и распространилась через множество торговых и транспортных путей в Европу, Южную Америку, Африку и Юго-Восточную Азию, что привело к появлению специфических для страны разновидностей. Но это лишь означает, что только одна из ниточек ведет в Китай. Как именно она попала туда, был ли это естественный природный резервуар из монгольских степей, или какой-то вид грызунов мигрировал в растущую цивилизацию – не ясно.

Марк Ахтман отнюдь не конспиролог и не любитель, даже не популяризатор. Он имеет, по меньшей мере, три ученые степени, является доктором философии в Калифорнийском университете Беркли, США. Также в его послужном списке работа на кафедре микробиологии в Университетском колледже Корка, Ирландия, специализация на популяционной генетике бактериальных патогенов и микробной филогеографии. До этого он работал в Институте Макса Планка в Берлине, Германия, специализировался на молекулярной генетике и биологии инфекций. Но даже Ахтман не делает однозначных выводов о происхождении бактерии.

Серая мышь

Чёрная мышь

На мой взгляд, было бы неплохо совместить исследования генома бактерий с исследованием генома её основных распространителей. Почему-то в обсуждении возникновения и роли чумы в нашей цивилизации стабильно забывают про «Великую войну крыс», когда азиатские rattus norvegicus потеснили исконно европейских rattus rattus. То есть не учитывают ту самую историю, как «чумные» серые крысы колонизировали планету, вытеснив крыс черных из многих насиженных мест.

Козлов и Панайотакопулу утверждают, что бубонная чума пришла из Индии (родина серых норвегикус) и могла возникнуть там ещё во время правления Аменхотепа III в начале 14-го века до н. э., что более чем на 750 лет раньше, чем теория происхождения чумы из Китая. Возможно, если Ахтман продолжит свои исследования, он докопается до истины. А может, и нет.

Как бы то ни было, такие размышления приводят нас к чуме филистимлян, также известной как чума Ашдода, которая произошла около 1190 г. до н. э. Возможно, она была вызвана бубонной чумой. И если бы в Египте была бубонная чума во времена правления Аменхотепа III и его сына Эхнатона (около 1370–1350 гг. до н. э.), высока вероятность того, что она могла повториться на северо-востоке, в южном Ханаане, пятьдесят лет спустя.

Кто такие филистимляне? Они жили на юге Ханаана в конце бронзового века и управляли своими пятью городами-государствами (Пентаполис, Газа, Ашкелон, Ашдод, Экрон и Гат). Они были злейшими врагами Израильского царства и много раз воевали друг с другом. Однако происхождение филистимлян до конца неясно. Некоторые историки, такие как Карл Эрлих, считают, что они были «народом моря» и приплыли то ли из Эгейского моря, то ли из Микен в Греции, и поселились на юге Ханаана после поражения от фараона Рамсеса III в c.1190 г. до н. э. Другие ученые, например, Римшнайдер, считают, что этот народ прибыл из Анатолии в качестве беженцев из разваливающейся Хеттской империи.

Но какой бы интересной ни была чумная теория о закате бронзового века, даже опираясь на Ветхий завет, а вернее Танах, говорить о том, что именно Yersinia pestis послужила причиной конца всей эпохи, слишком раро. Роберт Арнотт из Оксфордского университета согласился бы с этим. В главе «Болезни и предыстория Эгейского моря» из книги «Здоровье в древности» он перечисляет десяток патогенов, способных, по его мнению, внести существенную лепту в теорию коллапса цивилизаций. В этот болезненный список входят: талассемия, малярия, туберкулез, бруцеллез, недоедание, цинга, анемия, корь, ветряная оспа, ОРВИ, пневмония, гемолитическая болезнь, энтеропатии, холера, брюшной тиф, дизентерия, столбняк, анкилостомы, эпидемический паротит, коклюш и амебиоз. Обратите внимание, что большинство перечисленных заболеваний являются инфекционными, хотя некоторые из них вряд ли способны опустошить города за несколько десятилетий. Но все вместе или даже в составе какого-то ограниченного набора они вполне могли это сделать. Арнотт также указал, что болезнь не рассматривалась как основная причина конца бронзового века, потому что «многие ученые совершенно не осведомлены о социальных последствиях эпидемий и основных эффектах, которые возникали всякий раз, когда новая опустошительная инфекция проникала в популяцию, полностью лишенную к ней иммунитета».

Как бы то ни было, любой историк, пытающийся найти причину конца бронзового века и Хеттской империи, должен найти ответы на многие вопросы. Например, почему такие короткие временные рамки в 50 лет – закат бронзового века произошел между 1200–1150 гг. до н. э. Почему так много больших городов, таких как столица хеттов Хаттуса, были просто заброшены, а не разрушены и не оккупированы захватчиками. Большинство населения мигрировало, переместившись в новые регионы. И во всем этом хаосе, безусловно, важную роль сыграли эпидемии, болезни и патогены. Медицина и её ошибки. Это был тот этап развития, когда наш вид выбрал неверный путь, заплатил за это и сделал выводы. В чем же наш homo viridae ошибся?

Богиня псов

Что империи Шумера, Аккада и Египта могли противопоставить таким болезням, как чума? Была ли это всё ещё трепанация и травы, или начавшийся процесс систематизации знаний объединился с религией и принес первые плоды?

«Великая целительница,

`чьи заклинания – жизнь,

чьи заклинания

`восстанавливают больных,

Мать нации, о милосердная…»

Этими словами молился Син-иддинам, царь Ларсы, правитель с 1865 по 1843 г. до н. э. в письме-молитве, адресованном Нин-Исине, «Госпоже (города) Исина». Она была одной из богинь исцеления – одной из многих, среди которых были Бау (или Баба), Гула и Нин-карак. Все эти богини были не связаны между собой, носили разные имена. Однако они были одним целым, как внешне, так и внутренне. Они спасали жизни и имели множество общих черт. К примеру, одним из их альтер эго была собака – в иконографии они всегда вместе. Собака представляет богиню исцеления, обозначает её присутствие. Но никто точно не знает, почему эти богини были связаны с собаками. Есть пара теорий. Первая – древние люди отметили, что зализывание ран собаками способствует выздоровлению – пример эмпирической медицины и подражания животным. Вторая – древние целители могли использовать части тела собак для лечения – чистое мракобесие и мистификация. И, наконец, третья – собаки боролись или гоняли каких-то не очень полезных животных, например котов или же крыс. В эпоху зарождения цивилизаций и медицины собака была помощником для пастухов и верным защитником скота. А большинство богинь здоровья раннего Шумера так или иначе имеют связь с урожаем, плодородием и общим благоденствием, что без тучных стад животных представить сложно. А какие тучные стада животных могут вырасти без наших четвероногих друзей?

Рассмотрим один из артефактов того времени. Очаровательная цилиндрическая печать изображает ритуал исцеления или экзорцизма – изгнания злого духа болезни. Мы видим внутри тростниковой хижины пациента на кровати в окружении врачей/священников. Собака, изображенная на крыше, означает присутствие богини исцеления (Во время раскопок в культовом городе богини Исин археологи обнаружили множество бронзовых печатей с изображениями собаки, статуй людей, стоящих на коленях и обнимающих собаку, и несколько маленьких глиняных собак, на одной из которых была начертана молитва богине. Защитные фигурки собак часто укладывались в фундаменты зданий, на одной из найденных фигурок была обнаружена надпись: «Не переставая думать – кусайся!»

Любопытно, не так ли? Собака охраняет и думает? К чему это?

Зачастую храмы были богатым средоточием власти. Можно обратиться к храму Бау (Бабы) в Лагаше. Храмом Бау и его землями управляла жена правителя города. Ее лично отождествляли с Бау, а ее мужа – с Нин-Гирсу.

Храм Лагаша, перестроенный Гудеа, обслуживали примерно тысяча двести человек. Условно к состоянию богини и её воплощению относилось около шести тысяч акров земли, а среди персонала были рыбаки, занимавшиеся морской рыбной ловлей для поставок на храмовые нужды. Храм функционировал отчасти как оракул, где для богини оставляли просьбы, прошения и куда приходили за предсказанием. В обмен на предполагаемую помощь народ оставлял пожертвования, как плату за оказанные услуги. Четырехдневный праздник Бау/Бабы в Лагаше проходил осенью, в город стекались паломники из других городов. Во время фестиваля простые люди и члены королевской семьи приносили жертвы своим предкам, таким образом задабривая мертвых. И это отчасти раскрывает двойственную роль таких богинь. Поскольку посредничество между сердитыми богами/демонами и их человеческими жертвами было задачей, которая часто выпадала на долю богинь исцеления, они должны были иметь тесные связи с Подземным миром.

Такая связь накладывала свой отпечаток. Несомненно, богиня не только была благодетельна, но и могла причинять страдания. Что, как правило, люди просили ее не делать. В том числе за плату. Это прекрасно иллюстрирует богиня под именем Нинкарак – у нее также были связи с Подземным миром, о чем говорит сам ее титул: Nin-E-ki-siga, или «Госпожа Дома жертвоприношений за мертвых». Это имя происходит из упомянутого ритуала почитания мёртвых – ритуал, к которому богиня имела особое отношение.

Дело в том, что в Месопотамии умерших не только хоронили должным образом, но и регулярно совершали погребальные обряды, подношения еды и напитков. Смотритель за мертвыми, обычно член семьи, должен был заботиться, чтобы семья помнила и вспоминала мертвых не только кормлением, но и ритуально произнося их имена. Разделение пира с мертвыми – процесс укрепления семьи: предки, живые и потомки образовали длинную цепочку поколений. Подобные культовые практики были обнаружены повсюду на Древнем Востоке и в Средиземноморье. Впечатляющие остатки погребального пира были недавно обнаружены немецкими археологами, работавшими в Сирии.

Храмы нин-караков обнаружены, среди прочего, в Вавилоне: «Чистая гора». «Дом, дающий жизнь» и Сиппаре: «Дом радости».

Возможно, в «Доме радости» можно было попросить здоровье, а может, человек и сам знал пару рецептов, как остановить понос или вправить кость. Можно строить теории о том, что общение с предками – это есть анализ и повторение полученного опыта. О том, что богиня, которая отвечает за здоровье, связана с питанием и правильным погребением. Всё это логично вписывается в современные понятия о здоровом образе жизни. Но ключевой вопрос, который я собираюсь исследовать: как далеко от храма Богини Псов до первого госпиталя? Через что проходит эта линия?

Две стороны одной медали

Что значит быть медиком, но не быть жрецом? В Китае, Вавилонии, Египте и даже в древней Америке эта форма медицинской деятельности развивалась параллельно сакральной медицине, чтобы стать атрибутом врачей, свободных от какого-либо религиозного послушания. В Китае, во втором тысячелетии до нашей эры, практикующий «йи» (доктор) уже отличался от колдуна или «у». Как и во времена фараонов, экзорцист-вабу отличался от практикующего мирянина. В Вавилонии термин «асипфлту» применялся к знахарю, а «асфиту» – к настоящему врачу. Точно так же у перуанцев до Писарро был выбор между оккультным искусством «ичури» и эмпирическим знанием «санкойока». Как предупреждает Рене Лабат: «Не следует предполагать, что медицина медленно и кропотливо освободилась от магического искусства в результате своего рода прогрессивного торжества разума над духом суеверий. Напротив, из наших самых ранних текстовых источников мы замечаем, что медицина и магия всегда сосуществовали как две автономные и часто дополняющие друг друга дисциплины». Чаще всего ни одна из них не применялась к одним и тем же случаям или к одним и тем же заболеваниям.

Религиозная медицина действительно многое заимствовала из эмпирической медицины и представляет собой наиболее распространенный и самый общий аспект архаической медицины. Магия и священническая медицина, по сути, суммируют большинство начальных черт искусства врачевания. Это относится к так называемым внутренним жалобам, пока их местонахож дение остается неизвестным, а их провокационный агент не раскрывается. По аналогии с действием инородных тел, большинство этих жалоб очень скоро были приписаны действию невидимых сил – нематериальных, а значит, загадочных и непостижимых.

Из-за отсутствия анатомических и физиологических знаний первобытный человек переносит любое патогенное явление в сверхъестественное поле. Таким образом, болезнь рассматривается как независимое присутствие чего-то временно укрывающегося в человеке, но все же чуждого ему. Симптомы – это не что иное, как вторичные вспышки внутреннего присутствия этого трансцендентного паразита, который физически «овладевает» пациентом. Иктер, например, показывает присутствие желтого демона. Судороги – не что иное, как движения, сообщаемые пациенту беспокойным существом, которое находится внутри него и доминирует над ним. Эти концепции на долгое время пережили греческую и римскую цивилизации.

Они все еще правили в Элладе времен Гомера и среди италийских народов, даже когда от Шумера ничего не осталось. К таинственной сущности, которая составляет и вызывает болезнь, могут приблизиться только те, кто знает, как командовать оккультными силами и имеет возможность влиять на них. Следовательно, практикующий будет «магом» или «колдуном», могущественной и внушающей страх личностью. Он действует, мобилизуя и главным образом контролируя невидимые силы. Он использует их напрямую и без какого-либо посредника с благотворной или вредной целью, в зависимости от каждого случая. А затем он сам становится посредником. Обе концепции исключают эмпирическую медицину, но опираются на её опыт. Проще говоря, перелом вам бы обездвижили и слабительное дали, но только богиня Бау окончательно бы решила вашу судьбу.

Когда не стыдно умирать молодым

Прежде чем спрашивать, как вообще религия может заменить собой медицину, нужно понять, что это. Одной из основных проблем антропологии религии является определение самой религии. Да, шимпанзе кидает в лес булыжники и корчит рожи. Да, охотники неолита могли приносить жертвы животным, растениям, кустам, лесам, болотам и духам, обитающим среди всего этого разнообразия. Нам сложно сказать, опираясь лишь на кости и свидетельства неолитической диеты, были ли среди этих верований отдельные, ответственные за здоровье. И не менее сложно нам говорить о том, была ли это вообще отдельная религия и была ли это религия в целом. С другой стороны, строительство храмов в честь богини и пир среди склепов, хоть и есть поклонение чему-то мистическому, никак не приближает нас к медицине. Давайте попробуем разобраться в этом переходном моменте.

Более-менее отделить религию от домысла мы сможем, если попробуем посмотреть на нее через классификацию Энтони Ф.С. Уоллеса. Согласно его синтетическому определению, существует четыре категории религии, где каждая последующая включает предыдущую. Однако эти категории не обязательно охватывают все религии.

Первая, индивидуалистическая, самая простая, типичный пример – ритуал взросления. Вторая – шаманизм. Религия используется для достижения каких-либо целей, контакта с божественным от имени обращающегося. Как правило, эта категория включает в себя спиритуализм, знахарей и гадателей. Религиозный авторитет приобретен ими самостоятельно.

Третья категория религий – общинная. Это продуманный набор верований и обычаев. Группа организована в кланы по происхождению, возрасту или территории. Религиозный авторитет основан на поклонении предкам.

Четвертая категория – церковная. Доминирует в сельскохозяйственных обществах, государствах. Организована зеркально государственному аппарату, дублируя иерархические структуры, она борется с шаманизмом и общинными культами. Вера в Бабу есть что-то среднее между второй и третьей категориями. Но это совсем не означает, что одновременно не могут существовать и другие.

Рассмотрим самую первую категорию – ритуал взросления. Как правило, он существует в виде обряда посвящения в некоторых культурах. Обычно его совершают молодые мужчины, вступающие во взрослую жизнь. В культурах коренных американцев, где всё ещё практикуют этот обряд, он обычно состоит из серии церемоний, проводимых старейшинами и поддерживаемых сообществом молодых людей. Процесс включает в себя полный пост в течение четырех дней и ночей в одиночестве на священном месте на природе, выбранном старейшинами для этой цели. Некоторые сообщества использовали одни и те же места на протяжении многих поколений. В это время молодой человек молится и взывает к духам, чтобы получить видение, которое поможет ему найти свою цель в жизни, свою роль в сообществе и то, как он может лучше всего послужить людям. Сны или видения с голодухи могут включать в себя символы, например, животных или силы природы, которые требуют интерпретации старейшинами. После перехода во взрослую жизнь, руководствуясь этим опытом, молодой человек может стать учеником взрослого, который уже овладел предсказанной ролью.

Но это простая и цензурная байка, причем достаточно современная. Увы, она и близко не показывает явление, которое за ним стоит, – лиминальность младенческого и детского возраста в контрасте со зрелостью взрослого человека. Лиминальность – термин порогового перехода, когда есть до и есть после. И они различаются очень существенно.

Возьмем египетский миф и соревнования по выдавливанию спермы. Да, это не шутка. Доступный к пересказу миф с таким содержанием родом из Нового Египетского Царства (1550–1070 гг. до н. э.).

Миф о Детстве Хоруса рассказывает нам о том, как он повзрослел и претендует на трон отца Осириса, соревнуясь со своим соперником Сетом. Завершение взросления рассматривается на суде, где Хорус предстает со своей матерью Исидой. Среди состязаний у подрастающих божеств есть соревнования, где Сет пытается гомосексуально доминировать над Хорусом, и подразумевает производство спермы перед богами, где Хорусу помогает сама Исида. Любопытно, что обличья Хоруса (Гора) также разнятся от того, в каком возрасте предстает бог. Это может быть и Гарпехрути-Хорус младенец, и Харвев-Хорус Старейший. То есть даже у богов это разные обличья, разное состояние и разный статус.

Безусловно, не стоит пытаться оценивать древнеегипетские мифы, особенно в сексуальном подтексте, современным взглядом. Но что нам нужно из этой любопытной истории, так это детская смертность. Ведь лиминиальность, тем более облеченная в религию, прекрасный пример того, как общество может с этой смертностью бороться. Даже по приблизительным расчетам, детская смертность до 5 лет в Египте составляла около 50 % с учетом статистики смертности матерей при родах.

Добавьте сюда широчайшее распространение военно-тактических игр и соревнований, которые включали в себя турниры по бегу. К примеру, есть могильная запись о Солдате времен восьмой династии Кедес, где рассказывается о его юности. Он «приобрел волов и коз… зернохранилища… ячменя… право на большое поле» в то время, когда он еще был частью дома своего отца. Скорее всего, речь идет о награде за соревнования, которые он выиграл, потому что, по его словам, он «превзошел весь этот город, по быстроте своей опередив нубийцев и верхних египтян!». Однако, из той же записи мы видим, что права собственности он не получил, так как он был слишком юн, но он прожил достаточно долго, чтобы поступить в армию и стать солдатом.

Сколько юношей и девушек гибло на разного рода играх и соревнованиях, мы достоверно узнать не сможем. Но огромный перечень разнообразных сборов урожая, дуэлей на тростниковых палках, соревнований по гребле и бегу, несомненно, пополнял ряды погибающих.

В таком ключе обряд взросления создает психологические рамки: пережил детский возраст – стал полноценным членом общества. И для разного возраста существовали разные боги и разные молитвы.

Конечно, это не означает, что любое лечение сводится к божественному вмешательству. И Египет и Шумер – признанные первопроходцы в прикладном искусстве врачевания. К примеру, вправление вывихнутой челюсти описано в папирусе Эдвина Смита. Мы можем предположить, что египтяне не просто фиксировали переломы, но и лечили даже вывихи, пусть в литературных источниках ни разу и не упоминается редукция вывихнутых конечностей. Однако первые свидетельства репозиции вывихнутого плеча относятся именно к Древнему Египту, обычно ученые ссылаются на изображение в гробнице Ипви.

Предполагается, что эта сцена показывает репозицию вывихнутого плеча, и именно она была принята в качестве эмблемы Египетской ортопедической ассоциации. Чудесное и весьма подробное изображение этого действа нашли также в гробнице строителя Ипви, и, как видите, оно изображает «стройку». А если точнее, некую интерпретацию «промышленных несчастных случаев», происходящих на этом рабочем месте. Кроме вывиха плеча мы можем разглядеть человека в верхнем левом углу, который, кажется, уронил свой молот на ногу, а под ним – рабочего, которому, возможно, удаляют инородное тело из глаза или наносят какую-то мазь.

Так что лиминальность в таком ключе просто отделяла самую рисковую прослойку от остальной массы, демонстрируя чуткое восприятие человека того времени, что жизнь и смерть идут рядом. А поиск баланса между ними не всегда приятен и полностью зависит от человека/жреца/знахаря, и в некоторых случаях медицина – это принятие смерти.

Мы увидим примерно похожий по смыслу ритуал, только более жестокий и архаичный, если посмотрим на аборигенов Австралии. Здесь испытания не просто проверяют, сформировался ли организм, вышел ли человек из опасного возраста. Они ставят вопрос ребром, а ставка – сама жизнь претендента. Исторически сложилось так, что ритуал взросления в Австралии выполнялся подростками как приобщение к взрослой жизни. Обычно это происходило в возрасте 10–16 лет, но решение принимали старейшины племени индивидуально, когда ребенок к этому готов. Перед ритуалом старшие рассказывали ребенку о взрослой жизни, о том, как выжить в дикой природе, и о том, как выполнять ритуал. В качестве испытания ребенка отправляли в путешествие, которое длилось около шести месяцев, и иногда ребенок проходил до 1600 километров. В течение этого периода ожидалось, что он будет выживать в пустыне самостоятельно, не взаимодействуя с другими людьми. Это доказывало, что он может жить за счет земли, быть самодостаточным, поскольку ему придется строить собственное убежище и находить себе пищу и воду.

Ребенок покидал свое племя только в набедренной повязке, хотя его тело, вероятно, было обильно украшено краской. Некоторые племена удаляли ребенку один зуб, прокалывали ему нос или уши. Этот ритуал был не только проверкой навыков выживания. Ребенку также было предназначено познать себя и общаться со своими духовными наставниками. Когда он шел, он пел древние песни, которые должны были вести его по земле, подсказывая путь. Эти песни назывались «песенными линиями», и считалось, что их использование вызывает помощь духов. Когда ребенок успешно возвращался в свое племя, его считали взрослым. Любопытно, не так ли? Вот тебе инструкция в виде песни, которую придумали наши предки, если ты можешь её использовать – ты достоин быть среди нас, нет – отбраковка в лучших традициях дарвинизма.

От Гендальфа до Гиппократа

Шаманизм – система религиозной практики. Наш второй номер в познании духовной и эмпирической медицины на ранних этапах развития общества. Исторически так вышло, что шаманизм чаще всего ассоциируется с коренными и племенными сообществами и включает в себя веру в то, что есть определенные посредники с миром духов – шаманы. Они способны при должном мастерстве и наборе трав связаться с потусторонним миром, и эта связь наделяет их силой исцелять больных, общаться с духами, сопровождать души умерших в загробную жизнь. Когда-то подобные идеи были распространены повсеместно в Европе, Азии, Тибете, Северной и Южной Америке, Африке. Сегодня, несмотря на структурные последствия колониализма и империализма, которые если не истребили, то, как минимум, сильно ограничили способность коренных народов практиковать традиционные духовные практики, многие общины переживают возрождение своего самоопределения и пытаются восстановить свои традиции (тувинцы, например).

Первое известное изображение знахаря, вероятно, находится на стене доисторической пещеры «Трех братьев» или Trois-Frères во Франции, в департаменте Арьеж. Пещера названа в честь её первооткрывателей – трех братьев, сыновей графа Бегуана, открывших пещеру в 1910 году. Изображение в пещере содержит антропоморфную бородатую фигуру, одетую в шкуру животного и с оленьими рогами на голове. Колдун, шаман или жрец, которого современные африканцы называют «нганга», отличается не столько предопределением, которое ему приписывают, сколько своим даром интуиции, относительным уровнем практического образования и даже глубокими познаниями в области примитивной психологии.

Шаман часто проходил либо через тонкое посвящение, либо через долгое ученичество, в котором эмпирический опыт его предшественников играет большую роль. Благодаря своему мастерству и интуиции он знает, как воспользоваться преимуществами подтвержденных выводов или нескольких успешных терапевтических достижений, чтобы оказать целенаправленное влияние на свою паству. Проще говоря, это такая профессия великого комбинатора с элементами мистерии и налетом знахарства. Понятно, что он ревностно хранит в секрете несколько рецептов, которым он обязан таким привилегированным положением. И шаман тщательно сохраняет в своем поведении и одежде черты таинственности и странности, которыми его наделяет легковерная среда.

В примитивных сообществах знахарь быстро становится королем-магом. Восточное Средиземноморье, а затем еврейская и арабская культуры, доколумбовая цивилизация и греко-латинский мир широко практиковали подобную магию. Такие колдуны пережили распространение христианства и процветали в Средние века и в эпоху Возрождения.

Религиозная медицина родилась сразу после обожествления большинства ближних или дальних космических элементов. Джордж Контенау, например, резюмирует эту проблему в нескольких словах – то, что он пишет об ассирийцах и вавилонянах, применимо также ко всем другим теократическим сообществам, например, из ведической Индии, древнего Египта или империй майя, инков и ацтеков. «Бог – истинный хозяин всего, что создал, и самого человека: он поражает болезнями тех, кого хочет поразить; единственное средство против любой болезни – умиротворить бога; заставить его помиловать – дело его министров, будь то физическое или психическое расстройство. Поэтому естественно, что врач принадлежит к классу священников, тем более что только этот класс обладает знанием».

В таком контексте логично слияние храмов и жрецов с эмпирической медициной и реальной наукой.

На самом деле жрец добивается результата, аналогичного колдуну, благодаря определенным принципам. Но, в отличие от мага, он действует через трансцендентное божество, демона или гения, ответственного за болезнь или способного ее устранить, чье вмешательство или прощение жрец ищет. Таким образом, диагноз заключается в признании силы и в максимально возможном раскрытии мотивов, которые ее побудили вызвать болезнь. Как правило, болезнь рассматривается в качестве наказания, которое боги накладывают на человека за преступление и халатность по отношению к богам или за нарушение табу. Кроме того, заинтересованное лицо не обязательно осознает совершенное им преступление, именно поэтому жрец пытается раскрыть ему это. Концепция болезни как наказания была распространена в восточном Средиземноморье и в доколумбовой Америке. Она также лежит в основе Библии и до сих пор широко распространена среди африканских племен. Болезнь также может быть результатом мести или ненависти бога. Эта божественная враждебность может быть индивидуальной или коллективной. Яхве с готовностью навлечет жестокие казни на свой народ или своих врагов. В Вавилоне эпидемии описывались как «пожирающая деятельность бога». Более того, одно и то же божество в равной степени способно вызывать болезнь или исцелять ее в соответствии со своими намерениями. Предполагается, что маг может изгнать болезнь, как в белой магии; или наполнить ею, как в черной магии. Наряду с главными богами, демоны играют очень важную роль в происхождении болезней.

Жители Месопотамии называли их «экимму», а в Средние века европейцы отождествляли их с «демонами» ада. В наше время аборигены Малайзии называют их «банту», африканцы Лоу-Казаманса – «боэкин», жители Нижнего Конго – «индоки». Таких примеров мистификации болезней очень много. Иногда их смысл буквален. Можно взять японские слова, обозначающие демонов или духов: японская этимология слова «они» – злой дух/демон, но само слово происходит от он-ёми иероглифа (隠), означающего «спрятать или утаить», из-за того, что духи имеют тенденцию «прятаться за вещами, не желая появляться». Это объяснение можно найти в словаре Вамёсё 10-го века, который указывает, что изначальное значение слова – «душа/дух мертвых». К «они» приписывали множество заболеваний, а для ветряной оспы был отдельный могущественный они-демон. То есть это и «скрытое», и «душа», и вредный демон. Контекст изменчив в перспективе истории, но он прекрасно иллюстрирует то, что господствовало в представлении человека о болезнях в минувшие эпохи.

Как бы то ни было, у каждой страны, каждой эпохи было одно или несколько разных терминов. В противовес злым духам, почти все остальные божества обладают, среди своих прочих качеств, определенной лечебной силой. А некоторые из них обладают более специфической способностью излечивать или заражать болезнями, они защищают и вдохновляют непосредственно священников-лекарей. Некоторые медицинские пантеоны очень густо населены – знахарь, будь то жрец или колдун, должен быть осторожен и выборочно вызывать гения (духа), специализирующегося на соответствующем заболевании.

Вернемся в Египет. Здесь Исида и Тот владеют навыками терапии, а суровая Сехмет – богиня лечения, может уничтожить весь мир. Сет обладает двойной властью, насылая и избавляя от эпидемий. Дуау знает, как лечить заболевания глаз и укусы змей, Таурис отвечает за рождение и благополучие младенцев. А самый великий египетский практик медицины – Имхотеп, в конечном итоге он будет обожествлен греками, как и позже Эскулап. Тот самый Имхотеп, что был визирем Джосера и построил первую пирамиду. Тот самый, что потом станет богом прикладной медицины, потеснившей с трона Сехмет.

Имя Сехмет происходит от древнеегипетского слова sḫm, что означает «сила или мощь», а с древнеегипетского sḫmt, / ‘sɛχmit переводится как «та, которая обладает мощью». Ей принадлежат такие титулы, как «(Та), перед кем трепещет зло», «Хозяйка ужаса», «Леди резни» и «Та, что терзает». Неплохо для богини исцеления, не так ли? Возможно, в детстве кто-то так называл своего стоматолога. Сехмет представлялась свирепой львицей и обычно изображалась как женщина с головой львицы, одетая в красное, что соответствовало цвету крови, а иногда – в платье с отсылками на гриву и кружевными розетками на груди. Сехмет считалась дочерью бога солнца Ра и была среди наиболее важных богинь, которые действовали как мстительное проявление Ра. Говорят, что Сехмет дышит огнем, а жаркие ветры пустыни сравнивают с ее дыханием. Также считалось, что она вызывает язвы, которых называли ее слугами или посланниками, и именно к ней обращали молитвы, когда хотели от них избавиться. Богиня предстает в образе львицы не просто так – её характер вполне оправдывал её прозвища. В мифе о конце правления Ра на земле Ра посылает богиню Хатхор в форме Сехмет, чтобы уничтожить смертных, которые сговорились против него. В мифе кровожадность Сехмет была столь велика, что, несмотря на победу, утолить её не удалось, и богиня вошла в раж, решив уничтожить всё человечество. Чтобы остановить ее, Ра предложил ей напиться крови, но вместо крови тайно подсунул пиво, окрашенное красной охрой или гематитом. Приняв пиво за кровь, она так напилась, что забыла про учиненную бойню и пьяненькая вернулась к Ра.

Благодаря этому мифу сформировалась традиция фестиваля в честь Сехмет. Сегодня это бы прозвучало как сценарий дешевой студенческой вечеринки, но это вполне реальная картина. Вот вам рецепт: побольше выпивки, секса, случайных связей, музыки, ночуем на месте встречи, утром – концерт, молитва и расходимся. Девушкам вход свободный.

Еще в 1470 г. до н. э. этот фестиваль был повесткой дня одного из самых громких ритуалов Древнего Египта, «праздника пьянства», который отмечал не что иное, как спасение человечества. И тому есть археологические подтверждения среди руин храма в Луксоре. Бетси Брайан из Университета Джона Хопкинса, которая с 2001 года руководила раскопками в Храме Мут, изложила выводы своей команды о фестивале питья во время ежегодного брифинга New Horizons in Science. «Мы говорим о фестивале, на котором люди собираются вместе, чтобы напиться», – сказала она. В ходе раскопок в храме было обнаружено что-то вроде «комнаты пьянства», возведенной во времена Хатшепсут, жены и сводной сестры Тутмоса II. Она правила после смерти Тутмоса II в 1479 г. до н. э. – Новым царством Египта – около 20 лет как женщина-фараон. Некоторые надписи, обнаруженные в храме, связывают фестиваль пьянства с «путешествием по болотам», что, по словам Брайан, было древнеегипетским эвфемизмом для обозначения секса. Сексуальный контекст усиливают граффити, изображающие мужчин и женщин в позах, которые сегодня были бы неприемлемыми для публикации. Но это была не просто оргия, а своеобразная «Молитвенная вечеринка», говорит Брайан, «дело не только в том, чтобы хорошо провести время». Вместо этого на фестивале, который проводился в первый месяц года, сразу после первого разлива Нила, воспроизводится миф о Сехмет, ее трансформация из богини войны с головой льва в более добрую и нежную богиню по имени Хатор. «Конечная цель опьянения – увидеть и испытать божество», именно в её доброй, позитивной форме египтяне просили богиню уберечь общину от вреда. А чтобы просьба была услышана, можно приблизиться к состоянию богини. Геродот также не обходит эти фестивали вниманием в 440 г. до н. э. Он написал, что на такие праздники собиралось до 700 000 человек, причем «на этом празднике употребляется больше виноградного вина, чем за все остальное время года». Конечно, и сейчас многие пользуются этим методом, правда, уже без египетской мифологии, но надо отметить, что он откровенно антинаучен и опасен.

Этот яркий пример иллюстрирует нам образ мышления нематериальной медицины. Ненаучный, опасный подход к лечению скорее работал наоборот. Огромные собрания людей только помогали в распространении десятков инфекций, хотя эмпирическое объяснение и говорило, что таким образом участники праздника спасают сразу весь мир.

Откуда же у нас тогда представление о египетской медицине как об одной из самых прогрессивных во всем Древнем мире? Свидетельств существования этого чуда света, а оно куда удивительнее пирамид, хоть и сомнительней, всего два: литература и археология. Из первого это или классические писатели, которые пересказывали то, что пересказывали им другие. Например, Геродот, который из всего тысячелетнего Египта был только в греческом торговом центре Наукратисе в 400 г. до н. э., а в остальном пересказывал таких путешественников, как Гекатей Милетский.

Есть еще отчеты о медицинской практике, хеттские государственные записи и государственные архивы Вавилонии и Ассирии, косвенно рассказывающие, как там было хорошо, а тут плохо.

Кроме того, у нас есть папирусы Эберса и папирусы Эдвина Смита. Первый – это медицинский папирус, он был обнаружен в 1862 году и датируется 1600 г. до н. э., но считается, что это копия гораздо более старых работ, написанных около 2500 г. до н. э. и приписываемых «отцу египетской медицины» Имхотепу. Папирус Эдвина Смита более специализированный, он посвящен хирургии и травматологии. Есть ещё второй папирус Эберса. В 1873 году Джордж Эберс открыл его миру. Предположительно этот папирус родом из Фив и датируется 1555 г. до н. э. В нем дается описание 876 лекарств, более 500 медицинских веществ, краткие аннотации по хирургии и общей терапии. Существует ещё множество других медицинских текстов, названных по музеям, где они хранятся, или в честь первооткрывателей, или мест где были найдены: Кахун, Карлсберг, Бруклинского музея, Рамессеума и т. д. Хотя эти папирусы и фрагментарны, они и предоставили то огромное совокупное знание о прогрессивности и степени развития древнеегипетской медицины. Прогрессивности, развитости, но полезности ли?

Классическим мнением, согласно папирусу Эберса, является то, что медицина в Египте возникла во времена Джосера. Вроде как есть доказательство, что в те времена она была, а доказательств ее существования раньше – нет. И если греки достаточно легко перетянули себе в пантеон Имхотепа, переименовав его в Асклепия или Эскулапа, то у тех же греков мы вполне можем увидеть и противоречия с этой версией. Во-первых, даже в греческой мифологии, первый врач и лучший врачеватель всех времен – это не смертный Эскулап, а кентавр Хирон – сын главного божества, титана Кроноса. По сути Хирон – это копытный брат всех центральных божеств вроде Зевса – тот самый кентавр, что смотрит на нас с неба. Вот кто – первый медик. Поэтому логично и предположить, что в папирус Эберса вошло описание медицины, которая могла существовать почти сколько угодно до этого времени.

Во-вторых, смелые утверждения о том, что египетская медицина чуть не старше самого Египта, мы можем застать с греческой античности. Я имею в виду философа Александра Клеменса (200 г. н. э.). Он предположил, что медицинские знания могли существовать даже в более ранние времена, и широким жестом приписал египетскую медицину Атотиду (Первая Династия), сыну Менеса, а это вообще первый фараон и объединитель Верхнего и Нижнего Египта. То есть, как единое государство появилось, так и медицина появилась. Тоже спорный факт, не так ли? По большому счету, нам остается опираться только на научные факты. А среди них первый документ – папирус Эберса, и пока не найден более старый.

Человек боли

В пользу теории о том, что к моменту создания папируса Эберса была уже не медицина, а целая система здравоохранения, мы можем найти достаточно большое иерархическое древо медицинских профессий. Это и swnw (обычный врач); и ‘imyr swnw’ (надзиратель врачей); и ‘wr swnw’ (главный врач); и даже smsw swnw (старший из докторов); и, наконец, ‘shd swnw’ (инспектор врачей). При этом, конечно, о трактовке иероглифов, обозначающих врача, до сих пор спорят. Только недавно swnw переквалифицировали из ланцета (инструмент для вскрытия нарывов)/котелка с человеком в «наконечник стрелы». По другой версии, swnw состоит из двух слов swn – болезнь/скорбь и swny.t – боль, и, соответственно, может читаться как «человек боли/лечения».

Самое раннее письменное упоминание «человека боли» мы можем найти применительно к чиновнику времен третьей династии Хесира (2700 лет до н. э.). Одним из его титулов упоминается Wer-ibeh-senjw – резчик по кости/стоматолог. И вот, с одной стороны, мы видим, как описывают попытки лечения таких состояний, как пиорея, шатающиеся зубы, кариес и абсцессы. Более того, иногда мы находим невероятные артефакты – в нижней челюсти мумии 4-й династии (2625–2510 гг. до н. э.) были обнаружены хирургически сделанные отверстия для дренирования абсцесса под первым коренным зубом. Шатающийся зуб, прикрепленный мостом из золотой проволоки к соседнему здоровому зубу, был обнаружен в другой мумии той же династии в Гизе. Искусственные зубы, удерживающие верхнечелюстной мост на серебряной проволоке, также были обнаружены в поздний период (греко-римский).

С другой стороны, были ли это чисто эстетические манипуляции, сделанные уже при мумификации, или это реально была коронка для живого человека? Было ли это постоянной практикой, доступной для всех, или это единичный случай? Вот правильные вопросы.

В египетской диете не было современного сахара, зато было много абразивных веществ – песка, оставшегося после измельчения зерна, и кусков камней, на которых готовили хлеб, что просто не могло не сказываться на состоянии зубов. Археологи отмечают неуклонное снижение стертости зубов и частоты, с которой её обнаруживают на протяжении с 4000 г. до н. э. до 1000 г. н. э. Вероятнее всего, из-за улучшения техники измельчения зерна.

Заболевания зубов были не просто частыми, они вполне могли приводить к смерти в то время. Например, нам известен случай Джедмаатесанка, музыканта из Фив, умершего в возрасте около тридцати пяти лет от обширных стоматологических проблем, сопровождавшихся образованием большой инфицированной кисты. Есть, правда, и хорошие новости – кариеса почти не было.

Но, увы, несмотря на все находки, мы знаем, что стоматологическое лечение было неэффективным, и лучшее, на что могли надеяться пациенты, это быстрая потеря инфицированного зуба. И хотя в наставлении Анхшешонк есть изречение: «Нет гниющего зуба, который остался бы на месте», у нас нет ни одной записи, подтверждающей ускорение этого процесса со стороны местных стоматологов. Нет и никаких инструментов, подходящих для удаления зубов.

Также из найденных текстов следует, что есть разделение и по другим профессиям, как минимум между врачами и хирургами. По версии Петри wr-h’.w можно перевести как «достигший успеха во врачевании плоти», и это отдельный термин от общего «доктор», весьма часто используемый в упоминании жрецов.

Вообще, слова «доктор» и «жрец» встречаются достаточно часто. Не являются исключением и «жрецы богини Сехмет». Здесь мы можем посмотреть на переводы мистера Лефебре, где он указывает что жрецы (w’b.w) богини Сехмет, богини-воительницы, которая могла причинять смерть и болезни и которую задабривали теми самыми оргиями максимально антинаучно и антисанитарно, часто называются тем самым swnw. Другими словами, они обозначаются как квалифицированные медики. Кроме того, и папирус Эберса и Эдвина Смита упоминают swnw,sз. w – магов и жрецов Сехмет как тех, что проверяют пульс и устанавливают природу болезни. Но ни расплывчатые «врачеватели плоти», ни «резчики костей» не дают нам точного указания на наличие остеопатии или хирургии. Казалось бы, нет хирурга без скальпеля, и мы должны находить огромное количество инструментов, если хирургия, стоматология, проктология и прочие направления медицины так процветали. Разве нет?

Самые старые металлические (имеется в виду бронза и медь) хирургические инструменты в мире были обнаружены в гробнице Кар (Кар был королевским врачом во время Шестой династии, примерно с 2350 по 2180 год до н. э.). Мы также знаем, что египетские врачи выделяли три категории травм: излечимые, спорные и неизлечимые. Излечимые недуги – это те, которые хирург/доктор мог быстро вылечить: наложить шину, повязку, остановить кровотечение, вынуть стрелу. Спорными недугами были те, при которых жертва могла предположительно выжить, но могла и умереть. Пациенты этой категории попадали под наблюдение, и если чаша весов склонялась в пользу того, что он выживет – ему оказывали помощь, для чего применяли ножи, крючки, сверла, щипцы, клещи, весы, ложки и пилы.

Но не стоит слишком романтизировать и представлять себе прямо операционные палаты. Египетские знания о хирургии имеют вполне ясный и обозримый источник в виде погребальных обрядов – ритуала отправления в загробный мир, вполне религиозного по своей сути, но послужившего материальной науке. Именно из бесконечных препарирований и вскрытий происходит большинство знаний об анатомии (пусть и с ошибочными выводами о назначении мертвых), и большинство так хорошо растиражированных по интернету фотографий инструментов чаще всего относятся не к медицине, а к потрошению покойных. Наиболее известное, кстати, изображение древнеегипетских хирургических инструментов – из храма Ком Омбо. Сегодня превалирует мнение, что и его эпоха, и само изображение относятся к Древнему Риму, а не Египту. Но это и не означает, что инструментов не было совсем. Напротив, научившись разделывать мертвых, египтяне вполне успешно освоили операции на живых. Это и dw’ – нож для дренирования абсцессов, и различные формы скальпелей для очистки ран и разрезания мягких тканей, щипцы, иглы, ложки, ланцеты и даже инструменты для трепанации.

Ложное разнообразие

Но, как вы понимаете, такая специализация и фантазии о раздельных профессиях, их пользе и глубине научных знаний весьма спорны по прозаичным причинам. Речь идет об окаменелых или мумифицированных останках, среди которых никогда за всю историю не было найдено ни одного хирургического разреза, и о мертвом языке, заниматься переводом которого, мягко говоря, сложно.

Геродот в 5-м веке до н. э., посетив Египет во время персидской оккупации, оставил восторженный отзыв: «Медицина среди них практикуется, согласно разделению, каждый доктор занимается единичными нарушениями и больше ничем… одни лечат глаза, другие голову, третьи зубы…»

Наиболее вероятно, что если явное разделение и существовало до периода Геродота, то оно находилось под влиянием религиозных табу, было расписано по богиням и храмам, хранилось в секрете и преподносилось под крепким соусом религиозных мистерий.

Сегодня многие пытаются пересмотреть десятки найденных пиктографических изображений инструментов в пользу теории о том, что египтяне практиковали ампутации, прочие сложные операции и многое другое, что могло быть связано с медициной. Мумии без конечностей, изображения отрезанных рук часто трактуются как свидетельства сложной хирургии с ампутацией и лечением гангрен, септических поражений и т. д. Мне в этом отношении нравится афоризм Г. Майно: «В то время львы были больше распространены, чем хирурги».

Проще говоря, потерять руку в пасти льва или под плитой пирамиды было гораздо проще, чем на приеме у хирурга. Хотя, конечно, удивительных находок тоже хватает. К примеру, есть определение Sekhetnankh (узкий специалист) в свитке Сахуре (Sahure, 5-я династия, 2470–2456 г. до н. э.) как «врача по носу» (наверное, ЛОР), или известняковый барельеф Ира (4-я династия) показывает нам королевского врача с упоминанием о том, что он «хранитель королевского кишечника». В какой-то момент истории назначение для фараона и знатных особ отдельных специалистов стало показателем статуса. И началась беда – появились офтальмологи, гастроэнтерологи, дантисты, «врач, наблюдающий за мясниками», «инспектор жидкостей», неруфуйт – проктолог, а дословно «пастырь ануса». Появились отдельные учреждения, называемые Per Ankh или Дома Жизни (времена 1-й династии), всё это развивалось и цвело. Ко времени 19-й династии появились такие явления, как медицинское страхование, пенсии и больничные.

Но вместе с этим разнообразием материальных профессий и благ параллельно идет другой процесс – божественное, мифическое, или, если угодно, мракобесие, оно тоже усугублялось. У каждого недуга, больной части тела появляется свой верховный покровитель: Дуау – глаза; Таурт и Хатор – роды и их осложнения; Сехмет – мор и, вероятно, инфекционные болезни; Гор – змеиные укусы, вероятно, токсикология; Исида – печень; Нефтис – легкие, пульмонология; Нейт – желудок; Сельке – кишечник, и так далее. Практически на любой симптом можно было найти не только доктора, но и жреца, и храм, и отдельный способ умилостивить бога.

Широко распространенная вера в магию и религию в таком контексте могла привести к мощному эффекту плацебо. То есть предполагаемая валидность лекарства сама по себе способствовала его эффективности. А встав на этот путь, сойти с него очень тяжело. Влияние веры в магию начинает проявляться во всем, в том числе и в выборе лекарств или ингредиентов для них. Египтяне делают худший вывод из всех возможных и изобретают концепцию simila similibus («подобное подобным»), которая поразит ученые умы на тысячи лет, направив огромное количество их усилий в небытие. Простая до ужаса идея выглядит так: ингредиенты или лекарства должны быть получены из вещества, растения или животного, характеристики которого в некотором роде соответствуют симптомам. Этот псевдонаучный бред жив до сих пор и процветает в лице современной гомеопатии. Согласно этому принципу, появились и остались в папирусах такие способы лечения, как: цветочные экстракты использовали при болезнях половых органов, вызывающих неприятный запах; страусиное яйцо использовали при лечении переломов черепа; амулет с изображением ежика носили против облысения. Ввязавшись в это однажды, Древний Египет остался в этом навсегда.

Врачи присоединялись к соответствующим богам или богиням, в зависимости от их специализации, и неизбежно отдалялись от материальной науки. В папирусе Эберса содержится более 800 лекарств, некоторые из них были местного назначения, такие как мази и обертывания, другие были пероральными – микстуры и полоскания для рта, а третьи принимались путем ингаляции. При этом эффективность была тоже совершенно разной. Рецепты для лечения запора состояли из касторового масла, листьев пальмы и бобов. Один из рецептов, который должен был помочь при головной боли, предписывал употребить «внутреннюю часть лука, плоды дерева, натрон, сетсефт-семена, рыбу-меч, морского окуня, вареных раков и мед», сваренные, с «медом и мазью».

Всего мы можем найти свидетельства употребления египтянами около 160 растений в качестве лекарственных, но помимо них в рецепты включали фекалии животных и некоторые металлы.

Процесс употребления лекарств совмещался с молитвами и подношениями богам, при этом, даже по самым оптимистичным оценкам, египетская лекарственная терапия считается неэффективной. Согласно Майклу Д. Паркинсу, не более 28 % из 260 медицинских предписаний в папирусе Херста содержат ингредиенты, которые предположительно могли «оказать воздействие на излечиваемое состояние», а еще, например, ровно треть оказывала только слабительное действие на желудочно-кишечный тракт.

Из положительных моментов можно выделить некоторые удачные достижения, упомянутые в папирусе Эдвина Смита. Он датируется 16–17-й династиями Второго промежуточного периода. В то время Египтом правили Фивы, и папирус, вероятно, произошел оттуда. Первый перевод папируса был сделан Джеймсом Генри Брестедом в 1930 году. Перевод Брестеда изменил понимание истории медицины, продемонстрировав, что египетская медицина не ограничивалась магическими методами исцеления, а использовала рациональные научные методы, построенные на основе наблюдений и исследований. Были и вполне состоятельные открытия, опередившие свое время.

Среди описанных в папирусе методов лечения – закрытие ран наложением швов (для ран губ, горла и плеча), перевязка, наложение шин, припарки, предотвращение и лечение инфекции медом и остановка кровотечения с помощью сырого мяса. Обездвиживание рекомендуется при травмах головы и спинного мозга, а также при других переломах нижней части тела. Папирус также описывает реалистичные анатомические, физиологические и патологические наблюдения. Он содержит первые известные описания черепных структур, мозговых оболочек, внешней поверхности мозга, спинномозговой жидкости и внутричерепных сосудов. В этом тексте слово «мозг» впервые появляется вообще в мире, среди всех известных свидетельств, языков и культур. Признается влияние травм головного мозга на части тела, например, паралич. Регистрируется взаимосвязь между местом черепно-мозговой травмы и пораженной стороной тела, в то время как при раздавливании позвонков нарушаются моторные и сенсорные функции. Из-за своего практического характера и типов исследованных травм считается, что папирус послужил учебником для военной травматологии. Нельзя утверждать, что писатель понимал концепцию кровообращения, но автор папируса ясно осознавал, что о состоянии сердца можно судить по пульсу:

«Счет… пальцами [делается], чтобы узнать, как движется сердце. В нем есть сосуды, ведущие ко всем частям тела… Когда священник Сехмет, любой врач… прикладывает пальцы к голове… к двум рукам, к месту сердца… он говорит… с каждой частью тела».

Соседи пирамид

У народов между Тигром и Евфратом параллельно происходили те же процессы. Материальная наука скрещивалась с религиозными идеями, а результаты наблюдений за болезнями объяснялись мистикой. Демон Аксаксазу породил желтуху, а Ашку – туберкулез, Джемашту нападал на детей и беременных женщин; богиня Гула, жена Нинурты, была «великой женщиной-врачом». Местным Имхотепом, если угодно. Вообще такая концепция развития не миновала никакую из известных нам цивилизаций.

У майя покровителем врачей считался косоглазый бог Ицамна. Инки вызывали особого демона для борьбы с ядами. У ацтеков бог дождя Тлалок лечил водянку, проказу и кожные заболевания; Чуапипилтин был причиной судорог и паралитических состояний у детей; Шипе Тотек вызывал проблемы со зрением; Икстлитлтон был грозой педиатрии, Ксочипилли – воевал против венерических болезней и геморроя, а богиня Коатликуэ помогала с акушерством. Замолксис у даков, Дарзос у гетов в Румынии и Бендис во Фракии – боги исцеляли и насылали патогены. Даже сегодня население диолы в Лоу-Казамансе и Португальской Гвинее насчитывает по крайней мере около двадцати «патогенных» злых духов: Кахан, распространяющий проказу, Канелак, вызывающий варикозное расширение вен, Фимоф, вызывающий психические расстройства, Канфаса – дистоцию, Хуффла – отит, и так далее. О них то вспоминают, то забывают, по мере искоренения болезней. Так, эпидемия оспы 1957 года возродила в Гвинее веру в давно забытый «боэкин» оспы (злой дух).

Слишком сильное увлечение поисками мистических источников болезни привело к ещё одному явлению – черной магии. И на самом деле сложно сказать, что хуже – гомеопатия или подобные суеверия. Считалось, что физическое или психическое заболевание, особенно в его самых коварных и продолжительных формах, также может быть действием человека, проявляющего вредоносную силу на расстоянии, неудовлетворенного или мстительного духа такого человека, возвращающегося в виде призрака, или даже врага или живого существа.

Это болезненное действие «сглаза», «джеттатуры», заклинания или злых духов и является проявлением «черной магии», которая во все времена занимала очень важное место в народных верованиях. Чёрная магия всегда принималась во внимание в традиционных юрисдикциях, считалась преступным деянием и строго каралась. Следовательно, идентификация патогенного агента – то есть задействованной сверхъестественной силы – представляет собой фундаментальный начальный шаг магико-медицинского действия.

В Уганде практикующий врач племени подвергает сомнению свои предсказания в таких выражениях: «Разве злится какой-то бог? Жалуется ли чей-то предок, что его забыли? Колдовал ли какой-то человек?» И так далее. Следующий шаг – это прогноз. Он информирует пациента и его окружение о форме болезни. Более того, это позволяет терапевту узнать, чего он вправе ожидать от своего вмешательства. В египетской медицине, например, очевидно неизлечимые болезни не подлежали лечению вообще. И теперь нам нужно гадать, чем был вызван такой отказ: желанием лица избавиться от ответственности за вмешательство, страхом ли перед волей божественного? Мы только знаем, что некоторые предсказания строились на весьма спорных суевериях.

Замечательные египетские медицинские папирусы и ассирийские и вавилонские глиняные таблички предоставляют множество ярких примеров. Предзнаменования в значительной степени возникли из идеи о том, что человеческий микрокосм находится в постоянной связи с макрокосмом. Эта мифическая связь человека и Вселенной объясняет значение, придаваемое погодным и астрономическим явлениям. Давайте рассмотрим это на примере месопотамских медиков подробнее. Если точнее, тех месопотамских, которые не Шумер, а Вавилон.

Так же, как и в Египте, полезные и значимые открытия здесь соседствуют с мистикой. Помимо кабинетов, кроватей для пациентов, хирургических инструментов и фармакологического оборудования, месопотамские врачи также были тесно связаны с религией. Они носили профессиональное название: асу или азу – те, кто практиковал терапевтическую медицину, состоящую из хирургических вмешательств и лечения травами; аналогом асу были асипу или ашипу, которые практиковали гадание и религиозную медицину.

Дальше – больше. Текст Кодекса Хаммурапи (ок. 1700 г. до н. э.) разделяет религиозных целителей на два класса: прорицателей, или бару, или тех, кто практиковал гепатоскопию и делал прогнозы о будущем; и экзорцистов, или ашипу, которые определяли, какое оскорбление богов или демонов вызвало болезнь. И те и другие проводили медицинские осмотры для выявления симптомов и знамений насчет будущего состояния пациента.

Врачи асу обучались в школах, привязанных к храмам богини медицины и целительства Гула, и получали образование с помощью учебников на глиняных табличках и практического опыта. Асу собирали анамнез, со слов пациентов, чем основываясь на физическом осмотре. Ашипу – наоборот.

Асу и ашипу с большой долей вероятности работали в мирном сосуществовании – есть записи об одних и тех же людях, включая королей, правителей и чиновников, о том, что они консультировались с обоими типами целителей. Мы достаточно легко можем провести параллель с Древней Грецией, ведь и там эта система жила схожим образом: лекари Гиппократа и служители Асклепия.

Практики врачей асу и ашипу были настолько распространены и обычны, что их услуги и сборы регулировались законом: Кодекс Хаммурапи гласит, что плата за медицинские услуги является плавающей и меняется в зависимости от социального класса (авелум – элита, мушкенум – простолюдины, вардумы – рабы). Также устанавливалось, что Вавилонское правительство имеет право проверять работу врача и его бездействие или совершение вреда влекут за собой телесные и иные наказания.

Так же, как и во всем Древнем мире, некоторые виды лечения, вероятно, основывались на обнаруженных характеристиках используемых ингредиентов, в то время как другие – на приписывании символических качеств или суеверии. Шумерская клинопись ок. 3000 г. до н. э. в подробностях описывает около пятнадцати рецептов на лекарства. Хотя в них отсутствует контекст, по названиям сопутствующих заболеваний или количеству ингредиентов, они всё же позволяют сделать определенные выводы об эффективности такого лечения.

Элементы лечебных составов можно классифицировать на фаунистические, ботанические и минеральные. Общим списком, наиболее часто – это: хлорид натрия (соль), нитрат калия (селитра), молоко, змеиная кожа, панцирь черепахи, кассия, мирт, асафетида, тимьян, ива, груша, инжир, пихта и финик. При этом использовались все части анатомии растений: ветви, корни, семена, кора и сок. Эти компоненты употреблялись вместе с медом, водой, пивом, вином и битумом. Хотя у нас сохранилось не так много свидетельств Вавилонской медицины, мы, без сомнения, видим более разностороннюю фармацевтическую традицию, чем могли бы изначально предположить.

Указанные ингредиенты, согласно рецептам, преобразовывались в слабительные, моющие средства, антисептики, мази, фильтраты и вяжущие вещества.

Ещё одним важным компонентом открытий в древности были опиаты. Это целый раздел ботанической медицины, который использовали древние месопотамцы – он включал в себя Cannabis sativa (конопля), Mandragora spp. (мандрагора), Lolium temulentum (дарнель) и Papaver somniferum (опиум).

Есть свидетельства того, что даже опийный мак присутствовал и использовался в Шумерии к 3000 г. до н. э. Вероятнее всего, они использовались ашипу в процессах исцеления совместно с болиголовом в качестве эвтаназии.

Фармакопея Месопотамии была разработана еще в шумерские времена и не только вобрала в себя богатый опыт соседних империй, но и пропиталась собственными мифами. Помните ту бабушку с подорожником из первой части книги?

Так вот это как раз оно – шумерское эпическое мифическое повествование, известное современным ученым как «Энки и Нинхурсаг». Оно подробно рассказывает о сотворении мира, связывая его с лекарственными растениями, болезнями и богами. Энки (также известный позже как Эа) – бог первого города Эриду, бог воды и озорства; Нинхурсаг – богиня земли и супруга Энки. Согласно мифу, Энки определяет сущность и судьбу восьми растений, употребляя их и называя часть тела, с которой связано каждое растение, и рождает богов, каждый из которых связан с растением и частью тела.

Мифические восемь фигур растений, с привязкой их к анатомическому расположению и к определенным божествам, иллюстрируют, как фармацевтическое лечение физических недугов могло быть создано, исходя только лишь из символических свойств растений. И, опять-таки, из-за привязки к мифу в вавилонских ритуалах исцеления фармацевтические компоненты, такие как кресс-салат, мята, экстракт кедра и финиковой пальмы, используются в сочетании с заклинаниями.

Вот пример вавилонского рецепта при травме лица: «Если человек получил удар по лицу (рассек щеку), необходимо растереть смолу пихты, смолу сосны, тамариск, ромашку, муку, иннинну; смешать молоко и пиво в небольшой медной кастрюле; и намазывать на кожу, пока человек не выздоровеет».

Spiegel и Springer предоставляют подробный обзор компонентов вавилонских лекарств, основанный на инвентарных таблицах аптеки, датируемой 1000 г. до н. э.: «Более 250 лекарственных растений, 120 минеральных веществ и 180 наркотических комбинаций употреблялись в сочетании с алкогольными напитками, бульонами, жиром, медом, молоком в различных формах от масла до микстур». Компоненты медицинских препаратов асу, очевидно, были чрезвычайно разнообразны и многочисленны.

Что касается ран, хирургии и травматологии, здесь месопотамцам тоже принадлежит право первенства в нескольких открытиях. В лечении любой раны есть три важных этапа: промывание, наложение лекарства и перевязка. Древние месопотамцы практиковали условно почти все три. Глиняная таблица, датируемая 3000 г. до н. э., содержит рецепт, который подробно описывает омовение «больной части» (на шумерском языке нет конкретного слова, обозначающего «Рана») пивом и горячей водой. Учитывая доступный арсенал, вряд ли тогда можно было выбрать средство лучше.

Но как и в Египте, занявшись гаданием один раз, бросить это было уже сложно. Даже профессиональные гадатели, месопотамские гаруспики, или «бароллы», придавали большое значение конфигурации нижней поверхности печени приносимых в жертву животных (такое предсказание через гепатоскопию позже сыграло заметную роль у этрусков). Казалось бы, вполне научное знание о функциях, внешнем виде и расположении органов трансформировалось в угадывание воли богов вместо определения закономерностей.

Что уж говорить про вавилонское здравоохранение, которое полагалось на магию и заклинания не меньше, если не больше, чем на естественное лечение и рецепты. Это раскрывается в основном через ассирийские копии вавилонских текстов, которые, как считается, относятся к первой половине 2-го тысячелетия до н. э.

Хотя вавилонские врачи выписали множество рецептов, создавая бесчисленные мази, гели, воски и масла, большинство используемых ингредиентов сегодня считается неэффективными. Многие материалы, вероятно, были выбраны на основе сочетания проб и ошибок с предположениями.

Помимо предположений, одна из причин, по которой большинство этих рецептов не были эффективными, заключается в том, что вавилонские врачи не знали о функциях большинства компонентов тела. Хотя практика вскрытия действительно показала им расположение и внешний вид многих органов, само понимание, как все устроено в теле, не ушло далеко. К примеру, господствовала теория о том, что именно печень служила источником жизни для тела, как физически, так и духовно. В песнях и стихах вавилоняне использовали слово «печень» там, где современные жители Запада могли бы использовать слово «сердце».

На кофейной гуще

Почему же именно гадание? Почему подобное лечили подобным? Гадание подразумевает прямой контакт со сверхъестественным миром со стороны колдуна или священника в силу их экстрасенсорного восприятия или тесной связи с божествами. У некоторых народов, в частности в Индии, считается, что пост, умерщвление плоти, умственная концентрация или определенные особые физические практики увеличивают дар второго зрения. Сны у доколумбовых народов Южной Америки интерпретировались как общение с потусторонним миром и поощрялись поглощением алкоголя и использованием снотворных или галлюциногенных препаратов, извлеченных из определенных грибов. Во многих случаях акт гадания, окруженный странными внешними проявлениями, рассчитанными на то, чтобы поразить общественное воображение, является не чем иным, как обманом, призванным придать больший вес очевидному выводу.

Примитивная терапия кажется современному врачу иррациональной, причудливой и, мягко говоря, сбивающей с толку. Однако она основана на нескольких общих принципах, которые могут прояснить древние практики. Большинство из них опирается на фундаментальные убеждения, зародившиеся издревле в сознании человека. Многие из этих концепций берут начало в очень древних социологических феноменах, которые были общими для большинства примитивных культов и назывались обрядами. Сэр Джеймс Фрэзер сделал их анализ в своей «Золотой ветви». Закон «соответствия», или «космического участия», утверждает существование более или менее тесной связи между человеческой природой и вселенной, в которой она движется. К примеру, доктор в Вавилоне, отправляясь к больному на вызов, мог сказать, умрет тот или нет, даже не дойдя до дома больного. Если по пути он встречал свинью, то от цвета кожи свиньи зависел исход болезни. И это было своего рода отображение взаимосвязи больного с божественной волей и вообще вселенским континуумом.

Освобождение нематериальных сил, вызванное божественным вмешательством или магическим искусством, является одним из важнейших постулатов, прочно укоренившихся в менталитете первобытных людей. Однако эти силы требуют контроля со стороны того, кто их выпускает. Принцип солидарности или «заражения» (Фрейзер) подразумевает преемственность между человеком и тем, что ему принадлежало или что вступало с ним в контакт. Например, части человеческого организма, такие как остриженные волосы, обрезки ногтей, испражнения, и бытовые предметы, такие как старая одежда, сломанное оружие или инструменты, были неотъемлемой частью их древнего владельца, даже на расстоянии. Они придают вес магическим практикам, полезным или вредным.

Меланезийские колдуны обязаны своим престижем и богатством способности вызывать и предотвращать болезни по своему желанию, ритуально сжигая помет своих жертв. Точно так же работал знаменитый «порошок сочувствия» (который шарлатаны XVII века продавали по огромным ценам). Это был материал на основе вещей, перевязок или запчастей больного, который наносили на оружие, повредившее больного. Считалось, что раненый «хотя он находился в тысяче лиг от предмета, на который был нанесен порошок», почувствует это и выздоровеет, так как эта «солидарность» распространяется на тень субъекта, которая, как полагали, неотделима от него самого, от его шагов, от его вещей и даже от его имени, которое считается наиболее совершенным выражением чьей-либо личности.

Так, например, номинальная идентичность людей должна была тщательно сохраняться даже после смерти. Использование надгробных надписей является доказательством этой веры. В египетской литургии первым шагом, сделанным умершим в присутствии божественного суда, было провозглашение своего имени.

Когда фараон исказил вырезанное имя одного из своих предшественников, чтобы заменить его своим, он не только фальсифицировал историческую справку, но фактически подставил себя вместо своего предшественника и принял его заслуги.

Вера в «действие посредством симпатии или телепатии» играет значительную роль в искусстве магии. Она допускает возможность передачи нематериальных сил от одного человека к другому, от человека к животному или даже к объекту. Эта возможность переноса лежит в основе многочисленных обрядов, называемых «ритуалами замещения», которые очень широко использовались в примитивных медицинских системах. Это не только основа многих лекарств и амулетов, это система мышления ранней медицины. Здесь вам и амулеты из ежиков от облысения, и более гипертрофированные аналогии. В ряде племен предполагается, что любая часть слона, например, волос, защищает человеческие зубы только по той причине, что клыки этого животного представляют собой впечатляющий стоматологический образец. Стивен-Шове сообщает, что для того, чтобы кожные высыпания «вернулись под кожу», некоторые африканские жрецы прописывают лекарство, содержащее кусок шеи черепахи, – это животное имеет свойство втягивать голову под панцирь, и следовательно, такой механизм должен помочь.

Магическая медицина, которая легко превращает простые совпадения в причинности, одинаково верит в «синергетические или антагонистические взаимодействия между подобными элементами». Термин «сходство» здесь следует понимать в очень широком смысле. Это также привело к появлению метода «лечения подобными», который уходит намного глубже, чем во времена Гиппократа: отрывок из гинекологического папируса Кахун (1950 г. до н. э.) рекомендует женщинам, чьи выделения из влагалища пахнут горелым мясом, те же пары пригоревшего мяса. В более широком смысле подобия таких магических действий включают в себя гораздо более простые смысловые формы и основываются на простых омонимах, созвучиях. Другие имеют в качестве отправной точки для «лечения» ассоциацию идей, аналогию или намек: так, факт пролития воды или даже плача может приводить к дождю.

Всё это – знание и верования, материальное и эмпирическое – господствовало в Древнем мире до тех пор, пока человечество не стало сомневаться. Пока одна совершенно особенная цивилизация не решила отделить религиозное от практического.

Мутация в античность

Смотрите, наша с вами условная обезьяна вышла из своей экосистемы, сгруппировалась в сообщества, определилась с положением в пространстве и начала активно заселять окружающие территории. Мы болели, страдали и умирали, используя инстинктивное лечение, экспериментировали с метафизическими явлениями, ковыряли и сверлили дырки, ели неизвестные коренья в поисках новых ощущений и близости к космическому. В процессе этого гоминидского счастья мы захватили все континенты, уничтожили и съели мегафауну, расположившись почти во всех широтах нашего голубого шара. Но пространство было разным, где-то приятным, где-то нет. Самые удобные места у плодородных пляжей мы заселили наиболее плотно и стали строить цивилизации. Вместе с плотностью тел появилась плотность умов на квадратный километр площади, пришли знания. Системность их накопления, письменность, язык и религия. Цивилизации начали расти и вставать на ноги. Мы одомашнили животных. Если первобытный охотник 15 000 лет назад дружил только с Canis lupus, то ко времени плодородного полумесяца, 10 000 лет назад, наши канисы помогали нам пасти многочисленных овец, коз, быков и выгуливать свиней. Так или иначе мы шли по нашей истории вперед, истребляя и порабощая целые виды животных и растений.

Я покажу, что имею в виду, на простых курах и глистах. Смотрите, паразит от др. – греч. παράσιτος «нахлебник», согласно определению – один из типов сосуществования организмов, при котором два и более существа, не связанных между собой филогенетически, генетически разнородных, сосуществуют в течение продолжительного времени и при этом находятся в антагонистических отношениях, когда один вид мешает развиваться дальше другому, или в односторонне симбиотических, получая выгоду и ничего не давая взамен. И вот во что выросли наши отношения с Банкивской джунглевой курицей (gallus gallus), которую мы превратили в курицу домашнюю (Gallus domesticus) 4000 лет назад, с тех пор их популяция дошла к сегодняшнему времени до 21 миллиарда кур. Так что по факту сейчас мы перед ними в меньшинстве, зависим от их существования, но все они под нашим чутким контролем несут яйца, а затем убиваются нами либо сразу выращиваются до состояния бройлера и тоже убиваются. Понимаете, куда я клоню? Мы не просто изменяли и изменяем окружающее нас пространство. Мы его захватываем. А в случае с курами так и вообще паразитируем на них. Но, как и с любыми другими животными, если, например, ваш кот съест что-то доселе ему неизвестное или заведет дружбу с другими уличными котами, он с большой долей вероятности заболеет чем-нибудь для себя новым. Так и наши первые цивилизации разбились о стену новых патогенов, встретивших нашу бурную колонизацию всего и вся в штыки. И что же мы стали делать? Мы мутировали (от лат. mutatio – изменение).

Но вот что обидно. Мы пытались конкурировать не только с внешним миром и другими видами, но и сами с собой, регулярно вставляя палки в колеса не только историческому процессу общего развития, но и медицине конкретно. К примеру империя персов не вошла в историю как светоч медицинских знаний, упирая больше на территориальную экспансию к соседям и соответственно нанимая или забирая медиков и знания оттуда же. У них всегда были популярны врачи – греки и египтяне. Александрийская библиотека была одной из крупнейших библиотек в истории, её разрушение привело к потере огромного количества не просто артефактов, а информации и знаний вообще. Огромное количество книг было сожжено во время правления Юлия Цезаря. То, что мы имеем, мы имеем скорее вопреки собственному мракобесию, чем благодаря своему рационализму. К примеру, то, что спасли александрийские филологи, затем было собрано, систематизировано, приписано одному автору и издано как «Гиппократов сборник». Позднее воссоздание собрало в себе множество свитков, но тем не менее это просто попытка спасти утерянное, и в то время как Гиппократ – отец медицины, такие ученые своего времени как Герофил и Эрасистрат, сегодня почти никому неизвестны.

Религиозный фанатизм и нетерпимость повлияли на многие исторические свидетельства. В течение XII века религиозным лидерам была предоставлена привилегия решать, «что подходит» для науки, а что нет. Так, халиф Мустанцит в Багдаде однажды отдал приказ сжечь все произведения Авиценны. В том же веке большая часть произведений Аверроэса была уничтожена, а Чингисхан сжег библиотеки Самарканда и Мерве, уничтожив ценную медицинскую информацию. В результате предрассудков самых разных времен история медицины стала не только историей борьбы нас с кем бы то ни было, а ещё и историей человечества, наших войн, наших религий, предрассудков. Самые разные факторы повлияли на эту тонкую ткань, изменяя её, коверкая и вырывая куски.

Что послужило нам основой для позитивных изменений?

Наблюдения за остальным миром. Нам было любопытно не только, как выжить, но и как что устроено, что вокруг чего крутится, летает, парит и кипит, нам хотелось выжить комфортно. Мы смотрели в небо на звезды, в кастрюлю на воду и становились учеными в широком смысле.

Доктор всех наук

Именно доктора древности и античности всегда были на этой передовой естественного любопытства. Помимо целительства, большинство из них были также известными астрономами, магами, поэтами, математиками, инженерами, специалистами на все руки и мужьями на час. Эти характеристики помогли внести новаторский вклад в медицину через улучшения гигиены, социальных условий и качества жизни. Таким был Имхотеп, который жил во времена Третьей династии и был канцлером Египта при фараоне Джосере, его называли не только «Богом медицины», но и «Князем мира», и обожествляли из-за его большой любви ко всем наукам сразу и, конечно же, тяги изучать и практиковать медицину.

Или,

Первые из первых: яйцо или Флеминг?

Но возникла она почти за 50 лет до Флеминга. Как вам?

Homo Viridae: человек как вирус бесплатное чтение

Scientae Vulgaris Homo Viridae. Человек как вирус

Первые из первых: яйцо или Флеминг?

А был ли Флеминг первым в изобретении лизоцима?

Против жизни

Население земли

Организованные действия

Штучное самолечение

Орган сочувствия

Чувственные мыши

Волосатый доктор

Первая аптека

Бабуля, это ты?!

Нам нужен компас

Колыбель цивилизации или ее операционная?

Богиня псов

Две стороны одной медали

Когда не стыдно умирать молодым

От Гендальфа до Гиппократа

Человек боли

Ложное разнообразие

Соседи пирамид

На кофейной гуще

Мутация в античность

Доктор всех наук

Первые из первых: яйцо или Флеминг?

А был ли Флеминг первым в изобретении лизоцима?

Против жизни

Население земли

Организованные действия

Штучное самолечение

Орган сочувствия

Чувственные мыши

Волосатый доктор

Первая аптека

Scientae Vulgaris
Homo Viridae. Человек как вирус