Писатель 2: Назад в СССР бесплатное чтение

Глава 1

Я узнал этот голос, хотя слышал его только по телефону… Я хотел рвануть вперед, но Настя посмотрела на меня умоляющим взглядом и покачала головой. Я в ответ кивнул, дескать, ладно, сразу морду бить не буду. Но не обещаю…

Мы вошли в прихожую. Я спокойно разулся, снял пальто и шапку. Трегубова едва скинула сапожки и, не раздеваясь, кинулась в комнату, откуда ее окликнули. Не успел я и шагу ступить в том же направлении, как услышал хлесткий звук оплеухи, потом еще и еще.

– Ах ты подонок, тварь! – выкрикнула Настя.

Ворвавшись в комнату, я остолбенел. В кресле сидел, сжавшись в комочек, мужичонка, метр с кепкой, и испуганно закрывался ладошками. А хозяйка квартиры разъяренной фурией нависала над ним, нанося ему одну пощечину за другой.

– Пощади, Настенька! – взмолился он.

– Учти, мразь, – прошипела она. – Еще раз увижу твоего гунявого, яйца ему оторву!

– А я – помогу, – добавил я.

Трегубов дернулся и заверещал:

– Это не я, парень, не я… Это все Прыщ придумал…

– Настенька, – обратился я ласково к его жене. – Поставь чайку, пожалуйста, а мы пока потолкуем с… Корнеем Николаевичем.

Актриса плюнула муженьку на лысину и вышла. А я опустился в кресло напротив, с интересом рассматривая Трегубова. Неужто этот плюгавый мужичонка – главарь банды катал? Или это лишь мелкая сявка, а верховодит там кто-то покруче?.. Внешность часто бывает обманчива – это только в книгах, у Гоголя, Чехова или какой-нибудь Роулинг, фамилии да черты лица говорящие. Хорошо бы все выяснить наверняка. Я, конечно, показания дал, и следствие само разберется, но почему бы ему в этом не подмогнуть?.. Надо тряхнуть этого хмыря, пока он не очухался… А здорово его женушка отдубасила! Брыли так и горят, хоть прикуривай! Ладно, она была злым полицейским, а я разыграю доброго.

– Здорово она тебя отхлестала, – сочувственно проговорил я.

– Сука-а, – проныл он. – За что-о…

– Ну-у, за то, наверное, что ты ее своему дружку хотел подложить…

– Сама виновата-а, не надо было пить с нами-и…

Возможно, конечно, что Анастасия не слишком себя сдерживала в приёме горячительных. Но это ничего не меняло.

– Ну все равно, как же ты так?.. – вздохнул я ещё раз. – Все-таки жена…

Да, вот вам и материал для оттачивания актёрских навыков.

– Да какая она мне жена, – принялся жаловаться Трегубов. – Мы уж пять лет порознь! Сама же не захотела разводиться, – он вяло махнул рукой с короткими пальцами. – Я ей и дефицита, и деньжат подбрасывал… От нее и надо-то, чтоб с Миронычем была поласковее, от нее не убудет, не девка же, так? А Мироныч – мужик авторитетный… У него же все вот где! – Свободный художник стиснул кулачок. – А она его – по морде… Ну и заело мужика… Ему такие красотки дают, а тут актрисулька какая-то ломается.

Нет, положительно, чем дальше, тем труднее было спокойно слушать этого мелкого гада.

– Да чем же он так авторитетен? – стиснув зубы, процедил я.

– Связи у него до самого верха, понял! – гордо произнес Трегубов. – И не тебе соваться в его дела… Скажи спасибо, что я уговорил Митрофаныча тебя не трогать.

– Бандюганов с ножичками подсылать, означает – не трогать?..

– Да, говорю же, Прыщ это предложил, – поморщился муженек Насти. – Я сам хотел с тобой встретиться, объяснить все…

– Ну вот и встретился, объясняй.

– То, что ты с Настькой, ладно, – быстро и почти шепотом заговорил он. – Твое дело… Только предупредить хочу, дальше носу не суй, отрежут! Ты не знаешь этих людей… У них все куплены…

– Этих? – удивился я. – А я думал, ты у них тоже в авторитете…

– Я – что, – отмахнулся он. – Я так только… мальчик на побегушках… Ты Настю пожалей… Ведь они ее не пожалеют…

– А ты чего пришел?

– Поговорить, – насупился тот.

– Поговорил? Ключи на стол и до свидания.

Трегубов даже опешил. Все-таки чувствовал ещё себя здесь хозяином, а меня мнил гостем. Ну ничего, разъясним.

– Чего? – дрогнувшим голосом переспросил он.

– Пшёл вон, говорю…

Покопавшись в карманах пиджака, он вынул связку ключей и принялся дрожащими пальцами отцеплять один из них, то и дело роняя их и подбирая снова. Наконец – справился. Кинув ключ на журнальный столик, он бросился в прихожку, и уговаривать не пришлось. Я – за ним. Там художник с трудом натянул ботинки, схватил шляпу и пальто, открыл дверь, крикнул:

– О себе подумай, сопляк!

Дверь хлопнула, и муженек Анастасии исчез. Я пошел на кухню. Хозяйка стояла у плиты, чиркая спичками. Спички ломались, Настя отшвыривала обломки и принималась за следующую. Я отнял у нее коробок, посадил актрису на табуретку и сам зажег газ. Поставил чайник.

– Выпьешь чего-нибудь? – спросил я.

– Да, – буркнула хозяйка. – Принеси там… в баре бренди…

Я сходил в гостиную, принес бутылку, налил Насте. Закипела вода в чайнике. Я нашел заварку в жестяной банке, заварил чай. Сказал:

– Я отнял у него ключ от квартиры.

– Спасибо! – вздохнула она. – Хотя он вполне мог и дубликат сделать.

– Чего он сюда таскается?

– Понятия не имею… Иногда что-то приносит, но я его деньги не трогаю… Вернее – перевожу на счет детского дома, а продукты и вещи просто раздаю. Но я думаю, он просто прячется здесь от своих дружков.

– Я уже понял, что он их боится до потери пульса, – хмыкнул я. – Зачем же связывался тогда?

– Затем, что он – слизняк и трус, – сказала актриса. – И лодырь, каких поискать… А тут – легкие деньги пообещали Да только, боюсь, они ему боком выйдут…

– Могут, – согласился я. – Ты не против, если я у тебя некоторое время поживу?

Она удивленно на меня посмотрела.

– Нет, конечно, живи, сколько захочешь…

– Вот и отлично! – сказал я. – Тогда давай попьем чаю – и баиньки.

– Мне нравится твой план, – заметно повеселела Настя. – Особенно – его вторая часть.

Обе части плана мы выполнили. Настолько вымотались за день, что сами не заметили, как вырубились на кровати.

И хотя я не слишком люблю спать вдвоем, отвык уже за свою одинокую жизнь в прошлом, вернее – в будущем, или, правильнее сказать – в предыдущем настоящем, но кровать в хозяйской спальне достаточна широка, чтобы хватило места для свободного отдыха обоих.

Утром Анастасия вручила мне ключ, тот самый, что я вчера отобрал у Трегубова, так что теперь можно было приходить, когда вздумается. Вечерком я собирался заскочить домой и взять кое-какие вещички. Заодно сообщу соседям, что поживу некоторое время в другом месте. Родственница, конечно, будет дуться, но ничего, переживет. В конце концов, ей ничего не угрожает, чего не скажешь о любимой ею артистке.

На работе я первым делом взялся за рукопись товарища Бердымухамедова. Переписывать чужой роман – дело малоприятное, и я подумал: зачем мне мучится, когда у меня есть мой собственный роман о прокладке канала в Средней Азии. Он был очень успешен в СССР, хотя в этой реальности еще не написан, да и вряд ли я его буду восстанавливать, как делаю это с рассказами из цикла «Откровенные сказки», а вот использовать текст, который помню до последней запятой, для переработки опуса заказчика вполне могу. Гордость не пострадает, усилия сэкономятся.

Когда я принял это решение, мне сразу стало легче. Гора с плеч. Одно дело – опусы графоманские переписывать, а другое – самому писать. Вот только корябать от руки не очень-то продуктивно. Процесс нужно было срочно механизировать! Нет, я собирался купить пишущую машинку, но домой, а не для работы. А на работе пусть меня начальство обеспечивает оргтехникой. Вот за это дело я и взялся.

К главному редактору я не пошел. Нехорошо обращаться через голову своего непосредственного руководства. Поэтому я дождался обеденного перерыва, когда коллеги рассосались кто куда, и подошел к Синельникову.

– Евлампий Мефодьевич, – обратился я к нему. – Мне нужна пишущая машинка.

– Мне – тоже! – буркнул он.

– У меня важное задание от главного редактора.

– Вот он пусть и обеспечивает вас пишмашинкой.

– Тогда я иду к нему.

– Идите.

В глазах у завотдела застыло плохо скрываемое презрение. Видать, он считал меня любимчиком у начальства. Это надо было срочно поправить.

– Знаете что, Евлампий Мефодьевич, – сказал я ему. – Не надо смотреть на меня с таким презрением. Это вам не к лицу.

– С чего вы взяли, что я вас презираю? – спросил он, опуская взгляд.

– По глазам вижу, – ответил я. – Вам не нравится моя дружба с начальником, очевидно, вы боитесь, что я вас подсижу. Верно?

Завотделом неопределенно дернул плечом.

– Ну вот видите, я угадал… Только ведь грязные методы в карьеризме до добра не доводят, верно, Евлампий Мефодьевич?

– Причем тут я? – вскинулся тот.

– При том, что в тридцать седьмом вы написали донос на своего начальника, чтобы занять его место, – произнес я совсем другим тоном. – И заняли. А когда в пятьдесят шестом стали вскрываться факты, подобные этому, вы испугались, что и про ваш донос станет известно общественности. И боитесь до сих пор. Так что не стремитесь выйти наверх, утешаетесь, что хотя бы высоко падать придется. Много лет на одной должности просидели. Но поверьте, я никоим образом не претендую на вашу должность… У меня другие планы, и они выходят за пределы этой редакции. А вот машинка мне нужна сейчас.

– Я достану вам пишущую машинку, – пробурчал изрядно побледневший Синельников. – Только, ради бога, никому не рассказывайте это все… И вообще, откуда вы узнали?

Он нервно скрёб пальцами по столешнице и даже не замечал того, какой мерзкий звук это производит.

– Не расскажу, – пообещал я.

А вот другие расскажут. Не сейчас, гораздо позже… В перестройку по газетам и журналам пройдет волна разоблачений. Синельников, уже старый, пенсионер областного значения, увидев свое имя в газете, примет лошадиную дозу снотворного. Не от того, что ему что-то реально угрожало – страх доконал его. Столько лет в страхе жить.

Я достал из стола недопитую бутылку коньяку, плеснул ему в кружку. Себе тоже налил. В конце концов, незачем обижать мужика. Начальник он не вредный. Всегда отпроситься можно, и не докапывается, чем именно сотрудники на работе занимаются. Надо как-то почаще разговаривать с ним на тему его старого доноса, чтобы он привык, что это уже не тайна. С глазу на глаз, конечно, беседовать… И потом, когда выйдет разоблачающая статья в газете, он уже не будет так реагировать и не наделает глупостей… Я внимательно посмотрел на него – лет десять еще потом точно поживет, мужик он крепкий.

– В тридцать седьмом у меня сын родился, – вдруг принялся рассказывать Евлампий Мефодьевич. – А жили мы в общаге… День и ночь – гам, зимой батареи еле греют. Димка мой болеть взялся. Мы с Маней боялись, что зиму не переживет. А тогдашнего главного редактора все равно бы посадили, рано или поздно. Они с Радеком были не разлей вода. Так что… И страшно мне было, и стыдно, а написал…

Кажется, он даже всхлипнул.

– Помогло?

– Комнату нам дали в коммуналке. Соседей оказалось немного, и люди все интеллигентные. Отопление хорошо работало. Выжил Димка… Сейчас на флоте служит, мичманом.

– Давайте за Димку вашего, семь футов под килем, как говорится, – произнёс я, мы стукнулись кружками, выпили.

– Эх… Тёма… Наделал я в свое время глупостей, – разоткровенничался шеф. – Вот ты, вроде, молодой, а вижу, что понимаешь, о чем я… Не похож ты на пацана зеленого.

– Это я просто повзрослел рано, – улыбнулся я. – Гайдар в шестнадцать лет, как вы знаете, уже полком командовал.

Вернулась Валентина Антоновна. Я убрал бутылку в стол. И рабочий день продолжился в обычном неторопливом режиме.

После работы я отправился домой. В квартире опять застал только Савелия Викторовича. Он что-то пилил на кухне. Видать, обустраивал семейное гнездышко. Я собрал свои первой необходимости вещички – трусы, майки, носки, штаны, рубашки. Взял свои рукописи, планы, наброски. Надел новый костюм. Перед тем, как уйти, заглянул в кухню, где мастерил сосед.

– А-а, Тёма! – обрадовался он. – Куда это ты запропастился?..

– И снова запропащусь, – ответил я. – У женщины одной поживу. Так нужно.

– Понятно, – улыбнулся Телепнев. – А мы с Марианной Максимовной заявление в ЗАГС подали.

– О, поздравляю! Когда свадьба?

– Да какая там свадьба… – смутился Савелий Викторович. – Посидим, отметим. Через две недели распишемся… Вот тогда… Надеюсь, вы уже вернетесь к нам?

– На вашей свадьбе я буду обязательно! И – с подарком.

– Какой же ещё подарок, Тёма? Да вы и так столько для нас сделали…

– Как и вы – для меня, – ответил я. – Ну, я пошел! До встречи!

Так просто уйти мне не удалось. Надо было вызвать лифт, а я поперся вниз по лестнице. И столкнулся нос к носу с Наденькой. Увидев, что я с вещами, кузина побледнела.

– Уезжаешь? – спросила она.

– Не совсем, – ответил я, желая избежать ненужных подробностей. – Переезжаю на некоторое время.

– К этой? – хмуро уточнила она.

– К какой еще – этой?

Ни интонация кузины, ни выбор слов совсем меня не радовали.

– Ты и вчера к ней удрал! – выкрикнула кузина. – Тайком!

– Надюш! Ты чего так орешь?.. Сколько можно уже говорить, что я не обязан перед тобой отчитываться!

– Дурак ты! – Он оттолкнула меня и бросилась вверх по лестнице, и уже оттуда сообщила: – Я люблю тебя, понял!

И ускакала. Вот блин… Незадачка. Я пожевал губу и продолжил путь. Любит она. Эка удивила! Сегодня одного, а завтра другого… И что, я должен сидеть возле нее, чтобы она могла меня самоотверженно любить? У меня есть занятия поинтереснее. Работать, работать и работать. Вот сейчас же поймаю такси и попрошу водилу отвезти меня в магазин, который так и назывался: «Пишущие машинки».

Я вышел во двор, чувствуя себя немного по-дурацки со своими сумками. Может, надо было сегодня дома переночевать? Поговорить с этой малахольной? Не думал, что она так отреагирует. Да нет, разбалую только! Привыкнет, понукать начнет. И потом, какая к чёрту любовь? Юношеская блажь, скорее…

Мне повезло. Когда я вышел к проезжей части, такси как раз пассажира высаживало. Я сунулся в дверцу, получил кивок, закинул на заднее сиденье поклажу, сел рядом с таксистом и объяснил положение. Тот хмыкнул, врубил счетчик, и мы поехали.

Едва успели до закрытия. Никак не могу привыкнуть, что в советское время магазины так рано закрываются. Еще и с обеденным перерывом работают. И опять мне повезло. В продаже оказались гэдээровские «Эрики». Хорошие агрегаты, хотя и хуже западногерманских «Олимпий или «Оптим». Стоила такая машинка не дешево – целых двести двадцать рублей.

Но цена меня устраивала. Я купил сразу с десяток рулончиков ленты, пачку копирок и несколько пачек бумаги. Нагруженный, как целый караван верблюдов, всем этим богатством, я вернулся к машине. Назвал водителю адрес артистического дома. Когда мы доехали до него и остановились возле подъезда, таксист вызвался мне помочь дотащить все пожитки до квартиры. Консьерж тоже кинулся помогать. Пришлось дать ему рубль. Я открыл дверь Настиной квартиры своим ключом. Втащил поклажу. В квартире было тихо. Следовательно – хозяйка еще не вернулась. Кстати, она же не сказала, в какую комнату определит меня на жительство!

В дверь позвонили. Я стоял рядом, поэтому сразу открыл.

– Вот так встреча! – воскликнул Мякин, увидев меня. – А где Настя?

– Не знаю, – ответил я. – Я сам только что вошел.

– На ловца и зверь бежит, – усмехнулся режиссер. – Я как раз хотел спросить у нее, как с тобою связываться более оперативно. Телефона-то у тебя нет.

– Ну, пока что я буду жить здесь, – совершенно спокойно пояснил я.

– Тогда пойдем ко мне, поговорим.

Заперев дверь Настиной квартиры, я вслед за Григорием Фомичом вошел в его обиталище. В первый раз в этой жизни. Прежде-то я у него часто бывал. Квартира режиссера Мякина была набита антиквариатом под завязку. Никогда не понимал, как можно жить в музее? А Григорий Фомич ничего, жил себе. Гостей принимал. Женщин. Спал с ними на ложе в стиле не помню какого по счету Луи. Банкетки, козетки, ломберные столики, канделябры, жирандоли, портреты сановников времен правления императрицы Екатерины II, фарфоровые статуэтки пастушек, вазы эпохи Минь. Глаза разбегаются…

Хозяин пригласил меня в гостиную, предложил сесть в кресло, именуемое «вольтеровским», осведомился, что я желаю выпить? Я сказал, что – если можно – кофе. Мякин был польщен. Кофе он умел и любил готовить. Я это знаю хорошо, потому и попросил. Он сунул мне ворох заграничных киножурналов, включил Поля Мориа – импортная музыкальная аппаратура, не считая электрических лампочек и сантехники, была едва ли не единственной уступкой Григория Фомича XX веку – и отправился на кухню, орудовать туркой и другими кофейными принадлежностями.

Вскоре он вернулся, с кофейным сервизом на медном, украшенном чеканкой подносе. Кроме сервиза на нем были вазочки с рахат-лукумом. Мякин любил, чтобы все другу другу соответствовало. Если кофе, следовательно, и посуда, и сласти с восточным колоритом. Да и халат хозяин надел тоже турецкий, только фески не хватало для полноты картины. Поставив поднос на резной столик, режиссер не торопясь наполнил восхитительно ароматным напитком крохотные чашки. В таких кофе наливают не для питья, а для смакования.

– Я вот о чем с тобой хотел поговорить, Артемий, – заговорил Григорий Фомич, когда первый глоток был сделан. – После вчерашней съемки я заново перечитал сценарий и увидел его другими глазами. Нет… погони там, перестрелки, тайга – это все годится, это то, ради чего зритель пойдет в кинотеатр. Революционная тема – тоже на месте… А вот диалоги – никуда не годятся! Сухие они, шаблонные. Нету нерва, понимаешь! Собственно, ты мне глаза на них и открыл…

– Да, я тоже обратил внимание, – пробормотал я.

Но больше ничего добавлять не стал.

– А что ж – молчал?

– Ну-у… – пожал я плечами. – Кто я такой, чтобы лезть со своим рылом в калашный ряд? Это же кино, я думал, там так и должно быть.

– Ладно, не скромничай, – отмахнулся Мякин. – Я хочу предложить тебе поработать над диалогами. Оживить их!.. Тем более, что большую часть тебе же и из них произносить, – усмехнулся он.

Интересное предложение. Этак и до сценариста полноценно недолго вырасти. А если так, то потом и романы писать можно с заделом под экранизацию сразу. По двум фронтам сразу бить. Но восторг свой я не стал выказывать, изобразил задумчивость, хотя мысленно уже согласился на предложение режиссера. А вслух проговорил:

– Хорошо, я поду…

И тут из подъезда донесся истошный женский вопль, чуть приглушенный входной дверью:

– Помогите!!!

Глава 2

Кофейный сервиз из тончайшего фарфора уцелел только чудом. Я вскочил, едва не опрокинув столик со всем, что на нем стояло, и через мгновение был уже на лестничной клетке. Там я увидел громилу, который притиснул к стене Настю, одной рукой зажимая ей рот, а другой держа возле ее горла нож.

Услышав звук открываемой двери, он хотел было обернуться, но – не успел. Я схватил его за руку, в которой была финка, сжал посильнее, так, чтобы он даже не дёрнулся, и вывернул за спину, заставив нападавшего опуститься на колени.

Нож выпал из разжавшихся пальцев и забрякал по ступеням. Трегубова, прижимаясь спиной к стене, инстинктивно отползла к выскочившему вслед за мною режиссеру. Мякин заслонил ее своей широкой спиной, хотя дело было уже сделано. Нападавший пытался вырваться из моих тисков, но где ему было справиться с литейщиком! И он только изрыгал черную ругань, когда после каждой попытки ему становилось лишь больнее. Я узнал эту харю – это был хулиган, удравший от милиции во время нашей первой с ним встречи. Один из подосланной троицы.

– Чего вы стоите? – пробурчал я, обращаясь к актрисе и режиссеру, которые, остолбенев, наблюдали за моей возней. – Звоните ноль два!

– Я уже позвонил, – ответил Григорий Фомич.

И, будто в подтверждение его слов, через десяток-другой секунд на лестничной клетке послышался топот сапог. На площадке появились два парня в серых шинелях и фуражках с золотистыми кокардами. Нависли надо мною.

– Что здесь происходит? – спросил один из них.

– На меня напал бандит с ножом, – только чуть дрогнувшим голосом произнесла Анастасия.

– Нож где-то там, на ступеньках валяется, – буркнул я.

– Сидоренко, глянь-ка! – скомандовал один из патрульных.

– Есть – финарь, товарищ сержант! – откликнулся Сидоренко через пару мгновений.

– Отлично, – пробурчал тот, доставая наручники. – Ты поаккуратнее… Пальчики не сотри.

Я выпрямился, одновременно приподнимая и бандюгана. Сержант завернул ему за спину вторую руку и сковал запястья. Передал задержанного напарнику.

– Ты глянь, Минаев! – воскликнул второй милиционер, развернув задержанного к сержанту лицом. – Это же Босой!.. Вот так улов!

Сержант мельком взглянул на бандита, кивнул и попросил мои документы. Открыл мой паспорт, несколько мгновений сличал фотку в нем с моей физиономией, потом изучил редакционное удостоверение. Вернув мне документы, он сказал напарнику:

– Веди задержанного в машину и свяжись с дежурным и доложи обстановку… Я опрошу граждан и спущусь… Будьте добры и вы, граждане, предъявить документы…

Трегубова вытащила из сумочки паспорт, а Мякин за своим вернулся в квартиру.

– Так что произошло, гражданка Трегубова? – спросил Минаев, открыв ее документ.

– Ничего особенного, – пробурчала Настя. – Я вышла из лифта, а тот урод на меня накинулся… Не знаю, откуда он взялся. Я позвала на помощь. Из сто восемьдесят девятой квартиры выскочил этот молодой человек и обезвредил бандита… А Григорий Фомич, сосед мой, вызвал милицию, то есть, вас. Вот и всё, спасибо им.

Я удивился, что она назвала меня «этим молодым человеком», но промолчал. Из своей квартиры к этому моменту уже вышел режиссер с паспортом в вытянутой руке. Сержант изучил и его документ. И опросил, записав коротенько наши показания. Потом откозырял и нажал кнопку вызова лифта. Я подошел к нему и сказал вполголоса:

– Товарищ сержант, передайте, пожалуйста, инспектору уголовного розыска, старшему лейтенанту Литвинову Олегу… м-м… Отчества не помню. Короче, передайте, что Босой – один из трех хулиганов, что нападали на меня, Краснова Артемия Трифоновича.

Минаев смерил меня взглядом и ответил:

– Хорошо, передам дежурному.

И скрылся в кабине лифта. Я повернулся к своим товарищам по приключению.

– Поздравляю, друзья, мы с вами задержали опасного преступника!

– Который едва мне глотку не перерезал, – хмыкнула моя подружка, чье хладнокровие поражало.

Наверное – это шок, отложенная истерика.

– Настенька, мы как раз пили кофе, когда этот обормот напал на тебя. Присоединяйся!

– С удовольствием, – кивнула она. – Только вымоюсь сначала… А то меня тошнит от прикосновений этого урода…

– Мы тебя ждем, – кивнул Мякин, и мы с ним вернулись в его жилище.

Я вновь уселся в «вольтеровское» кресло. Хозяин квартиры потрогал кофейник.

– Ну вот… – вздохнул Григорий Фомич, – остыл. Придется варить заново. А может, пока коньячку?..

– Не откажусь.

За выпивкой Мякину далеко ходить оказалось не нужно. Минибар у него был вмонтирован в красивый барочный шкаф. Так что не успел я и глазом моргнуть, а на столике уже красовалась бутылка «Наполеона». И к нему, как полагается, два пузатеньких бокала, а также – блюдце с дольками лимона. Да, я в курсе, что коньяк лимоном не закусывают, но это у них там, на гнилом Западе, а у нас – наоборот.

– Ловко ты его скрутил, – произнес режиссер, схрумкав лимонную дольку. – Я чуть было не крикнул: «Стоп, снято!»… Может, и в фильме ты сам сыграешь в боевых эпизодах? Как считаешь?

Я Мякина понимал – я и сам любую ситуацию оборачивал в какой-то рабочий актив – старался, во всяком случае. Но всё-таки до определённых границ.

– А вы – сэкономите на каскадерах? – хмыкнул я в ответ.

– Нет! – возразил он. – Всякие там прыжки, падения, выбивание собственной спиной окон – этим пусть профессионалы занимаются. А вот там, где мордобой, да крупным планом… Думаю, с этим ты справишься. Не бесплатно, разумеется… Так что?

– Ладно, я подумаю…

Тут я соглашаться всё-таки не спешил.

– Ну и насчет диалогов – подумай, – подхватил Григорий Фомич. – Тоже проведем оплату и в титрах укажем, как соавтора сценариста.

– Умеете вы уговаривать, – рассмеялся я и покачал головой, показывая, что я и вправду под впечатлением.

В квартиру позвонили. Хозяин пошел открывать. Это оказалась, конечно, Трегубова. Она волшебным образом уже успела вымыться, высушить волосы и даже их уложить. Мякин тут же достал еще один бокал, наполнил его и два других, мы выпили, и он отправился на кухню – варить новую порцию кофе. Настя тут же пересела ко мне на колени и поцеловала.

– Спасибо, милый!

– Не за что! – отмахнулся я. – Ты знаешь, что этот Босой – один из трех бандитов, которых подослали тогда дружки твоего мужа?..

– Я уже поняла, – сказала актриса. – Как и поняла, что на этот раз он пришел за мною.

Удивительная женщина – она и сейчас была спокойна, хоть и смотрела невесело.

– Не бойся, я буду рядом.

– Ну ты же не сможешь стать моим телохранителем, – проговорила Трегубова. – Ходить за мною по пятам… У тебя своя работа.

– Если бы он хотел тебя убить, то прирезал бы по-быстрому. Скорее всего, хотел попугать, это было предупреждение. Так что дело вот какое – утром будем уходить вместе. Вечером – заезжай за мною в редакцию, чтобы и возвращаться вместе. Если остаешься днем одна, никому не открывай. Не думаю, что они рискнут взламывать дверь. Да и вообще, им сейчас станет не до нас. Признаюсь, я уже навел на них органы. У меня армейский дружок служит инспектором УГРО.

Анастасия ахнула, но вовсе не восторженно.

– Я же просила тебя никому не рассказывать об этом идиоте Трегубове!

– Он преступник. А сокрытие сведений о преступлении тоже является преступлением.

Правда, я и сам понял это совсем недавно – неудивительно, что Настя не подумала о таком. Зато теперь сразу согласилась.

– Да, я понимаю, – понурилась она.

– Вот и не переживай зря…

В гостиной появился хозяин квартиры со свежесваренным кофе. Мы с Настей прекратили разговор, не предназначенный для посторонних ушей. За кофе болтали о фильме, над которым работали.

Актриса Трегубова согласилась с режиссером Мякиным, что диалоги в сценарии надо бы переписать. В общем, получилось собрание киногруппы в сильно усечённом составе и приятной обстановке. Допив кофе и наобщавшись всласть, мы с Настей вернулись в ее квартиру.

– Ты не возражаешь, если я тебя определю на постой в комнате Трегубова?

– Нет, я не суеверный.

– Весь его хлам, всю пачкотню, которую он выдавал за живопись, я давно выбросила.

Она открыла дверь и зажгла свет. Я втащил пожитки. Комната была небольшой, но в ней имелось все, что необходимо для жизни и работы – диван, платяной шкаф, письменный стол, рабочее кресло. Пыльно только. Видать, хозяйка сюда не заглядывала неделями. Ну ничего. Теперь здесь будет чисто. Я и сам уберусь, не побрезгую. Мое же жилище, пусть и временное. Еще в прошлой жизни я усвоил, что собственное жизненное, а тем более творческое пространство нужно организовывать самому, тогда и работать будет хорошо. Порой, правда, в прошлой жизни я доказывал этот тезис от противного.

– Дай мне только веник и тряпку, – попросил я.

– Нет, – сказала хозяйка. – Первую уборку я сделаю сама, но не сейчас. Давай поужинаем, а то эти Мякинские восточные сласти только аппетит разбередили…

В этом вопросе я был с ней полностью согласен. Я уже заметил, что Анастасия не слишком любит готовить, предпочитая покупать полуфабрикаты. Вот и сейчас она поставила на плиту кастрюлю с водой и вынула из морозильника картонную пачку пельменей, такие подушечки в сером тесте. Их в городе особо никто не покупал, предпочитали домашние лепить или в пельменных отовариваться. А про магазинные ходили легенды, что они из картона делаются.

Что ж, пельмени я люблю. Кроме этих, как их называл Фидель Кастро, «вареных пирожков», у актрисы Трегубовой обнаружился сыр и докторская колбаса – в сочетании с белым хлебом и сливочным маслом получатся отличные бутеры.

Мы поужинали. Потом хозяйка взялась за уборку, а я перетащил на кухню купленный агрегат, достал его из футляра, поставил на стол. Новенькая машинка сверкала металлическими частями и радовала обводами корпуса, напоминающими гоночную машину. Ну что ж, мой фирменный болид, погоняем? Я вставил катушку с лентой, протянув черную полоску к пустой катушке и там закрепив. Вставил в каретку лист бумаги, чуть подумав, сразу отщелкал заголовок: «ЛЮБОВЬ ДОМОВОГО». Так называется очередной рассказ из сборника «Откровенные сказки», на который на днях я заключил договор.

Это была одна из самых грустных историй цикла. Домовой, живущий в доме, предназначенном под снос, был влюблен в одну из жиличек. Звали ее Марья Матвеевна и была она вздорной бабой. Соседи ее сторонились, потому что за здорово живешь с нею можно было нарваться на скандал. А кому это надо?! Никто из них не знал, что Матвеевна очень одинока и вздорность ее характера объяснялась именно этим. Не знал – да и не задумывался. Наоборот, соседи радовались, что вскоре их расселят по разным домам, и они навсегда забудут о Марье Матвеевне.

Не радовался только домовой Тиша, который любил Машу – как он называл ее про себя – искренней, чистой любовью, о которой не мог рассказать предмету своей страсти. Ведь Матвеевну кондратий хватит, если она наяву узрит крохотного остроголового мужичонку с мохнатыми ушами. И не только это огорчало Тишу. Дом расселяли. Скоро придут бульдозеры и снесут его стальными щитами. Никому и невдомек, что домовой не может переехать в крупноблочную пятиэтажку, с плоской, обклеенной рубероидом крышей. И когда старый дом снесут, его последний обитатель станет бездомным.

– Ого! – сказала Настя, появляясь на кухне. – А я все думаю, кто это там тарахтит?

– Я не тарахчу, а работаю, – пробурчал я.

Не люблю, когда стоят над душой.

– Никогда не видела, как работают писатели, – начала подлизываться Трегубова. – И как ловко ты печатаешь!.. И когда только научился?

Это был хороший вопрос. Ответ на него прост. За полвека почти непрерывного «тарахтения» еще и не так наловчишься. Увы, этого-то я ей сказать и не мог. Пришлось соврать.

– На заводе, когда писал заметки для многотиражки.

– Видать, у тебя не только литературный талант, – не очень понятно, что имея в виду, сказала Настя. – Ладно, перебирайся в свой кабинет, там теперь чисто, как никогда.

Я взял машинку прямо с недопечатанной страницей в каретке, Анастасия подхватила футляр. Так мы и вошли в бывшую комнату свободного художника Трегубова. Теперь здесь и впрямь было чисто. Все блестело. Особенно – рабочий стол. Я водрузил «Эрику» на столешницу.

Я плюхнулся в кресло, включил настольную лампу. Свет ее падал, как надо, чтобы тень рук не ложилась на клавиатуру. Кресло можно было отрегулировать по высоте. По-моему, оно было заграничного производства. Что и говорить, буржуи понимают толк в эргономике. Устроившись, я наладился было продолжить работу, как моя гостеприимная хозяйка сказала:

– Не хочешь ли ты пожелать мне спокойной ночи?

Не сказала даже – промурлыкала. Я оглянулся. Только что она была одета в выцветший ситцевый халатик, в коем и делала уборку, а теперь на ней уже оказался полупрозрачный розовый пеньюар, который хоть и был предметом одежды, но ничего не скрывал, скорее – подчеркивал. Ну какая тут может быть работа! Пришлось отложить решение участи домового Тиши до следующего раза.

Когда любовница уснула, я все-таки перебрался в кабинет. Там был диван, и достаточно просторный, чтобы можно было спать, раскинувшись во всю ширь, а не прижимаясь к стеночке или болтаясь на краешке, каждые пять минут рискуя оказаться на полу. Правда, хозяйское ложе все же было достаточно вместительным, но с тараканами в своей голове можно договориться, лишь уступив им. Я и уступил. Утром Настя меня разбудила, ни словом не упрекнув в том, что я сбежал от нее ночью. А может, она тоже любит спать в одиночку? Тогда мы нашли друг друга.

Позавтракав, мы вместе отправились на работу. В том смысле, что Трегубова меня подвезла до издательского небоскреба, а сама отправилась по своим делам. Мне было немного тревожно отпускать ее одну. Хотя я понимал, что вчерашнее нападение не было попыткой убийства. Времени для этого у Босого было сколько угодно. Он хотел ее лишь припугнуть, это точно… А для чего?.. Для того, чтобы выведать что-то… Нет, был еще вариант, что этот козел мог попытаться ее изнасиловать, но делать это на лестничной площадке густонаселенного дома – та еще затея…

В общем, опять меня повело на детективный лад. Надо бы позвонить Олегу и поделиться новостями. О задержании Босого он, конечно же, знает, но я хотел рассказать еще и своем разговоре с Трегубовым. Да и насчет своих сомнений касательно мотивов нападения на актрису Трегубову тоже следует поделиться. Размышляя об этом, я поднялся на четвертый этаж. Войдя в отдел прозы, первым же дело увидел некий громоздкий агрегат на своем столе. Вот! То не было ни одной пишущей машинки, то теперь их сразу две. Я подошел к завотделом и пожал ему руку, и не только для того, чтобы поздоровкаться.

Криницын смотрел на меня с плохо скрываемой завистью, а Вера Антоновна, до сего дня единственная, кто имел постоянный доступ печатному агрегату в нашем отделе, с недоумением. Ничего, пусть поломают голову, зачем молодому сотруднику, который работает в редакции без году неделя, и чьи обязанности заключаются в чтении и первичном рецензировании поступающих самотеком рукописей, нужно это устаревшее дитя прогресса в области оргтехники?

Пока они глазели, хмыкали и пожимали плечами, я заправил в каретку чистый лист. В верхней его части настукал «ТЕМИР БЕРДЫМУХАМЕДОВ», ниже – «РЕКА ЖИЗНИ», а еще ниже: «ГЛАВА ПЕРВАЯ». И не задумываясь, сверяясь только с собственной памятью и оригинальным текстом произведения восточного партийного владыки, от которого решил оставить лишь героев, названия и некоторые места действия, пошёл вперёд. Конторского пишущего монстра хоть и нельзя было сравнить по мягкости и бесшумности печати с моей «Эрикой», но работал он надежно.

«Вдали загремело. И ветер пригнул корявые ветки чинар, что все еще цеплялись за жизнь на берегу пересохшего арыка, – печатал я. – Старый чабан с тревогой поглядел на потемневшее небо. Он не смел надеяться на то, что из туч, которые скапливались над неровной линией, отделяющей пустыню от неба, прольется хотя бы капля. Грозы бывают и сухими, когда молнии поджигают заросли верблюжьей колючки и впиваются в извилистые вершины барханов, оставляя диковинные стекловидные трубки в песке. Хуже всего, что сухая гроза может принести самум – песчаную бурю. И тогда засыплет колодцы в урочище Хаджи Юсуфа, и овцы погибнут от жажды прежде, чем Мурад успеет перегнать их на берега Арала…»

– Артемий Трифонович! – окликнула меня Фролова. – Вас к телефону!

С трудом вернувшись к действительности, я благодарно кивнул Валентине Антоновне и взял трубку.

– Алло!

– Привет, Тёма! – послышался в наушнике жизнерадостный голос Литвинова.

– Здорово, если не шутишь, – пробурчал я.

– Извини, что отвлекаю от работы, но есть очень важный разговор..

Глава 3

– Я не могу с работы отлучаться.

– У вас буфет есть? – с прежней напористостью спросил он.

Ответ явно предполагался конкретный:

– Есть.

– Ну вот минут через пятнадцать я буду там тебя ждать.

Я хотел было сказать, что для прохода в здание нужен пропуск, но, вспомнив, с кем имею дело, ограничился тем, что буркнул:

– До встречи!

Ровно через пятнадцать минут я был в буфете. И действительно сразу же увидел Олега. Он помахал мне рукой. Когда я подошел, то узрел большую тарелку с бутербродами, что стояла перед ним, и два стакана чаю в причудливых латунных подстаканниках с изображением стартующих в космос советских ракет. Мы поздоровались, и инспектор уголовного розыска указал мне на второй стакан.

– Садись, лопай! – скомандовал Литвинов.

Изрядно проголодавшийся, я и не думал отказываться. Некоторое время мы жевали бутеры с сыром и копченой колбасой, запивая их горячим сладким чаем, к которому предлагался даже лимон, что было редкостью в зимнее время. Видать, у заведующего буфетом в нашем издательском небоскребе хорошие связи на оптовых базах. Я со смаком поедал бутерброды, но на душе у меня было неспокойно – не чаи же гонять сюда приехал армейский дружок!

– В общем, Тём, смотри, – заговорил, наконец, Олежек. – Нам нужна твоя помощь.

– Кому это – вам? – спросил я, хотя прекрасно его понял.

– Органам охраны правопорядка, – ответил он.

– Я уже пару раз помог вам, – напомнил я.

– За что тебе огромное спасибо… – не реагируя на мое ёрничанье, сказал Литвинов. – Благодаря тебе мы взяли трех преступников. Один из них, твой вчерашний крестник – опасный рецидивист, два года числился в розыске. Двое – пташки помельче, но успели кое-где оставить свои пальчики, что позволило запросить санкцию на их арест, но… Это все сошки, мальчики на побегушках у главных акул…

– Я тут на днях повидался с одним из них, – небрежно произнес я. – С Трегубовым… Малость его разговорил…

– Ну и? – Олег явно только этого и ждал.

– С его слов я понял, что главный у них Губарев. Трегубов его называл по отчеству Миронычем, а третьего, Панкратова – Прыщом, и утверждал, что именно тот придумал подослать ко мне эту троицу бандитов.

– Очень интересно, – кивнул старший лейтенант. – Вот видишь, ты о них знаешь больше нашего… Тебе и карты в руки.

– Какие еще карты?.. – насупился я. – Я в них ни бум-бум.

– Научим, – сказал Олег. – В преф не один Сивашов умеет играть… Умел, то есть.

– Что, кстати, с ним стряслось?

– Судмедэкспертиза установила, что, скорее всего – самоубийство.

Я отставил стакан с чаем.

– А мотив?

– Нашли записку, – хмыкнул Литвинов. – Ничего конкретного, разный интеллигентский бред. Что-то вроде… – я предал свое призвание… Бог наделил меня талантом, а я его растратил на конъюнктурную дешевку… В таком роде. Впрочем, ему и так скоро пришел бы конец. Алкогольный цирроз печени… Вот и решил, видать, не дожидаться…

Олег хмыкнул, и получилось как-то пренебрежительно.

– Это не такой уж и бред, – пробурчал я, не особенно надеясь, что старый товарищ меня поймёт. – Давай уж ближе к делу.

– Да, прости… – буркнул он. – В общем, руководство поручило передать тебе нашу просьбу… Итак. Мы окружение этой троицы уже изрядно подчистили, а кого еще не взяли, скоро возьмем. Осталось взять только их самих…

– Так в чем же дело?

– Это нужно сделать прямо во время игры. Да вот только они сейчас редко катают, чуют, что вокруг них сжимается кольцо, и рискнуть могут только ради большого куша.

– И твои начальники решили, что это куш – я?

Я не удержался и выразительно фыркнул.

– Ну не ты сам, конечно, а твои деньги…

– Чтобы я спустил этим уродам свои кровные писательские?

– Не свои, разумеется, – сказал инспектор. – Для оперативной надобности тебе выдадут чемоданчик со ста тысячами рублей в красивых банковских упаковках.

– Ага, с «куклой», конечно…

– Ого, ты даже такие слова знаешь? – удивился Олег.

– Я же писатель. Слова – это моя профессия.

Литвинов кивнул с одобрением.

– Понятно… Нет, деньги будут настоящие.

– А откуда они у меня возьмутся? То есть, как это объяснить?

– Погоди, так ты согласен или нет?..

– А куда мне деваться! – буркнул я. – Если бы вы могли обойтись без меня, не стали бы просить. Так?

– Верно рассуждаешь, – кивнул Литвинов. – Касательно твоей легенды… Ее мы должны продумать вместе, потому что тебе эту роль играть, киноактер Краснов.

Он допил свой чай и подчеркнуто подождал моего ответа.

– Логично, – согласился я.

– В таком случае понадобится еще встреча, – сказал Олег. – Я передам руководству, что ты согласен, и там решат, что делаем дальше.

– Надеюсь, тебе за эту операцию хоть звездочку на погоны прибавят, – сказал я.

Он лишь отмахнулся.

– Сейчас самое важное – взять эту шайку.

– Ну, до встречи! – сказал я и добавил: – Кстати, у меня сейчас временно адрес сменился, и появился домашний телефон… Запишешь?

– Органам все известно, – усмехнулся он.

Что тут скажешь? Я только руками развёл:

– Тогда звони!

На этом я отправился обратно в отдел, где ждала только что начатая книга товарища Бердымухмедова. Конечно, приятно, что я всем нужен, включая уголовный розыск, но мою собственную работу за меня никто не сделает. Всё-таки не зря говорят: бойтесь своих желаний. Я хотел разоблачить банду катал, а заодно собрать материал для детективного романа? Ну вот, теперь я получу такую возможность… Страшно ли?.. Да нисколько!.. Если придется, я там им всем морды пощупаю. До конца рабочего дня я не отвлекался на посторонние мысли, тарахтя по клавишам, как заведенный. И, как выяснилось, правильно делал. Потому что когда коллеги начали собирать вещички, чтобы податься по домам, к нам в отдел заглянула Зиночка.

– Артемий Трифонович, – сказала она, – зайдите, пожалуйста, к Станиславу Мелентьевичу!

Допечатав строчку, я поднялся из-за стола и без лишних вопросов отправился к главреду. Мизин встретил меня у порога своего кабинета, мотнул головой, дескать, заходи. Когда я вошел, то увидел, что за столом для посетителей сидит внушительного вида мужик восточного облика, в пиджаке, к которому приколот новенький орден Трудовой Славы II степени, и в тюбетейке на бритой голове. Перед ним стоял пузатый чайник, блюда со сластями и фруктами и три пиалы. Увидев меня, гость главного редактора сверкнул белозубой улыбкой и поднялся навстречу.

– Знакомьтесь, друзья! – сказал Станислав Мелентьевич.

Впрочем, я уже понял, кто передо мной.

– Краснов! – представился я, протягивая руку.

– Бердымухамедов! – отрекомендовался восточный товарищ. – Садись за стол, дорогой. Пьем чай. Кушаем халва, бахлава, пишме, кульче, хурма, инжир…

– Садись-садись, Артемий, – поддержал гостя хозяин кабинета.

С того времени, когда мы с опером ели буфетные бутеры, прошло уже несколько часов, так что предложение я с удовольствием принял. Уселся напротив восточного гостя, и тот собственноручно, будто сидя за своим дастарханом, наполнил пиалы зеленым чаем. В первой своей юности я исколесил самые засушливые районы Средней Азии, так что был знаком с этим напитком не понаслышке. Я поставил пиалу на кончики трех пальцев, пригубил. Автор романа «Река жизни» с улыбкой наблюдал за мною и одобрительно кивал.

– Э-э, дорогие, – произнес он. – Будете у меня дома, я вам такой дастархан накрою, какой в царские времена не всякий бай мог себе позволить. До горизонта тянуться будет.

– Жарко у вас, – цокнув языком, посетовал Мизин. – Не люблю жары.

– А ты весной приезжай! – откликнулся Бердымухамедов. – Не жарко, тюльпаны цветут.

– Вот построишь свой канал, и приеду, – пообещал главред.

– Не мой! – поправил его собеседник. – Наш! Весь Союз строит! Комсомольцы приезжают… А на моем участке уже в следующем году воду пустим.

– Ну тогда сначала ты к нам приедешь, Темир Фатыхович, – сказал Станислав Мелентьевич.

– Это почему, дорогой?

– За Славой первой степени, а то и за Звездой Героя Соцтруда!

Собеседники с довольным видом засмеялись. Такие перспективы явно грели гостю душу – и именно тем, что были вполне реальными.

– Тогда на своем вертолете вас повезу, дорогие, канал смотреть!

– Неужто ты вертолет приехал покупать? – изумился главред.

– Вертолет, – принялся перечислять, загибая смуглые жесткие пальцы восточный гость, – два вездехода, десять бульдозеров, три экскаватора и так – разную мелочь.

– Восточный шейх, – сказал Мизин, обращаясь ко мне. – Султан!

– Э-э, – расплылся в самодовольной улыбке Бердымухамедов. – Султан-мултан под себя гребет, а я – человек государственный, советской власти служу, а она нам за это – ордена, почет, уважение.

– Ну, надеюсь, ты моему Артемию за работу над твоим романом не только почет и уважение обеспечишь.

– Зачем только – почет? – удивился гость. – Я человек не бедный, а он джигит молодой, ему жениться надо, дом строить, калым за невесту платить.

– Правильно рассуждаешь, – подхватил Станислав Мелентьевич, подмигнув мне. – Он уже вовсю работает. Напишет первую часть, я ее в журнале опубликую. Но надо поддержать парня.

Я с некоторым любопытством наблюдал, как они обсуждают меня прямо при мне, но не вмешивался.

– Все понял, дорогой! – замахал широкими мозолистыми ладонями Бердымухамедов. – Поддержим джигита!

И он полез во внутренний карман своего широкого, как степь, пиджака. Я и глазом не успел моргнуть, как он выложил на стол две обандероленные пачки двадцатипятирублевок. В каждой было по сто листов, следовательно – по две с половиной тысячи рублей.

– Это аванс! – сказал автор романа «Река жизни». – Так что работай спокойно, дорогой!

– Темир Фатыхович, – попытался проявить честность я. – Может, вы хотите взглянуть на то, что я уже написал?

– Обижаешь, дорогой! – откликнулся тот. – У нас говорят, джигит джигиту верит… За тебя ручается сам главный редактор, а он плохого не посоветует… Верно, Станислав?

Мизин кивнул. Я удивился, но виду постарался не подать. И заодно понял, что не взять деньги – значит нарушить существующую систему негласных договоренностей. Этот невероятно щедрый пустынный джигит уж наверняка отвалил главреду не меньше моего, а он лицо официальное, в отличие от меня. Я беру за работу. К тому же, фактически, отдаю Бердымухамедову свой собственный роман, за публикацию которого мне, в первой жизни, заплатили примерно столько же. Так что я с чистой совестью сгреб пачки со стола и спрятал в карман.

И чаепитие продолжилось. Потом Станислав Мелентьевич кивнул мне, я понял, что аудиенция окончилась. То есть, может быть, Мизин так и решил, но кавалер ордена Трудовой Славы так просто уйти мне не дал. Открыл чемодан, что стоял возле его ног, вынул из него здоровенный кулек и вручил. От кулька пахло, как от блюда со сластями. Так сказать – угощение на вынос. С кульком этим я и выкатился в приемную. Рабочий день уже закончился, но секретарша не уходила, покуда начальство торчало в кабинете. Я развернул кулек и протянул его Зиночке, она выудила двумя пальчиками что-то хрустящее на меду.

– Зинаида Аркадьевна! – сказал я ей, весьма кстати вспомнив ее отчество. – Какие у тебя планы на выходные?

– Да в общем-то – никаких, – вздохнула она. – Стирка, уборка… Ну, может, с подружками в кино схожу…

– А хочешь побывать на море?

– На каком? – удивилась девушка.

– Азовское, Черное, Балтийское – выбирай любое!

– Ты что, серьезно? – все еще не веря своему счастью, спросила Зиночка.

– Совершенно серьезно!

– Тогда я бы хотела побывать на Рижском взморье…

– Вас понял! – дурашливо отчеканил я, вытягиваясь в струнку. – Лечу покупать билеты на самолет… Завтра доложу результат.

– Ой, спасибо! – захлопала она в ладоши.

– До завтра!

И я удалился. Может, это было немного легкомысленно с моей стороны, но почему бы не сделать приятное красивой девушке? А она, глядишь, сделает приятное мне. Конечно, я мог бы пригласить Надю или Настю, но от родственницы потом не отвяжешься – решит, что это наше предсвадебное путешествие, а что касается актрисы Трегубовой… С ней всё посложнее. Я, вроде, вызвался ее охранять, но не обязывался сидеть возле нее на привязи. Да и вряд ли дружки ее муженька, после того как пропал Босой, рискнут на нее покуситься. Им сейчас лучше сидеть тише воды, ниже травы. И все-таки следует, по меньшей мере, предупредить Анастасию, что я уеду.

Правда, я дал себе зарок, что в оставшиеся рабочие дни недели не допущу никаких пьянок и приключений. Работа и только работа. Днем, в редакции – над романом товарища Бердымухамедова, а вечером, в квартире актрисы Трегубовой – над рассказами и собственным наследием, будущим романом о мушкетерах Ивана Грозного. Выйдя на улицу, я взял такси и попросил отвезти меня в ближайшее «Трансагентство». Стоя под знаменитой, хотя и бессмысленной ввиду отсутствия конкуренции, рекламы «ЛЕТАЙТЕ САМОЛЕТАМИ АЭРОФЛОТА!», я взял авиабилеты на ближайшие выходные до Риги и обратно.

Помня о том, что моя нынешняя подруга не слишком любит готовить, я решил купить что-нибудь из готовых блюд. Благо в том же доме, где жила Настя, работала «Кулинария». Снова поймав такси, я быстро доехал до места своего нового обитания и зашел в заветный магазинчик. Там, конечно, была очередь. Не один я такой умный, кто решил по-быстрому заскочить после работы и купить жратвы на ужин и завтрак. Пришлось постоять. От моего кулька с восточными угощениями по небольшому торговому залу «Кулинарии» расплывались такие умопомрачительные ароматы, что остальные покупатели на меня завистливо оглядывались. Когда подошла моя очередь, дебелая продавщица в марлевом колпаке, который превращал ее и вовсе в великана, злобно на меня уставилась.

– Заказывайте! – рявкнула она. – Не держите людей!

За мною и впрямь выстроилась вереница оголодавших трудящихся.

– Мне, пожалуйста, вон того отварного мяса на полкило, – принялся я тыкать пальцем в стекло холодильной витрины. – Котлет на килограмм… И голубцов – тоже…

– Ишь, размахнулся, – пробурчала продавщица. – Килограмм ему… Богатый, что ли?

– У меня дома – семеро по лавкам, – с огромным удовольствием соврал я. – Жена целый день на работе… Вот и приходится закупать.

– Ладно тебе, жалобить, – смягчилась она. – Бери, корми своих ребятишек!

– Вы очень любезны, – сказал я и отвалил от прилавка, нагруженный снедью.

Замороченный событиями нынешнего дня, я совсем забыл о том, что сам же велел своей подружке заехать за мною после работы. И не удивился, столкнувшись нос к носу с нею у подъезда – а следовало бы. Потому что Анастасия Павловна не забыла, о чем и сообщила мне сердито. Оказалось, что она действительно подъехала к нашему издательскому небоскребу и полчаса ждала меня, а только после, не дождавшись, поехала домой одна. Однако, учуяв запах еды из моих пакетов, сменила гнев на милость. Через пять минут мы уже вдвоем разгружали их на кухне.

Перекусив котлетами с наскоро отваренной вермишелью, мы неторопливо гоняли чаи с халвой, бахлавой, пишме и кульче – показывая свою добычу, я так и произнёс все эти названия, с акцентом и вальяжной тягучей манерой товарища Бердымухамедова.

Настя за чаем делилась новостями. Оказывается, Мякин пересмотрел график съемок. И теперь в ближайшие две недели будет снимать интерьерные кадры, не требующие участия исполнителей главных ролей. Ну и он, разумеется, ждет от меня новых диалогов. Хорошо, что напомнила, а то ведь я и позабыл. Другая новость заключалась в том, что ее пригасили на телевидение, сниматься в многосерийном телефильме по рассказам Чехова.

О своих успехах я скромно умолчал. Не люблю сообщать женщинам, с которыми меня, пусть и временно, сводит судьба, о том, сколько деньжат водится в моих карманах. Не потому, что – жадный, а потому, что женщины любой сумме быстренько найдут применение. И будешь потом десятку стрелять до получки. Нет, уж лучше радовать подруг подарками, будто волшебник, не делясь сведениями о своих подлинных финансовых возможностях. Впрочем, и швырять деньги направо и налево тоже не стоит. Растранжиришь – и будешь лапу сосать.

Предоставив женщине убирать и мыть посуду, я направился в кабинет, намереваясь поработать. Помню наш с Настей разговор, сразу же взялся за переделку диалогов сценария фильма «Умирает последней». И очень скоро понял, в чем проблема. Все реплики персонажей были написаны в единой стилистике, без учета личных, собственных речевых характеристик. А ведь каждый герой – отдельная личность. Здесь же революционный матрос и золотопромышленник выражались одинаково, словно просидели все детство за одной партой. Я подошёл к делу системно – разбил персонажей фильма по группам, с учетом их классового происхождения, уровня образования, пола и возраста. И каждому придумал темп и манеру речи, слова-паразиты и прочие индивидуальные особенности. Работа так меня увлекла, что я не обратил внимания на телефонный звонок. Или всё-таки дело было в том, что квартира-то не моя – и звонят вряд ли мне.

– Ой, Тёма! – крикнула Анастасия, судя по шуму льющейся воды, из ванной. – Возьми трубку! Я только-только голову намылила…

Вздохнув, я нехотя вылез из-за рабочего стола, подошел к телефону, который стоял в прихожей на особой полочке, хотя благодаря длинному проводу его можно было таскать по всей квартире, и взял трубку.

– Квартира актрисы Трегубовой! – произнес я нарочито официальным голосом.

– Артемий Трифонович? – осведомились на другом конце провода.

– Да! – рявкнул я. – Кто у аппарата?

– Замечательно, что именно вы взяли трубку, – со странной ехидцей сказал незнакомец.

Глава 4

– А кто ты такой? – уже пожестче произнес я.

– Моя фамилия Губарев.

– И что тебе от меня нужно?

– Мне нужно поговорить с вами.

– Я занят.

– Это не займет много времени. Я смогу подъехать к вам через полчаса.

– Хрен с тобой… Подъезжай. Только в квартиру я тебя не пущу.

– Мы поговорим в моей машине… Ну или – на улице.

– Лады!

Я бросил трубку и почесал в затылке. Позвонить Олегу? Он, наверное, уже дома, а там у него нет телефона… Да и что я ему скажу? Что главарь банды катал хочет со мною перетереть о чем-то? Так надо сначала узнать, что эта сволочь хочет, и уж потом извещать инспектора уголовного розыска. Если начнет угрожать или шантажировать, то это даже интересно. Значит, я для них реально опасен. Хотя с точки зрения советского закона, если я правильно понимаю, карточное шулерство само по себе – не слишком серьезное преступление.

Ну да, азартные игры запрещены, но ведь преступлением является всё-таки не игра на деньги, а мошенничество. А поди докажи, что твой партнер – шулер. Другой вопрос, что за всеми этими работниками Горторга и прочими администраторами филармонии могут числиться разные другие делишки, по линии ОБХСС, например… Ну и ещё вариант, если Босой и два его подельника расколются, что Прыщ (или кто другой) посылал его на разные там задания. Вот тогда уже речь может пойти об организованной преступной группировке.

Мне и в самом деле стало интересно. Не с точки зрения банальной детективной линии. Что детектив? Книжонка для одноразового прочтения. Народу, конечно, нравится. Как и псевдоисторические приключенческие романы, вроде того, что я задумал о мушкетерах Ивана Грозного. Однако мне мало, чтобы меня знали, как автора книжек-однодневок. Мне нужна прочная литературная слава. Подобно той, что имеется у Льва Толстого или, на худой конец, у нынешнего Юрия Трифонова.

А что для этого нужно? Для этого нужно написать роман о современности и современниках. Как это сделал тот же Толстой в «Анне Карениной» или Трифонов в своем «Обмене». Мое преимущество заключается в том, что я знаю, куда приведут процессы, происходящие сейчас в стране, а значит – моя книга должна быть понятна и интересна тем поколениям, что живут сейчас, и казаться пророчеством тем, кто будет жить позже. Нет, про тех же мушкетеров тоже можно написать. Между делом. Для заработка. Не прекращая работы на своим главным романом, как это говорят, магнум опус.

Тем самым, который в первой жизни я писал уже в новой России. Да вот только опоздал. В эпоху, когда книги перестали быть основным средством развлечения, а писатели уже не почитались публикой, подобно пророкам или философам, мои размышления о времени и о себе стали попросту никому не нужны. Нет, такую книгу нужно писать здесь и сейчас. И не слишком заморачиваться насчет сюжета. Мои собственные приключения – вполне достаточная основа для фабулы. Ну разве что немного приукрасить действительность. Не соврешь – не развлечешь.

– Ты куда? – спросила Настя, застав меня в прихожей уже одетым и обутым.

– Так, на минутку… – буркнул я, открывая дверь.

Она, как была в халате и мокром полотенце на голове, так и двинулась за мною. Я вышел на лестничную площадку, вызвал лифт.

– Будь осторожен! – напутствовала меня Трегубова, высовываясь из-за дверной створки.

Что-то она явно заподозрила – или почувствовала.

– Не беспокойся! – отмахнулся я.

Выйдя из подъезда, я сразу увидел светлую новехонькую «Волгу. ГАЗ-24», а рядом худого рослого мужика. Я его сразу узнал. Это он тогда прижимал Настю к грязной стене и лапал ее своими вонючими грабками. Кулаки у меня зачесались от невероятного желания смазать ему по рылу разок-другой, но я сдержался. Придет еще время. Сейчас я должен вести себя как разведчик на вражеской территории. Правда, улыбаться не обязан. Губарев протянул мне руку, но я ее не принял.

– Ну? – спросил я.

– Артемий Трифонович, – заговорил он. – Я понимаю, между нами с самого начала возникли некоторые недоразумения, и у вас есть причины недолюбливать меня и моих… гм… коллег, но мы с вами ведь могли бы эти недоразумения разрешить.

Манера говорить у него была какая-то удивительно гладкая – или скользкая. Не ухватишь.

– Это ж каким образом? – поинтересовался я.

– Если вы нуждаетесь в деньгах…

– А если – не нуждаюсь?

Тот поднял брови.

– В первый раз встречаю такого человека, – усмехнулся Губарев. – Ну если не деньгами, то какими-нибудь услугами… Достать что-нибудь дефицитное… Вы же творческий человек, писатель… Книги? Любого автора? Подчеркиваю, совершенно любого.

Я склонил голову набок, будто бы задумавшись. И прознёс:

– В партнеры возьмете?

– В партнеры? – удивился тот. – Вы же знаете, мы не на щелбаны играем. Есть что поставить?

– Найдется. Ведь вы же поняли, что трудностей этого рода я не испытываю.

– Ну я слыхал, что писатели – народ богатый…

Слыхал он! Сивашова обчистили на тридцатник… А тот – в петлю… Еще не факт, что сам. Судмедэксперт, конечно, никаких подозрительных следов не нашел, но ведь могли чисто сработать. А хоть бы и сам! За тридцать кусков за письменным столом ох как горбатиться нужно. А эти, твари, краплеными картишками вытянули. Ну, меня-то в петлю вы не засунете. Скорее, это я сам вас туда засуну.

– Ну что скажете?

– Приходите в следующую среду, в мастерскую Трегубова. К восемнадцати часам.

– Договорились! – буркнул я, повернулся к нему спиной и потопал к подъезду.

Я вернулся в квартиру. Анастасия Павловна встретила меня объятиями. И даже всплакнула. Ну, так на то она и актриса. Впрочем, я был доволен собой. Теперь можно было не париться насчет легенды. Буду самим собой. Надо только сказать Литвинову, чтобы нашел человечка, который бы меня поднатаскал в игре в преферанс хотя бы до какого-то прличного уровня. Ну, этим можно заняться завтра. А пока, чтобы не упустить идею насчет романа, надо ее обмозговать хотя бы общих чертах. И я вернулся к письменному столу.

На следующий день, приехав на работу, я позвонил Олегу и после обмена приветствиями сказал ему:

– Вчера ко мне приезжал Губарев.

– Даже так?

– Да. Спрашивал, что может для меня сделать, дабы заслужить мою благосклонность.

– И что ты попросил у этой золотой рыбки?

– Напросился на игру.

– И когда сеанс?

– В среду, в восемнадцать часов.

– Место?

– Мастерская Трегубова.

– Что ж, это даже лучше, чем мы рассчитывали…

Он что-то пробормотал в сторону.

– Мне нужен человек, который меня хотя бы азам научит, – напомнил я.

– Есть такой человек.

– Когда он может со мною позаниматься?

– В любой момент.

– И сегодня? – обрадовался я.

– И сегодня.

– Такой специалист, и в полном вашем распоряжении. Отлично! Куда нужно подъехать?

Я и в самом деле был воодушевлен, да и времени, чтобы тянуть кота за хвост, особенно-то и не имелось.

– В сто тринадцатое отделение милиции, – ответил Литвинцев.

– Так, – я сделал паузу. – Он что, милиционер?

– Скорее – наоборот.

– Вот оно что! Ладно. Тогда – во сколько?

– К часам пяти подваливай.

– Отлично!

Позанимаюсь пару часиков с этим «учителем», а потом можно будет успеть еще домой – в смысле, к Трегубовой заскочить. А ночью у нас с Зиной самолет до Риги. О чем я и решил ей напомнить, заскочив в приемную. И тут меня ждал сюрприз. Секретарша главреда сидела заплаканная.

– Что стряслось?

– Прости, Тёма, я не могу с тобой поехать в Ригу.

– Почему?

– Я поеду… в писательский дом отдыха… – опустив глаза, пробормотала она.

– С кем?

Она мотнула головой в сторону кабинета Мизина.

– Понятно… – кивнул я. – Ну не расстраивайся… В следующий раз слетаем. Когда потеплее будет.

– Правда?

– Ну конечно!

– Станислав Мелентьич, кстати, опять просил тебя зайти.

– Ладно!.. Ты только не куксись.

Ах ведь старый козел, увел у меня девушку… Пользуется служебным положением. Хрен с ними! Другую найдем… Настю приглашу или Лиду. На худой конец – кузину! Пусть порадуется… Я рванул дверь кабинета главного редактора.

– А-а, Артемий! – сказал тот. – Заходи. Садись. Дело у меня к тебе…

– Что, еще одну рукопись переработать? – с лёгким сарказмом предположил я.

– Нет, касательно все той же…

– Товарищ Бердымухамедов опомнился и просит вернуть аванс?

– Окстись! – отмахнулся Станислав Мелентьевич. – Ты при нем такое не ляпни. Обида на всю жизнь.

– Так мне его предстоит увидеть?

– Вот именно! – кивнул Мизин. – Он хочет, чтобы ты его канал своими глазами увидел. Так сказать, проникся духом комсомольско-молодежной стройки. Для достоверности. Командировку оформим, как положено, но все расходы Фатыхович берет на себя.

– Ну что ж, съезжу с удовольствием, но смогу не раньше четверга.

– Ну и отлично. Скажу Зиночке, пусть обеспечит авиабилетами до Душанбе и обратно.

Я вернулся в отдел. В прошлой жизни мне довелось съездить в Среднюю Азию, вот только хлебнул я в той поездке горя. И вспоминать-то не хочется. Надеюсь, на этот раз все будет иначе. Ведь у меня теперь там есть покровитель, а тогда меня шпынял любой начальник. В редакции я сел за пишущую машинку и затарахтел по клавишам. Мысленно я был уже там, в Каракумах, плыл верхом на верблюде по барханам, проклиная адское солнце, которое словно гвоздями прибили к блекло-синему, словно выцветшему небосводу.

Последний на неделе рабочий день – короткий, так что в шестнадцать часов я уже освободился. Пора было ехать на «урок». Любопытно было взглянуть на этого «учителя» в отделении, который милиционер наоборот. Времени у меня было полно, и я спросил у завотделом, не знает ли он, где находится сто тринадцатое отделение милиции. Красильников достал из ящика своего рабочего стола толстый том адресной книги столицы и назвал мне адрес. При этом посмотрел на меня с удивлением – но я его любопытство подкармливать не стал.

Оказалось, что ментовка совсем недалеко от нашего издательского небоскреба. Видать, Олежек специально именно туда пригласил загадочного «учителя», или, скорее – привез для меня. Я уже догадывался, почему местом для проведения урока было избрано именно отделение милиции.

Я отправился туда пешком – и без пяти минут семнадцать был уже на месте. Объяснил дежурному, кто я такой и зачем прибыл. Старлей был уже в курсе, но документики он, как и положено, проверил. И только потом взял трубку телефона и сказал:

– Товарищ инспектор уголовного розыска, здесь Краснов!.. Ясно, – Он положил трубку и крикнул: – Рыкалов, проводи в семнадцатую!

Рыжий, точно как я, парень с погонами старшины проводил меня в комнату номер 17. Открыл дверь, сказал:

– Товарищ инспектор, разрешите?

– Давай сюда арестованного, – хохотнул Литвинов.

Рыкалов посторонился и впустил меня в комнату. Я вошел. Олег поднялся мне навстречу, протянул руку. Я пожал ее и тут же увидел «учителя». Это был мужичонка лет тридцати пяти – сорока. Бритый. Руки в наколках. Так что его профессия и нынешний социальный статус сомнений не вызывали. «Учитель» посматривал на меня с веселым любопытством.

– Вот. Знакомьтесь! – сказал Литвинов. – Это Заяц – катала высшей категории. А это актер кино, товарищ Краснов. Он по роли должен играть в преферанс, но не умеет. Надо научить хотя бы азам.

– Чёй-то я в кино его не видал, начальник, – осклабился Заяц. – Фуфло гонишь!

– Я начинающий, – буркнул я. – Первая роль в кино.

– А, ну так бы и сказал… – развел руками уголовник. – Давай картинки, начальник, не на пальцах же его натаскивать…

Инспектор уголовного розыска хмыкнул и кинул на стол новенькую колоду.

– Ой красотулечки мои! – обрадовался катала, ловко перетасовывая карты. – На нары позволишь стиры взять?..

– Как себя вести будешь, – строго сказал Олег. – И давай без блатных словечек…

– Лады, начальник, замазали!.. Слушай сюды, фраер… – Он осекся, покосился на инспектора и заговорил уже обычным языком, лишь время от времени срываясь на блатняк. – В преферанс катают с тридцати двух стир, раскиданных на четыре масти… Старшие масти по понту: пики, трефы, бубны, червы. Старшие карты в масти по понту: семерка, восьмерка, девятка, десятка, валет, дама, король, туз. Одна из мастей может быть назначена козырем, тогда любая козырная карта, само собой, старше любой некозырной. В козырной масти авторитет карт сохраняется… – Его руки так и мелькали, раскладывая карты. – Правила взяток и очередность хода в префе такая… Первая картинка, положенная на стол, называется ходом. На ход каждый игрок обязан выложить одну карту. Карты выкладываются так… На ход игрок обязан класть стиру масти хода…

И продолжал, тараторя довольно быстро, рассказывать общие правила, а потом, будто и вправду учитель, велел мне повторить. Хорошо хоть слуховая память у меня неплохая. Я выдал, как на уроке, закончив последним из того, что он сказал:

– …Игрок, имеющий право первого хода и первой заявки в торговле, называется «первая рука». Следующий за ним игрок – «вторая рука» и последний катала – «третья рука».

Только тогда он начал мне излагать, какие виды игр существуют в преферансе:

– Играют на взятки. Игрок обязуется взять не меньше. Остальные должны помешать ему это смастырить, то бишь – взять как можно больше взяток, если выгорит… Заявив мизер, игрок обязуется не брать ни одной взятки. Другие игроки, наоборот, стараются подначить его взять взятки… В распасовках каждый игрок старается взять как можно меньше взяток… Короче, вся маза в том, чтобы, оценив свои стиры, заказать и сыграть наиболее выгодный контракт… Усек, Васек?

Литвинов тихо хмыкнул, но одергивать наставника не стал. После теории перешли к практике. Ну он меня и погонял, покуда я начал хоть что-то соображать! Хорошо, что я не собираюсь играть всерьез, продулся бы до нитки, похлеще Сивашова. Тем не менее, я взмок, хуже чем в литейке. Наконец, когда Заяц махнул на меня рукой, дескать, для кина сойдет, Литвинов вызвал конвойного, велев тому увести каталу. Колоду позволил ему забрать – оценил, выходит, труд учителя на “отлично”.

– Ну что? – спросил он у меня.

– Всегда терпеть не мог карты и картежников, – пробурчал я.

– Да, я уже вижу, просадишь ты казенные, – хмыкнул Олег.

– Надеюсь, вы их потом изымете?

– А как же, тут без вариантов!

– Кстати, хочу спросить… Ну возьмете вы их во время игры, а что предъявите?

– Это служебная тайна, – откликнулся он. – Нам главное – получить повод для их задержания, а дальше раскрутим…

– Ясно. Я могу идти, товарищ начальник?

– Погоди! – сказал он. – Вместе пойдем. Подброшу тебя, куда скажешь. У меня служебная.

– Подбрось, подбрось. Мне собраться еще надо.

– Уезжаешь куда?

– Органам ведь всё известно, – подначил его я, но без злобы. – Да ладно. Улетаю. В Ригу, на выходные!

– Шикарно живешь!.. С кем летишь-то?

Я пожал плечами.

– Да был один вариант, да сорвался… Сейчас вот как раздумываю, кого пригласить?

– Узнаю гусара! – откликнулся мой армейский друган. – А мы вот, с Ангелиной, заявление в ЗАГС подали… Через пару недель – свадьба!

– Ух ты, поздравляю! Пригласишь пошуметь-то на свадьбе?

– А то!

Литвинов заполнил какие-то бумаги, и мы покинули отделение. Сели в милицейский «Жигуль». Олег – за руль.

– Куда везти-то?

– Давай… – я задумался и назвал свой домашний адрес.

Выйдя у своего подъезда, я поднялся на четвертый этаж, открыл дверь. Вошел. Привычная тишина и уют охватили меня. Вернее – тишина как раз не была полной, и именно потому веяло спокойствием. Бормотал телевизор. Закипал на кухне чайник. Шумела вода в ванной. Жизнь шла своим чередом. У меня даже на душе стало теплее. Я разулся. Снял пальто и сразу же направился к комнате Наденьки, хотя не был уверен, что она дома. Постучал, в тайной надежде, что ее все-таки нет. Однако она откликнулась, разрешив войти.

– Добрый вечер! – сказал я, появляясь на пороге.

– Здравствуй, – буркнула она, даже не глядя в мою сторону.

– Ты завтра-послезавтра работаешь?

– Нет, у меня выходные…

– Ну и отлично!.. Хочешь увидеть Ригу и Балтийское море?

– Это что, шутки такие?

– Нет, я серьезно… Через четыре часа самолет.

Все время разговора Надежда сидела, скрючившись и засунув ладошки между колен, обтянутых домашним ситцевым халатиком, а теперь – распрямилась, как розовый стебель и медленно расцвела.

– Нет – правда?!

– Правда. Собирайся!

И с этими словами я вышел в коридор. За дверью послышался радостный визг. Кузина дала волю чувствам. Я схватился за голову. Зачем я это сделал? Да затем, что, как учил нас Александр Грин, чудеса надо делать своими руками… Ну а я ведь тоже писатель – я этих чудес тоже не чужд.

Кстати, о чудесах. Свой лучший костюм я оставил в квартире у Анастасии Трегубовой, что надеть-то? Да ладно, что я, в Риге себе не куплю? Посвистывая, я открыл шкаф.

Глава 5

Я покидал кое-какие вещички в старый чемодан и вышел из комнаты, чтобы поинтересоваться, как идут сборы у моей попутчицы. И встретил в коридоре Савелия Викторовича. Он обрадовался:

– Тёма! Вот это сюрприз! Надолго?

– Да я, собственно, за Надей заехал, – сказал я. – Мы с ней на Рижское взморье улетаем, на выходные.

– И это правильно! – кивнул Телепнев. – Мы тоже, с Марианной Максимовной, хотим съездить в отпуск куда-нибудь.

– Очень хорошо! – похвалил я. – Если нужно чем-то помочь, обращайтесь.

– Спасибо, Тёма! – растроганно произнес сосед. – Пойду разогрею ужин. Супруга скоро вернется с работы.

– Передавайте ей привет! – сказал я. – С нас рижские сувениры!

– Счастливого пути! – откликнулся он.

Мы обменялись рукопожатиями, и Савелий Викторович пошлепал на кухню. В это время из своей комнаты вышла кузина. Она была уже готова к поездке. И сияла, как начищенный хрусталь. Как же легко сделать счастливой девушку! Главное – не сделать при этом несчастным самого себя. Ну… постараюсь не допустить.

– Ну если ты готова, тогда поехали! – сказал я.

Лучше выйти заранее. Ведь еще такси надо поймать. Я подхватил наши чемоданчики, и мы покинули квартиру. Тачку поймать удалось не сразу, я даже успел поволноваться – самолёт нас ждать вряд ли станет. Наконец, «Волга» с оленем на капоте притормозила рядом с нами. Мы погрузились и покатили в аэропорт. Хорошо, что в 1975-м году столица не знала еще пробок, и спустя час такси притормозило на стоянке возле здания аэровокзала. Волновался я зря, до вылета нашего рейса оставалось больше часа.

В советские времена аэропорты не напоминали осажденные крепости, где каждого пассажира воспринимают как потенциального террориста, просвечивая багаж и прозванивая одежду на предмет отыскания опасных объектов. Большинство граждан сами сознательно не везли с собой ничего такого, что могло бы угрожать безопасности полета. Что самое удивительное, даже на взлетное поле пускали провожающих, и это способствовало появлению множества романтических сценок в советских фильмах. Кто о чём, а я – о сюжетах думаю.

Нас с Наденькой провожать было некому. И, пройдя регистрацию на рейс, мы погрузились в перронный автобус, который представлял собой два вагончика, прицепленных к специальному тягачу. Этот автопоезд мне всегда нравился, потому что напоминал паровозик с вагончиками, какие курсировали в парках аттракционов. Судя по тому, как засверкали глаза моей спутницы, она тоже была в восторге. Автобус подвез нас к импозантному «Ту-104», со скошенными назад крыльями.

После проверки посадочных талонов дежурные пропустили нас к трапу. Улыбчивая бортпроводница поздоровалась и провела к нашим местам, и вообще буквально всё пока шло как по маслу. Места оказались с той стороны салона, где было всего по два кресла в ряду. Более того, напротив наших мест был стол. Не паршивая откидная дощечка, как в большинстве самолетов XXI века, а нормальный стол, куда можно положить книгу или поставить шахматную доску. Правда, против нас должны были сесть еще два пассажира, ибо стол был рассчитан на четверых. Мы с Надей сняли верхнюю одежду и повесили ее на плечики, которые цеплялись за багажную сетку. Чемоданы свои мы сдали, как положено, в багаж, так что руки у нас были свободны.

Салон постепенно заполнялся пассажирами. Люди проходили вдоль кресел, не торопясь рассаживались по своим местам. Слышалась разноязыкая речь. Вдруг мимо нас прошел человек, лицо которого мне показалось знакомым. И только в следующее мгновение я понял – кто это. Дернул Надю за рукав, дескать, смотри, кто с нами летит! Она взглянула знаменитому актеру и поэту вслед и пожала плечами. Ну да, чего я хотел? В середине семидесятых лицо Высоцкого было знакомо лишь заядлым любителям кино. Знаменитая пластинка с портретом выйдет позже. А настоящая слава настигнет Владимира Семеновича лишь незадолго до смерти.

Кумир советского народа прошел дальше по салону, положил в багажную сетку гитару в чехле, снял щегольскую дубленку. Похоже, никто, кроме меня, его не узнал. По крайней мере – никакого особого внимания другие пассажиры ему не оказали. Я решил пока тоже не соваться. Вот взлетит самолет, экипаж разрешит расстегнуть ремни, тогда можно будет и подойти. Последний пассажир прошел к своему месту. Бортпроводники захлопнули люк. Сразу стало теплее. Спутнице своей я уступил место возле непривычно круглого иллюминатора, и сейчас, перегнувшись через ее колени, выглянул в него и увидел отъезжающий трап.

Бортпроводница громким, но хорошо поставленным голосом рассказала о правилах поведения в полете и в случае экстренных ситуаций. Сообщила, что во время взлета и посадки курение в салоне запрещено. А в остальное время, значит, можно? Интересно. Завыли двигатели в основании крыльев. Самолет начал медленно двигаться по рулёжной дорожке. Поступила команда пристегнуть ремни. Надя вертела головой, ко всему присматриваясь и прислушиваясь. Сразу видно, прежде ей летать не приходилось.

Самолет остановился, но только для того, чтобы начать разгон перед взлетом. Двигатели завыли еще громче. Почти оглушительно. Да, со звукоизоляцией пассажирских лайнеров инженерам еще предстояло поработать. Сказывалось происхождение первого советского реактивного пассажирского самолета от бомбардировщика. «Ту-104» снова тронулся с места и начал набирать скорость. Мы с кузиной сидели по ходу движения, поэтому нас прижало к спинкам сиденья, а вот соседей наших – худых белобрысых парней, что занимали кресла напротив, наоборот, нагнуло вперед. Ремни впились им в животы, и парни негромко выругались, правда, не по-русски.

Отрыв от земли произошел не слишком мягко. Нас чувствительно тряхнуло. Пассажиры отреагировали по-разному. Кто-то выразился. Женщины взвизгнули. Однако дальше крылатая машина пошла плавно. Накренилась на правое крыло, совершая разворот. Внизу стало видно море огней, озаряющих ночную столицу. Самолет поднимался все выше, и стали различимы пятна электрических озер – это были города-спутники и поселки, окружающие великий город. Потом все заволокло мглою. «Ту-104» пробивал облака. А когда поднялся выше их, то сквозь иллюминаторы в затемненный салон пробился свет немеркнущего заката.

Светящиеся таблички «ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ» и «НЕ КУРИТЬ» погасли. Наши соседи мгновенно освободились от ремней, достали импортные сигареты «Camel» с верблюдом на пачке и задымили. Хорошо, что дымок потянулся куда-то вверх. Видать, там были вытяжка. По салону двинулись бортпроводницы с подносами, нагруженными стаканами с напитками. Я взял Наде томатный сок, а себе – коньячок. Парни напротив – тоже. Они посмотрели на меня прозрачно-синими прибалтийскими глазами, в которых не было ни искорки дружелюбия.

Ничего, парни, потерпите. Ваше время еще не пришло. Я, советский гражданин, лечу в советский город Ригу – столицу советской же Латвии. И придется вам мне пока улыбаться. Ну, не вам, так другим – официантам, гостиничным администраторам, горничным и прочим. Я тоже отстегнул ремень безопасности, поднялся и направился к знаменитому барду. Мне лишь хотелось с ним поздороваться, а вовсе не навязывать свое общество. А еще больше мне хотелось его предупредить о жарком лете 1980-го, олимпийского года.

Да вот только что я мог ему сказать? Не пейте, Владимир Семенович, не употребляйте дурь? Глупо! Это не подействует. В лучшем случае, он примет меня за сумасшедшего, а в худшем – за сотрудника КГБ. Сейчас многие помешаны на стукачах – вернее – сексотах, они же секретные сотрудники, потому что не знают, чего на самом деле следует бояться. Так что – никаких предупреждений. Просто поздороваюсь и пожелаю счастливого пути, куда бы он сейчас ни направлялся.

Со стаканчиком наперевес я приблизился к кумиру нескольких поколений советских людей, наклонился и сказал тихо:

– Здравствуйте, Владимир Семенович!

Он удивленно на меня воззрился и ответил также негромко:

– Здравствуйте!

Его знаменитую хрипотцу нельзя было спутать ни с чем другим. Я поднял стаканчик с коньяком и произнес:

– Большое спасибо вам за ваше творчество! Берегите себя!

Мимо как раз проходила бортпроводница с опустошенным подносом, на котором ютился единственный стаканчик. Высоцкий взял его и ответил:

– Благодарю, товарищ!.. Постараюсь!

Чокнувшись, мы выпили с ним, и я ретировался. Я прекрасно понимал, что для великого человека это лишь мимолетный эпизод, о котором он забудет раньше, чем самолет коснется бетонки в рижском аэропорту. А вот для меня эта встреча имела значение. Замысел нового, главного романа моей жизни выкристаллизовывался в моей голове. В нем я должен осмыслить эту эпоху так, как это не сможет сделать ни один из современных писателей. Потому что все они погружены в поток времени и не ведают, что ждет их за поворотом.

А я – ведаю! Единственный не только из поэтов и писателей всего мира, но и вообще – из четырех с лишним миллиардов человек, населяющих сейчас планету. Будет не только глупо, но и непорядочно не использовать такую возможность. Глупо, потому что другого такого шанса не будет, а непорядочно – потому что я должен предупредить всех, кто прочитает мою книгу, если уж не могу предупредить конкретных людей. По крайней мере – обязан постараться.

Нет, я, несмотря на свои двадцать, не настолько наивен, чтобы верить в силу воздействия печатного слова и надеяться, что книга может приостановить процессы разложения советского общества, которое приведет к чудовищной катастрофе, именуемой развалом СССР. Катастрофа, так или иначе, произойдет. И потому, что огромный талант, который сидит в десятке кресел позади меня, губит свою жизнь собственными руками, и потому, что эти белесые юнцы напротив считают, что независимая Латвия будет процветать, и по миллионам других причин.

И всем этим миллионам кажется, что им нужно больше свободы, которая заключается, прежде всего, в том, чтобы слушать западную музыку, носить западные тряпки и покупать все, что душа пожелает. И при этом они думают, что за эту кажущуюся свободу им не придется платить страшную цену. Вот в чем их главное заблуждение, которое нужно попытаться развеять книгой, что я должен написать. Ну или хотя бы попытаться. По спине и рукам пробежал холодок. А вдруг Высоцкий ее прочтет и переменит свое отношение к себе самому и своему здоровью?

Ведь его слово, как никакое другое, было необходимо нам в Катастройку и проклятые девяностые! Я понимал, что меня слегка уже заносит. Пора возвращаться к действительности. Как ни убегал самолет от рассвета, что накатывался с востока, но Земля двигалась все же быстрее. За иллюминаторами сиял золотой свет. И когда «Ту-104» опять погрузился в мокрую вату облаков, то под ними тоже оказалось светло. Бортпроводница объявила, что самолет готовится к посадке и что в аэропорту города Рига температура воздуха – три целых, девять десятых градуса, пасмурно, но без осадков.

Что ж, прекрасная погода для первой половины марта. Самолет снизился над Рижским заливом, развернулся и пошел на посадку. Шасси коснулись бетонки, и лайнер резко затормозил. Так что теперь пришлось нам с Надеждой повисеть на натянувшихся ремнях. Правда, через несколько мгновений нас опять прижало к спинкам кресел, ибо «Ту-104» использовали тормозные парашюты, которые тоже достались им в наследство от своего прародителя дальнего бомбардировщика.

В иллюминаторах показалось здание аэровокзала с большими буквами на крыше: «RIGA». Бортпроводница сообщила нам очевидное и пригласила на выход. Мы поднялись, оделись и поспешили туда. Спустившись по трапу, я не стал сразу садиться в перронный автобус, хотя Надя недоуменно дергала меня за рукав. Мне хотелось дождаться, когда спустится Высоцкий. Наконец, он показался в проеме люка. На минуту замер, что-то сказал бортпроводнице и принялся спускаться.

Его встречали. Я увидел автомобиль, который подъехал почти к самому трапу. Из него вышла молодая белокурая женщина и какой-то парень в модных джинсах, кожаном пальто и темных очках. У блондинки в бежевом пальто в руках были цветы. Увидев Владимира Семеновича, она замахала букетом и кинулась навстречу. Проходя мимо меня, бард и киноактер приветливо улыбнулся и кивнул мне – вспомнил мои пожелания. Они уехали, и я нехотя поддался настойчивости своей спутницы. Мы сели в автобус и вместе с остальными пассажирами покатили к аэровокзалу.

Вокзал был новенький, с иголочки. Он был построен всего полгода назад и потому радовал пассажиров простором, комфортом и современным дизайном интерьеров – лишнее свидетельство «ужасов советской оккупации». Получив багаж, мы с Надей двинулись к стоянке такси. Надо было решить вопрос с жильем. Я помнил, что в СССР попасть в гостиницу было не так-то просто, если организация, в которой ты работаешь, не забронировала тебе номер, но так как наша с кузиной поездка «дикарями» с самого начала была авантюрой, пришлось положиться на авось.

Я назвал водителю такси гостиницу «Рига», и он повез нас, напевая что-то в усы, постриженные скобкой – такая была в эти годы прибалтийская мода, которая скоро расползётся по всему Союзу. Почему «Рига»? В прежней жизни мне приходилось жить в этой гостинице. Она построена в середине пятидесятых годов и сохранила в своих интерьерах стиль той эпохи. Деревянные панели, красные ковры, плюшевые занавеси, позолота где надо и не надо. Высокие потолки, широкие лестницы и просторные коридоры. В номера ведут солидные, массивные двери с медными ручками. Да и мебель в самих номерах тоже солидная – раритет сталинской эпохи.

Конечно, я выбрал её не за это.

Самое ценное – близость к рижским достопримечательностям. Как-никак исторический центр. А посмотреть места и вправду хотелось, тем более, что впереди, по возвращении из приморского райского уголка, ждало много работы. Из окон гостиницы открывается вид на Театр оперы и балета Латвии, дальше – живописный парк на берегу городского канала, Колоннадный киоск и знаменитые часы «Лайма», излюбленное место встреч нескольких поколений рижан. Правда, ныне реклама довоенной шоколадной фабрики с этих часов была убрана и заменена разноцветными панелями с подсветкой, но старое название часов по-прежнему живет в памяти горожан.

В общем, место для обитания туристов самое подходящее. Вот только повезет ли? Мы вышли с Надей из машины и прошли в вестибюль гостиницы. Я сразу направился к стойке портье. Меня вдохновило, что ее хотя бы не украшает табличка «МЕСТ НЕТ», как в других советских отелях, так что я шустро переставлял ботинки. Портье оказалась немолодой дамой, которая смотрела на меня без неприязни. Что меня, честно сказать, воодушевило еще больше. Я открыл было рот, чтобы поздороваться, ну и изложить цель своего к ней обращения, как вдруг рижанка заговорила сама:

– Здравствуйте! Если вы касательно номера, то вынуждена вас огорчить. Мест нет.

Ответ не стал для меня неожиданностью, но и сдаваться я не собирался.

– Доброе утро! – произнес я, доставая из кармана свое редакционное удостоверение. – Видите ли, я сотрудник журнала «Грядущий век». Прибыл в ваш прекрасный город вместе с актером театра на Таганке и знаменитым бардом Владимиром Высоцким…

– Что же вы сразу не сказали! – перебила она меня. – Для таких случаев у нас всегда есть некоторый резерв… – Она протянула руку за документами. И я ей сунул наши с Надеждой паспорта. – Та-ак, – протянула она, рассматривая документы. – Насколько я понимаю, ваша спутница не является супругой…

– Нет, она поэтесса, выступает на сцене с Владимиром Семеновичем…

– Вы же понимаете, я не могу вас поселить в одном номере, – покачала она головой.

– И не надо! – обрадовался я.

– Да? – озадаченно переспросила портье – очевидно, упорствовали на эту тему приезжие достаточно часто. – Ну хорошо… Вот вам анкеты, заполняйте.

Я взял листочки, подозвал кузину, и мы начали заполнять анкеты, без которых в советских гостиницах нельзя было временно прописаться. Покончив с этим бумагомаранием, я протянул их старушке, а та вдруг привстала со стула и прошептала:

Глава 6

– А вы могли бы помочь мне достать билет? – прошептала она, едва дыша.

– Вы увлекаетесь творчеством Высоцкого? – спросил я.

– Не я! – отмахнулась дама. – Сын. Целыми днями крутит на магнитофоне его песни.

– Ну что ж, – сказал я, понимая, что выкрутиться не удастся. – Встречу Владимира Семеновича, спрошу.

– Встретите-встретите, – улыбнулась портье, которую по-советски следовало называть администратором, протягивая деревянные «груши» с ключами. – Ваш номер как раз напротив его.

Вот это сюрприз. Мы с Надей будем жить рядом с Владимиром Семеновичем! С другой стороны, очевидно же, что по-другому и не выйдет, раз мы в одном отеле остановились. Подхватив вещички, мы поднялись на третий этаж. Наши номера были 323 и 324. А Высоцкий, если верить мадам, живет в 318-м. И только я об этом подумал, как дверь с цифрой «318» отворилась, и в коридор вышел сам обитатель номера. Увидев меня, он улыбнулся.

– А мы, оказывается, соседи, – сказал Владимир Семенович дружелюбно. – Кстати, как вас зовут, молодой человек?

– Артемием, – ответил я. – А это моя кузина. Надя.

– Какое хорошее старинное слово «кузина», – отозвался бард. – Приятно познакомиться. – Он поцеловал зардевшейся Надежде руку и добавил: – Приходите вечером на мой концерт. Я скажу Роберту, моему здешнему импресарио, чтобы он вам придержал два билетика.

– Если можно – три, Владимир Семенович, – набравшись наглости, попросил я.

– Значит – три! – сказал Высоцкий, нисколько не удивившись. – Увидимся на концерте!

И он зашагал к лифту. Я открыл дверь Надиного номера.

– Это же он играл в картине «Вертикаль»? – шепотом спросила она, указывая глазами в сторону удаляющегося артиста.

– И в «Хозяине тайги» – тоже, – откликнулся я.

На душе было тепло, и даже то, что она, наконец, узнала артиста, радовало как-то по-детски. Я когда-то читал, что писал он очень много, почти беспрерывно, и теперь задумался – какая песня сегодня, например, за обедом выйдет у него из-под пера?

– Точно! – ахнула кузина. – Надо обязательно попросить у него автограф!

– Вот на концерте и попросишь, – пробормотал я, занося в номер ее чемодан. – Располагайся. И давай сходим куда-нибудь, поедим, что ли.

– Хорошо. Только душ приму.

– Как желаешь. Когда будешь готова, постучи ко мне.

– Ладно…

Я направился в свой номер. Был он точно таким же, как и Надин. Две койки, разделенные тумбочкой. Стол. Два стула. Графин с двумя стаканами на стеклянном подносе. Радиоточка. Люстра. Санузел. В небольшой прихожке – вешалка и тумбочка для обуви. В общем – не люкс. К тому же на второе место всегда могут подселить незнакомого соседа. Со слета эндокринологов, как в «Мимино». Я так думаю!.. Только вид из окна тут похуже, чем в комедии Данелии. За окном был двор с мусорными баками и грузовиком, из которого как раз вытаскивали какие-то тюки.

Однако мне тоже нужно принять душ. Я разделся. Залез под струи воды из «лейки» и с наслаждением вымылся. Смыл, вроде как, столичную грязь в Прибалтике – всё-таки здесь даже воздух особый, будем считать таковой и водопроводную водичку. Жаль, холодно. В море не искупаешься. Едва я оделся, как в дверь постучали. Я крикнул:

– Входи.

Вошла кузина. Тоже вымытая и переодетая.

– Ну что, идем завтракать? – спросил я.

– Ага! – откликнулась она. – Я жутко голодная!

Мы спустились в ресторан на первом этаже. Обеденный зал пустовал. Всего лишь несколько столиков было занято. Понятно, столпотворение здесь начнется только вечером. Особенно, если по городу пролетит слух, что в «Риге» живет сам Высоцкий. Я гордился своим, пусть и поверхностным, знакомством с великим поэтом, но верил, что наступит время, когда люди будут прорвать любые кордоны, лишь бы посмотреть на меня самого хотя бы издали. Не говоря уже о том, чтобы взять автограф.

Официант принес меню. Я сказал своей спутнице, что в Латвии нужно пробовать блюда латышской кухни. Луковый клопс, циркавские миноги, путра, бигос, кровяные блинчики и хладник, серый горох и хлебный суп. Звучит все это странно и даже несколько зловеще, но на самом деле – довольно вкусно. Правда, официант нас разочаровал, сказав, что большую часть национальных блюд готовят они к вечеру, но хладник – иным словом, свекольник, путру – пшенную или перловую кашу с овощами, мясом или рыбой, а также творогом, и хлебный суп на десерт подать могут. Что ж, что есть, то я и велел принести. Ну и чаю.

Мне было интересно, как Надя отреагирует на здешнюю кухню. Когда подали хладник, она хлебнула несколько раз и скривилась.

– А это нельзя подогреть?

– Нет. Это такое блюдо, оно подается холодным, – объяснил я.

Конечно, летом оно было бы более уместным, но лично мне и сейчас радовало глаз овощным разноцветьем.

– Ладно, – буркнула кузина. – Я попробую это съесть.

И она честно дохлебала свою порцию до дна. Путра ей понравилась больше. А хлебный суп, который представляет собой многослойное блюдо из ягод, взбитых сливок и крошек ржаного хлеба, Наденька слопала и попросила добавки. Наевшись, мы вернулись в номера, чтобы одеться и отправиться осматривать город. Конечно, я с большим бы удовольствием вздремнул, но в другие города ездят не для того, чтобы спать. Мы покинули гостиницу и двинулись в сторону театра оперы и балета.

Собственно, как и многие другие средневековые города, Рига могла похвастаться архитектурными изысками и историческими достопримечательности, в основном, в своем центре. Это очень удобно. Не обязательно мотаться по всему городу, чтобы увидеть главное. А что главное в Риге? Домский собор? Ратушная площадь? Театр оперы и балета? Рижский замок? И это, и еще многое другое. Всего понемногу. Я раньше бывал в этом городе, а еще больше читал о нем. А вот моя спутница знала о Риге лишь понаслышке.

– Здание театра оперы и балета, – начал рассказывать я о ближайшей достопримечательности, до которой было рукой подать, – было построено, если не ошибаюсь, в одна тысяча восемьсот каком-то году и считается одним из самых красивых в городе. Архитектурно выдержано в традициях классицизма, украшено скульптурами, театральными масками, ионическими колоннами. Почти все эти декоративные элементы изготовлены в Германии, поэтому иногда здание называют «Немецким театром». Известно своим концертным залом, который освещается сотнями газовых светильников, и выполнен в стиле барокко.

– И откуда только ты всё это знаешь? – удивилась Наденька.

– Книжки надо читать, – буркнул я.

– Я – читаю! – обиженно произнесла кузина. – «Как закалялась сталь», «Молодая гвардия», «Блеск и нищета куртизанок»…

– Я имел в виду – книги по истории, искусству, культуре, – вяло возразил я, не желая вступать в дебаты.

Мне уже стало не интересно рассказывать ей о местных достопримечательностях. Я же не просвещать ее сюда привез! А зачем, кстати, я ее вообще привез?.. Да чтобы билет не пропадал, и чтобы не скучно было одному… А вот что она думает о цели этой поездки, бог весть… Наверное, уже навоображала себе с три короба. Ладно, пару дней как-нибудь потерплю ее общество, а там можно будет вернуться к Насте. Все-таки добрые дела всегда чреваты если не неприятностями, то во всяком случае – скукой. Вспомнив об Анастасии, я подумал, что нужно ей позвонить, узнать как она там – и вообще.

И хотя настроение мое испортилось, прогулка по историческому центру столицы ЛатССР все же была приятным времяпровождением. Мы дошли до Ратушной площади, полюбовались самой Ратушей и Домом Черноголовых с его необычным фасадом и лепниной будто со старинных гербов. И неторопливо вернулись в гостиницу. Несправедливо, однако, было б утверждать, что кузине было неинтересно. Она то и дело вертела головой с задорным хвостиком, охала и ахала. И слова: «Как красиво!» повторяла как заведенная. Тем не менее, когда мы снова оказались в вестибюле «Риги», я вздохнул с облегчением. Вот еще, наверное, почему меня никогда не тянуло обзаводиться детьми – не люблю бестолковщины.

У стойки портье-администратора, нас поджидал невысокий, с залысинами мужик – усы скобкой – в джинсах и кожаном пиджаке. Увидев меня, он кинулся навстречу. Покосился на мою спутницу и серые, чуть навыкате, глаза его заблестели.

– Вы Артемий?

– Да? Чем могу?

– Моя фамилия Лиепиньш, – сказал он с прибалтийским акцентом. – Я организую концерт Владимира Высоцкого в Институте электроники. Владимир Семенович просил оставить для вас три билета.

– А-а, так вы – Роберт! – догадался я. – Импресарио!

– Это Владимир Семенович так шутит, – без тени улыбки произнес тот. – Я заведую культурными мероприятиями в комитете комсомола нашего института, а так – я младший научный сотрудник.

Для мэнээса он был староват, но это не мое дело.

– И что, вы можете мне эти три билета продать?

Мэнээс Лиепиньш смутился, но кивнул.

– Труд артиста должен быть оплачен, – произнес он.

Кто бы сомневался.

– Сколько с меня?

Роберт смутился еще больше и почти прошептал:

– Двадцать пять рублей.

Я хмыкнул. Восемь рэ, тридцать копеек с носа, значит? Ну, для концерта Высоцкого сущие пустяки. Вынув из кошелька новенькую купюру, я протянул ее застенчивому мэнээсу. Тот, схватил ее, воровато оглянулся и сунул мне три квитка.

– Будем рады видеть вас на концерте в нашем институте, – пробормотал он и испарился.

Я повертел бумажки в руках. Они были явно распечатаны на ЭВМ, так как принтеров, в привычном для людей XXI века виде, в эти времена еще не было. Строчки складывались в слова: «ДОРОГОЙ ДРУГ! ПРИГЛАШАЕМ ТЕБЯ НА НАШЕ МЕРОПРИЯТИЕ!». Далее следовали номер места, дата и время начала мероприятия, и адрес: «РИГА, пл. АКАДЕМИЯС, 14». еще на билетах была печать комитета комсомола. Ну что ж, превосходно! Я подошел к стойке портье-администратора, протянул ей один билет.

– Как обещал. Вашему сыну! – сказал я.

– О, спасибо вам! – обрадовалась она и тут же спохватилась: – Сколько с меня?

– Нисколько, – откликнулся я. – Это подарок.

– Еще раз благодарю!

Я кивнул и вернулся к Наде, терпеливо поджидавшей меня в сторонке.

– А кто это? – спросила она, имея в виду комсомольского деятеля-спекулянта.

– Младший научный сотрудник Института электроники Роберт Лиепиньш! – отчеканил я. – А что, понравился?

Кузина потупилась.

– Симпатичный мужчина.

– Хочешь, познакомлю?

– Ну-у… – неопределенно протянула она.

Но я не был намерен отступать. Хоть будет кому ее по вечерней Риге выгуливать, может быть.

– Вечером, на концерте Высоцкого, – уточнил я.

Надя кивнула. Мы поднялись на свой третий этаж. Избыток свежего городского воздуха и усталость сморили меня, едва я прилег на койку в своем номере. Я продрых несколько часов и проснулся от стука в дверь.

– Войдите! – сонно буркнул я.

В номер ворвалась кузина.

– Мы не опоздаем на концерт? – с ходу спросила она.

Интересно, это она так рвется артиста послушать или его «импресарио» увидеть? Я взглянул на часы. Два пятнадцать пополудни. А концерт – в пять.

– Не опоздаем, – зевая, ответил я. – Начало – в семнадцать ноль-ноль… А сейчас и пятнадцати нету… Пойдем лучше пообедаем?

– Пойдем! – согласилась она. – Только можно я возьму себе что-нибудь… Ну-у… наше?

– Не понравилась тебе, значит, латышская кухня? – хмыкнул я.

– Ну-у… не то что бы… Этот хлебный суп – ничего… Вроде мороженого.

– Ладно! – отмахнулся я. – Иди оденься для ресторана…

Надя убежала, а я пополз в ванную, чтобы умыться. Отправил кузину переодеваться, а у самого-то ничего приличного-то и нету. Собирался же прикупить какие-нибудь шмотки! Насколько я помню, есть в Риге универсальный магазин, где можно прибарахлиться, а заодно и кузину порадовать. Раз уж у нее ни отца, ни матери, должен же кто-то позаботиться о ее приданом? Когда Наденька была готова, мы спустились в ресторан. На этот раз я не стал ее мучить латышской кухней, заказав более привычные пельмени, а себе – гуляш с картофельным пюре. Впрочем, понравившийся ей десерт я все-таки тоже попросил подать.

После обеда я взял такси, и мы поехали в Рижский центральный универмаг – а это уже само по себе для советского человека было целым аттракционом. Там я прикупил себе костюм цвета кофе с молоком, с расклешенными брюками и пиджаком, отдаленно напоминающим френч, несколько мужских сорочек и пару галстуков. Наде достались туфли на шпильках, зеленые, в цвет ее платья, которое она захватила из столицы, а также – янтарное ожерелье. Со всеми этими приобретениями мы вернулись в гостиницу, чтобы переодеться и выехать в Институт электроники, в актовом зале которого и должен состояться концерт Высоцкого.

Когда мы вышли из такси, то сразу поняли, как нам повезло, что мы приобрели билеты у «импресарио» Роберта. Потому что все пространство перед главным зданием научного учреждения было запружено народом. Заметив, что мы с Надей уверенно движемся к парадному подъезду, к нам кинулись толпы поклонников барда, многоголосо вопрошая: «Нет ли лишнего билетика?». Можно только представить, как спекульнул Лиепиньш на продаже своих «электронных» билетов. На входе нас встретили крепкие парни с красными повязками добровольной народной дружины. Они тщательно проверили наши билеты и благополучно пустили внутрь.