Первая бесплатное чтение

Глава 1

Когда мне исполнилось 9, я была переполнена счастьем и детским восторгом, казалось, все лучшее – впереди. Сегодня мне стукнуло 21, и кажется, все лучшее осталось где-то там, в этом промежутке, – в самом ожидании, томительном и сладком – в предвкушении удивительного будущего, которое вдруг оказалось шуршащей обманкой – ярким фантиком от конфеты на слишком высокой полке, куда я годами не могла достать и лишь глядела с надеждой, ожидая невероятного праздника.

И вот праздник наступил.

Все, что я испытываю – тоскливое скрежещущее чувство. Ощущение неполноценности, недостаточности.

Мамин парикмахер, толстая женщина с вываливающейся мне на плечо грудью, больно дернула волосы и без всякого сочувствия произнесла: "Ой". Она натянула несколько прядей так, что я почувствовала, как заскрипела на лбу кожа. Женщина вопросительно посмотрела на меня в зеркало:

– Больно?

Распирающее "да"поползло снизу вверх, заполняя всю глотку и набивая рот, заскрипело на зубах, тяжело легло на язык. Надо всего-то подождать мгновенье, выдержать паузу, и этот бунт осядет, снова покатится вниз, как мяч, брошенный из глубины и не достигший ворот, – медленно и верно скатится в темноту, откуда его запустило глухое безмолвное желание. И вот я уже вежливо улыбнулась и отрицательно покачала головой. Соврала. Почему? Потому что девушку красит достоинство и вежливость. Никто не любит истеричных и капризных. Я часто слышала это от мамы, когда была помладше. Сейчас говорить мне это уже не было необходимости.

Женщина вновь сосредоточилась на причинение мне боли.

– Тогда мы почти закончили. Крошка.

Я вздохнула.

– Устала?

– Нет.

Снова соврала. Поглядела в зеркало напротив – уставшее лицо и та же вымученная вежливая улыбка. Иногда я даже не чувствую, как автоматически натягиваю ее.

Парикмахер возилась над моей головой, сведя к переносице брови и поджав губы. Мне было жаль ее усилий. Кажется, я не заслуживала стольких стараний. Ведь это всего лишь волосы. Мои волосы. К тому же это не основное торжество – всего-то вечер в кругу семьи – небольшая репетиция. Но я, естественно, молчала.

Пока женщина была увлечена работой, я разглядывала ее: низкого роста, полная, со смуглой кожей, непривычно яркими темно-карими глазами и волосом сияюще-черного цвета. До того, как запретили национальности, она, вероятно, считала себя армянкой. Я уже видела эти медовые тона кожи и завораживающе бездонные глаза в старых книгах. Среди множества вещей, оставшихся после бабушки, нашелся и запрещенный атлас, в котором были подробно описаны коренные представители разных стран. Не знаю, почему это вызвало столько интереса, но помню с какой жадностью и восторгом я рассматривала изображения восточных женщин – стройных и женственных, манящих и таинственных. Женщина, колдующая над моей головой, была лишь их слабой размытой тенью, отражением на водной ряби, но тем не менее, я видела черты всех этих прекрасных смуглых дев в её расплывшейся фигуре, как если бы они они приветственно махали мне сквозь время и пространство.

Парикмахер отошла и с удовольствием уставилась на мои забранные к небесам локоны.

Я хотела встать, но остановилась, потому что женщина не обратила никакого внимания на мои попытки высвободиться из-под ее накидок и спросила несколько бесцеремонным тоном:

– Нравится?

Сперва я не поняла, о чем она.

Женщина выжидающе глядела на меня. Ее раздражало моё равнодушие к мастерству и всем приложенным усилиям. Мне действительно было всё равно. Я лишь испытывала неловкость, что на меня потрачено столько времени. Мои волосы не стояли того. Я торопливо ответила:

– Да, спасибо.

На самом деле мне не понравилось, но ведь говорить так было не вежливо. Мне не хотелось ее расстраивать.

Женщина кивнула и стала снимать с меня накидку. Как бы промежду прочим прокомментировала:

– У тебя необычный оттенок волос: с каштановым отливом.

Мне стало тяжело дышать. Я произнесла кое-как:

– Да, такой иногда встречается.

– Я работаю много лет. И последние лет десять такого не видела. Селекция вышла на новый уровень.

Женщина фыркнула презрительно. Её двойник в зеркале мне подмигнул.

– Что вы имеете в виду?

Она уже собирала свои разложенные на столике инструменты, но после этого моего вопроса остановилась и внимательно на меня поглядела, словно оценивая, как много я знаю в свои 21 и сколько мыслей при мне стоит озвучить.

Совершенно неожиданно женщина спросила:

– Ты знаешь, что на тебя порча, крошка?

Я села на самый краешек кресла, из которого только что пыталась подняться.

– Вы – ведьма? – спросила я как можно тише, хотя в комнате кроме нас никакого не было.

– Нет. Мне не нужны проблемы с законом, знаешь ли. Но я, как бы это сказать, хм, вижу некоторые вещи.

Она произнесла это будничным тоном и вновь продолжила собирать свое барахло, укладывая их в огромный бездонный ридикюль, приговаривая себе под нос:

– Тоска, скука, отчаяние, все это сожрёт тебя, если не избавиться от порчи.

– Что же… может мне, по-вашему, помочь?

– Секс, крошка, хороший секс.

Женщина засмеялась и хлопнула в ладоши.

– Пора звать твою маму, не так ли?

В 13 лет слово член вызывало у меня любопытство и ощущение чего-то волнительного, томящего; сейчас, когда мне 21, – мысли о члене заставляют грустить и стыдиться. Примерно та же история, что и с днём рождения. Сегодня мне 21. Вроде бы не так уж много, но в современном обществе это большое число, где я должна многое предъявить миру. Например, все тот же член. Которого у меня нет. Не то что бы он должен был вырасти у меня за прошедшие годы, нет. Но я должна была проявить некоторую хитрость, – женскую смекалку, как принято говорить, чтобы им обзавестись. Судя по всему, таковой у меня нет, потому как я до сих пор одинока.

– Моя хорошая девочка, какая ты большая, как я горжусь тобой, – приговаривала мама, поглаживая меня по волосам. Она сидела напротив меня. Позади нее, из окна, расплавленной белой ртутью текло солнце, и мамины волосы ослепляли прозрачным стеклянным блеском. Все ее лицо тонуло в этом сиянии и помимо него трудно было что-либо разглядеть.

– Бабетта сделала тебе замечательную прическу.

– Тебе нравится?

– Очень. А тебе?

– И мне тогда.

– Что значит тогда?

– Я не вижу в ней смысла. Сегодня ведь все равно соберётся только семья. Обычный ужин.

– Ну нет. Сегодня особенный день. И пусть главное торжество будет через неделю, на свет ты появилась именно сегодня, а значит и праздновать это мы будем сегодня.

– Я не вижу в этом смысла.

– Я знаю, что ты не любишь праздники, дорогая. Но для всех нас это особенный день.

– Только для тебя.

– Для меня в первую очередь. Ты сделала меня самой счастливой, когда появилась на свет, – мама зажмурилась и выдохнула, – двадцать один год назад. Даже не верится!

Мама посмотрела на меня с такой нежностью, что мне стало неловко. За что? За ее любовь? Вероятно – такое странное ощущение, что…

– Кроме того, у меня есть для тебя особенный сюрприз.

– Подарок? Да, я помню, что его вручат сегодня. От всей семьи, – без особого энтузиазма произнесла я.

– Да, но у меня есть ещё кое-что.

– Это уже интереснее.

– Узнаешь после ужина. Сейчас некогда это обсуждать. Одевайся и спускайся в зал. Платье готово. Ты будешь настоящей королевой.

– Платье?

– Я попросила приготовить тебе небесно-голубой атласный костюм.

– Я думала цветом моего дня рождения будет красный?

– Нет, дорогая, к сожалению, папа не одобрил нашу идею. Как же так. Я совсем забыла поговорить с тобой об этом. Прости меня. Мория, это совсем вылетело у меня из головы…

Мама виновато опустила голову. Белоснежный ртутный шелк волос закрыл ее лицо.

– Хорошо. Ничего страшного. Это не принципиально.

– Нет, я должна была предупредить тебя заранее. Теперь ты расстроилась. Прости, дорогая, столько всего… Я умудрилась забыть.

Когда она грустнела, ее глаза удивительным образом становились как будто глубже, темнее и прекраснее.

– Нет, ничего страшного. Может и к лучшему.

– Небесно-голубой невероятно красивый цвет, – тут же заговорила мама, чуть более живо, чем обычно – Кроме того, он – основной на нашем гербе. Это большая честь для тебя – представлять праздник в основном цвете дома.

– Да, ты права конечно.

– Ведь ты же первенец. Первый потомок лорда Максимилиана Бургундского. Ты – ПЕРВАЯ. Это очень почётно.

– Да, мама, я помню.

– Ты – гордость дома Бургундов.

– Да, мама.

Мама говорила это с чувством и достоинством. Моя немногословность в ответ, вероятно, несколько смутила её, потому что она замолчала и рассеяно оглянулась по сторонам.

– Помочь тебе одеться?

– Нет, я позову Мери. Тебе ведь надо проследить за ужином.

Мама благодарно улыбнулась своей великолепной улыбкой и встала, слегка взмахнув руками, как русалка, вынырнувшая из изумрудной глади. Когда она вышла, последним – в узкую дверную щель – шмыгнул шлейф ее жемчужного платья. Почему-то я подумала про крысиный хвост, но прилив стыда тотчас прогнал эту невероятно красочную и позорную мысль.

Глава 2

Я подождала, пока стук ее каблуков затихнет в коридоре и прошла в гардеробную. На кушетке было