Человек без тени бесплатное чтение

И когда узнал молодой Рыбак, что нет ему избавления от его Души и что она злая Душа и останется с ним навсегда, он пал на землю и горько заплакал.

Оскар Уайльд «Рыбак и его душа»1

Глава 1

Уилбур Мактирни, ночной охранник отеля «Гарнет», в пять двадцать семь утра в пятницу 21 декабря 1962 года, за четыре дня до Рождества, поскользнулся на кафельном полу в лобби и сломал ногу. К большому сожалению администрации отеля, он не был пьян.

Обычно Мактирни, заступая на ночное дежурство, позволял себе выпить несколько бодрящих глотков из припасенной фляжки, поэтому после полуночи засыпал в своем закутке, а ранним утром отправлялся на кухню, где повар привычно наливал ему пару чашек горячущего освежающего кофе, чтобы охранник успел разлепить глаза до того, как начнут готовить завтрак и в ресторан потянутся первые постояльцы.

Естественно, управляющий гостиницей, мистер Шимански, хорошо успел изучить привычки Мактирни, но вовсе не возражал. Уилбур никогда не позволял себе выпить больше содержимого одной принесенной фляжки, равнявшегося девяти унциям2, а потом спал в своем кабинете сном праведника без храпа и сновидений. Отель «Гарнет» имел репутацию тихого пансиона, где многие постояльцы проживали на постоянной основе, ресторан и бар на ночь закрывались, а шумные вечеринки в номерах были строжайше запрещены. За без малого пять лет службы Мактирни ни разу не возникло ситуации, вынудившей его прервать безмятежный ночной сон. Впрочем, и в остальное время в услугах охранника не было особой нужды – в «Гарнете» не случалось ни краж, ни публичных скандалов, ни попыток сбежать, не оплатив счета.

Каждый вечер ровно в десять сорок Уилбур Мактирни приходил в отель, расписывался в книге учета за ночную смену, затем совершал короткий обход, проверяя пожарные выходы, кухню, подвальный люк и лестницы, неторопливо перекусывал сэндвичем, оставленным для него поварами, потом обменивался новостями с ночным портье и отправлялся к себе в кабинет охраны, где неторопливо читал скудные отчеты дневной смены, делая первые глотки из заветной фляжки.

В процессе чтения и общения с фляжкой Мактирни начинал совершать незаметный уже для него самого ритуал перемещения: вначале он выставлял на стол внушительный локоть, на который пристраивал не менее мясистую щеку. Когда это положение начинало причинять ему неудобства, два подпорных валика, служащих ему ногами, распрямлялись и с отточенной хореографией переносили тушу Мактирни в кресло. Стороннему наблюдателю этот пируэт и правда мог бы показаться балетным упражнением, несмотря на габариты его исполнителя. Кабинет охраны был всего лишь небольшим хозяйственным помещением на первом этаже отеля, площадью около шестидесяти квадратных футов3, втиснутым между прачечной и проходом на кухню. От письменного стола, стоявшего под небольшим зарешеченным окном, до кресла было от силы два шага, но даже их Мактирни сумел с годами превратить в полтора. Одной ногой он отодвигал стул, другой отталкивался, затем делал что-то похожее на аксель и точно рассчитанным приземлением отправлял свою задницу в протертое кожаное кресло с высокими изголовьем и мягкими подлокотниками. Он довел это движение до совершенства и мог бы исполнять его в любом состоянии опьянения, даже с закрытыми глазами. Завершающий штрих композиции наносился уже почти в полном погружении в мир бессознательного. Мактирни нащупывал рукой кожаный пуфик, стоявший рядом с креслом, и коротким броском швырял его себе под ноги, полностью перегораживая проход к столу, но это никого не волновало, потому что ночью у Уилбура Мактирни никогда не было посетителей.

Ничто не предвещало того, что в день, когда Мактирни сломал ногу и ключицу, что-то пойдет не по привычному плану. Однако оказалось, что Уилбур пал жертвой собственного образа жизни. Никто толком не знал, как он проводил дни до ежевечернего прихода на ночную смену – а приходил он исправно всегда за исключением законных выходных и нечастых больничных. Даже отпуск Мактирни брал крайне неохотно, за три последних года всего два раза по десять дней и то поскольку мистер Шимански пригрозил жалобой в профсоюз. Очевидно, что он был холостяком, потому что никакая миссис Мактирни не потерпела бы подобного графика, даже если бы она сильно ненавидела своего мужа, ведь когда бы она в таком случае успевала его пилить и сживать со свету.

Так что днем, уйдя с работы, Уилбур уже власть отсыпался в своей холостяцкой квартире, потом с наслаждением набивал брюхо, прежде чем погрузить его в потрепанный «Шевроле» и отправиться на тяжелую службу в отель «Гарнет». Парковался он почти у самой двери для доставщиков и входил через кухню, благо ночью это место всегда пустовало. Работники кухни шутили, что вскоре наступит время, когда Уилбура придется спускать в подвал через люк и поднимать на первый этаж с помощью кухонного лифта.

Потому что Мактирни год от года стремительно и основательно толстел. Все уже давно закрыли глаза на то, что он не проверял лестницы, а совершал обход этажей, лениво тыкая толстым пальцем в кнопки автоматического лифта. Каждый шаг давался ему с большим трудом, свой утренний приход на кухню охранник оповещал заранее сиплой одышкой. Среди служащих отеля ходил анекдот, правда, никем не подтвержденный, что, когда однажды у Мактирни закончились сигареты, он вместо того, чтобы перейти через дорогу и купить их в аптечном киоске напротив, сел в свой автомобиль, доехал до ближайшего светофора, развернулся, припарковался у аптеки, купил сигареты, а потом таким же образом вернулся на свое рабочее место.

Видимо, наступил момент, когда сам Уилбур Мактирни обеспокоился состоянием собственного здоровья и отправился к врачу. Доктор не нашел у него серьезных заболеваний, но посоветовал снизить нагрузку на сердце и печень, предложив сразу множество заманчивых вариантов: больше бывать на свежем воздухе, сесть на диету, заняться легкими физическими упражнениями, сменить режим сна и бодрствования, отказаться от алкоголя и сигарет. По какой-то неизвестной причине из всего этого многообразия Уилбур выбрал отказ от алкоголя как наиболее щадящий. Он заполнил свою фляжку холодным чаем с лимоном и сахаром и обнаружил, что это средство никак не влияет на качество его ночного отдыха.

Так и получилось, что утром 21 декабря Уилбур Мактирни был в пять утра совершенно и кристально трезв, когда отправился на кухню за своим традиционным кофе. Он аккуратно взял блюдце с чашкой, закурил сигарету и стал перемещать стопы к стойке портье, чтобы неспешно обменяться утренними новостями.

Возможно, отсутствие привычной дозы спирта в нервной системе его слегка дезориентировало, поэтому Мактирни не заметил уборщицу, яростно надраивающую пол лобби отеля. А, может, просто даже это мельчайшее отклонение от традиционного уклада нарушило прославленную балетную координацию охранника. Во всяком случае его слоноподобная нога вдруг неожиданно резво заскользила по полу, едва не добавив в гимнастический арсенал Уилбура умение садиться на шпагат. Сосредоточив внимание на том, как бы не облиться горячим кофе и не прожечь себе глаз сигаретой, Мактирни сделал несколько удивительных новых па, пока не обнаружил себя распластавшимся на полу с острой болью во всем теле от натертых подошв туфель до лысеющей макушки.

Испуганная уборщица, портье и проснувшийся бой бросились поднимать Мактирни, но он лишь продолжал исступленно верещать, рискуя разбудить постояльцев. Побежали за доктором, жившим неподалеку и частенько обслуживающим гостей «Гарнета», тот диагностировал перелом ключицы и то ли вывих, то ли перелом бедра и посоветовал вызвать «скорую», чтобы хоть как-то убрать массивное тело Мактирни из фойе. Разбуженный обслугой мистер Шимански, живший тут же в отеле на первом жилом этаже, сразу предположил, что возлияния Уилбура перешли допустимую грань, но был крайне удивлен, когда, склонившись над охранником, не уловил даже слабого запаха спиртного. Для верности он извлек из его внутреннего кармана пиджака фляжку и понюхал содержимое, а потом даже лизнул пальцем выпавшую каплю жидкости, оказавшейся холодным чаем с лимоном и лошадиной дозой сахара.

Эта ситуация грозила отелю «Гарнет» невиданными неприятностями. К Уилбуру Мактирни в больницу тут же примчался адвокат, чьи глаза зажглись, как сапфиры, при виде пухлого побелевшего лица клиента, только что успокоенного дозой морфия. Травма на рабочем месте по вине халатности управляющего, допустившего вопиющее мытье полов в пять утра, потеря работоспособности, а возможно полная инвалидность – иск мистера Мактирни тянул на внушительную компенсацию.

И вдобавок ко всему отель остался без своего практически бессменного ночного охранника и, как назло, накануне праздников.

Именно поэтому в «Гарнете» появился я.

Глава 2

Как и многие респектабельные гостиницы, «Гарнет» регулярно обращался к услугам детективного агентства Бойда, довольно крупной конторы, в основном работающей на западном побережье, но также имевшей представительства в центре и на востоке страны. Сыщики могли проверить репутацию и кредитоспособность потенциальных клиентов, желающих снять апартаменты на длительный срок, прошерстить подноготную новых работников, чтобы они не оказались членами воровской шайки, а также осуществляли срочную подмену охраны в форс-мажорных ситуациях.

В случае с травмой Уилбура Мактирни ситуация как раз была из таких. Накануне Рождества никто из постоянных охранников отеля не хотел брать лишние ночные смены. Пока агентства по найму отчаянно искали в «Гарнет» достойных кандидатов, мистер Шимански попросил Бойда прислать самых ленивых оперативников охранять гостиницу ночью – в основном, чтобы успокоить постоянных обитателей отеля. Хотя многие из них лично знали Мактирни и не строили иллюзий относительно его умственных и физических возможностей, некоторые пожилые леди сразу после завтрака предупредили управляющего, что будут хуже спать, узнав, что комната охраны лишилась своего надежного ночного обитателя.

Так получилось, что глава местного отделения Бойда был моим хорошим приятелем. С Полом Каулсом мы вместе учились в полицейской академии, причем оба пришли после демобилизации, так что быстро сдружились. Потом мы были распределены по разным участкам, но продолжали поддерживать связь. Пол ушел из полиции раньше меня, практически сразу как получил повышение до детектива. В его случае резоны были очень просты – деньги и амбиции. У Бойда ему предложили хорошую зарплату, нормированный рабочий день и перспективу вскорости возглавить офис агентства в западном Лос-Анджелесе. И не обманули.

Когда я сам ушел на вольные хлеба, Каулс одним из первых позвонил мне и предложил хоть с завтрашнего дня занять вакансию старшего оперативника в его отделении. Я вежливо отказался. Многие друзья в то время с трудом могли поверить, что я бросил работу в полицейском управлении буквально сразу после повышения до детектива второго класса не потому, что перегорел или испугался за свою жизнь или пожелал более высокого заработка. По сути я, конечно, перегорел. Но не из-за самой полицейской работы, заставляющей практически каждый день сталкиваться с несчастными озлобленными людьми, переступившими грань установленных обществом законов, не из-за вечного безденежья, быстро охлаждавшего пыл всех моих подруг, не из-за опасения словить пулю или умереть в одиночестве, скорее я был бы рад такому исходу.

Мне просто надоело быть одним из безымянных винтиков так называемой бесстрастной машины правосудия, отбраковывающей людей на основе американской баптистской морали. Наверное у меня с самого детства были расшатаны моральные стержни, они не впивались в землю подобно плугу, а гуляли туда-сюда на подшипниках. Мне не хотелось арестовывать людей, ворующих из-за нужды, наркоманов, проституток и их клиентов, даже убийцы по большей части казались мне людьми, поддавшимися временному помутнению рассудка и не представляющими особой опасности для окружающих. Я убивал на войне и знаю, что это не сложно в определенных обстоятельствах. Но почему-то в обычной жизни никто не хотел вникать в эти обстоятельства, правосудие все чаще подменялось местью.

Когда у меня появилось свободное время, я стал читать об общественном договоре, о смертных грехах, о классификации преступлений в разных культурах. Пожалуй, единственное, что я понял, что людей больше всего на свете пугает необратимость, сама мысль о том, что сделанного не воротишь, жизнь нельзя прожить заново, мертвое не оживет, как бы ни бились над этим лучшие умы человечества. Тот самый пресловутый страх перед смертью – это на самом деле страх перед необратимостью, а вся система правосудия является истеричным общественным бунтом против необратимости, хотя кто-то поумнее меня назвал бы это стремлением порядка, заложенного в людях, противостоять энтропии.

Я не слишком умен и я не бунтарь. Так что я не собирался воевать против системы или в рядах системы, а просто решил отойти в сторону. Скромный частный сыск, которым я занялся, затрагивал самые мелкие и презренные дела, от которых уважающие себя сыщики, что в книгах, что в реальной жизни, как правило с отвращением воротят нос: измены, разводы, мелкие кражи и розыск пропавших людей – иногда перед побегом изменивших своей половине и опустошивших общий банковский счет. Выполнив работу, я был счастлив доложить о ее результатах клиентам, которые решат дело тихим семейным образом, не трогая тяжелый рубильник неповоротливой машины правосудия.

На самом деле, как следовало из моего опыта, люди достаточно ленивы и инертны, чтобы что-то кардинально менять или предпринимать решительные шаги, ведущие к переменам. Например, жены, уличившие мужей в измене, как правило в результате предпочитали оставить все как есть. Наверное некоторые страшились потерять статус и уровень жизни при разводе, другие продолжали любить своих супругов несмотря ни на что, третьи были просто довольны, что обрели дополнительный рычаг давления на своего мужа-гуляку. Но мне казалось, что основным мотивом было все-таки нежелание действовать. В конце концов проще уговорить себя, что в измене твоей половины нет ничего особенно страшного, чем затевать скандал с неизвестными последствиями.

Я решил, что также обстояло дело и с убийствами и другими тяжкими преступлениями. Намного проще спихнуть процесс возмездия на безличную структуру, чем самому забивать себе этим голову. Например, если бы в мире не было ни судов, ни тюрем, ни процессуальных кодексов, а убийца вдруг пришел к родственникам убитого и покаялся – ну вот он я, делайте со мной что хотите, те бы помучались, посовещались, но в конце концов просто посоветовали ему убираться к черту со всеми своими признаниями и не докучать приличным людям, у которых есть дела поважнее, чем месть и вселенская справедливость.

Правда, был один случай, когда я принес клиентке доказательства многочисленных измен ее супруга с молодой и привлекательной секретаршей, она поджала губы, смахнула фотографии в свою сумочку, и на мгновение мне показалось, что в этой приоткрывшейся атласной пасти вспыхнул блик вороненной стали. Впрочем, скорее всего, просто показалось.

Никто из моих бывших коллег не мог поверить, что новая работа была моим взвешенным добровольным выбором и доставляет мне удовольствие. Пол Каулс тоже не мог. Он продолжал настойчиво звать меня в свое агентство, получая неизменный отказ. Правда, в отличие от других приятелей, Каулс не вычеркнул в конце концов мое имя из записной книжки жирными чернильными линиями – мы продолжали дружески общаться, встречались пару раз в год за кружкой пива и игрой в «дартс» в знакомом полицейском баре. Каулс не забывал обо мне и более-менее был в курсе состояния моих дел.

Вот и сейчас Пол Каулс посмотрел на штатное расписание оперативников своего агентства, взглянул на календарь, тяжело вздохнул, потом взялся за свою увесистую записную книжку и в итоге набрал мой номер.

– Привет, Дуг, у меня есть для тебя предложение, – начал он, не дав мне вставить и слова. – Работа временная, дней на десять, скорее всего до Нового года. Нужно подменить ночного охранника в отеле «Гарнет». Это на авеню Россмор в центральной части, немного южнее Мелроуз. Как ты понимаешь, место респектабельное и заведение ему под стать. В этой гостинице никогда ничего не происходит, ты просто будешь там просиживать штаны для успокоения жильцов. Парень, который выполнял эту работу раньше, сегодня утром вроде бы как-то нелепо поскользнулся и сломал ногу, пока они ищут нового кандидата, нужна замена, а кого сейчас заставишь работать по ночам накануне Рождества? Даже у холостых ребят в агентстве есть родители или сестры или какие-то старые грымзы, ждущие родственников на семейной ферме в Орегоне. Я мог бы ставить людей посменно, но тут вспомнил о тебе. Ты вроде никогда не возражал против того, чтобы заступать на дежурство в Рождество или другие праздники, думаю, ничего не изменилось? В «Гарнете» готовы приплатить за срочность и за работу в выходные. Думаю, спокойно можешь рассчитывать на пять сотен только за то, что будешь дрыхнуть не у себя дома, а в отеле. Это даже не очень помешает твоей обычной работе…

Я уже не слушал Каулса, а искал брешь в его монологе, в которую мог бы вклиниться и сказать, что я согласен на предложение. Я не собирался отмечать ни Рождество, ни Новый год, меня не ждали родственники на семейном обеде, мне не нужно было носиться по магазинам в поисках подарков.

Более того, звонок Пола Каулса практически сам стал меня лучшим подарком, спасительным рождественским чудом, как бы стыдно ни было в этом признаться.

Последнее время дела мои обстояли, мягко говоря, не очень здорово. Прошлой весной от меня ушла партнерша по детективному агентству, Лекси Бальтазар. Уехала на Восток, где то ли поступила в ФБР, то ли решила получить диплом психолога. Мы не поддерживали общение, так что я понятия не имел, как сложились ее дела. Лекси не оставила ни телефона, ни адреса, чтобы с ней связаться, и вообще ее уход был довольно эмоциональным и на некоторое время совершенно меня обескуражил.

Правда, наряду с мелодраматичными откровениями Лекси высказала здравое предложение. Она сказала, что я могу найти нового партнера или нанять помощника на ее место, поскольку наша детективная практика к этому времени уже стала довольно известной. Первые несколько месяцев после ухода мисс Бальтазар я так и подумывал поступить, поскольку в одиночку никак не мог брать столько дел, чтобы оплачивать офис с секретаршей. Я даже набросал несколько черновиков объявления в газете о поиске помощника, которые так и не отправил. Несколько раз заводил беседу с приятелями в полицейских барах, чтобы узнать, не ищет ли кто непыльную детективную работу. Мне посоветовали несколько имен, но я так никому и не позвонил.

И не потому, что никто не мог заменить Лекси Бальтазар – девушку с аристократическим происхождением и блестящим образованием, открывавшем ей двери в самые элитные места Лос-Анджелеса, куда нет ходу обычным детективам. И это лишь было одним из многочисленных достоинств моей бывшей партнерши, на которую я уже привык во многом полагаться. Нет, мисс Бальтазар не была незаменимой. Просто я сам не был готов к переменам.

Поэтому спустя пару месяцев после ее ухода я уведомил владельца здания, что не буду продлевать аренду, и получил обратно залог, половину которого отослал Лекси на адрес ее матери. Вернул арендованную мебель. С сожалением мне пришлось распрощаться с нашей непревзойденной секретаршей мисс Пиблз, которую я тоже заранее предупредил о грядущем увольнении. Утешало в этой ситуации то, что Мэриголд Пиблз, давно достигшая пенсионного возраста, отправлялась не на биржу труда, а в свой уютный коттедж, где могла безбедно проживать до конца дней на ренту, выделенную ей предыдущим работодателем, известным голливудским воротилой. У нас мисс Пиблз работала скорее в качестве хобби, а также ради возможности сбегать из дома от тирании капризной сестры-инвалида.

Когда мисс Пиблз вызвала лифтера помочь ей отнести в машину коробку с личными безделушками и в последний раз пожала мне руку, прежде чем покинуть приемную агентства уже навсегда, я вспомнил, что так ни разу не спросил секретаршу, какой именно недуг терзает ее сестру. А сейчас уже было слишком поздно и неуместно.

Закрыв контору, я вернулся к тому, с чего начал, когда только уволился из полиции, – к работе из дома и приему заказов через коммутаторную секретарскую службу. Недавно в одном из научных журналов я прочел заумный анекдот о разнице между физиком и математиком. Перед каждым ставят задачу вскипятить воду и предоставляют все необходимые условия: газовую плитку, кастрюльку и кран водопровода. Естественно, физик и математик действуют одинаково, наливая воду в кастрюльку, а затем зажигая под ней газ. Но вот ставится новая задача, в которой начальные условия изменились – вода уже налита в кастрюльку. Физик в этом случае зажигает газ и кипятит воду. А математик просто выльет воду из кастрюльки в раковину – и тем самым сведет начальные условия к предыдущей задаче, уже решенной.

Так вот, этот несмешной анекдот догнал меня лишь через несколько дней после прочтения, когда я сообразил, что сам и есть типичный «математик» – я просто откатил условия своей жизни на десять лет назад, сведя их к предыдущей задаче. Как мне казалось, уже решенной.

К сожалению, жизнь далека от гипотетических построений. Не знаю, каким образом, но успех притягивает людей, а неудачи отталкивают, даже если эти состояния внешне незаметны. Я вернул в газеты старое объявление о своих услугах, но мне почти никто не звонил. Как будто потенциальные клиенты через запах типографских чернил учуивали, что это не просто Дуглас Стин, частный детектив, – а тот самый, который не смог удержать свою партнершу, потом не смог сохранить успешный бизнес, а теперь вновь сидит дома в своей дешевой мебелирашке и питается одними консервами. Давайте лучше обратимся к услугам кого-то другого, думали они.

Наверное я просто распространял вокруг себя атмосферу неудачливости. С начала зимы у меня было всего два незначительных заказа. Я продолжал валяться в кровати и коротать дни за чтением книг – причем в последнее время все больше отдавал предпочтение дешевым криминальным романам – стараясь не думать о том, что в ближайшей перспективе рискую лишиться крыши над головой.

Так что за предложение Пола Каулса я ухватился не раздумывая, заявив, что готов приступить прямо сегодня. Записал адрес, надел свой лучший костюм и отправился в «Гарнет».

Глава 3

Расположение отеля было во многих отношениях удачным. С одной стороны, Россмор практически выходила в деловой центр и торговую часть Голливуда, зато южнее располагались респектабельные особняки парка Уилшир, обнесенные оградами и тенистыми аллеями, где предпочитали селиться голливудские знаменитости, бегущие от внимания поклонников. Тут же неподалеку можно было увидеть более роскошные отели вроде «Маджестика», с собственной подъездной дорожкой и швейцарами в ливреях. Сам «Гарнет» также представлял собой внушительный пятиэтажный особняк в елизаветинском стиле – строгую геометрическую конструкцию с большими вытянутыми окнами по фасаду и обнесенной балюстрадой плоской крышей, которую венчали четыре небольшие прямоугольные башни. Когда-то наверное это здание смотрелось величественно, подавляя соседние домики, но в 50-е на Россмор развернулось большое коммерческое строительство, и теперь «Гарнет» сам оказался зажат между уродливыми типовыми «коробками». Слева между отелем и соседним зданием располагался небольшой проулок, ведущий во двор отеля, где было место для парковки и садик с живописным видом на холм Меллроуз. Когда я ставил автомобиль, то обратил внимание на котлован с угрожающе выступающими из него железными сваями. Очевидно, вскорости и этот вид будет закрыт от постояльцев отеля очередным торговым центром или офисным зданием.

Принимал меня работу сам управляющий «Гарнета» Теодор Шимански. В принципе рекомендации Бойда было достаточно, чтобы немедленно подписать со мной временный трудовой контракт без лишних проволочек, но почему-то мистер Шимански проводил меня в свой кабинет, а потом минут десять сверлил взглядом, задавая различные отвлеченные вопросы о моих привычках и опыте работы, несколько раз внимательно изучив мою детективную лицензию и сверяясь с какими-то записями.

На первый взгляд мистер Шимански показался мне сухоньким педантичным старичком, но потом я понял, что впечатление было ошибочным. Он был невысокого роста, едва доставая мне до плеча, облаченным в серый костюм-тройку и рубашку со стоячим воротником, стиснутым узким галстуком-шнурком. В петлицу пиджака была вдета белая роза, судя по всему, настоящая, что напомнило мне о довоенных временах, когда гостиничные служащие и метрдотели обязательно украшали костюм цветком, правда, предпочитая более формальные гвоздики. Голову управляющего венчала шапка седых волос, седые усы и небольшая бородка были тщательно подстрижены, серые глаза внимательно следили за мной сквозь стекла пенсне. Весь этот антураж меня поначалу и ввел в заблуждение – мне показалось, что мистеру Шимански лет шестьдесят. Но в процессе беседы я увидел, что за белоснежной растительностью видна гладкая кожа со здоровым румянцем, шея, торчащая из воротника, совсем не дряблая, а старомодное пенсне маскирует отсутствие глубоких морщин и мешков вокруг глаз. Скорее всего, Теодор Шимански был моим ровесником, слегка за сорок, а его старческий облик напомнил мне театральный грим, в котором молодые актеры исполняли роль короля Лира.

– Мистер Каулс пел вам такие дифирамбы, – сухо заметил управляющий, не спуская с меня глаз. – О том, каким вы были замечательным полицейским, а сейчас успели заработать себе репутацию как частный детектив. Не слишком ли вы хороши для этой работы?

– У меня нет планов на Рождество, а лишние деньги никогда не помешают, – спокойно ответил я.

Шимански коротко кивнул.

– Мистер Стин, считайте, что вы приняты начиная с сегодняшнего вечера. Я не думаю, что нам удастся найти постоянного охранника до Нового года, поэтому давайте сразу заключим контракт на две недели. Подпишите все бумаги, потом зайдете к мистеру Пэрри, бухгалтеру отеля, и получите аванс. Мистер Донован сегодня дежурит днем, он расскажет вам о ваших обязанностях и даст ключи от кабинета охраны и других помещений. Пойдемте…

Управляющий вскочил с кресла легко и проворно, что подтвердило мою догадку о его настоящем возрасте. В свою очередь, я уловил, что Шимански тоже наблюдает за моими движениями, видимо, стараясь окончательно убедиться, что я контролирую, куда ставлю ноги.

Выйдя из кабинета и махнув рукой в направлении бухгалтерии, Шимански мгновенно потерял ко мне интерес, так что я понял, что это собеседование тоже было частью постановки, чтобы я сразу почувствовал на себе авторитет и въедливость управляющего. На самом деле его не интересовал ни мой послужной список, ни причины устроиться на эту работу, если меня рекомендовал Пол.

От меня не несло перегаром, мой вес был в пределах нормы, и я дошел до кабинета Шимански ни разу не споткнувшись. Большего от ночного охранника «Гарнета» и ожидать было нельзя.

Роб Донован, детектив дневной смены, оказался ирландским крепышом лет тридцати пяти, всю жизнь проработавшим в охране: в супермаркетах, в отелях, даже в казино, и считавшим, что он удачно выбрал профессию. В «Гарнете» он служил уже два года, и ему все нравилось, но в основном работа была довольно скучной. Поэтому он был рад устроить мне полную экскурсию по отелю, а заодно рассказать не только о рабочих обязанностях, но и вывалить всю информацию, которой владел.

Начал он с того, что подробно пересказал прискорбный инцидент с участием Уилбура Мактирни и чашки кофе, приведший к появлению вакансии. Хотя самого Донована в это время даже близко к «Гарнету» не было, рассказывал он так, будто лично оказывал пострадавшему первую помощь. Я было решил, что Донован не упускает возможности приврать для пущей эффектности, но позже я убедился, что как свидетель он достаточно надежен – все факты он пересказывал точно, хотя и мог добавить в свое повествование театральности.

– В отеле пять этажей4, – разглагольствовал он, пересекая просторный холл. – Лифт всего один, зато современный автоматический, ни разу не ломался. Вот здесь слева вход на лестницу, есть еще пожарная лестница, она выходит в проулок. На каждом этаже по восемь номеров за исключением последнего, где расположены четыре «люкса». Итого получается… – Донован неожиданно замолчал, внимательно разглядывая кнопку вызова лифта.

– Тридцать шесть номеров? – вежливо уточнил я.

– Я так и сказал, – изумленно уставился на меня Донован. – Поехали, прокатимся до верха, а потом спустимся по лестнице. Значит, о чем я? Примерно половина здешних обитателей проживает постоянно. Или более-менее постоянно, хотя они чаще не сами съезжают, а их выносят, понимаешь, о чем я? У нас тут полно вдов, старых дев с попугаями, бизнесменов на пенсии, таких, у которых нет семьи, или убежденных холостяков. Понимаешь, о чем я? – он ткнул меня локтем и подмигнул. – Я их за версту чую, какие они вежливые. – Я кивнул головой, чтобы подтвердить, что я понял его эвфемизм. – Но тут ничего такого нет, не подумай. Ни мальчиков, ни девочек по вызову. Есть и молодые люди, даже пары, которые предпочитают жить в отеле. Черт возьми, никогда не понимал, как кто-то захочет постоянно жить в отеле. Ведь тут же вся твоя жизнь на виду, ничего не скроешь. Ну, предположим, живешь на всем готовеньком, еду доставляют в номер, полотенца меняют, одежду чистят, номер содержат в идеальном порядке. Не понимаю я парней, которые тащат в гостиницу свою молодую жену. Для медового месяца, может, это и отлично, но зачем ты женился-то, дурень, если она хозяйством не занимается? А что она делает целыми днями – шляется по магазинам и заказывает новые тряпки? И потом в отеле ничего не скроешь. Уборщицы постоянно шарят по номерам, залезают во все углы, а потом сплетничают, кто что заметил. Если ты со старухой своей поругался – уже к вечеру вся гостиница будет об этом знать.

Донован прервал свой монолог, потому что мы приехали. Его дыхание даже не сбилось, так что я приготовился к новой речи.

– Вот тут люксовые номера, каждый вдвое больше обычного. Практически огромные квартиры, у них там кроме спальни есть и гостиная, и кабинет, и гостевая комната, а еще у каждого вроде своей мансарды с выходом на крышу. Пошли покажу, вот здесь еще одна дверь, это запасной ход на крышу. Он всегда закрыт с той и с этой стороны, чтобы остальные жильцы туда не шастали. Ключи у нас здесь на связке, запасные лежат в столе в нашем офисе. Тебе не нужно туда ходить, просто проверяй, чтобы дверь всегда была закрыта. Естественно, у гостей с пятого этажа есть тоже свои ключи от лестницы, они иногда зачем-то ей пользуются и забывают двери закрыть, а потом сами же и жалуются. Направо от лифта номер 501, там живет мистер Доббинз, то ли адвокат, то ли финансист на пенсии. Он сто лет снимает эти апартаменты. Напротив него номер 502, там живет мистер Спенли-Эвертон, еще один старикан-толстосум.

– Стенли Эвертон? – переспросил я.

– Спенли-Эвертон через дефис. Двойная фамилия. Он вроде какой-то британский аристократ с титулом, да и говорит, что твой Уинстон Черчилль. Да перестань ты записывать! У нас в конторе лежит список всех постоянных жильцов, можешь хоть наизусть его выучить, если скучно станет.

– А мистер Спенли-Эвертон тоже проживает в отеле постоянно?

– Ага. И вообще все на этом этаже. Говорят, владелец отеля предпочитает сдавать люксовые апартаменты на длительный срок. Этот лорд, кстати, живет не один, а с сестрой. Ее зовут Карлайл, представляешь? Леди Карлайл Спенли-Эвертон, ну и имечко, – Донован хихикнул. – Я бы умер, если бы мне пришлось так к ней обращаться, но, к счастью, мадам почти не выходит из номера. Вроде бы у нее со здоровьем не все в порядке, какой-то нервный недуг. Хотя странно, почему английский аристократ не запер свою сумасшедшую сестру в фамильном замке где-то в Блаблашире, а притащился с ней жить в Лос-Анджелес. Может, их лишили наследства, ты понимаешь о чем я?

– Ну, видимо, денег на жизнь в «Гарнете» им хватает.

– Вот и я о том же. Поганые англичашки! Ну идем дальше. С другой стороны от лифта живет мистер Парсонс. Он примерно твоего возраста, хотя и хуже сохранился. Я думаю, он на чем-то сидит, ты понимаешь, о чем я? Худющий, как смерть, зрачки крохотные. Тоже нигде не работает, больше шляется по ипподромам, иногда в Вегас ездит. Ну и последние жильцы заселились чуть меньше года назад, я уже тут работал. Молодая пара, мистер и миссис Альварес. Он какой-то мексикашка, хотя по нему так сразу и не скажешь, парень собой видный. Работает в автосалоне, машины продает. А жена его отпадная красотка, настоящая блондинка, если ты понимаешь, о чем я. Говорят, на своем участке крыши она целыми днями загорает без бикини. Спросишь, откуда у них деньги? Не знаю, дружище. Девчонка, Гленда Альварес, вроде бы наследство получила, такой слушок ходил. Ну и решили пожить в свое удовольствие, ты понимаешь, о чем я?

Голова у меня начинала пухнуть. Мы дошли до конца коридора, где Донован показал мне выход на пожарную лестницу, закрытый изнутри на щеколду, потом начали спуск пешком. Интерьер обычных этажей мало чем отличался от элитного, разве что количеством дверей в коридорах. А так везде были одинаковые кремовые обои, неяркие светильники на стенах и сравнительно новые ковровые дорожки.

Донован продолжал трещать, рассказав, что «Гарнет» был отреставрирован около десяти лет назад, обновили кухню и канализацию, поменяли электрическую проводку, щели в потолках были замазаны, а старые обои переклеены. Вроде бы тогда же верхние номера были переделаны в подобие пентхаусов, для чего пришлось разобрать изначальные чердачные помещения. Цены в отеле выросли, но реновация не затронула некоторых старых клиентов, которые поселились в «Гарнете» чуть ли не с довоенных времен. Они продолжали проживать в гостинице, платя сущие копейки, благодаря нелепо составленным договорам. Конечно, такие постояльцы были убыточными, но, к счастью, заявил Донован, с каждым годом они также становятся и жертвами естественной убыли.

– Мисс Касл, миссис Борхес, сестры Пушкевич, точнее уже одна сестра, потому что младшую на прошлой неделе увезли в больницу с пневмонией, вряд ли она уже оттуда вернется. Мистер Смит с третьего этажа, его так и зовут, Джон Смит, – продолжал перечислять Донован. – Мистер Дэлут и мистер Аксаков, старый русский генерал. Только не вздумай упомянуть при нем коммуняк или Сталина, старикан так их ненавидит, что у него может удар случиться. Кстати, вечерами русский иногда засиживается в фойе со Спенли-Эвертоном, они играют в шахматы. Не думаю, что они правда умеют играть в шахматы, во всяком случае, ни разу не видел, чтобы они часто двигали фигуры. Наверное им просто нравится воображать, что они в каком-то аристократическом мать его клубе, ты понял, о чем я. А, чуть не забыл старую ведьму Каррузерс, но она так давно не показывалась, что уж не знаю, жива ли она. Впрочем, тебе и не нужно знать всех этих старичков, понимаешь, о чем я. Они принимают на ночь свое горячее молоко с бурбоном и дрыхнут без задних ног всю твою смену. Хотя некоторые просыпаются рано и требуют первый завтрак, но это не доставит тебе никаких хлопот. Да, в остальное время они грызутся. Кому-то громко коты топают, у кого-то лают шавки. В отеле не разрешено проживание с маленькими детьми, да и животные не приветствуются. Я имею в виду настоящих животных, а не этих мотки шерсти, которых некоторые называют комнатными собачками, ну ты понимаешь, о чем я. Да ты не волнуйся, если тут вдруг и позовет кто-то ночью охрану, приходишь, вежливо беседуешь, говоришь, что мистер Шимански со всем разберется. Он сам тут живет в сто третьем номере прямо сразу у лестницы на первом этаже. Номера тут, кстати, типовые. Две комнаты всего, гостиная и спальня. Я не смог бы так жить, ну ты понимаешь, особенно со своей старухой. Как можно жить с бабой в доме без кухни. Получается, она будет целыми днями тебе глаза мозолить? А еще у тех номеров, которые выходят на задний двор, есть балконы крохотные, просто стол и два кресла, а у номеров на фасаде только маленькие такие углубления, туда даже ногу не высунешь. И за это берут 32 доллара за ночь, можешь себе представить? Как будто «Ритц» какой-то.

– А самого мистера Гарнета ты когда-нибудь видел? – спросил я.

– Кого?

– Ну, кто владеет этим отелем? Мистер Гарнет? Что-то я не заметил, чтобы холл был украшен гранатами5.

Донован снова замолчал и закатил глаза. Я понял, что впадать в ступор – его естественная реакция на любую информацию, которую он быстро не может переварить.

– Ты встречался с владельцем отеля? – уточнил я.

– Я? Никогда. Ха-ха, а ты решил, что его зовут Гарнет? Интересная мысль. Нет, всем тут управляет мистер Шимански, во всяком случае, он решает все вопросы. Да кто знает этих владельцев. Вроде бы это какой-то синдикат, в который входит и наш отель, и еще несколько таких, а, может, и доходные дома в Лос-Анджелесе. Нам-то какая разница?

Я мысленно согласился. Какое мне дело до того, кто владеет моим временным местом работы, и есть ли в городе еще подобные заведения, которым хозяева дали имена вроде «Сапфира» или «Яшмы», и при этом никто не задается вопросом, существует ли мистер Джаспер6.

Тем временем Донован быстро произвел перезагрузку своего речевого аппарата и провел меня по всему нижнему этажу, показав кухню, вход в подвал, где располагались погреб и прачечная, подсобные помещения уборщиц, ресторан с баром и несколькими отдельными кабинетами, а в конце подвел к дубовой стойке регистрации, за которой с унылым видом сидели двое портье в бордовых пиджаках. Наконец хоть какое-то указание на гранаты.

– Это Артур и Стив, а это наш новый ночной охранник Дуг, – представил нас Донован так, будто мы были знакомы сто лет. – Но когда ты сегодня придешь на смену, тут будет сидеть другой парень, Мэнни. Днем дежурят по двое, а ночью оставляют одного администратора. Все равно тут ночью

… ничего не происходит, мысленно закончил я предложение.

– Не волнуйся, в полночь входную дверь закрывают на стопор, – продолжал молоть Донован. – Но случается, что в гостиницу въезжают бизнесмены, прилетевшие ночным рейсом. Или наоборот кому-то надо рано выехать. Эти ребята тоже частенько у нас останавливаются. Место тихое, чистенькое, деловые ребята могут себе позволить, учитывая, что рядом с Голливудом и деловым центром. Но если вдруг начнет стучать какая-то парочка, которой нужно снять номер на ночь, то мы им отказываем. Говорим, что мест нет. Если будут буянить, тут может понадобиться твоя помощь. Хотя, насколько я знаю, ни разу тут такого не случалось. Все-таки репутация, ты же понимаешь, о чем я. Так что можешь полночи спокойно спать. Уил так и делал. Вот черт везучий, теперь он будет целыми днями валяться на больничной койке за счет владельцев. Я бы и сам хотел работать в ночную смену, но моя старуха твердо сказала нет, уж очень ей холодно одной в постели, если ты понимаешь, о чем я.

В конце концов мне удалось отвязаться от Донована и уехать домой, чтобы посидеть несколько часов в тишине, прежде чем вернуться в «Гарнет» на первое дежурство.

Глава 4

Я приехал на свое новое место работы заранее, в десять с небольшим, так и не сменив рубашку, просто по причине отсутствия свежей. К завтрашнему вечеру я рассчитывал исправить этот недостаток. К счастью, Донован уже успел уехать домой к мерзнущей супруге, поэтому смену мне сдал угрюмый тип по имени Винни, который молча передал связку ключей, надел пиджак и шляпу и вышел из кабинета охраны. Минут через десять в дверь деликатно заглянул мистер Шимански, благоухающий свежей белой розой в петлице, чтобы убедиться, что я приступил к рабочим обязанностям, и поинтересоваться, нет ли у меня каких-либо вопросов.

Я просмотрел дневник охраны за прошедшие дни. Как я предполагал, никаких происшествий, последняя запись датировалась вчерашним вечером, когда в начале одиннадцатого в отель заехал новый постоялец, некто по имени… тут я несколько минут всматривался в каракули на странице, предположив, что экспрессивный почерк принадлежит словоохотливому Доновану, а возможно и толстым пальцам Мактирни. Нового постояльца звали то ли Дакуинсом то ли Дагинсом. Он поселился в номере 404. Как я успел узнать, в «Гарнете» не требовали оплаты вперед с постояльцев, зато обязательно просили предъявить водительские права или другое удостоверение личности.

Потом я запер кабинет и пошел прогуляться по отелю. Кухня была уже закрыта, бармен предлагал засидевшимся гостям напитки, но и он готов был сворачивать лавочку. Насколько я успел узнать, управляющий обычно целый вечер сидел в своем кабинете, проверяя счета и разбираясь с бумагами и хозяйственными проблемами. Только убедившись, что бар закрыт, а двери ресторана надежно заперты, Шимански поднимался на этаж выше в свой номер и не показывался уже до утра.

В небольшом зале, расположенном в алькове между проходом в ресторан и основным холлом гостиницы, сидели три благообразных джентльмена. Двое склонились над шахматной доской, а третий угнездился в кресле чуть поодаль и делал вид, будто читал газету, хотя на самом деле с любопытством наблюдал за мной.

Я вежливо всем кивнул, но тут один из игроков меня окликнул.

– Эй! Юноша. Вы, да. Подойдите, – он требовательно постучал по столешнице. – Вы новый охранник?

Я подтвердил.

– Давно надо было избавиться от этого толстяка Мактирни. Проку от него все равно не было никакого, а хрипел при ходьбе будто Транссибирский паровоз. Как ваше имя? Стин? Откуда вы? По-моему, в вашем лице есть что-то монгольское. Среди ваших предков случайно не было татар?

Я покачал головой, сообщив, что очень мало знаю о своих предках до их переезда в Америку.

– Американцы! Фуй. Я могу проследить свой род до тринадцатого века, когда мой предок служил при дворе Ивана Грозного. Как можно не знать своего происхождения, что вы думаете, Хьюго?

Я считал, что Иван Грозный жил вроде бы в шестнадцатом столетии одновременно с Тюдорами, но решил не поправлять старого белогвардейца. На вид ему было лет восемьдесят, все следы бурно прожитой жизни отпечатались на лице, а тощие длинные усы уныло свисали вокруг дряблого рта. Кроме того, Аксаков имел тот же недостаток, в коем только что уличил Мактирни – он был вопиюще толст. Это не была приятная полнота рантье на покое, а заметный избыточный вес, явно мешающий русскому: брюхо, стиснутое бархатным жилетом, едва позволяло дотягиваться до шахматных фигур. Зато его собеседник, видимо, тот самый английский аристократ, смотрелся не в пример лучше. Он был моложе генерала, наверное, около лет шестидесяти, и легко было представить, как его сухощавая фигура взлетает на пятый этаж по лестнице, не дожидаясь лифта.

Третий персонаж, еще один благообразный старик на седьмом десятке, сухонький и невысокий, наконец отложил газету и приподнялся из кресла.

– Позвольте представиться, я Макс Доббинз, живу в номере 501. Прошу извинить моих аристократических друзей, они, видимо, считают ниже своего достоинства представляться. Это Пол Аксаков, хотя он предпочитает, чтобы его называли Павлом. Или просто князем, не так ли?

Одутловатое лицо русского побагровело.

– Сколько раз вам говорить, Доббинз. Моя мать была княжной Высоковской до того как вышла замуж за моего отца, простого дворянина.

Доббинз чуть заметно улыбнулся и продолжил:

– Партнером мистера Аксакова по шахматам является Хьюго Спенли-Эвертон. Боюсь я и здесь ошибусь, если попробую назвать его титул.

Названный без титула Спенли-Эвертон лишь рассеянно кивнул. Мне показалось, что он толком и не слушал весь разговор, сосредоточенно уставившись на доску.

– Вы играете в шахматы, Стин? – спросил мистер Доббинз.

– Немного. В школе ходил в шахматный кружок, но потом отец решил, что мне не стоит отвлекаться от учебы.

В проницательных глазах Доббинза зажглась искра удивления. Я бы и сам на его месте задался вопросом, зачем было прилежно учиться в школе, чтобы работать ночным охранником.

– Я тоже не слишком хорош в шахматах, – вместо этого сообщил он. – Иногда, когда к нам присоединяется мисс Каррузерс из 106-го номера или Джимми Финчер из 307-го, мы устраиваем здесь вечернюю партию в бридж. Правда, редко засиживаемся позже одиннадцати, сами понимаете, возраст. Вы играете в бридж, Стин?

Мне снова пришлось его разочаровать, сообщив, что я знаю только покер. Спенли-Эвертон наконец сделал ход, заставивший Аксакова звучно выругаться. В былые времена, когда кто-то обыгрывал его в шахматы, он наверное сразу хватался за свою шашку.

Подошел официант и деликатно забрал пузатые коньячные бокалы со столиков, даже не спросив, нужно ли повторить. Решив, что уже поздно и на сегодня развлечений достаточно, компания попрощалась со мной и направилась в сторону лифта. Я же пересек фойе и обменялся парой приветственных фраз с ночным консьержем Мэнни, прыщавым юношей лет двадцати, державшим за конторкой огромный раскрытый том, видимо, какой-то учебник.

Затем я поднялся по лестнице, заглядывая на каждый этаж, стараясь производить как можно меньше шума и не попасться на глаза обитателям. Я не слишком хорошо представлял себе работу гостиничного охранника, но полагал, что она имеет мало общего с фигурой тюремного надзирателя, шляющегося ночью по коридорам с дубинкой и стучавшего по стенам. Убедившись, что все окна, выходящие на пожарную лестницу, закрыты на щеколды, а дверь на крышу заперта на замок, я снова спустился в фойе и стал маяться скукой. В итоге я приземлился в то самое кресло, где раньше сидел Доббинз и взял его газету. Кресло оказалось довольно удобным наблюдательным пунктом, отсюда можно было видеть холл и проход к лифтам, при этом самому не маячить у всех на глазах.

В начале второго, когда я почти дочитал газету и вдумчиво изучал раздел шуток, снаружи забарабанили по стеклу. Я приподнялся, вытянул шею и увидел, что Мэнни с усталым видом поплелся снимать блок с вращающейся входной двери. В холл ввалилась компания молодых людей, два парня и две девушки.

– Зайдем к нам, пропустим по стаканчику, – предложил высокий молодой человек с напомаженными волосами, обнимавший за талию фигуристую блондинку в платье цвета бутылочного стекла и расстегнутом белом пальто.

– Не знаю, – протянула другая девушка с роскошными рыжими волосами, кутающаяся в пушистый полушубок. – Дик еще может не спать, он не любит, когда я поздно возвращаюсь.

– Так бери Дика и поднимайтесь к нам, – не унимался напомаженный. – А ты что скажешь, Хоуи?

– Хватит, Джо, – неожиданно резко заговорила блондинка, до этого так виснувшая на руке своего спутника, что почти перегибалась пополам. – Я устала, а тебе завтра на работу, забыл?

– Чертова работа, – недовольно буркнул Джо. – И почему я не могу назначить себя писателем, как Хоуи. Дрыхнуть до полудня, а потом что-то стучать на машинке, пока не придет время выпить. Я бы тоже так смог, а, Гленни?

– Говорят, мартышку тоже можно научить печатать, – равнодушно откликнулась блондинка.

– Ладно, я пойду по лестнице, – зевая заявила рыжая. – Проводишь меня, Хоуи?

Белобрысый гигант с удивительно розовой кожей, не проронивший за все это время ни слова, с улыбкой кивнул и последовал за ней.

– Пока, Джо, пока, Гленни, – кивнул он паре у лифта.

– Пока, Хоуи, Таня, – откликнулась девушка.

– Что это было про мартышку? – напустился на жену Джо.

– Отстань, милый. Я так устала, не видишь, с ног валюсь.

– Можно подумать, это ты у нас работаешь, сидишь целый день в этом душном автосалоне.

В этот момент приехал лифт, и я не слышал продолжения ссоры. Насколько я понял, блондинка и ее темноволосый спутник были супругами Альварес с пятого этажа, их приятели, видимо, тоже обитали в «Гарнете».

Мэнни вышел из-за стойки и неодобрительно уставился на меня.

– Вам вовсе не нужно сидеть здесь всю ночь. Будет нехорошо, если вы уснете в кресле, а утром на вас натолкнется кто-то из ранних постояльцев. Идите лучше в кабинет, если что-то будет нужно, я сам вас позову.

Я хотел возразить, что вовсе не собираюсь засыпать на рабочем месте, но потом подумал, что нельзя быть слишком самоуверенным. Обстановка в отеле действительно была сонной.

Поэтому я кивнул портье и отправился в свой закуток, где некоторое время посидел за столом, изучая обстановку комнаты. Изучать там было решительно нечего. В голове крутились события сегодняшнего вечера, обрывки рассказов Донована, встреча с Аксаковым, Спенли-Эвертоном и Доббинзом, сцена с супругами Альварес перед лифтом. Какая странная смесь. Русский, англичанин и мексиканец. Как будто в плохом анекдоте.

Почему-то меня охватило недоброе предчувствие. Все в один голос твердили, что в «Гарнете» никогда ничего не происходит, и действительно, как я сказал, обстановка в отеле была сонной. Но отнюдь не умиротворяющей. Наоборот, казалось, будто в воздухе звенело ощущение тревоги, хотя я и не мог понять, почему.

Не могу сказать, что предчувствия меня никогда не подводили, к тому же эта тревога могла быть связана с выходом на новую работу, которую я никогда не выполнял. Я знаю, как ночью вести себя в полицейском патруле, знаю, как стоять в карауле на военном эсминце, но мне никогда не приходилось беречь ночной покой состоятельных пансионеров, уважающих тишину.

Вздохнув, я переместился в кресло, в котором тут же едва не утонул, и достал принесенную из дома книгу. На сей раз я остановил выбор не на бульварном детективе, а на романе «Дракула» Брэма Стокера, который взял в библиотеке. Фильм7 я посмотрел еще будучи подростком и потом долгое время находился под впечатлением от гипнотического взгляда Белы Лугоши, но мой друг Маркус Ван Ренн, работавший в Мемориальной библиотеке на бульваре Олимпик, заверил меня, что киноверсия далека от первоисточника.

Пока что эти различия мне казались несущественными. Ну в Трансильванию поехал Харкер, а не Рэнфилд, как в фильме, вся первая часть романа представляла собой довольно скрупулезный дневник этого путешествия. По идее, читатель должен был проникаться ужасом, глядя на происходящее глазами Джонатана Харкера, но все портил выспренний викторианский стиль изложения. Подумать только, и эти рулады герой выводил стенографическим письмом!

«На козлах сидел человек с длинной черной бородой, в широкой черной шляпе, которая скрывала его лицо. Я смог разглядеть блеск очень больших черных глаз, казавшихся красными при свете фонарей, когда он повернулся к нам…».

Не забыл автор и про «холодный, жестокий рот, ярко-красные губы и острые зубы, белые, как слоновая кость». Затем Стокер устами Харкера подробно описал, как он приехал в замок, как поужинал с графом, отметив странной формы ноздри и «необыкновенную бледность его лица», а затем неспешно отправился спать в отведенную ему восьмиугольную комнату.

Я и сам не заметил, как последовал примеру Джонатана Харкера и провалился в глубокий сон.

Глава 5

Проснулся я в ужасе с мыслью, что полностью проспал свою первую смену. Взглянул на часы и обнаружил, что они показывают всего десять минут шестого. Видимо, кресло Мактирни и правда было заколдованным, оно мгновенно усыпляло и будило в урочное время.

Я сходил в служебную уборную, где привел себя в порядок перед зеркалом и прополоскал рот зубным эликсиром, а потом вышел в холл отеля. Сейчас стояли самые короткие зимние дни, поэтому до рассвета было еще почти два часа, фойе освещали электрические лампочки. Мэнни сидел за своей стойкой, отложив учебники в сторону и разглядывал комиксы.

– Я ухожу в шесть, мистер Стин, – сообщил он. – Сюда придет Рамон. На кухне уже работают повара. Некоторые наши постояльцы встают рано и просят первый завтрак к шести. Если хотите, можете попросить, вам приготовят что-то перекусить.

– Не отказался бы от кофе и яичницы. Это можно устроить?

Мэнни гостеприимно махнул рукой в сторону хозяйственных помещений.

– Спросите повара, шефа Оноре. У нас все по высшему разряду. Свежие яйца, собственные булочки, домашняя ветчина, сосиски и тосты. Никаких континентальных завтраков, так говорит мистер Шимански. «Гарнет» должен держать марку. Как прошла первая ночь?

Я честно признался, что уснул. Мэнни пожал плечами, мол, другого он и не ожидал.

На кухню я решил пройти не через подсобный коридор, а прямо через ресторан, где не до конца проснувшиеся официанты в полутьме стелили свежие скатерти и расставляли вазочки со свежими цветами на случай, если кому-то из гостей придет в голову поесть не в собственном номере. Когда я проходил через холл с «шахматным альковом», как я его окрестил для себя, то услышал звук открывающихся дверей лифта и остановился посмотреть, что за пташку принесло в такую рань. На площадку вышел человек в длинном черном плаще и черной шляпе, тащивший двумя руками большой чемодан. Едва взглянув на незнакомца, замершего в проеме освещенного прямоугольника кабины, я вздрогнул. У него была густая черная борода, на фоне которой алели ярко-красные губы. Человек повернул голову в мою сторону и мне показалось, что он усмехнулся, сверкнув необычайно белыми зубами.

Глаза незнакомца в свете электрической лампочки отливали красным. Но больше всего меня поразила его мертвенно-бледная кожа. Каюсь, это было глупо, но я на секунду зажмурился. А когда открыл глаза, черный человек уже исчез. Видимо, он свернул за угол шахты лифта и направился в противоположную от меня сторону к стойке регистрации.

Я тряхнул головой и решил, что мне срочно необходимо подкрепиться и выпить кофе.

Мистер Оноре лично зажарил мне глазунью из двух яиц с восхитительно жирной колбаской и разрешил съесть ее тут же за кухонным столом, пока его помощники нарезали окорок, шинковали грибы и лук, то есть делали все приготовления, чтобы потчевать проснувшихся постояльцев французскими омлетами или английскими яйцами на булочке. Шеф «Гарнета» говорил с преувеличенным грассированием и ударениями на последний слог, но я предположил, что он скорее поляк или румын, сменивший имя для большей благозвучности. Впрочем, не каждый отель в Лос-Анджелесе может похвастаться даже фальшивым французским поваром.

Памятуя о печальном примере Мактирни, кофе я выпил тоже на кухне, а потом вернулся уже через служебный коридор к регистрационной стойке, где Мэнни готовился передавать дела своему сменщику.

– Кто-то сейчас выехал? – спросил я.

– Нет, – покачал головой Мэнни.

– Как так? А человек в черном плаще? С большим чемоданом. Я видел, как он выходил из лифта и направился в твою сторону. Я решил, что это ранний гость выписывается.

– Нет, мистер Стин. Никого не было.

– Ты никуда не отходил?

– Нет, – Мэнни обиделся. – И дверь все еще закрыта. Если бы кому-то надо было выйти, ему бы пришлось вначале спросить меня. А этот человек не мог пойти в ресторан?

– Нет, ведь я как раз туда направлялся, но за мной никто не следовал. Я и видел-то его всего пару секунд, когда он вышел из лифта с большим чемоданом. Разглядел только плащ, шляпу и густую черную бороду, – я решил опустить подробности про исключительную бледность и кроваво-красные губы незнакомца.

Мэнни нахмурился.

– Насколько я знаю, у нас нет таких постояльцев. Во всяком случае, два дня назад не было, когда я работал днем. Человека с густой черной бородой я бы запомнил. А может… – юноша был слишком хорошо воспитан, поэтому я видел, как он мучительно подыскивает формулировку, чтобы уточнить, не приснилось ли мне это.

– Очень может быть, что просто показалось, – согласился я, подумав. – Но открывающийся лифт я же не выдумал.

– Жаль, что у нас больше нет лифтера, – сочувственно сказал портье. – Автоматический лифт поставили всего год назад, жильцы стали жаловаться, что старый слишком громыхал. Но при нем был лифтер, который открывал двери, он всегда мог сказать, кто куда поехал. Хотя, если честно, лифтер ночью не работал. Поздним жильцам самим приходилось открывать двери кабины и многие не могли спать, слыша этот лязг. А вот и Рамон. Мистер Стин, мне пора домой. Приятно было с вами работать.

К стойке портье подошел молодой мексиканец, уже успевший переодеться в форменный бордовый пиджак. Мэнии представил нас друг другу.

– Как прошла первая ночная смена? – задал Рамон дежурный вопрос.

– Без происшествий, – быстро ответил Мэнни.

– Мне вот только показалось, что я полчаса назад видел кого-то, выходящего из лифта. Но потом он будто растворился в воздухе. Мэнни утверждает, что мимо него никто не проходил.

– Интересно, – откликнулся Рамон. Он явно был не против поболтать. – И как он выглядел?

Я повторил свое укороченное описание.

– И такая бледная кожа? – заинтересовался Рамон. – Как будто парень – оживший покойник или был замурован в пещере?

– Да. Я думал, мне показалось из-за освещения.

– Похоже на того постояльца, который заехал позавчера вечером. Имя еще какое заковыристое. Вот, – он ткнул пальцем в регистрационную книгу. Мистер Дюкесни. Жан-Пол Дюкесни из Канады.

Я перевернул к себе страницу. Странная фамилия писалась как Duquesne, рядом значился адрес в Квебеке, в каком-то городке под названием Сен-Фелисьен. Значит, канадский француз. Я не был силен во французском, но вспомнил, что на флоте у меня был знакомый креол, фамилия которого тоже напоминала абракадабру из согласных, но он объяснил, что это какая-то древнефранцузская форма написания, а на самом деле имя читается совсем просто.

– Может, Дюкен? Или Дюшен? – ткнул я наугад.

– Точно! Он так и сказал, что его зовут мистер Дюкейн. Ну или что-то похожее. Парень говорил с акцентом. Показал канадские права и чековую книжку. Вроде все было в порядке.

– Десять минут одиннадцатого. Странное время для заселения.

– Многие бизнесмены так делают, прибывают вечерним поездом или самолетом, потом едут сразу в гостиницу, чтобы отдохнуть ночью, привести себя в порядок, а потом уже с утра отправляться по делам. К счастью, у нас было в отеле три свободных номера, сейчас же не сезон, и он в итоге выбрал номер 404, потому что специально просил комнату, где есть цифры 4. Сказал, что это его любимое число. Странно, – Рамон продолжал листать тетради. – Этот Дюкейн не завтракал, не обедал и не ужинал. На номер совсем ничего не записано, даже напитков из бара ему не приносили.

– А он вообще выходил из комнаты?

– Не знаю. Надо было спросить у парней из вчерашней смены. Но ключа в ячейке нет.

– А приехал он с чемоданом?

– Да, со здоровенным таким. И сам потащил его в номер вместо того, чтобы оставить на тележке. Я еще подумал, что он коммивояжер. Но парень выглядел так странно с этой шляпой и бородой, что я решил, что он из этих… амишей. И чего его к нам занесло? А потом я узнал, что он канадец, и успокоился.

Верно, от канадцев всего можно ожидать.

– И вы видели его выходящим из лифта с чемоданом? – теперь уже всерьез заинтересовался Рамон.

– Да, как я думаю. Когда шел на кухню завтракать через ресторан. Но Мэнни говорит, что он не выписывался.

– Может, он вспомнил, что забыл в номере что-то важное и поднялся обратно на лифте?

– Ага. И снова лег спать, – усмехнулся я. – Ведь этот Дюкейн тут больше не показывался.

Мэнни окончательно утратил интерес к нашему разговору. Он собрал свои учебники и комиксы и отправился в подсобку переодеваться.

Первые лучи рассвета уже освещали холл гостиницы. Рамон снял стопор с вращающейся двери, выключил ночное освещение и вывеску над входом. Работать мне оставалось чуть более часа.

Я еще раз сходил в ресторан, чтобы убедиться, что Дюкейн не сидит там со своим чемоданом и мирно завтракает. Обеденный зал был совершенно пуст, но официанты уже вовсю шуровали вверх-вниз на лифте, развозя по этажам тележки с аппетитными завтраками. Чтобы не мешать им, я поднялся по лестнице до четвертого этажа и подошел к двери с табличкой 404. Прислушался – изнутри не доносилось ни звука. Я мог бы постучать, но решил, что для этого нет повода: вдруг мистер Дюкейн и правда спустился вниз с чемоданом, а потом вернулся в свой номер. Например, он мог спросонья перепутать время выезда. Я прошелся по коридору и остановился около окна, ведущего на пожарную лестницу. И тут же заметил, что оно не закрыто на щеколду, как было еще вчера вечером, а лишь плотно прикрыто до самого низа.

Я спустился в фойе и рассказал обо всем Рамону. Теперь уже он всерьез обеспокоился.

– Ты уверен, что окно было закрыто вчера вечером?

– На сто процентов. Я сам еще раз проверил все выходы сразу после полуночи.

– Черт возьми. Неужели этот тип и правда сбежал по пожарной лестнице?

– А кому еще, по-твоему, понадобилось открывать окно на четвертом этаже, а потом опускать его обратно?

– Вот черт, – Рамон быстро проглядел список жильцов четвертого этажа. Три комнаты, выходящие во внутренний двор, были заняты постоянными съемщиками, еще в трех остановились профессора из Бостона, приехавшие на какой-то научный конгресс, в номере 404 остановился мистер Дюкейн, а номер 402 пустовал, поскольку неделю назад в нем птица ударилась в окно, стекольщик заклеил трещину, но с тех пор так и манкировал своей работой, и его не ждали раньше Рождества.

– Как думаешь, нам стоит разбудить мистера Шимански? – с сомнением спросил Рамон. – Он выходит к завтраку обычно часам к восьми.

Я подумал, что к этому времени как раз закончится моя смена, и я спокойно могу передать дела следующему охраннику. Впрочем, если окажется, что Дюкейн или кто-то другой все-таки сбежал ночью по пожарной лестнице не заплатив, это будет именно моим проколом.

– Можно зайти к Дюкейну под каким-то благовидным предлогом? – спросил я.

– Не знаю, – Рамон задумался. – Вчера он весь день провел в своей комнате, уборку тоже не заказывал. Можно попросить горничную этого этажа, Флору или Анни, не знаю, кто там сегодня дежурит, постучаться к нему в дверь и спросить не нужно ли сменить полотенца или вынести мусор из ведра. Рановато, конечно, для уборки, мистер Дюкейн может разозлиться, но я думаю, потом мистер Шимански это уладит.

Я нашел одну из горничных четвертого этажа, которая отзывалась на имя Анни, в хозяйственной комнате и объяснил ей ситуацию. Она деловито кивнула, взяла на всякий случай стопку чистых полотенец и мусорный мешок и отправилась со мной на четвертый этаж.

– Странно, – сказала Анни. – Вчера на двери висела табличка «не беспокоить». А сегодня ее уже нет.

– Значит, вы смело можете постучаться.

– Мистер Дюкейн, мистер Дюкейн. Уборка номеров. Вам не нужны чистые полотенца или другие услуги?

За дверью по прежнему не раздавалось ни звука. Анни повторила свой вопрос.

– У вас есть ключ от номера? – спросил я.

– Есть мастер-ключ от четвертого этажа, – кивнула она. – Он подходит ко всем номерам здесь. Вы думаете, стоит открыть? А вдруг он просто спит.

– А вы тихонько. Если он крепко спит, то даже не заметит, что вы заходили. А вдруг ему там стало плохо? Представляете, человек собрался съехать, вспомнил, что забыл таблетки, поднялся к себе в номер, и тут его хватил удар. И он даже не может дотянуться до телефона и вызвать помощь.

Впечатлительная Анни округлила глаза и стала искать нужный ключ на связке. Дверь открылась практически бесшумно и горничная зашла внутрь.

– Вы же пойдете со мной, мистер Стин? Мне одной страшно. Я не знаю, что делать при приступах.

Я подумал, что если ни о чем не подозревающий Дюкейн и правда мирно спит в своей постели, то он еще как-то сможет пережить появление в спальне горничной в семь утра, но уж никак не горничной в компании гостиничного детектива.

– Я пойду вслед за вами, Анни, не беспокойтесь.

Девушка несмело проскользнула за дверь. Я сунул голову следом и осмотрелся. Номер отличался обычной планировкой: небольшая прихожая с дверями, очевидно в гардеробную, туалет и ванную комнату. Пара широких ступенек под альковом вела в гостиную. Анни открыла дверь в ванную комнату и покачала головой.

– Полотенца новые и сложены. Как будто ими никто не пользовался.

Фигура Дюкейна казалась мне все более фантастичной. Таинственный бородач в черном, приехавший после заката и пытавшийся сбежать до рассвета. За сутки даже ни разу не помылся. Кстати, интересно, мылся ли граф Дракула. Конечно, вряд ли он брился, ведь как это можно сделать, если не отражаешься в зеркале. Или он звал для этого своих слуг. Но неужели вампиры не пачкаются?

Я так отвлекся на эти размышления, что не заметил, как Анни проследовала из прихожей в гостиную. А затем я услышал ее жуткий крик. Рванувшись вперед, я успел поймать девушку, пытавшуюся выбежать из номера.

– Там, там, – показывала она.

– Что, Анни?!

– Человек на полу. Мне кажется, он мертв.

Глава 6

Я вытолкал горничную в коридор и сам зашел в номер. В центре гостиной прямо на бежевом ковре лежал на спине человек. Он лежал ровно, его руки были сложены на груди так, что казалось, что он спит. Хотя, конечно, странно было с его стороны прилечь отдохнуть прямо на полу. Но даже не вглядываясь пристально было понятно, что речь не идет о спокойном сне. Кожу отличала синюшная бледность, рот приоткрылся и застыл в злобной гримасе, черты лица заострились, грудь не поднималась от дыхания. На всякий случай я вернулся в коридор к дрожащей Анни и попросил у нее карманное зеркальце.

– Зачем?

– Просто дайте мне его на минутку. У каждой девушки есть зеркальце.

Анни пошевелила руками под передником и извлекла дешевое пластмассовое зеркало.

– Он мертв, сэр?

– Скорее всего. Надо убедиться. Вы можете идти?

– Нет. Мне нужно присесть. Ноги совсем не держат. Представляете, мистер Стин, я едва на него не наступила.

– Подождите меня здесь. Я вызову кого-нибудь, кто отведет вас вниз.

Я вернулся в комнату и поднес зеркальце к открытому рту человека. Как я и предполагал, поверхность осталась незамутненной. Тут я заметил еще кое-что странное – черный пиджак покойника странно топорщился. Достав из кармана ручку, я аккуратно приподнял лацкан и обнаружил, что левая сторона белой рубашки залита кровью, уже успевшей приобрести коричневый оттенок, а то место, где, видимо, был нанесен удар прямо в сердце, закрывает увядший бутон розы. Цветок вначале показался мне черным, но взглянув повнимательнее я понял, что это была белая роза, просто она изменила цвет, пропитавшись кровью.

Я обернул руку носовым платком, поднял телефонную трубку и набрал регистратуру кончиком ручки.

– Отель «Гарнет», чем я могу вам помочь? – услышал я голос Рамона.

– Я звоню из номера 404. Здесь лежит покойник.

– Как покойник?! Это мистер Дюкейн? Его хватил удар? – забросал меня портье вопросами.

– Я не знаю, кто это. И не думаю, что он умер естественной смертью. Надо вызвать полицию. И прислать кого-то помочь Анни спуститься. Она на ногах не стоит после потрясения. Сейчас я оставил ее в коридоре, но боюсь с ней случится истерика. Я пока побуду в номере, прослежу, чтобы никто не заходил.

– Полиция? Нет! Надо первым делом доложить мистеру Шимански. Он в 103-м номере.

Я позвонил управляющему и вкратце изложил ситуацию. Он не стал задавать вопросов, а сказал, что немедленно поднимается. Положив трубку на рычаг, я бегло осмотрелся. В номере не было заметно никаких следов проживания гостя: мебель стояла ровно, на столике и тумбах не было ни одного личного предмета, кроме безликих аксессуаров, которыми украшают свои номера гостиницы. Единственным свидетельством, что в комнате кто-то провел хотя бы десять минут, была пара дешевых сигаретных окурков, затушенных в пепельнице рядом с обгоревшими фирменными спичками «Гарнета». Дверь в спальню была полуоткрыта и я видел угол застеленной кровати. Нигде в обозримом пространстве не было видно большого чемодана или иного багажа. Впрочем, и человек, лежащий на полу наверняка не был Дюкейном.

Да, он был бледен, но покойники обычно не отличаются здоровым румянцем. Кроме тех, которые отравились угарным газом, конечно. Этот человек был небольшого роста и болезненно худ. Сложенные на груди руки с длинными пальцами были невероятно костлявы. Костлявым было и все его лицо, об скулы и треугольный подбородок казалось можно было порезаться. Ни следа густой черной бороды, а приоткрытый рот обнажал плохие зубы – коричневые, местами сколотые, местами отсутствующие.

Наконец появился Шимански вместе с одним из носильщиков, которому поручили увести Анни. Девушка, правда, уже совершенно успокоилась и сама, но ей очень польстило повышенное внимание к своей персоне, так что по пути к лифту она преувеличенно покачивалась и цеплялась за мускулистую руку боя.

– Надо вызвать доктора, – вначале с сомнением сказал управляющий.

– Доктор здесь вряд ли чем-то поможет. Нужно звонить в полицию. Но Рамон сказал, что первым делом нужно известить вас.

– Правильно. Полиция точно нужна? Вдруг это простой сердечный приступ.

– Под пиджаком у него колотая рана, – вполголоса сказал я. – И еще цветок. Похожий на розу. Вряд ли он сам его себе положил на грудь после того как вынул кинжал из сердца.

– Роза? – Шимански инстинктивно схватился за петлицу собственного пиджака, в которой сейчас не было никакого цветка, что неудивительно, если он одевался в спешке.

– Какая роза? – управляющий рванулся к покойнику так стремительно, что мне пришлось схватить его за руку.

– Я попрошу вас ничего не трогать. Это дело полиции.

Шимански взглянул на меня с возмущением, но потом перевел глаза на труп и вздрогнул:

.       – Боже мой, это же мистер Парсонс!

Я мысленно стал перебирать список жильцов, но Шимански любезно подсказал:

– Альберт Парсонс, жилец из номера 503. Но что он здесь делал? И куда делся мистер Дюкейн?

В памяти всплыли комментарии Донована о Парсонсе: лет сорока, нигде не работает, посещает казино и ипподромы, возможно наркоман.

Шимански выслушал мой рассказ о таинственных похождениях Дюкейна с чемоданом, вздохнул и потянулся было к телефону, но я успел его удержать.

– Ничего здесь не трогайте, эксперты будут проверять отпечатки. Будет лучше, если вы вызовете полицию из своего кабинета, а я закрою дверь и покараулю снаружи.

Управляющий кивнул и пошел к выходу. Перед этим он обернулся и еще раз оглядел номер, а потом, могу поклясться, взглянул на меня с явным осуждением. Еще бы: первый день на работе, а уже допустил бегство одного гостя и насильственную смерть другого, причем обитателя номера «люкс». Худшего гостиничного детектива просто не сыскать.

Глава 7

Вскоре прибыли полицейские, среди которых я с некоторым удивлением опознал своего старого приятеля Вэла Крэддока. Когда мы виделись в последний раз, его как раз перевели с повышением до лейтенанта в участок в Фэрфаксе, но я поразился, что на достаточно рядовое убийство вызвали сразу такой высокий чин.

– У нас нехватка кадров перед праздниками, а я все равно с утра был на дежурстве, – пояснил Вэл. – К тому же была личная просьба от начальства проявить особое рвение в расследовании. Вроде бы в этом отеле живет одна из родственниц окружного судьи, он был крайне возмущен и требовал от комиссара расследовать дело в кратчайшие сроки. Скорее всего, боится, что престарелая тетя испугается настолько, что съедет из гостиницы к любимому племяннику.

На самом деле Вэл еще больше удивился, застав меня в новом рабочем качестве, но он был достаточно тактичен, чтобы не показывать, как низко я пал в его глазах.

– Пол Каулс нашел мне эту работу, – принялся я тем не менее оправдываться. – Это временно, до Нового года. Чтобы рассчитаться с долгами.

Вэл по-прежнему демонстрировал чудеса выдержки и настоящего калифорнийского аристократического воспитания, лишь сухо кивнув. Что и неудивительно, ведь Вэл и был настоящим калифорнийским аристократом. В отличие от генерала Аксакова, чьи предки служили Ивану Грозному, или Спенли-Эвертона, у которого наверняка завалялись в ящике с носками фамильные реликвии времен Вильгельма Завоевателя, семейное древо Креддоков было понятным и прямым, как секвойя: дедушка по имени Персиваль Крэддок разбогател на золотоносных приисках и скупил несколько потенциально выгодных участков земли на побережье; сын Персиваль Крэддок-младший потерял почти все состояние во время рецессии, а скорее собственной глупости, и теперь был вынужден распродавать земли, чтобы поддерживать привычный образ жизни. А внук Персиваль Крэддок-третий, известный среди друзей как Вэл, выбрал службу в полиции и клялся, что если у него когда-нибудь будет сын, то он ни за что не назовет его Персивалем.

Он внимательно выслушал мой рассказ об утренних событиях, сходил взглянуть на фрамугу пожарной лестницы с открытой щеколдой и послал туда криминалиста снять отпечатки пальцев.

– Можете назвать предварительную причину и время смерти? – спросил он у судебного врача. Я продолжал околачиваться рядом, и хотя Вэл бросил пару выразительных взглядов, он не сделал попытки отогнать меня от места преступления.

– Удар ножом в сердце, – флегматично сказал врач. – Судя по температуре тела, смерть наступила между десятью и одиннадцатью часами вечера.

– Не этим утром? – вырвалось у меня.

– Совершенно исключено. Окоченение уже наступило. Судя по количеству крови, вытекшей из раны, именно она послужила причиной смерти, но точнее скажу при вскрытии. Меня смущает отсутствие оборонительных ран. Не так просто ударить человека ножом в сердце, чтобы он не оказал сопротивление или не пытался увернуться.

– Может, он спал или был одурманен? – предположил Вэл.

– Возможно. Покойный вел довольно рискованный образ жизни. Я обнаружил у него под рукавом язвы от уколов, многие довольно свежие. Наш мистер Парсонс употреблял морфий или героин, что объясняет плохие зубы и анорексию.

– А его точно убили в этом номере? – спросил я.

– Я не заметил следов того, что тело перемещали после смерти. Под ним натекла приличная лужа крови, тем более что орудие убийства было извлечено. Сзади на затылке прощупывается небольшая гематома. Возможно, что его вначале оглушили, а уже потом закололи, чем и объясняется отсутствие сопротивления. Поищите тяжелый предмет со следами крови или вмятинами, – доктор сухо кивнул и стал собирать свой чемоданчик.

– Послушай, Дуг, тебе есть еще что добавить? – нетерпеливо промолвил Вэл.

Я задумался.

– Парсонс жил на пятом этаже, там всего четыре номера. Получается, что во время смерти других обитателей там не было. Доббинз и англичанин играли внизу в шахматы, а Альварес с женой и двумя другими постояльцами отеля веселились в городе, я сам видел, как они вернулись в начале второго. Стоит уточнить, во сколько они ушли, до или после десяти. Хотя я забыл про старую леди, сестру Спенли-Эвертона. Я лично ее еще не видел, но говорят, что она не совсем здорова. Психически. Так что почти у всех соседей Парсонса алиби и они не могут быть свидетелями убийства.

Вэл стал отдавать распоряжения. Он потребовал найти горничных, обслуживающих четвертый и пятый этажи. Полицейский в форме вернулся и сообщил, что Анни, горничная с четвертого этажа, до сих пор пребывает в шоке и наотрез отказывается подниматься. Она сидит на кухне, где повара отпаивают ее чаем.

– Нам нужна комната, где мы можем допросить персонал, – скомандовал Вэл. – Скажите этому управляющему, чтобы организовал.

– Его зовут Теодор Шимански, – встрял я.

Вэл серьезно кивнул и записал новую информацию в блокнот. Он все записывал.

Тем временем офицер привел осанистую матрону в белом переднике и чепце, который сидел на ней, как приклеенный.

– Это Пилар Кадрон, горничная пятого этажа.

– Нам нужно осмотреть комнату мистера Парсонса, – заявил Вэл. – У вас же есть ключ от его номера?

Пилар степенно кивнула, не проявляя ни малейших признаков волнения. Весь ее вид говорил о том, что она мечтает заглянуть в номер 404, чтобы взглянуть на труп, но годы выучки не позволяют демонстрировать излишнее любопытство. Я подумал, что наверняка раньше мисс Кадрон служила в отелях классом повыше или богатых домах, так что неслучайно ее поставили обслуживать этаж с «люксами».

– А собственного ключа при Парсонсе не было? – спросил я.

Офицеры переглянулись, после чего один из них ответил, подчеркнуто обращаясь к Вэлу:

– Мы не обнаружили никаких личных вещей, сэр. Ни бумажника, ни ключей, ни часов, никаких писем или документов в карманах пиджака. Нам повезло, что управляющий сразу опознал покойного, иначе пришлось бы повозиться с установлением его личности.

Мы с Вэлом удивленно переглянулись, подумав примерно об одном: если убийца хотел затруднить опознание личности, то зачем совершил преступление в отеле, где Парсонса все знают. Или он искал в его вещах что-то важное и не хотел проводить осмотр на месте преступления. Наконец Парсонс мог сам прийти на встречу со своим убийцей, не взяв личных вещей. Даже ключа от собственного номера.

Вместе с Пилар мы поднялись на один этаж и подошли к двери 503-го номера. Коридор был совершенно пуст. Либо обитатели еще безмятежно спали, либо приникли ушами к дверям, пытаясь выведать, что полицейским понадобилось на их этаже. Горничная достала свой мастер-ключ и открыла дверь жилища Парсонса.

В нос сразу же ударил смрад, состоящий из смеси застарелого табачного дыма, сгнившей еды, нестиранного белья и чего-то горелого. Мы зашли в номер с просторной гостиной комнатой, из которой вела дверь в спальню, а также небольшой коридор, пройдя по которому, я обнаружил кабинет и еще одну спальню. Этими дальними комнатами, похоже, почти не пользовались, потому что на мебели лежал толстый слой пыли. Что касается жилых помещений, то в них царил форменный разгром: одежда валялась прямо на полу, несвежие скрученные простыни сбились с кровати, на обеденном столе и подлокотниках кресел в гостиной пестрели ожоги от сигарет и следы пролитых жидкостей, причем некоторые напоминали о воздействии ацетона или какой-то кислоты. Несколько подносов с едой из кухни отеля были свалены в угол, к тарелкам присохли остатки пищи. Везде валялись пустые бутылки. Я увидел поршень шприца, торчащий из-под дивана.

– Вы тут когда-нибудь убирались? – уставился я на горничную.

Профессиональная выдержка мисс Кадрон дала трещину.

– Мистер Парсонс, он… почти не пускал меня в номер, – пробормотала она. – Он всегда закрывался изнутри на задвижку и вешал табличку, чтобы его не беспокоили. Иногда он разрешал поменять полотенца и вынести мусор, но был категорически против, чтобы я рылась в его вещах. Именно так он выразился. Я несколько раз говорила мистеру Шимански, но ничего не изменилось. Понимаете, к обитателям этого этажа… особое отношение. К тому же мистер Парсонс был довольно щедр. Когда… выигрывал. Он оставлял хорошие чаевые.

– Что здесь происходит? – в номере оказался Теодор Шимански. Я заметил, что он привел себя в порядок, расчесал бородку и уложил волосы, тщательно повязал галстук. Вот только розу в петлицу так и не вставил.

– По какому праву вы осматриваете… о, боже, – только теперь управляющий заметил состояние номера Парсонса. – Кто это сделал?

– Все так и было, когда мы вошли.

– Святые угодники! – Шимански рефлекторно бросился открывать окна, но был решительно остановлен офицерами.

– Это номер убитого человека, – строго сказал Вэл. – Ничего нельзя трогать, пока мы его не осмотрим.

– Но как же так, – управляющий ловил ртом воздух, с шипением выпуская его через нос, осматривая хаос в гостиной. Наконец его взгляд зацепился за пустые подносы и грязные тарелки. – Мисс Кадрон! Когда здесь последний раз проводилась уборка?!

– Две недели назад… мистер Парсонс пустил меня и разрешил вывезти грязную посуду, сменить белье и полотенца. Но он тут же вытолкал меня вон. Я же вам говорила, сэр.

– Да, да, – нервно насупился Шимански. – Я даже просил Парсонса соблюдать правила отеля. Он согласился. Но я не думал, что он довел до такого… Боже мой, здесь потребуется полный ремонт прежде, чем мы сможем пустить других постояльцев. Мебель испорчена… этот запах наверняка въелся в обои… и он прожег ковер!

– Сэр, вы не могли бы спуститься вниз и организовать помещение, где мы можем спокойно побеседовать с персоналом, – твердо прервал Вэл причитания управляющего. – Нас интересуют все, кто видел мистера Парсонса и мистера Дюкейна за последние сутки. Кстати, что насчет вас самого?

– Меня?! Могу сказать, что Дюкейна я вообще не видел. Он заселился, когда я уже ушел в свои апартаменты. А Парсонса… наверное несколько дней назад. Дня три, если быть точным. Столкнулся с ним в фойе, когда он шел по делам.

– И каким он вам показался? Вы заметили что-то необычное?

– Мы едва обменялись парой слов. Просто поздоровались.

– Хорошо. Я вас больше не задерживаю, сэр. Пожалуйста, распорядитесь насчет комнаты. И мне нужен список всех служащих, бывших в отеле со вчерашней ночи, а также их адреса и телефоны.

– Хорошо. Я займусь… Как это некстати… – тут управляющий обратил взор на меня. – А вы что здесь делаете, Стин? Ваша смена уже закончилась. Вам нужно расписаться в журнале и передать дела Доновану. Немедленно.

Удовлетворившись тем, что в последний момент он нашел на ком сорвать злость, Шимански гордо удалился. Вэл выразительно посмотрел на меня.

– Дуг, тебе действительно надо вниз, – медленно сказал он. – Продиктуй офицерам свои показания и можешь быть свободен.

Я пожал плечами и вышел в коридор. Неожиданно дверь номера напротив открылась, и на пороге показался Джо Альварес в плаще и со шляпой в руке. Он выглядел немного помятым, но вполне аккуратным: выбритые подбородок и щеки отливали глянцем, на волосы был нанесен свежий слой бриолина.

– Что-то случилось? – спросил он, подавляя зевок. – Старина Парсонс опять вляпался в неприятности?

– Кто вы такой, сэр? – обратился к нему офицер, охранявший вход в номер.

– Джозеф Альварес, обитаю в номере напротив. Нет, серьезно, во что он вляпался?

– Погодите минутку, сэр. Вам надо ответить на пару вопросов. Сейчас подойдет детектив.

– Но я не могу! Я опаздываю на работу. Не хотите говорить, в чем дело, ну и черт с вами. А теперь пустите меня.

– Парсонса убили, – сказал я, не обращая внимания на злобный взгляд офицера.

– Да ну, – Альварес заметно побледнел. – Прямо здесь? В номере?

– Нет, – покачал я головой. – На другом этаже отеля.

– С ума сойти. Но я правда ничего не знаю! – Альварес демонстративно взглянул на наручные часы. – И к тому же чертовски опаздываю. Мы вчера вернулись домой поздно, потом еще пропустили с женой по стаканчику, так что я проспал звонок будильника. Жена подтвердит, если вы сможете ее добудиться. Обычно она не встает раньше одиннадцати.

– Вы должны ответить на некоторые вопросы, сэр, – настаивал офицер.

– Позже. Звоните мне на работу. Или приходите вечером. Вот моя карточка, – Альварес достал бумажник и протянул мне визитку. Потом захлопнул за собой дверь номера и решительно направился к лифту.

– Кто это был? – спросил Вэл, появившийся из комнат Парсонса.

– Сосед напротив, Джозеф Альварес. Любитель вечеринок и бриолина. Вот его визитка, – я протянул Крэддоку карточку, на которой был указан престижный автосалон на бульваре Вентура. – Я говорил тебе, что видел, как они с женой возвращались ночью. И еще какой-то Хоуи и девушка по имени Таня. Они тоже живут в этом отеле. Пойду подпишу свои показания и спать.

У Вэла был такой вид, будто он мне не верит.

Глава 8

Едва я подошел к лифту, как кто-то тронул меня за рукав. Обернувшись, я увидел женщину в воздушном пеньюаре, отороченном мехом и украшенным каким-то разноцветными перьями, из-за чего она походила на спятившую канарейку, только что разделавшуюся с кошкой. Она сумела подойти ко мне бесшумно, потому что была совершенно боса. Я отшатнулся, поскольку лицо дамы показалась мне довольно неприглядной смесью эльфа и ведьмы.

Длинные седые волосы разметались по плечам, на коже не было ни грамма косметики. Под прозрачными голубыми глазами висели внушительные отечные мешки, вокруг крючковатого носа залегли глубокие морщины. При этом в ней было что-то безусловно красивое, не подвластное времени и старению. То ли само строение лица и форма черепа, то ли гордая посадка головы на длинной шее, которую уже избороздили дряблые складки. Хотя женщина и выглядела так, будто только что встала с постели, в ее ушах виднелись сверкающие синие серьги, а шею украшала нитка жемчуга. На худом запястье тихо звякнули браслеты, когда она взяла меня за локоть.

– Кто вы? – спросила она тихим хорошо поставленным голосом. – Где Монтроуз?

– Простите, мэм?

– Где Монтроуз, наш дворецкий? Фанни опять забыла про мой завтрак. Я скажу маме. Вы новый лакей? Почему вы не в форме? Где мама? Где Хью и Пит?

Я смотрел в распахнутые голубые глаза и совершенно не знал, что делать. Очевидно передо мной была Карлайл Спенли-Эвертон, младшая сестра сэра Хьюго или как там его надо величать.

– Меня зовут Дуглас Стин, – обратился я к ней мягко. – Я здесь работаю. Пойдемте, я провожу вас в номер. Вы простудитесь, если будете расхаживать босиком.

– Я не хочу в постель, – упрямо покачала головой женщина. – Я уже проснулась и хочу завтракать, но Фанни не приходит. Наверняка опять обнимается с Хью за гаражами. Я скажу маме, и ее рассчитают. Вы найдете Монтроуза?

– Ах вот ты где, Лайла, – по коридору спешил ее брат в домашних туфлях и халате, накинутом на пижаму. – Сколько раз я тебя просил не выходить одной из номера.

Тут он замер и подозрительно уставился на меня.

– Кто вы такой и что здесь делаете?

Честно говоря, меня немного утомили однообразные вопросы.

– Я Дуглас Стин, новый охранник. Вместо Мактирни. Если помните, сэр, мы вчера познакомились у ресторана, когда вы играли в шахматы с русским генералом.

– Ах, да… – Спенли-Эвертон вгляделся в меня и вежливо изобразил узнавание, хотя я был уверен, что вчера он совершенно не обратил на меня внимания. – Очень приятно, Стин. Но что вы все-таки тут делаете в такую рань? И что там происходит? – он махнул рукой в другую сторону коридора.

– Произошло преступление, сэр. Убили вашего соседа, Парсонса. Наверное, вам лучше увести… – тут я замялся, потому что не знал, как правильнее выразиться, мисс Спенли-Эверетон или леди Карлайл или, может, ее называют каким-то специальным титулом вроде «достопочтенной». Чтение викторианской литературы немного расширило, но и основательно запутало мой кругозор.

– … вашу сестру в номер, чтобы ее не волновать. Наверное полиция еще придет к вам с вопросами.

– Что вы говорите! – передернулся Спенли-Эвертон. – Убили?! Прямо здесь? Когда? Но что мы им скажем? Мы ничего не видели, правда, Лайла? Когда я вчера поднялся, сестра уже спала, я тоже после партии в шахматы всегда сплю, как убитый. А перед этим я приехал из города, переоделся к ужину и поужинал вместе с Лайлой. Бедный Парсонс! Я несколько дней уже его не видел. Говорите, его убили недавно?