Терпение дьявола бесплатное чтение

Они рядом с нами, эти люди сходятся, сплачиваются – тихо, тайно, в тени. Они невидимы, и единственный способ их обнаружить – это пройти по оставленным ими следам, распутать их преступления.
Джошуа Бролин[1]

Лучшая из всех выдумок дьявола – убедить нас в том, что его не существует!
Шарль Бодлер[2]

Издательство Азбука®

Пролог

Зверски не хватало драйва.

Силаса это несказанно огорчало. Он давным-давно придумал, как все будет, и с нетерпением ждал этого дня, этой минуты, приплясывая на месте, словно ребенок в канун Рождества. И что же теперь? Жалкий намек на радость. Зато Пьер был счастлив – с тех пор как они добрались до вокзала Монпарнас, глаза его сияли, а с лица не сходила идиотская ухмылка. Притом что с самого начала именно Силас горел энтузиазмом, именно он без колебаний принял решение, а сейчас Пьер буквально раздувался от гордости.

Силас остановился под информационным табло, вдохнул аромат горячей выпечки. Нужный поезд долго искать не пришлось – название горело большими буквами, а сияющая надпись места назначения, Андай[3], обещала долгие безмятежные каникулы, заслуженный отдых. Вечный покой.

«Не совсем каникулы, конечно, – мысленно поправился Силас, – но что-то типа того».

Номер платформы тоже появился. Силас ткнул Пьера кулаком и указал на табло. Пьер, увлеченно наблюдавший за толпой, которая наводнила зал ожидания, вздрогнул.

– Идем, поезд уже тут.

Подростки закинули на плечи тяжелые сумки и погрузились в бурный поток национального трудового ресурса на пике ежедневной миграции. В киоске с сэндвичами Пьер купил апельсиновый сок, предварительно стрельнув деньги у товарища, и жадно выпил его в несколько глотков. Силас взял воду «Эвиан». Допив, бросил пустую бутылку на пол. Та откатилась на несколько сантиметров и угодила в жернова утренней суматохи. Силас наблюдал, как от удара идеально начищенного «вестона» бутылка отлетела под плотницкий башмак, захрустела горлышком, сминаясь под его весом, и отправилась дальше в раскочегаренную дробилку. Отскочила от меховых уггов – вообще-то, было начало мая, но угги никого, кроме Силаса, не удивили – и исчезла в недрах шагающего тысяченогого механизма. Вся эта махина неумолимо перла вперед, завораживая ритмом и динамикой. Никто бы не сумел остановить ее безудержный натиск.

Подростки помедлили у выхода на платформу. Ремни сумок ощутимо врезались в плечи. Поезд уже стоял у перрона, и в него активно загружались когорты пассажиров.

– Чувствуешь что-нибудь? – возбужденно шепнул Пьер.

Кроме переливчатого блеска обшивки скоростного поезда, Силас не замечал ничего особенного ни во внешнем мире, ни в себе. Он был до ужаса, до разочарования спокоен.

– Нет пока.

– Да ладно! Ты не заболел? Лично мне вообще кайфово. Музыку взял?

– Естественно. У меня айпод полностью заряжен.

– А темные очки есть?

– Есть.

– А крем для загара и панамка?

Силас молча, без улыбки уставился на Пьера.

– Ой, да расслабься, – буркнул тот. – Пошутить, блин, нельзя…

Тут Силас заметил мужчину, который странно на них пялился. Высокий тощий тип с седыми волосами, гладко зализанными на висках, был одет как лох: жилетка из прошлого века и вельветовые штаны. Он, похоже, чувствовал себя неуютно. Помялся, затянулся электронной сигаретой, затем поднял сумку, видимо очень тяжелую, и полез в вагон.

Пьер щелкнул Силаса по уху:

– Пора. Мне туда.

– Ага, тебе в первый класс, мне во второй…

До отправления поезда оставалось минут десять, но топтаться на платформе не было смысла.

– Встретимся в вагоне-ресторане, – добавил Силас. Он зашагал к составу, но Пьер поймал его за руку:

– Эй!

Теперь улыбка Пьера была почти грустной. Семнадцать лет, черный ежик волос, густые, взъерошенные брови сурово нахмурены. Он вскинул кулак, и Силас, сжав пальцы, тоже поднял руку. Кулаки столкнулись.

– Радоваться нужно, Силас, а ты морду кривишь. Блин, сегодня же великий день! Что не так?

– Ничего. Все хорошо.

– Точно?

Силас придал себе веселый вид, чтобы успокоить друга.

– Просто никак не проснусь.

– Так давай просыпайся, чувак, поезд сейчас тронется, блин!

– Да я норм, не переживай.

Пьер понял, что докапываться бесполезно, и пожал плечами:

– О’кей. Тогда увидимся в вагоне-ресторане.

Парни разошлись в разные стороны. Силас прогулялся вдоль состава, отыскал свой вагон и, стоя в очереди на посадку, скользнул взглядом по своему отражению в стекле. Он был бледнее обычного, хотя, казалось бы, куда уж дальше – его и так часто принимали за альбиноса из-за белой кожи и светлых волос. Но сегодня вид был болезненный. Наконец он шагнул в тамбур и, положив сумку в багажный отсек у входа, занял свое место в вагоне.

Когда объявили о скором отправлении, драйв все-таки появился: защекотало внизу живота, по ногам побежали мурашки. Ну вот, он хоть что-то почувствовал! Еще Силас заметил, что каждый огонек сияет каким-то особым блеском. Может, из-за охватившей его эйфории?.. Извинившись, рядом села симпатичная девчонка в мини-юбке и плотных колготках. Силас обожал девчонок в плотных колготках – считал, что так их ноги смотрятся особенно красиво. Появление соседки он истолковал как благоприятный знак и теперь уже не смог сдержать улыбку. Напряжение постепенно ушло, уступая место предвкушению дороги. Они с Пьером здесь, в скоростном поезде. И вдруг Силас впервые осознал происходящее, словно раньше был сторонним наблюдателем. Раздался звучный гудок, извещавший о закрытии дверей, – и сердце пустилось вскачь, ладони взмокли.

Соседка, достав электронную книгу, погрузилась в чтение невидимого романа. Силас этих штучек не понимал. Разве можно читать, не переворачивая страницы? А как же приятная тяжесть тома в руках? Шероховатость обложки? Отпечатки разных моментов жизни на страницах – след грязного пальца, клякса от кофе, ресница, упавшая в канавку переплета и оставшаяся там на десяток лет, уголок листа, загнутый тобой, чтобы отметить важный отрывок или просто запомнить незнакомое слово? Нет, всеобщая мания читать с экрана была ему чужда. Это же все равно что читать не книгу, а ее призрак.

Как-никак в призраках Силас кое-что смыслил.

Он принялся краем глаза наблюдать за девушкой.

Бедняжка не знала, что ее ждет. Поглощая романы один за другим, она вступает в контакт с населяющими их призраками, и в итоге призраки подчинят ее своей воле. Они потихоньку проникнут в ее сознание, проходя сквозь экран, слово за словом, просочатся в кору головного мозга вместе с экранным излучением. Потому что текст, отпечатанный на бумаге, покорно дожидается, когда книгу откроют и начнут в него погружаться, но электронная читалка – другое дело. От нее исходит электромагнитное поле или что-то вроде того, переполненное словами, которые резонируют с подсознанием и в конце концов превращаются в голоса.

Одержимость. Ей грозит одержимость.

Мурашки бежали уже по всему телу. Силас должен был стать свидетелем событий, в которые здесь, кроме него, никто не смог бы поверить. Но он-то знал, что к чему.

Поезд качнулся, и ландшафт за окном медленно пополз назад.

Покалывание в ногах превратилось в дрожь, оцепенения как не бывало. Силас уже не мог усидеть на месте – хотелось вскочить, подвигаться. Однако он продолжал смирно сидеть рядом с девушкой, которой грозила одержимость, и терпеливо ждал, то и дело поглядывая на часы.

За пять минут до начала Силас поднялся с кресла. Бросил взгляд на соседку – призраки определенно уже завладели ее волей, потому что она никак не отреагировала, – и вышел в тамбур. Отыскав свою сумку в большой куче багажа, он достал айпод и сунул в уши «затычки».

8 часов 58 минут.

У него оставалось еще две минуты. Силас закрыл глаза, чтобы сосредоточиться. С самого приезда на вокзал где-то в глубине глазниц пульсировала боль; любой, даже слабый свет слепил, и цвета казались слишком яркими. Он вспомнил, что в боковом кармане сумки лежат солнцезащитные очки, вытащил их и надел. Сразу стало легче. Еще одно преимущество: так не видны его зрачки. Никто не имеет права смотреть ему в глаза – люди этого не заслужили. Его глаза хранят тайну.

8 часов 59 минут.

Секунды вели обратный отсчет, вот-вот будет девять ровно.

Теперь сердце Силаса стучало быстро и мощно, ударяясь изнутри о футболку цвета хаки, словно требовало действовать без промедления.

Пьер, наверное, уже занял позицию.

Силас взглянул в окно – там простирались поля до самого горизонта. Отлично, так и задумано. Он ткнул пальцем кнопку «плей» на айподе, и в ушах заиграла музыка.

«Социальное самоубийство»[4] Орельсана. Самое то.

Быстрыми, уверенными движениями Силас надел снаряжение, затем достал из сумки свое орудие истины и шагнул в вагон.

На мгновение ему почудился глухой шум в отдалении, но, скорее всего, он ошибся. Хотя, возможно, Пьер уже приступил к делу.

Силас внимательно оглядел пассажиров в первых рядах: все сидели, уткнувшись в смартфоны, ноутбуки, планшеты или журналы. Он сотню раз проигрывал в воображении эту сцену, и всегда в его фантазиях люди кричали. А тут была тишина. На него никто не обращал внимания.

Прошло несколько долгих секунд. За это время он успел хорошенько изучить обстановку и выбрать того, кто станет первым. Силас даже не надеялся, что ему так повезет.

И вдруг раздался визг.

Женщина в пятом ряду вытаращилась на оружие в его руках, парализованная страхом.

Ну наконец-то! Вот теперь пора.

Пассажиры мгновенно очнулись, вылезли из своих уютных коконов и заозирались, пытаясь понять, что происходит.

Когда они увидели Силаса, было слишком поздно.

Обрез качнулся к мужчине в деловом костюме, и, прежде чем тот успел вжаться в сиденье, серое вещество его мозга слилось с хлопковым подголовником в оглушительном грохоте выстрела. По вагону мгновенно разлетелась пороховая вонь, но еще быстрее распространилась паника.

Ближайшие к Силасу пассажиры, узники своих кресел, успели только приподняться – и вот уже одного ударил в грудь заряд дроби и яростно отбросил обратно на сиденье; второму вырвало гортань – он почти лишился головы; лицо третьего странным образом вдавилось в черепную коробку от выстрела в упор, словно голова втянула его изнутри.

Пассажиры рейса Париж – Андай вскочили, заметались, сбивая друг друга с ног и крича. Подросток плавным движением достал из-за пояса пистолет и снова открыл огонь. Ему даже не приходилось прицеливаться: достаточно было жать на спуск, выставив оружие, и толпа ловила пули. Она поглощала их одну за другой, взамен отдавая тела – безжизненные или агонизирующие, вопящие, молящие, рыдающие в смятении и страхе.

Выстрелы гремели не умолкая, рвали барабанные перепонки, а Силас неумолимо шагал вперед в ритме словесных залпов Орельсана. Краем глаза замечая силуэты людей, съежившихся в креслах, он разворачивался и безжалостным выстрелом превращал их в стынущие трупы.

Он поравнялся с бывшей соседкой, которой грозила одержимость. Девушка, отскочив к окну, бледная, с мокрыми от слез щеками, прижимала к себе дурацкую пластиковую читалку, закрывая нижнюю половину лица. Будто хотела защититься.

– Эта хрень разрушает нейронные связи, ты в курсе? – бесстрастно произнес Силас.

Девушка, видимо, не услышала – она подвывала, дрожа.

В конце концов, она сама сделала выбор.

– Так будет лучше, правда. Когда тобой завладеют все эти книги, ты не обрадуешься. Реально.

Читалка разлетелась на сотню осколков, и те вонзились в лицо девушки, разорвав ей челюсть.

Силас развернулся. Теперь он смотрел в конец вагона, где давились последние пассажиры. Маленькая девочка споткнулась, и двое мужчин бессовестно пробежались по ней. На то, чтобы уложить обоих, хватило двух пуль. Силасу почудилось, что девочка, которая с окровавленным лицом плакала на полу, сжимая руку, подмигнула ему. Это, конечно, было маловероятно, но все же он ясно видел: девчонка ему благодарна. Призраки снова явили себя! Да, это были они! Девчонку нужно пощадить. Решено.

Силас перезарядил дробовик и выстрелил в затор, образовавшийся в конце вагона. Толпа взревела во весь голос и рванула наутек, словно стайка кроликов. В одном направлении.

К Пьеру.

Можно не сомневаться: тот же спектакль идет полным ходом в другом вагоне. Люди окажутся в тупике, в тисках, две толпы столкнутся, каждая захочет смять другую… А потом они поймут.

Куда бежать в поезде, который мчится на полной скорости? В конце концов кто-нибудь дернет стоп-кран, чтобы его остановить, затем все бросятся в поля. И будут как на ладони.

Тогда они с Пьером усядутся на подножке вагона, повыше, и прицельно перестреляют столько беглецов, сколько смогут. Это будет просто.

Реальная бойня.

Силаса переполняла гордость. Они войдут в историю.

Поставят новый рекорд.

1

Веки, налитые свинцом, приподнялись с большим трудом. Тонкая полоска света резанула по уставшим, чувствительным глазам. Людивина глухо замычала, уткнувшись лицом в сгиб локтя. Губы разлепились, как молния, которую медленно расстегивают. Во рту было гадко, язык распух, горло саднило. Вместе с ней проснулась пульсирующая боль в голове и теперь все сильнее давила на виски.

Черт возьми… Что я опять натворила?

Она медленно моргала, привыкая к свету, пытаясь различить контуры потолка, карниза, бархатных штор. Постепенно начали возвращаться воспоминания о вчерашнем, и вскоре им стало тесно в голове, пульсирующей от боли, словно все пространство в ней было занято алкогольными парами.

Унылая вечеринка. Дичайшая тоска – пять баллов из пяти. Огненно-красный уровень опасности. Срочно приняты спасательные меры. Лексомил не подействовал. Ксанакс не справился. Ей нужно было почувствовать жизнь, окунуться в мир, в толпу, видеть улыбки, упиваться смехом, взглядами, словами, жестами, попасть в центр внимания, чтобы ее окутало, объяло, одурманило. Поэтому…

Бар. Бухло. Парни.

Парень.

Людивина вздохнула и помассировала лоб, прежде чем решилась открыть глаза пошире. Опасения оправдались: она не дома. И не у кого-то из знакомых. Морщась, она приподнялась на локте и сфокусировалась на лежащем рядом теле. Щетина, густые лохматые брови, на шее и плечах татуировки – языки пламени и каббалистические мотивы. Здоровенный мужик, но не брутальный. Черты лица грубоватые, хотя вполне симпатичные. Он тихо похрапывал, криво приоткрыв рот.

Людивина заглянула под одеяло. Как и следовало ожидать, она была голая.

Только бы презерватив не забыли…

Она в изнеможении упала на подушку и закрыла лицо руками.

Как прошел остаток вечера, вспомнить не получалось. У них был секс? По крайней мере, внизу она ничего особенного не чувствовала, да и не помнила ничего вообще. Впрочем, немудрено – ее дыханием сейчас свечки можно было зажигать.

Ну что же ты опять наделала, подруга? По ходу, это сильнее тебя.

До Людивины вдруг дошло, что она не знает ни какой сейчас день, ни который час, и разом накатила паника. А если у нее новое расследование? Она вскочила и обшарила скомканную одежду, валявшуюся у кровати. Телефон нашелся в заднем кармане джинсов, на экране высветилось: «10:12».

Черт!

«Понедельник, 5 мая».

Значит, вчера приключилась воскресная хандра. Гребаная воскресная хандра! Жуткая штука. Хуже не бывает.

Людивина быстро перетряхнула воспоминания и сразу успокоилась. Она ничего не пропустила, сегодня у нее выходной.

Голова гудела, на тонкие височные косточки что-то напирало изнутри, словно хотело вырваться наружу.

Очень понятное желание. Ей и самой хотелось бы вырваться из собственной головы.

Людивина натянула трусы, поглядывая на кровать. Нога татуированного мужика высунулась из-под одеяла – на лодыжке красовался еще один шаманский знак.

Его зовут Дом. Доминик, что ли? Нет, Дам. Дамьен… Точно, Дамьен! Работает в похоронном бюро или типа того.

Да какая, блин, тебе разница?!

Людивина скривилась от головной боли. И вправду слишком много вчера выпила. Тут проснулся желудок, живот скрутило сильным спазмом, и она согнулась пополам, прижав ладонь ко рту. Закрыла глаза, чтобы сосредоточиться, но так стало еще хуже – мир в темноте принялся раскачиваться. Пищевод обожгло желчью, но Людивина, стиснув кулаки, подавила приступ рвоты. Надо срочно уходить. Чтобы никаких объяснений и неловких похмельных разговоров между случайными любовниками, и уж точно никакого вежливого обмена телефонами. Она натянула джинсы – вернее, втиснулась в невероятно узкие скинни, – подобрала с пола топ и сняла с дверной ручки лифчик.

Вчера ее понесло в бар не только потому, что хотелось побыть среди людей, нечего себя обманывать. В белом топе, на котором красовался череп, расшитый пайетками, она производила ошеломительное впечатление на мужчин. Весьма откровенное декольте неумолимо притягивало взгляды, и Людивине об этом было отлично известно. Она никогда не надевала этот топ просто так, без умысла. И уж точно не вчера. Вчера она хорошо знала, что делает.

Разыскивая под кроватью босоножки на танкетке, Людивина наткнулась на разорванную упаковку от презерватива и вздохнула с облегчением. Ну хоть что-то – одной глупостью меньше.

В желудке стремительно набухал новый обжигающий комок. Нужно было срочно бежать отсюда.

Она на цыпочках выскользнула из квартиры, не оставив записки и даже не бросив прощального взгляда на Дама с тату. Они на пару ужрались и перепихнулись – этого вполне достаточно. То есть не вполне, а более чем, поправилась Людивина. С Дамом она больше не увидится. Зачем ей это живое напоминание о собственных ошибках и провалах? Ни к чему оно.

Людивина осторожно прикрыла дверь, стараясь не хлопнуть. Спускаться в метро не понадобилось, – оказалось, Дам с тату живет в десяти минутах ходьбы от ее дома.

Вот ведь идиотка! Не могла найти кого-нибудь на другом конце Парижа?

Впрочем, Людивина не была уверена, что узнает этого парня, если они случайно столкнутся на улице. И он наверняка тоже ее не вспомнит.

От теплого воздуха в голове немного прояснилось, но злое весеннее солнце так било в глаза, что пришлось надеть темные очки. Светлые локоны заплясали над толстой оправой. В таком виде она походила на миленькую дурочку, едва протрезвевшую гламурную девицу, которая воскресным вечером позволила себя охмурить прекрасному незнакомцу. Гадость. Жалкая карикатура. Людивина ненавидела себя в такие моменты.

Дома она сбросила босоножки и сразу направилась в ванную, к аптечке. Выпила таблетку пронталгина, потом включила на кухне чайник. Хотелось чаю, в горле пересохло, во рту застоялся привкус пива и текилы. Под душем сразу полегчало – вода смыла прогорклые ночные запахи секса, ее и чужого пота, и она долго стояла, очищая от скверны свои феромоны. Затем добрела до гостиной и опустилась на диван со второй чашкой «Инглиш брэкфаст» в руке.

Теперь, когда в синем небе сияло солнце, на улицы вернулась цивилизация, а Людивина ощутила жизнь вокруг, слушая умиротворяющие звуки где-то вдали, она с тревогой вспоминала свои недавние поступки. Вчера ей не удалось взять себя в руки, успокоиться, обуздать свои опасные порывы, действовать как разумная взрослая женщина. Нет, она просто камнем ушла на дно.

Поднявшись с дивана, Людивина вернулась на кухню и остановилась перед календарем пожарных Парижа. Маркером зачеркнула цифру 2 и рядом нарисовала 3.

3/5.

Три из пяти.

Людивина позволяла себе пять загулов в год. Пять раз срывала предохранительный клапан. Такое количество казалось ей приемлемым для того, чтобы продолжать достойное существование, не впадая в крайности. За неимением лучшего приходилось упорядочивать зло математическими методами.

Уже три, а сейчас только май. Год будет долгим.

Прошлый год она пережила без эксцессов – а сейчас-то в чем дело? Прошло уже полтора года со дня смерти Алексиса и резни в Валь-Сегонде[5]. Самый тяжелый период позади, так почему же она сорвалась именно теперь?

Когда я в последний раз приносила цветы на его могилу?

Людивина тряхнула головой. Нужно было найти себе оправдание.

Она снова посмотрела на календарь.

3/5.

Похоже на формулу ее душевного здоровья. Или на уравнение силы сопротивления безумию. Говноотстойник заполнен на три пятых, пора задуматься о том, куда все это слить. И как.

Она возобновила занятия боевыми искусствами – джиу-джитсу, крав-мага[6], – посвящала тренировкам несколько вечеров в неделю, чтобы выпустить пар. Еще ходила в стрелковый клуб, хотела превратить себя в совершенную боевую машину, неуязвимую, не ведающую сомнений. Но всего этого оказалось мало. С самого начала ей было ясно: доводить себя до физического и умственного изнеможения – это не терапия, а способ ненадолго снять симптомы.

Надо поработать. Уйти в расследования с головой, и станет легче.

Людивина забросила маркер на холодильник.

Все полтора года она изучала психологию самых извращенных убийц. Читала книги, слушала публичные лекции, ходила на вечерние курсы, чтобы понять, с чем имеет дело. Все выяснить, чтобы успокоиться. В свое время ей попадались жуткие экземпляры, и, чтобы избавиться от их призраков, она решила препарировать души. Сделать вскрытие, чтобы унять свои тревоги, рассеять кошмары, посмотреть научным, медицинским взглядом на этот почти детский страх перед чудовищами. Справиться с чувствами, подавить неврозы и преобразовать энергию ужаса в чистое знание. От эмоционального восприятия перейти к сухой аналитике.

Но эмоции часто брали верх, они выскакивали как черт из табакерки, требовали выкрутасов, желаний, впечатлений. Нельзя взять и задушить в себе то, что делает тебя живым. Так гораздо лучше, но слишком уж больно.

Наставник говорил: чтобы понять демонов этого мира, нужно изучить темную сторону, на которой они живут. А путешествия на ту сторону не обходятся без риска.

На журнальном столике в гостиной запел и завибрировал мобильный телефон. Звонил Сеньон, ее напарник.

– Птичка моя, у нас сегодня полевые стрельбы, – сразу обрадовал он.

– Что случилось?

– Ночью ожидается гоу-фаст[7], бригада по борьбе с наркотиками перехватила инфу на прослушке. Контртеррористы[8] загружены под завязку, они не могут отреагировать так быстро, а полковник не хочет лишить нас заслуженных лавров, так что мы все участвуем. Рандеву в двадцать ноль-ноль на летучке.

А дела-то налаживаются, подумала Людивина.

Помощь бригаде по борьбе с наркотиками не относилась к числу любимых занятий Людивины, но оперативная работа сейчас отнюдь не повредит. И потом, нужно взглянуть правде в глаза: расследования вроде дела Герта Брюссена и Маркуса Локара случаются раз в столетие. Это было фантастическое дело, рядом с ним раскрытие убийства кажется банальным. Но жизнь-то продолжается, надо находить интерес в мелочах, в рутине и повседневности. А уж это она умеет, что доказывала не раз. Стоит ей сосредоточиться на каком-нибудь деле, оно становится главным в жизни, и тогда она вгрызается в него яростнее, чем голодный питбуль в кость.

Гоу-фаст, значит. В таком она еще не участвовала, для нее это будет премьера. Сотрудники отдела расследований парижской жандармерии часто рассказывали, как среди ночи машины несутся на запредельной скорости, чтобы поскорее проскочить трассу. Одна впереди, с разведчиками, которые следят, нет ли фликов, вторая, с грузом, в нескольких километрах позади. Обе выжимают двести с лишним километров в час. Перехват таких наркокурьеров – сложнейшая операция, которую надо проводить с хирургической точностью, без права на ошибку. По-другому на таких скоростях нельзя.

Это будет отличный опыт. И возможность хорошенько прочистить мозги.

Людивина растянулась на диване, прислушиваясь к глухой боли в висках.

У нее еще полдня на то, чтобы прийти в себя.

Более чем достаточно.

2

Конусы света стремительно скользили по дорожному полотну, вычерчивая желтую линию – санитарный кордон, отделяющий эту скоростную зону от тьмы. Огоньки задних фар смазывались влево, рассеянные скоростью.

Три матово-черных «Порше Кайен GTS» парижской жандармерии, почти неразличимые даже в пятнах фонарей, двигались по трассе А1, готовые без усилий нагнать цель. Все три автомобиля были конфискованы у наркоторговцев и в соответствии с недавним законом переданы силовым структурам для того, чтобы те могли бить врага его же оружием.

Людивина оттянула ворот бронежилета с белой надписью «Жандармерия» на животе и спине – он давил на грудь. Пошевелила пальцами в новеньких ботинках «гортекс», которые специально надела из-за их надежного сцепления с асфальтом. Вместе с ней в «кайене» находились еще трое в таких же жилетах и тоже с табельными пистолетами. Помповые ружья лежали в багажнике. Все ее напарники были из бригады по борьбе с наркотиками парижского отдела расследований. Полковник сидел в первом «кайене», Сеньон – в замыкающем.

Летучка была, как и полагается, короткой и ясной. Из перехваченных телефонных переговоров стало известно, что ночью ожидается переброска большой партии наркотиков из Лилля. Три месяца слежки, и вот подвернулся шанс арестовать максимальное число бандитов за несколько часов. Это крупная рыба, сказал полковник. Цель – взять их на месте преступления, чтобы сразу засадить за решетку. Остальных членов наркосети арестуют по квартирам завтра в шесть утра.

Вопреки тому, что думала Людивина, гоу-фасты редко проходили на рискованной скорости. Бандиты перевозили товар на мощных автомобилях, способных в критических ситуациях выдать максимум и оторваться от полицейских или конкурентов в засаде, но большую часть пути они ехали как обычно, чтобы не привлекать внимания, с разведчиком впереди. Полковник все объяснил подробно. Во время полицейских операций разведчика часто пропускали, чтобы не спугнуть подельников в автомобиле с наркотиками. Потом его перехватывали полицейские на мотоциклах или арестовывали на следующий день дома. Но на этот раз команде Людивины было поручено остановить разведчика, и в помощь им дали двух мотоциклистов из отдела расследований. То есть Людивина не участвовала в главных событиях, и ее это нервировало.

– Где мотоциклисты? – спросила она.

– В сторонке, отсюда их не видно. Появятся по нашему требованию, – отозвался Ив с переднего пассажирского сиденья. – Еще четыре наши машины ждут у пункта оплаты за проезд. Обдерем клиентов до нитки.

Ив служил в бригаде по борьбе с наркотиками. Щедрая россыпь веснушек, глубокие морщины в уголках глаз, жесткие черные волосы, прошитые сединой, больше всего заметной в короткой бородке, и пристальный взгляд, темный, темнее самой крепкой робусты.

Рация на коленях Ива затрещала, и донесся голос полковника:

– Они проехали перекресток с А29, срочно занимаем позиции.

Три «кайена» одновременно прибавили скорость. Восьмицилиндровые двигатели взревели, когда машины стремительно понеслись по асфальту.

Рация опять принялась потрескивать.

– Ив, отделитесь от группы на ближайшем съезде, готовьтесь к перехвату разведчика.

– Понял.

Их автомобиль промчался несколько километров, свернул на пандус и проехал по мосту над четырехполосным шоссе. У съезда на встречную полосу ждали двое мотожандармов. Ив вышел переговорить с ними и вскоре вернулся на место.

– Теперь слушаем шоу по рации и готовимся выйти на сцену по сигналу, – сказал он сухо.

Не прошло и десяти минут, как полковник сообщил о том, что они заняли позиции на пункте оплаты. Ив сделал знак Арно, водителю, тот кивнул и открыл багажник с ружьями. Одно он протянул Иву, второе – Людивине.

– Знаешь, как с этим обращаться?

– Я предпочитаю свой девятимиллиметровый, – сказала она, хлопнув себя по бедру. К поясу джинсов была пристегнута кобура с «зиг-зауэром». – Точность и скорострельность.

Арно одобрительно качнул головой, бритой под ноль, чтобы скрыть раннюю лысину, и передал оружие третьему пассажиру. Франк, подхватив «помпу», проверил, что она заряжена красным патроном.

– Разведчик миновал нашу позицию. Повторяю: разведчик прошел мимо нас. Ив, как слышно?

– Слышу вас отлично.

– Подтверждаю: серый «фольксваген-туарег» с тонированными стеклами.

– Номер не поменялся?

– Не поменялся. Доберется до вас через десять минут, будьте наготове. Но не трогайте его, пока мы не возьмем машину с грузом!

– Вас понял.

Арно посигналил фарами мотоциклистам. Один из них взял бинокль, спустился к подножию моста и, укрывшись за кустами, принялся ждать машину.

Людивина чувствовала, как нарастает напряжение. Сердце с каждой минутой ускоряло ритм, приводя тело в тонус. Все дело в подготовке, повторяла она себе. Быть готовой к нужному моменту – значит действовать безошибочно. Не дать воли эмоциям, сконцентрироваться на целях, обстоятельствах, окружающей обстановке, проанализировать все данные и действовать адекватно, как перед атакой в боевых искусствах.

В уютной тишине «кайена», окутанного ночной темнотой, глядя на гипнотизирующий поток машин внизу на автостраде, было проще задремать, чем подготовиться к молниеносному задержанию. Даже не верилось, что с минуты на минуту все придет в бешеное движение. Но Людивина знала, что так и будет. Резкий старт, мигалки, они выскочат из «кайена», направят оружие на «туарег», выкрикнут предупреждение, наденут наручники на сжатые кулаки, дождутся коллег, чтобы передать им задержанных… Стремительно и безрадостно, потому что главную работу выполнят другие – на предыдущем этапе, у пункта оплаты проезда.

По кабине вдруг раскатился голос полковника:

– Цель приближается! Они проехали последний мост! Всем группам готовность номер один!

Через две минуты он уже кричал:

– Они здесь! Черный внедорожник в левом ряду! Go! Go-go-go-go-go![9] Берем их! Берем!

Три минуты ожидания. Нескончаемые три минуты. Тишина, наполненная сотней вопросов. Предположений. Тревог.

И наконец долгожданное избавление:

– Мы их взяли. Вся компания на асфальте в браслетах.

Всеобщий вздох облегчения в «кайене». Но надо думать о собственной миссии. Их задание еще не выполнено.

– Даже не сопротивлялись. Не волки, а жалкие бараны. Ив, берите разведчика.

– Принято, начинаем.

Жандарм с биноклем выскочил из укрытия. Поравнявшись с «кайеном», он махнул в сторону автострады, прыгнул на мотоцикл и рванул с места. Они с напарником понеслись вниз по пандусу, полосуя ночь светом мигалок.

Мотор взревел, и «порше-кайен» стартовал так, что всех вжало в спинки сидений.

Слева появился серый «туарег», и мотожандармы с идеальной синхронностью взяли его в тиски с двух сторон. Картинка словно застыла секунд на пятнадцать – «туарег» ехал прямо, даже не сбросив скорость, хотя мотоциклисты знаками велели перестроиться в правый ряд. И вдруг его кузов просел от резкого ускорения.

– Суки! – взревел Арно за рулем «кайена». – Уходят!

– За ними! – приказал Ив.

Восьмицилиндровый двигатель мощно загудел, «кайен» рванул в погоню за беглецами. Один из мотожандармов обогнал «туарег», чтобы вынудить водителя притормозить, но разведчик не сбросил скорость, заставив мотоциклиста тоже прибавить газу, чтобы не попасть под колеса.

– Машина уходит, мы у нее на хвосте, – сообщил Ив по рации.

– Если поток станет плотнее, прекратить преследование! Ясно? Мне тут глупости не нужны. Ничего страшного, потом в городе их возьмем.

Людивина, вцепившись в дверную ручку, бросила взгляд на дорогу – в этот поздний час автомобилей было мало.

– Да что у них под капотом? Гонят как сумасшедшие! – обеспокоенно сказал Арно. – Там не обычный двигатель. Похоже, его прокачали.

– Нельзя их упустить! Обходи справа, – велел Ив водителю.

Все 420 лошадиных сил «кайена» поднатужились, и стрелка спидометра весело скакнула за отметку 250 километров в час. Мотожандармы поотстали, не решившись соперничать с мощными внедорожниками, оснащенными турбонагнетателями.

– Нас облапошили, – объявил вдруг полковник. – Груза во второй машине нет.

Ив, который тоже держался за дверь, второй рукой поднес рацию ко рту:

– Вы уверены? Хорошо искали?

– Разумеется. Даже собака кинологов ничего не унюхала.

Арно, сжимая руль, озадачился:

– Если во второй тачке пусто, тогда почему эти дебилы от нас удирают? Это же глу…

Ив вслед за коллегой догадался, что происходит, и ткнул рацией в сторону «туарега»:

– Товар там! Они поменяли машины местами!

«Порше-кайен» со свистом рассекал ночную тьму, его мощности вполне хватило, чтобы нагнать беглецов. Арно поравнялся с ними, а Франк, сидевший сзади, направил дуло ружья на окна «туарега». Кортеж замыкали мотожандармы – они создавали зону безопасности, заставляя немногочисленные легковушки и грузовики держаться подальше.

– Сейчас мы их сделаем! – возбужденно воскликнул Арно. – Сделаем!

Он переключился еще на одну передачу, и мотор взревел. В один миг они обогнали разведчика и помчались впереди, виляя из стороны в сторону, – давали понять, что бежать некуда.

Под конвоем жандармского автомобиля «туарег» плавно сбросил скорость, и они медленно съехали на аварийную полосу. Тут подтянулись и оба мотоциклиста.

Едва «кайен» затормозил, трое жандармов выскочили наружу, оставив Арно на посту за рулем. Дула ружей нацелились на лобовое стекло «туарега», мигалки мотоциклов отражались в кузове синеватыми отблесками. Мимо, даже не снижая скорости, проезжали грузовики.

– Жандармерия! Глушите мотор! – крикнул Ив, обращаясь к водителю «туарега».

Но шум трассы перекрыл его голос, а сквозь тонированные стекла нельзя было различить, что происходит внутри.

Людивина отошла в сторону и прислонилась к ограждению, чтобы свет фар не бил в лицо. Ствол ее «зиг-зауэра» смотрел туда, где в «туареге» должно было находиться переднее пассажирское кресло. При малейшей провокации она готова была нажать на курок. На кону стояла их жизнь. Реагировать нужно было мгновенно, без колебаний, так чтобы никто из своих не попал под пули бандитов.

Спокойно, Лулу, приказала она себе.

Не хватало еще потерять самообладание в ответ на выхлоп какой-нибудь проезжающей машины.

– Глушите мотор! – повторил Ив, указав стволом ружья на капот. – И выходите! Медленно!

Но пассажиры «туарега» не подавали признаков жизни. Похоже, колебались.

Просчитывают варианты? А какие у них могут быть варианты? Скверно. Очень скверно.

Людивина крепче сжала оружие. Если придется открыть огонь, она выстрелит мгновенно и с предельной точностью. Но открыть огонь жандарм имеет право, только если преследуемый сделает это первым. А в таких условиях все может закончиться бойней. Ситуация действительно скверная. Очень. Они не подготовлены к такому захвату, их для этого слишком мало.

Ведь предполагалось, что это машина-разведчик, мать вашу!

Мотоциклисты не шевелились. Оба целились в багажник «туарега», почти в трех жандармов.

В случае паники мы просто перестреляем друг друга!

Людивина осторожно перешагнула через ограждение, чтобы отойти в сторону еще на метр, и медленно двинулась вперед, не отрывая взгляда от лобового стекла «туарега». Она возьмет на себя того, кто первым откроет дверцу с ее стороны.

Мотор «туарега» вдруг заглох, и напряжение немного спало. Это был уже первый признак капитуляции.

– Выходите! – рявкнул Ив. – Без резких движений!

Дверца со стороны Людивины начала открываться, и та сразу крикнула:

– Руки на затылок!

На асфальт ступила одна нога в массивной белой кроссовке и мешковатой джинсовой штанине. Потом бандит показался целиком, подняв руки над ежиком волос. Людивина заметила, что то же самое происходит со стороны водительского сиденья, услышала, как Франк выкрикивает приказы, пытаясь перекрыть оглушительный рев грузовиков, несущихся мимо.

Мужчине, стоявшему перед Людивиной, было лет тридцать. Худощавый, в черной куртке-бомбере с белыми рукавами. Пристальные ярко-голубые глаза, ледяные, бесстрашные. Впалые щеки, мрачный вид. Да уж, не ангел. Совсем наоборот. Во взгляде читалась жутковатая холодность, тяжелая ненависть. Явно не пригородная шпана, которая выпендривается перед своей бандой. Этот человек представлял собой серьезную угрозу. Такие способны на все, они идут до конца. Если понадобится, в одиночку. Людивина не сомневалась, что при других обстоятельствах он, не колеблясь ни секунды, разрядил бы в нее пушку, чтобы сбежать.

– Отойди от машины! – приказала она. – Руки на затылке!

Один из мотожандармов бросился ей на подмогу, и, когда он оказался рядом, Людивина, отнюдь не трусиха, почувствовала облегчение. Пока задержанный был на мушке у ее коллеги, она убрала «зиг-зауэр» в кобуру и достала наручники.

– Повернись. На колени. Ну! Живо!

Мужчина полоснул по ней ледяным взглядом, и уголки его губ дрогнули в презрительной усмешке, прежде чем он подчинился.

Защелкнув браслет на правом запястье, Людивина заломила ему руку за спину, чтобы обездвижить. Надев второй браслет, знаком велела мотожандарму присматривать за арестованным, а сама огляделась, оценивая расклад.

Водитель тоже был в наручниках, его охранял Франк. Ив осторожно открыл багажник «туарега». Людивина встала поодаль, держа руку на кобуре, готовая в любой миг выхватить пистолет. Фары мотоциклов осветили нутро «туарега».

Пусто. Ни контейнера, ни спортивной сумки – ничего такого, в чем можно перевозить наркотики.

– Вот дерьмо, – буркнул Ив.

– И какого черта они тогда удирали? – подумала вслух Людивина. – Может, сами под кайфом?

Ее внимание привлекло движение с правого бока машины. Вдруг задняя дверца распахнулась. Оттуда выскочила тень и перемахнула через ограждение.

– Эй! – заорала Людивина, бросаясь в погоню.

Темная фигура мчалась вверх по склону, поросшему травой. В руке у беглеца была спортивная сумка. Людивина слышала, как Ив выкрикнул ее имя, но не стала терять время – бандит и не думал останавливаться, а верхушки деревьев, которые маячили над склоном, не предвещали ничего хорошего. Если ему удастся добраться до леса, найти его там среди ночи будет невозможно.

Людивина старалась как можно быстрее подняться по склону, вонзая мыски ботинок в рыхлую землю, чтобы не поскользнуться. Беглец не реагировал на ее требования остановиться – знал, что никто не решится стрелять ему в спину. Людивина, как хорошая спортсменка, набирала скорость, стараясь дышать размеренно. Она уже наловчилась удерживать равновесие и огибать кусты, но мысленно проклинала свои «гортексы», которые тормозили в траве хуже, чем кроссовки. И все же она неуклонно сокращала дистанцию – человек впереди бежал кое-как, ему мешала сумка в руке.

Там дурь! Он удирает с товаром!

Деревья на вершине откоса становились все выше, темная стена леса раскачивалась на ночном ветру. Людивина собрала все силы и прибавила скорости. Мышцы бедер сокращались при каждом шаге, ягодицы по очереди напрягались, икры были крепче стали. Она поднималась по склону быстрее, чем бандит. Его темный силуэт маячил уже в нескольких метрах, паника и тяжелая сумка мешали ему сосредоточиться.

Людивина же дышала ровно и двигалась размеренно. Разогретые мышцы несли ее к цели. Она уже почти могла дотянуться до беглеца.

Почувствовав спиной, что преследовательница совсем близко, мужчина резко развернулся, чтобы нанести ей прямой удар в челюсть. Людивина увидела черное лицо с огромными белками глаз и приближающийся кулак. Она прикрыла голову предплечьем и с разбегу намеренно врезалась в беглеца, сбив его с ног. Оба упали и откатились в разные стороны. Людивина вскочила и снова увидела кулак, летящий к ней. От бедра шагнула назад, открытой ладонью оттолкнула кулак противника и ударила его локтем. Рассчитать удар она не успела – локоть задел бандита по лбу, он схватил ее за ворот бронежилета и швырнул на землю. Людивина упала навзничь. Теперь можно было рассмотреть врага: это был здоровенный парень с лицом чернее ночи и таким же решительным видом, как у подельника из «туарега». Он хотел пнуть ее, но Людивина откатилась, и кроссовка лишь скользнула по бронежилету. Одним прыжком она оказалась на ногах, пытаясь дышать ровнее, чтобы гипервентиляция не лишила ее способности ясно соображать.

– Убью, сука, – процедил сквозь зубы беглец, доставая из кармана нож со стопором.

Он задыхается, отметила про себя Людивина в тот момент, когда парень бросился на нее, выставив вперед лезвие.

Шаг от бедра, чтобы уклониться. Удар ладонью в предплечье, чтобы отвести оружие. Шаг назад, чтобы восстановить равновесие. Мощный удар с разворота коленом в поясницу. Сжать кулак, прицелиться в челюсть, выкинуть руку вперед, словно отпустить натянутую резинку, короткий, идеально точный удар. Прямое попадание. И сразу второй рукой удар в лицо. Напоследок – тычок в шею. Заметить, что рука с ножом в пределах досягаемости, ухватить запястье, зажать, как в тисках, крутануть в сторону, противоположную естественному сгибу, провернуть. Хруст. Крик. Удар ступней под колено, резкий, жесткий, чтобы заставить ногу противника согнуться. Добыча падает на колени. Заломить руку за спину. Он упирается. Поднять ногу и врезать коленом по скуле. Не разжимать хватку на запястье, хотя его тело заваливается на бок. Схватить за ворот другой рукой. Заломить локоть сильнее и обездвижить. Грубо толкнуть вперед, уложить ничком, впечатать морду в грязь, коленом придавить позвоночник. Упереться в землю второй ногой, чтобы сохранить равновесие…

Преследуемый обезврежен и стонет.

Людивина наносила удары, не задаваясь вопросами. Как робот. Сейчас она заметила, что плечо парня выглядит странно – сустав был вывихнут, и он вскрикивал каждый раз, когда Людивина сильнее сжимала руку, заломленную за спину. Она достала вторую пару наручников и защелкнула их. Теперь уже никуда не денется.

Она встала, стараясь восстановить дыхание.

Все произошло очень быстро. Людивина поискала в траве сумку.

Ив поднимался по склону, выкрикивая ее имя. Людивина помахала ему, обозначая свое местоположение. Фары «кайена» в синем сиянии мигалок мотоциклов казались бесконечно далекими.

Сумка валялась совсем рядом.

Только бы там оказалась дурь. Если я переломала этому чуваку кости ни за что, проблем не оберешься…

Людивина подняла сумку и удивилась ее весу.

Килограммов десять. Надеюсь, в ней порошок. Если так, это будет большой улов. Просто огромный.

Она расстегнула молнию и откинула клапан.

Внутри были пластиковые пакеты, но слишком большие для упаковки наркотиков, и содержимое их было темнее. Янтарного цвета. Людивина пошарила в сумке рукой – дюжина пакетов, не меньше, и все довольно крупные и тяжелые. Достала один, размером с небольшой постер, и с первого взгляда не поняла, что в нем такое. Нечто с неровными краями и темной каймой.

Убедившись, что пленник по-прежнему постанывает на земле, она достала из кармана фонарик.

Белесый луч высветил синеватое изображение рыбы на бледно-оранжевом фоне, а по краю шла полоса цвета засохшей крови.

Похоже на…

Татуировка. Это была татуировка в окружении родинок и веснушек. В пакете лежал кусок человеческой кожи. Судя по размеру, со спины.

Людивина болезненно сглотнула.

Наклонилась, чтобы лучше рассмотреть содержимое сумки.

Во всех пакетах был один и тот же товар.

Фрагменты человеческой кожи. В основном белой.

Достав пакетик потоньше, Людивина в этом уже не сомневалась.

Человеческое лицо – обезображенное, плоское, со складкой на месте носа и небольшими утолщениями вместо губ. Под кожей ничего не было.

Маска смотрела на нее пустыми глазницами.

3

Парижский Институт судебно-медицинской экспертизы походил на небольшую крепость девятнадцатого века. Первый ярус, коричневый, почти черный, наполовину врытый в землю и окнами выходивший на Сену, был отведен под гигантские холодильники и прозекторские, соединенные сетью неуютных коридоров с плохой вентиляцией. Выше находился второй ярус – красная кирпичная кладка, продырявленная высокими окнами, а над ним, на крыше, из белых строительных блоков был собран третий, с кабинетами и лабораториями. Все это было построено для того, чтобы стать хранилищем страшных тайн. Смерть разложила повсюду свои секреты – во вскрытых грудных клетках, черепных коробках, распиленных дуговой пилой, в рассеченном скальпелями эпидермисе, в телесных жидкостях и внутренностях, поблескивающих под бесстыдным светом хирургических ламп. Они хранили горькую истину: смерть лишает индивидуальности тех, к кому прикасается, трансформирует их в объекты, превращает в предметы. Плоть становится мясом, имена – порядковыми номерами, раны – уликами, тела – скелетами, люди – воспоминаниями. Человек растворяется в небытии, от него остается призрак, которого удерживает от исчезновения лишь наша память. Здесь больше, чем где-либо, эта зловещая алхимия бросалась в глаза, денно и нощно, без передышки.

Людивина и Сеньон стояли в холодном помещении первого яруса с глухими облезшими стенами. Было раннее утро, Сеньон держал в руке стакан с кофе из «Старбакса», который так и не поднес к губам с тех пор, как они вошли в здание. Его черная кожа будто впитала неоновый свет. На фоне внушительного мускулистого коллеги Людивина казалась хрупкой, почти несуществующей. Они были при исполнении, но, как и большинство сотрудников парижского отдела расследований национальной жандармерии, чаще работали в гражданском. Сегодня Сеньон был в серой толстовке с капюшоном и спортивных штанах, а Людивина – в джинсах и бледно-розовом мохеровом свитере. Они походили на случайных посетителей, на туристов, заблудившихся среди тел, накрытых простынями.

На столах из нержавейки были аккуратно разложены куски кожи, изъятые несколько часов назад. Гладкая поверхность отражала холодный яркий свет. Все вместе это напоминало причудливый тошнотворный пазл. В сумке наркоторговцев нашлось четырнадцать фрагментов. Самые маленькие представляли собой лица. Три плоские нелепые маски с опущенными веками и приоткрытыми ртами, без волос и ушей, пародии на человеческий облик. Самые большие куски кожи были срезаны со спин и животов; в последних были дырки на месте сосков и складки у пупка. Мужчина и две женщины, судя по двум отвисшим карманам вместо груди.

– После анализа ДНК мы будем точно знать, сколько тут человек, – сказал судмедэксперт с черной бородкой. – Но на первый взгляд, судя по стыкам этих фрагментов и цвету кожи, их трое. Это мое предварительное мнение, не принимайте его за официальное заключение, но, думаю, оно подтвердится. Вряд ли тут стоит ожидать сюрпризов.

– Здесь кожа со всех участков тела? – спросила Людивина.

– Нет, но почти. Не хватает нескольких фрагментов с шеи, рук, гениталий, колен и ступней – в общем, всего того, что трудно срезать. И еще отсутствуют скальпы.

– Это профессиональная работа?

– По крайней мере, очень аккуратная. Тут не надо быть хирургом. Человек без особых навыков, если он не брезглив и у него есть время, может не спеша снять весь эпидермис. Здесь много следов лезвия – либо скальпеля, либо бритвы. Кто-то действовал методично, небольшими надрезами. Не то чтобы ювелирная работа, но он старался срезать кожу как можно ровнее и крупными кусками. В общем, получилось недурно.

– Недурно? – переспросил Сеньон, поморщившись.

– Да. То есть я хочу сказать, что работа проделана тщательно, – с некоторой неловкостью поправился судмедэксперт. – Кроме того, вся кожа гладко выбрита и натерта чем-то вроде воска. Узнаем точнее, когда получим результаты химического анализа. Думаю, это было сделано для того, чтобы остановить размножение бактерий.

– То есть кожу хотели сохранить? – догадался Сеньон.

Судмедэксперт кивнул.

– А наркотиков вы в этих пакетах не нашли? – спросила Людивина. – Сумку мы изъяли у драгдилеров, должна же быть причина, по которой она у них оказалась.

– Мне так и сказали, когда ее привезли, только я ничего похожего не обнаружил. Мы даже просветили кожу рентгеном, но это опять же ничего не дало. Еще я взял пробы и провел тесты на самые распространенные виды наркотических веществ – ни одной положительной реакции.

– А сколько времени займет анализ ДНК?

– Честно говоря, я собирался заняться этим сегодня утром, но потом сюда начали свозить трупы, так что ваше дело пришлось отложить.

– Какие трупы? – удивилась Людивина.

– Нам на экспертизу передали останки некоторых погибших во время бойни в скоростном поезде.

Людивина повернулась к Сеньону и, нахмурившись, воззрилась на него.

– Что? – удивился он в свою очередь. – Ты разве не в курсе насчет вчерашней мясорубки? С луны свалилась? Об этом трубят в новостях по всем каналам!

– Я два дня не включала телевизор. Так что это было? Террористическая атака? – недоверчиво спросила Людивина.

– Нет, двое подростков.

– Много жертв?

– Пятьдесят три погибших и два десятка раненых, многие в тяжелом состоянии.

– Ох черт…

– Вот именно.

– В общем, нас завалили останками по самое некуда, простите за выражение, – снова заговорил судмедэксперт. – И сами понимаете, при таком пристальном внимании журналистов и политиков это дело будет приоритетным как минимум неделю, а то и месяц. Все остальные задвигаем на второй план, хотя останки разделили между нашим институтом, клиникой в Гарше и другими.

Жандармы с неодобрением смотрели на судмедэксперта. Узкая бородка и маленькие, близко посаженные глазки делали его похожим на куницу.

– Ладно, – вздохнула Людивина. – А на этой коже, кроме татуировок и воска, есть что-нибудь особенное?

– Ни шрамов, ни пирсинга. Но…

– Есть что-то другое?

Судмедэксперт поскреб бородку и подошел к столу с кусками эпидермиса.

– Видите метку? – Он указал на небольшой участок кожи в самом низу фрагмента, соответствовавшего бедру.

– И что это? – спросила Людивина, тоже наклонившись над столом.

Судмедэксперт протянул ей лупу, и она увидела круглую отметину… Смайлик. Такими рожицами пестрят тексты в интернете и мессенджерах.

– Это то, о чем я думаю?..

– Посмотрите внимательнее на правый глаз, – сказал судмедэксперт.

Людивина пригляделась – правый глаз смайлика был явно меньше, чем левый, и похож на черточку…

– Он подмигивает!

– Такой логотип есть на каждом фрагменте кожи, всегда справа внизу.

– Их нанесли после смерти, я полагаю?

– Этого пока не могу сказать. Но если вас интересует мое мнение, я сомневаюсь, что жертвы разрисовали себя смайликами при жизни. Тип, который их освежевал, поставил клеймо, чтобы идентифицировать фрагменты.

– Как на животных, – подытожил Сеньон.

– Или как печать на товарах в супермаркете, – добавил судмедэксперт. – Своего рода знак качества…

Жандармы уставились на него, но он лишь пожал плечами.

Людивина и Сеньон шагали к своей машине под гомон просыпающегося Парижа и грохот наземного метро.

– Значит, мы имеем дело с извращенцем, – констатировал здоровяк.

– Ты о добром докторе или о свежевателе?

Сеньон хмыкнул:

– А ты со мной не согласна?

– Это явно не в стиле наркоторговцев, у нас тут не мексиканский картель. Никогда не слышала, чтобы во Франции драгдилеры сдирали кожу с конкурентов. Это и смущает. Так методично расфасовать…

– И позаботиться о том, чтобы ее сохранить, – подхватил Сеньон. – Что за бредовая идея?

– Они перевозили эту сумку в точности так, как переправляли партии наркотиков, – продолжала Людивина. – И один из них пытался сбежать вместе с ней. Товар явно важный. Не понимаю пока, в чем дело, но что-то тут не так.

У нее в кармане завибрировал мобильник.

– Слушаю, полковник.

– Что-нибудь выяснили у судмедэксперта, Ванкер?

– Он ждет результатов анализов ДНК, но, предположительно, у нас три жертвы.

– Есть вероятность, что они живы?

Людивина замедлила шаг.

– Э-э… признаться, мне не пришло в голову об этом спросить… По-моему, такое просто невозможно – с них ведь срезали шестьдесят девять процентов кожи!

– Ванкер, мне нужно точно знать, дело срочное или нет. Мы ищем троих освежеванных заживо бедолаг, которые ждут помощи, корчась от боли где-нибудь в подвале, или три трупа?

– Я склоняюсь ко второму варианту. Никто не мог выжить при таких обстоятельствах.

– Мне нужен документ, подписанный рукой судмедэксперта. Не хочу оказаться по уши в дерьме, если выяснится, что кто-то из них прожил какое-то время, а мы ничего не сделали.

– Увы, это вряд ли, но документ я раздобуду. Задержанные уже дали показания?

– Нет. Сидят, как манекены, молчат.

– Полковник, я хочу, чтобы это расследование поручили мне.

– Всему свое время, Ванкер.

– Если у нас три трупа, расследуем мы, а не бригада по борьбе с наркотиками. Хочу взять это дело.

– Дайте сначала самому разобраться, потом обсудим.

– Не люблю ломиться в закрытую дверь, но лучше меня нет никого, и вы об этом знаете. Я живу ради таких дел.

– Да вы ж не просто в дверь ломитесь, вы стены сносите…

– Убийства такого рода – моя специализация.

– Ванкер…

– Да, полковник?

– Как вы меня достали своей одержимостью.

Шеф повесил трубку.

А Людивина обиделась. Она не считала себя одержимой, зачем преувеличивать? Ну да, подготовилась, изучила тему, это же естественно после того, что ей пришлось пережить при работе над делом Брюссена и Локара. Она видела, как погибают ее коллеги, некоторые умерли у нее на руках. Она преследовала убийц, психопатов, попадала в самые жуткие ситуации. Разумеется, у нее появился пристальный интерес, осознанное желание лучше понять психологию убийц, прежде всего садистов. Да, она охотно признает: за прошедшие полтора года прочитала все, что написано по этому вопросу, ходила на курсы и совершенствовала свои навыки под руководством первоклассного криминолога. Но делать из этого вывод, что она…

Ладно, допустим, я одержимая. Ну и что? Вполне объяснимо, нет?

Полтора года она делала все, чтобы заполучить самые гнусные дела, и в каждом расследовании проявила себя как способный и хладнокровный детектив высочайшего уровня. Хотя все эти дела казались ей почти банальными.

Да, может, она и одержимая.

Но это лишь добавляет ей компетентности. И весьма ощутимо.

4

Новостные телеканалы непрерывно крутили одни и те же кадры. Вид с воздуха: серый скоростной поезд стоит за городом среди светлых полей. Длинная стальная полоса, окаймленная пушистым золотом, по которому идут волны на ветру. В глаза бросаются темные пятна, разбросанные вдоль состава. Их десятки. Словно следы таинственного возгорания. Над каждым из них хлопочут люди в медицинских халатах. Чуть подальше, на заросшей проселочной дороге, выстроились машины «скорой помощи», полиция, пожарные, фургоны из моргов и множество автомобилей без отличительных знаков. Между ними и поездом – непрерывное движение, завораживающий балет.

Психологическое потрясение, взрыв, подумала Людивина. С насилием можно столкнуться в любой момент и при любых обстоятельствах. Вы будете разорваны в клочья, раздавлены, уничтожены – вот о чем кричат эти трупы, разбросанные по пшеничному полю.

Двое подростков сходят с ума, и уже кровью забрызгана вся цивилизация. Общественный договор нарушен, произошел этический крах, который разнес вдребезги веру в то, что казалось незыблемым. Мир и без того уже трещал по швам из-за экономического кризиса, который продолжается много лет. Но теперь, когда главная функция цивилизации – общественная безопасность – поставлена под сомнение, какой в ней смысл? Не лучше ли вооружиться и защищаться самостоятельно? Приготовиться к худшему? Или даже пойти дальше и вернуть себе то, что считаешь своим по праву, забрать то, что хочешь? Таков закон сильнейшего. Индивидуальная агрессия – первый шаг к коллективной. Достаточно раздать народу оружие и дожидаться, когда отдельные вспышки насилия наберут обороты, раскатятся эхом, сформируют внутренние течения, которые рано или поздно поднимут мощное цунами…

Сеньон пощелкал пальцами перед носом задумавшейся Людивины, возвращая ее к реальности. Они сидели в маленьком парижском кафе.

– Эй, ты где?

– Извини. О чем ты говорил?..

Здоровяк указал пальцем на экран телевизора:

– Дробовики принадлежат дяде одного из пацанов, но неизвестно, где они раздобыли винтовки.

– На черном рынке? В криминальных кварталах что угодно можно купить.

– Допустим… Куда все-таки катится мир? Двое беспроблемных пацанов вдруг начинают поливать людей свинцом… Нет, ты представляешь?

– Может, и не беспроблемных, Сеньон.

– На них ничего нет!

– Это не значит, что они чисты. Нельзя просто так войти в поезд и начать палить во все, что движется, если не было никаких предпосылок, пусть даже психологических! Подростки оказались на грани. Их моральная пружина лопнула. Значит, поизносилась, такое не может произойти в одночасье. И чтобы понять, почему они превратились в безумцев, надо изучить их повседневную жизнь.

– А пацаны, которые стреляли в американских школах, тоже были на грани?

– Конечно. У нормальных школьников, которые прижились в коллективе, общительных, дружелюбных, не сносит крышу в один момент. Такое происходит с изгоями, ржавыми шестеренками, выпавшими из отлаженного механизма.

– То есть все сводится к банальщине про несчастного заморыша, у которого родители развелись, нет друзей и плохие отметки? Он не может влиться в коллектив, его никто не любит, всем на него плевать, а потом он из мести хватает пушку и устраивает пальбу?

– Ну да, как минимум он стреляет в источник своих обид. Примерно так и происходит.

Сеньон махнул рукой, словно отбрасывая гипотезу Людивины, и откинулся на спинку диванчика, который заскрипел под его весом.

– Это слишком примитивно! У всех подростков бывает затмение мозга.

И пробормотал еще несколько слов. Людивина не разобрала их и решила, что он молится или вроде того. Они так устали, что Сеньон выпил вторую чашку кофе, прежде чем вернуться в парижский отдел расследований при въезде в коммуну Баньоле.

Напарники прошли за ограду большого серого здания, где когда-то размещались казармы. Дом был не слишком древним, чтобы казаться интересным, и не слишком новым, чтобы считаться комфортабельным. Сеньон и Людивина поднимались по ступенькам к своим кабинетам, когда на лестничной площадке их перехватил Ив. Его глаза казались темнее обычного, хотя куда уж темнее.

– Мы возвращаемся в комнату для допросов, но сначала я хочу надавить на одного из подозреваемых. По-моему, он почти созрел. Если возьмемся за него вчетвером, наверняка расколется.

Ив провел их по первому этажу в конец узкого коридора до приоткрытой стальной двери. У порога стоял Марсьяль, сотрудник отдела по борьбе с наркотиками, с таким же, как у Ива, неприметным простым лицом, испещренным морщинами, и с темными кругами под глазами. В камеры Людивина разглядела парня, который заметно нервничал. Длинные руки и ноги, прическа афро, спортивная одежда, кеды без шнурков, возраст – под тридцать. Правой ногой он отбивал истеричный ритм воображаемой песни в стиле хард-рок. Парень смотрел на Марсьяля, но, когда вошли остальные, сразу вскочил.

– Что, по расписанию бить будете? – выпалил он, не в силах скрыть испуг.

– Не, у нас не бьют, – ответил Ив. – Жозеф, ты до сих пор не сказал ничего дельного. Сейчас мы к этому вернемся, но сначала хочу напомнить тебе о семейных обязанностях. Ты же знаешь, что вам всем светит. Для тебя тюряга – дело привычное, а вот для твоего братишки… Только подумай, что с ним там будет. Он же еще пацан! Совсем котенок, хоть и пускает когти. Его просто сожрут, ты сам это отлично понимаешь.

– Я же сказал, оставьте Марвена в покое, он не при делах!

– Да ну? А сидел он с вами. И не я его туда посадил.

– У вас на него ничего нет! Тачка была чистая! Там ни хрена не нашли!

Ив поднял руку и ткнул пальцем в потолок:

– У меня наверху сорок часов прослушки телефонных переговоров твоей банды и отчеты о слежке за вашими машинами. И тачка, в которой сидел твой брат, разумеется, была приманкой. Так что не сомневайся: если я хорошенько подготовлю дело, вы все загремите за торговлю наркотой. Кроме того, я жду результатов обыска в ваших квартирах, а тебе остается только молиться, чтобы там ничего лишнего не завалялось, иначе срок подрастет.

Жозеф выругался под нос.

– Твой братишка любит трепаться по мобиле, – добавил Марсьяль.

– Но сейчас я не буду играть в злого полицейского, – продолжал Ив. – Давай так: ты по-хорошему со мной, а я по-хорошему с твоим братом. Не стану шить ему дело. Марвен стоит на учете, но, раз при нем не было наркоты, все можно уладить в его пользу. Ему уже восемнадцать, Жозеф. Если я пущу дело в ход, суд вкатит ему по полной, учитывая прошлые заслуги.

Людивина наконец поняла, что затеяли Ив и Марсьяль. Они не могли давить на подозреваемого в комнате для допросов при включенной видеокамере. Но иногда следователи, видя, что у подозреваемого сдают нервы, доводили его «до кондиции», чтобы он был готов давать показания на камеру.

– Ублюдки! Это шантаж!

– Да нет, шантаж – не наш метод. Мы предлагаем тебе побыть настоящим главой семьи, ответить за свои глупости, чтобы младший братишка не пошел по твоей кривой дорожке. Если ты заговоришь, если бросишь нам кость, мы перестанем принюхиваться к пацану, который нам, в общем-то, без надобности. Решай. Ты же понимаешь, Марвен слабак, в тюрьме его сожрут с потрохами.

Жозеф тряхнул головой:

– Сволочи гребаные… Чего решать? У меня, что ли, есть выбор?

– Тебе виднее.

Нога, отбивавшая ритм, замерла. Жозеф, на котором не было наручников, обхватил голову руками.

– Чего вам надо? – спросил он уже менее воинственно.

– Зачем вам сумка с человеческой кожей?

Нога снова застучала. Парень лихорадочно потер ладони.

Почувствовав слабину, Людивина вмешалась в разговор:

– Это вы убили людей и содрали с них кожу?

– Совсем, что ли? Кожу мы везли, да, но убийство вы на меня не повесите! Это не мы!

– А кто?

– Без понятия.

– Но сумку с кожей ты от кого-то получил, так? Или она с неба свалилась?

– Я не знаю, честно!

Ив угрожающе поднял указательный палец и сменил тон:

– Ты тут лапшу нам не вешай. Я отмажу твоего брата в обмен на информацию. А если будешь отпираться, сделка отменяется. Вы с Марвеном загремите за торговлю наркотиками, и плевать, что их не было в тачках. У меня есть записи переговоров, при обыске наверняка найдется куча бабла, подозрительные денежные переводы на ваших счетах, и я уж не говорю о человеческой коже! А если мы найдем тела, с которых эту кожу сняли, пойдете по статье за убийство. Знаешь, какой срок полагается за убийство с осквернением трупа? Или тебе подробно расписать?

Жозеф закусил нижнюю губу и скривился. Затем вдруг заговорил, опустив голову и не глядя на жандармов:

– Сумку мы взяли в Лилле. Клянусь, я не знаю, кто ее привез. Когда нужно перегнать груз, нам дают адрес, по которому надо забрать товар, и все. Забираем, там же оставляем бабло и сваливаем. Терок у нас не бывает, все на честном слове, никто не пересчитывает деньги перед носом, потому что мы этих чуваков еще ни разу не кинули! Зачем? Все в плюсе. Да и на фига кидать отморозков, которые, сука, с людей шкуру сдирают, как обертку с чупа-чупса!

– Так это у вас что, не первая доставка? – перебил Марсьяль, удивленно переглянувшись с Ивом.

– Пятая. Но до этого раза я не знал, что в сумках! Обо всем договаривались Селим и Ади, а меня с собой потащили. Если б я знал, ни за что бы в такое дерьмо не влез!

– Но ты влез по самое некуда, – отрезал Ив, пресекая поток сожалений.

– Селим, Ади и я – мы всегда заодно. С самого детства. Я не мог им отказать. Это называется «дружба», вы в курсе?

Ив вскинул бровь. Похоже, у них с подозреваемым были разные представления о дружбе.

– Что вы собирались делать с кожей? – спросил он.

– Ну, это… продать.

Ив и Марсьяль снова переглянулись, словно не поверив своим ушам. Людивина и Сеньон, стоявшие поодаль, молчали, чтобы не спугнуть разговорившегося Жозефа.

– Вы торгуете человеческой кожей? – недоверчиво уточнил Ив.

– Ха, вы хоть знаете, сколько она стоит под полом?

– Ты имеешь в виду, на черном рынке?

– Ага, в подвалах. На вес дороже, чем любая дурь. Чистое золото!

– И кто у вас покупает такой… товар?

– Да все! Колдуны неплохо платят, торговцы редкостями… Сейчас, например, тренд на чехлы для мобил из человечьей кожи. Самое оно! Круче брюликов!

Марсьяль остолбенел.

– Ты хочешь сказать, что по улице ходит шпана с мобильниками в…

– Шпана! Ходят даже мажоры в ваших богатеньких кварталах. А вы как думали? У нас приличная клиентура в городе. И русские, кстати. Эти вообще наши лучшие клиенты – обожают всякое необычное.

– И что, людей не напрягает таскать в кармане кусок трупа?

– Так они не в курсах! Думают, люди добровольно продают кожу. Понемногу отрезают. В Индии же бабы продают волосы. И живот свой продают, чтобы выносить чужого ребенка. А некоторые даже органы продают за мешок риса. Почему нельзя толкануть кожу?

– Добровольно? – уточнил Ив. – Даже лицо целиком?

– Лица – это другое дело, их можно загнать дороже всего. Один африканский колдун купил лицо, чтобы сделать маску. Отстегнул шесть косарей. Русские вообще бы удавились за такую.

Марсьяль, прислонившись спиной к двери, не сводил глаз с Жозефа. Ив размышлял, скрестив руки на груди. Он тоже был ошеломлен.

– Кто-нибудь еще, кроме вас, торгует таким товаром? – спросил он, помолчав.

– Без понятия. Но наш товар – топовый. Кожа чистая, гладкая, отличного качества, без синяков. И куски большие. Иногда попадаются клевые татухи. Клиенты любят тату – такие куски лучше всего продаются.

Парень говорил так, будто речь шла о дамских сумочках и кожаных куртках.

– Но… ты сам-то понимаешь, что это кожа… мертвых людей? – медленно произнес Ив.

– Так не я их убил! – возмутился Жозеф. – Я не при делах! Толкаю товар, вот и все! Если я жру стейк, это не значит, что я убийца коровы.

Ив провел рукой по волосам – было заметно, что он в полной растерянности.

– Кто свел вас с поставщиками? – спросил он.

– Не знаю. Говорю же, это Селим и Ади…

– Они мне ничего не скажут, – перебил Ив, теряя терпение. – В лучшем случае заявят, что ты гонишь. Хватит врать, иначе Марвену крышка.

– Эй! – опять занервничал Жозеф. – Я и так вам уже инфу слил, вы обещали, что мой брат…

– Я сдержу слово, если расскажешь все до конца!

Градус разговора подскочил, они уже орали, один громче другого. Потом в ярости уставились друг на друга. Наконец после долгого молчания Жозеф неохотно проговорил:

– Это Чудила. Он сказал, что для нас есть работа. Мол, знает в Лилле одного чувака, который будет нам поставлять уникальный товар.

– Кто такой этот Чудила? – спросила Людивина, не сдержавшись.

Жозеф покосился на нее то ли с презрением, то ли с хитрецой.

– Один тип с района, – признался он. – Не такой, как мы с вами. Стремный чувак, как с другой планеты, больной на всю голову. – Он постучал по виску. – Реально отмороженный. Поначалу мы его опасались, но потом дело пошло, даже вроде как доверять ему стали.

Ив снова взял допрос в свои руки:

– Это Чудила свел вас с преступной сетью в Лилле?

– Ну да. Только, кроме него, мы ни с кем из них не общались.

– А в чем его выгода? Он получает свою долю?

– Да.

– И где его найти, этого Чудилу?

– У нас на районе.

– В Ла-Курнёв?[10]

– Да. Но у него нет адреса, живет где придется. Псих конченый, занимается всякой мутью типа черной магии и сатанизма.

– Ну вот, Жозеф. Можешь ведь, когда хочешь, – сказал Марсьяль. – А сейчас мы поднимемся в комнату для допросов, и ты все это повторишь на видеокамеру.

Ив обернулся к Людивине и Сеньону. Те поняли без слов, что больше не нужны, и вышли. Им было чем заняться.

Заглянув в кабинет к полковнику Жиану, они доложили ему обстановку. Тот выслушал молча. Это был мужчина сорока лет, подтянутый, с армейской стрижкой и скупыми жестами. Он занял место Априкана, когда Людивина с Сеньоном вернулись из Квебека, измученные, чудом уцелевшие в той бойне, новостями о которой несколько недель пестрели все СМИ. Это было дело десятилетия, если не века. Жиан оказался крепким командиром, способным возглавить парижский отдел расследований после всего случившегося. Кусок гранита, из которого не выдавить эмоций.

– Результаты обысков? – коротко спросил он.

– Я сразу навела справки, – сказала Людивина. – С обысками еще не закончили, но уже нашли кучу денег и оружия.

– Хорошо. Бригада по борьбе с наркотиками продолжит работу с этой бандой. Хоть товара во время гоу-фаста не было, надо, чтобы ребята перетрясли все их тайники. Мне нужно предъявить прокурору что-нибудь убедительное.

– А кожа? Это же экстраординарный случай, разве нет?

Жиан просверлил Людивину взглядом, и она было отчаялась, решив, что дело от нее ускользает.

– Ванкер…

Она сглотнула, надежда снова вернулась к ней.

– Да, полковник?

– Расследованием по делу о торговле человеческой кожей займется ваша группа. Вы будете ответственной. Мне нужны все подробности, от начала до конца.

Людивина воспряла духом. В кабинете она была единственной, у кого на губах появилось подобие улыбки.

– И не гоните волну. Никакого общения с прессой, – добавил полковник. – Такие расследования нельзя предавать огласке.

– Можете на нас рассчитывать.

Едва оказавшись в коридоре, Людивина ткнула Сеньона кулаком в плечо:

– Пошли! Мы едем в Ла-Курнёв!

– Как это? Без подкрепления и бронежилетов? Ты спятила?

– Вообще-то, нет. У нас двоих больше шансов остаться незамеченными, чем у трех грузовиков национальной жандармерии.

Людивина зашагала к выходу, светлые кудряшки бодро заплясали на затылке. Сеньон поспешил следом.

– Нет, ты спятила, Лулу, – пробормотал он тихо. – А я, как дурак, тебе потакаю…

5

Улыбки и смех побеждали хаос.

Людивина шла вдоль вереницы машин, припаркованных у многоэтажки. Их окружал ультраурбанистический пейзаж, скопище обшарпанных домов. Прежде всего ее поразило, насколько здешняя реальность отличается от расхожих представлений. Она готовилась к зоне боевых действий, а вместо этого очутилась среди счастливых мамаш и веселых детей. Не идиллия, конечно, но жизнь сильнее нищеты. Это было настолько банально, что Людивина рассмеялась про себя. Она и сама не была принцессой из хрустального замка, она жила в разных условиях, не всегда пригодных для существования, однако очень давно не бывала в реальном городе. Как быстро все забывается, подумала она. Предрассудки, мифы и коллективное воображение вытесняют воспоминания.

Они с Сеньоном углубились в лабиринт башен и бараков с именами писателей и поэтов, которые словно дарили немного надежды и красоты этим душным кварталам. Зелень на клумбах давно погибла, если там вообще что-то росло, ее заменили бесконечные полосы засохшей грязи, усыпанные окурками. Кусты походили на обезображенные скелеты, неспособные расти в таких условиях, будто сама почва была больна, а единственная выжившая флора приняла облик белья, сохнущего на весеннем ветру под тенью спутниковых тарелок на каждом балконе. Людивина видела, как кто-то затягивается сигаретой, обозревая с высоты ландшафт, как поодаль разговаривают двое мужчин, другие пьют чай за столиком. С верхних этажей орут телевизоры; оглушительно грохочет автомагнитола из битком набитой машины, которая с ревом газует. Мальчишки играют в футбол посреди улицы. Квартал бурлил жизнью – богатой, насыщенной, напряженной.

Но эти немногие плюсы не могли кардинально преобразить этот район. Достаточно было посмотреть вверх, чтобы понять: расхожие представления по-прежнему имеют силу. Облупленные фасады, повсюду граффити, решетки на окнах нижних этажей, раскуроченные почтовые ящики, наваленные тут и там кучи мусора, разбитая плитка на тротуарах и вездесущая ржавчина, словно кровь умирающей архитектуры.

Людивина и Сеньон переходили из подъезда в подъезд в поисках источника информации. В одних воняло мочой, в других – марихуаной. Где-то гулял сквозняк и слышно было только свист ветра; где-то тусовалась молодежь, но разговоры сразу смолкали при появлении двух жандармов в штатском. Дюжина голов поворачивалась к ним, глаза таращились из-под кепок, капюшонов и беретов. Взгляды были вопросительные, любопытные, агрессивные, насмешливые, пристальные. Эхо голосов перекатывалось волнами: «Чё тут забыл этот ниггер?», «Слышь, сколько берешь?», «Эй, белобрысая, перепихнемся?», «Чё вам тут надо?», «Не хочешь нюхнуть?», «Заходите ко мне в хату», «За сколько дашь, цыпа?», «Не слушайте этого урода!», «Я бы вдул!», «Отвали!», «У меня есть все, что вы ищете»…

Обстановка становилась тревожной. Людивина и Сеньон в очередной раз вышли на улицу, обогнули раздолбанный остов сгоревшей машины и пошли к дому напротив. Теперь за двумя незнакомцами внимательно наблюдали отовсюду. Здоровенный негр и красивая хрупкая блондинка – интригующая пара, очевидно не местная. Они не выскочили из машины, чтобы тайком купить наркоту и сразу умчаться восвояси. Нет, они разгуливали тут пешком и явно искали что-то или кого-то. Белые вороны в отлаженной жизни квартала, где почти не задерживаются чужаки.

Вскоре Людивина заметила, что за ними целенаправленно следует небольшая группа подростков, и сделала им знак подойти поближе.

– Я ищу человека по кличке Чудила, он местный, – сказала она. – Не знаете, где его найти?

В компании были одни мальчишки. Старшим около двадцати, младшим нет и пятнадцати, прикинула Людивина. Все одеты по местной моде: толстовки, широкие спортивные штаны и кеды. Они начали расходиться полумесяцем, нацелившись взять жандармов в кольцо.

– А ты кто такая? – поинтересовался один из старших с сильным местечковым акцентом.

– Чё вам надо от Чудилы? – спросил паренек помладше.

– Не стремно вот так к нам соваться? – хмыкнул другой.

Каждому хотелось вставить слово. В голосах звучали насмешка, враждебность и желание пометить свою территорию. Парень в кепке, такой же черной, как его глаза и кожа, поднял руку, призывая всех замолчать. Недоверчиво покосившись на Сеньона, он шагнул к Людивине:

– Зачем вам понадобился Чудила?

– Есть к нему пара вопросов.

– Вы легавые?

Вся банда захихикала.

– Чем быстрее мы его найдем, тем быстрее уйдем отсюда, – сказала Людивина. – Если мы вас напрягаем, то можем вернуться с подкреплением и все тут расхерачить. Но ведь нам с тобой это не нужно, правда?

– С хера ли ты позволяешь телке так базарить с тобой, а, Фриндж? – поинтересовался один из парней.

– Ничё, мы ее научим, как себя вести, – пообещал другой.

Людивина сурово посмотрела на тощего подростка, который пытался ее спровоцировать.

– Думаешь, напугала? – не смутился тот. – Завали хлебало, а то огребешь.

Общий накал раззадоривал каждого участника банды, заставляя нарушать рамки дозволенного, словно они защищали свое право на жизнь. Было в их поведении что-то звериное – слабый обречен на вымирание, становится изгоем или погибает от рук сильнейшего если не в физическом плане, то в социальном.

Людивина сжала кулаки, готовая к любому развитию событий. Мысленно она отметила самых крепких. Начать нужно с них, чтобы произвести впечатление на остальных, напугать их, тогда стая быстро развалится и не сможет напасть.

Но парень в черной кепке приказал друганам молчать, властно шикнув.

– А вы рисковые, раз пришли сюда вдвоем, – сказал он. – У нас тут не любят легавых. Вы в курсе?

– Слушай, нам не нужны проблемы. Если мы сюда нагрянем со спецназом, вам мало не покажется. Чудила в вашей банде не состоит – он ведь сам по себе, верно? Скажите, где его найти, и возвращайтесь к своим делам, никто вас не потревожит.

– А что он натворил?

– Трахнул твою мамашу! – крикнул пацан, стоявший поодаль.

Главарь в кепке напрягся и развернулся к тому, кто только что проявил к нему неуважение. Медленно нацелил на него указательный палец, и пацан сглотнул, осознав, что нарвался.

– Нам нужны показания Чудилы по делу об убийстве, – пояснила Людивина.

– У нас тут никто не сдох в последнее время! – раздался голос.

– Ага, вам тут не Марсель! – подхватил второй.

– Где Чудила? – жестко повторила Людивина, не скрывая, что начинает терять терпение.

– А вы реально хотите с ним поговорить? – прищурился главарь банды.

– Более чем.

Парень указал на длинный барак в отдалении:

– Насколько я знаю, сейчас он живет в той развалюхе. Там пусто, ее скоро снесут.

– Спасибо. Вы только что избавили себя от неприятностей, – бросила Людивина на прощание.

– Мы-то да, а вот вы… Я удивлюсь, если Чудила вам не подгадит.

Все засмеялись.

Главарь утихомирил их взмахом руки.

– На вашем месте я бы подумал, прежде чем к нему соваться.

– Почему?

– Это опасно.

Внезапно повисла тишина.

– Опасно из-за вас?

– Нет.

– Тогда из-за кого? Местных торчков?

– Точно нет…

Людивина чувствовала, что Сеньону хочется поскорее уйти на безопасное расстояние от банды.

– Это дом с привидениями! – сообщил кто-то.

– Ага! Если войдешь, не факт, что выйдешь, – подхватил другой.

Людивина ждала реакции главаря.

Тот кивнул:

– Короче, мы вас предупредили.

Жандармы беспрепятственно прошли сквозь толпу и направились к длинному пятиэтажному зданию, на которое указал парень в кепке. За спиной раздался звук удара и вскрик мальчишки.

А кто-то грозился, что это я огребу, подумала Людивина.

Бетонный барак походил на потерпевшее крушение грузовое судно. Окна первых двух этажей были замурованы, остальные зияли черными дырами на месте выломанных рам. Внизу стены пестрели граффити, словно защитными знаками на таинственном языке. Вдоль серого фасада выстроились остовы сгоревших машин.

Людивина остро чувствовала, что за ними наблюдают, но не знала кто – то ли обитатели барака, то ли пацаны за спиной. Впрочем, квартал был слишком большой, чтобы определить все укромные места и окна, за которыми могут притаиться любопытствующие. Не надо обольщаться – наблюдателей здесь хватает, как минимум полдюжины пар глаз сейчас фиксируют каждое их движение. Однако, обернувшись, она не заметила ничего подозрительного – жандармы как будто вышли за черту, ограничивавшую территорию банды.

– Видела, какая тут трава? – подал голос Сеньон. – Дохлая какая-то.

– Это, по-твоему, трава?

– Я серьезно! Посмотри. Будто вокруг этого барака растения совсем… зачахли.

И действительно, жалкие подобия травинок росли редкими пучками.

– Сеньон, я тебя умоляю, только не говори, что ты поверил байкам этих мальчишек! Ничего не растет, потому что все вытаптывают, не поливают, постоянно горят машины… Ничего сверхъестественного!

Здоровяк пожал плечами. Людивина знала, что он суеверен – из тех, кто не возьмет солонку из чужих рук, шарахается от черных кошек и то и дело крестится на всякий случай. После того, что они пережили в Квебеке, его вера окрепла. Сеньон чудом спасся от смерти, которая размахивала косой ночи напролет в лабиринтах отрезанной от мира деревеньки. Сеньон выжил там, где многие погибли. Почему уцелел именно он? Вопрос не давал ему покоя, время от времени он обсуждал это с Людивиной и начал ходить по воскресеньям в церковь, ища утешения, раз уж не мог найти ответа.

Она хлопнула напарника по плечу:

– Пошли! Обойдем здание, где-то же должен быть вход.

На почерневших остовах машин сидели толстые черные вóроны и таращились на чужаков блестящими глазами-бусинами.

– Я говорил, что терпеть не могу воронов? – спросил Сеньон.

– Нет.

– Так вот: я терпеть не могу воронов. Прямо-таки ненавижу. Посмотри на эти наглые клювы! Пройдохи! А глаза? В них же ни одной эмоции, никакой жизни! Слуги смерти…

– Умеешь ты приободрить…

Они свернули за угол барака и оказались перед огромным лицом, нарисованным краской из баллончика. Клоунская рожа с кошмарными глазами занимала большую часть здания. Выбитые окна второго этажа, служившие зрачками, темным взглядом смотрели на них из пугающей черноты. Людивина и Сеньон заметили углубление в том месте, где когда-то был вход в подвал. Бетонные блоки были пробиты ломом, и через эту узкую щель как раз мог протиснуться человек. Дыра находилась посередине разинутой клоунской пасти и вела в его пищевод, в самое нутро, где рождается хохот.

Под карканье воронов жандармы несколько секунд рассматривали клоуна. Людивина сделала глубокий вдох, набираясь смелости.

– Как думаешь, пролезешь? – спросила она.

Сеньон подошел к открытому рту, помедлил, не сразу решившись просунуть руки, затем изогнулся, морщась, и пробрался внутрь.

Словно издалека до Людивины донесся его голос:

– Проход ведет вниз! У тебя есть фонарик?

Она в последний раз оглядела окрестности. Казалось, что городок находится на другом краю мира, повернувшись спиной к этому месту. Поблизости не было ни души. Даже детишки, игравшие в мяч и гонявшие на великах, куда-то испарились. Лишь полоса земли, усыпанная мусором, обломками и поросшая чахлой травой. Город уже предал забвению этот барак, переставший быть убежищем даже для местной шпаны.

Дом с привидениями? Серьезно? – подумала Людивина. Что же такого страшного должно было произойти, если такие безбашенные парни поверили в байки?

Наверняка случилось нечто скверное, раз уж дом забросили все, даже взрослые.

Людивина достала фонарик из кармана кожаной куртки и приблизилась к оскаленной пасти клоуна. Его зубы нависли над ней, собираясь перекусить пополам.

Включив фонарик, она проскользнула в глотку.

И голодный клоун проглотил ее.

6

Стены сочились влагой, запах плесени становился сильнее по мере того, как Людивина и Сеньон продвигались вглубь. Узкий лучик света прокладывал дорогу, бледный глаз фонарика нацеливался то на склизкие ступеньки, то на стены, исчерченные граффити. В основном здесь были надписи – имена, свидетельства подвигов тех, кто залез так далеко. Людивина могла представить, какой вызов бросали друг другу местные мальчишки: забраться как можно дальше, чтобы увековечить собственное имя. Но как родились мрачные легенды, связанные с этим темным домом? Кто-нибудь набил себе шишки, поскользнувшись на лестнице? Перепугался, приняв свист ветра за шепот духов? Какой-нибудь подросток не вернулся отсюда? Кто-то нарвался на двинутого торчка? Это же наверняка излюбленное местечко окрестных наркоманов. Отличный сквот, просторный и защищенный от вторжения чужаков.

Людивина погладила рукоять пистолета под курткой – для пущей уверенности. Рисковать, конечно, не следовало. Она вытащит свой девятимиллиметровый только в крайнем случае, чтобы не выстрелить по ошибке. Пока можно обойтись и телескопической дубинкой, но пистолет на поясе успокаивает. Человек всегда чувствует себя сильнее с огнестрельным оружием. Глупо, но факт. Хотя порой от этого можно слететь с катушек.

Они спустились в подвальный этаж. Длинный глухой коридор тянулся вдоль всего здания. Пол был завален гнилыми газетами, рваными порножурналами, пластиковыми пакетами, пустыми бутылками, разнообразными упаковками и даже одеждой. Через несколько метров обнаружилась перевернутая стиральная машинка. В стороне валялись пустые деревянные ящики, старые покрышки, которые приходилось перешагивать, сломанные доски, останки мебели… Двери подвалов по большей части были выломаны, в проемах виднелись пустые помещения или кучи хлама, уже обысканные сотни раз. Чем дальше жандармы продвигались, тем реже становились надписи на стенах – храбрость имеет пределы и так далеко все же не заходит.

За спиной что-то упало, и Людивина резко развернулась, направив в темноту коридора луч фонарика. Пластиковый горшок медленно крутнулся вокруг своей оси и замер.

– Пацаны? – шепнул Сеньон.

Людивина покачала головой. Если бы кто-то спускался за ними, они бы услышали. Вдоль стены пробежала крыса и с разбега нырнула в щель под дверью.

– В следующий раз, когда куда-нибудь соберешься, напомни, чтобы я отпустил тебя одну, – сказал Сеньон.

– Спокойно. Вообще-то, это ты у нас бронированный шкаф, и ты должен меня успокаивать.

– Слушай, может, уже объяснишь, что мы тут делаем? И почему без подкрепления? Иногда ты прямо-таки нарываешься на неприятности, Лулу!

– Пацаны ни за что не сказали бы нам, где Чудила, если бы тут высадился целый взвод. И тогда он свалил бы еще до того, как мы нашли его берлогу. Поверь, я когда-то жила в таком же криминальном районе. Если нормально устроиться, жить в нем не сложнее, чем в других местах.

– А дальше-то что? Будем гоняться по всему бараку за психом, который играет с нами в прятки?

– Не ори. Немного везения, и возьмем его тепленького, даже не придется устраивать погоню.

– Немного везения? Я не провожу расследований, когда его немного, – проворчал Сеньон.

С ржавого потолка капала вода, высокие песочные часы отмеряли последние мгновения жизни дома. Кап.

Людивина обшаривала фонариком каждый закуток, боясь пропустить тайное обиталище или какую-нибудь важную деталь. Где тут может расположиться Чудила? Подальше от солнца и погодных капризов? Или, наоборот, на верхних этажах, чтобы следить за обстановкой на местности? Не от него ли это ощущение, что за ними наблюдают, которое появилось, как только они приблизились к зданию? Если наблюдатель – Чудила, остается надеяться, что он не испугается и что здесь нет других входов-выходов…

Кап.

В следующем помещении лежал разорванный матрас, а пол был усеян использованными презервативами. Людивина предпочла не думать о гнусной сцене, которая здесь разыгрывалась.

Кап.

В соседней комнате была обустроена курилка, повсюду валялись трубки для крэка. Почему наркоманы тусовались здесь, а не на верхних этажах, подальше от сырости и грязи? Неужели боялись туда соваться?

Пацаны могут собой гордиться! Я рассуждаю так, будто это действительно дом с привидениями!

Кап.

Сеньон, дернув ее за рукав, указал на развилку впереди. Коридор справа был весь покрыт граффити. Свет фонарика выхватывал рисунки из темноты: языки пламени, перекошенные морды, вытаращенные глаза, фонтаны крови, рога, вилы… Адское пламя пожирало каждый квадратный сантиметр стен, и в нем таились демоны.

– Миленько. Дорогие гости, чувствуйте себя как дома, – усмехнулась Людивина.

В конце коридора оказалась бетонная лестница, ведущая вверх, на первый этаж. На каждой ступеньке красовались слова: «Бегите», «Нет», «Нельзя», «Здесь говорят мертвые», «Плата за вход…», «…ваша душа», «Будьте прокляты», «Логово дьявола». На стене первой лестничной площадки, напротив пролета, была нарисована красно-черная голова Зверя, очень реалистичная. Сатана смотрел на гостей исподлобья, хмуро, но с плотоядной ухмылкой, приветственно подняв огромную когтистую лапу с открытой ладонью.

– Что-то не хочется дальше подниматься, – признался Сеньон.

– Я тебя умоляю, хватит уже ныть.

Людивина зашагала вперед, и напарнику ничего не оставалось, как устремиться за ней, чтобы не застрять одному в потемках. Проходя мимо дьявола, Сеньон перекрестился и поднял к губам маленький крестик, висевший на цепочке у него на шее. Окна на первом этаже тоже были замурованы, коридоры тонули в гнетущей темноте. Жандармы оказались в просторном холле с двумя коридорами и лестницей, которая вела на верхние этажи.

– Если бы ты был психом, повернутым на черной магии и прочей херне, где бы ты устроил себе логово? – спросила Людивина.

– Ты реально думаешь, что я могу ответить на такой вопрос?

Она неодобрительно поцокала языком:

– Какой ты скучный, Сеньон…

И с помощью фонарика принялась изучать пол, высматривая следы на толстом слое пыли.

– А будь я фанаткой всякой жути, я бы предпочла закрытые места, где света поменьше. По-моему, логично, а?

– Тебе виднее.

– Значит, он устроился где-то здесь, поближе к выходу на случай бегства. Ведь этот тип должен быть параноиком, так? На втором этаже окна тоже забиты, но оттуда до выхода слишком далеко. А на верхних все открыто. Так что, я думаю, он тут, на первом.

Бледный луч скользнул по выпотрошенным почтовым ящикам и явил взгляду десятки оплавленных свечей. По одной в каждом ящике.

– Я бы сказала, мы на верном пути, – пробормотала Людивина.

Она огляделась и помедлила, выбирая между правым и левым коридором. Здесь было прохладно, по коже бежали мурашки, руки леденели, хотя Людивина была в кожаной куртке. Может, все дело в отсутствии дневного света?..

– Туда, – сказал Сеньон, когда фонарик снова осветил левый коридор.

– Почему?

Напарник указал на перекладину над проемом. Людивина и не заметила этот небольшой рисунок. Пентаграмма, от руки нарисованная красной краской, «охраняла» вход.

– Это эзотерическая штука, – сказал Сеньон. – Перевернутый пентакль. Дурной знак.

– Ты разбираешься в таких вещах?

– Про пентакль знаю, и все.

Людивина пошла первой. В одной руке она держала фонарик, другую положила на рукоятку дубинки, готовая в любой момент выхватить оружие. Здание дышало. По длинным тоннелям гуляли холодные сквозняки, заставляя его стонать. Усталый стальной скелет то и дело поскрипывал, каждый звук раскатывался эхом по этажам, словно в анфиладе огромных залов, а отголоски сливались в зловещий хор. Эхо – призрак звука, мысленно твердила себе Людивина, чтобы успокоиться, ничего больше. Просто до чертиков реальный призрак.

Коридор, в который выходили двери заброшенных квартир, был полон препятствий. Скутеры без колес – как они сюда попали? – опрокинутый шкаф, искореженное металлическое основание кровати, на котором ископаемыми гусеницами болтались пружины. Грязный дырявый линолеум был завален книгами с вырванными страницами. Их было так много, что Людивине казалось, будто она идет по руинам библиотеки.

– А еще говорят, что культура не ночевала в криминальных кварталах, – хмыкнула она.

Но Сеньон не ответил. Он был слишком напряжен, обстановка не позволяла расслабиться. В здании то и дело что-то скрипело, и каждый раз жандармы оглядывались, словно за ними шла тень. Кроме того, усиливался какой-то отвратительный запах.

– Ты тоже это чувствуешь?

Сеньон кивнул. Едкая смесь гнили и тошнотворной кислятины, парфюмерный букет из гниющих цветов, тухлое мясо и скисшее молоко – концентрация всего этого вышибала дух.

– Падалью воняет, – заключил Сеньон. – Черт, надеюсь, это не то, о чем я думаю…

Людивина думала о том же. Где-то здесь труп.

Несмотря на интенсивность, запах был не настолько выраженным, чтобы говорить с уверенностью. Он мог исходить от животного. Разлагающееся тело человека воняет куда сильнее. Пять литров свернувшейся крови, внутренности, кишащие личинками, газы изо всех отверстий, гниющая плоть – в общем, уровень вони должен соответствовать объему источника, то есть быть невыносимым.

Один судмедэксперт сказал Людивине: «Представьте себе, что в комнате пролили шестидесятилитровую бутыль прокисших духов. Вас все еще удивляет, что трупы так пахнут? Меня – нет». И Людивина тоже перестала удивляться. Но здесь запах был не таким концентрированным.

Только бы он не сделался сильнее…

Совсем близко послышался какой-то звук. Тихое неровное жужжание. Луч фонарика отыскал его источник – туча мух почти целиком закрыла останки кошки, приколоченной гвоздями к середине двери. Глаза несчастного животного вытекли, пасть разинулась, в распоротом животе пировали двукрылые, откладывая яйца в это удачно подвернувшееся «гнездо».

Людивина потянула ворот футболки, чтобы закрыть нос и рот. Знаками показала Сеньону, что сейчас распахнет дверь, а он пусть войдет первым.

Петли скрипнули.

Здоровяк легким движением раздвинул телескопическую дубинку и шагнул в квартиру. Луч фонарика Людивины вычерчивал ему путь на полу, который был завален рваными картонными коробками. Стены были сплошь покрыты красными словами. От пола до потолка их исписали мелким, почти детским почерком, кое-где с пентаграммами, узорами, бараньими головами и рогами. Несколько слов были крупнее остальных: БЕЛИАЛ. МОЛОХ. АЗАЗЕЛЬ. САТАНА.

Вдруг все здание затрещало. Долгий стон разнесся из коридора в коридор по всем лестничным клеткам.

Трупный запах стал еще сильнее, превратился в невыносимый смрад. Сеньон закрыл рот и нос сгибом локтя.

Впервые с тех пор, как они вышли за ворота жандармерии, Людивина решила, что все-таки поторопилась. Они оба не понимали, к чему готовиться. Изначально планировалось найти потенциального свидетеля и задержать его для допроса, обо всем остальном она не имела представления. И теперь, когда они уже проникли в логово сумасшедшего, она вдруг осознала, что, если ситуация выйдет из-под контроля, придется тем же путем как-то выбираться на свежий воздух.

Сеньон изучил каждый угол комнаты и подозвал Людивину, чтобы она посветила поярче. Затем сложил дубинку и достал пистолет «беретту». Напряжение подскочило еще на одну отметку. Он указал на дверь в соседнюю комнату, и они встали по бокам проема.

Смрад сгустился. Жандармы почти одновременно перешагнули порог, обводя помещение лучом фонарика и стволом пистолета. Бледный конус скользнул по стенам, покрытым такими же надписями, и высветил на полу огромную пентаграмму. Затем под фонариком блеснуло лезвие тесака. Людивина ждала, что вот-вот появится перекошенное изуродованное лицо, но вместо этого в круге света возникла омерзительная гора останков. В углу, занимая треть комнаты, были сложены десятки трупов собак и кошек, которые разлагались, источая ту самую вонь. То ли жертвенные дары, то ли источник чернил для демонических надписей на стенах…

В этот раз Сеньон не сумел сдержать горестный стон.

Людивина отвела взгляд. Она повидала много трупов, в том числе жертв самых изуверских убийств, но обстоятельства гибели этих животных делали всю картину еще нестерпимее.

Нельзя терять хладнокровие. Помни о периметре безопасности. Живо возьми себя в руки!

Сеньон уже вышел в узкий коридор, продолжая исследование, и щелкнул пальцами, привлекая внимание напарницы. Там, где коридор делал поворот, угол мерцал неверным оранжевым отсветом. Они осторожно двинулись вперед и оказались в третьей комнате, широкой и довольно длинной, которая была заставлена мебелью: журнальными столиками, креслами, этажерками с безделушками, старинными подставками для ног, чучелами животных. Здесь лежали ковры и стояли на полу запыленные картины. Предметы громоздились в полнейшем беспорядке, как в антикварной лавке. Среди всего этого добра были расставлены горящие свечи – дюжины свечей на коврах и столиках. Язычки пламени создавали в помещении атмосферу храма.

Людивина опустила фонарик, обводя взглядом этот причудливый хаос. Она старалась выделить важные детали, но тут было столько всего, что они с Сеньоном не сразу заметили странный шкаф в глубине комнаты.

Присмотревшись, они поняли, что это не шкаф, а исповедальня. Пространство внутри было разделено на две части: одна сторона завешена темной шторкой, вторая закрыта решетчатой дверцей. Между ними висело перевернутое серебряное распятие – знак дьявола. Внутри исповедальни тоже горели свечи.

У Людивины екнуло сердце, когда она увидела ногу в ботинке, торчащую из-под шторки. Там кто-то сидел. Она молча указала Сеньону на ногу, тот вскинул пистолет, и они как можно тише пошли вперед. Продвигаться тихо в захламленной комнате получалось медленно и мучительно. Все время надо было через что-то переступать, что-то огибать, следить за тем, чтобы не задеть что-нибудь…

Когда они добрались до исповедальни, Людивина аккуратно раздвинула дубинку и ее концом резко откинула шторку.

– Жандармерия! Не двигаться! – рявкнула она.

Но грешник и не думал двигаться. У него это и не вышло бы.

Человек сидел на табурете, прислонившись к деревянной стенке, и смотрел в пустоту. Ему было лет тридцать. Тонкие усики, белая рубашка, бежевые холщовые брюки. Из раны на шее бежали последние ручейки крови, вместе с которой вытекла жизнь. Эта рана – кошмарный рот поперек горла – была настолько глубокой, что голова неестественно завалилась набок. Все пространство исповедальни было изрисовано пентаграммами.

Людивина опустила дубинку, парализованная этим ужасающим зрелищем.

И снова раздался треск.

На этот раз звук исходил не от здания, а от самого дьявола.

Он возник за спиной. И был огромен.

Гигантские злобные глаза на двухметровом лице и клыкастая пасть проступили из тьмы. А в следующий миг демон ринулся на Людивину и Сеньона.

7

Здоровенная дьявольская голова падала на жандармов. Разинутая пасть норовила схватить крохотных человечков, разорвать и расплющить острыми зубами.

Сеньон едва успел протянуть руку и оттолкнуть Людивину, а сам откатился в сторону. И деревянное изваяние рухнуло между ними.

Это был идол, оставшийся от ярмарки, поезда-призрака или какого-то еще пошлого аттракциона.

– Лулу! Ты там как? – обеспокоенно спросил Сеньон, поднимаясь на ноги.

Падая, Людивина врезалась в этажерку, множество фарфоровых фигурок посыпались на нее и разбились на полу. Что-то еще упало у выхода, и послышался звон бьющегося стекла.

Людивина заметила, как по стене скользнула тень.

– Он там! – крикнула она. – Убегает!

И бросилась следом, спотыкаясь обо все на своем пути.

Она выскочила в узкий коридор, но тень уже исчезла за поворотом. Людивина смутно угадывала присутствие – скорее слышала, чем видела. Они тут не одни!

Сеньон, чертыхаясь, ломился следом за ней.

Людивина, не сбавляя темпа, пробежала мимо горы разлагающихся трупов, не обращая внимания на чудовищную тошнотворную вонь. Луч фонарика прыгал вверх-вниз, вправо-влево, как свет стробоскопа, и Людивина старалась держать его прямо, чтобы обнаружить беглеца. Вдруг это убийца человека в исповедальне?

Не суетиться. Все просчитать. Ладонь на пистолет, мало ли что.

Если он вооружен, то может устроить засаду за каждым углом. Преследовать его вдвоем – безумие.

Поскольку быстро бежать с пистолетом в руке было бы неудобно, Людивина решила сначала выследить беглеца по его перемещениям.

Скрипнули подошвы по линолеуму. Значит, он уже в главном коридоре. Она прибавила скорость, схватилась на повороте за ручку двери, чтобы не потерять темп, и бросилась дальше в погоню.

Фонарик высветил прямо по курсу силуэт. Человек в серой толстовке с капюшоном, надвинутым на лицо, маневрировал между обломков скутеров.

– Стой! Стрелять буду! – закричала Людивина, стараясь не сбить дыхания.

Но человек не остановился – наоборот, ускорился, нырнул за угол и исчез где-то в стороне лестничной клетки. Теперь Людивина все-таки достала свой девятимиллиметровый из кобуры. Ситуация сделалась слишком опасной – она рисковала в любую секунду налететь на нож, и тогда у нее не было бы времени отреагировать. Позади гулко звучали тяжелые шаги Сеньона.

Выскочив в холл, Людивина остановилась. Никаких следов беглеца. Поднялся наверх или спустился в подвалы? Дверь лестницы, ведущей вниз, была приоткрыта, но может, это они оставили ее так, когда вошли?

Ее догнал запыхавшийся напарник.

– Ты наверх, я вниз, – сказала Людивина и двинулась к лестнице, но стальные пальцы Сеньона сомкнулись у нее на руке, удержав на месте.

– Ни в коем… случае. Нельзя… разделяться.

Она скрипнула зубами.

– О’кей, тогда пошли вниз. Он наверняка хочет выбраться из здания.

Они сбежали по ступенькам, держа пистолеты на изготовку, и снова предстали перед ликом дьявола в адском пламени. Их встретила сырая темнота подвалов.

Людивина сдерживала дыхание, внимательно прислушиваясь к звукам, пытаясь уловить движение в этом лабиринте из обломков, но не слышала ничего, кроме свиста сквозняков, скрипа стального каркаса здания и нескончаемой капели. Тяжело дыша через нос, она останавливалась у входа в каждый подвал и обводила его лучом фонарика. Сеньон как мог прикрывал тыл – скудный свет не позволял много разглядеть. У обоих по лбу и спине струился пот.

Шаг за шагом они продвигались по коридору.

Подвал с трубками для крэка.

Соседний, с выпотрошенным матрасом и презервативами.

Третий, заваленный пустыми ящиками.

Людивина направляла в проем ствол пистолета и фонарик. И быстро обводила взглядом помещение.

Огибая или переступая препятствия, они потихоньку приближались к выходу. Людивина чувствовала, что нужно торопиться. Если беглец мчался всю дорогу, он уже далеко отсюда. Но если он затаился где-то здесь, нельзя проскочить мимо…

Они почти добрались до лестницы, ведущей вверх, когда Людивина ощутила чье-то присутствие. Инстинктивно, необъяснимым образом. Просто заглянула в очередной отсек и вдруг почуяла что-то живое. Это случилось мгновенно, словно вспышка, но все же чуть запоздало. У нее хватило времени лишь на то, чтобы вскинуть пистолет, но для защиты, а не для нападения. Металлический прут молнией мелькнул в конусе света от фонарика и в следующий миг выбил у нее из руки «зиг-зауэр». Возникли несколько человек в красной, коричневой и черной одежде. Один бросился на Людивину. Нижнюю часть лица закрывал платок, верхнюю – низко надвинутый капюшон. Ярко-алый.

Шагнув назад, Людивина уклонилась от прута, летевшего ей в голову. И рефлекторно нанесла ответный удар. Годы занятий боевыми искусствами не проходят даром. Пяткой по колену, чтобы лишить противника равновесия. Замах, упор кулаком в ладонь и шаг вперед от бедра, чтобы придать максимальное ускорение локтю. Мощный удар.

Локоть, самое опасное оружие человеческого тела, врезался под нос нападавшему. Тот опрокинулся навзничь.

К ней метнулся второй силуэт, на миг оказавшись в конусе света. Сеньон взмахнул длиннющими руками, и раздался глухой удар, затем еще один и еще. Человек грохнулся на пол с залитым кровью лицом и ошарашенным взглядом.

Третьего врага Людивина заметила слишком поздно. Бейсбольная бита на полной скорости влетела в ее ограниченное поле зрения – девушка успела лишь отклониться, чтобы удар прошелся по косой, и вскинуть руку для защиты. Удар пронзил ее болью и отбросил к стене. Боль пока ощущалась огненной вспышкой, а бита поднялась в воздух для нового удара. Людивина выронила фонарик, перехватила кулак, сомкнутый на бите, и сжала его изо всех сил. Другой рукой она нащупала шею противника. Отыскав нужную точку большим пальцем, вдавила его в плоть на несколько сантиметров, чтобы добраться до нерва. Человек взвыл, парализованный болью, которая молниеносно прошила всю нервную систему.

И тут Людивина узнала заморыша, который пригрозил, что она «огребет».

Она толкнула его обратно в полутьму, которую с трудом рассеивал упавший под ноги фонарик, впечатала спиной в стену и три раза ударила коленом по гениталиям. Третий удар был самым яростным. По подбородку пацана потекла струйка слюны, а изо рта вырвалось невнятное бульканье.

Обернувшись, Людивина увидела, как напарник сокрушительным ударом ноги отбрасывает к стене очередного противника и довершает дело кулаками. Парень сполз на пол, постанывая.

Затем Сеньон, огромный и внушительный, развернулся к выходу, и двое оставшихся парней замерли на пороге, а потом рванули в коридор.

– Ты как? – спросил Сеньон.

– Нормально, – отозвалась Людивина, осторожно пошевелив травмированной рукой. – Всего лишь пара синяков.

Боль уже начинала заявлять о себе. Людивина знала, что впереди немало неприятных ощущений.

– Нашего среди них не было.

– Нет. Из-за этих олухов мы его потеряли.

Она была в ярости. Злилась и на себя, и на банду малолетних придурков.

– Думаю, теперь пора вызывать кавалерию, – вздохнул Сеньон. – У нас труп.

Людивина кивнула. Подобрала фонарик, бросила мрачный взгляд на заморыша, который корчился в углу, и отвела душу, засадив ему ботинком между ног.

8

Сумерки неспешно ползли с востока, оккупируя небосвод и нависая над миром темной массой. У окраины городка Ла-Курнёв полицейские мигалки заливали фасады домов сапфировыми всплесками. На паркинге в пятидесяти метрах от заброшенного барака стояли пикапы мобильной жандармерии, служившие генштабом, откуда контролировался периметр безопасности, а люди в полной экипировке растянулись цепью вдоль сотни метров желтой ленты, перекрывая посторонним доступ в сектор. Там же стояли пожарные машины, автомобили местной полиции, администрации и уголовного розыска.

Зеваки, столпившиеся небольшими группками, вытягивали шею, пытаясь рассмотреть какие-нибудь пикантные детали или просто насладиться всеобщим оживлением, развеявшим привычную скуку. В окнах горел свет, на балконы высыпали жильцы, а кое-где любопытные зрители вылезли на крыши. Пока никаких эксцессов не наблюдалось. Народу собралось очень много, и всем было слишком интересно, что происходит на месте преступления.

Людивина и Сеньон уже несколько часов томились на заднем сиденье своего «пежо», раздав поручения коллегам из местной полиции. У тех были особые отношения с жителями Ла-Курнёв, им проще было собрать всевозможные сведенья о Чудиле и о завсегдатаях барака. Полковник Жиан тоже приехал – он лично руководил всеми действиями на месте событий, куда прибыли и местные чиновники, и прокурор, и все службы.

Примчался взлохмаченный Гильем Чинь – как обычно, в джинсах, кроссовках и гавайской рубашке, с электронной сигаретой в зубах и «айподах» в ушах. Гильем появился в парижском отделе расследований через четыре месяца после гибели Алексиса. Занял его место, расположился за его столом, устроился по-хозяйски, развесив на стене свои постеры, как будто Алексиса никогда и не было. Первые несколько недель Людивине приходилось тяжело, она почти возненавидела новичка, хотя не было никаких законных или разумных причин, – чисто по-человечески. Но затем природное добродушие Гильема победило, и, хотя память об Алексисе никуда не делась, Людивина приняла его. Гильем привнес немного веселого оживления в кабинет, который она делила с Сеньоном. С тех пор прошло больше года, и теперь Гильем был неотъемлемой частью их маленькой команды.

– Я что, проспал всю войнушку? – спросил Гильем, не вынимая изо рта сигарету.

– Ты вроде на больничном.

– Учитывая обстоятельства, уже нет, к тому же температура в норме. У полкана только что было совещание с прокурором. Короче, когда в следующий раз полезете в иммигрантский район, прихватите с собой узкоглазого, то есть меня. Черный громила и белобрысая – это хорошо, но с узкоглазым лучше.

– Если бы так сказала я, меня обвинили бы в расизме, – протянула Людивина.

– А надо было правильно родиться, милочка, в какой-нибудь крошечной этнической группке. Ну так что? Кто у нас покойник?

– Личность пока не установлена.

– Убийство?

– Выглядит именно так, – кивнул Сеньон. – Ждем новостей от СИПов[11]. Лулу допросила местных пацанов, чтобы составить словесный портрет Чудилы, – это парень, которого мы тут искали. Но и так ясно, что жертва не он.

– Чудила? – переспросил Гильем. – Дурацкая кличка…

– Это единственное, что нам о нем известно.

– Значит, он убийца?

Людивина пожала плечами. Гильем продолжил:

– Или убийцы – подельники тех наркоторговцев, которых вы прошлой ночью взяли? Решили убрать свидетеля…

– Или кто-то из той банды, что поставляла им человеческую кожу, – подхватила Людивина. – Сначала надо выяснить личность жертвы, а потом уже строить предположения.

– Я слышал, что об этом деле говорил Жиан. Офигеть, человеческая кожа! Куда мир катится…

– Новостей о задержанных нет? – спросил Сеньон.

– Я заскочил в отдел перед тем, как приехать сюда. Похоже, ничего нового. Во время обысков нашли чуток наркоты, кучу денег и оружие – достаточно для того, чтобы предъявить обвинение.

– Других кусков кожи у них не было?

– Нет. А вы тут навешали местным пацанам и всех отпустили домой?

– Они и так получили хороший урок, – хмыкнул Сеньон. – Хватит с них.

– То есть вы уверены, что они никак не связаны с убийством в бараке?

– Уверены. Никак. Эта мелочь пузатая просто защищала свою территорию и хотела наподдать легавым.

Людивина заметила знакомый силуэт за окном и вышла из машины. К парковке шагал Филипп Николя, на ходу снимая белый комбинезон и перчатки. Забросив все это в пакет для мусора, он поправил прическу. Волосы были зализаны назад, а на затылке завивались кудряшками. Облик дополняли поло от «Ральфа Лорена», джинсы в обтяжку, кожаные туфли, дорогие часы и загар из солярия. Он закинул в рот жвачку и направился к трем жандармам. Филипп, давний знакомый Людивины, был назначен криминалистом-координатором на это дело. Ему предстояло курировать все экспертизы и осуществлять обмен информацией между следователями и лабораториями.

– Дерьмовое дерьмище, – сообщил он вместо приветствия.

– Почему? Никаких улик, что ли?

– Уж лучше бы совсем никаких. Их до хрена! В бараке черт знает что творится. Там ДНК всего Сена-Сен-Дени[12], отпечатков выше крыши, а материала для анализа столько, что пробами можно загрузить штук пять фургонов. Короче, друзья, на науку в этом деле не рассчитывайте.

– Как это? – нахмурился Гильем.

– Слишком много лишнего. В бараке на всех пяти этажах и в подвалах месяцами ночевали толпы народа. Мы просто не справимся. Криминалисты собрали все, что было вокруг тела, еще они займутся квартирой, но that’s it[13]. И в любом случае нам не дадут добро на такое количество экспертиз. Только на анализ ДНК понадобится весь годовой бюджет Министерства юстиции, так что забудьте.

– Вот вам разница между сериалом «C.S.I.: Майами» и «C.S.I.: Ла-Курнёв», – хмыкнул Гильем. – Стало быть, работаем по старинке, свидетельские показания, лупа и дедукция?

– Увы, – развел руками Филипп Николя. – Вы получите заключение судмедэксперта, а если внутри найдут отпечатки, относящиеся к делу, мы пробьем по базе ДНК, и я передам вам результаты. Но это все, что я могу сделать.

– Отпечатки – это уже неплохо, – сказала Людивина. – Я не видела, был ли тот тип в перчатках, но он наверняка хватался там за ручки двери. Так что, если повезет…

– А мертвые животные? – спросил Сеньон.

Филипп Николя всплеснул руками:

– О-о! Я похож на человека, который будет копаться в той куче? Ты видел этот дерьмоотстойник? Попроси пожарных поделиться впечатлениями, когда они его выгребут.

– Но там же могут быть улики!

Координатор широким жестом указал на барак:

– Прошу! Ищи сколько душе угодно.

– Специалисты уже закончили? Можно туда войти?

– Вам троим можно, СИПы свою работу сделали, сейчас будут выносить тело.

Криминалист зашагал к бараку, Людивина двинулась следом. Сеньон положил руку на плечо Гильему:

– Слушай, такой вопрос… Ты верующий?

– Э-э… В церковь не хожу, но, в общем, да. А что?

– Тогда рекомендую помолиться.

– Не темни, Сеньон. К чему ты клонишь?

– Когда войдем в барак, сам увидишь. Если дьявол существует, сейчас ты попадешь в логово одного из его эмиссаров.

Сеньон хлопнул коллегу по плечу и пошел за Людивиной и Филиппом, а заинтригованный Гильем с некоторой опаской пару секунд смотрел им вслед.

С канделябра свисала цепочка, на цепочке раскачивалась металлическая подвеска – круг из паутины. Маятник отмерял время этого странного мира. Людивина остановила его двумя пальцами и огляделась. Чудила собрал в одной комнате множество диковинных вещей и старой мебели. Все эти предметы, с виду бесполезные, имели свое значение, подчинялись определенной логике, возможно, служили ориентирами в личной вселенной их владельца.

Команда из отдела идентификации преступников расставила прожекторы на треножниках, чтобы собрать и исследовать улики. В квартире с замурованными окнами, которая походила на мрачную пещеру, стало светло как днем, что лишь добавило жути. Стены с эзотерическими надписями, нанесенными кровью убитых животных, кишащая червями и мухами гора их останков и длинная захламленная комната с исповедальней, в которой сидел труп, предстали во всей своей невыносимой мерзости. СИПы в белых комбинезонах уже складывали инструменты, несколько сумок были набиты пакетиками с образцами. На дверных ручках и косяках остался черный порошок для снятия отпечатков, и такие же пятна виднелись на всех поверхностях, где могли остаться «пальчики». Ребята махнули Филиппу Николя, поздоровались с тремя жандармами в гражданском и закинули сумки на плечи.

– Оставьте прожекторы, парни, – попросил координатор. – А «Блюстар» вы не применяли?

Людивина мысленно перелистала учебник криминалистики. Реагент под названием «Блюстар» позволял обнаружить следы крови на вымытых поверхностях даже спустя много лет. Он заменил традиционный люминол, который разрушает содержащуюся в крови ДНК. Благодаря «Блюстару» стало возможным проведение генетической экспертизы найденных образцов.

Один из СИПов указал на стены, исписанные загадочными словами.

– Да тут повсюду кровища! Не вижу необходимости искать еще и скрытые следы.

Филипп Николя покивал, словно признавая, что ляпнул, не подумав. Главное отличие между детективными романами и реальными расследованиями в этом и состоит: вымышленные криминалисты пускают в дело все доступные методы, проводят все возможные анализы, не заботясь ни о потраченном времени, ни о выполнимости задачи, ни о расходах в первую очередь. Но любое расследование начинается с подсчета бюджета. Стоит ли игра свеч? Даже если бы специалисты собирали на местах преступлений максимум образцов, в дело пошла бы лишь малая часть, потому что каждый лабораторный анализ стоит денег, а кошелек у Фемиды не бездонный. Особенно во времена, когда приходится потуже затягивать пояс. В периоды кризисов страдают и мертвые, и сама истина…

Людивина достала из кармана фонарик, решив обследовать плохо освещенные закутки, и отправилась бродить среди хаоса. Сеньон подошел к трупу в исповедальне, а Гильем остался в стороне – все еще пребывал под впечатлением от горы мертвых собак и кошек.

– Безумие какое-то, – пробормотал он. – Сколько же их поубивали?..

Порог комнаты переступил жандарм в униформе. За ним следовал высокий худой человек в поношенном костюме и джинсовой рубашке, торчащей из штанов с одной стороны. В руке у него был кожаный чемоданчик.

– Доктор Леманн! – приветствовал его Филипп Николя.

Людивина радостно обернулась. Леманн был не только выдающейся личностью, но и самым компетентным судмедэкспертом из всех, кого она знала. Врач, взлохмаченный, с мутными глазами, будто его разбудили среди ночи, сдержанно кивнул. Ни на кого не глядя, он двинулся на место преступления. Проходя мимо кучи, кишащей личинками, он совершенно безразлично обронил:

– Ничего себе пудинг.

Возле исповедальни Леманн поставил чемоданчик у ног Сеньона, достал пару латексных перчаток, хирургическое зеркало и маленький фонарик, а затем приступил к внешнему осмотру трупа.

– Если бы мои пациенты знали… – пробормотал он, осторожно расстегивая ворот рубашки мертвеца, чтобы исследовать рану на горле.

– Что знали? – спросил подошедший Гильем.

– Чем я занимаюсь в перерывах между приемами! Приходя к врачу, все озабочены мыслями о проблемах и состоянии здоровья, но никто не думает о самом враче.

Людивина невольно улыбнулась. Леманн вел медицинскую практику с живыми людьми, чтобы «щупать не только холодное мясо», как он говорил. Особое удовольствие ему доставляло пугать тех, кто принимал за чистую монету все его байки.

– Приходя на прием, больные ни на секунду не подозревают, что вот этим зеркалом два часа назад я осматривал жертву с перерезанным горлом. Я его дезинфицирую, разумеется, но все равно ведь забавно! Пациенты доверчиво высовывают язык, раздвигают бедра, наклоняются, обнажая самое сокровенное. Большинство из них воспротивились бы при мысли о том, что для их обследования я использую те же инструменты, что при осмотре разлагающихся трупов.

– Да ладно! – поразился доверчивый Гильем. – Вы не меняете инструменты?

– Оно металлическое! – ответил врач, предъявляя зеркало. – Не покупать же для каждого покойника и каждого пациента. Вода, мыло, и блестит как новое! Так, у нас начало трупного окоченения, глаза светлые, билатеральный мидриаз…

При этих словах Людивина вспомнила то, что выучила не так давно. Билатеральный мидриаз – расширение зрачков, признак смерти головного мозга. Или сильной боли, испытанной жертвой в последние мгновения жизни… Может, тот, кто перерезал этому человеку горло, и есть свежеватель? Что, если мы имеем дело с серийным убийцей? С извращенцем, который упивается чужими страданиями, лишает жертву возможности сопротивляться, чтобы насладиться ее мучениями? Современный вампир…

Людивина осознала, что почти рада такой вероятности. Нужно срочно взять себя в руки, спуститься на землю. Она уже сталкивалась с подобными явлениями, и ничем хорошим это не закончилось. Ничем. Это был кошмар. Повсюду смерть, страдания, ужас. И все же с тех пор она ни разу не испытывала такого нервного подъема на работе, такой лихорадки.

Спокойствие. Ты бредишь. Ведь ты ни за что на свете не согласишься пережить это снова.

Луч фонарика в ее руке прошелся по этажеркам и задержался на полке с коллекцией маленьких уродливых черепов размером не больше клементина. Птицы. Десятки птиц. За ними стояли пластиковые баночки с пауками. Этажерка была слишком далеко, рассмотреть не удавалось, поэтому Людивина протиснулась между креслами с распоротой кожаной обивкой, обогнула колченогий мольберт, проскользнула мимо журнального столика, который оседлала пыльная лампа под выцветшим абажуром. Теперь можно было идти вдоль стены с книжными полками, заваленными всяким хламом, и внимательно его разглядывать.

Все это время судмедэксперт продолжал осмотр трупа в присутствии Сеньона. Сейчас они переговаривались вполголоса, и доктор Леманн наконец обрел надлежащую серьезность.

Людивина наклонилась к полке с флаконами, заткнутыми пробками, и сразу отпрянула. Внутри были глаза. Желтые и зеленые, с вертикальными зрачками. Глазные яблоки животных. Рядом стояли банки с вырванными когтями. Дальше – птичьи лапки. Черные перья. Засушенная ящерица. Клок белой шерсти. И пузырьки с разноцветным порошком – красным, шафрановым, бежевым, коричневым… Людивина находилась в логове безумца. Она продолжила исследование, пытаясь отыскать что-то более конкретное. Например, документ, который позволит установить личность, записную книжку, мобильник, письма, что угодно, лишь бы это навело их на след. Но, кроме нагромождения хлама и тошнотворных ингредиентов, ничего не попадалось.

В соседнюю комнату уже подоспели пожарные, и Гильем наблюдал, как они раздумывают, с чего начать очистку помещения от гниющей горы. В конце концов они принялись кое-как вытаскивать тушки и по одной закидывать в большие мешки для строительного мусора. Зловоние стояло страшное, невыносимое, не помогали даже белые респираторы.

Гильем оказывал им исключительно словесную поддержку.

– О, тут даже кролики есть, – скорбно комментировал он. – Почти все без головы! Головы свалены в кучу отдельно! У них нет глаз!

Хочешь, покажу, где глаза? – мысленно предложила ему Людивина, застряв между шкафом и огромным холстом в раме, который был разрезан тремя взмахами ножа. На картине парусный корабль боролся за жизнь в разбушевавшемся море. Прямо как я, иронично подумала девушка и разозлилась на себя за пессимизм.

Еще минут двадцать она обшаривала полки и наконец сдалась. Ничего полезного здесь не было. В другом конце комнаты Сеньон, доктор Леманн и двое жандармов в форме принялись укладывать труп в мешок. Осмотр in situ[14] был почти завершен.

Людивина извивалась, изгибалась, изворачивалась и выкручивалась, чтобы добраться до конца лабиринта из мебели и вещей, и оказалась в тупике. Но от мысли, что придется возвращаться тем же манером и проходить мимо желто-зеленых глаз, ей стало тошно. Она опустилась на колени, морщась от боли в плече, и принялась высматривать проход под столиками, накрытыми засаленными скатертями. Надо бы в медпункт заглянуть – рука слишком сильно болит… Но она себя знала: конечно же, никуда не пойдет.

В тот угол комнаты, где она сидела, свет почти не попадал – прожекторы были направлены на исповедальню. Людивина зажала фонарик зубами и полезла вперед, постанывая. Протиснулась между банкеткой и свалкой пустых ящиков из-под шампанского, затем на четвереньках поползла под столами и сервантами, глотая пыль. Когда стало совсем невмоготу, села на пол, высморкалась и позволила себе отдышаться. На мгновение в этом лесу из ножек столов, под сенью листвы из грязных скатертей, она почувствовала себя маленькой девочкой. Если меня тут сейчас увидят, будут до конца месяца стебаться! Она была рядом с участком стены, тоже покрытым безумными письменами. Красными. Чернила еще не остыли, когда автор их наносил. Это было омерзительно. Человек, сделавший это, вызывал отвращение.

В круг света от фонарика попали французские слова. Оказывается, не весь текст был на латыни. Людивина подползла ближе и приподнялась на локте, чтобы прочитать:

…Он существует! Он реален. Есть путь к обретению Его милости, есть способ причаститься Его всевластия. Зримые врата… Его пытались превратить в бесплотный образ, в миф, в легенду, чтобы пугать лишь детей и простодушных, но каждый день перед рассветом и когда сгущаются сумерки, Он ступает на землю, являет Себя среди нас, лелеет грозные замыслы и привечает избранных, дабы сделать нас пророками, провозвестниками Его пришествия. Славься, Сатана! Да настанет царствие Твое! Да осветит сияние Твоих раскаленных углей наш мир и бросит на нас отблески Твоего…

Людивина вздохнула. И вот этой чушью исписаны все стены в квартире. Чудила не терял времени, только разум.

Она продолжила свой путь по-пластунски, как на поле боя, проползла мимо трухлявого сундука по дырявому паласу и увидела проход к исповедальне и ноги коллег, стоявших вокруг черного чехла, из которого торчала рука, сведенная судорогой. Ну наконец-то. А то я тут как Алиса в Зазеркалье. Словно попала в другой, мрачный мир без ориентиров…

Она выбралась из-под стола, задев скатерть, с которой на нее тут же осыпались клубы пыли. Отряхиваясь, случайно заметила, что один из ковриков, устилавших главный проход, лежит криво. Остальные выстроились ровной цепочкой, словно обозначая дорогу от входа в комнату до исповедальни, а этот выбивался из ряда. Людивина опустилась на колени и посветила на него фонариком. Вдоль края коврика серый слой грязи, покрывавший весь линолеум, был светлее. Когда старую картину снимают со стены, где она провисела много лет, под ней остается такой же бледный прямоугольник. Этот коврик сдвинули на несколько сантиметров…

Она подползла ближе и внимательно осмотрела участок пола в поисках крови или отпечатка подошвы – без особых надежд, конечно, потому что с момента обнаружения трупа здесь уже потопталась толпа народа.

Сдвинули или… неаккуратно положили на место.

Людивина откинула коврик размером с пляжное полотенце. Старый линолеум под ним был разрезан, а в половой доске проделана дыра. Не слишком надежный тайник, если потрудиться приподнять покрытие. Людивина сдвинула доску кончиками пальцев.

Свет проник в небольшое углубление, и она вытащила прямоугольный предмет, завернутый в ткань.

Сеньон, заметивший коллегу, сразу подошел:

– Что это?

– Сокровище Чудилы? Судя по его наклонностям, надо ожидать худшего…

Сеньон протянул ей латексные перчатки, Людивина надела их и медленно развернула ткань. Там была книга формата ин-кварто в странном переплете из тонкого материала кремового цвета с янтарным отливом, переходящим в коричневатый.

– Названия нет, – констатировала Людивина, повертев книгу в руках.

– Что это за материал? – Сеньон забрал у напарницы фонарик, который она опять сунула в зубы, и осветил книгу. Стала отчетливо видна необычная текстура, похожая на пергамент, неровная, с рыжеватыми пятнышками.

И тогда они все поняли.

9

Истерически заверещала микроволновка, и Людивина, погруженная в размышления, очнулась. Достала миску с китайской лапшой, воткнула в нее вилку и села на диван, над которым висела картина Фаццино – Манхэттен в стиле трехмерного поп-арта переливался кристаллами Сваровски, отражавшими свет единственной галогеновой лампочки в другом конце гостиной. Людивина была вымотана до предела. Голова шла кругом: ночная погоня за наркоторговцами, потом этот невероятный день, который закончился ошеломительным открытием.

Она никак не могла прийти в себя. Книга в переплете из человеческой кожи…

Тогда Людивина открыла ее, чувствуя, как внутри все переворачивается, будто на этих страницах запечатлены самые жуткие тайны мироздания. Название оказалось написано от руки на первой странице готическими буквами. Всего одно слово: «Некрономикон».

А дальше теснились строчки агрессивного, с длинными палочками и острыми петлями почерка безумца. Он походил на тот, что покрывал стены от пола до потолка в квартире Чудилы, но выглядел более аккуратно. Автор выбрал для себя особый жанр. «Некрономикон» оказался дневником, прибежищем мыслей человека, который посвятил себя служению хозяину. Людивина лишь пролистала книгу, но успела это понять. Еще там были рисунки. Десятки набросков, иногда на всю страницу. Распоротые животы, отрубленные головы, изувеченные животные, женщины с отрезанными руками, мужчины с козлиными мордами вместо лиц. На одном из рисунков изображался принцип работы часов из сросшихся человеческих тел, жизнь которых тикала в ритме сердца, отмеряя время. Дневник был не закончен, автор исписал лишь треть книги. Людивина, Сеньон и Гильем пришли к логичному выводу, что это работа Чудилы. Уникальная, неповторимая. И он захочет вернуть ее себе. Ведь жертвой убийства был не он. Фотографию трупа показали Жозефу, болтуну из банды наркоторговцев, и тот это подтвердил. Покойник оказался местным жителем. «Придурком», как выразился Жозеф. «Говнороем, готовым на все, чтобы накопать бабла». В этот раз он, видимо, сунулся не в ту кучу и не в то время…

Сейчас «Некрономикон» находился в полной безопасности в отделе расследований и ждал, когда Людивина с коллегами прочтет его в поисках интересной информации о методах автора и зацепок, которые помогут его найти. Но девушка вернулась из Ла-Курнёв в таком состоянии, что пока не была способна прочитать ни строчки.

Приближалась полночь, и только сейчас ей впервые за день удалось нормально поесть, если, конечно, миска китайской лапши считается нормальной едой.

Чудила наверняка захочет получить свой дневник обратно. Если он чем и дорожит, так, несомненно, этой книженцией.

Поначалу она хотела поставить у барака скрытые камеры, чтобы засечь Чудилу, если тот вернется ночью. Но оставить оцепленный барак без присмотра внушительного отряда мобильной жандармерии было невозможно – толпа любопытных местных сразу ринется туда, как только увидит, что охраны нет. Так себе план.

Зачем ты пишешь такое? Что хочешь этим выразить?

А хочет ли? Людивина всегда старалась найти объяснение каждому поступку, каждой навязчивой идее, но в случае с Чудилой все походило на религиозный бред, вызванный тяжелым психическим расстройством. Чудила записывал свои сатанинские мысли в книге с переплетом из человеческой кожи – и этим все сказано. Бесполезно искать другие объяснения. Он настоящий псих.

Людивина расправилась с лапшой несколькими взмахами вилки и пошла в ванную. Раздевшись перед зеркалом, она обнаружила огромный кровоподтек, который расползся от плеча до локтя, как черная татуировка. Стало понятно, почему при малейшем движении рука немеет.

– Суки! – громко констатировала Людивина.

Утешало лишь то, что они с Сеньоном их здорово уделали.

Душ привел ее в чувство, словно горячая вода вместе с потом и грязью смыла нервное напряжение. Людивина надела атласные шорты, майку и залезла под одеяло в спальне. Она была без сил и в то же время понимала, что быстро заснуть не удастся, тело и мозг были перевозбуждены.

Вот сейчас бы пригодился хороший любовник…

Она рухнула на подушки, закинув руки за голову. Какой любовник? И так уже наделала глупостей. Перебор алкоголя, ночных загулов по барам, несколько незнакомцев… Дура. Постоянно пытается сбежать от себя самой.

Последние двадцать четыре часа были чересчур насыщенными, надо расслабиться… Она погасила свет и принялась ждать, когда сон накроет ее волной.

Через полчаса Людивина села в кровати и зашарила по тумбочке в поисках айпада. Иногда бесполезно себя обманывать: заснуть не получится.

Название книги в переплете из кожи сразу показалось ей знакомым. Где-то она его уже видела. Людивина набрала в поисковике «Некрономикон» и просмотрела результаты. Их было много. Даже слишком. Она уселась поудобнее и включила ночник.

«Некрономикон» был легендой. Проклятым текстом. «Книгой, что сводит с ума», как некоторые его называли. Это произведение, созданное Говардом Филлипсом Лавкрафтом в начале двадцатого века, стало городской легендой. Одни считали, что его никогда не существовало, другие собирали тысячи его «следов» в истории. Одни пытались выдать проклятую книгу за литературную мистификацию, другие считали ее подлинным гримуаром, таящим самые удивительные и пугающие секреты вселенной, вратами в обитель чудовищных божеств… и к безумию.

Что же получается? Чудила решил сочинить настоящий «Некрономикон»? Или это подношение мерзким тварям, которые, как предполагается, описаны в оригинале?

Просматривая сайты, Людивина испытывала нарастающее желание разгадать тайну дневника.

Еще через полчаса она вскочила с кровати и натянула джинсы.

С самого начала было ясно, что глупо рассчитывать на победу над своими демонами. Можно лишь притвориться, будто их нет, чтобы выиграть немного времени.

В темной спальне демоны Людивины потирали руки, глядя, как она выходит из квартиры. Победа опять осталась за ними.

В кабинете Людивины царил полумрак. Неоновые лампы под потолком она включать не стала, зажгла только настольную возле компьютера, чтобы свет не резал глаза. За время недолгой прогулки от дома до старых казарм она окончательно поняла, что хочет прочитать дневник полностью.

Книга лежала на том же месте, где Людивина ее оставила три часа назад. Филипп Николя собственноручно обработал ее полилайтом[15] и выявил множество отпечатков пальцев. Поскольку была велика вероятность того, что придется проводить судмедэкспертизу кожи, он не стал ее трогать, но взял образцы изнутри. Людивина, решив, что теперь можно обойтись без перчаток, уселась в кресло и открыла дневник.

Переплет оказался на ощупь весьма специфическим. Она будто прикоснулась к кому-то… чудовищно холодному. По телу пробежала неприятная дрожь.

Вдруг ей почудилось, что из коридора доносится шепот. Она обернулась, но в темноте ничего не увидела. Этой ночью она была одна на этаже. Большинство жандармов ночевали в здании напротив старых казарм, остальные, так же как Людивина, жили в городе рядом с работой.

Она снова положила ладонь на переплет и погладила его с почти болезненным желанием ощутить мягкую прохладную текстуру.

Книга покрылась мурашками.

Отпрянув, Людивина затаила дыхание. Потом зажмурилась, поняв, что это галлюцинация.

Ты совсем не в себе, подруга. Теперь еще и приступы бреда?

Она понимала, что воображение – страшная сила, особенно вместе с усталостью и перенапряжением, но все-таки… Нет, дневник не мог покрыться мурашками. Это ее собственные ощущения. Это происходит у нее в голове.

Глубокий вдох рассеял все сомнения, и она открыла книгу.

Чернила оказались черными – уже приятно. Никакой крови, страницы из настоящей бумаги. Только переплет наводил ужас.

И сам текст.

Чудила вложил в него все свое преклонение перед дьяволом и беззаветную преданность. Это было скорее упражнение в вере, чем дневник. Не было описаний жизни, каких-то его привычек, он не давал подробностей, за исключением жертвоприношений, чтобы умилостивить Зверя. Тут уж он изложил множество деталей и подкреплял слова набросками, точными настолько, насколько позволяли Чудиле художественные способности. Он своими глазами видел все эти разверстые, выпотрошенные тела. И не только животных, которых убил сам. Дневник пестрел рисунками человеческих торсов, отрубленных голов, изувеченных тел.

Был ли автор свидетелем убийств или совершал их лично? А может, всего-навсего черпал вдохновение в интернете?

Чудила свел банду Жозефа с лилльским свежевателем, следовательно, он знает убийцу или даже служит ему подручным!

Но в дневнике не упоминалось о сообщниках. Людивина, стараясь ничего не упустить, прочитала еще десяток страниц. Там говорилось о том, что на земле живут чудовища. Их тьма, они повсюду, безымянные, затерявшиеся в толпе. Монстры в человеческом обличье, порождения мрака, проекция зла в наших масштабах. Чудила писал, что некоторые люди рождаются порочными. Достаточно понаблюдать за детьми, играющими во дворе, чтобы это заметить. Время от времени в ком-нибудь проглядывает дьявол – коварный, изворотливый, злокозненный. Дьявольское дитя ведет себя не так, как все, и таким его сделало не общество, оно этого еще не успело. Ребенок родился плохим. Подрастая, он становится еще хуже. Самые хитрые учатся скрывать истинную натуру, следовать темным импульсам где-нибудь подальше от чужих взглядов. Для остальных все заканчивается тюрьмой, их объявляют «пропащими», неисправимыми рецидивистами. И да, они неизлечимы, поскольку, для того чтобы излечиться, нужно иметь здоровую основу, а ее-то и нет. Такие люди – воплощение демонов, забытых древних божеств из других измерений, непостижимых для человека. Пресловутый «темный импульс», неосознанное стремление к злу, лихорадочное неодолимое желание, о котором говорят некоторые убийцы и насильники, не что иное, как признак присутствия демона у них внутри. Импульсы – это язык демонов. Их приказы. Их проявление. Вспышка их наслаждения.

И все вместе эти сущности служат Хозяину. Объединителю. Тому, кто сейчас собирает войско с целью захватить власть над обществом, которое наконец готово ему покориться. Покориться дьяволу. Сатане. У него еще много имен.

Дуновение из коридора вывело Людивину из задумчивости. На этот раз она явственно услышала шепот. Кто-то вдалеке пробормотал неразборчивые слова, их подхватил и принес сквозняк.

Она положила «Некрономикон» на стол и вышла из кабинета, чтобы включить в коридоре свет. Неоновые лампы затрещали одна за другой, разгоняя тьму по лестничным площадкам. На этаже, как и ожидалось, было пусто.

Ты сходишь с ума, подруга. Все-таки надо бы поспать.

Вернувшись к чтению, Людивина снова пережила мерзкое чувство, что книга дрожит под пальцами, но опять все списала на усталость и разгулявшееся воображение.

Ее заинтриговали многочисленные упоминания о «вратах, ведущих к дьяволу», и о его «шепотах». Сатана проявляется через наши «импульсы», но на этот раз их ощущают и простые смертные. Чудила подчеркивал разницу между воплощенными демонами – чудовищами в человеческом обличье – и дьявольским искушением, пронизывающим весь наш род, словно это естественная составляющая, изъян творения, забытые врата, о которых ведомо лишь дьяволу и которые позволяют ему завлечь любого в свои тенета, даже самых лучших из нас, в момент величайшей слабости.

Еще один любопытный момент: автор настойчиво возвращался к мысли о том, что дьявол – не миф, а реальная сущность. Он утверждал, что много раз встречал абсолютное, завораживающее своим могуществом воплощение зла, чье царствие наступит неотвратимо. Его присутствие столь ошеломительно, что сразу проникаешься почтением и вечной преданностью. При этом Чудила не назвал ни имени, ни места встречи.

Людивина закончила чтение с некоторым разочарованием. Нескончаемые литании Сатане, имеющему конкретное воплощение, не шли из головы. Она убедилась, что дневник обрывается на полуслове. Возможно, продолжение было бы информативнее, потому что пока ничего полезного она не нашла.

Неоновые лампы в коридоре вдруг замигали и одновременно погасли.

Людивина развернулась на кресле к двери. На этаже кто-то есть? Может, какой-нибудь офицер из дома напротив увидел свет в казармах и пришел выключить? Да, другого объяснения быть не может… Настольная лампа в кабинете не погасла, значит дело не в перебоях с электричеством. Ну, застанут меня здесь ночью. Ничего страшного.

Людивина внимательно осмотрела саму книгу. Страницы были приятные на ощупь, из плотной бумаги отличного качества. Она поднесла дневник к лампе, и ее догадка подтвердилась: в центре каждого листа проступал водяной знак в виде пентаграммы. На чистых страницах знак, конечно, был виднее, поэтому Людивина и не заметила ее сразу. Выходит, для Чудилы была важна не только человеческая кожа, он тщательно подбирал, на чем писать. Людивина почуяла след.

Такие книги для записей не валяются на каждом углу.

Она включила компьютер и начала искать интернет-магазины, торгующие эзотерическими, то есть сатанинскими, штучками. Таких сайтов, в том числе на английском языке, оказалось больше, чем Людивина ожидала. Сатана никогда еще не был так популярен…

Через несколько минут она решила ограничиться сайтами на французском. У Чудилы нет официального адреса, стабильной жизни, наверняка нет и банковского счета, и что-то заказать в интернете он мог лишь чудом, а значит, иностранные магазины исключаются – даже если предположить, что Чудила знает английский, в них невозможна оплата наличными. Ссылок на французские сайты тоже хватало. Людивина потратила целый час, но ничего похожего на книгу для записей, которая была у нее в руках, так и не нашла.

Определенно, Чудила не мог изготовить ее самостоятельно – это была качественная работа профессионала…

– Какая же я дура!

Она открыла первый форзац, который оказался пустым, заглянула в конец книги и сразу нашла то, что искала. Информацию о мастере. Даже лучше, прямо-таки приглашение в гости: «Изготовлено вручную Жабаром. Рынок Вернезон, Сент-Уан».

Людивина захлопнула книгу и встала с кресла размять ноги. Мастер вряд ли много знает о Чудиле, но когда этот псих убедится, что заполучить свой драгоценный дневник не удастся, он постарается раздобыть такую же книгу. И пойдет прямиком к Жабару.

След, конечно, был так себе, и Людивина это понимала, но для начала неплохо. Она побарабанила ногтями по лакированной столешнице. Напротив было рабочее место, раньше принадлежавшее Алексису. Теперь Гильем обустроил его на свой вкус – повесил флажок футбольного клуба «Пари Сен-Жермен», постеры триллеров «Семь» и «Обычные подозреваемые», но дух ее бывшего коллеги и любимого мужчины сиял в полумраке. Невозможно было его забыть. Их общение было коротким, но невероятно насыщенным. Практически тот самый импульс. Если это «врата, ведущие к дьяволу», Людивина была согласна заглядывать к нему почаще.

Она глупо рассмеялась. Воспоминания об Алексисе нахлынули волной. Он снова был здесь – улыбающийся или сосредоточенный, уткнувшийся носом в монитор или весело болтающий о победе любимой команды американского футбола…

Людивина моргнула и взяла себя в руки.

Нужно поспать, иначе никак. Перебор эмоций за одни сутки. Пить снотворное она избегала, считая это проявлением слабости, опасным и вызывающим привыкание средством, а она и так уже сидит на таблетках. Снотворное надо бы приберечь для вечеров, когда обостряется хандра, но сегодня можно сделать исключение.

Пора было возвращаться домой.

У нее за спиной по кабинету пронесся шепоток, тихие вскрики и зловещий смех. Людивина вздрогнула, сердце кольнуло страхом.

Она посмотрела на книгу в переплете из человеческой кожи.

И огляделась в поисках источника шума. Может, включилась реклама в интернете?.. Но компьютер ушел в спящий режим.

Просто здесь темно, я начиталась призывов дьявола, плохо соображаю…

Людивина не сомневалась, что ей почудилось.

Да, именно. Дело в усталости и моем буйном воображении.

И все же она отчетливо слышала далекий дьявольский хохот, исходивший со страниц «Некрономикона»… Стоп! Так до всякой ерунды додуматься можно.

Она потерла щеки, стараясь взбодриться. Срочно домой, спать, подзарядиться, снять напряжение, разогнать дурацкие мысли…

По крайней мере, я понимаю, что брежу, могло быть и хуже – приняла бы все всерьез!

Однако, укладывая дневник в матерчатую сумку, она постаралась не прикасаться к нему голыми руками.

Наверное, все-таки в ней говорят остатки суеверий.

Людивина положила книгу на этажерку, выключила свет, и тьма окутала ее без единого вздоха.

10

В будний день блошиный рынок Сент-Уана был похож на толстого кота, разомлевшего на весеннем солнышке. Кот дремал, но поглядывал вокруг из-под полуопущенных век, готовый наброситься на первую же мышь, неосторожно сунувшую в эти края любопытный нос.

Народу на улочках и в узких торговых рядах было мало, а кое-где и вовсе ни души, витрины прятались за серыми металлическими ставнями. У открытых прилавков не было видно продавцов. Ни орды зевак, ни бродячих старьевщиков, ни туристов.

Людивина с Сеньоном вошли в крытый пассаж и запетляли по лабиринту торговых рядов, но им лишь изредка попадались антиквары, пришедшие повозиться у себя в лавках – тех немногих, что никогда не закрывались. Людивина спросила у одного из таких, где найти Жабара. Ответ она получила лишь у третьего по счету продавца, который с подробностями, достойными увековечивания, расписал маршрут до торговца эзотерическими предметами. Сеньон стоял позади, засунув руки в карманы серой толстовки «Бруклин индастриз», грозно и цепко поглядывая вокруг, точно сторожевой пес. Отпустив усы, он стал все больше походить на британского актера Идриса Эльбу и все меньше на расхожий образ жандарма.

Людивина победно помахала у него перед носом клочком бумаги, на котором записала инструкции антиквара. Гильема они оставили в отделе расследований собирать протоколы опросов обитателей Ла-Курнёв, живущих по соседству с бараком. Поклонник гавайских рубашек был скорее аналитиком, как он сам любил повторять, кабинетным мыслителем, королем деталей, нежели оперативником, и коллеги не упускали случая свалить на него бумажную работу.

– Ты что-то плохо выглядишь сегодня, – заметил Сеньон, пока они пробирались по проходу, заваленному пустыми коробками. – Опять бессонница?

– Заботишься о моем здоровье? Как мило…

– Слушай, приходи к нам ужинать почаще, Летиция тебе всегда рада. Постоянно спрашивает, как у тебя дела.

После квебекской авантюры Сеньон с женой окружили Людивину заботой, и в первые недели ей было хорошо. А потом она решила провести остаток отпуска в Альпах, куда ее привело навязчивое желание препарировать души извращенных психопатов и научиться у лучших из них тому, о чем не прочитаешь ни в одной книге.

– Просто кошмар приснился.

– Это из-за вчерашнего?

– Из-за всего. Не беспокойся, Сеньон, ерунда.

– Ну конечно, ерунда. У тебя по утрам синяки под глазами аж до подбородка. Прошлым летом я думал, тебе стало лучше, наконец-то все наладилось. Но после зимы опять в тоску впадаешь, я же вижу.

Людивина поджала губы. Она не знала, что ответить, а лгать не хотелось – искренний и верный Сеньон этого не заслуживал.

– Бывают взлеты и падения, что поделать, – призналась она.

– То, что тогда случилось, сказалось на нас обоих, не забывай. Я сам выжил только потому, что целую ночь просидел в шкафу. Не геройская победа, согласись. Но я оставил все в прошлом.

– Ты все равно об этом часто думаешь, я тоже это вижу. В такие моменты у тебя бывает очень грустный взгляд.

– Это нормально. Прошлое – часть меня, но я на нем не зациклился, просто перешел на новый уровень. Привел себя в порядок. Живу дальше.

– У тебя же семья, поэтому нет выбора.

– Верно, это помогает. И тебе тоже неплохо бы обзавестись семьей, Лулу. Нарожай детей от хорошего парня. Тебе это пойдет на пользу, вот увидишь.

Людивина невесело рассмеялась:

– Хорошего парня нужно еще найти!

Сеньон распахнул руки в широком жесте:

– Только не говори, что с твоим личиком и задницей это так сложно! Хороших парней полно!

– В том-то и дело, Сеньон, выбор слишком большой. Глобализация открыла нам мир. И оказалось, что слишком большой выбор убивает возможность выбора.

– Да ладно, что ты несешь! Зачем далеко ходить? Познакомиться можно где угодно – у друзей, в интернете, на службе. Если бы ты хотела, уже устроила бы себе приключение.

– Проблема в том, что у меня этих приключений – завались. Хватит на сборник рассказов, но для целого романа не годится.

Сеньон обхватил ее за плечи и горячо прижал к себе. Рядом с этим здоровяком Людивина казалась совсем маленькой и хрупкой. Она болезненно поморщилась, когда он задел травмированную руку.

– Не кисни, Лулу, ты обязательно напишешь свой прекрасный любовный роман. Я даже уверен, что это будет эпическая сага! Просто нужно мыслить позитивно. Все неприятности – они только здесь, в твоей буйной головушке.

Людивина выдавила улыбку, чтобы порадовать друга, но на сердце было тяжело. Она не верила, что у нее может быть нормальная жизнь. Замужество, дети…

– Помнишь, я рассказывал о своем кузене? – не унимался Сеньон. Бедного родственника он пытался пристроить уже не в первый раз.

– О нет! Только не это!

– А что не так? Не нравится, что он черный? Знаешь, пора бы уже стать современной женщиной! Прекрасные блондинки отлично смотрятся рядом с чернокожими красавцами. Посмотри на нас с Летицией.

Людивина лишь досадливо покачала головой.

Они свернули из центральных рядов в узкие боковые проходы, крытые волнистыми панелями из мутного пластика, плохо пропускавшего солнечный свет. Некоторые магазины были открыты, товар выставили наружу и тем самым еще больше сузили проход. Продавали в основном старую мебель, старинные часы, ковры, серебряную посуду, потрескавшиеся картины, поношенную одежду и почтовые открытки, винтажные фотографии и декоративные тарелки. Столы и стулья громоздились у витрин, скатанные ковры подпирали стены, и над всем этим витал дух старины.

Покружив по лабиринту и пару раз свернув не туда, жандармы отыскали магазинчик, зажатый между антикваром и торговцем старинными куклами. Две деревянные тумбы заслоняли витрину, виднелись полки с покрытыми патиной предметами. В основном там были старые кольца, лупы, причудливые пресс-папье в форме когтистых лап, козлиных голов или пирамидок с инкрустированным глазом. Изрядную часть экспозиции занимали пожелтевшие книги и человеческие черепа, настолько реалистичные, что походили на настоящие. Логово Жабара оказалось открытым. Удача наконец-то улыбнулась им.

Людивина вошла через узкую дверцу и чуть не задохнулась от плотного дыма благовоний, которые курились повсюду. Тесную лавчонку освещали десятки толстых свечей. Со стен глядели африканские маски, под ними стояли сотни горшков и горшочков, набитых разными ингредиентами. Напротив входа притулился столик с хрустальными шарами, прядями волос и горстью грязных зубов. Ассортимент дополняли спиритические доски, колоды Таро и гримуары, наваленные под вешалкой с одеждой – главным образом черными и белыми плащами с капюшонами. В глубине проглядывал сам прилавок, по бокам которого стояли чучела. Все они были повернуты мордой ко входу.

Человек, читавший газету, поднялся с табуретки навстречу посетителям. Это был метис с необычно длинными дредами, рассеянным взглядом и сеточками глубоких морщин в уголках глаз. Одну щеку изуродовал давний ожог.

– Добро пожаловать к Жабару. Ищете что-то конкретное?

На верхних резцах у него были золотые коронки.

– Ищем книгу для записей. Из хорошей бумаги с водяным знаком в виде пентаграммы… – Людивина мгновенно уловила изменение в его лице. Взгляд сделался острее. Такие мелочи от нее не ускользали. – Похоже, вы понимаете, о чем я говорю.

– Кто вы такие?

Сеньон показал жандармское удостоверение:

– Парижский отдел расследований. Мы тут по делу об убийстве.

– Так что не пытайтесь юлить, Жабар, – подхватила Людивина. – Либо вы ответите на вопросы, либо закроете лавку и поедете с нами, а дальше будет очень неприятно.

– За что? Я ничего не сделал!

– Мы бы охотно поверили. Но на месте преступления найдена одна из ваших поделок.

Жабар нервно тряхнул головой:

– Так и знал, что из-за этой книжки будут проблемы. Слушайте, мне не нужны неприятности, я дорожу своей репутацией. Все, что я делаю, – законно, ясно?

– А книга?

Мастер неловко помялся и покачал головой:

– Это был особый заказ.

– От постоянного клиента?

– От одного типа, который заглядывает время от времени. Однажды утром он явился сюда и попросил сделать дневник, вроде тех, что лежат на витрине у вас за спиной, но чтобы бумага была с пентаграммой, а переплет обтянуть «кожей», которую он принес. Но я сразу понял, что она человеческая. Я же не идиот!

– А вам не говорили, что в таких случаях нужно звонить в полицию? – спросил Сеньон, решив надавить.

Он, как и Людивина, по опыту знал, что честные граждане, если их загнать в угол, имеют обыкновение сразу выбалтывать всю подноготную, чтобы оправдаться перед законом, поскольку надеются, что это освободит их от любой ответственности.

– Он клялся, что кожа взята у добровольцев, которым за это заплачено.

– Вам он тоже заплатил, и неплохо, я полагаю?

– Ну не то чтобы неплохо…

Людивина не верила ни единому слову Жабара. Он согласился выполнить работу, не задумываясь о происхождении «кожи», в обмен на приличное вознаграждение. По крайней мере, стало ясно, что у Чудилы были деньги, – наверняка получил процент за посредничество между бандой Жозефа и свежевателем из Лилля.

– Как зовут заказчика? – спросила она.

– Назвался ГФЛ, платил наличными. Это все, что я о нем знаю, клянусь!

– ГФЛ, – повторила Людивина странную аббревиатуру. И поморщилась. ГФЛ – инициалы Говарда Филлипса Лавкрафта, американского литератора, которому приписывают авторство таинственного «Некрономикона». Какое, однако, чувство юмора… – Как он выглядит?

– Невысокий, длинные черные волосы, пирсинг с ног до головы, татуировки на шее и на руках. Короче, фигура заметная.

– Такое же описание дал Жозеф, – кивнула Людивина Сеньону.

Она перевела пристальный взгляд на торговца. Тот внимательно и с опаской поглядывал на жандармов. И она решила еще немного поднажать:

– Вы знаете о нем гораздо больше, Жабар. Либо вы сейчас же выкладываете все, либо я закрою эту лавочку и похерю вашу репутацию. Ей-богу, вас выкинут с рынка, чтобы вы его не позорили.

– Но я ни в чем не виноват, честное слово!

– Ваша книга лежала рядом с трупом на месте убийства, – поддержал Сеньон напарницу в ее игре. – Если учесть вашу специализацию и особенности преступления, поверьте, мы легко установим связь между вами и сатанинским зверством.

Жабар, теперь уже действительно напуганный, замотал головой:

– Нет, я…

– А если мы найдем ГФЛ, – перебила Людивина, – это избавит вас от нашего внимания. При расследовании подобных убийств не бывает толпы подозреваемых. В данном случае либо вы, либо он.

– Вы переходите все границы! – попытался возмутиться Жабар, но не слишком уверенно. – Сначала докажите, что это я.

– Мы-то, может, и верим, что ты тут ни при чем, но если у прокурора не окажется кого-нибудь получше, он явно захочет предъявить тебя присяжным. Тогда придется доказывать им, что ты не имеешь отношения к ритуальному убийству, на месте которого валялась твоя книга.

– Но я ее только изготовил! Я ничего не знаю об этом преступлении!

– Скажи, где найти ГФЛ, и мы оставим тебя в покое.

– Я не знаю!

– О’кей, ты сам напросился. – Людивина завела руку за спину и достала из-под ремня наручники.

– Нет! Вы не можете меня арестовать! Так же нельзя!

– Еще как можно.

– Мы дали тебе право выбора, и ты сам принял решение. Давай, поворачивайся спиной, – велел Сеньон.

Жабар вскинул руки перед собой:

– Нет-нет! Подождите! Может, я смогу объяснить, как его найти!

Людивина глубоко вздохнула. Похоже, получилось.

– Объясняй, – кивнул Сеньон. – И только попробуй соврать. Лично тебе обещаю: сгниешь в тюрьме.

Жабар судорожно стиснул челюсти и вытянул шею, пытаясь разглядеть за всем своим хламом, не подслушивает ли кто в дверях.

– Жабар! – рявкнул Сеньон.

– Этот ГФЛ… он контачит с мелкими бандами, сбывает через них свой товар.

– Человеческую кожу? – Людивина забеспокоилась, что сейчас все вернется к отправной точке, к Жозефу и его подельникам.

Жабар кивнул.

– Но клянусь, я не знал, что он замешан в убийстве! Думал, люди продают кожу добровольно!

– Ты вообще не хотел об этом думать, – поправил Сеньон. – Давай дальше.

– Он снабжает кое-кого в Аржантее[16] и на это живет.

Значит, ГФЛ, он же Чудила, не только свел банду Жозефа из Ла-Курнёв со свежевателем из Лилля, но и сам приторговывал драгоценным товаром. Должно быть, увидел, как на Жозефа с его наркодилерами посыпались деньги, соблазнился прибылью и попросил напрямую у поставщика партию товара.

– Где именно в Аржантее? Кого снабжает?

– Не знаю, жизнью клянусь, не знаю! Он больше ничего не рассказывал. Однажды задержался у меня в мастерской, долго сидел, пока я работал над… переплетом. И вдруг его понесло, никак не мог заткнуться. Он выдавал бредятину – что-то про дьявола, который реально существует и ходит по улицам, но его никто не узнает… А потом заявил, что кожа эта принесет ему кучу бабла. У него были какие-то планы насчет банды из Аржантея. ГФЛ встречался с этими парнями на складе, где они устраивают собачьи бои, говорил, скоро они станут друзьями и вместе замутят адский бизнес в ожидании пришествия Сатаны. Это все, что я знаю! Правда!

Сеньон слушал, почти нависнув над Жабаром, чтобы заставить нервничать. Теперь он отошел на шаг и, покосившись на Людивину, убедился, что Жабар наговорил достаточно.

– Возможно, ГФЛ еще заглянет к тебе в гости, – сказала та. – В этом случае ты немедленно дашь нам знать и будешь тянуть время, пока мы не приедем.

Людивина спрятала наручники и вложила метису в руку визитную карточку с логотипом парижского отдела расследований.

– Важна любая мелочь, Жабар. Если вспомнишь что-то еще, что поможет тебе оправдаться, а нам – найти ГФЛ, звони в любое время суток. Понял?

Жабар энергично кивнул. Когда жандармы повернулись к выходу из тесной, пропахшей благовониями лавочки, он удержал Людивину и протянул ей бусы из резных кусочков дерева, зубов и стеклянных шариков с какими-то вкраплениями.

– Вот, возьмите. Это подарок.

– Спасибо, Жабар, как-нибудь обойдусь.

– Нет, возьмите. Они вам пригодятся.

– Это что, талисман на счастье? – иронично усмехнулся Сеньон.

Но Жабар не улыбался. Напротив, он был очень серьезен.

– Это оберег для девушки. У вас плохая аура, мисс. Мне очень жаль, но вас сглазили. – Он вложил бусы Людивине в ладонь и сжал ее в кулак.

11

Теплое майское солнце никак не могло согреть Людивину. Руки были ледяные. Ей не понравилась история с бусами и слова Жабара, особенно после того, как она побывала в логове сатаниста и прочитала его дневник. Людивина была не из тех, кто склонен к суевериям, но когда тебя называют жертвой сглаза, это как-то не обнадеживает.

Они с Сеньоном вернулись в отдел расследований, разместившийся в старом форте, и застали там Гильема, удрученного тем, что не удалось найти никаких зацепок. Он внес в базу данных Analyst Notebook все фамилии, упоминавшиеся в протоколах опросов местных жителей, которые прислали коллеги из Ла-Курнёв. Никто из соседей ничего не видел, не слышал, не знал и знать не желал. Типичная ситуация для иммигрантских кварталов.

Другая группа из отдела расследований отправилась в Ла-Курнёв брать показания у родственников жертвы, опознанной Жозефом.

Людивина и Сеньон поделились с Гильемом скромными результатами визита к Жабару. Девушка сомневалась, что из этого можно извлечь пользу. Если и удастся вычислить аржантейскую банду, с которой общался ГФЛ, он же Чудила, это займет уйму времени. Но Гильем ее удивил. Он сделал несколько звонков кому-то из своих многочисленных знакомых и через час триумфально вскинул руки над головой, будто выиграл футбольный матч:

– Приятель из версальского РУСП дал наводку. ЦББОП[17] ведет наблюдение в районе Аржантея за группировкой, которая торгует всеми видами наркотиков, преимущественно тяжелых. Во время слежки они вычислили банду помельче, которая тоже толкает дурь, но на героин не замахивается. Эти парни устраивают собачьи бои. Вы же что-то такое упоминали, верно? Наркотой торгуют все, но не каждая банда способна серьезно организовать собачий бизнес.

Людивина подкатилась на кресле к столу Гильема:

– Личности уже установлены?

– Нет пока, но есть адрес склада, на котором проходят собачьи бои. Лучше, чем ничего, да?

– Есть риск, что мы помешаем работе ЦББОП, если сунемся в Аржантей?

– Мой приятель из РУСП сказал, что собачья банда их не интересует, но приближаться к той, что покрупнее, нельзя.

– Годится. – И Людивина схватила телефон.

– Что собираешься делать?

– Звонить полковнику. Пусть поднимает весь отдел. Чем больше людей, тем лучше.

– Подожди хотя бы, пока они не закончат с опросами в Ла-Курнёв. Да и не успеем мы сегодня подготовиться к операции.

– К вечеру успеем. ГФЛ уже наверняка в курсе, что его логово спалили, и он побежит к тем, кто может ему помочь. Господа, вам придется отменить званые ужины, у нас сегодня вечером подают собачатину.

Сеньон понурился:

– Летиция меня убьет…

– Сегодня вечером?.. – повторил Гильем.

Людивина уверенно кивнула и добавила:

– На этот раз ты нам понадобишься, так что тоже собирайся.

«Собачья арена» представляла собой огромный заржавелый ангар между пустырем и лесом, где-то на полпути от Аржантея к Кормей-ан-Паризи, в северо-западном предместье Парижа.

Полковник внимательно выслушал Людивину и возражать не стал. Сразу дал добро на операцию и отправил часть наличного состава отдела расследований на помощь ее группе. Подкреплению было приказано не вмешиваться, только вести наблюдение за местом и проверить, не скрывается ли там Чудила, он же ГФЛ. Жабар и Жозеф дали исчерпывающий словесный портрет этого человека, так что его можно было опознать. Если он появится и будет шанс взять его тихо, не всполошив банду, которая ему покровительствует, тогда арест проведет отдел расследований. В противном случае в дело вступит спецназ. По этому вопросу полковник высказался категорично: никакого риска и как можно меньше шума.

Двенадцать жандармов в гражданском окружили ангар и, укрывшись в зарослях на приличном расстоянии, следили в бинокль за всеми входами и выходами. У каждого была рация – это позволяло координировать действия постов наблюдения. Ночь подступала медленно, майское небо не торопилось темнеть, солнце – величественное и ослепительное, словно король, ступающий к трону, чтобы занять его на ближайшие месяцы, – неспешно клонилось к горизонту, а за ним вился раскаленный шлейф. И пока тени обретали густоту, к ангару прибывали и припарковывались машины, из которых выходили зрители и любители делать ставки.

Людивина, лежа за самшитовой изгородью рядом с Сеньоном и Гильемом, разглядывала поклонников собачьих боев. Оказалось, это публика всех мастей: отцы семейств, на вид положительные во всех отношениях, неудачники с ипподромов, охотники до сильных эмоций и даже трое месье в костюмах, будто только что покинувшие офис и заглянувшие сюда поставить пару купюр на какого-нибудь волкодава, потому что стрип-клубы надоели. Попадались женщины и подростки, но их было гораздо меньше, чем мужчин. Вскоре ангар уже гудел от воинственного лая мнимых звезд шоу-бизнеса. На грунтовой площадке были припаркованы полтора десятка машин, а также дюжина мотоциклов, скутеров и велосипедов.

Сеньон достал рацию.

– Франк, что там у тебя на задворках?

– Ничего, все спокойно. Иногда кто-нибудь выходит покурить и потрепаться по мобиле.

– Даже дозорных не выставили, – констатировала Людивина. – Похоже, эти парни настолько уверены в себе, что ничего не боятся.

Гильем, сидевший поодаль, спрятал айфон, в котором минут десять изучал географию сектора по гугл-картам, и подполз к коллегам:

– Поблизости нет никаких строений. Если Чудила залег на дно, он может быть только в этом ангаре.

– Или дома у кого-нибудь из бандитов, которые его прикрывают, – заметил Сеньон.

– Мы узнаем это только после того, как всех вычислим и установим слежку. Невыполнимая задача, – сказала Людивина.

– А у тебя есть идеи получше? Мы тут, между прочим, по твоей инициативе.

– Я не думала, что здесь будет столько народу. Надо идти в ангар.

Сеньон мрачно уставился на нее:

– Не уверен, что полковнику Жиану понравится такое изменение плана.

– Полковнику понравится результат, Сеньон. Дай рацию. – И она произнесла в переговорное устройство: – Мы с Сеньоном и Гильемом заходим в ангар. Осмотримся там. Оставайтесь на связи.

Никто не возразил, и вся троица с красными флуоресцентными нарукавными повязками «Жандармерия» спустилась по склону в обход главного входа и прошла вдоль стены из листовой стали до задней двери, за которой наблюдал Франк. Быстро оглядевшись, они один за другим проскользнули в ангар. Каждый держал ладонь на кобуре служебного оружия, готовый выхватить его в любой момент.

Первым впечатлением был тяжелый запах. Воняло псиной, экскрементами и… кровью, словно во рту оказалась монета, отдающая металлом на языке. Раздавался оглушительный яростный лай, возбужденные зрители истерически орали, их возгласы и смех сливались в оглушительный шум. В углу стояли старый грузовичок, пикап и ярко-красный «БМВ». Людивина быстро осмотрела салон грузовика, Гильем и Сеньон занялись остальными авто. Три кивка – везде пусто. Дальше им попался загон с курами. Те сбились в кучу, перепуганные воплями.

– Как думаете, ими кормят собак? – с отвращением спросил Гильем.

– Вряд ли банда занимается еще и продажей яиц, – пожал плечами Сеньон.

Они пошли мимо клеток. Вдруг из тени метнулся черный силуэт и ударился о прутья в нескольких сантиметрах от ноги Сеньона, и тот отшатнулся. Ротвейлер с пеной на губах зашелся в лае. Трое жандармов пригляделись к прутьям, выдержат ли они еще один такой бросок, и поспешили дальше, мимо других клеток с бойцовыми псами. Шум толпы становился громче. В центре ангара на арене, обнесенной решеткой высотой в человеческий рост, с поводков рвались два питбуля, хозяева с трудом их удерживали. Вокруг толпились десятка четыре зрителей, они цеплялись за стальную сетку, словно боялись, что их оттеснят. Все были возбуждены запахом крови и предвкушением боя. Букмекеры только что закончили принимать ставки, делали последние записи в блокнотах и засовывали пачки денег в карманы штанов-багги.

Присев за бочкой с водой, Людивина заметила поодаль здоровенного мужика в футболке с надписью «Неустрашимый» и тоже с питбулем на поводке. Она толкнула Сеньона плечом, обратив его внимание на этого громилу, и продолжила изучать толпу. В конце концов удалось насчитать восемь членов банды: громила у входа с собакой, двое распорядителей на арене, четверо букмекеров и еще один тип, наблюдавший не за боями, а за зрителями, – он разгуливал вокруг с помповым ружьем через плечо. Ни намека на присутствие ГФЛ, никто не подходил под его описание.

Зверей спустили с поводков, и лай перешел в ужасающее рычание, боевой клич. Челюсти заклацали под варварский рев толпы, пришедшей в неистовство. Из своего укрытия Людивина не видела самой схватки и ничуть не жалела об этом, но ясно слышала лязг челюстей и визг, когда клыки рвали плоть.

– Ты что?.. – всполошился Гильем, уставившись на нее.

Людивина только теперь поняла, что достала из кобуры пистолет. Еще немного, и она бы бросилась к арене.

Сеньон помотал головой – мол, тихо.

– Мы еще не осмотрели левую часть, – шепнул он. – Пойдем проверим.

Людивина еще раз покосилась на арену. Толпа, разгоряченная кровавым зрелищем и страданиями, вызывала у нее отвращение. Она не знала, каковы эти люди поодиночке, но вместе они вели себя как животное, обезумевшее от вида крови. В толпе, охваченной истерией, словно на концерте, под влиянием стадного чувства исчезает понятие о добре и зле и самые гнусные древние инстинкты берут верх над цивилизованностью.

– Лулу! – окликнул Сеньон. – Идем.

И потянул ее за собой.

Они вернулись назад и подошли к отсекам, разделенным перегородками из нестроганых досок. Шесть дверей, словно шесть гримерок в этом извращенном театре.

– Я уже начинаю сомневаться, что Чудила скрывается именно здесь, – сказала Людивина. – А если его здесь нет, значит он залег на дно в очередном бараке.

– И тогда можно с ним распрощаться, – со вздохом докончил мысль Гильем.

Сеньон подергал первую дверную ручку. Заперто. Взялся за следующую. Внутри оказались биотуалеты. Третий и остальные отсеки пустовали. Тогда они вернулись к первому, и Сеньон выломал замок лопатой, подобранной поблизости.

Это было помещение для подготовки к боям. Собачья «раздевалка». К стене привинчены кольца, на полу валяются цепи, намордники, ремни, шприцы и «витаминные коктейли», с помощью которых из псов делают машины для убийства. Там был метандростенолон – анаболический стероид, куча флаконов с надписью «Гормоны», желатиновые капсулы с амфетаминами и даже нечто похожее на кокаин, по предположению Людивины.

– Бедные животные, – пробормотал Гильем. – Если они не погибнут на арене, их все равно прикончат инъекции. И заметьте, здесь нет ничего для лечения ран.

– А зачем? – пожал плечами Сеньон. – Псы, которые выживают после ранения, становятся еще агрессивнее. Чем больше настрадались, тем злее. Не заблуждайся насчет хозяев, Гильем, никто из них не любит своих питомцев, что бы они там ни говорили, для них это всего лишь мешки с мускулами, которые приносят прибыль.

Они уже собирались выйти из «раздевалки», как здоровяк вдруг насторожился, оттолкнул напарников к стене и отступил сам, прикрыв дверь, чтобы их не было видно из ангара. К отсекам неровной походкой приближались двое. Людивине удалось рассмотреть сквозь дверную щель, что они несут собаку.

– Блин, тяжелый, зараза, – прошипел один.

Пес тихо поскуливал. Его морда превратилась в бурое месиво из мяса и лохмотьев шкуры, на шее и боках кровоточили рваные раны, одна лапа была почти оторвана. У Людивины опять сжалось сердце, и она с трудом подавила желание выскочить из укрытия.

Мужчины дотащили пса в угол напротив «раздевалки» и сгрузили его около большой печи. Заметив топор и длинный двуручный секатор, Людивина поняла, что они собираются делать.

– Сходи за психом. Хоть какая-то польза от него.

– Не нравится мне этот чувак, из-за него у нас будут проблемы.

– Хочешь сам разделать тушку?

– Ты что, не видел? Он же кайф ловит, когда собак кромсает. Гребаный ублюдок!

– Заткнись и тащи психа сюда, а то сам будешь кромсать и жарить этого дохляка.

– Ладно, не пыли, щас сгоняю.

Жандармы проводили взглядами парня в шортах и майке. Тот дошел до места, где стояли три машины, наклонился и потянул за кольцо, вмонтированное в крышку люка.

– Черт, – вырвалось у Людивины, – как же мы не заметили…

Парень крикнул в дыру:

– Эй, для тебя есть работа! Вылезай!

Людивина шагнула ближе к дверной щели, чтобы получше рассмотреть лицо человека, который поднимался по лесенке из погреба. И затаила дыхание, как только над полом показалась его голова.

12

Чернильно-черные волосы падали на плечи, губы, ноздри и брови были сплошь в пирсинге. Руки и запястья пестрели татуировками, которые издалека трудно было разглядеть. Сомнений не осталось: это был Чудила, он же ГФЛ. Бледный, невысокого роста, в черном спортивном костюме, «рейнджерах» и грязной темной футболке. Определить его возраст было невозможно – вроде бы тридцать с небольшим, но в другом освещении кажется, что в два раза больше. Наркотики, бродяжничество и порочные склонности стерли с его облика приметы времени, перемешали их.

Насколько заметила Людивина, взгляд у него был странный. Может, из-за густых бровей и глубоко посаженных глаз, но дело было не только в этом. Чудила не моргал. Совсем. В течение трех минут, пока он слушал бандитов, объяснявших, что нужно сделать с умирающей собакой – разрубить на куски и сжечь в печи так, чтобы остался только пепел, – его веки не опустились ни разу.

– Я и без вас знаю, – раздраженно отмахнулся он, – утром уже это делал.

Голос у него был довольно высокий, сипловатый.

– Нам нужно, чтобы ты все сделал именно в таком порядке. Только на этот раз сначала прикончи пса! – потребовал парень в шортах. – Утреннего ты начал рубить живьем, садист хренов!

ГФЛ насмешливо взглянул на собеседника:

– Это я-то садист?

– А кто? Ты гребаный извращенец, у тебя это на роже написано!

– Пошли со мной в погреб, и я покажу тебе, что такое настоящее извращение.

Второй бандит поспешил вмешаться, пока дело не дошло до драки:

– Эй, хорош! А ты не забывай, что мы тебя укрываем! И если хочешь тут остаться, раздобудь еще товар. Вон те ребятки у арены обожают побрякушки из человеческой кожи. Спрос есть, надо обеспечивать предложение.

– О, все будет, не переживайте.

– Присматривай за ним, БТ, – обратился второй бандит к парню в шортах. – Проследи, чтобы он все правильно сделал и следов не оставил.

– Чё? А почему я?.. – возмутился было БТ, но начальник поднес кулак к его носу, чем пресек дальнейшие протесты.

– Я жду от тебя покорности и подчинения, БТ, как от тех вонючих псов. – Покачав головой, он зашагал к арене, оставив обоих с умирающей собакой.

Жандармы выждали минуту, убедились, что больше никто не идет, и тихо выбрались из укрытия, нацелив оружие на бандитов, которые по очереди затягивались одной сигаретой, глядя, как пес истекает кровью. Пока они приближались, БТ начал закидывать в печь поленья, а ГФЛ взялся за топор.

– Прикончи его перед тем, как будешь рубить лапы! – еще раз потребовал БТ.

– У кого топор, тот и решает, так что отвали.

Людивина взяла сатаниста на мушку и ускорила шаг.

– Брось топор, – произнесла она негромко, чтобы не всполошить весь ангар.

БТ обернулся и с удивлением уставился на незнакомцев.

– Блин, вы кто такие? – спросил он и тут заметил флуоресцентные повязки на рукавах.

ГФЛ нахмурился, будто не понял приказа.

– Бросить топор? А то что? – поинтересовался он. – Выстрелишь в меня, что ли? В меня? – И усмехнулся, оскалив желтые зубы.

– Жандармерия! Бросай топор! – повторила Людивина.

Шагнув к БТ, Гильем заставил его опуститься на колени и положить руки на затылок. Сеньон незаметно обходил всю компанию по кругу.

– Вы не можете мне ничего сделать, – сообщил ГФЛ. – Я под защитой. У меня большие связи.

– Не сомневаюсь. Можешь ими воспользоваться, когда окажешься в камере. А сейчас не дури, положи топор.

ГФЛ поднес лезвие к глазам и принялся завороженно его рассматривать.

– Есть у меня один знакомый, который может с помощью этого топора заставить тебя очень громко кричать, – сказал он Людивине.

– Мечтаю с ним познакомиться.

– Я могу вас свести, только отдай мне пистолет и иди одна. Иначе он откажется.

Людивина недооценила степень безумия Чудилы. Психоз? Наверняка. Надо быть осторожнее, такие больные непредсказуемы.

– Думаю, хозяин будет доволен, если я пущу тебе кровь, – сообщил ГФЛ, поразмыслив.

Людивине очень не хотелось стрелять, надо было вытащить из него информацию. Но ГФЛ сжал рукоятку топора и решительно шагнул к ней.

– Если такова его воля, он меня защитит.

Тут Сеньон прыгнул ему за спину и так крепко сжал, что ноги сатаниста оторвались от пола. Людивина метнулась к ним, чтобы отобрать топор. ГФЛ рычал и отбивался, но у Сеньона было достаточно силы, чтобы обездвижить его. Жандармы быстро надели на него наручники, после чего Людивина поспешила к люку осмотреть прибежище Чудилы. Им оказался крошечный погреб с раскладушкой и масляной лампой. Она вернулась обратно.

– А с этим мне что делать? Забираем его тоже? – спросил Гильем, державший на мушке парня в шортах.

– Нет, – отозвался Сеньон. – Мы пришли только вот за этим. Остальные – не наше дело.

– Но… – начала Людивина.

– Лулу! – перебил он. – Надо уважать чужую территорию. Отдел расследований этой бандой не занимается, у нас свои клиенты.

– То есть просто оставим их на свободе?

– Ими займутся другие.

– Так они разбегутся, и придется их искать месяцами! А мы можем взять их с поличным прямо сейчас!

Сеньон наклонился к ней и зашептал на ухо:

– Ты не Супервумен. Решила в одиночку бороться за справедливость? Не выйдет, и пора уже самой это понимать. Наша цель – вон тот псих, остальные идут лесом. Или ты собираешься потратить три дня на то, чтобы их допросить и составить протоколы? А кто будет заниматься убийством в Ла-Курнёв и свежевателем из Лилля?

ГФЛ воспользовался ситуацией, чтобы снова начать вырываться, но Сеньон быстро обездвижил его и достал рацию:

– Подозреваемый задержан, срочно машину к задней двери ангара. Мы выходим.

Гильем между тем совсем растерялся:

– Так с этим-то что делать? Если его отпустить, он поднимет своих, как только мы к нему спиной повернемся!

Людивина указала на клетки с псами:

– Заткни ему рот и запри вон там.

– Это как-то не по правилам…

– Думаешь, он подаст на тебя жалобу в полицию?

Гильем повиновался, но когда подвел парня к пустой клетке, Людивина окликнула его:

– Не в эту. В соседнюю.

– Ты спятила? Видела, кто там сидит? Его же сожрут!

Людивина посмотрела на него ярко-синими глазами. Если в этом взгляде и были эмоции, они скрывались в сияющей сапфировой глубине, а на поверхности был приказ действовать.

– Ты серьезно? – еще раз уточнил Гильем.

Сеньон крепко сжал ее руку огромной ладонью.

– Не надо, – промолвил он тихо. – Это уже чересчур.

За стеной ангара проревел мотор, и у дверей остановился автомобиль.

– Такси подано. Идем. Гильем, запри его в пустой клетке.

В душе у Людивины клокотала ярость. Голос разума и выдержки против какофонии чувств. Их мощный рев требовал справедливости в этом варварском мире. Но Людивина прекрасно понимала, что расправиться с этим жалким придурком означает сорвать злость на первом попавшемся ради некоторого облегчения. Не для того она работает следователем, хотя иногда сдержаться очень трудно. Проглотив горечь, она опустила взгляд и покачала головой. Коллеги уже вышли из ангара и заталкивали арестованного ГФЛ в служебный «универсал».

– К черту конспирацию, – пробормотала она и выстрелила в голову пса, который все еще поскуливал.

13

Кислород и свет тут не ночевали.

ГФЛ держали в маленьком помещении: стол, три стула, плесень на стенах. Сквозь оконную решетку едва проникал свет уличных фонарей. Воздух был тяжелый, спертый, и все, кто проводил здесь какое-то время, выходили, обливаясь потом.

ГФЛ сидел, выпрямив спину и широко расставив ноги, наручники с него так и не сняли, приняв во внимание психическое расстройство. Он смотрел в точку прямо перед собой. Время от времени он теребил языком пирсинг на губе, и тогда железный шарик двигался, звякая о своих соседей. Пирсинг в прямом смысле усеивал тело с ног до головы. Во время медицинского осмотра он был обнаружен в ушах, сосках, пупке, в коже мошонки и даже в головке члена. Татуировок было не меньше. Среди самых старых были черепа, горящие русалки, окровавленные марионетки на ниточках и прочая жуть, но свежих оказалось еще больше – фразы на латыни, бесовские морды, языки пламени, огромные цифры «666» на груди и перевернутое распятие во всю спину. Руки были изрисованы до самых пальцев, и на каждом красовалось по одной букве, которые складывались в слова «SATAN» и «REGNE»[18].

Но вся эта роскошь меркла рядом со шрамами.

Белые и красноватые вздувшиеся рубцы неровными полосами тянулись по всему телу. При взгляде на него без одежды сложилось бы впечатление, что этот человек попал под комбайн и выжил. Шрамы были повсюду: тонкие и короткие, длинные и толстые. Десятки шрамов превращали кожу в мятый лист бумаги со множеством заломов в тех местах, где человеческое тело сгибаться не может. ГФЛ походил на гигантское оригами.

Офицер, снимавший его отпечатки пальцев, вынужден был позвать Людивину и Сеньона: задача оказалась невыполнимой. ГФЛ столько раз резал подушечки пальцев, что кожа превратилась в нечто похожее на белые роговые пластины. Он кромсал пальцы ножом, поливал кислотой, возможно, делал что-то, чтобы в итоге исчез папиллярный узор. Жандармам уже доводилось видеть такие фокусы, обычно к ним прибегали молодые и глупые преступники, насмотревшиеся фильмов. В реальности это не работает. Отпечатки сохраняют свою индивидуальность или очень быстро восстанавливаются. Эта процедура требует постоянно калечить пальцы, ни у кого не хватит духу регулярно это проделывать. Но ГФЛ был одержим в клиническом смысле, и цель для него оправдывала страдания.

Специалисты взяли у него слюну, чтобы провести срочный анализ ДНК и пробить результат по НЭБГД – национальной электронной базе генетических данных. Если за последние десять лет он совершил хоть одно преступление или правонарушение, скрыть личность ему уже не удастся. ДНК подделать нельзя. Пока что.

1 Цитируется роман Максима Шаттама «Союз хищников», первый в серии «Парижский отдел расследований», здесь и далее перевод А. Беляк. – Здесь и далее примечания переводчика, кроме особо оговоренных случаев.

2 Цитируется стихотворение в прозе «Великодушный игрок» из сборника «Парижский сплин» Шарля Бодлера, перевод Т. Источниковой.

3 Андай – французский курортный город на берегу Бискайского залива.

4 Орельсан (Орельен Котантен; р. 1982) – французский рэпер.

5 См. роман Максима Шаттама «Союз хищников».

6 Крав-мага – израильская военная система рукопашного боя.

7 Go-fast (англ.) – здесь: способ быстрой перевозки контрабанды или наркотиков.

8 Группа вмешательства национальной жандармерии, контртеррористический спецназ.

9 Вперед! Пошли-пошли-пошли! (англ.)

10 Ла-Курнёв – коммуна в Иль-де-Франс, населенная в основном бедными иммигрантами.

11 Специалисты по идентификации преступников, сотрудники экспертно-криминалистической службы национальной жандармерии. – Примеч. автора.

12 Сена-Сен-Дени – департамент региона Иль-де-Франс, где находится коммуна Ла-Курнёв.

13 Это все (англ.).

14 Здесь: места преступления (лат.).

15 Полилайт – осветительный прибор, применяемый криминалистами для поиска вещественных доказательств: отпечатков пальцев, биологических жидкостей, пороховых следов и т. д.

16 Аржантей – коммуна, северо-западное предместье Парижа.

17 РУСП – Региональное управление судебной полиции. ЦББОП – Центральное бюро по борьбе с организованной преступностью. – Примеч. автора.

18 Здесь: «Да воцарится Сатана» (фр.).

Продолжение книги