Люди – они хорошие. Люди – они товарищи бесплатное чтение

© Сергей Обухов, 2024

ISBN 978-5-0064-0023-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Марта опаздывала на работу из-за непредвиденных обстоятельств. Соседка, помогавшая ей по дому, неожиданно уехала к заболевшей дочери, и ей самой пришлось собирать и вести сына в школу. Конечно, опоздания могло и не быть. Достаточно было не идти до перехода со светофором, а перебежать улицу прямо перед входом в метро, а потом улыбнуться молодому парню и со словами «извините, пожалуйста» оказаться первой у турникета, а дальше по газону к входу в больницу. Марта любила представлять, как она нарушает все мыслимые и немыслимые правила поведения – хотелось свободы и интриги, но никогда так не делала. Она сама не понимала, откуда эта привычка к самодисциплине и желание делать все, как надо. Но размышлять на эту тему было некогда, так как она уже быстро шла по коридору терапевтического отделения, снимая на ходу плащ и поправляя густые темные волнистые волосы, спускающиеся ниже плеч. Марта вполне могла быть моделью, но работала старшей медсестрой, и сейчас главной её задачей было не размышления на всякие абстрактные темы, а попасть в комнату для переодевания, чтобы облачиться в спасательный белый халат. Если человек в форме, значит, он на работе, и значить, никакого опоздания нет. Пусть даже это и маленькая десятиминутная ложь, но это ложь во имя спасения хорошего человека. Марта остановилась перед дверью с надписью «Служебная» и оглянулась. Удалось проскочить. На её лице появилась улыбка облегчения. Она сделала глубокий вздох и открыла дверь. Улыбка мгновенно исчезла. Выдох перешел в щеки, раздувая их. Марта застыла перед завотделением, представительным пятидесятилетним мужчиной, который, не торопясь, достал из кармана мобильный и показал на время.

– И…и…и? – с намеком на издёвку в голосе произнес завотделением.

– И…и…и? – теряясь, повторила Марта.

– За мной не обязательно повторять. Можно сразу отвечать на вопрос. Хотя, я знаю эту вашу пластинку. Опять семейные обстоятельства…

– Да, понимаете… Соседка неожиданно уехала. Пришлось сына в школу вести.

Марта опустила голову. Волосы закрыли лицо.

– Понимаю, – равнодушно произнес завотделением, – И про сына, и про школу. А вы понимаете, что вы старшая медсестра, и пример для других.

– Исправлюсь. Буду крутиться, как белка в колесе.

Завотделением едва заметно улыбнулся и отошел в сторону, пропуская женщину, пожелавшую стать белкой, только чтобы не получить выговор.

– Так уж не надо. У нас не уголок Дурова, а больница. Проходите, раздевайтесь.

Марта, поняв, что избежала наказания, выпрямилась, откинула волосы назад и в упор посмотрела на завотделением.

– Раздеваться? – спросила она кокетливо.

Завотделением немного смутился, но принял игру:

– Одевайтесь, раздевайтесь. Делайте, что хотите, только чтобы через полчаса вип-палата была готова. Больного принимаем.

Марта стояла за стойкой медицинского поста и разбирала папки с историями болезней. Она была одета в идеально подогнанный халат с бейджиком «старшая медсестра». Подошла Лариса, молодая женщина с аккуратно «подкаченным» в некоторых местах телом, и положила руку на её плечо. Марта обернулась и приветливо кивнула ей.

– Ну, как, шеф застукал? – спросила Лариса, потягиваясь.

– Да, как будто ждал в засаде, но все обошлось. Надо только срочно вип-палату подготовить.

– Не парься, подруга, я тебя подстраховала. Там все в порядке.

– Спасибо, Лариска, ты человек! – сказала Марта, укладывая папки в стопку.

– Хорошо, что хоть ты об этом знаешь, – игриво отреагировала Лариса, – но только так просто от меня не отделаться.

– Готова на все, но подменить не смогу. Пашку не с кем оставить.

– Жаль, что не с кем, – задумчиво протянула Лариса.

– А что случилось? – поинтересовалась Марта. – Ты меня заинтриговала.

– Да здесь такое дело, – оживилась Лариса, – мне тут благодарность перепала от одного больного. В конвертике. Понимаешь? Хватит на двоих, чтобы культурно посидеть в клубе, а может даже и не так культурно поорать в караоке. Давно мы с тобой никуда не выбирались и «карасей» не ловили. А?

– Ой, ля! – отреагировала Марта с насмешкой, – а у кого вчера голова болела? А кого я три дня назад в ночной подменяла…

– Марфуша, ты вот хоть и старшая медсестра, но такая невнимательная. Я говорю – «мы с тобой». Понимаешь. Ты и я, – с надеждой на понимание сказала Лариса.

– Понимаю. Ты опять хочешь, чтобы я была наживкой, как в прошлый раз. Еле избавилась от того красавчика. Как он пыхтел…, – с возмущением вспомнила Марта.

– Не переживай. Карась не пожалел, что угостил двух элегантных дам веселящими напитками, – примирительно сказала Лариса. – Вот только клюнул, к сожалению, всего один раз. Атак… – Лариса со вздохом опустила руки на бедра. – Он в разводе. Я как ветер. Эх, все могло бы сложиться. – Она отряхнула ладони, как если бы они были испачканы. – Ну, так как насчет караоке?

– Идея, как всегда, шикарная, но сегодня не могу. Говорю же – соседка уехала к дочери. Не оставлять же сына одного? Волнуюсь.

– А может, ему кнопочный мобильный дать, чтобы быть всегда на связи? – не унималась Лариса. – У меня есть где-то старый. Хочешь, принесу?

– Бесполезно. Уже давала и не один. То кому-то отдаст, то где-то забудет. Если вещь не из его мира, то она ему не нужна, – пояснила Марта.

– А чего не попробовать его в интернат устроить, чтобы ходил хотя бы на рабочей неделе? – осторожно спросила Лариса.

Марта резко отстранилась. По лицу Ларисы пробежали испуг и раскаяние, и она бросилась обнимать подругу.

– Прости, прости меня. Я – дура, – с испугом сказала она. – Как можно нашего Пашку кому-то отдать. Хочешь, я с ним сама посижу? Лего пособираем. Я ему песню на ночь спою. Он точно не будет против. Мы же с ним друзья.

Марта грустно улыбнулась:

– Эгоистка. Ты с моим сыном, значит, со своим конвертом и на моих харчах в моем доме. А я на свои деньги буду глотку драть в караоке и от карасей отбиваться? Так что ли?

Лариса и Марта переглянулись и тихо засмеялись.

– А давай я с завотделением поговорю, чтобы разрешил ему к нам на работу приходить после школы, пока соседка в отъезде, – сказала Лариса, поправляя прическу. – У меня есть к нему подход. Я бы даже сказала подкоп.

– Хорошо бы, – неуверенно сказала Марта и передала папки Ларисе. – Закончи за меня здесь с бумажками. Я пойду все же загляну в палату.

– Иди уж, товарищ начальник. Жаль, что рыбалка отменяется. Я вся прямо на подъеме, – мечтательно сказала Лариса и тронула свою грудь. – Жаль, что никто сегодня не оценит.

– Ну, уж если ты на подъеме, то загляни в седьмую к этой, ну, с венами. Может еще капельницу поставить? Надо с лечащим поговорить. У неё с ногами не очень хорошо.

– В седьмую? Это мать телевизионщика твоего что ли? – спросила Лариса.

– Да, никакой он не мой, – с притворным возмущением ответила Марта. – Хотя приятный парень. Мне даже кажется, что я немного того… в него. Только очень уж он маменькин сынок.

– А ты думаешь, что только ты одна такая бешено заботливая мамаша? – с насмешкой спросила Лариса.

– Сравнила тоже.

Зазвонил мобильный Марты. Она посмотрела на экран и сбросила вызов. Лариса успела заметить лицо мужчины.

– Опять он? – поинтересовалась она.

Марта кивнула головой.

– Чего-то зачастил со звонками, да и изменился как-то, – осторожно заметила Лариса.

– Чего ты хочешь? Время бежит. Пашке уже восемь, – тихо отозвалась Марта. Она вздохнула и поправила халат. – Пойду, все же, загляну в палату. Начальник я или нет?

Марта медленно шла по отделению, машинально здороваясь с пациентами. Настойчивые звонки от Хайнца, которые она игнорировала, растревожили её, так как заставили вспомнить прошлое, когда она была счастлива и когда она думала, что это навсегда. Жаль, что только недавно ей попалась на какой-то интернет страничке китайская мудрость «пришло счастье – будь бдителен…» Продолжение она не помнила. Хотя, о чем это? Какая бдительность, когда ты любишь, и мир сосредоточен в пределах запаха любимого человека, не дальше его губ, его волос, его дыхания, его желания. Если только можно было бы поймать любовь, как красивую бабочку, и приколоть на стену булавкой. Хотя опять не о том. Опять – эмоции. Любовь на булавке, это уже не любовь, а энтомологическая коллекция. Любовь – это всегда свобода. Любовь – это всегда риск, что время утопит её в «белом шуме» жизни, где незаметно растворится страсть, желание быть вместе, и умереть в один день. С такими мыслями, только оформленными не в словах, а в наборе расплывчатых, тревожных ощущений, Марта вошла в вип-палату и огляделась. От прошлого здесь ничего не осталось – все новое и современное. Все радостное и обнадеживающее для пациентов. Только память о тех днях жила занозой в её душе и не поддавалась апгрейду.

Хайнц, молодой, подтянутый мужчина с темно-рыжими вихрями на голове и едва заметной щетиной на скулах, аккуратно заправил рубашку в брюки и потянулся за пиджаком, висевшем на спинке кровати, когда в палату вошла Марта. Она с удивлением развела руками, давая понять, что не понимает, что здесь происходит. Хайнц после секундной паузы и легкого вздоха пожал плечами, показывая, что он не виноват – обстоятельства, и быстро надел пиджак.

– Ты куда? Врачи хотели еще неделю понаблюдать тебя, – строго и одновременно игриво поинтересовалась Марта.

Ей нравилось изображать командира для самоутверждения, хотя она прекрасно знала, что Хайнцу достаточно было моргнуть, чтобы превратить её в беспомощную куклу с протяжным звуком «мама-а-а». Но в этот раз он не моргнул, а эмоционально заговорил с таким смешным и любимым ею акцентом:

– Да, да, я знать, но босс из Берлин. Звонок. Документы послать. Сейчас работать. Вечером дома.

– Дома? Ой, я прибраться не успела. И ужин тоже… – теряя командные позиции, заволновалась Марта.

– А-а-а, ничего. Давай ужин ресторан. Я – есть. Ты – петь, – улыбнулся Хайнц и стал проверять карманы.

– Что петь? – спросила сбитая с толку Марта.

– Ты что? Совсем забыл? Я не знать, как называть. Вот… – Хайнц попытался вывести мелодию.

– О, нет, – сказала Марта, закрывая ему рот ладошкой. – Что не дано, то не дано. Вот эту что ли? – Марта стала серьезной и запела песню «Дорога к тебе», но быстро остановилась. – Не хочу дальше. Грустная.

Хайнц обнял и поцеловал её.

– А ты хитрый, немец. Давай наоборот: я – есть, ты – петь, – сказала Марта, показывая на едва округлившийся живот. – Мне много есть надо. Нас двое. И один из нас парень.

Хайнц взял Марту на руки и закружил, повторяя радостно:

– Нас много, нас много.

– Стой, стой, – закричала Марта. – Я на работе. Мне нельзя быть закруженной. Мне еще уколы в попу делать. Меня не поймут, такую веселую.

Хайнц поставил Марту на пол и отошел к окну. Он явно собирался с мыслями и хотел сказать что-то важное. Наконец, он робко начал:

– Я не знай. Я понимай, что «кранкенхаус» не место говорит про любовь. Я хочу быть муж. Я хочу делать все правильно. Я люблю тебя. Люблю. Мне надо в Германия. Я буду говорить отец, мать. Потом свадьба. У меня большой дом.

– Я не хочу жить в Германии, – осторожно возразила Марта. – У меня здесь подруги, работа. За могилами мамы и сестренки надо ухаживать. Я хочу в институт поступить. Стать гросс врачом. Понятно?

– Хорошо. Хорошо. Жить здесь. Строить дом. Гости – Германия, – с готовности согласился Хайнц. – Как звать будем ребенок?

Марта пожала плечами. В её глазах читалась растерянность от неожиданного вопроса.

– Пауль, – воспользовался моментом Хайнц.

– Пауль? – спросила Марта, приходя в себя. – Его в школе засмеют. Что еще за Пауль? У нас нет такого имени.

– Пауль нет? – удивился Хайнц. – Кто тогда есть?

– Ну, если на букву п… – Марта задумалась и принялась кокетливо крутит пояс халата. – Во. Пашка. Красиво. И кричать удобно.

– Пашка, Пашка. Хорошо. Гуд. А зачем кричать? – удивился Хайнц и взъерошил от волнения волосы на голове.

– Вот поэтому я в Германию и не хочу, – притворно обиженно сказала Марта. – Кричать зачем? Объясняю. Когда в лесу по грибы ходишь и потеряешься, то кричишь: Пашка. Пашка.

– Зачем потеряешься? А навигатор? – не понимая объяснения, спросил Хайнц.

– Ну, тебя. Зачем, зачем? А романтика? Грибы, лес, опасность, – попыталась объяснить Марта, но поняв, что её не поймут, стала помогать Хайнцу с галстуком. – Ладно. Адаптация не получилась. Иди, арбайтен. Вечером я – есть. Ты – петь, пить и что там еще хочешь. Вот такие мы русские женщины. Все разрешаем.

Колька сидел на школьных ступеньках и разглядывал свои стоптанные ботинки, подошва которых готова была остаться на асфальте в любой момент. Он был худым вертлявым пацаном тринадцати лет среднего роста с цепким взглядом, острым личиком и взъерошенными сальными волосами, одетым в потрепанную легкую куртку, имевшую когда-то голубой цвет. Домой ему идти не хотелось. После того, как год назад умерла его любимая мама, и из тюрьмы вернулся отец, это был не дом, а ад. Еще не так давно он был «хорошистом», озорным, но опрятно одетым мальчиком. И это были не его фантазии. Этому были подтверждения – школьный альбом. Маму, которая работала в этой школе уборщицей, любили за доброту и отзывчивость. Часть этой любви перепадала и ему. Иногда озорство и хулиганство рвалось из него наружу, но он не мог подвести её. Он не хотел быть похожим на отца, испитого нервного существа, обтянутого кожей с наколками. Когда мамы не стало, то злость отца за неудавшуюся жизнь перешла на него. Вначале побои удивляли его и заставляли страдать, но потом он привык и научился защищаться, ругаться матом, что немного охлаждало отца, и курить, что придавало ему весомость в собственных глазах. Мамы больше не было. Подводить больше было некого. Он мог позволить себе быть оторвой и хулиганом. Мир стал пустым, и его надо было чем-то заполнять. Чем? Колька без страха вступал в любую драку, особенно если там был хоть какой-то намек на справедливость, но если такого намека не было, то он его придумывал. Кольке вообще нравилось заменять реальность фантазиями. Вот он едет на поезде к морю. Он высовывается в окно. Южный ветер несет запахи нового мира, а значит и счастья. Колька почему-то думал, что все новое должно быть счастливым. Он мог позволить себе так думать. Он был еще ребенком, который преждевременно попал в мир взрослых людей. Колька склонился и потрогал подошвы. Да, рвануть к морю было бы хорошо. Там и ботинки не нужны. Тепло. Купайся, загорай. Крики ребят на школьном стадионе вернули его в реальность. Надо пойти посмотреть, чего там. Хоть какое-то развлечение.

На пришкольной площадке царило оживление. Подростки 9 -13 лет выстроились в круг и по очереди толкали Пашку, молчаливого мальчика восьми лет с копной тяжелых, темных волос, и едва заметными признаками аутизма на лице, одетого в бардовую фирменную байковую рубаху в широкую клетку. Подростки понимали, что они делаю что-то не то, но законы стаи диктовали свои правила, и они, как бы оправдываясь, подбадривали себя смехом и свистом. Пашка не чувствовал их злобы, поэтому не сопротивлялся и податливо перемещался от одного подростка к другому. Ему даже нравилась эта игра. Мама за ним не пришла, соседка – тоже, а здесь сразу так много незнакомых людей. Он не мог еще понять, опасны они для него или нет, поэтому внимательно смотрел на них широко открытыми темно-карими глазами. Отсутствие сопротивления и этот спокойный взгляд смутили подростков. Они перестали его толкать, отчего Пашка потерял равновесие и упал на землю. Его рюкзак отскочил в сторону и оказался в воротах. Подростки заметили подошедшего Кольку и, зная его драчливость, стали переглядываться, решая бежать или остаться поиграть в футбол. Колька полез в карман потрепанной куртки и демонстративно достал пачку сигарет. Подростки забыли о своих опасениях и бросились к нему. Он сделал оборот на 360 градусов, убрал пачку обратно в карман и показал всем фигу.

– За что прессуем? – предельно хриплым голосом спросил Колька, подражая отцу.

Ребята задумались, пытаясь вспомнить, с чего все началось. Подросток девяти лет по прозвищу Картавый, которого тоже часто «прессовали», решил первым установить с Колькой контакт в надежде заслужить его расположение:

– Иглать не хочет. Нам влатарь нужен. У них есть. А мы что? Они нам сейчас наваляют.

– А чего не хочет? – искренне удивился Колька, переходя на обычный голос.

Подростки с опаской посмотрели на Кольку и пожали плечами. Колька понял, что рано вышел из образа отца, и вновь прохрипел, обращаясь к Пашке:

– Не хочешь с пацанами играть? Эй, чего молчишь? Я тебя спрашиваю.

Колька повернулся к подросткам и изобразил кривую улыбку:

– Откуда он такой смелый?

– Да, он не смелый, – решил вступить в разговор подросток 11 лет по прозвищу Рыжий, – он из этой школы, ну, для придурков, там за углом.

– А чего сюда приперся на чужую территорию? – раздраженно спросил Кольки и, не дожидаясь ответа, подошел к Пашке и рывком поставил его на ноги.

В воздухе повисло молчание. Колька и Пашка замерли. Их взгляды встретились. Кольке показалось, что ветер несет ему в глаза мелкий песок. Он стал часто моргать. Голос подростка по прозвищу Толстяк, который вывалил содержимое Пашкиного рюкзака на землю, вывел Кольку оцепенения. Он хотел толкнуть Пашку, подозревая, что тот незаметно бросил ему что-то в лицо, но зрение восстановилось, и он передумал.

– Во, смотрите, у этого аута, как у нас, – перебирая вещи, пыхтел Толстяк. – Математики. Букварь. А это что? Какие-то рисунки.

Ребята разобрали рисунки и стали их рассматривать. Все рисунки были сделаны карандашом и очень походили на черно-белые фотографии, так детально в них все было прописано. Вот белые голуби в черно-белых лучах невидимого яркого солнца. Вот искрится несущаяся куда-то черно-белая река в окружении красивых и почти оживших берез. Вот множество треугольников, квадратов, овалов и других геометрических фигур, которые не поддаются одновременному восприятию, отчего мозг сбоит и принимает их за странных существа из другой вселенной. Вот лицо красивой женщины, с которой хочется немедленно начать разговаривать, и узнать про взрослый мир и все такое. На лицах подростков застыло многосекундное удивление.

– А что, клево, – первых поделился своим впечатлением Толстяк. Он поднес один из листков к Картавому. – А ты так можешь, Картавый?

– А чего калтавый? У меня четыле по лисованию…

– По лисованию у него… – передразнил его Толстяк

Перепалка по поводу рисунков могла бы продолжиться, но подросток 10 лет по прозвищу Шахматист замахал руками, привлекая внимание остальных:

– Смотри, смотри, ребя. Они там тоже пишут сочинения. Ну ка… Это чего за сочинение? Всего два предложения. Да, аут он и есть аут. Мыслей ноль.

Шахматист вспомнил все свои с трудом вымученные трояки за сочинения и почти с любовью посмотрел на Пашку. Он не последний в борьбе с «великим и могучим». Вот, парень вообще написал всего два предложения, а ему за десять не хотели трояк поставить. Колька вырвал листок, пробежал глазами по крупным буквам, набрал в легкие воздух, чтобы перекричать всех, но замешкался, как бы что-то вспоминая, а потом произнес каким-то не своим, вернее сказать, каким-то забытым голосом из прошлого, когда они были счастливы с мамой:

– Люди – они хорошие. Люди – они товарищи.

Подростки не заметили его смущения и начали неистово смеяться, стараясь превзойти друг друга в истошности. Их лица стали похожими на мелкие пельмешки, варящиеся на высоком огне и норовящие выскочить из тесной кастрюли. Колька попытался засмеяться. Не получилось.

– Чего смеетесь, придурки? – зло сказал он, но испугался за свой образ «плохиша», и начал кривляться, – это же о нас. Мы чё не люди? Люди, и тоже хорошие. А некоторые даже прекрасные. – У Кольки получилось восстановить злость и уверенность. – Эй, где мяч?

Подростки прекратили смеяться и переглянулись.

– А где влаталь? – опять занудил Картавый.

Колька махнул рукой на Пашку.

– Ну, парень, – обратился он к нему, стараясь не смотреть в глаза, – раз мы твои товарищи, тогда выручай. Играть будешь. Вишь, вратаря не хватает. Давай топай в ворота.

Пашка не среагировал на слова и остался стоять неподвижно, как будто размышляя о чем-то.

– Во, блин, дебил, – начал злится Колька, – у них все там такие что ли в этой школе? – Он быстро снял с себя куртку. – а вы чего стоите? Вратарь есть. Давай играть. Соберите его рюкзак, бросьте за ворота.

Колька решительно подошел к Пашке, взял его за рукав, и, не почувствовав сопротивления, отвел в ворота, поставив по центру. Колька обрадовался, что ему не пришлось применять силу или устрашение, как это обычно было с другими. Да, это могло и не помочь с этим парнем, как он понял. Только репутацию подмочил бы. А так все в норме. Он рулит.

– Ты не стой так. Рожу мячом расквасят, – посоветовал он. – Ты хотя бы руки вперед вытяни, товарищ.

Пашка послушно выставил перед собой руки. Подростки вновь засмеялись, но на этот раз более дружелюбно. Ведь он мог стать их вратарем, хотя бы понарошку. Колька полез в потрепанный рюкзак, достал перчатки, которые можно было так назвать только условно, и передал их новому вратарю. Пашка стал неумело надевать их, морщась и пыхтя, а затем вернулся в исходную позицию и застыл. Кто-то из подростков ударил мячом по воротам. К удивлению всех, мяч попал в Пашкины руки и отскочил в сторону. Подростки оживились.

– Во! – Колька показал Пашке большой палец, – ты, главное, не суетись. Мы сейчас их всухую сделаем.

Все закричали и в споре разобрались на команды. Началась сумбурная игра с криками, пиханием и обзывательствами. Вначале всех приводило в изумление, а затем в злость, что каждый раз мяч, летящий в Пашкины ворота, попадал в его выставленные вперед руки и отскакивал в сторону. Пашка не пытался поймать его. Это было ему не нужно. Он охранял ворота непонятных ему, но хороших людей и товарищей. Он давно не видел столько радости в одном месте.

Из-за угла аккуратного, двухэтажного дома, построенного в традиционном немецком стиле, вышел Хайнц. В нем еще можно было узнать энергичного, молодого мужчину восьмилетней давности когда-то крепкого телосложения. Только выступили скулы, только поредели волосы, только… Перед собой он толкал одноколесную тележку с лежащей в ней полутораметровой яблоней и лопатой. Хайнц медленно дошел до центра лужайки, окруженной кустами, и стал намечать место посадки дерева. Он хотел, что яблоня располагалась строго по центру и была видна с любого места. Она должна была стать сердцем лужайки, сердцем дома. Хайнц присел на тележку, но сразу встал и принялся копать медленно и монотонно, делая частые паузы и обтирая рукавом обильный пот со лба. С крыльца дома за ним наблюдали его отец, мужчина семидесяти пяти лет с прямой осанкой и крепкими руками, и мать, коротко стриженая женщина семидесяти лет с резкими, правильными чертами лица. Отец и мать переглянулись. Мать что-то сказала отцу и направилась к Хайнцу. Отец резко остановил её. Она заплакала. Отец крепко обнял её. Теперь плакали оба. Хайнц упорно копал и не обращал ни на кого внимания.

Колька и Пашка сидели на подоконнике лестничной площадки. Колька рассматривал что-то за окном и теребил пустую пачку сигарет. Пашка тер колено, морщился от боли и пытался отлепить комья грязи от своих джинсов. Иногда он переключал свое внимание на Кольку и внимательно разглядывал его. Колька замечал это, но не подавал виду и старался придать своему лицу более мужественное выражение, для чего вспоминал обелиски нашим войнам, которые он видел в журналах. Колька бросил пачку на пол и соскочил с подоконника. Он устал изображать мужество. Хотелось есть, пить и спать.

– Слушай, у тебя скоро предки придут? – спросил он командным голосом, – Мне надоело здесь с тобой торчать. Курево закончились. Жрать хочу. Отец опять бить будет, если не заснет. – Колька оживился. – Надо вообще куда-то валить. Вот ты бы куда сбежал от родичей?

Пашка внимательно смотрел на Кольку и молчал.

– А, да, чего я спрашиваю. Ты же из этой школы, – раздраженно сказал он, но примирительно добавил, – а на воротах ты хорошо стоял. Офигеть. Мяч прямо все время в тебя попадал. А Картавый тебе специально по коленке ударил. Они же проигрывали. Не дрейф, разберемся.

Пашка не дрейфил. Он обнулился, как разряженный аккумулятор, после такого физического и эмоционального напряжения, после необходимости столько раз реагировать на свое имя, после стольких ударов мяча, появлявшегося из ниоткуда и улетавшего в никуда. В нем поднималась волна тревоги и страха. Сейчас он хотел попасть в свой мир, где все на своем месте: коробка с пазлами, карандаши в стакане, экран с мультфильмами, бутылка воды в холодильнике, леденцы в вазе, диван с покрывалом в квадратах и мягкий коврик с деревьями на стенке. Он хотел раствориться и стать невидимым для всех. Послышался звук подъехавшего лифта. На лестничной площадке появилась Марта. Она уже открыла дверь квартиры, когда вышла из своей задумчивости и заметила ребят. Колька, как зверек, почувствовал её нарастающее возбуждение и с опаской отошел к ступеням.

– Пашка, что с тобой? Почему ты такой грязный? Что с коленкой? – не получив ответов, она посмотрела на Кольку. – Ты что с ребенком сделал, хулиган?

Кольку захлестнула волна детской, беззащитной обиды:

– Почему хулиган-то? Он ребенок, а я что? Говно на палочке. Я тоже могу молчать и глазеть на всех. Тогда меня тоже жалеть будут? А так, если я могу говорить, то сразу хулиган.

Марта была сбита с толку. Она не ожидала такого напора от сопливого подростка, но волнение за Пашку гнало её эмоции дальше:

– Ты чего ругаешься? Ты как разговариваешь со взрослыми?

– А вы чего? Я помог ему. Думал, вы другие, – отрезал Колька и добавил нараспев, – товарищи, – он засунул руки в карман штанов для большей солидности, как это делали бравые герои во многих фильмах, – а вы, как мои родители. Все вам по херу. На алкашку не похожи, а как они. Надо было бросить его там, а я притащил, дурак.

Марта почувствовала, как от Пашки, который слез с подоконника и пытался поймать её взгляд, идет волна несогласия с её словами. «Да что я и правда сорвалась на парня, – подумала она. – Лариска права. Надо пойти куда-нибудь, снять напряжение».

– Извини, парень, сорвалась. Где там? – спросила Марта, стараясь придать голосу максимальную дружелюбность.

– Где там, где там… на поле, – язвительно ответил Колька.

– На поле? На каком еще поле? Вы что, за город ездили?

Нелепое предположение Марты развеселило Кольку. Он почувствовал, что берет верх над этой красивой женщиной. Теперь они оба у него под каблуком – и сын, и мать, и он уже может не бояться обвинений и показать, что он мужик, и его надо слушать, а не ахать и охать: – Какой загород с этим топчуном. На футбольном поле были. Он теперь в нашей команде играет.

– Во что играет? Как играет? – продолжила допытываться Марта.

– В футбол. Вратарь он, – сказал, как отрезал, Колька и подумал: «Эх, жалко, пацаны не видят, как он здесь рубит. Это круче любой драка».

– В футбол? Вратарем? – прошептала Марта, потеряв всякую надежду что-либо понять, и тихо заплакала. – Спасибо, тебе. Извини. Может, зайдешь? Я вас покормлю…

Колька до дрожи хотел есть. Он был уверен, что у Пашкиной мамы будет и вкусный суп, и жареная картошка, а, может, даже и компот, как когда-то у мамы. Но Колька не собирался покидать пьедестал победителя и начал медленно спускаться по лестнице.

– Спасибо, товарищи, у меня дома всего полно. Папка тоже волнуется. Шашлык, наверное, приготовил, – с трудом выдавил из себя Колька.

Раз ступенька, два ступенька. Колька почувствовал, что что-то не давало ему броситься вниз. Он остановился и обернулся, встретившись взглядом с Пашкой. Он увидел, как Пашка делает попытку улыбнуться ему и махнуть рукой. Его губы шептали какое-то слово, может, даже и «товарищи».

Марта сидела на чисто убранной кухне за столом у окна и листала конспекты. Волосы были забраны в высокий «конский хвост», мягкая майка, шорты. Она много знала из практики, и учеба давалась ей легко, вот только теория туманила мозг. Куча формул, названия соединений и их производных… Она не понимала, зачем все это надо было держать в голове, когда есть готовые лекарства. Все старые, которые использовались в их отделении, она знала назубок. Все новые – легко запоминала. Только вряд ли её пламенную речь оценили бы на экзаменах. Оставалось одно – зубрить и писать шпаргалки, которые она никогда не использовала из-за трусости и боязни быть осужденной. Эх, если бы у неё была такая же зрительная память, как у Пашки. Зря она вспомнила про сына. Теперь в голову ничего не пойдет. «Это что такое сегодня было? – подумала она. – Надо пойти посмотреть, как он там, спортсмен». Марта сложила тетради, полюбовалась яркой луной за окном, которая явно предлагала налить бокал вина и придаться воспоминаниям или мечтам. Нет, нет. В её положения – воспоминания тревожны и разрушительны, а мечты бесполезны и опасны. Только реальное настоящее, в котором она и Пашка. Марта бесшумно вошла в комнату сына и присела на край кровати, поправляя одеяло, и без того правильно лежащее на Пашке, лицо которого выражало отрешённость от мира и спокойствие. Когда Пашка спал, он был, как все. Марта особенно любила такие моменты, так как ощущала себя мамой обычного ребенка, у которой не было никаких проблем. Из состояния бытовой нирваны её вывел виброзвонок. Подруга не могла без неё. Она будет звонить даже с луны, а уж про клуб и говорить нечего. Марта поднесла мобильный к уху и прикрыла его ладонью. В динамике грохотала музыка и звучал слегка подвыпивший голос Ларисы. Марте не сразу удалось убедить подругу, что это она. И только имя Пашка, возымело на неё действие. Контакт случился. Марта выслушала рассказ про всех интересных мужчин, которые пришли в клуб, и сожаление, что нет её. Могла бы получиться классная рыбалка. Одна с крючком. Другая с сачком. На формальный вопрос Ларисы – как у неё дела, Марта успела только сказать, что у неё все хорошо, а еще что Пашка стал вратарем какой-то дворовой команды и написал очень хорошее сочинение про хороших людей. Лариса ничему не удивилась и ничему не восхитилась, занятая поиском партнера на ночь, чем расстроила Марту. Зачем было звонить? Только чтобы похвастаться, как ей там хорошо среди музыки, вина и танцев. Эх, подруга. Ладно, чего обижаться. Лариска часто жаловалась, что её женский век на излете, и надо спешить. Она хотела семью. Она мечтала о муже. Может, она было и права. У Марты были хотя бы яркие воспоминания о прошлом и Пашка, родной по крови человек. И вообще, в мире не все устроено правильно. Вот, например, для лица и тела придумали макияж и ботокс, а для души что? Марта не хотела, чтобы эти мысли поселились в её голове. Ей надо было думать о Пашке и о том, как сделать его жизнь полноценной, чтобы он тоже научился чувствовать радость от жизни, как и она. Чувствовать любовь она его уже научила. Марта посмотрела на двойной листок, приколотый булавкой к обоям, с надписью заглавными буквами «СОЧИНЕНИЕ» и улыбнулась. Она провела по волосам сына и собралась уходить, но заметила большую коробку на стуле, надписи на которой указывали, что это посылка из Германии. Она вспомнила, что давно хотела выбросить коробку, а вещи перебрать и положить в детский шкаф. А что, хорошее занятие, чтобы успокоиться. Марта поставила коробку на пол и начала доставать оттуда детские вещи: свитер, джинсы, ботинки, рубашка… Она внимательно рассматривала их и смотрела размеры. Что-то много вещей на вырост. Надо будет как-то сообщить Хайнцу. Пусть пока не тратится.

На лужайке, где работал Хайнц, многое изменилось. Во-первых, настал вечер и зажглись фонари по периметру участка, отчего обстановка стала какой-то театральной и торжественной. А во-вторых, Хайнц уже опустил яблоню с несколькими чудом уцелевшими яблокам в яму, которую медленно засыпал. Работа давалась ему с трудом. Он останавливался, делал несколько разминочных движений, а затем продолжал. Наконец, закончив, он отступил на несколько шагов и бросил оценивающий взгляд на итог своих трудов. На его лице появляется подобие улыбки. Отец и Мать Хайнца волоком подтащили ему кресло-качалку. Хайнц поблагодарил их кивком головы и начал утрамбовывать землю вокруг дерева. Во время работы он вспоминал прошлое, вернее Марту, и это помогало ему преодолевать слабость. Он помнил, каким он был сильным тогда. Как ни странно, его мысли о ней формировались по-русски, который он уже начал забывать, но отдельные фразы, сказанные её и окрашенные её эмоциями, действовали на него, как энергетический напиток. Поэтому он не сразу среагировал на свой родной язык, на голос отца.

– Какая была лужайка, – недовольно сказал отец, – пройдешь машинкой и порядок. А теперь придется кругами косить.

– Пап, я восстановлю травку. Все будет, как раньше, – уставшим голосом произнес Хайнц.

– Если ты что-то меняешь в мире, то, как раньше, уже не будет, – проворчал отец.

Мать Хайнца решила подключиться к разговору:

– Да при чем здесь трава. Вырастит. Мне дерево жалко. Ну, какая яблоня при нашей зиме. Горы рядом. Снега. Пихту надо было сажать.

– Мам, при чем здесь пихта? – искренне удивился Хайнц. – Я хочу, чтобы на дереве были яблоки, чтобы можно было сорвать и угостить. А про морозы не думай. Это русская яблоня – антоновка называется. Она даже в Сибири растет. Это мне друзья из России прислали. Помнят меня еще. Приятно.

– Приятно, приятно. Лучше бы деньги прислали на лечение. Можно было бы в Америку или в Израиль съездить. Не надо сдаваться, – с мольбой произнесла мать.

– Какая Америка? Какой Израиль? Что ты говоришь? – выпалил отец. – В Германии лучшая техника…

Отец Хайнца обиженно махнул рукой и пошел в дом.

– Болезни лечат врачи, а не техника, – бросила ему вдогонку мать и обратилась к сыну, – хватит возиться, отдохни. Я принесу тебе бутылочку пива. Только долго не сиди. Холодает. А отца ты не слушай. Все будет хорошо. Молодой еще. Дети будут. Вот увидишь.

– Не увижу, – Хайнц взял мать за руку. – Да и зачем? У меня уже есть сын. Жаль, что только вы тогда…

– Хватит обвинять нас… – перебила его мать, – да и какой это сын…

– Прошу, не надо. – чуть не сорвался на крик Хайнц. – Сто раз слышал: не такой, как все. Мама, послушай – кто знает, кто такой, кто не такой, кто лучше из нас и кто нужен этому миру.

– Не будем ссориться, сын. Такой хороший вечер, – в голосе матери слышалась усталость и отчаяние.

Она медленно пошла по направлению к дому, еще раз бросив взгляд на одиноко стоящую яблоню, которая разрушала их привычный мир и ставила под сомнения её с мужем правоту всегда и во всем.

Хайнц посмотрел вслед матери и опустился в кресло-качалку. Он уже построил дом, посалил дерево и… Вот только с сыном пока не складывалось. Надо успеть, надо успеть. Хайнц закрыл глаза.

Марта закончила перебирать вещи, задумалась, а затем сложила все опять в коробку. Не хотелось укладывать одежду в шкаф из опасения разбудить сына. Правильное решение. Она тронула листок с надписью «СОЧИНЕНИЕ», посмотрела на грязную байковую рубаху и улыбнулась. Пашка, если заснул, то будет крепко спать до утра. Она это знала. Можно подумать и о себе. Марта подошла к зеркалу и начала рассматривать себя, делая позы и играя с халатом. Чем больше она кривлялась перед зеркалом, тем больше ей хотелось танцевать. Марта даже не поняла, как, но она набрала номер телефона Ларисы.

– Ты еще там? – тихо спросила она в трубку.

– Да, рыбачу. Пока не очень. А ты чего звонишь? – поинтересовался голос Ларисы в трубке.

– Не знаю. Чего-то так на душе хорошо, спокойно. Пашка вратарь. Подумать только. Праздника захотелось.

– Ну, так давай, приезжай, – завибрировал голос подруги, -. Пашка до утра не проснется. Сама говорила. А я сейчас такую музыкальную подборку сделаю в караоке. «Baccara» отдыхает. Жду. Не трать время.

Марта отключила телефон и наклонилась, чтобы задвинуть коробку под кровать. На полу она обнаружила небольшой конверт с надписью «Хайнц». Чтобы все это значило? Звонки, посылка, конверт. Она не хотела возвращаться в прошлое, но прошлое её не отпускало. Вспомнился парк и самая горькая обида.

Марта сидела в задумчивости на краю скамейки. Включили фонари. Реальность сделалась более мягкой. Стало легче. Она была прекрасна в своей грусти, как бывает прекрасна осень или заснеженные, горные вершины, которые не достичь и не понять. Марта достала мобильный и несколько раз хотела включить контакт с именем «Хайнц», но не решалась. Рядом присели два молодых, слегка подвыпивших парня. После непродолжительного перешёптывания они решили попробовать наладить контакт с одиноко сидящей особой женского пола. Других вариантов у них пока не было.

– Девушка, у вас закурить не найдется? – обратился первый парень, играя зажигалкой.

– Ты чего, дебил? Какой закурить у девушки, – тихо возмутился второй парень, – не это надо было спрашивать.

– Это ты дебил. Нормальный вопрос. Сейчас все бабы курят, – повысил голос первый парень.

– Посмотри на неё. Нашел бабу. Это же красотка, почти как в фильме, – блеснул эрудицией второй парень.

Парни хлопнули друг друга по рукам и рассмеялись. Первый парень вновь решил попытать счастья:

– Красотка, не хотите присоединиться к нашей компании?

– К вашей? – Марта вышла из задумчивости, – не хочу.

– А чё так? Рожами не вышли?

– Да, нет, – Марта бросила на них взгляд, – с рожами у вас, вроде, все нормально. Дебилов не люблю.

– Это мы дебилы? – угрожающе зашипел второй парень.

– Ну, не знаю, – наигранно наивно сказала Марта, – вы так сами себя называете.

Парни переглянулись, начали толкать друг друга, а затем залились громким смехом, показывая, что они не опасны и с ними вполне можно весело провести время.

– Ты клевая. Может, замутим чего? Мы рожи побреем, – дружелюбно предложил первый парень.

Марта была к какой-то степени благодарна им, что они вывели её из стопора, но решила продолжить игру:

– Может и замутим. Только позже.

– А чё так? Мы можем и забашлять, – совсем осмелел второй парень.

– Забашлять – это хорошо, – сказала Марта радостно, но тут же включила голос страдалицы, – только мне вначале родить надо здорового парня. Пусть потом будет, кем хочет, даже таким, как вы.

Марта, поняв, что игра закончилась и вновь наступила реальность, заплакала.

Парни растерялись, не зная, как реагировать на слезы этой красивой девушки, да и планы у них были другими. Они начали сориться.

– Пойдем, дебил. Не можешь проститутку от беременной отличить, – пробурчал первый парень

– Так они здесь всегда раньше собирались, – оправдывался второй парень, – вся тусовка с района.

– Ты бы еще пандемию вспомни, бля, – загрустил первый парень, – идем, здесь нечего ловить.

Парни встали, попытались извиниться, а затем растворились в сумраке боковой аллеи.

Марта хлюпнула носом и набрала номер Хайнца. В трубке зазвучал его бодрый и оптимистичный голос:

– Привет. Привет. Как ты? Как Пашка? Скоро я приезжать. Надо успеть документы делать до его рождения. Будет гражданин Германия. Это хорошо. Свобода. Везде ездить.

Марта молчала. Она была в смятении.

– Марта? Марта? – обеспокоился Хайнц, – Ты что молчишь? Где ты?

– Я здесь… рада тебя слышать… – выдавила из себя Марта.

– А голос? Что голос? Проблем есть? – тревожился Хайнц.

– Наверное, да. Проблемы, – отрешенно сказала Марта.

– У тебя? – молниеносно отреагировал Хайнц.

– У нас… У Пашки… – сказала она, стараясь на заплакать.

– Как? Ты говорить, все нормаль. Был нормаль, – допытывался Хайнц.

– Было, да сплыло, – еле слышно проговорила Марта.

– И что теперь? Что с Пашкой? – спросил Хайнц. В его голосе чувствовалась неприсущая ему растерянность.

– Ребенок будет не такой, как все, – сказала Марта с облегчением, что все карты открыты.

– Не такой? А какой не такой? Скажи, – глухо прозвучал голос Хайнца в трубке. Больше никто не дул в медные трубы.

– Солнечный. У него будет свой мир, – все более освобождаясь от тяжести, сказала Марта.

– Я плохо понимать. Свой мир… А у нас? – спросил Хайнц.

– А у нас свой. Мы будем стараться дружить, – неуверенно ответила Марта.

– А как мы путешествовать… Европа, играть мой любимый футбол, шахматы, – уже без всякого энтузиазма интересовался Хайнц.

– Не знаю. Пока не знаю, – задумчиво сказала Марта, но тут же оживилась, – Хайнц, у вас в роду были у кого-нибудь генетические нарушения?

– Что ты говоришь. Какие нарушения. У нас такая медицин.

– Какая такая? Вспомни о своем случае… Тебе надо сделать генетический скрининг…

– Скрининг? Когда? Я с трудом выбирать время, чтобы вырваться к тебе.

– А вообще-то зачем этот скрининг? – сказала Марта, – Пашке это не поможет…

После долгой паузы голос Хайнца вновь зазвучал в трубке:

– Я могу делать тебе визу. Скоро.

– Зачем? – удивилась Марта.

– Ну, здесь можно все делать быстро. Ты понимать? – в голосе Хайнца вновь появилась решительность. – Потом твой скрининг. Уверен, в следующий раз все будет хорошо.

Марта почувствовала обиду и нарастающее отчаяние:

– Какой следующий раз? Хайнц, я не хочу делать аборт. Я ребенка хочу от любимого мужчины, от тебя. Я Пашку хочу, чтобы с ним в лес ходить за грибами, чтоб кричать его имя. А ты – следующий раз… Ты говорил с родителями про нас? – выпалила на одном дыхании Марта.

Хайнц не отвечал.

– Хайнц. Хайнц, ты меня слышишь? – прокричала Марта в трубку, но, вдруг, поняв почему он не отвечает, горько улыбнулась, – Ясно.

Марта отключила телефон и встала. В её глазах не было слез. В её глазах появился какой-то необычный свет, в её теле – какая-то упругая сила. Дыхание было ровным и глубоким. Она поняла, что стала главной в этом мире для своего будущего сына. Она стала индивидуальным Богом. Настало её время создавать рай, но не для Адама и Евы, а для своего Пашки. Она знала, что справиться, пусть даже и ценой своего счастья. Ведь она уже знала все про змея-искусителя.

Марта всегда считала и всем говорила, что у неё было счастливое детство. Как думали её родители, она не знала. Взрослые жили со своими проблемами, которые скрывали от детей. И только иногда проскакивала ссора, краснели глаза от слез и наступало холодное молчание. Но все это было, как и у всех, и не разрушало её ощущения счастья. Были веселые дни рождения, поездки к морю и сказки на ночь. Школа внесла свою коррективу и стала большим испытанием для счастливого детства, так как приходилось контактировать с большим количеством людей, которые не только имели свое мнение, но и оценивали тебя. А какое может быть счастье, когда тебя оцениваю? Это уже жизнь.

Марта не была ребенком, которому непременно надо было встать на табуретку и громко прокартавить стих или прокричать песню. Она любила и стихи, и песни, но только в тишине ванны, стоя перед зеркалом. А вот что она любила делать публично, то это танцевать. Родители очень обрадовались, когда наконец-то нашли у ребенка талант, и начали водить её в кружок, а затем и в известную школу. Танец – был её стихией, и она не боялась выставлять себя напоказ. Она была искренней и не чувствовала дискомфорта от любопытных взглядов, даже когда уже оформилась в девушку. Марта с удовольствием танцевала в разных современных стилях. Ей только категорично не нравился твёрк. Она не понимала, как только одной частью тела, причем этой, можно выразить все эмоции и свое отношение к миру. Позже она узнала от Лариски, что та была без ума от этого танца, хотя получалось так себе, и даже чуть не повредила себе позвоночник, крутя задом во все стороны.

Марта вполне могла бы стать профессионально танцовщицей, если бы не трагедия с младшей сестренкой, изменившей жизнь их семьи. Была суббота. Мама ушла на рынок, а папа пошел с Сонечкой в парк покататься на каруселях. Там он встретил соседа, тоже пришедшего с ребенком отрабатывать свой долг, и они разговорились о жизни: о странном Перельмане, не взявшем лям за доказательство гипотезы Пуанкаре (сама гипотеза их не интересовала, а вот за страну и, в частности, за наших евреев было обидно), перешли на крушение самолета с Качиньским, выдвигая свои гипотезы, а закончить решили разговором о погоде. Тема нейтральная и приятная в преддверии лета. Когда они стали уже прощаться, то услышали детский вскрик, и обернулись. Дети по-прежнему стояли на вращающейся карусели, и только Сонечка лежала на земле.

Врачи неделю боролись за её жизнь, а потом пригласили всех в палату реанимации. Маленький камушек попал в висок маленькой девочки, и случилась большая трагедия – мозг умер. Родители стояли молча, погружаясь в мрак и отчаяние, а Марта смотрела на свою сестренку и не могла понять, где здесь трагедия. Вот её реснички, вот её курносый носик и эти пухлые щечки, вот её ладошка. Она такая теплая, теплая. А если вынуть трубку изо рта и отсоединить паутинки проводов, то они смогут побежать на улицу. Там сейчас так хорошо.

Мама упала в обморок, и трагедия вошла в их жизнь, разрушив семью. Папа стал части выпивать, виня себя в случившемся. Мама не упрекала его, но и не поддерживала. Светлости Марты, еще подростка, не хватало на всех. Их дом превратился в ритуальный зал, где каждый день прощались с Сонечкой. Отец не выдержал и ушел. Он не просто ушел, а исчез. Марта терзала маму расспросами, но та отмалчивалась. С потерей двух любимых людей закончилась её счастливая детская жизнь и началась взросла. Марта не смогла на фоне угасания мамы продолжить дарить людям радость своим танцем, хотя предложений было достаточно, да и с деньгами возникли проблемы. Вначале она устроилась санитаркой, а потом и медсестрой в больницу с тайным желанием когда-нибудь разобраться, как умирает мозг человека. Как ни странно, уход мамы она перенесла стойко и с пониманием, что человек может вынести не каждую боль. Есть предел. Марта даже вновь стала танцевать, но недолго. Теперь она осталась совсем одна, не считая далекой тетки на Волге. Были, правда, воспоминаниями о счастливом детстве, которые ей очень помогали. Когда Марта встретила Хайнца, счастье вернулась, но ненадолго. Его предложение избавиться от ребенка, который жил в ней и стал уже частью её судьбы, поразило Марту, так же как когда-то предложение врачей отключить сестренку от жизни.

С появлением сына, родного человека, жизнь вновь наполнилась смыслом, который заключался в том, чтобы не только вспоминать прошлое, но и строить будущее. Кроме того, Марта поняла, что она уже знает, как жить со счастьем, а вот со смыслом – еще нет. У неё появились новые привычки и даже своя мантра, которую она пела, укладывая сына спать: «Вместе весело шагать по просторам, по просторам, по просторам! И, конечно, припевать лучше хором, лучше хором, лучше хором!». Марта исполняла песню проникновенно в стиле латино. Хором Пашка петь не научился, но с удовольствием слушал. Со временем к ней в дуэт напросилась Лариска, которая часто заходила на огонек, а иногда и пожить пару дней в её просторной квартире.

Жить со смыслом оказалось гораздо трудней, так как требовалось постоянно ставить перед собой задачи и решать их. И она ставила и решала. Карусель жизни разгонялась все быстрее. Она помнила, что случилось с сестренкой, поэтому боялась сорваться, и очень тщательно выбирала друзей и знакомы, и обязательно с учетом реакции Пашки, который ни разу не ошибся. Так они плыли в лодке жизни вдвоем, но были совсем не прочь взять к себе в команду надежного и веселого попутчика.

Марта вошла в клуб и сразу поняла, что оделась слишком вызывающе и теперь придется не столько отдыхать, сколько отбиваться от поклонников. Ей нравилось внимание мужчин, при условии, если для этого не требовалось угождать им и ограничивать свою личную свободу, которая была ей нужна, чтобы чувствовать себя сильной. Лариска бросилась ей навстречу, получив свою порцию внимания, а затем повела за столик, где познакомила с бизнесменом по имени Григорий, шестидесятилетним, богато одетым, полнеющим мужчиной интеллигентного вида в очках, и его коротко стриженым худощавым другом. Марта оценила непринужденную обстановку и расслабилась. От ухажёров отбиваться не придется. Мужчины стали предлагать ей закуски, от которых она отказалась, честно сказав, что уже ужинала с сыном, но с удовольствием немного выпьет и потанцует, а чтобы не подумали ничего лишнего, добавила, что сто лет не отрывалась. Мужчин удивил отказ от дорогих яств, но они переглянулись и сделали вид, что понимают её. Танцы – это великолепно, правда, не для всех, уточнили они. Марта не стала спорит, а взяла королевскую креветку под соусом, чем примирила мнения о еде и танцах. Лариса одобрила действия подруги, прошептав ей на ухо, что у них здесь своя программа, и все должно идти своим чередом – выпил, закусил, потанцевал. Марта поняла желание Ларисы, раскрутить мужчин на все прелести жизни, и решила помочь, предложив выпить за приятное знакомство. Предложение с энтузиазмом поддержали, а Григорий, который не спускал глаз с Марты с момента её появления добавил к тосту, немного смущаясь, – «и за любовь с первого взгляда». Его друг решил не отставать, кивнул Ларисе и тоже внес свою лепту – «в любом возрасте». Лариса среагировала моментально и поправила тоста с учетом своих интересов – «за приятное… многообещающее… знакомство». Тост собрали воедино и повторили. Он получился без должного напора и немного банальным, но устроил всех. Алкоголь под него прошел на ура – у мужчин виски, у женщин вино. Марта хотела поделиться своими не совсем радостными мыслями о любви с первого взгляда, но помешал принесенный официантом шашлык из баранины, на который все набросились, и который непременно надо было есть горячим. Попробовала и она. Вкусно. Надо будет приготовить сыну. Пусть знает, что любят люди не из его мира. Выждав окончание всех ритуальных действий с поеданием горячего, Марта решительно встала и предложила пойти потанцевать, так как уже и выпили, и закусили, и логично было перейти к активному отдыху. Лариса после небольшого сомнения положила себе в рот еще один кусочек шашлыка и выразили готовность, взяв за руку друга Григория. Сам Григорий встал, но только для того, чтобы начать извиняться, объясняя, что будет смотреться, как корова на льду, и попросил разрешения поддержать их аплодисментами, наблюдая за танцами из засады. Марта рассмеялась, представив себе корову в засаде. Какая уж здесь любовь с первого, со второго, да и с любого взгляда, если время не остановилось, если пространство не сжалось. Она решила не умничать и не высказывать свое мнение, а просто кивнула в знак согласия и пошла на танпол. Лариса последовала за ней. Друг Григория пообещал присоединиться, но сел и вновь принялся за шашлык. Григорий сделал глоток виски и поблагодарил друга:

– Спасибо за твою авантюру. А я и не знал, что в таких местах могут быть такие женщины. Такая естественная, наполненная жизнью. Не то что секретарши губошлепы, которых ты нанял.

Друг хотел обидеться, но передумал, опасаясь, что из-за долгого объяснения мясо совсем остынет, а Григорий отвлечется и не сможет выполнить свое обещание – поддерживать дам аплодисментами из засады. Поэтому он ограничился коротким замечанием:

– Во-первых, я нанял не для нас, а для тех, кто к нам приходит. А ты знаешь этот народ. А во-вторых, пора кончать с твоим романтизмом. Это какие по счету грабли уже будут?

Марта и Лариса стояли на танцполе в ожидании музыки. Лариса крикнула ди-джею по имени Костик поставить её любимую песню. Невидимый Костик немедленно откликнулся жестким техно. Лариса возмутилась, что это не то, что она просила, и пошла выяснять отношения. Марта осталась. На её лице появилось выражение отрешенности, и она начала двигаться, все убыстряясь и убыстряясь, погружаясь с каждым движением в транс, делая секундные остановки, чтобы затем выпустить новую порцию энергии во внешний мир. Душа очищалась и становилась легкой, призывая тело присоединиться к наслаждению. Ангелы счастья летали где-то рядом, на расстоянии приятной эмоции. Материальный мир не играл уже такого значения, как минуту назад – мужчины, тосты, взгляды. Возникло ощущение полета и полной свободы от времени и пространства. Танец. Танец. Танец. Что это? Что случилось? На Марту обрушилась тишина. Она остановилась, пытаясь понять, где она. Шквал аплодисментов вернул её в реальность, в мир тактильных ощущений. Все смотрели на неё. Она застенчиво закивала головой и уже собралась вернуться за столик, откуда доносились возгласы восторга, как кто-то осторожно взял её за руку. Это был Виталий, приветливый парень тридцати пяти лет, работающий корреспондентом на ТВ, мама которого лежала у них в больнице и про которого она сказала подруге: «Мне даже кажется, что я немного того… в него». Хотя это был спорный вопрос – иногда казалось, иногда не казалось, но парень был тактичным, не слишком навязчивым и давал ощущение полноценной жизни, которая предполагала союз мужчины и женщины. Они иногда встречались. Виталий даже пытался рассуждать на тему, какой должна быть семьи, как бы намекая на что-то. Марта внимательно слушала, не вмешиваясь в его монологи, давая ему возможность самому прийти к какому-либо заключению. Теоретические рассуждения обычно заканчивались путаницей и противоречиями, и тогда Марта брала ситуацию в свои руки, и они переходили к практике: целовались, обнимались и, при благоприятных обстоятельствах, занимались сексом. Он обходился с ней, как с дорогой, хрупкой фарфоровой статуэткой. Марте нравились эти легкие отношения двух воздушных шариков, но вместе с тем ей хотелось определенности, а не полета по ветру, хотя бы ради Пашки. Только её тревожило, как все будет? Новый мужчина захочет своего ребенка. А как это совместится с миром её сына? Хотя любовь может совместить все. Такая мысль была во многих книжках, которые она прочитала и которые написали умные люди. Знать бы только, правда это или всего лишь их фантазии. Писатель не врач. Он не за что не отвечает. А люди могут пострадать, и она в том числе. Виталий напомнил о себе еще раз легким поцелуем в щеку. Марта решила изменить предопределенный ход событий этой ночи. Ведь это – её ночь, что бывало так не часто. Она понимала, что подводит подругу, но у неё не было желания продолжать разговор о любви с первого взгляда. Лариска выкрутится. Она опытная жрица любви. Поэтому Марта дала понять подруге жестами, что бросает её одну на растерзание самцов, и обратилась к Виталию:

– О, Виталь, привет. Можно я на тебя обопрусь. Голова кругом.

– Да, конечно. Давай помогу. Где ты сидишь? – спокойно спросил Виталий.

– Сижу я там с подругой и её друзьями, – она показала на заставленный закусками столик, – только мне что-то не хочется возвращаться и слушать мужские откровения про несчастную любовь и желание согреться около женщины.

– Тогда пойдем в бар, – засмеялся Виталий, – чего-нибудь вкусного выпьем.

– Пойдем, – согласилась Марта, восстанавливая дыхание. – А ты чего смеёшься, корреспондент? Это ты про «согреться». А что я такого сказала? Да, все мужчины хотят согреться. Только при чем здесь женщины, не пойму. Найди себе батарею и грейся. Или я не права?

– Про батарею – сильно сказано. А при чем здесь женщины? – задумался Виталий, -так мне кажется, что женщина при всем в этом мире. Это и рождение ребенка, и семья, и уют.

– Эх, романтик ты, Виталий. Сразу видно, что еще не обжигался ни с ребенком, ни с семьей, не говоря уже про уют. Хотя ты с мамой живешь. За уют можно не беспокоиться, – уколола его Марта.

– Да-а-а, пока с мамой, – протянул Виталий, но тут же оживился и показал на столик в углу с веселой мужской компанией, – а может, к нам пойдем? У нашего оператора, с которым я работаю, сегодня днюха. Он решил сегодня с коллегами, а завтра с родными и «батареями», как ты говоришь.

– Не, чего я буду ломать его планы, – отрицательно покачала головой Марта, – с ребятами, так с ребятами. А то сейчас сразу будут искать темы о высоком. А потом, я пришла танцевать. Понимаешь? Сидеть и душевничать я на работе могу. Может, выпьем и потанцуем?

– Выпить можно. А вот с танцами у меня проблема. Я как ты не могу. Мне бы в обнимку потоптаться, – улыбнулся Виталий.

– Да, ладно. В прошлый раз ты классно зажигал, – погрозила ему пальцем Марта и засмеялась, – А…я поняла. Ты перед коллегами не хочешь светиться.

– Ну, да. Потом будут издеваться при каждом удобном случае. Выпьем!

Виталий сделал знак бармену, который налил им по бокалу вина. Они посмотрели друг на друга и молча сделали по глотку. Каждый ушел в свои мысли.

– Ладно, – заговорила первой Марта, – тогда вернусь к Лариске с её карасями. Не хорошо бросать подругу. А ты вали к друзьям. Вот, мы какие с тобой хорошие. Все о других думаем.

Марта собралась уходить. Виталий остановил её, попросил подождать и направился к столику друзей, где стал сто-то энергично объяснять. Коллеги засмеялись и помахали Марте. Она ответила. Виталий ввернулся. Он был сама решительность.

– Сколько будем танцевать? – спросил он строго.

– Странный вопрос. Минут тридцать. Мне потом к Пашке бежать. Он там один. А что?

– Да нет, это я хотел узнать, сколько минут позора меня ждет, – Виталий махнул рукой, – А, ладно. Только давай еще выпьем.

Виталий и Марта взяли бокалы и выпили до дна.

– Пошли, – Виталий взял Марту за руку, – тридцать мину позора с красивой девушкой, в которую ты влюблен, это еще не самое худшее, что может случиться в жизни корреспондента. Только потом ты обещаешь… мне… дать тебя проводить.

– Всего-то, – изобразила удивление Марта. – Слава Богу. Обещаю. Я думала, ты потребуешь сразу идти с тобой под венец.

– Я думаю об этом, – смущаясь, сказал Виталий, – надо все обсудить.

– Надеюсь, что ты не тугодум, – без иронии сказала Марта и передала ди-джею через бармена просьбу поставит что-нибудь крутое для королей танцпола.

Марта вышла на центр. Виталий неуверенно последовал за ней. Зазвучала музыка. Марта начала танцевать и заводить зал. Посетители присоединились к ней. На этот раз Марта не улетела в свой мир. Она танцевала вместе со всеми и просто делилась своим хорошим настроением.

Виталий нежно раздевал Марту. Он хотел запомнить все свои движения, все свои эмоции. Сексуальное напряжение росло, но он старался подавить его и продлить время предчувствия любви, когда они были еще двумя отдельными существами, когда он еще не «вошел» в неё и не потерял контроль над своим сознанием. Волосы, плечи, грудь… плоть… Все скоро растворится в стонах и светлом потоке страсти. Отключится разум. Исчезнут пространство и время. Любовь сингулярна. Взрыв, слияние, освобождение. Марта не выдержала ожидания и первой легла на кровать, увлекая за собой Виталия. Красивые и плавные движения. Сплетенье рук. Водопад волос. Свет луны из окна. Блики на красивых телах. Капельки пота. Виталий издал тихий стон. Марта положила ладонь ему на губы и улыбнулась, а затем вновь растворилась в удовольствии.

В приоткрытой двери появилось сонное лицо Пашки. Взъерошенные волосы, замятая щека, темные, внимательные глаза. Пашка увидел полуулыбку мамы, трепет её тела и почувствовал, что она счастлива. Он не хотел ей мешать. Блик от луны, отраженной в зеркале, проник в щель и ослепил его. Пашка заморгал и прикрыл дверь. Он немного постоял в задумчивости, а затем вновь лег в постель и накрылся одеялом. На его лице появилась едва уловимая улыбка, зрачки расширились. Комната наполнилась белым шумом, который оформился в мелодию. Мир рассыпался на пиксели и превратился в пастельный, облачный рисунок с двумя белыми голубями. Рисунок наполнился светом, стал объемным и ожил.

Два белых голубя ходили кругами вокруг друг друга, громко воркуя, подлетая и вновь садясь. Свет играл в их перьях, из-за чего они были похожи на большой белый шар. Через секунду шар взмыл в небо, где вновь распался на двух голубей, которые начали подниматься, кувыркаясь, все выше и выше, пока не стали казаться единым целым в закатном темнеющем небе между солнцем и луной.

Марта в ночной рубашке, с растрепанными волосами ворвалась в комнату Пашки и бросилась к его постели. Они откинула одеяло и с удивлением обнаружила, что постель пуста. Марта обернулась. Пашка молча сидел за письменным столом и что-то рисовал. Она подошла и нежно положила руку ему на плечо. Пашка прижался к ней щекой и протянул листок с рисунком. На рисунке были белые голуби в голубом небе с луной и солнцем.

Марта поцеловала его в макушку:

– Ох, ты мой Врубель.

Вошел аккуратно одетый Виталий, который осторожно поставил на пол рюкзак и посмотрел на рисунок:

– Почему Врубель?

– Ну, мощно звучит. Врубель. Пашка. Что не так?

– Посмотри на рисунок. Голуби. Это Пикассо. Это его любимая тема.

– Пусть будет Пикассо, – засмущалась Марта, но тут же замотала головой, – хотя нет, нам чужая слава не нужна. Правда, Пашка. Ой, чего я разболталась. Я же опаздываю. Тебя надо еще в школу завести. Паш, одевайся, умывайся, бутер с собой дам. Погнали…

Пашка, который уже слез со стула, стоял молча и с любопытством разглядывал мужчину, с которым мама вчера была счастлива.

– А в чем проблема? Давай я его отведу, – предложил Виталий, – у нас летучка еще через два часа.

Марта заметила взгляд сына и поняла, что он не так хорошо спал ночью, как ей показалось:

– Проблема в том, что этот Пикассо может с тобой и не пойти. Тебя нет в его мире. Тебя вообще для него нет.

Виталия удивило это заявление, но он не хотел сдаваться, и решил по-дружески обратиться к Пашке напрямую, на что раньше не решался, да и Марта не советовала:

– Павел, давай я тебя отведу. Маме надо помочь.

– Пашка, может, правда? Виталий хороший, – с надеждой сказала Марта, посмотрев на часы, – он на телевидении работает, людей снимает, мы по телеку их потом смотрит…

Пашка вздохнул и отвернулся.

Виталий не ожидал отказа и начал смотреть по сторонам, как будто там могла быть какая-то подсказка. Его взгляд остановился на рюкзаке, лежавшем у его ног. Он поднял глаза и поблагодарил кого-то там наверху:

– А вспомнил, я же подарок Пашке принес – армейский ремень. Красивый.

Виталий достал из рюкзака ремень и быстро надел его на себя поверх толстовки.

Марта утвердительно закачала головой, показывая, что это великолепный ход.

– Ох, ты, какой ремень. Настоящий, солдатский, как у защитника, – голосом лубочной бабушки проговорила она, – а пряжка какая со звездой. Это подарок для Пашки?

Марта показала Виталию, что больше ничего не надо говорить, а только ждать. Стало так тихо, что было слышно, как на кухне кипит чайник. Пашки немного приподнял плечи, а потом медленно повернулся и посмотрел на Виталия. Его взгляд заскользил сверху вниз и остановился на массивной пряжке ремня. Виталий и Марта переглянулись, но продолжили хранить молчание. Виталий медленно снял ремень и передал Пашке, который стал водить по пряжке пальцами и внимательно рассматривать. На его лице появилась едва заметная улыбка. Он посмотрел на маму. Их взгляды встретились. Марта взяла руки сына и Виталия и соединила их. Пашка не сопротивлялся. Марта не удержалась и взорвала тишину.

– Ну, ты хитрец, – с восхищением сказала он, глядя на Виталия, – нашел ключик. Конечно, не у каждого есть такая бляха, – она вновь взглянула на часы, – так, корреспонденты и художники, быстро на выход. Мне надо собраться. Пашка, я в карман рубашки положу тебе денежку на всякий случай. Ключи на веревке в рюкзаке, чтобы не было, как в прошлый раз.

Глава 2

Колька сидел, уже одетый в куртку, за маленьким столиком у окна и ел бутерброд с засохшим сыром, запивая чаем из большой кружки. Он не пошел на первый урок и уже опаздывал на второй. С прогулами в школе было строго. Могли и отца вызвать. Такого позора он бы не пережил. Все почему-то считали, что его отец «чернобылец» или типа того, поэтому так выглядит, так ругается и так пьет. Скорее всего этот слух распустила мама, когда отец попал в тюрьму, чтобы к сыну не было вопросов. Вопросов не было. Все боялись их задавать. Колька не любил встречаться с отцом утром, когда он мучился похмельем и был злым, и вонючим. Даже соседка баба Катя старалась не появляться до одиннадцати, когда он уходил на случайные заработки или бог знает куда. Вечером было проще. Он приходил пьяным и слабым. Даже Колька мог с ним справиться. Иногда он приносил продукты, иногда деньги. Второе Кольке нравилось больше, потому что тогда он получал задание сбегать в магазин за «бухлом» и «пожрать». Когда отец был близок к «отключке», Колька покупал только еду и себе сигареты. С утра отец мало что помнил, особенно в последнее время. Колька отпил чай и взял второй бутерброд.

В кухню вошел отец, небритый мужчина в майке на бретельках, с худенькими ручками в наколках, впалыми щеками и потерянным взглядом. Он сильно закашлял и сплюнул мокроту в раковину. Колька съежился. Отец сел рядом и спросил, еле выговаривая слова:

– Чего не в школе?

– Нам ко второму уроку, – максимально спокойно ответил Колька.

– А-а-а… Тогда спустись за пивом.

– Я опоздаю…

– Ну, к третьему пойдешь, – безразлично сказал отец, – все равно одни пары носишь. Толку от твоей учебы…

– Она мне не дает. Не помнишь, что ли? – уже более напряженным голосом сказал Колька, – говорит отец пьет, пуская и приходит.

– Это я пью? Как ты разговариваешь, сучонок. Или тебя не учили уважать старших в твоей вонючей школе, – выкрикнул отец Кольки и ударил его ладонью по щеке.

Колька свалился со стула вместе с бутербродом, который отлетел в сторону. Падение сына развеселила отца. Его лицо сморщилось от хриплого, лающего смеха, перешедшего в кашель.

– Дождешься, сдам тебя в интернат, – проговорил он, с трудом переводя дыхание. – Мать покойница не хотела, а я сдам. Сука всю жизнь мне испортила. Все ей денег было мало. Надо сына поднимать. Работай, работай. А теперь все в жопе. Она на кладбище, а я в сраной коммуналке с тобою, выродком.

Отец Кольки склонился над ним. Его глаза налились кровью.

– Ты хоть знаешь, что ты не мой сын? – брызнул он слюной. – Она нагуляла тебя, пока я первую ходку делал, а заначку всю спустила. Блядь твоя мать, а ты бляденыш.

– Не трожь мать, – надрывно прокричал Колька. – Она меня любила. Лучше бы ты не возвращался…

– Что, что ты сказал? – просипел отец Кольки, поднимая его за воротник куртки и замахиваясь.

Кольке удалось вырваться и отскочить к окну. Отец вновь попытался схватить его, но поскользнулся на бутерброде с сыром и упал. Колька бросился в сторону коридора, но отец поймал его, навалился всем телом и начал душить, подбадривая себя матерной бранью. Колька стал задыхаться. В глазах потемнело. Неожиданно он услышал голос мамы. Откуда она здесь? Она же умерла. А может, она пришла встретить его, чтобы забрать с собой? Сил сопротивляться становилось все меньше. Вдруг он почувствовал, что превращается в полугодовалого малыша, которого она держит на руках и кормит грудью. Рядом с ней сидел крупный мужчина в тельняшке, который смотрел на него с улыбкой и трогал шершавой ладонью пятку. Было щекотно. Колька задергал ножками. Мама засмеялась. Сосок выскочил из Колькиного рта, и он начал в панике искать его, оказавшись под маминой грудью. Мужчина обнимал маму. Колька задыхался. Послышался испуганный возглас мамы, и рот вновь наполнился сладким теплым молоком. Он не должен был этого помнить, но помнил, как и то, что мама часто плакала, вспоминая кого-то, когда ему было всего год. Вот почему он с детства хотел стать моряком. У него другой отец, а не этот зек, который сломал им жизнь. Колька почувствовал нестерпимое жжение в пятках и начал дергать ногами, как тогда. Хватка ослабла. Ему удалось сделать вздох. Голос мамы исчез. Он вернулся. Она напоила его молоком и отпустила его, чтобы он боролся и победил. Колька с трудом дотянулся до кармана куртки, вынул перочинный нож и нанес несколько торопливых ударов в лежащее на нем тело. Послышались крики. Тело свалилось набок. Колька вскочил и убежал, кашляя и держась за горло.

Виталий медленно шел по больничному скверу. Он явно не торопился. Надо было решать: сейчас сообщить обо всем маме, пока она в больнице, или потом дома. Дома все будет явно сложней. Там она вновь окажется в своей стихии и в своем образе властительницы дум. В больнице она была более беззащитной, а поэтому и более адекватной. Можно, конечно, было еще подождать с разговором о своих планах относительно семейной жизни. Марта его не торопила, но намеки были определенными. Жизнь без обязательств – явно была не в её стиле. Она нравилась ему – красивая, ироничная, заботливая, легкая на подъем. А еще – он любил запах её тела, запах её дома. Основной инстинкт? Химия? Об этом писали в книгах. Об этом снимали фильмы. Но это так редко встречалось в жизни. Ему очень повезло. Хотя он тоже… А что тоже? Ну, был симпатичным и нравился девчонкам. Ну, работал корреспондентом и мелькал на экране. Ну, иногда узнавали. И что? Виталий в какой-то момент чувствовал, что жизнь должна состоять из чего-то большего и быть наполненной не только событиями и встречами, но и смыслами, какими-то высотами, отличными от того, что с ним происходило каждодневно. Он считал, что таким смыслом могла бы стать Марта. Виталия не смущал даже Пашка, который воспринимался им, как неотъемлемая часть Марты. Они были для него единым целым. Тем более, похоже, что ему удалось стать частью его мира. Виталий еще не знал, какой это мир, но он был совсем не страшным, судя по Пашкиным рисункам. К тому же, он был уверен, что Марта захочет, чтобы у Пашки появился брат или сестра, которые стали бы его проводниками в обществе людей без особенностей развития. Так думал Виталий, приближаясь в маме, привлекательной женщине шестидесяти пяти лет с волевым лицом, пытливым взглядом и аккуратной укладкой на голове, сидевшей на скамейке под раскидистым деревом в стильном спортивном костюме. Единственное, что тревожило Виталия во всей этой ситуации, то, что их с мамой мнения расходились все чаще по мере того, как он взрослел, а она старела. «Такова жизнь» – вспомнилась ему глупая французская поговорка. Пора было перестать перебирать мысли, и подготовится к встрече с миром мамы, частью которого был и он. Виталий заулыбался, подумав, что они мало чем отличаются с Пашкой. Оба являются частью чьего-то мира. Мама Виталия восприняла улыбку сына на свой счет и протянула руки, чтобы обнять его. Виталий поставил пакет с гостинцами на скамейку, отдался объятиям и сел рядом.

– Куда так много, Виталик? – с несвойственной ей теплотой спросила Нина Николаевна, – или ты хочешь продержать меня здесь все лето?

– Тебя, пожалуй, продержишь… – притворно ворчливо сказал Виталий. – Завотделением уже звонил и жаловался на тебя, что ты бежишь впереди паровоза, и требуешь какого-то экспресс обследования. Он и так делает тебе все вне очереди.

– Ну, и правильно. Чего мне место занимать. Почистили вены и на дачу. Да, ты компрессионное белье купил? – вспомнила Нина Николаевна.

– Купил, но забыл, – ответил Виталий, – принесу завтра, если смогу. Нас сейчас срочно собирают. На Северном Кавказе несколько селей сошло. Пока высоко в горах, без жертв. Но все наготове.

– Зачем, зачем я разрешила тебе уйти из администрации? – заворчала мама Виталия. – Каждый раз об этом думаю, как только о каких-то катаклизмах сообщают. Ты же у меня один.

– Пока один, – иронично отозвался Виталий и добавил неуверенно, – и я хочу поговорить с тобой на эту тему.

– Да? – удивилась Нина Николаевна.

– Да, – решительно начал Виталий, – я встречаюсь с одной девушкой. Уже прилично. Похоже, все складывается, не как в прошлый раз. У неё есть своя квартира, работа. Она реально мне нравится и даже больше.

– Давно встречаешься, а домой ни разу не приводил, не знакомил. Это что такое? Что за тайна? – вновь удивилась Нина Николаевна.

– Тайны нет. Она как-то стесняется, говорит, еще не время.

– А есть чего стесняться?

– В общем, нет, – немного теряясь, сказал Виталий, – ну, если только того, что у неё есть ребенок. Она боится, как ты к этому отнесешься.

– Умная девушка. Правильно, что боится.

– Да чего бояться, – возмутился Виталий, – если двое реально друг друга любят, то любви хватит на всех, – и на тебя тоже…

– Спасибо, я уж как-то обойдусь, – вспыхнула Нина Николаевна, – мне чужой любви не надо, хватает твоей. А что касается ребенка… ну, что ж бывает и так. Надеюсь, что она достаточно молода, чтобы родить мне внука или внучку.

– Достаточно, – с облегчением улыбнулся Виталий и обнял маму, – не хотел говорить, но ты все равно уже не отстанешь. Ты её даже немного знаешь. Я познакомился с ней, когда ты ложилась на профилактику в больницу полгода назад. Она старшая медсестра в вашем отделении.

– Красивенькая такая, с темными волосами, стройная?

– Как описала… Вылетая она. Только про глаза забыла еще сказать.

– Да, привлекательная. Я тебя понимаю. Внимательная к больным, но и строгая в меру, что очень хорошо. Может, когда-нибудь и за мной будет ухаживать.

– Мам, только ты меня не выдавай, – с тревогой сказал Виталий. – Она обидится, да и больница не место для такого знакомства. Вот выйдешь, мы придем с официальным визитом.

– Хорошо. Постараюсь, – сухо ответила Нина Николаевна и полезла в пакет, принесенный сыном.

Марта сидела за столом на медицинском посту и писала конспект для института, постоянно открывая различные медицинские справочники. Все это сопровождалось бормотанием и частыми вздохами. В коридоре появилась мать Виталия с пакетом в руках. Дойдя до Марты, она замелила шаг, почти остановившись, и начала её рассматривать. Марта чувствовала чей-то взгляд и подняла голову.

– Вы что-то хотели? Вам помочь? – спросила она приветливо.

Нина Николаевна явно не была готова к общению и растерялась:

– Не-е-е-т…, вернее, да… Да, мне сын ничего не передавал, пакет там с продуктами?

– Ваш сын, Виталий?

– А вы его знаете? – оживилась Нина Николаевна.

– Знаю. Я знаю многих посетителей. Мне положено, – спокойно ответила Марта.

– Да, конечно… – растерянно сказала Нина Николаевна.

– На пост никто ничего не приносил. Может, внизу в приемной спросить? Я могу сходить.

– Нет, спасибо, – сказала уже уверенным тоном мать Виталия, пряча за спину пакет, – позвоню ему сама, узнаю…

Мать Виталия поспешно ушла, оставив Марту в задумчивости, из которой её вывел приход Ларисы.

– Чего она? Что-то не так? – спросила Лариса.

– Странная какая-то… Пакет в руках. Спрашивает про пакет. Может Виталий сдал нас? Ведь обещал, – стала заводиться Марта.

– А чего скрывать? Вы же не Ромео и Джульетта, – весело сказала Лариса.

– А жаль. Такая любовь, – вздохнула Марта.

– А не жаль. Такой хреновый конец, – высказала свое мнение Лариса.

– Ладно, мне к сессии готовиться надо, не отвлекай, – прервала спор Марта.

Марта открыла новый справочник и стала просматривать оглавление. Лариса недовольно фыркнула. Такой разговор мог бы получиться. Скорей бы она уже заканчивала свои университеты. Столько времени освободилось бы для счастливого трепа.

Пашка сидел, болтая ногами, за невысоким столиком в игровой комнате своей коррекционной школы и не спеша перемещал шахматные фигуры на игральной доске. Стены комнаты были окрашены в разные яркие цвета, что, по мнению специалистов, должно было помочь детям более радостно воспринимать окружающую среду. Пашка не знал этих специалистов, но интуитивно не был с ними согласен, потому что когда он выходил из школы, то стены оставались за дверью, а он попадал в почти серое пространство, к которому приходилось быстро адаптироваться, что было для него совсем непросто, так как ему нравились плавные переходы во всем. А больше всего он любил свой дом с маминым голосом, который очень подходил к бежевым обоям и многочисленным зеленым растениям в горшках, а еще там были желтые веселые полотенца в ванной комнате и плед в крупную клетку. Пашка оглянулся. Все остальное ему не мешало: цветные ковриками на полу, рисунки детей на стенках, кубики разного размера и цвета в углу, книги с яркими обложками на полках открытых шкафов. Вошла преподавательница, женщина пятидесяти лет в свободной кофточке, юбке плиссе и аккуратной расчесанными на прямой пробор волосами. В руках у неё был конструктор лего. Она улыбнулась и положила коробку перед Пашкой. Пашка отвлекся от перемещения фигур и посмотрел на неё.

– Паша, мне сейчас надо отойти к директору, а потом я вернусь, и мы с тобой займемся лепкой, – произнесла она приятным, бархатистым голосом, – у меня есть фантастической предложение.

Пашка задумался на секунду, а затем двинул вперед шахматную доску.

Преподавательница нежно потрепала Пашку по волосам:

– Ну, хорошо, упрямец. Продолжим учиться играть в шахматы. Ты молодец. Я рада, что у тебя получается. А как мама удивиться. Мы потом тоже её научим. А чтобы ты не скучал в мое отсутствие, я принесла тебе конструктор. Совершенно новый. В него еще никто не играл. Не знаю, сможешь ли ты его собрать?

Пашка скривил гримасу и вновь двинул шахматную доску вперед.

– Ну, чего капризничать? Я скоро вернусь. Потом пойдем в спортзал. В мячи поиграем.

При слове «мячи» Пашка оживился, внимательно посмотрел на преподавательницу и открыл коробку. Преподавательница провела рукой по его спине и ушла. Пашка вывалил содержимое коробки на стол, на несколько секунд задержал свой взгляд на инструкции с картинкой, бросив её потом на пол, и приступил к сборке. Движения его рук были быстры и точны. За минуту конструктор был собран. Пашка посмотрел на красивую картинку, подпер щеку рукой и зевнул. Он перестал болтать ногами, слез со стула и стал бродить по комнате, трогая различные предметы. Пашка остановился у окна и выглянул наружу. Там кипела жизнь: машины на колесах, люди на ногах, голуби на крыльях. Все двигалось и перемещалось. Пашка полез в карман своей любимой байковой рубашки, достал пятьсот рублей, положенные мамой, и стал их долго рассматривать. Пашка поморщился, как если бы ему в голову пришли какие-то неправильные мысли. И они, по всей видимости, пришли, потому что он взял свой рюкзак, надел его на плечи и медленно вышел из разноцветной комнаты.

Пашка медленно шел по улице и рассматривал людей. Для него они были все одинаковыми, потому что никак не были с ним связаны, и, следовательно, их просто не существовало в его мире. У водосточной трубу он заметил привязанную собаку среднего размера. Собака скулила, перетаптывалась с ноги на ногу и незлобно кидалась на каждого проходящего мимо. Ей хотелось игры. Мир перестал быть серым. Пашка включился в реальность. Он подошел к собаке и сел перед ней. Собака, явно сбитая с толку, начала обнюхивать его, а потом, решив, что они похожие существа, принялась лизать ему лицо. Пашка выдержал натиск дружбы и погладил её. Их взгляды встретились. Время остановилось. Но зазвучавший белый шум не успел оформиться в мелодию, а мир – рассыпаться на пиксели и превратиться в облачный рисунок. Кто-то отодвинул его и взял собаку за ошейник. Пашка не слышал лая, строгих команд и шума борьбы. Он вернулся в свой мир, и контакт с новым знакомым прервался. Пашка встал, потрогал карман рубашки, где лежали деньги, и продолжил свое неторопливое путешествие. Он знал, куда и зачем он идет.

Пашка вошел в спортивный магазин и долго бродил среди полок с ненужными ему вещами, пока, наконец, не увидел мячи. Их было много, и все они были такими разными. Его охватило волнение. Дыхание стало частым. Ему редко когда приходилось делать выбор самому, и то только среди вещей и предметов, которые он хорошо знал. Мама помогала ему в этом. Он оглянулся. Мамы не было. Он повернулся обратно к полкам, Его внимание привлек самый яркий мяч, который, после долгого рассматривания, он осторожно взял в руки и, не отрывая от него взгляд, понес к выходу. Пашка был уже почти у двери магазина, когда его настиг крик продавщицы, – сорокалетней худой, нервной женщины с мелкой завивкой на голове:

– Мальчик, мальчик, где твои родители? Чей это ребенок? Не вздумай убегать. Положи мячик на место.

Продавщица торопливо подошла к Пашке, оглянулась по сторонам, и попыталась забрать у него мяч. Пашка захныкал и что-то неразборчиво забормотал. Продавщица испугалась и убрала руки.

– Так, это что такое? Хулиганить будешь? Сейчас полицию вызовем, – скороговоркой сказала она, – не хорошо. Этот мячик денежек стоит. У тебя есть?

Возникла пауза, когда каждый обдумывал, как правильно поступить дальше. Первым принял решение Пашка, который перестал плакать, достал из кармана пятьсот рублей и протянул их продавщице. Продавщица вновь опасливо оглянулась и осторожно взяла деньги.

– Ох, ты какой богатенький. Вот так бы сразу, – сказала она, – пойдем, я чек пробью и сдачи дам. Еще на мороженое останется.

В магазин вошла стильно одетая, совсем юная девушка, которая очень обрадовалась, увидев Пашку. Она полезла в свою объемную сумку и достала профессиональный фотоаппарат.

– О-о-о, слава Богу, хоть одного ребенка нашла, – воскликнула она и обратилась к продавщице, – можно я его сфотографирую здесь у вас?

– Его? Так он же хулиган. Чего его фотографировать. Чуть мяч не унес. Вы не его мамаша? – стала допытываться продавщица.

– Да, что вы. Мне еще рано, – почти оскорбилась девушка и добавила, – мне все равно кого фотографировать – хулигана или таракана. Главное, чтобы ребенком был. Для журнала надо. Хорошие фотки я уже сделала, а это для количества, чтобы показать, что я была в творческом порыве, что я искала.

– Понятно, – с ехидством сказала продавщица, – для очковтирательства.

– Да ладно вам. Ну, можно?

– Ну, снимай. Только быстро, пока я чек ему буду пробивать.

Девушка переключила свое внимание на застывшего с мячом Пашку:

– Мальчик, подойди вон к той витрине.

Пашка посмотрел на неё, но не сдвинулся с места. Девушка сделала мультяшную улыбку, дотронулась до его плеча и осторожно переместила к витрине. Улыбка была смешной, прикосновение легким, и от неё хорошо пахло. Пашка не сопротивлялся. Девушка отошла, быстро сделала несколько снимков и вновь обратилась к Пашке, но теперь уже без улыбки:

– Мальчик, а можешь снять этот ремень с пряжкой. Он как-то сюда не катит.

Пашка с любопытством смотрел на фотоаппарат, из которого только что вылетали звездочки, и не реагировал. Девушка подошла к Пашке и сделала попытку снять ремень. Пашка сел на корточки в знак протеста. Подскочила продавщица.

– Э-э-э, подожди. Ты чего делаешь? Мне скандалы не нужны. Оставь парня в покое, – громко сказала она и кивнула Пашке, – футболист, на, возьми чек и беги отсюда. А то сейчас из тебя сделают ту еще модель…

Пашка вышел из магазина с ярким мячом в руках и остановился. Он пытался решить, что делать дальше и куда идти с этим счастьем, – к маме или к своей футбольной команде, где он был вратарем. Кто-то мягко тронул его ногу сзади. Он обернулся. К нему с ласками и игрой, путаясь в перекусанном поводке, бросилась уже знакомая ему собака. На лице Пашки появилась едва заметная улыбка. Он захотел, чтобы асе увидели его мяч и его нового товарища. Пашка прижал мяч к груди и направился к спортивной площадке. Собака, поняв, что её новый хозяин не расположен сейчас к игре, так как у него есть какое-то более важное дело, замотала хвостом и весело последовала за ним.

Врач скорой помощи неторопливо обрабатывал раны на теле Колькиного отца, который всем видом изображал страдания, хотя раны больше походили на ссадины и даже не кровоточили. Капитан полиции расположился рядом за кухонным столом и что-то записывал в блокнот. Соседка баба Катя, худенькая старушка семидесяти пяти лет, одетая в цветастый халат, разбирала свой шкафчик и с опаской смотрела на происходящее. Капитан бросил взгляд на врача, который мимикой дал ему понять, что нет поводов беспокоиться за здоровье пациента, а затем обратился к бабе Кате:

– А у вас есть, что сказать по существу дела? Ваши свидетельские показания могут быть очень важными.

Баба Катя явно не ожидала, что полиция будет рассчитывать на неё и даже предложит стать свидетелем, от которого что-то зависит.

– А я чего? Я стараюсь из комнатки не выходить. Или с подружками на лавочке сижу. Вот, когда все расходятся, тогда приду, приготовлю чего-нибудь. А с утра здесь все толкутся. Кому поесть, кому попить, а кому и выпить.

Колькин отец отвлекся от игры в умирающего и, будучи уже почти трезвым, сразу среагировал:

– Старая, ты чего там говоришь?

– Гражданин, до вас еще дело дойдет, – строго сказал капитан, – будем разбираться, что за поножовщину вы здесь устроили, да еще с несовершеннолетним пацаном. Охренеть можно.

– Да это он меня пырнул, – проворчал отец Кольки, – глянь дырки какие. Сученок.

Капитан посмотрел на бабу Катю, показывая всем видом, что ей все же придется стать свидетелем. Баба Катя, поняв, что чаша правосудия склоняется не в пользу соседа, который вновь может исчезнуть из их квартиры на несколько лет, что не могло не радовать, решила встать на сторону добра, оставив страхи за свою жизнь. Да и Кольку было жалко.

– Да что ты говоришь? Ты ж его первый ударил. Обзывать начал, мать его полоскать последними словами, – в меру жалостливым голосом сказала она и обратилась к капитану, – А она женщина была хорошей, доброй, за сыном смотрела. А потом этот вернулся, и началось битье, питье. Она и не выдержала…

Капитан посмотрел на бабу Катю и с одобрением качнул головой:

– Вот, теперь я вижу, что у вас есть гражданская позиция. Уже кое-что. Вы, бабуль, не бойтесь, говорите, как есть. Он из пострадавшего вмиг может превратиться в обвиняемого.

Капитан придвинул к себе блокнот:

– Значит, говорите, напал на сына?

Баба Катя, поняв, что её мысли про свободную от этого рецидивиста жизнь были правильными, продолжила, но уже придав голосу торжественную интонацию:

– Напал. За пивом посылал. Тот отказался. В школу, говорит, пора. Так этот душить его начал. Тот уже хрипел. А потом тык его ножом и убежал.

Капитан записал все в блокнот и поблагодарил её за сотрудничество, сказав, что теперь, благодаря её показаниям, складывается ясная для следствия картина. Врач скорой помощи закончил обрабатывать раны и сообщил, что нет необходимости забирать отца Кольки в больницу, чем очень расстроил его, так как не проявил, по его мнению, должного уважение к пострадавшему. Была такая возможность подлечиться и пожить на казенных харчах. Отец Кольки хотел припугнуть жалобой, но посмотрел на капитана и передумал. Еще больше его расстроила необходимость прийти в участок. Что-то опять в его жизни стало плохо складываться. На зону ему не хотелось. Как жить на свободе, да, и ради чего, он не знал. Надо было срочно найти виновного. Будет легче. Он знал, что злость помогает жить, правда, ненадолго. Вариантов на виновного было немного – Колька или его мать. Жену он любил, хоть и страдал от её покорности и правильности, за что и бил, желая, чтобы она стала такой же, как и все, такой же, как и он. Кольку он не чувствовал. Он же не качал его на руках, не одевал на него пижаму, не подносил ложку с кашей ко рту. Поэтому он и стал всем говорить, что Колька не его сын. Почему в его жизни все было устроено не по-божески? Ведь оступился он всего один раз, а дальше, как бы само собой, появились ступеньки – одна, вторая, третья. И все вели вниз. Из обидных мыслей отца Кольки вывел голос капитана, который заверял соседку, что ей нечего бояться, так как теперь она свидетель под защитой. Ему стало смешно. Они уйдут, и он объяснит ей, что и как. Зря, что ли столько лет чалил на нарах. Но Колькин отец тут же решил, что никого больше не тронет, а просто убьёт. Он понял, что ступеньки вниз закончились, дальше – колодец без дна и конец его бессмысленной жизни. Его плоть еще кое-как жила, а душа уже нет. Это она виновата, она. Безнадега. Вот и злость уже не помогает.

Капитан тронул его за плечо:

– Ты слышал, что я тут говорил про защиту свидетеля. Только тронь…

Капитан хотел продолжить, но ему позвонили. Он послушал вопрос и ответил:

– Да, закончил. Есть проблемы. Это не семейные разборки. Надо парнишку найти, показания снять. Похоже, придется его куда-то определять. В исправительную жалко. Ладно, поговорим с инспектором. Я сейчас буду.

Пашка подошел к воротам и огляделся. Спортивная площадка была пуста. Он хотел пойти дальше и порадовать красивым мячом маму, но заметил несколько приближающихся ребят. Пашка отложил в сторону рюкзак и выставил мяч вперед. Собака сделала несколько попыток достать его, а потом отбежала за ворота.

Подростки окружили Пашку и стали с издевкой высказываться о мяче, говоря, что это не футбольный, и только аут мог купить такой. Энергия стаи росла и требовала выхода. Один из подростков выбил мяч из рук Пашки и стал надрываться от смеха. Несколько человек присоединились к нему. Пашка невозмутимо поднял мяч и вернулся в ворота. Послышались одобрительные возгласы. Подросток решил, что он не может проиграть такому противнику, тем более что на него все смотрели и ждали дальнейших действий. К тому же, это был его мир, а Пашка – чужак. Он стал разминаться, как боксер, веселя всех и показывая, как порвет Пашку и его дебильный мяч. Пашка смотрел на ребят и не понимал причину их веселья. Им было весело, потому что происходило что-то веселое, чего он не мог понять? Или их просто веселил его яркий мяч? Пашка не успел додумать. Подросток ударил по мячу. Мяч отскочил Пашке в лицо. Было необычно больно, как никогда, а еще он впервые узнал, что есть такое чувство, как обида. Почему ему сделали так больно? Ведь этот мяч он купил не для себя. Этот мяч он купил для всех. Пашка громко вздохнул. Получилось типа свиста. Его новый товарищ воспринял этот звук как команду. Собака выскочила из-за ворот и с лаем бросился на подростков, заставив их разбежаться. Обидчик споткнулся и остался лежать, запутавшись в сетке. Собака приняла его за пострадавшего и принялась лизать лицо, что вызвало смех и унизительные реплики со стороны ребят, которые вновь начали собираться у ворот. Подросток понял, что проиграл, и решил воспользоваться приемом этого аутиста, у ног которого он лежал. Он сделал вид, что равнодушен к их крикам и не понимает, что случилось. Это сработало. Подростки стали играть с собакой и делиться на команды, забыв о том, что произошло. Выяснилось, что не хватает одного игрока, поэтому они обрадовались появившемуся вдалеке Кольке, но испугались, когда он подошел. Синяк под глазом. Опухшее ухо. Следы крови на куртке. Все это требовало серьезного разглядывания, вернее, глазения. Но дети не могут долго находиться в состоянии трагедии. Это не их стихия. И вот уже кому-то показалось забавным Колькино ухо. А кто-то показал на его синяк. Послышались смешки. Только Пашкин обидчик решил не выходить из роли добровольного аутиста, чтобы опять не вляпаться в какую-нибудь историю, и принялся перевязывать шнурки.

Колька не рассчитывал на такой прием. Он думал, что сейчас все начнут расспрашивать его о боевых травмах, и он заранее придумал леденящий душу рассказ о том, как спас старушку от грабителей и даже перевел её на другую сторону улицы. Рассказ был так себе, но они должны были поверить, ведь он лучший хулиган во всем микрорайоне. А тут такое – смешки, молчание. Настроения и сил придумывать что-то новое не было, но имидж надо было срочно восстанавливать. Он знал, что многие ребята были гораздо сильней его, поэтому выработал беспроигрышную тактику – нападать всегда первым и идти до конца. Колька смачно сплюнул на траву, подражаю отцу, и стал смотреть по очереди на каждого, выбирая жертву.

– Чего вылупились? Сейчас каждого так разукрашу, – с угрозой сказал он и толкну Пашку, – а ты чего приперся? Иди картинки свои рисуй. Когда вылечат, тогда и приходи.

Среди подростком послышался недовольный гул. Первым не выдержал Толстяк:

– Офигел что ли? Чего его толкаешь. Не хочешь играть, не играй. А нам вратарь нужен. Отойди.

Толстяк взял Кольку за куртку и попытался отодвинуть в сторону. Реакция Кольки была мгновенной – удар головой в лицо. Толстяк устоял и, несмотря на полившуюся из носа кровь, набросился на Кольку с кулаками. Он давно искал повода для мести. И сейчас он дрался не с Колькой, а со всеми, кто надсмехался над его полнотой. Он-то знал, что он не толстяк, а богатырь. И теперь это надо было доказать.

– Ах, ты, гад недоношенный, ублюдок. Папаша – зэк, и ты такой же, – кричал он, не понимая, откуда он все это взял.

Колька решил, что это тот случай, когда – до конца. Толстяк повалил его на землю, и они начали кататься, нанося друг другу удары. Подростки с восторгом наблюдали за дракой, и даже не помышляли вмешиваться. Колька стал выдыхаться. Пашка заметил это, и бросил в дерущихся мяч. Толстяк остановился от неожиданности. Колька воспользовался заминкой и вскочил на ноги. Он мгновенно достал из кармана куртки нож и нанес несколько ударов по мячу. Мяч стал сдуваться с громким шипом. Победа над мячом придала Кольке сил, и он начал размахивать ножом, пугая всех.

– Ну, давай, походи. Кому еще смешно? – закричал он.

Пашка вздохнул и наклонился, чтобы забрать шипящий мяч. Он испытывал что-то типа сожаление, но не из-за мяча, а из-за того, что игра так и не началась, и он ни разу не поймал этот красивый мяч, стоя на воротах. Колька решил сделать свой коронный разворот на триста шестьдесят градусов, но споткнулся о наклонившегося Пашку и упал на него. Нож отскочил в сторону. Все замерли от растерянности. Предполагаемый ход событий был нарушен, и никто не знал, что будет дальше. Истошный крик Картавого «влаталя бьют» вывел подростков из оцепенения. Они интуитивно почувствовали, что сейчас все могут стать героями, если встанут на защиту слабого. Подростки переглянулись, желая убедиться, что они одна команда, и бросились спасать Пашку. Образовалась общая свалка. Послышалась полицейская сирена. Подростки бросились врассыпную. На земле остались только Пашка со спущенным мячом в руках и оторванным карманом рубашки и горько, по-детски плачущий Колька. Капитан и молодой старшина вышли из машины и посмотрели на убегающих подростков. Старшина заметил с улыбкой:

– Вот молодежь растет. Приятно посмотреть, как быстро бегают хулиганы.

Капитан и сержант подошли к Кольке с Пашкой. Собака, которая тоже принимала участие в свалке, подбадривая всех заливистым лаем, вновь заняла место за воротами.

Капитан показал на Кольку.

– А вот и тот парнишка, которого мы искали. Это он своего папашу продырявить хотел, – пояснил он напарнику и обратился к Кольке, – вставай, парень. Поехали, разбираться будем.

– А с этим футболистом что делать? – спросил сержант, показывая на спокойного Пашку.

– Давай тоже возьмем. Может, чего скажет, – решил капитан.

Капитан повел Кольку к машине. Сержант помог Пашке встать на ноги и разрешил поднять с земли мяч. Он не заметил, что тот забрал еще и ножик. Собака наблюдала, как ребят сажают в машину, а когда она тронулась, то побежала следом.

Лариса помогала Мартен, которая явно торопилась и никак не могла надеть плащ. Мимо медицинского поста проходили пациенты и приветливо здоровались.

– Я мигом. Только Пашку заброшу домой, – извиняющимся голосом сказала Марта. – Когда только эта соседка вернется? – добавила она.

– Не переживай. Уже всех укололи, капельницы поставили. Сейчас тихий час, – подбодрила подругу Лариса.

Суету подруг прервало появление завотделением, который с удивлением посмотрел на Марту и спросил:

– Что происходит? Почему в верней одежде?

– Извините, мне надо на секунду отбежать. Лариса подменит меня, – быстро сказала Марта.

– Что значит на секунду? – фыркнул завотделением. – А что у Ларисы нет дел? Сейчас найдем.

Завотделением бросил осуждающий взгляд на Марту, проворчал, что у неё постоянные проблемы, на которые он не собирается больше закрывать глаза, и потребовал пройти к нему в кабинет. Завотделением ушел, а Марта начала снимать плащ и переодеваться в халат.

– Во, влипла, – расстроилась она, – а мне еще надо было подписать отпуск на сессию. Сейчас начнется – увольняйтесь. А как хорошо было со старым врачом. Жили душа в душу.

– Да, лапочка был. Не переживай и этого обломаем, иди, – подбодрила Лариса.

Марта встала перед зеркалом, чтобы посмотреть, как на ней сидит халат. Лариса в это время сделала кое-какие манипуляции на своем мобильном и незаметно опустила его в карман Марты. Ей очень хотелось помочь подруге, единственной и настоящей.

Лариса была хорошим человеком. Судьба у неё была не очень. В детстве она боролась с комплексом гадкого утенка и терпела насмешки практически над всеми частями своего тела. Заверения матери и отчима на неё не действовали. Помогали только кулаки и встреча с директором школы. В такие моменты она чувствовала свою значимость, поэтому встречи были частыми и по разным поводам. Но так как училась она хорошо и не писала на стенах бранные слова, инспектора по делам несовершеннолетних отказывались ставить её на учет и принимать меры, особенно когда узнавали, что в драках она отстаивала свое право считаться красивой. Многие из них в тайне тоже хотели бы так поступать, но опасались потерять свое место и репутацию. Ларисе-подростку нечего еще было терять. Она жила с ощущением будущей счастливой жизни и не зря.

Гадкий утенок начал превращаться, пусть даже и с какими-то условностями, в лебедя. Ларисе захотелось большей свободы, чем могла дать школа, и она решила поступить после восьмого класса в медицинское училище. Директор бала рада помочь девочке раскрыть себя в другом учебном заведении, поэтому помогла с получением правильных оценок по необходимым предметам и дала характеристику, с которой её могли бы принять даже в отряд космонавтов, отправляющихся в полет на Марс без гарантии возврата. Все были довольны и тепло расстались, позабыв про прошлые неурядицы.

Любимый отчим умер, а новый избранник мамы захотел жить сразу с двумя женщинами. Лариса собрала на него компромат и уехала учиться в другой город, пригрозив, что посадит гражданского члена их семьи, если маме будет плохо. Мама ничего не знала, и ей было хорошо. Она гордилась самостоятельностью дочери и периодически присылала деньги.

Лариса закончила училище и «вышла в люди». Пора было заняться личной жизнью, о которой она мечтала и о которой она много чего нафантазировала. Желающих связать свою судьбу с полулебедем, работавшей медсестрой и жившей в общежитии, оказалось совсем немного, да и выбирать было не из кого, а вот из желающих потрахаться можно было выстроить очередь, претендующую на попадание в книгу рекордов «Гиннеса». Лариса немного поразмышляла, обзавелась надежными контрацептивами, и решила пройти это испытание молодости. Подруга по общаге напомнила ей цитату несгибаемого революционера, что «жизнь дается человеку один раз и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». Она убеждала, что «мучительно больно» относится именно к этому. Лариса не была в этом уверенна, но решила не спорить, а проверить все на практике. Претендентов на себя выбирала сама по принципу, чтобы был ненавязчив и легок в расставании. Один парень очень запал ей в душу, и она остановилась. Взаимной любви не случилась, а желание такой любви осталось. Ей долго было больно. Она поссорилась с подругой на почве несовпадения моральных ценностей и потом уехала в Москву, чтобы начать все с чистого листа.

Страдания сделали её такой цельной, что она почти сразу нашла себе работу в престижной клинике, где и познакомилась с Мартой, у которой пожила некоторое время до начала съема квартиры. Трагедия несостоявшихся отношений сблизило их и сделало подругами. Они были разными во многом, но были одинаковыми в ожидании любви, ради которой готовы были меняться и идти на жертвы.

Лариса завидовала, что у Марты есть Пашка, пусть даже такой сложный человечек, но такой родной. Зависть была светлой и тихой. Сама она упустила свой шанс стать матерью, и все чаще задумывалась об усыновлении. Одиночество страшило её. Вот что имел ввиду тот человек под «мучительно больно». Дурой все же была тогда её подруга, как, впрочем, и она. Хотя, чего вспоминать… Все мы крепки задним умом. Сейчас Лариса жила вполне комфортно, так как чувствовала себя частью семьи подруги, и даже желание замужества немного притупилось, но не исчезло. Да и не могло быть иначе. Наши желания исчезают, только когда мы покидаем этот мир. До этого момента у Ларисы была еще целая вечность. Сейчас она не думала о себе, а защищала свою подругу, как умела, как могла.

Марта осторожно вошла в кабинет. Завотделением сидел за большим столом с многочисленными папками. Он не предложил ей сесть, но показал рукой подойти ближе. Марта закинула волосы за плечи и вплотную приблизилась к столу. Завотделением отодвинул папки и принялся беззастенчиво рассматривать её, как если бы это был невольничий рынок, а она – рабыней. Марта, давно привыкшая к вниманию мужчин и научившаяся с иронией относиться к их гормональным слабостям, с честью выдержала это испытание, чем порадовала завотделением и дала ему надежду, что он на правильном пути и может попробовать свой план.

– Я понимаю, что я человек новый, но заверяю вас, что как прежде, как это было при вашем, как все его тут называют «лапочке», больше не будет, – начал он монотонным, ровным голосом, – со всеми будут подписаны новые договора, которые придется исполнять неукоснительно. А вам, как мне кажется, трудно будет это делать. Я понимаю – мать одиночка, ребенок особенный, да вас еще и на сессии надо отпускать. Я вот подумал… может, вам в нянечки перейти. Могу даже пойти вам навстречу и сделать свободный график.

Марта не ожидала такого унизительного предложения и очень растерялась:

– Как нянечка? Я заканчиваю институт. Я думала, что появится возможность стать врачом… а если нянечка… На что я буду жить?

Завотделением порадовался, что правильно выбрал тактику разговора. Вот что значит богатый жизненный опыт: лошадка почти под седлом, – и продолжил, но теперь уже более доверительным голосом:

– На что жить? Да с этим у вас вообще вопросов не должно быть. Вы молодая, красивая. Найдите спонсора. Ребенка можно в интернат определить…

Марта была окончательно сбита с толку и начала реально нервничать, так как были затронуты самые болезненные для неё темы: Пашка и семья.

– Какого спонсора? Зачем? Где я его найду? – голосом безнадежно больного человека спросила она.

Завотделением решил, что настало время спасать эту красивую женщину:

– Удивляюсь вам. Столько вопросов. Любого спонсора, который оценит вашу красоту и предложит хорошие условия… Ну, если вы об этом не думали, и у вас нет такого, то готов принести себя в жертву.

– Стать моим спонсором? – наивно удивилась Марта.

Завотделением встал и так близко подошел к Марте, что она почувствовала его вязкое, как тесто, поле, его желание обезличено иметь её, как надувную куклу, и его жидкий страх проиграть этот поединок. Карты были раскрыты. В голове стала ясно и звонко. Туман рассеялся. Бороться за себя стало легко.

– Да, спонсором, – переходя на игривый лад, продолжил завотделением, – ну, или типа того.

– У вас же есть жена, – сухо сказала Марта.

– Ну, я же не предлагаю вам семейные отношения. Мы будем время от времени встречаться, радовать друг друга. Так вся Европа живет, – продолжил завотделением голосом наставника.

Марта решила повысить ставки, зная, что выиграет:

– Так вы предлагаете мне трахаться с вами, «типа того» – как вы говорите.

Завотделением почувствовал, что что-то идет не так, но это можно легко исправить. Все женщины непременно прилетали к его кормушке. Это стандартная процедура, как говорят врачи. Оставалось только срочно рассказать о бонусах:

– Марта, зачем так грубо. Не трахаться, а участвовать в моих эротических фантазиях, а если хотите, и в ваших. При этом вы забудете обо всех проблемах на работе и даже станете врачом еще до окончания института.

Марта не хотела больше выслушивать все эти сальные, унизительные предложения, так как вспомнила о сыне, которого надо было срочно забирать из школы. Кроме того, она опасалась, что если начать возмущаться и скандалить, то её могут уволить, поэтому решила сбить с толку завотделением и закончить разговор в стиле родительского собрания:

– Жаль, что нельзя вызвать ваших родителей, и рассказать им какой вы опасный человек. Интересно, чтобы они сказала, узнав, что в основе ваших поступком лежат эротические фантазии. Уж лучше «лапочка», чем вы.

Прием сработал. Завотделением был сбит с толку её словами, которые рушили его план.

– Что вы несете? При чем здесь родители?

– А то…, – это единственное, что пришло Марте в голову.

Она понимала, что этого недостаточно для окончания разговора и судорожно искала, что еще обидного можно сказать этому претенденту на её тело, и нашла.

– Я представляю, во что превратится отделение под вашим эротическим руководством.

Завотделением стало неуютно, но он не хотел понимать, что проиграл. «Но ничего, это только первый раунд. Куда она денется?» – подбодрил он себя. Завотделением вернулся за рабочий стол, вновь став банальным начальником, но решил оставить за собой последнее слово:

– Не беспокойтесь за отделение, я здесь ненадолго. И подумайте все же о моем предложении. Я хочу, чтобы у всех все было хорошо и по обоюдному согласию…

Марта пошла к двери, решив изобразить покорность, понимая, что ей надо еще столько всего получить от него, но не удержалась:

– Вы еще скажите про мир во всем мире.

Дверь закрылась. И только тут завотделением понял, что второго раунда не будет, по причине того, что эта старшая медсестра не подходит на роль эскортницы, так как слишком озабочена своей жизнью и не сможет расслабиться, и подчиниться ему в нужный момент его фантазии. Надо искать кого-то другого – с легкими мыслями и желаниями иметь бонусы. Завотделением откинулся в кресло. На душе стало легко. Он не проиграл, а просто провел собеседование и выяснил, что одна из его подчиненных не готова играть роль жрицы любви. Все хорошо. Вот только про родителей ей не надо было напоминать… Давно не звонил… мама, наверное, обижается.

Лариса застала Марту на медицинском посту, стоящую в глубокой задумчивости и не реагирующую на вопросы больных. Она быстро и обстоятельно ответила всем и легонько толкнула подругу в бок.

– Ну, ну? Ты его обаяла? Пашку разрешил приводить? Отпуск подписал? Хоть что-то решила? – забросала она её вопросами.

Марта посмотрела на Ларису, как бы с трудом узнавая, и ответила, не выходя из задумчивости:

– Обаяла, но пока ничего не решила.

Ларису явно не удовлетворил такой краткий ответ, и она с силой толкнула подругу, заставив её переступить с ноги на ногу.

– Что значит пока? А когда? – с напором поинтересовалась она.

Марта пришла в себя и изобразила кукольную улыбку.

– Скоро, как только начнем трахаться с фантазией, – произнесла она голосом робота.

– Так и сказал? – спросила Лариса шёпотом.

– Да…, – продолжила Марта игру в робота.

– Это хорошо…. Просто замечательно, что он так сказал. Только трахаться он будет со своим креслом, – с веселой злостью сказала Лариса.

– Да, не надо ругаться. Я не думаю, что он меня уволит после того, как мы чуть не стали любовниками. Вот только как быть с институтом, да и с Пашкой?

– Сейчас все будет, а дальше больше, – сказала Лариса, – дайка-ка мой телефон.

– Какой телефон? – удивилась Марта.

– А, да, ты не знаешь. Мы же телефонами поменялись. Мой в твоем кармане. Давай его сюда. Он меня никогда не подводил, – замахала руками Лариса.

Марта с удивлением достала из кармана своего халата телефон подруги. Лариса взяла его и, подражая фокуснику, сделала несколько манипуляций, после чего из динамиков послышался голос завотделением, который предлагал «не трахаться, а участвовать в его эротических фантазиях». Подруги переглянулись и начали безудержно смеяться, удивляя своим весельем больных, некоторые из которых даже заулыбались, – так заразительно смелись девчонки. Молодые еще и здоровые кобылицы. Звонок на телефон Марты остановил веселье. Она быстро включила связь.

– Да? Какая полиция? Да вы что? Сейчас буду, – побледнела Марта. – Что мне делать? Мне надо уйти?

Лариса поднесла к её лицу свой телефон:

– Да иди хоть без возврата. Этого компромата хватит на все наши косяки. А чего случилось?

Марта махнула рукой, показывая, что сейчас не до объяснений, и побежала по коридору, одевая на ходу плащ поверх халата.

В комнате отдыха новостной студии царило затишье. Продюсер, импозантный мужчина пятидесяти лес со слегка подкрашенными волосами, просматривал листы с текстом и делал пометки, отпивая кофе из пластикового стакана. Тема ему не нравилась, но отказаться от указания сверху он не мог. Поэтому он думал, как сохранить тему, но преподнести её более живо для зрителей. Эх, если бы он мог снимать то, что хотел сам, а не его руководство. Хотя не исключено, подумал он, вычеркивая очередной абзац, что такое же желание есть и у его руководства, и у руководства его руководства. Дальше он думать не стал, так как его профессия, продюсер новостного канала, предполагала только фиксацию событий, но не их художественное осмысление. Может, стоило пойти в кино? Создавал бы свои миры, своих героев… Только вот совсем не факт, что они были бы кому-то нужны и интересны. Нет, в кино все еще сложней, потому что в роли руководства выступает вся страна. Попробуй угоди каждому, да чтобы еще и заплатили за твои фантазии. А здесь все просто – снимай события и давай им правильную оценку. С первым проблем не было, что ни день, то воз и маленькая тележка, а вот со вторым посложней, но если научиться освещать все в правильном свете, то уважение коллег и долгая карьера тебе были обеспечены. Это ли не счастье? Мысли продюсера вернулись из полета, и он решил продолжить работать над темой, чтобы сделать её хоть немного более острой и эмоциональной. Он отпил кофе, вычеркнул еще один абзац и посмотрел на Бориса, молодого, вертлявого парня, работавшего оператором, который проверял зарядку аккумулятора камеры. Продюсер порадовался, что в его команде есть люди, которые сосредоточены исключительно на выполнение своих профессиональных обязанностях, и не забивают себе голову сторонними мыслями.

Борис, которого не мучили творческие порывы начальника, убедился, что все в норме, упаковал камеру в кофр и достал кусок пиццы из лежащей на столе коробки. Прежде чем поднести её ко рту, он повернул козырек красной бейсболке с надписью ТВ назад и улыбнулся. Настало время обеда, который для него был неотъемлемой частью профессии. Кому нужен голодный оператор, думающий ни о красивой картинке, а о своем урчащем желудке? Еще не так давно Борис приносил на работу контейнеры, которые вкусно пахли, когда он разогревал их в микроволновке, но потом фестиваль запахов закончился, и все поняли, что их коллега в очередной раз превратился в «завидного» жениха. Борису нравилась его работа. А если бы еще не было корреспондента, за перемещением которого постоянно приходилось следить, то тогда вообще… В комнату вошел тот самый корреспондент из их бригады, который мешал Борису стать окончательно счастливым и почувствовать себя полноценной творческой единицей из-за его вечных желаний лезть в самые опасные места. Это был Виталий, и он н был явно чем-то озабочен. Борис предложил ему пиццу, но тот отказался и заговорил с продюсером об отпуске. Он сказал, что пока не решил, куда ехать, но уже решил с кем. Речь шла о той красивой девушке, с которой он зажигал в клубе. Все одобрительно и даже с завистью стали высказываться о его выборе до тех пор, пока не узнали про её сына, которого он тоже решил взять с собой. Виталий не понял озабоченности коллег:

– Ну, а куда без него? Он один не может. Отдать некому… Моя мама? Но она вряд ли согласиться, да и болеет.

– Да, с таки ребенком тяжело. Вряд ли кто согласиться остаться. Жаль таких детей, конечно. Да и её тоже, – искренне посочувствовал продюсер, отпивая кофе, – а ты не торопишься в своих отношениях? Проблем с ними не оберешься. Учти, все внимание твоей женщины будет на сыне. Ты так – добытчик. Нет, вначале, это и понятно, страсть, а вот что потом…

– Да, о чем, вы… Она прекрасная девчонка. Её энергии хватит на всех, – заулыбался Виталий.

Борис отложил пиццу и оживился:

– Мы видели. Симпатяга. Только вот шеф в корень зрит. Я-то еще зеленый, а вот у человека опыт. Может, она тебя использует, понимаешь? Подумай сам. Сын больной. Еще одного ребенка она побоится рожать. Куда деваться? А тут такой красавчик… Как за каменной стеной…

– А если я её люблю? – наивно спросил Виталий.

– Ну, что сказать на это? Аргумент серьезный. Тогда поживи пока в радость и без обязательств, а там посмотришь, – посоветовал продюсер.

– Она не согласится. Я знаю. Она хочет, чтобы у её сына был отец. Ему нужен свой мир, где ему будет спокойно. Так у них устроено. Я интересовался, – поделился Виталий.

– Вот о чем я и говорю, – вновь вступил в разговор Борис. – Она хочет тебя использовать. Ты чего усыновлять такого ребенка будешь? С ума сошел. А вообще твое дело… Только проверь вначале её на вшивость.

– Как ты про неё говоришь. Какая вшивость? – вскипел Виталий.

– Извини, без обиды, я не имел ничего плохого, – засуетился Борис, – ты можешь сказать, к примеру, что тебя куда-нибудь переводят. Если она согласиться поехать за тобой, тогда может и ничего.

Борис посмотрел на звукооператора и продюсера, ища поддержки.

– Да, идея хорошая. Вот у нас, например, корпункт в Хабаровске есть. Скажи, что тебя туда переводят. Как она среагирует? – поинтересовался продюсер.

– В Хабаровске? Да, не близко… А если нет? – задумался Виталий.

– А если нет, то нет. Опять двадцать пять. Значит, она использует тебя, устал повторять, – продолжил гнуть свое Борис. – Как сейчас говорят – он её спонсор. Тьфу. Кругом содержанки. Только бы на шею сесть. Я уже с таким сам сталкивался. Боря, Боря, какой ты хороший…

– И что делать? – упавшим голосом спросил Виталий.

Борис почувствовал, что это его триумф. На этот раз он руководил Виталием, а не как обычно.

– А что делать? Она использует тебя, а ты используй её. Наслаждайся, как мужчина, – сказал он с уверенностью знатока. – Секс – «дас ист фантастиш»! В такой ситуации у тебя абонемент, можно сказать, она не будет отказывать ни в чем и ни где….

Был день. Может, поэтому в отделении полиции было на удивление тихо. Ночных хулиганов уже оформили, а вечерние только просыпались и готовились в правонарушениям. Одна часть законопослушных граждан работала, а другая часть, куда входили в основном пенсионеры, смотрела различные ток-шоу, где им объясняли, как устроен современный мир, и делились рецептами оптимизма. Самое интересное, что как жить счастливо и не умереть от пессимизма, знали всего 20—30 экспертов во всей огромной стране, которые, похоже, владели секретом квантовой суперпозиции и могли одновременно появляться на разных каналах в прямых эфирах. В кабинете капитана полиции не было телевизора, поэтому он сидел за столом и записывал не «рецепты счастья», а заполнял документы в ожидании прихода Марты. Он поднял глаза и улыбнулся – Колька и Пашка тихо дремали на скамейке, привалившись друг к другу. Старшина, стоявший у окна, тоже заулыбался.

– Умаялись хулиганы. Чего делать-то будем? – тихо спросил он.

– Сейчас дождемся мамашу этого молчуна и отдадим. Только надо будет в опеку сообщить. Пусть проверят, что у них там дома происходит, – сказал капитан и посмотрел на Кольку, – А вот с этим проблема… На папашу уже точно можно дело заводить и отправлять обратно. А вот с кем пацан останется – вопрос. Жалко…

– Там вроде тетка есть, – сказал старшина. – Ребята постараются найти. Надо только…

Старшина не успел закончить. В кабинет ворвалась Марта. Она замерла при виде спящих ребят, а затем с бросилась к столу капитана:

– Что вы сделали с детьми? Почему они в таком виде.

Пашка и Колька проснулись от громкого голоса и стали тереть глаза. Старшина посмотрел на капитана.

– Ты прав. Надо в опеку сообщить. Бешенная какая-то, – сказал он и обратился к Марте, – успокойтесь, гражданка. Садитесь. Мы ничего с ними не делали. Мы такими их нашли.

– А зачем в полицию забирать? Они всегда такие, когда в футбол играют.

– Если бы только футбол, – сочувственно сказал капитан и показал на Кольку, – этот вот отца порезал.

Колька вскочил и с отчаянием посмотрел на капитана. Его душила обида. Весь мир был против него. И даже то, что он был хулиганом и грозой подростков, здесь не помогало.

– Он бил меня. Вот. За горло схватил, говорил, что я не его сын. Мамку обзывал. А я любил её, – срывающимся на плач голосом прокричал он.

Сказав это, Колька неожиданно сник и опустился на пол около скамейки. Он тихо плакал и не стеснялся этого. Марта стояла в полной растерянности, не зная, что делать, – обнять и успокоить Кольку или подойти к Пашке, который сидел в глубокой задумчивости, как бы отгородившись от мира, и монотонно болтал ногами. Её раздумья прервал капитан:

– А ваш молчун тоже тот еще фрукт, с ножом перед школой разгуливал.

– О, Боже., – тихо произнесла Марта и оперлась на стол. Пашка среагировал на ей интонацию. Он перестал болтать ногами, слез со скамейки, подошел и обнял её. Марта поцеловала его в макушку. Пашка включился в реальность и стал разглядывать капитана, как если это был собранный пазл. Погоны, фуражка, пуговицы. Капитан почувствовал себя неуютно от этого взгляда, хотя в нем не было ничего необычного: ни враждебности, ни осуждения, ни страха, ни любви. У него появилось ощущение, что его как будто раскладывали на фрагменты и лишали целостности. Он терял связь с миром и переставал быть полицейским. Он вспомнил, что когда-то читал дочке сказку про Алису, и очень удивлялся, что она так верила во все эти кроличьи норы и падения, что её невозможно было убедить, что это всего лишь сказка, и не стоит так задерживать дыхание, волноваться, и не спать ночами. Он даже водил её к специалисту. А что делать сейчас ему и к кому обращаться? Он посмотрел на старшину, с которым, похоже, все было в порядке. Ах, да, у него же не было детей, и ему некому было читать сказки. От этой проблемы его спас голос Марты, который отвлек Пашку от его занятия и переключил внимание на уже вновь сидевшего на скамейке и немного успокоившегося Кольку.

– Ну, вы знаете… – подбирала слова Марта, – про моего сына. Да?

Капитан встал, чтобы не встречаться с Пашкой взглядом, и поправил фуражку, опустив козырек неестественно низко.

– Да, мы уж поняли про вашего сына, – с облегчением сказал капитан. – Мы теперь даже знаем, что люди они хорошие, люди они товарищи. Вот так. Мы хоть и полицейские, но тоже можем быть товарищами, так что ничего регистрировать не станем. А вот с его другом, Колькой, тоже товарищем, пока не знаем, что делать. Будем искать тетку. Только надо решить, куда его определить на время.

Марта с благодарностью посмотрела на капитана, улыбнулась старшине и взяла Пашку за руку.

– Ну, решайте. Что-нибудь придумаете, – сказала она и обратилась к сыну, – Пашка, идем скорей, мне еще надо на работу вернуться.

Марта с Пашкой почти дошла до двери, когда он вырвался, подбежал к Кольке и сел рядом.

– Это что за капризы, Паша, – растерялась она, – идем, прошу.

Не дождавшись ответа, Марта подошла к сыну и попыталась стащить его со скамейки, что оказалось невозможным, так как ребята ухватились друг за друга и стали единым сопротивляющимся целым. Марте стало неудобно перед полицейскими, и она решила показать всем, кто здесь мать. Завязалась борьба, в результате которой все оказались на полу.

– Ну, у вас и компашка, товарищи. Не разлей вода. Даже вмешиваться неудобно, какая дружба, – весело сказал старшина.

После возникшей паузы и всеобщего переглядывания все начали смеяться все громче и громче. Последним присоединился Пашка.

– А могу я этого, ну, Кольку, забрать к себе до приезда его тетки, – спросила Марта, пытаясь выбраться из кучи малы и встать.

Колька бросился ей на помощь.

– А почему бы и нет, товарищ, – игриво сказал капитан, – давайте паспорт. Оформим.

Марта с Пашкой и Колькой вышли на улицу из проходной полицейского отделения и сразу столкнулись с собакой, которая бросилась к ним с приветливым лаем. Марта испугалась, но взяла себя в руки и попыталась отогнать её, размахивая рюкзаком, чем еще больше обрадовала собаку. Её поняли. С ней хотят играть. Колька остановил Марту:

– Чего вы её прогоняете? Породиста собака. Вон ошейник какой дорогой.

Он без боязни поймал собаку и стал разглядывать ошейник.

– Зовут Рона. Сука, – радостно доложил он. – Давайте её возьмем с собой, а потом продадим в хорошие руки.

– Колька, я сейчас откажусь от тебя. Только от полиции отбились, а ты уже преступную группу формируешь из себя, меня и Пашки. Гони её, – возмутилась Марта.

– Да не буду я её гнать. Сами гоните. Я видел уже её на площадке. Она Пашку там защищала. Может она хочет стать еще одним товарищем. Чего такого…

– Так она не человек… – удивилась Марта.

Колька посмотрел на идущего вприпрыжку Пашку:

– Это вы так думаете, а не он…

– Ты прав, наверное, – сказала Марта и обняла Кольку. – Какой ты умный парень! Тебе учиться надо…

– Моряком хочу стать, – гордо сообщил Колька и бросил собаке проколотый мяч.

Марта достала из кошелька тысячу и передала Кольке.

– Купите новый мяч.

– Доверяете? – с явной издевкой спросил Колька.

– Проверяю, – сказала Марта и сделала гримасу.

– Сдачу верну, – вздохнул Колька.

– Вернешь, когда станешь капитаном, – сказала она и пнула ногой мяч, принесенный собакой.

Марта с ужасом смотрела на грязную одежду ребят, стоявших по центру прихожей, и сокрушенно качала головой:

– Мальчики, никуда не проходить. Стоять на месте. Я только вчера делала генеральную уборку. Переодеваться будем здесь. Ждите меня.

Марта ушла в Пашкину комнату и тут же вернулась с коробкой, которую передала Кольке.

– Коль, покопайся, посмотри. Все вещи новые. Это Пашке отец присылает. Там много чего на вырост… найдешь свой размер.

Марта повернулась к стоящему неподвижно Пашке и стала расстегивать пуговицы его любимой, байковой рубашки в крупную клетку. Пашка отодвинул её руки. Марта решила, что он прав, и надо вначале снять армейский ремень, подаренный Виталием, с которым он не расставался ни на день. Но Пашка не захотел снимать и ремень, и посмотрел ей в глаза.

– Со мной такой фокус не пройдет, – сказала Марта, но тут же начала моргать, а когда перестала, то увидела, как он выбегает в открытую дверь.

– Пашка, вернись, – крикнула она ему вслед, – я постираю твою рубаху и сразу отдам. И пряжку надо натереть.

Она заметила встревоженный взгляд Кольки, который готов был броситься вдогонку, и остановила его:

– Не спеши. Сейчас вернется. Это у него бывает…

Колька кивком головы показал, что понимает, и со смущение надел понравившуюся ему толстовку с капюшоном и стал рассматривать спортивные штаны.

– А у Пашки есть отец? – осторожно поинтересовался он.

Марта стала доставить вещи из коробки, показывая ему, и утвердительно качнула головой.

– Настоящий? – уже более уверенно спросил он.

– Коль, ты меня удивляешь. Ты уже почти взрослый. Конечно, настоящий. Я же женщина, а не курица-несушка. Он в Германии живет, – сказала она по-деловому, как если бы разговаривала с подругой.

– Фриц? – медленно произнес Колька и отложил в сторону штаны.

– Почему фриц? Немец. Хороший человек. Только как-то у нас не сложилось, – грустно произнесла Марта.

– Из-за Пашки? – спросил Колька.

– Наверное, не знаю… Так, хватит меня пытать, настроение портить. Тоже мне, подруга нашлась.

Марта отвлеклась на телефон и стала с кем-то разговаривать:

– Привет… Встретиться? Сегодня? Не уверенна… Надо ребят помыть, переодеть, покормить… Каких ребят? Пашкин друг к нам переехал на время… Да, из команды… Не знаю, судя по всему нападающий.

Дверь квартиры открылась, и на пороге появился Пашка с собакой и проколотым мячом. Марта прекратила разговаривать и стала спокойно наблюдать за ними. Пашка без промедления самостоятельно снял рубашку с поясом и положил все на пол у её ног. Собака заскулила и легла рядом. Колька засмеялся и показал Марте большой палец вверх. Марта вновь поднесла телефон к уху и произнесли голосом драматической актрисы:

– О, Боже… Нет. Ко мне не надо. Лучше я сама подъеду, если так уж совсем срочно. Сейчас только разберусь с этой бандой.

Глава 3

Марта танцевала легко и красиво. Тревоги прошедшего дня медленно уходили в прошлое. Тело откликалось на светлые мысли о будущем и наполнялось энергией. Все плохое уже позади – и проблемы на работе у нее, и неожиданные проблемы с законом у Пашки. Вспомнив о том, что произошло в полицейском участке, и как она с ребятами каталась по полу, Марта рассмеялась и не смогла больше танцевать. Она прижалась к Виталию, почувствовав, как ровно бьется его мужское сердце, как крепко обнимают его мужские руки. Это было очень похоже на счастье, как когда-то у них с Хайнцем. Она пошла к столику, продолжая думать об этом. Её смутила только мысль про «похоже». А разве не может быть просто «как», или любовь одна, а остальное все копии или дженерики? Разве не может быть знака равенства, или в любви так не бывает, потому что каждый союз уникален и является даром Божьим? Но если это так, тогда почему столько предательств и лжи. Марта не смогла ответить на возникший вопрос и решила больше не размышлять на эту тему, да еще в таком неподходящем месте, а сосредоточиться на себе и предчувствии счастья. Она не скрывала от Виталия, что у неё были мужчины после Хайнца, но не говорила, что выбирала их исключительно сама и исключительно для своего удовольствия. Никаких вольностей с затяжными поцелуями в губы, с проникновением пальцев, с лизанием и минетом. Чисто дозированная физиотерапия вне дома и вне зоны поля Пашки. А сейчас ей хотелось всего и в любом месте. Марта тряхнула головой. Волосы красиво рассыпались по плечам. Она села за столик и с благодарностью посмотрела на Виталия, который суетливо налил вина и резко выпил сам, не дожидаясь её. Марта взяла его за руку, как часто делала с Пашкой, чтобы установить с ним контакт.