Любовь в тайге бесплатное чтение

ISBN 978-5-0062-9678-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Переживёшь зиму – станешь таёжником!

Сентябрьский утренний морозец словно выполз из тумана, стелющегося над речкой и ручьём. Он забрался под старое, тонкое шерстяное одеяло, которым укрывался Серёга, и прогнал остатки сонной неги. Серёга подтянул к животу замёрзшие ноги, стараясь сохранить под одеялом тепло и согреться.

Костёр давно прогорел и лёгкий сероватый пепел, носившийся в воздухе, когда тот ещё потрескивал сгорающими сучьями, осел на одеяло, на кусок целлофана, заменяющего стол.

Надо было бы встать и собрать в кучку несгоревшие останки сучьев, подвесить котелок над оживающим огнём, но страшно не хотелось покидать уютную ямку среди пихтового лапника и отдавать тепло своего тела утреннему, всего на час, морозу.

Пересилив лень, Серёга вскочил, развёл костёр, отошёл в сторону к кустику и увидел, что побуревшая осенняя трава покрылась инеем, а в небольшой ямке с дождевой водой искриться тонкий ледок.

– Пора заканчивать постройку избушки – подумал он и посмотрел на своё будущее жильё.

Это была его первая в жизни постройка.

Но она ему нравилась, и он даже гордился ей. Избушка « в чистоте» была пять метров на четыре. Сразу поставлена «на мох». Небольшой «предбанник», чтобы не заметало снегом входную дверь, был подведён под общую крышу, достаточно покатую.

Нижний венец был из лиственницы. Серёга вспомнил как он «корячился» один, чтобы подкатить брёвна на место стройки. Можно было бы и нижний венец срубить из сосны, но на облюбованной полянке у говорливой речушки, рос длинный листвяк.

Где – то на середине в него упёрся сук разлапистой сосны и получился «скрипун». Представив, как при каждом ветре будет слышаться этот нудный похожий на стон скрип дерева, Серёга поморщился; пришлось свалить дерево. Вот из него он и выпилил брёвна на фундамент.

– Сегодня надо навесить дверь, затянуть окно целлофаном, установить железную печку и можно вселяться – подумал Серёга.

Через два дня нужно нести бензопилу на реку Песчаную, куда впадала его безымянная речка, туда должен приплыть на моторке Антоха, чтобы забрать её и отвезти в верховье реки ещё кому – то.

– За эти дни надо наготовить дров почти на всю зиму, так что все остальные дела по боку и только дрова. Буду пилить чурки – после перекладу в поленницы.

А потом ещё нужно будет перетаскивать от реки «провиант», капканы и другую «мелочь», что привезёт Антоха, а это почти пять километров тропой. Время поджимает, некогда даже осмотреться на участке, где придётся не один год охотиться.

Но сам виноват, что попал в этот переплёт. Даже вспоминать не хочется, и Серёга пошёл к костру.

Через два дня, как и договаривались, он встретился на реке с Антохой. На Песчаную Серёга пришёл ещё с вечера. В устье смастерил небольшой шалаш – навес для ночёвки и на высоте пяти метров небольшой лабаз.

Он уже один раз переночевал в своей новой избушке. Ночёвка была чудесной. Тепло, можно было скинуть надоевшую верхнюю одежду и лежать в трусах на одеяле, не укрываясь.

От стен из ошкуренных сосновых брёвен в избушке стоял дурманящий запах смолы и свежести.

– На новом месте приснись жених невесте, а жениху наоборот – усмехнулся сам себе Серёга, вспомнив прибаутку, что часто говорили его сёстры в детстве.

И точно, приснилась ему девушка. Никогда и нигде он не видел такой. Что – то было в ней родное из детства. Она напоминала ему его сестёр, маму, хотя он точно был уверен, что это не они. Он видел её словно сквозь мутное стекло, скорее чувствовал душой. Чувствовал к ней бесконечное доверие, такое как когда – то в детстве к матери.

А сам себе казался совсем беззащитным маленьким ребёнком.

Не знал и не понимал ещё Серёга, что этот сон будет теперь его навещать не один раз, пока он живёт в тайге. И что не только в образе девушки будет входить в него тайга.

И всегда в таком сне он будет испытывать чудесное прикосновение чего – то давно забытого и от этого просыпаться чище и спокойнее.

Серёга пришёл на Песчаную с вечера, с намерением порыбачить, пока не приплывёт Антоха.

Он закинул ниже устья в тихую глубокую заводь с десяток «закидушек»; это леска с большими крючками, унизанная двумя, тремя червями, надеясь вытащить утром на каждую по налиму.

Уже проклюнулись на небе первые звёзды, и от воды потянуло ночной сыростью.

Серёга развёл костёр, и от его пламени вокруг сразу ночь стала темнее. Осенний тёмный небосвод всё сильнее покрывался яркими мерцающими звёздочками.

Тепло от костра тянуло под навес, а искры и дым уносились к звёздам. Казалось, что от этих искр звёзд становиться всё больше и больше.

Приятно лежать на лапнике из пахучей пихты и смотреть в пламя костра. Огонь заставляет о чём – то думать, размышлять. Он словно разговаривает с тобой, возможно, хочет рассказать, напомнить, зачем он подчинился человеку и что хотел от него вначале человек.

Вкрадчиво говорит о своём коварстве, околдовывая теплом и светом, потом вдруг выпалив вверх снопом искр и взметнувшись пламенем, напомнит, что он никогда полностью не подчиниться человеку.

Серёга поднялся с мягкого ложа и, натянув болотники, направился в темноту, туда на берег, где шумела его безымянная речка, впадая в Песчаную. Глаза привыкли к ночному сумраку, и при свете звёзд виделась местами сверкающая поверхность реки.

Подойдя к воде, увидел почти у самого берега стоящего головой вверх по течению и шевелящего хвостом огромного хариуса. Ниже стоял ещё один.

– Время скатываться хариусу в большие ямы на зимовку – подумал он и в нём проснулся рыбацкий азарт.

– А что если попробовать сделать из гвоздей острогу и заколоть несколько рыбин?

Серёга вернулся к костру, достал гвозди, отрубил от сухого елового сучка кусок. На равном расстоянии вбил в него гвозди, потом расщепил длинную черёмуховую палку, вставил туда кусок с гвоздями и крепко закрепил бечёвкой. Получилась неплохая острога.

– Нужно будет только сразу выкидывать рыбину на берег, ведь на гвоздях нет зазубрин. И ещё надо смастерить небольшой факел, а это уже проще, смолья вокруг много.

Он вновь вернулся на берег. Хариус стоял на том же месте. Серёга прямо с берега, ударил его острогой, стараясь попасть ниже головы.

Рыбина забилась под острогой. Боясь, что она уйдёт Серёга прыгнул в воду и выбросил её ногой на берег, словно футбольный мяч.

Хариус прыгал на каменюшнике.

– Есть один – с удовлетворением подумал Серёга, засовывая его в сумку.

Следующего он уже выкинул на берег словно вилами. За час Серёга заколол больше десятка хариусов, несколько ушли от него, соскользнув с самодельной остроги.

– Щукам и тайменям на обед – думал, не сожалея о них, Серёга. Он уже далеко прошагал вниз по реке с рыбалкой, не видно стало, оставленного костра и решил вернуться.

Идя назад, смотрел в воду, не стоит ли ещё где рыба. В одном месте, у камня, заметил почти метрового налима. Тот стоял неподвижно, и только его маленькие глазки на сплющенной большой голове сверкали от света факела.

Серёга забрёл в воду ниже его и ударил острогой в голову. Налим взметнул хвостом фонтан воды и забился под острогой. Придавливая его к дну, Серёга потихоньку вёл рыбину к берегу. Как только налим показался из воды, быстрым движением вытолкал его на камни, где тот постепенно затих.

Было часа два ночи, когда Серёга вернулся к костру.

– Удачно порыбачил, рыбу почищу утром, а сейчас сушиться и спать.

Утром, поёживаясь от промозглой холодной сырости, он оживил костёр, вскипятил чаю и пошёл на берег проверять закидушки на налима. На девяти из них, натянув леску, стояли у дна зеленовато-пятнистые, словно в камуфляже, налимы.

Все они одинакового размера, весом около двух килограммов, вяло сопротивлялись, пока Серёга тянул их на берег.

Прямо здесь у воды он взялся чистить их от внутренностей. Скользкие и холодные они выскальзывали из рук, падая на песок, и приходилось их постоянно ополаскивать в воде.

Из всех налимов, только «максы», налимьей печени, набралось почти ведро.

– Антоха привезёт соль, тогда и посолю рыбу, оставлю её на лабазе, а после перенесу на избушку, там сделаю коптильню и закопчу налимов на зиму.

Копчёные они хорошо хранятся, надолго хватит – думал он.

Подвесив большой котелок для ухи над огнём, стал пить чай, поглядывая на реку, не покажется ли из – за поворота лодка.

Антоха приплыл, когда Серёга, уже сварив уху из налима с «максой», поел и задремал под ласково обманчивым осенним солнышком.

– Вставай, бродяга, ваша мать пришла молочка принесла.

– Неужели привёз?

– Есть немного, под ушицу в самый раз будет, но вначале разгрузка, мне ещё сегодня двух таких же «гавриков» проведать нужно.

Выгрузив из лодки муку, сахар, соль, макароны, крупу, Антоха достал завернутое в холстину ружьё.

– Вот для тебя расстарался, своё привёз, по молодости с ним охотился, пулей бьёт в самое яблочко. На первое время тебе дроби и пуль хватит. Постарайся сохатого, или медведя завалить, с мясом зима короче будет.

И уже сидя за ухой, выпив по двести грамм сорокаградусной, Антоха разговорился, стараясь показать из себя добрейшего и заботливого мужика.

– Я ведь парень, мало чем от тебя отличаюсь, такой же работник у хозяина. Единственно, что только могу без боязни, что посадят, среди людей жить.

Моя работа вас обеспечить всем необходимым в тайге, чтоб вы не передохли раньше времени.

Вот ты, к примеру, кого – то там убил, и теперь в тайге будешь скрываться и работать на хозяина. Меня не интересует твоё прошлое, я должен тебе создать условия для охоты, чтобы ты смог добыть пушнины и оправдать расходы, потраченные на тебя уже в первом сезоне.

В январе я приеду уже на снегоходе сюда за пушниной и двадцать соболей ты обязан мне сдать в уплату долга: за продукты и всё остальное. Сдашь больше, можешь заказать мне, что – то из одежды, продуктов и прочего.

Общем если подфартит, будешь жить, как у Христа за пазухой.

Вот я привёз тебе карту твоего участка и соседних. Помечены крестиком избушки, где охотятся такие же «гаврики» как и ты. Других охотников здесь почти нет, правда, кержаки иногда заходят на солонец.

Держись от чужих подальше, а со своими можешь общаться, но не забывай, что свои тебя могут скорее закопать, чем чужие.

Рядом с тобой избушка Лёхи Сохатого. Он в тайге уже третий год живёт, удачлив в промысле. Просит у хозяина бабу ему какую-нибудь прислать, вот у него и будешь учиться охоте.

Он тебе покажет, как ставить капканы, как снимать шкурки с белок, соболей, норки, лисиц. Да и остальным премудростям таёжной жизни у него обучишься. Я уже сказал ему насчёт тебя, обещал зайти к тебе в гости.

Так что обживайся, переживёшь зиму – станешь таёжником. А сгинешь, никто тебя искать не будет. Выживай, как можешь, думай о себе сам, учись всему по ходу дела, здесь все сейчас так живут.

Долго смотрел Сергей вслед удаляющейся лодке, пока не затих звук мотора за поворотом. Теперь пять месяцев до следующей встречи придётся жить в одиночестве.

– Ну что же, буду привыкать к новой жизни, тем более что о старой хочется вытравить все воспоминания.

Лёха Сохатый – сейчас тебя тайга на зуб пробовать будет!

Несколько дней ушло на перетаскивание груза на избушку. Серёга уходил к устью речки вечером, рыбачил, ночевал в шалаше, а утром, нагрузившись, шёл обратно.

Днём он сделал коптильню для рыбы, сложил в поленницу дрова, переделал множество неотложной работы. В одну ночь выпал первый снег, который к обеду растаял.

– Нужно идти к этому Лёхе Сохатому, пора выставлять капканы, пусть покажет, как и где – думал Серёга. Решил идти завтра с утра, но вечером к нему пожаловал тот сам.

Лёха был совсем не таким, каким он его себе представлял. Вместо огромного богатыря он увидел щуплого, невысокого мужичка.

– Что так смотришь на меня, наверное, думал раз Сохатый так уж и на лося похож.

– Да нет – смутился Сергей, а почему такое прозвище?

– Меня так в первую зиму прозвали. Продукты у меня кончились, в общем, ложись и помирай, ружья ещё не было. И вот я решил с топором сохатого загнать.

Встал на лыжи и по следу пошёл. Хорошо в ту зиму снегу было метра в три. Сохатый как бульдозер прёт, грудью снег разгребает, а я по его следу как по дороге бегу.

Остановится он, пар из ноздрей как от паровоза, я тоже отдыхаю, потом снова бежим. Привыкли друг к другу. Я уже его рукой по спине погладил. В одном месте увяз он в низине, только голова из снега торчит.

Вот по лбу его топором и врезал. Так благодаря ему и выжил, после меня все стали Сохатым звать.

– А меня Сергеем называй или Серёгой, прозвища пока не имею.

– Будет со временем, здесь ведь в тайге как, имя или прозвище должно характеристикой человеку быть, отражать его суть. Ну, показывай свои хоромы.

Избушка Сохатому понравилась

– Ладно, смастерил, не верится, что до неё ни одной не ладил. Где – то же учился?

– По телевизору однажды смотрел от нечего делать, как домик на даче из кругляка рубят. Запомнил, вот и пригодилось.

– Откуда знал, что дверь с южной стороны делается, я вот только через две зимы понял, что неправильно распланировал?

– Не знал я, просто интуиция. Вот что на пригорке нужно избушку ставить догадался, снег таять начнёт, или ливень, так вода быстрее скатится.

– Верно, но кое- что подладить придётся. Вот вижу, мха ты пожалел, поленился, как следует пазы забить, в морозы тепло выходить из дыр будет, пока снегом мох не завалило, набери про запас и проконопать стену. Печку железную, где раздобыл?

– Антоха показал на Песчаной сгоревшую избушку, вот с неё и притащил.

– Чтоб твоя не сгорела зимой, обложи печку камнями, а трубу разделкой от потолка отгороди, от камней тепло будет в избушке держаться. А что это ты в избушке картошку, лук и другие продукты держишь?

– Вот собираюсь на лабаз переложить.

– Не правильно. Срочно делай холодильник в ручье. Картошка, лук в целлофановых мешках в воде хранится лучше, чем в холодильнике. Туда же и копчёную рыбу свою переложи, чтобы не высохла в камень, а солёная, не пропала. Только яму в ручье глубже копай и плитняком выложи, чтобы медведь не учуял.

Не приходил ещё проверять тебя? У каждого мишки свой участок, не поладишь со своим, начнёт тебе пакости делать. Он за порядком на своей территории следит что надо. Чужаков выгоняет, беспредельщину не допускает, при первой встрече словами ему скажи, что жить с ним в мире хочешь.

– Смеёшься надо мной? Разве зверь слова человеческие разумеет?

– Ишь ты, «разумеет». Ещё как разумеет, ты вот про Серафима Саровского читал? Тот медведей с рук кормил, не потому что приручил их, а потому как говорил с ними. Или вот ещё один старец, недавно читал о нём, отец Сергий, который себе руку оттяпал топором.

Слушай, а ведь тебя тоже Серёгой зовут, и отшельником ты жить будешь, однако будут тебя отцом Сергием кликать. Ну что Сергий попьём чайку?

Серёга с Сохатым сидели на чурках у небольшого костерка смаковали крепко заваренный чай и разговаривали.

– Сейчас тебя тайга на зуб пробовать будет. Если увидит, что ты крепкий и не собираешься сдаваться – отпустит. Здесь как на зоне, скуксился и капец тебе. Всему придётся учиться, тайга тебя будет учить. За ошибки она наказывает строже, чем в школе.

Ты всегда должен оставаться сильным. Сломаешь ногу по своей неосторожности – погибнешь, никто к тебе на помощь не придёт, замёрзнешь, и даже кости твои мыши сгрызут. Заболеешь – пиши, пропало, тот же конец.

Со зверем один на один схватишься – победит тот, кому повезёт. А страшнее зверя в тайге человек. Хитрый он и коварный, чтобы самому выжить может даже друга замочить, а ещё жадность его не имеет предела.

Ты вот Антохе доверяешь. А я нет. Кержацкий выродок, за несколько соболиных шкурок удавит и не пожалеет. Он с тебя за ружье, сколько соболей берёт. Спорим не меньше четырёх, а ружью этому цена то всего одна шкурка.

Или наш хозяин, кормилец и спаситель. Он на нашей жизни в тайге себе жизнь делает. Таких как мы у него сотни, одни от власти прячутся, других он обманом, а то и силой в рабство загнал. Он знает, что никто нас здесь искать не будет, потому такой как Антоха нас запросто здесь похоронить сможет, а есть и похлеще Антохи.

Так что людей опасайся больше чем тайги. Тайгу нужно понять и тогда она тебя примет. А если примет, то уже никогда не предаст.

– Выходит, что мне и тебя опасаться нужно, кончится у тебя мука – придёшь и грохнешь меня?

– Я уже три года в тайге, когда жил с людьми на зоне и в городе не задумываясь, нож в дело пускал. Ты знаешь лагерную заповедь: не верь, не бойся, не проси? Вот по ней и жил.

А потом замечать стал за собой, что мысли мои другой оборот принимать стали. Я так понимаю, что это тайга на человека действует. Да ты сам со временем поймёшь это, а сейчас мои слова тебе ничего не скажут.

Вот пока я сюда не попал, жил, думая только о себе. Вся моя забота была только на себя направлена. Какое мне дело до других. Пусть сами о себе думают.

А сейчас не смогу смотреть, как предположим, даже ты в тайге по своему неумению пропадать будешь.

Намыкался я в тайге в первую зиму, удивляюсь сейчас что смог выжить. Некому было меня натаскать, и совета спросить не у кого было.

Но вот на вторую зиму привелось мне поговорить с двумя староверами, их здесь кержаками кличут. На солонце встретился с ними.

Народ они обособленный, но вот в беде, если случится, никого не бросят.

Мне пришлось на Камчатке бывать, так вот там, когда красная рыба на нерест идёт, медведи на речках жируют. Медведь он порядок любит, на свой участок чужака не пустит, даже метки на границе ставит, а вот здесь на реке в нерест они друг друга не трогают, понимают, что всем кушать хочется.

Так и кержаки на солонце терпят чужих, «мирских», ведь тайга, она как Бог, каждого человека принимает и разницы ни в ком не хочет видеть.

Вот с ними три дня на солонце я сидел, поговорить о многом успели. Хлебом со мной поделились, хотя в остальном своих привычек, обычаев держатся.

Вот я от них о тайге столько узнал, что можно пособие для выживания в ней писать.

И вот ещё что я после понял. Мне пришлось в тайге с тунгусом встретиться. Тот о тайге совсем иначе думает, хотя живут и тунгусы, и староверы всю жизнь в ней.

Тунгусы тайгу принимают как Бога, духам её молятся, а староверы, кроме своего Исуса никому не поклоняются, не принимают никаких идолов. Для них тайга, они считают, Богом создана, для их жизни в тайге плодятся лоси, олени, другая живность, в реках рыба для них плавает.

А тунгусы не считают так. Они в тайге такие же, как и все остальные обитатели, на равных правах. Чтобы добыть мясо для себя, просят духов тайги разрешить им это.

Я пока не понимаю ни тех, ни других, хотя чувствую, что тайга надо мной силу имеет. Так вот эта сила меня теперь от любого убийства себе подобного хранит.

Насчёт меня можешь быть спокоен.

– Странные рассуждения, возможно, они от одиночества, от оторванности людей происходят. Поживём – увидим.

Долго в тот вечер Серёга с Сохатым не могли заснуть. Хотелось наговориться, многое узнать. Лёха рассказывал как нужно и где ставить капканы на соболя.

Утром Лёха собрался к себе на избушку, Сергей пошёл с ним до водораздела, чтобы разнести часть капканов и сразу определить им место.

Они шли вдоль таёжной речушки, пересекая впадающие в неё ручьи.

– Капканы лучше всего устанавливать на местах кормёжки соболя. Вдоль ручьёв у воды всегда держится много живности, на которую охотится соболь. Это и рябчики, мыши, зайцы, да и ягоды много остаётся на зиму: голубицы, рябины.

Место для капкана выбирай на пригорке, или полянке, чтобы значит и самому после не потерять капкан и запах от приманки будет лучше ветерком разноситься.

Вот смотри подходящая полянка.

Место действительно было удобное и к тому же красивое. Здесь ручей впадал в речку. Небольшая полянка на косогоре окружена мелким березняком и оврагами.

– Здесь всю зиму будет держаться выводок рябчиков. В первых они будут кормиться здесь, склёвывать почки на берёзках, во вторых спрятаться им от врагов легко через овраги. Ставь здесь капкан, не ошибешься, такое место ни один соболь не пропустит.

Серёга сбросил мешок с плеч, достал топор, хотел срубить молоденькую сосёнку, росшую рядом, но Лёха остановил его.

– Постой, вот попадётся соболь в твой капкан и начнёт биться в нём, всю смолу с твоей сосёнки на свою шкурку соберёт. Всегда выбирай жердь из сухостоины и устанавливай её не под смолёвыми деревьями.

Сергей вырубил жердь из сухого тонкого листвяка, прибил её гвоздём к берёзе. Так чтобы конец, где будет капкан, находился от ствола больше чем в метр, чтобы пойманный соболь не смог дотянуться до него и вырваться из капкана.

Потом привязал капкан через вертлюжок к жерди проволокой и надёжно её закрепил.

– Ставь капкан перед приманкой так, чтобы зверёк, не перешагнул его и наступил в него передней лапой. Я по первому разу не учёл этого, соболь попадался задней лапой и висел вниз головой, обделается весь, вот и чистишь после шкурку от его дерьма.

Приманку конечно лучше всего из потрохов рябчика подвешивать, а если что другое подвешиваешь, то всё одно намажь жердь у приманки содержимым желудка и кишок рябчика, я иной раз зимой из лунок его помёт собираю для этой цели. Запах рябчика приманивает соболя издалека.

Закончив с установкой капкана, Сергей присел рядом с лежавшим на листьях Лёхой.

Сквозь сбросивший с себя листья березняк, хорошо проглядывался противоположный берег речки, поросший огромными елями и выделяющимися на их тёмном фоне зелёными кедрами.

Серое небо, обещавшее продолжение нудного дождя, давило тоскливой отрешённостью и безразличием ко всему миру.

Даже говорливый ручей, журчал уже иначе, чем в ясный день золотой осени. Исчезла в его песне весёлость и беззаботность, чувствовалась настороженность перед будущими изменениями.

– Жди сегодня ночью снега. Нутро и всё вокруг подсказывает это. А ты зря куришь, бросать надо. Я на второй год бросил. В первых курева не напасешься, а во вторых тайга не любит курящих.

В тайге курящего человека за километр можно почуять, уж очень дым ядовитый. А возле капканов старайся вообще не курить, не отпугивай зверя. Лиса к капкану и месту где курили, никогда не подойдёт, а сохатый, медведь курящего человека, даже если он и не курит сейчас, обойдут стороной.

Ну что прощаться будем? Я отсюда по ручью вверх пойду, на горе водораздела у меня тропа, которая к избушке приведёт. Как будет время или нужда, прибегай.

Лёха пошёл по ручью, а Серёга дальше по речке. Он думал, что вот каким бы человек не был, а всегда в любом пробивается, откуда – то из души, что – то доброе.

Красота это жизнь. А жизнь прекрасна в любом её проявлении

Первый снег в тайге это не то же, что первый снег у человеческого жилья: в деревне, городе.

Перемена здесь естественна, она ожидаема тайгой и её обитателями. Эта новизна первого снега здесь не так бросается в глаза.

Присыпанные снегом смёрзшиеся листья хрустят под ногами, ломаясь, они лежат в ямке от следа почерневшими осколками золотистого бабьего лета.

Припорошенные ели, словно накинули на себя белый пуховой платок и теперь стоят, любуясь на своё отражение в реке.

От снега по берегам реки, вода стала темнее и спокойнее. Она несётся уже без прежнего шума, подчиняясь всеобщей торжественности обновления природы.

И только на перекатах позволяет себе, что – то сказать о преобразившей тайгу красоте.

А красота эта величественна и не нуждается ни в каком приукрашивании, она прекрасна именно своей естественностью. Она создавалась веками и не для того чтобы ей красовались и восхищались.

Красота это жизнь. А жизнь прекрасна в любом её проявлении. Даже во сне.

Вот с первым снегом тайга засыпает до весны. Первый снег, как лёгкая простыня, что укрыла её перед сном. Потом будет ещё одеяло, под которым она проспит, пока оно не будет растоплено весенним солнцем, и сейчас в воздухе висит предсонная тишина и нега, которая охватила всё.

Затихли и попрятались обитатели тайги. Они вдруг испугались, почувствовав, что окружающий их мир засыпает, оставляя их самих на себя, и что многие из них погибнут зимой без материнского присмотра тайги.

Но это уже мудрость жизни, мудрость природы.

Сергей сегодня остался «дома» чтобы переделать кучу неотложных дел. Он успел ещё до снега сложить дрова в поленницы, выкопать и обложить камнями «холодильник» в ручье, проконопатить мхом ещё на раз стены избушки. А теперь готовился к охоте.

Первый снег от тепла раскис, а с ветвей капал холодной водой. Идти в тайгу по такой слякоти не имело смысла, тем более что вся живность тоже попряталась в тяжёлом мокром тумане, пахнущем прелыми листьями.

На поляне перед избушкой жарко горит костёр, разогнав вокруг себя на несколько метров тягомотную мокреть. Пламя костра словно смеётся над нависшим над поляной туманом. Весело потрескивают сучья, выстреливая иногда в него снопом искр.

Сергей уже добыл десятка три рябчиков и успел до слякоти насторожить капканы. Он разрывал тушки на пять частей, оставлял себе грудки для еды, а остальное шло для приманки.

Её было мало, нужны были зайцы. У сгоревшей избушки вместе с печкой он нашёл кусок мягкого японского троса для лебёдки и вот теперь расплетал его на жилы. Три оставил для ловушки на медведя и лося, а остальное использовал на петли для зайцев.

Он отжёг проволоку в костре добела, когда та остыла на воздухе, надраил её до блеска песком и накрутил петли.

Сергей наслаждался работой у костра, делал её неторопливо и даже с ленцой, понимая, что это небольшая передышка перед самым промыслом.

Всё живое в тайге замерло и не подавало жизни. Чувствуя приближающийся холод и снегопады, зайцы торопливо меняли серую летнюю шубку на белоснежную зимнюю.

И вот через два дня сплошной стеной повалил снег. За несколько часов тайга преобразилась. Теперь в ней царствовал белый цвет. От снега, лежащего повсюду, она как бы уменьшилась и стала уютней. К вечеру снегопад закончился, и ночью опустился на тайгу настоящий морозец в минус пятнадцать градусов.

И в этот засверкавший морозный мир бросились зайцы. Они торопились натоптать, пробить в снегу свои летние тропы, чтобы по ним убегать от своих врагов.

Их враги лисицы, соболя ещё лежали, в своих убежищах, тоже меняя свои шубки, «выходили», как говорят охотники.

За зайцами в обновленный мир вылетели из ельников выводки рябчиков. Они сидели на ветвях молодых берёзок. Иногда пытались склёвывать замёрзшие почки и учились нырять в снег, где ворочаясь, делали себе лунку для тепла.

Из – под снега вылезали, пробивая в нём туннель мыши – полёвки, потом они перебегали по нему, оставляя цепочку следов, до своих кладовых.

Вылезла из своего дупла и спустилась на снег белка. Непривычные к снегу лапки озябли и она, смешно вскидывая зад, перебежала до ели, быстро взобралась на неё. Белка была уже выходная в светло – бусой шубке.

Сергей прошёл по путику вдоль капканов, иногда сворачивая в сторону, чтобы поставить на заячьей тропе петлю. На другой день он вынул из петель четырёх зайцев, теперь с приманкой для капканов проблема отпала.

Он весь вечер провозился, снимая с зайцев тонкие, как целлофановая плёнка, шкурки.

Потом напившись, чаю лежал на топчане. Вспомнилась мама, сёстры и как он попал сюда.

Сергей жил у матери с тех пор как разбежались с женой. Разошлись они мирно, делить им было нечего. Детей так и не завели. Жена говорила ему

– Родила бы для нормального отца, а с тобой непутёвым не буду.

Сам Сергей себя непутёвым не считал, детей он любил, а то, что был постоянно навеселе и имел полгорода приятелей, с которыми проводил всё своё свободное время, считал нормальным явлением, все так живут.

Так что когда ушла жена, он словно и не заметил этого. Остались, как он считал друзья и подруги.

Вот только мама, а за ней и сёстры давили на мозги, что, мол, никакие собутыльники семью не заменят.

Однажды на очередном корпоративчике у друга до Серёги докопался один очень въедливый «вьюнош». Он доставал его своими философскими теориями, а напоследок переманил к себе его подругу Ксюшу Сучак, которая охмурённая красноречием студента перепрыгнула тому на колени.

И тогда Серёга схватил столовый нож и пырнул им студента в бок.

Друзья увели Серёгу к матери, а утром «опохмелили» его новостью, мол, он убил человека, и посоветовали скрыться от правосудия.

Они же нашли вербовщика, который набирал людей для работы в тайге.

– Поживёшь в тайге года три, пока всё поутихнет, деньжат подзаработаешь, окрепнешь на свежем воздухе.

Так он и попал из города в тайгу, которую увидел воочию только теперь.

Захотелось курить, но курева не было. Серёга, следуя совету Лёхи, решил бросить эту привычку и сжёг все свои запасы табака в костре.

От этих воспоминаний Сергей выскочил из избушки. Свежий морозный воздух ворвался в лёгкие, уничтожая в них остатки никотина, и помчался с кровью к голове и сердцу, захватывая по пути всё ненужное и вредное для организма.

Сергей раз за разом выдохнул из себя этот отравленный воздух. Освободившись, от тяжести воспоминаний, он огляделся.

Тёмный свод неба сверкал множеством звёзд, которые пульсируя, как кровь в жилах, посылали через огромные расстояния свой свет. Этот свет, отразившись от белизны снега, входил в Сергея, наполняя его спокойствием и уничтожая остатки страха и тоски.

Свет звёзд отличался от света луны, которой сегодня не было в небе. Свет луны мёртвый свет, мистический рождает в душе беспокойство и страх, а звёздный свет живой. Он как вестник чего – то нового, хорошего, незнакомого.

Долго стоял Сергей, впитывая в себя эту тишину и вечность времени, среди необъятной, огромной тайги.

Утро было чудесным. Хотя солнца и не было видно за сплошным покровом белёсых туч, но чувствовалось что оно там наверху за ними. От снега, который лежал везде и поскрипывал под ногами, была прекрасная видимость: мягкая и успокаивающая.

Тайга преобразилась до неузнаваемости, приняла сказочный вид.

Сергей шёл, с трудом угадывая тропу, которую пробил ещё до снега и только его затеси на деревьях не давали уклониться в сторону.

Он был весь в предвкушении первой добычи. Казалось, что вот в первом же капкане будет сидеть схваченный стальными челюстями соболь.

Но капканы были пусты. И каждый капкан приходилось поправлять. То он был захлопнут, видимо от тяжести снега, то кто – то сорвал приманку. А вот и разгадка в капкане сидела схваченная за обе ноги лесная сойка или как её звали все охотники, кукша.

Эта, всегда кажущаяся растрепанной и неопрятной, птица с крикливым голосом следит за охотником с целью поживиться чем-нибудь около него и по своей глупости попадает в капкан. Зачастую пришедший к капкану соболь сжирает её, оставляя в капкане только её лапки.

Вытащив из капкана кукшу, Сергей стукнул её головкой с длинным любопытным носом по стволу дерева и уже мёртвую подвесил, как приманку.

В один из капканов попалась белка, видимо ей захотелось попробовать мясца рябчика. Сергей стукнул её по головке тяжёлой рукояткой ножа, сделанной из рога сохатого, вытащил из капкана и положил в рюкзак, вечером в избушке снимет шкурку.

У одного капкана было множество следов соболя, тот даже взобрался на жердь, перешагнул капкан, сорвал приманку, спрыгнул вниз и тут же её проглотил, оставив только несколько пёрышек.

Его следы направились к следующему капкану. Сергей пошёл быстрее с уверенностью, что теперь – то уж соболь будет пойман.

И точно уже издалека он увидел, как на жерди мечется схваченный ловушкой соболь.

Это был первый увиденный им живой соболь. Зверёк, заметив охотника, замер на жерди, сжавшись, словно приготовившись к прыжку, наверное, он решил драться за свою жизнь.

Но измученный тщетными попытками вырваться из капкана, чувствуя свою обречённость, он с ненавистью и злобой смотрел на человека, отобравшего у него свободу и собирающегося отнять жизнь.

В его взгляде не было страха, а злоба заменялась тоской, такой невыносимо тяжёлой, что придавливала к земле и сковывала все движения.

– Миленький, прости меня и пойми, ведь и у меня отобрана свобода, и я так же как ты попал в капкан. Чтобы сохранить свою жизнь я должен отобрать у тебя твою – говорил чуть ли не со слезами Сергей.

И потом, отвернувшись, чтобы не видеть глаз загнанного зверька стал бить рукояткой ножа по головке животного, по туловищу, по капкану.

Уже намного позже, года через два, он, узнав все повадки, и жизнь зверей в тайге, поймёт, что соболь умирает в капкане не от голода и мороза, а от тоски, причём в течение нескольких часов.

Поймёт и ещё одно, что в тот момент, когда он смотрел на умирающего от тоски соболя, тайга наблюдала за ним, просвечивала его как рентгеном, видя его чувства и помыслы.

За два сезона он добудет множество соболей, лисиц и другой живности, но никогда не будет испытывать азарта и удовольствия от убийства.

А тогда, снимая шкурку с соболя, вдруг вспомнил себя мальчишкой, когда он, поймав свою первую рыбёшку, испытал восторг и азарт ловли. Ему тогда показалась рыбка очень большой и красивой.

Но после, когда принёс её домой и, хвастаясь маме своей добычей, вдруг увидел, что рыбка совсем маленькая, поблёкшая. И что живой она была гораздо красивее.

Продолжение книги