Табу бесплатное чтение

Глава 1. Ей идёт вообще всё

– Ноут, зарядки, медицина – на месте, сменка, батарейки – всё, – закрыла пухлую походную сумку Ника и принялась застёгивать молнию. – Пожрать! Коту оставить пожрать, – вскрикнула она, прищемив палец "собачкой". –Ларик! – позвала девушка вглубь квартиры. – Иди сюда, толстяк мохнатый!

– Урр-мяф! – раздалось сверху: лиловый вислоухий бриташка, развалившись на пустой книжной полке, одним глазом следил за сборами хозяйки, а другим дремал.

– Ты здесь, морда моя, – просопела Ника, всё еще пытаясь застегнуть несходящуюся на сумке молнию. – В следующий раз чемодан возьму! Или вообще ничего – ноут подмышку, всякую мелочь по карманам, и вперёд, – пробурчала она, все же совладав с замком. – Так, Ларик, – посмотрела она на кота. – Уезжаю на неделю, как обычно. Кормить тебя некому – как обычно. Насыплю сейчас тебе корм, оставлю пачку открытой – ну, разберешься, ты ж не в первый раз тут за главного.

Ларик заурчал в ответ, перевернувшись на спину и выпячив пузо. Кстати, питье для него давно не было проблемой – Ника так редко бывала дома, что он научился открывать и закрывать кран в ванной. Она смеялась, мол, Ларик так скоро и на двух лапах ходить начнёт – прямиком в театр к Куклачёву.

– О, блин, лоток.., – закатила глаза Ника. – Ларик, может ты научишься и в туалет ходить как люди? Кот юркнул к "обновлённой" миске мимо хозяйки. – Почему всё делается в дверях, прямо перед выходом, – возилась с лотком она, поглядывая на лежащий на стиральной машинке телефон. Он тренькнул уведомлением. – Всё, кот, бывай, я поехала, – крикнула Ника в кухню, поставила в угол между ней и ванной вымытый лоток, надела куртку, обулась, взяла сумку и показала язык своему отражению в зеркале в прихожей. Телефон пиликнул снова.

– Да иду, иду, – протянула она, отрыв сообщения. Первое было от онлайн-кинотеатра – предлагал обновить подписку, а вот второе – от её оператора Ника, короткое «я подъехал».

Журналисты Ника и Ник – Вероника и Никита – работали вместе не первый год, прошли, что называется, Крым и Рым и вот отправлялись в очередную авантюру – снимать документальный фильм о боях на Харьковском направлении. Эту командировку они еле как выбили у начальства своего телеканала, тяжело им согласовали и трансляцию фильма в прайм-тайм – это же не какой-то сюжет для новостей, а почти полный метр, попробуй доказать, что он действительно будет рейтинговым!

Впрочем, Нике казалось, что шеф-редактор докпроектов Алексей Юрьевич и так кристально понимает выгоду этого проекта, но что-то мешает ему дать на него добро. Выбили, согласовали, но с одним условием от руководства – мол, можете ехать, но своим ходом! Как им объяснил Алексей Юрьевич, все редакционные бронированные фургоны стабильно торчали "за лентой", а легковушек и без того не хватало на другие съемки.

– Инициативные такие – так отправляйтесь, пожалуйста, скажите спасибо, что оформим как командировку…со всем полагающимся, – посмотрел он на Нику и Ника поверх очков. – На чём поедете-то? Номер машины мне скажите, – почему-то погрозил он указательным пальцем, принявшись суетливо наводить порядок на своём столе.

– На моей "Буханке" поедем, на чём, – хмыкнул Ник, бросив на Нику испепеляющий взгляд. – Аппаратура хоть есть, можно казённую взять или тоже мне на свою снимать?

– Комплект бери, что за вопрос, – икнул редактор. – И это, сними нормально! Нику слушай, она мне своим сценарием вон все мессенджеры заполонила, пришлось читать – там всё годно. Картинка должна получиться огонь, в прямом смысле, вся, ты понял меня? – хлопнул он по столу. Ник вздохнул, как будто сдерживая из последних сил слова во рту, Ника дернула его за рукав.

– Алексей Юрьевич, не перегибайте, – оперлась она руками на край стола, – сегодня этот фильм для нашего канала, а завтра…, – присвистнула она, выпрямившись. – Давайте все будем тише, в общем.

– Так давайте, давайте! Ника, ну нет у меня машин, ну не могу я вас отправить на редакционной со всеми прибамбасами! – начал было начальник, но Ника сделала круговой жест рукой и направилась к выходу из кабинета, взяв за руку Ники. Несколько опешивший редактор хотел сказать что-то им в след, но понял, что такими темпами рискует остаться и без фильма, и без, в общем-то, одних из топовых журналистов канала, крякнул и закрыл рот.

"Ну, и где он встал", – подумала Ника, осматривая с крыльца своего подъезда двор. – А, вот ты где, – крикнула она, увидев Ники, сидящего на скамейке за пышным кустом дикой розы.

– Таблетки от укачивания взяла, или как в прошлый раз? – ухмыльнулся Ник, подойдя к ней и взяв её сумку. – Пошли, я за углом встал, тут у вас не проехать. Он пошел по тропинке под домом вперед, Ника – за ним, вдыхая изо всех сил яркий, звонкий, чуть дурманящий аромат только-только набравшей цвета сирени, которая кустилась в ее дворе чуть ли не на каждом шагу.

– А ты не гони, особенно по ямам, и пилюли не понадобятся, – ответила Ника, остановившись и притянув к себе ветку сирени. – Ник, а мне идут цветы? – неожиданно даже для себя, спросила она. Он обернулся и задержал на девушке взгляд. Ей идёт удивительным образом всё – и цветы, и АК, и мешковатый "пиксель", и платья, и берцы, и каблуки… и БТР, и мотоцикл, и конь! Но Ник никогда не говорил ей об этом – не сказал и сейчас.

– Пошли уже, мы должны были выехать уже полчаса как! – буркнул он.

– А ты чего не в духе? – спросила она, отпустив ветку.

– Я всегда в духе, – закинул Ник ее сумку в свой УАЗик и хлопнул дверцей. – План у нас, значит, такой, – сказал он, закуривая. – Заедем в Белгород, там надо пересечься с машиной из одного подразделения, сгрузим им гуманитарку – вон, полно всего от волонтёров, – кивнул Ник на машину. – Или как лучше? Нам же все равно придётся кататься из-под Белгорода в Харьков и около?

– Давай сразу заедем, не понятно, как съемки пойдут и будем ли мотаться – может быть будет проще где-то там ночевать в полях, чем тащиться в гостишку, – ответила Ника, запрыгнув на переднее сидение.

До Белгородской области доехали гладко, пару раз сменив друг друга за рулём, но почти молча – Ник всем своим видом показывал, что его лучше не трогать, Ника и не трогала.

"Наверное, опять поругался со своей очередной зазнобой. Или не Или не позавтракал…как обычно", – думала она.

"Чёрт меня дернул с ней вообще связаться, чего я вообще за ней таскаюсь, снимаю ее проекты, один забористее другого, вот, докатились до корявой командировки – едем на войну, считай, в консервной банке. Но лучше со мной пусть едет, чем с кем-то", – думал он.

В Белгород они въехали почти ночью: Нику сморил сон, Ник заехал на заправку и вышел из машины. Заправка оказалась не рабочей – здесь не горели фонари и не было ни души. Ник посветил своим фонариком – свет выхватил из смолистой тьмы оплавленный джип, дальше – побитую витрину магазина. Он глубоко вдохнул и поднял голову к небу.

– Ты посмотри, сколько тут звёзд, – прошептал он. – в Москве отродясь такого не увидишь, – сложил он квадратом пальцы и поднес "кадр" к глазу.

– Ник, чего стоим? – услышал он голос Ники за спиной. – Мы где вообще стоим?

– На обстрелянной заправке в Белгороде, ждём машину из подразделения, – повернулся он к ней и сунул руки в карманы. – Смотри, сколько тут звезд, и Млечный путь вон, и Большая медведица, – вновь поднял голову к небу он.

– Малая это, – поёжилась Ника, всматриваясь в небо. – А вон – Сириус, – сказала она, вздрогнув от гудка – заправка озарилась светом фар подъехавшей грузовой ГАЗели.

– Во, наконец-то приехали, – потёр руки Ник и пошел разбираться с гуманитаркой. А Ника, вопреки своему желанию поучаствовать в этом деле, почему-то застыла под антрацитовым, почти не тронутым городской засветкой небом, ища на нём созвездия. Она увидела белесый росчерк – "упала звезда", как говорится в народе. Конечно, это не "звезда" и не "упала" – так сгорают метеоры, но Ника не стала мудрствовать и загадала желание. Обернулась – несколько человек переносили из их "Буханки" в ГАЗель коробки. Она пошла к ним, но у неё на пути возник человек в балаклаве.

– Не поздно гуляете? – спросил он.

– Я, так сказать, из этого самого УАЗика, – посмотрела за его плечо Ника.

– А… а я уж подумал, помощь вам какая нужна, – развёл руки человек.

– Может, вам нужна, могу помочь коробки перетащить, – сказала она.

– Да не надо, ребята почти справились, – кивнул он на них. К ним подошёл Ник.

– Всё, командир, загрузили вас, мы поедем, – протянул он ему руку попрощаться.

– От души спасибо, ребят. Вы…, – что-то начертил пальцем в воздухе командир.

– Да, туда, – засмеялся Ник.

– Ну так давайте сопроводим, время у нас ещё есть, да к тому же, в одну сторону ехать. С нами проедете быстро! – военный свистнул, показал какой-то знак своим и пошёл к грузовику. Ник пожал плечами и подтолкнул Нику к «Буханке» – дальше, через Белгород, в сторону границы, они поехали «кортежем». Ника снимала на камеру побитые прилётами фасады домов Белгорода, витрины магазинов, поваленные деревья – в свете рыжих фонарей этот пейзаж, к тому же, напрочь безлюдный, приобретал апокалиптический флёр. На удивление, в городе и, вероятно, области, было тихо – редкая ночь обходилась здесь без обстрелов. На КПП не было ни очереди, ни проблем – убедившись в этом, командир пожал руку Нику, кивнул Нике, запрыгнул в грузовик, он зарычал, развернулся и поехал прочь.

– Ну, вот мы и за лентой, – сказал тихо Ник, проехав несколько километров. – Пять утра, а солнце, вон, бьёт прямо в глаза, – поморщился он, опустив козырёк на лобовом стекле. – Сейчас едем на первое место съемки, в Борисовку, да? Отснимемся – предлагаю поспать.

– Да, нам туда. Ник, потерпи пожалуйста, – повернувшись к нему, почему-то виновато протянула Ника. – Поспим, главное не опоздать – договорено же, и снять, естественно, – уперлась она затылком в спинку кресла.

– Ну, до Борисовки тут совсем и ехать нечего, полчаса неспешным ходом и будем там, – сказал Ник, щёлкнув пальцем по зависшему навигатору. Вдруг под колесом с его стороны раздался взрыв – машину кинуло в сторону от колеи, она закрутилась, ударилась правым бортом о дерево и застыла, дымясь. Ник неподвижно лежал на руле, Ника неестественно вывернулась в своем кресле – подушки безопасности не сработали, если вообще были в этой машине.

– Никита, – двинула побелевшими губами девушка, пытаясь пошевелиться и дотронуться до него, но тело не слушалось её: вся правая сторона горела болью, а глаза заволакивала чёрная пелена. Пытаясь её прогнать, Ника мотнула головой и согнулась в тут же накатившем приступе тошноты. Она захрипела, пытаясь вдохнуть – гаснущее сознание подкинуло идею открыть покорёженную дверь. Ника нащупала ручку, но не смогла совладать с ней. Девушка провалилась в липкий омут забвения, остатками зрения успев различить среди пышной листвы человека в камуфляже, бегущего к машине.

Глава 2. Живи!

Ладья, привязанная растрёпанной верёвкой к колышку на берегу, едва покачивалась в тихой воде, глубже и глубже убаюкивая лежащую в ней Нику. Её руки, сложенные на груди, складки пышного савана, пшеничные локоны будто застыли, не движимые ни её дыханием, ни ветром. Фарфоровое её лицо было безмятежно и чисто – можно было бы подумать, что она утонула без остатка в сонной неге, если бы не медные пятаки на её веках.

– Ника, всему свой срок, – зашелестел ветер вокруг неё. – И жизни, и смерти … а ты здесь вне срока! – в воду рядом с ладьей ударила молния. Ника дёрнулась, но более не смогла пошевелиться.

– Что происходит? – прошептала она.

– Я, дочь Мары и Кощея, вестница мёртвых, богиня скорби и жалости Желя, провожаю тебя на погребальный костёр. Но…ты здесь не вовремя! – вскрикнула она и тихая река забурлила, клокоча.

– Я могу уйти? – усмехнулась Ника.

– Можешь, если прежде вспомнишь всё…, –прошептала ей на ухо Желя. – Всё, что восполнит твою тлеющую жизненную силу; того и гляди, веревка, держащая ладью подле берега, оборвётся и тогда… Вспоминай!

Перед закрытыми глазами Ники замелькали картинки. Вот ей года четыре – в третий раз в её жизни она с родителями отправилась на море. Азов. Николаевка. Дачный домик бабушки с дедушкой на побережье. Много солнца и малины в палисаднике.

Ника мотнула головой и прежнее воспоминание сменилось новым. Вот ей лет 15. Она во всю пытается казаться взрослой – дерзит родителям, красит волосы в сумасшедшие цвета, пробует курить, сбегает с уроков, целуется в подъездах. Слушает тяжелый рок, носит соответствующий шмот, отказывается думать о будущем и уверен, что жизнь вечна. Её – уж точно. Но вот – урок литературы.

– Пишем сочинение на тему "Что я увидел на картине "Бурлаки на волге" – скрипит у школьной доски филологичка Ираида Степановна.

– Это мог быть урок не литературы, а химии и вместо филологички могла быть химичка, и вместо рока ты могла слушать рэп, но неизменны этой идиллии три вещи – ты взрослела, бунтовала, и от тебя ждали свершений. Ты смотрела на этих бурлаков и не понимала, почему ты вдруг им…сочувствуешь. Ты начала вникать в сюжет живописного полотна, и вдруг – против своей бунтарской воли, присмирела перед картиной и начала думать. Думать о жизни, ее тяготах, скоротечности…и вдруг поняла, что и ты, и те, кто вокруг – такие же бурлаки…Это было твое первое знакомство с попыткой приобщиться к прекрасному. Первое знакомство с серьезной, действительно взрослой попыткой понять чью-то боль и тяжесть чьей-то ноши, – сказала Желя.

Ника вспомнила свои 25 лет. Тогда ей расхотелось взрослеть. Она лет семь как благополучно выпорхнула из школы, отучилась в желаемом ВУЗе, получив диплом журналиста, но…Тогда дела не ладились, карьера не строилась, хотя было всё – цели, стремления, здоровье, силы дерзать.

– Неизменны в этой идиллии три вещи – ты безвозвратно повзрослела, дорвалась до свободы… и оказалось, что тебя нигде не ждут. Это было твоим первым знакомством с большим миром один на один. В котором главным действующим лицом, вопреки твоим чаяниям, стал не ты, а он, –продолжила Желя. – И вот ты шатаешься по улицам, пристаешь к знакомым и незнакомым с просьбами подсобить в поиске работы. Работы. Но по сути – себя. Вроде что-то находишь, но, позанимавшись этим полгода, понимаешь, что это тебя не впечатляет. Бросаешь. Снова что-то начинаешь. Бросаешь. Снова. Что-то. На фоне этого ты забываешь о тех, кто был рядом с тобой всегда – родителях, близких. Все реже появляешься дома, реже звонишь, реже ловишь себя на мысли, что вообще по ним скучаешь. Ты превращаешься в бездушную болванку, одержимую только лишь поиском места в окружающем мире. А когда-нибудь, решив наконец-то прибраться в своей берлоге, ты найдешь потрепанный фотоальбом. Откроешь и…увидишь в нем себя – того розового пупса в панамке. Вспомнишь, что тогда ревел из-за раздавленного песочного куличика, вспомнишь и бурлаков с Волги, свой вечный бунт против всего…и тех, кто был с тобой рядом. Подойдешь к окну, прислонишься к холодному стеклу, закроешь глаза и…поймешь, что все твои первые знакомства закончены. Дальше – знакомство с их последствиями. И вдруг захочется кричать. Не от того, что случилось что-то фатальное, а потому, что маменька уже не прибежит вытирать твою мордаху… Хочешь жить, да?! – вскрикнула Желя. – Хочешь что-то изменить, что-то сделать – вон, как искрится веревка, держащая ладью, не желает тебя Явь отпускать, не может тебя Навь принять – столько тебе ещё всего предстоит! Так Живи! – хлопнула в ладони она, опустив на ладью с Никой ледяной дождь.

Девушка вздрогнула и открыла глаза. "Хорошо так примерещилось, примерещилось же?", – зароились мысли в её голове. Тьма сменилась полумраком тесной комнаты с кривым маленьким окошком напротив чего-то твердого и колючего, на чём она лежала. За окном кто-то ходил и разговаривал, до Ники долетали обрывки фраз.

– Что делать? А зачем притащили? У нас юнитов пока достаточно. Нет, он не говорил так. Ну, теперь пусть сам решает. Лежит, да. Да куда денется, даже ползать не может, – услышала она, и вскрикнула от неожиданной боли, пронзившей её в неловкой попытке сесть. На крик в комнату зашёл человек, маячивший за окном.

– Оклемалась, что ли? Ну, ты курица, как мы поняли, важного полёта, – загоготал он, – журналист, значит. Знаешь много, значит. Мозги есть значит, да?! – подскочил он к ней и схватил за волосы, притянув к себе. – Не я тебя из той машины выковырял, я бы там пристрелил. Будь ты хоть медичкой, ещё какой-то от тебя толк бы был. Хотя, за тебя можно и денег срубить у твоих, ты ж не безхозная. А ну, как ты реально ещё и что-то для нас полезное знаешь. Знаешь?! – прошипел он, туже наматывая на кулак ее волосы. – Овод, где ты там?

Ника молчала, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не впиться зубами ему в горло – впрочем, сил не было даже дышать без пауз. В "клеть" зашёл крепкий мужчина и что-то сбросил с плеча на пол.

– Клещ, отвали от неё. Я говорил с Рагнаром, сказал, его дождаться, её не трогать и к юнитам пока не определять. Ну, а так-то, она не хрен с горы, ей и мозги просто так не вышибешь. Вон, смотри, в машине что нашли, – пнул Овод сумки, которые принёс. – Две камеры, свет, микрофоны, ноутбук, правда, запароленный, но это – пока. Распаролит, аж бегом, ну а если нет.., – провел он большим пальцем поперёк горла. – В общем, из этого всего добра можно сделать киностудию, – загоготал Овод. – Для всяких-разных фильмов, да, Вероника Владимировна Аксёнова, журналист телеканала…а дальше кровью заляпано, – кинул он в неё её пресс-карту. – Клещ, её наверно надо чем-то покормить, воды хоть дать. Рагнар вернётся точно не сегодня, как бы она не крякнулась…и мы тогда за ней.

"Юниты…какие юниты? Единицы, образцы, предметы – это если по-русски…кого они могут так называть и почему?", – спутанно подумала Ника.

– Да она побитая вся, тут как бы медицина нужна, – сменил гнев на милость Клещ, погладив её по голове. – Но. Жирно будет, само заживёт, – загоготал он. – Короче, курица – сидишь тут и не кудахчешь, какую-то воду и жрачку, так и быть, дадим. Но…в твоих интересах как раз тихо сдохнуть, чем встретиться с Рагнаром, – припечатал Клеш её затылком к стене, встал и вышел прочь. Овод последовал за ним.

– Где Ник? – выдавила Ника ему в след.

– Этот, за рулём который? Да собаки, наверное, растащили, отдыхай, ночь уже, – загоготал он, грохнул, судя по всему, тяжелой дверью и опустил со скрипом засов с обратной стороны.

Глава 3 Ну, ты, Лёша, и…

Алексей Юрьевич стоял у окна своего кабинета, то и дело поправляя галстук. Ему одновременно было трудно дышать, хотелось пить и бежать куда подальше. Он не выпускал из рук телефон, пищащий в разгорячённых ладонях о перегреве. Шеф-редактор закрыл глаза и прислонился пульсирующим лбом к прохладному оконному стеклу, не успевшего ещё раскалиться жаром всходящего дня, где-то очень глубоко в душе теша тщетную надежду на то, что он спит и скоро проснётся.

– Какого лешего творится, отвечай! – вздрогнул он от крика и последовавшего за ним стука двери о стену. В кабинет влетел директор телеканала Аполлон Евграфович.

– Тише, тише, – почти взмолился Алексей, хватаясь за правый висок. – Давайте сядем, – повернулся он от окна с соответствующим жестом.

– Ты – сядешь! И я вместе с тобой! – схватил его за галстук Аполлон. – Это немыслимое ЧП, ты врубаешься?! Кто подписал им эту командировку, какого хрена там стоит моя подпись, если я вообще не в курсе, что от канала поехала за каким-то лядом за ленту группа, да ещё и с голой жопой! При том, что я запретил отправлять туда группы из Москвы – там есть стримеры, есть корпункт канала в Белгороде! – лютовал директор.

– Я подписал, я всё подписал и за себя, и за вас, – выдохнул Алексей, ухватившись за запястье начальника.

Он неожиданно отпустил его галстук, похлопал по плечу и тихо сказал:

– Что имеем? Ты левой пяткой оформляешь командировку моим лучшим журналистам – но оформляешь её коряво, знаешь, что я вообще такие "вояжи" запретил – поэтому не ставишь в известность меня. Ты не даешь им редакционную машину, рассчитанную на повышение живучести людей в зонах ЧС, хотя у нас есть как минимум две таких – здесь, в гараже, твою дивизию…Ты не оформляешь им медстраховку, не начисляешь боевые – отправляешь только с командировочными. А эти олухи соглашаются – приключений им подавай! – хлопнул в ладони директор и закрыл ими рот.

– Да они сами мне все пороги оббили, сами рвались туда этот чёртов фильм снимать, разве удержишь? Ника вообще страх потеряла, сыпет мне ультиматумы, мол, ей всё равно, для кого снимать – её везде пустят в эфир. В том-то и дело, что везде, любой канал, понимаете? А нам самим такая рыба нужна, – протянул Алексей, ковырнув носком ботинка давно вздыбившийся под батареей линолеум.

– Они сами. Великолепно! Вот так в прокуратуре и объяснишь, – прошипел Аполлон. – Считай, что ты сам сейчас пришёл ко мне с заявлением по собственному, хотя, тебя нужно уволить по статье – чтоб не взяли даже ни в одну захолустную стенгазету, ни в один боевой листок! – выпалил он и сел в кресло Алексея Юрьевича. – Что о них известно?

– Ник в белгородской областной больнице, кома. Машина по левому борту раскурочена, у него – целый список травм, врачи не дают гарантий. Ники нет, – развёл руками шеф-редактор, помолчал, наконец снял душащий его галстук и швырнул его на подоконник. – Они подорвались, отъехав от границы километров семь в сторону Харькова. Там устроили засаду диверсанты, ждали войсковую машину снабжения, а проехали вот наши…Погранслужба, военные, Росгвардия подоспели, но поздно – боевики уже обчистили машину, Нику забрали, стали отходить. Ну, силовики положили троих, но группа естественно была больше, к тому же они прикрывались Никой – если бы убрали их, то и её наверняка. Где эти уроды сидят, где их формирование кучкуется – хрен разберешь, но, как мне передали из ФСБ, Нику ищут, развёрнута операция.

– Потому что это скандал, понимаешь, да? Документалист-расследователь федерального телеканала Вероника Аксёнова, которую каждая вошь знает, попала в плен к украинским диверсантам. Естественно, ищут! – вытер лоб Аполлон Евграфович. – Дальше все подробности по этому делу я хочу получать лично, а не через тебя – интересно, почему со мной не связались напрямую, всех направлять ко мне – врачей, силовиков, понял меня?! Но. Как я, как ты будем дальше есть, спать, жить – я лично не представляю. В перспективе они оба, буду говорить прямо, на 90 процентов – трупы, и только на 10 – наоборот. Ну, ты понял, да, сколько может стоить одна подделанная подпись…Так объясни мне, за каким лядом ты их туда отправил?! – стукнул по столу Аполлон.

– Это был бы бомбический эксклюзив … А я засиделся в начальниках "второго сорта"! – выпалил Алексей.

– Так ты на моё место, что ли, метишь? – побагровел Аполлон.

– Нет, на другое, но не меньше вашего… На другом тв-канале, – сложил руки на груди Алексей.

– Захотел, значит, на фильме ребят выехать, медаль себе захотел, должность захотел! Ну, ты, Лёша, и гандон, – Аполлон кинул на стол ручку, которую вертел в руках, оперся на него локтями и не моргая уставился в открытое окно, из которого в кабинет врывался бой курантов вперемешку с нескончаемым гулом автострады.

Глава 4. Кушать подано

Окно Никиной "тюрьмы" дребезжало от истошного лая собаки, бегавшей под ним из стороны в сторону на цепи. Девушка кое-как встала и посмотрела в грязное, покрытое паутиной с засохшими мушками, стекло – тощая овчарка не просто металась в лае, срывающемся на визг, но падала и, надрывно скуля, пыталась вытащить голову из ошейника.

– Сапёр, фу, заглохни! – время от времени кричали ему снующие к полевой печке, чадящей чуть поодаль собачьего угла, бойцы.

– А ну, ты чего разорался?! – подбежал к нему Клещ, кинул камень, но промахнулся. – Лига, чего он бесится? – крикнул он.

– Может, и реально бесится, к нему лиса повадилась шастать, они ж бешеные вроде бывают. А то недели три назад они поцапались, визжали как ошпаренные, – расслышала Ника. – А, может, его того, кто ширнул "тестом". Или юнит какой грызнул, ага, – захохотал Лига.

– Ну точно, бешеный, – гоготнул Клещ, – смотри, у него пена ртом прёт и глаза красные, как у зомбака! А ну, я его, – крикнул он, и до Ники донесся выстрел, за ним – ещё один. – Тащемта всё, бобик сдох, я в голову чётко попал, – пробасил Клещ. – Слышь, а жрачку ему когда насыпали? Пойду отдам журналистке, а то отъедет, мне с Рагнаром пересекаться лишний раз не надо бы, – прокричал он Лиге и, не дожидаясь ответа, взял собачью миску и направился к Нике.

– Кушать подано, мисс, мэм или как там тебя, – приоткрыл он дверь и встал на пороге. – На, бери, – протянул он ей алюминиевую помятую миску. Ника молча сидела в углу между окном и стеной. Даже если бы перед ней расстелили скатерть-самобранку, она не смогла бы вкусить явленные ей яства – есть люди, которые в любой непонятной ситуации дико хотят есть и едят, а есть такие, как она – не испытывающие голод и жажду день, два…

Эта "суперспособность" очень пригождалась ей по жизни и особенно – в работе, в далёких командировках, в полях, где прокормиться, после закончившихся запасов еды, можно было только собирательством, ну, или если очень повезёт – ловлей рыбы на заточенную палку. Сейчас же разливающаяся по рёбрам, правой руке и голове боль делала отвратительной даже саму мысль о еде. Других человеческих потребностей это тоже касалось – организм Ники перешёл в режим выживания и задерживал в себе всё, что мог и не считал что-то в своих запасах лишним или не нужным – Клещ уже позлорадствовал по этому поводу, мол, удобства здесь под каждым кустом, зови, провожу. Но Ника не звала.

– Бери, б*ть, миску! – завопил Клещ, стукнув кулаком о дверной косяк. Ника не шевельнулась. – А так? – достал он из разгрузки пистолет и направил его на неё. Девушка повернула в сторону голову и здоровой, не травмированной левой рукой, убрала волосы с правого виска, натянув их так, что где-то под кожей затрещали фолликулы.

– Эх ты, с*чка, небось смекнула уже, что я не могу самовольно тобой распорядиться ,.. А уж очень бы хотелось! – захохотал, прихрюкнув, он и убрал пистолет. – Ну серьёзно, на, нормальная каша, мы Сапёра кормили тем же, что сами едим. Перловка это вроде…с тушёнкой, – принюхался он к миске. – Сапёр, кстати, и так и так бы хреново кончил. Да, долго он с нами был, Трала, второго пса, пережил вот на неделю. Да он, так-то, вообще оказался самым фартовым из всей своры. Кстати, вот в этом закутке, до поры, до времени, твоём, псы наши зиму зимовали… Знаешь зачем мы их держали? Мы их вперёд себя гоняли – по полям там, тропинкам, ну, понимаешь, да, почему Трал, почему Сапёр их звали, этот, как его, Бум еще был, Лоскут…ты ж в теме вроде, да?! – нервно протараторил Клещ и подошёл к Нике.

– А теперь кого погоните? – резко посмотрела на него она.

Действительно, в нём угадывалось что-то, созвучное его позывному: рано начавшая лысеть макушка, широкий низкий лоб, острые, как будто прижатые, уши, близко посаженные чёрные глаза, узкий нос без крыла одной ноздри. Портрет довершали сложно угадывающиеся губы, через которые по всему лицу тянулся глубокий рваный шрам – от подбородка до правой брови. Казалось, что шеи у него не было вовсе – голова как-то сразу переходила в могучие плечи, однако, висевший на его груди смертный медальон всё же выдавал наличие в его анатомии шейного отдела позвоночника. Грудь, живот, руки, ноги – все в нем было каким-то округлым и компактным, но при этом кому угодно, но не Клещу было комплексовать по поводу своего роста – в нем были все метр восемьдесят или около того.

– Кто кашу жрать не будет, кто меня подставлять будет, кто плохо себя вести будет, – сделал он «козу» из пальцев и ткнул Нику в больное правое плечо. От внезапно вспыхнувшей боли она прикусила губу, сплюнув тут же показавшуюся кровь. Клещ не опустил руку: схватил Нику чуть выше локтя и начал давить большим пальцем прямо на гематому, растекшуюся по всему опухшему плечу девушки. Он видел, что лиловая прежде плоть белела под его пальцем, что от боли у Ники под глазами вздулись вены, но давил сильнее – а она, закусив зубами щеку, чтобы не отключиться, отвлечься на другую боль, смотрела прямо ему в зрачки.

– Клещ, ты тут торчишь? – донесся тонкий, какой-то совсем мальчишеский, голос с улицы.

– Тут, – отозвался он, бросив руку Ники и поднеся к её лицу кулак. Она клацнула зубами – Клещ от неожиданности отпрянул назад.

– Пошли, там новобранцы приехали, их надо оформлять. Юнитов, вон, смотреть надо: кого убирать, а кто еще сгодится… А у нас почти все по заданиям ушли, до ночи бы тут со всем разгрестись, – звал его кто-то.

– Ну, смотреть ладно… А чё их там убирать, долго что ли? Мордой к сараю и очередью, не, разучились? – выпалил он, плотоядно смотря на Нику. Она, не отводя от него глаз, демонстративно сплюнула кровь снова. Повисла искрящаяся тишина. – А кто приказал убрать? – крикнул Клещ. – Эй, ты там чё заглох, я с кем общаюсь культурно, я не понял, – машинально повернулся он к двери и замер.

На пороге стоял Рагнар.

Глава 5. Ищут/не ищут?

– Ника, Ника, – бормотал, перекладывая папки из шкафа в коробку, Алексей. – Таким, как ты, безграничную волю давать нельзя. Ну вот дал, дурак, прости. Но ты же так настаивала, ты же так горела этим фильмом, ты же не в первый раз туда поехала – понадеялся на авось, получается, на "как-нибудь обойдётся"! Захотел, что таить, ну, да, себе "медаль"… твоими с Ником трудами, – сокрушался он, не удержав в руках пыльную стопку каких-то листов. Они разлетелись по полу, а на ботинок ему приземлилась увесистая подшивка, на которой значилось "Личное дело №573. Копия. Вероника Владимировна Аксёнова", – Да что ж ты мне душу-то рвёшь, Ника! – поднял шеф-редактор дело, сел с ним за стол и открыл на первой странице.

С фотографии, прикреплённой к ней скрепкой, на него смотрела Ника – такая, какой она пришла к нему в отдел пять лет назад. Он коснулся пальцами русой пряди её волос, игриво выбившейся из причёски, провёл по густо обрамлённым ресницами глазам, обвёл овал её лица. – Я что тебе сказал тогда, помнишь? Что скулы и подбородок у тебя волевые, хоть и, конечно, женственные. Люди с такими ох, пробивные – физиогномика… – протянул он.

Он вспомнил, что на собеседование к нему Ника-валькирия – да она была такой всегда! – пришла с…

– Так, а кто это с тобой? – спросил тогда её Алексей Юрьевич, выйдя в холл телеканала встретить её, чтоб не запуталась в коридорах с непривычки.

– Мама! – гордо вскинула голову Ника. – Приехала в Москву ко мне в гости, решили зайти к вам на огонёк, раз пригласили, – ощетинилась девушка, будто наперед готовясь защищать и себя, и её.

– Баа, – всплеснул руками Алексей Юрьевич. – Не могу не переспросить – точно мама или всё же сестра? Уж извините за бестактность, но таким дамам – дорога в кино, рекламу, в эфир, в конце-концов! – рассыпался он в комплиментах. А как тут было промолчать? Перед ним стояла женщина редкой природной, а не сделанной в кабинетах, красоты: пышная причёска с флёром панк-рока, жгучие карие глаза аккурат в пол-лица, фигура… Это такие называют "точёными". Он даже рассмотрел её маникюр, отметив, что и длинные ногти у неё – свои. Хотел было предложить познакомится, но вовремя вспомнил, зачем они все здесь собрались и где, собственно, находятся.

– Ника, что я наделал…, – прошептал Алексей Юрьевич, открепив её фотографию от листа – под ней на нём были указаны её телефон, адрес, сведения о семье. – Не замужем, детей нет, – прочитал он. – И сейчас вот не замужем и детей нет – вот шла бы ты замуж лучше, воительница! Неужели, оно и к лучшему, что не дошла, –сглотнул он подступивший ком. – Да ну, какая тут семья – карьеристка! Вон, перед нашим каналом где работала – три СМИ, да все федеральные, ишь ты, ты у нас, конечно, про верхи, с чем пришла на том и… – зажмурил глаза шеф-редактор. – Ладно, рано хоронить! – припечатал он страницу пятернёй, вернул на место фотографию Ники и положил подшивку в коробку. – И тебя, Ник, рано, – прошептал он, подняв глаза к потолку.

На столе ожил телефон.

– Да?! – схватил его Алексей, не посмотрев, кто звонит.

– Поиски по горячим следам результатов не дали. Их решили притормозить – ресурсов у них не достаточно для продолжения, "помимо вашей девки ещё куча задач висит", – процедил Аполлон. – Ну, "притормозить" – считай, что остановить, всё, её не ищут. Отправят дело в долгий ящик… Ник без изменений. Канал на карандаше, нас ждёт куча проверок.

– Как притормозить, это же время, чем дальше, тем с большей вероятностью искать будет уже некого! Может, всё-таки, совсем уж поиски не прекратят, – вздохнул Алексей.

– Может быть, уже некого искать. Ты знаешь, что делают с пленными не комбатантами? Ну, с журналистами теми же. Или требуют выкуп, или сразу пришивают. До сих пор с нами никто не связался по поводу денег или чего-то другого в обмен на Нику. Я на решение силовиков повлиять не могу – весь день с ними в переговорах, но они на своей волне, у них свои причины, – сказал директор канала.

– А нам что делать? – сел на пол шеф-редактор.

– Раньше надо было думать. Тебе. Что делать. А теперь – готовь её чёрно-белое фото и рамку, если за ближайшие дни ситуация никак не прояснится и не сдвинется, это будет значить … ты понял что. Я надеюсь, ты готовишься освободить свой кабинет, – безразлично бросил Аполлон и отключился.

Глава 6. "Выбирай"

Рагнар провёл лучом фонаря по "клети", опустив его на расстёгнутые спортивные сумки со съёмочной аппаратурой и резко поднял, выхватив из полумрака лицо Клеща.

– Выйдем, – тихо, но чётко сказал Рагнар, выключив фонарь.

– А с этой что? – махнул Клещ рукой в сторону Ники. Муха, вон, кричал тут, что юнитов надо отобрать и уже негодных – того, – хрустнул он костяшками, – Только я об этом впервые слышу, – тронул он ухо.

– Выйдем, – повторил Рагнар с напором.

Клещ плюнул под ноги Нике и подошёл к командиру.

– Так я не понял, что с юнитами-то делать, о чём Муха орал? – продолжил он, подойдя к командиру. Тот молча подтолкнул его в спину, закрыв дверь.

Ника отошла от окна и присела на край "топчана" – мешков с сухой травой, кинутых на высокий деревянный поддон. К ней наконец-то вернулось чёткое зрение – пропали тёмные пятна, и она смогла хотя бы осмотреться. Держась то за ноющие рёбра, то за горящую руку, она снова подошла к окну и попыталась протереть кусочек стекла от грязи в надежде, что так в её "темнице" станет побольше света. Ей это удалось – света больше не стало, тем более, уже во всю синел поздний вечер, но зато открылся вид – ведь за каждым окном он есть? Ника увидела лежащего почти под окном Сапёра с прострелянной головой, дымящую чуть поодаль дымящуюся походную печку, сложенные и накрытые брезентом брёвна и – вход в блиндаж. Рядом с ним маячил худощавый паренёк лет восемнадцати с винтовкой через плечо.

"Может, это Муха? Или Лига?" – подумала Ника, вспомнив, как к кому обращался Клещ. – «Или вообще чёрт его знает кто», – машинально выдохнула она на стекло, протерев его рукавом. Больше ничего не рассмотрев, девушка отвернулась от окна. В её "лачуге" ничего примечательного не было: голые бревенчатые стены с торчащим кое-где мхом – видимо, его проложили в попытке утеплить сооружение, висящие на гвоздях толстые цепи с ошейниками – собачьи, несколько мешков с высыпавшимся из них песком в углу… Ну, и их с Ником аппаратура, брошенная посреди пола.

"Ник, надеюсь, тебя собаки не растащили. Я так понимаю, собачья тема – любимая у этих фриков", – посмотрела Ника на перевёрнутую миску с кашей Сапёра. Рядом с ней она рассмотрела свою пресс-карту, но не смогла нагнуться, чтобы поднять её. Присела – боль резнула от рёбер через живот, но она ухватила удостоверение пальцами, потянула к себе и сунула в карман джинс. Сев и прислонившись спиной к стене, Ника часто задышала, чувствуя, как по голове и спине поползли липкие мурашки. "Делать что? Бежать? Хороша бегунья, еще фиг знает, что у них тут где понатыкано и сколько их вообще в этом логове", – беспокойно думала она, проваливаясь в накативший вдруг сон.

Ей снова привиделась Желя. В этот раз она ходила вокруг Ники и еле слышно шептала наговоры, еще глубже затягивающие то ли в сон, то ли в глубокое забытие. Желя касалась головы девушки невесомыми руками и боль отступала всё дальше и дальше – коснулась она и её саднящих рёбер, и горящего плеча…

– Не уходи, – шептала ей Ника. – Не отпускай меня из сна. Не хочу обратно, не хочу к ним, – просила она.

– Поспи, поспи, – певуче тянула Желя. – Я не могу залечить твои телесные раны, но могу дать покой здесь – я не просто так с тобой, ты не просто так здесь, – звенел её голос. – Повезло тебе в родстве – бабка твоя сильной ведуньей была, и прабабка её, и прапра – что на крови завязано, то и меч не разрубит, – обвела Желя жестом лицо Ники. – А теперь – проснись, появились в тебе силы, на яву не я тебе помогу, – коснулась она её лба.

Ника проснулась от света, оранжевыми пятнами скачущего под её закрытыми веками. Открыв глаза, она увидела стоящую на выступе в стене керосинку, а рядом с ней – Рагнара. Она попыталась встать по стене, но у неё не получилось.

– Говорить можешь? – присел он перед ней на корточки.

Ника сначала хотела прикинуться немой, но потом подумала, что, может быть, как раз стоит пообщаться – хотя бы понять, с кем и чем она имеет дело. Она кивнула головой.

– Рассказывай. Кто, что, зачем, куда? – отрывисто сказал Рагнар. В отсвете керосинки его лицо, на котором Ника заметила свежую, едва затянувшуюся рану, тянущуюся от подбородка к уху, выглядело сурово и даже зловеще. Ника молча прошла к стулу и села, уже привычно обхватив здоровой рукой больную.

– Думаю, ты уже всё знаешь, – ответила Ника, бросив на него резкий взгляд.

– Допустим, – сказал Рагнар. – Пресс-карту давай. Наверняка подняла её…Подняла же? – окинул он взглядом пол. – Ну, не важно, другие твои доки и так у меня.

– Допустим, – запоздало выдохнула Ника, снова почувствовав россыпь липких мурашек от затылка к пояснице. Она уже знала, что за этим последует тошнота, а после – её вырубит. – Нечем дышать, – выдавила она.

– Посмотри на меня, – ровно сказал он. Вдох-выдох, считай на "раз" – вдох, на "два" – выдох. И так – сколько нужно. Руку покажи, – тронул Рагнар её за больное плечо. Ника заскулила и попыталась оттолкнуть его потянувшуюся к ней ладонь, но она оказалась слишком тяжёлой.

– Что, как Клещ хочешь поглумиться? – оскалилась Ника. – Так давай сразу, давай, что там у тебя в программе? – впервые за всё это время она не смогла сдержать давно накатывающую истерику.

– Да, слёзы, сопли, крик – это хорошо, давай. – отстранился от неё Рагнар, встал, подошёл к двери. – Отпустит – продолжим.

Он отвернулся от неё, сунул руки в карманы и застыл, смотря куда-то вдаль. Ника в этот момент хотела просто раствориться – ей казалось, это было единственным выходом из ситуации. Выплеснуть эмоции у неё не получилось – оказывается, на это тоже нужны силы.

– Ну, всё? – повернулся к ней Рагнар. – Плечо покажи, – подошёл он к ней снова.

– Что его показывать, рукава нет, лохмотья висят одни, не видно, что ли, – хмыкнула она.

– Пальцами пошевели, – сказал он, присев рядом с ней. – Хотя, не пытайся – это вывих, сустав торчит. Надо вправить. Это больно. Но не больнее, чем сейчас, – посмотрел он на неё.

– А тебе не пофиг? – оскалилась Ника.

– Ну, в общем-то, я воюю только с солдатами – гражданские, тем более – женщины, особенно – дети – не моя история. Что касается тебя – выбирай. Можешь остаться у нас в подразделении – ты понимаешь, что это значит. Я мог бы тебя отпустить, не будь ты журналистом – тоже понимаешь… Ещё –могу тебя пристрелить, – выпалил он и Ника взвыла от укуса, казалось, тысячи ос, впивших жала в её плечо. – Сустав на месте, но руку надо зафиксировать, – выдохнул Рагнар.

– Так пристрелить или зафиксировать руку? – промычала Ника.

– Ну, ты пока выбирай…да, с рёбрами у тебя что? Рубашку подними, – кивнул он.

Ника в замешательстве показала ему ноющий бок, превратившийся от грудины до поясницы в сплошной синяк. Рагнар тронул рёбра пальцами.

– Странно, что не сломаны, а если бы были серьёзно повреждены органы, то… у тебя бы уже ничего не болело, – опустил он её рубашку. – Руку могу зафиксировать, но вообще, нужен врач. Наш до завтра в полях, – будто бы сам себе сказал Рагнар. – Руку вяжем, или как? – громче спросил он.

– Ну, вяжем, – безразлично протянула Ника. – Оставаться у вас я не собираюсь, отпустить меня не вариант – уж не повезло, не тем я по жизни занимаюсь. Ну, тогда…Ника посмотрела на кобуру Рагнара, висящую на его поясе. Он перехватил её взгляд и криво улыбнулся.

– Да? Оставаться не собираешься…А далеко ты уйдёшь? – скинул он с плеча рюкзак и достал из него бинты. – Ну, видимо, совсем не далеко. Кстати, твои тебя не ищут – объяснять, что к чему, не буду. Ты.., – хотел продолжить он, разматывая бинт, но заметил, что Ника сползает по стене. Он поймал её голову у пола. "Тебе же лучше – фиксировать вывихи бывает больнее, чем вправлять", – подумал он, не став возвращать её к сознанию.

Глава 7. Пароль

– Месяц прошёл, ни слуху, ни духу, – сам себе сказал Аполлон Евграфович, закрыл ноутбук и потёр глаза. – Надежды надеждами, но, видимо, надеяться уже не на что.

Ник по-прежнему оставался в коме. Через неделю после произошедшего белгородские врачи разрешили транспортировать его в московский госпиталь, но и они, и столичные светила сыпали какие-то страшные прогнозы по поводу того, что будет, если он из неё выйдет и говорили о том, что не ясно, как будет лучше – чтобы он пришёл в себя или же оставался на аппаратах. Из их разговоров было понятно, что они и вовсе намекают на отключение от них – но прямо этот вопрос пока что не ставили.

Нику объявили пропавшей без вести. До подтверждения гибели девшушки Аполлон Евграфович запретил сотрудникам телеканала её хоронить заочно и ставить черно-белое фото с чёрной лентой в холле. Ника же так прикипела коллективу, что находились даже отчаянные коллеги, готовые лично отправиться на её поиски. Правда, на словах – любые подобные шаги Аполлон Евграфович запретил приказом.

Кресло бывшего шеф-редактора докпроектов Алексея Юрьевича не долго оставалось пустым – почти сразу после его увольнения эту должность заняла некогда студентка Аполлона Евграфовича, а теперь – скандальный журналист-расследователь Анна Вайнгойт.

– Вместо Ники и Ника пока никого не бери, – отрезал он, едва приведя её в её новый кабинет.

– А работать кто будет? – пожала плечами она. – Мне нужны сотрудники, а не призраки. Хотя, не подумай, я не зверь…

– Смотри, не ляпни это перед отделом, – предупредил он, отметив про себя, что раньше не наблюдал за ней подобного цинизма.

– Проверки все закончились? Полиция, прокуратура, успокоились? – поставила она на стол сумку, пройдя на середину кабинета.

– Ну, как видишь, канал работает, и мы тоже. Я умею решать вопросы, – неоднозначно ответил он. – На это место до всего произошедшего я думал через полгода пригласить Нику. И коллектив отдела догадывался об этом. Как они воспримут тебя – не могу знать, вы совершенно чужие друг другу, так что тебе предстоит с ними сработаться. Тебе – с ними, – подчеркнул он. – В этом отделе почти все – старожилы и в нём свой особый микроклимат. Так что, с плеча не руби, как ты, я вижу, научилась. Если что – где меня искать, ты в курсе.

И он как будто знал, о чём говорил – это "если что" случилось сейчас, спустя этот злосчастный месяц после ЧП, только Анна не дошла до его кабинета. Положив ноутбук в сумку, Аполлон Евграфович отправился прочь из своего кабинета, отметив, что вполне успевает зайти в бар неподалёку от телецентра. Идя коридорами канала, он подумал, что не отказался бы от компании Анны и решил заглянуть к ней – вдруг, ещё на месте? Он стукнул в дверь её кабинета, но она не ответила. Он стукнул сильнее – дверь приоткрылась.

"Странно. Если дверь открыта, то она должна быть в кабинете, тогда чего молчит?" – подумал Аполлон и позвал её, шагнув в темноту. В свете уличной иллюминации он увидел женщину – она лежала на полу, светлая блузка на её груди аллела блестящим пятном. Аполлон от неожиданности впал в ступор, но в следующую минуту осмотрелся – в кабинете никого не было. Он выглянул в коридор – тот так же пустел. Вдруг до него донёсся хрип – он кинулся к Анне, спохватившись нажать под её столом на кнопку охраны и набрать 112.

– Аня, сейчас приедут, терпи, – подскочил он к ней, прижимая к уху телефон. – Вознесенский переулок, 10, скорую и полицию, огнестрел в грудь, женщина, 35 лет, – прокричал он в трубку.

– 25874, – еле слышно сказала она, схватив его за руку. – Пароль, мой ноут, папка, – бормотала она. – Ноут, моя дача, подвал, найди.

– Найду, найдём, Аня, ну, – склонился над ней Аполлон. Она уставила на него уже не видящие глаза, В кабинет вбежали двое охранников, ожидавших увидеть что угодно, но не происходящее. Один из них вывел Аполлона из кабинета, второй остался в нём.

– Иди вниз, скорую и полицию сюда проводи, – сказал директор, принявшись искать что-то в сумке от ноутбука. Достав из неё ежедневник с заложенным в него карандашом, он не слушающейся рукой, как смог, нацарапал "25874, но, пап, дач, подв", вздрогнул, стал хватать ртом воздух и упал без движения.