Жди меня на берегу бесплатное чтение

ЖДИ МЕНЯ НА БЕРЕГУ

ПРОЛОГ

Самое лучшее что придумал бог, вселенная, энергия

Это солнечный май

Доставай свои платья, скорей вылезай

Из тоски, из осенней своей хандры

Смейся громче, плачь, где надо

Жизнь взахлёб, счастье через край

Все закончится резко, ветер развеет любую боль

Помни главное – самое важное то, что происходит с тобой

Ты живая женщина, простой человек

Ты вселенная, самый огромный мир

Солнце светит в тебе, ночь качает в своих руках

Твои слёзы вода

Помни счастье с тобой всегда

1.

На набережной города С. сидит девушка. На первый взгляд, кажется, что она местная, но что-то выдает в ней человека не отсюда. Если присмотреться к ней внимательнее, можно заметить, что она о чем-то думает, будто бы ищет решение какой-то важной задачи, размышляет о чем-то, настолько важном, что не замечает ничего из происходящего вокруг. Кажется будто её не интересуют ни чайки, ни шум моря, ни смеющиеся рядом подростки, а лишь эти мысли.

Она думает о прошлом и настоящем. Но больше о прошлом. “Удивительно, а раньше я так не любила среды, почему-то это был самый трудный день недели, как в том дурацком анекдоте про удаленность рабочих дней от выходных и похмелье. Но здесь всё не так, всё иначе. Здесь не нужно бежать, как в моем родном мегаполисе. Здесь ты всегда вовремя. О, как я была права, что приехала именно сюда”. Девушка думает о том, что было раньше, вспоминает своё состояние, сравнивает его с теперешним, некоторые воспоминания ускользают от неё, а другие, наоборот, преследуют.

Когда-то она работала на двух работах сразу: ей казалось, что так она более востребована, что именно так сможет приблизиться к своей мечте. Сейчас было трудно вспомнить, что это была за мечта, и почему для её реализации требовалось так много усилий. Усилий, которые забирали всё время, силы и жизнь.

Если вы когда-нибудь будете в городе С. на набережной рядом с парком Гюльхане, вы обязательно увидите её, девушку с вьющимися рыжими волосами и со странным именем Птичка. Она бывает здесь практически каждый день.

Птичка думает о том, сколько сил она тратила на работу в офисе. Ее рабочий день начинался в десять и заканчивался в семь вечера, но она позволяла себе эту роскошь не чаще пары раз в неделю. В основном ей приходилось быть в офисе к девяти и уходить не раньше восьми вечера. Она не жаловалась, если ей нужно было отлучиться куда-то, взять незапланированный отпуск, начальник не отказывал, да и зарплата была хорошая. Но за это он требовал от нее отдавать работе всё свободное время, быть на связи, помнить любые мелочи, быть в курсе всего, что происходит в компании. Особенно сложно было, когда он улетал в длительные командировки: отсутствие связи или разница во времени изматывали её до бесконечности. Когда твой босс на другом конце страны и его день начинается, когда твой заканчивается налаживать коммуникацию трудно. Да еще и по закону подлости мир сразу начинал рушиться: заказчики требовали внимания, поставщики подводили, а коллектив начинал буквально сходить с ума. И ты должна сама принимать решения, считать убытки, договариваться, а потом еще и отчитываться, вместо того чтобы лечь спать.

Еще Птичка думает о том, как ей сначала приносило удовольствие создания контента для соцсетей, но потом и эта работа стала забирать всё её время. У неё буквально не оставалось времени жить свою жизнь. И особенно это заметно становилось в среду. И сейчас она понимала, сколько всего теряют люди, которые убегают в работу. Она делала именно так – бежала от жизни, потому что там было страшно. Там нужно было брать ответственность, принимать решения, справляться со всеми своими чувствами. А это иногда слишком тяжело.

В реальном мире некого винить в своих неудачах, нельзя спихнуть ничего на несчастливое детство и ошибки родителей, нельзя сказать, что виноват кто-то кроме тебя. В реальном взрослом мире приходится признавать, что всё происходящее с тобой только твой выбор, что именно ты ответственна за свою жизнь. Ты и только ты.

И чем больше сфер жизни, тем больше ответственности. А когда ты сужаешь свой мир до работы и редких вылазок с друзьями, гораздо проще избежать ответственности. Вот о чем так упорно размышляет рыжеволосая девушка в черном худи с вышивкой на спине, сидящая на набережной города С. почти каждый день. О своем страхе, о нежелании брать ответственность за свою жизнь и о вечном поиске кого-то, кто будет сильнее, умнее, мудрее и сможет её опекать.

Только это всё в прошлом. Она прошла свой путь, чтобы оказаться в городе у моря, чтобы владеть своим временем и жизнью, чтобы больше не ждать, когда кто-то даст заводную белку и исчезнет навсегда, как было когда-то.

И теперь, когда она сидела на набережной города С., она жалела лишь о том, что не взяла хлеб кормить чаек. Ей не нужно торопиться, не нужно, да и некуда, возвращаться. У нее нет корней, нет земли, что любит и помнит. Эта ее личная победа и свобода. Её выбор.

Это её страх принадлежать кому-то или чему-то, страх потерять свободу. Почему-то ей всегда казалось, что, если ты признаешь свою принадлежность к месту, людям, городу, ты потеряешь свободу. Будто кто-то придет и заберет тебя у тебя самой, не позволит переменам происходить, отберет саму возможность выбора.

Только где-то под лопаткой слева что-то все равно вызывало тоску. Едва уловимую боль по человеку, которого больше нет в её жизни и месту, которое она покинула. По человеку, с которым она связывала будущее. В этом плане она была весьма старомодна. Ей хотелось, чтобы раз и навсегда. Она не признавала долгое совместное проживание и хотела пресловутый штамп в паспорте. Для неё это был своего рода гарант, что её не оставят. Наивно, но ей так было спокойнее. Страх, что любимый человек рано или поздно оставит её, был с ней всегда. Она не помнила жизни без этого страха.

Он жил с ней с того момента, когда отец уехал, не попрощавшись, подарив заводную белку на батарейках. Он просто исчез из её жизни. Она называла это синдром отвергнутой любви. Она не помнила подробностей, но знала, что её не выбрали. Сколько еще таких “белок” было в её жизни трудно сосчитать. Так исчезали подруги, друзья, возлюбленные. Люди, с которыми она так не хотела прощаться.

Мать делала всё, чтобы девочка не чувствовала себя отвергнутой. Рассказывала об отце, убеждала, что он её любит, что они просто не смогли иначе. Только она не верила. Не могла поверить, что можно было взять и вот так отказаться от неё. Мать всегда старалась объяснить ей, что в делах взрослых нет её вины, нет её ответственности, они приняли такое решение не из-за неё. Только разве возможно объяснить это ребенку, которого забыли, которого так легко оставили и даже не спросили, чего она хочет.

– Не бойся, солнышко, ты не виновата! Это дела взрослых. Но это не значит, что папа не любит тебя. Ты ему очень дорога, он всегда рядом! Он обязательно придет тебя навестить, просто нужно немножко подождать.

И она ждала. Ждала, что папа придет. Каждые выходные она просыпалась раньше всех в доме и вглядывалась в окно, слушала, как хлопает дверь в подъезде. Но в их квартиру никто не звонил. Первые пару лет в свой день рождения она бежала к телефону в надежде, что это папа. Но это был не он. Всегда не он. Если она видела кого-то похожего на улице, она старалась быстрее подойти, обратить на себя внимание: “А вдруг?”. Вдруг, это папа, просто она так выросла, что он её не узнал. Ведь бабушка всегда говорит, что она очень быстро растет. Сейчас она подойдет к нему, и он сразу узнает её, обнимет и они пойдут есть мороженое в любимом кафе напротив дома. И все равно, что кафе больше нет. И мороженое она тоже больше не любит.

Она ждала отца на все семейные праздники, на дни рождения. А потом ждать перестала. Просто в один миг, проснувшись раньше всех в квартире, она не побежала к окну, не начала прислушиваться к хлопающей двери подъезда. Она просто лежала в кровати, пока мама не позвала завтракать.

И вот в свои 34 года она научилась не ждать никого, и позволить людям быть такими, какие они есть. От этого было даже как-то не так больно.

2.

Чайки кричат очень громко, их крик способен заглушить даже музыку в наушниках. Она снимает их, послушать море.

К морю она бежала в любую погоду. В ее сером городе были лишь реки, а ей всегда хотелось быть ближе к морю. И вот она здесь в поисках покоя.

Кто-то может решить, что искать покоя у моря это странно, ведь оно переменчиво, его настроение сложно угадать. Только Птичку всегда тянуло к большой воде. Она даже думала, что похожа на него. Только это было не так. Она была похожа на открытый огонь, когда леса горят и никто не может предотвратить катастрофу. С ее чувствами и эмоциями было примерно так же, если уж она заводилась, то была способна натворить глупостей. Как-то психолог ей сказала, что это из-за семерки в дате рождения: бурная эмоциональность и нетерпение, а еще спешка. Да, излишняя медлительность окружающих всегда её раздражала. Длинные паузы в речи и неумение формулировать мысли, заставляли перебивать. Из-за этого, конечно, были проблемы, но за ум и способности к работе, это прощали. В личной жизни дела обстояли хуже. Ну а кому понравится, что тебя перебивают и поправляют постоянно? Она старалась с этим бороться, считать про себя до десяти, как-то сдерживаться, но мало преуспела в этом.

И вот она сидит на набережной города С. такая спокойная, немного грустная и, наконец-то, оставившая свои попытки переделать других людей. Она учится принимать окружающих такими, как они есть, учится не перебивать, не исправлять, а давать возможность людям сказать и сделать всё, что они хотят.

А еще она учится не спешить, не сбегать от себя и своих чувств. Она учится проживать свою боль на полную, проживать и отпускать её на волю.

Сначала ушла мама. Это было как удар под дых. Будто весь воздух резко выбили из легких. Две недели она не вставала, год приходила в себя. Ей больше некуда было принести свою боль, сомнения, победы и успехи, не с кем было разделить мечты, посмеяться и поговорить о сокровенном.

Потом Он сказал, что не готов, что не может дать ей то, чего она достойна, чего она ждет от него. Это слишком большая ответственность. Сейчас для семьи не время. И если она захочет оставить ребенка, он будет помогать финансово. Но участвовать в воспитании не готов.

Она выбрала ребенка и потеряла. Он пытался поддержать её, приходил в больницу, она заблокировала его везде, и через подругу передала, чтобы больше ее не беспокоил. После выписки завершила все дела в своем городе, сдала квартиру и улетела в город С., к морю. Каких-то три недели – и вот ты уже сбежала от прошлого.

Целых три недели, в которые она ждала, что он сделает хоть что-то. Что вернет её, раскается, заберет из этого комка боли и отчаяния, будет рядом с ней. Он не пришел.

Натали, самая близкая подруга отговаривала её от поездки. Пыталась поддержать, разделить с ней боль. В итоге, смирилась, помогла с квартирой в С., купила билет и увезла в аэропорт. Натали всегда была рядом, всегда готовая помочь, защитить, принять, поддержать и, что немаловажно, сказать правду, даже если от неё может стать больнее в моменте. Она приходила поддержать, когда становилось совсем плохо. Однажды у Птички случился нервный срыв в офисе, она рыдала в туалете и записала ужасное, неразборчивое голосовое сообщение подруге. Та, конечно, отчитала её за то, что не бережет себя, что ставит работу выше всего, но сначала прислала пончики с открыткой, где написала теплые, успокаивающие слова. В этом была вся Натали – она была заботой, гарантом того, что Птичка не загонит себя, что будет давать себе теплоту и отдых вовремя, что не сойдет с ума окончательно.

– Ты точно всё решила? Хочешь, я сообщу ему об отъезде? Уверена, что вам не нужно поговорить?

В словах Натали всегда было разумное зерно и сейчас, возможно, она была права. Только говорить с ним не хотелось. Малейшая надежда, намек на возможность всё вернуть, заставил бы отказаться от поездки.

– Нет, не нужно. Я должна, понимаешь, должна уехать. Собрать себя заново. Если я останусь в этой квартире, я просто сойду с ума. У меня нет больше сил на всё это.

И вот уже два месяца она приходит на набережную города С., чтобы посидеть у моря и подумать. И никак не может собраться с мыслями.

Одно она знает точно: выбор уехать был правильным.

3.

Город С. всегда вызывал у нее восторг. А еще она никогда не ездила сюда с ним. Эти улицы не видели их вместе, не знали их любви, и теперь не понимали, что у нее так болит, но и не спрашивали ни о чем.

Соседка из квартиры напротив, местная колоритная женщина взяла её под своё крыло сразу, как увидела. Мириам была среднего роста, всегда с аккуратно уложенными в плотную косу темными волосами, которые лишь слегка тронуло сединой, не смотря на преклонный возраст, на ее полном, изрешеченном морщинами лице отражалось горе, которое она перенесла в юности, но глаза были добрыми, их взгляд будто обволакивал заботой каждого, кто в этом нуждался. Руки Мириам знали тяжелый труд, ладони были шершавыми от старых мозолей, но всегда доставляли облегчение.

В первую же ночь, Мириам нашла Птичку лежащей на полу в слезах и до утра успокаивала местными колыбельными. Дверь в квартиру была приоткрыта, у девушки не хватило сил закрыть её, войдя в квартиру она медленно сползла по стене издав тихий протяжный стон. Птичка не пыталась кричать, лишь выла в сжатый кулак, который прижимала ко рту, чтобы никто не услышал, выходило плохо. На это шум и вышла Мириам, вышла, чтобы помочь тому, кто нуждается в этот миг в поддержке. Так они и познакомились.

Утром женщина просто сказала, что всё пройдет, что пока надо просто жить, а жажда и любовь к жизни вернутся. Птичка не знала языка и Мириам включила переводчик, кто-то из местных ребятишек научил её этому, чтобы разговаривать с многочисленными приезжими, полюбившими их отдаленный от центра район.

Через день они стали близки, как мать с дочерью. Ухаживали за садом во дворе, заботились о местных ребятишках, и говорили о жизни. Точнее говорила Мириам, Птичка почти всегда молчала.

– Птичка, моя маленькая девочка, любая боль проходит, уж так мы устроены. Море смывает любую боль, время лечит, оно сглаживает, стирает воспоминания. Поверь мне, я опытная в таких вопросах. Я жизнь прожила, всякое видела. Уж я-то знаю.

У Мириам есть кот, толстый, рыжий и наглый. Он всегда лежит на солнце и, казалось, не обращает на новую гостью никакого внимания, но стоит ей только начать собираться, он начинает громко кряхтеть и издавать странные звуки в попытках мяукнуть. В базовой комплектации этого кота мяуканья нет и уже не будет. Птичка громко смеется над его попытками каждый раз.

Сама женщина овдовела давным-давно, через три года после свадьбы. Мехмет, её супруг скончался от рака внезапно, он будто угас на глазах всей семьи, Мириам и его мать стойко переносили свою ношу, но каждая в душе страдала так, что порой от горя хотелось не просто выть, а упасть и не вставать больше никогда. Своих детей у Мириам не было, она решила посвятить свою жизнь заботе о племянниках, а также соседских малышах. Поэтому, когда, она увидела Птичку в первый раз, её сердце наполнилось любовью и радостью от того, что девушка нуждалась в родительской заботе и материнской нежности. Это было немного эгоистично, но в тоже время, когда ты вынуждена каждый вечер провожать чужих детей к их матерям, хочется иметь кого-то, кто не уйдет, кто останется с тобой.

Птичка установила ей на телефон более современную программу-переводчик, чтобы они могли понимать друг друга, конечно, случались осечки и искажения в переводе, но основную мысль донести получалось у обеих. Сказать точнее, у Мириам, Птичка не была готова до конца открыть своё сердце и выплеснуть всю боль наружу, ей всегда казалось, что, если не говорить о чём-то вслух, это не по-настоящему, этого не произошло в реальности, будто бы это что-то из другой жизни, другой вселенной.

Это не мешало им проводить много времени вместе, и каждый раз девушка убеждалась, что именно такой заботы ей не хватало после ухода матери, именно в этом нуждалось её разбитое сердце.

– Ох, Птичка, мы были так счастливы. Нам казалось, что у нас очень много времени впереди, но болезнь забрала его так быстро и внезапно, что я не сразу поняла, что случилось. Через месяц после похорон, попала в больницу с нервным срывом, как сейчас говорят врачи. Я вернулась в отцовский дом, маленькая вдова, без детей, мужа и надежд на будущее. Самым тяжелым была скрытая жалость от родни, все молчали, но старые тётушки не забывали причитать, когда видели меня. Через два года родители предложили снова найти мужа. Но я предпочла уехать к родне в город С., сказала, что это поможет мне забыть и начать новую жизнь. Меня отпустили. Через три года мне предложили стать второй женой одного хорошего человека. Только тогда мне пришлось бы навсегда уехать из города С., оставить мой залив, забыть о громких криках чаек и толпах туристов, которые так любят наш город. Я не смогла. Так и живу всю жизнь сама по себе.

Мириам готовит для своих родственников и друзей на заказ, еще помогает племяннику в кафе, она сидит с соседскими детьми, учит их готовить национальные блюда, петь народные песни и ухаживать за растениями в маленьком саду у дома, этим и живёт всю жизнь. В первую же неделю после встречи с Птичкой, Мириам предложила ей учить местных детей английскому, сказала, что дети помогут ей вернуть любовь к жизни, ведь именно они полны ею. Это действительно помогало, медленно возвращало девушке веру в жизнь и утраченную радость. Заодно она стала изучать местную кухню и язык.

Птичка не умела готовить, его это всегда раздражало. Видел бы он, какие шедевры она теперь способна приготовить самостоятельно, очень бы удивился. Однажды она приготовила, – не без помощи Мириам, конечно, но это не помешало ей гордиться собой – искандер-кебаб из мяса ягненка – вполне съедобный, хоть и некрасивый. Тогда они разделили обязанности поровну: Мириам тонко нарезала мясо, а Птичка нашинковала лук, быстро обжарила мясо со специями и луком. В сотейнике приготовила соус, пока Мириам резала чиабатту кубиками. Тогда они забыли йогурт и пришлось бежать до соседнего магазина. О, как она гордилась собой, ведь у них получилось действительно вкусно.

А вот семиты она готовить так и не научилась. Успокаивала себя тем, что они ей вообще-то и не нравятся. С выпечкой дружбы не получалось, она могла приготовить только пироги по старому маминому рецепту.

Такая жизнь Птичке нравилась. Натали она говорила, что счастлива и её больше не беспокоит прошлое. Но стоило только завести разговор о нём, где-то внутри начинало болеть, едва уловимо, но всё же.

После таких разговоров она становилась молчаливой. На что Мириам всегда говорила:

– Не бойся, Птичка, это пройдет. Всегда проходит. Взойдет новое солнце, и ты больше не будешь приходить в пустую квартиру.

Она не верила. Ей казалось, что все самые яркие события прошли и так будет всегда. Серо, тоскливо и без особых эмоций. И очень больно по ночам.

– Птичка, жизнь не состоит только из тоски. И только из счастья. Всем нам дано равное количество солнечных и хмурых дней. Нужно просто радоваться, когда солнце и знать, что серые дни пройдут.

– Мириам, а ты правда в это веришь? Когда Мехмет ушел, разве твоя жизнь не стала серой?

– Ох, Птичка, когда Мехмет ушел, мне казалось, что я больше не встану. Но однажды, я проснулась, когда весь дом еще спал и увидела, как солнце встает над горами. Так странно, всю неделю шел дождь, было ужасно холодно и серо. И вдруг, назло всем прогнозам, встало солнце. Я пошла на кухню и встретила семью завтраком. Больше тоске не удавалось поселиться в моем сердце надолго.

4.

Когда время безвизового пребывания стало подходить к концу, Птичка задумалась, что пора бы оформить документы. Нашла компанию, которая помогает с легализацией. К тому же, ей повезло с хозяевами квартиры: они помогли оформить договор аренды и все документы, связанные с недвижимостью. Мириам, конечно же, помогла договориться с ними, поручилась за свою молодую соседку. Птичка купила медстраховку, собрала все необходимые документы и получила ВНЖ на год. Это был успех. Из-за политических событий в мире, многим отказывали и был риск, что срочно придется покинуть страну. Тогда кто-то даже напугал её, что нужна специальная папка для документов, определенного цвета, размера и с застежкой. Птичка поехала за ней через весь город, на дорогу потратила три часа, а в визовом центре над ней только посмеялись. Всё оказалось чьей-то шуткой, папка была не важна.

Что делать теперь, Птичка пока не решила. Можно было вернуться на старую работу и заниматься контентом для социальных сетей удаленно, этого совсем не хотелось. А получить официальное разрешение на работу было непросто, пришлось подумать, куда можно пойти работать без разрешения с минимальными рисками. На помощь снова пришла добрая соседка из квартиры напротив.

Мириам подключила своих подруг и вместе они нашли работу для Птички. По знакомству устроили её в кафе официанткой. Там рассказали, что делать во время проверок. Потом выяснилось, что таких как она в кафе было еще двое: Анна из Словении и Мунир из Сирии. Анна рассказала, что за 5 месяцев работы, проверок не было ни разу. Птичке нравилось работать там, хоть под конец смены ноги гудели так, что идти до дома было невыносимо.

С Анной они быстро подружились, ездили вместе на рынок по выходным, гуляли на набережной и ходили танцевать по вечерам субботы. Мунир держался от них подальше, но всегда был вежливым и добрым, иногда приносил из дома пахлаву, которую готовила его мать. В такие дни Птичка всегда говорила, что вкуснее она ничего не ела. Анна на это закатывала глаза каждый раз.

Анне было не больше тридцати, она звонко смеялась и говорила с жутким акцентом на английском. Девушка была очень яркой, и всячески подчеркивала свою красоту. Она укладывала волосы на косой пробор, чтобы они казались пышнее, использовала только яркие помады и рисовала идеальные стрелки независимо от времени суток и погоды. Анна одевалась ярко, но стильно, подчеркивала достоинства своей фигуры, умудрялась скрывать недостатки, как и другие женщины, она считала, что ей нужно похудеть, что живот торчит, а попа слишком большая. Птичка сначала пыталась переубедить подругу, а потом поняла, что та просто пытается привлечь внимание окружающих и получить комплименты, пусть и таким банальным образом.

Складывалось ощущение, что Анна находится в вечном поиске своего места. Она приехала сюда к возлюбленному, но ничего не вышло. Говорить об этом не хотела, но было и так понятно, что парень оказался женат. Уезжать обратно не захотела, вот и работала сразу в двух кафе посудомойкой.

– Знаешь, Птичка, я ведь догадывалась, что с ним что-то не так, но не хотела в это верить. Мне так нравилось всё, что он обещает. Я нарисовала себе такое красивое будущее с шикарным платьем как у Белль, большим домом с видом на море, только всё оказалось неправдой, он просто издевался надо мной и смеялся вместе с друзьями, когда показывал наши переписки. А когда я приехала, просто заблокировала меня везде. Вот и вся история.

Анна моет посуду в кафе на улице с видом на трамвайные пути, рядом с ней стоит пепельница, в которой дымится тоненькая сигарета со следами розовой матовой помады. Волосы её собраны под косынкой, она всегда использует несколько заколок, чтобы не испортить прическу. Птичка просто сидит рядом, у неё небольшой перерыв перед вечерним наплывом гостей. В зале находится один официант, чуть позже придёт еще одна девушка, из местных, она не очень любит приезжих и потому сторонится обеих подруг.

– Но ты же видела в его фэйсбуке фото с детьми?

– Видела, он говорил, что это племянники. У него большая семья, много братьев и сестер, они все уже завели свои семьи. Серьезно, он так красиво говорил, не подкопаешься, никогда не путался в своей лжи, сомневаться было не в чем. И я ему верила, очень хотела верить. А может мне больше хотелось сбежать из родительского дома, из самой Словении. Я там не была счастлива: слишком много всего произошло.

– Разве ты не скучаешь по дому?

– Скучаю только по бабушке, она звонит мне раз в пару недель. А родители, хорошо, если раз в месяц. Отец, когда уезжала, сказал, что я ему больше не дочь, что могу катиться ко всем чертям, мама встала на его сторону. Но она хотя бы пыталась убедить остаться, говорила, что ничего меня тут не ждет, что в Словении я смогу еще найти мужа, а еще лучше бы мне помириться с Леоном. С одной стороны, мама была права: меня здесь реально никто не ждал, никому я оказалась не нужна. Но с другой, я встретила кучу классных людей. Один плохой человек – не значит, что все плохие.

Иногда Анна могла сказать какую-то внезапную мудрость с видом будто сама не ожидала ничего подобного от себя. В такие моменты Птичке тяжело было не улыбаться, уж больно забавным было лицо подруги.

За такими разговорами они проводили время в перерывах на работе и часто за стаканом кофе на вынос, сидя утром в парке. Анна рассказывала о Словении, о своих романах и разбитом сердце, Птичка всё больше молчала. Всё, о чем хотелось рассказать отзывалось болью внутри, видимо, должно было пройти еще время. Но однажды она заговорила, и сама удивилась своему будничному тону, в нём не было разрывающих эмоций, острой боли и даже обиды, лёгкая грусть давно прошедших дней, нежность и жалость к человеку, оставившему её в одиночестве.

Это была история, которая произошла с какой-то другой женщиной, в другой стране, среди снегов, серых многоэтажек и вечного желания уехать к морю.

5.

День выдался очень солнечным, казалось, что без солнцезащитных очков смотреть на море будет просто больно, это радовало многочисленных туристов, гуляющих по набережной, а также чаек и котов, которым перепадали различные угощения от них. Две девушки сидят на лавочке и пьют кофе из Старбакса, одна ест сэндвич, а вторая традиционный семит с шоколадом.

Птичка молчит пока Анна прикуривает сигарету, она постоянно говорит, что нужно бросить, но каждое утро курит за чашкой кофе с таким наслаждением, что даже Птичке, давно бросившей курить, хочется снова начать.

– Только подумай, представь, что я могла так думать и так чувствовать. Все, кто меня знает давно, удивлялись, что это я. Натали говорила, что меня подменили инопланетяне: “Наша Птичка влюбилась как кошка в марте”. В шоке были вообще все, реально. Я всегда думала, что такой любви и эмоциональной близости мне не дано. Я же всегда закрытая, долго схожусь с людьми, долго не доверяю.

Анна затянулась и перебила подругу.

– Да я заметила, думала ты вечно молчать будешь и меня слушать. Если б ты еще пару недель помолчала, я бы умерла от любопытства, что там с тобой случилось, какая у тебя история.

Птичка рассмеялась над словами подруги. Эта непосредственность казалась ей сродни глупости, но в тоже время как-то успокаивала. Приятно знать, что есть на свете такие легкие люди, способные просто жить, без загонов, излишних раздумий и поиска подвоха во всём и всех, не анализирующие, не дающие оценок, не кричащие об осознанности, просто живущие свою жизнь.

– Серьезно, я верила, что это судьба, мы половинки одного целого, никогда не верила в эту чушь, а тут на тебе: половинки одного целого. Мне казалось, что он создан для меня, что я способна читать его мысли, а он мои. И люди подтверждали эти мои идеи: мне говорили, что он дополняет меня, что мы похожи, понимаем друг друга, говорим на одном языке. Я думала, что с ним я была лучшей версией себя. Только правда куда проще: если тебя бросили в детстве, ты будешь очень удобной для всех, станешь подстраиваться, чтобы это не повторилось. В итоге, имеем то, что имеем.

Птичка замолчала, сняла очки, потёрла переносицу.

– Надо поехать в Зорлу, купить новые, от этих нос болит и следы, если долго ношу.

Анна взяла у подруги очки и примерила:

– Мне идут такие? – спросила и засмеялась, уже не в первый раз она что-то выпрашивала у подруги. Птичке было не жалко ничего из прошлой жизни, так что она с удовольствием отдавала практически любую вещь подруге. Она видела, что у той вечно нет денег на обновки и хотела хоть как-то порадовать её. Птичка пообещала отдать их Анне, как только купит новые, так они и договорились.

Недопитый кофе давно остыл, чайки склевали остатки семита, а подруги всё сидели и разговаривали. В этот день у них совпал выходной и торопиться было некуда, трамвай довезёт их до нужной остановки за пятнадцать минут, а оттуда на автобусе ещё тридцать минут и они у Мириам, которая ждёт их с обедом и добрыми нужными словами для каждой.

– Больше всего меня привлекал его ум, он был такой опытный, взрослый, хоть меня жутко бесило, что он вечно прав. Клянусь, он знал всё и обо всём, так я думала тогда, да и сейчас я не уверена, что это неправда.

Птичка вздохнула с лёгкой грустью и продолжила:

– Его мнение стало для меня самым важным, из-за этого мне даже пару раз пришлось оправдываться, когда заказчики решали, что я не права, хоть я была права, это они не разбирались в вопросе. В итоге ситуацию развернули так, будто я некомпетентна и не умею общаться с людьми, и так они сделали пару раз. И вот я сижу в кафе напротив него объясняя, что не дура, что всё было не так. Хорошо, что он был реально справедливым и всегда вставал на мою сторону, потом по обратной цепочке доказывал, что я нормальная, а не какая-то ненормальная.

Анна засмеялась так громко, что распугала всех птиц, бродивших вокруг. Она буквально представила, как её сильная, кажущаяся ледяной скульптурой, иногда совершенно безэмоциональная подруга, находящаяся в своих мыслях, оправдывается перед каким-то мужчиной. Эта картина не могла не рассмешить.

Птичка посмотрела на неё сначала с некоторой обидой, а потом засмеялась сама. Она вспомнила как мямлила что-то нечленораздельное и так боялась, что он откажется от неё в этот момент и примет их сторону.

– Вот тебе смешно, а мне было так страшно: вдруг он поймет какая я, всё-таки, дура, и уйдёт. Мне было очень страшно, что он, как и другие раньше, оттолкнет меня, что я снова какая-то не такая, сломанная, что меня недостаточно, сломанная кукла, почему-то тогда я думала о себе именно так. А рядом с ним я почувствовала себя способной на всё, готовой ко всему, умной, имеющей хорошие такие знания, опыт и вообще поняла, что я не хуже других, а может и лучше. Ой, я точно не умру от скромности, – Птичка засмеялась, а Анна улыбнулась в ответ, её голова уже давно лежала на плече подруги, казалось, что она дремлет, но она слушала очень внимательно и думала о чём-то своём.

Птичка посмотрела на часы, полдень давно прошёл, пора было бы выезжать к Мириам, чтобы она не волновалась за них.

– Может поедем?

– Не хочу, давай ещё чуть-чуть здесь посидим и поедем, а то ты мне так ничего и не расскажешь до конца. Мне же интересно, что было с тобой раньше, пока ты не нашла такую замечательную подружку, как я, которая так любит послушать чужие истории, даже если это сплетни.

Девушки засмеялись одновременно, Птичка любила сплетничать не меньше подруги, и считала это достаточно важной коммуникацией. Она поцеловала подругу в макушку, принюхавшись, уловила запах шампуня, смешанного с запахом сигарет, и продолжила свой странный рассказ, заставивший её вернуться туда, где ей больше нет места.

– С ним я смогла почувствовать себя в безопасности. Лёд был такой рассудительный, спокойный, всегда рядом, и руки теплые. Мои, вот, всегда холодные, – и прижала свою руку к открытой шее Анны, та вздрогнула, а Птичка снова рассмеялась.

– Когда мы были вместе, мне казалось, что я могу всё, вообще всё. До него ни с кем такого не было, все мои отношения были недолгими, и заканчивались по смс. Так что, это была зона безопасности, в которой я нуждалась всю свою жизнь. Со всеми другими парнями было весело, но как только я понимала, что всё идёт к чему-то серьёзному, я бежала от них или делала что-то такое, что заставляло их уйти. И вот появился мужчина, который мне по-настоящему дорог, от которого бежать не хочется, наоборот, хочется быть рядом каждую минуту, чтобы не пропустить ни одно мгновение. И как-то я сидела дома, у меня был такой маленький черный диванчик из Икеи, на нём я с утра в позе креветки пила кофе, а по вечерам кино смотрела или сериальчик. И вот сижу я, никого не трогаю, смотрю что-то и мысль: “Я люблю его”. Мне кажется, я сама себе не поверила. Как такое могло произойти? У него же женщина есть. Почему? Бред какой-то. Да он даже не в моём вкусе, но мысль эта поселилась в моей голове и отделаться от неё уже было невозможно.

– А кто в твоём вкусе?

– Ну я люблю высоких, светловолосых, с такими точеными скулами, да и вообще парни младше тридцати лет обычно мне нравились больше, чем взрослые. И вот сижу я на диване и думаю: “Ну ок, с ним интересно, он не похож на других, он не проходит ни по одному параметру, разве что, глаза голубые”. И я реально весь вечер только об этих холодных голубых глазах и думала. Лёд был какой-то другой, будто не из моего привычного мира, чем бесил меня страшно. Когда мы только начали вместе работать общаться с ним было невыносимо, такой закостенелый сексист, всё-то он знал, на всё-то у него было своё мнение в корне, отличающееся от моего. Сейчас мне кажется, что он специально меня провоцировал.

– А ты, конечно же, спорила ка не в себе, доказывала свою правоту? – Анна выпрямилась и посмотрела на подругу, достала очередную сигарету, пачка была практически пуста, нужно будет зайти в магазин. Мириам не разрешает курить даже в подъезде, придется снова бегать туда-сюда, но лучше так, чем разгневать эту иногда такую суровую женщину.

– У нас не было любви с первого взгляда, это было такое сознательное взрослое чувство, когда ты медленно открываешься кому-то, рассказываешь о самом сокровенном. И в процессе возникает желание прикоснуться, сначала легонько, к плечу, колену, проскользнуть пальцами по руке, когда спускаетесь по лестнице или когда он держит в ладони что-то нужное тебе, например карандаш или точилку, потом это становится всё сильнее, невыносимее, и желание физической близости поглощает тебя на уровне инстинктов так, что ты даже рядом сидеть не можешь от возбуждения.

– Ну так и что тянуть? Ты хотела, он хотел, смысл вот этого всего? Вот вы железные, кончено, он так вообще кремень.

Анна не понимала всех этих сложностей, для неё это было чем-то лишним, если ты хочешь его, а он тебя, то зачем отказывать себе в удовольствиях? Она посмотрела на подругу, и поняла, что эти комментарии лучше держать при себе, и вскоре забыла, как и обо всём, чему в её жизни места нет.

– Я просто хотела, чтобы он сделал первый шаг, разве непонятно. Все хотят, чтобы мужчина сделал первый шаг. – Птичка хмурится и надевает очки с видом человека, которому нанесли смертельную обиду. Анна улыбается и обнимает подругу за плечи.

– Я могла сказать, что хочу его, сделать всё сама, но я так не хотела. Я в своей голове представляла, как он притянет меня, поцелует и я, как Бастилия, которой суждено было пасть, сдамся без боя. А он не делал ничего, даже говорил, что сам ничего делать не будет. В итоге, я первая его поцеловала, в подъезде. Иногда мне кажется, что этого не было, что это какой-то сон, который ускользает, как только проснешься.

– И долго вы играли в эту игру? Я бы так не смогла, мне такое тяжело и непонятно. Зачем тратить время, когда можно получить удовольствие.

Птичка задумалась, она не особо хотела говорить, что он был в отношениях, не хотела лишний раз акцентировать внимание на этом, думала, подруга её осудит, тем более, она сама себя осуждала за это столько раз, что уже и не счесть. Иногда ей казалось – это карма отыгрывается за всё, что она сделала по отношению к той, другой. Хотя, в сущности, она не сделала ничего, скорее наоборот, пыталась выстроить дистанцию, держаться подальше, но как только он это чувствовал, сразу же возвращал всё в прежнее русло с ещё большим рвением. Она поняла это только здесь, когда смогла трезво оценить, проанализировать всё, что произошло с ними. Нет, на ней тоже была вина, но нельзя брать всю ответственность на себя, виноваты были оба.

– Ой, так мы играли больше года, то сближались, то отдалялись. Всё просто, он жил с другой очень долго уже, лет десять точно. Я не хотела лезть туда, все эти любовные треугольники не для меня, слишком сложно. А когда поняла, что люблю его, все границы начали расплываться. Я думала об их расставании, хотела, чтобы она нашла себе кого-то другого, чтоб я не была конченой, не знаю как объяснить, чтобы ты поняла, короче, я не хотела быть разлучницей. Клянусь, всё началось после их расставания, и я, хотя бы, знаю, что не разрушала их отношения, я послужила чем-то вроде катализатора. Ну это как когда в соду льешь уксус и она начинает шипеть, гасить соду, у нас так говорят, вот и тут реакция просто началась из-за меня. У нас сложилась эмоциональная близость, в которой каждый видел другого, слышал и слушал, я делилась своими идеями и не боялась быть высмеянной, и он тоже. Он часто говорил мне, что там его не слышат, что он не важен. Для меня же было наоборот, я ему в рот заглядывала. И я перестала думать о чем-то другом, реально, я только и делала, что выискивала намеки на будущее в его словах, взглядах, действиях, мечтала о нём, не видела других рядом с собой. Мне хотелось говорить с ним, рассказывать обо всём, делиться впечатлениями. Он не был готов к такому, для него это было слишком. Такая открытость была для него чем-то новым, неизвестным и пугающим.

Птичка замолчала, посмотрела в очередной раз на часы, было уже почти пять вечера.

– Поехали, уже скоро темнеть начнет.

Анна встала нехотя, ей очень хотелось узнать больше подробностей, почему они разошлись, как жили, каким был первый поцелуй, секс и вообще все подробности, но взглянув на подругу поняла, что ещё рано спрашивать об этом.

Дорога до трамвайной остановки занимает не больше десяти минут, подруги идут молча, Анна курит, Птичка думает о чём-то своём, а потом пускается в бег, их трамвай подъезжает к остановке. Анна бросает сигарету и бежит за подругой. Они успевают заскочить в вагон перед самым закрытием дверей.

Смеясь, две красивые девушки вбегают в трамвай и садятся рядом друг с другом, синхронно достают наушники, кудрявая брюнетка проводные, а её подруга беспроводные последней модели.

Мириам ждёт их на пороге, она, как хорошая добрая мать или бабушка, ворчит, что их не было долго, что они замерзли и, должно быть, сильно проголодались, а она волнуется, ждёт их.

– Я уж думала, что за вами надо посылать Абдуллу на поиски. Так долго ехали ко мне, обед остыл, пора ужинать садиться. Ну что ты смотришь, да я хотела ему позвонить, но тут вы примчались, смеётесь, значит хороший день.

Она обняла их по очереди, расцеловала и отправилась накрывать на стол. Птичка повернулась к Анне:

– Оставайся сегодня у меня, у тебя же смена завтра после обеда? У меня выходной, встанем пораньше, позавтракаем и поедем мне за очками, может еще, что-нибудь купим, я тебе шарф подарю.

Анна соглашается не раздумывая, подруга всегда покупает ей что-нибудь в подарок. Птичка делает это не то, чтобы из корыстных побуждений, она просто обожает смотреть на неподдельную радость девушки, которая была лишена многих вещей в детстве, да и сейчас редко может позволить себе даже маленькие радости, которые необходимы каждой.

Они всегда спят вместе, хотя в гостиной есть свободный диван, им так комфортнее. Одно одеяло на двоих, пару тонких подушек, которые не нравятся Анне, но к которым привыкла Птичка. Она привезла странные привычки из серого города, по крайней мере, так часто кажется окружающим, но в этом и есть её особая прелесть.

В Птичке угадывается острый ум, она хорошо владеет английским языком, быстро учится местному языку, вообще схватывает всё на лету. Хозяин кафе часто говорит, что, если бы у неё была рабочая виза, он сделал бы её управляющей, но с визой помочь не хочет, да и Птичка к этому не стремится, ей нравится легкость, ощущение свободы, некоторая степень безответственности и немного риска в привычной размеренной жизни.

Просидев у Мириам пару часов, подруги отправились в соседнюю квартиру. Птичка сварила кофе, пока Анна была в ванной, села на подоконник и задумалась о прошлом. Когда Анна вышла из душа, увидела, что по щекам подруги текут слёзы. Она подошла к ней нарочно громко, чтобы не испугать и положила руку на плечо. Птичка прижалась к ней щекой, ей было нужно человеческое тепло. казалось, что это мгновение будет вечным, а еще было ощущение, что в мире снова только боль и отчаяние.

Анна поняла, что подруга вспомнила что-то болезненное, поэтому крепко сжала её плечо, хотела показать, что одиночество и боль в прошлом, в настоящем Птичка не одна. Так они просидели в полной тишине минут двадцать, а может и меньше, или дольше, никто не следил за временем.

За окном был ярко-розовый закат, в окне квартиры, где в тишине сидели две красивые девушки, его было практически не видно, лишь легкие отблески на медленно проплывающих облаках и маленькая кухня погрузилась в темноту, как и вся остальная квартира. Птичка глубоко вздохнула и с шумом выпустила воздух, она всегда так делала, когда что-то беспокоило её, Анна к этому уже привыкла.

– Я совсем забыла, что сварила нам кофе, он уже остыл, придется варить новый.

Но Анна уже включила свет и пошла мыть турку. Она налила туда холодной воды, добавила сахар, насыпала кофе и поставила на огонь, как только кофе начал подниматься, приподняла турку, размешала и снова поставила на огонь. Проделала это дважды, чтобы наполнить чашку Птички свежим напитком, добавила молока, и они обе сели за стол.

– Как ты? – обеспокоенно спросила Анна, в её светлых глазах читалась тревога, она не видела подругу в таком состоянии ещё ни разу.

– Нормально, просто о некоторых вещах вспоминать всё ещё слишком тяжело. Кажется, что всё прошло, а потом раз, и ты снова в аду своей головы. Кажется, что можно всё изменить, ах, если бы я сделала, сказала, ушла и прочее, только история не терпит сослагательных наклонений. Всё уже случилось, и ничего-то ты не можешь. Хотя, как-то один СэнСей, так его называли, а по мне он просто очень интересный человек, изучивший много разной информации, религий и философий разных стран, сказал, что мы можем изменить прошлое, изменив к нему своё отношение.

Анна не очень поняла, что сказала подруга, но переспрашивать не стала, она просто стояла в домашнем платье подруги и пыталась уложить быстро высыхающие волосы. Птичка давно разрешила ей курить на балконе, но так, чтобы Мириам не видела, поэтому она пошла за сигаретами, оказалось, что в пачке осталась последняя, естественно, в спешке они забыли купить новую пачку. Анна вздохнула, а Птичка улыбнулась, ситуация была не новая, это происходило с завидным постоянством. Девушка решила оставить сигарету на утро и вернулась на кухню с грустным лицом, идти в магазин не хотелось.

– Помнишь, у нас была война? Тогда все про это говорили, писали, показывали. Было ощущение, что больше в этом мире ничего не происходит.

Анна помнила, точнее, слышала что-то про это, но в подробности не вдавалась, тогда у неё была очередная любовь до гроба, до событий в мире ей дела не было. Птичка продолжила:

– Практически сразу после войны мы поехали в командировку в город М. Мне потом так плохо было, когда вернулись в серый город. Я плакала две недели подряд, просто сидела и плакала, теряла всё, забывала, есть не могла, а еще причиняла себе вред, не осознанно, но всё же, то ударюсь об стол, то об кровать, споткнусь на ровном месте или внезапно врежусь в стену. Синяки вообще не проходили, были черными, зато цвели потом всеми цветами радуги, они вообще у меня долго заживают, хорошо, что зима была и можно было не вылезать из джинсов. Я тогда плакала не из-за разрушенных домов, их можно заново построить, причем достаточно быстро. Я плакала по разрушенным жизням, по семьям, которые никогда не будут вместе, по судьбам, которые останутся искалеченными навсегда. Лёд ездил со мной тогда и его впечатления были другими.

Птичка замолчала, казалось, она вернулась в прошлое, которое никак её не отпустит. Анне даже показалось, что в комнате дрожит воздух от этой внезапной тишины, мир будто замер, как будто есть только этот стол, эта кухня на четвёртом этаже, этот дом, и две подруги, сидящие в тишине. Внезапно в этой гулкой тишине раздался голос, он был тихим, будто ненастоящим, словно кто-то говорил в трубу, как дети, нашедшие обрезок на стройке во дворе и кричащие в него разные глупости. Так звучал голос Птички этим вечером.

– Всё просто, я плакала об украденной жизни не только у этих людей, но и у нас, о том, чего нас лишили в один день, что мы потеряли и чего не вернуть уже никогда. Он не разделял моих чувств, он следил за ситуацией давно, поэтому воспринял всё иначе. А я впервые столкнулась с реальными последствиями человеческой жестокости. Я видела людей, которые стоят на остановке словно неживые, будто им запретили чувствовать, видела с какой болью они смотрят на своё прошлое, слушала истории о том, что они пережили и не могла поверить, что это происходит не где-то там, а в моей стране. Видела детей, которые молчали, они выходили из школы, и я краем глаза заметила яркое пятно, оказалось, что с уроков ведут колонну из двенадцати ребятишек, они шли ровным строем в полной тишине. Ты можешь представить, чтобы восьмилетки не издавали никаких звуков, просто шли ровной колонной и молчали, будто у них всю радость забрали. Представь: в нашем дворе нет песен Мириам и детских голосов. Грустно и страшно, это не жизнь. Дети должны смеяться.

Анна, как ни старалась, не смогла понять о чём говорит подруга, знала лишь, что ни за что не хотела бы увидеть такое, она всегда бегала и смеялась с детьми во дворе, представить, что кто-то отберёт у неё это, она просто не могла.

Птичка поёжилась, но закрывать окно не стала, закуталась в плед, который принесла из спальни, пока подруга была в ванной и продолжила свой странный рассказ.

– Когда увидела этих детей, просто встала и уставилась на них, не могла понять, что не так. Сейчас, когда в квартире или в маленьком садике у Мириам собираются четверо или пятеро ребят, стоит такой шум, что своих мыслей не слышно, а там была полная тишина. А еще я запомнила мужчину с цветами, он стоял на фоне полностью разрушенного первого этажа старой пятиэтажки. Вот как здесь, на первом этаже всякие магазины, а на верхних этажах люди живут. И вот стоит он, позади всё в копоти, с выбитыми стёклами, местами заколочено, у него в руках букет ярко-красных гвоздик, а у нас это кладбищенские цветы, такая жутковатая картина. Мне было ужасно страшно, а люди так жили, причем очень долго жили. Тогда я поняла, что жизнь всегда побеждает. И побеждает всё. Я видела, как молодая мамочка везет малыша в коляске, как возрождаются рынки, как открываются маленькие кофейни навынос, как парень идет с совершенно невероятными белыми розами, с очень длинным стеблем, правда я такие не понимаю, мне вообще герберы нравятся за их яркость, только вряд ли там был особенно большой выбор, и несет два кофе в подставке. Жизнь всегда пробивается, даже через самую кромешную тьму.

Анна пыталась представить себе эти картинки в голове. Птичка не торопила, она разглядывала красивое лицо подруги и надеялась прочитать, о чем та думает в эту минуту, разделяет ли она с ней весь ужас этих картин, или даже не пытается понять, о чем она говорит. Девушка решила, что потом спросит об этом у подруги, посмотрела на часы, хотя и так было понятно, что за окном глубокая ночь. Часы показывали, что начался новый день и если они хотят успеть завтра в торговый центр, лучше лечь спать прямо сейчас, о чем она тут же сообщила подруге.

Наскоро вымыв турку и чашки, Птичка пошла в ванную, когда через 20 минут она зашла в спальню, Анна уже спала, уютно укутавшись в тонкое одеяло, которое было специально куплено для неё, хоть и спали они всегда под одним.

Утром, пока девчонки собирались в торговый центр, Птичка решила продолжить, а точнее, договорить про свои впечатления от той командировки.

– После моего возвращения, он сказал, что такая эмоциональность для него – это слишком. Он отдалился и между нами образовалась пропасть. Нужно было начинать строить наши странные отношения сначала. Он не разделял моих переживаний, не понимал, почему меня так впечатлило всё увиденное. Ведь всё уже закончилось, ведь мы делаем хорошее дело, восстанавливаем разрушенное, строим новое. Он видел рост, а я лишь разрушенные судьбы. Я до сих пор в своей голове называю город М. – труха и плесень.

Закончив свой рассказ, Птичка смотрит на себя в зеркало, она недовольна: красные от слёз глаза, без того немаленький, покрасневший и опухший нос, из которого ещё и течёт без остановки. Она вздыхает и закатывает глаза, чтобы не расплакаться уже от обиды на своё отражение, идёт к холодильнику за патчам. Анна, напротив, вся сияет, и не только из-за умело нанесенного макияжа, утро идёт ей на пользу, особенно когда у неё вечерняя смена в кафе – она позволяет себе максимум ритуалов красоты в такие дни. Птичка замечает, что подруга в её платье, но сил возмутиться у неё нет, она смотрит с некоторой долей возмущения, но вспоминает, что сама отдала его подруге и оно специально висело на дверце шкафа, чтобы не забыть отдать.

Они садятся завтракать, на столе свежие нарезанные овощи, фрукты, клубника, тосты, сыр, сливочное масло в маленьких порционных упаковках, мёд и варенье тоже. Это странное пристрастие Птичка привезла из серого города, ей кажется, что так удобнее, каждый возьмет столько, сколько ему нужно и не полезет ложкой в общую пиалу. На плите в маленькой кастрюльке овсянка, которую Птичка обожает есть с джемом или вареньем, и свежесваренный кофе в турке, который заботливо приготовила Анна. За завтраком обе перебрасываются ничего не значащими фразами и планами на поход в торговый центр, обсуждают куда нужно зайти обязательно, а куда только если останется время.

Через сорок минут девушки закончили завтракать, загрузили посуду в посудомойку и не спеша отправились на остановку. До торгового центра им нужно было проехать на автобусе, спуститься в метро, а потом пройти минут десять-пятнадцать до центрального входа.

Дорога заняла чуть меньше часа, и вымотала без того уставшую Птичку окончательно, в Зорлу она вошла с абсолютно недовольным лицом. Анна не приставала к подруге, а лишь предложила взбодриться кофе, а потом приступить к поискам нужных вещей. Так они и сделали. Через пятнадцать минут, они зашли в первый из запланированных магазинов и приступили к поиску солнцезащитных очков для Птички, точнее Анна приступила, а Птичка просто бесцельно бродила среди вешалок с одеждой, походы по магазинами всегда наводили на неё тоску. В сером городе, она предпочитала пользоваться услугами интернет-магазинов с пунктами выдачи около дома или офиса, минимальная трата времени и отсутствие возможности купить что-то ненужное, такой расклад её полностью устраивал.

Находясь в примерочной, хоть Птичка этого и не планировала, она задумалась в очередной раз: что все это было, зачем, для чего? Почему она должна переживать столько боли каждый раз, когда воспоминания пробиваются наружу?

От этих мыслей её отвлекла Анна, подруга принесла целый ворох летних платьев в надежде переодеть Птичку во что-то женственное. Они начали препираться, как было всегда, когда Анна увлекалась игрой в стилиста.

– Я не буду это носить.

– Возьми хоть раз платье для разнообразия. Тебя так и похоронят в этих облезлых джинсах, они уже протёрлись в самых неожиданных местах у тебя.

– Ну нет, я куплю новые.

Анна не нашлась, что сказать и бросила попытки приодеть подругу, решила, лучше выберет себе шарф или новый ремень, бросила платья на пуфик рядом со входом в примерочные и пошла к аксессуарам. Птичка тем временем надела джинсы, окинула себя критичным взглядом: «Надо похудеть», и пошла вслед за подругой выбирать солнцезащитные очки.

– Ни одна пара не подходит, мне не нравится. В этих у меня лицо круглое как блин.

– Возьми коричневые, ты их первыми примеряла.

– Нет.

– Почему? Тебе хорошо, они тебе идут.

– Они коричневые, что непонятного.

Анна не удивилась такой резкой смене настроения, она знала, подруга всегда раздражается, если не может найти и купить то, что нужно с первого раза.

– Значит, пошли дальше.

Птичка увидела в руках у Анны красивый шарф с яркими голубыми цветами на светлом фоне, он идеально подходил к её глазам, взяла его у подруги и пошла оплачивать на кассу. Радости подруги не было предела, она улыбалась, обнимала Птичку и целовала в щёку, отчего у той появился чёткий отпечаток губ на щеке. Взглянув на себя через фронтальную камеру на телефоне, она засмеялась и влажной салфеткой попыталась оттереть помаду, вышло не с первого раза, Анна красилась очень стойкой розовой помадой, и теперь у Птички был такой вид, будто она использовала румяна только на одной щеке.

Птичка сурово посмотрела на Анну, та засмеялась, предложила поцеловать подругу в другую щёку, а потом растереть точно также.

– Да ну тебя.

Птичка зашагал дальше, продолжая тереть влажной салфеткой поцелованную щёку.

Побывав ещё двух или трех магазинах, они, наконец, нашли идеальные черные очки со скидкой. После такой удачи нужно было срочно выпить кофе, тем более, у них был запас времени перед вечерней сменой Анны в кафе.

Удобно устроившись в углу, девушки продолжили разговор, начавшийся вчерашним днем. Немного подумав, Птичка негромко, почти шепотом, заговорила, будто и не прекращала рассказ:

– За это я стала называть его Лед…

Тут же по щеке покатилась слеза, девушка вздохнула, Анна сжала руку подруги, и вытерла катившиеся слезы с её веснушчатых щек.

– За это я стала называть его Лёд. Именно так, Лёд, чёрствый, холодный, часто хмурый, безэмоциональный, он мало улыбался, особенно зимой. Таким он казался мне в самом начале нашего общения. А что делать, когда зима восемь месяцев в году? Я стала реагировать на это, считывала его эмоции, и сама становилась грустной и печальной. А мне так хотелось, чтобы он был счастлив, и я изо всех сил старалась делать его таким. Это моя суперсила или проклятье – считывать эмоции близких и реагировать на них. Когда тебе грустно, мне тоже грустно, когда тебе весело, я радуюсь. Замечала такое? Когда дорогие сердцу люди счастливы, я всегда автоматически разделяю их радость. А он впадал в уныние осенью, вместе с уходом солнца, становился грустным, немного занудным и вечно всем недовольным. И так продолжалось до весны, мало что могло вывести его из этого состояния. Мне тогда казалось, что я должна сделать его счастливым, просто обязана, нужно постараться, приложить побольше усилий, подобрать нужные слова. И правда, он был счастлив, пока у него была я, пока я полностью принадлежала ему. Новость о ребенке осчастливила лишь меня. Я была уверена, что у нас будет семья, что это новый этап, что теперь мы будем счастливы по-настоящему.

И тут Анна закашляла и уставилась на Птичку, не моргая: ребёнок, а где он теперь? У подруги не было никаких детских фотографий или других признаков наличия ребёнка. Анна разволновалась не на шутку, её дыхание участилось, детей она любила, поэтому тема была для неё особенно важной. Если бы посторонний человек обратил на них внимание в этот момент, ему показалось бы, что кудрявая брюнетка услышала что-то действительно ужасное, с чем не в состоянии справиться и с ней вот-вот случится какой-нибудь срыв. Все эти эмоции были так явно выражены на её лице, в позе, будто бы даже в воздухе вокруг их стола, но Птичка не обратила на них никакого внимания и продолжила говорить, словно ничего не произошло.

– Но что такое по-настоящему? Ведь мы и так были счастливы. Особенно, когда были вдвоем, без каких-либо дел, просто лежали в кровати, смотрели кино, или пили вино на кухне в субботу. Мы любили узнавать новое и делиться этим друг с другом, рассказывать обо всём в деталях, объяснять непонятное друг другу на пальцах, обсуждали фильмы, песни, книги, технологии, нам хватало друг друга.

Анна молчит, она не спрашивает про ребенка, не пытается выяснить, узнать, что произошло, влезть в душу подруги за подробностями, она лишь садится ближе к Птичке и обнимает её за плечи, молча, без каких-либо слов. Кажется, что их объятия длятся целую вечность, на самом деле не проходит и минуты, как Птичка отстраняется.

– Мне больно, Анна, мне до сих пор так больно.

По щеке её снова катится слеза, она успела забыть, что, когда начинает плакать, поток этой солёной воды уже не остановить. Анна разворачивает лицо подруги к себе и вытирает салфеткой бегущие слёзы, такие крупные, словно обиженный ребёнок плачет навзрыд. На прекрасном лице брюнетки отражаются все эмоции подруги, кажется, будто она пережила тоже самое. Так думает Птичка в этот момент, и от этого осознания, она начинает плакать ещё сильнее. Хорошо, что девушки выбрали столик в самом углу кафе, там им никто не помешает горевать.

Анна не выдерживает затянувшейся тишины, берёт руку подруги в свою и говорит, вздыхая:

– Птичка, милая, жизнь не дает больше, чем мы способны выдержать, так моя бабушка говорит всегда. Сейчас сильно больно смотреть в прошлое, но оно прошло. А впереди нас обеих ждет будущее и новая любовь, точно знаю. Вон сколько их вокруг ходят, смотрят, улыбаются, готовы прямо сейчас броситься тебя спасать и веселить, чтобы не плакала. Серьёзно, вон смотри. Это на мужиков так слёзы действуют, я проверяла не раз. Ты знаешь, что Абдулла из-за тебя приходит в кафе.

Анна начинает смеяться, да так звонко, что Птичке ничего не остаётся, кроме как улыбнуться в ответ. В этот самый момент солнце пробивается сквозь облака и его лучи, не находя препятствий, попадают на Птичкины волосы, кажется, будто они пылают огнём. Анна замирает, эта картина завораживает, она касается волос подруги и тихо продолжает говорить про Абдуллу.

– Он и расписание твое выучил, просит, чтобы ты его обслуживала. Абдулла хороший, красивый, богатый, присмотрись к нему, он вылитый Серкан.

Птичка смеётся, она знает, что Анна обожает турецкие сериалы и может смотреть их сутки напролет, отвлекаясь лишь на еду и походы в уборную. Она смотрит на подругу и улыбается – эта добрая, наивная и такая красивая девушка способна растопить любое сердце. Анна будто читает её мысли и начинает улыбаться ещё шире, поправляя свои кудрявые волосы, достаёт зеркальце из маленькой бесполезной сумочки, именно так думает о таких моделях Птичка, чтобы поправить макияж и ещё раз посмотреть на так удачно купленный шарф, и пока она это делает, Птичка отвлекается на мысли о парне из её новой реальности.

Она приходит в себя, смотрит на время, ещё чуть-чуть и они опоздают.

– Еще 10 минут и нужно ехать, а то опоздаешь на работу.

– Точно, Онур грозится, что уволит меня за ещё одно опоздание, но я знаю, что он так не сделает.

– Сегодня не сделает, а завтра психанет, пошли, я говорю.

– Еще надо сигареты купить.

– Около кафе купишь или возьмешь у кого-нибудь, быстрей иди, опоздаешь.

Хорошо, что они сразу оплатили счет, не нужно ждать нерасторопного официанта, который их обслуживал в этот раз. Птичка берет футляр с новыми очками, а Анна небольшой пакет, в который умудрилась впихнуть вчерашнюю одежду. Она надевает очки, которые взяла у подруги и с совершенно непосредственным видом направляется к выходу. Птичка идет чуть позади, ей нравится смотреть, как окружающие поглядывают на подругу, когда-то так смотрели на неё саму, когда она была жива, когда были другие цвета, кроме чёрного, смех, радость и любовь.

Сидя в вагоне метро, Птичка думает про парня, который так усердно пытается привлечь её внимание, уже и Мириам начала его сватать, скоро это станет совсем невыносимым. Она не знает, как им всем объяснить, что всё видит и понимает: Абдулла и правда хороший, просто не сейчас, она только начала приходить в себя, перестала просыпаться в слезах, только стала чувствовать себя живой.

6.

Всю следующую неделю лил дождь, а, с моря дул прохладный ветер, даже чайки, которых невозможно было чем-то испугать, прятались где-то далеко. Птичка скучала, ей очень хотелось отправиться на набережную и посмотреть, как море волнуется, но она ещё помнила пронизывающие ветра своего серого города, она позвонила Анне и предложила приехать в гости, по графику у них как раз совпали выходные. Подруга согласилась сразу, сказала, что принесет вина и с удовольствием послушает продолжение о жизни в сером городе.

Через сорок минут Анна уже стучала в дверь, очень тихо, чтобы Мириам не увидела её. Девушка была одета в дождевик немыслимого жёлтого цвета и в резиновые сапоги такого же оттенка, но даже этот наряд не мог испортить её красоты: кудрявые волосы распушились больше обычного, щёки покрылись румянцем из-за быстрого подъема по лестнице, а густо-накрашенные ресницы подчеркивали изящный разрез глаз. Птичка залюбовалась подругой и не заметила, как та залила весь пол в коридоре.

Мириам услышала шум на площадке, выглянула, убедиться, что это кто-то из своих, вручила девушкам свежую долму и экле экмек только из духовки и ушла заниматься своими делами дальше.

Птичка обожает этот мясной пирог, но приготовить сама не решается, сложности начинаются уже в момент очистки помидоров от кожуры. Девушки накрыли скатертью подоконник, разрезали пирог, сварили кофе, и расположились у окна, чтобы видеть, как непогода заливает любимый город, и смывает все печали с его жителей. А также с двух красивых молодых женщин, пьющих кофе, сидя на подоконнике четвёртого этажа дома, расположенного на старой улице древнего города.

Птичка начала рассказ и уже не могла остановиться, ей хотелось проговорить это всё человеку, который не знал её ни в тот момент, ни до него, лишь после. Анна подходила для этого идеально, к тому же, она не анализировала, не давала советов, не вдавалась в психологию, просто слушала, обнимала и редко что-то комментировала.

Главным достоинством Анны было даже не её прекрасное умение слушать и не перебивать, а доброта сродни наивности, но именно такой чистой, бескорыстной доброты не хватало всем Птичкиным друзьям и знакомым. Доброта сквозила во всех действиях Анны, во всех словах, даже если она кого-то ругала или говорила, что ненавидит – девушка часто в сердцах так говорила о бывших возлюбленных и некоторых подругах, это были отголоски сорвавшейся свадьбы в Словении. Хоть с того момента и прошло уже больше одиннадцати лет, Анна не могла простить своего жениха Леона, он изменил ей прямо перед свадьбой, да еще и с самой близкой подругой того времени.

– Мы познакомились зимой, я пришла к ним в фирму на собеседование, точно помню это была пятница, или нет, четверг, точно четверг. Представь, забыла. В пятницу меня взяли, в понедельник уже вышла на работу. Мы сразу невзлюбили друг друга, он бесил меня по страшному, что бы он ни говорил, мне казалось это таким абсурдом, чем-то незрелым, какой-то откровенной глупостью. Я начинала спорить с ним, пыталась доказать, что он не прав. Это кажется таким высокомерным сейчас – доказывать взрослому человеку его неправоту. Но тогда мне почему-то было так важно, чтобы он понял, чтобы признал свою неправоту. Потом он назвал этот период нашего знакомства стабильно неприязненным отношением. Это было очень странно, мы как раз сидели в машине и держались за руки, как подростки, когда он это сказал. Полтора года все так и продолжалось, встречались на работе, как-то общались. Я перестала огрызаться, он стал мягче, стали пить кофе вместе, обедать. А потом, после очередного совещания с заказчиками, он меня обнял, просто подошел, спросил, как всё прошло, ведь я поехала одна впервые и обнял.

Птичка повела плечами, на мгновение она вернулась в тот летний день. У них был большой и сложный проект – новые дома для переселенцев в сейсмоактивной зоне. Она провела почти весь день в офисе заказчика, там в очередной раз сменилась команда, пришлось объяснять откуда взялись дополнительные соглашения, почему изменилась стоимость, вносить изменения в техническое задание. Где-то около трех часов дня она вернулась в офис, голодная, раздраженная, недовольная, его не было, видимо спустился покурить, когда вернулся, услышал, как она причитает сидя на диване, подошел и спросил:

– Ну как всё прошло?

– Они идиоты! Пришлось объяснять всё с самого начала, выбесили, если они постоянно будут команду менять, мы никогда дома не построим.

Она причитала еще и еще, он же смотрел на неё и улыбался. И вдруг, внезапно, спросил:

– Тебя обнять?

– Да! – сказала она.

Он обнял её крепко и совсем не по-дружески, она замерла. Это было неожиданно, но так необходимо ей в тот момент, что она даже не успела понять свои ощущения. Потом, в полном одиночестве, она старалась проанализировать их, но всё, что она чувствовала из-за этих воспоминаний, лишь прилив теплой нежности внизу живота.

Птичка сделала глоток кофе и возобновила свой рассказ. Анна же уминала второй кусок пирога, девушка была из той особой касты людей, которые могут есть всё, что угодно и не толстеть. Птичка таким похвастаться не могла, поэтому её кусок лежал на тарелке почти целым. Единственное от чего она ни за что бы не отказалась – это шоколад, тут ей сложно было остановиться.

Анна ела с таким удовольствием, что забыла обо всём на свете, девушка практически не готовила сама, не потому что ей это было в тягость, просто в её съемном жилье для этого не было подходящих условий, она ограничивалась какими-то простыми блюдами и полуфабрикатами. В гостях у Птички она всегда старалась что-то приготовить сама, знала, что подруга будет не против, даже продукты иногда закупала самостоятельно. Доев половинку третьего куска пирога и надкусив печенье, Анна сделала большой глоток кофе и вернула подругу в реальный мир из её размышлений.

– Птичка моя, а что дальше было с вами?

Подруга вздрогнула, слишком далеко она была отсюда, в воспоминаниях, которые уже отгоревала.

– Я тогда была такой эмоциональной, как буря, иногда меня крыло, это был именно такой день. А он меня обнял, и я успокоилась, он всегда мог меня успокоить, тогда мне хотелось, чтобы это мгновение не кончалось, я удивилась, но не придала особого значения, обнял и обнял, не в первый раз меня мужик обнимает. У нас в кабинете стоял диван, небольшой, но вполне удобный, если очень хочется прилечь, от входной двери его отделял стеллаж с каталогами от поставщиков. Я сидела на этом диване и возмущалась вслух, бухтела, что заказчики идиоты, творят какую-то ересь, а мне всё это решать. Он спросил, что конкретно случилось, спросил не обнять ли меня, я согласилась, так мы и стояли за шкафом в обнимку – удивленная я и он, сильный и уверенный, уже тогда способный меня сбалансировать. Вечером он повез меня домой, мы болтали о работе. И остановились на парковке у дома.

– Птичка, я покурю и довезу тебя до подъезда, ок?

– Хорошо!

Птичка снова задумалась о чём-то своём, Анна внимательно посмотрела на её красивое лицо в веснушках и решила ничего пока не спрашивать. Она собрала остатки долмы и пирога, убрала в холодильник, поставила вазу с печеньем на подоконник, достала припрятанные с прошлых посиделок конфеты, нашла штопор в ящике и с характерным звуком открыла бутылку белого полусухого. Подруга в это время встала с подоконника и пошла за бокалами, они стояли на самом верху кухонного шкафа и, несмотря на высокий рост, Птичке приходилось вставать на стул, чтобы их достать.

Они вернулись за свой импровизированный стол почти одновременно, Птичка вытирала бокалы, поэтому чуть дольше провозилась. Разлив вино по бокалам, Анна уселась поудобнее и приготовилась слушать, что же было после этих внезапных объятий между Птичкой и Льдом, а еще она думала, что нужно ещё раз спросить почему Лёд, и как его реально зовут, и сколько ему лет, и знает ли подруга, что с ним сейчас. А может быть остались какие-то фотографии, и Птичка покажет их ей, а социальные сети, там можно узнать всё и обо всех. Но сейчас она молчала, боялась, что Птичка замолчит, испугается или передумает рассказывать, хоть и было ясно, что этот рассказ нужен в первую очередь ей, и нужен очень давно. Поэтому Анна лишь кивала, обнимала подругу или просто держала за руку.

– С этого всё и началось.

7.

День подходит к концу, Анна собирается домой, внимательно смотрит на подругу, та спокойна, значит, её можно оставить одну. Девушки научились понимать друг друга без слов, не всегда, но очень часто, обе понимали боль друг друга и нежелание оставаться в одиночестве в этом красивом, но всё-таки чужом городе, они тянулись друг к другу. У них был уговор: если кто-то из них чувствует, что не может быть в одиночестве, сразу же набирает по видеосвязи, а если совсем туго, просит приехать ночевать, не задавая никаких вопросов, почему и что случилось, просто едет на помощь. Птичке не хотелось оставаться в одиночестве, но она знала, что переживёт, к тому же всегда можно постучаться к соседке напротив, Мириам никогда не прогонит, а Анне завтра утром на работу, из дома добираться проще.

На следующий день Птичка проснулась от того, что ей очень жарко. Вечером она закрыла все окна и небольшой балкон из-за холодного ветра. А утром солнце, вставшее над морем, нагрело её небольшую квартиру за считанные минуты. В городе С. начиналась весна.

Птичка открыла окна, поставила турку на плиту. Кофе убежал, глубоко вздохнув, она закинула капсулы в кофеварку по очереди. Кофеварку она привезла из своей квартиры в городе ветров, не смогла с ней расстаться, а кофе в турке был для неё развлечением, получался редко, от этого казался еще вкуснее.

Был второй выходной подряд, она решила навести дома уборку, а потом помочь Мириам в саду и с детьми. Как обычно Птичка начала с разбора вещей, что пора отправить в стирку, что на передвижную вешалку, а что чистое и требует, чтобы его просто отпарили и убрали в шкаф. Разбрасывать вещи было её дурной привычкой, она снимала чистую одежду с сушилки для белья и, бросала в угол дивана, когда появлялось настроение, кучей отпаривала и развешивала, и так до следующей стирки, вещи же, использованные в течение недели, она просто бросала, куда придется и собирала исключительно перед стиркой.