Небесный почтальон бесплатное чтение

Бездомная правда поэта

Сложно сказать, будет ли для читателей, лично незнакомых с Павлом Широглазовым, очевидной вся органичность, естественность его лирики и особенно – практически тождественность этой лирики с самим автором. Для друзей – да и вообще для людей, кто хотя бы раз видел, как Павел выступает (с театром ли Петрушки, или со своей музыкальной группой, или вовсе в одиночку), такая тождественность – очевидна. Но вот если не знать автора – а читать только его стихи, не слыша их вживую?

Дело в том, что на фоне очень разнообразной, полной всяческих формальных изысков и вычурностей, современной русской поэзии, стихи Павла могут показаться простоватыми и даже несколько литературными.

Однако эта «классичность» и даже некоторая фольклорность поэзии Павла Широглазова лишь наиболее формально выражает то мироощущение, которое для современной поэзии – скорее редкость.

Я бы назвал это мироощущение эпическим. Лирический герой это скорее эпический герой. Об этой эпичности свидетельствует и масштаб действий:

Задеваю небо головой
И хвосты созвездиям кручу, —

и то, что герой – странник, он почти все время находится в пути:

Мое призвание по свету ходить
И фонари в кромешном мраке включать.

Чаще всего это не просто странствие, а поиск, или, во всяком случае, достижение конкретной цели. Этот поиск-странствие и делает лирического героя – эпическим.

Но читать стихи Павла нужно не только в этой перспективе.

Еще один заметный элемент его поэтики – то, что в русской традиции принято называть юродством:

И скупая матерная фраза
Осквернит блаженные уста, —

или:

…ты увидишь, как в рубище
Я пройду по касательной, всех неистово любящий.

Стоит отметить и то, что юродство это (пользуясь понятиями М. М. Бахтина) праздничное, почти карнавальное. Но именно «почти»: смыслы, которые желает донести поэт, никогда не переходят в карнавал, остаются серьезными, зачастую приобретая масштаб эпохальных обобщений.

А вот праздничность такого мироощущения, на мой взгляд, вполне очевидна, если под «праздником» понимать выключенность из обыденности. Вообще то, что происходит в стихах Павла – не обыденно. В каждом новом стихотворении мы встречаемся с миром в его инаковости, как бы подсвеченности. Поэтический мир Павла Широглазова никогда не бывает сер. Даже попойке в парке он способен придать черты едва ли не вселенского события.

Сама ритмика стихов Павла Широглазова выдает эту выделенность из обыденности, необычность. Попробуйте читать эти стихи, ориентируясь только на ритм, а не на значения слов. Слова пусть «подыгрывают» ритму, пусть плетут в вашем сознании цветной ковер ассоциаций. Вы увидите, что даже при таком подходе стихи живут – и живут очень необычной насыщенной жизнью.

Пусть и в вашем сознании, дорогой читатель, эти стихи превратятся в живую, кипучую жизнь.

Николай Дегтерев,

поэт, член Союза писателей России,

кандидат филологических наук.

Небесный почтальон

Родина

Руки твои пахнут земляникой,
Водянистым небом и рекой.
Если перестанешь быть великой,
Я тебя придумаю такой.
Всё пройдет, останется гречиха
Вперемешку с комплексом вины.
Ты моя последняя врачиха
На фронтах языческой войны.
Ты моё метущееся эхо
В белозерских северных лесах:
Не бывает жизни без огреха
И любви без трещин в небесах.
Будь со мной непознанной и дикой,
Обернись правдивою строкой.
Если перестанешь быть великой,
Я тебя придумаю такой.

«Поймать бы мне небесную волну…»

Памяти Н. Якушева

Поймать бы мне небесную волну
И примириться с лютыми врагами
Капустным хрустом снега под ногами
И песнями, что пели в старину.

И может быть, настанет день и час,
В котором распознает краем уха
Участие во мне святого духа
Мой ангел, не покинувший плеча.

«Мне голос был, и я его услышал…»

Мне голос был, и я его услышал
В нелепом шуме радиопомех.
В ночную мглу я прогуляться вышел
И посмотрел нечаянно наверх.
Чужих галактик рыжие жар-птицы
Клевали зёрна радостей моих,
И я никак не мог остановиться:
Мне голос был. Новорождённый стих
Внутри меня ворочался, мужая,
А я искал синиц под фонарём.
Мне не нужна галактика чужая,
К своей орбите я приговорён.

«Занесло меня снежным крошевом…»

А. Пошехонову

Занесло меня снежным крошевом:
Сапоги мои дали течь.
Не продам свою жизнь задёшево
И в избе заберусь на печь.
Отогреюсь и стану паинькой:
Нужен грешному передых,
И останусь в избушке маленькой
До последних волос седых.
Но не стану я жить затворником.
Чтобы сердцем не одичать,
Буду в лавку ходить по вторникам
И гостей у ворот встречать.
Наколю и сложу поленницу
Из берёзовых кругляшей.
Хватит, душенька, ерепениться:
Всё плохое гони взашей.
Жизнь сама по себе наладится,
Если ладить её трудом.
В жизни главная неурядица,
Если утром не топлен дом.

«Слякотно полю, а мне – благодать…»

Слякотно полю, а мне – благодать:
Шорох листвы обращается в скерцо.
Прежде чем осень закончит рыдать,
Всё расскажу остывающим сердцем.
Шумная свора голодных сорок
Крутит меня на последние крохи.
Вот и закончился весь сахарок,
Дальше – слова на воде и горохе.
Брошенных яблонь ночной перепляс
Кружит башку, словно выпил хмельного.
Боязно русскому полю без нас,
Зябко душе без надежды и крова.
Как это просто: себя оправдать
И побрататься с глухим иноверцем.
Слякотно полю, а мне – благодать:
Шорох листвы обращается в скерцо.

«Всё, что сказано было доныне – враньё…»

Всё, что сказано было доныне – враньё:
Сотни лет из пустого в порожнее.
Я из всех в мире слов выбираю своё:
Со своим самоваром надёжнее.
Сколько б жизнь не отвесила мне кренделей,
Проживу без медалей и почестей:
Всё равно эта женщина будет моей
В неотступном моём одиночестве.
Всё, что сказано было доныне – враньё:
Сотни лет из пустого в порожнее.
Я однажды готов умереть за неё.
Не просите, чтоб жил осторожнее.

Небесный почтальон

Не следи за мной в четыре глаза:
Всё равно избавлюсь от «хвоста»,
И скупая матерная фраза
Осквернит блаженные уста.
Стану я, как фреска на фасаде,
Украшать стороннее жильё.
Обнищаю духом бога ради —
Я теперь небесный почтальон.
Ковыляю с кожаным баулом:
Адресатам письма разношу.
Но у света белого под дулом
Ничего другого не прошу.
И назло житейским оплеухам,
Вопреки неровностям судьбы,
Я живу и здравствую, по слухам,
А одышка – это от ходьбы.

Акела

Промахнуться надумаю – стану зваться Акелою.
Осуждающий жизнь мою, посмотри, что я делаю.
Приглядевшись внимательно, ты увидишь,
как в рубище
Я пройду по касательной всех неистово любящий.
Ты услышишь, как совести тихо вторят бубенчики,
И спасёшься от горестей в окровавленном венчике.
Вознесёшься над бездною, над толпой оголтелою.
Осуждающий жизнь мою, посмотри, что я делаю.

«За деревьями – деревня, а в деревне – никого…»

Наташе Мелёхиной

За деревьями – деревня, а в деревне – никого,
Только звёзды растекаются по крышам.
Отмахнувшись от неправды задубевшим рукавом,
Я в морозном звоне Господа услышал.
Вместо тёплого местечка – сырость тёмного угла,
Вместо стриженых газонов – бездорожье.
Только вера и спасала: помогала как могла,
И оправдывало душу слово Божье.
За деревьями – деревня, а в деревне – только я,
Здесь берёт начало всё моё наследство:
Это бабушкины сказки, это родина моя,
Это в памяти оставшееся детство.

«Не шёл, а всё-таки бежал, влекомый чем-то неизбежным…»

Не шёл, а всё-таки бежал, влекомый чем-то неизбежным:
Мирскую злобу отражал и не однажды был повержен.
Но поднимался из руин, как недорубленный вояка,
Затем, чтоб снова стать живым и душу вынести из мрака.
Чтоб всем неправдам вопреки моя поэзия звучала
Рассветной живостью реки и диким лесом величавым.
Как мог – молился и вещал, слова преобразуя в строки,
И Бог за это мне прощал мои нехитрые пороки.
И чтоб вам не было темно, я принимал все ваши боли
И сеял доброе зерно на бесконечном русском поле.

«Без любви всё равно что распят…»

Без любви всё равно что распят
И оставлен до лучших времён.

Продолжение книги