Ледяная тетрадь бесплатное чтение

1. Зачем это написано

Эта книга – дань памяти одному из главных героев русской культуры, одному из основоположников отечественного литературного жанра автобиографии.

Это рассказ об увлекательных перипетиях судьбы реально существовавшего человека, и одновременно – историческая экстраполяция, наложение закономерностей давно прошедшего времени на настоящее время и отчасти – на будущее, с тем, чтобы и автор, и читатель лучше понимали и то, и другое.

Я не историк. История – наука точная, она оперирует фактами, датами, именами собственными. Но читателю интересны не только точные даты. Читатель хочет, чтобы его вели по сюжету, чтобы его сделали полноправным соучастником охоты за истиной. Читатель хочет деталей, живых подробностей. Читатель желает не только знать, но и сопереживать. «Теория суха, но древо жизни зеленеет пышно», – так написано у Гёте. История записывается не только в учебниках и исторических монографиях, но и в художественных, философских, публицистических произведениях. Историю Аввакума я здесь рассматриваю со стороны, лично мне интересной, – как культурный феномен. Любителям точных жанровых определений сообщу, что моя книга – субъективная публицистика на историческом материале.

По линии деда по отцу, Константина Васильевича Рубанова, я происхожу из семьи староверов, и моё родовое село, называемое Селитьба, находится в заволжских лесах, в Сосновском районе Нижегородской области, в ста километрах от села Григорово, где родился протопоп Аввакум Петров.

В 1986 году я, подросток, сумел сподвигнуть своего деда Константина на написание воспоминаний. Они до сих пор существуют только в виде рукописи. Начало её, примерно одна пятая часть, посвящено детству деда и описанию быта, семейного и хозяйственного уклада нижегородских староверов в десятые и двадцатые годы ХХ столетия. Эта первая часть рукописи Константина Рубанова будет приведена в конце этой книги без купюр.

Всю жизнь, начиная с 12-летнего возраста, с момента первого прочтения «Жития протопопа Аввакума», то есть более 40 лет, я чувствую связь с Аввакумом – она то исчезает на многие годы, то вновь возникает; то ослабевает, то укрепляется; и вот теперь, когда я это пишу, достигла наивысшей силы.

Вот причина – наверное, самая важная: я написал книгу, потому что сама она, книга, так захотела; я написал книгу, чтоб избавиться от неё, разрешиться от бремени. Книги родятся, как дети, сами собой, физиологически, по приказу природы. Мы не хозяева этого процесса.

2. Тайный мир и юбилей Аввакума

Из книг теософов-оккультистов начала ХХ века (например, из труда француза Эдуарда Шюре «Великие посвящённые») я вынес мысль о существовании как минимум трёх миров, действующих в одной Вселенной в одно и то же время, но – по разным законам.

Первый мир – всем понятная и привычная «объективная реальность, данная нам в ощущениях». Я родился и вырос в Советском Союзе – и воспитан как диалектический материалист, а с идеализмом и его столпами (прежде всего Гегелем) познакомился уже во взрослом возрасте, «Философию права» прочитал в Лефортовской тюрьме, в 27 лет, и был потрясён; но всё же остался материалистом – то есть полагаю, что реальность существует не в моей голове, а отдельно от меня.

Не знаю, почему, но самый жёсткий и суровый материализм не мешает мне разделять и некоторые мистические идеи.

Далее, помимо первого, реального мира – существует второй мир, тонкий; мир энергетических потоков, эфирных тел, аур, ноосфера Вернадского; мир, отлично знакомый экстрасенсам, медиумам, колдунам, шаманам и проч. Тонкий мир постигается через обретение сверхчувственности, открытие «третьего глаза». В тонком мире можно научиться ориентироваться, потратив, скажем, два года, а лучше – три (сроки зависят от упорства адепта) на ежедневные упражнения, аутогенные тренировки, медитации, разнообразные практики вроде очистительных голодовок (постов) или бдений (периодов без сна). Сюда же относятся и рискованные, опасные для здоровья, но широко известные практики употребления психоактивных веществ.

Наконец, третий мир, простирающийся за пределами первых двух, – мир таинственный, или тайный, или сокрытый. Дорога в этот мир лежит обычно через посвящение учителя, или (в случае с профессиональными служителями церквей, священниками) – через рукоположение. Этот мир открыт для самых достойных, и даже не все сильные медиумы, экстрасенсы или шаманы проникают в этот третий, таинственный мир. Подавляющему большинству живущих вообще лучше бы не знать о тайном мире; в него проникают единицы, и далеко не сразу, а лишь с возрастом, после прохождения долгого и извилистого духовного пути. И даже если кому-то кажется, что он сумел проникнуть в тайный мир, – такой исследователь никогда не может быть в этом уверенным; так и я не уверен, что смог войти в него.

Больше того, проникновение в тайный мир, если оно и состоялось, не гарантирует никакой практической пользы; обретённое знание может оказаться бесполезным для жизни в мире реальном.

И я убеждён, что фигура Аввакума принадлежит к тайному миру. Например, школьникам и подросткам бесполезно советовать прочитать «Житие протопопа Аввакума»: они просто ничего не поймут в этой страшной и грубой древней повести.

Термин «оккультный» (от латинского «occult» – «сокрытое») я употреблять тут не буду – он себя давно дискредитировал. В современном языке под «оккультизмом» понимают магию, популярную эзотерику и всякого рода паранормальные явления: термин затаскан, извращён и безвозвратно опошлен массовой культурой. «Сокрытое» перестало быть сокрытым, превратилось в широко известное. Я предлагаю возводить понятие «тайного», «сокрытого» именно к понятию церковного таинства, на латыни – «sacramentum», на иврите – «סקרמנט», «сакрамент», на греческом – «μυστήριο», «мистериум».

В 2020 году исполнилось 400 лет со дня рождения Аввакума. Я решил сделать большой, на три-четыре серии, документальный фильм, с выездом съёмочной группы в село Григорово, на родину Аввакума, далее – в Нерчинск, к месту его забайкальского похода в составе казацкого отряда воеводы Пашкова, – и, наконец, в ныне не существующий город Пустозёрск близ Нарьян-Мара, где Аввакум провёл годы в земляной тюрьме и где был заживо сожжён.

Я пытался привлечь к этому, как мне казалось, важнейшему делу журналистов федеральных телевизионных каналов, своих друзей и товарищей, из которых многие были и есть весьма влиятельны. Однако настоящий интерес проявил лишь один человек из многих мною опрошенных – писатель и политик Сергей Шаргунов.

Но в мои планы самым безжалостным образом вмешалась пандемия COVID-19. Несколько юбилейных празднеств, задуманных чиновниками Министерства культуры, посвящённых 400-летию Аввакума, были отменены. Производство документального фильма также было остановлено на самом раннем этапе.

В конце концов вышло так, что я не сделал почти ничего. Нужного отклика на свои инициативы я не нашёл. Я был обескуражен отсутствием интереса со стороны профессионального сообщества интеллектуалов, продюсеров, журналистов. Делать документальный фильм на собственные средства я не имел возможности: нужно было писать сценарий, собирать съёмочную группу, покупать авиабилеты, организовывать экспедиции… Пришлось отменить дорогостоящую затею и ограничиться несколькими беглыми, куцыми статейками в социальных сетях. Посвящённые юбилею Аввакума заметки моя аудитория, обычно достаточно верная и благодарная, встретила довольно прохладно. Записи в соцсетях я уже много лет использую для проверки тех или иных идей на популярность, для изучения реакции аудитории. Тут сразу стало ясно, что тема – не хитовая, не популярная, интересная немногим.

Всё же людей, пытавшихся отметить круглую дату, нашлось достаточно. В интернете можно найти несколько юбилейных документальных фильмов – коротких, сделанных скромно, явно на энтузиазме. Эти фильмы выложены в открытый доступ, и у всех – минимальное количество просмотров: где 500, где 200; в общем, тут всё ясно.

Тайный мир не выпустил Аввакума. Его фигура в 2020 году не была любопытна даже интеллигенции, кругу читающих и мыслящих людей.

И если вышло так, что 400-летний юбилей Аввакума не был замечен российским обществом, – то, значит, на то есть логика всех трёх миров.

Кто захотел его вспомнить – тот вспомнил, а остальным, следовательно, и не надо помнить и знать, это знание – не для них.

До Аввакума нужно дотянуться душой, сердцем, лимбом, нервами, спинным мозгом; своей нутряной, подземной жизнью до него дойти. Тогда и только тогда захочешь праздновать его юбилей.

3. Хотим ли мы знать, как выглядел Аввакум

Конечно, хотим.

Первое впечатление о человеке мы получаем, наблюдая за его фигурой.

Вот он, пока незнакомый, подходит, вот протягивает руку для пожатия. Мы ещё не слышим звука его голоса, не знаем цвета его глаз, не обоняем запаха; но мы уже составили первое мнение, наблюдая пропорции его тела, его походку и моторику.

Первое впечатление о человеке создаётся на основе наблюдения за его фигурой и его движениями. Толстый или худой? Стремительный или медлительный? Сутулый или осанистый?

Общение начинается потом, сначала же – правда тела, походки, жеста.

Это хорошо понимают скульпторы, часто пренебрегающие портретным сходством, но готовые отдать душу за телесные пропорции, за позу.

Увы, восстановить облик Аввакума – невозможно. Не сох-ранилось его портретов. Не уцелели его останки.

Фантазия рисует тощего человека с длинной бородой. Борода и усы действительно, надо полагать, были длинные: церковь в те времена воспрещала не только брить растительность на лице, но и стричь. Но насколько длинной была борода? Не у всех растёт густая окладистая борода: часто бывает азиатская, так называемая «татарская».

Скорее всего, он действительно был худой, эктоморф: из его книги понятно, что автор – человек холерического темперамента, по психотипу – холерик или сангвиник; такие люди обычно – худые, резкие, порывистые.

Можно предположить, что Аввакум был роста малого или среднего. Его много раз били, как он сам пишет. А бьют чаще – малорослых и слабосильных; толпа не так азартно набрасывается на человека, если он высок и крепкого телосложения. Но Аввакум с той же степенью вероятности мог быть широкогрудым, устойчивым, мог иметь крепкие кулаки: не зря же смело выступал против сильных мира сего, возражал «начальникам», включая и патриарха Никона, поносил в забайкальском походе воеводу Пашкова.

Вроде бы стереотип заставляет нас предполагать, что Аввакум – костлявый, худой, сутулый мужчина с горящими глазами фанатика и неопрятной бородищей, развевающейся по ветру, – но попробуйте представить его широкоплечим, длинноруким, атлетического телосложения, да вдобавок красивым, улыбчивым, обаятельным – и перед нами окажется совсем другой человек: не полубезумный лохматый поп, а харизматический лидер (каковым он и был).

Шаблоны часто нас подводят. И наоборот: едва мы находим отвагу оторваться от шаблона, как обретаем свежий взгляд на вроде бы привычные ситуации.

Аввакум имел громадное, беспрецедентное физическое здоровье – иначе не выдержал бы 10 лет изнурительных походов по Сибири и Забайкалью и ещё 14 лет сидения в яме.

Воображая себе Аввакума, я хочу оторваться от шаблона – и увидеть его как физически сильного, красивого, полнокровного, уверенного в себе мужчину, а вовсе не полупрозрачного доходягу.

Во второй половине XIX века в России был популярен писатель Даниил Мордовцев, современник Толстого и Достоевского, своего рода «русский Дюма», автор множества исторических романов, в том числе романа «Великий раскол», где есть описание внешности Аввакума: «Это был высокий, широкоплечий мужчина с длинною апостольской седою бородою и такими же седыми курчавыми волосами, с длинным, тонким, красиво очерченным носом, с серыми большого разреза и длинными глазами и низеньким лбом, на который красиво падали седые кудельки, – точь-в-точь святительский лик, какие можно видеть на старинных иконах суздальского письма. Серые, с длинным разрезом и длинными ресницами глаза смотрели ласково и по временам зажигались прекрасным, каким-то согревающим светом. Это были совсем отроческие глаза под седыми бровями».

Но портрет этот, судя по всему, Мордовцев выдумал, основываясь на собственных представлениях о благообразии. В романе Мордовцева речь идёт о 1660-х годах, когда Аввакум вернулся в Москву после 10 лет путешествий по Сибири и Забайкалью; благообразным он точно не выглядел. Лицо его было коричневым, обожжённым солнцем, морозом и ветрами, руки – в мозолях и шрамах, изуродованы тяжёлой физической работой. Не исключено, что и некоторые зубы также отсутствовали. «Большого разреза и длинные глаза» 43-летний Аввакум сощуривал: очки в те времена не были в ходу. То, что он был седой как лунь, – можно не сомневаться. В Забайкалье он годами ходил по колено в ледяной воде, и наверняка заработал ревматизм или артрит, то есть – передвигался с трудом, опираясь на посох. Но всё это – моя версия, а я ничем принципиально не отличаюсь от писателя Мордовцева.

Когда нет прижизненного портрета – можно строить разные гипотезы, не опасаясь быть разоблачённым и опровергнутым.

Аввакум был наделён достаточной сексуальной энергией – родил восьмерых детей (пять сыновей и три дочери).

По молодости злоупотреблял выпивкой, но потом избавился от пагубного пристрастия.

Он был весёлым и остроумным. В его книге есть юмор и матерная брань – но не пошлая, не гадкая, а уместная, оправданная, ситуативная и – ещё раз повторим – смешная. Аввакум основал не только «тюремную» русскую литературную традицию, но и литературную смеховую традицию. Его книга – не просто изложение мытарств, но и политический фельетон. Этот момент важно отметить: можно вынести страдания, можно их описать, – но шутить, описывая страдания, способны только люди титанической силы.

4. Учение о кастах

Есть древнее учение о том, что все люди делятся на четыре касты:

• цари,

• жрецы,

• воины,

• хлебопашцы (простолюдины).

Каждый из нас предрасположен к той или иной деятельности в силу особенностей генетического набора, полученного от родителей, дедов и прадедов.

Самая малочисленная каста – цари, прирождённые лидеры. Царь должен обладать харизмой, сильной волей и, что важно, холодным сердцем. Добиваясь власти, царь вступает во временные союзы с кем угодно, затем разрывает союзы, заключая новые и новые. У царя, как правило, не бывает близких друзей. Царь непрерывно манипулирует своим ближайшим окружением. Иногда царь не стремится к личному обогащению, к комфорту, хотя может и тяготеть к нему; но его главная цель – власть как таковая: возможность управлять, приказывать – и наблюдать, как приказы выполняются, как люди приходят в движение по мановению его руки; в этом – наслаждение лидера и смысл его деятельности.

Вторая каста – жрецы: носители специальных знаний, обретаемых в результате многолетней тяжёлой учёбы. Жрецы всегда имеют сильный интеллект. Все священники, врачи, педагоги, юристы, инженеры, физики и математики, биологи и экономисты – жрецы. Цель жреца – обретение доказанного и подтверждённого знания, бесспорной научной истины, и обращение её к практической выгоде общества. Чтобы знания не попали в плохие руки, жрецы их зашифровывают: врачи пользуются латынью, физики, химики и математики – формулами.

Далее – уважаемая каста воинов. Это профессиональные солдаты, обученные сражаться и жертвовать своими жизнями. Воин становится самим собой только в битве. В мирное время, как знает каждый генерал, армия разлагается. Воин лишён главного человеческого страха: страха смерти. Воины не подчиняются жрецам; только царям. Сотрудники полиции, пожарной охраны, органов государственной безопасности – всё это воины. Воин всегда смотрит с презрением в лицо смерти; она его подруга.

Жрец, учёный, врач, несмотря на обладание уникальными знаниями, может быть лживым, жадным, завистливым, трусливым, – словом, обладать любым набором отрицательных качеств. Воин же руководствуется понятием чести. Дав присягу, он старается быть ей верным до конца.

Но кто же содержит воинов, жрецов, царей? Кто их кормит и одевает? Кто заливает топливо в баки их лимузинов и бронемашин? Откуда поступает пополнение в поредевшие полки, когда армия возвращается из похода?

Хлебопашцы. Их – абсолютное большинство. Может быть, восемь из десяти. Они – соль земли, «кроткие, наследующие землю». Люди циничные и не очень умные называют хлебопашцев «толпой», или даже «быдлом» (ничего гаже этого слова нет на свете). Люди поумнее используют выражения «массы», «простой народ».

Из среды хлебопашцев появляются новые воины. Реже из касты хлебопашцев пополняется каста жрецов. И в единичных случаях хлебопашец может стать царём.

Хлебопашцы часто малообразованны, и в силу этого – доверчивы. Хлебопашец не склонен к абстрактным размышлениям, но не потому, что он глуп: просто ему за это не платят. На размышления у него нет времени и сил: хлебопашец тяжело и много работает.

Хлебопашцы оплачивают своим трудом все войны, реформы, революции, все смены политического курса. На своём горбу хлебопашец, нещадно эксплуатируемый, тянет всё общество. Всё, что происходит, – происходит за счёт хлебопашца, «простого» человека.

Когда возникла теория о классовом обществе – стало ясно, что буржуазия, почти вся, также принадлежит к касте хлебопашцев, простолюдинов. Буржуа – это просто разбогатевший простолюдин, но сохранивший кругозор простолюдина, привычки простолюдина, вкус простолюдина. Буржуа не следует кодексу чести, как воин. Буржуа не охотится за знанием, как жрец. Буржуа не желает нести ответственность за подчинённых, как это делает царь: он легко увольняет одних работников и нанимает других.

Когда класс буржуазии оформился, появились серьёзные, думающие, социально ответственные буржуа, они жертвовали (и жертвуют) огромные суммы на строительство храмов, больниц, школ и университетов, финансируют научные исследования; таких случаев – тысячи. Потомки буржуа становились жрецами, часто воинами, иногда даже и царями. Но кастовая принадлежность буржуа от этого не меняется. Буржуа всегда – простолюдин, его удел – труд, заработок, прибыль, капитал, деньги, расчёт, но не власть, не погоня за знаниями и не честолюбие.

Когда в России произошла Октябрьская революция – это было восстание жрецов против царей, против элиты, которая довела страну до тяжёлого кризиса. Жрецы легко обратили в свою веру хлебопашцев, и огромная масса их, привлечённая главной русской идеей – лозунгом справедливости, – разрушила кастовую систему, снесла и царей, и воинов.

Кажется, мы кого-то забыли в этой нашей конструкции. Целых две социальных группы упущены, скажет внимательный читатель.

Во-первых, художники, люди искусства. А их немало, и они влиятельны. И, во-вторых, профессиональные злодеи, воры: преступный мир.

Это – отверженные существа, они – вне каст. Вне системы.

Художник всецело подчинён мечте создать шедевр: совершенную, идеальную картину, симфонию, скульптуру, роман. На этом пути художник готов примкнуть к кому угодно – к царям, воинам, жрецам.

Я, сочинитель книг, хотел и до сих пор хочу знать всё, быть и бедным, и богатым, и сытым, и голодным, и царём, и простолюдином, и вором. На этом пути я не стеснён ни принципами, ни моралью. Мой путь в том, чтобы попытаться пройти все пути – и описать свой опыт. Меня сдерживают только самые старые, архаичные, тысячелетние табу: нельзя убивать людей, нельзя ложиться с мужчиной, нельзя предавать и лицемерить.

Художники, объединяясь, образуют богему, живут впроголодь, берут деньги и у царей, и у буржуа, часто совершают бесчестные поступки, ещё чаще губят себя алкоголем и наркотиками. Актёров – а они тоже люди искусства – раньше хоронили за церковной оградой; это ли не доказательство внекастового статуса?

Бывают случаи, когда художники становились царями, занимали высокие государственные посты: Андре Мальро был министром по делам культуры Франции, Вацлав Гавел – президентом Чехии.

Но часто – наоборот, художник, родившийся в семье буржуа, отвергает и кастовую, и классовую принадлежность, и сознательно оказывается вне системы, как это сделал великий Гоген, забросивший карьеру биржевого брокера ради занятий живописью.

Что касается преступного мира – он, как показывает история цивилизации, неискореним. Профессиональные негодяи были всегда: и в Древнем Египте, и в современных США. Преступный мир обслуживает человеческие пороки, которые тоже, увы, неискоренимы. Проституция, наркомания, азартные игры, теневые финансы и, наконец, главное: убийства. Преступный мир контролирует дно общества, самую смрадную грязь, постыдные тайны, скелеты в шкафах; преступный мир выполняет функции золотаря, утилизирующего гадкие отходы бурной общественной деятельности. Это сравнительно малочисленная группа, доли процента от общего числа, но у них есть свои правила поведения, свои традиции и даже свой воровской кодекс чести.

Классовая теория описывает в основном процессы, происходящие в среде хлебопашцев. Согласно этой теории, цари (наследственная аристократия) постепенно входят в зависимость от крупного капитала и начинают обслуживать его интересы. Соответственно, и воины, на словах преданные царям, на деле начинают сражаться на стороне тех или иных капиталистов, то есть – простолюдинов, ставших богатыми буржуа.

Жрецы, зависимые от внешних материальных источников, также могут совершать позорные акты предательства и работать не в интересах истины: все мы видели, как во времена пандемии вирусологи разных стран, академики, главы исследовательских центров вдруг стали делать взаимоисключающие заявления, выгодные тем или иным фармацевтическим компаниям.

Главное в классовой теории – это идея противоречий, борьбы. Между представителями нижнего класса (бедными хлебопашцами) и представителями высшего класса (богатыми хлебопашцами, буржуазией, вступившей в союз с царями и охраняющими их воинами, и жрецами, скрывающими истину в обмен на деньги) – лежит пропасть, и её нельзя преодолеть.

В современном обществе путь простолюдина к благополучию лежит не через упорный труд, но через лукавую дружбу с царями.

Но и художники столь же часто отходят от своего пути, от служения красоте, начинают обслуживать буржуазные вкусы, сами превращаясь в буржуа, то есть – в простолюдинов, и после этого – они перестают быть художниками; это всегда печальное, неприятное, постыдное зрелище; такие художники часто становятся богачами, но достойны – лишь жалости.

5. Начало пути

Аввакум Петров родился в селе Григорово, примерно в ста верстах от Нижнего Новгорода. Он был жрецом по рождению, воспитанию и образованию. Весь путь его был предопределён.

Его отцом был приходской поп Пётр Кондратьев, сам потомственный священнослужитель. Мать звали Мария. Именно она приучила сына к чтению. Аввакум – попович – рос в обстановке благочиния, строгого соблюдении всех религиозных правил.

Отец его умер, когда Аввакуму было 16 лет: он стал старшим мужчиной в семье из 6 человек.

С тех пор и до конца жизни он будет главой клана, будет кормить и содержать жену, детей, братьев и других родственников.

В 17 лет он женился на Анастасии, дочери Марко. Анастасия Марковна станет верным другом Аввакума, его конфидентом, его опорой.

Вскоре умерла и мать Аввакума.

Далее, как утверждают историки, случился некий конфликт с односельчанами, и Аввакум переселился из родного села Григорово в село Лопатищи (ныне Кстовский район Нижегородской области). Что за конфликт – неясно. Сам он ушёл, или его изгнали?

В те времена приходских попов избирали миром. Скорее всего, никто Аввакума Петровича не изгонял: просто он хотел служить в храме, как и его отец, но община ему в этом отказала, – вот он и ушёл туда, где была «вакансия». Таково наиболее вероятное предположение.

Аввакум выбрал Лопатищи по простой причине: оттуда был родом его тесть, Марко Иванов. Аввакум перебрался не на пустое место, а к родственникам жены. Вполне объяснимая житейская коллизия. То ли сам тесть, Марко, то ли родня его – поучаствовали в судьбе двадцатилетнего Аввакума: он был рукоположён в диаконы, а в 1644 году стал попом в церкви села Лопатищи.

Уйдя из родного села в молодом возрасте, Аввакум проживёт в Лопатищах около 10 лет, а затем превратится в бродягу, скитальца, никогда не заимеет своего надёжного дома, в лучшем случае – будет обретаться по чужим углам, в худшем – по острогам, монастырским тюрьмам и земляным ямам. Обойдёт и объедет половину страны, пешком, в телегах и санях, на лошадях, казацких дощаниках и даже на оленьих упряжках. И повсюду за ним будет следовать его прайд: жена, дети, младшие братья и домочадцы, от 5 до 12 человек. …Нетрудно быть бродягой, когда ты один: собрал котомку да пошёл; а попробуйте, когда рядом десять ртов.

Тут надо пояснить, что такое Нижегородская область. Эта территория почти вдвое превосходит по площади Московскую область; превосходит, кстати, и Бельгию, и Швейцарию, и примерно равна Чехии. Это – целый мир, поделённый надвое Волгой. Сейчас население Нижегородской области – чуть более 3 млн человек.

Мы ведём речь о так называемом Заволжье – землях к западу от Волги, всхолмленной равнине, поросшей лесами, постепенно переходящими в лесостепь.

Здесь и сейчас мало дорог, а 400 лет назад их и вовсе не было; главными транспортными коммуникациями служили реки.

Нельзя сказать, что это благодатный край, скорее – наоборот. Климат тут примерно как в Москве и Владимире – короткое лето, иногда жаркое, иногда холодное; изнурительное слякотное межсезонье; суровые, длинные, снежные зимы.

Вся экономика издревле строилась вокруг транспортных артерий, то есть рек, Оки и Волги. Народ тяготел больше к охоте и рыболовству, нежели к сельскому хозяйству.

Село Лопатищи, как утверждают справочники, изначально населяли бортники, то есть собиратели мёда диких пчёл.

В любом случае, жили трудно, несыто. Это не Италия и не Греция – тут каждый кусок хлеба был по цене крови; отсюда, наверное, и трудная судьба Аввакума, причины его частых конфликтов с паствой. Отец и мать воспитали его аскетом. Но кому нужна проповедь аскетизма, самоограничения, когда жизнь и так тяжела? Аскетизм в Заволжье диктовала сама природа; в таких обстоятельствах от пастыря ждали скорее ободрения, положительных эмоций, улыбки, шутки, но никак не призывов к смирению.

О жизни и быте нижегородцев подробно рассказал в своих романах известный бытописатель, этнограф Мельников-Печерский, но его книги вышли во второй половине ХIX века, то есть через два с половиной столетия после рождения Аввакума, когда старообрядчество уже было историческим и общественным феноменом.

Сан приходского священника давал множество преимуществ, но и накладывал громадные обязательства. Между жрецом и хлебопашцами лежала пропасть. Священник не просто знал грамоту, но, главное, был проводником паствы в духовный, тонкий мир, он умел мыслить абстрактными категориями, его кругозор был много шире, чем у прочих.

Наконец, священник жил идеей служения, то есть сознательно умалял собственную волю в угоду чужой, высшей воле.

6. Служение

Служение – есть наивысшая доблесть. Служение – это самоотречение, отказ от потребностей своего «я» в пользу потребностей другого человека, в пользу рода, общины, народа, государства или идеи.

Фиксация на собственных интересах и охране прав собственной личности ведёт к индивидуализму, далее к эгоизму, деградации и нравственному распаду.

Только встав на путь служения, человек обретает опору, равновесие, ясность мышления, понимание целей, своего места на земле.

Уважение общества можно обрести только через служение, через отказ от себя. Никакого другого способа не существует. Тебя начнут воспринимать всерьёз только тогда, когда ты отдашь свой кусок хлеба другому.

Цари служат своим народам. Воины служат царям. Жрецы служат истине. Художники служат красоте. Хлебопашцы служат своим семьям. Воры служат воровскому кодексу.

Человек не должен принадлежать себе. Человек может любить себя, уважать себя, многое позволять себе и разрешать – но в основе его деятельности всегда должно находиться умение и готовность отказаться от своих желаний.

Нам всем повезло: Россия как цивилизация от начала и до конца основана на идее служения, исполнения долга: перед своими детьми, перед родителями, перед обществом.

Индивидуалист, влюблённый в себя, лелеющий себя, зафиксированный на своих желаниях, на своих травмах, – у нас называется звонким словом «жлоб». Нет ничего позорнее, чем прослыть жлобом.

Сейчас, в двадцатые годы XXI века, Россию атакует мощнейшая идеология, так называемая «новая этика»: примитивный, пошлый, мещанский свод правил, направленный на сбережение собственной индивидуальности любой ценой. Отличительная черта новой этики – её пещерная агрессивность. «Я» уникален, утверждает «новая этика», «я» – неповторим, у меня никого нет, кроме самого себя, и моя задача – беречь и лелеять себя, потому что я у себя один. Общество обязано считаться с моими желаниями. Общество мне должно – я же не должен никому.

Если я хожу по улицам с голым задом – меня не тронь, я так проявляю свою «индивидуальность».

«Новая этика» очень инфантильна; это идеология детей, не желающих взрослеть. Это движение, рождённое в среднем и верхнем классе буржуазии, то есть – система мышления не просто сытых, а очень сытых людей.

Допустить, что «новая этика» укоренится в России, – абсолютно невозможно, ибо она плодит эгоистов и жлобов, не способных к самоотречению, а таких в России очень не любят.

«Новая этика» – система не нравственная, но моральная. Единая нравственность, одна на всех, восходит к древним языческим табу и к религиозным заповедям, и оперирует базовыми категориями «хорошо» – «плохо», «можно» – «нельзя». Мораль же – понятие классовое и кастовое, и мораль у каждого класса – своя.

В нижнем и среднем классе считается аморальным употреблять наркотики. В среде богемы и в преступном мире – это не только морально, но и поощряется.

В высшем классе буржуазии, а также в касте царей, убийство человека не считается аморальным; тех, кто мешает, устраняют без колебаний (но, разумеется, и без огласки, тайно). У хлебопашцев, в нижнем классе, убийство – аморально, убийц презирают и боятся.

Сам я тоже абсолютно аморален – и это принципиальная позиция. И не я её придумал. Шопенгауэр писал: «Для философа, как и для поэта, мораль не должна стоять выше истины». Мне кажется важным уметь свободно скользить по всем этажам социальной лестницы, разделять принципы бедняков и богачей, художников и воров. Я не хочу и не буду моральным – я намерен быть нравственным, и то, если получится.

Служение, исполнение долга и обязательств – ключевое понятие нравственности.

Аввакум – классический образец идеи служения, абсолютное её олицетворение.

7. Начало зрелых лет

Аввакум перебрался в село Лопатищи с восемью домочадцами: шесть младших братьев и сестёр, плюс жена Анастасия и старший сын Иван, рождённый в 1643 году.

Затем в Лопатищах у него родились дочь Агриппина (1645), сын Прокопий (1648) и дочь Акулина (год рождения неизвестен).

И всё вроде бы шло неплохо. Обыкновенный провинциальный поп, таких в России было – десятки тысяч.

Ближайший крупный населённый пункт – в 30 верстах через леса: село Кстово, одна из столиц волжских бурлаков, бойкое торговое место.

Глухие места, дремучий лес. Основное занятие – сбор мёда диких пчёл. Неподвижное Средневековье. Натуральное хозяйство. Ничего не происходит, кроме климатических колебаний: урожайные годы сменяются засушливыми, неурожайными. Бог дал день, бог даст и пищу.

Вся Россия состояла из таких Лопатищ.

Растили и хлеб – но климат не благоприятствовал: хлеба хватало на полгода, потом приходилось докупать; мужики ездили в Кстово, обменивали мёд, дёготь и древесный уголь на муку и зерно.

Жить в глухом месте – дело благое. Провинция – это покой. До Москвы – как до Луны, а прочие земли даже и во сне нельзя увидеть.

Но однажды Аввакум отсюда ушёл.

В Лопатищах у него были дом, печка, мёд, огород, детишки. Половина села – родня жены, уважают и помогают. Семьи были огромны, у жены Анастасии – сёстры и братья, все друг за друга стоят. Чего не жить? Куда идти, зачем?

Пытаясь в его шкуру влезть – видим, что он подчинился зову; другого объяснения нет.

Таких людей мы называем «самородками». Их мало, и тайну их появления никто до сих пор не разгадал. Они родятся где угодно, в самых глухих местах, в отдалённых углах, а затем, опровергая все кастовые и классовые теории, постепенно оказываются в верхнем слое общества, становятся маршалами, академиками, государственными деятелями, духовными лидерами. Откуда они берут силы, упорство, волю, амбиции для своего восхождения? Какую роль в их судьбах играет случай, удача, везение?

Изучение биографий великих людей показывает, что все они с ранних лет имели перед собой образ неприятеля, врага.

Гений не просто действует, но – противодействует: сражается на своей войне. Гений восстаёт против существующего порядка, ломает правила.

Протопоп Аввакум Петров бился против главного и до сих пор не побеждённого врага русской цивилизации: против несправедливости.

8. Справедливость и несправедливость

Что такое терпение?

Что такое привычка к боли? К голоду и холоду? Иметь такую привычку – хорошо или плохо?

Человек, испытавший тяготы и лишения, – счастлив ли? Если такой человек пережил страдания и закалился – хочет ли он такой же участи для своих детей?

Как связаны страдание, терпение и несправедливость?

Кто сильнее – голодный или сытый? Физически – конечно, сытый. Но ярость, гнев, отчаяние и уверенность в собственной правоте часто удесятеряют силы самого измождённого человека. А на длинной дистанции – например, в боевом походе, длящемся многие месяцы, – воин, умеющий обходиться малым, всегда одержит верх над воином, привыкшим к трёхразовому горячему питанию и уютному спальному мешку.

Англичане закаливают своих детей, приучают к холоду, зимой их дети ходят в шортах. То же самое у датчан. Русские любят зимой обтираться снегом и купаются в проруби, но это скорее забава и тонизирующая процедура; в обычное время русские в холодный сезон одеваются очень тепло, потому что знают: с морозом шутки плохи.

А вот что такое закаливание духа? «Хагакурэ» – японская книга самураев – рекомендует воину непрестанно думать о смерти, представлять её в разных вариантах.

Боевые упражнения, учебные схватки, спарринги создают привычку к боли; её можно и нужно терпеть. Во многих культурах, например, у народов Кавказа, мальчики и юноши дерутся едва ли не каждый день, это поощряется старшими товарищами и взрослыми. Юноши привыкают к боли, к крови, а главное – к опыту поражения.

Всё вышеизложенное вроде бы очевидно. Но как насчёт крайних проявлений жестокости и, главное, несправедливости?

Россия никогда не была справедливо устроенной. Наоборот. Произвол власть имущих, несоблюдение элементарных прав рядовых граждан, их бессилие перед государством, перед «начальником», неправедный суд, пренебрежение законом, крайняя его, закона, жестокость, – таков традиционный уклад нашей жизни на протяжении многих столетий, и этот уклад возвёл понятие справедливости к статусу нравственного и этического идеала, а заодно и создал привычку к несправедливости.

Научиться стойкости к холоду и привыкнуть к тяжёлым бытовым условиям не так трудно. Гораздо сложнее привыкнуть к существованию в заведомо несправедливых условиях, когда трудолюбивый не получает вознаграждения, когда невиновный подвергается пыткам, когда лжец руководит честными, когда шлюха учит добродетели, когда вор, укравший миллиард, отправляет за решётку вора, укравшего три рубля.

Именно эта привычка к несправедливости, глубоко укоренённая в русском человеке, этот иммунитет к несправедливости, проникшей за столетия в подсознание, это понимание и принятие несправедливости как нормы, – и есть базовое качество национального сознания.

«Все говорят, нет правды на земле. Но правды нет и выше». Так написал Пушкин.

«Доколе муки сии? – До самыя до смерти. – Ино ещё побредём». Такова самая известная цитата из «Жития» протопопа Аввакума Петрова.

Правды нет нигде, правды не доискаться, закон что дышло, нужно терпеть – и шагать дальше.

Многие помнят слова Достоевского о справедливости; вот полная цитата из «Записок из мёртвого дома»: «Высшая и самая резкая характеристическая черта нашего народа – это чувство справедливости и жажда её. Петушиной же замашки быть впереди во всех местах и во что бы то ни стало, стоит ли, нет ли того человек, – этого в народе нет. Стоит только снять наружную, наносную кору и посмотреть на самое зерно повнимательнее, поближе, без предрассудков – и иной увидит в народе такие вещи, о которых и не предугадывал. Немногому могут научить народ мудрецы наши. Даже, утвердительно скажу, – напротив: сами они ещё должны у него поучиться».

Всё остальное, чем мы гордимся с полным основанием, – закалка физическая, воинская и духовная, привычка к холоду, к тяжёлому труду, умение обходиться малым, а также пессимизм и всегдашнее угрюмство («русские не улыбаются»), – всё есть производное от умения терпеть несправедливость, сожительствовать с несправедливостью.

Справедливо ли, что царь Пётр, сгубивший немалую часть мужского населения своей страны, считается великим и блестящим реформатором, а Сталин, руководивший спасением мировой цивилизации от нацистской чумы, объявлен кровавым тираном, палачом?

Согласно идеологии Третьего рейха и людоедскому плану «Ост», полному уничтожению подлежали евреи и цыгане, а славяне – чехи, поляки, украинцы, белорусы, русские и так далее – подлежали частичному переселению в Сибирь, частичному «онемечиванию» и частичному уничтожению. Все эти народы спасла Красная армия, а командовал ею Сталин. Левой своей, искалеченной рукой он губил и наказывал народы, правой, здоровой рукой спасал другие народы. Сейчас евреев на планете более 14 миллионов, цыган – не менее 8 миллионов. Однако дети и внуки спасённых не спешат благодарить Сталина, не вешают его портреты на стены своих жилищ, зато дискуссии о его злодеяниях не умолкают. Справедливо ли это?

Справедливо ли, что в наказание за близкое и верное союзничество Японии с гитлеровской Германией СССР отобрал у японского народа лишь гряду маленьких островков и рыболовную зону вокруг них?

Справедливо ли, что в большинстве российских семей женщины работают наравне с мужчинами, но при этом берут на себя бо́льшую часть забот о детях и хозяйстве?

Справедливо ли, что житель Иркутска или Барнаула не имеет и третьей части социальных благ, доступных жителю Москвы?

Справедливо ли, что футболист, развлекающий публику ударами ног и головы по мячу, зарабатывает в тысячи раз больше вирусолога, создающего вакцину от смертельной болезни?

Справедливы ли куцые пенсии наших стариков?

К справедливости, понимаемой извращённым, плутовским образом, восходит и коррупция. Принимая от просителя пухлый конверт, взяточник говорит себе, что это – его бонус за неустанные труды, за унижения и стрессы, за нелюбовь общества.

Иммунитет к несправедливости выражен в специфическом понятии «долготерпение» – то есть терпение, помноженное на годы.

Христианство – мощнейшая этическая система, активно пропагандирующая идею терпения и долготерпения. Христос терпел и нам велел. На ранних этапах развития цивилизации церковь учила стойкости к невзгодам, и христианский священник сам был образцом стойкости. Первые христиане жили идеей ожидания Страшного суда, который произойдёт вот-вот, буквально завтра, или через считаные месяцы, и этот суд станет апофеозом справедливости, тотальным торжеством справедливости: каждому воздастся по делам его. В земной жизни христианину предлагалось терпеть, но совсем недолго, – зато потом, после суда, праведнику была гарантирована щедрая награда.

Но шли столетия, дата Страшного суда отодвигалась всё дальше в будущее. Христианину требовалось всё больше и больше душевных сил. Проповеди смирения и терпения становились всё более громкими и изощрёнными.

Наконец, наступило новое время, появилась буржуазия, общество разделилось на классы. Церковь стала склоняться к обслуживанию интересов сильных мира сего. Это совпало с бурным развитием науки, что привело к появлению научного атеизма, который, в свою очередь, был взят на вооружение социалистами. В конце концов в России это привело к катастрофе: церковь была разгромлена, научный атеизм стал официальной государственной идеологией. Большевики объявили, что построят справедливое общество без помощи бога. Церковь – прислужница мирового капитала, сказали большевики, и приступили к её планомерному уничтожению. У церкви отняли монополию на учение о справедливости. Но так продолжалось недолго: с ослаблением социалистических идей церковь немедленно вернула себе влияние.

Правда, тут возник непредвиденный казус. В современном капиталистическом обществе сильны идеи гедонизма, это общество предлагает обширный набор наслаждений, которые можно, за умеренную плату, получить здесь и сейчас, а вовсе не после Страшного суда. Так церковь, с её проповедями смирения и терпения, оказалась на обочине прогрессивной общественной мысли.

Но это теперь. А в XVII веке за справедливостью можно было пойти только в храм.

А в храме вошедшего встречал поп, жрец, духовный отец, батько, всегда готовый утешить, успокоить, подсказать, наставить, научить терпению и примирению с несправедливостью.

9. Три сезона

Откуда у нас появляются силы, чтобы терпеть? Где их источник? Не может такого быть, чтобы огромный народ на протяжении тысячи с лишним лет держался только смирением и святым духом. Источник этот – вокруг нас. Имя ему – климат.

В климате наших территорий – от Архангельска и Пскова до Хабаровска и Владивостока – отчётливо проявлена сезонность. Четыре раза в год мы наблюдаем вокруг решительные, принципиальные изменения, мир вокруг нас стремительно движется, сезонное колесо вращается безостановочно – и эта энергия природного круговорота увлекает и людей. Жить в движущемся поезде – интересно, это захватывает, ведь за окном всё время мелькают разные пейзажи.

Мы живём – в трёх мирах, в трёх сезонах, в трёх совершенно разных климатических ситуациях; за один год проживаем три жизни. Итальянец, грек или француз этого лишён. В немецкой Баварии снег выпадает зимой редко, не каждый год, и для баварца зимний снегопад – это настоящий праздник; так мне говорил сам житель Баварии.

В России же – мир вокруг нас раз за разом умирает, а потом возрождается, и каждый из нас, от младенца до старика, видит это.

Весь хозяйственный уклад – целиком подчинён сезонности, и наша эмоциональная жизнь тоже подчинена сезонности.

Главный и любимый наш, обожаемый сезон – летний, сельскохозяйственный; он длится примерно с начала или середины мая по конец сентября, в разных районах страны – по-разному; чем севернее район – тем короче лето.

В средней полосе в удачный год тёплый сезон длится четыре месяца, не так уж и мало, и каждый год летом обязательно бывает две-три недели настоящей субконтинентальной жары, люди наслаждаются ею, загорают и купаются, дети бегают босиком.

Тёплый летний сезон мы очень любим, весь год его ждём, и законно наслаждаемся солнцем, но при этом вынуждены много работать в эти месяцы. Летний день – год кормит.

Второй сезон – зимний, он длится примерно с конца ноября по март. Это время тяжёлых испытаний морозом, снегом и льдом, время нехватки солнечного света и экономии пищи. Но зима также – и время паузы, размышлений, и, между прочим, развлечений, особенных забав, вроде купаний в проруби или снегу после бани, катания на коньках, зимней охоты.

Третий сезон – переходный между летом и зимой: октябрь – ноябрь и март – апрель, тоже немало, примерно три-четыре месяца в общей сложности. Русское межсезонье – период совершенно непригодный для активной деятельности. Дожди, половодье и распутица. В марте на санях ездить поздно, на телеге – рано; в ноябре – наоборот.

«Зима!.. Крестьянин, торжествуя, на дровнях обновляет путь». Так Пушкин написал. Почему же крестьянин «торжествует»? В чём торжество – холодно же, зима пришла? А потому что – межсезонье кончилось, грязи замёрзли и снег выпал, появились дороги, теперь можно передвигаться и хозяйствовать.

При этом осень – время печали, время умирания природы, – мы очень любим; а ещё больше мы любим весну – время возрождения, восстания от ледяного сна, победу тепла и жизни над холодом и смертью.

Весна в России – совершенно уникальное время, период изумительного душевного и физического подъёма, величайший аттракцион: за семьдесят дней ледяные мёртвые пространства оживают, наполняются теплом и светом. Люди, вчера угрюмые, сегодня вдруг начинают смеяться. Непонятно откуда, сами собой, жизненные силы вдруг удесятеряются. Снег исчезает, талые воды промывают почву; точно так же каждый из нас промывается торжеством неостановимого хода жизни.

Даже сейчас, в начале XXI века, в условиях изменившегося климата, в европейской части России годовой перепад температуры достигает 60 градусов (от –30 зимой до +30 и более летом), а в Сибири, в континентальном климате – 90 градусов (от –45 до +45). При таких температурных перепадах лопаются гранитные камни. Но люди – привыкли.

С ноября по апрель, примерно шесть месяцев в году, русский человек готовится работать, копит силы, «лежит на печи». А с мая по октябрь – наоборот, работает с рассвета до заката, стараясь обеспечить себя ресурсами на весь год.

Четыре-пять месяцев в году мы видим мир дружелюбным, разноцветным, тёплым, бушующим – и столько же времени мир предстаёт враждебным, ледяным, чёрно-белым, чреватым гибелью при малейшей ошибке. А переход между этими двумя мирами, трансформация зимы в лето и наоборот, – отдельный мир, важность которого нельзя недооценивать.

На планете живут и другие народы, привыкшие к столь существенным температурным перепадам; например, канадцы. Но они, вроде бы морозоустойчивые люди, расселились в основном по южной границе своего государства: столица Канады, Оттава, расположена на широте 45,41, южнее Киева. То есть, не так уж и холодно зимой в Оттаве: примерно как у нас в Ростове-на-Дону. Кроме того, народ государства Канада существует чуть менее ста лет (если не считать малочисленные коренные племена). И этот народ – синтетический; его национальное сознание находится в младенческой стадии. Русские же живут на своей земле более тысячи лет.

Резкое деление повседневной и хозяйственной жизни на три отличных друг от друга сезона создало психологическую привычку к решительной и обязательной мобилизации – в тёплое время года, и к полному расслаблению, своего рода спячке – в холодное время года. Зимой русские также ведут хозяйственную деятельность, и даже развлекаются, – но всё же больше экономят силы. Летом же – наоборот, энергия расходуется без остатка. Так возникла своеобразная физиологическая конструкция, при которой организм умеет существовать и в экстремальном режиме высоких нагрузок, – и в щадящем, спящем режиме релакса.

Русский всегда готов взорваться и выбросить сверхвысокую дозу энергии, но точно так же готов и перейти в пассивную фазу спячки, которая ошибочно принимается сторонними наблюдателями за так называемую «русскую лень».

Примечательно, что азиатские народы, изначально кочевые, сформированные в условиях континентального климата, с ещё более резкими перепадами температур, обладают теми же качествами. Поэтому этническому русскому понять татарина, башкира, бурята, монгола – гораздо легче, чем понять грека или итальянца. Татарин, башкир, бурят, монгол или якут умеют жить при 40-градусных континентальных морозах, этот опыт объединяет. Татарин отлично знает, что такое замёрзнуть заживо, и хорошо понимает русского, который находится в той же ситуации. А вот персы, турки, греки, итальянцы, французы – не имеют опыта выживания в смертной стуже, в их генетическом коде такой опыт не заложен. Поэтому русские легко сходятся в диалоге с азиатскими этносами, но очень трудно достигают согласия с этносами европейскими, теплолюбивыми.

10. Генерал Мороз и дрова как основа экономики

Русские – осёдлый народ.

Наши князья отправлялись в военные походы летом. Землепроходцы Хабаров, Поярков, Бекетов и другие, осваивая Сибирь, действовали точно так же.

Аввакум – участник похода воеводы Афанасия Пашкова – испытал это на себе.

Летом – шли, зимой – сидели, пережидали.

А вот кочевые азиатские народы действовали ровно наоборот: летом – пасли стада, ждали, пока родится, поднимется и окрепнет молодняк, а в военные набеги уходили строго зимой. Бату-хан отправился в поход на Русь зимой, первое его нашествие 1237 года началось в конце осени; разорение Рязани случилось в декабре.