Чары крови и роз. Другая история Белль бесплатное чтение

Глава 1. Роза

Аннабелль Грейс Тэйлор была последней фейри и самой красивой девушкой на свете, поэтому легко могла позволить себе опоздать на работу. Будь Белль иного склада характера, она могла бы и вовсе не работать, играя на вожделении мужчин и заставляя их делать, что ей заблагорассудится. Но Белль не желала пользоваться чарами фейри и старалась соблюдать правила, установленные для всех. Вот и сейчас ей не хотелось подводить хозяина кафе, у которого она работала официанткой.

Укорив себя, что не вызвала такси десять минут назад, Белль свернула в квартал Пророчеств, который обычно обходила стороной. Проскользнув мимо поворота на улицу Ясеней, ведущую к особняку, где сто шестьдесят пять лет назад жила печально знаменитая ведьма Айрин Бёрд, Аннабелль вышла на широкую улицу Бражников. Дедушка рассказывал, что когда-то здесь жили банши. А лет сто назад квартал Пророчеств заселили цыгане, и теперь улица Бражников пестрела красными крышами домов, жёлтой штукатуркой стен, и мелькающими то здесь, то там полосатыми юбками и цветастыми платками. Завидев Белль, несколько молодых цыганок, звеня монистами, стали радостно зазывать её к себе. Аннабелль со смешком подумала, что среди них она вполне могла бы сойти за свою: спасибо бабушке-итальянке за тёмно-каштановые кудри, на которых бы так хорошо смотрелся узорчатый платок, и большие карие глаза – их можно было бы подвести чёрным карандашом. Лёгкий загар вполне сошёл бы за цыганскую смуглость, оставалось добавить золотые серьги-кольца, браслеты и мониста – и образ готов. А уж со своими чарами фейри Белль могла бы внушить людям что угодно. Усмехнувшись перспективе сделать карьеру цыганской пророчицы, Аннабелль ускорила шаг.

– Яхонтовая моя! – Цыганка средних лет преградила Белль дорогу и радостно затараторила, широко улыбаясь. – Перемены ждут тебя, бриллиантовая! Большие перемены!

– Дай ручку, нагадаю тебе жениха, красивого да богатого! – пообещала вторая, помоложе.

«Мне имеющихся женихов некуда сбыть, куда мне ещё один», – подумала Аннабелль, резко сворачивая в сторону. Женщины дружным табором последовали за ней.

Белль ещё раз свернула направо и вниз, к ручью, и, когда уже поднималась на мостик, едва не столкнулась со старой цыганкой в чёрно-зелёном залатанном платье и хитро скрученной на голове чалме, из-под которой выбивались тёмные с сединой пряди.

Аннабелль отшатнулась. В руке у старухи была красная роза, а белёсые мутные глаза не мигая смотрели вперёд.

– Предначертанное – да свершится, – глухо и скрипуче проговорила она. – Прими свою судьбу, последняя фейри.

Белль стало не по себе, и она попыталась обойти старуху. Но та вновь преградила дорогу и, вцепившись Аннабелль в запястье ледяной рукой, заговорила:

– Сладкая, сладкая кровь! Создания тьмы придут, они близко! Маленькая фейри в опасности! Пусть роза укажет путь!! – старуха казалась не в своём уме, её голос звучал надсадно и хрипло, как несмазанное колесо или карканье вороны в зимнее студёное утро, и под конец фразы сорвался почти на визг. Потом безумная пророчица вложила в ладонь Белль розу и наконец отпустила её руку.

Аннабелль отшатнулась и опрометью бросилась через мост в сторону кафе «Клевер и фиалка». Она торопилась и не сразу заметила, что по-прежнему сжимает в ладони стебель розы, да так сильно, что шипы расцарапали ей кожу до крови. Белль разжала пальцы, и маленькие ранки стали затягиваться, оставляя на коже лишь пятнышки крови, тонко пахнущей фиалками. В руке Белль красная роза расправила лепестки и её аромат стал выразительнее. Аннабелль вспомнились алые розы, прорастающие сквозь могилу её друга, погибшего полгода назад в горах1…

На работу Белль всё же опоздала, но лишь на семь минут. Серебристые колокольчики на входе в «Клевер и фиалку» мелодично прозвенели, впуская в кафе. Мистера Льюиса не было видно, Роберт вышел из-за бара и принял у Белль её молочно-белое пальто и розу. Поставив цветок в вазу, Роб приготовил для Белль чашечку её любимого лавандового рафа. Она присела за барную стойку, наблюдая за спорой работой парня. Вскоре напиток был готов, и Роб поставил кружку перед Белль.

– Красивая, – произнёс он, глядя на розу.

Потом Роберт перевёл взгляд на Аннабелль и, как всегда, смутился, густо покраснев.

Улыбнувшись, Белль коснулась пальцем стебля розы, провела перламутрово-розовым аккуратным ноготком по одному из шипов, чувствуя взгляд Роберта, зачарованно следившего за её движениями.

– Откуда она?.. – смущённо спросил он.

– Цыганка дала. – Белль не спеша сделала глоток рафа. – Сказала, что эта роза укажет мне путь.

– Укажет путь?.. – переспросил Роб, быстро взглянув на Белль.

– Да, – ответила она, улыбнувшись.

Роберт кивнул. Помолчав, он заметил:

– На гербе Спенсера красная роза.

– Ага, и волчья голова, – отозвалась Белль. – Повезло, что пророчица не вручила мне отрубленную волчью голову.

Роберт издал неловкий смешок, смутился и вновь робко посмотрел на Белль.

Минувшим летом Белль едва ли не прописалась в замке Спенсера: большинство заказов из «Розы ветров», туристического агентства, в котором Белль работала гидом в летний сезон, были экскурсиями в Волчий Клык – некогда элфинскую резиденцию герцогов Спенсеров, а теперь памятник уолтерианской2 эпохи, построенный, как и многие здания того времени по типу средневековых замков. Аннабелль любила маршрут в долину Ришты, и ей за него хорошо платили (больше, чем другим гидам). И, хоть двадцать девять раз за сезон – это всё-таки перебор, она бы не отказалась сводить туда ещё раз. Может, и найдутся желающие посетить замок, пока не выпал снег и не закрыл Волчий перевал.

Возле кафе раздались голоса, Белль допила раф, спустилась с высокого стульчика, повязала поверх лавандового платья зелёный фартук официантки и, улыбнувшись бармену, пошла встречать посетителей.

В дни, когда у Белль были смены в «Клевере и фиалке», от народу в кафе не было отбоя: ведь туристы, приезжавшие на Элфин, желали посмотреть на последнюю фейри. И жители Торнфилда, как могли, пользовались популярностью Белль для увеличения своих доходов: продавали сувениры с её изображением, одежду в оттенках её брендового лавандового цвета, чай или еду, позиционируя их, как её любимые. Аннабелль знала, что, устроившись два года назад в «Клевер и фиалку» официанткой, помогла хозяину кафе, Джозефу Льюису, решить проблемы с долгами, ведь открыть кафе на Элфине было крайне затратным удовольствием. Белль чувствовала благодарность Джозефа, но часто ловила на себе его взгляд, в котором читалось недоумение: он не понимал, почему она вообще работает. Ведь стоило ей поманить пальцем почти любого мужчину, и тот сделал бы всё, что она пожелает. Но вместо этого первая красавица Элфина, Британского королевства и всего мира ловко собирала и разносила заказы, выслушивая упрёки от ревнивых женщин, а от мужчин – похабные комментарии.

Аннабелль работала много: летом гидом, зимой инструктором по горным лыжам, а в межсезонье – официанткой. Ей нужны были средства на переезд в Нью-Йорк и учёбу в университете, однако последнее, что она бы сделала – это прибегла к чарам фейри ради денег. Это было бы нечестно и подло по отношению к людям. К тому же Белль знала: за то, что легко даётся, потом часто приходится платить вдвойне. Это была одна из тех истин, которые Белль усвоила от своей матери.

Телефон в кармане фартука вдруг будто стал тяжелее: Белль вспомнила, что до сих пор не ответила на сообщение от матери, которое пришло ещё до начала смены. «Если у тебя в этом году снова не получится с поступлением, – писала София Тэйлор, – ты можешь вернуться домой. На ферме всегда пригодится лишняя пара рук».

Этот снисходительный тон – как же он раздражал Белль! Мать считала глупостью желание дочери уехать в Нью-Йорк, а стремление заниматься наукой («…которой даже не существует!») – нелепой блажью. София Тэйлор обвиняла своего отца в том, что тот заразил Белль мечтами о путешествиях и учёбе. Аннабелль чувствовала, что за раздражением матери прячется страх за неё и забота, но ей хотелось бы ощутить ещё поддержку и понимание. В детстве Белль нравилось весь день проводить в седле: скакать среди холмов, петлять по лесу, преодолевая барьеры в виде поваленных деревьев, читать, усевшись (а чаще улёгшись) на лошади, и между делом присматривать за неспешно жующими сочную траву овцами, дважды в день гоняя стадо на водопой. Но возвращаться к той жизни Белль определённо не собиралась.

Скоро придёт зима, и Торнфилд наполнится отдыхающими. Белль уже прикинула по броням: за зимний сезон она, получающая за свои услуги инструктора по повышенной ставке, накопит недостающую сумму и к началу марта сможет уехать.

Осталось всего четыре месяца, и она отправится учиться. В конце концов, что её здесь держит? «Фредерик…» – мелькнуло в мыслях. Но Белль уже распрощалась с грёзами о нём. Она уже не та девочка-подросток, которой была, когда влюбилась, и глупо продолжать мечтать о том, кто всегда выбирал другую.

Сердце болезненно-сладко сжалось, когда Белль вспомнила его взгляд тогда, на кладбище… «Взаимная любовь, – прозвучал в голове напевный голос дедушки, – вот истинный дар Лилит для каждого из своих детей». С шестнадцати лет Белль думала, что будет по-настоящему счастлива лишь с Фредериком, но, возможно, считать так – ошибка. Возможно, она ещё не встретила того, кто станет её настоящей любовью. Ей нет и девятнадцати – в таком возрасте даже у людей вся жизнь впереди, а она – фейри. «Однажды ты встретишь того, кто будет достоин твоей любви, дочь Лилит», – вдруг вспомнились Белль слова крёстной. В тот день на кладбище, когда хоронили погибшего в горах Капкейка и других альпинистов, крёстная, конечно, заметила, с какой жадностью Белль смотрела на Фредерика, обнимавшего Камиллу.

Аннабелль вздохнула и, чтобы отвлечься от грустных воспоминаний, достала из кармана фартука телефон и написала: «Спасибо за заботу, мама. Но у меня всё под контролем».

Она поедет в Нью-Йорк и будет штудировать антропологию, этнологию, археологию, психологию. И раз нет науки, изучающей детей Лилит, Белль создаст её. Когда дедушка вернётся (а он обязательно вернётся – Белль не допускала никаких «если»), он сможет ею гордиться и наверняка захочет присоединиться к исследованиям.

Телефон коротко тренькнул: пришёл ответ от матери. «Хорошо, дочь. Увидимся в День Всех Душ3. От папы привет». Белль горько усмехнулась: мама упорно притворяется, будто у них нормальная семья, в которой отец признаёт существование младшей дочери и может даже – любит её. Потом Белль с тоской подумала про ежегодную поездку домой в День Всех Душ и вздохнула. «Да, мама», – быстро напечатала Белль и убрала телефон в карман.

В этот момент до её слуха донёсся обрывок разговора молодых парней, ведущих себя грубо и развязно. Белль прислушалась: парни говорили на брамми4, а ей нравились разные языки, диалекты и акценты – точно приветы с разных концов мира.

– И чо, королевской семье норм, что невеста наследника престола разносит выпивку в какой-то дыре? – спросил первый.

Белль усмехнулась про себя: с тех пор, как три года назад на Молочном балу она познакомилась с принцем Ричардом (которому тогда было тринадцать), жёлтая пресса с удовольствием смаковала всякие подробности романа, а то и тайной помолвки наследника престола с последней фейри. Что было, конечно, неправдой. Более того – невозможно, ведь на браки членов королевской семьи с детьми Лилит было наложено вето ещё в конце восемнадцатого века – во время правления короля Артура5.

– Дыра? – раздражённо проворчал второй голос. – Мы на поездку сюда три года копили.

Белль мысленно согласилась: называть дырой Торнфилд, курортный город на волшебном острове, было по меньше мере странно.

– Джонни опять «Жёлтых листков»6 начитался, – насмешливо заметил третий голос. – Почему здесь не подают пиво? – риторически возмутился он.

– Никакая она не невеста наследника, Джонни, – поддержал третьего ещё один голос. – Ты башкой своей думай. – Раздался характерный звук, с каким стучат костяшками пальцев по лбу.

В этот момент дверь распахнулась, мелодично прозвонив входными колокольчиками, и Белль почувствовала до раздражения знакомый парфюм: кедр, тубероза, медовый мускус и корица. Гидеон Джонсон вошёл в «Клевер и фиалку». Сын члена Совета Основателей и главного редактора «Торнфилд ньюз», а также самый надоедливый из всех поклонников Белль на Элфине, Гидеон оставлял ей чаевые, превышающие стоимость его заказа раз в десять. И как бы Аннабелль не нужны были деньги, от Гидеона она их никогда не брала – ни в виде чаевых, ни в виде переводов, ни в виде стопки банкнот в конверте, засунутом ей в карман пальто. Гидеон пытался подкупить Белль ещё со старшей школы и смотрел щенячьими глазками каждый раз, когда видел её.

Найдя глазами Белль, Гидеон пошёл к ней. Он выглядел так, точно отправлялся на вечеринку миллиардеров: великолепный костюм цвета слоновой кости, стоивший больше, чем Белль зарабатывала в «Клевере и фиалке» за год, запонки с бриллиантами, бабочка с вышивкой ручной работы. Каштановые волосы Гидеона были уложены одним из лучших парикмахеров Лондона, которого мистер Джонсон ради сына уговорил переехать в Торнфилд и чьи услуги оплачивал по-королевски. Гидеон следил за собой ещё тщательнее, чем все знакомые парни Белль вместе взятые, и уже два года ходил за ней хвостиком, умоляя о свидании.

– Аннабелль… – начал Гидеон и смолк, точно забыл, о чём хотел спросить, жадно глядя на фейри и едва ли не пуская слюни из приоткрытого рта.

– Ты можешь занять свободный столик, Гидеон. – Белль заставила себя дежурно улыбнуться.

– Хорошо, – сморгнув, произнёс он и послушно пошёл к незанятому столику у клетки с канарейками.

Когда Белль вернулась к нему с меню, он, умоляюще глядя на неё снизу вверх, выдал на одном дыхании:

– Ужин сегодня в «Королевской пристани» в восемь, приходи, пожалуйста!

– Ох, извини, Гидеон… – произнесла Белль, принимая расстроенный вид. – Сегодня Совет Основателей и потом… На сегодняшний вечер у меня уже есть планы.

«Реформы Ришелье сами себя не изучат», – подумала Аннабелль. Это было значительно интереснее, чем ужинать в компании Гидеона.

Парень расстроенно вздохнул и с новой надеждой спросил:

– А завтра?

– Завтра – семейный день, – ответила Белль. Она несколько недель мечтала наконец выбраться со старшей сестрой и племянниками на пикник к заливу святого Элреда, а завтра как раз обещали хорошую погоду.

– А послезавтра?

– Послезавтра двадцать седьмое октября, – ответила Аннабелль.

– Прости, пожалуйста, Белль, – смутился Гидеон и торопливо сделал заказ: брускетта с авокадо и зелёный чай.

Сегодня из-за своей ошибки Гидеон не досаждал Белль разговорами, только виновато следил за ней взглядом. Аннабелль на самом деле вовсе не обиделась: она привыкла, что в Торнфилде большинство предпочитало не вспоминать о том, что семьдесят лет назад двадцать седьмого октября были убиты почти все фейри-полукровки Элфина. Но ей и не нужно было сочувствие большинства: главное, что самые близкие были рядом и поддерживали её. Конечно, Белль по-прежнему оставалась последней фейри, но она верила, что однажды дедушка вернётся из Заповедника и она больше не будет одна.

Аннабелль приняла очередной заказ и направилась к бару, как вдруг, сияя светлой улыбкой, к ней подбежала девочка лет четырёх в синем платье-матроске. Малышка обняла колени Белль, запрокинула голову и, улыбаясь доверчиво и восхищённо, выпалила:

– Я тозе хотю быть «фейлино отлодье», как ты! – и прижалась щекой к ноге Белль.

Детский восторг, искренняя радость окутали Белль в кокон света и тепла, ей так хотелось погладить малышку по светлой голове и чмокнуть в румяную щёчку, но она не стала этого делать. Подбежала мама девочки и, пробуравив Белль злым взглядом, увела сопротивляющуюся дочку прочь.

– Сколько раз тебе повторять: к этой тёте подходить нельзя! – сквозь зубы внушала женщина малышке, торопливо натягивая на всхлипывающую девочку пальто. – Давай руку! Ну что ты..! – женщина с силой всунула ручку дочери в рукав пальтишка.

– Я не хотю!.. – всхлипывала та.

– Всё, пойдём, – женщина взяла плачущую дочь на руки и вынесла из кафе.

Сердце Аннабелль тоскливо сжалось, чувствуя обиду девочки и чёрную ненависть женщины.

Дети любили Белль и тянулись к ней как цветы к солнцу. Вот только их матери были как правило отнюдь этому не рады. И каждый раз Белль было больно – не за себя, а за малышей, которые не понимали, за что на них накричали. Аннабелль подумала о своей далёкой прабабушке Амире́ль – её, как и других первородных фейри, люди любили: и дети, и взрослые. Вся человеческая ненависть досталась полукровкам. Впрочем, по рассказам дедушки, так тоже было не всегда. Проклятие всё изменило.

Без двадцати пять Белль закончила смену и вышла из кафе, листая заголовки статей на «Торнфилд ньюз»: «Открытие «Зимней сказки», «Часовую башню Дэвиса закроют на реставрацию», «Курорт «Эдельвейс» готов к новому сезону», «Розы в конце октября». Белль нахмурилась и открыла последнюю статью. «Сегодня утром горожане обнаружили большой куст красных роз возле моста через ручей Хэмпшира в квартале Пророчеств. Очевидцы утверждают, что куст появился между девятью и десятью утра…» Белль заблокировала экран телефона и пошла к серебристо-серому роллс-ройсу, который уже ждал её возле кафе. Она расстроилась из-за роз: уже конец октября, скоро ударят морозы, и цветы погибнут. Ей было досадно, что она по-прежнему не может контролировать свои способности и что по-прежнему, вот уже пять месяцев, у неё получаются только красные розы.

– Добрый вечер, Аннабелль, – распахнув дверцу автомобиля, поздоровался Энтони Чейз, личный водитель мэра. Часто он возил и Белль, ведь она, будучи последней фейри и символом Элфина, находилась под протекцией правительства Торнфилда. – Сегодня чудный закат.

– Добрый вечер, мистер Чейз, – ответила Белль и взглянула на запад: солнце почти скрылось за Маунт-Белл, окрасив небо вокруг гор в персиково-винные цвета. – Да, очень красиво, – Белль села позади водительского кресла. – Как думаете, скоро снег выпадет?

– Обещают недели через две, – ответил Энтони и, захлопнув заднюю дверцу машины, вернулся за руль. – Ты работаешь в этом сезоне?

Белль кивнула.

– Да, у меня уже декабрь, январь и почти весь февраль забронированы.

– Значит, без работы не сидишь, – улыбнулся Энтони в зеркало дальнего вида. Машина плавно тронулась с места.

Белль вспомнила, что у мистера Чейза шурин работает инструктором, и, хоть в словах Энтони не было упрёка, ей стало немного неловко, что она рассказала о своей загруженности: не все были так востребованы, как она.

Чтобы отвлечься, Белль снова достала из сумочки телефон. «Андроид Дэвиса продан на лондонском аукционе за пятьдесят пять тысяч фунтов» – гласил один из новостных заголовков. «Интересно, почему так дёшево?» – подумала Белль и открыла статью. Оказалось, у андроида неполадки с речевым центром, поэтому цена так снижена. В комментариях под статьёй велись жаркие споры: нормально ли продавать механических людей на аукционах как вещи? Аннабелль вспомнила гиноида Стеллу. Десять лет назад Стелла разносила подносы с едой в кафе «У Джорджа» и собирала грязную посуду со столиков. Её, как и остальных андроидов и гиноидов, больше ста лет назад сделал Александр Дэвис, самый известный элфинский фейри, учёный и филантроп. Когда маленькая Белль приходила с дедушкой поесть пирожных, ей ужасно нравилось наблюдать за работой официантки-гиноида. Ту было не отличить от людей: она говорила и выглядела, как человек, а кожа у неё была хоть и тёплой, но неживой: неестественно бархатная, искусственная. Потом Стелла сломалась, а у тогдашних хозяев кафе не было денег на починку: они продали её, а затем и кафе, которое позже выкупил Джозеф Льюис и переименовал в «Клевер и фиалку».

Белль нашла ещё две статьи о механических людях. Первая была опубликована в «Вечернем Лондоне», и в ней автор утверждал, что андроиды и гиноиды Дэвиса обладают сознанием, а значит имеют равные права со всеми разумными существами. «Вечерний Лондон» славился своими провокационными заявлениями по любому поводу: то ли для того, чтобы споры в комментариях увеличивали статье просмотры, то ли потому, что «Вечерний Лондон» желал регулярно доказывать общественности, что является оппозиционной газетой, ведь Королевская академия до сих пор продолжала утверждать, что андроиды и гиноиды Дэвиса – не более, чем машины, подчинённые программе и не способные переступить через неё.

Статья вышла ещё на прошлой неделе, поэтому комментариев под ней было больше десяти тысяч. Вверху обсуждения с четырьмя тысячами лайков красовалось сообщение счастливчика, успевшего первым написать «Дэвис гений». Ниже велись жаркие споры о разумности механических людей, их правах и положении в обществе.

Вторая статья была опубликована в «Таймс», и в ней был анонс научной конференции и выставки, посвящённых разработкам учёных со всего мира в области искусственного интеллекта. Имя Александра Дэвиса в статье не называлось, но зато в комментариях его вспоминали почти все. И неудивительно, ведь никому из учёных и инженеров так до сих пор не удалось приблизиться к тому, что создал Дэвис ещё век назад. Программы современных роботов были примитивны, и их ни за что нельзя было спутать с людьми, что, вполне возможно, было скорее благом, чем недостатком.

Выйдя у Мэрии из машины, Белль по привычке надела перчатки, которые всегда лежали у неё в сумочке, и лишь потом вспомнила, что неделю назад по приказу мэра все ручки, среди которых были и железные, заменили на бронзовые. Мистер Купер объяснил это дизайнерским решением, ведь Белль не хотела напоминать всем, что железо опасно для фейри. Об этом в Торнфилде, конечно, и так знали, но это знание жило где-то в бессознательном в виде легенды. Поэтому Белль могла получить, к примеру, в ресторане содержащие железо приборы скорее по случайности, чем из-за злого намерения, и ей хотелось, чтобы так и оставалось. Мистер Купер сначала возражал против такой скрытности, так как считал, что весь город должен оберегать последнюю фейри, но потом, случайно услышав разговор двух ревнивых торнфилдских женщин, согласился с Белль.

Мэр был у себя в кабинете.

– Аннабелль! – поприветствовал он, встав из-за рабочего стола. – Хорошо, что ты приехала чуть раньше.

Мистер Купер был среднего роста, коренастый и широкоплечий. Он выглядел чуть старше сорока, но на самом деле год назад отпраздновал своё пятидесяти пятилетие. В его русых в лёгкую рыжину волнистых волосах кое-где виднелась седина, но в серых глазах неизменно горел огонёк неутомимости и оптимизма.

– Здравствуйте, мистер Купер, – ответила Белль, подходя ближе.

– Твоё платье пришло из ателье, – улыбнувшись, сказал мэр. – Примеришь? Или уже после Совета?

– Сейчас, конечно! – обрадовалась Белль.

Мистер Купер снова улыбнулся, видя её радость.

– Оно у миссис Марч, – сказал он.

Миссис Эдвина Марч была невысокой и худой, но очень подвижной и деятельной старушкой. В свои семьдесят три года она продолжала отлично справляться с обязанностями секретарши мэра. Миссис Марч успела поработать с пятью мэрами, двое из которых избирались на второй срок, а ещё пережила двух мужей. Она стригла свои белые волосы под пажа, носила брючные костюмы, мужские монки7 жёлтого, красного и зелёного цветов, серебряные кольца с крупными камнями, обожала цветастые платки, джазовую музыку и возиться с цветами, а также она находила Белль ужасно худой и постоянно подкармливала, чем та с удовольствием пользовалась на радость старушке.

– Детка, твоё платье готово, – с улыбкой сказала миссис Марч, держа в руке узкую лопатку, которой взрыхляла землю в горшке с бегонией. – Оно в коробке на столе.

Белль увидела белую коробку, перевязанную лавандовой лентой и, нетерпеливо развязав бант, аккуратно подняла крышку.

– Ох… – восхищённо выдохнула Аннабелль. – Вы всё-таки выбрали этот атлас… Он же такой дорогой… – и коснулась тонкой и нежной, струящейся как вода, переливающейся лавандовой ткани.

– Надевай скорее, – произнесла миссис Марч, вытирая руки полотенцем. – Сейчас я только дверь закрою.

Когда Аннабелль надела платье, миссис Марч попросила её повернуться, застегнула на спине потайную молнию и оправила длинные рукава.

– А декольте не слишком глубокое? – с беспокойством спросила Белль, придирчиво осматривая себя в зеркале.

Миссис Марч рассмеялась:

– Детка, это ты называешь декольте? – она показала на круглый вырез платья, слегка открывающий ключицы. – Не бойся, милая, – она ласково коснулась руки Белль. – Это платье достаточно скромное. А ткань и правда прелестная, – миссис Марч приподняла пальцами подол. – Подчёркивает фигуру. – И, кажется, заметив, что Белль вновь забеспокоилась, добавила: – Но целомудренно.

Аннабелль улыбнулась себе в зеркало, немного успокоившись.

Нежно-лавандовое платье струилось от талии до самого пола длинными складками, красиво и переменчиво переливаясь при каждом движении. Расшитый бисером лиф обтягивал тонкий стан Белль, сияя в свете ламп. Длинные свободные рукава не скрывали изящества рук и заканчивались длинными узкими манжетами, также украшенными бисером.

Прохладная мерцающая ткань оттеняла загар Белль и подчёркивала её огромные карие, почти чёрные глаза. Лишь в такие моменты как этот, Аннабелль по-настоящему радовалась, что нечеловечески красива.

– И ещё сюда жемчужное колье, – сказала миссис Марч, в задумчивости склонив голову на бок. – И, конечно, волосы в причёску, чтоб подчеркнуть шею, – она приподняла собранные в тяжёлую косу каштановые волосы Белль, любуясь образом в зеркале. – А, и туфли! – вспомнила миссис Марч и, отпустив косу, пошла за другой коробкой.

Лавандовые босоножки на тонком каблучке с полупрозрачными бабочками на ремешках были восхитительны. Белль ужасно захотелось их примерить, но она знала, что на бал их точно не наденет.

– Миссис Марч, они прелестны, – произнесла Белль, взяв одну босоножку. – Но я не могу их надеть, – вздохнув, с грустью произнесла она и положила босоножку обратно в коробку. – Вспомните, что было на позапрошлый рождественский бал.

– В тот раз у тебя было платье чайной длины, – возразила старушка. – И сейчас уже все помнят про штрафы.

Белль снова вздохнула и твёрдо сказала:

– Нет. Я надену лодочки d'Orsay, которые купили к Молочному балу.

– Но ты их уже надевала на День города!

– Никто не заметит, – улыбнулась Белль. – Но босоножки я не могу… Это только людей дразнить.

– Значит, оставим на следующий раз, – решила миссис Марч.

– Вряд ли к Рождеству что-то изменится, – вздохнув, возразила Белль. – Лучше сдать их. Очевидно, они недешёвые. Расстегните, пожалуйста молнию, – и она повернулась к миссис Марч спиной.

Пока миссис Марч помогала снимать платье, Белль думала о том, что вряд ли когда-нибудь сможет выйти из дома в таких босоножках или в топе на бретельках, или в платье-комбинации, или короткой юбке. Каждый открытый участок её кожи – как красная тряпка для некоторых людей. Можно было бы, конечно, взять кого-нибудь из полиции в охрану, но зачем? К ней не позволят прикоснуться, но чужую похоть она всё равно будет чувствовать, а это ужасно неприятные ощущения. И ради чего? Белль обругала себя за то, что вообще об этом думает, надела своё закрытое лавандовое платье из джерси и, поблагодарив миссис Марч за помощь, пошла в зал заседаний.

Там уже собрались все члены Совета Основателей, кроме мисс Уэлш: крёстная Белль была на репетиции оркестра с хэллоуинской программой танцев. Мисс Уэлш уже давно не играла сама, и в этом году, как и в предыдущих, концертмейстером оркестра была одна из её учениц. Белль не хотела себе признаваться, но ей было обидно, что крёстная пошла поддержать пианистку, которая, очевидно, и так справится, а не Белль, свою крестницу, нуждавшуюся в поддержке гораздо больше: ведь сегодня на заседании вновь присутствовал судья Морган.

Белль вскинула подбородок и, сконцентрировавшись на текстуре ткани своего платья, прилегающего к коже, на тяжести косы, лежавшей на спине, и не позволила похотливым чувствам судьи Моргана проникнуть под её защитный барьер. Она подумала о складном серебряном ноже, который носила в своей сумочке и который не раз за последние пять месяцев помогал ей справляться с чужими чувствами.

Пока все рассаживались по местам и обменивались приветствиями, мистер Джонсон выразил мэру восхищение новой статьёй его дочери. Марина Купер изучала психологию в Оксфорде и вот уже два месяца занималась исследованием так называемого Элфинского синдрома. Его суть состояла в том, что, уезжая с Элфина, человек годами продолжает скучать по нему, ища повсюду его частички и мечтая вернуться, но вернувшись, его тянет прочь, потому что остров за годы разлуки стал для него слишком тесен. Но стоит уехать, и человека снова тянет обратно. Термин «Элфинский синдром» появился в узких кругах ещё лет двадцать назад, но впервые изучить его и рассказать о нём научному сообществу решилась Марина Купер в сентябре этого года. Её тут же забросали письмами со своими историями о взаимоотношениях с Элфином, создав ей большую базу для исследования. Белль вновь задумалась, а будет ли её тянуть домой, когда она уедет в Нью-Йорк?..

Мистер Купер был польщён оценкой мистера Джонсона и сердечно поблагодарил его. Он гордился дочерью и был рад, что теперь ею гордятся многие торнфилдцы. Затем он поприветствовал присутствующих и объявил Совет Основателей открытым.

Мистер Купер, мистер Свон, мистер Вуд и мистер Джонсон как всегда активно вступили в обсуждение, судья Морган не сводил с Белль глаз, а мистер Уайт и шериф Вольфген молчали, почти равнодушно наблюдая за беседой. Ледяное спокойствие Виктора Уайта и повышенная сосредоточенность шерифа нервировали Белль почти так же, как похотливое внимание судьи Моргана.

Совет Основателей, как всегда, начался с обсуждения не самых интересных, но важных тем: количество запросов на туристические визы на Элфин, экспорт вина и сыров, требующий ремонта паром, необходимость после июньского землетрясения экспертизы вулканологов, участившиеся сбои мобильной сети, украшение города к Хэллоуину.

– Площадь Перемирия в этом году украсят декораторы из Лондона, – сказал мэр. – Мистер Голдинг уже всё оплатил.

– Это тот, который спонсировал День города в этом году? – уточнил Питер Джонсон, главред «Торнфилд ньюз», и пролистнул свой ежедневник. – И День осеннего равноденствия, – добавил он.

– И о котором нам ничего не известно, – заметил Джон Вуд, поджав губы.

Белль вспомнила, что отец Камиллы пытался узнать что-нибудь о мистере Голдинге после Осеннего равноденствия через свои адвокатские связи, но ничего не нашёл.

– Джентльмены, не всё ли равно, кто оплачивает праздник? – сказал судья Морган весело. Взглянул на Белль и подмигнул ей.

Она отвернулась. Его обритая наголо голова, хищный прищур, самоуверенная улыбка, кривящая тонкие губы, и вся его высокая и мускулистая фигура вызывали у Белль отвращение. Она скучала по тем месяцам, когда судья Морган, после того как она поцеловала его, лишился возможности смотреть на неё, но ещё больше по тем трём неделям, когда он вынужденно уехал в Плимут сопровождать жену на роды. Но вот теперь он вернулся и всё началось с начала. В таких случаях, как этот, Белль досадовала, что действие поцелуя фейри заканчивается, стоит тому, кого поцеловали, уехать хотя бы на две недели.

– Меня тоже беспокоит этот загадочный спонсор, – помолчав, произнёс мэр. – У него есть связи при дворе и, кажется, он знаком с принцем Элиотом.

Само имя принца Элфинского вызывало у Белль тошноту. К сожалению, в этот Хэллоуин ей точно не удастся избежать участи вновь встретиться с ним за ужином. Покровительство короля обходилось ей дороговато, когда приезжал принц Элиот, приходившийся дядей монарху Великобритании. По слухам, король Александр три года назад подарил дядюшке титул принца Элфинского, чтобы пореже видеть при дворе. Ещё бы! Ведь принц Элиот постоянно впутывал высокородных джентльменов и леди в пикантные истории, и самый приличный, даже чопорный вечер в присутствии его высочества мог плавно превратиться чуть ли не в оргию. На Элфине же принц вообще терял всякий стыд: в этом июне, например, когда мэр и Белль приехали к нему в «Королевскую пристань», чтобы объявить об отмене Молочного бала из-за трагедии в Базовом лагере, они застали его высочество в почти невменяемом состоянии в окружении голых девушек и парней. А главным элфинским фетишем принца было наблюдать, как последняя фейри ест сладости. Белль ненавидела его за это всей душой.

Вдруг она услышала своё имя и отвлеклась от неприятных мыслей.

– Что скажешь, Белль? – спросил мистер Купер.

Она прокрутила в голове диалог мэра с мистером Своном. Второй предположил, что Белль могла бы посетить церемонию посвящения принца Ричарда: в день своего шестнадцатилетия, двадцать третьего марта, наследнику престола предстояло отправиться в Авалон. Такова была традиция Пендрагонов, заложенная ещё королём Артуром, вернувшимся с острова Блаженных в 1784 году. Аннабелль сама мечтала побывать в Авалоне – ведь это была земля обетованная первых детей Лилит, истреблённых по всему миру задолго до возвращения Артура.

– Я с радостью, – ответила Белль, улыбнувшись. Хоть она и не была уверена, что её пригласят на такое важное и закрытое событие.

– Говорят, никто из Пендрагонов не может войти в Авалон уже лет сто, – произнёс мистер Вуд.

– Вот ты адвокат, Джон, – с укором заметил мистер Купер, – а веришь в слухи.

– Не такие уж это слухи, – возразил главный редактор «Торнфилд ньюз». – Буквально пару месяцев назад я читал статью в «Вечернем Лондоне» за 1879 год, посвящённую восшествию на престол короля Эдгара. После смерти своего старшего брата Генри в 1864 Эдгар стал наследником престола. И в день своего шестнадцатилетия в 1865 году так и не смог пройти испытание Авалоном, – многозначительно закончил мистер Джонсон.

– Это не подтверждено, – холодно возразил мэр. – Давайте вернёмся к организации бала.

– «Вечерний Лондон» – оппозиционная газета, – напомнил мистер Вуд. – Они поддерживали то Ганноверов, то французских революционеров – удивительно, как их до сих пор не закрыли.

– Нужно же как-то показывать, что в стране свобода слова, – насмешливо заметил судья Морган.

– Мы на Элфине этого не чувствуем, – продолжил мистер Джонсон с упрёком в сторону мэра, не желающего обсуждать действительно важные проблемы, – но в стране зреет недовольство властью. Возле Драгон-касл8 регулярные митинги…

– Кучка отбитых фанатиков, – небрежно бросил судья Морган.

– Недовольные всегда найдутся, им даже повод не нужен, – сказал мистер Свон. – Главное, что Экскалибур по-прежнему принимает кровь Пендрагонов. А значит, всё в порядке, – оптимистично закончил он. Белль улыбнулась, вспомнив своего лучшего друга Кевина, сына мистера Свона: тот тоже, несмотря ни на что был убеждённым оптимистом.

– Принимать-то принимает, – проговорил мистер Джонсон, явно недовольный тоном и словами мистера Свона. – Но он же ожоги оставляет! Вы видели руки короля Александра и принца Ричарда после того, как они брали меч?

– Я не всматривался, – отмахнулся мистер Свон.

– Ну хватит, Питер, – нахмурился мэр, взглянув на мистера Джонсона. – Надеюсь, никто из твоих сотрудников не пишет об этом статью?

– А если и пишет, то что? – с вызовом сложил руки на груди мистер Джонсон.

– Ты же не будешь рисковать репутацией «Торнфилд ньюз» и пересказывать сплетни? – обеспокоенно спросил мистер Купер.

– Дэниел! – обиделся мистер Джонсон. – «Торнфилд ньюз» – это тебе не жёлтая газетёнка, и я…

– Джентльмены, прекращайте, – раздражающе снисходительно остановил начавшийся спор судья Морган. – Среди нас дама, – напомнил он, понизив голос, и посмотрел на Белль.

Она не удостоила его взглядом, хоть он и был прав. Дискуссия о Пендрагонах в самом деле принимала опасный характер: ещё немного – и можно будет говорить о государственной измене. О том, что в жилах короля Александра, как и его отца, и деда, вплоть до короля Эдгара, не течёт кровь Пендрагонов, шептались уже очень давно. Как бы королевская семья не скрывала от народа результаты паломничества наследников крови короля Артура в Авалон, до людей всё равно доходили обрывки информации. Они пересказывали её друг другу, и истории обрастали далёкими от правды подробностями. Конечно, подобные разговоры не приветствовались правительством Британии, и по статье за клевету кого-то регулярно штрафовали или наказывали принудительными работами или даже лишением свободы, но народ это не останавливало.

Аннабелль была знакома с принцем Ричардом (тот приезжал в Торнфилд на Молочный бал два с половиной года назад), и она чувствовала, что он – Пендрагон, ведь Пендрагоны благословлены магией Лилит. И пусть говорят, что принц Ричард не сможет войти в Авалон, и что Эскалибур в его руках горит тусклее, чем в руках его отца и деда, и что рукоять священного клинка обжигает кожу его ладоней, Аннабелль всё равно будет верить: принц Ричард – достойный наследник престола и в его жилах течёт кровь короля Артура.

А вот насчёт законнорождённости принца Элиота у Белль были большие сомнения: в нём она не чувствовала магии Лилит. Но, возможно, дело было в том, что все ощущения рядом с его высочеством перебивало чувство омерзения.

Белль прислушалась к разговору: мистер Вуд упомянул Фредерика. И, как всегда, в весьма предсказуемом контексте.

– Камилла сказала, что он куда-то уезжает? – спросил мистер Вуд у Виктора Уайта.

– Может быть, – холодно ответил тот.

– Ты что, об этом ничего не знаешь? – изумился мистер Вуд. – Он же твой младший брат! – добавил с упрёком, в котором звучали нотки негодования.

– Джон, ему не пять лет, – сухо напомнил Виктор Уайт. – Он давно передо мной не отчитывается.

Белль слышала подобные разговоры почти каждый Совет Основателей. Мистер Вуд определённо испытывал на прочность знаменитое уайтовское терпение. Кажется, он искренне считал, что Виктор должен повлиять на своего младшего брата, который уже семь лет встречается с дочерью мистера Вуда, но дог сих пор не женился.

Белль вдруг вспомнила Фредерика, и её сердце сжалось. Взглянув на Виктора, она вновь подумала, как всё же не похожи братья Уайт друг на друга. Не только возрастом и внешностью: Виктору было сорок девять, а Фредерику – двадцать семь, старший был коренастый и среднего роста, а младший – худощавый и высокий; у первого были серые глаза и каштановые волосы, а у второго – русые волосы и зелёные глаза. Но самое главное было в другом: спокойствие Виктора напоминало скованную льдом воду, у Фредерика же оно было похоже на мягкий плед, в который так приятно завернуться, когда за окном идёт снегопад; на кружку горячего чая, о которую греешь руки, а от каждого глотка внутри разливается тепло.

Белль стало стыдно. Ещё летом, после похорон альпинистов, она зареклась мечтать о чужом парне, но за эти пять месяцев успела неоднократно нарушить данное себе обещание.

– Аннабелль, сколько у тебя танцев с Гидеоном? – неожиданно спросил мистер Джонсон, вырвав её из задумчивости. – Вы такая красивая пара, – слащаво улыбаясь, добавил он. Мистер Джонсон очень надеялся породниться с последней фейри и при любом удобном случае намекал Белль на такую возможность.

«Ведь прекрасно знает, что три», – устало подумала Белль, но, мило улыбнувшись, ответила:

– Кажется, два.

– Нет, три, – возразил мистер Джонсон. – Один с Молочного бала остался.

«Будь неладна эта мазурка», – промелькнуло в голове у Белль. Гидеон при всех своих недостатках ещё и отвратительно танцевал. Он путался в движениях, наступал партнёршам на ноги и, конечно, совершенно не мог вести. Поэтому-то, наверное, он предпочитал танцевать с фейри, с которой даже хромой выглядел бы изысканным танцором. Так успокаивала себя Белль: ей не хотелось верить, что сынок главреда «Торнфилд ньюз» в самом деле всерьёз увлёкся ею.

– Ах, да, точно, – ответила Белль, легкомысленно улыбнувшись. И тут встретила строгий взгляд мистера Купера: тот отлично знал, что у неё прекрасная память.

Потом все вновь вернулись к обсуждению Хэллоуинского бала: последние штрихи в украшении столов; рассадка гостей, приехавших на бал с большой земли; стол для выпускников.

– Аннабелль, как ваш вальс с выпускниками? – спросил мэр. – Ребята готовы?

– Вполне, – ответила она. – Вчера была последняя репетиция, я всем довольна.

«Не считая раздражающей самоуверенности Никлауса Скотта и его удушающей зависти к Патрику», – подумала Белль. Обычно, ей в пару ставили именно таких, как Ник – капитанов футбольной команды или команды гребцов, нахальных и уверенных в себе. А Патрик Хилл был круглым отличником, победителем международных олимпиад по физике и вдобавок очень скромным и милым парнем.

– Отлично, – сказал мэр. – Теперь очень важный момент – безопасность на празднике. Шериф, – мистер Купер повернулся к шерифу Вольфгену.

Белль всегда было не по себе рядом с ним. Особенно после того, когда она тайком решила проверить именно на нём, как действует на варгисов аконит. Но и до этого, глядя на шерифа Вольфгена, черноволосого с сединой в белизну, с бледно-голубыми глазами, сверкавшими сталью из-под косматых бровей, Белль не могла не думать о том, что сто шестьдесят лет назад, при Адаме Спенсере, варгисы (а среди них наверняка и предок шерифа) позволяли ведьмам убивать фейри.

…А ведь были времена, когда варгисы и фейри жили в мире, как и подобает детям одной матери. Но теперь фейри истреблены, а варгисы под проклятием. Белль всегда было интересно, в чём же заключалось проклятие? От дедушки она знала (да и все в городе это знали), что варгисы потеряли волчью ипостась и стали менее сильными. Дедушка не любил говорить о варгисах, какими они стали после проклятия: Белль чувствовала, что это причиняет ему боль и не расспрашивала.

– В Торнфилде семь полицейских, – сказал шериф, – трое из них, включая меня, – варгисы. Я уже обсудил с мэром и позвал для усиления ещё четверых из резерва.

– Какие-то проблемы, шериф? – спросил судья Морган, откинувшись на спинку кресла.

– Патрик, это меры предосторожности, – ответил мистер Купер, так как шериф не посчитал нужным отвечать на вопрос судьи.

– В прошлом году мы как-то сумели обойтись усилиями исключительно полиции, – напомнил судья.

– Времена меняются, – ответил шериф Вольфген и смерил судью Моргана таким пронзительным взглядом, что тот поспешил отвести глаза.

Белль позавидовала таланту шерифа Вольфгена так уничижительно смотреть. Если бы она сама не побаивалась шерифа, то рискнула бы попросить его поговорить с судьёй. Возможно, это помогло бы.

Шериф вкратце объяснил, как будет осуществляться патруль по городу и охраняться Мэрия внутри, но Белль особенно не вникала.

– И я по-прежнему рекомендую пить вербеновый чай, – добавил шериф.

– От вампиров? – уточнил мистер Вуд.

– Их же не было в городе лет сто, – небрежно возразил судья Морган.

– Не сто, а восемьдесят три года, – педантично поправил мистер Джонсон. Вампиры были одной из его любимых тем накануне Хэллоуина. После ведьм, конечно. Об Айрин Бёрд, Верховной ведьме ковена Волчьей Звезды, с чьего приезда в 1861 году начались все беды Элфина, мистер Джонс мог говорить часами.

– Есть основания полагать, что вампиры могут появиться в городе? – обеспокоенно спросил мистер Купер.

– Наступают предхэллоуинские дни, – произнёс шериф. – Мы должны быть готовы ко всему.

Белль вспомнила пугающее пророчество старой цыганки с розой и ощутила, как её спина покрылась сетью ледяных мурашек.

Затем все вернулись к обсуждению Хэллоуинского бала.

– Я слышал, – судья Морган сделал паузу и посмотрел на Белль, пытаясь поймать её взгляд, – что нашей прелестной фейри пришло платье из ателье. Хотелось бы увидеть его.

– Увидишь вместе со всеми на балу, – ответил мэр.

– Почему привилегии распространяются только на тебя, Дэн? – недобро сощурившись, спросил судья Морган.

– Я тоже не видел Белль в этом платье, – возразил мистер Купер. – А что касается фейерверков… – продолжил он.

– Не переводи тему, – перебил судья.

Мистер Купер вздохнул и спросил, повернувшись к Белль:

– Ты хочешь показать платье?

– Нет, мистер Купер, – ответила она с улыбкой.

– Ты слышал, – развёл руками мэр и вернулся к обсуждению фейерверков.

Судья Морган источал презрение к мистеру Куперу и не сводил глаз с Белль до конца Совета. Ей с каждой минутой становилось всё тяжелее выносить его присутствие – жаркое, влажное и липкое как паутина. Белль открыла складной нож и кольнула кончиком лезвия подушечку указательного пальца. Острая боль прогнала тошнотворные эмоции судьи Моргана, подарив освобождение. Незаметно вытерев выступившую капельку крови, распространявшую тонкий аромат фиалок, Белль спрятала нож обратно в сумочку.

Под конец Совета мэра вызвали к телефону согласовывать какие-то детали приезда принца Элфинского. Все стали расходиться, и как-то внезапно в зале остались только мистер Джонсон, Белль и судья Морган, который по-прежнему не отрывал от неё взгляда. Проходя к дверям мимо последнего, Аннабелль негромко произнесла ледяным тоном:

– Будете так на меня смотреть, я вас опять поцелую.

– Какая соблазнительная угроза, моя дорогая Аннабелль, – придержав её за локоть и склонившись к её уху, шепнул судья Морган в ответ. – Вот он я, перед тобой. Целуй.

Белль сбросила его руку и сделала шаг к дверям. Конечно, она не собиралась его целовать: пять месяцев назад она пообещала себе не целовать больше никого и была намерена сдерживать это обещание как можно дольше.

– Как будто вам нравится, когда вашей волей управляют, – проговорила она.

– Если это делаешь ты, моя дорогая, то я не против, – улыбнулся судья, сделав шаг ей навстречу.

– А если я велю вам съесть свою ногу? – вскинув подбородок, с вызовом спросила Белль.

– То я сделаю это с улыбкой на лице, – ответил судья Морган, придвинувшись ближе и попытавшись коснуться кончиками пальцев её щеки.

Белль отпрянула и, развернувшись, пошла к кабинету мэра.

После Совета Основателей Энтони довёз Белль до супермаркета. Осенние сумерки уже сгустились в ночную темноту и стало ощутимо прохладно.

– Может, тебя подождать? – спросил мистер Чейз, опустив окно.

– Нет, спасибо, я прогуляюсь, – улыбнулась Белль и вошла в магазин.

Она решила приготовить на ужин пасту с грибным соусом, а у неё не было грибов и закончились сливки. Белль взяла всё необходимое, прихватив пачку мюсли на завтрак, и встала в очередь на кассу. Касса работала всего одна, поэтому очередь постепенно росла. Вдобавок ко всему какая-то женщина начала спорить с кассиршей из-за четырёх пенни: мол, цены на полках не соответствуют тем, что ей пробили на кассе.

– …странная, при её внешности – и столько работать, – расслышала Белль женский голос позади себя.

Другой женский голос пренебрежительно цыкнул и возразил:

– И что в её внешности прямо такого?

– Волосы шикарные! – в первом голосе прозвучали восхищение и зависть. – Я б за такие кудри полжизни отдала! Зря она их в косу собирает …

– Обычные волосы, – фыркнула собеседница. – Была б она блондинкой или рыжей – другое дело. И глаза – карие. Пф.

– Нет, глаза красивые, – возразил первый голос. – Такие большие!..

– Так у неё папаша наполовину итальянец, – ответил второй голос. – Это просто генетика.

– Я б на её месте не работала, – мечтательно произнёс первый голос. – Вышла бы замуж за миллиардера и целыми днями отдыхала на яхте где-нибудь в Средиземном море.

Белль усмехнулась: чего-чего, а выйти замуж за богача и превратить свою жизнь в бесконечную сиесту она никогда не хотела. Можно отдохнуть, к примеру, год, целыми днями катаясь на яхте, загорая и попивая коктейли, но жить, ничего не делая, – это ведь ужасно скучно, к тому же будешь всё время чувствовать свою никчёмность и бесполезность. Жизнь фейри длинная, поэтому в поиске своего места в мире ты можешь чуть ли не бесконечно учиться новому, каждый раз начиная хоть с самого начала и оставаясь при этом молодой и полной сил. Дедушка, например, владел семью языками и виртуозно играл на скрипке и гитаре, а его старший сын, дядя Майкл, тоже фейри, с лёгкостью побеждал в международных соревнованиях по яхтингу, мотокроссу и скалолазанию.

Женщина с четырьмя пенни и кассирша, наконец, пришли к соглашению, и очередь вновь поползла вперёд.

Расплатившись, Белль убрала покупки в шопер и вышла из супермаркета. На улице было темно, зябко и вдобавок ко всему Аннабелль услышала голос Камиллы Вуд, разговаривающей по телефону. Прижав мобильник к уху, она говорила и одновременно рылась в сумке, стоя возле своего бордового «Ниссан Джука»:

– Фред?.. Да я тебя умоляю – у него на уме одни цифры.

«Вообще-то там есть ещё буквы и знаки препинания», – вспомнила Белль возражение Фредерика на эти слова Камиллы и улыбнулась. Аннабелль никогда не могла понять, отчего многие, включая Камиллу, обвиняли Фредерика в отстранённости, безэмоциональности и любви исключительно к строчкам программного кода. Фредерик может и казался таким, но в том-то и дело, что лишь казался.

Аннабелль была не в настроении разговаривать с Камиллой и хотела тихонько пройти мимо, но та уже заметила Белль.

– О, привет, Белль, – сказала Камилла, убирая в сумочку телефон и выправляя из-под бордового шарфа длинные чёрные волосы.

В неверном приглушённо-оранжевом свете фонарей Камилла выглядела немного младше своих двадцати семи лет, а её резкие черты лица казались более мягкими: и угловатая челюсть, и острая линия скул, и тонкие дуги бровей над обведёнными чёрной подводкой глазами, и длинноватый нос. Каждый раз глядя на Камиллу Белль искала в её чертах недостатки и, конечно же, находила их. Но легче ей от этого не становилось.

– Привет, Кам, – ответила Белль и, надеясь, что разговор исчерпан, свернула в сторону, но Камилла остановила её:

– Ты не к Вики сейчас?

– Нет, я домой.

– А я к ней. Могу тебя подбросить.

– Хочу пройтись, – вежливо отказалась Белль.

– Значит, увидимся завтра на пикнике, – сказала Камилла, надевая сумочку на плечо.

– Увидимся, – кивнула Белль.

Вернувшись домой, Аннабелль первым делом приняла душ. Память назойливо подбрасывала неприятные моменты дня: хриплый голос старой цыганки, произносящий странные слова о созданиях тьмы, и острые шипы красной розы; злые слова женщины, выговаривающей своей плачущей дочери; тяжёлый парфюм Гидеона – кедр и тубероза; сальные взгляды судьи Моргана, голоса глупых сплетниц из супермаркета и снисходительный тон Камиллы – пусть всё это смоет водой. «Надо было всё-таки сходить к сиренам», – подумала Белль, подставляя лицо струям тёплой воды.

Выйдя из душа, она почувствовала себя лучше. Однако для готовки уже не было ни сил, ни настроения. Белль заварила вербеновый чай и включила на виниловом проигрывателе «Остров блаженных» Наннерль Моцарт в адаптации Рахманинова для фортепиано.

Возвращаясь с кухни с чашкой чая, Белль остановилась возле комода, на котором стояли фотографии, и улыбнулась. Когда она видела улыбку дедушки, пусть даже и на фото, ей тоже хотелось улыбнуться – как будто ему в ответ. На одном из фото девятилетняя Белль, пятнадцатилетняя Вики и дедушка раскатывали присыпанное мукой тесто на кухне дедушкиного дома в Линденшире. А на другом фото Белль было пять, и она, весело хохоча, убегала от Мышки, совсем ещё жеребёнка, а дедушка стоял рядом с букетиком морковок и смеялся. На третьем фото Белль было одиннадцать: жмурясь и широко улыбаясь, она прижималась щекой к дедушкиной щеке. Аннабелль помнила, как сейчас, мягкое покалывание бороды, запах жимолости и можжевельника, сопровождавший дедушку повсюду; голос, такой мягкий, тёплый и густой как горячий шоколад зимним вечером; блеск голубых глаз, и каштановые волосы, плавными волнами падавшие на лоб и шею. Дедушке было сто восемьдесят два года, но выглядел он от силы лет на двадцать пять – и то из-за того, что носил бороду и усы: ему не хотелось казаться сильно младше бабушки, это её расстраивало. Дедушка никогда не терял оптимизма и не стеснялся веселиться как мальчишка, и при этом Белль всегда чувствовала себя рядом с ним в полной безопасности. В детстве она никогда не допускала мысли, что когда-нибудь разлучится с дедушкой. Но спустя две недели после того, как было сделано третье фото, дедушка пропал в горах, и все считали, что он погиб под лавиной, сошедшей в Долину Снов.

Белль не верила в его гибель, и лишь мисс Уэлш всегда поддерживала её в этом, что очень много значило для Белль, хотя она и не знала наверняка, верила ли сама крёстная, что дедушка жив, или просто хотела утешить крестницу. И какое облегчение Белль испытала пять месяцев назад, когда узнала, что дедушка жив, что он в Заповеднике!.. Она вспомнила тот ясный тёплый июньский день похорон альпинистов, и Фредерика, который отдал ей дедушкин шёлковый платок. Сколько мучительных часов Белль провела, беспокоясь за Фредерика, боясь, что он вместе с друзьями погиб под лавиной!.. Но он вернулся. И принёс Белль дедушкин платок, который передала через него Таунара – ореада9 Загадочницы. Шестнадцатое июня был траурным днём прощания с девятью погибшими под лавиной альпинистами, и Белль едва не сошла с ума от горя родственников погибших. Чтобы не потеряться в потоке чужих страданий, она снова и снова растравливала шипом розы кожу на руке до крови. Но не только боль спасла её в тот день. Когда она касалась прохладного шёлка дедушкиного платка, когда видела Фредерика живым, ей становилось легче.

Белль открыла шкатулку, стоявшую тут же, на комоде, и прижалась лицом к прохладному незабудковому шёлку, пахнущему жимолостью и можжевельником. Ей вспомнился голос дедушки, как он ласково звал её Оленёнком, Звёздочкой и Соколёнком, как он по-особенному произносил её имя «Белль», и на миг она оказалась в беззаботном детстве. Именно дедушка начал сокращать её имя не так, как было принято в Англии – «Ана», а на французский манер – «Белль», и это быстро прижилось, так что даже её полное имя все вокруг стали произносить с ударением на последний слог. Аннабелль улыбнулась и коснулась губами шёлка: теперь этот платок объединял в её сердце двух дорогих ей мужчин: дедушку и Фредерика. Белль вернула платок в шкатулку и, сев за стол, решительно открыла учебник по истории.

Аннабелль полюбила историю, когда в пятнадцать лет перевелась в Торнфилдскую старшую школу. Мистер Гибсон увлекательно рассказывал не только об истории Британского королевства и мира, но и очень глубоко разбирался в истории Элфина. Конечно, он не был, как дедушка, свидетелем многих значимых событий на острове, но иногда Белль об этом забывала. Когда мистер Гибсон с невероятным воодушевлением говорил о загадочном исчезновении (и вероятной гибели) драконов пятьсот лет назад, о засухе 1803-го, об Адаме Спенсере, о приезде Айрин Бёрд и её ковене, о гибели почти всех фейри в 1951-м, Белль казалось, будто он сам всё видел и слышал.

Но сейчас Аннабелль нужно было погрузиться во Всемирную историю. На очереди было становление французского абсолютизма и политика Ришелье.

– «Подчинив своему влиянию короля Людовика XIII, кардинал Ришелье фактически безраздельно управлял страной», – борясь с подступающим сном, прочитала Белль вслух. Весеннее солнышко нежно припекало, а зелёная лужайка в нескольких шагах манила сделать из травинки свистульку и сплести венок из клевера и фиалок. Пахло зеленью и цветущим шиповником, над кустом которого сонно жужжала пчела.

– Интересная книжка? – спросила рыжеволосая девочка, подошедшая к дереву, на корнях которого сидела Белль. По виду она была ровесницей – лет пять-шесть.

– Не очень, – призналась Белль. – Мне так хочется сейчас плести венок и играть!..

– Так пойдём, – улыбнулась девочка и протянула руку.

Они бегали по лужайке, собирая клевер, тимьян, лобелии, колокольчики, лютики, лесную герань, фиалки и львиные зевы, плели венки, примеряя их друг другу, и заливисто смеялись – Белль, кажется, никогда не было так радостно и легко.

– Давай сорвём? – предложила она новой подруге.

Обе остановились около раскидистого куста белого шиповника с нежными белоснежными цветами.

– Давай, – подруга радостно блеснула зелёными глазами.

Она подошла к кусту и, осторожно сорвав хрупкий цветок, вдруг ойкнула.

– Ты укололась?.. – Белль обеспокоенно взяла подругу за руку. На большом пальце выступила капелька крови. – Больно?.. – с сочувствием спросила она.

Рыжеволосая девочка подняла на Белль глаза и, вдруг посерьёзнев, сказала:

– Тебе будет больнее.

В её голосе прозвучала глубокая печаль – не о себе, хотя это она уколола палец, а о Белль. Алая капелька крови коснулась краешка белого цветка, и он окрасился в ярко-красный цвет.

– Выдержишь? – глядя в упор, спросила девочка, и её зелёные глаза наполнились слезами.

Аннабелль услышала треск доигравшей пластинки, подняла отяжелевшие веки и увидела корешки книг, страницу раскрытой тетради в клеточку с конспектом, на которой лежала щекой. Шея затекла от неудобной позы, пальцы рук покалывало. Белль встала с кресла и потянулась. На часах было за полночь.

Белль не верила в сны, хоть в этом всё было как наяву: пение птиц, запах сочной травы и цветов, дуновение ветра и тёплые лучи солнца. А ещё девочка. Белль чувствовала её любовь, такую огромную, какую не мог вместить разум – никто на свете никогда не любил её так.

«Сны – это небывалая комбинация бывалых впечатлений, – повторила себе Аннабелль заученную ещё со школьных уроков биологии формулировку. – Наверное, поэтому девочка показалась мне знакомой – будто я знаю её всю жизнь».

А ещё цветок шиповника, окрасившийся в красный. Роза.

«Это цыганское пророчество с ума меня сведёт», – подумала Белль, переодеваясь в пижаму и забираясь под одеяло.

Глава 2. Пикник

День выдался погожим и на редкость тёплым. У залива святого Элреда было полно отдыхающих, и Уайты поехали дальше на запад, к своему любимому месту для пикников.

Генри остановил машину у пляжа с видом на скалу Парус, вынес корзину с едой и пошёл с Марком и Алексом запускать воздушного змея, а Вики и Аннабелль в это время расстелили покрывала, достали бутылки с лимонадом и сидром, контейнеры с фруктами и разными закусками.

Море шипело, разбиваясь о галечный берег, солнце блестело на подвижных волнах, а вокруг Паруса с криками носились чайки. Ветер подхватывал воздушного змея в виде белого дракона, развевая его длинный хвост. Аннабелль вспомнила рассказ дедушки о белоснежной драконице Эйсузе, погибшей вместе со своим возлюбленным во чреве Драконьей горы почти пятьсот лет назад. Последние драконы Элфина… Они прожили вместе немногим больше века – ничтожно мало по меркам драконов.

«Каждый, кто отважится ответить взаимностью на любовь дракона, – услышала Белль певучий голос дедушки, – сам станет драконом…»

– Да, мы к Парусу поехали, – вставив наушник в ухо, сказала Вики, и Белль вернулась в реальность. – Да ничего не надо, Кам, мы всё взяли… Нет, довольно тепло, только ветер. Хорошо, ждём.

Вики стала расставлять стаканы на покрывале.

– О чём задумалась, Фиалка? – спросила она.

Белль улыбнулась: ярко-голубые глаза и каштановые волосы старшей сестры всегда напоминали Белль дедушку. Вики стригла волосы под каре, носила чёлку и очки. У неё было отличное зрение, и это были очки для работы на компьютере: за годы учёбы в колледже она так привыкла к ним, что они стали частью её имиджа.

– Как ты думаешь, – задумчиво проговорила Белль, глядя на извивающегося в небе белого дракона, – создатели этого воздушного змея вдохновились образом Эйсузы?

Вики обернулась и посмотрела на мужа, поднимающего в воздух змея, и сыновей, радостно бегающих вокруг, задрав головы. Двухлетний Алекс споткнулся, потерял равновесие и растеряно сел на гальку. К нему тотчас подбежал Марк. Он был старше брата на три года и всегда чувствовал ответственность за младшего.

– Не знаю, – ответила Вики, с любовью глядя на своих мужчин. – Но мне кажется, белый дракон давно стал негласным символом Элфина. Кстати, – она повернулась к сестре, – Фредерик не приедет. Нужно срочно доделать какие-то дела.

Аннабелль отвернулась к морю. Она не видела Фредерика полтора месяца, с десятого сентября – дня рождения Генри. Да и летом они почти не общались. После июньской поминальной мессы по погибшим альпинистам они встретились всего несколько раз – на семейных обедах у Генри и Вики. Фредерик много работал: взял несколько новых проектов, а Белль почти всё время была в походах.

«А весной я уеду в Нью-Йорк, и мы совсем перестанем общаться», – с грустью подумала Белль. Она не питала иллюзий, что они будут созваниваться и переписываться: два года назад, когда он уехал с Камиллой в Лондон, их общение практически прекратилось.

«Наверное, оно и к лучшему», – подумала Белль. Давно пора уже принять, что он любит Камиллу, и двигаться дальше.

– Крёстная! – подбежал Марк к Белль, вырвав её из задумчивости. – Смотри! – он указал на силуэт парящего в ста метрах от берега альбатроса. – Ты можешь его позвать?

– Марк! – одёрнула сына Вики. – Это большая и очень опасная птица. Не надо её сюда звать.

– Твоя мама права, – улыбнувшись племяннику, ответила Белль. – К тому же он слишком далеко и не услышит меня.

– Ладно, – расстроенно кивнул Марк и побежал обратно к отцу.

– А если между нами, – заговорщицки шепнула Вики, придвинувшись к сестре, – ты смогла бы его позвать?

– Позвать – да, – ответила Белль. – Но получилось бы у меня его прогнать –другой вопрос.

Сёстры рассмеялись. Некоторое время они просто сидели, прикрыв глаза и подставляя лица нежаркому октябрьскому солнышку. А потом Белль услышала далёкий рёв мотора.

– Кажется, Кам скоро будет здесь, – сказала она.

Вскоре Камилла в развевающемся на ветру бежевом тренче и с небольшой плетёной корзинкой в руке спустилась по тропинке на пляж. Вики и Белль пошли ей навстречу.

– Как доехала? – спросила Вики, забирая у Камиллы корзинку. – Какая тяжёлая! – удивилась она. – Я же попросила ничего не брать, – с мягким упрёком произнесла она.

– Фред в последнее время слишком много всего готовит, – ответила Камилла, повернув голову к морю и поправляя солнцезащитные очки.

– Так это же хорошо, – улыбнулась Вики. – Ты же сама только на прошлой неделе жаловалась, что он со своими проектами совсем забросил готовку.

Вики приоткрыла крышку корзинки и заглянула внутрь. Аннабелль уловила аромат шоколадного теста с вишнёвой пропиткой, ванильного творожного крема, миндального печенья: с малиной и фисташками.

– Ого, сколько тут всего! Круассаны, эклеры, сконы, маффины, макаруны… Когда он успевает?

– А он больше ничего и не делает, – раздражённо ответила Камилла. – Да, погода сегодня отличная, – произнесла она, видимо желая переключить тему, и сняла тренч.

Уайты, Белль и Камилла расселись на покрывалах с видом на скалу Парус. Алекс устроился возле матери, а Марк – около Белль. Некоторое время взрослые перебрасывались фразами вроде: «Попробуй вот этот макарун», или «Отличный лимонад, Генри. Это из новой линейки?», или «Сегодня тепло, как летом», или «Подай мне, пожалуйста, бутылку ежевичного сидра», или «Очень вкусный маффин». А дети торопливо ели положенный им на ланч суп и с завистью смотрели на старших, уплетающих сладости. Потом Вики выдала сыновьям по персиковому скону10 и разрешила поиграть у воды, после чего мальчики убежали.

– Какие у тебя планы на Хэллоуин? – спросила Вики у Камиллы. – Ты на бал идёшь?

– Пока ещё не знаю, – ответила та, забирая у Генри стакан с лимонадом «Яблоневый цвет» линейки «Легенды Элфина». – Фреда не будет, но я, наверное, схожу с Алиной и Кристиной.

– А почему его не будет? – спросила Вики.

– Двадцать восьмого он ненадолго уедет, – ответил Генри. – Но больше ничего не спрашивай, пожалуйста, – повернулся он к жене. – Я обещал ему, что никому не расскажу. Кажется, этот новый проект очень важен для него.

– Там ничего интересного, поверь, – сказала Камилла, доверительно коснувшись руки Вики.

«Странно, что из-за нового проекта нужно куда-то уезжать», – подумала Белль. Фредерик ведь работал в Data science, занимался разработкой мобильных приложений и иногда писал сайты, а это можно было делать откуда угодно. А ещё Белль подумала о своём дне рождения: вернётся ли Фредерик к пятому ноября?..

– А когда он вернётся хоть? – точно прочитав её мысли, спросила Вики.

– Ко дню рождения Аннабелль должен, – ответил Генри.

– Скорее всего, не получится, – сказала Кам, скривившись как от кислого. – Он может задержаться на две недели.

– Если всё пройдёт хорошо, он приедет, а потом снова уедет, – возразил Генри.

– Папа, папа! – позвал Марк. – Покажи, как кидать попрыгунчиков!

Девушки посмотрели на беспокойное море: по таким волнам вряд ли будет удобно запускать камешки. Тем не менее Генри пошёл к сыновьям. Вики улыбнулась, провожая мужа взглядом.

Белль тоже улыбнулась, подумав, что детская мечта сестры исполнилась. Вики всегда была любимицей отца, и они очень много времени проводили вместе. Со всеми неудачами и радостями маленькая Вики бежала к отцу, и он всегда принимал сторону старшей дочери. Родители даже ссорились из-за этого, и Белль много раз слышала, как мама упрекала отца в чрезмерной любви к старшей дочери и холодности к младшей. Однако пока был жив дедушка, Белль не чувствовала недостатка в любви, а когда он пропал без вести… Она отвернулась к морю, отгоняя грустные воспоминания. У самой кромки воды Генри, присев на корточки, пускал камешки по волнам неспокойного моря, а Марк с Алексом внимательно следили за процессом, наклонив головы вбок, и подскакивали, радуясь, когда камешек подпрыгивал хотя бы раза три.

…Да, мечта Вики сбылась: у её детей такие же тёплые отношения с отцом, как были у неё. Белль на миг стало ужасно обидно за себя – родись она человеком, отец бы тоже её любил.

Вики и Генри поженились рано – им было всего по девятнадцать. Вопреки расхожему мнению у них не было бурного романа. Они познакомились в Линденшире, куда Генри впервые привезли на лето к бабушке и дедушке. Вики и Генри было по десять, и они сразу нашли общий язык и подружились. Став подростками, они поняли, что у них одинаковые цели в жизни: иметь свой дом, детей, любимое дело, и решили, что однажды поженятся. Когда пятнадцатилетний Генри сказал об этом отцу, тот, подумав, согласился. Со стороны Тэйлоров тоже не было возражений. Тэйлоры и Уайты были одними из уважаемых семей Элфина и казалось вполне логичным, что однажды они породнятся.

– А на ужин к нам придёшь? – спросила Вики у Камиллы, вернув Белль в реальность.

– Возможно, – уклончиво ответила Кам.

– Я буду печь молчаливый пирог11, – сказала Вики. – Может, тебе снова выпадет колечко? – улыбнулась она Камилле.

Та нахмурилась. Белль почувствовала раздражение и обиду Камиллы. Это удивляло, ведь молчаливый пирог не предсказывал судьбу, это была просто традиционная хэллоуинская забава. К тому же, в позапрошлый канун Дня Всех Святых, Камилла вытащила кольцо, но, понятно, замуж из-за этого не вышла. А Генри как-то вытянул напёрсток, но, конечно, они с Вики не развелись из-за этого, только от души посмеялись. С другой стороны Фредерик из года в год вытаскивал монетку, и его и без того большие доходы росли, но, разумеется, вовсе не из-за монетки из пирога, а потому что он много работал.

– Это всё глупости, – с напускной небрежностью отмахнулась Камилла и вновь перевела тему: – Вы с Генри на бал идёте? – спросила она.

– Нет, – ответила Вики. – В Хэллоуин на Элфине неспокойно. Мы будем как всегда дома. Жаль, что ты, Белль, – она повернулась к сестре, – не можешь остаться с нами.

– Да, – кивнула та, взяв из корзинки очередной макарун. – И мне жаль.

Она вспомнила про три танца с Гидеоном, и грядущий бал окрасился совсем уж в тоскливые цвета.

– О чём говорите, девочки? – вернувшийся Генри уселся рядом с Вики.

– О Хэллоуинском бале, – ответила Вики.

Генри приобнял супругу за талию и, многозначительно улыбнувшись ей, спросил:

– Помнишь Хэллоуинский бал в выпускном классе?

– Ещё бы! – Вики хихикнула. – Мы, кажется, никогда так не веселились.

– Это тот бал, после которого вам дали две недели общественных работ? – уточнила Камилла.

– О да, директор Стокетт был в ярости! – ответила Вики. – Но это того стоило.

– Однозначно, – согласился Генри.

– И что же вы тогда сделали? – спросила Камилла, которая, насколько Белль знала, в своём выпускном классе была первой тусовщицей.

– Я же говорил, что Фредерик никому не расскажет, – повернулся Генри к жене. Та кивнула. – На самом деле ничего особенного, – уклончиво сказал он Камилле.

У Белль в кармане завибрировал телефон, и она отошла в сторону ответить на звонок. Краем уха она прислушивалась к разговору Вики и Генри, но те так ничего и не рассказали Камилле.

– Добрый день, мистер Хэмбли, – сказала Белль в трубку.

– Добрый, добрый, – ответил хозяин «Розы ветров». – Тут ребята с тридцатого на тридцать первое хотят экскурсию в Волчий Клык. Возьмёшь?

Аннабелль не поверила своим ушам: из той цыганки в чалме всё-таки получился пророк! Белль едва сдержалась, чтобы не рассмеяться.

– Если их устроит выйти обратно часов в восемь утра, то возьму, – серьёзно ответила она.

– Обратно они закажут вертолёт, – ответил хозяин «Розы ветров». – Я предупредил их, что у тебя вечером бал, но они не хотят с утра спешить.

– Отлично.

– Договорились, – сказал мистер Хэмбли. – Они приедут утром двадцать восьмого. Скину тебе их контакт, договоришься о встрече.

– Начала ставить брони на конец февраля? – нахмурившись, спросила Вики, когда Белль вернулась, на ходу просматривая анкету своих туристов: Колдер и Сильвия Фрост, двадцать четыре года; дата рождения одна и та же – кажется, они двойняшки или близнецы.

– Нет, это мистер Хэмбли, – ответила Белль, усаживаясь рядом. – Заказ на экскурсию в Волчий Клык.

– Сезон разве не закончился? – Генри протянул ей бокал с сидром.

– Пока снег не лёг, ходить можно, – поблагодарив кивком, ответила Белль. – К тому же вернёмся вертолётом. Так что, расскажете, что вы такого сделали на Хэллоуин в выпускном классе? – спросила она, взглянув на сестру и зятя.

Те синхронно покачали головами и, переглянувшись, рассмеялись.

– Скорее всего просто напились, а Стокетт их застукал, – сказала Камилла, сделав глоток. – Но теперь им стыдно признаться, что они были не так круты, как им тогда казалось.

Белль усмехнулась: предположение Камиллы звучало правдоподобно. Вики и Генри никогда не были оторвами, особенно в старшей школе. Они постоянно учились, готовясь к поступлению; в свободное время Вики подрабатывала в сувенирной лавке, а Генри помогал отцу в винодельне, поэтому даже самая маленькая шалость могла показаться им грандиозным весельем.

– Ну до тебя нам было далеко, – Вики улыбнулась Камилле. – Помню, как вы с Крис в выпускном классе на день города подлили в контейнер с соком водку. Пятиклассники начали падать как подкошенные. Учителя были в ужасе.

– Признаться, до сих пор не могу понять, зачем вы это сделали, – сказал Генри.

– Вообще-то это было весело, – поджав губы, ответила Камилла. – Я скучаю по тем временам… – неожиданно добавила она, отвернувшись к морю.

– Если б мне тогда сказали, что мы с тобой станем подругами, – произнесла Вики с улыбкой, – я б ни за что не поверила. Вы с Крис и Алиной были самыми популярными девчонками в школе. Устраивали вечеринки в середине недели и регулярно не носили школьную форму. Помню, как ты красила волосы каждый месяц в разные цвета, и младшие девочки потом умоляли мам тоже покраситься как ты.

– Я и в университете так делала, – усмехнулась Камилла. – Фред каждый раз был в шоке. А когда я сделала первую татуировку, он чуть не плакал, – она засмеялась, будто в этом было что-то смешное.

– Кто был в шоке, – заметила Вики, – так это Генри, когда узнал, что вы начали встречаться.

– Это правда, – подтвердил Генри, отпив лимонада. – Фредерик ведь всегда был в команде ботанов.

– Противоположности притягиваются, – натянув улыбку, ответила Камилла.

Аннабелль не знала Камиллу-выпускницу и Камиллу-студентку, любительницу вечеринок и ярких волос. Всё-таки Фредерик повлиял на неё больше, чем Белль думала. Наверное, и Камилла повлияла на него, но Белль не знала Фредерика до Камиллы. По рассказам Генри в школе Фредерик любил математику, программирование, альпинизм и готовить по рецепту разные необычные блюда – вроде бы ничего не поменялось с тех пор. Даже машину он до сих пор не любит водить и не водит, хотя в шестнадцать лет получил права по настоянию старшего брата. Родители Фредерика занимались расширением бизнеса и активно налаживали международную торговлю, поэтому он с детства много времени проводил в семье своего старшего брата Виктора и рос вместе с Генри, которому хоть и приходился дядей, но был старше всего на полтора года, и поэтому оба ощущали себя скорее братьями.

Марк и Алекс уронили змея в море, и Генри ушёл вытаскивать из воды всех троих, после чего пикник пришлось спешно сворачивать. Вики переодела сыновей в сухое, закутала в пледы, и они с Генри, который тоже намочил ноги, заторопились домой.

– Белль, поедешь к нам? – спросила Вики.

Та заколебалась: сегодня нужно было дописывать эссе, а если поехать к Уайтам, то домой она вернётся поздно.

– Я могу тебя отвезти, – неожиданно предложила Камилла.

– Спасибо, – согласилась Белль. – У меня сегодня ещё дела, – сказала она сестре.

Аннабелль сначала опасалась, что Камилла снова начнёт говорить о Фредерике, но, к счастью, получилось продолжить тему Хэллоуина, и они всю дорогу обсуждали обстоятельства гибели четырёх выпускников в Хэллоуинскую ночь в доме Айрин Бёрд. Это случилось пять лет назад, и по городу до сих пор ходили самые разные слухи: от несчастного случая до жертвоприношения во славу Х’гивхаты, порождения дьявола и матери ведьм. Камилла, которой не было во время трагедии в Торнфилде, рассказала, что пыталась расспросить отца, но тот отмахивался. А Белль однажды подняла эту тему с мэром, но быстро поняла, что мистеру Куперу тяжело об этом говорить. В доме Айрин Бёрд люди гибли не только в канун Дня Всех Святых, а в сам праздник на Элфине смерти случались каждый год. Но как правило это были несчастные случаи: пьяным уснул в лодке у причала и замёрз, поскользнулся и разбил голову, упала из окна, когда снимала бельё – это смерти перед Хэллоуином за последние три года. Ничего загадочного или мистического. Подобное могло случится в любой другой день – считала Камилла. Но Белль, воспитанная на рассказах дедушки, придерживалась иного мнения. Джеймс Тэйлор говорил, что в 1863-м году, именно в предхэллоуинскую неделю, Айрин Бёрд, готовясь к особому ритуалу в Волчьем Клыке, сумела использовать огонь тыквенных фонарей как проводник для потусторонних сил. Так что теперь даже после её смерти злые духи по-прежнему летят на свет лампад Джека и забирают человеческие жизни по всему Элфину. Впрочем, гибель Верховной ведьмы и всего ковена Волчьей Звезды по-прежнему не доказана, ведь их тела так и не были найдены.

Белль тепло попрощалась с Камиллой возле своего дома, подумав, что они, кажется, впервые так увлечённо разговаривали на интересную обеим тему. Ведь когда пятнадцатилетняя Белль только переехала в Торнфилд к сестре, Камилла, в тот же год вернувшаяся вместе с Фредериком из Лондона, не замечала Белль, а потом стала ненавидеть.

– Спасибо, что подвезла, – сказала Белль, улыбнувшись. – И за разговор.

– И тебе, – ответила Камилла.

Зайдя к себе в квартиру, Аннабелль подумала, что при других обстоятельствах они с Камиллой могли бы даже подружиться. Это ещё может случиться, если Белль забудет Фредерика и полюбит кого-то другого.

Глава 3. Кладбище

Проснувшись утром двадцать седьмого октября, Аннабелль раздвинула плотные светло-лавандовые портьеры и увидела сквозь белый тюль низкое серое небо и кренящиеся от ветра полуобнажённые деревья. Кое-где возле домов и вдоль улиц люди уже развесили праздничные гирлянды, паутину и тыквенных Джеков, которые как будто кивали, раскачиваясь на ветру.

Позавтракав ягодным чизкейком и неизменным в эти октябрьские дни вербеновым чаем, Аннабелль вернулась в спальню и долго стояла перед платяным шкафом, глядя на висящее среди светлой одежды единственное обсидианово-чёрное платье. Ей вспомнился Совет Основателей, на котором отменили Молочный бал, визит к принцу Элиоту и встреча с Фредериком… И заупокойная месса, и алые розы на могилах… Слишком много воспоминаний связано с этим платьем, но Белль твёрдо решила пойти на кладбище именно в нём. Пусть для остальных двадцать седьмое октября мало что значит, но для неё это трагическая годовщина дня, когда она потеряла почти всех своих родственников-фейри, даже не успев познакомиться с ними.

Шёлковый лавандовый пеньюар упал к ногам, и, переступив через него, Белль достала из шкафа траурное платье.

Спустя четверть часа Аннабелль, уже одетая, стояла в прихожей перед зеркалом в полный рост и закручивала густые длинные каштановые кудри в тугой узел ниже затылка, закрепляя его шпильками. Потом надела фетровую шляпу с широкими полями. Несколько выбившихся из причёски прядок змейками вились вдоль лица, падая на обнажённые ключицы в квадратном вырезе платья. Белль поправила бархотку на шее, и, надевая тонкие кружевные перчатки, оглядела себя в зеркале, размышляя о том, что если бы она выбрала своими любимыми цветами чёрный и, к примеру, бордовый, то вполне могла бы пополнить ряды фейри, что плели придворные интриги и свергали королей, вдохновляли лучших поэтов и разбивали им сердца.

Когда Белль вышла из дома, белоснежный «Бентли Бентейга» Уайтов уже стоял внизу. Усевшись на заднее сидение, Аннабелль повернулась к окну. Сегодня она увидит Фредерика. Если он, конечно, придёт.

Машина развернулась и выехала на шоссе. Белль вновь подумала, что почти никогда не знает, что Фредерик чувствует, о чём думает. Ей было это непривычно, ведь большинство людей не умеет сдерживать всплески своих чувств. Но Фредерик… Сквозь густое облако его доброжелательного спокойствия редко пробивались иные эмоции. Разве что в день похорон… Тогда, на кладбище, он…

Белль ощутила, как к её щекам прилила кровь. Она зажмурилась, отгоняя воспоминание. Конечно, она тогда едва-едва не поцеловала его! Ещё бы он не отреагировал. Другой бы на его месте первый бы побежал ей навстречу. А он всего лишь не мог отвести взгляда. Но это было так волшебно!..

Аннабелль прижала ладонь к пылающей щеке и глубоко вдохнула, успокаиваясь. За окном мелькнул чёрный частокол высокой кладбищенской ограды. Возле распахнутых ворот уже стоял бордовый «Ниссан Джук» Камиллы.

Камилла и Фредерик уже стояли у ворот. Пока все здоровались, Аннабелль с удивлением отметила, что Фредерик, как и она, пришёл в чёрном. Вики – в тёмно-синем платье и пальто, Генри – в костюме цвета графита, Камилла – в бордовом платье и бежевом пальто, а Фредерик – в чёрных костюме и пальто. Белль подумала, что в этом образе он похож на героя готического романа с загадочным прошлым. Ей было приятно, что он тоже надел траур сегодня. Странно, но Камилла будто не замечала, что лишь они двое, словно договорившись, выбрали один и тот же цвет. В этот момент к Белль как раз подошла Камилла, поздоровалась и, сочувствующе пожав руку, сказала:

– Соболезную тебе, Аннабелль.

– Спасибо, Кам, – немного растерявшись, ответила Белль.

Она даже не сразу ощутила, что Камилла говорила не вполне искренне. Хотя доля сочувствия в её словах всё-таки была.

«Конечно, – спустя минуту подумала Аннабелль, наблюдая, как Камилла идёт под руку с Фредериком чуть впереди, – легко быть великодушной, когда у тебя и так есть всё, о чём только можно мечтать». Белль вздохнула: «О, Лилит! Какая же я жалкая!..»

Аннабелль расправила плечи и ускорила шаг. Она последняя фейри Элфина и подойдёт к могилам своих убитых родственников первой.

Братья дедушки – Александр вместе с детьми и Дэниел, тётушки и дяди, троюродные бабушки и дедушки – покоились в глубине кладбища, в самой северной его части. Шестеро фейри-полукровок из рода Уильяма Тэйлора и первородной фейри Амирель были отравлены в 1951-м году. В тот день, двадцать седьмого октября, дедушка лишился всех своих родственников. Аннабелль было страшно представить, что он пережил, как смог сохранить рассудок и желание жить на острове, где люди устроили геноцид всей его расы.

Обогнав остальных, Белль шагала между старых пихт и могил, которые, несмотря на конец октября, утопали в цветущих левкоях и гиацинтах, анютиных глазках и львиных зевах, барвинках и флоксах, колхикумах и васильках, шток-розах и гвоздиках, их нежное благоухание неслось над кладбищем. Белль читала на потемневших от времени надгробьях имена и даты жизни погибших фейри: Коул Тэйлор (1873-1951), его дочь Джезабель (1909-1951), её дочь Кристин (1934-1951); дедушкин младший брат Александр, родившийся в 1849, был отравлен вместе с двадцатилетней дочерью-фейри Анной в 1951-м. А сыновья Александра, Кевин и Марк, были людьми и умерли позже, дожив свой человеческий век в Германии. Они не смогли остаться на Элфине после случившегося. В Мюнхене у них родились дети, а затем и внуки, и правнуки, но все они были просто людьми. Белль шагнула дальше, к могиле дедушкиного дяди, Стюарта Тэйлора (1805-1951), переехавшего из Линденшира в Торнфилд за три года до трагедии.

Аннабелль прошла к благоухающим цветами могилам Ламбертов и Льюисов: оба рода прервались в 1951-м. Возможно, лишь шестнадцатилетняя Аннабель Ламберт была всё ещё жива: летом 1951-го она уехала погостить к дяде в Лондон и, разумеется, не захотела возвращаться на Элфин после трагедии. Больше о ней ничего было неизвестно, но Белль хотелось верить, что её тёзка из рода Ламбертов жива, хоть по официальным данным в мире не осталось больше фейри, кроме самой Белль и Эмбер Найтингейл, знаменитой охотницы на вампиров, которая часто исчезала и потом неожиданно объявлялась.

Белль пошла к могиле Вероники Льюис. Ей было всего пятнадцать… Как же надо было ненавидеть фейри, чтобы холоднокровно убить ребёнка!

Люди так боялись подвергнуться внушению фейри, что легко поверили клеветническим речам чуть ли не первого встречного. Преподобный Джулиан Красовски был, конечно, превосходным оратором, но как ему удалось меньше чем за полгода настроить треть жителей Торнфилда против семей фейри?..

С какой лицемерной благожелательностью заговорщики относились к фейри, втайне обдумывая их убийство! Когда Блэки пригласили на свадьбу чуть ли полгорода, включая и все семьи фейри, последние, несмотря на свою магическую эмпатию, ничего не заподозрили. В детстве Белль не могла понять, как же так вышло?.. Дедушка полагал, что Красовский внушил своим последователям, что, убивая нелюдей-фейри, они делают благое дело, и те искренне в это поверили.

Самое интересное, что, совершив массовое убийство, Блэки, Вильямсоны, сам Джулиан Красовски и другие избежали наказания: сразу после трагедии они бесследно исчезли, и в последний раз их видели на берегу в ожидании утреннего парома. Когда мэр (отец судьи Моргана) вместе с другими членами Совета, стал разбираться в произошедшем, никого из зачинщиков найти не удалось, и все обвинения повесили на Галлахеров: ведь именно в их винодельне приготовили вино «Сладкие мечты», которое убило фейри: его подмешивали во все их напитки. Галлахеры срочно покинули остров, а Уайты стали монополистами в торговле вином на Элфине. Некоторые тут же обвинили Уайтов в том, что они подставили Галлахеров, чтобы устранить конкурентов. Белль, конечно, не знала дедушку Фредерика и Виктора, но ей не верилось, что он мог совершить такое. Или она просто не хотела верить в это. В конце концов правды уже не узнать.

– Аннабелль. – Негромкий голос преподобного Мэтью Ричардсона вырвал её из задумчивости. Для мужчины у него был на удивление высокий голос, но он отлично гармонировал со всем его обликом: священник был невысок и аскетически худощав, одет как всегда с безупречным вкусом в чёрное.

– Здравствуйте, преподобный, – Белль встретилась с серо-голубыми глазами священника. – Спасибо, что пришли. Это очень важно для меня.

– Быть здесь, среди могил несправедливо убиенных фейри, важно и для меня, Аннабелль, – ответил священник. – Торнфилд до сих пор не искупил вину перед детьми Лилит и, увы, даже не пытается это сделать.

– Все, кто были ответственны за их смерть, наверное, уже давно мертвы, – задумчиво проговорила Белль.

– Вероятно, это так, – ответил преподобный.

Неподалёку послышался голос мэра. Вскоре мистер Купер, Вики, Генри и Фредерик с Камиллой появились из-за деревьев и подошли к стоящим у могил Белль и священнику.

Высокий голос преподобного Мэтью Ричардсона, читающий поминальные молитвы, одиноко звучал в тишине кладбища, лишь ветер в ветвях пихт вторил ему.

– Боже, Господь милосердный, – произнёс священник, – вспоминая годовщину смерти рабов Твоих… – он повернулся к Белль, чтобы она назвала имена погибших родных.

– Александра, Стюарта, – стала перечислять Аннабелль имена погибших фейри из рода Тэйлоров, – Коула, Джезабель, Кристины, Анны… – Затем она повернулась к могилам Льюисов и Ламбертов и прочла их имена тоже.

– Просим Тебя, – продолжил преподобный Мэтью Ричардсон, – удостой их места в Царствии Твоём, даруй благословенный покой и введи в сияние славы Твоей.

– Аминь, – произнесла Белль, а за ней и все остальные.

Уходить с кладбища не хотелось. Аннабелль с детства нравились тишина и спокойствие, царившие здесь. Раньше она часто приходила сюда с дедушкой.

Потемневшие от дождей и ветров скорбящие каменные ангелы, мраморные надгробья, тонущие в зарослях жухлой травы, и усыпанные листьями могилы в окружении тёмных пихт – всё это вызывало щемящее чувство грусти и странное ощущение уюта, особенно сейчас, в конце октября.

Аннабелль решила сходить на могилу друга, погибшего в горах полгода назад, накануне Молочного бала. Благодаря Капкейку она стала гидом и после его гибели всё лето на маршрутах вспоминала о нём. Как же часто бывает, пока человек жив, общение с ним кажется таким обыденным и как будто вовсе не ценным, но стоит ему умереть…

Генри захотел навестить могилу матери. Вики, конечно, пошла с ним. Камилла сказала, что она и Фредерик тоже присоединятся; мистера Купера срочно вызвали в Мэрию, и Аннабелль пошла к могиле Капкейка одна.

Вскоре Белль увидела большую мраморную плиту в окружении кустов роз: они цвели всё лето, а теперь засохли. «Калеб Эндрю Каппер. Сын, друг, гид» – было написано на плите. И даты рождения и смерти. Жизнь отмерила ему всего-ничего – двадцать четыре года. Слишком мало.

Белль вспомнилось погожее утро шестнадцатого июня: синее небо, аромат цветущих лип и длинная вереница торнфилдцев в траурных одеждах, что пришли проводить в последний путь своих четырёх сограждан, погибших под лавиной. Белль увидела летящие в могилы белые розы, которые должны были украшать Молочный бал. Она увидела плачущую над гробом сына миссис Каппер. И лицо Капкейка среди цветов – обычно такое красное от безжалостного горного солнца – теперь непривычно белое, а всегда растрёпанные волосы – аккуратно расчёсанные на пробор.

Она вспомнила боль от розового шипа, которая помогала не сойти с ума от накрывающего её с головой шторма чужой боли, отчаяния и горя. Белль вспомнила Фредерика – его тепло и свет сквозь ужасающую бурю чужих эмоций, порождённых смертью. Ей всего лишь хотелось…

Белль обернулась, почувствовав чьё-то присутствие. Чьё-то?.. Она сразу поняла, что это Фредерик.

– Ты как? – негромко спросил он.

– Нормально, – ответила она, неуверенно улыбнувшись.

– Точно?.. – И он указал на могилу Калеба.

Безжизненные сухие стебли выпрямились, зазеленели и распустились ярко-красными розами, которые чуть покачивали прелестными головами в такт порывам осеннего ветра.

– Я… – проговорила Белль, поспешно отворачиваясь.

«…вспоминала о тебе, когда ты внезапно подошёл ко мне», – подумала она. Но вслух сказала, улыбнувшись:

– Может, однажды я научусь выращивать что-то, кроме красных роз.

– Скоро за тобой начнут охотиться цветочники, – сказал Фредерик. – Ты, кажется, научилась генерировать розы из воздуха.

– Нет, на самом деле, в могиле Капейка были розы, – возразила Белль. – Просто белые.

– Я про розовый куст в квартале Пророчеств, – ответил Фредерик.

– Надеюсь, не все такие догадливые, как ты, – усмехнулась она.

– Думаю, мы сможем отвадить назойливых торговцев, готовых отдать тебе все деньги за волшебные розы, – подмигнув, улыбнулся он.

– Вовсе они не волшебные… – возразила Белль, смущённо отвернувшись.

Все попытки Белль отпустить Фредерика, забыть и жить дальше развеивались как утренний туман, стоило ему оказаться рядом. Может быть, она и жестока, что влюблена в него. Но и ему не сто́ило приходить сегодня в чёрном и вновь дарить ей надежду, что она важна для него.

Через несколько минут они пошли к выходу. Ветер усиливался, пихты поскрипывали, раскачиваясь, а небо ещё сильнее потемнело: скоро начнётся ливень. Однако Белль совсем не хотелось уходить с кладбища. Она старалась не думать об этом, но рядом с Фредериком ей стало ещё уютнее, и она была готова бродить среди могил и надгробий хоть до самой темноты.

Они вышли с тропинки на дорогу, ведущую к воротам. Справа раскинулась лужайка клевера. Белль наклонилась, чтобы сорвать четырёхлистник – она всегда находила их, если хотела. В её руке поблёкший стебелёк вновь стал зелёным, душисто пахнущим июльским сенокосом.

– Держи, – она протянула клевер Фредерику.

– Оставь себе, – покачал головой тот. – Отдавать четырёхлистный клевер – дурная примета.

– С каких пор ты веришь в эти глупые суеверия? – рассмеялась Аннабелль. – К тому же, я фейри: удачливость – наша сильная сторона.

– Если бы это было так, – возразил Фредерик, – мы бы не собрались здесь сегодня.

К сожалению, он был прав, и Белль кивнула.

– Просто знаешь, – задумчиво произнесла она минуту спустя, – Генри сказал, что ты работаешь над каким-то секретным проектом, который очень важен для тебя. Я хочу, чтобы у тебя всё получилось, – и, улыбнувшись, она вновь протянула четырёхлистник Фредерику.

– Спасибо, – ответил он и на этот раз взял подарок, едва коснувшись её пальцев.

До слуха Белль донеслись голоса Вики, Кам и Генри, и вскоре все трое показались на дороге, вынырнув из-за деревьев. Раздался раскат грома, и с неба сорвалось несколько капель. Пора было уезжать.

Аннабелль любила белый дом Уайтов, построенный в конце пятидесятых годов девятнадцатого века в стиле александрийского12 рококо. Хотя сам стиль ей был не близок: она предпочитала более простые формы, ей нравились классицизм и эклектика, а особую любовь Белль питала к колониальному стилю, с его лёгкими конструкциями из дерева и камня, этническими орнаментами и обилием света.

Снаружи особняк Уайтов (именно так он и обозначался в туристических путеводителях) выглядел, как и подобает дому своей эпохи: ассиметричная композиция и ломанная линия фронтонов с вазами и скульптурами, роскошная лепнина с мифологическими мотивами; полуциркульные окна, украшенные наличниками; опоясанная балюстрадами крыша, арочные проёмы дверей. По семейному преданию Герберт Уайт, активно занимавшийся тогда развитием винодельного бизнеса на Элфине, дал денег Жану Гийому, знаменитому французскому архитектору тех лет, чтобы тот построил ему дом. Гийом и построил самый модный на Элфине дом в стиле господствовавшего тогда рококо. Герберту дом не очень понравился, но его жена пришла в восторг, поэтому Уайты поселились там. Но уже сын Герберта избавился от роскошных фресок, тяжёлых люстр и громоздкой лепнины внутри дома. Сейчас интерьер особняка Уайтов совершенно не напоминал роскошество александрийского рококо – всё было минималистично, современно и практично.

Вернувшись с кладбища, Аннабелль пошла переодеться в комнату, в которой жила, когда переехала из Линденшира в Торнфилд. Да и теперь Белль нередко ночевала тут, когда засиживалась у Уайтов.

Игнорируя голоса из кухни, она расстегнула и сняла платье. Переодевшись в любимый сарафан из лавандового льна с белой батистовой рубашкой, Белль уже хотела выйти из комнаты, как вдруг услышала голос Камиллы:

– Я честно пыталась быть милой с ней, раз уж Фред попросил. И я правда сочувствую ей. Такой день… Но зачем он пошёл на могилу Калеба? С ней!

– Капкейк вообще-то был другом и Фредерику, – напомнила Вики. – Они вместе ходили на сборы.

– Всё равно, он мог бы пойти туда позже, а не вместе с ней! – раздражённо не согласилась Камилла. – И почему они оба пришли в чёрном? Как ты это объяснишь? Они как будто договорились! Фред не мог так поступить за моей спиной!

– Я уверена, что они на договаривались, Кам, – негромко возразила Вики. – Просто Фредерик решил её поддержать.

– Поддержать? – переспросила Камилла. – А почему мне не сказал? Я бы тоже поддержала, тоже надела чёрное платье!

– Или это случайность, – аккуратно предположила Вики.

– Какая случайность, если у Фреда и чёрной одежды-то почти нет, – возразила Камилла. – Рубашку он точно купил недавно.

– Прости, Кам, но я не понимаю, к чему ты клонишь.

– К тому, что… – Камилла смолкла на секунду. – Генри ведь так не поддерживает её?

– Кого? – послышался голос Генри.

– Белль, – ответила Вики.

– Почему это я не поддерживаю? – удивился Генри. – Семья ведь для этого и нужна.

– Но ты не пришёл сегодня в чёрном костюме, – сказала Камилла.

– Да, – расстроенно ответил Генри. – Мы с Вики что-то не догадались.

Белль вздохнула и, толкнув дверь, вышла из комнаты. Какой хороший вечер получился бы, если бы не Камилла…

Глава 4. Золото Элфина

Пока Вики и Камилла раскладывали тарелки в гостиной, Аннабелль зашла в кухню взять бокалы. Вдруг её внимание привлёк тонкий аромат яблок. Белль подошла к столу и увидела блюдо, наполненное канареечно-жёлтыми маленькими яблочками. Она взяла одно, вдыхая нежный медовый дух. Наверное, в этом году уже не удастся испечь пирог… Не успела она подумать об этом, как послышались шаги Фредерика.

– «Золото Элфина», – сказал он, подойдя ближе.

Белль кивнула.

– Можно приготовить пирог, – в задумчивости произнёс Фредерик, словно размышляя вслух.

– Пирог? – обрадованно переспросил Генри, входя в кухню. Он взял штопор из ящика стола. – Я б не отказался.

Фредерик и Аннабелль переглянулись.

– Давай, – улыбнувшись, сказала Белль.

Фредерик подал ей фартук, снял запонки и закатал рукава рубашки. Белль подумала, до чего же ей непривычно видеть его в чёрном, но как приятно знать, что он оделся так, чтобы поддержать её – теперь она в этом не сомневалась. Пряча улыбку, Белль надела фартук и, завязав тесёмки, по привычке опустила руку в карман.

Когда ей было девять лет, она вместе с мамой сшила свой первый фартук. И для кармашка она выбрала ткань, гладкую с одной стороны и мягкую и пушистую – с другой. Мама считала, что эта ткань не подходит для хлопкового фартука, но дедушка, как всегда, поддержал любимую внучку. Белль пришила кармашек пушистой стороной внутрь, и ей очень нравилось засовывать в него руку – зажмурившись, она представляла, что гладит котёнка. Потом, конечно, Белль выросла из того фартука, но привычка осталась. Когда ей было шестнадцать, и она только начала готовить с Фредериком, он заметил эту привычку и стал прятать в кармашек её фартука конфеты. Белль каждый раз была в восторге и, нащупав конфету, пыталась угадать, с чем она будет.

В этот раз карман был, конечно, пуст, но Белль улыбнулась, вспоминая о беззаботном прошлом.

Фредерик ловко нарезал яблоки, а Белль смешала в кружке корицу с сахаром.

– La cannelle, s'il te plaît13, – попросил Фредерик, по привычке переходя на французский и, не глядя, протянул ладонь.

– Tenez, chef14, – с улыбкой ответила Аннабелль, вкладывая в его пальцы кружку с получившейся смесью.

– Спасибо. – Он высыпал корицу с сахаром в блюдо с нарезанными яблоками и стал перемешивать. – Ты знаешь, – произнёс он, взглянув на Белль, – когда мы начали вместе готовить, я не знал на английском многих слов, обозначающих пряности или даже кухонную утварь.

– Ты шутишь! – не поверила Аннабелль. – Я была уверена, что ты в основном называешь всё по-французски для моего полного погружения в язык. Когда дедушка пропал без вести, со мной никто толком не занимался, и мой французский был ужасен.

– Он никогда не был ужасен, – возразил Фредерик. – У тебя всегда было чистое произношение. Просто не хватало лексики, некоторых знаний грамматики и практики.

Белль улыбнулась. Учителя говорили, что у неё талант к языкам, но услышать от Фредерика комплимент её произношению было особенно приятно.

– Когда я понял в разговоре с тобой, что не знаю, как будет «поварёшка» по-английски, – продолжил Фредерик, ловко взбивая венчиком белки́ с сахаром, – то стал заранее переводить французские названия. До этого я готовил один и не задумывался, что не знаю многих английских слов.

– Откуда ты такой ответственный, Фредерик Уильям Уайт? – спросила Белль, шутливо толкнув его в бок.

– Должны же были когда-нибудь сбыться чаяния шефа Бомо́на, – усмехнувшись, ответил он.

Аннабелль замерла. Фредерик избегал упоминать своего наставника и вообще говорить том, как начал готовить, но, кажется, сейчас…

– Но ведь он не прогонял тебя с кухни, – осторожно произнесла Белль, зачерпывая ситом муку и протягивая Фредерику.

– Может, по началу и прогонял, – ответил тот, просеивая муку над тестом, и усмехнулся. – Я ведь ни слова не понимал по-французски, а шеф никогда не снисходил до пояснений на английском. Мне было шесть, когда родители наняли его.

Он смолк, и Белль уже решила, что на этом всё. Однако спустя минуту он продолжил в задумчивости:

– Однажды я забежал на кухню, чтобы взять для нас с Генри какой-нибудь еды, и увидел, как он готовит. Это выглядело увлекательно, и я стал регулярно наведываться на кухню. А спустя, наверное, полгода спросил, можно ли порезать морковку? Шеф так ловко резал её – мне захотелось попробовать. Он дал доску, морковь и нож. Конечно, у меня получилось плохо, и он долго ворчал, хотя, очевидно, заранее знал, что шестилетний ребёнок вряд ли справится хорошо. – Фредерик помолчал. – Я несколько лет думал, что моё имя на французском звучит как «morveux15», пока не посмотрел в интернете перевод. – Он усмехнулся.

– Ты ему сказал, что знаешь значение слова? – спросила Аннабелль.

– Сказал. Он посмотрел меня вот так, – Фредерик повернулся к Белль, поджал губы и свёл брови к переносице, – и сказал: «D'accord, gamin16». И с тех пор он называл меня только «gamin».

Аннабелль улыбнулась. Фредерик вытащил тесто из миски.

– Он постоянно ворчал и ругал меня за малейшую оплошность, – продолжил он, взяв у Белль скалку и начав раскатывать тесто. – Но я пропускал его ругань мимо ушей. Я всегда знал, что он незлой и привязан ко мне. К тому же я не понимал смысл его ругательств, – Фредерик усмехнулся. – Когда мне было двенадцать, отец услышал, как шеф ругает меня. Родители возмутились, хотели уволить его и нанять другого повара. Но мне было жаль расставаться с шефом, и я уговорил отца оставить его. С тех пор он перестал меня ругать.

Аннабелль поставила на стол, смазанный маслом противень. Фредерик аккуратно перенёс на него раскатанное тесто.

– Почему ты… – начала негромко Белль, – так редко говоришь о нём?..

Фредерик задумался.

– Не знаю, – произнёс он. – Не приходилось к слову, наверное. – Он взглянул на Белль. – А ты никогда не говоришь об отце, – заметил он.

Она кивнула.

– Да. Потому что… – Белль помолчала. – Мой отец… всегда избегал меня. Даже когда я была маленькой, – проговорила она, чувствуя, как тяжёлый камень старой обиды вновь болезненно сдавил ей сердце. – Я думаю, он всегда боялся меня.

Фредерик внимательно посмотрел на неё.

– Наверное, он просто тебя не понимал, – тихо произнёс он.

– Да, – ответила Белль. – Он так и не смог принять, что я не человек.

– Странно, что так произошло, – задумчиво проговорил Фредерик. – Он ведь был знаком с твоим дедушкой.

– Моему дедушке было много лет, и он умел жить среди людей, не привлекая к себе внимания, – возразила Белль. – А я…

Она подала Фредерику миску со смесью корицы, яблок и сахара. Он взял её и стал распределять яблоки по тесту. Подняв голову, он взглянул на Белль, точно ожидая продолжения. Ей захотелось поделиться с ним. Его ненавязчивое сочувствие было так приятно ощущать…

– Когда мне было полгода, – проговорила она, – дедушка с бабушкой ушли, маме с Вики надо было ненадолго уехать, и мама оставила меня под присмотром отца. Я спокойно спала в коляске под цветущей яблоней, но потом что-то разбудило меня, и я заплакала. Отец запаниковал, тряс коляску, пытаясь меня успокоить, но даже не подумал взять меня на руки. Я продолжала плакать, и когда вернулась мама, цветущая яблоня превратилась в высохший скелет, а отец был на грани сумасшествия. Вики боялась, что мама с папой разведутся из-за этого.

– Откуда ты об этом узнала?.. – потрясённо спросил Фредерик. Исходящее от него сочувствие смешалось с негодованием по отношению к её отцу. – Кто тебе рассказал?..

– Я несколько раз слышала, как родители обсуждали эту историю, – ответила Белль.

– При тебе?..

– Нет, конечно. Просто я…

Аннабелль услышала шаги и смолкла. Обернувшись, она увидела Марка. Привстав на цыпочки, мальчик заглянул на стол, где стоял противень с пирогом.

– Это мы с папой собрали, – обернувшись, сказал Марк доверительно. – Я рад, что вы делаете пирог.

– Мы тоже, – ответил Фредерик.

Когда Марк вышел, Фредерик сказал:

– Спасибо, что поделилась.

– Спасибо, что выслушал, – Белль улыбнулась.

Фредерик помолчал, а потом сказал:

– Давай украшать.

Белль кивнула, наблюдая, как он растягивает тонкий жгут теста, немного сплющивает и делает ножом надрезы.

Работа дальше пошла в тишине. Фредерик и Аннабелль склонились над пирогом, сплетая поверх тонких яблочных ломтиков ниточки теста в прихотливый узор.

– Что вы делаете? – раздался раздражённый голос Камиллы.

Увлёкшись украшением пирога, Аннабелль не услышала, как Камилла вошла в кухню.

– Яблочный пирог, – в один голос ответили Фредерик и Аннабелль, подняв головы и обернувшись. Белль совсем забыла про Камиллу, и оттого её голос прозвучал немного растерянно, виновато, точно её застали за чем-то не совсем законным, голос Фредерика – спокойно.

– Мы же специально заказали торт. – Камилла скрестила руки на груди. – Куда теперь столько выпечки?

Из-за её спины показалась Вики.

– Отстань от них, Кам, – сказала она. – Пусть готовят. Марк и Генри обожают яблочные пироги, если что они съедят.

– Можно тебе на минуточку, – прошипела Камилла Фредерику и потянула его за локоть.

– Конечно, – ответил тот, отряхивая руки. – Сейчас вернусь, – сказал он Белль.

Из смежной с кухней комнаты Аннабелль было слышно каждое слово, каждый интонационный оттенок.

– Ты и так каждый день готовишь! У тебя же скоро курсы, тебе мало? Сейчас уже мэр придёт и мисс Уэлш. Что вы тут устроили?

– Кам, – остановил её Фредерик, – это…

– Если ты сейчас скажешь, – перебила его Камилла, и голос её дрогнул, – что это просто пирог, я тебе…

– Это не просто пирог, – ответил Фредерик. – Это пирог с яблоками «Золото Элфина».

– Откуда вообще взялись эти яблоки?!

– Они растут на заднем дворе и как раз в это время созревают; Генри и Марк их принесли, – педантично пояснил Фредерик. – С ними получаются самые вкусные яблочные пироги. Вот увидишь, пирог будет не хуже торта.

– Да при чём тут это!.. – задохнулась от возмущения и обиды Камилла.

В коридоре раздались шаги и вскоре послышался голос мистера Купера. Белль вышла ему навстречу. Пока она здоровалась с мэром, пришла мисс Уэлш.

Эбигейл Уэлш была статной женщиной с серебристо-белыми волосами, убранными в высокую причёску и заколотыми серебряными шпильками. Её возраст было невозможно определить: она выглядела лет на сорок, но по рассказам дедушки Белль знала, что крёстная значительно старше сорока. Спину мисс Уэлш держала прямо, говорила и двигалась неторопливо, величественно, а в своих изысканных чёрных платьях, расшитых серебром, казалась героиней мистического романа.

– Моя любимая крестница, – мисс Уэлш мягко обняла Белль. – Сожалею, что не смогла прийти сегодня на кладбище поддержать тебя.

– Ничего страшного, крёстная, я понимаю, – ответила Аннабелль.

Она знала, что мисс Уэлш не любит кладбища. Белль видела крёстную там лишь однажды – полгода назад, когда хоронили погибших альпинистов. А до этого – никогда. Раньше, когда маленькая Белль вместе с дедушкой приезжала в Торнфилд, мисс Уэлш иногда сопровождала их на прогулках по городу, но только не на кладбище.

Белль повела мистера Купера и мисс Уэлш в гостиную и вдруг услышала обрывок фразы Фредерика:

– …пойти к Крис, когда я уеду. Мне важно поговорить с тобой до отъезда, Кам.

– Тогда говори сейчас, – ответила Камилла.

– Это, очевидно, будет нелёгкий разговор, – помолчав, проговорил Фредерик. – Поэтому…

– Тогда я и слышать ничего не хочу! – решительно перебила его Камилла. – В прошлый раз после такого нелёгкого, – передразнила она его, – разговора ты ни с того ни сего потащил меня в Лондон.

– Ты ведь знаешь, как эта поездка была важна для меня, – в голосе Фредерика прозвучала лёгкая обида.

– Ладно! Но сейчас… – она шумно выдохнула, – оставь свои нелёгкие разговоры на потом.

И Камилла с грохотом распахнула дверь.

– Кам! – крикнул ей вдогонку Фредерик.

Белль поняла, что протирает бокал уже в третий раз под внимательным взглядом крёстной и взяла из коробки следующий. О чём же Фредерик хочет поговорить с Камиллой? Почему Камилла так избегает этого разговора?.. Внутри зрела сладкая кружащая голову догадка, но Белль не дала ей оформиться в мысль: будет слишком больно обмануться. Лучше довольствоваться тем, что есть: Фредерик рядом, и можно снова печь пирог с ним как в старые добрые времена.

В этот момент в гостиную вошла Камилла. Поздоровалась с мистером Купером и мисс Уэлш и продолжила сервировать стол.

Вспомнив про пирог, Белль пошла на кухню. Фредерик и Марк расположились рядом с духовкой, и Марк, наблюдая за стрелкой температуры, комментировал изменения. Фредерик поднялся со стула, когда Белль вошла.

– Пришли мистер Купер и мисс Уэлш, – сказала Аннабелль. – Сходи поздоровайся, а мы с Марком последим за пирогом.

Фредерик кивнул и вышел из кухни. Он был взволнован. Аннабелль чувствовала, что разговор с Камиллой нарушил его душевное равновесие, а её приход совершенно не помог его вернуть.

– Крёстная, – неожиданный вопрос Марка вырвал Белль из задумчивости, – ты ведь помнишь прадедушку?

– Конечно, – улыбнулась племяннику она.

– Расскажи, где он сейчас.

Белль села на стул возле духовки, и племянник тут же забрался к ней на колени.

– Твой прадедушка Джеймс сейчас в Заповеднике, – с улыбкой начала она любимую историю обоих племянников. – Там всегда тепло и солнечно, деревья цветут и дают плоды в одно и то же время, а цветы не сминаются под ногами. Птицы там поют так красиво, что сердце замирает, а огромные бабочки садятся на плечи. А ещё в Заповеднике живут кентавры, единороги, фейри, варгисы и даже драконы.

– А я туда попаду? – спросил Марк.

Белль вздохнула. Она неоднократно отвечала на этот вопрос, но каждый раз было трудно, почти как в первый. Когда дедушка при Белль сказал Вики, что та никогда не сможет попасть в Заповедник, Белль плакала. Но её пятнадцатилетняя сестра весело ответила, что планирует умереть от старости в окружении внуков.

– Туда могут попасть только дети Лилит. А ты сын Адама и Евы.

– А ты можешь попасть? – Марк посмотрел на крёстную снизу вверх.

Помолчав, Белль ответила:

– Когда-нибудь… да. Если захочу.

– И ты бросишь нас? Как прадедушка? – А вот об этом Марк спросил впервые.

– Прадедушка не бросил нас, – твёрдо ответила Белль. – Он любил нашу семью, твою бабушку, прабабушку, и твою маму, и меня. Но ему пришлось уйти.

– Но почему?..

– Я не знаю, Марк, – грустно проговорила Белль. – Когда я была маленькой… – медленно произнесла она, чувствуя, как воспоминания рёвом вертолётов, завыванием и сине-красными отсветами сирен уносят её в те жуткие майские дни, семь с половиной лет назад, – все считали, что он погиб под лавиной. Так многие до сих пор считают. Ты знаешь, что такое лавина, крестник?

Марк, конечно, знал. В Торнфилде после июньской трагедии об этом знали все, включая детей.

– Его искали несколько дней, – продолжила Аннабелль. – Прочесали всю округу, а Долину Снов, где его следы обрывались, перекопали вдоль и поперёк. Но что один фейри мог сделать против лавины в двести-триста тысяч тонн? К счастью, дедушка, твой прадедушка, – улыбнулась Белль племяннику, – успел уйти в Заповедник.

– Может быть он спрятался от лавины в Заповеднике? – осенило Марка.

– Может быть, – ответила Аннабелль и наклонилась к духовке немного сбавить температуру.

– А как попасть в Заповедник?

– Этого я тоже не знаю, – ответила Белль и повернула голову, почувствовав присутствие Фредерика.

Тот остановился на пороге кухни, прислонившись плечом к дверному косяку.

– А прадедушка вернётся? – тихо спросил Марк.

– Мы можем только верить в это. Надеяться и ждать, – и Белль, почувствовав прилив нежности, улыбнулась и поцеловала племянника в макушку.

Марк погладил её руки, обнимающие его. Тут его окликнул Алекс, и он убежал к брату.

Белль боялась поднять голову и встретиться с Фредериком взглядом. Она почувствовала, словно он приоткрыл дверь в свою душу: с таким теплом, нежностью и (в эти секунды она это знала наверняка) любовью, он наблюдал за ней и Марком. Белль боялась, что если встретится с Фредериком взглядом, то бросится к нему в объятья, а он не захочет и не сможет сопротивляться. А позже не простит себе, что поступил так с Камиллой. И Белль не простит себе. Пусть он поскорее поговорит со своей девушкой и тогда…

– Ты последишь за пирогом? – Белль встала со стула, не поднимая глаз. – Я пойду спрошу не нужна ли Вики помощь.

– Хорошо, – ответил Фредерик едва слышно.

Ужин прошёл тихо. Камилла села на противоположном от Фредерика краю стола, точно боялась, что он попробует поговорить с ней прямо во время поминального застолья. Преподобный Ричардсон прочитал молитву, и Белль вновь перечислила по именам всех погибших фейри из рода Тэйлоров. За столом почти никто не говорил, Вики иногда обращалась к сыновьям, следя, чтобы они хорошо поели суп, и напоминая о награде за это в виде торта и пирога.

В этот вечер Белль снова вспомнила июньское утро, когда Торнфилд прощался с погибшими под лавиной альпинистами. А она опускала пальцы в незабудковый шёлк, спрятанный в чёрном клатче, и едва сдерживала счастливую улыбку. Белль всегда надеялась, что дедушка жив, но лишь когда Фредерик отдал ей дедушкин платок, она действительно поверила в это. Интересно, где был платок всё это время? У дедушки? Как он смог передать его из Заповедника? Или у Таунары? Тогда почему ореада не передала платок самой Белль гораздо раньше? Ведь Белль много раз приходила к Загадочнице, на склонах которой по легендам скрывался вход в Заповедник, но никогда не видела Таунару. Белль столько лет прожила в неведении, страдая от мысли, что тот, кто был дорог ей больше всех на свете, мёртв.

Может быть, однажды Заповедник откроется, и на Элфин вернётся не только дедушка, но и другие фейри, кентавры, единороги, драконы и Грегор Ришта. Возможно, прародитель варгисов найдёт способ снять проклятие со своего непутёвого потомка. Белль вспомнила пристальный взгляд голубых глаз Адама Спенсера на портрете девятнадцатого века, который в детстве втайне от всех рассматривала в «Энциклопедии Элфина» часами, и подумала, что «непутёвым» называть его неправильно – от него так и веяло силой и властью. И неудивительно, ведь Адам Спенсер был альфой не только элфинских варгисов: его признали вожаком все варгисы мира.

Вот только как открыть Заповедник? Уж точно не так, как это сделала Адель Блан-Сек в фильме. Да и не было на склонах Загадочницы такой скалы с древними письменами и разными скрытыми рычажками – Белль облазала всю гору вдоль и поперёк, а позже узнала, что ту скалу снимали в Альпах.

Когда Генри внёс пирог, по гостиной разнёсся дивный аромат сдобы и медовых яблок.

– «Золото Элфина», – тихо произнесла мисс Уэлш, вдыхая нежный горячий запах. – Любимый сорт твоего дедушки, – улыбнулась она крестнице.

– Правда? – выдохнула Белль. – Я не знала.

– В это время, накануне Хэллоуина, он тоже любил печь пироги с этими яблоками… – мисс Уэлш смолкла.

Какие же отношения связывали крёстную и дедушку? Этот вопрос мучил Белль уже пять месяцев, с того дня на кладбище, когда мисс Уэлш увидела в клатче Белль дедушкин платок. В детстве Белль не задумывалась об их отношениях, считая, что мисс Уэлш гораздо старше дедушки. Но ведь он был фейри и не старел, в отличие от людей. Возможно, дедушка и мисс Уэлш любили друг друга раньше, ещё до того, как дедушка и бабушка поженились. А возможно (Белль было горько это признавать), они были любовниками и после.

…Камилла пересела к Фредерику, когда Генри внёс пирог. В эту секунду Белль стало пронзительно жаль Камиллу: ей будет очень больно, когда разговор всё-таки состоится.

После ужина преподобный Мэтью Ричардсон попрощался и ушёл. Белль помогала Вики расставить оставшуюся еду по холодильникам; Генри, Фредерик и Камилла собирали грязную посуду и загружали её в посудомойку. Марк и Алекс тихо как мышки складывали в гостиной на полу пазл с «Королём львом», а мистер Купер и мисс Уэлш негромко беседовали, сидя в креслах у камина. Белль чувствовала такое уютное домашнее тепло, что ей хотелось запечатлеть эти минуты, закупорить их как духи́ или вино в бутылку, чтобы в грустные тёмные дни вытаскивать пробку и слышать родные голоса, перестук посуды, ощущать всё ещё витающий в воздухе аромат яблочного пирога, вкус красного вина на языке, видеть ласковую улыбку Вики, чувствовать руки Марка, обхватившие за талию…

– Белль! – позвала Вики через полдома. Кажется, она была в гардеробной.

Аннабелль, очнувшись от задумчивости, пошла к сестре. Вики стояла в гардеробной перед распахнутым шкафом, в руках у неё было бордовое платье из тонкого бархата с плотными кружевными вставками.

– Не хочешь забрать? – спросила Вики. – Можно дома носить.

– Для дома оно слишком нарядное, – возразила Белль, оглядывая платье. – К тому же я не ношу красное.

– Ну, это скорее бордовое, – возразила Вики.

– Камилле отдай, ей нравится бордовый.

– Я ей предложила уже. Она не любит длинные платья.

– А ты сама почему не носишь его? – спросила Белль.

– Не знаю вообще, зачем я его купила. – задумчиво проговорила Вики. – Так ни разу и не надела. Отдам в плимутский приют, – решила она.

Вскоре хозяева и гости вновь собрались в гостиной. Поговорили и выпили ещё по бокальчику вина (а Камилла снова сока), после чего мистер Купер предложил мисс Уэлш подвезти её до дома, и, когда приехал Энтони, они ушли. Затем Вики ушла купать мальчиков, а потом Белль читала им любимую сказку Марка, сидя на его кровати, пока Вики, Генри, Фредерик и Камилла негромко разговаривали в гостиной.

– «За морем царевна есть, – читала нараспев Белль, –

Что не можно глаз отвесть:

Днём свет божий затмевает,

Ночью землю освещает,

Месяц под косой блестит,

А во лбу звезда горит.

А сама-то величава,

Выступает, будто пава;

А как речь-то говорит,

Словно реченька журчит17».

Конечно, на английском языке пушкинские строки звучали не так музыкально, как на русском (дедушка читал Белль эту сказку на русском), но яркие образы и сюжет сказки завораживали. Это роскошное иллюстрированное издание, которое Белль держала сейчас в руках, она заказывала специально из Лондона в подарок Марку.

Тот обожал эту сказку и называл её не иначе как «Сказка про тебя». Хотя очевидно, Пушкин вдохновился образом вовсе не фейри, а нимф – те умели превращаться в птиц, зверей, рыб и растения. В русских сказках было немало описаний подобного оборончества, свойственного нимфам: в доэлфинскую эпоху много детей Лилит скрывалось от преследования людей именно в лесах современной Российской Империи.

Вскоре мальчики уснули, Аннабелль приглушила свет и вернулась в гостиную. К тому времени Генри и Фредерик вышли во двор, проверить теплицу, в которой из-за ветра опять отключалось электричество.

– Я еду на ночёвку к Кристине, – повернулась Камилла к Белль. – Могу подвести тебя домой, если хочешь. Крис живёт в твоём районе, – добавила она.

Белль почувствовала напряжение, с которым Камилла ждала ответа. Вспомнив вчерашнюю интересную беседу, Белль согласилась. К тому же ей не хотелось расстраивать Камиллу отказом: та не так-то уж часто предлагала помощь. Но если бы Аннабелль знала, чем обернётся эта поездка, она бы осталась ночевать у Вики. Или, может быть, всё равно поехала бы с Камиллой. От правды ведь не убежишь. И чем раньше её узнаешь… Хотя был в этом какой-то мазохизм.

Когда машина отъехала от дома Уайтов, Камилла сказала, улыбнувшись Аннабелль:

– Какие чудесные малыши у Генри и Вики, правда?

– Да, замечательные, – улыбнулась в ответ Белль.

– Генри – прекрасный отец, – заметила Камилла. – Так любит мальчиков!.. И твоя сестра – она просто образцовая мама, я восхищаюсь ею… – в её голосе послышались печальные нотки.

Белль удивилась быстрой смене её настроения.

– Я всегда хотела иметь детей, – произнесла вдруг Камилла совсем тихо.

Сердце Белль тоскливо сжалось.

– Двоих, – продолжила между тем Камилла. – Мальчика и девочку, – она повернулась к Аннабелль и снова улыбнулась, только улыбка вышла грустной.

Белль молчала, глядя перед собой. Она чувствовала: Камилле нелегко говорить про свои мечты о детях, но при этом Аннабелль не могла не ощутить холодную расчётливость спутницы. Всё-таки Камилла не просто так предложила подвезти Белль именно сегодня. И очевидно Камилла ожидала, что Белль, вспомнив вчерашний разговор во время поездки с пикника, согласится.

Камилла значительно сбавила скорость, и Белль с подбирающейся тоской взглянула на спидометр: двадцать миль в час. Разговор очевидно будет длинным.

– В последнее время мне часто снится дочка, – Камилла отвела чёрную прядь волос с лица. – Ей, наверное, годика два – как Алексу, – на лице Камиллы снова появилась улыбка. – Она бежит мне навстречу, я беру её на руки, и она обхватывает ручонками меня за шею. И глаза у неё зелёные, как у Фреда. Я целую её в щёчки и шейку, смотрю и не насмотрюсь… А потом… я просыпаюсь…

Голос у Камиллы задрожал, Белль, охваченная нарастающей лихорадкой чужих чувств, повернулась к ней и увидела, что по щекам у собеседницы текут слёзы. И в этот миг Белль с ног до головы окатило волной такого отчаяния, которого она никак ожидала ощутить от Камиллы. В глазах потемнело, воздух закончился, в голове стучало набатом. Белль попыталась нащупать в сумочке нож, но отчаявшись найти его быстро, вцепилась в дверную ручку, обжигая железом ладонь и пальцы. Боль яркой вспышкой вернула в реальность, и Белль смогла вдохнуть.

– Почему ты плачешь?.. – осторожно произнесла она, коснувшись пальцами руки Камиллы, сжимавшей руль. – Это ведь был просто сон… – Белль понимала, как неубедительно звучат её слова утешения, но на большее она была неспособна.

Камилла вытерла с обеих щёк слёзы и повернулась к Аннабелль.

– Я никогда не смогу иметь детей, Белль!.. – Чёрные глаза Камиллы блестели от вновь подступающих слёз. – Мне было восемнадцать, когда… – она отвернулась, – когда я потеряла ребёнка… Я не стала говорить родителям, а мой бойфренд сказал, что нам ещё рано заводить детей… И я тогда была с ним согласна… Ну кто заводит детей в восемнадцать? Но…

Она сжала губы в тонкую линию и снова резким движением стёрла пальцами слёзы.

– Потом, когда я уже встретила Фреда, я прошла обследование, – Камилла всхлипнула, и на Белль вновь начала наступать волна чёрного отчаяния и разъедающей боли от разбережённой старой раны. – Врач сказал мне, что тогда всё прошло не слишком удачно, и что вероятно, у меня никогда не будет детей.

Белль вновь прижала пылающий ожог к железу и, стараясь не обращать внимания на бегущие по щекам слёзы: от собственной боли, от переживания чувств Камиллы, – осторожно проговорила:

– Он ведь сказал «вероятно». Может быть, надежда ещё есть…

– Ты думаешь это было единственное обследование? – Камилла взглянула на Белль, отчаянно и зло сощурив глаза. – Их было пять! Пять полноценных обследований за три года, пока мы вместе жили в Кембридже. Результат всегда был один и тот же, – мрачно закончила она и снова вытерла мокрые щёки. – Мы с Фредом учились в параллельных классах, – помолчав, в глубокой задумчивости проговорила Камилла, – иногда пересекались на школьных вечеринках, на которые его затаскивал Аарон… Я никогда не думала, что он мне будет так дорог!.. – Сердце Камиллы отчаянно стучало, из груди вырвалось несколько тихих рваных всхлипов. Она сделала несколько глубоких вдохов и продолжила: – В колледже у нас были общие пары по английской литературе. А спустя два года мы начали встречаться. Я уже тогда знала, что хочу от него детей, – Белль почувствовала намеренное желание Камиллы причинить ей страдание, но уже не могла вместить ещё больше эмоций. Она ощутила, как вслед за разлившейся по всему телу болью к горлу подкатывает тошнота, в ушах шумело, а голова кружилась так, будто машина оказалась на карусели. Белль поняла: ей срочно нужен свежий воздух. И выйти из машины.

– Останови, пожалуйста, – выдохнула Белль.

– …И он хотел на мне жениться, – продолжила Камилла, то ли не услышав, то ли проигнорировав просьбу Белль, – даже когда узнал, что у нас, скорее всего, никогда не будет детей.

– Останови машину, – повторила Белль, взглянув на Камиллу.

– Что случилось? – та изменилась в лице и стала тормозить. – Ты вся бледная!

– Укачало, – соврала Белль и, как только машина остановилась, распахнула дверь и выбралась наружу, жадно вдыхая прохладный воздух осенней ночи.

Белль надеялась, что её вырвет, и вместе с рвотой уйдут все скопившиеся в ней эмоции Камиллы. Но тошнота вскоре прошла, и остались только тихое шипенье в ушах, медленно сбавляющее обороты головокружение и пульсирующая боль в руке от ожога. Аннабелль медленно огляделась: до её дома оставалось всего три квартала, если идти через дворы. Но домой она, конечно, сейчас не пойдёт.

– Спасибо, что подвезла, Кам, – вымучила улыбку Белль. – Мне будет лучше дойти пешком. Тут уже недалеко.

– Может, тебе в больницу?.. – встревоженно спросила Камилла.

Как бы ни была Белль вымотана пережитыми эмоциями, она всё равно ощутила источаемое Камиллой чувство глубочайшего удовлетворения, пусть и смешанное с беспокойством и тревогой.

– Я ведь фейри, у нас всё само проходит, – ответила Белль, сохраняя на лице улыбку, застывшую словно маска. – Езжай. Тебя ведь подруга ждёт.

Подумав, Камилла кивнула, и скоро её красный «Ниссан Джук» с рёвом исчез в темноте, а Белль повернулась и пошла к морю, сначала медленно, а потом всё быстрее.

Залив святого Элреда мерцал отражёнными огоньками Торнфилда, и Белль направилась в темноту, подальше от причалов. Спустилась знакомой тропкой на берег, бросила одежду на гальку и, ёжась от октябрьского холодного ветра, вошла в солёную воду.

Когда Белль нырнула с головой, тело наконец окутало теплом. Нежное пение раздалось вокруг, невидимые руки подхватили и понесли Белль прочь от берега.

– Сестрица, сестрица, – раздались нечеловечески прекрасные голоса, – зачем калечишь себя? зачем изводишь? – невидимые губы коснулись ласковым поцелуем её ладони, пылающей болью. – Любимая наша сестрица, ни один из этих злых и глупых людишек не стоит не единой твоей слезинки!.. – невидимые руки скользнули по телу Белль, очерчивая изгибы её груди и талии, бёдер и икр, незримые губы целовали её лицо и шею, а пальцы нежно играли с волосами.

– Я сама виновата, – горько вздохнула Аннабелль, всплывая на поверхность и ложась на спину. – Влюбилась в чужого парня, а теперь мучаю и его, и себя, и девушку, которая… – она не договорила: ей не хотелось даже думать о Камилле. – А ведь сегодня я поверила, что всё может измениться… – она вспомнила Фредерика на кухне, его тепло, его любовь, когда он глядел на неё и Марка, и острая боль кольнула в самое сердце. Может, не всё ещё потеряно?.. «Ох, какая же я эгоистка!» – отругала себя Белль и сказала сиренам: – Спасибо, что вы всегда на моей стороне, – она нырнула и поплыла вниз, чувствуя нежные касания невидимых рук.

– Мы любим тебя, сестрица, – пропели нежные голоса. – И скоро всё изменится, вот увидишь.

Белль вынырнула. Да, скоро всё изменится. Не пройдёт и полгода, и она уедет в Нью-Йорк. Там всё будет иначе.

– Почему я не вижу вас? – спросила она, задав давно мучивший её вопрос. – В детстве, я помню…

– Джеймс питал нас, и наши тела были видимы, – ответили сирены.

– Так почему же вы мне не сказали? – Белль даже стало обидно. – Вы можете взять сколько хотите крови! – и она вытянула руки вперёд.

– Ты наша сестра! – море забурлило, в голосах послышался гнев. – Никогда не предлагай нам свою кровь!

– Но ведь дедушка… – Белль испугалась их ярости, но не понимала, почему они злились.

– Мы никогда не пили кровь Джеймса, ни других братьев и сестёр. Дети Лилит не должны пить кровь друг друга.

Белль прикусила губу. До неё начало доходить.

– Значит дедушка приводил вам людей… – внутри у неё всё похолодело.

Сирены рассмеялись, и морская волна окатила Белль белоснежной пеной.

– Когда-то давно – да, – пропели голоса. – Но мы никого не убивали. А потом Джеймс стал приносить нам пакетики с кровью.

«Банк крови», – поняла Белль. В детстве она несколько раз слышала, как мама спрашивала у дедушки, зачем он регулярно туда ходит.

– В следующий раз я тоже принесу вам кровь, – пообещала Белль, у которой сразу стало легче на душе.

– Мы будем тебе благодарны, сестрица, – пропели сирены, целуя её.

Когда Белль пришла домой, она чувствовала себя уже заметно лучше. Приняв душ, она щедро намазала ожог на пальцах и ладони дедушкиной мазью, остро пахнущей травами, и перемотала бинтом для верности, потом взяла учебник по философии и забралась с ним в постель.

Сначала чтение шло бодро. У Белль была хорошая память, и ей обычно хватало одного-двух прочтений, чтобы нужная информация запомнилась, особенно если тема была интересна ей. «Этический рационализм Сократа» был как раз одной из таких тем. Впрочем, Белль не была согласна в полной мере с древнегреческим философом: тот считал, что всякий безнравственный поступок происходит от незнания истины, что есть добро, а что зло. А зная, что есть добро, человек не поступит дурно. Белль знала: целовать людей и подчинять себе их волю дурно, но всё равно иногда так делала. Конечно, потом она всегда раскаивалась в этом, но тем не менее… В последний раз она поцеловала судью Моргана – незадолго от отменённого Молочного бала. С тех пор прошло пять месяцев. Белль много раз сдерживалась, чтобы не использовать чары на Гидеоне или других навязчивых ухажёрах. Ей хотелось быть лучше – ради себя, той Аннабелль, которая сможет быть с Фредериком, не ломая его волю. И вот сегодня все её мечты снова превратились в пепел. «Это нечестно! – подумала Белль, чувствуя, как к горлу подступает обида. – Почему это Камилла решает за меня и за него!»

Аннабелль раздражённо заёрзала на постели, потом уселась поудобнее и углубилась в чтение.

…Она уснула, уронив учебник на грудь, и её сон наполнился дивным ароматом золотых яблок, пленительно сладких и сочных, точно они выросли в самом Заповеднике.

Глава 5. День с Кевином

Наутро ожог почти перестал болеть и опухоль спала. Белль заново смазала руку мазью и сменила повязку. На завтрак без аппетита съела полпорции овсянки, оделась и пошла пешком на работу. Прогулка на свежем воздухе взбодрила её, и боль от ожога совсем стихла.

Подходя к «Клеверу и фиалке», Белль издалека неожиданно услышала знакомый мужской голос:

– Здесь работает самая красивая девушка Элфина? Роскошные каштановые кудри до поясницы, большие карие глаза, ресницы на полщеки. Носит лавандовое – безупречный вкус! Не видели?

Белль вбежала в кафе и бросилась навстречу стоявшему у барной стойки парню в светло-голубом джемпере.

– Кевин! – радостно воскликнула она.

Тот сгрёб её в объятья и приподнял над полом.

– Прелестно выглядишь, Бэмби, – сказал он. – И пахнешь, – добавил он, утыкаясь носом ей в шею и вдыхая фиалковый аромат.

– Спасибо, – хихикнула Белль. – Когда ты приехал? Откуда узнал, что я буду здесь? – Она взъерошила его подстриженные ёжиком рыжие волосы.

– Час назад, – ответил тот, жмурясь от удовольствия как кот. – Вики мне сказала. Решил сделать тебе сюрприз.

– У тебя получилось, Мушу, – не переставая улыбаться, произнесла Белль и коснулась россыпи веснушек на его щеках и носу. – Я ужасно рада тебя видеть! Ты надолго в Торнфилд?

– Завтра утром уже паро́м, – погрустнев, ответил Кевин. – Я приехал забрать руку. Нашёлся покупатель, представляешь?

– Та, шестипалая? – вспомнила Белль с восторгом.

– Да, представь! Она ему так понравилась! Сказал, что она будет отлично смотреться у него в вестибюле.

– Как ты будешь её перевозить? Она же гигантская.

– Заказчик оплатил грузчиков.

– Я очень рада за тебя, Кевин! – Белль улыбнулась и вновь обняла друга. – Я всегда говорила, что ты талантливый скульптор и тебя обязательно оценят по достоинству.

– Твоя вера в меня оказалась ужасно заразительной, Бэмби, – стискивая Белль в объятьях, ответил Кевин. – Я даже сам в себя поверил!

Белль засмеялась. Потом, услышав голос Джозефа Льюиса, вспомнила, что пришла на работу, и сказала:

– У меня смена начинается. Ты пока садись за наш столик, я скоро подойду и принесу твой любимый латте макиато.

Смена в компании Кевина пролетела незаметно. Пользуясь любой свободной минуткой (которых на самом деле было немного), Белль подсаживалась к другу за стол, и бывшие одноклассники болтали обо всём на свете как раньше. Для начала Белль, конечно же, расспросила Кевина об Элвисе. Это был пушистый рыжий и весьма самодовольный кот, которого Кевин завёл в выпускном классе. Элвис обожал Белль и за год очень к ней привязался, поэтому Кевин перед отъездом в Лондон предлагал оставить кота Белль. Но та с сожалением отказалась, так как летом и зимой почти не жила дома, да и вдобавок ко всему собиралась переезжать в Нью-Йорк. Элвис тяжело пережил расставание с Белль, хандрил полгода, и она невольно чувствовала за это вину: ведь все животные быстро привязываются к фейри. Но теперь кот оправился и даже немного раздобрел, став ещё более мягким и пушистым.

Аннабелль любила животных и мечтала однажды завести кошку или собаку, а может, сразу обоих. Но пока что она довольствовалась тем, что помогала торнфилдскому приюту для животных: ежемесячно Белль перечисляла небольшую сумму на его содержание и помогала обрести кошкам и собакам новый дом, потому что для неё было важно, чтобы каждое животное попало к хорошим людям.

Тем временем Кевин продолжил делиться новостями: он по-прежнему подрабатывал экскурсоводом для детей в «Лондонской галерее искусств», одна из его новых скульптур попала на крупную междугороднюю выставку в Лондоне, а Джош после десятка прослушиваний наконец устроился в оркестр при капелле. Виолончелисту найти место в оркестре всегда было трудно, и Джош немало времени и сил потратил на поиски, но теперь был совершенно счастлив.

– Я же на прошлой неделе был на модном показе в Лондоне, – вспомнил вдруг Кевин. – Roxanne's снова блистали, – он вытащил телефон и показал Белль фото моделей на подиуме. – Эстетствующие критики были довольны коллекцией.

– Ещё бы, – согласилась Белль, рассматривая снимки. – Очень красиво.

– Роксана передавала тебе привет. Всё повторяла, что ты спасла их.

– Она преувеличивает, – улыбнулась Белль. – Но я рада, что смогла помочь.

Кевин ещё в выпускных классах с восторгом рассказывал Белль о Roxanne's и их дизайнах начала десятых и всегда сетовал, что к середине двадцатых о них почти забыли. Дизайнеры и швеи уходили один за другим, больше не было никаких приглашений на недели моды даже внутри страны, кампания была разорена и увязла в долгах. Когда Кевин показал Белль старые работы Роксаны Уолт, основательницы бренда, Белль понравились природные мотивы коллекции, особенно тёмно-изумрудное платье, вдохновлённое урманом18. Позже друзья познакомились с Роксаной и даже созвонились с ней по видеосвязи. И вот год назад, в марте, Roxanne's приехали на Элфин за вдохновением, и Белль лично встретилась с Роксаной и её дочерью, которая тоже стала дизайнером одежды. Аннабелль так понравилась новая коллекция Roxanne's, созданная на Элфине, что она даже согласилась на фотосессию для продвижения бренда, чего никогда до этого не делала. В результате к Roxanne's вернулись слава и деньги (ещё бы – в их нарядах снялась последняя фейри!), и, конечно, миссис Уолт сполна заплатила Белль.

Некоторое время после выхода коллекции миссис Марч, чьи рабочие номер и почта были указаны для связи с последней фейри, отбивалась от звонков и писем с предложениями сотрудничества от разных модных домов. Это прекратилось только после того, как Белль сняла видео, в котором объяснила, что не планирует сотрудничать с дизайнерами и, если это изменится, её представители сами выйдут на связь. Белль тогда решила, что, если ей не будет хватать денег в Нью-Йорке, она сможет подработать моделью. Хотя этот вариант она оставляла на крайний случай: ей всегда претило повышенное внимание к её телу.

За окнами темнело, людей в кафе всё прибывало, и Белль больше не удавалось посидеть с Кевином.

– Значит, не хотите на основе кофе? – спросила Белль у девушки, которая никак не могла определиться с выбором напитка. – Тогда могу посоветовать грог или «Голубой блейзер».

– А что в «Голубом блейзере»?

– Шотландский виски, мёд, цедра, сок лимона и вода.

– Давайте. И фруктовую тарелку.

– Хорошо, приятного вечера.

Краем уха Белль услышала, как две молодые девушки, кажется, студентки, за столиком у окна в углу кафе негромко, но очень живо обсуждали так называемый «Исход» людей с Элфина весной и летом 1864 года. Тогда Торнфилд без видимых на то причин постепенно покинули три четверти человеческого населения.

– Ведьмам люди только мешали, – сказала первая девушка.

– Да, – поддакнула вторая. – У людей же нет магии, как у этих, – многозначительно добавила она, очевидно имея в виду фейри и, в частности, Белль.

– Даже не знаю, что было б, если бы не Адам… – произнесла первая. – Благодаря ему хотя бы никто не погиб.

– И как же он был горяч! – понизив голос, с придыханием произнесла вторая. – Ты читала «Притяжение тьмы»?

– Я не люблю пэйринг Адам-Айрин, – ответила первая. – Токсичные отношения – это не моё, и меня бесит Айрин. Ты слышала, что она превратила Адама в какого-то жуткого зверя за то, что он не захотел с ней быть?

– Не факт, никто ж его не видел, – с некоторым раздражением возразила вторая.

– Так, наверное, он давно умер…

Аннабелль успела подумать, что девушки неплохо осведомлены об истории Элфина, хотя и черпают свои сведения из не слишком надёжных источников, прежде, чем её окликнула другая посетительница:

– Девушка!

Белль всегда немного смешило, когда люди к ней так обращались: ведь всем было прекрасно известно имя единственной в мире фейри. Аннабелль подошла ближе и улыбнулась:

– Я слушаю вас.

– Мне латте на миндальном молоке и безглютеновую брускетту с лососем, –сказала брюнетка с выразительным взглядом, очерченным безукоризненно ровными «стрелками».

– Сожалею, у нас нет растительного молока, – ответила Белль. Краем уха она продолжала прислушиваться к разговору про Адама Спенсера: девушки рассуждали, была ли он виноват в том, что Айрин потеряла их общего сына или нет?

– Я на коровьем не пью, – посетительница не то капризно, не то брезгливо оттопырила нижнюю губу. – Молоко коровы предназначено только для телёнка.

Аннабелль понимающе кивнула и сказала:

– Могу посоветовать вам чай, – она развернула нас столе чайную карту, – или горячий шоколад.

Брюнетка досадливо цокнула языком и закатила глаза. Потом ответила:

– Ладно, давайте горный чай. А брускетта с лососем у вас хоть без глютена? – спросила она.

– Да, – с улыбкой успокоила её Белль. – Что-то ещё?

– Нет.

– Хорошего вечера.

«Надо будет всё-таки уговорить Джозефа купить пару пачек разного растительного молока, а то это уже четвёртый посетитель за неделю, – подумала Белль. – Уже даже интересно, какой вкус у кофе не на коровьем молоке».

– Мисс Тэйлор! – окликнули Белль.

Пропуская мимо ушей пошлые комплименты четырёх уже слегка подвыпивших друзей, Белль записала в блокнот их заказ: четыре бокала глинтвейна с острым перцем и мясная тарелка.

Направляясь к бару, Белль краем глаза увидела девочку лет десяти-двенадцати, жадно наблюдавшую за ней с улицы. У девочки были почти белые волосы, подстриженные под каре, и чёлка. Это была одна из учениц мисс Уэлш – Джо О’Лири. Отдав Робу барные заказы, Белль пошла позвать девочку внутрь, но той уже не было у кафе.

В этот момент у Белль в кармане фартука завибрировал мобильник.

– Добрый вечер, миссис Марч, – сказала она в трубку.

– Детка, сегодня у нас открытие «Аллеи тыкв» на площади и попозже открытие «Зимней сказки» для своих, – сказала старушка. – Мистер Купер попросил уточнить, ты будешь?

– Во сколько? – спросила Белль, проскользнув к столику Кевина.

– Тыквы в шесть вечера, открытие «Сказки» – в восемь.

– На тыквы я не успеваю, – ответила Белль, – да и не хочется: там будет слишком много людей, – добавила она. – А на открытие «Зимней сказки»… Подождите секундочку, – сказала она в мобильный и отключила микрофон. – Кевин, пойдёшь со мной на открытие «Зимней сказки»? Ненадолго.

– С удовольствием, Бэмби, – улыбнулся Кевин.

Белль кивнула и включила микрофон.

– Миссис Марч, я приду. И со мной будет Кевин Свон.

– Ох, Кеви приехал! – обрадовалась старушка. – Передавай ему привет. Ждём вас в восемь.

В шесть вечера, когда смена закончилась, Кевин проводил Белль до «Примуса», где она договорилась встретиться со своими туристами, обсудить детали похода и помочь им подобрать снаряжение. Условившись с Кевином, что тот заедет к ней домой на такси в половину восьмого, Белль вошла в «Примус».

В «Примусе» ожидаемо почти не было людей: только Крис, дедушка Пикман, рассматривающий у прилавка кошки19 с монозубьями, и двое подростков в другом зале, которые судя по разговору мерили треккинговые ботинки. Оставив коробку с карабинами20 и восьмёрками21, Крис вышел к Белль из-за стойки. Они обсудили начало грядущего сезона и скорую возможность сходить на сосульку22 с северной стороны Джоэля. Дедушка Пикман, услышав про ледолазание, тут же присоединился к разговору. Втроём они обсудили Слёзы сирен – сосульку над морем недалеко от «Приюта альбатроса», где начинался траверс хребта Ружейников, который никто до сих пор так и не прошёл целиком. Крис, рисуясь перед Белль, заявил, что в следующем сезоне обязательно пройдёт его. Белль натянуто улыбнулась, а дедушка Пикман прямо сказал, что Крису траверс не под силу.

– А кому под силу? – набычился Крис.

Белль знала, что он подумал про Капкейка, которому дедушка Пикман всегда открыто благоволил. Ведь вдобавок к ловкости и тренированности Капкейк своей энергией и харизмой балагура вызывал симпатию у многих. Особенно это стало заметно после того, как он погиб.

– Из живых, – добавил Крис, подтвердив догадку Белль.

– Фред Уайт, – невозмутимо ответил дедушка Пикман.

Белль удивилась: обычно старый альпинист ворчал на Фредерика и говорил, что у него нет почерка и он ходит маршруты как бездушный андроид.

– Конечно, мастер спорта, – пробурчал Крис разочаровано.

Белль повернулась к дедушке Пикману и напомнила с улыбкой:

– А вы говорили, что у него нет стиля.

– Восемьдесят девять километров голых скал: тут не до стиля, девочка, – по-доброму усмехнулся дедушка Пикман.

Белль вновь улыбнулась: ей была приятна такая неожиданная вера в Фредерика всегда скептично к нему настроенного дедушки Пикмана. Потом она немного обеспокоенно глянула на часы: до назначенного времени оставалось всего минута, а её туристов по-прежнему не было видно. Белль не была суеверной, но непунктуальность клиентов её всегда настораживала.

Подростки вернулись в первый зал с коробкой и несколькими баффами23 и подошли к разговаривающим Крису и Белль.

– Добрый вечер, мисс Тэйлор, – поздоровался сначала молодой человек, а за ним и девушка.

Они были близнецами: оба рыжие, худощавые и невысокие, со светло-карими глазами, говорили с небольшим русским акцентом. На вид им было лет по шестнадцать.

– Добрый вечер, – ответила Белль.

– Это мы с вами договорились о встрече, – сказал молодой человек.

Аннабелль удивилась русскому акценту, ведь у её туристов были английские имена и фамилия, и отметила про себя, что на двадцатичетырёхлетних близнецы совершенно не похожи, но вежливо промолчала.

– Да, мы не выглядим на свой возраст, нам все это говорят, – улыбнулась девушка, точно угадав мысли Белль. – Меня зовут Сильви, а это мой брат – Колдер.

– Очень приятно познакомиться, Сильви, Колдер, – Белль пожала молодым людям руки. На секунду у неё вдруг промелькнула мысль, что они могут быть варгисами, но потом она отбросила эту идею: всё-таки близнецы вызывали несколько иные ощущения.

Аннабелль сначала обсудила с туристами снаряжение: у обоих всё было с собой, только Сильви купила себе новые треккинговые ботинки, а баффы с гербами Волчьего Клыка и логотипами курорта «Эдельвейс» они взяли на сувениры.

– Мы любим треккинг, – улыбнувшись, сказала Сильви. – Были и на Кавказе, на Памире, и в Кордельерах, и Андах. В сентябре ходили в недельный трек в Уайуаш.

Аннабелль слушала их с улыбкой, под которой скрывала зависть: она-то и на восхождении выше трёх тысяч никогда не была, а на маршруте в Уайуаш ночёвки на четырёх тысячах…

Утешив себя мыслью, что совсем скоро она поступит в Нью-Йоркский, выучится и потом тоже будет путешествовать где захочет, она перешла к обсуждению времени и места встречи.

В конце концов было решено встретиться у «Клевера и фиалки» в девять утра тридцатого октября. Потом Белль написала Энтони, чтобы тот завёз её домой переодеться, после чего она, пока ждала водителя, поговорила с туристами ещё с четверть часа о погоде и других маршрутах Элфина.

Когда Белль вышла из «Примуса», на улице уже совсем стемнело. Пахло влажной палой листвой, было зябко, лёгкий ветерок шевелил пожухлые стебли аконита. Белль удивилась, увидев его. Варгисы следили, чтобы аконит не разрастался в городе, а тут видимо не заметили.

Даже запах аконита был губителен для варгисов, его сок оставлял на их коже ожоги, и в больших дозах мог даже убить. Белль знала об этом от дедушки, а полтора года назад решила сама проверить свойства аконита. Она пришла встретиться с мэром после Совета Основателей с ладанкой, в которую был зашит аконит. Стоило шерифу Вольфгену подойти к Белль, как глаза у него покраснели, а от лица отхлынула кровь. Белль была поражена такому эффекту, ей стало ужасно стыдно, и она поспешно убрала ладанку.

Глядя на завядший аконит Белль вспомнила, как варгисы в начале шестидесятых девятнадцатого века стали убивать фейри. Чтобы защитить свои земли, фейри засадили аконитом и Долину Снов, и Линденшир. Вокруг дома родителей Белль до сих пор росли высоченные кусты аконита: дедушка настаивал, чтобы его выращивали в достаточном количестве, как и вербену.

Белль наконец услышала знакомый рёв мотора, и вскоре к «Примусу» подъехал серебристый роллс-ройс мэра.

В пути Белль заполнила заявку в замок Спенсера: ланч тридцатого октября на три персоны к двум часам дня.

– Я отвезу мистера Купера в начале восьмого и вернусь за тобой, – сказал Энтони, распахивая перед Белль дверцу авто.

– Благодарю, в этом нет нужды, – улыбнулась она. – За мной заедет Кевин.

– Хорошо, – сдержанно ответил мистер Чейз.

Белль стояла перед зеркалом, застёгивая серёжки с аметистами. Вечеринка была полуофициальная, поэтому она надела брючный светло-лавандовый костюм с белым вышитым корсетом. Скрутив часть волос чуть ниже затылка, Белль закрепила серебряными шпильками, остальные локоны оставила спадать на спину.

Раздался звонок в дверь. Убедившись, что за ней Кевин, Белль щёлкнула замком.

– Ты, кажется, единственная красивая девушка, которая всегда готова к назначенному времени, – сказал Кевин, целуя её в щёку.

Белль рассмеялась и, взяв своё пальто, вышла за другом из квартиры.

В «Зимней сказке» было уже полно людей. Аннабелль и Кевин поздоровались с мистером Вудом и мистером Джонсоном, которые беседовали, попивая виски со льдом. Кевин взял у официанта два бокала розе́. Белль пригубила игристое вино, незаметно оглядывая гостей и опасаясь увидеть среди них Гидеона.

– Прошлогодний сезон, с нотками земляники и розы, – сказала она другу.

– И я чувствую землянику! – сделав ещё глоток, обрадованно сообщил Кевин подруге. – Очень вкусно.

Аннабелль кивнула и отпила из бокала. Игристое вино искрами рассыпалось у неё внутри, даруя чувство лёгкости и расслабленности. Генри определённо унаследовал уайтовский талант к магии вкуса. И Фредерик. Вспомнив о нём, Белль ощутила укол совести, будто теперь даже такие мысли стали запретными.

Тут Белль увидела мистера Свона, спешащего к ним навстречу.

– Сынок, вот так сюрприз! – воскликнул он, подойдя. – Белль, рад тебя видеть. Только ты могла затянуть моего шалопая на праздник, где будет его отец.

– Неправда, дядя Дэвид, – засмеялась Белль.

– Не защищай его. Он ведь даже не сказал мне, что приехал.

Кевин молчал, нахмурившись.

– Надеюсь, ты приехал один? – строго спросил мистер Свон.

– Да, папа, – сдерживая раздражение, ответил Свон-младший. – Пойдём, Бэмби. – И он увёл Белль прочь.

Аннабелль была рада уйти. Она знала, что мистер Свон по-прежнему надеется, что она исправит его сына, ведь её поцелуи однажды избавили его от наркотической зависимости. Но поцелуи фейри имеют временный эффект, они не могут перекроить человека и его желания навсегда.

– Он всё равно тебя любит, – тихо сказала Белль другу.

– Если бы любил, то принимал меня таким, какой я есть, – хмуро ответил Кевин.

– Он пытается, правда, – произнесла Белль, коснувшись его руки. – Он любит тебя. По-своему.

Кевин залпом допил розе.

– Спасибо, Бэмби, – сказал он. – Ты хороший друг.

– Я сейчас тебе это говорю не как друг, – с лукавой улыбкой ответила Аннабелль, вновь пригубив вино, – а как фейри.

– Правда?.. – расцвёл в улыбке Кевин.

– Конечно, – ответила Белль. – Пойдём возьмём тебе ещё вина, а то сюда судья Морган идёт.

– О, так ты не поцеловала его ещё раз? – удивился Кевин.

– Держусь из последних сил, – ответила Аннабелль. – Но с ним ладно, – она небрежно махнула рукой. – А вот Гидеон… Как мне пережить Хэллоуинский бал: я танцую с ним три танца!

Кевин помолчал.

– А ты хоть раз целовалась… для удовольствия? – он серьёзно взглянул на Белль и взял бокал с ежевичным вином.

– Удовольствия? – фыркнула она. – Поцелуи переоценены.

– Ты не права, – покачал головой Кевин. – Поцелуй для начала своего Фредерика и посмотрим, что ты тогда скажешь, – он подмигнул.

– Он не мой, – Белль сделала глоток розе, пытаясь усмирить учащённо бьющееся сердце.

– Да брось, Бэмби, – сказал Кевин, слегка толкнув её в бок. – Он наверняка только и мечтает о том, когда ты его поцелуешь. Просто считает, что недостоин тебя.

– Кевин, не надо, – остановила Белль друга чуть более резко, чем хотела.

Ей было обидно, что, каждый раз, видя Фредерика, она точно заглядывала в параллельную реальность: там она была с Фредериком, и эта жизнь была гораздо счастливее, чем без него. А теперь Камилла лишила её даже возможности тешить себя подобными фантазиями.

К счастью, Белль увидела входящего в ресторан мэра с женой и отогнала безрадостные мысли.

– Пойдём поздороваемся с мистером Купером, – сказала она.

– Белль, Кевин! – обрадованно воскликнул мэр, подходя.

– Добрый вечер, мистер Купер, – почти в один голос поздоровались те. – Добрый вечер, миссис Купер.

– Добрый вечер, ребята, – улыбнулась миссис Купер.

– Кира! – окликнула жену мэра миссис Вуд.

Миссис Купер кивнула мужу и Белль с Кевином и ушла к подруге.

Мэр поздоровался с Кевином за руку и обнял Белль.

– Ты надолго к нам? – спросил он у Кевина, взяв у подошедшего официанта стакан бурбона.

– Завтра уезжаю, – ответил Кевин.

– Жаль, что на бал не останешься, – сказал мистер Купер.

– Да. Но я приеду к Белль на день рождения.

Вдруг что-то заставило Аннабелль оглянуться. В ресторан вошёл молодой человек среднего роста в красном пиджаке, мерцающем в свете неярких светильников. Большинство присутствующих обернулись.

Вошедший приковывал взгляды уверенностью и элегантностью движений, и он действительно был хорош собой: зачёсанные назад чёрные кудри подчёркивали светлую кожу, а ярко-голубые глаза блестели любопытством и восторгом, когда они остановились на Белль. Незнакомец подошёл ближе.

– Мадемуазель Тэйлор! – произнёс он с лёгким французским акцентом, окинув Белль жадным взглядом с ног до головы.

– Мы знакомы? – вежливо спросила Белль, мысленно порадовавшись, что незнакомец умеет держать свои эмоции в узде, хоть и позволяет себе столь недвусмысленные взгляды.

– Это месье Моро́, – представил гостя мэр. – Он приехал из Парижа и мечтает потанцевать с тобой на Хэллоуинском балу, Белль.

– Боюсь, это невозможно, месье Моро, – с улыбкой ответила Белль. – У меня не осталось свободных танцев.

– Ещё в августе все разобрали, – пояснил Кевин.

Месье Моро посмотрел на мэра, и тот, подумав, сказал:

– Возможно, мистер Джонсон сможет отдать один танец, – мистер Купер взглянул на Белль: – Если ты не против.

– Почему нет? – ответила она. – Вы танцуете мазурку, месье Моро? – повернулась Белль к новому знакомцу.

– Да, и, говорят, весьма недурно, – самодовольно улыбнулся тот.

Белль тоже улыбнулась: самоуверенность этого парижанина выглядела почти очаровательно.

– Я поговорю с Гидеоном, – пообещал мэр и подозвал официанта.

Месье Моро взял бокал себе и Белль, которая к тому времени выпила розе. Кевин тоже взял бокал и отошёл поздороваться с Филом Морганом.

– Вы надолго в Торнфилд, месье Моро? – спросила Аннабелль у нового знакомого.

– О, зовите меня Гастон, – попросил тот.

– Хорошо, – улыбнулась Белль. – Гастон.

– Вероятно, я уеду на следующий день после бала. Но кто знает… – он многозначительно взглянул на неё. – Au fait24, кто этот рыжий молодой человек, мистер Свон? – Гастон понизил голос и кивнул в сторону Кевина, разговаривающего с сыном судьи.

– C'est mon meilleur ami25, – ответила Белль.

– Oh, quel soulagement!26 – с утрированным облегчением выдохнул Моро. – У вас отличное произношение, мадемуазель Тэйлор, – заметил он.

– Благодарю, – она улыбнулась и добавила: – Можете звать меня Белль.

– Ce nom a été créé pour toi, Belle27, – произнёс Гастон, понизив голос.

– Merci28, – улыбнулась она. – À propos29, ваш английский просто великолепен.

Гастон приосанился.

– Я рад, что вы это заметили, – самодовольно ответил он.

Белль улыбнулась. Потом она бросила взгляд на скучающего Кевина и сказала:

– Прошу меня простить. Я пойду к другу. Мы давно не виделись.

– Oh, je suis désolé!30 – расстроился Гастон. – Я надеялся пообщаться с вами подольше.

– Думаю, мы видимся не в последний раз, – улыбнулась Белль и подала ему руку.

Он с нескрываемым удовольствием вдохнул аромат её кожи и поцеловал тыльную сторону ладони. У него были прохладные руки и губы.

– Я в этом уверен, Белль, – негромко произнёс он, не сразу отпустив её руку.

Она кивнула и пошла к Кевину.

– И как он тебе? – заговорщицки шепнул Кевин. – Скажи же – та-акой горячий! – друг оглянулся на Гастона, провожающего взглядом Белль.

– Если он избавит меня от мазурки с Гидеоном, то да, – усмехнулась Белль.

Затем началась официальная часть с речами и тостами. Весь вечер Белль постоянно чувствовала на себе взгляд нового знакомца. Девушки вились вокруг него роем, но он, разговаривая с ними, не терял Белль из поля зрения, впрочем, не подходя к ней и не вмешиваясь в беседу с Кевином. Белль была приятна его тактичность.

Среди шума приёма Белль расслышала голоса Камиллы и Крис. Найдя глазами официанта, снующего между гостями, Белль пошла к нему. После вчерашнего разговора ей не хотелось даже здороваться с Камиллой.

– Бэмби, ты куда? – крикнул ей в спину Кевин.

– Сейчас вернусь, – ответила она и взяла с подноса бокал игристого.

Белль сделала несколько глотков, ожидая, пока Камилла с подружкой пройдут мимо, и только потом вернулась к Кевину. Тот провожал Камиллу почти влюблённым взглядом.

– Яхмес-Нефертари31… – восхищённо проговорил он. – Представь, как её голова будет смотреться из цейлонского эбена32! Какой у неё профиль… – глядя в сторону уже ушедшей Камиллы мечтательно произнёс Кевин. – Её нос с горбинкой заставляет меня растекаться лужицей…

– Ты же не работаешь по дереву, – сделав глоток, сказала Белль. Кевин уже несколько лет чуть ли не умолял Камиллу попозировать ему, но та считала, что он издевается.

– Как только она согласиться, начну, – ответил Кевин. – Я бы попросил тебя помочь, но… – он быстро взглянул на подругу и, всё поняв по лицу, закончил: – но не стану.

Белль кивнула. Кевин знал, что пять месяцев назад Белль уже целовала Камиллу, чтобы успокоить, когда та чуть с ума не сошла, беспокоясь за Фредерика, который был тогда в горах во время схода лавины. И хоть это был всего лишь поцелуй в щёку, Камилла потом ещё долго злилась на Белль.

– Ты справишься, Мушу, – сказала Белль с улыбкой. – Можешь ей сказать, что мы поссорились, потому что я тебя достала. Тогда она сразу согласится, – добавила Белль, усмехнувшись.

– Нет, это слишком большая жертва, – ответил Кевин и обнял подругу за талию.

Вскоре длинные тосты и шум начали утомлять Аннабелль, и после пятой (к слову сказать очень длинной) речи, она шепнула Кевину:

– Ужасно хочется переодеться в пижаму, заказать пиццу и включить какое-нибудь сто раз пересмотренное кино.

– Просто мысли мои читаешь, Бэмби! – горячо поддержал тот.

Они попрощались с мистером Купером и мистером Смитом, хозяином «Зимней сказки», вызвали такси и по дороге заказали в «Королевской пристани» пиццу.

Кевин вынул из холодильника бутылку белого.

– В холодильнике ещё есть красное, – сказал он, усаживаясь рядом с Белль на ворсистый бледно-голубой ковёр и начиная вкручивать штопор.

– Дай сюда, – Белль отобрала у друга бутылку и штопор, пока он не успел испортить пробку: поразительно, как Кевин умудрялся быть таким криворуким при его профессии. – Неси лучше бокалы.

Раздался звонок в домофон.

– Сейчас, – Кевин встал, заботливо прикрыл дверь в зал, где была Белль, и пошёл встречать курьера.

Аннабелль вдохнула аромат горячей пиццы, принесённый сквозняком из прихожей; пробка, негромко хлопнув, вышла из горлышка.

– Ещё тёпленькая, – приоткрыв коробку с пиццей, довольно сообщил Кевин.

– Давай сначала переоденемся, – сказала Белль.

– Сейчас достану тебе пижаму, – сказал Кевин и полез в шкаф.

Переодевшись в пижаму, Белль словно окунулась в школьные деньки, когда оставалась у Кевина с ночёвкой, не хватало только ласкового мурчащего Элвиса и обсуждений домашки.

Кевин сказал тост за встречу, они пригубили вино и принялись за пиццу.

– В Италии совсем невкусная пицца, – заметил Кевин, беря из коробки предпоследний кусок с ананасом. – Они пиццей называют сухую пресную лепёшку с невразумительным соусом, представляешь?

– Ужас какой, – сказала Белль с набитым ртом: рядом с Кевином можно было себе позволить такое. – Вики и Генри тоже сказали, что элфинская пицца гораздо вкуснее итальянской или испанской.

– И лондонской, – добавил Кевин, растягивая нитки расплавленного сыра. – Наша вкуснее всего. На то у нас и волшебный остров, – улыбнулся он. – Что будем смотреть?

Оба решили, что хотят посмотреть лёгкое, развлекательное кино, и Белль предложила свою любимую приключенческую комедию про отважную девушку-археолога, которая приезжает на Элфин (действия происходят в начале прошлого столетия), чтобы найти лекарство для умирающей сестры, наводит шороху в Торнфилде и открывает Заповедник. А Кевин, конечно, захотел пересмотреть старый американский фильм ужасов «Иной», который он считал очень романтичным, а самого пришельца невозможно милым. А тот вообще-то был слизистой серой массой со множеством щупалец и семью глазами и в течение фильма весьма кроваво выпотрошил больше полсотни человек. Кевин в принципе любил монстр-хорроры и слэшеры, в то время как Белль в жанре ужасов предпочитала психологические и мистические хорроры-триллеры. Ещё Аннабелль нравился сай-фай, с которым три года назад её познакомил Фредерик. Белль вспомнила, как они смотрели вместе «Светлячка» – культовый сериал нулевых про приключения команды космического корабля «Серенити». Её сердце тоскливо сжалось, и ей вновь захотелось вернуться в те беззаботные дни.

Было решено начать с «Иного», чтобы потом прийти в себя с «Невероятными приключениями Адель на Элфине».

Кевин принёс сырную и фруктовые тарелки, и они включили фильм.

– Ну глянь, какой он одинокий… – повернулся Кевин к Белль, указывая на экран бокалом вина.

Там пришелец, только что выбравшийся из разбившегося космического корабля, брёл по выжженному полю, шевеля щупальцами и оставляя на земле влажный слизистый след, а на фоне виднелись небоскрёбы большого города.

– Я лучше послушаю, – ответила Белль и прикрыла глаза, наслаждаясь хрупким минорным саундтреком – замирающие голоса скрипок и ксилофона, тихое завывание ветра и шелест травы. – Музыка Уильямсона божественная. Композитор явно на стороне пришельца.

– Как и все, – заметил Кевин. – Ты глаза открой, сейчас самое интересное начнётся, – он слегка пихнул Белль в бок.

Под «самым интересным» Кевин, разумеется, подразумевал кровавое месиво, которое «милый пришелец» устроил после того, как с ним пытались наладить контакт военные. Они, конечно, делали это верёвками и электрошокерами и, откровенно говоря, сами нарвались на мучительную смерть.

Но потом пришелец пустился во все тяжкие и принялся убивать всех подряд.

– Ну это же просто бессмысленная жестокость! – сказала Белль, указывая в экран ломтиком яблока. – Все люди разбегаются при виде его, зачем он их убивает? Просто потому что может? Или это вроде курения – начал и не можешь бросить?

– Люди как вид его разочаровали, – ответил Кевин, отпив вина.

– Это ж не повод убивать всех подряд!

– Ну не всех… – Кевин многозначительно улыбнулся.

– Ах точно, последняя девушка33, – вспомнила Белль и тут же вцепилась в руку друга, вскрикнув: пришелец пронзил заострившимся щупальцем грудь парня Кэти, последней девушки, и вытащил его раздавленное, но ещё агонизирующее сердце.

– Как красиво всё поставлено, да? – восхищённо спросил Кевин. – Ты глянь какой свет!

– Ага, – кивнула Белль. – Пусть её парень и не самый приятный персонаж, я всё равно не понимаю, как она прониклась симпатией к этому мерзкому слизистому убийце. Только не говори, что он лапочка, – быстро добавила она, предупредив комментарий Кевина, умильно наблюдавшего за отрыванием голов «лапочкой».

– Как же всё отрисовано! – сказал спустя несколько минут Кевин. – И это же было тридцать лет назад, когда ещё не было технологии захвата движения и современной графики…

– Да, просто потрясающе! – не могла не согласиться Белль. – Особенно слизь – её как будто ощущаешь на коже, – она дёрнулась от отвращения. – А эти поры на его мерзком теле и хлюпающие движения щупалец – бр-р!

– Скажи? – Кевин не отрывал восхищённого взгляда от экрана. – Всё-таки Горских – гений. И как режиссёр, и как сценарист.

– Но сиквелы явно были лишними, – заметила Белль.

– Не поспоришь. Хотя вторая часть ещё ничего, а вот третья… – Кевин грустно вздохнул.

Когда на чёрном фоне поползли похожие на щупальца серые строчки титров, зазвучала песня, которая и вдохновила Горских снять свой фильм.

– «Но я всего лишь слизняк, я странный,

Какого чёрта я делаю здесь?

Мне здесь не место». – Тенор Тома Йорка34 с вибрато пробирал до мурашек.

– Всё-таки «Иной» подарил этой песне новую жизнь, – заметил Кевин.

– Ага, о ней узнало ещё больше людей, чтобы страдать под неё от одиночества, – усмехнулась Белль.

– Она для этого идеально подходит, – подтвердил Кевин. – Сам проверял.

– Надо будет попробовать, – сказала Белль.

– Не думаю, что у тебя получится, – с сомнением произнёс Кевин. – Тяжело мучиться от осознания своего ничтожества и обычности, когда ты последняя фейри и самая красивая девушка на Земле.

Белль рассмеялась, а потом, помолчав, спросила:

– А если бы Луис не умер, как ты думаешь, что бы было? Он бы вернулся на свою планету?

– Наверное, они с Кэти дождались бы его соплеменников и, думаю, да, полетели бы на Вирраниум.

– Не думаю, что Кэти осталась бы с ним, – сказала Белль с сомнением.

– Ты чего?.. – обиделся за Луиса Кевин. – Они же полюбили друг друга!.. Она так плакала, когда он умирал!..

– Она сказала, что любит его, потому что знала: он умрёт и ей не придётся с ним жить, – ответила Белль. – Вот представь: он не умер. Что дальше? Она – человеческая девушка, а он – мерзкий слизистый монстр с щупальцами. Какое у них будущее?

– Прекрасное, – сказал Кевин, блеснув глазами. – Можно было бы хентай с тентаклями35 снять.

– Судя по блеску в твоих глазах, я не хочу знать, что это такое, – усмехнулась Белль. – Вино закончилось, – заметила она, подняв с ковра пустую бутылку. –Будем ещё?

– Конечно, – бодро ответил Кевин. Он хоть и не был фейри, толерантность к алкоголю у него была довольно высокой. – О, я совсем забыл: я же попкорн купил. Твой любимый, мандариновый.

– Давай приготовим! – обрадовалась Аннабелль.

Душистый цитрусовый запах горячего попкорна навеял Белль воспоминания о первом сеансе в кинотеатре, на который её привёл дедушка. Они приехали в Торнфилд, пообедали в кафе «У Джорджа» и пошли в кинотеатр «Соловей». Там пахло карамельным попкорном и апельсиновой газировкой, которую разливали из больших контейнеров в пластиковые стаканы. Вдыхая новые запахи, восьмилетняя Белль смотрела во все глаза: на деревянные панели кассы, обклеенные афишами фильмов, чья премьера состоялась много лет назад; на большие билборды, где без звука крутили по кругу трейлеры новых фильмов; на хрустальную люстру, свисавшую из-под высокого потолка; на устланную красной ковровой дорожкой лестницу, ведущую на второй этаж, где находились кинозалы; на деревянные перила, отполированные сотнями рук.

Дедушка купил два билета на новый мультфильм «Синяя птица», большую коробку попкорна и два стакана апельсиновой газировки.

Правда про попкорн и газировку Белль забыла стоило мультфильму начаться. Происходящее на экране завораживало! Всё было будто взаправду: такое живое и близкое, а объёмный звук раздавался словно отовсюду. Белль полтора часа почти не шевелилась, боясь пропустить хоть малейшую деталь.

– Ну что, запускаем? – Кевин вырвал Белль из задумчивости.

– Да, конечно, – ответила та, и под открывающие титры они сдвинули бокалы.

Торнфилд начала двадцатого века в фильме выглядел довольно узнаваемо: площадь Перемирия и церковь святого Элреда, Мэрия и Дом правосудия почти не изменились за сто лет. Неутомимая Адель где только не побывала: и в Архиве (куда ей пришлось прокрасться ночью через окно, но это того стоило, потому что она нашла там записи единственного человека, побывавшего в Заповеднике); и в квартале Пророчеств – там она встретила старую банши, сделавшую ей таинственное, но обнадёживающее предсказание; и в подвалах под церковью, где Адель взяла посох святого, который и помог ей открыть Заповедник.

В фильме мэр Джозеф Вуд (прапрадедушка Камиллы к слову) отговаривал Адель искать Заповедник, ведь он боялся, что прекрасная авантюристка погибнет, как и другие люди. Поэтому её даже посадили под стражу, чтобы не лезла куда не следует. Но потом вмешались варгисы и помогли ей сбежать. Пользуясь найденными записями и схемами, Адель нашла вход в Заповедник на юго-восточной стороне Загадочницы. Затем Адель расшифровала таинственную надпись на скале и использовала посох святого Элреда как ключ. Заповедник оказался раем на земле: цветущие и одновременно плодоносящие сады, сверкающие водопады, яркие птицы и ручные звери… Адель встретила там единорогов, и один из них, услышав историю Адель и её сестры Агаты, обронил бриллиантовую слезу. Эту слезу Адель удалось сберечь и привезти в Париж. Магия единорога исцелила парализованную Агату, и сёстры наконец воссоединились. Фильм закончился намёком, что Адель обязательно вернётся на Элфин и найдёт способ снять проклятие с Адама Спенсера. Однако фильм провалился в прокате, и сиквел так и не сняли. Но спустя десять лет «Невероятные приключения Адель на Элфине» стали культовыми и по ним даже сделали видео-игру.

– Ты бы хотела побывать в Заповеднике? – спросил Кевин, глядя на Аннабелль снизу вверх (он лежал, положив голову на её колени).

– Может быть, и побываю, – задумчиво ответила она. – Но я совершенно не представляю, как туда попасть. В двенадцать лет, когда я посмотрела этот фильм, я облазила Загадочницу со всех сторон. Но нашла только пещеру Таунары, а она заканчивается тупиком. Скорее всего вход в Заповедник открывается иначе и просто так его не увидеть. И посоха у святого Элреда никогда не было… – добавила она. – Да и люди не могут войти в Заповедник, даже если они Адель Блан-Сек, – усмехнулась Белль. – А вот про слёзы единорога скорее всего правда. Дедушка говорил, что единороги могут исцелить любую болезнь. Поэтому люди за ними охотились. К сожалению, слезу получить труднее, чем кровь…

Аннабелль вздохнула. Она взяла за горлышко пустую бутылку из-под вина.

– Будем спать или откроем красное? – спросила она у друга.

– Сейчас принесу, – ответил он, поднимаясь с пола.

Уснули они только под утро. Едва-едва заставили себе переползти с пола на кровать и почти сразу отключились. А через два часа встали, чтобы успеть к семичасовому парому.

Глава 6. Два свидания

Смена у Аннабелль начиналась в десять утра, так что, проводив Кевина, она пошла пешком к сестре. Вики пообещала много кофе, свежие круассаны из пекарни и шоколадные шарики с молоком.

Тёмное осеннее утро ещё горело фонарями вдоль дорог, низкое небо нависало над домами, а холодный ветер срывал одинокие листы с деревьев. Улицы, украшенные к Хэллоуину, зловеще и таинственно улыбались зубастыми ртами тыквенных Джеков, мерцали огоньками гирлянд, махали простынями приведений и паучьими тенётами. Сердце у Белль ёкнуло от сладостного и жуткого чувства предвкушения, как бывало в детстве, когда дедушка читал страшную сказку и главного героя ждала встреча с ужасным злом или пугающим чудовищем: ты боишься за героя, но при этом очень хочешь узнать, что же дальше. Белль улыбнулась и зашагала быстрее, а вскоре показался белый дом Уайтов.

Сестра сидела с чашкой чая у окна, Алекс играл с паровозиком у её ног, Марк вероятно ещё спал. В кухне стоял запах вербены и мяты, крови и земли: Белль увидела взрыхлённую почву в горшках с фиалками и фикусом.

– Доброе утро, Вики, – поздоровалась Белль и, присев на колени рядом с сестрой, положила ей руку на живот. – Сегодня первый день?

– Да, – ответила Вики, взглянув на младшую сестру. – Я б не выжила с таким острым обонянием.

– Я привыкла, – ответила Белль. Несколько лет назад она научилась фильтровать звуки и запахи, иногда вообще будто бы выключая обоняние и слух.

– Я всегда говорила маме, что не завидую тебе, и это правда, – сказала Вики, улыбнувшись. – Но всё-таки в кое-чём тебе повезло больше чем мне. Лунные дни.

Белль кивнула. У первородных фейри их вообще не было, а у полукровок они наступали раз в полгода и продолжались всего один или два дня. И живот никогда не болел.

– Зато у тебя может быть много детей, – улыбнулась Белль, вставая с колен.

Вики кивнула. Раньше они с Генри мечтали о пятерых детях, но потом решили остановиться на троих – Вики очень хотела девочку.

Белль ощутила ладонью, что тянущая боль внизу живота сестры отступила, и отняла руку.

– Спасибо, – сказала Вики, поднявшись с кресла. – Что бы я без тебя делала, сестрёнка, – улыбнулась она.

Сёстры выпили в гостиной кофе под стук начинающегося дождя, обсудили подарки на Хэллоуин для мальчиков и основные блюда, решив бо́льшую часть еды заказать в «Королевской пристани», а потом посмотрели новую серию сериала. Это была историческая драма от ВВС про возвращение Артура Пендрагона из Авалона. Когда серия закончилась, Вики вышла на кухню, а Белль осталась сидеть, глядя, как под знакомую песню плывут строчки титров среди шпилей Камелота, развевающихся стягов бесконечного войска и пиков заснеженных гор. Старинная английская баллада «Герой вернётся домой» была написана много веков назад как предсказание о возвращении короля Артура, но на Элфине уже полтора века её пели об Адаме Спенсере.

Из старых легенд и забытых историй

Он возвратится вновь.

Сквозь шторм и туман – его путь не скорый,

Но ты жди, храня в сердце любовь.

Белль часто спрашивала дедушку, а где Адам Спенсер сейчас? Дедушка предпочитал уклоняться от ответа, и Белль боялась, вдруг альфа варгисов давно мёртв, и злые чары Айрин Бёрд никогда не будут разрушены?.. Но маленькая Белль не верила в это. Она часами рассматривала в «Энциклопедии Элфина для детей» знаменитый портрет герцога Спенсера 1862 года и с замиранием сердца представляла, что Адам скрывается ото всех в своём замке и ждёт, когда найдётся тот, кто снимет проклятие.

На Элфине говорили, что Верховная ковена Волчьей Звезды совсем помешалась после смерти Уолтера, их общего с Адамом сына, и превратила своего бывшего возлюбленного в уродливое чудовище. Другие говорили: она сделала это в отместку за то, что Адам отверг её. Кто-то время от времени распространял слухи, что видел в замке или неподалёку от него страшного зверя, огромного, косматого, клыкастого, и слышал жуткий оглушительный рёв, разносящийся по долине Ришты. Показания очевидцев сильно разнились: одни говорили, что чудовище размером с дом, другие, что не больше быка; третьи твердили о когтистых лапах, четвёртые утверждали, что видели копыта. В детстве Белль думала: страшный монстр умеет менять обличия, желая посильнее напугать нежеланных гостей. Сейчас же она полагала: никто из рассказчиков, вероятно, не рассмотрел толком проклятого герцога или вовсе не видел его. Аннабелль всегда было до жути любопытно, как на самом деле выглядел лорд Спенсер в про́клятом облике. Когда она стала постарше, ей нравилось мечтать, что именно она рассеет тёмное колдовство. Но когда Белль стала работать гидом, она много раз бывала в Волчьем Клыке и ни разу не заметила ничего, что могло бы намекать на пребывание в замке монстра. Возможно, конечно, он прятался в обветшавшем Восточном крыле, много лет назад закрытом на реставрацию и выглядевшем совершенно нежилым. Насколько Белль знала, в Волчьем Клыке жило лишь трое варгисов и трое слуг – они поддерживали порядок в замке.

Вернулась Вики и предложила включить трейлер «Кентервильского приведения», нового фильма, который должен был выйти перед Рождеством. В интернете давно гремели споры, правильно ли писать «основано на реальных событиях», если существование призрака сэра Саймона до сих пор не было доказано. Встречи с привидениями были редки и чаще всего заканчивались смертью или сумасшествием того, кто видел призрак. Церковь и Королевская академия и в двадцать первом веке продолжали отрицать существование материальных воплощений неприкаянных душ, потому что призрак предпочитал показываться лишь выбранной жертве, игнорируя всех остальных, а камеры или другие технические приспособления были не способны зафиксировать паранормальную активность. Поэтому тот, кому не посчастливилось увидеть призрака, в глазах общественности выглядел всего лишь безумцем, а его смерть легко объяснялась самоубийством, неудачным падением или естественными причинами вроде остановки сердца.

Вскоре трейлер «Кентервильского приведения» закончился, и сёстры некоторое время сидели в тишине. Вики заварила чай и в задумчивости наблюдала, как из чайника струится струйка ароматного пара.

– Знаешь, кого я недавно встретила? – спросила сестра, разливая по кружкам чай. – Синтию Уоллес.

Аннабелль очнулась от задумчивости, услышав знакомое имя. Когда ей было пятнадцать, она ненавидела Синтию. Та возглавляла банду самых злобных девчонок в торнфилдской школе, и все они, кажется, хотели, чтобы Белль не дожила до конца года в здравом уме. Белль вспомнила унитазы женской уборной, в которые её регулярно окунали головой, изрезанные кроссовки, неоднократно порванное школьное платье, облепленные жвачкой и грубо искромсанные волосы, мёртвого грача в портфеле… Ох, этот список она могла бы пополнять долго.

– И что с ней? – Белль заставила себя говорить спокойно, но нахлынувшие воспоминания не хотели уходить, будоража кровь проснувшейся ненавистью.

– Родила недавно, скоро замуж выйдет, – ответила Вики. – Она сильно изменилась с тех пор. Стала спокойнее. Кажется, ей стыдно за то, что она с тобой тогда делала.

– Я надеюсь, – процедила Белль.

– Ох, Фиалка, когда ты пришла с обстриженными и испачканными жвачкой волосами, я была готова её убить! – призналась Вики. – Ты так плакала!.. А потом выдирала жвачку прямо с клочьями волос и не давала мне помочь распутать. Я пошла к её родителям, но они и слушать меня не захотели, обзывали тебя и всю нашу семью ужасными словами. Потом я позвонила мисс Уэлш: она так испугалась, что сразу пришла. Я думала, она испугалась за тебя, а она испугалась за тех девочек.

– Да, – сделав глоток чая, сказала Белль. – Она убеждала меня, что они глупые и не стоит на них обижаться. Я так на неё тогда разозлилась!.. Думала, она поддержит меня!.. Помню, как лежала в постели и желала, чтобы Синтия и её припевалы стали лысыми. Но потом подумала: дедушка не одобрил бы. Мне стало так стыдно, Вики… – Белль взглянула на сестру, – и я снова заплакала. Да так в слезах и уснула. Я плакала, что подвела дедушку, и плакала из-за волос: мне всегда они нравились, я любила свои длинные кудри, меня так злило, что какие-то девчонки решают, как мне выглядеть…

– Бедная моя, – Вики обняла младшую сестру и поцеловала в висок. – …А наутро волосы отросли.

– Да, – Белль улыбнулась, вспоминая. – Видела бы ты лицо Синтии в тот момент, когда я вошла в кабинет математики на первый урок. Этот день был моим триумфом. Правда, триумф был недолгим, – горько усмехнулась Белль и, взглянув на часы на экране телефона, сказала: – Спасибо за завтрак, Вики. Мне пора, не хочу на работу опоздать.

У «Клевера и фиалки» её уже ждал Гидеон. Выглядел он как всегда великолепно и абсолютно неуместно для рабочего утра: изумрудный бархатный сюртук с лацканами, расшитыми бисером, чёрные брюки с идеальными стрелками, и шляпа. Тёмный тренч он перекинул через руку, в которой держал зонт-трость.

– Аннабелль, – заспешил Гидеон навстречу выходящей из такси Белль и раскрыл над её головой зонт. – Мэр сообщил мне ужасную новость! – в голосе звучало возмущение.

«Очевидно, это он про танцы», – подумала Белль.

– Насколько ужасную? – спросила она, заметив, что собеседник ждёт её реакции.

– Он решил отдать один наш танец приезжему французу!

– Да, я знаю, – ответила Белль.

– Так ты правда… не против?! – Гидеон так расстроился, что, казалось, был готов расплакаться.

– Правда, – ответила Белль и решительно шагнула к двери «Клевера и фиалки».

– Но он забрал мазурку!..

Аннабелль кивнула и улыбнулась:

– Но у нас всё равно остаётся два танца, – утешила она его, собираясь войти в любезно распахнутую перед ней одним из посетителей кафе дверь. – Франсез и вальс.

– Да, но я так хотел… я думал…

Белль всерьёз забеспокоилась, а не расплачется ли он.

– Гидеон, пожалуйста…

– Я хочу компенсацию, – решительно сказал он, неожиданно схватил Белль за руку, потянул к себе и неловко клюнул в губы.

Аннабелль могла бы увернуться, но она совершенно не ожидала такого поведения от Гидеона: он же умел только ныть, умолять и предлагать деньги.

– Гидеон, это лишнее, – сдерживая раздражение, Белль высвободила руку. Дверь в кафе закрылась, звякнув колокольчиками. За стеклом показалось встревоженное лицо Роберта. Белль отрицательно покачала головой: она сумеет справиться сама.

– Я столько лет мечтаю о тебе!.. – выдохнул Гидеон, вновь вцепившись в её запястье. – Когда я остаюсь один…

«О нет-нет-нет, – подумала Белль, отключая слух. – Только этого мне не хватало!» Ей и так рассказывали чуть ли не каждую смену, кто как себя удовлетворяет, думая о ней. У неё мелькнула мысль, а не поцеловать ли Гидеона прямо сейчас и дело с концом? Но она тут же отбросила эту идею.

– Гидеон, мне нужно работать, – решительно сказала Белль и вновь попыталась высвободить руку, но навязчивый ухажёр вцепился намертво.

– Я люблю тебя! – в отчаянии выкрикнул Гидеон.

– Тогда, пожалуйста, отпусти меня, – мягко произнесла Белль.

– Нет!

– Эй, приятель! – раздался голос Гастона Моро.

Гидеон недовольно обернулся.

– Я тебе не приятель, – раздражённо и высокомерно огрызнулся он, повернулся к Белль и ещё сильнее стиснул её запястье.

– Значит, ты не глухой, – насмешливо резюмировал Гастон, подходя ближе. На нём был красный удлинённый бомбер и чёрные джинсы. – Может, ты тогда тупой? – вкрадчиво спросил он, заставив Гидеона повернуться к себе.

– Что?.. – от гнева лицо Гидеона покрылось красными пятнами.

– Немедленно отпусти руку Белль, извинись и исчезни, – глядя Гидеону в глаза и понизив голос, произнёс Гастон.

– Извини, Белль, – шепнул вмиг побледневший Гидеон и бросился в сторону.

– Благодарю, Гастон, – улыбнулась Белль.

Тот улыбнулся в ответ и галантно распахнул перед ней дверь. Навстречу вошедшим Белль и Гастону вышел Джозеф Льюис.

– Доброе утро, Джозеф, – поздоровалась она и пошла в подсобку.

– Доброе утро, Белль, – откликнулся хозяин «Клевера и фиалки».

Надевая фартук и завязывая волосы, Белль услышала, как Джозеф говорит Гастону:

– Позвольте угостить вас завтраком за счёт заведения в благодарность за то, что вы заступились за Аннабелль.

– О, пустяки! – возразил Гастон. – Улыбка мадемуазель Тэйлор – лучшая награда для меня.

– И всё-таки я настаиваю.

– В таком случае… я бы выпил игристого.

– Вам итальянское, французское или местное, элфинское?

– Местное, – ответил Гастон.

– Отличный выбор. Между прочим, весь алкоголь на Элфине делает зять мисс Тэйлор, – доверительно добавил Джозеф.

– О, я знаю, – ответил Гастон, и Белль услышала в его голосе улыбку.

Утро Гастон провёл в «Клевере и фиалке», выпив бутылку розового игристого, смакуя каждый глоток, но не притронувшись ни к фруктам, ни к сыру. Аннабелль постоянно чувствовала на себе его взгляд, Гастон буквально пожирал её глазами. Вокруг него, как и вчера, собрались девушки, которые тоже заказали себе выпить и набросились на фруктовую и сырную тарелки. Гастон разговаривал с ними и шутил, не отводя глаз от Белль.

Когда все три девушки отошли, Аннабелль подошла убрать со стола смятые грязные салфетки и шкурки от апельсинов.

– Что ты делаешь вечером, Белль? – спросил Гастон, встретившись с ней взглядом. – Поужинаешь со мной в «Королевской пристани»?

– У меня смена до восьми.

– А завтра?

– Завтра я веду туристов в замок Спенсера.

– Ты много работаешь, – заметил Гастон.

– Я хочу переехать, для этого нужны деньги.

– Ты ведь фейри, – понизив голос, сказал Гастон. – Говорят, один ваш поцелуй может заставить сделать всё, что угодно.

– Да, – кивнула Белль. – Но это неправильно – лишать людей воли.

Приподнявшись с кресла, Гастон приблизил своё лицо к Белль вплотную и неожиданно, совсем тихо попросил:

– Поцелуй меня. У меня железная воля.

– Железная? – усмехнувшись, переспросила Белль и отошла от его столика, услышав голоса возвращающихся из уборной девушек.

– В смысле несгибаемая, – пояснил ей вслед Гастон. – Я приехал сюда ради тебя, – едва слышно произнёс он, но Белль, конечно, его услышала. – Сегодня в «Королевской пристани». С твоим начальником я договорюсь.

«Почему нет?» – подумала Аннабелль и так же тихо и не оборачиваясь, ответила:

– Хорошо.

– Будь готова к семи, – шепнул он и громко поприветствовал вернувшихся девушек.

Гастон и впрямь договорился с Джозефом, и тот отпустил Белль в шесть без лишних вопросов. У Гастона был прямо-таки редкий дар убеждения, хотя не сказать, что он был красноречив или умел найти особый подход к человеку. Зато обаяния у него было хоть отбавляй.

Белль достала из шкафа белую блузу с жемчужными пуговицами и фиолетовую юбку А-силуэта до середины икры. Затем обула украшенные полумесяцами и звёздами замшевые полусапожки на шнуровке. Подумала: почему же она так легко согласилась на ужин с едва знакомым парнем? Заплела волосы в косу и перекинула её на грудь, отчего стала похожей на школьницу, надела лавандовое пальто и вышла из дома, вызывая такси к дому в двух кварталах от своего и на ходу написав сообщение мистеру Куперу, что поехала на ужин с Гастоном Моро в «Королевскую пристань». Когда она села в такси, в котором пахло жвачкой «Зелёное яблоко», от мэра пришёл ответ: «Держи меня в курсе. После ужина Энтони отвезёт тебя домой».

Потом ей написал Кевин, и, увлёкшись перепиской с ним, Белль не сразу заметила, что таксист свернул не в ту сторону. Должно быть, решил объехать улицу с дорожными работами, успокоила себя Белль, но вскоре с подступающим беспокойством убедилась: такси продолжает отдаляться от «Королевской пристани» и от побережья вообще.

– Мне в «Королевскую пристань», не в «Зимнюю сказку», – сказала Белль ровным голосом, стараясь не поддаваться подступающей панике.

Таксист взглянул на неё в зеркало заднего вида, не спеша жуя жвачку, но никак не отреагировал и продолжил ехать прочь от моря, в сторону курорта.

– Остановите машину.

И снова – ноль реакции.

Белль сглотнула и достала телефон, чтобы позвонить мэру. Но тут её ждал неприятный сюрприз: связи не было. Кажется, все страхи решили сбыться именно сегодня. Но она взяла себя в руки и холодно произнесла:

– Возможно, вы не знаете, кто я. В таком случае, сообщаю, что я под протекцией правительства Торнфилда, а также короля.

– Я знаю, кто вы, – продолжая раздражающе жевать жвачку, ответил таксист и улыбнулся в зеркало заднего вида.

– Вам светит штраф и тюремный срок от пятнадцати суток, – произнесла Аннабелль, вскинув подбородок.

– Я знаю.

«О, Лилит!..» – мысленно взмолилась Белль, отгоняя подступающую волной панику.

– Зачем вы это делаете? – ровным тоном спросила она, нервно сжимая подол юбки.

Вместо ответа таксист снова улыбнулся, глядя на неё в зеркало и продолжая смаковать жвачку. Чтобы немного успокоиться, Белль сказала себе: «Рано или поздно он остановит машину, и мы выйдем. Я просто его поцелую и дело с концом».

Ей стало легче, а водитель вскоре свернул влево, удаляясь от «Эдельвейса».

«Съездила поужинать, отлично», – закрыв глаза, подумала Белль. Некоторое время машина ехала вверх по серпантину, иногда подёргиваясь на выбоинах, но вскоре остановилась. Белль открыла глаза. Таксист привёз её на любимый туристами Турий уступ, откуда открывался великолепный вид на Торнфилд и залив святого Элреда. Почти у самого края уступа раскинулся подсвеченный жёлтыми огоньками прозрачный купол, внутри которого стоял столик, сервированный на двоих. Дверь перед Белль распахнулась, и она сразу ощутила парфюм Гидеона. Она была в такой ярости, что готова была придушить Джонсона-младшего на месте. И как она сразу не догадалась! Конечно, он наверняка заплатил водителю столько, что ему штраф нипочём!

Но Белль не сказала ни слова. Оперлась на предложенную руку и вышла из машины. И лишь потом, когда Гидеон захлопнул дверцу, одним движением прижала его к чёрному боку машины и впилась злым поцелуем в его губы, пахнущие ликёром амаретто.

«Ты откажешься от обоих танцев со мной, продашь их на аукционе в пользу бездомных животных. Ты никогда больше не взглянешь на меня, не подойдёшь ко мне, не произнесёшь моё имя, и не заговоришь ни с кем из моей семьи. Вообще забудь, что я существую», – она разомкнула губы и отстранилась, вытирая рот тыльной стороной ладони. Гидеон, обмякнув, остался стоять с приоткрытым ртом у машины.

Таксист открыл дверь и тоже вылез из машины. Аннабелль оттолкнула его к дверце и прижалась к его рту губами, на вкус – жвачка «Зелёное яблоко».

«Будете говорить правду».

– Он вам уже заплатил? – спросила она.

– Да, – вид у мужчины был потерянный и заторможённый.

– У вас больные жена или дети?

– Нет… – ответил водитель.

– Зачем тогда вам столько денег? – строго спросила Белль.

Тот неуверенно пожал плечом, и Белль вновь приникла к его губам.

«После того, как отвезёте меня в «Королевскую пристань», вы пожертвуете всю сумму в церковь святого Элреда и больше никогда не будете брать взятки и похищать людей. И фейри. И варгисов. Вообще никого. И забудете про этот поцелуй».

Она отстранилась. Таксист медленно хлопал глазами с приоткрытым ртом, кажется, не вполне понимая, что происходит.

– Что стои́те? – не очень вежливо спросила Белль. – Поехали.

Кинув взгляд на отвернувшегося к морю Гидеона, она села в машину и написала мэру: «Гидеон на Турьем уступе. Он немного не в себе и может ночью замёрзнуть. Скажите его отцу. Только меня по возможности не упоминайте». Сеть ловила неважно, но через пару минут сообщение ушло. А когда такси спустилось к курорту, мэр дозвонился до Белль.

– Ты ведь должна была быть в «Королевской пристани»!

– Да, – ответила она. – Только вот Гидеон решил устроить мне сюрприз, поэтому я оказалась на Турьем уступе.

– Как?!

– Один жадный таксист отвёз.

– Номер и марка его машины, живо! – мистер Купер был очень-очень зол, потому что ужасно переживал за неё.

– Я уже разобралась, – мягко ответила Белль. – Своими методами.

– Этого недостаточно!

– Я уверена, что он так больше не сделает, – сказала Аннабелль, встретившись взглядом с таксисом: глаза его бегали, а лицо блестело от испарины. – Но знаете, я всё-таки скажу вам его номер, – и она назвала.

– Я думаю, два месяца лишения свободы и штраф пойдут ему на пользу, – произнёс мэр. – А где ты сейчас?

– Возле «Эдельвейса». Задерживаюсь уже на час, а у меня даже нет телефона Гастона.

– Впредь я запрещаю тебе ездить на такси, – строго произнёс мистер Купер. – Будешь ездить только с Энтони.

– Согласна, – ответила Белль. Это сегодня всё обошлось, но лучше больше так не рисковать. К тому же всех не перецелуешь. Она вытащила из сумочки носовой платок и вытерла им губы.

…А Кевин ещё говорил про поцелуи для удовольствия.

Гастон всё ещё ждал её, сидя за столиком у панорамного окна с видом на залив святого Элреда. Увидев Белль, он тотчас пошёл ей навстречу.

– Благодарю, что подождал, – произнесла Белль.

– Я подождал бы ещё столько же, – улыбнулся Гастон, подставляя ей локоть. – Tu es charmante, – добавил он, – comme d'habitude36.

– Так что случилось? – спросил Гастон, когда они заняли свои места, а услужливый официант, приняв у них заказ, ушёл.

– В целом, я уже решила проблему, – ответила Белль уклончиво. – И даже пожаловалась мэру.

– Даже? – в голубых глазах Гастона заискрилась насмешливость.

– Да, – невозмутимо подтвердила Аннабелль. – Так что оба злоумышленника будут наказаны со всей строгостью, – и поднялась из-за стола: ей отчётливо захотелось прополоскать рот. – Я вернусь через минуту.

Когда Белль привела себя в порядок, избавившись от фантомного привкуса амаретто и жвачки и умывшись, пришло сообщение от мэра: «Белль, как у тебя дела? Позвони, как будет удобно». Она тут же набрала номер мистера Купера и заверила его, что всё в порядке. Мэр рассказал, что за Гидеоном послали машину, и попросил быть на связи. Попрощавшись и убрав телефон, Белль хотела вернуться к Гастону и вдруг расплакалась. Она пять месяцев решала свои проблемы без поцелуев, и вот в один день из-за двух придурков всё рухнуло!.. Ну где справедливость?..

«А чтобы сделала человеческая девушка в такой ситуации?» – подумала Белль. Возможно, попыталась бы уговорить похитителей, подкупить, обмануть, заставить их поверить, что она, к примеру, прыгнет со скалы, если они от неё не отстанут. Даже если бы какой-то план и сработал, то это бы заняло у дочерей Евы значительно больше времени, чем у неё.

Когда Белль вернулась в зал, Гастон любезничал с официанткой. Но, увидев Аннабелль, перестал обращать внимание на собеседницу. Вскоре официантка заметила это и, поджав губы, ушла.

Аннабелль села за столик и, увидев налитый бокал, сделала небольшой глоток дорогущего игристого вина из уникального розового винограда «элфинский турмалин», потом ещё один. С трудом заставив себя поставить бокал на место (ей хотелось осушить его до дна и попросить добавки), она медленно проговорила:

– Не лучший день в моей жизни.

– Тогда выпей ещё, – понизив голос, произнёс Гастон и придвинул к ней бокал.

Белль улыбнулась и с удовольствием воспользовалась предложением. Розовое вино искорками отражённого закатного неба разливалось внутри, даря ласковое тепло и приятное чувство расслабления. «Генри по праву может гордиться этим вином», – подумала она.

За вечер Белль и Гастон выпили две бутылки розового игристого и почти ничего не ели (то есть Гастон совсем ничего не ел, а Белль съела порцию салата), разговаривая о современном искусстве.

– Я не люблю кэмп, – призналась Аннабелль в ответ на рассказ Гастона о новом арабском районе в Париже, построенном в этом стиле. – За исключением, может быть, работ Ги Гюсто. Его фотографии, несмотря на сюрреализм, сдержанно театральны и пронизаны нежной чувственностью.

– Знаешь его фотографию девушки в бассейне в платье в форме синих губ? – спросил Гастон.

– Да, знаю, – ответила Белль. – Фотография похожа на головоломку, потому что непонятно, откуда сделан кадр: сверху или сбоку. А Кевину нравится, как девушка натягивает свои синие блестящие чулки, – вспомнила она с улыбкой. Именно Кевин показал ей работы Гюсто.

Гастон улыбнулся.

– На фото – моя мама.

– Кристе́ Эри́, супермодель девяностых, – твоя мама? – не поверила своим ушам Белль.

– Да, – ответил Гастон. – Я всё детство провёл в разъездах. И научился отлично выглядеть в кадре, – самодовольно улыбнулся он.

– Ещё бы, – согласилась Белль. – А твой отец?

– Я не знал его, – ответил Гастон. – Может быть даже Ги Гюсто, – он выразительно приподнял смоляную бровь.

Белль и Гастон поговорили ещё о кэмпе, потом о китче и поп-арте, а ещё о гиперреальности и в целом о постмодернизме, в котором Гастон неплохо разбирался. Но стоило Белль затронуть искусство эпохи Возрождения, и оказалось, Гастон о нём почти ничего не знал, высокомерно считая скучным. А ещё Гастон, двадцатитрехлетний парень с экономическим (пусть и неоконченным) образованием, вообще не разбирался в литературе. Даже во французской.

– Ты не читал Гюго? – не поверила она. – Ладно, Рабле. Но Виктор Гюго – это же лицо французской литературы. Это же почти как у нас Шекспир, а у русских – Пушкин!

– Пушкин? – лениво переспросил Гастон, приподняв бровь и сделав глоток просекко. – Впервые слышу.

– Я не удивлена, – усмехнулась Белль. – Это величайший русский поэт, писатель и драматург девятнадцатого века. В России его называют «наше всё» и «солнцем русской поэзии».

Гастон сморщил лоб и непонимающе взглянул на неё:

– Зачем тебе это? – спросил он.

– Что – это?

– Ну вот это вот: Пушкин, Гюго, «солнце поэзии». Это же скучно et tout ça37.

– Скучно? – удивлённо переспросила Белль. – Вот ты разбираешься в искусстве конца двадцатого века. Разве это скучно?

– Я ничего для этого не делал, – широко улыбнулся Гастон. – А ты apparemment38 всё это, – он сделал неопределённый жест с бокалом в руке, –специально изучала.

– Да, – Белль сделала глоток. – Потому что мне интересна русская литература. К тому же в ней нередко описываются дети Лилит. А я собираюсь изучать пребывание детей Лилит на Земле в доэлфинскую эпоху. В русских народных сказках есть много описаний общения с нимфами и варгисами. А ещё с драконами. Только последним не повезло – русские богатыри в былинах их постоянно убивали.

– Eh bien39, – помолчав, согласился Гастон и допил вино. – Это вроде и правда интересно. А про фейри в русских сказках ничего не говорится? – спросил он, и его глаза, скользнув вниз, остановились на губах Белль.

– Про фейри больше всего рассказывается в ирландских и валлийских сказках, – ответила Аннабелль. – Но прежние фейри мало похожи на элфинских фейри. Первые фейри, например, не могли лгать, но при этом постоянно дурачили людей, заключая всякие сомнительные сделки, и иногда даже заманивали их к себе, под Холмы. Тех фейри истребили ведьмы и колдуны. Служители Х’гивхаты использовали их кровь в ритуалах.

– Каких? – с интересом спросил Гастон, оторвав взгляд от губ Белль.

– Молодость и долголетие – этого всегда хотели служители Х’гивхаты, – ответила Белль. – Кровь фейри была идеальной основой для подобных ритуалов. А ещё… – Аннабелль задумчиво взглянула сквозь панорамное окно вниз, на пенные волны, разбивающиеся о скалистый берег, – именно с помощью крови фейри ведьмы создали вампиров. Некоторые считают, что вампирам нужно постоянно пить кровь фейри, иначе они умрут во второй раз.

– Non40, – возразил Гастон. – Вампиры не умирают без крови фейри. Без неё они перестают чувствовать вкусы и запахи, видят всё в чёрно-белых цветах и не испытывают никаких желаний. И хотят только одного – крови фейри.

– Впервые об этом слышу, – в изумлении призналась Белль. Дедушка не любил рассказывать о вампирах, поэтому у Белль о них были весьма поверхностные представления. – Откуда ты об этом знаешь?

Гастон самодовольно улыбнулся.

– В университетские годы я тащился по всей этой вампирской теме. Много чего изучал. Помню, когда я учился на втором курсе, вышел фильм «Интервью с вампиром». Так я его раз десять пересмотрел в кинотеатре.

– Но ведь фильм «Интервью с вампиром» вышел в начале девяностых, – удивилась Белль.

– В честь тридцатилетней годовщины его повторно пустили в кинотеатры, – ответил Гастон.

– А, – поняла Белль. – У нас такого, к сожалению, не бывает, – вздохнув, сказала она.

– Кстати, ты знала, что Клодия на самом деле не была человеком? – спросил Гастон. Кажется, он был рад поговорить на свою любимую тему.

– До того, как стала вампиршей? – удивилась Белль. – А кем она была?

– Она и вампиршей не была, – самодовольно улыбнулся Гастон, явно наслаждаясь изумлением собеседницы. – Она была фейри. Луи и Лестат питались её кровью, поэтому она перестала взрослеть.

– Откуда ты… – изумлённый вздох сорвался с губ Белль, и её сердце наполнилось ужасом и болью за малышку-фейри, оказавшуюся в лапах двух вампиров.

– Начал искать материалы, на которых был основана книга, – Гастон победно улыбнулся. – Много всякого нарыл.

– Но почему в книгах и фильмах Клодия не была фейри?.. – тихо спросила Белль.

– Вампиры не любят рассказывать о своих слабостях, – ответил Гастон. – А кровь фейри – их самая большая слабость.

Белль кивнула в задумчивости.

– Представляешь, – мечтательно продолжил Гастон, – Клодия так привязалась к Луи, что не захотела оставлять его. Когда их всё-таки разлучили, она умерла от тоски.

– От тоски? – скептически изогнув бровь, спросила Белль. – Может, Луи и Лестат однажды сорвались и выпили её?

Гастон задумался. И резко перевёл тему:

– Ты, кстати, не думаешь переехать в большой город?

– Да, в Нью-Йорк, – рассеянно ответила Белль, всё ещё думая о несчастной судьбе маленькой фейри.

– Отличный город, – ответил Гастон. – Хотя я больше люблю Новый Орлеан. – Его голос потеплел, и Белль посмотрела на него: он оживился, и его глаза заблестели. – Vieux Carré41 сияет огнями, с Бурбон-стрит раздаются звуки джаза и голоса бесчисленных туристов, из Galatoire’s42 доносятся аппетитные запахи…

Аннабелль обожала такие моменты: ей нравилось наблюдать, когда человек говорит о том, что действительно любит. Даже обычная самовлюблённость Гастона исчезла. Правда, как оказалось, ненадолго.

– Я так тебе завидую, – призналась Белль. – Ты так много, где был…

– Да, я побывал на всех континентах, – заявил Гастон, самодовольно приосанившись.

– Даже в Антарктиде?.. – поразилась Белль.

Гастон задумался.

– А нет, там не был, – ответил он спустя пару секунд. – Что там делать? Там только лёд и снег.

– И пингвины, – добавила Белль.

– А я думал, они в другой стороне, – сказал Гастон.

– В Арктике?..

– Bien sûr43, – пожал плечом тот. – Арктика-Антарктика – слишком похоже звучит.

Белль улыбнулась: Гастон с такой детской непосредственностью признавался в своём невежестве, это даже было очаровательно.

В половину двенадцатого Белль пришло сообщение от мэра. Он спрашивал, всё ли в порядке и не нужна ли помощь? Аннабелль поняла, что засиделась, а ведь ей завтра в поход, и написала мэру, что всё ещё в «Королевской пристани», но уже собирается домой. «Энтони приедет через десять минут», – написал мистер Купер.

После ужина Гастон проводил Белль до машины. Он задержал её руку в своей, с наслаждением вдохнув фиалковый аромат её кожи и поцеловал тыльную сторону ладони. Его руки и губы были прохладными.

– Спасибо за чудесный ужин, Гастон, – улыбнулась Белль, отнимая руку. – Увидимся на балу.

– Увидимся на балу, – эхом повторил тот, широко улыбаясь.

Пока Энтони вёл машину, Белль пыталась понять, какое впечатление она произвела на нового знакомого. Она часто ловила его взгляд на своих губах: он хотел её поцеловать, но она не чувствовала его желания. Сказать откровенно, она вообще не чувствовала никаких его эмоций, лишь наблюдала их проявление в словах, жестах и мимике. И хоть этого немного насторожило её, но тем не менее понравилось. Как бы легко ей жилось, если все умели бы так же держать эмоции под контролем, как Гастон!

Приехав домой, Белль написала мистеру Куперу, что дома, сходила в душ и легла спать. «Завтра я буду в Волчьем Клыке, – подсчитала она в уме, лёжа в кровати, – послезавтра – Хэллоуинский бал. Значит, вернусь к учебникам первого ноября. А второго ноября ехать к родителям на День Всех Душ… – на сердце сразу стало тоскливо. – Надо постараться вернуться в тот же день», – решила она и вскоре уснула.