Детсовет бесплатное чтение

Глава 1
Первое сентября

Всю ночь перед первым сентября Инну Геннадьевну мучили кошмары.

То она бежала по застывшему, неровному декабрьскому льду – по зимней дороге. Непростительно опаздывая на первую пару. Ветер свистел в ушах, с верхушек заснеженных веток слышалось насмешливое карканье ворон. Ну, все, как обычно, все, как на самом деле! Все, как наяву!

Вот уже и очертания колледжа показались. Величественное старинное здание на высоком морском берегу, окутанное густым туманом.

Инна Геннадьевна пробежала через Южные ворота. Где-то наверху, в непроглядной утренней мгле, кружились и перекрикивались большие черные птицы – вечные сопровождающие по пути на работу…

Откуда ни возьмись, перед глазами заметалась белая полупрозрачная тень. От нее веяло ужасом и холодом. Она норовила окутать преподавательницу, застудить в своих объятиях до смерти. Инна, на мгновение потеряв способность управлять своим телом, споткнулась о какой-то камень возле общежития. И покатилась по резкому, заледенелому склону, прямо к ярко освещенному входу в столовую, где обычно курили студенты.

– Твою-то м-м-мать! – примерно с этой фразой Инна Геннадьевна приземлилась.

И, конечно, все произошло прямо на глазах у курящих студентов. Вот радость-то, поржать над преподавателем.

– А мы все записали, все, все, что вы сейчас сказали! Вы – матерились! И теперь вам попадёт! Вам попадёт! Попадёт!.. – орали они.

Снимая шубу на ходу, она вбежала в пустую темную аудиторию. Щелкнула выключателем. И в свете ярко вспыхнувших ламп увидела стул и… веревку, свисающую откуда-то сверху…

Инна Геннадьевна подскочила на кровати от кошмарного сна, как от толчка. Частое дыхание медленно успокаивалось, Инна медленно осознавала, где она. Почему зима? Чёрт, сколько времени?! Потянувшись к телефону, она разглядела цифры: пять утра. Можно выдохнуть – всего лишь приснился кошмар, ведь накануне она сильно переживала, как бы не опоздать на линейку.

Открыв шторы, Инна Геннадьевна увидела блестевшие от прошедшего дождя крыши домов, тёмные окна и фонари над тротуаром. Было в этом виде нечто таинственное и тоскливое. Но отогнав печальные мысли, она торопливо сказала:

– Куда ночь, туда и сон прочь!

С тех пор, как умер папа, и на всем белом свете не осталось ни одного родного человека, любое время года и суток для нее были безрадостными и холодными. И вот уже полгода, как у нее нет даже приходящего любовника. Хотя она еще молода, – всего тридцать шесть лет, – всегда при макияже, а новые очки в форме «кошачий глаз» придают шарма, и особая гордость – длинные пышные светлые волосы.

Под блондинку она начала краситься не так давно – когда после похорон отца заметила, что стала наполовину седой.

Тогда же Инна Геннадьевна стала очень богата (по меркам их городка). И вот теперь у нее были две квартиры – в одной жила, другую сдавала, – японский автомобиль и немаленькие деньги на счетах в банке. Была работа, пусть и нелюбимая, но приносящая ощутимый доход, за которую она держалась.

Но не было самого главного – человека рядом. Тоска по теплой руке и надежному плечу затмевала и обесценивала даже те радости, которые давали деньги.

В бесшумном лифте Инна Геннадьевна спустилась вниз, вышла из подъезда и пошла на работу. Линейка начинается в девять, а сейчас только семь утра. Утреннюю мглу пробивали желтые огни фонарей, и стояла особая тишина перед началом всеобщей рабочей суеты. Ей, интроверту, не хотелось бежать со всей этой сумасшедшей толпой, не хотелось дышать смрадом от выхлопных газов машин, стоящих намертво в пробке. Лучше уж выйти пораньше, и спокойно прогуляться, пока на улицах никого нет.

Мысли Инны прервал просительный и скрипучий старушечий голос:

– Девонька, помоги дорогу перейти!

У пешеходного перехода стояла бабушка – божий одуванчик. Инна Геннадьевна отчаянно огляделась, нет ли неподалеку мужчин или парней, которым она с удовольствием спихнет заботу о пожилой женщине.

Но в такую рань, сколько ни оглядывайся, а вокруг никого не увидишь. Ну и ладно, Инна Геннадьевна сама справится, не велика проблема. Как бы ни хотелось, но помочь придется. Как там говорится: «помочь – святое дело»? Глядя на таких старушек, она всегда думала – вот так, наверное, выглядела бы мама, доживи она до таких лет.

Она подошла к переходу и протянула старушке согнутую в локте руку. Та, не задумываясь, схватилась за локоть хрупкой женщины как за поручень в автобусе. И перейдя дорогу, не думала отцепляться.

– А ты не покажешь мне, как пройти к глазному центру? – беспардонно заявила бабка. – Мне сказали, что где-то здесь.

– Да, это как раз за одну остановку до нашего колледжа, – Инна Геннадьевна растерянно смотрела на пожилую женщину, – только там же наверно еще закрыто, время – семь часов утра.

– Ничего, я лучше буду самая первая в очереди, чем потом ждать неизвестно сколько.

– Ну ладно, – пожала плечами Инна, – пойдемте, я как раз в ту сторону, доведу вас.

– Тебя как зовут? Как-как? Инна? А меня тётя Аня. Я приехала из Самары, – гордо сказала старушка. – Сын поехал сюда на заработки, вот я и решила приехать, навестить его, – всю дорогу бабка болтала без умолку, пытаясь развеселить эту хмурую женщину.

Инна Геннадьевна сама не заметила, как разговорилась и рассказала о своих проблемах совершенно незнакомому человеку.

Когда Инна пересказала свою жизнь, заметила, что они пришли. Возле глазного центра действительно уже толпился народ.

– Ну все, я пошла очередь занимать, – старушка отпустила руку Инны Геннадьевны, – спасибо тебе девонька, дай Бог тебе счастья! Совсем скоро суженого своего встретишь!

– Спасибо, – вежливо ответила опешившая Инна Геннадьевна и собиралась уходить, но внезапно для себя спросила: – а откуда вы знаете? Ну, про суженого? – уточнила, смутившись, она.

– Да уж как-нибудь знаю, – загадочно ответила случайная попутчица, хитро улыбнулась и пошла к крыльцу занимать очередь.

Подруга и коллега Инны Геннадьевны – Надежда Викторовна – была ее полной противоположностью. Легкая, общительная, жизнерадостная, она никогда не была одна. Правда, сейчас ее муж находился в рейсе, поэтому они с дочкой перебрались к бабушке, на Скальную, отсюда и до колледжа ближе, да и веселее всем вместе.

– Началось в колхозе утро! Теперь целый год вставать в такую рань и тащиться в школу! Почему лето так быстро пролетело, ну как так-то?! Хорошо хоть, последний год остался этой каторги, – выговаривала шестнадцатилетняя Алиса. Не совсем понятно было, к кому она обращается – к маме, к прабабушке или к самой себе.

– Почему последний год? – на ее слова откликнулась из другой комнаты мама. – Ты же после школы поступаешь в пединститут. Пять лет ещё учиться…

– Только не это! Я не хочу работать, как ты и тётя Инна!

– Ты ведь обязана продолжить нашу учительскую династию. И что плохого в том, что я и тётя Инна работаем в образовании?

– Я промолчу, мама, – девушка закатила глаза и продолжила свои утренние заботы. Как по ней, так лучше сразу после школы выйти за Диму и стать домохозяйкой, только бы не возвращаться в этот ужас под названием школа или колледж.

В просторной, благоустроенной квартире прабабушки – Риммы Павловны – с самого утра царил переполох. Хотя, казалось бы, с чего ему взяться? Наряды Наденьки и Алисы давно приготовлены, девочки проснулись вовремя, строго по заведенным будильникам, времени на сборы полно.

Но нет же, двери хлопали, ванна оказывалась занята в самый неподходящий момент. Кошка Мотя шарахалась из стороны в сторону, чтобы не попасть кому-нибудь под ноги, добавляя суматохи и нервов. А потом и вовсе спряталась за тюлем на подоконнике, осторожно мерцая оттуда глазами-блюдцами.

Сама хозяйка дома, пожилая, но бодрая и энергичная стройная женщина, сидела в кресле, одетая в брюки и блузку, и изредка поправляла свои идеально выкрашенные и уложенные короткие волосы. Её снедали вечные переживания – все ли у девочек пройдёт благополучно, ведь новый учебный год всегда приносит новые проблемы и трудности.

Знакомые удивлялись запасу прочности Риммы Павловны – в свои восемьдесят с лишним лет эта женщина сохраняла ясный ум, никто и никогда не видел ее дома в застиранном халате и без прически. Всегда спокойная и уверенная, она доброжелательно принимала гостей, ходила по магазинам, готовила еду.

Однако, всему этому имелись вполне простые и логичные объяснения. Сохранять спокойствие и дисциплину Римму Павловну научила долгая жизнь, которая началась еще в сталинские времена, незадолго до войны. Ясный ум ей удалось сохранить, потому что она всю жизнь работала учительницей математики, а соответственно, всю жизнь ей приходилось тренировать мозги, решая задачи. Ну а силы для того, чтобы неустанно следить за своим внешним видом ей придавали любовь и уважение к людям – многочисленным родственникам, друзьям и знакомым, которых она обожала привечать у себя в гостях.

Наконец, дверь в глубине квартиры негромко хлопнула, и в гостиную при полном параде вошла внучка Риммы Павловны.

– Наденька, моя ласточка! – бабушка всплеснула руками. – Ты будешь сегодня самая красивая на линейке! Боже, как стильно ты выглядишь! Давай я тебя сфотографирую, матери фото пошлю.

Надежда, довольная похвалой, улыбнулась и поставила правую руку себе на талию, а левую ногу отставила чуть в сторону.

Как вдруг заиграла мелодия на ее телефоне.

Надя приложила трубку к уху. Чем дольше она слушала, тем больше мрачнела. «Что могло случиться? – подумалось бабушке. – Кто ей звонил? И ведь не скажет, не захочет расстраивать!»

Фотография так и запечатлела Надежду во всей красе: перед камерой стояла стройная женщина в синем поблескивающем платье с V-образным вырезом. В цвет платью, украшенному серебристым поясом, были подобраны туфли-лодочки. Наряд был дополнен серебряной цепочкой с кулончиком-сердечком и сверкающим браслетом. Мелкие кудряшки средней длины схвачены по бокам заколками.

Самое главное, что притягивало всех без исключения людей – это взгляд её больших карих глаз, всегда полный доброжелательности и радости. Но после странного звонка взгляд стал отрешенным, в нём сквозила неподдельная растерянность и тревога.

Студенты любили Надежду Викторовну, своего преподавателя компьютерной графики – за ее доброту, за легкую и спокойную атмосферу на занятиях, за то, что не надо было бояться и трепетать на ее экзаменах и зачетах. Она никого не ставила в такое положение, чтобы приходилось задабривать преподавателя подарками и вознаграждениями.

И тем не менее, подарки ей регулярно приносили – у нее всегда были и свежие учебники в красочных переплетах, пахнущие типографской краской, и элитный кофе, и коробки с конфетами и печеньем, и букеты цветов в прозрачных и цветных шуршащих обертках на каждый праздник. Что ни говори, а это высший преподавательский пилотаж – никого не заваливать на экзаменах и в то же время быть заваленной подарками.

– Сегодня опять будут букеты, – улыбнулась Римма Павловна в предвкушении.

Вазы – огромные напольные и настольные поменьше – всегда стояли в гостиной. Никому не приходило в голову спрятать их куда-нибудь в гардеробную или отвезти на дачу.

– Будут, – и лицо Надежды опять омрачилось.

Ну что не так? Кто ей звонил?

– Наденька, кто звонил? – решилась наконец спросить бабушка.

– Инна звонила, она уже в колледже.

– И что там?

Надя было открыла рот, готовясь что-то сказать, но тут из комнаты Алисы послышался девичий голосок:

– Мама, а где твои духи, которые мне нравятся? Где «Пуазон»?

– Доченька, они же вечерние! – Надя подалась в сторону комнаты. – Возьми лучше «Ангел и демон», и знай меру. Не надо, чтобы от тебя в школе шел сильный запах.

– Но чуть-чуть можно, – Алиса вошла в гостиную, одетая в школьную форму с белым фартуком – своеобразная парадная униформа на первое сентября. – Мама, а можно, я не буду в этом году ходить к репетиторам, я же и сама учусь отлично?

– Надо, дорогая, это не обсуждается, – Надежда уже шла в прихожую, чтобы взять сумочку и выйти из квартиры. – Тебе всего год остался до поступления в институт, а в школе всему не научат и к поступлению точно не подготовят.

Римма Павловна устроилась на уютной, застекленной и утепленной лоджии, размерами как еще одна комната. Она смотрела сверху на своих девочек, выходящих из подъезда и идущих на линейку – Наденька в колледж, Алиса – в школу, и в который раз думала, что ее жизнь не пролетела зря. Муж – Федор Иванович, конечно, давно умер, он был старше ее на десять лет. «В последнее время мужчины редко живут долго», – про себя посетовала Римма Павловна. Зато она живет, и детей вырастила всем на зависть! Дочь с мужем давно и успешно устроились в Москве. Внучка Наденька – замужем за моряком из комсостава, воспитала замечательную дочь, занимается любимым делом. Правнучка Алиса, несмотря на переходный возраст, – умная и правильная девочка, отличница. И парень у нее уже есть, Дима, курсант военного училища. Да, все в жизни достигнуто, кроме…

Пожилой женщине стоило на мгновенье закрыть глаза, как перед ней встала самая прекрасная картина на свете: Москва начала 50-х годов, и она сама, еще такая юная, в белом ситцевом платьице, идёт вдоль просторного проспекта, как по самому центру мира. Слева от нее широкая шумная дорога, справа – красивое масштабное здание, на стенах которого играют тени от облаков. А где-то там вдалеке – высокая башня со шпилем. Скоро она дойдет до башни, которая манит, словно маяк, с которого все и начнётся. Все надежды, которые окрыляют, сбудутся! Все возможности приведут к успеху! Еще шаг, и она окажется на вершине счастья.

Почему так быстро все эти надежды и вершины остались в прошлом? Почему судьба ее забросила на край света, в провинциальный городок у холодного моря? Сначала она всеми путями хотела вырваться из душных узких улиц в свой любимый центр мира. Но годы летели, а возможности так и не представлялись.

Сейчас молодежи легко переехать – хоть в столицу, хоть в вообще в другую страну. А тогда… Опять же, муж, ребенок, зарплаты маленькие, отпуска короткие. Потом наступили такие перемены в стране, что о поездках никто и не думал. А потом, судя по рассказам людей, Москва стала совсем другая. И в эту другую Москву Римму Павловну не тянуло ни капельки, она даже к дочери не захотела поехать. Пусть уж ее центр мира навсегда останется таким, каким она его видит – стоит прикрыть глаза.

Колледж возвышался на высоком морском берегу в ожидании своих обитателей, нарядный и величественный, как всегда. Где-то внизу бились о скалы суровые тёмные волны, пригоняя прохладу и ветер, под которым шелестели деревья на заднем дворе и реяли флаги на парадном крыльце.

В девять утра на плацу толпился оживленный народ, строившийся под руководством воспитателей в две противоположные шеренги. Стройные, молодые, в парадной форме, они придавали сегодняшнему дню праздничную и величественную строгость. Перед построением, посередине, уже установили штатив с микрофоном, чтобы директор и его замы произнесли торжественную речь, открывая новый учебный год. Преподаватели переговаривались друг с другом, радуясь встрече после каникул и волнуясь.

Инна Геннадьевна увидела сквозь толпу свою подругу и коллегу Надежду Викторовну и подошла к ней.

– Привет! Давненько не виделись!

– Привет! А ты бы хоть раз позвонила! Сегодня после занятий идём к нам, хорошо? – Надя обняла подругу. – Бабушка праздничный пирог затеяла.

Вскоре, начальник факультета – Валерий Иванович, подвел к ним высокую молодую девушку с высоко завязанным хвостиком и большой родинкой на правой щеке.

– Познакомьтесь, коллеги – это наша новая преподавательница информационной логистики, Агата Вячеславовна Смирнова. Она будет куратором двадцать первой группы.

– Здравствуйте, – слегка наклонила голову девушка.

– Здравствуйте, – Инна Геннадьевна с Надеждой переглянулись, пытаясь не выдать охватившего их беспокойства. У нового преподавателя был явный дефект речи – картавость. И характер, по всей видимости, скромный. Невольно закрадывались мысли, не станут ли студенты травить нового наставника.

Но девушка, похоже, давно смирилась со своим недостатком и старалась брать другими своими сторонами. Во всяком случае, беседовала она вполне раскрепощенно, показывая полную компетентность по специальности, и все успокоились.

Тем более, что Агата, по ее словам, пришла в колледж с самыми чистыми и твёрдыми намерениями.

– Я работала в строительной фирме менеджером, – рассказывала она, – а потом задумалась о своей судьбе: в чем смысл, о чем я буду вспоминать в старости? Как бумажки распечатывала? Нет уж, лучше я начну делиться своими знаниями со студентами и оставлю по себе добрую память. Оставлю после себя весомый след, изменивший чужие жизни к лучшему! – запальчиво закончила девушка.

– В общем, сеять разумное, доброе, вечное, – одобрительно покивал Валерий Иванович.

Прохладный ветер дул с моря, развевая флаги. В актовом зале распахнули окна, поставили на подоконник динамики, и из них полились первые аккорды маршевой музыки. Все без исключения кураторы встали в строй со своими группами. В полную силу зазвучал ритмичный гимн колледжа в исполнении ансамбля:

Над морской бирюзовой волной

На утесе наш колледж сияет.

Здесь диплом получают морской,

Он возможности все открывает!

Моряк, к успеху шире шаг,

И шторм, и лед для нас пустяк,

Нам все преграды нипочем,

К успеху строем мы идем!

Большинство специальностей в колледже были морскими, даже Компьютерные технологии и Логистика, где учились девочки, – и те ориентированы на обслуживание морской отрасли.

Под звуки гимна, курсанты-судоводители в парадной форме размеренным шагом шли по плацу с развевающимися знаменами. Все курсанты, студенты и преподаватели стояли не шелохнувшись, по стойке смирно, все как один исполнившись торжественностью момента и готовностью отдавать в предстоящем учебном году частичку своих жизней любимому учебному заведению.

Глава 2
После линейки

После линейки оживленная толпа прошла по каменному полу вестибюля с изображением розы румбов – морских направлений ветра. Благодаря затейливому оформлению на входе, будущие моряки хоть каждый день могли повторять, откуда дует норд – северный ветер и зюйд – южный ветер, как правильно называется западное направление ветра – вэст, и восточное – ост, какими буквами они обозначаются и как выглядит роза ветров.

Пройдя вестибюль, шумные учащиеся оказались на широкой парадной лестнице, которая вела к стене с огромным портретом русского адмирала – основателя морского города, – затем разделялась на две лестницы поменьше – правую и левую, а уже оттуда все быстро попадали в нужные кабинеты и лаборатории.

В вестибюле установилась особенная тишина, столь долгожданная для вахтера и охранника, которые теперь спокойно могли заняться своими неспешными делами: травить байки, пить чай, мечтать о скором окончании смены. Вахтёрша Валентина Николаевна, например, сразу взялась за спицы, свое любимое занятие на работе.

Но вот дверь открылась, и на холодные бетонные плиты ступили полные ноги в красных туфлях. Корпулентная дама со стрижкой каре, в сером костюме и с сумкой под мышкой оглядела вестибюль своим независимым и высокомерным взглядом, слегка кивнула вахтерше, от чего последняя незаметно поёжилась. Поправив прическу, дама не спеша проследовала к лестнице.

Ее проводили взглядами притихшие дежурные, и хотели было перемолвиться впечатлениями, но в этот момент по громкой связи прозвучало объявление:

– Внимание! Завтра в тринадцать сорок пять в читальном зале состоится вступительный педсовет колледжа. Явка всех преподавателей строго обязательна! Повторяю… – звучали слова из динамиков во всех помещениях колледжа, эхом отдаваясь в глубине коридоров.

Дама в сером костюме как раз поднималась по лестнице в свой учебный кабинет. Читова Ксения Андреевна – так ее звали – не была начальником или хотя бы его заместителем, – она была самым обыкновенным преподавателем информатики. Просто по выработавшейся привычке напускала на себя строгий вид, не давая студентам ни малейшего шанса сказать слово поперек, и считала себя самым главным человеком на факультете Компьютерных технологий. Само собой, она считала, что главному человеку допустимо опаздывать на пары, педсоветы, собрания и даже, как сейчас, на линейку. Вдобавок, она позволяла себе чуть ли не всю пару пить чай в преподавательской, пока студенты сами корячились над задачами.

Если студенты, по ее мнению, были не больше, чем пыль под ногами, то начальников и их заместителей, наоборот, Ксения Андреевна старалась всеми силами умаслить: «Леночка Паллна, Анжелочка Санна» – так и лебезила перед ними, раздаривая раболепные и подхалимские улыбки направо и налево, когда надо, разумеется. К начальнику факультета Валерию Ивановичу у нее был несколько иной подход. Стоило ему заикнуться о чем-нибудь, она открывала рот пошире и менторским тоном начинала высказывать все, что она думает о том или другом вопросе. Валерий Иванович сразу пасовал, сникал и больше в спор не ввязывался.

Красота первого осеннего утра никак не радовала даму в сером костюме. Все её мысли занимали неудачи на личном фронте.

– Зачем тебе сдался этот ребенок? – не скрывала удивления подруга Юлька, когда они откровенничали по вечерам. – У тебя же сыну на будущий год в университет поступать, сколько ему сейчас твоей заботы требуется! А ты переключишься на маленького, и старшего упустишь.

– Зачем? Зачем?! – окрысилась Ксения на вопрос подруги. – Да потому, что Виталий гулять начал, ты же знаешь! А я вот возьму и рожу ему, и никуда он не денется! – сказала она, как припечатала.

– А если все же уйдет? Кто кого детьми удерживал? Уйдет, а ты одна с малым на руках останешься. Еще и старшего погонишь на работу вместо университета.

– Виталий не такой, – уверенно мотала головой Читова, – он порядочный, так что на этом я и сыграю.

Но что она уже только не пробовала! На какие только процедуры не решалась, какую гадость не глотала, какие уколы не колола! Врачи советовали привести на обследование Виталия, но тот категорично сказал, как отрезал:

– У тебя есть проблемы? Вот и лечись. А у меня никаких проблем нет.

Так что все силы, знания и умения приходилось отдавать чужим детям, которые все равно никогда не поблагодарят и добрым словом не вспомнят.

Или вспомнят – со смехом, – какими обидными прозвищами они называли своих преподавателей. Это ж надо, ее, ведущего преподавателя отделения, с представительной внешностью, они за глаза называют Чи́той Андреевной!

Воспитателю Сергею Ивановичу, отставному полковнику, тоже несладко приходится – кроме как «Смешной» его никто из студентов не называет, а лично обращаясь к нему, обходятся без имени-отчества, которое просто не помнят. Недавно кто-то создал страничку в соцсети с его фотографией, где в сведениях о пользователе написали «пацан-симпатяга, походка блатная, вор по нужде, кайфарик по масти, романтик в душе».

Что говорить, в каждой школе, в каждом учебном заведении обязательно есть свои «молекулы», «батарейки», «тети лошади», «горынычи». Но в этом колледже обидных прозвищ почему-то удостоились только два человека.

Студенты стояли под кабинетом Читовой уже сорок минут. Колледж изначально обустраивался для будущих моряков, поэтому ни о каких лавочках в коридоре и речи не было. Максимум комфорта – это облокотиться о подоконник. Но места там хватало далеко не всем. Многие слонялись по коридору туда-сюда или торчали у расписания.

Эльвира Аниськина от скуки болтала с девочкой из своей группы, Алиной Благодуровой. И надо ж было такому случиться, что Эльвира обронила неосторожную фразу:

– Когда уже она придет, я устала стоять! – именно в тот момент, когда грозная преподавательница одолела лестницу, ведущую к кабинету.

– Вы что себе поз-з-воляете?! – заорала Читова. – Понаехали с деревень! Что это за "она"? "Она"?! А ты – «оно»! Бараны безголовые! И не надо на меня так смотреть! Ума нет, так надо преподавателя унизить?! Вот вы где все у меня будете! – Ксения потрясла сжатым кулаком перед лицами студентов. – Выпускная группа называется!

Она смотрела на студентов, трясущихся от страха, безумными глазами, а её крик разносился эхом по всему коридору и звучал громче обычного.

– Баранов, сбегай за журналом, – скомандовала Ксения Андреевна, открывая кабинет.

Баранов, светловолосый паренек с добродушно-глуповатым выражением лица, стремглав понёсся в учебный отдел за журналом, только пятки засверкали.

«У нее хорошие лишь те, кто пятую точку лижут», – подумала с отчаянием обессиленная от долгого стояния и стресса Эльвира.

Студенты с понурыми головами расселись за свои парты, а Читова, устрашающе гремя каблуками, проследовала к своему столу.

– Игнатов! – окликнула она с яростью высокого худого студента в очках, – убери телефон! Ты что, записать меня хочешь?

– Н-нет, – втянул голову в плечи перепуганный Игнатов.

– Пытались тут некоторые на меня жаловаться, – рявкнула она, – но я никому не по зубам, понятно! Вашу группу давно уже пора почистить, много лишней дряни, смотрю, развелось! Аниськина и Благодурова пойдут на ближайший педсовет! Вас давно пора отчислить!

Девочки, как по команде, вскинули на преподавателя блестящие от подступающих слёз, обиженные и испуганные глаза. Благодурова чуть не заплакала еще и от обиды за то, что больше всего Ксения Андреевна ненавидела в ней неблагозвучную фамилию, а не способности – так уж повелось с самого начала.

– А можно попробовать пересдать долги? – еле слышно пролепетала девушка.

– Хах! – выдохнула Читова. – Консультации будут, можете попробовать. Но сразу предупреждаю, что для вас это будет долго! И больно! И не с вашими умственными способностями пытаться сдать на хорошую оценку!

О том, что ее предметы пересдавать «долго и больно» присутствующие прекрасно были осведомлены, еще с первого курса обучения, и эту любимую фразу преподавателя слышали не раз и не два. Но даже те, у кого не было никаких долгов, все же при этих словах невольно пригнулись пониже к своим партам.

Максим Семендяев был в общежитии не последним человеком. А на четвертом этаже, где проживали курсанты судоводительского отделения, так и вовсе первым – старшиной. На построении после занятий он отдал указания, кому и чем заниматься во второй половине дня, но в его кубрике продолжалась суета: кто-то сидел, кто-то заходил, кто-то выходил. Дверь постоянно хлопала, велись разговоры, слышались окрики.

На кровати напротив развалились второкурсники, слушали Олежку Ланина, который, как обычно, травил байки про своего дядю:

– Мой дядька самый крутой в Чугуевке. Он же шесть лет в Волченцах отсидел. Однажды пытались на него наехать отморозки какие-то из другой деревни, так за дядьку знаешь, какие люди впряглись, на стрелку даже не пришлось ехать, и так все выяснили. Просто объяснили им, что они не правы.

Люди – так он называл серьезных личностей из криминальной среды.

Вошел первокурсник Артем Эльторн с пакетами еды, отрапортовал:

– Я все купил.

Максим еле заметно кивнул. Разговор между старшими продолжился, а Артем так и стоял, не зная, куда себя деть. Наконец он осмелился обратить на себя внимание и с надеждой спросил:

– Могу идти?

– Иди, – отпустили его, удостоив величественным кивком.

Первокурсники с самых первых дней учебы норовили подружиться со старшиной, поставить себя повыше: кто-то, как Эльторн, выполнял нехитрые поручения, кто-то набивал себе цену рассказами о «крутых» знакомых и родственниках, кто-то пытался втереться в доверие с других сторон. Многим хотелось попасть в свиту старшего по общаге, чтобы иметь вес в курсантской среде. Не поставишь себя как надо – будешь все четыре года мусор выносить за всеми, да убираться в чужих кубриках.

Взглянув на часы, Максим перевел взгляд на сидящих в кубрике людей:

– Все, пацаны, выметайтесь, скоро моя девочка придет. И смотрите, чтоб до самого утра никто сюда не заходил!

– Никто не зайдет, – ребята послушно вышли.

Эльвира пришла почему-то позже обычного, вся красная и в слезах.

– Что случилось? – встревоженный Максим поднялся с кровати.

Вместо ответа, его девушка опустилась на стул и зарыдала в голос.

– Макс, Ма-акс, меня отчислят скоро! – жалобно простонала она, трясясь от рыданий и шмыгая носом. – Чита Андреевна сказала, на педсовет меня вызовет! И еще, еще, – девушка вздрагивала всем телом, всхлипывала и нервно размазывала слезы с тушью по лицу, – она сказала, что я никогда не пересдам, а если и пересдам, то это будет долго и больно! У нее любимая фраза такая – «долго и больно».

У парня сами собой сжались кулаки. Он, не мигая смотрел на Эльвиру. Да пусть на него самого хоть стая голодных волков накинется – он будет отбиваться до последнего, пусть хоть сам директор обзовет последними словами – он проглотит и не поморщится, пусть его даже снимут со старшинства – он переживет, и не такое пацаны переживали! Но видеть, как захлебывается от рыданий его любимая девочка, та самая, которую он ласкает по вечерам у себя в кубрике, и которая дарит неземное удовольствие в ответ – этого он пережить не сможет никогда!

Эльвира, может, и не была красавицей в полном понимании этого слова, но для своего парня она была самой желанной и притягательной. И сейчас, видя, как она вся сотрясается от рыданий, в своей уютной белой вязаной кофточке, кулаки сжимались сами собой. Он готов был бежать к этой Чите Мордыхаевне, наступить ей на одну ногу, а за другую дергать, пока в себя не придет.

– Самое ужасное, что у меня по ее предметам целых два долга, и как бы я ни старалась, я не смогу их пересдать до педсовета! Меня отчислят, отчислят!

Максим ласково провел по шелковистым волосам девушки и принялся покрывать поцелуями ее заплаканное лицо. Он, авторитетный старшина, готов был распластаться перед ней, прямо здесь, на полу у стула, на котором она сидит.

– Ну чем мне тебе помочь, скажи, – нежно прошептал он, – скажи, что мне делать – я все сделаю. Хочешь, я прямо сейчас пойду и убью эту тварь.

– Ты что? – Эльвира потихоньку успокаивалась, она уже не так сильно вздрагивала. Тело ее само по себе потянулось в объятия любимого. – Ты у меня самый лучший!

Максим жаркими руками проник под кофточку, расстегнул лифчик, при этом продолжая целовать ее в губы и в шею. Девушка запрокинула голову и тихонько застонала. Расстегнула его джинсы и стянула плавки, маленькой белой ручкой взялась за нежный напрягшийся член. Непреодолимое желание пронзило ее золотой стрелой, вызывая внизу живота кипящую бурю.

– Пойдем в кровать, – выдохнула она на ухо парню.

Мигом переместившись со своей милой в кровать, Максим проворно стянул с нее кружевные трусики и вошел в кипящее страстью лоно. Эльвира застонала от удовольствия, заскользила руками по его ягодицам, по спине, по темным волосам. Она стонала все громче, пока не достигла пика наивысшего наслаждения, и блаженство разлилось по всему телу…

Максим счастливо улыбался, лежа рядом и обнимая свою милую.

– Знаешь, что я хотел тебе сказать, – он поцеловал ее грудь, – даже если тебя отчислят, ничего страшного не случится. Не забывай, твой парень – судоводитель. Я всю жизнь буду тебя обеспечивать, ты можешь всю жизнь не работать, и не важно, есть у тебя диплом или нет, без разницы.

Девушка счастливо улыбнулась в полумраке, а потом тяжело вздохнула. Занятые друг другом, они и не заметили, как наступил вечер. Эльвира была девушкой отнюдь не глупой. Она прекрасно понимала, что будет означать ее отчисление. Ей придется выехать из общаги и отправиться домой, в деревню. Мать начнет изводить своими упреками. И начнется прежняя жизнь: неприглядная, нудная и однообразная. А Максим останется здесь. И в одних стенах с ним останется целый рой алчных студенток, которые мечтают заполучить такого парня. Среди них обязательно найдутся и смазливые, и интересные, и даже страстные.

Нет, надо уж вместе добивать учебу. Получат они свои дипломы, Максим уйдет в море, а она устроится на работу, снимет квартиру, и будет к его возвращению вить уютное гнездышко.

– Давай покушаем, – предложил Максим.

Они встали с кровати и устроились за столом. Максим развернул пакет, принесенный Эльторном, и по кубрику разнёсся приятный запах.

– О, беляши! – Эльвира только сейчас поняла, что проголодалась, как волк. Она проворно приготовила чай, поставила на стол две кружки с ароматным напитком, от которого исходил пар.

Наевшись, молодые люди предались своей излюбленной теме для обсуждений.

– Давай наш коттедж все-таки будет двухэтажным, – высказала свое мнение девушка, – три этажа как-то многовато. Уют пропадет.

– Почему? – возразил Максим. – Я хотел на третьем этаже сделать комнаты для гостей. Вдруг моя мама приедет или сестра.

– Так у нас же участок огромный будет, давай лучше для гостей отдельное здание поставим, небольшой флигелек в саду. И бассейн надувной.

– Или пластиковый. Знаешь, что я подумал про беседку? Пусть в ней пол будет каменный, а посередине поставим большой казан, чтобы под ним огонь разводить. И углубление под костер обложить бортиками из кирпича.

– Но я думала, беседка будет легкая, деревянная, решетчатая, вся увитая виноградными лозами. Казан можно рядом с беседкой поставить.

– Ну ты хозяйка, тебе и решать, – согласился парень, – моя задача – деньги на все это в морях заработать.

– Инночка, Надюша, проходите, – Римма Павловна открыла дверь, – проходите, гости дорогие. Мойте руки, проходите на кухню.

Сердце Инны сжалось от теплоты хозяйки. Как же не хватало одинокой Инне Геннадьевне этого домашнего тепла и радушия!

– Алиса уже пришла? – спросила Надя.

– Пришла, – вздохнула Римма Павловна. – Знаешь, что она мне заявила? Не будет она поступать в педагогический, и все, представляешь? Пойдет учиться на банковское дело!

– Потому что я жить хочу и деньги зарабатывать! – донесся из гостиной голос Алисы.

– Слышали? – покачала головой неодобрительно Римма Павловна. – Я ей говорю-говорю… Ты знаешь, говорю, кем был твой прадед?

Девочка пришлепала из гостиной на кухню босиком, в домашнем халатике нежно-бирюзового цвета.

– Знаю, бабуль, он был начальником отдела в «Гипрорисе», с рождения об этом слышала, – закатила глаза девушка.

– А ты знаешь, как он гордился, что его жена – учительница? У других жены самые обыкновенные, бухгалтерши, да младшие научные сотрудники, а я была всегда на высоте! Я была – учительница! – с придыханием закончила говорить Римма Павловна.

– Я тебя разочарую, но в наше время эта профессия совсем не престижная, и денег мало приносит, и никакого уважения ни у кого не вызывает. Обязанностей выше крыши, но никто не ценит.

– Неправда, эта профессия всегда будет благородной!

– Но неблагодарной!

– Бабушка, не надо ее убеждать, – Надя накладывала в тарелки куски аппетитного пирога, ставила на стол розетки с клубничным вареньем, – ну не любят люди нравоучений, им обязательно надо на свои грабли как следует наступить. Зачем ей сейчас тебя слушать? Пусть идет, выучится на банковское дело, пусть! А потом ее Диму распределят служить в какую-нибудь Ракушку или Дунай, и пойдет она работать в школу учителем математики, потому что банк всего один на весь поселок, и туда никто не требуется.

– Неизвестно, куда его распределят, – парировала Алиса, – может, в Севастополь или Новороссийск!

Тут у Надежды пиликнул телефон.

– Ой, а я совсем забыла! – обрадовалась она, пробежав глазами сообщение. – Сегодня же ровно двадцать лет, как мы пришли в десятый класс! Ой, какие же это чудесные воспоминания! Так, поступило предложение от нашей старосты устроить встречу одноклассников в эту субботу! Поддерживаю! Ура, мы идем в ресторан! Я напишу, что приду с Инной, пусть на нее тоже место забронируют.

Инна Геннадьевна растерялась:

– Зачем? У вас там свои разговоры, мне-то там что делать?

– Ты что, ты же их всех знаешь! Помнишь Светку Дягилеву? Так у нее уже трое детей и второй муж!

– Надеюсь, она их с собой не притащит?

– Нет, конечно, хотя, мужа, наверно, возьмет. Инна, ты идешь с нами, и это не обсуждается! – припечатала подруга. – А вдруг ты там кого-нибудь встретишь? Познакомишься с кем-нибудь?

Надя, конечно же, мечтала найти мужа для своей одинокой подруги, даже представляла, как их мужья подружатся, как они вчетвером станут ездить на каникулы в Таиланд.

– Кого я там найду, интересно? Мужа твоей одноклассницы? – проворчала Инна Геннадьевна. – И в сентябре рестораны, скорее всего, наводнены такими же одноклассниками или педагогическими коллективами, в которых одни женщины.

Инна Геннадьевна была по-своему человеком уникальным и неповторимым. «Я с детства не любил овал, я с детства угол рисовал» – это было как раз про нее. Дожить до тридцати шести лет и ни разу не выйти замуж, не иметь детей – уже нонсенс, так плюс к этому она умудрилась ни с кем не вступить хотя бы в гражданский брак. Были лишь отношения без обязательств: встречи, секс, и все. А ведь у всех девушек, с которыми сталкивала ее судьба, личная жизнь складывалась сама собой. У кого-то рано, у кого-то чуть позже; это могла быть пышная свадьба или просто роспись в загсе, но у всех все было, как у людей.

На семейных обедах родственники обожали вгонять девушку в краску, рассказывая то о Маше, которая недавно вышла и родила, то о Глаше, к которой все приглашены на скорую свадьбу, после чего обязательно следовал резонный вопрос:

– А что же Инна, когда уже?

А Инна вроде и внешностью обижена не была, и умом отличалась, и сообразительностью, но была в ее характере какая-то скованность и зажатость. Был необъяснимый страх перед парнями, толкающий на глупости. И училась она вроде бы в политехническом институте, где всегда полно молодых людей, и вроде бы многим из них нравилась, однако, женились они всегда на ком-то другом.

Со временем она научилась отвечать на бестактные вопросы так же бестактно, – ну а что, какой вопрос, такой и ответ.

– Не родился еще такой крокодил, который смог бы меня завоевать, – говорила она, – это ведь Машам и Глашам все равно, с кем и зачем, а мне нужен человек особенный.

– Ну что ты за бестолочь, – закатывала мама глаза, – пока будешь капитанов перебирать, всех матросов разберут.

Потом Инна обнаружила один замечательный выход из положения. Оказывается, если выпить спиртного, то язык развязывается сам собой, проклятая стеснительность куда-то пропадает. На редких свиданиях с мужчинами она стала пить шампанское и вино, становясь после первого же бокала, как ей самой казалось, веселой и искрометной, а в глазах окружающих – развязной и нудной.

– Ты зачем вчера напилась? – недоумевали родители. – Парень бежал отсюда как ошпаренный.

– Да и пусть бежит, – злилась Инна, – мне такой не нужен, который при первых трудностях убегает. Как говорится, полюби нас черненькими, а беленькими любой полюбит. Не прошел он проверку. А что я должна, по-вашему, прикинуться овечкой, показать, как я хорошо готовлю, стираю, убираю, а потом всю жизнь на него ишачить? Я не хочу быть удобной женщиной.

– Что ты за урод? – пораженная мама смотрела на нее во все глаза. – Да все девочки показывают себя лучше, чем они есть, чтобы парня привлечь. А ты, наоборот, показываешь все свои минусы – как будто специально от себя отвращаешь! Ну ничего, найдется и твой человек.

– Да, твой где-то еще бродит, – вторил ей папа.

– Да пошли они все, ничего мне не надо! – психовала Инна.

– Ну как не надо? Должен же кто-то быть рядом с тобой, должен быть муж, который о тебе позаботится, мы не вечные!

– Сама себя всем обеспечу! Не в восемнадцатом веке живем!

Но как ни психуй, а заложенное природой простое желание иметь семью, никуда не денется. И желание найти своего человека не отпускало Инну. Иногда казалось – да вот же он, наконец-то нашелся. Но стоило ей намекнуть, что она никакая не удобная женщина, а по вечерам любит пропустить бокальчик-другой, новый претендент волшебным образом испарялся, как будто его и не было.

Отчаяние все больше овладевало девушкой, к стеснительности с годами стали добавляться новые недостатки – нетерпимость к человеческим слабостям, нелюбовь к некоторым словам; ее выводило из себя, когда кто-то рядом чихал или сморкался. Бесповоротно портился характер. Она стала жутко брезгливой, мыла руки по сто пятьдесят раз на дню и никому не разрешала трогать свои вещи. Почти каждое утро после пробуждения она сотрясалась от рыданий, понимая, что опять проснулась одна.

Однажды Инна разговорилась на философские темы со своим руководителем диплома, профессором Одинцовым.

– Вы знаете, – поделилась она своими мыслями, – мне кажется, есть люди, у которых нет своей половинки, ну нет ее в природе. Таким людям, может, не стоит надеяться на встречу со своей судьбой.

На что профессор решительно ответил:

– Так не бывает. У каждого человека есть своя судьба и своя половинка. Надо только набраться терпения и подождать.

Глава 3
Вступительный педсовет

Вступительный педсовет начался со скучных сухих цифр – сотрудники учебного отдела монотонно докладывали, сколько новых студентов в этом году поступили на какие специальности, как проходила кампания по набору, сколько надо будет в учебном году составить методичек, сколько по плану будет часов и так далее.

Инна Геннадьевна после пяти минут слушания почувствовала, что у нее рассеивается внимание, и вот-вот потянет в сон. Чтобы не уснуть, она принялась мысленно перебирать студентов своей группы, с кем какие возникли проблемы и как их решать. Группа была новая, ребята пришли после девятого класса школы. Многие приехали из отдаленных уголков края, поэтому забота куратора на первых порах им требовалась исключительная.

Сема Петров – привык, что все вопросы за него решает мама. В первый же день, оглядевшись в общаге, поставил маме условие – или она забирает его из общежития, или он бросает учебу. Вроде какие-то родственники согласились его взять на время к себе, но надолго ли?

– Где они живут?

– В малосемейке на Чапаева, – жизнерадостно сообщил Сема.

– Так там же квартиры по двадцать квадратов! – ужаснулась Инна Геннадьевна. – Ты же им надоешь до чертиков через неделю, и куда пойдешь?

– Не надоем, они люди хорошие. Я им по хозяйству помогаю, так что не выгонят.

– Но не лучше ли в общаге в коллектив влиться? Тебе же потом в море тоже надо будет как-то адаптироваться. Вон Мануйлов из нашей группы, ему тоже в общаге не понравилось, однако, не стал никого напрягать.

– Если выгонят, заселюсь в общагу на пару дней, – улыбнулся Петров, – а потом мама мне квартиру снимет. А в море я не собираюсь, мне лишь бы диплом был. Мама сказала: «Хоть тресни, а синюю картонку мне возьми и принеси».

Двое пацанов из города – Шмелев и Касторов – в первый же день учебы сбежали с третьей пары и пошли куда-то развлекаться. Надо звонить родителям.

Ваня Тушин – самый младший в группе, ему всего пятнадцать, мама разведена и вынуждена платить за учебу сына. Однако, Ваня большой молодец, настроен учиться без «троек», чтобы перевели на бюджет.

Кирилл Ягипко – очень положительный паренек, наверно, он будет старшиной группы. Хотя воспитатель хочет на эту должность назначить Комаровского, который весь из себя деловой, блатной, и сможет держать группу в узде. Зачем, интересно, куратор, если воспитатели постоянно вмешиваются в дела группы?

Лучше всех в общаге устроились братья-близнецы, Дима и Максим, они, хоть и не блатные, но постоять за себя умеют. Мальчики напоминают хорошеньких медвежат – невысокого роста, сбитые и ходят вразвалку, – они и приехали из далекого таежного поселка, и в тайгу с отцом ходили не единожды.

А вот последний в списке, Влад Яромский, так и не приехал – не заселился в общагу, не вышел на пары. Инна Геннадьевна позвонила по номеру матери. В трубке ответил пропитый мужской голос.

– Мне нужна мама Влада, – пояснила куратор, – я звоню из колледжа. Дело в том, что студент не появился на занятиях.

В трубке помолчали.

– Он не приедет.

– Как, почему? Он же поступил на бюджетное место, специальность хорошая, будет потом деньги зарабатывать в море.

– Да я ему сразу сказал: куда тебя несет? – повысил голос мужик. – Куда ты собрался, у тебя денег нет даже за общежитие заплатить, а ты в город собрался! Со свиным рылом в калашный ряд!

– Подождите, но плата за общежитие совсем небольшая, всего шестьсот рублей в месяц, за эти деньги ему и койко-место предоставят, и умывальник, и душ, и электричество. А питание у нас в столовой бесплатное для всех учащихся. А вы кто, простите? Телефон указан как мамин, но вы, наверное, папа?

– Я ему дядя. Нету у него папы, а мама где-то пьянствует, как обычно. Мы ее уже год не видели. Взяли пацана к себе, а у нас своих трое.

– Но каких-то шестьсот рублей на общагу вы можете ему дать?

– Я же вам говорю, у меня своих трое, старший в нашем ПТУ учится, мы своего не смогли в город отправить. Я Владу сказал: иди тоже в ПТУ, учись вместе с моим Виталькой, а больше ничего предложить не могу, извини. – В голосе явно слышалось безразличие, как будто собеседник руками развел.

Инна Геннадьевна поняла, что поддержки у дяди не найти, и позвонила самому Владу.

– Здравствуй, это Инна Геннадьевна, твой куратор из колледжа. Говорила с твоим дядей. Почему ты должен равняться на дядиного сына, у него, может, баллов хватило только для вашего ПТУ. Ты же не просто так приехал в наш колледж, я правильно понимаю, ты же хотел учиться здесь?

– Да, я очень хотел, но мне сказали заплатить за проживание за три месяца вперед, а таких денег у меня точно нет.

Час от часу не легче.

– Послушай, я схожу к Сергею Ивановичу, уверена, он согласится принять оплату за один месяц. Не согласится – я сама за тебя заплачу, потом отдашь, как сможешь. С первого же месяца тебе начнет приходить стипендия, с нее и будешь общагу оплачивать. Приезжай, я тебя жду.

– Да я уже начал ходить на пары в наш ПТУ…

– Нет! Так не пойдет! Обязательно приезжай, решим мы все твои проблемы. Кстати, это правда, что твою маму целый год никто не видел?

– Правда, – нехотя сказал паренек, – но она не забывает про меня, я уверен. Наверно, просто нет возможности позвонить…

– Мне кажется, ты мог бы обратиться в опеку и оформить статус сироты. Знаешь, какая стипендия у сирот? И выплаты каждые полгода огромные.

– Вы что? – голос у парня дрогнул. – Это же моя мама! Я не смогу так с ней поступить!..

…Тут Инна Геннадьевна очнулась от своих мыслей и воспоминаний – в читальном зале начиналось что-то странное и интересное. Сухие цифры закончились, и на подиум перед рядами парт читального зала, за которыми сидели преподаватели, вышли директор и его заместитель по учебной работе.

– Уважаемые коллеги, – начал Антон Егорович Брюсов, мужчина средних лет, одетый в белую рубашку с погонами и уставные брюки. Был он полноватый, лысый, но очень представительный, как и подобает директору учебного заведения, – уважаемые коллеги, я хочу вас поздравить с одним очень интересным нововведением, которое касается всех нас. Сотрудников, преподавателей, студентов и курсантов. Итак, не буду вас томить, и сразу скажу: с этого учебного года во всех колледжах страны принимается практика, направленная на улучшение образовательных услуг. Теперь наряду с привычными всем педсоветами будет действовать так называемый «Специальный совет обучающихся» – так он назван в официальных документах. Но, для простоты восприятия, мы с нашей уважаемой Татьяной Сидоровной решили называть его просто Детсоветом – от прекрасного слова «дети». Мы ведь с вами все работаем для детей и ради детей, не так ли?

– Так у нас же и так был совет обучающихся! – высказался со своего места Сергей Иванович.

– А это другое, – слегка наклонил голову директор, – давайте теперь послушаем моего уважаемого заместителя.

В читальном зале царила полная тишина. У большинства преподавателей на лицах выразилось непонимание. кто-то крутил головой, силясь найти тех, кто хоть что-то понял, другие сосредоточили внимание на подиуме, надеясь услышать детали.

Директор отошел в сторону, и вперед выступила его заместитель по учебной работе Коромыслова Татьяна Сидоровна.

– Уважаемые коллеги, – заговорила она, – нововведение направлено на обоюдную справедливость. Если до этого дня у нас был лишь педсовет, на котором преподавательский коллектив выносил решения по провинившимся учащимся, то теперь будет такой же совет со стороны детей, где они будут принимать решения по провинившимся преподавателям.

Что? У преподавателей округлились глаза. Они не ослышались? «Дети будут принимать решения по провинившимся преподавателям»?

– Как правильно заметил Сергей Иванович, совет учащихся у нас был, – как ни в чем не бывало, говорила Татьяна Сидоровна, – но он решал вопросы касательно самих же учащихся, а вот «Специальный совет учащихся» будет принимать решения по нашим уважаемым преподавателям. Я предлагаю негласно называть это Детсоветом.

По читальному залу пронесся возмущенный гул.

– Введение закреплено указом Министерства образования, – повысила голос заместитель директора, – и распространяется на все колледжи страны. Разумеется, указ возник не на пустом месте. Множество детей и их родителей обращаются в прокуратуру и другие инстанции: то ребенка несправедливо обидел учитель, то при ребенке кто-то из педработников нецензурно выразился, то на ребенка вовсе накричали. В конце концов, кто-то из великих умов выдвинул инициативу создать такой вот Детсовет, на котором дети смогут коллективным решением вынести зарвавшемуся преподавателю замечание, выговор и даже увольнение.

– Так меня можно прямо сейчас уволить, – выкрикнул со своей последней парты пожилой физрук Павел Петрович, известный балагур и шутник, – я постоянно при них матерюсь и смешными прозвищами называю.

– Да что там, и меня сразу увольняйте, я могу и затрещину дать лентяю, – поддержал его физрук помоложе, Артем Денисович.

Побагровевший от ярости преподаватель навигации Олег Сергеевич поднял руку:

– Можно мне слово?

– Пожалуйста, – кивнула ему Коромыслова.

Олег Сергеевич решительно поднялся.

– Я устал уже вам задавать один и тот же вопрос: почему вы их, взрослых людей, постоянно называете детьми? Да эти «дети» сами уже вполне могут стать родителями! И нас многому могут научить! Какие они дети? Дети остались в детском саду! В школе – ученики! А у нас в колледже – студенты и курсанты! Где вы тут детей увидели? Сколько вы уже будете с ними нянчиться?

Коромыслова пыталась возразить, постукивая по столу карандашом:

– Олег Сергеевич, это приказ Министерства образования!

Но он ее не слушал и яростно продолжал доказывать свою точку зрения:

– Если вы решили отдать им полную власть над преподавателями, то что вы тогда можете нам предъявить по поводу качества обучения? Да, многие сейчас решат с ними не связываться, не будут их ругать, не будут на них орать. Но чего вы этим добьетесь? Ну, будут стоять одни пятерки в ведомостях – всем, и лентяям, и хорошистам. Так о какой справедливости тогда идет речь?

Олег Сергеевич оглядел зал – руководителей, преподавателей, сотрудников, – и сказал, уже не столь эмоционально, но твердо:

– Уважаемые коллеги, давайте определимся, к чему мы с вами хотим прийти. В чем цель нашей работы и жизни каждого из нас? Выпускать морских специалистов, которые будут приносить пользу стране – или гладить по головке «детей» так называемых, а потом с ужасом узнавать, что где-то они судно потопили, где-то неправильно загрузили и прямо у причала перевернули? Я много лет проработал капитаном, прежде чем пришёл на преподавательскую работу. Так вот, я с полным правом могу сказать: если дать матросам власть над комсоставом – судно пойдёт ко дну! Обязательно!

Олег Сергеевич рубанул рукой воздух, подтверждая твердость своих слов, и сел.

Зал зашумел, поднялся невообразимый гвалт, все наперебой высказывали свое мнение. Директору пришлось встать со своего места и поднять руку, призывая к тишине.

– Речь идет не о справедливости по оценкам, – он попытался сгладить ситуацию и уйти от прямого ответа, – наказывать будут лишь тех преподавателей, которые грубят детям, доводят их до слез… Ну послушайте, товарищи, рождаемость из года в год падает, страна вымирает, мы должны трястись над каждым ребенком!..

Ему не дали договорить, все опять зашумели, многих переполняло возмущение.

– Ага, так вымирает, что в школах уже все буквы алфавита! – кричал кто-то, имея в виду буквенную нумерацию классов. – Уже есть и первый «я», и второй «э».

– А мы, взрослые, что, не люди, по-вашему? – вторил другой.

– А я думаю, что наши студенты не станут пользоваться таким правом, – сказала со своего места Надежда Викторовна, – Почему вы решили, что Детсовет приведёт к чему-то плохому?

Остальные с ней решительно были не согласны. Особенно преподаватель механики Сергей Николаевич Тырин:

– Ну что вы говорите такое? Поверьте, дети жестоки! Они могут быть куда опаснее взрослых! Ни в коем случае нельзя давать им власть над нами!

– Вы на Луне живёте, Сергей Николаевич? Власть им давно уже дали, – возразила ему Таисия Петровна. – Каждый из них знает, что может пожаловаться на преподавателя, и руководство встанет на его сторону.

– Да пусть жалуются, и пусть решает руководство! Но не так же, что дети решают нашу судьбу!

Директор ушел на свое место, рядом с ним плюхнулась Коромыслова. Откинувшись на своем кресле, она шепнула на ухо Брюсову:

– Не переживайте, это самый трудный момент. Скоро они успокоятся. Ну поговорят, ну поголосят пару дней, а потом продолжат работать, как ни в чем не бывало.

Антон Егорович кивнул. Он был полностью согласен. Сколько уж было таких нововведений – и оптимизация, и урезание зарплат, и действительно – все возмущались, а потом затихали и продолжали спокойно выполнять свои обязанности. Вот и сейчас – никуда они не денутся, если уж до сих пор никто не встал и не пошел писать заявление на увольнение, значит, уходить людишкам просто некуда.

Словно в ответ на его мысли со своего места поднялся пожилой преподаватель черчения, Владимир Иосифович:

– Конечно, в Министерстве не думают о чувствах простых педагогов. Они понимают – простые работники так нуждаются в зарплате, что проглотят все! Да, я на пенсии, но если я не буду работать, то моей семье придется сидеть на одном хлебе без масла. Потому что за всю жизнь, отданную образованию, пенсия у меня с гулькин нос! Даже мне возмущаться не с руки, а что говорить о людях среднего возраста? Поговорят, посетуют, да и разойдутся. Мне жаль нас всех, – он оглядел зал, полный коллег, – нам в очередной раз придется проявить гибкость, подстроиться под новые обстоятельства. Но на правах самого старшего члена коллектива хочу посоветовать всем: не повышайте голос, никого не ругайте, пусть хоть на ушах стоят; будьте предельно вежливы, но и не болейте за них душой. Знания нужны не вам – у вас они и так есть. А будут они в дальнейшем топить суда или нет, теперь не ваша забота!

Коромыслова вновь вышла на середину подиума.

– Итак, уважаемые коллеги, напоминаю: первое заседание Детсовета состоится в эту пятницу в четырнадцать тридцать. Те из вас, кого вызовут повесткой, должны явиться обязательно, иначе последуют замечания от администрации. Еще раз поздравляю вас с началом нового учебного года и желаю профессиональных успехов.

Инна Геннадьевна не любила толкаться в проходе с другими выходящими, поэтому предпочла задержаться на своем месте, рядом с математичкой Анной Александровной. Как же она была ошарашена услышанным! «Образовательные услуги», «зарвавшиеся учителя» – такие фразы и раньше приходилось слышать. В век высоких технологий не дай Бог обронить лишнее слово или не так посмотреть на студента, а если еще и голос повысить!.. Запишут на диктофон, снимут видео, выложат в сеть – такие случаи бывали в колледже. Гораздо проще надеть «добрую» маску, как это делает ее подруга Надежда Викторовна, и трава не расти!

– Как впечатление, коллеги? – гремя высокими каблуками, которые удивительным образом не ломались под ее весом, к ним приближалась Ксения Андреевна.

– Да не знаем, что и сказать, – развела руками Анна Александровна, – уволиться бы, да разве мы сможем? Я из династии преподавателей, мой отец в этом колледже работал. И как я своих студентов брошу?

– В том-то и дело, – согласилась Читова, – у меня тоже призвание. Для меня просто необходимость – делиться своими знаниями. Только это и держит.

«Ой-й, – поджала губы Инна Геннадьевна, – а что ж тогда ты так издеваешься над ними?»

Было такое подозрение, что Читова лишь прикрывается своим «призванием», на самом деле она сюда пришла вампирить и кошмарить.

По дороге домой Инну вдруг озарила простая мысль. А ведь у нее диплом не педагога, а инженера! Кто ей помешает найти себе работу вне стен колледжа? Она-то никогда не кичилась «призванием» – не в ее характере врать. Она всегда честно признавалась и себе, и людям, что работает исключительно ради денег.

Кстати, мама всю жизнь проработала на железной дороге, начальником отдела в управлении. Ну, предположим, сразу начальником отдела Инну никто не возьмет. Но можно начать хотя бы с дежурной по станции, а там видно будет. А что, мысль! И работа сменная, и зарплата хорошая! Правда, придется выйти из зоны комфорта, без этого никак.

Выходит, ее держит в колледже простая лень? Страх выйти из зоны комфорта?

Она не будет пороть горячку, не побежит сразу и бесповоротно менять свою жизнь. Но Инна пообещала себе: если ее хоть раз вызовут на этот Детсовет, она туда не пойдет. Напишет заявление на увольнение и пойдет искать другую работу.

На следующий день у Инны Геннадьевны было три пары подряд, но, к счастью, они проходили в двадцать первой группе. Ребята, как на подбор, спокойные, кроме одного индивидуума, Зырянова, который сам не учился и другим не давал.

Вот и сейчас, устав слушать совершенно непонятные для него термины и рассуждения, он принялся кидать какую-то дрянь в одну из девочек, но рикошетом вещь отлетела к преподавательнице и просвистела в двух сантиметрах от ее прически.

Не помня себя, Инна Геннадьевна стремительно подошла к Зырянову и выпалила:

– Ты что творишь? Веди себя нормально! Или это была попытка причинить вред преподавательскому составу? – в голосе Инны лязгнул металл, а в глазах появилось нечто такое, от чего студент съежился, ожидая ответного удара.

За невыполнение правил поведения и уж тем более правил техники безопасности Инна Геннадьевна без разговоров ставила в журнал «двойки». Но у Зырянова и так их было хоть отбавляй. Несовершеннолетний студент, приехав из небольшого городка и живя в общежитии, даже не утруждался приносить тетради на занятия, а если в редком случае он и приносил с собой тетрадь, то ни один преподаватель в его писанине не мог разобрать ни одной буквы, ни одного знака.

Ну вроде бы – олигофрен в натуральном виде… Но нет, Зырянов – очень честолюбивый мальчик. К примеру, он метит в старосты группы. Обожает делать замечания другим студентам, а иногда и самим преподавателям:

– Удивляюсь я вам, как вы могли студентов отпустить? Они ведь работу не закончили.

Или вовсе:

– Вот Власова ушла. А если с ней что-нибудь по дороге случится, кто будет виноват? Вы. Поэтому я вам советую поставить ей «энку», то есть отсутствие на паре.

Какие они интересные, все эти двадцать пять человек, сидящих перед ней. Для Инны все студенты были разными. У каждого свой характер, своя судьба.

Вот, например, староста группы, Регина. Высокая, симпатичная девочка, модница, обожает белые брючки, цветные кофты, да еще и при таком росте туфли на шпильках. Жила с родителями и братом в пригороде, у нее уже был парень. Но потом что-то не заладилось, с парнем она рассталась, и заселилась в общежитие. И ездить далеко не надо, и за группой следить удобно.

Рядом с ней сидит Нонна, миниатюрная блондинка и тоже модница. У нее не только есть парень, но она даже собирается в ближайшем будущем выйти замуж и перевестись на заочное.

Олежка Ланин всегда любит устраиваться у окна. Красивый харизматичный мальчик, смуглый, с пронзительными голубыми глазами. Ловелас, девочек меняет как перчатки. Вчера еще он встречался со Стешей из своей группы, а сегодня уже с Таней из двадцать третьей, и бедные девчонки явно остаются с разбитыми сердцами. И в учебе он такой, не может спокойно до конца пары досидеть, не любит монотонности, нахватал долгов, только начав учиться.

Инна Геннадьевна привыкла к студентам обращаться по фамилии. Но стоит ей произнести: «Так, Ланин!», как паренек тут же вскидывается:

– Меня зовут Олег!

А на последней парте сидят Богданов с Селивановым, однофамильцы «Реальных пацанов». Они дружат, посещают все без исключения занятия, но ничего больше «тройки» заработать не могут.

Богданов – худощавый интеллигентный парень в черном длинном пальто и в очках, Селиванов – полный, коротко стриженный рыжий хохотун, а результат их учебы одинаковый.

На второй паре, постучавшись, вошли два первокурсника-судоводителя с какими-то бумажками.

– Мы разносим повестки на Детсовет.

Инна Геннадьевна чуть не села мимо стула:

– Меня вызывают на Детсовет?

– Вы Читова?

– Нет, ее кабинет дальше по коридору.

– Спасибо, – парни вежливо прикрыли за собой дверь и ушли.

Инна Геннадьевна встала со стула:

– Я вызываю вашего куратора, пусть решит вопрос с Зыряновым, – кидаться на паре предметами не позволено никому. Тем более в преподавателей!

Вскоре вошла Агата, по обыкновению, собранная, серьезная и нарядная. Оглядела своих подопечных, взгляд ее задержался на красавце Ланине. Ланин тоже посмотрел на нее с нескрываемым интересом. Она медленно перевела глаза на взъерошенного Зырянова:

– Ну что, буду звонить твоей маме? Не первый преподаватель на тебя жалуется.

– Не надо маме, – испугался Зырянов, – моей маме нельзя нервничать! У нее сердце больное.

– Тогда папе позвоню.

– Звоните, – паренек с явным облегчением откинулся на спинку стула. – Папе все равно.

Собираясь выходить, Агата опять невольно зацепилась взглядом за Олежку Ланина. Что-то неуловимо нежное было в его ответном взгляде.

Пары заканчивались в половине второго. Пока соберешься, пока то да се, – Агата выходила из дверей колледжа не раньше двух часов дня – прямо под ослепительные лучи солнца.

Путь от крыльца учебного корпуса до ворот колледжа лежал через тренажерный зал, столовую, гаражи, общежития.

Путь Олежки Ланина в эти минуты пролегал в совершенно обратном направлении: от студенческого общежития, мимо крыльца учебного корпуса, через арку – к ослепительно сияющему морю.

И два этих пути отнюдь не случайно, а совершенно закономерно – пересеклись где-то в районе столовой.

Улыбка тронула губы Олежки, и он остановился.

– А вы уже домой?

– Да, занятия закончились.

– А вам далеко добираться?

– Не очень, всего пятнадцать минут. Правда, в сопку подниматься. Слушайте, а этот… Зырянов из нашей группы, он тоже в общаге живет?

– Ну да. На одном этаже со мной, и даже в одном кубрике. Да вы не волнуйтесь, я уже провел с ним воспитательную беседу. Он понял – если еще раз так сделает, от меня получит.

Лицо Агаты моментально расслабилось и смягчилось.

Олежка между тем перешел на другую тему.

– Я, знаете ли, в военное училище поступать собирался, и документы уже туда подал. Но я комиссию не прошел, у меня нос поврежденный, видите, он у меня неровный немножко?

– Никогда не замечала! – с удивлением произнесла Агата.

Прищурившись, она внимательно посмотрела на его нос. Точеный носик, очень аккуратный и красивый, к чему там можно было придраться? В профиль, правда, видно, что он с горбинкой, но это только придает очарования, да и на здоровье носа влиять не должно. А подбородок, а овал лица? Боже мой, да он же красавец, этому мальчику хоть сейчас можно идти в модельный бизнес!

Голубые пронзительные глаза между тем не отрываясь смотрели на молодую женщину. И в ту же секунду глаза их встретились. Агата обомлела от этого взгляда. Она смотрела испуганно, недоуменно, в то время как мальчик смотрел на нее ласково, и совершенно не по-детски.

Глава 4

Детсовет

В актовом зале яблоку некуда было упасть – еще бы, первый Детсовет! Зал рассчитан всего на двести пятьдесят человек, разумеется, на посадочных местах вальяжно развалились старшекурсники. Младшим пришлось устраиваться стоя, в проходах, у окон.

На сцене в президиуме восседали: председатель Максим Семендяев, назначенный руководством колледжа, рядом с ним – его замы и другие ответственные, которых назначил уже он. Над сценой красовался баннер с надписью: «Главное – дети!»

Через толпу любопытствующих, толкавшихся в дверях, с трудом просочился кругленький лысенький преподаватель механики по фамилии Тырин. Со своей обычной лисьей улыбочкой он подошел к сцене, посмотрел снизу – вверх на президиум, на баннер.

– И кто тут у нас сегодня самый главный ребенок? Максим, ты, что ли?

– Выйдите, Сергей Николаевич, – на преподавателя смотрел совсем не тот обаятельный и свойский парень, весь вид Семендяева теперь был мрачным и строгим. – Здесь находятся только члены Детсовета и преподаватели, которых вызвали на заседание. А за неуважение к Детсовету вам объявляется замечание! – Максим ударил молоточком по специальной небольшой дощечке.

– У-ух, как тут все серьезно, – попытался отшутиться Тырин, но обычная лисья улыбочка все же сползла с его физиономии, и он удалился.

– Вы думаете, я слишком строг? – от Максима не укрылись смущенные взгляды заместителей. – Ничего страшного, лучше сразу поставить их на место.

Ответственные за сегодняшнее заседание из числа первокурсников тем временем закрыли дверь прямо перед носами любопытствующих и начали призывать присутствующих к тишине.

– Тишину поймали! – орали они. – Тишина!

В установившейся тишине один из дежурных подошел к сцене и отрапортовал:

– Уважаемые председатель и его заместители! Детсовет к открытию готов!

Максим заговорил в микрофон, не вставая со своего места:

– Уважаемые члены Детсовета! Первым делом хочу вас поздравить с таким знаменательным событием. – Зал взорвался аплодисментами, и дежурным вновь пришлось устанавливать тишину.

А Максим продолжал:

– Впервые в истории человечества, обучающиеся получили равные права с преподавателями, и это справедливое решение приняли структуры власти в нашей стране. Раз в месяц мы будем с вами собираться и разбирать провинившихся преподавателей и воспитателей. Отныне не только они будут делать нам замечания и выговоры, но и мы им, – припечатал председатель.

Теперь в зале царила такая тишина – муха пролетит, будет слышно. Студенты, которые даже во время концертов самодеятельности сидели в этом зале, уставившись в свои телефоны, теперь смотрели на сцену широко раскрытыми глазами.

– За первый проступок преподавателю будет вынесено замечание, – повысил голос Максим, – если он не сделает выводы и попадет к нам во второй раз – выговор, ну а на третий раз последует увольнение. Кстати, в трудовой кодекс уже внесена поправка, статья восемьдесят первая, пункт десятый: «За несоблюдение преподавательской этики». С такой записью в трудовой книжке ни в какое учебное заведение на работу уже не примут.

Чеканя каждое слово, председатель обвел хмурым взглядом зал и закончил свою речь словами:

– Таким образом, совсем скоро мы искореним преступное отношение к нам педагогов, в том числе грубость, повышение голоса и другое. От вас, от членов Детсовета, мы ждем регулярных донесений о проступках преподавателей. На основании ваших донесений мы будем составлять списки тех, кто подлежит вызову и разбирательству. Если есть вопросы, задавайте.

Из первых рядов поднялся старшина третьего курса судоводителей:

– У нас такой вопрос. Наказывать преподавателей мы можем только за плохое поведение? А как же насчет оценок? Ведь оценки часто занижают!

Многие его поддержали, встал еще один курсант:

– В самом деле, вот станем мы их наказывать за неуважительное отношение, так они станут вести себя хорошо, а на оценках отыграются!

– Насколько я понял, такого права нам не давали, – начал Семендяев, но в этот момент его слегка толкнул сидевший справа Ланин, – но вот товарищи подсказывают, что на самом деле мы можем рассматривать любую несправедливость. Поэтому сделаем так: кто считает, что оценки ему ставят не заслуженные, пусть тоже доносит, и мы разберемся. Допустим, студент может доказать, что ответил на «четыре», а ему почему-то поставили «три», разумеется, такие действия преподавателя мы пресечем.

– Тогда еще вопрос, – не унимался активист, – как доказать Детсовету, что ты заслуживаешь «четверку»? Записывать на диктофон, приносить тетради?

– Ну вот вы сами и ответили на свой вопрос, конечно же, приносите любые доказательства, мы их все рассмотрим! – выкрутился председатель, избегая щекотливой и непонятной пока темы.

Подняла руку одна из девочек-логистов:

– Одна наша преподша сказала, что если ей сделают на Детсовете хоть одно замечание, то она уволится, и тогда мы не сможем закончить учебу – потому что некому будет вести пары. Скажите, возможно ли на самом деле такое, что все они разбегутся, и мы останемся без диплома?

Максим язвительно улыбнулся:

– Поверьте, она блефует. Если люди здесь работают, то явно какая-то причина для этого у них имеется. Самая первая причина – они больше ничего не умеют. С многолетним опытом работы в колледже их не возьмут в другие сферы. А деньги, как известно, нужны всем. Многие работают здесь по призванию и готовы будут пойти на что угодно, лишь бы продолжать выполнять свою «миссию». Напишите рапорт на эту преподшу, мы ее вызовем и спросим, по какому праву она вас запугивает.

Когда вопросы закончились, поднялся Ланин и объявил:

– Начинаем первое заседание Детсовета! Дежурные, пригласите нашего первого фигуранта – физрука Сидорова Павла Петровича!

По залу пронесся гул – уж с выходками физрука были знакомы все. И матерился он, и обзывался, это верно. Но зачеты ведь ставил, даже тем, кто пропускал пары – достаточно было купить новый мячик для спортзала. Так что отношение к нему студентов было не совсем однозначным. Многие пропускали мимо ушей его странные шутки, а кто-то просто посмеивался.

В актовый зал в сопровождении дежурных вошел среднего роста человек в спортивной форме, с лицом явно бойцовским – многочисленные шрамы и сломанный нос давали понять, что физрук занимается контактными видами спорта, в частности, боксом. Он выглядел монолитно, с движениями плавными, но полными силы – будь сейчас другой век, смело можно было бы сказать, что перед залом стоит воин.

– Сидоров Павел Петрович перед строем назвал одного из курсантов «самый русский», а другого «чудище татарское», – зачитал с листочка Ланин. – Объясните, пожалуйста, Детсовету, свои действия. Что за нацизм по отношению к учащимся?

Павел Петрович развел руками:

– Ну «самый русский» – это Дмитриев Иван, вы все его знаете. Лицо у него откровенно китайское, а фамилия и имя полностью русские. Я решил пошутить.

– С какой целью вы шутите на такие темы? Вы националист? Шовинист? Ксенофоб? Зачем такие шуточки при всей группе? Вы не подумали, что такими шутками привлекаете всеобщее внимание к национальности Дмитриева? Вам известно, что в современном мире есть такое понятие, как толерантность? – нахмурился председатель.

– Я не нацист и не шовинист, – ответил физрук, – просто это мой метод работы – отвлекать студентов шутками и анекдотами. Не все же время ходить с серьезными минами.

– То есть вы хотели, чтобы всем стало весело, особенно Дмитриеву. Он тоже смеялся со всеми?

– Нет, он не смеялся, – стушевался преподаватель, ведь до него в полной мере дошло, что Детсовет – не игра.

– Почему-то меня это не удивляет. Хафизова вы назвали «чудищем татарским» с этой же целью – развеселить студентов?

– Ну конечно, – физрук опять развел руками.

Максим посмотрел в притихший зал.

– Уважаемые члены Детсовета, выносите свои предложения – какого наказания заслуживает многоуважаемый преподаватель Сидоров. Только, пожалуйста, по очереди, не создавая шума.

Один за другим вставали студенты:

– Пусть он начнет шутить про себя самого, например, про свой возраст, про искривленный нос.

– Пусть извинится перед Дмитриевым и Хафизовым!

– Просто вынести замечание и проследить, сделает ли он выводы.

– Начинаем голосование! – объявил председатель. – Дежурные, подсчитывайте голоса!

Вскоре секретарь поднес Максиму листочек с количеством голосов.

– Итак, большинство голосов за то, что шутить вы, Павел Петрович, отныне будете над собой. Так что ждем на парах ваших юмористических рассказов, как вы остались с разбитым носом, как лишились обоняния, и как давно это было. – Максим ударил молоточком.

– Я могу идти? – Павел Петрович испытывал явное облегчение.

– Конечно. Дежурные, пригласите преподавателя географии Осипенко Таисию Петровну!

Перед залом предстала невысокая худая женщина в очках, с лицом, усыпанным веснушками.

– Итак, Таисия Петровна выгнала с пары студента Иванникова, что само по себе недопустимо, – начал зачитывать Ланин, – при этом она схватила его рюкзак и выбросила в коридор. Объясните Детсовету свои действия.

– Я вела урок, рассказывала ребятам про Мировой океан – из чего он состоит, сколько площади занимает. Студент Иванников в это время начал разговор с соседом по парте, причем в полный голос, как будто он не в колледже находится, а где-то на базаре. Я попросила прекратить разговор, но через минуту болтовня возобновилась. Я опять попросила замолчать, тогда Иванников разрезал канцелярским ножиком стул, на котором сидел, и начал вытаскивать из него поролон – прямо у меня на глазах.

– Не так было! – подпрыгнул со своего места Иванников. – Стул уже был разрезан, лучше надо следить за своим кабинетом! И ножика у меня не было, вы мне его сами дали, помните? Чтобы я аккуратно вырезал из другой тетрадки конспект и вклеил в новую! Да, есть у меня грех – в одной тетрадке все предметы подряд записывать, – добавил он под всеобщий смех.

– За всем не уследишь, может, и был разрезан, – пожала плечами преподавательница. – Однако, для чего было вытаскивать поролон? Я подумала, что он сейчас начнет кидаться кусками в других студентов, подобные случаи приходилось видеть. Конечно, я попросила нарушителя дисциплины выйти.

– А почему я должен выходить? – заорал Иванников. – Она рассказывает неинтересно, мне было скучно! Пусть заинтересует меня своим предметом, тогда и буду сидеть молча!

– Тишина в зале! – председатель стукнул молоточком. – Еще раз крикните с места, и я вас удалю. Рассказывайте дальше, Таисия Петровна.

– Иванников продолжал сидеть, не реагируя на просьбу выйти. Я стала сама не своя, меня трясло и колотило. Как так – я требую выйти, а он сидит, как ни в чем не бывало? Всю пару мне испортил! Все внимание на себя перетянул! Как мне учить других? Что они потом вспомнят на экзамене – как мы препирались с Иванниковым? В общем, я схватила его рюкзак и выбросила за дверь. Только так мне удалось добиться, чтобы он наконец вышел. Вот, собственно, и все.

В зале стояла гробовая тишина.

– Иванников полностью неправ, – Максим Семендяев озадаченно смотрел на Таисию Петровну. – Но вы, взрослый человек, почему так реагируете на выходки несмышленого мальчишки? Почему не можете установить порядок у себя в кабинете? Сдается мне – не ту профессию вы выбрали. Если из-за каждого так психовать, стоит ли работать в образовании? Что ж, давайте голосовать.

На это раз предложений было всего два:

– Замечание на первый раз.

– Извиниться перед Иванниковым.

Председатель ознакомился с цифрами и объявил:

– Большинство голосов за то, чтобы преподаватель извинился. Извинитесь, Таисия Петровна, и замечание вам не будет вынесено.

Таисия Петровна беспомощно посмотрела на президиум, оглядела зал.

– Извинитесь сейчас, при всех, – повторил председатель, – и можете идти.

– Я… я была неправа, – чуть слышно лепетала Таисия Петровна, заливаясь слезами, – нельзя брать чужие вещи и швырять в коридор…

Неожиданно она рванулась к выходу, но путь ей преградили дежурные.

– Извинитесь, или мы сделаем вам сразу и замечание, и выговор, – крикнул председатель, – вам останется всего шаг до увольнения!

– Не трогайте меня! – с рыданиями крикнула Таисия Петровна, отбиваясь от дежурных. – Вы права не имеете!

Вырвавшись из актового зала, вся в слезах и в соплях, она оказалась в рекреации, где ее попытались обступить любопытные коллеги.

– Что случилось? Что тебе сказали? Ты куда?

Таисия Петровна, не отвечая на расспросы, понеслась в сторону отдела кадров – писать заявление на увольнение.

В актовом зале поднялся невообразимый шум, студенты яростно спорили, кто прав в этой ситуации, а кто виноват. Дежурным с трудом удалось всех утихомирить. Настал черед третьего фигуранта.

Вошла пышная дама в своем любимом сером костюме, окидывая зал взглядом, полным высокомерия.

– Читова Ксения Андреевна, – представилась она громким, неприятным визгливым голосом, из тех, что давит своим превосходством и отравляет атмосферу накопленным ядом, – слушаю вас.

Олег Ланин привстал, зачитывая:

– Ксения Андреевна позволила себе назвать студентов «баранами», а также известны случаи, когда она отзывалась о них со словечком «оно» вместо «он» или «она». Кроме того, в первый учебный день оскорбила всю группу выражением «надо вас почистить». Итак, поясните Детсовету, почему такое пренебрежительное отношение к студентам, почему вместо «он» – студент может оказаться «оно», и почему группу «надо почистить»?

– Ну, студентов, может, и не стоило называть «оно» и «баранами», – тягучим, как пластилин, голосом, заговорила Читова, – но насчет всего остального я права, группу давно пора почистить. Двоечники и прогульщики – это балласт, который тянет группу на дно, снижает нам показатели успеваемости. Если вы не знаете, то мы тоже отчитываемся на педсоветах и краснеем за таких вот студентов. Нам тоже по шапке дают за двоечников.

– Хорошо, – кивнул председатель, – ваша позиция понятна. Уважаемые члены Детсовета, выносите свои предложения.

От взгляда и голоса Читовой многие впали в ступор – ее боялись, как огня, – поэтому вынесли одно-единственное предложение:

– Сделать замечание и предложить подумать над своими словами.

– Единогласно – за вынесение замечания, – объявил председатель после подсчета голосов. – Ксения Андреевна, на первый раз вы получаете замечание и предложение подумать над своим поведением.

Максим занес молоточек, но ударить им не успел.

– А я не согласна! – менторским тоном заявила вдруг Читова. – Я против вынесения замечания! Права не имеете так поступать с ведущим преподавателем!

Она продолжала что-то говорить, но Максим раздраженно прервал:

– То есть вы не согласны с решением Детсовета?

– Ка-а-тегорически не согласна! – принципиально кивнула головой Читова, глядя на председателя. – Я законы знаю, и очень хорошо разбираюсь в методиках! И готова поспорить…

– Я не буду спорить, – прервал ее взбешенный Семендяев. – Я, как председатель, выношу предложение, предусмотренное в таких случаях – линчевать! Кто «за»?

Горящим от негодования и требующим справедливости взглядом Максим смотрел в зал на своих преданных курсантов. На самом деле никакого линчевания в правилах предусмотрено не было, и подобное предложение продиктовала ему дикая ярость и желание справедливо наказать.

Им также двигало желание создать прецедент, эдакий пример, что Детсовет – не шутка, и с ним придется считаться. Именно поэтому он только что самовольно ввел новое наказание – «линчевание».

Но люди в зале стали поднимать руки – сначала верные своему старшине курсанты-судоводители, потом учащиеся других специальностей, наконец весь зал застыл с решительно поднятыми руками.

– Единогласным решением Детсовета, Читова Ксения Андреевна приговаривается к линчеванию! – Максим грохнул молоточком и многообещающе посмотрел в глаза мерзкой бабе: – Это будет долго и больно!

Он что-то быстро шепнул Ланину, тот понимающе кивнул, как будто вспоминая что-то, и дальнейшее произошло молниеносно, как отрубание головы змее.

Читова попыталась оказать сопротивление, но куда там, – через минуту ее уже связали по рукам и ногам, и одним движением стянули с нее юбку. Она осталась в своих красных туфлях на каблуках и в пиджаке, из-под которого выглядывали полные бедра в трусах и тонких колготках. После чего несколько дежурных взяли ее под руки, несколько – за ноги, и потащили извивающееся тело к выходу, чтобы пронести его вокруг колледжа.

Рот ей никто не затыкал, и Ксения Андреевна громко визжала, сыпала проклятиями и орала нечто бессвязное, впрочем, как она и привыкла. С самого детства она усвоила на подсознательном уровне – стоит ей завизжать, и родители бегут исполнять любой каприз дитяти, стоит заорать, и все окружающие, – хоть это муж, хоть суровый на вид начальник факультета, – начинают исполнять ее прихоти. Но на этот раз – впервые в жизни, – ни крики, ни вопли, ни визги, ни писки, – не помогали, хоть ты тресни.

Колледж стоял высоко, с двух сторон его окружал лес, полный птиц и мелких животных типа белок, а сразу после леса начинался высокий обрыв над морем, которое в часы прилива яростно шипело и плескалось синими волнами. Туда-то, в сторону леса, и направились курсанты со своим своеобразным, брыкающимся грузом.

Вахтерша и охранник смотрели им вслед буквально с отвисшими челюстями. Толпа студентов из актового зала, а за ними и любопытствующие, стоявшие под дверями, устремились на улицу. Из всех окон выглядывали сотрудники, привлеченные шумом и криками. Однако, за колледжем, на узкой тропинке между стенами и густым лесом, толпа начала рассеиваться, и здесь наслаждаться падением грозной преподавательницы могли не все.

Вседозволенность, азарт и гормоны в этот момент вскружили головы тем, кто ее нес. Спонтанно, в их головах созрел план иного наказания.

Дежурные, тащившие тяжелое визжащее тело, давно уже начали переглядываться: хоть тетка и отвратительная, но она же в одних трусах и тонких колготках! Ее упитанная часть тела, которую, по слухам, лижут подхалимы, так соблазнительно свисает, что в молодых брюках давно уже намечалась нешуточная буря.

– Пацаны, вон в тот сарай ненадолго, – указал старший из них, – как раз толпа отстала. Скажем, отлить заходили.

Ребята с легкостью снесли какую-то красную веревочку, натянутую между ветвей, даже не задумываясь, откуда она здесь взялась, и подошли к сараю. Положили связанное ревущее и стонущее тело, проворно начали расстегивать форменные ремни.

– А-а-а! – вдруг истошно заорал один из них.

Остальные подняли головы и на миг онемели. Среди деревьев с неподвижными лицами стояли двое мужчин в странной серой одежде. На одном из представших изваяний был длинный серый халат. Волнистые волосы до плеч. Другой был в серых брюках и серой рубашке необычного фасона и в серой кепке на голове. Но их же только что не было! Материализовались как из воздуха.

А что, если это те самые привидения, про которых они так много слышали, едва приступив к учебе?

– А-а-а! – заорали ребята и, забыв про Читову, со всех ног побежали мимо леса к крыльцу колледжа.

Чуть не налетели на толпу, стоявшую за углом. Впереди всех стоял, опираясь на палочку, пожилой преподаватель черчения Владимир Иосифович.

– А где ваша жертва? Вы что такие взъерошенные, как будто тигра встретили? Опозорить преподавателя оказалось так трудно? – в его голосе прозвучал сарказм.

– Там… там привидения! – выпалил один из курсантов, показывая пальцем в сторону леса.

– Ха-ха-ха, – зашумели стоявшие в толпе сотрудники, – обычных грибников испугались или кого вы там за привидения приняли. Привидений не бывает!

– Да дайте вы пройти! – протолкался Валерий Иванович. – Павел Петрович, Сергей Иванович, пойдемте со мной, надо же Читову поднять, привести в чувство. Разгильдяи бросили ее одну посреди леса!

– Да как им такое в голову пришло – стянуть юбку с ведущего преподавателя! – Сергей Иванович был возмущен до предела, но все же боялся распространяться дальше – как бы самому не влетело.

– Незачем критиковать Детсовет, – и в самом деле, не замедлил одернуть его начальник факультета, – не нашего ума дело.

Мужчины убежали, а Владимир Иосифович внимательно слушал сбивчивые рассказы ребят о привидениях.

– А вы далеко вообще забрели? К сараю не ходили, красную ленточку не оборвали случайно?

– Была там какая-то веревочка, вроде красная, – почесал затылок один из дежурных. – А что?

– Да творилась когда-то знатная чертовщина в колледже. Тогдашний директор даже экстрасенсов вызывал. Те приехали, что-то там сделали возле сарая, натянули красную ленточку и сказали, ни в коем случае ее не обрывать, иначе портал откроется.

– Вы шутите, Владимир Иосифович? – сдавленным голосом спросил подошедший Максим. – Какой еще портал?

– У меня же папа учился в этом колледже, – вдруг вспомнила Алина Благодурова, – он мне рассказывал про привидения, которые то в общаге появлялись, то в учебном корпусе. И еще где-то на территории есть портал. Кто в него попадал, пропадал бесследно.

– Так я про это и говорю, – повернулся к ней пожилой преподаватель черчения. – Привидения – они другие, полупрозрачные или прозрачные, и встречали их внутри здания. А через портал, который в лесочке за зданием, приходили пришельцы. Вот их, скорее всего, ребята и увидели.

У ребят невольно мороз побежал по коже.

– А что за пришельцы, Владимир Иосифович? – заинтересовался Максим.

Но тут прибежали взмыленные мужчины во главе с Валерием Ивановичем.

– Читовой нигде нет! – с отчаянием кричали они. – Все обошли, никаких следов!

– Да скрылась она от позора такого, – предположила вахтерша Майя Михайловна. – Надо посмотреть, машина ее на месте? Может, она давно уехала.

– Ага, связанная!

– А вы, ребята, так не шутите, – не удержалась Майя Михайловна и погрозила пальцем курсантам, – не ровен час – возмездие прилетит за такое надругательство над преподавателем! Эх вы, разве можно до крайностей доходить?

– Так, вы почему свой пост покинули? – прикрикнул на нее Валерий Иванович. – Идите на вахту! Вас забыли спросить!

Кто-то из ребят сбегал на парковку, но машина Ксении Андреевны стояла с закрытыми дверьми, а ее самой поблизости не было.

Валерий Иванович с ужасом смотрел по сторонам:

– Что делать, что делать? Полицию вызывать? А, может, она с обрыва в море упала?

– Да что вы, с того места до обрыва далековато!

– Короче, остаемся до наступления темноты, прочесываем лес и всю территорию, – распорядился начальник факультета.

Инна Геннадьевна с Надеждой Викторовной пили чай в уютной гостиной Риммы Павловны и делились событиями прошедшего дня.

– Привидения? Пришельцы? – с сомнением переспросила Римма Павловна. Она, как человек прагматичный, не очень-то в это верила.

– Да, ребята говорят, странные такие фигуры, – подтвердила Инна Геннадьевна. – Представьте, лес, деревья, никого нет, и тут прямо из воздуха, появляются два человека. С виду молодые, полностью в сером. Один в брюках и рубашке, а второй в длинном халате. И волосы волнистые до плеч.

Римма Павловна при этих словах вдруг вскрикнула и схватилась за сердце. Перепуганные женщины кинулись к ней:

– Бабушка, тебе что, плохо? – кричала Надя.

– Может, скорую вызвать? Садитесь, садитесь! Что с вами? – волновалась Инна.

Римма Павловна схватилась за подлокотники и опустилась в кресло.

– Ничего-ничего, девочки, со мной все хорошо. Просто я знаю… знала когда-то этих людей. Может быть, они на том месте погибли, – голос ее задрожал, – и их даже не удосужились похоронить, и неприкаянные души до сих пор бродят…

Обе женщины непонимающе смотрели на нее. Неужели Римме Павловне так плохо, что она бредит?

– Вы думаете, я говорю бред? – виновато смотрела на них старушка. – Я просто сама ничего не понимаю. Я вам обязательно все расскажу, только не сейчас, хорошо?

– Хорошо, Римма Павловна, – сказала Инна Геннадьевна, – только вы обязательно нам расскажите, вместе же проще будет разобраться.

– Да-да.

Глава 5

Бабушкины страшилки

Девчонки, напившись чаю со свежими пирогами, переместились к небольшому столику поиграть в шахматы и поболтать. Произошедшее за день продолжало их будоражить. Есть темы, которые будоражат настолько, что люди обсуждают их даже спустя десятилетия.

– Интересно, нашли Читову или нет еще?

– Да куда она денется, было бы очень странно, если такая, как она, куда-то делась, – с раздражением произнесла Инна. Уж она-то натерпелась придирок от этого «ведущего преподавателя»: то запятую в планах не там поставила, то консультацию для двоечников не назначила.

– Да чисто по-человечески жалко, – возразила Надежда, пожав плечами.

– Я тебя умоляю, – Инна закатила глаза. – По-человечески можно относиться к человеку, но не к танку, который прет по головам. Сколько студентов ушли из-за нее, без образования остались! А начальник факультета прыгает перед ней на задних лапках, боится слово сказать.

– Потому что бесполезно что-то говорить. Помнишь Кудрявцева? Ну да, пропускал он занятия, но ведь не просто так – у парня мама умерла. Сколько раз я ходила к Читовой, как просила за него! Ведь мы, педагоги, должны учитывать тяжелые обстоятельства студентов!

– Я тебе больше скажу: я подралась с ней из-за него.

– Да ну!? Как? – подруга округлила глаза и с недоверием посмотрела на Инну.

– Да было у нас сборище, по-моему, к восьмому марта. Выпили, как водится. Я начала ей говорить, что она поступает бесчеловечно. Ну, слово за слово, я ее ударила, она меня. А толку от этого? Все равно отчислила. Потом, я слышала, бабушка Кудрявцева ей звонила, и отец приходил. Бесполезно! Отчислила, и глазом не моргнула! У самой ведь сын, как она не боится, что бумеранг прилетит?

– Ну что ты, она своим сыном хвастается, какой он замечательный, какой подарок она себе сделала! – презрительно фыркнула подруга.

– Да сомнительный там такой подарочек, толстый, страшный, наглый хам – весь в нее, – брезгливо поморщилась Инна.

Римма Павловна не особенно вслушивалась в их разговоры. Перед ее мысленным взглядом стоял высокий молодой человек в сером халате с волнистыми волосами до плеч… Кто знает, как сложилась бы ее жизнь, будь обстоятельства хоть чуть-чуть помягче?

Новый, 1952 год, двенадцатилетняя Римма встретила на вечере в своей родной школе, из окон которой были видны корпуса завода имени Сталина, в компании одноклассников, их родителей и учителей. Впрочем, родители Риммы одновременно были и учителями этой школы: папа преподавал историю, а мама – математику.

Ребята перешли в шестой класс, и теперь для них была организована не просто елка с детскими атрибутами, а своеобразный вечер, с торжественной частью, праздничным столом, речами, веселыми песнями.

Через пару лет они уже будут блистать на балу для старшеклассников. Вот когда можно будет прийти в нарядных платьях и костюмах, танцевать и вести себя совсем по-взрослому, может, даже разрешат в честь праздника подкрасить ресницы и губы. Но самое главное, все они станут к тому времени комсомольцами!

Все пути будут открыты: на демонстрациях они будут идти в ногу с такими же товарищами и кричать «ура»; кто захочет, станет вести яркую интересную жизнь активиста; хочешь, езжай после школы на новую стройку, хочешь – покоряй пустыни и осваивай целину. А война начнется, тогда ты в первых рядах, с оружием в руках, пойдешь защищать нашу великую родину.

И Римма, и все ее подруги, друзья и одноклассники смотрели в будущее широко открытыми, счастливыми глазами. Они смотрели вперед с надеждой и не уставали думать, как же им повезло родиться в такое время и в такой стране!

После праздничного вечера веселая толпа высыпала на улицу, но никому не хотелось идти по домам. Среди родителей подавляющее большинство были, конечно, мамы. В послевоенное время папы были редкостью. На весь класс папа был у Риммы, у Вики Ивашовой, да еще у одной девочки, Кати. Но Катин папа не приходил на школьные собрания, он вернулся с войны после тяжелых ранений, часто болел, и видели его редко.

Родители Риммы остановились поболтать с мамами ее одноклассниц, а она сама обсуждала с друзьями и подругами в сгущавшихся сумерках планы на вторую четверть – в какой театр они сходят с классом, какие книги прочитают. Вечером ждет праздничный ужин дома, придут гости. Завтра на уроки не надо, первое января – красный день календаря.

Если бы кто-то в ту минуту сказал Римме, что своего папу она не увидит ближайшие несколько лет, а в эту родную, светящую мягким светом из окон, школу, вообще никогда, никогда! – не вернется, она бы просто расхохоталась в ответ и ни капельки не поверила.

Римма Павловна так глубоко задумалась, что мысленно перенеслась в прошлое, переживая те дни вновь…

– Римма, пора домой! – услышала она теплый мамин голос.

– Мама, папа, – девочка подбежала к родителям, – а можно Катя с нами пойдет? Я обещала дать ей почитать «Робинзона Крузо», и заодно мы хотели обсудить…

– Да нет, извините, нам домой пора, – сказала немногословная хмурая мама Кати.

– Как жалко! Катя, ну ты тогда завтра приходи, хорошо?

– Приду обязательно, – пообещала подружка.

В темноте двора никто не встретился, люди давно хозяйничали на кухне, готовясь к встрече Нового года. В слабоосвещенном подъезде курили у окна двое соседей, с которыми все трое вежливо поздоровались.

Открыв входную деревянную дверь коммуналки на втором этаже, семейство оказалось в просторном коридоре, из которого двери вели в квартиры жильцов. Вот здесь было шумно.

Большинство соседей были женщины – кто мужа не дождался с фронта, кто не успел и замуж-то выйти, – носились, занятые готовкой; один из немногочисленных мужчин разговаривал по телефону, другой вешал на гвоздь огромный таз после стирки. Приятные запахи еды из кухни смешивались с неприятными – из ванны и уборной.

Отгремели куранты, наступил новый, 1952 год. На самом видном месте повесили табель-календарь с изображением кремлевской башни и алых знамен. Гости давно разошлись. Мама выключила свет и, как всегда перед сном, весело хлопнула в ладоши:

– Спать, всем спать!

Родители легли спать в своем углу за ширмой, Римма нырнула под одеяло на своей узкой кровати с железной панцирной сеткой. Поначалу сон не шел. Громко тикали часы с будильником, кружились снежинки за темным окном. Девочку переполняли планы на будущую счастливую жизнь. Плавно мысли перетекли к учебе. В третьей четверти она обязательно вырвется в отличницы! Не так уж это и сложно, если учесть, что во второй четверти у нее всего лишь три «четверки» – по алгебре, геометрии и биологии. Она даже зубами скрипнула. Кому-то математика дается легко, как семечки раскусить. Ей же с первого класса приходилось точные науки покорять, словно неприступные скалы.

А еще она забросит танцевальный кружок в доме пионеров и запишется в шахматный, по совету мамы, которая всегда говорит, что надо учиться мыслить логически и развивать мозги.

Глаза ее в темноте заблестели, хотелось встать с кровати и куда-то бежать, что-то делать, к чему-то стремиться. Закончить шестой класс с отличием – это не шутка! Как же ее будут чествовать в школе – конечно, дадут почетную грамоту, отправят делегатом в другую школу делиться опытом, а потом и вовсе дадут путевку в Артек! О, перед глазами Риммы засверкало южное море, высокие шелестящие кипарисы, веселые отряды с горном и барабанами… а потом стало клонить в безмятежный сон.

Как вдруг, проем окна осветил яркий свет, и она услышала звук подъехавшей машины. Девочка проворно выбралась из-под одеяла, ступила босыми ногами на холодный пол и на цыпочках подбежала к окну. Внизу, прямо перед их подъездом, рычала мотором большая черная машина, включенные фары охватывали заснеженные деревья и сарай в тупике двора. Блестящая дверь машины хлопнула, из нее выбрались трое человек в форме и зашли в их подъезд.

Римма отвернулась от окна и застыла на месте, как вкопанная. Стало очень страшно. В сонной тишине дома раздавался грохот тяжелых сапог по каменным ступеням, словно кто-то вбивал гвозди молотком. Что это за люди и куда они направляются? За ширмой слышно было, как зашептались родители.

Раздался пугающий и резкий звонок в их дверь. Мама в одной ночнушке выскочила из-за ширмы. И почти сразу же в дверь их комнаты заколотили мощные кулаки. Наверное, кто-то из соседей не спал и успел открыть входную дверь в квартирный тамбур.

Мама открыла, и в комнату ввалились те самые трое мужчин в форме. Без тени смущения включили свет и прошли в грязных сапогах на середину комнаты.

– Вы Гольдман Павел Алексеевич? – уточнили у отца, который вышел из-за ширмы в ночной пижаме.

– Да, – сонно и с непониманием оглядел вломившихся отец. Как все близорукие люди без очков, он выглядел каким-то беспомощным.

– Классный руководитель Сусанны Певзнер, – медленно и как будто с упреком произнес один из мужчин.

– Да, но… – удивленно замялся отец.

– Объяснять будете на допросе, – прервали его, – наше дело – изъять запрещенную литературу.

– У нас нет никакой запрещенной литературы, и взгляды Сусанны я никогда не разделял.

– Не разделяли, но знали? – въедливо уточнил говорящий.

Отец виновато потупился:

– Узнал, когда ее арестовали.

– Так, ладно, зовите понятых.

За дверью комнаты к тому времени собралась целая толпа любопытствующих: кто в халате и с бигуди, а кто в одной ночнушке прибежал посмотреть на чужое горе.

Комнатка была небольшая, и обыск не занял много времени. За пару часов перетряхнули все книжные полки, перевернули все шкафы и даже постели. Конечно, ничего запрещенного не нашли. Однако, отцу все же велели собираться.

Римма смотрела на происходящее широко распахнутыми глазами и чувствовала, как дощатый пол плывет под ее ногами. Она смотрела на людей, и не понимала, кто они и что происходит. Неужели такое может быть наяву – чтобы в их приличную комнату с прозрачным тюлем на окнах могли войти в грязных сапогах какие-то люди в форме? Чтобы ее отцу, порядочному человеку и учителю с большим стажем, могли предъявить какие-то непонятные обвинения?

Отца повели на выход из квартиры. Мрачные лица конвоиров отпечатались в памяти ребенка навсегда. Они выглядели окаменелыми бездушными масками, пугающими Римму до дрожи.

– Там разберутся, я скоро вернусь, – дрогнувшим голосом сказал отец, обернувшись в дверях.

И мама, закрывая ладонями рот, чтобы не расплакаться, побежала за ним по коридору. Папа хотел обернуться вновь, обнять маму, но ему не дали. Так и остался в памяти дочери на ближайшие годы его взъерошенный, как у пойманного зверя, затылок.

Мать и дочь вернулись в свою комнату и прильнули к окну. Они смотрели, как отца запихивают на заднее сиденье, провожали взглядами отъезжающую машину, а из глаз струились тихие слезы отчаяния.

До утра никто не постучался в их дверь, никто из друзей или соседей не пришел хотя бы спросить, не нужна ли помощь в наведении порядка после обыска. И когда забрезжил неяркий зимний рассвет, никто не зашел, не позвонил, словно они перестали существовать или заболели ужасно заразной болезнью.

Наутро весь околоток уже знал о произошедшем, но никто, никто не позвонил и не пришел, даже Катя за обещанным «Робинзоном Крузо».

– Доченька, помоги мне собрать вещи, – сказала мама в один из следующих грустных дней.

Римма подумала, что они будут просто наводить порядок, раскладывать все по местам, но мама имела в виду другое. Книги и вещи пришлось складывать в мешки и узлы. На следующий день мать пошла в школу и забрала оттуда документы – свои и дочери, потом договорилась с водителем грузовика, чтобы он отвез их в подмосковный город Клин, к бабушке и дедушке.

– Может, зря уезжаем? – повзрослевшая Римма всю дорогу, трясясь в кузове грузовика, с сомнением смотрела на мать, – папа вернется, а нас дома нет.

– Вряд ли он вернется, – горько усмехнулась мама, – знаешь, кто такая Сусанна?

– Знаю, это же девочка, которая училась в папином классе, а потом куда-то пропала.

– Она организовала литературный кружок в доме пионеров, но они там не только книжки читали, а строили планы, как уничтожить членов правительства.

– Как? – поразилась Римма. – Быть такого не может!

– Я тоже так думала, но…

– Их расстреляют? – ужаснулась Римма, выпалив самое худшее предположение.

– Не знаю, скоро суд, там и вынесут приговор.

– А наш папа тут при чем?

– Он классный руководитель, обязан был знать, чем дышат его ученики.

– А нам что будет? – Римма была уже не маленькая и знала, что может ожидать членов семьи врага народа.

– Теперь уже ничего, не переживай, – мама ласково погладила ее по плечу и даже улыбнулась. – В Клину никто ничего не знает, и мы никому не скажем, правда? Свою фамилию я не меняла из-за диплома, и тебе мы правильно догадались не давать отцовскую еврейскую фамилию. Ты, как и я, Мещеркина.

– А что говорить бабушке и дедушке?

– Я сама им скажу – якобы разошлась с мужем, в Москве оставаться не пожелала. А потом и спрашивать перестанут.

Все так и получилось, как предсказывала умная мама. Пожилые родственники приняли хорошо, лишних вопросов не задавали. Сама она устроилась учительницей в местную школу, дочь пошла туда же. Иногда женщина ездила в Москву, чтобы отправить оттуда очередное письмо с запросом в инстанции о судьбе такого-то, якобы от имени сестры, с просьбой прислать ответ на главпочтамт до востребования.

Но прошло полгода, а никаких вестей не было. Еще через год мама случайно узнала, что Сусанну и еще двоих главарей кружка расстреляли. Всем остальным, проходившим по делу, дали разные сроки – кому десять лет, а кому и двадцать пять. Вскоре умер суровый правитель, на его место встал другой, с новыми взглядами, и многих заключенных реабилитировали и стали выпускать из тюрем раньше срока. А вестей об отце все не было и не было. Сколько бы не ездила мама на главпочтамт.

Весной 1956 года она разослала письма в несколько разных инстанций, указав на этот раз свое имя и адрес в Клину – времена наступили спокойные, шла политическая оттепель. Вскоре пришел официальный ответ: «Гольдман Павел Алексеевич содержится в психиатрической больнице номер пять Хабаровского края, в городе Советская Гавань».

Вахтерша Майя Михайловна сидела в дежурной рубке и болтала с подружкой по телефону.

– Да все уже ушли, никого нет, – говорила она в трубку, – даже директор с Валерием Ивановичем и те ушли. Лица на них не было. Представляешь, Читову так и не нашли. Завтра с утра опять начнут искать. А может, дома объявится. Да-да, директор связался с ее мужем… А что муж… Муж говорит, домой не возвращалась. Да и машина ее до сих пор на парковке. Ой, да я тоже так думаю – спряталась где-то, не знает, как людям в глаза поглядеть. Небось, подружка где-нибудь неподалеку живет, вот у нее теперь и отсиживается. Хотя, – Майя Михайловна почесала карандашом затылок, – она же связанная была, по рукам и ногам, уползти и то не получится… Ты уверена? А кстати, да! Не морским же узлом они ее связали! Конечно, развязалась и убежала! Но я одного понять не могу. Ребята точно видели двух призраков… Ты думаешь? А кстати! Ты, как всегда, права! Конечно, это не призраки. Мужики самые обыкновенные с зоны сбежали, бабу сто лет не видели, да и уволокли ее куда-нибудь. Как же я за нее рада, – затряслась от смеха вахтерша, – наконец-то хронического недолюбита не будет, хоть на людей кидаться перестанет! Ой, давай пока прервемся, директор на сотовый звонит!

Из трубки мобильного телефона тут же донесся злобный крик Антона Егоровича:

– Почему опять до вахты никто дозвониться не может!? Почему мне в такое время звонят и жалуются? Вы что там, трубку неправильно положили? Или трепались с кем-то по телефону? Последний раз вас предупреждаю!

– Поняла, виновата, простите, это в послед… – начала оправдываться женщина, но из трубки уже шли короткие гудки.

Тяжело вздохнув, Майя Михайловна посмотрела на часы и пошла на обход – обычная вечерняя процедура.

Она вышла на крыльцо. Обошла вокруг здания, внимательно осматривая окна – не оставили ли их открытыми, не забыли ли выключить свет. На колледж неумолимо наступала ночная тьма, становилось прохладнее. Территория была пустынной, но вдалеке видно было, как в пятиэтажках загорался свет в окнах – а это значит, что у нормальных людей закончился рабочий день и они вернулись в свои дома.

Вахтерша, сетуя на свою работу, вошла в вестибюль и привычно закрыла двери на все замки. До утра сюда никто не войдет, только патрульные курсанты раз в час пройдут мимо, и все. Осталось обойти этажи, и можно устраиваться на диванчике спать. Сначала она поднялась на самый последний этаж, проверила все кабинеты, включила свет в коридоре, потом так же, без усердия, проверила остальные этажи.

Спустившись обратно в вестибюль, Майя Михайловна направилась к окнам, чтобы поправить криво висящий тюль.

– Ох! – вскрикнула она вдруг и схватилась за сердце, не дойдя до окон каких-нибудь нескольких шагов.

С той стороны в окно заглядывал какой-то человек. Он приставил ладони между лицом и стеклом, чтобы получше разглядеть, что происходит внутри. Силуэт четко вырисовывался в свете фонарей – это был высокий худой мужчина в халате, с волнистыми волосами до плеч. Точь-в-точь привидение, которое описывали ребята!

Правду говорят люди – в моменты великих потрясений мы начинаем вспоминать даже такие моменты из далекого детства, про которые, казалось бы, давно забыли.

Вот и у Майи Михайловны вдруг встала перед глазами ее бабушка, которая сидела бесконечными зимними вечерами у печки, ловко орудовала спицами и не спеша рассказывала ей, тогда еще совсем маленькой, разные истории, совершенно непонятные ей в том возрасте и всплывшие в памяти сейчас в другом свете.

– Есть правильные покойники – те, кто умер от старости, – рассказывала ей бабушка. – А есть неправильные – те, кто замерз, утоп, сгорел, разбился или убил кто-то. Они свой век не изжили, вот и маются на земле, пока не придет их срок. Сколько их не зарывай, а земля не принимает, наутро гроб все равно окажется сверху могилы. Поэтому и не зарывали таких неправильных, а просто закладывали – ветками, камнями, хворостом. И назывались они «заложниками», от слова «заложить».

Маленькой Майе было страшно до жути, но и интересно, аж дух захватывало. Не может это быть неправдой, бабушка ведь взрослый человек, а взрослые не врут.

– Самое опасное, когда в «заложника» вселяется злой дух, – продолжала бабушка, – тогда он превращается в упыря, приходит к скотине и пьет из нее кровь.

– Но для людей же это не страшно.

– Страшно. Вот сдохнет корова, и молока у людей не будет. Есть еще русалки – они под воду утянуть стараются. Смотри, в воду ночью не заходи, да далеко не заплывай.

– Не буду, бабушка. А еще в кого они могут превратиться?

– В жердяя могут, в игошу. Жердяй ходит по ночам и в окна заглядывает. В поисках жертвы рыщет. Тощий и неприкаянный, пугающий и жуткий. Кто с ним глазами встретится, того ждет смерть. Уведет за собой в топи, или в дымку туманную. Поэтому запомни: окна на ночь надо занавешивать! Или игоша встретится, нечистый, загубленный и неприкаянный, рыщет по подворьям и домам, жалобно плачет и зовет к себе. Услышишь – не ходи! В омут утащит и поминай как звали!

Майя Михайловна крепко зажмурилась и помотала головой, прогоняя непрошенные воспоминания. Осторожно открыв глаза, она увидела, что за окном никого уже нет.

«Так, спокойно! – приказала Майя Михайловна сама себе. – Надо срочно звонить на вахту общежития, пусть посылают патрульных, чтобы проверили территорию. По округе шляется не пойми кто, может, и правда, сбежавшие уголовники».

Продолжение книги

Детсовет бесплатное чтение

Глава 1Первое сентября

Глава 2После линейки

Глава 3Вступительный педсовет

Глава 4

Глава 5

Глава 1
Первое сентября

Глава 2
После линейки

Глава 3
Вступительный педсовет