Авиатор: назад в СССР 12 бесплатное чтение

Глава 1

Дыхание участилось. Адреналин бил по вискам со страшной силой.

– Горишь! – прозвучал в ушах голос Байрамова.

– Остановил, – ответил я, давая понять, что один двигатель уже выключил.

Табло о пожаре коробки самолётных агрегатов КСА продолжало гореть. Если она разрушится, все системы машины перестанут работать.

По всем признакам и правый двигатель, который я остановил, горит.

– «Пожар левого двигателя», – даёт о себе знать печально известная «девушка».

Вот теперь и второй! Его параметры пока в норме, но температура стала расти. А баллон для тушения пожара в самолёте всего один, и совершенно непонятно, что же им, в конце концов, тушить. У меня три очага возгорания!

Времени для решения нет. Моментально ищу глазами просеку, поле, пустырь. Хоть что-нибудь, куда можно «воткнуть» самолёт. Но везде дома, площадки, очертания школ и детских садов. Нет, прыгать нельзя!

Просчитываю варианты. Большая посадочная полоса на ремонте. Работаем мы с малой полосы. Если заходить на неё, то это через соседний городок. Ни в коем случае! Снижаться над ним опасно: горящий падающий самолёт сотворит страшную трагедию. Даже если я срежу, и буду садиться с малого круга.

– Сажусь на большую. Технику к полосе, – информирую я руководителя полётами.

Этот риск оправданный – заход на посадку по краю города. При снижении в район ближнего привода, если произойдёт взрыв, меня просто вынесет по нисходящей траектории на аэродром. Самолёт упадёт до полосы между приводом и ограждением. Ну, и я вместе с ним, если не успею катапультироваться.

– Понял. Полоса свободна, – отвечает руководитель.

Световые табло продолжают гореть. Параметры двигателей «скачут». Но главное, что даёт надежду – самолёт управляем!

Отклоняю ручку влево, шасси выпущены. Самолёт пошёл на снижение. Готовлюсь, что буду садиться на повышенной скорости, но самолёт лёгкий. Стойки шасси усилены. На центральном пульте продолжается «светомузыка», но всё моё внимание только на полосу. Левой рукой нащупываю тумблер пожаротушения КСА. Буду тушить её, поскольку тогда появится время для посадки. Мне надо минуту. Максимум полторы!

Самолёт уже преодолел ограждение аэродрома, но вдруг начал кренится на левое крыло. Рано! Парирую этот момент, отклоняя педаль и ручку управления в обратную сторону. Контроль над самолётом восстановлен. Пора тушить!

Включаю тумблер системы пожаротушения. Приближаюсь к полосе. Начинаю гасить скорость. Крен чуть больше нужного, но над самым порогом выравниваюсь и касаюсь колёсами полосы.

Пока самолёт прыгал на неровностях бетона, сбросил фонарь кабины и начал отстёгиваться. МиГ остановился напротив рулёжки, где уже стояли пожарные машины. Чувствую запах гари. Спрыгиваю вниз, где рядом оказывается Иван, который оттаскивает меня как можно дальше от самолёта. Не могу отвести глаз с горящего МиГа.

Я уже вижу, как его тушат специальным составом пожарные. Ко мне спешит медицинский УАЗ, но он мне не особо нужен. Со мной, в отличие от самолёта, всё хорошо.

– Серёга, ты как? – приобнял меня Ваня, сняв шлем с моей головы.

– Всё в порядке. Надо же такому случиться, – покачал я головой, махая врачам, что их помощь мне не нужна.

– Главное – живой. А самолёт восстановим.

Смотрю за тем, как обгорела задняя часть фюзеляжа и не понимаю, как это можно будет сделать. В голове ещё до сих пор мысли о том, что стало причиной аварии.

Странная ситуация. Должен радоваться, что живой, но не могу. Я ведь понимаю, насколько сейчас на конструкторское бюро усилят давление. Самый продвинутый образец МиГ-29М показал себя ненадёжным.

– Сергей, пошли в машину, – указал Иван на медицинский УАЗ.

– Давай пройдёмся, – предложил я, и Швабрин охотно соглашается.

На улице такая хорошая погода! Машина была изумительной в полёте. Каждый элемент был выполнен чётко, и похвала от Вигучева была только подтверждением этого.

А в итоге – самолёт едва успели потушить. На аэродроме запах сырости и гари смешался с парами керосина. И мы с Иваном медленно бредём по краю рулёжки в направлении стоянки.

Я пересказал Швабрину, что произошло в кабине, но он попытался меня остановить.

– Сергей, успокойся. Ты посадил горящую машину. Самолёт горел. У тебя иного шанса увести его от деревень и города не было. Тебе сильно повезло, что он не взорвался.

Я сделал паузу в разговоре, обернувшись на дымящий самолёт на полосе.

– Заметил, что мы с тобой не говорим про катапультирование, верно? Нам это кажется недопустимым, – сказал Иван.

– А как оставить самолёт, который результат трудов многих людей? Или как прыгать, если вокруг дома и дети играют?

Удивительно, как в такой момент ты не думаешь о себе. Когда всё спокойно и тебе ничего не угрожает, ты не можешь сказать, что способен на геройский поступок. Но когда наступает момент выбирать, ты, не раздумывая совершаешь его.

К нам подъехала машина генерального конструктора, в которой на переднем сиденье сидел Меницкий. Спокойно выйдя из неё, Валерий Евгеньевич подошёл ко мне и осмотрел с ног до головы. Да так внимательно, будто мама перед отправкой сына на утренник. Поправил мне воротник, волосы пригладил, застегнул куртку и попытался забрать шлем из рук, но я не дал.

– Валерий Евгеньевич, это я могу и сам подержать. Всё со мной хорошо.

– Я вижу. Рисковал здорово ты Сергей, когда заходил на посадку, – сказал Меницкий, напомнив, как я «валился» в самый торец полосы.

– Времени было мало. Ещё немного и бахнуло бы. Тогда обломки бы упали на дома.

– Я понял. Хорошо, что самолёт привёз. Теперь у нас ещё больше работы.

Он настоятельно сказал нам с Иваном садиться в машину и отвёз в лётную комнату. Расслабиться под горячими струями воды в душе, не получилось. Забились мышцы на шее и спине. Напряжение в момент аварии было колоссальное. Я попытался держать руку на весу, но она слегка подрагивала.

Вернувшись в лётную комнату, меня уже ждал горячий чай и бутерброд.

По телевизору шёл «Клуб путешественников», где показывали очередную экспедицию. Потрясающая работа у путешественников!

– Почти как мы – такие же искатели приключений, – сказал Ваня, присаживаясь на диван рядом со мной. Белкин приходил весь на нервах.

Дверь в лётную комнату открылась и на пороге появились Меницкий, Сагит Байрамов, а также хромающий Федотов. Обсуждение отказа было коротким, поскольку нашу большую компанию «разбавил» генеральный конструктор Белкин.

Анатолий Ростиславович вошёл в комнату и, ничего не сказав, к графину с водой. Взяв его, он несколько секунд раздумывал в полной тишине и поставил на стол, так и не налив воды.

– Совещание было. Много говорили про нас, – сказал Белкин.

– И что говорят? – спросил Федотов, присев на стул.

– Ничего хорошего. Машина ненадёжная, проект модернизации не нужен. А когда начал говорить Самсонов, то стало ещё грустнее.

– Какой итог? – продолжил Александр Васильевич.

– Работаем дальше. Выясняем причину, исправляем недостатки. Но вы все понимаете, что наш самолёт ещё никогда так не был далёк от посадки на корабль, как сейчас.

После этого генеральный конструктор вышел из комнаты. Федотов всех отпустил по домам, а меня попросил задержаться на пару минут.

– Как состояние?

– Всё хорошо, Александр Васильевич. Если можно так назвать всю ситуацию с нашей фирмой.

– Первые серийные машины всегда выдают отказ за отказом. Порой мы слишком успокаиваемся, когда всё идёт в испытаниях слишком гладко, не замечаем мелочей.

Вот сейчас я его не понял. Он хочет мне сказать, что у меня произошёл отказ, и я его вовремя не заметил? Или в процессе наших полётов на МиГ-29М, мы были к нему недостаточно требовательны?

– Если вы видите мою вину, то так и скажите. Зачем намекать.

Старший лётчик нашей фирмы нахмурился. С Федотовым так лучше было не общаться. Он человек своеобразный и свой авторитет поколебать не даст.

– Нет. Весь процесс испытаний шёл нормально. Мы обязаны проверять на машине такие режимы. Не вижу вины лётного состава.

Это уже приятно слышать. Я уже подумал, что окажусь на месте Николая Морозова, который совсем недавно тоже был в схожей ситуации.

– Я вас понял.

– Но, нам всем нужно хорошо подумать. Что-то не то происходит на фирме. Моя авария, твоя, ракеты на полигонах во Владимирске всё не летят. Надо подумать, а пока отдыхай. Завтра выходной не хочешь взять?

Было бы хорошо поваляться на кровати, но не смогу сидеть дома просто так.

– На работу приду.

Через десять минут я уже ждал Веру около её лётной станции. Она попросилась раньше уйти с работы. Стою около крыльца и смотрю на проезжающие мимо меня автомобили больших начальников. Вся программа демонстрации техники закончилась.

В душе немного тревожно за судьбу нашего самолёта. Невольно начинаю думать, а сделал ли я всё правильно.

Мысли о работе исчезают в тот момент, когда в нос ударил приятный запах цитрусов. Духи «Фиджи», подаренные мною Вере, я спутать не мог. Как и аккуратные шаги супруги за моей спиной. Наверняка, крадётся незаметно и пытается сделать сюрприз. Специально стою и гляжу вперёд, пытаясь не улыбаться.

– Сергей, не притворяйся, что не видишь меня, – сказала за спиной Вера.

– Я тебя не вижу. Спиной к тебе стою.

– Неестественно ты это делаешь, – произнесла жена, и я повернулся к ней.

Её бордовый берет на голове слегка съехал. Видимо собиралась впопыхах. Кремовое пальто дополнено светлыми перчатками. Жена подошла ко мне и обняла, уткнувшись головой грудь.

– Слышала про аварию, – тихо произнесла она.

– Случается в моей работе.

– Как ты себя чувствуешь? Нигде не болит?

– Вер, всё хорошо. Не волнуйся. Жив, здоров, на своих двоих перед тобой.

Постояв в таком положении минуту, мы направились на выход с территории. Я расспросил, как оценили образцы беспилотников её конструкторского бюро.

– Пчёлкин ничего не сказал, но выглядел довольным. Предупредил, что работы будет много.

– Значит, военному начальству понравилось.

Вера кивнула. Я видел, что она хотела у меня спросить о нашем показе, но не стала этого делать.

Дома мы быстро переоделись и готовились к обеду. Пока я молча смотрел в кухонное окно, Вера грела на плите борщ и варила макароны.

– Я радио включу. Ты сиди пока, – сказала жена и пошла в комнату.

Только хотел предложить ей побыть в тишине, как в квартире запела Алла Борисовна.

– «Южный ветер ещё подует. И весну наколдует…» – звучали строки её известной композиции.

– Вот видишь. Даже в песнях тебе поют, что всё ещё будет. Ты главное – не расстраивайся, Серёжа.

Чем чаще Вера мне это говорит, тем больше я вновь погружаюсь в аварию. Невольно вспоминаю каждое действие.

– Дорогая, давай про что-нибудь другое.

– Хорошо. Приятного аппетита, – сказала Вера, и поставила передо мной тарелку борща.

– Спасибо.

Не успел я взять любимую мной деревянную ложку, как в дверь постучались.

– Пойду, открою.

– Нет, – остановил я жену. – У тебя макароны разварятся сейчас.

Встав со стула, я направился к входной двери. Открыв её, на пороге обнаружил престарелую соседку бабушку Антонину, которая вернулась с прогулки. Живёт она одна. Мужа похоронили пару месяцев назад.

– Серёжка, помоги дверь открыть. Руки болят, не могу ключ провернуть, – сказала баба Тоня.

– Конечно, бабуль.

Соседка отдала мне ключ дрожащими морщинистыми руками. От одного прикосновения чувствуется в ней то самое родительское тепло. Вспомнил, что давно не разговаривали с бабушкой Надей.

Почти две недели назад она звонила нам, но я был на работе. Вера с ней долго говорила, и она очень скучала по нам. Видимо, что-то чувствовала.

Открыв квартиру бабушке Антонине, я пропустил её вперёд и отдал ей ключ. В коридоре соседки очень вкусно пахло. С кухни тянулся аромат недавно приготовленных пирожков. Отпустить без выпечки меня баба Тоня не смогла.

– Спасибо! Здоровья тебе, Серёжка. Работа у тебя ой непростая. Всё получается?

Не в тот день задала вопрос баба Тоня. Но мыслей огрызаться не было.

– Да. Работаем на благо Родины.

– Вот так и продолжай. И Верочке спасибо. Она мне тут…

Ну как можно не уделить старикам внимание! Минут десять я простоял в коридоре, чтобы соседка выговорилась. Спасло меня то, что из другой квартиры вышла ещё одна пенсионерка. «Пост сдал. Пост принял».

– Ты с добычей, – улыбнулась Вера, когда я поставил на стол большую тарелку пирожков.

– Как тут отказаться от вкуснятины.

Борщ, наверняка, остыл. Пока даже не было возможности оценить, поскольку зазвонил телефон.

– Сиди. Я отвечу, – поспешила успокоить меня Вера.

Смотрю на вкуснейший борщ и понимаю, что голоден ужасно. Рядом макароны с куриной котлетой. Обед – загляденье.

– Он занят! Да я вам… Ну, как…Ой, ладно! – воскликнула Вера и из коридора послышался глухой звук, приземлившейся на трюмо телефонной трубки.

Жена вошла на кухню с кислым лицом.

– Понял. Иду.

– Я ему говорила, Серёжа, но это же дядя Андрей!

– Кто же ещё может быть таким настойчивым! – сказал я, подойдя к телефону.

Я взял трубку и меня тут же оглушил громкий генеральский голос Хрекова.

– Привет, Родин! Долго идёшь. На вызов генерала бегом бегут! – разрывал он динамик телефона.

Громкий бас Хрекова не выносила даже телефонная трубка. Хрип стоял ужасный.

– Андрей Константинович, рад вас так хорошо слышать. Обедаю я.

– Вот Верочка не догадалась сказать. Я ж думал ты там на горшке или диван на спине таскаешь. Ну, ничего. Аппетит нагоняй и слушай старого война.

Хреков рассказал, что в главкомате уже шепчутся по поводу аварии. Мол, информационный фон создался не совсем хороший.

Быстро донесли! Несколько часов назад коснулся полосы, а уже Андрей Константинович знает все расклады.

– Получается, что решение по дальнейшему продвижению самолёта затянется? – спросил я.

– Неа, Родин. Тут подойдёт слово «трындец». Как сказали бы тебе империалисты – ищи бупаз.

Надо бы его поправить. В английском языке говорят «байпас», что значит обход.

– Спасибо, Андрей Константинович. Будем работать.

– Правильно. Нос не вешай. Кстати, один знакомый сказал, что пилотировал ты здорово.

– Очень приятно, – отреагировал я и довольно улыбнулся.

– Что значит, очень приятно? Хреново, старлей! Надо, чтоб было великолепно. Не забывай, что у нашей Верочки всё должно быть лучше всех. И муж тоже. Ну, бывай, Сергей!

Ему бы тренером личностного роста надо работать.

Когда я вернулся на кухню, Вера ещё даже не приступила к обеду.

– Теперь всё. Можем кушать, – сказала она.

– Да. Всем помогли, всем ответили.

Запах борща уже начал меня пьянить. В животе заурчало от предвкушения вкусного обеда. Взял ложку и зачерпнул из тарелки. Поднёс ко рту и… снова зазвонил телефон.

От повышенного внимания ко мне, нарастала нервозность. Вера всё поняла по моему лицу.

– И такие дни бывают, Серёжа, – улыбнулась она и пошла в прихожую.

Едва сдержался, чтобы не уронить ложку. Точнее, швырнуть её!

– Владимирск? Конечно, буду! – услышал я радостный голос супруги. – Алло! Здравствуйте! Всё хорошо. Кушаем. Спасибо! Сейчас позову.

Нам позвонила баба Надя. Плохое настроение сразу улетучилось. Только сегодня вспомнил, что стоит позвонить ей. Но она уже сама это сделала. Вера передала мне трубку.

– Привет, бабушка.

– Серёженька, внучок! Как ты там?

– Всё хорошо. У тебя как здоровье?

– Да что мне будет! Дачу в этом году закрыла уже. Кур раздала. Банки закатаны. Всё по-старому. С тобой точно всё хорошо?

Как чувствует бабуля, что инцидент был сегодня. Подтверждать её опасения я, конечно, не собирался.

– Точно бабуль. Вот с работы сегодня отпросился пораньше. Сейчас гулять пойдём. У нас солнце, погода хорошая. Только сегодня о тебе вспоминал и сам собирался позвонить.

– Ты давай отдыхай. Меньше бродите. Сейчас грипп ходит и всякие там болячки. Ой, а я ж проснулась утром и места не нахожу себе. Чует сердце, что не всё там у тебя получается. Может, отпуск дадут да приедете?

Приятно было поговорить с бабушкой. И она рада, что угадала со временем звонка. Насчёт отпуска стоило бы подумать, но время сейчас не самое лучшее. Если Хреков правильно сказал, то нам предстоит доказывать состоятельность проекта. Не вовремя такой отказ произошёл.

Попрощавшись с бабушкой, я передал трубку Вере. Они разговаривали недолго.

– Гулять пойдём? – улыбнулся я.

– Пойдём. Но сначала поедим! – воскликнула Вера и сняла телефонную трубку, чтобы никто не смог нам дозвониться.

Следующий день выдался непростым. Очередные разговоры с комиссией, которая всеми возможными способами пыталась найти мою вину в аварии. К такому отношению к нашей фирме начинаешь уже привыкать.

6-го ноября Белкин собрал всех конструкторов и лётчиков на совещание, собираясь сделать важное заявление.

Прибыв к нему заранее, Федотов попросил всех подождать за дверью. Он и заместитель генерального конструктора что-то обсуждали втроём с Белкиным. Их разговор продолжался не одну минуту, так что строились гипотезы самые противоречивые.

Кто-то говорил о том, что сейчас будем полностью переделывать МиГ-29М. Была мысль, что наше КБ и вовсе закроют, но по мне, так это самый нереальный вариант развития событий.

– Комиссия сделала вывод, что действовал ты грамотно. Не героически, но грамотно, – сказал Меницкий, пока мы стояли своим ограниченным кругом в ожидании приглашения в кабинет.

– Мы должны быть им благодарны? Если бы он разбился, то стал бы героем? – поинтересовался Иван.

– Согласен на медаль. Если что, – улыбнулся я.

– Дождёшься от них. Мне рассказали, как выбивали награду вашему однокашнику по школе испытателей Морозову. Пока «суховцы» не подключились, ничего не сдвинулось, – ответил Валерий Евгеньевич.

– Так в чём причина аварии? – предположил я.

– Перетянули подшипник одной из опор двигателя. Ничего не меняется, Сергей. Как и в случае с моей аварией, так и у тебя. Одно хорошо, что выдержала система управления. Стальные перегородки не дали её полностью повредить. Вот и самолёт управлялся.

– Четырёхкратное резервирование системы управления сработало, Евгенич? – спросил Байрамов.

– Полностью.

В этот момент вышел заместитель Белкина и всех позвали в кабинет. Все расселись за большим столом. Лётный состав напротив конструкторов, чтобы проще было вступать в дискуссию. Белкин во главе за рабочим столом. Он устало присел на своё место и открыл совещание.

Началось всё с доведения причины аварии.

– При малом давлении масла, в результате возникших перегрузок на самолёте, опора двигателя перешла к прямому трению. Произошло возгорание, – выступал один из инженеров.

Как только он закончил, были заданы уточняющие вопросы мне и «двигателистам». Всё это продолжилось в течение нескольких минут и прошло весьма спокойно.

– От себя добавлю, что Сергей Сергеевич, рискуя собой, предоставил нам большой объём информации, – высказался заместитель Белкина.

– Что ж, с этим случаем всё. Как и с проектом МиГ-29М, – сказал Белкин, поднимаясь на ноги. – Дальнейшее развитие этого направления приостановлено. Нам предписано заниматься корабельной тематикой.

В кабинете все зашептались. Хоть я и был готов к такому развитию событий, но слышать такое было печально.

– Анатолий Ростиславович, модификация «М» и «К» – это одно и то же. Выходит, они закрывают нам дорогу по двум направлениям? – спросил кто-то из конструкторов.

– Нет. По кораблю работаем. Причём очень плотно. Все машины, которые возможно переделать в модификацию «К» нужно будет подготовить. Один образец оставим для Владимирска. Он будет у нас участвовать в работе по новому изделию.

Не всё так печально оказывается. Если Ваня и Сагит продвинутся по корабельной теме, то можно будет вернуться к МиГ-29М.

– Александр Васильевич, кого определите в командировку во Владимирск?

– Родина, – без колебаний ответил Федотов.

Шептания среди инженеров начались ещё громче, чем при обсуждении аварии. Я поднялся на ноги и посмотрел на Белкина. На его лице не было энтузиазма по поводу моего назначения.

– Федотову и Родину остаться. Остальные – свободны.

Глава 2

Кабинет генерального конструктора быстро опустел. Последним из него вышел Иван и подмигнул мне, закрыв за собой дверь.

Федотов подошёл к окну и открыл форточку, впустив свежий воздух. Тянуло в сон, но пройдясь по кабинету, у меня получилось взбодриться.

Я пересел поближе к столу Анатолия Ростиславович, пока он просматривал документ.

– Не продует? – спросил у меня Белкин.

– Всё нормально.

Федотов вернулся на место и сел напротив. Старший лётчик фирмы внимательно вглядывался в моё лицо. Странный взгляд у шефа!

– Васильич, мы разве не договорились на нашей личной встрече по Родину? – спросил Белкин, отложив в сторону документ.

Что-то мне не нравится начало разговора.

– Анатолий Ростиславович, в нашем с вами разговоре я высказал свою позицию. Менять, не намерен.

– Не понимаю вас, – покачал головой Белкин и отклонился назад.

Они так разговаривают, будто меня здесь нет.

– Могу узнать, в чём суть вашего разговора? – спросил я.

– Сергей, не думай, что я тебя в чём-то обвиняю. Нам необходимо знать, была ли возможность избежать пожара на борту, – ответил мне Анатолий Ростиславович.

Выходит, что официально я в аварии не виноват. Федотов с этим согласен. Но генеральный конструктор в моей невиновности сомневается.

Белкин прекрасно знает технические возможности МиГ-29. И он лично давал добро на изменение в программе пилотирования. Он знает все последствия возгорания. Как я должен был его избежать? Нет у меня способностей пророка.

– Так у нас ничего не получится, Анатолий Ростиславович, – недовольным тоном сказал Федотов.

– Васильевич, не начинай. Что нам до причины, указанной в материалах расследования? Мы самолёт потеряли, – попытался его успокоить Белкин.

– А могли бы ещё и лётчика. Я уже не говорю про разрушения на земле, – добавил Александр Васильевич.

Федотов не выглядел добродушным и интеллигентным. Он был на взводе, и всем видом показывал мне, чтобы я не лез в разговор.

– Я у тебя, Сергей, хочу спросить. Ты считаешь, что сделал всё для недопущения аварии? – повернулся ко мне генеральный конструктор.

Так и знал! Он меня обвиняет в аварии! Такими возмущёнными глазами смотрит только прокурор на обвиняемого.

– Предпосылок к отмене полёта не было. Машина работала все дни без нареканий, – ответил я.

– Тогда почему произошла авария? – не успокаивался Белкин.

Федотов недовольно зыркнул на меня. Ну уж нет! Кричать не буду, но в обиду себя не дам.

– Анатолий Ростиславович, мы с вами на самом острие авиационной науки. Оно тонкое и порой с него можно соскользнуть. Вот и в случае с МиГ-29М столкнулись с проблемами технического плана. Не нужно отрицать очевидное. У меня, как и у Меницкого несколько лет назад произошёл тот же отказ. Но, так уж вышло, что все проблемы замыкаются на лётчике.

Белкин был недоволен, что я решил с ним дискутировать. Наверняка думал, что я стану оправдываться.

– И ты с ним согласен? – повернулся он к Федотову.

– Да, Ростиславович.

Генеральный конструктор достал трубку и стал засыпать в неё табак. Делал он это тщательно с очень суровым видом.

– Мы проигрываем, мужики, – тихо сказал Белкин, задумчиво посмотрев на нас.

– Это лишь один самолёт, который мы потеряли на виду у начальства. Беда большая, но не смертельная. Наши идеи ещё нужны…

– Нет, Васильевич. В Министерстве и у военных начинает складываться не лучшая оценка нашей деятельности. Ещё один подобный провал, и мы можем лишиться последних сторонников, – перебил Федотова генеральный конструктор.

Белкин походил рядом со столом и протянул мне лист телеграммы. В ней говорилось про испытания нового изделия на полигонах испытательного центра во Владимирске.

– «Испытания «изделия 170» перенести на весну 1984 года, ввиду неготовности носителя», – прочитал я и тут же взглянул на Белкина. – Наш самолёт готов к применению и отработке техзадания с этой ракетой. Почему в этой телеграмме обратное?

– Самолёт был готов. Завод «Вымпел», который занимается этим «изделием 170» решил отложить испытания до следующего год. В конструкторском бюро Сухого обещали к этому времени подготовить свой вариант носителя, – сказал Федотов.

– Проще говоря – они тянут время до момента, когда у «суховцев» появится доработанный Су-27. Сейчас они применять эту ракету не могут, – добавил генеральный конструктор.

Вот это борьба пошла! Два достойных друг друга авиаконструктора, две легендарные фирмы вступили в схватку. И пока моё конструкторское бюро уступает практически по всем направлениям.

Выходит, что во Владимирск уже не надо ехать. Как только Белкин отпустил меня и Федотова, мы вышли с ним в коридор, и он меня придержал.

– Тебе нужно отдохнуть. Ты много пережил аварий, – настойчиво произнёс Александр Васильевич.

Ошарашил меня Федотов таким предложением. Проще говоря, он меня от полётов отстранял.

– Да ладно вам, шеф! Не время отдыхать, – посмеялся я.

– В отпуск пойдёшь со следующей недели. Поезжай домой и отдохни, – ответил мне Александр Васильевич.

– Я в порядке. Разве нам не нужно сейчас разбираться с проблемами МиГ-29М?

– Нужно. И отдыхать тоже нужно, – продолжал повторять шеф.

Затем он посмотрел на меня. Энтузиазма перед возможностью идти отдохнуть, в моих глазах не было. Я предложил ему отправить меня в отпуск ближе к Новому году. Как только закроем программу испытаний на МиГ-31 на ближайший период.

– Хорошо. Иди, готовься к полётам.

Середина ноября выдалась дождливой, но авиация у нас всепогодная. Очередное задание было не сложное – выполнить полёт по маршруту в стратосфере на МиГ-31. В экипаж определили штурмана-испытателя нашей фирмы Валерия Сергеевича Зайкина – «душа коллектива» и главный помощник Федотова во всех его поездках в горы. Как мне сказал Меницкий перед сегодняшним полётом, приготовься услышать любимое ворчание Зайкина.

Мы шли с Валерием Сергеевичем на стоянку, когда нас догнал Ваня Швабрин.

– Федотов спрашивает кто с ним в горы поедет? Я отказался, поскольку уже к тебе, Серёга, на Новый год еду.

– Блин! Опять в горы тащит меня Федот! – расстроено восклицал Зайкин.

– Валерий Сергеевич, да бросьте! Вы ж фанат, как я слышал, – удивился я.

– Да ты шефа не знаешь. Погода плохая. Все лыжи в угол поставили и за стол. Поел, попил и спать. И он тебя в 6 утра, а то и раньше будит. С первыми петухами в горы тянет кататься. А жизнь-то хороша была вчера. Ой, не хочу и не поеду! – возмущался Зайкин.

Я знал по рассказам всего коллектива инженеров и техников, что добрее человека, чем Зайкин не бывает. Это постоянно говорил и Меницкий. Почему он не мог отказать Федотову, мне непонятно.

– Шеф ведь не приказывает. Можно и отказаться.

– Ну, как же! Он просто говорит: поехали и всё. Брови нахмурит, и попробуй отказать. Но в этот раз пусть другого кого-то берёт!

Мы подошли к самолёту. К нам подъехала машина Федотова с главным конструктором МиГ-31. Зайкин уже был готов к тому, что сейчас его спросят по поводу поездки в горы.

– Сергей, к полёту готов? – задал вопрос Александр Васильевич.

– Конечно. Осталось по программе десять полётов выполнить.

– Это хорошо.

Он посмотрел на Валерия Сергеевича и радостно спросил его:

– Валера, поездка намечается. Как насчёт того, чтобы в горы рвануть?

Я не сомневался в крепости духа нашего штурмана-испытателя. Как и в его добром сердце. Вот оно-то и пересилило.

– Александр Васильевич, с большим удовольствием! Всегда готов! – громко ответил он.

Я сам смотрю на Федотова и понимаю, что он не просто так спросил у Зайкина. Суровый взгляд Александра Васильевича трудно преодолеть.

Главный конструктор МиГ-31 подошёл к нам и объяснил, на что обратить внимание в полёте.

– Посмотри, как будет локатор отображать, Валер. Были нарекания на этой машине.

– Нет вопросов, – ответил ему Зайкин.

Самолёт осмотрели, места в кабинах заняли и начали запуск. Всё идёт штатно, без нареканий. Как только весь процесс запуска был закончен, я запросил вырулить.

– Гордый, 088й, прошу вырулить на предварительный.

– 088й, предварительный разрешил, – ответил мне руководитель полётами.

После осмотра на техпосту, нам разрешили вырулить на полосу. Самолёт установил по осевой линии ВПП. Тормозной рычаг полностью нажал. Двигатели прогреты. Плечевые ремни притянуты, и Валерий Сергеевич докладывает о готовности к взлёту.

– 088й, взлёт, форсаж, – запросил я.

– Разрешил.

Вывел двигатели на обороты «Максимал». Сергеевич докладывает, что показания двигателей в норме. Ставлю рычаг управления двигателями на упор «Полный форсаж». Лампы включения режима загорелись.

– Взлёт, – сказал я по внутренней связи и отпустил тормоза.

Рывок назад и МиГ-31 рванул по полосе на взлёт. Ручку управления держу в нейтральном положении, педалями контролирую направление. Скорость растёт, но не так, как обычно. Звук двигателей не такой. Гаснет лампа левого форсажа.

Самолёт тут же начинает уводить с полосы влево.

Рычаг управления двигателями сразу переставляю на упор «Малого газа». Убрал закрылки. Самолёт ещё очень быстро катиться по полосе, но скорость позволяет выпустить тормозной парашют.

– Прекратил взлёт, – громко докладываю я в эфир.

– Вижу тормозной. Два купола! – информирует меня руководитель полётами.

Что-то не то происходит в моей лётной жизни. Отказ на отказе. Может, и прав Федотов – надо отдохнуть?

Как только зарулили на стоянку, я вылез из кабины и стал объяснять главному конструктору, что произошло. Внимательно выслушав меня, он поблагодарил за сохранность машины. Дядя Вася пригласил к техникам в домик отведать чаю, но я решил отказаться.

– Сынок, ты давай не кисни. Жизнь – зебра, только побольше, – попытался меня поддержать Арнас.

Третий техник из этой бригады «матёрых», Герман Геннадьевич, предложил отведать вкуснейших белорусских драников, приготовленных его супругой. Почему бы и нет.

– Серёга, давай поговорим, – отвёл меня в сторону Зайкин.

– Валерий Сергеевич, всё в норме. Я даже испугаться не успел.

– Не про это разговор. Отказы сыплются на тебя и не только. Посчитал, сколько раз в этом году уже на краю был?

– Немало. Такая уж работа у испытателя.

Зайкин покачал головой и приобнял меня за плечо.

– Поверь взрослому дядьке. Если началось одно за другим – надо остановиться. До греха доведёшь просто, – спокойно сказал Валерий Сергеевич.

Я вспомнил, что с этим человеком меня часто сводила судьба. Именно он показал мне дорогу на дачу Кутахова. Затем на поступлении помог с освоением МиГ-31, когда времени было очень мало на подготовку. Стоит и в этот раз его послушать. Зайкин ещё ни разу не ошибался.

– Ладно. Сначала чаю попьём, а потом в отпуск, – улыбнулся я.

Описать посиделки в домике техников невозможно. На них нужно присутствовать. Дядя Вася юморил над Германом, а тот не упускал возможности уколоть Арнаса. И так по кругу.

Отдельно нужно отметить драники. Попрошу Веру научиться их делать. Жаль только, что раньше отказывался от них, когда Герман предлагал.

В тот же день согласился на предложение Федотова. Отпуск, действительно, нужен.

Когда я пришёл домой и рассказал всё Вере, она обрадовалась. Теперь у нас есть возможность съездить в родной город. Моя жена давно не видела маму, а во Владимирске не была ещё дольше. И мне стоило бы повидать бабушку Надю. Как ни крути, других родственников кроме меня у неё не осталось.

Канун нового 1984 года

Шумное застолье только началось. Квартиру Полосовых наполнил приятный аромат вкуснейших салатов и жареной курицы. Громкие и весёлые разговоры перемешались с выступлениями советских звёзд в телевизоре. По Первой программе шёл киноконцерт с записями песен из фильмов. Все легендарные артисты молоды и поют прекрасно. Никакой фонограммы и пляшущих кукол с огромными губами. Да и не только ими.

– Серый, мы когда из Анголы улетали, тебе нужно было видеть плачущее лицо Гнётова, – громко смеялся Костя Бардин, который тоже с нами отмечал Новый год.

– И как тебе мой бывший зам.комэска? – спросил я.

– Нормальный мужик. Только он так переживал, что остаётся один с Мариком и Гусько. Эти черти наворотили такого…

– Чего такого? – тут же хором откликнулись на наш смех три девушки.

Дама сердца Швабрина – Катя, моя Вера и её сестра Маша.

Стоит сказать, что свадьбу Костя с невестой так и не сыграли, но это временное явление. Всё же, он выбрал себе в жёны двоюродную сестру Веры, а она тоже настойчивая!

Рассказывать о новых приключениях «советских лётчиков» в Анголе за столом не стоило. Поэтому Костя свернул разговор.

В этот момент с кухни пришли бабушка Надя, тёща Эльвира Павловна и её сестра Лариса Томина. Они несли очередные блюда, которые подлежат «уничтожению» в эту новогоднюю ночь. А как же иначе! При первом взгляде на стол, я сразу накинул себе килограмма три к весу.

– Товарищи офицеры, попрошу всем налить, кто что употребляет и приступить к застолью, – поднялся со своего места Ваня Швабрин.

Он прилетел с девушкой вчера. Я его предупредил, что во Владимирске зима бывает недолго. Но именно в этот Новый год ему повезло. На улице снежно и морозно.

Как только все бокалы были наполнены, прозвучал сигнал для произнесения первого тоста.

– Дорогие все «наши»! – торжественно объявил Ваня. – Хочется сказать вам много хороших слов. Но я не буду. Пускай их скажет Сергей.

Так и знал, что будет «переход хода»! Иван с красноречием дружил, только когда выпивал. Сейчас он в завязке и это хорошо.

Я поднялся со стула и посмотрел на всех собравшихся. Сияют от счастья тёща, бабушка и тётя Веры.

А молодые ребята улыбаются. У каждого горят глаза. За всеми большое будущее. Но в голове у меня каждый раз в семейный праздник возникнет вопрос: что будет дальше со страной?

Меняется история авиации. В Афганистане относительно спокойно и он не стал «чёрной» страницей в истории страны.

В феврале будущего года не станет Андропова, который уже не появляется на экранах. После него страну возглавит Константин Черненко. Так было раньше, а как будет в этой реальности, узнаем после Нового года.

– Серёжа, ты задумался? – шепнула мне Вера, подёргав за рукав рубашки.

Поймал себя на мысли, что молчу несколько секунд. А надо говорить тост!

– Зайду издалека. Если ёлка стоит до марта, что это означает? – спросил я у собравшихся.

Варианты были разные. То она искусственная, то картонная, то дырку в стене закрывает.

– Всё не так. Просто вам лень её вынести. А почему? Да потому что не хотите расставаться с праздником. Так пусть же в Новом году праздник будет каждый день, а ёлка станет комнатным растением! – закончил я и все вместе стукнулись бокалами.

Время упорно двигалось к бою курантов. Девушки обсуждали наряды звёзд по телевизору. Эльвира Павловна и баба Надя тоже включились в обсуждение причёски Гурченко.

Костя пока ещё поглощал запечённую картошку и внимательно слушал наставления от будущей тёщи. Правильно делает. Лариса Павловна всегда говорит по делу.

Разговоры за столом были интересные, но только нам со Швабриным нужно было поговорить о работе. Мы отошли на кухню, где приглушили звук маленького телевизора.

– После 8 Марта выдвигаемся в Крым, Серёга. Времени совсем не останется на отработку посадки. Будем летать в Циолковске, но это не то. Сам понимаешь, – сказал Ваня.

– Ты сам-то, как чувствуешь себя при взлёте с трамплина?

– Волнительно, – посмеялся Швабрин.

– Перегрузка во время посадки большая. Вам много ещё полётов надо сделать?

– Достаточно, чтобы не успеть к назначенному времени, – ответил Иван, перекидывая яблоко из руки в руку.

Обидно, что так всё получается. Если и дадут нашей «корабелке» сесть на палубу, то это однозначно будет после Су-27К. Большой козырь в конкурентной борьбе двух конструкторских бюро.

– Ты душу не трави, Серый. Думаю, мы каждый сядем на корабль. Но есть дела поважнее. МиГ-31 нужно улучшать. Возможно, и что-то усовершенствованное сделать. Федотов на тебя в этом деле надеется, – сказал Ваня.

– Да, но пока я отдыхаю. Он сказал, как приеду после Нового года, продолжу работу по 31му.

На кухню зашли Вера и Катя.

– Шепчутся, значит? – поставила руки в боки Екатерина.

– Хуже. О работе говорят. Сколько можно, мальчики? – улыбнулась Вера.

– Мы чуть-чуть и заканчиваем, – ответил я.

Девчата ещё немного поворчали и ушли, предупредив нас не задерживаться.

– Ладно. Главное, чтобы ты сел первым из нас, – сказал я.

Искренне хочу, чтобы у Вани всё получилось. Он заслужил, чтобы его оценила страна. А то ведь ни одной медали нет. За корабль однозначно должны дать что-то серьёзное.

– Серёженька! К телефону, – позвала меня Эльвира Павловна.

Ого! Кто меня мог найти у тёщи дома? Мысль была, что меня захотел поздравить кто-то из Комитета. Есть у меня там пара… знакомых. Но не очень хочется с ними общаться.

Я подошёл к телефону и взял трубку из рук тёщи.

– Слушаю.

– Сергей, с Новым годом!

Это был голос Александра Васильевича Федотова. Только сейчас вспомнил, что я оставлял ему домашний номер бабушки, но никак не Полосовых. Я его сам не знаю!

– Вас также, шеф.

– Как отдохнул? – спросил Федотов.

В вопросе уже прозвучал намёк на какую-то задача.

– Хорошо. Думаю, что готов работать дальше.

– Это замечательно, сынок. Работы очень много. С тобой Швабрин?

Ваня говорил, что собирается поехать во Владимирск. Так, что удивляться осведомлённости Федотова не нужно.

– Со мной.

– Прекрасно. Вот что, ребят, давайте всё же попробуем выиграть эту борьбу за корабль. Готовы лететь в Крым 2 января?

Глава 3

До боя курантов я решил не сообщать Вере «замечательную» новость. Всё же, Новый год нужно встретить, как полагается.

Наступил 1984 год. На столе ещё много еды. В квартире смешались запахи шампанского и сгоревших «бенгальских» огней. По Первой программе вовсю шли выступления на «Голубом огоньке». Интересно было послушать Ширвиндта и Миронова. Приятно видеть, что страну поздравляют все – от строителей метрополитена до космонавта Алексея Леонова. И целых два раза в эфире играет песня «Мы желаем счастья вам» от Стаса Намина. Её-то и распевают все за столом. Кроме меня и Швабрина.

Волнительно, что Федотов поставил именно такую задачу – сесть на корабль первыми. Когда я сказал об этом Ивану, он громко засмеялся. Только смех был весьма ироничный.

Когда начали резать торт, я решил рассказать Вере о звонке Александра Васильевича. Бурных оваций ждать было глупо.

– Второго января! Как же так можно?! В командировку! У нас же ещё отпуск не закончился… – возмутилась бабушка Надя, поддерживаемая моей тёщей.

– Совсем уже наших ребят не жалеют, – высказалась сестра Веры Маша.

– А что вы хотели?! Это работа! Почти служба, – вступила в разговор Лариса Павловна.

Высказались все, кроме Веры и Кати. Товарищ Бардин понимающе похлопал Ваню по плечу и продолжил есть торт. Такими темпами лопнет Костя и растеряет свою физическую форму!

– Ладно. Работа есть работа. Это же ненадолго? – поинтересовалась Вера, но я не хотел даже предполагать по времени продлятся испытания.

– В прошлый раз, Ваня два месяца там был. Хотели ещё оставить, – ответила за меня Катя.

Вера скрывала недовольство. Всё равно ей придётся смириться с этим.

– Плохо, что я отпуск не смогу взять. Вы будете на выходные прилетать, как это происходит с командировками во Владимирск? – спросила у меня Вера.

С Циолковска в начале недели постоянно летал на аэродром испытательного центра самолёт с инженерами, руководством и лётчиками. Они работали неделю и на выходные улетали домой. В понедельник всё повторялось.

– Сомневаюсь. Если нас будут гнать по срокам, то это будет невозможно, – ответил я.

– А нас будут гнать, – дополнил Ваня.

– Вас всегда гонят. Есть ли толк, – возмутилась Катя и, обиженная, взяв пустую посуду, пошла на кухню.

Ваня последовал за ней. Неловкая ситуация за столом вынудила всех замолчать. Новый год начинается с не самого хорошего настроения. Вера налила себе «Советского» и подняла бокал.

– Всех с Новым годом! С Новым счастьем! – и ни с кем не чокнувшись, выпила залпом.

Атмосфера несколько повеселела, когда по телевизору стал выступать Аркадий Райкин. Вера прижалась ко мне и взяла за руку.

– Мы давно так надолго не расставались, – шепнула она.

– Дорогая, я не понимаю твоих опасений.

– Всё в порядке. Непривычно. Твоя первая командировка после нашей свадьбы. Волнуюсь.

За столом стало шумно. Нашего разговора никто не слышал, или просто делали вид.

– Всё будет хорошо. Сделаем дело и приедем, – улыбнулся я.

– Сергей, фирма Яковлева потеряла на кораблях несколько самолётов. Думаешь, я просто так волнуюсь?

– У нас другой самолёт.

– Я знаю, как ты любишь самолёты и будешь бороться за каждый из них до конца. Прошу тебя быть внимательным и осторожным.

Командировка всего лишь в Крым, а переживает за меня, словно на войну отправляет. Опасность наших испытаний я осознаю. Как и ответственность перед огромным количеством людей, вкладывающих душу в технику нашей фирмы. Всё это мы делаем для страны. Придёт время, и эти самолёты будут защищать её небо, а молодые лётчики смогут быстрее учиться управлять ими.

Вечером 2 января мы прибыли в Циолковск, чтобы подготовиться к перелёту в Крым. На лётной станции я, Ваня и Сагит получили последние указания от Федотова.

В нашей лётной комнате Александр Васильевич объяснял, на что сделать упор и как важно работать быстрее. Пока меня не было, для испытаний смогли подготовить ещё два самолёта.

– Выходит, на испытания нам выделено три самолёта, – подытожил Сагит.

– Самый близкий образец – машина с номером 31. Она и сядет на корабль. Там всё подготовлено. Вам нужно только облетать её на всех режимах, – сказал Федотов.

Два других самолёта были подготовлены не полностью. Приборы аналоговые, планер недоработан и так далее. Но для тренировок и расчётов вполне сойдут.

– Весной уже будут пробовать делать облёт корабля. Он выйдет в море и «суховцы» прибудут в Крым. У вас максимум два месяца. Если не успеем, то проект корабельного самолёта придётся отложить на неопределённый срок, – добавил Александр Васильевич.

Слишком всё серьёзно. Во время испытаний, может всё что угодно произойти. Ладно, если с недоработанными самолётами, а если с предсерийным образцом. Дело принимает серьёзный оборот.

В лётной комнате зазвонил телефон. Федотов поднял трубку. То, что он услышал, ему явно не понравилось.

– Что ему нужно? Хорошо, я встречу его, – ответил Федотов и повесил трубку. – Приехал этот Чубов. Посмотреть хочет, как мы работаем.

Чего не сидится Егорушке в Москве? Всё ездит, вынюхивает что-то.

Александр Васильевич отпустил нас домой, чтобы мы подготовились к завтрашнему перелёту. Сагит остался по каким-то незаконченным делам, а я со Швабриным, натянув шапки-петушки с надписями «Олимпиада-80» и «Москва» пошли на выход. Уже на выходе из здания, мы встретили делегацию из Министерства. Заместитель генерального конструктора Белкина рассказывал товарищу Чубову, как у нас проходила работа.

– Вот наши лётчики, Егор Алексеевич, – указал заместитель на меня и Ваню.

Изначально не было желания останавливаться, но проявление неуважения будет лишним. Чубов смотрел на меня и Ваню с довольной ухмылкой. В чёрном зимнем пальто, каракулевой шапке и в окружении важных людей из нашего конструкторского бюро, он выглядел почти как барин. Даже портфель картинно передал одному из помощников. Носить его устал!

– Да, помню этих ребят. Здравствуйте, товарищи! – подошёл он к нам и поздоровался.

К чему такая вежливость? Он мог бы не обратить на нас внимание и пройти мимо. Однако решил удостоить нас рукопожатия. Не сочетается это с его позицией по нашему конструкторскому бюро.

– Доброго зимнего дня! – ответил Иван.

– Приветствую! – поздоровался я.

Чубов довольно закинул голову назад. Будто ждал продолжения разговора. Или он так пытается действовать мне и Ване на нервы. Мол, что вы теперь скажете, ребятки?!

Несколько секунд мы смотрели на него с непониманием, ожидая вопрос с подвохом.

– Прошу вас, Егор Алексеевич. Покажу вам лётную станцию, – прервал молчание заместитель Белкина.

– Сейчас. Я с лётчиками хотел бы пообщаться, – вальяжно произнёс Чубов.

Так говори! Чего молчишь тогда?! Иван даже глаза закатил от недовольства.

– Вы что-то спросить хотели? – поинтересовался заместитель нашего генерального конструктора у Егора.

– Собственно, мнением лётчиков-испытателей по поводу перспектив корабельных истребителей. Что думаете, товарищи?

– Они есть. Их много. Все проекты реализуемы, – ответил я.

– Лаконичный и уверенный ответ. Вам предстоит большая работа на аэродроме в Крыму. Справитесь?

Спросил Чубов так, будто уже знает ответ. Невооружённым глазом видно, что он явно не хочет нашего успеха.

– Справимся. Всю программу выполним в срок.

– Торопиться не нужно. Весной ваши коллеги из КБ Сухого начнут работать. У них сможете почерпнуть что-то. Главное – помните, что МиГ-29 должен быть готов к моменту постройки следующего авианесущего крейсера, – продолжил говорить Чубов.

Что и требовалось доказать. Самолёты КБ МиГ уже не рассматривают для оснащения авиагруппы на авианосце «Леонид Брежнев».

– У нас достаточно времени и для посадки на палубу первого авианесущего крейсера, – возразил ему Иван.

Заместитель нашего генерального конструктора побледнел от такой уверенности Швабрина. А вот Егор весело посмеялся и подошёл поближе к Ване, похлопав его по плечу.

– Сомневаюсь, – понизил голос Чубов до шёпота, потом снова повысил. – Не смею вас задерживать.

Делегация проследовала в здание. Умеет испортить настроение Егор Алексеевич.

Пока мы шли по заснеженным тротуарам, Ваня продолжал хаять нашего «дорогого друга».

– Ты видел эту рожу? Ну, ты видел? – продолжал спрашивать меня Швабрин.

– Вань, десятый раз спрашиваешь. Видел. Ну, такой он!

– Холёный перец! Вот выйду на пенсию и поправлю ему лицо. Ты видел…

– Да, видел. Успокойся, – перебил я Ваню.

Навстречу нам шли двое инженеров по двигателям из нашей фирмы. Они должны были с нами улетать в Крым, но их отправляют на завод в Луховицы – срочные работы на очередном самолёте МиГ-29.

– Да ужас! Я уже подумал, в тёплые края полечу. Теперь вот нужно эту спарку 29го доводить до лётного состояния, – возмутился один из инженеров.

– Спарку? – переспросил я.

– Да. Какой-то конструктор сделали! Кабина у него от Мки, планер от Кшки, шасси с летающей лаборатории поставили. Монстр какой-то!

– Они бы ещё бак в заднюю кабину поставили, – улыбнулся Ваня.

– Хотят, – хором ответили инженеры.

Мы пожелали ребятам удачи в оснащении двухместного самолёта. Если и правда такие работы ведутся, то скоро появится и учебно-боевой МиГ-29. Инженеры сказали, что готовность у него почти 95%.

Придя домой, я почувствовал приятный запах куриного супа. Вера возилась на кухне. Обычно она включает радио и подпевает звёздам эстрады. Сегодня не так.

Как только захлопнул дверь, тут же послышались шаркающие шаги по деревянному полу.

– Хорошо, что отпустили пораньше. Как раз к обеду, – сказала Вера, поцеловав меня.

Пока она заканчивала с готовкой, я начал собирать вещи. Много класть смысла нет – работы много предстоит. Лучше взять запасной лётный комбинезон. Закинув в сумку носки, поймал на себе пристальный взгляд Веры.

Она задумчиво следила за каждым моим движением. А в это время на плите начал выкипать суп.

– Верочка, у тебя кипит.

– Что? – откликнулась она на мой голос.

– Суп на плите.

Сорвавшись с места, жена побежала выключать огонь. Услышал, как на пол упала крышка, половник и ещё какие-то вещи. Было видно, что Вера нервничает. Давно её такой не видел. Когда я вошёл на кухню, она медленно помешивала суп.

– Дорогая, что случилось?

–Ничего. За крышку горячую схватилась.

– И поэтому ты выглядишь так, будто твой муж завтра на фронт уезжает.

– Зато ты у нас спокойный!

– Потому что я верю в наш самолёт, в наших инженеров и техников, в удачу и успех.

– Каждый день буду звонить и проверять. Попробуй только не ответить, – пригрозила мне Вера.

– Просто из любопытства. Если не отвечу? – улыбнулся я.

– Приеду и накажу, – ответила Вера, пристально посмотрев на меня

От такого сурового взгляда сразу пропал аппетит к еде.

Вера стала поправлять халат, пояс которого ослаб. Зато моё «желание» усилилось.

– Не завязывай, – произнёс я, подошёл к жене и нежно поцеловал её, снимая с неё «ненужную одежду».

Январь, 1984 года, Крым.

Снизился под облака. Мелкие капли дождя растекаются по остеклению фонаря кабины. Пасмурная погода меняет цветовосприятие моря. Водная гладь напоминает огромную серую массу с редкими переливами волн.

Сделал один проход над аэродромом без снижения, чтобы осмотреться.

– Лесная, 088й, на первом, 600, – доложил я руководителю полётами, называя позывной аэродрома.

– 088й, влево, 600.

Отворот влево и вновь пересекаю береговую черту. Грязно-жёлтая полоска пляжа протянулась вдоль всего Каламитского залива. Справа были видны очертания Евпатории, а позади остались берега Сакского озера.

Теперь слева от себя рассматриваю территорию аэродрома. Длинная объездная дорога, проходящая через дальние стоянки местного полка имела форму полукруга. Бросаются в глаза участки взлёта и посадки палубного тренажёра. Это почти что мини-аэродром со стальным лётным полем в виде корабельной палубы.

На посадочном курсе ещё одно озеро – Кизыл Яр. Плотная застройка закрытого военного городка за территорией лётного поля отличается от частного сектора прибрежных посёлков.

– Лесная, 088й, точку наблюдаю. Разрешите визуальный заход, – запрашиваю я.

– Разрешил.

Через минуту самолёт мягко касается полосы. Торможение на влажной поверхности устойчивое, хоть и дождь продолжает накрапывать. Свинцовые облака нависли, не давая солнцу пробиться к длинной полоске пляжей Фёдоровки. Это ближайший посёлок к аэродрому, который в будущем станет курортной зоной.

Парашют на этой версии МиГ-29 отсутствует. На фирме сделали пару образцов съёмных контейнеров с парашютом, которые устанавливаются вместо гака, но решили отложить их до лучших времён.

– Лесная, 088й полосу освободил, – доложил я руководителю полётами.

– Вас понял. Наблюдаете стоянку ваших товарищей?

– Точно так. Заруливаю к ним.

Место, где размещались наши самолёты, было вынесено отдельно в непосредственной близости от тренажёра. Видны аэрофинишёры тренажёра и технологический вход в подземные коммуникации. Схему этого сооружения ещё нужно будет тщательно изучить. А лучше пройтись по всем закоулкам этой «взлётной палубы».

Чуть дальше – сам трамплин. Издалека он кажется не таким уж и большим. Посмотрим, какие будут ощущения во время полётов.

– Лесная, 088й выключаюсь. Спасибо за приём, – поблагодарил я группу руководства полётами.

Открыв фонарь кабины, сразу попал под мелкий дождь. Техник Арнас был тут как тут, раскрыв надо мной зонтик.

– Да не стоит. Несахарный же, – улыбнулся я, отказываясь от аксессуара.

– Как хочешь. Погодка не «крымская» совершенно.

Я посмотрел по сторонам. Здание командно-диспетчерского пункта за спиной возвышалось над всем аэродромом. Позади можно заметить самолёты МиГ-21, Л-39 и Як-38. Местная часть является аналогичным инструкторско-исследовательским полком, что и в Осмоне. Как и мой родной полк, он тоже входит в состав центра подготовки. Только вот занимается он обучением военнослужащих морской авиации. Штаб центра находился в Николаеве.

Разместили нас в небольшой гостинице. Я в комнате с Иваном, а Сагит с ведущим инженером по корабельной тематике. Привёл себя в порядок быстро. Выйдя из ванной, я обнаружил как Швабрин уже вовсю «пускал пузыри». По Первой программе шёл фильм «Приключения электроника», но это его не остановило. Мой друг был уже не способен выйти прогуляться.

Дождь прекратился. Из окна нашей комнаты видны гряды холмов за высоким бетонным забором, КПП воинской части, через которое люди выходят с работы. За ограждением – степные просторы, примыкающие к морю. Можно заметить множество ангаров для самолётов и вертолётов. Хорошо виден штаб авиационного полка и огромный транспарант с лозунгом «Решения XXVI съезда КПСС – выполним».

За спиной открылась дверь, и я почувствовал прерывистое дыхание человека. Появился запах сырости, а ещё приятный аромат сирени. Всегда балдел от этого запаха, напоминающего мне дом!

Повернувшись, я увидел девушку в дверях с большим чемоданом. С её зонта вода сильно капала на палас нашего номера. Смотрела она на меня оценивающим томным взглядом. Будто я у неё денег в долг попросил!

– Эм… а вы кто? Что вы здесь делаете? – спросила она.

Наехала эта гостья очень сурово. Ваня даже подскочил с кровати!

– И вам добрый вечер! – поздоровался я.

Швабрин продолжал протирать глаза, будто не верил в то, что к нам кто-то может зайти. К слову, в этой гостинице только четверо из нашей фирмы. Остальные живут в другом месте.

– Прекрасно. Я в этом номере всегда жила. На протяжении трёх последних лет приезжала, и меня селили сюда. Попрошу с вещами на выход, мальчики.

Мы с Иваном переглянулись. Что происходит?

– Девушка, вы ошиблись. Вам, вероятно, нужно в другой номер. Хотите, помогу вам вещи донести, – продолжил я.

– Ты выпрямись, когда со мной разговариваешь. Молод ещё. И ты бы встал с кровати, – наехала гостья на Ваню.

– Я чё сплю ещё? – повернулся он ко мне.

– Нет. Вторжение у нас, Вань.

– Тебя как звать, голубь? Потрудись доложить, а я пока присяду, – продолжила девица и в мокром пальто села на мою кровать.

На секундочку, у меня там чистое бельё. Моментально оно промокло под задницей этой девушку.

Борзая! Быстро посмотрел на девушку, чтобы оценить её возможное происхождение. Пышные светлые волосы, которые накрывает красная шляпка. Шарф стильной расцветки. Маникюр на руках явно не сама делала. На пальцах массивные кольца. Гипюровое платье с кружевами, а на ногах – белые туфли лодочки, и это в дождливую погоду. Не из бедной семьи!

– Голубь – птица. А я человек. Здесь люди отдыхают, дамочка. Или вы сами выйдете, или с нашей помощью, – предложил я.

В комнату вбежала дежурная с первого этажа, утирая пот со лба.

– Аида Сергеевна, простите! Я забыла, что вы должны были приехать. Мне сказали про испытателей, а про вас никто не знал…

– Испытатели пускай живут. Я по их душу и приехала. Эти то, что тут делают? Ещё и хамят!

– Девушка, вам самой манеры бы нужно изучить. И встаньте с кровати!

– Это они и есть. Лётчики-испытатели фирмы МиГ, – продолжила объяснять дежурная.

Аида недовольно цыкнула, но с кровати встала.

– Живите, пока. А то бы я вас сейчас на губу отправила, – проворчала наша гостья и вышла из комнаты. – Дай мне ключи от девятого номера!

Дежурная выбежала из комнаты, аккуратно захлопнув дверь. Я посмотрел на Ваню, а тот всё ещё не верил в происходящее.

– Серый, чё происходит? Если хочешь, чтобы я с тобой гулять пошёл, так и скажи. Зачем было этот театр устраивать? – посмеялся Швабрин.

– Шапито! Просыпайся и пошли поедим.

– Я так и не понял кто эта Аида, и почему она приехала по наши души. Она конечно красивая, но характер у неё дерьмо. Гонору, как у генеральши.

Глава 4

Начальный этап работы на тренажёре включал в себя отработку взлёта и посадки по отдельности. Большой объём испытаний был выполнен ещё в прошлом году и во время самых первых полётов в Крыму. Теперь же нужно торопить события.

Следующий день показал, что наши проблемы только начинаются.

В детстве я думал, что для организации полётов много ума не надо. Для этого нужны всего-то самолёт и лётчик. Чем старше и умнее я становился, тем яснее приходило осознание столь большого заблуждения. Пройдя обучение в военном училище в прошлой и в новой жизни, побывав на войне и попав в испытатели, думал, что меня уже нельзя удивить. Ещё как можно!

Для начала Сагит, как старший всей нашей команды, три дня убил на разговоры с командованием полка. Даже в штаб Центра, которому подчиняется полк, летал. На дворе январь 1984 года, но первые всходы «дикого растения» под названием бюрократизм уже пошли.

Я сразу вспомнил, что командир здесь ещё пока не знаменитый Апакидзе. Он только в этом году уйдёт в академию и вернётся сюда, чтобы возглавить 100й корабельный полк. Надеюсь, к этому времени уже страна обзаведётся настоящей палубной авиацией. Иначе, зачем мы здесь тогда находимся!

Вечером, к нам в комнату пришёл Байрамов. Он обозначил нам план работы на завтра.

– Определимся с программой полётов. Распределим, кому и что нужно будет проверять. Тебе, Сергей, в кратчайшие сроки, отработать взлёты с трамплина с разным взлётным весом. Надо расчёты сделать, – объяснил Сагит.

– Хорошо. Завтра летим, верно? – уточнил я.

– Не торопись. Завтра постановку задач проведём на неделю и решим. Отработать надо пробег с зацепом гака за трос на разных скоростях. Конструкторы новый придумали.

– Что там проверять? Крюк как крюк, – возмутился Ваня.

Сагит улыбнулся и похлопал Швабрина по плечу.

– Не переживай. Ты начинаешь с завтрашнего дня. Взлёт с трамплина, проходы по глиссаде оптической системы посадки.

– Ну, хоть что-то! – радостно вознёс руки вверх Ваня.

Ещё перед началом командировки, мы договорились, что первым на палубу сядет именно Швабрин. Сагит, хоть и был старше и опытнее нас, но не возражал. Искренне был рад этому.

Байрамову, как он сам говорил, уже много всего перепало. Сагит сделал несколько беспосадочных перелётов с дозаправкой в воздухе на МиГ-31 вдоль Северного полюса. Как он сам говорил, звезда Героя просится на грудь, осталось ей только разрешить.

Я тоже был рад за друга. У него есть шанс войти в историю!

– Почему у нас такие проблемы с полётами возникли? – спросил я.

– Пока мы летели, Министерство Авиапрома решило, что нецелесообразно нам тут быть, но Белкин упросил оставить. С военным руководством никто вопрос не обговаривал. Все ждали «суховцев» в марте. Про нас уже все забыли.

– Наверняка спросили про телеграммы, запросы, методику и всё остальное? – улыбнулся я.

– Это в первый день. Потом было хуже, – ответил Сагит.

– Как же нам разрешили? – уточнил Ваня.

– Есть у нас «покровитель» в командовании ВМФ. По совместительству – не последний человек в Министерстве судостроительной промышленности. А если ещё быть точнее – родственник Горшкова.

Сергей Георгиевич Горшков в эти годы был главкомом ВМФ СССР, дважды Герой Советского Союза. Один из трёх человек, которому было присвоено воинское звание Адмирал флота Советского Союза. Оно было равным званию Маршала.

Остаётся только догадываться откуда у фирмы такой покровитель.

– Отдыхайте. Завтра много дел, – сказал Сагит, когда я провожал его за дверь.

Тут же в коридоре на глаза мне попалась и Аида Сергеевна. А может, и я ей попался.

– Сагит! Как дела? – весело крикнула девушка.

– Аидочка, я рад вас лицезреть. Вы всё так же прекрасны! – подошёл к ней Байрамов и поцеловал руку.

– Перестань, а то сглазишь красоту, – посмеялась Аида.

В этот момент она опять повернулась ко мне. Лицо так скривила, будто ей под нос кучу навалили, и она вынуждена терпеть это.

– Твой архаровец? – указала она на меня пальцем.

– Это наш лётчик. Молодой и перспективный Сергей Родин, – подошёл ко мне Сагит, одобрительно похлопав по плечу. – Знакомься, Серый – наш хороший друг Аида Сергеевна.

– Очень приятно.

Аида протянула мне руку, чтобы я тоже её поцеловал. Кажется, дама совсем уже краёв не видит. Ведёт себя как царица.

– Обойдёмся без этого, – взял я её ладонь и пожал.

– Пока вижу, что он только молодой. Перспектива у него не очень, – цокнула Аида и ушла дальше.

Сагит с удивлением посмотрел на меня.

– Когда ты успел ей насолить?

– Ещё кто кому!

Я рассказал вчерашний инцидент с врыванием в номер этой странной Аиды. Байрамов томно вздохнул и завёл меня обратно в комнату. К разговору подключился и Швабрин.

Сагит поведал, почему нам стоит уважительно к ней относится. Оказывается, «покровитель» со связями везде и всюду это и есть госпожа Аида.

– И что у неё за должность? – удивился Ваня.

– Точно не знаю. Но она отвечает за всю гостиничную инфраструктуру – на флоте или в министерстве судостроительной промышленности, точно не помню. Родственница Горшкова, – ответил Сагит.

– И что у нас не нашлось других людей, чтобы повлиять на командование местного Центра? – возмутился я.

Для меня такой расклад стал полной неожиданностью.

– Ну, нет, есть конечно! Просто так быстрее. Она позвонила в Николаев и что-то сказала. Если бы это решалось через Москву, было намного дольше.

Только сегодня подумал, что в стране началась «бюрократия». А вот что никогда не закончится, так это решения вопросов «по звонку». Мне даже интересно стало, что Аида Сергеевна могла такое сказать начальнику Центра подготовки морской авиации.

Наутро весь состав нашей испытательной бригады собрался в предполётном классе для постановки задач. Людей очень много. Лица у всех серьёзные, настрой тоже. Не знаю, работать хотят или голова болит после вечера, но все внимательно слушают Сагита.

После вступительного слова началась «перекличка». Байрамов предложил обсудить порядок работы на текущей лётной смене.

– Слушаю ваши предложения по плану полётов на сегодня.

Двигателисты предложили начать с заданий по проверке приёмистости. Инженеры по оборудованию настаивали на перестановке приборов с одного самолёта на другой. Специалисты по контрольно-записывающей аппаратуре сказали, что у них нет возможности обрабатывать информацию. Но потом вдруг появилась, когда Сагит жёстче спросил причину. А техники телевизионных систем регистрации и вовсе говорят, что их приборы начальник штаба приказал убрать. Мол, режим секретности нарушается.

Начало наших испытаний весьма богато на события.Через час я уже стоял рядом с самолётом.

Прекрасная солнечная погода, штилевой ветер и хороший настрой на работу. Посматриваю в сторону трамплина. Ничего в нём страшного нет. Сейчас Байрамов готовится взлетать с него. Включил форсажи, огонь в соплах разгорелся, и он стартует с места. Несколько секунд и Сагит выскакивает с трамплина вверх.

Возвращаюсь к сборам перед вылетом. Стараюсь сохранить спокойствие. Стою перед стремянкой и медленно надеваю шлем и перчатки.

– Сынок, не спеши. Сосредоточься.

– Всё в норме, Дядь Вась. Или так заметно, что волнуюсь?

– Ты думаешь, я не вижу. Все вы, ребята, переживаете. Я не меньше вас, а может, и больше.

Подзываю к себе инженера и уточняю параметры силовой установки, которые нужно проверить. Через несколько минут, запустив самолёт и проверив все системы, начал рулить в район трамплина. В это время Иван закончил отрабатывать проходы с касанием на посадочном комплексе тренажёра.

На линии старта меня уже ждал техник Герман. Перед запуском он мне сказал, чтобы я пришёл после вылета к ним в домик. Отметить первый взлёт с трамплина нужно как полагается – с чаем и драниками.

Останавливаюсь и начинаю готовиться к взлёту. Полностью выжал тормозную гашетку. В голове прокрутил все нужные параметры. Скорость должна быть не менее 160 км/ч, поскольку тогда самолёт сильно просядет вниз после схода. Но есть момент и с максимальным значением – 180 км/ч. При такой скорости есть вероятность касания штангой приёмника воздушного давления поверхности трамплина. Превышать её нельзя.

На авианосце предусмотрены задерживающие устройства, поскольку тебе приходится до начала разбега получить максимальную тягу двигателя на форсаже. На тренажёре такого нет.

Вроде всё готово. Взгляд устремлён вперед, и я задерживаю его на трамплине. Он прямо передо мной. На расстоянии всего 130 м, возвышалась здоровенная горка. Вначале конструкция незаметно поднимается. В конце крутой дугой уходит вверх, оставляя под собой около шести метров высоты.

В сравнении со взлётной полосой выглядит просто стеной. На эту «стену» мне надобно направить свой самолёт. Как-то неуютно становится. Мелькает соответствующая мысль: "Если что, её уже не объедешь".

До этого момента я взлетал, видя перед собой только ровный бетон. Мог прекратить взлёт в любой момент. Оставшаяся часть полосы всегда позволяла мне остановиться. Если нет, то продолжал взлёт, отклоняя ручку на себя.

– 088й, готовы к взлёту? – торопит меня руководитель полётами.

Неужели я так долго стою перед трамплином? Закрылки выпущены. Вручную открыл центральный вход воздухозаборника. Триммером перемещаю ручку управления вперёд и смотрю на Германа Георгиевича. Он как раз и контролирует положение стабилизаторов.

Повышаю обороты двигателей. Смотрю за достижением максимальной температуры. Давно у меня не было такого волнительного взлёта!

– Готов.

– Взлёт разрешил, – отвечает мне руководитель полётами.

Рычаг управления двигателями устанавливаю в положение «Полный форсаж». Взгляд на панель приборов. Есть! Обе лампы загорелись. Но это не всё. Самолёт держу на тормозах до команды Германа. Он должен увидеть, что форсажное пламя начнёт вырываться из сопел двигателей.

Стойки шасси вибрируют. Колёса слегка юзят, пытаясь сорваться с места. Ощущение, что пневматики держатся из последних сил. Герман поднимает вверх большой палец. Пора!

– Форсажи есть! – громко докладываю я.

– Подтвердил.

Гашетку тормозов отпустил. Истребитель начал разбег, продолжая вздрагивать всей конструкцией. Мгновения и самолёт задирает нос. Скорость падает. Уверенность начинает граничить с тревожными мыслями: «Просчитались!», «Рано стартанул!».

Траектория становится всё круче. Самолёт у самого края и вот-вот должен сорваться в пропасть. Появляется перегрузка. Отрыв… и зависаю в воздухе с задранным носом.

И снова время остановилось. Угол атаки пытается расти, но я не даю ему увеличиться. Чувствую «пятой точкой», как начинаю проваливаться вниз. Сделать ничего нельзя.

В этот момент приходит осознание нового для себя явления. Самолёт летит, но не опирается на подъёмную силу. Закон инерции удерживает его. Ещё секунда и крылья обретают ту самую опору, которая мне нужна. Вступают в силу законы аэродинамики и динамики полёта.

– Взлёт… произвёл, – преодолев волнение, доложил я.

– 088й, первый влево, 600, – ответил руководитель полётами.

В его голосе слышится, как он улыбается. Ещё несколько секунд назад я таким весёлым не был. Но теперь!

Резво набираю в развороте нужную высоту. Напряжение пропало. Внутри невероятная лёгкость и ликование. Полётов за мою вторую жизнь было у меня огромное количество. Но я уже успел соскучиться по великолепному чувству – тому, когда ты открываешь для себя новое, неизвестное и тайное. И от него балдеешь!

За день я выполнил ещё три подобных взлёта, совершая после них монотонные проходы над посадочным блоком тренажёра. Ожидания от первых имитаций посадки были самые оптимистичные. У моих коллег получается, значит, и мне не составит труда.

После разбора полётов я остался на аэродроме, чтобы посмотреть, как устроен тренажёр изнутри. Это целый подземный бункер. Несколько залов с различными системами, обеспечивающих работу аэрофинишёров. Интересное зрелище производит рабочее место руководителя визуальной посадки (далее РВП). Маленький «скворешник» в непосредственной близости от места приземления. Представляю ощущение, когда рядом с тобой приземляется многотонная машина. А уж для работников, обеспечивающих систем!

Один техник сказал, который отвечает за тормозные машины, что грохот стоит такой, будто тебе на потолок квартиры самолёт приземлился.

Через неделю я уже начинал полёты с отработки посадки.

Сейчас выполняю крайний на сегодня заход с касанием «учебной палубы». Ветер на посадке встречный. Видимость отличная. Огни системы посадки работают штатно. Ничего не должно помешать.

Стоит сказать, что аналогичный «светофор» оптической системы посадки, который видит лётчик перед посадкой на посадочный блок, будет и на авианесущем крейсере. Все три цвета соответствуют положению на глиссаде снижения. Зелёный сектор означает, что идёшь ровно. Жёлтый и красный – выше или ниже. Опасность создают оба сектора. В первом случае будешь вынужден уйти с проходом, что при ограниченном топливе не всегда хорошо. А во втором – провалишься под палубу корабля.

– 088й, полосу наблюдаю, – доложил я РВП.

– Удаление 4, зелёный, курс.

Скорость держу 250 км/ч, но у троса ограничения 240. Самолёт буквально зависает на глиссаде снижения.

– Красный-зелёный, слева 10, – продолжает подсказывать РВП.

Выдерживать глиссаду снижения становится труднее. МиГ «плавает» сам по себе! Работа органами управления должна быть миллиметровой. Возможно, и ещё точнее.

– Жёлтый-зелёный, справа 3.

Если увлечься глиссадой, то упустишь направление. Отклонение от эталонной траектории снижения – по высоте 80 сантиметров, а по курсу 2 метра. Иначе на зацепе можно оборвать трос. Чем-то похожа траектория на движения человека после хорошего застолья.

– Зелёный, курс. Зелёный курс, – повторяет РВП.

Глиссаду и направление выдержал. Посадочный блок набегает быстрее, чем нормальная полоса. Глухой удар основных стоек. Есть касание!

– Конвейер! – докладываю я и ухожу с набором.

– Второй трос, – подсказывает РВП.

Попал в этот раз хорошо. Стремиться нужно к зацепу именно центральных тросов. Крайние – нежелательны. Захожу на посадку, на основную полосу.

Через пять минут двигатели выключил и уже стою на бетоне, сняв с головы шлем. Прекрасное чувство, когда после тридцати минут сплошного нервного напряжения перед посадкой, тело расслабляется. Полной грудью вдыхаю морской воздух. Представляю, как весной тут будет замечательно.

Мои размышления прерывает Сагит.

– Сергей, мог ведь садиться с зацепом. Чего не стал? – спросил он, подойдя со спины.

– Это не тот самолёт. Передняя стойка не усилена. Разложимся.

– Я же тебе разрешил садиться заранее и потом проезжать по тросам?

– Не стоит торопиться. Успею ещё почувствовать все 4 единицы перегрузки во время торможения.

Байрамов посмотрел на меня и отвёл в сторону. Что-то важное сказать хочет. Он был чем-то встревожен.

– Ты быстро подготовишься к испытаниям на корабле. Нам нужно отработать уже весь цикл вкупе с посадками и боевой загрузкой. Макетами, разумеется.

– Сагит, нет проблем. Есть ли смысл их отрабатывать на этом борту? – указал я на самолёт, на котором только что летал.

– На этом самолёте нет. Однозначно, нужно работать только с 31й машиной.

Странно, что он это всё говорит мне. Ведь основную работу на предсерийном борту делает Иван.

– Я тебя не понимаю. Почему мы с тобой вдвоём обсуждаем это, а не всем коллективом?

Сагит посмотрел по сторонам, проверяя, чтобы не было подслушивающих. Первый раз за ним наблюдаю такое.

– Ваня не сможет сесть на корабль. Он не готов.

Глава 5

После слов Сагита возникла немая пауза. «Переварить» сказанное быстро не получилось.

Техники за спиной шумели, переставляя стремянку. Шутки, смешки, улыбки – постоянные спутники их работы. А вот мне что-то невесело после фразы Байрамова.

– В чём у тебя сомнения?

– Я наблюдаю за ним. Ваня слишком самоуверен. По материалам объективного контроля далёк до идеального пилотирования.

– Никто не идеален.

Сагит покачал головой и повёл меня в сторону командно-диспетчерского пункта.

– Не уверен я в нём. Нутром чую, что с ним что-то не то происходит.

Промелькнула мысль, что Ваня опять подсел на «горячительные» напитки. Но это было невозможно, поскольку он всегда рядом со мной. Я бы заметил даже слабое «амбре».

– Ты так говоришь, как будто сам уверен в своей посадке, – ответил я.

– Сергей, понимай, как хочешь, но он не готов.

– Мне не нравится, что мы обсуждаем Ивана за его спиной. Время для испытаний у нас ещё есть. Мы тренируемся. Что за паника?

– Нет у нас времени! – повысил голос Сагит.

Я уже перестал понимать, что происходит. Впереди ещё полтора месяца, а Байрамов уже нервничает.

– В чём дело? Говори как есть, – тихо спросил я.

– Ты думай как знаешь, но с таким отношением Иван на палубу корабля самолёт не посадит. Чуйка у меня.

– Тогда это нужно обсуждать не только со мной. С Иваном в первую очередь. Иначе, что это за коллектив, где мы не можем друг друга поддержать.

Сагит глубоко вздохнул и задумался. Причины его неуверенности в Иване мне непонятны. Промелькнула мысль, что Байрамов сам хочет сесть на корабль. Как бы забрать все лавры себе. Но тогда он бы не стал предлагать Ванину кандидатуру на эту почётную миссию. Хотя, может, передумал?

– Пошли переодеваться и на разбор, – сказал Сагит.

На разборе Иван не присутствовал. Удивительная вещь в нашем деле! Только что старший группы выражал неуверенность в его готовности, а тут его на разборе нет.

Через несколько минут я понял почему. Инженеры начали со всех ракурсов разбирать посадки Швабрина. Оказывается, Ваня пока не смог «побороть» привычку, выработанную за время лётной работы.

При обычной посадке на стандартную полосу, перед касанием самолёт нужно выровнять, отклоняя при этом ручку управления слегка «на себя». На палубу будет всё иначе. Здесь самолёт предстоит практически «шмякнуть» в районе аэрофинишёров. Перегрузка может достигать больше четырёх единиц. Отсюда и стойки шасси должны быть усиленны.

Для лётчика это означает, что нужно ручку управления отжимать «от себя». Не сделаешь это – будет перелёт.

– Ручка управления в его полётах смещается назад. В таком случае нельзя гарантировать попадание в посадочный блок. А именно в два центральных троса, – выступил один из инженеров.

– Перелёт, согласно замерам, 100 метров от края посадочного блока, – добавлял другой специалист.

Ничего критичного я пока не вижу. Всего-то Ване нужно приноровиться отжимать ручку управления «от себя» за одну-полторы секунды до приземления. Поймает этот момент и всё получится.

Неприятно было это слушать, но я всё же ждал адекватного решения Сагита. Такое ощущение, что весь этот разбор был предназначен для меня. Мол, смотри, что за лётчик твой Ваня!

– Скорость на касании пограничная. Может гак просто не выдержать… – продолжался перечень ошибок и отклонений от расчётов.

– Командир, достаточно, – тихо произнёс я Сагиту, сидя перед ним.

– Подожди. Есть ещё, кого не послушал.

– Хватит, – настойчиво повторил я.

Байрамов сделал паузу, но прекращать не собирался.

– Что у нас по 53й машине? – спросил Сагит.

Это был как раз тот борт, на котором летал я. Оказалось, что я вполне себе хорошо «притёр» самолёт на касании. Взлёты с трамплина, с разной заправкой мной были произведены штатно. Даже записи захода по глиссаде не вызывали сомнений.

– На касании перегрузка в норме. Скорость 240. Как видишь, Сергей, дело тут не в самолёте, – обратился ко мне Сагит.

Я наотрез отказался что-либо обсуждать без Ивана. Байрамов, поняв это, закончил разбор.

Вернувшись в гостиницу, я не обнаружил в комнате своего друга. Стоило бы с ним поговорить по горячим следам. Приняв душ и приведя себя в порядок, я собрался пойти на переговорный пункт. Наверняка Швабрин туда пошёл. Тем более, он утром говорил, что собирался сделать звонок Екатерине.

Мне тоже нужно позвонить Вере в Циолковск.

В коридоре чуть не сбил госпожу Аиду Сергеевну. Дама была в бирюзовом халате. В руках «Крымское» шампанское и тарелка с фруктами. Стеклянная поверхность бутылки была влажной. Однозначно, только из холодильника достала.

Взгляд невольно упал на приоткрывшийся вырез груди. В глаза бросилось, что Аида совсем без нижнего белья, если судить по двум бугоркам стоячих сосков.

– Засмотрелись, молодой человек? – ехидно улыбнулась Аида.

– Оцениваю ваш открытый наряд.

– И как? – промурлыкала девушка.

– Не впечатляет. Видел и лучше.

Я попробовал пройти мимо, но меня не пропустили. Девушка сделала шаг в сторону, преградив мне путь.

– Со мной, мальчик, так нельзя. Поуважительнее, если хочешь, чтобы у вас всё получилось.

Я взглянул в её голубые глаза. У дамочки острая необходимость быть желанной.

– Вам пора. Напиток остынет, – обогнул Аиду с другой стороны, и пошёл дальше.

Поворачивая на лестницу, я продолжал слышать злобный смех девушки.

Пока военный городок под названием Фёдоровка-4, где мы проживаем, ещё в зимней спячке. Народу на улице немного. Темнеет рано. Несколько школьников разбрелись по лавочкам вокруг большого обелиска в честь победы в Великой Отечественной войне.

Возле местной библиотеки фонтан, который не работает. Представляю, когда приходит тепло, как здесь всё бурлит вечерами. Пройдя мимо Дома Офицеров заметил афиши. В основном это приглашение на вечерние танцы. Гвоздём программы будет вокально-инструментальный ансамбль «Матросики» – скорее всего, местный творческий коллектив.

Пройдясь ещё по улицам городка, я обнаружил памятник, погибшему экипажу Ту-22Р. Оказывается, на аэродроме раньше базировался 30й полк разведчиков. Фраза на памятнике весьма запоминающаяся – «Вам скажут – погибли – не верьте, нас небо уносит в бессмертие».

– Сынок, нету закурить? – спросил у меня старик, подошедший сзади.

– Не курю дед.

– А чего так? Болеешь?

Чего все считают, если не куришь и не пьёшь, то сразу болен?

– Просто не курю, – улыбнулся я. – Ты не знаешь, дедуль, что с экипажем случилось?

Старик махнул рукой и тяжело вздохнул, опираясь на палку.

– Так, никто и не знает. Не нашли. Так и считают их пропавшими.

Грустная история. Получается, что даже похоронить ребят не смогли.

Телефонный звонок с Верой выдался длинным. Она говорила, что скучает и переживает за успех нашего дела. Я не посвящал её в дела нашей фирмы, но вот она кое в чём проговорилась.

– Скоро к вам наши приедут. У них есть одна «штука», которую они хотят опробовать, – радостно заявила жена.

– Это хорошо. Ты сама не сможешь приехать?

– Сложно. Это не моё направление работы. Могут не отпустить. Лучше вы побыстрее заканчиваете и приезжайте. Катя тут соскучилась по Ване. Он не с тобой на переговорном?

Опять задумался, а где вообще Швабрин?

– Он ещё на работе. Поздно будет, – соврал я.

– Понятно. Катя переживает, что Ваня ей ни разу ещё не позвонил.

Удивительно. А ведь он пару раз мне говорил, что ходил на переговорный. Что-то не складывается у меня в голове пазл. Заканчивать разговор я думал на хорошей ноте. Но в дело вновь вмешался «старый знакомый».

– Серёж, тут Чубов постоянно приезжает. Слухи ходят, что они хотят видеть на корабле только один тип самолётов.

– Я уже ничему не удивляюсь.

– Ходит слух, что вас сказали вернуть. Белкин как-то смог решить этот вопрос через Министерство обороны в обход Чубова и нашего министерства. Егор Алексеевич очень злился, – засмеялась Вера.

Вот что значит воспользоваться «обходным манёвром»! Егорка нам такое не простит. После завершения разговора я вышел на улицу в раздумьях.

Неужели конкурирующее с нами конструкторское бюро вот так решило отодвинуть нас от работы на корабле, применив административный ресурс? Честной конкуренцией здесь и не пахнет. Возможно, генеральный конструктор Самсонов понял, что это последний шанс выиграть «пальму» первенства. Если бы не та авария с МиГ-29М вопросов бы не возникло. Самолёту бы дали «зелёный свет». А так у Министерства обороны появились сомнения в самолётах нашей фирмы.

В гостинице я застал довольного Ваню. Он совсем недавно принял душ, судя мо мокрым волосам, и занялся чтением газеты. Первая полоса «Правды» вещала, что на Байкало-Амурской магистрали работы идут полным ходом. И вот уже первый железнодорожный состав отправился из Тынды в Москву.

– Серый, где был? – спросил Швабрин.

– На переговорном. А ты?

– Да я раньше ушёл. Позвонить Кате собирался. Как Вера поживает?

Врёт и не краснеет, мой друг! Зачем?

– Всё хорошо. До Кати дозвонился?

– Не-а. Отправил телеграмму, чтобы позвонить завтра. А ты чего задумчивый такой?

– Думаю над нашей работой. Тебя на разборе не было. Ошибки рассматривали, проблемы с самолётом.

– У меня всё нормально. Я с инженерами просмотрел. Всё было хорошо.

– А мне кажется, они думают по-другому.

Ваня убрал газету и сел на кровать.

– Дружище, что случилось? – удивился он.

– С тобой Сагит разговаривал?

– Нет, – неуверенно ответил Иван, а потом решил «переобуться». – Ну… он беседовал. Интересовался, всё ли хорошо у меня. Я его заверил, что проблем у меня нет.

– И ты уверен в себе?

– Абсолютно, – улыбнулся Швабрин.

Пока буду смотреть за ним. Опасения Сагита подтверждаются только косвенно.

Испытательные полёты продолжались, но не всегда они приносили нужный результат. Двигались мы по программе быстро. Иногда приходилось сильно потеть. В один из дней Швабрин подхватил температуру и на его борту работал Сагит.

Обсудив ещё раз методику выполнения посадки, Байрамов предложил сделать полный цикл – взлёт и посадку с нормальным весом и макетами ракет. Можно будет подвести промежуточный итог нашей работы. Меня отправили к руководителю визуальной посадки, чтобы я мог подсказывать в случае нештатной ситуации.

– Они иногда не могут правильно подсказать. Не привыкли к нашим скоростям, – объяснял Сагит, готовясь к вылету.

– А Ивану ты меня в помощь не посылал, – заметил я, поправив товарищу спасательный пояс АСП-74.

– Я думал, что это ему не нужно.

– И сейчас так думаешь?

– Сейчас нет. Пару дней отлежится, и такое же задание слетает, – ответил Сагит, хлопнув мне одобрительно по ладони.

Придя на рабочее место РВП, я стал ждать захода на посадку нашего самолёта. Вскоре МиГ-29 взлетел с трамплина и начал выполнять первый разворот. По заданию, Сагит делает три прохода, затем проход с касанием и уже заходит на посадку.

Первый же заход и Байрамов очень сильно промахивается. Не доходя до торца, выполняет проход.

– Индикация на лобовом мешает. Выключаю, – доложил он в эфир.

Я представляю, сколько там информации выводилось на лобовое стекло перед ним. Она затрудняет наблюдение за огнями системы посадки. Но при отключении индикации, приходится вести контроль за скоростью по прибору в кабине. А там всё новое и не совсем привычное. Ваня, как раз таки, уже привык.

Ещё два прохода Сагит выполнил хорошо. Теперь будет выполнять заход с касанием посадочного блока.

– 082й, жёлтый-зелёный, слева 30, – командует РВП.

Сагит продолжает снижаться. Исправляет отклонение. Теперь гораздо лучше.

– Зелёный, справа 5.

И снова его начинает болтать по направлению. А до «учебной палубы» совсем немного. Вижу, что самолёт проседает.

– Смотри, в красную зону уходит, – подсказываю я.

– Да нет же, – не верит РВП.

Я оказываюсь прав. Сагит уже на границе зелёного и красного луча. РВП его исправляет, но МиГ-29 слишком раскачался.

– Уводи. Не попадёт, – говорю я.

– Он в зелёной зоне, – возмущается РВП. – Блин, 082й, красный, на курсе.

Сагит добавляет оборотов и уходит с проходом. До посадочного блока не дошёл пару десятков метров. Пробует ещё раз. Пока идёт хорошо.

– Зелёный, справа 3, – информирует его РВП.

Самолёт приближается. По курсу идёт почти «по нулям». Держится в зелёной зоне. Но что-то не так. Слишком сильно отклонены плоскости управления. Ему тяги не хватит на проходе.

– Максимал. На второй круг! – громко говорю я, но РВП медлит.

Вырываю у него тангенту, но это уже поздно. Сагит касается блока и начинает выполнять набор. И это ему очень тяжело даётся! Он еле-еле оторвал уже не настолько тяжёлую машину буквально на самом краю. Самолёт отходит от полосы, и его начинает раскачивать. Клюёт носом и возвращается в нормальное положение. И так несколько раз.

Спустя несколько секунд, Сагит вернул контроль над самолётом.

– Прошу заход на большую полосу. На сегодня работу закончил, – спокойно сказал он и запросил посадку у руководителя полётами на аэродроме.

Во время разбора в классе разгорелись споры. Инженеры утверждали, что проблема не в самолёте, а в лётчике! Видите ли, электронная система управления двигателями, которая стоит на МиГ-29К – не доработана. Надо к ней относится внимательнее.

– Я правильно понимаю, что в таком провале оборотов виноват я? – возмутился Сагит.

– Если бы это случилось перед кормой, самолёт бы с ней столкнулся, – поддержал я Байрамова.

Внятных объяснений не последовало, но оставлять эту проблему без решения нельзя.

– Нам нужно решение. Мы с вами говорим об основном самолёте для посадок на корабль. Чего делать? – спросил Сагит.

– Тут дело в том, что есть тумблер, который необходимо переключить, – ответил один из двигателистов.

Уже что-то! Пока не «пнёшь», ничего не получится.

– А раньше это можно было сказать?

– Раньше проблем не возникало. Там всё просто – взлетели с трамплина и тумблер рядом с креслом переключили. Вот здесь, – показал другой инженер на схеме.

Супер! Ещё лазить под креслом после взлёта.

– И так сойдёт. Главное, правильно выбрали место и время для этого переключения, – съязвил я.

– А если лётчик забудет? – уточнил Сагит.

– Тогда печально. Температура газов превысит максимальную, – ответил один из специалистов.

– Автоматом нельзя было сделать?

– Конечно, можно. Но у нас не было времени. Мы же торопимся первыми сесть на корабль.

Сагит вытер платком лицо от пота. Он до сих пор был под «впечатлением» от такого прохода.

– Так вот и живём, – выдохнул он и распустил всех.

Когда я вернулся в гостиницу, Иван уже был в комнате. Точнее, принимал душ, напевая до боли знакомую мне песню.

– А я тебя зову в кабак, конечно. Ммм, восьмиклассница, ооу! – заканчивал он первый куплет знаменитой песни группы «Кино».

Начинаю сомневаться в его болезни. В комнате даже таблеток нет на видном месте. Не говоря уже про мёд, малину и другие народные средства. Никаких признаков кутежа в нашей комнате нет. Что-то странное с ним происходит?

Выйдя из душа, Швабрин сильно удивился мне.

– Как здоровье, Вань? – спросил я.

– Да, хорошо! Прогрелся, проспался и как заново родился. А ты чего-то рано пришёл, – удивился мой друг.

Стоял он без футболки и в одних трусах. Движения у него были суетные. Глаза забегали. Ещё и эта история со звонками Екатерине в Циолковск.

– Ваня, я на переговорный сегодня пойду. Ты со мной?

– Не-а, я сегодня ходил.

В этот момент он повернулся ко мне спиной. На ней были характерные царапины. Их обычно оставляют в порыве близости женщины.

Есть у меня предчувствие, что я знаю, кто оставил эти следы.

– Мы же с тобой друзья, Вань? – спросил я.

– Глупый вопрос. Конечно, Серёга, – усмехнулся Швабрин и сел на кровать.

– Тогда скажи мне, что с тобой происходит? Ты сюда испытаниями приехал заниматься или шашни крутить?

Глава 6

Ваня посмотрел на меня с непониманием. Вяло улыбнулся, будто ждал, что я начну сводить всё к шутке. Мол, у меня настроение есть, и поржать не против. Но мне было не до смеха.

На работе столкнулись с проблемой в самолёте, которая может быть фатальной. Тут ещё и друг не очень вовремя начал отвлекаться от работы.

– Серёга, я тебя не пойму, – усмехнулся Ваня.

– Дружище, не такой ответ я хочу услышать.

Швабрин напрягся. Лицо стало серьёзным. Понимаю, что ему не нравится моя столь сильная заинтересованность в его личной жизни. Однако это напрямую влияет на его работу.

– С чего ты решил, что я тут кого-то себе нашёл?

– Имеются косвенные улики. Ты же мне соврал по поводу звонков и телеграммы Кате. Зачем?

– Ты следить за мной вздумал? Куда и кому я звоню? – взбунтовался Иван.

Начинает злиться. Либо, правда, глаза колет, либо я сильно фантазирую. Про царапины – однозначно, прав. Это явно следы от чьих-то ногтей.

– По-моему, ты мне сам говорил про телеграмму. Да и что тут скрывать, Катя сказала Вере об отсутствии звонков от тебя. А ты вроде ходил несколько раз…

– Серёга, ты ничего не перепутал?! За собой следи, – вскочил с кровати Иван.

– Вань, я без претензий. Просто мне хочется от друга честности, а ты юлишь, недоговариваешь. Я не спрашиваю, с кем ты и как проводишь время. Мой вопрос состоит в том, почему это тебе мешает?

Иван мощно выругался, сравнив ситуацию с «полярным зверем». Он прошёлся по комнате и остановился, поставив руки в боки.

– Сергей, поверь мне на слово. Я не хочу провала нашего дела. Можешь быть в этом уверен.

– Знаю, но тебе «твой любовный интерес» кружит голову. Ты летаешь с ней, а не с нами.

– Это не так.

– Тогда в чём дело?

Ваня повернулся ко мне, готовясь ответить.

– Ты без меня прекрасно знаешь, что 31я машина очень «сырая». У неё много проблем.

– Знаю. Мы здесь, чтобы их устранить.

– А ты знаешь про падение тяги на посадке? Неполадки в системе управления двигателем?

Именно это сегодня и произошло во время полёта Сагита. Оказывается, Иван знал и не сказал об этом? Моя пауза на обдумывание затянулась, и Ваня понял почему.

– Ты летал сегодня на 31м борту? Что случилось?

– Неполадки в системе управления двигателем. Только не у меня, а у Сагита. Ты понимаешь, что могло случиться непоправимое?

– Серый, я на этом самолёте летаю. Зачем вы туда полезли? – вскрикнул Иван, схватившись за голову.

– Это не твоя личная вещь, а собственность государства. Если забыл, то я напоминаю это тебе, – строго ответил я, но Иван закрыл лицо ладонями.

Швабрин нарушил очень важное правило для лётчика-испытателя – честность.

– Сокрытие деталей в одном испытательном полёте может привести к непоправимым последствиям. А если бы самолёт пошёл в серию и на нём полетел бы недостаточно опытный лётчик? Такой, которых ты в своё время учил?

– На этом самолёте должен был лететь я. Мне нужно было ещё пару полётов, и тогда бы я сделал окончательные выводы, – оправдывался Иван.

– Но ты приболел. Самолёт решил опробовать Сагит. Ведь ты же заболел? – уточнил я.

Ваня не ответил. И так понятно, что со здоровьем у него всё хорошо.

– С Сагитом всё нормально? – спросил Швабрин.

– Да. Вспотел только сильно. Я тоже понервничал рядом с РВП, но всё прошло хорошо.

– Что делать, Серёга?

Ваня искренен. Если не верить другу, то как тогда можно работать в коллективе? Надеюсь, что моя беседа несколько взбодрит Ивана, и он соберётся. Оставим пока произошедшее на его совести. Как и расспросы о личности его любовницы.

– Будь я Гелием Вольфрамовичем, сказал бы что и куда приделать.

– Ребров и не такое мог сделать, – посмеялся Ваня.

– Ладно. Открывай тумбочку, доставай, что есть, и пошли к Сагиту. «Обсудим» перспективы системы управления двигателем.

Швабрин завис, не понимая, к чему я клоню. Совсем дураком прикинулся.

– Никак не соображу, Серёга.

– И это мой инструктор! Эх, Иван Фёдорович.

Ваня открыл тумбочку и вытащил оттуда две бутылки вина.

На зелёно-белой этикетке было нарисовано солнце, попивающее через трубочку напиток из фужера. Столовое белое вино от колхоза «Россия» из Джанкоя. Пожалуй, самое дешёвое из Крымских вин.

– Жлоб ты, Ваня.

– Нормальное вино. Когда выпивал, оно мне нравилось.

– Одевайся и иди за коньяком. Я пока помоюсь. Только хороший купи.

Разговор с Байрамовым и ведущим инженером выдался долгий. Комната наполнялась ароматом спиртного всё больше, а разговоры становились бурными с каждым часом.

Сагит выслушал, выругался, но ко второй бутылке «Коктебеля» подобрел. Инженер «ушёл» спать самым первым. Я, как единственный трезвый человек, предложил закончить. Делал это несколько раз и «с первыми петухами» до моих коллег информация дошла. А может, просто все запасы закончились. Даже вино из Джанкоя прекрасно зашло мужикам.

Поспав несколько часов, я решил сделать пробежку. Уже не первый раз в Крыму я осматриваю окрестности таким способом. Сегодня добежал до самого известного сооружения в Фёдоровке – пирс. Его длина практически 150 метров. Сооружение монументальное! Насколько я помню, во время строительства НИТКи его использовали для разгрузки блоков комплекса.

Тренажёр построили, а пирс теперь используют рыбаки. В тёплое время года ещё и купающиеся.

Прибежав в гостиницу, мне вновь встретилась госпожа Аида. В одежде она себя явно не ограничивает. На ней было надет приталено малиновый комбинезон с коротким рукавом и белым поясом. Молния на груди слегка расстёгнута, чтобы все видели её немаленький размер «достоинства».

– Держите себя в форме, молодой человек? – спросила она, откусив яблочко.

– И вам доброе утро! Держу, – ответил я, проходя дальше по коридору.

– А про мою ничего не хотите сказать?

– Она у вас очень яркая.

– Хм, вам нравится? – придержала меня за локоть Аида.

Она теперь меня силой решила взять?

– Нравится, но я бы на себя такое не надел.

Девушка рассмеялась и потянула меня в сторону моей комнаты.

– Вы интересный человек, Сергей. Не хотели бы зайти ко мне на дружескую беседу? – предложила Аида.

Не нравится мне подобное внимание. Стоило бы убрать её руку и пойти к себе. Однако, пускай уже говорит что хотела здесь.

– Я после пробежки, если вы не заметили.

Действительно! Не смущает дамочку, что я сильно вспотел и пахну «мужиком».

– О, это не проблема. Душ можете у меня принять.

Началось! Совсем уже напрямую бросается намёками.

– Аида Сергеевна, давайте начистоту. Я женат и отношений на стороне не ищу. Если у вас есть ко мне серьёзный разговор, давайте поговорим здесь или на улице.

Девушка ехидно улыбнулась, поправляя воротник моей кофты наманикюренными коготочками.

– Хочешь начистоту? Пожалуйста. Пока я довольна вами, будет доволен и мой дядя. У вас, как мне известно, нет поддержки в Министерстве Авиапрома. Я же могу намекнуть родственнику, чтобы военное руководство обратило на вас внимание. Как ни крути, корабль будет подчиняться главкому ВМФ, – улыбнулась девица, дотронувшись до кончика моего носа.

– Какое имеет отношение к самолётам ваше хорошее настроение?

– Прямое. Советую тебе семейными принципами пренебречь ненадолго. Сократить дистанцию между нами, так сказать.

Уголки губ Аиды слегка приподнялись в злобной ухмылке. Она потянулась ко мне, пытаясь поцеловать. Совсем уже страх потеряла?! Её не останавливает даже то, что кто-то может нас увидеть.

– Вы слишком настойчивы, Аида Сергеевна, – ответил я и пошёл в комнату.

Следующие несколько дней мы активно работали. Ваня продолжал проверять на прочность «учебную палубу». Проблем с двигателями больше не случалось, однако начали вылезать новые неисправности.

Например, пневматики колёс, которые меняли с большой периодичностью. Не как в Афганистане, конечно. При этом наши замечания к самому тренажёру не были услышаны. Видите ли, всё у них проверено и прочность соответствующая.

Очередной день в первых числах февраля начался с того, что командир части не давал нам «добро» на полёты. Дело дошло до звонков в Николаев, но начальник Центра согласился с доводами полкового начальства.

В классе постановки в этот момент царило недоумение среди инженеров. Сагит ещё не вернулся с очередного «раунда» телефонных звонков. Зато появился радостный Ваня. Довольный как кот, которому только что почесали за ухом.

Услышав от меня не самую радостную новость, его ухмылка не пропала с лица. Согласен, что ничего смертельного не произошло. Плакать и паниковать не стоит. Но как-то уж неадекватно Швабрин реагирует на наши сложности. И это заметил не только я.

– Сергей, а какую причину озвучил командир полка? – спросил Иван.

– Вышел срок временного положения об испытаниях на тренажёре. Нет решения на проведение наших мероприятий со стороны высшего руководства ВМФ или командования морской авиации.

– Да это всё ерунда. Сейчас Сагит решит вопрос, – махнул рукой Швабрин.

Предполагаю, кто нам в этом поможет. Вообще, удивительно, что будущее корабельных истребителей МиГ зависит от девушки. Очень странной и загадочной, которая стремится к овладению тем, кто ей понравился. Чем же в этот момент занимается руководство в Москве?

Сагит вернулся через несколько минут. Запыхавшийся и радостный.

– Добро дали, но со скрипом, – улыбнулся он и посмотрел на Ваню. – Сегодня отработаем посадку с нормальным весом. Взлетаем с максимальным весом и отрабатываем проходы. Как только выработаешь топливо, выполняй «конвейеры».

– Понял. Вы, как всегда? – уточнил Швабрин.

Сагит посмотрел на меня, раздумывая над выполнением полётов.

– Что сегодня по плану для 51й машины? – спросил Байрамов.

Инженеры тут же вышли с множеством предложений. Начиная от полётов на устойчивость и управляемость, до проверки навигационного оборудования. В итоге решено было отработать «виражи-спирали» и на возврате выполнить демонстрационный комплекс.

– Сергей, пилотаж отработаешь, если дадут над аэродромом поработать, – предупредил Сагит.

– Дадут. И зрителей ещё нагонят, – похлопал меня по плечу Иван.

– Я не против. Ну, если вам интересно моё мнение. А то вы тут всё за меня решили, – посмеялся я.

Через полчаса, вдыхая наполненный влагой черноморский воздух, я меряю шагами стоянку, отыгрывая в уме весь полёт.

Погода в Крыму часто меняется в течение дня. Утром – низкая облачность с кратковременными осадками. Ближе к обеду – облачность, похожая на слоёный пирог. Однако первый слой находится высоко, что вполне позволяет мне выполнить пилотаж.

Иван в это время ходит по посадочному блоку, проверяя целостность конструкций. После того как выполню свой полёт, пойду на рабочее место РВП, оказывать ему консультативную помощь.

– Сынок, пилотаж будет? – спросил у меня Дядя Вася, когда я залезал в кабину.

– А как же?! Погодка хорошая. Главное, чтобы руководитель не завернул.

– Мы тут с местными поспорили, что они такого не видели. Подыграешь? – подошёл к стремянке Арнас.

– Хвостом вперёд летать не буду, но основную программу покажу.

Запустил двигатели, выполнил контроль всех систем и, по команде руководителя полётами, приступил к рулению. В назначенное время поднялся в воздух и направился в пилотажную зону за береговую черту.

Назначенные режимы выполнил. Самолёт вёл себя устойчиво. Проконтролировал топливо, которого вполне хватало для заключительного этапа полёта.

На подходе к аэродрому оценил высоту нижнего края облачности. Не ниже 1500 метров, что меня полностью устраивает.

– Лесная, 088й, из 2й зоны, занял 1500.

– 088й, вас понял. Готовы работать по второй части задания? – запросил у меня руководитель полётами.

– Готов. Остаток позволяет.

– Разрешил.

Выхожу в центр аэродрома.

Запомнил время на секундомере. Надо отработать всё в течение не более 5-7 минут. Ручку управления отклонил на себя и начал вводить самолёт в петлю. Потянул его выше, чтобы прочувствовать верхнюю границу пилотажа. Ведь, его можно крутить и ещё выше, но тогда зрители ничего не увидят.

Засекаю в верхней точке петли 1200 метров. Многовато, но для начала сойдёт! Переворот и пикирую вниз. Доворачиваю в створ условной оси пилотажа. За неё решил принять посадочный блок тренажёра. Готовлюсь выводить. Ручка управления на себя, выхожу в горизонт и плавно снижаюсь. Жмусь к земле и выполняю косую петлю, практически огибая при этом здание командно-диспетчерского пункта.

Замечаю, что несколько человек вышли на балкон посмотреть на полёт. Особенно много людей на крыше пункта управления инженерно-авиационной службы ИАС рядом со стоянкой самолётов.

Продолжил работать. Выполнил комплекс из нескольких «бочек». Осталось закончить пилотаж «колоколом» и на посадку.

Резво ухожу в набор. Практически вертикально. Двигатели на форсажном режиме. Плечевые ремни врезаются в тело. Спина сильно нагружается.

Высота подошла к отметке 1000 метров. Форсажи выключены. Постепенно убираю обороты, скорость уменьшается. Все звуки стихли.

Тишина обманчива, приближается более рискованная стадия. Фиксирую созданный угол. Полностью сконцентрировался на главном в данный момент – строго держать заданный угол тангажа. Крен и скольжение по нолям.

Всё! Скорость – ноль! Самолёт ровно скользит на хвост. «Выпадаю» из колокола. Сжал форсажные гашетки и перевёл рычаги управления обоих двигателей до упора вперёд. Есть полный форсаж!

Нос самолёта направлен практически отвесно вниз. Земля несётся навстречу, с ужасающей быстротой увеличиваясь в размерах, перекрывая собой всё остекление фонаря.

– Вывод! Вывод! – кричит руководитель полётами.

Угол атаки на выводе предельный, но согласно заданию. Даю вперёд левую ногу, крен – влево. Вывожу, и, по заказу моих техников, проношусь над их «смотровой площадкой» на крыше ИАС.

– Вывел. Задание закончил. Разрешите посадку с визуального, – запросил я у руководителя полётами.

– Ух! Не возражаю. Контроль шасси, механизации, – выдыхает он.

Всё же было указано в задании. Но со стороны все манёвры вблизи земли смотрятся весьма опасно. И красиво одновременно. Один только человек на земле в этой ситуации чаще всего испытывает серьёзное волнение – руководитель полётами, который за это отвечает.

После посадки, Дядя Вася долго тряс мне руку.

– Местные в восторге. Сказали, что такого ни разу не видели, – радовался он.

– Ага. Кстати, девочки тоже смотрели, – намекнул мне Арнас.

– Рад, что всем понравилось, – ответил я, утирая пот со лба.

– Тебе только не до девочек было в этот момент, – продолжили меня подкалывать.

– Ладно, мужики. Мне надо Швабрина страховать.

Ваня уже начал запускаться, когда я подошёл к специальному люку, через который осуществляется вход на рабочее место РВП. На моих глазах специальное устройство натягивало тросы аэрофинишёров. По металлической поверхности, словно гигантские змеи, ползли толстенные тормозные приспособления.

Придя к РВП, я поприветствовал его, и мы стали ждать Ивана. Взлёт он произвёл уже через несколько минут и приступил к непростой работе.

Заход за заходом он отрабатывал технику выполнения снижения по оптической глиссаде и посадки на «блок». Сделал около десятка заходов с проходом без касания. Наконец, остаток заданный и можно касаться посадочного блока.

– Остаток расчётный. Заход с касанием, – доложил Иван, выходя на посадочный курс.

– Сегодня он практически все заходы выполнил с расчётом во второй трос. Оценка «отлично», – оценил работу Швабрина РВП.

– Это здорово.

Иван планирует уже земле. Несколько мгновений до касания. Точнее, это будет удар о посадочный блок. Самолёт касается «учебной палубы» и набирает высоту. Двигатели взревели, выходя на максимальный режим. Отлично! Второй трос зацепил бы однозначно. Ещё пара заходов, и всё как под копирку.

Очередной заход. Блок уже близко. Самые напряжённые несколько последних секунд до касания. Привычный громкий удар там, где нужно. Снова двигатели вышли на «максимал»! А вместе с ними… и рвётся пневматик. Хватаю бинокль и подтверждаю опасения. Но и это не самое страшное.

– 087й, белый шлейф за тобой. Левый пневматик лопнул, – выхватил я тангенту у РВП.

Ситуация для Вани очень сложная.

– Интенсивно топливо течёт?

– Подтвердил. Слева, – вглядываюсь я в бинокль.

На посадке от лопнувшего колеса, скрежещущего металлической ребордой по бетону, всегда, словно от гигантского бенгальского огня летят искры. На посадке оно может воспламениться в любой момент.

Глава 7

Долго раздумывать нельзя. Посадка на основную полосу была бы самым верным решением. Вот только слишком ситуация у Швабрина особая.

– Буду садиться на основную, – принимает решение Иван.

Бросил тангенту и выскочил в подземные коридоры тренажёра. Открыл люк и выбежал на улицу. Увидел, как в сторону основной полосы уже летят спецмашины. Махнул рукой и пожарный ЗИЛ остановился рядом. Запрыгнул на подножку. Крепко ухватился за дверь, но это не так просто.

Машина с места стартует, будто самолёт на форсаже.

– Куда едем? – открыл окно пожарный, сидящий на пассажирском сиденье.

– Меня к помощнику на стартовый командный пункт.

Водитель кивнул и ещё прибавил газу. Нормальный такой аппарат у местных пожарных!

Я постоянно смотрел вверх, контролируя местоположение Ивана. Он как раз проходил траверз аэродрома. Заход на посадку решил выполнять над озером? Абсолютно верное решение в сложившейся ситуации. Надо быть подальше от жилых районов.

Автомобиль притормозил напротив будки СКП-11, где и сидит помощник руководителя полётами ПРП. Пробежался по влажной почве, измазавшись в грязи. Но это сейчас неважно. Надо быстрее добраться до тангенты.

Я буквально влетел в помещение, где на высоком стуле, будто за барной стойкой сидел ПРП.

– Тангенту! – крикнул я.

– 087й, разворот на посадочный. Полосу вижу, – услышал я из динамика, спокойный голос Ивана.

Самолёт очень энергично сделал разворот. Медлить с посадкой ему категорически нельзя. Полёт с интенсивной течью топлива чреват очень большими неприятностями: от остановки двигателей до пожара и взрыва в воздухе.

– Как он будет садиться? – тихо спрашивает у меня ПРП.

Я посмотрел на него. Парень волнуется, будто сам сейчас в кабине.

– Даже подсказать ему не могу, – хватается он за голову руками. – Может ему прыгать?

– Этого он делать не будет, – отвечаю я.

Иван продолжает заход.

– 087й, средства в дальнем конце полосы, – спокойно сказал я в эфир.

– Понял. Контролируй мой крен после касания.

– Принял.

ПРП совершенно не понял, что сейчас будет происходить. При мне он достал сигарету и сунул в рот, но не подкурил.

Иван начал снижаться слишком интенсивно. Так он не загасит скорость ниже расчётной для посадки.

– Низковато, – сказал я в эфир.

– Понял. Снижаю обороты. Даю крен, – комментирует свои действия Иван.

МиГ-29 приближается к земле. Швабрин очень аккуратно работает органами управления. Плоскости управления отклоняются медленно и плавно. Без рывков.

– Торец. Высота 3, – подсказываю я, «на глаз» определяя расстояние самолёта до полосы.

Двигатели затихают. Ваня убрал обороты и медленно накренил самолёт на правую стойку. Филигранное касание! Теперь, будто каскадёр едет на одном колесе.

– Держи! Держи! – выхожу в эфир, когда самолёт слегка начал крениться влево.

Представляю, как сейчас Ваня работает с органами управления! Разворачивающий момент парирует педалями и ручкой управления. Скорость падает, плоскости управления постепенно приближаются к своему упору. Теперь я ему уже не помощник.

Надо бежать к нему. Выскочил на улицу, но до Ивана больше километра.

Техник-связист отдал мне самый лучший транспорт для аэродромных передвижений – велосипед. Я вскочил на эту нестареющую классику под названием «Урал» и устремился по полосе. Представляю, как это всё смотрится со стороны.