Героиня нашего времени (Том1) бесплатное чтение

Во всякой книге предисловие есть первая и вместе с тем последняя вещь; оно или служит объяснением цели сочинения, или оправданием и ответом на критику. Но обыкновенно читателям дела нет до нравственной цели и до журнальных нападок, и потому они не читают предисловий. А жаль, что это так, особенно у нас.

Одни ужасно обиделись, что им ставят в пример такого безнравственного человека, как Герой Нашего Времени; другие же очень тонко заметили, что сочинитель нарисовал свой портрет и портреты своих знакомых… Старая и жалкая шутка! Но, видно, Русь так уж сотворена, что все в ней обновляется, кроме подобных нелепостей. Самая волшебная из волшебных сказок у нас едва ли избегнет упрека в покушении на оскорбление личности!

М. Ю. Лермонтов. Герой нашего времени

Коммуналка

Звук поворачивающегося ключа в замке заставил ее рефлекторно вздрогнуть. Сергей прижал руки девушки к своей голове плотнее.

– Смелее, продолжай!

– Алексей пришел…

– Он нас не заметит.

Чувства, ей самой еще неясные, помогли вернуться в прежнее состояние. Она продолжила массировать его голову. Сергей гладил ее икры, развернув руки назад, пока Люба стояла за его спиной. Его ладони тянулись выше, пытаясь пробраться ей под юбку.

В кухню коммунальной квартиры вошел Алексей, худощавый парень с отросшей стрижкой и жутковато выпирающим кадыком. Он остановился на секунду в дверях, затем направился к своему холодильнику, и, стоя к ним спиной, произнес:

– Ей двенадцать, мать в милиции работает, посадят за малолетку…

Сергей сиплым от удовольствия голосом засопел:

– Я ей ничего плохого не делаю! Она сама хочет…

– Тебя предупредили! – Алексей резко обернулся с бутылкой молока в руке. – Я ее матери все расскажу!

Люба покраснела, опустила руки и поспешила скрыться в своей комнате. Войдя, она увидела спящего на ковре отчима. Запах перегара подействовал тошнотворно, и она решила вернуться на кухню. Алексей размешивал венчиком будущий омлет в миске, и во всей его напряженной фигуре читался гнев.

Он и сам был бы не против погладить коленки соседки, которая выросла у него на глазах, но позволить себе этого не мог. Студент третьего курса юридического института, он хорошо понимал, что запятнанная репутация может похоронить его карьеру. Но эта девчонка, еще вчера казавшаяся ему угловатым подростком, в какой-то миг превратилась в манящую нимфетку. Ее торчащие сквозь поношенную футболку соски кружили ему голову. Давно ставшая слишком короткой детская юбчонка демонстрировала просвет между ляжек. А запах, исходивший от пышущего юностью тела, порой невольно отправлял его в душ. Иногда ему казалось, что от нее исходит аромат афродизиака, хотя он смутно представлял себе, что это такое.

Любина мать пропадала на работе: днем мыла полы в местном отделении милиции, а вечером – в школе, где училась дочь, стараясь заработать хоть какие-то деньги, чтобы они не голодали. Времени на воспитание дочери не хватало. Муж много лет оставался без работы. Все, что имело хоть какую-то ценность в их маленькой комнате, он продавал на местном рынке-толкучке, а деньги пропивал с собутыльниками.

Раньше он работал в НИИ старшим научным сотрудником, но институт давно закрыли, и он оказался на обочине жизни. Пробовал ездить на заработки в столицу, нанялся на стройку. Но и тут платить не спешили – кормили обещаниями, да так и не рассчитались. Остаться на улице с пустыми карманами он побоялся. Продал свои часы (последнюю ценную вещь из тех, что имел при себе случайному прохожему, купил белящ и билет на поезд, вернулся в коммуналку и навсегда оставил попытки поиска работы вне родного города. Иногда он перебивался мелкими заработками, соглашаясь побыть то истопником в театре, то грузчиком на овощном складе. Но тонкая душевная организация и наличие высшего образования не давали покоя – он все ждал, когда раздастся звонок в дверь, и его пригласят обратно в институт. Но годы неумолимо неслись, а в дверь все чаще звонили Аркашки и Гришки, принося с собой сетку со звонкой посудиной. Вначале это были бутылки с марочным портвейном и трехзвездочным коньяком, позже – водкой «Русская» и «Смирнов», а в конце концов – самогон от соседской бабки, настоянный на мандариновых корках, которые та собирала по всей округе в дни празднования Нового Года.

Закуску приносили редко. Борис (так звали отчима Любы) жарил картошку с луком, иногда даже с грибами. А когда в доме не было и этого, мог стащить кусок хлеба с колбасой из чужого холодильника, сопровождая это фразой «Господь велел делиться».

В коммунальной квартире, расположенной на третьем этаже дома в одном из старейших переулков города, было девять комнат разного размера. Окна смотрели на улицу и во двор. Общая кухня, один душ и туалет на всех. Жильцов объединяла тоска по обещанным отдельным квартирам в новых домах. Перед ними маячила новая жизнь, которая так и не наступила.

Сама коммуналка представляла из себя жалкое зрелище. В ней соседствовали четыре поколения: старики, помнящие чуть ли не царские времена, молодые семьи с вечно орущими младенцами и те, кто строил коммунизм, но так и не успел в нем пожить. Тут вполне мирно сосуществовали научные сотрудники, конторские служащие и прочая некогда процветающая интеллигенция.

Вот и Мария, когда-то с радостью поселившаяся в комнатке с просторной лоджией, в то время являла собой весьма образованную молодую женщину молодую женщину. Муж, Илья, остался в родном городке с двухлетней Любой. Роль няньки ему быстро надоела, и вскоре в их дом стала захаживать толстоватая соседка Татьяна. Илья был рад такому повороту дел и стал сожительствовать с ней, хотя любви не испытывал. Люба вскоре была отправлена к матери, «дабы не мешать строить личную жизнь создавшейся ячейке общества» – это все, что написала в короткой записке Татьяна, запихнув ее в девочке в кармашек пальто.

Маша, будучи гордой и независимой женщиной, молча снесла обиду и предательство мужа. Но решила во что бы то ни стало не принимать ни подарков, ни алиментов. А бывший муж и не спешил их слать.

Сергей

– А что это? – Люба смотрела на Сергея серо-зелеными глазами, затуманенными от чувств, распирающих все ее хрупкое существо.

– Это когда обожаешь кого-то, но только потому, что он недостижим, ну, и обычно очень известен. К примеру, Леонардо Ди Каприо… Он же тебе нравится?

– Нет, не особо… Он Светке нравится, она его фанатка, даже дневник про него ведет, картинки из газет с ним вклеивает.

Она не понимала, при чем тут эта платоническая любовь и ее слова.

Только что она призналась Сергею, что любит его, а он сказал, что ее любовь – чувство платоническое и скоро пройдет. Ее била мелкая дрожь, но она не могла понять, почему. Бабье лето в этом году выдалось жаркое, и даже ночью все окна были нараспашку. Он прижал ее к себе, по-отечески погладил по голове, и ей стало уютно и спокойно. Она сидела, как промокший под дождем воробушек, обернувшись его теплой кофтой – это был ее маленький счастливый мир. Эта кофта, которая потом будет для нее как красная тряпка для быка, сейчас объединяла их и позволяла обрести покой и защиту во взрослом мире.

Несколько минут назад в их комнате, наконец, наступила тишина. Люба стала ждать, когда раздастся храп отчима, чтобы можно было пойти спать.

Шел второй час ночи. Понедельник, и надо было успеть выспаться.

– Ну, я пойду…

Сергей забрал со стола полупустую пачку сигарет и спички и вышел в коридор. В темноте он обулся и зашуршал барашком дверной защелки. Люба пошла закрыть за ним дверь и тоненько, словно котенок, шепнула в пустоту лестничного пролета:

– Ты завтра придешь?

– А ты меня будешь ждать? – игривый голос Сергея прозвучал из полумрака.

– Да, приходи пораньше!

Люба прикрыла дверь, стараясь не шуметь, и медленно побрела в комнату, где после шумной пьяной любви спали мать с отчимом. Она не осуждала мать, но и понять ее еще не умела.

Люба посмотрела в сторону ванной комнаты – сейчас там оказалось свободно, и можно было спокойно принять душ. Но затем она поднесла руки к лицу, втянула запах тела Сергея вперемешку с одеколоном и сигаретным дымом и передумала. В темноте, скинув на стул свою детскую юбочку и футболку, она надела кружевную ночную сорочку (подарок матери на день рождения) и забралась с головой под одеяло. Запахи Сергея заполняли все пространство под одеялом, и Люба быстро погрузилась в беззаботный девичий сон.

Последнее время он ей часто снился. Во сне они вместе гуляли в парках, ели мороженое на лавочках в скверах, а иногда купались в фонтанах и целовались у всех на глазах. И всегда Люба просыпалась с неясным томлением, которое не могла в себе понять. Рядом с ним она испытывала странную тревогу и беспричинное беспокойство, а когда они оставались одни, ей хотелось подолгу сидеть рядом с ним, держать его ладонь двумя руками и слушать его рассказы о казармах и полигонах. Она не строила в своих фантазиях планов на их совместное будущее и никогда не спрашивала его об этом. Ей было хорошо здесь и сейчас, и она была счастлива каждую секунду, проведенную с ним.

Первый поцелуй

– И как? – девчонки смотрели на подругу горящими от любопытства глазами.

– Нормально так… –смущенно отнекивалась Иринка. – Ну, что пристали?

– Ну, как это, расскажи! – пытали свою подругу-старшеклассницу Люба и Таня.

Мать подруги работала медсестрой в больнице, ей регулярно приходилось дежурить допоздна, а иногда и по ночам, и сегодня девчонки собрались у Иринки в комнате.

Девочки еще ни с кем не целовались и сгорали от любопытства: как же это так, всерьез поцеловаться с парнем? Но Иринка не спешила делиться впечатлениями. Парень, с которым она встречалась, целовался плохо и слюняво, а о том, что он пытался залезть к ней в трусы, она не хотела даже вспоминать.

Люба прочитала в ее глазах разочарование, но не поняла причины. Она давно искала повод, чтобы расспросить Ирину о том, как же целуются по-взрослому, потому что только у нее был парень, и они все лето ходили по вечерам гулять за ручку. Но подробности вытянуть не получалось, и Люба, вздохнув, засобиралась:

– Мне домой пора, скоро мама придет…

Дома она надеялась увидеть Сергея и снова гладить его волосы или держать его большую теплую ладонь своими детскими ручками.

– Подожди меня! – подскочила Татьяна. – Я еще Есенина не выучила, завтра спросят.

Девочки быстро вышли из подъезда и свернули на соседнюю улицу. Трамвай полз по путям со страшным скрипом. И тут сквозь пустой салон Люба увидела кофту Сергея: он стоял на противоположной стороне с какой–то женщиной.

– Пошли здесь!

Люба дернула подругу за рукав и хотела уже побыстрее скрыться в арке, но Татьяна побаивалась темных переулков и заскулила:

– Нет, тут фонари, Люба-а-а-а.

Ноги плохо слушались, как будто земля пошла волнами. Люба шла, но не чувствовала земли. Дойдя до трамвайных путей, она и вовсе потеряла контроль над телом, споткнулась и едва не рухнула на рельсы. Сильные руки Сергея успели схватить ее за талию, и она повисла на них, качаясь, как мартышка на ветке. Кровь ударила в голову, запинаясь Люба выпалила: «З… Здрасьте!». А затем побежала, позабыв про Татьяну. Подруга нагнала ее уже возле ее дома.

– Ты чего, Люба? Я тебя зову, зову… Ты куда так понеслась?

– В туалет захотела… – соврала Люба и, распахнув дверь своего подъезда, добавила:

– Завтра увидимся.

В кухне было шумно и полно народу. У кого-то из соседей отмечали день рождения, собрались гости, пели пьяные песни, кругом были разбросаны пустые бутылки. Люба бросилась в комнату, толкнула дверь: отчим нервно попытался набросить одеяло на мать, торжественно восседающую на нем в позе наездницы. Люба опустила глаза и выскочила обратно. Ванная – свет не горит, значит, свободна! Люба закрыла дверь на щеколду и, стащив с себя одежду, встала под холодный душ. Перед глазами стояла картинка, где Сергей идет с какой-то женщиной. Может это просто или его знакомая, или соседка, или сестра? Нет! Он ей улыбался, и она держала его под руку!

Слезы покатились по ее разгоряченным щекам, Люба пыталась проглотить ком, подкативший к горлу, но он только нарастал. Она щипала себя за щеки, пытаясь остановить рыдания, но было поздно – волна обиды и беспомощности обрушились на нее. Не в силах больше держаться, Люба сползла на дно душевого поддона, больно царапая спину об облупившуюся краску. И разрыдалась.

– Я не могу-у-у-у! Я не могу без него-о-о…

Звук воды заглушал горькие рыдания. Хотелось исчезнуть, раствориться, провалиться сквозь землю, только чтобы подозрения не оказались правдой.

Ночью Люба плохо спала, а стихотворение так и не выучила. Хотела было первый урок прогулять, но подруга зашла за ней перед школой, и они отправились туда вместе.

– Кто пойдет к доске? – глядя в классный журнал, Елена Сергеевна, учительница русского языка и литературы, медленно вела пальцем по списку учеников.

Кто-то суетливо ерзал на стуле, кто-то пытался перечитать в очередной раз выбранное произведение… Руку вытянула Татьяна, подруга Любы.

– Таня, иди! А следующим пойдет… Смирнов! Готовься! – и учительница поставила точки в журнале напротив фамилий.

Девочка захлопнула сборник стихов и направилась к доске.

– Сергей Есенин, «Ну, целуй меня, целуй…» – начала протяжно Татьяна.

Ну, целуй меня, целуй,

Хоть до крови, хоть до боли.

Не в ладу с холодной волей

Кипяток сердечных струй…

По классу пошел смущенный смешок.

Опрокинутая кружка

Средь веселых не для нас.

Понимай, моя подружка,

На земле живут лишь раз…

Слова поэта, которые декламировала Татьяна, задевали раненную душу Любы, и она, потупив взгляд, смотрела на книжку, оставленную на парте ее подругой. Когда Таня закончила, учительница твердой рукой вывела крупную пятерку в журнале, а потом обратилась к классу:

– Ребята, понимаю, чем вызвано такое ваше веселое настроение, но смешного в этом стихотворении я ничего не вижу! Вы все скоро станете взрослыми, будете влюбляться, создавать семьи, у вас появятся дети. И это хорошо! Хоть пока вы и не понимаете смысла этих строк, но поверьте моему жизненному опыту – это будут ваши самые счастливые годы. Первую любовь и первый поцелуй вы будете помнить всю жизнь. Ну, а теперь мы хотим послушать Смирнова. Олег, ты готов? Выходи к доске…

Из школы Люба возвращалась с томиком стихов Есенина. Ей виделось, что в нем она сможет найти ответы на волнующие вопросы. В его строках так часто мужчина говорит о любви к женщине, так чутко и открыто пишет о своих переживаниях и чувствах…

Проходили дни, небо за окном становилось серым, пожелтевшие листья падали на лоджию, где она любила сидеть. Люба заворачивалась в старый плед и перечитывала стихи Есенина. При этом все ждала, что в конце улицы увидит кофту Сергея и побежит открывать ему дверь, но дни шли, а его все не было. Ей хотелось написать ему письмо, высказать в нем всю свою тоску, но она не знала его адреса.

Невыносимо тянулись осенние дни, становилось все холодней, старенький плед уже не согревал. Подружки приходили и звали гулять, но она все реже хотела проводить с ними время. После школы, выполнив все домашние задания и прибрав в комнате, она стала чаще сидеть в кухне на табуретке, где раньше сидел Сергей и грел ее кофтой. Иногда ей казалось, что его запах где-то рядом.

– Что с тобой? – как-то спросила мать. – Ты не заболела?

– Нет… – пробурчала Люба и отхлебнула давно остывший чай.

На следующий день она слегла с температурой, к ночи жар усилился, она впала в бред. Ей виделся Сергей, как он идет за ручку с кем-то, потом кого-то обнимает за плечи…

– Сергей, Сергей! Я не могу без тебя! – кричала она.

Мать бегала возле нее с примочками из соды и спирта. Три дня Люба не помнила себя. Потом горячка спала, и она пошла на поправку.

Одним субботним вечером она сидела за столом, переписывала стихи Есенина в тетрадь. В комнату вошла мать:

– Люба, пойди картошки почисть.

Молча дописав строку, она закрыла книгу, заложив тетрадью, и побрела на кухню. Картошины с неровными краями и дырочками на месте глазков булькали, падая в кастрюлю. Она знала, что сегодня кто-то должен прийти к ним в гости и равнодушно выполняла просьбу матери. Локоны ее рыже-русых волос, перехваченных на затылке резинкой, ниспадали на тонкие плечи. Она смотрела на свое отражение в кастрюле с водой – щеки и без того худого лица впали, кожа посерела, глаза утратили блеск, на губах появились трещинки, и лопнувшая кожица не давала покоя, она пыталась ее откусить.

Хлопнула входная дверь, и она услышала его голос! Сергей! Она не ошиблась? Бросив нож и не дочищенную картофелину в кастрюлю, Люба выбежала в коридор. Там стоял он. Точно он! Он снова появился в их доме. У нее подкосились ноги, и она сползла вниз по стене.

– Мама… – простонала Люба, теряя сознание.

Очнулась она на своей кровати. Рядом сидел Сергей. Она знала, что это он принес ее сюда на своих сильных руках. Она приподнялась на локтях, обхватила его за шею и внезапно почувствовала нестерпимое желание поцеловать его. Его нежные пухлые губы обжигали ее лицо, язык, такой чувственный и горячий, проникал все глубже и глубже, она почти задыхалась, но хотела, чтобы это не прекращалось.

В коридоре послышались шаги – мать бежала со стаканом воды для нее.

– Люба, на, попей! Она переболела недавно тяжело очень, ослабла, – как будто оправдывая ее перед Сергеем спутанно произнесла мать. – Полежи, отдохни.

Студент

Алексей так и не рассказал теть Маше (как он сам называл мать Любы) о том, что видел. Случая удобного не подобралось, а сказать в лоб он просто не мог.

Мысли об этой девчонке посещали его все чаще. Вечерами, лежа в односпальной кровати, он представлял, как трогает ее острые коленки, поднимается выше и выше и чувствует тепло горячего лона, прижимается к животу лицом и двумя руками обхватывает бедра. Запах юного тела сразу всплывал в его фантазиях, и он рисовал в своем сознании соблазнительные сексуальные сцены. В институте среди однокурсниц было много созревших девушек, но ни одна из них не вызывала в нем такого трепета и интереса. Эта нимфетка кружила ему голову одним своим присутствием. Однажды Люба забыла запереть дверь в ванную, и он случайно вошел. От увиденного он остолбенел и не сразу смог закрыть дверь.

– Отвернись! – взвизгнула Люба.

Алексей прикрыл глаза рукой, развернулся и пошел прочь. Ее обнаженные упругие груди, плоский впалый живот и лоно, еще едва прикрытое пушком. «О, боги!» – он запечатлел этот образ в сознании навсегда. Она невыносимо хороша, хоть и еще совсем юна, тело худощавое, но так гармонично сложенное… Мягкий овал бедра, осиная талия, хрупкие ключицы – все в ней было идеально!

Как-то Люба порезала палец, когда чистила патиссон. Алексей бросился искать бинты, чтобы остановить кровь. Прижимая повязку к пальцу и аккуратно оборачивая слой за слоем, он чувствовал ее так близко, что в нем закипала кровь, и он был не в силах держать себя в руках. Люба заметила, что его брюки натянулись в области паха, и что-то стало выпирать.

– Что это? – удивленно спросила она.

Алексей уже закончил, завязав аккуратный бант из бинта. Он посмотрел в ее глаза, схватил за тонкие плечи и подался вперед, чтобы поцеловать. Люба резко оттолкнула его и вскрикнула:

– Дурак… Че лезешь?

Он упал на колени перед ней и стал целовать щиколотки…

– Люба, Любочка… – шептал он сквозь поцелуи. Она пыталась отступить, но он держал ее за ноги и полз следом.

– Да отстань ты! – она схватила его за голову и отпихнула со всей силы. Алексей отпрянул, едва не упав навзничь, вскочил на ноги:

– Да ты еще умолять меня будешь… – остановился он на полуслове. О чем она его будет умолять, он пока не знал, но обида отвергнутого мужчины породила в нем скрытую бурлящую лаву, которой достаточно небольшого землетрясения, чтобы стать разрушительной. Люба закрылась в своей комнате и принялась лихорадочно размышлять, почему Алексей так странно себя повел. Решила спросить об этом Сергея.

Встречи с ним, их тайные поцелуи в неосвещенных углах коридора стали уже привычными. Она часто ждала его и прислушивалась, чтобы не пропустить его шагов по коридору в сторону уборной. На обратном пути она выскакивала навстречу – вдруг у них появится несколько минут, чтобы оказаться в объятиях друг друга. Ей нравилось внимание молодого и красивого мужчины, его плотная щетина царапала ее губы и подбородок, но зато она долго ощущала на себе его прикосновения и поцелуи. Запах одеколона действовал на нее гипнотически. Ей нравилось трогать его голову, щеки, шею, сильные плечи и руки, земля уходила из-под ног, когда он был рядом. Что-то волновалось в ее животе, когда они были рядом. Как-то она спросила его об этом, и он ответил:

– Это бабочки! Бабочки в твоем животе!

И тут Люба вспомнила про Алексея.

– А у Алексей тоже живут бабочки в животе?

– Они у всех живут. Почему ты про него спросила?

И она рассказала ему про тот инцидент на кухне, когда она порезала палец.

– Не совсем… – он остановился чтобы подумать и подобрать подходящие слова. – У мужчин живут личинки бабочек вне живота.

Ей стало смешно, она подумала, что он шутит. Но в его глазах не было смеха. Он странно напрягся и пошел в кухню, покурить.

Иринка

В новогоднюю ночь все ждут чуда. Кто-то пишет записочки с желаниями, сжигает их, а пепел выпивает вместе с шампанским. Кто-то стремится успеть вскрыть бутылку игристого и выпить полный бокал под бой курантов. Кто-то развешивает вязаные носочки у печи. Родители пытаются угадать желания своих детей и исполнить их за Деда Мороза, даря радость детства ребятишкам и спокойствие для своей души. В этот миг все надеются на исполнение своих желаний. И это действительно волшебная ночь! Она дарит веру, посылает надежду и пробуждает любовь.

В этот год в коммунальной квартире, расположенной на улице имени известного зодчего, собралось непривычно много гостей. Все были заняты последними приготовлениями и украшением стола, кругом царила суета и беспокойство: нарезали холодец, чистили мандарины на дольки и укладывали их во фруктовницу, чтобы все могли попробовать хотя бы одну, Люба натирала бокалы и стаканы и расставляла их аккуратно над каждой тарелкой – гостей ожидалось много, поэтому они были из разных комплектов. Елку добыл Юрий Михалыч, привез с дачи большое дерево с пышными ветвями и макушкой под самый потолок. Игрушки для нее собрали со всех комнат. Кто-то раздобыл шуршащей бумаги и упаковал ею подарки. По телевизору показывали праздничный концерт. Запах ели и чищенных мандаринов дарил ощущение праздника и погружал в эйфорию. Алексею поручили встречать гостей и помогать размещать верхнюю одежду и обувь в прихожей. Все приходили со сменными туфлями, бережно обернутыми старой газетой.

Любе разрешили пригласить Иринку, так как ее мать в новогоднюю ночь дежурила в больнице. Она пришла в нарядном платье, которое обнажало одно плечо. Девушка сшила платье сама на старенькой бабушкиной машинке, точнее, перешила из материнского, давно висевшего в шкафу без дела. Пышные каштановые волосы Ирины были подкручены щипцами и уложены в высокую прическу, залитую едко пахнущим лаком для волос. И без того красивые ресницы она густо накрасила тушью «Ленинград», а губы подвела карандашом и покрыла перламутровой помадой. Когда Алексей открыл дверь и увидел Ирину, то даже спросил – не перепутала ли она дом или этаж?

– Нет, я подруга Любы, Ирина!

– Очень приятно, Леша! – представился Алексей, и добавил: – Студент юридического института… Будем знакомы.

Ирина сбросила пальто и шаль, тем самым обнажив перед Алексеем свой образ, от которого у него засияли глаза. Он помог разместить пальто и показал на банкетку, уже скрывшуюся под пологом нависающих пальто:

– Тут удобно разуться. Проходите в кухню! – он рукой указал направление, и, помедлив, продолжил: – Ванная слева в конце коридора, если угодно помыть руки.

Как и случается в больших шумных компаниях, никто не заметил, что Алексей и Ирина с первого взгляда нашли общий язык и стали вместе выходить на лестничную площадку покурить. Ирина не курила, но за компанию с Алексеем была не против немного подышать морозным воздухом, врывающимся в открытую форточку. Она набрасывала на плечи шаль и, не переставая слушать рассказы Алексея о буднях студентов-сокурсников, спускалась с ним к окошку. Окошко в подъезде было небольшое, но с низким и широким подоконником, на котором Ирина устраивалась поудобнее, пока Алексей курил. Она манерно покачивала изящной ножкой в туфле и накручивала на палец прядь волос. Алексей был поражен красотой своей новой знакомой и весь вечер уделял ей массу внимания: открывал перед ней дверь, подавал шаль, подливал вина и щебетал без остановки.

Люба, весь день помогавшая прибираться на кухне, после полуночи отправилась спать. Сергей так и не появился, кто-то из гостей сказал, что он остался дома с простудой.

Поздней ночью гости стали расходится по домам, и уединенность Алексея и Ирины, расположившихся возле окна в подъезде, то и дело нарушали смех и шумные прощания подвыпивших гостей.

– Ира, постелить тебе у нас? – спросила в приоткрытую дверь «теть Маша».

– Нет, я домой пойду, мама будет волноваться, она рано вернется.

– Я провожу тебя, если позволишь… – чуть слышно проговорил Алексей.

– Леша меня проводит, – глядя сквозь полутьму лестницы, ответила Ирина Любиной матери.

– Хорошо, положу тебе с собой котлет, мать, небось, голодная вернется, – проговорила словно сама себе Мария и прикрыла дверь.

Алексей шел под руку с Ириной и увлеченно рассказывал ей о своих успехах в учебе и мечтах. Он хотел стать следователем и защитить весь мир от негодяев. Иринка громко хохотала, ничуть не стесняясь случайных прохожих, которые, как и она, возвращались после новогоднего застолья. Уже у ее дома Алексей спросил:

– Может, сходим как-нибудь в кино?

– Я… Я у мамы спрошу… – вдруг смущенно пролепетала Иринка. – Ладно, мне пора, до скорого!

– До скорого свидания! – дополнил Алексей и проводил свою спутницу обожающим взглядом. В его глазах читался успех и довольство собой, он понял, что понравился Ирине, и это добавляло ему уверенности. Красивая, весьма неглупая Ирина произвела на него прекрасное впечатление. Он достал сигареты и закурил. Глубоко затягиваясь, он выпускал дым колечками и смотрел на окна, пока в окне Ирины не загорелся свет – теперь он знал, где расположена ее комната.

Девушка, в свою очередь, не так давно порвавшая со своим парнем, была окрылена вниманием умного студента. Как шестеренки в руках опытного часовщика совпадают между собой, так и они совпали во времени и желаниях. Иринка погасила свет в комнате и сквозь занавеску наблюдала за Алексеем до тех пор, пока его фигура не растворилась в пелене кружащегося снега. Она так и не смогла уснуть, долго лежала на кровати, смотрела в потолок и в голове прокручивала их сегодняшние диалоги. Вскоре вернулась мать, принесла шоколадные конфеты и грецкие орехи.

– Ты чего не спишь? – изумилась она, тихо войдя.

– Тебя жду… Мам, я так люблю тебя! С Новым Годом! – кинулась на шею матери Иринка.

– С новым счастьем, доченька! – как будто пророчески дополнила мать.

Иринка заплакала.

– Ты чего? Ну… – мать тыльной стороной ладони подхватила слезинку, уже успевшую скатится до подбородка. – Или обидел кто?

Настороженно сдвинув брови мать посмотрела в глаза Иринки.

– Нет, мам, наоборот! Я, кажется, влюбилась! – Иринка смеялась сквозь слезы.

– Ну дела… Кто он?

Они сели на кровать.

– Студент юридического института, будущий следователь, познакомились у Любы в квартире. – выпалила на одном дыхании и сразу замолчала Ирина.

– Красивый? – мать решила уточнить подробности.

– Да разве ж это важно, мам? Он умный, и я ему понравилась.

– Откуда ты знаешь? Сам сказал?

– Нет, но я почувствовала… Он так на меня смотрел…

– Как? Как смотрел?

– Ну… Влюбленными глазами…

– Влюбленными… – мать насторожилась.

– Да, мам, глаз с меня весь вечер не сводил!

Мать кивала головой и что-то прокручивала в своей памяти, как будто пытаясь отыскать что-то, вспомнить, где это она уже слышала….

– Мам, он меня в кино позвал! Можно?

– Когда?

– А когда можно?

Ирина бунтаркой не слыла и всегда прислушивалась к маме.

– Ну, как я дома буду, так и иди. – снисходительно проговорила мать и дополнила: – Только не на ночной сеанс!

Несколько дней от Алексея не было никаких вестей. Иринка уже было засобиралась посетить Любу в надежде встретить его там, как Люба нагрянула сама.

– Проходи, Люба. Чай будешь? Пряники мятные у нас… – Иринка чиркнула спичкой, зажигая газ под чайником.

– Да, наливай, только без сахара – крикнула из прихожей Люба, она еще обмахивала снег с сапог.

За чаем девчонки болтали о повседневных заботах. Люба пришла спросить учебник по истории за восьмой класс – может, у Ирины остался с прошлых лет. В школе ей выдали старенький, и в нем отсутствовало несколько страниц.

– Слушай, Люб, у меня нет, но я с прошу у своих, вдруг у кого остался… – и тут у Иринки мелькнула мысль: – А у Алексея нет? Может, остался?

– У Алексея? Не знаю, не спрашивала, он теперь пропадает по вечерам, давно его не встречала. Встречается с кем, что ли…

Иринка вспыхнула.

– Как встречается? У него девушка есть?

– Нет, не видела, но могла же появиться.

Иринка молчала, уставившись в чашку с чаем.

– Ну, где пряники-то? – вернул ее в реальность голос Любы.

– Ах да, пряники… – Иринка достала пакет из буфета. – Нам по одному, и маме оставим.

В пятницу, вернувшись из школы, Иринка обнаружила записочку на столе.

– Мужчина какой–то принес, – констатировала баба Даша, соседка, и, пошаркивая направилась в свою комнату.

– Я не читала, – добавила она и скрылась за дверью.

Иринка побежала в комнату, опустилась на кровать. Она знала – это записка от Алексея. Еще несколько секунд она напряженными ладонями держала бумагу, не разворачивая, будто пытаясь угадать, что в ней сказано. Страх, что там написано не то, что она ожидает, и радость от того, что он объявился, смешивались, словно краски на палитре. Наконец она развернула листок клетчатой тетрадной бумаги и прочитала: «Ирина! Завтра в 19 ч. сеанс. Если сможешь пойти, вывеси платок на окне. Прости, что надолго пропал, были неотложные дела. Дома тебя не застал. Алексей».

Мать Ирины как раз не работала в субботу, и девушка поспешила подобрать наряд для завтрашнего свидания. Распахнув шкаф, она быстрыми движениями просмотрела его содержимое: ничего подходящего ей не попалось. «Та-а-а-к, времени мало, нужно срочно что-то делать!», – подумала она.

И тут на глаза попался алого цвета отрез атласной ткани (кажется, раньше из такой шили пионерские галстуки). «Вот он-то мне и нужен!» – обрадовалась про себя Иринка, вытягивая следом из шкафа старенькую бабушкину швейную машинку.

Когда мать Ирины вернулась с работы, та уже расшивала пайетками вырез декольте нового платья.

– Мама, он написал! Мы завтра идем в кино! – обрадованно выпалила Ирина.

– Написал? Кто, где, куда? – ничего не понимая, начала мать.

– Алексей! Ты же завтра не работаешь. Можно мы в кино пойдем?

– А, Алексей… Надо бы мне на него посмотреть.

– Он тебе понравится, мам. Ну, мам… – Иринка смотрела в материны глаза заискивающе.

– Но чтоб потом сразу домой. Мне тут помощь нужна будет, – мать обвела ищущим взглядом комнату, – белье вон погладить надо!

– Хорошо, хорошо! Я его вмиг переглажу! Хочешь, прям сейчас?

– Да хоть и сейчас, но, чтобы в девять была дома! – закрепила уговор мать. – Устала я, полежу.

И подложив повыше подушку, мать улеглась поверх старенького цветастого покрывала.

– Ты есть хочешь? Я сейчас погрею. А потом покажу свое новое платье! – обрадованно сказала Ирина и убежала на кухню.

После ужина Иринка примерила новый наряд.

– Доченька, до чего ж ты у меня стройная и красивая! И кому такая красота достанется… – вздыхала мать, вспоминая свою ушедшую молодость.

И тут Иринка вспомнила про платок. Оставался как раз небольшой лоскут ткани. Иринка рванула форточку в окне, примерзшую к раме, завязала узелок на шпингалете и вывесила лоскуток из окна: пусть Алексей увидит – она готова!

Алексей был пунктуален. Пришел заблаговременно с букетом дорогих цветов, завернутых в яркий целлофан, и коробочкой шоколадных конфет «Ассорти».

Ирина сияла! Встретила его во всей красе: в новом платье, с распущенными волосами, подкрашенными ресницами и губами. Мать Ирины взяла букет и пошла искать вазу – давно в их доме не было цветов, так что ваза пылилась на антресолях.

– Уговор, дочка! – напомнила мать и закрыла за ними дверь.

В кинотеатре было шумно и душно, фильм им не понравился, и они решили сбежать прямо в середине сеанса и прогуляться в соседнем парке. Алексей снял свою, потом Иринкину перчатку и взял ее за руку:

– Так мне будет легче удержать тебя, если ты поскользнешься.

Ирина была рада, что бы он при этом ни сказал. Весь вечер они бродили по парку, стараясь не замерзнуть, Алексей декламировал ей выдержки из законов и высказывания философов, стараясь показаться эрудированным и начитанным. Когда подошло время возвращаться домой, решили проехать на трамвае:

– Так мы и доберемся быстрее, и согреемся по дороге! – предложил Алексей. – Я провожу тебя до двери.

Ему не хотелось выпускать ее руки. А ей хотелось, чтобы время остановилось или хотя бы замедлило ход.

Возле двери она остановилась, как бы ожидая чего-то. Алексей хотел поцеловать ее, но не решился. Нажал на кнопку звонка ее комнаты. Мать Ирины тут же открыла, как будто уже ждала дочь у порога. Алексей распрощался и быстро пошел вниз по ступенькам.

На улице он закурил, глядя в окна их квартиры в надежде увидеть Ирину. Он корил себя за внезапно охватившую его сдержанность, но понимал, что с такой девушкой спешить не стоит. И только сейчас осознал всю серьезность своих намерений.

Ты меня любишь?

Всем нужна любовь Без любви жизнь теряет краски. И ради любви люди совершают безумные поступки. А если посмотреть с другой стороны – любовь управляет миром, она живет в каждом из нас, и мы стремимся заслужить ее у других.

О Сергее давно не было ничего слышно, он говорил о сложностях на службе и появлялся довольно редко, а если и приходил, то вид у него был напряженный, он много курил и настойчиво спорил подолгу с Любиным отчимом на кухне.

В этот год восьмое марта выпало на воскресенье. Стояла солнечная, но промозглая погода. Люба педантично намывала тяжеленую чугунную сковороду. В дверь позвонили, она побежала открывать дверь в передничке из тонкой ситцевой ткани.

– Сергей! – она задохнулась от радости. – Здравствуй!

– Привет! Боря дома?

– Да, дома, дрыхнет.

– Пьяный?

– Да вроде нет… – Любе было стыдно за отчима, но он и вправду был трезв.

– Это тебе! – он протянул ей маленькую веточку мимозы. – Мать дома?

– Да, в ванной!

– Разбери пока, – он понес в сторону кухни тяжелую спортивную сумку и поставил ее возле стола.

– Ого! Это все нам? – воскликнула Люба.

– Нам… – ответил Сергей и пошел искать Машу, чтобы поздравить. Для нее он принес пузырек недорогих духов и три гвоздики.

Люба выкладывала и выкладывала на стол различные яства: тушенка говяжья, тушенка свиная, крупы, сахар, чай, какао, пакетики с сухими супами, сгущенка и много чего еще, что редко бывало на их столе.

Маша прибежала на кухню в умело повязанной поверх бигуди газовой косынке и смущенно стала разглядывать подарки.

– Что это? Откуда, Сергей?

– Сухой паек выдали. Бориса подыми, выпить надо.

Маша ушла в комнату, откуда доносилось сонное мычание.

– Борь, вставай, Сергей пришел, консервы принес, выпить хочет… Случилось что…

Сергей, не глядя на Любу, произнес:

– Дай рюмки и бокал, – а сам уже штопором пытался вынуть пробку из бутылки с вином.

Маша вернулась без бигуди и в праздничном платье.

– У нас картошка тушеная, Сереж…

– Да, давай… – отстраненно ответил Сергей и разлил вино по бокалам. – Люба, будешь?

– Куда ей?! – охнула Маша.

– Так повод есть! – начал Сергей.

– Перебьется… – отрезала мать.

Люба вина не пила, да и вообще спиртное еще не пробовала. Она усердно натирала порошком сковородку, стараясь продлить время рядом с Сергеем.

– Я помогу, – сказал он и силой отнял у нее тряпку, – отдохни, у тебя ж праздник сегодня.

Упорство, с которым он отнял у нее тряпку, и забота, просквозившая в его голосе, обволокли Любу с головы до ног. Она попятилась из кухни и решила тоже сменить заношенную штруксовую юбку и футболку на что-то более подходящее.

В комнате она раскрыла дверцы шкафа и пробежала глазами по висящим в нем вещам. Одежды у нее было мало: белая школьная блузка для праздников, юбка-плиссе да одно шерстяное платье для будней. Люба со злостью захлопнула шкаф.

И тут в ее голове промелькнула мысль: «А что, если попросить у Иринки новогоднее платье, то, которое она сама сшила?» Люба быстро натянула колготки и свитер.

– Мам, я вынесу мусор! – крикнула она, выбегая в двери.

Иринка долго не открывала, но, когда открыла, не могла понять, зачем пришла Люба.

– Ир, дай мне платье свое новогоднее один раз надеть! Очень надо!

– Не утонешь? – смешливо спросила Ира.

– Ну дай, Ир! Позарез надо!

– Может, тебе какое подойдет? У меня есть и другие.

Проходя мимо кухни, Люба заметила в ней Алексея, сидящего на стуле у окна:

– Здрасьте… – произнесла она протяжно, – а ты тут как?

– Пойдем! – Иринка дернула подругу за рукав. – Потом все расскажу.

Иринка хотела, чтобы Люба поскорее выбрала наряд и ушла, чтобы они могли подольше побыть с Алексеем наедине, пока ее мать не вернулась с работы. Новогоднее платье Любе было великовато, да и фигура у нее была слишком детская в сравнении с Ирининой. Зато Ирина отдала ей свои вещи, которые ей давно стали малы. Люба, запихнув дары в футболку, завязанную в горловине узлом, побежала поскорее домой. По пути она пыталась понять, что имела ввиду Иринка, когда сказала ей, мол, «Потом расскажу», но вскоре ее мысли переключились на Сергея, и она прибавила шаг.

Сергей сидел в кухне и пел под гитару вместе с Борисом и Юрием Михалычем. Вино в бокалах давно закончилось, и теперь перед ними стояли потные от холода хрустальные стопки с водкой. Мать болтала по телефону и по всему было понятно – принимала поздравления:

– Ну давай, пока! И тебя еще раз с праздником! Обнимаю! Заходи, чайку-кофейку попьем… – Мария повесила трубку и, повернувшись к Любе, увидела тюк с вещами:

– Что это? А?

– Да Ирка вещи свои отдала, хотела выбросить, я ее у помойки встретила, – соврала Люба и поволокла свою ношу в комнату.

Там она выбрала симпатичное фланелевое платье с мелкими кружевными бейками по краям и поскорее надела его. Покрутилась перед зеркалом, привстала на носочки (зеркало было не в полный рост, чтобы себя получше разглядеть, приходилось приподниматься и заглядывать внутрь). В косметичке, которую за ненадобностью отдала мать, она отыскала маленький пузырек масляных духов, открыла и провела им жирную линию по запястью. Поднесла к носу, вдохнула – пахло то ли лимоном, то ли мандарином. Провела несколько линий за мочками ушей и в ложбинке между набухших и зудящих из-за роста грудей. Готово!

Она забросила остальные вещи в угол за кроватью и направилась на кухню, откуда раздавались громкие песни подвыпивших соседей и Сергея.

Люба налила себе чаю и присела на свободную табуретку, обычно используемую как подставку для мусорного ведра, такой она стала после того, как ножка у нее надломилась и теперь некрепко сидела в родном гнезде.

– Комбат-батяня, батяня-комбат… – пели пьяные мужчины и переходили то на надрывный вой, то почти на шепот. Люба ничего не понимала и просто наслаждалась присутствием Сергея.

Посиделки затянулись до глубокой ночи.

– Люба, ты уроки сделала? – строго спросила мать.

– Сделала! – фыркнула Люба и добавила: – Еще вчера.

– Тогда ложись спать, завтра подниму рано.

Люба хотела что-то ответить, но, посмотрев на мать, поняла, что веских аргументов ей не придумать, и ушла в комнату. Лежа в кровати, она старалась расслышать разговоры взрослых, но кухня была расположена так, что даже сквозь открытую дверь было мало что слышно. Вскоре она заснула.

Ночью Люба проснулась от жажды – вчера была селедка, да такая соленая! Она вошла в кухню, щелкнула выключателем и…

– Ну, погаси свет…

Она опешила и тут же щелкнула в обратную сторону. На полу, возле стола, на сложенном вдвое ватном одеяле спал Сергей. Она осторожно прошла к столу, сняла крышку с графина и стала пить прямо через край кипяченую воду, которую, сколько она себя помнила, наливала для нее мать.

– И мне… – пересохшим горлом прохрипел Сергей. Она вернула графин на место и шагнула в сторону шкафа с посудой – взять стакан. Он сделал несколько глотков, поблагодарил и поставил стакан на стол.

– Иди ко мне… – прошептал он заговорщически.

Люба, ни секунды не мешкая, подошла к нему. Он потрогал указательным пальцем ногти на ее ногах, как будто пересчитывая:

– Какая же ты еще маленькая… – вздыхая, произнес он.

– Никакая я не маленькая! – заявила Люба и резко отдернула ногу.

Сергей привстал и оперся на локоть, начал гладить ее икры и целовать лодыжки. Она почувствовала оторопь и странные ощущения где-то в области живота.

– Вот, снова у меня что-то в животе! – сказала она шепотом.

– Расслабься, ничего страшного с тобой не происходит. Закрой глаза.

Она повиновалась, а он уже медленно ласкал языком пальцы ее ног, проникая между ними и как будто пытаясь приподнять над полом. Ноги ослабели, и она присела на одеяло. Сергей робко, как будто случайно провел рукой по ее груди.

– Больно…

Грудь ее еще только росла и доставляла массу болезненных ощущений.

– Хорошо-хорошо, не трогаю, прости, – он понял причину и попросил: – Погладь мне голову своими волшебными ручками.

Он развернулся и лег на живот. Люба села рядом и погладила его коротко остриженные волосы, уши, затем шею и плечи. Он лишь иногда повторял:

– Какая ж ты еще совсем маленькая, малышка моя…

Через некоторое время он одним движением руки обнял ее за талию и уложил рядом.

– Теперь твоя очередь…

Она обвила его тонкими, дрожащими от переполнявших ее чувств, руками и притянула к себе. Он стал целовать ее в губы: все целовал и целовал, так, как никогда раньше! И она чувствовала, словно взмывает в воздух вместе с ним, как они парят над ложем и их тела объединяются. Он встал на колени, увлекая ее за собой, и хотел раздвинуть ей ноги, но она инстинктивно сжала их с неожиданной силой. Да такой, что он не смог этого сделать.

– Не бойся, я тебя не трону…

Но она, хоть и верила ему, но не могла разжать ноги.

– Расслабься, я ж ничего плохого не сделаю, я только тебя поласкаю…

Она пыталась расслабится, но тело не слушалось, ее бил озноб, хотя их тела были уже так разгорячены. Сергей лег рядом и принялся нежно поглаживать ее живот, бедра, ноги. Он целовал лицо и шею, грудь сквозь ночную сорочку… Люба не могла совладать с собой – тело разрывалось изнутри от неведомых ей чувств.

– Маленькая моя, расслабься, ну что ж ты так…

Он спустился ниже, чтобы целовать живот, ноги, все ближе и ближе сужая ореол вокруг лобка. Трусики ее увлажнились, но она не понимала, почему. Сергей целовал через белье и понемногу раздвигал ноги. Когда ему это стало доступно, он языком и зубами отодвинул ее трусики и стал водить под ними своим большим, влажным языком. Она застонала, тихо, но больше не в силах себя сдерживать. Сергей быстрым движением сдернул с нее трусики и забросил ноги на свои плечи. Томный, длинный и жаждущий язык проник в нее, и она совсем потеряла голову. Все, давно томившееся в ней, вдруг вырвалось наружу, и она издала настолько откровенный и сексуальный стон, что Сергей опешил. Он сделал еще несколько вращательных движений и лег рядом.

– Неожиданно, но очень классно! Такого у меня еще не было – придется менять трусы.

Люба не понимала, о чем это он. В ней блуждали электрические токи, ноги дрожали, а живот содрогался в непонятных спазмах.

– Что с… С-с-со мной? – еле произнесла Люба.

– Ничего страшного! – тут он улыбнулся. – Бабочки вырвались наружу.

– Ты меня любишь? – спросила она.

– Да. Люблю как сестру, – неоднозначно ответил Сергей, а потом добавил: – Я всех люблю.

Чечня

На следующий день, вернувшись из школы, Люба уже не встретила Сергея в их квартире. Что-то тревожное застыло и повисло в воздухе, но, в силу подростковой беспечности, она не придала этому значения.

За окном уже зашумели ручьи, и первые теплые лучи солнца начали пригревать. Люба снова сидела на лоджии, укутавшись пледом, и что-то писала в своем дневнике. Да, она стала вести дневник. Ему она доверяла свои секреты, делилась переживаниями, задавала вопросы, которые было стыдно произнести вслух. О чувствах, которые испытывала к Сергею, она не могла рассказать ни матери, ни подружкам, а о том, что между ними произошло – и подавно.

Как-то она решилась задать вопрос о сексуальных контактах между мужчиной и женщиной Иринке, но та созналась, что сама об этом мало что знает, и то от одноклассниц. Она рассказала ей об отношениях с Алексеем, но у них дальше объятий и поцелуев никогда не заходило.

– А бабочки? Бабочки у вас бывают? – решительно выпалила Люба.

– Какие бабочки? – Иринка не понимала, что имеет ввиду подруга.

– Ну, у Алексея же есть личинка бабочки. А у тебя бывают бабочки в животе?

– Что за глупости ты говоришь, Люба?

Ирина смотрела на нее с нескрываемым беспокойством. Люба замолчала и поспешила уйти. По дороге она прокручивала в голове слова Ирины и не могла понять, почему все стало еще более неясным. Дневник стал для нее единственным другом, который выслушает и, возможно, даже поймет, но вряд ли ответит…

Как-то она случайно услышала разговор в кухне: отчим спорил с собутыльником о политике. И вдруг произнес, что Сергей в горячей точке, а там зачистка. Что такое «горячая точка» и «зачистка» Люба не знала и вечером решила спросить у матери. После ужина она, пытаясь подобрать слова, все же спросила, и та ответила, что это «война, одним словом». Про войну Люба много слышала на уроках истории, но разве могли сегодняшние дни вязаться с чем-то похожим?

– И Сергей на войне? – робко спросила она мать.

– Сергей? Какой? Ах, да, Сергей… Да, Сергей на войне. В Чечне. – как-то сухо ответила мать. Там большие деньги обещали заплатить, если не убьют.

– Кого убьют? – дочь смотрела на мать широко раскрытыми глазами.

– Люба, ну что же ты так туго соображаешь! В Чечне война, и там кого угодно могут убить. Ты что, телевизор не смотришь?

Люба действительно не смотрела телевизор, тем более новостные передачи. Она взяла свою тетрадку, служащую ей дневником, и молча вышла на лоджию. Только сейчас девушка осознала, что произошло. Она потупила взгляд в тетрадь и не смогла выжать из себя ни строчки. Недавно соседям пришла плохая весть, все говорили про «груз 200», а потом были поминки, и мать сообщила, что, мол, их старший сын вернулся из Чечни в цинковом гробу. На похороны школьница не ходила, мать сказала, что делать ей там нечего, и отправила в школу.

Как бы не хотелось ей узнать хоть что-то о возлюбленном, но заводить разговоры с матерью по этому вопросу не решалась. Только иногда напрягала слух, когда слышала по телевизору «Чечня». Но никаких известий не приходило – никто про Сергея ничего не говорил, все как будто забыли о его существовании. Только Люба помнила, скучала и втайне ото всех также сильно любила.

Люба погрузилась с головой в учебу и достигла успехов – окончила четверть с одной четверкой, а все остальные предметы сдала на «отлично». Книги из школьной программы она прочитывала с небывалой скоростью, брала факультативы и дополнительные задания. Учителя восторгались и выдвигали ее кандидатуру на олимпиады и брейн-ринги – сначала пошли победы в школе, потом в городе и области. В Любе проснулись небывалая педантичность и скрупулезность – теперь она могла легко выполнить сложнейшую геометрическую фигуру в трехмерном макете, а ее работы посылались на выставки.

Май в этом году выдался небывало жаркий. За школьные достижения мать предложила Любе выбрать себе подарок «по душе». Люба попросила новые босоножки. Мать не возражала, и в выходные Люба уже брела среди толкотни по шумному базару и присматривала что-то модное, но на что будет согласна мать.

Мария давно отметила, что дочь превратилась из подростка в юную, но уже девушку, и потому по поводу такого выбора совсем не возражала.

И вот, Люба принесла домой коробку с новыми босоножками, открыла крышку, втянула носом такой приятный запах новой кожаной обуви и закрыла обратно. «Так, надо бы подыскать и летний наряд!» – подумала она про себя и тут же вспомнила про вещи, которые как-то отдала ей Иринка. Она быстренько вытянула из-под кровати тюк с одеждой и начала примерять все подряд. В руки ей попала светлая юбочка. То, что надо! Порывшись в остальном, она подобрала к комплекту легкую кофточку и даже маленькую сумочку. Надела на себя все, подошла к зеркалу, чтобы удостовериться хорошо ли на ней это сидит. В комнату вошла мать – позвать обедать, и просто ахнула.

– Люба, где ты это все взяла?

– Это все Иринки, помнишь, она мне много всего отдала…

– Только знаешь, дочка, тебе пора носить лифчик! – заулыбалась мать.

Выпускной

Отзвенел последний звонок, Люба и Татьяна окончили восьмой класс. Их подруга Иринка – одиннадцатый. Ее ждали выпускные экзамены, выпускной бал и вступительные экзамены в институт. Иринка набросала целый альбом эскизов своего будущего платья и показывала их своим подругам. Они бурно спорили и обсуждали, из какой ткани и с какой прической что будет хорошо смотреться, какие туфли подойдут к тому или иному фасону, а цвет – к Иринкиным глазам или волосам.

Люба в своем дневнике тоже часто рисовала фасоны платьев для себя, придумывала варианты туфель и представляла себя в них – когда-то же и у нее будет выпускной!

На лето Татьяна уехала к бабушке в деревню вместе с родителями и младшим братом. Иринка была поглощена подготовкой к экзаменам, и подруги редко виделись.

Люба скучала, сидя одиноко на лоджии, что-то писала в своем дневнике и мечтательно поглядывала в открытое окно. И тут она вспомнила – на лето им задали прочесть огромный список литературы. Надо же пойти в библиотеку! Она быстро собрала еще не сданные учебники и уже было собралась отнести их все разом, но сумка оказалась неподъемной. «Алексей!» – вспомнила про соседа Люба и постучала в его комнату.

По дороге до библиотеки они болтали о разном, а потом Алексей поделился своими планами на Иринку – по вечерам он уже полгода подрабатывал грузчиком на мясокомбинате и откладывал деньги на свадьбу. Но предупредил Любу, чтобы она об этом не распространялась. Люба сомкнула плотно губы и рукой провела вдоль них, изображая, как будто застегивает молнию. Они засмеялись.

Школьная библиотека работала только на прием.

– А где же мне взять книги, которые нам задали прочесть на лето? – обреченно произнесла Люба.

– Где-где? В Караганде! – неожиданно фамильярно выразилась библиотекарь. – Городская библиотека работает все лето.

Люба вышла из школы с пустой сумкой.

– Леш, мне в городскую надо за книгами, тут не выдают. Спасибо, что помог.

– Так давай я с тобой схожу! Список, небось, у тебя ого-го какой – сам когда-то в школе учился.

– Было бы классно… – с нескрываемой радостью протянула Люба. Пока библиотекарь оформляла на нее формуляр и подбирала книги по списку, рекомендованному к прочтению на летних каникулах, девушка бродила среди стеллажей, переходя из одного отдела в другой. Городская библиотека занимала первый и второй этаж бывшего доходного дома. В ее узкие окна редко попадали лучи солнца из-за слишком близкого расположенных соседних зданий. Поэтому даже в самые знойные дни здесь царила дворцовая прохлада. Лепнина на сводах потолка и потемневший паркет на полах напоминали о историческом происхождении.

Теперь она знала, где проводить тягостные, почти ничем не заполненные дни. Среди пыльных шкафов, она чувствовала себя то Алисой в Стране чудес, то маленькой Дюймовочкой, то Пеппи Длинный чулок – с детства знакомые персонажи начали посещать ее сознание. Ей нравилось представлять себя героями прочтенных книг, но только тех, в которых можно в одночасье, как по мановению волшебной палочки, перенестись в мир прекрасного и беззаботного. Книги из школьной программы мало интересовали ее – они были скучны и недоступны для незрелого понимания. Особенно угнетала кажущаяся мрачной русская классика. В ее жизни и так с избытком чередовались скучные будни, сменяясь серо-черными событиями. Она прочитала несколько страниц из Фонвизина и на семнадцатой увидела штамп библиотеки – тут он был проставлен вверх тормашками. Покрутила книгу, перечитала и без того очевидную фразу и, заложив закладку, убрала в сторону. Мимо окон прогуливались прохожие, прячась в тени городских крон. Девушка с тенью зависти наблюдала за их счастливыми беззаботными лицами, за тем, как влюбленные парочки обнимаясь со смехом что-то шептали друг другу на ушко, как спешат по своим делам взрослые с серьезными умными лицами. И никому дела нет до чужих забот. Когда-то и она станет взрослой и жизнь ее будет наполнена совсем другими переживаниями, а сейчас надо учиться и учиться, как, говорят, завещал дедушка Ленин! Люба взяла из стопки книг следующую, свернула свой старенький плед, положила его под мышку и отправилась в парк, расположенный неподалеку от их дома. Дорога не заняла много времени, и в скором времени она словно перенеслась в иной мир, погрузилась в приятную прохладу парка, созданную могучими вековыми дубами. Расположилась на лужайке, подстелив плед, и открыла книжку. Заголовок гласил: «Бедная Лиза».

«Может быть, никто из живущих в Москве не знает так хорошо окрестностей города сего, как я …»

По первым же строкам Люба живо вообразила себе столицу. в Москве она никогда не бывала, и описание окрестностей заинтриговало ее – неужели и взаправду в Москве ходят коровы на Воробьевых горах? А когда Люба дочитала до момента встречи Лизы с Эрастом у реки:

«Все жилки в ней забились… Он взглянул на нее с видом ласковым, взял ею за руку… Поцеловал с таким жаром, что вся вселенная показалась ей в огне горящею!»

Люба увлеченно упивалась строками, так напоминающими ей о собственных чувствах к Сергею. Перелистывая страницу за страницей, она словно искала в них ответы на одной ей известные вопросы. Когда она дочитала до момента, где Эраст уходит на войну, то сомнений не осталось – это будто какая-то пророческая книга, и все здесь написано про нее!

«Наконец, пять дней сряду она не видала его и была в величайшем беспокойстве; в шестой пришел он с печальным лицом и сказал ей: «Любезная Лиза! Мне должно на несколько времени с тобою проститься. Ты знаешь, что у нас война, я в службе, полк мой идет в поход».

А стоило дочитать до момента, где Эраст отвергает Лизу и говорит, что обвенчан, неприятный холодок пробежал по спине. Подняв глаза от книги, Люба обнаружила, что уже смеркается. Она поднялась, собрала плед и книгу и направилась к дому. Мысли о Сергее и о том, может ли он поступить так с ней, не шли из головы Она словно не заметила, как поднялась по лестнице, открыла дверь и вошла.

С порога послышались истошные крики и рыдания. Бросив все, она вбежала на кухню. В углу, буквально сжавшись между шкафом и столом в маленький тугой комок сидел, покачиваясь, Алексей – лицо его было искажено страшной гримасой, волосы всклокочены и растрепаны, он выл и рыдал одновременно.

– Ты где была? – рыдая, мать ухватила ее за плечо.

– В парке… Что случилось, мам? – Люба едва стояла на шатких ногах, прокручивая в голове самые страшные сюжеты.

– В каком парке? В каком парке, я тебя спрашиваю… В том, в котором твою подругу изнасиловали? – мать трепала ее за плечо и обливалась слезами.

Люба опустилась на колени возле Алексея:

– Что? Что? Скажи, что случилось? – она почти кричала на и трясла, держа за уши.

Он не мог выдавить ни слова. Люба сидела рядом, держа его голову на своей груди, и плакала вместе с ним. Мать, сидя на стуле и отсчитывая капли корвалола, медленно и с обреченностью рассказывала во всех подробностях, что ей были известны, о событиях прошлой ночи.

– Выпускной же вчера был. Ира такая красивая в новом платье, ой… – мать тяжело вздыхала. – А потом в парк они пошли…

Мать горько взвыла. Алексей вдруг бросился к окну, вскочив на стол. С силой дернул одну раму – цветы попадали на пол, затем вторую, но та была закрыта шпингалетом.

– Стой, стой! – Мария тянула его за брюки. – Борис! Спасите! Помогите… Люба держи, держи его!

Люба помогла матери стащить Алексея на пол. На помощь подоспел и Борис, он скрутил руки парня за спиной и проорал:

– Чего стоишь? Скорую вызвала?

Люба убежала в коридор, где на стене висел телефон. И набрала «03».

В трубке ответили:

– Скорая. Что случилось?

– Тут парню плохо!

– Как плохо? Он в сознании?

– Он из окна чуть не выбросился…

С кухни раздавались вопли Алексея:

– Пусти! Я убью себя! Дайте мне умереть! Я не хочу жить!

– Диктуйте адрес.

Люба быстро назвала адрес их коммуналки.

– Ждите, психиатрическая бригада выехала.

Алексея увезли в клинику, уколов чем-то еще дома. А Люба не могла найти себе места, она ходила взад-вперед, из угла в угол, и выкручивала себе пальцы.

Такой беды они не ждали.

Клятва

На следующий день Люба пришла в больницу к Ирине. Та лежала под простыней и немигающим взглядом смотрела в противоположную стену.

– Ир… – голос Любы оборвался, слезы предательски поползли вдоль носа.

Та не шевелилась. Все лицо было в царапинах и кровоподтеках, на руках не было живого места, на шее – страшные следы удушения, рот изуродован и разорван. Люба бросилась к подруге, попыталась ее обнять, но боялась повредить что-то. Она рыдала и задавала ей вопросы один за одним: кто так с ней поступил? За что? Почему? Почему именно с ней это случилось?

Ирина долго молчала, а потом хрипло сказала:

– Дверь закрой!

Люба бросилась к двери и закрыла ее как можно плотнее.

Ира медленно и отстраненно пересказала все подробности изнасилования и то, что они были вдвоем, насиловали по очереди и одновременно избивали, затыкая ей рот землей. Потом она почти приказала Любе поклясться, что та никому ничего не расскажет, кроме Алексея.

– Почему он не пришел, Люба? – Ира произнесла это с отчаянием. – Он меня предал?

– Нет, Ира, не предал… Он в больнице, с ним плохо… – Люба не знала, как сообщить, что у Алексея случился нервный срыв, и он в психиатрической лечебнице, а оттуда так быстро не выпускают. В палату вошла медсестра. Она загремела шприцами на металлическом подносе.

– Девушка, покиньте палату! Больной надо отдохнуть!

– Я все передам, Ира! Ты держись, – шепнула Люба подруге на ухо. Других слов поддержки она подобрать не могла.

– Поклянись… – прошипела Ира.

– Клянусь! Всем, чем хочешь! – заверила подругу Люба.

Она вышла из больницы, и ее вырвало прямо на газон. Страшная картина все стояла перед глазами. Люба пришла домой и долго писала в своем дневнике. Слезы (откуда они только берутся) капали на бумагу, оставляя разводы, она хлюпала, сморкалась и снова писала, пока в ручке не закончилась паста.

В их коммуналке воцарилась тишина. Все, не сговариваясь, общались шепотом и кивками. Но беда, как в народе говорят, не приходит одна.

Через несколько дней, так и не дождавшись Алексея, Иринка покончила с собой. За время пребывания в больнице она заметила, что одна из медсестер злоупотребляет медицинским спиртом, который выдают ей для проведения медицинских манипуляций: обработки кожи перед уколом. Но та разбавляла его и употребляла внутрь, а потом беспробудно дрыхла без всякого стеснения в сестринской на диване. Ночью пострадавшая пробралась в шкафчик с лекарствами и, съела их целую горсть. Она даже не пыталась себя спасти. Утром ее обнаружили с запиской в руке: «Леша! Я люблю тебя! Но с этим жить я не смогу. Мама, прости!» Хоронили ее в подвенечном платье, том, которое она так и не успела надеть на свою будущую свадьбу. Гроб подвезли к дому, чтобы все знавшие ее и помнившие могли проститься. Видеть ее изувеченное лицо было настолько больно, что случайные прохожие с ужасом отворачивались. Процессия длилась долго, проститься с Иринкой пришло много народа – одноклассники, учителя, друзья и соседи. Мать Иринки, убитая горем, уже не плакала, а только бормотала что-то, сложив руки в замок на груди. Алексея отпустили на похороны, и он долго стоял на коленях перед гробом и молил Господа вернуть ему Иринку.

На поминках Люба незаметно передала Алексею свои записи и, взяв его за руку, сказала:

– Я поклялась ей, что никому, кроме тебя, этого не расскажу!

Алексей сунул тетрадь под рубашку и с пониманием кивнул. Он не сомневался, что Люба стала единственным источником информации для милиции, потому что сама Ира ни им, ни матери, ни врачам ничего не рассказала. В нем зародилось зерно мести – он найдет этого ублюдка и убьет!

Татьяна

Когда Татьяна вернулась из деревни и узнала о случившемся, то сразу же побежала к Любе. Она не могла поверить своим ушам: неужели такое могло произойти с их подругой? Они сидели с Любой в обнимку и плакали. Но Люба, исполняя свою клятву, так и не открыла подруге того, что перед самоубийством ей рассказала Иринка.

Девочки стали чаще видеться и гулять вместе. В августе в парке открыли летнюю дискотеку, и Татьяна как-то позвала Любу посмотреть, что это там такое сверкает заманчивыми огнями. Они спустились с моста, обошли озеро и направились в сторону разукрашенного забора. Оттуда доносилась громкая современная музыка. Рядом стояли небольшие павильоны с напитками и коробочками, полными конфет, чипсов и жвачек. Как стали сгущаться сумерки, в парк потянулась молодежь: наряженные по последнему писку моды девушки на каблуках с ярким макияжем и не менее франтоватого вида парни. Посасывая спиртные напитки, они рассаживались на свободных лавочках. Билеты на входе продавала хамоватая толстушка с объемным начесом и броской боевой раскраской. Те, кто посмелее, становились в центр импровизированного танцпола и танцевали. В основном это были девушки в коротких юбках и топах, старшеклассницы или уже студентки, они складывали свои сумочки в центр ими образованного круга и кружились в танце вокруг своей оси, вульгарно виляя бедрами и вскидывая руки вверх. Парни же предпочитали наслаждаться зрелищем, сидя вдоль стен на лавочках и попивая пиво или коктейли. Свисающие ветки деревьев создавали купол над этим пространством, а это было именно пространство: пышущее, движущееся, живое и порой кипящее, здесь бурлили страсти, участники достигали экстаза и эйфории.

Громкая музыка, мигающий свет софитов, песни попсовых исполнителей создавали необычайно привлекательную атмосферу для молодежи. Вот и Люба с Татьяной, словно завороженные, засиделись допоздна, увлеченные происходящим, наблюдая за дискотекой сквозь сетчатый забор. Какие-то подвыпившие парни подошли к ним и предложили угостить пивом.

– Мы не пьем! – буркнула Люба и схватила Таню за руку. – Пошли, нам домой пора.

Парни захохотали им вслед.

– Это они над нами? – спросила Татьяна.

– Не знаю… Пошли, мать заругает.

На следующий день Татьяна предложила снова сходить в парк ненадолго. Люба согласилась, и они решили тоже нарядиться и подкраситься, чтобы стать похожими на тех девушек с танцпола. Так они стали ходить в парк ежедневно, просиживая там по несколько часов, рассматривая наряды, прически и прочие неизменные атрибуты происходящего веселья.

Иногда с ними пытались знакомится парни, угостить спиртным и даже покурить. Девочки отказывались, но с некоторыми (особенно настойчивыми) знакомились и, бывало, с интересом слушали их байки и анекдоты. Любе мать недавно подарила часы, чтобы та не опаздывала и возвращалась домой вовремя.

Как-то с ними заговорили парни из «будки» (так они называли помещение, в котором на ночь прятали колонки и диджейский пульт). Они предложили бесплатно войти на танцпол и потанцевать вместе со всеми. Девчонки согласились и даже обрадовались такому знакомству. Теперь они стали ходить на дискотеку с еще большей охотой, и даже иногда вливались в поток остальной молодежи, стараясь повторить их движения, хотя получалось пока не очень-то похоже. Песни звучали одна за одной, ритм словно объединял танцующих в единый организм. Быстрые песни через некоторое время сменялись «медляками». У парней появлялась возможность пригласить понравившуюся девушку, и в толпе, поплотнее прижавшись к ней, потоптаться на месте, изображая танец. И тут из колонок, как будто лично для Любы, зазвучало: «Крошка моя, я по тебе скучаю, я от тебя письма не получаю…»

Люба прислушалась, сердце заколотилось.

– Таня, пойдем, нам пора! – закричала она, стараясь перекрыть громыхающую музыку.

– Еще немножко, ну, Люб! – Татьяна тоже кричала ей прямо в ухо.

– Пойдем!

Люба тащила подругу на выход. Музыка гнала ее домой. В сердце поселилось странное предчувствие.

Тетя Нина

На кухне сидела незнакомая женщина и плакала. Мать гладила ее по спине. На столе стояли рюмки и стаканы.

– Здрасьте… – промямлила Люба, войдя.

Женщина подняла на нее глаза и зарыдала с новой силой. И тут Люба заметила в них явное сходство с Сергеем – те же глаза, брови, нос и даже губы как у него, только волосы длинные, крашеные. Это была его мать. «Но почему она плачет?» – Люба попила воды прямо из-под крана, быстро вышла и встала за стеной, затаив дыхание. Она хотела услышать, о чем говорят взрослые.

Отчим нажал кнопку магнитофона, откуда раздался треск, а затем: «Давай за жизнь, давай, брат, до конца, давай за тех, кто с нами был тогда…»

Он налил что-то в рюмки и протянул:

– Нин, выпей… Выпей – легче станет!

Страшный мысли роились в голове Любы. Нет, нет, она не сомневается – Сергей жив! Но почему плачет его мать?

Мария встала и направилась к выходу – надо бежать, пока ее не застали тут, в коридоре.

Люба на цыпочках засеменила в сторону их комнаты и успела, в такт шагам матери, достичь поворота. Там она развернулась и погромче хлопнула дверью, якобы выходя. Мать как раз подошла к комнате.

– Мам, это кто? – спросила она у матери.

– Тетя Нина… Сергея мать, – она вошла в комнату, достала из шкафа чистый носовой платок.

– Почему она плачет?

– Сергей без вести пропал.

– Как пропал? Где? – Люба аж села.

– Да кто ж знает? Она к военкому ходила, нет его нигде, и письма не идут два месяца.

Мать вышла, а Люба так и осталась сидеть в оцепенении. Нет, слез не было. И кома в горле не было. Все ее существо словно сжалось, и как будто навалилась внезапная усталость, плечи поникли, взгляд опустел. Она вздохнула и, не раздеваясь, легла, отвернувшись к стене.

Утром, проснувшись очень рано, она переоделась в привычное домашнее: штруксовую цветастую юбку и изношенную футболку и отправилась в ванную – надо было перестирать вещи. Включила воду, насыпала порошка и стала наблюдать, как шуба пены вырастает в тазу, потом опустила в нее одежду и пошла пить чай на кухне.

Следом за ней вошел Алексей. Он только вчера выписался из больницы и ждал прихода Любы вечером, но так ее и не застал. Ему многое хотелось с ней обсудить, но он не знал, с чего начать. Увидев глубокую печаль в ее глазах, он почувствовал, что сейчас не время для обсуждений и спросил, все ли в порядке.

– Сергей пропал без вести. – сходу выпалила Люба и одинокая слеза покатилась из левого глаза.

– Да, я слышал. Что у вас с ним? Было что-то? – он заглянул в ее глаза.

– Нет.

– Не ври мне, Люба, скажи – было?

– Что было? Не было ничего! – Люба раздраженно дернула плечом.

– Я слышал вас тогда… Ночью… Ты ходила к нему! – Алексей обошел стол и снова заглянул Любе в глаза.

– Нет, ничего не было. Я просто люблю его.

– Бли-и-ин, как же так… Как тебя угораздило? Он же старый для тебя!

– Никакой он не старый и… Тс-с-с! – Люба приложила палец к губам – кто-то из соседей шоркал тапками по коридору.

– Доброе утро! – одновременно проговорили они и стали отхлебывать чай, каждый из своей кружки.

– Доброе… Доброе… – проговорил Юрий Михалыч и пошаркал в сторону туалета.

– Пойдем в мою комнату. Поговорить надо, – сказал Алексей, и они, взяв свой чай с собой, направились в его комнату.

Новые знакомые

К вечеру Татьяна опять зашла за Любой, и они вместе пошли на дискотеку в парке. Мать рассказала Татьяне, что в молодости она и сама ходила на эту танцплощадку, а потом подолгу засиживалась с друзьями на лавочках, и как ее будущий муж (Татьянин отец) пел ей песни под Луной. Люба не могла разделить радость Татьяны от такого обстоятельства. Даже заикнуться о Сергее она не смела, да та и не поняла бы. Она хорошо знала свою подругу и поэтому помалкивала. Татьяна могла (чего доброго) и проболтаться Любиной матери, как уже случилось однажды по какой-то мелочи, за что Люба была наказана. Нет, не стоит ей ничего говорить…

Люба надела еще не успевшую до конца высохнуть, выстиранную только утром одежду и те самые кожаные босоножки, купленные матерью за успешное окончание учебного года. По дороге Татьяна приоткрыла сумку и подмигнула Любе:

– У родителей стащила!

– Что это? – удивилась Люба.

– Вино с завода!

Отец Татьяны работал на винном заводе и зарплату им выдали хозрасчетным способом: часть – деньгами, часть – продукцией.

– Будешь? – Татьяна улыбалась.

– Нет, я не пью, – как будто по привычке ответила Люба.

– Да ладно тебе, давай попробуем, это ж свое! Я уже пробовала.

– Ну, и как? – Люба посмотрела на Татьяну задумчиво.

– Весело! Жвачку купим еще, – девочка потрясла кошелечком. – Мне на билет денег дали, а мы парней попросим, чтобы они нас бесплатно впустили.

Влад и Женя, парни из «будки», уже «раскалили толпу» – это был их диджейский сленг. Они по очереди «крутили» музыку, попеременно отдыхая и потягивая коктейли, развалившись на пластиковых стульях.

Девчонки продирались сквозь толпу на входе – билетов у них не было, да и пускали уже не всех: внутрь набилось столько народу, что яблоку упасть было некуда. Тетка-билетерша своей широкой грудью закрывала вход.

– Куда прешь! Выйдут – впущу одного или двоих. Билеты пока покупайте!

Обилеченные и безбилетные смешались в одном потоке, каждый норовил протолкнуться поближе в надежде все-таки попасть внутрь. Лето подходило к концу, и молодежь «отрывалась» в последние теплые дни каникул.

Люба с Татьяной попытались подойти поближе к будке и позвать своих новых знакомых через забор, но за громом музыки и ором толпы их не было слышно.

Таня села на лавку:

– Да… Дела! Давай выпьем пока. Не тащить же обратно.

– Прямо тут? – Люба смотрела на подругу с удивлением.

– Ну, пойдем в кусты.

Они отошли подальше вглубь парка, сели на свободную лавку вдали от ярких фонарей. Татьяна достала пластиковую бутылку с разливным вином.

– Блин, стакана-то нет. Давай из горла! – нашлась Татьяна.

– Из горла винище хлыстать? Мы что, алкаши? – Люба недоверчиво смотрела на подругу.

– Девчонки, помочь? – из темноты послышался мягкий, словно кошачий голос.

Люба вздрогнула и замерла. Откуда ни возьмись, вырисовались фигуры двух парней.

– У вас стакана нет? Одноразового? – прямо спросила Татьяна.

– Есть! – и так же неожиданно появилась стопка одноразовых стаканчиков.

– Вы наши спасители! – как бы заигрывая произнесла Татьяна.

Парни громко захохотали, и от их нахального смеха по спине Любы побежали мурашки.

Татьяна налила себе и подруге по полстакана вина и предложила парням:

– Будете? – протянула початую бутылку Татьяна.

– Что это?

– Вино. Красное полусладкое.

– Не… У нас свое! – один из них достал из внутреннего кармана олимпийки бутылку с мутной жидкостью. – Самогон – вот это я понимаю!

Парень налил понемногу себе и другу. Они снова захохотали. Голос одного из парней был какой-то особенный и приметный, протяжный и как будто сладковатый. Второй был явно помладше и не такой физически развитый.

– Ну, за знакомство! – поднял свой стакан вверх старший. – Кстати, как вас зовут?

– Татьяна! – она повернула к Любе. – А это…

– Оля! – поспешила представится Люба.

Татьяна смотрела на подругу смущенно.

– Вы сестры? – спросил старший.

– Почему? – словно обиженно надула губы Татьяна. – И вовсе мы не похожи.

– Да я так просто спросил, – старший криво улыбнулся, и у него во рту блеснул золотой зуб. – Макар.

Имя-то еще какое дурацкое, подумала Люба.

– Никита, – представился второй и опрокинул свой стакан, широко распахнув рот.

– Ну, между первой и второй перерывчик небольшой! – сказал старший и снова налил в стаканы резко пахнущую жидкость. – Давайте я за вами поухаживаю, дамы!

Он протянул руку к бутылке с вином и подлил девочкам в еще наполовину пустые стаканы.

– А вы нас обма-а-анываетее-е… – протянул он. – Нужно пить до дна!

Татьяна весело захохотала и махом опрокинула свой стакан.

– Не, я вообще не пью… – напряженно начала Люба.

– А что ж ты делаешь? – захохотал старший.

– Действительно! – поддержал его друг.

– А пойдемте танцевать!

Татьяна уже захмелела, щеки залились румянцем.

– Вначале еще выпьем! – обрезал старший, наливая себе и другу самогон.

– Третий тост – за тех, кого нет с нами… – язык у Татьяны уже стал заплетаться.

– Нет, третий тост всегда пьют на брудершафт! – четко проговорил Макар и злобно зыркнул на своего друга. Никита от его взгляда заерзал на месте.

– Как это? – спросила Татьяна.

– А мы вас сейчас научим! – заявил старший и подсел поближе к Татьяне.

Он сплел их руки, подал ей стакан, быстро выпил из своего.

– Нет-нет-нет! Пей до дна, обманщица! – и он придержал стакан Татьяны, чтобы она допила. – А теперь – целоваться!

– Как – целоваться? – Татьяна опешила.

– Вот так! – сказал Макар, обнял за шею Татьяну и попытался поцеловать.

Люба вскочила, схватила Татьяну за руку и поспешила уйти.

– Вы куда, девчонки?

– Домой! – рявкнула Люба.

– А как же танцы? – Макар смотрел обиженно.

– Да, Лю…Ой… Оля, пойдем потанцуем!

Любу трясло. Никита к ней целоваться не полез, но это уже не производило сглаживающего впечатления.

– Я замерзла. Пошли быстрей. – проговорила Люба. Ей хотелось побыстрее удалится из этого места.

Парни пошли за ними.

Он

На следующий день Татьяна снова позвала Любу на дискотеку, и у нее в сумке весело побулькивала очередная бутылка разливного вина. Сегодня Татьяна подготовилась тщательнее – купила в ларьке одноразовые стаканчики, жвачки, спички и сигареты поштучно.

– Ну, Люба, ну сходим хоть ненадолго… – упрашивала Татьяна подругу. – Мне денег дали на билеты! Пройдем без проблем.

Люба чувствовала некоторое недомогание и не испытывала особенного желания куда-либо идти, но все же поддалась уговорам.

Погода была дождливая, и в парке было совсем немного молодежи, бродящей по аллеям, так как все лавки намочил дождь. Найти укромный уголок, чтобы выпить вина, было сложностью в этот день. В итоге подруги забрели в самый дальний угол, и тут их кто-то окликнул:

– Привет, девчонки!

Из окон заброшенного павильона (в нем во времена процветания парка развлечений продавали билеты на аттракционы) на них смотрели вчерашние знакомые.

– Вот мы и встретились! – Макар захохотал, сверкнув своим золотым зубом.

– Привет, – заулыбалась Татьяна, – вот это встреча!

– А куда это вы пропали? Мы не успели вас проводить.

Люба хотела поскорее уйти, но Татьяна уже вошла в павильон и звала подругу:

– Оля, иди сюда, спрячемся пока от дождя.

Ей думалось, что это идеальное место, чтобы выпить и прокурить перед дискотекой.

Дождь действительно усиливался, и к павильону побежали еще несколько парочек. Люба почувствовала некоторое облегчение и вошла тоже. Парни были уже, как говорится, «навеселе». Все расположились, где придется, но подальше от окон – в них не было стекол, и сквозь решетки попадал дождь. Макар составил из валявшихся повсюду кирпичей импровизированный стол. На него торжественно водрузили бутылку крепкого алкоголя и сок. Татьяна вынула из своей сумки бутылку вина и тоже поставила на «стол».

– От нашего стола вашему… – гостеприимно проговорила она.

Компания разлила по стаканчикам напитки и подняла первый тост за хорошую погоду. Выпили, и стало как будто и правда проясняться. Только Люба особо не испытывала радости: то ли сказалось ее плохое самочувствие, то ли погода, то ли тоска по Сергею. Макар спросил, почему она такая грустная, но она отмахнулась. Татьяна вела себя фривольно и хохотала, покуривая сигаретку с ментоловым фильтром. Люба курить не умела и пробовать напрочь отказалась. Вскоре бутылки опустели, а вместе со спиртным закончился дождь. Парочки потянулись к танцполу, откуда зазывно доносилась музыка.

Ну, где же вы девчонки, девчонки, девчонки,

Короткие юбчонки, юбчонки, юбчонки…

Татьяна купила два билета – себе и Любе.

– Вы внутрь будете заходить? – улыбаясь спросила она Макара и Никиту.

– Нет, мы тут посидим! – Макар ответил за двоих, залез на лавку с ногами, усевшись на корточки, достал что-то из внутреннего кармана, засунул в рот и стал сплевывать в стаканчик.

С мокрой листвы от дуновения ветра периодически стекали капли, норовя испортить девушкам макияж, поэтому все сгрудились в самом центре и танцевали среди луж. Люба, потанцевав немного, пошла к «будке» – поздороваться с диджеями.

Татьяна, натанцевавшись, решила выйти к новым знакомым. Ей явно понравился взрослый и смазливый Макар. Люба болтала с диджеем Владом – тот хвастался своими познаниями в области современной музыки и музыкальных направлениях, а также своими непревзойденными умениями «миксовать» и «сводить». Он пригласил ее войти в «будку» и посидеть там на диване, пока он заводит народ. Люба с удовольствием согласилась. Через какое-то время к «будке» подбежала перепуганная Татьяна, она стала кричать и размахивать руками, объясняя что-то диджею. Люба вышла и встретилась взглядом с Макаром – он о чем-то спорил с Владом.

– Что случилось? – она не слышала ничего из-за громкой музыки и пыталась понять, что происходит.

Тетка на входе орала что есть силы:

– Билет! Покупай билет! И тянула Макара за рукав.

Он развернулся и сильно ударил ее в лицо, женщина упала, вереща на всю округу. Откуда-то внезапно появился наряд милиции и вывел его за ворота.

Люба ахнула, Татьяна зарыдала и взмолилась:

– Пойдем домой! Я домой хочу… Он ко мне приставал… – Татьяна всхлипывала и подтирала слезы платочком, чтобы не растеклась тушь.

Люба выскочила из-за ворот и ринулась к обидчику, выкрикивая на ходу:

– Эй, ты! Ты что мою подругу лапаешь?

Макар и Никита о чем-то активно спорили с милиционерами. Он обернулся и долго посмотрел на Любу. Девочка подскочила к нему и, чувствуя себя в безопасности рядом с милицией, начала его обзывать.

– Отойдем, поговорим, – сказал он ей.

– Пошли, поговорим! – внезапно накрывшая смелость закипела у Любы в крови.

– Мы отойдем поговорим с девушкой, – сказал он милицейским и пошел в сторону павильонов с напитками.

Как только они завернули за угол, Макар внезапно подошел к Любе вплотную и прижал всем телом к мокрой и холодной стене. Люба попыталась что-то сказать, но внезапная боль в области солнечного сплетения повергла ее в шок. Смелость тут же улетучилась. Она пыталась вырваться, но от боли у нее сперло дыхание, и она, как пронзенный кинжалом, начала извиваться, пытаясь вырваться. Макар давил пальцем в какую-то болевую точку – Люба когда-то слышала о таких приемах и теперь четко поняла, что это такое. Она не могла ни вздохнуть, ни закричать. Безуспешно она топтала каблуками его ноги в попытках освободится, силы оставляли ее, в голове зашумело…

– Эй, ты что делаешь, отпусти ее! – из-за угла появился милиционер и кинулся ей на помощь.

– Мы целуемся… – и как бы в доказательство сказанному Макар попытался поцеловать Любу.

– Отпусти ее! – милиционер подбежал к Любе, высвободив из удушающего приема. Люба не могла идти, она пыталась отдышаться, но воздух как будто застревал у нее в горле. Макар с Никитой скрылись где-то в кустарнике.

Люба, как во сне, побрела к «будке», Татьяна была там. Влад пытался изо всех сил «разогреть толпу» и не обратил на нее внимания. Она вошла внутрь и села на диван.

– Ты чего? – Татьяна, уже успокоившись, но, еще хлюпая носом, смотрела на подругу.

– Пошли домой! – Люба так сухо это произнесла, что Татьяна снова зарыдала.

Они вышли из ворот. Макара и Никиты уже нигде не было видно.

– Вы куда? – обратились к ним милицейские.

– Домой… – Татьяна всхлипывала, утирая нос уже насквозь мокрым платком.

– Вам лучше пока тут побыть. Мы вас проводим попозже.

Люба посмотрела на часы – было без двадцати одиннадцать.

– Нам в одиннадцать дома надо быть.

Люба спешила уйти.

– Нет. Посидите тут. Они вас ждать будут! – повышая голос сказал один из патрульных.

– Где ждать? – Татьяна заскулила словно щенок.

– Возле дома. Вы же с ними встречаетесь? – уже сомневаясь спросил тот, кто освободил Любу.

– Нет, мы с ними не встречаемся! Мы с ними только вчера познакомились!

– Только вчера… Тогда вам тем более лучше подождать, пока мы освободимся.

Девочки пошли обратно на танцпол. Татьяна, ничего не понимая, рыдала, не прекращая. Люба не могла найти себе места и беспокоилась по поводу того, что они не успевают вовремя вернуться домой.

– Мы посидим внутри? – обратилась она к Жене.

– Да, посидите… Случилось что? – он кивнул в сторону Татьяны.

– Козел один обидел! Нам менты сказали тут пока посидеть, а они нас потом домой отвезут.

Время тянулось, Люба злилась и периодически выходила на улицу, чтобы спросить, когда их отвезут.

– Посидите еще, сейчас машина приедет и отвезем.

Женя сменил Влада и тот, войдя, задал все те же вопросы.

Люба не находила себе места:

– Мать прибьет! Фиг больше отпустит куда!

– Может, чаю погреть? – предложил Влад, не найдя больше ничего утешительного.

– Да, а сахар есть? – осведомилась Татьяна.

– Есть и сахар, и шоколадка! – и Влад гостеприимно высыпал на одноразовую тарелку дольки шоколада «Шогеттен», – С малиновой начинкой.

Татьяна просияла:

– Моя любимая!

Машина ППС привезла Любу домой только в час ночи.

– Я открою… – Люба полезла в сумочку за ключом.

– Нет, нам поручено передать тебя родителям лично в руки. Какой номер?

Люба сама нажала кнопку. Мать не спала и сразу подбежала к двери.

– Что случилось? Ты где была? – мать испуганно смотрела то на Любу, то на милицейского.

Люба виновато посмотрела на мать и стала молча разуваться.

– Ваша? – обратился к Марии сопровождающий ее дочери.

– Моя. Что она натворила? – мать взволнованно смотрела, не мигая. По ее красным глазам было понятно, что она долго и совсем недавно плакала.

– Пока, к счастью, ничего. Это мы ее задержали на некоторое время, провели разъяснительную беседу, – милиционер оглядел коридор. – А вам, гражданочка, надо бы получше задуматься о воспитании дочери. Сколько ей? Шестнадцать?

– Тринадцать… – мать сникла.

– Тем более! Вы куда смотрите? Тут в городе такое творится, а вы… В этом самом парке на прошлой неделе девочку изнасиловали. Вы бы детей своих постерегли!

Люба только успела снять босоножки и выпрямиться, как мать в сердцах влепила ей подзатыльник. Сопровождающий поспешил охладить ее пыл.

– Полегче, гражданочка! Избивать детей не надо! Ничего страшного не случилось, но дети не должны так поздно находится на улице одни. Десять часов – комендантский час. Всего доброго!

Он козырнул и вышел.

– Слышала? Слышала? Еще одну изнасиловали. А ты за каким туда поперлась?

– Танька позвала… – Люба пыталась оправдаться.

– Танька? Вот я ей дам, твоей Таньке! Чтоб ноги ее я здесь больше не видела! А ты наказана, месяц будешь сидеть дома! – мать погрозила пальцем.

– А гулять?

– Какой «гулять»? Я тебе говорю, дома сиди!

– И в школу не ходить?

– В школу пойдешь, а потом сразу домой. Спать иди.

– Мне в ванную надо… – с обидой в голосе произнесла Люба.

– Иди! А потом сразу спать.

Люба быстро разделась и юркнула под одеяло. Мать уже уснула. Отчим давно храпел. Хотелось заплакать, но не получалось. Повертевшись в кровати и так и не уснув, она потихоньку взяла свой дневник и вышла на кухню. Свет фонаря с улицы достаточно ярко освещал кухонный стол. Люба стала писать, и тут уже слезы полились из глаз ручьем – ей стало жалко саму себя. Она писала, писала, писала и мыслям не было ни конца, ни края.

В пятом часу утра проснулся Алексей.

– Ты чего здесь? – он сонно посмотрел на Любу.

– Наконец-то ты проснулся! Леша, мне кажется – это ОН!

План

Лето подходило к концу, и Люба решила не терять времени зря и дочитать хоть что-то из списка, который им задали на лето. Она была наказана за позднее возвращение с прогулки, да еще и под «конвоем». Когда Татьяна пришла к ней, чтобы позвать погулять, Любина мать оказалась дома и лично сообщила, что Люба гулять, тем более в парк, не пойдет, да и самой Татьяне не следует там появляться.

Девочка сидела на лоджии, по привычке обернувшись старым пледом, и пролистывала томик стихотворений Пушкина: «Так, «Моцарт и Сальери», тридцать девятая страница…». Внизу пробежала Татьяна, Люба подумала окликнуть подругу, но не стала этого делать – это как-то могло помешать ее планам.

Она снова обратилась к книге, почитала немного и отложила – не то! «Посмотрим, что тут еще нам задавали…». Она взяла тетрадь, пальчиком ведя по списку и отмечая уже прочитанное.

Ее заинтересовало название «Герой нашего времени», Лермонтов. Люба покопалась в стопке и вытащила нужную книгу. Потом устроилась поудобнее и открыла первую страницу. Предисловие ей понравилось. В первой части действие происходило на Кавказе, вначале давалось красочное описание мест, где вот-вот развернется действие. Люба прочитала: «…увенчанные купами чинар…». «Интересно, это как?» – подумала она.

– Мам, что такое «купы чинар»? – спросила она у матери – та чистила картошку.

– Что? Где… Откуда это? – не сразу поняла мать.

– «Герой нашего времени», там написано… – и Люба процитировала фразу.

– А-а-а… Ну, что-то наподобие нашего клена, вроде. Толковый словарь возьми, там про все такое умными людьми написано. И вообще, если слово неясное – бери и читай значение!

Мать оказалась права. В книге чуть ли не через строку встречалось много незнакомых ей ранее слов.

Люба, сама не зная для чего, стала записывать значения новых слов в чистую тетрадь. И тут она прочитала:

– А вы долго были в Чечне?

– Да, я лет десять стоял там в крепости с ротою, у Каменного Брода, – знаете?

– Слыхал.

– Вот, батюшка, надоели нам эти головорезы; нынче, слава богу, смирнее; а бывало, на сто шагов отойдешь за вал, уже где-нибудь косматый дьявол сидит и караулит: чуть зазевался, того и гляди – либо аркан на шее, либо пуля в затылке. А молодцы!..

В мыслях Любы снова всплыл образ Сергея. Страх пробежал холодком по спине: «Где он? Жив ли? Почему так давно нет никаких вестей…». Она педантично принялась выписывать незнакомые ей слова и фразы, как будто ища в них ответы.

Это еще больше погружало ее в представления о Кавказе, о его жизненном укладе, и она невольно сравнивала тот быт со своим. Прочитав главу про Бэлу и узнав о ее, Люба погрустнела, подумав, что эта хрупкая жизнь и трагичная смерть не принесли никому никакой пользы. Как юная черкешенка, выдернутая из своей среды, стала лишь разменной монетой в руках «повидавшего виды», избалованного Печорина. Но глубже видеть Люба еще не умела. Она цветными ручками рисовала картинки в своем новом литературном словарике и мечтала вновь увидеть Сергея живым. Она гнала дурные мысли из головы и надеялась, что в его жизни не появилась местная «Бэла», что он не погиб от руки «Казбича».

Мать позвала обедать. Люба оставила на лоджии все как есть и пошла мыть руки. Она уже допивала чай, когда на кухню вошел Алексей. Он подмигнул ей, мол, поговорить надо, и мотнул головой в сторону своей комнаты. Люба кивнула в знак понимания. Мария говорила с кем-то по телефону, а потом засобиралась.

Люба поерзала на стуле:

– Мам, ты куда?

– Да пойду к Шавриным, чайку попью.

Мария нередко встречалась с подругами в выходные дни.

– А погулять мне можно? – Люба сделала робкую попытку получить благосклонность.

– Можно немного, но, чтобы я пришла, а ты уже была дома! И мусор вынеси!

– Хорошо, мам! – Люба ликовала, она знала, что мать раньше, чем через пару часов, не вернется.

Алексей предложил прогуляться вместе, а по пути рассказал Любе о своем плане. Та была в замешательстве. Были веские сомнения, и она даже боялась их высказать, но Алексей уверил ее, что все продумал и беспокоится не о чем. Люба с большой тоской вспоминала Иринку и все больше была с ним согласна.

– Ты бы поменьше такого писала в своих тетрадках… – добавил он.

– Почему? – Люба не поняла.

– Да мало ли что… В чьи руки это может попасть и каким боком выйти. Я же читал твои записи, извини, про Сергея…

Люба призадумалась. Алексей привел ей несколько примеров из жизни, когда такие записи могут привести к плачевным последствиям. Она решила спрятать свои дневники подальше и пообещала найти себе какое-то не менее увлекательное занятие.

Они вернулись с прогулки и уже у входа столкнулись с Марией.

– С Алексеем гуляешь? – улыбнулась мать.

– Да… – замялась Люба и поспешила побыстрее сменить тему. – Что там у Шавриных?

– Салаты крутят на зиму, я засиживаться не стала. Завтра ж всем на работу… – Мария с подозрением вновь посмотрела на дочь, – А ты чего такая?

– Какая?..

– Грустная вроде или расстроенная. Обидел кто?

– Да кто ж ее обидит? – пришел на помощь парень.

– Ну ты за ней присмотри если что, Леш.

Девушка, улучив удобный момент, стремглав бросилась в комнату и понадежнее запрятала дневники за рядами книг на полках шкафа, служившего им заодно и буфетом, и секретером – там уже много лет кроме нее никто даже пыль не смахивал.

День Х

Люба стала чаще выходить на прогулку в сопровождении Алексея – с ним ей было разрешено гулять чуть дольше. И в этот раз они бродили по парку, о чем-то болтали, собирались уже пойти домой, как вдруг она услышала знакомый «кошачий» голос и пронизывающий смех. Люба замерла. Алексей все понял и потянул ее в сторону зеленых насаждений. Там стоял памятник на постаменте, и они укрылись за ним.

Из заброшенного здания бывшей кассы аттракционов доносились женский хохот и шумные голоса парней. По всем признакам было ясно, что компания уже хорошо навеселе.

Леша переменился в лице – в нем читались гнев и решимость:

– Ну наконец-то, я уж думал они затаились надолго… Люба ты готова?

– Наш план – время наступило! – и парень в деталях расписал как они будут действовать.

– Ну все, пора. Я пойду туда и уведу девчонок. А ты останься тут и следи, что будут делать эти подонки.

Люба присела на край постамента – ноги стали ватными – и стала прислушиваться. Алексей вышел из укрытия и в вразвалочку пошел в сторону павильона. Он подошел ближе, попросил закурить, потом попытался завязать разговор. Однако разговор не клеился, и он уже думал было уйти, как к нему обратился Макар:

– Эй, братан, деньги есть?

– А сколько надо?

«Кажется, есть надежда!» – подумал Алексей.

– А сколько не жалко… На бутылку.

– Когда отдашь? – Алексей вопросительно смотрел на парней.

– Как только, так сразу, – хихикнул Макар.

– Давай так – ты мне одну девчонку, а я тебе бутылку… Водки.

– Не, так не пойдет! – Макар покачал головой.

Девчонки испуганно переглянулись.

– Это что ж, ты нас купить за бутылку хочешь? – спросила одна из них.

– Радуйтесь, что так, – недовольно ответил Алексей.

Тогда они еще не понимали, к чему он клонит.

– Ну, давай, только с тобой паря пойдет, а то уведешь еще куда девчонку, – Макар махнул головой в сторону Никиты. – Иди с ними. И закусь возьми.

Алексей, Никита и одна из девушек пошли за спиртным.

Люба сидела за памятником и иногда сквозь кусты посматривала на здание кассы.

Там Макар уже скрутил папиросу и предлагал девушке закурить, а та отнекивалась и хохотала пуще прежнего, видимо, уже и сама «под градусом». Потом он набрал дыма в рот и поцеловал девушку, та – то ли от такого дымного «поцелуя», то ли просто от неожиданности – закашлялась.

– Что это? – спросила она, еле унимая кашель.

– Тебе понравится! – ухмыльнулся Макар и продолжил свои непристойные приставания.

Девушка сидела на подоконнике и, было видно, противилась его поцелуям. Через какое-то время Люба выглянула снова и не увидела ни Макара, ни девушки.

«Куда они подевались?» – растерялась она и начала обходить памятник с другой стороны. И тут она увидела, что девушка нетвердой походкой направляется в сторону зарослей неухоженных кустов, а за ней следом идет Макар.

«Странно», – подумала Люба. – «Если она хочет в туалет, тогда зачем Макар идет за ней?». И тут до нее дошло – та настолько пьяна, что не понимает, в какую сторону идти! Девушка оступилась, запуталась в корнях деревьев и упала. Макар медленно подошел к ней и начал как ни в чем не бывало стаскивать с нее джинсы.

«Но почему она лежит и не сопротивляется?» – не помня себя от страха, Люба с минуту наблюдала из-за памятника и не могла поверить собственным глазам. Она правда это видит? Ей не снится? Для достоверности она ущипнула себя, но картинка не поменялась. Что же делать, бежать? Тогда их с Алексеем план не удастся! Кричать, звать на помощь? Люба осмотрелась – вокруг ни души! Тем самым она скорее привлечет только внимание Макара к себе. Выйти из укрытия и наброситься с кулаками на насильника? Девушка выглянула из-за угла. В наступающей полутьме уже было сложно что-то различить, но он огромный и сильный – чего доброго, еще влепит, а ей одного удара хватит… Из кустов раздавалось шуршание и невнятное хихиканье пьяной барышни – вроде, она как будто даже и не против… Тогда Люба решила отвернуться и ждать Алексея.

Она села на постамент и обняла себя руками – было прохладно, и уже сгустились сумерки.

– Привет! – внезапно раздался тот самый «кошачий» голос.

Она вздрогнула и похолодела.

– Привет, – ответила Люба, не оборачиваясь. От неожиданности она не нашлась, что еще ответить.

– Пойдем, поговорим. –

А эта фраза была очень ей знакома – в прошлый раз после этого он применил на ней «болевой прием». Она не могла пошевелиться, мысли неслись сплошным потоком: «О чем он с ней хочет поговорить?». Так и не найдя, что ответить, она несмело встала и почему-то пошла за ним.

– Пойдем в палатку, погреемся, – предложил он.

У нее не осталось выбора: она ждала, что Алексей придет и спасет ее. Бежать не было смысла, пришлось принять смелое решение – удержать его в месте, куда вот-вот должен прийти ее друг.

Люба действительно замерзла и решила, что там, должно быть, не так ветрено.

Они вошли внутрь – там было устроено что-то вроде табуреток и стола. Люба села и спросила:

– О чем ты хотел поговорить?

– Да ты расслабься, – захохотал Макар, – чего такая напряженная?

Люба не понимала, что он сделал с той девушкой и куда она подевалась. Может изнасиловал и убил. И теперь несчастная валяется в кустах, как дохлая кошка, которую сбила машина? «Где же Алексей с остальными?» – она уже не могла скрывать своего беспокойства, все тело колотила мелкая дрожь, Люба сложила ладони лодочкой и обняла их коленями – все ее существо ощущало себя настолько несчастно и нелепо – хотелось вмиг перенестись отсюда как можно дальше. Девушка корила себя за то, что согласилась на такое безумие, быть приманкой для маньяка – то же самое, что родиться курицей для жертвоприношений. Теперь-то она понимала, что Лешка решил на ней испытать один из приемов следователей – «ловля на живца», жаль только он еще не доучился и не представлял всей опасности данного способа…

Макар вытащил откуда-то банку коктейля и, открыв, подал Любе.

– На вот, выпей! Мой любимый.

Девушка несмело взяла банку и отхлебнула. Коктейль показался ей довольно вкусным. Она медленно потягивала напиток и не знала, как себя вести. Макар задавал весьма неприличные вопросы об ее отношениях с мужчинами и намекал на то, что она в него влюблена, иначе зачем бы ей следить за ним. Люба ухмыльнулась и попыталась опровергнуть версию, но Макар заспорил, откровенно насмехаясь. Препирались они довольно долго, и наконец девушка решила уйти – Алексей, видимо, не планировал возвращаться. Но как он мог бросить ее тут? А может с ним что-то случилось и поэтому он за ней не вернулся?

– Ладно, мне пора домой, – Люба взглянула на часы. Надо еще подумать, где она дождется Алексея, чтобы не вызвать подозрения у матери.

– Домой! – захохотал Макар. – Детское время! Ты же не ребенок. Или боишься пропустить «Спокойной ночи, малыши»?

Люба почувствовала обиду и решила еще немного подождать.

Ей хотелось поскорее уйти, но Макар вытащил еще одну банку с коктейлем из какого-то тайника в стене, открыл и протянул ей:

– Это мой второй фаворит…

– Не хочу больше.

– Так я уже открыл, не глупи, попробуй! Расслабимся, поговорим, – успокаивал ее Макар. – Чего ты такая напряженная?

Люба захотела в туалет и решила, что это будет неплохой предлог, чтобы пойти домой.

– Так тут кругом один большой туалет! – опять уговаривал он остаться. – Давай я тебя провожу, а то темно уже.

Люба направилась в сторону, куда ранее пошла девушка в сопровождении Макара, но он одернул ее:

– Не… Не туда, там пьяная валяется…

Люба пыталась в темноте рассмотреть, там ли еще та девушка, но было слишком темно, а фонари туда не светили.

Когда они вернулись, Макар снова подал Любе открытую банку, а себе открыл новую.

Алексей все не шел. Люба несколько раз порывалась уйти, но Макар останавливал и уговаривал остаться. Когда стрелки часов показали девять, она уже не оставляла надежд на то, что Алексей вернется.

– Ну, где же твой друг? – наконец спросила она.

Макар расхохотался и, нахально взглянув на нее, произнес:

– Следила все-таки… Паршивка!

– И вовсе я не следила, просто мимо шла, – она пыталась оправдаться.

– Ну и что же ты тут искала? – он полез к ней целоваться.

– Не надо! – Люба попыталась увернуться.

– Надо, детка, надо! – Макар прижал ее к себе.

Люба начала нервничать.

– Мне домой пора!

– Пойдешь домой, не беспокойся, немного развлечемся, и я тебя провожу.

– Точно проводишь? – Люба уже боялась самой темноты парка.

– Конечно, зуб даю… – в темноте сверкнул его золотой зуб.

Люба пыталась разговорить Макара, но он настойчиво и нагло лез к ней под юбку. «Где же Алексей?» Люба не знала, что и придумать.

– Давай покурим! – выпалила она, ничего другого в голову не пришло.

– Покурим, покурим, чуть позже… – он уже проскользнул под ее футболку и одним умелым движением расстегнул бюстгальтер.

– Эй, ты че! – Люба возмущенно вскрикнула.

– Расслабься… – повторял Макар и пытался раздеть Любу.

– Да отстань ты! Я закричу!

И тут Макар схватил ее за горло, и она повисла в воздухе. Было поздно… Крикнуть Люба уже не могла. Слезы подступили к глазам, кровь отлила от рук, Люба почуяла неминуемую беду и жалость к себе… Где же Алексей? Зачем только она согласилась на это?

Люба рыдала и пыталась вырваться, но Макар одной рукой зажимал ей рот, а второй стаскивал одежду и повторял:

– Расслабься, а то хуже будет…

Он был слишком сильным, и от страха Любу покидали последние силы.

И тут что-то мелькнуло в темноте, она услышала странный звук, и Макар вдруг стих. Люба попыталась скинуть его с себя, но он был непомерно тяжелым, и тут кто-то оттащил его. Люба вскочила, одернула юбку и тут только разглядела ту девушку, с которой он стаскивал джинсы.

– Вот ублюдок! – выругалась она. – Да он тебя чуть не трахнул. Ты как?

В руках она держала кирпич.

Люба посмотрела на Макара и чуть слышно пролепетала:

– Он живой?

– Не знаю. А где все?

– Ушли куда-то…

– Я думала, он мою подругу тут мусолит… Ты вообще откуда тут взялась?

«Надо бежать» – поняла Люба. И побежала, что есть силы. Уже на дорожке с фонарями она подняла руку, чтобы посмотреть на часы. Часов не было.

«Блин, я часы потеряла… Видимо, там! А там труп Макара!» – подумала Люба и решительно двинулась назад.

Забежав внутрь, она посмотрела на пол, а там, кроме пятна крови, ничего и никого уже не было. Она упала на колени и в темноте стала шарить по полу в поисках часов, как вдруг услышала шаги. Люба подползла спиной к стене в надежде укрыться и остаться незамеченной. «Наверное Макар очнулся, когда увидел ее» – подумала она, и вдруг услышала свое имя. «Алексей! Он вернулся!»

Люба вскочила и бросилась к двери.

– Ты где так долго был? – всхлипывала она. – Он меня чуть не изнасиловал! Часы потеряла тут где-то… Давай искать… Мать убьет…

И тут из темноты раздался голос Макара:

– Ах ты черт, это ты мне башку пробил!

Макар бросился к ним. Алексей отбил его удар, и они упали на землю, борясь друг с другом. Люба бегала вокруг и не зная, чем помочь, кричала что есть мочи. Победа переходила от одного к другому попеременно, и поэтому Люба то ликовала, то вскрикивала еще громче. Они изорвали друг на друге одежду, из носов и открытых ран хлестала кровь, их лица уже превратились в куски мяса и было сложно отличить, кто из них кто. И тут Алексей закричал:

– Беги, беги, Люба!

«Куда? Куда бежать?» Она не понимала, что делать. Бросить тут Алексея с Макаром в драке она не могла. Ясно было одно: надо бежать за помощью, за милицией. Отделение находилось в противоположной стороне от дома, Люба кинулась в ту сторону и уже на дороге заметила фигуру Никиты. Он же, увидев Любу, двинулся ей на встречу. «Он же поможет Макару!» – мелькнула мысль в ее голове, она развернулась и побежала назад в сторону павильона.

– Леша, Леша! Там Никита, он сюда идет! – орала она во весь голос на бегу. На месте она никого не увидела, только на холме было слышно шуршание в кустах, и тут она услышала… Выстрел? Один, потом второй… Она заткнула уши и снова побежала прочь. На дорожке она увидела Никиту, а тот, слыша выстрелы, бросился в сторону от нее. Может подумал, что стреляет она.

Люба споткнулась, упала, больно ободрала колени и ладони, вскочила и побежала вновь, уже не понимая, куда и от кого. Во тьме парка она разглядела прожектор танцплощадки, и ноги сами понесли ее туда. Сегодня танцплощадка не работала, только, на счастье Любы, Влад курил у забора. Люба из последних сил рванула к нему, но не разглядела решетки забора и влетела в нее, словно птица в оконную сетку.

Влад, заметивший ее, расхохотался и подошел ближе. Люба рыдала и билась в истерике: «Леша, его убили… Он там… А-а…».

– Что случилось? – обратился он к ней уже встревоженно. – Ты упала? Кого убили? Ничего не пойму.

– Он там… Его убили… – еле лепетала Люба.

Влад, теперь не на шутку испуганный, помог ей встать. Потом взял на руки и унес в будку.

– Закрой дверь, закрой! – кричала Люба.

Влад закрыл дверь и выключил на всякий случай прожектор.

– Чай будешь?

Она не могла ответить, ее била дрожь, но она кивнула.

Влад налил сладкий чай, пододвинул к дивану табуретку и поставил тарелку с печеньем.

– Посиди тут. Схожу посмотрю, что там. Я закрою тебя.

Люба не хотела, чтобы он оставлял ее одну, но сказать ничего уже не могла. Влад накинул ей на плечи одеяло, что лежало на краю дивана, и вышел.

Только сейчас Люба разглядела как следует стены и всю обстановку будки. Знакомое, казалось бы, помещение предстало перед ней в каком-то другом свете. В ней был высокий потолок, бетонный пол, прикрытый в центре куском ковролина, а у входа – линолеумом. Тут были два небольших окна почти под потолком, через которые пробивался лунный свет. Кроме дивана тут был стол, две табуретки, пластиковые стулья, составленные один в один, и такой же стол рядом с ними. В другом углу стояли колонки, какие-то коробки, из которых торчали провода, треноги для микрофона и прочее, названий чего она не знала.

Дверь хлопнула. Девушка вздрогнула. Но сразу выдохнула – вошел Влад:

– Вот дела, там кругом менты! Ты что-то видела?

Люба начала бессвязно рассказывать то забегая вперед, то мысленно возвращаясь обратно. Влад ходил туда-сюда, курил, а пепел стряхивал в пепельницу, которую носил в руке.

Через некоторое время она опомнилась и спросила:

– А сколько времени? Мне домой надо…

– Два почти.

– Как два? Уже два часа? Ты шутишь?

– Без пятнадцати, если быть точным.

– Меня мать убьет, я же наказана…

– Пусть молится, что тебя здесь не убили!

Рука

Люба несмело приоткрыла дверь в коммунальную квартиру. Вошла. На кухне горел свет. Она присела и стала расстегивать ремешки босоножек на щиколотках. В дверях кухни появилась фигура матери. Люба вся сжалась от напряжения.

– Ну что… Нашлялась? – тихо, но грозно проговорила мать.

Она направилась к дочери, схватила один из снятых босоножек и принялась колотить Любу, сопровождая это бранными словами и всхлипываниями.

Люба попыталась укрыться от разъяренной матери за свисающими с вешалки плащами и забилась в угол. Мать схватила ее за волосы – за часы ожидания в ней накопилось столько, что теперь она не смогла бы выговорить это спокойно. Дочь умоляла не трогать ее и рыдала от обиды. Она столько натерпелась за сегодня, что не верила, будто это и впрямь происходит с ней. Мать почуяла запах спиртного и больно ударила Любу по щеке:

– Ах ты ж дрянь, ты еще и пьяная! Где ты была, шалава? – мать негодовала все сильнее. Тут из комнаты выскочил отчим и схватил Марию за обе руки:

– Остынь, ты чего, Маш, ты ж ее убьешь! Вернулась живой и невредимой – уже хорошо. Пойдем!

И он с усилием отволок ее.

– Любка, ты что творишь? У нее ж сердце!

Избитая и униженная девчонка еще некоторое время отсиделась в углу, стащила второй босоножек. Потом поднялась, поставила обувь на полку, повесила на место куртки и плащи, которые в борьбе с матерью попадали, и отправилась в сторону ванны. И долго, долго рыдала под струями воды. Она сняла с себя всю одежду и долго топтала ее на дне душевого поддона, словно пытаясь выбить из них не только пыль, которая налипла в битве с Макаром, но и весь вчерашний день. Слезы не давали облегчения, к тому же она волновалась за Алексея – жив ли он? Рука опухла и ныла, мать больно ударила по ней каблуком. Люба повернула кран холодной воды на максимум и подставила руку, стало легче.

Прорыдав, наверное, целый час, она все же пришла в себя. Может из-за ледяной воды, под которой девушка пыталась унять боль в опухшей руке. Она переложила всю одежду в таз, а сама обернулась полотенцем и пошла выпить чаю на кухню в надежде встретить там Алексея.

Она ловила чаинки ложкой и выкладывала на блюдце, потом снова вскипятила чайник. Вдруг услышала скрип чьей-то двери… Нет, это встал сосед, поздоровался. Люба буркнула: «Доброе…» и отвернулась к окну. Как же «доброе»? Такое утро сложно назвать добрым. Люба подошла к двери Алексея, тихонько постучала – никто не ответил, зато больная рука дала о себе знать. Она постучала настойчивее, уже левой рукой – тишина, подергала ручку – заперто. Тогда Люба прокралась в комнату, потихоньку стянула со стула свой плед и вернулась на кухню. Мокрые волосы холодно лежали на плечах – надо закутаться. Она смотрела в окно и не знала, что ей делать дальше. Мысли роились в голове, но четкого решения она принять так и не смогла: может, все рассказать матери – про Иринку и про клятву, Макара и Алексея… Решиться или нет? Почему мать так нечутко отнеслась к ней? Почему не заметила тревоги во взгляде? Почему не заговорила с ней по душам? Когда образовалась эта брешь между ними? Ведь раньше они могли говорить обо всем, и у нее не было тайн от матери. А теперь вот… И рука еще болит жутко. «Часы!» – Люба вспомнила, что часы она так и не нашла. Что теперь она скажет матери? Хоть бы не заметила!

На кухню вошел отчим:

– Привет. Ты не ложилась, что ль?

– Ложилась… – соврала Люба.

– Так кровать не разобрана.

Она поднялась и пошла в комнату. Мать еще спала. Люба, не раздеваясь, вместе с пледом юркнула под одеяло, отвернулась к стенке и накрылась с головой. Тут под одеялом проступал бежево-розовый свет сквозь рисунок ткани и в этом было что-то уютное и родное, теплое и успокаивающее: «Видимо, так видят мир младенцы в утробе матери» – подумала Люба и уснула.

Влад

– Мелкая, отдыхай… – Влад провел нежно рукой по Любиной голове. Так он ее называл. Он гладил и ласкал, целовал шею, грудь через кофточку. После той ночи она стала приходить в «будку» к Владу и проводить с ним время. Только он знал про все случившееся, и только с ним она делилась всем, что терзало ее душу. Никто, кроме него, не знал всех ее тайн.

Мать совсем запретила ей куда-либо ходить, кроме школы. А на уроках, конечно, нужно было постоянно писать и писать, а рука болела так, что это было просто невозможно. Еще до начала учебного года Люба стала тренировать правую руку – переписывала любимые стихи классиков в свою тетрадь, попутно их заучивая. Вскоре по всей школе пошла новая мода – писать левой и правой рукой попеременно. Так лучше развиваются способности и работает мозг, как учительница однажды сказала, заметив старания Любы. Пришлось с ней согласится, не рассказывать же всем, что произошло. А когда выпадали уроки, где надо было много писать, Люба их проводила с Владом в будке.

Он слушал ее и почти всегда молчал. Иногда нежно гладил и целовал, но не в губы. Почему-то Люба этого не позволяла. Она считала, что ее губы – для поцелуев Сергея. Он поил ее сладким чаем с баранками и заплетал ей волосы в косички – даже это ей не удавалось делать самостоятельно. Включал ее любимую музыку и делал массаж, это очень расслабляло. Ей было спокойно с ним и одновременно скучно. Она приходила в будку почти каждый день, иногда даже не по одному разу, но по выходным они никогда не виделись. Поэтому мать Любы и не догадывалась о его существовании. Он был красивый, но не в ее вкусе, не был похож на Сергея. У него были небесно-голубые глаза, курчавые волосы и как будто впалая грудь. А еще он иногда давал Любе покурить, немного, чисто чтобы расслабиться. «Пару тяг», как он сам говорил, и даже специально для нее вынимал из отдельной пачки ароматизированные сигариллы. А потом докуривал сам, и вся комната наполнялась волшебным дымом. И становилось действительно легче, и не так уже сильно ныла рука. Люба лежала на его диване, и было не так уж и грустно.

– Мелкая, тебе пора, – Влад всегда казался пунктуальным и следил за временем – ей надо было снова бежать в школу.

Еще первого сентября классная руководительница посадила Любу и Татьяну на разные ряды. Почему? Никто не понял. Но Любе это было на руку, она не хотела объясняться с Таней по поводу своих проблем и запретов. А та быстро подружилась с новенькой девочкой, которая перевелась к ним из другой школы, и как будто забыла про их дружбу с Любой. «Как знала, что подруга она ненадежная!» – подумала тогда Люба и смирилась с этим обстоятельством.

Вскоре у нее возобновилась старая дружба с другой одноклассницей – Светланой, которая в прошлом году училась в деревенской школе, куда ее увезли родители. Но жизнь в деревне у них не задалась – работы там родителям не удалось найти, а на одних выращенных в огороде овощах долго не протянешь. Вынужденно, но им пришлось вернуться в город. Да и в сельской школе была жуткая ситуация с учителями – все сбежали в город за лучшей участью.

Как-то Люба пришла к будке, а забор, ведущий к ней, оказался закрыт. Уже выпал снег и никаких следов на нем не было. «Странно…» – подумала Люба, – «Где же Влад?» Она прошлась туда-сюда, но так его и не дождалась.

На следующий день она снова пришла, но следов по-прежнему не было. «Может, он простыл…» – подумала Люба и пошла домой. Дома она написала записку для Влада и заклеила конверт, а на следующий день положила его в отверстие забора. Чтобы Влад мог ей ответить, она указала свой адрес.

Выходные тянулись долго и скучно, на улице постоянно шел мокрый снег, который размазывали по дороге вяло едущие машины. Люба крутила «барашек» радиоприемника и ловила новые станции, иногда там попадались хорошие радиопередачи. Особенно ей нравился вечерний чат с поздравлениями и новинками популярной музыки. Она даже подумывала отправить туда свое сообщение для Влада, мол, Влад, тебя ищет Люба, откликнись, приходи тогда-то туда-то… Но до дела так и не дошло. Видимо она ждала такого шага от него и поэтому каждый вечер в одно и то же время включала приемник.

В понедельник она снова пришла к будке и уже издалека заметила долгожданные следы. Много следов. Люба прибавила шаг, а потом побежала. Уже около будки она увидела закрытый забор и позвала:

– Влад, Влад! Это я, Люба!

Никто не открыл, и никто не ответил. Люба стала трясти забор – тщетно, на нем висел на цепи амбарный замок. Осмотрелась – кругом следы, и внутри тоже, так много… И отпечатки шин… Люба пригляделась, и стало понятно, что оттуда вывезли мебель. Она опустила глаза и заметила среди грязного снега свой конверт. Подняла, он был не вскрыт. Значит, Влада тут не было, или он просто не увидел. К горлу подступил ком, слезы навернулись на глаза.

– Влад… – простонала Люба и зарыдала. Она медленно шла и рыдала, вытирала нос перчаткой, и ей не хотелось жить. Единственный человек, который ей был близок и с которым было хорошо, пропал. Она не знала, где он живет, не знала его фамилию, сколько ему лет – вообще ничего, кроме имени и его любимых песен.

Дома Люба снова открыла свой дневник и долго-долго писала в нем. Записывала на память тексты его любимых песен, гадала, куда он мог исчезнуть и почему, строила планы поиска его дома, вспоминала фразы, произнесенные его лучезарным голосом… А именно таким – светящимся и радостным, словно лучи весеннего солнца, казался его голос, всегда добрый и успокаивающий. Только теперь, в разлуке, она поняла, насколько привыкла к нему, а может, даже полюбила. Без него, без его светлых глаз и нежных губ весь мир был не мил. Но она все же надеялась, что они снова встретятся, обязательно встретятся! И очень скоро. Иначе и быть не могло – Люба верила в это всей душой. Глубокой ночью глаза стали слипаться от усталости, и только тогда, запрятав понадежнее свои записи, девушка легла спать.

Саша

– Нет, это звучит как «инфляция», «деноминация», «приватизация» … Это приличное слово! – не унималась Саша. Она приехала погостить на новогодние праздники к Юрию Михалычу, своему деду, пока ее родители уехали в отпуск, покататься на лыжах. Она уже полгода училась в экономическом институте и узнала много «умных слов».

– Саша, но тут ни о чем таком речь не идет! – Люба трясла перед лицом прошлогодним номером газеты «СПИД-ИНФО».

– Ну, пойдем, у твоей мамы спросим! – не унималась Саша.

– Пойди, спроси! Я так точно не пойду! – протестовала Люба.

Родители Саши вместе с ней привезли целую стопку наполовину цветных газет, которые выписывали. Юрий Михалыч попросил привезти их ему для растопки, поэтому ненужные газеты были небрежно брошены в прихожей, и все на время о них забыли. А Люба как-то чистила селедку на одной из них и, пока чистила, зачиталась. Статейки были там недетские, но, тем не менее, никто не обращал на это внимания. Потом Люба взяла из стопки пару номеров и заинтересовалась, да и коротать вечера как-то надо, пока библиотека была закрыта. Сашу привозили к деду редко, чаще она гостила у родителей своей матери – те жили у моря в Краснодарском крае. Хотя Саша была на несколько лет старше Любы, но она еще никогда не была на дискотеке и ни с кем не целовалась. Они вместе читали журналы и устраивали вечера «гаданий на женихов». Люба как раз читала о таких вечерах у Жуковского.

Раз в крещенский вечерок

Девушки гадали:

За ворота башмачок,

Сняв с ноги, бросали…

Саше нравились такие девчачьи развлечения, и они до поздней ночи могли засиживаться за тем или иным гаданием.

А тут встретилось им в одном, потом в другом журнале незнакомое слово – мастурбация. Люба не знала, что оно означает, но по тексту было понятно, что это что-то неприличное. Саша же придерживалась другого мнения. Они искали в других статьях это слово, чтобы понять в контексте, но все больше запутывались. Все, о чем они знали, не попадало под это значение. Несколько дней они мучились в догадках.

В один из выходных дней к Марии пришла ее подруга Людмила, и они пили чай на кухне.

– Пойди вон, спроси! – подначила Люба Сашу. – Может тетя Люда знает, она бухгалтером на заводе работает.

Саша встала и пошла в кухню:

– Теть Люд, теть Маш, а что такое мастурбация? – Саша стояла в дверях и смотрела на двух женщин. Одна подавилась чаем, вторая просто оробела.

Тетя Люда прокашлялась и сиплым голосом проговорила:

– Ты где это такое услышала?

– В журнале прочитала… – Саша попятилась назад, догадавшись, что подруга оказалась права.

Люба почуяла неладное, побежала в комнату и махом забросила журналы под кровать.

В комнату вошли все втроем:

– Где? Где ты такое прочитала? – не унималась тетя Люда.

Люба сидела на кровати с невинным видом.

– Так… А ну, показывай! – тут уже Любина мать вышла на первый план.

– Я ж тебе говорила… – цыкнула Люба на Сашу.

Журналы были изъяты и припрятаны в комнате Юрия Михалыча, а потом и вовсе свезены на дачу.

Люба же поняла, что Сашка хоть и старше, но жизни не видала. Видимо, еще и с интуицией совсем беда. «Вот откроется библиотека – пойду и поищу это слово в энциклопедии!» – подумала девушка. – «Только вот в какой? Наверное, в медицинской…»

Новенькая

Новенькую звали Вероника, ту, что недавно перешла в их школу и теперь водила дружбу с Татьяной и Светланой. Впрочем, дружила она со многими, а может, просто делала вид. Оказалось, вместе с матерью она недавно переехала в город, так что теперь всячески пыталась освоиться в новой обстановке и обзавестись друзьями. Это была яркая молоденькая девушка с уже округлившимися формами, крашеными в рыжий цвет волосами и непременно ярким маникюром. Макияж она носила всегда, кажется, даже наносила очередной слой прямо перед сном. Все мальчишки из класса до одного были влюблены в нее. Поговаривали даже, что кому-то из них она многое позволяла, хотя, чего только не болтают мальчишки пубертатного возраста. Как-то Вероника, в компании двух одноклассников Любы, буквально ввалилась посреди урока в класс, весело хохоча, сорвав тем самым занятия. Капроновые колготки ее были в стрелках, а на шее нельзя было не увидеть следов от засосов. После этого за ней закрепилась дурная слава. Но по иронии судьбы такие «оторви и выбрось» девчонки и мальчишки зачастую пользуются популярностью и своим поведением притягивают к себе людей.

Накануне своего шестнадцатилетия новенькая пригласила одноклассников отметить его к себе домой. Люба была в числе приглашенных. Когда кто-то отказывался от приглашения, Вероника строила обиженную гримасу, а потом быстренько вычеркивала из списка, составленного в блокнотике с постером Ди Каприо на обложке. Люба вначале тоже хотела отказаться, но при виде того, как та вычеркивает фамилии в своем списке, почему-то решила все же пойти.

– Что тебе подарить? – вместо отказа произнесла Люба.

– Да ничего не надо. Хотя, раз уж ты спросила, что-то из косметики… И можно мусс для волос, только не «Прелесть» там какую-то, а из европейских марок! – и она весело расхохоталась.

«Да уж…» – подумала Люба и пошла прочь. – «Позвоню ей позже и откажусь от приглашения по телефону».

Вечером она позвонила Светлане и попросила передать Веронике, что не придет, но та стала упрашивать пойти хотя бы ради нее, чтобы она не чувствовала себя одиноко на этом празднике. Люба долго отнекивалась, но потом все же согласилась. Вот только где взять мусс, она ума приложить не могла. Придется просить денег у матери…

– Мам, тут новенькая девочка на день рождения приглашает… – начала Люба издалека, подойдя к матери.

– Ну… – мать стояла, согнувшись в ванной и полоскала белье в тазу.

– Просила в подарок мусс для волос.

– Что это? Бальзам, что ли? – не поняла мать.

– Нет… Ну, пенка для укладки, – уточнила Люба.

– А-а… – протянула мать. – И сколько эта пенка стоит?

– Рублей шесть.

– Ого, а задница у твоей одноклассницы не склеится от такой пенки? – иронично выразила свое недоумение мать.

В назначенный час Люба ждала Светлану, которая должна была за ней зайти. Светлана купила в подарок колготки «Левантэ», на которых затяжки не образуются, как говорилось в рекламе по ТВ. По дороге на вечеринку девчонки обсуждали приглашенных и весело хохотали при упоминании им обеим известных событий, связанных с тем или иным одноклассником. Между ними как будто укрепилась дружеская связь, которая было почти разрушилась в последнее время.

В доме у Вероники было шумно и душно, звучала музыка из магнитофона. Столы уже были накрыты, и на них красовались разноцветные тарелки в восточном стиле со всякими блюдами азиатской кухни. Люба и Света прошли помыть руки, и по пути с удивлением разглядывали небедную обстановку дома. В сравнении с их жильем здесь было просторно и уютно. Свежий ремонт и новая мебель – все сияло чистотой.

Мать Ники бегала туда-сюда и носила все новые и новые блюда. Гостей было много, помимо одноклассников здесь были еще какие-то парни и девушки, которых Люба и Света не знали. Они прошли к столу и заняли свободные места на диване. Вскоре явилась сама Вероника: на ней было явно сшитое на заказ платье из струящейся ткани, высокая прическа из «буклей», нить жемчуга в несколько рядов и длинные серьги – весь ее облик производил на подруг впечатление неотразимости. Всеобщее внимание было направлено, конечно же, на именинницу. Все начали поздравлять и вручать подарки, Светлана и Люба тоже подарили свои – Ника без особого интереса отправила их пакеты в общую кучу на кресле. Далее все приступили к ужину. Нельзя было не отметить, что все было приготовлено на высшем уровне. Гости с удовольствием уплетали за оба уха, а мать Вероники и ее подруги то подносили очередные угощения, то подавали графины с напитками, то уносили грязные тарелки, заменяя их чистыми.

Наевшись, а в этом возрасте бывает сытости достичь трудно, молодежь стала бегать покурить во двор и непроизвольно разбиваться на малочисленные компании, периодически сменяя участников. Светлана тоже тайком курила то с одними, то с другими. Люба же не находила в этом ничего интересного, и вскоре пошла побродить по длинному коридору – ей хотелось осмотреть дом.