Звёзды в наследство бесплатное чтение

Пролог

Он вдруг осознал, что приходит в себя.

Его разум инстинктивно отпрянул, будто можно было усилием воли задержать неумолимый ход секунд, отделявших забытье от яви, и вновь вернуться в безвременное небытие, где агония полнейшего изнеможения оставалась непознанной и даже непознаваемой.

Молот, грозивший вот-вот вырваться из груди, наконец затих. Реки пота, вытекшего из всех пустот в его теле вместе с остатками сил, похолодели. Руки и ноги налились свинцом. Тяжелое дыхание легких вновь сменилось ровным и медленным ритмом. Его звук громко отзывался внутри тесного шлема.

Он попытался вспомнить число погибших. Они получили свою последнюю увольнительную; ему же на такое рассчитывать не приходилось. Сколько еще он сможет выдержать? Какой в этом смысл? Да и вообще, останутся ли в «Горде» выжившие?

– «Горда»?.. «Горда»?..

Ментальные барьеры уже не могли защитить его от натиска реальности.

– Надо добраться до «Горды»!

Он открыл глаза. Миллиард немигающих звезд воззрились на него безо всякого интереса. Когда он попробовал шевельнуться, тело не подчинилось, будто пытаясь до последнего удержать драгоценные мгновения отдыха. Он сделал глубокий вдох и, сжав зубы от боли, моментально впившейся в каждую жилку тела, заставил себя оторваться от скалы и принять сидячее положение. На него накатила волна тошноты. Голова обвисла, ударившись о лицевой щиток. Тошнота прошла.

Он громко застонал.

– Ну что, полегчало, солдат? – Четкий голос доносился из динамика внутри шлема. – Солнце садится. Нам пора.

Подняв голову, он медленно обвел взглядом развернувшуюся впереди кошмарную пустошь из выжженного камня и пепельно-серой пыли.

– Гд… – Звук будто захлебнулся у него в горле. Он сглотнул, облизал губы и попытался снова. – Где ты?

– Справа от тебя, на возвышении за небольшим выступающим утесом – под ним еще валяются огромные булыжники.

Он повернул голову и спустя несколько секунд заметил на фоне чернильного неба ярко-голубое пятно. Оно казалось далеким и размытым. Он моргнул и снова напряг глаза, усилием воли синхронизировав зрение и мозг. Голубое пятно превратилось в фигуру неугомонного Кориэля, облаченного в усиленный боевой скафандр.

– Я тебя вижу. – Немного погодя: – Что-нибудь еще?

– Местность на той стороне возвышения сравнительно ровная, так что какое-то время идти будет проще. Дальше становится более каменистой. Иди-ка посмотри.

Он осторожно приподнял руки, чтобы нащупать точку опоры на расположенной позади скале, и, прижавшись ими к каменной толще, резким толчком перебросил вес туловища вперед, к ногам. Колени охватила дрожь. Лицо исказилось от боли, когда он попытался сосредоточить оставшиеся силы в сопротивляющихся бедрах. Сердце опять бешено застучало, дыхание потяжелело. Все его старания пошли прахом, и он снова упал на камни. В рации Кориэля зазвучал скрежет его натруженного дыхания.

– Конец… Не могу пошевелиться…

Голубая фигура на линии горизонта повернулась.

– Эй, ты что такое говоришь? Нам остался последний рывок. Мы уже там, дружище, мы уже там.

– Без… без толку… Я спекся…

Кориэль выждал несколько секунд.

– Я спускаюсь.

– Нет, иди дальше. Кто-то же должен туда добраться.

Тишина.

– Кориэль…

Он оглянулся туда, где стояла фигура, но та уже исчезла под разделявшими их камнями и была вне досягаемости прямой связи. Спустя две минуты она показалась из-за ближайших булыжников, перемещаясь по земле длинными, легкими прыжками. Приблизившись к сгорбленному владельцу красного скафандра, Кориэль перешел на шаг.

– Давай, солдат, поднимайся на ноги. Там ждут люди, которые от нас зависят.

Он почувствовал, как его схватили под руку и подняли безо всякого сопротивления, будто в него втекала часть бескрайних запасов силы самого Кориэля. Какое-то время у него в голове все плыло, и он оперся верхней частью лицевого щитка на плечевой знак отличия своего исполинского напарника.

– Ну ладно, – наконец выдал он. – Идем.

Час сменялся часом, и тонкая змейка следов, во главе которой шествовали две цветных точечки, направлялась на запад, петляя через пустошь среди неуклонно растущих теней. Он шел, будто в трансе, не чувствуя ни боли, ни усталости – вообще ничего. Казалось, что горизонт не меняется; вскоре он уже не мог на него смотреть. Вместо этого он стал выбирать очередной крупный камень или утес и отсчитывать шаги, пока они не добирались до намеченной цели.

– Еще на двести тринадцать меньше.

Затем он повторял то же самое снова… и снова… и снова. Скалы шествовали мимо них в медленной, бесконечной процессии. Каждый шаг превращался в отдельный триумф силы воли – намеренное, осознанное усилие, призванное сдвинуть одну из ног еще на шаг вперед. Когда он оступался, Кориэль всегда был готов ухватить его за руку; когда падал – помогал подняться. Кориэль никогда не уставал.

Наконец они остановились. Вокруг них простиралось ущелье метров четыреста шириной, по обе стороны от которого тянулись цепочки приземистых, разломанных утесов. Он осел на ближайший булыжник. Кориэль стоял на несколько шагов впереди, обозревая ландшафт. Вереница возвышавшихся прямо над ними скал прерывалась тесниной, отмечавшей место, где крутая и узкая расщелина резко обрывалась вниз, врезаясь в стену основного ущелья. Вниз от основания расщелины вела пятнадцатиметровая груда скопившихся камней и обломков скал, которая сливалась с ложем ущелья неподалеку от того места, где стояли Кориэль с напарником. Кориэль вытянул руку, указывая вверх, за пределы расщелины.

– «Горда» будет примерно в той стороне, – не поворачиваясь, сказал он. – Лучший способ туда попасть – это подняться на тот хребет. Если останемся на равнине и пойдем в обход, на это уйдет слишком много времени. Что скажешь?

Напарник вперился в него взглядом, полным немого отчаяния. Каменная осыпь, сужавшаяся у входа в расщелину, казалась настоящей горой. Где-то далеко за ней возвышался иззубренный хребет, белеющий в ослепительном сиянии Солнца. Без шансов.

Кориэль попросту не дал ему погрязнуть в сомнениях. Каким-то чудом – поскальзываясь, спотыкаясь, падая и съезжая по камням – они сумели добраться до входа в расщелину. Дальше стены сужались и искривлялись, заворачивая влево и скрывая из вида покинутое ими ущелье. Они вскарабкались выше. Вокруг них вдоль кромок камней, расколотых под тысячей безумных углов, полосы отраженного света сталкивались с безднами теней. Его мозг уже не мог различать какие бы то ни было формы и очертания в этой сумасшедшей черно-белой геометрии, которая напоминала мельтешащий на сетчатке калейдоскоп. Узоры становились то больше, то меньше, сливались друг с другом и кружились в угаре визуальной какофонии.

Его шлем грохнулся на пыльный грунт, и лицо ударилось о щиток. Кориэль поднял его на ноги.

– Ты сможешь. С того хребта мы увидим «Горду». Дальше дорога будет идти только вниз…

Но фигура в красном медленно опустилась на колени и согнулась пополам. Голова внутри шлема вяло покачивалась из стороны в сторону. Наблюдая за этим, Кориэль наконец осознал неотвратимую логику, о которой уже было известно более глубоким, бессознательным частям его разума. Он сделал глубокий вдох и осмотрелся.

Чуть ниже по склону они прошли мимо углубления диаметром около полутора метров, вырытого в основании одной из скальных стен. Оно напоминало останки заброшенных раскопок – вероятно, предварительную выемку грунта, оставшуюся после геологоразведочных работ. Великан нагнулся и, схватившись за страховочный ремень, который удерживал ранец на спине оцепеневшей у его ног фигуры, оттащил тело вниз, к пещере. В глубину она было метра три. Не теряя времени, Кориэль расположил фонарь так, чтобы тусклый свет отражался от стен и потолка. Затем он достал из рюкзака напарника продовольственные пайки, уложил его тело к задней стенке, постаравшись придать ему максимально удобную позу, и положил контейнеры с едой так, чтобы до них было легко дотянуться. Когда он уже заканчивал все приготовления, его спутник моргнул, открыв спрятанные за шлемом глаза.

– Здесь с тобой ничего не случится, просто подожди немного. – Из голоса Кориэля исчезла привычная резкость. – Я отправлю сюда спасателей из «Горды», ты и оглянуться не успеешь.

Фигура в красном подняла обессиленную руку. Ей удалось издать лишь шепот:

– Ты… ты попытался… Никто бы не смог…

Кориэль обхватил его перчатку обеими руками.

– Нельзя сдаваться. Это никуда не годится. Тебе надо просто чуть-чуть подождать. – Гранитные щеки внутри его шлема были влажными от слез. Кориэль попятился к выходу и отсалютовал в последний раз. – Увидимся, солдат. – А потом исчез.

Оказавшись снаружи, он соорудил из камней небольшую пирамиду, чтобы пометить местоположение пещеры. Такие пирамиды он был готов выстроить на всем пути до «Горды». Наконец Кориэль выпрямился и, дерзко повернувшись, взглянул на окружавшее его запустение. Казалось, что камни кричат ему сверху вниз, заливаясь беззвучным издевательским смехом. Звезды над головой были, как всегда, неподвижны. Он поднял сердитый взгляд на расщелину, ведущую к ярусам скал и террас, охранявших хребет, который по-прежнему возвышался где-то вдали. Губы Кориэля вновь изогнулись в оскале, обнажив зубы.

– Значит, теперь мы один на один, да? – прорычал он, обращаясь к самой Вселенной. – Ну ладно, сволочь, посмотрим, сможешь ли ты взять этот раунд!

И двигая ногами на манер медленных поршней, пошел на приступ склона, который становился все круче по мере набора высоты.

Глава 1

С мягким, но мощным воем гигантская серебристая торпеда медленно взмыла в воздух, после чего зависла в шестистах метрах над плотным лабиринтом центрального Лондона. Корпус трехсотметрового аппарата заканчивался узким треугольником хвоста с двумя острыми плавниками сверху. Какое-то время судно просто висело на одном месте, будто наслаждаясь свежеобретенной свободой, и плавно вращало носом в поисках севера. Наконец, с нарастающим гулом оно стало неуклонно ускоряться – пусть и незаметно поначалу – и заскользило вперед и вверх. На высоте в три тысячи метров его двигатели извергли всю свою мощь, энергично зашвырнув суборбитальный авиалайнер к границе околоземного пространства. В тридцать первом ряду палубы «C» сидел доктор Виктор Хант, возглавлявший отдел теоретических исследований в Компании нуклонных приборов «Метадайн», которая располагалась в Рединге, графство Беркшир, и сама представляла собой подразделение громадной Межконтинентальной корпорации данных и управления, МКДУ, со штаб-квартирой в Портленде, штат Орегон, США. Рассеянно оглядев уменьшающуюся картинку Хендона, медленно ползущую по настенному экрану салона, он вновь попытался отыскать хоть какое-то объяснение событиям последних дней.

Дела с его экспериментами по поглощению света частицами материи-антиматерии шли довольно неплохо. Форсит-Скотт следил за отчетами Ханта с явным интересом, а значит, был в курсе успешного хода испытаний. Тем более странным казался тот факт, что однажды утром он вызвал Ханта в свой кабинет и попросил просто бросить все дела и как можно быстрее отправиться в Портленд. Тон и поведение директора недвусмысленно намекали на то, что просьба облечена в подобную форму исключительно из вежливости; на деле же это один из немногих случаев, когда мнение самого Ханта в расчет не принималось.

В ответ на его вопросы Форсит-Скотт откровенно признался, что причины, по которым он так срочно потребовался в МКДУ, ему неизвестны. Прошлым вечером ему по видеосвязи позвонил Феликс Борлан, президент МКДУ, который сообщил, что в порядке первоочередной задачи единственный действующий прототип скопа должен быть подготовлен для немедленной транспортировки в США вместе со сборочной бригадой. Помимо прочего, он настаивал, чтобы Хант переехал в Америку на неопределенный срок и возглавил некий неотложный проект с использованием скопа. В интересах Ханта Форсит-Скотт воспроизвел разговор с Борланом на своем рабочем мониторе, дав ему лично убедиться в том, что и сам действует под давлением тонко замаскированной директивы. Еще более странным казалось то, что даже Борлан не мог точно объяснить, для чего ему потребовались установка и ее изобретатель.

Тримагнископ, воплощавший в себе результаты исследования некоторых аспектов нейтринной физики, которыми Хант занимался в течение двух лет, обещал стать, пожалуй, самым успешным коммерческим предприятием за всю историю компании. Хант установил, что, проходя сквозь твердое тело, пучок нейтрино вступает в ряд взаимодействий вблизи атомных ядер, что, в свою очередь, порождает измеримые отличия в характеристиках исходящего луча. Используя триаду пересекающихся, синхронизированных пучков для сканирования объекта в режиме растровой развертки, он разработал метод, позволяющий извлечь достаточно информации для построения цветной 3D-голограммы, визуально неотличимой от оригинала. Более того, поскольку лучи проходили сквозь любой материал, метод позволял с одинаковой легкостью получать как внешние, так и внутренние изображения предметов. В сочетании со сверхмощным увеличением, которое также было неотъемлемой частью технологии тримагнископа, это открывало перспективы, и близко не доступные имевшимся на рынке предложениям. Начиная с количественного изучения клеточного обмена веществ и бионики, нейрохирургии и металлургии, кристаллографии и молекулярной электроники и заканчивая техническим контролем и оценкой качества – возможности были просто безграничны. Запросы лились сплошным потоком, и акции компании росли как на дрожжах. Переброска прототипа и его создателя в США – буквально на корню подрывавшая тщательно спланированные графики производства и сбыта – граничила с катастрофой. Борлан знал об этом не хуже других. Чем больше Хант размышлял над ситуацией, тем менее правдоподобными казались объяснения, которые первыми пришли ему в голову, и тем больше крепла его уверенность в том, что каким бы ни оказался окончательный ответ, он явно будет выходить за рамки полномочий Феликса Борлана и даже самой МКДУ.

Его мысли прервал голос, идущий откуда-то с потолка салона.

– Добрый день, дамы и господа. Говорит командир корабля Мейсон. От имени авиакомпании «Бритиш Эйрвейз» приветствую вас на борту самолета «Боинг-1017». В настоящий момент мы совершаем горизонтальный полет с крейсерской высотой 83,5 км на скорости 5850 км/ч. Мы движемся с отклонением на тридцать пять градусов к западу от истинного севера; в данный момент мы пролетаем над побережьем, в пяти километрах по правому борту находится Ливерпуль. Пассажиры могут свободно перемещаться по салону. Мы открыли бары и уже подаем вам напитки и закуски. По плану мы прибываем в Сан-Франциско в 10:38 по местному времени; время до посадки – один час пятьдесят минут. Напоминаю, что во время снижения, к которому мы приступим через час тридцать пять минут, все пассажиры должны находиться на своих местах. За десять минут до начала снижения мы оповестим вас по громкой связи; еще одно сообщение последует спустя пять минут. Желаем вам удачного полета. Благодарю за внимание.

Пилот отключился, и характерный щелчок тут же потонул в шуме, с которым местные завсегдатаи, как водится, пытались первыми пробиться к видеофонным будкам.

В соседнем с Хантом кресле расположился Роб Грей, возглавлявший в «Метадайне» отдел экспериментальной инженерии. На коленях он держал раскрытый портфель и изучал информацию на встроенном в крышку дисплее.

– Регулярный рейс до Портленда стартует через пятнадцать минут после нашей посадки, – объявил он. – Почти впритык. А следующий только через четыре с лишним часа. Что думаешь?

Свой вопрос он сопроводил косым взглядом и приподнятыми бровями.

В ответ Хант скривился.

– Я не стану слоняться по Фриско четыре часа. Забронируй нам ави, сами долетим.

– Тоже об этом подумал.

Пощелкав по клавишам небольшой клавиатуры, расположенной чуть ниже экрана, Грей вывел на экран справочный указатель и, быстро сверившись с ним, нажал еще одну клавишу, чтобы перейти в телефонный справочник. Он выбрал номер в одной из колонок и ввел его, беззвучно шевеля губами. Внизу экрана отобразился выбранный телефон и запрос на подтверждение. Грей нажал клавишу Y. На несколько секунд экран опустел, после чего буквально взорвался водоворотом цветов, почти моментально принявших очертания платиновой блондинки, излучавшей улыбку, которую обычно встретишь только в рекламе зубной пасты.

– Доброе утро. «Эйвис Сан-Франциско», городской терминал. Меня зовут Сью Паркер. Чем могу помочь?

Грей обратился к решетке микрофона, расположенной над экраном рядом с крошечной видеокамерой.

– Привет, Сью. Моя фамилия Грей, Р. Дж. Грей, нахожусь на борту рейса до Сан-Франциско, прибываю где-то через два часа. Могу я забронировать авиамобиль?

– Конечно. Дальность?

– О… примерно восемьсот… – Он глянул на Ханта.

– Лучше возьми тысячу, – посоветовал тот.

– Как минимум тысяча километров.

– Без проблем, мистер Грей. У нас есть «Скайровер», «Меркьюри-3», «Ханиби» и «Йеллоу Бёрд». Есть ли у вас какие-то предпочтения?

– Нет, подойдет любой.

– Тогда бронирую «Меркьюри». Примерный срок аренды?

– Не знаю… без ограничений.

– Поняла. Полная компьютерная навигация и управление полетом? Автоматический ВВП?

– Желательно и, ах, да.

– У вас есть полная лицензия на ручное управление?

Задавая вопросы, блондинка щелкала по невидимым клавишам.

– Да.

– Могу я запросить личную информацию и данные банковского счета?

Во время разговора Грей вытащил из бумажника карточку. Затем он вставил ее в разъем сбоку экрана и нажал клавишу.

Блондинка вновь сверилась с незримыми оракулами.

– О’кей. На борту будут другие пилоты?

– Один. Доктор В. Хант.

– Его личные данные?

Грей взял карточку, предусмотрительно протянутую Хантом, и вставил ее взамен собственной. Ритуал повторился. Затем лицо на экране исчезло, сменившись форматированным текстом с заполненными окошками.

– Пожалуйста, проверьте данные и подтвердите ваш заказ, – произнес бестелесный голос из решетки. – Стоимость указана справа.

Грей быстро пробежался взглядом по экрану, тяжело вздохнул и ввел заученную последовательность цифр, не отобразившихся на мониторе. В окошке «Авторизация» добавилась надпись «ПОДТВЕРЖДЕНО». Затем на экране снова появилось улыбающееся лицо работницы компании.

– Когда вы будете готовы забрать транспорт, мистер Грей? – спросила она.

Грей повернулся к Ханту:

– Мы хотим сначала пообедать в аэропорту?

Хант состроил гримасу.

– Только не после вчерашней вечеринки. Сейчас я на еду даже смотреть не могу. – Он провел языком по внутренней поверхности лошадиного ануса, который когда-то называл ртом, и на его лице отразилось выражение резкого отвращения. – Лучше где-нибудь поедим вечером.

– Давайте остановимся на половине двенадцатого, – сообщил Грей.

– Машина будет готова.

– Спасибо, Сью.

– Спасибо вам. До свидания.

– Пока.

Грей щелкнул выключателем, отсоединил портфель от розетки, встроенной в подлокотник кресла, свернул соединительный шнур и спрятал его в отведенном месте внутри крышки. После этого он закрыл портфель и поставил его под сиденье.

– Готово.

Тримагнископ представлял собой последнее творение в череде технологических триумфов, которые составляли продуктовую линейку «Метадайна» и были рождены и взращены тандемом Ханта и Грея. Хант был человеком идей, который вел внутри компании жизнь своеобразного фрилансера и мог заниматься любыми исследованиями или экспериментами, согласно собственным желаниям или потребностям своих же изысканий. Название его должности отчасти сбивало с толку: на самом деле он и был отделом теоретических исследований. Эту должность он, вполне осознанно, задумал так, чтобы она не занимала какого-либо очевидного места в иерархии «Метадайна». Он не признавал никаких начальников, за исключением директора, сэра Фрэнсиса Форсит-Скотта, и гордился тем, что у него нет подчиненных. На организационной схеме компании клетка с надписью «Отдел теоретических исследований» стояла в полном одиночестве рядом с перевернутым деревом под заголовком «Научные исследования и разработки», будто ее добавили задним числом. Внутри нее значилось единственное имя – доктор Виктор Хант. Ему нравилось такое положение вещей – симбиотические взаимоотношения, в которых «Метадайн» предоставляла оборудование, производственные возможности, услуги и финансы, необходимые для его работы, а он, во-первых, позволял компании держать на балансе всемирно известного специалиста по теории ядерной инфраструктуры, а во-вторых, обеспечивал стабильный поток «осадков».

Грей же был инженером. Он олицетворял решето, на которое падали те самые осадки. У него был гениальный талант замечать среди сырых идей настоящие бриллианты, имевшие практический потенциал, и превращать их в проработанные, оттестированные, ликвидные продукты и улучшения. Он, как и Хант, пережил минные поля безрассудного возраста и добрался до тридцати с чем-то лет одиноким и невредимым. С Хантом его объединяла страсть к работе, уравновешенная здоровым пристрастием к большей части смертных грехов, и адресная книга. В целом они были неплохой командой.

Грей прикусил нижнюю губу и потер левое ухо. Он всегда прикусывал нижнюю губу и потирал левое ухо перед разговором на профессиональную тему.

– Уже понял, в чем там дело? – спросил он.

– С Борланом?

– Ага.

Хант покачал головой и зажег сигарету.

– Без понятия.

– Я тут подумал… Допустим, что Феликс где-то откопал суперперспективных покупателей твоего скопа – может, кто-нибудь из числа крупных клиентов среди янки. Возможно, он хочет устроить им крутую демонстрацию продукта или вроде того.

Хант снова покачал головой:

– Нет. Феликс не стал бы ради такого срывать графики «Метадайна». Да и особого смысла в этом нет – самым очевидным решением было бы доставить людей туда, где находится скоп, а не наоборот.

– М-м-м… У меня была еще одна мысль, но она, полагаю, страдает от того же недостатка: я подумал, может, он хочет организовать экспресс-семинар для сотрудников МКДУ.

– Ты прав, та же проблема.

– М-м-м… – Когда Грей заговорил снова, они успели пролететь еще десять километров. – Может, он хочет перехватить контроль? Скоп – штука немаленькая; Феликс хочет, чтобы ее обслуживали в Штатах.

Хант обдумал его слова.

– Вряд ли. Он слишком уважает Фрэнсиса, чтобы отколоть такой номер. Он знает, что Фрэнсис прекрасно с этим справится. Да и вообще такие грязные делишки не в его стиле. – Хант сделал паузу, чтобы выдохнуть облако дыма. – Как бы то ни было, мне кажется, все не так просто. Насколько я понял, даже Феликс не до конца уверен, в чем тут дело.

– М-м-м… – Поразмыслив еще немного, Грей решил отказаться от дальнейших экскурсов в дебри дедуктивной логики. Он проследил взглядом за нарастающей волной пассажиров, направлявшихся в сторону бара на палубе «C». – У меня что-то тоже в животе бурлит, – признался он. – Будто запил суперострый карри ящиком «Гиннеса». Пойдем-ка возьмем по кофе.

Посреди усеянного звездами черного бархата, в полутора с лишним тысячах километров над ними, телекоммуникационный спутник «Сириус-14» следил своими холодными и всеведущими глазами за движением авиалайнера, который мчался по пестреющей внизу сфере. Среди безостановочных потоков двоичных данных, курсировавших через его антенну, спутник засек вызов с главного компьютера «Боинга»: «Гамма-9» запрашивал подробную информацию о прогнозе погоды в северной Калифорнии. «Сириус-14» отправил сообщение «Сириусу-12», парящему высоко над канадскими Скалистыми горами, а двенадцатый, в свою очередь, переслал его на станцию слежения в Эдмонтоне. Оттуда сообщение при помощи оптоволоконного кабеля было ретранслировано в Управляющий центр Ванкувера и наконец, пройдя через вереницу микроволновых повторителей, оказалось на метеостанции в Сиэтле. Спустя несколько тысячных долей секунды ответы потекли по той же цепочке в обратном направлении. «Гамма-9» обработал информацию, внес одну-две незначительных коррективы в курс и план полета, а затем передал запись диалога на землю, в престуикский Центр управления воздушным движением.

Глава 2

Дождь не прекращался больше двух дней.

Департамент исследования инженерных материалов, входящий в состав Министерства космических наук, приютился среди сырости в одной из складок Уральских гор, куда изредка проникал солнечный луч, отражаясь от окна лаборатории или алюминиевых куполов на зданиях реактора. Валерия Петрохова из аналитического отдела, сидя в своем кабинете, взялась за кипу отчетов, оставленных на столе для формального заверения. Первые два касались ничем не примечательных испытаний высокотемпературной коррозии. Она пролистала бумаги, пробежалась взглядом по графикам и таблицам, нацарапала свои инициалы на отведенной строке и кинула в лоток с надписью «Исходящие». Затем машинально принялась просматривать первую страницу отчета номер три, но внезапно остановилась и озадаченно нахмурилась. Она наклонилась вперед и начала заново, на этот раз внимательно читая текст и изучая каждое предложение. Наконец, она снова вернулась в начало отчета и методично прошлась по всему документу, время от времени делая паузы, чтобы проверить выкладки при помощи терминала с клавиатурой и дисплеем, расположенного на краю ее рабочего стола.

– Да это же неслыханное дело!

Долгое время она оставалась неподвижной, вперившись взглядом в стекавшие по окну капли, но ее разум был настолько далеко, что она не замечала ничего вокруг. Наконец она стряхнула оцепенение и, повернувшись к клавиатуре, быстро ввела какой-то код. Вереница тензорных уравнений исчезла, уступив место профилю ее ассистента, согнувшегося над консолью в зале управления ниже по лестнице. Затем он повернулся, и профиль сменился анфасом.

– Запуск будет готов через двадцать минут, – сообщил он, предвосхищая ее вопрос. – Плазма уже стабилизируется.

– Нет, я хочу поговорить о другом, – сказала Валерия чуть быстрее, чем обычно. – Это касается твоего отчета 2096. Я изучила присланную мне копию.

– О… да? – Изменившееся выражение лица выдало его дурные предчувствия.

– Значит, это сплав ниобия с цирконием, – продолжила она, скорее констатируя факт, чем обращаясь к нему с вопросом, – с беспрецедентной устойчивостью к высокотемпературному окислению и точкой плавления, которая, честно говоря, показалась мне совершенно неправдоподобной, пока я не проверила лично.

– По сравнению с ним наши плазменные кожухи – все равно что масло, – согласился Иосиф.

– И все же, несмотря на присутствие ниобия, он обладает меньшим сечением захвата нейтронов, чем у чистого циркония.

– Да, если речь о макроскопическом сечении – меньше миллибарна на квадратный сантиметр.

– Интересно… – задумчиво произнесла она, затем добавила более энергичным голосом: – Помимо этого у нас есть цирконий в альфа-фазе с примесью кремния, углерода и азота, который, несмотря на это, демонстрирует высокую устойчивость к коррозии.

– Горячий углекислый газ, фториды, органические кислоты, гипохлориты – мы перебрали весь список. Как правило, реакция начинается, но быстро затухает из-за образования инертных барьерных слоев. Теоретически его можно было бы разрушить в несколько этапов, подбирая нужный цикл реагентов в точно выверенной последовательности, но для этого потребовался бы целый химический завод, специализированный под одну конкретную цель!

– И что касается микроструктуры, – заметила Валерия, указывая в сторону бумаг на столе. – Ты охарактеризовал ее как волокнистую.

– Да. Вряд ли ее можно описать точнее. Основной сплав, судя по всему, формируется вокруг, скажем так, структуры, напоминающей микрокристаллическую решетку. По большей части она состоит из кремния и углерода с локальными вкраплениями некоторого соединения титана с магнием, которое нам пока что не удалось описать количественно. Такое я вижу в первый раз. У вас есть идеи?

На несколько секунд лицо женщины приняло отстраненный вид.

– Говоря по правде, прямо сейчас я даже не знаю, что и думать, – призналась она. – Однако интуиция подсказывает мне, что эту информацию нужно незамедлительно передать наверх; она может оказаться более важной, чем мы думаем. Но первым делом я должна убедиться в фактах. Пока что тебя сможет заменить Николай. Поднимайся в мой кабинет, и мы обсудим ситуацию во всех деталях.

Глава 3

Штаб-квартира МКДУ располагалась в шестидесяти с небольшим километрах к востоку от Портленда, охраняя проход между вулканами Маунт-Адамс на севере и Маунт-Худ на юге. Именно здесь в далеком прошлом небольшое внутреннее море пробилось сквозь Каскадные горы, проторив канал к Тихому океану, впоследствии ставший могучей рекой Колумбия.

Пятнадцать лет тому назад на этом месте располагалась принадлежавшая правительству Бонневильская лаборатория нуклонного вооружения. Здесь американские ученые совместно с коллегами из Федерального научно-исследовательского института в Женеве (Соединенные Штаты Европы) разработали теорию мезонной динамики, которая впоследствии привела к созданию нуклонной бомбы. Теория предсказывала «чистую» реакцию, на порядки превосходящую термоядерный синтез по величине энергетического выхода. Доказательством этому служили дыры, которые бомбы проделали в пустыне Сахара.

В этот период истории напряжения на почве идеологии и расизма, доставшиеся человечеству в наследство от двадцатого столетия, были буквально сметены всеобщей волной изобилия и падения рождаемости на фоне распространения высокотехнологичного образа жизни. Традиционные монолиты распрей и подозрений рассыпались в прах, когда расы, нации, секты и конфессии оказались неразрывно сплавлены друг с другом в одно глобальное, однородное общество планетарных масштабов. Когда человечеству, наконец, удалось разрешить неразумные территориальные споры политиков, давным-давно покинувших этот мир, и государства-нации повзрослели, оставив позади подростковое безрассудство, оборонные бюджеты сверхдержав стали сокращаться все быстрее и быстрее с каждым годом. Создание нуклонной бомбы лишь ускорило неизбежное. По всеобщему согласию глобальная демилитаризация стала свершившимся фактом.

Одной из сфер деятельности, испытавшей колоссальный подъем благодаря излишкам денег и ресурсов, ставших доступными в процессе разоружения, стала быстро расширявшаяся Программа ООН по исследованию Солнечной системы. Эта организация и без того могла похвастаться длинным списком обязанностей; в него входила эксплуатация всех искусственных спутников на орбитах Земли, Луны, Марса, Венеры и Солнца; строительство и обслуживание обитаемых баз на Луне и Марсе вкупе с венерианскими орбитальными лабораториями; запуск роботизированных космических аппаратов для исследования глубокого космоса, а также планирование и контроль пилотируемых миссий к внешним планетам. Таким образом, расширение ПООНИСС пришлось на нужный момент и происходило в подходящем темпе, чтобы впитать целую уйму технологических талантов, высвободившихся благодаря сворачиванию крупных программ вооружения. Одновременно, по мере спада националистических настроений и демобилизации большинства регулярных армий, неугомонная молодежь нового поколения с ее тягой к приключениям нашла отдушину среди форменных подразделений Космических сил ООН. Планета наполнилась ажиотажем и предвкушением вслед за первопроходцами, начавшими путешествовать с планеты на планету по всей Солнечной системе.

В итоге Бонневильская лаборатория оказалась не у дел. Ситуация не прошла мимо директоров МКДУ. Узнав, что большую часть оборудования и стационарных установок можно адаптировать для исследовательских проектов самой корпорации, они обратились к правительству с предложением выкупить лабораторию. Предложение было принято, и сделка состоялась. В последующие годы МКДУ расширила территорию комплекса, улучшила его в плане эстетики и в конечном счете превратила в свою глобальную штаб-квартиру и центр нуклонных исследований.

Одним из следствий математической теории, выросшей из мезонной динамики, было существование трех ранее неизвестных трансурановых элементов. Несмотря на их чисто гипотетический характер, элементы окрестили гиперием, бонневилием и женевием. Помимо прочего, теория предсказывала «всплеск» на кривой зависимости между массой и энергией связи трансурановых элементов, благодаря которому все три элемента должны были сохранять стабильность. Вероятность обнаружить их в естественной природе, однако же, была невелика – во всяком случае, не на Земле. Согласно математическим выкладкам, условия, необходимые для их формирования, могли сложиться лишь в двух известных сценариях: эпицентр взрыва нуклонной бомбы и образование нейтронной звезды в результате коллапса сверхновой.

И действительно, анализ пылевых облаков после испытаний в Сахаре выявил микроскопические следы гиперия и бонневилия; женевий, впрочем, обнаружить не удалось. Тем не менее, первое предсказание теории было принято на ура, как подтвержденное множеством фактов. Удастся ли будущим поколениям ученых когда-либо проверить справедливость второго прогноза – это уже совершенно иной вопрос.

Когда Хант и Грей приземлились на посадочную площадку, расположенную на крыше административного здания МКДУ, только минуло три часа дня. В три тридцать они уже сидели в кожаных креслах перед рабочим столом в роскошном кабинете Борлана на десятом этаже, пока тот разливал три больших порции скотча из тикового бара, встроенного в левую стену. Затем он снова проследовал в центр, передал англичанам по стакану, обошел стол и сел.

– Ну что, ваше здоровье, парни, – предложил он. Они ответили ему взаимностью. – Что ж, – начал он, – рад снова видеть вас обоих. Долетели без проблем? Как вы умудрились так быстро сюда добраться? Самолет взяли напрокат? – Говоря это, он открыл коробку с сигарами и толкнул ее по столу в сторону Ханта и Грея. – Закурите?

– Да, долетели хорошо. Спасибо, Феликс, – ответил Хант. – Взяли ави. – Он кивнул головой, указывая на окно позади Борлана, откуда открывался панорамный вид на заросшие соснами холмы, склоны которых уходили вниз, к далекой Колумбии. – Отличный пейзаж.

– Нравится?

– После такого Беркшир смахивает на Сибирь.

Борлан взглянул на Грея:

– Как себя чувствуешь, Роб?

Уголки рта Грея судорожно дернулись вниз.

– Живот барахлит.

– Вчера мы были на вечеринке у одной пташки, – объяснил Хант. – Слишком мало крови в спиртоносных сосудах.

– Хорошо провели время, значит? – ухмыльнулся Борлан. – Фрэнсиса с собой взяли?

– Ты что, шутишь?

– Увеселения с простолюдинами? – сказал в ответ Грей, подражая безупречному произношению английской аристократии. – Господь всемогущий! Что дальше?!

Они рассмеялись. Хант устроился поудобнее в облаке сизого дыма.

– А как насчет тебя, Феликс? – спросил он. – Жизнь к тебе по-прежнему благосклонна?

Борлан широко развел руками.

– Еще как.

– Энжи так же прекрасна, как и в прошлую нашу встречу? Дети в порядке?

– С ними все хорошо. Томми сейчас в колледже – изучает физику и космонавтику. Джонни большую часть выходных проводит в походах со своим клубом, а Сьюзи пополнила семейный зоопарк парой песчанок и медвежонком.

– Значит, ты, как и всегда, счастлив. Бремя власти тебя еще не измотало.

Борлан пожал плечами и улыбнулся, обнажив жемчужные зубы.

– Разве я похож на чокнутого язвенника, которому грозит очередной сердечный приступ?

Хант смерил взглядом голубоглазого загорелого мужчину c коротко стриженными волосами; Борлан тем временем истомно распластался в кресле по другую сторону стола из красного дерева. Он выглядел как минимум на десять лет моложе, чем следовало президенту межконтинентальной корпорации.

Какое-то время они непринужденно болтали насчет обстановки внутри «Метадайна». Наконец в разговор вкралась закономерная пауза. Хант наклонился вперед, положив локти на колени, и сосредоточенно разглядывал оставшуюся на дне янтарную жидкость, поворачивая стакан справа налево и обратно. Наконец он поднял взгляд.

– Насчет скопа, Феликс. Что там за дела?

Борлан ожидал этого вопроса. Он выпрямился в кресле и, казалось, на мгновение задумался. Наконец он ответил:

– Ты просмотрел мой звонок Фрэнсису?

– Ну да.

– Тогда… – Борлан, похоже, не знал, как лучше выразиться. – …Я знаю ненамного больше тебя.

Он положил руки на стол ладонями вниз в знак чистосердечности, однако его вздох выдавал человека, который не ждал, что ему поверят на слово. Борлан был прав.

– Давай, Феликс. Выкладывай. – Об остальном говорило выражение на лице Ханта.

– Ты должен знать, – настаивал Грей. – Это ведь ты все согласовал.

– А ты не ходишь вокруг да около. – Борлан посмотрел сначала на одного, потом на другого. – Смотрите, кто, по-вашему, наш самый крупный клиент, в мировых масштабах? Это вовсе не секрет – Космические силы ООН. Мы выполняем для них самые разные заказы – от лунных коммуникаций до… до кластеров лазерных терминалов и роботизированных космических аппаратов. Знаете, какую прибыль по прогнозам нам принесут КСООН в следующем финансовом году? Двести миллионов долларов… двести миллионов!

– И?

– И… в общем, когда такой клиент просит тебя о помощи, он ее получает. Я расскажу вам, что случилось. Было примерно так: в потенциале КСООН – довольно крупный потребитель скопов, поэтому мы снабдили их всей имеющейся информацией о том, на что способен этот прибор и как продвигается разработка на стороне Фрэнсиса. И вот за день до того, как я позвонил Фрэнсису, ко мне заявляется кое-кто из самого Хьюстона, где как раз находится штаб-квартира одного из крупных подразделений КСООН. Он мой старый приятель и, чтобы вы понимали, из их верхушки. Он хочет знать, можно ли с помощь скопа делать то да это, и я ему отвечаю, что конечно можно. Тогда он делится со мной примерами кое-каких задумок и интересуется, если у нас рабочая модель. Я говорю, что пока нет, но у тебя в Англии есть действующий прототип и, если он захочет, мы можем свозить его на демонстрацию. Но он хочет вовсе не этого. Он хочет, чтобы прототип доставили в Хьюстон вместе с людьми, которые умеют им пользоваться. Он говорит, что готов заплатить – мы можем назвать любую цену, – но ему во что бы то ни стало нужна эта установка. Это как-то связано с проектом первостепенной важности, который поставил на уши все Космические силы. Когда я спрашиваю, что это за проект, он наотрез отказывается отвечать и говорит, что сейчас «эта информация засекречена».

– Выглядит подозрительно, – нахмурившись, заметил Хант. – Такие делишки будут стоить «Метадайну» чертовой тучи проблем.

– Я так ему и сказал. – Борлан развернул руки ладонями вверх, демонстрируя собственную беспомощность. – Посвятил в производственные графики и прогнозы готовности, но он сказал, что проект важен и он бы не стал причинять столько неудобств, не имея на то веской причины. И это правда, – с очевидной искренностью добавил Борлан. – Я знаю его уже много лет. Он сказал, что КСООН компенсируют любые потери, в которые нам выльются производственные задержки. – Борлан снова изобразил безвыходное положение. – Так что я должен был сделать? Сказать старому приятелю и одновременно моему лучшему клиенту, чтобы тот свалил куда подальше?

Хант потер подбородок, допил остаток скотча и глубоко, вдумчиво затянулся сигарой.

– И это все? – наконец спросил он.

– Все. Теперь вы знаете столько же, сколько и я, не считая того, что с момента вашего вылета из Англии мы получили от КСООН распоряжение доставить прототип в одно местечко неподалеку от Хьюстона – биологический институт. Первые детали должны прибыть послезавтра; сборочная бригада уже направляется туда, чтобы заняться подготовкой стройплощадки.

– Хьюстон… Значит, нам туда же? – спросил Грей.

– Верно, Роб. – Борлан умолк и почесал крыло носа. Его лицо скривилось в хмурой гримасе. – Я, а… у меня тут появилась одна мысль… Сборочной бригаде потребуется какое-то время, и до того момента вам двоим в Хьюстоне делать, в общем-то, нечего. Может, сначала задержитесь на пару дней у нас, а? Скажем, эм… встретитесь с нашими технарями и немного просветите их насчет того, как работает скоп – вроде небольшого ликбеза. Что скажете, а?

Хант мысленно рассмеялся. Борлан уже несколько месяцев жаловался Форсит-Скотту, что, хотя крупнейший рынок сбыта установки находился в США, практически все связанные с ним ноу-хау до сих пор оставались исключительно в ведении «Метадайна»; американской стороне их организации явно не хватало информации и подстраховки, получаемых от британских коллег.

– А ты своего никогда не упустишь, Феликс, – нехотя признал он. – Ладно, лоботряс, я согласен.

Лицо Борлана расплылось в широкой улыбке.

– Этот тип из КСООН, о котором ты говорил, – заметил Грей, возвращаясь к прежней теме. – О каких примерах шла речь?

– Примерах?

– Ты сказал, что он упомянул несколько проектов и хотел узнать, годится ли для них наш скоп.

– Ах, да. Так, дай-ка подумать… Кажется, его интересовала возможность заглянуть внутрь тел: увидеть кости, ткани, артерии – все в таком духе. Может, он хотел провести вскрытие или вроде того. Еще он хотел узнать, можно ли считать содержимое страниц книги, не открывая самой книги.

Это стало последней каплей. Хант озадаченно перевел взгляд с Борлана на Грея и обратно.

– Для вскрытия такое сложное устройство не нужно, – возразил он сдавленным от недоверия голосом.

– И если он хочет узнать, что внутри книги, почему бы просто ее не открыть? – тем же тоном спросил Грей.

Борлан продемонстрировал им пустые ладони.

– Ну да. Я понимаю. Хоть убейте – это и правда подозрительно!

– И КСООН готовы выложить за это тысячи долларов?

– Сотни тысяч.

Хант прикрыл рукой лоб и раздраженно покачал головой.

– Налей-ка мне еще скотча, Феликс, – со вздохом произнес он.

Глава 4

Неделей позже «Меркьюри-3» стоял на крыше штаб-квартиры МКДУ, готовый к взлету. В ответ на вопросы, появившиеся на консоли пилота, Хант указал в качестве пункта назначения гостиницу «Оушен» в центре Хьюстона. Миникомпьютер DEC в носовой части судна связался со своим старшим братом из IBM, обитавшим где-то под портлендским Центром управления воздушным движением, и после короткой сверки сообщил план полета, который вел их к цели через Солт-Лейк-Сити, Санта-Фе и Форт-Уэрт. Хант подтвердил маршрут нажатием клавиш, и спустя несколько минут авиамобиль уже гудел, направляясь на юго-восток и набирая высоту в попытке преодолеть надвигавшуюся преграду Голубых гор.

Первую часть пути Хант провел за работой с документами, хранившимися на компьютерах «Метадайна», чтобы привести в порядок дела, которые не успел завершить перед отъездом. Когда впереди показались сверкающие воды Большого Солёного Озера, он как раз закончил выкладки, прилагавшиеся к его последнему отчету об эксперименте, и добавлял к нему раздел с выводами. Спустя час, на высоте шести тысяч метров над рекой Колорадо, он уже был подключен к сети МТИ и занимался рецензированием их публикаций. После дозаправки в Санта-Фе они какое-то время летали на ручном управлении по городу в поисках подходящего места для обеда. Позже тем же днем, находясь в воздухе над Нью-Мексико, они приняли входящий звонок из МКДУ и провели последующие два часа за разговором с инженерами Борлана, за время которого обсудили технические нюансы скопа. Когда Форт-Уэрт остался позади, а солнце уже близилось к закату, Хант расслаблялся за просмотром детектива, пока Грей крепко спал на соседнем кресле.

Хант с отстраненным интересом наблюдал, как со злодея срывают маску, главному герою достается восхищенная героиня, которую он только что спас от участи похуже смерти, а выползающие на экран титры доносят до человечества очередной моральный посыл. Сдержав позыв зевоты, он перевел переключатель режима в положение НАБЛЮДЕНИЕ/КОНТРОЛЬ, погасив экран и оборвав саундтрек на середине такта. Он потянулся, загасил сигарету и выпрямился в кресле, чтобы посмотреть, как там дела у остальной вселенной.

Вдали по правую руку виднелась река Бразос, змеившаяся на юг в сторону Мексиканского залива – словно вышитая золотой нитью на серо-голубом полотне далекой мглы. Впереди уже показались радужные башни Хьюстона, которые стояли навытяжку плотной колонной, охраняя линию горизонта. Внизу на переднем плане появлялось все больше и больше домов. В промежутках между ними стали возникать неопознанные протяженные конструкции – бессистемные скопления зданий, куполов, опорные решетки ЛЭП и складские резервуары, кое-где соединенные лабиринтами трубопроводов и железных дорог. Еще дальше по левую сторону среди трущоб из бетона и стали в небо вздымалось с полдюжины узких серебристых шпилей. Виктор узнал в них гигантские спутниковые паромы «Вега» на стартовых площадках. Они идеально подходили на роль стражей, которые охраняли подступы к городу, ставшему Меккой Космической эры.

Созерцая с высоты полета раскинувшийся во все стороны апогей вечного человеческого стремления к новым горизонтам, Виктор Хант почувствовал, как в глубине души шевельнулось смутное чувство неугомонности.

Хант родился в Нью-Кроссе, захудалом районе восточного Лондона, к югу от Темзы. Большую часть своей жизни его отец провел то на забастовках, то в пивной на углу, где обсуждал поводы для жалоб, ради которых стоило бастовать. Когда деньги заканчивались, а жаловаться было уже не на что, он работал в доках Детфорда. Мать Виктора днем работала на бутылочной фабрике, а вечером спускала свой заработок за игрой в бинго. Сам он коротал дни, играя в футбол и падая в Суррейский канал. Как-то раз он на неделю остался в Вустере у своего дяди, который трудился к компании по производству компьютеров и каждый день ходил на работу в костюме. И вот дядя показал Виктору, как собрать схему двоичного сумматора.

Вскоре после этого крики в доме Виктора стали раздаваться чаще обычного, и он переехал в Вустер к своим дяде и тете. Там он открыл для себя новый, невообразимый мир, где исполнялись любые желания, а магия воплощалась в жизнь благодаря диковинным символам и загадочным диаграммам, заполнявшим страницы книг на дядюшкиных полках.

В шестнадцать Виктор выиграл стипендию Кембриджа, где взялся за изучение математики, физики и физической электроники. Он перебрался на съемную квартиру, которую делил с другим студентом по имени Майк; тот увлекался яхтингом и альпинизмом, а помимо прочего, был сыном маркетингового директора.

Когда его дядя переехал в Африку, семья Майка усыновила Виктора, и он стал проводить выходные то в их доме в Суррее, то в альпинистских вылазках с Майком и его друзьями – поначалу в холмах Озёрного края, Северного Уэльса и Шотландии, а затем и в Альпах. Однажды они даже попытались совершить восхождение на Эйгер, но были вынуждены отступить из-за плохой погоды.

Защитив докторскую, он еще несколько лет оставался в университете, продолжая заниматься исследованиями в области математической нуклоники и уже успев привлечь широкое внимание, благодаря своим научным статьям. В итоге ему, однако же, пришлось смириться с тем фактом, что растущие пристрастия к некоторым из наиболее увлекательных и захватывающих сторон жизни плохо вяжутся с доходами, зависящими от исследовательских грантов. Какое-то время он работал на правительство, занимаясь вопросами управления термоядерными реакциями, но в итоге взбунтовался против несведущих бюрократов, которые не давали Виктору жизни, постоянно суя нос в его дела. Он перепробовал три работы в частной отрасли, но в итоге понял, что, делая вид, будто годовые бюджеты, валовая маржа, чистые прибыли в расчете на акцию и дисконтированные потоки денежных средств имеют хоть какое-то значение, не испытывает ничего, кроме циничного отвращения. В итоге, когда ему вот-вот должно было исполниться тридцать, извечно одинокая натура Виктора наконец-то заявила о себе; обладатель редких и общепризнанных талантов, буквально увешанный дипломами, по достоинству оцененный за свои достижения, одаренный наградами и упоминаемый не иначе как с подобающими почестями, остался без работы.

Какое-то время он оплачивал аренду, зарабатывая написанием статей в научные журналы. Но однажды руководитель отдела исследований и разработок «Метадайна» предложил ему поработать у них фрилансером, чтобы помочь с математической интерпретацией кое-каких экспериментов. За этим заданием последовало новое, и вскоре между ним и компанией завязались стабильные взаимоотношения. В итоге он согласился присоединиться к ним на полный рабочий день за право пользоваться оборудованием и услугами компании для собственных исследований – и на своих же условиях. Так возник «отдел» теоретических исследований.

Но теперь… чего-то не хватало. Чего-то, пробудившегося в далеком детстве и постоянно жаждущего открытия новых миров. И вот, разглядывая корабли «Вега»…

Его мысли прервались, когда идущий откуда-то снизу поток электромагнитных колебаний преобразовался в код, который привлек внимание автопилота «Меркьюри». Короткое прямоугольное крыло рядом с кабиной пилота втянулось внутрь, и авиамобиль повернулся, приступив к плавному снижению, которое должно было сопрячь его маршрут с протянувшимся на восток воздушным коридором, ведущим в самое сердце города в шестистах метрах под ними.

Глава 5

Утреннее солнце подчеркивало словно вырубленные из камня черты мужчины, стоявшего у окна высоко над центром Хьюстона. Приземистая, коренастая фигура, которая вполне могла быть создана по образу и подобию танка «Шерман», отбрасывала квадратную тень на лежавший позади ковёр. Короткие пальцы беспокойно барабанили по стеклу. Грегг Колдуэлл, исполнительный директор подразделения Космических сил ООН по вопросам навигации и коммуникации, размышлял о недавних событиях.

Его ожидания подтвердились: теперь, когда улегся первоначальный скептицизм и поутих ажиотаж, все решили урвать кусок пирога. На самом деле немало шишек из других подразделений – к примеру, биологических наук, Чикаго, и космической медицины, Фарнборо, – не стеснялись в выражениях, спрашивая, как именно НавКомм умудрилось не просто вписаться в это предприятие, а заполучить главную роль, учитывая, что к навигации проект имел отношение не большее, чем к вопросам коммуникации. Опущенные уголки рта Колдуэлла слегка приподнялись, образовав подобие предвкушающей улыбки. Стало быть, они уже натачивают свои ножи, да? Его это устраивало; он был не прочь выйти на поле брани. Колдуэлл двадцать с лишним лет пробивался к вершине одного из самых крупных подразделений Космических сил и за это время успел изрядно поднатореть в искусстве внутрикорпоративных войн, не потеряв ни единой капли крови. Может быть, раньше его подразделение и не было вовлечено в подобные сферы; возможно, вся эта ситуация попросту выходила за рамки возможностей НавКомм; возможно, в одиночку с ней не справились бы и КСООН в целом; но таким уж был расклад. По воле судьбы проект достался именно подразделению НавКомм, и именно здесь он и останется. Если кто-нибудь захочет протянуть руку помощи – замечательно, но контроль над проектом закреплен за НавКомм. И если другим что-то не нравится, пусть попробуют это изменить. Вот-вот, пусть только попробуют!

Его размышления прервал мелодичный звук консоли, встроенной в стоящий позади стол. Он развернулся, щелкнул выключателем и ответил гранитным баритоном:

– Колдуэлл.

С экрана его поприветствовала личная помощница Лин Гарланд. Симпатичная, двадцати восьми лет, с длинными рыжими волосами и большими карими глазами, выдававшими живой ум.

– Сообщение с ресепшена. Прибыли ваши гости из МКДУ – доктор Хант и мистер Грей.

– Веди их сразу ко мне. Приготовь кофе. И тебе тоже стоит поприсутствовать.

– Будет сделано.

Спустя десять минут собравшиеся обменялись формальностями и расселись по местам. Несколько секунд Колдуэлл молча сидел за столом и смотрел на англичан, поджав губы и сдвинув кустистые брови, которые собрались в узел посреди его лба. Затем он наклонился вперед и сплел перед собой пальцы рук.

– Около трех недель назад я участвовал во встрече на одной из наших лунных баз – «Копернике-3», – сообщил он. – Там ведутся активные раскопки и геологоразведочные работы, по большей части в связи с новыми программами строительства. На встрече присутствовали ученые с Земли и нескольких лунных баз, кое-кто из инженеров и отдельные представители форменных подразделений Космических сил. Причиной для ее созыва стали необычные открытия на территории базы – открытия, которые сейчас кажутся даже более странными, чем на тот момент.

Он умолк, чтобы внимательно посмотреть сначала на одного, затем на другого собеседника. Хант и Грей молча взглянули на него в ответ.

– Команда одного из топографических модулей занималась картированием потенциальных мест для радиолокационной станции облёта препятствий. Они работали в отдаленном секторе, на большом расстоянии от основой территории, где происходило выравнивание грунта…

Говоря это, Колдуэлл начал что-то печатать на клавиатуре, расположенной в углублении сбоку стола. Кивком головы он указал на дальнюю стену, занятую блоком экранов. Один из экранов ожил, и на нем появился титульный лист документа с идущим наискосок красным грифом «ДЛЯ СЛУЖЕБНОГО ПОЛЬЗОВАНИЯ». Затем титульный лист исчез, сменившись топографической картой, на которой, судя по всему, была изображена пересеченная местность с холмами и оврагами. В центре карты появилась медленно пульсирующая светящаяся точка, которая пришла в движение, когда Колдуэлл начал вращать трекбол, встроенный в клавиатурную панель. Точка остановилась в том месте, где расщелина с крутыми склонами, согласно линиям рельефа, примыкала к более широкому ущелью. Расщелина была довольно узкой и, по-видимому, ответвлялась от основного ущелья, одновременно поднимаясь вверх.

– На этой карте показана интересующая нас местность, – продолжил директор. – Курсором отмечено место, где небольшая расщелина соединяется с более крупным каньоном, который тянется вниз справа налево. В этом месте топографы оставили свой транспорт и поднялись по расщелине пешком в поисках прохода на вершину крупного горного массива – на карте он помечен как «пять шестьдесят».

Пока Колдуэлл говорил, пульсирующая точка медленно проскользнула между двумя второстепенными группами изолиний, прочертив путь, по которому двигалась команда КСООН. Они проследили, как курсор преодолел изгиб над горловиной расщелины и направился дальше. Затем огонек приблизился к боковой стороне расщелины и коснулся ее там, где несколько изолиний сливались в одну толстую кривую. После этого точка замерла.

– В этом месте стена ущелья представляла собой отвесную скалу около двадцати метров высотой. Там они столкнулись с первой странностью – полостью, расположенной у основания скальной стенки. Возглавлявший группу сержант описал ее как похожую на пещеру. Вам это не кажется странным?

Хант удивленно поднял брови и пожал плечами.

– На Луне не образуются пещеры, – напрямую сказал он.

– Именно.

Теперь на экране отобразился фотоснимок той же местности – по-видимому, сделанный с точки, где был припаркован транспорт топографической команды. Они узнали пролом в стене ущелья на месте примыкания расщелины. К самой расщелине, высота которой оказалась выше, чем можно было судить по карте, вел скат из неплотно прилегавших друг к другу булыжников. На фоне виднелась приземистая скала, напоминавшая башню с плоским верхом – предположительно, тот самый массив, что был помечен на карте маркером «560». Колдуэлл дал им какое-то время, чтобы соотнести фото с картой, прежде чем вывести на экран второй кадр. На нем был изображен вид снизу вверх – на этот раз в направлении горловины ущелья. Далее последовала серия новых снимков, ведущих к повороту и далее за его пределы.

– Это кадры видеосъемки, – пояснил Колдуэлл. – Я не стану утруждать вас просмотром всей записи.

На последнем кадре была запечатлена полутораметровая полость в каменной толще скалы.

– Подобные отверстия на Луне встречались и раньше, – заметил Колдуэлл. – Но они достаточно редки, так что наши люди решили изучить это место внимательнее. Внутри их встретил небольшой беспорядок. Место пострадало от камнепада – возможно, не один раз; там было не так уж много свободного пространства, только груда обломков и пыль… по крайней мере, на первый взгляд. – На экране появился новый снимок, подтверждавший его слова. – Но когда они приступили к более тщательному обследованию, то обнаружили нечто из ряда вон. Под камнями оказалось тело – труп!

Картинка снова изменилась, показав новое фото пещеры, сделанное с того же ракурса, что и предыдущее. Но на этот раз целью снимка была верхняя часть человеческой фигуры, лежавшей посреди мусора и обломков – судя по всему, в тот момент, когда ее уже удалось наполовину раскопать. На ней был скафандр – по-видимому, ярко-красный, под слоем серовато-белой пыли. Шлем выглядел целым, но разглядеть какие-либо детали лица сквозь его забрало не представлялось возможным из-за отраженного света камеры. Прежде чем заговорить снова, Колдуэлл дал им достаточно времени, чтобы изучить снимок и обдумать все факты.

– Это и есть то самое тело. Прежде чем вы спросите, я отвечу на некоторые из самых очевидных вопросов. Во-первых, нет, мы не знаем, кто он такой – или кем был, – поэтому называем его Чарли. Во-вторых, нет, мы не знаем точной причины его смерти. В-третьих, нет, мы не знаем, откуда он взялся.

Заметив недоуменный взгляд на лице Ханта, исполнительный директор вопросительно поднял брови.

– Несчастные случаи – часть нашей жизни, и разобраться в их причинах бывает непросто – в это я готов поверить, – сказал Хант. – Но не знать, кто он такой… Ведь при нем наверняка должно быть какое-то удостоверение личности; во всяком случае, я бы на это рассчитывал. А даже если и нет, он наверняка должен относиться к одной из лунных баз ООН. Кто-то наверняка заметил бы его пропажу.

На лице Колдуэлла впервые мелькнул проблеск улыбки.

– Разумеется, мы проверили все базы, доктор Хант. Никакого результата. Но это было лишь началом. Видите ли, когда его доставили в лабораторию для более тщательной проверки, начали всплывать кое-какие странности, которые не мог объяснить ни один эксперт – и уж поверьте мне на слово, мы подключили к этому немало светлых умов. Ситуация не прояснилась и после того, как мы переправили его сюда. Скажу больше, она становится тем более запутанной, чем больше мы узнаем.

– «Сюда»? Вы хотите сказать…

– О, да. Чарли доставили обратно на Землю. Прямо сейчас он находится в Вествудском институте биологии – в нескольких километрах отсюда. Сегодня мы его навестим.

Казалось, что в кабинете надолго воцарилась тишина, за время которой Хант и Грей пытались переварить поданные один за другим факты. Наконец Грей высказал предположение:

– Может, у кого-то была причина, чтобы его туда сбросить?

– Нет, мистер Грей, об этом не может быть и речи. – Колдуэлл выждал еще несколько секунд. – Могу сказать, что, исходя из тех немногочисленных сведений, которыми мы сейчас располагаем, с уверенностью можно заявить лишь о двух вещах. Во-первых, Чарли не имеет отношения ни к одной из основанных на Луне баз. Более того, – в голосе Колдуэлла послышался зловещий рокот, – он не принадлежит ни к одной из современных наций. Собственно говоря, у нас нет даже уверенности, что Чарли родом с нашей планеты!

Он перевел взгляд с Ханта на Грея, затем обратно, изучив недоверчивые лица, с которыми они отреагировали на его слова. Комнату накрыла абсолютная тишина, в которой практически слышался звон натянутых от напряжения нервов. Палец Колдуэлла ударил по клавише.

С экрана на них выпрыгнул гротескный крупный план лица, похожего на голый череп – с морщинистой и потемневшей, как древний пергамент, кожей, которая натянулась поверх костей, обнажив два ряда скалящихся зубов. От глаз не осталось ничего, кроме двух пустых впадин, слепо глядевших сквозь высохшие, кожистые веки.

В застывшем воздухе просвистел голос Колдуэлла, который к этому моменту превратился в леденящий душу шепот:

– Видите ли, джентльмены, с момента гибели Чарли прошло больше пятидесяти тысяч лет!

Глава 6

Сидя на борту самолета КСООН, доктор Виктор Хант рассеянно смотрел на открывавшиеся с высоты птичьего полета предместья Хьюстона. Умопомрачительный эффект, который произвел рассказ Колдуэлла, к этому моменту уже достаточно ослабел, чтобы Хант начал собирать в голове мысленную картину происходящего.

Возраст Чарли не вызывал никаких сомнений. Все живые существа поглощают радиоактивные изотопы углерода и других элементов, соблюдая вполне определенные пропорции. При жизни организм поддерживает постоянное соотношение между «обычными» и радиоактивными изотопами, но, когда наступает смерть и в тело перестают поступать вещества извне, радиоактивные изотопы начинают распадаться согласно предсказуемой закономерности. Этот механизм, таким образом, обеспечивает работу крайне надежных часов, ход которых отсчитывается с момента смерти. Проанализировав остаточное количество радиоактивных изотопов, можно рассчитать, как долго работали часы. Над Чарли провели множество таких испытаний, и все результаты совпадали друг с другом в пределах небольшой погрешности.

Кто-то заметил, что корректность этого метода основывалась на допущении, что химический состав пищи, которую употреблял Чарли, и атмосфера, которой он дышал, были такими же, как в случае современного человека на современной же Земле. И поскольку Чарли мог прибыть с другой планеты, справедливость этого допущения была под вопросом. Этот спорный момент, впрочем, вскоре удалось разрешить. Несмотря на то, что функции большинства устройств в ранце Чарли пока что оставались неизвестными, в одном из агрегатов удалось распознать миниатюрный ядерный реактор довольно замысловатой конструкции. Топливные таблетки из урана-235 находились в легкодоступном месте, и благодаря анализу продуктов их распада удалось получить еще один, независимый, хотя и менее точный, ответ. Энергоблок в ранце Чарли был сделан примерно пятьдесят тысяч лет тому назад. Отсюда следовал и другой вывод: поскольку этот возраст подтверждал результаты первой серии испытаний, питание и атмосфера, которой дышал Чарли, по-видимому, мало чем отличались от земных.

Но человеческий облик сородичей Чарли, напомнил себе Хант, должен быть результатом эволюции в какой-то среде. Тот факт, что эта среда находилась либо на Земле, либо где-то еще, казался очевидным, ведь других вариантов правила элементарной логики попросту не допускали. Он, насколько позволяла память, проследил общепринятую хронологию эволюции наземных форм жизни и задумался, может ли она, несмотря на многие поколения кропотливого труда и исследований, посвященных изучению вопроса, оказаться сложнее, чем все это время с такой уверенностью заявляли ученые. Несколько сотен миллионов лет – это, как ни крути, долгий срок; так ли уж невозможна мысль, что где-то посреди этих пропастей неопределенности могла затеряться развитая линия человеческого вида, которая достигла процветания и успела исчезнуть задолго до того, как начал свое восхождение к славе современный человек?

С другой стороны, тот факт, что Чарли был обнаружен на Луне, указывал на цивилизацию, достаточно развитую в техническом плане, чтобы его туда отправить. Конечно, в процессе разработки космических полетов они бы развили технологическое общество планетарных масштабов, которое потребовало бы создания машин, возведения сооружений, строительства городов, использования металлов и оставило бы после себя все прочие следы прогресса. Если бы такая цивилизация некогда существовала на Земле, то за столетия исследований и раскопок люди бы неизбежно обнаружили оставленные ею следы. Однако за всю историю не было зафиксировано ни одного свидетельства подобных открытий. И хотя этот вывод был основан исключительно на отсутствии фактов, Хант, даже с присущей ему склонностью к открытому взгляду на вещи, упорно не мог поверить в правдоподобность такого объяснения.

Оставался лишь один вариант: Чарли был родом не с Земли. Его домом, очевидно, не могла быть сама Луна: при своем размере она была не в состоянии достаточно долго удерживать атмосферу, чтобы на ней успела зародиться жизнь, не говоря уже о достижении ею высокого уровня развития; к тому же скафандр Чарли доказывал, что на Луне он был таким же пришельцем, как и сами люди.

Значит, его родиной была другая планета. Но тогда возникала проблема с его бесспорно человеческим обликом, что подчеркнул и сам Колдуэлл, не став, однако же, вдаваться в подробности. Хант знал, что согласно общепринятой точке зрения, процесс естественной эволюции осуществляется за счет долговременного отбора среди случайных серий генетических мутаций. Научно доказанные правила и принципы четко предписывали, что появление двух абсолютно одинаковых конечных продуктов, происходящих от двух полностью изолированных эволюционных ветвей, развивавшихся независимо друг от друга в разных уголках Вселенной, попросту невозможно. Следовательно, если Чарли был родом с другой планеты, этот факт не оставлял камня на камне от целого направления общепринятой научной теории. Получалось, что дом Чарли не мог находиться на Земле. Как и на любой другой планете. А значит, его существование было попросту невозможным. И все же он существовал.

Хант мысленно присвистнул, когда до него начал доходить истинный масштаб последствий. Над этой проблемой научное сообщество могло спорить не одно десятилетие.

В Вествудском институте биологии Колдуэлла, Лин Гарланд, Ханта и Грея встретил профессор Кристиан Данчеккер. Англичане узнали его, поскольку Колдуэлл уже представил ученого через видеофон. По пути в лабораторное подразделение института Данчеккер посвятил их в новые детали.

Для своего возраста тело Чарли прекрасно сохранилось. Причиной тому была среда, в которой обнаружили труп, – жесткий стерильный вакуум и температура, которая даже в лунные дни поддерживалась на аномально низком уровне, благодаря теплоизолирующей толще окружающих камней. Это защитило мягкие ткани от бактериального разложения. Повреждений в скафандре обнаружить не удалось. Поэтому на данный момент предпочтение было отдано теории, согласно которой смерть Чарли наступила из-за резкого падения температуры, вызванного отказом системы жизнеобеспечения. Тело подверглось быстрой и глубокой заморозке, из-за чего в нем резко прекратились обменные процессы; кристаллы льда, образовавшиеся из телесных жидкостей Чарли, вызвали массовое повреждение клеточных мембран. Со временем легкие вещества по большей части сублимировались, оставив после себя почерневшую, сморщенную мумию естественного происхождения. Больше всего пострадали глаза, которые почти целиком состояли из жидкости и в результате были практически уничтожены, превратившись в крохотные чешуйчатые останки.

Одной из главных проблем была исключительная хрупкость тела, из-за которой детальное изучения Чарли становилось практически невозможным. Труп и без того понес непоправимый ущерб в ходе доставки на Землю и снятия скафандра; предотвратить еще больший вред удалось лишь благодаря тому, что он буквально окаменел от сильного холода. Именно тогда кто-то вспомнил о Феликсе Борлане из МКДУ и разрабатываемом в Англии устройстве, при помощи которого можно увидеть внутренности предметов. Результатом стал визит Колдуэлла в Портленд.

Внутри первой лаборатории было темно. При помощи бинокулярных микроскопов специалисты изучали наборы диапозитивов, разложенных на подсвеченных снизу столах со стеклянным верхом. Данчеккер выбрал из общей массы несколько фотопластинок и, подозвав остальных, проследовал к дальней стене. Прикрепив первые три пластинки к расположенному на уровне глаз смотровому экрану, он зажег свет и сделал шаг назад, присоединившись к дожидавшемуся полукругу гостей. Пластинки оказались рентгеновскими снимками черепа во фронтальной и боковых проекциях. Пять лиц, рельефно выделявшихся на фоне темной комнаты, разглядывали экран в мрачной тишине. Наконец Данчеккер шагнул вперед, одновременно повернувшись к ним лицом.

– Полагаю, нет нужды объяснять, что это такое. – Его манера речи была несколько формальной и даже немного чопорной. – Череп, человеческий во всех отношениях – во всяком случае, насколько можно судить по рентгеновским снимкам. – Данчеккер провел вдоль контура челюсти линейкой, которую подобрал на одном из столов. – Обратите внимание на строение зубов: с каждой стороны мы имеем по два резца, одному клыку, два премоляра и три моляра. Эта закономерность проявилась уже на раннем этапе эволюционной ветви, ведущей к современным человекообразным обезьянам, включая, разумеется, и самих людей. Она отличает нашу общую генеалогическую линию от других ветвей, таких как обезьяны Нового Света, у которых аналогичная формула имеет вид два, один, три, три.

– Едва ли в этом есть необходимость, – заметил Хант. – Эти останки явно не похожи на череп мартышек или человекообразных обезьян.

– Верно подмечено, доктор Хант, – кивнув, согласился Данчеккер. – Редуцированные клыки, не сцепленные с верхним рядом зубов, характерная форма бугорков – все это отличительные черты людей. Обратите также внимание на плоский рельеф в нижней лицевой части черепа, отсутствие костных надбровных дуг… высокий лоб и остроугольную челюсть, округлую черепную коробку. Все это характерные особенности настоящего человека, каким мы его знаем сегодня, – особенности, которые берут свое начало у его далеких предков. В данном случае важность этих деталей заключается в том, что они являют собой именно пример настоящего человека, а не просто существа, имеющего с ним поверхностное сходство.

Профессор снял пластинки, и комнату моментально залило ярким светом. Услышав, как вполголоса выругался один из ученых за столом, он тут же выключил подсветку. Затем выбрал еще три снимка, расположил их на экране и снова включил свет, на этот раз показав собравшимся боковую проекцию туловища, руки и ступни.

– Туловище опять-таки ничем не отличается от знакомой нам человеческой анатомии. Та же структура ребер… широкая грудь с хорошо развитыми ключицами… нормальное строение таза. Ступня – это, пожалуй, наиболее специализированная часть человеческого скелета, которая обуславливает и на редкость широкий шаг, и особенности походки. Если вы знакомы с анатомией человека, то, без сомнения, согласитесь, что эта ступня во всех отношениях аналогична нашей.

– Поверю вам на слово, – неохотно согласился Хант. – Значит, ничего примечательного.

– Самый важный момент, доктор Хант, как раз и состоит в том, что здесь нет ничего примечательного.

Данчеккер погасил экран и вернул пластинки в общую стопку. Когда группа повернулась к выходу, Колдуэлл обратился к Ханту.

– Такое случается далеко не каждый день, – проворчал он. – Вполне понятная причина, чтобы принять… не вполне обычные меры, как считаете?

Хант согласился.

Коридор, короткий лестничный пролет и снова коридор привели их к двойным дверям с выведенной большими красными буквами надписью «СТЕРИЛЬНАЯ ЗОНА». Оказавшись в расположенном за ними тамбуре, они надели хирургические маски, шапочки, халаты, перчатки и бахилы, а затем прошли через следующую дверь.

В первом отделе, куда они заглянули, изучались образцы кожи и других тканей. Введение веществ, которые, согласно гипотезе, испарились из них за несколько веков, восстанавливало образцы до состояния, близкого к первоначальному, – во всяком случае, как надеялись сами ученые. В целом результаты их изысканий всего лишь подтвердили, что с точки зрения химии Чарли был таким же человеком, как и в плане внутреннего строения. Анализ, впрочем, обнаружил ряд ранее неизвестных ферментов. Динамическое моделирование на компьютере указывало на то, что эти ферменты предназначались для расщепления белков, совершенно не похожих на те, что встречались в пище современного человека. Данчеккер предпочел отмахнуться от этой нестыковки с весьма туманным комментарием «времена меняются», чем, по-видимому, обескуражил Ханта.

Следующая лаборатория занималась изучением скафандра, а также различных приспособлений и инструментов, обнаруженных как на самом теле, так и поблизости от него. Первым из представленных экспонатов был шлем. Его задняя и верхняя часть были сделаны из металла, покрытого слоем матовой черной краски, и загибались вперед, где соединялась с прозрачным лицевым щитком, идущим от уха до уха. Данчеккер взял шлем, чтобы продемонстрировать его остальным, после чего просунул руку через отверстие в области шеи. Сквозь щиток были хорошо видны пальцы его резиновой перчатки.

– Взгляните, – сказал он, взяв с верстака мощный ксеноновый фонарь.

Профессор направил луч на лицевой щиток, и на его поверхности тут же появился черный круг. Сквозь поверхность вокруг пятна было видно, что уровень освещенности внутри самого шлема практически не изменился. Он начал двигать фонарик, и темный круг следовал за ним, будто тень.

– Встроенный антиблик, – заметил Грей.

– Щиток сделан из самополяризующегося кристалла, – сообщил Данчеккер. – Реагирует непосредственно та область, куда падает свет, причем пропорционально яркости луча. Помимо прочего этот материал служит эффективной защитой от гамма-излучения.

Хант взял шлем в руки, чтобы внимательнее изучить. Сопряжение кривых, составлявших его внешний контур, не представляло особого интереса, но, немного покрутив шлем и осмотрев его внутреннюю сторону, Хант заметил, что панель в верхней части был снята и за ней открывалась ниша – пустая, если не считать крошечных проводков и нескольких фиксирующих зажимов.

– В этом углублении находилась полноценная станция связи в миниатюре, – подсказал Данчеккер, заметив его интерес. – За боковыми решетками были спрятаны динамики, а в верхнюю часть, над самым лбом, встроен микрофон. – Он просунул руку внутрь полости и извлек из верхней секции шлема небольшой выдвижной бинокулярный перископ, который тут же со щелчком зафиксировался напротив глаз потенциального носителя. – Встроенный монитор здесь тоже есть. Управлялся при помощи нагрудной панели. В небольшом отверстии спереди находилась видеокамера.

Хант продолжал вертеть трофей в руках, изучая его со всех углов в задумчивом молчании. Две недели тому назад он сидел за столом в «Метадайне», занимаясь рутинной работой. Даже в своих самых безумных фантазиях он не мог и помыслить, что однажды в его руках окажется одно из самых захватывающих открытий века, если не за всю историю человечества. Даже его живому уму было непросто со всем этим совладать.

– Мы можем взглянуть на его электронную начинку? – наконец спросил он.

– Не сегодня, – ответил Колдуэлл. – Электронные компоненты шлема изучаются в другом месте, как и большая часть содержимого ранца. Пока что ограничимся тем, что эти ребята явно знали толк в молекулярных схемах.

– Ранец – настоящий шедевр прецизионного машиностроения в миниатюре, – продолжил Данчеккер, ведя их в другую часть лаборатории. – Нам удалось идентифицировать основной источник энергии, на котором работало все остальное оборудование и система теплоснабжения; как выяснилось, он имеет ядерную природу. Помимо этого, мы обнаружили целый комплекс оборотного водоснабжения, систему жизнеобеспечения, резервный источник питания с системой связи и минизавод по получению сжиженного кислорода – и все это уместилось здесь! – Он продемонстрировал остальным выпотрошенный кожух ранца, после чего бросил его обратно на верстак. – Внутри ранца были и другие устройства, но их назначение пока что остается неясным. Позади вы можете видеть кое-что из личных вещей погибшего.

Развернувшись, профессор указал на набор предметов, cнятых с тела Чарли и теперь аккуратно разложенных на еще одном столе, будто экспонаты музея.

– Ручка для письма – не так уж сильно отличающаяся от знакомого нам шарикового аналога; поворотом верхней части можно менять цвет. – Он взял в руки набор металлических пластин, которые выдвигались из футляра на манер лезвий швейцарского ножа. – Мы думаем, что это своего рода ключи, поскольку на их поверхности записаны магнитные коды.

Сбоку располагалась коллекция объектов, напоминавших смятые листки бумаги; на некоторых из них местами виднелись группы едва различимых символов. Рядом лежали две книги карманного размера, каждая толщиной чуть больше сантиметра.

– Здесь самые разные предметы, – сказал Данчеккер, охватывая взглядом верстак. – Документы сделаны из некоего пластифицированного волокна. Местами видны фрагменты печатного и рукописного текста, но разобрать их, по понятным причинам, почти невозможно. Материал сильно деградировал и имеет склонность рассыпаться в пыль при малейшем касании. – Он кивнул Ханту. – Это еще одна сфера, в которой мы надеемся получить как можно больше информации при помощи Тримагнископа, прежде чем переходить к более рискованным альтернативам. – Он указал на оставшиеся предметы и просто перечислил их, не вдаваясь в подробности. – Фонарик размером с ручку для письма; нечто вроде карманного огнемета, как нам кажется; нож; карманная электродрель, тоже не больше шариковой ручки, с комплектом сверл в рукоятке; контейнеры для еды и напитков – при помощи клапанов они соединяются с трубками в нижней части шлема; карманный скоросшиватель наподобие бумажника – слишком ветхий, чтобы его открывать; перемена нижнего белья; предметы личной гигиены; странные фрагменты металла неопределенного назначения. В карманах также было обнаружено несколько электронных устройств; их отправили для изучения в другую лабораторию вместе с остальной техникой.

По пути к выходу группа задержалась у алого скафандра, который был надет на полноразмерный манекен, занимавший небольшой постамент. На первый взгляд, пропорции фигуры едва заметно отличались от таковых у среднестатистического человека: телосложение было ближе к коренастому, а конечности чуть короче, чем можно было ожидать при росте в сто шестьдесят восемь сантиметров. Впрочем, скафандр не облегал тело вплотную, так что было сложно сказать наверняка. Хант обратил внимание на необычно толстые подошвы.

– Встроенная амортизация, – подсказал Данчеккер, следуя за его взглядом.

– А именно?

– Весьма неординарное изобретение. Механические свойства подошвы меняются в зависимости от приложенного давления. При обычной ходьбе она сохраняет умеренную гибкость. Однако при ударе, например от прыжка, подошвы приобретают характеристики жесткой пружины. Это идеальное приспособление для кенгуриных прыжков в условиях лунной гравитации, которое одновременно использует преимущества сниженного веса и нормальной инерции.

– А теперь, джентльмены, – сказал Колдуэлл, который с явным удовлетворением наблюдал за происходящим, – настал момент, которого вы, как я полагаю, ждали больше всего – давайте взглянем на самого Чарли.

Лифт доставил их на подземные уровни института. Они оказались в мрачноватом коридоре с белыми лампами и выложенными белой плиткой стенами, после чего проследовали к большой металлической двери. Данчеккер приложил большой палец к встроенной в стену стеклянной панели, и дверь, распознав его отпечаток, бесшумно отодвинулась в сторону. В ту же секунду расположенную за ней комнату наполнило белое сияние – яркое, но в то же время рассеянное.

Внутри было холодно. Большую часть стен занимали панели управления, аналитическое оборудование и стеклянные шкафы, уставленные рядами сверкающих инструментов. Здесь все было светло-зеленым, как в операционной, и создавало ощущение хирургической чистоты. Сбоку стоял большой стол, опиравшийся на единственную центральную колонну. Сверху на нем лежало нечто вроде стеклянного гроба. Внутри находилось тело. Не говоря ни слова, профессор провел их через комнату, скрипя бахилами по прорезиненному полу. Небольшая группа собралась у стола и в молчаливом благоговении воззрилась на лежавшую перед ними фигуру.

Тело, от нижней части груди и до пальцев ног, было закрыто простыней. В этом больничном окружении чудовищный эффект, который произвело зрелище, буквально выпрыгнувшее на них с экрана в кабинете Колдуэлла, практически исчез. Остался лишь предмет научных изысканий. Ханта ошарашило, что на расстоянии вытянутой руки от него находилось существо, которое некогда было частью другой цивилизации, выросло и покинуло этот мир еще до того, как забрезжил рассвет человеческой истории. Он, казалось, долго разглядывал труп, не говоря ни слова, не в силах сформулировать хоть сколько-нибудь осмысленный вопрос или комментарий, пока в его голове крутились догадки о жизни и временах этого диковинного существа. Когда Хант, будто встряхнувшись, вернулся в настоящее, то понял, что профессор продолжает говорить.

– …На текущем этапе мы, разумеется, еще не в состоянии ответить, была ли это всего лишь генетическая случайность, присущая только данному индивиду, или же общая черта всей его расы, однако измерения глазниц, а также некоторых частей черепа дают понять, что его глаза, относительно общего размера тела, были несколько больше наших. Это, в свою очередь, указывает на то, что привычный нам солнечный свет показался бы ему слишком ярким. Кроме того, обратите внимание на длину ноздрей. Принимая во внимание сужение просвета с возрастом, они явно предназначены для более длительного нагревания воздуха. Это означает, что на его родине преобладал сравнительно холодный климат… аналогичные особенности можно наблюдать у современных эскимосов.

Данчеккер взмахнул рукой, охватывая своим жестом всё тело Чарли.

– Гипотеза холодной среды обитания также подтверждается приземистым, коренастым телосложением. Более короткий и округлый объект обладает меньшей площадью поверхности в расчете на единицу объема, чем длинный и тонкий, и, как следствие, теряет меньше тепла. Сравните компактное строение тела у эскимосов с длинными конечностями и худощавым телосложением негров. Мы знаем, что при жизни Чарли на Земле как раз начинался последний холодный этап плейстоценового ледникового периода. У форм жизни, которые тогда населяли нашу планету, было в запасе несколько миллионов лет, чтобы успеть адаптироваться к холоду. Кроме того, есть довольно веские основания полагать, что причиной ледниковых периодов служит сокращение падающего на Землю солнечного излучения, которое, в свою очередь, вызвано прохождением Солнца и планет через области пространства с повышенной концентрацией космической пыли. Ледниковые периоды, к примеру, наступают приблизительно каждые двести пятьдесят миллионов лет; таков же период вращения нашей галактики, что вряд ли является простым совпадением. Таким образом, очевидная приспособленность этого существа к холодному климату, указания на пониженный уровень освещенности и его установленный возраст прекрасно соотносятся друг с другом.

Хант недоуменно взглянул на профессора.

– Значит, вы вполне уверены, что Чарли родом с Земли? – спросил он слегка удивленным тоном. – Я, конечно, о Земле из прошлого – это точно?

Данчеккер надменно вскинул голову и насупил брови, изобразив толику раздражения.

– Конечно, это более чем очевидно, доктор Хант. – Профессор произнес это таким тоном, будто отчитывал заблудшего студента. – Задумайтесь о том, что мы уже рассмотрели: зубы, череп, кости, типы и расположение органов. Я намеренно обратил внимание на эти детали, чтобы подчеркнуть наше с ним родство. Нет никаких сомнений, что мы потомки одних и тех же предков. – Он поднес руку к лицу и помахал ей туда-сюда. – Нет, это ясно как день. Чарли произошел от тех же существ, что и современный человек, и все остальные земные приматы.

У Грея на этот счет были сомнения.

– Ну, даже не знаю, – сказал он. – Мне кажется, в словах Вика есть резон. Я к тому, что если его соплеменники родом с Земли, то кто-нибудь уже давно обнаружил бы их следы, разве нет?

Данчеккер вздохнул с наигранным безразличием.

– Если вы хотите поставить мои слова под сомнение, то такое право у вас, безусловно, есть, – заявил он. – Но со своей стороны я, как биолог и антрополог, вижу более чем достаточно фактов в пользу приведенных мною выводов.

Ханта такой ответ, похоже, ничуть не удовлетворил, и он уже было хотел что-то возразить, но в разговор вмешался Колдуэлл:

– Парни, остыньте. Думаете, за последние недели у нас было мало таких споров?

– Я думаю, сейчас подходящий момент, чтобы устроить перерыв на обед, – со своевременной тактичностью добавила Лин Гарланд.

Данчеккер развернулся и зашагал к двери, зачитывая по памяти статистику о плотности волос и толщине подкожного жира – судя по всему, попросту выбросив инцидент из головы. Хант задержался, чтобы еще раз осмотреть тело Чарли, прежде чем развернуться и направиться следом, на мгновение встретившись взглядом с Греем. Рот инженера молниеносно дернулся у самых уголков; Хант едва заметно пожал плечами. Колдуэлл, который все еще стоял у подножия стола, обратил внимание на их обмен жестами. Он повернул голову в сторону Данчеккера, затем снова перевел взгляд на англичан, глубокомысленно сощурив глаза. Наконец, медленно кивая самому себе, он с легкой улыбкой на лице последовал к выходу чуть позади остальной группы.

Дверь бесшумно задвинулась, и комната вновь погрузилась в темноту.

Глава 7

Закинув руки за голову, Хант вытянулся вдоль спинки и протяжно зевнул, глядя в потолок лаборатории. Продержавшись в таком положении несколько секунд, он со вздохом рухнул обратно в кресло. Наконец, он потер кулаками глаза, выпрямился перед консолью и снова перевел взгляд на метровую стенку стеклянного цилиндрического контейнера, стоявшего сбоку от него.

Картинка на лучевой трубке Тримагнископа представляла собой увеличенное изображение одной из карманных книг, найденных на теле Чарли, – Данчеккер показывал их три недели назад, когда Хант с Греем только прибыли в Хьюстон. Сама книга располагалась внутри сканирующего модуля машины, в дальней части комнаты. Скоп был настроен на генерацию виртуального образа, который следовал за изменением плотности в пределах граничной поверхности выбранной страницы, порождая изображение только нижней части книги; будто верхнюю часть попросту убрали, как верхние карты в колоде. Однако из-за древности и состояния книги символы на открытой таким способом странице, как правило, отличались низким качеством, а кое-где и вовсе были прорисованы не до конца. Следующий шаг заключался в оптическом сканировании картинки при помощи ТВ-камер и передаче закодированного изображения в компьютерный комплекс НавКомм. Далее исходные данные предстояло обработать при помощи алгоритмов распознавания образов и статистических методов, которые на выходе должны были дать новую, улучшенную копию страницы, где будет восстановлена большая часть недостающих символьных фрагментов.

Хант обвел взглядом небольшие экраны своей консоли, на каждом из которых под увеличением отображалась выбранная область страницы, и при помощи клавиатуры ввел в машину серию команд.

– На пятом мониторе есть нераспознанная область, – сообщил он. – Положение курсоров: по оси X от тысячи двухсот до тысячи трехсот восьмидесяти, по оси Y от девятисот девяноста до, эм, тысячи семидесяти пяти.

Роб Грей, сидевший за другой консолью в паре метров от Ханта, практически в окружении экранов и контрольных панелей, сверился с одним из светящихся перед ним числовых массивов.

– В пределах всей области Z меняется линейно, – сообщил он. – Попробуем приподнять этот блок?

– Давай. Попытка не пытка.

– Задаю пошаговое изменение Z с двухсот до двадцати… приращение одна десятая… шаг по времени ноль целых пять десятых секунды…

– Проверяю.

На глазах у Ханта участок считанной сквозь книгу страницы исказился и картинка на экране монитора начала меняться.

– Попридержи-ка здесь, – попросил он.

Грей нажал клавишу:

– Нормально?

Какое-то время Хант внимательно рассматривал модифицированное изображение.

– Середина элемента теперь видна четко, – наконец произнес он. – Зафиксируй внутреннюю плоскость на сорока процентах. Мне, правда, все еще не нравится полоса вокруг нее. Покажи-ка мне вертикальный срез через центральную точку.

– На какой экран вывести?

– А… на седьмой.

– Сейчас будет.

На консоли Ханта появилась кривая, показывающая поперечный срез страницы в интересующей их небольшой области. Немного изучив его, он сказал:

– Прогони интерполяцию по всей полосе. А в качестве пороговых значений пусть будет, например, минус пять и тридцать пять процентов по оси Y.

– Параметры заданы… Интерполятор запущен… прогон завершен, – сообщил Грей. – Добавляю изменения в программу сканирования.

Картинка опять немного поменялась. Изображение стало заметно лучше.

– По краям все еще не то, – заметил Хант. – Попробуй увеличить на десять веса у точек на границе первой и третьей четвертей. Если это не сработает, придется разбить элемент на полосы по уровням глубины.

– Плюс десять к точкам двести пятьдесят и семьсот пятьдесят, – повторил Грей, щелкая по клавишам. – Добавил. Как результат?

Фрагменты символов на границе элемента поверхности, выведенного на мониторе Ханта, как по волшебству сложились в знакомые формы. Хант удовлетворенно кивнул.

– Годится. Фиксируй. Хорошо, с этим разобрались. В правом верхнем углу есть еще один замусоренный кусочек. Давай теперь им займемся.

Такому распорядку их жизнь следовала с того самого дня, как завершилась установка скопа. Первую неделю Хант и Грей провели за получением серии поперечных срезов самого тела. Эта работа запомнилась им легким дискомфортом, а также куда более серьезными неудобствами, вызванными необходимостью работать в костюмах с электроподогревом, поскольку вышестоящее медицинское руководство настоятельно требовало держать Чарли в охлаждаемой среде. Но когда дело дошло до результатов, их ждало разочарование. В общем и целом Чарли как внутри, так и снаружи был удивительно – или же, напротив, вполне ожидаемо, в зависимости от точки зрения, – похож на человека. На второй неделе они приступили к изучению предметов, найденных на теле, в особенности клочков «бумаги» и карманных книг. В этот момент расследование приобрело более интересный оборот.

Первыми из содержавшихся в документе символов идентифицировали числа. Вскоре команда криптографов, собранная в штаб-квартире НавКомм, разгадала систему счета: она была основана на позиционной нотации, но, в отличие от десятичной, использовала двенадцать цифр, а младшие разряды в числах стояли слева. Более сложной задачей стала расшифровка нецифровых символов. Лингвисты из учреждений и университетов в разных странах мира подключились к сети Хьюстона и, вооружившись целыми батареями компьютеров, пытались общими силами разобраться в языке лунарианцев, как в итоге стали называть расу Чарли в память о месте его обнаружения. Пока что их успехи, по сути, ограничивались тремя фактами: лунарианский алфавит состоял из тридцати семи символов; слова записывались справа налево; у букв была как строчная, так и прописная форма.

Но даже этот результат считался весьма неплохим достижением, ведь его удалось достичь за такой короткий срок. Большинство вовлеченных в проект людей прекрасно понимали, что без скопа не было бы даже этих крох, и имена двух англичан уже приобретали широкую известность в масштабах всего подразделения. Скоп вызвал массу интереса со стороны технического персонала КСООН, и почти каждый вечер в «Оушен» стекались посетители, которым было любопытно встретиться с создателями устройства и узнать больше о принципах его работы. Вскоре отель «Оушен» стал плацдармом для регулярных встреч дискуссионного клуба, где любой неравнодушный мог дать волю самым безумным фантазиям насчет загадки Чарли, сбросив на время оковы профессиональной осторожности и скептицизма, которые приходилось нести в течение рабочего дня.

Колдуэлл, разумеется, знал, что говорил каждый из участников этих собраний и что думали по этому поводу остальные, поскольку на большинстве вечеров присутствовала Лин Гарланд, игравшая роль ближайшего аналога прямой линии связи со штаб-квартирой. Особого сопротивления это не вызывало, ведь в конечном счете такова была часть ее работы. Возражений стало еще меньше после того, как Лин начала приводить с собой других девушек из НавКомм, немного освежив встречи атмосферой вечеринок. Приезжие восприняли это начинание на ура; правда, в случае пары местных такое развитие событий привело к некоторому обострению отношений на бытовом фронте.

Хант в последний раз ударил по клавишам, после чего откинулся в кресле, чтобы изучить завершенную страницу.

– Совсем неплохо, – заметил он. – Здесь особых улучшений не потребуется.

– Отлично, – согласился Грей. Он зажег сигарету и, не спрашивая, перекинул пачку Ханту. – Оптическое кодирование завершено, – добавил он, бросая взгляд на экран. – Значит, шестьдесят седьмая готова.

Он поднялся с кресла, подошел к Ханту и встал рядом с его консолью, чтобы получше рассмотреть изображение в контейнере. Какое-то время он разглядывал картинку, не говоря ни слова.

– Столбцы чисел, – без нужды заметил он. – Похоже на какую-то таблицу.

– Похоже… – отстраненным голосом произнес Хант.

– М-м-м… строки и столбцы… толстые и тонкие линии. Это может быть что угодно: дорожная карта, проволочные калибры, какое-нибудь расписание. Кто знает?

Хант ничего не сказал, продолжая время от времени выдувать в стекло клубы дыма и покачивая головой то в одну, то в другую сторону.

– Больших чисел здесь нет, – наконец заметил он. – Не больше двух разрядов в каждой позиции. Значит, в двенадцатеричной системе будет сколько? Максимум сто сорок три. – Потом запоздало добавил: – Интересно, чему равно самое большое.

– У меня где-то есть таблица соответствий между лунарианской и десятичной системами. Сгодится?

– Нет, не трать пока время. До обеда всего ничего. Может, взглянем на нее за пивом сегодня вечером, в «Оушене».

– Я вижу их единицу и двойку, – сказал Грей. – И тройку, и… Ничего себе! Посмотри на правые колонки вон в тех ячейках. Числа идут в порядке возрастания!

– Ты прав. И взгляни: та же закономерность повторяется снова и снова в каждой ячейке. Чем-то напоминает циклический массив. – Хант задумался, сосредоточенно насупив лицо. – Но не только – видишь эти буквенные группы по бокам? Те же самые группы регулярно повторяются на всей странице… – Он снова умолк и потер подбородок.

Грей выждал секунд десять:

– Есть мысли?

– Без понятия… Наборы чисел, идущих подряд, начиная с единицы. Цикличность… буквенные метки у каждой из повторяющихся групп. И вся эта последовательность повторяется внутри более крупных групп, а те повторяются сами. Все это указывает на какой-то порядок. Последовательность…

Его бормотания прервала открывшаяся позади дверь. В комнату вошла Лин Гарланд.

– Привет, парни. Что у нас сегодня? – Она сделала несколько шагов и, встав между ними, вгляделась в изображение страницы. – Ну и ну, таблицы! Подумать только. Откуда они взялись, из книг?

– Привет, красавица, – с ухмылкой ответил Грей. – Ага. – Он кивнул в направлении сканера.

– Привет, – отозвался Хант, наконец-то отрывая глаза от картинки на мониторе. – Чем можем помочь?

Она ответила не сразу, вместо этого продолжая разглядывать содержимое контейнера.

– Что это? Есть идеи?

– Пока не знаем. Мы как раз об этом говорили, когда ты вошла.

Лин пересекла лабораторию и, наклонившись, заглянула в верхнюю часть сканера. При виде гладкого, загорелого изгиба ноги и гордого выпада ягодиц под тонкой юбкой двое английских ученых обменялись одобрительными взглядами. Затем она вернулась к ним и еще раз изучила картинку.

– Если хотите знать мое мнение, то это похоже на календарь, – сказала она. Ее голос не оставлял повода для возражений.

Грей рассмеялся.

– Календарь, да? Ты говоришь об этом с такой уверенностью. Это что, демонстрация безошибочной женской интуиции или вроде того? – спросил он, игриво подначивая Лин.

Она с вызовом повернулась к нему, выпятив челюсть и уперевшись руками в бедра.

– Послушай, мой дорогой брит, у меня же есть право на собственное мнение, верно? Так вот, я считаю, что это календарь. Это и есть мое мнение.

– Ладно, ладно. – Грей поднял руки. – Давайте не будем заново разжигать войну за независимость. Я сделаю пометку в лабораторном журнале: «По мнению Лин, это…»

– Охренеть! – на полуслове прервал его Хант. Выпучив глаза, он пялился на контейнер с книгой. – Знаешь, а ведь она, возможно, права! Она может быть чертовски права!

Грей снова развернулся лицом к контейнеру:

– С чего ты взял?

– Сам посмотри. Большие группы могут оказаться аналогами месяцев, а помеченные последовательности внутри них – неделями, которые, в свою очередь, состоят из отдельных дней. В конце концов, день и год – естественные единицы измерения в любой календарной системе. Смекаешь?

Грей, судя по лицу, был настроен скептически.

– Как-то это сомнительно, – медленно произнес он. – Таблица же совсем не похожа на наш год, верно? Взгляни, в этой таблице чертова прорва чисел, явно не триста шестьдесят пять, и куда больше двенадцати месяцев или что они там из себя представляют, разве нет?

– Я понимаю. Интересно?

– Эй. Я вообще-то еще здесь, – раздался тихий голос позади них.

– Прости, – сказал Хант. – Нас немного уносит. – Он покачал головой и недоуменно посмотрел на Лин. – Почему, бога ради, ты решила, что это календарь?

Она пожала плечами и недовольно надула губы.

– Даже не знаю. Та книга похожа на ежедневник. А во всех ежедневниках, которые мне попадались, был календарь. Значит, и здесь должен быть.

Хант вздохнул.

– Вот тебе и научный метод. Так или иначе, давайте это проверим. Позже я бы проделал с ним кое-какие выкладки. – Он снова взглянул на Лин. – Нет, если подумать, давай-ка ты проверишь сама. Это же твое открытие.

Она нахмурилась и с подозрением взглянула на Ханта:

– Что мне нужно сделать?

– Садись за главную консоль. Так, хорошо. Теперь включи управляющую клавиатуру… Нажми красную кнопку – вон ту.

– А дальше?

– Теперь печатай: FC запятая DACCO семь слэш PCH точка P шестьдесят семь слэш HCU точка один. Это означает: режим функционального управления, выбрать подсистему доступа к данным номер семь, считать файл данных «Проект Чарли, книга №1», страница шестьдесят семь, в оптическом формате, и вывести на устройство печати в одном экземпляре.

– Так и есть? Серьезно? Класс!

Хант повторил команды медленнее, и Лин ввела их в компьютер. В ответ тут же зажужжал принтер, стоявший рядом с устройством сканирования. Спустя несколько секунд в его боковой лоток упал лист глянцевой бумаги. Грей подошел, чтобы его забрать.

– Идеально, – объявил он.

– Значит, теперь я тоже эксперт по скопу, – живо сообщила Лин.

Просмотрев распечатку, Хант кивнул и сунул лист в папку, лежавшую на его консоли.

– Берешь работу на дом? – спросила она.

– Мне просто не нравятся обои в гостиничном номере.

– В его вокингемской квартире вся спальня исписана теорией относительности, – признался Грей, – а кухня – волновой механикой.

Лин с любопытством посмотрела сначала на одного, потом на другого.

– Знаете, вы чокнутые. Оба – вы оба чокнутые. Раньше я не могла произнести такое вслух из вежливости, но должен же кто-то вам это сказать.

Хант смерил ее серьезным взглядом.

– Ты же проделала такой путь не ради того, чтобы донести до нас эту мысль, – заметил он.

– Ты прав. Мне в любом случае нужно было ехать в Вествуд. Этим утром до меня дошла одна новость, и я подумала, что она может вас заинтересовать. У Грегга был разговор с Советами. Похоже, что одна из их материаловедческих лабораторий проводила испытания над странными фрагментами металлического сплава, который недавно попал им в руки – целая уйма необычных свойств, которые еще никто и никогда не видел. И угадайте что? Эти фрагменты откопали на Луне, где-то неподалеку от Моря Дождей. И когда лаборатория прогнала кое-какие тесты для их датировки, оказалось, что их возраст около пятидесяти тысяч лет! Как вам такое?! Интересно?

Грей присвистнул.

– Рано или поздно кто-нибудь обязательно нашел бы что-то подобное, – кивнул Хант. – Есть подробности?

Она покачала головой:

– Боюсь, нет. Но не исключено, что кто-нибудь из ребят сможет рассказать вам чуть больше сегодня вечером в «Оушене». Если там будет Ганс, попробуйте спросить его: он уже разговаривал с Греггом на эту тему.

Хант, казалось, был заинтригован, но решил, что этот вопрос лучше отложить до поры до времени.

– Как там Грегг? – спросил он. – Пробовал недавно улыбаться?

– Не будь таким язвительным, – с укором сказала она. – У Грегга все в порядке. Он занят, вот и все. Думаешь, у него было мало забот до того, как все это завертелось?

Хант не спорил. За прошедшие несколько недель он увидел достаточно подтверждений тому, насколько обширными были ресурсы, которые Колдуэлл координировал в масштабах целой планеты. Он просто не мог не впечатлиться организационными способностями директора и его беспощадной эффективностью в вопросах устранения конкурентов. Но некоторые моменты все же вызывали у него определенные сомнения.

– Так как идут дела? – спросил он.

Вопрос был задан нейтральным тоном. Но отточенные чувства девушки тут же заметили неладное. Ее глаза едва заметно сузились.

– Что ж, большая часть работы происходила уже при тебе. Так что сам об этом думаешь?

Он попытался увести разговор в сторону, чтобы уклониться от намеренно переадресованного вопроса.

– На самом деле меня это не касается, да? Мы здесь просто рабочие-станочники.

– Нет, мне правда интересно. Что думаешь?

Хант затушил сигарету, устроив из этого настоящее представление. Он нахмурился и почесал лоб.

– У тебя тоже есть право на собственное мнение, – продолжала настаивать Лин. – Так сказано в нашей Конституции. Так что думаешь?

Ни отвертеться, ни избежать взгляда этих больших карих глаз уже не получится.

– Здесь явно не испытывают недостатка в новой информации, – неохотно признал он. – Пехота исправно несет свою службу… – Он умолк, позволив невысказанному вердикту повиснуть в воздухе.

– Но что…

Хант вздохнул.

– Но… интерпретация. В том, как эту информацию используют большие шишки там, наверху, есть что-то чересчур догматичное, чересчур жесткое. Как будто они не могут сойти с проторенной дорожки, которой следовали много лет. Может быть, они стали жертвами узкой специализации – и не станут мириться с вариантами, которые противоречат их убеждениям.

– Например?

– О, даже не знаю… Ну, возьмем, к примеру, Данчеккера. Он всегда был сторонником традиционной теории эволюции – всю свою жизнь, полагаю; следовательно, Чарли должен быть родом с Земли. Другие варианты невозможны. Общепринятая теория должна быть верной, и это непреложный факт; все остальное нужно вместить в эти рамки.

– Думаешь, он ошибается? Что Чарли прибыл откуда-то еще?

– Черт, я не знаю. Он может оказаться прав. Я не против его выводов как таковых; я против того, как он к ним приходит. Чтобы расколоть эту проблему, нам придется проявить больше гибкости.

Лин медленно кивнула сама себе, как если бы Хант подтвердил какую-то догадку.

– Я подозревала, что ты скажешь нечто подобное, – задумчиво произнесла она. – Греггу будет интересно тебя выслушать. Он и сам об этом подумывал.

У Ханта появилось ощущение, что вопросы Лин не были всего лишь очередным витком их беседы. Он долго не сводил с нее пристального взгляда.

– С какой стати Греггу этим интересоваться?

– О, вы удивитесь. Грегг прекрасно наслышан о вас двоих. Его интересует мнение любого человека. Видите ли, все дело в людях, а Грегг настоящий гений в том, что касается людей. Он знает, что ими движет. Это самая важная часть его работы.

– Что ж, сейчас у него как раз проблема с людьми, – заметил Хант. – Так почему же он ее не решает?

Лин вдруг сменила настрой и, похоже, перестала всерьез относиться к их разговору, будто уже узнала все, что хотела, – во всяком случае, до поры до времени.

– О, он ее решит – когда интуиция подскажет ему, что пришло время. Момент он тоже всегда выбирает удачно. – Она решила окончательно закрыть эту тему. – А вообще-то, уже подошло время обеда. – Она встала и скрестила руки на груди. – Не желают ли двое бритов угостить выпивкой бедную девушку из колоний?

Глава 8

Рабочее совещание в главном конференц-зале штаб-квартиры НавКомм шло уже чуть больше двух часов. Десятка два человек – кто-то сидя, а кто-то и развалившись в кресле – окружали большой стол в центре зала, к этому моменту превратившийся в скопище беспорядочно раскиданных документов, бумаг, переполненных пепельниц и полупустых стаканов.

По-настоящему впечатляющих результатов пока что не было. Докладчики сообщали об итогах последних испытаний; их выводы в общем и целом сводились к тому, что с точки зрения сердечно-сосудистой, дыхательной, нервной, эндокринной, лимфатической, пищеварительной и всех прочих систем, которые только можно было себе представить, Чарли выглядел таким же нормальным, как и любой из присутствовавших за этим столом. У него были такие же кости, такая же биохимия, а кровь подчинялась той же классификации, что и у людей. Объем и уровень развития мозга соответствовали норме Homo sapiens, а ряд фактов указывали на то, что при жизни он был правшой. Специалисты проанализировали генетический код в его половых клетках; компьютерное моделирование процесса слияния с генетическими кодами, взятыми у среднестатистической женщины, показали, что рожденное от такого союза потомство обладало бы совершенно нормальным набором характеристик.

Хант, памятуя о своем статусе неофициального гостя, по большей части сохранял роль пассивного наблюдателя и время от времени недоумевал, зачем его вообще пригласили на это совещание. Пока что единственным упоминанием его имени была вступительная речь Колдуэлла, в которой тот, помимо прочего, говорил о неоценимой помощи, которую оказал проекту Тримагнископ; не считая последовавшего за этим одобрительного гомона, никто из присутствующих больше не вспоминал ни о самом инструменте, ни о его изобретателе. Лин Гарланд сказала ему: «Совещание назначено на понедельник, и Грегг хочет, чтобы ты пришел и ответил на детальные вопросы по поводу скопа». И вот он здесь. Но пока что никто не интересовался подробностями работы установки – только полученными с ее помощью данными. На Ханта накатило беспокойное ощущение, будто где-то здесь притаился скрытый мотив.

После подробного разбора половой жизни Чарли в ее компьютеризированном, математическом исполнении председатель обратил внимание на гипотезу, выдвинутую сидевшим напротив Ханта палеонтологом из Техаса, согласно которой родиной лунарианцев мог быть Марс. Марс находился на более поздней стадии планетарной эволюции, чем Земля, а значит, разумная жизнь могла зародиться там раньше. После этого со всех сторон посыпались доводы и возражения. Исследование Марса уходило корнями в 70-е годы XX века; КСООН уже много лет изучали его поверхность, запуская спутники и строя обитаемые базы. Почему же они не засекли ни единого следа лунарианской цивилизации? Ответ: на Луне мы провели куда больше времени, но первые признаки лунарианцев были обнаружены только сейчас. Значит, открытий на Марсе следовало ожидать в будущем. Возражение: если они прилетели с Марса, значит, именно там и развивалась их цивилизация. Существование полноценной цивилизации должно было оставить куда более явные следы, чем полеты к земной Луне – а значит, на Марсе лунарианцев должны были обнаружить гораздо раньше. Ответ: примите во внимание скорость эрозии марсианской поверхности. Упомянутые следы были бы по большей части стерты с лица планеты или погребены под слоем грунта. Так, по крайней мере, можно было объяснить отсутствие аналогичных следов на самой Земле. Затем кто-то сказал, что, по сути, это никак не решает проблему, а лишь переносит ее в другое место. Если лунарианцы прибыли с Марса, теорию эволюции ждал все тот же раздрай.

Так что дискуссия продолжалась дальше.

Хант задумался о том, как сейчас дела у Роба Грея в Вествуде. Теперь, помимо ежедневного рутинного сбора данных, им приходилось выделять время на подготовку персонала. Примерно неделю тому назад Колдуэлл сообщил им о своем желании подготовить четырех инженеров НавКомм на роль полноценных операторов Тримагнископа. Его объяснение, будто это поможет обеспечить круглосуточную работу скопа и, как результат, более эффективное использование аппарата, показалось Ханту неубедительным, как и заявление о том, что в дальнейшем НавКомм собирается приобрести несколько установок, но опыт их использования должно получить уже сейчас, пока есть такая возможность.

Возможно, Колдуэлл собирался превратить НавКомм в независимый и самодостаточный комплекс по эксплуатации скопов. Но с какой стати ему так делать? Мог ли Форсит-Скотт или кто-то еще оказывать на них давление, чтобы вернуть Ханта в Англию? Если все это было прелюдией к его отправке домой, то сам скоп, очевидно, останется в Хьюстоне. А значит, когда он вернется, то первым делом столкнется с паническим ужасом, ведь там придется в срочном порядке налаживать второй прототип. Подумаешь, великое дело!

Продолжение книги