Судьба и вера Сергея Есенина бесплатное чтение

По благословению митрополита

Симона (Новикова)

Консультант – директор Государственного музея-заповедника С.А. Есенина Астахова Е.Н.

© Евсин И.В., текст, 2006

© ООО «Зёрна-Слово», 2006

Предисловие

В 1980 году, когда отмечалось 100-летие со дня смерти академика Измаила Ивановича Срезневского, на его могиле были произнесены такие слова:

«Когда над могилой человека через много лет после его смерти собираются люди, чтобы почтить его память, значит этот человек прожил жизнь не зря. Когда эти люди собираются не только затем, чтобы благоговейно поддержать память об ушедшем, но чтобы сказать друг другу, что его труды живы и сейчас, чтобы связать с ним и его трудами свои нынешние и будущие работы, значит это был великий человек».

Эти слова мы можем отнести и к поэту Сергею Есенину, чтобы сказать: «Сергей Александрович Есенин – это великий русский поэт».

«Я поверил от рожденья в Богородицын Покров», – писал он в одном из стихотворений. И, по-видимому, в детстве, когда душа была еще чиста, он ощутил дар, данный ему от Бога, великий талант, заботливое сыновнее сердце и щемящую, или выражаясь словами самого поэта, “сосущую любовь к России”.

С необычайной теплотой и нежностью говорил Сергей Александрович о Родине, о вере народной, о простых людях:

«Сосущая любовь» проявляется и в другом его простом, но необыкновенно теплом стихотворении:

Совсем не далеко от дома Есенина стоит Свято-Иоанно-Богословская обитель. И, видимо, благодать Божия – это сокровище обители – коснулась и юной души отрока Есенина. Множество Богом вдохновенных слов блестками рассыпано по страницам его книг.

Сегодня нет необходимости говорить об его жизни, со страстями и ошибками, грехами и падениями. Этой жизнью, конечно, страдала и изнывала душа поэта.

Но эту жизнь преодолел его дух. Преодоление себя, своей души в слове и обретение через слово своего духа есть самое таинственное и могущественное в творчестве Есенина.

Митрополит Симон (Новиков)

От автора

Татьяна Фёдоровна Есенина сидела у окна и, обливаясь слезами, шила саван для своего смертельно больного сына Сережи. Четверо детей родила она и все они умерли. Во младенчестве скончались Петя и Аня, в трехлетием возрасте Оля и Леня. «Господь взял их к себе на небесные поля», – утешала Татьяну мать – Наталья Евтеевна.

Теперь вот Сережа… Вроде и окреп уже, ведь шестнадцать годочков исполнилось, а вот неугодно, наверное, Богу, чтоб он жил…

Сергей Есенин в тифозном бреду вдруг приоткрыл глаза и ясно увидел, как мать, плача, шьет ему саван. И тогда у него появилось неодолимое желание жить и наперекор материнскому плачу выбраться из душной, сумрачной избушки на солнце, на свежий воздух. Это желание было настолько сильным, что свершилось чудо. Сергей Есенин выжил.

Жизнелюбие, благодаря которому он преодолел смертельную болезнь, оживотворяло все его творчество. Даже грусть, свойственная равнинной русской душе и та для него блаженна:

И в самые черные, так называемые «упаднические» времена Есенин писал: «Будь же ты вовек благословенно, // Что пришло процвесть и умереть».

Жизнь и творчество Сергея Есенина расцвели в трагические для нашего Отечества годы, когда в России полыхала братоубийственная гражданская война и лилась кровь русских людей, воевавших друг против друга. Страданиями, враждой и озлобленностью была тогда переполнена наша земля. И среди сонма признанных и новоявленных поэтов, вовлеченных в политические споры и распри, голос Есенина призывал всех к христианскому примирению:

писал он сразу же после свершившийся революции в поэме «Певущий зов».

В то время, когда Маяковский призывал браться за оружие («Ваше слово, товарищ маузер!»), Есенин считал, что лучше умереть самому, чем «…С любимой поднять земли// В сумасшедшего ближнего камень». Таким образом он напоминал людям о важнейшей христианской заповеди «Возлюби ближнего своего…».

«Молю вас, братья, да любите друг друга», – завещал перед своей смертью апостол Иоанн Богослов. «Дайте мне на родине любимой // Все любя, спокойно умереть», – писал незадолго до гибели Сергей Есенин.

Духовные, православные ценности являлись основными для мировоззрения поэта на протяжении всей его жизни.

И, хотя в поздний период своего творчества Есенин не обращался в своих стихах к христианской символике, но, как писал литературный критик того времени Г. Покровский: «Внутренняя религиозность, принявшая более тонкие и неясные формы, у него осталась. Мистику, вскормленную народной религией, он пронес через бури революции и незаметно вкрапливает ее тончайшие формы в безобидные, красивые, нежные стихи». Как верно подметил Покровский эту особенность в творчестве Есенина! Действительно, даже в так называемой любовной лирике «Персидских мотивов» можно услышать мотивы христианских заповедей. Так, в стихотворении «Золото холодное луны» поэт пишет:

Как здесь не вспомнить евангельские слова «Блаженны миротворцы…» и «Молитесь за врагов своих…».

Прощать своих врагов, примиряться с ними может только человек, который желает «…все любя, спокойно умереть».

Святой исповедник Лука (Войно-Ясенецкий) писал: «Любить… врагов могут только те, у кого сердце чистое».

В дни празднования 110-летия со дня рождения великого поэта архимандрит Иоанно-Богословского монастыря Авель (Македонов) в разговоре с писателями сказал: «У Сергея Есенина было чистое сердце».

Однако в сердце поэта жили и мучительные противоречия, которые приводили его к пересмотру своей религиозности. Так в автобиографии к неосуществленному изданию своего «Собрания сочинений» поэт писал: «Я просил бы читателей относиться ко всем моим Исусам, божьим матерям и Миколам, как к сказочному в поэзии». Но, через некоторое время, опомнившись, попросил редактора «Собрания…» И. Евдокимова снять эту автобиографию. По воспоминаниям самого Евдокимова поэт говорил: «Ложь, ложь там все! Любил, целовал, пьянствовал… не то, не то, не то!»

Это признание поэта можно отнести и к некоторым строчкам других его автобиографий…

Современный есениновед, доктор филологических наук, автор уникальной монографии «Сергей Есенин и русская духовная культура», О.Е. Воронова пишет о последнем периоде его творчества: «То, что в его стихах исчезла эстетика христианской образности, столь характерная для раннего этапа его творчества, и «богоборческая» риторика революционных поэм, значило лишь, что сокровенная духовная жизнь Есенина была напряженной и мучительной».

Очень точно выразилась Ольга Ефимовна, назвав духовную жизнь Сергея Александровича в последние годы напряженной и мучительной. Поэт относился к тому типу творческих людей, у которых, по замечанию профессора Духовной академии М.М. Дунаева, «…в глубинах сердца вера, быть может, и укоренена безсознательно, но сознание предъявляет и свои права: сомневается, ищет, отвергает даже несомненное. Оно мучит, мучит и себя, и сердце своего обладателя и выплескивает собственную муку из себя в окружающий мир».

Напряженные, мучительные строки выплеснул в «окружающий мир» Есенин за два года до гибели:

И мир принял это признание и понял, ведь противоречия духовной жизни Есенина отражали в то время противоречия всего русского народа, плоть от плоти которого он был.

Как писал современник Есенина, писатель-эмигрант Г. Иванов: «Есенин – типичный представитель своего народа и своего времени. За Есениным стоят миллионы таких же, как он, безымянных «Есениных» – его братья по духу «соучастники-жертвы» революции… судьба Есенина – их судьба, в его голосе звучат их голоса». Об этом же сказал и советский есениновед Ю. Л. Прокушев: «Противоречия во взглядах и творчестве Есенина являлись глубоким и серьезным отражением в его душе действительных явлений жизни. Не надо сглаживать противоречия Есенина, не надо выпрямлять его жизненный путь. Этого нельзя делать даже при самых благих намерениях. Отнять у Есенина его противоречия, умолчать о некоторых произведениях, а другие, наоборот, выпятить – это значит обокрасть и себя, и Есенина».

К сожалению мы обкрадывали и обкрадываем себя до сих пор выпячивая, как в поэзии, так и в самом поэте негативные, скандальные стороны и умалчивая о его православной лирике и личной вере в Бога.

Даже сам Юрий Львович в исследовательских работах не сумел воплотить свою установку. Сергей Есенин выглядит у него человеком, который через ошибки и противоречия неуклонно стремился стать активным участником «коммунистического строительства».

В работах же современных есениноведов, таких как Н. Сидорина, В. Кузнецов, С. Куняев, поэт предстает разочарованным в коммунистических идеалах и даже стремившимся покинуть советскую Россию из-за преследований ОГПУ (Отдела главного политического управления).

Однако феномен Есенина состоит в том, что благодаря православному мировоззрению, которое тогда еще не было утеряно в русском народе, он соединял, по выражению Г. Иванова, «два полюса искаженного и раздробленного революцией русского сознания, между которыми, казалось бы нет ничего общего…».

Это же отмечает и наш современник, доктор филологических наук А. И. Чагин, «…герой Есенина как бы возвышается над фактом раскола нации, с горечью осознавая его, но равно принимая в свое сердце оба берега рассеченного «русского сознания». В полной мере сказалась здесь позиция наследника единой, неразделимой национальной культуры, позиция поэта-объединителя».

В самом деле, в предреволюционное время его стихи читали и крестьяне и дворяне, Царица Александра Федоровна, Царевны и Великая Княгиня Елизавета Федоровна, а после революционного переворота большевистские вожди – Ленин, Троцкий, Свердлов, Дзержинский и, позднее, Сталин.

«На любви к Есенину, – писал Г. Иванов, – сходятся и шестнадцатилетняя комсомолка и пятидесятилетний белогвардеец».

Да и сегодня Сергей Есенин объединяет расколотое по экономическому положению и политическим взглядам русское общество своим творчеством, поэзией, о которой сказал когда-то В. А. Жуковский, что она «Есть Бог в святых мечтах земли».

А для того, чтобы поэзия стала такой, Есенину необходимо было прежде всего самому сохранить и пронести через время воинствующего безбожия, через собственные ошибки и заблуждения святую православную веру, которую в конечном счете сохранило большинство нашего народа.

В статье «Сергей Есенин и русская революция» священник Сергий Рыбаков пишет: «Русский народ во всех, выпавших на его долю испытаниях сохранил в себе образ Божий, свет иного бытия. И одним из тех, кто в поэтической форме запечатлел блики Божественного сияния над Россией, кто раскрыл истинную устремленность русской души к небесному, горнему миру, был и остается наш народный поэт Есенин».

«Душа грустит о небесах,//Она нездешних нив жилица», эти есенинские строчки характеризуют духовный путь поэта, который вел его ко Христу, но никак не к Иуде.

Кандидат филологических наук, ведущий научный сотрудник Института мировой литературы А.В. Гулин заметил: «Огромное движение, проделанное Есениным за его жизнь, главные итоги этого движения противоречат мысли о его самоубийстве. Одухотворенность поздней его поэзии способна убеждать: не участь висельника Иуды, а честная мученическая смерть во искупление грехов была уготована ему в конце».

Игорь Евсин

Глава I

Колокол дремавший разбудил поля…

• Колокол дремавший
• Разбудил поля,
• Улыбнулась солнцу
• Сонная земля.

• Понеслись удары
• К синим небесам,
• Звонко раздается
• Голос по лесам.

• Скрылась за рекою
• Белая луна,
• Звонко побежала
• Резвая волна.

• Тихая долина
• Отгоняет сон,
• Где-то за дорогой
• Замирает звон.

«С церковью, с колокольным звоном была связана вся жизнь нашего села».

Е. А. Есенина

Константиново… С виду ничем не примечательное село, каких тысячи раскинулось по необъятной России. Однако, как и предсказывал Сергей Есенин, оно оказалось знаменитым на весь мир. Но поэт даже и предположить не мог, что Константиново будет, хоть и недолго, носить его имя.

Вопрос о переименовании села был поставлен сразу же после гибели поэта. В 1926 г. согласно протоколу № 212 заседания Рязанского губернского исполкома село Константиново переименовали в Есенине «ввиду исключительного положения, которое занимал крестьянский поэт Есенин в литературном мире новой революционной эпохи».

И хотя Президиум ВЦИК это решение впоследствии отменил, народ еще долго именовал село Константиново, как Есенино. Это название вошло в справочную литературу и даже в Большую Советскую Энциклопедию от 1952 г.

Константиново – старинное село. Впервые оно упоминается в 1619 г. в жалобе местных крестьян Царю Михаилу Федоровичу на федякинских крестьян уличенных в грабежах. А жаловались крестьяне самому Царю потому, что село принадлежало его дворцовому ведомству. В Константинове уже тогда была деревянная церковь в честь Казанской иконы Божией Матери.

В 1779 г. вице-канцлер Двора Императрицы Екатерины II Александр Михайлович Голицын вместо деревянной построил каменную Казанскую церковь с приделом в честь святых мучениц Веры, Надежды, Любови и их матери Софии.

Предположительно, храм был построен по проекту талантливого архитектора Ивана Егоровича Старова, одного из основоположников русского классицизма в архитектуре, участвовавшего в возведении Казанского собора в Санкт-Петербурге.

Причт и константиновские прихожане любили свою церковь и постоянно заботились о ней. Благодаря их стараниям с 1834 по 1892 год трапезная часть церкви была значительно расширена. В ней устроили новый иконостас и сложили духовые печи.

Рязанские архипастыри не раз посещали Казанский храм. В 1900 г. епископ Рязанский и Зарайский Полиевкт (Лесковский), побывав в нем, отметил прекрасное внутреннее убранство, роспись сводов и стен, выполненную с использованием позолоты. Особенное внимание владыки привлек резной иконостас из дуба. Епископ Полиевкт отметил заслуги в украшении церкви священника Иоанна Смирнова и купца Куприянова, который не жалел средств на благоукрашение храма.

Вот как описывала внутренне убранство Казанской церкви конца XIX – начала XX века сестра поэта Екатерина Есенина: «Очень удачна архитектура нашей церкви. В ней много света, и она очень уютна. На стенах изображения святых нарисованы светлыми, яркими красками. На потолках первого и второго отделения изображено звездное небо. Висят огромные позолоченные паникадила с лампадами, ярко освещающие церковь во время всенощных. Лица святых на иконах были изображены добрыми, приветливыми, а лепные позолоченные украшения стен алтарей были похожи на сказочные дворцы».

Внешний вид Казанской церкви так же был очень живописен. На фоне зеленых зарослей бузины и акаций она выделялась своей белизной, как подвенечным платьем. Не случайно Екатерина Есенина сравнивала ее с невестой. За церковью, в сторону Оки, находилось кладбище. Его местонахождение до сих пор обозначает памятная часовенка, стоящая на высоком, окском берегу. Рядом с этой часовней когда-то лежал надгробный камень, на котором любил сидеть Сергей Есенин, любуясь на приокские раздолья.

Есенины жили напротив Казанской церкви. На месте нынешней крестьянской избы стоял их двухэтажный дом, построенный дедом поэта Никитой Осиповичем, который был сельским старостой и пользовался в селе большим уважением.

«Дом этот несколько необычен для нашего села, – писала Екатерина Есенина, – Он значительно выше окружающих его изб. Нижний этаж его не имеет ни одного окна. Он служит нам амбаром, ибо ни риги ни отдельного амбара, ни других хозяйственных помещений построить на усадьбе невозможно».

К 1910 г. этот старый дом совсем обветшал. Тогда его снесли и построили избу, которая через двенадцать лет сгорела. В 1925 г. на средства поэта построили новый дом. Но как будто злой рок преследовал Есениных. В 1929 г. уже после гибели поэта, этот дом тоже сгорел в пожаре. В 1930 г. родители Есенина вновь построили избу. Дом, который стоит сегодня, является реконструкцией последней постройки.

Есенин родился в старом двухэтажном доме 3 октября 1895 г. Через три дня его крестили в Казанской церкви. Таинство крещения совершил настоятель церкви протоиерей Иоанн Смирнов. Младенца нарекли в честь преподобного Сергия Радонежского память которого приходится как раз на 3 октября. После крещения отец Иоанн сказал матери Сережи, что он у нее от Бога.

В детстве Сережа был отдан на воспитание деду по матери – Федору Андреевичу Титову. Это был глубоко верующий человек. Федор Андреевич имел свои небольшие баржи – барки. За удачные плавания в благодарность Богу построил напротив своего дома кирпичную, с соломенной крышей, часовню в честь покровителя плавающих и путешествующих Николая Чудотворца. Она была обнесена деревянной оградкой. В часовне находилась икона святителя Николая перед которой в праздники всегда возжигалась лампада.

Будучи грамотным, Федор Андреевич по праздникам читал своему внуку Сергуньке Евангелие, познакомил его со Священной историей, а к пяти годам научил читать православные книжки самостоятельно.

Став знаменитым поэтом, Есенин писал о нем в произведении «Письмо к деду»:

Бабушка Сергея, Наталья Евтеевна Титова, тоже была набожным человеком. Она водила его в Иоанно-Богословский и Николо-Радовецкий монастыри, учила молитвам и пению псалмов. «Иди, иди, ягодка, Бог счастья даст», – говаривала бабушка своему внуку по дороге в монастырь.

В доме Титовых часто собирались паломники, странствующие слепцы, нищие. Звучали молитвы, духовные стихи и народные песнопения о Миколе, то есть святителе Николае – любимом народном святом. Все это глубоко запало в душу мальчика и позднее выразилось в ранних стихотворениях, а о Николае Чудотворце он даже сложил небольшую поэму.

С семи лет Сергей вновь стал жить в доме Есениных, который по наследству перешел к его отцу Александру Никитичу. Никита Осипович, дед поэта по отцу, в молодости хотел уйти в монастырь, за что получил прозвище «монах». От него монахом стали называть Сергея Есенина, монашками прозвали и его сестер. Как вспоминала старшая сестра Александра: «До самой смерти Сергея нас почти не называли по фамилии, мы все были Монашкины».

А Татьяну Федоровну в селе называли не Есениной, а Монашкиной даже тогда, когда ее почитали, как мать известного всероссийского поэта.

Есенины так же, как и Титовы, были верующими людьми.

Александр Никитич, отец Сергея, хорошо рисовал, что видно из нарисованного им родительского двухэтажного дома. Будучи подростком, пел в Казанской церкви на клиросе. Он имел хороший музыкальный слух и голос. Его матери Аграфене Панкратьевне (бабушке поэта) предлагали отдать Александра петь в хоре рязанского кафедрального Успенского собора, но он не согласился.

Мама Сергея Татьяна Федоровна тоже любила петь, знала множество народных духовных стихов. Но Сергей Есенин запомнил на всю жизнь пение бабушки Натальи Евтеевны Титовой.

В 1925 г. в стихотворении, посвященном своей сестре Шуре, он писал:

В доме Есениных часто останавливались на постой паломники, кормились нищие и убогие. «Идо того сердобольный был к этим нищим! – вспоминала Татьяна Федоровна о сыне. – Скажет, бывало: «Мать, ты сегодня щей побольше навари, пожалуйста, и каши, ладно?» Я уж знаю зачем. Пойдет на паперть убогих звать. Целый дом их наведет, иному и сесть уж некуда, стоя едят».

Однажды Татьяна Федоровна пригласила в дом нищего мальчика, ходившего по селу с сумой и просившего подаяние. На всю жизнь запомнил этот мальчик (Курков Степан Андреевич) прием в доме Есениных. Вот как он вспоминал об этом, будучи уже стариком: «В ту пору жили мы в селе Шехмино. В 1903 г. умер мой отец, а вскоре от пожара сгорела наша изба. И судьба заставила нас ходить с сумой по миру. Много сел и деревень исходили мы. Были и в Константинове. Тут нас и увидела Татьяна Федоровна, мать Сергея Есенина, и пригласила нас в дом. Навстречу мне выбежал мальчик [Сергей] и, взяв меня за руку, повел в дом, я застеснялся, но, видя простоту его, почувствовал себя смелее. Он посадил меня за стол и сам сел рядом. Не помню, о чем он меня расспрашивал, но запомнился мне его дед, который принес пыхтящий самовар и поставил его на стол. Сергей подавал мне кусочки рафинада и баранки. После чая Сережа куда-то исчез… Через несколько минут приносит мне брюки, потому что мои были все рваные».

После смерти в 1887 г. кормильца семьи Никиты Осиповича Есенины стали жить бедно, но благодаря близости их дома к Казанской церкви имели небольшой доход от постояльцев. Как писала впоследствии сестра поэта Екатерина: «В течение многих лет наш дом, который находился напротив церкви, заселяли монахи и художники, работавшие в церкви, которая в то время отделывалась».

Подрастая, Сергей Есенин стал все чаще бывать в Казанской церкви. Полюбил хоровое пение и по праздникам так же, как в свое время его отец, пел на клиросе. Сверстница поэта М. И. Копытина вспоминала: «Голос у него был мягкий, немного сипловатый».

Кроме того, Сергей любил забираться на колокольню, несмотря на то, что на полпути к колоколам была площадка, которую называли «гробницей». Там стояли сделанные на продажу гробы. Среди Константиновских крестьян существовало поверье, что по ночам сюда приходят со старого прицерковного погоста мертвецы – выбирать себе новые гробы вместо старых, сгнивших.

Но что ни сделаешь ради того, чтобы позвонить в колокола и полюбоваться с высоты на живописные окрестности Константинова.

По предположению рязанского краеведа В. Башкова, пономарь Казанской церкви Иван Петрович Ануров состоял в дальнем родстве с Есениными. Кроме того, как мы уже говорили, дед Сергея Есенина Федор Андреевич Титов был благотворителем Казанской церкви и почитался духовенством. Поэтому его внучок Сережа всегда мог вдоволь насмотреться с колокольни на приокские дали, на чудесную колокольню Иоанно-Богословского монастыря, на родное село, лежащее внизу как на ладошке. Пузырилась от ветра у мальчишки рубашонка, но весело и радостно обозревал он родную окрестность. А в праздники звонил в колокола. Иван Петрович брался за крепкие пеньковые веревки, привязанные к самым тяжелым колоколам, а Сергунька хватался за веревочки колоколов полегче. И, медленно раскачивая их языки, пономарь и его юный помощник начинали музыкальный звон, который разносился окрест и будил в людях мысли о душе, о вечности, о Боге…

«Бом-м-м! Бом-м-м!» – гудели тяжелые колокола Ивана Петровича. «Тили-тили, тили-тили» – вторили им Сережины. Есенин полюбил колокольный звон, о котором впоследствии написал:

Екатерина Александровна вспоминала: «С церковью с колокольным звоном была тесно связана жизнь нашего села. Зимой, в сильную метель, когда невозможно было выйти из дома, раздавались редкие и сильные удары большого колокола. Буйные порывы ветра разрывали и разбрасывали мощные звуки. Они тревожно дрожали, и на душе от них становилось тяжело и грустно. Невольно думалось о путниках, застигнутых в поле или в лугах непогодой, сбившихся с дороги. Это им, оказавшимся в беде, посылал свою помощь большой колокол.

Этот же колокол извещал и о другой беде – о пожарах, но не в нашем, а в соседнем селе. Тогда удары его в один край часты и требовательны…

В воскресенье и праздничные дни этим колоколом сзывали народ к обедне и всенощной.

О пожаре в нашем селе извещал колокол средний. Звук какой-то жалобный, безпокойный. Чтобы бить в него, не нужно подниматься на колокольню, к его языку была привязана веревка, спадающая вниз на землю. В сильные пожары били попеременно то в большой, то в средний колокол, и такие удары создавали большую тревогу.

Этим же колоколом, но редкими ударами, сзывали народ к обедне и к вечерне в будние дни. Им же по ночам церковный сторож отбивал часы…

Медленным грустным перебором всех колоколов провожали человека в последний путь.

Церковь выполняла тогда обязанности загса. Здесь при крещении регистрировался и получал имя каждый новорожденный, при венчании регистрировались браки, при отпевании регистрировали умерших».

Казанская церковь была для константиновских крестьян родным домом. Сюда несли они свои беды и печали, а сколько слез здесь пролито на исповедях, знают только дорогие тарусские плиты, которыми был выложен пол храма… В Казанской церкви они находили утешение в печалях, в ней духовно радовались в праздники.

Настоятель храма протоиерей Иоанн Смирнов оказал очень большое влияние на формирование православного мировоззрения Сергея Есенина. Отец Иоанн был образованный человек с чуткой, отзывчивой душой. Старожил села Константинова Н. И. Калинкин в 1970-х годах вспоминал: «Человек он был особенный. Такой простецкий мужик был, умел к человеку подойти. Со всеми запросто, по-свойски… Всегда с пониманием к людям». «Своеобразный человек, – вспоминал другой старожил, И. И. Титов, – самый просвещенный поп, которого можно предполагать в округе».

Протоиерей Иоанн Смирнов преподавал Закон Божий в Константиновском начальном училище. В нем с 1904 по 1909 год учился юный Есенин. В училище помимо Закона Божия преподавался и церковно-славянский язык, учили читать Евангелие, написанное на этом языке, и переводить его на русский. Каждому ученику выдавали «Учебный часослов». Темы классных сочинений были не только чисто крестьянские, будничные («Сенокос», «Трудовой год», «Выгон скота»), но и духовные («Храмовый праздник», «Путешествие в Богословский монастырь», «Встреча Пасхи», «Троицын день»).

В сборнике «Сергей Есенин и русская школа» О. Л. Аникина пишет: «Русская школа давала не только первоначальные знания, но продолжала наравне с храмом и семьей формировать духовный мир ребенка, основанный на православных ценностях».

Учился Сергей Есенин с охотой. Его одноклассник Н.П. Калинкин позднее рассказывал, что Сергей был одарен ясным умом, на уроках отвечал бойко, особенно когда декламировал стихи Некрасова, Кольцова, Никитина. Но и спрашивали учителя с Есенина больше, чем с других учеников.

Однако при всей строгости школьного обучения и религиозного воспитания Сергей рос обыкновенным озорным мальчишкой, добрым, веселым и смелым.

Не боялся он и страшных суеверных слухов распускавшихся по Константинову.

«Однажды у нас зашел разговор о колдунах, – вспоминала Екатерина Александровна, – Разговор зашел потому, что бабы стали бояться ходить рано утром доить коров, так как около большой часовни каждое утро бегает колдун во всем белом.

«Это интересно, – сказал Сергей, – сегодня же всю ночь просижу у часовни, ну и намну же бока, если кого поймаю».

«Что ты, в своем уме?! – перепугалась мать. – Ты еще не пуганый? Разве можно связываться с нечистой силой. Избави Боже…»

Вечером Сергей пошел к часовне. Мать упросила его взять с собой большой колбасный нож, на всякий случай. На рассвете Сергей вернулся домой, бабы-коровницы разбудили его у часовни, так как он проспал всех колдунов».

«И учителя, и мы, ученики, – говорил Калинкин, – любили Есенина за его прямоту и веселый нрав, был он среди нас, как говорится, первый заводила, бедовый и драчливый, как петух».

«Расступись, мелюзга, идет «Монах» – или грудь в крестах или голова в кустах» – гаркал он в минуты мальчишеских потасовок.

– писал позднее поэт о своем детстве.

Однако в характере Сережи Есенина главными были отзывчивость, чуткость к людям и даже застенчивость. Супруга дьякона Воскресенской церкви, Евдокия Ивановна Брежнева, вспоминала Сережу Есенина, как «умного, рассудительного, всегда чисто и аккуратно одетого паренька». Она рассказывала такой трогательный случай. Однажды под окном их дома крестьянка продавала малину. Младший сын Володя стал умолять ее купить малины. Но Евдокия напомнила ему, что только вчера он лакомился клубникой: «Пойми, мы с папой не так богаты, чтобы каждый день покупать вам ягоды. Это лакомство, понимаешь? А лакомиться каждый день – большой грех. Один только ржаной хлеб безгрешен…».

Но Володя, не слушая ее, громко плакал, заливаясь слезами. Евдокия Ивановна не заметила, что эту сцену увидел Сережа Есенин тихо вошедший в комнату, где происходил разговор. Как вспоминала дочь Брежневых Ольга: «Есенин молча вышел… а когда вновь появился на пороге, то прижимал к груди два решета с крупной спелой малиной.

Мама удивленно обернулась к нему. «Тетя Дуня, ради Бога не обижайтесь, – Серёжа улыбнулся, и улыбка его была какой-то виноватой, – Не обижайтесь. Понимаете, я совершенно случайно все слышал и вот… В общем это мой подарок малышам. К тому же малина последняя. Баба сказала, что сходит малина».

Нежность души Есенина, любовь «ко всему живому на земле» проявилась и в другом случае. Константиновские ребята иногда баловались тем, что ловили утят в приокских луговых «озерцах», образовывавшихся после разлива реки. Сережу также увлекало это занятие. Но однажды, поймав несколько утят, он, как говорил его сверстник К.В. Цыбин, «…Вдруг неожиданно подошел к берегу и… пустил одного, затем другого утенка в воду и долго смотрел им вслед…» Он же вспоминал о том, что «…Очень любил Есенин цветы. Весной до покоса наши луга – разноцветный ковер. Каких только цветов в них нет! Для него цветы – это живые друзья были».

Для своей маленькой сестренки Шуры Сергей сплетал из цветов с длинными стеблями шляпы и даже платья. Можно представить себе эту красоту – маленькая девочка одетая в живые цветы!

Впоследствии поэт написал стихотворениене о цветах, в котором сравнивал их с людьми.

Любил Есенин бывать с деревенскими ребятами в ночном, сидеть у костра, поить лошадей на Оке и наблюдать таинственную ночную красоту Богом созданного мира. Но, наблюдая, он по-детски волновался за эту красоту. «Ночью луна, – вспоминал поэт, – при тихой погоде стоит стоймя в воде. Когда лошади пили, мне казалось, что они вот-вот выпьют луну, и радовался, когда она вместе с кругами отплывала от их ртов».

Сергей очень любил лошадей, любил настолько, что готов был пойти за них хоть в огонь, хоть в воду, что, собственно, и произошло однажды. Есенин в буквальном смысле слова бросился в воду за лошадью, которая при заезде с возом сена на паром упала в Оку. Спасение лошади, которая с возом переплыла реку, можно объяснить только чудом, то есть проявлением Божеской, а не физической силы. Вот как вспоминает об этом друг детства поэта Н.П. Калинкин: «Паромщики дали знать, что можно заходить на переправу. Воз сена дяди Вани стоял последним. Лошадь дяди Вани стала спускаться на паром, но груженный сеном воз напирал на лошадь, и она не смогла справиться и ринулась прямо в воду, увлекая за собой воз с сеном.

На пароме произошел невообразимый переполох. Сережа первый прыгнул в лодку, я – за ним. Дядя Ваня бросил вожжи и вместе с нами поплыл по течению туда, куда должно было снести лошадь с возом. Все на пароме смотрели на погибающее, как мы думали животное. Дядя Ваня крестился, произносил вслух молитву: «Господи, пощади создание Твое, ни в чем не повинную лошадку! Ты создал ее на службу человеку: не погуби, пощади, Всеблагий Творец!» Он часто изображал крестное знамение в воздухе по направлению к лошади, которая плыла с возом по реке…

Когда лошадь доплыла до середины реки, где было очень глубоко, у дяди Вани и у нас замерло сердце. Вот-вот, думали мы, она скроется под водой. К нашему удивлению, лошадь продолжала плыть и вскоре была недалеко от другого берега. Мы тоже, подгребая за лошадью, оказались рядом. Дядя Ваня, подобрав плававшие в воде вожжи, крикнул: «Давай, ребята, быстрей к берегу!» Мы с Сережей налегли на весла, опередили лошадь и помогли ей выбраться на берег.

С Кузьминского прибежали мужики и начали помогать. Сначала выпрягли лошадь, и она, почувствовав себя вне опасности, стала отряхиваться, валяться на траве, а потом бодро встала на ноги.

Сено подмокло до половины. Так как все произошло на наших глазах и мы видели, как Иван молился, мы всем рассказывали, что Бог внял его молитвам».

Свое трепетное отношение к лошадям Сергей Есенин образно выразил впоследствии в стихотворении «Исповедь хулигана», в котором говорит «… Я готов нести хвост каждой лошади,// Как венчального платья шлейф».

А пока еще не кончилась константиновская юность, Сергей любил участвовать во всевозможных ребяческих играх и забавах. Однако уже тогда тянулся к духовному общению в доме священника Иоанна Смирнова.

По воспоминаниям Екатерины Александровны дома Сергей только спал да работал, а весь свой досуг проводил у Поповых – так константиновские крестьяне называли Смирновых.

Отец Иоанн имел большую библиотеку, выписывал популярный в то время журнал «Нива» с приложениями и общероссийскую газету «Русское слово». Поэтому неслучайно к нему тянулась любопытная молодежь. Его дом всегда был полон гостей. Звучала музыка, читались стихи и рассказы, а по вечерам велись беседы на духовные темы, ведь будучи преподавателем Закона Божия, отец Иоанн любой разговор мог повернуть на размышления о вечности, о душе, о Боге…