Анаксимандр и рождение науки бесплатное чтение

Введение

Представители самых разных цивилизаций всегда считали, что мир состоит из Небес наверху и Земли внизу (Ил. 1а). Чтобы Земля не падала, под ней должно было располагаться еще больше земли, или, возможно, огромная черепаха на спине слона, как в некоторых азиатских мифах, или гигантские столпы, подобные тем, что поддерживают Землю согласно Библии. Такое видение мира разделяли египтяне, китайцы, майя, народы древней Индии и Африки южнее Сахары, евреи, коренные американцы, жители древних вавилонских империй и все другие культуры, о которых у нас есть свидетельства.

Все, кроме одной: греческого мира. Уже в классическую эпоху греки воспринимали Землю как камень, парящий в космосе, – парящий, но не падающий (Ил. 1б). Под Землей для них не было ни бескрайней земли, ни черепах, ни столпов, а, скорее, то же самое небо, что и над головами. Как грекам удалось на столь раннем этапе понять, что Земля подвешена в пустоте, а Небеса продолжаются у нас под ногами? Кто и как это понял?

Ил. 1а, слева. Большинство ранних человеческих цивилизаций представляли мир состоящим из Небес наверху и Земли внизу. Ил. 1б, справа. Древние греки воспринимали Землю как камень, парящий в космосе.

Человек, совершивший этот колоссальный скачок в понимании мира, – главный герой этой истории: Αναξιµανδος, Анаксимандр, который жил двадцать шесть веков назад в Милете, греческом городе на побережье современной Турции. Одного только этого открытия достаточно, чтобы называть Анаксимандра одним из интеллектуальных гигантов эпохи. Но в действительности наследие Анаксимандра еще более велико. Он проложил путь для физики, географии, метеорологии и биологии. Но что еще более важно, он запустил процесс переосмысления нашего мировоззрения, он начал искать знания, отвергая любые кажущиеся самоочевидными «определенности». Это и стало одним из главных принципов научного мышления.

Природа научного мышления – вторая тема этой книги. Я считаю, что наука – это страстный поиск все новых и новых способов постижения мира. Ее сила заключается не в установлении несомненных фактов, а в радикальном осознании широты нашего невежества. Это осознание позволяет нам постоянно подвергать сомнению наши собственные знания и, таким образом, продолжать учиться. Поэтому научный поиск знания питается не определенностью, а радикальным отсутствием определенности. Его путь изменчив, способен к непрерывной эволюции, ему свойственны огромная сила и искусная магия. Он может ниспровергать порядок вещей и вновь и вновь заново изобретать мир.

Такая трактовка научного мышления как чего-то подрывного, визионерского и постоянно эволюционирующего существенно отличается как от понимания науки философами-позитивистами, так и фрагментированного, иногда сухого образа науки, представленного в некоторых современных философских размышлениях о ней. На этих страницах я пытаюсь осветить науку с точки зрения ее критической и бунтарской способности снова и снова переосмысливать мир.

Если такое переосмысление мира является центральным аспектом научного предприятия, то начало приключений науки следует искать не в законах Ньютона, не в экспериментах Галилея и не в размышлениях Фрэнсиса Бэкона. И даже не в ранних математических построениях александрийской астрономии. Его следует искать в том, что можно назвать первой великой научной революцией в истории человечества – в революции Анаксимандра.

Нет сомнений в том, что значение Анаксимандра в истории мысли недооценивается[2]. Я считаю, что это произошло по нескольким причинам. С одной стороны, в античном мире его вклад был признан авторами с научным уклоном, включая Плиния (которому принадлежит цитата из эпиграфа к этой книге), но в целом Анаксимандр рассматривался античными авторами, включая Аристотеля, как сторонник натуралистического подхода к познанию, которому решительно противостояли другие культурные течения и который к тому моменту еще не имел существенных результатов. Натуралистический проект, действительно, тогда еще не принес того богатства плодов, которое он принесет современной науке после длительного процесса созревания и многочисленных методологических корректировок.

С другой стороны, в основе сегодняшней недооценки мысли Анаксимандра лежит современное пагубное разделение на естественные и гуманитарные науки. Я осознаю, что моя преимущественно естественно-научная подготовка делает оценку вклада мыслителя, жившего около двадцати шести веков назад, рискованным делом, но я убежден, что большинство, если не все сегодняшние обсуждения вклада Анаксимандра страдают от противоположной проблемы. Я имею в виду трудность, с которой сталкиваются специалисты по истории или философии при оценке важности открытий, чье значение и влияние являются сугубо научными. Мне кажется, что даже цитируемые в предыдущей сноске авторы, которые без колебаний признают величие вклада Анаксимандра, не понимают всей степени исторической важности его многочисленных прозрений для развития науки. На этих страницах я осуществляю попытку привлечь внимание к этой важности.

Поэтому я рассматриваю Анаксимандра не как историк или специалист по древнегреческой философии, а как современный ученый, стремящийся осмыслить природу научного мышления и его роль в долгосрочном развитии цивилизации. В отличие от большинства текстов об Анаксимандре, целью моей работы не является как можно более точная реконструкция его мысли и концептуального универсума. В своей реконструкции я опираюсь на авторитетные и кропотливые труды историков, специалистов по античности, таких как Чарльз Кан, Марсель Конш и, в недавнем времени, Дирк Купри. Моя цель не в том, чтобы оспорить их выводы, а в том, чтобы пролить свет как на глубину их мысли, так и на роль прозрений Анаксимандра в развитии универсального знания.

Другая, менее очевидная причина недооценки идей Анаксимандра и греческих научных предположений в целом кроется в распространенном, на мой взгляд, непонимании некоторых центральных аспектов научной мысли.

Наивная уверенность в науке девятнадцатого века (в частности, прославление науки как окончательного знания о мире) была подорвана. Одной из сил, ответственных за это, стала революция в физике двадцатого века, которая привела к обнаружению того факта, что ньютоновская физика, несмотря на ее огромную эффективность, на самом деле, строго говоря, ошибочна. Большая часть последующих работ по философии науки может быть прочитана как попытка справиться с вызванным этим открытием разочарованием. Что есть научное познание, если оно может быть ошибочным, даже когда оно чрезвычайно эффективно?

Широкое течение в философии науки отреагировало на это стремлением оставить некий базис, отталкиваясь от которого можно сохранить и уверенность в науке. Научные теории, например, интерпретируются как конструкции, ценность которых ограничивается их непосредственно проверяемыми следствиями в пределах заданных областей истинности. Знания, содержащиеся в научных теориях, интерпретируются как ограниченные способностью делать предсказания. Тем самым, на мой взгляд, мы упускаем из виду качественные аспекты научного познания и, в частности, способность науки подрывать и расширять наше видение мира. Эти качественные аспекты не только неотделимы от научного мышления и необходимы для его функционирования, но, более того, являются его основной мотивацией и причиной, по которой оно представляет интерес.

Другое широкое течение современной культуры на противоположном конце спектра принижает научное мышление и способствует распространению антинаучных настроений. В начале двадцать первого века во многих уголках мира к рациональной науке стали относиться с подозрением. В культурных кругах и повседневной жизни возникли формы иррационализма. Антисциентизм питается разочарованием, вызванным неспособностью науки дать нам законченное видение мира, он питается страхом принятия незнания. Ложная определенность предпочтительнее отсутствия определенности.

Но ответы, которые дают естественные науки, заслуживают доверия не потому, что они окончательные. Эти ответы заслуживают доверия потому, что они – лучшее, что у нас есть сейчас, в данный момент истории познания. Отсутствие определенности – это отнюдь не слабость. Напротив, оно составляет – и всегда составляло – саму силу рационального мышления, движимого любопытством, бунтом и стремлением к переменам. Именно благодаря тому, что наука не воспринимает свои ответы как окончательные, она может продолжать их совершенствовать.

С этой точки зрения три века ньютоновской науки не представляют собой науку. Напротив, они на этом пути не более чем момент отдыха в тени великого успеха. Оспаривая теории Ньютона, Эйнштейн не ставил под сомнение возможность приобретения лучшего знания о том, как устроен мир. Напротив, он пошел по стопам Максвелла, Ньютона, Коперника, Птолемея, Гиппарха и Анаксимандра, каждый из которых продвигал научное знание и оспаривал общепринятое видение мира, постоянно совершенствуя его – признавая ошибки и учась смотреть все дальше и дальше вперед.

Успехи, достигнутые этими великими учеными (и бесчисленным множеством других, не столь заметных ученых), неоднократно меняли не только наше мировоззрение, но даже сами правила мышления, которые структурируют это мировоззрение. Я убежден, что искать ключ к решению всех проблем (к этой методологической и философской точке опоры можно было бы привязать это наше интеллектуальное приключение) – значит предать саму природу науки, которая по своей сути является эволюционной и критической.

Уже довольно давно человечество обнаружило путь, позволяющий и обойти уверенность тех, кто утверждает, что познал окончательные истины, и избежать краха, следующего за популярным сегодня утверждением о том, что все истины равны, каждая в своем культурном контексте, и мы не можем отличить истинное от ложного. Именно эту точку зрения я постараюсь сформулировать в заключительной части текста.

Обращение к древним истокам научного мышления, к самым первым шагам в направлении рационального исследования природы, таким образом, является здесь способом пролить свет на некоторые центральные аспекты природы этого мышления.

Я думаю, что размышления об этом важны и для сегодняшней фундаментальной науки. Процесс научной революции, начатой Эйнштейном, еще не закончился. Говорить об Анаксимандре – значит также пытаться постичь смысл этой революции. Моя основная научная деятельность связана с этой областью, в частности, с квантовой гравитацией – крупной открытой проблемой, лежащей в основе современной теоретической физики. Для решения такой проблемы нам, вероятно, необходимо еще раз изменить наше понимание природы времени и пространства. А Анаксимандр сумел изменить прежнее понимание пространства, превратив мир из замкнутой коробки с Небесами наверху и Землей внизу в открытый космос, в котором парит Земля. Я считаю, что только поняв, как возможны такие грандиозные преобразования мира, как у Анаксимандра, и в каком смысле они «верны», мы можем надеяться противостоять вызовам, связанным, например, с изменениями представлений о пространстве и времени, так как подобные изменения требуются для квантования гравитации.

Наконец, через всю эту книгу проходит третья нить: обсуждение обширной проблемы, в отношении которой я могу поставить больше вопросов, чем предложить ответов. Когда мы рассматриваем самые ранние античные проявления рационального мышления о природе, это естественным образом приводит нас к рассмотрению способа познания, который исторически предшествовал ему – способа познания, который и сегодня утверждает себя в качестве альтернативы рациональному мышлению. Это тот способ познания, из которого родилось рациональное мышление, от которого оно отделилось и против которого оно восстало и все еще продолжает восставать.

Когда Анаксимандр «распахнул врата природы» (по словам Плиния), он разжег конфликт между двумя принципиально разными способами мышления. С одной стороны, господствовал мифический и религиозный образ мышления, основанный в значительной степени на определенностях, которые по самой своей природе не могут быть поставлены под сомнение. С другой стороны, имел место новый взгляд на мир, основанный на любопытстве, стремлении к переменам и отказе от определенностей. Этот конфликт проходит через всю историю западной цивилизации, век за веком, и всегда разрешается по-разному. Он продолжается до сих пор.

После периода, когда эти противоположные типы мышления, казалось, мирно сосуществовали, сегодня столкновение между ними произошло вновь. Многочисленные голоса, представляющие политические и культурные точки зрения, которые в иных случаях сильно расходятся, снова выступают в защиту иррациональности и примата религиозной мысли. Это новое столкновение между позитивистской и мифологически-религиозной мыслью возвращает нас к конфликтам эпохи Просвещения. Но я думаю, было бы ошибкой рассматривать только последнее десятилетие или последние несколько столетий в попытке прояснить этот момент. Столкновение, о котором идет речь, еще более фундаментально. Его история измеряется тысячелетиями, а не веками, что происходит по причинам, связанным с медленным развитием человеческой цивилизации, глубокой структурой ее концептуальной организации и свойственной ей размеренной политической и социальной эволюцией.

Это обширные темы, и я могу лишь задавать вопросы и искать основания для размышлений в последних главах этой книги, но я верю, что эти темы являются важнейшими для нашего мира и его будущего. Каждый день неопределенные исходы этого конфликта формируют жизнь и судьбу всего человечества.

Я не хочу преувеличивать значение Анаксимандра. В конце концов, мы знаем о нем очень мало. Но двадцать шесть веков назад на Ионическом побережье кто-то открыл новый путь к знаниям и проложил новый маршрут для человечества. Густой туман окутывает шестой век до н. э., и мы слишком мало знаем о человеке по имени Анаксимандр, чтобы с уверенностью поставить ему в заслугу эту колоссальную революцию. И все же эта революция, рождение мышления, основанного на любопытстве и стремлении к переменам, произошла. В конечном счете, неважно, были ли эти изменения произведены лично Анаксимандром, или «Анаксимандр» – это просто имя, используемое в древних источниках для их обозначения.

Эта необыкновенная революция, которая началась на побережье современной Турции двадцать шесть веков назад и в которую мы до сих пор погружены, является темой этой книги.

1. Шестой век

Шестой век до н. э. не относится к числу самых хорошо знакомых нам исторических периодов. В 610 году до н. э., когда в Милете родился Анаксимандр, до наступления Золотого века греческой цивилизации, времени Перикла и Платона, остается еще почти двести лет. Тарквиний Древний, согласно преданию, царствовал в Риме. Примерно в то же время кельты основали Милан, а древнегреческие переселенцы из Ионии, родины Анаксимандра, основали Марсель[3]. Гомер (или кто-то вместо него) за два столетия до этого написал «Илиаду», Гесиод – «Труды и дни», но никто из других прославленных древнегреческих поэтов, философов и драматургов еще не начал писать. Сапфо, будучи еще совсем юной девушкой, жила на острове близ Милета.

В Афинах, могущество которых только начинало расти, правил строгий свод законов Дракона, но уже родился Солон, которому предстояло написать первую конституцию, включавшую в себя демократические элементы.

Мир Средиземноморья был далеко не примитивным. Люди к тому моменту жили в городах по меньшей мере уже десять тысяч лет. А Древнее царство в Египте существовало уже на протяжении приблизительно двадцати шести веков – столько же времени отделяет Анаксимандра от нас.

За два года до рождения Анаксимандра пал город Ниневия – это судьбоносное событие ознаменовало конец сильной и жестокой власти Ассирии. Вавилон, в котором проживало более двухсот тысяч человек, вновь стал крупнейшим городом мира, каким он был на протяжении тысячелетий. Набопаласар правил Вавилоном, но период возвращения города к величию был недолгим. При Кире I могущество Персии уже росло на востоке, и вскоре Персидская империя установит контроль над Месопотамией. В Египте это был последний год долгого правления великого Псамметиха I, первого фараона двадцать шестой династии, который отвоевал независимость Египта у умирающей Ассирийской империи и вернул своему царству процветание. Псамметих I установил тесные отношения с греческим миром: он завербовал в свою армию множество греческих наемников и призывал греков селиться в Египте. В свою очередь, Милет содержал процветающий порт захода в Египте – Навкратис. Ввиду всего этого можно предположить, что Анаксимандр имел непосредственный доступ к обширным знаниям о египетской культуре.

Ил. 2. Карта девятнадцатого века, на которой изображены империи Ближнего Востока около 600 г. до н. э.

Иосия из дома Давида правил Иерусалимом. Когда Ассирийская империя ослабла, а Вавилония еще не вернула себе полную власть, он воспользовался нестабильностью в Средиземноморье, чтобы подтвердить статус Иерусалима, и предписал своим подданым поклоняться одному Богу, Яхве. Он уничтожил все ритуальные предметы других богов (таких как Баал и Астарта), разрушил их храмы, расправился с их живыми жрецами, эксгумировал и сжег на их алтарях кости мертвых жрецов, установив, таким образом, модель поведения по отношению к другим религиям, которая впоследствии станет характерной для торжествующего монотеизма. Перед смертью Анаксимандра израильтяне снова попали в плен и были высланы в Вавилон, где они вновь познали рабство – рабство, от которого они в итоге обретут свободу, как и за много веков до этого, когда они благодаря Моисею вышли из Египта.

Отголоски этих событий, несомненно, дошли до Милета, в отличие, вероятно, от многих других новостей из других частей света. Северная Европа переходила от бронзового века к железному. На американском континенте древняя цивилизация ольмеков уже угасала. На северо-западе Индии образовались царства Махаджанапады. Махавира, современник Анаксимандра, основал в Индии джайнизм и проповедовал ненасилие по отношению ко всем живым существам. Индоевропейцы Запада уже сосредоточились на вопросе о том, как лучше думать о мире, в то время как жители Востока размышляли о том, как лучше жить.

В Китае Куан из династии Чжоу недавно взошел на престол и стал двенадцатым императором прославленной династии. Это был так называемый Период Вёсен и Осеней: время, с одной стороны, децентрализации власти и феодальных битв, а с другой – культурного разнообразия и творчества. Китай еще долго не будет знать столь плодотворной в культурном отношении эпохи. Возможно, это цена, заплаченная за внутреннюю стабильность, которая, пусть и несовершенна, но все же намного превосходит стабильность свирепого Запада, находящегося в состоянии бесконечной войны.

Таким образом, когда на заре шестого века до н. э. родился Анаксимандр, человеческая цивилизация существовала и была высокоорганизованной уже на протяжении тысяч лет. Движение товаров и идей между континентами было интенсивным. В Милете, возможно, уже можно было купить китайский шелк, как можно было это сделать двумя столетиями позже в Афинах. Большинство людей выживали, обрабатывая землю, разводя животных, ловя рыбу, охотясь или занимаясь торговлей, другие, как и сегодня, накапливали власть и богатство, воюя друг с другом.

В каком состоянии были знания и культурный климат в мире Анаксимандра? Трудно сказать, потому что шестой век, в отличие от последующих многословных эпох, оставил после себя относительно мало письменных документов. Некоторые великие произведения, влияние которых сохраняется и по сей день, уже были созданы: основные части Библии («Второзаконие», вероятно, датируется примерно этим временем), древнеегипетская Книга мертвых, великие эпосы, такие как «Эпос о Гильгамеше», «Махабхарата», «Илиада» и «Одиссея» – великолепные, грандиозные истории, в которых человечество размышляет о самом себе, своих мечтах и своих безрассудствах.

Письменность возникла за три тысячи лет до этого. Письменные законы существовали уже по крайней мере тысячу двести лет, с тех пор как Хаммурапи, шестой царь Вавилона, записал свои законы на великолепных базальтовых стелах, которые были возведены в каждом городе его огромной империи. Одна из этих стел сейчас выставлена в Лувре в Париже, и трудно остаться равнодушным, глядя на нее и читая перевод ее текста.

А что до научных знаний? В Египте и особенно в Вавилоне были разработаны основные принципы математики, известные нам благодаря найденным в раскопках сборникам математических задач и ответов. Молодые египетские писцы научились выполнять простое деление, для того чтобы мешки с зерном можно было распределить поровну между заимодателями или в соответствии с определенными пропорциями. (У одного купца есть двадцать мешков зерна, которыми он должен заплатить двум рабочим, один из которых работал втрое больше другого. Сколько мешков он должен отдать каждому?)

Были известны методы вычислений для деления чисел на два, три, четыре и пять, но не на семь. Задачу, требующую деления на семь, приходилось переформулировать в других терминах. Константа, известная нам как π (а именно 3,14…), использовалась, как и сегодня, для вычисления периметра круга по его диаметру, но точное значение π было неизвестно.

Египтянам было известно, что треугольник со сторонами в пропорции 3:4:5 имеет прямой угол. Математические знания египтян и вавилонян примерно соответствовали знаниям продвинутого ученика второго или третьего класса в современной школе. Часто можно услышать о необычайном уровне развития древневавилонской математики. Это верное утверждение, однако его следует правильно интерпретировать: вавилоняне разработали понятия, которые в наше время изучают семилетние дети. Но дело в том, что накопить знания, которые сегодняшние дети получают в начальной школе, человечеству было крайне нелегко.

В Египте, Вавилонии или Иерусалиме, на Крите или в Микенах, в Китае или Мексике знания были сосредоточены при царских и императорских дворах. Основополагающей формой политической организации человечества в первых великих цивилизациях была монархия – централизованная система власти. Я думаю, мы можем сказать, что великие монархии были великими цивилизациями. Законы, торговля, письменность, знание, образование, религия, политическая структура – все это существовало в основном в царских и императорских дворцах. Структура монархии позволила цивилизации развиваться, гарантируя безопасность и стабильность. Порой стабильность удавалось поддерживать, но иногда она рушилась, как это происходит и сегодня.

Вавилонский двор вел учет важных и примечательных фактов. К ним относились цены на зерно, описания катастрофических событий и – что было крайне важно для будущего развития науки – записи астрономических данных, таких как затмения и положение планет. Восемь веков спустя, во времена Римской империи, Птолемей все еще пользовался данными из древних вавилонских архивов и считал их достаточно надежными. Он сетовал на отсутствие доступа к полному собранию вавилонских документов о положении планет, но в его распоряжении были таблицы затмений, составленные во время правления Набонасара около 747 года до н. э., за столетие до Анаксимандра. Птолемей даже выбрал начало правления Набонасара в качестве нулевого года для своих тщательных астрономических расчетов.

Записи астрономических данных мы можем найти в еще более глубокой древности. В частности, на клинописной табличке на ил. 3 указаны (правильные) положения Венеры на небе в течение многих лет в период правления Амми-цадуки, а именно около 1600 года до н. э., то есть за тысячелетие до Анаксимандра.

Будет полезно остановиться и поразмышлять об этой древней астрономии, потому что она имеет отношение к будущей науке. Что значили эти данные для вавилонян? Почему они их записывали? Почему вавилоняне наблюдали за небесами?

Причина интереса вавилонян к небесам четко изложена на сотнях тысяч сохранившихся древних табличек. С одной стороны, люди обращали внимание на закономерности определенных астрономических явлений и извлекали из них практическую пользу. С другой стороны, они стремились установить взаимосвязь между астрономическими и земными явлениями. Мы рассмотрим эти два мотива по отдельности.

Ил. 3. Клинописная табличка, начертанная в Ниневии в седьмом веке до н. э. На ней записаны наблюдения за положением планеты Венера, сделанные за тысячу лет до этого, во время правления Амми-цадуки (Британский музей).

Средиземноморский климат требует от фермеров аккуратного следования годовым циклам. Но как возможно держать такой четкий ритм в мире, где нет календарей и газет, и в регионе, где времена года на первый взгляд практически не отличаются друг от друга? Небо и звезды предлагают относительно простое решение. Люди знали об этом на протяжении веков, и эти знания были широко распространены. Например, Гесиод в «Трудах и днях» описывает такие явления прекрасным языком:

И

Перс, к которому Гесиод обращается в поэме, был его братом. И еще:

Короче говоря, согласно Гесиоду, месяц года легко определить, наблюдая за звездами: когда вечером над морем появляется Арктур, приходит весна; осень начинается, когда созвездие Ориона и Сириус – Собачья звезда – находятся над головой; а осень заканчивается и начинается зима, когда Плеяды полностью заходят за горизонт. Также, согласно Библии, Яхве создал звезды на четвертый день, чтобы те стали «служить для особых знамений» и «служить для указания дней и лет».

Таким образом, очевидно, что крестьяне на протяжении веков понимали в движении солнца и звезд по небу гораздо больше, чем среднестатистический образованный человек понимает сегодня. Гесиод как об общеизвестном факте говорит, что для определения времени года достаточно просто взглянуть на созвездие, видимое на востоке во время рассвета. Мало кто из современных университетских профессоров обладает таким навыком.

Временами Гесиод, кажется, говорит о самих звездах как о причинах, обуславливающих человеческое поведение, как в его необычайных стихах о летнем зное.

Мне трудно сказать, следует ли это понимать так, будто Сириус становится причиной мужского слабосилия, или же «собачья звезда» здесь просто обозначает само лето. В данном контексте подобное различение может быть несущественным: возможно, Гесиод просто имеет в виду, что когда Сириус находится высоко в небе (летом), то люди слабы, и о причинно-следственных отношениях речи здесь не идет. Мы сами иногда говорим: «Полдень нагоняет на меня сон», не задумываясь о том, вызвана ли усталость временем суток или обеденной трапезой.

Это позволяет мне перейти ко второй и более важной роли древней астрономии как попытки установить связь между небесными явлениями и событиями, имеющими непосредственную важность для человека. Вопрос зависимости событий в мире от событий на небе волновал людей с самой ранней древности – и неважно, понималась такая зависимость как причинно-следственная или как простое совпадение. Впрочем, неизвестно, имело ли вообще значение такое различие в шестом веке до н. э. Вернемся к Вавилонии. На табличке на ил. 3 мы, например, находим: «На пятнадцатый день месяца Венера исчезла[8]. Она пропала с Небес на три дня. Затем на восемнадцатый день одиннадцатого месяца она вновь появилась на востоке. Полились новые источники, бог Адад ниспослал дождь, богиня Эа ниспослала свои потопы».

Такого рода представление, связывающее события на небесах и на земле, встречается почти повсеместно в дошедших до нас древних клинописных текстах об астрономии. Вот еще один пример того же периода, объясняющий появление Солнца на небе перед рассветом.

Если в месяце нисану [первый месяц вавилонского календаря, приблизительно март-апрель] солнце на заре предстанет окропленным кровью и свет холодным, тогда мятеж на земле не утихнет, и бог Адад совершит заклание.

Если в месяце нисану заря предстанет окропленной кровью, то будут сражения на земле.

Если на первый день месяца нисану заря предстанет окропленной кровью, то наступят великие тяготы, и плоть человеческая будет поглощена.

Если на первый день месяца нисану заря предстанет окропленной кровью, а свет холодным, то царь умрет, и будет траур на земле.

Если же случится это на второй день месяца нисану, то умрет один из царских сановников, и будет траур на земле. Если на третий день месяца нисану заря предстанет окропленной кровью, то настанет затмение.

Все вавилонские документы ясно показывают, что сбор астрономических данных, например, о затмениях и положении планет, был мотивирован верой в то, что эта информация связана с событиями, представляющими непосредственный интерес для человечества: войнами, наводнениями, смертями правителей и так далее.

Эта вера, конечно, полностью ошибочна, но по сей день ее исповедует, пожалуй, большинство людей – даже в высокообразованных странах, и даже те, кто занимает очень высокие посты.

В Вавилонии люди собирали астрономические данные и искали закономерности и связи между событиями на небесах и на земле. Но взаимосвязь между собственно небесными событиями также представляла для них интерес. Мы не можем исключать, что кто-то во времена Анаксимандра был способен с определенной точностью предсказывать затмения или, если говорить о солнечных затмениях, предсказывать хотя бы дату, когда такое затмение может произойти. Это несложно, ведь во временных интервалах между затмениями существуют закономерности. Умный и заинтересованный человек, изучив данные, может довольно легко найти эти закономерности[9].

Древние греки с изумлением сообщали, что Фалес, учитель Анаксимандра, предрек солнечное затмение, хотя никому не известно, как ему это удалось. Мы не знаем, достоверна ли эта история, но, по всей вероятности, Фалес побывал при вавилонском дворе.

События на другой стороне планеты иллюстрируют другую цель астрономии. В шестом веке до н. э. в Китае, вероятно, уже был основан знаменитый императорский институт астрономии. Согласно книге «Шу Цзин» («Книга документов»), которая датируется примерно 400 годом до н. э., изучение астрономии в Китае началось при легендарном императоре Яо, который жил приблизительно за две тысячи лет до наступления нашей эры. В «Шу Цзин» говорится, что Яо:

повелел [братьям] Си и Хэ, почтительно повинуясь беспредельному Небу, [создать] календарь, [основанный на движении] Солнца, Луны, звезд и созвездий, и почтительно передать людям [сведения] о временах года[10].

У Си и Хэ было по два сына, которых отправили на четыре стороны Земли с заданием определить, когда там происходят солнцестояния и равноденствия. Наконец император снова обратился к Си и Хэ.

Первопредок [Яо] сказал: «О, [обращаюсь] к вам, [братья] Си и Хэ, тридцать шесть декад и шесть дней с добавлением месяца в [високосном году] – это год, [он] делится на четыре сезона». [Затем он] разрешил [Си и Хэ] направлять [работу] ста жрецов гун, и [они] блестяще справились с этим[11].

Главным вопросом, побудившим к исследованию астрономических явлений и основанию института, безусловно, является проблема календаря[12]. Развитие настоящих астрономических знаний в Китае относится, скорее всего, к периоду правления династии Хань, то есть началось оно примерно через два столетия после Анаксимандра и гораздо позже, чем в Вавилонии.

В течение последующих тысячелетий китайские астрономы разработали рудиментарные техники предсказания положения планет и затмений. Однако успехи императорского института астрономии в Китае были далеко не блестящими, несмотря на то что, во-первых, он существовал почти без перерыва более двадцати веков, и, во-вторых, в его распоряжении были астрономические наблюдения, собранные за тысячи лет, а также одни из самых блестящих умов империи, отобранные в ходе череды строгих экзаменов. И даже триста лет назад методы института для предсказания небесных явлений значительно уступали методам, описанным Птолемеем в «Альмагесте» более чем за пятнадцать веков до этого. Сверх того, институт тогда еще не осознавал того факта, что Земля круглая.

Интерес китайских императорских властей к астрономии был обусловлен не только необходимостью составлять календарь, но и религиозными и идеологическими соображениями. Официальный культ Конфуция, как и религии Древней Греции и современной Европы, учил, что Небо является местом пребывания божественного. Император был посредником между Небом и Землей, тем, кто гарантирует и поддерживает порядок – одновременно мирской, общественный и космический. Согласно Конфуцию, эта функция императора должна была выполняться посредством обрядов – так же, как в католической церкви ритуал мессы обновляет и укрепляет союз между Богом и человечеством и восстанавливает порядок для людей, заблудших в суматохе повседневности. Императорский институт астрономии выполнял важнейшую миссию по установлению официального расписания обрядов, «чтобы установить согласие с августейшим Небом».

Некоторые проведенные с осторожностью аналогии между китайской и вавилонской астрономией могут помочь нам пролить свет как на причины интереса Вавилонии к звездам, так и на связь вавилонской астрономии с более поздней древнегреческой астрономией. История астрономии в Китае показывает, что недостаточно наблюдать за небесными явлениями на протяжении многих веков при полной поддержке политических властей для того, чтобы прийти к науке в современном ее понимании (такой, как у Коперника, Кеплера, Галилея и Ньютона). Более того, этого было недостаточно даже для разработки эффективной, предсказательной и точной математической теории (как у Гиппарха и Птолемея). Не было этого достаточно и для отчетливого прогресса в понимании устройства мира (как у Анаксимандра). Схожим образом древние месопотамские цивилизации наблюдали за небесными явлениями непрерывно и упорно в течение тысячелетий, но они так и не продвинулись дальше сбора довольно неточных данных, которые интерпретировались в рамках абсолютно ошибочной концептуальной схемы, связывающей эти явления с земными событиями[13].

Мотивы и характер изучения Небес у астрономов в Китае и Вавилонии не обязательно совпадали. Между ними были различия. Но их объединяло то, что они показали возможность изучения астрономии в контексте мировоззрения, совершенно чуждого по форме и побуждениям мировоззрению Анаксимандра, Птолемея, Коперника и Эйнштейна. Центральным предметом этой книги является вопрос о том, из-за чего мотивы и логика древней (до шестого века до н. э.) ближневосточной и древней (до семнадцатого века н. э.) китайской астрономии отличались от мотивов и логики Анаксимандра, Птолемея, Коперника и Эйнштейна.

Но вернемся все же к тому региону, который нас здесь интересует: греческому миру, в котором родился Анаксимандр.

Гесиод, который писал за столетие до рождения Анаксимандра и, должно быть, был хорошо известен на его родине, в Милете, дает нам общее представление о культуре Древней Греции до Анаксимандра. Мир, по Гесиоду, исходит из человека, он построен на тяжелом крестьянском труде и положительных, здоровых моральных ценностях. Гесиод рассматривает вопросы о смысле человеческой жизни и труда («Труды и дни»), о рождении и истории вселенной («Теогония»), предвосхищая темы и идеи, которые станут движущей силой великих философских поисков в последующих веках.

Ответы Гесиода на эти вопросы, конечно, комплексны, но они явно изготовлены из того же материала, который мы находим по всему миру, в частности, в долине Тигра и Евфрата – из материала богов и мифов.

Рассмотрим один пример. Как возник мир? Из чего он состоит? Ответ Гесиод дает в самом начале «Теогонии».

И так далее в той же великолепной манере. Схожие описания происхождения и устройства мира встречаются в мифологии практически всех цивилизаций. Далее я приведу историю о сотворении мира, изложенную в мифе «Энума элиш», который декламировали на четвертый день нового года в Вавилонии. Его текст был обнаружен на клинописных табличках двенадцатого века до н. э. (за пятьсот до Гесиода) во дворце Ашшурбанапала в Ниневии.

И так далее на протяжении сотен стихов. Созвучие с текстом Гесиода очевидно. Все дошедшие до нас свидетельства указывают на то, что именно через эти мифы человечество пыталось упорядочить мир. Люди толковали земные события как формируемые силами богов и сверхъестественных существ.

Почти все древние тексты так или иначе повествуют о богах. Боги придают миру структуру, выступают в качестве персонажей всех великих сказаний, служат оправданием власти монархий, отождествляются с этой властью, на них ссылаются в своих суждениях отдельные люди и группы, боги, наконец, являются гарантами закона.

Все древние цивилизации объединяет идея центрального положения божественного. Боги играли фундаментальную роль развитии и укладе цивилизации, по крайней мере начиная с тех времен, о которых у нас сохранились письменные свидетельства[16].

Почему все человечество создало и приняло систему мышления, в которой боги играют такую всеохватывающую роль? Когда и почему возникла эта странная структура мышления? Эти вопросы являются ключевыми для понимания природы цивилизации, и ответы на них еще не найдены. Но центральное положение и универсальность политеистических богов как базового элемента в структуре древнего мышления не вызывает сомнений. Когда родился Анаксимандр, основание для знаний искали исключительно в мифе и в божественном.

Атмосфера, сильно отличающаяся от той, что была в Иерусалиме, Вавилонии и Египте, витала в молодых городах зарождающейся греческой цивилизации, в условиях мощной географической, экономической, торговой и политической экспансии. Во всех формах выражения этой молодой культуры уже проявлялось разнообразие: например, в ионийской скульптуре, которая предвосхитила натурализм и множество видов классического греческого искусства (см. ил. 4).

Новизна этой культуры светила еще ярче в самой ранней лирической поэзии, разительно отличающейся от всего, что было написано ранее.

Изумительно.

Но именно новая сложность политической структуры особенно ярко отражала радикальную новизну греческого мира. В то время как народы всей планеты пытались достичь стабильности и стремились создать великие королевства и империи, ориентируясь на тысячелетнее правление фараонов, Греция оставалась разделенной на города, независимому положению которых все страшно завидовали. Эта фрагментарная структура оказалась отнюдь не источником слабости – она лежала в основе необычайного динамизма, который привел греческий мир к огромному успеху – как политическому, так и культурному[18].

Интеллект Анаксимандра расцвел не в богатой и эффективной бюрократии среди писцов фараона, не при высокоорганизованном дворе древней Вавилонии, где хранились знания древнего мира, а в молодом, независимом, процветающем ионийском городе на берегу моря: торговые суда приходили и уходили, а жители Милета, вероятно, считали себя хозяевами своей личной и гражданской судьбы в гораздо большей степени, чем любой подданный фараона.

Иония была небольшой областью на побережье Малой Азии и включала в себя дюжину городов с видом на море, защищенных крутым берегом, покрытым зубчатыми скалами. Здесь, на этой небольшой полоске земли, безвестной и малозначимой в мировой истории, зародился самый ранний пример критического мышления – свободный дух исследования, который впоследствии определил древнегреческую и, в конечном итоге, современную мысль. Человеческая цивилизация находится в огромном долгу перед этой землей – возможно, даже в большем, чем перед Египтом, Вавилонией и Афинами.

Также на Ионическом побережье, но ближе к центру Малой Азии, располагалось богатое Лидийское царство, которое несколькими десятилетиями ранее отчеканило первые в мире монеты. Алиатт II, царь Лидии, занял трон в 610 году до н. э., в год рождения Анаксимандра, и продолжил вести войну против Милета, которую развязал его отец, Садиатт. Однако вскоре Алиатт был вынужден переключить свое внимание на военные действия против Вавилонии и Мидийского царства, наступавших с юго-востока. Он заключил мир с Милетом и оставил город нетронутым. Гробница Алиатта до сих пор стоит на равнине между озером Мармара и рекой Гедиз, к северу от Сард, на территории современной Турции. Она представляет собой большой земляной курган, покрывающий сооружение из громадных валунов. Большие каменные фаллосы до сих пор стоят на его вершине.

Ил. 4. Курос Кройсоса, статуя из мрамора в натуральную величину, вероятно, изваянная при жизни Анаксимандра (Афины, Национальный археологический музей).

Города Ионии населяли греки. Вероятно, они прибыли из разных частей Греции задолго до этого – возможно, через столетие или два после Троянской войны – и смешались с местным населением. Города Ионии были независимы, но объединились в Ионийский союз, конфедерацию, которая по сути была преимущественно культурно-религиозной. Делегаты союза собирались в Панионии, святилище геликонского Посейдона. В 2005 году предполагаемые руины этого святилища были обнаружены на склонах горного хребта Самсун, к югу от современного Измира. Будучи чем-то вроде греческого форпоста в древних цивилизациях на юге, Иония славилась своим богатством и плодородием.

Богатство Ионии обеспечивалось не только высоко ценившимися местными продуктами, такими как оливковое масло из рощ, которые по сей день окружают руины Милета, но и торговлей с народами севера, жившими у Черного моря. Иония контролировала транзитный маршрут, благодаря которому за много веков до этого разбогатела Троя и за контроль над которым греки так дорого заплатили. Большое значение также имела торговля с Азией: товары шли по караванным путям через Малую Азию и прибывали на рынки Сирии. Корабли финикийцев, от которых греки получили свой алфавит, прибывали с юга. Иония была связующим звеном между Западом и Востоком.

В греческих городах содержалось существенное количество рабов, была смешанная экономика (которая поддерживалась сельским хозяйством, ремесленничеством и торговлей) и свободные граждане, которые при необходимости брали в руки оружие. В шестом веке до н. э. Милет был самым процветающим городом в Ионии, а возможно, и во всем греческом мире (взлет Афин и Спарты произошел позже), также это был город, наиболее близко расположенный к великим цивилизациям на юге. Историк Геродот называл Милет «жемчужиной Ионии».

Однако Милет существовал задолго до того, как его колонизировали греки. Он упоминается как Миллаванда в хеттских анналах Мурсили II, в которых говорится, что город присоединился к восстанию Уххацити в Арцаве в 1320 году до н. э. В результате Мурсили приказал своим генералам Малацити и Гулле сровнять Миллаванду с землей. Современные археологи обнаружили свидетельства тому, что город был разрушен. Однако позже хетты возвели в нем укрепления, вероятно, для защиты от нападения греков, но впоследствии город еще несколько раз разрушали различные захватчики.

Геродот пишет, что Нелей, младший сын Кодра, царя Афин, основал греческий Милет около 1050 года до н. э. Нелей и его войска убивали местных мужчин и брали их женщин в жены. Но монархия в Милете угасла к концу восьмого века до н. э. после спора между двумя потомками царского дома Нелея, Амфитрионом и Леодамантом. Амфитрион приказал убить Леодаманта и силой захватил власть. Затем изгнанный сын Леодаманта вернулся с группой последователей, которые вступили в сражение с Амфитрионом и убили его. Вскоре после этого мир был восстановлен, но монархия потеряла свою власть. Граждане избрали законодателя и «временного диктатора» Эпимена. В дальнейшем городом управлял пританейон – выборный олигархический совет магистратов, правление которого выродилось в тиранию.

Ил. 5. Экспансия Греции и Финикии в середине шестого века.

Так, Милет пережил сложный политический процесс, напоминающий события в Афинах и более позднюю историческую сагу в Риме: царь, изгнанный аристократией, которая, в свою очередь, оказывается под угрозой со стороны богатого купеческого класса, который, в свою очередь, играет роль посредника между аристократией и миром ремесленников и крестьян. Здесь происходили длительные политические сражения, в центре которых был конфликт между Плутос (Πλουτις), богачами, и Хэйромаха (Χειροµαχα), рабочими.

Эта политическая комплексность была той особенностью, которая больше всего отличала греческую культуру от царств Востока, и именно она легла в основу зарождающейся культурной революции. В 630 году до н. э., за двадцать лет до рождения Анаксимандра, к власти пришел диктатор Фрасибул, который, вероятно, получил поддержку народа, желающего свергнуть аристократию. Фрасибул в дальнейшем сыграет важную роль в истории города и приведет его к пику своего могущества.

В начале шестого века до н. э., когда родился Анаксимандр, Милет был процветающим городом. Он был одним из самых важных торговых портов греческого мира (а может, и самым важным), а также самым густонаселенным греческим городом Азии, насчитывавшим около ста тысяч жителей. Под его контролем находилась небольшая, но влиятельная морская империя, включавшая в себя несколько десятков колоний, большинство из которых было разбросано вдоль побережья Черного моря. Плиний Старший в одном из своих текстов приводит перечень девяноста колоний, основанных Милетом. В нем значатся ионийские колонии в Италии и современной Франции. Город торговал зерном из своих скифских колоний (на территории современной Украины), а также древесиной, сушеной и соленой рыбой, железом, свинцом, серебром, золотом, шерстью, льном, охрой, солью, специями и шкурами животных. Из Навкратиса поставлялись соль, папирус, слоновая кость и парфюмерия, которые прибывали с караванами из Эфиопии и Ближнего Востока. Милет производил и экспортировал терракоту, оружие, масло, мебель, текстиль, рыбу, инжир и вино. Высоко ценились его ткани.

Милетские власти основали торговый порт Навкратис в Египте, вероятно, около 620 года до н. э., за десятилетие до рождения Анаксимандра. Безусловно, недостатка в торговых и культурных контактах с древней цивилизацией Египта у Милета не было. Сильное влияние Египта заметно и в архитектуре: первые монументальные греческие храмы относились к этому периоду и были непосредственно вдохновлены египетской архитектурой с точки зрения как техники, так и стиля.

Колонии и торговля приносили не только богатство, но и возможность взаимодействия с разными народами, идеями и мнениями. Милет имел экономические и культурные связи со всем Средиземноморьем и Ближним Востоком. С ростом экономики расширялось и его мировоззрение.

Итак, Милет был богатым, свободным, способным самостоятельно противостоять амбициозной Лидии и, вероятно, наиболее подверженным влиянию передовых культур юга греческим городом. В отличие от великих городов Месопотамии и Египта, в Милете не было ни огромного царского дворца, ни могущественной касты жрецов. Этот город свободных граждан располагался в самом центре космополитизма – город, преуспевающий и находящийся в фазе необычайного расцвета искусства, политики и культуры. В общем, Милет был сердцем первого, процветающего гуманизма.

Живописные руины в Милете, которые мы наблюдаем сегодня, не относятся ко времени Анаксимандра. Старейшие из сохранившихся построек появились уже после его смерти. В 546 году, за год до своей смерти, Анаксимандр увидел, как Милет был разрушен Персидской империей, которая начала экспансию пустого пространства, оставшейся после падения Ассирийской империи. Несколько десятилетий спустя, в 494 году, после неудачной попытки восстания, Милет был разграблен и разрушен персами, которые взяли в плен и превратили в рабов большинство его жителей, а затем выслали их в Персидский залив. Этот эпизод ознаменовал конец культурного первенства Милета в Древней Греции.

К середине пятого века до н. э. Милет возродился и был отстроен по чертежам Гипподама, великого архитектора, совершившего революцию в градостроительстве. Некоторые из существующих сегодня руин датируются этой эпохой, в том числе великолепный театр, который позже перестроят римляне (ил. 6).

Знаменитые Рыночные ворота Милета (ил. 7), перевезенные в 1907 году в Пергамский музей Берлина и реконструированные там в 1928 году, были возведены уже в римский период и стали свидетелями длительного процветания Милета во времена Римской империи.

Ил. 6, вверху. Театр Милета. Ил. 7, внизу. Рыночные ворота Милета в Пергамском музее в Берлине.

Ил. 8. Изготовленная в Спарте в шестом веке до н. э. чаша, авторство которой приписывается художнику Аркесилаю. Некоторые авторы усматривают в ней влияние идей Анаксимандра, так как Земля здесь изображена в виде колонны, а Небеса (которые держит Атлас) окружают Землю. Другой персонаж – Прометей (Музеи Ватикана).

Анаксимандр, вероятно, был важной персоной в Милете. Согласно одному из источников, Клавдию Элиану, он был главой милетской колонии в Амфиполисе. Фалес, один из семи мудрецов древнегреческой традиции, жил в Милете незадолго до Анаксимандра. Фалес много путешествовал и принимал участие в общественной жизни. Они, несомненно, знали друг друга, и я рассмотрю их отношения в главе 6.

Древние источники свидетельствуют о путешествии Анаксимандра в Спарту, где он, по сообщениям, построил солнечные часы. А по словам Цицерона, Анаксимандр спас жизни многих спартанцев, предсказав землетрясение. Эта история кажется неправдоподобной, но, так или иначе, в сообщениях о том, как Анаксимандр побывал в Амфиполисе и Спарте, он изображается путешественником, а также уважаемым и известным человеком. Некоторые авторы также считают, что он мог ездить в Египет через Навкратис.

До нас не дошло никаких описаний Анаксимандра – только упоминание Диогеном Лаэртским, степень достоверности сведений которого неизвестна. Он писал, что Эмпедокл, стремясь подражать Анаксимандру, напускал на себя торжественный вид и театральную манеру поведения. Поскольку Анаксимандр записывал свои размышления, он должен был иметь доступ и к другим письменным текстам. Однако мы почти ничего не знаем как о том, что он читал, так и о его жизни, характере, внешности или странствиях.

Но интерес для нас представляют прежде всего идеи Анаксимандра. Они и очерчены в следующей главе.

2. Вклад Анаксимандра

Если бы мы знали историю, то обнаружили бы у истоков любой инновации великий ум.

Эмиль Маль, «Религиозное искусство XIII века во Франции»

Анаксимандр написал трактат в прозе «О природе» (Περι ϕυσεως), ныне утраченный. Сохранился только один фрагмент, процитированный Симпликием Киликийским в его комментариях к «Физике» Аристотеля:

О правильном переводе ведутся споры. Мы предложим следующий вариант:

Многое было написано об этой горстке загадочных слов, толкования которых легко могут принимать причудливые формы. Всегда трудно быть уверенным, когда дело касается интерпретации отрывка вне его изначального контекста. Это единственный фрагмент, который свидетельствует о работах Анаксимандра непосредственно, однако он не указывает нам на то, что в его идеях действительно представляет интерес.

Впрочем, многие греческие источники передают содержание книги Анаксимандра. Конечно, значительная часть этих источников относится к более позднему времени, все они косвенные и иногда ненадежные. Среди наиболее интересных – Аристотель, который писал всего через два столетия после Анаксимандра и неоднократно рассуждал о его идеях. Вполне вероятно, что у Аристотеля в его знаменитой библиотеке была копия текста Анаксимандра. Теофраст, ученик Аристотеля и его последователь, принадлежащий к перипатетической школе, подробно описал идеи Анаксимандра в своей работе по истории философии. Этот труд Теофраста также утрачен, но у ряда более поздних авторов содержится обширная информация о нем – например, у Симпликия, жившего в Александрии и Афинах в шестом веке н. э. Симпликия от Анаксимандра отделяют более тысячи лет.

Сегодня попытка реконструировать идеи Анаксимандра из многочисленных, пестрых и поздних источников становится сложной головоломкой. Разумеется, обугленные свитки, найденные во время археологических раскопок в древнеримских библиотеках, сегодня разворачиваются и расшифровываются с помощью все более совершенных техник. То же самое можно сказать и о рентгеновских снимках повязок египетских мумий, которые часто делались из полосок папирусных манускриптов. Поэтому мы все еще можем надеяться, что текст Теофраста – или, вероятно, даже Анаксимандра – может быть найден. (Это вполне возможно. Имя Анаксимандра встречается во фрагменте каталога, в котором перечислены авторы, чьи произведения хранились в римской библиотеке, недавно обнаруженной в Таормине.) Но пока, чтобы узнать содержание книги Анаксимандра, мы вынуждены полагаться на реконструкцию по косвенным источникам.

Здесь я не буду вдаваться в подробности сложного искусства реконструкции текстов. Я лишь кратко изложу ключевые идеи, которые можно обоснованно приписать Анаксимандру, отталкиваясь от тех реконструкций содержания его книги, которые кажутся мне наиболее достоверными. Я следую, в частности, за Чарльзом Каном, Марселем Коншем, Дирком Купри и Дэниелом Грэмом и занимаю промежуточную позицию между безусловной строгостью – приписыванием Анаксимандру только тех идей, которые можно проследить до него с абсолютной уверенностью, и безусловной щедростью – приписыванием ему всего, что признает за ним Древний мир.

Принимая в расчет все вышесказанное, я приведу краткое изложение вероятного содержания работы «О природе» Анаксимандра.

1. Превращение одной вещи в другую регулируется «необходимостью», которая определяет, как явления разворачиваются во времени.

2. Множество вещей, составляющих природу, происходит от единого начала, или принципа, именуемого апейрон (απειρον), «неопределенное» или «бесконечное».

3. Мир появился, когда горячее и холодное отделились от апейрона. Это разделение породило космический порядок. Огненный шар окутал воздух и Землю, «словно кора дерева». Затем этот шар распался и был заключен внутри колес, образующих Солнце, Луну и звезды. Первоначально Земля была покрыта водой, которая постепенно испарялась.

4. Земля – это тело конечных размеров, парящее в космосе. Она не падает, потому что нет определенного направления, в котором она могла бы упасть. Над ней «не преобладает никакое другое тело».

5. Солнце, Луна и звезды вращаются вокруг Земли, образуя полные круги. Громадные колеса, похожие на колеса повозки, несут их по этим кругам (ил. 9). Внутри они полые (как велосипедная шина), наполнены огнем и имеют отверстия по всей своей обращенной внутрь поверхности. Солнце, Луна и звезды, которые мы наблюдаем на небе, – это огонь, видимый через эти отверстия. Колеса, вероятно, нужны для того, чтобы объяснить, почему планеты не падают. Звезды находятся на ближайшем к нам колесе, Луна – на среднем колесе, а Солнце – на колесе, самом дальнем от нас. Они удалены от Земли в пропорции 9:18:27[19].

6. Метеорологические явления вызваны естественными причинами. Дождевая вода – это вода из моря и рек, которая испаряется под воздействием тепла от Солнца. Ее уносит ветер, и затем она падает на Землю. Гром и молния возникают из-за столкновения и разделения облаков. Землетрясения происходят в результате образования разломов в Земле, вызванных, например, чрезмерной жарой или осадками.

Ил. 9. Гипотетическая реконструкция карты мира Анаксимандра.

7. Все животные появились из моря или из первичной влаги, которая когда-то покрывала Землю. Таким образом, первые животные были либо рыбами, либо похожими на рыб существами. Когда вода испарилась с некоторых территорий, они перебрались на сушу и приспособились к жизни на ней. В частности, человек не мог родиться в своем нынешнем виде, потому что младенцы не способны к самостоятельному существованию, поэтому кто-то должен был их вскармливать. Они выросли из рыбоподобных существ.

К этим теориям можно добавить следующие пункты.

8. Анаксимандр составил первую карту известного на тот момент мира (ил. 9). В следующем за ним поколении другой милетец, Гекатей, расширил эту карту. Карта Гекатея послужила основой для всех остальных древних (а значит, и современных) карт.

9. Анаксимандр написал первый текст в прозе о природных явлениях. Более ранние работы о происхождении и устройстве мира (например, «Теогония» Гесиода) всегда писались в стихах.

10. Анаксимандру традиционно ставят в заслугу то, что он принес гномон в греческий мир, возможно, увидев его в Вавилонии. Гномон – это стержень, установленный вертикально в земле. Измеряя длину отбрасываемой им тени, можно определить высоту Солнца. Гномон позволил разработать комплексную астрономическую модель движения Солнца.

11. Некоторые авторы сообщают, что Анаксимандр был первым, кто измерил наклон эклиптики (путь, который Солнце будто бы проходит по небу в течение года). Это представляется возможным, если предположить, что он систематически использовал гномон (и, вероятно, так оно и было), поскольку измерение угла наклона эклиптики – это основная функция гномона.

Восстановить общие интеллектуальные рамки, в которых были расположены эти идеи, довольно сложно. Жерар Наддаф предполагает, что главной целью Анаксимандра было, используя новую рациональную и натуралистическую перспективу, реконструировать и объяснить историю существующего порядка вещей, как природного, так и социального, от момента возникновения Вселенной и до настоящего времени. Наддаф отмечает, что космологические мифы преследуют схожие цели. Анаксимандр вписывается в традицию космологических мифов, но коренным образом меняет ее метод, ведь исходит он из натуралистической точки зрения.

Вне зависимости от того, что двигало Анаксимандром в его исследованиях, нельзя сказать, что совокупность возникших у него идей и полученных им результатов представляет собой научный корпус в современных научных терминах. Здесь отсутствуют его существенные элементы.

Например, ему недостает стремления найти математические законы, лежащие в основе природных явлений. Сама эта концепция появится в поколении после Анаксимандра, в пифагорейской школе. Она будет развиваться на протяжении последующих веков и в конечном итоге приведет к грандиозным достижениям александрийской науки, в частности, к астрономии Птолемея и Гиппарха – памятнику математической физики.

Ил. 10. Гномон восемнадцатого века, Пекин.

Кроме того, хотя Анаксимандр и был крайне внимательным наблюдателем, у него отсутствует сама идея проведения эксперимента как создания искусственных ситуаций с целью наблюдения и измерения для решения конкретных задач. Пройдет более двух тысяч лет, прежде чем эта идея в зрелой форме будет реализована в работах Галилео Галилея и станет краеугольным камнем современной науки.

Список различий между теориями Анаксимандра и современной наукой можно продолжить: многие аспекты представлений Анаксимандра явно архаичны.

Тем не менее за этими архаичными элементами скрывается далеко идущая концептуальная новизна теорий Анаксимандра и их огромная значимость для развития научного мышления. В следующих главах я рассмотрю вклад Анаксимандра в науку, его значение и наследие, сделав это не с точки зрения историка древнегреческой культуры, а с позиций современного ученого.

3. Атмосферные явления

Прежде чем приступать к основной теме, то есть к космологии Анаксимандра и к деликатной теме апейрона, я считаю крайне важным обсудить аспект идей Анаксимандра, который часто рассматривается как второстепенный, но, как мне кажется, имеет центральное значение. Я говорю о его понимании атмосферных явлений в натуралистических терминах.

Мы знаем, например, из Ипполита следующее:

[Анаксимандр считает], что дождь происходит из паров, которые под воздействием Солнца поднимаются от Земли.

Из Аэция и Сенеки мы узнаем, что:

Гром, вспышки, удары молний, ураганы и тайфуны: согласно Анаксимандру, все эти явления происходят от ветра.

А что такое ветер? Снова обращаемся к Аэцию:

Согласно Анаксимандру, ветер есть поток воздуха, в котором тончайшие и влажные частицы приходят в движение и смешиваются под влиянием Солнца.

Аммиан Марцеллин доводит до нас сведения о том, как Анаксимандр объясняет землетрясения:

Анаксимандр говорит, что, высыхая от чрезмерной сухости зноя или [от] влаги после ливней, земля разверзает огромные трещины, в которые проникает наружный воздух, неистовый и чрезмерный, и, сотрясенная <…> она колеблется в своих основаниях. Поэтому ужасы такого рода случаются либо во времена удушливого зноя, либо от чрезмерного пролития небесных вод.

И так далее. (Именно по такого рода источникам мы можем судить о содержании книги Анаксимандра.)

Если прочесть эти идеи Анаксимандра о природных явлениях в общем контексте греческой культуры, то покажется, что они лишь подтверждают интерес греческого мира к атмосферным явлениям, уже проявленный, например, в религии. Если же мы прочтем их в свете нынешних знаний и полного современного понимания физической природы метеорологических явлений, они покажутся нам просто наивными попытками объяснить различные феномены – некоторые из этих попыток привели к ошибочным выводам (землетрясения не происходят, когда идет слишком сильный дождь или когда становится слишком жарко), другие – к верным (дождь действительно возникает в результате испарения воды с поверхности Земли).

Впрочем, оба эти прочтения недальновидны. Они игнорируют тот факт, что во всех дошедших до нас текстах, написанных до Анаксимандра, такие природные явления, как дождь, гром, землетрясения и ветер, всегда объясняются исключительно в мифических и религиозных терминах: как проявления непостижимых сил, приписываемых божественным существам. Зевс приносит дождь, Эол – ветер. Посейдон приводит в движение волны в море. До шестого века до н. э. мы не находим никаких признаков того, что кто-то пытался осмыслить эти явления как связанные с естественными причинами, не зависящими от воли и решений богов.

В определенный момент истории человечества возникла идея, что можно понять эти явления – их взаимозависимость, причины, связи, – не ссылаясь на капризы богов. Этот грандиозный поворотный момент произошел в греческой мысли шестого века до н. э., и во всех древних текстах он неизменно связывается с Анаксимандром.

Я думаю, что этот переход между двумя эпохами был упущен из виду по двум причинам.

С одной стороны, античные авторы признавали новаторство натуралистического подхода Анаксимандра, они часто и подробно его обсуждали. Но натуралистические объяснения природных явлений, предложенные Анаксимандром и его последователями, в древности еще не достигли большого успеха. Конечно, древнегреческая наука добьется выдающихся результатов: она математически точно опишет астрономические явления, такие как движение Солнца, Луны, других звезд и планет; прольет свет на статику и оптику; заложит основы научной медицины и совершит множество других открытий. Но при этом будет иметь весьма ограниченный успех в объяснении сложных физических явлений – таких, какие рассматривает метеорология. Поэтому теория Анаксимандра, предлагающая объяснения с позиций натурализма, оставалась для древних авторов лишь гипотезой, а не устоявшимся способом объяснять эти явления.

Это видно из нескольких процитированных выше текстов, ведь ни в одном из них не говорится: «Анаксимандр понял, что», скажем, дождь появляется в результате испарения воды на Земле. Вместо этого мы находим: «Анаксимандр считает, что» или «согласно Анаксимандру». Для древнего мира было еще не ясно, эффективна ли теория Анаксимандра, объясняющая атмосферные явления на натуралистической основе.

С другой стороны, сегодня нам представляется совершенно очевидным тот факт, что атмосферные явления имеют естественные причины. Настолько очевидным, что мы упускаем из внимания тот огромный, концептуальный скачок, который был необходим, чтобы сформулировать эту гипотезу.

В греческой религии небо было привилегированным, божественным местом, а метеорологические феномены были наиболее характерным для богов способом явить себя. Зевс, отец богов, повелевал молниями. Посейдон вызывал землетрясения. Сама непредсказуемость погодных явлений отражала степень божественной свободы. Поиск натуралистической интерпретации этих явлений, то есть такой, которая не зависела бы от богов, указывал на решительный разрыв с религиозным пониманием мира.

В «Облаках», написанных через полтора века после смерти Анаксимандра, Аристофан показывает, что натуралистическое объяснение причин грома и молнии Анаксимандра все еще воспринималось как кощунственное в отношении Зевса.

Комедия заканчивается избиением Сократа и его друзей – развратителей молодежи и богохульников.

Комедия Аристофана получилась веселой, и говорят, что Сократ (настоящий) после первого представления, будучи в благодушном настроении, поднялся с места, чтобы сообщить о своем присутствии и поприветствовать зрителей. Платон в «Пире» также описывает, как Сократ и Аристофан в дружеской атмосфере вместе обедают. Тем не менее двадцать пять лет спустя Сократа судил афинский суд и приговорил его к смертной казни за развращение юношества своими учениями и за непочитание богов, чтимых городом, – то есть основанием послужили именно те обвинения, которые Аристофан выдвинул против него в «Облаках». Сократу вменялась вера в то, что метеорологические явления могут быть поняты без ссылки на богов, иными словами, как явления природные – что в точности соответствует смелой гипотезе Анаксимандра.

Мнение о том, что дождь может быть вызван движением ветра и теплом Солнца без прямого вмешательства Зевса, вероятно, было столь же обескураживающим для набожного грека того времени, как идея о том, что человеческая душа есть просто результат взаимодействия атомов – для современного набожного католика. Однако с одним отличием: современный католик борется с натурализмом уже двадцать шесть веков, в то время как Анаксимандр, насколько мы можем судить, был первым, кто предложил подобное натуралистическое понимание мира. Я вернусь к проблеме взаимоотношений между религией и идеей натуралистического объяснения Анаксимандра в последних главах.

Натуралистическая теория Анаксимандра выходит далеко за рамки метеорологических явлений. Чтобы оценить ее в полной мере, мы можем сравнить описание происхождения мира, данное Гесиодом (цитируемое в главе 1: «Прежде всего во вселенной Хаос зародился, а следом широкогрудая Гея…»), и описание Анаксимандра, кратко изложенное в пункте 3 главы 2 («Мир появился, когда горячее и холодное отделились от апейрона… Огненный шар окутал воздух и Землю, „словно кора дерева“»). Дэниел Грэм недавно провел тщательное сравнение между этими описаниями, и я резюмирую его выводы далее. С одной стороны, очевидно сходство намерений в стремлении описать происхождение мира и проследить его историю. Это сходство показывает преемственность в изучении этой проблемы и культурные корни основных интересов Анаксимандра. С другой стороны, направления, в которых каждый из них двигался в поисках решения, различались кардинальным образом. Гесиод, как я подчеркивал в главе 1, легко вписывается во всеобщую традицию: он рассказывал историю мира как серию рассказов о богах и их личных отношениях. Анаксимандр, напротив, жестоко и радикально порвал с этой традицией. В мировой истории он не обнаружил ни следа сверхъестественного. Вещи, существующие в мире, он объяснял в терминах, собственно, мирских вещей: огонь, холод, тепло, воздух, земля. И именно мирские вещи требуют объяснения: Солнце, звезды, Земля.

Невнимательный читатель легко может принять теорию возникновения мира Анаксимандра за некую приблизительную версию истории Большого взрыва, которую изучает современная космология. Однако не следует делать вывод, что это смутное сходство указывает на какое-то таинственное предвидение со стороны Анаксимандра; это совершенно не так. Такое сходство не является ни случайным, ни таинственным: Анаксимандр для объяснения космоса выступает с точным методологическим предложением, которое позволяет объяснить факты мира в материалистических терминах. Это методологическое предложение доказало свою эффективность, и мы по сей день продолжаем от него отталкиваться. В отличие от любых других космологий, зародившихся во всех цивилизациях, теория Большого взрыва, как и теория Анаксимандра, является попыткой понять мировую историю исключительно в терминах естественных вещей, без ссылки на божественное. (Есть еще одна область, где Анаксимандр, благодаря своему натурализму, добился невероятных успехов: речь идет о его размышлениях о происхождении человека и жизни в целом. Согласно Анаксимандру, жизнь начинается в море. Он недвусмысленно говорил о том, что эволюция живых организмов связана с изменением климатических условий. Сначала появляются морские организмы, которые по мере увеличения поверхности суши мигрируют на нее и адаптируются к жизни на ней. Также он задавался вопросом о том, от каких живых существ могли произойти первые люди. К этим вопросам ученые вернутся только в последние столетия благодаря Дарвину, и это приведет к тем судьбоносным результатам, о которых нам всем известно. От того, что эти идеи, пусть даже в ограниченном виде, присутствовали уже в шестом веке до н. э., захватывает дух.)

Даже если объяснения, предложенные Анаксимандром, и были ошибочными, сам факт того, что он предложил изучать естественные причины атмосферных явлений и находить им естественные объяснения, знаменует собой рождение научного исследования мира. Но, к слову, не все объяснения Анаксимандра ошибочны. Напротив, большинство из них на удивление точны. Происхождение дождевых осадков действительно связано с испарением воды на Земле под воздействием солнечного тепла. Ключевым физическим событием при землетрясении действительно является разлом в земле. Жизнь действительно зародилась в морях и в ходе своей эволюции перебралась на сушу. Но как Анаксимандру удалось понять все это?

Возможно, дело в простом скептицизме по отношению к общепринятым объяснениям. Через столетие после Анаксимандра Гекатей Милетский, который в своих работах опирался на карту Анаксимандра и был первым греческим историком, начал свои «Генеалогии» знаменитым инципитом: «Так говорит Гекатей Милетский: я пишу это так, как мне представляется истинным, ибо рассказы эллинов многоразличны и смехотворны, как мне кажется»[22].

Как только идея поиска натуралистических объяснений была высказана, и зародился здоровый скептицизм, определенное количество разумных объяснений напрямую последовало из простого наблюдения за миром.

Давайте вспомним, как в начальной школе мы все, глядя в учебники, с удивлением изучали круговорот воды в природе. Капля воды выпадает в виде дождя, течет по рекам, достигает моря, испаряется под воздействием солнечного тепла, уносится ветром и снова выпадает в виде дождя. Это потрясающий пример сложности, но, прежде всего, постижимости нашего прекрасного мира. В школьных учебниках об этом не говорится, но первым, кто понял, что вода совершает циклическое путешествие, был Анаксимандр из Милета.