Элита богатства. Исследование психологии супербогатых предпринимателей бесплатное чтение

Всякий раз, когда в научной литературе используется термин «элита», следует указывать, что у него нет единого определения. «Среди западногерманских исследователей элиты нет особого консенсуса», – заметил в 1986 г. Вольфганг Фельбер. «Единственная характеристика, которую все авторы приписывают элите, – это, как совершенно правильно сказал Эндрувейт, качество отобранности. К элите относятся только те люди, которые, пройдя определенный отбор, доказали свое превосходство над другими членами социальной системы в отношении определенных характеристик. <…> Кроме качества отобранности, у всех авторов нет других характеристик, присущих элите»[89].

В 2004 г. Барбара Васнер пришла к аналогичному выводу: «Что касается определения элиты, то в настоящее время существуют лишь очень узкие пределы консенсуса между различными теориями элиты. Все они исходят из того, что элита состоит из людей, прошедших процесс отбора (в любой форме). Они рассматриваются (часто положительно) как меньшинство. Однако помимо этих фундаментальных соображений между различными теоретиками существует мало согласия»[90].

В 2003 г. Беата Крайс выделила два составляющих элемента термина «элита»: процесс отбора, основанный на особых личных достижениях, и общественное признание этих достижений как успеха. «Ключевым элементом этой концепции принадлежности к элите являются личные достижения, а не титул или привилегия, данные при рождении. Таким образом, в элиту входят те люди, которые достигли наивысших результатов в соответствии со стандартами соответствующего процесса отбора». Кроме того, должен быть выполнен и второй критерий: «…общественное признание… достижения, успеха. Поэтому крайне важно, чтобы это было достижение, которое, во-первых, признано обществом как значимое и, во-вторых, чтобы оно получило общественное признание, чтобы оно было принято как успех»[91].

В 2004 г. Виктория Кайна обнаружила, что «до сих пор не достигнут консенсус в отношении того, кто принадлежит к элите данного общества и почему индивид причисляется к элите». Наиболее общее понимание элиты касается «небольшого числа людей, которые оказались сгруппированы в результате процесса отбора и конкуренции, того самого процесса, который одновременно гарантирует и оправдывает их выделяющееся положение в обществе»[92].

В 2006 г. Армин Нассехи заявил, что дискурс социальных наук, окружающий область исследования элиты, застрял на попытке определить «основные характеристики предмета». В этой области исследователи не могли опереться на какой-либо консенсус или даже на четкое представление о составе элит и наилучшем подходе к их исследованию. «Дискурс элиты, похоже, в первую очередь или по крайней мере в значительной степени связан с тем, чтобы сначала определить в концептуальных терминах, что́ именно этот термин может обозначать. Почти достигнут консенсус относительно того, существуют ли элиты на самом деле, меньше консенсуса относительно того, нужны ли элиты на самом деле, и почти нет консенсуса относительно того, что их отличает»[93].

Два года спустя Кристина Кестель заявила, что термин «элита» «проблематичен по причине своей крайней неоднозначности»[94]. Она описала «путаницу различных определений, пытающихся примириться с реальностью»[95]. И подтвердила: «Тем не менее возможно прийти к наименьшему общему знаменателю, сформулировать основное понятие термина „элита“, что, по крайней мере, также означает, что элита – это социальный субъект, который появляется как продукт процесса отбора и затем становится видимым для других как меньшинство, оказывающее определенное влияние на развитие общества». Однако она признала, что это «наименьший общий знаменатель, определенный в крайне расплывчатых терминах»[96].

Как было показано выше, ученые раз за разом убеждались в том, что едва ли существует консенсус относительно определения «элиты». Это относится к исследованиям, проведенным как в США, так и в Германии. В 2012 г. американский социолог Шамус Рахман Хан заявил, что определение термина «элита» – непростая задача, так как «ученые в этой области редко дают определение своему термину, и, таким образом, существует мало согласия (или даже дискуссий по поводу) определения». Сам Хан дает общее определение элиты как «тех, кто имеет непропорционально большой контроль над ресурсом или доступ к нему»[97].

В 2006 г. Герфрид Манклер, Грит Страфиенбергер и Маттиас Болендер отметили, что проблема с определением начинается с «двойного значения» термина «элита»: «Это одновременно социально-аналитическая и политико-полемическая категория. Его использование в основном чревато двусмысленностью из-за желания либо определить элиту нормативно, либо описать ее положительно»[98]. В этой книге термин используется как социально-аналитический описательный термин, а не как нормативный.

Фелбер предложил еще одно различение в отношении термина «элита» в зависимости от того, на основании каких характеристик – субъективных или объективных – происходит отнесение к элите. «Субъективные» критерии – это те, которые сосредоточены на фактах сознания; соответственно, индивиды, принадлежащие к элите, – это те, которые, как считается, принадлежат к элите. В отличие от этого „объективные“ критерии относятся к характеристикам, которые существуют независимо от сознания тех, кто в них участвует; люди, принадлежащие к элите, принадлежат к ней потому, что они обладают этими характеристиками, независимо от того, осознают они этот факт или нет»[99]. В этой книге термин «элита богатства» используется объективно, т. е. независимо от того, описывают ли люди, принадлежащие к элите, себя как принадлежащих к элите или нет. Поэтому восприятие человеком себя как члена элиты не является определяющим фактором в определении его принадлежности к элите.

В современных исследованиях доминирует функционалистский подход. Этот подход отказывается от концепции единой, унифицированной элиты, вместо этого выделяя ряд конкурирующих функциональных элит. В современных обществах «существует уже не одна пирамида с одной вершиной, а несколько пирамид, каждая со своей собственной элитой на вершине»[100]. В общественной жизни существуют, например, политическая, экономическая, научная, религиозная и культурная элиты. Потсдамское исследование элит 1995 г. выделяет функциональные элиты в основных сферах: политика, государственное управление, бизнес и экономика, торговые ассоциации, профсоюзы, средства массовой информации, наука, вооруженные силы и культура[101].

2.1. Кто относится к экономической элите?

Еще в 1962 г. Ральф Дарендорф указал на двусмысленность терминов «элита» и «правящие группы». В действительности, по его наблюдениям, верхний слой каждого общества состоит «как минимум из трех совокупностей, или квазигрупп»[102]:

• верхняя статусная группа;

• экономический высший класс;

• правящий класс, или властная элита.

«Главным решающим критерием принадлежности к экономическому высшему классу является не экономическая власть; скорее это активы или доходы, связанные с определенным рангом или положением в обществе. Можно сказать, что это относится к самой высокой налоговой группе – с поправкой на то, что возможности легального, квазилегального и нелегального уклонения от налогов делают это определение слишком неточным»[103]. Помимо того, что не существует такого понятия, как легальное уклонение от налогов (уклонение от налогов всегда незаконно; возможно, Дарендорф имел в виду легальные схемы ухода от налогов, которые в Германии сегодня в значительной степени неактуальны), его использование термина просто слишком широко, чтобы служить работоспособным определением функциональной элиты в экономической сфере.

Тем не менее Дарендорф прав в том, что при определении экономической элиты осуществление власти не обязательно должно рассматриваться как конституирующее. По сути, он утверждает, что те, кто принадлежит к экономической элите, могут иметь возможность осуществлять власть – будь то на национальном или муниципальном уровне – в результате принадлежности к этой элите. Однако, согласно этому подходу, осуществление власти не является конституирующей характеристикой принадлежности к элите.

Этот подход отличается от других подходов (см. ниже), которые рассматривают осуществление власти как необходимое условие принадлежности к элите. Если Дарендорф определяет этот термин очень широко, охватывая значительную часть общества (сегодня это все жители Германии, облагаемые подоходным налогом по ставке 45 %), то другие авторы слишком ограничительно и узко определяют термин «экономическая элита», утверждая, что определяющей характеристикой принадлежности к ней является потенциал политического влияния.

Потсдамское исследование элит 1995 г. определяет элиту с точки зрения «степени, в которой она оказывает решающее влияние на ключевые процессы принятия решений, относящиеся к обществу в целом»[104]. Что подразумевается под «обществом в целом», остается неясным. Является ли влияние на политические решения, принимаемые на национальном уровне, необходимым условием принадлежности к элите или достаточно, например, иметь возможность оказывать влияние на ключевые решения, принимаемые на муниципальном уровне крупного мегаполиса?

В Потсдамском исследовании элиты наиболее важным критерием отбора обладателей высших должностей в экономике принят размер компании (измеряемый оборотом)[105]. Основное внимание при этом уделялось советам директоров (и до определенной степени наблюдательным советам) крупных компаний и банков[106]. В результате термин «экономическая элита» был в основном ограничен наемными руководителями. Предприниматели, составляющие ключевую часть экономической элиты, были исключены из исследования наряду с инвесторами, поскольку в состав правлений крупных компаний обычно входят наемные руководители, а не предприниматели.

По критерию «богатства и дохода» Дарендорфа группа наемных руководителей (членов правления крупных корпораций) составляет лишь незначительное меньшинство экономического высшего класса, который не включает даже самых состоятельных людей. Как показывают выводы академических исследователей благосостояния, большинство сверхбогатых людей являются предпринимателями, а не наемными руководителями. Как показано выше, чем выше уровень богатства, тем очевиднее это становится.

Если рассматривать доход, а не богатство, то члены правлений крупных компаний (составляющие большую долю респондентов в традиционных исследованиях элиты) на самом деле представляют собой нетипичное меньшинство людей с самым высоким уровнем дохода. В 2011 г. 16 341 человек в Германии задекларировали налогооблагаемый доход в размере более 1 млн евро[107]. Наемные руководители могут достичь таких доходов только тогда, когда входят в состав правлений ведущих компаний – в качестве примера можно привести членов правления компаний DAX (т. е. индекс 30 крупнейших компаний, котирующихся на фондовом рынке Германии), которые в 2015 г. заработали в среднем 5,86 млн евро[108]. Большинство членов правления MDAX (второй главный фондовый индекс Германии, для следующих 50 крупнейших компаний) также являются миллионерами[109]. Тем не менее, поскольку на DAX и MDAX котируются акции только 80 компаний, число миллионеров по доходам исчисляется всего лишь трехзначными числами.

Потсдамское исследование элиты было комплексным исследованием, и его респондентами стали 539 членов правления крупных компаний и 338 человек, занимающих руководящие должности в крупных финансовых учреждениях[110]. Среди них были члены правления ведущих компаний, многие из которых были миллионерами по уровню доходов. Доход и богатство не являлись критериями отбора для исследования; эти 877 человек характеризовались тем, что они занимали руководящие должности в крупных коммерческих предприятиях. Даже если бы все эти люди квалифицировались как миллионеры по уровню дохода, что не так, они все равно представляли бы меньшинство – около 5 % от всех миллионеров по величине доходов в Германии. Статистических данных о профессиях миллионеров не существует, но все указывает на то, что большинство миллионеров являются предпринимателями, а не наемными руководителями, занимающими руководящие должности в крупных коммерческих предприятиях. Есть много предпринимателей в малых и средних предприятиях, чьи доходы (особенно дивиденды) намного превышают общее вознаграждение (зарплата плюс бонус), выплачиваемое членам правления крупных компаний. В равной степени, когда сфера исследования ограничивается исключительно членами правления крупных компаний, исключается высший уровень верхнего класса, определяемый критерием «богатство/доход» по Дарендорфу.

Поэтому имеет смысл рассматривать экономическую элиту с точки зрения двух подкатегорий, вторая из которых является предметом данной книги.

1. Высшие должностные лица в крупных компаниях, которые, по всей вероятности, могут оказывать влияние на политические решения на национальном уровне в силу своего положения и размера своих компаний. Эта группа в основном состоит из наемных руководителей. Именно они традиционно находятся в центре внимания большинства исследований экономической элиты, таких как исследования Бурдье, Хартмана и Потсдамского исследования элиты.

2. Элита богатства, т. е. те, кто находится на вершине пирамиды богатства, но не всегда способен оказывать политическое влияние на национальном уровне. В большинстве случаев эта группа состоит из предпринимателей и инвесторов.

Академические исследования богатства сосредоточены на последней группе. Применим ли вообще термин «элита» в данном контексте? Если в качестве основного критерия рассматривается оказание решающего влияния на ключевые общественные решения, как это было для авторов Потсдамского исследования элиты, то, конечно, нет. Однако эта книга следует подходу, принятому Дарендорфом, который правильно игнорировал власть как критерий в своем определении термина «экономическая элита», предпочитая в качестве определяющей характеристики принадлежности к экономической элите использовать богатство и доход.

Если использовать другие определения термина «элита», приведенные выше, то элита богатства, как она определена здесь, несомненно, является элитой. Сверхбогатые люди достигли своего статуса, пройдя через процесс экономического отбора. Люди, входящие в эту группу, представляют собой элиту, потому что «их результаты в определенном процессе отбора были выше в отношении специфических характеристик, чем результаты всех остальных членов социальной системы»[111]. Специфической характеристикой является богатство, а процессом отбора – рынок. Это, по крайней мере, относится к большой группе самореализовавшихся сверхбогатых людей, о которых пойдет речь в этой книге. Это также относится, по крайней мере частично, к тем, кто унаследовал свое состояние. Сохранение (и особенно увеличение) унаследованного состояния само по себе является значительным экономическим достижением. Приведенное выше определение Хана («те, кто имеет значительно больший контроль над ресурсом или доступ к нему»[112]) в равной степени применимо к элите, обладающей богатством. Ресурсом в данном случае является богатство.

Процесс отбора элиты богатства сильно отличается от процесса отбора, с помощью которого человек поднимается до руководящей должности в крупной компании. Если руководящая должность в крупной компании обычно рассматривается как кульминация карьеры в компании, то процесс экономического отбора богатой элиты происходит по совершенно другим правилам. Важны фактические экономические достижения, включая основание и успешное функционирование предприятия (обычно малого или среднего размера) или прибыльность инвестиционной деятельности, например на рынке недвижимости.

Насколько широко следует определять термин «элита богатства»? В данной книге этот термин используется в отношении лиц с чистым состоянием не менее 10 млн евро[113]. Эта группа, безусловно, неоднородна, в нее входят лица с чистым состоянием в 10 млн евро и лица с состоянием в миллиарды евро, с очень разными финансовыми ресурсами, образом жизни и политическим влиянием. Однако членов этой группы объединяет то, что им не нужно работать, чтобы заработать на жизнь, – хотя значительное большинство членов этой группы предпочитают это делать.

При инвестировании под чистую процентную ставку 3 % годовых 10 млн евро приносят ежемесячный доход в размере 25 000 евро. При полном использовании этого капитала в течение 40 лет ежегодные расходы составят 250 000 евро. Таким образом, возможности, доступные таким лицам, кардинально отличаются от возможностей «миллионера по соседству»[114], который не принадлежит к элите богатства, поскольку доход от предполагаемых 3 % годовых процентов составляет всего 2500 евро в месяц, что далеко не соответствует ожиданиям образа жизни члена элиты богатства.

Объективно члены элиты богатства характеризуются высокой степенью финансовой свободы, превышающей возможности «миллионера по соседству». На субъективном уровне многие представители элиты богатства также определяют себя тем, что доход, получаемый от их состояния, освобождает их от экономической необходимости заниматься оплачиваемой работой и позволяет им наслаждаться высоким уровнем жизни.

2.2. Роль габитуса для попадания в экономическую элиту

Ограничение понятия «экономическая элита» высшим руководством крупных корпораций имеет далеко идущие последствия, особенно в отношении выводов, касающихся механизмов рекрутирования элиты и социальной мобильности. Факторы, которые позволят человеку пробиться в ряды экономической элиты, во многом зависят от точного определения этого термина. Если под этим термином подразумеваются в первую очередь руководители высшего звена крупных корпораций, то механизмы рекрутирования элиты будут существенно отличаться от тех, которые используются элитой богатства, как было определено выше.

Пьер Бурдье уделяет особое внимание механизмам воспроизводства, используемым правящим классом[115]. Помимо формального образования, Бурдье выделяет «габитус», играющий ключевую роль. Он определяет габитус как «социально созданную систему структурированных и структурирующих диспозиций, приобретенных на практике и постоянно направленных на выполнение практических функций»[116]. Это включает в себя стиль одежды индивида, его хобби и досуг, манеру речи, социальные круги, в которых он вращается, виды спорта, которыми он занимается, общие знания, которыми он обладает, и в конечном счете уверенность в себе.

Различия в габитусе, по мнению Бурдье, демаркируют различные классы в обществе. «Каждое классовое положение определяется… всем, что отличает его от того, чем оно не является, и особенно от того, чему оно противостоит; социальная идентичность определяется и утверждается через различия. Это означает, что в диспозициях габитуса неизбежно заложена вся структура системы условий, как она проявляется в опыте жизненных условий, занимающих определенную позицию в этой структуре»[117].

Согласно Бурдье, есть две формы, в которых история объективируется или воплощается: объективность институтов и объективность человеческого организма, т. е. габитус[118]. Габитусу придается особенно большое значение: люди рождаются в определенных классовых группах общества и с детства учатся определенным моделям поведения, усваивают от своих родителей и социального окружения способы поведения и артикуляции, а также развивают определенные вкусовые предпочтения. Эти модели поведения и предпочтения в совокупности создают образ жизни, соответствующий их конкретной классовой группе и отдельным ее членам, и отличают их классовую группу от других социальных слоев. «Вкус, склонность и способность присваивать (материально или символически) определенный класс классифицируемых, классифицирующих объектов или практик является генеративной формулой стиля жизни, унитарным набором отличительных предпочтений, которые выражают одно и то же экспрессивное намерение в специфической логике каждого из символических субпространств, мебели, одежды, языка или телесного гексиса»[119].

Для Бурдье и последовавших за ним теоретиков габитус функционирует прежде всего как ключевой механизм воспроизводства элитных структур: тот, кто в результате своей социализации усвоил габитус элиты, с самого начала имеет решающее преимущество перед теми, кто не был социализирован таким образом. «Прошлое индивида, сформировавшее его габитус, продолжает оказывать влияние как габитус, вырабатывая ориентации, установки и способы действия, которые приводят индивидов обратно в социальные пространства, определяемые их социальным классом. Они остаются в своей классовой группе и воспроизводят свою классовую группу в своих практиках»[120].

Для своих эмпирических исследований Бурдье разработал анкету, в которой, например, спрашивал респондентов о мебели, которой они владеют; об их хобби; об их любимых музыкантах, певцах, писателях, художниках и фильмах; об их вкусах в одежде; о еде, которую они подают гостям[121]. Совокупность этих предпочтений определяет образ жизни, который отличает классы и группы внутри общества друг от друга.

Михаэль Хартманн сделал особый акцент на значимости габитуса в связи с рекрутированием элиты в Германии. Он обнаружил, что крупные корпорации в Германии используют четыре ключевые черты личности для определения желаемого габитуса[122]:

• глубокое знание требуемых дресс-кода и этикета;

• широкое общее образование;

• предпринимательскую установку, включая оптимистичный взгляд на жизнь;

• глубокую уверенность в себе во внешнем виде и манере поведения.

По мнению Хартманна, люди, взбирающиеся по социальной лестнице, очень часто демонстрируют недостаток необходимой или хотя бы желаемой уверенности в себе и своем поведении, и в то же время им не хватает умения умело поставить под сомнение официальный канон и доминирующие поведенческие кодексы или просто нарушить их, если возникнет такая ситуация. Такая уверенность в себе, включающая игривое отношение к установленным правилам и кодексам, составляет «центральное различие между теми, кто принадлежит, и теми, кто только хотел бы принадлежать»[123].

Хартманн указывает на механизмы – подсознательные – отбора, в которых габитус играет ключевую роль, чтобы объяснить, почему члены экономической элиты рекрутируются в основном из среды буржуазии и крупной буржуазии. Он выделяет ключевое качество, которое необходимо любому потенциальному назначенцу в совет директоров или высшее руководство крупной компании: привычное сходство с теми, кто уже занимает такие должности. «Поскольку в крупных корпорациях решения, касающиеся высших должностей, принимаются очень узким кругом людей, а сама процедура не особенно формализована, ключевым фактором здесь является сходство с так называемыми лицами, принимающими решения, чтобы казаться „выкроенным из той же ткани“. Эти решения в гораздо меньшей степени основаны на рациональных критериях, чем принято считать»[124].

Для обоснования своих аргументов Хартманн изучил карьерные перспективы группы с наивысшей образовательной квалификацией – докторской степенью. Он рассуждал так: если социальное происхождение играет роль в причислении человека к элите только благодаря различиям в квалификации, то ограничение исследования людьми с одинаковой квалификацией должно нейтрализовать этот фактор. Как он сам доказал, это не так: «Из представителей рабочего или среднего класса, получивших докторскую степень… только 9,3 %, т. е. примерно каждый одиннадцатый, смогли достичь высшего уровня управления. Среди представителей высших социальных слоев эта доля возрастает до 13,1 %, т. е. каждый восьмой добился успеха, а у выходцев из крупной буржуазии шансы попасть в высшие слои немецкой экономики – один к четырем»[125].

Хартманн изучил социальное происхождение, образование и карьерные траектории людей, которые получили докторскую степень в области инженерного дела, права или экономики в 1955, 1965, 1975 и 1985 гг. и продолжили работать в бизнесе, политике, юридической или научной сфере. Хартманн ограничил свое исследование этими тремя предметными областями (инженерное дело, право и экономика), поскольку, как он отметил, 90 % руководителей Германии изучали один из этих трех предметов, и эти же предметы также доминируют в области политики и государственного управления. В мире бизнеса почти половина всех руководителей высшего звена, имеющих докторскую степень, имели эту квалификацию по одному из этих трех предметов[126].

Исследование Хартманна показало, что в немецкой экономике существует очень сильная корреляция между социальным происхождением и назначениями на руководящие должности. Было показано, что социальный отбор функционирует не только на основе неравных образовательных возможностей различных социальных классов и групп, но и в самом прямом смысле. «Несмотря на то что каждый из выпускников аспирантуры, включенных в исследование, получил самую высокую и в то же время наиболее социально селективную квалификацию, их карьерные шансы в деловом мире Германии, а значит, и перспективы занять место в немецкой экономической элите были распределены неравномерно в зависимости от их социального происхождения. Несмотря на интенсивный процесс отбора, через который они уже прошли, получив докторскую степень, они затем подвергались еще одному социальному отбору, совершенно независимому от их академической квалификации, когда стремились занять руководящие должности в крупнейших компаниях Германии»[127].

Вслед за Бурдье Хартманн утверждает, что ключевое значение имеет габитус, сформировавшийся в социальной среде. «На высших уровнях общества люди просто „более уверены в себе“, поскольку с детства хорошо знакомы с местностью. Вместо этой уверенности люди, достигшие зрелого возраста в рядах более широких социальных слоев, демонстрируют некоторую „неустойчивость“, которая возникает из-за отсутствия знаний или знакомства со средой экономической элиты»[128].

Эти выводы действительно убедительны – для той группы, которую рассматривает Хартманн. Однако фундаментальная слабость его подхода заключается в одностороннем определении экономической элиты. Более широкое определение экономической элиты Хартманна включает всех тех, кто занимает руководящие должности в одной из крупных компаний Германии. Затем он дает более узкое определение экономической элиты – это те, кто занимает высшие руководящие должности в корпорациях мирового класса[129]. Чем выше положение человека в экономике, тем большее значение имеет его социальное происхождение, заключил Хартманн. Его гипотеза о решающем значении социального отбора относится, в частности, к высшим эшелонам руководства крупных корпораций[130].

Это означает, однако, что исследование Хартманна было явно ограничено наемными руководителями крупных корпораций. Самозанятые предприниматели, которые часто зарабатывают гораздо больше, чем руководители, были в основном проигнорированы в этом исследовании, за исключением тех владельцев крупных компаний, которые также занимали официальные высшие руководящие должности в своих компаниях. Однако это справедливо лишь для очень небольшого числа крупных корпораций, включенных в исследование Хартманна.

Существует множество доказательств в пользу того, что в сфере предпринимательства социальная мобильность гораздо выше, чем среди членов совета директоров крупных немецких компаний. Хартманн утверждал, что социальный отбор оказывает большее влияние в мире бизнеса, чем в других элитных сегментах. Он объяснил это различие следующим образом: «Дети крупной буржуазии» отдают предпочтение позициям в мире бизнеса, а не в юридической профессии или политике, потому что их «обычно привлекают позиции, обещающие наибольшую власть и наибольшие доходы»[131]. Можно обсуждать, действительно ли руководящие позиции в мире бизнеса действительно дают бо́льшую степень власти, чем аналогичные позиции в политической сфере. Однако то, что этот путь предлагает больший потенциал заработка, является неоспоримым фактом. Тем не менее Хартманн не учитывает, что во многих случаях предприниматели зарабатывают гораздо больше, чем наемные руководители, даже самого высокого уровня. Те, кто стремится к богатству, как было неоднократно показано в вышеупомянутых академических исследованиях богатства, имеют лишь минимальные шансы достичь своих целей в качестве наемных работников. Подавляющее большинство богатых людей и лиц с высокими доходами являются предпринимателями, в основном владельцами малых и средних предприятий.

Выводы исследования Хартманна вполне правдоподобны в отношении рекрутирования элиты в крупных компаниях. Попадание в высшие эшелоны руководства является венцом карьеры, длящейся десятилетиями, и в конечном итоге решение об этом принимают люди, входящие в наблюдательный совет компании. В этом отношении сильно субъективный фактор действительно играет большую роль, как справедливо отмечают Хартманн и другие ученые, подчеркивающие важность габитуса.

Однако процесс отбора в элиту богатства совершенно иной – насколько иной, показывают интервью, представленные в части Б этой книги. Один из экстремальных примеров касается интервьюируемого, который испытывал значительные трудности при обучении чтению и письму и с трудом получил базовое среднее образование. Это не помешало ему сколотить состояние в несколько сотен миллионов евро, хотя, безусловно, стало бы препятствием для получения места в совете директоров одной из крупнейших немецких корпораций. В параграфе 9.1 будут подробно рассмотрены механизмы социального рекрутирования элиты богатства.

Как показывает данное исследование, многие предприниматели и сверхбогатые люди являются выходцами из среднего класса. Многие черты характера, проявляемые предпринимателями, не особенно способствуют карьере в крупной корпорации. В то время как, например, готовность подчиняться считается положительной характеристикой для любого человека, стремящегося занять место в высшем руководстве компании, предприниматели часто являются нонконформистами и во многих случаях занимаются индивидуальной трудовой деятельностью именно потому, что осознают, что их личные качества или формальное образование не позволят им сделать успешную карьеру или подняться до уровня исполнительного руководства крупной корпорации (подробнее об этом см. параграф 10.1). Есть много свидетельств в пользу предположения, что такой человек, как Стив Джобс, никогда не смог бы сделать успешную карьеру в жестко предписанной структуре крупной компании, поскольку его модели поведения не соответствовали бы требованиям, связанным с назначением в совет директоров[132]. Он был вынужден основать собственную компанию, чтобы заявить о себе и добиться успеха.

Механизмы отбора, используемые компаниями при назначении членов правления, и механизмы отбора, действующие на основателей компаний, имеют совершенно разную природу. Удастся ли человеку продвинуться в ряды элиты богатства или нет, решает не благосклонность комитета или добрая воля наставника; это решает рынок. И то, достигнет ли богатства, например, инвестор в недвижимость, в равной степени не зависит от решений совета директоров – это результат того, приняли ли они разумные инвестиционные решения или нет. Это говорит о том, что габитус и формальная образовательная квалификация играют более подчиненную роль в восхождении человека в ряды элиты богатства, чем в восхождении человека в верхние эшелоны управления в крупной корпорации.

Это наглядно демонстрирует последствия слишком узкого определения термина «экономическая элита», охватывающего только лиц, занимающих высшие должности в крупных компаниях. Исследования, которые ограничиваются совокупностью этих лиц (члены исполнительного совета директоров крупных компаний), в значительной степени исключая предпринимателей и успешных инвесторов, а также элиту богатства в целом, дают результаты, которые перекошены в одном направлении (исключительно отражают реалии одной подгруппы) в отношении механизмов воспроизводства, используемых экономической элитой.

В следующей главе будут представлены результаты исследований предпринимательства – дисциплины, которая, в отличие от традиционных исследований элиты, не занимается изучением первых лиц крупных корпораций мирового класса, а рассматривает специфические факторы предпринимательского успеха. Поскольку предприниматели являются наиболее значимой группой среди состоятельных людей, то, безусловно, стоит уделить внимание исследованию предпринимательства.

3.1. Зомбарт, Шумпетер и Кирцнер о роли предпринимателя

Одним из первых ученых, рассмотревших предпринимателя как тип с особым акцентом на психологические аспекты, был Вернер Зомбарт. В своей работе «Квинтэссенция капитализма: исследование истории и психологии современного делового человека» (1913) он выделил три «психические черты», которые он считал важными для успешного предпринимателя.

1. «Завоеватель». Предприниматель должен иметь способность строить планы и обладать сильной волей к их осуществлению. По определению Зомбарта, это отличает предпринимателя от простого изобретателя, который довольствуется сделанным открытием. Предприниматель также должен обладать способностью довести задуманное до конца и упорством, чтобы не отступать от своей цели. К его характеристикам также относятся «решимость и сила, чтобы разрушить любое препятствие, стоящее на его пути». Но он также должен быть завоевателем в своей способности идти на большой риск и ставить на карту всё, чтобы добиться больших успехов»[133].

2. «Организатор». Предприниматель должен обладать способностью объединять большое количество людей в счастливую, успешную созидательную силу[134].

3. «Торговец». То, что Зомбарт называет «торговцем», сегодня мы бы скорее назвали талантливым продавцом. Предприниматель должен «вести переговоры с другим и, выставляя в лучшем свете свои аргументы и демонстрируя слабость его, заставить его принять то, что вы предлагаете. Переговоры – это не что иное, как интеллектуальный спарринг»[135]. Эта способность требуется всегда, будь то для привлечения хороших сотрудников, для продажи продукции или для доказательства своего переговорного таланта, как это сделал стальной магнат Эндрю Карнеги, когда он обсуждал с банкиром Дж. П. Морганом выкуп миллиардных активов. Суть дела, утверждает Зомбарт, всегда заключается в том, чтобы убедить покупателя в преимуществах контракта[136]. «Вызвать интерес, завоевать доверие, возбудить желание приобрести. <…> Как он этого достигнет, не столь существенно, лишь бы он достиг этого любым способом, не прибегая к силе. Он должен заставить другую сторону захотеть завершить сделку. Торговец должен действовать путем внушения»[137].

Предприниматель должен иметь предрасположенность к инстинктивно правильным и уместным действиям. У некоторых людей эти склонности ярко выражены, у других они отсутствуют или очень слабы[138]. Прирожденный предприниматель быстро соображает, уверен в своих суждениях о других людях, фонтанирует идеями, горит вдохновением и наделен определенного рода «живым воображением»[139]. Предпринимательское начинание должно быть «чем-то требовательным по своей природе, чем-то, что превращает ленивое лежание на печи в мучение». Наиболее важными характеристиками для предпринимателя являются решительность, упорство, настойчивость, неугомонность, целеустремленность, смелость и дерзость[140]. Зомбарт упоминает часто проводимое сравнение между предпринимателями и художниками, которое он считает ошибочным. Предприниматель «работает над достижением цели; для художника иметь цель отвратительно. У первого преобладает интеллект, у второго – эмоции. Первый жёсток, а второй деликатен и нежен. Гробовщик практичен и деловит, художник – самый непрактичный и неделовой человек на свете. Глаза гробовщика устремлены во внешний макрокосмос, взгляд художника прикован к внутреннему микрокосмосу»[141].

Независимо от личных взглядов на этот вопрос, самой важной внутренней мотивацией предпринимателя является стремление к прибыли – потому что она является сущностной необходимостью его действий. «В душе современного делового человека живет желание добиваться все большего и большего, и это заставляет его постоянно предпринимать все больше и больше. Но почему? В основном потому, что он хочет получить больше прибыли. Не то чтобы погоня за прибылью была главным мотивом в его душе. Просто положение вещей заставляет его гнаться за прибылью. Все успешные капиталистические предприятия по необходимости должны работать на получение прибыли. Неважно, как отдельный капиталист относится к прибавку – довольствуется ли он простым приобретением золота, или стремится к власти, или доволен, пока занят, или даже желает использовать прибавок в проектах социальных реформ. В любом случае он должен получать прибыль; его предприятие должно приносить доход»[142].

В сочинении «Современный капитализм» Зомбарт подчеркивает важность роли личности, которая при капитализме играет гораздо большую роль, чем в более ранних экономических системах. «В начале [лежит] „творческий акт“ индивида; „смелого“, „предприимчивого“ человека, который мужественно решает покинуть хорошо утоптанный путь традиционного управления экономикой и ступить на новый путь… Генезис капитализма – это история личностей»[143].

Внутренняя структура капиталистической экономической системы предполагает, «что власть решений и действий немногих наделена большей свободой, чем в других экономических системах. Поэтому можно сказать, что сама капиталистическая экономика выросла до своей полной формы благодаря творческой инициативе немногих»[144]. Было бы большой ошибкой полагать, что в «механизированном мире» значение человеческой личности уменьшилось. «Все обстоит как раз наоборот: сегодня в экономической жизни значение личности, пусть и выдающейся, велико как никогда прежде»[145]. Именно поэтому, особенно в США, личности придается большое значение в экономической жизни: «…движущей силой в экономике являются не компании, не семьи, не капитал, а в конечном счете личности»[146].

В некоторых отношениях следующие высказывания Зомбарта напоминают Шумпетера. «Капиталиста от феодального предпринимателя отличает следующее: он действует гораздо более подрывным и преобразующим образом». Капиталистический предприниматель нарушает старые традиции; он преодолевает барьеры старой экономики; «он разрушитель и созидатель в одном лице». Он вырывает целые группы населения из привычных форм существования. «Даже если история этого не подтверждает, наше понимание сущности человеческой природы привело бы нас к выводу: такие разные мыслители, такие новаторы, такие разрушители, такие созидатели всегда были лишь отдельными людьми, и их всегда было мало»[147].

Зомбарт описывает психологическую предрасположенность предпринимателя следующим образом: «Воля к успеху, т. е. стремление достичь крупных результатов в хозяйственном отношении. Это душевное настроение свойственно, например, всем американцам, начиная с магнатов, распоряжающихся трестами, и вплоть до последнего мальчишки на побегушках»[148]. Новый тип предпринимателя «свободен от заботы о семейных традициях, о коммерции, о деловых обычаях»[149]. Зомбарт категорически не согласен с теорией Макса Вебера о протестантских корнях капитализма и подчеркивает, что современный предприниматель характеризуется тем, что он «за редким исключением, освобожден от весьма стеснительных обязательств перед религией и коренящейся в религии моралью». Только эта секуляризация капиталистической души «дает свободу всем демонам страсти»[150].

Наибольшим достижением Зомбарта было смещение акцента на личность предпринимателя, важность которой он неоднократно подчеркивал. В частности, он признал важную роль навыков продаж в успехе предпринимателя – аспект, которым слишком часто пренебрегали последующие поколения ученых.

Йозеф Шумпетер подробно рассмотрел психологию предпринимателя в сочинении 1911 г. «Теория экономического развития[151]. Центральное значение имеет понимание того, что предприниматели не позволяют социальным нормам управлять их действиями в той же степени, как другие люди. Хотя он не использовал этот конкретный термин, но Шумпетер, по сути, характеризовал успешных предпринимателей как нонконформистов.

«Любое отклоняющееся поведение члена социальной группы осуждается, – говорит Шумпетер. Это осуждение может привести к социальному остракизму»[152]. Поэтому большинство подчиняется, но всегда найдутся другие люди, которых стимулируют шокированные реакции окружающих и которые «по этой самой причине ведут себя с пренебрежением к социальным нормам»[153].

Человек, который хочет сделать что-то «новое и необычное», должен не только считаться с внешним сопротивлением, «но и преодолевать свое собственное укоренившееся сопротивление»[154]. Тип предпринимателя, описанный Шумпетером, идет «против течения»[155]. В отличие от гедонистических, пассивных людей этот тип предпринимателя борется «против этих „уз“, борьба, к которой не все приспособлены»[156]. «Тот факт, что что-то еще не было сделано, не имеет для него значения как контраргумент. Он не чувствует запретов, которые в противном случае сдерживают поведение экономических агентов»[157].

Этот тип «делает из данных окружающего мира иные выводы, чем те, которые делает масса статичных экономических агентов»[158]. Этому предпринимательскому типу «совершенно безразлично… что скажут о его бизнесе его коллеги и начальство»[159].

Шумпетер спрашивает, что́ побуждает предпринимателя действовать таким образом. Он решительно оспаривает предположение, «что стремление к удовлетворению желаний в форме потребления товаров» является основным экономическим стимулом предпринимательства[160]. Даже когда предприниматель уже накопил значительный капитал, он направляет всю свою энергию на приобретение еще большего количества товаров. Учитывая тот факт, что выше определенного уровня дохода – который различается у разных людей – «интенсивность этих пока еще не реализованных желаний теряет свою силу», потребление само по себе не является достаточно сильной целью, чтобы объяснить действия предпринимателя[161].

Шумпетер доказывает, что простое потребительство не может быть главной движущей силой предпринимателя. Хотя предприниматели живут в роскоши, не это движет их амбициями[162]. Сознательно или бессознательно, этими людьми движут два мотива: радость от обладания влиятельным положением в обществе и радость от творческого процесса[163]. Шумпетер не отрицает, что желание удовлетворить определенные потребительские желания может двигать предпринимателем. «В одних случаях мы признаем стремление к удовлетворению желаний, а в других – социальную власть как мотив. В определенной степени, конечно, оба мотива должны действовать вместе. Кроме того, каждый миллионер, если бы он потерял свои миллионы, сначала бы работал над удовлетворением основных желаний»[164]. Однако Шумпетер утверждает, что экономическая теория недооценивает мотив стремления к власти.

Шумпетер делает ключевое наблюдение: предприниматель рассматривает приобретенные им блага (по сути, финансовые средства) «как внешний знак одержанных с таким трудом побед» и богатство, достигнутое в результате его экономических усилий, «может быть его собственной наградой»[165]. Прибыль, которую он получает, «в основном не проедается, а реинвестируется в новые экономические предприятия»[166]. Предпринимателем движет стремление «экспериментировать и накладывать свой отпечаток на экономическую сферу»[167]. В отличие от него у широких масс нет такой склонности «экспериментировать с инновациями», которая характерна для предпринимателя[168].

Согласно Шумпетеру, слабые люди трудятся, выполняя обычные и повторяющиеся задачи. «У сильного сохраняется избыток силы – он стремится к переменам ради перемен, постоянно осуществляя новый план за новым планом, ad infinitum. В отличие от них деятельность как таковая становится самоцелью, не требующей никаких дополнительных импульсов: радость от того, что ты делаешь, без каких-либо других мотивов, безусловно, является психологической реальностью»[169]. Людьми этого типа движет импульс неуклонно идти вперед, без каких-либо ограничений. Они останавливаются только «когда силы их тела исчерпаны или когда внешние препятствия оказываются непреодолимыми, но никогда в результате удовлетворения своих потребностей»[170]