Свобода сердца бесплатное чтение

Дорогой читатель!

Сборник моих стихотворений вмещает в себя не просто строки, а целые дороги, от одного возраста к другому, от одной важной мысли к совершенно новой. Они помогали мне взрослеть, становиться лучше, понимать себя и людей вокруг. Я обрела настоящую свободу сердца благодаря этим крохам. Я ласково зову стихи своими детками, но тому, кто прочитает их впервые я бы сказала, что они маятники – некоторые из них дрожат, потому что я писала, будучи неуверенной в своих размышлениях, но совершенно точно нацеленной разобраться в своих чувствах; некоторые же стоят на своем, освещая путь любого, кто пришел за вдохновением и новыми мыслями. Я надеюсь, мои стихи помогут вам найти то, что вы ищете. Если это путешествие станет для вас брызгами воды или прохладой весеннего вечера, если вы найдете в них себя, я буду ждать вас в других увлекательных приключениях, отправиться в которые вместе никогда не поздно, главное, открыть книгу.

С уважением,

М. Межидова

***

лица, лица, лицо к лицу, свинья двинется к подлецу

давится последним куском, лучше не спрашивай ни о ком

звери по нюху чуют гадов и гнилье, но я, если принюхаться, кто?

ты, или любой другой, зевающий или прохожий,

кого целовать хочется или кому двинуть по роже

они идентифицируют себя как люди или как волки?

это была ирония, если что, если бы всерьез, было бы не так громко,

ведь правда шепотом и на кухне ночью:

«раньше было лучше, сейчас не очень»

если спрашивают, киваем молча,

ведь молчание это ответ, отрицание и протест

кто не говорит, обычно сытно ест, облизывает жирные пальцы,

пусть они и побывали в чьей-то заднице

мало ли что вам, голодающим правдой, не нравится

и одно лицо другому не всегда симпатично,

они чаще не улыбчивы, не симметричны

а должны ли вообще?

сложный вопрос, возвращаемся к идентификации:

можно ли себя идентифицировать как большую вмятину?

ну знаете, эволюция присела отдохнуть на диван религии,

а там вмятина с меня, в икее его назвали моим именем

и теперь эволюция рождает лица, похожие одно на другое,

одно злее другого, оно сожрать тебя готово

такое бывает в природе? красота с детства придирчива к человеку,

но чтобы быть красивым, не обязательно быть раздетым,

и это не то, что я приберегу для ночной конференции «правде быть»

я говорю громко – красота умеет любить

в толпе не всегда о злобе, она просто чаще и выносливее

добро босоногое, так долго не проходишь, спросим у взрослого?

они подтвердят, но перед этим молчанием выразят

дань уважения прежнему себе

он был когда-то добрым, затем его разбудили,

в чувства привели, он стал злее к себе

и это худшая форма злости – быть своим врагом

делать себе назло, ложиться с ножом, просыпаться на нем

усложняет жизнь человека нежелание себя признавать таковым

не сверхразумом, не супергероем, не самым крутым

злым лицом в толпе, бесконечно усталой тушей

что сегодня на ужин? а хотелось бы садовой груши,

что росла у бабушки во дворе, перезрелую с земли в рот

но дорога домой туда никогда уже не приведет,

и не возвращающих тебя обратно дорог еще много, полно

это злит еще сильнее, злит, потому что не все равно

и если лицо еще выражает злость, значит тебе пора лечить

рану, что никому не видно, но о которой внутри все кричит

***

я собираю все, что памяти пригодится:

не произнесенные признания,

не совершенные поступки

не подаренные цветы, не случившиеся встречи

думаю: стоили того мои уступки?

какое время столько ран залечит?

я подойду к самому черному ящику, открою его, погляжу:

наверняка там твои «будешь плакать, такси зову»

наверняка там «не предъявляй» и тяжелый вздох

словно с моим присутствием в комнате кто-то сдох

на самой поверхности как наказание громкий игнор,

что-бы-я-ни-говорила-я-виновата-спор

верность, которая на добром слове держалась быть может,

но только если закрыть глаза и щипать за кожу

в том сундуке без усилий найдется вина

я ее каждый день выпивала до дна,

думала, что усилий стоит любить всерьез,

не проклиная в сердцах разбивателя грез

если печатать в газетах – удвоят тираж

мысленно я возвращаюсь на твой этаж,

я открываю дверь не своим ключом,

в доме темно и тихо, ты тут не при чем

я в сундуке ищу пару добрых слов,

веру в меня, а не «стихи это не серьезно»

пару твоих больших навстречу шагов,

пока я искала, мой нос в твоем доме замерз

есть вариант оставить сундук на дне

море его поглотит, будет все во тьме,

но я обещала себе все сложить в чемодан

память моя их ценит, я ей продам

что ей с того?

если вспомнит твои глаза,

лучше всего по поступкам судить тебя

на пьедестал приглашаю последнюю встречу

что-то осталось от меня в воздухе того вечера

я собираю для памяти, пригодится

вдруг тебе однажды придет в голову извиниться.

***

улыбке лукавой верится отчего-то сильнее,

ведь ты хорошая, приручила такого зверя

усталому взгляду повсюду мерещится ночь

крови беспокойной покой не посмеет помочь

объятиям раскрытым почти не случается быть

я руки пытаюсь твои разомкнуть и себя пришить

мой взгляд заострен, наконечник стрелы в мишень,

но ты изворотлив, словно кошачья тень

чем глубже ныряешь, тем суше выходишь ко мне

ответь на вопрос – глаза твои знали меня во сне?

я знаю: однажды ты тоже захочешь забыть

и имя мое, и как его произносить.

***

мои бусы подходят к губам,

а ты подходишь мне;

я любила прежде темную ночь,

она меня ранила, я сгорала во тьме…

ныне день светлый – мой лучший друг,

солнца луч мне копье

я считала родным свое сердце,

но теперь – твое

звезды идут небосводу,

а я иду тебе

нежность и есть свобода,

она всегда при мне

от улыбки твоей все меняет цвета кругом,

я смотрю на тебя —

у любви моей новый дом.

***

я ничего не знаю, такой дурак,

и смотрят на меня чужаки исподлобья

примерно так

мне сердца одного мало, столько любви,

вот-вот треснет

оброс цветами, поливаю слезами их,

чтобы повеселели

говорю о себе спокойно,

никто не рад

громко кричу, заявляю,

снова я дурак

ничего не прошу взамен,

все бери

у меня все внутри спокойно,

там растут цветы.

***

в ночной прохладе всегда есть правда

она либо на тебя сердита, либо тебе рада

холодным дождем плачет с тобою, как со своей сестрой

следы на щеках понемногу делают тебя другой

она будет длиться долго, сколько тебе нужно:

задержится месяц, тучи укроют звезды

рассвет на пороге мнется, будь к нему готова,

с чем бы ты не сражалась сегодня, завтра придется снова.

***

что такое любовь?

это очень большой вопрос

я стою у доски, до которой еще не дорос

мел в руках, испачканы пальцы мои и щеки

я готов заплакать, к тому же, трясутся ноги

мне еще не известны ответы задачи перед лицом,

учитель что-то писал на доске, но думал я о другом

о том, как несправедливо, что хвостик у лета

несется за окнами, а я здесь

если не выйду из класса сейчас, то боюсь не успеть

облака обленились совсем, растеклись по своду

отпрошусь помочить тряпку, кину вонючую прямо в воду

коридоры не свыклись с краской еще и запах застыл

и концы их длиннее, чем мысли, с которыми был

вспоминаю о целом классе, несусь к ним со всех ног

что-то шепчет подружка другой, я решить не смог

у меня, может, все впереди, я ответ нашел —

ведь любовь, это если рады, что ты пришел.

***

страх закрывает мне небо,

облака не складываются в фигуры и рожицы

я ведь всегда знала,

что усилия мои ни во что не сложатся —

карточный домик твои глаза,

в которые я пыталась вглядеться,

в них я ничто, если не собираюсь раздеться.

голова кругом, живот жгутом,

в какой-нибудь версии остаемся вдвоем,

и уверена – я там несчастлива,

а той, где нам все ни по чем – не случиться

не ранит меня, что сердце не породнится;

остаюсь потрескавшимся потолком,

в который глядишь и ничего не видишь,

перед сном с твоим взором, но ты ненавидишь

и вспоминаешь раз в десять лет, если ремонт, не иначе,

а значит я спасена, а значит…

***

туч навис, бес толковый

про мои слезы шутит своим друзьям

мочит ноги в облачном море

производит новых людей людям

истощает прохожих тоской,

искушает игрой в любовь

смотрит взглядом своим веселым,

вопросительно выгнув бровь

не велит мне, не просит, не гонит

я сама для себя палач

сколько злости себе позволит,

кто рукой закрывает плач?

путь у сердца непрост, нелегок

туч о нем не заботясь ведет,

я в своем помещаю море,

может, там твой корабль плывет…?

***

может быть, не так прекрасна моя любовь,

а я о ней верещу

говорю при любом случае, стихи пишу

ее, наверное, за руку не взять, не коснуться губами,

не лелеять взглядом, не целовать голосами;

неуклюжая, запинающаяся, беспокойная,

в глаза не смотрящая,

всегда недовольная моя любовь,

ты хотя бы настоящая?

бывают привыкшие к ручкам, покладистые,

точно псы

моя – черная кошка,

острым когтем рвет всем носы.

о ней сколько не читаю, не сходится, не срастается

все, что писали до

словно меня не касается:

не возносит к небу, не трется призраком

воющим о носки

у ее природы в погоде дожди, и ветры,

что доводят до дома в прыжки.

оставляю ее скучать лениво на подоконнике,

солнце лижет морду, и мять

станет вскоре что-то в поклоннике;

чувство ночью рычит и носится, точит когти, посуду бьет,

остальные любови косятся, но она им проклятья шлет.

***

с тобою рядом на тебя похожие,

такие же сложные, но лицом построже

меня с моим чувством, сколько бы не пробовала,

ты отторгал,

не случилось прижиться, не вышла по роже

и я, не поверишь, рыдала белугой,

цеплялась за стены, себя крошила

как будто на свете все развалилось,

лишь от того, что моя нежность тебя страшила

но время проходит, приходит другое,

похожее чувство я битой на базу

теперь не вручаю другим свое сердце,

цветы их не ставлю в красивую вазу

погромче включай и внимательно слушай,

чтобы было понятно за полверсты,

наверное, сложно о чувствах поглубже,

тебе все прощаю, прощай и ты.

***

с голодного края, взращённые вечной жаждой,

не ведая большего встретил тебя однажды

привыкшие боем свое получать и мечом

твой ласковый взор стал навеки моим палачом

я все позабыл: и голод, и веру в силу

с тобою не быть страшнее, чем рыть могилу

не слушая сердце, отдаться жажде готовый,

я шел, чтобы красть, тебе шел навстречу бедовый

меж нами дорога длинная – пыль и грязь,

к горам повернул, изувечить тебя боясь

я сердцу родному не был больше владыкой,

в нем кто-то не жил, но княжною явился великой

мне корни деревьев темницей стали,

узнав о тебе, как врага проклинали

я им не перечил, не клял, не просил

был чувством снедавшим меня обессилен

укрытый лишь тенью листвы, эхом гор

я издали слышал, как лают десятки свор

они меня чуяли, делили в награду плоть

желали сожрать меня, не взирая на гарь и копоть;

я злился на день, что светил, когда тебя встретил,

я ночи ушедшие рвал, отпуская на ветер,

но небо на злобу мою только пальцем грозило

во тьме тучей жадной темницу мою оросило

совсем потерявшись в памяти, имя забыв

я помнил тебя, точно птица, что в небо взмыв,

полетом дурманящим и лаской ветров согретой

жил без тебя, как распутная девка,

не привыкшая быть одетой

я тоской и разлукой лишь крепче себя прижал

кандалы мои – лик твой

и голос твой – мой кинжал

меня охраняла ночь, стерегла луна,

лишь чтобы тропою своей ты по добру дошла

я плачь свой в груди запрятал, к отцу остыл

у матери только в молитве прощенья просил

закрытые веки остались в тени горы,

могилы врагов твоих были еще пусты,

но тень моя ходит, она до сих пор жива,

умытая жаждой, плывет по реке одна

она забирает, хватая за ноги, пришедших с бедой,

пока ты не ведая, молча идешь за водой

весна обойдет стороной мою бедную душу,

себя погубил сам, в другой раз не струшу

в тени, где покоюсь, диких ягод семье нарви,

я в них оставляю немного своей любви.

***

лучше с трудом с тобой в гору,

чем легко с нее нестись

как только встретишь меня,

со всем, что пугало, простись

обернись, улыбнись прошлым ошибкам,

и к чудищу загляни под кровать,

пригрози им всем пальцем, скажи, что приду,

пусть не смеют тебя пугать

я все изменю: стрелки сбавят свой шаг,

будем мерой

мы разделим с тобой на двоих дождь,

солнце и веру

если небо гремит, будем дверь закрывать на засов,

нас ничто не пугает,

ведь все побеждает любовь.

***

поэтов казнят через расставание

брошенное на пол перо затопчут с силой

чем обернулось для тебя мое признание?

от чего из-за него за мной бегут с вилами?

сердце у ведьм заметает пеплом,

горело так ярко, что грудь прожгло

я в темноте продолжаю мечтать о светлом,

сколько кружатся бабочки, что давит им на крыло?

***

горы тебя зовут или ты возвращаешься по привычке?

если долго играть с огнем, можно сгореть быстрее,

чем догорает спичка

горем умытые руки не станут ни чище,

ни счастливее с десятком колец

время что-то во мне усилит, но чему-то настанет конец

если в аду уже девять кругов, здесь их зачем столько?

кто бы не встал с тобою рядом, это пока и только

вечером я лишь догнать пытаюсь мысли, бегущие вместе

если у нас не получится здесь, может, в другом месте?

***

если каждый шаг ко мне для тебя удушье,

я позволю тебе дышать

вытягивай прямо руки

и умножь расстояние на пять

и с минутою каждой прибавишь

сколько быть далеко велишь

если сердце тебя не обманет,

ты уйдешь, но себя не простишь.

***

любовь по глубине соизмерима потере

я твоей, конечно же, не верю

она спокойна: ест, спит по ночам

моя потеря кругом – тут и там.

она не желает прогулок, не создает тоски,

но вечно щемит усталым: «забери меня, забери»

и я остаюсь наедине с ней, лицом к лицу

как смела толкать себя к прохожему по гольцу?

весь мир словно точка, я ей задаю вопросы,

она терпеливо ждет и зимы, и вёсны;

ты знал, что привычка рождает черты для лица?

была ль та жертва для матери и отца?

***

ветер – моя терапия

твоя – запах моих волос;

сколько бы я не бежала,

ты скажешь, что дольше полз

только крепчают объятия,

их пора разрывать

время нас поменяет?

хотелось бы знать…

***

лживая любовница, говорю городу:

«мы не расстанемся»

с обратным билетом на руках

не прекращаю писать другим городам,

чтобы знать о погоде и новостях

изменяю ему, представляя переезд

и обустройство другого жилища

думаю, что и не измена вовсе,

если так и не решишься,

но город мой хоть и прощает,

но припоминает мне все погодой

отдаляется порой, а расстояние меж нами

превращается в годы

клянусь, что только его люблю,

но ему это претит

сладости не люблю говорит,

я ведь понурый Питер.

***

планеты – не созревшие плоды,

через миллионы лет наземь, сочные и спелые

ну а пока еще я герой, потому что жив

и небо у меня чистое и белое.

всё пройдет: и боль, и восторг

даже солнце сменяется тенью;

я нигде без тебя не смог,

потому что в бога не верю.

выход есть, но протест.

лучший способ бороться – жить

мир сплошная поляна из грустных песен

если гордость зажала тебя в тиски,

улыбайся себе, оставайся весел.

возражаю себе, я устал, я дремуч

мир бесцветен, лишенный твоей тени

знаю буквы, но как их сложить, где ключ?

я забуду вопросы, лишь объятия сомкни.

***

я клякса.

ты всегда белый лист.

ты дождь проливной.

я ветра свист.

я зелени первый росток.

ты мороз.

ты – ясное небо.

я – сияние звезд.

***

ночь сминает день,

спору нет конца

я устала жить,

не видя твоего лица

луч за горизонт

перед сумерками блеск

в своем костре души

моей ты слышишь треск?

***

ветер. вот.

вот ветки деревьев, вот луч

заплакать пред ними не бойся, не трусь

в эту красивую яму из роз не вернусь,

не буду колоться о шипы небывалого счастья.

что не имеет конца – не существует,

все, что якобы вечно, умрет за миг

я быть с собой доброй себе клянусь,

желаю не являться дождем к тебе

или другим препятствием.

ручьем подтекает к ногам весна,

вот.

вот ветер меняет мелодию свиста, слышишь?

все это тебя не волнует, помню,

стихи мои не читаешь, а я и не знаю, чем дышишь.

уже собираюсь мечтать, вот.

и нового запах, как школьный лист,

меня обдает, мне не страшно ни жить, ни думать

упрямо твердила, что ты один свеж и чист,

даже когда хотелось порою плюнуть.

вечереет. вот.

не роняю покой, точно нежную чашу, причитая,

что непременно «на счастье»

все, что падает и бьется – пусть уходит и растворяется,

но без конца ничему не позволю биться

мне с собою не нужно мириться.

сумрак холодит мысли. вот.

мои «здравствуйте» перетекают в «здрасьте»,

я не подхожу никому, никому не нравлюсь

я множество часов провела

пытаясь от себя отколоть побольше:

может, так подойду, может, еще немножко…

день устал. ночь пришла.

вот.

мои глаза устали в твои глядеть,

не вечно все, даже огонь устает гореть,

и я полна.

я теперь задаю себе вопросы попроще,

не издеваюсь, как те, что за кудрявые косы дразнили,

как те, что любили и не любили

говорю себе прямо, в глаза смотрю:

что они сделали, за что я их так люблю?

***

утро раннее скинет ночь, как потрепанное пальто

взглядом тусклым окинет пол и закурит тихо в окно.

комнат в доме полным-полно, все они до одной пусты,

места много, но для него в доме мне не хватает души.

зачеркнет неизбежный вечер все усилия трудного дня

ни минуты не стоили встречи, что случились с тобой у меня.

звезды тихо зевают сгорая, забирают тоску в небеса,

если что-то во мне оставалось, все растаяло словно раса.

***

говорят: звезды сошлись,

а наши сойдутся?

соединятся, встретятся, сбегутся?

в кучу, в объятия, в поцелуи

небо наши имена волнуют?

из миллиона похожих нас как отличить?

звезды решили, что нам не быть.

они сошлись,

правда, в мнении, что нам не случиться,

не стать поцелуями, не закружиться.

***

где бы вы ни были, если вам там сейчас хмуро,

вот вам немного солнца!

это не картинка и не магнитик,

потому что ваш добрый друг, знающий вас по имени,

принес его в ладонях, обжигаясь порою, точно в руках

свежесваренный картофель

я, конечно, не гуру и не профи,

но передавать тепло и любовь тоже умею —

главное в таком вопросе быть смелым,

не поддаваться на провокации:

пасмурности за окном и дождливым манипуляциям;

некоторые не цветы, а просто акации,

и все же они не перестают от этого иметь право

и жить под тем же солнцем, что я вам принесла —

лучи его шире и длиннее, чем видят наши глаза

и ему виднее – кому тепла сейчас особенно не достает,

если вас есть кому согреть, пожертвуйте свою долю солнца,

отправив доброе слово на номер, к которому вас особенно влечет.

вдруг среди мрачных пейзажей и потресканных плит,

среди уставших лиц перед кем-то ваше возникнет:

оно будет улыбчивее прочих, про него все решает «дурное»,

но спустя время окажется, что нет роднее родного.

вот так получается, что солнце идет из рук в руки, с глазу на глаз,

и все для того, чтобы кто-то сумел лучше понять нас,

если к счастью можно стать причастным, пусть даже создать его другим

мой совет: лучше согласиться, чем так и остаться пустым.

***

улыбнись.

хотя бы себе сам, если другим не под силу.

не свирепствуй.

особенно если это назло высшим силам.

не расстегивай куртку зимой,

не открывай окна в поисках выхода.

всегда сохраняй лицо,

когда это больше всего необходимо.

себе будь примером, в других не ищи

ни золота, ни изъяна;

узнаешь, как сложно жить без любви,

когда ее станет мало.

и в час этот помни – придет другая,

и окажется, что лишние кусочки пазла —

из ее набора,

а ты так упорно бился,

будто нельзя быть неподходящим для кого-то.

хорошо, что кончается все,

и это кончится, конечно, тоже,

кончится любовь,

даже если тебе все равно,

придет конец и разлуке.

все вернется к тебе, станет каким должно,

этот миг всегда ощутим,

когда встретимся снова не говори,

что я тебе не говорил.

***

всегда недостаточно, постоянно мало:

ты либо слишком толстая, либо пока рано;

как только лето наступит, как только волосы отрастут

тогда я любимой буду для себя и кого-нибудь.

так никогда и не наступает ни лето это, ни эта весна,

не случается пока любить кого-то, в особенности,

любить себя

все время что-то себе подрезаешь,

чтобы сказка однажды стала былью,

но сначала это только волосы, а потом твои крылья.

***

есть черта.

до этой линии слова могут менять и молить

они могут ранить, а могут убить

могут касаться и в объятия встречать

могут поверить, а могут солгать.

до той черты очень долго всегда:

до нее стоят рельсы и города

до нее на машине, и долго пешком

можно даже плавь, кто на чем.

там то лес, то пустыня и миражи

горы скалистые, им помаши;

до линии этой бежать и падать.

до линии этой шуметь и плакать,

черта не меняет цвет, не стирается —

пока добираешься, можно состариться,

но кто пересек, обратно не сможет,

за чертой всем словам верить становится сложно.

и дальше как в злом колдовстве и проклятии

стирается суть, что бы слова не значили

не меняет судьбу ни прощение, ни кара:

слова чужака верующему не пара

и в том зазеркалье не слышно вроде

ни обещаний, ни их пародий

брань не трогает ум, а клятвы сердце —

за чертой навсегда закрывается дверца

есть черта.

она у кого-то ближе, у кого чуть дальше

и слова бывают погорше и послаще,

но власть не в них, а в произносящем —

он сделает тебя позволяющим или просящим.

до черты чтобы идти своею стопою

оставаться в себе и рядом с собою,

не говорите с незнакомцами, скажу прямо:

вас что, не учила этому мама?

***

по любви и по чести буду ждать вас на нашем месте;

путь к нему пусть непрост и даже суров,

но вера точно мундир на мне, я к встрече нашей готов.

сна не вижу, потерян, мысли волнами хлещут

под дождем проливным и холодным – он лечит

он меня обнимает, пока ты в пути

ожидание смерти подобно? главное только – иди.

силуэт, словно призрак, точно узор на окне

пальцем грубым глажу, остаешься в пятне.

может, ты передумала? стало чувство не значимо?

знаю, люди твердили: на кладбище нельзя оборачиваться.

только разве может то место погибшим считаться?

если сердце, хотя бы одно, в нем умело сражаться

если здравый рассудок хранит нашу общую нить,

как такое погибшим считать или просто забыть?

***

завсегдатай у подножия гор —

любоед;

страшный вор кошмаров,

укротитель бед,

собирающий мечты по тротуарам,

вечно ждущий собеседник в людном баре

притворяющийся кошкой человек

тот, кто видит, даже если гаснет свет.

***

свеж и чист этот лист, душист

ему всего дня два или меньше

он непоседлив и смешлив

он увлекается созвездиями;

ему лишь солнце лижет лапки

и ветер нежно мнет бока

ему пока что непонятно,

когда краснеть придет пора.

***

забавно.

я стала тобой:

выбираю тщательнее слова,

чтоб упрек гильотиной не сносил челюсть

последние новости:

не отзываюсь теперь на что-то

между «милая» и «прелесть»

в своем лишь одна брожу,

не взывая к другим волкам страшным воем

обещаю однажды проститься,

провожу черту,

отгораживаю от боли обоих.

но он в эту густоту руки тянет,

а мне по ним бить охота

одинокие люди сильны,

но всегда сироты

снова я обращаюсь к тебе —

образ твой заколочен,

по прошествии долгих лет, оказалось,

не так он и прочен,

вспоминать тебя как билет покупать,

но только в один конец,

что-то можно строить, не зная,

что ты сам тому не творец

кое-что во мне навсегда изменилось,

я вижу толк:

я клянусь заткнуть уши,