Остров безумия бесплатное чтение

I

Тихое, с легкой прохладцей, раннее июньское утро. Воздух подвижен и густ от запаха моря. Сонно и лениво накатываются на песчаный берег волны, покачивая на причале одинокую весельную лодку. Сюда, до самых сыпучих дюн, по пологой террасе сбегает темный-темный лес; его густые сплетающиеся кроны свисают над затерявшимися здесь двумя деревянными домами, плотно обнесенными решетчатыми оградами.

Протяжно лязгнула калитка, пропустив мужчину средних лет в зеленоватой кожанке и коричневых брюках, заправленных в голенища высоких резиновых сапог. Невысокий, костлявый, немного сутулый, с видом трудяги. Несмотря на шрам, сбегающий по правой щеке через угол рта, землистую кожу, отяжелевшие веки и легкое похрамывание на правую ногу – приметы многих потрясений и переживаний – вид его не был отталкивающим. Вслед за ним ленивым шагом выбрался из садового двора его сын – гигантского роста, босой и по пояс голый, с опущенными мощными плечами, с которыми соединялись непомерно огромные, как передние конечности гориллы, руки. Через плечо у него была перекинута поклажа с рыбацкой снастью и скудной провизией.

–Мак, – остановившись, отец извлек из кармана кожанки сигарету и закурил. – Мак, постарайся в мое отсутствие натаскать еще немного камней с Чертова холма. Пока погода к нам благосклонна, надо достраивать дом.

Маклуб еле заметно кивнул головой, которую венчала взбитая шапка густых черных, как сажа, волос, свисавших космами до самых плеч, и буркнул:

–Хорошо, отец.

Всем своим видом он походил на неухоженного и неотесанного деревенского верзилу, точно созданного природой под злую руку. Маленькая голова с крючковатым носом и большими сероголубыми глазами никак не сочеталась с его массивной фигурой, изветренной постоянным приморским бризом.

Маклуб шел вслед за отцом к примитивной дощатой пристани, а рядом, оживленно урча и размахивая хвостом, шастал их дворовый пес по кличке Принц. Глядя на парня, его плечи штангиста и громадные ручищи, трудно поверить, что он тих нравом, покладист, безоговорочно послушен и отзывчив. Каждое слово отца он принимал за чистую монету, почти никогда не перечил ему, поэтому Эрику Корнеевичу легко было управлять сыном.

Каждое утро в одно и то же время Маклуб совершал один и тот же маршрут: привозил в ручной тележке с Чертова холма, что за речушкой, летом постоянно пересыхающей, камни с давно развалившегося там здания под скотокомплекс. Трудился споро, охотно, с твердой и непреклонной мыслью, что поздней осенью, как только ударит непогода, у них с отцом будет крепкий каменный дом, а старый, деревянный, пойдет под подсобку.

–И ещё, – отец снова остановился и поднял на сына-верзилу озадаченный взгляд, – не надо больше вступать в перепалку с Денисом, а то ненароком прибьешь его. Мне не хочется из-за вашего с ним конфликта держать ответ перед его родителями. У него под глазом опять синяк расцвел от твоих кулаков. Ты уж постарайся, Мак. Знаю, что он отпетый шалопай, от безделья его так и тянет на приключения, но нам не нужны осложнения.

–Пусть не оскорбляет и не пристает, – нерешительно возразил Маклуб. – Сам напрашивается.

Конфликтуют они с Денисом не первый день. Причиной тому – Виола, соседская дочь. Нельзя сказать, что Денис ревновал Маклуба к своей сестре, но ему было не по себе, когда она околачивалась возле дома Свешниковых.

–Мак, дело серьезнее, чем ты думаешь, – Эрик продолжал вразумлять сына. – У Савелия Дмитриевича брат работает в милиции. Если что случится, могут быть серьезные неприятности, а они нам не нужны.

–Все равно за себя не ручаюсь, – насупившись, раздраженно бросил Маклуб. – Сам на рожон лезет. Я стараюсь обойти его, а он лезет… Знаешь, как этот бездельник меня обзывает?

–Как?

–Мол, я обезьяний выкормыш, тронутый акселерат.

Эрик Корнеевич раздраженно бросил окурок в песок и криво усмехнулся. Потом перевел взгляд туда, где в двух километрах от них в знойном мареве скрывался островок с крутыми скалистыми берегами, покрытый буйной растительностью, и глубоко вдохнул в себя привычный запах морского ветерка. Остров был для него соблазном, искушением его собственного греха и счастья одновременно.

Он собирался свидеться с Илоной.

На берегу Маклуб побросал всю поклажу на дно лодки, помог Эрику забраться в нее, вставил весла в уключины, отвязал веревку от причала и, толкнув суденышко в воду, легко потеребил отца по плечу.

Улова тебе!

–Не забудь, о чем я тебя просил, – снова предупредил отец, устраиваясь на узкой корме.

Маклуб сдержанно кивнул и направился к дому.

Возле калитки его уже поджидала Виола – маленькая пятнадцатилетняя блондиночка.

–Доброе утро, Мак! – проворковала она с сияющей улыбкой. Голос у нее был хриплый и чувственный, свойственный многим юным красоткам.

Глаза Маклуба радостно заблестели.

– Доброе утро, Виола, – мягким голосом отозвался Маклуб.

– Скучаешь?

–Ага.

Маклуб всегда был рад видеть эту миниатюрную девчушку с почти оформившимся телом. Она часто порхала, словно воробушек, на пляже, наслаждаясь морским пейзажем, но чувствовала себя одиноко. Ему так хотелось трогать и ласкать ее, но в силу своей природной стыдливости он мог только мечтать об этом. На ней была летняя рубашка-безрукавка цвета каштана, под которой обозначались маленькие груди с выпуклыми сосками и которая прекрасно гармонировала с нежным загаром ее гладкой кожи и большими сероватыми глазами. Она всегда казалась ему теплой и уютной.

–В городе, наверное, повеселее, – не сводя с нее восторженного взгляда, произнес Маклуб, теряясь в догадках, зачем она спозаранку приперлась к его дому. – А здесь глухое затишье и безлюдье.

Она отрывисто рассмеялась.

–Будет затишье, если ты безвылазно копаешься в своем огороде, не поднимая головы. Между тем, здесь море, прекрасный пляж, настоящий курорт, а мне даже не с кем словом перекинуться.

–А Дениска? – вкрадчиво спросил Маклуб.

–Ну его! – она раздраженно махнула рукой, будто само напоминание о брате вызывает в ней жгучую неприязнь. -

Я была бы счастлива, если бы ты еще разок саданул по его наглой физиономии по полной программе за всех, кому он назойливо лезет в душу. Он только и занят тем, что всех изводит своими придирками и приставаниями.

За ее обманчивой хрупкостью угадывался независимый характер, о котором, судя по всему, она сама не догадывалась: Виола вела себя с Маклубом так, будто они старые друзья, но на самом деле все обстояло иначе. На диком побережье ей негде было проявить свою необузданную энергию, свой буйный темперамент, и если бы не родительская строгость, она ни за что бы не согласилась коротать здесь, на безлюдье, свои школьные каникулы. Именно этим и обусловлено ее внимание к персоне восемнадцатилетнего неотесанного гиганта.

–Ты хочешь предложить что-то поинтереснее? – спросил он после некоторого молчания.

–Хочу пригласить тебя на пляж, – насмешливый блеск блеснул в ее сероватых глазах. – Иначе я сегодня же умру от скуки.

Он смотрел на нее, улыбчивую и умоляющую, и понял, что говорит она на полном серьёзе.

II

Прежде, чем поселиться на прибрежье, Эрик Корнеевич служил на границе в глухой таежной глубинке на восточных рубежах страны. И кто знает, как сложилась бы его дальнейшая судьба, если бы не ранение и контузия. Его подлечили, залатали раны, но зарубины остались на всю жизнь. Правда, поначалу он не очень-то жаловался на судьбу, но когда его оставила жена, почувствовал себя обделенным, покинутым всем миром, стал чуждаться людей, отвергая их помощь. Однако надо было жить дальше. И тут вспомнил своего бывшего командира Степана Устиновича Гамзина, его прощальные слова: «Вот тебе, Эрик, мой адрес. Как выйдешь в отставку, постарайся разыскать меня».

Это оказался небольшой провинциальный городок. Степан Устинович жил там со своим семейством в шикарном, неприступно огороженном особняке в два этажа, с теплицей средь огорода, с баней-сауной и прочими удобствами. Принял он друга с почестями, помог прописаться, устроиться в средней школе военруком.

Эрик с трудом дотянул учебный год – душа по-прежнему страдала, звала подальше от людской суеты. Хандра и меланхолия крепко держали его в своих тисках. Отставной капитан погранслужбы Свешников имел свои виды на жизнь: природа сотворена для человека, а не наоборот, и ему негоже прозябать в громоздящихся городских домах-склепах, слоняться по залитым асфальтом и потонувшим в смоге улицам.

Однажды, когда они со Степаном Устиновичем выехали за город на пикничок, взору Эрика открылся дивный берег с белыми сыпучими дюнами, от которых вверх по террасе тянулся загустевший лиственный лес. Здесь они развели костер и провели всю ночь за импровизированным коренастым пнем-столом с выпивкой и закуской.

– Что ты скажешь, дорогой Степан, если я возьму да и обоснуюсь здесь? – уже разгоряченный спросил Эрик, глядя на друга остекленевшими от выпивки глазами. – Построю себе домик, буду кормиться рыбой, грибами, орехами и прочей лесной всячиной, словом, буду жить так, как наши далекие предки. Как никак, а лес, тем более прибрежный, очищает человека, наполняет его жизненной энергией… И ты будешь в гости ко мне наведываться на своей старенькой колымаге.

–Ты все такой же романтик, каким был в тайге, – усмехнулся Степан.

–А почему бы и нет? И врачи, между прочим, выписывая меня из госпиталя, рекомендовали и море, и свежий воздух, и полный покой, – решительно продолжал Эрик. – Здесь всего этого в избытке.

–Неужели ты это серьезно или дуришь? – отрывисто рассмеялся Степан. – Вдали от людей, без элементарных бытовых удобств… Нет, Эрик, скажи, что шутишь.

Но Эрик не собирался шутить. Степан это сразу понял и рассказал, что здесь когда-то жили люди, однако в пору всевластия компартии деревушку ликвидировали, якобы, как неперспективную. И сельчане со всем своим скарбом стали покидать обжитые места. В конце-концов деревушка зачахла, пришла в полный упадок, а жилища разобрали на всякие хозяйственные нужды.

–И еще. – Степан озадаченно заморгал. – Мой долг предупредить тебя, что об этом песчаном береге шла дурная молва.

–Какая? – заинтересованно спросил Эрик.

–Погляди туда, – Степан кивнул в сторону небольшой возвышенности, окутанной легкой дымкой. – Видишь пологий холм? Его называли по-всякому – и Печальным, и Коварным, и Злым, но чаще Чертовым. До революции стояла на том холму церквушка, но не понравилась она Советской власти, и она низвергла ее и на том месте поставила коровью ферму. Тогда зароптал холм на своих окаянных осквернителей, мол, больно ему сделали, в самое сердце ранили. И через год скотоферма стала оседать и разваливаться. Однако не вняла власть его голосу, восстановила постройку. Но и она продержалась недолго – снова расползлась по швам, а буйства непогоды довершили разрушение. Это Всевышний, говорили сельчане, послал проклятье на этот холм, вот и прозвали его Чертовым.

Но никакие доводы не могли переубедить Эрика, тем более мистические байки, в которые он никогда не верил. Он сам отсек себя от мира – окончательно и бесповоротно: под пологом увесистых крон деревьев, близ Чертова холма, соорудил бревенчатый дом, утеплил его, обзавелся весельной лодкой и занялся рыбалкой.

Так и жил бы Эрик отшельником, если бы снова не пожаловала к нему в гости судьба-злодейка.

В двух километрах от песчаного берега высился над морем небольшой островок с крутыми скалистыми берегами. Именно туда направлял Эрик свою лодку, заходил с тыльной стороны, где скрученные жгуты зеленых и красных водорослей цеплялись за плоскую косу, сбегающую под воду, – самое уловное для рыбака место.

Июльским днем решил он обследовать островок. Стояла тихая, умиротворенная погода. Мерно плескались волны о берег, в легком тумане сквозь прогалины ватных облаков били солнечные лучи. Птицы выводили свои сладкие, успокаивающие душу мелодии. Эрик взобрался по ступенчатым выступам на самую верхотуру, и взору открылась во всем блеске островная картина: меж нетронутыми цивилизацией осинами, кленами, липами и дубами вились таволги, жимолость, лаванда. И цветы, много-много цветов. Словно драгоценными каменьями они усыпали землю – прозрачные, зеленые, матово-белые, серебряные, огненные. И все это было окутано дикой тишиной. Лишь изредка под ногами трещали сухие сучья.

Пробираясь сквозь заросли густых раскидистых кустарников, Эрик выбрался на небольшую поляну и остановился – до слуха донесся странный рокот. И совершенно неожиданно могучий ветер вскипел в кронах деревьев, и на него обрушился бередящий душу своим завыванием вихрь. Он бросился назад в надежде укрыться от этой адской свистопляски, но вокруг все закружилось, пришло в движение. Эрик ощутил себя в воздушной воронке – она взметнулась вместе с ним и бросила его наземь. Сознание не покидало его, он с затаенным дыханием лежал, вплотную прижавшись к земле. Страх боролся со жгучим желанием понять, что это могло быть – землетрясение, цунами, смерч или что-то пострашнее.

Так он пролежал несколько минут, не решаясь пошевелиться.

Когда тишина окружила и овеяла его, он осторожно поднял голову и обнаружил себя на поляне, обозначенной тремя ровными симметричными кругами, будто невидимой рукой очерченными циркулем, а в самом центре малой окружности застыло, как изваяние, странное существо гигантского, почти двухметрового роста. Было оно нагим, короткие завитки темно-бурых волос покрывали тело – от лобка до упругих смуглых грудей, стоящих торчком. Женщина! Эрик поднялся, отряхнулся и, как завороженный, расширенными глазами оглядывал ее с ног до головы.

Словно очнувшись от гипноза, отвернулся. Первая мысль была – бежать прочь! Он мог бы опрометью, в несколько прыжков, добраться до лодки и отчалить, но, ощутив на себе взгляд дикарки, чарующий и зажигающий кровь, вдруг почувствовал, что с ним что-то происходит, что он безропотно подчиняется некой магнетической силе, которая, помимо его воли, притягивает и манит к таинственному существу. Да-да, это была женщина, о которой в скуке одичалой жизни он стал забывать. Но откуда взялась она здесь, на необитаемом острове? А может быть, это всего лишь сон, наваждение или загадочная гурия, посланная ему для соблазна и испытаний?

Они стояли друг против друга. Это было фривольное, бесстыдное, открытое для обозрения существо: продолговатое лицо со слабо выраженными скулами, венчающие голову черные, как смоль, спутанные космы, волосатый покров обволакивал живот и спину и, что особенно впечатляло, – это яркие глаза цвета голубого бездонного неба. Они светились интересом к незнакомцу, непониманием и изумлением происходящим, точно глаза ребенка, наблюдающего захватывающий мультик. И было в них ещё что-то такое, что очаровывает и манит к себе. В какой-то миг на ее лице мелькнул еле уловимый оскал, похожий на волчий, обнажив два удивительно ровных ряда зубов, но был он не злобным, а предрасположенным к сближению.

Эрика всего потянуло к ней. Он двигался медленно, бесшумно, словно заяц, завороженный взглядом удава. Он слышал от кого-то, когда служил на таежной заставе, что существуют магические круги, попав в которые человек, вопреки своей воле, становится пленником обстоятельств и всецело подчиняется чародейству. Теперь это магическое действие он сполна испытывал на себе и удивлялся собственной скованности, податливости перед существом, посланным ему в искушение.

–Кто ты? – спросил Эрик, когда подступил к дикарке поближе.

Она была на полторы головы выше него. Великанша! Широкие плечи и сильные, почти мужские руки. Лицо без морщин и возраста.

–Илона, – она указательным пальцем ткнула себя в грудь. Потом слегка коснулась плеча незнакомца, как бы спрашивая: «А ты кто?»

–Свешников. Эрик Свешников, – сдавленно, глотая слюну, отозвался он.

Ее большие голубые глаза внезапно зажглись улыбкой, и она жестом предложила следовать за собой.

Илона увлекла его в кустарниковые заросли. Он покорно шел за ней, с умилением глядя на подергивающиеся упругие ягодицы. Сердце сжималось сладко, смутные мысли забродили в голове. Неудержимая сила провидения зажгла в нем бешеную страсть, потянула к дикому существу – открытому, доступному, вызывая в нем пьянящее и немного болезненное чувство. Она, словно проникнув в его тайные мысли, повернулась к нему и долгим завораживающим взором предлагала себя.

Их близость была глубокой, умиротворенной…

Мало-помалу они вживались в новый благостный и размеренный ритм жизни, привязывались друг к другу, к привычке изнурительно-страстной близости. Необитаемый остров, девственный лес, Илона и он – все, казалось, купалось в радужных лучах отчаянно-долгого, ненасытного счастья. Околдованные духом истинной свободы и независимости, они плавали в море, загорали, сливались в единое цело. Душа Эрика доверчиво внимала островной тишине, наполненной светлыми надеждами и ожиданием перемен. Холодными зимними вечерами они любили услаждаться возле затопленной печи, выложенной Эриком во время сооружения жилища на острове. Уютный, успокаивающий жар шел от раскаленных сумрачно-алых углей и сладкосладко заливал нутро волной тепла.

Эрик стал привыкать к ее шерстке на животе и спине. Остальная часть ее тела была смуглой, упругой, особенно груди с высокими сосками. Он покупал ей нижнее белье, но она отвергала его, ссылаясь на то, что в нем она чувствует себя скованно и неуютно. И к этой причуде он тоже привык. Удалось только приучить ее накидывать на себя плащ, чтобы предохранять тело от насекомых, особенно назойливой мошкары, носившейся по летнему острову тучей, от солнечных лучей, от непогоды.

Поначалу он не знал – любовь это, иллюзорное влечение или обычная мужская похоть. Впрочем, о любви к дикарке, заросшей шерстью, и речи быть не могло. Тогда что? Больше это все- таки напоминало ритуал – приятный, вожделенный. А она, познав через Эрика мужскую стать, откровенно предлагала себя. Утолив желание, они тут же засыпали в лесу. Их близость зеркально повторялась. Через нее Эрик соприкасался с красотами чудесной природы, с тем, что составляло его собственную суть.

Илона не умела скрывать своих чувств и оставалась дочерью природы. Она была очарована тем микромиром, в который погрузил ее Эрик, а когда у них родился сын, она не стала с ним спорить и согласилась отдать ему на воспитание ребенка, которого нарекла чудным для слуха именем – Маклубом.

Парнишка рос пытливым, настырным, рано устремленным к самостоятельности. На дикой воле, не стесненной определенным распорядком дня, физически укрепилось его тело. Поначалу отцу неимоверно трудно было жить на две семьи и скрывать от сына тайну его происхождения, особенно когда он подрос и стал задавать множество вопросов. При всей своей внешней несуразности Маклуб отличался волевым характером и, что особенно устраивало Эрика, прилежностью в работе и домовитостью. Все, что мог, щедро давал Эрик сыну: любовь, тепло сердца, навыки к труду. И глядя, как тот на приволье постигает науку выживания, душа отца несказанно ликовала. Все хозяйство держалось на Маклубе.

Только одно живое существо сперва открыто выражало свое беспокойство – дворняга Принц. Обнюхивая Эрика, он рычал – запах Илоны был враждебен ему. Эрик сердился, пинал Принца, прогонял, и тот, скуля и завывая, убегал. Но, оказывается, и собаки, как и люди, со временем привыкают ко всему.

С тех пор прошло почти двадцать лет – именно столько Эрик нес в себе бремя своей тайны. За это время Илона познала язык Свешникова, научилась читать и писать. Он построил для нее избу в островном лесу, обставил ее как мог, выложил печь – словом, делал все, чтобы она не чувствовала себя потерянной в этом мире. От тоски и одиночества она спасалась запойным чтением книг, которые привозил Эрик.

III

Когда прилив был в самом разгаре, Эрик уже пересекал водное пространство, отделяющее его песчаный берег от скалистого острова Илоны. Внутренний голос манил туда, где можно дать волю своим эмоциям и страсти, хотя смутное разочарование в самом себе, как клятвопреступнику, переполняло душу. Подспудно он сознавал, что с каждым днем тучи сгущаются над его головой: Илона раз за разом все настойчивее просила свозить ее к себе домой и представить сыну, чего он допустить не мог.

Причалил Эрик к острову, как обычно, с обратной стороны, чтобы никто не мог заподозрить его в связях с Илоной. Конспирация! Этот проклятый Денис наблюдает с крыши своего дома за всем, что происходит вокруг и не дай Бог догадается о тайных вылазках соседа к островной амазонке. Хотя бы свалился этот шалопай с крыши – всем от этого было бы покойнее.

Остров предстал перед ним во всей своей красе. Напоенная безмятежностью и утонченным благоуханием трав и цветов, июньская природа была так светла, что, казалось, это не глыба суши, омываемая волнами, а сказочный корабль, где они с Илоной владели всем, вплоть до потаенных уголков, и на котором ему предстоит плыть и плыть в штормовом море своей несусветной жизни.

Его вдруг всколыхнула волна воспоминаний о другом острове, затерявшемся в мертвенно-бледном морском просторе – равнинном, с редкой растительностью, острове, где он был на грани смерти и где приобрел навыки выживания в условиях дикой природы. Оказался он на нем при весьма трагических обстоятельствах. Во время патрулирования над территориями приграничья вертолет потерял управление и, снизившись, грохнулся на островную твердь. Из всего экипажа в живых остался только Эрик Свешников. Почти неделю он, раненый и контуженный, провел здесь, отчаянно борясь за жизнь. То ползком, то опираясь на палку, плутал он в поисках пищи и пресной воды. Морские приливы оставляли на земле небольшие лужицы, но они не были пригодны для питья. В одной из них заметил он какое-то движение. С помощью шеста с заостренным концом Эрик извлек оттуда крупную креветку. Почти рядом бил из расщелины худосочный родничок. Победные колокола зазвенели у него внутри: «Значит не все так уж безнадежно! Значит смогу продержаться до прихода помощи с большой земли!» Устроив здесь привал, он жарил на раскаленных углях креветки, которых на острове оказалось предостаточно, и находил их мясо превосходным лакомством. Только на седьмые сутки после катастрофы Эрика подобрали пограничники, усадили в вертолет и доставили в госпиталь…

Илона, как это было всегда, ждала его, каким-то особым, только ей свойственным чутьем определяла время предстоящей встречи. Она взяла его за руку, почти бегом увлекла в дом, ногой распахнула дверь, сбросила с себя плащ и предстала перед ним столь откровенной в своих желаниях, что ему ничего другого не оставалось, как подчиниться восставшей в нем плоти. Тепло, исходящее от нее, бросало его в омут блаженства и время для него переставало существовать. Во всем этом было что-то гипнотическое, умопомрачительное. Он обнимал ее тело, страстное и ненасытное, давно изученное и привычное, уже не обращая внимания на волосяной покров…

– Эрик, как мне хорошо! – лицо ее сияло.

–Илона, дорогая, ты такая ненасытная.

–Разве это плохо?

–Это прекрасно! – отозвался он весело.

Она встала с кушетки, завернулась в плащ и, бросив на него загадочный взгляд, прикоснулась ладонью к его голому плечу. Сосредоточилась, словно вслушиваясь в него.

–Боже, да у тебя в голове сплошная сумятица, – она всплеснула руками и подчеркнуто требовательно посмотрела на него. -Выкладывай, какие тяжелые мысли теснятся в твоей голове и терзают тебя?

Он поднял на нее изумленные глаза.

–С чего ты взяла?

–Эрик, я тебя насквозь вижу и не сомневаюсь, что на душе у тебя кошки скребут, и ты очень стараешься скрыть это от меня.

–Что именно?

–Не знаю, но уверена.

Пришлось Эрику поделиться своими переживаниями. Он рассказал, что отношения Маклуба с соседским балбесом Денисом зашли так далеко, что в любую минуту можно ожидать осложнений. Она слушала его внимательно, заинтересованно задавая вопросы: «Как живут соседи? Какой у них дом? Как зовут каждого? Чем заняты на своем садовом участке?…»

Ответив на все вопросы, он озадаченно спросил:

–Зачем тебе это?

–Как мать, я имею право знать, в каком окружении живет мой сын Маклуб. Скажи, Эрик, почему ты назвал Дениса балбесом?

–Думаю, у парня не все в порядке с головой. Изводит всех своими идиотскими замечаниями, придирками, сует свой нос во все дыры, бродит по крыше своего дома с биноклем и мнит себя то пиратом, то капитаном корабля дальнего плавания. Словом, сущий негодник. – Какой он из себя? – настойчиво продолжала допытываться Илона.

– Маленький, пухленький, как барчонок. Его из техникума отчислили на первом году учебы. Так и сказали отцу Савелию Дмитриевичу: «Забирайте своего неотесанного барчонка обратно».

–А этот Савелий Дмитриевич… Как он реагирует на поведение своего сына?

–Во всем винит Маклуба.

Лоб Илоны нахмурился, злость мелькнула в глазах.

–Выходит, наш сын под двойным обстрелом?

–Вот именно. Маклуб, между прочим, покладист, сдержан, весь в хозяйственных заботах, но в нем дремлет вулкан. Он может, если его сильно обидеть, извергнуть такую лаву ярости и злости, что не сдобровать тому, на кого она обрушится. Вот и боюсь, как бы он ненароком не зашиб этого паршивого мальчишку.

–А ты сам-то что думаешь? – снова нахмурив лоб, спросила она. – Надо ведь что-то предпринимать.

–Дело может принять серьезный оборот. От скуки и безделья этот негодник даже свою сестру изводит, а она, между прочим, как куколка, и наш Маклуб питает к ней самые нежные чувства.

Илона какое-то время молчала, переваривая услышанное, потом снова стала допытываться:

–Этот Денис часто лезет на крышу?

–Почти каждый день.

Вопреки своему желанию Эрик был втянут в этот разговор, хотя никак не мог понять, почему Илону заинтересовали подробности из жизни соседей.

–Как внешне выглядит их дом?

–Двухэтажный. Крыша покатая, чтобы дождь не оставлял там лужи.

Она задумчиво- посмотрела на него.

–Знаешь, Эрик, что следовало бы тебе сделать?

–Что?

–Забрать меня к себе, – неожиданно снова предложила она. – А я, будь уверен, никому не позволю обижать нашего Маклуба.

Ее слова мгновенно вернули Эрика к утренним мыслям. Он вновь ощутил страх, неуверенность, неприязнь к самому себе. Его мирное настроение было нарушено. Забрать к себе… Нет, он никогда не пойдет на это! Ни за что! Если Илона поселится в его доме – не избежать вечного позора.

–Ты опять за своё! – внезапно насупился Эрик, его глаза уничтожающе блеснули. – Разве я могу признаться Маклубу, что у него вдруг объявилась мать?… Объявилась такая мать…

Она смотрела на него умаляющее, он заметил, как на ее глаза навернулась слеза. Эрик смягчился:

–Илона, дорогая, я не могу ввести тебя в свой дом… Пока не могу. Маклуб не простит… Он давно свыкся с мыслью, что его мать сбежала, оставив мне сына.

Эрик понимал, что в последнее время что-то надломилось в душе Илоны, что одиночество стало угнетать ее. Неужели в ней с большим запозданием пробудился материнский инстинкт? Теперь она жила страстным желанием быть рядом с Маклубом, оберегать его, помогать, лелеять. Если бы Эрик смирился с ее желанием – все могло бы разом измениться в ее жизни. Но он был глух к ее просьбам, давно утвердился в своей истине – его тайна всегда должна оставаться тайной. Иначе у него будет только один роковой выход – унести с собой в морскую пучину свой позор.

Илона это прекрасно понимала и, чтобы не оттолкнуть его от себя, ей пришлось смириться с его решением.

–Следи за ним хорошенько, – примирительным тоном произнесла она, – следи так, как следила бы за ним родная мать. Он у тебя весь осунулся, похудел…

Она осеклась и виновато посмотрела на Эрика. Ее последние слова насторожили его. Откуда Илона об этом знает? Неужели она способна видеть то, что не доступно ее зрению?

IV

С блестящего голубой эмалью неба били жгучие лучи – стоял полный штиль. На прогретом песке лежали Маклуб и Виола. Приподнявшись, она предложила ему сигарету, хотя прекрасно знала, что он терпеть не может табачного дыма. Она закурила, глядя в небо, по которому парили облака, напоминающие белоснежные паруса. Над водой кружились серебристые чайки, выглядывая добычу, и раз за разом кидались в воду и вновь возникали с добычей в клюве. Глядя на нехитрые повадки пернатых, Виола пускала дымные кольца, время от времени замечая, как Маклуб шарит робким взглядом по плотно облегающему ее груди черному лифчику.

Уловив его потаенные мысли, она одарила его восхитительной улыбкой и, решительно поднявшись, посмотрела на искрящееся море.

–Слышь, Мак, море зовет! – радостно воскликнула она, – и тебе советую не залеживаться на песке, иначе перегреешься.

И она понеслась в воду.

Он приподнялся на локти, чтобы полюбоваться ее фигуркой в зажигательном движении. Кремового цвета, какая-то светящаяся кожа, упругая на ягодицах. Черный купальник облегал ее гибкий стан, подчеркивая линии тела. Она нырнула и всплыла. Кристаллики морской соли заблестели на спутанных белокурых волосах, обрамлявших лицо. Как в эту минуту он желал держать ее в своих сильных руках, вдыхать в себя запах юного тела, притрагиваться к маленьким грудкам, соблазнительно торчащими из-под купального лифчика!

Из чувственного созерцания его вывел звонко задребезжавший в знойном воздухе голос:

–Мак, давай ко мне!

Маклуб мигом вскочил и стремительно бросился к ней. Он бежал по воде, высоко поднимая ноги, и морские брызги вздымались выше головы. Потом пошел вплавь и через несколько сильных, уверенных взмахов рук возник перед Виолой.

Она поплыла от него.

–Попробуй догони!

– Не смей заплывать далеко! – предостерег Маклуб повелительным тоном и бросился вслед.

Он поймал ее за руку, и они всплыли. Она обвила своими ручонками его шею, и Маклуб ощутил пьянящий аромат свежего душистого тела.

– Мак, – на ее лице горел румянец.

– Что?

–Я тебе нравлюсь? – спросила она с тонким лукавством, глядя на него огромными, отливающими перламутром, серыми глазами.

Он недоуменно вскинул брови.

–Почему ты спрашиваешь?

–Потому что ты опасаешься, как бы со мной что-нибудь не случилось.

–А как же. Море не такое уж тихое и спокойное, как тебе кажется. У него буйный характер.

–Мак, я хочу посмотреть на горизонт, увидеть, как море сходится с небом.

–Для этого придется взобраться на меня.

–Давай! – охотно кивнула она.

Он наклонился, помог ей вскарабкаться на свои мощные плечи. Перед ней широко и свободно распростерлась серебром морская равнина до самого горизонта. Глядя прищуренными глазами на величественную красоту, она мечтательно воскликнула: – Разве можно не любить море! Такое великолепное, манящее, таинственное!

–И коварное, – добавил Маклуб.

–Знаешь, Мак, в следующий раз я прихвачу надувную лодку, и мы поплывем к скалистому острову. Он тоже таинственный, как это море, там, по словам Дениса, обитает какое-то странное существо.

–Не может быть, – недоверчиво пробубнил Маклуб. – Это ведь дикий, необитаемый остров, причем неприступный, как крепость. Мне отец так говорил.

–А Денис упрямо твердит, что там кто-то обитает. От безделья он постоянно дежурит на нашей крыше и направляет линзы бинокля то на панораму пляжа, то на ваш садовый участок, то на этот островок, где, по его словам, бродит дикое существо, очень волосатое, что-то вроде снежного человека.

–Тогда тем более не стоит туда плыть…

Она восседала на нем, без умолку воркуя, словно шаловливый воробушек, и Маклуб чувствовал себя на самом верху блаженства. Но эти приятные ощущения мигом улетучились, когда он, обернувшись, увидел на песчаном берегу Дениса. Весь облик юного соседа выражал молчаливую враждебность. Тот стоял, подбоче- нив бедра руками, чтобы придать своей персоне внушительный вид.

–Чего ему надо? – увидев брата, с беспокойством в голосе спросила Виола. – Только, пожалуйста, не цапайся с ним. Прошу тебя, Мак.

–Думаю, он сам не знает, чего ему надобно, – раздраженно буркнул Маклуб.

–Черт беспутный, – в такт ему выругалась она.– Почему брат всегда назойливо преследует меня, будто я его наложница?

Маклуб не спеша вынес Виолу на плечах на берег, и она бойко спрыгнула на песок.

–Ну что тебе? – с презрительной гримасой она выпучила глаза на Дениса.

Он являл собой полную противоположность сестре: пухленький, даже чуть одутловатый, картавящий, как его мать, на розовощеком лице глубоко посажены бегающие светло-карие глаза, под правым все еще красовался синяк.

–Ты опять виляешь хвостом перед этим верзилой? – надменно бросил он, стараясь придать своему голосу насмешливую интонацию. – А знаешь ли ты, драгоценная сестричка, что к нему во двор наведывается призрак? И откуда ты думаешь? Прямо с Чертова холма.

–Ты что, совсем того! – она прокрутила пальцем у виска.

На полных губах брата снова заблуждала ухмылка.

–Сам видел, и не раз, – растягивая слова, хихикнул он. – Призрак в зеленом плаще и с грибной корзиной в руке зачастил к дому Свешниковых, причем лица у привидения не видно – сплошной ходячий плащ.

И Денис посмотрел на своего здоровенного и рукастого неприятеля холодно и высокомерно, с достаточной долей иронии. Маклуба насторожили эти откровения. Он сам подозревал, что на огороде за ним частенько кто-то следит, видел, как Принц, заливаясь громким лаем, бежал в смородиновые кустарники, но потом, видимо, никого там не обнаружив, возвращался, ложился на траву и, скуля, почесывал лапой шерсть.

Виола, испугавшись, что дело снова дойдет до драки, схватила Маклуба за локоть и потянула за собой.

– Пойдем, Мак, – решительно выпалила она. – Он всегда не-

сет всякую чушь.

Собрав на песке разбросанные вещи, Виола и Маклуб двинулись к дому. Денис зашагал следом, что-то бормоча под нос. У самой калитки Маклуб остановился и, улыбнувшись Виоле, сказал с ласковой серьезностью:

–Спасибо за прекрасный отдых.

Денис гордо расправил плечи, грудь выкатил вперед, на его губах зазмеилась усмешка.

–Неужели, сестричка, ты и дальше собираешься дружить с приятелем призрака?

Сдержанности Маклуба наступал конец. Его глаза блеснули, он проскрежетал сквозь зубы, чувствуя, как в нем поднимается жгучий гнев и горькая обида:

–От безделья мало ли что может померещиться человеку. То он мнит себя пиратом, то морским рыцарем, а в действительности – никудышный хлюпик.

–Видишь, Виола, – с глупой ухмылкой проворчал Денис, – он сам на меня нападает.

–Не нападает, а отвечает на твой дурацкий выпад. – Она встала на защиту Маклуба. – И мне тоже надоели твои подкалывания, твои придирки, твои вечные попытки шпионить за мной.

–Ты… Ты знаешь кто? – Денис облизнул губы и стиснул зубы, глаза запылали злорадством. – Ты… ты маленькая шлюшка!

– Придержи язык! – пригрозил Маклуб и на его обветренном и задубевшем лице вспыхнула краска. – Иначе тебе хуже будет. -Только попробуй, прокартавил Денис, растягивая рот в злой улыбке. – Только попробуй, неотесанная образина…

Маклуба прошиб холодный пот, и он мгновенно вцепился в ворот его рубахи.

–Остановитесь! – Виола встала между ними.

Однако в Маклубе взыграла такая неукротимая ярость, что теперь его нельзя было обуздать. В припадке безумия, исказившем его лицо, он нанес Денису удар такой силы, что тот кувыркнулся и, угодив на лету головой в металлическую стойку забора, плюхнулся на землю. Денису было слишком больно, чтобы сопротивляться. А тут еще Принц, лежащий у калитки: он мгновенно вскочил, взвился и, весь дрожа от негодования, с лаем набросился на чужака, цапнул его за ногу. Маклуб оттащил пса за загривок, втолкнул его в дом и закрыл за ним дверь. Было слышно, что собака с надрывом лает и царапается, пытаясь вырваться из заточения.

Все могло бы закончиться трагичнее, если бы не подоспевший на шум Савелий Дмитриевич – высокий, широкоплечий мужчина, чьи серые глаза, обычно мягкие и ленивые, вдруг запылали гневом. Он поднял на Маклуба тяжелый враждебный взгляд и свирепо выпалил:

–Ты об этом очень пожалеешь! Распускать кулаки… Ты за это крупно поплатишься.

Он помог сыну подняться и повел его, хромоногого и стонущего от боли, в свой дом.

Вечером с острова вернулся Эрик. Выслушав рассказ сына, он, не раздумывая, направился в дом Меженипых. В это время у Дениса меняли повязку. Эрик увидел, что у парня лодыжка почернела от кровоподтека: клыки Принца разрезали кожу и проникли в мякоть.

Савелий Дмитриевич вывел гостя на веранду. Он быстро и ловко закурил, небрежно бросил горящую спичку вниз, на траву, соображая, в какое русло направить разговор. Наконец мрачно произнес:

–Эрик Корнеевич, не считаете ли вы, что наши сыновья слишком далеко зашли в своих постоянных конфликтах?

–И что вы предлагаете? – Эрик старался держать себя в руках.

Маклуб у тебя здоровяк, не то что мой хлюпик, ненароком прибить может.

–Не надо защищать своего оболтуса, – раздраженно выпалил Эрик. – Лучше держите подальше от Маклуба своего сынишку или на цепь его посадите, чтобы не лаял на каждого. Денис сам провоцирует его…

На веранду выбежала Виола. Она была не менее расстроена происшествием, чувствовала, что жестокая потасовка возникла из-за нее.

–Папа, во всем виноват сам Денис, – воскликнула она без колебания. – Если бы ты только слышал, какими словами он обзывал Маклуба.

–Дерзкая девчонка! – рявкнул на нее отец и со злостью отшвырнул окурок. – С тобой у меня будет особый разговор. Уйди с моих глаз! – Потом бросил на Эрика колючий взгляд. – Придется принимать кардинальные меры, чтобы это больше не повторялось…

Не говоря больше ни слова, Эрик развернулся и покинул дом соседа.

Во всей этой истории его больше занимало другое – призрак в зеленом плаще с капюшоном. И тут он вспомнил, как проговорилась Илона, когда высказывала ему, что Маклуб похудел, осунулся…

V

Шли дни размеренным чередом, прокладывая перед Эриком дорогу в неизведанные дебри его несусветной судьбы. Чтобы свернуть с нее, он все чаще удерживал себя от встречи с Илоной. Ее состояние перестало быть для него тайной: теперь тихая гавань в огороженном от внешних бурь мире не для нее, и если разговоры о ее встрече с сыном будут и далее повторяться, то грянет гром и убьет в нем былую страсть, привязанность и все то, что он считал личным счастьем.

Даже те дни, когда он гнал лодку к острову, уже не были столь радужными, желанными, возвышенными, как прежде. Ее жилище, им самим выстроенное и казавшееся ранее лесным дворцом, теперь виделось жалкой и убогой хибаркой, в самой внешности которой было что-то низкое, придавленное, уходящее в землю. А внутри? Половицы, прогнившие по стыкам, печь с разводами копоти, покосившийся стол, несколько скрипучих колченогих табуреток, кушетка с выцветшим соломенным тюфяком, пови- давшим виды за двадцать лет, керосиновая лампа, свисающая с потолка на почернелой железной цепи, погасшие огарки, торча- щие из залитых воском стеклянных баночек, потрепанная коло- да карт… Надо быть слишком большим романтиком, внушал себе Эрик, чтобы любить подобное обиталище.

Но и это не все – на горизонте замаячила другая, пока отдаленная буря. Разбирая грибы, привезенные отцом, Маклуб с удивлением обнаружил среди них странную записку. Она была немногословной: «Знай, Маклуб, что на свете есть человек, который искренне любит тебя и готов за эту любовь поплатиться собственной жизнью. Твоя благодетельница». Он несколько раз перечитывал столь пафосные строки и приходил в замешательство. Сперва подумал, что только родная мать способна на такое чувственное откровение. Но откуда ей взяться, если, по рассказам отца, она затерялась в этом огромном грешном мире и даже не ведает, где обитает ее сын?

–Отец, откуда у тебя эта записка? – с широко раскрытыми от изумления глазами спросил он.

–Какая?

–Вот посмотри, – и от протянул отцу бумажку. – Среди грибов обнаружил.

Эрик сразу смекнул, откуда взялось в грибной корзине задушевное послание сыну. Илона настойчиво продолжает искать связи с Маклубом, пусть даже виртуальной, и, похоже перешла к активным действиям.

– Ума не приложу, – буркнул Эрик и, обдумывая ситуацию, почесал затылок. – Странно, очень странно и загадочно. Правда, на какое-то время я оставлял корзину в нашей лодке… Но кто мог подсунуть записку там, на безлюдном берегу? Всерьез не знаешь? – допытывался Маклуб, чувствуя, что отец что-то недоговаривает.

–Даже не представляю… Но раз записка существует, причем адресная, значит, кто-то ее написал.

И тут Маклуба осенило: только Виола могла сделать это. Мысль эта, хотя и маловероятная, вернула его в реальность с внезапностью холодного душа, и хмурое выражение его лица сменилось теплой улыбкой. Из глубины подсознания всплыл и замаячил перед ним образ миниатюрной блондиночки: большие серые глаза, полные восторга и задора, спутанные пряди промокших белокурых волос, обрамляющих прекрасное личико… Впрочем, трудно было постичь умом, что юная соседка с ее городскими манерами питает к нему нежные чувства. Но кто тогда?

После этого события Эрик больше недели не появлялся у Илоны, считая, что их дальнейшие связи чреваты опасными последствиями. Он должен до последнего притворяться, не поддаваться на ее уловки, играть ту роль, которую ему навязали обстоятельства, играть до тех пор, пока она не смирится со своей участью. Это его единственное оружие, и только оно способно уберечь его от магнетических чар островитянки.

Но напрасно он старался подавить в себе искушение: этих дней было достаточно, чтобы желание, поборов волю, снова погнало его лодку к острову, к Илоне. Природа брала свое.

Она бросилась к нему, заставив позабыть весь мир с его извечными проблемами и постичь истинное наслаждение. Когда же улеглись страсти, Илона обрушила на него шквал вопросов. Он рассказал, что все эти дни провел в одиночестве, скрыв от нее эпизод, связанный с запиской, трудился в поте лица на садовом участке: месил раствор, помогал Маклубу класть стены, полол, поливал грядки.

– Когда тебя нет, – призналась она, – я замыкаюсь в себе и жизнь кажется сущим адом. Закрою глаза и зримо вижу всю нашу долгую-долгую жизнь до самых мельчайших подробностей.

– Всю-всю? – с чувством благодарности спросил Эрик.

– Всю-всю… Память отсчитывает мои дни с момента нашей первой встречи. Помню буквально все. Можно ли забыть нашу первую близость? Никогда! Мне было очень хорошо. И вообще ты всегда проявлял ко мне внимание, и это я ценила. Ты научил меня своему языку, дарил книги, которые я запойно читала, привозил подарки… Но прежде ты построил этот дом. Когда родился Маклуб, мы вместе в нем души не чаяли. А потом ты забрал его к себе, пообещал, что со временем и меня заберешь в свой дом. И это обещание длится по сей день. Я даже не знаю, как он жил, рос и мужал без матери.

– Я же говорил тебе, что пригласил свою сестру, и она согла- силась присматривать за ребенком, – Эрик пытался отразить упрек. – И со своей ролью она превосходно справилась.

Она бросила на Эрика укоризненный взор.

–А я была в стороне… Теперь ему восемнадцать, и он не ведает, что его мать обитает не за тридевять земель, а буквально в двух шагах от него.

–Зато я не оставлял тебя одну.

–Да, ты делал все, чтобы мне было хорошо и уютно. Даже приёмничек на батарейках купил, чтобы я не чувствовала себя оторванной от внешнего мира. Я слушала волшебные звуки музыки и думала о Маклубе: как он там, что делает, чем питается? Но разве этого достаточно для любящей матери?

Эрик понимал, к чему она снова клонит. Ему вдруг захотелось оскорбить, оттолкнуть ее, но при этом его не покидало мерзкое чувство собственной вины.

–Этому не бывать! – категорично заявил он, понимая, что ни под каким предлогом не может вводить ее в общество сына, в общество людей, где она будет осмеяна и проклята. – Твоя встреча с Маклубом может закончиться плачевно, даже трагично. Он совсем не такой, каким ты его представляешь, и давно поверил в мою ложь о своем происхождении.

После подобных сценок Эрик возвращался домой и, даже не присаживаясь, засыпал мятежным сном. Время от времени перед ним возникал образ Илоны, но он тут же его прогонял, полный решимости собрать воедино всю свою волю и больше не поддаваться искушению, чтобы не нарушать привычного уклада жизни.

С утра он все чаще уходил побродить по лесу, собирал грибы, заготавливал дрова. А днем до седьмого пота вкалывал на своем участке. Радовался, что стены будущего жилища росли прямо на глазах, и вот-вот они с Маклубом приступят к перекрытию первого этажа. Печь он уже успел выложить, даже облицевал ее старехонькими изразцами, добытыми на местах жилищных развалов. Эрик не сомневался, что к первым холодам у них с Маклубом будет утепленное, уютное жилье, ничем не уступающее двухэтажному дому Межениных.

Перед сном Эрик подходил к окну, откуда просматривались пронизанная лунным светом посеребренная морская рябь и огромное темнеющее пятно острова, где томится Илона. Чем занята она сейчас в этом загадочном безмолвии? Почему их должно разделять водное поле, испаханное волнами? Волны эти, словно мгновения его жизни: они, казалось, отсчитывали годы его страстей и тайных влечений. Как никогда ранее Эрика терзали и другие вопросы, невольно возникающие в его растревоженной душе. Какие нечистые силы забросили Илону на необитаемый остров? Почему она не помнит своего доостровного прошлого или, может быть, его у нее вовсе не было? Или кто-то, погрузив ее в глубокую амнезию, стер память, чтобы ее биография начиналась с чистого листа? Он тщетно искал вразумительных ответов, потом успокаивал себя: «Какое мне дело до ее прошлого, оно есть у меня и этого вполне достаточно…»

Когда приступы отчаяния и тоски наступали в разгар работы на садовом участке, ему стоило немалых усилий скрывать свое угнетенное состояние от Маклуба и казаться заботливым отцом. Даже о драке с Денисом он ни разу не обмолвился, потому что считал, что инцидент исчерпан: соседский сосунок сам напрашивался, вот и получил по заслугам.

И все-таки ему нужна была женщина, и не какая-нибудь, а именно Илона – открытая, откровенно доступная, и он чувствовал в себе достаточно горючего, чтобы разжечь страсть.

VI

Тем временем Илона весь вечер предавалась своим таинственным занятиям.

Со свечой в руке она прошла в заднюю комнату, служившую кладовкой, где среди прочей хозяйственной утвари стояли на полке две кастрюли с глиной. Сняв одну из них, она вернулась в комнату и, отложив ее, стала разгребать кочергой в камине тлеющие угли. Когда огонь чуть разгорелся, поставила на горячую волу кастрюлю. Выждав, пока глина размякнет, вытащила из очага посудину и принялась разминать пальцами густую массу. Затем, скручивая, расчленяя ее и соединяя вновь, старалась придать ей определенные формы. Так ее пальцы продолжали колдовать над глиной, пока не слепили две фигурки в достаточной степени похожие на юношу – пухленького, как барчонок, с хорьковатыми глазами и мужчину – высокого, статного, с озлобленным взглядом.

Как только поделки застыли и заметно отвердели, она окунула их в зеленую жидкость, после чего с буйной энергией приступила вонзать в них сосновые иглы – в голову, плечи, туловище. Губы ее извергали гнев и проклятия, призывая некие магические силы ниспослать стрелы ненависти на своих заклятых врагов. Она ворожила над поделками, потея от внутреннего напряжения, до тех пор, пока куклы не ощетинились колючками.

Наконец она вытерла взмокшие ладони о полотенце, откинула назад упавшие на лицо смоляные космы и процедила сквозь зубы:

– Вот так-то!

Некоторое время она с нескрываемым удовлетворением созерцала плоды своего труда, с ее губ продолжали слетать невнятные слова. Оторвавшись от тайных наговоров, она отнесла позеленевших человечков в кладовку и водрузила их на полку.

Дождавшись полночи, Илона погасила свечу и, прихватив с собой спички и пару огарков, выбралась из дому и шагнула в островную темноту.

На ней был зеленый плащ.

Небо очистилось после обильного, но кратковременного дождя, из-за клочьев облаков вынырнула луна. Воздух был обольстительно прохладен, свеж, напоен ароматом лаванды. В мутном свете поблескивали стволы деревьев. Листья, сверкая серебром, тихо шелестели, бросая пригоршни капель на мягкую, влажную землю.

Ориентируясь на острове, ставшем ее обителью, Илона свернула на тропу, огибающую скалистый берег. Здесь она остановилась, запахнула на себе, словно халатик, зеленый плащ, посмотрела с обрыва на искристое море, потом перевела взор на песчаную материковую косу – туда, куда призывно манило сердце. Из глубины памяти отчетливо поднялась волна воспоминания последнего разговора с Эриком. Нет, она не позволит какому-то оболтусу досаждать Маклубу! В ее силах расставить все по своим местам! Она готова бросить дерзкий вызов любому, чтобы только сыну жилось вольготно и комфортно!

Поляну, залитую лунным светом, окружала ветвистая рать, бросая на землю ясные, почти скульптурные тени. В центре белели три круга, обозначенные плотно подогнанными друг к другу морскими гальками.

Здесь Илона сняла с себя плащ, швырнула его на землю и медленно, словно боясь наткнуться на невидимые преграды, мелкими шажками стала переступать линии. В малой окружности остановилась. Чиркнула спичка и зажглась свеча. Держа ее перед лицом, принялась приводить тело в движение. Свеча мягкими, колеблющимися тоненькими спиралями заплясала в ночи. Было что-то неестественное, таинственное в бесшумном танце.

Наконец замерла, обратив взор к звездам.

– Вернись, память, взмолилась она, – где бы ты не скрывалась: здесь, на острове, в море или в поднебесье. Скажите, звезды, кто я? Скажите, звезды, откуда я такая взялась?..

Медленно, как бы нехотя, всплывали в сознании смутные фрагменты далекого прошлого, но они так и оставались разрозненными, упрямо не желая складываться в нечто целое… Дворец с серыми башнями на берегу… Озеро… Лодка… В памяти замаячил крошечный старичок с бородкой – одноухий, тощий. Видения обрывались, исчезали, словно кто-то стирал их, и снова возникали.

Ритуал длился долго, пока лунный диск скатывался по небосклону вниз, к морю. Но звездное небо, будто немая и глухая старая карга, отвечало безмолвием. Илона была в том измученном состоянии, что хотелось плакать от бессилия что-либо прояснить в своей горемычной, покрытой мраком судьбе. И все-таки она не теряла надежды, что именно таким образом восстановит в памяти свою доостровную жизнь, и это ничего, что пока – только разрозненные видения.

Рой вопросов продолжал кружиться в ее голове. Почему так выпукло отпечатался в памяти образ ветхого старца – с козлиной бо-

редкой, с сетью морщин на продолговатой голове, посаженной прямо на худые плечи? Что общего может быть у нее с ним? Почему даже при титаническом напряжении воображения не поддаются воспоминанию родители? Боже, разве может быть живое существо без родителей, без тех, кто окружал тебя с самого рождения? Из родных она знает только Маклуба, пока недосягаемого, отлученного от материнской заботы, остальные канули в небытие. Мысль о Маклубе вызвала в ней горькие чувства: жаль, что Эрик глух к ее непрестанным просьбам и упорно не желает свести ее с сыном…

Вдруг неясная тень скользнула совсем рядом, и до слуха донесся писклявый с хрипотой голос:

–Доброй ночи, Илона!

Она вздрогнула, мгновенно обернулась на приветствие. Это был тот самый хилый старичок, который часто рисовался в ее воображении, – крошечный, худенький, опирающийся на палку, больше смахивающий на деревянного идола для устрашения детей. Улыбка, открывавшая несколько неровных зубов с желтым налетом, смахивала на звериный оскал. Его сухие губы подергивались, руки дрожали. Казалось, пламя жизни едва теплилось в этом допотопном и тщедушном существе.

Илона на какое-то время застыла в нерешительности, однако быстро овладела собой.

–Кто ты? – вырвался из нее сдавленный голос.

– Тот, кто тебе нужен, – последовал ответ. – Тот, в ком ты остро нуждаешься. Вот услышал стон страдающей в муках неприкаянной души и явился тебе на утешение.

И что ты хочешь сообщить? – охваченная волнением, поинтересовалась она.

–А ты спрашивай, тогда я поведаю тебе обо всем, что тебя тревожит.

–Тогда скажи, человечек странный, кто же я на самом деле? Умоляю тебя, скажи?

Старичок поднял голову, посмотрел на оранжевый диск луны, повисший над островом, затем медленно перевел взор на Илону.

–Ты хочешь узнать тайну своего происхождения?

–Это мое заветное желание, – дрожащим голосом взмолилась она. – И только тебе, чувствую, это известно. И еще скажи почему судьбе было угодно обречь меня жить в одинокой и угрюмой берлоге на диковинном острове посреди моря?

В течение нескольких секунд карликовый старец колебался, пере- минаясь с ноги на ногу и не сводя с Илоны маленьких влажных глаз.

–Хорошо, – он принял решение, – скажу тебе все, что мне известно. Знай, что темные силы, твои прародители, сослали тебя сюда, предварительно лишив воспоминаний…

Говорил он медленно, рассудительно. Илона жадно впитывала в себя каждое произнесенное слово, и тихая смутная печаль застилала ее глаза. Когда же старичок умолк, она бросила на него колючий, обреченный взгляд. Глаза ее увлажнились.

–Если все это сущая правда, то лучше бы ты не попадался мне на глаза. Ты слышишь меня, убогий ночной прорицатель?

Ответа не последовало. Старец так же неожиданно исчез, как и появился.

Глухие трепетные догадки, постигаемые рассудком, вкрались в душу Илоны. Она задула свечу и бросилась на землю, лицом во влажную траву. «Откуда на мою голову свалился этот одноухий карликовый старец, – шептали ее губы, и неутешные слезы застилали ее глаза, – дряхлый, допотопный, от которого веет преисподней!»

Она плакала как ребенок, беспомощно и искренне.

VII

Всю последующую неделю Эрик, как хозяйственный мужик, усердно трудился на участке – стряпал еду, колол дрова, поливал грядки или помогал Маклубу достраивать дом, а в свободное время мотался со своей хандрой по окрестному лесу. Но напрасно он полагал, что так может продолжаться вечно: на восьмой день его вдруг начала скручивать тяжелая, перезревшая тоска – остро не хватало Илоны.