Призрак мятежного Ориона бесплатное чтение

Глава 1

Именно в этот период новейшей истории России капитан второго ранга Самарин, командир списанной с Черноморского флота подводной лодки «С-37», спокойно и уверенно гнал свою молоденькую тёмно-синюю «шестёрочку» в Балаклаву.

Погода была прекрасной, солнце только что освободило свой диск от изрезанного горами горизонта и освещало просыпающуюся природу лучами на запад. Настроение пока ещё недоуволенного в запас офицера было необъяснимым самому себе. Почти два года его отказывались увольнять под разным предлогом. Можно было бы и свыкнуться с мыслью, что этот момент неизбежен. И ведь даже ждал его. Но, всё равно, никому не понятная тоска моряка странно упиралась в неизбежность чего-то. Командующий флотом Касатонов удовлетворил просьбу Самарина и его экипажа. Директива Штаба ЧФ о списании выведенных из боевого состава ЧФ кораблей и военного имущества звучала непривычно:

«Пункт 1. Среднюю подводную лодку С-37 вывести из боевого состава ВМФ РФ и передать в Отдел фондового имущества с последующей реализацией через «Фонд социальной помощи военнослужащим «Пафос» для создания «Музея подводной лодки «С-37».

Пунктом два были перечислены корабли Феодосийской бригады охраны водного рубежа, так же списанных с флота, и так же с последующей реализацией через тот же «Пафос», но часть средств от продажи предназначены для подготовки «тридцать седьмой» к музею.

«Ну, вот и всё. Всё закончилось», – произнес он вслух и вспомнил детство и юношество.

С измальства его тянуло к рисованию и морю, вот и рисовал только кораблики. Сначала цветными карандашиками легко удавались в нежном лазурном море белые пароходики с дымком из трубы, потом акварелью корветы и фрегаты с надутыми парусами, торчащими с бортов пушками и, как-то незаметно быстро на полотно стали ложиться маслом серые крейсера и линкоры. Подводные лодки оставались только в воображении, как и положено потаенному судну. Но обязательно море на изображениях было Чёрным!

Пацан мог только представлять тогда, как хищно выползет с безвоздушной толщи воды, разрезая её поверхность, змеиная головка перископа…и через секунды к грозным махинам помчатся ищущие смерть торпеды…взрыв…всё кончено! Всё в клочья! И всё у пацана удалось!

Самарин хорошо стрелял и это приносило ему не только бешеное удовлетворение, но и торжественную уверенность в себе. Куйбышев был слишком далеко от моря, чтобы съездить как в деревню и посмотреть на него одним глазком. А впервые Самарин увидел не Черное море, а бухту Золотой Рог и Амурский залив во Владивостоке. Сколько было счастья одеть военно-морскую форму и торжественно присягнуть на верность своему народу. Лейтенантские погоны и кортик открыли новую тяжёлую, но его самую красивую, только самаринскую жизнь. Прочный корпус субмарины стал уютным домом, а глубина божественной обителью. С какой страстью он служил своему лучшему народу на планете и самой мощной державе мира. Да, стране, которой больше нет. Больше двух лет прошло, а будто вчера…

«С-с у к и! Всё, всё закончилось…» – опять выскочило вслух из сдавленных лёгких. Через пару часов Самарин сдаст обходной лист и заберёт предписание в Анапу. Только одна мысль о том, что его корабль остаётся с ним и его ждёт интересное дело, сдерживали жесточайшую депрессию. А «с у к и» теперь уже не дождутся, чтобы боевой офицер посвятил себя на гражданке служению размытому Отечеству или мантулил на какого-нибудь дядю. Вот и сейчас он, взбудоражив себя с пол-оборота Горбачевыми и Ельциными, моментально успокоился и смачно сглотнул слюну.

Скоро Бахчисарай, полупустая трасса приносит успокоение педалью газа. Знакомые горно-зелёные с юга и красно-маковые пейзажи с севера радовали и успокаивали взбудоражье необъяснимости. Яйла не скрывается с левого бокового обзора. Можно бы сократить по живописной дороге через Черноречье, но разве можно проехать мимо Инкермана и Севастополя!? В последний раз при погонах.

Глава 2

Необъяснимое настроение было у большинства бывшего народа. Тот, кто совсем недавно сам себя громко называл «хохлом» и даже заметно отличался и даже гордился некой нравогадостью, стал брезглив к своему началу. Это явно-пресмыкающее, хитро-проникающее и лукаво-скользкое теперь требует называть его пафосно-протяжно «украинец», да ещё ударяя на всё слово с «э»-шной мякотью в конце.

Мы так любили украинские песни и борщи, что сами поощряли их особливость души и смекалки.

С какого-то момента или краткого периода не могло уложиться в голове Самарина: «Что же происходит? Почему чувствуешь себя обмазанным гадостью? И что? Теперь на пропитанной русской кровью земле Крыма надо пресмыкаться? Стесняться чего-то? Молчать? Изворачиваться? Хитрить? Лукавить? Тьфу! Противно».

Конечно, как у любящего с детства историю и отличника по предметам марксистко-ленинской философии у него были ответы на все свои вопросы. Заряжаясь близостью славного города-героя, Самарин продолжал мысли как выступление на политзанятиях:

«Украина стала государством, а значит, проживающей на ней человек – украинец! Как есть россиянин, как есть англичанин или американец. Сама необъяснимость подопытного отделившегося народа стала состоянием вроде неестественной ауры, поля, пространства и материализованной среды вроде космической невесомости вне эфира, то есть независимости от притяжения к чему-то. Была польской «Окраиной» с центром тяжести в Варшаве, к чему привыкли и венгры, и австрияки…турки, германцы, да и русские…а потом и вся Россия, да и целый советский народ.

Вот немец, например! Немцами или немчурой называли на Руси всех западных европейцев, кто по-русски не понимал, и объяснить толком не мог. «Нем» – неговорящий по-нашему. А из-за постоянных войн с германцами и пруссаками их стали называть немцами. И прижилось. Так и украинцы прижилось.

Казалось бы, с бухты-барахты, а в паспортах вместо «малоросс» с двадцатых годов стали писать «украинец». Часть населения противилось этому. «Малороссия» – истинно россейская, русская земля, означало коренная!

Тарас Шевченко гордился коренной русскостью и неоднократно провозглашал себя гордо «малороссом». В гробу бы перевернулся, если бы узнал, что теперь его называют выдающимся украинским поэтом. «Край», «межа» – ведь, славянские слова с конкретными значениями территории и ограничения. До сих моё, а дальше не понять. Вроде что-то есть, а вроде и нет; вроде надкусано, а зъисты чи ни…?

Так-не так себе – дикое поле, делай шо хошь, один Бог судья.

За порогами Днепра вообще люд беглый от панов, бояр да ханов собирался. Сплошь воры, разбойники да убивцы. Зато вольные «козаки» от слова «коза». Именно так истинно ученые хохлы из Канады утверждают. Мол, предки козьи шкуры для тепла, устрашения и от хвори носили. Не потому ли поляки и пол-Европы их «быдлом» называли, да и сейчас не гнушаются. А «быдло» вообще то – скотина рабочая, вроде быков, баранов и козлов. Наверное, слово «раб» звучало пристойней».

Капитан ухмыльнулся, почесал нос и поймал себя на необузданности фантазий.

«А что? После изгнания хазар и половцев там даже княжить-то никто не хотел. От порогов Днепра да по Азову, да и до самой Тамани и Керчи – всё Тьму-Тараканью называли.»

Самарин вспомнил Николая Васильевича, великого русского писателя с Полтавщины, потому что в школе написал лучшее на весь город сочинение по «Тарасу Бульбе». У него малоросская самобытность описывалась трепетно, как огонек православной лампадки. Теперь же всё испохабилось. Лучше бы шляхи протокиевские эти русские просторы «Омежей» назвали – были бы сейчас «омежники», нет лучше «омежийцы», вроде античных эллинов. А красиво звучит, черт возьми.

От своего ёрничества и ехидства Самарин затрясся внутренним смехом и осёкся. Русских-то теперь открыто называют какими-то «кацапами» и «москалями». Тут «раша» слух корёжит, так ещё и это. Изуродованный англосаксами, мадьярами да тюрками малоросский язык и сейчас Кравчук приказал совершенствовать так, что бы ничего общего с русским не осталось. Был «городская Голова», а станет «миськой *опой». Это ж, каких уродов в киевских министерствах и на местах усадить надо, что бы такими судьбоносными глупостями заниматься!? И ведь, мозги тоже уродуют!

Дочке-отличнице, никогда не учившей украинский язык, вместо «не аттестован» теперь «трояк» поставят. Так видишь ли решил директор школы – активный член Национальной партии Украины. Учительница истории отказывается преподавать свой предмет из-за непринятия новых учебников, предлагает родителям рассказывать, как знают и помнят. Просто преступление перед своим народом – выродков растят. Нет, не может русская душа принять такие гадко-мерзкие объятья отщепенцев.

Эх, братья славяне! Как мы доверчивы, как легко ломают в нас истину полуправдой и ложью. Терпим и улыбаемся. Вдарили по роже с левой, подставляемся с правой. Теперь уже милая сердцу Россия оказалась за Керченским проливом, за границей…за рубежом!

Множество украинцев не хотят принимать кравчуковскую идеологию разрыва с русскостью.

Бедные крымские татары: сколько им пришлось пережить!? Так они и сейчас молодцы – сплоченные и ожесточенные.

Надо же? Только оказавшись в практической оккупации, начинаешь задумываться надо всем, что творят с твоим народом. То ли ещё будет…

А ведь, в экипаже «С-37» из шестидесяти человек доходило до двадцати двух национальностей! И никак не отражалось на парнях. Даже в массовом дезертирстве из бывшей Советской Армии по своим Литвам и Казахстанам никто не дезертировал и отслужили полные три года.

Но это было, наверное, только на «тридцать седьмой».

Глава 3

Зародышную филию русскости и славянства офицера прервал гадкий запах. Кстати, тоже продукт незалежности.

Избавившись от московитского центра тяжести, новая страна избавилась заодно от достатка бензина, и авто-народ стал переходить на газ. А он змей всепроникающий – не бензиновые духи, а воняет какой-то опять таки гадостью, пробивающей слабый нюх Самарина. Он порой ощущал себя узником, оседлавшим газовую камеру. Даже форма провонялась. Пришлось прижаться к обочине и остановиться.

«Остановить движок…открыть капот…багажник…двери. Выветрить гадкий пропановый запах, и депрессивные мысли заодно» – медленно продумывал и исполнял привычную процедуру капвторанг[1].

Достав ножницы, он пошёл в маковое поле за редкой посадкой.

Проснувшиеся насекомые жужжали, зудели и пищали в привлекательных черно-красных цветках. В его деревне маки сажали рядками, и он баловался соком зеленых бутонов. Эти же дикие и в тонких стволах вряд ли есть пьянящая масса. Нарезав пару десятков самых высоких из них, уже успокоенный нежным запахом, Самарин вернулся к машине.

Трасса наполнялась шальными после Первомая водителями. Переведя в порядок мозги и перенацелив мысли на план действий по проекту «Музей С-37», командир привел машину в состояние «по-походному» и, вперёд навстречу «гражданке».

В Верхнесадовом, Самарин возложил маки у памятника пяти героям-краснофлотцам, отдавшим свои жизни при обороне Севастополя. Это были первые фамилии черноморцев, которые он запомнил, приехав лейтенантом на Черноморский флот.

Они с женой сняли маленькую мазанку на Корабельной стороне, где соседние улицы увековечили их память, а вот у монумента в месте их боя он в первый раз.

Николай Фильченков, Василий Цибулько, Юрий Паршин, Иван Красносельский и Даниил Одинцов.

Им было всем чуть больше двадцати, но они морские пехотинцы – «черная смерть», как называли их фашисты, и в плен не брали – боялись! Если бы эти двое украинцев и трое русских могли знать тогда, что будет после их жертвы за свободу и независимость общей Родины.

«Какая разница, – размышлял капитан, поправляя алые маки на белом парапете стелы, – сколько танков они подбили и уничтожили немецких солдат Клейста. Они для нас, для живых олицетворяют дух защитников Севастополя и Отечества. А сейчас копаются копатели и доказывают, что не было никакого боя. Может, и обороны Севастополя не было – комиссары всё придумали…».

Он обратил внимание, что территория ухожена и жители постарались ко Дню Победы и освобождения Севастополя.

Со словами: «Слава тебе Господи!» – офицер перекрестился, надев фуражку отдал честь, и направился к машине.

Глава 4

В Балаклавскую бригаду подводных лодок он приехал после подъёма флага. Очень удачно – дежурил по штабу старший мичман Тимофеев, крепкий богатырь, он же кадровик соединения. Никаких лишних вопросов не было, документы уже были готовы, и оставалось подписать их у комбрига капитана первого Паршина. В быту его ласково кликали «Паршивец» за безудержную охоту за юбками, умело ловкое употребление спирта и необыкновенную везучесть. Он не чинил никому зла, как в прочем и не творил добра. Владимир, так звали кадровика, перед заходом в кабинет остановил Самарина и как-то по-отцовски сверху вниз, ласковым взглядом и тихим голосом произнёс:

«ВиктОр, может всё-таки, подумаешь? Тебе меньше месяца не хватает до двадцати восьми выслуги. Это же три процента к пенсии…и так рано уходишь. Тебе ещё положено пройти освидетельствование в госпитале. Три недельки отдохнешь в Севастополе и езжай в свою Анапу».

Самарин, улыбаясь, покачал головой, мол, копейки считать не будем, и показал товарищу на дверь комбрига. Мичман тоже покачал головой с досадой, и со стуком вошёл докладывая с порога о прибытии уволенного в запас старшего офицера.

После свежего утреннего воздуха в кабинете ощущался застоявшийся смрад от явно продолжительной в три дня праздников пьянки. Да и вид симпатяги Паршивца выдавал его состояние, не отошедшее от бурных событий.

Миловидная фаворитка, казавшаяся Самарину сызмальства балаклавской скромницей, сейчас в форме сверхсрочницы далеко не скромно поместила на стол своё привлекательное бедро с вырезом на юбке.

Он помнил эту шатенку со строгим личиком ещё школьницей с косичками, потом девушкой с длинной по пояс косой, и даже помогал ребёнку, а потом и девушке забираться в полный автобус. Она поймала взгляд Самарина, прошедший от коленок выше вдоль разреза юбки и в глазки, а напоследок сощур на расстегнутые пуговички рубашки, что ниже уставного. Встала перед старшим офицером и заправилась.

«Ваше предписание и выписка из приказа…ну, Вы поняли…в строевой части, товарищ капитан второго ранга» – доложила сверхсрочница, не сильно стараясь выглядеть официально.

Самарин посмотрел с ухмылкой на комбрига и подумал о том, как быстро командование от него избавляется. Не спросили обходного листа, ни копии приказа об исключении из списков части дивизиона. Всё было подготовлено заранее, как будто подчёркивая стройность и чёткость организации службы. Комбриг отвёл обесцвеченные глаза на подчиненную и привычным легким заиканием с облизыванием пухлых губ похвалил:

«Во! Видишь, какая умница…» – притянув её за руку, поцеловал в щечку.

Самарин, иногда, представлял себе жизнь как огромный поток плывущих по течению людей. Гена Паршин всегда был хорошим пловцом «в струе». Его снисходительно двигали вверх, когда других берегли при себе для дела. «Кто же ты, Гена? – подумал Самарин и сам вспомнил, – «Паршивец!».

Его никогда не воспринимали всерьёз, особенно когда он пытался эту серьёзность изобразить. Они с Самариным одновременно командирили, но Паршин был на четыре года старше, и вполне логично, что мог бы сейчас разговаривать с учетом возраста, звания и должности, однако состояние веселья «рубахи парня» продолжалось.

«А впрочем, чего тебя судить, были комбриги и похуже!» – подумал Самарин и отвлекся касанием лапищи Тимофеева.

«Товарищ, комбриг!» – обратился кадровик, – Командиру положено перед увольнением в запас пройти медицинское освидетельствование и почему бы не…».

Комбриг пресек его, не поворачивая головы:

«Это на усмотрение увольняемого. Да, ВиктОр?» – и масляными глазками, закусив нижнюю губу пригласил жестом Самарина и остальных в свой потаенный закуток.

«ВиктОром» Самарина звали с лейтенантов, вроде клички.

Несобранный диван, шкаф с открытой дверцей с «фугасами», накрытый начатой закуской столик на две персоны – явные улики развлеченья. Девушка, по-свойски, быстро открыла полностью окно, заправила лежбище и принялась за порядок на столе.

– О! Какая же ты умничка, – повторился комбриг своим маневром, и провел ладонью по выставившейся попке, чуть задирая юбку и пьяно глядя на Самарина, – «Смотри?».

– Да…вижу. Прошу разрешения взять с собой «личное дело» и мне нужно ехать в штаб флота. За рулём… – постарался не послать напоследок своего уже бывшего начальника, Самарин и посмотрел на Тимофеева. Небрежно козырнув они развернулись на выход.

– Ну, как хочешь. К командирам спустишься? Проститься…как бы… – спросил Паршин.

Самарин буркнул, улыбаясь, вроде того «кто там умирать собрался» и на этом последний, но неприятный визит в некогда родное боевое соединение закончился.

Да, командование дивизии с удовольствием избавилось от него, как неудобного и теперь уже ненужного. Но его лошадка «С-37» стояла в Феодосии у ремонтного причала с плавмастерской и ждала своего «наездника». Её, по-прежнему, как принято у подводников, называли «лодка Самарина». Это всё равно, что в армии «хозяйство Петрова».

Глава 5

На территории Подплава, уже не чувствовалось былого лоска. Не побелены бордюры и деревья, не обрезан кустарник, не покрашена рубка лодки «малютки» – памятник подводникам последней войны. Почему «малютка»? Лодки были такие типа «М», что «малые» означает. Когда-то старпомом «С-53» он положил традицию на соединении проходить мимо этой рубки с отданием воинской чести хоть одиночно, хоть строем. Пожалел, что не оставил маков для «малютки», провожающей и встречающей с моря родные субмарины на изгибе бухты. Солнышко поднимало вверх дымку над штилевым Балаклавским рейдом. Самарину не хотелось задерживаться и встретить кого-нибудь из знакомых.

Надавил на педаль газа: «Дранк нахт ост! В Феодосию! Домой!».

Планы посетить кумовьёв и штаб флота были отставлены.

«Пока нет паспорта гражданина России ты военный, ты офицер» – думал Самарин, успокаивая себя принадлежностью к самой сознательной и ценной части своей жизни. Не было никаких обид на начальников, да и на кое на кого не обижаются. Как говорил дед: «На обиженных воду возят».

Он сладко задумался и установил крейсерскую скорость за впереди идущим «КАМАЗом».

Благодаря этой девушке-ребёнку, а теперь «паршивой» миледи вспомнил, как в первый раз сошёл на берег в Балаклаве с первой своей лодки «С-348»[2] и помог ей взобраться на ступеньки переполненного автобуса.

«Вот только девочку с косичками жалко – достойна лучшего, – качал Самарин головой, – За плечами был ранец, пионерского галстука не было. То есть, сколько же ей было тогда? А во сколько лет принимают в пионеры-то? Лет в одиннадцать-двенадцать. Значит, ей было не больше десяти.

Прошло почти…почти шестнадцать лет.

Да через пару месяцев у меня был двадцать один календарный год и из них шестнадцать на лодках. Тимофеев показал в справке наплаванности к «Личному делу»…По суткам больше пяти лет под водой и чуть меньше в надводном положении. Ни хрена себе…!? А сколько же на берег остается?

На других кораблях…дежурства…сидячки в готовности…чужие базы… – Самарин съёжился и усмехнулся через нос – Получается, что дома и не был, ха-ха, только отпуска. Как незаметно всё проскочило!

Да, девочка, заставила ты меня подвести итоги. Зато как символично! Приняла и проводила. А сколько тебе сейчас, голову ломать не будем. Дай Бог тебе удачи!».

Проезжая ресторан «Балаклава» Самарин, естественно, вспомнил гусарство пришедших с моря подводников. На той самой старой «немке» «С-348», которую острословы-подводники бригады называли то «Чикагским окурком» после взрыва сероводорода в яме, то «Ниагарским водопадом» после прорвавшейся воды в отсек через газовую захлопку под водой…да на той самой, он получил первое боевое крещение.

Когда везде было запрещено в ресторанах исполнять «Распутина» от «Бони Эм», в закрытой Балаклаве ансамбль мичманов выдавал его за десятку за раз. Стоял отдельно стол на семь человек, а на прикрепленном к стене листочке плясали буквы печатной машинки вечно пьяного замполита ДОФа:

«Для тех, кто вернулся живой!».

Две бутылки и по салату за счет ресторана и музыка в первую очередь. Самарин оживился и запел марш.

Воздух Балаклавы вздёрнул Самарина, будто шампанское из-под пробки.

Перед выездом из Балаклавы по Крестовского, где жил с семьёй, Самарин фа-фа-кнул возле дома и посмотрел на бывший свой балкон. Всё щемило в нём от близости к судьбе любой мелочи. Ведь, это ушло навсегда!

Вот так впадают в депрессию. Тихая оккупация Крыма, украинизация мозгов, сброс в канализацию спецов!

Шампанское выпустило пузыри и Самарин тихо, но торжественно запел «Марш прощания славянки»

Глава 6

Был сентябрь мутного девяносто четвёртого, а солнце палило, как в середине лета. Виктор, в амбициях, гнал за сотню свою ещё не обкатанную «Жигуль-шестёрочку»: «Плевать хотел на все ваши дорожные знаки».

Снижать скорость не собирался – гаишников украинских с бензином плоховастенько. В бардачке валялись доллары, но не для них – не догонят!

Спидометр быстро отсчитывал километры до Севастополя.

Комфлота отдал загадочно списанную среднюю подводную лодку «С-37» Черноморского флота, дружно ушедшему в запас, экипажу. Они любили свою «тридцать седьмую», ласково называя «Ласточкой», и решили продлить её жизнь музеем.

«Пусть без оружия, но на ходу! Мы это заслужили. Да и «Проба» не должна кануть в лету. Мы ещё повоюем…»

Предательство – явление, ставшее обычным, к которому вчерашние вояки наивно не были готовы. Это гнусное слово визжало из-под колёс на каждом крутом вираже.

Всё шло по плану, и не было причин к тревоге. Усердие работников фирмы «Интеро», на балансе которой, находился объект Музей «С-37» внушало только доверие. Внезапно, в работу вмешалась беда с семьёй друга – Михаила Шешукова. На трассе около далёкого посёлка Северный Оренбургской области, они столкнулись лоб в лоб с иномаркой и ожидали помощи в местной больнице.

С чувством исполненного долга, Виктор возвращался в Феодосию, продолжить начатое дело. Оставалось, всего-то, отправить противолодочный крейсер – вертолётоносец «Ленинград» в Пакистан на разделку, получить деньги и приступить к работе с Российским Морским Регистром Судоходства по ремонту и переоборудованию «тридцать седьмой».

И вот оно, то самое коварно-подлое слово «предательство» материализовалось и превратилось в реальное действие! «Ласточки» нет! И хозяина фирмы «Интеро» Огиевича, которому доверил свою девочку, тоже нет!

Испарился хозяин с десятью тысячами тонн крейсерской стали ПКР «Ленинград». С самого начала в голове не укладывалось, что у подводной лодки может быть какой-то хозяин. Противно. А ведь «ленинградские» многоцифровые доллары вероятного противника предназначались объекту Музей «С-37». А с какими благородными словами провожал командира подлодки Огиевич в Оренбургские степи:

«Виктор! Дружба превыше всего! Не волнуйся, всё будет хорошо!».

Информации и времени для поиска своего корабля было мало. Но был уверен, что могли отбуксировать на разделку только во «Вторчермет». Оставалась надежда, что её ещё не трогали. Доллары бардачка были готовы отдаться карману директора этого безжалостного кораблепожирающего предприятия…но опоздал! Скорострельный «Вторчермет» со страстной любовью к врагам легендарного города-героя Севастополя ненавистно истреблял корабельный состав флота. Дорулились демократы России – «обороне важен лом!» Гайдар!! Мать его так!!!

Самарин плакал, ползая по лесам и обнимая разрезанный корпус некогда мощной субмарины. Пахло гниющими обрастаниями и резаным металлом. Он пытался разговаривать со своей «Ласточкой», как когда-то в 1985-ом году, но она была мертва. Не заметил, как рядом присел сварной резчик. По его закопчённому лицу текли слёзы, оставляя следы чистой кожи.

«Сынок! Твоя!? – произнёс он, размазав рукавом слёзы, и по-рабочему крепко сдавил мне плечо, – Сорок лет отработал. Впервые режу живой корабль. Даже тапочки ребят на боевых постах…А инструмента сколько! ЗИПы в ящиках…Ой, беда, сынок!».

Самарин только кивал головой. Говорить не мог. Кадык судорожно дёргался и сжимался в спазмах. Сварной предложил помянуть.

– Спасибо, отец. За рулём. Нажрался бы сейчас…до отключки…Извини, – ответив с трудом, бросил взгляд на рубку и обнаружил торчащие на штанге «яйца». Так назвал излучатель самодельного бортового прибора помех «Самба» его начальник – акустик старший мичман Василий Башук, – …Отец, мне нужен вон тот прибор с кабелем до сальника. Сделаешь? – попросил и указал на излучатель.

Все приборы изобретённой Самариным «Самбы» были демонтированы и спрятаны в штабных кабинетах инструктора РТС.

– Конечно, командир. Помоги со шлангами. Нож у меня есть.

И они приступили к работе. За десять минут демонтировали единственную на весь флот России игрушку, завернули в ветошь и, перебросив через забор, уложили в багажник машины. Была слабая надежда, что славное начало «Самбы» поможет оставшемуся российскому подводному флоту «дурить» натовские корабли и торпеды. Американцы через пресловутый Киевский НИИ под сладкой маркой фирма «Яблоко» неоднократно хитро подкатывали узнать тайну неуязвимости «тридцать седьмой».

А вот нашим флотоводцам, почему-то оно не надо!

Глава 7

Простившись под забором с могильщиком-сварным, Самарин неуютно почувствовал себя.

Будто в детстве на деревенском кладбище…

Возвращаясь, специально вверх по кровавым инкерманским "тёщиным языкам", он мысленно прощался со своей «Ласточкой», глядя сверху на её изрезанное тело.

А на другой стороне стоял сторожевой корабль «Гетман Сагайдачный».

Флаг, взятый с нацистского флота Германии, только красно-черные тона заменили жёлто-голубые. Украина не может иначе – бендеровский нацизм их главная идеология, изначально-самостийная.

Сагайдачный, в смуту вместе с поляками, вырезал русские селения до младенца и сжигал православные храмы вместе с людьми. Символично. Но такие долго не живут и прощения от православных патриархов не получают! Сдох Сагайдачный, как собака, истлевая под подлыми, как он мухами.

На пути назад, от бессилия переживаний, Самарин ехал медленно и не обращал внимания на обгонявшие слева авто. Медицина научилась менять всё, но невозможно протезировать душу…

Слёзы мешали смотреть на дорогу…Вспоминал последние моменты своей «Ласточки» в боевом составе легендарного Черноморского флота. Веровал: «Возродится!».

«Тридцать седьмая, объято-сжатая глубиной сто двадцать метров, несла свои почти две тысячи тонн скоростью три узла. Лёгкая симфония эстетики подводной жизни порой нежнее многого земного.

Тишина в тусклых отсеках, закреплённая одноименной командой – Соблюдать режим «Тишина», умиляла и дурманила, как цветущее красномаковое поле. Монотонно жужжат механизмы, но больше всех вентиляторы, обозванные подводниками из-за развесистых лопастей «лопухами». Суммарное электромагнитное поле в тридцать тысяч ампер разного вольтажа обеспечивают стерильность обитателей субмарины. Их немного – люди и тараканы «стасики», остальные не выживают.

Излишки углекислого газа клонят вахту к послеобеденному сну.

Июльская жара 1992-го года не добирается до нашей глубины. За бортом тринадцать градусов. В отсеках, согреваемых работающими механизмами и телами подводников, свой микроклимат.

Капли конденсата раздражают не меньше назойливых мух, особенно если падают на нос и за ухо или ещё нервознее – на карту и документы.

Все в разовом белье из чистого хлопка и льна. Кто-то поливает себя водичкой, кто-то обворачивается мокрой простынёй, но все вытирают выжигающий глаза пот.

Дремлю в своём командирском кресле в привычном состоянии сонной напряжённости.

Его я называю «с пальцем на спусковом крючке»…

При каждом получасовом сборе докладов: «Отсек осмотрен. Замечаний нет», непроизвольно приоткрываю глаза на глубиномер и барометр. Царит обычная рабочая обстановка по готовности номер два подводная.»

Глава 8

В море хорошо…ни от кого не зависишь.

На берегу ежедневно поступают вводные, не позволяющие заниматься делом, и создают непреодолимое желание уйти от него подальше и погрузиться на дольше. Сюда не пришлют бумажку с оповещением о том, что на Крайнем Севере обгадилось пол-роты солдат и всем войскам немедленно сдать анализы и уколоться от какой-нибудь заразы.

Акустик тщательно прослушивает, так называемый, горизонт с приказом и желанием обнаружить шумы винтов. Преимущество субмарины в том, что она слышит всё вокруг и очень далеко, но при этом оставляет мизерный шанс другим найти себя, как иголку в стоге сена. Но сейчас главная цель его поиска – суперсовременная, пока ещё советская по флагу, подводная лодка «Б-871» типа «Палтус» или чаще её у нас называют «Варшавянка». В американской классификации лодки этого типа называют «Чёрной дырой». Почему? Малошумность и универсальность вооружения. Они уже проявили себя угрожающе для ВМС США и НАТО во всех океанах мира.

Свою же лодку экипаж «С-37» любовно называл «Ласточкой».

Сегодня они «вероятные противники» с «Б-871» и играют в «кошки-мышки». Обнаружить первым, затаиться, зацепиться за «хвост» и висеть на нём насколько возможно долго. Но и «тридцать седьмая» апреля 1961-го года рождения далеко не самая хилая на флоте. После ремонта с модернизацией, она самая глубоководная и четыре года подряд самая малошумная. И не только это.

Единственный корабль ВМФ страны, имеющий самодельный бортовой прибор акустических помех под названием «Самба». Эта самопальная идея с верхом компенсировала преимущества современных подводных лодок и надводных кораблей супостатов.

Так вот, эта «Самба» умеет маскировать шумы лодки хоть под стаю дельфинов, сухогруз или рыбачка, а можно и под любой боевой корабль с работающим гидролокатором. С этими возможностями «тридцать седьмая» не раз «дурила» корабли своих и чужих поисково-ударных групп ложными целями и «отводила» от себя их беспощадные практические, то есть учебные торпеды.

В мае этого года к борту «тридцать седьмой» на своём новом «Москвиче-2141», первенце на дивизии, подъехал добрый друг Самарина – капитан второго ранга Иванкин Иван Васильевич. В прошлом талантливый командир подводной лодки, из-за сердечка переведённый в штаб дивизии. Теперь он – не менее талантливый начальник разведки дивизии. Уникальность этого офицера, как в работе, так и в манере общения вызывали восхищение, даже у многих желание подражать. Реакция мышления, оперативность и смелость в принятии решений – его отличительные качества.

В машине Иван, с присущим ему юмором, прочитал Виктору выдержки из свежего «Информационного бюллетеня ВМФ по разведке».

Оказалось, что натовцы прозвали среднюю подводную лодку «С-37» Черноморского флота «Devil Fly», что по-русски означает «Дьявольская муха». А командира капитана второго ранга Самарина тысяча девятьсот пятьдесят шестого года рождения – «Demonic VictOr». Далее, разведчик шутил, обняв командирское сиденье и артистично жестикулируя «бюллетенем»:

– Мы с флагмином прочитали и не могли успокоиться – что это означает и в чём глубокий смысл. Слава Бирюков принёс с ДОФовской библиотеки словари, и тогда мы установили. Что касается демонического – всё имеет злое начало. Демон сравнивается с чертом и сатаной. В другом словаре демон является слугой сатаны, и опять-таки носителем зла. «Демоничный ВиктОр» как-то не звучит. Нашли синонимы. Короче ты «Клятый ВиктОр» или «Демон ВиктОр». В общем, где-то достал ты их крепко, это хорошо. Пусть боятся.

– То есть, они меня прокляли? – шутливо спросил Самарин, но подумав, добавил серьёзно, – Ничего хорошего, хоть кем-то быть проклятым. И демон, несущий зло, мне не нравится.

Настоящего противника уважать надо, а не бояться.

Глава 9

– В словарь с флагмином даже заглянули,

Что это значит «Demonic VictOr»?

– Проклятие врага страшнее пули?

Не в страхе, в уважении – резон!

– А вот и нет. Проклятый применяется к слабому и изворотливому, а клятый и демонический – это, наоборот, к сильному, которого боятся, а значит уважают. Здесь правильнее клятый. Так что, мы тебя уже окрестили «Клятым ВиктОром».

Иван пожал Самарину руку с пожеланием: «Дай Бог тебе не кашлять».

– Если брать мифы древней Греции и их религиозные толкования, то демоны были слугами господними. Одни демоны потом слетели с плеча Бога и окунулись в царство тьмы, то есть стали служить Сатане. А добрые остались, и их стали называть ангелами. Вот и идёт борьба Тьмы и Света, Зла и Добра, Демонов и Ангелов, – проявил Виктор свои познания в древнегреческой языческой религии.

– Ясно, молодец, знаешь. А вот с «дьявольской мухой» получается так. Мы по словарям решили, что это как бы злобная коварная муха. Но почему муха-то? Толя же Бут был в загранкомандировке и слышал наши разговоры, а потом выдал свою версию. На Западе кино крутили «Дьявольская муха» по повести какого-то чудака «Крылатая смерть». Трое кладоискателей решили, по-бандитски, спереть у местных аборигенов священную реликвию – золотую статуэтку. От одного индейца узнали, что она охраняется мухами-стражами. Чёрные матовые мухи с красными крыльями, и их укус смертелен. Они атаковали на полном ходу, врезаясь в открытые участки тела. В общем, никому не удавалось вернуться живыми – мухи всех убивали. И у них была муха-вождь или вождь-муха, всё равно. Так вот, последний дошёл до этой золотой игрушки, и когда он потянулся за ней, у него рука оголилась. И эта главная муха его атаковала. Так что мы решили, что твою Ласточку америкосы в честь той мухи назвали. Понял, ВиктОр? С тебя причитается, – доложил Иванкин и передал командиру подлодки разведданные по Заданию.

После обсуждения дислокации турецких ВМС в Чёрном море и режимов работы береговых средств наблюдения, он спросил:

– А ты что, силён в древнегреческой мифологии?

– С детства увлекался, и книга есть «Мифы древней Греции», чтобы детвора моя читала.

– Ты только лейтенантом пришёл, а я уже командовал «девяносто шестой». Снимали у меня фильм «Мятежный Орион». Сейчас спорят в штабе – что такое Орион. У тебя версия есть? Я им сейчас вставлю своё веское слово, – он изобразил двумя руками, как вставлять будет и заставил вспоминать мифы.

– Если что это? Ты и сам знаешь, что созвездие. Под Близнецами и Тельцом. Астрономию не забыл ещё? Альдебарана сажал на горизонт? Вот рядом с ним Орион… – начал Виктор издалека, вспоминая миф об охотнике.

Но Иванкин умеет красиво перебить:

– Да нахрен мне сейчас твоя астрономия!? Я в кабинете сижу и вместо секстана стакан, вот так вот покачаю…а секс потом. Хе-хе-хе, – опять изобразил оттопыренными большим пальцем и мизинцем приём закачивания водочки с горла.

– Точно не помню, но…его родители были бесплодны, – продолжил Самарин, – По настоянию жрецов они принесли в жертву быка, вырыли яму, уложили в неё бычью шкуру, пописали на неё и закопали. Через некоторое время оттуда выполз мальчик. Его назвали Орионом. Поэтому он считается сыном Геи, богини Земли. Мальчик вырос до гигантского роста и стал легендарным охотником. По одной версии он уничтожил на Крите всех хищных зверей, а местный царь не выполнил его условий – не отдал ему в жёны свою дочь. Орион, в гневе, завладел ею силой. Ему подсыпали зелье и он ослеп. Охотник упросил Гелиоса, наместника бога Солнца, и тот его вылечил. Критский царь испугался и натравил на него своего стражника Скорпиона, тот его отравил. Зевс отправил тела Ориона и Скорпиона на небо. Но при этом расположил их так противоположно, что одновременно их и сейчас не увидишь.

Виктор сделал паузу, вспоминая другой вариант гибели Ориона. Иванкин внимательно слушал, склонив голову и постукивая указательным пальцем по рулю.

– Во-оот оно как получилось-то, а, – изрёк аналитик и поднял палец вверх, – Значит, мятежный он потому, что зрение вернул и хотел подругу отвоевать…во что бы то ни стало. А скорпион – это такая мерзкая тварь, я тебе скажу. Когда под Александрией на якоре стояли, на экскурсии на берег сходили. Там этих скорпионов, как у нас тараканов. Жуть… – вдарился Иван Васильевич в воспоминания боевых походов в Средиземку, но Виктор перебил:

– Так и есть. В созвездии Ориона есть туманная область. Она и называется «мятежность Ориона», в честь его неповиновения Критскому царю. Царя постоянно преследовала возможность воскрешения охотника, и он лишился рассудка, – сделав паузу и, прикурив сигарету, капитан продолжил, – Но есть и другая версия. Орион охотился вместе Артемидой, богиней охоты и женского целомудрия. Она его очень любила, но из-за ревности к дочери Критского царя на охоте застрелила Ориона стрелой из лука. Так в печали и осталась девственницей, но стала богиней, покровительствующей им.

– Так ей и надо. Её на небо не отправили? Хе-хе, – подытожил с язвой, Иванкин и начал записывать мои байки, – А то я уже забыл этих Кассиопей, Лебедей…

– Она же богиня…сама своих питомцев типа лебедей и змей на небо отправила. Её область в виде пояса множества мелких звёздочек – на глобусе Артемидией называют, – успокоил Виктор и помог с конспектированием.

Самарин довёл до офицеров данные разведки по турецким противолодочным силам и средствам наблюдения на Чёрном море. Убедился, что каждый правильно оценил обстановку и назначил время готовности к тактической летучке. После, было обсуждение разговора с Иванкиным по боевым кличкам, приклеенным Ласточке натовцами.

– От, с-собаки…ну, пусть так и будет! – бросил первым реплику старпом.

– По мне, так и хорошо. Боятся, значит уважают, – поддержал штурман.

«А ведь, «тридцать седьмая» как охотник Орион, восстановила свои боевые качества до современного уровня и стала неуязвимым его призраком на море», – подумал командир.

Глава 10

Викто́ром командира начали называть на лодке, а потом и на соединении, ещё с лейтенантов.

«Но как узнали за бугром…? – рассуждал Самарин, – Хотя…мы тоже знаем про них не меньше. Турецких командиров подводных лодок – на отлично, хотя их контрразведка считается одной из лучших в Европе, и открытых данных по ним нет. Через полгода после моего назначения командиром «С-37» я прочитал в британском справочнике «Джейн» о себе всё. Не только автобиографию, но и характеристику, слишком уж схожую с той, что давалась в рекомендации для вступления в партию. Во всех военных штабах мира есть люди, честно исполняющие долг перед своими кормильцами.»

Столь экспрессивная оценка «тридцать седьмой» вероятным противником, сделана благодаря тем, кто сейчас в духоте её тесных отсеков.

Но, раньше…и на этих учениях, преимуществом «Ласточки» над «букахой» командира Императорова (так подводники называли лодки класса «Б», то есть «большие»), было превосходство в подготовленности экипажа, его опыте и мастерстве.

В двух контрольных точках пересечения курсов «Дьявольская муха» сделала «Чёрную дыру» и очень красиво. Впрочем, и в предыдущих противолодочных задачах с «Варшавянками» было то же самое. Почти за сутки, общее время слежения составило около трёх часов. Зависнув на её хвосте, С-37 больше часа «Самбой»[3] изображала из себя «морской транспорт». Друг командира – мнимый «противник», поверил шумам самаринской «Самбы» и проверку отсутствия за собой слежения не производил.

Подходили к третьей контрольной точке.

Вахтенный офицер Панов, пытаясь не мешать отдыху капитана, каждый раз сплюснувшись, пробирался в штурманскую рубку между Самариным и перископом. И каждый раз извинялся за касание. Лейтенант Сергей Панов, командир минно-торпедной боевой части уже год на корабле. Детдомовский, но мягкий парень, в экипаж вписался ровно. Офицеры его нежно окучивают, как кустик цветущей по весне картошки. Но ещё нет должной уверенности в себе, как говорится: «Не выработал командный голос».

На военной службе нельзя быть пацифистом, а Панов неоднократно высказывался о бесполезности нашей службы в условиях всеобщего разоружения и разрушения «Берлинской стены».

Акустик, нарушая порядок, чаще установленного шёпотом докладывает ему о чистоте горизонта, как бы успокаивая лейтенанта – «всё нормально». Благодать покоя «готовности номер два подводная» нарушил шум струи воды в трюме. Все оживились.

«Н-Нурзалиев. В-в чём дело? Кто разрешил?» – раздался слегка повышенный голос вахтенного Центрального поста старшего мичмана Рублина. Он немного заикался. Весь какой-то фильтикультяпистый, он заработал трогательно-ласковое отношение к себе всего личного состава.

«Вот придурок, малой!» – поддержал боцман, управляющий горизонтальными рулями.

С 1978-го года после приличного ожога, реанимированные слизистые в носу Самарина уже не сильно обоняли, но запах тухлых яиц, всё же, воспринимали с отвращением. Моментально это вредное, и даже опасное для нашего здоровья благовоние, заполнило весь отсек. Только в Чёрном море на глубинах более восьмидесяти, а иногда и шестидесяти метров начинается сероводородный слой.

По просьбе шутника – радиометриста Серебродольского, доверчивый трюмный машинист, обмотав ветошью трубку вентиляции помпы, хотел неслышно набрать бутылку чистейшей морской воды. Для горла, якобы, полезно.

Айдар Нурзалиев – скромный, маленького росточка узбек из предгорий Памира, хорошо разбирался в барашках и чудесно готовил плов или лагман, но с освоением техники и русского языка ещё не всё получилось. Айдар был благодарен своему военкому, что тот отправил его в подводники. Иначе, никогда не видеть ему паровозов, больших городов и Чёрного моря. Он отказался от права уехать в свой уже независимый Узбекистан. Малыш написал письма родным и военкому, а старпом заверил печатью его добровольное желание. И он был далеко не одинок в таком выборе. «Тридцать седьмая» оказалась единственной на дивизии, не зачавшей в себе даже зародыша дезертирства, в то время когда в войсках, особенно на территории Украины, оно приняло массовый характер.

Смущаясь и зажимая нос тряпкой от запаха, Айдар с явным акцентом произнёс вахтенному механику Игорю Балкунову:

«Виноват, товарщ старший лейтенант. Я всё поняль. Больше не буду».

Пришлось открыть переборочные двери и поделиться «тухлыми яйцами» с соседними отсеками.

Ему прощались подобные непрофессиональные шалости. Он самый маленький в команде, да ещё и со смазливым личиком – поэтому относились к нему, ну как к наивному ребёнку. Как-то Самарин наблюдал со стороны потешную картинку.

В трёх-шереножном строю в первой шеренге его на плечах нёс верзила-электрик шестого отсека. И сейчас народ в Центральном, морщась от запаха, снисходительно улыбнулся и оживился.

«На лодке через сутки под водой в воздухе образуется до двадцати восьми элементов и их соединений, которые являются вредными для здоровья и опасными для жизни», – делово проявил свои знания общей подготовки химик-саниструктор старший матрос Дымов. Он обслуживал вертикальный руль, то есть отвечал за удержание назначенного курса корабля.

«А ну-ка, Дым, назови их всех», – поспешил вмешаться акустик и получил громкий щелбан по голове от вахтенного офицера за то, что снял наушники.

«Ага. И Айдарчик ещё парочку добавил для ровного счёта. У тебя дома воздух свежий, Ай-дар?», – спросил боцман-одессит старшина первой статьи Игорь Сотур, – Вернёшься в свой кишлак, расскажешь аксакалам, как яйца тухлые нюхал. Объяснишь мудрецам, если неделю без бани в корпусе просидишь, сероводород выделяешь. Понял, Айдарчик?».

«Поняль. Скажу, конечно», – залился детским смехом трюмный.

С интонацией разбуженного ребёнка, произнёс весь мокрый от пота штурман, высунувшийся из своей рубки.

Старший лейтенант Андрей Дмитров – симпатяга и перспективный офицер. Два года на корабле.

Глава 11. Флотские байки

Тогда, они поздно вечером пришли в Балаклаву, и на причале швартовы принимал лейтенантик с чемоданом.

– Ты кто, лейтенант? – спросил с мостика старпом.

– Ща узнаешь, – тяжело дыша от таскания канатов, смело ответил тот.

Сойдя на берег, почти на сходне после команды «вольно», капитан принял доклад:

– Лейтенант Дмитров прибыл для дальнейшего прохождения службы.

– Штурман? – спросил Самарин.

– Так точно. Закончил «Фрунзенское», – ответ прозвучал с гордостью.

– Вон тот дядя, с такими же усиками, и с которым Вы уже на «ты», старший помощник командира. Иди к нему сдаваться, лейтенант.

Виктор показал на старпома и направился по причалу к телефону, с докладом Оперативному дежурному.

– Тут лейтенант один трое суток шарахается, к тебе назначен. Его флагштур загрузил по полной программе. Говорит, способный малый. Я ему сказал ждать в кабинете, а он куда-то исчез, – закончил общение Оперативный.

– Уже на борту. Швартовы принимал, – ответил Самарин, радуясь оценке своего нового офицера.

Казалось бы, обычная ситуация для военного человека, но всё равно произвело впечатление.

Молодой офицер не стал дожидаться утра в оплаченной гостинице, а пришёл на свою подводную лодку без удобств. А главное, что и дальше он всё делал красиво. Зачёты сдал вовремя. Сразу же понравился экипажу и сдружился со старшим помощником капитаном третьего ранга Константином Градовым.

Все офицеры Ласточки были поджарыми аккуратными симпатяжками и большинство с пшеничными усиками. Дмитров пополнил их ряды.

Однажды летом, около нолей, беззвучно швартовались в Феодосии.

Чёрная лодка, неожиданно для встречающих, на инерции переднего хода, как призрак возникла из темноты.

И только на мостике от топового огня, светились фигуры офицеров в белых разовых рубахах.

«Б л я. Белая гвардия, да и только!» – восхищённо воскликнул зам. командира соединения по политчасти капитан второго ранга Владимир Турбин, – Б л я, как гусары с бордели на карете возвращаются, бль. Стервецы».

«Б л я» и «бль» у него вылетало постоянно, даже перед строем дивизиона.

В этот момент, пока крепили швартовы, старпом показал Самарину толстую сигнальную ракету, которую собирался всадить в спящий пост наблюдения и связи. Капитан кивком одобрил его намерения, и ракета с громким хлопком и шипением, взмыла высоко над городом! Опускаясь, она засвистела как ротная мина, а со стороны набережной донеслись восторги и свист.

«Ну, точно гусары. Ой, бабоньки. Ой, держитесь…«белые» пришли!» – громко смеясь, крикнул Турбин.

С того самого момента, самаринских офицеров стали называть «белой гвардией» или «белогвардейцами».

Глава 12

– Товарищ командир, до контрольной точки по пеленгу двести два градуса дистанция пятнадцать кабельтовых. Ложимся в точку? – легко доложил штурман с рекомендацией и, закрыв глаза, смачно соснул через дырочку в банке кубанскую «сгущёнку».

– Вахтенный офицер, ложиться на двести градусов, и слушайте весь горизонт внимательней. В точке зависнуть на минуту без хода с отворотом от курса, и потом одним моторчиком сделать пологую циркуляцию в точку рандеву, – выдал командир свой приказ Панову, и протянул назад руку за «сгущёнкой» Дмитрова.

Остальные, выдержав молчаливую паузу нашего общения, продолжили байки про яйца, правила их хранения, рецепты приготовления и случаи, какие с ними бывают. Не забыли вспомнить о влиянии женщин…но только легко-пошленьким прикосновением. Вспомнили испанских фермеров, выражающих протест тухлыми яйцами в окна правительства и другие похожие испускаемые запахи.

Лидерство в остроте вставок держал одессит, как и положено по статусу этого города. Плюс его сленг и малоросский южно мягкий говорок, приглашал уши к вниманию.

Самарин показал вахтенному офицеру жестом на рубку акустиков, мол, не сильно отвлекайся и, откинувшись на спинку кресла, закрыл глаза. Под тихий трёп думал о своём.

Всё, что творится в нашей бывшей Родине Советский Союз, а ныне непонятном СНГ, называют «развалом», «беспределом» и ещё чёрт знает чем, но только не ласково и совсем не гордо. Начало и конец двадцатого века ознаменовались великими разрушительными авантюрами.

Строители или переустроители нового демократического общества, даже проекта не удосужились разработать. Для этого надо было в школе хорошо учиться, и от мамок иногда по попке получать.

Первый Утопист объявил «перестройку» и толерантно забрасывал толерантный народ «откровенно должен вам сказать» плюралистическими девизниками:

«Даёшь интенсификацию производства!», а оно не интенсифицируется.

«Качество качеству!», а оно не меняется.

«Борьба с пьянством и самогоноварением!», а все пьют, и пойло дома варят.

Самолюбиво расшатал великую державу, растерялся, организовал ГКЧП, сбежал в Крым поболеть, где и сдох как никчемный политик. Теперь этот Герой спецмедслужбы Ельцин, никого не спрашивая, упразднил Советский Союз, разбазаривает по пьяни страну, и вызывает неоднозначное отношение к себе большей части России и вне.

«Берите себе полномочий столько, сколько сожрёте!» – это же трындец России.

А ведь «вышли они все из народа – дети семьи трудовой». Ясно пока одно – дальше будет ещё хуже.

Эти два лысоседых партийца, в драке за счастье большой президентской власти, потеряли последние миллиграммы рассудка. Инерция привычного советского образа жизни тает, и у людей появилась тревога за будущее, и прежде всего – своих детей. На улицах хозяйничают бандиты, спортсмены-рекетиры, а не просто задиристые мальчики. Проститутки-красавицы заменили бесплатно жаждущих любви прекрасных женщин. Аморальщина и безнравственность лихо вытесняют «Моральный кодекс строителя коммунизма».

Сегодня у Самарина и механика капитан-лейтенанта Алексея Попкова день рождения.

Командир запретил молодому заместителю, теперь уже по воспитательной работе, объявлять это статистическое событие до окончания учения и подъёма торпед.

Время по корабельным часам около тринадцати, ещё пахать и сеять.

«Вечером в Феодосии, мои придумают что-нибудь вкусненько-сладенькое и отметят, далеко не в первый раз, этот день без непутёвого отца и мужа, – вздохнул Самарин.

Дома уже не было безмятежно. Жену сократили и уволили с работы, как я подозреваю из-за одного подлеца из Национальной партии Украины.

Он всё докучал ей вопросом: «Почему Ваш муж не присягает на верность Украине?». Подлецы и предатели требовали своего подобия от других.

Дочь-отличница, получила единственную тройку в аттестате по украинскому языку, хотя была освобождена от его изучения. Ребёнку ударили по самолюбию и вызвали слёзы. И кто!? Директор школы! Националист, член той же Национальной партии. Как тараканы повылазили из бандеровских щелей.

Беловежская пуща закоротила все токоведущие цепи в мозгах…и не только в моих.»

Глава 13

Последующее после декабря 1991-го острое участие «тридцать седьмой» в событиях страны и флота, изматывали Самарина своей никчемной напряжённостью.

Военный, как никто другой, вынужден активно участвовать даже в грязно-исполнительской деятельности безнравственных и бездарных правителей. Его приносят в жертву, якобы, во благо под грифом «совершенно секретно» с требованием молчать и при этом ещё и унижают!?

«Как понять? – размышлял капитан, – «Если что-то происходит, значит это кому-то надо» – говорил мой мудрый двоюродный дед Прошка. «На всё воля Божья!» – отвечала моя милая бабушка Ксения. По-деревенски всё просто и абсолютно верно.»

Крым, по итогам тайной беловежской сходки, оказался в новообразовавшемся государстве Украина.

Намного позже, Самарин узнал от одного из первых лиц в правительстве России о «клинтоновском ченче» Крыма за безъядерность Украины. Свои шаги уничтожения Союза Ельцин тогда согласовывал с заокеанским Белым домом. Открытое противостояние разных политических и конфессиональных течений, превратило эту благодатную «жемчужину» в уродливый анклав антагонизмов.

Полуостров, во все времена, определял хозяина Причерноморья.

Слова Осман Паши «Крым – это кинжал, воткнутый в Чёрное море. Владеющий этим кинжалом владычествует всем морем» князь Потёмкин Таврический перевёл Императрице Екатерине II просто и однозначно: «Кто владеет Крымом – тот владеет Чёрным морем».

По Ясскому мирному договору 1791 года «Блистательная Оттоманская Порта на веки вечные отсоединяет Всероссийской Империи Крым, Тамань…».

Меж пьянок, коммунист Ельцин изучал явно не мировую историю или науку стратегического управления.

Корабли Черноморского флота несут Военно-морской флаг СССР, которого нет. Придумали какое-то двойное подчинение…бред…оставили нас без государственного иммунитета, умники.

Черноморский флотораздел привёл к наглому нарушению Дагомыского соглашения. Украинские националисты обманом и оружием захватывают корабли и части флота.

Угон СКР-112 из-под Евпатории в Одессу, и чуть не состоявшийся из-за этого воздушный бой между лётчиками флота и украинскими военно-воздушными силами.

Вооружённый захват с избиением и унижением черноморцев в Измаиле и Одессе.

Попытка вооружённого захвата современной подводной лодки в Севастополе.

Это только начало националистической атаки.

«Мы не русские! Мы украинцы!» или «Русские геть из Крыма!» – провозглашают они, извращая историю даже Киевской Руси.

Предательство и увлечение международными преступлениями, такими как клятвопреступление.

Разжигание межнациональной розни и притеснение русскоязычного населения, как признаки геноцида, насаждаются тем же коммунистом Кравчуком Леонидом Макарычем. Украина единственная из бывших республик СССР допустила переприсягательство, вместо заключения контрактов с военными с оговоркой «освобождается от участия в боевых действиях против…».

…Не выдерживают и проявляют свой протест самострелами, ветераны войны, офицеры, достойные патриоты.

Россия знает тяжелейшие времена в своей истории, но настолько подлопредательских, наверное, нет.

Штабы предают первыми, но это традиционно.

«Тридцать седьмая» прочувствовала это на собственном корпусе и совсем недавно. Грозит очередная гибель Черноморской эскадры. «Мы погибаем без боя и без славы,» – с горечью, подумал командир.

Мрачные мысли Самарина прервал шёпот акустика и вахтенного офицера. Первому, видимо, стало скучно докладывать о чистоте горизонта.

– Товарищ командир, акустик спрашивает: «Самбу» использовать будем? – спросил Панов.

– Вахтенный офицер, никогда не идите на поводу у хулиганов и провокаторов, – ответил Виктор, глядя на акустика.

Старшина второй статьи Юра Злобин, специалист первого класса, родом из подмосковного Раменского превратился в горбатого мальчика в ожидании командирской «ласки».

Далее, монолог продолжался уже поучительно, с расстановкой:

– Решение на применение активных средств и любые демаскирующие действия подводной лодки, принимает командир. И торопить меня не надо. Потребуйте от акустика должного исполнения своих обязанностей. Это, во-первых.

А во-вторых, нельзя повторяться Панов – на этот раз разоблачат. Уточняю Вашу задачу.

В точке рандеву застопорить ход и на инерции отвернуть насколько позволит девиация по глубине, прослушать корму; выставить МГ-34, разогнаться на оба средний и вернуться в точку возврата…перейти на экономход, а там разберёмся.

Самарин изобразил ему замысел руками.

МГ-34 – это выстреливаемый с лодки дрейфующий по глубине патрон с излучением низко-частотного шума и выделением облака водородных пузырьков. Его назначение – создание помех акустическим средствам обнаружения самой лодки. То есть, своеобразная помеховая завеса. Но по самаринской задумке – демаскирующий фактор. Если применять с умом, то МГ-34 может быть эффективным.

– Эй! Инициатор соцсоревнования, Вахтенный офицер исполняет только мои команды. Ещё раз такую инициативу проявишь, уши надеру и слышать перестанешь, – пригрозил командир Злобину и продолжил лейтенанту, – Если ясно, выполняйте. Подумайте, лейтенант, почему так, и доложите.

По поводу ушей боцман опять нараспев съязвил:

– Неуставня-як! Ой неуставняк, товарищ командир.

Минёр смущённо опустил красивые карие глазки и показал эмоциональную мимику с кулаком акустику, мол, «Подставил!? Сучонок!».

Вахтенный механик старший лейтенант Игорь Балкунов, располагавшийся за пультом корабельной трансляции «Каштан», изобразил взглядом и жестом рук: «Все с этого начинают. Зато наука».

Это ещё один белогвардеец с пшеничными усами. Они со штурманом одногодки.

Самарин закрыл глаза, а вахтенный офицер пошёл по пути наименьшего сопротивления. Он написал записку старпому, намереваясь через вахтенного электрика получить ТРПЛ – «Тактическое руководство подводных лодок ВМФ СССР». Но это делал, ни настолько скрытно, что Виктору, сдерживая смех, пришлось вмешаться:

– Лейтенант, если хочешь помешать отдыху старшего помощника, то это безнравственно, небезопасно и бесполезно. Забудь о ТРПЛе. Вторая мировая давно закончилась. У каждого натовского командира корабля эта книжечка, конечно же, имеется. Постарайся пораскинуть мозгами. Возьми планшет и смоделируй в динамике возможные варианты области взаимного положения нас и цели. Точка рандеву в центре. Как эффективнее действовать в разных случайных ситуациях. Попытайся поставить себя на место «противника». И задайся дальностями взаимного обнаружения. Вот здесь можешь проверить подготовленность своего провокатора Злобина.

Капитан прервал действия Панова и, направив на путь истинный, грозно пошутил:

– Пока не доложишь, на берег не сойдёшь.

– А куда денешься с подводной лодки. Неуставняк, – со вздохом ответил Сотур, глядя на пузырёк в трубке дифферентометра.

Вахтенный механик Балкунов опустил голову и вздрагивал от бесшумного смеха.

– Товарищ командир, я могу поучаствовать? – раздался голос из штурманской рубки.

– Конечно. Но только порознь. Не забудьте про вероятности, гвардейцы… белые, – произнёс Самарин с иронией, и закрыл глаза.

Глава 14

Самарин попытался вспомнить на какой мысли его прервали…И не вспомнив, задумался о том, что сегодня в Куйбышеве, мама с утра приоденется по-праздничному, накрасится и будет хвастаться своим сыном-героем.

«Необходимо найти возможность в августе-сентябре, хоть на недельку, махнуть к ней. Вот она-то у меня настоящий герой, – потеплел душой командир, – Её судьба била голодом в Поволжье, войной и разрухой. Молодой девчонкой сбрасывала германские бомбы-зажигалки с крыш, когда Правительство эвакуировалось в Куйбышев. Потом на Сталинградском фронте, с левого берега Волги, вторым номером с американского «Эрликона» мочила «юнкерсы» и «мессеры» Люфтваффе. Медсестрой познала бомбёжки на госпитальном поезде от Минска до Куйбышева.

…После войны ефрейтор стала кочегаром. Как-то она, крепкая женщина, всплакнула и высказалась, что я не представляю, как тяжело быть моей матерью. Вместе мы были редко с раннего детства. А как уехал на Дальний Восток и поступил в училище – совсем пропал. Я ленюсь писать, а письма жены она не воспринимает.

«Как услышу какую-нибудь беду на подводных лодках, бегу на переговорный пункт разговор заказывать. Тебя вечно дома нет. Всё Людка на разговоры приходит. А что мне она? Тебя слышать хочу. Как не приеду к вам – тебя опять не вижу» – пожаловалась сквозь слёзы.

Людкой она называла жену по деревенской привычке. В Тростянке все Вальки, Маньки, Петьки, Ваньки…

Я всегда для неё был Витькой, а чаще Самарин. С женой о матери разговаривать трудно, мол, у тебя своя семья. У них взаимная неприязнь. Я не умею делать подарки, поэтому втайне отправлял ей деньги или совал в карман при встрече. А она их копила и свои добавляла, чтобы в мою же семью и вложить.

Ей уже шестьдесят восемь…

«Работа, мама, у нас такая. Кто-то должен её исполнять» – ответил я.

И получил более резкое: «Дурацкая ваша работа».

Сегодня, конечно же, возьмёт бутылочку, закусочку.

Угостит соседей в коммуналке и пойдёт к сестре тёте Маше и дяде Толе. Шестнадцатого все родственники приезжают или звонят туда, чтобы поздравить её с моим днём рождения. Будет скромный вкусный стол – тётя Маша готовит очень хорошо.»

Вспомнил Самарин своих героических родственников, живых и умерших. И, конечно же, отца.

Он прошёл три войны – финскую, германскую и японскую. В штабах штаны не протирал. В финскую был «охотником на кукушек» – снайпер по снайперу. В Отечественную в разведке от батальонной до бригадной.

В японскую освобождал Корею, даже попал своим героическим проступком в книжку «Взятие Гензаня».

Его отец – дед Виктора, был яицким казаком, причём имел офицерский чин.

Из-за постоянного бунтарства этого казачества, Екатерина Вторая переименовала реку Яик в Урал. Наиболее известные яицкие казаки из школьной истории это: Ермак Тимофеевич, Степан Разин и Емельян Пугачев.

Интересно переплетаются судьбы русских людей.

Дед Василий Самарин – богатый казак, а другой по маме дед Иван – крестьянин середняк. Оба получили образование, воевали в Империалистическую войну за Царя и Отечество, а в Гражданскую друг против друга. Один в Армии Колчака, а другой в дивизии Чапая. Первый погиб, и отца Самарина, бабушка отдала в Екатеринбургский детский дом, как самого малого. С остальными уехала в Китай.

Часть Уральского казачьего войска ушла на юг для воссоединения с Врангелем. Этот переход известен, как «Ледовый поход». Практически всё войско погибло в боях с Красной Армией на Волге и Кавказе. Сталин после войны восстановил казачество кроме Уральского, с которым воевал ещё под Царицыном и Астраханью.

Дед Иван, после тяжелого ранения, вернулся в деревню хромой на своей боевой кобыле.

Стал первым председателем колхоза.

При раскулачивании односельчан Лужновых, девушку из их семьи взял в жены, и спас от Соловецких лагерей. Женился по любви, конечно.

«Обязательно надо съездить в Тростянку к ним на кладбище…» – вздохнул Самарин.

Про отца ему было ничего не известно. Он 1911-го года рождения. Если жив, вряд ли вспомнит о нём сегодня.

Виктор – плод девятой попытки родителей. До него все умирали при родах или жили совсем мало. Голод, война и непосильный труд сделали своё роковое дело. Он же, старанием врачей родился семимесячным и, видимо, поэтому постоянно хотел спать.

В день его рождения, отец салютовал в воздух из дарёного немецкого «Вальтера» и одна пуля упала пожилой женщине на голову. Когда у него изымали пистолет, он сказал:

«Да, забирайте вы эту игрушку. Я своему сыну другую куплю. Ему воевать не придётся».

Как знать…

А этот день, своего первого крика в атмосферу…далеко не первый, который проходит на глубине, в кругу близких и дорогих Самарину людей, под названием Подводное братство.

Дети Посейдона и Афины, появившиеся без зачатия по воле Зевса.

Дельфины – слуги и воины Подводного царства. Мирная подлодка сейчас, всего лишь маленький дельфинчик в блаженном окружении невидимых нимф.

После разговора с начальником разведки Иванкиным, командир снова, чересчур увлёкся древнегреческой языческой религией и мифологией:

«Если по-библейски, то здесь – в скованном прочным корпусом пространстве, нет места грехам, но только слабости. Можно утешать себя тем, что мы – меньшие грешники на этой Земле…чаще жертвы.

Убивать врага и погибать за Отечество – не грех ни в одной религии.»

Глава 15

Через десяток минут Самарин выслушивал доклад-показ офицеров.

Обоснование штурмана было более раскрытым, логичным и математически доказательным.

Минёр изобразил на манёвренном планшете Ш-26 варианты областей и в обосновании был близок к штурману, но не столь убедителен.

Командир позволил им немного поспорить и утвердил штурманский вариант.

Главное, что моделируя ситуацию, они уяснили его замысел и разложили содержание до тонкостей.

Манёвр зависания с отворотом, отрыв от своей помехи и возврат в точку отрыва, уже был не просто исполнением приказа, а осмысленным элементом игры.

С приходом в контрольную точку, минёр застопорил ход и дал команду на руль «лево на борт».

Они шёпотом продолжали спорить, наблюдая за приборами управления и работой акустика.

Штурман подсказывал акустику внимательнее осматривать сектор ноль – восемьдесят градусов.

Через полминуты на стопе, акустик доложил об обнаружении шумов в указанном секторе.

– Центральный, акустик. По пеленгу шестьдесят пять градусов слабый шум винтов, – доложил он азартно, наверное, и ручки потирал.

Услышать шум винтов подводной лодки – это верх эстетического торжества для акустика.

Самарин засёк время по корабельным часам – четырнадцать часов ноль две минуты.

Удивился контакту и признался себе, что не ожидал.

– Классифицировать контакт, – скомандовал минёр.

– Глубина сто двадцать два метра. Дифферент градус на корму. Медленно растёт на корму, – доложил боцман.

– Передуть с кормы в нос двести литров, – отреагировал вахтенный механик на нагрузку корабля.

Запускать помпу для откачки воды за борт из уравнительной цистерны капитан запретил жестом.

Это демаскирующий шум, выплёскиваемый за борт.

Не береговой же насос включился в центре Чёрного моря.

– Предполагаю шум винтов подводной лодки. Это «Варшава». Пеленг шестьдесят четыре градуса, – продолжал неплохую работу провокатор.

Многие акустики, прослужив срочную службу, ни разу не обнаруживали шумы винтов подводных лодок, и сейчас Злобин чувствовал себя на подъёме.

– Утверждаю контакт. Тревогу не объявлять. Продолжайте. Жду, минёр, – вмешался капитан.

– Есть. Прошу добро оба мотора средний вперёд, право на борт на курс двести сорок пять, – запросил минёр, рассчитав с выставлением помехи МГ-34 закрыться её шумами в створе.

– Отставить, минёр! Штурман!? Только быстро! – удержал Самарин минёра и дал возможность Андрею порулить с учётом новой ситуации, которую он предусмотрел в обосновании.

– Ничего…висим. Акустик, пеленг? – Андрей решительно быстро вошёл в роль игрока, занял место в своей рубке и шумно запустил секундомер, – Глубина? – запросил он боцмана.

Это говорило уже о его способности чувствовать не только курсы, но и поведение корабля. Лодка на инерции катилась влево и закономерно погружалась.

– Есть штурман. Глубина сто двадцать три метра. Дифферент отходит к нулю, лодка медленно погружается, – спокойно доложил боцман, переживающий за своего начальника.

Чтобы принудить Андрея управлять кораблём, а не манёвром, командир дотянулся до его рукава и указал место вахтенного офицера в Центральном посту. Панов же отправился в рубку штурмана вести прокладку и обстановку на планшете.

– Боц-ман, штур-ман, лоц-ман. Одни маны. Да, товарищ командир? – пошутил вахтенный трюмный Центрального поста старший мичман Николай Рублин. Действия Дмитрова вызвали живой интерес и искренние переживания всего Центрального поста.

– Акустик, доклад товсь… Ноль, – уверенно командовал штурман по секундомеру для определения курса лодки-цели, – Докладывать через тридцать секунд.

– Есть ноль. Пеленг шестьдесят три градуса. Пеленг меняется на корму. Характер шума не изменился.

Самарин, закрыв глаза, представил себе манёвренный планшет Ш-26 и прикинул элементы движения цели.

– Товарищ командир. На дистанцию двенадцать кабельтовых и скорость три узла курс цели двести шестьдесят три градуса. Что дальше? Выполнять Ваше приказание или занимать позицию слежения?

Андрей выглядел запыхавшимся гладиатором. Да, отдавая Панову приказ, командир не рассчитывал на очередной контакт с «букахой»[4], ведь прошло много времени. Должна была накопиться невязка, то есть – ошибка в месте нахождения. Но маловероятное событие свершилось. Ещё маловероятнее, что Императоров мог следить, и Самарин решил дать будущему флотоводцу Дмитрову похулиганить…а там по обстановке:

– Обнаружить себя и оторваться. А пока дай ход, а то у твоего боцмана яички протухнут, – последнее вызвало задорный тихий смех. Даже Айдар всё понял и хохотал по-детски дольше всех.

– Есть. Правый мотор малый вперёд. Руль "лево руля". Гидролокатор МГ-200 к работе приготовить. Зарядить ВИПС МГ-34. ВИПС к выстрелу приготовить, – слегка раздумывая по-профессорски, уткнув в губы согнутый указательный палец, но совершенно правильно подавал команды штурман.

– Ну, ла-адно, товарищ командир. Не ожида-ал от Вас, – с опозданием изобразил обиду боцманюга, выходя на заданную глубину. И опять все сдержанно ухмыльнулись, но тот не унимался, – Яйца у меня всегда в порядке. Берегу как зеницу ока.

– Всё боцман, хорош. Работаем, – осадил его вахтенный механик. Он начал искренне переживать за товарища.

Самарин же догадался о намерениях штурмана, и это был великолепный замысел:

«Если он сделает, как думаю, то Императоров будет введён в заблуждение. Если кто-нибудь сейчас любуется морем, особенно с высоты Яйла Ай-Петри, то эти «кто-нибудь» даже и представить себе не могут – какие красивые картинки рисуются на глубине.»

Глава 16

Не знают, вдаль смотрящие поэты,

Что пишут оды голубой волне,

Какие фантазийные сюжеты,

Слагаются красиво в глубине!

Штурману же сейчас предстоит окончательно развенчать пошатнувшийся американский миф «Чёрной дыры».

На том борту, по тревоге, командир Императоров сам руководит действиями современного гидроакустического комплекса «Рубикон» и боевой информационно-управляющей системой «Узел», которые обслуживают офицеры и мичманы.

А тут одной боевой сменой, противостоят по третьему году службы – вахтенный офицер и акустик срочной службы, используя технику шестидесятых годов. Но оба дерзкие «мятежные Орионы».

Удачи им всем. Игра обещает быть интересной.

– Андрей, помнишь мой рассказ о «турке»? – спросил Самарин.

За эту дуэль с турецким командиром он, с акустиком Башуком, были награждены от Командующего наручными часами «за успешное выполнение боевой задачи».

Молодой штурман резко кивнул, находясь в своих экспрессивных мыслях и чувствах.

Командир полушёпотом послал вахтенного механика Балкунова в шестой отсек руководить моторами при плавном изменении оборотов и вызвать командира БЧ-5 в Центральный.

– Как менять обороты? Синхронно или… – начал с волнением уточнять Балкунов, охваченный азартом противоборства. Позже он признается, как сильно хотелось «показать им Кузькину мать».

– По-разному… – ответил командир и изобразил руками, как будто покрутил вентили, – От ста пятидесяти оборотов до полного хода главным мотором.

Балкунов кивнул, быстро передал КП-5 Рублину и покинул Центральный пост в корму. А командир зашёл в штурманскую рубку помочь минёру и, уложив новый планшет, выставил зайчик автопрокладчика по центру на максимальный масштаб. При переменных ходах и частых манёврах курсами, обеспечить высокую точность своего места вручную под силу интуиции только очень опытного штурмана.

Таковым в памяти Самарина был только один подводник – ныне дивизионный специалист капитан третьего ранга Сергей Осетров. Первая лодка «С-348» только с ним не имела сверх допустимых невязок.

С другими штурманами они возвращались в базу с позором, то есть, не выполнив боевую задачу. Теперь его интуицию и мастерство заменит автопрокладчик, ведь до всплытия ещё далеко.

– Станция МГ-200 к работе готова. Пеленг на цель шестьдесят градусов. Циркуляция. Пеленг меняется влево, – спокойно доложил Злобин.

Ощущалась незримая нить, связывающая сейчас этих двух разных людей. Они дерутся спина к спине.

– Есть, акустик. В трюме, как ВИПС? – торопил Айдара штурман.

– ВИПС заридиль эм-ге трисять сетыре. Товсь выполнить? – скоро доложил Айдар.

Чудак, хотел уже открыть переднюю крышку миниатюрного торпедного аппарата, а это значит, что прибор может в нём заработать в лодке. Он тут же получил внушение Рублина:

«Больше не делай так! Жди команду!».

– Акустик. Замерить дистанцию до цели, – команда штурмана и посылка полетела с ответом акустика «Есть».

– Дистанция до цели пятьдесят восемь градусов одиннадцать кабельтов, – доложился громко довольный Злобин, сняв гарнитуру. Понятен его восторг – получилось, попал.

– ВИПС товсь!..ВИПС пли! Правый мотор средний вперёд. Ложиться на курс пятьдесят градусов. Перезарядить ВИПС МГ-34! Товарищ командир, прошу разрешения погружаться на сто восемьдесят метров, – уверенно не повышая голоса, скомандовал штурман.

Командир и Рублин взглянули на давление воздуха на колонках продувания и глубиномер.

Прибыл механик и Рублин сорвался с места в трюм на помощь Нурзалиеву, но услышал команду:

«Сначала дождись перезарядки ВИПС» – и вернулся на свою сидушку.

«Бережёного Бог бережет» – подумал Самарин, и с ним мысленно согласились механики.

Андрей явно торопился с выбором помехи, но решил не мешать.

– Есть, понял, товарищ командир, – штурман уставился на датчик лага и репитер гирокомпаса.

Ласточка набирала уверенно ход. Четыре, пять, шесть…узлов.

Цифры шкалы репитера гирокомпаса быстро пробегали через тонкую пластину диаметрали корабля.

– Курс пятьдесят градусов, – доложил Дымов.

Императоров – мнимый «противник», лёг курсом на помеху.

– Есть, – ответил штурман и метнулся к акустику.

– Цель справа два, помеха слева двадцать. Хорошо шумит, – доложил Злобин.

Время 14.06. Изменение курса на циркуляции более тридцати градусов за минуту – для проекта в самый раз.

– Есть, акустик. Держать курс сорок, – штурман шёл на удержание себя между шумами «противника» и МГ-34.

Было ощутимо, что этот бой он представлял виртуально. Многие даже опытные командиры-подводники не могли так же быстро просчитать манёвр без помощи бумажки или докладов боевого расчёта.

– ВИПС перизаридиль эм-ге трисять сетыре! Товсь не делаль! – Айдар прокричал из выгородки.

Все усмехнулись…а чем не анекдот?

– Оставь так. Иди сюда. Встань под лючок, – крикнул Айдару в трюм Рублин с мыслью «от греха подальше».

– Оба мотора полный вперёд. Боцман, погружайся на глубину двести метров. Дифферент два градуса на нос, – скомандовал нетерпеливый штурман.

Капитан с механиком переглянулись, и одно место стало сжиматься без особого восторга – напряжение усилилось. Обычно при уходе на эту глубину, Самарин повышал готовность по тревоге…

– Справа двенадцать сигнал гидролокатора. Частота девять килогерц…Предполагаю «Рубикон». Помеха слева восемьдесят восемь, – дождались доклада гидроакустика, – Сигнал сильный. Цель увеличила обороты.

Игра, действительно, становилась интересной и уже предсказуемой.

Императоров пошёл ва-банк, как в картах – будет использовать всю свою энергетику и доказывать своё «чернодырье». Теперь ему нужно знать не только пеленг на С-37, но и дистанцию. Но медлил с замером дистанции и, по-пацански, нёсся на Ласточку, словно торпеда! Шестой тип гидрологии играл на него, и он сейчас на глубине оси с самой низкой температурой. Именно там, в прохладе собираются все шумы моря. Энергетика, акустика, манёвренность, гидрология – всё для «буки восемьсот семьдесят один».

За С-37 расчёт и решительный манёвр. Штурман упрямо подруливал вправо между шумами на цель и помеху.

Лодка легко погрузилась и заняла назначенную глубину.

Андрей, между докладами акустика, смотрел на часы, ожидая расчётное время расхождения.

Самарин тоже постоянно смотрел на секундную стрелку корабельных часов.

Волнение за своего офицера было сродни с болезнью хоккейного болельщика.

Андрей на чистой странице какого-то бланка дежурно-вахтенной службы наносил обстановку от руки.

Вспомнив о чём-то, быстро заглянул в свою рубку и вернулся обратно.

«Ясно, – подумал командир, – Глянул в таблицу, какой режим для крутой циркуляции выбрать».

Два-три года в офицерской должности, да на лодке с нашей наплаванностью – это хороший срок для приобретения достаточного опыта и уверенности в себе. Хотя, многие и больше служат, но теряются как первогодки. Он упорно шёл под защиту своей помехи.

– Товарищ командир. Извините, но я забыл время работы МГ-34, – спросил штурман, хотя мог бы приказать акустику заглянуть в его справочные данные и доложить.

– Эффективное время десять-пятнадцать минут, а так полчаса, – подсказал Самарин.

– Разойтись с ним в помехе не получится. Он явно несётся полным ходом на помеху, – рассуждал вслух Дмитров, – «ВИПС товсь!».

Заскрипела червячная передача ВИПСа и тут же Айдар доложил:

– «Товсь выпольниль!».

– «Милиметровщик! Ты уже, практически, в помехе… – подумал Самарин о штурмане и невольно улыбнулся Айдару, серьёзно выглядывающему из трюма. Он ответил тем же.

– Вторая посылка по пеленгу пятьдесят градусов. Помеха двести двадцать два. Пеленг на неё меняется на корму, – доложил акустик.

А это означает, что С-37 близко от помехи и вписывается в створ.

Молодец, Андрей, удача с тобой!

Наконец-то, Императоров начал уточнять обстановку, но уже поздно…

Самарин в эффективной зоне шумов и пузырей МГ-34 и «Ласточка» несётся со скоростью почти двенадцать узлов. Через пол-минуты шум винтов «восемьсот семьдесят первой» услышали над собой все отсеки и доложили в Центральный: «Цель над нами!».

Подлодки разошлись на суммарной скорости двадцать два – двадцать четыре узла. Азарт возбуждал так, что адреналин вскипал в крови. В момент расхождения, члены экипажа С-37, подняв глаза вверх, больше шкурой прочувствовали гидроэнергетическое поле «Варшавянки», чем от громкого доклада Злобина.

Глубиномер чуть дрогнул от проседания.

«ВИПС пли!» – скомандовал Андрей и задумался, куда бы отвернуть.

Это, конечно, нужно спросить Императорова, а так в створ своих помех с целью.

Штурман поступил правильно.

В трюме Айдар, с тяжёлым скрипом, крутил маховик червячной передачи на закрытие передней крышки устройства. Чувствовалось, что корпус обжало, и малыш накачивал свои мышцы.

При этом выкрикнул доклад: «Пли выпольниль! Эм-ге вышиль. Замичаний нет».

Императорову необходимо избавиться от воздействия поля помех и, естественно, нужен ход для манёвра, а Самарину нет. Через пару минут, штурман перешёл на минимально малошумный ход и снял всеобщее напряжение. Штурман же сейчас, оторвавшись от точки расхождения в три минуты, застопорил ход и отвернул влево, слушая горизонт. Императоров шёл ещё полным ходом и прослушивался чуть восточнее наших высокочастотных помех и пытался локатором пробиться через наши пузырьковые облака водорода. Судя по изменению пеленгов, он тоже отвернул влево, циркулируя вдогон.

Пеленг на него медленно менялся…Дистанция составляла не менее двенадцати кабельтов.

Перейдя, на один мотор экономхода, Ласточка удалялась, растворившись в плотном сероводородном слое.

Всё получилось, как нельзя лучше! В азарте, командир не заметил, как оторвался от спинки кресла и, покачиваясь вперёд-назад, смотрел на часы и штурмана. Тот зубами закусывая пшеничные усики, изображал резкие мелкие кивки и смотрел на приборы управления.

Стало ясно…игра закончилась. Через несколько минут Андрей посмотрел на Самарина и, скрестив перед собой руки, показал: «Ша-баш!».

Командир согласительно кивнул и задал курс на северо-запад, назначив глубину сто метров. Он с удовольствием, слушал такие же бесполезные посылки «Рубикона», как «турок» нашей МГ-200 тогда в 90-м: «Даже если он целовал нашу винтящую попку, то ответной любви не получал – наши курсы не совпадали.»

Чтобы ожидания электриков в шестом не были напрасны, командир с механиком Попковым провели тренировку по плавному изменению оборотов двигателей. А рулевые изображали при этом движение по спирали, плавно циркулируя и меняя глубину. К моменту смены вахты, активная фаза экспромт-учения первой боевой смены закончилось.

Народ успокоился, а боцман при приёме-сдаче вахты сказал своему сменщику:

– Ты такое кино проспал! Наш начальник «Варшавяночку» натягивал по самые помидоры.

– Ну, не хрена себе. А где он её здесь нашёл? – ответил, спросонья, тот и вызвал смех в Центральном.

Самарин сделал рядовое объявление по кораблю, отметил грамотные и решительные действия старшего лейтенанта Дмитрова в поединке с современной лодкой. И выделил особенно:

«Все технические средства использовал правильно. Не стеснялся манёвров ходами, курсами и по глубине. Благодарю всех».

Из отсеков по циркуляру в Центральный врывался восторг бойцов!

Объявил десять суток отпуска, с выездом на родину, акустику старшине второй статьи Злобину и звание «старшего матроса» Айдару Нурзалиеву. А баталеру[5] приказал на свадьбу боцмана выдать сутодачу яиц, если экипаж не возражает. Мало кто понял про яйца. Сотур собирался…жениться.

– Понравилось побеждать? – задал командир вопрос Дмитрову в его рубке. Он ещё находился в постадреналиновом состоянии.

– Пока ещё отхожу. Всё прокручиваю. Что-то делал. Главное, что получилось. Я боялся глубины больше ста сорока, а тут запросто для дела, сам пошёл. Спасибо, товарищ командир. Почаще бы так. Вы Панова не обидели? Неудобно как-то… – ответил штурман, всё ещё резко кивая головой и кусая усики.

Видимо, только Самарину, известны эти его признаки волнения…

– У него всё впереди. Ты показал ему пример, и это для него тоже учёба, – успокоил он офицера, – Лично я не намерен был проигрывать. А Сергей ещё не готов побеждать.

Но его упрёк задел Самарина, и тот вернулся в штурманскую.

Глава 17

– Штурман, а что означает выражение: «На обиженных воду возят? – спросил командир.

– Не задумывался как-то. Говорят так, ну и пусть говорят, – он встал и косился на планшет недавних манёвров.

Самарин пригласил его опереться локтями на стол автопрокладчика:

– С детства, я не употребляю слова «обида» или «обижаться» в том понимании, как высказался сейчас ты.

Как-то пожаловался деду и сказал, что обидели. Мне было тогда лет семь-восемь.

Он бросил косить траву и ответил серьёзно:

«Внук. Никогда не обижайся – делай выводы. На обиженных воду возят».

Я спросил: «Почему?».

«Обижаться – это значит, себя жалеть, – говорил он, – А бабушка тебе скажет, что жалость к себе – грех.

Обида порождает злобу, желание мстить или прятаться, а это неправильно. Справедливость нужна всем, но по-хорошему…без злобы. Что-то не то тебе сказали, а ты подумай. Может правильно сказали. А нет, так спокойно поговори с обидчиком и смени поведение».

Позже, увлекаясь историей, прочитал о средневековой инквизиции.

Так вот, на публичные казни сожжением – представителей ереси и дьявола, собирали огромные толпы людей. Инквизиторы выискивали сочувствующих, то есть тех, кто считал казнь несправедливой. Достаточно было опустить голову или пустить слезу. Их забирали и подвергали наказанию «обидос».

К ним привязывали бочки с водой, и они должны были подниматься на возвышенность и сливать воду на виноградники, сады и огороды. Так или иначе, но на них, как на ишаках воду возили.

Почему так? В чём глубокий смысл? Можно много придумать обоснований этому наказанию.

Я считаю, что противостояние огня и воды бессмысленным, а наказание – гуманным и полезным, хотя и деспотичным изначально.

Штурман покивал головой и, глядя в свой манёвр на планшете, ответил:

– Про инквизицию, конечно, познавательно. А вот дед, точно прав. Я изменю для себя смысл этих слов.

– Мой дед был убеждённым сталинистом и всегда жёстко боролся с несправедливостью. Не жестоко, а жёстко. Мне сейчас уже кажется, что он был верующим. Придерживался архаичного крестьянского, истинно русского уклада жизни в деревне, со всеми обычаями, правилами и нормами поведения. Когда спорил с кем-нибудь о политике, называл Ленина германским шпионом, а Троцкого американским «жидом».

Андрей, слушая командира, расслаблялся…

Но не спускал удовлетворённых глаз со своего прорывно-отрывного манёвра.

– О Панове, думаю, поговорим в кают-компании и всё сгладим. Учти, что я использовал командирское право. Успокойся, – закончил Самарин беседу и пошёл давить своё любимое кресло.

Четвёртая контрольная точка ему была уже не интересна. После удовольствия, полученного от грамотных действий штурмана в поединке с современной лодкой, он хотел расслабиться и отдохнуть.

Глава 18

Самарин вспомнил свою игру с самой малошумной в НАТО подводной лодкой.

Германской постройки типа «209». Он прозвал её тогда по-суворовски «туркой».

В нарушение всего и вся, вышел на контрольный поиск под турецкую Анатолию с неисправным левым электродвигателем. Была надежда, что в море сами доведут до конца ремонт, начатый рабочими тринадцатого СРЗ. Так сложились обстоятельства. Но, увы, ввести мотор в строй не получилось.

Заканчивая разведку вдоль крутых берегов между портами Эрегли и Амасра, капитан специально, около часа демаскировал себя излучением звукограмм манёвренным подводным звуковым маяком МПЗМ-400 и звукоподводной связью. Замысел был прост – привлечь на себя противолодочные силы турков, поиграться с ними или, проще говоря, проверить их бдительность и тактику.

Примерно через десять минут после всплытия, над подлодкой несколько раз пролетел патрульный турецкий самолёт «Треккер». Он осветил её прожекторами и сигнальными ракетами, убедился в уверенном движении лодки на север. Затем, улетел к себе на аэродром в Бандырму.

Надводная обстановка на радиолокации, особого поведения противолодочных сил не показала.

Дозорный корабль оставался на якоре. Переход во второй район контрольного поиска под крымским мысом Сарычем, капитан производил под дизелями.

Периодически зависал в дрейф, всеми средствами обследовал надводную и подводную обстановку.

На радаре неоднократно выныривала отметка малой цели, и Самарин уповал на успех заманивания турецкой субмарины за собой.

С погружением в своём районе, буквально через полчаса, акустик старший мичман Башук доложил об обнаружении шумов винтов справа сто сорок. Он классифицировал контакт – «подводная лодка».

Сначала капитан съязвил Башуку:

– Василий Николаевич. Захотел услышать лодку и услышал!?

– Во…зуб даю, товарищ командир. Послушайте сами, – он обозначил шпанской жест пальцем от зубов по шее, и протянул Самарину наушники.

Тот прослушал шумы, и насчитал восемьдесят восемь оборотов вращения винта.

Самые низкооборотистые дизеля морских судов меньше ста оборотов не дают, а на коммерческих переходах держат даже в экономрежиме значительно больше. И шумят они совсем иначе.

На всплытии на перископ, не меняя, хода, шумы винтов потерялись. Быстро махнув несколько раз лопатой радара, стало всё ясно – подводная лодка!

По пеленгу акустика на дистанции до сорока миль надводных целей не обнаружено.

Погода была солнечная, море штиль…

С погружением на прежнюю глубину контакт с «туркой» восстановился.

Самарин положил руль право два градуса и начал пологую циркуляцию на него.

Турецкий командир не допускал сильного изменения пеленга и «подруливал» вправо, изображая натовский приём «случайного контакта». Пока не дорулился…оказался С-37 на траверзе.

Дистанция сократилась, и шумы стали прослушиваться чётче.

Дальше сыграло два фактора:

Ласточка изначально начала игру на кромке наших территориальных вод и заползла в них за сорок минут, полной попой – это раз.

А во-вторых, «турка» вычислил её большую дугу и, плавно увеличивая обороты, начал уклоняться на юг курсом двести градусов.

Наступила очередь Самарина развивать инициативу и гонять его всем флотом.

На одном моторе он дважды выскакивал на перископ, передавал радиограмму об обнаружении иностранной лодки и снова нырял на глубину контакта.

Вцепившись в хвост, было легко определять изменения его курса вправо-лево.

Выставив морской радиобуй МРБ-205 с информацией о его генеральном направлении отрыва, командир до последнего напрягал мотор и уши акустика.

Турецкий коллега шёл по спирали, разматывая её амплитуду по глубине и горизонту. Пришлось обстреливать его посылками гидролокатора. С первой же посылкой «турка» увеличил ход – дистанция быстро увеличилась с десяти до двадцати двух кабельтовых. Поставив дрейфующую помеху, командир оторвался полным ходом и…растворился…в сероводороде и ушах акустика.

Напрасно Самарин разряжал накопители активной акустики, обследуя сектор отрыва.

Попасть узенькой посылкой нашего гидролокатора МГ-200 в бессовестно крохотную попку этой морской свинки, практически, невозможно. Если бы были в строю обе ноги, то можно было бы ещё минут десять поиграться и обеспечить целеуказание нашим противолодочным силам.

Чувство досады после напряжённого азарта, охватило подводников Центрального поста, как будто крупная рыбёшка сорвалась с крючка. Но, успокоившись, воспылали с гордостью за себя и свой корабль.

«Сделали турка!»

В позиционном положении, Самарин шел под мотором по её курсу отрыва.

Ожидании хотя бы нашей авиации. С момента передачи первой радиограммы прошло более получаса.

Турецкий «Треккер» уже давно бы прилетел. Лётчик «Бе-12», появившийся с рекордным опозданием, выставил полукольцевой барьер радиогидроакустических буёв РГАБ-1 в четырёх милях от С-37, но…ни один из них не сработал.

Молодец «турка», резко ушёл на восток или запад. Связь с нашим лётчиком установить не удалось.

Да и из-за ограниченности комплекта буёв, необходимости уже не было.

Выполняя указание Оперативного дежурного флота, Самарин под дизелями прошёлся по буям…и ни один из них не сработал!..Ни один из полутора десятков!

«Если завтра война, если завтра в поход – флот к походу и бою готов… тра-ля-ля-ля».

Все оказались глухие, мать их так! Может, лампочки на фотовспышки разворовали?

Это была германская лодка тип 209, считавшаяся самой малошумной и неуловимой в Европе.

Но после подтверждения магнитофонной записи шумов НИЦ Ленинграда и 31-го ИЦ в фонотеке акустиков черноморского флота появились шумы «турки». Оценивая её энергетические возможности, можно сделать вывод, что с их шведскими высокоёмкостными серебряно-цинковыми аккумуляторами воевать можно.

Пройти за С-37 через всё Чёрное море сто пятьдесят миль и гарцевать!? Мы на это не способны.

Лётчик ещё полчаса летал в районе в надежде, что подводная цель всплывёт, но бесполезно. Молодец турок!

Самарина не наказали, и даже с акустиком Башуком они были награждены от Командующего наручными часами «за успешное выполнение боевой задачи».

Долго ВиктОру ещё будут сниться боевые дуэли с турецким командиром.

Проскочил в памяти Самарина ещё один случай подобного расхождения с турецкой лодкой.

В том же 1990 году.

В ходе флотских учений, они уклонялись на двухстах метрах от противолодочных кораблей. «Турка» тогда прошла над лодкой настолько близко, что от гидравлического воздействия Ласточка просела на глубину более двух метров, плавно качнулась по стрелке кренометра и пузырьку дифферентометра.

Из отсеков посыпались доклады: «Шум винтов над нами».

Командир не мог по плану учений всплывать, и решил выставить морской радиобуй МРБ-205 с информацией об обнаружении иностранной подводной лодки. Всё произошло на глазах, находящегося в Центральном посту инспектора Министерства Обороны контр-адмирала Петрова.

Он с любопытством, наблюдал как мы с акустиком и радистом вводили информацию в МРБ-205.

При выставлении буя с устройством выстреливания сигнальных патронов «ВИПС»… произошло непредвиденное: на задней крышке выдавило резину, и вода весом двадцатикилограммовой гири на один квадратный сантиметр, мощным веером ударила по обшивке выгородки и разорвала её до метала. Пробку и материю обшивки прошило как сливочное масло!

Чудом там не оказалось рук трюмного-машиниста…

Водяная пыль с шумом заполнила весь Центральный пост. Пришлось надувать отсек и всплывать на безопасную глубину. Случай оказался рядовым, разобрались быстро – трюмный не дожал из-за обжатия корпуса переднюю крышку на закрытие. Но инстинктивно, бойцы стали настороженно относиться к ВИПСу на большой глубине.

Мокрый, но счастливый адмирал-инспектор потом восхищённо рассказывал в кают-компании о радуге вокруг плафонов. Ему понравилась спокойная реакция моряков и быстрые действия.

Почувствовав себя, чуть ли не членом экипажа, Петров немало сделал, чтобы доказать факт присутствия в районе учений лодки-иностранки.

С-37 тогда первая вернулась в Севастополь, и Комфлота сразу потребовал командира и штурмана со всеми документами в штаб. Адмирал поехал с ними.

Самарина со штурманом капитан-лейтенантом Ястребовым направили к Главному штурману ВМФ.

Командир не помнил в точности причину, мягко говоря, неудовольствия встречи, но холёный адмирал начал отчитывать его в присутствии подчиненного, да ещё с применением нецензурной лексики.

Самарин попросил своего штурмана выйти и без нервов ответил:

«Товарищ адмирал. Я не посмотрю, что Вы адмирал. Как Вас пошлю сейчас на …» – и вышел.

Москвич тут же доложил о самаринском хамском поведении заместителю Начальника штаба флота контр-адмиралу Алексееву. Тот, выслушав, подлил масла в огонь:

«Ну, если Самарин сказал, что пошлёт, то обязательно пошлёт!» – успокоил он Главного штурмана. Командира же отчитал: «…нельзя так…».

Обиженное самолюбие Главштура могло бы зайти далеко…

Если бы его туда же не послал контр-адмирал Петров.

Инспектор сам доложил Командующему флотом о факте обнаружения «турки» и попытке с помощью МРБ передать контакт кораблям наверху. Отметил и высокую подготовленность экипажа по борьбе за живучесть. Как, оказалось, там наверху приняли радиосигналы буя, но по решению руководителя учений просто зафиксировали это как эпизод учений. Фактически же, на поиск иностранной лодки не переключились.

Случай разобрали в узком кругу офицеров отдела боевой подготовки штаба флота, и дальше не озвучивалось. Идёт инспектирование Министерством Обороны, а наглые турки под носом лазают…!?

Самарина, конечно же, опять не наказали, но некоторые правильные выводы по флоту сделаны были.

И ещё интересный момент.

«Тридцать седьмая» не должна была участвовать в строевом смотре, поэтому форму ТРИ оставили в Феодосии. Таков был договор с комбригом, но изменились обстоятельства. Уклонить Самарина от этого мероприятия он просто не смог, такова была воля «сверху».

Экипаж вышел на строевой смотр в рабочем платье, а офицеры и мичманы в кителях, то есть «как есть».

Но при этом все были чистенькие и аккуратненькие, перебив корабельный запах духами и одеколоном.

Всю ночь все столы и утюги «Школы мичманов и прапорщиков», где расположился экипаж, скрипели и шипели как проклятые. Инспектировал смотр всё тот же седовласый контр-адмирал Петров.

Себе же парадную форму командир нашёл. При осмотре формы одежды и опросе жалоб и заявлений, Петров остановился возле Самарина, и мягко полушёпотом задал вопрос:

– А где награды?

– Товарищ адмирал, наград не имею, а песок носить стыдно. И ещё, товарищ адмирал, у экипажа форма осталась в Феодосии. Мои моряки вышли на смотр по-рабочему. Так получилось, – оправдался командир.

Адмирал ухмыльнулся и дал знак, что всё будет нормально. Командиры и начальники заметно занервничали, но «С-37» получила оценку «отлично» и по форме одежды, и строевой подготовке, и знанию уставов…

А главное, как всегда, лучшее прохождение с песней. Что значит протеже…!?

По итогам инспектирования приказом Главнокомандующего ВМФ «тридцать седьмая» была признана «Лучшим кораблём учений».

Но Самарин больше думал о том дерзком и везучем «турке».

Ему представлялось, что это был всё тот же парень. Вылетел на ушах как пробка с «Шампанского»!

Хотелось бы с ним встретиться, но только не на одной глубине, да и в другой обстановке.

Бывает, и самолёты в небе «встречаются».

Глава 19

Вторая боевая смена «старпомовская» и капитану можно было отдохнуть.

Константин Градов – старпом…

Возглавлял «белую гвардию». Прекраснейший человек и надёжная броня со спины.

Кто дрался в меньшинстве, тот поймёт, что спина к спине – большая сила.

Он всё делал непринуждённо легко. Без матерщины, криков и перегибов, свойственных другим офицерам в этой должности. Константина не просто уважали – его любили на корабле.

С его приходом на «Ласточку» многое плавно поменялось.

Разбился противостоявший командиру тандем его предшественника с замполитом.

Самарин требовал от старпома сплочения вокруг себя офицеров, как положено по статусу старшего офицера корабля и главы кают-компании. Этого в полной мере не удавалось добиться ранее.

Градов, сначала, категорически не хотел идти на «С-37».

После полугодичной автономки (так подводники называют несение боевой службы), он развёлся с женой.

Это бывает нередко. Есть органы, надзирающие за поведением жён, а в маленьком гарнизоне Балаклава слухи работают ещё сильнее. В итоге, всегда есть кому довести соответствующую информацию до человека, познавшего ностальгию и тоску по дому.

Он оставил квартиру и перевёлся в спокойную Феодосию, где опытовые лодки дальше двенадцати миль от залива и дольше трёх суток не ходили. Самарину же командир дивизиона предложил самому выбрать старпома, с гарантией его поддержки.

Бедный Костя…командир не знал его депрессивного состояния, а он молчал. Может и к лучшему.

В постоянном напряжении службы легче уйти от собственных проблем. Теперь он свободен, и по этому красавцу с усиками и вьющимися волосами, вздыхают все красотки, не только Феодосии.

Ему удалось сотворить самаринский авторитет «красно солнышко».

На базе Виктор стал реже появляться перед личным составом, но уж если появлялся, то эффектно.

Каждое утро Самарин получал не только скупой доклад о замечаниях, но и что-нибудь такое, чем можно "почистить зубы" на подъёме флага.

Если Константин обосновывал необходимость командирского воздействия на экипаж, то это сопровождалось подтверждением реальной властью. Объявляет Самарин отпуск, и тут же выдаётся отпускной билет.

Если это арест, то командир не сильно разъяснял перед строем какой боец «засранец и негодяй», а просто «твои командиры тобой недовольны».

Старпом вызывал из строя подготовленного крепкого мичмана, выдавал ему «записку об аресте», и гауптвахта немедленно пополнялась сокамерником. На «тридцать седьмой» был некоторое время и свой карцер в рефрижераторной камере, где проказник в лучшем случае мог только сидеть. Для корабля, который часто бывает в чужих базах и шарахается по морям, это помещение даёт незалежность от штабов и комендантов.

Градов разработал инструкции, вплоть до вечерних прогулок арестанта.

Всё в соответствии, как говорят, с действующим законодательством, хотя на лодках карцеры запрещены.

Как-то, С-37 подарили писарчука из штаба дивизии.

Служить ему оставалось несколько месяцев, но он не желал, ни матчасть изучать, ни вахты стоять.

Норовил прятаться в санчасти. А ему пришлось «отдыхать» в карцере. Смельчак на берегу, оказавшийся в герметичной тусклой камере в подводном положении фактически обгадился. Подводники народ тихий и скромный, но шутить умеют. Били по его помещению размахами и кричали:

«В трюм Центрального поступает вода!», и тому подобное. Намекнул, конечно же, старпом…доктор был рядом, на всякий случай. Исправился парнишка.

Еще на «тридцать седьмой» все, включая капитана, говорили тихо и в этом тоже заслуга Градова.

Люди с его приходом приятно преобразились, стали улыбчивыми. Исчезла солдафонщина и воцарилась непринуждённая деловая обстановка. Константин отдавался службе настолько, что практически жил на корабле. Хозяйка квартиры, которую он снимал, отказалась брать с него арендную плату, так как сокрушалась постоянным отсутствием квартиранта.

Если у Самарина в календаре за 1991 год было зачеркнуто рукой жены двенадцать дат, то Костин календарь имел ещё меньше крестиков.

Двенадцать дат…правильно сказать – ночей.

Когда, по приходу ночью и при уходе рано утром, целуешь спящих детей.

Самаринский авторитет «красно солнышко» поддерживался незыблемым. Чем занимался командир в базе?

Командир в каюте повышает свой уровень тактической и огневой подготовки. И по-другому никто не думал.

И теперь командир сдаёт свою вахту с кораблём и людьми:

«Пойду в каюту. Что-то приустал немного. В контрольной точке действуй по обстановке. Можно не усердствовать, береги плотность батареи, нам ещё стрелять» – и, глянув на глубиномер, добавил, – Да, и постарайся не менять глубину».

В каюте Самарин включил подсветку аквариума и вентилятор, глянул на своё семейство из трёх фотографий и потрогал дочкин бант. Этот ритуал стал привычкой.

Лёг и убедился, что показания глубиномера и репитера гирокомпаса соответствуют Центральному посту. Убедил себя в том, что старпом и механик молодцы и просто отключился. Сон командира в море, особенно под водой, всегда чуткий. Вскакиваешь не от кошмарных снов, а от любого тревожного признака.

Услышал слабые посылки гидролокатора по корпусу, но из-за лени не протянул руку к «Каштану».

Сам же сказал «действовать по обстановке» и попытался восстановить какой-то недосмотренный сон.

До всплытия еще больше часа. Глубина сто метров, репитер гирокомпаса показывает циркуляцию.

«Приводит локатор за корму. Всё правильно» – подумал Виктор.

Почему-то, со вчерашнего дня ему неспокойно. Может, дома что-то случилось?

Говорят, ощущения пробиваются на расстоянии и даже в глубины.

Командир ловил себя часто на мысли, что сны приходят как наяву. Июньский гамбит «мятежного Ориона» не давал покоя во снах. Есть Бог, он помогает правым.

Даже появление, после возвращения с задания, Любы Полищук[6] – явилось каким-то великим знамением.

Глава 20

Одесса приняла перестройку трепетно, как родную.

Наверное, ни один город Союза так реально и быстро не перестраивался. «Выставка плакатов», «НЭП – аттракционы» и многое другое могли устроить только в Одессе и только на Дерибасовской.

В одесских кабаках и тавернах звучали оригинальные еврейские мелодии и песни.

Аркаша Северный не дожил до этого времени…

Но под его голос «семь-сорок» зажигала народ на забавные, до неприличия, танцы.

О великой борьбе партии с пьянством и самогоноварением одесситы не слышали.

Все звёзды телеэкранов и кино стремились только в вольную Одессу, позволявшую раскрыть новоевропейские и чуждосоветские стандарты искусства.

Самарин стал свидетелем, как родного Жванецкого народ «приклеил» к Пушкину-памятнику и требовал выступлений. И он выступал, жестикулируя одной рукой и обнимая великого русского поэта другой.

В общем нигде, как в Одессе, не чувствовалась такая кипучая нэпмановская деятельность, где горбачёвская перестройка дала каждому равный шанс на обогащение.

Вспомнился короткий заход в Феодосию в середине июня.

Стояла жара, и вся трава рано выгорела. Корабль в боевом дежурстве, в минном варианте.

У Виктора был «Жигулёнок-шестёрка» – подарок Комфлота. При наличии транспорта и переносной УКВ радиостанции можно было позволить себе отлучаться от корабля и береговой каюты.

Но недалеко и ненадолго.

Находясь у командира опытовой лодки Юры Олисеева, он рассматривал его незаконченную модель парусника…и думал о тяжёлой службе этого подводника.

Их отношения были скрытно-антиподны и иногда, сходили с невинной орбиты.

Как-то, по возвращении в Феодосию после трехмесячного отсутствия, Самарина, с язвительной улыбкой раздолбал комдив за то, что из-за него Юре в ресторане выбили зубки и разукрасили личико.

«Правильно сделали. Ему же русским языком сказали, что не трожь девушку, она занята» – последовал ответ, и комдив стал с ним солидарен.

Однажды, как-то нечаянно, Самарин придавил горе-ловеласа к себе, сломал два ребра. А под занавес хотел просто покатать его на плечах мельницей и врезал головой в стенку. На ней (стене) осталась вмятина, которую один из командиров обвёл жирным фломастером и подписал внутри «Во!!!». Не надо было ему дёргаться.

Из-за маленького роста, его называли «наполеончиком». Высокомерен, обидчив и злопамятен.

В принципе, вся его морская служба ограничивалась территориальными водами, которые он не сильно баловал своим присутствием. Редкие и короткие выходы в море позволяли заниматься рукоделием и не только. Его каюта была игровой – здесь можно часами резаться в «кашу» или, закрывшись на ключ, шёпотом раскидывать пасьянс, да так азартно, что и до утра. А своими изобретениями новых комбинаций каждого розыгрыша «Спортлото» Юра заразил не только свой экипаж, но и штаб с береговой базой.

То ли им заначек не хватало, то ли голова часто болела, но страдали тихой игроманией.

И сейчас, в разгар пасьянса на украинские купоны, вдруг, позвонили с КПП с просьбой найти и передать Самарину, что его ждёт женщина. Это «наполеончик» ему и передал, но нервнопаралитически, мол, мешаешь игре своими звонками. Когда Виктор подошёл к проходной, дежурный мичман Левченко, служивший не так давно на «тридцать седьмой» многозначительно шепнул, что где-то он её видел.

Возле КПП стояла Она – «Вторая серия», облокотившаяся на крышу зелёной «копейки ВАЗ-2101».

Обалденно широкая и обаятельная улыбка смела дистанцию общения. На голове крестьянский головной убор – цветастая косынка с узлом сзади. Наиприятнейшая неожиданность!

Расставание было скорым, пока командир пересаживался в свою машину.

Любовь сожалела, что не сможет накормить собственными блюдами и продолжить общение.

На выдохе произнесла:

«Ну что же. Служба…понимаю. Удачи тебе, Виктор. А главное, пиши…пиши о подводниках-романтиках».

Он уже рисковал опоздать на вечерний доклад и возможный контрольный звонок на флот.

Совместно оговоренный сценарий, со слов Любы, обещал быть сногсшибательным.

Виктор же, обещал писать, и хотя бы изредка, звонить…

У него не было ни капли сомнений, что в общении она была настоящей, а не играла роль.

На обратном пути, Самарин жал на педаль «газа» и крутил в голове пластинку:

– Ну, почему ты не сказала: «Мы ещё встретимся, командир»…?

Глава 21

– Товарищ командир, до всплытия десять минут. Прошу добро всплывать на сорок метров, – прозвучал голос старшего помощника по корабельной трансляции «Каштан».

– Добро, объявляйте тревогу, – ответил Самарин, и быстро сполоснул лицо в мини-умывальнике, вмонтированном в бортовой рундук.

Всплыв на перископ, заметил бегущие в окуляр с юго-запада белые барашки волн и тёмный горизонт.

Всё по прогнозу. Но чуть раньше, Константин в свой навигационный перископ обнаружил «букаху» в надводном положении…Видна чётко. Видимость сверхдальняя, до неё шесть миль.

При команде «по местам к всплытию» куряки уже держали за ухом сигаретки и командир, как бы по заявке зрителей, продул среднюю группу главного балласта. Лодка на ходу, вспенивая вокруг себя море, выполнила долгожданный манёвр выхода на поверхность.

Который, за всё время службы, Самарину не приходилось видеть со стороны.

Отдраив верхний рубочный люк, он поднялся на мостик, ощущая неприятную сырость морской воды на крыше рубки. Следом выскочил сигнальщик с биноклем, прожектором и ветошью. Погода предвещала шторм. Сильный и уверенный зюйд-вест приходит быстро и, как правило, в это время года быстро поднимает волну. Но, повернув по часовой стрелке на норд-норд-вест, её же быстро и сбивает.

Горизонт чист. Ни целей, кроме «букахи», ни облачка. Еле виден Яйла Ай-Петринский хребет и Роман-Кош.

Плотность батареи позволяла ещё гарцевать и лучше бы быстрее отстреляться, чтобы не волноваться за подъём торпед. Самарин бы прямо отсюда и начал боевое упражнение. Но вышедший на связь руководитель учений, начальник штаба капитан первого ранга Касаткин решил сначала спокойно поужинать.

Ужинать, так ужинать. Шторм обещал быть только для бывалых. Даже если торпедолов поднимет торпеды, то идти до Севастополя ему будет ох, как непросто. Он как ванька-встанька, заламывает на борта даже при двух-трёх баллах моря. Только ходом можно сберечь кости и желудки моряков. Сошлись на том, что погружение по команде с готовностью на девятнадцать ноль-ноль.

Продув балласт дизелями, объявили вторую боевую готовность и приготовление к ужину.

Самарин спустился к радистам и вышел на связь по УКВ со старшим по выполненной работе.

Касаткина, командир близко не знал, но уважал его со старпомов. Симпатичный, грамотный, спортивный, прошедший настоящую службу, он всегда оставался добродушным и уравновешенным человеком.

В бытность старпомства, случайно пришлось посоперничать в «тревожном слаломе» на задницах при спуске своими экипажами сверху к Южной бухте.

На одной из субмарин от возгорания электрогрелки сгорело пол-отсека.

Сыпались на нижнюю территорию горохом.

И недавно, Касаткин показал пример, когда была попытка захвата этой «Б-871» кучкой вооружённых негодяев из ВМС Украины…Кстати, во главе с клятвопреступником из наших подводников.

Опять, экипажи всей бригады летели за ним как на картине, где в Альпах фельдмаршал Суворов с гренадёрами на закалённых попах катится вниз.

Если бы этот «из наших» не успел с позором смыться на катере, то Касаткин смог бы пошатнуть его здоровье.

Что не позволило бы позже, изменнику считать себя героем…

И народным депутатом драться в Верховной Раде Украины.

– Доложи, ВиктОр, вкратце по точкам, – запросил он.

– По первой и второй контакт имел в общей сложности больше часа. Дистанция обнаружения расчётная двенадцать кабельтовых. Локатором не подтверждал. Из позиции слежения давал вам шумы «транспорта» и «рыбачка». В третьей точки самообнаружился и произвёл отрыв с применением двух МГ-34. В четвёртой точке шумового контакта не имел, наблюдал работу вашего гидролокатора. Доклад закончил. Приём, – доложил Самарин под запись на магнитофон, и с интересом ожидал реакции начштаба.

– Ну, у нас скромнее. «Транспорта» твои наблюдали. Но поздно, только после всплытия под перископ, стали предполагать, что это твоя «игрушка». На шумоконтакт не вышли. В третьей точке мы пока не разобрались, но я понял, что ты полными ходами проскочил под нами. Лихо. Потом на разборе встретимся. Пусть штурман готовит кальку маневрирования в трёх экземплярах. Как понял, приём, – ответил Касаткин.

– Понял Вас. Понял Вас хорошо, – обычная фраза на УКВ переговорах без репетования.

– Как стрелять будем? – запросил он.

– Предлагаю обсудить после ужина. А пока займём свои точки. Погода Вас не смущает, товарищ начальник штаба? – предложил и спросил Самарин.

– Думаю, успеем. Надо на первом же галсе стрелять. Большой торпедолов дрейфует на северной кромке района. Он в готовности. Приятного аппетита. Приём, – выдал своё решение руководитель стрельб.

– Взаимно. До связи. Приём, – ответил Виктор, и снял гарнитуру.

В назначенное время, они заняли свои точки перед погружением.

Обсудили некоторые детали атаки и контратаки. «Б-871», как суперсовременный подводный монстр, используя своё преимущество в акустике и шумности, упреждает «тридцать седьмую» в дальности обнаружения и атакует первой. «С-37» форсирует противолодочный рубеж, где по данным разведки работает подводная лодка вероятного противника. С обнаружением атаки торпедами контратакует, как мы говорим «через помеху». Вот только для близости к реально-боевой обстановке, следовало бы «Варшавянке» стрелять телеуправляемыми по проводам торпедами, как это, наверняка, сделал бы «турок» подобными «Zeeschlange».

Заканчивая инструктаж, руководитель напомнил:

«Главное, не забудь «шумилку» включать следом за нами, а после нашего залпа не меньше трёх минут».

Вот так, упрощенчески втирая очки, мы и собираемся воевать с «туркой». Как всегда, как и все.

Главное результат. Мы, верные своему предназначению, погрузились шуметь своими «шумилками» МГС-29 на всё Чёрное море.

«Все вниз. Погружаемся» – скомандовал Самарин и, глотнув несколько раз атмосферного воздуха, захлопнул над головой массивную крышку люка, – Задраен верхний рубочный люк. С Богом!».

Его тихое и, всегдашнее при погружении пожелание всем, но слышимое только рулевому Гришину в шлюзовой камере.

Эта стрельба «через помеху» корабельным боевым расчётом и торпедистами была отработана не только на тренировках, но и дважды в море с применением практического оружия.

Лодки-дуэлянты заняли свои точки, погрузились и начали схождение в полосе свободного маневрирования как два пьяных гусара с пистолями в тёмном коридоре.

Молодому в должности, но старательному командиру не везло.

Он, при вводе своей «букахи» в силы постоянной готовности, «пэ гэ», получил две двойки.

Дальше нельзя – можно слететь с командирства. Сценарий этой «беспощадной» дуэли по секундам не был оговорен заранее на берегу, они выходили с разных баз. Самарин вышел из Балаклавы сутками раньше для обеспечения противолодочных кораблей, а Императоров из Севастополя. Включив на глубине сто метров «гремящие в барабане шарики» МГС-29, получил квитанцию шумами подобной «шумилки» с «Б-871». Виктор вспомнил слова Дмитрова «почаще бы так» и подозвал старпома в рубку штурмана.

– Константин Викторович, хочу упростить для себя жизнь. Объявляем готовность номер два, и ты контратакуешь Императорова. Так же, как в последний раз с Алутиным. Ознакомься с маневрированием в полосе, здесь всё просто. Только не забывай включать МГС после них на десять секунд, а после стрельбы «Самбой» включишь «гребёночку» и только потом «шумилку». У меня сегодня вроде выходной должен быть!? – и лукаво предложил Константину выполнить стрельбу.

– А что, с удовольствием. Пока Вы отдыхали мне тут рассказали и про яйца, и про «штурманское массе́[7]». Молодец Андрюша. Он мне по секрету сказал, что Вам с механиком посвятил в честь дня рожденья, – весело согласился старпом.

– Хороший подарок. Я получил удовольствие. А что такое «штурманское массе́»? – Самарину стало интересно.

«Может быть, официально внести предложение этого приёма с таким названием, – подумал он, – Такой манёвр Дмитрова более приемлем атомоходам или таким дизель-электрическим лодкам как германским «209»-ым и японским «Юсио». Даже наши «Варшавянки» не тянут на высокую эффективность его применения. Хотя у нас-то получилось. Здесь сработали моральные факторы – воля и решительность.»

– Ай-кх! – крякнул многозначительным междометьем Костя и хитро подколол, – Вы же в бильярд не играете и карамболем не увлекаетесь. Это мы со штурманом в ДОФе режемся.

– Ну почему? Было время, играл, но не настолько увлечённо. Кстати, одна женщина меня учила, – ответил Самарин и получил неожиданное продолжение.

– А её, случайно, не Татьяной звали? – Костя отвёл свой взгляд «под дурачка» на таблицы над головой.

– Татьяной…случайно, – Виктор откровенно удивился.

– Ага. Итак, она звалась Татьяной…И как? – продолжал вкрадчиво ковырять Костя, а Самарин уставился на него, – То-то она спрашивала. Не тот ли это Самарин…!? – и озорно улыбнулся в самаринские глаза.

– Ладно, потом поговорим. Карамболисты…вашу мать. Массе́… штурманское… – смутившись, командир быстро отбросив впечатления, объявил по корабельной трансляции:

«Внимание по кораблю. Говорит командир. Приступили к выполнению боевого упражнения ПТ-3 «Атака-контратака подводной лодки». Форсируем противолодочный рубеж. Условный противник «Б-871» Севастопольской бригады. Мы представляем Балаклавскую. Первый. Торпедные аппараты три и четыре привести в «дежурный режим». Данные в торпеды дежурные. В управление кораблём вступил старший помощник командира капитан третьего ранга Градов. Слушать его команды».

Самарин сделал запись в вахтенном журнале и расписался.

Глава 22

Старпом подошёл к «Каштану»:

«Внимание по кораблю. Старший помощник командира. Вступил в управление кораблём. Слушать мои команды. Боевая готовность номер два подводная. Второй боевой смене заступить. Торпедному расчёту готовность номер один. Открыть передние крышки третьего и четвёртого торпедных аппаратов. Внимательно следить за глубиной. Стрельба с восьмидесяти метров» – и сделал свою запись в журнале.

После приёма всех докладов Константин объявил по кораблю «Режим Тишина номер один», затем, занял своё место рядом с акустиками.

На вахту, на боевом посту «Р-32» (посту обслуживания гидро-акустических средств), заступил старший мичман Василий Башук – уникум, оригинал и всё такое.

От физической силы и комплекции Атланта до невоенного интеллекта и военного профессионализма.

Именно с ним, Самарину удалось воплотить в жизнь свою идею бортового прибора помех «Самба»: «САМарин и БАшук».

Службу на подводных лодках он начинал машинистом – трюмным, затем мотористом.

Но это было не его. Он задался целью стать акустиком. Не потому, что «бени-люкс» чистенькие, а потому что «Я так хочу». Как личность незаурядная, легко овладел теорией и практикой радиотехники. Научился играть на гитаре и развил слух, а по голосу нашёл свой жанр – шансон. Экипаж, с удовольствием слушал в его исполнении песни Александра Розенбаума.

Как инженер-радиоэлектроник, с опытом четыре года в должности начальника радиотехнической службы, Самарин имел право давать оценку. До сих пор, он не встречал специалиста такого высокого уровня.

Если человек талантлив, то талантлив во всём. Это про Василия. Его простота в общении и одновременные красота души, и крепкое тело притягивали к себе подводников, да и не только…Что бы ему ни поручили – всё делает легко. А сейчас он Бог акустики – мутной науки на мутной воде.

«Штурманское массе́, «массе́», или «ласточкино массе́» – размышлял Самарин, – Может быть, действительно официально внести предложение этого приёма с таким названием…Надо же, Таня объявилась. Сколько раз заходил в Балаклаву, но ничего не слышал, ни о ней, ни о Саше.»

Далёкие два месяца 78-го и 79-го годов, раздвинувших внутренний мир Самарина.

Эта женщина, часто в трудную минуту, встаёт пред его глазами. А чувства и воспоминания, которые ещё долго теплились, порой, даже мешали ему спокойно жить. Скорее всего, из-за сравнения с ней.

Ни до, ни позже, он не познал такого лебединого слияния душ. Каждый миг, каждый взгляд, любое пророненное слово – не доступны даже самой страшной амнезии. Самарин помнил всё до мельчайших деталей общения. Одна только мысль о возможной встрече вызывала в душе командира трепетную нежность.

«Возможно, ожидание этой новости терзает меня, – решил Виктор, – Но…это потом».

Он глянул на корабельные часы, до точки контакта около двадцати минут.

Лодки-дуэлянтки сходятся в готовности немедленного применения оружия. Передние крышки торпедных аппаратов и запирающие клапана торпед открыты. Настроение людей в отсеках торжественно-деловое.

Мини противолодочное учение близится к развязке. У руля старпом и Самарин не волнуется. Но у ребят переживание за его действия, работу акустиков и, особенно торпедистов – конечно же, ощущается.

После единственной провальной «призовой стрельбы», больше ляпаться в дерьмо не хотелось.

«Один за всех и все за одного» – девиз, который «тридцать седьмая» познала не только в радостях, но и в чуть-чуть не свершившихся бедах.

Боцман Сотур, хотя и не его вахта, но принял пост и держал заданную глубину сто метров.

Командир его изучил, и как-то ощущал его одесско-дерзкую и одновременно трепетную душу – он сейчас в напряжении. Ждёт команды, чтобы буквально выскочить на «стрельбовую» глубину восемьдесят. Черноглазый крепкий парень полюбил свою военную работу и отправится в августе в «Школу мичманов и прапорщиков».

Потерев руки между рычагами манипуляторов, не отводя глаз от дифферентометра и глубиномера, он громким шёпотом пошутил в тишину Центрального поста:

«Ща будем их торпеды мочить…!».

Шутка, но неимоверно в цель. «Соображает», – подумал командир, откинувшись в своём удобнейшем кресле.

Он его выиграл в поединке с рабочим ремонтного цеха Севастопольской автобазы.

В принципе, это была обычная драчная стычка. Он сам задрался на проходной, когда Самарин уговаривал девушку пропустить на территорию…Пришлось пройти за ним в закуток и просто постоять за себя.

Потом, предложив свой носовой платок, Виктор признался, кто такой и зачем появился.

Работяга предложил:

«Сделаю тебе кресло…извини, командир, не знал. От дальнобойного «Икаруса» подойдёт? – он подал руку в знак примирения, – Только к ней больше не подходи».

Они рассмеялись, и в обнимку подошли к его, как оказалось, невесте.

Парень провёл на территорию цеха, показал кресло. И сам же, за традиционную меновую стоимость спирта и тушёнки, переоборудовал его «под командира».

Сейчас, сидя в этом кресле, Самарин пофантазировал боцманскую шутку, представляя наведение, друг на друга и случайного столкновения боевых торпед: «Это ж, какая кувалда вдарит по корпусу корабля от взрывной волны?! Более одной килотонны взрывчатки…!»

Отвлёк от военно-экзотических иллюзий доклад акустика «Горизонт чист».

Башук не докучал частыми докладами о «чистоте» в своих ушах. Сейчас он прослушивал только назначенный сектор. Следом доложил штурман:

– Центральный, штурман. Расчётная дистанция до цели двадцать кабельтовых, – Андрей переживал не просто за старшего помощника или игрока в карамболь, а прежде всего – друга.

– Шум МГС по пеленгу двести восемьдесят один градус, – доложил Башук.

– Командуйте, вахтенный офицер, – старпом назначил вахтенным офицером начальника РТС капитан-лейтенанта Владимира Тернигу. Опытный офицер, засиделся в должности, а на нашем корабле временно, перед переводом в Севастополь на берег.

– Включить МГС-29 на десять секунд, – произнёс Тернига и сам же исполнил команду, потому что пульт управления станции находился рядом с ним.

Через несколько секунд «восемьсот семьдесят первая» замерила дистанцию до субмарины посылкой гидролокатора по корпусу. И началась учебная война, как "всамделишная".

– Центральный, акустик. Обнаружен сильный одиночный сигнал гидролокатора справа десять. Частота девять килогерц. Шумы по пеленгу посылки не прослушиваются, – чётко спокойно, слегка заикаясь, как и в обычном общении, доложил Башук.

– Центральный, штурман. Глубина места тысяча двести, до берега по пеленгу посылки пятнадцать миль, – доложил штурман, выглянув из своей рубки с подсказывающим взглядом на Тернигу, мол, классифицируй контакт-то.

Всё шло своим чередом. Командир им был не нужен, но все команды и доклады сопровождались взглядами в его сторону, как на дядьку инспектора.

– Товарищ капитан третьего ранга. Предполагаю по внешним данным. По пеленгу посылки двести восемьдесят градусов подводная лодка «противника» – доложил вахтенный офицер.

– Центральный, акустик. По пеленгу двести восемьдесят три сильный сигнал гидролокатора. Частота девять килогерц. Там же слабый шум винтов. Предполагаю подводная лодка, – Башук сдвинул наушники шумопеленгатора, чтобы лучше слышать команды командирской связи и аккуратно сопровождая «баранкой» направление шума, – Включена вторая дорожка магнитофона, – это уже своему начальнику РТС.

– Утверждаю! Боевая тревога! Торпедная атака! Атака подводной лодки. Торпедные аппараты три, четыре, ВИПС к выстрелу приготовить. Акустики, «Самбу» приготовить на режим «Противо-торпедной защиты». Замерить дистанцию до цели, – последовало решение старпома спокойным и ровным голосом.

С самого начала совместной отработки организации атак, Самарин добивался спокойных и ровных команд и докладов по всему кораблю. Тишина в отсеках должна обеспечить прослушивание летающей мухи.

Хотя, мухи на лодке не живут. Никаких повышенных, а тем более панических тонов, и прежде всего своего. Спокоен и уверен командир – спокоен и уверен экипаж. Крик, и не дай Бог, с паническим привкусом, порождает тревогу, неуверенность и растерянность подчинённых.

Атака – своего рода экстрим: или ты или тебя.

Глава 23

Ревун «боевой тревоги» закрутил и завертел всё на корабле!

Бойцы, без слов и суеты, быстро расходились в узких проходах и пролетали на руках вперёд ногами в переборочные двери – занимали свои боевые посты. Пожалуй, отдыхали только гальюны и камбуз.

Всё включалось и приводилось в готовность к бою. И всё это за секунды, не раз отмерянные старпомовским секундомером на тренировках.

По командирской связи старпом дал команду в первый отсек:

«Первый, Центральный. Стрельба одиночными прямоидущими торпедами. Углы второго по-ворота на ноль. ДС в третьем торпедном аппарате двести, «Омега» одиннадцать право ввести. Стрельба через помеху».

Тут же правильное репетование команды с приставкой впереди «Есть».

«Правый мотор малый вперёд. Стоп левый мотор экономхода. Боцман. Всплывай на семьдесят восемь метров. Дифферент десять градусов на корму».

Услышал Сотур долгожданную команду и с усердием, прикусив нижнюю губу, начал валить дифферент.

Дуэлянты сближались, чтобы стрелять наверняка. Башук замерил дистанцию до цели:

– Центральный, акустик. Дистанция до цели по пеленгу двести восемьдесят четыре пятнадцать кабельтовых. Шум чёткий, ясно прослушивается. Подводная лодка типа «Варшавянка».

Командирское кресло поползло и накренилось от манёвра всплытия.

В рубке метристов, под чертыханье бойцов, что-то с грохотом слетело на палубу. Все рефлекторно обернулись в корму, но замечание будет потом. Сдерживая ногами кресло, Самарин достал самодельный малый манёвренный планшет для контроля ввода данных стрельбы в торпеды. Все посты управления корабельного боевого расчёта КБР доложили о готовности по «КС».