Венец безбрачия бесплатное чтение

Венец безбрачия.

Предисловие.

…Свет лампады трепещет от стройной вибрации звуков молитвы. Мне тяжело молчать и даже дышать в толпе верующих. Я боюсь, что буду разоблачен, что сам батюшка сейчас подбежит ко мне и разорвет ворот рубахи моей. А там – ничего! Неверный!..

Нет! Я верю! Я твердо верю! И поэтому боюсь, что увидят меня здесь, в месте идолопоклонничества, мои учителя. Увидят, как я неумело крещусь и кланяюсь, крещусь и кланяюсь…

Позор для ученого мужа! Предательство рацио, ересь!

После я иду в библиотеку, в храм знания. Но здесь не истину постигать я буду, но методично наносить на бумагу свои мысли, чтобы в конце излить их все. Через это опустошение, может быть, вылечусь я и обрету покой…

Эпизод первый. Первая встреча.

Представлюсь: Алексей Третьяков, 24 года, аспирант кафедры клинической психологии Н-ского Института города Челябинска. В недавнем прошлом я работал в районной поликлинике штатным психологом. Оклад мизерный, посетителей раз-два и обчелся. Под клиническим психологом в основной массе люди мыслят психиатра, но все-таки это разные профессии. Медицине я учился только дополнительно, основная моя дисциплина – психология, наука обо всех душевных проявлениях, а не только о патологиях, требующих медикаментозного вмешательства. Я не имею права выписывать рецепты препаратов, даже снотворного. Моя помощь выражается исключительно в эмоционально-словесной форме. Именно в основе своей деятельности я и сделал грубую надсечку, способную загубить древо всей карьеры. (Что карьеры? Всей жизни!) Не быть мне вторым Юнгом или Фрейдом. Своих тараканов теперь полно в голове. Хотя кто сказал, что у великих их не было?

Чтобы я совсем не прозябал в своем дальнем кабинетишке, иногда мои коллеги – невропатолог и психиатр, люди уважаемые и почтенные, подбрасывали мне пустяковых пациентов с каким-нибудь легеньким диагнозом – переутомление или общее недомогание. Любому понятно, что все лечение таких недугов заключается в отдыхе. Вот эту истину я в основном и проповедовал на своих приемах. Пару раз попадались еще заядлые курильщики, которые сознательно приходили ко мне, дабы я «закодировал» их от пагубной привычки. Наркоманы и алкоголики пока не желали избавляться от пороков.

Но три месяца назад, в конце благоухающего мая, мою рабочую праздность развеял мощный порыв невроза одинокой женщины. Я с радостью и чрезмерным рвением стряхнул пыль рутины с плеч и бросился на помощь страдалице. Сейчас только кляну себя за неистовый энтузиазм.

…Она вошла в кабинет после робкого стука. Полная, увядающая женщина. Черты лица прямые, аристократичные, осанка гордая. Волосы темные, глаза зеленые. Такой зелени я еще не встречал: и грусть, и тайна, и сдерживаемая сила – все было во взгляде этой женщины. Скромное платье цвета густой сирени, черные туфли. Ее сдержанная трагедия не вязалась с жизнерадостным щебетанием из распахнутого окна. Я прикрыл раму, и мы начли знакомство.

– Меня зовут Татьяна Удольская, – представилась женщина и замолчала. Если бы не траурно-опущенные уголки губ, она была бы красавицей.

– Так, – я деловито всмотрелся в амбулаторную карту, пытаясь разобрать почерк коллеги, – Вас ко мне направил Александр Иванович, невропатолог?

– Да, – согласилась Татьяна, – Я заболела, у меня нервный тик.

Посмотрел в красивое лицо пристальнее, сейчас оно абсолютно спокойно как лик мраморной нимфы. Женщина смотрела прямо на меня, но будто сквозь. Я смутился и отвел взгляд снова в карту:

– В чем выражается ваш недуг?

– Правый угол рта иногда дергается, очень неприятно, – Татьяна осторожно дотронулась до губ кончиками пальцев.

– Александр Иванович решил, что причина тика кроется в вашем подсознании? – Продолжил я первичный опрос, стараясь вывести собеседницу на более доверительный разговор.

– Нет, я сама ему сказала, что на мне лежит проклятие, – Татьяна опять резко замолчала. В ее глазах я прочитал твердый забор установки.

– Что, простите? – Я невольно нахмурил брови. Знаю, что с такой гримасой я жутко смешен, пытаюсь контролировать себя, но в подобных ситуациях это невозможно.

– Я проклятая, – повторила женщина, – На мне лежит венец безбрачия.

– Извините, я не знаю, что это такое, – я постарался, сохраняя такт, изобразить полное незнание терминологии, но предательская мысль уже обозначилась на моей физиономии: «Я психолог, а не колдун, не по адресу пришли».

– Венец безбрачия – это родовое проклятие женщин. О мужчинах не слышала, пояснила Татьяна размеренным тоном лектора, – В моем роду мужчины появляются лишь для продолжения рода, но семья вскоре после рождения ребенка распадается. Бабушка, мама, я – все живем без мужей. Дочка пока не нашла избранника, но я думаю, ее ждет та же участь, – она расшифровала мою мимику и добавила, – Мне не нужно лечение, я хочу просто выговориться. Вы человек посторонний, так что я вас не стесняюсь.

– Значит, вы разведены? – уточнил я, принимая объяснение. Татьяна не ждала от меня шаманских ритуалов, но обозначение себя как проклятой могло говорить о глубокой депрессии. Очень интересный случай с врачебной точки зрения – невроз как следствие психологической травмы от развода, – Сколько лет назад состоялся развод?

– Двадцать лет назад, – начала давать показания моя новая знакомая.

– А нервный тик когда появился?

– Полгода назад.

Странно, подумал я, запоздалая реакция. Наверное, недавно случилось что-то еще. О чем Татьяна умалчивает или сама не придает значения.

– А другой версии заболевания у вас нет?

– Нет, это точно проклятие, – Татьяна посмотрела далеко в пол, – Я не больна, а проклята. И не я одна, а вся моя семья. И бабушка, и мама, и дочь. Я так хотела родить мальчика, а мама как заведенная, все мечтала о внучке. Она говорила: «Я додам ей все, в чем обделила тебя». И родилась девочка.

– Татьяна, давайте вернемся к реальности. Я, как психолог, не верю в магию и проклятия, – постарался я блеснуть своим авторитетом.

– Есть, – возразила Татьяна, ответно сверкнув тайной зеленью глаз, – есть проклятия. Ее «есть» было убедительней моего «нет». В тот момент я не стал искать аргументов против.

– Почему же вы тогда не хотите от него избавиться? – Мое пассивное сопереживание страданиям Татьяны принесло бы мало пользы, также как простое слушание меня как лектора. Я загорелся идеей помочь женщине найти душевное равновесие. Хотя уже тогда осознал глубину невроза, а значит свою бессильность в окончательном решении проблемы. Психолог – всего лишь костыль в жизни искалеченной личности.

– Это сильное проклятие, его может снять только человек, обладающий чистым сердцем и бесстрашной душой. Я таких не встречала. Никогда, – Татьяна безнадежно покачала головой.

– Хорошо, Татьяна. Я предлагаю вам провести серию встреч, на которых вы мне поведаете все, что захотите рассказать о себе и своей жизни. Я выслушаю вас, но с одним условием, – я затаился, как перед вытягиванием удочки с рыбой на крючке, – Вы позволите мне направлять ваш рассказ.

– Ладно, – женщина пожала плечами, – от перестановки слагаемых сумма не меняется.

– Договорились, – я посмотрел в календарь на столе, – послезавтра, в пятницу, вас устроит?

– А время? Я могу только после пяти, – забеспокоилась Татьяна, ей хотелось продолжить наше общение. Очень хороший знак. Я не задумываясь, согласился.

– Хорошо, в половине шестого вы сможете прийти? – в это время по пятницам я обычно находился далеко от рабочего места, но ради профессиональной практики решил поступиться традиционным бильярдом.

– Да, полшестого нормально, – кивнула Татьяна и подалась корпусом вперед, явно собираясь прощаться. Ей нужно было бежать, ей уже стало душно копаться в нафталиновом ворохе воспоминаний. Я не имел права ее задерживать.

Мы попрощались, в пятницу, через день, была назначена следующая встреча. Татьяна кивнула мне на прощание и улыбнулась уголками губ.

Тревоги, комплексы, душевные зажимы и барьеры – всему есть причина, которая кроется в прошлом человека. У каждого свой дамоклов меч, своя тайна в хрустальном ларце, в яйце, в зайце… Чем глубже спрятана червоточина, тем сложнее ее найти рационально мыслящим сознанием. Поразительна и следующая закономерность: наиболее затертые, заплесневелые обиды и страхи детства несут самую разрушительную силу в настоящее зрелого человека, утаивая источник несчастий. Вот так примерно можно объяснить суть проклятия с естественно – научной точки зрения. Но мне суждено было постичь и другое знание, иной уровень бытия. Мое мировоззрение раскололось на две части от мощного взрыва после соприкосновения двух истин – божественной и материальной, духовной и практической, научной и сакральной.

Эпизод второй. Четверг.

По четвергам я не практиковал. У меня был законный выходной, обозначенный в штатном расписании пустой клеткой. Обыкновенно в первой половине дня я честно корпел над учебниками, набрасывая план будущей диссертации. В аспирантуру я поступил только в этом году, и у меня еще не закончился период «празднования поступления». В это время новоиспеченные студенты – первокурсники совершенно не думают об учебе, их мысли далеки от серьезных теоретических построений будущей карьеры. Больше молодых призывников науки волнуют дела амурно-разгульные. Не знаю, как у других аспирантов, а у меня ситуация студенческой весны повторилась. Вот уже восемь месяцев подряд я помимо профильной работы вместо повышения интеллектуального уровня занимался всякими глупостями – бурно отмечал всевозможные праздники, увлекался разнообразными играми.

Я себя чувствовал подростком, который без особой траектории, но с бешенной энергией, мечется по жизни, стараясь насытить каждый день новыми впечатлениями. И я даже осознавал, чем мотивирована такая безбашенность: это была реакция на новую жизнь. После окончания универа началась другая взрослая и ответственная жизнь, к которой, как оказалось, я не был готов. Я получил красный диплом, но мое честолюбие так и осталось на уровне отличных отметок. Когда мне предложили работу в загородном частном пансионате, я сдрейфил. Я долго думал над предложением. Целых полгода перед дипломом. Я даже проводил пробные консультации с отдыхающими, но что-то меня не устраивало. И к стыду своему я понял: меня коробило, что люди мне платят большие деньги за совет, за выслушивание их проблем. Мне казалось, и до сих пор я так считаю, что за доброе слово нельзя отплатить золотом. От этого доброта распухнет, зажрется и постепенно превратится в зло. Может, я сумасшедший, но где-то я читал, что в старые времена знахари не брали денег, а люди расплачивались с ними скоромой.

Короче, я отказался от пансионата и решил еще несколько лет посвятить учебе, укрепляя свои знания предмета психологии. Мне это было по душе.

Но меня не поняли. Не поняла меня моя девушка, в которую я, наверное, был влюблен. Оксана неприятно открыла циничную сторону своей души. Конечно, может, своими жестокими словами она хотела только повиновать меня себе, но добилась обратного – я поверил, что наш роман с первого курса был расчетом на обеспеченное будущее. Оксана была шокирована моим альтруизмом и быстро разорвала все отношения. А я, дурак, уже заходил в ювелирный… Но, я отвлекся.

Итак – мой обычный выходной четверг – полдня самообучение, полдня всевозможное дуракаваляние. Правда, иногда мне все-таки под укоризненным взглядом отца или матушки приходилось надеть на свою буйную головушку золотистый нимб и спуститься этажом ниже для благодеяния. Родители заключили договор с нашей престарелой одинокой соседкой, по которому квартира ныне здравствующей владелицы после ее смерти переходила в собственность моей семьи. Естественно, за такой барыш мое семейство обязалось скрашивать последние годы жизни старушки. И все мы честно выполняли свою часть беспроигрышного контракта.

Слава богу, Селиванова Лукерья Игнатьевна, так звали нашу бабулю, оказалась особой невредной, кроткого нрава, без гнилого маразма. Вполне вменяемая старушка. Мама честно призналась мне как-то, что долго приглядывалась к соседке, чтобы не ошибиться, повесив на себя тяжкое бремя искателей смерти ближнего. Случается такой порок в человеческих судьбах, основан он на корысти или на эгоцентризме, нежелающем делить свою энергию с ослабшим. Что ж, испытание минуло нас стороной: Лукерья Игнатьевна полюбилась всем членам семьи, каждый по очереди заходил ее навестить и пособить по хозяйству. На предложения ответного гостеприимства бабушка стеснительно отвечала отказом, отшучиваясь, что больно высоко мы живем, ей не добраться. А всего-то на один пролет взлететь стоило.

В тот день мама за завтраком напомнила мне, что подошла моя очередь дружеского визита к соседке, известие меня порадовало. Любил я эту аккуратную старушку, она смогла заменить мне родную бабушку по матери, чем-то сходясь с ней в благопристойном образе. Родная бабуля давно уже здравствовала на том свете, а родители отца жили слишком далеко, и по причине отдаленности в редких встречах я еще мальчишкой не смог уловить душевной теплоты и близости. А к Лукерье Игнатьевне притягивало меня, и не только меня, всех ее окружающих, как магнитом. Но сила эта была не жестокая, а добрая, солнечная и вселюбящая.

После завтрака я привел себя в порядок, одел заботливо выглаженную мамой рубашку и отправился в гости к бабушке с тарелкой теплых пирожков.

Лукерья Игнатьевна открыла мне дверь как обычно озаренная изнутри. Ее морщинистое лицо светилось через тонкую песочного цвета кожу, глаза, уже начавшие линять, все-таки сохраняли лазоревую восхищенность миром. Бабушка имела отменный вкус, я никогда не видел ее в стоптанных тапках. На ногах ее были узорчатые молочные мокасины, одета она было в зеленое приталенное платье с кружевным воротником. Седые жидкие волосы всегда были аккуратно прибраны в маленький узел на затылке, а челка подобрана под ободок. Последний был ручной работы с бисерной отделкой и соответствовал тону платья. Сегодня лицо бабушки улыбалось в рамке изумрудного стекляруса и жемчужных звездочек.

Я передал гостинцы, Лукерья Игнатьевна по заведенному ритуалу усадила меня за чайный стол. Ее любознательный облик приготовился внимать новостям молодежной культуры. Бабушку приводили в восторг мои рассказы о новых развлечениях. Она прямо подпрыгивала на стуле, захваченная динамичной картинкой стритрейсинга. Такое непосредственное увлеченное восприятие, конечно, импонировало мне.

В тот четверг я задумался над темой беседы. Еще что-то удерживало меня, но покровительствующий взгляд бабули поторопил решение, и я начал повествование о своей «проклятой» клиентке. Лукерья Игнатьевна по ходу моего рассказа посерьезнела, временами тревожно качала головой. Я уже пожалел, что завел мрачную мистическую тему с жизнерадостной старушкой. «Теперь спать плохо будет», – укоризненно ткнул я себя носом в оплошность и виновато посмотрел на бабушку по окончании истории. Она будто очнулась от моего незаконченного финала.

– И что ты думаешь делать, Алеша? – голос Лукерьи Игнатьевны задребезжал как старый холодильник, неспокойно и опасливо.

– Проведу серию консультаций, в ходе которых постараюсь вывести женщину к нормальному психическому состоянию. По крайней мере, от тика избавлю, – пожал плечами я и постарался как можно искренней улыбнуться, чтобы сменить тему беседы. Но неизвестная мне серьезность осталась скомканной маской на лице старушки. Она пошамкала губами и со вздохом продолжила тяжелый разговор.

– Мой тебе совет, Алешенька, не берись за эту женщину. Проклятые, они ведь заразные. От них несчастье все хватают. Ты с ней пообщаешься вроде без ссоры, обычно, а она тебе уже передаст частицу своего горя. Будешь думать, страдать.

– Да бросьте вы, Лукерья Игнатьевна, – отмахнулся я, хотя внутренний голос упаднечески процедил: «Я так и знал!», – Я человек ученый, в проклятия не верю. Нервный тик моей клиентки вполне излечим методами психотерапии. А проклятие – это всего лишь ее бурное воображение, установка, возникшая в результате психологической травмы.

– А вот давай проверим, истину говорит эта бедная женщина, аль поклеп на себя возводит. Если врет о своей доле, ты ко мне ее пошли, я быстрей ее к жизни верну, чем ты.

– Клиентов у меня отбиваете? – тут мне действительно стало забавно видеть засуетившуюся бабулю. Она открыла бельевой шкаф и начала спешно выкладывать на стул постельные принадлежности.

– Я о тебе, внучек, беспокоюсь, молодой ты еще, с юдольными общаться. Чтобы мимо них пройти и лихо их не перенять, мало только знанием владеть. Еще сила духа нужна несокрушимая и вера в силы свои жизненные, – начала открывать мне новые горизонты Лукерья Игнатьевна. Я деловито нахмурил брови, присматриваясь к знакомому, но перекрашенному образу бабушки-хохотушки. Тем временем странный перебор скарба закончился, и в руках Лукерьи Игнатьевны оказался маленький сверток.

– Помоги мне, пожалуйста, убери все со стола, – попросила бабушка. Я беспрекословно убрал на тумбочку все чайные предметы, включая и блюдо с пирожками, – теперь скатерть сними, – продолжила руководить наставница, я неприятно удивился появившемуся диктаторству. «Хоть бы этот бзик был временным», – подумалось мне тогда.

Стол был оголен, и Лукерья Игнатьевна, успокоившись и затаив дыхание, присела на прежнее место.

– И ты садись, – кивнула она мне, стоявшему посреди комнаты в ожидании фокуса. Бабуля развернула домотканую тряпицу, в ней оказался атласный мешочек с бисерной вышивкой. Лукерья Игнатьевна осторожно взяла в руки сокровище, поднесла к губам, прикрыла глаза и что-то быстро зашептала. Отчетливо я разобрал только последнее слово: «Аминь». Старушка открыла глаза, подслеповато проморгалась и распаковала сокровенный сверток. Внутри, искушенный читатель уже догадался, были карты. Большие, гадальные, причудливые.

– Спросим у Таро, – пояснила бабушка Лукерья, лихо тасуя картишки, как завзятый крупье. Видно, опыт у нее имелся немалый. Зеленый стеклярус на ободке переливался таинственным блеском, глаза гадалки тоже засветились загадкой.

– Вы никогда не рассказывали о том, что умеете гадать, – заметил я, открывая для себя новое в знакомом и почти родном человеке.

– А зачем тебе голову забивать всяким волхованием. Я и так могу сказать твое будущее, вон, улыбка какая смелая, да глаза ясные. Победителем будешь, – как банальную вещь преподнесла мне старушка линию судьбы.

– Спасибо за такую оценку, Лукерья Игнатьевна. Скажите, а зачем люди вообще гадают? – раз уж я стал очевидцем сакрального обряда, мне хотелось узнать разумное зерно действия. Мой скептический атеизм начинал хихикать над нелепостью ситуации.

– Кто-то от неуверенности гадает, думает, если в завтра заглянуть, то не так тревожно жить будет, – бабушка подсняла половину колоды и продолжила тасовать, не обращая внимания на мою недоверчивую улыбку, – Кому-то в реальности что-то непонятно, без толкования не может найти верную дорогу. Ну а третьи в прошлом копаются. У людского интереса три временных вектора: вчера, сегодня и завтра.

– А мы сейчас что будем делать? – Я увлекся игрой цепких пальцев старушки, меня на самом деле захлестнуло любопытство.

– Нам нужно заглянуть в реальность твоей знакомой и в прошлое, – коротко ответила Лукерья Игнатьевна и предупредительно добавила, – Все, не мешай.

Она разложила карты веером крапом вверх, вновь прикрыла сморщенные веки и стала водить ладонью над дугой магических образов. Я внимательно следил за ее движениями.

– Так, – внезапно бабушка проснулась от транса, – Ты мне мешаешь.

– Как? – возмутился я, – Я же ничего не делаю!

– Мысли свои прибери, Фома неверующий! – Лукерья Игнатьевна нахмурила одну бровь, отчего я только еще больше расплылся в улыбке. Не мне одному претит строгость. Но взгляд старушки затвердел и начал сурово давить на совесть.

– Хорошо, – постарался настроиться я, – Но ответьте, карты действительно могут сказать правду? Это же всего лишь картонные миниатюры.

– Карты – это маленькое окошко в потусторонний мир, где нет преград, где поток времени не разделен пределами света и тьмы, – спокойно объяснила бабушка, ее лицо расправилось от гримасы недовольства и вновь стало излучать неземной свет. Даже румянец проступил на иссохших скулах.

– И вы можете заглянуть в это окно? – я незаметно перенял спокойствие Лукерьи Игнатьевны.

– У меня все родные уже по ту сторону. Их души свободно порхают над бренным миром. Они часто указывают мне счастливый путь к долгожданной встрече, – глаза старушки заблестели от подступивших слез.

После этих слов, надо признаться, мурашки побежали по моей коже. Такая жизнелюбивая, светлая Лукерья Игнатьевна, оказывается, жила стремлением к смерти, надеждой на воссоединение с семьей.

– Или выйди, или ни о чем не думай вообще. Не сбивай меня с толку, – нарушила воцарившееся молчание ворожея. Я кивнул и остался сидеть за столом.

Повторилась настройка между измерениями, сеанс связи наладился: Лукерья Игнатьевна стала на ощупь вытягивать одну за другой карты и раскладывать их причудливым узором в середину полукруга всей колоды. Так были выбраны двадцать семь карт. Они составили рисунок колеса: внешний круг, от него к центру четыре спицы, сходящиеся в кресте. По порядку гадалка стала переворачивать карты. Повешенный, башня, скоморох, пиковый всадник. Не понимая значения символов, я уже чувствовал негативное послание с того света. Бабушка Лукерья тоже начала безнадежно качать головой.

– Ты есть в раскладе. Не послушаешь меня, значит, – сообщила она мне тревожную весть.

– Как – я? – любопытство взяло верх, и я включился в процесс толкования.

– Вот смотри, – стала разъяснять мозаику символов гадалка, – в голове Татьяны стоит башня с перевернутым пиковым королем. Значит, есть сила высшая, которая разрушает все благие дела кверента. Дальше видно душевную слабость, невозможность противостоять этой силе, смирение. В настоящем встреча с молодым человеком, то есть с тобой, надежды на тебя.

– Получается, она все-таки хочет излечиться? – обрадовался я.

– Что толку-то, что хочет? – вздохнула Лукерья Игнатьевна, – Вся она стремится против воли своей же к темным силам, отворотили ее дух от радости земной, не верит она в счастье, не умеет за него бороться. И ты не поможешь. Вот, повешенный перевернутый – предательство, а вот молодая женщина, незамужняя. Дочь, наверное, Татьяны или знакомая. Ваша встреча определит судьбу проклятой, – заключила ведунья, сложив руки в замок.

– И чем же дело кончится? – уж больно интересно мне стало заглянуть в будущее.

– Найдет на кверента дурман, разум ее помутится. Больше ничего не могу сказать.

– А…, – марьяж затуманил трезвость рассудка.

– Пустого интереса карты не любят и врут в таких случаях, – догадалась о моем вопросе бабушка Лукерья. Я виновато кивнул, она стала собирать карты, путая их и что-то бормоча.

Мы еще посидели с час или два за чаем, я опять рассказывал о своих молодецких похождениях. Несколько раз я пытался вернуться к теме гадания, но Лукерья Игнатьевна, нарочно прикидываясь склерозницей, не поддавалась на провокации. Будто захлопнулся ларец с драгоценностями и ключ от замка потерялся. Старушка вместе с картами убрала в шкаф и образ ведуньи, снова стала прежней беззаботной хохотушкой. Вопреки научному атеизму, благоговение зародилось во мне к миру теней. Еще в гостях у Лукерьи Игнатьевны мой разум начала теребить одновременно сотня нелепых вопросов: а есть ли на самом деле мир бестелесных духов? Реален ли он? Могут ли загробные тени влиять на судьбу живых людей…?

С таким багажом раздумий я вернулся домой. Еще с полчаса я ходил по пустующей квартире, не находя себе занятия. За окном разыгрался погожий апрельский денек. В этом году весна была ранняя. Деревья уже начали выпускать новорожденные почки, птичий гомон с утра трезвонил, заводя сонных от зимней спячки людей на ритм мажора. А я ходил из угла в угол, полный абсурда, сам себя высмеивал и тут же оправдывался.

Потом я сел на диван, поджал губы, хотел погрызть ноготь, но запретил себе такую слабость.

– Надо узнать больше информации, – сказал я вслух после минутной расшифровки виньеток ковра и решительно направился в свою комнату за компьютер.

Интернет кишел оккультными сайтами, магией, ворожбой. Нашел «венец безбрачия». Прочитал пару статей о проклятиях. Понял, что окончательно погряз в трясине магических терминов и, самое страшное, веры в ирреальность. Решил бросить все и отправиться к своему другу детства Игорьку. Он паренек здравомыслящий, когда трезвый, так что вместе, я надеялся, мы быстрей бы решили все вопросы.

Эпизод третий. Друг детства.

Игореха жил в доме напротив. Мы дружили с самого сопливого детства и понимали друг друга по одному взгляду. Игорь человек гиппер-открытый, такой экстраверсии я ни у кого больше не встречал. Весь он как прозрачный ручей, видно каждый камешек, каждую песчинку дна. Игорь не умеет скрывать ни свои мысли, ни бессловесные эмоции. Обычно это свойство приписывается исключительно женскому полу – быстрее чувствовать, чем думать. Но, повторюсь, мой дружище – человек неординарный. И профессию он выбрал себе соответствующую – журналист. И не просто штатный писака городской газетенки, а светский обозреватель. Все мало-мальски гламурные и претендующие на трэнди-ярлык события Игорек с неистовым, неподдельным интересом освящает в своей колонке самого респектабельного еженедельника. Короче, говоря, Игорь сам – практически звезда. Но тем не менее, он остается простым, всё понимающим, сочувствующим и ободряющим. Каким и должен быть настоящий друг.

На звонок Игорь не ответил, но зная нрав товарища, я не поверил в его чрезмерную занятость в первой половине дня. Игорь работал в основном вечерами: допустим, сегодня он посещал очередную тусовку, а завтра, хорошенько отоспавшись от бурной ночи, к вечеру приводил свой организм в порядок и писал качественный отчет. Поэтому я уверенно отправился к другу домой, по дороге закупив минералки, ну и пивка для верности.

Мои ожидания оправдались, комната Игоря была не заперта. Родители Игоря уехали еще год назад в Нью-Йорк, его отец был первоклассным переводчиком. Квартиру родичи оставили на сохранение сыну. Игорь быстренько сообразил, что в трехкомнатной квартире ему будет скучно, а деньги лишние нужны. Вопроса о нашем совместном проживании даже не возникало – мы знали, что на близком расстоянии вскоре возненавидим друг друга. Это обычный процесс для родственных душ вне зависимости от пола. Поэтому Игорь врезал массивный замок в свою комнату, а две благополучно сдал. По началу квартирантками оказывались парочка незамужних девушек. Но почему-то у последних после близкого знакомства срабатывал механизм алчности, и ангелочки сразу же превращались в расчетливых акул, претендуя на законный брак с владельцем шикарной квартиры. Заодно и меня к рукам прибрать пытались. Осознав патологию такого варианта однодневного романа, Игорь изменил параметры выгодного симбиоза. Теперь жилплощадь с ним делила молодая бездетная пара, их образ жизни немного походил на реальность самого хозяина. Но никаких поползновений на имущество с их стороны слава богу не наблюдалось вот уже четыре месяца. В связи с этим приятным обстоятельством, Игореха, возвратившись после очередного праздника и не справившись с ключами, возвестил на весь дом, по описанию соседки: «А ну его… этот замок! У меня от хороших людей секретов нет!», – и вышиб дверь с ноги. Поэтому теперь комната моего друга отгораживалась от внешнего мира лишь условно, иногда для вида укрепляясь газетой. Это был знак – дома хозяин или нет.

Я застал друга, вернее будет сказать, его спящее тело, в кресле. Под голову вместо подушки он подложил ноутбук. Сновидения Игоря были жутко приятными – на его лице расплывалась глупая улыбка. Но мне не слишком хотелось умиляться младенческой непосредственности товарища, и я решительно принялся его будить. Игорь от моих трясок только замычал, но глаз так и не открыл. Тогда я пошел на крайние меры и приложил ледяную бутылку минералки к шее спящего. Игорь дернулся, отлип от ноутбука, подтянул слюну, та не поддалась, тогда хозяин властно вытер ее рукавом, и наконец, сфокусировал взгляд на мне.

– О!! – обрадовался Игорь, когда узнал в неясной фигуре старого друга, – Алекс! Мой спаситель! Пиво есть?

– Теплое, так что лучше минералочки попей, – с родительской строгостью ответил я, – Ты не слишком увлекся алкоголем? Последний месяц только и вижу тебя в опохмелке.

– Все под контролем, – прохрипел Игорь, проглатывая колющий ледяной напиток, – весна же началась, надо отметить. Скоро открытие спортивного сезона яхтсменов намечается. Там и возьмусь за укрепление здоровья.

– Ага, на официальной части, а после перерезания ленточки опять будет фуршет.

– Ну, – безнадежно развел руками Игорь, постепенно приходя в себя, – Без этого никуда.

– Смотри, Игорек, – я серьезно был озабочен здоровьем друга, – Держи себя в руках, ты мне еще нужен.

– Не волнуйся, братишка, – Игорь наклонился вперед, пытаясь дотянуться до моего плеча, но поняв трудность действия, вернул свой торс снова на спинку кресла, – А ты чего такую рань заявился-то?

– Уже час дня, – заметил я, – помощь мне твоя нужна.

– Помоги ближнему, и он поможет тебе, – выдал первую истину доморощенный философ.

– И чего желаете? – понял намек я и даже догадывался о волеизъявлении друга.

– Пивка, холодненького.

– Я же сказал, только теплое есть.

– Э-э! – скривился Игорь, потягиваясь и разминая затекшие суставы, – Теплое не пойдет. Вот обязательно тебе надо было так рано приходить! Будить меня! Мучить теплым пивом и ледяной минералкой! Пошли!

– Куда? – удивился я прыти Игоря, который из вальяжной позы в один миг подпрыгнул к двери, на ходу одевая несвежую футболку.

– В ларек! – поражаясь моей недогадливости, возмутился Игорь. Мне ничего не оставалось делать, как сопроводить нуждающегося до живительного оазиса.

На мои уговоры взять только одну поллитровую дозу опохмела и не жадничать до двухлитровой соски, грозящей продолжением праздника, Игорь естественно не поддался. Его ответ был уже традиционным: «То, что ты старше на полгода, не дает тебе права родительского контроля». Я как обычно согласился, и мы расположились в дворовой беседке.

– Ну, рассказывай, что у тебя приключилось, – приступил к официальной части Игорь, отпив первый глоток из пластикового стаканчика.

– Да клиентка попалась серьезная, – размыто ответил я, не зная с чего начать свое повествование.

– Симпатичная? – Игорь всегда знал, с какой стороны подойти к сути дела.

– Красивая, но в возрасте, – стал я упорядочивать свои наблюдения.

– Одинокая? – снова в точку спросил дружище-второе «Я».

– Разведена еще двадцать лет назад, – еще один пункт анкеты Татьяны.

– Так отсюда и все заморочки! – быстро нашел источник проблемы Игорь.

– Да, я знаю, но дело в том, что она считает себя проклятой и бабушка Лукерья это подтвердила в гадании, – выдал я главную тайну своему личному психоаналитику, на что получил недоуменный взгляд.

– Да ты у нас в эзотерику ударился, смотрю? – прыснул пивной пеной Игорь, – тебе самому пора к специалисту! Доучился в своей аспирантуре!

Мне долгожданно стало стыдно за помутнение рассудка, и я стал оправдываться в первую очередь перед собой:

– Да со мной все в порядке. Это стандартный случай истероидного невроза. С такими еще Фрейд имел дело. И еще он положил начало борьбы со средневековыми предрассудками о проклятиях и одержимости.

– Да-а, – покачал головой Игореха, – я думал в наше время уже не встречаются темные люди.

– Ты что! – искренне возмутился я, – Ты не разу что ли не видел колонку услуг в бесплатных передовицах? Через одно объявление услуги колдунов и знахарок.

– Да ты, смотрю, справки навел! – опять удивился Игорь. С тех пор, как началась наша профессиональная деятельность, между нами произошел некоторый разрыв в мировоззрениях. Он также не принимал моего бескорыстия.

– Это входит в специализацию моей работы. Если клиент дает направление, даже неверное, своего заболевания, необходимо его разобрать на косточки и найти точки реального соприкосновения с психикой клиента, – ответил я практически по учебнику.

– Ясно, – быстро остановил меня Игорь жестом руки. Мы давно уже обсуждали мое излишнее в некоторых случаях занудство, – И что тебя волнует?

– Я не знаю, с какой стороны теперь начинать анализ и психотерапию. Меня волнует факт гадания Лукерьи Игнатьевны.

– Ты сам просил? – уточнил Игорь.

– Нет, конечно! – взвизгнул я, – она сама решила погадать. Я даже не знал раньше, что она умеет…

– Так, – остановил мою оправдательную речь друг, – Давай разберемся в главном вопросе – ты веришь в гадания и проклятия?

Я задумался, очень задумался, Игорь помог мне в раздумьях и подлил пива в стакан.

– Не знаю, – честно ответил я, – убедительно это. Женщины верят, а я верю им.

– Нет, нет, подожди! – поспешил опровергнуть мою линию размышлений Игорь, – Женщины, они не такие как мы. Женщины – это другая планета. Это другой мир. Их мировоззрение кардинально отличается от нашего. Тебе ли, как психологу, этого не знать?

– Да знаю, – согласился я, – Но чтобы избавить человека от душевных страданий, я должен вжиться в его мировоззрение.

– Значит, на время ты должен стать чувствительной дамочкой в годах? – уточнил Игорь, сформулировав как раз искомую мной мысль, с которой мое внутреннее Я усиленно боролось. Из-за этого я испытывал мыслительный зуд.

– Да, – безнадежно выдохнул я.

– Что ж, это сложный путь, дружище, – участливо прокомментировал новость верный друг и тут же поддержал, – но это временно. Самое главное, не вляпаться в бабство по уши.

– Как это? – с замиранием сердца спросил я, впервые услышав новый термин синдрома психического отклонения.

– Если ты будешь общаться с женщиной, – стал рассуждать Игорь, жмурясь весенними веснушками на солнце, – и тебе придется на время стать зеркалом ее души, то есть риск тебе самому стать женоподобным сентиментальным слюнтяем. Чтобы этого избежать, после каждой встречи со своей клиенткой тебе жизненно необходимо испытать сильную мужскую эмоцию – напиться, например, или подраться.

– Автогонки подойдут? – Поинтересовался я. Мне по душе был риск, но не азарт и разгульность.

– Подойдут, – согласно прильнул к стакану Игорь, – все чисто мужские дела подойдут. Тогда ты не потеряешь своего Я, не растворишься полностью в ее сознании, став его маленькой никчемной частью. Кстати, а с чего эта женщина взяла, что она проклятая?

– Она утверждает, что на ее род наложено проклятие – венец безбрачия. Все женщины в ее семье имели неудачный опыт семейной жизни, скоро разводясь с мужьями после рождения детей. И дети, самое интересное, уже в четвертом поколении только девочки. Получается, бабушка, мама, она сама и ее дочь имеют печать проклятия.

– Короче, клан муже-ненавистниц, – подытожил Игорь, – Кстати, неплохой может выйти репортаж: «Вся правда о проклятиях». Молодой психолог развинчивает заржавелые болты суеверий инструментом научного знания о душе. Давай напишем? – когда на Игоря снисходило озарение, глаза его загорались деятельностным светом. Сейчас лампочка раскалилась до трехсот ватт.

– Нет-нет! – Запротестовал я, – я должен помогать людям, а не выставлять их скрытый мир на всеобщее обозрение. Это же натуральный душевный стриптиз! – Я серьезно возмутился сухарности товарища. Как он еще не понял, что мое призвание далеко от его собственного мировосприятия? Я не хочу и никогда не хотел блистать в лучах славы.

– Не хочешь, не надо! – быстро смотал удочки Игорь и снова подлил пива в оба стакана, – Но только не забывай переключаться с проблем своих клиентов на свою собственную жизнь. А если тебя все-таки интересует мое мнение по поводу проклятий – я верю только в то, что вижу. Проклятие увидеть невозможно, это бестелесная метафизика. А вот невезение человека или его самобичевание – эти явления уже имеют отражение в реальности. Так что посмотри сперва на проблему своей проклятой знакомой с рациональной точки зрения. Ты же ученый.

Я залпом осушил стакан, стараясь запить неприятный осадок от разговора. Игорь через минуту озвучил мои мысли:

– Да, разными мы с тобой становимся. Пока за школьной партой сидели, так в глаза разница не бросалась.

– Помнишь Виктора? Кудрявого такого? В параллели вместе учились, еще на отработке летней подожгли тогда стружку в кабинете труда, – Игорь кивнул, припоминая, – Видел его недавно из окна маршрутки, на лэндкрузере катается теперь.

– А кем стал?

– Не знаю, мы же не разговаривали. Так в пробке в соседних машинах оказались. И то, он за рулем своей тачки, а я на извозчике.

– Да, жизнь разводит людей. А когда-то вместе шкодили, – грустно вздохнул Игорь и разлил остатки незаметно закончившегося пива, – От одиночества, наверное, сейчас больше всего сходят с ума. Общения людям не хватает. Искреннего, открытого. Давай выпьем за общение.

– Давай тогда за дружбу, – поддержал я тост.

Мы еще долго в тот день сидели во дворе и рассуждали о проблемах человечества. Я упорядочил свои мысли и настроился на серьезную психоаналитическую работу.

Эпизод четвертый. Источник проклятия.

Прием в пятницу начинался с двух часов дня, в бланке записи были три пустые клетки первичной консультации. Значит, полтора часа рабочего времени я мог ничего не делать, то есть, как обычно, пить чай и слоняться по процедурным в поисках фигуристых медсестричек, которые не против рабочего флирта.

На повестке дня был всего один новенький, решивший покопаться в своем мозговом хранилище в поисках сгнивших идей и выкинуть их за ненадобностью. Еще двое мучеников – один бездарный поэт с разбитым сердцем и угнетенным тщеславием и бессонный трудоголик. Одного нужно убедить, что отдых – не преступление, а законная деятельность любого работяги, а другого подтолкнуть в сторону здравой самокритики и привести к мысли о замене творчества физическим трудом. Не перепутать бы только.

И самое интригующее пикантное блюдо на десерт, ради него я пожертвовал лишним часом пятничного вечера. Мне никто не оплатит эти часы, зато какой богатый опыт мне даст общение с несчастной проклятой! Именно в ее случае я смогу реализовать на практике все свои знания о душевных паутинах. Я поклялся себе помочь Татьяне вычистить ее душу, вернуть ей прежнюю прозрачность и невесомость, чтобы она смогла еще здесь, на земле, спокойно взлететь на крыльях добра и счастья.

День до вечера прошел незаметно. Послушал немного корявой лирики, удивился в который раз отчаянному трудолюбию некоторых граждан. Назначил курс сеансов психотерапии стеснительному заике. Под конец знакомства рассказал ему анекдот о двух трусливых зайцах – смех был ровным и даже отпугивающе-громким. Смеяться не боится, значит, жить будет.

За полчаса до прихода Татьяны, пока «трудяга» тщетно пыхтел на кушетке, стараясь проделать под диктовку аутотренинг релаксации, я начал нервничать. Женщина все-таки существо другое, непознанное. Никогда нельзя предугадать ход ее мыслей. А вдруг она передумала и вообще не придет? Решила не открываться мне, юному психологу, а по привычке выплакаться в подушку. Вдруг она сама провоцирует нервный тик, чтобы обратить на себя внимание окружающих, которого ей явно не достает? Поэтому она и не хочет от него избавляться. Я так не вовремя отвлекся на свои размышления, что клиенту пришлось раздосадовано повторить несколько раз свою просьбу продиктовать фразы аутотренинга под запись, чтобы он мог дома лучше проникнуться в смысл действия. Я извинился и почувствовал себя искренне виноватым, нельзя же так – отрешенно витать в своих мыслях при собеседнике, который ищет в тебе поддержку. Верх неуважения и профессиональный брак. Внутренне обругал себя за это.

Наконец, стрелки часов сошлись на шестерке, и я узнал робкий знакомый стук в дверь. После чего в узком проеме появился разведывательный взгляд.

– Ой, я подожду! – спохватилась Татьяна, будто бессонный мужчина сидел в моем кабинете в одних трусах. Испуг Татьяны передался ему, он бросил писать на полуслове и деловито засобирался уходить.

– Спасибо, доктор, сегодня мне намного лучше. Я начинаю привыкать к мысли о необходимости отдыха, в следующую пятницу продолжим, – скороговоркой в приказном тоне выдал весь алгоритм мужчина – компьютер, протянув мне иссохшую до кости механическую руку для прощания. Я ответно также кратко попрощался, и бизнесмен, недавно переживший инфаркт, бодро выскочил за дверь, по пути набирая номер на мобильнике.

Вместо него устало – сдержанно вошла Татьяна. На ней были одеты серая расклешенная юбка и черная гипюровая блузка. Наряд мне не понравился. Юбка только еще больше полнила ее тело, а черный цвет блузы совершенно не гармонировал с розовым цветом лица, придавая ему грубую пунцовость. Волосы Татьяна забрала в тугую шишку, что являлось показателем крайней собранности. Села женщина в глубокое кресло явно с наслаждением. Кем она работает? Я в прошлый раз забыл спросить.

– Здравствуйте, Татьяна. Как прошли у вас эти дни? Часто случался нервный тик?

– Только сегодня с утра, – грустно улыбнулась женщина, – видно перенервничала перед встречей с вами, да народ набежал. Начинают к сессии готовиться. Я в центральной библиотеке работаю, в прошлый раз не сказала.

– Мы, наверное, с вами встречались, поэтому мне показалось знакомо ваше лицо, – соврал я. Честно, не мог припомнить ни одного лица библиотекарей. Какие-то они все безликие для меня были.

–Да, я вас помню, вы правда редко стали заходить, – уточнила Татьяна.

На такое наблюдение я только улыбнулся.

–Что ж, давайте начнем. Можете рассказывать все, что посчитаете нужным, – пригласил я.

– А вам будет интересно? – Татьяна изучающе наклонила голову на бок и посмотрела зелеными прожекторами прямо в мои глаза, заглядывая через них в мысли.

– Будет, – твердо ответил я.

– Ну, хорошо, – согласилась Татьяна и отвела тайный свет в сторону, – с чего бы начать?

– С самого начала. С вашего детства.

– А что детство? Детство обычное, домашнее. Росла без отца, пару лет даже без метрии: она заболела сильно и несколько лет подряд по полгода лежала в больнице. Я жила с бабушкой и прабабушкой. Бабушка работала, а прабабушка сидела со мной дома. Потом в садик отдали, потом в школу как все дети пошла.

– А друзей у Вас много было?

– Да не сказать, – пожала плечами Татьяна, – я в основном дома росла, редко меня отпускали во двор с ребятами, все с балкона следила за мальчишками, как они играли в догонялки или прятки по всему двору. Помню, как-то решила с ними поиграть – кинула снежок с балкона в кого-то и спряталась. Так все окна обстреляли снежками. Бабушка, помню, ругалась сильно.

– А с матерью какие у Вас были отношения?

– Да ей все не до меня было. Когда меня в садик отдали, у нее новый муж завелся. Мы переехали на съемную квартиру, сначала на одну, потом на другую. Но чаще все-таки я жила у бабушек. Мама меня приводила на выходные или на всю неделю. Отчима я практически не помню. Только мать о нем позже отзывалась также как об отце. Самовлюбленный эгоист. О семье не думал. Не заботился. Они скоро разошлись. Больше мама замуж не выходила.

– То есть отцовского воспитания вы не получили?

– Нет, а что? Это так важно? Чем воспитание матери отличается от воспитания отца? – С вызовом спросила Татьяна, вспыхнув зеленью глаз, – Чему может научить отец, чего не знает мать? Вот вас многому научил ваш папаша? Вы из полной семьи?

– Да, – коротко ответил я, стараясь быстро отыскать ответ на поставленный вопрос. В голову пришли только общие фразы, – От отца я научился ответственности, отзывчивости, мужественности.

– Ну, мужественность женщинам и не нужна, а ответственность и отзывчивость вполне способна передать мать, если сама этими качествами обладает.

– Согласен, пожалуйста, продолжайте, – решил отступиться я, наткнувшись на первый подводный камень мышления – принижение значимости отца в воспитании ребенка.

– Нет, вы мне скажите: что лучше? Жить с неприятным тебе человеком, никчемным, неспособным даже себя обиходить, показывать такой пример единственной дочери, из которой все-таки хочешь вырастить благопристойную личность или закрыть на все глаза ради одного наименования «полная семья»? – Не согласилась с моим пасом Татьяна, – По мне так лучше растить ребенка в неполной, зато качественной, добропорядочной семье.

– Наверное, вы правы, – повторно согласился я, внутренне зажав свое возмущение теоретика, сдававшего экзамен по семейной психологии на «отлично», – Но давайте, все-таки по порядку. Старшие классы школы. Вспомните, пожалуйста то время. Как вы себя тогда ощущали?

– Снежной королевой, – снисходительно-холодно улыбнулась Татьяна, – то время я вспоминаю с ностальгией. Я чувствовала свою красоту, я ловила на себе восхищенные взгляды, я ощущала некую власть над людьми, превосходство. Дух захватывало от простого гуляния по улицам, когда то и дело с тобой кто-то желал познакомиться, бросал случайные комплименты. Подружки меня ненавидели за это.

– А Вы с кем-нибудь дружили из молодых людей?

– Нет, я искала лучшую партию для себя, мама мне подсказывала. Однако рок меня не избежал. Выбрала, да не того.

– Вы говорите о муже? Как вы с ним познакомились?

– Случайно, в парке. Было лето, как раз выпускные, мы гуляли с девчонками, а тут компания молодых офицеров. Что-то сказали, мы что-то ответили. Так до вечера прогуляли вместе. Потом они нас до дома стали провожать. Олег был самым неприметным из всей компании, а тут увязался за мной и все. Он не был красив собой, да и говорить в общем нам было не о чем. Но положение офицерской жены вскружило голову моей маме. Я бы никогда не решилась на этот поспешный брак, если бы не настойчивость Олега и убедительность доводов матери о том, что жена военного – это почти графиня, – Татьяна снова грустно усмехнулась уголком губ и запустила руку в сумочку на коленях, – Скоро, наверное, начнется, – Извиняясь, проговорила она, достав платок.

– Как долго вы встречались с мужем до свадьбы? – Продолжил я расспрос.

– Полгода, в ноябре, через неделю после моего восемнадцатилетия мы поженились. И сразу же сказка закончилась, хрустальный замок стал таять. Все ухаживания прекратились, мы уехали из города в глухую деревню, в какое-то расположение посреди непроходимого леса. Муж тоже одичал, будто зов природы почувствовал.

– А что именно изменилось? – Я уже догадывался, сценарий классический.

– Я ожидала расцвета любви, думала, что законный брак – это разрешение на счастье, а оказалось, что это камера пыток. Муж вместо ласк стал меня ревновать буквально к первому встречному. Каждый вечер выговаривал, что не так с кем-то вела себя, слишком много смеялась. Сам стал хмурым, вечно недовольным. Я с ужасом поняла, что рядом со мной живет не принц, а отвратительное чудовище, рыгающее, мохнатое, вечно в вонючих носках.

Татьяна помолчала, потом нерешительно вытащила из большой сумки одну тоненькую сигаретку и вопросительно посмотрела на меня. Я кивнул, она закурила. Ей не шло курить, абсолютно. Татьяна нарочито затягивалась, вздымая пышную грудь, казалось, таким вздохом можно выкурить всю сигарету за раз, но пепел пожирал бумагу медленно. Татьяна сглотнула едкий дым и сдавленным не своим голосом продолжила:

– Все вы, мужчины, одинаковы! Сначала обещаете носить на руках всю жизнь, а приведя в свою дом, приковываете наручниками к плите. И ни грамма помощи, ни капли сочувствия, ни слова благодарности. Будто женщина не человек, а низшее существо, которое можно только использовать в своих похотливых интересах. А вы? Вы-то кто?! Скоты! Мужланы! Горделивые приматы! Да женщины в сто раз умнее вас! Интеллектуальнее! Культурнее! Да если бы не мы!!! А что в ответ? Грязные тряпки, горы немытой посуды, отвратительный храп по ночам! Вы, молодой человек, не думайте, что слишком отличаетесь от большинства! Ваша аспирантура не устоит перед инстинктом варвара! В свое время тоже опуститесь до трехдневной щетины!

Теперь взгляд Татьяны показался мне дьявольским, он горел ненавистью ко всему мужскому роду в моем лице. Я почувствовал, как намок воротник рубашки, я не мог оторваться от этого испепеляющего взгляда, не мог сдвинуться с места, потому что не знал, где мне укрыться от женского гнева.

– Что? Правда глаза колет? Или, может, уже стал настоящим самцом, жаждущим только жрать, спать и трахаться?! – Татьяна поднялась с кресла к моему столу за пепельницей, а я невольно отклонился и вжался в спинку своего кресла. Она смотрела на меня, не моргая. Мне захотелось крикнуть: «Нет, ты не проклятая, ты ведьма! Ты не несчастная, ты ужасная! Сгинь!» Но вслух я только с усилием отвел взгляд. Внезапно окно распахнулось, и свежий ветер стал громко колотить жалюзи, отпугивая злых духов. Я, не торопясь, встал закрыть окно, вспомнив с благодарностью ангела-хранителя. И начал жалеть, что ввязался в бой за душу человеческую.

Начиналась гроза, деревья клонились от порывов ветра, люди быстро удалялись с проспекта, прикрывая глаза от пыльных вихрей. Нежно-голубая полоска неба стремительно худела от опарной свинцовой тучи.

– Как быстро наступило разочарование от брака? – спросил я, глядя на первые водянистые пики, разбившиеся о стекло. Мой разум очистился и стал прозрачен.

– Наверное, сразу после свадьбы. Я мечтала о любви, а получила лишь штамп в паспорте и метелку в руки. Вот такое мое проклятие. Меня не любил собственный муж, – совершенно без эмоций ответила Татьяна, даже не думая извиняться за свой истерический выпад.

– А вы любили своего мужа? – Резко развернулся я, сцепив пальцы за спиной в кельтский крест. Честно, в этот момент, мне захотелось задеть самолюбие Татьяны, очернить ее саму, как она сделала это только что со мной. Необоснованно и жестоко.

– Нет, – всего лишь наивно подняла брови Татьяна, – поначалу он мне был симпатичен, может быть, я даже влюбилась, но это мимолетное чувство быстро прошло. Он его раздавил. Постоянно ноги об меня вытирал. То с друзьями на рыбалку уедет – мне не скажет, то домой придет – ноги протянет. Как барин. А что мне ласка нужна, сочувствие, да даже помощь элементарная: гвоздь вбить – этого он не мог. Офицер хренов!

Уголок рта предательски задергался, Татьяна быстро достала платок и прижала к губам.

Через минуту молчания она уже зашептала простуженным голосом:

– Вы, мужчины, так неидеальны. Вы полны пороков. За что вас любить? За что?

Я молчал. За всех мужчин я не рискнул ответить. По ее щекам текли слезы страдания. Она их не стирала. Татьяна страдала напоказ, и видимо, это доставляло ей облегчение. Мне же становилось все тяжелее, будто энергия из меня перетекала к ней.

Но, превозмогая себя, я стал судорожно искать корректное продолжение беседы. В горле пересохло и захотелось высунуться под животворящий дождь.

– Ну, хватит, хватит слез, – сама себя стала успокаивать Татьяна, – Зачем я к вам пришла? Зачем? Опять переживаю эту боль…

– Вы правильно сделали, что пришли ко мне, – я подхватил разговор, – Нельзя держать страдания в себе.

– Я так несчастна! Я так одинока! – опять застонала женщина и прошептала – Так одинока!

– А ваша дочь? – Вспомнил я.

– Что дочь? У нее своя жизнь. Она меня не подпускает близко.

– Вам трудно найти общий язык?

– А разве между родителями и детьми может быть общий язык?

Я искренне удивился, но тут же вспомнил рассказ Татьяны о матери: у них не было особо теплых отношений. Видимо. И с дочерью ситуация повторилась.

– А как муж относился к дочери? – Продолжил расспрос я, чувствуя, что начинаю запутываться в паутине одиночества и несчастья Татьяны.

– Он сказал в роддоме: «Это мой подарок тебе». Сволочь, – бестия приняла мой профессиональный такт за слабину и вновь бросилась в атаку на мое достоинство, – Так и относился. Обкакается дитя – мамке тащит, плачет безутешно – мне снова спихивает. «Это, – говорит, – бабское дело: детям жопу подтирать и рот затыкать». Так я устала за то время, пока вместе жили! Так устала. Сплошные нервы! Все думала, приедем в новую часть, обоснуемся окончательно, заживем. Утрясется все. Но без толку. Каждый раз все повторялось. Все учил меня жизни – так не ходи, так не говори, дура, тупая, проститутка. А я все терпела! Зачем?! – платок был все также прижат к щеке, но повторная жалость к себе не вызвала нервной дрожи.

– А сколько вы прожили вместе?

– Пять лет. Через год после рождения Ольги развелись. Я решила – хватит, натерпелась. Теперь нужно дочь воспитывать. И ушла, сбежала. Вернулась к матери, взялась за учебу, закончила училище на педагога младших классов. Но без опыта работы взяли тогда только в библиотеку. Так и осталась. Стала подрабатывать наборщицей. Домой работу брала. Впроголодь, слава богу, никогда не жили.

– После неудачного брака вы еще сближались с мужчинами?

– Было… Да что толку, если проклятие на мне висит. Никто меня не любил, все хотели только использовать, заарканить в свою берлогу. Один раз, мне показалось. Что я даже почувствовала что-то, какую-то близость теплоту к одному из вас. Но это оказался горький обман. Усмешка судьбы. – Татьяна сама горько усмехнулась, рука ее дернулась к губам. Но тик не последовал.

– Расскажите. Пожалуйста, поподробнее.

– Нет, не хочу. Устала, – закапризничала женщина.

– Хорошо, – согласился я, – давайте поговорим об этом в следующий раз.

– Вам еще интересно со мной общаться? – Татьяна подозрительно прищурилась, – Мне кажется, я вам неприятна.

Я постарался улыбнуться и выглядеть как можно искренней:

– Что вы, Татьяна. Я рад нашей встрече и очень хочу помочь вам. Мне все-таки кажется, что ваши предрассудки по поводу проклятия беспочвенны, – начал я снова прокладывать свою линию.

– Молодой человек, вы еще слишком неопытны в жизни, чтобы разбираться в чужих судьбах и ставить диагнозы, – сделала мне выговор надменная учительница младших классов (такие как раз и высевают комплексы неполноценности), – А мне еще в шестнадцать лет гадалка сказала, что на мне венец безбрачия. Я шла из школы, о чем-то задумалась и не заметила, как мне под ноги бросилась старушонка в цветастых юбках. Она остановила меня, буравя черными угольками глаз, и со страхом прошептала: «Деточка, а на тебе ведь проклятие висит. Порченая ты». Она вызвалась тогда исправить дело, отвела меня в сторонку с дороги, начала читать молитвы всякие, а потом стала клянчить плату за свою помощь. Я пожалела фирменную сумку, на которую цыганка положила глаз, тогда она предупредила, что проклятие останется на мне, раз за ветошь держусь больше, чем за счастье собственное. Я не поверила тогда, а потом все сложилось по известному сценарию.

Я сделал краткую запись в конспекте сеанса: «Проклятие нагадала цыганка – почва для установки». Татьяна смотрела на меня выжидающе, все устали, прошло уже два часа консультации, можно закругляться. Но финал будет сыгран по моим правилам.

– Татьяна, скажите честно и недолго думая: Вас устраивает ваш нервный тик?

– Нет, – Татьяна ответила сразу же, – Но что с ним можно сделать, если дело в проклятии?

– Я думаю, что вы все-таки пришли сначала к невропатологу, а затем ко мне, не просто для исповеди, хотя это тоже немаловажно. Я предлагаю вам попытаться исправить хотя бы этот внешний изъян. Ведь его не было всю жизнь. Давайте немного скорректируем проявления рока. Если это возможно, – постарался убедить я Татьяну, на что получил знакомую полуулыбку.

– А мне не будет больно? – вопрос прозвучал с ноткой кокетства, мне стало почему-то обидно и неприятно.

– Нет, обещаю. Мы будем действовать с вами сообща и чрезвычайно аккуратно. Вы же красивая женщина и еще долго можете блистать своим совершенством, – я уже откровенно манипулировал Татьяной. Самое интересное, что неприкрытая лесть всегда воспринимается одобрительно, не вызывая и тени протеста.

– Да, вы правы, – согласилась женщина, – Этот нерв старается отобрать у меня последнюю радость в жизни – мою красоту. Я согласна попытаться исправить положение.

На этом мы и расстались тогда.

Эпизод пятый. Предсказание в стихах и прозе.

Выйдя на улицу из душного помещения поликлиники, я впервые за весь день, как мне показалось, вздохнул по-настоящему. Чистым, свежим воздухом. Гроза прошла быстро, и солнце уже старательно вылизывало живительную влагу из лужиц. Город повеселел, неизвестный художник пробежал по улицам и плеснул красками на каждый дом, каждый столб, на каждое дерево и скамейку.

Я шел через парк на остановку, наслаждался запахом молодой зелени и старался разложить в своем мозговом архиве новые файлы по папкам и томам. Выходило не очень складно. Длинный и тяжелый сеанс с Татьяной оставил неприятную тяжесть в затылке. Или это я стукнулся, когда шарахнулся от колдовского взгляда?

Все-таки, необходимо навести порядок. В природе сегодня наступило долгожданное совершенство, нужно соответствовать окружающей среде. А то начнутся всякие личностные дисгармонии и подсознательные аттитюды. Первое, что мы имеем: серьезный случай депрессивного синдрома, который пока не является осознанным. Татьяна убеждена в роковой предрешенности своей жизни и не хочет брать на себя ответственность за свое угнетенное состояние. Нервный тик стал следствием загнанного в угол самоуважения. Организм ответил на уничижительное отношение Татьяны внешним проявлением, которое, несомненно, ее испугало. Но, следуя своим убеждениям, женщина смиренно собирается нести печать «проклятия», даже не задумываясь над попыткой излечения. Почему? Почему она себя так ничтожит? В этом еще предстоит разобраться. И тут, мы приходим ко второму субъективно-важному моменту наших умозаключений: я был рад такому серьезному с клинической точки зрения случаю в своей практике. Именно на таких проблемах и можно как-то совершенствовать свой профессиональный уровень терапевта. Все, что было до этого: курильщики, заики, трудоголики – все личности, встречавшиеся мне ранее, погасли, словно фонари на рассвете, уступая место истинному светилу, настоящему психозу, который требовал преклонения перед своим гением искаженного болезненного сознания.

В таком приподнятом, боевом настроении я зашел домой. Родители были несколько обеспокоены и уже за столом, не откладывая в долгий ящик, предъявили мне тревожную новость – повестку в военкомат. Странно, очень странно. Я же приносил еще осенью справку о поступлении в аспирантуру. Потеряли, что ли? Придется завтра снова явиться к майору Удольскому…

Тут я еще раз прочитал фамилию на повестке. Интересно, не бывший ли муж Татьяны этот майор Удольский. Нет, просто интересно. Профессиональная этика запрещает вмешиваться без согласия клиента в его личную жизнь и проводить незапланированные интервью с его родственниками. Поэтому даже если окажется, что случай сыграл шутку, то для меня она бесполезна. Так я подумал, сидя за ужином.

Но на следующий день весь мир перевернулся, будто засыпал я на планете Земля, а проснулся на Марсе.

Хотя было субботнее утро, грустные лица призывников глубокомысленно отражали вопрос: «Что будет дальше с нами?» Пришлось простоять огромную очередь, прежде чем оказаться в маленьком запыленном кабинете майора Удолького. Лицо его было мне незнакомо, но вызвало симпатию: темные глаза буравчато выглядывали из-под седых кустистых бровей, щеки были слишком розовы, а подбородок, несмотря на гладкую выбритость, чересчур синел. Роста Олег Викторович был великого, особенно бросалось в глаза его значительность в масштабах узкой комнатушки. Казалось, Удольский с трудом поместился в кресло за низеньким письменным столом, и теперь каждое движение непременно его раздражает своей скованностью.

Майор бросил на меня вкрадчивый взгляд и, смотря в повестку, указал на противоположный стул.

– Что, отлыниваем от служения Отечеству? – совершенно необидно спросил Удольский.

– Родине служить можно по-разному, я выбрал науку делом своей жизни, – ответил я по заготовке.

– Отличник или хорошист? – прищурил и так маленькие глазки майор.

– Усердный успевающий, – с ехидным достоинством ответил я.

– Ладно, – отступил неожиданно быстро майор, – успокой родителей, можешь продолжать учебу. Только мы с тобой должны ближе познакомиться. И тебе это необходимо больше, чем мне.

Я с непониманием остановил взгляд на мелких буравчиках, в которых теперь прыгали какие-то огоньки таинственности.

– Вы о чем? – уточнил я.

– Ты Алексей Третьяков, практикующий психолог в городской больнице №2? – переспросил Олег Викторович, я кивнул, – Значит, к тебе недавно пришла моя бывшая жена Татьяна Удольская. Верно?

Я снова кивнул, удивившись осведомленности майора.

– У меня было видение, я должен тебя предупредить, с кем ты будешь иметь дело в лице моей бывшей. Она не просто больная, она проклятая.

Мне трудно было выразить теперь уровень моего удивления и даже шока от услышанного. Какое видение? Откуда этот незнакомый мне человек так осведомлен о конфиденциальном сеансе терапии, проводимом мной с его бывшей женой? Или они общаются до сих пор? На фейерверк моих мыслей Олег Викторович достал из ящика стола удостоверение и протянул мне. Я присмотрелся к корочкам: «Шаман первого ранга», «НОУ Челябинский филиал международного университета эзотерики».

– Мы тоже люди ученые, – гордо прокомментировал Удольский и протянул руку за своим дипломом, который я пристально изучал. Снисходительная улыбка все-таки растеклась на моем лице.

– Извините, я не верю в парапсихологию и вообще светский атеист, – почти укоризненно высказался я. Нет, одно дело бабушка Лукерья гадает, и другое – майор учится на шамана.

– Вера, молодой человек, понятие чрезвычайно относительное. Она как случайная переменная, никогда не поймешь, от какого же фактора зависит ее появление. А вы сейчас, допустим, подумали – кто же из нас больший еретик? Верно? Я вам скажу, что судьба порой, сама жизнь то бишь, преподносит нам экстраординарные происшествия, о которых мы даже не помышляли ранее и которые никак не вписываются в наше мировоззрение. Но обстоятельства складываются так, что нам приходиться принять реальность в ее естестве, каким бы оно нелогичным не казалось. Я ясно выражаюсь?

Мне оставалось только уклончиво согласиться.

– Но наш конфиденциальный и, я думаю, продолжительный разговор требует более приватной обстановки, так что приходите сегодня ко мне в гости. Вечером, часов в семь-восемь. Я буду вас ждать, – Олег Викторович достал из-под стекла визитку вновь с колдовскими иероглифами, на которой был указан точный адрес проживания шамана первого ранга. От быстроты предложения закружилась голова. Хотелось отказаться, но под носом оказался стакан воды, после чего майор буквально выпроводил меня, взявши по-дружески под руку.

Оказавшись в коридоре среди ожидающих аудиенции молодых людей, я понял, что это кошмарный сон. По-другому быть не могло. Это не военкомат, а избушка какая-то на курьих ножках, в которой люди с погонами предъявляют корочки колдунов и читают чужие мысли. А потом еще и встречи назначают – я прочитал еще раз адрес и убедился – у черта на куличках.

Но делать было нечего. День только начинался, а уже хотелось, чтобы он побыстрее закончился. Скверное будничное настроение. Пришлось заняться самым непристойным делом выходного дня – учебой. К полке с учебниками я подошел в мученическом настроении. Самый красочный корешок вызвал воспоминание о двух интересных эпизодах на страницах труда, и я углубился в чтение сборника техник ролевых игр. С перерывами на чай, обед и ужин, день благополучно подошел к половине седьмого. Испытав неприятное чувство долженствования, я начал собираться на встречу, в анонсе которой стояла исключительная значимость для меня. А может, не ездить? Ведь это нарушение профессиональной этики. С другой стороны, кто знает этого шамана – возьмет и в армию загребет. Раз умеет мысли читать, значит, и наколдовать может. Подумав так, я сам удивился, как пошатнулся мой научный атеизм под влиянием «нелогичной реальности».

В девять вечера я прибыл в отдаленный Ленинский район, в квартал забытых богом двухэтажных сталинок и спортивных беспризорных, украшенных художеством молодого поколения общежитий. В одном из таких цыганских домов и проживал холостой майор запаса Олег Удольский. Я легко нашел квартиру номер три, а в ней комнату «за углом налево», как значилось в визитке. На мой стук хозяин поспешил широко распахнуть двери и гостеприимно впихнуть меня в свое жилище.

– Ты, значит, психолог? – радостно переспросил здоровяк Олег. Макушка его иногда задевала люстру, издававшую приятный звон хрусталя, одет Олег был вполне цивильно для домашнего гардероба: старые трико, высоко натянутые на раздутый живот, чистая, розовая аккуратно заштопанная на плече футболка, чистые целые носки и пляжные сланцы. В комбинации с выразительным лицом Олега общее впечатление складывалось праздничное. Тут я понял, что шаман напоминает деда мороза и оттого мне стало вполне комфортно. Не спрашивая, Олег выбросил на диван журнальчик кроссвордов и оперативно накрыл поляну на две персоны, выставив из маленького холодильника заранее нарезанный хлеб, колбасу, банку маринованной селедочки и графин водки. Я перешагнул с ноги на ногу и затравленно посмотрел на взрослого дядю.

– Я не недолго, я только по делу, – пролепетал я, на что получил железный аргумент:

– А тут надолго и не растянуть, – указав на графин, согласился Удольский и разлил по первой, – Ну, рассказывай, чего там моя бывшая затеяла? Много уже нервов тебе попортила?

– Нет, – я неуверенно пожал плечами, – это у Татьяны проблемы. У нее нервный тик начался полгода назад, но она лечиться не хочет, потому что считает, что на ней лежит проклятие, – тут же я прикусил язык – ну как можно быть таким болтуном!?

– Дошло, наконец?! – восторженно хлопнул себя по ляжке Олег, – Как это она признала?! А почему у тебя оказалась, а не к знахарке пошла?

– Я же сказал, Татьяна не хотела лечить даже свой тик, ко мне ее привело только желание выговориться, – недоумевая от реакции бывшего супруга пояснил я и уточнил, – А вы что, тоже считаете ее проклятой?