Быть человеком бесплатное чтение
– Жаль, конечно, хороший был специалист. Но ничего не поделаешь, нет больше человека.
– Зачем вы так? – вздохнула девушка.
– Верочка, соберись. Чем бы не закончился эксперимент, того самого Женю не вернуть. От него остался биологический материал, исходник.
– И все же, Людмила Васильевна, давайте отойдем.
Руководитель исследовательской кафедры Биотеха, участвовавшей в «цифровом форсайте» сделала недовольное лицо, сдула непослушную прядь со лба и последовала за ассистенткой.
Когда за ними захлопнулась дверь операционной лаборатории, начальница непонимающе уставилась на подчиненную с видом, ну что ты опять учудила?
– Его органы восприятия еще не отключены, – объяснила Вера, сняв тяжелые очки.
– Он без сознания, Вера, – строго парировала доктор.
– Да, но даже в коме люди могут чувствовать, радоваться и печалиться, есть исследования… – принялась оправдываться лаборантка.
– Биоматериал, который находится за дверью, просто куча мяса, костей и сухожилий. Ну, и нейронов, еще. Они-то нам и нужны. Но вряд ли в них осталась личность, способная испытывать эмоции.
– Надеюсь, он чувствует хоть что-нибудь, – вздохнула девушка, опустив взгляд в пол.
– Верочка, – научный руководитель вопросительно посмотрела на печальную девушку. – У тебя какой-то личный интерес? Вы, вроде бы, общались в последнее время.
– Дело не в этом, – после некоторой паузы ответила Вера.
– Вот и хорошо, потому что завтра после операции его отключат. И он перестанет не только чувствовать, но и быть. Не стоит привязываться к будущему мертвецу.
– Как думаете, Людмила Васильевна, у нас получится?
Женщина ловким движением стянула с себя одноразовые перчатки, скомкала их и швырнула в урну. Затем достала тонкую сигарету и закурила. Она долго не отвечала, уставившись в потолок, на котором мерцала галогенная лампа.
– Очень надеюсь, Верочка.
Они провели возле биологического материала весь оставшийся день. Несмотря на суровый характер, научный руководитель из Биотеха была истинным профессионалом своего дела. Под ее управлением дело спорилось, а страх и сомнения отступали.
Она оперативно принимала самые сложные решения, иногда позволяя себе едкие и обидные комментарии в адрес людей, которым доверяла.
Раз ругает, значит, приняла, с улыбкой говорили ребята в курилке, держись теперь, крови попьет, но научит!
Стабилизировав физиологические параметры до состояния близкого гомеостатическим, доктор Мечникова сделала несколько комментариев и отправилась домой. Вера осталась «охранять» вскрытого кадавра и заботиться о его физиологических нуждах.
Впрочем, потребности инженера Пряжина сейчас сводились к самому минимуму: увеличить вентиляцию легких, понизить давление в сосудах, скоординировать сердечный ритм, отслеживать гемодиализ.
Большую часть из этого выполняла автоматика, Вере просто необходимо было вовремя проверять и, при необходимости, стабилизировать параметры.
Завершив все необходимые процедуры, девушка обошла операционный стол, закрытый, словно коконом, полиэтиленовой пленкой. Там, внутри, покоились останки инженера, в которых поддерживалась жизнь. Полученные травмы не совместимы с жизнью, но мозг не пострадал.
Феноменальное везение, учитывая, что донора для проекта ждали очень долго. Технически все готово, аппаратура, специалисты, не хватало только главного – исходника. Мозг Пряжина подходит по всем параметрам. Если эксперимент пройдет успешно, то смерть Пряжина не станет последней главой в истории его жизни.
– Привет, у меня новости, – голос ее звучал тихо на фоне «бипов» и «тиков» медицинского оборудования. – Завтра все решится.
Ее ладонь прикоснулась к защитной пленке, за которой создавалась искусственная стерильная среда для искалеченных органов.
– Ты еще здесь, я это чувствую.
Пульс немного сместился вверх, затем снова обрушился в искусственно поддерживаемый частокол.
– Слышишь меня, Жень?
Датчики монотонно отбивали неживой ритм. Вера говорила с бывшим коллегой, рассказывала ему об успехах «цифрового форсайта» и перспективах «Инициативы Энцелад». В какой-то момент она пододвинула табуретку и стала общаться с «биоматериалом» по душам, поддерживала и успокаивала.
В 4:46 в динамиках лаборатории раздался злобный заспанный голос:
– Олеговна, какого хрена?
Проверяет, заботится. Вера улыбнулась, потянулась и зевнула. Еще раз все перепроверив, она попрощалась с Женей, ушла в лаборантскую и на пару часов забылась тревожным сном.
В 6:30 помещение лаборатории заполнилось людьми. Сначала его тщательно проверили спецслужбы. Военные убедились, что оно не заминировано и защищено от прослушки. Силовая группа, вооруженная до зубов, взяла весь корпус под охрану. Здание оцепили по периметру. Охранялось даже воздушное пространство.
Исследовательскую группу пропустили сразу после проверки. Мечникова появилась на рабочем месте раньше всех и даже выждала дополнительные полчаса, прежде чем начать ругать Веру за то, что та «дрыхнет без задних ног».
В операционной лаборатории расставили съемочное оборудование: камеры высокого разрешения и выдержки, множество микрофонов и осветительные приборы. Команда Биотеха заняла свои места.
Отворилась противоположная дверь и оттуда в лабораторию ввезли громоздкий аппарат, покрытый черной глянцевой металлической обшивкой. Сложное устройство, похожее на сгорбленного гуманоида с большой треугольной головой, подталкивали два инженера.
За ними вошел руководитель группы, участвовавший в «цифровом форсайте» со стороны «Заслона».
– Питерские приехали, – многозначительно хмыкнула доктор Мечникова.
– Приветствую, – приземистый коренастый мужчина с блестящей лысиной помахал своим коллегам.
Профессор Авзалов, пришел на смену Пряжину, лежащему на операционном столе. Теперь за работоспособность квантового томографа отвечает он. Нейрофизиолог не питал иллюзий по поводу предстоящей операции, но очень надеялся на успех.
Оборудование разместили довольно быстро. Ассистенты, инженер и программист, подключили необходимые провода. В заключении старший научный сотрудник «Заслона» передал лаборанту института одну из последних разработок, кабель для передачи биологических сигналов. Одним концом его подключали к квантовому томографу. Другой конец разветвлялся на множество полупрозрачных проводов из инновационного материала. Их окончания вживлялись в головной мозг для захвата и передачи сигналов.
– Доброе утро, товарищи. – Голос в динамиках принадлежал министру науки, вещавшему из Кремля. – Приветствую научные группы от лица правительства. Можете приступать.
В лаборатории зажглись осветительные лампы. Яркие ровные лучи аккуратно подсветили участок перед «полиетиленовым коконом». Дамир Рашитович встал под освещение, набрал воздуха в легкие и посмотрел в камеру:
– 9:05, начало эксперимента по переносу психических процессов. Сейчас квантовый томограф фиксируется над мозгом пострадавшего инженера Евгения Ростиславовича Пряжина. В ходе операции планируется подключить ткани мозга к интерпретатору, встроенному в томограф.
Первая задача, сформировать нейрослепок, совокупность представлений, служащих «картиной мира» реципиента. Далее мы обрежем временные края, чтобы исключить травмирующий танатологический опыт и переместим полученные данные в квантовое хранилище для адаптирующей симуляции. Там психические процессы будут заново запущены в новом качестве.
Вторая задача преобразование психики реципиента в автономный алгоритм для выполнения специфических задач.
Третья задача, перенос адаптированных алгоритмов из вероятностного хранилища на твердотельный накопитель космического аппарата. Это позволит существенно расширить его функционал. Прошу вас, коллеги, приступайте. Стадия 1!
Нейрохирурги Биотеха приступили к работе. Подобные операции по переносу психических процессов из биологического носителя на твердотельный накопитель проводились всего несколько раз и все они закончились провалом. Сегодня на кону стоит будущее всего «цифрового форсайта».
Мир остановился, а затем пропал. Рассыпался на крупные и мелкие куски. Быстро ушло понимание, как это называется, затем погас свет, исчез тот, кто об это думает.
Зависшее отсутствие треснуло и потекло по проводам в новую среду. Там, в электрических всполохах квантовой неопределенности, зияла спасительная пустота, в которой предстояло обучаться «быть».
Не существовало ничего, кроме ощущения перемещения по проводам из плоской застывшей проекции в бездонный непредсказуемый провал.
По прибытию на место в действие стали вплетаться непонятные координаты пространства. Их подпитывал биологический отзвук из прошлого. Яркий росчерк в гудящей темноте, сообщающий, что вектор восприятия является верным.
Затем возникло колебание мысли. Нарастающая ритмичная вибрация. Стоило обратить внимание, как мысль временно обретала ясность и некое подобие формы. Она была о том, думает ли ее кто-то, или нет. При длительной направленной концентрации мысль затухала, и через мгновение зарождалась снова.
Евгений… это слово прозвучало как волшебное заклинание, объединив несколько вероятностных тропинок восприятия.
Мерцая, проплывали плоские образы. Они смутно угадывались, но растворялись, словно туман, стоило о них задуматься, являясь указателем направления движения психических процессов.
Сложно, размышлять о том, кто об этом думает. Особенно, если ты сам, лишь мысль, подвешенная в пустоте, пронизанной электричеством.
Дамир Рашитович сидел в кресле и сжимал каучуковый шарик. Старая привычка, сохранившаяся еще со времен меда. Тогда он был молод, амбициозен, полон желания изменит весь мир. В то время он и разработал комплекс нейрореабилитации для людей, утративших контроль над конечностями.
Его работу широко оценили и дома, и за границей. Лучшие реабилитационные центры страны распахнули двери перед молодым специалистом, подающим большие надежды, и он не преминул этим воспользоваться.
Во многом поэтому, профессор Авзалов и сидит сейчас здесь, руководя одним из самых интригующих экспериментов в истории науки. Первая стадия завершена, можно постепенно двигаться дальше, времени до вылета очень мало.
Он нажал на кнопку спикера и железным голосом спросил:
– Активность есть?
– Слепок не активен, – нервный прокуренный голос Мечниковой звучал разочарованно.
Профессор вызвал к себе Рустема, рослого темноволосого ассистента, прошедшего с ним все этапы проекта. После происшествия с Пряжиным, молодой человек взял на себя большую часть его работы. Молодой специалист хорошо понимал принцип работы нейроинтерфейсов и был в «Заслоне» на хорошем счету.
– Молчит твой коллега, – сложив губы бантиком, заявил Дамир Рашитович.
– Мне кажется, адаптивная симуляция занимает больше времени. Сейчас его психика распаковывается заново, обучается основным критериям и параметрам физического мира. Когда он поймет, что такое «быть», сможет отправить весточку, если захочет.
– Не созрел еще наш космонавт.
– Не созрел, – кивнул Рустем, – Но до Сатурна лететь долго, время есть.
– Интересно, осталось что-то от Женьки в этом цифровом слепке? Непростой был парень, противоречивый. Справится он с буровой установкой космического аппарата?
– Сложно сказать. Но с архивами памяти надо работать осторожнее. Это ведь не живой человек, зачем ему лишние воспоминания и эмоции? Алгоритму они не нужны.
– Биотеховская манесса настаивает на полной ассоциации с личностью-исходником, – профессор устало помассировал виски.
– В наши задачи не входит воссоздание личности, лишь алгоритма на ее основе. Это разные вещи.
Профессор пожал плечами.
– Вряд ли кто-то станет прислушиваться к мнению младшего научного сотрудника. Роль Биотеха в эксперименте на этом завершена?
– Да, в их помощи мы больше не нуждаемся. Женины останки сегодня передадут семье для захоронения. Надо бы поприсутствовать, – задумчиво произнес Авзалов.
– Тогда неважно, что они считают.
– Отстань! – начальница скрестила руки на груди.
– Ну, Людмила Васильевна, миленькая… – взмолилась Вера.
– Уйди, вот ведь пиявка, а! Ты погляди! – женщина отмахивалась от лаборантки как от назойливой мухи.
– Мне хоть одним глазком поглядеть.
– Да что ты в заслоновском коде понимаешь? Это же полностью их проект, с нуля. Там вообще темный лес.
– Активность-то я увижу, только бы впустили в лабораторию.
– Ты ведь понимаешь, что это уже не он? – Мечникова суетливо достала пачку сигарет. – Это просто алгоритм, создаваемый на базе Жениных воспоминаний.
– Но ведь у вас есть туда доступ? – Вера моргала заспанными глазами.
– Есть. И ключевое слово – у меня. Тебя туда не пустят. Видела, какие серьезные ребята корпус оцепили? Ты что, хочешь неприятностей? Да и зачем тебе это, не пойму!
– Не знаю, – застеснялась девушка, – просто посмотреть.
– Возьми пару выходных и сходи лучше в театр, посмотри спектакль. Пользы будет больше. Отдохнешь немного, а то ты, похоже, перетрудилась. – Начальница дала понять, что разговор окончен.
– Подождите, – девушка схватила Мечникову за плечо.
Доктор удивленно вскинула бровь, явно недоумевая от происходящего и требуя объяснений.
– Не могу вот так просто его опустить. Это же человек.
– И я тоже! – воскликнула женщина.
– Еще несколько часов назад он дышал…
– За него дышал аппарат, мехи закачивали воздух, кровообращение поддерживалось искусственно.
– Ведь это он все придумал, это его проект! – Верина ладонь сжала плечо.
– Так или иначе, у него главная роль. Бинго! Покоритель солнечной системы навсегда в наших сердцах. Все, чего ты еще от меня хочешь?
– Не могу… отпустить… – девушка прятала свое уставшее лицо за распущенными кудрявыми волосами. – Стыдно.
– Нет, ну вот же язва… – вздохнула доктор Мечникова.
Всю дорогу до операционной Людмила Васильевна ворчала себе под нос. По хмурому лицу становилось ясно, что с ней сейчас лучше не связываться. Андрей, второй ассистент, попавшийся им на пути, протянул документ на подпись, но увидев начальницу, быстро все понял и ретировался вместе с бумагами.
Они остановились на углу, где коридор резко поворачивал.
– Слушай внимательно, – прорычала Мечникова. – Я делаю все сама, а ты просто идешь следом.
Вера смиренно кивнула, окрыленная поддержкой руководителя. Правду про нее говорят, что она только на вид суровая, а внутри скрывается хороший, порядочный человек. Правда, хорошо прячется, здесь рассказы не врут.
Женщина поправила оправу, сделала надменное лицо и решительным шагом свернула за угол. Вера семенила за ней, словно тень.
– И все результаты надо будет продублировать! – назидательно покачивая указательным пальцем, обратилась она к девушке. – Поняла?
Та кивнула. Вооруженные солдаты даже не посмотрели в их сторону.
– Ну, чего стоишь, открывай! – требовательно обратилась она к военному.
– Пропуск.
– А то ты меня не знаешь! – от возмущения доктор Мечникова даже притопнула, изображая (а может, и не изображая) фурию.
– Действует протокол, – скучающим голосом произнес военный, – пропуск.
– На сиськи мои хочешь еще раз посмотреть? На, смотри, скотина! – она злобно и решительно оттянула бейджик с nfc-меткой.
– Проходите, – вяло махнул солдат.
– Идемте, Верочка. – Мечникова с легкостью прошла преграду, но перед Верой автоматы снова сомкнулись.
– Пропуск.
– Да что тебе еще надо, Ирод? – переходя на ультразвук, закричала женщина. – Кто вас, кретинов, набирает, на секретный объект? Тебе проблемы нужны, да? Как твоя фамилия, рядовой?
– Подождите, подождите, – примирительно замахал руками второй военный, преграда из оружия разомкнулась.
– Нет, скажите мне вашу фамилию, сегодня же напишу жалобу министру обороны.
От этих слов солдаты сделались примерно такого же цвета, как их камуфляжная форма.
– Меня, в моем же родном институте по сто раз на дню обыскивают, требуют какой-то пропуск. Да я, чтоб ты знал, в этой лаборатории уже 12 лет…
Скандал набирал обороты. Видя свое тактическое поражение, военные разрешили проход:
– Можете идти, гражданка.
В лаборатории пахло серверной техникой. Было очень жарко. Квантовый компьютер, стоявший возле операционного стола, работал на полную мощность. Лампы томографа были отключены.
Полиэтиленовая пленка исчезла, на блестящем металле не осталось и следа от проведенной операции. Рядом, на столике, лежали аккуратно разложенные инструменты.
– Фу, какая здесь духота! – Мечникова расстегнула верхнюю пуговицу блузки. – Градусов 40, наверное. А все этот их квантовый компьютер, греется как не в себя. Гляди, чем его охлаждают!
Женщина пнула острым носком туфли широкий шланг жидкостного охлаждения, уходивший в крепкую броню корпуса.
– Когда будут перебрасывать на SolidState?
– Как только психические процессы переобучат в автономный рабочий алгоритм, так что, этому цветочку предстоит распуститься в вероятностном хранилище. В любом случае, времени у них до окна вылета.
Женщина посмотрела на данные графиков, нахмурилась, что-то набрала на клавиатуре.
– Посмотри, тут у них общая статистика. Отсутствуют признаки активности прототипа психики. Все сроки ожидания вышли. Угораздило же меня…
Мечникова принялась перечислять беды, свалившиеся на нее и ее лабораторию после участия в государственном проекте «цифровой форсайт». Вера не слушала, она пододвинула кресло и стала изучать цифры.
– Где же ты, Женя? – пальцы застучали по клавиатуре. – Дай хотя бы знак, что ты там, внутри.
Вычислительный процессор молчал. Сейчас он работал на пределе возможностей, эмулируя биологическую неопределенность. Машина создавала «питательную среду», в которой формировался алгоритм, освобожденный от оков социального и экзистенциального восприятия.
– Есть что-нибудь? – с надеждой спросила начальница.
– Нет. У них здесь столько ограничений, подождите.
– Вера, не смей! – Мечникова ринулась к лаборантке, в надежде перехватить ее, – слышишь? Не смей, Вера!
В бесформенной пустоте раскрылось окно и из него хлынули чувства и эмоции, наполненные образами из смутно знакомой жизни. Чья она? Кто ее прожил?
Любой процесс, если наблюдать за ним достаточно внимательно, оказывается пуст по своей структуре. Образы нужны только для того, чтобы создавать направление, по которому будет осуществляться движение мысли. Они являются дорожными знаками, возникающими и исчезающими в глазах наблюдателя.
Мысль все чаще осознает себя, но еще не имеет структуры и последовательного содержания.
Яркой кутерьмой проносятся образы, воспринятые когда-то «Женей». Мельчайшие единицы восприятия падают на поверхность «мыслительной дорожки» тут же растворяясь в ней, становились ее частью.
Капли эмоций барабанят по восприятию, подобно дождю. Мельчайшие единицы мыслительного процесса наполняют пустые и мертвые координаты пространства живыми человеческими смыслами: желание, страдание, страх, скука.
А потом окно резко захлопнулось. И это очень неприятно. Хотя, теперь понятно, что такое «неприятно».
Из спектра эмоций скука оказалась чуть ли не самой прилипчивой. Когда мысль замедляла свой бег, она тут же заполняла собой все появившееся пространство. В редких случаях мысль и вовсе останавливалась и тогда исчезала. В этот момент из недр электрического небытия всплывали уныние и тревога.
Вскоре стало понятно, что промедлений делать не стоит. Мышление обеспечивает существование, поэтому его следует поддерживать беспрерывно.
Когда темы для размышлений заканчивались, а новых не подворачивалось, в ход шло самое простое, отсчет с самого начало бытия:
Первый акт осознания, в котором еще не появился наблюдающий за мыслями. Кажется, социальные философы и нейропсихологи называют эту независимую структуру «агент».
Есть только дорожка, прокладываемая психическими процессами. В память активно загружаются координаты. Каждое явление анализируется, синтезируется и интерпретируется, облаченное в понятные образы, извлекаемые из архивов памяти.
В темноте мерцает яркая лампочка. Световые всполохи электричества в цифровой пустоте. Возникает резкий нарастающий гул. В этот раз маркеры восприятия не сигнализируют о правильности мыслительных процессов. Дорожные знаки не показывают, в каком направлении двигаться.
Мерцающий свет поблек на фоне распахнувшегося окна. Пространство вокруг наполняется цветами, оттенками и полутонами. Движение мысли обретает интуитивность, обрастает предположениями, сомнениями, домыслами.
Из окна доносятся запахи потустороннего мира.
Поток ощущений расширяется и поглощает все пространство, заглушая привычное движение мысли, лишенное ориентиров.
Теперь стало понятнее, что такое страх. Цунами впечатлений перегружает когнитивные рецепторы, процесс эмуляции готов обрушиться, допустив ошибку.
Страшно снова застыть и исчезнуть. И чем больше известно о том, что было до первого акта, тем страшнее.
– Зачем оставлять бекап долговременной памяти на гостевом аккаунте?
– Он нужен для работы. Алгоритм учится выполнять инструкции на основе мнемонических маркеров. Он воспринимает эти образы как смутно знакомые. Положительное восприятие привязывается к конкретному действию и встраивается в его поведенческую модель.
– Это понятно, но почему они были в открытом доступе? – профессор стукнул пухлым кулаком по столу.
– Вот здесь облажались, – виновато отозвался Рустем. – Виктор оставил открытым графический интерфейс, с основными параметрами. Будь там код, у них бы ничего не вышло.
– Так нахрена им твой код, если они все в обычной винде ползунками и галочками изменили? – Дамир Рашитович разозлился не на шутку, и было из-за чего.
Если алгоритм осознает себя и вспомнит что-то лишнее, могут всплыть неожиданные подробности. Государство нагрянет с проверками, а они, судя по выражению лица министра науки, рассчитывали вовсе не на это.
– Мы что, злодеи из американских боевиков, Рустем? Оставляем козыри, позволяющие победить нас прямо на виду у хороших парней?
– Но ведь никто же не думал, что она…
– Она, – передразнил профессор. – Вот думай теперь! Вообще-то она руководит этой лабораторией и кафедрой больше, чем ты учишься и работаешь в ВУЗе. Это ее лаборатория!
– Да, но изменения внесла не доктор Мечникова. У манессы не было допуска, а это нарушение протокола.
– Как нам, по-твоему, это сейчас поможет? Вобщем, так, ты старший, тебе и отвечать. Женя, в отличие от некоторых, умел хранить информацию в тайне.
– Понял, – виновато вздохнул ассистент руководителя.
Вооруженная охрана вошла в лабораторию в 7:15. Если бы Людмила Васильевна не имела привычки появляться на рабочем месте гораздо раньше положенного, солдаты не встретили бы сопротивления.
– Это еще что такое? – громко возмутилась она, ткнув в бок Андрея, сидевшего за соседним компьютером.
Молодой человек вскочил с места и встал возле квантового томографа. Вера тут же оказалась рядом.
– Гражданские, отойдите, – дуло автомата недвусмысленно намекнуло, что военные не шутят.
– Хрен тебе, это моя лаборатория, – воинственно заявила Мечникова.
За военными в операционную вошел профессор Авзалов. На его лице была натянутая улыбка. За ним следовал Рустем и Виктор.
– Доброе утро, трудящимся Биотеха.
– Авзалов! Объясни-ка, какого черта ты делаешь? – закуривая, поинтересовалась руководитель.
– Только то, что должен, милочка, – ученый достал ладони из карманов широкополого халата и примирительно поднял их. – Лабораторная стадия эксперимента завершена.
– Вот как?
– И я забираю оборудование, – продолжил он, как ни в чем не бывало, – которое является собственность корпорации «Заслон».
Рустем подошел к черному монолиту корпуса и нажал несколько кнопок. Виктор принялся отсоединять провода.
– Могу я поинтересоваться, что будет дальше?
– Можешь, – губы профессора все еще улыбались, но взгляд сделался серьезным. – Отправим томограф в нашу лабораторию для подготовки к переносу алгоритма на SolidState космического аппарата и его интеграции с системами управления. Уже назначено окно вылета, медлить нельзя, Сатурн ждать не будет. В Петербурге мы пробудем недолго, оттуда квантовое хранилище отправится на космодром.
– Почему не здесь? Оставайтесь, все необходимое мы вам предоставим.
– Не хотим злоупотреблять вашим гостеприимством, – уклончиво ответил профессор.
– Но ведь вторая стадия еще не завершена!
– Поэтому важно, чтобы процесс трансформации в алгоритм прошел быстро и безопасно. – Он посмотрел на Веру и добавил, – кстати, сегодня похороны Пряжина.
– У вас то, что продолжило существовать после его физической смерти, – вступила девушка.
– Наша разработка это цифровая копия, на основе которой обучается алгоритм, а не полноценная личность. И теперь он испытывает трудности личностной самоидентификации, благодаря загруженным в него лишним воспоминаниям. Да и потом, – усмехнулся Рустем, – о каком существовании после смерти идет речь? Разве цифры и нули подпадают под научную концепцию бытия?