Молнер. Избранный по воле случая бесплатное чтение
Глава 1
Удары в дверь с грохотом разносились по узкому коридору.
– УБЛЮДОК, ОТКРОЙ, МАТЬ ЕГО, ДВЕРЬ, ИНАЧЕ Я СПАЛЮ ВСЁ К ЧЕРТЯМ!
Я вжался в комод, подпирающий дверь, руки в крови, бежать некуда… Долго эта конструкция не простоит.
Держа руки на уровне груди, я молился. Как заведённый про себя читал «Отче наш», а когда за спиной раздался треск дерева, стал молиться вслух.
– Да святится имя Твоё…
Замок, удерживающий дверь на петлях, выгнулся, и образовался просвет.
– … да приидёт Царствие Твоё…
В щель просунулся ломик. Он дёрнулся всего раз, и на пол посыпались щепки.
– … да будет воля Твоя…
– ЗАКРОЙ ПАСТЬ!
Я обернулся и увидел бегающую по стене, как австралийский паук, клешню этого ненормального. Чтобы открыть дверь, ему нужно было скинуть цепь.
– … и на земле, как на небе…
Я навалился всем весом, используя плечо, и комод со скрежетом вдавил дверь, а вместе с ним и раскрытую кисть. Дикий вопль набросился на мои перепонки.
Ломик с остервенением скоблил деревянную обшивку, как нож мясника тушу.
– Я, СУКА, РАСКРОЮ ТЕБЕ ЧЕРЕП! УУУУБЬЮ!
– … хлеб наш насущный дай нам на сей дееень – голос дрогнул на слове «день», когда этот маньяк разбежался и со всей силы пнул ногой дверь, выбив, наконец, её из петель.
Меня швырнуло вперёд. Распластавшись на полу, я ударился носом, собирая искры в глазах.
Пробравшись в щель, он с воплем кинулся на меня. Его пыл остудил мой удар в пах. ВОЙ!
Падает. Я ползу вперёд. Хватает за штанину.
Где ломик? Где это сукин ломик?!
Тянет к себе, я процарапываю ногтями полосы на старом паркете.
Единственный свет от фонарика, оставленного на комоде, светит в дальний конец коридора. Я вижу тень, нависающую надо мной. Удары ботинка приземляются в рёбра, в печень, я скулю от боли, отползая, как гусеница от своего кокона.
– Ну что, падла? Давай вместе молитву почитаем, а? Да святится имя Твоё! – пинок в копчик. – Да приидёт Царствие Твоё. – пинок в затылок, от чего мою голову, как на пружинке, отбрасывает вперёд.
Харкая кровью, я отползаю, но он хватает меня за штанину. Рывок, и я спиной скольжу по паркету.
– Да будет воля Твоя!
Получаю удар в скулу и, стоная от боли, я выплёвываю на пол два зуба.
Тяжело дыша, он отходит к выходу. По световому лучу понимаю, что он берёт фонарик, а по скрежету металла о стену догадываюсь, что в его руках ломик. Яркая вспышка слепит, я морщусь. Извиваюсь. Пытаюсь отползти, но он садится мне на грудь. 90 килограммов выгоняют остатки воздуха из моей грудной клетки. Он плотно прижал мои руки. Я колочу его коленками, но ему хоть бы хны. Разместив фонарик на полу, устремив луч света точно в щёку, он хватает ломик, заносит за спину и готовится размозжить мне голову.
– МОЛИСЬ!
Время потекло медленно, ломик завис в воздухе. Гримаса на лице громилы застыла.
Знаю, я облажался, не стоило мне нарушать негласное правило, но кто знал, что мой проступок приведёт меня к таким последствиям.
Всё началось в тот день, когда меня ударила молния.
Глава 2
А теперь отмотаем историю на год раньше.
В 28, когда ты ещё молод, но в то же время разборчив, жизнь кажется беззаботным качающимся по волнам бумажным корабликом. Где жизнь – это волны, а ты – плывущий вниз по течению кораблик.
В 28 болезни и хвори не беспокоят, они, как бронь в хорошем ресторане, внесены в лист ожидания.
В 28 ты ещё обходишь стороной БАДы, зелёный салат в блюдах и правило не есть после шести, хотя смешивать колу и Ментос ты уже побаиваешься.
Смотришь по сторонам и думаешь… это разогрев перед основной вечеринкой, а что после? А после, когда артрит постучится в мои двери, даруя боль в суставах, и начнёт клонить моё бренное тело к земле, можно уйти красиво.
Больше всего меня страшила перспектива видеть своё немощное отражение в зеркале. С морщинами, с тянущейся слюной по подбородку, с наполовину лысой седой головой. «Живи, пока молодой» – было моим неоригинальным лозунгом. Зато как есть.
Хотя в глубине души я подозревал, что, всё же когда постарею, силы воли не хватит соскочить с вечеринки раньше времени. А значит, утка, наполненная мочой под кроватью в доме престарелых, всё-таки дождётся своего часа.
Об этом ли я думал в день, когда в меня ударила молния? Нет… думал я о другом.
Первое – Зря я не взял с собой воды.
Второе – Как же много мошек и слепней, желающих полакомиться мной.
Третье – Слишком сильное течение.
Вот об этом я и думал, когда отплыл на SUP-борде от берега. В руках весло, в голове неразбериха.
Ничего не предвещало беды, сверху серое, как пиджак учителя физкультуры, небо.
Вокруг ни души, будний июльский день. Я в отпуске. Все проекты на паузе.
Нет, пожалуй, лучше сесть, не очень удобно стоя грести и удерживать баланс. Сажусь. SUP покачивается. Течение сносит вправо, в зелёные протоки, в тонкое русло реки, вокруг которого два необитаемых клочка земли. Эти крохотные островки всегда казались терра инкогнита. Я побаивался ступать на эти земли, предпочитая смотреть с воды.
В протоках течение слабее. Вытягиваю ноги и отмахиваюсь от надоедливого слепня.
Тишина… Надо мной, широко раскрыв крылья, кружатся два сокола. Вокруг флора. Вокруг фауна.
Я частенько приезжаю в это место. Вроде недалеко от города, но в то же время, стоит только сплавиться по реке, как погружаешься в природу. Только вот чёртовы слепни… Я хватаю весло и с размаху бью надоедливого паразита.
В яблочко, букашка в воде кверху брюхом подёргивает лапками.
Я всегда придерживался маршрута, зная, куда можно заплывать, а куда не стоит. И вот, когда я добрался до развилки, места, где поток воды раздваивается, мир стал темнеть.
Подняв голову, я обратил внимание, как небо стремительно стягивают грозовые тучи цвета спелой сливы. Ветерок пропал, запахло свежестью, озон защекотал ноздри.
Держа равновесие, я покрутил головой в поисках укрытия. Обратно плыть против течения – не вариант.
Мошкара вдруг пропала. Чувствуя неладное, я усерднее погрёб в сторону острова. Темнело на глазах, вода без солнечного света казалась чёрной. До берега метров 20. Дождь мелкими каплями накрапывал, оставляя мокрые следы на SUPe. 10 метров.
За спиной сверкнула молния, озарив заросли острова, звук грома раздался несколько секунд спустя. 5 метров.
Толкнув носом песчаный участок, я соскочил с доски и быстрым лёгким движением затянул SUP на берег. Весло кинул в заросли и по песочной горке вбежал вверх.
Дождь усиливался, тарабаня по затылку крупными каплями.
Еще одна вспышка, и почти сразу оглушительный гром. Я огляделся. Волосы под тяжестью воды облепили лоб, кончиками норовя влезть в глаза.
Ещё вспышка. Я приметил небольшой треугольник, напоминающий шалаш на дереве, и побежал в ту сторону. Тем временем счётчик перед ударом молнии отсчитывал роковые секунды.
9..8..7..6..5..4..3..2..1…
Глава 3
Сверкнула молния, накрыв меня белой ослепительной вспышкой. Стало так ярко, что, казалось, я ослеп. Невероятно громкий звук хлопка и взрыва оглушил.
Я не успел понять, что произошло, не успел закричать или испугаться. Что-то еле уловимо тонкое, как самая крохотная раскалённая иголка, вонзилось в темечко и прошло насквозь по каждой клетке моего тела. Я стал заваливаться вперёд, как подкошенное дерево. Руки, ноги не слушались, и я со всего размаху вмазался в раскисшую от влаги землю, потеряв сознание.
Очнулся. Тело свело – одна невыносимая судорога, спазмы пробегали волнами, до безумия сокращая мышцы.
Трясёт. В ноздрю затекает дождевая вода. Не могу шелохнуть и пальцем. К озону примешался запах горелой плоти. Один глаз в грязи, второй широко раскрыт. Всё ещё ярко.
Капли больно бьют по обожжённой коже. Я хочу заплакать, но не могу… Так больно, что я чувствую себя высушенным коллекционным жуком, приколотым булавкой в рамочке.
Глазное яблоко закатывается, и я снова теряю сознание.
Что-то тянет. Приоткрываю глаза. Веки щиплет, сетчатка горит огнём. Не получается даже вскрикнуть, вместо этого я жалобно мычу.
Меня тянут за подмышки, я с трудом разбираю собственные волочащиеся по влажной земле ноги. Моргаю. Лучше не становится. Что с ногами? По всей коже красные тонкие линии, напоминающие древовидный рисунок. Снова отключаюсь…
Прихожу в себя от запаха бензина и шума мотора. Я в лодке. Вижу силуэт сгорбленной спины в дождевике. Небо чистое, помигивают звёзды.
На повороте, меня заносит и что-то соскальзывает с меня. Кожа чешется. Где моя майка, шорты… Я совершенно голый, укрытый то ли марлей, то ли сеткой. Я мычу, силуэт спины оживает, и я вижу повёрнутую голову старика, он испуган.
Лодка ускоряется и подпрыгивает на волнах. Укачивает. Теряю сознание.
Кто-то берёт меня за ноги. Разлепляю глаза. Где я? Слышу сирену, вижу красно-синие огонёчки. Меня подхватывают за шею, плечи, ноги, тащат… Всё тело горит, как один большой ожог. Я мычу от боли. Перекладывают на носилки. Поднимают руку, и игла вонзается в вену, пуская по артериям обезболивающее. Хлопок двери. Скрип носилок. Трогаемся.
– Не отключайся. – неизвестный голос вытаскивает меня из дрёмы.
Покачивает. Сирена не затихает. Хочется уснуть, промотать этот момент, но голос не даёт мне это сделать.
Остановились. Быстрые шаги. Открывают двери. Тянут носилки. Чья-то рука возле моей головы. Снова просят не отключаться, на этот раз настойчивее.
Закатывают в больницу. Шумно. Вокруг снуют врачи. Горит флуоресцентная лампа.
Медбрат хватает носилки и быстро катит по коридору. Я чувствую запах пота и лекарств. Вижу, как болтается серебряный крестик поверх халата.
Колёсико носилок поскрипывает на каждом стыке. Медбрат ускорятся. Меня вносят в освещённую комнату, и я теряю сознание.
Глава 4
Вот так в меня и ударила молния… И я снова возвращаюсь туда, с чего начал рассказ.
Ломик занесён над головой, гримаса злости исказила лицо моего палача.
– МОЛИСЬ, СУКА! – орёт он, брызгая слюной.
Я переношу руки к груди, прикрываю глаза и одними губами шепчу продолжение «Отче наш», то и дело сбиваясь, спотыкаясь о слова молитвы. Я не хочу умирать. Губы подрагивают. Я слышу его дыхание, чувствую его запах. Я не готов, нет…
Шаркающий звук возле двери вырывает меня из ступора. Раздаётся приглушённый выстрел. Кровь брызгает на лицо липкими тёплыми каплями. Ломик глухим ударом падает возле моего уха.
С дыркой в черепе палач падает на колени и тут же наваливается на меня, придавив своей тушей. Мне нечем дышать, пытаюсь просунуть руки под его плечи, пихаю и.. еле как приподнимаю эту тушу на 10-15 сантиметров.
О боже… Из его головы сочится багровая струйка крови, я до боли в шее вытягиваюсь, чтобы кровь не затекла в глаза.
Раздаются шаги в мою сторону, а затем мёртвое тело сползает назад, давая мне возможность глубоко вдохнуть. Отползаю на локтях к стене, фонарик далеко, не дотянуться.
– Ни на миг тебя не оставить. – подаёт голос мой старый приятель.
Я устало прикрываю глаза. Маркус… Старый добрый Маркус.
– Нам положено сваливать, если хотим унести живые ноги.
Я любил Маркуса за две вещи.
Первая – за его латышский акцент и слегка задиристый голос в стиле раннего Ван Дамма.
Вторая – за его пунктуальность, он уже четвёртый раз вытаскивает меня из переделки.
Маркус подаёт руку. Хватаюсь и встаю. Ауч… Не могу до конца выпрямить правое колено.
– Что не так?
Пощупав коленную чашечку, я убедился, что всё в порядке, и через боль выпрямился.
– Пора. Уходим.
Маркус быстрым шагом подошёл к двери, повернул за угол и вернулся с двумя канистрами бензина. Протискиваясь возле меня, он обильно полил спину трупа, прошёл вглубь по коридору, оставляя дорожку бензина, затем скрылся за стеной и стал поливать там.
– Мне нужно забрать личные вещи.
– Никак нет. – Маркус ходит с фонариком, булькая остатками бензина на дне канистры.
– Дай хотя бы забрать куртку, я в чёртовом драном на заднице халате!
– Никак нет. – отрезал он и, схватив меня за грудки, потянул к выходу.
Спускаясь по лестничным пролётам старой заброшки, я держался ближе к стене. Перил не было, и дырка между лестниц нервировала меня 3 месяца, пока я жил в этом логове. Дорожка из бензина закончилась на втором этаже.
– Иди и сядь в машину, я спущусь через минут несколько.
Передав в мои руки ключи, Маркус залез в карман кожаной куртки и достал зажигалку.
Я стал спускаться через болевые ощущения, опираясь на правую ногу. Возле двери стояли две бочки, пришлось протискиваться, чтобы влезть в щель. Отодвинув ржавую дверь, выхожу наружу.
Ночь. Заброшенная подворотня Питера. Окна соседнего дома заколочены. Перехожу через дорогу и сажусь в старенький Шеви, в ноздрях стоит бензина.
Выглядываю в окно. Сквозь заколоченные окна лестничной клетки вижу краешки языков пламени, поднимающиеся от одного этажа к другому.
Дверь подъезда с грохотом открывается. Маркус бежит к тачке, перепрыгивает через капот и садится за руль. Я протягиваю ключи. Шеви грозно рычит, и, визжа покрышками, срывается с места.
Смотрю в боковое зеркало. 5 этаж с уликами и следами моей работы пожирает огонь, извергая клубы дыма из заколоченных ставень.
Глава 5
Маркус приподнял булочку и залез пальцами под листья салата.
– Ненавидеть огурцы. – вытянув маринованный огурчик, он брезгливо скинул его под стол. – С детства раннего.
– Откуда у тебя аппетит, ты полчаса назад…
– ТЧЧ! – набитым ртом осадил меня он.
Я всё никак не могу привыкнуть. Этот совершенно спокойный вид лица, да ещё и зверский аппетит. Скользя взглядом от перемазанных рук кетчупом к заляпанному стакану молока, я сморщился.
– Ешь.
Смотрю на свой бургер. В ноздрях ещё запах крови и бензина. – Я, пожалуй, пропущу этот поздний ланч.
– Нам долго ехать. – кусает, медленно жуёт мощными челюстями. – Я не останавливаться. Ехать.
Я молча встал и прошёл в уборную. Закрыл дверь, дёрнул на всякий случай ручку. Подойдя к раковине, набрал в раскрытые ладони воду и плеснул на лицо. Тёмные, почти багровые капли упали в водосточную трубу. Значит, я плохо протёр виски влажными салфетками. На чёрных волосах колтуны. Запустил пальцы, потянул вверх выдрал клок волос… Всё в слипшейся крови.
Вымыв руки с мылом, я оттянул щёку и посмотрел на то место, где совсем недавно были два зуба. Чёртов ублюдок… Проведя языком по новообразовавшейся ямке, я вздрогнул от удара кулаком в дверь.
– Да?
– Ехать. Сейчас.
Ещё раз обливаю лицо холодной водой и, закрыв кран, тянусь за бумажными полотенцами. Чёрт, пусто. Открываю дверь.
Маркус проходит в уборную и, встав на моё место, моет руки.
– Я собрал еду в дорогу.
Выхожу в коридор, встретившись глазами с официантом. Тот быстро отводит взгляд, берёт поднос и идёт к кассе.
– Чёртов полотенец! – кричит он на всю бургерную.
За кассой бедный официант что-то с грохотом роняет.
Капая с рук водой, Маркус идёт к столу, где мы сидели, хватает всю салфетницу и картинно вытирает руки. Затем забирает завёрнутый в бумагу бургер, толкает им мне в грудь и идёт на выход. Я за ним.
Бедный официант не знает, куда себя деть. Его, конечно, понять можно – заваливаются в 4 часа ночи два фрика, на вид только-только сбежавшие с карнавала. У одного под драным халатом вся кожа покрыта рисунком в виде распустившегося дерева от удара молнии, у второго блондина, одетого во всё чёрное, ненавидевшего маринованные огурцы, взгляд чокнутого. Кто же ещё догадается запивать бургер молоком? Только чокнутые!
– Пока – говорю я, выходя на улицу и стягивая пояс халата.
– Куда едем? – говорю я, подходя к тачке.
Маркус выковыривает языком остатки бургера.
– Ну, так что? – давлю я.
– В яму. – ответил он, открывая передо мной дверь.
Зная, как я ненавижу яму, как всем нутром чувствую отторжение только от одного упоминания, где надо мной проводили опыты, я врос в землю. И только когда Маркус с усилием надавил на плечо, я подчинился.
Значит, в яму…
Глава 6
Чтобы сбросить напряжение, я опустил сиденье назад и сделал вид, что задремал.
Всё начиналось так безобидно, как попытка сделать что-то значимое в этом мире. Как я ошибался…
Глубоко дыша, зажав между ладоней лацканы халата, я погружаюсь в воспоминание годичной давности.
Стоя в приёмной городской больницы, я отрешённо смотрел в сторону ребёнка, балующегося с полупустым кулером. Он наливал воду в ладошку, отбегал и с визгом выливал её на макушку своего младшего брата. Тот хмурился и коряво кидал в него детальками Лего.
Тонкие тётины пальцы скользнули по моему подбородку. Поворачивает голову к себе. Встречаемся взглядами. Улыбается.
Из родственников только тётя Люба, младшая сестра моей матери, ринулась мне помочь. Это она настояла на скорейшей выписке, и уже через 4 дня я стою в приёмной и подписываю бумагу о принятии ответственности.
Тётушка в свои 52 года выглядела на 40 – стройна, подтянута, и лишь морщинки в уголках глаз да седина говорили об обратном. Она была моей крёстной. А когда моя мать сошлась с отчимом, избивавшим её каждую неделю, они разругались. Мать осталась с отчимом и переехала в северный город, где у этого борова нашлась работа, а тётя ушла в себя, переехала в лес и посвятила себя травничеству.
– АЙ! – Завопил старший пацан, которому деталька Лего всё-таки угодила в глаз, и накинулся колотить младшего своей мокрой ладошкой.
– А ну разошлись! Иначе жопу тебе и тебе начищу. – встряла тётя.
В этом вся она. Никогда не пройдёт мимо, если запахнет жареным.
Мы переглянулись с женщиной за стойкой администрации. Мне выдали бланк с лекарствами, который тётушка мигом выхватила и, демонстративно разорвав на глазах у женщины, выбросила в урну.
Заговорила она только когда мы прилично отъехали от больницы:
– Ты не голоден?
В её крохотном Ниссане пахло птичьим помётом. Я покачал головой.
Ехала она медленно, держась правого ряда, даже слишком медленно. Пару раз ей посигналили, на что она опустила окно и вытащила свой тонкий средний палец, показав водителю, что она о нём думает. Я впервые улыбнулся за 4 дня.
Кожа ещё побаливала, чесалась. Это было похоже на то, когда выходишь из моря, и солоноватая плёнка сковывает любое движение.
Я никогда не был у неё в гостях, мать после их ссоры избегала разговоров о сестре, и я только раз краем уха услышал от отчима: «А эта любительница кореньев да стебельков совсем с катушек съехала». Мне захотелось ударить его своим маленьким кулаком в его жирный живот. Больше я о тёте не слышал, а если и слышал, то мать быстро шикала, стараясь сменить тему.
Тётя совсем не была похожа на мою мать. Черты лица, комплекция, характер – всё было диаметрально противоположное, от чего складывалось впечатление, что они вовсе не сёстры.
Мы отъезжали всё дальше и дальше от города, съехали с основной трассы и свернули на полуразбитую дорогу вокруг Ладожского озера.
Всю жизнь прожив в Питере, я так ни разу и не побывал на этом озере, и вот сейчас, оставляя позади клочки разбитого асфальта и высаженных вровень деревьев, я ехал в неизвестность.
Дорога стала петлять, и, замедлив ход, тётя пригнулась ближе к рулю, заглядывая куда-то налево. Почти затормозив, она вырулила на неприметный съезд, и по ухабистой сельской дороге мы поплелись со скоростью черепахи.
Меня укачало, и я успел задремать, а когда машина остановилась, я увидел хорошо скрытый дом в окружении елей.
Взвизгнули покрышки, я дёрнулся и головой ударился о боковое окно.
– Сраный лежачий полицейский! – выругался Маркус, хлопнув двумя руками о руль. – Подвеску мне ломать каждый, мать его, раз!
Дремоты как не бывало. Я привстал, локтем задел свёрток с бургером, и тот шмякнулся на колени Маркусу.
– Мне приказали тебя не бить. Но ещё раз ты. Заляпав. – чеканил с паузой каждое слово хладнокровный убийца. – Мне. Мои. Любимые. Брюки. Я нарушать приказ и бить. Тебе. В нос!
Вжавшись в сидение, я отвернулся и увидел знакомые декорации Ямы…
Мы почти на месте.
Глава 7
Яма – это место, где из тебя делают нелюдя.
Яма – это место, куда попав однажды, ты жалеешь, что здесь оказался.
Яма – это про то, что хочется забыть, но раз в месяц она то и дело всплывает в страшных снах.
Я сглотнул, провожая взглядом скрытые в земле наблюдательные пункты. Старые бетонные сооружения времён холодной войны поросли мхом. Ворота на военную базу были открыты, КПП пуст, проржавевший шлагбаум поднят.
Переключив на первую скорость, Маркус зашуршал по гравию и заехал на объект, согнав с дороги стаю голодных ворон.
Впереди показался казарменный блок – четыре серых неприметных здания с заваренными дверьми. В одном из них крыша провалилась внутрь, окна второго этажа выбиты, на первом заколочены.
Маркус посмотрел через стекло вверх. Он знал, за нами наблюдают. С того момента, как мы въехали на территорию, он не проронил ни звука. Лишь шум от колёс, каркающих ворон и гуляющего за окном ветра.
В конце казарменного блока стояли два БМП, устремив дула в сторону границы с Финляндией. С правой стороны вертолётная площадка. Только по вырванной траве, проросшей из асфальта, можно было догадаться, что на базе что-то происходит.
Остановив машину между двух БМП, Маркус поставил на ручник, медленно, не глядя на меня, достал ключи зажигания и вышел. Я следом. Подойдя к танку, он засунул руку куда-то в проём над гусеницей и, потянув на себя, со скрежетом открыл задний отсек.
Внутри всё сжалось, захотелось в туалет. Закрыться и не выходить до тех пор, пока про меня не забудут. Заметив, что я мешкаю, Маркус подтолкнул меня в спину. Я прошёл к отсеку и на миг остановился. Снизу на меня повеял затхлый воздух. Резкие ступени вели глубоко вниз. Держась за поручень, я пригнул голову и, осторожно переступая, стал спускаться вниз.
Затхлый воздух мусолил ноздри, обтекал всё тело и давил всё глубже вниз до тех пор, пока под ногами не показалась ровная плоская поверхность из жести.
Дождавшись, пока Маркус спустится, в крохотном тамбуре, где до конца не получится выпрямиться, зажглась единственная тусклая лампа красного света. Подойдя к лампе, Маркус встал ровно напротив тяжеленной металлической двери, напоминающей те, которые устанавливают в банковских хранилищах, и разместил руку на площадку в стене на уровне пояса. Сенсор под рукой, помигивая, просканировал ладонь, и дверь со скрежетом стала открываться. Медленно, неуверенно скрипя массивными петлями.
Пригнувшись, я зашёл первый, следом, толкнув меня, вошёл и Маркус. Хрустнув шеей, он сбросил обувь и снял куртку, мягкий свет по периметру длинного коридора стал включаться. Световая линия пробегала по полу и потолку, как бы очерчивая пространство.
В нашу сторону, опираясь о трость, шёл мужчина, который за этот год ничуть не изменился. Маркус приветливо склонил голову вбок и сложил за спиной руки.
Каждый шаг отдавался стуком трости о металлический пол.
ТУК. ТУК.. ТУК…
В такт этих стуков билось и моё сердце, разве что, чем ближе подбирался к нам старик, тем быстрее оно отсчитывало удары. Зубодёр, как его называли другие испытуемые, остановился, прижав к стене трость, и широко раскрыл объятия.
И лучше бы вам не знать, почему у него такое прозвище…
Глава 8
Широкие объятия и такая же широкая улыбка поверх седой бороды Зубодёра были следствием. А у каждого следствия есть причина. С неё, пожалуй, и начну рассказ.
В тот день, когда я впервые оказался в лесном домике крёстной, время потекло медленно, как тающий воск на горящей свече.
Я много спал, восстанавливая силы. Тётя Люба 3 раза в день натирала мою кожу мазью с резким травяным запахом. Аппетит приходил постепенно – сначала бульоны, затем супы, перед сном выпивал горьковатые настойки, от чего половину ночи першило в горле.
Самым сложным было уснуть…
Каждая смена положения отзывалась болью в коже, и только ближе к полуночи, когда простынь пропитается мазью, я засыпал коротким рваным сном, чтобы проснуться от головной боли. Было так больно, что я стискивал зубы, лишь бы не разрыдаться, лишь бы не разбудить тётю. Это было похоже на то, когда в жаркую погоду куснёшь мороженное и, закрыв глаза, ловишь колющую боль, будто пломбир упал не в глотку, а точно на лобную долю. Всё познается в сравнении. Теперь вот уже 8 ночь подряд я чувствую настоящее мучение, будто самосвал с только что вытащенным из морозилки эскимо разгрузил полтонны точно мне на макушку.
Я перевернулся на другой бок. Скомканная простынь забилась в ногах. По груди катятся капли пота.
Но страшнее всего говорить о снах. Они стали другие. В них я не действующее лицо, а наблюдатель. Я смотрю на всё со стороны через тонкое стекло между сном и осознанием сна. Как если бы, сидя в кресле, я долго-долго переключал каналы, а потом случайно вышел на СНЫ ТВ и беззвучно, почти не дыша, вглядывался в картинку.
В тётином доме было всё, чтобы свыкнуться с тем, что на меня свалилось. Я постепенно привыкал, до тех пор, пока однажды не зашёл в мастерскую, где к стене стояло прижатое старинное зеркало, накрытое тканью. Я приблизился, поднял руку и, зажав между пальцев ткань, сдёрнул её.
В лёгких не хватило воздуха, чтобы вскрикнуть, вместо этого я прикрыл рот рукой и, выпучив глаза, рассматривал незнакомца. На меня по ту сторону отражения смотрел отдалённо похожий на меня человек с красноватой кожей, покрытой тонкими древовидным рисунком. Я подошёл ближе. На груди волос не осталось, бровей тоже нет, а волосы… Не веря своим глазам, я провёл рукой по серебристым волосам, которые когда-то были чёрными.
В больничной палате зеркал не было, как и в ванной комнате в домике тёти. Потеряв равновесие от внезапного головокружения, я рухнул на одно колено и повалился на плечо, пытаясь схватиться за висящие на крючках фуфайки. Сорвав крючки с петель, я уронил всё с грохотом на пол, и уже через полминуты, склонившись надо мной, стояла крёстная. Её пряди выбились из-за ушей, нависая, как пучки проводов, опутавшие телевизор. Руки в перчатках покрыты грязью, она быстро их стянула и выбросила в угол.
Выбежав из комнаты, она совсем скоро вернулась и поднесла к носу пахучую склянку. Резкий запах прошиб мозг, выгнав помутнение. Помогая мне встать, крёстная, как и я, не сразу увидела человека, которого я впоследствии стал называть Маркусом, стоявшего в дверном проёме.
А когда увидели, стало уже поздно…
Глава 9
Зубодёр с Маркусом переглянулись, и латыш, кинув куртку на пол, ринулся в объятия старика. Картина маслом, блин… Старая морщинистая рука ходит по спине хладнокровного убийцы, как утюг, пытающийся разгладить складки.
Я переминался с ноги на ногу.
Старик вылез из объятий, обхватил лицо Маркуса в ладони и пристально посмотрел в глаза. Еле заметное мягкое свечение вокруг радужек глаз Зубодёра блеснуло фиолетовым светом. На лице старика заиграла улыбка.
– Молодец. – сказал он, хлопая Маркуса по плечу.
Не дожидаясь, когда я подойду к нему, старик потянулся за тростью и шаг за шагом, стук за стуком по металлическому полу подошёл ко мне. Я отшагнул назад, тут же упёршись пятками в тяжёлую металлическую дверь. Опустил глаза. Вижу две пары ног – своих и старика.
Шершавая кожа ладоней скользнула по моей щеке, и наши взгляды пересеклись. Ненадолго, лишь на мгновение, но даже его хватило, чтобы ощутить, как тебя только что миллиметр за миллиметром просканировали. В этом мимолётном осмотре ничего не утаить, ноги слегка подкашиваются, по спине пробегает ток, а фиолетовые огоньки в глазах старика дьявольски мерцают.
Закончив осмотр, Зубодёр скривился, от чего показался краешек его заячьей губы, скрытой бородой.
– Пойдём, выпьем чаю. А ты! – его тон изменился, налился сталью. – Куртку подбери, тут тебе не гостиница.
Маркус пробубнил что-то на латышском и, замыкая нашу тройку, поплёлся сзади.
Старик опирался о мою руку и шёл по коридору. От него пахло старостью и коньяком, но умеренно, так, чтобы ухватиться за аромат и тут же его отпустить. Вся эта демонстрация старости – прикрытие, в руках старика огромная сила над такими, как мы, да и всем миром, если уж на то пошло. Даже сейчас, ковыляя по коридору, он знал, о чём я думаю, и про себя наверняка посмеивался над моей наивностью. Он медиум. С него всё и началось.
Пока мы шли по длинному коридору, напоминающему вытянутую кишку, из стали толщиной в два метра, я расскажу, что знаю, а знаю я не много.
Настоящее имя Зубодёра – Павел Сергеевич. В годы холодной войны он работал в разведке до тех пор, пока его так же, как и меня, однажды не ударила молния. Пролежав в военном госпитале, он заметил, что что-то не так… Сначала через врачей, которые пытались скрыть тайну, а, точнее, маленькую опухоль размером с горчичное зёрнышко в мозге, а затем и через других людей. Он ещё не овладел даром, но уже научился видеть второй слой правды, лежащий между словами и мыслями. С тех пор он стал читать людей как книгу. Это самое «зёрнышко» в мозгу есть в каждом из нас, в каждом Молнере, который приобрёл силу через удар молнии. Зубодёр дал название опухоли – «Поцелуй бога».
Свернув за угол, старик снова вернулся к трости и, подойдя к глухой металлической двери, встав на цыпочки, дал просканировать сетчатку глаза. Через секунду дверь в самое современное и засекреченное логово Молнеров, заскрипев петлями, отворилась.
– Добро пожаловать домой, сынок. – сказал Павел Сергеевич, пропуская нас вперёд.
Я лишь устало выдохнул, вспоминая, как долго проторчал тут в последний раз и через какие испытание пришлось пройти, чтобы проявить свою силу.
Глава 10
Просторное помещение купалось в свете овальных ламп, подвешенных невидимыми тросами к потолку. Направленный, мягкий… Как солнце, пропущенное сквозь пористое облако, лампы заполняли холл светом. Воздух был свеж, умеренно прохладен. Никакой затхлости, запаха мазута или пыли – всё это осталось позади, в том мрачном коридоре.
Зубодёр прошёл вперёд. Его шаги бесшумны, трость больше не стучала. Поверхность мягкая, как прорезиненный пол детской площадки. Я помню это правило безопасности, чтобы не проводить ток.
– Как тебе перестановка? – спросил Павел Сергеевич. – Пригласили специалиста по фэншую, так сказать.
Маркус прошёл к стойке из матового стекла и, взяв зелёное яблоко из вазы, впился в него зубами. Подмигнув мне, он поднял руку, чтобы вытереть губы, и из подмышки показалась чёрная, почти сливающаяся с водолазкой кобура. Кобура с тем самым пистолетом, который он вытащил, когда стоял в домике моей тёти. Триггеры – пистолет, беззаботная поза и ухмылка – водоворотом унесли меня в воспоминание нашего первого знакомства.
Отстукивая по бедру мелодию пистолетом, Маркус дождался, когда мы с крёстной обернёмся и заметим его. Тётины пальцы сжали моё плечо так, как капкан сжимает жертву. Во рту вмиг пересохло, мозг стал лихорадочно думать.
– Я не причинить вам вред, если вы не делать глупости.
Я чувствовал дыхание тёти в своих волосах. Кинул взгляд на упавшую вешалку с крючками… Почти рядом, но недостаточно, чтобы одним движением ухватить. Только я мысленно просчитал вероятность, как…
– Это и будет глупость. Большой… большой глупость.
– Что вам нужно в моём доме? – спросила тётя со всей невозмутимостью, на которую была способна в данный момент.
Маркус перевёл взгляд на меня. В этом взгляде всё считывалось без слов.
– Я?
Тот кивнул.
– Он никуда не пойдёт. – вмешалась тётя.
– Вам известно, что это? – Маркус засунул руку в карман и быстрым движением достал крупную монетку. – Орёл – и я устранить вас, решка – и я пытаться всё решить миром. Как вы думать, что мне выпало, когда я зашёл в этот дом?
Я подался вперёд, но тётины пальцы удержали меня.
– Не нужно. – сказала она.
– А что нам остаётся делать? – я положил свою влажную ладонь на тётину руку. – Мы в лесной глуши, полиция будет ехать сюда целую вечность…
– На столе лежат официальные документы смерти вашего… – Маркус пощёлкал пальцами вспоминая слово. – Пелемяник? Да, пелемяника. Также место захоронения после неудачного случая с молнией.
От моей уверенности не осталось и следа.
– См-м-мерти? – переспросил я.
– Официально да. Вас не существует больше, вы умерли.
Лежащие на моём плече пальцы тёти задрожали, и дрожь передалась мне.
– Вы меня с кем-то путаете. Я… я…
– А вам. – Маркус посмотрел на крёстную – Мы открыли счёт на ваше имя, вы будете получать раз в квартал вознаграждения…
– УБИРАЙТЕСЬ ИЗ МОЕГО ДОМА! – закричала тётя, вскочила на ноги и встала между мной и Маркусом.
На его лице показалось удивление, которое он через секунду смыл усмешкой.
– Послушайте… Я делать всё, как правильно, вы же… – он тыкнул в её сторону пистолетом, от чего мои внутренности сжались. – Заставлять меня перебросить монетку.
– Только через мой труп.
Комната наполнялась звенящей тишиной, а после прозвучал щелчок предохранителя.
Дуло пистолета смотрело на грудь тёти. Та не сдвинулась с места.
– Я считать до трёх…
– Тётя.
– Один…
– ТЁТЯ!
Крёстная даже не шелохнулась.
– Два…
Я вскочил. Маркус выгнул шею вбок и, посмотрев через плечо моей тёти, сказал:
– Молодец.
Я весь обмяк. Мне понадобились все силы, чтобы остаться на ногах.
– Я буду ждать на улице, у тебя 2 минута. – сунув пистолет в кобуру, он развернулся и покинул дом.
Обняв тётю, я почувствовал, как сильно билось её сердце, но я знал, что это единственное верное решение. Крёстная провела дрожащей рукой по моим волосам и кивком головы с наполненными слезами глазами попрощалась со мной.
Глава 11
Крупная монетка взмыла в воздух и раскрутилась. Зависнув на миг в самой верхней точке, она тут же полетела вниз, в раскрытую ладонь Маркуса. Поймав, он со шлепком накрыл её второй ладонью и перевернул руки. Приоткрыл. Заглянул.
– Чёрт. Чёрт. Решка. Придётся пить ваш ромашковый с ананисом.
– С анисом. – поправил его Зубодёр, вытаскивая три кружки.
– Старик, и мне прихвати.
Мы дружно развернулись на голос. В нашу сторону шла короткостриженая взлохмаченная черноволосая девушка, в которой я узнал Крис. Только ей сходило с рук звать старика стариком. Зубодёр потянулся за четвёртой кружкой.
– Тогда тебе придётся помочь. – заметил он.
– Как всегда. Как всегда…
Подойдя к барной стойке, она выбрала свободный стул напротив меня и, усевшись, облокотилась о неё.
– Где твои манеры, девочка? – спросил Павел Сергеевич, и Маркус глухо хихикнул, зная, что она ненавидит, когда её зовут «девочкой».
Крис было около 25 лет, и в своей манере одеваться она напоминала рок-фанатку, сбежавшую от родителей на концерт любимой группы. Пепельно-серые подведённые глаза, чёрные ногти, пирсинг на губе. В ушах целый рой из серёжек и жвачка, с которой она не расставалась даже во сне.
Крис толкнула Маркуса в бок.
– Не вынуждай меня.
– Тихо-тихо, малышка, даже не думал. – Маркус поднял руки, встал и, подойдя к Зубодёру, взял из его рук кружки.
– Так и будешь прятать глазки? – обратилась ко мне Крис.
Я выжидающе посмотрел на неё, чувствуя, как неуверенность въедается в моё тело, словно чужеродный вирус.
– Не используй силу в стенах Ямы! – прикрикнул Зубодёр.
Крис надула пузырь. Лопнула. Стало отпускать. Крис улыбнулась подведёнными чёрной помадой губами.
– Что этот доходяга тут забыл, а, старик?
Я пихнул её ногой в коленку под барной стойкой.
– От вас, друзья, можно прикуривать. – встрял Маркус, усаживая свой зад через одно барное сиденье.
Крис поднесла стакан к носу и, сморщившись, отодвинула горячий чай. Зубодёр сел во главе стола. Мы молча повернули к нему головы.
– Нам нужно начать работать вместе.
– Что?! НЕТ! Старик, ты помнишь, чем закончилось наше третье задание с этим? – она указала на меня своим тонким пальцем.
– Прекрати. – сказал Зубодёр.
– Я тоже не горю работать с тобой, чокнутая фанаточка «30 секунд до Марса».
– Отпадный халат, кстати, с какого бомжа снял? – парировала Крис.
Резкий хлопок ладони о барную стойку заставил нас замолчать, а Маркуса глупо таращиться с улыбкой на лице.
– Если я сказал, что надо, значит надо!
По кухне прокатился стон.
– Я собрал всю кавалерию, к нам примкнут ещё два Молнера. Одного вы знаете, со второй я вас познакомлю.
– Что, есть ещё? – спросил я.
Павел Сергеевич кивнул. Он, как и я, прекрасно знал, что в мире не так много проявленных Молнеров, а те, кто раскрыл силу, долго не живут. Мой опыт четырёх случаев, где мне чуть не проломили башку – доказательство моих слов. Если бы не Маркус, я давно бы служил удобрением для выросших на моей могиле Анютиных глазок.
– Пора прекратить склоки, забыть обиды и двигаться дальше. – сказал Павел Сергеевич.
Отстранённо смотря на поднимающийся пар от моей кружки, я вспомнил наше первое задание с Крис. Задание, на котором я крупно облажался… Как уж забудешь тут склоки и обиды, не всё так просто…
Глава 12
Крис в последний раз выдула большой пузырь, лопнула, стараясь скрыть раздражение, выплюнула комочек в ладонь и спрятала жвачку за ухом. Я провожал взглядом секундную стрелку часов над входом в кабинет семейного психолога.
Душно… Расстёгиваю верхнюю пуговицу и ослабляю галстук. Через минуту нас должны принять. Крис чешет бок. Видно, что деловой костюм вызывает в ней бурю чувств. Она хмурит брови и еле заметно что-то шепчет губами.
– Что? – спрашиваю я.
– Отвянь. – шепчет она в тот самый момент, когда из кабинета выходит секретарша.
– Вениамин Эдуардович готов вас принять. Следуйте за мной.
Вставая, я задел коленом столик, и стопка журналов, съехав набекрень, повалилась на пол. Один за одним журналы, как колода карт, веером скатились на пол.
– Не волнуйтесь, я приберу. – улыбнулась секретарша, придерживая дверь к своему начальнику.
Крис через плечо зыркнула на меня взглядом полным упрёков и зашла первая. Я за ней.
В просторном кабинете Вениамина было свежо, угадывались нотки сигарного дыма. На окнах были опущены жалюзи цвета грецкого ореха, от чего свет казался нежным, точь-в-точь кофе с молоком.
– Пожалуйста, садитесь. – указал мужчина лет 45 на кожаный коричневый диван.
Вениамин оказался мужчиной низкорослым, где-то мне по грудь, и чтобы как-то скрыть свой недостаток, компенсировал это в одежде с заделом на джентльмена с опрятной бородой и уложенными воском волосами строго по пробору. С кончиком шёлкового лимонного платочка, выглядывающего из кремового жилета, и туфлями на широкой платформе он выглядел статусно. По-Фрейдовски, но с заделом на собственную индивидуальность.
Вениамин достал из жилета карманные часы, взглянул на них и тут же вернул обратно, мягко побрякивая цепочкой.
Я прикрыл дверь и прошёл к дивану. Крис уже сидела нога на ногу. Психолог слащаво улыбнулся и сел напротив на просторное кресло, возле которого стоял декоративный сруб дерева, а на нём блокнот в кожаном переплёте. Усевшись, он взял его, медленно раскрыл, хрустнув корочкой, и, опустив на колени, спросил:
– Что привело вас ко мне?
Мы с Крис переглянулись. Я плохо умел врать, и она это знала. Я смотрел, как махи её ноги замедляются, как она вскидывает голову и включает дар.
Однажды поймав жертву взглядом, она уже не отпустит её. Жертве кажется, что это он, поддавшись соблазну и желанию, погружается в бездонную яму её глаз, но это не так. На самом же деле Крис, ловко завладев его вниманием, утягивает его глубже и глубже, лишая уверенности. Её дар заключается в том, что жертвы теряют ментальную броню, становясь податливыми, как хлебный мякиш.
Я вижу, как меняется поза психолога. Он горбится, его губы подрагивают, глаза приобретают щенячье выражение, и всё для того, чтобы внутренняя опора рухнула, он стал внушаем для меня…
– Давай. – прошептала Крис.
И пока мир бедного Вениамина рушился, как карточный домик, я быстро прощёлкал всеми пальцами, встряхнул руки. Хрустнул шеей. Прищурился.
Я взял его лицо в фокус, и всё остальное размылось. Дубовый стол, книжная полка во всю стену, картина в венецианском стиле… Даже Крис стала растворяться, как туман. Наверняка даже секундная стрелка по ту сторону замедлилась, чтобы я проник в его сознание.
Лицо крупным планом скривилось, словно он вкусил кислый лимон. Он борется, его эго цепляется за регалии, пытаясь восстановить авторитет, но всё тщетно. Я жду лазейку, крохотную брешь, в которую я протиснусь и нырну в нужные мне воспоминания.
Осталось чуть-чуть… По его виску катится капля пота, я чувствую, что вот-вот смогу забраться в его голову, как вдруг раздаётся стук в дверь…
Глава 13
Быстро взглянув на дверь, я мигом потерял самообладание. Ладошки похолодели, став липкими, сердечный ритм ускорился. Чёрт, чёрт, чёрт!
Поёрзав на кресле, я сжал кулаки и сосредоточился на одной точке между бровей.
Лицевые мышцы Вениамина Эдуардовича дрогнули, как студень, только что вытащенный из холодильника. Его глаза закатились, а дыхание зашлось хрипотой.
Я включил дар. Воздух разрядился, став тяжёлым, будто вязкая масса, стесняющая любые движения. Чувствую, как из моей оболочки выделяется белый пар, сгусток энергии, и как только я отделился, время окончательно замерло.
Тонкая струйка слюны, стекающая с губ Вениамина, застыла в воздухе, так и не добравшись до пола. Напряжённое лицо Крис окаменело, как у статуи, я вижу, как набухла крохотная венка у её виска. Вижу, как сжаты её скулы, прищурены глаза. Как вздыбилась её грудная клетка, и как на её коже выступили мурашки. Вижу, как дыбом встали светлые волоски на её руках.
Я обернулся назад и увидел себя со стороны. Измученное, напуганное лицо, бледное, как только что сваренный пельмень. Я стал созерцателем и проплыл к Вениамину, от которого исходили тонкие, еле заметные волны, отталкивающие меня. Чтобы пройти их, я напрягся и рванул вперёд, прорезая волны напором. Добравшись и коснувшись его лба, я почувствовал холодок от пальца, который пробежал по всей руке, а затем перекинулся на плечо, потом шею, прошёлся по щекам и завладел головой.
Синхронизация. Она всегда неприятна. Сопровождается холодом и покалыванием моего астрального тела. Как только я добрался до головы, волна мерзлоты завибрировала и яркой вспышкой закинула меня в голову Вениамина. Перенос был жёсткий. Оказавшись в голове жертвы, не жди тёплый приём.
У меня есть 3 фазы.
Фаза 1 – Поиск картотеки
Человеческая память обладает удивительной особенностью. Достаточно задать запрос, и мозг начинает вспоминать. Чем свежее память, тем легче вспомнить событие, чем отдалённее воспоминание, тем сложнее. Память ложится слоями, как тонко нарезанная ветчина, и порой необходимо нырнуть на второй или третий слой, выкидывая между делом ненужное.
Что есть память? События, приправленные чувствами. Что испытывал объект? Что обонял? Что он тактильно ощущал? Что видел? Чем больше ощущений задействовано, тем легче воссоздать яркое воспоминание.
Фаза 2 – Компиляция чувств
Я выкручиваю до предела дофаминовую систему жертвы. Она испытывает резкий скачок удовольствия. Кайф кувалдой разбивает заслон между желательными и нежелательными воспоминаниями. Теми, которые хочется скрыть, забыть и похоронить в чертогах нашего разума. Именно дофамин разрушает барьер, и я беспрепятственно могу лазать по всем воспоминаниями Вениамина.
Фаза 3 – Бери и беги
Сознание жертвы чувствует постороннего, как прооперированный организм после комы ощущает чужой орган.
Всё это время, пока я в голове, я нахожусь в тумане. Во влажном тускло-сером тумане, таком плотном, что кажется, будто можно набрать его в кулаки и распихать по карманам. От моих запросов на поверхности тумана вспыхивают рандомные воспоминания жертвы, и я уже выуживаю те, что мне подходят. Фильтруя и фильтруя запрос вплоть до дня, до часа, до минуты.
Когда сознание жертвы меня зафиксировало, в тумане где-то вдалеке начинают появляться грозовые облака, шарахающие молниями. И не приведи господь, если грозовое облако доберётся до меня.
Стоя посреди тумана, я быстро листал воспоминания одно за другим.
Мне нужно было найти тот момент, где Вениамин принимал министра безопасности внутренних дел.
Отбросив одно воспоминание, я зафиксировал то, что мне нужно. Грозовое облако подбиралось всё ближе.
А теперь я расскажу, что бывает, когда разряд добирается до тебя и бьёт…
Глава 14
Грозовое облако стремительно настигало меня. Яркие вспышки всполохов возникали всё ближе, прорезая туман, как масло ножичком.
Мне осталось чуть-чуть, ещё немного… Я уже нашёл то, что искал, но первая вспышка застала меня врасплох. Тело остолбенело, затряслось и навзничь рухнуло. Судорога сковала все мышцы.
Воспоминание было открыто, но изображение рябило, прыгало, как картинка футбольного матча на дачном чёрно-белом телевизоре.
Новый разряд прошёл сквозь ногу, заставив меня взвыть от боли. Облако сгущалось надо мной, как раскрытый пляжный зонт. Я должен сматываться, СЕЙЧАС! Но изображение… мне нужно ещё чуть-чуть. Второго шанса не будет!
Я собрал всю силу воли в кулак и напряг ДАР. Картинка воспоминаний обрела цвет, тряска замедлилась, и за чёрно-белой массой прорисовалось крупным планом лицо министра. Толстенные щёки, густые брови с крохотными глазами, скрытыми под мешками обвисшей кожи. Я вижу сальный рот, жирный лоб, который министр то и дело протирает платком.
УДАР!!
– АА-а-а-а-а!!!
Отползаю от нависшего надо мной грозового облака. Тяну руками, отталкиваюсь здоровой ногой, волоку ту, что получила разряд. Боже, боже…
Вижу, как облака темнеют, готовя решающий удар, который я не перенесу. Облако густеет, скручивается в спираль, возникают разряды электричества. Всполохи нависают надо мной, как стая стервятников, готовых разодрать падаль.
От губ министра исходит писк, а затем я слышу еле заметные слова.
– Медина. Это её рук дело!
Воздух заряжен до предела, высох, колет всю кожу. Я со всей силы сжимаю глаза и чувствую, как моё астральное тело выкидывает из башки Вениамина.
Оказавшись в его кабинете, я смотрю на собственные руки, которые почти растворились и стали прозрачными. Я плыву в сторону своей оболочки. Силы покидают меня. Картинка гаснет… Ещё чуть-чуть. Падая на пол, я успеваю коснуться колена своей оболочки и возвращаюсь в тело.
– АААХХХ! – стон вырывается из моей груди.
Крис подпрыгивает на диване. Снова раздаётся стук в дверь. Лицо Вениамина желтеет. Глаза моргают, как у человека, только что вышедшего из комы. Он заваливается в сторону и падает с кресла на пол, треснувшись виском о тумбу.
Снова стук.
– Вениамин Сергеевич, откройте! Откройте! Я вызову охрану!
Крис вскакивает, удерживая палец у виска, и направляет ДАР через дверь в секретаршу. Стуки в дверь становятся вялыми, нерешительными, а затем и вовсе затихают.
Мы кидаемся к двери, из соседней комнаты слышится топот ботинок. Дёргаю дверь плечом, сшибаю растерянную секретаршу. Та падает и ударяется о журнальный столик. Соседняя дверь открывается, и на нас кидаются два разъярённых охранника в чёрном. Крис не успевает поднести палец к виску, как в её живот ложится удар кулака, согнувший её пополам. Я хватаюсь за статуэтку на журнальном столике и не успеваю повернуться, как второй охранник пробивает мне ногой в коленную чашечку. Падаю, бронзовая статуэтка вылетает на пол, закрутившись и звонко стукнувшись о дальнюю стенку.