Августовская ночь бесплатное чтение

Моему сыну Максиму,

который обязательно станет умнее меня,

если приложит к тому старания…

А в г у с т о в с к а я н о ч ь

К О Н С Т А Н Т И Н

1.

– Fratres. Patres matresque. Concives! Cum dolore cordis et maxima aestuatione declaro de ultima situatione nostrae amabilis Patriae…

Уже сам факт того, что Август произносил свою речь не на интерлингве, а на старинном языке, который ведёт свою историю с незапамятных времён и считается истинно языком древних и ныне понимаем не всеми, свидетельствовал о важности события и говорил о том, что монаршая речь предвещала перемены в жизни государства. В последний раз, без малого шестьдесят лет назад, на этом языке было сделано обращение перед сменой власти, и тогда это повлекло за собой Большую Смуту. Уже по интонации, по паузам между словами можно было судить, что и ныне добра эта речь не принесёт.

В своё время я не уделил должного внимания изучению этого языка в Академии, но общий смысл речи от меня, всё же, не смог ускользнуть. Те из присутствующих, кто знал этот язык лучше меня, будь то сенатор или чиновник, проявляли самые различные эмоции: разной степени смятение, ошеломление, напряжённое спокойствие.

Речь Отца Отечества транслировалась на всё Государство с небольшой задержкой, необходимой для цензурирования на местах, и, хотя рядовые граждане её не понимали, можно было бы себе представить, что сейчас творилось в провинциях: от слова к слову, от призыва к призыву.

А призыв был однозначный: война. Война, к которой надо готовиться, консолидировав все ресурсы и усилия. Война, которая вновь принесёт смерть нашим гражданам и разрушение нашим Доминионам. Война – ещё одна в череде потрясений, от которых за последний век так устало человечество. Прошло немногим больше полувека, когда смена власти, казалось бы, принесла долгожданный мир, но снова звучит полная трагизма речь Августа.

…О причинах войны, правда, было сказано весьма немного и витиевато, что оставляло почву для домыслов. И от упоминания конкретных врагов Август довольно ловко уходил обтекаемыми речевыми оборотами вроде: «Они», «Наши недруги», «Те, кто пытается нарушить наш порядок» и прочее. Но кто это был: внутренний, внешний враг? Люди или иноземцы?

Как бы то ни было, от самой мысли о войне перехватывало дыхание, а скованный первородным страхом разум терял возможность трезво соображать. В ту пору я был молод и не умел отыскивать здравое зерно в любой ситуации, я был неопытен и наивен и хотел хоть у кого-то найти на лице что-нибудь вроде сплава беззаботности и уверенности.

Признаться, я, словно тепличный цветок, вырос в мире, окружённом спокойствием и достатком. Проведя всю жизнь на Августе Приме, я не знал жизни на окраине, на рубежах борьбы с варварством и упадком культуры, я видел лишь блеск и величие Метрополии в самых масштабных и, возможно, гипертрофированных её воплощениях, а теперь это всё казалось таким шатким и зыбким, и давал понять это сам Август.

Я ждал конца выступления монарха, который вот уже предвещал общий тон речи, и с волнением оглядывал огромный тёмный зал в форме амфитеатра, ища ложу с моим покровителем – старым другом и соратником отца – советником Лицинием Лицинианом, которому через четверть часа, а соответственно и мне, как его помощнику, назначена аудиенция у Августа.

С последними словами правителя камеры всех каналов сфокусировались на его лице: серьёзном, но мрачном лишь в меру, со взглядом, говорящим о твёрдой решимости и вере в благополучное разрешение событий. Поведётся ли на это просвещённый народ, сказать трудно, на массу обывателей это несомненно произведёт должный эффект. И это – главное. Собственно, далеко ходить не надо – я тоже был под впечатлением и верил в нашу тысячелетнюю непобедимость.

Овации продолжались даже после ухода Августа с трибуны, но некоторые чиновники спешно покидали зал, переговариваясь по личным гиперкомам, и не успел я отойти в сторону, как был грубо схвачен за локоть и буквально поволочён в неизвестном направлении. Это был советник Лициниан.

– Живей, Константин, у нас нет времени, – бросил он на ходу.

Я высвободил руку и быстро пошёл рядом с ним.

– Аудиенция состоится? – уточнил я.

– Не имею понятия, но будь готов к любому ходу событий. Запомни главное: рта не раскрывай, покуда к тебе не обратились лично и не давай поспешных ответов. Ни в коем случае! И не опускай взгляд при обдумывании ответа.

– Хорошо, это довольно просто, – пожал плечами я.

За несколько минут, что мы шли к приёмному залу, Лициниан успел дважды связаться по гиперкому с кем-то из оборонного ведомства, дать на ходу распоряжения представителю нашего Совета в Сенате и сделать мне замечание по поводу костюма.

– У тебя галстука лучше не нашлось? – проворчал он. Я не ответил.

Надо сказать, я был взволнован и ощущал тянущее посасывание под ложечкой – так сильно переживал, как бы не оплошать на приёме столь высокого уровня.

Кто-то из встречных сотрудников Правительства совершенно бестактно ударил меня плечом, едва не повалив с ног.

– Эй, аккуратнее, уважаемый! – возмущённо крикнул я вослед, остановившись, хотя тот даже не обернулся.

За эти секунды Лициниан успел пересечь последние метры переполненного людьми атриума и стоял перед дверьми в приёмную Августа. Однако, двое гвардейцев его не пускали, и он ожесточённо с ними пререкался.

– Почему преторианцы нас не пускают? – спросил я, когда оказался рядом.

Но Лициниан меня не слушал.

– Любезный, нам назначено, я – Советник Лициний Лициниан.

– Август не принимает сейчас, – сухо отвечал преторианец.

– А причина известна? – спрашивал Лициниан, хотя понимал, что говорит в данном случае со стеной. Поэтому он в очередной раз связался с кем-то по гиперкому. – Послушай, дорогой, можешь мне организовать связь с секретарём? Чьим? Августа, конечно – нас не пускает охрана к нему. Ах, прости, уже не надо, он и так тут.

И правда, к нам на встречу выходил секретарь.

– Советник, Август назначил совещание Совета Безопасности и отменил все встречи, – с неким элементом сочувствия на лице произнёс он. – Вам приносятся соответствующие извинения, встреча переносится на завтра в это же время.

Лициниан раздосадовано покачал головой, но, как и подобает патрицию, не проявил раздражения, лишь поднятой ладонью поблагодарил секретаря за разъяснения.

– Пойдём, Константин.

Я бросил взгляд на охранников и тут только увидел необычные нашивки и значки, непривычное сочетание цветов на кителе, несвойственное преторианцам. Назвав их так, я, вообще говоря, мог невольно оскорбить. Приглядевшись получше на их лица, я засомневался, были ли это вообще люди.

– Вы не преторианцы? – поинтересовался я настороженно. – Я издали принял вас за них.

Охранник посмотрел на меня с недоумением и снисходительно изрёк:

– Дворцовая стража!

– Константин, идём! – прикрикнул Советник, и я поспешил за ним. Инцидент с охраной быстро вылетел из моей головы.

Через несколько минут, когда мы сменили шум и толкотню на свежий воздух, мой покровитель сказал:

– Занимайся своими делами, а вечером я жду тебя на ужин. У тебя ведь есть дела?

– Да, советник, мне надо в Академию; до вечера! – ни в коем случае нельзя было говорить, что дел нет.

2.

Когда я освободился от дел, до ужина в Доме Лициниев оставалось два часа. Можно было провести их с умом – за подготовкой к завтрашней встрече – или отдохнув в каком-нибудь заведении (мысли, признаться, недостойные молодого помощника Советника).

Вечернее солнце ярко освещало широкий проспект, огненно-золотистыми красками разливались по зданиям и асфальту, размывая мутной рябью машины и фигурки людей. В воздухе теплились остатки полуденного зноя, хаотично перемешанные со свежестью зеленеющего парка у Академии. Студенты группами сидели на лужайках, преподаватели неторопливо шли к аэро-терминалу, я стоял у информационного столба и решал, как провести время. Вдруг я почувствовал толчок в спину, сопровождавшийся приглушённым вскриком, и тут же обернулся. Передо мной стояла фигура, в разные стороны от которой разлетались листы бумаги, но взгляд мой зацепился за стакан, выпадавший из миниатюрной женской ладони. Резким движением, которого сам не ожидал от себя, я подхватил его и, довольный реакцией, протянул его владелице, пытаясь нарисовать в уме образ, который бы сочетался со столь милым «ой, мамочки».

– Ух ты, вот это реакция, благодарю, – услышал я, ещё не рассмотрев лица незнакомки.

Но тут же подвиг обернулся провалом: я наступил на нечто покатое, и, непроизвольно дёрнувшись, выронил-таки злосчастный стакан, а он был с кофе, из руки. На асфальте образовалась бурая лужица, растекавшаяся под наши огорчённые взгляды.

Девушка сопроводила произошедшее коротким «жаль», я недовольно вздохнул и присел вслед за ней собрать листы исписанной бумаги.

– Вот же неудача. Прошу прощения за это, – виновато произнёс я. – Так неловко вышло.

– Но попытка всё равно смелая, мне бы такую реакцию, – сказала незнакомка, наспех складывая листы в папку. – Забавно, что это произошло под той вывеской.

Я поднял голову прочитать, но все слова были написаны на разных языках, и ни одного – на интерлингве.

– Что там написано?

– «Не мусорить», – ответила незнакомка.

– Да, забавно, – согласился я. Ирония была в том, что изначально предполагалось, что люди без какого-либо напоминания не будут мусорить, а мы как раз это и наделали. – Либо мы несознательные люди, либо сознательные анты.

– Очень сознательные, – сказала девушка, бросив на меня взгляд. – Однако, досадно: это была единственная замена полдника. Хорошо, что я столкнулась не с ректором.

– А он может здесь появиться? Мне бы самому не хотелось с ним столкнуться, даже без кофе.

– Надеюсь, нет, но кто знает?

Собрав листы, мы поднялись и украдкой разглядывали друг друга. Она была весьма хороша собой: длинные бордовые волосы, выразительные глаза и чувственные губы, на лице – игривая полуулыбка. Я, возможно, излишне надолго засмотрелся на неё.

– Что, если я исправлю свою оплошность и приглашу тебя на чашку кофе?

– Это бы не помешало, но идти за ним обратно в Академию мне не хочется.

– Понимаю. Если мы хотим избежать ненужных встреч, то лучше это сделать в другом месте. Недалеко есть кафе «Героиды», если ты знаешь. Хорошее место и кофе вкусный, я как раз туда собирался.

– …И стоял в ожидании, кто бы с тобой столкнулся, да? – усмешка девушки застала меня врасплох, и я снова внимательно посмотрел на неё.

– Да, чтобы потом показать фокус с исчезновением и сказать: «Меня зовут Константин, я знаю толк в настоящем кофе!», – наивно или нет – судите сами, тогда я был очарован её красотой и очень хотел познакомиться.

– Что ж, фокус тебе удался, и я боюсь спросить, в чём ещё ты знаешь толк.

– Не надо торопить факелоносца, иначе он собьётся с пути и не добежит до цели.

– Какая же у тебя цель, когда добежишь? – спросила девушка.

– Услышать те самые слова: «Меня зовут…»

Она, покусывая губы, – не так, как это делают, когда волнуются перед сдачей невыученного билета, а как делают женщины, оценивающие наметившихся ухажёров, – смотрела на меня и, наконец, ответила:

– Инара Паулина Юлия, и если ты действительно знаешь толк в кофе, то я поверю и составлю тебе компанию, хотя не знаю, где твоё кафе.

Я жестом пригласил пойти, и, перекинувшись ещё несколькими фразами, мы неторопливо направились к заведению, бывшему всего в паре кварталов.

– Ты, выходит, знаешь антский.

– О да, ты наблюдателен, – пошутила Юлия.

– Сложно не заметить, когда другие знают что-то, чего не знаешь ты.

– Ну тогда ты должен сам догадаться, какой правильный ответ.

– Ты антийка? Никогда бы не сказал, – удивление моё только подогрело интерес к ней.

– Отчасти.

Я был в недоумении от такого ответа, но от расспросов удержался и лишь улыбнулся. Загадочная девушка!

– Можно полюбопытствовать, почему ты избегаешь встречи с ректором? – спросила Юлия.

– Да, как тебе сказать… занятие должно было быть, а я сбежал, – пожал я плечами. – А ты?

– Как ни странно, у меня тоже должно было быть занятие, а я с него, так же, как и ты, сбежала, теперь его некому вести, – сказала девушка и рассмеялась.

– Ты преподаватель? Уверен, что благодарные студенты тебя прикроют!

Я деликатно взял её за локоть, когда мы переходили проезжую часть, и поухаживал, когда мы уже были в уютных «Героидах». К тому моменту я уже знал, что моя новая знакомая – аспирантка кафедры теоретической дипломатии (к слову, это очень востребованная и невероятно сложная дисциплина в современном человеческом мире), работает преподавателем на этой же кафедре, живёт в районе Счастливых Васконов (район с лучшими на Августе Приме развлечениями) и, как я понял, не замужем.

– Замечательное место, – сказал Юлия, осматривая антураж заведения. – Ты удивишься, но за все годы я тут ни разу не была. Здесь, наверное, хорошо проводить тематические встречи.

– Я пару раз так и делал с друзьями. Тут особенная атмосфера и всегда тёплая обстановка.

Нам принесли меню.

– Если ты не против, вместо кофе я бы выпила коктейль с чем-нибудь крепким. Ты не хочешь?

Я слегка повёл бровью.

– Я не употребляю и не силён в выборе.

– Это не проблема, у меня хороший вкус, – сказала Юлия, деловито изучая перечень напитков. – Почему не употребляешь? Боишься лишнего наговорить?

– Почти. Не хотелось бы потом таблетки от головной боли пить.

– Кажется, ты не ищешь лёгких путей, Константин.

– Нет, просто так сложилось, – произнёс я, глядя ей в глаза.

Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза. Мы нравились друг другу. Наконец, Юлия, словно очнувшись, произнесла:

– Что ж, давай заказывать.

Мы сделали заказ, Юлия поудобнее расположилась в кресле и, видимо, решила сразу бить в упор:

– Ты, как я вижу, знаток хороших манер, Константин, я это сразу заметила. Да и сейчас ты меня не расспрашиваешь.

– Про то, от какой части ты антийка? – уточнил я. – Полагаю, этот очевидный вопрос тебе задают на каждом шагу, поэтому буду оригинальным: если захочешь, сама расскажешь. Я не люблю равно навязчивость и невоздержанность.

Юлия удовлетворённо разглядывала меня.

– Браво, Константин, таких галантных собеседников редко встретишь.

Я был немного смущён такой похвалой, но виду не подал.

– Так уж прям редко?.. Хотя не знаю, может, это просто я не сталкивался. Возможно, тот круг, в котором общаюсь, как раз и является островком людей с самыми высокими нравственными стандартами. А что, нынче манеры пошли на убыль?

– Да, Константин. Не могу с чем-то конкретным это связать, но даже среди студентов, нет-нет, да всплывёт нечто невероятно чуждое простых истин, как-то: вежливость, сознательность, учтивость…

Нам принесли напитки, и Юлия сразу же воодушевилась.

– Хватит о грустном. За знакомство! – улыбнулась она и сделала глоток. Я кивнул и проделал то же самое: терпкая кофейная горечь обожгла вкусовые рецепторы и приятно растеклась во рту.

– Давай лучше поговорим о нас. Ты студент?

Я усмехнулся:

– А вот ты мне сейчас льстишь! Нет, я уже не студент, – и тут же поспешил упредить её недоумение: – в Академии я занимаюсь факультативно, потому что мне для работы нужны кое-какие знания в определённой области.

Да, получился какой-то каламбур.

– Так витиевато: кое-какие знания в определённой области. Ну я-то не говорила про то, какие качества не люблю, – весело сказала Юлия, – так что буду тебя расспрашивать.

– Без проблем! Вообще, я помощник Советника Сената. И знания, которые мне остро необходимы, лежат в области социопсихологии.

Моя знакомая была явно не готова к такому ответу, на несколько секунд на её лице застыло удивление.

– Ничего себе! Настоящий помощник целого Советника, – как я уже понял, чувство юмора было её врождённой чертой, которая мне очень нравилась. Я с важностью и поднятым носом покивал головой.

– Родился, воспитан, работаю в Метрополии. Принялся за работу на последнем курсе Академии, в позапрошлом году, пытаюсь совмещать с учёбой в аспирантуре, как и ты.

– Ты ещё и лаконичен, Константин!

– Краткость – сестра таланта, как известно.

– Скромно, очень скромно, молодой человек.

За один из соседних столиков села группа молодых парней и девушек – судя по их шумному и весёлому настрою, студенты. Юлия долго на них смотрела, затем вновь вернулась ко мне.

– Мои студенты. Тоже, вот, не избегают творческое времяпрепровождение, – и, будто невзначай, добавила: – Наверное, уже завтра полезут вопросики.

Как я понял, обо мне. Впрочем, ничего предосудительного в этом я не видел.

– Если тебе интересно, я готова ответить на незаданный вопрос, – почему-то серьёзно проговорила Юлия.

Я слегка напрягся из-за перемены в её тоне.

– С удовольствием, – ответил я, тем не менее, заинтересованный. – Расскажи о себе.

– Но только я более болтлива, в отличие от тебя, – беззаботно уточнила Юлия.

– Мне это нравится, – снисходительно вставил я.

– Ты очень любезен! Родилась я недалеко от АП, на Сармизегетузе, ты знаешь, где это? Но когда мне был годик, родители переехали сюда, поэтому родной дом и всё, как-либо связанное с ним, я не помню. Здесь же я выросла, получила образование, связала себя полностью со столицей. Работаю чуть больше тебя – два года, учу, вот, этих весельчаков.

Мой дед, Флавий Винитарий, был антом, как можно понять из имени… но не таким, кстати, о каком ты мог бы подумать – это был ант выдающихся личных качеств, – лицо Юлии выражало восхищение своим предком. – Более того, на Анте он был весьма заметным учёным, крупным физиком-теоретиком, а в эпоху нарастающего империализма, всеобщей коммерциализации экономики и военизации общества такие личности, как ты понимаешь, – нехарактерный общественный элемент. Поэтому он всегда вёл борьбу: теми средствами и настолько упорно, какими и насколько её может вести интеллигент, когда вокруг него плебс. Но однажды, устав бороться с мельницей и поняв, что молодость со всеми её преимуществами не вечна, дед, не обременённый какими бы то ни было обязательствами, взял и махнул к людям. Он работал по контракту при правительстве Гордианы, причём достаточно усердно для того, чтобы ему вскоре разрешили не только осесть в человеческом мире, но и жениться на человеческой женщине.

– И это, не смотря на принципы антов? – спросил я, тут же пожалев о своей бестактности.

– Вот ты и оступился, Константин, – я мысленно ругал себя и кусал локти. Хотя, как сразу стало ясно, зря: – впрочем, я нисколько не обижаюсь, ведь я – человек.

– Дело даже не в этом, – поспешил я исправить свою оплошность, – а в том, что вероятность создания плодотворной пары «человек-ант» минимальна. Я просто потрясён: передо мной сидит… какое-то чудо, – сказал я, нисколько не кривя душой.

– Селекции? – рассмеялась Юлия. Она была удивительно легка в общении, и меня это притягивало к ней с невероятной силой. – Не смотри на меня так, пей свой кофе, иначе он остынет.

Я сделал глоток и украдкой посмотрел на часы – время утекало с немыслимой скоростью. А когда поднял глаза, встретил некоторый холодок во взгляде Юлии.

– Прости, я действительно считаю минутки. Дело в том, что, – я не очень люблю хвастать подобными вещами, но нужно было сохранить лицо, проявив при этом вежливость, – завтра утром я иду на приём к Августу, и через час меня ждёт в своём доме Советник по этому поводу.

И вновь лицо моей новой знакомой застыло в удивлении. Она даже слегка кашлянула.

– Повтори, пожалуйста, чего ты там кому советуешь?

– Я не советую, я помогаю.

– А, ну это многое объясняет, хотя, с другой стороны, ничего, – сказала она, теребя губами трубочку. – Завтра Самому будешь помогать?

– Аудиенция же, – я пожал плечами. – Очевидное следствие сегодняшней речи.

– Прости, я что-то пропустила. О чём речь? – спросила с недоумением Юлия.

Я внимательно посмотрел на неё, пытаясь понять, что это: природная беззаботность или какое-то специфическое чувство юмора.

– Вообще-то, он говорил на латыни, а я не ахти какой лингвист, но, как я понял, он объявил чрезвычайное положение в Государстве. Неужели ты новостей не смотрела? Никто рядом их не обсуждал?

– Я стараюсь их не смотреть, ведь есть много других вещей, на которые стоит тратить внимание. Ещё я всячески избегаю ненужной шумихи. Вот, если хочешь, то можешь устранить этот мой пробел, а я с удовольствием послушаю, я-то в библиотеке и аудитории никогда не встречаю Августа.

– Боюсь, твой энтузиазм будет недолгим: политика, если её описывать –сплошная скукота, формализм, бюрократия. Фигура Августа овеяна каким-то ореолом недоступности и едва ли не святости, всё и вся в его Дворце подчиняются строжайшему протоколу, даже цвет галстука – и тот регламентируем, – я наморщил лоб. – В общем, это не та тема, которая вызовет интерес.

– Будто когда-то было иначе, – заметила Юлия.

– Говорят, что ещё недавно Август был всего лишь первым среди равных, а на простоту политического уклада и нравов руководящих кругов равнялись остальные составляющие общества, – честно говоря, от наивности этого утверждения даже меня едва не передёрнуло, но сказанного было не вернуть.

– Да-да, я ещё застала те времена: тогда деревья были выше, и родители чаще улыбались, – с долей сарказма сказала Юлия.

Глядя в её глаза, я усмехнулся:

– Вряд ли мы с тобой их застали, но всё может быть. Ведь не просто так придумали понятие «золотой век».

Возникла пауза, во время которой мы сделали по глотку.

– Ну, а чем же ты увлекаешься за переделами аудитории? – спросил я.

– Как я уже сказала, я живу в районе Счастливых Васконов… – после чего я узнал, что девушка – большой поклонник активного отдыха: посетила все доступные места развлечений и курорты Августы Примы и планет системы Ордо1 (солнечной системы АП), причём для этого ей никогда не требовалась компания. Она любит природу, любит эмоции, любит открытия. Я был полной противоположностью ей. Не потому, что мне всё это было чуждо, а потому, что для движения к новым горизонтам мне необходим толчок, в отличие от неё, мне требовался кто-то, с кем я мог бы разделить впечатления и эмоции.

–… Так что я смогу быть хорошим гидом в мире развлечений, обращайся! – самодовольно подытожила она свой рассказ.

Я не успел ответить, что непременно воспользуюсь её предложением, как заметил, что Юлия смотрит куда-то за мою спину. И снова её лицо за считанные секунды сменило несколько выражений. Я с достоинством сохранял выдержку.

– А вот и наш друг ректор. Здрасте, – видимо, он её заметил, раз она кивнула.

Финиш… Я закрыл лицо ладонью; не уверен, что в тот момент сумел скрыть краску, залившую лицо. Во время первого же знакомства так облажаться.

– Это провал… – пробормотал я. – В разведку меня точно не возьмут.

– В разведку вряд ли, но в дознаватели, будь уверен, с руками оторвут! Надо же, вот так запросто взял и сдал доверчивую девушку шефу. Тебе-то что, ты помощник Советника, тебе нечего бояться, ещё и спиной к нему сидишь. Ну, теперь точно завтра на вопросы отвечать.

Я смеялся, впрочем, как и она.

– Пойдём-ка отсюда, а то если он пристанет к нам, то я точно опоздаю.

– Согласна, – ответила Юлия, аккуратно втянув через трубочку последние капли коктейля. Я расплатился, и мы вышли.

За стенами кафе вечер показался мне ещё более приятным, и улыбка не сходила с моего лица. Моё предложение проводить до транспорта, она снисходительно отвергла:

– Не стоит утруждаться, Константин, я прогуляюсь. А ты поспеши на свою встречу.

– Я бы хотел обсудить завтра твоё предложение о путешествии по миру развлечений…

Девушка достала из сумочки свой гиперком и перекинула мне свой контакт.

– Вот, звони по этому номеру.

– Хорошо, завтра после обеда!

– Буду ждать.

Юлия, улыбнувшись, кивнула. Я улыбнулся в ответ, и мы разошлись в разные стороны, не оглядываясь.

3.

…Встретил при входе меня, запыхавшегося (пришлось-таки пробежаться), сам Лициниан.

– А, юный Аврелий, молодец, что не задержался, – сказал Советник. Причина его хорошего настроения мне была не ведома, и это меня сразу же насторожило. – Проходи, мы только что начали интересную беседу.

Я зашёл в атрий, в котором находилось ещё пятеро гостей: четверо были патрициями и соратниками Лициниана, одного я не знал.

Советник подвёл меня к незнакомцу.

– Тарквиний Вер, это – Аврелий Константин, сын Констанция. Константин, это мой сокурсник и давний друг, ныне префект Гордианы. Заехал погостить ко мне в отпуск…

– …Надо полагать, после сегодняшнего утра, испорченный отпуск, – заметил Вер.

– …а также рассказать кое-какие известия, – многозначительно закончил Лициниан.

Мы чинно приветствовали друг друга.

– Я слышал много достойного о твоём отце, хотя не имел чести быть с ним знакомым лично, – произнёс префект.

– Благодарю, Сиятельный. Как обстановка на Гордиане после сегодняшней речи? – поинтересовался я.

– Кстати, да! – вмешался Лициниан. – Мы забыли спросить про реакцию населения.

Вопрос был особенно животрепещущим, поскольку Доминион Гордианы был одним из приграничных и наименее удалённым от Анты – вероятного противника нашего Государства.

– Цензурирование всегда стоит на страже общественного спокойствия, – пошутил Вер, – но, с другой стороны, что такого сказал Август, что должно было всполошить население?

Я взял стакан с напитком, прошёл к ближайшему свободному креслу и ненароком вспомнил Юлию. Удивительно, но уже спустя столь короткое время я не мог детально восстановить её образ в голове: цвет глаз, форма носа, губы – её общая красота размыла все эти детали. Из погружения в мысли меня вытащил настойчивый голос Лициниана:

– Константин! – я осознал, что нахожусь в центре внимания всех присутствующих. – Что ты думаешь по поводу речи?

– Что? Речи? Ах, да… – я немного задумался. – Война – это ужасно, знаете ли. Только не сейчас, когда ситуация в Государстве и без того далека от гладкой…

– Вот, пожалуйста, вам пример, друзья: чего же тогда приходится ожидать от простого народа, – перебил, указывая на меня обеими руками, Клавдий Постум, почтенный патриций (к слову, чтоб не повторяться впредь, все из присутствующих были почтенными людьми) и директор департамента транспорта Августы Примы.

Я сильно смутился, не понимая, что я сказал неправильного.

– Ну-ка, Константин, расскажи нам вкратце, что говорил Август, – в духе Лициниана было устроить мне прилюдную порку.

– Насколько я понимаю латынь, – обтекаемо начал я, – я услышал о сложной, чрезвычайной обстановке… внешнеполитической обстановке… О том, что нам нужно мобилизовать все ресурсы и силы, проявить единство и… готовность… быть готовыми к противостоянию вызовам; ещё был дан пространный исторический обзор (должен признаться, я порядочно сочинил сейчас).

Сказав это, я пристыжённо потупил взор.

– Ну, в целом, верно. Но где же ты услышал про войну? – спросил Постум, жестом ограждая Лициниана от дальнейших придирок.

Я почувствовал мочками ушей, как краснею. А ведь действительно, на основании чего я решил, что будет война? Видимо, я слишком буквально воспринял слово «борьба».

– О том, что началась война не было сказано ни слова!

– Ну да, точно, как и о врагах, – добавил я.

– Верно, хоть какой-то правильный вывод ты сделал, – сказал Лициниан. – В связи с этим, у нас образовался спор с Вером: он считает, что виной всему – борьба за торговые преференции в приграничных районах, а я – что социальная дифференциация и напряжённость на границе проживания людей и антов. У каждого свои весомые аргументы.

– Это верно, – согласился Вер. – Мой сын – директор нашей местной торговой корпорации и часто бывает в командировках по ту сторону границы. И вот он докладывает о том, что сейчас ни одно наше торговое судно не совершает перелёт через космическое пространство Анты без сопровождения их военных!

– А какова причина? – спросил Клодий Альбин, член нашего Совета.

– Официально анты озвучивают в качестве неё опасность со стороны арконских формирований.

– А она реально есть? – уточнил Постум.

– К сожалению, военные в последнее время докладывают об активизации их полётов, хотя и не в непосредственной близости от границ. Так что доказать неправомерность их заявлений достаточно трудно.

– Весьма надуманный повод, как мне кажется, – заявил Альбин. С ним согласились Постум, Лициниан и Марк Лициний. Пятый участник встречи, Марк Поллион, со скепсисом взирал на коллег. – Мне думается, они банально ищут повод для провокаций, проверяют наше терпение.

– Позволю себе не согласиться с вами, друзья, – сказал, наконец, Поллион. – У меня есть сведения, что арконцы всё же беспокоят наши отдалённые границы.

– Возможно! Но не настолько же серьёзно, чтобы наши ВКС не могли с ними справиться? – возразил Постум.

– Да, но если к ним де-факто присоединились или помогают анты, дело приобретает совсем иной оборот, – в запале проговорил Поллион.

– Пока что этого не наблюдается, – уверенно ответил Вер.

– А какова в целом социальная обстановка на вашей планете, уважаемый префект? – спросил я.

Префект отстранённо пожал плечами.

– Да такая же, как везде. Очевидно, не сравнима с таковой здесь, на АП, но и сказать, что у нас какой-то отличный от вашего социум, я тоже не могу. Тот же язык, те же манеры, те же камни преткновения, что и везде, разумеется, с оглядкой на наше приграничное положение. Если говорить лаконично, ты мы движемся параллельно диктуемой идеологической линии.

– Вер, какой процент антов среди населения Гордианы? – спросил Марк Лициний.

Префект снисходительно улыбнулся:

– Не настолько высокий, чтобы supra Ordinem Hominis2 нависла угроза.

Я хотел было уцепиться за слова о приграничном положении и параллельном движении, но, перебитый Лицинием, потерял мысль, и когда патриции продолжили дискутировать на тему вмешательства антов в дела людей, снова погрузился в воспоминания о вечере. И опять был грубо возвращён в реальность необходимостью участия в беседе.

– Константин, да что с тобой? – возмущённо проговорил Лициниан. – Хватит витать в облаках!

– Ммм, прости, Советник! Просто я встретил сегодня девушку и, кажется, влюбился… – сказал я.

Лициниан мгновенно поменялся в лице: глаза его засияли, а улыбка расползлась от уха до уха. Прочие гости, каждый по-своему, столь же добродушно отреагировали на моё признание.

– Что ж, только это тебя извиняет, юный Аврелий! Но, позволь, когда ты успел?.. – начал было мой покровитель.

– По завершении дел в Академии, Советник, не раньше! У меня образовалось окно, и я… им воспользовался, – самодовольно сказал я.

Лициниан лихо выскочил из своего кресла с пустым бокалом в руке, подошёл ко мне и, склонившись прям над ухом, с неотделимой примесью сарказма назидательно проговорил:

– За твою ответственность я тебя, конечно, хвалю, но променять женщину на пятерых стариков мог только исключительный болван, Константин. Этому я тебя не учил, – и похлопал меня по плечу. С этим человеком никогда не знаешь, когда получишь похвалу, а когда – по шапке. – Мартина, драгоценность наша, принеси нам ещё хереса!

– Расскажи нам о ней, – предложил мне Поллион.

В свете общего настроя беседы я решил умолчать о её антских корнях и передал общие впечатления от знакомства. Слова о её специальности произвели на присутствующих сильный эффект.

– Она, должно быть, очень умна, Константин, познакомь нас с ней, – сказал Марк Лициний.

– А что! Приобщим её к работе нашего Совета, нам такие люди нужны, – вторил ему Постум.

– Будет вам, любезные мужи, я сам толком не успел её узнать, ещё даже не назначил время второго свидания, – мне захотелось сменить тему, и это почувствовал Лициниан, в сопровождении своей супруги Мартины Лицинии вернувшийся в атрий.

– Ладно, успехов тебе с Юлией, Константин, нам же следует поговорить о делах наших насущных, – сказал он, подавая гостям обновлённые бокалы. – Надеюсь, ты не хвастался приёмом у Августа? – с подозрением посмотрев на меня, спросил он.

– Нет, что ты, конечно, нет! – я активно замотал головой.

– Точно? – сощурив глаза, уточнил Лициниан.

– Совершенно исключено, – я категорично перерезал воздух ладонью.

– Ну смотри мне, Константин! – кажется, поверил. – Итак, волей случая сегодняшняя встреча перенесена на завтра, а её повестка сменила тон, и у нас появилась возможность к ней подготовиться. Какие вопросы мне нужно осветить?

– В котором часу приём? – спросил Альбин.

– В 10.00.

– Значит, необходимо подготовить твою речь здесь и сейчас. Почему всегда так происходит?.. Кто ещё будет на приёме? – спросил Постум.

– Если бы она состоялась сегодня, у нас вообще не было бы возможности подготовиться. Присутствовать, вероятно, будут представители Вооружённых сил и Комитета Внутренних Дел, может, от экономики кто-то, – ответил Лициниан. – По персоналиям – не готов сказать.

– Тогда я считаю, что нужно, – начал Постум: – во-первых, предложить принять профилактические меры в отношении всех групп населения с целью ликвидации недопонимания истинной геополитической обстановки; во-вторых, внести ясность в позицию руководства Государства для наиболее прогрессивных групп населения; в-третьих, ввести чёткое дозирование информации для маргинальных областей Государства. Возможно, эти меры будут поддержаны Комитетом Внутренних Дел, и тогда нам удастся оградить Отечество от внутренних потрясений.

– Если на наше мнение не наложат руку Товарищи Августа, – заметил Альбин. Тогда я ни сном ни духом не ведал о реальном могуществе упомянутых персон.

– Ещё есть предложения? Может, префект Гордианы, пользуясь случаем, выскажет своё мнение? – спросил Лициниан, предвещая этим наступление самой познавательной, но и самой утомительной части вечера.

– Я бы сперва хотел подышать свежим воздухом, друзья, – вежливо сказал Вер. – Если позволите.

Он поднялся и направился к террасе, я резко подскочил вслед за ним. Когда мы, будто невзначай, оказались вдвоём под мутным столичным небом, я спросил, словно бы украдкой:

– Уважаемый Вер, а много ли антов было на службе правительства Гордианы?

Смакуя во рту глоток хереса и раскачиваясь с пяток на носки, префект задумался.

– На службе – нет, а вообще после Смуты они мигрировали к нам в довольно большом количестве. У тебя какой-то определённый интерес? – он внимательно посмотрел на меня.

Я, скрывая нетерпение:

– Да. Возможно, некий Винитарий Флавий, учёный-эмигрант, трудился в те времена, не припомнишь ли ты такого?

– Ох-хо-хо, ну уж поимённо-то я их точно не знаю. Хотя…, – он перестал раскачиваться и покачивая указательным пальцем, а вместе с ним и стаканом. – Кажется, был один ант Флавий, который разработал струнный передатчик. Не имею понятия, что это, но за свою работу он заслужил овацию3 – это, знаешь ли, дорогого стоит. Но я не думал, что он ант, всю жизнь был уверен в его «человечности».

– У меня недавно появились сведения об обратном, – деликатно заметил я.

– Понятно. И твой интерес продиктован?..

Я, в задумчивости засмотревшийся в сумрак столичного вечера, не сразу понял, что у реплики нет концовки, спохватившись, ответил:

– Пфф, эээ, просто спор. С коллегой разошлись во мнениях.

– Надеюсь, ты выиграл, юный Аврелий, – сказал, с некими прищуром взирая на меня, Вер и развернулся к выходу. – Но время вернуться.

Я, подождав ещё полминуты, последовал в дом.

А в доме дебаты, кажется, так и не стихали. Было выслушано мнение Префекта, на мнение Префекта были выдвинуты контраргументы, контраргументы породили новые прения, но, в конце концов, были сформулированы тезисы, в основе которых лежала забота о порядке внутри нашей Родины. Сколько себя помню, память о Большой Смуте всегда страшным призраком жила в нашем обществе и всякий раз нависала над психикой любого здорового гражданина в тяжёлые для Государства времена. Что говорить, если в те роковые моменты многие общественные и культурные устои пошатнулись, а люди вдруг ясно осознали, что нацелить оружие брату на брата и сыну на отца, оказывается, не требует каких-либо навыков, а из генной памяти Человека невозможно стереть даже то отвратительное и грязное, что было невостребованным целое тысячелетие. Даже Лициниан и его соратники крайне неохотно вспоминают то событие, скорее, сделав вид, что они о нём забыли, нежели так было на самом деле.

…Провожая гостей, Лициниан всё ещё продолжал живо дискутировать с коллегами, но когда все были готовы к выходу, он по очереди с каждым попрощался, на мне же немного задержался:

– В 9.00 у меня, как штык, Константин! Подумай сегодня о том, как будешь себя ставить завтра, сформируй свою идейную линию, а завтра мне её выскажешь.

– Слушаюсь, Советник!

4.

Крепкий кофе не помог. Холодный душ взбодрил только на время пребывания в самом душе. С трудом сдерживая зевоту и беспрерывно возвращая себя из дрёмы, в которую неумолимо скатывался, я стоял перед парадной своего дома, подпирая стену. Спешившие на работу соседи, выходя на улицу, кидали на меня сочувственные взгляды, я едва слышно отвечал на их приветствия.

Раздался сигнал гудка – по счастью, направляясь вчера домой, мне удалось уговорить Лициниана прислать за мной машину, иначе меня бы ждал провал – добирайся я сам – наверняка бы опоздал. Давненько я так мало спал. Поначалу, придя домой, я сомневался, стоит ли писать Юлии в поздний час, но потом решил написать какую-нибудь около-романтическую ерунду про вечер, который сделало удивительным и незабываемым знакомство с ней. Её ответ спустя некоторое время томительного ожидания меня несказанно обрадовал, в итоге, переписка затянулась почти что до самого утра и, как следствие, теперь я засыпаю стоя в малодостойном меня положении.

Я осмотрелся в поисках машины, сбежал по ступенькам к проезжей части и залез в аэрокар.

– Салют, Архелай, – поздоровался я с водителем.

– Привет!

Посмотрев на меня, Архелай покопался в чём-то у себя на сиденьях и протянул мне таблетку.

– Держи, Константин, а то заснёшь – Советник тебе по заднице даст.

– О, Архелай, благослови тебя Мать-Фортуна! – я положил таблетку в рот и откинул голову на подголовник. Движение аэро-машины совсем не чувствовалось – Надолго взбодрит?

– Часа на два-три. Мало спал?

– Катастрофически, – вымолвил я. – Но повод был прекрасным.

– Это главное, Константин, всё остальное – чепуха, – водитель меня, очевидно, понял. Как в случае с таблеткой, так и сейчас с этим суждением, я поразился житейской мудрости людей этого круга.

Через несколько минут я как будто почувствовал прилив бодрости и принялся выстраивать в порядок свои бренные мысли.

В 8.56 мы стояли у Дома Лициниев, в 9.01 Советник залезал в машину. Думается, выглядел я прилично – ни одного упрёка или комментария не было произнесено. Аж непривычно как-то.

Сначала Лициниан дал распоряжение водителю отвезти пакет по требуемому адресу, потом обратился ко мне:

– Ты готов?

– Не представляю, к чему мне быть готовым, но, как ты говорил, Советник, я выстроил порядок мыслей.

– Хорошо. Сегодня ты окажешься в окружении большого количества чиновников высочайшего ранга, поэтому держи себя строго. Не останавливай надолго на ком-либо взгляд, не лезь со своим мнением, покуда его не спрашивают…

– И не торопись с ответом, я помню, Советник, – закончил за него я.

– Правильно. В общем, от тебя сегодня никто ничего не ждёт, считай, это боевым крещением в мире политики. Изучай манеры высоких персон: стиль ведения разговора, поведение умение держать себя – в общем, извлеки максимум из события, которое является для тебя очень важным на данном этапе твоей карьеры. Но всё же будь готов к ответу на любой неожиданный вопрос, иначе зачем ты там присутствуешь?

– Хорошо, я…

– Нет, Константин, не хорошо, а будь готов и не ляпни какой-нибудь околесицы, – тяжело на меня смотря, проговорил мой спутник. – Внушаешь ты мне сомнение, если честно.

– Спасибо за веру в меня, Советник, – что ж, мой редкий сарказм, сплетённый с наглостью, мне до сих пор прощался. Наверное, тогда Лициниан делал скидку на мой возраст и понимал, что обидеть его своей манерой разговора я, естественно, не хотел.

Далее, до самого Дворца Августа мы ехали молча: Лициниан читал какие-то бумаги, а я разглядывал проносившееся мимо пейзажи Великого Города.

…Пройдя специальную проверку личной охраны главы государства, мы оказались в одном из рабочих кабинетов Августа. За слегка тонированным (и, надо думать, бронированным) стеклом открывался прекрасный вид на Парк Веспасиана – некогда хаотично застроенную коммерческими и увеселительными постройками территорию, но три столетия назад отданную Августом Веспасианом природе и заботливо огороженную от человека и технологий. Внутри у двери нас встретил куропалат4, быстро оценивший наш внешний вид и, спустя секунды осмотра, безмолвно указавший на наши места за столом. Судя по количеству свободных стульев за полукруглым столом, мы пришли одними из последних.

– Avete, Spectabiles viri5, – поздоровался за нас обоих Лициниан. В ответ ему все кивнули головой, как и полагается по этикету.

– Воды выпьешь? – спросил меня Советник.

Я, было, отрицательно покачал головой, но потом, услышав звук набираемой воды, понял, что у меня пересыхает в горле и всё-таки подошёл набрать стаканчик.

– Да не волнуйся ты так! – приглушённо проговорил Лициниан, заметив моё волнение. – Возьми себя в руки.

Я отстранённо кивнул и пошёл к своему месту. Вошли ещё два человека, спешно заняв оставшиеся места, а затем и куропалат объявил:

– Август, Почтенные!

Все встали, невольно направив взоры на дверь. Как сейчас помню: ноги мои были ватными, руки ежесекундно пытались за что-то уцепиться. Почему я так волновался?

Хотя взгляд и был устремлён на дверь, но всё равно Август появился, будто призрак, внезапно. Скорым шагом он, подняв ладонь на уровень лица в знак приветствия, подошёл к своему креслу, за ним словно скользили его Товарищи – два сухощавых, надменных анта с желтоватыми, то ли от беспрестанной кабинетной работы, то ли от их природы, лицами. Одежды их, представлявшие собой длиннополые пурпурные сюртуки с вышитыми на рукавах и спине золотыми нитками орнаментами, были великолепны. Август был одет проще – классический костюм с пурпурными лацканами и золотым значком орла на груди.

Быстро осмотрев присутствующих, Август сел. Один из Товарищей стал рядом, выкладывая из папки документы на стол, другой в это время набирал воду, исподволь разглядывая чиновников. Мне ещё тогда показалось это довольно подлым поступком. И, как потом выяснилось, это было в порядке вещей для этих «людей».

– Август Доминик! – медленно скрипучим, высокомерным голосом объявил стоявший рядом Товарищ. – Здесь собрались чиновники согласно списку с целью внести ясность в вопросе о государственном положении.

Тит Флавий Аврелиан Доминик – третий представитель династии Флавиев, взявшей в свои руки (хотя политкорректнее было бы сказать «взваливший на свои плечи ношу») государственную власть. Если в общих чертах, то он продолжал политику деда и отца, больше опираясь, правда, на идеи первого, хотя и ввёл некоторые новшества. Он несколькими довольно ловкими законодательными мерами сумел свести к минимуму экономические последствия Большой Смуты и ужесточить контроль за силовыми структурами, но вместе с тем, не смог избежать некоторых опасных социальных сдвигов. Ибо к моменту своего восхождения к вершине власти государственный аппарат уже был полон антов, тянувших свои руки ко всем доступным рычагам управления, и остановить этот процесс он, видимо, не мог. Или не пытался – никто не знает. При этом мало кто мог отследить, в какой именно момент произошла антизация Государства и как теперь с этим бороться. В итоге, Доминику выпала доля, непреклонно тянувшая своим грузом его политическую карьеру в пучину общественного недовольства, и сейчас он хмуро изучал список приглашённых, переданный ему Товарищем, и, глядя исподлобья, сверял его с фактическим наличием указанных людей.

Спустя минуту тишины Август отложил лист, сложил руки в замок и в ожидании посмотрел на чиновников.

– Докладывает Магистр6 Вооружённых Сил Гай Теренций Север, – объявил Товарищ.

Поджарый и седовласый Север, не мешкая, встал и бодрым шагом подошёл к интерактивной доске, на которой было сформировано трёхмерное изображение окраинного участка Государства.

– Август Доминик, Почтенные мужи, – обратился Север. – Подробную обстановку на границах я изложил не далее как вчера на заседании Совета Безопасности и, дабы не повторяться, лишь в общих чертах обрисую ситуацию.

Магистр стал вполоборота и чёткими движениями ладони стал управлять галактической картой, прочерчивая линии и градиентные стрелки.

– На данный момент основное напряжение имеет место быть на границах соприкосновения Доминиона Гордианы с владениями арконских сепаратистов и Анты. Именно там ожидаются провокации, налёты и, впоследствии, вторжение.

– Каковы силы противника? – сухо спросил Август.

– По данным разведки значительны, но разрозненны. Арконская боеготовность оценена как невысокая. Предпринятые Генеральным Штабом действия:

1. Игнорирование любых провокаций.

2. Перегруппировка войсковых соединений с учётом оперативной обстановки.

3. Проведение учебно-тренировочных боёв, приближенных к реальным боевым действиям.

4. Агентурная и легальная дипломатическая работа в целевых регионах по сбору разведданных.

– Ещё       угрозы?

– По моим данным отсутствуют. В любом случае наши ВКС в регионе значительны и надёжно прикрывают рубежи Государства, – закончил Север.

Интересно, если бы я сейчас сказал, что по моим данным есть угроза на границе Гордианы и Анты, меня бы сразу арестовали? Почему они молчат об очевидных вещах? Неужели так боятся антов из окружения Августа?

– Держи руку на пульсе и докладывай о любом изменении обстановки, – распорядился Флавий Доминик.

– Слушаюсь, Август.

Товарищ жестом указал Магистру Северу на его кресло и спустя секунды объявил:

– Верховный Префект внутренних дел Марк Флавий Визимир, – этот явно был антом. И я сейчас говорю не столько об имени, сколько о внешности – довольно резкие черты лица, глубоко посаженные глаза, какой-то нехороший их прищур и словно стиснутые при шипении зубы. Я его ещё не видел ни разу – на своей должности он был не более полугода.

Спустя считанные секунды после начала выступления военного магистра я, сам того не заметив, забыл о волнении и вовсю рассматривал присутствующих, их взгляды и движения, делал свои записи.

– Август Доминик, Почтенные мужи, – повторил Визимир формулу приветствия. – Обстановка в Государстве, в целом, спокойная, хотя наблюдаются локальные вспышки шовинизма, направленного против антов. При помощи Комитета культуры и различных социальных организаций мы проводим профилактическую работу со всеми слоями населения. В местах с прогнозируемой напряжённостью будут сформированы дополнительные милицейские команды и ограничены определённые возбудители общественного спокойствия, как то: некоторые виды развлечений, возможно, деятели данной сферы, места массового скопления народа. Пока всё.

Визимир сел на место и направил преданный взгляд на Августа.

– Председатель Комитета Госбезопасности имеет что-либо сказать? – спросил Август, повернув голову на скромно и неподвижно сидевшего человека в обычном сером костюме.

Тот что-то активно записывал в блокнот, пока его не прервали, затем в некоторой степени отстранённо посмотрел на главу государства и лишь слегка покачал головой. Похоже, хоть кто-то мог позволить себе вольность не выказывать всякий раз свою преданность и почтение. Очевидно, это был страшный человек.

Товарищ Августа предосудительно посмотрел на Председателя (впрочем, осуждение в его взорах не встретило ничего, кроме равнодушия) и перевёл взгляд на Лициниана. Настала очередь Советника докладывать соображения по поводу благоустройства Государства в тяжёлые минуты, и, надо сказать, его доклад вызвал неподдельный интерес у собравшихся. Не сказать, что его забрасывали вопросами, но пояснить то или иное предложение просили неоднократно. В век утверждения и торжества науки во всех сферах жизни человечество скорректировало вектор развития и в качестве инструмента для него выбрало гуманитарные науки. По сути, по создании крепкой оболочки, настало время наполнить её качественным содержимым, если говорить совсем плоским языком.

Не знаю, в силу чего – личной харизмы Лициниана, его манеры доклада или ещё чего, – но обстановка в комнате сложилась довольно доверительная и непринуждённая. В какой-то момент Август даже поднялся и пошёл за водой, и это означало, что и присутствующие могли вести себя уже не столь скованно, как это было ещё четверть часа назад.

Наблюдая за окружающими, я делал заметки в блокноте, записывал характерные черты каждого, показавшиеся мне интересными. Мало ли, где мне эти сведения пригодятся в будущем…

– Хорошо, – задумчиво проговорил Флавий Доминик по окончании доклада, – что, по-твоему, необходимо сделать сейчас, в ближайшие часы, дни.

Выждав трёхсекундную паузу, Лициниан отвечал:

– Прежде всего, не допустить нагнетания обстановки чрезмерным упоминанием об армии, военном положении, о границах, в общем, обо всём военном. Пускай наши ВКС выполняют свою работу, но гражданам совершенно ни к чему заострять внимание на этих деталях. Взамен этого необходимо всеми возможными, но, подчёркиваю, неявными способами консолидировать все слои общества.

– Что ты имеешь в виду? – перебил Август.

– На рабочих местах, к примеру, в различных, объединяющих целые группы людей, средах, кругах и т.д. проводить идеологическую работу, направленную на укрепление идей единства и общности граждан и Государства.

– Понятно. Аппий Маркиан, КГБ нам в этом поможет? – спросил Август у Председателя.

– Всеми силами, – лаконично ответил тот.

– Но только без репрессий, – тут же вдогонку произнёс Лициниан.

– Разумеется, – улыбнулся Маркиан. Я опять испытал чувство дискомфорта при взгляде на этого человека.

– Прошу прощения, Август, Почтенные, – взял слово Визимир. – Я против такого лояльного или, если позволите, щадящего подхода. Любую искру надо гасить в самом начале, пока она не привела к пожару, особенно, если она возникает возле пороховой бочки.

– Согласен с Префектом, – высказался Север. – За что и как мы будем воевать, если общество за нашими спинами будут подстрекать бунтари, а вы будете проводить какие-то полуреальные идеологические кампании?

– Твоё дело воевать, Магистр, – заметил Маркиан. – А твоё, Префект, – следить за порядком и не провоцировать ещё большие конфликты. Когда понадобится, мы все до единого станем в строй, а до тех пор каждому из нас следует заниматься своими делами.

Это был очень сильный и, очевидно, неожиданный выпад. Верховный Префект внутренних дел демонстративно оттолкнул от себя блокнот и проговорил:

– Вы там в КГБ всегда ведёте какие-то свои тайные игры, не считая других достойными быть в них посвящёнными, но считая себя главной защитой Государства.

– Если бы можно было, я с готовностью позвал тебя к нам на службу, дабы ты увидел, как именно мы работаем, Марк Флавий Визимир, – без единой эмоции ответил Председатель.

Надо отдать должное Префекту – он сохранил спокойствие. Зато оскорблённым себя и весь свой род посчитал Товарищ.

– Достопочтенному Председателю стоило бы быть более политкорректным в мире, где нельзя говорить о превосходстве одной расы над другими.

– Кажется, нам необходимо вплотную заняться воспитанием толерантности среди людей, – подхватил второй Товарищ.

Но Маркиан даже не отвёл взора от Префекта.

Дело в том, что по уставу КГБ в его ряды зачислялись только представители человеческого рода, и высказывание Председателя было в большой степени расистским.

– Я же считаю, что стоит людям улаживать проблемы людей, – сказал он.

– То-то видно, как вы умеете улаживать проблемы, раз мы среди вас и за вас этим занимаемся, – с усмешкой произнёс Товарищ. Губы Визимира скривились в торжествующей улыбке.

Окружающие потупили взоры, лишь изредка бросая их на Августа, в надежде, что он поставит на место обнаглевших антов. Магистр Север, отчасти виновник этой постыдной ситуации, сидел, помрачневший, с пустым взглядом.

– Аппий Маркиан, прекрати спор, – тихо проговорил Доминик. Под каким же сильным влиянием он находится…

– Слушаюсь, Август, – сухо ответил Маркиан.

– Ваше дело, Светлейшие мужи, – высказать предложения, а решение примут без вас, – надменно произнёс второй Товарищ. – Не забивайте голову Августу своими бестолковыми пререканиями.

Повисла тишина. Около минуты Август, погрузившись в задумчивость, медленно расхаживал из стороны в сторону. Вот я и увидел изнанку нашего Государства, и по первому впечатлению представляла она довольно печальную картину.

Я как-то сразу и не заметил, что Флавий Доминик стоит прям напротив и разглядывает меня. Я затаил дыхание.

– Ты! Что хочешь сказать? – спросил он.

Не знаю, куда точно, но сердце моё как ветром сдуло, как и мышцы ног, как и влагу с губ… Я поспешно встал, понимая, что сказать «ничего» означало бы крах карьеры на самом входе.

– Позволю себе высказать своё мнение… Август Доминик… на основании всего, мною слышанного здесь… – я пользовался проверенным способом оперативного формирования ответа в голове – попросту тянул время, пока не придумаю, что говорть, – что нельзя принимать решение, не имея реальных данных о ситуации. – Итак, мой выход. – Считаю, что необходимо узнать, как обстоят дела, непосредственно на местах.

Я ожидал любой реакции, но Доминик, задержав на мне взгляд не более чем на пару секунд, всё так же задумчиво продолжил движение по комнате. Зато Товарищи сверлили меня острыми взглядами, ведь я, вопреки их распоряжению, «забил голову Августа» своим предложением.

– Советник Лициниан, – наконец, произнёс государь, – завтра доложишь нам соображения по реализации данной идеи. Кого думаешь послать? Кто у тебя хорошо видит и мало болтает?

Вот это поворот! Как метко я выстрелил.

– Слушаюсь, Август, – ответствовал воодушевлённый Лициниан. –Собственно, мой помощник Аврелий Константин: надёжный, ответственный, сознательный, подающий надежды патриот Государства – он и поедет.

Ну удружил, покровитель, ничего не скажешь: так лихо выдернул из зоны комфорта. Август недоумённо посмотрел на меня, но возражать не стал.

– Как знаешь, – пренебрежительно бросил он.

Неожиданно Аппий Маркиан резким движением поднялся с места.

– Август, Светлейшие, я только что получил оперативное сообщение, мне необходимо быть на рабочем месте. Прошу простить, – быстрым шагом, он направился из комнаты, на ходу набирая номер на гиперкоме. Тогда я не увидел никакой значимости его поступка.

– Маркиан! – проскрипел ему во след Товарищ, но тот либо не услышал, либо сделал вид, что не услышал. Ант выпучил глаза. – Что это ещё за номера?

Присутствующие затаили дыхание. Товарищ, встряхнув головой, поджал губы и повернулся к Доминику:

– Мы желаем вынести Председателю КГБ замечание за нарушение протокола. У нас были к нему вопросы.

– Хорошо, на ближайшем заседании сделаем это, – с недовольством сказал Доминик.

– И ещё, уважаемый, нам нужны от тебя сведения. Напиши на бумаге всю информацию о себе, – неожиданно обратился ко мне Товарищ.

– Я прослежу, Сиятельный, и передам завтра! – вступился за меня Советник.

– Добро, – сказал Август, ибо Товарищ не удостоил нас ответом. – Кто ещё выступает?

– Согласно протоколу, Август, готовы выступить с сообщениями Председатели Комитета экономического развития и Здравоохранения.

– Извольте, Светлейшие.

Заседание продолжилось ещё четверть часа, сообщения выступавших несли исключительно справочный характер без какой-либо рекомендательной составляющей. После этого мы освободились.

5.

Стоя у портика Дворца, я пытался собраться с мыслями. Солнце уже порядочно нагрело воздух, сотрудники правительственных учреждений торопливо проходили мимо: кто – во Дворец, кто, очевидно, с поручениями, – в поджидавшие рядом машины. Как ни странно, Лициний Лициниан был одолеваем теми же терзаниями:

– Так, надо собраться с мыслями, – вторил он мне, поглаживая наморщенный лоб. – Куда податься?.. Ах, времени критически мало… Ты молодец, Константин. Так, машина!

Он набрал Архелая и велел тому бросать все дела и мчаться ко Дворцу. Мы спустились по ступенькам к проспекту Фламиния, примыкавшему ко Дворцу, который весьма гармонично венчал всю композиционную прелесть главной улицы АП. Я в очередной раз насладился его видом: эти строгие здания не выше пяти этажей в постклассическом стиле, примыкающие одно к другому, идеально подобранное сочетание высоких раскидистых деревьев и выровненных кустарников, прятавших в себе скамейки, элегантные рестораны и гостеприимные кафе, а на заденем плане – теряющиеся в небесной выси бесконечные небоскрёбы. В Метрополии удивительным образом сочетались два совершенно различных города: Старый, с правительтсвенными кварталами, и Новый, полный новейших архитектурных технологий и воплощений самых смелых идей и причудливых форм. Зачем путешествовать где-либо, если у тебя дома такое очарование?

Советник беспрерывно звонил, в который раз меняя собеседника, а я даже не вслушивался. Ох, мне же надо не забыть позвонить Юлии.

– Сейчас поедем в курию7, я попросил всех собраться. Да где же Архелай! А потом снова ко мне.

– А обед будет?

– На ходу перекусишь, – бросил Лициниан.

Я пожал плечами.

– А какие сведения нужны Товарищу?

– Основные: родился, учился, работал, не умер. За это не переживай, сейчас вместе сочиним.

Спустя положенное время мы мчались в машине на грани нарушения всех правил движения. От голода и бесконечных раскачиваний меня мутило. Советник продолжал беспрерывно с кем-то переговариваться, то и дело упоминая меня. Я не стал в этой ситуации звонить Юлии, ограничившись парой безответных сообщений о занятости.

Бурное совещание продолжилось и в курии. В целом, большинство Советников было довольно тем, как обернулось дело, но Клодий Альбин пылил.

– Зачем ты его предложил? – рассержено бухтел он. – Без обид, Константин.

– Да, Советник, зачем ты меня предложил? – вторил я.

– Ну уж, мальчик мой, когда проявляешь инициативу, будь готов отвечать за слова, никто тебя за язык не тянул! – отрезал Лициниан.

– Почему он?! – почти кричал Альбин.

– Не кричи на меня, любезный, – прозвучал холодный ответ с гневом уставившегося на него Лициниана. – Иного варианта не было. Всё решали доли секунд, что мне оставалось делать? – тут он довольно потешно подключил к словам жестикуляцию сложенными в бутон пальцами. – Сказать «я подумаю», чтоб прослыть идиотом, а идею потом замяли? Константин, между прочим, благодаря своим выдающимся способностям, – резко повысив тон и то и дело тыкая пальцем в меня, продолжал Советник, – о которых я вам не первый раз толкую, добился для нас уникальной возможности получить самую свежую информацию об истинном положении дел, – говоря это, он делал такие патетические ударения на некоторых словах, что это тоже выглядело забавно. – Ты хочешь, чтобы я этим рисковал?

Лициниан, покрасневший, сверлил глазами Альбина. Тот, видимо, не хотел признавать свою неправоту.

– Возможность действительно уникальная, – хмуро проговорил он. – Но справится ли твой юный помощник?

– Все почему-то сомневаются… – я зачем-то решил подать голос, хотя меня об этом не просили.

– Тебе не давали слова, юнец! – рявкнул Лициниан. И, гораздо спокойнее, – Альбину: – поэтому мы наметим план, составим чёткие инструкции. Он хоть и выскочка, но не дурак! Ты ведь не дурак, Константин?

– Нет, Советник, не дурак.

– Вот, видишь, даже он сам в этом уверен, – чувство юмора его было довольно сомнительным, в отличие от Юлии. Кстати, Юлия!

Когда Советники коллегиально составляли мою биографическую справку, я всё же отошёл в сторону позвонить ей. Было уже давно за «после обеда».

– Да, я слушаю, – голос её был не очень-то приветливым.

– Здравствуй, Юлия, у меня, признаться, всё тут вверх дном, – я пытался подобрать слова.

– Ну позвони потом, когда всё уладится, – прервала она.

Я не был готов к такому холодному ответу.

– Хорошо, я перезвоню вечером. Ты свободна будешь?

– Звони, в любом случае, звони. Там посмотрим. Пока.

Я не успел попрощаться, как связь прервалась. Странно. Я вернулся к своим коллегам участвовать в составлении документа.

…Наше совещание возобновилось в Доме Лициниев. Ради него были отменены запланированные встречи, а визиты гостей деликатно перенесены на другое время. Компания была практически та же, что и вчера, за исключением Префекта Гордианы, отбывшего домой, и сенатора Гнея Семпрония Торквата, нашего верного союзника и проводника наших идей в Сенате, которого специально пригласили обсудить дело. Выслушав Лициниана, он всем своим видом: благожелательной улыбкой, раскрепощёнными движениями – давал понять, что полностью увлечён этой идеей. Ещё бы: войти в предельно узкий круг осведомлённых лиц, быть мостиком между ситуацией и государем, передатчиком информации из первых уст в уши Персоны Номер Один стоило, наверное, любых материальных и нематериальных благ.

– Пожалуй, мой дорогой Лициний, я смогу организовать встречу в нужном тоне, – молвил Торкват.

– Важно не столько в нужном тоне, сколько без внимания Товарищей.

Сенатор нахмурился.

– Вот с ними-то будет сложно. Свалились ведь на голову такие дотошные! –посетовал он. – Особенно этот Рикимер…

– Право, не знаю, как их зовут, – вставил Лициниан.

– Худощавый, с крючковатым носом, выглядит старше другого, и голос у него более скрипучий, – описал Сенатор. – Он имеет особенное влияние на Аврелиана. Второго зовут Ильдигер.

– Прошу меня простить, почтенные мужи, откуда у них такое влияние? – спросил я.

Сенатор, осушив бокал, развалился в кресле, сложив на груди руки.

– Когда-то, мальчик мой, этот вопрос интересовал всех, но никто не мог найти ответа, а сейчас наступила эпоха то ли смирения, то ли принудительного молчания. Анты стали очень могущественны во Дворце за последнее десятилетие или , может быть, два, и уступки, которые им делаются, порой вызывают немое отчаяние. При этом никто не может им перечить, потому что, переча им, ты перечишь самому Августу! Прости мне моё пространное объяснение, но чёткого ответа, – он развёл руками, – попросту не существует. Могу только предположить, что причина кроется в наличии антов во всех эшелонах государственной системы. Может быть, они банально берут числом, хотя и неясно, кто именно допустил их на госслужбу.

– Кстати, я, вот, вспомнил, что вчера во дворце, – я обратился к Лициниану, – нас задержала стража. Это были не преторианцы, и я думаю, что это вообще были не люди.

Советник поморщился.

– Какое это имеет значение сейчас? – он отмахнулся от этой информации как от назойливой мушки, видимо, будучи недоволен тем, что я перебил ход мыслей Торквата. Я притих.

– Как бы то ни было, завтра я беру Рикимера на себя. Доложу ему о падении экономики, а вы уж докладывайте Доминику, что вам надо.

– А она падает? – уточнил Клодий Альбин.

– Какая разница? – снисходительно улыбнулся Сенатор.

– Хорошо! Предположим, Доминик утверждает наш план, и Константин отправляется на Гордиану. Нам нужно связаться с Вером, пусть он окажет всемерную помощь Константину…

– Я бы не хотел, Советник, чтобы ты это делал, – твёрдо проговорил я. – Пускай он не будет знать, что еду я.

– Это ещё почему?

– Я понимаю, что он твой друг, но, при всём уважении, боюсь, он будет стараться навязать мне нужное ему мнение о Гордиане. Маловероятно, что он готов ворошить грязное бельё в своём доме.

На какое-то время воцарилось молчание. Я явно всех озадачил.

– Не сказал бы, что прям уж сразу грязное, но твой помощник уже второй раз за день подтверждает свой талант, – сказал, наконец, Постум.

– Согласен, – Альбин посмотрел на меня. – Прости Константин, что сомневался в тебе.

Я смутился, а Лициниан, отрешённо глядя перед собой, проговорил:

– Хм. В том случае, если ты летишь туда – согласен, а если Август всё же пошлёт тебя на Элефантину?

На меня эта мысль нагнала минутную печаль, потому что Элефантина была почти ойкуменой.

– Вот этого бы совсем не хотелось…

– Ещё раз повторяю тебе: никто за язык тебя не тянул. Скажешь об этом Доминику сам.

– Ладно, в таком случае помощь Вера в трансфере будет кстати.

Лициниан усмехнулся.

– «Ладно» ему… Не о том ты думаешь, мальчишка. Давайте-ка составлять инструкции.

Второй вечер к ряду, кажется, я не лягу спать вовремя. А ещё хотелось Юлию услышать.

…Но, как ни странно, когда я ехал домой, было ещё божеское время. В очередной раз меня подвозил Архелай.

– Ну что, дружище, не устал ты сегодня мотаться по поручениям? – спросил я.

Водитель усмехнулся.

– Это же не впервые: с Советником часто приходится погонять по АП. Но сегодня вы действительно превзошли себя. Что у вас стряслось?

– Проявили инициативу и прыгнули в самый омут, а теперь пытаемся выплыть на берег, – расплывчато ответил я.

– И это не впервой. На завтра не знаешь, какие планы? А то мне по своим делам надо сгонять.

– Нет, Архелай, узнавай у Советника. Знаю только, что завтра он снова во Дворец собирается.

– Ладно, тебя отвезу – позвоню ему. Не против, если я музыку включу?

– Валяй, – бросил я и направил взор в сизо-фиолетовую темень, разрываемую на лоскуты разноцветными огнями вывесок и фонарей. Заиграла какая-то спокойная инструментальная музыка.

От безмолвного созерцания меня отвлёк вызов по гиперкому. Звонил мой лучший друг Валент.

– Слушаю тебя, дружище.

Архелай тактично закрыл перегородку между нашими сиденьями.

– Привет, Константин, как жизнь? – спросил меня Валент голосом, в котором я услышал задор.

– Ох, да, в целом, не жалуюсь, но как-то непонятно сейчас…

Видимо, Валент не собирался искренне вникать в положение моих дел, потому что, едва получив ответ, сразу же перескочил на другую тему:

– В общем, я смог достать нам билеты на гравикон!

Это была отличная новость – мы давно ждали очередной игры, а учитывая то, как тяжело раздобыть билеты на приличные места, это был прямо-таки праздник. Правда, радость моя тут же поутихла, поскольку мне предстояло расстроить друга, ведь его новость была весьма удачна для меня.

– Это на завтра, что ли?

– Да, два билета в сенаторскую ложу, представляешь? – с гордостью сообщил Валент.

– Прекрасно! Надеюсь, ты не попал никому в услужение за это, – подшутил я.

– Нет, конечно! Но пары козырей из рукава пришлось лишиться, – прозвучал недовольный ответ. – Но я не слышу радости.

Я выждал несколько секунд.

– Короче, тут такое дело: ты спрашивал, как у меня дела. Так вот, я вчера познакомился с прекрасной девушкой…

И он снова меня перебил.

– Что? Повтори: ты познакомился с девушкой? Константин, даже года не прошло, как ты дал зарок.

– Ну хватит тебе, – я не хотел вспоминать и говорить о глупостях, которые иногда совершаю: словами ли, поступками.

– Привет, Константин, а кто она? – раздался на заднем плане голос возлюбленной Валента Агриппины.

– Здравствуй, Агриппина! Она преподаватель в Академии. Хм, можешь найти в «Сфере», её зовут Паулина Юлия.

– Молодец, Константин, – похвалила девушка. – Очень рада за тебя!

– Да, прям удивил, дружище! Так а почему ты как-то невесело об этом сказал?

– Проблема в том, что я на днях улетаю в командировку, а мне очень хочется позвать её на… как бы это сказать… незабываемое свидание.

Валент, судя по голосу, напрягся:

– Так, а вот это уже серьёзно. Чего же ты хочешь от меня? Чтобы я отдал тебе свой билет?

– Ммм, да…

На том конце «провода» воцарилось молчание, которое я не решался прервать. Затем раздались перешёптывания – Агриппина, судя по тому жару, с которым шептала, была на моей стороне, но расслышать её слов я не мог. Это продолжалось довольно длительное время.

– Ну хватит уже шептаться, друзья! – не выдержал я.

– А куда ты летишь-то? – спросила Агриппина. Очевидно, Валент был зол, и его можно было понять – мы ведь так долго ждали очередной игры, на которую всегда ходим с огромным удовольствием.

– Вероятно, на Гордиану. Только это секрет.

– Куда? – изумлённо переспросил Валент.

– Туда! – перекривлял его я.

– Это туда, где сейчас чуть ли не война? – осторожно спросила девушка.

– Да нет там пока никакой войны. Во всяком случае, я и еду в этом разобраться. – Я полностью доверял своим друзьям, выдавая им, по сути, секретную информацию. Благо, наш звонок хоть и мог быть перехвачен, но не мог быть расшифрован.

– Ничего себе, крутой ты!

– Да, крутой, – вторил подруге Валент. – Расскажешь потом поподробнее.

– Разумеется, расскажу, но так что с билетами? – нетерпеливо спросил я.

– Ладно, чёрт с тобой, веди свою девочку.

– Очень мило с твоей стороны! – хоть я и не выказал явно признательности, в душе я был бесконечно ему благодарен. И девушке за поддержку.

– А когда ты нас познакомишь? – спросила Агриппина.

– Понятия не имею. При первом же удобном случае. Ладно, я к дому подъехал, давайте потом созвонимся.

– Добро, пока.

Дома было хорошо. Свой дом я любил: пускай это и была не бог весть какого размера квартира на 39-м этаже, но я всегда ощущал в ней уют, и чувство безопасности привносило в мою душу успокоение. Я помню, как с друзьями занимался созданием комфорта в ней: подбором цветов и материалов, мебели и декора, как я трепетно выращивал живую фито-стену Я помню, как собирал этих же друзей в уже полностью готовом жилище, чтобы весело провести время. Я помню, какие идеи мне приходили в голову, когда я глядел через прекрасное панорамное остекление на Великий Город, а вслед за идеями способы их реализации. А сейчас я испытывал некое волнение, связанное с неизбежным оставлением своего дома и отправкой в неизвестность. А вдруг там действительно идёт война, о которой мы тут ничего не ведаем?

Впрочем, я почему-то не верю словам Тарквиния Вера, а это неправильно; надо собраться с мыслями и понять, что именно меня гложет. Я посмотрел на часы – самое время принять душ и, наконец, лечь спать. Советник не обозначил планов на завтра, но надо быть готовым если не к работе спозаранку, то и не к выходному.

…Я сидел в темноте в пленительно мягком кресле напротив окна, под негромкие звуки леса попивал чаёк и размышлял о произошедших событиях. Я вполне мог быть доволен собой благодаря собственной находчивости и благоразумной инициативности, и теперь во мне боролись усталость и возбуждение от одних и тех же пережитых эмоций. Я, пытаясь расслабиться в тиши тёмной квартиры, просто ждал, когда эта борьба утихнет сама собой – я знал, что в таком состоянии просто не засну. Совершенно неожиданно раздался звонок. Я почему-то сразу понял, что звонит Юлия. Это было сочетание и подсознательного ожидания (надежды), и неожиданности (от того, что это всё же случилось); я ненароком облил себя чаем, благо, уже не горячим.

– Какая досада, – пробормотал я, стряхивая с себя воду. Затем переключил на громкую связь. – Ave, doctor8!

– Привет, – голос Юлии был явно сонный.

– Ты спишь? – я даже застыл в изумлении.

– Ага, – слабым голосом звучал ответ.

– Ты удивительная девушка.

– А ты – непорядочный мужчина. Я и звоню тебе, чтобы сказать об этом. Подожди минуту, – не дав мне возразить, она замолчала. Спустя несколько секунд её голос раздался вновь, и был он уже более естественным. – Ты обещал девушке позвонить – и пропал.

Я нахмурился. Есть у меня черта – сразу же принимать всё близко к сердцу.

– Я не звонил из опасения разбудить тебя, потому что только полчаса, как попал домой.

– Как прошёл приём?

– Сносно, – ровно ответил я, вновь усаживаясь в кресло. – Могло быть как лучше, так и хуже.

– Устал?

– Очень. Но самое неприятное – это то, что ближайшие несколько дней пройдут в таком же режиме, – и, не тратя времени на ненужные слова, сразу перешёл к делу: – Поэтому, чтобы не чокнуться, мне необходимо сменить обстановку. Что ты скажешь на моё предложение сходить завтра на гравикон – я смог раздобыть два козырных билета? Как у тебя с графиком завтра?

– Очень интересное предложение. Я никогда раньше не ходила на гравикон.

– Удивительно, я думал, ты всё на АП видела.

– Прям уж всё, мне же не пятьдесят лет. Да и надо оставить молодому человеку хоть какой-то шанс удивить меня чем-нибудь, – я почувствовал игривость в её голосе.

– Весьма дальновидно. Смею тебя заверить: ты будешь впечатлена этим зрелищем.

– Хорошо, я согласна. Куда мне нужно будет прибыть?

– Пока не знаю, – я напряг все извилины. – Давай так: я завтра тебе позвоню, когда буду свободен… – но тут я, наконец, собрался с мыслями: – Нет, давай не так!

–Ух ты, видимо, ты прям сейчас меня удивишь!

– Да! В котором часу ты заканчиваешь?

– В 6.30-6.40, – задумчиво ответила Юлия.

– Заеду за тобой в Академию в 6.50, – твёрдо решил я.

– Вот как!

– Именно так, – подтвердил я и, чтобы не давать поводов к лишним «если» или «но», решил закончить разговор. – А сейчас давай желать друг другу приятных снов, потому что мне ещё нужно поговорить с Советником.

– Хорошо, приятных снов, Константин, – сказала девушка. Мне послышалось, нежным голосом.

– Взаимно.

Через 10 минут я уже лежал в кровати и отходил в мир грёз.

6.

Я снова мчался по бесконечным улицам Города. Архелай снова несказанно выручал меня. Я, обуреваемый эмоциями, едва сохранял выдержку.

Началось всё с того, что в 8.30 утра меня разбудил Лициниан и чуть ли не с криками набросился из-за того, что я сплю, а не занимаюсь делами. Спросонья я не смог сразу дать правильный ответ, чем навлёк на себя просто поток гнева и распоряжений, хотя и заметил ему, что никаких поручений мне дано не было. Но это замечание лишь усилило раздражение Советника: «Тебя что, нужно пинать? Голова тебе на что?».

Явившись в курию, я был огорошен, когда один из служащих сказал мне, что лечу сегодня в ночь. Я попытался заняться делами, которые жизненно важно было уладить до отъезда и за малым не набрал Юлию, чтобы сообщить об отмене планов, но помешал мне это сделать сам Лициниан своим появлением. И, к счастью, вместе с очередной порцией раздражения он принёс и хорошие новости.

– А, явился. Не понимаю я тебя: такие дела творятся, в которых тебе отведена чуть ли не первостепенная роль, а ты так явно проявляешь безалаберность. Константин, что с тобой?

– Когда отъезд? – скрывая ответное раздражение, спросил я.

Лициниан, хвала ему, умел быстро переключаться и гасить гнев.

– Не сегодня. Скорее всего, завтра вечером.

– Почему такая неопределённость?

– Ищут подходящий борт. Либо ты летишь хоть сейчас на гражданском, но неделю, либо на военном, но двое суток.

– Ух ты, – я понимающе закивал головой. Эта деталь меня заинтересовала, поскольку затрагивала потаённые желания каждого мальчика, юноши, мужчины. Генной памяти – отдельное «спасибо».

– Рано не радуйся. Предполагаю, что тебя захочет видеть сам Август.

– Логично и ожидаемо, – согласился я.

В четыре часа пополудни, увлечённый работой, я спохватился: мне ведь ещё надо переодеться. Когда хмурый взгляд на пару с неодобрительным вопросом Советника попытались меня остановить, я, в отличие от самого себя утром, смело и ровно ему парировал:

– Мне нужно собрать вещи и уладить личные дела.

На удивление, он не стал спорить.

– А, ну хорошо, – пожал плечами он, и я помчался к себе.

Дома же я с ужасом осознал, что нахожусь в совершенном цейтноте. Я ходил от окна к окну, не решаясь сказать милой Юлии, что ей придётся добираться самой, потому что теперь даже такси не доставит сначала меня к ней, а потом нас к Стадиону. И тут-то меня осенило:

– Архелай! – вскричал я и стал набирать несравненного шофёра и отчаянного гонщика.

Кратко обрисовав свою непростую ситуацию, я с мольбой в голосе спросил: «Сможешь?».

Золотой человек Архелай даже не вздохнул, лишь по-деловому ответив: «Через 13 минут буду у тебя, спускайся». И вот мы мчимся и, кажется, успеваем минута-в-минуту.

– Меня из-за тебя лицензии лишат, Константин, я уже три раза попался под «Око», – проговорил водитель.

– Архелайчик, друг мой бесценный, гони! – просил я. – Если что, я сам перед Марком Визимиром похлопочу за тебя, обещаю.

– Во как! – воскликнул он. – Могу за тебя порадоваться, раз ты такое можешь сделать. Тогда я спокоен, а ты держись крепче!

Позвонила Юлия:

– Здравствуй, молодой человек!

– Салют!

– Я звоню сообщить, что освободилась и уже подхожу к месту. У тебя всё хорошо, мне ждать или самой ехать?

– Жди!

– Точно? Я могу сейчас сесть в транспорт, только ты там меня встреть, пожалуйста…

– Не надо, Юлия, я уже рядом.

– Ладно, как скажешь, а мы не опоздаем?

Повисла пауза длиной в несколько секунд, во время которой мы-таки примчались к алее при Академии, и Архелай посадил машину прям у неё за спиной. Открыв окно, я во весь голос проговорил:

– Если не будешь считать ворон, то не опоздаем!

Юлия резко обернулась. С моей тороны это был столь же сильный ход, сколь и театральный.

– Отлично выглядишь!

– Благодарю. А у тебя крутая машина! – сказала она с завистью в голосе, направившись к ней. Я представил ей Архелая, и мы полетели к Стадиону.

…Мы приехали, когда до начала игры оставалась четверть часа. Посидев несколько минут в баре и выпив, мы прохаживались по Стадиону, и я проводил небольшую экскурсию по этому, несомненно, грандиозному памятнику древней архитектуры. Юлия завороженно смотрела по сторонам, впечатлённая решениями, позволившими вписать такого размаха сооружение со всеми его стремительными линиями и массивными перекрытиями в городской архитектурный ансамбль. Она рассматривала всё вокруг с голодными глазами и непрестанно указывала мне на барельефы, изображавшие сцены состязаний всевозможного рода, на элементы декора и отделки на основе наноплёнок и нановолокон, будто бы застывшие в пространстве и времени. Я, видевший всё это не первый раз, удовлетворённо кивал головой и указывал неискушённой девушке на ещё более интересные вещи. Пиком её эмоциональных переживаний стали наши места, расположенные в элитной ложе, с прекрасным обзором как поля, так и трибун. Вся громада Стадиона и бушующий океан эмоций десятков тысяч людей были перед нами как на ладони. Рядом сидели несколько почтенных граждан – кто с супругами, кто – с друзьями – чинно ожидавшие начала. Лучше места были только в ложе Августа. Благодарностью за впечатления мне был взгляд, полный восхищения, и сказанные слова:

– Если ты хотел меня впечатлить, тебе это удалось, Константин! – от её взгляда, в котором я, помимо вызова и игривости, разглядел влюблённость, у меня на мгновение перехватило дыхание.

– Подожди, ты ещё не видела самой игры, – едва сдерживая волнение, ответил я.

– Ну ладно, – и Юлия вновь стала завороженно рассматривать происходящее, пытаясь осознать весь этот шумящий и бурлящий поток.

Спустя некоторое время под рёв трибун на поле вышли игроки обеих команд и судейская бригада, над гулом трибун зазвучала торжественная музыка, раздался полный задора голос диктора. Юлия резким движением придвинулась ко мне и прошептала на ухо:

– А в чём смысл игры?

Я несколько секунд подбирал слова, чтоб объяснить покороче.

– Суть две команды: в каждой – по шесть игроков, трое из них с битами – это метатели, ещё двое позади них – подающие, и шестой игрок – ловец. Сейчас на поле появятся ворота… Вот они – видишь? – их устанавливают. Это две чёрные дыры. Смысл игры в том, чтобы метающие с подачи подающих смогли битами закинуть мяч в ворота соперника. При этом всё игровое поле – это искусственная гравитационная аномалия, и, зная распределение тяготения, игроки могут совершать немыслимые и невозможные вне поля прыжки и манёвры для обмана соперника. А ещё мяч будет двигаться по нелинейной траектории и с переменной скоростью. Искусство игроков заключается в умении чувствовать гравитацию и предвидеть траекторию полёта мяча.

– Постой, это что, настоящие чёрные дыры, не какой-то спортивный термин?

– Да, самые настоящие, что тебя смущает?

– Да ну ладно! Разве чёрная дыра не должна всё засасывать и весить невероятно много…

Я улыбнулся её почти детской наивности.

– Она же крошечная, её радиус и миллиметра не достигает.

Но Юлия посмотрела на меня с ещё большим подозрением.

– А как она, прости, висит в воздухе?..

– Уфф, я не специалист в квантовой физике, но, по-моему, это связано с наведённым гравитационным полем, что-то там с его поляризацией.

– Да уж, сложно. Ну хорошо, а если туда попадёт ловец? – продолжала расспрашивать Юлия.

– Хо-хо, трус не играет в гравикон! Потому-то капитаном команды всегда и является ловец. Мало того, что при неловком движении его затянет, так ведь он ещё должен предвидеть с какого направления и в какой именно момент времени в итоге прилетит мяч! На самом деле, не всё так тяжело: видишь эту белую область вокруг дыры? Это аккреционный диск, его искусственно создают, чтоб он показывал границу горизонта событий, и, как видишь, он достаточно мал. Вообще, бывали несчастные случаи, хотя и редко; но никто не погибал, отделывались оторванными конечностями.

Юлия нахмурилась.

– Какая «прелесть»… Мне уже нравится эта задумка.

– Чудесная женщина: новости не смотрит, увлечениями государственного масштаба не интересуется. Даже не верится, что такие чистые люди существуют!

– У нас только второе свидание, не надо сразу сомневаться в моей искренности, Константин! – ох уж это её чувство юмора, запросто ставящее в тупик.

– Я не сомневаюсь, а восхищаюсь!

Не найдя слов для продолжения этой темы, мы просто смотрели друг другу в глаза, словно наши взгляды были под напряжением. Прервал нас сигнал к началу игры.

Как я и предполагал, игра действительно понравилась ей: она сразу же определила для себя любимчиков на поле, всякий раз, когда был опасный момент, хваталась за голову или подскакивала из кресла, когда случался гол, ликовала и кричала.

По середине первого периода пришло сообщение от Валента: «Как вам игра? Отличная, правда? Мы смотрим в «Энеиде», присоединяйтесь потом к нам». На что я ответил: «Замечательно, спасибо тебе, дружище! До встречи». Но мне ещё надо сообщить Юлии о командировке, и мне было интересно, как она отреагирует.

Мы побеседовали на отвлечённые темы во время перерыва и перед самым началом второго периода я как будто невзначай сообщил:

– Я завтра вечером в командировку улетаю.

– Да? – невозмутимо переспросила девушка. – Куда?

– На вторую родину твоего деда.

– Да?! Здорово, – улыбнулась она. – А на долго?

Я помедлил с ответом.

– На месяц, наверное.

Юлия отвернула от меня лицо. Я с удивлением наблюдал за тем, как её ладони совершали характерные движения в районе глаз, словно она вытирала слёзы. Это мне показалось подозрительным и я, слегка тронув её за плечо, поинтересовался:

– У тебя всё в порядке? Ты выглядишь эмоционально возбуждённой.

Она повернулась, посмотрев на меня ясными глазами, в которых едва уловимо мелькала грусть, и с улыбкой проговорила:

– Всё хорошо, Константин, я всегда такая. Надеюсь, этот месяц пролетит быстро.

– Я тоже… По крайней мере, задерживаться там больше положенного не собираюсь.

Что значили её слова «всегда такая», как относиться к её стремительным эмоциональным перепадам? Я внимательно смотрел на неё, понимая, что на знакомство с ней – не на то, чтоб узнать её интересы и привычки, а на то, чтобы постичь её антскую душу – уйдёт очень много времени. Разумеется, если за ближайший месяц она меня не забудет.

Когда сирена своим завыванием озвучила начало второго периода, мысли сами собой перетекли в русло происходящего состязания, и мы снова предались лишь спортивным эмоциям.

…Когда игра завершилась, мы ещё какое-то время сидели, расслабившись, в ложе, обсуждая её перипетии.

– Похоже, ты добавил мне ещё одно увлечение, Константин, я благодарна тебе.

– Не стоит, – ответил я. – Рад это слышать.

– И всё-таки я не могу представить, насколько дорогое это мероприятие. Эти аномалии, эти чёрные дыры…

– Пффф… Поэтому-то игры проводятся только в столице, которая одна и может себе это позволить. И обрати внимание: несмотря на цену билетов (я не хвастаюсь сейчас), трибуны были заполнены до отказа.

Ложа опустела, и мы встали из кресел.

– Какие планы? По домам? Тебе ещё вещи собирать, поди, надо, – сказала Юлия.

К слову, игра закончилась победой команды, за которую переживали мы оба, и я предложил это отметить.

– В «Энеиде» сейчас мой лучший друг со своей невестой, они предлагают нам встретиться и отметить победу «Венетов».

– О, я знаю это место, оно классное! Поехали, конечно, я не против. Снова на твоей машине?

Я улыбнулся.

– Нет, она пока не моя, а Советника. Я ещё не дорос до такой привилегии.

– У тебя ещё все впереди; возможно, ты и сам не представляешь, насколько близко! – подбодрила Юлия.

Я благодарно кивнул ей.

В нашем Государстве с его явной социалистической окраской, гуманитарными ценностями и неприятием роскоши, как дополнительной категории сравнения людей между собой, считалось, что гражданину ни к чему иметь личный транспорт (за исключением, разумеется, спортивного инвентаря, вроде велосипеда), если обеспечить его доступным общественным. Поэтому всякое транспортное средство было исключительно государственным, находилось в ведении соответствующего Департамента и полагалось, помимо маршрутных линий, только госслужащим и некоторым категориям работников на период исполнения ими своих обязанностей. Отдельной, крайне немногочисленной категорией владельцев предметами роскоши, являлись граждане, оказавшие Государству неоценимые услуги.

Не все, разумеется, были в достаточной степени сознательными личностями и принимали эту доктрину, напротив, некоторые аристократы всячески проталкивали обратные идеи и пытались расшатать консервативные устои, по их мнению, навязывавшие людям аскетизм. Уже в ту пору, и уж тем более, много позже я не был с ними согласен: мне нравились тенденции и попытки Правительства к снижению сегрегации общества. Хотя я сам патриций в седьмом поколении, но мне чужды мысли о превосходстве над кем-то. Не по наивности, но по критическому убеждению я считаю, что выполненное дело и одно только дело позволяет какому-либо человеку ставить себя выше других. И именно отсутствие такового не позволяет мне ныне иметь служебную машину. Но я отвлёкся.

Я вызвал такси, и пока мы ехали, Юлия расспрашивала меня про друзей, про мои увлечения и интересы, про жизненные цели. Новый виток знакомства захватил девушку, а я слушал и удивлялся тому, как неожиданно человек способен почувствовать счастье. Он может долгие годы плыть в ночном море, превозмогая холод воды и волны, к берегу, который не видит, а с рассветом узнать, что берег-то был совсем рядом, но за спиной. Ещё год назад я, после очень трагичного знакомства с юной студенткой, дал себе и, по своей несдержанности, своим друзьям слово впредь не искать удачи в отношениях. Незадолго до этого, казалось, наступил тот долгожданный момент, когда Фортуна улыбнулась мне, и я поверил в себя, осознав, что могу быть счастлив как мужчина, счастлив с женщиной, которая казалась мне совершенством. Увы, так бывает, что ты в такие моменты совершенством не кажешься. Так случилось и со мной: я был интересен только на первых порах, а все мои дальнейшие попытки завоевать благосклонность дамы разбивались о стену безразличия. А закончилось всё, когда я, собрав воедино волю и гордость, попросил о встрече, чтобы «уйти красиво», но вместо этого стал свидетелем страшной аварии: один наглый и безответственный турист (это был ант, хотя сейчас эта вставка эмоциональна и бессмысленна) на скутере толкнул её, направлявшуюся ко мне через дорогу, под борта аэробуса. Помню, как слова, которые я столь тщательно готовил, так и застряли комом у меня в горле вместе с моей гордостью и здравомыслием, а сам я стоял, словно истукан, и не мог двинуться – только пальцы подёргивались.

Сейчас же я чувствовал какое-то странное спокойствие, простое радостное спокойствие и немножко волнение от осознания, что наша заинтересованность друг в друге взаимна и равновелика. В голове преждевременно и против моей воли прокладывались далеко идущие дорожки развития нашего знакомства. Она антийка – как с этим быть? Она умна, красива, активна – какая она в отношениях? Хочет ли она вообще серьёзных отношений? Но эти и прочие вопросы неизменно приводили к аргументу, к которому я пока не знал даже, как подступиться, а именно – она антийка. Тем не менее, наученный каким-никаким жизненным опытом, я старался сохранять выдержку и предавался упоению, просто ловя момент.

В «Энеиде» царила, как всегда, своя особенная атмосфера: музыка с мелодией монотонной и красивой, пульсирующее неоновое освещение, скрытое фальш-панелями и тускло освещающее интерьер, манящий взгляд обольстительных официанток, не отпускающий твои глаза, – всё это мгновенно вводило в некое состояние транса. «Энеида» была чем-то средним между рестораном и баром. От первого тут были первоклассная кухня, великолепного уровня сервис, возможность провести полуделовой вечер в отдельном триклинии9. От второго – танцевальная площадка, довольно фривольный стиль обслуживания, возможность провести томный вечер в компании любого количества человек так же в отдельном триклинии. В целом, это было место, где интеллигентные граждане могли отдохнуть в расслабленной обстановке вне строгих рамок степенности и повседневных норм поведения, но и без потерь репутации. Друзья ждали нас во второй части заведения.

– Ребята, знакомьтесь: это Инара Паулина Юлия, преподаватель теоретической дипломатии в нашей Академии; Юлия, это мои любимые друзья: Флавий Валент, знаток информационных технологий, активист и большой любитель истории, и Луция Агриппина, спортсменка, мастер спорта по гимнастике, – представил я, когда мы отыскали нужное ложе.

Я обнялся с друзьями. Каждая встреча с ними была для меня запоминающимся событием, потому что после Академии времени видеться с ними становилось всё меньше и меньше.

– Я закажу нам? – спросила Юлия.

Я кивнул. Мельком я поймал недоумённый взгляд Агриппины, в котором прочёл удивление столь близкой степенью общения между мной и Юлией. В ответ я только горделиво улыбнулся.

Агриппина была прекрасна этим вечером. Должен признаться, я всегда смотрел на неё с восхищением, а на Валента – с завистью. Зачем-то я убедил себя в том, что люблю её, хотя знакомы они уже несколько лет, и я, несомненно, понимал, что дверь для меня в её сердце, причём с её же стороны, закрыта. В психологии подобных действий пускай каждый разбирается в меру своих познаний, но, несмотря ни на что, я всегда оказывал ей внимание, несколько выходившее за границу дружеского, не в силах дать себе адекватный ответ на вопрос «зачем я это делаю?» при том, что соблазнить девушку лучшего друга у меня вряд ли хватило бы духу. Но как сейчас помню: в тот самый вечер моя влюблённость в неё рассеялась как туман под лучами летнего солнца.

– Какое интересное имя – Инара – оно что-то значит? – спросила Агриппина.

– Ты хочешь сказать «странное»? – в своём стиле ответила Юлия. – Я ведь на четверть антийка, и это имя моей матери, я взяла его в память о ней.

Их лица застыли в смущении, я, ждав этот момент, с любопытством наблюдал за их реакцией. Дело в том, что в свете общей политики, как внутренней, так и внешней, вопрос антизации человеческого общества был актуален даже не для вовлечённых в государственные дела граждан. И, скажем прямо, вызывал раздражение. Тем не менее, мои друзья оказались на высоте:

– Добро пожаловать к нам в компанию, друг Константина – наш друг! С нами весело, – сказала Агриппина.

– Мы тебя научим не очень высокоморальным, но очень интересным вещам, – присоединился Валент.

– Не возражаю! – ответила им Юлия.

– Интересно, ребята, меня научите? Что-то даже я не в курсе, о чём это вы, – вставил я.

– Тебя мы уже всему научили, приятель, – как можно более убедительно сказал Валент.

– Зачем терять время? Выпьем – и пойдём потанцуем! – бодро подалась к столу Агриппина.

Мы танцевали и находились так близко с Юлией, что чувствовали дыхание друг друга, я с нежностью прикасался к её обнажённым плечам, сжимал ладони и, поддерживая за спину, наклонял в сторону; она обнимала меня, когда мы медленно качались. Когда наступало время перевести дыхание, выпить и поболтать, отходили назад к ложе.

Мы поговорили об игре (спасибо Валенту – он не сказал, что билеты были его), поговорили друг о друге. Видимо, я ненароком увлёкся, выказывая восхищение Юлией, потому что в определённый момент поймал на себе взгляд с толикой ревности в глазах Агриппины. Я внутренне усмехнулся… Эх, подруга-подруга, теперь мне с твоей ревностью уже нечего делать.

Во время танцев меня вызвал Советник, и мне пришлось спешно искать тихое место, а когда я, спустя несколько минут, вернулся, мои друзья сидели вдвоём в обнимку. Я нахмурился.

– Где моя девушка?

Агриппина прошерстила взглядом окружение.

– По-моему, вон она. Сказала, что к друзьям подойдёт.

И действительно: она стояла возле компании людей и отчего-то весело смеялась. «Замечательно», – подумал я и плюхнулся в кресло.

– Лициний? Чего хотел? – спросил Валент.

– Подтвердил вылет и предупредил о встрече с Августом завтра, – совсем кратко передал я суть разговора с Советником.

– На чём летишь?

– На каком-то военном эсминце. За двое суток долетит.

Ребята удивились.

– Даже не на транспортнике, а на боевом звездолёте? Я тебе завидую, брат!

Я с кислой миной улыбнулся:

– Тому, что я на месяц улетаю, тоже завидуешь?

– Ого, – вставила Агриппина. – А что ты там будешь делать?

Я отвлечённо покрутил ладонью.

– Полагаю, совать свой нос в любой вопрос. Это разведывательная миссия.

– Невероятно! Ты обставляешь всех нас целую голову, – под «нами» Валент понимал наш выпуск в Академии. – Но месяц, конечно, – это долго.

– Ну, вот, и я о том же. Только познакомился с замечательной девушкой, только стало казаться, что она – та самая, и тут как обухом по голове эта командировка. Придётся проверять наше терпение.

– Слушай, ты сейчас себя ведёшь как мальчишка, – Валент не то хотел мне нравоучения прочесть, не то подбодрить – я не любил ни то, ни другое в подобных ситуациях. То и дело я посматривал в сторону Юлии, и лёгкая досада (конечно же, подогреваемая ревностью) от созерцания её весёлости только нарастала во мне. – Перед тобой ставится важнейшая государственная задача, от выполнения которой, по сути, зависим мы все, – я поморщился от этой патетики. – Ты сам осознаёшь степень ответственности за добытую информацию и, более того, за её подачу? Перед тобой открыт… ну просто безграничный горизонт возможностей! Задачу ставит сам Август, без каких-либо посредников. Ты взошёл на невероятно высокий уровень на своём жизненном этапе! Не время ныть!

Агриппина активно кивала в знак солидарности с возлюбленным.

– Я не ною! – огрызнулся я.

Да, должен согласиться, я осознавал сложность задания, и чувство собственной значимости изрядно подстёгивало гордость. К слову, сам Валент тоже был не последним человеком в своей области – у него был несомненный талант руководителя, и в Департаменте Информации АП перед ним открывались прекрасные перспективы, тем более, что он ещё и разбирался в области руководимого им коллектива. Как сейчас помню: с того самого вечера во мне скромным росточком начало пробиваться осознание того факта, что такие как мы с ним – это часть в будущей политической структуре Метрополии.

– Ладно, мне не до твоих моралей, – прервал я эту софистику, хотя от слов друга мне действительно стало легче. – Пойду-ка я лучше свою красавицу отобью у тех шутников.

Я целеустремлённо направился к компании людей, которые так активно веселили Юлию, будто она была единственной для них усладой. Положив руку на её спину, я, насколько мог, зычно обратился:

– Салют, любезные! Надеюсь, вы не против, если я украду у вас эту красавицу, а то наша ложа опустела без неё, – и, не дожидаясь ответа, вложил в ладонь чуть больше веса, едва заметно притягивая в свою сторону.

Все с застывшими на мгновение лицами посмотрели на меня, Юлия, улыбаясь, обернулась.

– Константин, останься, я хочу представить тебя моим хорошим знакомым.

Я сделал формальную вежливую улыбку.

– Ребята, это Аврелий Константин, он работает в Сенате. Константин, эти люди – мои коллеги по Академии, – представила нас Юлия. Среди «этих людей» были четверо мужчин лет 30 и две дамы, по-моему, моложе. Один парень как-то странно смотрел на Юлию: не так, как смотрят просто друзья; я с холодным взглядом кивнул головой.

Поскольку я не имел ни малейшего желания быть в этой компании, то, склонившись к уху своей подруги, но и не стараясь быть неуслышанным, проговорил:

– Сегодня последний вечер, когда я дома, и хочу провести его с тобой.

На секунду Юлия задумалась, покусывая губы, затем, дружелюбно улыбнувшись, сказала:

– Закажи нам, пожалуйста, напитки, я сейчас приду.

Я кивнул безмолвно наблюдавшей за нами публике и неторопливо вернулся в надежде, что она не оставит меня в глупом положении. И – да, она не оставила! К моему счастью, не у спел я дойти до нашего столика, как неожиданно был схвачен за руку и увлечён в сторону. На ходу я успел бросить официантке «повтори напитки!», и вот я уже снова вместе с той, в которую так быстро и так сильно влюбился.

– Это все преподаватели? – сказал я на ухо Юлии, когда мы танцевали под медленную мелодию.

– Почти, кроме одного…

– Того, который так влюблённо на тебя смотрит? – признаться, слова мои звучали дерзко.

– По-моему, влюблённо на меня смотришь только ты, – спокойно прошептала Юлия. – Ревнуешь?

Я неодобрительно посмотрел на неё, а её это только подстегнуло.

– Что? Мы вместе учились в гимназии, когда-то он был в меня влюблён, но после выпуска мы ни разу не виделись, а тут он проездом очутился здесь. Поэтому так и смотрит, видимо.

– Понимаю, – ровно произнёс я. – На тебя нельзя смотреть равнодушно.

– Брось, тебе ещё рано ревновать.

Оставалось только воспринимать подобные фразы не как уколы.

Мы молча продолжили качаться в танце. Даже не мог себе представить, о чём она думала в тот момент.

Понимая, что слишком накручиваю себя по пустякам, я решил как можно лучше оторваться сегодня, и, должен сказать, мне это успешно удалось. Когда мы снова отправились передохнуть, я, одолеваемый жаждой, залпом выпил половину бокала своего напитка. Какое-то ощущение нереальности и лёгкости мгновенно завладело мной и удивительным образом сдвинуло моральные рамки. Такой интересный вкус. Я не понял, что произошло, но ощущения оказались приятными, плюс ещё эта музыка… Она как будто гипнотизировала, она была завораживающе приятная, и мой затуманенный разум, словно транскрипция, пытался передать её звучание движениями тела. Чувство, будто я витаю в заоблачной выси, будто я в иных мирах, пропитало меня полностью – и вот мои рамки уже начисто стёрты, а я вытворяю на танцполе такие вещи, которых от себя никогда не ожидал – настолько я хотел сделать этот вечер запоминающимся. Помимо этого, чувство ревности всякий раз, когда Юлия подходила к своему давнему приятелю, добавляло масла в огонь и нагло подпитывало мою развязность. В какой-то момент я уже перестал ощущать плавность и уверенность в собственных движениях, вместо них меня поглотила волна тягостной лени, изображения в глазах начали размываться, дыхание стало тяжёлым. Мозаика сознания собралась во что-то ясное в момент, когда мы были у ложи.

– А все испытывают такие странные ощущения? – язык с трудом повиновался мозгу. Мне стало неловко и невероятно страшно. Дальнейшие разговоры я слышал уже так, будто находился в канализационной трубе.

– А что он пил и сколько? – строго спросила Юлия.

– Вот, кажется, это, – ответил Валент. Он почему-то стоял рядом и придерживал меня за локоть. – Два бокала…

– Это такой коктейль, как мы пьём, он с алкоголем!

Агриппина ахнула, в ужасе прикрыв ладонями рот.

– Он же не пьёт! – вскричала она.

И тут моя память стремительно ушла отдыхать.

7.

Я открыл глаза, и взор мой встретила белая стена. Это плохо. А, нет, это потолок. Это хорошо – значит, я дома, а это уже снимает с плеч огромный пласт проблем. Я повернул голову и обнаружил себя на диване: слева подпирала спинка, справа, проходя сквозь затемнённое окно, комнату освещали лучи жаркого утреннего солнца. Я потихоньку приходил в себя, пытаясь понять, что со мной произошло: как я очутился дома, кто меня сюда приволок?

Я сел, свесив ноги к полу, и уставился в окно. Который час? АВГУСТ!!! Я в ужасе вскочил на ноги и бросился к часам.

9.36.

Я выдохнул. Впрочем, опаздывай я – меня, очевидно, давно бы разбудил Лициниан. Ладно, раз я способен на такие рывки, значит, со мной всё в порядке, теперь надо разобраться, что к чему. Я взял в руки планшет Алины – домашнего компьютера, под чьим присмотром находилось функционирование всех систем квартиры, и обнаружил, что кто-то оставил мне видеосообщение. Я вывел его проекцию в центре медиана10, сел в кресло. Передо мной сформировалось голографическое изображение Юлии: судя по движениям её тела, она записывала сообщение во время прихорашивания перед зеркалом. Неужели, в моей ванной? Я даже неосознанно повернул голову назад в сторону ванной, как будто ища следы её пребывания там.

– С добрым утром, Константин! Надеюсь, оно такое и есть для тебя, – я был ошеломлён и, одновременно, тронут её поступком. – Вчера ты приобрёл новый жизненный опыт. То, что ты стараешься вести здоровый образ жизни без алкоголя, сыграло с тобой злую шутку, ведь ты умудрился не заметить и выпить довольно большую порцию спиртного. Как тебе хмельные ощущения? Не очень, верно.

Девушка, подкрашивая брови, улыбалась. Мне становилось стыдно.

– Как бы там ни было, спасибо твоим друзьям – кстати, они классные, особенно, Агриппина – такая милая, я с большим интересом с ней пообщалась! – они помогли мне тебя сюда привезти. Ты был в отключке, поэтому я здесь немного похозяйничала. У тебя очень хорошая квартира, в ней уютно и комфортно, я позволила себе расположиться на твоей кровати и, должна сказать, спала как пупсик! Надеюсь, ты не против, ты ведь и сам бы предложил мне этот вариант, и пошёл на диван, да? Прости, я не буду тебя дожидаться, потому что тороплюсь на работу, а будить не хочется; на кухне я оставила лёгкий завтрак, – Юлия серьёзно посмотрела куда-то перед собой. – Я понимаю, что ты сейчас сгораешь от стыда. Так вот, не бери в голову и успокойся, всё в порядке, такое со всеми бывает, тем более, что до действительно постыдных вещей ты не успел дойти. Главное, что я прекрасно провела вчера время, я признательна тебе за чудный вечер! Всё, мне пора убегать, пока.

Она исчезла из изображения, но спустя пару секунд возникла вновь.

– Да, чуть не забыла: я бы очень хотела тебя проводить в командировку, но именно сегодня у меня совершенно нет возможности. Это грустно, но я буду ждать от тебя сообщений в любой форме. Удачи тебе, молодой человек… Ой, ну всё, время. Привет.

Я запрокинул голову и закрыл глаза, просидев так в размышлениях несколько минут. Вот оно что… Я банально напился, и эти ощущения мне, скорее, не понравились. Но как же всё-таки неловко сложились все события: знакомство с Юлией, резкий поворот в карьере, появление этого франта откуда-то. Такая необычная она – я изучал её эмоции, но можно ли было однозначно их трактовать, когда она столь богата ими и так переменчива? Однако я сделал всё, что должен был, чтобы попасть в её сердце, и оставалось только быть выше всяческих кривотолков, потому что отныне для меня есть только моё задание. Я резко выскочил из кресла и стал собираться.

Душ, завтрак, глажка.

По ходу дела мне позвонил Валент справиться о самочувствии, а заодно дать кое-какие рекомендации (больше умозрительного толка, нежели практического). Мы поиронизировали над приключившимся со мной, он подбодрил меня, потешив моё самолюбие приятными словами о Юлии, пожелал удачи в моём деле.

По пути во Дворец я собирал и сохранял в гиперком всю информацию из «Сферы» о Гордиане. В 10.50 я стоял под портиком и дожидался Советника. Небо за последние несколько минут резко нахмурилось, возникло ощущение неминуемого дождя. В условиях термокондиционирования атмосферы в планетарном масштабе запланированные осадки предназначались для дополнительного освежения воздуха и орошения земли. Кто-то резко схватил меня за локоть и увлёк за собой – была у Лициниана способность появляться внезапно. Удивляло меня то, что за всё утро я не услышал от него ни одного слова, да и сейчас мы шли молча, что для него было не характерно. Он совершенно не был склонен к болтовне, тем более, пустой, но и не сделать замечание, не дать какой-либо совет или распоряжение – тоже не было его чертой.

…По пути нас встретил куропалат.

– Благородные мужи, Тит Флавий Аврелиан Доминик ожидает вас в янтарном зале. Пройдёмте.

Мы молча проследовали, и только возле массивной двери с искусным резным орнаментом, изображавшим двух борющихся львов, Лициниан, наконец, проронил первые слова:

– Веди себя так же, как и позавчера; если будут рядом Товарищи, то не избегай их вниманием.

– Понял.

Лициниан внимательно посмотрел на меня.

– Молодец, мальчик мой, тебя ждут большие успехи, – не помню, когда в последний раз он говорил мне столь тёплые слова. – Жди здесь, тебя вызовут, – и обратился к гвардейцам: – Меня ожидает Август.

Поправив пиджак и галстук, он зашёл в зал, я же сел в кресло напротив. Поначалу было довольно скучно: я немного волновался, и никакие мысли не могли удержаться в голове, но затем я решил заняться полезным делом и снова полез в «Сферу» за информацией. Так мне удалось скоротать с полчаса, и я уже хотел пойти выпить стаканчик воды, как дверь в зал отворилась, и по очереди вышли надменные Товарищи, следом – Председатель КГБ Аппий Маркиан, Магистр Гай Север и Советник. Лициниан был красным, словно побывал в бальнах11, и как никогда напряжённым, что вызывало лёгкое смятение. Увидев меня, он кивнул в сторону зала. Я, глубоко вдохнув, пошёл.

Внутри меня ждала ослепительная роскошь – это был очень просторный и светлый зал, в котором вся отделка и меблировка были выполнены на манер резьбы по янтарю, каждая грань переливалась в лучах света разными оттенками жёлтого. Я слышал, что здесь принимают послов других государств, видимо, с целью впечатлить их, а теперь я сам лицезрел эту красоту и не верил, что это дело рук человека (вряд ли бы наш монарх стал экономить и допускать использование нейросетей с их сомнительным видением гармонии). Я не заметил, как Август появился у меня из-за спины и гладкой походкой проследовал к рабочему столу.

– Впервые, что ли, здесь? – спросил он походя. Голос его был спокойный и будто бы приглушённый.

– Ave, Auguste!12, – приветствовал я. – Впервые.

– Впечатлён?

– Вне всяких сомнений.

– Но роскошь не любишь, – Доминик посмотрел исподлобья на меня. Очевидно ведь, что он знал обо мне всё.

– Тоже верно, но искусство в любом его проявлении всячески одобряю, – по-моему, я хорошо ответил. Понравилось это и правителю.

– Ну, садись, – он указал на кресло напротив себя и распорядился по гиперкому: – Кофе нам и не беспокоить.

Я сел. Август увлечённо рылся в своём планшете, а я украдкой продолжал разглядывать зал. В тишине ожидания я подумал о том, что Август-де не так уж далёк от обычных людей: да, я знаю его лично всего пару дней, а общаюсь – так вообще меньше пары минут, но такой манеры вести разговор я точно не ждал. Посмотрим, как будет складываться наш диалог дальше. Вот, нам принесли кофе, и мы сделали по глотку.

– Великолепный кофе, – по правде говоря, я нарушал протокол, поскольку невежливо подавать голос первым. Но в данном случае я снова попал в точку, потому что Август, судя по всему, любил кофе.

– Да, лучший в Государстве – прямиком с Константины.

Он подался всем телом к столу, сцепил пальцы и внимательно посмотрел на меня.

– Ты представляешь, чего я от тебя жду?

– Да, – ответил я, кивнув, и тоже занял более строгую позу.

– Хорошо. Ты отправляешься моим личным посланником в качестве цензора. Тебе будут даны соответствующие полномочия, подкреплённые необходимыми документами. Статус цензора даёт право требовать ответ на любой вопрос, находящийся в компетенции местной префектуры, а также доступ в любую часть Гордианы. В пути изучи документы и границы своих полномочий. Знаешь что-нибудь о Гордиане?

– Да, я собрал информацию из «Сферы», буду её изучать. Помимо этого, я владею кое-какой информацией о положении дел из первых уст.

– Кое-какой? – спросил Август и застыл, глядя на меня внезапно потяжелевшим взглядом. – Я знаю Советника Лициния уже давно, и только это позволило ему убедить меня в годности этой затеи. Зря тебя не было только что – посмотрел бы, как он отстаивал её.

Видимо, поэтому-то он и был красным, и я представляю, какой прессинг был на него оказан. По правде говоря, я мог подготовиться лучше: вместо вчерашнего кутежа было бы куда целесообразнее сидеть и добывать любые мало-мальски полезные сведения. Тогда, на приёме, во мне боролись два мнения: с одной стороны, я понимал, что сплоховал, что сходу не прошёл тест на вшивость, с другой стороны, помимо работы у меня были и другие устремления. Но уже в тот момент мне стало ясно одно: оттираться я буду долго. Август говорил с примесью разочарования в голосе:

– В общем, мне всё равно, как, но делай, что хочешь и разузнай всё, что поможет нам сформировать план действий. У тебя только один билет назад – это добытые сведения! И не о том, какая там погода и сколько людей болеет гриппом. Гордиана – очень далёкий, но критически важный наш Доминион. Его потеря поставит под вопрос нашу государственность, а она нас ждёт, если мы будем действовать как слепые котята. Мне кажется или я вижу в твоих глазах скепсис?

Я помотал головой.

– Мы знаем, что ты не разведчик, но в данном случае положение «маленького человека» сыграет тебе на руку и поможет добыть данные, которых никогда не добудет КГБ. Понимаешь, о чём я?

– Да, конечно, понимаю, Август!

– Ну, если понимаешь, то я рад за тебя. Тогда рассказывай: как будешь действовать.

Я несколько секунд раздумывал, изучая взглядом стол, но, вспомнив про зрительный контакт, посмотрел на Доминика.

– Прежде всего буду слушать, смотреть, запоминать и анализировать информацию…

Тут правитель резко меня перебил и помотал указательным пальцем:

– Нет уж, анализировать тебе совершенно ни к чему, оставь это нам. Продолжай.

– Слушаюсь. Будет возможность – буду задавать вопросы и просить пояснения, буду ненавязчиво пытаться залезть своим носом везде, где только можно будет…

– Всё верно, помни, главное – ненавязчиво.

– Да, государь! Согласен с тобой: я постараюсь лавировать между статусами цензора и, как бы это… молодого стажёра, которому можно забить голову всякой ерундой. Скажем, я собираю материал для диссертации, у меня как раз и область подходящая, связанная с социологией, – я был рад, что эта идея так внезапно подвернулась в подходящий момент.

– Правильно говоришь. Ты только сумей отсеять от ерунды здравое зерно! – наставительно проговорил Доминик. Взгляд его стал чуть менее тяжёлым. – Продолжай.

– Я знаю, чего ждут здесь от моей миссии, и понимаю, что плоскость моих интересов не военная, а сугубо гражданская, потому что спокойствие граждан – это залог успеха любого военного или политического предприятия. В связи с этим мне представляется важным изучить вопросы: образования, медицины, социальной политики, кадровый и профессиональный состав ведомств, по возможности, быт населения и, разумеется, этнический состав его.

Покуда я перечислял, Август одобрительно кивал, но на последних словах насторожился.

– С этим поаккуратнее, Аврелий, эту информацию записывай отдельно и так же отдельно мне её потом представишь.

Что было бы, если б тут сейчас находились Товарищи? Кто вёл бы со мной беседу: Доминик или они?

– Слушаюсь, государь.

– Не называй меня так! – почти рявкнул он.

Я сглотнул.

– Прошу прощения.

– Ладно, я вижу, хоть какое-то понимание в твоих глазах всё же теплится, и ты, вроде, толковый парень, раз Лициний так твёрдо за тебя стоит, поэтому на месте сориентируешься. Помни, что с пустыми руками тебя здесь не ждут. Вылетаешь сегодня с военного космодрома «Карфаген», на месте тебя встретят, связью обеспечат; помимо сбора информации докладывать будешь каждый день секретарю. Никакую информацию кому бы то ни было не передавать, запомни! Вопросы?

Я, недолго думая, спросил:

– Из существенных только два: первый – финансы.

– Что «финансы»?

– На непредвиденные нужды, на представительские расходы…

– Согласен. Найдёшь Криспа, скажешь, что я согласовал выдачу безлимитного государственного счёта. По поводу персональных трат – будь осторожен. Сам на получение взятки не провоцируй, но если кто-либо будет просить или требовать, то давай и запоминай – кому, за что, сколько!

– Понял. Второй – только Гордиана или также другие системы Доминиона: Элефантина, Согдиана? – я задавал этот необходимый вопрос с тревогой и страхом услышать ответ.

– Хороший вопрос, – ответил Доминик, задумавшись. Он откинулся на спинку кресла и, почёсывая подбородок, долго смотрел на меня в упор. – По-хорошему, надо, конечно, проинспектировать все перечисленные, но со временем и ресурсами сейчас напряжённо, поэтому нет, только Гордиана, там сейчас наиболее сложная обстановка.

– Понял, Август. А дорога назад: как, когда?

Доминик усмехнулся:

– Ты сначала доживи и сделай, что от тебя требуется.

Я слегка нахмурился, что только усилило усмешку Доминика, и чтобы не казаться простаком, немного задрав нос, уверенно отвечал:

– Будет сделано!

Август только поднял брови.

– Больше вопросов нет, – сказал я и двумя глотками допил кофе. Всё-таки школа Лициниана воспитала меня – как мне кажется, я достойно держался, да и Доминик явно оттаял.

– Невеста есть? – совершенно неожиданно спросил он, приняв менее строгую позу.

– Пока только девушка, надеюсь, со временем станет невестой, – ответил я, не в силах сдержать улыбку.

– Кто такая?

– Преподаватель теоретической дипломатии в Академии, Инара Паулина Юлия.

– С антийкой, значит, связался? – полюбопытствовал, впрочем, без явного осуждения Август – уж кому как не ему быть толерантным. Удивительно, как непривычное имя сразу привлекало внимание и подводило к однозначному выводу об этнической принадлежности его носителя.

– Она на три четверти человек, и её дед хорошо потрудился на наше Отечество… – стал я оправдывать Юлию. Мальчишеский поступок.

– Сам проверял, что ли? – перебил Доминик.

– Да, проверял.

Я ликовал от того, что в этот раз Августу не удалось меня подловить.

– То, что антийка – не важно, деда – знавал, хоть и не лично. Ждать будет? – с участием спросил мой высокородный собеседник.

– Верю в это всей душой! – на выдохе произнёс я.

– Веришь? Мало верить. Ладно, о ней не беспокойся, всё будет хорошо. Помни, что на тебя смотрит весь Ordo Hominis mundi13, и пускай только это тебя заботит и ведёт к успеху, – напутствовал меня правитель.

– Слушаюсь, Август Доминик, – выпалил я, вставая.

– Ступай.

Я кивнул и скорым шагом покинул янтарный зал.

Лициниан ждал в столовой за обедом. Завидев меня, он едва ли не с испугом посмотрел, перестав жевать:

– Так скоро? Всё нормально? – он, видимо, ожидал, что я пробуду там не меньше часа.

Я только пожал плечами, сел напротив и стащил несколько кусочков у него из тарелки.

– Да, вполне. Он задавал вопросы, я отвечал, потом был отпущен с миром.

– И всё? Давай рассказывай по-человечески! – возмущённо потребовал Советник. – И хватит воровать, закажи себе!

Я вытер пальцы салфеткой и подробно пересказал ему весь наш разговор, а Лициний внимательно слушал, постоянно задавая уточняющие вопросы. Когда он доел, я собрался разыскать секретаря.

– Мне надо решить некоторые технические и финансовые детали вопроса, Советник.

– Действуй. Вылет сегодня в 20.00 я заеду за тобой в 17.00, туда далековато ехать. Провожу тебя, – сказал мне напоследок Лициниан. – Если нужно будет что-то, сообщи мне.

– Хорошо, спасибо.

– Твоя подруга поедет с нами? – так непривычно было ощущать столько заботы со стороны всегда скупого на доброе слово Советника, что это было по-хорошему умилительно.

– Нет, она не может.

– Ну ладно, тогда до вечера, Константин.

…Мы мчались по шоссе под проливным дождём, и тяжёлые непроницаемые тучи как будто отражали моё настроение в тот вечер. Были бы живы родители: отец обязательно дал умный совет, а мама приласкала и успокоила. Тогда, сидя в машине, на пути к неизведанному, я впервые осознал, как рано стал сиротой. Я не был совсем один, ведь, в значительной степени, родителей мне заменили супруги Лицинии, а брата и сестру – Валент и Агриппина. В человеческом мире, который мы за тысячелетия выстроили умеренно антропоцентричным, любой общественный институт имел своей целью создать гражданину такие условия жизни, чтобы он, живя и работая в комфортной среде, полностью отдавал себя обществу. Поэтому и мне была оказана настолько всемерная психологическая и социальная поддержка, что я смог пережить потерю родителей и при этом обойтись без завешивания личных проблем какой-то моральной ширмой. Но в тот момент в машине мне очень хотелось положить голову на грудь заботливой женщины: может, мамы, а может, Юлии, о которой я подсознательно думал.

– О чём задумался, Константин? – спросил Советник. Видимо, чувствовал моё состояние. – Грустишь?

– Грущу, – тихо согласился я, не оборачиваясь.

– Зря, не стоит оно того. Время пролетит, и ты быстро позабудешь обо всех невзгодах, а в памяти сохранится только позитивная сторона события – так она устроена у людей. Когда-то мне тоже выпало на долю нелёгкое испытание. Лет сорок назад, когда я только-только пришёл в Сенат, меня, как щенка, брошенного в клетку к волкам, отправили уладить политический конфликт между фракциями Мельпомены. К ней было потянули свои грязные руки анты, как к источнику благоденствия и высокой культуры, но получили суровый отпор, вылившийся в явную обструкцию.

Я перевёл взгляд на него.

– Ты никогда не говорил об этом. Что это были за фракции?

– Уже не помню, суть в том, что сразу после Смуты там возникла ситуация фактического двоевластия. И никакие переговоры, ни один третейский суд не мог разрешить ситуацию.

– Как такое возможно? – с долей сомнения спросил я.

– Поверь, в жизни ещё и не такое возможно. И ты не представляешь, до какой степени могут обозлиться люди: звериный оскал вместо улыбки, огонь ненависти вместо приветливости в глазах – вчера они улыбались и по-братски протягивали друг другу руки, а сегодня так и тянутся задушить, словно кровного врага, ох, – Лициниан, похоже, видел сейчас это картину, словно ожившую в памяти, перед собой. – А всё из-за того, что дело коснулось идейно-политических разногласий, а их уладить тяжелее всего. И вот меня направляют примерно с такой же миссией, как и тебя сейчас: разведать и попытаться примирить непримиримых. Я – молодой, неопытный, самоуверенный – отправляюсь в болото, не имея представления, как я не то, что разгребу его, как я из него выберусь живым!

Он замолчал, посмотрев в окно.

– И как ты справился? – не выдержал я.

– Это долгая история, но, по сути, никак. Я пробыл там две недели, разобрался в ситуации, выявил главных персон и корни конфликта, а потом прибыл спецназ КГБ и завернул всех смутьянов.

– Бог из машины, классика, – заметил я.

– В точку.

– И что потом было по итогам этой миссии?

Лициниан поморщился.

– Ничего, о ней не вспоминали. Как и о нервах, оставленных мною на Мельпомене.

– И что, никто не оценил твоих стараний? – Советник, глядя на меня, отрицательно помотал головой. – И даже КГБ ими не воспользовался?!

Он лишь улыбнулся:

– Они тогда действовали по принципу «винтим всех, разбираться потом будем». Единственная польза всей той командировки – это жизненный и профессиональный опыт. Ты тоже не останешься в проигрыше по возвращении. Главное: в любой ситуации борись с первой реакцией, не важно – в беседе ли, в спорной ситуации, если тебя провоцируют, – ибо она порождена эмоциями, а не разумом и старайся держать запасной козырь в рукаве. Будешь следовать этим принципам – преуспеешь.

– И если добуду информацию, – напомнил я. – А то место командировки станет местом ссылки. Я, вот, ещё не могу понять, почему он сказал мне о Юлии не беспокоиться.

– Напомни, что он сказал?

Я пересказал. Советник задумчиво посмотрел на меня, а затем махнул рукой.

– Думаю, просто подбодрил тебя, чтоб ты поменьше отвлекался там. Следуй совету государя!

– Кстати, он велел не называть его так, – вспомнил я.

– Да, не стоило. Забыл тебя предупредить.

– Я сразу понял, что забыл… А как твой разговор сложился? Ты вышел, прости, с таким видом… я боюсь представить, что там происходило.

Лициниан посмотрел на меня с отеческой улыбкой.

– Да много о чём поговорили: и о моих критических взглядах, и о том, что твоё место ссылки станет так же и моим в случае неудачи. Не бери в голову.

Я был благодарен ему за то, что он не стал в своём положении просить меня добиться успехов ради его благополучия, в том числе.

– Кстати, эта твоя Юлия…

– Она антийка, – перебил я.

Советник, прерванный этим заявлением, с недоверием посмотрел на меня. Он очень не любил антов, и, я допускал такой вариант, мог не принять мой выбор.

– Антийка? – повторил он. – Чистокровка?

– Нет-нет, наша во втором поколении. На первом свидании уверенно назвала себя человеком, когда я допустил неэтичное высказывание.

Лициниан с достоинством спросил:

– Ты ей понравился?

– Полагаю, что да, мы прекрасно общаемся и интересны друг другу. Она очень неординарна как личность, не думаю, что встречал подобных ей людей.

– Обязательно познакомь нас по возвращении.

– Хорошо, Советник, – в этот момент я почувствовал, как меня тянут к нему почти что сыновние узы, которых я прежде не ощущал, и сейчас я очень хотел бы назвать его отцом. Надеюсь, он чувствовал то же.

Всю оставшуюся часть пути мы проехали в тишине и раздумьях, лишь изредка обмениваясь малозначащими репликами.

8.

Расставшись, словно сын с родным отцом, я проследовал к носителю, который доставил меня на «Диоклетиан» – ударный эсминец из состава гордианской группировки войск. По ходу дела мне позвонил сам Председатель КГБ и строго-настрого приказал забыть своё истинное имя и всюду представляться как Марк Випсаний; к слову, все документы были сделаны именно на это имя, и у меня просто не было иного выбора. Тогда меня это ввело в известное замешательство, но вдаваться в пререкания я не стал, хотя несколько грубых слов в адрес комитета всё же отпустил про себя.

На военном судне приняли меня радушно, хотя определённая настороженность у офицеров, выраженная в соблюдении дистанции, явно имела место. Далее моё повествование будет перемежаться с записями в официальном дневнике, который я непременно решил вести.

«…Меня поселили в каюте с тремя младшими офицерами, которые за внешней доброжелательностью скрывали недоверие гражданскому чиновнику и крайне уклончиво отвечали на вопросы, выходившие за рамки повседневной службы. Может быть, дело в армейской дисциплине и характерной немногословности, а может быть, военные просто-напросто боятся лишним словом попасться на крючок контрразведчика. Хотя один из сожителей, центурион, был более расположен ко мне и, кажется, не кривил душой. Имя его я привожу в приложении. От него я узнал в доверительной беседе с глазу на глаз, за ужином, что звездолёт находился в районе АП на ремонте. В самом этом факте ничего необычного не было, но главное – то, что в Доминионе Гордианы в обслуживании кораблей командованию группировки всячески отказывается под различными предлогами. Более того, в центр из администрации идут ложные сообщения, якобы о попытках военных посягнуть на гражданскую власть, а также о силовом характере их запросов. Проверить эту информацию, равно как и получить её из других уст у меня возможности не было, потому что даже на мостик у меня доступ отсутствовал».

Моё короткое путешествие длилось, как и обещали, всего двое суток, но даже за это время я приобрёл новые знания и опыт: для меня приоткрылась завеса армейской жизни, породившая во мне противоречивые впечатления; я впервые побывал в космосе и сразу же добился каких-никаких результатов, что добавило мне оптимизма. Помимо этого я испытал новые эмоции, и определённые минуты заставляли меня радоваться как ребёнка, поэтому я, опасаясь показаться наивным, всячески старался сохранять спокойствие.

Командир корабля в звании военного трибуна учтиво уделил мне время, справившись о жизни и последних новостях Метрополии. Разговор, как и следовало ожидать, выдался обоюдно не доверительным: на мои вежливые попытки уклониться от ответа на тему дворцовых слухов, он с зеркальной вежливостью отклонял мои попытки узнать про взаимоотношения с антами на границе. Мы поняли друг друга, поэтому никто не потерял лица. Зато более разговорчивым оказался всё тот же центурион – всего-то нужно было пообещать помощь его младшему брату в поступлении в Академию.

«…Этот разговор произошёл за два часа до прибытия на Гордиану. Он рассказал о том, что непосредственно с антами столкновений не происходит, но с подконтрольными им арконцами – регулярно. Корабли группировки не дают им сосредоточить силы постоянными точечными нападениями с непредсказуемых направлений, но недостаточное снабжение делает эти акции всё более редкими и менее разрушительными. По его словам, недостаточное снабжение – следствие бездействия центра».

Не думаю, что этот парень выдал существенные секреты, но, каким бы милым он не был и какую бы услугу мне не оказал, не думаю, что такому болтуну место в армии. Поэтому безо всяких зазрений совести я записал все данные о нём для дальнейшего рассмотрения.

Как бы там ни было, перелёт мой закончился, и я увидел совершенно другой мир. Не могу описать словами то, что во мне происходило в те моменты, когда я видел, какой диаметрально противоположной может быть жизнь людей.

Первое впечатление на меня произвела местная осень: сырая, пасмурная, холодная – очевидно, здесь не было глобального кондиционирования. С неба падали редкие хлопья снега вперемешку с моросью, на асфальте серели обширные лужи, которые топтали сотни пар ног пешеходов, ветер разносил по-над ними не убиравшуюся длительное время листву. Осмотрев эту безрадостную, равно как и бесцветную, картину со стилобата космопорта, я поёжился и стал искать взглядом встречающего. Вот, должно быть, и он – примерно одного со мной возраста парень в кожаной куртке, джинсах «в облип» и ботинках на слишком, на мой взгляд, высокой подошве. Видимо, я был слишком далёк от моды, потому что именно его одеяние первым бросилось мне в глаза и едва не вызвало улыбку (или вызвало? Не помню уже). Во всяком случае, он как-то смущённо смотрел на меня.

– Марк Випсаний?

Я едва кивнул – не от надменности, а от подсознательного желания делать поменьше движений, когда на тебя капает сверху. Парень зачем-то протянул ладонь, и я с подозрением посмотрел на него, сразу не поняв этого жеста. Возникла неловкая пауза, и я, наконец, осознал, что у них, видимо, принято начинать знакомство тактильным контактом. К слову, у нас в столице подкреплять приветствие символическим троганием части тела собеседника и вовсе выглядело бессмысленным14. Тем не менее, я не стал с ходу учить местных манерам и оскорблять их привычки, уверенно пожав его руку.

– Аркадий Флакк, сотрудник Префектуры, – смущённо представился он. – Имею поручение встретить цензора и сопровождать всюду по его желанию.

Таким же заметным, как внешний вид, был говор этого гражданина – какой-то странный неприятный акцент, догадываюсь, что из-за близкого соседства с антами.

– Прекрасно, – ответил я. – Мне нужно сперва в гостиницу.

– Прошу за мной!

Мы поехали в машине по городу, который, как мне представлялось, должен был нести величие Государства в провинции, при этом подчёркивая колорит местных особенностей. Но почему-то впечатления были совершенно другими.

Во-первых, архитектура: разношёрстные здания неуклюже демонстрировали гордианские традиции и кое-как лепились друг к другу вне какого-либо стиля, рекламные вывески и всякие баннеры были, такое ощущение, средоточием безвкусицы, совершенно не неся никакой эстетической функции. Во-вторых, порядок – с ним было всё плохо. Будто в дополнение к общей картине хаоса гордианцы, видимо, не сильно заботились о чистоте в собственной столице (про другие города планеты говорить не могу): мусор убирался довольно посредственно, лоска на домах не было и в помине, а венчали это зрелище беспорядочные потоки таких же разношёрстных горожан. Только в центре города можно было сказать, что здесь живут мои сограждане – тут всё было гораздо более прилично, и глаза радовали ухоженные аллеи и скверы, а также отсутствие толп, и только осеннее уныние слегка портило впечатление. Да и гостиница была опрятная, к счастью.

«…Сразу по размещении в гостинице, я составил общий план работы на время командировки и предоставил его моему сопровождающему. Он представился мне служащим Префектуры среднего ранга, и мой визит – это своего рода повышение квалификации для него. После нескольких дней работы я засомневался в его искренности, поскольку по моим представлениям он не мог бы в одиночку обеспечить удовлетворение всех моих запросов. Либо он не тот, за кого себя выдаёт, либо за ним стоит некто с более широкими полномочиями. Буду пытаться вскрыть его натуру».

«…За период с 14 по 19 сентября я успел посетить только Департамент образования. Выбор был продиктован сомнениями в эффективности его работы, ибо со всей очевидностью явствует, что общий уровень культуры и образованности местного населения, в сравнении с таковым в Метрополии, существенно низок. Это выражается в одеянии, манерах и навыках общения, публичном поведении. Ревизия Департамента и ознакомление с документацией показало, что по некоторым направлениям имеется провал в подготовке кадров высшей квалификации, молодёжь, банально, не стремиться к ответственной работе, но, по большей части, к низкоквалифицированному труду…»

Всё то время, что я занимался разведкой (точнее, вынюхиванием), довольно скучно описывать, стоит отметить лишь, что каждый новый день на Гордиане преподносил мне новые удивительные открытия. Это было сродни божественному откровению, исцелению от слепоты, путешествию во времени. Да, последнее очень хорошо подходит для описания моих ощущений – я словно очутился на другом краю Вселенной, только край этот был социальным, а не географическим. Мне очень скоро стало очевидно, что Гордиана – классический маргинальный Доминион, находящийся в крайнем удалении от Метрополии, со всеми вытекающими отсюда последствиями, и я пребывал в состоянии непреходящего шока. Морщины, которые собирались на лбу всякий раз, когда я встречался с новым дерьмом этого мира, и напряжённо пытался понять его причину, вызывали болезненные ощущения в голове, а пальцы вскоре устали потирать виски в попытках успокоить нервы.

Как я уже говорил в самом начале, за лоском родного дома я не был готов увидеть социальную яму на другой планете, населённой теми же представителями Homo Sapiens, что и я, и это пошатнуло мои идеалистические воззрения на качества людей нашей эпохи. Здесь я научился: с опаской смотреть наверх, проходя под строящимися (и не только) зданиями, обходить лужи, чтобы не быть обрызганным, ругаться бранными словами, в конце концов, ненавидеть людей. Я всячески отказывался верить, что это и будет тем опытом, о котором толковал Советник. Всякий раз, когда я видел что-либо непонятное: в людях, в городской архитектуре, в манерах – я обращался к Аркадию за разъяснениями. Для него мои вопросы тоже оказались неожиданными, и поначалу он усердно скрывал раздражение, видимо, видя в них издёвки, но потом убедился в моей искренней заинтересованности и отвечал спокойнее и полнее. И всякий его ответ порождал во мне целое древо новых вопросов. Надо признать: мне с ним повезло – Флакк выполнял любое моё пожелание, договаривался о встречах с нужными людьми, помогал обеспечить доступ в любое место, которое мне требовалось и, естественно, был моим гидом в этом неполноценном странном мире.

Так же я узнал много нового об антах, и это новое меня и удивило, и раздосадовало одновременно. Удивило тем, что на Гордиане это были вполне нормальные люди (говоря «люди», я подразумеваю представителей вида Homo Anticus – Человек Антский), с которыми можно вести вполне содержательную и вежливую беседу, а раздосадовало тем, что приходилось менять свои расовые взгляды, столь усердно подпитываемые все предыдущие годы негативным отношением к ним в столице.

Единственное, чего я действительно не мог понять, так это то, о какой параллельности идеологического курса говорил Вер при нашем знакомстве у Лициния. Либо он тогда намеренно искажал действительность (зачем?), либо он настолько оторван от народа (почему?), что не видит очевидных вещей. В любом случае, по возвращении я буду рекомендовать Правительству задать ему определённые вопросы.

…Сегодня, под конец четвёртой недели моей командировки, меня ждала центральная прокуратура – интересовал вопрос процентного соотношения совершаемых антами преступлений. И вот мы едем по мокрой улице, всё вокруг серо, и, такое ощущение, сама погода давит, заставляя людей сутулиться и, не разбирая дороги, торопиться по своим делам. Тут мой взгляд зацепился за странной конструкции здание и разношёрстную толпу людей возле него. Я повернул голову к Аркадию.

– Что это такое? Митинг, что ли, какой?

Мой спутник посмотрел, куда я указывал, и ответил:

– Это храм, люди проводят традиционное торжество в честь Непобедимого Солнца. Это достаточно интересное празднество, которое объединяет разные группы населения. Знаешь ли, среди невзгод, среди… эээ… всего прочего… ну, ты видишь, какая у нас тут погода, – пытался косноязычно донести до меня свою мысль Аркадий, подкрепляя слова размахиванием ладоней. – В общем, уставшим после работы людям нужно как-то отвлечься, и они участвуют, вот…

Я не знаю, звучало ли оправдание или сожаление в его голосе, но я сделал вид, что остался равнодушным.

– А, понятно, – а сам в очередной раз испытал шок. Я уже думал, что дно на этой планете давно достигнуто, но нет! – раздался стук снизу. Они, кажется, возрождают религию или оккультизм – не знаю, как это правильнее назвать. Но всё же не выдержал: – Это вместо искусства, что ли?

– Зря ты так, Марк, это ведь дань древним традициям, – видимо, я всё же его обидел.

– Ладно, ваше дело.

Через 10 минут мы были у прокуратуры, и я, сменив задумчивость на привычную маску непроницаемости, пошёл заниматься делами. За всё время я ни разу не испытал сложностей с получением того, о чём просил. Как правило, я представлялся начинающим госслужащим или стажёром, направленным с целью повышения квалификации или сбора материалов для научной деятельности. Лишь пару раз мне всё же пришлось подкрепить вопрос «Может быть, я чем-то смогу помочь?» известной денежной суммой. Как и наказывал Август, я запоминал этих паразитов. И один-единственный раз я не прошёл дальше порога – в Академии Гвардии. Это был центр по подготовке спецназа для дворцовой службы и принадлежал он… антам! Как пояснил Аркадий, правительство Анты на законных основаниях арендовало соответствующие площади для тренировки собственных бойцов, но где они потом служили, он уже ответить не смог. Думаю, я тогда поступил оправданно, не став упорствовать в стремлении разузнать, как возможен сам факт такого рода международных взаимоотношений.

Сейчас же я впервые встретился с таким прекрасным человеческим качеством, как принципиальность, впрочем, в моей ситуации, весьма неуместным. Средних лет секретарь, с видимым усилием оторвав взгляд от своего планшета, надменно посмотрел на меня – я давно заметил, что местным сразу бросается в глаза мой необычный внешний вид (да, я был одет гораздо лучше их: более опрятно, строго и со вкусом) – и в очередной раз поймал на себе брезгливый взгляд. Попытки донести до служащего цель моего посещения натыкались на равнодушный отказ, что постепенно выводило меня из себя. В конце концов, наш диалог завершился примерно так:

– Слушай, стажёр, проваливай отсюда пока цел! – шипел секретарь, сначала ткнув в меня пальцем, а затем указав им же на дверь. – Хватит совать свой нос в чужие дела, тебе здесь не рады.

Пффф, эти существа не перестанут меня удивлять. Я почесал лоб, облекая свою мысль в наиболее едкую форму, попутно отыскивая в планшете гиперкома контакт нужного абонента.

– Хорошо, гражданин, я уйду и позвоню вот этому человеку, – произнёс я, глядя на него с презрением и показывая экран, на котором сияло фото и подпись «Тиберий Клавдий Крисп. Секретарь Консистория». – А завтра ты и твоё руководство собираете чемоданы и летите в столицу объясняться перед Консисторием15. Vale.16

За то время, что этот нахал соображал, я успел развернуться, но был остановлен касанием дрожащей руки.

– Постой, уважаемый, не надо никому звонить, сейчас всё устроим, – промямлил он. – Сразу бы сказал, что ты по поручению Правительства.

Я вновь повернулся к нему.

– Когда мне потребуется твой совет, что говорить, я обращусь отдельно. Ты знаешь, что делать, – я кивнул и жестом велел ему вести меня.

Разумеется, я в определённой степени блефовал – вряд ли Тиберий Крисп был бы воодушевлён моим звонком и кинулся мне помогать (хотя кто знает?), но на местном уровне одно лишь его упоминание просто обязано было произвести нужный эффект. Однако, полагаю, именно тогда меня и вычислили, что в скором времени принесло мне колоссальные проблемы. Дело в том, что у меня появилось подозрение, будто местная Префектура не в курсе моего визита. Не сказать, что я стремился встретиться с гордианскими чиновниками, хоть с тем же Тарквинием Вером, но то, что за столько времени этого не произошло, меня порядком озадачивало. Как будто кто-то нарочно меня скрывал, старательно стирая следы моих действий.

«Изучение перечня дел, результатов правоохранительной деятельности и различной криминальной статистики (см. приложение) не выявило, на первый взгляд, каких-либо зависимостей. Уровень преступности оцениваю как высокий, процент преступлений, совершённых на Гордиане гуманоидами различных рас, составляет 44…»

…Я ехал в гостиницу, когда был уже поздний вечер, порядочно утомлённый. Флакк, как и всегда, исправно ждал, пока я делал дела, а после отвозил. С закрытыми глазами я сидел в полудрёме, стараясь при этом не заснуть. В целом, командировка оказалась не столь сложной, как предполагал я или Лициниан, нагнавший не малый страх рассказами о своём опыте, но была она до ужаса унылой и однообразной. К тому же, проблем с коммуникабельностью у меня не было никогда. Вначале было тоскливо всё время, затем тоска давала о себе знать только в нерабочее время, в рабочее же – я прям забывал обо всём и увлечённо занимался делами. Несколько дней назад в центре поинтересовались, когда я планирую завершить работу, чтобы, очевидно, подготовить маршрут и транспорт, и я вполне осознанно ответил, что считаю возвращение на тот момент нецелесообразным. В отсутствие обратной связи я совершенно не имел понятия, полезна или тщетна моя работа, и не знал, почему именно меня хотят вернуть, но чувство незавершённого дела превалировало над желанием скорее смыться домой.

У меня было несколько выходных: пару раз Аркадий вывозил меня полюбоваться живописными окрестностями (насколько они могли быть живописными в это время года), пару раз я гулял по городу, посещая местные культурные достопримечательности. И ни разу, повторюсь, я не встретился с представителями местной Префектуры, будто у Флакка не было любопытного начальства.

…Позвонила Ясна – невероятно милая и славная девушка с необычным антским именем, с которой я успел познакомиться здесь. Омут, в который меня затягивало.

– Привет, Марк!

Я и хотел её слышать и видеть, и в то же время боялся общения с ней.

– Привет.

– Ещё работаешь?

– Нет, еду в гостиницу.

– Сходим поужинать?

Я также не хотел услышать этот вопрос, и вот он прозвучал, а у меня заболела голова от смятения, в котором я тотчас начал тонуть. Но:

– Да, – тихо ответил я.

– Тогда я за тобой заеду. Через час? – спросила девушка.

– Хорошо.

В номере меня на пару ждали сюрприз и разочарование. Первый состоял в том, что пришло ответное сообщение от моих друзей, второе – в том, что в очередной раз такового не было от Юлии. Приняв душ, я отправил, как и всякий вечер до этого, отчёт за день Тиберию Криспу, после чего посмотрел видеосообщение Валента и Агриппины.

Они сидели в обнимку под пледом за столиком на террасе своей квартиры, ночные светила Августы Примы окрашивали всё вокруг золотисто-фиолетовым светом, и, как никогда влюблённые друг в друга, они рассказывали последние новости. На столе стояла бутылка вина, рядом – блюдо с закусками; ребята со смехом рассказывали какую-то анекдотическую ерунду, случившуюся с Агриппиной. Я отвлечённо слушал их, с волнением ожидая упоминания о Юлии, которого всё не звучало и не звучало. Я надеялся хотя бы на «привет от твоей девочки», но дрожь ожидания незаметно перешла в дрожь досады и злости. Да, межзвёздная связь – далеко не дешёвая услуга, но ни одной (!) весточки от неё несмотря на то, что я отправил ей уже три сообщения. Буквально на днях я совершил поступок, который с объективной точки зрения: и дружбы, и отношений между мужчиной и женщиной – выглядел весьма эффектным. Именно, я побывал в Академии наук Гордианы и, проявив особое усердие, отыскал кабинет, где в своё время трудился дед Юлии, а после отправил ей фотографию себя на фоне настенной памятной доски с изображением бюста и одной из его цитат. Я был уверен, что это её впечатлит, но и сей поступок не способствовал получению ответа. Я не знал, в чём крылась истинная причина, и это бесило меня больше всего, заставляя невольно подозревать, что дело было в том самом её приятеле. Как бы то ни было, в душе я начал готовить себя к тому, что отношения с прекрасной Юлией оборвались, так и не успев взмыть к облакам. Ладно, главное: не терять лица и не опускаться ниже установленного уровня самоуважения.

Кстати, возможно, подсознательно злясь на молчание Юлии, я и не торопился вернуться домой, а это намеренное оттягивание возвращения походило на какое-то нелепое чувство мести. Таким образом я, наверное, хотел забыться в работе, стараясь не думать о неприятном и оттянуть неизбежное.

Я встряхнулся. Мысленно поблагодарив друзей за заботу обо мне, я стал одеваться – подходило время встречи с Ясной. Кто это такая?

Это единственное встреченное мной во мраке этого мира белое пятно, луч надежды среди уныния и упадка, человек с чистой душой и искренними помыслами, красивая молодая женщина с глубокими и почему-то печальными глазами. Зачем я попытался её очаровать? Не знаю. Хотел удовлетворить своё мужское самолюбие и доказать способность завоёвывать женское сердце? Хм, это была явно игра не по правилам: кто оспорит способности молодого и модного столичного аристократа против скромности провинциальной девушки, понимающей окружающий порядок вещей и стремящейся изменить свою жизнь. Вскоре я ответил на вопрос, почему её взгляд был печальным. Но вот наше очередное свидание – и я вижу блеск какой-то неясной надежды в карих глазах.

– Здравствуй, – раздался за спиной тихий голос.

Я обернулся. Она не была шикарной, какой была Юлия, она не имела её стати и возвышенности в манерах, в отличие от неё, непостижимо загадочной, Ясна была проста и этим как-то по-особому обаятельна. Её невысокий рост и покладистый характер рисовали её в моих глазах хрупкой, но под внешней завесой скрывался сильный характер, который подпитывал стремление поскорее начать всё с чистого листа.

– Привет.

– Я отпустила машину, хочу пройтись с тобой, если не возражаешь.

Я едва улыбнулся и покачал головой. Мы неторопливо пошли.

– Тебе не холодно? Такое пальто лёгкое, по-моему, – поглаживая меня по рукаву, произнесла девушка.

– Оно с подогревом, – заметил я. – Да и не холодно сегодня, даже удивительно.

На редкость тёплый и безветренный вечер так и способствовал романтической прогулке, а небо было безоблачным и представляло для глаз величественную картину неподвижной луны, тонких линий планетарных колец и непривычных созвездий. В воздухе стоял сырой запах лежалой листвы.

– Красивое у вас небо, на АП не такое – там оно засвечено городскими огнями и двумя лунами. Иногда орбитальную станцию видно.

– Если бы ты приехал, когда у нас было лето, месяца три-четыре назад, то был бы сильнее впечатлён: звёзды сияют ярче, а ещё поток метеоров, проходя через кольца, создаёт будто светящуюся ауру рядом с ними.

Я посмотрел на неё с улыбкой.

– Мне и так нравится. Особенно эта ваша неподвижная луна…

– Она искусственная. На обратной стороне её расположена военная база.

Я выразил недоумение:

– Как это, искусственная? – согласен: странно, что меня, любителя спортивного состязания, для которого Человек покорил гравитацию, сбила с толку возможность/необходимость создания искусственного спутника.

– Астероиды затянули на геостационарную орбиту Гордианы и слепили луну.

Я, не особо сведущий в астрономии, не был заинтригован всеми техническими сложностями такого мероприятия, и задал лишь отвлечённый вопрос:

– Откуда ты это знаешь?

– Я бывала там, меня отправляли к военным несколько раз.

– К военным? При чём тут они?

– На нём располагается ставка нашей группировки войск, в ней служит мой брат. У них там постоянно что-то происходит – хоть каждый день в газетах публикуй.

– Не сидится тебе на родной планете, – заметил я.

Она посмотрела на меня всей глубиной своих глаз.

– Да, и хочется улететь на другой край Вселенной.

У меня было странное ощущение, что мы шепчемся, как шепчутся собеседники, находящиеся в тишине лицом к лицу. Её слова навеяли на меня чувство неловкости, и я опустил взор на вечно мокрый на этой планете асфальт. Что я мог ответить ей на это?

– Ты знаешь, у меня здесь ощущение, что я уже побывал на краю Вселенной.

– Что ты имеешь в виду?

Я долго не мог сформулировать ответ, так, чтобы он был и ёмким, и не обидным для Ясны.

– Сложно ответить парой слов. Всё совсем иначе, чем дома. Многие вещи мне кажутся дикими, несуразными, алогичными. Самый частый вопрос, который я задаю здесь у вас – знаешь, какой? «Зачем?»

– Понимаю тебя. Скучаешь по дому? – сочувственно спросила она.

– Конечно, и мне не хватает привычных вещей, хотя человек, как оказывается, способен быстро адаптироваться.

– Ты адаптировался?

– Да, но внутренний протест во мне не стихает, – признался я.

– Я бы спросила, против чего именно ты протестуешь, – сказала Ясна, – но почему-то мне кажется, что я знаю ответ, глядя на тебя, на то, какой ты есть.

Наш разговор продолжился уже в кафе: посетителей, кроме нас, почти не было, еда была сносной, кофе – терпимым.

– И какой же я?

– Необычный, очень необычный, – я видел в печальных глазах Ясны влюблённость и надежду на взаимность. – Такой безукоризненный, такой воспитанный, такой нравственно высокий…

– Я аристократ, – с достоинством ответил я. – Не понимаю, почему моральная норма принимается за что-то необычное.

– Твоей возлюбленной можно было бы позавидовать, – очевидно, она проводила разведку. Стоило ли мне подыгрывать её не очень тонкой хитрости?

– Можно было бы, – это длилось какие-то ничтожные доли секунды, но я заметил, как зрачки Ясны изменились в размере, и будто собственными ушами услышал стук её сердца после моего ответа.

Девушка, покраснев, опустила лицо. Я снисходительно улыбнулся, терпеливо ожидая, пока она справится с нахлынувшими эмоциями. Мне было очень интересно, выдержит ли испытание её самоуважение, а именно, попросит она или нет забрать её с собой в столицу? Через минуту Ясна вновь посмотрела на меня.

– Странно, что бывают такие разные миры: в них живут внешне одинаковые, но такие разные внутри люди. Кому-то повезло родиться на Августе Приме, и он трудится ради достойного места в обществе, которое словно забронировано для него; а кому-то суждено просуществовать в провинции, и ему приходится только уповать на везение занять чьё-либо место, потому что отдельного для него не предусмотрено. Вот ты: твой внешний вид говорит о том, что ты успешен! Успешен уже в том, что тебе не приходится тратить время на всякие мелочи, а решать действительно важные задачи. И ты точно знаешь, что в итоге получишь. А у нас тут нет никакой связи между затраченными усилиями и их результатом. В итоге ты словно ждёшь счастливый билет.

Я внимательно посмотрел на неё.

– Ты очень не подходишь этой планете, Ясна, твоё место явно не здесь, среди всего этого сброда, именующего себя людьми. Ты тоже какая-то другая, я это сразу заметил.

Девушка рассмеялась:

– Ты очень учтив, делая ответный комплимент.

– Я знаю, но не в этом дело, – отвечал я. – Ещё там, в департаменте, я увидел в тебе человека замечательных качеств, и это… сразу режет глаз и, – я приподнял над столом указательный палец, – греет душу. Не всё на Гордиане потеряно, если у вас живут похожие на тебя люди. Тогда, к слову, ты мне очень помогла в моей работе, а я так и не выразил тебе свою признательность.

– Ты уже это сделал, поверь; даже не представляешь, как ты её выразил, – она ненавязчиво накрыла мою ладонь своей. – Ты расскажешь, чем занимаешься?

Я не был настолько пленён её очарованием, чтобы начисто забыть о мерах элементарной предосторожности, и ответил привычно непринуждённо:

– Обычный средний чиновник, коих на АП целая армия, выполняющий всякие странные поручения начальства.

Ясна не стала упорствовать; может быть, её интерес был искренним.

– У тебя есть друзья?

– Есть, наверное, – девушка задумчиво пожала она плечами.

– Почему «наверное»?

– Те, которых можно назвать хорошими, улетели отсюда, а те, которые остались, – вряд ли их можно считать близкими, – Ясна положила голову на скрещенные у груди руки, задумчиво глядя перед собой.

– Куда улетели? В столицу?

– Нет, что ты, ближе – в основном, на Согдиану, кто-то – на Элефантину.

Ух ты, это очень интересно.

– И как им там живётся? Как вообще жизнь на этих планетах?

Ясна задумалась, глядя в окно, потом пожала плечами и невзначай ответила:

– Не знаю, они мало пишут. Говорят, что на Согдиане вообще всё по-другому, там жизнь более комфортная и спокойная, но там рады не всем, только тем, кто будет полезен этому миру, у них как будто другое государство – надо сильно постараться, чтобы доказать, что ты вольёшься в их общество. Те, кто подался на Элефантину, молчат, будто пропали бесследно.

…Ужин подходил к логическому завершению, да и все кафе здесь закрывались довольно рано.

– Зайдёшь ко мне в гости?

В голове зашумело, и я в очередной раз вступил в борьбу с самим собой, которую проиграл. Что делает это милое создание? Я кивнул.

«Он проявляет слабость» – скажете вы и будете правы, но в какой-то степени, сама Юлия была причиной происходящего. Я злился на неё. Перед глазами постоянно всплывало её лицо с влажными глазами, а в ушах звучали слова, сказанные на стадионе, но это не имело никакой видимой связи с её молчанием, когда мне так нужно было её видеть или слышать. С другой стороны, за два свидания она глубоко тронула моё сердце, пробудив в нём чувства и тем пошатнув моё эмоциональное равновесие, и теперь мне было крайне тяжело сопротивляться влечению к девушке, которая так неожиданно встретилась и понравилась вдали от дома.

Квартира Ясны производила двоякие впечатления: по меркам столичного жилья она была крохотной, но её обстановка, произведённая в едином стиле и с явным вкусом, а также порядок нивелировали тесноту. По тому, как Ясна вела себя, как ухаживала за мной, я смог заглянуть к ней в душу: для неё я был тем самым счастливым билетом, ниточкой, которая может, наконец, вытянуть из этой ямы, помочь найти себя в нормальном, цивилизованном мире, раскрыть свою личность. Она не была навязчива, и ей было знакомо слово «достоинство», она чувствовала мою увлечённость ею и действовала соответствующим образом, но, пытаясь меня завоевать, она явно боялась обжечься. Я испытывал к ней одновременно уважение и жалость, проклиная своё положение.

Мы покачивались под тихую музыку, и меня манило тепло её тела, аромат и мягкость кожи, её длинные чёрные волосы, милая ямка на подбородке, большие глаза, прикрытые чёлкой. Я находился словно на тончайшей хрустальной грани: одно слово – и я безвозвратно паду в пропасть её глаз, с головой отдамся её чувственности и дам всю волю эмоциям. Теперь мне не казалось, что мы шептались, мы на самом деле говорили едва слышно, словно какой бы то ни было звук был оскорблением безмолвия в этот момент.

– Когда ты улетаешь?

– Через неделю, думаю.

– Так мало времени, и так оно скоротечно, – шептала Ясна. – Хотя ты должен скучать по дому, и для тебя каждый день длится долго.

– Должен, – согласился я. – И время для нас разная величина. Эта музыка, Ясна…

– Да?

– …ты всегда её слушаешь?

Музыка была приятной и ненавязчивой, но топила в беспросветной меланхолии.

– Нет, только когда мне хорошо. С тобой мне очень хорошо, Марк.

Ясна сильнее прижалась ко мне. Видимо, не дождавшись от меня ответа на своё признание, она решила сказать прямо:

– Завтра рано на работу?

– Да.

– Оставайся у меня.

Такое ощущение, что я слышал не её слова, но мысли прямо в голове, и точно так же отвечал ей, а Ясна всё проникала мне в душу своим взглядом, как будто выдирая им из меня ответ. Я старался сохранять спокойствие, но возбуждение, естественно, выдавало меня с головой.

Мозг был затуманен, словно я опять напился, и вот я уже готов ответить согласием, но в какой-то момент в голове замелькали сбивчивые мысли: «Нет! Не ясно с Юлией. Это низко». Я был деревцом на ветру, камышом на пути волны. Я вспомнил и о том, что Юлия во многом открылась мне, проведя ночь в моей квартире, в каком-то смысле мы уже сблизились с ней, и в тот момент роковые слова согласия так и не слетели с моих уст.

Поступил вызов по гиперкому, я деликатно, но быстро высвободился из тёплых и цепких объятий Ясны. Помню, как с шумом в голове, накидывая на плечи пальто, выбежал на свежий воздух, чтобы переговорить, а заодно побороть демона соблазна. Я даже не глянул, кто звонит.

– Слушаю.

– Маркиан говорит.

Я встрепенулся. Как же ты вовремя, Председатель, КГБ действительно всемогущ.

– Да, сиятельный! – глухо прозвучал мой ответ. Ну и дела: сюда летел военным кораблём, домой, видимо, полечу КГБ-шным.

– Ты закончил работу? Если нет, то закругляйся поживее, цензор, обстановка резко меняется, тебя надо эвакуировать! – голос его при этом был совершенно спокойным и не соответствовал содержанию речи.

– Я понял, Председатель, жду указаний.

– Записывай или запоминай: вылет запланирован в грядущий четверг спецбортом «Фермопилы» с центрального космодрома, предположительно с 12 до 16 по местному времени.

– Это… окончательная информация? – на всякий случай поинтересовался я, потому что точность удивляла – впереди ведь ещё четыре дня.

– Пойми: всё меняется каждый день, мы и так максимально торопимся, поэтому будем исходить из этих данных. Вопросы есть?

– Нет, сиятельный!

– Добро.

Ну всё, вот и настала пора возвращаться домой. Хотя я не понял тогда, о чём говорил Маркиан: по мне, так ситуация на Гордиане не менялась за всё время моего присутствия. Я повернулся и, взглянув на тускло освещённое окно квартиры Ясны, сделал несколько глубоких вдохов. Успокоив воспалённое сознание, я решил, что готов вернуться в логово искусителя, если выражаться художественно. Но только я сделал первый шаг, как гиперком сигнализировал о входящем сообщении, перевернувшем всю мою дальнейшую жизнь. Я посмотрел и замер, словно истукан, пальцы пронзила дрожь, а сердце забилось в груди, наверное, на всю улицу – я, не в силах сдерживать нервную, но счастливую улыбку, раз за разом перечитывал всего-навсего два слова: «возвращайся скорее». Это было сообщение Юлии.

Я выдержал испытание, не поддался соблазну! Вне всяких сомнений: теперь она будет моей. Я ещё раз посмотрел с сожалением на окно и понял, что возвращаться туда мне теперь совершенно не хочется. Жизнь порой закладывает непредсказуемые виражи, и, возможно, я смогу когда-нибудь отплатить Ясне за её доброту и, кто знает, помочь ей изменить свою жизнь к лучшему, но сейчас я хочу быть один и думать только о своей возлюбленной. Я резко развернулся и пошёл в гостиницу.

Но через несколько минут посреди тёмной улицы меня остановил чей-то резкий нахальный окрик:

– Эй, патриций!

9.

Я с восхищением смотрю сквозь треснувшее стекло выцветшего окошка на невесту: она стоит в длинном, до самой земли, белом сарафане, украшенном витиеватым красным узором и тесьмой, перевязанном шерстяным поясом, голову её накрывает венок из сухих листьев и веток. Она стоит, смиренно (потому ли, что так полагается, или из-за молодости и смущения) склонив голову, и держит своего суженого за руку. Тот выглядит под стать ей: в таком же ключе рубаха и свободные штаны, те же узоры на них, такой же венок на голове, а перед ними стоит высокий деревянный идол, среди резного орнамента на котором просматривается изображение солнца. Гости поют песни и, пританцовывая под этнические мелодии, водят круги вокруг молодожёнов. Седовласый старец произносит торжественную речь, и в конце её два совсем ещё юных мальчика и две таких же девочки набрасывают на молодых полупрозрачную вуаль с изображением всё того же солнца. Солнца, которое улыбается и освещает своими лучами жизненный путь двоих, посвятивших друг другу свои сердца. Это настолько же старомодный обряд, насколько и чарующий своей самобытностью, чистотой, такой непосредственный, такой искренний – в единении с традициями, в нём нет места фальши и пафосу, и этим он прекрасен. И даже природа радуется этому событию, даря на удивление погожий осенний день. И вот вуаль соскальзывает, и молодые, поцеловавшись, обнимаются – невеста через объятия отдаёт себя своему супругу, и в этот момент я явственно вижу, как она смотрит в мою сторону, и понимаю, что её взгляд полон влюблённости в меня, он несёт видимое сожаление. Но я не испытываю взаимного чувства и ответного сожаления, её немой вопрос не вызывает у меня чувства неловкости, потому что в душе моей зияет пустота, в которой торжествуют личные переживания и нервный срыв. Несмотря на это я способен почувствовать радость за девушку, словно она моя родная сестра, и единственное, что оставляет осадок в моём сердце – добрая зависть и желание оказаться с Юлией на их месте или рядом с ними.

Когда-нибудь я обязательно напишу автобиографию и одну из глав назову «Женщины в моей жизни». Именно, это будет самая интересная, самая эмоциональная и, должно быть, самая сентиментальная часть моего труда, и неспроста – столько переживаний, такой широкий спектр чувств, такие разные жизненные неурядицы были испытаны мной из-за представительниц прекрасной половины человечества. Одна каким-то немыслимым образом воодушевила меня на самую смелую и авантюрную задумку в жизни, позволив моей уверенности взобраться на невиданную доселе высоту; вторая едва не стала для меня последним утешением, когда я был на эмоциональном дне, вскружила голову и чуть не задушила меня в паутине чувств; третья подарила мне удовольствие впервые в жизни быть свидетелем прекрасного свадебного обряда; четвёртая? Была ещё та, которая просто спасла мне жизнь. Все четверо были в меня влюблены, и со всеми, кроме одной, у меня была в той или иной степени взаимность…

Это прекрасно, как и успех моей будущей литературной работы, но сейчас меня гложет один-единственный вопрос: кто ты такой, Аркадий Флакк?!

Человек, месяц называвший себя этим именем, всюду бывший со мной и усердно выполнявший все поручения, напряжённо глядя на дорогу, гнал машину и не считался с ограничениями. Лицо его, которое я теперь не узнавал, которое было непроницаемо и твёрдо, как сталь, на котором не осталось и следа той юношеской кротости и непосредственности, что я увидел в день прилёта, украшали несколько свежих порезов. Вдобавок он подозрительно потягивал правое плечо.

Только что по гиперкому мне позвонил человек и с неподдельным волнением в голосе спросил:

– Марк Випсаний?

– Да.

– Я Аркадий Флакк, эдил17.

Во что я влип?

– Кто?..

– Эдил Префектуры Гордианы Флакк. Что у тебя там произошло? Месяц назад нам поступило сообщение о визите представителя Правительства, и мы тебя всё это время ждём.

Я хранил молчание не от большой выдержки, а от бессилия противостоять новым проблемам.

– Всё… нормально. Некоторые… формальные неувязки, – приходилось быстро соображать и при этом не выдать дрожания голоса. Я с опаской посматривал на – кого? псевдо-Флакка? – ожидая, что он услышит или поймёт суть разговора. И что? Тоже отвезёт меня в лес? Пальцы затряслись, горло пересохло и начало резать.

– Скажи, когда ты готов приступить к работе – и начнём, у нас составлен большой план.

– Прошу прощения, возникли непредвиденные трудности, но сейчас всё в порядке. Скоро отбываю на Родину.

– Как так? – судя по голосу, настоящий Флакк опешил.

Я решительно хотел быть немногословным.

– Ничего страшного. Спасибо за учтивость, я приму к сведению твою информацию, друг мой, – нёс я околесицу и, пока собеседник не стал в недоумении расспрашивать, о чём я говорю, прекратил разговор. Но превдо-Флакк либо старательно делал вид, что не вникает, либо действительно не интересовался разговором.

Только вчера я в буквальном смысле поднялся на ноги после двух полных кошмара ночей, а сейчас вновь еду в неизвестность с, как оказалось, незнакомым человеком, и этот звонок развеял остатки сомнений в том, что со мной бок о бок находится настоящий профессионал, а не любитель, как были до этого…

…Лёгкая досада от того, что мои такие светлые, такие устремлённые ввысь мысли о Юлии, столь романтическое настроение в этот прекрасный вечер были прерваны вот этим пренебрежительным «эй, патриций», сразу испортила настроение.

– Я тебе не патри… – начал было я с привычным холодком в голосе, разворачиваясь, но был перебит сильным ударом в голову.

…Я пришёл в себя от резкой качки – кажется, меня везли в машине. Глаза закрывала тугая повязка, каждый вдох отдавался болью в груди, разбитые губы горели, а во рту было солоно от крови. Сквозь гул в ушах были различимы отрывки речи – какой-то какофонии из интерлингвы с жутким акцентом и антского. Помнится, я несколько раз терял сознание: скорее, от полученных побоев, нежели от страха.

–… убить! Сказано же, парень!

– …да успеешь ещё, сиди… спокойно.

–… ща, ща, погоди… сворачивай здесь…

Звуки непонятных слов.

…Я снова пришёл в чувства от шлепков по щекам.

– Давай, давай, очухивайся!

– Где? Тут?

– Да, у тех деревьев… а, это столбы, давай дальше, у деревьев.

Их было четверо: все – с разной степени психическими расстройствами.

– Тормози.

Меня начали выталкивать из машины.

– Вылезай, патриций.

Было холодно и воняло канализацией, с меня грубо сорвали повязку и толкнули в спину.

– Ну что, долго ты собирался от нас бегать, умник? – спросил коренастый человек, черт которого я не мог увидеть как из-за слабого освещения, так и из-за затуманивавшей глаза головной боли.

– Я уж думал, вы, дегенераты, так и не поймаете меня, – прозвучал мой тихий и вкрадчивый ответ. Это было не так, ибо я, естественно, ничего не знал о них. Как не знаю сейчас, зачем я начал им хамить в тот момент – видимо, взяла верх моя вспыльчивость.

– Да ты ещё и хам, – усмехнулся коренастый. Его спокойная манера речи резко контрастировала на фоне его сподручных. – Учить тебя хорошим манерам у нас времени нет, извини.

Коренастый был самым уравновешенным и рассудительным из них и, видимо, главарём. Это не было хорошо – очевидно, он был непреклонным человеком, и шансов договориться с ним я не имел. Впрочем, я своей дерзостью все шансы сам же и убил. Его подельники чуть ли не прыгали от нетерпения прибить меня – эти были явно отбитыми на всю голову.

– Дай-ка я ему засажу! – хрустя пальцами, голосил долговязый ант с большими бешеными глазами и совершенно белыми волосами, отсвечивавшими в свете луны.

Ему вторили двое других психопатов.

– …ха-ха, сучонок, щас сдохнешь!

– Развонялся патриций!

Да, тут действительно воняет, как будто рядом открыт слив. Я украдкой осмотрелся, но коренастый это заметил.

– Чего ты ищешь? Жить захотел?

– Как тебя зовут? – хриплым из-за пересохшего горла, но без волнения голосом спросил я. От осознания безысходности и понимания, что терять уже нечего, я стал бравировать своим плачевным положением. Тем более, я до сих пор не мог осознать, что подобное могло произойти со мной в нашем Государстве.

Тот усмехнулся.

– Тебе моё имя уже не понадобится, не переживай.

– Угу. А вдруг в гости приду к тебе, – за спиной раздался металлический скрежет, сопровождаемый удаляющимся гулом. Я обернулся и увидел открытый канализационный слив, откуда донёсся звук мусороуборочной телеги. Такое вопиющее нарушение всех норм санитарии и безопасности было типичным для Гордианы, но сейчас представлялось для меня единственной возможностью остаться живым. – Или мои друзья из КГБ.

– Ох, ладно, ребята, кончайте его, а то он нас сейчас начнёт пугать страшными словами, – с издёвкой проговорил коренастый, равнодушно развернулся и пошёл к машине. Не того полёта птица, чтоб марать руки о меня, видимо.

Ко мне нарочито развязно подошёл долговязый, после чего, надо думать, произошла потасовка (тут моя память подводит), в результате которой я, хоть и был подстрелен, но очутился-таки в канализационном сливе. Несмотря на то, что я не был мастером единоборств, но основам самообороны обучен был, а эти дурачки оказались теми ещё позёрами и вместо того, чтоб хладнокровно выполнить свою работу, стали корчить из себя героев боевиков, дав мне улизнуть. Хотя, как улизнуть?.. Память и осознание положения вернулись ко мне, когда я стоял по колени в нечистотах, в трёх метрах под землёй, безоружный, беспомощный, побитый и с дырой в теле.

Сверху доносились ругательства. Я, опираясь на стенку, переводил дыхание.

– Эй, патриций, ты живой, не ушибся? – снова кричал коренастый. – Может, помощь нужна? Ты скажи!

В этот раз у меня уже не было желания им отвечать. Я осмотрел себя: раны не кровоточили, кожа вокруг них обуглилась, но заражение я, наверное, уже подхватил, несмотря на генетически модифицированный иммунитет.

– Ааааа! Вылезай, урод, – словно невменяемый орал один из приятелей коренастого.

– Что делать?

– Выбирайте, кто полезет, вы его упустили, – спокойно ответил тот.

– Ты полезай, идиот, довыпендривался – майнай в дыру.

Раздались какие-то шелестящие звуки, а мне в этот момент стало и вовсе тоскливо. У меня не было ничего, чем можно было бы защититься, я не знал, что делать, и только изо всех сил боролся с отчаянием. Вот, голоса умолкают, неясные шушуканья с поверхности сменяются ударами обуви о металлическую лестницу, и в этот момент я с огромным напряжением собираю воедино всю волю к жизни и накопившуюся на этой дрянной планете ненависть, безвозвратно изменяя свою личность.

Только я увидел ноги спускающегося – им оказался всё тот же долговязый – как сразу бросился к нему и всем весом потянул вниз. Дальше – крики, боль, безумие, пелена…

…Я стою над антом, который дёргается в предсмертных конвульсиях, испытываю непередаваемое словами чувство эйфории и, отстранённо уставившись на его разорванное горло, не в силах сделать и движения.

– Ну и мерзкий ты на вкус, – презрительно говорю я, сплёвывая его кровь.

В кого я тогда превратился? Сейчас мне страшно и стыдно вспоминать ту минуту, которая как выжженное клеймо не стирается у меня из памяти вот уже многие годы, как бы я не старался её забыть. На зубах, под ногтями – кожа и кровь, а меня одолевает чуть ли не восторг от созерцания умирающего живого существа. Инстинкт самосохранения начисто вытравил во мне сомнения и панику, обнажив и закалив неугасимое стремление любой ценой превзойти свои страхи и выбраться победителем.

Липкий, ужасно воняющий, я поднял пистолет и, провожаемый стеклянным взглядом выпученных глаз анта, максимально тихо полез по лестнице, сжимаясь от каждого произведённого скрипа и стука. Сверху пахнуло свежим воздухом, и от кислородного опьянения мне закружило голову. Высунув лишь малую часть головы, я огляделся по сторонам: в мою сторону, спотыкаясь и чертыхаясь, направлялись двое. Не подготовившись как следует к стрельбе, я открыл огонь, и оба тут же упали на землю, а из-за машины коренастый начал стрелять в ответ. В тактике ведения огневого боя я, к моему сожалению, был несведущ – истратив все заряды, я выбрался наружу и сломя голову, задыхаясь от страха и слабости, бросился подальше во тьму. Последним помню боль от попадания пули, а потом я упал навзничь…

…Жениху и невесте подносят свадебные дары, женщины старшего поколения осыпают молодых лепестками цветов, а рядом юноши танцуют вокруг девушек, так и норовя их украсть, совсем ещё малые детки, забавляясь, бегают друг за дружкой вокруг родителей, которые их беспрестанно одёргивают и безуспешно пытаются удержать на месте. От созерцания этого действа чувства неожиданно начинают переполнять меня, и на глазах наворачиваются слёзы. Сам того не замечая, я то и дело вытираю глаза – очевидно, на всю красоту происходящего накладывается пережитый стресс. Но, всё-таки, как же я хочу, чтобы со мной была моя возлюбленная – мне бы только вернуться домой, только выжить, только добраться до космодрома.

…За дверью раздаются шаги и голоса. Я не успеваю привести себя в порядок, как дверь открывается, и я вижу невесту – её зовут Мила: она плавным жестом руки зовёт меня, и я, немного прихрамывая, выхожу из комнаты. Собравшиеся с любопытством, но тактично смотрят на меня – видно, человек – редкий гость в их доме. Среди них мой взгляд особенно выделяет саму Милу, её не то тётку, не то мать Ирину и новоиспечённого мужа, как его зовут я уже и не вспомню: Мила с густым румянцем на щеках стоит в центре, склонив голову, и кротко поглядывает на меня, с трудом сдерживая радостную улыбку. Она влюбилась в меня с первого взгляда, как только я пришёл в себя и открыл глаза в их доме, я тогда сразу почувствовал её придыхание и девичью взволнованность. Мы такие одинаковые в чувствах. Ирина, не скрывая радости, то и дело лопоча что-то на своём антском, всплёскивает ладонями, а молодой ант борется между доброжелательностью и ревностью. Хотя какой у него повод ревновать, не имею понятия. И вот я, столь обязанный этой антской семье, нашедшей меня и не давшей умереть, как собака, не имею никакой возможности отблагодарить, не зная даже слова «спасибо» на их родном языке, стою и, едва сдерживая слёзы благодарности, кланяюсь им, как родным, а они все по очереди меня обнимают и приободряют своими улыбками…

– Всё в порядке? – решаюсь я, наконец, прервать молчание.

Псевдо-Флакк почему-то не ответил: то ли не хотел, то ли не услышал.

Два часа назад произошло вероломное нападение на моё временное пристанище, в результате которого, к моему глубочайшему сожалению, пострадали несколько антов, приютивших меня, а мне снова пришлось спасаться бегством. Я видел, как стреляли в мужа Милы, в Ирину, со справедливым негодованием вышедших навстречу вторгшимся на их территорию незваным гостям, слышал, как от ужаса и отчаяния закричала Мила. Я уже не мог знать, убили ли их, но её душераздирающий крик и плач, стенания над телом любимого останутся со мной навсегда. И помню своё смятение, когда я боролся между желанием вступиться за ставших мне близкими людей и пониманием, что сейчас мне никак нельзя погибнуть, не передав собранную информацию в центр. Каким-то позорящим клеймом повисла на моей совести чёрная неблагодарность этому семейству за их заботу, оплаченную мною очередным бегством…

И вот я снова спрашиваю себя: кто же ты такой, Аркадий Флакк, в столь нужный момент «удачно» оказавшийся рядом, подхвативший и буквально закинувший меня за шкирку в машину? Если ты участвовал в этом ужасе, то понятны твои свеженькие раны, но кем ты был: persecutor aut benefactor18?

– Что?.. – очнулся вдруг он, не отводя взгляда от дороги. – Да, вполне. Ты про раны? Споткнулся.

Я понимающе кивнул. Помню, как напряжение во мне нарастало каждую минуту, и я ждал, что он вот-вот остановится, чтобы высадить меня. Почему-то я боялся спрашивать его, куда мы едем и откуда он взял мой гиперком, кто он такой и что вообще произошло; боялся посмотреть назад, не преследует ли нас кто; боялся сказать ему, что мне нужно в космопорт, потому что у меня сегодня вылет. Я просто сидел и ждал, что произойдёт, пытаясь унять внутреннюю дрожь.

Так протекали десятки медленных минут, пока мы, к моему удивлению, не въехали в город и, к ещё большему удивлению – не подъехали к космопорту.

– Выходи, – во взгляде Аркадия я встретил незнакомую мне доселе непроницаемость. Это был не тот скромный и открытый паренёк, что, терпеливо снося холодный дождь, встречал меня по прилёте.

Я молча, бросая на него недоверчивые взоры, вылез из машины. Когда он достал из багажника мой саквояж, я в ступоре замер на месте, и мой воспалённый мозг отказывался понимать, что происходит.

– Кто ты такой? – тихо спросил я, глядя ему в глаза.

Тот в ответ лишь едва заметно помотал головой.

– Ну и рожа у тебя, цензор.

– Глупая? – была моя догадка.

– Побитая, – сказал он с некоторым неприятием. – И глупая.

Он небрежно ткнул носком ботинка мой чемодан и уже с более мягкими интонациями произнёс:

– Ладно, удачи тебе, приятель, было весело! – после чего сел в машину и умчался в неизвестность. Я так и не успел сказать ему, что мне-де вовсе не было весело.

…Окончательно пришёл в себя я только на борту корабля, тогда же меня и осенило, что мой Флакк-де был сотрудником КГБ. Тогда-то мозаика всего произошедшего сложилась в ясную картину, и все звенья связались в единую цепь событий: почему, только я высказал своё предложение Августу, Маркиан так резко сорвался с места, почему всё было организовано так сумбурно и не по сценарию, почему здесь на Гордиане никто не знал о моём присутствии. Да, спустя годы Аппий, будучи уже частным лицом, в одной из бесед поведал мне детали этой операции, для которой было задействовано порядка двух сотен человек и колоссальные ресурсы, в рамках которой была проведена небывалая работа по дезинформации, фильтрации всего потока данных, касавшихся меня, для того, чтобы обеспечить мне инкогнито и выполнение поставленной цели. Но тогда, на борту «Фермопил», не зная всего этого, я был буквально повержен способностью этой могущественной структуры оперативно планировать мероприятия.

Я передал необходимые данные Тиберию Криспу, отчитался о произошедшем, сообщил о дате прилёта Лициниану, Юлии и друзьям и на вполне заслуженном основании предавался отдыху в компании общительных и интересных, в отличие от военных, сотрудников госбезопасности, поведавших мне множество занятных историй из службы. По удачному стечению обстоятельств на борту я встретился с одним гражданином, открывшим для меня в новом свете некоторые проблемы, о которых я никогда не задумывался. Это был научный сотрудник какого-то института лет шестидесяти, возвращавшийся из командировки, звали его Евгений Логвин. Я не стал допытываться, где он работает и чем именно занимается, но с удовольствием послушал его рассуждения, которые он вёл в контексте научной обоснованности жизни в её метафизическом понимании. Как-то в беседе я с сожалением заметил, что есть определённые, можно сказать, типичные ошибки, которые человек, такое ощущение, как по сценарию должен совершить в течение своей жизни.

– Ты про грабли, на которые мы наступаем, хоть и видим их воочию? – спросил Логвин.

– Да. Почему ребёнок должен обжечься, чтобы понять, что огня нужно бояться. Почему мы понимаем, как прекратить душевные страдания, когда советуем, но не действуем так же, когда сами испытываем эти терзания сами. Почему не слушаем старших по возрасту, думая, что мы-де ловчее и проворнее умом, чем старики, «явно» утратившие чувство современности?..

Логвин, внимательно глядя через иллюминатор на неуловимо приближавшуюся Сармизегетузу, задумчиво ответил:

– Если вдуматься, это свойство человеческой жизни имеет глубочайший философский смысл. Возможно, природа защищает себя таким образом.

– От чего? – поморщился я.

– Например, от неконтролируемой эволюции человека…

Мне тогда эта мысль показалась далёкой от науки, и я ненароком его перебил:

– Это как?

Он посмотрел на меня будто бы свысока, но голос его не выдал кого-либо пренебрежения:

– Очень просто. Ты, вот, знаешь, что человечество до сих пор не побороло вирусы? До сих пор мы не можем уничтожить их или сделать себя к ним не восприимчивыми.

Тут я крепко задумался.

– Не понял, при чём тут вирусы.

– А при том! Ты только вдумайся! – с неожиданным запалом чуть ли не вскрикнул учёный. – Мы постигли гравитацию, мы научились летать меж звёзд, смогли модифицировать своё тело, подстроив его под ускорившийся ритм жизни, но так и не смогли понять, что такое вирусы – не в биологическом смысле, а в сугубо метафизическом. Какова их роль в эволюции, что они собой несут для всего живого, не являются ли они своего рода регуляторами мира живых организмов?

Да, эти вопросы способны вышибить пот.

– Пффф, хорошо, хорошо, только опять же – при чём тут то, о чём я говорил?

– Как «при чём»? При том, что представь, к чему придёт человечество, если у каждого будет всё и сразу. Человеку не нужно обжигаться, не нужно наступать на грабли, он владеет всем житейским опытом предков, по сути, он тратит время только на саморазвитие с КПД под сто процентов! Любое его желание – щелчок пальцев – и готово! Это, как бы… одновременное развитие и деградирование! А это не вяжется с законом неубывания энтропии.

– Прошу прощения, это не моя область…

– Не важно: твоя, не твоя – главное, что такое развитие идёт вразрез со всеми законами природы. В данном случае можно законы сохранения из физики транспонировать на всю природу целиком. К сожалению, мы не можем стать Сверхлюдьми, потому что, преуспевая в одном, мы должны потерять в другом.

– Но как же наука, медицина, мы ведь имеем доступ к любой информации, мы научились её впитывать со стремительной скоростью и эффективностью…

Тут Логвин, с грустной улыбкой посмотрев на меня, перебил:

– Но мы теряем время…

«Стареем и умираем», – мысленно закончил я за него фразу. Видимо, в его годы начинаешь совершенно по-иному оценивать важность вещей – опять же, некоторых из которых мне на своей жизненной стадии было не понять. Как будто читая мои мысли, он с явным сожалением произнёс:

– И как бы быстро не летали наши звездолёты, оттянуть неизбежное мы не в силах.

Время подходило к перекусу, и, оставив замершую в безжизненной пустоте космоса звёздную панораму и переместившись в кают-компанию, мы продолжили разговор, но уже на иную тему: то ли я проявил непонимание, то ли высказал восхищение технологией межзвёздных перелётов, но в итоге я познакомился с ещё одной философской теорией от человека с довольно незаурядным умом и образом мыслей.

– Здесь мы касаемся другого свойства жизни как явления природы – умения адаптироваться, подстраиваясь под изменяющиеся реалии. Не важно, что это: новые воздействующие факторы среды обитания, появление конкурента в борьбе за ресурсы, тривиальное ускорение ритма жизни – важно, что Человек приобретает, руководствуясь разумом, новые способности. Когда-то, ещё обитая на Ветере…

– Где-где? – перебил я.

– На Ветере19 – так в науке условно называется гипотетическая первопланета человека. Так вот, ещё тогда, на заре Человечества, надо думать, мы не умели летать дальше пределов звёздной системы, потом научились совершать дальние путешествия. И это сугубо в плоскости экспериментальной науки.

– Почему так? – спросил я. Ненароком заметив, что нас слушают и за соседними столами, я испытал мимолётное чувство неловкости. Но Логвин увлечённо продолжал.

– А что, похоже, что это нужно кому-то – путешествие ценой в сотни лет?

– Резонно, – согласился я.

– Более чем. Но, тем не менее, спустя определённое количество времени человек вышел за пределы своего мира, которого ему резко стало мало. Ну и скажи мне, кому это надо – отправляться в гости к своим сородичам, а прилетать к их праправнукам? Никому, ведь это бессмысленно. И тогда мы обнаружили червоточины и научились перемещаться через них. Просто потому, что не было иного варианта развития, и не важно, как именно мы совершаем мгновенные перемещения, важно, что мы бы в любом случае научились это делать, а как именно – уже детали. В противном случае, человечество вступило бы на путь: сначала – стагнации, затем – деградации и вымирания.

– Стоп, уважаемый, – прервал я. – У меня два вопроса: это что ещё за теория происхождения и откуда взялись червоточины?

– Отвечаю: во-первых, ты опрометчиво называешь мои мысли словом «теория». Всё имеет начало – как во времени, так и в пространстве. Логично? Прилетишь домой – почитай про теории происхождения. Во-вторых, никто не знает, откуда взялись червоточины. Известно лишь, что мы их не изобретали! – Логвин поднял указательный палец вверх, акцентируя внимание на этих словах. – Ты осознаёшь это или нет? Они либо были в течение всего времени существования Вселенной, либо их кто-то раскидал по ней возле пригодных для заселения миров.

– Кто? – я этого не знал.

– А я почём знаю? Этого нам не дано узнать, как не увидеть сингулярность в центре чёрной дыры, хотя мы и умеем их создавать. Да и не важно это. В любом случае, вектор развития Человечества имеет положительное направление, чему свидетельство – наши возможности и… то, что мы ещё не вымерли.

– А как же закон неубывания энтропии?

– Константин, – Логвин покачал головой. Представляю, как ему было тяжело общаться с таким невеждой, как я. – Тебе надо больше читать научных книг и тренировать ум. То, что я сказал вначале про невозможность достичь состояния бога, и то, что я сказал про непрерывное развитие – это… это две параллельные прямые, понимаешь? А такие прямые что делают?

Хоть тут я не сплоховал:

– Пересекаются в точке бесконечности.

– Совершенно верно.

…Из этого разговора я вынес для себя два постулата, которыми потом нередко пользовался в жизни: во-первых, никогда не следует зазнаваться и делать поспешные выводы; во-вторых, возможности появляются тогда, когда жизненная необходимость не оставляет выбора.

По выходе на орбиту Сармизегетузы командир корабля предложил мне два варианта: либо дождаться заправки и пополнения припасов и продолжить путь с ним, либо же спуститься на планету и добраться до столицы от космопорта на гражданском экспрессе. Я не преминул возможностью побывать на родине моей возлюбленной и заодно найти ей какой-нибудь сувенир. Не стану скрывать: плюс ко всему мне не терпелось поскорее вернуться домой, и каждый час задержки мне казался невыносимым.

Три часа – и я снова пронзаю атмосферу планеты и выхожу в космос, ещё бессонные сутки – и я на орбите Августы Примы, пытаюсь унять волнение и нахлынувшие эмоции. Целый месяц я был в тысячах световых лет отсюда, в какой-то параллельной реальности, скверно склеенном макете государства и общественного устройства. Месяц, который чудом не стоил мне жизни…

Нетерпение, необоримая нервозность в движениях, вызванные ожиданием маневрирования, посадки, прохождения таможни (без сотрудников я ведь был в «обычном» статусе)… ох, невыносимо тягучие минуты. И я ничего не мог с собой поделать, хотя ненавидел в людях несдержанность.

И всё это: мысли, суету, переживания – в миг как рукой сняло, когда среди встречающих я, наконец, увидел её: она стояла такая элегантная в строгом костюме, с дерзкой стрижкой, поодаль ото всех с букетом длинных васконских роз, безучастно глядя на густой поток пассажиров. Едва сдерживая улыбку, я, стараясь не ускорять шаг, направился к ней, и вот наши взгляды встретились, и молния пронеслась между нами, и губы её подёрнулись.

– Здравствуй, Инара.

10.

Мы смотрели друг на друга так, словно наша любовь уже давно расцвела, будто наши отношения уже сформировались, хотя сколько у нас было свиданий перед отлётом? Два? Сейчас это выглядит таким сентиментальным, но в тот момент мы разговаривали одними взглядами; я обнимал её за талию, она гладила мои волосы, ссадины на лице, щёки. Наконец, Инара с тихим недоумением произнесла: