Рыбы бесплатное чтение

© Марина Симонова, 2024

ISBN 978-5-0062-6637-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

РЫБЫ

Закрытые воды Босфора уныло меня раздражают. Так назывæмые эмоции притуплены, лишь подражая твœй интуиции (той, когда ты была жива, эх..). Я могу, одной лишь ей подражая, переступить Босфор от влажного (Рак) к холодному (Скорпион), чтобы на севере (Рыбы) какой-либо бог тебя обратил в Песочную Сестру, а Звёздный Брат тебе нанёс первый и третий удары плетьми…

Но…

Я предпочитаю сам воскрешать людей, мне дорогих, ибо я сам по себе бог. Мне неуютно ждать милости что от равных мне, что от тех, кто выше меня по рангу. Но как же всё-таки воскресить теперь тебя? Как же перестать, как безвольный козёл, жрать французский cornouiller, чтобы выжить, пока ползу в этой константинопольской канаве, в этом незаконном государстве латинян? Почему всё повторяется? Что за Второзаконие, Господь! Почему я в этом времени, а не в том, где я сквозь красные дни календаря мœй возлюбленной пытаюсь нам двоим из горизонта бренного мира создать панораму действительно законно обретённого счастья? Где твои лёгкие ножки, моя любимая? Мои же, частью железные, частью глиняные, как у всё того же истукана Даниила, мне мешают бежать, ходить, доводится только ползать. Глубокая ночь, почти утро, между трёх и пяти, в небе сияют оплёванный земными богами Нептун и лишённый золота оловянный Юпитер. Шестой раз, в шестой раз я ползу по воде, на мœй левой ступне Зевс выжег букву «гимель», а на мœй правой хищные рыбы выгрызли столь же еврейскую «куф». Жидкости мœго мозга начинают густеть, гормоны мœго тела требуют любить тебя, любимая, но ты мертва в далёком будущем, не твоим музыкальным ликом суждено мне наслаждаться, а поганым образом Троицы под голос тишины, и только маленькая арфа надежды способна наиграть мне нечто, приближающее к твœй жизни, любимая.

Мои мысли прервал апостол. Его я давно знал, Иаков постоянно тут побирался. Но в этот раз Иако

в Алфеев захотел поиздеваться над мœй неспособностью ходить. Он бросил палку, стал на колени и принялся корчить из себя персидскую собаку, и подымать на меня свою лапу. Я не вытерпел, подобрал палку и забил собаку до смерти. Затем я съел без остатка этого «одного из двенадцати», ибо мне осточертело жевать кизил, и почувствовал в себе неведомую треть Бога и целый Святой Дух. И в третий раз за все 337 дней мœго обитания в Стамбуле во мне умер фаталист. Про первые два промолчу. Мне стыдно. Но я перенёсся во времени. Впервые! Ура! Я увидел тебя, любимая, у храма, и постарался припомнить, так как подзабыл, все красивые слова нашего и других красивых языков мира.

В честь Дианы, или Артемиды, моряки занялись спасением Афродиты в бурном Евфрате. Увы, но крайне плодородные Рыбы сделали их флот неудачным, и им не по силам было найти любовь, зато они нашли чёрные икринки в миске беременной овцы, главное доказательство движения всего по кругу. Конечно, это всё. Точка. Приятно-неприятная. Истина в последней инстанции. Пора бы уже начать выражать подведение итогов в изящных искусствах, однако Небесный Дух Христов и его тринадцать деяний «прощающего грех» решили этого не делать и нашли земное воплощение в шестьдесят седьмом из семидесяти апостолов Христовых, который был племянником Варнавы и носил имена двух евангелистов. Гостевой дом племянника был окружён квадратными кустами бирючины, и юноша его не покидал, а по велению дяди Варнавы проповедовал в первое беззвучное волшебное окно, ибо ядовитые языки простолюдинов за стенáми не только играли музыку о хитростях в столпотворённом воплощении Содома и Гоморры, но молчание наиболее любопытных из них наблюдало сквозь второе беззвучнœ волшебнœ окно гостевого дома, как Звёздный Брат наносил Песочной Сестре второй и четвёртый удары плетьми! Хдыщ! Пусть стрела отвернётся от Джошуа и вернётся к тому, кто её запустил, ибо это лучше, чем если Джошуа останется неотомщённым, хотя, впрочем, лучшим из вариантов будет тот, где все пять стрел останутся невынутыми из колчана, чему урок упомянутый выше Марк-Иоанн и его пять деяний «прощающего невольные прегрешения», навсегда невынутые из дóма для гостей в Вавилоне. Когда всё-таки вынули, то на дворе уже были адар, двенадцатая пхальгуна и девятый элафеболион. Юпитер в Рыбах был Зевсом в Стрельце. Рыбы смотрели на месяц праздника Охоты и лежали на боку, склонные слушать только Тельца. 20 февраля – 20 марта.

При перевозке креста из Абакана в Брянск на него накинули полотенце, чьи следы женской крови ничего не портили и все равно отсылали к Распятию и подстилке, на которую положили Христа, когда сняли с гвоздями с креста. Что же это был за крест? Никто не ответил, даже Аристарх молчал, ибо его регалии были о другом.

Пожалуй, о храме можно заканчивать. Ответов же никаких не будет, ведь правильно? Человек с регалиями Аристарха может дать нашим оргиям некую революционную идею, которую не стыдно будет продать простому люду под видом простого козла, столь же простого, как того квадратноглазого, которого привела в наш храм последняя посетительница, швея. Она, миловидная полячка с тонкими щиколотками, сказала воину убить козла булавой, тот убил, а швея вместо отпущения получила от козла невиданную шерсть, из которой начала ткать подстилку, в которую вначале положут снятого с креста Иисуса, затем накинут её на крест, дабы она символизировала Распятие, а вот уже после, во времена бесчинства крестоносцев и мœго бродяжничества, эта подстилка будет выкрана мной из сундука одного венецианца, чтобы затем её использовать в качестве скатерти в нашем храме и хранить на ней лошадиную кровь, коровье молоко, четыре гвоздя и ещё кœ-что. Но как швея может создавать скатерть для храма, если скатерть здесь уже была и до её прихода сюда, вместе с вышеперечисленными предметами? Дело в том, любимая, что нам с тобою нужно, подобно этой маленькой и кропотливо трудящейся швейке, обострить своё внимание к видимому и к невидимому, обратить его на поиски сути, и в конце концов единственная цель покажется нам вдалеке, как Огненные горы, где мистика и иллюзии лишь витиеватые узоры на двери нашего дома, в который что ты, что я, стремимся попасть вопреки линейному времени мира. Невидимые волны вездесущности Воды ощущаются даже где-нибудь на проведённой под линейку границе между Ливией и Египтом, откуда чесать и чесать сквозь неумолимый ад пустыни до Тóшкиных озёр, дабы там утопить свою напарницу, которая до боли надоела со своими жалобами, но, естественно, я не имею в виду тебя, моя любимая, да и как же я могу иметь, когда раз пятый на дню ласкаю твою левую ступню, погружённую в голубого цвета поток, солёный на вкус как морская Вода? Ты жалуешься, любимая, и даёшь мне копытень, лечащий, согласно повериям, от алкоголизма, но последний даже очень как-то легковато подхватить в сидячих или, не дай Бажé, в плацкартных вагонах бесконечной России, так что пройди мой путь для начала и даже потом не смей пускать жалобы, ибо у нас не так много останется времени для любви в одном озере, правда, не знаю, в каком, всё зависит от одного источника, разливается ли он по февралям или нет, но точно не в том, где утоп Кролик, но если разливается, то значит в том самом озере, у берегов которого раз в шестой за день я целую нежные пальчики твоих ног, моя любимая, так вот, в нашем озере, но если разливается, то значит в бесцветном озере мироздания, в самом его низу, где суша с водой неотличимы и одинаково недостижимы, там, любимая, сидят львы-лягушки на вечнозелёных крушинах и открывают могилы, дабы под медный гул архангельской трубы восстали усопшие, пока вверху в пучине хаоса меленько-меленько, пока без намёков на репликаторы и прочую биологию, зарождается архетип истока в виде точек, жёлтых или красных, а вот уже за одну из таких точек, за пятую, приятно-жёлтую, и отвечали Рыбы, которые передавали заложенную в хаосе протонаследственную информацию на двадцатый суд, на очередную прелюдию Страшного суда. В озере, в этом зале ожидания без секретарей и приставов, в этом своего рода предбаннике, все Рыбы вели себя как иудеи и язычники, крещённые водой Водолея, воспитывающие в Водолее же новорождённых и с легкостью пучеглазых глупышек приносящие себя в жертву другому, кем бы этот другой ни был, даже если этот другой кричит: «Люби Зенит больше побед», то всё равно приносят, перед этим, правда, убедившись в преемственности накопленных знаний, дабы первое познание родительского дома не погружалось в зыбучие пески времени. Но оно, увы, погрузилось, извлечь познание не помогли ни мистерия по случаю жертвы Триты, ни ритуальное поедание прабогом Свиньи, Кролика и Козы, ни новообразованная гармония в круге Вселенной, ни пляски андрогина на фоне неба, коим, Андрогином, был, возможно, Симон Маг после известных пертурбаций, с двумя жезлами в руке, на одном была буква «рэш» и крест из Рыб, Девы, Близнецов и Стрельца, а на другом буква «тав» и символы евангелистов, голову самого живучего из них, Иоанна, один день в году, двадцать пятого февраля, украшал довольно женственный венок, в центре которого была расположена Земля, состоящая из двух сфер, гóры и лесá которой вместе с городами отчётливо нам дают понять, что это мир XXть Iго века. B сам венок вплетены мужские знаки Зодиака, а в расположенные по углам гирлянды цветов из сада Семирамиды вплетены знаки женские. Круг вокруг двух сфер быть может образован не только венком, но и колесом с глазами, обручем из детского кружка, кольцами деревьев, Боже, существует сорок один вариант для канонического обрамления Земли, так что смысла не имеет перечислять их все.

(1) Allegro

Giunta é la primavera1 и полумера Меска после адюльтера с Таней не принесла ему ничего. Да, лишь сегодня, первого марта, Меску рассказал об этом его палец, то есть Нарайя, кем бы тот ни был, и осознание Меска того факта, что я не утонул в ноябрьском пруду, было столь непосильным для звёздных сфер, что по итогу его гнева на небе началась оккупация тридцати частей Рыб, в которой принимали участие Овен, Телец и сами Рыбы-мазохисты. Прослушка пока не пришла, поэтому я был вынужден продолжать свою легенду школьного уборщика. Я читал молитвословия Ангелу Исраэлю, охраняющему тень Геракла в Аидовом королевстве, и издалека наблюдал за милыми ножками Кати, которая напрочь забыла о моём существовании и своём предыдущем со мной опыте. Тёплая вода прудá омывала её ступни, надвигался рассвет, из кувшинок вырастал нарцисс, а в небе погасали последние звёзды созвездия Андромеды. В моих мыслях, мыслях человека, на весах находился весь мир, и жители этого пустого мира, две рыбы, рожали барана, быка, рака, льва и скорпиона. Точнее, рожала одна рыба, а вторая полностью лишалась помёта. Но и она равнодушно пойдёт на нерест в следующем году. Я всё сидел и молитвословил на нарцисс и вертел в пальцах двенадцатый аркан Таро («Жертвенность»), чтобы нагло им ткнуть в твоё личико, любимая моя…

– Так что произошло с прослушкой?! – не выдержала ты. – Ты или он, или кто бы там ни был – её установили? Вы подслушали за Учительницей? У неё действительно был сговор с Таней Т., который как-то связан с, как ты говоришь, с твоим архиврагом Меском?

– Шшшш… – прошептал я. – Послушай дальше. Послушай, как плавно перетекæт речь с одного на другого, через запад на восток, сменяя календарь на вечность, на мгновенье, на девичью косу, на медленный разбег, на Олимп, на вяз, на Грецию, на Геркулеса, которому надœло стоять неделями под вязом в ожидании аудиенции, поэтому он махнул рукою на Олимп, где Гера устлала всевозможными туманами Зевесову постель, и вернулся обратно в Микены для последнего подвига. И он не знал, да и не мог, что в его отсутствие во дворце Эврисфея произошли страшные дела. Но началось всё на скотном дворе. Дотуда дошёл запах обновлённого зелёного зелья, в следствие чего и без того довольно бешеные коровы Гериона напали на спящих коней Диомеда, и началась между ними бойня, по итогу которой стены скотного двора развалились, а все коровы и скакуны передохли от ран, за исключением одного скакуна, который едва-едва держался, но…

…но из его живота показался то ли нож, то ли перо, которœ изнутри стало прорезать окружность, заливая копыта и трупы буйной и нездешней кровью. Когда окружность была доведена до конца, две пары рук изнутри подняли сей аккуратный шмат кожи, как люк, а скотина предупредительно завалилась на спину и последней из всех издохла. Кружком затем накрыли ей морду в качестве признания за обеспечение жизнью в течение многих дней, а вот жизнью она обеспечивала двух съеденных людей – Нестора, то есть Лжеиолая, всё ещё горящего отомстить Геркулесу, и того, кто выбрал себе имя Джошуа – после очередной смерти Джошуа появился на свет обновлённым и, в отличие от Нестора, не горящим злобой к Геркулесу. Джошуа понимал, что многие из его козней могут и без его участия погубить Геркулеса, и потому поднялся на Олимп, где нагло и бесцеремонно Звёздный Брат нанёс Песочной Сестре пятый и десятый удары плетьми…

– …но нет, моя любимая, где нагло и совершенно бесцеремонно я сверг с олимпийского трона милую деву Гестию и занял её трон под именем Дионис…

Я наконец смог обнять твои ноги. Я посмотрел вверх, на твоё прекраснœ лицо, полнœ слёз затаённой тоски. Уж теперь, моя любимая, те же слёзы в виде слёз радости преобразят тебя в то совершенство, которым я тебя воображал и которœ ты якобы сама себе придумала, хотя на деле я, любимая, свой личный идеал вручил тебе как твой собственный!

– Далее буду рассказывать я, а ты, бренный Ангел, моя креатура, что мнит себя Первым, молчи, ибо не время двум голосам одинаково врать, то есть, рассказывать правду!

Но я изменился! Да, любимая, я тот ещё певун, но мои нервы совершенно иные теперь! Итак, под именем Диониса я восседал на незаслуженно присвœнным себе троне и вслушивался в далёкие песни вакханок, иногда незримо появляясь среди них:

Я прошёл мимо своих вакханок к небольшой речке, водами которой юный Парис омывал ноги Елене Прекрасной. Речной бог Ксанф был на стороне троян, поэтому вода была нежнее танцев Терпсихоры, милой балерины-музы, и убаюкивала не только погружённых в истому любовников, но и даже меня, полубога, который просто проходил неподалёку! Ох, и таинственны для меня Рыбы, какая ещё авария может нас настигнуть, моя любимая? Не меч, не злость отвергнутой от трона Весты, а лёгкая вода усыпила меня, Дионисову ипостась! И я уснул. Я прослушал жесточайшую битву за стену, громко бренчавшую мечами где-то в Трœ, зато я сладко видел будущее, железную птицу, которую мы оседлæм, и видел старого Зигмунда Фройда, который путался во всех твоих именах на букву «К», пока ты нагло и в то же время стеснительно покачивала изящной ножкой перед его лицом, сидя в его лондонском кабинете, наблюдая за окном мягкие снежинки, шестой фрейдисткий и не столь фрейдисткий девятый удары плетьми от Звёздного Брата по заднице Песочной Сестры…

Ψψ

Но что кончится, когда символы разобьются? Исчезнет ли мир, когда закроются вопрошающие очи, когда Адам, дающий всему имена, залезет обратно в свою скорлупу? Если спрашивать меня, то я вот серьёзно думаю, что даже после краха нашего с тобою мифа, любимая, миф в конце концов переварит любого рода пришельцев и неприятелей – в конце концов Рим перемолол захвативших его Германарихов и Атилл. В конце концов острова брата Геркулеса всегда будут нашими островами, даже если вплоть до наших дней их будут населять додеканесские турки – ибо пространство мифа сильнее пространства людей, и чем древнее, тем и сильнее! Да, наш Додеканес был под властью итальянцев где-то до Первой Мировой войны, и что? И Византия с её православием здесь царедворила, так и пусть! Не в языках, не в народах и не в религиях дело! Вон, ромеи говорили на греческом, разве это сделало их ближе к пространству нашего великого мифа? Нет. Они, как и турки, как и латиняне, только питались нашим жизненным соком, сохраняя свой ветер в свœй голове. Но мы и наш миф, мы вне голов и вне мирового порядка! А почему? А потому! Развёрнутый ответ был бы признаком слабости. Мы есть, и мы будем, как мы были! Как зажглась искра, так и не погаснет! Но чтобы тебе, моя любимая, было понятно, как я для нас с тобою захватил иконы и власть, я, любимая, дорасскажу тебе историю с подвигами Геркулеса, ибо в ней наш главный генезис, и, не теряя времени, я начну продолжение рассказа, пока мой язык опять не отняли́. Не хочу, чтобы тебе рассказывал Ангел, зовущий себя Первым, или новые варвары, у которых вместо речи пять дубин и тра-та-та-та-та пиу-пиу вместо слов!