Не было бы счастья… бесплатное чтение

Пролог

Чернобог, как всегда, встал не с той ноги. И настроение окончательно испортилось, стоило только продрать глаза. Бог Зла, прозванный так же Великим Спорщиком и Большим Лжецом, постоянно находился в дурном расположении духа, поэтому ненавидел всё – Землю, слонов, её держащих, черепаху под ними, весь Мировой океан и даже каждый серебряный гвоздик, коими небесный свод приколочен к неразрушимому куполу, потому как уверенно полагал, что смог бы создать гораздо лучший мир, чем это сделал Род – Творец всего сущего и богов в том числе.

Но это в дурном расположении духа. Ещё хуже становилось, когда настроение улучшалось. В эти редкие дни Чернобога посещали вдохновение и наиболее дикие идеи, поэтому он гораздо активнее ссорил, стравливал и плёл интриги как среди богов, так и среди людей. Последних он ненавидел больше всего, поскольку его раздражали постоянные просьбы, вечное нытьё и недовольство, достигающие Вирия – небесной обители. Но ещё больше его бесило то, что мольбы людей обращены не к нему, такому замечательному и великолепному во всех отношениях, а к другим богам. Это нервировало гораздо сильнее, чем крошки в постели, особенно если они оставлены не тобой, а гостями. За многие тысячелетия своего существования дурной характер настолько изменил внешность, что Чернобог из красавца, созданного Родом, превратился в словно иссушенного солнцем и тяжёлыми болезнями согбенного тощего старика. Лицо стало маской недовольства и омерзения воплоти. Кожа приобрела желтовато-землистый оттенок, зубы почернели, глаза слегка вылезли из орбит и покраснели, как у бешеного быка, готового растоптать любого, кого встретит на своём пути. Рядился Великий Спорщик всегда во всё чёрное, поскольку остальные цвета его выводили из себя, особенно белый.

Новый день принёс чудовищное раздражение от странного шума. Спросонья не сразу сообразил, откуда звук, но когда понял, злость и ненависть затопили его до краёв: это снова жалкие людишки возносят молитвы, пожелания и похвалы другим богам. Другим, а ему – ни словечка. Ни буковки. Великий Спорщик преувеличивал: на Земле у него всегда были поклонники, как и капища, и в его честь даже приносились жертвы. Но по сравнению с другими богами это была капля в море, и зависть глодала его сущность так, словно её клыки и когти для остроты ощущения ещё и ядом намазаны.

– С людьми надо кончать! – с отвращением проворчал Чернобог.

Перед мысленным взором пронеслись разные варианты истребления человечества: глобальный пожар, новый ледниковый период, смертельная хворь, передающаяся воздушно-капельным путём, падение большого булыжника в Океан, как следствие – мировой потоп, и прочее. Но мало того что это всё слишком банально, просто, скоротечно, а надо, чтобы помучались подольше, так ещё и было уже. Но гадкие людишки выжили, потому что им боги помогли. Значит, теперь нужно сделать так, чтобы небожители не вмешивались в ход событий. Но как этого добиться? Идея ударила в голову, словно молния Перуна в дерево. Чернобог аж содрогнулся. Неужели всё так просто? Но удастся ли обмануть самого Рода?

– Удастся, – сказал сам себе Чернобог. – Или я не Великий Спорщик и Большой Лжец!

Он быстро накинул на себя чёрную мантию и устремился в чертоги своего Отца.

Рода застал у окна: глаза цвета топаза обращены к Земле, на чело легла печать глубоких раздумий. Бог Богов выделялся среди других жителей Вирия педантичностью и перфекционизмом, что и понятно, иначе невозможно сотворить такое великолепие, как наш мир, поэтому одевался тоже с иголочки. Всегда выглядел опрятным, поскольку не терпел мятой одежды. Даже крошечные капли жира на ткани, которые можно было заметить у других богов после, например, очередного пира, замечал и тут же удалял. Предпочитал короткую стрижку, отчего его пепельные волосы торчали аккуратным ёжиком. За бородой ухаживал тщательно. Она у него короткая, густая, клиновидная и, вкупе с короткой стрижкой, придающая лицу величавое и сосредоточенное выражение. Всеотец отличался невысоким ростом и хрупким телосложением, но мощь, исходящая от него, заставляла уважать Создателя Всего Сущего и преклонять колено, даже если ты не собирался этого делать. Что всегда выводило из себя Чернобога.

В этот день Всеотец облачился в длинные, ниспадающие до самого пола, золотистые одежды с роскошной вышивкой на подоле мантии и рукавах со сценами охоты. Причём фигурки животных и людей постоянно двигались, как настоящие. Тонкие пальцы Создателя Всего Сущего упёрлись в подоконник, взгляд устремлён вниз, на Землю. Чернобог, проклиная себя в очередной раз за мерзкую дрожь в ногах и какую-то детскую робость, возникающие у него всякий раз при виде Отца, кашлянул, чтобы привлечь внимание. Род повернул голову в его сторону. Лицо озарила улыбка, взбесившая Великого Спорщика ещё больше, что придало уверенности, и он, поклонившись, начал свою речь:

– Отец, я хочу поговорить о твоём Творении, ибо не многое понимаю. Этот мир прекрасен. Всё в нем гармонично и великолепно, всё имеет смысл, даже блоха, и та для чего-то нужна. Но мало того что ты сотворил человека, тварь довольно неблагодарную, тупую, заносчивую, высокомерную, да к тому же среди них понаплодилось множество никчёмных дураков и особенно неудачников, которых постоянно преследует несчастья. Они-то зачем нужны?

Род улыбнулся, в глазах промелькнули искорки интереса.

– Подобные люди крайне необходимы в этом мире, в том числе и для решения серьёзных проблем.

Чернобог усмехнулся про себя, радуясь тому, что Всеотец проглотил наживку.

– Ерунда, – сказал Большой Лжец. – Как человек может справиться хоть с какой-то проблемой, если на пути к решению его всегда будут преследовать несчастья? У такого даже подступиться к ней не получится.

– Один мой народ говорит: «Не было бы счастья, да несчастье помогло», – ответил Бог Богов.

– Это как? – спросил Чернобог.

– Успех приходит к человеку в том случае, если с ним случается несчастье, то есть беда ведёт к везению, – пояснил Род. – Иначе говоря, успешен он в том случае, если неудачлив.

– Опять не понял, – буркнул Чернобог.

Отец Богов поморщился.

– И не поймёшь, поскольку не человек. Это им суждено находить суть вещей и постигать даже немыслимое.

И хотя разговор пошёл в нужном для Чернобога русле, неожиданное признание людей более умными вызвало мощную вспышку гнева и ненависти. Лицо Чернобога потемнело, на скулах заходили желваки. Но Род словно не заметил раздражения на лице сына, в глазах появилось отсутствующее выражение, будто он мыслями очень далеко. Великий Спорщик решил воспользоваться представившимся моментом, ибо в таких случаях Род крайне невнимателен, и его можно обвести вокруг пальца, как ребёнка.

– Значит, говоришь, что несчастье ведёт к успеху? – сказал он, как бы рассуждая вслух. – А может неудачнику повезти больше, чем счастливчику?

– Что? – рассеянно спросил Род. – Ты это о чём?

Чернобог повторил вопрос. Отец Богов кивнул.

– Безусловно.

– А давай заключим пари, – тут же предложил Большой Лжец. – Я опровергну эту истину и докажу, что ни одному неудачнику не добиться того, что по силам любимцу Фортуны.

Творец оторвался от своих мыслей. На лице – выражение сожаления от того, что отвлекают по пустякам от чего-то на самом деле важного.

– Пари? – спросил Творец.

– Да, пари.

– А-а-а, пари. Условия?

– Спасти девушку и получить от неё поцелуй. Тут как раз одна ситуация намечается. Да, выбор везунка и неудачника остаётся за мной.

– Хорошо, – ответил Создатель.

– Если выиграю я, – сказал Чернобог, – ты отдашь мне Землю на тысячелетнее пользование.

– А если проиграешь? – спросил Творец.

– Тогда я весь этот срок не буду тревожить людей.

Творец улыбнулся тепло и нежно, как умный отец при словах глупого дитяти.

– Договорились.

– Но только уговор, – заявил Великий Спорщик, – ни Ты, ни сторонники Белобога1, ни он сам, ни вообще кто-либо из богов не должны помогать неудачнику.

Создатель кивнул.

– Хорошо. Но и ты не должен вмешиваться в естественный ход событий. И ещё, у неудачника, которого выберешь, должно быть два спутника.

Великий Спорщик перебил:

– Только их тоже выбираю я. Кстати, у везунка для равновесия тоже будет пара друзей.

Творец снова кивнул и добавил:

– Согласен. Но все действующие лица должны дожить до конца пари, а то я тебя знаю.

Чернобог поклонился, чтобы скрыть довольную улыбку.

– На всё воля Твоя!

– Вот именно, – буркнул Творец.

– Это все условия?

Род кивнул.

– По рукам? – предложил Большой Лжец.

Род снова кивнул.

– Ты проиграешь, Отец, – радостно заявил Чернобог. – Ситуация сложится такая, что без везения её не решить. Теперь Земля моя!

Создатель посмотрел на сына, в глазах промелькнули едва заметные искорки озорства.

– Пари ещё не проиграно. Начнём.

Глава 1

В одном оторванном от цивилизации селе жила семья из двух человек, в доме архаичного стиля, срубного типа, стандартной конфигурации. Недостатка ни в чем не испытывала, окромя одного – детей завести никак не удавалось. Уже всех известных знахарок обошли, ведунов посетили, богам, даже самым мелким, мольбы вознесли и дары через жрецов отправили, но толку никакого. И вот однажды милая жёнушка проснулась и почувствовала – что-то не так: голова закружилась, резко затошнило, и поняла сердешная, что беременна. Но даже мужу говорить не стала: мало ли, может ложная тревога, да и опасно – сглазить могут. Раньше подобное случалось сплошь и рядом.

Ребёночек родился удивительно красивым: с соломенными волосами и глазами цвета майского неба, крепким и могучим, как Геракл в полном расцвете сил. Поскольку он был долгоЖДАННЫМ, нарекли Жданчиком. Но по имени дите называли лишь в младенчестве, продолжавшемся один год. Проблема заключалась в том, что ребёнок рос неестественно быстро: год за четыре, и, например, в два выглядел как восьмилетний. Но росло лишь тело, а разум – нет, отсюда и поведение соответствующее, а также знания, умения и навыки. Точнее, их полное отсутствие. Поэтому к нему тут же приклеилось обидное прозвище – Недомыка, то есть несмышлёныш, бестолочь, недоумок. Но обо всем по порядку.

Беременность протекала на удивление легко. А вот дальше… Мало того что при родах мать чуть душу богам не отдала – рожала три дня, – к тому же дитятя словно головой в вечной мерзлоте года два пролежал, то есть уродился полностью отмороженным, то есть безмозглым. Но самое неприятное – не везло ему с рождения. Принимавшая роды знахарка первым делом уронила новорождённого, поскольку поскользнулась на мыльном корне и, пытаясь сохранить равновесие, раскинула руки в стороны. Откуда мыльный корень? Дело происходило в бане, а по русскому обычаю рожать в сём санитарном заведении самое оно. Ударился ребёночек сильно и всей головой, что наверняка отбило оставшиеся мозги. После этого несчастья посыпались одно за другим. То материнским молоком едва не захлебнётся, то с кроватки упадёт и чего-нибудь сломает, то в печку залезет погреться, заснёт, а мать не заметит да огонь начнёт разводить. И всё в том же духе.

Но ладно бы только ему не везло, а то с кем ни заговорит, кого ни коснётся, неудача, как зараза, перекидывается. И как назло, Род непомерной силой наградил. В играх со сверстниками мало того что сам ногу подвернёт, так ещё при падении за кого ухватится, ему что-нибудь не только порвёт, но и вывернет. Помогать начнёт, например, корову до дому проводить, она встанет, как в столбняке, и ни с места. Он её за рог – рог прочь. Воды поднести – так когда ведро берет, случайно либо плечом человека зацепит, либо коромыслом, и как нарочно, колодец окажется открытым. Человек в него судаком и влетит. Причём сверху обязательно Ждан приземлится.

А был случай, когда ему то ли сдуру, то ли потому что таким образом решили избавиться хотя бы от одной проблемы, доверили овин с зерном и полевым инструментом у дальнего поля охранять. Из соседних сел пришли вести о душегубах, специализирующихся на грабеже данных сельскохозяйственных строений. В ближайшей деревне подобное заведение обнесли начисто. Стало быть, скоро незваные гости припожалуют. Поселяне и сами бы рады защищать имущество, но испугала чудовищная жестокость, с которой налётчики убивают сторожей. Поэтому на сходе постановили, что сельскую собственность от посягательств криминала будет охранять Ждан. Тот на радостях и согласился. Родители, то ли потому что замучил их своим невезением, то ли решили реабилитировать сына перед народом, через это дело показав, что он хоть на что-то годится, согласились с выдвинутым предложением. И что вы думаете, погибли все воры от руки Жданчика. Правда, и овин сгорел дотла вместе с содержимым, но Недомыка выжил, и даже нигде ничего.

Дело обстояло так: наступила осень, ночь выдалась холодной, вот и решил Недомыка, а ему к тому времени исполнилось три года, хотя выглядел на двенадцать, согреться. Но не разводить же костёр в овине. К тому же для этого надо замок сломать, дверь открыть, внутрь зайти, то есть сплошная маета. Да и родители строго-настрого запретили это делать. Но что жечь? Он походил в поисках топлива по округе. В смысле, вокруг овина. Кроме травы, ничего путного не обнаружилось. А идти в лес, что темнеет саженях2 в двадцати, слишком далеко. К тому же он много раз туда ходил, но поленцев, коими топят печь, не видел даже днём. А сейчас ночь и ничего в темноте не найти. Пришлось домой за ними сбегать. Естественно, поленницу он на себя опрокинул, потому что решил достать дрова с самого низу. Как он потом объяснял, форма у них показалась более сухая.

И пока Ждан за дровами бегал, воры в овин и забрались. Естественно, поскольку всё на руках не унести, они приехали на телеге. Ждан, не будь дураком, лошадь заметил сразу: после того как она с испугу лягнула его в лоб. Благо кости оказались крепче подкованного копыта, и Недомыке осталось лишь беззлобно выругаться на безмозглую скотину. И тут его осенило: а лошадь-то здесь неспроста! Да и телега позади неё на это указывает. Ждан задумчиво поковырялся в носу. Очевидно, палец зацепил единственную выжившую извилину в головном мозге. Она на мгновение проснулась, и этого вполне хватило, чтобы обработать поступившую информация. И – о чудо! – возникла мысль, гласившая, что лошадь и телега – суть переодетые воры.

Ждан разработал сложный план действия, состоящий из двух пунктов: первый – необходимо не дать ряженым ворам пробраться в овин; и второй – напугать до паники. Последовательность действий не вызвала сомнения даже у дурака. Сначала он запер дверь, оказавшуюся почему-то открытой: пришлось подпереть её парой поленьев и оглоблями, которые по слепоте интеллектуальной и ночи на дворе принял за длинные чурки. Затем сделал вид, что интересуется пейзажем, даже засвистел весёленький мотивчик для отвлечения внимания. И когда по определённым признакам понял, что лошадь заморочена, он медленно, шажками начал подкрадываться к переодетым ворам. Никто не любит, когда его бьют по морде кулаком. Копытному это тоже не понравилось и напугало до колик. Нечастное животное быстро затерялось в темноте леса. Грохот телеги и возмущённое ржание ещё долго заглушали ночные шорохи.

Воры, проникшие незаконным путём в овин, услыхали дикие вопли с улицы и заметили, что дверь кто-то закрыл.

– Спалились! – поняли они.

Ножи грозно блеснули в проникающем через крохотное оконце лунном свете. Преступники приготовились резать и пырять, кромсать и ковырять, тыкать и засаживать, а также «расписывать» под хохлому, гжель, палех и даже чернение по серебру. Но в овин никто не вошёл. Воры, царствия им небесного на раскалённой сковородке, были людьми тёртыми, профессионально разбирались в поведении селян, поэтому решили, что враг придумал уловку, мол, стоит выйти, их по темечку дрынами и приголубят.

«Нас на мякине не проведёшь», – подумали они, рассредоточились вокруг двери и решили дождаться момента, когда поселяне сами не выдержат и зайдут в овин. Зря!!! Но кто же знал?

В это время Недомыка соорудил маленький костерок около овина, дабы, сидючи спиной, удобно облокотиться о стену и видеть приближение ворога. Всё по военной науке. Огонь благодушно фырчал, из непросушенной древесины пыхали фонтанчики пара, крохотные искорки осыпали окружающее пространство. Лоскуты пахнущего смолой дымка потянулись вверх.

Воры уловили знакомый с детства аромат. Вывод напрашивался сам собой: озверевшие селяне решили сжечь их заживо. Попытки пробраться сквозь крохотное окно результата не дали. Точнее, дали – нулевой. Поиск лазеек между толстыми брёвнами стен тоже ни к чему не привёл. Осталось одно – прорываться с боем через дверь. Но её умело подпёрли снаружи, что доказывало тёмный умысел негуманных селян.

Первые попытки душегубов выбраться на свободу заставили Ждана насторожиться. В овине происходило что-то странное. Конечно, это могли быть и мыши, но вроде они так шуметь не могут. Надо проверить. Поднимаясь, он наступил на поленце, оно поехало, и Ждан едва не угодил в костёр. Точнее, угодил, но заступивший на дежурство бог-хранитель миловал, и опалились только лапти, да штанины слегка прихватило.

Подойдя к двери, Недомыка прислушался. Изнутри раздались какие-то шорохи и шёпот. Безмозглый отрок, к своему ужасу и огорчению, осознал, что лошадь с телегой, совершив обманный манёвр, всё-таки пробрались в овин. Но каким образом они туда попали, если дверь до сих пор придавлена поленцами и оглоблями? Ответ нашёлся сразу: пока он разжигал костёр, лошадь сумела отпереть дверь и пробраться с телегой внутрь. А поскольку у скотины копыта длинные, она, высунувшись из окошка, в котором даже воробей застрянет, смогла достать до двери и снова её подпереть.

– Но зачем она это сделала? – задал он себе вопрос.

Ответ выскочил из глубины подсознания, как прыщ на лице подростка по утру: воры сообразили, что если дверь оставить открытой, то кто-нибудь это заметит и тогда им несдобровать. Поэтому злодеи подпёрли её снаружи, создав видимость запертости овина, а сами спокойно расхищают деревенское имущество.

«Наверное, много уже увезли, – подумал Недомыка. – Надо позвать людей, но сначала забью окно».

Он смело бросился на амбразуру с несколькими полешками наперевес и постарался так, что теперь их можно выколупнуть, лишь разобрав овин. Теперь надо привести селян. Эх, как же его теперь отблагодарят! Он метнулся в село.

Воры заметили, что некто забил окно, тем самым лишив даже возможности глотнуть свежего воздуха. Клаустрофобия дело неприятное, особенно когда тебя хотят спалить заживо. Ни один человек, ни до, ни после не долбился с таким остервенением о стены и дверь. Душегубы даже попытались взлететь, чтобы пробраться через крышу. Эти действия только усугубили ситуацию: когда Ждан зацепил костёр лаптями, с десяток угольков упали аккурат под нижний венец, а предпринятые ворами шаги по освобождению себя любимых из узилища привели к тому, что мох, проложенный между брёвнами, выпал прямо на угольки. Не прошло и секунды, как вспыхнуло пламя. Может, всё бы и обошлось, но из-за жаркого лета и сухой осени из древесины, а овин сложили из ели, выделилось слишком много смолы. Она загорелась в первую очередь, а от неё и нижний венец.

В общем, пока охранник бегал домой, рассказывал всё родителям, которые на радостях едва прямо посередь ночи праздник не учинили, предварительно разбудив и собрав соседей; пока до старосты добрались; пока он отказывался пить медовуху и твердил, что нужно сначала с ворами разобраться и вообще убедиться в их наличии, быстро занялась стенка овина, а от неё и всё здание. Поселяне заметили пожар, когда строение запылало, как чучело на масленицу. Короче, овин спасти не удалось. Сгорели и воры, и пшеница, и инвентарь. Конечно, после того как всё прогорело, по обнаруженным на пепелище поджаренным костям узнали, что Ждан не врал, но всё село осталось без посевных. Благо хоть по привычке большую часть урожая хранили в домах, а то не миновать голодной зимы. С другой стороны, от воров избавились, поэтому как-то нехорошо наказывать, но и поощрять не стали, ограничившись злобными взглядами. Ждан потом долго бродил по пепелищу, пытаясь отыскать подковы, дабы убедиться, что именно эти воры пробрались в овин и приняли лютую смерть.

Дальше дела пошли совсем худо. Пойдёт косить – либо косу дугой согнёт, либо кому-нибудь ногу оттяпает. Один раз по грибы пошёл, заблудился. Всем селом радовались… то есть искали. Он каким-то чудом вернулся в опустевшее поселение, увидел, что дома никого нет, ну и отправился на поиски соплеменников. Вскоре домой вернулись родители. На пороге стоит корзинка с грибами. В смысле, с грибом. Мухомором. И тот червивый. Ага, сыночка приходил. Но куда делся? Следы идут в лес. Значит, искать их пошёл. Люди опять на поиски. Две недели друг за дружкой ходили. Так Недомыка, когда возвращался, кушанькать-то хочется, сначала подъел всё у себя в доме, потом по соседям пошёл. То капустки квашеной восхотелось, то молочка, то вдруг по нужде приспичило, из-за чего кадушка с капустой на полу, корова – без сосков, туалет посреди двора красуется и пахнет. И всё в таком духе. Поэтому односельчане искали его не для того, чтобы помочь родителям, а из желания, наконец, прикончить поганца.

Благо опять несчастье спасло. Нашли парня в лесу уже к вечеру четырнадцатого дня, подранным, в рваной одежде, но живым. Оказывается, на него вышла стая волков. Глупые животные не знали, чем может обернуться встреча с Недомыкой, и напали на, казалось, безоружного человека. Ждан со страху заработал кулаками, как слепой каратист на разборке. Во все стороны полетели зубы, клочки шерсти, послышался хруст костей. Его подрать, конечно, успели, волки напали со всех сторон сразу, но вот какая незадача, стоило коснуться человека, как ноги вдруг заплелись, цеплялись друг за друга, а вместо одежды и плоти жертвы в рот попадали лапы и хвосты соплеменников. Хруст и визг усилился. Пятеро волчар погибли смертью храбрых, перегрызя друг другу глотки или получив увечья, не совместимые с жизнью, а шестеро выживших, как могли, ухромали в чащу, подальше от страшного двуногого существа. Недомыка – рваный, подранный, весь в соплях, слюнях и расстройстве – долго вертелся на месте, полагая, что противник отступил, дабы перегруппироваться и напасть с тыла. Что такое «тыл», он не знал, но звучало некогда услышанное и некстати вспомнившееся слово невероятно пугающе.

Когда на него вышла поисковая группа, Ждан решил, что, как и лошадь с телегой перед овином, – это маскировка, а на самом деле сие не люди есть, а волки позорные. Поселяне едва избежали лютой смерти, и спасло лишь то, что родители недоразумения оказались среди них. И то Недомыка долго присматривался к родственникам, учинив им настоящий допрос с пристрастием, сто раз задавая один и тот же вопрос:

– Мама, папа, это вы?

Лишь когда терпение родителей сошло на нет и они решили бросить тупого дитятю в лесу, Ждан поверил, что это не обман зрения и не морок. От радости он переломал пятерым кисти, троим слегка повредил шею, а староста лишился природной целостности нескольких рёбер и едва не погиб в стальных объятьях потеряшки. Кто успел, прыснул в разные стороны и, по-партизански прислушиваясь и приглядываясь, вертался домой огородами. Но прежде чем зайти в село, каждый долго пялился в ночь, словно на предмет наличия супостата.

В общем, люди начали сторониться Ждана, а когда исполнилось пять лет, хотя выглядел как двадцатилетний крепыш, вообще избегать. Как увидят, что из дому вышел, так во дворы забегают, калитки, ставни, двери едва не заколачивают. Видели родители, что не будет сыну жизни в селе, вот и решили – пусть по миру походит. Они снарядили дитятю, как могли: дали провизии на пару дней, обрядили в свежую белую рубаху, чёрные штаны с карманами, сапоги, дали немного денег и отправили из села с Родом. Бродил Ждан по миру долго, почти трое суток. Кривая вывела на большой тракт, а уж он к первому населённому пункту: первому и последнему, где попытался устроиться на работу.

Крупный посёлок под названием Мастера, больше напоминающий небольшой город, удачно расположился на пути торговых и финансовых потоков между крупными городами Словенском и Перемышлем. Приходящие в него обозы и люди из обоих городов постоянно в чем-то нуждались. Оно и понятно, дорог тогда хороших тоже не было, из-за чего упряжь растягивалась, подковы стачивались или терялись, провиант заканчивался, да и поспать в человеческих условиях даже конь не откажется. Поэтому бизнес, представленный ремесленными мастерскими, конемойками и постоялыми дворами, процветал.

Ждану радовались в каждом предприятии, поскольку нехватка рук в таких местах ощущается наиболее остро. Особенно если учесть, что новоприбывший брался за любую, даже самую грязную и тяжёлую, работу. На скотном дворе ему доверили вывоз навоза, в одном из постоялых дворов – роль вышибалы, в кожевенных мастерских – отмачивателя кож, у горшечника посчастливилось поработать мешальщиком глины, кузнецу требовался подмастерье. Результат оказался плачевным для всех. Но обо всем по порядку.

Первым, кому «посчастливилось» принять на работу Ждана, оказался фермер. Скотопромышленник окинул паренька скептическим взглядом. Работник оказался статным, широким в плечах, с крепкими руками и полным отсутствием интеллекта в глазах цвета безоблачного неба. Это радовало, потому как такой много за услуги не потребует, а потребует, так можно надуть при выплате оклада. А что оклад может быть маленьким, подтверждала и одёжка: простые сапоги, белая полотняная рубаха, подпоясанная кушаком, и чёрные холщовые штаны из грубой нити.

Задание, которое Ждан получил от первого работодателя, – уборка навоза в помещении огромной фермы. Недомыка подошёл к делу ответственно и творчески. Полдня работы – и всё выскоблено до грунта. Только парень решил, что поскольку очищенная от навоза земля пахнет навозом, значит, она тоже навоз, её также необходимо убрать. В результате внутри помещения образовалась приличная яма.

Осенний день выдался солнечным. Фермер выгнал коров погреться на солнышко да травки пощипать. И как обычно, по возвращении загнал в стойло. Откуда он мог знать, что Недомыка прокопал метрополитен. Вернувшиеся домой животные переломали все ноги. Фермер, не понимая, что произошло, тоже ринулся в здание, а поскольку в помещении стоял сумрак, не заметил ямы. Нет, ему повезло, упал на мягкое, но получить несколько раз копытом в лоб и при этом остаться весёлым, бодрым и в сознании не каждый сможет. Фермер не смог. Его, отправленного в нокаут с переходом в лёгкую кому, спас Ждан. А вот покалеченную скотину пришлось пустить под нож. Благо хоть полстада уцелело, только несчастные животные перепугались настолько, что надои сошли на нет. Выжившие коровы долго икали и ни в какую с пастбища не хотели заходить на ферму, как пастухи ни щелкали хлыстами и ни орали, выкрикивая весь запас оскорблений и словесных надругательств. Ждану повезло, что предприниматель отключился на неизвестный срок, а то бы покрывать ему нанесённые убытки до конца своих дней. Об увольнении ему сообщила жена скотопромышленника.

Следующим, к кому устроился, оказался хозяин постоялого двора. Слёзный рассказ о случившемся вызвал у владельца ресторанно-гостиничного комплекса гомерический хохот. С фермером он был на ножах из-за поставок мяса по чрезмерно завышенной цене. Получалось, что Недомыка оказал неоценимую услугу: пришлось забить слишком много скотины. Это значит, что теперь реализовать всё мясо сразу будет трудно. Сохранить же его в подполах долго не удастся, да и кубатура для такого объёма маловата. Отсюда вытекает, что от него попытаются избавиться как можно быстрее, поскольку начало осени выдалось жарким. А сие возможно лишь в том случае, если цена вопроса будет низкой. Хозяин радостно потёр ладони и со словами: «Раз ты такой здоровый…» – предложил Ждану выпроваживать особо шумных, буянящих и строптивых клиентов на улицу. Вскоре у местного лекаря появилось ещё несколько коматозников.

Дело было так: в первый же вечер, когда Недомыка заступил на службу, хозяин встречал купца с сыновьями из Словенска. Для них забронировали лучшие номера и под ужин – лучшие блюда. Из спиртного приготовили вино из Греции почти сорокалетней выдержки. Гости укушались во всех смыслах слова, особенно если учесть, что алкоголь оказался на редкость крепким. К тому же гости потребовали местной медовухи, что снизило градус. Купец и его отпрыски оказались людьми крепкими, поэтому сознания не потеряли, однако их поведение дало крен в сторону агрессии. Отборная ругань полилась на посетителей заведения, расположенного на первом этаже постоялого двора, где и гуляли гости. Богатей энд сыновья растопыривали пальцы и цеплялись к посетителям. Особенно старался самый младший из сынков, довольно чахлый, тощий и щербатый. Такому в обычной ситуации хочется челюсть на затылок повернуть, а когда крутит перед твоим носом фигу, брызгает в лицо слюнями и хамит, то сам бог велел и косточки переломать. Но из посетителей его никто не тронул, поскольку за спиной сыночка стояла дюжина крепких молодцев в полном доспешном облачении и при холодном оружии.

Перед работой Недомыке зачитали краткий инструктаж, одно из правил которого гласило: «Если посетитель ведёт себя вызывающе, то его следует попытаться успокоить словесно. В случае если подобные действия не возымели должного результата, то буяна надлежит спокойно проводить до двери и оставить на воздухе до прихода в себя. Применять силу и вышвыривать наглеца из заведения разрешается только тогда, когда вышеперечисленные действия ни к чему не привели, а клиент продолжает вести себя агрессивно и может нанести отдыхающим какое-либо увечье или явиться причиной смертельного исхода. Калечить или убивать разбушевавшегося постояльца строго-настрого запрещается, потому что это навредит репутации заведения и плохо скажется на бизнесе».

Ждан решил строго следовать инструкциям. На его просьбу успокоиться, младший сынок купца пришёл в неистовство и, вращая кулаками, как гопник после литра белой, пошёл навстречу телесным повреждениям. Пришлось перейти ко второму пункту «Руководства усмирения агрессивных клиентов». Попытка вывести молодого отморозка на воздух привела к тому, что Ждан два раза огрёб кулаком по морде. После чего вмешалась охрана пацана: крепкие ребята схватили Недомыку за руки, а неугомонный отрок продолжал наносить удары по туловищу и голове. Папахен рукоплескал, наблюдая за действиями чада. Остальные сынки тоже решили немного поглумиться над беззащитной жертвой. Один из них нанёс удар Недомыке в пах.

Ослепляющая боль ударила в голову, огнём растеклась по телу, наполняя мышцы дурной силой. Новоявленный вышибала плохо соображал и не совсем понимал, что делает, но попытался чётко следовать букве инструкции. Двенадцать дюжих молодцев пушинками разлетелись от мощного движения плеч жертвы. Стальные пальцы вцепились в шкирдяк младшего сынка, и он сизым голубем полетел к двери. На воздух, так сказать. На Ждана насели со всех сторон, удары посыпались отовсюду. Показалось, что слышится окрик хозяина, но бушующая в груди обида – ведь ничего плохого никому не сделал! – вырвалась наружу зубодробительными действиями. Однако даже в такой ситуации Недомыка пытался действовать согласно правилам: один голубок летел в дверной проем за другим. Последним оказался хозяин заведения, попавший под горячую руку. И всё бы обошлось, но по голове кто-то табуреткой огрел, отчего у Ждана в глазах постоянно двоилось и где-то даже троилось. Он-то думал, что кидает гостей в дверь, но она оказалась совсем в другом месте. Если бы гости вылетали наружу, то, пролетев пару саженей3, падали на землю и получали синяки да лёгкие ушибы. Но на месте двери оказалась деревянная стена из столетних сосен. После тарана головой столь твёрдой поверхности никому из гостей не удалось не только подняться, но даже остаться в сознании. И как ни аплодировали Недомыке остальные посетители постоялого двора, уволить его всё-таки пришлось. Об этом сообщил управляющий, благоразумно державшийся от драки на почтительном расстоянии.

Сарафанное радио сработало безукоризненно, и за несколько минут весь посёлок узнал о случившемся. Кожевенных и шкурных дел мастер принял парня как родного. Даже стол накрыл. Этим он выразил признательность Ждану за наказание купца, отказавшего в женитьбе одного из своих сыновей на его дочери. К тому же богатей постоянно привозил шкуры в деревню по низким ценам и являлся серьёзным конкурентом. Теперь этого не будет долго, а если посчастливится, то никогда. А поскольку благодетель оказался безработным, кожевник предложил ему заняться выделкой шкур. Работа – непыльная, на свежем воздухе, нагрузки – посильные.

Вроде всё понятно: идёшь в мастерскую, берёшь шкуру, очищаешь её от мяса и другой ерунды. Затем засыпаешь солью и спустя три-четыре дня смываешь её в реке. После погружаешь в солевой раствор часов на двенадцать. По окончании – стадия мездрения, то есть удаления жира. Потом – снова мойка материала, пикелевание, то есть замачивание шкур в уксусно-хлорном растворе часов на десять. Последней процедурой является дубление в специальном растворе дубовой коры, веток ивы, ольхи и стеблей крапивы часов на шесть. В общем, всё просто.

Недомыка принялся за работу с усердием трудоголика. И надо же иметь такую силищу: если до него удавалось обработать и отмыть от раствора десятка полтора шкур за день, то Ждан выдавал сто норм. Работодатель не нарадовался на нового работника. Даже уволил остальных. Небольшой подсчёт показал, что благодаря новичку сэкономленных на зарплатах денег хватит на покупку даже аглицкого племенного быка породы «Бынтли», шкура коего отличается удивительной эластичностью и прочностью. От открывающихся перспектив и потенциальной прибыли закружилась голова.

Жалобные крики скотины кожевник услышал не сразу. Сердце ёкнуло от нехорошего предчувствия и остановилось. Что-то неладное творится со стадом высокопородных быков, шкуры которых использовались для выделки. Когда мастер вбежал в ремесленные мастерские, Ждан пытался затолкать в бадью с раствором последнего рогатого. Нет, все притопленные животные оказались живы, разлеглись на полу, словно на пляже. Только морды, приобрели зеленовато-синюшный оттенок, языки вывалились, покрылись желтоватым налётом, даже чёрные носы посерели. Несложно догадаться, что налицо признаки отравления.

Последний бык, растопырившись над чаном так, будто собирается родить кита, продолжает упираться и голосить, как это могут делать только роженицы. В глазах страх, мольба и неистребимое желание пожить ещё немного. Недомыке надоела упрямая скотина. Применив бросок, он швырнул животное в бадью. С выражением крайнего отчаянья на морде в растворе скрылась голова. Мастер набросился на работника с кулаками, а тот, прикрывшись руками, непонимающе что-то бормотал и оправдывался. В это время бык выбрался из чана и, пошатываясь, спешно покинул опасное помещение. А тем временем до мастера дошёл смысл лепета работника. Оказывается, что увалень решил внедрить в производство ноу-хау. Вместо того чтобы убивать животное, многократно вымачивать шкуры в разных растворах, таскать их к реке, мыть, волочь обратно, а потом сушить, не проще ли сразу вымочить быка в бадье, где все эти растворы смешаны? Зверюга сама сходит к водоёму, ополоснётся, потом обсохнет в тенёчке равномерно-равномерно, и после снимай с неё готовую к выделке шкуру. Это ж как удобно. Мастер онемел от услышанного. Сил хватило лишь на одно слово: «Во-о-он!»

Следующим «счастливчиком», неосторожно принявшим на работу Недомыку, оказался гончар. Мастер длительное время отсутствовал в поисках нового сорта глины, ибо замыслы имел грандиозные, а мечты – смелые. Месторождения, которые находились у села, давали продукт, использовавшийся лишь для изготовления столовой посуды, а мастеру восхотелось создать шедевр. Для этого требовалась глина другого сорта. Он целую неделю колупал землю в лесу, у речки, в балках, даже под деревьями, но тщетно. Провизия закончилась, пришлось идти домой несолоно хлебавши, несахарно пивши и некисло тошнивши. И, как всегда это бывает, в одном из оврагов недалеко от деревни обнаружился целый пласт каолина, то есть голубой фарфоровой глины. Причём она оказалась настолько хорошей, что если сделать вазы, все мастера Востока обварят себе ноги. Гончар аж запрыгал от радости. И как сглазил. После того как быстренько сбегал в деревню за телегой и начал раскопки, оказалось, что глины в месторождении немного. Набралось всего четыре ведра. Он вдоль и поперёк исковырял весь овраг, понаделал кучу шурфов и канав, но тщетно. Это расстроило, но и распалило желание работать, так сказать, воплотить замыслы в жизнь. Энергия забила в теле ключом, и вместо того чтобы сесть в телегу, гончар поволок коня под уздцы. Причём так торопился, что копытное едва поспевало.

Ворота дома преградили путь. Здесь и поджидал мастера Недомыка. Парень легко отворил тяжёлую воротину, а затем помог разгрузить телегу. Вот тут-то мастера и посетила опрометчивая идея взять паренька в помощники. Дело в том, что вымешивание глины – процесс трудоёмкий, энергозатратный, требует больших физических усилий и невероятно нудный. Зато для него не нужен никакой навык. Почему бы не поручить эту работу другому? Да и есть очень хотелось. Вот гончар и решил доверить сей неблагодарный труд Ждану. К тому же парень согласился работать за еду, а что может быть лучше дармовой рабсилы? Мастер завёл работника в мастерскую, уставленную высыхающей и уже готовой продукцией по самый потолок. Задачу для подмастерья поставил чёткую и ясную, как утро в Сахаре: всю глину, что привёз, бросить в бадью и мешать. При каждом слове Недомыка кивал и счастливо улыбался. В душе гончара прозвенел колокольчик тревоги. Ему бы прислушаться к настораживающему звуку, но так хотелось есть, что мастер не обратил на предупреждение никакого внимания. Единственное, что сделал, – дождался, пока помощник закидает всю глину в бадью, и указал, сколько воды надо залить. После этого удалился глушить крики взбесившегося от голода желудка.

Никогда в жизни он так быстро не ел. А челюстями лязгал столь сильно, что деревянная ложка треснула. Желудок получил всё, что хотел, и дал отбой организму. Конечности наполнились приятной тяжестью, голова слегка закружилась. Жутко захотелось спать. Но мастер героическими усилиями не дал телу взять верх над духом.

Гончар сытым шагом вошёл в святая святых. Затуманенные приятной негой мозги не сразу отреагировали на несоответствия. Понадобилось минуты две, чтобы понять, что что-то не так! Вроде работник вовсю мешает глину, аж раскраснелся и заляпался до ушей, но… И тут мастера словно по голове кувшином с первачом ударили. Аж в глазах поплыло. Работник перемазался в коричневой глине! Не в голубой, а в коричневой. В коричневой, а не в голубой.

Мастер ошарашено посмотрел в бадью. Удивительно, но там тоже оказалась коричневая глина, да ещё со стебельками травы. Гончар оглянулся. Мастерская примыкала к дому, но выход на улицу имела отдельный. Рядом с дверью раскинулась широкая яма, у края которой валяется лопата. Расстаравшийся дурень взял глину отсюда и вместе с дёрном бросил в бадью с бесценным материалом.

– Что это? – цепенея от ужаса, спросил работника мастер, перст указал на яму.

– Ну, эта… – начал Недомыка и пояснил, что если смешать два сорта глины, то каждое изделие получится со своим особым, неповторимым составом, а травка добавит узорности и стильности, что повысит конкурентоспособность товара на международном рынке.

Мастер стоял в остолбенении минут десять. Отделить один сорт глины от другого теперь невозможно. Значит, все мечты и чаянья пошли прахом. А этот дурак продолжает улыбаться как ни в чём не бывало, словно насмехаясь над его горем.

Никогда в жизни ни до, ни после в Недомыку не летело столько домашней посуды, шрапнели и грязи. Последняя была ещё и в словесной форме. Мастер – тощий и слабосильный мужичок – гонялся за ним с шестиведёрной бадьёй наперевес по всей мастерской, а после по двору и селению. Благо силы оставили, и Ждана минула участь свиньи. Но шрапнель оставила на теле множественные мелкие царапины, а глина – неопрятные пятна на штанах подозрительного цвета. Карьера Великого Гончарных Дел Мастера закончилась в начале начала.

Последним, кто неразумно принял Ждана на работу, оказался кузнец. В результате трудовой деятельности мастер заработал профессиональную болезнь – глухоту, поэтому не слышал последние новости. В кузне работа очень тяжёлая, требуются крепкие телом и здоровьем подмастерья. Недомыка подходил к этой работе лучше кого бы то ни было. Как раз за помощью подъехал купец, у которого конь захромал. Кузнец осмотрел каждое копыто. Оказалось, что внимания требует лишь правое переднее. Мастер стал спиной к горну, зажав копыто между ног.

– Дай мне подкову, – попросил он подмастерье.

Недомыка логично рассудил, что лучше использовать раскалённую подкову, она-де намертво прирастёт к копыту, даже гвоздей не понадобится. Естественно, сам он взял подкову из горна клещами, горячо ведь. Кузнец потянулся за железякой, не глядя. Ждан, конечно, засомневался, может, стоит сказать, что подкова раскалённая. Но его разум произвёл сложный анализ ситуации. Результатом явилось следующее умозаключение: кузнец постоянно работает у огня, его руки закалились и жара не чувствуют, а стало быть, зачем его лишний раз предупреждать?

Пальцы мастера сомкнулись на раскалённом металле. Ни разу в жизни Ждан не слышал, чтобы мужик так громко визжал по-бабьи, и чтобы баба так ругалась по-мужски. Напуганный криками кузнеца конь дал деру, раскидав стоящие на пути телеги и расшвыряв вышедших из домов на крики людей. Кузнец, оторавшись, схватил молот. Ждан ринулся из кузни с такой скоростью, что обогнал несущегося во весь галоп испуганного коня. И это если учесть, что фора у копытного была приличной. Видели бы вы глаза животного, когда Недомыка пронёсся мимо, едва не сшибив жеребца мощным воздушным потоком. Так завершилась производственная деятельность разнорабочего с крохотным, можно сказать никаким, стажем работы в населённом пункте со звучным названием Мастера.

Где-то к середине ночи, когда луна высоко поднялась над верхушками деревьев, в голову забрела одинокая мысль. Недомыка, занятый бегом и страхом быть отоваренным молотом, поначалу её не заметил. Но мысль оказалась упрямой и пробивалась в сознание до тех пор, пока на неё не обратили внимания.

– А почему бы не отдохнуть? – предложила она.

Нога оставила в почве глубокий след, а колючки кустарника, в который Недомыка влетел по причине незнания принципов инерции, длинные царапины и небольшие дыры на одёже. Выбравшись из негостеприимного места, Ждан прислушался. Вроде никто не гонится. Да, точно, никто. Только слышен звон от ударов металла о металл и визгливые крики. Что конкретно кричат, не разобрать: даже в ночной тиши леса звуки разносятся недалеко.

Любознательность заставила Ждана пойти на шум. Деревья двинулись навстречу, слова вскоре приобрели чёткость, понятную форму и грубый оттенок.

– Отдай копье, Ёрш! – орал кто-то хриплым голосом.

– Ёжика тебе в глотку, а не копье! – раздалось визгливо.

Дальше снова послышался звон металла. Если кто не в курсе, то слово «копье» означало в стародавние времена не только оружие колющего типа, но и деньги, как «рыжьё» на нынешнем жаргоне означает золото.

Перед Недомыкой разыгралась следующая картина: вокруг широченного дуба на небольшой поляне стоят пять молодцев разной степени оборванности и крепости, а к стволу прижался эдакий рыжеволосый сморчок подросткового возраста, четырнадцатилетней наружности. Сам щуплый, тощий, одежонка паршивенькая, сапоги поношенные, глаза злые, а на конопатой роже с задранным носом высокомерие, как у стада верблюдов. Губы – тонкие, сжаты в узкую полоску, в правой руке – длинный, слегка загнутый нож. Им-то он и пытается отбиться от нападающих. Если бы не дуб за спиной и природная резвость, его давно бы прирезали. Но нападающие, очевидно, тоже не в первый раз беспределят. Двое стали заходить с боков. Жить парнишке осталось не больше минуты.

– Чё это вы тут делаете? – задал сакраментальный вопрос Недомыка.

Шесть лиц обратилось в его сторону: пять – с удивлением, одно – с надеждой.

– Вали отсюда! – рявкнуло пять глоток.

Ждан впал в задумчивость. Его внимание привлёк правый сапог: на носке видна небольшая дырка, что требует вмешательства. Вот он и решал, вмешиваться или нет. Пятёрка восприняла это по-своему. Двое остались у жертвы, а трое с нехорошим выражением на лицах направились к Недомыке. Тот заметил угрозу вовремя – когда острия ножей упёрлись в шею и грудь. Лунный свет заиграл на клинках, что сыграло роковую роль в жизни злодеев. Недомыка с детства был падок на всё блестючее, блестящее и отбрасывающее отблески.

– Ух ты! – сказал он и схватил один из ножей за лезвие.

С такой наглостью разбойникам встречаться не приходилось. Поэтому двое удивлённо замерли с раззявленными ртами, а третий попытался вырвать нож. Но легче отобрать чекушку у алкаша: Недомыка вцепился в цацку мёртвой хваткой. Коллеги товарища по опасному бизнесу попытались вмешаться в процесс возвращения материальной собственности. Не получилось. Тогда они решили прирезать наглеца. Однако последний вертелся ужом, пытаясь отстоять понравившуюся игрушку, и в результате порезы появились у кого угодно, только не у Ждана. Но случилось непоправимое: разбойник, у которого пытались отобрать имущество, резко дёрнул нож на себя и таки вырвал оружие. Отточенное лезвие с лёгкостью разрезало кожу на ладони Ждана.

– Дурак! – плаксиво крикнул Недомыка.

Его кулак метнулся к лицу ворога. Тот не успел отреагировать. Стыковка «кулак-харя» прошла успешно, и несчастный обладатель лица улетел в неизведанные дали кустарникового пространства. Только подошвы мелькнуть успели. Его сотоварищи, слегка травмированные предыдущими действиями, кинулись на Недомыку, ни разу не подумав, и на поляне ещё на пару дураков стало меньше. Оставшиеся оказались неробкого десятка и с напрочь отсутствующими мозгами. Тому, кто заходил справа, удалось резануть плечо Недомыки, за что ему пожаловали титул «Лучший пилот Руси» с целованием дерева и разбрасыванием зубов по всему лесу, а второго понизили в должности, причём в прямом смысле, забив в землю по самые ноздри. На этом инцидент оказался исчерпан. Ждан посмотрел на потерпевшего.

– Чё уставился? – вежливо поинтересовался тот, задрав нос. – Я тебя просил вмешиваться? Сам бы справился.

Малец поправил лохмотья, пара шагов, и он склонился над вбитым в землю нападавшим. Быстрый осмотр, недовольная гримаса, и малец подскочил к Недомыке.

– Дурень! – заорал он в лицо Ждану так, будто старался докричаться до его разума. – Как теперь его обыскивать? А других зачем расшвырял? Чё их теперь, по всему лесу искать?

– Для чего? – тупо спросил Ждан.

Губы мальца скривились, будто собрался плюнуть.

– Чтобы деньги забрать! – заорал он ещё громче. – Дубина!

– А-а-а.

Ждан попытался вытащить находящегося в бессознанке погребённого, схватив за голову. Шейные позвонки угрожающе захрустели.

– Ты ему так башку оторвёшь! – возмущённо заорал малец.

– Да? – спросил Недомыка, что вызвало со стороны спасённого удивлённое фырканье. Но добил мальца вопрос: – А чё, голову обыскать нельзя?

– Приторчень4! – бросил малец и пошёл в темноту.

Недомыка постоял над вбитым, как у надгробия, словно прощаясь и провожая товарища в последний путь.

«Пирог с онучами! – пронеслась в голове страшная мысль. – А ведь на дворе ночь, вокруг тёмный лес, и если сейчас не последует за ушедшим, то останется один!»

Пришлось догонять. Но споспешествовал он слишком рьяно. В результате в темноте, да ещё в кустах, налетел на чью-то спину. Спина улетела в зелень, а дальше последовал такой набор слов, от которого листва свернулась в трубочку, как в пожар. Стоило выйти на дорогу, как Ждан лицом к лицу столкнулся с пострадавшим. Последний продолжил грубую речь, говорил громко, ярко, сочно, показывая своё пролетарское происхождение, высокий филологический уровень, богатое знание жестов и па. Слова лились витиеватой лентой железобетонного характера, что не могло не вызвать со стороны Ждана ответной реакции: раскрытого на всю ширину рта, вываливающихся от удивления глаз и стремительного окатарсивания до полной нирваны.

– Фраер полированный!!! – в последний раз взвизгнул малец, и пошёл по дороге.

Нирвана дело приятное, поэтому Недомыка очнулся, когда мальца и след простыл. Ситуация едва не повторилась, но у парнишки оказались хорошая реакция и дар прогнозирования ситуации – он вовремя отскочил. Правда, при этом наделся рваниной на сучок некогда растущей над обочиной ветки. А поскольку малец оказался в несколько взведённом состоянии, то рванулся со всей дури. Дури оказалось много, даже с избытком. Послышался треск, и рванина разошлась от горла до пупа. Снова последовали тяжеловесные слова, под грузом которых даже слон раскатался бы до состояния камбалы.

– С тебя кафтан! – нагло заявил малец. – Гони копье, а то сейчас прирежу!

Недомыка отдал ему все деньги, которые родители дали в дорогу. Малец, осмотрев куш, горько вздохнул, лицо повернулось к небесам, губы задвигались, произнося молитву в несколько своеобразной форме. Отговорившись и отведя душу, он продолжил движение. Недомыка тенью пошёл следом.

В темноте слышались только их шаги. Подросток неоднократно останавливался, прислушивался к ночным шорохам, но ничто не нарушало умиротворения. Тогда он шёл дальше. Недомыка тоже останавливался, но только для того, чтобы почесаться и понаблюдать за действиями товарища. Для него каждое движение – как откровение. На всякий случай он даже его повторял.

Ночь близилась к концу, а ничего так и не случилось. Но глупо полагать, что несчастье о них забыло. Первым мечущиеся между деревьями тени заметил малец. Естественно, предупреждать о них товарища не стал: призраки-то похожи на волков. Причём зверушки явно голодные, иначе не преследовали бы их битый час. А значит, наверняка нападут. Чтобы не сожрали обоих, товарищем можно пожертвовать. Надо только оторваться от приставшего незнакомца. Малец перешёл на бег. Но Ждан рванул за ним с места, как бешеный заяц.

Волки звери стайные, по крайней мере, осенью и зимой, поэтому жертве обычно показываются только загонщики. Естественно, два путешественника побежали в нужном зверью направлении. Осталось дело за малым. У зубастых уже и слюна от предвосхищения лакомства закапала. Но! Когда из кустов навстречу людям выскочила четвёрка здоровенных самцов, мальца с испугу прихватила медвежья болезнь. Он, как и полагается, присел. Недомыка, бежавший позади, не понял, куда исчез коллега. Голени обо что-то сильно ударились.

Поскольку бежал со всех ног, полет оказался долгим, а падение мягким: упал на двух волков, бегущих в центре засадного полка. Причём рухнул на них, как рестлер на противника. В результате оба зверя оказались в нокауте. Два других не сразу поняли, что произошло, и потеряли драгоценные секунды. В это время команда загонщиков добежала до мальца. Тот, даже отвлечённый недугом, попытался от них убежать, комментируя действия громкими беспорядочными криками. Недомыка, поскольку ничего подходящего под рукой не оказалось, с испугу схватил бросившегося на него правофлангового волчару за передние лапы, и в два рывка раскрутив зверя до сверхзвуковой скорости, швырнул в загонщиков. Гулко хрустнуло, взвизгнуло, и на дороге оказались лишь два шерстистых коматозника и Недомыка. Левофланговый зверь из засадного полка попал под горячее тело коллеги по охоте, когда тот под руководством человека пытался пройти сверхзвуковой барьер. Стоит ли говорить, насколько далеко он улетел. Но куда делся ещё один участник событий?

Недовольная рожа высунулась из кустов.

– Зря вмешался, – высокомерно заявила она. – Я бы сам справился!

Ждан на радостях схватил мальца и прижал к груди. Малец заорал не своим голосом, поскольку показалось, будто попал под гидравлический пресс. Благо крепыш вовремя унял души прекрасные порывы. Ноги спрессованного снова коснулись земли.

– Болван! – рявкнул малец в лицо товарищу.

Тот лишь улыбнулся. Подросток попытался обыскать коматозников, но потом спохватился – откуда у зверья деньги?

– Всю неделю непруха. И так весь год от момента рождения, – буркнул он. – Ну, чего стоишь? Пошли уже. Кстати, меня Ершом кличут.

– Угу, – сказал Ждан.

Ёрш тут же ощетинился.

– Что – угу? Тебя как зовут?

– Жданом. Но добрые люди Недомыкой прозвали.

– Недомыкой? Добрые люди?

Ёрш согнулся в припадке смеха.

– Я тоже добрый. Ладно, пойдём, Придурок, Растопыря, Приторчень, Дебила Кусок. Ну как, нравятся прозвища?

– Гы-ы-ы, – ответил Ждан и часто закивал.

И два почти товарища продолжили путешествие по дороге.

Ночь вскоре уступила место утру. Небо, словно очнувшаяся ото сна девушка, разрумянилось, заулыбалось нежной теплотой ясного осеннего дня, игриво сдвинуло бровки-дуги пролетающих облаков, природа защебетала радостными голосами птиц. Лес ожил, пугающие тени исчезли, страх покинул душу. И именно в этот прекрасный момент наши герои вышли к городу.

Словенск встретил невероятным шумом и сутолокой: хлеборобы, ремесленники, торговцы на телегах, купцы на повозках, требующие беспрепятственного проезда, и просто ещё не ложившийся люд образовали на улицах сплошной голосящий поток. Недомыка, ни разу не бывавший в городе, испытал нечто наподобие культурного шока, особенно после того, как его облили словесными помоями одновременно сразу несколько извозчиков, под телеги которых он едва не попал. В результате образовалась пробка. К возничим присоединились пассажиры и даже лошади. У последних нервная система оказалась не лучше, чем у хозяев. Ударов копытами удалось избежать с трудом. Благо Ершу не впервой, он быстро сориентировался: Недомыка и рта не успел закрыть, как оказался в харчевне.

Но беда не дремала. Стоило примоститься за столом, даже заказ сделать не успели, как на них обратила внимание недосинь. Кто не в курсе, недосинь – это человек в единственном или множественном числе, состояние алкоголизации которого приблизилось к порогу отключения сознания, но не перешло его. Мозги при этом уже находятся в анабиозе, но тело ещё функционирует. Такие люди часто становятся агрессивными, ищут всевозможные приключения на разные части тела, совершенно не понимая, что при столь сильном опьянении справиться с ними не составит большого труда. Однако болевой порог у подобных представителей алкогольной братии, как правило, сильно изменён, и чтобы их вырубить, приходится очень постараться. Последствия старания выражаются в разрыве связок, переломах, сотрясении остатков головного мозга, исчисляются количеством выбитых зубов и кровоподтёков. Естественно, когда похмелье проходит и наступает болезненная трезвость, недосинь начинает каяться, бить себя в грудь копытом и обещать, что они больше никогда. Но надо же отметить переход к трезвому образу жизни? А как это сделать без медовухи или вина? И ситуация повторяется. Примерно на таких и напоролась наша несчастливая двойка.

Уставшие путники присели за стол. Поверхность устлали крошки в несколько слоёв, между которыми что-то разлито в качестве клея. И пока клей был жидким, в нем утонуло с десяток тараканов-самоубийц. Их лапки до сих пор торчат из непроглядной туманной зелени. Несколько живых собратьев споро бегают рядом. То ли это спасательная операция, то ли просто поесть выползли. Пол и стены харчевни тоже не отличаются чистотой, но всё-таки более ухожены. Особенно пол. Оно и понятно: ведь по нему некоторые гости ходят руками и даже лицом. А кому приятно испачкаться?

Ёрш покопался в хламиде. В руках мелькнуло несколько медных монет. Словно из-под земли выскочила дородная тётка в грязном переднике поверх богато расшитого атласного сарафана. Взгляд впился в наличные.

– Здесь медяки не принимают, – с презрением сказала она.

Ёрш нехорошо зыркнул на бабищу, губы скривились то ли от желания плюнуть, то ли от собирающегося сорваться с уст ругательства. Но он не успел.

– Гля, не ндравится! – крикнул пузатый мужик, расположившийся за соседним столиком с семью такими же «крепышами». – Ишь, морду кривит. Понаехала тут всякая нищета-лимита.

– Ты чё-то булькнул, сортир неструганный? – крикнул ему Ёрш.

Пьяный – как ядерный реактор в аварийном состоянии, очень нестабилен, поэтому легко переходит из добродушного расположения духа в агрессивное. Особенно если по натуре хамло. «Здоровяк» обернулся к товарищам.

– Вы слышали, господа? – заорал он так, будто коллеги по алкогольному уик-энду находятся от него на другом конце города. – Какие-то приезжие клоуны смеют элиту города похабными словами поносить!

Ёрш нагло фыркнул и подлил масла в огонь:

– Элита – это порода свиней, что ли, новая?

Мужики разом побагровели. Ёрш, чувствуя, что сейчас будут бить, и возможно, табуретками, спрятался за Недомыку. Задвигались лавки, опрокинулся стол. Ревущая восьмёрка ринулась на лимиту. Ну как ринулась? Сбивчиво заковыляла, путаясь в ногах. Недомыка, ни разу в драках не участвовавший (случай в деревне Мастеров не в счёт), дождался, пока не прилетело. Мир полыхнул китайским салютом, пол больно ударил по спине и затылку. Носок чьего-то сапога впился в ребра справа, а кулак чьей-то руки заехал в глаз слева. Так бы и забили до смерти, если бы мудрый организм не включил режим защиты.

Ждан вскочил, не коснувшись пола руками. Видел он плохо, поэтому наносил удары куда придётся. Куда придётся полетели в стороны, как от эпицентра взрыва килотонной бомбы. Некоторые упали на соседние столики и даже стойку. Материальный урон в виде поломанной мебели, разбитой посуды и разлитой медовухи заставил присоединиться к драке остальных посетителей. К тому же лимиту никто никогда не любил, и дело приобрело нехороший оборот. Для местных. Они же не знали, что человек может обладать столь огромной силой, да ещё уходить от всех ударов, словно заранее о них зная. Правда, Недомыке это удавалось лишь потому, что его пару раз приложили по голове лавкой, отчего перед глазами поплыло, а харчевня закружилась, как в вальсе. Он же, пытаясь хоть как-то сохранить равновесие, вынуждено переставлял ноги. Над головой свистели лавки, кувшины, тарелки, и даже кто-то пролетал не раз, но достать его не могли. Кулаки же Ждана всегда попадали в цель, даже если это была балка. Пальцы крепко хватали, выкручивали, ломали, а руки перекидывали через плечо, бедро, голень, стопу и даже фаланги. В результате харчевня превратилась в нежилое помещение, требующее закрытия как опасное для проживания. Только покинуть его жильцы уже никак не могли. По крайней мере в течение нескольких ближайших часов, поскольку утратили все способности к движению.

На этом бой с городскими закончился. Почти. Дело в том, что шум услышали дружинники, прибежавшие на образовавшуюся рядом с харчевней пробку. Они быстро навели порядок: растащили техсредства, установили последовательность движения, дали по зубам особо возмущающимся беспределом правоохранительных органов. И тут раздались звуки хаоса из питейного заведения, куда они и поспешили. Недомыка по слепоте душевной и физической принял их за новую партию элиты из подворотни. Поэтому первые дружинники присоединились к распростёртым на полу посетителям. Остальные – опыт не пропьёшь! – скоординировав действия, нанесли превентивный удар столовой мебелью по голове крепыша, и Недомыка словно в тёмный колодец ухнул.

Глава 2

К тому времени на Руси, благодаря действиям пришедшего к власти князя Слава и его дружины, наступили спокойные времена. Кощей Бессмертный «сыграл в музыкальную шкатулку», по причине порчи скобяного изделия, именуемого иглой. Инфаркт миокарда наступил так быстро, что несчастный даже валерьянки себе накапать не успел. Змея-Горыныча укоротили сразу на три головы. Расчленёнку устроили богатыри из дружины князя Слава. На Ягу совершили два покушения. Во время первого добрые люди подпилили метлу, которой бабулька пользовалась во время полёта в ступе. Несчастная старушка, дабы не столкнуться с птицей и уйти на вираж, слишком сильно махнула предметом хозяйственного обихода и древко переломилось. Ступа вошла в штопор, а исправить ситуацию было нечем. Посадка прошла в нештатном режиме. Старушка выжила и, как могла, дохромала до избушки, где несколько недель залечивала раны различными зельями.

Народ прознал, что катастрофа не принесла нужного результата. Пришлось действовать нетрадиционными методами, то бишь через убивца. Но возникла проблема: взрослого бабка к себе не подпустит, почует за версту5, а даже с такого расстояния ни одна стрела не достанет, зато Яга ещё как. В смысле колданёт – и здравствуй, кладбище! Потребовался нестандартный подход. Выбор пал на подрастающего Жихарку, отличающегося дерзостью, некоторыми зачатками интеллекта и силой. Он и взял грех на душу.

Бабульке уготовили жуткую участь запеканки. Дело было так: пацан прикинулся работником богадельни – средневекового собеса – и поведал, что князь выделил Яге пенсию в размере семи серебряных в год. А поскольку, когда он приходил в прошлый раз, её дома не застал, пришлось бросить монеты через трубу в печь: там сохраннее будут и ни один вор не догадается покопаться в углях, а тем более залезть в огонь. Новость оказалась столь радостной, что отшибла бабке последние мозги, изрядно тронутые склерозом и проявившим первые признаки маразмом. Яга открыла заслонку печи и кочергой попыталась нащупать драгоценные кругляши в бушующем пламени. Жихарка участливо посоветовал встать на приступок, куда вытаскивают чугуны, мол, с него лучше видно. Яга с кряхтеньем последовала совету. Жихарка отскочил в сторону и нанёс бабке удар, именуемый мае-гери. Такого пенделя пенсионерка не получала никогда. Старушка пикирующим ястребом влетела в топку, где и испеклась не хуже картошки, забытой в костре пьяными туристами. Правда, первые минуты бабушка пыталась выбраться наружу, но Жихарка крепко держал заслонку, злорадно замечая, что удары кочергой о металл с каждым мгновением становятся всё тише.

Повезло только Лихо Одноглазому. Ну как повезло? До него не успели добраться. В те времена из-за Урала в европейский регион от недорода кедровых орехов и грибов перекочевало множество белок и ёжиков, носителей вируса сибирского энцефалита. Местные клещи напились крови у новых зверушек, один из них возьми да и укуси Лихо. По первах Одноглазое не обратило внимания на такую ерунду. Но инкубационный период закончился, и началось: сначала проявились признаки общей интоксикации в виде слабости, головной боли, озноба, повышения температуры. Ему бы к лекарю обратиться, но безалаберное отношение к своему здоровью привело к переходу болезни в среднюю, а затем и более тяжёлую стадию. Развились общемозговые, менингеальные и очаговые неврологические симптомы, проявившиеся в нарушении сознания, галлюцинациях, бредовом состоянии, рвоте, ригидности мышц затылка, судорогах, симптомах Кёрнига и Брудзинского. Точка невозврата была пройдена, и болезнь стремительно перетекла в кому. В ней и обнаружили Лихо рыскающие по лесу богатыри. Несчастный злодей скрючился между корнями огромной ели. Поскольку даже сейчас обнаружить признаки жизни находящегося в коме человека без спецподготовки трудно, Одноглазое посчитали мёртвым. Было, правда, предложение башку ему отстругать или осиновый кол в грудь вбить, чтобы не воскрес, но поскольку болезнь продолжалась две недели и за этот период никто от рук Лихо не пострадал, то решили, что помер злодей окончательно, иначе давно воскрес и об этом стало бы известно. К тому же марать меч о мёртвую, скрючившуюся тварь, с перекошенной рожей и жутко воняющую нечистотами, никто не захотел. А искать осину в ельнике глупо даже для дурака. Тащиться же до ближайшего осинника, а потом обратно никто желания не изъявил. На том и порешили. Так несчастный злодей, наводивший ужас на многие поколения руссов, славов, дреговичей, вятичей и различных кривичей остался умирать лютой смертью в еловом лесу. Его не тронули ни муравьи, ни мухи. Даже бактерии побрезговали вселяться в поражённое страшной болезнью и изуродованное судорогами тело. За лето и часть осени оно усохло и замумифицировалось.

Остальную пакостящую людям нечисть в результате грозных рейдов княжеской дружины перебили почти полностью. Уцелевшие схоронились в омутах, болотах, далёких буреломах и чащах. Люди облегчённо вздохнули и зажили счастливой, несмотря на новые налоги, чиновничий беспредел и притеснения набирающей силу ремесленной олигархии, жизнью. Но тогда, если что, можно было и морду власть предержащим набить, и кровушку пустить, и терем подпалить, и просто фигу показать. Поэтому находящиеся у руля власти рот на народ широко не открывали, зубов-то лишних нет, а жизни – тем паче, и предпочитали в бессильной злобе дома яриться, срывая её на жене или удачно подвернувшейся тёще. В общем, жизнь наладилась.

Но так долго продолжаться не могло. Из дремучих лесов поползли пугающие слухи: то ли какая-то иноземная пакость объявилась, то ли древняя тварина проснулась. Мол, пока жили казнённые богатырями главари нечисти, они сдерживали как-то эту мерзость, а теперь она то ли очнулась, то ли окрепла и стала набирать силу: в дальних деревнях начала пропадать скотина, потом дети, ушедшие в лес за грибами и ягодами, затем взрослые. К тому же после того, как с нежитью покончили, активизировались разбойники, что значительно размыло общую картину происшествий, поскольку не совсем понятно, кто конкретно виновен в исчезновении людей и скотины.

И наконец, произошло событие, окончательно подтвердившее самые пессимистичные предположения. Прошёл год с момента, как князь Слав и его богатыри очистили державу от зловредной нечисти. По этому поводу правитель устроил пир, пригласив весь честной народ. Герои, участвовавшие в боях, простые воины и просто охочие до дармовщинки ринулись в Словенск со всех городов и весей. И хотя большая часть столов не поместилась в тереме князя, где и произошло далее описанное событие, но зацепило даже тех, кто пировал на улице.

Итак, вернёмся к началу празднования. Честной люд, по крайней мере тот, который находился в покоях князя, ждал появления руководителя. Одни поглядывали голодными глазами на яства, другие обсуждали последние известия, третьи бахвалились подвигами, четвертые травили весёлые байки, а слушатели ржали во весь организм. Шум стоял неимоверный. Но стоило появиться Славу, как наступила звенящая тишина. Князь выделялся среди присутствующих богатырским ростом и крепким телосложением. В этот раз он вышел в простой белой рубахе, с небольшой вышивкой по вороту, чёрных штанах, заправленных в красные сафьяновые сапоги. Русые волосы – до плеч, с лёгкой сединой, прихвачены на уровне лба тонким золотым обручем. Из-под рубахи видны ножны кинжала. Князь никогда не расставался с оружием, даже в баню с ним ходил. Вслед за ним появились княгиня Всемила и княжна Златоцвета. О красоте обеих ходило много слухов, но действительность оказалась куда прекрасней, и гости умолкли не столько от появления князя, сколько от созерцания всего прекрасного, что может быть в женщине, включая ум и нежность, проглядывающие во взоре.

Княгиня вышла к гостям в длинном до пят чёрном платье, расшитом витиеватыми узорами из серебра. Фигурка у Всемилы оказалась столь чудесной, что даже у трухлявого пня при взгляде на такую красоту произошёл бы гормональный взрыв, а от восхищения захотелось упасть на колени и прокричать: «Великий Род, как прекрасно дело рук твоих!» Творец одарил княгиню длинными, чёрными как полярная ночь волосами. Свет от факелов играл на локонах, словно они из лучшего атласа. Лицо столь вдохновенно, чисто, правильно, что оторвать глаз невозможно. Губки пунцовые, чётко очерченные, будто за ними ухаживает лучший визажист мира. Брови густые, в меру широкие, реснички длинные, слегка загнутые кверху. А глазки – как два восхитительных мгновения самой романтической ночи – зовущие, томные, нежные. В них просматриваются ум, теплота, чувственность, но и строгость. Руки с длинными перстами с такой нежной светло-коричневой кожей, что хочется их целовать и целовать. Княгиня не носила украшений, словно понимала, что любая драгоценность лишь затеняет её красоту. Поговаривали, что некогда она была вилой6 (крылатый дух, сходный с русалкой), которую князю удалось приручить.

Но как ни хороша княгиня, взоры вскоре обратились к княжне, не уступающей матери в красоте. Златоцвета внешностью пошла не в мать и не в отца, будто её родители совсем другие люди. У отца волосы русые, у матери чёрные, а у княжны золотистые, слегка вьющиеся, отчего кажется, что с плеч ниспадают замершие волны. У матери глаза чёрные, глубокие, у отца стальные, взгляд колючий, требовательный, а у неё насыщенно-сапфировые, тёплые, изливающие какой-то животворный свет. Овал лица менее резкий, чем у матери, но без широкого подбородка, как у отца. Чудные золотистые брови напоминают два крохотных облачка во время восхода. Губки пухленькие, чувственные, что говорит о ранимости души и удивительной нежности. Кожа бархатная, светло-оливкового цвета. Единственное, чем пошла Златоцвета в мать, – ум и фигурка. Восхитительное кружевное платье – белое как снег – подчёркивало высокую грудь, покатые плечи и тонкую талию. Ножки при ходьбе ткань облегала так плотно, что от многочисленных взглядов не укрылись их правильность и восхитительная длина.

Княжна до сих пор оставалась незамужней, поскольку отыскать суженого для такой красавицы и умницы оказалось делом непростым. Разные конунги, фараоны, короли и прочие шейхи при виде Златоцветы теряли голову, немели и тупо пялились на её прелести, роняя слюну, что всегда вызывало негативную реакцию со стороны прекрасного пола, а уж у княжны тем более. В результате следовал отказ: чёткий, ясный и твёрдый. Князь и княгиня всегда поддерживали решение дочери, потому что раскрытый рот, текущие слюни и стеклянный взгляд – признак дебилизма, а им хотелось нормальных здоровеньких внуков, а не постояльцев дурдома с сексуальными расстройствами маньячного типа. Но вернёмся к пиру.

Князь встал у трона во главе стола, одесную – княгиня, ошую – княжна.

– Воины, – начал Слав, – прошёл год с того момента, как мы покончили с нечистью в княжестве…

– Ты уверен в этом? – громко спросил кто-то.

Воины завертели головами в поисках наглеца, бесцеремонно прервавшего князя. Повеяло лёгким холодком, быстро перешедшим в мороз. Рядом с князем из воздуха проявился призрачный силуэт. На глазах присутствующих обрёл чёткие очертания. Новоприбывший оказался очень высоким – головы на три выше князя – стариком. Лицо перекошено гримасой отвращения и злобы, единственный глаз смотрит грозно, взгляд ощущается физически, на кого ни посмотрит, тому кажется, что в тело тычется ледяное острие отточенного клинка. Губы – бордово-синие, потрескавшиеся, словно от лютого холода. Зубы темно-жёлтые, кривые, но мощные, как у коня. Подбородок выпячен вперёд, куцая бородёнка ниспадает на грудь. Волосы на голове всклокочены, на лбу – глубокие морщины. Одет незваный гость в рванье, как нищий. На левой ноге огромный деревянный сапог, на правой – обычный. Тело мощное, в плечах явно больше, чем косая сажень7. На них наброшена медвежья шкура. Пальцы правой руки сжимают кривой деревянный посох, в навершии которого сияет холодным бело-голубым светом камень.

Незваный гость окинул взглядом присутствующих. В зале собрались бывалые воины. Многие из них начали подниматься. Старик ударил посохом об пол. Камень полыхнул ослепительным бело-голубым светом. Столы, скамейки, утварь, стены покрылись инеем. Жуткий мороз заставил людей замереть. Единственными, кого не коснулась магия, оказались князь и его красавицы.

Старик перевёл взор на Слава. Правый уголок губ слегка приподнялся, оформляя едва заметную улыбку.

– Значит, говоришь, с нечистью покончено? Ты слишком самонадеян и дерзок, княже, и за это придётся расплатиться. И не только за это. Кощей был моим братом, Яга – сестрой, а Змей – дядей. Я долго думал, как тебя наказать за их смерти…

Князь потянул из ножен кинжал. Старик немного склонил голову набок. Лёгкое движение посоха, и князь словно в прорубь упал: нестерпимый холод парализовал, даже сердце едва не остановилось. Княгиня с княжной попытались кинуться к нему, но их ждала та же участь. Старик засмеялся.

– Ох и глуп же ты, князь! Неужели решил со мной силой померяться? О чём это я? Ах да, о наказании. Думал я долго. Просто убить тебя – неинтересно, да и слишком просто, а мне нужно, чтобы ты мучился, и мучился долго. Однако любые физические страдания слишком коротки, посему надо было придумать что-то эдакое. И я придумал. У тебя две красавицы, в которых души не чаешь. Потеря любой причинит невыносимые муки. Но убивать их тоже неинтересно. Хоть ты и будешь горевать, но это всё не то. Поэтому я сделаю следующее: заберу княгиню с княжной и спрячу в двух разных местах. Для того чтобы найти их и отбить каждую, тебе понадобится вся дружина. Да только на всё про всё у тебя месяц. За это время ты едва успеешь узнать хотя бы одно из тайных мест и добраться до него. А это значит, что либо княжна, либо княгиня будет предана лютой смерти. Выбор за тобой. Решай, князь!

Старик победно улыбнулся, рука с посохом поднялась. От могучего удара даже столы подпрыгнули. Полыхнул яркий бело-голубой свет, и незваный гость исчез, а вместе с ним княгиня и княжна. Воины пришли в себя, ринулись искать наглеца по всем палатам, но его и след простыл. О чём было доложено князю. Слава охватило отчаянье. Как выбрать, кого спасать, а кого оставить на погибель? Обе дороги сердцу, обе бесценны, и если одна из них умрёт, то и жить не стоит.

И всё же горе горем, а проблему надо решать. К тому же время неумолимо идёт. Стихийно организовалась креативная группа, благо пир ещё не начался и все оказались трезвыми. Празднование победы стремительно перешло в мозговой штурм. Поднялся невообразимый галдёж. Каждый отстаивал свою точку зрения и не соглашался с чужой. Едва удалось несколько драк погасить. Хорошо, что на пир требовалось приходить безоружным, а то дело могло закончиться банальной поножовщиной. Князь быстро навёл порядок и потребовал тишины. Дальше высказывались по очереди, после говорили оппоненты и выносился вердикт.

Мнения многих сводились к тому, что необходимо не искать княгиню с княжной, а найти наглого гостя, с пристрастием допросить и выбить местонахождение обеих красавиц. Но один из оппонентов данной идеи трезво заметил, что если незваный гость может так просто исчезать и появляться, то на его поимку потребуется море времени и пара озёр в придачу. А этого у них нет. К тому же неизвестно даже имя злодея. Такая простая мысль никому в голову не пришла. Ведь прежде чем кого-то искать, необходимо узнать хотя бы его имя! Наступила гробовая тишина. Никто не смог припомнить незнакомца. Да и как вспомнить, если не знаешь? Закручинился князь. За истекший час, пока совещались, показалось, что минуло не меньше недели.

Вдруг послышались одинокие шаги и стук палки о каменный пол. В зал вошёл могучий старец в белых одеждах. Волосы выбелены годами, ниспадают на плечи, глаза давно утратили цвет, но в них проглядывает несгибаемая воля. Борода седая, до пояса, приглажена гребнем. Лицо – посечено морщинами, как горный хребет трещинами. Нос орлиный. Пальцы крупные, не по возрасту крепко вцепились в отполированный до блеска посох.

Присутствующие зашептались при виде посетителя. Последний окинул зал требовательным взглядом, и гостям словно рот кляпом заткнули. Голова повернулась к князю.

– Хочешь узнать имя незваного гостя? – без предисловий начал старец. – Так знай, что к тебе зашёл не кто иной, как Верлиока.

– Но ведь он, по слухам, одноногий, а этот на двух пришёл, – перебил один из витязей.

Старец кивнул.

– Верно, но это несущественно. Важно то, что раньше Верлиока был простым злодеем, а сейчас с ним даже Кощей силой потягаться бы не смог. Ты вот что, князь, ищи княгиню.

– Но как же… – начал Слав.

Старик поднял руку, призывая к молчанию.

– Дослушай! Для вызволения каждой тебе понадобится дружина, но, как сказал Верлиока, обеих спасти не успеешь. Поэтому пусть княжну спасают богатыри. Пообещай тому, кто её спасёт, руку и сердце дочери. Она ведь давно на выданье, да и помощник тебе не помешает, княжество-то растёт и ширится. Так что убьёшь этим двух зайцев. А где искать свою любушку, сам узнаешь.

Сказав это, старик исчез. Это был сам Белобог. Разрешение на его вмешательство в ход событий выдал его кровный противник – Чернобог, дабы чаша Зла не перевесила чашу Добра. Во всем нужен баланс, на чём настоял Род.

Присутствующие зашептались. Лицо князя просветлело. Теперь можно в путь отправляться. Но сначала… По всей Руси бросили клич, согласно которому тот, кто выручит княжну из плена Верлиоки, получит не только её руку и сердце, но и половину княжества: Слав хотел сильнее подогреть интерес к спасательной операции, ведь дочка одна и потерять её из-за какого-то пустяка не хочется, даже если этот пустяк – половина княжества. Эх и кинулось же всякое разное на дармовщинку. Но князю этого показалось мало. В результате из подвалов, да холодных, выпустили лиходеев, осуждённых за не очень тяжкие преступления, с целью кровью смыть позор, заслужить прощение и показать лояльность к власти. Конечно, им ни о каком полцарстве не говорилось, и княжна в жены не обещалась. Только свобода.

Первым на просьбу выручить прекрасную княжну из беды откликнулся Удал. Имена в прошлом давали не просто так, а со смыслом. Удал – от слов «удалой», «удачливый», «лафистый» 8 парень. Ему начало вести уже в утробе матери. На селение, в котором жили его родители, напали обры: злобное племя кочевников, видевших смысл жизни в убийствах и издевательствах. Вырезали всех жителей. Его матери достался удар мечом в живот. Не умерла она чудом. Трое суток бродила по лесу и вышла к одному из селений, до которого обры не добрались по причине удалённости от дорог.

Силы подошли к концу, несчастная упала на руки одного из жителей деревни. Это произошло рядом с домом повитухи, которая только что вернулась с одних родов и была приглашена на другие, да задержалась. Бабка осмотрела женщину. За свою жизнь она видела всякое, но такого… Судя по ране, беременная должна была отдать Роду душу, как только меч пронзил тело. Если бы вдруг она после этого выжила, то Смерть пришла бы за ней спустя полчаса-час, и это в случае полного покоя и наложения тугой повязки. А женщина, судя по запачканной и рваной одежде, плутала по лесу больше суток. К тому же до ближайшей деревни полдня пути, но повитуха только что оттуда пришла и ни о каком нападении не слыхала. Значит, несчастная могла прийти из другой деревни. Но добираться до неё почти двое суток, что при такой потере крови невозможно. Удивительное на этом не закончилось. Рана оказалась немного ниже пупка, но в животе что-то шевелилось. Бабка подумала, что примерекалось, потому как плод при таком ударе выжить не мог. Движение повторилось, и сомнения развеялись. Повитуха решила, что роженицу всё равно не спасти, так хоть ребёнок выживет.

Удал появился на свет через кесарево сечение. Даже первого взгляда было достаточно, чтобы понять, что мальчонка вырастет в красавца: он родился крепеньким, коренастеньким, с небольшой копной каштановых волос, серо-зелёными глазами, с идеальными пропорциями лица и тела. Мать на несколько секунд пришла в себя, увидела кричащего младенчика, улыбнулась и отдала Роду душу. Повитуха назвала ребёнка Удалом.

За какое бы дело он ни брался, всё получалось и спорилось, крутилось и вертелось, двигалось и перемещалось, бежало и неслось, прыгало и подскакивало. Удал вырос в могучего парня, на которого можно не только положиться, но и сделать удачную ставку. Именно поэтому счастливчик стал самым несчастным человеком. Да, спасать других – приятно, выигрывать любой спор – здорово, выходить из каждой драки победителем, а из воды сухим – замечательно, но когда вышеперечисленное даётся без труда, то быстро приедается, и схватки не горячат кровь, адреналин на нуле, и удовольствия никакого. И пошёл он искать сложное дело по своим силам и удаче, вдруг что по пути приключится. И приключилось. Сначала в городе Ловати в тёмном переулке наткнулся на группу лиходеев числом в девять рыл, занимающихся экспроприацией личного имущества у одинокого гражданина – парня лет двадцати пяти, астенического сложения, с умным интеллигентным лицом, карими глазами, длинными русыми волосами, собранными в хвост, и в простой одежде: серых штанах, лаптях и белой рубахе. Поверх левого плеча наброшена тесёмка котомки. Удал вышел из-за угла как раз в тот момент, когда парня прижали к стене и ради развлечения собирались прирезать за то, что, видите ли, в его котомке ничего интересного не нашли, только какие-то свитки, а карманы не содержали даже медной монетки, поэтому единственное, чем можно поживиться, – это жизнь. Мимо такой ситуации Удал пройти не мог.

Лиходеи приняли его за безобидного дурачка, за что лишились не только зубов, но и идеальной целостности костей. А парочка особенно наглых отправилась в короткое путешествие к Ящеру – заведующему Навью, то есть адом. Спасённый поблагодарил за помощь. Так Удал познакомился с Велимудром, невероятно умным и начитанным парнем. Решили путешествовать вместе.

Судьба занесла в Козлинск. Там как раз начался показательный суд над вором по имени Ловкач. Действо происходило на главной площади города. Обвиняемого привязали к позорному столбу. На вид ему только что исполнилось лет двадцать. Красная рубаха, расшитая петухами, оказалась порвана на правом плече и замызгана так, будто его на животе протащили по земле. Такими же оказались и штаны. Да и сапоги не уступили им по чистоте. В глазах, чёрных как душа Джека Потрошителя, проглядывало лёгкое беспокойство. Но в лице, слегка вытянутом и в оспинках, ни грамма страха. Под правым глазом обозначилась синяя припухлость. Верхняя губа разбита, небольшая ранка уже покрылась корочкой. Парню досталось, но не смертельно. Двое друзей подошли к толпе, присмотрелись к действу.

Оказалось, что суд, а точнее судилище, проводится с грубыми нарушениями процессуальных норм, без адвоката, свидетелей со стороны обвиняемого, и вообще подсудимому даже последнего слова не предоставили. Прокурор говорил умно, красиво, обличительно, используя тонкие метафоры, яркие эпитеты, ёмкие гиперболы, а также параболы, биссектрисы и даже синусоиды. Зрители слушали, открыв рот и выпучив глаза. Прокурор вошёл в раж, ощущая, что сегодня его день. Но не повезло. Велимудр, принявший на себя роль вольнонаёмного адвоката, попросил представителя правоохранительных органов ознакомить с разбираемым делом. Оно оказалось шито белыми нитками и немного с душком. По ходу выяснилось, что подсудимый якобы виновен в соблазнении дочки мэра города – тощей, высокой и усатой бабищи, на которую и хряк посмотрел бы с отвращением. За что ему, не хряку, а Ловкачу, вменялись семь смертных грехов, изгнание евреев из Египта, десять покушений тысячелетия, изобретение поз Камасутры, причём всех, поддержка движения басков в Гешпании, разжигание арабо-израильского конфликта, участие в Варфоломеевской ночи на стороне гугенотов в Хранции и то, что он явился первопричиной великого переселения народов. Но последней каплей, на что больше всего напирал прокурор, оказалось воровство каравая из пекарни.

Велимудр включился в процесс. Его речь отличалась фигуральностью, модернизмами, аутентичностью, неопровержимостью в доказательствах и несокрушимой логичностью. В результате все обвинения сошлись на прокуроре и судье. Как говорится, время собирать камни закончилось, настало время камни бросать. Толпа воспользовалась представившейся возможностью в полной мере. Прокурору и судье пришлось стремительно ретироваться. Ревущая толпа устремилась за врагами рода человеческого, а Удал отвязал от позорного столба невиновного. Так сошлись судьбоносные линии троих счастливчиков, много раз попадавших в сложные ситуации, но всегда из них выкручивающихся, в том числе благодаря неожиданно подоспевшей помощи. Им было суждено прибыть на пир, оказаться в зале, который посетил Верлиока, и первыми предстать пред очами князя в качестве кандидатов на поиски княжны.

За всех говорил Велимудр, что расположило князя к троице. Им выдали крупную сумму на дорожные расходы и лучших коней. Удачники сначала отправились на рынок, где приобрели новенькие кольчуги, шлемы, мечи, дорожные плащи, провиант и лишь после устремилась на поиски.

Кони неслись по улицам города, как метеоры. И тут Удал заметил бабульку, согнувшуюся под тяжестью огромных корзин. Сочувствие и жалость заставили натянуть уздцы. Конь встал как вкопанный. Удал легко спрыгнул на землю рядом со старушкой. Та с испугу всплеснула руками, и всё, что было в двух огромных корзинах, взвилось в воздух. Удал кинулся на подмогу. Друзья тоже спешились. Ловкач даже успел поймать падающие на землю яйца. Ни одно не разбилось.

– Что ж вы, матушка, с таким грузом и без помощника? – спросил Удал.

Бабулька приложила ладошку к уху.

– Чего? Говори громче.

– Я говорю, – заорал ей в ухо Удал, – почему такие корзины сами тащите, неужели помощника нет?

Старая всплеснула руками.

– Одна живу, так что помочь некому.

– А бабка-то издалека, – сказал Велимудр.

– С чего ты взял? – поинтересовался Ловкач.

– Видишь на лаптях подсохшую землю? Такую в городе и в ближайших окрестностях не найдёшь. На платке – паутинка, а к ней листок липы прицепился. Причём уже завял, но засохнуть не успел. Значит, женщина не из дому вышла, где при её возрасте всегда натоплено, тогда лист наверняка бы полностью высох, да и стряхнула бы она его. Отсюда вывод, что шла через лес, и долго, раз листок так завянуть успел. Да и пахнет от неё хвоей и травой. А ты принюхайся к горожанам. От них разит чем угодно, только не лесом.

Удал всё слышал, поэтому не мог не поинтересоваться у старушки местом её проживания.

– Так ить в лесу живу, – ответила она. – Я ж травница. В город всякие снадобья приношу, а обратно – еду и разные мелочи бытовые.

– Тогда мы тебя проводим, – сказал Удал.

– Но… – попытался вмешаться Ловкач.

Удал улыбнулся другу.

– Ничего, успеем.

Взгромоздили они бабку на одного коня, на второго корзины с припасами, третьего в поводу повели и двинулись к городским воротам. А на улицах – суета. В домах двери хлопают, калитки лязгают, жены орут, дети плачут, тёщи обличают. Кому не хочется жениться на княжне, есть на золоте, спать на лебяжьем пухе? Вот мужики и засуетились. Одни бежали в княжеские покои, чтобы встать в очередь, получить довольствие и начать поиски, а другие уже спешили покинуть город. На дорогах возникли длинные пробки, зазвучала ругань, началось рукоприкладство и членовредительство. Правоохранительные органы в лице дружины едва успевали гасить конфликты и штрафовать за нарушение обчественного порядка в одном месте, как их участие требовалось в другом. Но троице повезло: они покинули город до появления транспортного коллапса. Шли целый день и лишь к вечеру добрались до тропки, ведущей в лес.

– Дальше я сама, – заявила бабулька и попыталась слезть с коня.

Если бы ей это удалось, то инвалидность первой группы, обусловленная переломами костей обеих ног, была бы обеспечена.

– Ну что вы, матушка, – сказал Удал. – Зачем останавливаться на полпути? Доставим вас прямо к порогу.

– Ой, милок, не стоит, – ответила бабулька, устраиваясь в седле поудобнее.

Ловкач шепнул на ухо Удалу:

– Может, ну её? Мы и так целый день потеряли.

– Наверстаем, – ответил Удал. – К тому же с чего ты взял, что потеряли? Ни ты, ни я, ни Велимудр не знаем, куда идти. Может, благодаря этой женщине двигаемся в нужном направлении.

Ловкач в ответ пожал плечами.

Тропка вилась между деревьями-великанами, то теряясь в их тени и опавшей листве, то словно выныривала из-под земли. В воздухе чувствовались терпкий аромат лесной прели, сладкий запах поздних цветов и кисловатый брусники, а когда вышли к небольшому болотцу, ощутился тяжёлый дух багульника и мокрой древесины. Чудесный букет осени и буйство красок подействовали расслабляющее. Троица окунулась в тишину и лесное великолепие. Они даже не заметили, как вышли к небольшой избушке, спрятавшейся среди мощных сосновых стволов.

Зданию явно требуется ремонт: нижний венец врос в землю, труба немного осыпалась, тёс кое-где прохудился, бычий пузырь, коим прикрыли оконные проёмы, в нескольких местах оказался прорван.

– Приехали, – сказала бабулька.

Удал снял её с коня, а товарищи дотащили корзины до дверей дома. Бабулька хитро прищурилась.

– Может, зайдёте, я чаем напою с малиновым вареньем? У меня и бублики есть.

– Нет, матушка, нам нужно идти.

Старушка махнула рукой.

– Знаю, знаю, княжну искать. Хм… помогу вам в этом деле, отплачу добром за добро. Вам нужно знать, где Верлиока Златоцвету спрятал? Информацией, скорее всего, владеет ведун, что в Чёртовом Холме живёт.

– Слыхал про такого, – промолвил Велимудр.

Бабулька с уважением посмотрела на юношу.

– Только путь туда неблизкий и опасный, – продолжила она. – Да и сам хозяин незваных гостей не жалует. Но есть к его сердцу тропинка. Очень он медовуху любит…

– Кто её не любит? – вякнул Ловкач.

– Не перебивай, – сурово сказала травница. – Медовуха должна быть непростая, а такая, что полстакана, и коня с ног валит. Подобную в обычной корчме не купить. А готовят её в харчевне «На рогах», что у перекрёстка шести дорог располагается.

– В первый раз слышу, – сказал Удал.

– Есть такая, – буркнул Велимудр и нахмурился. – Только людям туда путь заказан.

Старушка кивнула.

– Это ещё почему? – спросил Ловкач.

– А вот не будешь перебивать, тогда и узнаешь, – ответила бабулька. – Значит… э-э-э… о чём это я? Ах да, о харчевне. Её можно увидеть только во время прохождения терминатора.

– Это ещё кто? – спросил Ловкач.

– Не кто, а что, – пояснил Велимудр. – Это граница между днём и ночью, тьмой и светом.

– Вот-вот, – поддержала его травница. – Двигается терминатор быстро, поэтому на всё про всё несколько мгновений. Но попасть внутрь харчевни просто, а выйти – нет. Очень трудно подгадать время, когда терминатор будет проходить над тем же местом, где человек зашёл в харчевню. Да и время в ней течёт по-другому. Сама я там не была, Род миловал, но слыхала от других, что в харчевне иногда застревали на многие годы. Один мужик вернулся домой, когда его жена, дети, внуки и правнуки умерли от старости. Помочь покинуть харчевню в нужный момент может только хозяин заведения. А он людей не жалует, поскольку в результате сокращения нечисти людьми лишился почти всех клиентов. Правда, от одиночества, бывает, заманивает путников, как я ранее говорила, а потом долго не отпускает.

– А если… – сказал Удал и стукнул кулаком в ладонь.

Бабка отчаянно замотала головой.

– Ни в коем случае. Убить хозяина не получится, к тому же харчевня снаружи выглядит маленькой, а внутри – как огромный замок, и владелец успеет спрятаться в одном из потайных залов. Ежели вы сделаете глупость и попытаетесь его найти, то угодите в какую-нибудь ловушку, коих там несметное количество. Но если вам удастся отправить его в Навь, то будет ещё хуже, потому что дверь вы никогда не откроете. А ежели произойдёт чудо и она вам поддастся, то как понять, в какой момент её нужно открывать, чтобы оказаться дома?

– Что же делать? – спросил Удал.

– Хозяин любит всякие заморские штучки, – пояснила травница. – Разных птиц механических, деревья с поющими листьями, музыкальные шкатулки – в общем, всё то, что скрашивает одинокую жизнь. А найти подобные безделушки можно на рынке города Щукинска, что к востоку отсюда. Скоро туда купцы заморские с разных стран припожалуют. И если удастся отыскать что-то подобное, быстрый выход обратно и знатная медовуха, возможно, обеспечены.

– Что значит «возможно»? – спросил Ловкач.

– То и значит, – буркнула бабка. – Хозяин хоть людей не любит, но с ними, в отличие от нечисти, можно о чем-нибудь поговорить, мыслями поделиться, душу излить, в жилетку поплакаться, покалякать за жисть, в картишки перекинуться по чесноку, поскольку люди в колдовстве не сильны, поэтому он их и не отпускает. Хотя и нечисти достаётся. Помнится, в прошлом годе ему один чёрт нарды приволок да сдуру играть научил. После этого еле копыта унёс.

– А может, принести ему такую игру, в которую он сможет играть сам с собой? – спросил Велимудр.

– Мудёр, – сказала бабка. – Только где ты такую возьмёшь?

– Слыхивал я, что у джапонского императора есть шахматы-самоигры. Фигурки в них словно живые двигаются.

– Ах да, склероз проклятый, наслышана я и про императора, и про игру его дивную. Да только продать её он не продаст. А украсть не получится, потому как стерегут шахматы сто охранников.

– Не впервой, – сказал Ловкач.

Травница с сомнением посмотрела на него.

– Ну, смотрите, я предупредила. Кстати, на ваше счастье император прибыл в Словенск как раз перед нашим выходом из города.

– Что-то я об этом не слышал, – сказал Удал.

– Так он прибыл инкогнито, – пояснила бабка.

– Инкогнито? А это не заразно? – спросил Ловкач и на всякий случай потёр ладони о штаны.

– Инкогнито – значит тайно, – перевёл Велимудр.

Бабка кивнула.

– Ага, не любит император излишнего внимания, поэтому о его приезде знают только избранные.

– А остановился он где? – спросил Ловкач.

– Я тебе справочное бюро, что ли? – огрызнулась бабка. – Сами найдёте.

– Полагаю, – сказал Велимудр, – что если он прибыл инкогнито, а только для охраны шахмат необходима сотня воинов, и для их смены ещё сто, то даже без учёта охраны и прислуги самого императора для размещения необходимо большое, но неприметное место. И ни одна харчевня или гостиный дом не подходят – места маловато. А вот построенная недавно конюшня купца Охрятина – в самый раз. У него ещё и для прислуги рядом помещения построены. Плюс небольшой дом для самого купца.

Ловкач поморщился.

– Император? В конюшне? Не может быть.

– Ты эти конюшни видел? – спросил его Велимудр. – В них даже нашему князю жить незазорно: тут тебе и лежаки с перинами, и отопление, и даже музыканты.

Ловкач посмотрел на товарища с недоверием и улыбкой.

– Музыканты? Для коней? Скажешь тоже.

– Во-первых, все знают огромную любовь купца к скакунам; во-вторых, его кони непростые, а с жаркого юга, стоят баснословных денег и требуют особого ухода; и в-третьих, он выяснил, что музыка успокаивает жеребцов, поэтому они более покладисты и здоровы.

– Пусть так, – сказал Ловкач, – но неужели император будет жить среди коней?

– Я слышал, что скакунов доставят дней через десять, – ответил Велимудр. – А дорогой гость вряд ли надолго задержится.

– Мудёр, – с уважением повторила травница. – Теперь о ведуне. Живёт он в пещере, что располагается в Чёртовом Холме, как я и говорила уже. Вокруг него речка течёт, Огаркой называется. Она мелкая, но переходить её надо по железному мосту, под которым Рекарук живёт. Он задерживает любого путника. Попасть на другой берег можно, лишь отгадав его загадки.

– А вброд? Ты ж, мать, вроде сказала, что речка мелкая, – вякнул Ловкач.

– Дурья твоя башка! – рявкнула бабка и выпучила глаза. – Это же Огарка!

– И чё? – спросил Ловкач.

– Огарка, – занудно пояснил Велимудр, – это река, преодолеть которую вплавь или вброд невозможно. Стоит любому живому существу коснуться воды, как оно сгорает и превращается в огарок. Отсюда и название реки.

– Я так понимаю, – вклинился в разговор Удал, – что силой Рекарука тоже не взять.

Старушка кивнула.

– Верно. Река подчиняется этому созданию. Стоит какому-нибудь дурню проявить малейшие признаки агрессии по отношению к охраннику моста, как тут же к нему устремляется несколько потоков из реки, и поминай как звали. Кажется всё. А-а-а, нет, ещё кое-что: холм порос густым лесом, пробраться сквозь который невозможно. Деревья там живые, поэтому раздавят или на ветки нанижут. Есть там широкая тропа, что хорошо видна от моста. Но идти по ней бессмысленно, поскольку в лучшем случае выведет на место, с которого зашли в лес, а в худшем будете блукать9 до конца жизни.

– Как же нам быть? – спросил Удал.

Бабулька зашла в избу. Раздался грохот, потом кряхтение и невнятное бормотание. Послышались шаги, старушка предстала пред светлые очи троицы с небольшим пучком травы в руке.

– Это долобок-трава, открывающая проходы даже в самых непроходимых местах. Как дойдёте до опушки, бросите этот пучок перед собой. Появится стежка. Она приведёт аккурат к пещере отшельника. Только торопитесь, силы травы надолго не хватит. Успеете добраться до ведуна, останетесь живы, а нет… – Бабка развела руками.

– А как же обратно? – спросил Ловкач.

– Ведун проведёт, – ответила травница.

– А если не проведёт?

Старушка пожала плечами.

– Извините, но больше долобок-травы у меня нет. Она очень редкая.

Удал принял подарок.

– Спасибо, матушка.

– Это всё, или что-то забыла добавить? – спросил Ловкач.

– Не дерзи! – сурово сказала старушка.

– Извините, – стушевался парень.

– Да не мне не дерзи, – сказала травница, – хотя и мне тоже. Не дерзи Рекаруку, он этого не любит, и ведуну. С первым в разговоре старайтесь поменьше употреблять выражения оскорбительного и издевательского характера, и побольше почтения, красивого слога и витиеватого стиля. А второй при проявлении любых признаков дерзости, даже во взгляде, просто переломает вам кости или бошки поотрывает. Очень он становится раздражительным от хамства, да и не любит, когда беспокоят. Не зря же Рекарука на мосту поставил.

– Что значит «поставил»? – воскликнул Ловкач.

– Рекарук – его творение, – пояснила бабулька. – Так он отсеивает дураков, припирающихся к нему по нелепому поводу, от умных людей, действительно нуждающихся в помощи или важной информации.

– Вот это да! – вякнул Ловкач.

– Теперь всё, – сказала травница, – можете отправляться.

– Спасибо за напутствие, матушка, – сказал Удал и поклонился в пояс.

– И вам спасибо за помощь, добры молодцы, – ответила бабулька, пальцы смахнули со щеки одинокую слезу. – Рода вам в помощники.

– Прощавайте, – одновременно сказали Ловкач и Велимудр.

Троица вскочила на скакунов. Деревья устремились навстречу, и к полночи они вернулись в город. За спиной гулко закрылись могучие створки ворот, звонко лязгнул засов.

Ритм жизни города значительно замедлился, пробки рассосались, народу поубавилось, особенно в темных подворотнях.

– Я так полагаю, что мы сейчас пойдём за шахматами? – на скаку спросил Ловкач товарищей и размял пальцы. Суставы звонко хрустнули.

– Воровать – нехорошо, – заметил Велимудр.

Ловкач хмыкнул.

– И что предлагаешь?

Справа послышались крики. Удал дёрнул коня за уздцы. Умное животное резво повернуло в тёмный переулок. Глазам предстала следующая картина: мрак едва рассеивается светом из одиноких окон и выглядывающей из-за крыш луны. Посреди улицы застыли два человека в длинных цветастых хламидах с капюшонами, человек десять лежат вокруг них без движения. В руках стоящих – короткие мечи, и к ним приближаются десятка два теней: тела скрыты чёрной материей полностью, оставлен только широкий разрез для глаз. Двигаются воины так тихо, что кажется, будто в переулке, кроме трёх друзей и их коней, никого нет. Удал подметил, что у нападающих одежда столь умело сработана, что не мешает движениям. Вооружены воины мечами. Но по небольшим выпуклостям в ткани видно, что есть и другое оружие, незаметное для обороняющихся. Так же бросилось в глаза, что и воины, и обороняющиеся какие-то мелкие, словно подростки.

Удал врезался в нападающих на скаку. Так показалось. На самом деле никого не задел. Тени брызнули в стороны с такой поспешностью, что даже исчезли из виду. Удал выхватил меч, конь, словно чувствуя праведный гнев хозяина, ринулся на ворогов. Позади яростно заорал Ловкач, его поддержал Велимудр. Напавшие выстроились в ряд, в пальцах что-то блеснуло. Удал направил коня в толпу. В воздухе просвистело, конь захрапел, передние ноги подломились, и он ткнулся носом в землю. Удал, ожидая чего-то подобного, успел соскочить. Быстрый взгляд на коня. Несчастное животное пару раз дёрнуло ногами и замерло. В шее торчит не меньше полудюжины странных металлических звёздочек, и судя по тому, насколько быстро конь испустил дух, они оказались отравленными. Ярость нахлынула чудовищным потоком, придавая мышцам дополнительную силу, увеличивая скорость и ловкость движений. Удал кинулся на неприятеля с мечом наперевес. Несколько рук поднялось, в воздухе промелькнули звезды, и Удал понял, что участи своего скакуна не миновать. И кольчуга не спасёт. Он уже ощутил, как сталь рвёт плоть.

Неожиданно перед лицом что-то промелькнуло. В воздухе угрожающе прожужжало, и пять агрессоров опрокинулись навзничь. Их товарищи с удивлением посмотрели на павших. Удал воспользовался заминкой, быстро сократил отделяющее от врага расстояние, меч опустился, поднялся. Ещё двое развалились на земле. Враг быстро пришёл в себя, перегруппировался и напал со всех сторон. Удал вертелся юлой, парировал, отбивал, выворачивал ворогам запястья и колол. Люди в чёрном почему-то стали мешать друг другу, спотыкались о ноги товарищей, получали локтями под дых, наносили порезы, синяки и ушибы, цеплялись одеждой, а пока разбирались, что к чему, клинок Удала отнимал у них жизнь. В него несколько раз кидали звезды, но кто-то словно вылавливал их, не позволяя достигать цели. Удал знал, кто этот дух-хранитель: Ловкач начеку. Он появлялся то тут, то там, возвращал перехваченные звёздочки и быстро помог довести бой до полной победы. Двое оставшихся убийц исчезли в темноте.

– Знай наших! – заорал Ловкач вслед убежавшим.

– Они ещё вернутся, – сказал подошедший к товарищам Велимудр.

– С чего ты взял? – спросил Ловкач.

– Это якудза, – ответил Велимудр, – не выполнив поставленной задачи, вернуться домой они не имеют права. Иначе сепука.

– Что? – спросил Ловкач.

– Сепука – это ритуальное самоубийство, через вспарывание живота мечом, – пояснил Велимудр.

– А-а-а, – протянул Ловкач, – надо же, как у них всё сложно.

Друзья вернулись к пострадавшим. Оба оказались невредимыми, а вот остальные… Странные звёздочки угодили кому в глаз, кому в шею, а кому в ногу или руку. Кидали умело и с большой силой, поэтому лучи полностью ушли в плоть.

Один из спасённых откинул капюшон. На друзей уставились узкие раскосые глаза. Лицо оказалось плоским, как блюдо, и слегка вытянутым.

– С кем имею сесть говолить? – обратился он к товарищам.

В речи явственно слышался лёгкий акцент. Причём очень редкий на Руси. Удал представился и назвал имена товарищей.

– Меня зовут Ширехари, – сказал незнакомец. Ловкач хихикнул. Незнакомец бросил на него расстроенный взгляд и продолжил: – Харакири Ширехари. Вы спасти жиснь моей господина.

Второй капюшона не снял и в разговоре участия не принял.

– Сто вы хотеть за спасение моей господина? – спросил слуга.

– Это подождёт, – сказал Удал. – Отведём вас в безопасное место, там и поговорим.

Слуга кивнул.

– Да, здеся небезопасно, якудза велнуться, и надо спесить.

Удал с Велимудром взобрались на коней и встали по бокам от спасённых. Ловкач же пошёл рядом с ними. Ширехари было возмутился, что господина нужно на коня, но Удал пояснил, что если выполнит просьбу, то пристрелить его, например, из лука труда не составит. Слуга поразмыслил и согласился. Господина продолжала молчать, будто не о нем речь.

– Почему вы в одиночестве по тёмному городу шарахаетесь? – спросил гостей города Ловкач.

– Моя господина не салахаться, – возмущённо сказал слуга, – он изусять достоплимесятельности голода.

– Какие у голода могут быть достопримечательности? – поинтересовался Ловкач. – Да и не голодаем мы.

– Достопримечательности города, – поправил его Велимудр.

– А-а-а, – протянул Ловкач, – ладно. А какие достопримечательности можно изучать ночью?

Ширехари смущённо замялся.

– Господина изусять калтина звёздного неба, – после паузы ответил он.

Ловкач хохотнул, но промолчал.

На крыше дома справа показались две тени. Вжикнуло. Ловкач исчез и появился перед господина. Руки что-то выловили из воздуха и отправили обратно. По крыше загрохотало, и на землю рухнуло два тела.

Дальше шли без приключений. Правда, несколько раз попадались компании праздношатающейся публики, но, завидев всадников при полном вооружении, люди исчезали в темноте или прижимались спинами к домам. Велимудр всё время смотрел на скрытого капюшоном незнакомца, будто хотел взглядом проникнуть сквозь ткань. Удал с Ловкачом вертели головами, прислушивались и присматривались на предмет наличия супостата. Благо хоть во многих домах давно легли спать, а света от звёзд и торчащей над крышами луны едва хватало, чтобы разглядеть контуры ближайших зданий, и о стрельбе речи быть не могло.

Но ночь ночью, а слуга прекрасно ориентировался в городе. Вскоре они вышли к широким воротам. Велимудр хмыкнул.

– Ты чего? – спросил его Удал.

– Сейчас увидишь, – ответил товарищ.

Слуга несколько раз быстро стукнул по створке, а затем через рваные промежутки времени ещё несколько раз. Ворота разошлись. На улицу выскочило десятка три воинов. Узкие длинные мечи образовали частокол вокруг троицы и их попутчиков. Человек в капюшоне поднял руку и что-то рявкнул на незнакомом языке. Слов не разобрать, но голос оказался властным, не терпящим пререканий. Воины, все как один, побросали мечи в ножны. Процессия через широкий двор двинулась к длинному и высокому зданию.

– А не конюшни ли это купца Охрятина? – спросил Ловкач.

Велимудр хихикнул.

– Они самые. Ну и везёт же нам.

– Давно догадался? – спросил Удал товарища.

– Сразу, – ответил тот. – Нанять воинов из якудзы могут только джапонцы, да и работают они исключительно на своих и со своими. Так что вывод напрашивался сам собой. Конечно, оставались сомнения, но теперь они развеяны.

– Ну ты и сволочь, – сказал Ловкач, – хоть бы предупредил! Я бы помылся, а то как-то к императору вонючим…

– Ничего, тебе не привыкать, – поддел его Велимудр.

За разговором дошли до дверей конюшни, таких же массивных и широких, как ворота во двор. Ширехари попросил Удала и Велимудра спешиться. Те выполнили просьбу. Слуга повёл друзей не к главному входу, а к неприметным дверям.

Троицу ввели в огромный зал. Стены прикрыты широкими полосками тканей с витиеватыми иероглифами. По периметру – канделябры на десяток свечей каждый. На полу разбросаны ковры с густым ворсом. Император предстал во всей красе: расписанное драконами оранжевое кимоно из шелка, сланцы из кожи, волосы родные. На поясе – катана, слева и справа – слуги. Вместо трона – подушки, на голове – нелепая корона с висюльками, больше похожая на гребешок. Ловкач едва не заржал во всю пасть. Благо Велимудр вовремя ткнул локтем в солнечное сплетение. Рядом с императором занял место уже знакомый Харакири Ширехари.

– Импелатола Укуры Сосиноги пливетствует дологих гостей и благодалит за оказанную помось, – сказал он и поклонился, сложив ладони перед собой.

Владелец подушек отреагировал, как статуя: взгляд в одну точку, будто пытается кого-то загипнотизировать. Зато у Ловкача от имени самодержца начался истерический приступ смеха.

– Не за что, – ответил Удал, ткнув смеющегося товарища локтем в ребра. Точнее, попытался, но тот увернулся.

– А мне интересно, почему это ваше императорское величество сам этого не скажет и молчит, будто немой? – спросил, отсмеявшись, Ловкач.

У Ширехари от услышанного волосы встали дыбом, а глаза наметились покинуть глазницы. Лицо приобрело цвет первого снега, тело затряслось, как в припадке. Укуры Сосиноги вышел из ступора, перевёл на него взор, мол, что гость-то сказал? Толмач беспомощно посмотрел на Удала.

– Это пелеводить? – спросил он.

– Не надо, – ответил Удал, незаметно наступив Ловкачу на ногу. – Передайте вашему императору, что мы были рады помочь.

Толмач облегчённо выдохнул. Лицо приобрело нормальный оттенок, волосы приняли исходное положение, припадок закончился. Яркую речь Удала перевёл быстро и чётко. Сосиноги что-то рявкнул. Это могло означать как путёвку в загробный мир, так и кашель больного туберкулёзом в последней стадии. Толмач поклонился.

– Его импелатолское велисество за своё спасение залует пояс и кимоно со своего плеся.

– Мы ему жизнь спасли, а он тряпки дарит, – прошептал Ловкач. – Вот это благодарность!

Прошептал, но толмач услышал. Его телом снова завладело болезненное предобморочное состояние. Только на этот раз трясунец оказался сильнее.

– Дурень, – прошептал Велимудр, – это не просто тряпки. Такой подарок является самым ценным и желаемым в их стране. И не принять его – значит до глубины души оскорбить императора. За это можно и на плахе оказаться.

Ловкач фыркнул.

– В первый раз что ли?

Удал окинул зал взглядом. За спиной и по бокам от Сосиноги застыла дюжина воинов, ещё двадцать стоят перед канделябрами, и, судя по движению полотнищ с изображением гор, свисающих с потолка у стен, и там не меньше трёх десятков. Причём наверняка лучники. Можно попытаться прорваться, но вероятность удачного исхода почти нулевая. Пауза затянулась, толмач совсем побелел, а губы приобрели синеватый оттенок. Того и гляди в обморок бухнется. Надо как-то исправлять ситуацию.

– Велимудр, – обратился к товарищу Удал, – ты у нас самый умный, давай, выручай, а то как-то без головы ходить некрасиво, да и куда есть – непонятно.

– Вот-вот! – поддержал товарища Ловкач. – И говорить чем прикажешь?

Велимудр поклонился императору, что восприняли как попытку государственного переворота. Воины отреагировали одинаково и быстро: раздался неприятный шипящий звук, свет от пламени свечей заиграл на отполированных клинках катан. Несколько шагов по направлению к гостям. Сосиноги поднял руку. Воины замерли, будто окаменели.

– Не делал бы ты резких движений, – посоветовал товарищу Ловкач. – А то вместо награды конечности отстругают. А у меня запасных нет.

– Сам знаю! – огрызнулся Велимудр и обратился к императору: – Ваш подарок слишком ценен, и поэтому мы не можем его принять.

Ловкач фыркнул как пёс, которому подсунули онучи недельной носки. Удал врезал ему локтем под дых, мол, держи себя в руках, пока есть чем. И за что. Харакири Ширехари выпал из комы и быстро перевёл сказанное. Император отреагировал как каменное изваяние. Наступила новая пауза. Причём по лицу лидера джапонцев что-либо понять никак не удавалось, оно осталось абсолютно бесстрастным и неподвижным, как маска.

– Ну что, панихиду заказывать или лучший столик в харчевне «Самвой»? – поинтересовался у товарища Ловкач.

– Подождём, – ответил Велимудр. – У них быстро отвечать не принято.

Прошла минута, другая, третья… Ловкач не выдержал, затеребил локоть Велимудра.

– Он заснул, что ли?

И тут император что-то рявкнул страшным голосом.

– Проснулся, – радостно воскликнул Ловкач. – Только непонятно, к худу или добру.

– Его импелатолское велисество говолит, – перевёл толмач, – что если вы не можете взять его подалки, тогда вам будет дозволено поцеловать подол его кимоно.

– Да он издевается! – прошипел Ловкач.

– Нет, – пояснил Велимудр, – целование одежд императора считается второй по значимости милостью и наградой. Выше – только кимоно и пояс «с плеча».

– А ноги ему не помыть? – прошипел Ловкач.

– Это третья по значимости милость, – злорадно заметил Велимудр.

– Так он что, будет нам всё это предлагать? – возмутился Ловкач.

– Ты прав, – вмешался в разговор Удал, – надо с этим заканчивать, а то мы так до самого утра здесь задержимся. Велимудр, придумай что-нибудь.

– Попытаюсь.

Он сделал осторожный крохотный шажок вперёд. Воины дёрнулись, но император снова поднял руку, и они застыли. Велимудр поклонился в пояс.

– Ваше императорское величество, сия награда слишком велика есть, поэтому и её мы принять не можем. Но вы имеете то, что будет адекватно нашей помощи. Это удивительные шахматы-самоигры…

Он не успел договорить последнее слово, а Сосиноги ка-а-ак заорёт что-то. Потом ка-а-ак вскочит. Воины у канделябров оттаяли, мечи снова оказались в руках. Удал через вопли императора услышал, как затрещали тетивы натягиваемых луков. В промежутках между развешанными полотнищами мелькнули тёмные тени. Матовым светом блеснули наконечники стрел.

– Ну, парни, – сказал Ловкач, – приятно было иметь с вами дело. Жаль, что недолго.

Император успокоился так же внезапно, как и вспыхнул. Пятая точка коснулась подушек, противоположная ей часть приняла бесстрастное выражение. Рот открылся, рявкнуло. Один из стоящих рядом в цветастых одеждах поспешно исчез. Не прошло и секунды, как он появился с широкой и толстой доской, поверхность которой разделена на чёрные и белые клетки. Когда её переворачивали, что-то грохотало внутри. Император взглянул на доску, в глазах промелькнуло сожаление, кивнул. Человечек подошёл к троице и протянул подарок. Велимудр улыбнулся, поклон, и только после пальцы коснулись шахмат. Сосиноги рявкнул что-то совсем непонятное и нечленораздельное.

– Подавился, что ли? – предположил Ловкач.

– Нас больше не задерживают, – пояснил Велимудр.

Харакири Ширехари кивком показал, что перевод верный. Трое друзей снова поклонились.

– Не разгибаясь, идём спиной к двери, – прошептал Велимудр.

– А задом гвозди из пола по пути не повыдёргивать? – прошипел Ловкач.

– Надо будет, ты из них ещё и косичку этим местом сплетёшь и в узелки завяжешь, – буркнул Велимудр. – И вообще не спорь, ты не у себя дома.

– Как это?

– Сейчас конюшня как бы часть Джапонии, и здесь свои традиции, – ответил товарищ. – Нарушишь – и башки лишишься.

Ловкач заскрипел зубами, но дошёл в полусогнутом состоянии до двери.

– Попадись мне ещё раз, – пробормотал он, – покажу ему наши традиции. Он у меня за здоровье будет пить в каждой корчме. А потом затащу поганца в баню.

– Если тебя не прикончат на выходе, – злорадно заметил Велимудр.

– Это почему? – спросил Ловкач.

– Конюшни, как я сказал, это как бы Джапония, где, как и у нас, действуют законы гостеприимства. За пределами конюшен уже другое государство, и в силу вступают иные законы, а точнее беззаконие. Короче, если мы ничего не нарушили и не оскорбили хозяев, здесь нас убить и отобрать шахматы не могут, но за дверью – ещё как.

– Посмотрим, – буркнул Удал.

Но ничего страшного не произошло. Более того, Удалу даже подарили роскошного жеребца. Тройка вскочила на коней и устремилась прочь из города. Стражники открыли восточные ворота бесплатно за один золотой, и вскоре Словенск оказался позади.

Три дня подряд они скакали, слезая с коней лишь на короткий отдых. Шахматы гремели так, что распугали всю живность в округе, поэтому настрелять дичи даже Удалу с его удачей и умением не удалось. Благо хоть денег князь дал много и по пути попадались селения, в которых покупали съестное. К закату четвёртого дня троица достигла долгожданной цели.

Перекрёсток действительно поразил. Вроде ничего необычного, только здесь сошлись не четыре, как обычно, а шесть дорог. Расположился он посередине широкой, идеально круглой поляны. И что любопытно – в траве поляны не видно ни одного древесного проростка, будто кто-то их старательно выкашивает. Тракты расходятся от центра, как спицы тележных колёс, под одинаковым углом друг к другу. Троица остановилась посреди перекрёстка.

– Что-то у меня от этого места мурашки по спине бегают, – проронил Ловкач.

– Мыться надо чаще, – посоветовал Удал.

Велимудр посмотрел на запад. Над верхушками деревьев остался лишь крохотный краешек светила.

– Мы вовремя, – сказал он. – Если бы немного задержались, пришлось ждать до утра.

Только он это сказал, как рядом с перекрёстком показалась небольшая избушка. Такое впечатление, что её построили вчера: бревна даже потемнеть не успели. Крыша крыта просмоленным тёсом, дверь широкая, мощная. Окна закрыты чем-то прозрачным, но что внутри, не видно, по причине непроглядной тьмы помещения. Над дверью прибиты рога, а под ними приколочен длинный штырь, на котором болтается плоское изображение фиги, сделанное из железного листа. Перед харчевней – коновязь.

– Скорее! – крикнул Велимудр.

Он первым спрыгнул с коня. На привязывание повода ушло секунды три. На то, чтобы схватить шахматы, – ещё одна. Товарищи запоздали лишь на мгновение. Велимудр первым кинулся к двери. Пальцы коснулись ручки, дверь с лёгкостью и без скрипа отворилась. Внутри темень, как в безлунную ночь. Велимудр переступил порог. За ним едва успели товарищи. Дверь за спиной с грохотом захлопнулась. Но за мгновение до этого Удал успел заметить, как вдали исчезает перекрёсток, коновязь с конями, а харчевня словно летит через лес, причём ветки стен касаются, но остаются неподвижными. Наступила тишина.

– А почему фига? – нарушил её Ловкач.

– Потому что фиг выберешься, – пояснил Велимудр. – Попробуй открыть дверь.

Ловкач потянул за ручку. Бесполезно.

– М-да, – сказал Ловкач. – Что будем делать?

– Ждать, пока хозяин себя покажет, – ответил Велимудр.

Подождали. Глаза привыкли к темноте. Ловкач присвистнул: помещение оказалось немаленьким, даже больше, чем зал для принятия гостей в княжеском тереме. Слева от входа располагается кадка с ковшом для мытья рук и бадья для грязной воды. Над ними висит полотенце. Чуть поодаль – широкая стойка. За ней шкаф и вход в кухню. Остальную часть занимают столы персон на десять каждый. Рядом расставлены фигурные стульчики со спинками. Пол блестит от чистоты. Только посетителей нет, словно свирепствует чума и больше ни одного собираться запрещено.

Ловкачу надоело ждать.

– Эй, кто-нибудь живой есть? – заорал он.

Эхо многократно повторило вопрос. Ловкач каждый раз морщился от своего же голоса.

– Как не быть, – донеслось откуда-то издалека. – Приветствую дорогих гостей в моей харчевне.

– Покажись, хозяин, – попросил Велимудр.

– А найдите меня.

– Нам что, делать больше нечего? – буркнул Ловкач.

– Тогда можете быть свободными, – ответил хозяин харчевни, в голосе послышался холодок.

– Как же мы выберемся, если дверь не открывается? – спросил Удал.

– Это легко исправить. Потяни за ручку, – донеслось издалека.

Удал потянул. К его удивлению, она легко отворилась и приложила по лбу. Друзья выглянули наружу. Харчевня стоит на вершине какого-то безжизненного утёса, к которому подходят шесть дорог. Рядом пустая коновязь. Слышен грохот прибоя. Пахнет морем. Вдалеке видна кромка леса, но даже с такого расстояния можно различить, что среди деревьев ни одного знакомого.

– Абстракция хрена на плоскости! – выругался Велимудр.

– Где это мы? – спросил Удал.

– Я могу ошибаться, – потрясённо ответил Велимудр, – но похоже на Грецию. Отсюда нам пешком до дома придётся цельный год идти.

– Ладно, – сказал Ловкач и закрыл дверь.

– Почему вы не ушли? – раздался притворно удивлённый голос.

– Пейзаж не понравился, – буркнул Ловкач.

– Откройте дверь снова и увидите другой.

Они последовали совету. Лучше бы не открывали. Харчевня оказалась в пещере. Рядом с ней всё та же коновязь и подходят шесть дорог. Стены пещеры раскалены до бледно-малинового цвета. Слева и справа, как вода, текут два потока лавы. Огненный расплав бурлит, как каша, на поверхности лопаются здоровенные пузыри. Красные ошмётки разлетаются во все стороны. В лицо пахнуло таким жаром, будто в печь голову засунули. Друзья поспешно захлопнули дверь.

– Жуть какая! – проворчал Удал.

– Что, опять вид неподходящий? – участливо поинтересовался хозяин.

– Да, неподходящий, – прокричал Ловкач. – Нам милее родина. Слабо туда доставить?

– Легко, – ответил хозяин, – вот найдёте меня и окажетесь дома.

– А ловушки? – спросил Велимудр.

Хозяин хмыкнул.

– Не боись, они не работают. Пока.

– Вот зараза! – ругнулся Удал. – Слушай, Велимудр, может, ему шахматы предложить, он нас тогда и выпустит?

– Хорошо. Шахматы мы отдадим за освобождение, а медовуху как получим?

– Твою налево по борозде! – проронил Удал. – Ладно, давайте искать.

– Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать, – громко сказал Велимудр. – Кто не спрятался, я не виноват.

Троица двинулась по мрачному помещению. И всё бы ничего, даже если учесть размеры зала, отыскать удалось бы без труда, но голос не случайно звучал словно издалека. Справа стена исчезла.

– Бланманже мне на манжет! – выругался Велимудр.

Вместо стены открылся вид на огромный зал с колоннами, уродливыми статуями из чёрного камня, уставленными по периметру, свисающими вдоль стен гобеленами с изображением диковинных зверей, каких-то страшилищ, адских палат и апокалипсических видений. Но если бы этим ограничилось, ничего страшного, обыскали бы и его, но в конце зала и по бокам расположены три мощные двери. Створки распахнуты во всю ширь. Велимудр по зарождающейся панике в душе понял, что таких помещений гораздо больше, чем кажется, и прятаться в них можно бесконечно долго. Да, травница не солгала – не потрафишь чем-нибудь хозяину корчмы и будешь блуждать здесь, пока не сдохнешь. Наверняка и тайных ходов в корчме немало, так что вероятность кого-то отыскать – нулевая. Но хозяин словно угадал его мысли.

– Не боись, – бодро сказал он, – я честно играю и тайными ходами не пользуюсь. Да и залы открыл не все. Ищите.

Троица ринулась на поиски. Но где можно спрятаться в зале. За колоннами? За статуями? За гобеленами? Выбор невелик. Они внимательно обследовали первый зал: Велимудр осмотрел статуи, Удалу достались колонны, Ловкач совал нос за каждый гобелен. Пусто. Зашли во второй. Потом третий, четвёртый, пятый. Результат не изменился. С каждым новым помещением в душу закрадывалось сомнение в положительном разрешении данного вопроса. Друзья устали, устроили перекур. Присели у статуи, похожей на уродливого чёрта, страдающего от избыточного веса. И, видимо, ему это не нравилось, что отразилось гримасой отвращения на роже.

– Бесполезно, – сказал Ловкач, ладонь опустилась на колено статуи. Пальцы оставили заметный след на пыльной поверхности. – Нам его не найти, или будем искать, пока не состаримся.

– Ты быстрее умрёшь с голоду или от жажды, – буркнул Удал.

– Тоже вариант, – сказал Ловкач. – Велимудр, ты чего?

Умник впился взглядом в колено чёрта. Что-то… какая-то мысль завозилась в голове, но он никак не мог её ухватить. Идея оформилась внезапно – резко, ярко и чётко. Он бросился бежать во второй зал. Друзья кинулись за ним. Велимудр добежал до третьей от выхода статуи. Взгляд скользнул по творению умелого мастера. Изваяние походит на человека с изуродованным лицом: глаза раскосые и разного размера, рот сдвинут влево, а нос вправо, да ещё слегка задран кверху. Волосы короткие, густые, пучками торчат в разные стороны, уши смещены немного вниз. В плечах косая сажень, руки мощные, а ноги, наоборот, тощие и кривые, да ещё оканчиваются длинными птичьими пальцами.

– Здравствуйте, хозяин, – сказал Велимудр.

– Ты чё, ополоу… – начал Ловкач и поперхнулся.

Статуя повернула в его сторону голову.

– Обалдеть! – только и вымолвил Ловкач.

Статуя окинула себя придирчивым взглядом. На уродливом лице появилась гримаса недовольства и непонимания.

– Как ты меня отыскал? Я ведь всё учёл?

– Если скажу, вы нас отпустите?

– Чтоб мне всю жизнь с такой рожей ходить, – ответил хозяин.

Черты лица и тела быстро сменили очертание и цвет. Через несколько мгновений уродливая статуя превратилась в нормального бородатого мужика, в белой рубахе, цветном переднике и в чёрных штанах на босу ногу. Единственное, что отличает от обычного человека, – это закрученные, как у барана, к затылку рога и вытянутые щелевидные зрачки.

– На вас нет пыли, – ответил Велимудр.

– Надо же, такой мелочи не учёл! А ты молодец, внимательный! Ладно, говорите, зачем пришли.

– Нам нужна ваша знаменитая медовуха. Взамен – шахматы-самоигры.

Удал протянул ему доску. Хозяин принял подарок с каким-то благоговением.

– Слыхал про такие, благодарю. А то здесь со скуки помереть можно. Но извините, сразу отпустить вас не могу. Вот достигнем перекрёстка шести дорог, тогда пожалуйста, а пока будьте моими гостями.

Они вернулись в ресторанную часть. У потолка вспыхнула люстра на сотню свечей. Запахло костром, печёным мясом, жареной рыбой, приправами и много ещё чем. Слюнки так и потекли. Друзья расположились недалеко от стойки. Хлебосольный хозяин как профессиональный официант быстро заставил стол такими яствами, что будь ты сытым по кадык, всё равно съел все блюда. И тарелки сгрыз. И даже стол понадкусывал. Друзья насыщались долго. Хозяин присел рядом, взгляд скользил с одного гостя на другого. В глазах росло уважение и удовольствие. Велимудр спохватился: они жрут в три горла, а хозяин даже не прикоснулся к еде.

– А что ж вы сами? – спросил он.

Хозяин улыбнулся.

– Не голоден.

После сытного ужина корчмарь предложил сыграть в «Дурака». Друзья согласились, но с условием, что играть будут на интерес. Хозяин не был против. Удивительно, но чаще всех титул «дурака» получал Велимудр. Зато хозяин харчевни ни разу, и это при том, что неоднократно по лицу было видно, что дело дрянь. Велимудр тут же нахватывался карт на две руки, и корчмарь с хохотом сбрасывал разномастную мелочь.

– Ну потешили! – сказал он вскоре. – Повеселили старика. Эх, не хочется вас отпускать, люди вы, вижу, золотые. Ну да ладно, обещал ведь.

Палец ткнулся в сторону двери.

– Вон сумка. Там снедь разная, долго не портящаяся. Возьмите, не побрезгуйте. – И когда успел собрать. – А это то, за чем приехали.

Он поднялся.

– Пора.

Велимудр взял бутыль.

– Спасибо.

Друзья кинулись к выходу. Ловкач подхватил довольно увесистую сумку, Удал потянул дверь за ручку. Она с лёгкостью отворилась. Открылся вид на перекрёсток шести дорог. Рядом коновязь с тремя скакунами. Лучи проснувшегося светила залили поляну огненным золотом. Приятно пахнет лесом. Листва на деревьях словно замерла в предвкушении какого-то чуда. Друзья шагнули на свободу, обернулись. Корчмарь смотрит на них с каким-то странным печальным выражением в глазах. Удал поклонился, Ловкач и Велимудр повторили па. Харчевник махнул им на прощанье рукой. Дверь захлопнулась. Корчма исчезла вместе с коновязью. Благо хоть кони остались.

Ловкач приторочил сумку к луке. Удачники вскочили в седла. Отдохнувшие скакуны бордо понесли по дороге. Велимудр заметил, что Ловкач и Удал постоянно посматривают на него, в глазах удивление, недоверие и даже разочарование.

– Чего смотрите? – спросил Велимудр товарищей. – Если хотите что-то узнать, спрашивайте.

– Ты больше всех оставался «дураком», – начал без предисловия Удал. – Великий Род, да я глазам своим не верил всякий раз, когда это происходило. Где же твоя хвалёная мудрость? Заснула, что ли?

Велимудр улыбнулся, хмыкнул.

– О, – буркнул Ловкач, – он ещё и ухмыляется.

– Зато корчмарь доволен остался, – таинственно ответил Велимудр.

– Ты специально проигрывал, – догадался Удал.

Велимудр кивнул.

– Я хотел, чтобы наше освобождение прошло без сучка и задоринки и память о нас осталась хорошая. Мало ли как дальше жизнь повернётся, может, ещё придётся встретиться. Теперь мы желанные гости.

– Ну голова! Человечище! – воскликнул Ловкач. – А я думал, тебе при скачке мозги продуло.

Велимудр счастливо захохотал, каблуки ударили коня в бока. Жеребец заржал, словно поддерживая хозяина, куртинки трав из-под копыт полетели быстрее. Теперь к ведуну.

Глава 3

Очнулся Недомыка в темноте и холоде. Даже испугался поначалу, думая, что на самом деле в колодце. Только непонятно, почему до сих пор жив. Вроде утонуть должен был.

«Или помер», – промелькнуло в голове озарение.

Но стоило двинуться, как боль в потревоженных сапогом рёбрах и лавкой голове заставила понять, что если и умер, то не совсем. Хотя в черепке промелькнула гадкая мысль о том, что попал в навь, то есть ад, но даже одна мысль в день для Недомыки – непосильная нагрузка, поэтому второе измышление благополучно затерялось в темноте подсознания.

– Очухался? – злобно спросил кто-то.

Голос резанул по ушам не хуже вопля тёщи, заставшей зятя за безобразным лежанием на диване.

– Вот скажи, зачем ты спровоцировал приличных людей на драку? Из-за тебя в холодной оказались!

Если бы у Недомыки присутствовали мозги, слова Ерша вызвали бы бурю возмущения, а так он задумался, почему, собственно, это сделал. Но, как сказано выше, даже одна мысль в день для Ждана – передоз, поэтому он увлёкся осмотром помещения под аккомпанемент обличительной речи Ерша. Сразу бросились в глаза толстые бревна, небольшая, но мощная дверь и крохотное оконце. Света из него вполне хватило, чтобы разглядеть третьего постояльца узилища. В углу сжался в комок мужичок годков сорока, в длинном темно-красном кафтане с высоким воротом, сафьяновых сапогах и чёрных бархатных штанах. На голове – небольшая и какая-то не к месту широкополая шляпа с торчащими вниз завитушками. Бородёнка куцая, в три волоска.

Поначалу почудилось, что товарищ по несчастью вывозился в грязи, потому как лицо и руки оказались темными, почти чёрными. Как, впрочем, и длинные волосы. Но оказалось, что не показалось. В смысле кожа смугла, а в полумраке холодной выглядит как чёрная. Несчастный за всё время осмотра не сдвинулся с места и, кажется, даже не дышал. Неужели помер? Недомыка медленно, как охотящийся лев, пополз к сидящему коллеге по несчастью. И только когда занёс кулак над лбом – надо же как-то проверить, жив он или нет, – заметил, что глаза у смугляка открыты.

– Ты хто? – спросил первое, что пришло в голову Недомыка.

– Русский, – выпалил незнакомец с такой поспешностью, будто от скорости ответа зависело, будет он жить дальше или нет.

– Русский? – удивлённо вякнул Ёрш. – Ой, держите меня всем селом! Ты же мавр.

Последнее слово почему-то вызвало у Недомыки дрожь, что незнакомец воспринял как проявление начинающейся агрессии.

– Русский я, – плаксиво настоял он на своём.

– И как тебя зовут, русский? – спросил Ёрш.

– Изяслав Шекельмовский.

– Хм, – пробормотал Ёрш, – имя вроде наше, да и фамилия… А ты не врёшь?

Изяслав так быстро замотал головой, что шейные позвонки хрустнули. Волосы, кудряшками свисающие с висков, смешно задёргались.

Послышались шаги. Загрохотал отпираемый засов. В дверь втиснулся огромный мужик в полном доспешном облачении. Рожа такая широкая, что непонятно, как не разрывает ремни, сдерживающие нащёчники. Глаза злые, как у голодной дворовой собаки. Губы пухлые. На подбородке небольшой рубец недавно затянувшейся раны. Левая рука покоится на рукояти меча. В каждом движении чувствуется опыт бывалого воина.

– Выходим по одному. Руки за спиной, голова опущена. Для кого такая поза неприемлема, поставим раком и заставим ползти боком. Двинулись!

Недомыка, ему всё интересно, да и скучно без дела сидеть, первым пошёл к выходу. За его спиной занял место Ёрш. Воин сдвинулся было в сторону, но затем снова загородил дверной проем.

– А тебе, Шекельман, что, особое приглашение?

– Шекельман? – раздалось из-за спины Недомыки. – Вот тебе и русский!

– Молчать! – рявкнул стражник. – Шекельман, тебе через почки до мозгов достучаться?

– Я не могу встать, – плаксиво запричитал псевдорусский.

– Как казну расхищать – так можешь! – взревел стражник. – А как подняться, сил не хватает?

– Я помогу, – сказал Недомыка, и Ёрш остался со стражником наедине.

Последний хищно ощерился. Но малец оказался не робкого десятка и нагло… бросился Недомыке на помощь. Дальше началось представление: Недомыка, делая последний шаг, запнулся о свою же ногу. Тело дало сильный крен вперёд, голова с глухим звуком врезалась в грудь сидящего Шекельмана. Глаза ушибленного полезли из орбит. Он открыл рот, чтобы глотнуть воздуха. Недомыка попытался подняться и затылком врезался в его подбородок. Шекельман взвыл не своим голосом: к ушибленной груди добавился прикушенный язык. Это вызвало смех у стражника, но тем паче у Ерша. Такого представления дебилов они не видели даже на ярмарке. Ржущий малец попытался обойти Недомыку с фланга, чтобы получше рассмотреть безобразие. Из тьмы выскочила рука, стальные пальцы впились в голень, и Ёрш завалился на нечастного еврея. Две головы встретились. В глазах полыхнуло, как при попадании метеорита в гору. Ёрш попытался подняться, но опереться о что-то же надо. Кисть метнулась наугад. Недомыка заорал и прикрыл потревоженный чужой пятерней глаз. К нему присоединился Шекельман, которому Ёрш наступил на руку. Несчастный еврей попытался освободить конечность, рванул что было сил. В воздухе мелькнули ноги, мощно клацнули челюсти, и теперь дико взвыл Недомыка, к подбородку которого прилетело. Он попытался ухватиться за нижнюю челюсть. Его локоть зацепил висок еврея. Тот дёрнулся и головой въехал в пах поднявшегося Ерша. Стражники, оказалось, что их четверо, дружно гыгыкали и утирали слезы. Наконец тот, который вошёл первым, не выдержал.

– Ну хватит! – рявкнул он, пытаясь подавить приступ смеха. – Ребята, помогите Шекельману подняться. А вы двое – лицом к стене, руки за спину!

Стражники поспешно выполнили приказ. Даже едва не сбили с ног поднимающегося Ерша. Но после того, как еврея поставили на ноги, воины вернулись к двери. Шекельман почему-то поджал правую ногу и, как пьяный аист, замахал конечностями, пытаясь сохранить равновесие.

Дело в том, что выходец из жаркой Иудеи прибыл на Русь с целью обогащения и наращивания капитала. Поскольку начал как меняла, для более доверительных отношений ему пришлось придумать псевдоним: из Изи Шекельмана он превратился в Изяслава Шекельмовского. Но даже удачная фамилия – Шекельман с иврита переводится как денежный человек или богач – не помогла, и судьба постоянно подшучивала над ним: то подбрасывая клиентов с фальшивыми деньгами, причём это выяснялось слишком поздно, то фьючерсные сделки проваливались из-за недорода, то «наезжали» братки, в смысле братья Тупаревы числом семь, плюс папахен. Они несколько лет изводили торговцев и ремесленников, терроризировали и менял. В один из дней семейка наведалась к Шекельману за данью. Он выплатил всю сумму, ибо прекрасно понимал, чем опасна задержка платежа. Кто же мог знать, что деньги фальшивые. Часть монет лиходеи использовали в качестве взятки, оплатив стражникам их «слепоту». Тут-то и выяснилось, что деньги поддельные. Один из стражников видел оттиск зубов на жёлтом металле, но решил убедиться в подлинности золота лично. В результате лишился резца и клыка. Одного из братьев схватили, посадили в темницу и на него повесили все уголовные дела об изготовлении фальшивых денег, убийстве менял, воровстве кур в деревнях на сто вёрст в округе и надругательстве над истуканом Перуна. Его, конечно, выкупили, но Шекельману это не помогло, даже наоборот: его пинали не всемером, а ввосьмером. Отлёживался он у родственника два месяца, но полностью оправиться так и не смог. На ноге оказалась порвана связка, поэтому он остался на всю жизнь калекой. Теперь без костыля или палки – никуда. Уязвлённое самолюбие заставило несчастного отправиться за помощью к князю Славу.

Ох и долго же пришлось ковылять до Словенска, а потом ждать аудиенции. Но он сдюжил. Князь внимательно выслушал несчастного, а затем поинтересовался, не умеет ли приезжий работать с финансами. Шекельман ответил, что может, и князь предложил ему место старшего казначея, поскольку их нынешний несколько приболел по причине попадания инородного тела – кола – в тело, и теперь уже никогда не оправится. Разве что преставится. А случилась такая беда потому, что заместитель казначея, он же младший бухгалтер, решил подсидеть начальника и подставил его по полной. Следственная комиссия открыла факты многократного расхищения общественного имущества, государственной собственности и княжеских ценностей, хотя казначей к этому не имел никакого отношения. Его схватили, вынесли скорый приговор и посадили на кол. Шекельман содрогнулся от открывшихся обстоятельств скорой кончины предшественника, но отказываться было поздно. К тому же воровать не собирался, ибо пару раз пробовал, и судьба доказывала, что делать этого не стоит, поскольку в любом случае воровство вскроется.

Младший бухгалтер, полагающий, что теперь на должность главного казначея всея Руси назначат его самого, озверел. Евреев тогда уже не любили, потому что возомнили себя богоизбранным народом, считая других гоями, геями и гамадрилами, за что неоднократно были биты битами, оглоблями и просто сапогом в нижнюю челюсть и более мягкое место. А если такой на главный государственный пост рвётся, да ещё умнее… В общем, зам казначей действовал по отработанной на предыдущем конкуренте схеме: организовал недостачу, в результате чего дебет с кредитом не сошёлся. А кто в этом случае виноват? Правильно, главный бухгалтер. Подписи-то на всех документах стоят его. Проработал честный еврей не больше месяца и теперь оказался под следствием, скорым и страшным. Таким образом в тюрьме – где же ещё? – сошлись судьбоносные линии самых неудачливых мира сего. Несчастье постаралось на славу. Именно эту троицу и выбрал для решения спора Чернобог. Теперь осталось доказать свою правоту и получить Землю в пользование на многолетний срок. Для этого нужно прилечь поспать, ибо Судьба-Злодейка, преследующая неудачников, сделает за него всю грязную работу. К тому же она уже постаралась, в результате чего Недомыка с товарищами последними из поисковиков покинули город. Но не будем забегать вперёд.

– Волоките его к выходу! – приказал неудачникам стражник.

Ждан взял еврея, Ёрш – остальное. Два стражника встали сзади, два – спереди.

Подозреваемых вывели из подземелья на улицу, а затем провели в княжеские палаты. Недомыка несколько раз едва не упал, поскольку всё его внимание сосредоточилось на величии строения. Такого размера сооружений он никогда не видел. Но когда ввели в зал для принятия посетителей и вынесения приговоров, «варежка» распахнулась во всю ширь. Стены, как и полагается, украшены щитами и мечами. На полу – персидский ковёр. Трон из дуба, резной, отполирован до блеска. Гармоничность узоров вызвала восхищение. Захотелось преклонить колено перед творением великого мастера, коими тогда славилась Русь. Князь сидит на троне прямо. Подбородок немного выдвинут, но не с вызовом или высокомерием, а с подчёркнутым достоинством. Глаза – серо-стальные, смотрят строго. Слегка посеребрённые невзгодами волосы ниспадают на плечи, на уровне лба прихвачены серебряным обручем с крупным смарагдом. Небольшая борода придаёт выражению лица величие. Одет князь в белую рубаху из батиста, штаны из серого кашемира и сапоги из грубой, но ноской кожи. Одежда не только не скрывает, но даже подчёркивает стать, силу и гордую осанку. На пальцах – крупных, сильных – два перстня: один указывает на принадлежность к княжескому роду, второй – на право наследования титула.

Слева от него замер человек, от вида которого Шекельману поплохело настолько, что наверняка упал, если бы его на руках не держал Недомыка. Этим человеком оказался младший казначей. А справа – чудо с козлиной бородкой, оловянными глазами и тощее, как скелет после годовой сушки. Длинная соболиная шуба висит на нем, как чехол от дирижабля на велосипеде. Синяя расшитая рубаха, красные штаны и сапоги из крокодиловой кожи тоже явно не по размеру. В пальцах правой руки сжат украшенный каменьями – при виде их Ёрш тихонько присвистнул – деревянный посох. Князь бросил на «скелет» взгляд. Старик кивнул, несколько шагов к заключённым.

– Изя Шекельман, – заорал он отвратительным фальцетом, – обвиняется в растрате государственных средств и растаскивании народного имущества. Приговор – смертная казнь через усечение головы.

– Но я не… – начал Шекельман, но его не слушали.

– Преступник, именуемый Ершом. Обвиняется в воровстве, гоп-стопе, кидалове и банальном разводе лохов. Приговор – смертная казнь через коловтыкание.

– Навет! – вякнул Ёрш, но его тоже проигнорировали.

– Преступник… – Старик немного замялся. – Имя неизвестно. Обвиняется в нанесении тяжких телесных повреждений представителям разных сословных групп, религиозных концессий и профессиональной принадлежности. Особенно стоит упомянуть купца Хамоватого и его сыновей, коих он прилюдно поносил нецензурными словами, бранью и жаргонизмами, вызвав с их стороны негодование. Они пытались его урезонить и решить проблему мирным путём, но обвиняемый повёл себя более чем неадекватно и агрессивно. Применив силу, покалечил всех членов семьи, а троих отправил в кому, где они прибывают и по сей день. Последовательность событий: купец Хамоватов ехал в Словенск торговать заморскими тканями, привезёнными ему из Персии. О качестве данной продукции умолчим, поскольку он давно снабжает княжество данными изделиями лёгкой промышленности, и никто ещё не отзывался дурно о его товаре. По дороге из Персии в Словенск он остановился в веси под названием Мастера. День был тяжёлый, утомительный, трудный, поскольку от рассвета до заката они не слезали с коней. Вы, ваше княжие, прекрасно знаете это на своём опыте. И вот, когда семья расположилась в корчме и заказала ужин, к ним подошёл вот этот гражданин. – Палец обличающе указал на Недомыку. – Он явно находился в подпитии, поскольку походка у него была шатающейся, речь невнятной, а глаза смотрели в разные стороны.

– Ближе к делу, – бросил князь.

Старик повернулся и отвесил поклон.

– Я как раз подошёл к самой сути. Сначала этот гражданин облил вином младшего сына купца Хамоватого, а когда тот возмутился, то начал на него орать, употребляя ненормативную лексику и нецензурные жесты, посылая всех туда, где даже сове темно. Старший сын попытался урезонить пьяного постояльца, за что огрёб первым. – Старик смущённо кашлянул и после небольшой паузы продолжил: – Извините, я хотел сказать, получил травмы. Естественно, братская и отеческая любовь не позволили оставить сородича в беде, и за него вступились. Надо сказать, что даже после того, как близкому родственнику нанесли тяжёлую травму, они проявили мужество, граничащее с героизмом, и попытались в словесной форме объяснить разбушевавшемуся гражданину, что делать так нельзя, нехорошо и даже богомерзко. Что вызвало со стороны подвыпившего новый поток велеречий оскорбительного характера. Купец с семьёй решили покинуть заведение гостиничного типа, но гражданин перекрыл дверь. А когда его вежливо попросили освободить проход, он набросился на присутствующих с кулаками, применяя неизвестную у нас технику кулачного боя. Естественно, действуя в рамках закона и применяя адекватные меры защиты, члены семьи попытались хоть как-то снизить наносимый урон, но ничего не получилось. Данный гражданин, как было сказано выше, нанёс тяжкие телесные повреждения всем членам семьи, а троих отправил в бессознательное состояние. – Он обратился к Недомыке: – Что вы имеете сказать в своё оправдание?

Ждан ничего сказать не имел, потому как, во-первых, не понял и половины из перечисленного, а во-вторых, было невдомёк, что говорили о нем.

– Ни-че-го, – резюмировал старик. – Осуждённый признает вину. Приговор: бичевание, колодки, пытки, мало ли, может, ещё в чём признается, и смерть через четвертование.

Князь окинул осуждённых суровым взглядом, поморщился, будто на гвоздь сел. Стоящий справа младший казначей что-то зашептал ему на ухо.

– Нет, – едва слышно ответил Слав. – Чем больше будет желающих, тем выше вероятность спасения дочери.

Младший казначей едва заметно посерел, губы сжались в узкую линию, а на скулах заходили желваки. План по окончательному освобождению от должности главного конкурента идёт прахом. И возможно, эта еврейская рожа останется живой. Конечно, теперь он ничего не сможет сделать, но мёртвый конкурент – лучший конкурент. Надо что-то предпринять. Он снова зашептал князю на ухо. Но тот мотнул головой. Лицо младшего казначея пошло красными пятнами, зубы заскрипели с такой силой, что даже Недомыка услышал. Но Слав будто этого не заметил и обратился к троице:

– У вас есть выбор: либо вас посадят на кол, всех, либо вы отправитесь выручать из беды мою дочь. Если предприятие увенчается успехом, то вы свободны.

– Дочь выручать, – поспешно согласились Шекельман с Ершом.

– На кол, – радостно заявил Недомыка.

Естественно, он и понятия не имел, что это такое. Но название навеяло ассоциацию с чем-то развлекательным, игровым. А играть – не мешками ворочать.

Его товарищи побледнели. Причём еврей по белизне лица сейчас сошёл бы за славянина. Даже волосы приобрели русый оттенок. Брови князя сошлись на переносице. В зале запахло телесными повреждениями, не совместимыми с жизнью.

– Дочь выручать, – испуганно переменил решение Недомыка.

Еврей на его руках шумно выдохнул, лицо медленно вернуло прежнюю смуглость.

– Козёл! – буркнул из-за спины Ёрш.

Недомыка боязливо осмотрелся. Дело в том, что в детстве ему неоднократно доставалось от соседского козла. И хотя побои оказались не смертельными и не очень чтобы болезненными, но моральная травма осталась на всю жизнь. Ждан потом отомстил за нанесённые обиды, не нарочно, конечно, но бояться рогатой скотины не перестал. В зале никого кроме людей не оказалось, что подействовало успокаивающе.

– Сейчас вы отправитесь на поиски моей дочери или информации о её местонахождении. На всё про всё у вас три недели. И запомните, что если кто-то из вас думает, что сможет сбежать, то глубоко ошибается, – сурово пояснил князь. В зале повеяло жутью и преждевременной кончиной. – Найду и отдам палачам. А они у меня ребята умелые. Целый год на дыбе орать будете. А ты, Шекельман, проследишь за этими удальцами.

Недомыка хотел что-то спросить, судя по роже, весёлое, но Шекельман вовремя прикрыл ему рот ладонью.

– Мы поняли, княже, – поспешно сказал еврей. – И приложим все усилия, чтобы выручить княжну.

– Если всё понятно, тогда в дорогу. Денег…

– Денег? – радостно перебил князя малец и облизнулся. Глаза засияли, как у дурака при виде фантиков.

– Не перебивай князя! – рявкнул сзади воин.

Кулак впился справа в поясницу. Ёрш ойкнул и согнулся в три погибели. Князь поморщился и продолжил:

– Деньги на расходы вам выдаст казначей Милославский. Удачи!

Всё, что должно было быть сказано, сказали. Товарищей по несчастью повели по узким коридорам княжеских хором. Казначей оказался на месте раньше них. Его гаденькая ухмылка при виде Шекельмана вызвала у Ерша непреодолимое желание ломать и крушить, да только банковал сегодня не он, поэтому и быковать не имел права.

Казначейская оказалось небольшой каморкой перед входом в золотой резерв государства. Но даже неопытный человек с лёгкостью смог бы определить, чего стоило, например, привезти и отделать стены красным деревом и янтарём. Да и стул со столом, за которым взгромоздился казначей, стоят не меньше пары табунов.

Милославский очень долго что-то писал, зверски медленно выводя каждую букву, как первоклассник, и только потом посмотрел на вошедших.

– Чего? – нагло спросил он.

Недомыка и понятия не имел, что здесь делает. Шекельман весь скукожился под наглым взглядом врага на его руках, а Ёрш не хотел рисковать второй почкой.

– Ну? – грозно и требовательно спросил Милославский.

– Нам бы денег, – выдавил из себя, словно загустевший клей из тюбика, Ёрш и тут же оглянулся. Но стоящий позади стражник даже не шелохнулся.

– А нету денег, – сказал младший бухгалтер. – Нету. Всё растратили на княжеские и военные нужды.

– Как нет, я недавно всё проверял и… – пискнул было на руках у Недомыки Шекельман, но его конкурент так зыркнул, что отбил всякую охоту что-либо говорить.

– Ты щас договоришься! – заорал младший бухгалтер. – Ты тут вообще кто, а? Ты – лиходей! Тебя взяли на поруки, оказали такую честь, а ты? Ты за это ещё и денег требуешь? Да как у тебя наглости хватает? Вот щас пойду и доложу князю об этом.

– Не надо, – плаксиво сказал Шекельман.

Милославский гадливо поморщился.

– Жиды! Вам только деньги подавай! Понаехала всякая диаспора – прости Род, слово-то какое, – и гребут, гребут, гребут под себя. Когда же вы нагребётесь-то?

Шекельман промолчал, на него жалко было смотреть. Казначей бросил на стол засаленный и потрёпанный до мелких дыр кошель.

– Нате и выметайтесь отседова! И скажите спасибо, что хоть что-то вам обломилось.

Когда их вывели на улицу и вежливо спихнули с крыльца, Ёрш засунул руку в кошель.

– Твою голую дружину по кактусам рысью! – проворчал малец.

На ладони товарища Недомыка увидел два кругляша достоинством в полкопейки. В Шекельмане включился делец:

– Если пустить их в оборот…

– То получишь лучший грот! – закончил мысль Ёрш. – У нас на это нет времени. А не свалить ли нам подальше? Слышь, Недомыка, давай бросим этого убогого и рванём когти. У меня пара нычек есть, заляжем там до следующего года, а там, глядишь, и князь зажмурится.

В Недомыке взыграло упрямство напополам с ответственностью.

– Нет, – сказал он, – нам оказали честь и чё-то там ещё. Поэтому надо соответствовать.

От такой речи у Ерша морда вытянулась восклицательным знаком.

– Че… че… чего? – заикаясь, спросил он.

Недомыка даже если и захотел, не вспомнил, о чём только что говорил. Нет, общий смысл, может, и передал бы, но в очень мутированном виде, поэтому предпочёл умно промолчать.

– Неужели вы меня бросите? – плаксиво поинтересовался Шекельман.

– Ага, – вякнул Ёрш. – И ваще соглядатаям слова не давали. Ну так что, напарник, может, всё-таки свалим, или?..

– Или, – выбрал Недомыка, потому как слово оказалось короче, а смысл не важен.

Ёрш зыркнул на него, как цыганка на мента. Пардон, на полицейского. Но делать нечего, победило большинство, а с ним не поспоришь, потому как и в глаз могут засветить. Малец пришёл в настолько подавленное состояние, что не заметил, как стал идти за Недомыкой, а не впереди его. Так они потеряли треть дня, поскольку Недомыка, как китаец в Париже, пялился на красоты, красоток, туристов, творения великих и не очень зодчих и лишь к обеду вывел поисковую группу за стены Словенска. Естественно, несчастье не дремало, и они, в смысле он, выбрали самое точное неправильное направление, то есть пошёл в противоположную от нужной сторону.

Сперва шли по дороге. Но что-то Недомыке вступило в голову, и он попёрся по лесу. На Шекельмана природа подействовала успокаивающе. Он даже отважился задать вопрос несущему его товарищу:

– Куда мы идём?

– Куда глаза глядят, – ответил тот, чем вызвал живейший интерес у коллег по несчастью.

– Ну… эта… вы знаете, куда идти? – спросил Ждан.

Камрады дружно замотали головами из стороны в сторону.

– Вот, – подвёл итог Недомыка. – А если неизвестно, куда идти, то лучшим направлением является «куда глаза глядят».

Шекельман впал в интеллектуальную кому, пытаясь понять витиеватость славянского мышления, а Ёрш не заморачивался, поскольку чем дальше от дыбы, тем здоровее, и направление в данному случае значения не имеет.

Прошло ещё полдня. Ближе к вечеру вышли на небольшую полянку. Глядь, а на одиноком пенёчке сидит маленькая старушка. Платьишко разорвано, волосы, белые как луна, растрёпаны. Из глаз непрекращающимися ручейками текут слезы, плечи вздрагивают от вырывающихся рыданий. Ёрш протопал мимо, будто поляна пустая, а Недомыке приспичило остановиться и узнать, что же произошло с несчастной.

– Что случилось с тобой, матушка? – нежно спросил он.

Старушка вздрогнула, лицо обратилось к богатырю. Ладошка приложилась к уху для увеличения общей полезной площади радара.

– Ась? – закричала она. – Говори громче, милок.

– Я грю, что с тобой приключилось? – в свою очередь заорал Недомыка.

– Беда, – пояснила бабулька, слезы хлынули новым потоком, рыдания усилились.

Ёрш подскочил к Недомыке.

– У нас своих проблем хватает, чтобы чужие решать. Не вмешивайся!

– Мне матушка на прощанье сказала, чтобы помогал всем сирым и… э-э-э этим… как их… убогим.

– Так это мы и есть! – воскликнул малец. – Давай, помогай!

Мнения еврея никто не спрашивал, поэтому он умно промолчал. А то ещё бросят рядом со старушкой, и полный пардон.

– Не, – заявил Недомыка, – мы вона какие, а она – вона какая.

Ёрш понял, что они никуда не пойдут до тех пор, пока не решат бабкину проблему. С уст сорвались проклятия, но дело с мёртвой точки от этого не сдвинулось, пришлось начать допрос.

– Ну, старая, рассказывай, чё приключилось?

– Ась? – сказала старушка и снова приложила ладошку к уху.

– Ушастого ежа тебе в поводыри! – зло буркнул Ёрш и заорал: – Я спрашиваю, что случилось?

– Беда, милок, – пояснила бабулька, и снова пустила горючую слезу.

– Ноги тебе бубликом, – проворчал Ёрш, а громче добавил: – Ты по делу сказать чё-нить можешь?

– Могу, – запричитала бабка, – слепа и глуха стала, а тут ещё… потом это… и всё… ни туда, ни оттуда. Так я и здесь.

– Кто-нить хоть что-то понял? – обратился Ёрш к товарищам.

Шекельман отрицательно мотнул головой. Ему бы с первой фразой разобраться, а тут такая интеллектуальная загогулина. Недомыка скорчил рожу, будто собирается зарыдать.

– Кто бы сомневался, – заявил Ёрш. – Слышь, мать, ты подробности давай, а то мы в непонятках, и если так дальше будет продолжаться, то ваще уйдём, и жди потом армию спасения.

Рыданья резко прервались, слезы моментально высохли. Бабулька вскочила, костлявые пальчики вцепились в рукав Недомыки. Она, очевидно, приняла его за главного. Или самого сердобольного. Или дурака, который может взять на себя её проблемы.

– Пойдёмте, я лучше вам покажу.

– Э-э-э, нет, – начал Ёрш, чувствуя подвох, но Недомыка уже стронулся с места. Пришлось плестись следом. Мнения мудрого еврея снова не спросили, пришлось отмалчиваться.

– В моем доме давно поселилась кикимора, – на ходу рассказывала бабка. – Поначалу жили душа в душу, а шесть дней назад ей что-то не понравилось. Ух и лютовать она начала: мебель побила, тарелками да кринками в меня кидает, углём всю избу перепачкала. А под конец за избиение принялась. Всё тело в синяках да кровоподтёках. Я травница, знаю, какую травку против неё применить можно, да только глаза совсем не видят. Ещё одним средством против кикиморы является медвежья шерсть, а лучше сам медведь. Тут недалеко берлога, но мне боязно к ней приближаться.

За разговором они вышли к обветшалой, вросшей в землю избе: труба немного осыпалась, тёс кое-где прохудился, а вместо бычьих пузырей на крохотных окнах чёрные провалы. Бабулька потянулась к ручке. Небольшое усилие, дверь открылась, и травница осторожно заглянула внутрь.

– Самым лучшим средством от кикиморы является па…

Речь прервала ножка табуретки, прилетевшая в лоб травницы. Бабулька без крика откинулась на спину. Недомыка бросил Шекельмана и попытался подхватить падающее тело, но в результате и еврей пострадал, и бабку подхватить не успел. К тому же потерял равновесие и грохнулся на обоих. У старушки на лбу наметилась быстро растущая шишка. Сама её обладательница ушла в бессознательное состояние и в ближайшее время вернуться не обещала. Шекельман, дабы не попадать в подобное положение, отполз и воспользовался веткой в качестве костыля. Во взгляде появилась уверенность в завтрашнем дне. Но её уничтожил Ёрш, задав сакраментальный вопрос:

– Бабулька в ауте, в избу из-за какой-то дряни не войти. Ночевать на улице, что ли?

Дрянь тут же ответила, и Ёрш едва успел увернуться от вылетевшего из двери кувшина. Он с грохотом ударился о ель, в стороны брызнули осколки. Только отколовшееся горлышко осталось невредимым.

Недомыка хотел кинуться грудью на амбразуру, в смысле зайти в дом, но Шекельман не позволил.

– Я слышал, что с кикиморой силой не справиться, – пояснил он свой поступок. – Нужны какие-то травы.

– Может, ты, ботаник приблудный, знаешь, какие? – ехидно спросил Ёрш.

Еврей гордо подбоченился.

– Конечно, знаю.

– Ну так давай, иди, ищи, а то до утра тут куковать будем, – поторопил его Ёрш.

Шекельман смутился.

– Я знаю травы, но понятия не имею, как они выглядят.

Ёрш скривился в попытке понять сказанное.

– Как это? – наконец выдал он.

– Видите ли, я из-за не очень хорошего знания вашего языка, наверное, неправильно выразился. Я знаю названия трав, но не как они выглядят.

Ёрш разразился нехорошей речью обличающего характера, в которой евреи блеснули чем угодно, только не своими положительными качествами.

– Так, эта… – вмешался в разговор Недомыка, которого посетила интересная мысль.

Надо сказать, что с ним такая беда бывала и раньше. И как раньше, он её забыл. Товарищи минуты три смотрели на него, ожидая продолжения, но крепыш тупил, поэтому пришлось разрешать ситуацию самим.

– Говори названия трав, а я, может, знаю хоть одну, – предложил Ёрш.

Шекельман загнул указательный палец.

– Можжевельник, – начал он и замолчал.

– Ну, можжевельник, и чё дальше? – поторопил его Ёрш.

– И всё.

– Чудак ты с другой буквы, – заорал Ёрш, дальше слов не хватило, и он принялся пинать всё, что под ногу попадётся.

Недомыка едва бабку подальше оттащить успел.

– Ещё от кикиморы можно защититься «куриным богом», – осторожно предложил Шекельман.

Ёрш подлетел к нему, как коршун к зайцу.

– Ты хоть одну курицу здесь видишь? У кого спрашивать про ихнего – маму твою багром между глаз! – бога?

Последняя фраза вызвала удивление у мудрого еврея, но он решил не допытываться, как у курицы можно о чем-то спросить. Хотя спросить можно, а что-то узнать – вряд ли. Пришлось дать небольшое пояснение.

– «Куриный бог» – это камень с дыркой.

Ёрш побагровел, глаза окинули местность изучающим взглядом.

– Ты хоть один камень здесь видишь? Нам чё, штольню копать или сразу карьер забабахать?

Шекельман совсем стушевался, но не предложить последнее средство не мог.

– Ещё у вас говорят, что в избе можно поискать куколку, с помощью которой напустили кикимору.

Ёрш оскалился, палец указал на дверь.

– Иди, горбушка заплесневелая, ищи, и пусть земля тебе будет пухом!

Недомыка вторично попытался совершить подвиг и войти в избу, но его снова остановили.

– Так, – сказал Ёрш, – будем топтаться от того, что есть. Можжевельник, «куриный бог» и медведь. Попробуем сначала самое простое – можжевельник.

– Но мы же не знаем… – попытался вставить пять копеек мудрый еврей, но Ёрш перебил:

– Соберём все травы в округе, и пусть наш герой войдёт в избу. Авось пронесёт.

– А чем это поможет? – поинтересовался Шекельман.

– Что? – спросил Ёрш.

– Ну, – замялся Изя, – если пронесёт? Неужели кикимора вони боится?

– Это выражение такое, долдон! – рявкнул Ёрш. – Великий Род, что за дурак мне в подельники достался?

Чтобы никого не убить, он кинулся собирать все травы, что растут у избушки. Изя помогал, чем мог. До Недомыки доходило долго, но не на этот раз. Однако если Шекельман и Ёрш собрали от каждой травы по листочку-другому, то русская душа Ждана потребовала всего и побольше. В результате он превратился в ходячий стог сена, с угрожающе торчащими из него палками, небольшими раскоряченными брёвнами и вырванными с корнем деревцами: в конце концов одни валялись на земле среди травы, значит, тоже трава, а вторые так вообще росли. А чем деревца не трава? Это когда подрастут – они деревья, а так трава травой.

Надо сказать, что его товарищи, от которых он несколько отошёл в сторону, никогда не видели передвигающихся стогов, выполненных в готическом стиле, поэтому слегка струхнули. Ну как слегка? Один за пару секунд добрался до макушки двухсотлетней сосны, а второй за такой же срок научился менять цвет кожи и, что более ценно, одежды, под мох на дереве. Даже палку выставил, чтобы похоже получилось.

Недомыка сбросил свой груз у избы.

– Фу-у-у, – раздалось совсем рядом, и от дерева отсоединился кусок зелени, медленно превратившийся в Шекельмана.

Сверху раздались такие неприличные крики и потёк столь обильный поток ругательств, что Шекельман снова наметился в мох. Пока Ёрш слезал с дерева, а слезть не залезть, он оглашал округу фразами тяжеловесного характера, бьющими по ушам не хуже молота. Удивительно, но, спустившись на землю, орать не перестал, а даже наоборот: его обличительно-оскорбительная речь набрала обороты и силу. Причём ни одно слово дважды не повторялось. В русском языке нет столько склонений, в скольких просклонял Ёрш Недомыку и его родителей, а в Камасутре – поз, в которых он его не поставил. Ждан внимательно выслушал претензии товарища и даже понял несколько. В смысле одну, относительно размера стога и что-то его мозгов. Там говорилось о какой-то обратной пропорциональности. Оторавшись, Ёрш полез в стог. Естественно, видовое разнообразие трав оказалось совсем небольшим. О дровах и вырванных с корнем деревцах и говорить не стоит. По этому поводу лучше скажет Ёрш:

– Что это, а? Трава? – спросил он Недомыку, протягивая вырванный с корнем дубок. – Это – буй со дна! – дуб, дубина! Понимаешь?

– Дуб-дубина, – повторил Недомыка.

– Да не дуб, дубина, а дуб, дебил!

– Дуб-дебил, – усердно повторил Ждан.

– Ты что, нарочно, что ли? – рассвирепел Ёрш. – Это, приторчень, дерево, а не трава. Повтори!

– Приторчень-дерево, – повторил Недомыка.

Ёрш взвизгнул, как ущипнутая за ягодицу девица, и пустил раздражение в нужное русло. Стог разлетелся по поляне в мгновение ока. Несчастный еврей потом траву и чешуйки коры часа два из ушей выгребал. Бабку так вообще из зелени откапывать пришлось. Ёрш, как ни орал, а понял, что надо действовать, и как можно быстрее, а то придётся в лесу ночевать. Не подпуская Недомыку к полевым работам, они с Шекельманом быстро собрали всю возможную траву в радиусе ста саженей10. Получился небольшой стожок. Поскольку не знали, как использовать траву, просто напихали её в одежду и за кушак Ждана. Даже в сапоги засунули. Он стал похож на диверсанта.

– Перуна тебе в помощь! – сказал Ёрш.

Ждан смело кинулся в дом со связками травы в руках наперевес. Дверь закрылась. Несколько секунд ничего не происходило, а потом… Кто-то завыл на три голоса, и все противные. Изба содрогнулась, как в двенадцатибалльное землетрясение. С крыши полетели листочки и осыпавшаяся с сосен хвоя. Мох, проложенный между брёвнами, вынесло, словно мощным порывом ветра. В результате избу окутало небольшое пылевое облако, видимость несколько снизилась. Дверь несколько раз бухала об косяк, будто хотела сорваться с петель. В доме что-то билось, трещало и хрустело. Наконец из дома вывалился Недомыка. Очевидно, кикимора имела сильнейшую симпатическую аллергию не только на траву, но и на зелёный цвет. Поэтому если Изя выгребал траву пару часов, то Недомыке на такую же процедуру понадобится половина жизни. Куда она ему зелень только не засунула. Но помимо этого хорошенько навешала от душевных щедрот: фингал под глазом, пара шишек на лбу, больше похожие на прорастающие рога, и бессчётное количество синяков на теле. В одёжно-обувном плане парень тоже пострадал: правый сапог просит каши, у левого слегка разорвано голенище, один рукав надорван, а второй болтается на трёх нитках. Хорошо хоть портки не тронула.

– Не получилось, – резюмировал Ёрш. – Ладно, попробуем второй вариант. Э-э-э… «куриный бог». Нам нужен камень с естественной дыркой. Ищите.

Юные геологи начали поисковые работы, но, как ни искали, ничего похожего найти не смогли.

– Ладно, – рассудил Ёрш, – придётся за мехом медведя идти. Кто пойдёт?

Изя заинтересовался чудесной дыркой на камзоле, даже палец в неё засунул, а Недомыка тут же записался в добровольцы.

– Принеси мех, – напутствовал товарища Ёрш. – Ты понял? Только мех.

Ждан всё понял и даже пару раз кивнул.

– Вперёд! – сказал Ёрш.

Недомыка отправился к медведю.

Прошло минут двадцать, мудрый еврей решил подать голос:

– Слушай, а где берлога медведя?

Ёрш, занятый мыслями, не сразу понял смысл услышанного, но потом первые биты информации достигли аналитических центров.

– Ты, чурка мавританская, раньше спросить не мог? – завопил он. – Где теперь его искать? Ну что за непруха? Всю жизнь не везёт, даже в напарники фраера достались.

Но несчастье не могло не подложить троице свинью, и Недомыка, даже если бы пошёл в другую сторону, всё равно вышел бы к берлоге. Обличительную речь подростка прервал дикий рёв. В нотках животного крика чувствовалась сила и несокрушимая мощь. Так орёт муж-тиран, твёрдо уверенный в своей правоте и беззащитности жены.

– А-а-а, ты драться! – донёсся знакомый голос.

Раздались глухие звуки, будто выбивают подушку, и рёв сменился жалостным взрёвыванием. Так орёт муж-тиран, ошибочно полагавший, что жена беззащитна. Затем последовал треск.

– А-а-а, ты ещё упираться!

Взрёвывания перешли в подобие рыданий. Звуки приблизились. Каково же было удивление Ерша и Шекельмана, когда они увидели между деревьями Недомыку, волокущего за заднюю ногу здоровенного медведя. Несчастный зверь орёт во всю глотку и пытается уцепиться хоть за что-то. За ним на земле и корнях деревьев остаются глубокие борозды от когтей.

Ёрш на всякий случай залез на сосну, а Шекельман прикрылся зеленью, благо от стога что-то осталось. Недомыка доволок упирающегося зверя до избы. Пальцы разжались, нога освободилась. Медведь почувствовал свободу, но слишком долго не мог поверить в своё счастье. Это и погубило. Пока он приходил в себя от шока, Недомыка успел открыть дверь и снова обратить внимание на мишку. Тот только начал отползать. Ждан схватил его за шкирку и со словами: «Сам с ней разбирайся!» затолкал несчастное животное в избу. Дальше – дежавю: грохот, трясунец здания, звуки бьющейся посуды. Единственным дополнением к предыдущей сцене оказался нарастающий довольный рёв медведя. Видимо, в этот раз попалась жертва по силам. А может, изба в качестве берлоги приглянулась и он занялся коллекторской деятельностью по выселению жильцов. Безобразие продолжалось минут десять. После этого дверь с грохотом распахнулась, в неё вылетело что-то полупрозрачное, патлатое, противно визжащее на много голосов и скрылось между деревьями. В дверном проёме показалась здоровенная голова.

– Свободен, – сказал стоящий у входа Недомыка.

Медведь хотел как можно быстрее убежать от страшного человека, но долго протискивался через узкий для него дверной проем. Как Ждану одним лёгким движением удалось закинуть такую громадину в дом, осталось для присутствующих загадкой. Зверь наконец выпростался из избы, как из узких подгузников. Заяц позавидовал бы скорости его движения. Разноцветное буйство осеннего леса скрыло беглеца.

Ершу такого чуда героизма, дебилизма и силы в одном теле видеть не приходилось, поэтому от удивления он едва не сверзился с дерева. Благо природная ловкость помогла, и в полете успел уцепиться за ветку.

Медведь давно убежал, а Недомыка продолжает смотреть ему вслед.

Слева подошёл Ёрш, справа – Шекельман.

– Ты зачем медведя приволок? – спросил Ёрш. – Тебе же было говорено – мех.

– Он давать не хотел, – пояснил Недомыка.

Ёрш посмотрел на него в глубоком изумлении. Так обычно смотрят на человека, который спрашивает у коня время. Идиллическую картину прервали шорохи. Бабулька решила вернуться в этот мир. Раздались охи, ахи, стоны, особенно после того, как она ощупала здоровенное новообразование на лбу.

– Слышь, бабуля, – обратился к ней Ёрш, – изба свободна. Я всё сделал. Надо бы отблагодарить.

Шекельман от такой наглости онемел, а Недомыке всё равно.

– Да? – удивлённо спросила травница.

Ёрш кивнул.

– Ага. Как насчёт вознаграждения за труды?

Бабулька с кряхтением поднялась.

– Я уж и не знаю…

– Что значить «не знаю»? – грубо перебил старушку Ёрш. – Ты просила помощи, я её оказал. А за услуги платить надо.

Бабулька часто-часто закивала.

– Да, милок, да. Но сначала я приму работу.

Ёрш сделал широкий жест, мол, смотри, проверяй, раз такая недоверчивая. Бабулька взглянула внутрь помещения, но зайти не решилась.

– Ну, – сказал Ёрш, – что за ледяная фигура на масленицу? Вперёд!

– Боязно мне, – сказала старушка, хитро сощурившись. – Может, кто-то из вас смелость покажет?

– Легко, – вякнул Ёрш.

Но стоило подойти к порогу, как его тоже словно парализовало.

– Не-е-е, я был мозговым центром. Пусть зайдёт тот, кого не жалко.

Чёрные брови кого не жалко поднялись в изумлении. Не успел он и глазом моргнуть, как лес сменился захламлённой комнатой с огромной печкой: Ёрш действовал быстро и агрессивно. Пинками. Шекельман сжался, скрючился, но ничего не произошло. Травница осторожно заглянула внутрь. Мудрый еврей стоит посреди бардака. На лице – удивление и радость, будто оказался на ярмарке, да при деньгах. И тишина.

– Ну хорошо, – сказала старушка. – Будет награда за труды. Вас послали княжну из беды выручать, так я подскажу, что делать. Сначала необходимо найти ведуна, что в Чёртовом Холме живёт. Это к востоку отсюда. Дорога к нему неблизкая и опасная, но вы всё сдюжите.

– Минуточку, – перебил её Ёрш, – какого ведуна? И вообще, что это за слово такое? Очень на пердуна похоже. Неужели кого-то так зовут? Да ежели у меня было такое имя, я бы повесился.

– Ведун от слова «ведать», то есть знать. Ведун – значит знающий, – раздался голос из избы.

Ёрш обернулся.

– О, глядите-ка, чернец по-русски забалакал. Тебе кто слово давал, засмолок?

Шекельман смутился и не нашёлся, что ответить. Ёрш повернулся к бабке.

– Слышь, старая, нам нужны деньги, рыжьё, мани, копье. Смекаешь?

Бабка всплеснула руками.

– Акстись, милок, откуда у меня деньги, я ж травница.

– И тут кидалово! – расстроенно сказал Ёрш.

– Так куда, матушка, говоришь, идти надо? – подал голос Недомыка.

– На восток. Можете прямо отсюда, а можете дойти до дороги, вон тропка идёт, а потом по ней через Словенск и строго на восток, где солнышко встаёт. А потом…

– Быть по сему, – сказал Недомыка.

– Минуточку, – снова хотел вставить пять копеек Ёрш, но Недомыка двигался, как ниндзя, и уже исчез в многоцветье леса. Шекельман тоже на удивление быстро на одной ноге проскакал.

– Чтоб тебя! – проворчал Ёрш.

Пришлось догонять.

– Погодите, – крикнула травница вслед, – я не всё рассказала.

Но её слушать не стали. Бабульке только и осталось, что руками всплеснуть.

Поначалу шли молча, каждый занятый своими мыслями. Шекельман пыхтел позади всех, но не отставал, как втайне надеялся Ёрш. Он даже на всякий случай подбрасывал ему под ноги ветки и шишки, но чернец даже ни разу не споткнулся. Ёрш начал медленно закипать. В голове зароились нехорошие мысли одна кровавее другой. И надо же было памяти Шекельмана так не вовремя прорезаться.

– Вспомнил! – заорал он от счастья. – Куриный бог – это не только камень с дыркой, но и старый лапоть, и горлышко кувшина или кринки, только целые.

Ёрш вспомнил горлышко от кувшина, едва не угодившего ему в голову. Внутри всё вскипело от ярости и праведного гнева. Несчастный еврей рухнул под градом пинков, тычков и затрещин. Недомыка едва успел оттащить разбушевавшегося мальца.

– Я жизнью рисковал! – орал Ёрш. – А ты, скотина, не мог этого раньше вспомнить. Да ежели бы не твой склероз, то я бы… – Дальше шёл список привилегий и богатств, коих он лишился во время операции «Кикимора». Согласно перечисленным пунктам, Ёрш прямо сейчас почивал бы на лаврах, мягкой постели из лебяжьего пуха, ел на серебре, пил из золота.

Шекельман понял, что попал, и жизни вряд ли хватит, чтобы расплатиться. Недомыка, как знатный командир, расставил товарищей подальше друг от друга, дабы предотвратить: Шекельмана, задающего темп отряду, поставил впереди, а Ерша, с его обидой и яростью, позади. Сам занял положение между двух огней.

Время шло, деревья сменялись другими деревьями, кусты – кустами, а трава – не поверите! – травой. Наконец вышли к дороге. Осталось повернуть на восток. Евреи люди умные, начитанные, и уж не выучить части света после того, как Моисей их сорок лет по пустыне водил, просто глупо. Но это евреи. Шекельман каким-то шестым чувством понял, что шкандыбает в одиночестве. Обернулся. Его товарищи застыли в позе астрономов, изучающих поверхность солнца. В глазах застыл вопрос: «Что у светила внутри?»

– Что замерли? – осведомился Шекельман.

– Определяем, где восток, – пояснил остывший Ёрш.

Изя высокомерно хмыкнул. Эти два олуха такие взрослые, а определять части света не умеют. Какой позор! С другой стороны, он щас как покажет свою эрудицию, интеллект, мощь человеческого разума и логики. И Шекельман начал:

– Нам в сторону во-о-он той ели, верхушка которой торчит над остальными деревьями.

Ёрш с выражением знатока географии хмыкнул.

– С чего это?

«Ну сейчас я ему покажу и сразу реабилитируюсь», – подумал хитрый еврей, а вслух сказал:

– Солнце встаёт на востоке, а ложится на западе. Значит, нам туда.

Палец ткнулся в сторону верхушки ели.

– Что значит «ложится» и «встаёт»? – поинтересовался Недомыка.

Но Изю застать таким вопросом врасплох оказалось невозможно. От распирающей его гордости, что знает такие непростые вещи, а они нет, он даже стал выше ростом.

– Это условные названия. Солнце поднимается на востоке, затем проходит вокруг Земли, а после двигается под землёй и снова восходит на востоке.

Ёрш отмахнулся от него как от надоедливой мухи.

– Бред конюха с похмелья! Земля – шар, и греясь, подставляет то один бок, то другой. А стало быть, солнце всегда на одном месте, а именно на востоке. В любое время дня. Разве не так?

Новое знание поколебало уверенность Шекельмана в старом догмате, а смущённый ум легко поддаётся убеждению. Особенно если оно логично и доходчиво подано.

– Значит, – подвёл итог Ёрш, – если солнце всегда на востоке, а восток, где солнце, – уж это-то я помню, – тогда нам прямо на него.

Отказываться от привычных догм Изя сразу не стал, поэтому немного пораскинул мозгами. Вывод напрашивался сам собой: если они пойдут так, как сказал Ёрш, то уйдут совсем в другую сторону. О чём мудрый еврей не преминул сообщить товарищам. На что малец ответил:

– Чего ты нас путаешь? Почему в другую сторону? Бабка ведь сказала, что мы должны идти на восток. А восток там, где солнце. Значит, нам в ту сторону. Верно? Ты включи логику.

Лучше бы еврей не послушал совета. Но он ведь бывший меняла, любит точность и всё доводит до последней точки. На горизонте замаячила чудовищная перспектива: до ночи они будут тащиться за солнцем на запад, затем переночуют в лесу, что уже не сахар, а после снова пойдут за светилом. То есть будут ходить, наматывая петли, о чём он не преминул сообщить товарищам. Ёрш высокомерно фыркнул, рот открылся, но неожиданно у командира отряда прорезался разум, который творил согласно логике Лобачевского в неевклидовом пространстве, и он выдал кошмарную мысль:

– Мы не будем останавливаться на ночлег, а пойдём за солнцем под землёй.

Из курса географии того времени Шекельман знал, чем опасно подземное царство, в котором проводит ночь светило. У шумеров и индийцев, китайцев и финикийцев мифы по этому поводу отличались только набором ужасов и разных тварей. Никому ещё не удавалось проделать за солнцем такое путешествие и вернуться живым. Без помощи какого-нибудь небожителя. Но, как назло, даже завалящего божка местного разлива поблизости не оказалось, и, судя по их удаче, такая встреча в будущем вряд ли представится. Разве что после кончины, которая замаячила на горизонте и призывно замахала флажками.

– Вы несёте чушь! – заявил Шекельман.

Недомыка с опаской посмотрел на руки, но чуши не обнаружил. На всякий случай он вытер ладони о грязную рубаху, мало ли, может, чушь – это какая-то невидимая мелкая дрянь. Ёрш проделал то же самое, предварительно из гигиенических целей щедро обхаркав пальцы.

– Не пойду, – заупрямился Изя.

– Ну и оставайся тут, – вякнул Ёрш и двинулся следом за Жданом.

Остаться наедине с лесом, полным опасностей и смертельных ужасов, – перспектива та ещё. Пришлось несчастному еврею двигать костылём вслед уходящему, как оказывается, на восток, солнцу. Благо хоть идти пришлось по дороге.

Троица брела до самого заката. Когда мир окунулся в мерцающую звёздной россыпью тьму, тракт вывел к опушке. Вдали виднеются огоньки небольшого селения. Шекельман, снова идущий первым, приободрился и захромал быстрее. Что-то попало под ногу. Изя потерял равновесие. Избежать падения не удалось. Поднялось густое облако дорожной пыли. Ёрш подскочил и хотел влепить поднимающемуся еврею пенделя, но внимание привлекли немного развёрнутый свёрток и корзина. Ноздри уловили аромат свежего хлеба, жареной птицы, чеснока, лука, сыра и ещё нескольких до боли знакомых лакомств. Желудки тут же напомнили о себе, потому как пустовали больше суток. Ёрш, с голодухи ощутивший даже наличие солонки с солью, накинулся на еду, как поп на банкете во время поста. Другие тоже недалеко ушли. Только Изя немного помедлил, потому как в душе зазвонил колокольчик тревоги, предупреждающий, что данную пищу есть нельзя. И дело не в некошерности пищи. Но желудок заглушил его звон, и Шекельман принялся набивать брюхо так, будто впереди маячит голодный год.

Надо сказать, что предчувствие мудрого еврея предупреждало не напрасно. Дружина князя избавила от нечисти всё княжество. Но в некоторых местах полезную нежить не тронули, дабы она выполняла охранную функцию, иначе люди начнут беспредельничать, и, например, от лесов останутся лишь пеньки. Так вот, жители соседнего села прогневали местного лешего. В результате в лес не зайти. Точнее, зайти можно, да только не выйдешь – леший кружить начинает, в топи заводит. А уж как волков на местное стадо нашлёт, так половину коров перережут вместе с пастухом. Вот жители и решили задобрить хозяина лесного массива. Для чего скинулись и накупили самых лучших яств. И как полагается, отнесли к опушке, которая пересекается дорогой. Проезжая часть здесь играет особую роль, поскольку ежели отнесли бы прямо в лес, то, во-первых, как леший поймёт, что подношение от жителей именно этого села? Во-вторых, неизвестно как примет подношение, и если осерчает, что уже было, то домой не воротишься. Поэтому дорога у опушки – идеальное место для подношения. Но вернёмся к оставленной сцене у дороги. Наши герои как раз забили желудки до кадыка.

– Что здесь происходит? – вдруг спросил кто-то грозным голосом.

У Шекельмана ёкнула селезёнка, а кусок перепелятины намертво встал в горле, что означало предчувствие приближающихся неприятностей.

Недомыка жестом пригласил путника присоединиться к обедне, а вот Ёрш:

– В чём дело, гражданин? – спросил он набитым ртом, оплёвывая окружающее пространство и незнакомца кусками рыбы. – Не видишь, у нас привал. Ходи дальше!

– Привал, значит? – сквозь зубы прошипел незнакомец.

Его тело начало стремительно расти. У Шекельмана всё похолодело в груди, даже перепелятина в горле смёрзлась: память опять очень «вовремя» выдала информацию о том, кому предназначается пища на опушках. Бежать теперь бесполезно, сопротивляться – тоже. Человек дорос до верхушек деревьев. Гигантская рука сгребла наглецов за шкирку. Мир рванулся навстречу, и они понеслись над лесом. Под ногами замелькали поля, деревушки и города. Их дёргало то влево, то вправо, то вверх, то вниз. Ерша укачало сразу, поэтому ужин от места его поглощения улетел недалеко. Вторым в очереди на бесплатное освобождение желудка от съеденного оказался Шекельман. А вот Недомыка ничего, не осрамился перед Отечеством. Наверное, потому что у него не оказалось не только мозгов, но и вестибулярного аппарата. Он единственный, кто радостно орал во всю глотку, как ребёнок, впервые попавший на американские горки.

Земля больно ударила в пятки, троица покатилась по земле. Леший уменьшился до размеров человека.

– Будете знать, как чужое брать!

Исчез.

– Кто это был? – спросил Ёрш.

– Леший, – ответил Шекельман. – Пища, которую мы съели, предназначалась ему.

– Что ж ты молчал, марода11 черномазая! – прохрипел Ёрш.

Если бы не головокружение, то на одного неславянского покойника этой ночью стало бы больше.

– Я только потом вспомнил, – промямлил Изя.

– Гад! – просипел Ёрш, едва двигая конечностями от сильной слабости и головокружения.

– А чё вы лежите? – бодро спросил Недомыка.

Он сразу поднялся на ноги и дискомфорта не ощущал. Друзья посмотрели на него с одинаковым желанием, причём у обоих оно оказалось окрашено во все оттенки багрового.

– Отдохнуть прилегли, – прошипел сквозь зубы Ёрш,

– А-а-а, – понимающе протянул Недомыка, чем вызвал у Ерша новый приступ праведного гнева.

Надо заметить, что перелёт, свершившийся из-за банального незнания обычаев своего народа и в качестве наказания, сократил их дорогу к ведуну на максимально короткое расстояние. Проще говоря, леший отнёс их в сторону, противоположную которой они двигались. Он-то думал, что таким образом накажет путников наиболее сильно и теперь им придётся проделать гораздо больший путь к цели. Но лешак и понятия не имел, что трём неудачникам надо именно сюда. И теперь им осталось всего лишь миновать город Щукинск и пару дней потратить на дорогу до Чёртова Холма. Удал сотоварищи едва преодолели две трети пути, что не могло не обеспокоить Чернобога. Великий Спорщик уже почивал на лаврах победителя, думая, как будет править Землёй и насылать страдания на людей. Ан нет, облом-с! Получается, что Род прав: если бы Недомыка по дурости и постоянной невезухе не попёрся в противоположную от нужной сторону, а потом в лес, если бы не встретил ведунью, не потерял время на выпроваживание из её дома кикиморы и уж тем более если бы не повернул на запад, полагая, что там восток, и не сожрал приготовленное лешему угощенье в качестве отступных от жителей ближайшего села, то он ну никак не смог бы обогнать героев, отправившихся на вызволенье княжны за неделю до него. Но этого не может быть! Удачливый всегда побеждает неудачника. А то, что произошло, – всего лишь случайность. Этим он себя и успокоил.

Но! Положение надо спасать. Если не вмешаться, то Недомыка с другарями первым доберётся до княжны, и тогда пари будет проиграно. Однако сам Большой Лжец в ход событий вмешаться не мог, пришлось действовать через посредников. Бог Зла быстро связался с одним из сторонников его культа в городе и дал ценные указания. Слуга – боярин Давило – метнулся к своим воинам. Среди ночи, как по пожарной тревоге, поднял всех. Инструктаж был коротким и информативным. Исполнители приготовились к прибытию трёх дорогих гостей: к воротам побежал вестовой с объяснением, кого нужно задержать, а воины пока решили облачиться в доспехи.

Зря. Кто же знал, что Недомыка запомнит направление, в котором их нёс леший? Топчась от него, он определил, где зашло солнце, то есть где восток, и естественно, попёрся в сторону, противоположную Щукинску. Его товарищи, головы которых несколько кружились, не только не заметили направления, в котором их унесли, но даже не обратили внимания на смену пейзажа: взяли их в осиннике, а бросили в еловом бору. Поскольку к головокружению постоянно примешивались позывы на освобождение желудка, постольку они всецело отвлеклись на эти проблемы и шли за Недомыкой на автопилоте. А ведь до города Щукинска по дороге всего пять шагов и пара поворотов. Чернобог от этого безобразия пришёл в ярость: троицу, значит, ждут как дорогих гостей, а они попёрлись в другую сторону. Пришлось снова воспользовался своими связями. Тем, кто находился в Щукинске, он дал отбой, а другим, кто поселился в городе Востряки, куда теперь двинулись неудачники, сыграл побудку и потребовал полной боевой готовности. Приказ был даден чёткий и ясный: «Поймать и задержать!»

К концу ночи троица заметила между деревьями огни. Тьма уступила место рассвету. Из мрака проявилась большая деревня, расположенная на полпути к городу. Дома стоят, как гренадёры на параде: венцы сложены новыми брёвнами, окошки с узорными ставенками, причём вместо бычьего пузыря – стекло, что по тем временам было роскошью. Крыши крыты превосходно просмоленным тёсом. Заборчики огораживают каждый дом и тоже новёхонькие. В любом дворе по хлеву и бане, что говорит о состоятельности жителей.

Ещё толком не рассвело, а петухи громогласно приветствуют начинающийся день. Чуть позже к ним присоединились и коровы, требуя утренней дойки. Деревня стремительно ожила. Захлопали двери, на улице показались первые жители. Послышались пока ещё сонные удары молота о наковальню. Заржали лошади, воздух пропитался ароматами готовящегося хлеба и жареного мяса. Желудки путешественников уже пришли в норму и громко потребовали еды. Троица устремилась на запах. Но возникла проблема – в корчме их обслуживать отказались: видите ли, в долг здесь не кормят. А заначка, что была у Ерша, во время пилотирования вывалилась где-то между Словенском и Щукинском. А пряные ароматы продолжают витать в воздухе и раздирать ноздри не хуже кислоты. Желудки разболелись немилосердно, и мука перешла в разряд невыносимых.

Ёрш замыслил нехорошее, Шекельман проявил с ним удивительную солидарность, хотя ни тот, ни другой и слова не сказали: горе сплачивает и помогает понимать товарища с полуслова и даже полувзгляда. Лишь Недомыка не утратил спокойствия: его-то ужин остался на месте. Благо страшное не свершилось, ибо вмешалась судьба в виде заезжего купца. Он присел за соседним столиком и долго пялился на троицу, чем вызвал у Ерша нездоровое желание проверить на прочность его череп табуреткой. Купец то ли понял, что пауза затянулась, то ли сообразил, что лучше начать разговор, а не испытывать судьбу, решительно к ним подсел.

– Вы оттуда? – спросил он, указывая направление, откуда заявилась троица.

Недомыка кивнул.

– Ага.

– Значит, местность знаете?

– А то, – гордо заявил Ёрш, полагая, что если не возьмёт инициативу в свои руки, то ему не обломится.

– Я тут впервые, поэтому мне нужны проводники до Щукинска. Платой за работу будет еда.

Недомыка открыл рот, но Ёрш опередил:

– Договорились.

Ждан двусмысленно пожал плечами, а мнение еврея никто не спрашивал.

После сытного завтрака захотелось баиньки, но купец потребовал выполнения закреплённого устно договора. Пришлось подчиниться. Караван купца состоял из шести телег. Неудачников, как проводников, посадили на первой. Обоз тронулся. Солнце как раз поднялось над горизонтом, и Недомыка обрадовано подметил, что едут они в нужном направлении, то есть на восток. Где-то там их ожидает счастье. И Чёртов Холм. И ведун.

Чернобог увидел, что троица снова двинулась в сторону Щукинска. Ярость его не ведала границ, злость не знала пределов. Ох и орал же он. Примерно с того момента появились современные нехорошие слова, которых не знали в то время. Хотя свои ругательства уже были. Ёрш их знал наизусть и употреблял без запинки и совести. Но вернёмся к Большому Лжецу. Хоть он и бог, но здраво рассуждать умел, и по его разумению получалось, что предсказать дальнейший ход событий, касающихся гадкой троицы, не представляется возможным. Поскольку существует ещё две стороны горизонта, их может понести в любую из них, и тогда Щукинск они минуют. А стало быть, возможности задержать их в городе может не представиться. Значит, необходимо выслать навстречу обозу боевой отряд, который их заарестует, посадит в холодную, закуёт в колодки или, извинившись за обознатушки, бросит в кабак к «грязным» девкам, что значения не имеет. Главное – чтобы они надолго застряли в городе. И желательно до окончания пари.

Чернобог снова обратился к Давило, разбудив спозаранку, а ведь боярин только-только заснул. Разговор был коротким. Давило ощутил лютость своего бога, поэтому нажал на все рычаги, которые привели в движение местную военную машину. Отряд закованных в броню и злых от ранней побудки всадников устремился к обозу. Им дали чёткий указ: задержать всех, находящихся в первом встречном обозе на дороге Востряки – Щукинск. За выполнение приказа – премия в размере месячного жалования, за невыполнение – дыба с конфискацией имущества. Воины местность знали хорошо, к тому же дорога одна, поэтому не сумлевались в скорой пьянке по поводу.

Тем временем обоз достиг развилки. Одна дорога, та, что вытоптана до голой земли, повёртывает на север, а вторая, едва видимая из-под травы, продолжает вести на восток. По второй вывозили лес с лесосеки, но потом за ненадобностью она оказалась заброшена.

– Куда ехать? – спросил возничий.

Недомыка, который всё время пялился на солнце, дабы не сбиться с пути, указал на заросшую. Кто же из присутствующих знал, что он уже забыл, куда идёт обоз. Все мысли, в смысле мысль, богатыря сосредоточилась на востоке и каком-то непонятном ведуне. Его товарищи подумали, что Недомыка здесь уже был, поэтому промолчали. Правда, у мудрого еврея зародилось смутное сомнение, но он решил воздержаться от вопросов.

Возница щёлкнул кнутом, кони переступили с ноги на ногу, обоз двинулся по заросшей травой дороге. А в это время эскадрон «гусар» летучих стремительно приблизился к развилке. Навстречу ему двигался другой обоз, вышедший из деревни следом за первым. Надо ли говорить, кто попал под раздачу? Правильно, заарестовали второй обоз. Коням зачитали их права, людям – обязанности, а телегам приказали крутить колеса, пока на бумагу не пустили. Арестованных доставили в Щукинск, допросили с пристрастием и отпустили, потому как Чернобог, назвав своего служителя… В общем, после того как назвал, приказал боярину возобновить операцию по задержанию. Отряд потных и злых воинов, которым не удалось получить премию и выпить по поводу, ринулся на поимку коварного врага. Им приказали хватать первый обоз на дороге. Чернобог рассчитал, что к тому времени, как отряд приблизится к развилке, заплутавшие вернутся с лесной дороги на грунтовую, а вышедшие из деревни другие обозы не успеют добраться до развилки. Ошибка исключалась! Исключалась!! Ис-клю-ча-лась!!!

Заброшенная дорога, и естественно, обоз ткнулся в тупик, коим оказался огромный раскидистый дуб. Купец прискакал взмыленный и несколько расстроенный.

– Это чего? – указал он пальцем на дерево.

– Дуб, – умно пояснил Ёрш.

Недомыка сосредоточился на востоке и непонятном ведуне, поэтому не обратил на вопрос никакого внимания. Купец начал медленно вскипать.

– Я вижу, что дуб. А где дорога?

Ёрш посмотрел на него, как на идиота.

– Вот. – Палец указал под телегу.

Купец покраснел, сообразив, что его принимают за дурака.

– Я вижу, что вот! – заорал он. – Почему дальше не идёт?

– Я те дорожник, что ли? – нагло заявил Ёрш.

– Ты проводник! – взвизгнул купец.

– Ну так я и проводил, – пояснил Ёрш.

Умный еврей не вмешивался в разговор лишь потому, что никак не мог разобраться в логических хитросплетениях Ерша. И не он один.

– Но мы же договорились о Щукинске, – брызгал слюной купец.

Ёрш сам прикинулся дураком, потому как понял, что если сейчас скажет правду, то ссадят и потом придётся ножками. Надо исправлять ситуацию. Пальцы заскребли затылок, на лицо легла маска великого кормчего, и он заявил:

– А-а-а, я-то думал, что ты пикник решил устроить. Ну, извини, ошибся. Вертаемся взад.

Люди любят, когда перед ними лебезят и извиняются. Купец сразу остыл и даже благодушно позволил ехать с ними дальше. Только теперь на последней телеге, ставшей первой, поскольку разворачивать обоз на узкой лесной дороге и гнать последнюю телегу, чтобы она снова стала первой, проблематично.

И тут до Недомыки дошло, что они едут не на восток, а как бы даже наоборот. Любой другой человек взял бы вожжи и действовал согласно инструкции управления четырёхколёсным транспортным средством с одной лошадиной силой. Но это любой другой, а Ждан действовал на уровне инстинктов. А инстинкты дурака – вещь запредельная и опасная. То, что произошло дальше, не вписывается ни в один учебник по логике. Недомыка соскочил с телеги и попытался схватить коня под брюхом, дабы поднять и повернуть обратно. Неизвестно, что подумало животное, скорее всего, что-то криминально-развратное, поэтому и реагировало соответствующе: сначала взбрыкнуло от души, а потом включило сразу десятую передачу. Телега с обезумевшими от ужаса пассажирами на пятой звёздной скорости устремилась на обоз. Образовалась куча мала, по сравнению с которой пробка на МКАДе – так, фантик на дороге. Благо техсредства не пострадали, а только попереворачивались, раскидав весь скарб. Купец жутко орал и махал руками, как регулировщик, которому наехали на ногу. Но в конечном итоге успокоился, потому как все телеги оказались целы, скарб – невредимым, а кони, кроме одного, быстро вернулись в адекватное состояние. Не вернувшийся в норму битюг ещё долго косился на Недомыку и шарахался от него в сторону. Правда, телеги пришлось долго растаскивать, связывать или менять порванную упряжь, но это мелочи. С силой Ждана это оказалось просто. Купец занял место рядом с троицей на последней телеге, дабы проводники ещё чего не учудили.