Четыре года в австро-венгерском Генштабе. Воспоминания полномочного представителя германского Верховного командования о боевых операциях и закулисных соглашениях. 1914—1918 бесплатное чтение

AUGUST VON CRAMON

UNSER ÖSTERREICHISCHUNGARISCHER BUNDESGENOSSE IM WELTKRIEGE

© Перевод, ЗАО «Центрполиграф», 2024

© Художественное оформление, ЗАО «Центрполиграф», 2024

Предисловие

Оказавшись по воле благосклонной ко мне судьбы на посту, позволившем стать непосредственным участником важных событий, я смог лично наблюдать за ними в ходе Первой мировой войны. И не только наблюдать. Мне посчастливилось участвовать в разработке и принятии решений по проведению различных боевых операций. Кроме того, занимаемое мной положение предоставило также возможность обогатить свои знания в военной области и понять влияние на военные вопросы политических связей и дипломатических интриг, а также роль в происходивших событиях выдающихся личностей и сильных мира сего, осознать их душевные порывы. А это, в свою очередь, как мне кажется, позволило изложить происходившее в то время объективно и без ориентации на ту или иную сторону, то есть так, как это было на самом деле.

Беспристрастное изложение материала, отсутствие стремления к созданию сенсаций, желания выставить себя в выгодном свете, защититься от нападок или очернить кого-либо позволили сказать мне истинную правду.

После первого издания книги я получил много отзывов, в которых утверждалось, будто написал свою книгу исключительно с целью создания неприемлемых условий нахождения на троне последнего из Габсбургов.

Такое предположение ошибочно. Я категорически отрицаю утверждение о том, что искренне и всем сердцем желаю присоединения немецкой Австрии к Германской империи. Наоборот, я лелею надежду на то, что мое описание существовавших взаимоотношений поможет исправить в некотором роде ошибочные суждения о достижениях нашего союзника в мировой войне. В этом смысле я, возможно, и высказался за присоединение. Но то, что я намеренно нацелил на это свои суждения об отдельных личностях, и в частности об императоре Карле, никоим образом действительности не соответствует. К тому же различные публикации, появившиеся после выхода в свет моей книги, не только подтверждают правоту моего описания императора Карла I, но и доказывают, что я мог бы, не искажая истины, прибегнуть в некоторых случаях и к гораздо более грубому изложению материала.

Насколько мне известно, убежденные австрийские монархисты выступают против моего описания императора Карла I. Однако я решительно не согласен с их утверждением о необходимости искажать факты в угоду сторонникам монархии. Ведь в таком случае мое намерение написать в меру своих возможностей правдивую книгу изменилось бы на противоположное. А без упоминания о неблагоприятных инцидентах по вине императора Карла I осуществление моих стремлений становилось невозможным.

У меня нет ни малейших оснований ставить свое поведение в зависимость от мнения об императоре Карле 1. Я стремился добросовестно и с величайшим усердием выполнить свои служебные обязанности в интересах Австро-Венгрии и ее правителя. Я изо всех сил старался не верить в то, что император Карл I вел нечестную игру, и рассчитывал помочь ему, передавая не совсем достоверные сведения об Австро-Венгрии и ее правителе моему куратору и высшему немецкому армейскому руководству. Однако своими аферами кайзер злоупотребил моим доверием, и узы, связывавшие меня с императором Карлом I, в конце концов разорвались. И произошло это отнюдь не по моей вине. При этом вполне вероятно, что я осознал бы свое заблуждение значительно раньше, если бы отношения между Австро-Венгрией и Германией во время Первой мировой войны были представлены противной стороной детально и объективно. Однако поскольку этого не произошло, а тенденциозно составленные донесения только исказили реальную картину, то я решил поведать то, что и должен был сказать.

Введение

8-му армейскому корпусу, начальником штаба которого я тогда был, в 1914 году предстояло провести очередные императорские военные учения и показать свою боевую выучку Верховному главнокомандующему в присутствии целого ряда высокопоставленных лиц, в том числе и короля Бельгии Альберта 1. Подготовка к маневрам шла полным ходом, и в июне мы с командиром корпуса генералом Эрихом Тюльффом фон Чепе унд Вайденбахом приняли участие в инспектировании войск. Все шло своим чередом, и ничто не нарушало спокойную, мирную обстановку до тех пор, пока до нас не дошло мгновенно разнесшееся по всему миру известие о подлом убийстве в Сараево наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца Фердинанда.

В свое время я многие годы возглавлял австро-венгерский отдел в Большом Генеральном штабе и довольно хорошо разбирался во внутренних делах Дунайской монархии. Поэтому у меня сразу же возникли серьезные опасения относительно того, что это гнусное преступление может привести к весьма серьезным последствиям. Я понимал, что Дунайская монархия сама вычеркнула себя из числа великих держав травлей сербов, что и подготовило почву для организации кровавой бойни.

Вначале все оставалось спокойным, и мы, солдаты, уже стали надеяться на то, что дипломаты нашли пути к достижению компромисса. При этом я настолько уверился в отсутствии угроз для мира, что взял в июле краткосрочный отпуск и отправился на отдых в Силезию. Во время поездки к месту проведения отпуска до меня дошел текст ультиматума Австро-Венгрии в адрес Сербии. Я не сомневался, что Сербия, опираясь на поддержку России, не примет требования ультиматума и что Германия, оставаясь верной союзническому долгу, выступит на стороне Дунайской монархии. Поэтому и решил ускорить свое возвращение к месту службы и своевременно предпринял в Кобленце соответствующие меры по форсированию мобилизационных мероприятий 8-го армейского корпуса.

Между тем Германия не хотела войны, и тем более ее провоцировать. Она не стремилась к увеличению своей территории и свыше 40 лет являлась приверженицей мира, хотя и имела достаточно много благоприятных возможностей для развязывания войны за пределами своих границ. Она проводила политику, которую можно назвать как угодно, но только не воинственной. Ведь император Вильгельм II желал до конца своей жизни выступать в качестве посланца мира, и всем было известно, с каким тяжелым сердцем он пошел на одобрение мобилизационных мероприятий.

Я прослужил в Генеральном штабе 13 лет на многих должностях, отвечая за самые разнообразные направления, и однажды все же был вынужден столкнуться на своем жизненном пути с воинственными намерениями Германии. Однако перед Богом и всем миром могу поклясться, что ни одно ее мобилизационное мероприятие не предусматривало развязывание наступательной войны. Все являлось направленным лишь на отражение угроз со стороны вероятных противников. Ведь я точно знаю, что идеи о необходимости ведения только оборонительных войн, несмотря на наличие явно превосходящего Германию по силе противника, были по душе начальнику Генерального штаба генерал-полковнику фон Мольтке. Причем Антанте это было известно не меньше, чем нам, хотя она и утверждала обратное, чтобы оправдать навязывание немцам позорного мира.

Вышесказанное относится и к вхождению наших войск в Бельгию. И пусть мне покажут свод законов какого-либо государства, в котором содержалось бы положение о наказании за необходимую оборону. Ведь Франция и Англия уважали бельгийский нейтралитет столь же мало, и нам удалось их всего лишь опередить.

Поскольку нападение является лучшим способом защиты, то в случае навязанной нам войны у нас было предусмотрено немедленное вторжение в Бельгию и Люксембург. В этом случае 8-му армейскому корпусу надлежало оккупировать Люксембург, а затем как прикрывающее правый фланг соединение войти в состав 4-й армии герцога Альбрехта фон Вюртенбергского. Вначале люксембуржцы не очень обрадовались непрошеным гостям, но осознали абсурдность сопротивления и смирились с положением вещей. Вскоре же их отношение к немцам вообще стало хорошим, что охранило страну от какого-либо ущерба. Более того, предоставленные Германией компенсации принесли ей весьма заметные прибыли.

А вот в Бельгии все произошло иначе. Доведенное духовенством до особого фанатизма и полагавшееся на проведенные в мирное время оборонительные мероприятия население вело себя крайне враждебно, и многие бравые солдаты стали жертвами его нападений. Поэтому неудивительно, что немало бельгийцев пострадало от проведенных актов возмездия.

Находясь на правом фланге 4-й армии, 8-й армейский корпус победоносно устремился вглубь враждебной страны и после упорных боев достиг очередного бельгийского оборонительного рубежа. После кровопролитного сражения сопротивление противника было сломлено, и мы начали его преследование, как вдруг в ночь на 9 сентября поступил совершенно неожиданный и потрясший нас приказ на отход.

Сразу отмечу, что я не привык позволять себе выносить окончательный вердикт по поводу вещей, которые не могу полностью обозреть. Однако после всего, что мне стало известно к настоящему времени, считаю, что решение командования об отходе, явившемся краеугольным камнем всех последующих несчастий, было необоснованным. Ведь не случайно французы назвали его «настоящим чудом». Для нас же оно явилось поворотным пунктом во всей кампании. После него войну выиграть было уже нельзя, если, конечно, не полагать, что оно явилось следствием намерения ее проиграть.

Я принимал участие в позиционных боях 8-го армейского корпуса в данной кампании до тех пор, пока 23 октября 1914 года на меня не возложили командование 3-й кавалерийской бригадой. Однако затянувшаяся болезнь не позволила мне сразу же вступить в должность командира бригады – я подвергся операции, которую провел хирург-консультант 8-го армейского корпуса Бразеффар Гаррэ. Благодаря этому замечательному человеку позднее мне удалось полностью излечиться от серьезного недуга.

Известный военный писатель генерал фон Фрайтаг-Ло-рингховен в начале войны был направлен в качестве полномочного представителя германского высшего командования при ставке наших австро-венгерских союзников. В конце января 1915 года его назначили генерал-квартирмейстером немецкого Верховного командования сухопутных войск, а я стал его преемником и лично представился начальнику Генерального штаба Вооруженных сил Австро-Венгерской империи.

Главнокомандующий австро-венгерской армией его императорское высочество эрцгерцог Фридрих меня знал, поскольку мы не раз встречались во время различных императорских военных учений германских вооруженных сил. Начальник же Генерального штаба Австро-Венгрии граф фон Гетцендорф вообще был моим давним покровителем еще со времен, когда меня приставили к нему для несения почетной службы при его первом визите к императору Вильгельму II. В ставке я встретил также известного мне с давних пор и высоко ценимого мной военного атташе майора графа Кагенеда, а кроме того, своего племянника Гауптмана Фритца фон Ротфирха, замещавшего в Генеральном штабе действующей армии заболевшего офицера связи и, к сожалению, пробывшего в моем подчинении лишь короткое время. Таким образом, я сразу же оказался в окружении хороших знакомых, что заметно облегчило мне исполнение своих обязанностей.

Однако с моей стороны было бы верхом неблагодарности не подчеркнуть, с какой большой и дружеской теплотой меня приняли австро-венгерские ответственные лица. Отмечаю же я это, кроме всего прочего, и потому, что в ходе своего повествования буду вынужден показать, что был отнюдь не согласен со всеми имевшимися негативными моментами и шероховатостями.

В ставке союзной нам армии мне было поручено представлять германское командование, поддерживать имевшиеся связи, развивать дружеские отношения между обеими высокими военными инстанциями, а также докладывать обо всем происходящем, обращая особое внимание на мероприятия и инциденты, которые, по моему мнению, могли противоречить интересам Германии. И выполнять эти задачи было отнюдь не просто. Причем главным условием здесь являлось то, что я пользовался доверием обеих сторон. Поэтому считаю долгом чести заявить, что оно мне выказывалось в самом широком смысле слова.

В первое время я ограничивался в своей деятельности составлением и отправкой донесений о военных событиях, сведения о которых получал от заместителя начальника Генерального штаба фельдмаршал-лейтенанта[1] фон Хофера. Позднее источники информации расширились самым неожиданным образом. Причем наиболее существенную поддержку в этом вопросе мне оказал преемник гауптмана Ротфирха майор Флек, откомандированный к нам из штаба 3-й немецкой армии и ставший благодаря своим незаурядным личным качествам и высокой работоспособности моим незаменимым и доверенным помощником. Не менее верно меня поддерживали прикомандированные ко мне позднее ротмистр фон Валленберг и гауптман фон Гинбен.

Поскольку Флек был осведомлен обо всех произошедших событиях, знание которых входило в его обязанности, то я решил привлечь его к работе над своими воспоминаниями. Это и позволило опубликовать мою книгу. При этом кому-то может показаться, что в ней фактов маловато. Однако мы постарались дать что-то новое каждому читателю и пролить свет на события, казавшиеся до этой поры неясными и непонятными. Во всяком случае, я стремился изложить только истинную правду.

Следует также отметить, что положение дел на фронтах на Востоке в 1914 году в книге дано лишь мазком. Ведь мне в них лично участвовать не довелось. Я отобразил только общую ситуацию исходя из донесений об обстановке нашему командованию.

Сражение в Карпатах

Январь – март 1915 года

1914 год принес союзникам решительный успех. На Западе Германия и Австро-Венгрия глубоко вклинились вглубь территории противников и твердо удерживали занимаемые позиции, а на Востоке остановили мощный натиск русских. Однако они оказались вынужденными действовать на два фронта и не были хозяевами положения при принятии решений. На сербском же направлении первоначальный успех превратился чуть ли не в свою противоположность. Однако и противник был настолько измотан, что для нас в ближайшее время угрозы не представлял.

Однако общее положение дел союзникам не нравилось, поскольку оно в той или иной степени держало ситуацию в подвешенном состоянии. Им требовался успех, который развязал бы руки на одном фронте, напугал бы колеблющиеся Италию и Румынию или побудил их к союзу с Австро-Венгрией и Германией. Поэтому опасение потерять драгоценное время отодвигало на второй план потребность в коротком отдыхе.

Оба командования были по данному вопросу полностью единодушны. Их взгляды различались лишь в отношении Италии.

Начальник австро-венгерского Генерального штаба генерал Франц Конрад фон Гетцендорф, который всегда враждебно относился к итальянцам, считал, что самое позднее к концу марта в Риме будут готовы осуществить прорыв и после занятия спорных территорий начать решающее сражение. Начальник же Генерального штаба Германии Эрих фон Фалькенхайн придерживался мнения, что Италия намерена купить себе нейтралитет за счет территориальных уступок. И такое различие во взглядах можно понять, ведь в Вене всегда относились к Риму совсем иначе, чем в Берлине. И если со стороны Вены довольно часто высказывались предостережения о том, что не следует излишне доверять готовности итальянцев сохранять верность своему союзническому долгу в Тройственном союзе, то в Берлине на этот счет бытовало мнение, что австрийцам мешает ясно взглянуть на истинное положение вещей память о прошлых событиях. В свое время, будучи рейхсканцлером Германской империи, в таком ключе действовал и князь Бернгард Генрих Карл Мартин фон Бюлов и, похоже, рассчитывал найти по данному вопросу компромисс.

Однако такое, как и ранее, могло осуществиться только за счет Австро-Венгрии, что в Вене хорошо понимали. Поэтому желание Берлина обменять земли союзника на ненадежные ценности вызвало тогда в Вене много недовольства. При этом, как бы то ни было, в начале 1915 года ни Вена, ни Берлин не могли с уверенностью утверждать правоту своих взглядов. В результате пришлось настраиваться на самое худшее и ожидать, что к прежним врагам вскоре присоединятся новые.

1914 год охарактеризовался тяжелыми потерями. Австро-Венгрии пришлось, засучив рукава, изыскивать возможности для залатывания образовавшихся дыр, а Германия могла рассчитывать выйти на плановые показатели по формированию новых воинских частей только в феврале 1915 года. Однако никто ждать не собирался, да и делать этого было нельзя. Поэтому для начала нам пришлось довольствоваться войсками, снятыми с фронтов. В результате Западный фронт застыл за окопами и проволочными заграждениями, Южный фронт бездействовал из-за взаимного истощения ресурсов, а на Востоке все клонилось к тому, чтобы начать переговоры о перемирии. Такое объяснялось еще и тем, что австро-венгерские войска едва ли были способны в одиночку остановить превосходящие силы русских, да еще так, чтобы можно было, не беспокоясь о ситуации на Восточном фронте, заняться реализацией других задач.

В конце декабря 1914 года я поговорил об этом с генералом Францем Конрадом фон Гетцендорфом с тем, чтобы он запросил немецкие подкрепления. В итоге в январе 1915 года в Берлине состоялось совещание начальников Генеральных штабов.

К тому времени Германия сформировала четыре новых корпуса, но пока не могла с уверенностью определиться, куда их целесообразно направить – на Запад или на Восток. При этом в немецком Генштабе считали, что если отдать предпочтение Восточному фронту, то тогда можно было бы нанести удар из Восточной Пруссии или провести совместную операцию в направлении Сомбор – Пшемысль. Наряду с этим рассматривалась также возможность усиления австрийского Карпатского фронта частями 9-й немецкой армии, которая сначала продолжила бы оказывать давление на южное крыло противостоящих ей русских. Однако наступление 9-й армии захлебнулось, и Карпатский фронт вышел в результате на передний план.

Тогда в ходе переговоров, которые иногда проходили совсем не гладко, не говоря уже о разногласиях по поводу Италии, было достигнуто соглашение о том, что все имеющиеся в наличии австро-венгерские части и недавно сформированная немецкая Южная армия под командованием генерала от инфантерии фон Линзингена будут направлены в распоряжение Карпатского фронта для нанесения удара по русским. При этом генерал Людендорф первоначально рассматривался в качестве начальника штаба Южной армии и в качестве такового провел первые переговоры с австрийским Главным командованием. Еще немного, и он оказался бы подчиненным генерала фон Гетцендорфа, но начальником штаба этой армии назначили полковника фон Гинцманна.

Генерал фон Фалькенхайн без особой охоты согласился с наступлением на Карпатском фронте, не раз высказывая сомнения о целесообразности применения там не обученных в ведении боевых действий в горах немецких частей, да еще в условиях суровой зимы. Но, в конце концов, их отбросил. При этом фельдмаршал фон Гинденбург заявил, что зима не помешала Ганнибалу перейти через Альпы[2].

Генерал же Франц Конрад фон Гетцендорф, наоборот, с воодушевлением поддержал план осуществления наступления в Карпатах, так как считал, что помимо необходимости нанесения удара, чтобы отвести угрозу от Пшемысля, это наступление явится решающим аргументом в политическом воздействии на Италию и Румынию. При этом ситуация осложнялась тем, что данная крепость становилась основным укреплением в ходе войсковых операций как по фронту, так и на флангах.

Запасов в Пшемысле хватало только до конца марта, так как по прибытии полевые войска получали продовольствие из крепости, а ее снабжение в достаточном количестве осуществлено не было. Поэтому требовалось прийти на помощь по возможности кратчайшим путем и как можно скорее. Сама же крепость, как таковая, являлась достаточно старой, но обладала сильным и храбрым гарнизоном, потерять который было нельзя. К тому же ее падение могло послужить доказательством военной слабости Центральных держав и стать решающим аргументом в решении вопросов со все еще колеблющимися нейтралами.

Однако удерживание крепости при последнем отступлении являлось ошибкой, за что пришлось позднее расплачиваться. К тому же этот промах серьезным образом повлиял на коррекцию плана операции. Для обеспечения успеха ее начало назначили на определенный день, но она проходила в горной местности, где свое веское слово сказал не только противник, но и снег со льдом. О самом же ходе наступления в Карпатах в данной книге можно поведать лишь крупными мазками.

Первоначально успех был достигнут за счет одновременных действий 3-й австро-венгерской армии Светозара Бороевича фон Бойна и немецкой Южной армии. Причем первая наступала напрямую на крепость, а вторая сначала выдвинулась в район города Стрый, чтобы оттуда, в зависимости от необходимости, повернуть на запад или восток.

Эта первая попытка прийти на помощь гарнизону Пшемысля была признана неудачной еще в начале февраля. Армии, действовавшие бок о бок, не могли облегчить друг другу выполнение поставленных перед ними задач, поскольку одни имели более удобные по сравнению с другими боевые условия и рельеф местности, а для вклинения по флангу отсутствовала связь по фронту. Конечно, войска в неудаче виноваты не были, ведь помимо упорной обороны русских им препятствовал сплошной метровый слой снега, пронизывающий мороз и обледенелые горные склоны. В таких условиях даже самая отчаянная храбрость и готовность к самопожертвованию не помогали взять непреодолимые препятствия. В то время помимо настоящего героизма Карпаты видели много тяжелейших человеческих страданий. Личный состав дивизий таял буквально на глазах. К тому же это первое наступление было осуществлено исключительно в форме лобовой атаки, что являлось явной ошибкой.

Затем надежды Карпатского фронта были возложены на комбинированную армейскую группу под командованием генерала кавалерии барона Карла фон Пфлянцер-Бальтина, которая 25 января начала выдвигаться через Буковину юго-восточнее этого фронта с задачей быстро сломить сопротивление не полностью укомплектованных передовых русских частей. С приданными силами этой группе предстояло наступать через населенный пункт Долина и с тылу открыть ледяной карпатский заслон.

Однако и эта попытка провалилась. Дороги стали труднопроходимыми, что замедляло движение. Не хватало и подкреплений. Зато русские смогли перебросить на угрожаемый фланг боеспособные части. В результате армейская группа фон Пфлянцер-Бальтина была сначала остановлена, а затем отброшена назад.

Новое наступление на собственно Карпатском фронте, основной ударной силой которого стала 2-я австрийская армия Эдуарда фон Бем-Эрмоли, тоже успехом не увенчалось. Причиной же этого стало то, что в его ходе 3-я армия была раздроблена и вела бои на многочисленных участках фронта. И хотя 2-я армия, сосредоточившись на узком пространстве, первоначально представляла собой действительно мощную ударную силу, но противник и зима постоянно собирали свою кровавую жатву, а запасы продовольствия таяли и, в конце концов, совсем иссякли. К тому же полоса наступления 2-й и 3-й армий была слишком широкой, что исключало возможность постоянно поддерживать накал столь трудной атаки. В результате после героического сопротивления крепость Пшемысль пала.

Последнюю атаку лучше было бы вообще не проводить. Ведь боевые действия предыдущих недель достаточно ясно показали несоответствие намерений военного командования способности войск их осуществлять. Даже если бы все предназначавшиеся для наступления части находились на одном уровне по оснащению и боевой выучке, а командиры всех степеней во всех местах полностью выполнили свой долг, у личного состава не имелось эффективных средств по противостоянию зимним холодам, а поэтому, несмотря на неуклонный рост численности войск и уровня их боевой подготовки, у них не было никаких шансов на победу.

К тому же Центральные державы не могли угнаться за повышением обороноспособности России, а войска на фронте осознали бесперспективность своих усилий раньше, чем главное командование вооруженных сил. Соответственно некоторые приказы на наступление так и оставались на бумаге без исполнения.

Особенно был склонен руководить операциями в отрыве от войск начальник австро-венгерского Генерального штаба генерал Франц Конрад фон Гетцендорф. Он отдавал приказы, не учитывая состояние войск, забывая, что любое решение претворяется в жизнь лишь при готовности к этому личного состава частей и соединений. Солдаты любого воинского подразделения, от которых постоянно требуют больше, чем они при всем их желании в состоянии совершить, теряют самообладание и уверенность в себе. Это и случилось в Карпатах, где подрыв требуемых моральных качеств личного состава вылился в поражение войск.

Сражение в Карпатах началось с наступления с целью отстоять Пшемысль. Но оборона русских вылилась в попытку прорыва их войск на территорию Венгрии, и наш фронт начал прогибаться.

Для воспрепятствования прорыва русских в Венгрию Германия выделила вновь сформированный резервный корпус под командованием генерала Георга фон дер Марвица. Развернутый на правом фланге 3-й армии, он отразил атаку русских и вынудил их остановиться, а затем, проведя контратаку, вернул утраченные территории. Однако русские нанесли сокрушительный удар по 2-й армии, и фронт вновь стал прогибаться уже на этом участке.

Здесь следует заметить, что наше наступление в Карпатах как минимум не обернулось бы бесперспективным отступлением, если бы командование на фронте не приняло целый ряд ошибочных решений. Прежде всего, многократно повторяющейся ошибкой являлось мнение о том, что участок фронта, который вообще не подвергался атаке противника, невозможно удержать только потому, что войска на соседнем участке потерпели поражение. Тот факт, что противник, прорвавшись в узком месте, открывает для контратаки оба фланга и поэтому может быть эффективно контратакован, упускался из виду, что и приводило к добровольному отказу от удержания позиций и потере тактического преимущества. При этом немецкие войсковые командиры в этом отношении, безусловно, обладали более крепкими нервами и умением более спокойно оценивать обстановку.

Однако после того, как вернувшийся с фронта князь Виндишгрец без обиняков разъяснил начальнику австро-венгерского Генерального штаба генералу Францу Конраду фон Гетцендорфу, что на карту поставлена честь армии, и тот безжалостно наказал некоторых командиров, состояние дел в войсках Австро-Венгрии заметно улучшилось. В мартовском приказе австро-венгерского Верховного командования 1915 года прямо говорилось: «Если локальная неудача одной войсковой части приводит к сдаче позиций целыми дивизиями и корпусами, а такие явления, к глубокому сожалению, имеют место быть, то нет ничего удивительного в том, что это приводит к подрыву уверенности высшего командования в отношении стойкости подчиненных командиров и войск. Обеспокоенность тем, что где-либо решительные меры не будут приняты, препятствует выработке решений и делает невозможным достижение каких-либо позитивных целей».

Во время боев в Карпатах среди негерманских войск проявились, кроме того, первые явления национальной розни. Дело заключалось в том, что боевые потери оказались очень большими и их пришлось восполнять, а с маршевыми ротами на передовую пришло и предательство. Не случайно в том же мартовском приказе австро-венгерского Верховного командования 1915 года указывалось: «С прибытием на фронт маршевых частей из чешских земель боеспособность отдельных кадровых полков упала до такой степени, что их неустойчивое состояние в бою стало создавать опасность для соседних воинских частей».

Так, численность 28-го Пражского пехотного полка в течение 24 часов сократилась с 2000 до 150 человек, а в уже упоминавшемся приказе прямо отмечалось: «Его личный состав почти без единого выстрела был взят в плен и уведен с занимаемых позиций силами всего лишь одного русского батальона». Тогда этот полк был расформирован и воссоздан уже гораздо позже. Но и в сражениях между чехами и венграми в 1919 году[3] солдаты этого полка остались верными себе, самовольно покинув поле боя. Настолько тщательной и глубокой оказалась воспитанная в них готовность к предательству!

Румынские пополнения тоже оказались ненадежными. Было точно установлено, что румынские священники-подстрекатели начали брать с молодых новобранцев перед их отъездом из родных мест клятву стать перебежчиками при первой же подходящей возможности.

Поэтому для спасения армии прибывавшее ненадежное пополнение стали равномерно распределять среди фронтовых частей. При этом новобранцы из числа немцев и венгров становились желанной опорой войск. Именно они были главной силой, которую направляли туда, где ожидались наиболее жаркие бои.

Верховное командование переживало трудные и полные забот недели. Ведь с фронтов поступали одни плохие новости. И когда обслуживавший его аппарат вызывал какого-либо офицера для получения требуемых сведений, у членов ставки возникал один и тот же тревожный вопрос – что принесет этот офицер на этот раз, новые неприятности или, наконец, что-то хорошее? В воздухе витало огромное напряжение. Мысли вновь и вновь возвращались к положению на Карпатском фронте. Никто об ином почти не думал и не говорил. А ко всему этому добавлялась еще и перспектива вступления в войну на стороне противника Италии и Румынии!

Чем больше нависала угроза, тем сильнее становилась потребность в поддержке Австро-Венгрии со стороны Германии. Это выражалось по-разному. Одни австро-венгерские офицеры с явным неудовольствием требовали немецкие войска, считая, что если осенью 1914 года Австро-Венгрия фактически спасла Прусскую Силезию[4], то теперь Германия должна спасти Венгрию. При этом поражение в битве на Марне[5] в вину Австро-Венгрии не ставилось. Причем утверждалось, что Восток не может навсегда остаться заботой высшего командования.

У других перед лицом ужасающих потерь и печальных последствий национальных беспорядков возникали сомнения в благоприятном конечном исходе войны, а опасения за судьбу Карпатского фронта перерастали в беспокойство за родину. Третьим же было невыразимо трудно признать необходимость помощи немецких войск – у них законная гордость за австро-венгерскую армию боролась с пониманием того, что она потерпела поражение. Они полагали, что даже самому верному союзнику не нужно знать, что австро-венгерская армия находилась на грани краха.

Связи между штаб-квартирами австро-венгерских и немецких войск тогда еще были поверхностными. Австровенгерское Верховное командование предпочитало вести переговоры без посредников со стороны немецкого высшего армейского руководства, представители которого поэтому в большинстве случаев были осведомлены только о главном. В тревожные же дни битвы за Карпаты все изменилось. Немецкие офицеры стали присутствовать на совещаниях в австро-венгерском Генштабе и могли слушать мнение своих товарищей по оружию. Я же получил возможность обсуждать с генералом Францем Конрадом фон Гетцендорфом всю серьезность сложившейся ситуации и с этого времени начал выступать в качестве признанного посредника между ним и начальником германского Генерального штаба.

Что-то должно было произойти! И речь шла лишь о том, окажут ли немецкие войска помощь своим союзникам непосредственно в зоне их ответственности или нанесут отвлекающий удар на другом участке фронта.

Горлицко-Тарнувская операция

Апрель – июнь 1915 года

На протяжении нескольких недель русские продолжали подтягивать со всех фронтов резервы и, не считаясь с потерями, бросать свежие силы в топку войны. Их потери были тоже огромными, а снабжение боеприпасами не успевало удовлетворять растущие потребности. Пополнения личным составом не хватало, и к тому же у русских солдат постепенно начал ослабевать боевой дух.

Обо всем этом нам было известно, поскольку русские оказались настолько любезными, что передавали донесения по радио в доступной для нашего понимания форме. Поэтому в сводных оценках положения противника специально уполномоченными для этого органами с определенной уверенностью удалось доказать, что неприятель столкнется на другом фронте с неравными ему силами и что русские окажутся в трудном положении по запасам продовольствия и боеприпасов.

Юго-восточный фланг нами в расчет не принимался, поскольку ведущие туда железнодорожные пути находились в слишком плохом состоянии, что препятствовало быстрой переброске войск. Германский же Восточный фронт находился слишком далеко от основных сражений, и обозначившийся там у немцев успех требовал времени, чтобы оказать оттуда влияние на ситуацию в Карпатах. Поэтому наиболее благоприятные предпосылки для успешных действий наших войск сложились только на участке между населенными пунктами Горлице и Тарнув.

Русские позиции лежали к западу от Карпат и резко поворачивали почти в северном направлении. Успешно проведенный здесь удар был нанесен непосредственно по флангу и тыловым коммуникациям Карпатского фронта. Ведь размещенные в горах русские орудия могли начать стрельбу на новом направлении только через какое-то время, поскольку их передислокация затруднялась труднопроходимой местностью. Такое же положение привело и к организации наступления (под командованием будущего начальника австро-венгерского Генерального штаба Артура Арца фон Штрауссенбурга) на Горлице, но тогда из-за недостатка сил успех здесь достигнут не был. Тем не менее решение о разгрузке ситуации на Карпатском фронте за счет нанесения удара в районе города Горлице витало в воздухе, когда в апреле из ставки, располагавшейся в населенном пункте Цешин, поступил приказ на его осуществление.

1 апреля 1915 года германскому Верховному командованию была отправлена телеграмма следующего содержания:

«2-я армия, вновь атакованная и зажатая неприятелем в различных местах, отступает на позиции примерно вдоль линии Вирава – Ужокский перевал, поскольку более северную линию обороны удержать невозможно. Фланги остаются на высоте соседних армий. Генералу Конраду[6], как никогда, необходима дальнейшая поддержка, будь то выделенная в его распоряжение немецкая дивизия для прикрытия 2-й армии или наступление крупными силами из Горлице во фланг и тыл атакующим русским. Наступление на восточном фланге в нынешних условиях с учетом состояния дорог не представляется возможным.

Крамон».

Предыстория же этой телеграммы была такова. Получив известия о неблагоприятном положении 2-й армии, я переговорил с начальником австро-венгерского Генерального штаба генералом Францем Конрадом фон Гетцендорфом, и тот запросил у немцев помощи. Выслушав его, я обратил его внимание на то, что у германских войск вряд ли найдутся возможности для осуществления чисто оборонительных действий. Однако ситуация выглядела бы совсем иначе, если положение дел можно было бы поправить за счет наступательной операции, на что фон Гетцендорф заметил, что в сложившихся условиях о проведении наступления нечего и думать. Хорошо еще, что удалось не пустить русских в Венгрию.

Вскоре после этого разговора фон Гетцендорф вызвал меня снова. Напомнив о том, что я говорил о наступлении, он сказал, что если начальник немецкого Генштаба Эрих фон Фалькенхайн сможет выделить на эти цели четыре дивизии, то успешная наступательная операция на участке фронта Горлице – Тарнув станет вполне реальной и можно будет перерезать жизненно важные коммуникации русских на Карпатском фронте.

Я доложил своему командованию и уже 4 апреля получил от фон Фалькенхайна следующий ответ:

«Вопрос о нанесении мощного удара со стороны Горлице в направлении города Санок не дает мне покоя уже достаточно длительное время. Его осуществление зависит от общей обстановки и наличия необходимых сил – четырех армейских корпусов. Вероятно, большие сложности составит малая пропускная способность железных дорог до города Тарнув через Новы-Сонч. В любом случае я буду вам признателен, если вы представите мне свои соображения о том, как мыслится проведение операции. Не забудьте также сообщить сведения о пропускной способности железных дорог и возможности использования на местных дорогах наших автомашин.

Фалькенхайн».

В своих суждениях об обстановке на Востоке австровенгерское и немецкое Верховные командования независимо друг от друга обратили внимание на город Горлице. При этом австро-венгерский Генштаб думал не только об облегчении положения Карпатского фронта, что произошло бы само собой при проведении наступления, но и об организации мощного удара, который позволил бы развязать Австро-Венгрии руки на Востоке. Но для этого требовалось не четыре дивизии, а четыре армейских корпуса.

На справедливость такой точки зрения указывает то, что фон Гетцендорф в первых числах апреля, еще до того, как ему стали известны подробности плана фон Фалькенхайна, предложил провести на Востоке совершенно иную наступательную операцию. Он мыслил атаковать оба фланга русских войск – на севере из Восточной Пруссии, а на юге из районов расположения армий Александра фон Линзингена и Карла фон Пфлянцер-Бальтина. Отсюда становится понятным, почему он рассматривал удар возле города Горлице в качестве тактического мероприятия в тесной взаимосвязи с действиями в Карпатах и обдумывал проведение независимых от этого операций на всем протяжении Восточного фронта. План же наступления возле города Горлице, с самого начала задуманного фон Фалькенхайном, приобрел для него значение только в середине апреля.

Здесь следует заметить, что в любой ситуации существует лишь несколько действительно жизнеспособных решений, и одно из них на Восточном фронте весной 1915 года и оказалось предложенным. Причем оно было найдено, словно философский камень, не одним человеком, а представлено теми, кто, изучив состояние дел своих войск и положение противника, искал выход из ситуации, сложившейся на южном фланге Карпатской битвы. При этом Горлице первым официально назвал фон Гетцендорф, а фон Фалькенхайн предпринял оттуда большое наступление[7].

6 апреля я отправил с курьером запрошенные фон Фалькенхайном сведения, в которых сообщил, что четырех немецких армейских корпусов при поддержке австро-венгерских войск заинтересованного фронта будет достаточно для прорыва русской обороны между Горлице и Тарнувом (около 56 000 штыков). Железные дороги на участках Краков – Тарнув, Одерберг – Цешин – Суха-Безкидзкая – Новы – Сонч и Цешин – Новы-Сонч доступны для перевозки грузов, и выдвижение войск может начаться через восемь дней. При этом правый фланг должен наступать на город Дукля, центр – на Кросно, а левый фланг – на Пшемысль или обеспечивать безопасность с севера. Желательно также осуществлять командование немцами и обеспечить войска максимально возможным числом гаубиц. Причем соединившиеся армии должны демонстративно окружать противника и с началом его отхода немедленно приступить к упорному преследованию.

Немецкое Верховное командование во многом согласилось с представленными соображениями, и после заключительного совещания в Берлине в середине апреля началось подтягивание германских войск.

Сразу отмечу, что тяжелые жертвы битвы не были напрасными. Австро-венгерские карпатские воины, немецкая Южная армия и другие участники операции могут с гордостью и полным правом утверждать, что их храбрость и стойкость помогли проложить путь к великой победе под Горлице.

Горлицкий прорыв стал по-настоящему первой крупной совместной операцией союзников. Фронт атаки находился в зоне ответственности австро-венгерского Верховного командования, располагавшегося в городе Цешин, и проходил по территории Дунайской монархии. При этом инициатива исходила из Цешина, а главной целью наступления являлось спасение Венгрии. Но для осуществления этого потребовались немецкие войска. И согласованное разделение командных функций учитывало это: фактическое руководство наступлением было передано немецкому главнокомандующему, который, в свою очередь, подчинялся Верховному командованию Австро-Венгрии в Цешине, откуда исходили все оперативные указания. Через него при необходимости передавало приказы и немецкое высшее армейское руководство.

Если бы наступление возле Горлице увенчалось ожидаемым успехом, то это со временем оказало бы влияние на весь Русский фронт южнее Вислы. В результате Горлицкая операция вышла далеко за рамки первоначальной ответственности австро-венгерского командования в Цешине и стала задачей «высшего военного руководства». Оно, разумеется, не руководило действиями отдельных армий на Восточном фронте, а лишь давало общие указания. Причем ставка в Цешине обладала такими же полномочиями и несла ту же ответственность. Никто не умалял чужой славы, и ничья власть и свобода в принятии решений в зависимости от достигнутого не ограничивались.

Однако кроме Восточного существовал еще Западный фронт, и происходившие там события могли быть правильно оценены с точки зрения их последствий для Востока только «высшим военным руководством». По этой причине горлицкое сражение также выпадало из области ответственности австро-венгерского командования в Цешине, так как его ведение требовало постоянного учета общей обстановки. К тому же взгляды двух армейских командований могли начать разниться, и тогда следовало найти решение, не требовавшее переговоров, отнимавших много времени.

Большой успех, сопутствовавший битве под Горлице, послужил доказательством целесообразности сформировавшейся тогда командной системы, служившей образцом достаточно гармоничного сотрудничества. И все же это сотрудничество, во-первых, далеко не всегда было гармоничным, а во-вторых, последующие события ясно показали, что сформированная для Горлицкой операции система управления войсками для ведения столь масштабной войны оказалась недостаточно эффективной. При этом следует учитывать, что Антанта пришла к единому Верховному командованию в результате неудач в гораздо более сложных условиях и в ходе крупных контрнаступлений, тогда как Центральные державы были введены в заблуждение достигнутыми успехами и стали полагать, что всеобъемлющее соглашение между ними может заменить постоянное Верховное командование и, таким образом, привести к окончательной победе.

Передача управления немецким генералам оказалась вполне удачной. К тому же командующий 11-й армией фон Макензен являлся не только отличным солдатом, но и весьма прозорливым полководцем. Он был одним из тех людей, которых просто хочется любить, ведь в его устах отказ звучал даже более дружелюбно, чем у других согласие. Присущий же ему элегантно-моложавый и всегда свежий вид, его любезные манеры и в то же время умение тонко находить понимание особенностей других людей сразу же покорили сердца в Вене. И в этом отношении не было лучших командиров, которые могли бы с ним сравняться. Люди им восхищались, и многие фотографии явно свидетельствуют о той любви, какую он приобрел. При этом немецкие генералы фон Войрш, фон Ботмер и Хене были столь же любимы, как и он. А вот фон Гинденбург был излишне серьезным и внушал страх южным немцам, фон Фалькенхайн – слишком беспокойным и жестоким, Людендорф – чересчур вспыльчивым и резким.

Начальником штаба у фон Макензена был генерал фон Сект, который продемонстрировал на Западном фронте, как прорывать хорошо оборудованную в инженерном отношении оборону. Он спланировал атаку под Горлице исходя из опыта, приобретенного в районе города Суассон во Франции, и, не позволяя себе торопиться или сбиться с пути, заводил машину войны только тогда, когда все, вплоть до самого последнего и незаметного, оказывалось приведенным в порядок. И в уверенном спокойствии такой подготовки было что-то настолько впечатляющее, что это вселяло в войска уверенность. Со своей стороны солдаты, проявляя чудеса храбрости и упорства, благодарили его за заботу, которая способствовала достижению победы и позволяла избежать тяжелых потерь.

Выпущенные 2 мая тысячи снарядов превратили русские позиции в сплошное крошево, после чего штурмовая пехота вбила первый клин в оборону противника. Сопровождая австро-венгерского главнокомандующего, я присутствовал 2 мая при начале битвы возле Горлице, а 3 мая – при Тарнуве и стал свидетелем штурма населенного пункта Горлице немецкими солдатами, видел вызванные артиллерийским огнем гигантские пожары на нефтяных полях и наблюдал за бесконечным движением колонн пленных русских.

Стал я и свидетелем тех жертв, которые понесли бравые австро-венгерские императорские егеря[8] при штурме оборонявшихся в течение нескольких месяцев и доведенных в инженерном отношении до совершенства русских позиций возле Тарнува. Под их напором русские поддались, попытались закрепиться в окопах второго эшелона, но были смяты и отброшены до реки Сан.

Очень скоро пришли в движение и соседи. 5 мая армия Бороевича фон Бойна, 7 и 8 мая войска фон Бем-Эрмоли, а также левый фланг армии фон Линзингена начали преследовать медленно отступающего противника. Бои протянулись вдоль Вислы, а 10 мая русские отступили с позиций на реке Нида.

Первая цель наступления была достигнута в считаные дни, а угроза для Венгрии ликвидирована. Начатый в правильном месте, тщательно подготовленный и всесторонне продуманный удар в ходе Горлицко-Тарнувской операции стал отправной точкой для изменения ситуации на всем фронте с Россией.

Горлицко-Тарнувская операция

Только тот, кто пережил глубокую депрессию после Карпатской битвы, может по-настоящему искренне ощутить то, что означал достигнутый успех под Горлице – освобождение от невыносимого давления, вздох облегчения после самых тяжелых переживаний, вновь обретенная уверенность и пылающий взор на перспективы достижения победы. Поэтому первая поездка германского императора в Цешин и проходила под непосредственным впечатлением от результатов сражения под Горлице. Она была больше чем простым визитом вежливости и служила доказательством приверженности братству по оружию, которое, несмотря на тяжелейшую обстановку на фронтах, постоянно демонстрировало свою жизнеспособность. Украшенная флагами союзников, встреча проходила под восторженные крики населения и звон литавр при ясном, безоблачном небе.

Поэтому если сегодня стремление к слиянию в единое государство и жизненное сообщество и пронизывает сердца немцев, то в этом свою роль сыграли те события в Горлице и тот знаменательный день в Цешине. Ведь тогда ценность и значение союза ощущались как нечто физически осязаемое, и солдаты радовались тому, что австрийский и германский национальные гимны звучали как одна мелодия.

Сначала русские под первым впечатлением своего поражения приняли решение оставить Пшемысль и отступить к оборонительному рубежу вдоль рек Днестр и Вишня. Однако, как стало ясно из перехваченной радиограммы от 12 мая, затем они изменили свои намерения и замыслили «по политическим причинам» во что бы то ни стало удержать Пшемысль, а следовательно, оборонительный рубеж вдоль реки Сан. Для этого примыкавшему на юго-востоке фронту надлежало надежно остановить продвижение австро-германских армий, наступавших в общем направлении на Лемберг[9]. В результате уже находившиеся на марше русские войска были остановлены и частично переброшены к Пшемыслю, а частично развернуты к юго-востоку от него. Кроме того, в район главного сражения началась переброска необходимых частей с других фронтов.

В Буковине русские запланировали организовать наступательную операцию. И здесь «политические причины» – непосредственная близость выжидающих румын – заставили их отказаться от решения отступить за Днестр и, по-видимому, организовать наступление. При этом относительная слабость армии фон Пфлянцер-Бальтина давала им возможность добиться успеха, развитие которого в отношении юго-восточного фланга союзников могло повлиять на общую ситуацию на фронте и на Румынию. Предпосылкой для этого служило также то обстоятельство, что австро-венгерские и германские карпатские войска были остановлены и не могли двинуться на восток и юго-восток. Ведь в противном случае атака русских на Буковину была бы с легкостью отбита.

Этими соображениями и объяснялась упорная и поддерживаемая контратаками оборона русскими своих позиций, которую пришлось преодолевать армиям фон Линзинге-на, фон Бем-Эрмоли и фон Бойна. Поэтому за овладение местностью к югу от города Стрый и приднестровским заболоченным районом возле населенного пункта Самбор и крепости Пшемысль велись ожесточенные бои. При этом русским удалось остановить наше продвижение и, несмотря на наши атаки с юга, удержать оборонительные позиции на реке Сан. Стрый был взят только 31 мая, а оборону юго-восточнее Пшемысля противник держал до падения крепости.

Возле реки Сан русские продолжали держать оборону, сохраняя плацдармы на ее западном берегу. Однако уже 14 мая им пришлось оставить город Ярослав, и союзнические войска крепко закрепились на восточном берегу. Когда же вклинение немецких и австро-венгерских частей в русскую оборону стало угрожающе расширяться, то там и в районе впадения реки Сан в Вислу неприятель начал предпринимать ожесточенные контратаки. Однако это не смогло решительным образом изменить сложившееся положение. Не помогла русским и возникшая возле города Сенява в результате предательства опасная ситуация[10], ликвидированная благодаря хладнокровию командования и храбрости войск.

Вначале предполагалось, что крепость Пшемысль будет взята соединениями левого фланга армии фон Бойна, и данную задачу поручалось осуществить не очень прославившемуся в ходе битвы в Карпатах 10-му корпусу. Но он и на этот раз не особо отличился. Пшемысль пал лишь 2 июня, когда прославленная 11-я дивизия с северо-востока ворвалась в крепость и русские, посчитав дальнейшее сопротивление безнадежным, ее сдали.

По стране снова прокатилось ликование, а командующий 11-й армией фон Макензен послал главнокомандующему австро-венгерской армией эрцгерцогу Австрийскому Фридриху телеграмму следующего содержания: «Ваше высочество, прошу сообщить его императорскому величеству о том, что 11-я армия бросила Пшемысль к его ногам».

Следующие же несколько недель ознаменовались битвой за столицу Галиции. Заняв заранее подготовленные позиции, русские попытались предотвратить потерю Лемберга, который, по словам царя, должен был «навсегда оставаться русским городом». Населенные пункты и высоты, на которых в сентябре 1914 года Австро-Венгрия мужественно сражалась против превосходящих сил России, снова стали ареной кровопролитных боев, проходивших с австро-венгерской стороны под лозунгом «На этот раз победа будет за нами!».

При этом немецкая армия, силы которой в 1914 году вынужденно сохранялись свободными для решения задач на Западном фронте, была благодарна союзнику за то, что он нанес ответный удар по превосходству России, вернув себе галицкие земли. Объединив усилия в наступлении и обороне, армии фон Бем-Эрмоли, фон Бойна и фон Макензена сломили сопротивление противника и подошли к последнему рубежу обороны Лемберга.

Тем временем в упорных боях Южная армия очистила от неприятеля южный берег Днестра, а возле населенного пункта Журавно захватила плацдарм на ее северном берегу. Затем основные силы армии повернули на восток, двигаясь к Станиславу и Галичу, чтобы нанести удар по флангам и тылам русской Буковинской армии.

Между тем в Буковине атакованные с востока и севера войска фон Пфлянцер-Бальтина в мае были вынуждены отступить за реку Прут и занять оборону по линии Коломыя – Надворная. Но уже 7 июня они, в свою очередь, перешли в наступление и отбросили русских к востоку от бессарабской границы, выйдя к Днестру у сел Залещики и Нижнев.

Верно осознав создавшуюся там опасность, русские начали проводить мощные контратаки Южной армии, в результате чего им удалось оттеснить ее левый фланг. Поэтому войска правого фланга Южной армии пришлось задействовать для поддержки своего левого фланга, вследствие чего отказаться от наступления на Галич. Русские контратаки воспрепятствовали продвижению войск и фон Пфлянцер-Бальтина.

Таким образом, русским удалось предотвратить удар по своему юго-восточному флангу и прорыв фронта юго-восточнее Лемберга. Поэтому Галич пал только 30, хотя Лемберг был взят еще 22 июня. При этом противник оставил столицу Галиции только после того, как ему удалось прорваться к своим недалеко от Лемберга. Причем неприятель решил также отойти с позиций в низовьях реки Танев и западнее Вислы.

Мне снова удалось стать участником боев возле Лемберга и лицезреть торжественный въезд эрцгерцога Австрийского Фридриха в отвоеванный Лемберг. При этом охвативший население города восторг был поистине неописуемым, что свидетельствовало о тогдашней верности населения Галиции Дунайской монархии.

Однако слышались и нескончаемые приветственные крики и здравицы в адрес Германии и ее императора, когда нас – представителей союзнической державы – узнавали среди участников победного шествия.

Таким образом, начатая 2 мая возле населенного пункта Горлице наступательная операция подошла в известной степени к логическому концу. Пшемысль и Лемберг перешли в наши руки, Галиция по большей части была освобождена, а ударная мощь русской армии значительно ослаблена. И тем не менее, несмотря на все это, решающего перелома добиться не удалось. Поэтому вполне естественно возникал вопрос – стоило ли на этом остановиться или продолжить наступление? Ответ же на него определяла общая обстановка на фронтах и многочисленные политические соображения.

Продолжение наступления на Россию

Июль – август 1915 года

С начала 1915 года Италия и Балканы стали предметом постоянных переговоров между двумя главными армейскими командованиями. При этом начальник Генерального штаба Германии фон Фалькенхайн придерживался мнения, что воинственные намерения Италии в отношении союзников путем быстрого противодействия удастся сдержать по крайней мере до лета. Причем любые жертвы были бы оправданы, если это обеспечило бы окончательную победу, так как она отменила бы любые прежние уступки.

Начальник же австро-венгерского Генерального штаба фон Гетцендорф сомневался в том, что итальянцы сохранят нейтралитет, и считал переговоры бесполезными. Он предпочитал лучше подать в отставку, чем согласиться на требования Италии, считая к тому же, что в этом случае Германии тоже пришлось бы пойти на уступки и для достижения мира отказаться от Эльзаса с Лотарингией.

С другой стороны, фон Гетцендорф был убежден, что Центральные державы, и в первую очередь Австро-Венгрия, в результате вмешательства Италии будут поставлены перед неразрешимыми задачами. Поэтому в конечном счете он не только уступил, но и призвал министерство иностранных дел заключить соответствующий договор с Италией как можно скорее. При этом Германия, по его мнению, должна была взять на себя обязательство в том, что уступки, которых добивался Рим, будут отменены при первой же представившейся возможности. Кроме того, он поднял вопрос о том, чтобы в противном случае Австрия получила бы компенсацию в виде графства Глац[11] и южной части Силезии.

Одновременно фон Гетцендорф обсудил с министром иностранных дел возможность достижения при посредничестве какой-либо нейтральной державы соглашения с Россией, согласно которому Австрия отказалась бы от Восточной Галиции до рек Днестр и Сан, получив взамен свободу действий в отношении Сербии, Черногории и Албании. При этом Россия должна была бы гарантировать, что Румыния и Болгария станут сферой австрийского влияния, а Босфор и Дарданеллы – по возможности неоспоримым единоличным владением Австро-Венгрии. В этом случае Германии пришлось бы выбирать между Веной и Константинополем, если бы она не пожелала поражения Турции.

Что же касается Балкан, то после неудачного исхода сербской кампании германское армейское командование проявляло особый интерес к новым начинаниям на этом театре военных действий. Поэтому фон Фалькенхайн, стремившийся открыть пути в Турцию, и предлагал провести совместное наступление на Сербию. Ведь только так можно было обеспечить Турцию боеприпасами и армейским снаряжением для дальнейшего сопротивления. В противном же случае в середине лета, самое позднее осенью, можно было ожидать полного ее разгрома у Золотого Рога[12]. Однако кампанию против Сербии трудно было бы вести без участия Болгарии. Именно поэтому фон Фалькенхайн и пытался с начала 1915 года прийти к соглашению с Софией.

Со своей стороны фон Гетцендорф не очень верил в успех этих усилий и считал более вероятным то, что Болгария, вступив в коалицию с Румынией и Сербией, сама выступит против Турции и предоставит решение судеб Дунайской монархии своим новым союзникам. Тем не менее он согласился на осуществление в апреле 1915 года совместных шагов Центральных держав в Софии. Причем переговоры, проводившиеся высшими армейскими командованиями в ожидании присоединения Болгарии к Центральным державам, касались деталей военных приготовлений против Сербии. При этом на должность главнокомандующего объединенными вооруженными силами австро-венгерский Генштаб предлагал австрийского, а германский – немецкого генерала.

Тем временем прибывший из Константинополя через Софию прусский фельдмаршал Кольмар фон дер Гольц, известный также под именем Гольц-паша, описал настроения в Болгарии в отношении Центральных держав как благоприятные. Кроме того, Турция могла бы обеспечить поддержку Болгарии против Румынии и Греции и предоставить для этой цели около 100 000 штыков.

Между тем в действительности Болгария в то время вела переговоры с Антантой. Поэтому ее ответы на запросы Центральных держав были уклончивыми, а в конце концов она заявила, что не может выйти за рамки доброжелательного нейтралитета. В результате кампания против Сербии стала невозможной.

Тем временем становилось все явственнее, что Италию не удастся заставить отказаться от нанесения удара по австрийцам. 23 мая 1915 года она объявила Австро-Венгрии войну.

Тогда Германия для обороны Тироля предоставила в распоряжение австрийцев альпийский корпус и три дивизии, что позволило развязать руки соответствующим австро-венгерским войскам на Сербском фронте. Перед ними стояла также задача продемонстрировать румынам, что в случае их наступления на Венгрию им придется столкнуться и с германскими войсками. При этом в случае, если обстоятельства вынудили бы прекратить наступление на Россию, то следовало удерживать оборонительную линию Днестр— Сан, а все имеющиеся силы направить, как считал фон Фалькенхайн, против Сербии, а по мнению фон Гетцендорфа – против Италии. Причем первый из них продолжал надеяться на присоединение к Центральным державам Болгарии и спасение Турции, тогда как другой мечтал о разгроме «макаронников».