Помещик. Том 5. Воевода бесплатное чтение

Глава 1

И вот наконец Тула.

Город, который за минувшие три года стал для Андрея если не родным, то очень близким. Там, в XXI веке, он бывал в нём. Пару раз посетил, чтобы пройтись по музеям да достопримечательностям. Разок в рамках общего турне по южным городам старой Московской Руси. Ну и по делам заезжал, но всё бегом и на лету. Сейчас же этот город стал для парня ключевым в его стратегии выживания. Вокруг него было выстроено всё.

В Москву он соваться не хотел. Опасался. Там и своих хищников хватало. Да и глаз слишком много совершенно лишних. Зато тут он старался развернуться как можно шире и основательнее. Чтобы не сковырнуть его было просто так. Даже Царю…

Андрея встречали.

Считай, полгорода вышло на улицу, увидев красное знамя с белым волком и всадников, что медленно подходили к околице. Значит, выжил Андрей в том поединке судебном. Значит, победил. Значит, перед Всевышним оказался прав.

Слух о возвращении парня разлетелся по всему городу в считаные минуты. И люди спешили взглянуть на чудо своими глазами. Шутка ли! У целого Царя заморского суд выиграл! Чудо, не иначе.

Кто-то даже тянул руки, пытаясь прикоснуться к его одежде. Словно в том фильме про Жанну д'Арк. Ведь победа в столь значимом судебном поединке напрочь отметала всякие обвинения в колдовстве или чем-то ещё богопротивном. По крайней мере, публичные. А значит, Всевышний действительно парню покровительствовал.

История же о том, что Андрей – это возрождённый древний князь в теле юнца, продолжала бытовать, никуда не девшись. Лишь дополнилась деталями. Дескать, старая жизнь осталась в прошлом. Новая же – здесь и сейчас. И возвращаться к старому негоже, как и болтать о ней.

Так что, наблюдая, как Андрей подъезжал к городу и двигался по нему, люди тихо перешёптывались, обсуждая Божье провиденье. Ведь выходило, что Всевышний, воскресив этого человека, поставил его в один ряд с великими людьми старины далёкой. Теми, о которых сказано в Святом Писании.

– Но разве он пророк? – удивлялся кто-то.

– Он защитник земли русской! – замечал ему кто-то иной из толпы.

– Да что вы знаете?! Болтуны!..

И начиналась ругань. То тут, то там. Не очень громкая. Не очень бурная. Стихающая после нескольких нервных реплик. Однако эта ругань то и дело возобновлялась и доносилась до ушей всадников. Отчего Андрею, что ехал со своими людьми сквозь эту толпу, было не по себе. Сравнивать себя с пророками было крайне стеснительно и неловко. Хотя ловил он на себе и неприязненные взгляды. Точнее, их он скорее чувствовал, потому что ни разу так и не смог приметить недоброжелателей, хотя и вглядывался…

Наконец парень добрался до палат воеводы в кремле. И, спешившись, вошёл внутрь.

Воевода его уже ждал внутри.

– Доброго дня, – произнёс Андрей, начиная стандартную здравницу. Впрочем, не сильно затягивая.

Выслушал ответ. И вручил воеводе грамоту, которую от Царя ему вёз, о назначении первым воеводой в Рязань. В город более тучный, сочный и многолюдный. С бо́льшим полком. Вторым по численности после новгородского. Полторы-две тысячи помещиков – это сила немалая. Да и стоит он в стороне от тракта Крымского. Оттого грозных набегов на него татары и не производили ныне, лишь слегка терзая. Так что это назначение выглядело однозначным повышением, с какой стороны ни посмотри. Хотя особой радости на лице воеводы не возникло от этой новости. Скорее задумчивая насторожённость.

– А сюда кого? – прочитав грамоту, поинтересовался воевода.

Андрей вручил ему вторую грамоту. Ту, в которой говорилось о том, чтобы он передавал дела верному слуге Государя Андрею сыну Прохора, графу Триполи.

– Графу Триполи?! – удивился воевода. – Это что за диво такое невиданное?

– Кесарь римский наградил меня этим титулом за битву на Гоголе. За то, что я принял на себя символ Христа и одержал победу над магометанами. Прозвав за то крестоносцем. Титул сей некогда был владетельным в христианской Святой земле, отбитой у магометан крестоносцами-латинянами. Владения графа Триполи лежали к северу от Гроба Господня, но южнее княжества Антиохия. После того, как христиан выбили оттуда, титул попал в руки римского Кесаря как господина угасшего рода.

– А не грешно тебе было принимать такой титул? Латинянский же.

– Государь принял решение о том, чтобы я его принял. А кто я такой, чтобы оспаривать его решение?

– И то верно, – чуть помедлив, кивнул воевода.

Титул Имперского графа-крестоносца был воспринят им очень неоднозначно.

Этот титул был латинским и вызывал у него смешанные чувства. В том числе и потому, что он не вписывал Андрея в местническую систему. Во всяком случае, явно. Он оказывался как бы вне её. По крайней мере, в той её части, где мерялись известными органами самые влиятельные аристократы.

С другой стороны, было глупо отрицать тот факт, что титул этот ставил Андрея довольно высоко. Во всяком случае, помещал на уровень повыше многих князей. Так что одной росписью пера вчерашний поместный дворянин был введён в элиту элит державы. Другой вопрос, что самым последним номером, ибо местничество зависело не только от происхождения, но и заслуг. Так или иначе, но титул открывал парню возможность командовать армиями наравне с самыми именитыми аристократами. В будущем. И не вторым или третьим воеводой, а первым.

Кроме того, титул этот имел очень немалый вес в глазах соседей. Что давало возможность Царю использовать Андрея в разного рода дипломатических миссиях. Полновесный Имперский граф. Во всяком случае, так было написано в грамоте. Понятно, что без реальности власти и земли это просто пустые слова. Но без правильного титула, даже обретя власть и землю, ты в XVI веке так и останешься букашкой. А у Андрея к этому титулу уже имелась определённая военная репутация. Что весила немало сама по себе, и он уже сейчас выглядел интересно. Пусть пока репутация и не то чтобы глобальная. Одна выигранная крупная битва – серьёзно, но мало. Любой может её оспорить, заявив, что это случайность. А вот если Андрей выиграет ещё парочку крупных сражений, то будет иметь в землях Священной Римской империи по-настоящему немалый вес. Настолько немалый, что он сможет спокойно переходить под руку Габсбургов, претендуя на приличную должность с крупным денежным держанием. А то и на целый обжитой феод где-нибудь в тучных землях Кесаря.

– Граф Триполи, значит, – произнёс воевода спустя секунд двадцать. Ему этого времени хватило, чтобы оценить обстановку и все вышеописанные политические расклады. А также свои выгоды от этой новости.

– Граф, – кивнул Андрей. – И я очень надеюсь на твою помощь. Тула покамест разорена. И от привоза зерна из Рязани многое зависит.

– Разумеется, разумеется, – вполне благодушно кивнул воевода. Он-то как раз был очень даже за такое сотрудничество. По ряду причин.

Прежде всего он не хотел рвать рабочие связи с Андреем и разрушать их достаточно тёплые отношения. Ведь видно же – парень далеко пойдёт. Если голову не свернёт. А раз так, то и его за собой подтянет. Ну или ещё как пригодится. За такие связи держаться нужно крепко.

Ну и, конечно, немаловажным фактором являлись деньги, которые можно было заработать от такого сотрудничества. Бывший воевода Тулы прекрасно знал, что у Андрея есть деньги. И ведал, что размах у парня дай боже. А значит, закупки будут большие. ОЧЕНЬ большие. И он сам сумеет на них погреть ручки самым основательным образом. А это поднимало желание сотрудничать до самых небывалых высот. Своя рубашка, она, как известно, ближе к телу при любом раскладе…

Поговорили.

Чуть позже к ним присоединились ещё отец Афанасий и купец Агафон. Последний особенно заинтересовался всеми этими переменами. Ведь получалось что, с одной стороны, его покровитель становился главой Тулы, а с другой, проверенный и хорошо знакомый человек с личной материальной заинтересованностью уходил на пост главы Рязани. Города, с которым последнее время торговые операции имели всё возрастающее значение.

– Ты, главное, не увлекайся, – тихо шепнул купцу на ушко Андрей, когда старый воевода Тула удалился.

– А? Чего?

– Не увлекайся с Рязанью, говорю. Если всё только там станешь покупать, то мы окажемся у него в кулаке. И он начнёт нам диктовать условия. И долю нашего прибытка. Посему что-то покупай у него, а что-то и в других краях. Понял ли?

– Как не понять? – криво усмехнулся Агафон. – Понял ясно. Мне в Касимове интересный торг предлагали.

– Зерном?

– Через Касимов много дел ведут. И рабами, и конями, и шерстью, и мехом, и зерном, и прочим. Те же рязанские туда могут свести свой урожай, чтобы уйти от мыта. И дела сделать тихо.

– И большие дела там делаются?

– Изрядные. Мыта платить никто не желает.

– Будешь покупать что таким образом – мне сказывай. А лучше пиши подробно. Если Государь спросит – я хочу знать, где, сколько и чего. Чтобы не повесили лишнего.

– Да как он спросит?

– Что знают двое – знает и свинья. Разболтают – ветром донесёт. И штрафы платить нужно будет уже нам с тобой. Хотя я и не запрещаю. Зерна нам понадобится много, и чем мы его дешевле купить, тем лучше. Но будь предельно осторожен.

– Благодарствую, – кивнул Агафон.

– И да, ты уладил дела с шерстью?

– Сговорился. Всё чин по чину. На весну сделки заключил.

– Много купил?

– Пока сложно сказать. Но вся шерсть, что в Касимове постригут, твоя. Степную будем торговать. Посмотрим.

– И верблюжью заказал?

– И верблюжью…

Лишь три часа спустя по городу был объявлен общий сбор старшин и прочих уважаемых людей, дабы старый воевода представил нового. А глашатай зачитал царёвы указы. В том числе и необычный – по Андрею. Ведь того назначали воеводой в город с особыми, расширенными полномочиями.

Горожане в целом приняли Андрея очень хорошо. В целом. Однако имелись и те, которые воспринял назначение и возвышение парня крайне негативно…

– Мерзкое умертвие! – прошипел один из мужчин, ударив с досады кулаком в дверной косяк.

– Тише! Дурень!

– Да чего тише-то? Чего таиться?!

– Государь назначил его воеводой. И не нам с ним спорить. Хочешь, чтобы Иоанну Васильевичу донесли о твоих словах?

– Околдовал этот злодей Царя нашего. Как есть околдовал!

– Верно!

– Как и осман с татарами. Как же они столь малые силы сковырнуть не могли? Верно, глаза им застило. Мороки мерещились. Голова кругом шла. Не иначе.

– А если и заколдовал, то что? – хмуро спросил один из помещиков.

– Ежели колдуна сгубить, то и чары его развеются, – произнёс гость столичный, что сидел на этом сборе.

– Дельно!

– Какое, к чёрту, дельно? Ты к этому мертвяку на кривой кобыле не подъедешь! Я его хорошо знаю. Осторожен как волк. Вон даже на переправе принюхивался. Словно почуял. И ведь не утонул, зараза! Ведь вытащили прихлебатели эту тварь! Тьфу ты! Прости Господи! Как им не мерзко касаться умертвия ходячего?!

– Он после тяжёлого боя сознание теряет, – тихо заметил столичный гость. – Видно тесно ему в теле живом. Помните? Что с ним случилось после битвы у Селезнёвки?

– Помним.

– Так вот – после поединка с воином султана так же всё приключилось. Просто пал и едва дышал. Казалось, что умер. Но жизнь в нём всё же теплилась. Верно, душа старая никуда не отлетела, и паренёк – Андрейка сын Прохора – до сих пор там томится, задавленный древним колдуном.

– Выходит, Андрей одержим?

– А ты, дурья твоя башка, что думал? Неужто и правда поверил в то, что Всевышний такую тварь вызволил из самой преисподней? Конечно, одержим. Видно, вещицу какую древнего колдуна нашёл, через которую и власть того над ним установилась.

– Перстенёк отцовский.

– Что перстенёк?

– Перстенёк на нём видели. Медный. Неприметный. С оберегом. Сказывал, что отца. Но у того его не видели.

– Ты полагаешь, дурья твоя башка, что древний князь-чародей медные перстеньки носил?

– Ну а что тогда?

– А с чего вы взяли, что оно на виду?

– В мошне носит?

– Может, и в мошне. Али на теле. Ты крест на нём видел?

– Священник сказывал, что носит Андрей крест.

– А какой?

– Как какой?

– Ты тот крест видел?

– Да нет. Только бечёвку.

– И никто не видел. Таит он его от людей. Хотя, может, это и не крест. Один чёрт разберёт, что там колдун этот удумал. Чай, не с людьми, а с самим Дьяволом совет держит. А того не зря Лукавым кличут.

– А с Марфой его как тогда так вышло? Жинка его ведь не чародейка.

– Была.

– Что значит «была»?

– В первую брачную ночь он её и околдовал. Она ведь до того его на дух не переносила. Ненавидела и презирала. А на утро вышла – словно другой человек. И теперь души в нём не чает. Да и другая она. Языки знает и иное. Видно же, что не дочь она Петра. Вот вам крест, – истово перекрестился говорящий, – не иначе как чертовку он в неё загнал свою.

– А поединок судебный? Ведь дважды же их выигрывал перед лицом Всевышнего!

– Лукавый силён.

– Неужто сильнее Всевышнего?

– Он хитрая тварь. Помните? В первый судебный поединок у колдуна сабля сломалась. Через что Всевышний явно показал, на чьей он стороне. Но Лукавый подсобил этому чародею, и он подло убил Петра.

– А второй раз?

– Воин султана смог тяжело ранить его. Иной бы пал, не в силах продолжать бой. А этот продолжил драться. И опять лукавством сумел победить, наступив на раненую ногу. Никто бы не наступил, а он – смог. И ходил, опираясь на неё, словно никакой раны и не было. Это ли не чародейство? Вот воин султана и проиграл, не ожидая такого подвоха и прыти от тяжелораненого…

– Как же его сгубить, если он с ранами страшными ходит?

– Секрет есть.

– Не томи!

– Оружие должно освятить. От такого удара тварь одержимая в теле Андрейки не задержится. И тело дух испустит, как и должно. А колдун этот древний снова вернётся в преисподнюю, где ему самое место.

– И кто нам это оружие освятит? Священник-то наш – дружок этого чародея.

– А и правда. Дружок. Отчего же так? Священник же. Али Всевышний его не защитил от морока дьявольского?

– А что тебе тут дивного? Коли самого Царя околдовал, то и простого священника может. Государя нашего оберегают святые отцы, не чета вашему плюгавому.

– Сумневаюсь я, – подал голос один из уважаемых мужчин, что собрались в этом помещении.

– Чего ты сумневаешься-то?

– Если он такой могущественный чародей, то кто мы против него?

– Мы – верные рабы Господа нашего Иисуса Христа! – торжественно произнёс гость столичный. – И на дело наше мы благословлены самим Патриархом.

– Неужто Сильвестр решился?!

– Мы благословлены Патриархом! – раздражённо возразил гость. – А не этим вором, что разбойным делом при Государе устроился. Настоящий же Патриарх наш сидит в Царьграде и держит верность святым заветам старины. Монастыри не рушит. Земли их не отбирает. Монахам, что за нас молятся, беды не плодит.

– Опасные слова говоришь. Могут за такие и голову снять.

– Жизнь отдать ради спасения души – благое дело…

Глава 2

Марфа вздрогнула, когда услышала, что прибыл гонец из Тулы. Но медлить не стала и распорядилась его позвать сразу же. Когда же он вошёл, молодая женщина была мертвенно бледна, ожидая печальных новостей. Ведь Божий суд – опасное дело. Не каждый может его выиграть, даже славно владея клинком. Масса ведь нюансов, и воля случая в таких вещах доминирует. Иначе бы Давид в своё время не победил Голиафа…

Итак – гонец.

Он вошёл. Поклонился. И вручил письмо.

– От кого оно?

– От супруга вашего. Он Государем назначен воеводой Тулы.

– Значит, судебный поединок он выиграл?

– Без всякого сомнения!

Марфа улыбнулась, а бледность с неё сошла. Настолько быстро и явственно, что окружающие занервничали.

Вот она сидела словно живой труп. Никаких эмоций. Холодный, лишённый эмоций и жизни взгляд. И лицо как у мертвеца. Секунды три спустя перед ними находилась уже живая женщина. Да несколько бледная, но живая.

Эти особенности Марфы многие из подчинённых замечали уже не первый раз. Никто не сомневался – живая она, живая. Вон и дитё родила, а потом и второе. Мертвецы на это не способны. И вскармливала. Да и повседневно кушает еду, а потом избавляется от продуктов питания[1].

Однако эта странность… иногда в моменты тревоги она словно умирала или оказывалась при смерти. Это пугало и завораживало. Видимо, вселение не прошло без последствий и контроль над телом новой личности был установлен неполный либо с нюансами. Окружающим это постоянно напоминало, что они имеют дело не с простой женщиной, а с древней владетельной княгиней, супругой князя-чародея, что была воскрешена вместе с мужем для защиты Руси.

Марфа же, то есть Алиса, о том тоже ведала. И с мужем не раз говорила, у которого наблюдался такой же эффект. Странный эффект. Они прекрасно владели телом, уверенно управляли им. И выжимали из себя намного больше, чем иные. В том числе и потому, что легко переносили боль или дискомфорт. Однако в моменты потрясений или перегрузок могли терять частично или полностью контроль над телом. На время.

У Андрея это выливалось, например, в потерю сознания после тяжёлых психофизических нагрузок. У Марфы вот такая бледность. И, вероятно, если она получит такой же стресс, что и муж, то тоже потеряет сознание по итогу.

Это было и хорошо, и плохо одновременно.

С одной стороны, их тела воспринимались ими совсем иначе. Как некие скафандры, внутри которых сидят они настоящие, из-за чего и боль скорее констатировалась, чем ощущалась. Да и всё взаимодействие с миром складывалось совсем по-другому.

С другой стороны, их обоих пугала перспектива того, что в один прекрасный момент они просто утратят связь с этими телами. И всё. Тушка рухнет, а их личность уйдёт в небытие. Ведь до конца механизм переноса личности, который применил Клим Дмитриевич Дементиев, им был непонятен. Может быть, это всё временное? На год, на два, на три или как-то так, а не до износа тела и естественной его смерти.

И чем больше, тем сильнее они переживали на этот счёт. Воспринимая себя как некую надстройку в занятых ими телах. Личности хозяев же, как они решили, были загнаны куда-то далеко и лишены власти. Но иногда они проявлялись в эмоциях, вкусовых предпочтениях или вспышках воспоминаний.

– А вдруг они когда-нибудь окрепнут и вырвутся на свободу? – с тревогой спросила как-то Алиса.

– Тогда мы окажемся там, где они сейчас сидят, – спокойно и холодно ответил муж.

– Я не хочу умирать.

– Мы уже мертвы… не забывай об этом.

– Ты думаешь? Может быть, души этих несчастных оказались в наших старых телах?

– Милая, – печально произнёс Андрей, – я кое-что читал из записей профессора, когда он не видел. И теперь, оказавшись здесь, у меня было время подумать. Время ведь тянется очень медленно.

– И что?

– Скорее всего, в момент нашего переноса того мира просто не осталось. Он предполагал, что перенос дестабилизирует мир, и его поглотит первородный хаос. А новый стабильный мир будет развиваться от точки нашего внедрения.

– Неужели один профессор в состоянии ТАК навредить миру?

– Иной раз и крошечный вирус в состоянии убить большого и здорового слона. Видимо, он нашёл какой-то грубый способ переноса. Да и, если честно, я не сильно понимаю механизм того, что он сделал. И я не уверен, что он сам понимал. В его записях и словах он как-то всё упрощал, сводя к удобным для понимания категориям. Вряд ли Вселенная развивается по ним. Посему эта теория с разрушением той реальности только теория. Проверить её я не могу, ибо я тут, а он там.

– Но я ведь тоже оказалась тут.

– И что?

– Может быть, ещё кто-то из наших современников тоже попал сюда? Да хотя бы тот же профессор.

– Скорее всего, ты случайность. Для переноса нужно было специальное оборудование и длительная подготовка. Я профессору помогал. Материально. И представляю масштаб его лаборатории. Ты ещё могла быть в неё встроена. Но больше – всё. Даже профессору некуда было подключиться.

– А перенос был мгновенным?

– Нет. Несколько секунд.

– Значит, он не получился бы, если в момент переноса тот мир дестабилизировался.

– Совсем необязательно. Скачанное и упакованное сознание могло быть отправлено в прошлое единым квантом.

– Квантом… чёртов профессор… встречу его – глаза выцарапаю за тот ад, в который он меня отправил.

– Вряд ли встретишь, – криво усмехнулся Андрей. – А хотелось бы. Мне очень интересно узнать, почему я после той битвы потерял сознание. Да и вообще после перегрузок испытываю странное ощущение, будто я теряю управление над телом. И чем это чревато…

– Не тебе одному… – тяжело вздохнув, произнесла Алиса…

Сейчас же, принимая гонца, она отчётливо заметила, как напряглись лица окружающих. Нервно дёрнула щекой, вспомнив об этой своей особенности. И, приняв письмо, углубилась в чтение.

– Все свободны, – вполне благожелательно, произнесла она. – И разместите его. Накормите. – Махнула Марфа в сторону гонца.

Сама же, прихватив письмо, удалилась в свои покои. Где ещё раз перечитала. Потом ещё. И ещё.

– Граф Триполи… – наконец тихо она произнесла и, найдя глазами образ, истово перекрестилась.

Впервые в жизни.

Родилась она в семье мусульман, но никогда особой религиозностью не отличалась, поэтому оказавшись среди христиан достаточно легко адаптировалась. Благо, что ритуальная часть хоть и отличалась, но содержательная компонента была практически эквивалентна по своей сути.

Но веры этот перенос ей не добавил.

Сейчас же она впервые истово перекрестилась и мысленно поблагодарила Всевышнего за помощь. За то, что уберёг мужа. За то, что одарил его сверх всяких ожиданий.

Строго говоря, она не знала, откуда что приходило. Но отмечала удачу. И связывала её с высшими силами. Сначала чуть-чуть и больше подсознательно. Но чем дальше, тем сильнее и более осознанно, находя лишь одно объяснение – мистическое.

– Госпожа, – произнесла супруга кузнеца Ильи, которая за это время сдружилась с Марфой, став при ней кем-то вроде фрейлины. Ну или просто подружки.

– А?

– Что ты говоришь?

Марфа глянула на её и нервно дёрнула щекой. Оказывается, она её просто не заметила, всё это время вышагивая рядом.

– Моего супруга и нашего господина возвели в титул имперского графа-крестоносца. С милости Кесаря римлян и воли Царя нашего.

– Граф? А что это?

– Князь, только на латинский лад. Выше удельного князя, но ниже самостийного.

– Ох!

– Да… я и сама полна удивлений.

– А чего же это? Отчего же Кесарь его возвёл в этот титул?

– Супруг пишет, что это награда за битву. Он принял на себя символ воинства Христова и победил магометан. Через что в глазах латинян стал крестоносцем – воином Христа.

– Но он же православный. Он же не папист.

– Сама не понимаю, – покачала головой Марфа.

Поболтали.

Больше ни о чём, чем о деле. Обычные охи и ахи женские, да переживания. После чего жена кузнеца удалилась. А Марфа засела за свои дела, которых хватало.

Она работала, пытаясь составить кодекс с грамматикой славянского языка. Описывая там, как и полагается, всякого рода спряжения, времена и прочее, прочее, прочее. Как можно проще, легче и доходчиво. Плюс записывала сказки и весёлые истории, которые вспоминала. Само собой, адаптируя их к реальности.

Некоторое время назад удалось отладить работу людей в вотчине и подтянуть уровень руководителей. Так что Марфа едва ли пару часов в день тратила на контроль их работы. Всё остальное время она уделяла детям, за которыми присматривали преимущественно нянечки, преподаванию в местной школе и маранию бумаги. Последнему она и предалась, чтобы отвлечься от переполнявших её эмоций.

Её же собеседница уже через четверть часа сцепилась языком с супругой плотника. И по секрету ей много чего рассказала. А та другой подружке. Само собой, с немалыми искажениями и дополнениями. Так что, когда вечером Марфа собрала всех обитателей вотчины, те уже представляли зачем. Другой вопрос, что представляли они себе каждый своё. И разброс этого «своего» был настолько сильный, что люди чуть драться не начали из-за споров.

После же того, как Марфа огласила радостные новости, люди зависли. Мало у кого их сведения совпали с теми, что произнесла хозяйка. И им показалось, что та их обманывает. Ведь не могут же слухи врать.

– Могут, – произнесла Марфа, прекрасно уловив настроения толпы. – Слухи могут врать. – И зачитала людям письмо, посланное ей супругом. Благо, что в нём не было ничего секретного и интимного. Андрей писал с таким расчётом, что письмо могут перехватить и использовать против него. Приватные вещи он предпочитал передавать лично.

Мужчины выслушали письмо с нарастающей хмуростью на лицах. Исподлобья поглядывая на своих жён и подружек. А те краснели, бледнели и вообще от стыда не знали куда деться. Ведь их болтовня так исказила сведения, что жуть. Андрей тут уже был не граф, а князь, причём владетельный. И не Триполи, а Римский. Ну и так далее. Всё, что можно перепутать, было перепутано и искажено, из-за чего выходила полная петрушка. Собственно, Марфа и послушала эту болтовню, прежде чем выходить перед людьми да говорить. Оттого и поняла их удивление и раздражение. Да и за письмом послала, прежде чем к ним выходить.

– И кому ты сказала? – спросила она после той встречи у жены кузнеца.

– Ну… – потупилась женщина.

– Если бы я не догадалась, что ты побежишь болтать, и не взяла с собой письмо, то ты выставила бы меня дурой перед моими людьми. А тут и до бунта недалеко.

– Госпожа, прости! – Упала она на колени с нескрываемым ужасом в глазах. Марфа говорила холодно и спокойно. А особенной гуманностью она не отличалась. – Бес попутал!

– Попутал?

– Как есть попутал!

– Я ведь специально тебе сказала. Проверяла. Уж больно часто дурные слухи по вотчине ходить стали, – предельно холодно произнесла Марфа.

– Прости! – с ужасом в глазах воскликнула супруга кузнеца, страшащуюся не то потери своего положения «подружки» хозяйки, не то реальной расправы, которая та вполне могла учинить.

– Кому и что ты сказывала?

– Я?

– Да. Ты, – произнесла Марфа и начала вдумчивый допрос.

Её реально уже допекли инциденты с дурацкими слухами. И ума ей вполне хватало, чтобы понять: жена кузнеца и раньше считалась её подружкой, болтая по своему обыкновению. Только вот слухов дурных не плодилось. Значит, появился кто-то ещё, кто их искажал. По дури или по злому умыслу – то не важно.

Начали искать.

Уже пару часов спустя Марфе удалось сузить спектр вариантов до нескольких человек. И они, на удивление, оказались не женщинами. Рабочими. Простыми рабочими, что трудились на изготовлении кирпичей, прибыв с Тулы около полугода назад. Весной. Вроде как на заработки.

– Пётр, – тихо произнесла хозяйка вотчины с очень характерным выражением лица.

– Их убить?

– Нет. Я хочу с ними поговорить. Мне интересно, кто их сюда заслал. Вряд ли они настолько глупы, что сами такой дурью занимаются. Бери под белы рученьки и тащи сюда. Посадишь по разным комнатам. И охрану приставь. А потом по одному ко мне веди – поговорим.

– Их немного подготовить?

– Нет. Не стоит. Мало ли, мы ошибаемся. А рабочие руки нам всегда пригодятся…

Захват рабочих вылился в проблему.

Заметив пятёрку бойцов из охраны вотчины во главе с Петром, они тупо дали дёру. Даже не пытаясь выяснить, кто и куда шёл да зачем. Видно, рыло в пуху было по самые ягодицы.

Пётр сразу же организовал погоню. Однако толку она не принесла. Эти работнички укрылись в лесу, где, как позже выяснилось, у них имелась ухоронка. Лошадей там не было. Да и не могло быть. А маленькая лодочка имелась. На ней они и ушли в ночь по реке.

– Ты опросил тех, кто с ними жил и трудился? – выслушав слова Петра, поинтересовалась Марфа.

– Нет.

– Опроси. Я хочу знать, подговаривали ли они их к чему-то. Да и вообще – вдруг они о чём-то проговаривались…

Глава 3

Первые дни своего правления в Туле Андрей не предпринимал никаких шагов и действий. Вообще. Кроме начала вербовки рабочих, будущих бойцов полка и инициации обширных закупок. Проще говоря, сидел в целом тихо.

Почему?

А потому что он не бандюга с большой дороги, а атаман идейный. И все его ребята, как один, стоят за свободную личность. К-хм. Или это было в другом кино?

Так или иначе, но Андрей решил начать с главного – с плана. И не просто с плана, а с плана, утверждённого самим Царём. Ибо так, как он думал, было бы проще затыкать рот всякого рода бузотёрам.

Посему он быстро накидал несколько «бумажек» и отправился к Государю. Только уже не верхом, а вплавь, то есть на лодке. Так было и быстрее, и безопаснее. Потому что не требовалось форсировать переправы и сложно предсказать – где именно ты пристанешь на ночёвку. Да и всадники за лодкой, если не ямные, не угонятся. А значит, вероятность внезапного нападения радикально сокращалась.

Прибыл, значит.

Иоанн Васильевич его не стал мариновать. Но и принимал не индивидуально. А, узнав цель визита, собрал малую Думу, дабы парень уже перед этими думными чинами защищался. Сам же Царь только наблюдал да вопросы при случае задавал. Отчего Андрей, войдя в помещение, несколько растерялся. Он-то думал увидеть там Царя с максимум дьяком или ещё кем-то. А встретил целое собрание уважаемых людей. Включая хорошо знакомого ему Ивана Шереметьева и патриарха Сильвестра, которого он видел всего несколько раз мельком.

Царь не стал мудрить и сразу объявил правила игры. Так что Андрей, несколько секунд помедлив, начал представлять свои проекты уже не Государю, а этим людям. Благо, что разница в подготовленной им речи наблюдалась не сильно большая.

Начал он с регулярного плана Тулы и её городского устава.

Андрей не поленился даже «чертёжик» сделать, изобразив нынешнюю Тулу, вписанную в местность, и ту, которую он планировал получить.

Основа её укрепления – кремль, внешняя землебитная стена и кварталы. Первый уже стоял. Со второй никаких вопросов не наблюдалось – каждый из присутствовавших прекрасно понимал значение защиты посадов от татарских набегов. А вот по третьему компоненту вопросов посыпалось масса.

Андрей предлагал все постройки в Туле перестроить в камне по единому плану. Так, чтобы они образовывали кварталы с четырьмя воротами. Это позволяло в случае прорыва татар превратить каждый такой квартал в небольшую крепость.

– А почему в камне?

– Чтобы затруднить пожары.

– Затруднить?

– В каменных или кирпичных домах так или иначе используется дерево, например для крыши и перекрытий этажей, поэтому полностью предотвратить пожары нельзя. А вот затруднить – да. Посему и обычные пожары вроде тех, что регулярно испепеляют посады Москвы, это позволит предотвратить. И, что намного важнее, остановит поджоги со стороны татар. А то мало ли, разозлившись своей неудачей, они решатся на пакость.

– И откуда ты столько камня возьмёшь?

– Ромейский кирпич. Я из него сейчас строю крепость в вотчине.

– А что это за кирпич?

– Известь, перемешанная с землёй. Мои люди её формуют в кирпичи и дают схватиться. Если лето пролежат, то становятся довольно крепкими. С годами же их крепость только растёт.

– А чего же ныне так не строят? – явно желая съязвить, поинтересовался князь Курбский.

– Убогие потомки, – максимально добродушно улыбнувшись, ответил Андрей.

Тот хотел было уже открыть рот. Но не найдя слов, закрыл его.

Царь же едва заметно усмехнулся. Курбский частенько выступал оппонентом Государю и говорить умел довольно складно. И Царю было приятно, что его кто-то заткнул за пояс словами.

С городским уставом вопросов, на удивление, почти не было. Настолько, что парень даже опешил.

– А что тут обсуждать? – усмехнулся Шереметьев. – Пробовать надо. Дело-то новое. Такого ещё не было.

А вот с полковым уставом так всё легко не утряслось.

Парень предлагал полностью перестроить полк на чудный, дивный и невиданный лад. Поставить всех – и строевых, и не строевых – на довольствие. Выделив им служилый оклад, который оплачивать с доходов от полковых земель. Полк поселить в городе – в казармах. Постоянно упражнять. Единообразно вооружать. Ввести в полку полностью новую структуру с воинскими званиями, субординацией и так далее. Утвердить правила патрульно-постовой службы и наказания. И многое, многое другое.

Андрей читал.

А Курбский и прочие возмущались, отпуская время от времени едкие комментарии.

– Князь, – устав от этого цирка, наконец произнёс парень. – А что тебе не нравится?

– То, что ты предлагаешь, сущий вздор!

– Ты татар бил?

– Бил.

– Добрые воины?

– К чему ты клонишь? – нахмурился Курбский.

– К тому, что цезарцы татар за воинов не считают. Для них они просто разбойный сброд. Цезарцев же постоянно колотят ордонансовые компании[2] царя франков, устройство которых частью я описываю. А те компании бьют терции гишпанцев. И их лучшие решения я тут вам и зачитываю, среди прочего.

– Откуда мне знать, что это так? – скривился Курбский.

– Найми учителей, – пожал плечами Андрей. – Испанские терции ныне самые сильные войска. Против них никто не может устоять. Равно как и жандармы ордонансовых кампаний Руа де Франс. Две-три терции размотают всё войско Руси в пух и прах. Причём не вспотев. И тебе, князь, как одному из лучших командиров нашего Государя, грешно не следить за тем, как воюют в других странах. Ведь если эти враги придут, то что ты с ними будешь делать?

Курбский покраснел. Запыхтел как паровоз. И уже хотел что-то сказать, но его перебил Сильвестр:

– А эти сапёры, они откуда?

– Османы. Успех их военных походов связан не с могуществом их воинов. Нет. Они просто собирают в единый кулак многих. Для чего уделяют очень большое внимание наведению мостов, снабжению кормами и воинскими припасами, ремонту дорог.

– А почему бы нам так не поступать? – поинтересовался Шереметьев.

– Мы живём севернее. Земля нашего Государя родит меньше кормов и в ней живёт НАМНОГО меньше людей. Мы просто останемся без людей, если станем им подражать в полной мере. Кроме того, расстояния. Османские расстояния – ничто по сравнению с нашими. Тем более что бо́льшую часть тяжёлого снабжения они могут осуществлять по морю. Нам в этом плане намного разумнее держаться тех приёмов, которые позволяют шахиншаху Тахмаспу бить всех своих врагов, то есть опираясь на значительно меньшие, но очень хорошо вооружённые и подготовленные отряды.

– Откуда ты знаешь это?! – раздражённо прорычал Курбский.

– Сулейман четыре раза подступался к Персии, выбирая моменты, когда Тахмасп был занят войной либо с внешними врагами на другом конце державы, либо боролся со строптивыми подданными, которых мутили бояре. Но Тахмасп раз за разом разбивал превосходящие силы турок. Даже если тех было в три-четыре раза больше, то есть собрать на поле боя толпу мужиков с дрекольем не поможет в ситуации, когда против тебя выступят настоящие воины.

– А у мадьяр, по-твоему, кто?

– Сброд.

– Ты говори да не заговаривайся! – рявкнул Курбский, вставая.

– А разве их ополчение упражняется воинским делом? Или они, как и наши поместные, не выживают, рыща по округе в поисках, где бы найти пропитание?

Тишина.

– Ответь.

– Почему я должен тебе отвечать?!

– Можешь не отвечать, – усмехнулся Андрей. – Так даже лучше. Помолчи и подумай над своим поведением. Шалун.

После чего демонстративно потерял к нему всякий интерес.

Секунда.

Другая.

Скрежет металла.

Курбский извлёк саблю. А его лицо оказалось красным, как помидор.

Тишина.

– Почему этот человек обнажает оружие на заседании Думы? – насмешливо спросил Андрей.

Курбский от этих слов вздрогнул. И поспешно убрал саблю в ножны. А потом, обернувшись к Царю, произнёс:

– Прости Государь. Бес попутал.

– Видишь, Андрюша, как неприятно бывает, когда твоё оружие обращают против тебя самого? – с едким лукавством спросил Царь.

– Так это?..

– Да. Сядь и успокойся.

Тот потупился и молчал вернулся на своё место. До конца заседания так и не сказав ни слова.

Тульский же воевода встретился глазами с Государем и едва заметно кивнул. Если бы тот не разрядил обстановку, намекнув, что Андрей дразнил Курбского по его приказу, то этот острый разговор мог бы закончится достаточно печально.

Почему так поступил Царь?

Чёрт его знает. Скорее всего, Курбский хоть и отличался удивительной храбростью в бою, но человеком был удивительно неприятным. Можно даже сказать – мерзким. Так или иначе, Курбский, пользуясь славой храброго и успешного воина, не раз и не два задевал других. Просто так. Чтобы покрасоваться в духе типичного польско-литовского шляхтича.

Заседание Думы продлилось ещё два часа или три. Андрей в изрядной степени потерял счёт времени. Потому что его засыпали вопросами. Большим количеством вопросов. Но так как Курбский молчал, лишь хмуро исподлобья поглядывая, остальные воздерживались от колкостей и провокаций. Так что дискуссия была в целом конструктивной. И закончилась она положительным приговором Думы.

– А тебя, Андрей, я попрошу остаться, – произнёс Иоанн Васильевич, когда все стали расходиться.

Курбский встрепенулся было, думая, что Царь обращается к нему. Но, заметив, что тот смотрит на тульского воеводу, вновь поник и удалился, лишь зло зыркнул на парня напоследок.

– Зачем тебе эти уставы? Только честно.

– Затыкать рот недовольным. Против тебя, Государь, они не пойдут. Как и супротив приговора Думы. А то, как всё устроить, у меня в голове есть и так. Продумал.

– Хочешь жандармов этих и терции взрастить в Туле?

– Не выйдет, – покачал головой Андрей. – У нас нет хороших коней и по-настоящему добрых доспехов для жандармов. И взять их неоткуда. Да и терции… Нет, к сожалению, Государь, мне придётся там лепить смесь ежа с ужом. Жалкую тень настоящего войска. Но и она будет во много раз лучше того, что есть.

– Терции, насколько мне ведомо, пешцы.

– Пехоты. Пешцы – это вооружённые слуги, сражающиеся пешком, пехота же – пешие воины.

– Не так важно. Ты хочешь спешить полк?

– Нет. Стрельцы прекрасно себя зарекомендовали, будучи посаженными верхом. Доезжая до места боя и спешиваясь, они превращались в грозную силу. Особенно если их должным образом вооружить и обучить. Так поступали ещё в незапамятные времена.

– Незапамятные?

– Примерно одну тысячу восемьсот – одну тысячу девятьсот лет тому назад. Это примерно шестьдесят-семьдесят поколений.

– Ого!

– Это очень старая придумка. Ей точно пользовался сам Александр Македонский, хотя, возможно, и до него её применяли.

– Добре, – после небольшой паузы произнёс Царь. – Кстати, с конями я тебе помогу. Мои люди приложат все усилия, чтобы тебе их доставили из Фризии. Так что готовь загоны. Я рассчитываю на то, что твои слова не разойдутся с делом.

– Я оправдаю твои ожидания, Государь. – произнёс Андрей, поклонившись по-японски.

– Не любишь ты спину гнуть… – усмехнулся Иоанн Васильевич.

– Подхалимство не признак верности, Государь.

– Ты думаешь?

– Сколько из тех, кто льстил твоему отцу, остались верны тебе и твоей матери? А ведь они божились. Крест целовали. Спину гнули.

У Иоанна Васильевича от этих слов похолодел взгляд. Андрей же продолжил:

– А как дошло до дела, то и мать сгубили, и над тобой глумились, и родичей твоих притесняли.

– Не тебе их судить, – очень жёстко произнёс Царь.

– Не мне. Но доверять тем, кто однажды уже предал моего Государя, я не в силах. Совесть не позволит. Прикажешь – буду с ними плечом к плечу стоять. Одно дело делать. Хоть в десны целоваться. Но не доверять…

– Я понял тебя, – уже мягче произнёс Царь. – Дело ты большое задумал. Тебе денег точно хватит?

– Не знаю, Государь, – покачал головой Андрей. – Было бы недурно, если бы для нужд полка ты позволил мне покупать корма и возить их без мыта.

– Дозволяю. Грамотку о том тебе отпишут.

– Благодарю.

– А в остальном ты уверен? – спросил, подавшись вперёд, Царь.

– Во всём, кроме сроков. Люди строптивые. Пока их обуздаешь – время пройдёт. И да, позволь в полк набирать всех охочих и верстание проводить по необходимости, а не на смотре?

– Мог бы и не спрашивать, – усмехнулся Иоанн Васильевич…

Глава 4

Плотник Игнат зашёл к Марфе и поклонился:

– Госпожа.

– Я рада, что ты не стал медлить и пришёл сразу же. Присаживайся. – махнула она рукой на лавку.

– Что-то случилось? – подавшись вперёд, спросил он. – Я слышал, что вы искали Федьку с его подельниками, которые дурные слова болтали. Надеюсь…

– А что ты переживаешь? Или есть в чём сознаться?

– Нет, госпожа! Что ты! – Замахал он руками. – Сам бы стервецам головы поотрывал. Их пригрели, накормили, крышу над головой дали, а они вот чего болтать вздумали! Но я их к себе хотел перетащить. Приметил – толковые в работе. Сама же знаешь – мне людей недостаёт. Многие видели, как я с ними много раз разговаривал. Вот и подумал, что они или кто иной мог меня оговорить.

– А они тебе гадостей не болтали?

– Нет, госпожа.

– Насторожённость?

– Да. Её они проявляли. Но я думал, что они ждут подвоха. Мало ли зачем я их зову.

– Ясно, – кивнула Марфа. – Ты если ещё такое заметишь – дай знать. Враги моего супруга подсылают своих людей, чтобы они портили жизнь и мне, и вам – его верным слугам. И своим скажи глядеть в оба. Ты ведь доволен своей жизнью и судьбой?

– О да, госпожа! Я и мечтать о таком не мог! Если бы твой супруг не пригрел меня, то я не пережил бы зимы. Кому нужен одноногий плотник в летах? – искренне и даже несколько горячечно произнёс Игнат, руководящий плотницкой мастерской вотчины.

– Всем ли довольны твои люди?

– Всем, госпожа.

– Тогда сам смотри и их предупреди. Разбойники будут пытаться лишить нас этого дома, сытости и покоя.

– Уж будьте уверены – скажу.

– Хорошо. Но я позвала тебя не для этого.

– Я тебя внимательно слушаю, – охотно кивнул Игнат, довольный, что неприятная тема отложена в сторону. И подался вперёд, пожирая глазами Марфу. В хорошем смысле пожирая. Хамства и уж тем более каких-то пошлостей сексуального контекста по отношению к молодой женщине никто себе не позволял. И он среди прочих. История о том, как эта хрупкая девица расправилась с татями, гуляла среди обитателей вотчины. Обрастая легендами и совершенно немыслимыми деталями. Так что её побаивались и лишнего себе не позволяли даже в игривой форме. Тем более что прекрасно понимали, КТО её муж и что будет, если он всерьёз расстроится…

Молодая графиня пригласила плотника первым. И, признаться, даже с ним не сильно понимала, с чего начинать и как вообще строить разговор. Даже несмотря на то, что ничего экзотического Игнату поручать не требовалось. Слишком много мыслей, пляшущих в её голове, мешали сосредоточиться…

Всё дело в том, что пару дней назад к ней прибыл новый гонец. Доверенный человек мужа с отрядом сопровождения. И привёз не только большое письмо, но и целый пакет различных бумаг, включая план работ, который необходимо было выполнить в вотчине.

Надо – значит, надо.

Хотя, конечно, женщину задуманный размах мужа немало смущал. Ведь полным ходом всё ещё шло строительство крепости. И за год-другой его не завершить.

Понятно, что к осени 1555 года стены уже вымахали до пяти метров. Однако до плановых высот им было пока далеко. Да и крепость – это не только стены. Тот же портальный узел с двумя подъёмными решётками, парой ворот, подъёмным мостом и барбаканом чего стоит. А внутренние постройки? А дальнейшее укрепление рва и сооружения водоотводных путей? А перестройка цитадели? Дел – вагон, года на три-четыре интенсивных работ. И это не говоря о работах в самой вотчине. Например, в перспективном плане имелось передовое укрепление на реке, защищающее мост через реку. И мост, кстати, Андрей хотел перестроить в камне. И причал. И дорогу от причала до крепости и моста…

Теперь же он присылал ещё план работ. Новых.

Как их делать? Когда? Какими силами?

Марфа просто схватилась за голову и, наверное, полчаса просидела в ступоре после прочтения того письма. У неё имелись деньги, продовольствие и относительное спокойствие. Однако ей катастрофически не хватало людей. И откуда их брать, она не понимала. Приток какой-то шёл, но совершенно ничтожный.

– Безумие какое-то… – тихо пробормотала она, когда убедилась, что никто за ней не наблюдает.

Впрочем, несмотря на раздражение и растерянность, она всё же, выждав пару дней и всё обдумав, взялась за дела. Решив, что муж не сильно расстроится, если она не справится, но вот если делать не станет вовсе, то точно разозлится.

Среди прочего муж требовал весной ставить цеха для ковровой и ткацкой мануфактур. А пока за зиму подготовить для них всё необходимое. Станки там и прочее. Почти всё из этого оборудования было либо деревянным, либо преимущественно деревянным. Потому-то она Игната и пригласила. Плотник как-никак.

Андрею очень хотелось сразу начать использовать нормальные станки. Желательно с приводом от водяного колеса или ещё какого-то двигателя. Однако выше головы он в текущей ситуации прыгнуть не мог. Ибо знал возможности своих людей. И покамест был вынужден ограничиться самыми простыми станками и оснастками, привычными для местности и эпохи. Может быть, это и было глупо. Но по его подсчётам даже правильно организованные имеющиеся ресурсы позволяли провести настоящий прорыв…

– Я понял тебя, госпожа, – произнёс Игнат, немало загрузившись после того, как Марфа закончила перечислять, сколько и чего нужно ему изготовить для этих мануфактур.

Он уже привык к тому, что Андрей требовал от него большие партии максимально одинаковых вещей. Плотник не понимал, откуда у молодого воеводы такая страсть. Однако выполнял его капризы. Обычно тот заказывал либо древки для стрел, либо клеёные копья, либо щиты, либо ещё что-то. Но всё технически простые вещи. Сейчас же потребовал станки… пусть и очень простые. Но такие, чтобы как братья-близнецы. Один в один. Та ещё задачка…

– Сделаешь?

– А куда деваться? – почесал затылок Игнат.

– Следом будут и другие заказы.

– Ох… – покачал он головой, тяжело вздохнув. – С этим бы справиться. Сама же видишь, госпожа, дело непростое. Да и другими делами я загружен изрядно.

– Смотри, – произнесла новоиспечённая графиня и протянула плотнику листок бумаги.

– Что сие?

– Домик для пчёл.

– Чего?! – ошалело переспросил плотник.

– Улей. Или домик для пчёл. Мой супруг узнал, что в землях магометан люди не бегают за пчёлами да не разоряют их гнезда, подобно нашим бортникам. Они ставят им домики и подселяют туда семьи пчелиные. Те там и живут. Как гуси или козы.

– Ну… – протянул Игнат.

– Понятно ли тебе, что нарисовал мой супруг?

– Он всё очень понятно нарисовал.

– Сделаешь?

– Боже! Когда? – с нескрываемой жалостью в голосе взмолился он. – Когда мне это делать? Госпожа, ты уверена, что мне нужно делать эту шалость?

– Почему же шалость? – выгнула бровь Марфа. – И да, я уверена…

На листке, что она протянула плотнику, был улей Прокоповича[3]. Самый первый примитивный рамочный улей, изобретённый в 1813 году. Он не требовал ничего сверхъестественного. Ни проволоки, ни печатных восковых заготовок сот, ничего. По сути, этот улей представлял собой ящик с откидной крышкой и низкими и широкими деревянными рамками, на которых пчёлы сами формировали соты. Ясное дело – не аккуратные и бесформенные, но вполне подходящие для модульного извлечения.

Никаких особенных сложностей такой улей для Игната и его людей не представлял. Да, изделие непростое, но грубоватое и лишённое всяких тонких или точно подогнанных деталей. Вопрос был только в том, кто и когда его станет делать. А ведь Андрей хотел к весне иметь пару десятков таких ульев, обещая прислать в вотчину бортников для ловли пчелиных семей и присмотра за ними.

Людей не хватало.

Просто не хватало.

Ведь заказ на изготовление двуколок для сотенного обоза, колёс, щитов, пик, заготовок для стрел и так далее никто с Игната не снимал.

– Не могу.

– Можешь.

– Мои люди и так не продыхая трудятся. От рассвета до заката. Света белого не видят.

– Но им ведь за это исправно платят. И кормят. И обогревают.

– Всё так, госпожа. Но когда им делать новые вещи, если они и те, что господин заказал, не успевают сделать? Я к тем дурням и присматривался потому. У меня просто некому работать.

– Хорошо, – чуть помедлив, ответила Марфа, – давай сделаем так. Ты сегодня всё пересчитай и хорошенько подумай. А завтра приходи снова. И я укажу, что именно можно покамест не делать.

– А господин мне за это голову не оторвёт?

– Не оторвёт. Ибо дела с ульем и станками действительно очень важны. Да и моё сие распоряжение будет. Так что с тебя никакого спроса.

– Ну разве что так…

Игнат ушёл. Илья пришёл. И снова трудный разговор. А потом ещё один человек, и ещё, и ещё. И всем требовались люди, а точнее, рабочие руки.

Так что, завершив тяжёлую цепочку бесед, Марфа засела за ответное письмо супругу, в котором доносила ему важнейшие сведения о том, что он «охренел в корень», «потерял связь с реальностью» и что для любых работ требуются люди, их выполняющие. И было бы очень неплохо, если бы он, такой из себя умный, вместе с грандиозными планами и со своими указаниями присылал ещё и тех, кто трудиться станет над их исполнением.

Без мата и явного хамства, но очень едкое и язвительное письмо получилось. В первую очередь из-за того, что супруга точно и детально описывала в нём, сколько у неё людей, их распределение по подразделениям и нагрузку, которая ложится на их плечи.

Дописала.

И отправила незамедлительно с людьми мужа, которые по её просьбе дожидались ответа. Впрочем, без сильной надежды на успех. Она прекрасно понимала демографическую обстановку в Туле и ситуацию на рынке труда.

Людей в Туле и так-то было небогато, а после 1552 года их вообще стало шаром покати. Слишком уж сильно порезвились татары. Потихоньку, конечно, шло восстановление демографии. Но именно что потихоньку. И найти две-три сотни человек, без которых не обойтись, было тупо негде. А это минимум. Так-то, конечно, людей требовалось больше…

– Ну что ты переживаешь? – успокаивала её жена кузнеца. – Супруг твой не дурак. За что ему тебя ругать?

– Государь с него спросит, ежели не справится.

– Разве?

– Он написал – дело Государево! – назидательно подняла Марфа указательный палец. – Если бы это не было важно, то он так бы не писал.

– Разве Государь не ведает, что у супруга твоего людей для таких дел нет? – удивилась женщина.

– Разве это заботы Государя? – горько усмехнулась Марфа.

Супруга кузнеца промолчала, но нахмурилась. Ей очень не понравился ответ. Поскольку ума хватило сообразить: если что-то пойдёт не так – спросят с их благодетелей. А там и до них доберутся. Разгонят. А оно им надо? В кои-то веки живут сытно и спокойно, без излишних нервов и унижений. При делах, при деньгах и уважении. Терять всё это ей не хотелось совершенно.

Ушла.

Марфа же проводила свою подружку улыбкой. Она специально нагнетала и утрировала ситуацию. Так, чтобы эта болтушка донесла окружающим – нужно стараться. Очень стараться. Ибо леность и нерадение сейчас может сломать их маленький и уютный мирок. Не в таких словах, конечно, однако с подобной сутью.

Ивашка сын Настасьи, бобыль и безотцовщина, поёживаясь от свежего октябрьского ветерка, вылез на причал у вотчины тульского воеводы. Ему было от рождения лет пятнадцать, наверное, во всяком случае, он не знал это наверняка. Да чего уж там? Он даже до пятнадцати сосчитать не мог.

Но паренька это мало заботило и печалило.

Как известно, самые счастливые люди – это идиоты. Они просто не в курсе своих проблем. Оттого и настроение им ничто не портит. Однако в затылок им дышат те особи homo sapiens, которые отличаются минимальным уровнем образования и кругозора. Всё познаётся в сравнении. И если ты всю жизнь сидишь в дерьме, голодаешь и не знаешь, что можно иначе, то это тебя вряд ли удручает. Вот и Ивашка не грустил, хотя ел последний раз вчера, да и то – не обильно.

Паренёк повёл носом и с точностью определил место, откуда несло чем-то съедобным. Туда и направился. Как оказалось – к кухне, где готовили обед для обитателей вотчины.

– Ты ещё кто такой? – спросил, не допуская Ивашку слишком близко, один из местных.

– Работник хоть куда, – приосанившись, заявил парень и предательски заурчал животом.

– Работник? – усмехнулся собеседник, оглядывая дохлого парня. – И что ты умеешь?

– Да всё, что скажут делать, то и умею, – ответил Ивашка и скосился в сторону больших котлов, откуда доносились удивительно приятные запахи.

– Что я скажу, то и сделаешь?

– Сделаю.

– Тогда иди отсюда подобру-поздорову.

– А чего это?

– Кто ты такой – я не ведаю. А к котлам кого попало не пускают.

– Так мне бы работу какую. Я всё могу. Всё делать буду.

Собеседник смерил этого «бухенвальдского крепыша» сомневающимся взглядом. Немного подумал. Осмотрелся. И крикнул:

– Эй! Сидорка!

– Чаво? – отозвался проходивший мимо паренёк. Невысокий, но коренастый и видно – отъевшийся.

– Подь сюды.

– Дело какое? А то с меня Игнат шкуру снимет, если увидит, что я тут лясы точу попусту.

– Бери этого да иди к Игнату.

– Зачем?

– Вам же работники нужны.

– Работники. А этот доходяга чем нам поможет? Он такой сухой, что с бревном или веткой какой можно перепутать. На кой бес он Игнату?

– Ты отведи. Отведи. Скажи, что я прислал.

– Ну если ты прислал, – нехотя пробурчал этот Сидорка. Тяжело вздохнул. Смерил ещё раз Ивашку взглядом. Сплюнул с явным раздражением. И пошёл, сменив траекторию изначального движения.

– Ступай, – подпихнув в плечо Ивашку, произнёс этот «местный».

Пареньку второго приглашения не требовалось. Он сглотнул слюну, обильно выступившую из-за аппетитных ароматов, побежал за Сидоркой. Тот даже не обернулся. Видно, оценивал этого работника крайне низко.

– Ты не серчай, – затараторил Ивашка. – Я всё делать буду. Всё смогу. Вот увидишь.

– Оно и видно, – пробурчал Сидорка. – Всё бы делал – не голодал.

– Татары, – тихо произнёс паренёк.

Сидорка остановился. Ещё раз окинул его взглядом. Чуть помедлил. Подумал. И, что-то для себя решив, произнёс:

– Не отставай. Ежели я или кто из наших узнает, что шалишь, – голову оторвём.

– Тык я со всем старанием.

– Делом докажешь. Хозяин наш сказывает, слова – это просто слова. Истинная молитва – она делом.

Произнёс и пошёл дальше.

– А как у вас тут? Кормят добре?

– Не жалуюсь.

– Обижают?

– Токмо за дело.

– А когда покормят?

– Ты ещё и палец о палец не ударил. Куда спешишь?

В этот момент живот Ивашки вновь предательски заурчал, причём очень громко. Сидорка, не оборачиваясь, хмыкнул и добавил:

– Покормят. Коли Игнат решит тебя взять, то со всеми и пойдёшь на трапезу.

– К тем котлам?

– Нет. Там кухня. Туда чужим нельзя. Пётр ещё по-доброму с тобой обошёлся. Мог и в шею прогнать, и в зубы дать. Там еду готовят. Потом в трапезную несут, и мы все по распорядку ходим туда на приём пищи.

– А что же сами не готовите?

– Зачем? Мы своим делом занимаемся. Повара – своим. Если плотник будет ещё и с варевом играться, то что он успеет?

Ивашка шёл следом за Сидоркой и засыпал того тысячей вопросов. Словно ребёнок малый отца. А тот отвечал. Поначалу неохотно. Но потихоньку втягивался. Ему понравилось рассказывать о том, как в вотчине живут. Тем более перед слушателем, который вон как рот разевал да всему радовался и живо интересовался даже, казалось бы, малозначительными вещами.

Глава 5

Вернувшись в Тулу и занявшись делами, Андрей очень быстро столкнулся со всё нарастающим саботажем. В целом люди были вроде бы не против. Но только он отворачивался – и что-то обязательно происходило.

Поначалу молодой воевода думал, что это просто совпадения. Но чем дальше, тем сильнее убеждался – против него кто-то ведёт организованную подрывную деятельность. И вот, в полной мере убедившись в этом, он решил собрать всех ключевых жителей города, благо ещё небольшого, чтобы донести до них царёвы указы. Те самые, которые специально возил в Москву, предполагая такой сценарий развития событий.

Собрались, значит.

Глашатай начал зачитывать выдержки, но практически сразу что-то пошло не так. С мест начались выкрики. Причём явно провокационные, а то и унизительные. Что, дескать, врёт всё Андрей и это не царёвы указы, а его выдумки. Ну и так, по мелочи. Даже свист изредка доносился.

– Тихо! – рявкнул в рупор Андрей.

Толпа замолчала. Но ненадолго.

– Я не вижу, кто шалит, – громко и отчётливо произнёс он. – Но вы – видите. И знайте – если мы не выполним указов Царя, приговорённых Думой, то нам всем отвечать. Государь ослушников по головке гладить не станет. Особенно таких, что насмехаются над его волей.

– Ты ври да… – выкрикнул кто-то с места, но закончить не смог – ему кто-то ударил или в зубы, или в живот, прерывая. Это спровоцировало мелкий дебош на местах, потому что у крикуна была группа поддержки, которая его прикрывала. Но сильно дебошир не шумел, скорее рычал на других и отходил, стремясь как можно скорее уйти из толпы. Ведь воевода его заметил и уже кивнул кому-то из своих людей, чтобы крикуна взяли.

Но не успел этот эпизод закончиться, как произошёл другой. Новый выкрик мерзкого характера с другой стороны толпы. В этот раз он вполне удачно завершился. Однако всё одно – спровоцировал ругань на местах, из-за чего дебошира стало видно.

Ещё один.

Ещё.

Толпа норовила закипеть, а вся встреча перерасти в драку или, во всяком случае, потасовку.

И тут в дело вступил отец Афанасий.

Он со своими людьми прокричал вопрос о том, как люди воеводы живут в вотчине без церковного окормления.

– Так стены как возведу, так и за часовенку возьмусь, – охотно ответил Андрей. – А то ведь татары пожгут. А божье место негоже на такое поругание отдавать.

– А ранее как им быть? Ведь без причастия живут!

– Так присылай отче того, кого считаешь нужным. Его примут и обогреют.

И завертелось.

Агафон, Спиридон, Данила, Кондрат и прочие сторонники Андрея начали задавать вопросы. Вроде бы острые, но вполне конструктивные и интересные. Через что вернули интерес толпы к этому делу. Всё-таки большинство понимали, что указы Царские. А уж кто и как их продавил – дело десятое. Ибо отказ их выполнять может закончиться катастрофой. Вплоть до разгона полка и испомещения на этих землях других, более сговорчивых помещиков. Например, с Новгорода или Твери. А их самих при самом лучшем раскладе отправят под Казань или ещё в каком-нибудь матерном направлении…

– Спасибо тебе, отче, – вполне искренне поблагодарил воевода городского священника, когда собрание закончилось.

– За что?

– Что волнения помог успокоить.

– Разве это волнения? – горько усмехнулся он. – Нет, сын мой, это не волнения. Это злодейство настоящее, что против Государя нашего и Церкви праотеческой идёт. И я не имел права остаться в стороне.

– А Церкви как это касается?

– Так вся власть от Бога. Ежели они против Государя выступают, то и, значит, супротив Церкви идут.

– Мнится мне, что они не против Государя, а против меня.

– Тебя сюда кто поставил?

– Государь.

– Вот! А значит, идти против тебя – идти против его воли. Да и Всевышний тебе явно благоволит. Тут как ни поверни – всё супротив них.

Андрей понятливо кивнул и, ещё раз поблагодарив священника, пошёл по своим делам. Сам же для себя помянув всю причудливость «симфонии»[4] и её выверты.

Формула «Вся власть от Бога» казалась, с одной стороны, очень логичной, но, с другой стороны, если крепко задуматься, пугала. Андрей ведь помнил о том, что в XX веке был такой «славный малый» – Адольф свет Алоизыч, между прочим – законно избранный Рейхсканцлер Германской республики. И у молодого воеводы как-то язык не поворачивался применить к нему эту формулу. Ибо если ТА власть была от Бога, то…

А уж сколько бед эта формула той же Византии принесла – не пересказать. Утрируя, можно даже заявлять, что «симфония» стала одной из ключевых причин краха в целом довольно жизнеспособного политического образования Восточной Римской империи. Просто из-за того, что внутренние потрясения, вызванные бесконечной чередой бунтов, дворцовых переворотов и прочих активных форм борьбы за власть, смогли компенсировать всё то позитивное и созидательное, что было заложено в фундамент этой державы.

По сути, даже османское завоевание Византии было связано не с военными их успехами, а с переходом византийской аристократии на сторону осман. А потом и духовенства, то есть эпоха Палеологов завершилась крахом империи не под ударами внешних врагов, а из-за острой идеологической дисфункции.

Андрей это знал. Хорошо знал. Имея перед глазами и катастрофу VII века, когда православные иерархи перебежали на сторону арабов в Египте, Палестине и Сирии. И катастрофу XV века. И многое иное. И везде, где Церковь держалась «симфонии», творились совершенно чудовищные политические непотребства. Остальные тоже не без греха, и идеализировать их не стоит. Но «симфония», без всякого сомнения, усиливала и распаляла бедственное положение до крайности…

Посему и выходило, что иной бы на месте Андрея обрадовался, получив такую серьёзную и своевременную поддержку. Иной, но не Андрей. Ибо молодой воевода ничуть не обольстился этим обстоятельством. Он прекрасно понимал – достаточно ему только оступиться, только навлечь на себя гнев Царя, чтобы тот же отец Афанасий выступил уже против. Ведь вся власть от Бога. И если ты её потерял, то это явный признак того, что Бог от тебя отвернулся. И Церкви не по пути с теми, кто впал в грех и потерял поддержку небес…

Выйдя из церкви, Андрей сел на своего коня и вместе с сопровождением куда-то удалился.

– Не доверяет он нам, – тихо произнёс вышедший из каморки неприметный священник.

– Он никому не доверяет, – ответил отец Афанасий, провожая Андрея взглядом с добродушной улыбкой на лице. Он стоял в дверях церкви и хорошо наблюдался со стороны, а потому поддерживал нужный образ.

– Как можно жить, не доверяя никому?

– Ты его историю разве не знаешь?

– Его?

– Князья Ярославичи крест целовали на то, что не причинят Всеславу вреда, приглашая на переговоры. Но только он явился – взяли его в полон и бросили в поруб. Крестное целование преступили[5]!

– Грех это великий, – безразличным тоном прокомментировал собеседник. – Но разве из-за этого следует не доверять никому?

– Один из тех Ярославичей – предок Государя нашего.

– К чему ты клонишь? – прищурился собеседник.

Отец Афанасий скосился на своего визави с едва заметной едкой улыбкой.

– Ты думаешь, что он… – мотнул тот головой.

– Ты думаешь, такое прощают?

– Но Государь – далёкий потомок.

– Кровь от крови. Впрочем, до этого ещё далеко. Но уже сейчас видно, куда Всеслав клонит.

– Государю он полезен. И если Всеслав не начнёт первым, то…

– То это сделают за него. Людей, что считают его выскочкой, множество. Не все верят в то, что имеют дело с древним князем-чародеем. И они охотно вынудят Государя.

– Но ты этому чародею помогаешь. Почему?

– Всевышний вернул его на грешную землю. В этом нет никаких сомнений. Иначе бы он крестных знамений не творил, в церковь зайти не мог и святой воды чурался. А значит, у него, – скосился отец Афанасий глазами наверх, – есть какие-то планы на князя.

– Он служит Государю. Верно служит. Но…

– И будет верно служить, – перебил его отец Афанасий.

– Но тогда я тебя не понимаю. Почему ты считаешь, что он постарается отомстить?

– Он князь-чародей. Он умеет находить пути, неведомые многим.

– Но разве Всевышний не порицает чародейство?

– Но разве Андрей его использует? Ему хватает ума и знаний. Вполне хватает. Разве ты не ведаешь о том, как жители Киева его освободили из полона? Очень хитро и ловко вышло. Уверен – он и тут что-то такое затевает. Хотя иной раз мне становится боязно, что князь сорвётся. Но, видно, крепкие обеты давал. Как он держится – не представляю.

– А жена его?

– А что жена?

– Что про неё скажешь?

– Она голыми руками трёх татей разметала, которые хотели её снасильничать. Двух убила, последний сбежал. Видно, обетов там меньше дадено. Сам понимаешь – для молодой девицы такое немыслимо.

Неприметный священник присвистнул, явно потрясённый этой новостью.

– Так это правда?

– Правда.

Помолчали.

Наконец этот неприметный священник произнёс:

– Так что мне сказать Патриарху?

– Я сохраню верность Государю.

– Но ведь он пошёл против Церкви?

– Вся власть от Бога, – пожав плечами, заявил отец Афанасий. – А пути Господни неисповедимы. Этот раскол, без всякого сомнения, печален. Но…

– Что?

– Власть султана нам всем, грешным, дана за грехи наши. Это испытание. Это наказание. Это проклятье.

– Ты думаешь, мы не молим Всевышнего, чтобы он просил нам грехи наши?

– Андрей как-то заметил, что Всевышний принимает только одну молитву – молитву делом. Это ересь. Но ведь он вернулся оттуда, – мотнул головой отец Афанасий.

– Почему он не может лгать?

– Мы потеряли почти всё. Египет, Палестину, Сирию, Анатолию, Фракию и прочее, прочее, прочее. Литва под рукой латинян, и недалёк тот день, когда и она откажется от истинной веры. Какие-то островки веры остались лишь на севере Балкан и тут. Если мы потеряем и их, то… – махнул священник рукой. – Почему? За что нам это? Что мы не так делаем? Неужели наши грехи настолько тяжелы?

– Неисповедимы пути Господни.

– Я как-то коснулся этого вопроса с князем. И он тогда ответил, что Всевышний дал нам свободу воли для того, чтобы мы сами ковали своё счастье и сами решали – спасать нам свою душу или нет.

– Но как же воля Всевышнего?

– Ты полагаешь, что Всевышний заставил афонских старцев присягнуть султану прежде того, как пал ниц Василевс? – спросил отец Афанасий. – Андрей назвал это обычной изменой и трусостью.

– Но вся власть от Бога!

– Андрей горсткой воинов разбил большую армию. С хризмой на груди он повторил подвиг Константина Великого. Разве это не знак?

– Андрей – никто. За ним никто не пойдёт. У него почти нет людей.

– Три года назад он был нищим сыном помещика с большим долгом. Без имени и положения. Сейчас он воевода Тулы. Граф. Крестоносец. И у него есть земля. Много. Три года. Всего три года. Тебя это не удивляет?

– Я… хм… я передам твои слова Патриарху, – после долгой паузы произнёс этот неприметный священник. – Но мой тебе совет – одумайся.

– Я буду молчать седмицу. Если по прошествии этого времени ты останешься в городе, я буду вынужден донести. А теперь ступай. Вечером будет служба. Мне нужно подготовиться…

Собеседник кивнул. И молча удалился, надвинув посильнее капюшон.

Андрей же тем временем встретился с купцом Агафоном, погрузившись в текущие дела.

– У отца Афанасия гости были, – между делом заметил купец.

– Что за гости?

– Как я понял, священник.

– Как ты это понял?

– Он его никому не представлял. Но мои люди его видели. И он очень похож на священника.

– Ясно, – кивнул Андрей и нахмурился, а потом сменил тему: – Артамошка не объявился?

– Весточку прислал с посыльным. Он сумел нанять плотников в Новгороде и везёт их сюда. В Москве задержались, но со дня на день прибудут.

– Много?

– Дюжины три. Много старых да малых.

– Сойдёт. А что по остальным?

– Так же примерно. Две сотни мастеровых с ним идёт. В Новгороде под зиму работничков хорошо набирать. Дел мало. А кормиться тяжело.

– Если всё чин по чину приведёт – уговорённые деньги ему выдай. Только смотри, чтобы вместо дельных людей простых селян али посадскую бедноту не пригнал.

– Уж я проверю, будь уверен.

– А у нас как с кормами?

– Всё закупил. Но доставят ли до льда – не ведаю.

– А кто ведает? – нахмурился Андрей. – Людей в городе много. И голод мне не нужен.

– Токмо Всевышний о том ведает, – пожал плечами Агафон. – Если воду льдом затянет, струги не пройдут.

– Пошли навстречу людей. Первый лёд тонкий. Его можно бить и ломать. Тяжело. Но зерно нужно провести в город. Сам знаешь – на зиму большие работы задуманы. И работников нужно кормить.

– Понимаю и сделаю всё возможное.

– Очень надеюсь. Сколько удалось сговорить крестьян да бобылей?

– Пока немного. Но ближе к Рождеству сами потянутся. Голод не тётка.

– Почему? Не успел или что-то помешало?

– Они не шибко верят в твои обещания. Слава у тебя дай боже. Но… – развёл руками Агафон.

– Понимаю…

Андрей ещё немного с ним поболтал. После чего отправился в свои палаты. Вечерело. А дел ещё хватало. Самых разных.

Например, читая очередное письмо супруги, он с удивлением обнаружил в общей логике экономического развития своей вотчины огромную дыру. У него не имелось банальной лесопилки, что распускала бы брёвна на доски и брусья.

Мелочь. А очень важная мелочь. Из-за которой многие работы тормозились и усложнялись. Ведь доски вытёсывались из колотых половинок и долей бревна. Долго и весьма непродуктивно.

Понятно, что тёсаные доски получались несколько прочнее пилёных. Но и радикально дороже – как по деньгам, так и по человеко-часам. И это срочно требовалось исправить. И не только это.

Глава 6

Раннее утро.

Ещё темно, но петухи успели основательно разбудить всех в округе. Так что на литургию успели даже те, кто желал бы её проспать. Хочешь не хочешь – проснёшься, когда всякого рода пернатые динозаврики[6] надрываются и орут в течение достаточно длительного времени.

И Андрей тоже проснулся, хотя с удовольствием бы прогулял сие мероприятие. Но, увы, не мог. Он ведь теперь воевода городского полка и не мог преимущественно сидеть в своей вотчине. Очень хотелось, но обстоятельства не позволяли, из-за чего парень отчаянно рефлексировал.

Постановка его воеводой – логичный и закономерный итог деятельности. Рано или поздно это должно было произойти. Во всяком случае, если бы он не совершал серьёзных промахов.

Понятное дело, были и другие варианты, но этот сценарий среди прочих вполне себе жизнеспособный. И он к нему психологически был готов. Однако всё это произошло слишком быстро. Катастрофически быстро, из-за чего завершить основные преобразования в вотчине Андрей просто не сумел. Отчего немало терзался душой.

И дело не в идейности или ещё чём-то таком. Нет. Вотчина – это его тыл. И он банально опасался выходить в большое плавание, не имея за спиной надёжной гавани – места, куда можно было бы вернуться и укрыться, спрятавшись от невзгод.

В этом плане он сам себя сближал с Петром Великим, который, как известно, любил браться за всё на свете и ничего до логического финала не доводить. Даже флот – любимое его детище – развалился практически сразу после его смерти.

Андрей это понимал и нервничал, рефлексировал. Сильно рефлексировал. Очень сильно.

Что он хотел от жизни? Строго говоря, тишины и сытого покоя.

Наивным дурачком парень не был, поэтому не тешил себя мыслями о том, что такое ему когда-нибудь перепадёт. В здешнем «историческом ландшафте» даже Цари вынуждены постоянно и очень активно шевелиться, чтобы не выпасть «с корабля современности». Вот и Андрей не был исключением. Всё вокруг было слишком подвижно, мобильно и нестабильно, из-за чего каждый новый год вынуждал его активно шевелиться. И чем больше он барахтался, тем сильнее приходилось работать локтями.

Во всяком случае, пока.

Он ведь до сих пор был независимым игроком на политическом поле Руси. Ну, условно независимым. И если поначалу, будучи мелкой сошкой, он мало кого интересовал, то теперь, взлетев вверх, он вошёл в более серьёзную лигу. Лигу, в которой нельзя быть одному. Лигу, в которой его старые связи с родичами не стоили ничего, ибо те люди попросту не имели нужного политического веса. А потому их вроде как и не было…

В идеале-то, конечно, Андрей с огромным удовольствием сел бы у себя в вотчине и занялся бы хозяйственными делами, выставляя на службу должное количество всадников и не выезжая самостоятельно под предлогом плохого самочувствия. Лет десять-пятнадцать такой жизни, и его из вотчины уже будет не сковырнуть. Никому и никак.

Но, увы, никто бы ему такого не позволил.

Так что ему волей-неволей нужно было потихоньку втягиваться в большую политику. Вопрос только, как это сделать?

Навязываться Захарьиным он не желал. Те хоть и не чурались общения, но держали дистанцию. Видимо, не спешили и ждали развития событий. Их положение было хоть и сильным, но шатким, из-за чего они опасались ввязываться в рисковые предприятия.

Единственным человеком из столицы, с которым у Андрея сложились рабочие тёплые отношения, оказался Иван Шереметьев. Но он был всего лишь боярином. Влиятельным, но боярином. Чего совершенно не хватало.

А в той «банке с пауками» имелись ТАКИЕ хищники, что даже многоопытный Царь опасался с ними связываться. И парню рано или поздно придётся иметь с ними дело. И самому лязгать челюстью достаточно громко и опасно, дабы даже мысли сожрать его у них не возникало. А для этого требовались союзники. Осталось придумать, как их найти.

Но это отдалённый пласт забот. До него можно банально не дожить, потому что, по мнению Андрея, Царь назначил его воеводой для того, чтобы потихоньку начать отрывать от земли. Сначала сдёрнул с вотчины, видимо, осознав, к чему там всё идёт. Потом в качестве награды переведёт куда-нибудь подальше. С повышением, само собой. Но разрывая установившуюся крепкую связь молодого воеводы с обитателями Тулы. Что будет дальше? Бог весть. Но однозначно парню придётся несладко, нужно будет крутиться на чужбине в серьёзной партии и без своих людей…

Андрей понимал всю мрачность и опасность сложившейся обстановки. И старательно работал. Много. С головой и душой уходя в дела. Чтобы не только поручения Государя выполнить, но и себя не забыть. Пока есть время на это. Из-за чего потерял бдительность, слишком погрузившись в дела…

Итак – церковь.

Андрей, будучи воеводой города, вошёл в неё и стал на самое почётное место – подле ворот, ведущих в алтарь. Настолько близко, насколько вообще ритуальная часть позволяла приблизиться.

Его окружили старшины полковые и наиболее влиятельные люди города. Дальше встал люд попроще. Обычные же обыватели в церковь даже не вошли – она их попросту не вмещала из-за своих скромных размеров.

Началась литургия.

Долгая служба. Которая и в XXI веке велась часа два по, как говорят, сокращённому «сценарию». Здесь же это всё шло долго и совершенно не интересно для Андрея. Так что он погрузился в свои мысли и механически крестился, когда это делали все вокруг.

Неизвестный вошёл в церковь спокойно и уверенно. Слишком уверенно для простого человека. Но его никто не знал. Однако этот человек не тушевался, и все вокруг думали, что делает – значит, имеет право. Тем более что одет он был прилично. Можно даже сказать – богато. Именно поэтому мужчина смог достаточно спокойно достигнуть той части церкви, где стоял Андрей.

– Куда прёшь?! – прошипел Данила, дядя Марфы.

– Важное дело, – чуть скривившись, ответил этот незнакомец и двинулся ближе к Андрею.

Спиридон, что стоял рядом, услышал эти слова. Однако уточнить не успел – события начали развиваться слишком быстро.

Незнакомец выхватил из одежды кинжал и ударил им Андрея.

Снизу вверх. Стараясь вонзить под рёбра.

Однако стоящий рядом Кондрат успел среагировать и толкнул нападающего, из-за чего кинжал лишь чиркнул воеводу по рёбрам.

Но нападающий не растерялся.

Он отмахнулся, зарядив Даниле по лицу локтем. И попытался ударить Андрея кинжалом уже сверху вниз, метя в основание шеи.

Но и этот удар не удался.

Воевода начал разворачиваться и чуть уклонился, из-за чего кинжал вонзился ему в плечо, пронзив мягкие ткани вдоль кости.

Нападающий попытался выдернуть своё оружие и ударить ещё раз. Но не удалось. Не успел. На него навалились окружающие.

– Ты сдохнешь, тварь! – прорычал этот незнакомец. – Сдохнешь!

Андрей медленно развернулся, пошатываясь. И извлёк кинжал из своего левого плеча.

При этом на его лице не дрогнул ни один мускул.

Снова шоковое состояние. И снова контроль над телом ослаб. Однако и болевые ощущения тоже отошли в сторону, став достаточно эфемерными и глухими.

– Этот кинжал освящён в Иерусалиме! И рана, нанесённая им, отправит тебя прямиком в Ад!

– Посеребрён, – тихим голосом констатировал Андрей. – Глупо…

– Скоро ты сдохнешь! – воскликнул этот незнакомец.

– Печёт рану, – констатировал Андрей. И принюхался к кинжалу. – Яд? Подлый поступок.

– Это не яд! Рану печёт от того, что кинжал освящён.

– Серьёзно? – Ещё раз принюхался к кинжалу Андрей. – А почему пахнет ядом чёрного скорпиона? Кинжал, я полагаю, освещали в нём?

Молодой воевода импровизировал. Он не знал, какой именно яд использовали. Однако и оставлять просто так россказни о действии на него освящённого оружия не стал.

– Это не яд!

– Яд. А ты – глупый дурачок, которого провели.

Андрей шагнул в сторону и пошатнулся.

Печь руку начинало сильнее. И сознание стало уплывать всё отчётливее.

– Как тебе помочь? – спросил Кондрат.

– Мне нужен покой. И рану перевязать нужно, чтобы крови много не потерял, – тихо прошептал Андрей.

И медленно пошёл вперёд через толпу расступающихся людей.

– Проклятое умертвие! – выкрикнул нападающий и захрипел от полученного удара. Соратники Андрея в этот раз решили не давать ему слова.

Парень же остановился. Развернулся. И тихо спросил:

– Зачем вы покрыли кинжал серебром?

– Чтобы ты сдох!

– Это понятно. Но ведь это нелогично. За кого вы меня приняли? Серебро ведь действует только на ликанов и масанов. Для остальных серебро не опаснее железа.

Тишина.

– Яд, серебро и, если ты не врёшь, освящение. Бред. Какой же бред. Явно Лукавый нашёл слабоумных…

В этот момент Андрей покачнулся.

– Ты скоро отправишься в Ад!

– Мне бы твою уверенность, – вяло усмехнулся Андрей.

Уронил кинжал.

И медленно побрёл из церкви. Духота становилась более вязкой и навязчивой, поэтому свежий воздух был остро необходим.

Он шёл пошатываясь. Но всё-таки двигался самостоятельно.

– Господи Иисусе! – воскликнул кто-то на улице.

– Вот так, други мои, – произнёс Андрей, – литургия иногда бывает опасна. Происки Лукавого могут настигнуть тебя где угодно.

– Что случилось?

– Какая-то тварь попыталась убить меня в храме во время службы отправленным оружием.

Сказал.

И снова пошатнулся. В этот раз намного сильнее, из-за чего окружающие бросились к нему и, подхватив под ручки, поволокли в покои.

– Скоро он сдохнет… скоро… – произнёс неизвестный с горящим взглядом.

– Вяжите его и тащите в поруб! – распорядился отец Афанасий.

– А если он принял яд? – возразил кто-то из толпы. – Сдохнет же там вскорости.

– А с чего ты взял, что он яд принял? – спросил отец Афанасий.

– Да что вы телитесь?! Прибить тварь, и вся недолга! – воскликнул кто-то из стоящих в церкви.

– Пытать! Пусть признается во всём!

Незнакомец же внезапно выкрикнул:

– Дело и слово Государево!

– Проклятье! – прорычал Данила.

Все прекрасно понимали, что этот мерзавец пустословит. Что просто тянет время. Однако ключевая фраза была произнесена публично. Она означала, что этому человеку есть что сказать важного по делам, касающимся самого Царя. И говорить он будет только кому-то влиятельному. Особенно учитывая обстоятельства – ведь покушение на убийство самого воеводы.

Понятно, что врёт. Но тот, кто теперь его тронет, окажется в руках своих политических противников. Потом, после допроса, его можно будет хоть на ленточки порезать. Живьём. А пока…

– Крест целуй о том, – вышел вперёд отец Афанасий.

Незнакомец замялся.

– Ну? Крест, говорю, целуй. Сам знаешь, если крестное целование нарушишь, то грех великий, ибо Иисусом нашим Христом клянёшься.

Священник подошёл почти в упор к этому незнакомцу и протянул ему крест. Тот скривился. Несколько секунд помедлил. А потом плюнул в лицо отцу Афанасию.

Расчёт был верен.

Выпил этот злодей яд или нет, но смерть ему грозит верная. Вопрос лишь времени, причём не очень большого. А умирать с нарушенным крестным целованием страшно любому верующему человеку. Это ведь верная дорога в ад.

В общем, этого мужчину, скрутив, потащили из церкви, чтобы допросить со всем пристрастием. Прямо через толпу. Однако, когда его вытащили наружу, оказалось, что тот уже особо и не дёргается. Кто-то по пути в этой давке умудрился пырнуть убийцу кинжалом куда-то в ливер пару раз.

– Кто тебя нанял? – чётко и ясно спросил отец Афанасий. – Ответь, и я отпущу грехи твои.

– Иди… к чёрту… – прохрипел умирающий, мерзко улыбнулся и спустя несколько секунд издох.

– И кто это сделал? – громогласно спросил Кондрат.

– Надо всех осмотреть! – также громко произнёс Данила.

– В этом нет нужды, – возразил отец Афанасий, указав на второй кинжал, что валял на полу церкви. И так же, как и первый, он имел окровавленный клинок.

Новость о покушении разлетелась по городу в считаные минуты. Беспроводное радио просто. Сарафанное. Однако в церкви после ухода людей напряжение не спало:

– Что это был за человек? – с вызовом спросил купец Агафон, подойдя вплотную к отцу Афанасию.

– Кто?

– Что у тебя гостил. Кто он? Почему ты его скрывал?

– Ты меня подозреваешь?

– А кого? В этой церкви Андрея убили! А ты здесь всем заправляешь!

– Он ещё жив.

– Я знаю, что такое яд чёрного скорпиона. Слышал. Если он выживет – будет чудо.

– Значит, нам нужно молиться всем об этом чуде.

– Ты от ответа не уходи. Кто у тебя гостил?

– Человек Царьградского Патриарха.

– И почему ты его не выдал воеводе?

– Потому что он его не касался. Он пытался склонить меня к измене патриарху Сильвестру. Я велел ему убираться. И если он этого не сделает, то я донесу на него.

– Ты понимаешь, что натворил?! – прорычал на него Агафон.

– Не смей повышать на меня голос! – прошипел отец Афанасий. – Я сам за Андрея голову оторву любому!

– Ты сначала приютил у себя латинянина-соглядатая. Теперь ещё одного врага пригрел на груди. Ты хочешь, чтобы я пошёл и всё рассказал о том, что это ты причастен к убийству нашего воеводы?

– Он жив!

– Он отравлен! И с таким ядом не живут! Я слышал про него!

– Андрей не простой человек.

– У него простое тело.

– Что ты хочешь?

– Ты ведь с самого начала его невзлюбил. Когда ещё не знал, кто он. Почему? Что он тебе сделал?

– А то ты его полюбил. Сам же как липку ободрал. Сказывают, что чуть не убил.

– Чуть – не считается. Жадность – грех. Но я её обуздал. А ты – нет. Как не любил Андрея, так и не любишь. Зло на него таишь и творишь.

– Не я ли надысь остановил толпу от волнений?

– Это и в твоих интересах!

– Что ты от меня хочешь?!

– Я хочу, чтобы ты признался и назвал подельников.

– А то что? Напишешь Государю на меня донос?

– Нет. Я просто выйду сейчас из церкви и сообщу полковым, что убил Андрея твой подельник, которого ты укрываешь. И ты будешь объясняться уже с ними.

– Ты дурной? – с отчаянием в голосе спросил отец Афанасий. – Я последний человек в городе, который желал смерти воеводе. Или ты, дурья твоя голова, думаешь, будто кто-то ещё в состоянии достать денег на строительство каменной церкви? Большой каменной церкви! Зачем мне его убивать? ЗАЧЕМ?!

– Не знаю, – покачал головой Агафон.

– Хочешь, я крест поцелую в том, что не причастен к нападению. И не ведаю, кто и зачем это сделал. Хочешь?

Агафон покачал головой и отвернулся к алтарю. Перед воротами, ведущими к нему, ещё не убрали кровь воеводы.

– Я не знаю, что и думать, – тихо добавил купец. – Этот убийца ведь не один был. В церкви находились его подельники. И они уважаемые люди. Ещё и ты с этим…

– Мы все растеряны, – осторожно произнёс священник. – Главное сейчас – не делать резких поступков.

– Боишься?

– Боюсь, что мы упустим заговорщиков. Они ведь теперь начнут действовать открыто.

– Ликаны и масаны – кто это? – сменил тему купец. – Никогда о них не слышал.

– Если бы я знал. Но, очевидно, что-то дурное, раз для них серебро губительно.

Агафон молча встал и не прощаясь вышел. Понурый. Афанасий же, бледный как мертвец, проводил его до дверей. И с огромной тревогой смотрел за тем, как тот проходит между помещиков. И молчит, то есть не обвиняет священника во всех смертных грехах.

А одно слово могло возжечь пожар. Ибо настроения среди помещиков были такие, что они любого бы растерзали, если бы узнали о причастности этого любого к нападению на их любимого воеводу. Даже те, кому Андрей не сильно нравился, помалкивали…

Глава 7

– Что там дальше? – устало зевнув, спросил Иоанн Васильевич.

– Государь, – вкрадчиво произнёс дьяк, – от твоего верного слуги грамотка пришла.

– Что за грамотка?

– Предупреждает тебя о том, что воевода тульский на тебя хулу возводит.

– Опять? Что в этот раз?

– Пишет, что Андрей болтает, будто бы ты, Государь, не настоящий. Ибо не в силах сам титулы дарить. И Кесарь ромейский в том тебя выше непревзойдённо. Да и не Кесарь, а даже простой баронишка ляшский или мадьярский.

– А кто прислал сию грамотку?

– Князь Белёвский[7].

– Это где же он услышал, что Андрей болтает? Сидит же безвылазно в своём городишке. Али слухи какие повторяет, словно баба базарная?

– Того мне неведомо и в грамотке не писано.

– А грамоток-то много уже… ой много… и во всех одно и то же. Словно кто-то один их где пишет да от чужого имени рассылает. Чудно.

– Так, можа, и правда болтает? Дыма без огня не бывает. Человек он лихой.

– Лихой, но не дурной. Не забывай – он в прошлом князь. Правнук Владимира Святого. И не абы какой, а многоопытный. Он правил больше, сколько тебе лет. И не в тиши сидел, а в лихое время престол держал. А посему такое болтать не станет. Ибо не дурак и в делах державных смыслит немало. И в том, что его недруги охотно сие донесут до моих ушей.

– Но пишут же… – почесал затылок дьячок. – Неужто брешут?

В этот момент в дверь постучали.

– Кто там? – спросил Иоанн Васильевич.

Вошёл слуга.

– Что случилось? – нахмурившись, поинтересовался Государь.

– Срочное известие из Тулы.

– Из Тулы? – оживился дьяк.

– Да, – произнёс слуга и протянул грамотку Царю. Тот кивнул дьячку и тот, ловко её подхватив, сломал печать и начал читать.

– … на слугу твоего верного, воеводу тульского в храме Господнем напали и пытались зарезать…

– В храме?

– Да, отец Афанасий пишет, что в храме. Ещё он пишет, что кинжал был отравлен. Отчего рану сразу стало жаром томить.

– А ныне что? Жив ли?

– Грамотка сия пятого дня писана. Времени много утекло.

– А ты говоришь, что пишут… – покачал головой Царь. – Не мил он кому-то, вот и пишут. А тот князь Белёвский, он… хм… Интересно, где Андрей ему дорогу перешёл и в чём?

Дьяк и слуга промолчали. Они заметили, как Государь погрузился в размышления, и не хотели его отвлечь ненароком. Дьяк едва заметно кивнул: дескать, уходи. И слуга тихонько удалился. Его задача заключалась в том, чтобы передать грамотку. Участвовать в разборе значимых государственных бумаг далее ему было неуместно.

Царь же думал о том, кому могло понадобиться изводить Андрея. Где наветом, где прямым убийством. Ведь не такая большая птица. Зачем? Или всё-таки большая, и он что-то не знает?

Тем временем в Туле отец Афанасий стоял у парня над душой.

– Сын мой, тебе нужно исповедоваться и причаститься.

– Не нужно.

– Ты умираешь, и должно перед Всевышним представать с лёгкой душой.

– Нет никакого смысла перед смертью исповедоваться и причащаться. Если ты жил как дерьмо, то, думаешь, раскаяние перед смертью что-то изменит? Нет. Только усилит твою вину, ибо добавит к ней ещё лукавство и трусость. Натворил дел – имей смелость отвечать.

– Но… – начал было возражать отец Афанасий и осёкся. Он вспомнил, кто перед ним. И уж кто-кто, а человек, вернувшийся оттуда, точно знал, что имело смысл, а что нет.

– Так, может, и истинная вера не имеет смысла? – с некоторым подвохом поинтересовался отец Афанасий.

– Я не хочу об этом говорить.

– Отчего же?

– Мои слова могут навредить тебе.

Священник нахмурился.

– Неужели всё настолько идёт вразрез с Писанием?

– Я могу сказать тебе очень немногое. Первое – каждому по вере его. У каждого человека свой рай или ад. Второе – важны только дела. Если слова не подкрепляются поступками, то это ложь и лицемерие. Какой бы истовой не была молитва, но, если за ней не следует поступок, она пуста. Как и раскаяние. Слова – это просто слова. Всё остальное я не желаю обсуждать.

– Я… я понял. Может быть, всё же исповедуешься и причастишься?

– Если люди так требуют выполнить ритуал…

– Таинство, – поправил его отец Афанасий.

– От изменения названия суть не меняется. Так вот, если они требуют выполнения таинства, то просто скажи им, что всё сделал. А я подтвержу. Но в грех лукавства не вводи меня.

– Хорошо, – кивнул отец Афанасий. Посидел немного рядом. А потом спросил: – А кто такие ликаны и масаны?

– Я не хочу это обсуждать.

– Но ты эти слова произнёс. И люди в недоумении. И спрашивают меня. Если ты не ответишь, то они сами что-то придумают. А это…

– Ликаны, – перебил его Андрей, прекрасно поняв, куда клонит священник, – это народ оборотней. Масаны – другой народ, для которого употребление чужой крови – основа жизни. Их считают проклятыми. Но как на самом деле – неясно. Их ОЧЕНЬ мало.

– Ликаны – это волколаки?

– В том числе. У ликанов много родов. Берендеи, кицунэ и многие, многие иные. Люди просто впервые познакомились с волками, поэтому по ним и прозвали остальных.

– Ты, я вижу, недурно во всякой нечисти разбираешься.

– Я люблю послушать и неплохо запоминаю чужие слова.

– Разумеется.

– И из того, что я слышал, могу так сказать: нет ничего страшнее на земле, чем человек. Ибо его сердце может быть чернее, чем у самого страшного чудовища. И за приятным, благообразным обликом может скрываться ТАКАЯ мерзость, которую и в ад отправлять неловко.

– Отчего?

– Жалко. Ад жалко.

Священник нервно усмехнулся и кивнул.

– Всё, отче, ступай. Дай мне подремать. Может быть, усну. А сон в моём состоянии – лучшее лекарство.

– Да, конечно. – произнёс он, вставая. – Мы будем молиться за тебя.

– Лучше не молиться. Лучше смотреть в оба. На меня покушались. Если злодеи поймут, что я иду на поправку, или услышат о том, то постараются что-то ещё предпринять.

– Я понял тебя, – кивнул отец Афанасий. И ещё раз попрощавшись, пожелал здоровья и удалился.

– Как он? – донеслось из-за двери.

– Шутки шутит, – ответил священник. – Мню, выкарабкается.

И все загалдели. А дальше дверь уже нормально прикрыли, и толком что-то расслышать оказалось проблематично. Так что Андрей смог снова погрузиться в свои размышления.

Был он отравлен или нет – неясно.

С его телом творилась какая-то нелепица. Снова, как и тогда после битвы у Селезнёвки, он ослаб. Настолько, что первые пару дней едва двигался.

Да и сейчас, спустя пять дней, выглядел умирающим лебедем, что бесило неимоверно. Тем более что рана на руке дала неприятные осложнения. Туда попали несколько фрагментов ткани, и она воспалилась. Промыть узкий и слепой колотый раневой канал не представлялось возможным. Так что он распорядился разрезать ему мышцы плеча, дабы прочистить воспалившуюся рану.

Понятное дело, что он сам перед этим крепко напился и велел себя привязать. А нож, которым резали, не только наточить остро, но и дезинфицировать кипячением. Да и перевязочный материал после…

Наверное, можно было бы сделать эту операцию как-то проще и изящнее. Но Андрей не являлся хирургом, тем более полевым. А, учитывая оснащение, тут требовались именно его навыки. Пришлось идти на этот шаг, приглашая палача. Ведь в эти годы только палачи могли проводить достаточно адекватные операции просто в силу опыта.

Вся эта возня с раной не добавила здоровья и бодрости. Тем более что в лечебной практике этих лет воспалённая рана – верный билет на тот свет. Вот священник и дёргался. И не только он.

Нападение в церкви.

Для каких-то людей из XXI века это могло бы показаться дикостью. Ведь верующие же люди жили в XVI веке. Как они посмели проливать кровь в святом месте? Однако на практике это случилась сплошь и рядом. Даже в Византии, на что уж религиозной. Того же императора Льва Армянина зарезали прямо в Святой Софии во время рождественской службы. Да и у латинян с этим никаких проблем не было – вон миланского герцога век назад прибили именно в церкви. И как прибили! Там целый бой шёл!

Расслабился Андрей. Потерял бдительность. Забыл, что в церкви нужно особенно держать ухо востро. Ведь туда в доспехах не ходят.

Теоретически, конечно, он бы мог изготовить кольчугу из очень мелких колец да носить её под одеждой в такие места. Но толку? Его били стилетом, для которого такая защита не представляет никакой преграды. Что есть она, что нет. А если узнают, что воевода ходит в церковь в кольчуге, то потом он от этого позора не отмоется…

Кто отправил убийцу? Вопрос.

Андрей не понимал и не мог даже предположить.

Со слов убийцы, он был как-то связан с Константинопольским патриархатом. Но верить ему нет никаких оснований. Очевидно же – фанатик. А такими часто управляют словно детьми. Кинжал ему мог вручить кто угодно, наврав с три короба. Отец Афанасий его не знал. Так что убийца прибыл в город прямо перед покушением. Однако Андрея видел и знал, где искать, то есть в городе, без всякого сомнения, у него имелись подельники.

И тут поднимался вопрос. А эти подельники кто? И кто за ними стоит? Просто местные кадры, недовольные Андреем? Вряд ли. Потому что в таком раскладе они бы не решились бузу бузить, зная о приговоре Думы. Значит, началась большая игра. Но кто и из-за чего Андрея заказал?

Формально парень был фигурой невысокого полёта.

Формально.

На деле из-за событий 1554–1555 годов засветился по полной программе. На всю Русь засветился и далеко за её пределами прославился. Привлёк к себе внимание Царя Руси, султана османов и императора Священной Римской империи. Вероятно, и других, но этих точно.

Не каждая муха так громко жужжит.

А он ещё и вонял, словно опытный, матёрый клоп. Иначе победу при Гоголе и не назвать. Шутка ли. Крестоносец, разбивший многократно превосходящее войско. О том, что латинские крестоносцы раз за разом терпели поражение от османских войск, Андрей прекрасно знал. И понимал, что Карл V постарается эту победу раскрутить как можно громче. Просто для того, чтобы поднять настрой и боевой дух своих людей. Ведь можно же осман бить. Ведь не непобедимы они. Ну и так далее. Стандартный пропагандистский ход самого естественного, можно даже сказать – природного, толка.

Кому было выгодно устранение Андрея?

Султану. Тот бы с удовольствием снял головой дерзкому кафиру. Но Сулейман не подсылал убийц так подло. Во всяком случае, Андрей, когда читал про него, ничего подобного не встречал. Да и оставлять след, явно ведущий к нему, не стал бы, даже если решился на такой поступок.

Значит, кто-то иной. Но кто?

Курбский? Мерзкий тип, но он вряд ли смог бы организовать так быстро не самую простую операцию. Да и люди у него тут свои не факт что имелись. Зачем они ему тут? Не его область интересов.

Тогда кто?

Андрей терялся в догадках.

В то, что это местная инициатива, парень не верил. Это была явно какая-то значимая сила со стороны. Тем более что покушение сие второе. И первое сотворили на броде у Каширы. Место удобное, но тульские диссиденты вряд ли бы там сумели развернуться. Понятно, рассыпать «чеснок» можно быстро. Но каширские же видели тех, кто шёл перед Андреем. И не признали в них никого из знакомых, то есть тульских служилых там не было. Да и вообще – с окрестных земель.

Царь?

Вряд ли. Ему такой способ устранения не нужен. Достаточно пригласить в гости и тихо взять под стражу, сославшись на донос. А потом нечаянно заморить голодом в холодной. И демонстративно наказать парочку слуг, которые-де воровали и не давали заключённому еды. И это не считая возможности просто Андрею голову оттяпать, насильно забрить в монахи, а также целый вагон иных способов избавиться от неугодного воеводы. На любой вкус и цвет.

Гранд политик начался.

Второе покушение после занятия должности воеводы. Что дальше?

Андрей нахмурился своим мыслям, но ненадолго. Притомился он от разговора со священником. Оттого и заснул. Но покоя сон не принёс, потому как увидел там парень ужасный сон. Кошмарный просто. Будто сидит он дома на диване в далёком будущем и смотрит сериал «Ведьмак». И выключить нельзя, и уйти, и даже глаза закрыть. А впереди его ждут финалы сериалов «Викинги» и «Игра престолов». И вновь по кругу до самого утра…

– Жар у него, – тихо констатировал отец Афанасий, заглянувший в помещение к спящему воеводе. – Вон какой крупный пот на лбу проступил.

– И мечется болезный, – так же тихо добавил Кондрат. – Не иначе бесы его во сне терзают.

– Нам всем нужно молиться о его здравии. Всем. Может быть Всевышний прислушается к нашей мольбе…

Игнатий Лойола ещё раз прочитал письмо и посмотрел на брата Доминика.

– Вы уже сумели установить, кем являлась в прошлой жизни Марфа?

– Увы, – развёл руками священник. – Мы вообще случайно выяснили её настоящее имя. Если бы Царь не пытался через нас это выяснить, то так бы и остались в неведении.

– Алиса, значит.

– Судя по предположению Царя – кто-то из земель Руа де Франс. Во всяком случае, она говорит на французском. А Андрей много что знает о франках и испанцах.

– И испанцах?

– На заседании Думы – это что-то вроде парламента или кортесов при Царе – он назвал жандармов Руа де Франс лучшей конницей мира, а испанские терции – лучшей пехотой. И, судя по разговорам, немало наслышан об этих краях.

– Но он же умер давно. И его супруга умерла давно. Тогда ещё ни жандармов, ни терций не было, – как-то растерянно произнёс Игнатий де Лойола.

– Мы сами теряемся в догадках. – Пожал плечами брат Доминик. – Однако Андрей несколько раз демонстрировал очень глубокие и широкие знания. В том числе по тем вещам, которых знать не должен. У нас есть два объяснения. Первое – мёртвые после смерти могу общаться между собой. Вторая – мёртвые после смерти могут наблюдать за живыми.

– Ясно, – словно бы нехотя кивнул Игнатий де Лойола. – Может быть, у вас есть какие-то предположения относительно личности Алисы?

– Увы… – Развёл руками брат Доминик. – Именно поэтому мы к вам и решили обратиться. Мы точно знаем, что она недурно справляется с управлением замком, то есть явно имеет опыт и подходящее образование. Занимается ткачеством. Ведает, как ткутся ковры. Умеет читать, писать, считать. Знает несколько языков.

Игнатий встал. Вышел из-за стола. И медленно подошёл к окну.

Там, вдали, плыли высокие красивые облака, сквозь которые выглядывало тусклое солнышко. Время близилось к закату, и какая-то хмарь присутствовала, смазывая картинку. А может быть, сказывалась старость, и он уже толком не видел всю красоту небес. Чёрт его знает. Во всяком случае, Игнатий о том не задумывался. Все его мысли оказались прикованы к далёкой земле на востоке, где, по его мнению, творились настоящие чудеса и чувствовалось божественное присутствие.

– Хорошо, – наконец произнёс он. – Я помогу вам.

– Премного благодарю, – вполне искренне ответил брат Доминик.

– Я сам туда отправлюсь.

– Что? – несколько опешил его собеседник.

– Святой Престол в сомнениях относительно личности и природы этого человека. И я лично проведу эту проверку. Заодно попробую пролить свет на вновь открывшиеся обстоятельства.

Глава 8

Формальное начало зимы было далеко не её фактическим началом. Во всяком случае, первого декабря уже лежал снег и не первый день. Понятно, что тонким слоем. Однако он был, и он не таял от любого чиха, так как земля уже в достаточной степени остыла. И даже вода по реке стянулась первым хрупким льдом, который днём уже держался, не разрушаясь. Так что ещё немного, и можно будет использовать её в качестве ледовой дороги.

Андрей выжил.

Несмотря на изначальное воспаление слепой колотой раны. Рассечение и чистка солевым раствором очень помогли. И плечо потихоньку заживало.

Причём, судя по всему, яд какой-то на кинжале если и имелся, то либо потерял своё действие в значительной степени, либо преимущественно остался на ткани. Во всяком случае, Андрей во время своего лечения и даже в первые его дни явных признаков сильного отравления не наблюдал. Что, впрочем, не мешало ему раз за разом проговаривать факт отравленного оружия. Повторение ведь, как известно, мать учения. И если сказать тысячу раз в разных ситуациях, что «ИГИЛ запрещена на территории РФ», то даже тот, кто не знает, что это за блюдо, проникнется моментом.

Понятное дело, что левой рукой он покамест действовать не мог. По банальной причине – из-за полной дисфункции рассечённых мышц плеча. Да, они срастались, но пока ещё не восстановили свою функциональность. Но он сам, подцепив руку на подвязку, лазил уже по всей округе. Дел-то было великое множество, и сами себя они не сделают.

Отдельной песней стало то, как на него смотрели окружающие.

– Но кинжал был отравлен! Как же ты выжил? – неподдельно удивился Спиридон.

– Видимо, горожане крепко молились за меня, – пожал плечами Андрей и поморщился, так как невольно разволновал рану.

Вот так и отшучивался.

Несмотря на мрачные ожидания Андрея, новых слухов о каком-то чуде или святости не возникло. Во всяком случае, он о них пока не слышал. Люди на него смотрели, крестились, но помалкивали.

Как ему сообщил отец Афанасий, по городу ходили две популярные версии произошедшего события. Согласно первой неизвестный убийца ударил воеводу отравленным кинжалом в церкви. Применив какой-то жуткий заморский яд. Однако воевода выкарабкался при помощи своих небесных покровителей. Вторая же твердила о том, что кинжал был освящён у Гроба Господня. И Андрей, будучи восставшим мертвецом, не сдох только из-за поддержки своих патронов из Преисподней.

Как несложно догадаться, вторая версия встречалась нечасто и распространялась только противниками нового воеводы. А их имелось немного, с ядром, состоящим из старых сотников, которых Андрей крепко подвинул в рамках борьбы за власть, то есть враги были ясны. Но что с ними делать, воевода не знал. Как и отец Афанасий.

Можно было бы попробовать затыкать им рот. Но Андрей полагал, что это как раз то, чего они и ждут. То, к чему они этой болтовнёй и провоцируют. И явно расставили там ловушку, дабы дискредитировать парня.

Попустительствовать? Это тоже добра не добавит.

Арестовать по иным обвинениям, дабы закрыть или жёстко прижать? Вариант. Но они не были простыми болтунами, которым можно и шапку на голове ломиком поправить. С этими начнёшь чинить расправу – вой поднимут. Царю пожалуются. И как Государь отреагирует – большой вопрос.

В мирное время задача воеводы – держать полк и город в своих руках. В тишине и покое. Любыми способами. Если же воевода спровоцировал восстание или серьёзные потрясения в городе, то, очевидно, он не справляется со своей работой. А Тула – важное направление. За него могут и наказать. Реформы реформами, но если он не справится с базовым, простейшим управлением, то о каких реформах можно говорить?

Беда.

Но что с этими персонажами делать? Ведь он сам их притеснял и настроил против себя. Так ТОГДА было проще. А он в далёком 1552–1553 годах даже и не думал о том, что столь быстро станет воеводой. А в 1554–1555 годах что-то изменять было уже поздно.

Самым простым было дать этой убеждённой оппозиции денег. Простым, но и глупым. Потому что эти деньги, полученные разово, не примирят их с Андреем, а напротив – обострят ситуацию, так как пойдут на их усиление. И такой сценарий может быть разумным только в одной ситуации – дабы выиграть некоторое время перед атакой. Или усыпить бдительность неприятеля, но опять-таки – перед нападением.

Самым здравым сценарием являлось вовлечение этих людей в бизнес, дабы завязать на себя в плане перспектив материального благополучия. Но с этим дела обстояли очень печально, просто потому, что бизнеса на всех не хватало. Да и доверия между ними и Андреем не было. Так что быстро включить их в дело, даже при наличии оного, не имелось никакой возможности, из-за чего они оставались надёжными и верными противниками, готовыми поддержать любой «движ» против Андрея. Кто бы его ни затевал…

Другая проблема нарисовалась оттуда, откуда парень её не ожидал.

Готовясь к отправлению в прошлое, он уделил немало внимания изучению церковного вопроса. Знал парень и обрядовую часть, и идеологическую просто на зубок. А учитывая, что в XVI веке уровень подготовки их на Руси оставлял желать лучшего[8], то он оказывался едва ли не на голову лучше многих местных священников. Здесь сказывался и острейший дефицит книг, и отсутствие внятного регулярного образования, и много других нюансов. Сливаться с идеологическим ландшафтом он мог без проблем. Выделяясь разве что с поправкой на чрезвычайный уровень образования, который не утаить. Однако, оказавшись в положении де факто воскресшего князя, он решил воспользоваться этим удобным моментом для лёгкой коррекции местного православия. Дабы сместить его в более рациональную, по его мнению, сторону. Особенно в свете того, что он волей-неволей стал одним из ярких маркеров-поводов для закипевшей церковной реформы.

Больше всего Андрея бесил один нюанс в набирающей популярной реформации католичества, который, без всякого сомнения, оказывал очень сильное влияние и на Русь с её местным вариантом православия. Особенно сейчас.

Речь идёт о том концепте, согласно которому спасение можно получить только верой, безотносительно добрых дел и поступков. Причём вытекал этот тезис из вполне обычной как для католичества, так и для православия догматики. Понятное дело, что вот так в лоб никто в православии не говорил, как и в католичестве. Но суть от этого не менялась. И слова покаяния для спасения вполне достаточно было подкрепить искренней верой, идущей от сердца. А это, как показала историческая практика, являлось прекрасной лазейкой для мерзавцев и спекулянтов всех сортов. Ведь люди из-за такого посыла воспринимали Церковь как классный способ урегулировать свои юридические проблемы с Богом. Дескать, набезобразил, покаялся[9] и дальше пошёл безобразить, словно с чистого листа начиная. Андрей и старался ввести такие вещи, как «молитва делом». Именно из-за этого он и отказался каяться, когда чувствовал себя плохо, сославшись на лицемерность этого поступка.

Пытался. Старался. Но упустил важный момент – все, вообще ВСЕ его слова по религиозной части строго фиксировались и отправлялись к патриарху Сильвестру. И отец Афанасий не довольствовался обычными оговорками. Он старался очень вдумчиво и основательно разобраться с каждым вопросом. Именно потому не отстал от Андрея с покаянием. И едва ли не клещами вытянул из него долгое и развёрнутое объяснение.

Пришлось серьёзно, плотно думать и очень осторожно отвечать. И конца-края этому не было. Что пугало и напрягало, потому что ввязываться с головой в богословие воеводе не хотелось. Дабы не вляпаться в какую-нибудь катастрофическую историю с далеко идущими последствиями, из-за чего он уже неоднократно раскаялся в своём желании вмешиваться в процессы трансформации Церкви и веры. Это меньше всего его интересовало. Просто в какой-то момент захотелось сделать доброе дело…

Вот и сейчас – сбежав в очередной раз от ставшего удушливо навязчивым священника, он отправился заниматься насущными делами. Прекрасно понимая, впрочем, что разговор их не закончен и когда он закончится – Бог весть…

Мороз.

Он бодрил.

И воевода, сидя на коне, наслаждался им, улыбаясь этой свежести.

Забираться на коня было сложно, но он не мог себе позволить ездить в санях. Слишком большой урон чести. Понятно, что ранен. Но люди бы этого ему не простили. Воевода же…

Сын одного из тульских кузнецов проводил Андрея взглядом. Для него он был чем-то невероятным. Он помнил, как их новый воевода всего несколько лет назад торговался из-за нескольких монеток за гнилую лодку. И никто тогда за него не вступился. Сейчас же тот купец, что сдал в аренду корыто, попросту сбежал из города. От греха подальше. Чувствовал он, что рыло у него в пушку. Чувствовал…

Увидев выезд воеводы, Демьянка огляделся и, заметив, что отец или кто иной за ним не наблюдает, тихонько сбежал со двора. И последовал за воеводой. Ему очень нравилось наблюдать за делами его, особенно военными упражнениями всякими.

Вот и сейчас он сбежал и уже спустя какие-то пятнадцать минут оказался на небольшом поле возле Тулы. Куда воевода и направлялся.

Просто луг. Небольшой, но относительно ровный.

На нём, кроме самого воеводы и пары десятков всадников сопровождения, находились набранные добровольцы в стрельцы. Тульские стрельцы, каковых Андрей поверстал с разрешения Царя на своих условиях. Сильно отличных от тех, каковые применялись в отношение их московских коллег.

Эти люди были обычной рванью.

Добрая половина – бывшие казаки да разбойники, которые согласились пойти на регулярную службу за корм, кров, платье и жалование. Остальные – разномастный сброд иного толка. Но главное – вид. Он был никакой. Словно бомжей где-то набрали и слегка отмыли да отстирали. Однако все эти люди были выстроены в достаточно ровную шеренгу, глубиной в пять рядов.

Зазвучала труба.

Гаркнули командиры.

И эти «бомжи» положили на плечо деревяшки, имитирующие пищали. Далеко не таким слитным движением, каким желал Андрей. Для Демьянки же даже это выглядело чем-то невероятным.

Ещё команда.

И началось движение.

Такое же нервное. Командиры орали, не стесняясь в выражениях.

– Держать строй!

– Курицы ощипанные!

– Строй! Строй держи!

– Шаг! Шаг! Ещё!

Мерно бил барабан. Барабаны, точнее. Там их было с десяток. Под это дело воевода нанял скоморохов.

Все эти стрельцы минуту за минутой двигались. Вперёд. Назад. Разворачивались. Проходили друг сквозь друга. И снова – по новой. Очень нелепо и постоянно путаясь.

Продолжалось это цирковое представление около часа. Потом перешли к имитациям атаки.

Вот шеренга вышла вперёд. И взяла деревяшки в руки словно пищали. Прижала их к плечам.

Новая команда.

И «зародыши» стрельцов перехватили свои деревяшки иначе, положили их на плечо и отошли назад. Пройдя сквозь изготовившуюся к стрельбе линию своих коллег. Потом и вторая линия так прошла. И третья. И четвёртая.