Сайберия. Разрушитель бесплатное чтение

Глава 1

Холодные зеленоватые волны тяжело плескались за бортом, больше похожие на густой кисель, чем на жидкость. Местами в них, будто клецки в супе, плавали серые комки льда. Винты нашей посудины, вращаемые шумным паровым двигателем, с ощутимой натугой врезались в толщу воды, оставляя позади белёсый пенный след. Двигались мы раздражающе медленно, и порой мне казалось, что всё-таки затея отправиться в Самусь по реке была не самой удачной.

Впрочем, менять что-то уже было поздно. Да и хозяина баркаса винить было не за что – он и так выжимал из этого ржавого корыта максимум, особенно если учесть, что шли мы с серьёзным перегрузом. А перегруз возник из-за того, что состав нашей маленькой спасательной экспедиции сильно расширился. Из своей вылазки с Путилиным я вернулся домой в самый разгар грандиозной ссоры. Ор стоял такой, что стёкла в окнах дребезжали – Варя кричала на братьев, Демьян – на Раду, Полиньяк – на Варю, братья – на Полиньяка. Сходу сориентироваться в этом многоугольнике было сложно, да я и не пытался – рявкнул в итоге на всех, присовокупив давление Морока.

Это сработало, но ненадолго. Главным предметом спора по-прежнему было то, кому ехать выручать отца Вари, а кому оставаться дома. К моему удивлению, в Самусь собралась уже даже Рада. Ну, ладно Демьян, но она-то куда?

Хотя, на самом деле, дилемма была нешуточная. После того, что произошло ночью, особняк тоже был не очень-то безопасным местом. А вдруг Стая придёт мстить за своих вожаков? Или спектакль с вывозом Беллы не сработает, и к нам заявятся «молотовцы»? Да и вообще, мало ли что может случиться, пока нас не будет?

В итоге, проспорив до самого обеда, мы пришли к общему мнению, что ехать нужно полным составом. Я пытался уговорить остаться хотя бы Полиньяка – чтобы тот приглядел за рабочими и передал послание Путилину, когда тот вернётся. Но Жак отказывался наотрез, и я в конце концов сдался. Будем надеяться, что вся эта вылазка не займёт много времени. Может, нам вообще повезёт и обернёмся сегодня же к ночи.

Хорошо хоть с баркасом никаких заминок не случилось – отплыли мы без промедления, отчалив от небольшой пристани в устье Ушайки. До Самуси по воде даже при нашем перегрузе – часа три ходу, так что должны добраться засветло. Главное теперь – продержаться эти три часа, что оказалось не такой уж простой задачей.

Мало того, что семейное выяснение отношений между Колывановыми продолжилось и в пути, а у Полиньяка от качки вдруг разыгрался приступ морской болезни. Так ещё и подопечные Ильи – три здоровенных полуволка – тоже не очень хорошо переносили транспортировку по воде и, несмотря на все уговоры хозяина, время от времени принимались дружно подвывать, чем вносили свой весомый вклад в общую нервозную обстановку.

Островком спокойствия был только ещё один питомец Ильи – какая-то разновидность совы с серо-белым оперением и огромными полусонными глазищами – который сидел, нахохлившись, на крыше каюты, таращась на всех с презрительной мордой. Как чуть позже пояснил Илья, это неясыть, зовут его Пухляш, и в светлое время суток он обычно не в духе.

В целом, если бы не нервозная обстановка на борту и не промозглая погода, путешествие по реке было даже интересным. Места вокруг были суровые, но по-своему живописные – мы плыли между заросших густым лесом берегов, мимо каменистых вытянутых островков, разделяющих русло на два, а то и три потока, мимо небольших деревенек со старыми дощатыми причалами, у которых покачивались разномастные лодки.

Как объяснил хозяин баркаса – хмурый бородатый мужик с красным распухшим носом, выдающим в нём заядлого пьянчугу – судоходный сезон на Томи обычно заканчивается к середине ноября. К этому времени уже начинаются серьёзные морозы, из-за которых лёд на реке быстро нарастает. Крупные корабли, способные пробивать ледяную корку, ещё курсируют какое-то время, но к середине декабря река уже точно превращается в санный путь – по льду передвигаются на собачьих или конных упряжках.

В Самусь капитан взялся плыть только после некоторых уговоров, сдобренных аж тремя пятирублевыми бумажками.

В пути мы с ним разговорились – я залез к нему в крохотную рубку, где он, орудуя деревянным колесом с кучей рукояток по периметру, рулил судном, попыхивая при этом здоровенной самокруткой из газетной бумаги. Здесь у него было даже по-своему уютно, если притерпеться к дерущему глотку табачному дыму.

– А чего в Самусь-то не хотел плыть, дядь Степан? – спросил я.

– Не плыть, а идти! – буркнул он. – Плавает только эт самое…

– Ну, понял, понял, извини. Так как там вообще? Что за деревня, можешь рассказать?

– Могу, что ж не могу-то… Я туда раньше часто наведывался, особенно по молодости. Зазноба там у меня была, значится. Дочка бортника. Справная девка была, с вот такенными этими самыми…

Он, умилившись воспоминаниям, свободной рукой очертил в воздухе нечто округлое.

– Я ещё шутковал – это тебя, Любаня, не пчёлы ли накусали-то?

– Ну, а сейчас-то там чего?

– Сейчас… Неладное там что-то деется последние пару лет, – нехотя признался он. – Деревня-то большая, зажиточная. И лесопилка там, и коптильни, и пасеки, и чего только нет. Церковь своя даже раньше была. И даже гарнизон небольшой стоял. Казармы до сих пор остались, но их больше под склады используют.

– А что неладного-то?

– Да как сказать… – неопределённо пожал он плечами. – Люди там частенько пропадать начали. Вон, в конце августа – эт самое, аж несколько трупов нашли в лесу, вроде как тварь какая-то из тайги подрала. Потом ещё столичный хлыщ какой-то из Священной Дружины туда ездил, разбирался. Но так ничего и не раскопал.

– А про Осокорь слышал чего?

Он искоса взглянул на меня, затянулся покрепче, так что на кончике самокрутки затрещал алый огонёк.

– Да, был там такой… деятель. Меркулом его кликали. Всё про какое-то защитное древо талдычил. Которое от таёжных тварей обережёт. Поначалу-то его никто особо не слушал, но потом втянулись многие. Какую-то херабору непонятную плели из веточек, в лес ходили, дары тому дереву приносили. Тьфу, срамота!

Он, приоткрыв окошко, сплюнул наружу, удивительно точно и далеко – так что плевок, перелетев через борт над самой головой Полиньяка, ухнулся в воду. Жак у борта устроился не случайно – его, похоже, опять тошнило.

– Секта то есть? – уточнил я. – И что же, верили ему, проповеднику этому? Что он и правда защитит от чудищ?

– Эх, вашблагородие… – хмыкнул дядя Степан. – Когда живёшь вот так, в лесу, на отшибе, будешь готов молиться хоть богу, хоть чёрту, лишь бы тебя лихо стороной обошло. Всякое в наших краях случается…

Затушив окурок цигарки в массивной железной пепельнице, он добавил:

– Верили, конечно. Несколько лет он там хозяйничал, много кого сманил. Оно и правда жила Самусь спокойно какое-то время, даже русалок не видно было года три, хотя они вдоль реки частенько шалят. Но потом как-то наоборот, всё чаще стали твари всякие из тайги лезть. И с кажным разом, эт самое, всё чаще. И вот в итоге самого этого Меркула не то упыри задрали, не то кто пострашнее.

– Иронично…

– Ага. Обхохочешься! – буркнул капитан.

– И теперь после Меркула кто у них староста-то?

– Почём мне знать? И староста-то в деревне прежний. Меркул над осокорцами своими верховодил, но жил даже не в самой Самуси, а где-то на отшибе, в тайге. Говорят, ещё по нескольким окрестным деревням ходил.

– А где именно жил? Может, рядом с этим их древом?

– Да откуда ж мне знать? Но вообще… – он задумчиво поскрёб бороду. – Да, тополь этот где-то неподалёку от деревни, пешком можно добраться. Дальше к северу, за заброшенной мельницей. Только там дебри такие, что не продерешься. Но вроде как и указатели есть. Ну, для своих, которые понимают.

– Что за указатели?

– Я ж тебе говорю – эти осокорцы мастырят… – он, на пару секунд отпустив рулевое колесо, изобразил руками в воздухе какую-то причудливую конструкцию. – Из веток всяких, шишек, рогов разукрашенных. И на дома развешивают, и вокруг деревни, и на тропах в лесу.

– Что-то вроде оберегов?

– Вроде того. Кто ж их разберёт. Я в это не лез никогда. Вообще, как я разумею – не дело это для православного, всякую такую пакость делать. Лучше бы частокол укрепляли да церковь старую восстановили. Церковь там раньше была такая, что богомольцы даже из Томска туда ездили. Чудотворная! Сгорела потом, жалко…

Услышав о церкви, я невольно отвлёкся на воспоминания о сегодняшнем знакомстве с отцом Серафимом. Впечатления ещё были свежи и слишком яркие, чтобы быстро забыться.

Что это вообще было? К выражениям типа «святая земля» я привык относиться исключительно как к фигуре речи. Да и проезжая мимо храмов в центральной части Томска, ни разу не сталкивался с тем, что увидел в той старой невзрачной на вид церкви. Похоже на то, что этот отец Серафим, да и его предшественники, каким-то образом концентрировали эдру вокруг этого здания и преображали её в особый Аспект. Однако при этом делали этого не при помощи Дара, а как-то иначе.

А ещё, как упоминал Путилин, именно монахи владеют секретами обработки синь-камня, да и вообще много чего мастерят для Священной Дружины. Наверняка это всё как-то взаимосвязано…

– Вон там, по правую руку, островок обогнём, за ним сразу ещё один – и уже будет ваша Самусь, – указал капитан. – Версты две осталось. Вон уже, кажись, и дым печной видно. Только что-то больно жирные столбы-то…

Я выбрался из рубки и присоединился к остальным. Под рокот мотора и плеск винтов мы тревожно всматривались вдаль, нетерпеливо прохаживались по палубе. Пока мало что можно было разглядеть – обзор загораживал длинный вытянутый островок между нами и правым берегом реки.

Илья, средний из Колывановых, сидел чуть поодаль от нас, и происходящее за бортом его, кажется, не интересовало. Он, прислонившись спиной к внешней стенке надстройки в задней части баркаса, запрокинул голову и прикрыл глаза, руки его расслабленно покоились на коленях. Тем удивительнее было то, что, посидев так пару минут, он встрепенулся и, подойдя ко мне, сказал:

– Неладное там. Пожары. Несколько изб горят, но людей не видно. И… кажется, трупы на улицах.

Его сова, мягко хлопая крыльями, вдруг спикировала откуда-то сверху и уселась ему прямо на плечо.

– Это тебе Пухляш рассказал? – недоверчиво усмехнулся я.

– Вроде того, – буркнул Колыванов, без всякого намёка на шутку. – Но дело верное.

Вскоре мы и своими глазами увидели, что Илья был прав. Столбы дыма, что были видны с реки еще за пару километров, поднимались не от печных труб, а от догорающих изб – несколько домов на южной стороне деревни сгорели дотла. При этом сама деревня выглядела безлюдной. Никто не торопился тушить пожар, хотя огонь в одном месте был ещё довольно высоким и грозил перекинуться на соседние здания.

Наш баркас, покачиваясь на волнах, медленно подплывал к причалу. Сходни располагались на северном конце посёлка и представляли собой довольно мощные бревенчатые конструкции, далеко отступающие от берега. Дядька Степан мастерски подрулил вплотную к мосткам – так, что баркас лишь легонько ударился в причальное бревно кранцами, висящими по правому борту.

Псы Ильи первыми сиганули за борт, будто только и ждали возможности побыстрее покинуть качающуюся на волнах лодку. Они, будто по команде, рассредоточились, разбегаясь в три стороны и нюхая землю. Хотя почему «как»? По моим наблюдениям, средний Колыванов управлял своей маленькой стаей без всяких команд и жестов. Видимо, это часть его Дара.

Следом за собаками на брёвна пирса спрыгнул сам Илья, потом Нестор и Данила. Дядя Степан, выбравшись из рубки, прикрикнул:

– Ну куда торопитесь-то? Сейчас пришвартуюсь да сходни спущу, как полагается.

– Мы осмотримся пока, – бросил через плечо Нестор.

Троица поспешила к деревне, и я не стал их задерживать. В конце концов, кому поручить разведку как не бывалым охотникам, которые в тайге – как рыба в воде. Сам я задержался, протягивая дядьке Степану еще несколько купюр.

– Это ещё чего? – нахмурился он.

– Вдвое больше дам, если дождёшься нас.

– Хм… И долго вас ждать прикажете? – с сомнением оглядываясь на дымящееся вдалеке пожарище, проворчал он. Оглянулся на Демьяна в поисках поддержки.

– Сам видишь – что-то тут неладно. Мы проверим, своего человека поищем. И к ночи, даст бог, вернёмся. На крайний случай – завтра.

– Вам сходить на берег необязательно, – добавил я. – Да и причаливать тоже. Можете хоть на реке якорь бросить, если так безопаснее. Но когда мы закончим, очень хотелось бы иметь транспорт, чтобы смыться отсюда побыстрее.

Чуть помедлив, капитан согласился и, подождав, пока мы покинем судно, поднял сходни.

– Я далеко отходить не буду, – выкрикнул он. – Вон у того островка причалю, подожду. Если что, подходите к берегу, сигнал подайте. Вас оттуда хорошо видно будет. Бинокля у меня есть, если что.

Он постучал пальцем по старому исцарапанному биноклю, висящему на шее.

И всё же, когда баркас отошёл от берега, стало немного неуютно. Особенно это было заметно по Полиньяку. Тот после речной качки был слегка зеленоватого цвета и кажется, в целом уже и не рад был, что попёрся с нами. Я уж и не знаю, что его на это подвигло – похоже, исключительно упрямство и стремление что-то доказать братьям Вари.

Впрочем, он уже большой мальчик, да и вообще, пусть уж за него сама Варя и беспокоится. Меня больше волновала Рада. Взять её с собой показалось меньшим из зол. После той истории с Грачом Демьян вообще опасался оставлять её дома без защиты. И я его прекрасно понимал. Несмотря на чудовищную силу, скрывающуюся в ней, Рада всё же оставалась хрупкой девчонкой, которую хотелось уберечь.

Впрочем, держалась она пока вполне уверенно, уж точно получше Полиньяка. А ещё – ей очень шло её плотное серое пальто с пышным меховым воротником и высокие кожаные сапожки, тоже с меховой опушкой.

– Эгей! Есть кто живой? – расслышал я вдалеке окрик Нестора.

Активация Боевой Формы будто повернула воображаемые переключатели в положение «максимум». По телу пробежали бодрящие покалывающие разряды, сырой морозный воздух наполнился новыми звуками и запахами, которые я не различал только что. И многие из них мне сходу не понравились.

Сквозь разносящийся на сотни метров запах дыма пробивался отчётливый запах крови и горелого мяса.

– Не отставайте! – бросил я остальным и побежал за Колывановыми.

Самусь действительно оказалась довольно большой деревней – пожалуй, не меньше тридцати добротных бревенчатых домов плюс куча вспомогательных построек. От подступающего вплотную леса их отделял общий забор – частокол из толстых заострённых брёвен, этакой подковой прижимающий посёлок к реке. Имелось даже что-то вроде сторожевых башен – в двух местах над частоколом возвышались укреплённые площадки, на которые можно было подняться по лестницам.

В южной части посёлка – как раз где прошёлся пожар – в частоколе были сделаны здоровенные распашные ворота, за которыми виднелась колея грунтовой дороги, хоть и довольно размытая дождями последних дней. Сами ворота были сломаны, и видок у них был такой, будто их таранили бульдозером.

Впрочем, это было недалеко от истины.

– Вот это зверюга! – удивлённо воскликнул Полиньяк, догоняя остальных. – Это что же, мамонт?!

– Не совсем, – отозвался Нестор, подходя к лохматой туше вплотную. – Носорог.

Чудовище и правда было колоссальных размеров. Весом, пожалуй, тонны на три, а то и на четыре, покрытое густой бурой шерстью, наполовину обгоревшей. Вонь горелой шерсти и мяса стояла такая, что глаза слезились, а в горле начало першить. Псы Ильи кружили вокруг туши на небольшом отдалении, ощетинившись, как рассерженные коты, и время от времени рычали.

Я, прикрывая нижнюю часть лица рукавом, обошёл тушу слева и разглядел уродливую приплюснутую башку, увенчанную на рыле мощным конусовидным рогом длиной метра в полтора. Чуть выше торчал ещё один, поменьше.

На африканского носорога этот лохматый увалень был похож лишь отдалённо. Скорее на какую-то ископаемую версию. А ореол эдры, сохранившийся даже вокруг трупа, указывал на то, что это не просто зверь, а Зверь с большой буквы. Изменённый.

– Поначалу стреляли в него из обычных ружей, – присев на землю и подняв одну из валяющихся гильз, неодобрительно покачал головой Илья. – Может, думали отпугнуть.

– Или слишком понадеялись на забор, – мрачно добавил Нестор.

– Угу. Глупее и придумать сложно…

– Почему? – робко спросил Жак.

– Потому что носороги жутко тупые, жутко настырные и жутко мстительные.

Нестор тем временем подошёл к туше вплотную и коснулся одного из длинных железных штырей, торчащих у чудовища из загривка.

– А вот гарпуны – уже затея получше. Такую дуру только так и можно взять – всадить в него побольше таких пырялок и дождаться, пока кровью истечёт.

– А почему он обгоревший-то? – вмешался уже я.

– Судя по всему, жар-камень рванули. Опять же – либо отпугнуть пытались, либо думали, это его убьёт.

Илья лишь сокрушённо покачал головой и, не поднимаясь с корточек, окинул взглядом улицу.

– Но вместо этого он обезумел и начал сносить всё на своём пути. Что может быть хуже бешеного носорога? Только если он ещё и горит!

– Да, похоже на то, – кивнул Нестор. – И пожар устроил, и людей перепугал. И, похоже, без жертв не обошлось. Вон пятна на земле видите? Тоже кровь. И…

Он принюхался.

– Кажется, человеческая.

– Эй! – окликнул нас Данила.

Младший Колыванов, отделившись от нас, осматривал другую часть деревни. Теперь рядом с ним, семеня и втягивая голову в плечи, бежал полноватый мужик в кожаной куртке нараспашку и мятом сером картузе.

– Уф, ну слава богу! – с опаской оглядываясь на труп чудовища, неожиданно тонким голоском воскликнул он. – Сдохла, наконец, образина!

– Да, судя по всему, не меньше часа назад, – хмыкнул Илья, выпрямляясь. – А вы кто будете?

– Мысков я. Николай Макарыч, – окидывая нашу разношёрстную команду внимательным и несколько испуганным взглядом, представился мужик. – Вроде как староста я…

– Вроде как? – насмешливо переспросил Илья.

Староста ещё больше сжался, стащил с головы картуз и вытер им взмокший, несмотря на холодную погоду, лоб.

– Да староста, староста. А эта нечисть волосатая и правда исдохла? А то он уже раз так упал и валялся. Семён вон к нему подобрался, хотел добить, и…

– Сдох, сдох, – буркнул Нестор, для верности пнув тушу сапогом. – А где все-то? Попрятались, что ли?

– Известное дело – схоронились по хатам, – закивал староста. – Ночью эта тварь появилась, ломиться начала прямо через деревню. Хорошо ворота заперты были, удержали её немного. Мужики-охотники собрались, кто с чем. Уж чего только супротив этого поганища не придумывали…

– Да уж мы видим… – покачал головой Нестор.

– И что же, с ночи по домам сидите, что ли, ждёте, пока чудище сдохнет? – уточнил Илья со смешком.

– А ты позубоскаль ещё! – неожиданно огрызнулся староста. – Мы столько страху натерпелись! Уж сколько я здесь живу – ни разу такую здоровенную тварь не видал. Не думал даже, что такие у нас водятся…

– Так ведь и правда не водятся, – пожал плечами Нестор. – Издалека приперся гость наш. Я таких видел только на северо-востоке, далеко за Ачинским острогом. Там, где открытых пространств больше. Им же простор нужен, в тайгу они особо не лезут…

– А вы-то кто будете? – наконец, придя в себя, спросил староста.

– По делу мы тут, – ответил за всех Нестор. – Отца ищем. Влас Колыванов. А ещё дядька наш, тоже на днях к вам поехал, да запропал. Пётр Глухов. Он к вам вроде как наведывался раньше за шкурами.

– Так это, Пётр Алексеич-то? Конечно, знаю! Только это… Уехал он уже. А батюшку вашего, извиняюсь, не видели.

Повисла пауза, которую я тут же припечатал коротким, но веским словом.

– Врёт.

С момента появления старосты я приглядывался к нему под Аспектом Морока, и то, что я видел, мне категорически не нравилось. Мужик и правда был перепуган, и похоже, это было затяжное состояние. Но ещё – он что-то отчаянно скрывал, и появление гостей в деревне его пугало ещё больше. А ещё – он то и дело поглядывал в сторону сломанных ворот, на дорогу, будто ожидал кого-то.

От моего замечания он дёрнулся, будто получив пинка под зад, и попытался было изобразить возмущение. Но тут ему на плечо легла тяжеленная лапища Данилы, широкая, как лопата.

– Да ты не боись, Николай Макарыч, – прогудел младший. – Ты расскажи толком – что видел, что знаешь. Куда дядька Пётр уехал-то? Дома в Томске он не появлялся…

Староста затравленно огляделся, но поддержки ему ждать было неоткуда. В окнах ближайших домов временами можно было заметить движение, но выходить наружу пока никто не спешил. Да и вообще, деревня по-прежнему выглядела вымершей. Даже собак видно не было.

– Так это… Не домой он уехал. Он…

– Ну? Говори, говори, Николай Макарыч, не томи! – поторопил его Илья. – Мы торопимся.

– Вам бы и правда поторопиться, – проворчал Мысков, постепенно переходя на неразборчивый полушёпот. – Идите своей дорогой, не задерживайтесь тут. Особенно до ночи. В гиблое место Самусь превратилось, истинный вам крест. Многие уже отсюда уехали за последнее время. Мне самому-то деваться некуда, но будь моя воля – бросил бы всё и тоже в город сбежал…

– Да ты не отвлекайся, папаш, – поморщился Илья. – Мы ж тебя не о том спрашиваем. Где Глухов?

– С осокорцами ушёл, – сглотнув, выпалил староста. – Позавчера ещё. Они собирали всех, кто вызовется. Ихняя главная собирала помощь по всей округе, говорила, что зов с каждой луной всё сильнее будет, и чтоб остановить его, надо какой-то там круг выстроить. К полнолунию хотела успеть. А полнолуние – оно… Вот как раз сегодня ночью и было то.

– Главная? – переспросил я. – Кто-то на замену Меркула у них появился?

– А… Ну да. Недавно, с неделю назад. Откуда появилась – бес её разберёт. Вроде не местная. Хотя кто-то из стариков говорит, что вроде как видал её уже когда-то. Она Меркула искала, а когда узнала, что он погиб…

– Так, а с отцом нашим что? – перебил его Нестор. – Вчера он днём должен был к вам приехать. Он как раз Глухова искал.

– Д-да, я понял про кого вы, – испуганно закивал староста. – Похож на вас, только постарше… Он приехал с почтовой машиной. Машина еще застряла там в колее, они с шофёром пешком дошли, чтобы мужиков позвать, вытащить…

– Ближе к делу! – прорычал Нестор.

– Заночевать ему здесь пришлось. И… Зов его утащил, – выдохнул староста.

– Что за зов-то такой? – спросил уже я.

– Из тайги. Он на всех действует. На зверей сильнее, чем на людей. Всех собак, кошек – давно уже из деревни утащил. А людей… По-разному каждый раз. Но тех, у кого Дар есть – утягивает точно. А батюшка ваш – он… В общем, ушёл он.

– Да куда?! – рявкнул Нестор.

– Знамо куда. К чёрному тополю. И вам бы надобно уходить отсюда засветло, если не хотите вслед за ним сгинуть. Зов этот по ночам идёт. И похоже, осокорцы-то унять его уже не могут. Не справилась та баба. Два дня от неё вестей нет. Сгинула уже тоже, поди. Хотя обещала вернуться…

Он снова взглянул на дорогу за разбитыми воротами.

– Значит, так, папаш, – угрюмо сказал Нестор, подходя к старосте вплотную. – Мы никуда не уедем. А ты нам покажешь, где это ваше дерево.

– Да вы что! – староста дёрнулся так, будто на него плеснули кипятком. – Я туда не пойду!

– Просто дорогу покажешь, и всё, – максимально добродушным голосом предложил Данила, не убирая с его плеча своей ручищи.

– Да не знаю я дороги! Сроду с осокорцами дела не имел. И не зря! Вот чуяло моё сердце – до добра эти безбожники не доведут!

Увы, в этот раз он, похоже, говорил правду. Мне пришлось даже вступиться за бедолагу, потому что Колывановы, кажется, всерьёз собирались на него надавить.

– Ладно, ладно, Николай Макарыч, успокойтесь! Никуда мы вас не потащим, тем более на ночь глядя. Но и не уедем отсюда, пока не найдем тех, за кем пришли. Для начала хотим опросить других жителей деревни. Если вы не возражаете.

Вид и тон у меня и моих спутников был такой, что староста и не подумал возражать. Наоборот, затряс головой, торопливо соглашаясь.

– Хорошо-хорошо, как изволите! Правда, не знаю, захотят ли люди с вами говорить. Мы за последние дни столько натерпелись…

– А мы вежливо попросим, – мрачно пообещал Нестор.

– Н-ну хорошо. Правда, про древо вам вряд ли кто скажет из тех, кто в деревне остался. Все, кто что-то знал, с осокорцами и ушли. Но, может, всё-таки кто-то вернётся… С утра ждём.

Он снова оглянулся на ворота, но на этот раз лицо его озарилось тревожным ожиданием.

– Вроде едет кто? Нет?

– Да! – обернувшись, кивнул Илья. Псы его тоже насторожённо вытянулись, нюхая воздух.

– Едут! – завопил староста. – Наши едут!

Неподалёку тут же, словно ожидая сигнала, хлопнула дверь избы, потом ещё одна. На улицу начали высыпать люди – по одному и целыми группами. Буквально минуту спустя у ворот образовалась уже целая толпа деревенских. Поначалу просто глазели – на дорогу, на обугленную тушу носорога, на нас. Но потом занялись делом – несколько мужиков, облепив створку сломанных ворот, начали оттаскивать её в сторону, чтобы не загораживала проезд. Ещё несколько, подхватив вёдра, побежали за водой к реке, чтобы окончательно затушить всё ещё тлеющий пожар.

Наш отряд, сгрудившись чуть в стороне от деревенских, тоже наблюдали за прибытием гостей, пока решив не вмешиваться. Это была странная процессия – десятка два измождённых, грязных, оборванных людей, в основном пеших, за исключением нескольких всадников, едущих позади. На лошадях, похоже, ехали раненые, да и среди пеших их было немало – наскоро перевязанных каким-то тряпьём, а то и просто с исцарапанными, залитыми подсохшей кровью лицами.

Некоторые деревенские – в основном женщины – выбегали за ворота навстречу этому отряду, голосили, бросались обнимать кого-то из вернувшихся. Плач, испуганные и радостные крики доносились примерно в равных пропорциях, подпитывая и без того нервную обстановку.

Взгляд мой выцепил из толпы странного всадника, следовавшего в самом конце процессии. Поначалу из-за того, что сам конь показался странным – слишком здоровым, нескладным, с вытянутой мордой. Приглядевшись, я понял, что это лось. Не то самка, не то самец, сбросивший рога. На нём верхом ехала темноволосая женщина, вместо шапки её голову покрывала лишь широкая лента на лбу.

Как только я увидел её, в душе что-то шевельнулось, и вся остальная процессия для меня перестала существовать – я смотрел поверх человеческих голов только на неё, по мере приближения пытаясь разобрать черты лица. В глубине души уже понимал, кто это, хотя и не решался признаться самому себе.

Пока рядом не раздалось приглушённое рычание Демьяна, процедившего сквозь зубы:

– Дарина?! Что эта ведьма здесь делает?

Глава 2

Мать настоящего Богдана не раз всплывала в моих воспоминаниях, но странное дело – я всерьёз никогда не задумывался, жива ли она и где находится. Память возвращалась очень постепенно и, как назло, большинство сцен касались раннего детства. Чем ближе к настоящему моменту – тем непрогляднее тьма. Какие у Богдана были отношения с матерью? Как он в итоге узнал об отце? Почему приехал в Демидов один? Сам Аскольд об этом не говорил, и выведать у него я тоже ничего не успел.

Поэтому за приближением всадницы я наблюдал с некоторой тревогой. Никакие сыновьи чувства у меня, конечно, не взыграли, да и в целом из-за располосованной шрамами спины отношение к этой женщине у меня было скептическим. Что же за мать такая, что ставит эксперименты над собственным ребёнком?

Но ещё больше беспокойства вызывал Велесов. Я даже не глядя на него чувствовал кипящий в нём гнев. Обернувшись, предупреждающе поднял ладонь.

– Демьян, только давай успокоимся. Я сам с ней поговорю.

Он не ответил, лишь нахмурился ещё больше, выступая вперёд, чтобы заслонить собой Раду. Девушка смотрела на него с удивлением и беспокойством.

Большая часть отряда, пришедшего из леса, уже прошла через ворота. Сама Дарина спешилась сняла со своего необычного скакуна седло и какую-то хитроумную плетёную штуковину с морды. Животное на несколько мгновений замерло, будто в изумлении, а потом ломанулось с дороги в лес, прямо через кусты.

Занятно. Лось-то похоже, дикий. Если такую зверюгу вообще можно приручить.

Шаманка, хоть и шла в толпе, выделялась в ней, будто цветная курица в стае белых. И если остальных членов отряда деревенские встречали с радостью и слезами, то на неё даже, кажется, старались не смотреть. Впрочем, непохоже было, что её это волнует. Она хоть и выглядела уставшей и подавленной, держалась прямо, гордо вскинув подбородок – стройная, высокая, несгибаемая. Несмотря на перепачканную и местами порванную одежду, в ней было что-то аристократическое. И дело было не только в ярком ореоле Дара, заметном издалека.

А ещё нельзя было не признать, что она красива. Нестандартной, немного экзотической красотой – в этих высоких скулах, иссиня-чёрных волосах и раскосом разрезе глаз чувствовалось что-то восточное, от сибирских аборигенов. И она почти не изменилась по сравнению с тем образом, что всплывал в детских воспоминаниях Богдана. Сейчас ей явно глубоко за сорок, а может, и за пятьдесят. Но ни по лицу, ни по фигуре ей не дашь и тридцати пяти.

Взгляд её, наконец, остановился на мне, через несколько мгновений вспыхнула искра узнавания.

– Богдан?!

Знакомый голос всё же заставил сердце ёкнуть, но я постарался не подать виду. Дарина же, растеряв вдруг всю свою царственность, всхлипнула и устремилась ко мне, не разбирая дороги. Не успел я и опомниться, как она бросилась мне на грудь, вцепившись в мою одежду неожиданно сильными пальцами.

Вблизи её аура выглядела довольно необычной, будто бы многосоставной. Всё дело было в многочисленных украшениях, на шее, в волосах, на запястьях. Каждая бусина, каждый амулет обладал собственной силой. Теперь я уже достаточно разбирался в таких вещах, чтобы понять, что это устойчивые магические конструкты, заякоренные на физические носители. Да и Аспект Дара матери тоже не вызывал сомнений. Я называю его Конструктором, Албыс – Духом Ткача.

– Наконец-то… – глухо прошептала она. – Как же я волновалась…

Запах её волос разбередил какие-то глубоко скрытые воспоминания, и я волей-неволей поддался им, на несколько мгновений снова почувствовав себя тем драчливым мальчишкой, которому Дарина обрабатывала царапины, попутно читая нравоучения. Пусть это и не мои воспоминания, и не моя прошлая жизнь, а настоящего Богдана.

Впрочем, это спорный вопрос. У меня слишком много общего с прежним Богданом, чтобы считать его просто посторонним человеком, у которого я, сам того не желая, позаимствовал тело. Чем больше воспоминаний ко мне возвращалось, тем больше я убеждался, что он – это я, просто родившийся в этом мире. Ну, или я – это он, тут уж как посмотреть…

– Что… ты здесь делаешь? – кашлянув, чтобы избавиться от кома в горле, спросил я.

– Это… долгая история, – чуть отстранившись от меня, она торопливо вытерла заблестевшие от слёз глаза. – Я расскажу, но для начала нужно помочь этим людям. Многие ранены…

Братья Колывановы покинули группу и обступили какого-то угрюмого чернобородого мужика в длинном пальто с разодранным рукавом. Судя по донесшимся до меня обрывкам фраз, это и был тот самый дядька, в поисках которого их отец поехал в Самусь. Судя по ауре, он тоже был Одарённым, с Аспектом Зверя. Правда, довольно слабеньким.

Ну, отлично. Хоть этот нашёлся.

– Думаю, ими есть кому заняться, – проворчал я. – Но ты права. Надо зайти куда-нибудь в дом, обогреться. Мы сюда три часа по реке плыли, продрогли, как собаки.

Это правда – мы хоть и постарались одеться потеплее, но на баркасе было жутко холодно, и ветер с реки пробирал до самых костей. Особенно тяжко пришлось Полиньяку. И немудрено – собственно, он был единственный обычный человек во всей нашей компании. Ну что ж, сам напросился.

– И ты здесь… – взглянув на Демьяна, спросила Дарина. Голос её мгновенно изменился – в воздухе будто ледяным ветром повеяло. – А это…

Она взглянула на выглядывающую из-за плеча Велесова Раду, и глаза её вспыхнули.

– Это ведь она… Она жива?!

– Не смей даже приближаться к ней, ведьма! – прорычал Демьян, не пряча клыков.

– Кто это, папенька?

Дарина печально улыбнулась.

– Он тебе не отец, девочка. Он украл тебя у меня.

– Заткнись! – уже в голос рявкнул вампир, и я едва удержал его, когда он ринулся на шаманку. Пришлось преградить ему путь, и мы сцепились, схватив друг друга за грудки. Пришлось переключиться на Боевую форму, но даже это не особо помогло – мы с Демьяном были в разных весовых категориях, так что он, несмотря на моё сопротивление, продвигался вперёд, а я буксовал сапогами по грязи. На нашу стычку даже начали оборачиваться деревенские.

Рада и Варя не растерялись – тоже вцепились в Демьяна, повисли у него на плечах.

– Демьян, успокойся! Успокойся, слышишь? – тоже рыча, но больше от напряжения, процедил я.

– Я не причиню ей вреда, – отшагнув назад и примиряюще подняв ладони, проговорила Дарина. – Напротив – ты не представляешь, как я рада, что она тоже выжила! Я ведь считала, что всё потеряно. Но сейчас, раз они оба живы…

– Лучше замолчи… – задыхаясь от ярости, перебил её Демьян. – Ты её больше не получишь. Она не твоя кукла! И своё колдовство оставь при себе!

– Старый дурак! – раздражённо мотнула головой мать. – Это огромная удача, что она вообще выжила без этого моего колдовства! Ты мог погубить её, как ты не понимаешь? Ты же понятия не имеешь, что я в неё заложила…

В ответ Демьян зарычал уже совсем по-звериному, лицо его исказилось прорывающейся трансформацией. Пришлось, переключившись на Морок, надавить на него ментально, иначе переполошил бы всю деревню.

– Спо-кой-но… Прошу тебя, Демьян!

Глаза вампира постепенно погасли, меняя цвет с тигрового жёлтого на обычный. Выдохнув, он отступил назад. Покосился на подошедших Колывановых.

– Дядька Пётр жив, и отца он тоже видел, – без предисловий выпалил Нестор. – Но отец остался там, у древа, не смог выбраться. Надо его вытаскивать! Ты с нами, Богдан?

– Прямо сейчас? – вмешалась Дарина. – Это исключено!

– Я разве спрашивал совета? – неприязненно нахмурился Колыванов.

– А стоило бы! Тем более у знающего человека. Сейчас к Осокорю соваться нельзя. Уже темнеет, он накопил силу. К ночи будет новый зов. Уже не такой сильный, как в полнолуние, но всё же его лучше переждать здесь. А вот на рассвете соберём ещё людей, и попробуем.

Нестор смерил шаманку внимательным взглядом.

– Та самая ведьма… – подсказал Илья, гладя по холке жмущегося к ноге пса. – У нас в Абалаково жила лет десять-двенадцать назад. Как там её…

– Дарина меня кличут, – спокойно кивнула мать. – И вашу семью я хорошо помню. Возмужали с тех пор, окрепли. И малыш Данила, я смотрю, настоящим богатырём вырос. А что же ваша младшенькая… О, я тебя и не признала сразу! Какая красавица-то стала. То-то Богдан за тобой два лета бегал.

Варя зарделась от смущения и промолчала. Но Нестор на попытки сменить тему и ухом не повёл.

– То есть ты предлагаешь отца там, в лесу оставить ещё на целую ночь? Это дерьмовый план. Мы лучше выдвинемся прямо сейчас и постараемся обернуться до темноты.

– И просто угодите в ту же западню, – отрезала Дарина. – Но это полбеды. Вы тем самым ещё больше усилите Осокорь. А этого я не могу вам позволить.

Нестор набычился, шумно втягивая воздух ноздрями, и обернулся на братьев.

– Ну, ведьма, похоже, хорошо знает, с чем мы имеем дело… – пожал плечами Илья.

– Угу. Только вот откуда? – мрачно добавил Велесов.

– Я бы рассказала, но сказ будет довольно долгим, а я почти два дня провела в лесу. Может, наконец, зайдём куда-нибудь в тепло и поговорим спокойно?

Замечание Дарины было резонным. За время нашей короткой перепалки улицы деревни уже снова опустели – большая часть людей, в том числе вернувшихся из леса, разошлись по избам. Снаружи осталась только дюжина мужиков, которые продолжали тушить остатки пожаров. Староста тоже крутился неподалёку, руководя работами, но и на нас время от времени поглядывал.

Солнце тем временем уже было почти у горизонта, вот-вот начнёт смеркаться. А лезть в тайгу без подготовки и на ночь глядя мне совсем не хотелось. Тем более что и куда идти, мы не знали толком.

По идее, на местоположение этого чёртова древа меня могла навести Албыс – она сама в своё время чуть не была поймана Осокорем. Но, похоже, помощи в этом от неё не дождёшься. Наоборот, пока мы плыли, она несколько раз пыталась уговорить меня не соваться в Самусь, и с каждым разом в мольбах её проскальзывало всё больше страха и откровенной истерики. В конце концов она поняла, что я не собираюсь её слушать, вернулась в Сердечник и закуклилась в нём, не откликаясь даже на мои прямые призывы.

– Давайте и правда не будем пороть горячку, – сказал я. – Переночуем здесь, заодно обсудим всё подробно и подготовимся.

– Мудрое решение, сынок, – кивнула Дарина. – Тем более что мне понадобится любая помощь.

Я окликнул старосту, и мы выяснили у него, где можно разместиться. Он после долгих колебаний предложил-таки свою избу – она самая большая, и к тому же сейчас почти пустует, поскольку в Самуси остался только он с женой, а оба сына уехали на заработки.

Мне пришлось напрячь все свои – откровенно говоря, не самые выдающиеся – дипломатические таланты, чтобы более-менее успокоить свою разношёрстную команду. Прежде всего – развести по разным углам Дарину и Демьяна. Тем более что не помешало бы переговорить с матерью наедине.

В итоге основная часть команды разместилась в горнице за большим столом. Жена старосты – тихая миловидная женщина такого небольшого роста, что казалась ребёнком, особенно на фоне громил Колывановых – начала хлопотать у печи, чтобы накормить всю эту ораву. Мы же с Дариной, погревшись немного, снова вышли на улицу, подальше от лишних ушей.

Снаружи уже сгущались сумерки – темнело в это время года стремительно. К тому же темнота эта была непроглядной – снега пока мало, луна ещё не вышла, окна соседних изб крошечные, и свет из них едва пробивается. Деревня словно снова вымерла – даже не верилось, что в этих тёмных срубах есть кто-то живой.

Мы стояли на крыльце, глядя в темноту, и неловкая напряжённость между нами росла с каждой минутой. Я не знал, что сказать, и в целом чувствовал себя по-дурацки. Вопросов-то у меня к матери Богдана было множество, но как их задать, не раскрыв себя?

– Ты… всё ещё злишься на меня? – наконец, прервала молчание Дарина.

– А ты как думаешь?

Она вздохнула.

– Пойми, всё, что я делала – это для твоего же блага. Рано или поздно я бы всё тебе рассказала, но я хотела сначала подготовить тебя. Боялась, что ты всё неправильно воспримешь. И, как оказалось, не зря боялась, не так ли?

– И всё-таки, как ты здесь оказалась? Расскажи с самого начала.

– После той нашей ссоры… Честно говоря, первые пару дней я надеялась, что ты одумаешься и вернёшься. Когда поняла, что ты всё же настроен серьёзно… – она вздохнула, собираясь с мыслями, и продолжила, тщательно подбирая слова. – Я поняла, что ты решил отправиться в Демидов, познакомиться с отцом. Сама же сдуру рассказала, где он… Предотвратить это я уже не могла, поэтому решила хоть немного сгладить углы. Написала письмо Аскольду, предупредила его. И сама отправилась следом. Разминулись мы с тобой буквально на пару дней…

Она замолчала, впервые за долгое время повернувшись ко мне и робко, будто боясь обжечься, коснулась моего плеча.

– Ты не представляешь, как я испугалась, узнав о том взрыве в поезде. А ещё больше – когда разыскала дом Аскольда и увидела на его месте одно пепелище. Я думала, ты погиб!

– И была недалека от истины, – усмехнулся я.

– Смешно тебе! Я чуть с ума не сошла! На моё счастье, попалась мне на глаза одна из листовок, что охранка расклеивала на столбах. О розыске подозреваемого в поджоге. Описание там, конечно, было очень расплывчатое, но я сразу поняла, что речь о тебе. А может, просто хотела надеяться на это. И я искала тебя по всему городу. Кажется, за две недели успела облазить каждый подвал и чердак, развесить амулеты на каждом столбе… Но всё указывало на то, что ты далеко. И тут – перепечатанная статья из «Томского вестника». Если бы она не попалась мне на глаза я бы, наверное, ещё долго металась в поисках. Я пробралась на первый же поезд до Томска и… Вот уже около недели я здесь.

– И не разыскала меня? По-моему, в Томске уже каждая собака знает, где я живу.

– Да, я даже видела твой дом. Но… Явиться туда пока не решилась. А тут образовались другие дела. В Томске у меня было несколько старых знакомых. В том числе Меркул. Ты, может, даже помнишь его. Мы жили какое-то время. Тебе было года три-четыре…

– Не помню.

– Это было еще до того, как мы переехали в Абалаково. Мы ведь вообще мало где задерживались надолго…

– И что у тебя за дела были с этим Меркулом?

– Он… Один из моих учеников. Поэтому, когда я узнала про то, что тут творится, я решила помочь. Всё-таки частично, наверное, это и моя вина…

– В каком смысле?

– Это я когда-то помогла Меркулу создать Осокорь, – оглянувшись на дверь в избу, тихо проговорила она.

– Чего-чего?

– Тише! Не думаю, что местным стоит знать об этом.

– Да уж, думаю, они не очень-то оценят. Но я думал, это древо – просто Измененное…

– Не совсем. Изначально это обычный тополь. А способность его к поглощению эдры и… всё остальное – это наших с Меркулом рук дело.

– Но… зачем?!

– Это одна из моих старых задумок. Пыталась создать большой сторожевой оберег. Осокорь одновременно и приманивает тварей, и уничтожает. Ну, знаешь, что-то вроде огромной липкой ловушки для мух.

– И что пошло не так?

– Не знаю точно. Либо Меркул перестарался. Либо само древо поглотило слишком много всего, и начало превращаться во что-то большее, чем ловушка. И чем дальше – тем будет хуже.

– Расскажи подробнее.

Она помедлила, снова прислушиваясь к доносящимся из-за дверей избы голосам. Придвинулась ближе и тихо проговорила:

– Знаешь… Если честно, я уже не уверена, что справлюсь. Поэтому, возможно, нам лучше вообще уехать отсюда.

– Исключено. Колывановых вон едва удалось отговорить лезть туда прямо сейчас. А уж о том, чтобы вообще отступить, и речи быть не может.

– Да какое тебе до них дело? – удивилась Дарина. – Я ведь говорю не обо всех, а о нас. Ты, я… Может быть, ещё та девочка…

– Предлагаешь бросить их всех? – холодно переспросил я. – На съедение твари, которую ты же и создала?

Дарина сокрушённо покачала головой, и костяные бусины на её головном уборе тихо стукнулись друг о друга.

– Ты всё никак не повзрослеешь, Богдан. Я много раз говорила тебе – ты должен беречь себя! Тебе уготована более важная роль, чем спасение каких-то там крестьян. И здесь тебе делать нечего, понимаешь? Вернёмся в Тобольск. И я начну готовить тебя. Уже по-настоящему. Научу всему, что знаю, и вместе мы… Почему ты смеешься?

Я и правда не удержался от горькой усмешки.

– Ты, может, и правда могущественная ведьма, и много всякого знаешь. Но, похоже, совершенно не знаешь собственного сына.

– Пожалуйста, Богдан, выслушай…

– Я никуда с тобой не уеду, – отрезал я. – И я не брошу этих людей. Поэтому ты либо помогаешь мне побороть это долбаное дерево, либо не путайся под ногами.

– Но зачем тебе этот риск? Ради чего?

Вопрос, на самом деле, интересный. Я и сам над ним думал на баркасе – времени на размышления было предостаточно. И причин на эту авантюру у меня имелось с достатком, в том числе вполне себе прагматичный и эгоистичных – например, получить с Осокоря и тех, кто в него угодил, кучу эдры, а возможно, новых Аспектов. Я стал несоизмеримо сильнее, чем был еще месяц назад. Но, по сути, только начал входить во вкус.

Но и помимо шкурных интересов причин хватало. Даже если бы не подвернулась эта история с Колывановыми – я бы всё равно рано или поздно приехал бы сюда. Как член Священной Дружины.

К слову, значок Катехона – с двуглавым орлом и золотыми перекрещенными секирами – даже сейчас красовался у меня на груди. И, расстегнув куртку, я молча показал его Дарине.

– Священная Дружина? – изумилась она. – Зачем, Богдан?! Вот уж где тебе точно нечего делать!

– Позволь уж я сам буду решать.

– Но это опасно! И даже не потому, что катехонцы имеют дело со всякими чудовищами, а… – она понизила голос, закончив почти шёпотом. – А потому, что для них ты сам – чудовище.

– Я все это прекрасно понимаю. Но я смогу за себя постоять.

Она молчала, глядя на меня обеспокоенным, даже немного испуганным взглядом.

– Я… не узнаю тебя, Богдан. Ты очень изменился. Чувствую, что стал гораздо сильнее… – она коснулась кончиками пальцев одного из амулетов на груди. – Дар твой так и пышет – того и гляди обожжёт. Но дело не только в этом… Что с тобой произошло?

– Много чего. Но я не хочу об этом говорить.

Ответил я резковато. Даже, пожалуй, резче, чем собирался. Дарина не стала настаивать, и сменила тему.

– А что насчёт Аскольда? Ты так рвался познакомиться с ним… Но знакомство, как я поняла, было коротким. Что произошло?

– Его убили.

– Надеюсь, ты не собираешься мстить? Если дело в каких-то распрях между нефилимами – то это безнадёжное дело…

– Ну, непосредственному убийце я снёс башку в тот же вечер. Но он лишь исполнитель. И у меня есть кое-какие подозрения насчёт того, кто за ним стоял. До них я тоже доберусь.

Она вздохнула.

– Эх, всю эту твою энергию – да в нужно бы русло… Ну какое тебе дело до Аскольда? Да, ты его плоть и кровь, но что помимо этого? Он ведь чужой тебе, чужой! Ты его знал-то всего несколько дней. Что он успел тебе рассказать такого, что ты отталкиваешь родную мать?

– Да не отталкиваю я тебя. И вообще, давай об этом всём как-нибудь в другой раз поговорим. Лучше расскажи, как ты собиралась обезвредить это своё творение? И как мы будем пробовать повторить это завтра?

Дарина ответила не сразу, и я воспользовался паузой, чтобы прощупать её с помощью Аспекта Морока. Эмоциональный коктейль, конечно, взрывоопасный – чувство вины, тревога, страх, любовь, гнев, уязвлённая гордость и ещё с полдюжины плохо сочетающихся между собой ингредиентов. Даже удивительно, что внешне это почти не проявляется. У этой женщины потрясающее самообладание.

– Ну, хорошо, Богдан… Давай сначала покончим с тем, что Меркул здесь заварил.

– Давай. Расскажи подробнее о древе.

– Осокорь был создан, чтобы приманивать всех, кто обладает хоть мало-мальским Даром. Людей, животных и… других существ. Но мягко, постепенно. Сейчас же он действуют иначе. Он насосался эдры, поглотил в себя десятки сердец разных существ. И это… преобразило его. Мне даже кажется, что он начал обладать собственным разумом.

– Разумное дерево?

– Звучит, конечно, нелепо. Возможно, дело в том, что одна из сущностей, которые он поглотил, в итоге поборола его. Такое бывает. Добыча вдруг сама оказывается хищником.

– Может быть. Но как это проявляется? Ну, эта его разумность?

– План у меня был такой. Для управления Осокорем мы с Меркулом соорудили рядом с ним алтарь. Защищенное место, с помощью которого можно было управлять Осокорем. И подкармливать его эмберитом или другими источниками эдры.

– Вот и раскормили на свою голову… – проворчал я.

– Возможно, и правда перестарались. Как я узнала, Меркул целую ораву последователей собрал, водил их к древу… Думаю, в этом всё дело. Гордыня его обуяла, и он забыл, для чего мы вообще всё это затеяли. Осокорь просто должен был обезвреживать чудовищ из тайги, подошедших слишком близко к поселению. А не собирать их со всей округи.

Тут она была недалека от истины. Может, Меркул и правда возомнил себя мессией. А может, просто жаждал денег. Та русалка, которую я потом убил, когда мы с Путилиным обыскивали усадьбу обер-полицмейстера, оставила мне вполне чёткую зацепку. В обрывках её памяти, которые я успел разглядеть, переняв её Дар, я видел чёрное древо. Осокорцы, похоже, не просто так приманивали чудовищ. Они ловили их и продавали Кудеярову для его Колизеума.

Впрочем, рассказывать об этом Дарине я пока не видел смысла. Тем более что эти сведения ничего не меняют. Осокорь в любом случае нужно уничтожить.

– Но сейчас алтарь разрушен, – продолжила шаманка. – И это сделали не люди, а кто-то из чудовищ. Притом, что алтарь был устроен так, чтобы отпугивать их.

– Может, что-то в нём сломалось само?

Она решительно покачала головой.

– Нет. Но те, кто его разрушил, поплатились за это жизнью. Останки их до сих пор там. Но что могло заставить этих созданий напролом переть на алтарь – наперекор ужасу и боли? Только что-то, чего они боялись ещё сильнее. Или что-то, что подчинило их своей воле.

– И ты думаешь, что это сам Осокорь?

– Да. Потому что когда я собрала людей для того, чтобы восстановить алтарь, это повторилось. Древо уже не просто приманивает тварей – оно может и напрямую управлять ими. При этом не пожирает, а просто держит неподалёку. Как свиту. Как цепных псов.

– И эту лохматую громадину, что у ворот, тоже он послал?

– Я в этом уверена. И вообще, он будто понимал, что я делаю, и мешал мне.

– И что же теперь делать?

– Думаю, алтарь уже не восстановить. Можно попробовать действовать по-другому. Я попробую создать защитный круг, который можно будет передвигать. И с его помощью мы подберёмся поближе к дереву.

– А потом?

– С собой соберём весь жар-камень, что есть в деревне. Те, кто сможет приблизиться на расстояние броска – постараются забросить эмберит поближе к корням. А потом разбить.

– Хочешь просто сжечь эту хреновину? – понимающе кивнул я. – Что ж, вроде бы должно сработать. Лишь бы жар-камня хватило. Но почему ты говорила, что тебе понадобятся все, кто сможет пойти? Может, наоборот, выдвинемся небольшой группой? Простых смертных вообще не брать…

Не дослушав меня, Дарина замотала головой.

– Всё не так просто, Богдан. Нам понадобятся все, кто есть. Все, кому хватит духу пойти туда. Во-первых, люди нужны мне, чтобы подпитывать защитный круг. А во-вторых… Те же Колывановы будут очень кстати, чтобы отгонять зверьё, которое охраняет Осокорь. Там есть опасные твари, с которыми обычные люди могут не справиться.

– Вот поэтому я и предлагаю взять только Одарённых.

– Это палка о двух концах. Я же уже говорила – Осокорь действует на тех, у кого есть Дар. И чем Дар сильнее – тем сильнее и связь с древом. Особенно вблизи. Когда мы подберёмся к поляне, на которой стоит Осокорь, будет лучше, чтобы вперёд пошли обычные люди. Задача Одарённых – защитить их по пути.

– Думаешь, всё так серьезно? И Осокорь может поймать кого-то из нас, если сунемся слишком близко?

– Так и вышло со старшим Колывановым. А когда мы попытались его вытащить, потеряли ещё шестерых. Это чудовище всё сильнее. И Дар, какой бы он ни был, против него бесполезен.

– Даже мой? – тихо спросил я. – Я ведь и сам могу обернуть силу против её же владельца.

Мать резко повернулась ко мне, прищурилась, внимательно разглядывая. И снова буря эмоций, которая пронеслась в её душе, почти не отразилась внешне. Она огромным усилием воли удержалась от лишних расспросов и нравоучений, и лишь покачала головой.

– Я не знаю, Богдан. Пойми, то, что я невольно создала – это ведь не обычное существо. Это скорее что-то вроде огромного амулета. Просто инструмент. Который вдруг ожил.

Да уж, мама, ты похуже доктора Франкенштейна…

Я зябко поёжился и отступил к стене дома, прячась от крепчающих порывов ветра, несущих с собой снежную крупу. Уже окончательно стемнело и вдобавок холодало с каждой минутой.

– Ладно. Давай вернёмся в дом и обсудим план с остальными. Время ещё есть. До того, как рассветёт, всё равно выдвигаться нет смысла. Далеко вообще до этого дерева?

– Часа два пути.

– Пешком, или…

– Почти без разницы. Там дебри такие, что верхом и не пробраться.

– Что ж, тогда не помешает и вздремнуть перед такой прогулкой, – усмехнулся я.

– Если получится, – мрачно отозвалась Дарина. – Планы насчёт похода, конечно, обсудить можно. Но вообще-то у нас и до этого будет, чем заняться. Для начала ведь нужно решить ещё одну задачу.

– Это ещё какую?

Она обернулась, с тревогой вглядываясь в ночное небо, в котором из-за серых туч уже потихоньку поднималась почти полная луна.

– Пережить Зов.

Глава 3

Дарина оказалась права – этой ночью в деревне никто не сомкнул глаз. А если кто-то смог, то я ему искренне завидую – это тот недостижимый уровень пофигизма, к которому я стремлюсь.

В доме старосты обстановка была особенно напряжённой – народу в неё набилось много, и все сами себе на уме. Мы вроде бы все были в одной лодке, но при этом регулярно кто-нибудь начинал цапаться между собой. Будто стая голодных раздражённых псов. Впрочем, оно и неудивительно учитывая, что добрая половина собравшихся – Одарённые с Аспектом Зверя.

Даже Колывановы между собой то и дело переругивались. Это у них явно давняя история. В отсутствии отца Нестор, как старший, взял на себя роль лидера, но Илья, похоже, не особо-то это признавал. Из всех братьев он был самый шустрый и смекалистый, но вместе с тем – та ещё язва. От него всем доставалось, и порой казалось, что он будто нарочно всех подначивает, нарываясь на конфликт. Даже со мной умудрился поцапаться по какому-то мелкому поводу.

Варя, правда, за него вступилась, шепнув мне за столом:

– Не рычи ты так на Илью, Богдан. Он от того только больше огрызаться будет. Такой уж у него характер поперечный, в какую сторону не пригладишь – всё против шерсти. Но он добрый и надежный. Мне б хотелось, чтобы вы поладили.

– Да я и не собирался с ним ссориться. Как и с остальными твоими братьями. Но ты же видишь сама, что они-то не сильно меня жалуют.

– Они просто обо мне беспокоятся. Да и вообще… диковатые они. Больше по лесам шастают, чем среди людей живут. И потому ко всем незнакомым с опаской. Ты бы знал, как тяжко батюшке далось решение меня в Томск отправить…

– Да почему же, представляю.

– Вот-вот. Три года кумекали. Я ещё прошлой осенью должна была поехать, но в последний момент передумали. Не доверяют они чужим людям. Боятся, что в городе меня обидят.

– Так ведь я-то не совсем уж чужой? – улыбнулся я.

– Ну, вот когда они это поймут – сразу по-другому заговорят.

Ближе к ночи к нам присоединилось ещё около дюжины человек – тех, кто пришёл с Дариной. Лишь часть из них были местными, остальные вообще из соседних деревень. Объединяло их то, что все они были так называемыми осокорцами – состояли в секте, созданной Меркулом. Эти тоже держались особняком, шушукались между собой, на нас зыркали с подозрением. Судя по всему, они в целом к Одарённым относились с неприязнью. Не столь фанатично, как Белые Голуби, но близко к тому.

А вот Дарину они явно уважали, и к словам её прислушивались. Несмотря на то, что предыдущая вылазка, возглавляемая ею, не увенчалась успехом, и многие даже погибли. Хотя, послушав рассказы участников, я понял – если бы не мать, вообще вряд ли бы кто-то вернулся.

Сам я, где мог, старался гасить возникающие споры, но по большей части сидел рядом со своими друзьями и наблюдал за осокорцами со стороны. И размышлял над тем, что удалось узнать из разговора с матерью.

Итак, мы из-за чего-то крепко поссорились, и после этого Богдан уехал в Демидов – к отцу, которого никогда не видел. Должно быть, причина ссоры была очень серьёзная. «Боялась, что ты всё неправильно воспримешь…». Подозреваю, что связано всё как раз либо с Аскольдом, либо с теми экспериментами, что мать производила над Богданом в детстве. Но напрямую ведь не спросишь…

В целом, появление Дарины здорово путало мне все планы. Это ведь пока единственный человек в этом мире, который хорошо знал настоящего Богдана. Кроме Вари, конечно, но та не в счёт – она не видела его лет десять. А вот если мать разоблачит подмену – то как отреагирует? Проблем она мне может доставить немало, с её-то Даром. И самое главное – что мне тогда с ней делать? Не тот я человек, чтобы просто устранить её, как досадное препятствие…

После того разговора на крыльце мы больше и словом не перемолвились – Дарина в основном обращалась ко всем собравшимся. А потом и вовсе уединилась в дальнем углу, чертя угольком на стене какие-то замысловатые схемы. Я подошёл к ней, присел рядом, наблюдая за работой.

В хитросплетении линий, треугольников и дуг сразу бросились в глаза знакомые символы-руны. Только, пожалуй, у Дарины они были более сложными – она редко пользовалась примитивными глифами, а составляла из них геометрические узоры, чаще всего спиралевидные, с винтовой симметрией. Такие же можно было увидеть и на её амулетах. Мало того – судя по перемычкам между ними, руны эти складывались в ещё более сложные конструкции – как слова из букв. Или, скорее, фразы из иероглифов.

Поймав мой заинтересованный взгляд, Дарина улыбнулась.

– Маленьким ты любил наблюдать за моей работой. Но потом, когда подрос, тебе быстро становилось скучно. Ты предпочитал побегать на улице.

– Мальчишка есть мальчишка… А что означают все эти символы?

Она пожала плечами.

– Каждый – своё. Это способ упорядочить течение эдры. А заодно перекрасить её в нужный тебе цвет. Как говорят городские нефилимы – придать Аспект.

– Ну, вот эта штука, например, что значит?

Я указал на крупный символ в центре, в основе которого была решетка из шести пересекающихся под прямым углом линий, на углах украшенная дополнительными элементами, похожими на короткие рожки.

– Древо.

– А это?

– Руна «Полань». Означает «питать, наполнять». А это «КорЕнь» – то есть «основа».

– А вот эти?

– «Горынь» – стихия земли. «Тар» – твёрдость. «Айда» – зов. «Цыц» – безмолвие. «Уймо»… М-м-м, в данном случае – использую для преумножения. Усиливает эффект вот этой руны. Это – «Агн» – жар, огонь. А это – «Марь». Туман, слепота, облако… Вообще, у каждой руны по несколько значений. Зависит от того, какая рядом стоит, и вообще, какой загово́р плетёшь. Иногда даже от материала зависит. На камне руну высечь – это одно, на кости – совсем другое. Много премудростей тут. Век живи – век учись…

– Ну, и от того, кто плетёт, тоже зависит, наверное?

– Ещё бы! Многие шаманки умудряются плести заговоры на амулетах, вообще не имея Дара. Это всё равно, что рубаху вышивать с завязанными глазами. Мало того, что узор кривой выйдет, так ещё и иголку в палец загонишь ненароком. Эдра ведь прихотлива, капризна. Её видеть надобно.

– А каких-то… приспособлений для этого нет? Есть у меня знакомый из Священной Дружины. Так тот очки носит с линзами из таких зеленоватых кристаллов.

Упоминание Дружины заставило её поморщиться.

– Да, у катехонцев много всяких… хитростей. Как тебя вообще угораздило с ними связаться?

– Ну, ты же говоришь, что читала обо мне в газетах. Опасная тварь из тайги орудовала прямо в городе. Албыс. Рыжая ведьма с медными когтями.

– И ты… правда убил её? – недоверчиво спросила она, окидывая меня странным взглядом.

– Ну, я был не один. А иначе, наверное, не сидел бы здесь.

Она покивала, по-прежнему не сводя с меня глаз. А я, кажется, понял, что её так беспокоит. Ведь албыс умела принимать облик других людей. Точнее, вселяться в них, долгое время выдавая себя за прежнего хозяина тела…

Наконец, отвернувшись обратно к своим чертежам, она вздохнула.

– Я всё понимаю, Богдан. В том, что ты связался с Дружиной, наверное, и моя вина.

– Ты-то тут причём?

– Ну, я же тебя знаю. Ты с малолетства такой был… Неравнодушный. К людям тянулся. Коли обижали кого – заступаться лез. Ту же девчушку из Абалаково взять…

– Да, пожалуй. Такой уж я есть.

– Но самое главное – я же чувствовала, что не по душе тебе та жизнь, что мы вели. Всегда вдвоём, ни с кем не сходимся близко. Постоянно переезжаем с место на место. Ты всегда хотел нормальную семью, дом… Потому, наверное, так загорелся, когда я рассказала тебе про отца.

– Ну, а что в том плохого? – пожал я плечами. – Любой человек хочет дом и семью.

Даже тот, кто оказался в чужом мире, в чужом теле, с обрывками чужой памяти. За то время, что я здесь, мне приходится разгребать всякие проблемы, большая часть из которых досталась мне по наследству от прежнего хозяина тела. Но, если не брать их в расчёт – всё равно это временное – то к чему я стремлюсь на самом деле?

А это легко понять по тому, что мне уже удалось достичь за это время.

Я вернул фамилию. Восстанавливаю родовое имение. И собираю вокруг себя людей, которых считаю своими близкими. По сути, неосознанно исполняю мечту настоящего Богдана о семье и доме. Да, наверное, и свою тоже. А всё остальное – деньги, образование, даже развитие Дара – это даже не цель, а просто средства для того, чтобы защитить своих, и дать им самое лучшее.

Кстати, о развитии Дара…

– От албыс я кое-что перенял. Думаю, тебе будет интересно взглянуть…

Я взял из штабеля дров, лежащих рядом с печкой, кусочек коры, выцарапал на нем руну Преграды и напитав эдрой, придал Преграде форму выпуклой линзы. Получилось что-то вроде гриба с прозрачной, почти невидимой шляпкой.

Передавая этот, с позволения сказать, артефакт матери, я чувствовал себя дошколёнком, слепившим уродливую поделку из пластилина. Но, как и любая мать, Дарина лишь умилилась моему подарку.

– Ого! Неплохо. И что же, сам до этого додумался?

– Да так… Пробую силы понемногу. Я так недавно целую толпу остановил. Размножил эти руны, соединил их между собой сеткой вот так, – я загнул указательные пальцы и зацепил их друг за друга. – Запитал эдрой, заякорил об землю – и получилась невидимая стена.

– Хм… Интересно. Но грубовато. И это ещё мягко говоря, – улыбнулась Дарина. – Слишком хлипкая основа. Даже если влить уйму эдры – такая стена не продержится и десяти минут.

«Ну, если честно, она и пяти не продержалась…».

– Да я понимаю. Я только начинаю учиться. Но, может, и завтра смогу чем-то помочь.

– Может быть. В само начертание заговора я тебя пускать не рискну – слишком сложно. Но ты мог бы помочь насытить плетение эдрой, чтобы укрепить его. Силища в тебе чувствуется огромная. Тебе, по-моему, даже плести особо ничего не надо – сырой эдрой можешь с ног сшибить…

Я невольно усмехнулся – тут она тоже была недалека от истины.

Снаружи вдруг донёсся протяжный, пробирающий до самых костей волчий вой. Где-то совсем близко, явно в границах деревни. Звук этот заставил смолкнуть все разговоры – люди замерли, прислушиваясь.

Ответный вой был слабее и дальше – если бы я не переключился в Боевую Форму, то вряд ли его услышал бы. Но зато откликнулось сразу три или четыре твари, с разных сторон. А возле ворот, судя по звукам, орудовало уже с полдюжины волков – прислушавшись, я различил урчание и характерные звуки рвущейся плоти.

– Носорога дербанят. Пока ничего страшного.

В тишине негромкий голос Ильи Колыванова расслышали все, даже в дальних углах избы. Сам Илья сидел в сторонке, прислонившись спиной к беленому боку печи и стругая какаю-то деревяшку. Сейчас он откинулся назад, прикрыв глаза и поводя головой из стороны в сторону, будто разглядывая что-то. От ауры его куда-то в потолок тянулся заметный шлейф эдры. Все три пса его тоже грелись рядом у печки, но сова осталась снаружи, и через неё он мог наблюдать за окрестностями.

Надо и мне уже осваивать что-то подобное. Тем более что есть даже готовое решение – албыс ведь умела плести призрачные «камеры наружного наблюдения». Сейчас расставил бы их по периметру деревни, и было бы куда спокойнее…

Я попробовал вызвать саму албыс, но на мой призыв она лишь раздражённо зашевелилась, будто пытаясь съёжиться ещё сильнее. Да уж. Вот тебе и соратница. Дезертирует, даже не добравшись до настоящего боя. Впрочем, лишний раз доказывает, что доверять ведьме не стоит, и если найдётся способ без ущерба для себя разорвать этот вынужденный симбиоз – то нужно будет сделать это, не задумываясь.

Дарина вместе со всеми на время отвлеклась, прислушиваясь к звукам снаружи, вернулась к своему узору на стене, торопливо завершая линии и пожирнее вычерчивая ключевые символы. Поначалу я решил, что это просто какие-то наброски, но нет – похоже, она готовит какой-то защитный контур.

– Помоги-ка мне. Воткни по углам избы – вон там, там, и вот там. Покрепче. И повыше.

Она протянула мне три узких ножа с резными костяными рукоятками, тоже сплошь изрезанные рунами и коловратами. Ещё один она оставила у себя.

Я пригляделся к артефактам. Каждый светился в магическом спектре, обладая довольно весомым зарядом эдры. Занятно. Это ведь не эмберит, а обычная кость. И при этом эдра не смешалась с материалом, не видоизменила его, а именно удерживается внутри, как в сосуде…

– Нашёл время разглядывать! – строго окликнула меня мать. – Быстрее! Времени у нас не так много.

«Ну, ма-а-а-м!».

Я вздохнул и, обогнув стол, вокруг которого тесно сгрудились осокорцы, протопал в дальний угол избы. Встав на скамью, вонзил первый клинок в верхний венец брёвен. От рукоятки в сторону Дарины тут же протянулся шлейф эдры – будто натянутая нить.

Так, теперь второй…

В руках у меня оставался последний кинжал, когда вдруг грянул Зов.

Я не чувствовал этого прежде, но сразу понял, что это оно. Это нельзя было спутать ни с чем. Что-то извне – огромное, безликое, неумолимое, как прибой – вдруг вторглось ко мне в голову, обрушилось, будто гигантский столб воды, оглушая, ослепляя, сбивая дыхание. Я, кажется, на какое-то время вообще потерял сознание, а очнувшись, не мог понять, где нахожусь.

Если этот первый удар был похож на мощную оплеуху, то последующее влияние было гораздо мягче, почти незаметным – словно лёгкое головокружение. Перед глазами всё плыло, в ушах шумело, и при этом неудержимо хотелось вырваться на воздух. Стены, казалось, вот-вот обрушатся на меня, раздавят под своим весом. А там, снаружи, можно будет вдохнуть полной грудью. Можно будет рвануть прямо в чащу, бежать, не разбирая дороги, туда, куда манит далёкий, но такой притягательный маяк.

Я осознавал, что эти мысли и побуждения навязаны извне. Но отбросить их было нелегко. И Дар Пересмешника тут не помогал – мне попросту не за что было ухватиться. Зов был непохож ни на одно из проявлений эдры, с которыми мне доводилось сталкиваться до сих пор. Я даже не видел тянущихся ко мне нитей – казалось, Зов возникает прямо внутри моей головы, засел в ней, будто заноза.

Зажмурившись, я зарычал, замотал головой, пытаясь избавиться от наваждения. Когда открыл глаза, ненадолго сознание прояснилось, но легче от этого не стало.

Вокруг меня бушевали тьма и хаос. Висящий на потолочной балке эмберитовый светильник в решетчатом железном плафоне на цепи раскачивался из стороны в сторону, неровно мерцая и вызывая бешеную пляску теней на стенах избы. Люди, сорвались со своих мест и беспорядочно метались, сталкиваясь друг с другом и прорываясь к выходу. Стол и лавки были опрокинуты, под сапогами хрустели осколки глиняной посуды.

Кто-то рядом оглушительно ревел, разрывая на себе рубаху, и я с ужасом увидел под тканью бугрящуюся, быстро покрывающуюся густой шерстью плоть.

Данила, младший из Колывановых! Вместо головы у него уже уродливая, разбухающая на глазах звериная башка, ладони превратились в широкие медвежьи лапы с чёрными когтями…

Демьян тоже оскалился клыками, глаза его полыхали янтарным светом. Он, обхватив сзади Нестора, пытался удержать того на месте, но тот тоже рвался из стороны в сторону, а лицо его вытягивалось на глазах, превращаясь в звериную морду.

Орали, кажется, все одновременно – рычали оборотни, отчаянно матерились осокорцы, в углу истошно голосила какая-то женщина – похоже, жена старосты. Её тонкий визг ввинчивался в мозг, будто раскалённая спица. Пахло гарью – кто-то зацепил заслонку на печи, и топка полыхала багровым зевом, с треском выплевывая раскалённые угольки прямо на доски пола.

Зов накрыл меня снова. Это было похоже на медленную пульсацию или волны прибоя – ментальное давление то резко накатывало, чуть не лишая сознания, то отступало, давая отдышаться, но при этом продолжая тянуть прочь из избы. Причём, если сопротивляться – становится ещё хуже. Я чувствовал себя рыбой, которую подсекли на крючок, и теперь любое движение загоняет острие всё глубже в плоть. Легче всего поддаться силе, тянущей тебя из воды…

В этот раз очнулся я на полу – не то сам упал, не то сшиб кто-то. По полу тянуло холодом – похоже, дверь наружу распахнута. Окружающие звуки настигли меня с запозданием, зато будто все разом и на повышенной громкости. Снова женский визг, грохот бьющейся посуды, рычание, треск ломающейся древесины. В ноздри вдруг ударил сырой железистый запах крови. Кто-то ранен?

Во рту тоже был привкус крови – губа оказалась разбита. Перед лицом в считанных сантиметрах мелькнули чьи-то сапоги – прямо надо мной сцепились два незнакомых мужика из осокорцев. Не на шутку сцепились – с мордобоем, укусами и тасканием за волосы. Я рывком вскочил, отпихнул их в сторону, огляделся…

– Нож! Но-о-ож! Богдан!!

Крик Дарины прорвался через всеобщий ор, стоящий в избе, лишь каким-то чудом. А может, это я просто умудрился его вычленить, увидев в противоположном углу саму шаманку, забравшуюся на скамью рядом с разрисованной рунами стеной.

Я вспомнил про последний нож в руке и даже увидел шлейфы эдры, тянущиеся от него к трем углам. Я ринулся к последнему углу, чтобы замкнуть контур. Пришлось пробиваться силой – находящиеся в избе люди превратились в обезумевшую толпу. И что хуже всего – часть этих людей были совсем не люди.

Данила – а это огромное мохнатое чудовище могло быть только им – как раз рванул мне наперерез, расшвыривая всех на своём пути. Меня тоже чуть не сшиб с ног, но я умудрился отскочить, и оборотень вырвался наружу, заодно чуть не сорвав дверь с петель.

Меня снова накрыло, и безудержно захотелось последовать его примеру. Ноги сами собой понесли меня к выходу, и борясь с собственным телом, я отшатнулся в сторону и рухнул на колени. Зарычал, пытаясь избавиться от засевшего в мозгу крючка. Но как, если даже лески не видно?!

А что, если…

Я сосредоточился на своём тонком теле, высматривая изменения. И обнаружил его! Крохотный, размером с монету, полупрозрачный сгусток эдры, почти сливающийся с остальным тонким телом, но сейчас выдающий себя довольно яркой пульсацией. Засел рядом с головным Узлом, запустив в него тонкие щупальца, будто насекомое.

Я безжалостно раздавил его, разложил на нейтральную эдру, и в голове тут же прояснилось – будто рубильник повернули.

Осознание происходящего тоже наступило моментально, как вспышка. Нет никакого шлейфа, тянущегося прямо к Древу. Осокорь, похоже, просто развеивает по округе что-то вроде семян или личинок, которые внедряются в мозг и потихоньку подчиняют разум носителя себе. По ночам он просто пробуждает эти семена, активирует их удалённым сигналом. И понятно, почему они лучше действуют на Одарённых – они могут подпитываться эдрой из тонкого тела, становясь ещё сильнее.

Правда, при таком раскладе защитный контур Дарины, скорее всего, не имеет смысла. Эти чёртовы семена ведь уже внутри…

Я всё же добежал до угла и, подпрыгнув, вонзил нож в стену. Заодно поделился собственной эдрой, подпитывая контур так, чтобы нити эдры, соединяющие кинжалы по углам и сложный чертёж на стене, засияли ярче, быстро опутывая стены, пол, потолок крупной сеткой.

Не помогло.

Я, похоже, остался единственным, на кого не действовал Зов. Не знаю, сколько времени прошло. Мне показалось, что всего пара минут, но судя по тому, что творилось в избе – всё-таки гораздо больше. И обезумевшие под его действием люди успели натворить бед. Похоже, то, что мы укрылись всей толпой в одной избе, сыграло злую шутку. Часть людей выбежало наружу, но кто-то серьёзно пострадал. На полу валялись без движения двое, и рядом с ними растекались, впитываясь в доски пола, тёмные пятна крови. Ещё двое были серьёзно ранены – рубахи в крови, глаза заплыли от свежих фингалов.

Хуже всего обстояли дела с Одарёнными. Младший Колыванов исчез, но оставшиеся братья сцепились между собой. Демьян и Варя, сами с трудом сохраняя остатки рассудка, пытались их растащить. Не удивлюсь, что именно оборотни и подрали кучу народу в этой свалке.

Но всё же в первую очередь я бросился не к ним. А тонкой хрупкой фигурке, стоящей чуть в стороне.

Рада стояла, широко распахнув глаза и вытянув руки перед собой, будто пытаясь оттолкнуть что-то невидимое. Ядро её Дара снова приоткрылось, будто тёмный глаз, потоки эдры хлестали наружу, закручиваясь в тугие вихри. Пока что буря только расходилась, не достигнув и четверти той мощи, что была вчера, но мелкие предметы уже вовсю летали по хате, ударяясь в стены.

Я отыскал взглядом засевшего в её голове светящегося паучка Осокоря и тоже раздавил его. Сделать это было сложнее, чем со своим – нужно было дотянуться до него, выпростав из тонкого тела вытянутый протуберанец. Так что пришлось пробиться к девушке вплотную, преодолевая давление хлещущей из неё сырой эдры.

Но стоило подавить в ней Зов, как буря почти мгновенно схлопнулась, а сама Рада, растерянно моргая, обмякла и пошатнулась. Я успел подхватить её и оттащил в угол, к Дарине. Мать тоже избавил от «жучка» – это было уже гораздо сложнее, заняло пару секунд.

Нестор вырвался-таки из лап Демьяна, но тут же рухнул на пол, рыча, завывая и беспорядочно колотя воздух конечностями. Как, впрочем, и все оставшиеся в избе – их накрыло очередной волной пульсации Зова. Но мне это сейчас было даже на руку – я поочередно фокусировался на каждом, избавляя их от засевших семян Осокоря. У некоторых его, впрочем, не оказалось. Все, кто избежал заражения, были обычными людьми – трое осокорцев и жена старосты.

Это было похоже на пробуждение от кошмара. Приходя в себя, каждый из попавших под Зов начинал озираться, в ужасе оглядывая царящий вокруг разгром, ощупывая себя, запоздало морщась от боли в ссадинах и царапинах.

Убедившись, что не пропустил никого, а освобождённые от зова люди потихоньку приходят в себя, я переключился на Аспект Исцеления и занялся ранеными. Самые серьёзные повреждения были у тех двоих, что сидели у стены – судя по следам когтей, попались под горячую руку кому-то из Колывановых.

А вот тем, что валялись на полу в лужах крови, я уже ничем не мог помочь. В одном из них я с трудом опознал старосту деревни – пол-лица ему кто-то попросту содрал, будто дряблую маску. Второй – кто-то из осокорцев, пришедших с Дариной. Грустная ирония – выжил в тайге, в самой передряге, но погиб, добравшись до безопасного места…

Жена старосты рухнула на колени над телом мужа и зарыдала. Дарина, приобняв её, попыталась отвести в сторону, но та вырывалась, так что шаманка попросту села рядом с ней, придерживая за плечи и приговаривая что-то утешительное.

И без того было тошно, но от этого плача на душе и вовсе кошки заскребли. Чем её утешить? И как доказать, что мы не виноваты в случившемся? Тем более что, если бы мы и правда не пришли в деревню сегодня – может быть, всё сложилось бы по-другому… А я притащил сюда целую семейку Детей Зверя…

Зар-раза! А ведь если бы я знал заранее, как всё это устроено, то мог бы заметить семена ещё раньше! Скорее всего, Осокорь разбрасывает их постоянно, как тополиный пух. И в этом и секрет его Зова, распространяющегося так далеко. Простирать щупальца Дара на десятки километров вокруг, отыскивая ими разумных существ и подтягивая к себе – нереально. А вот рассеивать такие вот семена, а потом, накапливая силу, посылать им импульс, заставляющий их действовать – уже гораздо эффективнее.

Эту версию стоит ещё обсудить с матерью, но я был уверен, что всё понял правильно. Догадка сформировалась мгновенно, как только я отыскал засевший во мне «жучок» и растворил его. Может, это тоже часть моего Дара, и я не просто уничтожил семя Осокоря, но заодно и расшифровал его, поглотил содержащуюся в нём информацию? Может быть…

– Где Данила?! – невнятно из-за всё ещё торчащих клыков прорычал Нестор.

Он постепенно возвращал себе человеческий облик, но давалось это будто бы с трудом – его корёжило, плоть под рубахой ходила ходуном, суставы явственно хрустели. Зрелище жутковатое, да к тому же процесс трансформации явно не безболезненный.

Илья и вовсе валялся на полу, тяжело дыша и время от времени рычал – его обращение обратно в человека шло как-то неровно, рывками. Псы окружили его, жалобно скуля и облизывая ему лицо.

Варвара, к счастью, не успела обернуться полностью – сейчас у неё разве что глаза были звериные, оранжевые со звездообразной радужкой.

– Жак! – в ужасе выдохнула она, окидывая взглядом разгромленную избу. – Жак, ты где!

– Тут! – донеслось откуда-то снизу.

Француз во время всеобщей неразберихи умудрился спрятаться в нишу под печкой, куда обычно складывают для просушки дрова. Но это его спасло. Чумазый, перепачкавшийся в саже, взъерошенный так, что курчавые волосы торчат во все стороны, как репейник. Но живой и невредимый! А самое главное – его, похоже, вообще не зацепило Зовом. Я даже специально подошёл к нему, осмотрел внимательно, похлопал по плечам.

– Да в порядке я, Богдан. Всё хорошо, – смущённо пробормотал он, заодно уворачиваясь от Вари – та, наслюнив уголок платка, пыталась очистить ему лицо от сажи.

Хм… Видно, к нему семя Осокоря не успело привязаться. А может, просто пропустило. Всё-таки Дарина права – обычные люди менее уязвимы к этой напасти.

– Данила! – снова прохрипел Нестор. Выглядел он уже вполне по-человечески, разве что лохматый, будто только что ломился через кусты. – Где он?!

– Выбежал.

– Что?! И вы отпустили?

Я не успел даже возмутиться – он, матерясь, тоже выскочил на улицу. Вернулся лишь через несколько минут – к тому времени все уже более-менее опомнились и даже начали наводить порядок. Только жена старосты так и не могла успокоиться – наоборот, кажется, причитала всё сильнее.

– За что… За что-о-о?! – сотрясаясь в рыданьях, она обводила всех невидящим взглядом, вцепившись в одежду мужа так, будто пыталась поднять его.

Нестор, ввалившись, в избу, с порога выдохнул:

– Нет его нигде! След я взял, но он слабый, к утру простынет. Надо выдвигаться прямо сейчас! Кто со мной?

– Угомонись, – устало выдохнул Демьян, опускаясь на лавку и прислоняясь затылком к бревенчатой стене. – Мы и так все знаем, куда этот след приведёт.

– И что же, ждать предлагаешь? – огрызнулся Нестор. Раздражённо оглянулся на рыдающую женщину, явно хотел огрызнуться на неё, но вдруг осёкся. Разглядел тела на полу…

– Кто это их?

Сидящие на скамье у дальней стены уцелевшие осокорцы молча глядели на него исподлобья. Они и раньше-то держались особняком, но сейчас все, кто были в доме, чётко разделились на два лагеря. Деревенские – в одном углу, а наша разношёрстная команда Одарённых с примкнувшим к ней Полиньяком – в другом.

– Кто-то из нас, – негромко отозвался Илья, массируя холку одному из своих псов и не поднимая глаз с пола. – Больше-то некому…

Нестор в ужасе взглянул на свои руки, ошалевшим взглядом обвёл избу.

– Я… ничего и не помню толком. Всё как в бреду. Сроду такого не бывало, даже когда сильно напивался…

Илья, по-прежнему не поднимая глаз, покивал. Демьян тоже сидел мрачнее тучи, стараясь не смотреть на деревенских.

– Не помню… – снова пробормотал Нестор. – Ничего не помню. Будто и не я был… Не помню!

– Ну чего заладил… – огрызнулся один из осокорцев – высокий костлявый мужик с резко очерченным, будто вырезанным из куска коры, лицом. Щеки у него были такие впалые, что сейчас, в потёмках, лицо его было похоже на череп.

– Да поймите вы – это наваждение какое-то! Не виноваты мы! – выкрикнул Нестор. – Мы никогда людям вреда не чинили. Да если б я…

– Хватит! – костлявый хлопнул ладонями по коленям, поднимаясь с лавки. – Этих двоих уже не вернёшь. А кто тут виноват… Мы сами эту пакость вырастили. Теперь вот расхлёбываем.

– Это всё Зов, Кондрат, ты же понимаешь, – добавила Дарина. – И если не выкорчевать Осокорь – подобное будет повторяться.

Костлявый кивнул и, повернувшись к товарищам, что-то проговорил им вполголоса. Все они поднялись и начали прибираться в избе – подняли обратно стол, тела погибших переложили на лавки у стены, начали заметать осколки посуды и мусор.

Мы по-прежнему сидели в своём углу, подавленные и задумчивые. Дарина, запоздало вспомнив о своём защитном контуре, глядела то на вонзённые по углам кинжалы, то на расписанную рунами стену, видимо, пытаясь отыскать ошибку.

Я поделился с ней своими выводами по поводу природы Зова, и это привело её в ещё большее смятение.

– Так не должно быть… – прошептала она. – Так это не задумывалось. Он вырос во что-то большее. Если бы я только знала…

Она замолчала, поймав мрачный взгляд Демьяна. Старый вампир сидел поодаль от нас, но с его-то слухом он наверняка разобрал каждое слово.

– Ладно, теперь это уже неважно, – успокоил я её. – Но эту ошибку надо исправлять. В любом случае, ты вроде бы была права по поводу того, что к обычным людям Зов не так липнет. Может, и сработает. Как думаешь?

Дарина вздохнула, снова взглянув на свои теперь уже бесполезные чертежи на стене.

– Я уже ни в чём не уверена. Но какой у нас выбор?

Интерлюдия. Жак

Погибших хоронили рано утром, перед тем, как выдвинуться в путь. Большая часть жителей деревни тоже уходили – видно, решили, что оставаться здесь небезопасно, и в успех затеи чужаков во главе со странной шаманкой тоже не очень-то верили.

Могил пришлось рыть гораздо больше двух – в других домах тоже оказались пострадавшие. Зов сводил с ума. Даже неодарённые бросались друг на друга, как бешеные животные. Одного из жителей деревни искромсала ножом собственная жена. Сама она выжила, и утром её едва успели вытащить из петли.

Самусь и сразу-то не показалась Жаку уютным и жизнерадостным местом. Но сейчас деревня и вовсе погрузилась во мглу и уныние. Ещё и погода была под стать – с утра снова слякоть и морось, слизавшие остатки снега и превратившие пейзаж в чёрно-белую выцветшую фотографию.

На самом деле, именно так в Европе обычно и рисовали Сибирь, да и всю Россию – мрачной, серой, грязной, холодной, погружённой в сплошную безнадёгу. Жак уже достаточно пробыл здесь, чтобы понять, что это лишь глупый стереотип. Не считая разве что холода. Он с тоской вспоминал погоду в родном Монпелье в этом время года. Сейчас там можно прогуливаться по морскому побережью в одной рубашке, наслаждаясь солнцем и свежим бризом с залива, а деревья только-только подёрнулись осенней желтизной…

Он угрюмо шмыгнул носом, поднял было руку, чтобы вытереться тыльной стороной ладони, но одёрнул себя и полез за платком. Насморк, напавший на него ещё на баркасе, всё не проходил, и кожа под носом уже болела от постоянного натирания. Варвара вчера пыталась лечить его с помощью чеснока, который нужно было разрезать и активно вдыхать носом. На какое-то время и правда стало полегче, но повторять эту адскую процедуру он был пока не готов. Да и смысла в этом не было – на холоде нос всё равно заложит.

Ямы для могил рыли все вместе, прямо на окраине деревни. Жак тоже помогал старшему брату Вари, оттаскивая землю в сторону в тяжелых железных вёдрах. Но когда дело дошло до прощания с умершими, отряд, возглавляемый Богданом и его матерью, не сговариваясь, отошёл чуть в сторону. Кто-то отлучился, завершая последние приготовления к походу, но в основном все были уже готовы – ждали только сигнала выдвигаться.

Жак вместе с остальными молча стоял под моросящим ледяным дождём, наблюдая, как деревенские засыпают могилы. Женский плач не стихал всё утро, и хотелось уже побыстрее уйти в лес, чтобы не слышать его.

– А ведь такого раньше не было… – проговорил кто-то из осокорцев.

– Угу, – мрачно кивнул другой. – Он будто чует, что мы снова идём к нему. Остановить пытается.

Богдан, стоявший в паре шагов впереди Жака, рядом с матерью, взглянул на неё, и та неопределённо пожала плечами.

– Может, и так. Говорю же – Осокорь стал совсем не тем, чем задумывался. И… в прошлый раз он будто и правда был готов к нашему приходу. Скорее всего, и в этот раз застать его врасплох не получится.

– Хорошенькое дело, – саркастически отозвался Богдан. – Ну что ж, тогда у нас один путь – напролом? На эффект внезапности можно не рассчитывать?

– Выходит, так. Зато он может приготовить нам какую-нибудь пакость. Плохое у меня предчувствие…

– А вот этого не надо… – он ободряюще приобнял Дарину за плечи. – Справимся. Теперь я с тобой. И теперь мы знаем, как бороться с этой заразой.

Подслушанный разговор немного приободрил Полиньяка, но ненадолго. Мрачные мысли и сомнения одолевали его всё сильнее, хотя он и старался гнать их прочь.

Он никогда не считал себя трусом. Даже, пожалуй, наоборот, храбрость была его недостатком, заставляющим порой действовать опрометчиво. Как, например, в тот раз, когда он заступился за незнакомую девушку перед местными хулиганами в парке университета. Он тогда видел Варвару первый раз в жизни. Да и серьёзной опасности ей не угрожало – те недоумки лишь подшучивали над ней. Но Жак попросту не смог пройти мимо, и плевать, что в итоге наверняка оказался бы бит.

Впрочем, именно так он и познакомился с Богданом. И сдружились они именно потому, что очень похожи, хотя с виду и не скажешь. У Богдана тоже есть эта безрассудная жилка. Если он чувствует свою правоту, то бесстрашно бросается даже на самого опасного врага. И готов защищать людей, даже незнакомых.

Однако, в отличие от Жака, у Богдана есть для этого и серьёзное оружие. Он нефилим, и храбрость его подкреплена чугунными кулаками. В прямом смысле этого слова. Жак не раз наблюдал, как Богдан тренируется в гараже, и даже пару раз присоединялся к нему. Но потом перестал и предпочитал заниматься в одиночку, когда Богдана не было дома.

Сам Жак, хоть со стороны и выглядел худым и немного нескладным, слабаком тоже не был. Но по сравнению с нефилимом чувствовал себя жалким и беспомощным. Богдан, войдя в раж, мог дробить кирпичи голыми кулаками. А когда они устраивали спарринги с Путилиным, то так махали деревянными мечами, что Жак со стороны не успевал проследить за их движениями. Да что уж говорить – обычный человек не может тягаться с нефом.

А Жак был именно что самым обычным человеком в окружении очень незаурядных личностей. И даже влюбиться умудрился в девушку с Даром Зверя.

То, что Варя тоже оказалась Одарённой, поначалу здорово озадачило и даже испугало его. Но не настолько, чтобы он отказался от девушки, тем более сейчас, когда она начала отвечать ему взаимностью.

Собственно, это и удерживало его в этой жутковатой компании – желание быть рядом с Варварой и, как там говорят русские, не бить перед ней лицом в грязь. Получалось, впрочем, не всегда – ту историю с освобождением Беллы он не мог простить себе до сих пор, хотя умом вроде и понимал, что никак не смог бы противостоять гипнотическому Дару. Он и в этот поход тоже вызвался во многом, чтобы загладить свою вину. И был полон решимости сделать это.

Путь к Осокорю вышел извилистым и запутанным. Отряд выдвинулся через южные ворота, но уже метров через пятьсот на развилке дорог повернул на северо-восток, почти в обратном направлении. Шли около получаса через лес и снова выбрались к берегу реки, поворачивающей к востоку. Там Жак увидел развалины старой заброшенной мельницы – чёрной, покосившейся, мрачной, как иллюстрация в книге со страшными сказками.

Сам отряд был не такой уж многочисленный – человек пятнадцать, включая осокорцев. Многие из тех, кто вернулись вчера с Дариной, так и остались в Самуси из-за ранений или просто не найдя в себе сил и мужества на вторую попытку. Но те, кто всё же отправился в путь, были настроены решительно.

Вооружены были все. Даже самому Полиньяку и Варе в деревне отыскали по ножу и охотничьей двустволке с запасом патронов. Остальные же оружием и вовсе были увешаны до зубов – ножи, топоры, остроги, ружья. При этом некоторые из осокорцев ещё и тащили на спине здоровенные чугунные котелки, перевязанные верёвками так, чтобы из них получилось что-то вроде ранца. Чугунки поменьше несли просто в руках, тоже обвязав верёвками так, что они походили на этакие кадила. Жак видел, как в деревне в эти котлы закладывали светящиеся, как раскалённые угли, кристаллы огненного эмберита. Все горшки здорово грелись, от них даже шёл пар.

Зачем в походе столько жар-камня, Жак знал – Богдан и Дарина объяснили свой план ещё до похорон. Предполагалось использовать огненный эмберит в качестве бомб – забросать Осокорь кристаллами, а потом взорвать их и сжечь проклятое дерево на корню. Затея выглядела простой и эффективной, однако прежде нужно было подобраться к дереву на расстояние броска.

Нож Жак засунул за пояс, а с ружьём всю дорогу пришлось возиться. Нести его на лямке через плечо оказалось неудобно – как ни поверни, оно постоянно билось прикладом о заднюю часть бёдер. Но и постоянно держать его в руках было довольно утомительно. Впрочем, оружие придавало хоть какой-то уверенности. А она сейчас была очень нужна.

Несмотря на то, что передвигался их отряд среди бела дня, обстановка была жутковатая. Стоило отойти от деревни на несколько сотен шагов, как стало казаться, что они очутились в совершенно дикой тайге, где лишь чудом сохранилась хоть какая-то дорога. По обе стороны от извилистой колеи стеной вставали густые заросли, в которых Жаку постоянно мерещились какие-то мелькающие тени. Впрочем, судя по тому, как порой останавливались и принюхивались старшие Колывановы, и как насторожённо рычали псы Ильи – вовсе не чудилось.

Однако путь до заброшенной мельницы они преодолели относительно спокойно. Самое страшное началось, когда отряд, пройдя немного вдоль берега, снова углубился в чащу.

На опушке леса там, где они ступили на узкую, едва заметную тропу, их встретило что-то вроде чучела, сооружённого из сухих веток и больших оленьих рогов. Тотем было видно издалека, а вблизи ещё и слышно – нанизанные на бечёвки костяные и деревянные таблички, изрезанные рунами, перестукивались на ветру, как кастаньеты. При этом сам вид его вызывал необъяснимый ужас. Жак понятия не имел, что означают все эти символы, но казалось, они кричат на весь лес «Остановитесь!», «Прочь!», «Запретное место!».

Скорее всего, так и было. Потому что, стоило им пересечь невидимую границу, как всё начало быстро меняться.

Заросли тут были такими густыми, что казалось, будто раньше срока на землю спустились сумерки. Тропа, по которой двигался отряд, была узкой, извилистой и то и дело распадалась на несколько. Но за пределами этих узких проходов чаща была просто непролазной. Густые кусты и огромные кучи бурелома обступали их со всех сторон, заставляя двигаться в нужном направлении. Иногда между стволами деревьев брезжили большие просветы, но оказывалось, что дальше там глубокий овраг или выстроившиеся цепочкой тотемы, предупреждающие, что нужно свернуть.

И с самого первого шага, как они ступили на эту тропу, Жака не отпускало ощущение, что кто-то пристально наблюдает за ними из чащи. Несколько раз он едва не пальнул с перепугу из ружья, когда ловил боковым зрением движение в кустах буквально в нескольких шагах от себя. И он был не одинок в таких метаниях – то там, то сям раздавались резкие возгласы и возня. Один раз даже дошло до выстрелов, в ответ на которые в небо с громким граем сорвалась целая стая воронья.

Отряд передвигался гуськом, по одному, максимум вдвоём рядом – иначе не позволяли узкие тропы. Богдан, шаманка и Демьян шли впереди, Колывановы – замыкали цепочку. В середине шли осокорцы. Сам Полиньяк держался ближе к хвосту цепочки, рядом с Варей, хоть и пришлось ради этого мириться с мрачными взглядами её братьев.

В целом, оказалось даже к лучшему, что отряд их был довольно немногочисленным – они не сильно растягивались по тропе, и тех, кто двигался впереди, было видно даже замыкающим. К тому же Богдан время от времени останавливался, внимательно приглядываясь к каждому человеку в отряде. Иногда делал какие-то странные пассы руками в воздухе, будто фокусник. Смысла всех манипуляций Жак не улавливал, как, впрочем, и остальные члены отряда. Скорее всего, это было как-то связано с воздействием Осокоря. Богдан предупреждал, что при первых же признаках влияния Зова нужно было тут же подавать сигнал ему.

Честно сказать, Жак пока так и не понял, что же это за Зов такой. Ночью, когда началась неразбериха, он как раз задремал, и был разбужен громкими криками и потасовкой. Его тогда отшвырнули в сторону, и он даже сам толком не помнил спросонья, как умудрился спрятаться под печкой. За дальнейшими прискорбными событиями он наблюдал со стороны, и не мог понять, что происходит со всеми этими людьми. В них будто вселились бесы. Даже в Богдана, но тот в итоге сумел перебороть их и очнулся.

Самого Жака эта участь, к счастью, миновала, но теперь он насторожённо прислушивался сам к себе, ловя малейшие признаки внешнего влияния. И это постоянное напряжение уже само по себе начинало сводить с ума.

Поэтому, когда он вдруг увидел справа от тропы грязное сморщенное лицо с горящими глазами, смотрящее прямо на него из-под пелены спутанных волос, он решил, что это какое-то наваждение. Запоздало вскрикнул, вскинул ружьё…

Страхолюдина исчезла, но мгновением спустя вдруг вскрикнул один из осокорцев, шедший в нескольких шагах впереди Жака. Что-то, пронесшееся мимо и скрывшееся в кустах, резануло его походя по ноге – он схватился за бедро, кривясь от боли.

Почти сразу же донеслись возгласы откуда-то из передней части цепочки, рычание и лай псов, выстрел, потоки брани. Люди были на взводе, так что вспыхнули мгновенно. Относительно стройная колонна мгновенно рассыпалась – каждый крутился из стороны в сторону, пытаясь разглядеть противника и вообще понять, что происходит. Но кроме хруста веток и непонятных размытых силуэтов, мелькающих мимо неуловимо быстро, ничего разглядеть не удавалось.

При этом почти каждый такой хруст, каждое мельтешение сопровождалось вскриками. Когда мимо самого Жака промелькнуло нечто угловатое, тощее, окутанное маревом дрожащего воздуха, он и сам заорал в голос – но не от боли, а скорее просто чтобы отпугнуть тварь. Саданул с обоих стволов, и крупная дробь ухнула в ствол ближайшего дерева, вырывая ошмётки из коры.

Тварь избежала выстрела, в последний момент рванув куда-то в сторону и скрывшись в кустах. Однако что-то здоровенное и сильное дёрнуло Жака сзади за шкирку, едва не подняв над землёй. Он снова заорал бы, если бы собственный воротник не впился ему в шею, превратив крик в сдавленный хрип.

Впрочем, давление тут же ослабло, и над плечом раздался приглушённый голос Нестора:

– Тихо, тихо, кучерявый! Держись ближе!

Старший Колыванов подтащил Жака за шкирку к себе. Они с Ильёй выстроились спиной к спине, пряча за собой Варвару и француза. Оружие не доставали, но скалились по-звериному, показывая клыки, а на пальцах их медленно вырастали длиннющие чёрные когти.

– Ружьё убери! – рыкнул на Жака Нестор, раздражённо пихая его локтем. – Их свинец всё равно не берёт! Но, неровен час, в кого-нибудь из своих попадёшь.

– А что тогда берёт? – в ужасе отозвался Жак.

Колыванов не ответил – что-то, промелькнув мимо, едва не проскочило у него между ногами, но оборотень резко выпростал вперёд когтистую лапу и выхватил прямо из воздуха нечто патлатое, угловатое и верещащее, как кошка, угодившая в водосточную трубу. Жак едва успел разглядеть тощие, как палки, конечности, покрытые бугристыми наростами, похожими на наплывы на древесной коре, и спутанную, как комок водорослей, шевелюру.

Тварь молотила лапами, как пойманная курица, да и сами лапы были похожи на птичьи – с когтистыми тощими пальцами и острыми загнутыми шпорами. Изогнувшись, она полоснула-таки Нестора по руке и вырвалась, оставив у него в пальцах лишь клок шерсти. Не успела добежать до кустов, как снова почти растворилась в воздухе – странная рябь вокруг неё размывала её очертания так, что они быстро сливались с зарослями.

Жаку вообще мало что было видно из-за перегораживающих обзор широченных спин Колывановых. А то, что он слышал, не прибавляло понимания происходящего – вокруг творилась полнейшая, как говорят французы, pêle-mêle. Визгливые, похожие на кошачьи, вопли неизвестных существ перемежались треском ломающихся веток, топотом, ругательствами, возгласами членов отряда.

– Шолмосы! – орал кто-то. – Да сколько их тут?!

– Так далеко от воды?

– Кучнее! Кучнее становитесь!

– Ноги берегите! У них шпоры острые, как ножи!

– Не стрелять! Ну куда ты шмаляешь, дурень?

– Да вроде попал…

– А-а-а-р-р-р-р, моя нога!

– Быстрее! Перетяни потуже!

Но поверх всего этого, медленно, по нарастающей, будто рокот накатывающей волны, доносился ещё какой-то звук, на который, кажется, пока мало кто обращал внимания. Какой-то гул и утробное ворчание. А ещё по земле, постепенно поднимаясь всё выше, стелилась плотная белёсая дымка. Она доходила уже до колен.

Дрожащими пальцами Жак перезарядил ружьё, используя патроны с красными метками – в них была самая крупная дробь, размером с сушеный горох. В руках у Вари тоже было ружьё, но держала она его, будто обычную палку – вцепилась обеими руками в цевьё, и лишь лихорадочно зыркала по сторонам. Радужка в её глазах окрасилась янтарными и зеленоватыми искрами, ноздри раздувались, шумно втягивая воздух. Жак почти физически ощущал исходящее от неё напряжение. Девушка боролась с собственным Даром, рвущимся наружу, и это пугало его сейчас куда больше, чем происходящее вокруг.

Он схватил её за руку, развернул к себе, зашептал что-то успокаивающее, от волнения сбиваясь на французский. Варя встрепенулась, будто очнувшись от наваждения, и во взгляде её, который она обратила на Жака, наконец-то проступило осознанное выражение. Даже звериные искорки немного остыли, и глаза стали почти человеческими.

– Держись! Держись, слышишь?

Она, дрожа всем телом, кивнула, стискивая его ладонь в ответ.

И почти в тот же момент что-то обрушилось на них прямо сверху. Одна из юрких костлявых тварей, снующих до этого под ногами – тощая, угловатая, вся будто слепленная из корявых древесных веток и комков мха. Вопя, как рассерженная кошка, она запрыгнула на спину Нестору и яростно молотила его лапами – длиннющие, в палец, тонкие когти так и мелькали в воздухе, подбитая мехом куртка на спине быстро превратилась в лохмотья. Сам Колыванов, вжимая голову в плечи, пытался сдёрнуть её с себя, но не мог ухватить.

– Тихо! Не крутись ты!

Илья изловчился и схватил шолмоса за заднюю лапу, рывком содрал его со спины брата, но сам тут же отпрянул, рыча и прикрывая лицо свободной рукой. Тварь была хоть и не особо крупной – примерно с десятилетнего ребёнка – но дралась с ужасающей яростью. Жак едва успел оттолкнуть Варю в сторону, подальше от мелькающих в воздухе когтей, как вдруг ему в лицо брызнуло чем-то горячим. Он не сразу и сообразил, что это кровь – уродливый бесёнок, пытаясь вырваться из рук Ильи, разодрал тому когтями руку.

Нестор схватил тварь за другую лапу, а потом и за третью. Вдвоём Колывановы растянули шолмоса в стороны, как на дыбе, но тот продолжал верещать и отчаянно брыкаться. И, похоже, силищи в нём было непропорционально много – два здоровых оборотня едва удерживали его, рыча от напряжения.

– Скорее! Огня! – рявкнул Нестор. – Спалить нужно эту тварь!

Жак подскочил к дерущимся, направляя ружьё на лесное чудище.

– Да бесполезно, кучерявый! – с натужным кряхтением выламывая лапу твари, огрызнулся Нестор. – Пули их не берут! Только огонь! Не лезь!

Шолмос, будто вторя ему, выгнулся дугой и завизжал, вперив в Жака взгляд своих светящихся бесноватых глазёнок. Рванул вперёд, пытаясь достать его. Пасть с растущими вкривь и вкось серыми клыками клацнула, как крышка сундука и распахнулась снова, обдав гнилостным дыханием.

Жак в ответ ткнул стволом ружья ему прямо в морду, да так, что тварь вцепилась в него зубами, будто собиралась откусить одним махом.

В тот же миг грянул чуть приглушённый выстрел, и уродливая башка шолмоса словно взорвалась изнутри. Обломки разлетелись конусом, на шее остался лишь небольшой огрызок нижней челюсти с торчащими зубами. Само тело мгновенно обмякло, а потом как-то странно заскрипело, скукоживаясь и превращаясь в нечто похожее на скрюченный высохший корень.

Братья от неожиданности так и замерли на несколько мгновений, стискивая в руках уже дохлую тварь.

– Ну, или… можно и так, – растерянно пробормотал Нестор.

– Ага, – хохотнул Илья. – Мы так просто раньше не пробовали.

Ободряюще хлопнув Жака по плечу, Илья тут же ринулся в сторону – помогать другим членам отряда. Шолмосов вокруг сновало, похоже, около дюжины, и часть из них до сих пор была жива. Жак, держа наготове ружьё, отступил, прижимаясь к стволу дерева, рядом с которым укрывалась Варя. Та, переборов, наконец, прорывающийся Дар, тоже стояла, вскинув оружие к плечу. И, судя по стойке, стрелять она умела. Впрочем, с такой-то семейкой…

Слева от Жака что-то громыхнуло, и в клубах тумана он разглядел тонкую фигурку Рады – девушка шмальнула от живота сдвоенным залпом из своего «Тигрёнка», и выстрелы отшвырнули в сторону ещё одну тварь. Та попыталась было подняться, но из тумана вдруг вынырнул Богдан – неестественно быстро, размазываясь в движении. Пара мощных ударов, от которых в стороны расходились волны, будто от взрывов – и несчастный шолмос буквально разлетелся на ошмётки.

Почти одновременно с этим ещё одного бесёнка поймали осокорцы, обсыпав каким-то серым порошком, похожим на муку. Порошок этот вдруг начал шипеть и пузыриться, увеличиваясь в объёме во много раз и обволакивая тварь плотной и быстро застывающей пеной, состоящей из множества продолговатых непрозрачных кристаллов, плотно прилегающих друг к другу. Шолмос какое-то время ещё двигался и даже отползал от преследователей, превозмогая навалившуюся на него вязкую преграду. Но вскоре кристаллы окончательно затвердели, вмуровав его в здоровенную глыбу, ещё и приклеившуюся к земле. Снаружи оставалась только башка монстра и кисти передних конечностей.

Жак ни разу до этого не видел применения экспансивного эмберита или, как его часто называют в России, клей-камня, но сразу узнал его по лекциям Кабанова. И у него тут же вспыхнуло жгучее любопытство. Если что-то и может отвлечь Жака Полиньяка от смертельной опасности – так это тяга к знаниям.

Да тут и случай был весьма занятный. Обычно клей-камень, используют в строительстве, да и то в специфических условиях – например, когда нужно быстро выстроить временное убежище в тайге. Его кристаллы лёгкие, довольно прочные и пустотелые, что повышает их изоляционные свойства. Однако в долговечности они безнадёжно уступают даже самому дрянному бетону, так что в зданиях используются разве что для утепления оконных рам.

Но осокорцы явно использовали какой-то катализатор, во много раз ускоряющий разбухание кристаллов. И так довольно тривиальный материал превратился в эффективную ловушку. Один из примеров того, что называют знаменитой русской смекалкой!

Пока Жак размышлял над боевым применением клей-камня, один из осокорцев подбежал к обездвиженному монстру и затолкал тому в пасть небольшой кусок огненного эмберита. На того это подействовало, как ладан на чёрта – визг поднялся такой, что уши заложило. Но, впрочем, затих шолмос очень быстро – визг перешёл в хрип, потом в шипение и треск. Из пасти его повалил густой дым, клубы которого смешались с туманом, ещё больше ухудшив обзор.

Треклятый туман за считанные минуты успел заволочь тропу на десятки шагов вокруг. Он поднимался уже выше человеческого роста и был густым, как пар в бане. Силуэты людей проглядывали сквозь него невнятными тенями, особенно вдалеке. Но самое страшное – что там, за пеленой, явно кто-то был. Кто-то большой и шумный.

Жак, прижимаясь спиной к стволу дерева, пытался отдышаться и унять бешено колотящееся сердце. В двустволке его ещё оставался один патрон, и в мозгу билась навязчивая мысль, что нужно дозарядить второй прямо сейчас. И в то же время казалось, что стоит ему начать возиться с патронами – как из леса наскочит ещё какое-нибудь страшилище. Ещё и очки, как назло, запотели так, что сквозь них мало что было видно. Но о том, чтобы снять их и протереть хорошенько, тоже не могло быть и речи.

– Ты как? – с тревогой в голосе спросила Варя, не опуская ружьё. – У тебя кровь на лице. Не ранен?

– Это… не моя. Осторожнее! Слева!

Кусты сбоку от них затряслись, между ветками мелькнул смутный силуэт. Они с Варей синхронно навели на него ружья, но оба не выстрелили – ничего толком не было видно, да и движение было мимолётным.

– Что это?! – в ужасе выкрикнул кто-то в нескольких шагах от них, почти не различимый в густом тумане.

– Сюда! – донёсся другой голос. – Соберитесь вместе! Не растягивайтесь!

– Это Богдан! – выдохнула Варя. – Пойдём! Вон туда…

Они, продираясь через колючие, так и норовящие вцепиться в одежду ветки, двинулись в сторону голосов. Кусты будто сдвинулись плотнее. Казалось, тропа находится всего в нескольких шагах от них, однако вместо этого путь перегораживали густые заросли. Товарищи по отряду были совсем рядом – было слышно их голоса, хруст палой листвы под ногами, но при этом разглядеть кого-то не удавалось. Смутные силуэты в серо-белом тумане расплывались, стоило подойти чуть ближе, оборачивались кустами или пнями.

Жак запрокинул голову вверх – туда, где туман уже начинал рассеиваться, и можно было попытаться сориентироваться по стволам деревьев. И замер от ужаса.

Поначалу показалось, что кроны деревьев двигались, сходясь всё ближе. Но потом, протерев очки подушечками пальцев, он разглядел нечто огромное, нависающее над ними, как башня.

Великан! Настоящий великан, в два человеческих роста, не меньше! С тощим узким туловищем, расширяющимся кверху и с торчащими из мохнатого горба наростами, похожими не то на сухие деревца, не то на разлапистые рога. Башка – вытянутая, узкая, снизу переходящая в спутанную длинную бороду. И глазищи, глазищи-то какие! Два озерца ядовито-зелёного пламени, источающие во все стороны струйки такого же цвета. Лапищи – мощные, узловатые – раздвигали и ломали мешающие пройти ветви деревьев, а кусты под огромными ногами и вовсе хрустели и приминались, как сухая трава. В одной из лап Жак разглядел огромную дубину, представляющую собой вывороченное с корнями деревце.

Святая Женевьева! Да как вообще можно остановить подобное чудовище?!

– Боровик! – выкрикнул кто-то. – Яг-Морт!

– Сюда! Сюда все! Прячьтесь!

– Сюда, Жак! – Варя потянула его за рукав, указывая вперёд и чуть правее. Там в тумане маячило сразу несколько темных фигур. Наконец-то! Вон он, остальной отряд! Как они умудрились сбиться с пути?

Кусты впереди встали совсем уж непреодолимой стеной – ломиться сквозь них было бесполезно. Варя и вовсе застряла – несколько ветвей, как живые, вцепились в её одежду, так что Жаку даже пришлось закинуть ружьё за спину и достать нож, чтобы освободить её.

Их звали – Жак слышал голос Богдана и кого-то из Колывановых. Вроде бы совсем близко, но при этом каждый из возгласов доносился с разных сторон. Туман не просто дезориентировал – он начисто сбивал с толку. Мелькнула мысль – а что, если это и есть тот самый Зов? Что, если он уводит их всё дальше от группы?

Окружающие звуки – даже треск и грохот надвигающегося великана – были какими-то приглушёнными, будто доносились сквозь толстый слой воды. Громко и отчётливо Жак слышал лишь собственное срывающееся дыхание и колотящийся в висках пульс. И больше всего он боялся упустить из вида Варвару.

Та тоже поминутно оборачивалась к нему и цеплялась свободной рукой за его одежду. Ружьё она держала за ствол, опираясь прикладом о землю, как посохом. Шаль её сбилась, волосы растрепались, толстая золотистая коса болталась за спиной, тоже цепляясь за ветки. В глазах по-прежнему проскальзывало что-то звериное, но это странным образом не пугало, а наоборот привлекало. Такой – раскрасневшейся, возбуждённой, с горящими глазами, пышущими колдовской силой – она нравилась ему ещё больше. Особенно на контрасте с её обычным поведением – скромным, даже застенчивым.

Сам Жак перебросил ремень ружья через плечо, чтобы освободить руки, но само оружие постоянно цеплялось за ветки и жутко мешалось. Из правой руки он не выпускал нож.

– Вон там, слева можно обойти!

Им, наконец, удалось разглядеть просвет в зарослях, в который они ринулись чуть ли не наперегонки.

И вдруг Варвара вскрикнула и упала. Будто просто споткнулась, но уже мгновение спустя Жак разглядел над ней знакомую рябь воздуха.

Шолмос!

На то, чтобы доставать ружьё из-за плеча не было времени, да и один оставшийся там патрон ничего бы не решил. Впрочем, мысли об этом промелькнули в голове Жака позже – когда он уже бросился на монстра с ножом, запрыгивая ему на спину и обхватывая руками и ногами.

Тварь была необычной – гораздо крупнее виденных ими до этого, и весь покрытый какими-то серыми лохмотьями, похожими не то на клочья шерсти, не то на поросль лишайника. А когти на его лапах и вовсе напоминали серпы – и размером, и формой.

Варя, скривившись от боли, отползла чуть в сторону, подволакивая раненую ногу. Шолмос здорово располосовал ей бедро – кровь залила весь подол её пальто. И если бы Жак его не отвлёк, то искромсал бы девушку ещё сильнее. Самому Жаку повезло – он повис на спине у монстра, как рюкзак, заваливая того назад, и тот впустую молотил когтями по воздуху, но не мог достать его. Нож Жак вонзил ему куда-то в шею – по крайней мере, в то место, где у человека бы располагалась шея. Клинок завяз в вязкой плоти по самую рукоятку и не вырывался обратно, но это сейчас было даже к лучшему – за него можно было держаться.

– Варя, беги! Sauve-toi! – срывая глотку, заорал Жак, чувствуя, как заваливается назад вместе с пойманным шолмосом.

Когда они рухнули, Жак вскрикнул от боли в спине – под лопатку больно воткнулся не то камень, не то сухая ветка. Но почти сразу же эта боль отступила на второй план, потому что на ногу вдруг будто плеснули кипятком. Шолмос, извернувшись, достал-таки его когтями, легко располосовав голенище сапога, плотные штаны и портянки под ним и плоть до самой кости.

– Не-е-ет! – завизжала Варвара, и голос её, ломаясь, вдруг перешёл в нечеловеческий, леденящий кровь рёв. Жак, лежа в грязи и палой листве, прижатый к земле барахтающимся, как перевернутый на спину жук, монстром, выгнул шею, пытаясь разглядеть, что происходит.

И увидел.

За последнее время он уже успел немного привыкнуть к проявлениям Дара Зверя – у того же дядьки Демьяна или у братьев Вари. Хотя все эти лезущие изо рта клыки, отрастающие когти, деформирующиеся лица вызывали неконтролируемый ужас – гораздо больший, чем при виде обычного зверя. Наверное, потому что в этом было что-то противоестественное, вызывающее инстинктивное отторжение.

Но трансформация Варвары выглядела совершенно иначе. Девушку вдруг окутало облако яркого света, в котором Жак разглядел мелькнувшие угловатые символы, похожие на шаманские руны. Сквозь слепящий глаза свет можно было разглядеть лишь смутный силуэт девушки, стремительно меняющийся под аккомпанемент протяжного медвежьего рёва. Всего несколько мгновений – и на месте его Варвары вдруг возникла огромная взвившаяся на дыбы медведица с рыжевато-бурой шерстью, покрытой крупными светящимися рунами, и с горящими зелёным пламенем глазами.

«Ты не просто зверь, девочка. Ты берендей».

Рухнув обратно на все четыре лапы, Варвара тут же бросилась на шолмоса. Медвежья пасть с хрустом сомкнулась на туловище монстра, и одним мощным движением оборотень подбросила противника в воздух, не обращая внимания на молотящие по ней когти. Жак едва успел разжать хватку, иначе тоже бы отправился в полёт.

Два монстра сцепились, покатились по земле, ломая кусты, как сухую солому. Шолмос, в отличие от своих более мелких собратьев, не визжал, как рассерженный кот, а лишь гортанно хрипел, но когтями орудовал так же быстро. На толстой шкуре медведицы уже появилось несколько длинных кровоточащих отметин.

Жак, рыча от боли в располосованной ноге, попытался перевернуться и стащить со спины ружьё, но проклятая лямка перекрутилась, запуталась и теперь только душила его, мешая двигаться. Разрезать бы её к чертям собачьим, но нож остался торчать в шее монстра.

Наконец, он перевернулся на живот и кое-как стащил оружие со спины. Уперся локтями в землю, наводя ствол на дерущихся прямо рядом с ним. Промазать с такого расстояния было нереально, тем более дробью. Главное было не зацепить Варвару…

Удачный момент подвернулся только секунд через десять – Варя как раз отбросила шолмоса от себя, и пока тот не успел ринуться на неё снова, Жак всадил ему заряд дроби в бок. Тварь взвизгнула, замешкалась с атакой, и медведица воспользовалась этим, чтобы снова наброситься на неё, сминая своим весом и пытаясь отгрызть башку. Она оглушительно рычала и рвала противника зубам и когтями. Но шолмос был куда крепче, чем можно было предположить по внешнему виду. К тому же он явно выделялся среди себе подобных. Возможно, это что-то вроде вожака…

На помощь извне можно было не надеяться – остальной отряд был неподалёку, но судя по доносящимся звукам, был занят другой битвой. А вот выстоит ли Варвара…

Жак, тяжело дыша, слабеющими, едва слушающимися пальцами переломил ружьё, вытряхнул стреляные гильзы… И понял, что на то, чтобы выудить из патронташа новые, зарядить их и снова выстрелить, его попросту не хватит. Он в отчаянии обернулся на яростно сражающуюся с лесной тварью медведицу, на собственную залитую кровью ногу…

Ружьё Варвары! Оно валялось в нескольких шагах, и Жак, стиснув зубы, пополз к нему. Кровь из раны натекла в сапог и хлюпала между пальцами, голова кружилась, перед глазами мелькали чёрные мухи. Что удивительно, боль даже на время отступила – ноге просто было горячо, и сердце колотилось, как бешеное. Но больше всего Жак сейчас боялся потерять сознание. Раньше, чем сумеет помочь Варваре.

Жак, наконец, добрался до ружья и подтянул его к себе за лямку. Перевернулся на спину, перехватил оружие поудобнее…

Как раз вовремя – шолмос, уже изрядно помятый, с висящей, как плеть, левой рукой, вырвался из лап медведицы и оказался буквально в двух шагах от Жака. Их глаза встретились, и разъярённый монстр прыгнул на валяющегося на земле француза, накрывая того, как тень.

Сдвоенный выстрел прозвучал приглушённо – Жак едва успел приподнять ствол, и тот упёрся в грудь шолмосу. Тварь прошибло навылет, вырывая из спины здоровенные куски плоти, больше похожие на обломки коры, обросшие лишайником. В груди его образовалась дыра, и ружьё попросту провалилось в неё, показавшись наружу с обратной стороны.

Монстр замер на мгновение, захрипев и ещё больше вытаращив глаза. Лапища его со страшными серповидным когтями, уже занесённая над Жаком, бестолково дёрнулась и упёрлась в грязь рядом с его головой. Шолмос завалился прямо на Жака, и почти сразу же после этого силуэт огромной медведицы накрыл их обоих. Жуткая пасть сомкнулась на загривке твари, почти отделяя его башку от тела.

Жак, вцепившись обеими руками в края рваной раны на груди лесного беса, из которой всё ещё торчал приклад ружья, и изо всех сил пытался оттолкнуть его от себя, рыча от напряжения и ужаса – пасть чудовища клацала клыками прямо перед его лицом – казалось, с каждым разом всё ближе. Страшные глаза чудовища горели потусторонним огнём, будто пытаясь прожечь его взглядом.

Шолмос явно находился на последнем издыхании, однако даже сейчас рвался к добыче. Его первобытная ненависть и жажда убийства ощущались почти физически, обдавая Жака, словно зловонное дыхание.

Медведица, дергая головой, стащила-таки уже едва трепыхающегося монстра с Жака, и тот шумно выдохнул, всё ещё сжимая в руках обломки древесной плоти. Они слабо светились и жгли ему пальцы. Разжав ладони, он увидел, что вырвал из груди шолмоса какую-то пульсирующую продолговатую штуку, похожую на грубый неогранённый кристалл. Она светилась, быстро затухая, а зеленоватая дымка, источаемая ею, стремительно впитывалась в кожу. Что это? Яд?! Жак дрожащими пальцами пытался стереть эту субстанцию, но ничего не получалось. Выроненный им камень уже окончательно потух, стал серым, будто пепел и вдруг, покрывшись трещинами, лопнул, рассыпавшись на мелкие осколки.

Одновременно с ним и сам шолмос под натиском когтей Варвары вдруг с треском развалился, превратившись в кучу обломков, больше напоминающих причудливое сплетение засохших корней и мха, чем труп.

Жак, лежа на спине в грязи, шумно хватал ртом воздух, отчаянно хватаясь за остатки сознания. Но перед глазами всё плыло, и последнее, что он увидел над собой – это выплывшую из тумана огромную медвежью морду. До него донеслось встревоженное утробное ворчание. Влажный мягкий нос уткнулся ему в щёку. Он с трудом поднял руку и вцепился пальцами в густую тёплую шерсть, и прежде, чем окончательно вырубиться, успел лишь прошептать.

– Варя…

Глава 4

Етитская сила… И как прикажете драться с… вот этим вот?! Да против него артиллерия нужна! Ну, или уж точно что-то помощнее охотничьих ружей.

– Боровик! – выкрикнул кто-то. – Яг-Морт!

Массивный лесной великан, ломящийся к нам через заросли, был не меньше четырех метров ростом, не считая замысловатой растительности на горбу, напоминающей не то рога, не то высохшие ветви. По пути он легко сминал кусты, расчищая дорогу здоровенной дубиной, сделанной из цельного молодого деревца – возле комля ещё топорщились оборванные корни. Само туловище его, казалось, тоже было соткано из тесно переплетённых древесных корней. В некоторых местах даже можно было разглядеть пустоты между ними, заполненные светящимся зеленоватым туманом.