Во! бесплатное чтение

Глава 1

Сразу после обеда Александр Коньков принялся упаковывать свою дорожную сумку.

‒ Это хорошо, что ты уезжаешь именно сейчас, – наговаривала ему жена Светлана, стоявшая рядом. – Обстоятельства складываются таким образом, что я не смогу уделять тебе столько внимания, как прежде.

– Какие обстоятельства? – мимоходом поинтересовался Коньков.

Жена, не удостоив его ответом, ушла в другую комнату и тут же вернулась обратно, по ходу распаковывая какой-то плоский пакет.

‒ Вот. Повесь, пожалуйста, мой портрет на стену. Его мой знакомый художник нарисовал Сергей Писаренко. Знаешь такого?

«Что прямо сейчас!» – хотелось вспылить Конькову, но он сдержался.

Обречённо вздохнув, он отложил свои сборы, и принялся исполнять просьбу любимой жены. Вздыхал он не зря, потому как в делах такого рода никогда не был на высоте. Нет на высокий табурет он, конечно, взобрался, но вот с работой своей справился не ахти как. Два раза он, оступившись, чуть не свалился со своего рабочего постамента. Раз ударил себе молотком по пальцам. Ещё поцарапал обои на видном месте. Упустив молоток, сделал дырку в новом, недавно купленном, линолеуме. И всё равно, несмотря на свои действительно искренние старания, портрет он повесил довольно кособоко.

– Ну что, каскадёр, – ехидно оценила жена его работу, – сделал смертельный трюк?

– Во! – Коньков поднял вверх большой палец правой руки.

Такое восклицание было для него привычным, но на этот раз оно прозвучало совсем неуместно. От резкого взмаха рукой он так сильно покачнулся, что табурет под его ногами ушёл в сторону. Коньков оказался на полу. Приняв сидячее положение, он не спешил встать на ноги, а постарался придать своей катастрофе комичности и, глупо улыбаясь, продолжал оттуда снизу преданно смотреть на любимую супругу.

Гораздо комичнее было совсем другое. Дело в том, что он на самом деле, хоть и не так давно, являлся каскадёром по своему профессиональному роду деятельности. И если на своей новой работе он сразу оказался в первых рядах, то в бытовых делах, напротив, давно и безнадёжно был полным отстающим. За что бы он ни брался, всё выходило не так, как надо. Любой инструмент валился из рук или травмировал его самого. То ли уродился он таким неумелым, то ли жена его Света обладала какой-то чересчур влиятельной аурой, которая выбивала его из колеи.

‒ Это тебе на долгую память дорогой. Я ухожу…

Вдобавок ко всему она произнесла тогда эту загадочную фразу. Коньков так и остолбенел. Сказать по-честному, с некоторых пор он беспрерывно опасался и допускал, что подобные слова могут прозвучать. Он перестал себя чувствовать уверенно в своей семейной жизни. И все эти ощущения зародились в нём после той злополучной аварии во время одной из его прошлых гонок. Да, ещё раньше, до того, как стать каскадёром, он был автогонщиком. Раллийным гонщиком. Смелым и отважным. Не раз его машина вылетала с трассы, переворачивалась, ударялась, сталкивалась с автомобилями соперников. Но то дорожное происшествие перечеркнул его карьеру. И авария была пустяшной. И при здоровье он остался. Взяли бы его каскадёром при плохом здоровье! Но один маленький неказистый дефект после пережитого всё-таки возник. Он стал заикаться. Не сильно, самую малость, но в его собственном самосознании этот дефект иногда разрастался до размеров Эвереста. Он стал комплексовать. Сначала на работе. Ему стало казаться, что штурман, сидящий с ним бок о бок в гоночной машине, после каждой его фразы, с усилием подавляет улыбку на своём лице. Это раздражало, нервировало Конькова. О каких успехах, о какой карьере могла идти речь в таком постоянно взвинченном состоянии. И однажды его прорвало прямо во время гонок.

– П-правый 45-ть, – сказал тогда штурман.

Почему у него получилось две буквы «п» подряд? Может, подбросило на ухабе. Может, спешил донести важную информацию своему пилоту. Кто его знает. Но Коньков взорвался, как начинённый взрывчаткой фугас. Он резко остановил машину.

– Смешно? Да, смешно? – выпалил он удивлённому штурману в лицо, выскочил из кабины и пешком ушёл прочь. Ушёл навсегда из спорта, из гонок, из всей своей прошлой жизни. Раз и всё.

Он хотел уберечься, как в крепости в своей семье, но его комплексы пришли за ним следом по пятам. Детей у них с женой пока ещё не было, потому снова тандем, как в злополучных проклятых гонках. Он пилот, жена – штурман. Верный штурман, как и должно было бы быть, но… «Было бы быть» чудный набор слов для заикания. Да, какие там слова не подбирай, всё равно после каждой фразы пытливый взгляд в лицо супруги, особенно в уголки её губ: не прячется ли где-то там язвочка иронии или глубокий свищ сарказма. А если, ещё не дай бог, жена отведёт свой взгляд куда-то в сторону! Может, просто по какой своей надобности, но в мозгу у Конькова сразу всплеск, а не смешно ли ей часом? А как он стал прислушиваться к её словам. В каждом слове, каждом слоге, каждой буковке он пытался выковырять подтрунивание над собой или насмешку. Коньков понимал, что это плохо, но не мог совладать с собой. Какой-то поганый червь грыз его изнутри. Давно следовало бы поговорить с супругой начистоту, но он никак не мог подобрать благоприятный момент. Ему вдруг показалось, что вот именно сейчас после этих её слов назрел подходящий случай расставить все точки и запятые их жизненной прозы. Он настроил себя на великое прозрение и осознание, но тут зазвонил мобильный телефон жены, и её разговор переключился на другого невидимого собеседника.

– Да, Серёжа, я уже выхожу. Ну, что ты такой нетерпеливый. Ему я уже всё доложила. Как среагировал? Нормально. Прямо на пол сел. Я уверена, всё у нас получится. Всё будет хорошо.

В свой адрес Коньков уже более ничего не услышал. Вдобавок, ему ещё показалось, что супруга уж слишком стремительно выскочила за входную дверь, будто постаралась, как можно резче разом разорвать все нити, до этого связывающие их двоих. Как хирург рвёт по живому: сразу больно, затем скорее заживёт. Сравнение с действием хирурга, сразу превратили слова жены в острый скальпель, жестоко вспоровший не тело, а всю человеческую сущность Александра Конькова. И рана от её неожиданных слов в его душе оказалась вдруг такой огромной, как разлом в земной коре. Но только не горячая магма хлынула из него, а повеяло жуткой могильной глубинной пустотой.

Какие-то стихи, неведомо откуда взявшиеся, вдруг стали долбить его мозг, завязывая и без того запутанные извилины в узел.

Сказала ты, вдруг брови сдвинув,

Край платья нервно теребя:

– Прощай! – и показала спину.

– Прощай! Я не люблю тебя.

Твои слова, как будто гвозди,

Что в гроб вбивает гробовщик.

И в небе вдруг померкли звёзды.

И песня превратилась в крик.

Твои слова взорвали сердце,

Как в триста вольт электрошок.

И клапанов раскрыли дверцы.

И кости стёрли в порошок…

Наверное, на своей опасной нервной работе он тратил большую часть своей выдержки и хладнокровия, тогда как на остальную жизнь всего этого явно не хватало. Простые слова, брошенные почти что вскользь, взорвали его мозг. Каверзные вопросы разрывали извилины, как крупнокалиберные пули.

«Что там за нетерпеливый Серёжа? Кому она уже всё доложила? Ему Конькову? И это что: он среагировал нормально? Это он сел на пол, получается? Нет, неправда. Ненормально он среагировал. Разве мог он нормально среагировать, если у них, там у них всё получится? А если получится или уже получилось, то реакция обманутого мужа будет страшной»!

Визжащее натянутой струной отчаяние переполнило его до краёв. Он готов был сейчас же выброситься из окна головой вниз. Каскадёрской смелости ему бы хватило сполна, но наученный горьким опытом бытовых неудач, он побоялся, что здесь в домашней, пропитанной всепроникающей аурой жены, обстановке у него снова ничего не выйдет. А ещё, не дай бог, получится да совсем не так и не до конца. Какой-нибудь жирный размазанный по асфальту ляп. Стать инвалидом к тому же брошенным перспектива далеко нерадужная. Нет уж, если сводить счёты с жизнью, то не здесь. Лучше на работе. Там смерть сестра родная. Всё будет естественно и пристойно. Тем более ему и так давно следовало быть на очередных съемках. Его рабочий каскадёрский автомобиль верным другом ждал его у подъезда. А вся их группа ещё два дня назад выехала к месту работы. Это он отпросился заскочить к дорогой любимой жене, и вот чем это обернулось.

Твои слова, как смерч холодный,

От мяса кожу отделяют.

Они, как злобный волк голодный,

Мне плоть зубами разрывают…

Снова засвербело в его мозгу.

Всё! Всё! Скорее долой из этой квартиры!

Он стремглав покинул своё жилище, даже не потревожившись мыслью: запер ли он за собой дверь или нет. Не захватил с собой даже сумку, которую так старательно упаковывал.

Твои слова горящей плазмой

Сожгли души мой фимиам.

Сдавили горло цепким спазмом

Чтоб даже шёпот сгинул там…

Спускаясь со страшной скоростью по лестнице, он споткнулся и кубарем покатился вниз по твёрдым бетонным ступенькам.

«Вот и всё», – успела мелькнуть в его мозгу на удивление успокоительная мысль. Но не тут-то было – поднялся на ноги он целый и невредимый. И ни одной царапинки. К сожалению, сработали каскадёрские навыки.

Пока садился за руль автомобиля, родилась ещё одна не менее утешительная мысль: «А может всё произойдёт по дороге?» Однако не хотелось, чтобы ещё кто-то пострадал. Ведь дорога вещь коллективная. С собой счёты сведёшь, но, не дай бог, кого-нибудь прихватишь. А может ещё и хорошего человека. Нет, надо держаться. А там, на работе, как по ковровой дорожке прямо в ад. А почему в ад? Разве он не достоин рая?

Ехать надо было довольно далеко от Москвы, минуя две области, в какую-то неведомую деревню, даже названия которой не имело смысла помнить. Это место было выбрано для натурных съёмок. Выбрано кем-то, кто знал толк в подобных делах. Только не знал тот человек другого факта, что выбирает не только место будущих съёмок, но и место, где он смелый и решительный каскадёр Саня Коньков увидит этот мир в последний раз.

Твои слова стеной бетона

Закрыли взор моим глазам.

Они, как туч свинцовых тонны

К могильным гнут меня холмам.

В такт этим пульсирующим в мозгу словам по крыше автомобиля застучал противной дробью торопливый дождик. Видимость ухудшилась и не только по причине дождя. По времени уже наступил вечер, время глубоких сумерек. Но никакие ухудшения условий в принципе не могли повлиять на протекающие события и предоставить отчаянному герою шанс на сведения счётов. Ведь он был профессионал, и какие бы мысли не терзали его воспалённую голову, автомобиль он вёл чётко и уверенно, как автомат.

Хотя был один шанс. Шанс одуматься. Зазвонил телефон. На дисплее высветилось имя жены. Зачем? Ещё раз сказать слова, что ранят душу. И ранят так больно! Коньков схватил телефон и выбросил его в окно. Он совсем не задумывался о своих действиях и о возможных последствиях. Его мозг на данный момент работал только одной своей частью, той, которая была наиболее воспалена. О выборе пути он тоже не особенно задумывался, читал указатели, мельком фиксировал пересечения границ областей. Наконец свет фар выхватил из темноты, к тому времени уже полностью опустившейся, огромный указательный щит с названием нужной области. Теперь ещё надо было пересечь большой город центр этой области, но этого ужасно не хотелось. Он начал искать объездные пути. На всех транспортных развязках принимал в сторону от города, но особых успехов не имел. Огни мегаполиса местных масштабов по-прежнему заполняли весь горизонт и слева, и справа, и впереди от него.

«Не хватало только заблудиться», – мысленно расстроился он.

Но, что значила для него ещё одна неприятность? Камень, брошенный в центр шторма, лишней волны не создаст – только и всего.

У обочины мелькнул силуэт какого-то молодого человека, который призывно махал чуть ли не обеими руками. Видимо, боялся попасть под дождь.

«Вот он то мне и поможет», – со скоростью молнии решил Коньков и притормозил машину. Голосовавший незнакомец заглянул к нему, открыв пассажирскую дверь.

– Не подскажите, как проехать в Иване… – хотел, было, спросить Коньков.

– Не подбросите до Иване… – в унисон заговорил и незнакомец.

– …неевки? – одновременно закончили они свой вопрос.

Такое совпадение сильно развеселило их обоих.

– Садись, – приветливо пригласил попутчика Саня, сразу же перейдя на «ты». – Д-дорогу х-хорошо знаешь? А то я тут вп-первые.

– Да я тоже никогда здесь раньше не бывал. Вот в командировке. Но у меня карта есть.

Попутчик достал из кармана какую-то бумагу и стал разворачивать.

‒ Вот и отлично!

Коньков так рванул свой автомобиль с места, что пассажир тут же выронил карту на пол.

– Ого! Так сразу! Гонщик что ли?

– А то! – почти радостно сообщил Коньков.

Какой-то груз разом свалился с его плеч, и он попёр так, как только умел в своей прежней спортивной жизни.

– А т-ты у м-меня шт-турманом б-будешь! Что там по к-карте?

Попутчик, сильно изогнувшись, еле достал, выпавшую из рук, бумагу с пола. Но все его попытки войти в роль штурмана со стороны выглядели и звучали очень даже несолидно.

– Направо. Ой, да зачем, же так быстро! Налево! Мама дорогая! Прямо вон до того поворота. Да, не того! Тот уже пролетели! Нельзя ли потише?

Коньков старался не обращать внимания, на эти бабские айканья, которые сразу напомнили ему жену. Та тоже боялась с ним ездить, когда он был за рулём. Теперь-то ее, вероятно, будут возить потише, даже носить на руках. И вновь сонм колючих игл пронзил его мозг.

Твои слова, как залп ружейный.

С гранаты снятое кольцо.

Как кислоты солярной жженье.

Что выплеснули мне в лицо…

К моменту прибытия в эту самую Иванеевку дождь усилился неимоверно, и они въезжали в нужную деревню словно на подводной лодке. О чрезмерной скорости уже не могло быть и речи, и сопровождавший Конькова человек немного перевёл дух. Въехав на главную улицу, остановились. Каскадёр размышлял, как ему отыскать расположение киносъёмочной группы.

Попутчик, который совсем недавно утверждал, что ему надо именно сюда, как ни странно, тоже молчал. Вероятно, к тому времени возможности его путеводной карты исчерпались. Размышления они прервали одновременно:

– А к-киносъём-мочная…?

– А киносъёмочная?

Оба тут же застыли на полуслове, от такого неожиданного совпадения интересов. Коньков первым пришёл в себя. Он в этой каше киноиндустрии уже успел повариться и понимал, что съёмочная группа подчас огромная масса разноплановых людей.

– Мас-совка? – небрежно поинтересовался каскадёр, даже не пытаясь скрывать своё заикание.

– Да вроде того… – промямлил попутчик.

Коньков, честно говоря, и не претендовал на какой-либо более развёрнутый ответ. В данный момент его занимало совсем другое. Впрочем, как оказалось, его пассажира тоже.

Почерпнуть у кого-нибудь нужной информации не представлялось возможным. Улица по причине непогоды была абсолютно безжизненной. Им пришлось довольно долго пропетлять по деревенским закоулкам, прежде чем они встретили живого человека. Девушку с ярким пёстрым зонтом в руках. При виде этой деревенской модницы Конькова перекосило. Он интуитивно намеревался проигнорировать этот объект и проехать дальше, но попутчик будь он неладен, чуть ли не на ходу выскочил из машины, а затем набрался наглости и зазвал мокрую, пахнущую дешёвым парфюмом и одновременно огородом, девицу внутрь автомобиля.

– А вам кто, собственно говоря, нужен? – спросила девушка, быстро поняв суть их интереса. – Главные киношники живут в доме директора. Негодяев в доме завхоза Веденеева.

– Кто такой Негодяев? – поинтересовался дорожный напарник Конькова.

– Ну, как он у вас там называется, – смешалась девушка, – директор или продюсер.… Как правильно? Я что знаю! Вы ведь тоже из ихних? Да?

Теперь смешался собеседник:

– В принципе, да. Конечно, мы из ихних.

– Где распо-полагаются каска-кадёры? – Коньков был вынужден тоже заговорить с девушкой, но более конкретно.

– А каскадёры уехали, – выдала та неожиданную информацию.

– Ка-ак уехали!

– Забастовали. Дождь они требовали надбавки за риск. Негодяев отказал. Они и уехали. Не знаю, насовсем ли, но сейчас их в деревне нет. Совсем недавно уехали. Вы должны были их встретить по дороге. Не встречали? Нет? Я же, как раз к подружке бежала рассказать обо всём этом, а тут вы…

– А от-ткуда это известно, соб-бственно г-говоря, – возмутился Коньков. – Или здесь в д-деревне любой «п-пшик», что ат-томный взрыв.

Его злило больше не услышанная новость и не сама эта глупая девушка, а то, что он разминулся с отбывающими коллегами. Как теперь быть?

– Я ведь дочка директора, – продолжила свои довольно путанные пояснения местная аборигенка. – Нет не вашего директора. Этого Негодяева. Негодяев он не наш, не деревенский. Мой папа директор нашей агрофирмы «Колос». Я вам уже говорила, что в нашем доме живут главные киношники. Главный режиссёр Сергей Сергеич со своей Люсей, Михаил Акулов. Ну, что вы Михаила Акулова не знаете! Галина Черняева! Я рядом с ней дышать боюсь! Это ж такая звезда! Остальные живут по другим домам, а у нас главные. У нас ведь дом большой, все поместились. А каскадёры расположились на дальней ферме в бытовках для доярок. Там двор большой. У них ведь техники много. А к нам они сегодня пришли, когда дождь пошёл. Я же дома была и всё слышала. Сергей Сергеич сначала вроде и пошёл с ними на согласие, но Негодяев сказал: «нет» и точка. Я, говорит, других каскадёров найду, сговорчивых. Потом, они ещё немного поскандалили, но не сладили и конец.

– Получается, они собрались в вашем доме и на данный момент всё ещё там? – немного подумав, сделал вывод попутчик Конькова.

– Получается так, – согласилась девушка. – По крайней мере, когда я уходила, они были в сборе.

‒ Значит надо поспешить, а то разойдутся. Ищи их тогда по всей деревне, – попутчик легонько тронул Конькова за плечо. – Поехали в дом директора колхоза.

– А у нас не колхоз. У нас частное агропредприятие «Колос», – терпеливо стала пояснять девушка.

Было похоже, что ей это приходится делать не в первый раз. Видимо, городские были не особенно понятливы на этот счёт.

Дом местного сельскохозяйственного босса оказался буквально в десяти шагах. Видно, девушку они перехватили на самом взлёте от её родимого гнезда. Но даже за такой короткий промежуток времени решение в голове Конькова сформировалось в одно мгновение, как вспышка молнии.

Твои слова ведут к обрыву

На грунт, пропитанный в крови.

И сухожилиям в разрыве

Не удержать обвал любви.

Юная хозяйка провела их в дом и дальше в гостиную. Среди присутствующих там Коньков узнал одного лишь главного режиссёра, с которым уже имел дела в своей жизни. Тот, впрочем, взаимностью не ответил:

– Кто вы? – сразу припёр он вопросом новых гостей.

– Александр Коньков из каскадёрской группы, – Саня постарался представиться с наименьшим заиканием, но режиссёр, особо не прислушивался.

– Каскадёры уехали, – отмахнулся он почти раздражённо.

– Я с-согласен вып-полнять все тр-рюки, – озвучил Коньков своё созревшее накануне решение, постаравшись вложиться в самую короткую фразу, но от волнения дефект заикания прям, выпер наружу.

– А вы? – режиссёр неожиданно обратился к попутчику Конькова.

– Я тоже! – с готовностью отрапортовал тот.

‒ Вот видите! Я же вам говорил, – в разговор вступил маленький невзрачный человек, сидевший в дальнем углу комнаты в тени раскидистой пальмы, так что лицо его было трудно рассмотреть.

– Но это, Негодяев, согласитесь какое-то штрейкбрехерство.

– Оставьте ваше благородство для театра, – отмахнулся Негодяев, из-под своей пальмы. – В кино главное дело, а организацию любого дела я вам обеспечу.

– А кто организует трюки? Кто всё рассчитает? Вы, Негодяев? Или Вы? – обернулся он к Конькову.

– Я г-готов вып-полнить любые т-трюки, – тупо повторил тот, уже никак не контролируя свою речь.

– Мой бы Паша смог рассчитать, – вдруг высоким елейным голосом заговорила присутствующая здесь женщина.

После её слов режиссёр почему-то сразу же взбесился:

– Пусть! – бешено закричал он. – Пусть, наконец, он приедет и всё нам здесь устроит! Всё рассчитает! Этот твой вундеркиндный Паша! Миша, – обратился он тут же к другому присутствующему здесь мужчине, – а мы пошли, выпьем! Что нам остаётся, когда Паша наконец-то приедет. Негодяев, у тебя найдётся бутылка коньяка?

Тот молча порылся в очень потрепанном портфеле и скоро достал оттуда требуемое.

– К вашему счастью, у меня брат на заводе шампанских вин работает…

– Да знаем, знаем, – раздражённо перебил его режиссёр, забирая бутылку. – У тебя везде братья, сёстры, тёти, дяди, девки, б…ди…

На женщину – объект раздражения режиссёра его демарш не произвёл никакого впечатления. Она преспокойненько достала мобильный телефон и всё тем же елейным голоском затараторила в трубку:

– Алё! Паша, ты сейчас где? Ты понимаешь тут такое дело – надо срочно приехать. Что? Съёмки? Мои съёмки уже закончились. Тут надо людям помочь…

– Дура! Ну, и дур-р – р-а! – прорычал режиссёр и опрометью выскочил из дома.

Призванный последовать за ним Миша двинулся, было, в том же направлении, но другая здесь присутствующая женщина, та, что помоложе, оказалась более импульсивной.

– Опять! – заорала она Мише.

Именно заорала, иначе назвать её глас слов не подберёшь. Маленькая собачка, которую она держала у себя на руках, подержала хозяйку звонким лаем.

– Да, Бэби, нас с тобой хотят оставить, – обратилась женщина уже к собачке. – Хотят променять нас на водочку. Будь она проклята!

– Галя! – бросился к ней мужчина по имени Миша, казалось готовый порвать их обоих. – Это ради дела, понимаешь? – перешёл он на громкий шёпот. – Эта съёмка заканчивается. Надо вертеться. Проворачивать дальнейшие перспективы.

– А коньяк? Опять пьяный придёшь!

‒ Это не пьянка. Ещё раз говорю: это для дела. Хочешь вертеть дела, иди с ним ты… Может, без пьянки всё обустроишь.

– Хам! – она залепила ему звонкую пощёчину. – Пошляк!

Конькову, слышать продолжение их разговора было ни к чему, и он тоже вышел во двор, решив перекантовать ночь в машине. Дочь хозяина помогла открыть ему ворота, чтоб он смог загнать внутрь огромного двора свой автомобиль. Там уже стояли несколько других авто. Особо выделялись из автомобильной толпы чей-то крутой "Мерседес" и огромный чёрный джип.

Особенной заботы ни с чьей стороны Коньков здесь не увидел, а сам, пребывая в неадекватном состоянии, решать бытовые проблемы не мог и не хотел. В их каскадёрской группе этим занимался специальный человек Михалыч. Коньков даже имени его сейчас вспомнить не смог, и по этой причине почему-то расстроился. Ведь, наверное, именно Михалычу придётся заниматься организацией его похорон. Смешно организацией его похорон будет заниматься человек без имени. Просто Михалыч. А с другой стороны, при чём здесь Михалыч? Михалыч с группой бастует, а он Коньков – штрейкбрехер! Не станут они его вчерашние товарищи хоронить. А кто? Наверное, Негодяев достанет бутылку коньяка из портфеля. Режиссёр скажет: «дурак он этот Коньков!». А Миша Акулов будет убеждать свою Галю, что это для дела… Мысли в Саниной голове путались. Стоило ему прилечь на разобранное сиденье автомобиля, как сон сморил его. Сказалась дальняя дорога, преодолённая на одном дыхании.

– Миша! – возвратил его к действительности голос Гали Черняевой. – Я ухожу спать! – Крикнула она с крылечка и хлопнула дверью.

«Я ухожу» эти слова кувалдой долбанули Саню по голове, и в ней вновь загудело.

Твои слова, как дым угарный

Застлали путь дальнейший мой.

Как лист последний календарный,

Что сорван ссохшейся рукой.

Сон сразу, как рукой сняло. Ему стало душно. Бросило в пот. Как он может преспокойно спать в последнюю ночь его жизни. Он открыл все окна в машине. До его слуха донеслись возбуждённые голоса из беседки, подле которой стоял его автомобиль. Под крышей этого летнего строения укрылись от непрекращающегося дождя режиссёр со своим компаньоном, в котором Коньков, конечно же, узнал Михаила Акулова актёра исполнителя главной роли в фильме, который они тут снимали. А женщина с собачкой, оставшаяся в доме, соответственно являлась Галиной Черняевой исполнительницей главной женской роли. Коньков знал из прессы, что Акулов ради Галины Черняевой молодой восходящей звезды кино бросил жену с двумя детьми, и совершенно не одобрял его за этот поступок. Слава богу, хоть у самой Черняевой семьи ещё не было, и ей не пришлось поступать так, как поступила его Света. Не пришлось говорить эти убийственные слова: «я ухожу…»

Твои слова удар наотмашь,

Как выстрел хлёсткого кнута.

Они, как медь съедает поташ,

Съедают душу навсегда.

– Слушай, Серёга, как ты умудряешься? – доносился до слуха Конькова голос Миши Акулова. С режиссёром тот был на «ты». А может, это коньяк помог «растыкать» их отношения.

– У тебя и волк сытый, и волчица не воет, и овца не блеет. Жена преспокойненько дома правит, ты тут с любовницей Люсенькой своей кино снимаешь, и всё чики-джики.

– Задрала меня уже эта Люся. – Огрызнулся Сергей Сергеич. – Вот она где у меня уже! Хотя поначалу всё хорошо было. Баба, ты же сам видишь, она видная. Хотя глупая. Тоже видишь. Только глупая может бросить всё и поехать со мной в эту Тмутаракань, за ради того, чтобы сняться в маленьком эпизоде на заднем плане.

– А ты хоть снял её в этом самом маленьком эпизоде?

– Не помню, – после некоторой паузы раздумья ответил режиссёр уже почти пьяным голосом. – Честно, не помню. А ты не помнишь?

– Мне только этим голову забивать не хватало. У меня знаешь сколько проблем? Я своей бывшей дом ещё не достроил. Дизайнер долбаный телефон обрывает каждый день. Старшего Димку в институт вон осенью надо устраивать. Младший связался с какой-то компанией…

– Зря ты из семьи ушёл. Не одобряю…

– Тише! Галя, ещё, чего доброго, услышит. Не тебе меня учить. Самому то с Люсенькой мягко спать?

– Заколебала меня уже эта Люся. Ради неё я семью уж точно не брошу. Самое паскудное в ней – этот её Паша. Я лично его в глаза не видел, но она, чуть что, уже его и лепит, и лепит! Главное, так порой не к месту, как рекламу шуб в пустыне Сахара. Чуть что не ладится: «а мой бы Паша сделал». Чуть, что не так: «а у моего Паши получилось бы…». Хорошо хоть в постели о нём ещё не вспоминает!

– Любит она его.

– Ну и пусть любит, а с меня достаточно.

– А ты жену свою любишь.

– Со своей женой я сам как-нибудь разберусь, ты своих вон расфасуй по полкам.

– Ой, у моей Гали своя фишка – романтика. У меня житейские проблемы шею ломят, а у неё в голове всё цветочки, да Амуры с крылышками…

– Кино с жизнью перепутала, – изрёк Сергей Сергеич, – за что и ценю. Для съёмок преприятнейший материал, что пластилин в руках.

– А меня ты ценишь, как кирпичик киноиндустрии? Я слышал: у тебя после завершения этого другой проект намечается? Так я там как? Задействован? А то мне деньги позарез нужны. Дом, этот долбанный на моей шее…

– Поживем, увидим. Ты же сам сказал: по завершению этого, а тут сам видишь, проблема на проблеме. И не известно ещё, что завтра будет.

Сане Конькову, напротив, всё было предельно известно без гороскопа. При том раскладе, что существует на данный момент его, может ждать только одно – пустота. Он перестал прислушиваться к протекающему в беседке диспуту. То, что беспокоило говоривших, ему было совершенно безразлично.

Неожиданно раздался лязг входной калитки, и кто-то прошёл мимо его автомобиля уверенной тяжёлой походкой.

– Илья Степаныч! – раздался радостный возглас режиссёра. – Пожалуйте сюда к нам! У нас с Мишей, правда, коньяк уже кончился, но мы на вас, как на хозяина здесь всего, очень надеемся.

– Сейчас я Маше скажу, она быстренько стол организует, – с готовностью пообещал вошедший приятным бархатным басом.

«Директор колхоза домой пришёл», – догадался Коньков.

– А вы у брата своего коньячка ещё попросите, – просюсюкал режиссёр заплетающимся языком.

– У какого брата? У меня братан в армии прапорщиком служит.

– А директор завода шампанских вин разве не ваш брат?

– Какого ещё завода?

– Ну брат Негодяева директор этого вин шмин завода, – второй раз выговорить сложное словосочетание заплетающийся язык режиссёра уже не смог, – значит: он и ваш брат.

– Почему?

– Потому что вы и Негодяев родные братья. Вывод: тот брат директор виншнапс завода тоже ваш брат.

– А почему это Негодяев мой брат?

– Он мне об этом сам говорил, когда мы сюда собирались. Мы, на самом деле, из-за вашего родства сюда и приехали. Негодяев предложил мне: поехали на натурные съёмки к моему брату в деревню. Он, говорит, нам всё там бесплатно предоставит. Так мы и деньги сэкономим, и кино снимем, и у брата я погощу…

– Да какой же он мне брат? Даже и по фамилии: я Мерзлов, он Негодяев. Кто-то из нас замуж вышел что ли?

– Вероятно и он Мерзлов, – не сдавался режиссёр со своими доводами, а Негодяев это псевдоним. Я лично всегда так думал. Ну разве может быть настоящей фамилией фамилия Не-го-дя-ев, – произнёс он по слогам действительно довольно странную фамилию.

– А псевдоним такой кому нужен?

– Да? – почесал режиссёр затылок так, что этот звук услышал даже Коньков в своей машине. – Тут без бутылки не разобраться.

Как раз к месту зазвенели тарелки – это видимо Маша, жена директора подоспела со своими обязанностями.

– А Мише то вашему, кажись, уже хватит, – прозвучал её голос такой же бархатный, как и у мужа, только с обволакивающим нежным женским оттенком.

– Слабак он, – махнул рукой Сергей Сергеич. – Пусть здесь на лавочке поспит на свежем воздухе. К Гале ему сейчас нельзя.

– А что разве завтра съёмки не будет? – поинтересовалась заботливая женщина.

– Может и не будет, – обречённо изрёк режиссёр и, звякнув стеклом о стекло, добавил, – но только не из-за того, что мы тут посидим немного. Марья Степановна, может и вы с нами?

– Да нет, спасибо. Мне завтра рано вставать.

Женщина тут же покинула полуночных гуляк, и когда проходила вблизи автомобиля Конькова, каскадёр услышал, как она зло проворчала, но уже не таким бархатным голосом:

– Божечки, и когда ж это кино кончится?

«Завтра. По крайней мере, лично для меня», – мысленно торжествовал Коньков, по инерции прислушиваясь к удаляющимся шагам хозяйки. Благодаря чему, он вдруг расслышал приглушенный разговор, доносившейся с другой противоположной беседке стороны автомобиля. Голоса были женские и молодые. Тембр юного энтузиазма раз за разом пробивался, сквозь безликую вуаль сдавленного прячущегося шепота. Коньков, сам не зная зачем, потихоньку подполз к другому боковому окну. Тут же родившийся лёгкий сквознячок ночного сырого воздуха принёс улучшение слышимости чьей-то тайной беседы.

– Он здесь? – требовал немедленного ответа чей-то резкий требовательный голос.

– А я почём знаю, – раздражённо отвечал другой, почему-то уже знакомый Конькову. – Кажись, нету.

– Так иди, проверь.

– Так что мне потом опять сюда возвращаться? Я уже спать хочу. Давай я сразу проверю: в беседке он или нет, и письмо твоё отнесу.

– А откуда я буду знать, получилось у тебя или нет? Я же тут тоже до утра торчать не буду.

– Так что мне делать? Света, решай скорей.

– Я думаю, думаю. Не торопи.

«Света» больно резануло по ушам Конькова. Эту невидимую девушку зовут, как его жену. Уже ушедшую.… И снова в мозгу забили набаты:

Твои слова авиабомбы

По мощи в триллионы тонн.

Они, как танки катят ромбом.

В ушах от залпов гул и звон!

– Слушай, а сегодня к нам каскадёры новые приехали, – вновь раздался девичий голос тот, что показался Конькову знакомым.

В этот раз он с полным основанием предположил, что он принадлежит дочери хозяев этого дома. Теперь её присутствие здесь во дворе, пусть и немного тайное, уже не удивляло.

– Один из них такой симпатичный, – тем временем продолжала она. – Я впрямь на него сразу запала…

– Ну ты, западала, не мешай! Я думаю, а ты ко мне со своими сраными каскадёрами пристаёшь. Да они Миши Акулова мизинчика не стоят. Это как раз по тебе выбор. Может они там, и получают какие-то стоящие деньги за риск, но кто о них знает. А Миша – это успех, это слава. Хоть в лучике этой славы искупаться, и то счастье, – последние слова она прошептала прямо с придыханием.

Конькову после услышанного сразу же захотелось закрыть окно, и только лишь вновь накрывшее его чёрным платком безразличие к жизни не подвигло к лишним телодвижениям. Пускай говорят, что хотят. В чём-то они даже и правы. Действительно, кто о нём «сраном» каскадёре что-нибудь знает в этом паскудном мире! О том, что эта девушка могла «запасть» на него, он и предполагать не стал даже самой маленькой полусекундной мыслью. Ведь был ещё и другой каскадёр его неожиданный ночной попутчик. Он то больше всего с ней и калякал.

– Ладно, я надумала, – услышал он голос Светы поклонницы Миши Акулова. – Ты, Олька, идёшь сейчас домой мимо беседки, заглядываешь туда и, если Миши там нет, дашь мне сигнал.

– Как?

– Слушай ты не перебивай. Песню запоёшь, например.

– Да что я Алла Пугачёва?

– Монсерат Кабалье, блин. Тяжело спеть, что ли? Дальше идёшь в дом и передаёшь ему моё письмо, так чтобы его кикимора не заметила. А я тут немного посижу ещё, песни твои послушаю, а потом пойду на место нашей с ним встречи. А если он в беседке, тогда иди молча не пой, а записку просунешь под дверь позже, когда он вернётся к себе в комнату.

– Ой, какая же ты, Светка, отчаянная, – то ли восхищённо, то ли осуждающе ойкнула на прощанье подруга, уходя в сторону родного дома.

– Олька, – заметил её подвыпивший отец, – а ну-ка, иди сюда.

– Некогда мне. Спать пора, – отмахнулась та, только поинтересовалась с деланным безразличием. – А дядя Миша, что разве не с вами?

– Нет его! – испуганно рявкнул режиссёр. – И Гале так и передай: нет его с нами! Он спит давно.

– С Галей! – добавил отец невпопад.

– Почему с Галей? – удивился Сергей Сергеевич и тут же, что-то сообразив, опомнился. – Ах! Ну да, конечно, с Галей! С кем же ещё. Иди, детка, своей дорогой. Тётю Люсю, если там встретишь, скажи ей, чтоб сюда шла, разбавить нашу небольшую компашку.

– Всё! Спокойной ночи, – подытожил и папа.

– Позови меня с собой, я пройду сквозь злые тучи… – вдруг неожиданно громко запела девушка противным скачущим дискантом.

– Талант! – восхитился отец, ведомый слепой родительской любовью. – Вам в кино такие не нужны? А? Сергей Сергеич? А то, может, пристроите дочурку?

‒ Это идите к Негодяеву брату своему, – отмахнулся режиссёр. – Он всё может, он что-нибудь придумает.

– Да не брат он мне, – вяло огрызнулся хозяин.

Коньков снова перестал прислушиваться к глупой беседе, впав на какое-то время то ли в забытьё, толи полусон. Обратно вернул его к действительности заразительно резкий женский смех, раз за разом доносившийся из беседки. Видимо, Люся всё-таки присоединилась к полуночной компании. Хотя этот смех и не был похож на смех Саниной супруги, но всё равно страшно подействовал ему на нервы в этот час. Он привстал, чтобы закрыть окно, и в этот момент заметил мужскую фигуру, притаившуюся в кустах неподалеку от беседки.

«Это ещё что за шпионаж?» – удивился каскадёр.

Впрочем, неизвестный почти сразу же исчез из поля зрения. С определённой натяжкой было допустимо предположить, что это Конькову только померещилось. Хотя, появившаяся рядом с автомобилем ещё одна фигура была явно уже не фантом. Это Галя Черняева передумала отходить ко сну. Первым делом она осторожно заглянула в беседку. Убедившись, скорее всего, в том, что её Миши там нет, а он ведь спал лёжа на скамейке мало видимый смотрящему извне, она продолжила свой путь в темноту, и через секунду Коньков услышал стук входной калитки, а ещё сдавленный, но требовательный возглас:

– Ищи, Бэби, ищи! След!

«Жизнь бурлит», – мысленно констатировал каскадёр, не особенно вникая в суть происходящего.

Дальше для него наступил уже действительно настоящий сон, тяжёлый и жёсткий. Ближе к утру ему приснилась любимая Света, которая огромным молотком забивала гвоздь, но не в стену, а прямо ему Сане в голову. Тук-тук-тук… Коньков проснулся, но стук не исчез. Кто-то настойчиво долбил в стекло его автомобиля. Он приподнялся и увидел Бэби, Зою Дорожнику женщину каскадёра из их группы. Она подъехала на своём крутом мотоцикле, и тарабанила в окно, не слезая с "железного друга". В мотоциклетных трюках она была богиней.

"Неужели они вернулись", – сейчас Саня этому был совершенно не рад. Судьба злодейка пытается спасти его, сплюнул он с досады и открыл дверь.

– Конь, что ты тут делаешь? – набросилась на него Бэби, она всегда была такая резкая, огненная.

– Не видишь? Сп-плю.

– Ладно, потом поговорим. Я сейчас к режиссёру и, если он по-прежнему стоит на своём, к нашим поедем. Я тут вроде, как для связи оставлена.

Значит, они всё-таки надеются на возобновление работы, уныло посмотрел Коньков ей в след. Обратно Бэби не было очень долго, видно разговор сложился непросто. От нечего делать Коньков, опершись на руль подбородком, рассматривал происходящее во дворе. Утро было в самом разгаре, но местные обитатели двигались довольно вяло. Вот проковыляла куда-то в огород дочь хозяев, одетая в халат и обутая в какие-то галоши на босу ногу. С растрёпанной после сна головой и с таким же растрёпанным пучком курчавой петрушки в руках она направилась обратно в дом. Вот её мать прошла в сторону сараев, но одетая уже по-деловому. Видимо, она не была такой уж домохозяйкой и где-то трудилась. Может, в конторе своего мужа или в каком-нибудь магазине. Вот Люся с дорожной сумкой в руках проковыляла спешной походкой к калитке. А вот, надо же, Миша Акулов почти выполз из беседки. Он, оказалось, так и проспал там всю ночь. А что такого! На свежем то воздухе! Однозначно, его городского интеллигента сельский воздух пьянил почище коньяка. Похлопывая себя по бокам в попытке согреться, он какое-то время подёргался туда-сюда, не имея чёткого соображения в выборе правильного направления, но, заметив в машине Конькова, направился к нему.

– Сигаретки не найдётся? – робко промямлил он.

– Не к-курю, – коротко ответил каскадёр.

– А погреться в машине можно?

– Здесь не особ-бенно то и теп-пло…

– Да ладно, – не дослушал Акулов рваную речь каскадёра. – Перекантуюсь тут немного.

– А Галя моя ещё не выходила? – поинтересовался он через время.

Коньков лишь покачал головой, но, вспомнив её ночной вояж к калитке, мысленно прикинул, а заходила ли она вообще? Докладывать об этом Акулову он не захотел, не испытывая симпатии к этому человеку.

Тем временем движение во дворе заметно усилилось. Здесь уже вовсю вертелись, как в водовороте, деятели киносъемочного процесса, перечислять которых себе дороже. Хотя многих Коньков знал лично, сейчас ему до них не было никакого дела. Надо будет, его позовут и скажут, что делать. Видимо этой же пассивной тактики придерживался и Миша Акулов. Он тоже не предпринимал никаких активных действий.

Наконец, на горизонте появилась Бэби. Ещё издали Коньков понял: злая, как чёрт!

– Ты, что же это, Конь в пальто, делаешь! Нас всех подставить хочешь! Денег подкосить решил по случаю! – набросилась она на него, заглядывая через приоткрытое окно автомобиля.

После принятия вчерашнего решения, Коньков, конечно, пытался внутренне подготовиться к этому неизбежному разговору, но после первого же вопроса в лоб совладать с собой не смог. От злости на беспардонное влезание к нему в душу, в глазах у него потемнело…

Твои слова, как селя смеси,

Что смыли замок на песке,

Над бездной жизнь мою подвесив

На тонком слабом волоске.

В такт загадочным стихам в голове у Конькова прокатился, круша закоулки мозга, поток чёрных мыслей. Своим напором этот смерч, как будто очистил его от всего земного, мелкого и незначительного до микроскопичности.

– А мне п-плевать! – смачно заявил он, пренебрежительно посмотрев в адрес своей коллеги.

Этот взгляд должен был означать, что обвинять его в меркантильности верх цинизма.

– Ну, ты у меня попляшешь, – пригрозила Бэби напоследок, завела мотоцикл и стала так бешено наворачивать ручку газа, будто хотела задушить Саню выхлопным дымом.

Коньков вынужден был отвернуться в сторону Акулова и лицезреть тирады другого рода. На Мишу через противоположное окно автомобиля наседала Галя Черняева, одной рукой тыча ему в лицо какой-то писулькой, а другой, удерживая под мышкой свою четырехлапую подружку с таким же, как и у каскадёрши прозвищем Бэби. Им с несчастным Мишей впору желания загадывать, оказавшись между двух одноименных огней.

– Где ты шлялся всю ночь, Казанова! Вот я перехватила послание твоей стервы!

Миша с трудом, но всё-таки поднял оконное стекло со своей стороны.

Галя только и успела, что забросить свою бумажную улику внутрь автомобиля, и теперь отчаянно барабанила своими маленькими кулачками по крыше.

Акулов же развернул бумажку и прочитал в полголоса, написанное там:

– Звезда моя, приди ко мне и сердце успокой.

Я у калитки буду ждать тебя в тиши ночной.

И стоит лишь тебе сказать, я вспыхну, как свеча!

Я не устану тебя ждать, прийти лишь обещай!

– И это обращено мне! – искренне возмутился Акулов.

Опустив стекло обратно, он яростно бросился в свою защиту:

– Да, это ж ты сама сочинила! Твои фортели! Узнаю почерк!

– Я нашла это в нашей комнате под дверью…

‒ Вот сама туда эту записку и положила! Да, тут даже имени моего не указано! С чего ты взяла, что она адресована мне?

– Что! – Галю от возмущения подбросило, как от взрыва. – Да, я же тебя морду бесстыжую застукала там у калитки. Твоё счастье, что вырваться от меня успел. И опять в отказ! Бэби тебя тоже видела! Бэби, подтверди!

Собачка покорно взвизгнула пару раз.

– Ой! Боже! – Миша в отчаянии схватился за голову. – Господи, пошли мне хорошего адвоката, ибо доказать мою чистоту под силу только всевышнему.

Конькова всевышний не подтолкнул ни к каким действиям, хотя именно он и мог бы быть этим самым адвокатом. Ведь он уже давно догадался, что это наивное романтическое послание дело рук влюблённой дурочки Светы, шептавшейся здесь ночью с хозяйской дочерью Олей. Если Галя застукала эту Свету у калитки, то шумит она не зря. Вот лично ему Сане Конькову на всё это глубоко плевать. Для него сегодня, дай бог, всё решится раз и навсегда. Лишь бы съемку не отменили. И где эта Бэби взялась! Нет, не собачка! Около машины, кстати, ни каскадерши, ни её мотоцикла уже не было. Вместо неё появилась другая леди – Тося ассистент режиссёра.

Глава 2

– Вы каскадёр? – прокричала Тося через стекло. – Как ваша фамилия? Вас Сергей Сергеевич требует.

– К-коньков моя фамилия. Ал-лександр Ан-ндревич, – Саня покинул своё пристанище на четырёх колёсах и направился в сторону режиссёра, уже вышедшего из дома в окружении своей кино свиты.

‒ Вот он, – подтолкнула его к своему начальству Тося, – Коньков Александр Андреевич.

Сергей Сергеич, прищурив глаз, внимательно посмотрел на каскадёра.

– Та-а-а-к, – протянул он многозначительно, по всей видимости, не зная, что сказать.

Последствия бурно проведённой ночи явно давали о себе знать.

– Негодяев! – обратился режиссёр к невзрачному человеку, стоящему рядом, фамилию которого Коньков узнал во время вчерашнего разговора, – ознакомьте товарища с задачей. И вот ещё, знакомьтесь Паша, – представил он Конькову худощавого человека в очках и с ноутбуком под мышкой. – Отныне ваш технический руководитель, так сказать, – и не совсем к месту добавил, – он наконец-то приехал! Мы его так ждали!

Кроме ноутбука в руках у Паши были ещё какие-то бумажки. По-видимому, сценарий или его часть необходимая на данный момент. Заглянув в одну из них, вновь представленный киношному народу Павел обратился к режиссёру:

– Здесь по сценарию необходимы ролики, они имеются в наличие?

– К Негодяеву, – отмахнулся Сергей Сергеич, – по всем техническим вопросам к нему. Он всё устроит, не сомневайтесь.

– И танк? – совсем уже выпучил зенки наивный Паша. – Здесь в сценарии указан танк?

– И танк? – режиссёр тоже на мгновение заколебался, обращаясь к Негодяеву.

– Здесь неподалёку воинская часть, – невозмутимо заговорил тот после секундной паузы, – у меня там брат зам командира части… Я уже договорился.

‒ Вот видите! – победно обернулся режиссёр к Паше. – У нас тут не хухры-мухры какие-то.… Кстати, а брата как фамилия? – ещё раз окликнул он Негодяева.

– Какого брата?

– Конечно, у вас очень большая семья! Я спросил об этом военном.

– И зря спросили, – Негодяев многозначительно надел тёмные очки, – Часть секретная. Сами понимаете…

– А ладно, – махнул рукой Сергей Сергеич, уходя восвояси. – Встретимся на съёмочной площадке! И чтоб всё было готово.

– Так как же на счёт роликов? – напомнил Негодяеву Паша.

– Ролики, ролики… – стал повторять тот, задумавшись. – Оля! – вдруг он заметил хозяйскую дочь. – Иди сюда! Оля, у тебя ролики есть?

– Какие ролики? – захлопала та глазищами. – Для электропроводки?

– Нет. Те, что на ноги одевают и по асфальту вж-ж-ж…

– В принципе, нету, – замялась Оля, – но они у брата моей подружки Светы есть. И у Кольки Жихарева тоже ролики есть, – радостно вспомнила она. – У него классные! Лучше Светкиных!

– Так, – тут же распорядился директор киноиндустрии, обратившись к Конькову, – бери в машину, эту мадам и дуйте к этой её подруге Свете, и к Жихареву заодно, а потом к месту съёмок. Оля, покажешь ему, где развилка у дальней фермы. Там самый лучший асфальт в вашей местности. Кстати, – обратился он снова к Конькову, – у тебя был напарник? Где он?

– Мне, что за д-дело? – толи спросил, толи ответил каскадёр и поплёлся к своей машине.

После того, как они с Олей отыскали и получили требуемое оснащение для съёмок, в обратную дорогу с ними увязались и её друзья: Света, и тот самый Жихарев. Для них это была халявная возможность побывать на съёмочной площадке. Притом легальность их пребывания там была вполне основательна. Мол, следим за сохранностью собственного имущества, то есть роликов. Жихарев нёс новые ролики в руках, а на ноги водрузил другие, какие-то невообразимо примитивные. Он вскоре пояснил, что эти самопалы он сконструировал собственноручно из подручных материалов и демонстративно катался на них, рискуя жизнью, пока сломленные родители не купили ему новые более надёжные. С этими несуразицами на ногах он и всунулся прямо в машину Конькова. Тому было всё равно, даже если бы этот пацан присобачил к ногам шагающий экскаватор. Света выглядела совсем иначе. Она водрузила на ноги туфли на огромной тонюсенькой шпильке, и одета была в платье типа «вечернее». Впрочем, Коньков и на эту смазливую девицу обратил минимальное количество внимания.

Первое время ехали молча, но в присутствии своих приятелей Оля осмелела.

– А трюки страшно делать? – попыталась завязать она разговор на самую, что ни есть актуальную тему.

– Нет, – Коньков даже не глянул в её сторону, хотя и понял, что вопрос предназначался, конечно же, ему.

– Совсем, совсем? Ни капельки?

– Ни кап-пелечки, – как эхо повторил Коньков.

– А я фильм один смотрел когда-то, – встрял в разговор Жихарев, – американский. Так там один тип специально вредил каскадёрам, и они гибли один за другим…

– Ой, – по бабьи всплеснула Оля руками, – а зачем ему это было нужно?

– Да, жену свою приревновал…

" Жену!!!" – тут же долбануло в мозгу Конькова.

– А он то сам этот тип кто был? – уточнила Светка.

– Я уже и не помню. То ли этот самый продюсер, то ли режиссёр, то ли актёр. Ей богу, из головы вылетело…

– Тоже мне! – Светка перебивала его без всяких церемоний.

Видимо, в её оценочном списке знакомых мужчин её дружок имел совсем невысокие баллы.

– Если она была женой такого человека, зачем с каскадёрами якшалась?

Конькову не понравились слова расфуфыренной девицы. Он хотел, было придавить на газ, чтобы вытряхнуть немного спесь с этой провинциальной принцессы, но тут же резко передумал. Убиться здесь в компании этих сопляков его вовсе не прельщало.

Твои слова, как тонны грязи,

Вяжут трясиною болот.

Последний вдох в протяжном спазме

Дыхательный закрыл проход.

Не долбануло, на этот раз его мозг, а как-то противно обволокло всё сознание. Как бы и впрямь не отключиться ненароком, слегка испугался он и тут же рассмеялся в душе. Очень даже странно бояться потерять сознание перед смертью.

Пока они добрались до места, снова заморосил мерзопакостный дождик. В связи с этим на съёмочной площадке было не очень весело, без трепещущего рабочего огонька. Хотя, конечно, что-то всё-таки происходило. На дороге Паша со своей женой Люсей при помощи рулетки делали какие-то замеры, и определённые места отмечали, приклеивая к асфальту белые полоски скотча. Прилипал к мокрой поверхности он плохо, и супружеской парочке пришлось повозиться. Затем к этим отметкам подъезжала автомобильная техника, задействованная в трюке. Первым в череде машин выдвинулся огромный тягач с кабиной красного цвета, разукрашенный массой всевозможных картинок. Саня запомнилась самая яркая на двери: большой слон тёмно-синего цвета, по-боевому изогнувший свой хобот. Тягач тянул за собой мощнейший трейлер, на котором находилась внушающих размеров решётчатая конструкция, доверху заполненная сеном. Следом подъехал бортовой грузовик с какими-то бочками в кузове. Задний борт его был откинут, и с той стороны уложили длинные, оббитые гладкой резиной трапы. Как раз около них сейчас стояли, горячо беседуя, два начальника: директор агропредприятия Мерзлов и киношный босс Негодяев.

‒ Вот по этим самым трапикам наш каскадёр вжик в воздух, – объяснял Негодяев своему собрату предстоящие задачи. – И вон туда в сено «бултых»!

– А бочки? Вы же говорили: бочки выгрузите. Я ж вам их выделил, как от сердца оторвал. У нас, знаете ли, сейчас засолка. Одна вон даже с прошлогодней капустой. Она хоть и прошлогодняя, но ещё ничего – ядреная. Может, пустыми бочками обойдётесь, а полную мы на полевую столовую отправим, – по-хозяйски хлопотал аграрий.

Но Негодяев заартачился.

– Полная нам тоже нужна, – извините за каламбур, – для полноты картины. Понимаете? Что же у нас в фильме пустые бочки будут выгружать?

– А вам какая разница пустые, полные?

– Для правды жизни, дорогой вы наш Илья Степанович. Нужно и всё тут.

– А мне кажется их следует убрать, – робко вступил в разговор подошедший к ним Павел. – Для безопасности исполнителя. Понимаете ли, согласно моим расчётам, траектория полёта проляжет так, что стоящая в кузове тара может помешать, летящему телу каскадёра, – он начал объяснять уж слишком заумно, особенно для товарища Мерзлова.

‒ Вот видите: бочки, оказывается, вам совсем без надобности, – возрадовался Илья Степанович. – А то испортите капусточку нашу…

– Нет, правда, жизни, прежде всего, – Негодяев был непреклонен. – Я думаю, если их правильно расставить, они не помешает этой вашей траектории. Переставьте их.

– Паша знает, что говорит. Он у меня такой умный, – Люся тоже приблизилась к компании мужчин и заботливо прикрыла голову мужа зонтом. – Он у меня инженер, математик…

‒ Вот и расставьте их, – твёрдо повторил Негодяев, – согласно теореме Ферма.

– А Паша говорил, что теорема Ферма… – начала, было, Люся, но оппонент отмахнулся от неё, как от назойливой мухи, резко повернувшись к Мерзлову.

– Ну, что ещё интересует радушного хозяина?

– Сено. Сено не забудьте вернуть. Целый стог вон у вас под дождём здесь мокнет. А там, в сене что настоящий танк? Правда?

– Ну, не совсем танк, – ответил Негодяев как-то без энтузиазма. – БМП или БТР что-то в этом роде.

– А глянуть можно? – по-детски загорелся Илья Степанович.

Ответить Негодяеву не дал пацан, неожиданно выскочивший откуда-то на роликах.

– Жихарев! – тут же признал его Мерзлов. – Ты чего здесь мотаешься? А папка твой где? На работе или опять пьяный спит?

– Кстати, – Негодяев заметил Конькова, – ролики достали?

– Да. Они там в машине. Од-девать? – Саня был инертен, пассивен, немногословен.

– А об этом распорядятся вот они, – директор указал на Пашу и Люсю.

– Вообще-то, главный на съёмках режиссёр, – заметила Люся.

– А у вас, что всё готово к съёмкам?

– Паша, у нас всё готово?

– Надевайте ролики, – мягко попросил Паша Конькова.

– И этот ваш второй тоже! – напомнил Негодяев. – И где он, в конце – концов! Почему я его не вижу! Он каскадёр у нас или тайный агент?

Коньков пошкрябал к своей машине, именно пошкрябал настолько гадко было у него на душе. По дороге он обратил внимание на режиссёра. Тот сидел под каким-то неказистым брезентовым тентом, уткнувшись в Пашин ноутбук. Проходя, Саня заглянул ему через плечо. Сергей Сергеевич играл в шахматы. На Конькова неожиданно накатилась злость, но тут же сразу и отлегла, как волна морского прибоя. Именно так на него то накатывал, то откатывался интерес к бренной жизни. Внезапно накатившее сочувствие к Люсиному мужу тут же сменилось безразличием. Ему расхотелось слишком вникать в подробности человеческих отношений. Человек поимел женщину, а теперь имеет ноутбук её мужа. Обычное дело для этого извращенного мира. А он сам в этой вселенной просто странник, который уже приоткрыл дверь, чтоб шагнуть дальше в чистую стерильную вечность за порог этого грязного топтаного перетоптанного миллионами ног бытия.

Додумать эти глубокие философские мысли он не успел. У своей машины он увидел напарника и Бэби. Бэби косо зыркнула в его сторону ненавидящим взглядом.

– Тебя Н-негодяев спрашивал, – доложил Коньков напарнику. – Считает, что ты т-тайный агент.

Напарник заметно вздрогнул, даже побледнел весь.

– Не может быть.

– А т-ты что тут делаешь? Н-не уехала? – Это Коньков уже накатился на свою напарницу.

– Забыла перед тобой отчитаться! – Бэби так и жгла: что взглядом, что голосом.

Он отвернулся, сосредоточив внимание снова на напарнике. Тот при дневном свете выглядел не так презентабельно, как вчера ночью. Лицо его было сильно исцарапано и видимо вовсе не ветками густых терновых кустов. Поняв взгляд Конькова, как вопрос он буркнул, отодвинувшись подальше от Бэби:

– Вчера ночью у калитки какая-то дура исцарапала.

Как он ни старался, говорить тихо, Бэби всё равно услышала.

– Дура? Сто процентов Галя! – почти радостно воскликнула она, но и с презрением одновременно.

Как всякая маловыразительная девушка она дико не любила красавиц. Да, к тому же ещё и таких, что называют собак человеческим прозвищем.

– Главная местная героиня! – добавила она, выразительно искривив свои и так постоянно гнущиеся тонкие губы. – А за что она тебя? Приставал?

– Ещё чего! – растерялся несчастный пострадавший. – Дело как было. Ночевать мне место никто не предложил, так я в зале на кресле прикорнул. Но спать сидя – не комильфо ведь. Ночью спина и шея совсем затекли. Думаю: пройдусь. А по двору шататься я же не буду. Хозяева бог знает, что подумают. К калитке подошёл, смотрю: не заперто. Я на улицу только шагнул, тут голос женский из-за кустов. Там сирень растёт. Вы же видели, наверное. А голос этот прямо поёт. Зовёт меня: «дорогой, я здесь». Я ещё шаг, а тут сзади на меня эта дура прыг со своей собакой на пару. Ногти в лицо мне, как рысь. Еле вырвался. Но если она напала, значит, какие-то претензии ко мне у неё есть? Если только она не сумасшедшая на самом деле. А здесь она будет присутствовать? Как мне на глаза ей не попасться? Вдруг опять бросится!

– Не дрейфь. Я мигом, – Бэби свалила куда-то, со скоростью ракеты.

Она была участливой девушкой, верным товарищем в традициях каскадёров. И Коньков живо представил, как через каких-то полчаса она будет, заботливо суетится у его разбитого, искалеченного тела.

Твои слова, что неизбежность,

Что падающий метеорит.

Сгустит он космоса безбрежность

В дыру, вдруг превратив зенит.

– Да они явно малы! – услышал он сквозь сонм, нахлынувших космических мыслей, как будто отдалённый возглас напарника.

– Плевать! – уже привычно изрёк Коньков, натянув на ноги свою пару роликов. Жали они действительно безбожно, но обречённому Конькову было действительно всё равно. Ему было плевать даже на то, как зовут напарника…

– Саша! – как будто подсказала, вернувшаяся пулей, Бэби, ‒ Вот давай я тебя шелковым шарфом замотаю. Он лёгенький, не переживай. Так Галя тебя не узнает. Потом скажешь, что поцарапался во время трюка.

– Трюка? – переспросил тот, будто опомнившись, и снова заметно побледнел. – Я, честно говоря, на роликах то не очень, – промямлил он, совсем обесцветившись в мел. Вдобавок с женским шёлковым белым шарфом на шее он стал выглядеть и вовсе неубедительно. Прямо травести какой-то.

«Боится», – бесстрастно констатировал про себя Коньков.

Бесстрастно то бишь наплевательски. Но к Бэби он всё-таки претензии предъявил:

– Тебе то, что за д-дело до трюка? М-мотай к остальным, п-пока к штр-рейкбр-рехерам не п-причислилась автоматически.

– Дураки! Без меня у вас ничего не получится. Вы на роликах, а кто за рулём будет?

– Вон он, – угрюмо кивнул Коньков в сторону нового товарища по профессии.

– Мы ведь этот кордебалет уже детально распланировали в группе. Именно я должна сидеть за рулём автомобиля. Я и в репетиции принимала участие. Так что я поведу и точка!

– Д-детка, ты ничего не п-перепутала? Мы ещё в Москве всё п-планировали, – напомнил ей Саня. – И я т-там был. И за рулём д-должен был сидеть я, а н-на роликах Лёшка Бесчастных.

– Ну и садись за руль, – с какого-то рожна прямо лезла из себя Бэби, – а Саша пусть прыгает или я.

– Прыгаю я! И точка, – рубанул Саня, подводя черту, почти не заикнувшись.

Конечно, Бэби в своих порывах была права на все сто, но ведь у Конькова главная цель была какая? Погибнуть! А с неопытным, вновь прибывшем, каскадёром шансы на погибель были заметно выше. Так что смысл артачиться с Бэби у него был.

Тут Коньков заметил, робко приближающуюся к ним, девушку Олю. Она была без своей расфуфыренной подруги. Ясное дело, Светлане рядом со сраными каскадёрами было не место. А Оля, наверное, шла к этому бледному, на которого «запала». Но, думая так, Коньков ошибся. Подошла она именно к нему.

– Можно вас – поманила она его своим пальчиком.

– Нет, – категорически покачал он головой и забрался внутрь автомобиля.

– Но это очень важно, – настойчиво пронудила она.

Наивная она не знала того, что сейчас в этом мире для Конькова ничего важного не существует. АБСОЛЮТНО!!!

Оля оказалась достаточно настойчивой, воспользовавшись тем, что в роликах, да ещё жмущих, каскадёр не очень мог передвигаться, она по кошачьи подобралась к нему в машину на заднее сиденье и осторожно зашептала ему в самое ухо невероятнейший бред:

– Вы знаете: мне то, что Колька про каскадёров рассказал… Ну, про фильм американский, в котором каскадёров убивали, так в душу запал. Ведь, это и сейчас так может быть. И у вас здесь.… И я вам должна сказать, – тут она перешла совсем уж на тишайший шепоток. ‒ Это я случайно узнала. Вас хотят убить. Вернее, подстроить так, чтоб вы погибли. Ужас, – прошипела она, страшно вытаращив глаза. – Вы не верите? А я вот проходила мимо Сергей Сергеича, он там за компьютером сидит под навесом, и слышу, он кому-то говорит, наверное, по телефону, мне то было не видно. Вот он и говорит: я, говорит, слона подвину, а конь и не допрыгнет куда надо. Вот, – верх торжества отразился на её лице. – Вас ведь Конём называют, я знаю. А что вы такое сделали? За что он вас так?

«Дура, – скривился Коньков, прослушав весь этот бред, – игра в шахматы для этой селючки «терра инкогнито» – земля неизведанная».

– А слон-то к-кто? – тем не менее, вяло поинтересовался он.

– Водитель наш сельский Слонёв Мишка. У него с детства такое прозвище. Да у него ещё на машине слон нарисован.

Коньков вспомнил эту картинку, но рассказывать правила шахмат наивной впечатлительной Олечке не стал.

– Надо же что-то делать, – тем не менее, наседала она.

– Надо, – разозлившись, почти прорычал каскадёр. – Н-надо всего лишь дождаться ком-манды: «м-мотор»!

Оля аж отшатнулась от него.

– Что? Что надо делать? – подхватил последние слова напарник Саша, который тоже решил усесться в машину на заднее сиденье, рядом с уже сидевшей там Олей.

– Д-да вот д-девушка, – Коньков вяло кивнул в сторону Оли, – ут-тверждает, что меня хотят убить, в-вернее, х-хотят, чтобы я п-погиб во время трюка.

– Кто хочет? – живо поинтересовался тот. – Кто конкретно?

– Что т-тоже с шахматами не д-дружим?

– А при чём здесь шахматы? – напарник повернулся теперь уже конкретно к девушке. – Ну, слушаю?

– А ему можно? – замялась та, преданно глядя на Конькова.

– Ради бога, – отмахнулся тот.

– Сергей Сергеевич главный режиссёр, – Выпалила Оля и затихла, забившись в угол заднего сиденья.

– Так значит Сергей Сергеевич, – почему-то многозначительно изрёк напарник Конькова, и на мгновенье, задумавшись, изрёк ещё более важно. – Нет, если убивать, то не его, – ткнул он пальцем в своего коллегу.

– А кого? – аж захлебнулась, то ли от восторга, то ли от ужаса девушка.

– И не Сергей Сергеич, – продолжал говорящий мыслитель, не обращая ни на кого внимания. – А вот во время трюка – это они лихо придумали. Умно!

– Кто они! – Оля была уже на грани.

– Нам необходимо съездить к месту трюка, – решительно потребовал он.

– Вон, – Коньков ткнул пальцем в сторону, стоящих на дороге машин, – твоё место.

– Ах! Ну да, – опомнился напарник. – А поближе нельзя подъехать, а то я на роликах.

– А я на чём? На лыжах? Бэби сейчас за руль сядет и подъедем, – после этих неожиданных даже для самого себя слов он понял, что уступил рвению Бэби вести машину. – Зачем! – хватанул он рукой по рулю. Конькова всё это так раздражало.

– Затем, что машины надо переставить, – не унимался напарник, поняв возглас каскадёра по-своему. – Передвинуть немного. Я думаю: они поставили их ближе положенного, чтобы прыгающий перелетел дальше и разбился об асфальт. Значит, нам переднюю машину следует продвинуть вперёд…

– Тьфу ты! – Коньков выскочил из машины, ему было тошно всё это слушать, прямо, до рвоты. – Уме-мереть спокойно не дадут.

Он направился к машинам: поторопить процесс. Катиться на роликах по траве было невозможно и ему пришлось шагать, как хромой утке. Оказавшись позади тента, он помимо воли услышал разговор, находящихся там Паши и Сергей Сергеича.

– Мне тут намекнули добрые люди, – тихо вопрошал мега талантливый муж, именно слово «вопрошал» так идеально подходило к интонации его голоса, – что моя жена мне… – тут он замялся, не зная, как бы помягче выразится, – была мне не совсем верна. Ну, в смысле супружества. Вы не могли бы мне подсказать с кем?

– А добрые люди не подсказали? – голос режиссёра напрягся.

Было тихо. Паша видимо отрицательно покачал головой.

Коньков хотел, было уже выйти в зону их видимости, не любил он подслушивать, но внезапно услышал такое, сравнимое лишь со шлепком грязи в лицо.

– С кем-то из каскадёров, – внезапно буркнул застигнутый врасплох Сергей Сергеич. – С кем точно не знаю, но что-то про это слышал. Хотя, не люблю я в этих делах разбираться и вам не советую. Знаете ли, все эти съёмочные экспедиции: то да сё… А потом домой возвратились: цём, цём и всё забылось.

‒ Значит, вот почему эти двое остались, – это был снова голос Паши. – Все остальные каскадёры уехали, а они остались. Так, а кто из двоих?

– Я их имён и фамилий не знаю! И увольте меня от этого, – режиссёр стремительно выскочил из-под тента.

Саня Коньков отковылял на своих роликах в противоположную сторону поближе к дороге.

«Вот так, – подытожил он, усевшись прямо на мокрую траву под какой-то небольшой стожок сена, – Умрёшь ты, Санёк, не только брошенным мужем, но и несбывшимся любовником вдобавок. Оклеветанным, что наиболее гадко…»

Твои слова, что плеть с шипами,

Срывают кожу в клочья боли.

И раны вымыты слезами

Жгут от присутствия в них соли.

– Колька! Эй, Колька! – услышал он недалеко от себя.

Конькова со стороны дороги видно не было, но он со своей позиции за кучей сухой травы при желании мог видеть всё. Выглянув из-за своего укрытия, он увидел Олю и её дружка Кольку Жихарева. Тот лихо крутил коленца по асфальту на своих самодельных роликах, эффектно остановившись перед окликнувшей его девчонкой.

– Колька, – попросила та громким шёпотом, – надо Слона отвлечь.

– Зачем?

– Не спрашивай. Надо и всё.

– На танк хочешь позырить да? – Колька воспринимал все события со своей колокольни.

– Да, – вынуждена была согласиться Ольга.

Через мгновение Колька уже был позади кабины тягача.

–Эй! – вскоре оттуда донёсся его звонкий голос, – Слон, хобот поверни, сказать что-то надо. – Видимо столь фамильярное отношение было нормой в этой деревне.

Водитель, сидевший за баранкой. Нехотя повернулся на зов, сместившись вглубь кабины.

Дорога в это время была очень кстати безлюдна, и Оля вполне воспользовалась моментом. Она быстренько переклеила полосу скотча метров на пять вперёд стоявшего тягача, и тут же призывно постучала в кабину со своей стороны.

– Слон! – снова прозвучала деревенская фамильярность. – Слон, ты, что не видишь: ты не на отметке стоишь. Вон аж, где скотч приклеен, а где ты!

– Чего горлаешь! – недовольно высунулся он из кабины. – Тот там! Эта здесь! Что я сам думаешь, не вижу, что подъехать надо. Шли бы вы домой пацаны.

Добродушие его, видимо, было связанно ещё и с тем, что Оля была директорская дочка.

– Я не пацан, – огрызнулась она Слону ещё резче. – Я девушка!

– Да по мне все вы пацаны. Все пьёте, курите, в джинсах все, в наколках… – громко ворчал водитель, всё-таки перегоняя машину на новое место.

«Хоть что-то хорошо, – грустно подумал Коньков, наблюдая старания своей якобы спасительницы. – Теперь уже точно разобьюсь. Это, наверное, напарник её подослал. Теперь и он разобьётся. Да и хрен с ним. Одним дураком меньше…»

Между тем, умные проявляли себя всё больше и больше.

Вскоре, около слона появился главный режиссёр.

– Слышите, как вас там! – призывно постучал он по дверце кабины. – Вы не могли бы проехать немного вперёд!

– Зачем это вам? – вдруг неожиданно, как из-под земли, рядом с ним нарисовался Негодяев.

Сергей Сергеевич аж задрожал от неожиданности, но тут же поспешил всё пояснить, отведя собеседника немного в сторону, и как раз именно в сторону невидимого им Конькова, так что тот всё прекрасно расслышал.

– Понимаешь, на меня тут только что Паша этот вундеркинд Люсин долбанный наехал. Мол, кто с моей Люсей гуляет? Не знаете ли? Каково! У меня такое спрашивает! Ну, не вундеркинд! А я с перепуга на каскадёров свернул: мол, кто-то из них, а кто не знаю.

– Я, по большому счёту, вопрос задал касательно другого дела…

Негодяев нетерпеливо указал пальцем в сторону тягача.

– Так я же и думаю теперь, – спешил пояснить Сергей Сергеевич, – неплохо было бы, от одного каскадёра временно избавиться.

– Передвинув машину, от него можно избавиться навечно, – замечание Негодяева, было для Сани, что бальзам на душу.

– Так я же хотел немножко передвинуть, чтоб чуть-чуть он не долетел. Ножку там подвернул или ручку и на больничку. А я тем временем от Люси сторонкой буду ходить. А Паша в больницу за ним разбираться не поедет. Резонно? Так и перекантуемся до конца съёмок.

– Рисково, – сделал своё резюме Негодяев.

– Так любовь и риск, что «инь» и «янь», – немного повеселел горе-любовник.

– Так мне переезжать или нет? – уже, наверное, третий или пятый раз громко вопрошал у них, высунувшийся из кабины водитель.

– Распорядитесь, пожалуй, вы, – заискивающе попросил Сергей Сергеевич, заглядывая в бесстрастные тёмные очки Негодяева, – только на чуть-чуть. Я вас прошу. На капельку… Капелюшечку. – Он побежал прочь по своим делам, а Негодяев направился к тягачу.

Саня тем временем печально посмотрел на свои руки. Ручку подвернуть или ножку – маловато будет, однако.

– Давай сдавай назад! – команда Негодяева прозвучала для Сани совершенно неожиданно. Да, и для Слона тоже.

– Так лента ж вон там, – ткнул он в переклеенный Ольгой скотч.

‒ Это отметка для другого автомобиля, – со знанием дела пояснил Негодяев.

– Ясненько, – Слон больше не перечил, ‒ Это меня Олька спутала.

Зато Конькова спутала не только Олька. Негодяев отогнал машину метров на семь обратно. Теперь Конькову уж точно прямая дорога – лицом об асфальт. Но в чём интерес Негодяева? Разве, что оправдать свою фамилию, не иначе!

Впрочем, другим участникам событий эта фамилия тоже пришлась бы, ко двору. Не успел удалиться Негодяев, как к тягачу вернулись Паша с Люсей.

– Паша, но ты ведь уже всех расставил, – лила она словесный елей в уши своего возлюбленного, всё так же преданно держа зонтик над его головой, – ты же у меня такой умненький.

– Пожалуй, кое-что надо уточнить, – сосредоточенно заглядывал он в свой ноутбук.

– Неужели ошибся? Не может быть, миленький. Ты посчитай ещё всё хорошенько. А то каскадёры бедненькие, как бы с ними ничего не вышло.

– Бедненькие, бедненькие, – сосредоточено стал повторять Паша, подхватив последние слова своей жены, – бедненькие. Будут они бедненькие.

– Что? Что ты сказал, Пашенька?

– Я говорю: будет всё прекрасно, Люсенька. Траектория будет, что надо. Амплитуда. Полная синусоида.

– Пашенька, вот ленточка, которую мы приклеили, только она далеко от машины!

– Ладно, сорви её! Всё равно переставлять всё по новой.

Новое требование переехать Слон воспринял уже не столь адекватно. Выполнив все новейшие требования Паши, он, в сердцах хлопнув дверцей, решительно покинул кабину:

– Туда-сюда обратно ни тебе, ни мене не понятно! Тьфу!

К удивлению Конькова, вне кабины Слон оказался маленьким, щуплым и ещё молодым человеком. Впрочем, Саня больше удивился своей способности удивляться, а тем для удивления всё прибавлялось.

Подкатила его Санина машина, и из неё вышла Бэби. Обычно со своим темпераментом она выскакивала из машины, как выстреливала, а тут вышла как-то нерешительно и тут же обернулась назад, чтоб заговорить с тем, кто остался в машине.

– А если там водитель?

Её собеседником, вероятнее всего, был Саша. Коньков со своей позиции не мог внятно расслышать его речь, так что довольствовался, только словами девушки.

– А ты точно уверен, что вперёд? – Бэби представляла собой само сомнение.

– А если мы машину передвинем, а Саня разобьётся?

«Давай, детка, передвигай», – млел от услышанного самоубийца.

– Хорошо, я тебя послушаю, но первым прыгать будешь ты.

«Да, будь Саша хоть беременной матерью инвалидом, всё равно я ему своего места в ад не уступлю», – Саня непроизвольно свернул своей рукой страстный кукиш до хруста костяшек пальцев.

Наконец, Бэби нехотя влезла на подножку тягача, и тут же возрадовалась:

– Водилы нет! И ключи в замке! Так это ещё и лучше! Значит вперёд на три метра? Да?

Она села за руль, завела двигатель и быстро переместила автомобиль туда, куда по размышлениям её наставника и было нужно.

Конькова, конечно, удивила инициатива Саши с перестановкой машин. Он то был уверен, что ещё Оля действовала по его указанию, но, получается, девушка проявила себя независимо и в корне безбашенно. Девчонке такое поведение ещё простительно, но Саша! Чем он думал, решившись на такой шаг? Разве он достаточно смыслит в этих делах? А Бэби! Как она могла пойти у него на поводу? Это Коньков понимал мозгом, а вот в глубине своей растерзанной души был доволен. Чем больше перестановок, тем лучше. Это, как в русской рулетке – барабан револьвера всё крутят и крутят, а шансов выиграть всё меньше и меньше. Особенно, если учесть, что пустой ячейки без патрона в виртуальной обойме, можно считать, и нет совсем.

– Во! Чаёк! – похвалилась Бэби своему сопровождающему, каким-то термосом, который обнаружила внутри кабины. В отсутствие Михалыча Бэби вынуждена была стать на путь самообеспечения.

Через время они укатили, а Коньков, наконец, покинул своё укрытие. Выйдя на дорогу, он поднял с дороги скотч. Зачем? Он и сам не знал. Он держал его за один край, другой вяло трепыхался на слабом ветерке, но в душе у Сани ветра были покрепче.

В твоих словах зияет пропасть,

Что заставляет падать ниц!

Они, как самолёта лопасть,

Что разрывает стаю птиц!

Не успел Коньков углубиться в свои мысли, как у машин киносъемочного народу резко прибавилось. Операторы устанавливали свои камеры, всяко-разно защищённые подручными средствами от бесконечного противно моросящего дождя. Камер было много: трюк хотели заснять с разных ракурсов. Имелась и передвижная, укреплённая на спец автомобиле.

Сейчас снимали сцену с актёром. Миша Акулов барахтался на прицепе в стоге сена, изображая действия главного героя после прыжка.

– Ни фига себе! – закричал он, немного откопав дуло танка.

«И вправду танк», – снова сумел удивиться Саня самой придонной капелькой своих уже достаточно перегоревших эмоций.

Неподалеку от него эту сцену наблюдала и местная молодёжь.

– Барахтается, как… – дальше, говорившая эту фразу Оля замялась, видимо, опасаясь обидеть свою расфуфыренную ради Акулова подружку.

– Как хорёк! – нагло подсказал Колька Жихарев.

– Сами вы хорьки, – огрызнулась Света. – И эта ещё тут вертится. Коза! – последние слова относилось к Гале Черняевой.

– А чего же он сам не прыгает? – Оля всё-таки отважилась задать каверзный вопрос норовистой подружке.

– Чтоб твоим каскадёрам работа была.

– А я бы прыгнул, – заявил Колька.

– Ты!!! – хором презрели его подружки. – Пойди, умойся!

– А если прыгну, что мне за это будет?

– Нам то что!

– Если прыгну, пусть меня Светка поцелует.

– Иди на ферму! Там тебя свиньи расцелуют.

– А тебя вон и хорёк целовать не хочет.

– Что!!! – Светка пантерой бросилась на Кольку, но, подвернув ногу на своей «ограменной» шпильке, чуть не упала, вцепившись в плечо подруги.

– Тише вы тут, – прицыкнул на них кто-то из киношников.

– Наконец-то нашла тебя, – дёрнула Конькова за плечо, разгорячённая работой Бэби. – Погнали к месту старта.

– С чего такой энтузиазм? – всё ещё не верил в её искренность Саня.

– Возьмите и нас, – бросилась к ним Света, – актёры тоже туда переезжают.

– Не много ли чести, – заартачилась, было Бэби.

– Мы владельцы роликов, – напомнила наглая «хуторянка».

– Я, пожалуй, останусь, – сделала робкую попытку Оля, – но подружка обломала и её.

– Ты мне нужна для дела. Забыла, что ли?

Переезд занял немного времени, но из машины вылезать никто не захотел. Дождь, одним словом. Бэби ждала команду к старту, а каскадёр напарник затеял, между делом, очень даже насущный для него разговор:

– А кино то о чём? Кто знает.

– Не всё ли равно, – Бэби некогда было отвлекаться, а лично Конькову все фильмы мира провались в тартарары.

– Я могу, – вызвался вездесущий Жихарев. – Итак, главный герой, – ткнул он пальцем на улицу в сторону дороги. – Едет себе на роликах. Мэн такой. Супер! – искоса глянул он в сторону Светки, – Михаил Акулов – Рембо и терминатор в одном лице, а ещё Спайдермен…

– Хватит! – двинула его ногой Светка.

– Едет он значит на роликах: вжик, вжик… Прямо по дороге. А тут его обгоняет нехорошая машина и обдаёт грязью из лужи. Он мокрый весь, как бобёр облезлый…

Ещё один тумак от Светки.

– Вода прям, стекает с него, грязная и вонючая…

Ещё щипок.

– Он взбешён, но реакция у него: о-го-го! Он мгновенно вцепляется в автомобиль, как энцефалитный клещ…

Теперь рассказчик получил локтем под ребро.

– Он держится и едет сбоку. Машина набирает скорость, но избавиться от героя невозможно. Он рыба прилипала! Он суперклей!

– Он суперагент! – Светка уже в открытую ударила его по голове.

– Да, он суперагент "оо" без семи! И тут, надо же случиться: у обочины стоит бортовая машина, с которой по трапам скатывают бочки. Машина обидчица проезжает так близко, что ролики героя попадают на трап и большая физическая сила подбрасывает героя к небу. Светка, ты помнишь физику? Третий закон Ньютона, а может тридцать третий.

– Не ёрничай, балбес!

– И школу, ради бога, не вспоминайте хоть на каникулах, – взвыла и Оля, видно, не имея особой тяги к просвещению.

– Понятно, – довольствовался столь неординарным рассказом и Санин напарник. – А я-то думаю: при чём здесь ролики!

– В основе сюжета борьба с торговлей оружием, – коротко подсказала Бэби.

– Да, – подхватил тут же и Колька, – там же танк в сене.

– Сена в П-париже, – вставил Коньков.

Из всего рассказа его на половину отключившийся мозг смог ухватить лишь последнее слово. Все дружно рассмеялись.

– Правильно, Конь, – Бэби, приняв его реплику за удачную шутку, одобрила такой ход. – Перед ответственной работой смех под настроение – это сила! – Тут же прозвучал звонок по мобиле. На связь с рулевым вышел Паша. – Все выходите! – скомандовала каскадерица. – Я на пробный проезд. Паша – этот хренов инженер формулы какие-то будет сверять. – В подтверждение своих слов с её уст посыпались ворох цифр, которые она повторяла вслух, дублируя услышанное в телефоне. – Что? Скорость движения 93 километра в час. Ни больше, ни меньше согласно расчёту. Угол 44-ре градуса. Скорость ветра 1,4 метра в секунду. Влажность 0,8%. Ох, и умный! – саркастически съязвила Бэби, когда телефонный разговор закончился. – Аж, страшно! Прям дрожь в коленках! Саня! – зачем-то вспомнила она о своём напарнике.

Оглянулись оба каскадёра.

– Тьфу ты! Да вы же тёзки! – чертыхнулась Бэби.

– К-как и ты с собакой, – зло подколол Коньков.

– Тут и до путаницы недалеко.

– К-куда уж ближе, – Саня вновь не сдержался.

– Конь, прибью – наконец его колкие замечания вывели её из себя, а ему только то и нужно: злая напарница – смерти подруга.

– Ладно, – серьёзно злиться ей всё-таки было недосуг, – тебя я буду звать Саня, как всегда, ‒ это относилось к Конькову, – а тебя Саша, – напарнику досталось более нежное обращение. Он ведь её не подкалывал и тайно умереть не хотел. – Так вот, Саня, Саша, я на пробный заезд. Готовьтесь пока. Кто там из вас первый!

– Зови меня Санясаша, – но эту последнюю подколку Конькова она уже не услышала. Не заметила она и момент, когда за бампер автомобиля ухватился Колька Жихарев, присев на корточки, чтобы его не было видно.

– Смотри, Светка! – заорал он, двинувшись вслед за набирающей ход машиной, на своих допотопных примитивных роликах.

– Отцепись, придурок! – заорали ему вослед обе девчонки. – И было не ясно: они хотели, чтоб он отцепился от них или от транспортного средства.

Саша посмотрел на Саню мол: как реагировать на эту выходку пацана, но тот стоял безразличный, и Саша тоже промолчал. Вскоре, его поглотили уже другие заботы: на площадке появились Черняева и Акулов. Они подъехали на своём авто впритык к каскадёрам и затем прошли пешком дальше, почти соприкоснувшись рукавами со стоящими здесь.

– Во! Стерва нарисовалась, – Саша замотал свой шарф по самые глаза, чтоб не быть опознанным, а поверху ещё и шлём натянул, который ему выдала Бэби.

– Не б-боишься, что с шарфом этим, как у Айседоры Дункан сл-лучится? – неожиданно для себя самого побеспокоился Саня о коллеге.

– Я сниму его в последний момент, а потом скажу: поцарапался, мол, в сене.

– В сен-но ещё н-нужно п-попасть.

– Слушай, а зачем нам обоим надо делать один и тот же трюк? – беспокойство о себе самом проснулось и у Саши.

– Не знаю, – пожал плечами Саня. – Видимо, если у одного не п-получится, б-будет шанс, что в-выйдет у д-другого.

Такое объяснение вряд ли добавило оптимизма тёзке.

– Что, значит, у первого не получится?

– Если п-первый р-разобьётся.

– Насмерть!

– А то!

– И часто у вас такое бывает?

– А то! – вновь тремя буквами ответил Коньков.

– То-то я заметил, что ты заикаешься.

– За-завтра и ты б-будешь.

– Но ты же первый прыгаешь?

– Естественно, – для Сани это действительно было естественно.

– И ты ведь не разобьёшься?

– Обязательно разобьюсь, – пообещал Коньков столь убедительно и мрачно, что Саша, будучи уже бледным, всё-таки умудрился побледнеть ещё раз.

Тем временем, девушке Светлане появление Акулова добавило не просто оптимизма, а прямо волну вдохновения. Она преданно вытянулась всем телом, как тростинка от кончиков своих шпилек до макушки, пожирая глазами кумира.

Акулов уже работал перед камерой. Роликов на него одевать не стали. В кадре он фигурировал до пояса. Но изображение езды на роликах без самих роликов со стороны выглядело очень комичным. И будь сейчас здесь Колька Жихарев, сыпанул бы он охапкой насмешек. Оля же при подружке хихикала только в кулачок, опасаясь её фанатичности.

Людей на площадке не хватало, и неожиданно была задействована и сама Оля. Ей дали в руки ведро с водой, чтобы в ответственный момент она окатила водой Акулова, будто это вода из-под колёс автомобиля. Если бы это задание поручили Светке, у той бы руки не поднялись на такое действо, а вот Олюня справилась отменно. Не успел режиссёр дать отмашку, так плесканула, что досталось и оператору.

– Что ж ты делаешь, овца драная, – рысью вцепилась в волосы подруги Светлана, спасая честь кумира. Впрочем, трепала она её недолго.

– Разрешите вам помочь, – резко перескочила она к самому актёру с платочком в руках, чтоб обтереть его мокрое лицо.

Со стороны Конькова было заметно, что не только влага на благородном челе кумира волнует девушку. Он заметил, как другой своей свободной рукой она опустила в его карман записку. К несчастью Светланы, а ещё больше к несчастью Акулова, это заметила и Галина Черняева.

– Да ладно не надо, – раздражённо, отмахнулся от надоедливой фанатички Михаил, направляясь к своей машине.

Вот от своей супруги так же легко отмахнуться ему не удалось. Она коршуном вцепилась в его карман, и пошло: слово за слово с визгом и рычанием лохматой Бэби. Они обе были готовы зубами выгрызть подозрительную бумажку из его одежды. Саша, стоявший совсем близко от автомобиля Акулова отвернулся от Черняевой, как мог, прижавшись телом к машине. Акулов влез за руль с огромным усилием, как бык, волочащий на спине дикую львицу с мелким шакалёнком в придачу, и так хлопнул дверью, как выстрелил. И надо же! Дверью захлопнулся Сашин шарф! Машина рванула с места, и Саша с глазами навыкат, вцепившийся в свой такой исторически предательский элемент одежды, покатился следом. На съёмочной площадке никто никак не прореагировал. Видимо, все посчитали, что каскадёр пошёл на трюк.

Саня не прореагировал по состоянию души.

Твои слова мне серость мозга

Отрезали от позвонка.

От них, как от свистящей розги,

Вскипает, шрамами спина!

Глава 3

– Эй! Каскадёр! – призвала его сознание, вновь появившаяся на площадке Бэби. – Готов?

– Во! – Коньков поднял вверх большой палец руки.

– А где Саша?

– Его позвала Айседора Дункан, – патетически изрёк Саня.

– Ну и ладно, – Бэби немного расстроилась. – Я чувствовала, что он струсит. Какой-то он не из наших. И откуда он только взялся! А ты, Конь, прыгать не передумал часом?

Он только головой покачал.

– И какая на тебя, Конь, вожжа наехала? Что ты хочешь доказать? Деньги урвать? Прославиться? – вопросы были важные, но почему-то сейчас в устах Бэби они звучали как-то уныло.

– Да взлететь хочу высоко, – но самому себе Коньков тихо добавил, – чтоб упасть пониже.

Прошло ещё немного времени и вот их призвали к действию

– Каскадёры, приготовиться!

– П-прощай, Зоя, – Саня вдруг вспомнил настоящее имя Бэби.

В глазах у него потемнело.

– П-о-ш-ёл ты, дурак! – услышал он ответ напарницы, как сквозь туман.

Жизни осталось не больше минуты, больно свербело у него в мозгу.

Надевать каску он не стал, чтоб разбиться, так уж наверняка. Надвинул только защитные очки на глаза и вцепился в специальный рычаг, закреплённый на боку автомобиля. Не шарф, как у Саши.

Поехали! В глазах всё замелькало. Дорога в ад!

До места прыжка было совсем недалеко. Машина уверено набирала скорость, но внезапно её ускорение застопорилось. Мгновенно осмыслить такое скоротечное происходящее, обыкновенному человеку, конечно, не под силу, но и Коньков хоть и был по роду занятия как раз не совсем обычным человеком, тоже среагировать быстро не смог. Заглянув в салон, Саня увидел, что голова Зои безвольно упала на руль, и автомобиль, получается, двигался сам по себе без человеческого управления. Он попытался одной рукой постучать в стекло, но это оказалось слишком трудным делом. Поравнявшись с местом прыжка, каскадер понимал, что скорости критически не хватает, но отделиться от несущей машины всё-таки пришлось. Направив своё движение на трап, он вяло подлетел вверх и тут же, зацепившись роликами за днище кузова, кувыркнулся прямо головой в бочку с квашеной капустой.

«Неужели в аду так кисло и влажно?», – что он ещё мог подумать.

Спустя какое-то время не одна пара чьих-то заботливых рук выдернула тело горе-трюкача из бочки. Его попытались поставить на ноги, которые, впрочем, тут же подкосились.

– Врача! – услышал он чей-то голос, очень похожий на дикцию режиссёра. – Негодяев, у вас есть брат в больнице или сестра?

– Зачем. Здесь имеется местный фельдшерский пункт. Очень даже приличный. Пусть он в машине остаётся, так и повезём. Когда ещё другой транспорт найдёшь. Эй, давай, заводи и разворачивайся, – Негодяев дал команду водителю этого грузовика.

Коньков с трудом воспринимал происходящее. Лопнуло нервное напряжение, как мыльный пузырь, и пока образовавшаяся пустота заполнится чем-то новым, должно пройти некоторое время. Впрочем, когда машина тронулась, её стало так трясти, что соображалка пострадавшего сразу заработала лучше. Бочка с капустой от тряски стала исполнять по дну кузова какой-то дикий матросский танец. В своей пляске она могла даже травмировать, поэтому Саня в сердцах взял и выбросил её за борт в какие-то придорожные кусты. Для злобы повод у него был очень основательный. Вместо эффектной жирной точки, завершающей жизнь, произошла досадная клякса, запятнавшая не только семейную, но и профессиональную репутацию. Может, Бэби специально и рвалась за руль, чтобы навредить ему, в солидарность с уехавшими. Прикинулась потерявшей сознание. Вина всецело на ней.

Скоро машина въехала в деревню, но Саня не стал дожидаться, когда она достигнет фельдшерского пункта, и спрыгнул на ходу. Опять неудачно! Надо было избавиться от роликов, а так он со всего маху приземлился на них, и не особо качественное изделие не выдержало. Ещё он скатился в кювет дороги. Хотя благодаря своим навыкам даже не поцарапался, но испачкался изрядно. Сломанные ролики пришлось снять и идти босиком. Колючки и всякие камни, впивавшиеся в ноги, распалили его раздражение впрямь до вселенских масштабов. Коньков добрёл до усадьбы директора. А куда ему было ещё идти? Он знал в деревне только это место. Зайдя во двор, он проковылял в беседку, в которой ночью заседал режиссёр в компании с Акуловым, и устало плюхнулся на скамейку. В доме, видимо, никого не было, и никто ему не мешал упорядочить невесёлые мысли, но даже самые унылые из них неохотно роились в его голове. Так Коньков просидел в прострации до появления первых людей, даже не сняв защитные очки, как будто боялся, что бренный мир заглянет ему в глаза и укоризненно спросит:

"Что ж ты так, Санёчек?".

Первым в расположение своего расквартирования явился Сергей Сергеич. Заметив Конькова, он робко приблизился к нему, остановившись на приличном удалении.

‒ Вот вы где, а почему же не в медпункте?

– Я в порядке, – Саня наконец стащил с глаз очки, после которых остался красный продавленный след на коже лица, который красноречиво подтверждал, что на самом деле всё далеко не в так уж хорошо.

– Может, всё-таки в больничку? – режиссёр не терял надежду сплавить Саню куда подальше.

– Нет, – отрезал тот. – Когда повторим трюк? Завтра?

– Оператор, в принципе, согласен, что сойдёт и первый прыжок. А там посмотрим. Разгон засняли ваш. Внешне он выглядит вполне удовлетворительно. Скомбинируем затем с тем другим первым прыжком, должно получиться прилично. А на счет завтра, Негодяев уже распорядился готовиться к следующему трюку.

– Так значит, был первый прыжок! Саше удалось, – Саня был и удивлён, и раздосадован, а Бэби ещё в него не верила.

Режиссёр ещё помялся некоторое время.

– Капусточку, – он провёл рукой около своего лица, – смахните, пожалуй.

Коньков нервно махнул рукой от уха до уха, захватив пригоршню отменного продукта. Стыдоба, да, и только!

В это время во дворе нарисовался Саша, и Конькову сразу стало уже не так стыдно за себя.

Саша тоже шёл босиком. Ролики и каску он нёс в руках. Всё так, как и у Сани, но вот испачкан он был вовсе не в капусту, а натурально в коровий навоз, и так густо, что смахивал на сырую глиняную скульптуру некоего местного Микеланджело. Притом от него ещё и воняло. Сергей Сергеевич, демонстративно зажав нос, сразу свалил в дом, а Саша бесцеремонно шлёпнулся рядом с Саней.

‒ Вот тебе и Дункан! – начал он свои объяснения, хотя Саня особо и не просил его об этом. – Чёрт их дёрнул свернуть к ферме.

– Так ты что не п-прыгнул? – Саня задал закономерный в сложившейся ситуации вопрос.

– Прыгнул в кучу с навозом. Там как раз бычков с машины сгружали по таким точно трапам. Я на один из них и взлетел. Шарф к тому времени я уже с шеи освободил и сразу в полёт. Вот мужики удивились! Хоть морду не набили и то ладно. А та сумасшедшая парочка дальше помчалась. Меня даже не заметили. А ты, значит, удачно прыгнул. Выходит, правильно мы с Бэби машину переставили, а она ещё сомневалась. Хорошо, что её хоть сейчас нет, – поёжился Саша от дискомфорта, в который уже сто первый раз, – а то вид у меня препозорнейший.

Впрочем, остаться совсем без зрителей человеку – навозной скульптуре не удалось. Во двор пожаловали девушки. Оля ясно домой пришла, а Света заявила:

– Я за роликами.

Она всё ещё была в своём шикарном платье и туфлях.

К несчастью, её ролики были у Саши.

– Пожалуйста, – протянул он их.

– Да они же в говне! – девица двумя тоненькими пальчиками попыталась взять своё имущество, но тут же уронила, ведь от налипшей грязи они стали вдвое или даже втрое тяжелее.

"Теперь уж точно сраные каскадёры", – Саня очень кстати вспомнил недавние её слова.

– Ладно, Света, я вымою, – благородно взяла огонь на себя Оля. – А вы пойдёмте, я проведу вас в летний душ. Он там в конце двора, ‒ это уже относилось к представителям столь героической профессии.

В душе каскадёры не только помылись, но и выстирали свою одежду. Оля посоветовала развесить мокрые вещи для просушки на сеновале, чтобы защитить от дождя. Это строение находилось почти в конце огорода. Чтобы пройти туда и не смущать несовершеннолетнюю девушку мужчины обмотались выданными им полотенцами. Потом юная хозяйка провела их в дом и разместила в какой-то комнате.

– А что это за помещение? – поинтересовался Коньков. – Нас твои предки не попрут отсюда?

– Здесь тётя Люся жила. Теперь она к месту квартирования мужа отправилась. Спальня родителей на втором этаже. Моя тоже наверху. Ещё там в комнате для гостей Акулов с Черняевой обитают. А Сергей Сергеевич в папином кабинете на диване спит. Дверь его рядом с вашей.

– Так нам здесь надолго можно остановиться? – полюбопытствовал теперь уже Саша.

– Живите, – разрешила девушка. – Я думаю, папка будет не против. Тётя Люся больше хлопот всем доставляла. – при этих словах Оля слегка покраснела. – А уж Бэби как мой отец ненавидит. Только тут кровать одна, – вернулась она к насущным проблемам.

– Ничего, – успокоили её новые квартиранты, – придумаем что-нибудь. – Ты только батю своего проинформируй всё-таки, чтоб казус какой не вышел.

– И чтоб Сергей Сергеевич ночью не нагрянул по привычке к своей пассии, – добавил с ехидцей Коньков, когда Оля вышла. – Тогда уж точно будет казус.

Саша с непониманием посмотрел на тёзку.

– К какой пассии?

– О! – простонал Саня. – Святая неосведомлённость.

Внезапно он, как будто сломался и рухнул на кровать. После неудачи в первом трюке он впал в глубокую апатию. Лежать, тупо глядя в потолок, стало пределом его бытия на данный момент.

Саша пытался несколько раз затеять разговор, но не склеилось. Он стал прохаживаться туда-сюда, заглядывая в каждый угол. Задавал кучу разнообразных вопросов.

– А сколько всего комнат в доме? Куда выходит это окно? Большая эта деревня или нет? Сколько в ней улиц?

Ответной реакции со стороны Конькова он так и не дождался. В конце концов Саша обиделся на такой игнор и тоже замолчал. Он раскрыл створки окна и, усевшись на подоконник стал глядеть вдаль.

Коньков же вновь погряз в телепатическое общение с покинувшей его женой.

Твои слова прокисшей жижей

Заткнули мне безмолвьем рот.

И едкий дым глаза мне выжег.

И руки склеил липкий пот.

Саня даже на еду среагировал без особого энтузиазма, когда добрая Оля принесла им поесть и по чашке чая. Ещё она где-то раздобыла для них раскладушку очень древнего вида. Теперь уже и Саша мог покинуть свой наблюдательный пункт у окна и прилечь.

Ближе к ночи к ним на ночлег напросился Миша Акулов с матрасом в руках.

– Можно я у вас хоть на полу. Достали они меня, – пожаловался он, не осмелившись назвать, кто конкретно: его женщина или её животное. – А тут ещё эта записка. Ведь, была записка. На самом деле. И чем мне крыть?

Это было последнее, что услышал Коньков, проваливаясь в сон, чем-то так похожий на желанную для него смерть. Заснул впрямь, как убитый.

Утро оптимизма в его одурманенную печальными мыслями голову не принесло. Пробуждение для самоубийцы сродни воскрешению. Только призрачная надежда, как у стрельца перед казнью, и грела истерзанную душу каскадёра, что всё-таки это последнее утро последнего дня.

В комнате на полу никого не было. Саня подумал, что Акулов уже ушёл. Он даже готов был допустить, что его вчерашний приход был плод сновидений, но тут из-под одеяла на раскладушке высунулось заспанное лицо актёра.

– А н-напарник мой г-где? – больше от неожиданности, чем от действительного интереса, полюбопытствовал каскадёр.

– Наверное, ушёл.

– Как-ким образом? – Коньков обратил внимание, что дверь в комнату, открывавшаяся внутрь, была надёжно забаррикадирована всякой мебелью, и ещё всем, чем попало.

– Наверное, в окно, – предположил Миша, и тут же пояснил, кивнув в сторону двери, – А это моя работа. Ну, достали.… Поймите меня.

– Понимаю, – многозначительно процедил сквозь зубы Коньков.

– Можно я ещё посплю, – совсем по-ребячески попросился Акулов, снова прячась под одеяло.

Сане нестерпимо захотелось одеться. Хоть человек и голозадая обезьяна, по своей сути, но одежда всё-таки придаёт кое-какое чувство уверенности. Напарник вон уже поспешил стать одетым субъектом. Ещё, чего доброго, и трюки помчится в одиночку исполнять. Совсем уж будет плохо, если умудрится погибнуть первым. Саня вскочил на ноги, чтобы действовать. Смерть в его молодой и крепкий организм не придёт по собственному желанию. Нужно поспешить ей навстречу.

Выйти через дверь не представлялось возможным. Разборка баррикады вызвала бы неизбежный шум помеху для спящего актёра, и Коньков, недолго думая, выпрыгнул в окно. Ведь он каскадёр всё-таки, хоть и сраный!

Дождь уже не накрапывал, а может, наоборот, ещё не накрапывал. Не смотря на сырость, воздух был тёплый, и окна большинства комнат в доме были открыты. Но удивительно было не это, а то, что из многих окон уже разносились голоса. Не иначе в вечном споре с совами этот дом всецело оказался в руках у жаворонков. Хотя местные вставали по зорьке в силу привычных забот. Именно голос хозяина этого дома Саня и услышал первым:

– Да я бы приехал к вам, дорогой мой, хоть сегодня, хоть завтра, да у нас тут такое творится! Что? С уборкой! Да, с какой к чёрту уборкой! С уборкой всё, как всегда! Дождь идёт, а мы скирдуем! Тут другая беда! Кино у нас тут снимают! Вчера прицеп с соломой пропал! И из части воинской звонят: где танк, где танк? Причём здесь кино? Да вот и притом, что скоро наше хозяйство по ветру пустят! И бочонок квашеной капусты пропал! И Слон где-то запропастился! Зоопарк? Да какой зоопарк! Нету у меня зоопарка! Слон ‒ это водитель мой Слонёв Анатолий! У меня тут прямо голова колесом! Так что скоро меня не ждите!

Конькову стало стыдно за капусту, будь она неладна, и он поспешил перебежать вдоль стены к другому окну. Он не хотел и не любил подслушивать, но тут это получалось само собой, хоть красней, хоть плачь.

– И как это он так быстро приехал. Вчера я ещё не успел задуматься об этом, – доносился из другого окна голос Сергей Сергеича. – Может, это задумано было так? Какие-то интриги против меня плетутся? Негодяев, у вас нет случайно брата в ФСБ или милиции?

– Кх-х, – поперхнулся его собеседник. – Не выдумывайте, Сергей Сергеевич, какие интриги! Паша вас ни в чём не подозревает.

– Да я лихо выкрутился! Но вот каскадёр подвёл: и ручки, и ножки целы. А ели бы что – мне бы тогда спокойней было!

– Если бы вы не поступили так опрометчиво и глупо, вызвав мужа любовницы к себе поближе, вовсе проблем бы не было. А так пожинайте посеянное.

– Разве я мог представить, что она его действительно вызовет. Дура!

‒ Вот я и говорю, Сергей Сергеевич, трюки эти надо отснять в сжатые сроки. А дома вас уже никакой Паша не достанет.

‒ Значит, вчерашний дубль переснимать не будем? Оператор говорит: первый прыжок неплохой. Сняли нормально. Вы, наверное, не туда машину передвинули.

– Ну я же не Паша, – съязвил Негодяев. – Не рассчитал.

– А что там Илья Степанович с утра мне голову проел: солома у него какая-то пропала?

– Не берите в голову ‒ это дела колхозные, а у нас кино. Сегодня мотоциклетные трюки, а завтра и вертолёт мне обещали. Брат в авиационном полку, сами понимаете…

Саня не стал слушать, про остальных родственников Негодяева и двинулся дальше. Ему всё-таки было обидно от непонимания, а прыгнул-то кто? Кто прыгнул? Парадокс!!!

В следующем окне упражняла голосовые связки звезда экрана Галя Черняева:

– Представляешь гад, какой! – кричала она видимо в телефонную трубку. – Ушёл от меня ночевать в другую комнату. Там забаррикадировался! Демонстрант несчастный! А сам в окно шасть! В одних трусах! Представляешь! Но я не лохушка подстерегла его там! И граблями его по спине подонка! Что? Грабли откуда? Дорогая, тут же не Москва! Тут село! Тут этих граблей!

«Бедный Сашок, – Коньков сразу понял, кому вместо Миши Акулова достался удар возмездия. – Так он, точно вперёд меня к праотцам отправится. И какая нелёгкая его по ночам носит? Тоже ловелас что ли?»

От угла дома Сане предстояло сделать последнюю самую длинную перебежку до сеновала, в котором они вчера с Сашей развесили свою одежду на просушку. Но с ходу это сделать не удалось. Сразу за углом под раскидистой яблоней на корточках сидела Оля. Видимо, от мамки тут спряталась. Она тоже беседовала по телефону. Скорее всего со своей закадычной подружкой.

– Света, а куда они вчера прыгали, что такие грязные? Ну чего ты злишься! Тебе не интересно, а мне очень даже. В прицепе сено было, а они в навозе. Не надо говорить, что свинья всегда найдёт болото. Это твой Акулов свинья, что тебя не замечает. Да, не верещи так!

По телефону Оля разговаривала с подругой смелее, чем в жизни, но всё равно недостаточно, чтобы переплюнуть лидерские амбиции Светочки. А тут ещё обозвалось давление и с другой стороны, взяв девчонку в безжалостные клещи жизни:

– Олька, где ты есть! – искала её мамаша.

Олечка, к радости Конькова, метнулась на зов предков.

Это оказался последний бесстыдно подслушанный им разговор на пути к желанному сеновалу.

После облачения в одежды уверенности ему не прибавилось, потому как просохла она плохо. Был бы здесь Михалыч, он бы организовал хорошую сушку, а так и помирать во влаге придётся, как мокрице какой-то или жабе. Противное сравнение с земноводным предстало в мозгу почему-то не в виде зелёной гадкой обитательницы болот, а подопытным экземпляром в биологической лаборатории. Саня аж передёрнуло. Он сплюнул с досады намереваясь двинуться к выходу, но внезапно услышал за стеной какое-то движение и шорох. Одновременно с улицы раздались чьи-то приближающиеся шаги. Реагировать надо было мгновенно, и он метнулся за копну сена, наваленную в центре сарая.

На сеновал влетел Сергей Сергеевич и тут же ему навстречу, откуда-то из угла выпорхнула Люся. Она, вероятно, рассчитывала сразу же попасть в объятья своего хахаля, согласно нынешнему положению, его можно было бы назвать именно так по-деревенски, но кавалер решительно отстранил свою зазнобу.

– Люся, сколько можно! Ведь, твой муж здесь!

– Что с того! Что мы не можем хоть на полчасика встретиться?

– Люся, ты не понимаешь. Твой Паша совсем не ангел. Он, я тебе должен честно заявить, плохое задумал.

– Что? Что он мог задумать! – всплеснула руками Люся, смеясь. – Да, он у меня святой человек.

– Этот твой святоша мстить за тебя хочет.

– Кому? Тебе?

– Не мне, конечно, – тут Сергей Сергеевич замялся в своих объяснениях. – Люся, я был вынужден, чтобы отвести беду, указать на каскадёров. Якобы ты с ними шашни водишь. Люся, я вынужден был. Ведь он меня напрямую спросил: так, мол, и так: докатились поганые слухи, что жена, то есть ты, изменяешь.

– Ну указал, так и указал, – Люся отнеслась к такому заявлению преспокойненько. – А теперь мы можем с тобой пообщаться, как прежде? – игриво повела она глазами.

– Люся! – ухажёру было не до любви. – Он хочет убить их!

– Чем? – снисходительно повела Люся плечами. – Топором? Или вот этими граблями, – небрежно пнула она, в углу сеновала груду огородного инструмента.

– Он хочет так спланировать трюк, чтобы они погибли.

– Оба! – совсем не к месту наконец-то ужаснулась его собеседница.

– Да какая разница один, оба, – поморщился женской глупости режиссёр человеческих душ. – Ты же сама вчера убедилась: трюки не удались, каскадёры пострадали.

– Подумаешь, девушке плохо стало! Пусть бы не шла в такую профессию.

– А может, это он ей что-то подсыпал, чтобы она уснула за рулём!

«Чай! – вдруг выстрелило в мозгу, сидящего в укрытии, Конькова. – Она пила вчера чай! А чай она взяла в кабине Слона. Всё сходится – в чай что-то и было подсыпано: снотворное или ещё пуще яд! – тут же экспромтом у Сани созрело и осознание подноготной всего этого дела. – Что там Илья Степанович по телефону говорил? Слон у него, куда-то запропастился, и из части звонили, что танк пропал. Вот оно! Охотились за Слоном, а Бэби оказалась случайной жертвой. Вернее, жертвой стал он, что не стал жертвой».

Сумбур в мыслях всё-таки не мог заглушить главный вывод. Если бы напарница не отрубилась, он был бы избавлен от всех проблем!

В расстроенных чувствах, Саня не сразу заметил, что в сарае наступила тишина.

«Ушли что ли?» – прикинул он, тихонько выглянув из укрытия.

У входных дверей, почему-то осторожно выглядывая на улицу, стояла одна Люся.

«Расходятся по одному, чтобы не вызывать подозрения, – догадался Саня. – Конспираторы! Растуды их мать!»

Через время Люся выпорхнула, и Саня, посчитав, что она уже далеко, тоже решил шагнуть за дверь. Расчёты его не оправдались. Люся остановилась буквально в пяти шагах от сеновала, столкнувшись со своим муженьком. Коньков вовремя притормозил, а то упёрся бы в спину женщины не только взглядом. Паша, пребывающий на встречном курсе, вперился своим пристальным стеклянным взором в мужчину позади своей ненаглядной.

– Что ты делала в этом сарае? – задал он строгий вопрос жёнушке, а сам продолжал жечь зрачками в сторону попавшего под раздачу каскадёра.

– Пашенька, там так чудесно пахнет сеном. Такая романтика! – упивалась Люся, между делом, заботливо смахивая с рубашки мужа несуществующие пылинки и не представляя, что творится у неё за спиной.

Там положение катастрофически ухудшалось. Откуда-то со стороны огородов, низко пригибаясь к земле, прискочил Саша. Естественно, в одних трусах, и быстро метнулся на сеновал.

– Где тут моя одежда? – трясся он продрогшим телом и стуча зубами.

– Романтика говоришь? – наседал между тем на жену Паша.

– Конечно, милый. Это же природа. Натура, так сказать. Мать наша. Так и хочется соединиться с ней, пробежать по росе босиком. Подставить тело ласковым лучам солнца. Броситься в речку, в чём мать родила!

Люся своими словами всё более накаляла обстановку – всё одно, что кипящим маслом на горячую сковородку. Тут к каскадёрам, опять же со стороны огородов, подошёл ещё и Сергей Сергеевич. Видимо петлял, как заяц, чтобы запутать следы.

– А что это вы тут делаете? – обратился он к каскадёрам.

– А мы тут вещи сушили.

– А что это у него со спиной? – указал Сергей Сергеевич на исцарапанного Сашу, тот как раз повернулся к ним тылом. – Может, в больничку его?

– След от граблей, – небрежно пояснил Саня.

‒ Значит, он начал действовать именно так… – режиссёр в ужасе укусил себя за кулак, боясь наговорить лишнего, и выразительно посмотрел в сторону Паши.

Саня сделал вид, что не расслышал. В конце концов, все эти перипетии ему только на руку. Кто-нибудь, да и поможет ему свести счёты с никчемной жизнью.

Вдобавок собравшимся появился и Негодяев. А через минуту со стороны огорода прискакал и Колька Жихарев тоже. Не иначе по воле небес эта часть двора с самого утра стала местом обетованным.

– У вас всё готово к сегодняшним трюкам? – с ходу обратился Негодяев к Паше.

– Ой! – это у оглянувшейся назад Люси с перепугу подкосились ноги.

Столько мужчин на заднем плане сцены!

– Мотоциклы нужны, – невозмутимо доложил Паша, подхватив жену одной рукой, в другой передней конечности он держал ноутбук.