Алые птицы бесплатное чтение

Пролог. Алая ночь

18 августа 2018 года. Ночь.

Тишина накрывала город, проникая во все его тёмные уголки. Она расползалась по улицам и забиралась в дома, лениво протягивала щупальца в комнаты, легко касалась людей своим невесомым дыханием.

Павел всегда считал, что тишина имеет форму. Она представлялась ему облаком, тёмным и тяжёлым. Павел любил тишину, и ночами, в которые не мог уснуть, подолгу сидел на кухне. Он вглядывался в тусклое сияние луны и отмечал, что каждый раз её цвет был разным.

Сегодня луна поднялась круглая и жёлтая, как головка свежего сыра.

Перед входной дверью мелькнул чей-то силуэт. Павел заметил его краем глаза и медленно встал. Он парой больших шагов пересёк кухню и, чувствуя внутри нервную дрожь, открыл ящик гарнитура. Оттуда Павел вынул пистолет, проверил патроны и щёлкнул предохранителем.

Он услышал негромкий скрежет возле замочной скважины, а затем два уверенных поворота ключа. Павел выглянул из проёма, и в этот момент входная дверь открылась, запуская в дом разведённый в тишине холодный звёздный свет.

Вошедший остановился. Он закрыл дверь, чуть хлопнув ею, и прислушался к царящему вокруг безмолвию.

– Паш? – негромко позвал он, и Павел облегчённо прикрыл глаза.

Он оставил пистолет на кухонном столе и вышел в прихожую.

– Предупредил бы, что придёшь, – произнёс Павел. – Ещё и своими ключами дверь открыл. Я чуть тебя не пристрелил.

– Не подумал, – голос Георгия дрогнул, как будто он был чем-то напуган.

Павел потянулся к выключателю, но друг остановил его.

– Нет, не включай свет. Увидит кто-нибудь. Пойдём в ванную.

Сейчас Георгий был слишком серьёзен, чтобы игнорировать его слова, поэтому Павел со вздохом направился вдоль по коридору. Теперь невроз пробил и его. Хотя заходить в тёмную комнату без фонаря было некомфортно, он вёл руку вдоль стены, вспоминая каждую её неровность. Комната без окон встретила гостей тягучим мраком, который, казалось, можно было резать ножом.

– Ты вообще собираешься рассказать, в чём…

Павел оборвал фразу на полуслове, потому что Георгий щёлкнул выключателем. Из лампы под потолком пролился яркий свет, но даже минутная ослеплённость не помешала разглядеть то, что никто больше не должен был видеть.

Асфальтово-серый спортивный костюм прятал пятна. Зато они хорошо были видны на руках и шее Георгия – тёмно-красные брызги, мелкие как роса.

– Помнишь Семёна? – спросил Георгий, и Павел уже не нуждался в продолжении фразы.

Конечно, он хорошо помнил Семена. Редкий негодяй, впрочем, ничуть не хуже каждого второго жителя этого города. В прошлом бандит, в настоящем – человек, которому не захочешь переходить дорогу. Увы, закону плевать, справедливо ли убийство. Быть может, в этом был свой смысл, но Павла сейчас это мало волновало. В Птицыне жили люди, которые были опаснее закона.

– Я убил его, – спокойно закончил Георгий.

Павел медленно кивнул. Мыслей было немного – но он знал точно, что сейчас должен уничтожить все улики, которые завтра помогли бы ему раскрыть убийство. Все, которые связывали Георгия с трупом.

– Раздевайся. Вещи я закину в стиралку, а тебе нужно принять душ, потом вымыть мою ванну с хлоркой. Кто-нибудь видел тебя? – Павел впился ногтями в ладонь в попытке вернуть контроль над своей холодной головой. – И сейчас ты расскажешь мне, как всё было.

Глава 1. Красное стекло

18 августа. Утро.

Запах ладана наверняка приносит умиротворение каждому, кто слышит его хотя бы отдалённо. Но даже спустя полчаса пребывания в церкви Павел всё ещё чувствовал смятение, вихрем крутящееся где-то в глубине сознания.

Деревянное распятие и едва мерцающий огонёк за красным стеклом мешали сосредоточиться. Мысли о том, что как раньше уже ничего не будет, болезненными спазмами стягивали голову. Павел лихорадочно шептал молитву, при этом чувствуя колючий привкус лжи на языке.

– Господи Боже мой, Ты знаешь, что для меня спасительно, помоги мне; и не попусти мне грешить пред Тобою и погибнуть во грехах моих, ибо я грешен и немощен; не предай меня врагам моим, яко к Тебе прибегох, избави меня, Господи, ибо Ты моя крепость и упование мое и Тебе слава и благодарение во веки.

Слова слетали с губ почти незаметные, как последние вздохи умирающего. Павел смотрел в лицо Иисуса с восхищением, с благоговением, но куда больше – с надеждой.

– Аминь, – выдохнул он, перекрестившись.

Почувствовав едва заметное облегчение, Павел покинул церковь и сел в свою машину. Он ещё долго не двигался с места, раздумывая над тем, как скрыть убийство. Павел уже не раз совершал подобное – как оказалось, в Птицыне молчание действительно было золотом. Будучи следователем, он многое знал, но на это же и закрывал глаза. Будь он честных правил и твёрдых принципов, не построил бы дом и не ездил бы сейчас на внедорожнике. Всё это – цена, которую люди платили за слепоту и молчание.

И Павел не сомневался, что был не единственным немым в этом городе.

Уняв бурю внутри, Павел завёл машину и направился в сторону парка, до которого было не больше пяти минут езды. В его южной части уже вовсю сновали люди: два криминалиста задумчиво осматривали кусты, там же стояли полицейские, которые непрерывно что-то строчили в записных книжках. Простые зеваки вытягивали шеи в попытках рассмотреть место преступления – но большую поляну огородили красно-белыми лентами, за которую никого не пускали. Павел не мог вспомнить, когда в последний раз убийство привлекало столько людей.

Подойдя ближе, он почувствовал шевеление страха. Георгий рассказал ночью, что убил Семёна в этом парке после произошедшей между ними ссоры. И указал точное место, где оставил тело.

Но перед Павлом предстала совсем иная картина.

Только взглянув на пустынные тропинки парка, с уверенностью можно сказать: никто и не пытался прятать произошедшее. Напротив, кто-то надеялся, что его труды оценят по достоинству. Первый зритель непременно должен смахнуть восхищенную слезу и поаплодировать.

Семён лежал в алой колыбели. Кровь давно впиталась в землю, но первый взгляд к себе приковывали шикарные цветы, которые огромными веерами расходились в стороны в районе его плеч. Если смотреть с высоты, то можно легко понять замысел автора – ветви с алыми бутонами до умопомрачения напоминали раскрытые крылья птицы, которая, смирившись с падением, провожает взглядом небо.

Руки мертвеца были сложены в молитвенном жесте, но Павел не мог сказать, о чем тот просил.

Он знал только одно: вариантов развития событий было немного. Первый – Георгий солгал и всё это сделал сам. Второй – кто-то нашёл тело Семёна раньше первого прохожего и решил… А что решил? Зачем уделять столько внимания трупу? Трупу человека, которого убил не ты.

Павел склонился над Семёном, разглядывая его лицо и руки.

– Давно такого дела не было, – раздалось сзади, и Павел узнал в подошедшем Никиту – своего напарника в делах об убийствах.

– Никогда такого не было, – недоумённо уточнил Павел.

Он сомневался, что Георгий стал бы лгать. Выходит, теперь кто-то знает о его преступлении, кто-то, может быть, наблюдает сейчас за Павлом. Цветами в виде крыльев этот кто-то хотел сказать нечто важное: и понимание медленно просачивалось в мысли Павла.

– Поговорю со свидетелем, – бросил он напоследок и, подняв ограничительную линию, вышел к небольшой толпе.

Мужчина, который нашёл тело, стоял в отдалении и разговаривал с полицейским. Тот только кивал в ответ и быстро записывал в блокнот информацию.

– Доброе утро, – поздоровался Павел с обоими. – Вы нашли тело?

Мужчина кивнул. Его движения были немного дёргаными, но ничего необычного Павел в этом не увидел. Свидетели преступлений порой могли удивить и сильнее.

– Константин, – представился мужчина и поправил очки, сползшие на кончик носа.

– Капитан юстиции Федосеев Павел Андреевич. Расскажите, что вы делали в парке в шесть часов утра, как нашли тело и что заметили.

Константин отвернулся от полицейского и принялся активно жестикулировать руками.

– Понимаете, встаю я всегда рано, за хозяйством посмотреть, коров выпустить, в общем, дел много, – он снова поправил очки. – А тут мама встала, давление у неё, таблетки по расписанию пьёт. Утром взялась – кончились, она новую пачку достала, так там срок годности месяц назад вышел. Нельзя же их уже пить, правильно?

Павел угукнул, когда понял, что Константин ждёт от него ответа.

– А у неё по расписанию. Нельзя пропустить время, никак нельзя. Она меня и отправила в аптеку. В ту, что круглосуточная, вторая ж не открыта ещё. Вот, пошёл я, решил через парк срезать, иду, иду, вышел на дорожку боковую, смотрю, красное что-то. Подошёл, – он махнул рукой и едва не сбил со своего носа снова сползшие очки, – смотрю, а тут Семён лежит. Позвонил в полицию, сам дальше хотел идти – в аптеку-то надо. А они говорят, не отходить от места преступления. Уже целый час тут стою. А время поджимает, таблетку надо пить.

Павел кивнул и отметил, что таинственный незнакомец орудовал здесь в промежуток с трёх до шести часов утра – а если быть точнее, с трёх до четырёх, потому что Георгий пришёл к нему в начале четвёртого, а в половину пятого уже начинало светать. Павел сомневался, что подобные вещи делаются при дневном свете, но при этом друг не делился подозрениями по поводу сторонних наблюдателей.

Пока картина вырисовывалась понятная: кто-то застал ссору Семёна и Георгия, увидел, как первый был убит, но при этом не стал останавливать Георгия или звонить в полицию. Вместо этого он нашёл неподалёку красные цветы, сорвал целую охапку, вытащил труп из кустов и положил его на видном месте. Обставил весь символизм и исчез, как будто его никогда и не было.

«Кому-то надоело молчать, но он боится говорить», – подумал Павел, продолжая кивать на кажущийся бесконечным поток слов Константина о состоянии здоровья его матери.

Во всём этом был только один плюс – таинственному незнакомцу можно приписать убийство. Осталось только найти его.

– Вы заметили что-то необычное? – спросил Павел на всякий случай.

Константин ответил решительное «нет», после чего Павел отпустил его в аптеку, а сам подошёл к остановившемуся в отдалении Никите.

– Есть новые данные? Откуда цветы?

Никита указал в глубину парка.

– В сотне метров отсюда все клумбы засажены аконитом. Цветы срезаны оттуда.

– Спасибо. Ты на работу? Я хотел…

– Это что, убийство с утра пораньше? – перебил его довольно весёлый голос Георгия, раздавшийся со стороны центральной аллеи.

Павел с раздражением повернулся к другу, который непринуждённо склонился над лицом Семёна и теперь с интересом рассматривал его. Полицейские только заканчивали описание, поэтому пакетом пока не накрыли.

– Что ты здесь делаешь? – как можно спокойнее спросил Павел.

– Мы собирались позавтракать. Но, вижу, у тебя дела поважнее. Привет, Никит. Как работа?

Напарник Павла оторвался от своих записей.

– Неплохо, спасибо.

– Да уж, наш город умеет удивлять.

– Не думал, что ты встаёшь так рано. Как ты узнал, что Паша будет тут?

– Zenly¹. Хорошая программа, особенно, когда шастаешь по всяким злачным местам в поисках преступников.

– Понятно. – Никита повернулся к Павлу. – Пойдёте завтракать?

Павел впервые слышал о том, что договорился завтракать с Георгием, однако кивнул.

– Да. К одиннадцати приду на работу.

– Ладно. Вечером я хотел уйти пораньше, так что прикроешь меня.

Павел попрощался с напарником и направился по дорожке следом за Георгием. Он воздерживался от комментариев ровно до тех пор, пока они не сели в машину.

– С ума сошёл? – рявкнул Павел. – Ты что тут делаешь?

– Услышал, что всё не так, как было. Елизавета Петровна сказала.

– Даже не буду спрашивать, как ты успел пообщаться с ней в семь утра и откуда она вообще знает про убийство. Да и вы вроде не так часто разговариваете…

– Разговариваем, когда надо. Она дружит с матерью того мужика, который труп нашёл. А я… Уснуть не мог. Решил пробежаться, по дороге её встретил. Спорт – это хорошо.

Павел устало вздохнул. Он не любил копаться в секретах Георгия, тот рассказывал их все сам, когда был к этому готов. А те, что не хотел рассказывать, в самом деле лучше было не знать.

– Как скажешь, – ответил Павел, ни на секунду ему не поверив.

Георгий не ответил, впрочем, он не имел привычки разубеждать собеседника.

Павел свернул на небольшую дорогу, ведущую к центру города. Он остановился на парковке, но не спешил выходить. Людей на улице было мало, кафе ещё не открылось.

– Тебя видели там. Но тот человек тоже повязан, вряд ли он будет тебя сдавать.

– Но зачем весь этот символизм? – Георгий тоже не торопился выходить. – Как будто сектанты какие-то. И потом, вряд ли подобное было спланировано. Я ведь не готовился к убийству.

Георгий обходил обсуждение причины этого поступка, и Павел не спешил давить. Он знал, что рано или поздно друг наверняка признается, так было всегда – так будет и теперь. Павел был единственным, кому Георгий в конце концов говорил правду, единственным, кому он полностью доверял и кто оставался его другом уже больше двадцати лет. Жизнь вокруг Георгия стремительно менялась: как правило, не в лучшую сторону. И единственным статичным предметом в ней оставался Павел. Хотя порой Георгий был невыносим, иногда будто назло не разговаривал с другом месяцами, но всё равно он возвращался туда, где ему всегда были рады. Где в нём нуждались.

– Думаю, тут всё сложнее. И вряд ли это сектанты, их давно у нас нет, к тому же почерк… Странный. Думаю, это не ритуал, хотя очень похож.

– Почему ты так думаешь?

– Ритуалы не проводят с уже мёртвыми людьми. Конечно, я поищу информацию об этом, но сомневаюсь, что найду нечто достойное.

Павел чувствовал в руках нервную дрожь, но не позволял ей пробраться к плечам. Он вцепился в руль так сильно, что побелели пальцы.

– Это не просто обычное преступление, – пробормотал он, выискивая наиболее здравые мысли. Но сейчас он себе больше напоминал бьющуюся в сетях рыбу. – У нас под боком проблема – и куда серьёзнее, чем может показаться. Сам подумай: зачем кому-то пачкать руки в чужом убийстве? Это странно. Глупо даже. Но тот, кто это сделал, не глупец. Взгляни на это с иной стороны, не считай этого неизвестного психопатом. На минуту предположи, что он вполне адекватный. Красные акониты вокруг тела напоминают кровь. Почему именно эти цветы? Признаюсь, не знаю. Наверное, просто под рукой оказались, ведь убийство было незапланированным, этот кто-то мог оказаться в парке случайно, идея могла прийти ему тоже внезапно. Мне неясны только две вещи: крылья и молитвенный жест. Но о чём может молиться Семён? Сдаётся мне, что ответ на этот вопрос – ниточка к автору. А если нам повезёт, и это будут сектанты, то повесить на них убийство – раз плюнуть.

– Хочешь сказать, это всё сделано… Зачем? Показать убийство людям?

– Не знаю. Но ничего не делается бесцельно.

– То есть кто-то готов покрывать меня и при этом подставляться сам, чтобы оставить символичный знак людям? – Георгий проследил за девушкой, которая перевернула табличку на входе в кафе, и теперь на зелёном фоне приветливо красовалась надпись «открыто».

– Именно, – Павел воодушевлённо повернулся к другу. – Кто-то всё знает и обо всём молчит. Почему? Ещё одна загадка. Но этот кто-то очень хочет заговорить.

– Знаки не все поймут, – протянул Георгий.

Павел на мгновение задумался. Он не знал человека, который не заметил бы этот знак – тем более, такой яркий. А вот другое дело…

– Поймут все. Но большинство – неправильно.

– Его не услышат, если он будет говорить от себя, – тут же понял Георгий.

– Ему нужен символ, который просто невозможно проигнорировать.

– В таком случае, проблемы только начинаются.

– Вот именно. А теперь купи мне что-нибудь, я останусь тут, надо подумать.

Глава 2. Молящийся грешник

18 августа. Утро.

Как обычно, Павел решил начать расследование с самой неинтересной части – опроса людей, которые знали Семёна. Но именно эту часть нужно было выполнить как можно тщательнее, ведь на её основании придётся выстраивать свои подозрения, а затем и обвинение. А учитывая, что реального убийцу привлекать к ответственности Павел не собирался, ему нужно было найти человека, который разложил цветы вокруг трупа Семёна.

Кроме того, если он не успеет отыскать подозреваемого за короткие сроки, из города областного значения пришлют своего следователя, а он может добраться до правды.

Вздохнув, Павел постучал в невысокую деревянную калитку. Та была покрашена в грязно-оранжевый и внушала необъяснимую тревогу, которую Павел отчаянно ненавидел. Уж лучше трястись от ужаса, чем чувствовать, как внутри что-то медленно и целеустремлённо разъедает мысли.

Скрипучую дверь открыл мужчина в застиранной белой майке. Павел скользнул по нему незаинтересованным взглядом: он прекрасно знал, что тот практически никогда не контактировал с убитым.

– Капитан юстиции Федосеев Павел Андреевич. Разрешите пройти?

– Утро доброе, – без тени дружелюбия буркнул мужчина, однако отошёл во двор.

Павел быстро пересёк небольшую лужайку. Он шагнул внутрь двора и, мельком осмотрев его, направился в дом.

Здесь жила Елена – младшая сестра Семёна – с мужем и двумя сыновьями. В отличие от брата, она имела весьма средний доход и вела свои дела спокойно, не попадаясь на глаза правоохранительным органам. Ни ссор, ни драк, ни жалоб соседей – словом, обыкновенная семья. Слишком обыкновенная для Птицына. Про таких Георгий всегда говорил: «в тихом омуте черти водятся, смотри в оба, а то утащат».

В прихожей Павла уже ждали. Елена поприветствовала его и проводила в гостиную. Он же отметил, что женщина жила у мужа, при этом сама имела куда больший по площади дом на другом конце города, доставшийся в наследство от родителей. Семён отказался от своей доли, и после смерти матери весь участок отошёл его сестре.

– Вы уже знаете, почему я здесь?

– Утром Семёна убили, – отозвалась Елена и закрыла дверь в гостиную. – Об этом уже все знают. Даже в новостях написали.

– Сочувствую вашей утрате, – дежурно произнёс Павел и уселся в большое кожаное кресло.

Елена махнула рукой, как будто он сказал ничего не значащую мелочь.

– Мы с ним давно не разговаривали. Уже стали как чужие.

– Когда общались в последний раз?

– Наверное… Месяца два назад. Я позвонила и поздравила его с днём рождения.

– Он не говорил, что у него есть враги или недоброжелатели?

Елена удивлённо подняла брови.

– О чём вы? У него врагов полгорода найдётся. Всех и не перечислишь.

– Как вы думаете, что может значить символизм?

Женщина только пожала плечами, но стоит отдать ей должное – действительно задумалась.

– Тут вариантов не так уж много. Красный цвет обычно означает кровь, страсть, любовь или ненависть. Крылья – ну… Может быть, это про смерть? Ведь птица обычно считается символом смерти. Только вот я думаю, в этом случае они были бы чёрными. А вот сложенные в молитве руки… – Она сдержанно улыбнулась. – Простите, Павел Андреич, ни за что не поверю, что Семён о чём-то молился.

– Я вас услышал. А что с домом ваших родителей? Семён Александрович отказался от своей доли юридически?

– Да, мы заполнили все документы сразу, как только вступили в наследство. Он никогда не стремился испортить наши отношения, но и не пытался их наладить. Понимаете, я всегда плохо относилась к его работе с Мих… Мстиславом. И не стеснялась об этом говорить. Мы часто ссорились по этому поводу, а потом отдалились.

Павел отметил позицию Елены в блокноте и вернулся к разговору.

– Скажите, а где вы были этой ночью?

– И я, и муж, и дети всю ночь находились дома. Все легли около одиннадцати вечера, мы с мужем проснулись в шесть, потому что всегда встаём примерно в это время. Дети ещё спят.

– Хорошо. Если появятся ещё вопросы, я позвоню, запишите номер.

Павел наспех попрощался с Еленой и её мужем и покинул их дом. Сегодня он планировал обойти ещё несколько человек – как минимум, бывшую жену Семёна – Ирину, и его соседку, Елизавету Петровну.

Решив пока повременить с визитом к первой, Павел надкусил купленную Георгием шаурму и завёл машину. Он направился к Елизавете – пенсионерке, которая жила неподалёку от центра Птицына. К ней Павел всегда питал тёплые чувства, однако вместе с тем опасался, прекрасно зная, чем Елизавета Петровна занималась в прошлом.

Женщина открыла дверь сразу, словно ждала его приезда. Павел осмотрел большую прихожую и следом за хозяйкой зашёл на кухню.

– Будешь чай? У меня и конфетки есть, – приговаривала Елизавета Петровна, и не успел Павел рта раскрыть, как перед его лицом оказался кулёк конфет. – Хочешь пряники?

– Спасибо, Елизавета Петровна, я тут по делу.

– Понимаю, понимаю. Только чем я-то помогу? Я Семёна давно уже не видела, он был нелюдим.

– Он часто уходил из дома?

– Редко, раз-другой в неделю. За продуктами, может. Я не слишком наблюдала за ним.

– Вот как? Соседи обычно всё друг про друга знают, – Павел постарался улыбнуться доброжелательно, но, похоже, не получилось.

Елизавета Петровна взглянула на него с хорошо скрытой нервозностью и наигранно весёлым прищуром.

– Я много времени провожу в саду и на огороде. Вечером в дом возвращаюсь и не могу знать, выходит он куда или нет. Чаще к нему приходили.

– И кто приходил?

– Ох, вряд ли кто-то неожиданный. – Елизавета Петровна налила себе чай из небольшого заварника. – Жена его бывшая, Ира. Буквально на прошлой неделе была. Ещё сестра приходила. Миша неоднократно, но не думаю, что они ссорились. А вот с Леной скандал был хороший.

– Который Миша?

– Который Мстислав.

Павел записал показания в блокнот и подчеркнул слова о том, что Елена виделась с братом на прошлой неделе. Возле её показаний поставил знак вопроса.

– Вы заметили что-нибудь необычное этой ночью?

И хотя на этот вопрос, как правило, все отвечали отрицательно, Елизавета Петровна на миг задумалась.

– Ночью я вдруг проснулась и услышала, как хлопнула входная дверь Семёнова дома. Потом кто-то прошёл по улице, а у него как раз такие ботинки есть, которые немножко стучат.

– Во сколько это было?

– Около часа, минут десять-пятнадцать второго.

Павел кивнул и снова записал показания.

– Что вы думаете о символизме убийства?

– Ах, символизм, – Елизавета Петровна покачала головой, но Павел мог поклясться, что в её глазах не было и тени осуждения. – Молитва, крылья, Семёна будто выставили ангелом. Молящийся грешник – что может быть порочнее и абсурднее?

– Я всегда думал, что грешники раскаиваются в молитвах.

– Он-то не раскаивался.

– Понятно. А можно осмотреть комнату, где вы спите?

Елизавета, казалось, удивилась такой просьбе, однако отказывать не стала. Она с заметным усилием поднялась со стула и провела Павла в дальнюю комнату – небольшую спальню, в которой располагалась кровать напротив небольшого окна, два высоких и узких шкафа, а между ними – стол, выполняющий роль подставки для горшков с цветами.

– Акониты, – отметил Павел, проведя рукой по алым бутонам.

– У многих они стоят. Как-никак, достояние Птицына.

На закрытой стеклом полке шкафа лежали лекарства – многие Павел знал, они были популярны у пожилых людей. От давления, боли в суставах и спине, что-то для глаз – стандартный набор.

На свободной стене, параллельной кровати, висели вполне обычные часы. Правда, цифры были очень маленькими – Павел сомневался, что пожилая женщина с плохим зрением сможет в полной темноте рассмотреть время.

– У вас спина болит?

– Да, давно уже. Что ж поделаешь, возраст.

– Понимаю. Моя бабушка такое же лекарство принимает. А вы телефон на ночь где оставляете?

– На кухне обычно. Всё-таки всякие волны от него идут, нехорошо в комнате класть. А что?

– Просто задаю вопросы, которые могут помочь следствию. Пока трудно строить теории.

Елизавета Петровна показалась Павлу напряжённой, но он не стал акцентировать на этом внимание. Попрощавшись, следователь покинул дом женщины и снова сел в машину с неприятным пониманием, что ехать к Ирине всё-таки надо.

Нет, он не ненавидел её. Птицын был маленьким городом, а Павел работал в нём следователем – этих двух фактов было достаточно, чтобы он знал большинство жителей. С некоторыми даже не был знаком, но пару раз рассматривал их личные дела. И информация об Ирине, как и отзывы людей о ней, Павлу решительно не нравились.

Скрепя сердце он все же выжал педаль газа и направил машину в относительно новый район, полностью застроенный многоэтажными домами. Квартиры были большими и качественными, но всё же Павел не понимал, зачем в таком городе, как Птицын, жить в квартире.

Он учился в городском университете, немного поработал там же, но потом вернулся на маленькую родину. Тишина и уединение Птицына, заметный след природы во всём вокруг были для него важнее сомнительных перспектив в городе. К тому же на заре карьеры Павлу подвернулось хорошее дело, в ходе которого он столкнулся с Мстиславом – так у него появился дом, а затем и машина.

И Павел решительно не хотел, чтобы эту идиллию кто-то нарушил. Он прекрасно понимал, что если в определённые сроки не будет пойман убийца или хотя бы подозреваемый, город пришлёт своего следователя, а если не повезёт – ещё и криминалистов. Они смогут выйти на Георгия, чего Павел никак не мог допустить. А дело с цветочными крыльями обещало быть странным и запутанным.

Не желая больше оттягивать неизбежное, Павел зашёл в открытый подъезд и поднялся на пятый этаж. Он коснулся звонка, и спустя считанные секунды замок в двери щёлкнул. На пороге появилось недовольное лицо Ирины.

– С утра пораньше, – процедила она.

– Капитан юстиции Федосеев Павел Андреевич. У вас есть несколько минут?

– Буквально пару. Уже опаздываю.

Павел скользнул взглядом по спортивной сумке и высокому хвосту Ирины. Видимо, собиралась на тренировку.

– Можно зайти?

Ирина с видимым недовольством шагнула в квартиру, и Павел последовал за ней. Как только входная дверь закрылась, он продолжил:

– Вы знаете, что этой ночью был убит ваш бывший муж?

Ирина замерла, будто не могла поверить в услышанное, но уже через пару секунд её лицо снова приобрело спокойное выражение с нотками стервозности.

– О, вот как. Жаль.

– Мои соболезнования. Ответите на несколько вопросов?

– Да, а меня что, в чём-то подозревают?

Павел коротко улыбнулся, чтобы Ирина не слишком пугалась.

– Нет, просто опрашиваю всех его близких и дальних родственников.

– У Лены уже были?

– Давайте все же вернёмся к вашему опросу. Вы давно виделись с Семёном?

– На прошлой неделе. После развода он оставил мне небольшой участок с домом на краю Птицына, а сейчас захотел его забрать. Я хотела выяснить, в чём проблема, и поехала к нему.

– И в чём была проблема?

Ирина поджала губы и недоумённо дёрнула плечом.

– Хотел продать участок и поделить деньги. Но мне это было ни к чему. Накоплений не так много, я не хотела, чтобы деньги болтались просто так, ведь их не хватило бы даже на самую маленькую квартиру.

– И что он ответил?

– Что всё равно хочет продавать, а если я не соглашусь, то он подаст на меня в суд. Я решила подождать, хотела поехать к нему в конце недели, вдруг он бы передумал? Я ведь юрист, понимаю, что дело он наверняка выиграет.

– Как вы думаете, зачем ему понадобился тот участок? Проблемы с деньгами?

– Семён никогда не имел в них недостатка. Но, наверное, в последнее время действительно появились какие-то проблемы. Об этом могу только догадываться. С тех пор как развелись, мы не были близки.

– Я понял. У кого, как вы думаете, мог бы быть мотив убить Семёна?

Ирина ненадолго задумалась, но через минуту коротко вздохнула, словно ей пришло озарение.

– Знаете, Лена, сестра Семёна, имела в собственности дом их родителей. После смерти матери дом поделили пополам, но Семён отдал ей половину. Я слышала, Лена собиралась разводиться с мужем и уезжать в этот дом с младшим сыном. Если Семён потребовал свою половину с неё так же, как с меня, то она вполне могла…

Сплетни и домыслы, конечно, интересовали Павла, но он быстро начинал скучать. А попытки Ирины свалить вину на Елену казались слишком притянутыми за уши, поэтому, выждав паузу в монологе женщины, Павел коротко рассказал о символизме убийства.

– Что вы думаете насчёт крыльев и цветов? – спросил он.

Ирина была заметно раздражена тем, что её перебили, однако вслух своего недовольства высказывать не стала. Вместо этого она несколько секунд подумала, прежде чем ответить.

– Тут сложнее. Мотивов для убийства у половины города было полно, а вот для подобного символизма… И вообще, разве это не работа следователей или детективов всяких? Я не собираюсь вашу работу за вас выполнять. Вам вообще-то платят.

– Свою работу я выполню, можете не сомневаться. План опроса свидетелей и других лиц есть в моем регламенте. Можете изучить, чтобы лучше меня контролировать.

Павел знал, что никакого регламента не было, но знала ли Ирина? Она занималась в основном недвижимостью и вряд ли досконально изучала другие законы. Женщина тут же с недовольством вздёрнула подбородок, но не стала спорить дальше.

– Это всё? – с оттенком злости спросила она.

– Где вы были этой ночью?

– Меня уже в чём-то подозревают?

– Если вам не нравится отвечать на мои вопросы, вас вызовут в участок.

– Была дома. Одна. Проснулась час назад, выпила смузи и собралась на тренировку.

– Благодарю. Если появятся вопросы, я позвоню.

Павел вышел за дверь так быстро, как только мог. Неприятный осадок от общения с Ириной растворился, стоило ему покинуть подъезд.

После разговора с тремя разными женщинами он понял только одно: все трое врали ему. Это лишь доказывало, что разобраться в этом деле будет крайне сложно.

Написав Никите, что он ненадолго заедет домой, Павел выехал из района многоэтажек и направился в свой.

Он оставил машину возле дома и зашёл внутрь. С кухни доносился хруст и звук чужого голоса, Павел скинул верхнюю одежду и пошёл туда. Георгий бессовестно поедал его любимые чипсы с паприкой под какое-то дурацкое кино.

– Я думал, ты до вечера на работе, – обиженно процедил Георгий.

– Это не значит, что ты можешь сидеть у меня дома и воровать мою еду.

– Они мне случайно на глаза попались. Опять оставляешь всякую вкуснятину на видном месте. Я вообще-то у тебя куртку забыл, так что приходил за ней. А чипсы были такими соблазнительными, что я просто не смог устоять…

– Перед Семёном ты тоже устоять не смог? Или руки не удержались?

Георгий быстро выключил телевизор и встал.

– Теперь счастлив? – спросил он угрожающе тихо.

Павел хмуро проследил за тем, чтобы Георгий покинул его дом. Как только за ним закрылась дверь, следователь выдохнул и сел за обеденный стол. Чипсы были съедены наполовину; он высыпал их на тарелку и съел несколько штук. Те показались совершенно безвкусными.

Павел сомневался, что Елена или Ирина могли сделать что-то подобное с телом Семёна. А вот с Елизаветой Петровной стоит быть осторожнее. Она была вдовой какого-то давно убитого бандита, кроме того, поддерживала стабильно плохие отношения с Мстиславом. Это делало её женщиной опасной. Хотя она была одного возраста с бабушкой Павла, мало кто обманывался её показной добротой. Елизавета Петровна имела острый ум и крепкую волю. Она не сдала своего мужа, когда к нему приезжала полиция; помогала ему прятаться от терроризирующей Птицын банды Мстислава. А потом подстроила аварию, в которой погибли его убийца с женой.

Странно, что жители Птицына давно перестали пугать Павла. Может, потому что он давно стал одним из них?

Глава 3. Пустая злость

18 августа. Утро.

Ульяна припарковала машину возле ворот бабушкиного дома. Она осмотрела две колеи примятой травы, оставленные недавно уехавшей машиной, и вошла в калитку. Елизавета Петровна уже встречала внучку на пороге, слегка жмурясь от поднимающегося солнца.

– Уля, ты сегодня рано, – с улыбкой пробурчала женщина. – Я ещё обед не готовила.

– Я недавно позавтракала, – ответила Ульяна и поднялась на крыльцо. – Как поживаешь? К тебе кто-то приезжал?

– Да, Паша убийство это проклятое расследует. Ужасно, хоть и Семён.

– Собаке собачья смерть.

– Ульяна, нельзя так о покойниках.

– Ты сама всегда так о них говорила.

– Будет тебе умничать, – отмахнулась Елизавета Петровна и зашла в дом.

Ульяна направилась следом и с подозрением посмотрела на бабушку, которая хлопотала на кухне и старательно делала вид, что ничего не произошло.

– Ба, расскажи то, что я должна знать, – наконец попросила Ульяна.

Елизавета Петровна на пару секунд оторвалась от помешивания супа и обернулась на внучку.

– Ты и сама всё знаешь.

– Да, я знаю, что ты страшно ненавидела Семёна. А теперь просишь не говорить о нём плохо. Не кажется тебе странным?

– Побойся Бога, Уля. Всё это – дела давно минувших дней. Семён мёртв, и смерть надо уважать.

– Именно поэтому десять лет назад ты принесла свиную голову на могилу родителей Полины?

Елизавета Петровна вздохнула и вытерла руки кухонным полотенцем, хотя не мочила их. Потом уселась за стол напротив внучки и снова вздохнула.

– У твоей бабушки давление, и сердце ночью так разболелось…

– Прекрати свой спектакль, – потребовала Ульяна, ни на миг не поверив пожилой женщине. – Ответь, ты убила Семёна?

Лицо Елизаветы Петровны мгновенно приобрело спокойное выражение, но в глазах читалось что-то, похожее на разочарование. Как будто она ожидала от внучки чего-то более выдающегося, чем очередное нелепое обвинение.

– Ах, Улька-Улька… Думала я, ты умная у нас. Видишь, порой и я ошибаюсь.

Ульяна оскорблённо насупилась. Если Семёна в самом деле убила не бабушка, то можно о ней не беспокоиться. Но, с другой стороны, Павел мог скинуть всю вину на неё, если настоящий убийца достаточно ему заплатит. И хотя Елизавета Петровна была далеко не безобидной овечкой, даже она бессильна против решения суда.

– Что сказал Паша? – со вздохом спросила Ульяна, постаравшись унять раздражение.

– Ничего. Но, по-моему, он заметил, что я где-то соврала. Впрочем, без лжецов старый Птицын рухнет, и все это хорошо понимают. Немногие хотят решительных изменений, а Паша точно не из их числа. За меня не волнуйся, у меня ещё остался порох в пороховницах…

– Ты как была отбитая, так и осталась, – процедила Ульяна.

– Яблочко от яблони недалеко падает, – с острой улыбкой парировала Елизавета Петровна.

– Но далеко катится.

С этими словами Ульяна вскочила и направилась к выходу из дома, не желая и дальше вести этот разговор, больше похожий на блуждание по минному полю. Победить бабушку в словесной перепалке ей не удавалось ещё ни разу.

– Смотри в чужой огород не укатись, – насмешливо бросила ей вслед Елизавета Петровна.

Ульяна села в машину и сжимала руль до тех пор, пока не почувствовала в ладонях боль. Лет до двенадцати она была уверена, что её бабушка лучшая на всём белом свете. Потом начала понимать, что она – самая сумасшедшая на всём белом свете. Впрочем, как считала мать, одно другому не мешает. Но теперь Ульяна была полностью уверена лишь в одном – дорогу её бабушке лучше не переходить.

Елизавета Петровна могла многое. И, конечно, она вполне могла убить Семёна. Она безумно ненавидела всех друзей Мстислава – как бывших, так и настоящих. К счастью, своё возмездие она осуществляла в одиночестве, но Ульяна всё равно считала, что на восьмом десятке пора найти другие увлечения, кроме вендетты. Ведь подлецов в Птицыне как майских жуков на клубничном поле – слишком много, чтобы можно было вывести.

От безысходной злости Ульяна пихнула руль. Её раздражала двуличность людей. Но ещё больше раздражало то, что она во всём была на них похожа. Те же привычки, та же лицемерная улыбка, те же уловки и способы скрыть истину. А под этим всем – бесконечное одиночество, рождённое десятками ошибок и осознанием, что некому в них признаться. И это глодало изнутри. Это строило между Ульяной и миром глухую прозрачную стену, сквозь которую окружающие видели происходящее, но до конца его не осознавали.

Звук пришедшего уведомления отвлёк Ульяну. Она взглянула на заблокированный экран телефона и с неудовольствием отметила, что подруга записала ей голосовое сообщение. Пару минут подумав, послушать его или сделать вид, что занята, Ульяна всё-таки решила открыть диалог.

– Ты сегодня приедешь? – заговорила Полина своим обыкновенным слишком весёлым голосом. – У меня ужасный день. Миша меня выгнал, представляешь? Мы срочно должны выпить и посмотреть какую-нибудь отвлекающую киношку. Жду тебя.

Ульяна вздохнула и зажала значок записи.

– Да, в магаз заскочу и к тебе. Выбери пока фильм.

Она повернула ключ зажигания и выехала на дорогу.

Машину давно пора бы продать – всё руки не доходят. Раньше, когда Ульяна училась в городе, та была ей крайне нужна. Теперь эта необходимость резко пропала: дальше Птицына она редко выезжала. Только вот кто купит её старую развалюху, которую и машиной-то назвать сложно?

В магазине Ульяна, как обычно, несколько минут рассеянно осматривала продукты. Предположив, что у Полины дома снова ничего нет, взяла две замороженные пиццы и большую пачку чипсов. Насчёт алкоголя Ульяна не переживала – в отличие от еды, у подруги его всегда было в избытке.

Немного постояв возле овощного отдела, она направилась к кассе, попутно размышляя об их с Полиной дружбе. Ульяна давно смутно догадывалась, что их отношения для обеих напоминали скорее обязанность, а не желание быть рядом. Во-первых, ни у одной не осталось других подруг, только общие и не слишком близкие, потому выбирать не приходилось. Во-вторых, каждой наверняка было жалко прекращать общение после долгих лет тесной дружбы в школе. Несколько лет назад Ульяне казалось, что они с Полиной как старые супруги, между которыми давно угасла всякая страсть, но поселилось какое-то большое семейное чувство. Но, приглядываясь к подруге и прислушиваясь к своим ощущениям, Ульяна постепенно поняла – это не оно. Не любовь, не привязанность; скорее, привычка и некоторое удобство.

Слушая об очередной ссоре подруги с её молодым человеком, Ульяна всё отчётливее понимала, что между ними находится… Пустота. Не пропасть. Не стена. Между ними – бескрайнее ничего, в котором теряются разговоры и сюжеты. Так не было в школе. В школе они будто были другими людьми. Но потом школа кончилась, они поступили в разные университеты и, как это обычно бывает, общение стало затихать. Ссоры, недомолвки, странная холодность и раздражительность со стороны Полины. Вернувшись в Птицын, они снова сошлись, но прошлое никуда не исчезло. И хотя обе пытались делать вид, что эти годы молчания ничего не значили для дружбы, обе понимали, что это не так.

И если Полина смогла вернуться в ту дружбу, то Ульяна – нет. Она не смогла ни забыть, ни отпустить. Как бы она ни старалась, старые, необсуждённые и отчасти глупые обиды заставили Ульяну иначе смотреть на подругу – со скрытой злостью и завистью.

Ульяна вернулась в машину и двинулась в сторону дома Полины. Хотя та имела внушительных размеров особняк недалеко от Птицына, жить предпочитала в доме куда меньше, построенном отцом специально для неё. Полина тосковала по родителям, и потому этот дом стал в некотором роде лекарством и отравляющей ностальгией одновременно. Ульяна об этом не спрашивала, боясь вызвать болезненные воспоминания, и потому о причинах решения жить именно здесь могла лишь догадываться.

Оставив машину возле гаража Полины, Ульяна зашла в дом. Там, как и всегда, было патологически чисто. Вероятно, так Полина занимала свободное время, которого у неё было в избытке.

Подруга полулежала на диване в гостиной и смотрела очередной бессмысленный фильм по телевизору.

– Долго, – прокомментировала она, даже не взглянув на появившуюся в дверях Ульяну. – Посмотрим «Секс в большом городе»?

Ульяна поморщилась, испытав прилив раздражения.

– Только не его. Давай хотя бы «Отчаянных домохозяек», и того лучше.

– Да, там они замужем и имеют детей!

– Может, ты хотя бы поймёшь, что брак далеко не всегда делает женщину счастливой.

Полина фыркнула, однако включила «Отчаянных домохозяек».

– Тебе дай волю, бесконечно будешь про своих наркоманов смотреть, – пробурчала она и взглянула на замороженную пиццу. – Разогреешь духовку?

– Не про наркоманов, а про деньги. И вообще, «Озарк» – хороший сериал.

Ульяна ушла на кухню, включила духовку и достала из ящика штопор. Бутылку красного сухого она нашла в холодильнике, после чего вернулась к подруге.

– И что на этот раз? – без особого интереса спросила она, решив, что игнорировать проблему подруги как-то совсем не вежливо.

– Миша сказал, что я слишком настойчива.

– Это правда.

– Ты вообще чья подруга?

– Я желаю тебе лучшего, – ответила Ульяна как можно искреннее, но почему-то почувствовала привкус лжи на губах. – Мужчины боятся такого напора. Миша многим нравится, он же такой харизматичный, богатый, ещё и художник… И многие ведут себя так же, как ты. Попробуй как-то из них выделиться.

Пусть Ульяна не испытывала искреннего желания помочь Полине, она знала, как быть хорошей подругой. И была ею так, как только могла.

– Тебе легко говорить. Егор полгода за тобой бегал, пока ты не снизошла до него. И всё равно сразу бросила, сердцеедка.

– За тобой тоже бегают, а тебе другого подавай.

– О нет, не говори о нём.

Ульяна посмотрела в окно, в пятидесяти метрах от которого росли пышные вечнозелёные туи. Среди них обычно с биноклем сидел Георгий. Поначалу он пугал, однако потом девушка привыкла. Он не доставал Полину сообщениями и признаниями в любви, как и в ненависти, не преследовал и не пытался навязываться. Вполне возможно, он предполагал, что Полина вообще не в курсе его наблюдений, хотя эту мысль Ульяна воспринимала скептически. Она предполагала, что Георгий специально действовал на нервы.

– Он богатый, высокий и даже симпатичный. Что тебя не устраивает? – спросила Ульяна.

– Не знаю, например… – Полина деланно задумалась. – Например, тот факт, что он сталкерит меня едва ли не каждый день?

– У всех свои странности. К тому же его не так сложно понять.

– Пусть радуется, что я на него ещё ментов не вызвала.

– Почему, кстати? Он же тебя так напрягает. Неужели совесть мучает?

– Ага, кого вызвать? Пашу? Да и потом, знаешь, Гоша вроде как не хочет затащить меня в подвал и держать там.

И хотя Полина произнесла это в шутку, Ульяна не была настроена веселиться. Она задумчиво посмотрела в окно. Георгий не был похож на психопата, каким мог показаться. И хотя Полина не воспринимала его всерьёз, Ульяна считала, что он крайне непредсказуем и потому опасен. Она начинала всерьёз опасаться, что Георгий не оставит свою обиду на Полину в прошлом и попытается как-то свести с ней счёты. И хотя сейчас он казался влюблённым в неё, Ульяна не спешила верить этому обманчивому впечатлению.

Семён угрожал Полине раскрыть её секреты, если она не заплатит за молчание. Его смерть была выгодна девушке, и вот он мёртв… Если Георгий каким-то образом об этом узнал, то мог ли он убить Семёна, чтобы подставить Полину? Ульяна не слишком хорошо знала его, но предполагала, что Георгий был из тех людей, которые любыми способами добьются желаемого. А зная его нездоровую целеустремлённость, сложить два и два не так уж и сложно. Возможно, он пытался обвести вокруг пальца не только Ульяну и саму Полину, но и Павла, который, кажется, относился к ситуации слишком легко.

– На твоём месте и в твоём положении я бы не стала слишком раздражать Гошу, – протянула Ульяна. – Особенно с учётом того, что Миша об тебя ноги вытирает, и защитить тебя некому.

– Но он же такой классный!

– В мире куча классных мужиков.

– Но мне нравится именно он.

– Тебе нравится каждый второй. Ты только и делаешь, что проматываешь состояние родителей и бегаешь за всеми козлами Птицына. Тебе давно пора вырасти.

Полина обиженно отвернулась, видимо, подбирая слова для колкого ответа. Но Ульяна уже так устала, что ждала его со стойким равнодушием. Она не знала, зачем ходит к Полине так часто, зачем смотрит вместе с ней бессмысленные сериалы, зачем обсуждает очередных её кавалеров. За несколько лет Ульяне сделалось все равно, так почему она продолжала жить так, как раньше, ничего не пытаясь менять?

Тёплое дружеское отношение к Полине давно растаяло, превращаясь то ли в раздражение, то ли в зависть, то ли в беспричинную злость. Ульяну кидало между этими чувствами, но она продолжала молчать и приходить к Полине, как будто ничего не происходило.

– Вот почему ты такая? – с лёгким разочарованием спросила Полина, словно услышав мысли подруги.

– Какая?

– Не знаю, холодная. Никогда такой не была раньше.

– А может, ты не замечала?

Полина перестала улыбаться и приняла более вертикальное положение, повернувшись к подруге лицом. Теперь она не напоминала пьяного подростка, обделённого умом и чувством ответственности.

– Нет, я замечала. Не хотела тебя напрягать, мало ли, может, у тебя проблемы какие. Но ты такая постоянно. В чём дело? Я что-то делаю не так? Я обидела тебя?

– Просто я такая, какая есть.

– В школе ты такой не была.

– Дети обычно вырастают.

– И становятся озлобленными взрослыми, ненавидящими себя и весь этот мир.

Довольно однообразный сериал, к тому же на неинтересную для Ульяны тему, она смотрела исключительно под какое-нибудь унылое бытовое дело. Сейчас он и вовсе наводил тоску. Тем не менее ей почему-то хотелось остаться.

– Я никого не ненавижу. Просто я не слепая.

– Мы все до последнего пытаемся чего-то не замечать. Это не делает нас слепыми, но все же… Глупо говорить, что ты не из таких.

Спорить не хотелось. Не хотелось что-то доказывать и снова ссориться. Ульяна так устала от этого всего, что ей проще было согласиться и промолчать. Именно так она и сделала, ничего не ответив и устроившись перед телевизором поудобнее.

Глава 4. Пугающая тишина

19 августа. День.

Павел высидел два совершенно бессмысленных дня на работе. За это время провели вскрытие трупа, изучили немногочисленные улики и завалили его таким количеством бумаг, что можно было подумать, будто в них пряталось что-то стоящее.

Свидетельские показания, больше напоминающие обычные сплетни; цветы, на которых нашли десятки образцов ДНК; ставшая причиной смерти колото-резаная рана, которую нанесли обычным кухонным ножом. Ничего конкретно не указывало ни на Георгия, ни на другого человека, что, в принципе, Павла не удивило.

Никиту больше всего заинтересовала рана, и он с самого утра отправился во все немногочисленные хозяйственные магазины, надеясь выяснить, не покупал ли у них кто-нибудь нож. Насчёт этого Павел слегка переживал. Хотя Георгий уверял, что убил Семёна его же ножом, ситуация всё равно была опасной. Это оружие сутки вымачивалось в концентрированном растворе хлорной извести, поэтому все следы крови с него исчезли, после чего Георгий выбросил оружие в Птицу².

Солнце клонилось к закату; Павел решил закончить рабочий день, хотя оставалась ещё пара часов, и вышел на улицу. Погода была хорошей: знойные дни медленно уходящего лета закончились не так давно, и теперь над городом по вечерам висела лёгкая дымка надвигающейся осени, которая заставляет кутаться в тонкую куртку. Павлу нравилась середина августа, но ещё больше он любил сентябрь. И хотя подобное было ему не по возрасту, он частенько наступал в большие кучи сухих опавших листьев и слушал, как они хрустят.

Павел давно хотел бросить курить и даже снизил дневную норму сигарет. Но невроз давал о себе знать, и он вытащил предпоследнюю сигарету из пачки. Твердо решив, что больше не купит ни одной, он достал из кармана зажигалку и закурил. Запах дыма ему уже не нравился.

Завтра должны состояться похороны Семёна, и Павел планировал пойти туда, лишь бы прогулять хотя бы половину рабочего дня.

Снова и снова прокручивая в голове картину вчерашнего утра, Павел начинал понимать, что изображённая и словно замершая во времени сцена с трупом была обставлена подобным образом не просто так. Каждая деталь несла свой смысл, только какой? Его все ещё смущал молитвенный жест. Павел чувствовал нутром, но не мог облечь в слова значение этого контраста. Кто-то, кто это сделал, потрясающе прозорлив и талантлив, только талант у него странный. Может, человек искусства?

Осознание впилось в мозг. Был в Птицыне один человек – художник, о котором не знали разве только младенцы. Мог ли он устроить всё это представление? Да и нужно ли оно ему? Решив не забивать голову лишними вопросами, Павел спустился с крыльца полицейского участка. Дом художника находился в десяти минутах езды, и следователь не собирался терять время.

Направив машину в нужную сторону, Павел вскоре припарковался возле одноэтажного дома, облицованного тёмно-серым кирпичом. Он постучал в дверь, и вскоре её открыл хозяин – весьма помятый и заспанный, в измазанной разноцветной краской одежде.

– Доброе утро, – пробормотал художник Михаил.

– Уже вечер.

– О… Понятно. Чем обязан?

– Хотел побеседовать с вами, – видя, что Михаил открыл рот, наверняка чтобы опровергнуть своё участие в убийстве, Павел поспешил перебить его. – Как с человеком знающим. Видите ли, я не слишком сведущ в символизме.

– Вы о крыльях?

– Не только. Меня больше волнует молитвенный жест.

Михаил открыл дверь шире и пропустил Павла в дом. Видимо, после осознания, что его никто не подозревает, художник расслабился. Но Павел решил расширить круг подозрений и предположил, что любителя символизма можно искать ещё и в близком окружении Михаила – среди тех, кто мог бы услышать размышления художника и воплотить их в жизнь.

Тот был лет на пятнадцать младше Семёна, но не слишком тесно с ним общался. Как они познакомились и каким образом поддерживали общение, никто не знал. Семёна было сложно назвать поклонником искусства, а Михаила – любителем криминала. Но Павел был почти уверен в том, что эти двое часто общались. Он отметил для себя, что после возвращения в участок нужно внимательнее прочитать личное дело Михаила. Жизнь Семёна уже вычитали до дыр, однако тех, с кем он поддерживал общение, изучали не столь подробно, хотя Павел считал, что ответ кроется именно там.

Тем временем Михаил вернулся на кухню к недопитой чашке кофе.

– Молитвенный жест… Аналогий множество. Но в данном контексте у меня не так много вариантов.

– Например?

– Убийца указывал на что-то общее и объёмное, если судить по крыльям. Посмотрите, какой размах! Может, он указывал не на конкретно этого убитого, а на что-то более масштабное?

– Но ведь этот кто-то не мог убить его именно за этим?

– Кто знает?

Михаил с чашкой в руке стремительно покинул комнату. Он свернул в следующую по коридору дверь и остановился сразу за порогом.

Помещение было полупустым, с двумя большими окнами на соседних стенах. В углу между ними стояло кресло, по диагонали от него – мольберт с незаконченной картиной.

На ней была изображена кроваво-красная птица, чьи перья на концах будто плавились, стекая по её телу алыми ручейками. Те растворялись в воде грязной лужи, в которой, безжизненно раскинув крылья, лежала птица. В правой лапе она сжимала золотую монету – Павел склонил голову к плечу, заинтересованно рассматривая её. Первая из двух золотых и блестящих вещей на картине.

Вторая – царственный скипетр, который насквозь протыкал грудь птицы.

– Грязь, кровь, мёртвая птица, – Павел отошёл на несколько шагов. – Золото и скипетр. На заказ?

– О, что вы. Вдохновение. Не спал со вчерашнего утра. И не ел. Только пишу. Давно такого не испытывал. Как много слов хочется сказать, но говорить нечего…

– И все же вы не ответили на вопрос о молитвенном жесте.

– А что о нём говорить?

Павел повернулся к художнику. Ответ давно был на поверхности, и настало время признать его очевидным.

– Вы нарисовали бессилие смерти несмотря на все деньги. Символ власти стал орудием убийства, показывающим, что есть вещи, на которые не могут влиять даже сильнейшие. Грязь, кровь и золото. Как молящийся Семён – несочетаемые вещи. Антонимы в то же время закономерности. Вот, что имел в виду убийца.

Что-то масштабное и объёмное. Что-то, касающееся каждого. Почему-то в эту минуту истекающей кровью птицей Павлу стал казаться город, погрязший в противоречии и пороке.

Крылья. Птицын. Как он мог не догадаться сам? Кто-то неслышно говорил: «Семён – это Птицын, его копия, его отражение». Кто-то окунал зрителей лицом в правду как котят в блюдце с молоком.

Опросив Михаила по стандартной схеме, Павел наконец приехал домой. Он завёз машину в гараж возле дома Георгия – своего у него не было – и остановился на дорожке в раздумьях.

Открытие стало не столь неожиданным, однако позволило взглянуть на новые горизонты исхода дела. Если Семён действительно олицетворял Птицын целиком, то всё становилось сложнее. Вполне вероятно, что кто-то следил за ним и мог увидеть Георгия. И не только его. Кто-то в принципе мог видеть всё, что происходит в Птицыне, наблюдая за городом с высоты птичьего полёта, но почему-то не решаясь заговорить. Сколько знал этот человек? И сколько из этого не знал Павел?

Он не знал главного: почему его лучший друг убил Семёна. У Павла были догадки, и не самые приятные, однако он не мог подтвердить свои подозрения фактами. А устраивать бессмысленный скандал желания не было.

Решив, что дома делать нечего, Павел пересёк лужайку с пожухлой от жары травой и постучал в дом Георгия.

Друг не ответил, тогда Павел открыл дверь своими ключами и зашёл внутрь. Там было тихо.

– Герыч?

Павел прошёл в глубину дома и осмотрелся. Поднялся на второй этаж и удостоверился в том, что телефон друга лежал на столе. Как безрассудно оставлять телефон без присмотра, особенно в такой ситуации. Там хранились его переписки с Павлом, за которые тот мог легко вылететь с работы. Следователь вспомнил самодовольное лицо Георгия, когда тот рассказывал о каком-то очередном несданном экзамене – даже в такой ситуации друг оставался уверенным в себе. Теперь Павел в этом сомневался.

«Я всегда выигрываю, – сказал тогда Георгий с равнодушным выражением лица. – Не зря же меня назвали в честь Георгия Победоносца. Пересдам. Может, даже ещё раз. Я всё равно получу то, чего хочу».

До шестнадцати лет Павел свято верил в то, что однажды Георгий станет президентом. А после шестнадцати надеялся, что этого не произойдёт.

В том, что лучший друг не всесилен, он начал сомневаться только в двадцать. Но в двадцать четыре, когда зарплата Павла составляла тридцать с небольшим, а Георгий на широкую ногу отметил свой первый миллион, снова поверил в это.

За шесть лет много чего изменилось. Единственное, что всегда оставалось постоянным – уверенность Георгия в том, что он получит абсолютно всё, что желает. И Павел знал, чего тот желал больше всего на свете.

Поэтому он покинул дом, захватив с собой телефон друга. Павел догадывался, куда мог отправиться Георгий, поэтому пошёл следом. По дороге Павел сменил пароль из четырёх единиц на нормальный и шестизначный.

Миновав несколько кварталов, Павел приблизился к коттеджу, притаившемуся за деревьями. Хотя и двухэтажный, он не был достаточно большим для Птицына, жители которого определённо имели склонность к гигантомании. Но Павел понимал, почему одинокая девушка выбрала именно такой дом для жизни. Особняк её ныне покойных родителей наверняка наводил тоску или даже страх своими пустыми комнатами и сумрачными коридорами.

Пышные кустистые туи, растущие по краю забора, закрывали обзор на сад. Но Павел знал, где те редели; он прошёл вдоль участка и раздвинул ветки деревьев, сразу наткнувшись на того, кого тут искал.

– Опять ты здесь? – со злостью процедил Павел.

Георгий развернулся и деланно виновато опустил глаза.

– Извини. Бросить старую привычку так сложно.

– Бросай. Я серьёзно. Ты не должен попадать в поле зрения полиции ещё лет пять минимум.

Георгий с тоской взглянул на сад и отвернулся, следом за Павлом выходя из кустов.

– Сколько раз я тебе говорил? – с неудовольствием протянул Павел. – Прекрати за ней следить. В последний раз, когда вы виделись, Полина выгнала тебя из дома пинками и обещала огреть сковородкой, если ты ещё раз заявишься. Она может окончательно разозлиться и написать заявление.

– И что? Ты всё равно не дашь этому делу ход.

Самое печальное было то, что Павел это понимал. Он не сможет оставить Георгия, какие бы странные поступки тот ни совершал. А ещё он прекрасно знал, что с каждым днём навязчивая идея следить за Полиной только сильнее захватывает сознание Георгия. Что будет дальше, если она ничего не предпримет? Павел и думать боялся. Больше, чем скуку и груши, Георгий ненавидел только проигрывать. А холодность Полины и её равнодушие были сродни поражению, особенно для такого человека, как Георгий.

– Она не должна тебя заметить.

– Знаю. Не волнуйся.

– Имей в виду, что сейчас твои действия отражаются не только на тебе, но и на мне. Я вписался за тебя, и если тебя поймают, считай, что поймают и меня.

– Не волнуйся, – с нажимом повторил Георгий.

Он не любил, когда друг говорил о серьёзных вещах, но давно перестал сбегать после трёх минут разговора, что уже можно считать успехом.

– А я – самый близкий тебе человек, – уже тише произнёс Павел. – Кто сделал бы для тебя то же, что делал я? Никто. Только я. Помни об этом. И не смей подставлять меня, придурок.

– Спасибо, я помню. И ты очень важен для меня. Но и ты пойми, что я не могу оставить Полину… Просто не могу. Когда вижу её, чувствую себя… Ладно. Не будем об этом.

Павел устало потёр переносицу. Сражаться с одержимостью Георгия было бесполезно, объяснять – тоже. Он устал от этого. Чтобы продолжать дружбу с Георгием, он должен понимать момент, когда нужно остановиться.

– Надеюсь, ты меня услышал… – пробормотал Павел, прекрасно зная, что нет. – В общем, ты же помнишь, что завтра похороны? Пойдёшь?

– Конечно. Надеюсь, будет драка.

– Не смей пить.

– Тебя послушать, я вообще алкоголик.

– Если только начинающий.

Георгий весело пихнул друга в плечо и направился к дому.

Глава 5. Последний танец

20 августа. День.

Возле прощального зала было многолюдно. И хотя все соблюдали дресс-код, на атмосферу траура в небольшом дворе перед входом не было даже намёка.

Павел приблизился к Елене и вежливо кивнул ей.

– Сегодня тяжёлый день, – сказал он.

Та приняла соболезнования со сдержанной улыбкой, холодно и дежурно. Обменявшись со следователем парой ничего не значащих фраз, Елена вернулась в зал.

Павел отошёл к Елизавете Петровне, которой хватило такта надеть чёрное платье.

– Вы поедете на кладбище? – спросил он у пожилой женщины, хотя ему это было абсолютно неинтересно.

– Да надо бы, – запричитала Елизавета Петровна и показушно вытерла уголки глаз кроваво-красным платком. – Мы с ним столько лет знакомы были. А ты?

– Нет… Не думаю.

Краем глаза он заметил Георгия, который выпрыгнул из своей машины и, даже не закрыв её, быстро подошёл к другу.

– Как это не думаешь? – спросил Георгий таким тоном, как будто Павел был по меньшей мере подлецом и дезертиром.

– Что?

– А то, что поминки всегда после похорон. Ты же не хочешь пропустить бесплатную еду?

– А тебя туда приглашали?

– На поминки разве приглашают?

– Конечно, – вмешалась Елизавета Петровна.

Георгий с недоверием взглянул на неё, но, похоже, решил не спорить. На его лице мелькнуло разочарование.

– Ладно уж. Тогда без кладбища.

Павел давно привык к наглости друга, но в этот раз почему-то она задела сильнее. Поэтому он решил немного проучить Георгия – в любом случае, небольшая поездка на кладбище ещё никому не навредила.

– О чём ты? – Павел повернулся к другу с застывшим на лице недоумением. – Это невежливо. Нужно попрощаться. Ты же не хочешь оставить о себе неверное впечатление? Тем более, душа Семёна сейчас с нами, вдруг он обидится?

– Мы в прощальном зале. – Георгий указал на потрепанную временем вывеску «прощальный зал» над входом.

– Я имею в виду нормально попрощаться. Ты что, не хочешь поцеловать его в лоб?

– Мечтал об этом всю ночь, – протянул Георгий, мгновенно меняя выражение лица на печальное и задумчивое. – Надеюсь, у меня не будет трястись рука, когда я стану кидать землю ему в могилу. Уверен, мы с Семёном расстанемся друзьями, какими и были всегда.

Елизавета Петровна хихикнула, скрыв смех за кашлем, а Павел внутренне похолодел: не хватало только, чтобы Георгий разбрасывался такими глупыми шутками после того, что натворил. С другой стороны, было бы странно, если бы он молчал. Но Павел предпочёл бы, чтобы Георгий сказался больным и вообще на похороны не приходил. Но нет… Тому нужны зрелища.

– Очень мило с твоей стороны, – буркнул Павел и отвернулся.

Из прощального зала вышел Мстислав – мэр Птицына, высокий и статный мужчина пятидесяти четырёх лет. Его волосы наполовину покрывала седина, но наполовину они остались природного тёмно-коричневого цвета. Из-под чёрного пиджака виднелась белоснежная рубашка, сияющая, будто подсвеченная изнутри. Весь вид Мстислава демонстрировал власть, богатство и смертельную опасность, но Павел знал, что впечатление частично обманчиво.

За Мстиславом следовали двое молодых людей, которых Павел знал довольно плохо. Они работали на мэра, а чем конкретно занимались, он понятия не имел. Вполне возможно, что Мстислав продолжал проворачивать свои незаконные дела или отмывать оставшиеся деньги, и тогда неудивительно, что ему понадобились помощники.

Решив пока не думать об этом, потому что вряд ли Мстислав был ночью в парке, Павел проскочил в прощальный зал и остановился над гробом с Семёном.

Запах смерти, больше фантомный, чем реальный, забился в нос. Раны на животе мужчины наверняка зашили, и теперь он лежал в молочно-белой рубашке. Погибшие безвременно часто кажутся в гробу спящими, но к Павла не сложилось подобного ощущения – хотя лицо Семёна было бледным, словно восковым, на нем пролегли не заметные раньше морщинки. Павел почти видел страдание, скопившееся в углах закрытых глаз, болезненно сжатые губы и огрубевшую линию подбородка.

– Ты же знал, что однажды этим закончится? – прошептал Павел, наклонившись к самому уху мертвеца. – Знал, что найдётся в Птицыне безумец, который прикончит тебя. Ты прожил пустую бессмысленную жизнь и закончил её так же бессмысленно. Видишь, никто по тебе не плачет. Никого не волнует, что позавчера где-то в темноте сдохла очередная вшивая псина. Хотя собак мне гораздо жальче тебя.

Павел выпрямился и поправил атласный саван.

– Там не будет тебе ни покоя, ни мира. Мерзавцы, я надеюсь, исчезают навсегда.

Он повернул голову направо, где неслышно остановился Георгий. Тот задумчиво разглядывал лицо Семёна, будто видел в этом что-то чарующее.

«Не хватало только, чтобы он маньяком стал», – промелькнуло в голове Павла.

– Ну что, помирились? – спросил он вместо этого.

Друг расплылся в улыбке.

– Было бы отлично.

– Ты что, решил идти на поводу у общества?

– Ага, – Георгий с вызовом уставился на друга.

Павел и сам понимал, что только накручивает. Он заставлял себя думать логически – а Георгий логически делал все верно. Вёл себя так, как и всегда. Вызывающе, нагло и развязно, и ни для кого не было секретом, что он ненавидел Семёна. Пропустил бы он такое событие, если бы не убивал этого человека? Едва ли. Он бы пришёл первым и делал всё то, что делал сейчас.

Просто Павел настолько боялся того, что причастность друга к убийству раскроется, что не хотел и на пушечный выстрел подпускать того ко всему, что может быть связано с Семёном. Выходит, Георгий лучше Павла справлялся с его же работой?

– Так ты всё же поедешь на кладбище? – спросил он, надеясь перевести тему на более приятную, если что-то, связанное с похоронами, вообще может быть приятным.

– Только если потом мы поедем на поминки.

– Если уговоришь Елену, то я не против.

Георгий тут же направился к выходу, а Павел остался наедине с Семёном ещё ненадолго. Людей снаружи было много, и большинство уже попрощалось. Павел, который зашёл в числе последних, вскоре тоже покинул зал.

К его удивлению, на отпевании кто-то всё же захотел присутствовать. Траурная атмосфера, царящая перед входом, совсем не подходила Птицыну. Павел почти физически ощущал фальшь, которая витала в воздухе и оседала в лёгких.

Откуда-то из-за угла вышел священник в чёрной рясе. Он был одним из немногочисленных священников в двух церквях Птицына, и его все хорошо знали. Павел и сам часто приходил к нему на службу.

Кивнув в знак приветствия отцу Матвею, он с неохотой вернулся в прощальный зал.

– Начинаем? – спросил священник присутствующих.

Следом забежала Елена, держа в руке охапку церковных свечей. Она надела на них картонки, защищающие от воска, и обвела взглядом немногочисленных людей.

– Свечи возьмите. Всем хватает?

Павел взял две, одну из которых протянул стоящему рядом Никите. Кажется, Семён был каким-то далёким его родственником. Елизавета Петровна тоже пришла и зажгла свечу украшенной металлом зажигалкой.

Кроме них на отпевание пришли Ирина, муж и сыновья Елены, какие-то незнакомые Павлу мужчины и даже сам Мстислав.

Монотонные слова молитвы падали в мысли тяжёлыми камнями. Отец Матвей произносил слова нараспев, но Павел всё равно с трудом разбирал текст.

Он крестился, когда крестились все, и с долей веселья отмечал, что все до смешного стараются выглядеть грустными. Семён был не тем человеком, чью смерть будут оплакивать.

Павел смотрел в лицо покойного, думая о том, что заставило Георгия его убить. Почему его никто не убил раньше? Даже Мстислав выбрал вариант, где они оба спокойно сосуществуют в этом мире. Павел склонялся к мысли, что ещё много лет назад, будучи высокопоставленным членом банды, Семён смог украсть компрометирующую Мстислава информацию. Если в будущем он пригрозил своему бывшему товарищу именно ею, то становилось понятно, почему злопамятный мэр оставил в покое предавшего его друга.

Могло ли это означать, что Семён профессионально занимался шантажом? Вряд ли Мстислав платил ему за молчание; от него и так требовалось слишком много, а Семён не был глупцом, чтобы умирать из-за собственной жадности. Но он мог шантажировать менее влиятельных, но таких же преступных людей. И если он сообщал им, что компромат будет опубликован после его смерти, то понятно, почему эти люди не стремились его убить.

Это означало только то, что у Семёна не было компромата на Георгия. Он убил по другой причине. Но по какой? Друг ни разу не упоминал убитого на протяжении нескольких месяцев, и Павел был уверен, что Георгий не вёл с ним никаких дел. Слишком странно убивать человека, которого едва знаешь.

Павел едва достоял до конца отпевания. Как только отец Матвей закончил читать молитву, он первым вышел на улицу и отыскал глазами друга. Отметив, что тот стоит в компании Полины и её подруги Ульяны, Павел кивнул ему и остался возле входа. Как только из прощального зала показался Мстислав, Павел перегородил ему дорогу.

– Михаил Владимирович, можно вас? – вежливо спросил он, хотя оба понимали, что это была не просьба.

Мстислав кивнул и отошёл на два шага в сторону от входа.

– В чём дело? – равнодушно спросил он, хотя в его тёмных глазах Павел видел неподдельный интерес и долю тревоги.

– Скажите, Семён вас шантажировал?

Несколько секунд Мстислав молчал.

– Я не убивал его, – наконец процедил он.

– Я знаю. Просто ответьте.

– Да. С тех пор как он ушёл, уже много лет. Вы и сами знаете, что из банды просто так не уйдёшь, но у него была информация о моих делах и даже о трупах в лесу, которые можно легко связать со мной. Семён был моим другом и напарником до тех пор, пока не решил уйти. Но я не убивал его, мне это не нужно, – Мстислав печально усмехнулся. – Да, обид я не прощаю. Но я не идиот. Он сказал, что записал всю информацию куда-то в сеть и через определённые промежутки времени обновляет таймер с обратным отсчётом. Если один раз не обновит, то информация уйдёт всюду, и тогда придёт конец многим, кого он шантажировал. Включая меня, разумеется.

– На какое время стоит таймер?

– Не знаю. Мои программисты работают над тем, чтобы найти и уничтожить его.

– Там настолько серьёзный компромат?

– Достаточно серьёзный, – с нажимом произнёс Мстислав. – Следственный комитет станет его искать?

– Разумеется, наши программисты уже этим занимаются.

Мстислав быстро оглянулся и убедился в отсутствии сторонних слушателей.

– Чтобы они ничего не нашли… Сколько это будет стоить?

Как бы Павлу ни хотелось отказать, сославшись на чрезвычайную важность дела, он понимал, что Мстислава это не устроит. Не договорится с Павлом – найдёт кого-то другого. Да и деньги лишними не бывают.

– Два мульта мне и один программисту, который найдёт, – прошептал Павел. – И ещё отремонтируйте улицу, на которой я живу. Фонари не светят и ям многовато.

Мстислав был явно недоволен ценой, однако кивнул.

– Вы отмыть-то их сможете?

– А кто с меня спросит?

– Заплачу после, – буркнул мэр и отвернулся.

Хотя этот расклад не слишком устраивал Павла, он промолчал. Мстислава можно понять – вдруг компромат найдёт не следственный комитет? Платить всем даже ему будет накладно.

Павел коротко попрощался с мэром и вернулся к другу.

Судя по лицу Ульяны, Георгий порядком ей надоел. А Полина встретила подошедшего Павла с явным облегчением.

– Вечером тусовка будет, – с ходу оповестил его Георгий. – В честь Семёна.

– А поминки?

– Лена не хочет, – ответила Ульяна.

– И когда тусовка?

– В двенадцать, место знаешь.

Единственный клуб на целый Птицын пользовался популярностью. В век дистанционной работы и шумных мегаполисов в маленькие города стали возвращаться уезжавшие на учёбу молодые люди, которые привезли с собой частичку большого мира с его шумом, музыкой и неоновым светом. Они настолько привыкли к размеренной жизни Птицына, к его простору и чувству свободы, что уже не могли прижиться в другом месте. В конце концов, работу в медленно растущем городе было легко найти, а с зарплатой не обижали.

– Мы придём, – пообещал Георгий.

Павел не успел даже ответить, а друг уже потащил его к машинам.

– Ты же не поедешь на кладбище, да? – спросил Георгий с надеждой.

– Без поминок нет, конечно.

Павел сел в машину и первым выехал на дорогу; чёрный крайслер Георгия направился следом.

Он хотел бы вернуться в участок и поработать ещё, да и время даже за полдень ещё не перевалило. Но настроения общаться с коллегами не было, к тому же Павел взял на сегодня отгул. Поэтому он вырулил на неширокую дорогу частного сектора и остановился перед своим домом.

Георгий припарковался неподалёку и махнул другу рукой.

– Встретимся в одиннадцать? – крикнул он.

– Да. Приду в двенадцать, – ответил Павел.

Он зашёл в дом и повернул замок. Теперь у него оставалось по меньшей мере часов десять на то, чтобы в спокойствии и тишине поработать.

Глава 6. Безумная сказка

20 августа. Вечер.

Стоя перед зеркалом, Павел ещё раз умылся. Крошечная ранка от пореза бритвой чуть кровоточила.

Он вышел в прихожую и обулся. Дресс-код сегодняшней вечеринки не слишком ему нравился, однако выбирать не приходилось. Ярко-красные брюки, купленные несколько лет назад его уже бывшей женой, ещё подходили по размеру, и Павел удивился, что не выкинул их за всё это время.

Алая футболка и найденные в закоулках угольно-чёрные кроссовки вызывали смешанные чувства. Кровавая вечеринка в честь смерти Семёна была лучшим решением, на которое оказались способны активисты Птицына.

Павел направился к соседнему дому, где жил Георгий. Тот как раз закрыл входную дверь и приветливо махнул ему рукой.

Для Георгия кислотные цвета – это все. Хотя его гардероб отличался поразительным разнообразием, и в будние дни он предпочитал неброскую одежду, а на вечеринках всегда становился центром внимания. Вот и сейчас: ярко-красный брючный костюм точно выделит его из толпы, впрочем, на это Георгий всегда и рассчитывал.

– Время? – спросил тот, спускаясь по лестнице.

– Без двух минут двенадцать. Как раз успеем к началу.

Георгий усмехнулся и подошёл к другу.

– Ровно в двенадцать карета превращается в тыкву, а с жителей Птицына слетают маски…

– Только не начинай, – пробормотал Павел.

– …Обнажая их уродливые лица, полные злости, алчности и похоти. Как романтично! Ох уж эти идеи лицемерия. Обожаю.

Павел замер.

– Лицемерия, говоришь?

– А как ещё ты бы описал Птицын?

Лицемерие… Молящийся Семён – это не сочетание несочетаемого. Это проявление лицемерия. Нераскаявшийся грешник не стал бы молиться, а если начал, то он наверняка лжёт.

– Может, ты и прав…

– Не может, а прав.

Павел кивнул в сторону машины Георгия.

– Пешком пойдём?

– Конечно. Сегодня у меня в планах нажраться вдрызг.

– Отлично. А я кое-кого хочу опросить.

– Тебе самому-то не надоело?

– Сболтнёшь что-то лишнее – пеняй на себя.

Не собираясь проигрывать Георгию в споре, который минут через десять имел все перспективы перейти в драку, Павел направился к клубу, при этом продолжая отпускать колючие фразы в адрес друга. Ссоры не надоедали ему. Хотя обычно они происходили всего на несколько тем, Георгий продолжал удивлять даже там, снова и снова выводя Павла из равновесия.

Они миновали два жилых квартала и вышли на центральную улицу. Машины по ней не ездили – зато жители Птицына гуляли с удовольствием.

Клуб располагался в одном из переулков, куда и свернули друзья. Оттуда уже доносилась негромкая музыка, и по мере приближения она звучала все ярче и насыщеннее.

– Как раз за полночь, – заметил Георгий.

– ПТИЦЫ, ПОШУМИМ? – Из клуба раздался усиленный микрофоном голос ведущего, а нарастающий гул возвестил о том, что присутствующие вполне довольны происходящим.

Охранники на входе приветливо кивнули Павлу, а с Георгием поздоровались за руку.

На танцполе уже вовсю веселились люди в алой одежде. От обилия всех оттенков красного в глазах рябило, а от басов внутри все дрожало.

На сцене в расстёгнутой рубашке с нарисованными на зелёном фоне алыми листьями конопли подпрыгивал в такт музыке мужчина. Он держал в руках микрофон, а левой рукой поправлял сползающие на нос тёмные солнцезащитные очки. В нем было и не узнать того человека, которого Павел частенько видел сначала в мэрии, а затем в церкви. Антон Зуев, больше известный как Антоний, долгое время был членом банды Мстислава, но в последнее время значительно отдалился от прежних обязанностей. Он был лет на десять старше своего приятеля и во многом помог ему до сих пор занимать пост мэра, вероятно, только поэтому тот отпустил его из банды намного спокойнее, чем Семёна. И хотя Павел сомневался, что Антон больше не промышляет ничем криминальным, он не попадал на глаза полиции и следственному комитету. Его религиозные представления были весьма странными и иногда противоречивыми, однако Антон уже давно работал в церкви, чередуя это занятие с проведением шумных вечеринок вроде этой. Стоит отдать должное, ведущим он оказался действительно хорошим, поэтому не так давно даже взял себе сценический псевдоним.

– А У НАС НАМЕЧАЕТСЯ СО-О-ОЧНЫЙ ДВИЖ! – крикнул в микрофон Антоний, и от его возгласа у Павла заложило уши.

Георгий нагнал Павла уже возле танцпола. Тот осматривался в поисках знакомых лиц; он заприметил в углу парочку из свиты Мстислава, с которыми ещё не разговаривал.

Музыка не позволяла это сделать, да и танцевать под неё было сложно: Павел был ещё не настолько пьян. Георгий сунул в руку друга коктейль, и тот с благодарностью кивнул. Запрокинув голову, он парой глотков выпил две трети содержимого.

Бармен работал на совесть. В коктейлях было достаточно алкоголя, чтобы вновь почувствовать себя живым только к завтрашнему вечеру.

Павел шагнул к двум молодым людям и поднял свой полупустой бокал в знак приветствия.

– Павел, – представился он.

– Максим, – назвался юноша и указал на свою спутницу. – Вера.

Павел кивнул и повернулся на Антония. Тот что-то настраивал в микрофоне, и музыка ненадолго сделалась тише.

– Редко вижу вас в городе, – сказал Павел. – Даже по именам не знаю. А в лицо помню.

– Ты в полиции работаешь? – крикнул Максим.

– В следственном комитете.

Вера улыбнулась и запрокинула бутылку пива, которую держала в руках.

– А я слышала, что следаки обижаются, когда их мусорами называют.

– Даже мусора будут обижаться, если их мусорами назвать, – резонно возразил Максим и повернулся к Павлу. Тот внезапно обнаружил, что его собеседник довольно пьян. – А ты уже убийцу нашёл?

– В процессе, – сдержанно ответил Павел.

Вера тем временем бросила на него насмешливый взгляд. Не верила, что он сможет найти убийцу? Ему не привыкать к подобному отношению. Но в итоге Павел всё равно выигрывал, и даже если ошибался, то делал это себе на благо. Так и сейчас… Он ошибётся.

– Есть подозреваемые?

– Немного.

– Многих уже опросил?

– Прекрати надоедать, – перебил свою подругу Максим и обратился к Павлу. – Ты её извини. Она обожает всякие эти… штуки, но не понимает, что даже следаки хотят отдохнуть.

– Нет, ничего страшного. Я как раз хотел кое-что…

Судя по всему, Антоний починил микрофон, потому что музыка грянула с новой силой.

– НЕ РАССЛАБЛЯТЬСЯ, ПТИЦЫ-Ы-Ы! – взревел он, и верные фанаты заулюлюкали под сценой.

Максим жестами показал на дверь, и Павел кивнул, отчаянно надеясь, что понял его правильно. Он пошел следом за Максимом на улицу, а Вера осталась допивать своё пиво.

Юноша остановился на пороге, прикрыв за собой дверь, и закурил. В темноте был виден только прыгающий туда-сюда красноватый огонёк на кончике сигареты.

– О чём хотел поговорить?

– Сколько проблем принесла Мстиславу смерть Семёна?

– Думаешь, он его убил?

– Необязательно. Может, кто-то хотел подставить Мстислава?

– Ой, да что ты говоришь? – Максим скривился, будто на расстоянии почувствовал ложь Павла.

– И он мог убить. Я хочу составить картину произошедшего. Если Мстислав не виноват, то можешь честно мне все рассказать. Я не осуждаю невинных. А если у тебя есть подозрения на этот счёт, то ты просто обязан мне всё рассказать.

– А если не расскажу?

Павел достал последнюю сигарету и поджёг её зажигалкой.

– Тогда всё равно расскажешь, только в участке и при свидетелях. Я даю тебе шанс сказать мне правду без последствий.

Максим обернулся на дверь, из-за которой ещё не показывалась Вера. Потом обернулся на следователя, и на мгновение в его взгляде промелькнул страх. Павел подумал, что собеседник не так уж и пьян, каким хочет казаться.

– Я не думаю, что это Мстислав, хотя он и мог бы… – пробормотал Максим. – Просто у Семёна был компромат, а Мстислав не придурок. Они мирно жили много лет бок о бок, и жили бы так дальше. Но теперь у нас весь отдел на ушах стоит, мы ищем информацию.

– Кто начальник в отделе?

Максим снова обернулся.

– Я. Мстислав очень помог мне с работой. И возлагает на меня большие надежды.

Павел проследил за взглядом Максима и понимающе вздохнул.

– Ты боишься, что Вера скажет что-то не то или что-то не то услышит?

– Не в этом дело. Вера очень… Привязана к Мстиславу. Она может неправильно меня понять.

– И всё же.

– Говорю, вряд ли это он. Гарантировать я не могу, но так чувствую.

Дверь открылась, и на пороге показалась Вера с новой бутылкой пива. Максим с обожанием взглянул на свою девушку и помог ей спуститься с крутых порожков, будто боялся, что она упадёт.

Но Павел ещё не задал все свои вопросы. Он хотел узнать ещё кое-что, поскольку чувствовал, что подбирается к правде всё ближе и ближе. Интуиция подсказывала, что не стоит искать проблему дальше близкого круга знакомых Семёна.

– А если… Если предположить, что убийца Семёна и тот, кто выложил вокруг его тела цветы – это разные люди, то кто это может быть?

Максим с Верой недоумённо переглянулись. Юноша открыл рот, намереваясь что-то ответить, но Вера перебила его.

– А зачем кому-то это делать?

– Не знаю. Может, хотелось что-то сказать городу?

– А что думаешь ты?

– Мне пока думать рано.

На секунду Вера задумалась.

– Убить Семёна хотел каждый второй. Каждый третий имел возможность. Его смерть была вопросом времени. Что насчёт цветов… Ведь аконит – символ Птицына. Его вывели тут и тут же выращивают, кроме того, вокруг его целые заросли. По-моему гораздо больше смысла несёт молитвенный жест.

Павел заинтересованно склонил голову к плечу и заглянул в тёмные глаза Веры.

– Например? – уточнил он.

– Например… Не имеет смысла?

– Вер, ты о чём? – Максим забрал из рук девушки бутылку и сделал большой глоток.

А Павел с недоумением поджал губы. Высмеивать слова опрашиваемого человека было непрофессионально, но он и не собирался этого делать.

– Почему ты так думаешь? – спросил он.

– А в чём смысл молитвы Семёна?

– Прости. Это больше похоже на попытки ткнуть пальцем в небо.

С этими словами Павел выкинул бычок на землю и затоптал его. Кивнув на прощание Максиму, он направился назад в клуб. Когда он был у самых дверей, ему в спину донёсся негромкий вопрос Веры:

– Почему ты думаешь, что смысл переносный?

Павел обернулся и неуверенно дёрнул плечом.

– Если он прямой, то вопросов ещё больше, потому что смысла в этом нет.

– Знаешь, в чем твоя проблема, Паш? – коротко улыбнувшись, продолжила Вера. – Ты считаешь себя выше других. Но на деле ты такой же, как мы все.

– Ты совсем меня не знаешь, – отрезал Павел и скрылся за тяжёлой дверью.

Людей в клубе заметно прибавилось. Георгий уже танцевал со своей старой приятельницей, которая периодически переходила в статус его любовницы. Решив не отвлекать друга, Павел приблизился к барной стойке, поставил на неё пустой стакан и ткнул официанту в название нового коктейля.

Движение рядом отвлекло Павла от созерцания хаотично двигающихся прожекторов. Полина влетела в стойку рядом и перегнулась через неё в поисках бармена. Даже тот факт, что он делал другой коктейль, не остановил её: девушка настойчиво звала его к себе, пока бедняга, бросив извиняющийся взгляд на Павла, не подошёл к ней.

Полина указала ему на напиток и отвернулась.

– Отличный вечер! – крикнула она на ухо Павлу.

Разящий от девушки запах алкоголя говорил сам за себя. Видимо, праздновать похороны Семёна она начала уже с утра.

Получив свой коктейль, Павел кивнул ей. Он был ещё трезвым. Слишком трезвым, чтобы чувствовать себя на своём месте. Улучив снижение громкости музыки, он снова повернулся к официанту.

– Сделаешь ёрш?

Тот кивнул, и Павел повернулся к Полине.

– Нравится?

Девушка заулыбалась, но Павел подумал, что она была бы счастлива даже в каком-нибудь гнилом подвале, без гроша в кармане и перспектив в жизни. Почему она так ненавидела Семёна?

В принципе, этот вопрос можно задать любому человеку в Птицыне. Павел ещё не встречал никого, кто отозвался бы о Семёне положительно. Но правильно ли это? Действительно ли Семён был настолько гнилым человеком, которого все на дух не переносили?

Павел не был уверен, что вправе размышлять на эту тему. Семён умер, а они все здесь – и смакуют свою ненависть к общему врагу. А когда о нём забудут, кто станет следующим?

– Выйдем? – крикнул он на ухо Полине.

Девушка непонимающе нахмурилась, а Павел показал в сторону выхода.

Когда они оказались отрезаны от клуба прочной дверью, Павел снова смог вдохнуть полной грудью. Ночная тишина отрезвляла разум, и хотя в ушах стоял гул от музыки, мысли постепенно прояснялись.

– Ты сказала, что рада его смерти, – громче обычного сказал Павел. – Почему?

– Мудак, – буркнула Полина и поспешно добавила: – он. Чему не радоваться? Человек, зарабатывающий шантажом, должен быть готов к такому исходу.

– Шантажировал и тебя?

– Это теперь имеет значение?

– Всё имеет значение.

– Может быть… Если хочешь от меня полных ответов, приглашай в участок. Только имей в виду, у меня дорогие адвокаты.

– Не сомневаюсь.

Хотя в глазах Полины скользила злость, она кокетливо улыбнулась и поставила ногу на порожек выше, приподняв подол и без того неприлично короткого платья.

Павел решил не упускать открывшейся возможности и тут же сменил тему.

– У тебя есть планы на вечер? – спросил он словно невзначай.

– На вечер? Хочешь сказать, на ближайшие пять минут?

Павел усмехнулся и забрал из рук Полины коктейль.

– Может, ночь пролетит как пять минут?

– Может, потому ты мне и нравишься? – Полина вернула себе коктейль и сделала глоток.

– Может, и поэтому.

Полина улыбнулась, обнажив белые зубы. Бросив взгляд на её чуть выпирающие клыки, Павлу показалось, что она оскалилась перед вкусной трапезой.

– Не хочешь потанцевать? – спросил он.

– Можно. Угостишь чем-нибудь?

– Будешь кровавую Мэри?

– Ты уже со своей работой голову потерял.

Полина вернулась в клуб. Ещё немного постояв, Павел последовал за ней, и вскоре снова нырнул в омут безумного веселья.

Трезвому человеку трудно находиться на таких мероприятиях. Чтобы в полной мере насладиться дрожью музыки, чтобы не чувствовать смущения от своего неловкого танца и выплясывать как в последний раз, нужно влить в себя по меньшей мере полбутылки неплохого сухого вина. Разумеется, перед этим желательно не есть хотя бы с утра. Тогда веселье на пару часов тебе обеспечено.

Раньше Павел любил подобные места. Частенько сбегал в клубы от серой рутины повседневности, а когда ссорился с родителями, старался дома не ночевать. У Георгия всегда на примете была какая-нибудь вечеринка, на которую он с большим удовольствием приводил своего друга.

Но годы прошли, безбашенная юность кончилась и забрала с собой в прошлое литры алкоголя на полузабытых вечеринках. Павел больше не ходил на них даже после уговоров Георгия, а вот тот, напротив, стал любить их, кажется, всё сильнее. Его сложно было застать дома, он постоянно был или со своими многочисленными и бестолковыми приятелями, или с Павлом – надоедая ему и мешая работать.

Этот клуб был первым за много лет, куда по собственной воле и даже с удовольствием пришёл Павел.

Полина стояла возле бара. Периодически она писала что-то в телефоне и показывала экран Ульяне; подруга кивала или отрицательно мотала головой, изредка что-то печатая в ответ.

Не желая терять время, Павел подошёл к девушкам и указал бармену на коктейль, пальцами показав, что их нужно три. Потом повернулся к Полине. Та ответила ему новой улыбкой, от которой внутри разлилось неприятное холодное чувство.

Они жили в безмолвном мире, фоном которого была грохочущая в ушах музыка. Но пустоту не могла заполнить ни она, ни алкоголь, ни люди рядом. Всё это рикошетом отскакивало от телесной оболочки, а внутри разливалась гулкая тишина – слишком глубокая, чтобы её могло заполнить хоть что-то.

Спустя коктейль и несколько кокетливых взглядов Полины Павел утянул её на улицу, и теперь они целовались, прижавшись к шершавой кирпичной кладке старого здания. Полина обнимала его крепко, словно боялась отпустить; их дыхание сбилось, но равнодушие внутри обоих не оставляло им шанса на счастливую жизнь вместе.

Полина была красива. Терять Павлу было нечего; три года назад из-за неё он уже развёлся со своей женой, так что теперь был волен проводить время со всеми, с кем ему вздумается. Только этого уже не хотелось. И пусть ни длинные волосы цвета старого мёда, ни светло-карие глаза Полины не согревали, провести с ней особенно холодные и неуютные ночи Павел был не против.

Острый ноготь девушки царапнул его по щеке. Павел заглянул ей в глаза, но увидел там только отблеск низкого жёлтого фонаря.

– Там где-то были комнаты для отдыха персонала, – сказала Полина и ещё раз коротко поцеловала Павла. – Если достанешь ключи, можно не уезжать домой.

Павел самодовольно прикрыл глаза. У него были дубликаты ключей от всех дверей в этом городе.

Глава 7. Рассветный туман

21 августа. Утро.

Может, в том, чтобы сидеть в пять утра на заднем дворе и есть позавчерашнюю пиццу, действительно было что-то романтичное. Холод пробирал до костей, но Павел не двигался с места, задумчиво наблюдая за струйкой сизого дыма. Он отчётливо чувствовал исходящую от Георгия нервозность, но всё ещё молчал, ожидая первых слов от друга.

И тот заговорил минут через десять, когда у Павла начали мелко постукивать зубы.

– Она не впустит меня в свой близкий круг? – спросил Георгий с отчаянной надеждой, как будто Павел был волен это решать.

Был бы волен – Георгий сейчас точно не сидел бы с ним. Он был бы дома, в своей кровати, чувствуя полное равнодушие к Полине. То самое, которое должен был чувствовать уже много лет. Но воли Павла не хватило даже на то, чтобы солгать.

– Последи за ней ещё лет пять, вдруг передумает, – язвительно ответил он.

– Я думаю, она всё знает.

Павел искоса взглянул на друга. Он сомневался, что Полина стала бы терпеть такое. С её деньгами она могла нанять любых телохранителей. Но не нанимала. Неужели всё же чувствовала вину?

Пятнадать лет назад она промолчала, когда была так нужна Георгию, и с тех пор они не общались. Только уже несколько лет Георгий уверял друга в том, что давно простил Полине эту детскую глупость, а потом сообщил, что и вовсе в неё влюбился. Павел не спешил верить этим заявлениям, однако не замечал от друга даже капли агрессии по отношению к Полине, поэтому в последнее время был вынужден несколько пересмотреть свои взгляды.

– У неё проблемы с деньгами?

– И с законом тоже.

В сердце проснулась горечь. За эти несколько дней Георгий так и не сказал, зачем ходил в ночной парк на встречу с Семёном.

– Семён узнал об этом?

Георгий поднял взгляд от жестяной банки, которую нервно сжимал в руках последние пять минут.

– И откуда у тебя взялась эта гадость? – потряс он в воздухе безалкогольным пивом.

Хорошая попытка сменить тему.

– Ты поэтому его убил? Он шантажировал Полину? А у неё не было денег, чтобы откупиться…

– Послушай, – Георгий наклонился к Павлу так близко, что тот смог почувствовать исходящий от друга запах перегара. – Я её люблю. И хочу защищать её любой ценой. Если бы Алиса сейчас попала в такую ситуацию, разве ты бы не сделал то же самое?

– Алиса – мать моего ребёнка.

– Ой, да не ври ты. Ты бы помог не из-за этого, и мы оба это знаем.

– У неё есть муж, который должен ей помогать.

– Рассказывай это кому-нибудь другому, но не мне, – Георгий откинулся на спинку стула и с победным видом сделал глоток. – Сколько мы с тобой дружим? Двадцать два? Двадцать три года? В общем, не суть. Но ты бы сделал то же самое. И я бы так же тебе помог. Иногда в жизни случаются ситуации, в которых ты просто не можешь поступить иначе.

– И ты думаешь, у нас нет других вариантов? Нет хорошего решения?

– Все варианты и все решения хороши только чем-то. Но и у них есть минусы. Я не могу быть с Полиной, не могу быть без неё. Какие у меня варианты?

– Ты не должен был убивать за неё. А если захотелось – не должен был привлекать к этому меня. Ты делаешь откровенный бред, разводишь грязь и… Ты делаешь всё, что тебе хочется, а мне приходится за тобой убирать. – Павел швырнул пустую жестяную банку на плитки двора.

– Так не убирай, – отстранённо произнёс Георгий.

– Ты никогда не перестанешь нуждаться во мне, а значит, я никогда не смогу уйти без чувства вины. Получается, мы вместе навечно. Да?

Павел поднял голову к светлеющему небу, и хотя солнце ещё не выкатилось из-за горизонта, его лучи уже освещали мир. Георгий вздохнул, не зная, что и ответить. Его друг, как обычно, был прав. Они нуждались друг в друге с тех самых пор, как сели за одну парту.

В те далёкие девяностые и нулевые жизнь казалась обоим проще. Их заботила игра в кэпсы³, наклейки из дешёвого магазина всяких безделушек и жвачки по рублю, на которые они тратили все карманные деньги. Классики на школьном дворе были единственной причиной ссор: когда один бросал шайбу, второй задавался целью его отвлечь.

Причиной для ссор был и волейбол, в котором Павел с Георгием попали в разные команды. Победа одного вызывала злость другого, и только напыщенные, но необходимые разговоры под покровом ночи позволяли им продолжать дружбу. О, что это были за разговоры… Павел помнил их все и даже сейчас улыбался этому тёплому и печальному чувству, которое возникало в ответ на детские воспоминания. И где только он находил те слащавые цитаты, от которых тянуло тоской и напускной депрессией? Но в двенадцать лет мир казался простым, понятным и оттого порой пугающим. Наверное, Павлу не хватало в жизни трагедии, пошлой истории из глупых фантазий одноклассниц. И они с Георгием придумывали свою историю.

Могли ли они догадаться, будучи детьми, что однажды всё станет слишком серьёзно? И нет, не повзрослели – просто встали на одну сторону. Девочка, которая нравилась обоим, не доставалась никому. Если в команде по волейболу было только одно свободное место, то оно и оставалось свободным. Если один начинал дружить с кем-то другим, то второй заставлял чужака исчезнуть из их жизни.

У них были общие цели, интересы и ценности. Они смотрели одинаковые фильмы и читали одинаковые книги – не потому, что они им нравились, просто им нужны были темы для общения.

Они выросли, и интересы начали расходиться. Павел всеми силами пытался удержать друга возле себя, злился на его новых приятелей, пересиливал себя при посещении их вечеринок. Попытка угнаться за Георгием была отчаянным желанием одного плюсового магнита угнаться за другим – сколько ни беги, догнать никогда не получится.

Когда они закончили школу и уехали в город, цели разошлись окончательно. Детские мечты на вечную дружбу рухнули, и Павел в один вечер на очередной алкотусовке понял: это всё бесполезно. Тогда он отпустил Георгия, больше не появлялся в кругу его друзей и не звонил ему.

– Я всё помню, – с усмешкой ответил Георгий, отсалютовав другу полупустой бутылкой. – Ты без меня окончательно сгниёшь в своём болоте. Мы ведь лучшие друзья, и никто между нами не встанет. Ни Полина, ни Семён, ни следак из города.

Когда через месяц Георгий позвонил сам, Павел понял, что если не гнаться за другом, он рано или поздно вернётся сам. Ведь Георгий не выносит одиночество, а значит, у Павла появился отличный рычаг для давления.

– Кстати, насчёт Полины, – продолжил Георгий и опасливо скосил глаза на Павла. – Вы с ней снова сошлись или мне показалось?

– Не показалось. И что? Нельзя?

– Я такого не говорил. Просто интересно.

Да, Павел прекрасно знал о чувствах друга к этой девушке. Но это не значило, что он должен отказываться от удовольствия провести с ней время.

– У тебя есть проблема посерьёзнее, чем Полина, – Павел открыл вторую бутылку, а свободной рукой взял кусок засохшей пиццы.

– Ты что-нибудь придумаешь, не сомневаюсь.

Павел сделал большой глоток. Безалкогольное пиво было по праву самым ужасным напитком, который только придумало человечество.

– Я один не справлюсь. Тут проблема гораздо обширнее, чем я думал. Мне всё время кажется, что я где-то просчитался и где-то чего-то не понимаю. Знаю, что все вокруг мне врут. Но как раскрыть дело, не зная правды? Ты должен мне помочь. Хоть где-то твой ум пойдёт нам на пользу.

Георгий не любил заниматься «нужными» делами. Павел до сих пор с трудом понимал, кем тот работает, но предпочитал это не спрашивать. Одно он знал точно: Георгий был умным. Безжалостным собственником, хитрым, изворотливым и самовлюблённым, эгоистичным циником, холодным и беспринципным. Он умел добиваться своих целей любой ценой, любыми жертвами. Когда он успел приобрести эти навыки, Павел не помнил, ведь в глубоком детстве друг был совсем другим. Но если бы Георгий пускал все свои таланты на дело, то не был бы таким одиноким и бесполезным, как сейчас.

– Хорошо. Когда приступим? – Георгий согласился как-то подозрительно быстро, но Павел понимал, что у друга просто нет других вариантов.

– Днём. Сначала надо как следует отдохнуть, потом я хочу съездить к Максиму, узнать про компромат.

– Ха! А он тебе прямо-таки расскажет.

– Так придумай, как заставить его рассказать, – отмахнулся Павел.

– Легко сказать… Нужно узнать, что ему надо. Чего хочет, чего боится и всё прочее.

– Семён тем же промышлял.

– Да, да, и плохо кончил. Если есть другие варианты, то валяй.

– Ты в этом спец, так что вот и развлекайся.

– Время ограничено?

Павел поджал губы и уничижительно посмотрел на друга. Тот редко задавал настолько очевидные вопросы. Поскольку Георгий смотрел с лёгкой улыбкой и заинтересованностью, Павел сделал вывод, что тот просто пытается его разозлить. Да, иногда он был просто невыносим. А ещё удивлялся, почему Полина в его сторону даже не смотрит.

– Следователь из города легко выйдет на тебя, а потом и на меня. Надеюсь, мне не нужно объяснять, каким образом ты исчез с камер видеонаблюдения на мосту Милосердия. Мы оба сядем, причём надолго.

Георгий обиженно насупился.

– Ладно, убедил. Сходи всё-таки к Максиму, хоть узнай, в какую сторону мне смотреть. А дальше видно будет.

– Схожу. Ох, сколько дел ты мне разом нашёл…

– А ты жаловался, что скучно. Кстати, у тебя с градусом что-то есть?

– Есть. Погоди, принесу.

Павел с неохотой встал и зашёл в дом; там он спустился в подвал, где отыскал пятилитровую банку крепкой яблочной самогонки. Он делал её каждый год, когда собирал на удивление кислую падалицу на родительском участке. Но, признаться, Павел не любил самогон.

Не имея под рукой другой ёмкости, Павел налил жидкость в небольшой сотейник иа вернулся н задний двор к Георгию.

Они выпили всё до дна, по очереди прикладываясь к кастрюле. Запах спирта парализовывал лёгкие, и Павел старался не дышать, пока мелкими глотками вливал в себя чистый сорокасемиградусный самогон, который с особым наслаждением готовил полтора месяца.

Чёткая картина мира смазалась и поплыла кадрами, а затем и вовсе странными эпизодами, словно увиденными отделённой от тела душой. Время шло, но для Павла будто остановилось, и он парил на гранитных облаках, которые хоть и поднимали к лазурной пустоте, с двойной силой тянули вниз.

Небо потихоньку светлело, и первые птицы, в хаотичном полете носясь по небу, чирикали громко и истерично. Вверху проплывали полупрозрачные перистые облака, и солнце, поднимаясь из-за горизонта, слепило глаза Павла.

– Пойдём гулять? – спросил Георгий и встал, не дожидаясь ответа.

Павел и не был против. Он допил оставшиеся капли самогона и кинул сотейник на стул Георгия. После этого встал и потянулся, разминая затёкшие мышцы. Холодный воздух обволакивал тело, но внутри разлилось тепло.

В тихий предрассветный час на улице не было ни души. Только они вдвоём шли по центру дороги и прислушивались к шелесту листьев. Запах августовского утра – тумана и костров – навеивал воспоминания о детстве, когда всё было просто и понятно. В те далёкие годы Павел мечтал быть взрослым, потому что родители запрещали ему гулять по ночам и пить пиво. Он вырос; теперь это делать можно, но совсем не хотелось. Как оказалось, быть взрослым не так уж и весело. И Павел терялся в догадках. Он не знал, какое решение будет правильным, хотя взрослые люди вроде как должны это знать.

Но сейчас он был твёрдо уверен в том, что всё делал правильно. Георгий много лет был его лучшим другом. Будет правильно помочь ему выпутаться из этой истории.

Да и Семён, вообще-то, своё заслужил.

Оставалось только найти человека со странными принципами, который по неясной причине решил устроить игру с символизмом.

Пока Павел пытался размышлять и не улететь фантазией в неясные дали, Георгий обернулся с лукавой улыбкой, обещающей что-то интересное. Он глубоко вдохнул и протянул к Павлу руку.

– «Ну здравствуй! Как жизнь, как дела твои?» – выкрикнул Георгий начало песни, которую много лет назад они пели под пиво и сушёную таранку. – «Как ты изменилась в глазах моих».

– «Я тоже, как видишь, уже другой», – подхватил Павел. – «Но только, как ты, не дружу с травой».

– «А помнишь наш вечер, и белый снег»…

– «Ложился на плечи тебе и мне?»

– «Шёл первый и тёплый снег декабря».

– «Тогда я не знал, какая ты дрянь».⁴

Георгий залился смехом. Они не пели вместе уже долго, и Павел вдруг понял, насколько текст близок к истине.

Двадцать четыре года назад, в самом начале зимы они познакомились. Родители Георгия переехали в Птицын, скрываясь от шума города и, как теперь уже подозревал Павел, городских бандитов. Они поселились по соседству с семьёй Павла, и тот долго наблюдал в окно, как они разбирали вещи. В тот день утром шёл крупный снег, напоминающий огромные пушистые хлопья. К обеду потеплело, и снег, не долетая до земли, превращался в дождь.

Павел не испытывал большой радости от общества назойливого Георгия, однако быстро к нему привык. Их игры были интересными, но других детей они в них не брали; Георгий злился, когда Павел начинал предпочитать ему компанию других мальчиков. А тот относился к его ревности вполне равнодушно.

Тогда он ещё не знал, какой Георгий на самом деле мерзкий.

А Георгий не знал, каким циничным вырастет Павел.

Наверное, они были достойны друг друга.

И сейчас, идя по белой сплошной полосе посреди дороги, Павел мог только заглядывать в пустые окна не менее пустого города, горланить песни и знать, что никто ему ничего не скажет. Потому что всем было плевать. И Павлу тоже.

Они дошли до центрального бульвара, и Георгий раскинул руки, поднимая лицо к уже светлому небу. Первые лучи солнца поднялись над землёй и теперь едва-едва освещали верхушки деревьев. А Павел повернулся к другу и расплылся в улыбке.

– Знаешь, я понял, что мне надо сделать! – воскликнул он и тоже посмотрел на небо.

– Придумал, кто убийца?

– Ты всё об этом? Нет, конечно. Но я понял, что мне надо ещё раз сходить к Алисе.

– Я к Полине уже долго хожу.

– Ты – другая история…

Павел открыл на этот раз точно последнюю пачку с сигаретами и протянул её Георгию. Тот взял одну, остановился возле мусорного контейнера и вынул из кармана куртки зажигалку.

– Все ещё надеешься вернуть Алису? – спросил он, закурив.

– Ты же ещё пытаешься замутить с Полиной.

– Я не пытаюсь.

– А я вот пытаюсь. Живу бесцельно и глупо. У меня была семья, а я сам всё разрушил. Ну не идиот?

– Не без этого, – Георгий затянулся и на некоторое время замолчал. – Знаешь, многие женщины не терпят измены. Но ведь ты из семьи не уходил и никого не бросал. Подумаешь, любовница… Да и какая Полина любовница? Отвлечение от жены с обосраными пелёнками и орущего ребёнка. С Алисиной стороны тоже было глупо лишать Соню отца.

– Тебя заслушаешься, даже поверишь.

– Я не прав?

– Относительно. Я предал её, это правда. Пока ей было трудно, я развлекался на стороне. Повёл себя не как мужик, а как… Да не знаю, ребёнок?

– Ты ведь не хотел ни детей, ни жениться. Она залетела специально и тебя на себе женила.

– Ты уже говорил…

– И скажу ещё раз. Ты бы и над этим подумал, Паш.

– Все хотят иметь семью. Видать, так я ей приглянулся.

– Ага, ты.

– Зарплата у следователя мизерная.

– И все знают, сколько у них взяток.

Павел закатил глаза.

– Тогда бы она не ушла.

– Женщины порой бывают очень странными…

– Ладно, это не так уж важно. Важно то, что я хочу её вернуть.

Георгий ничего не ответил. Вероятно, знал, что разговор бессмысленный, потому что Павел вёл его уже в шестой раз за это лето.

Георгий просто продолжил путь, напевая знакомую с детства песню.

– «Но-очь… нежна… расшатанными нервами. Половина первого… Не-езнакомый бульвар».

Бульвар был вполне знакомый, но в предрассветный час всё вокруг казалось странным и искажённым. По мере взросления Павел всё больше склонялся к мысли, что если пытаться обмануть жизнь, она быстро разгадает этот план и выкинет тебя из своего потока.

– «Не спеша… блуждаем лабиринтами, литрами и пинтами… за-аливаем пожар», – продолжил Павел.

– «Ты веришь в эти песни, средство от депрессий, напудренные головы».

– «Ты любишь Девид Боуи»…

Павел чувствовал свою свободу и наслаждался ею. Но какая-то тень всё равно закралась в уголок мыслей и нашёптывала что-то неясное. Он чувствовал, что жизнь идёт не так, как ему бы хотелось. Деньги не жгли руки, но лежали мёртвым грузом на счетах, ведь потратить их было некуда. Павел убеждал себя, что откладывает на будущее дочери, однако прекрасно понимал, что за долгие годы многое изменится.

Он не тратил эти деньги. Почему?

– «Страницы дневника, Лолиты на плакатах, застенчивые, голые», – продолжил Георгий.

Он вскочил на лавку и прошагал по ней.

– «Ты любишь Девид Боуи».

– «У-удивлять… умными цитатами. – Георгий подошёл к Павлу и схватил его за руку, утягивая в танец, больше похожий на те, что в клубах танцует под утро пьяная молодёжь. – Ньютоны и атомы… по-о кольцу разгонять».

– «Про-овожать… улицами млечными, и любому встречному»…

– «Мир за бесценок отдать».⁵

Павел и сам не понял, почему ноги свернули на улицу, где жила Алиса. Но когда он остановился напротив её дома, все стало ясно.

Они развелись пять лет назад. Пять долгих лет, почти шесть – целую вечность назад. Тогда оба были наивны как в день, когда они поженились.

Может, Георгий был прав, и Алиса обманом женила Павла на себе. Но те четыре с половиной года в браке были всё же самым счастливым временем для него. Временем, наполненным кричащим ребёнком, постоянно занятой Алисой и полным завалом на работе, куда Павел только-только устроился. Но ещё это было время, когда он мог планировать своё будущее, вместе с женой выбирая обои в детскую. Когда после смены он возвращался не в тёмную квартиру, а домой, где было тепло и вкусно пахло.

Но Павлу почему-то казалось, что всё хорошее, получаемое в семье, должно доставаться просто так. Он устал от криков, завалов и одинаковой серости Алисы, бегающей по комнатам с кривым пучком на голове. Ему хотелось свободы, хотелось страсти – и всё это давала Полина.

Нет ничего удивительного в том, что Алиса быстро разгадала измену Павла и развелась с ним, как только их дочери исполнилось четыре года. Жалел ли об этом Павел? Каждый день.

Но у Алисы был новый муж, и лезть в её семью Павел считал неправильным. Только сейчас, под действием качественной трижды отдистиллированной самогонки, ему вновь захотелось увидеть бывшую жену. Хотя он и общался с ней в прошлые выходные, когда забирал дочь на прогулку, этого было мало.

Павел свернул в один из переулков, неторопливо приближаясь к нужному дому. Солнце поднялось высоко, но недостаточно; Сергей наверняка ещё дома. Поэтому Павел повёл Георгия в круглосуточный продуктовый магазин.

За их спинами хлопнула дверь. Друг остановился у прилавка с печеньями и шоколадом, а Павел прошёл к холодильнику для напитков. Из напитков в нём находился только «Гараж», который Павел с радостью пил только лет десять назад – тогда он не переносил даже запах обычного горького пива, а чувствовать себя взрослым хотелось. Денег хватало только на это.

Он выбрал две бутылки грушевого «Гаража» и повернулся к Георгию. Вздохнув, взял ещё две бутылки другу и отправился на кассу.

– В десять приходите, – с недовольством процедила Ольга – кассир и владелица этого магазина одновременно.

– В десять пробейте, – тем же тоном ответил Павел и положил на ленту вчетверо сложенные триста рублей. – На сдачу возьму жвачки по рублю.

Он забрал из потрепанной коробки четыре жвачки с химическим вкусом яблока и окликнул Георгия.

Друг с неохотой последовал за ним. Они расположились на перекошенной от времени лавке возле магазина, и Георгий открыл две бутылки об край доски.

– Не передумал идти к Алисе? – спросил Георгий, отпив пару глотков.

– Нет. Я скучаю по ней.

– Если скучаешь, почему ходишь к Полине?

– Одно другому не мешает, – усмехнулся Павел.

Он предполагал, что его встречи с Полиной могли задевать Георгия, но не планировал их прекращать. В конце концов, последнее слово оставалось за Полиной, а она выбирала его.

Тихое утро и тепло середины августа заставляли Павла расслабиться. Но он знал, что не может это сделать. Пока не напал на след таинственного символиста, оставалась вероятность, что из города приедет другой следователь. И тогда не поздоровится никому в Птицыне. Но всё-таки… Мог ли Георгий обидеться?

– Слушай, – Павел пихнул друга в плечо. – А ты не злишься, что я сплю с Полиной?

Георгий на полминуты задумался, серьёзно глядя в глаза Павла. Потом улыбнулся уголками рта – остро, хищно и совсем не по-дружески.

– Нет, конечно. Это ведь её выбор.

– И ты не убьёшь меня за это?

Георгий перестал улыбаться.

– О чём ты, брат? Продажный мент для меня важнее продажной девки.

Павел глотнул отвратительное пиво с привкусом груши, не отрывая взгляда от друга. Он знал, что тот говорит правду.

– Значит, мы будем вместе всегда.

– Но в следующей жизни я обязательно тебя убью.

– Надеюсь, я убил тебя в прошлой.

– И в этой я стал твоим наказанием?

Павел рассмеялся и перевёл взгляд на небольшую площадку перед магазином. На улице начали появляться первые люди, и он вспомнил, что сегодня работает с восьми. Муж Алисы, Сергей, уходил из дома немногим позже семи – а значит, у Павла появлялось около сорока минут на то, чтобы встретиться с бывшей женой.

Он встал с лавки и покачнулся, схватившись за стену здания. И хотя что-то подсказывало ему, что пьяным заявляться домой к Алисе и ребёнку не очень красиво, Павел не собирался отступать. Поэтому он кое-как выровнялся и сфокусировал взгляд на Георгии.

– Пойду, – выдавил он. – Не отговаривай меня.

– И не подумаю. Это твоё дело.

– И потом не говори, что я дебил.

– Не скажу.

– Честно?

– Нет.

Георгий отсалютировал полупустой бутылкой и сделал новый глоток. Павел пошёл прочь: он пару раз завернул на знакомые улицы и остановился у большого светло-коричневого дома.

Павел сверился со временем – уже было начало восьмого. Сергей наверняка уехал, поэтому он спокойно постучал в калитку – получилось громче, чем рассчитывал, однако вряд ли Соня ещё спала, ведь она всегда просыпалась рано.

Павел постучал ещё; терпение таяло стремительно, как вода на раскалённой сковородке. Потом ещё. И ещё. Он стучал до тех пор, пока дверь под его рукой не распахнулась, а в проходе не показалась разозлённая Алиса.

Её длинные тёмные волосы были всклокочены, но лицо показалось Павлу спокойно-угрожающим.

– Привет, – неловко поздоровался он.

– Ты время видел? – спросила девушка и с неудовольствием поморщилась. – Ты что, пьяный?

– Если только чуть-чуть. Можно зайти?

Алиса на несколько секунд задумалась, после чего все же отошла в сторону. Павел двинулся во двор, по дороге неловко схватившись за дверной косяк, пытаясь не слишком шататься.

– Чего тебе? – спросила Алиса, складывая руки на груди.

– Нельзя прийти?

– Вообще-то лучше не надо.

– И в дом не пустишь?

– Ты шумишь. Разбудишь Соню.

– Никакого шума, обещаю.

Алиса вздохнула. Она окинула Павла оценивающим взглядом, нахмурилась, но с неохотой согласилась.

– Ладно уж, пойдём на кухню. Будешь чай?

Павел кивнул.

За пять лет он посмотрел много фильмов об изменах. Прочитал много книг. Поговорил с людьми, которых предали возлюбленные. И он сомневался, что на месте Алисы предлагал бы себе чай.

Но бывшая жена зашла в дом. Павел последовал за ней на большую светлую кухню, в окно которой било восходящее солнце.

Девушка налила в кружку слегка остывшую воду и бросила несколько листков сухого чая. Положила полторы ложки сахара, перемешала; от этого монотонного звука голова у Павла начала кружиться.

– Алиса, я должен тебе сказать, – начал Павел, собираясь с мыслями. – Я так ужасно ошибся. Прости меня, правда, я совершил ужасную глупость.

– Я не злюсь.

– Давай начнём все с начала?

– Слушай, я ведь уже говорила тебе, – она поставила чашку на стол перед Павлом, а сама села напротив. – Я не могу доверять тебе снова. Даже если захочу. Такой я человек, ничего не поделаешь, ты только должен смириться. «Нас» в будущем уже не будет. У меня другая семья, новый муж. Тебе стоит начать жить своей жизнью.

– Но я не могу. Вы с Соней – моя жизнь.

– Ты приходишь постоянно. Правда, хватит. Сережа может неправильно нас понять, если увидит, или Соня ему скажет. Не испытывай судьбу, просто уходи.

Павел отхлебнул недостаточно горячий чай и печально воззрился на Алису.

– Я люблю тебя. Не оставляй меня, прошу. Я без тебя не могу.

– Уже поздно, Паш. Твоя любовь мне нужна была несколько лет назад. Сейчас – нет.

– Давай начнём все с начала? Я всё понял, всё осознал, клянусь, этого не повторится. Только вернись ко мне.

Алиса покачала головой, а Павел уронил голову на руки и прерывисто выдохнул. Неприятно стянуло грудь какое-то уже привычное чувство, но Павел не мог дать ему название. Боль? Отчаяние? Или, может быть, злость? Он боялся искать ответ.

Поэтому не придумал ничего лучше, чем поднять голову и улыбнуться, делая вид, что всё хорошо. Это стало привычным.

– Я понял. Не будем о грустном. Лучше расскажи, как ты? Вижу, у Серёжи большой дом. Не пусто в нём?

Алиса недоумённо подняла брови, а Павел отвесил себе мысленную пощёчину. Он не должен даже намёками показывать, что часто думает об этом.

– Нет, мы любим простор. У нас много свободных комнат, и к нам часто приезжают гости.

– Разве у тебя много друзей?

– Обычно Серёжины. И родные его часто у нас бывают. Мои тоже приезжают, но реже.

Павел пару раз мельком уже видел комнаты. Несколько и вовсе пустовало, и по нейтрально-весёлым цветам обоев он отметил, что те готовились для детских.

Он ничего не ответил, Алиса тоже молчала, лишь неловко потёрла шею. Остывающий чай Павел глотнул скорее из приличия, чем от желания, и отметил, что тот был невкусным несмотря на привычные полторы ложки сахара.

Сидеть на кухне напротив человека, который когда-то был ближе и роднее всех в этом мире, в тишине и осознании, что кухня чужая, было откровенно больно. Павел не узнавал Алисины черты, но при этом скучал по ним невероятно. Он не находил даже самых нелепых слов, чтобы завязать самый неловкий разговор в его жизни, и Алиса тоже молчала. С ней не о чем больше говорить.

Павел вспоминал время, когда они были вместе. Когда Алиса улыбалась, а он осторожно и даже испуганно каждый день смотрел на её живот – и не замечал, как тот растёт. Помнил, как держал на руках Соню и не мог поверить, что это его ребёнок, который теперь будет жить в их семье.

И так извивающийся от кислоты воспоминаний мозг показывал новые картины. Особенно чётко Павел помнил одно: как была зима, стоял трескучий мороз, кусающий щеки и пробирающийся за ворот. Павел поздно возвращался с работы, засидевшись до  ночи с каким-то глупым делом. Во многих окнах на их улице давно погас свет, и они глядели на улицу своей чернотой или плотно закрытыми ставнями. Только из одного лился тёплый свет – и там, посреди покрытой льдом дороги, под начинающимся снегопадом, Павел чувствовал кипящее внутри пламя. Оно согревало его настойчиво и так отчаянно, что он перестал чувствовать холод вовсе. Павел не помнил, сколько так простоял, в десяти метрах от собственных окон, наблюдая за тем, как Алиса неторопливо помешивает греющийся в кастрюле суп.

Воспоминание померкло. И сейчас, в довольно тёплой комнате, под горячими лучами встающего солнца, Павлу было холодно.

Ничего не говоря и даже не прощаясь, он вышел из чужого дома. Солнце заглянуло в его глаза, будто пытаясь отыскать в них правду.

Глава 8. Влюблённый кошмар

21 августа. Утро.

Косые лучи утреннего солнца проходили сквозь бутылку розового шампанского и будто зажигали его изнутри тысячей безупречных бриллиантов.

Вера, гася внутри нетерпение, положила голову на плечо Максима. Держа бутылку левой рукой, он осторожно прокручивал пробку правой. С уверенным хлопком пробка вылетела из горлышка и, описав высокую дугу, приземлилась на плитку в четырёх метрах от Веры. Под небольшим наклоном улицы она покатилась вниз, в сторону моста.

– Поздравляем нас, – с улыбкой произнёс Максим, глядя на Веру долгим счастливым взглядом.

Девушка первой глотнула шампанское прямо из горла и передала бутылку Максиму – с сегодняшнего дня её мужу.

– Если меня когда-нибудь спросят, испытывала ли я абсолютное счастье, то я обязательно вспомню этот момент, – прошептала Вера и снова склонила голову на плечо новоиспечённого супруга.

Когда она была маленькой, то часто думала о своей будущей свадьбе. Мечтала надеть самое красивое белоснежное платье, туфли на цокающих каблуках и фату, которую за ней будут нести соседские дети. Она живо представляла сотню гостей за пышным столом, поздравления, крики «горько!» и танцы до середины ночи.

Но Вера никогда не думала о том, каким будет её муж. В мечтах он и не фигурировал – был просто частью декора или интерьера богато украшенного зала.

Реальность оказалась далёкой от фантазий. Сейчас Вера сидела на широком бортике клумбы, которая поднималась над вымощенной плиткой дорожкой, чей второй край упирался в грубую кованую ограду. Сразу за ней начинался крутой спуск к реке. Птица была мелкой, но в её самой глубокой части даже Максим не доставал до дна. В конце лета она начинала «цвести» и становилась крайне богатой всякой живностью. Течение в Птице было медленным, однако порой попадались места с неровным каменистым дном, и на них река подскакивала и пенилась, как на настоящих порогах.

Набережная, пахнущая сыростью и подгнивающей рыбой, легко вытеснила золотой бальный зал из фантазий, а рваные джинсы – пышное платье невесты. Рядом не было ни родных, ни друзей – их всех заменил Максим.

Вере была не нужна свадьба с безликим незнакомцем. Ей нужен был только Максим – и когда он предложил отметить роспись вот так, в повседневной одежде с одной бутылкой шампанского, она согласилась не раздумывая. Друзей у неё было мало, родных – ещё меньше. Как, впрочем, и у Максима. К тому же устраивать церемонии сейчас несколько неуместно.

Максим приобнял Веру и продолжил пить шампанское. Несмотря на половину десятого утра, людей на улицах было мало. Только далеко слева шумел мост Милосердия – его назвали в честь статуи в углу парка позади, которая гордо стояла со своей книгой в центре фонтана. Грохот падающей воды коснулся слуха Максима, и он поспешил отогнать нагрянувшие мысли. Сегодня все они должны посвящаться его жене.

– О чём загрустил? – тут же спросила девушка.

Скрыться от неё было сложно, как и раньше. Максим понимал, почему Мстислав держал Веру в своём близком окружении – она была надёжной, исполнительной и крайне внимательной. В отличие от многих других она помнила, как оказалась в банде и чётко знала своё место в ней. Максим был уверен, что лет через десять Мстислав назначил бы её своим заместителем. Вера замечала малейшие изменения, и потому скрыться от её пытливого взгляда было сложно.

– Люблю этот парк. С ним у меня связано много тёплых воспоминаний, – улыбнулся Максим.

«Воспоминаний, которые теперь не приносят никакого удовольствия», – добавил он про себя.

– О Полине?

– И о ней тоже. Она ведь не всегда была… Такая.

– Максим, я знаю, какая она всегда была. Именно такая.

– И какая?

– Подлая, эгоистичная и меркантильная.

– Она просто привыкла к деньгам и не умеет жить без них. Они меняют людей.

– Но ты ведь научился справляться без них, – резонно возразила Вера, а Максим не нашёлся с ответом.

Он оказался умнее сестры? Настойчивее? Или у него просто не было другого варианта? Максим не знал. Десять лет назад, когда погибли родители, он разом лишился и своей части наследства – отцовского бизнеса. У Полины оказались все возможности его получить: совершеннолетие, адвокаты и поддельное завещание, составленное, как полагал Максим, не без помощи Мстислава, который почему-то встал на сторону лишь одного из детей своего бывшего товарища. Не оказалось у Полины только совести, но она новой владелице завода и не понадобилась.

Может, теперь, когда прошло столько лет, когда они оба выросли, Полина сожалеет об этом. Но Максим не хотел узнавать ответ на этот вопрос – он не говорил с сестрой всё это время, а новости о ней узнавал от общих знакомых.

– Не будем о Полине, – выдохнула Вера. – Она в прошлом, а мы – тут. Сегодня наш день.

– Ты права, – легко согласился Максим и отхлебнул ещё шампанского.

Он не любил ссориться с Верой, хотя, как правило, ссорилась с ним именно она. Что поделаешь, женщины. Максим любил её в обидах и недопониманиях. Любил, когда она злилась и когда била тарелки об кухонный кафель. Как сказали в ЗАГСе, в горе и в радости – много лет, каждый день как в первый и последний.

– Пойдём домой или ещё погуляем? – Максим перевёл тему и убрал со лба Веры сдуваемые ветром короткие пряди цвета горького шоколада.

– Пойдём в парк, там должно быть мало народу.

– Он же оцеплен, – удивлённо возразил он.

– Кого это когда-то останавливало? Мы же не пойдём на место преступления.

Максим первым спрыгнул с бортика клумбы. Он протянул Вере бутылку и размял затёкшие мышцы. Девушка одним глотком допила шампанское и оглянулась в поисках урны.

– Кидай в Птицу, – спокойно предложил Максим.

Вера усмехнулась и саркастично агакнула. Наконец она отыскала взглядом мусорный контейнер и дошла до него. Максим направился следом, и вскоре они оба бодро шагали по извилистой аллее парка.

Рядом шумел фонтан «Милосердие». Статуя держала в руках раскрытую книгу и перо, хотя Вера никогда не понимала, как это связано с милосердием.

Тем временем Максим предавался воспоминаниям. Они были тёплыми и светлыми, но теперь казались слишком болезненными. Вот тут, прямо на этом месте, они с Полиной играли в догонялки. Максим словно наяву видел себя десятилетним, бегающим рядом. Вот он плавно обогнул Веру, а Полина побежала следом. Вот мать принесла две бутылки воды, за которыми специально ездила за пять кварталов – в парке она стоила в три раза больше.

«Максим, не обижай сестру!» – укоризненно сказала мать, глядя на своих детей.

Но он продолжал дразнить Полину, убегая и брызгая ей в лицо водой из фонтана.

«Максим!»

– Максим? – кажется, не в первый раз озадаченно повторила Вера. – Ау, ты со мной?

– Да, задумался. Пойдём на качели?

Качели были новыми – непривычно чужими Максиму. Он помнил две старые скрипучие доски, на которых качался всё детство, и они не казались ему некрасивыми или неудобными.

Вера вприпрыжку направилась к детской площадке. Хотя ей давно исполнилось двадцать четыре, она любила аттракционы. Может, сказалось детство, в котором она не получила достаточно веселья, а может, ей просто надо было как-то отдыхать.

Так или иначе, Вера уселась на качели и с улыбкой повернулась к Максиму.

– Сделаешь солнышко? – спросил он.

– Если только ты меня поймаешь.

– Всегда.

Вера раскачалась сама. Максим сел на конец детской горки и с интересом наблюдал за женой, качели над которой опасно ходили ходуном.

– Иногда мне кажется, что нас свела судьба, – задумчиво произнёс Максим.

– Говорят, браки совершаются на небесах.

– Да, мне всё больше верится в это… Без тебя я бы ничего не смог.

– Для того и нужен партнёр, – Вера улыбнулась и перестала раскачиваться. – Чтобы помочь и поддержать, когда дорога становится сложной. Уверена, для меня ты бы сделал то же самое.

– Ради тебя я готов на всё.

– И даже прожить со мной всю жизнь?

Максим засмеялся и не ответил. Вера часто шутила, что ни один мужчина с ней в одном доме не уживётся, и Максим знал, почему. Родись Вера мужчиной, она сорвала бы джекпот этой жизни. Умная, упрямая, старательная, но при этом спокойная и внимательная. Она легко видела и двойное дно, и даже тройное – её существенной проблемой было то, что она искала мужчину лучше неё самой. Более умного и разностороннего, сдержанного, перспективного. Было ещё много пунктов – гораздо больше, чем мог бы вместить в себя любой живой человек. И явно больше, чем включал в себя Максим.

У Веры было бы блистательное будущее, если бы в свои далёкие шестнадцать она не разочаровалась в справедливости. Она пылала злостью и отчаянием, которые и свели её в конечном счёте туда, где она сейчас оказалась. Далеко не каждый, кто оказывается под влиянием Мстислава, может из-под него выйти.

Максим не переставал задаваться вопросом: что Вера в нём нашла? Но предпочитал не озвучивать его, боясь услышать ответ. Он просто был счастлив, просыпаясь с ней рядом, завтракая и добираясь до работы. Был счастлив их случайным встречам на запасной лестнице мэрии, как нарочно построенной для того, чтобы служить курилкой. Был счастлив возвращаться домой вместе с Верой, разговаривать о вечном и бессмысленном, не переставая восхищаться ею.

– Хочешь, приготовим дома что-нибудь вкусное? – спросил Максим вместо ответа.

Вера кивнула и покрепче ухватилась за верёвки качелей. Тонкое золотое кольцо сверкнуло на солнце, и Максим снова почувствовал прилив удовольствия.

– Могу приготовить жульен с грибами и салатик какой-нибудь, – сказала Вера, подумав.

– Тогда на мне что-нибудь мясное?

– У тебя получается вкусный борщ.

Максим расплылся в улыбке.

– Это потому, что ты не умеешь его готовить?

– Может, и поэтому.

Вера спрыгнула с качелей на полном ходу и направилась в сторону главной аллеи, а Максиму ничего не оставалось, кроме как снова последовать за ней.

* * *

На кухне всегда было тепло. Даже рано утром, когда Максим вставал задолго до зари, именно здесь ему становилось по-домашнему уютно. Может, это из-за тёплых полов, а может потому, что Вера всегда вставала раньше него и уже хлопотала возле плиты. И хотя Максим каждый раз убеждал её поспать подольше, она решительно отказывалась – мол, не спится.

Но сейчас, когда кухня была наполнена светом солнца и золотисто-коричневых глаз Веры, Максиму было вдвойне тепло.

Он поставил бульон вариться, а сам принялся чистить овощи. Вера тем временем достала из холодильника шампиньоны.

– Надо будет новые купить, – заметила она. – Запиши.

– Я запомню.

– Запомнишь, конечно… Если в «Синице» будут хорошие, купи килограмма два, заморозим.

– Они там уже фасованные.

– Тогда купи там, где не фасованные, – Вера поджала губы и раздражённо посмотрела на Максима. – Ещё лука надо купить. И перец.

Максим кивнул и продолжил чистить картошку. Да, с Верой он определённо был счастлив. Но всё-таки ему не хватало того, что много лет назад у него было и что так безвременно ушло. Максим хотел семью – большую, шумную и дружную.

– Вер, а как ты думаешь… – начал он осторожно, краем глаза следя за реакцией жены. – Что ты думаешь насчёт ребёнка?

Девушка не поменялась в лице, даже движения рук остались такими же плавными и осторожными, когда она промывала листья пекинской капусты.

– Ты знаешь, чего я хочу. Семья и дети – это прекрасно, и в детстве я об этом часто мечтала. Но рожать сейчас, когда мы буквально пленники, по меньшей мере глупо.

– А когда? Он прокандыляет ещё лет двадцать-тридцать, не меньше, так когда нам заводить детей?

– Надеюсь, его уберут раньше. Семёна-то убрали, как видишь.

– Подобраться к Мстиславу намного сложнее.

– Но и к Семёну не легче. Может, в какой-то степени даже сложнее, потому что он всё равно оставляет после себя… Наследство. Кто-то не побоялся. Этого человека я определённо уважаю. Ему хватило сил сделать то, о чём иной раз я боялась даже подумать.

– Это глупо и несправедливо, – Максим покачал головой и бросил нарезанную картошку в кастрюлю с такой силой, что брызги попали ему на лицо. – Убил его кто-то один, а компромат вылезет на всех.

– Может, оно и к лучшему.

Вера скинула капусту в салатник и принялась резать помидоры, половину из которых отправляла в рот. Максим догадался, что она готовила «Цезарь».

– Может. Но если я не успею найти его до того, как всем станет известно о подвигах Мстислава, то полетят головы. В первую очередь – моя.

Девушка ничего не ответила. Да и нечего было: ведь их положение действительно было безвыходным. Вера только мысленно радовалась, что Семёна убили раньше, чем собиралась она.

Каждый, кто попадал под крыло Мстислава, не мог просто так оттуда выйти. Семён был единственным, кому оказалось под силу порвать с грязными делами своего бывшего товарища. Он защитил себя таким количеством мерзких секретов, что никому и в голову не приходило даже косо смотреть на него. «Не буди лихо, пока оно тихо», – думала Вера и уговаривала себя перестать планировать убийства бандитов Птицына. Даже Мстислав обходил Семёна стороной, что уж говорить о других.

Максим понятия не имел, кем был тот герой, который убил Семёна. Кто выложил птичьи крылья за его плечами? Этого человека Максим одновременно и превозносил, и ненавидел. Кто-то был достаточно силён, чтобы не бояться грязной правды, которая наверняка вылезет. Признаться, он значительно пугал Максима – по большей части тем, что тот понятия не имел, на кого думать. Все вели себя как обычно, и с каждым днём ужас от осознания, что убийца может стоять за спиной и готовить новый удар, только креп.

На мгновение промелькнула мысль: а могла ли Вера убить Семёна? Например, по поручению Мстислава, который наконец решился это сделать? В ту ночь Максим не был дома, он выполнял поручение проследить за новыми бизнесменами Птицына, поэтому вернулся только к утру. Могла ли Вера… Максим решительно потряс головой. Не хватало только начать подозревать свою жену в убийстве. И хотя он не верил, что та способна на убийство, червячок сомнения всё же копошился где-то внутри.

Стук в дверь выдернул Максима из размышлений. Видя, что Вера уже поставила салат на стол, он попросил её открыть.

Девушка вышла в коридор. Она отчаянно надеялась, что это не посланцы Мстислава – с каждым днём мысль, что везде находятся его шпионы и камеры, становилась всё более навязчивой. И когда Вера увидела на пороге знакомую фигуру следователя, даже немного расслабилась: Павел, хотя и закрывал глаза на выходки Мстислава, не работал на него.

– Доброе утро, капитан юстиции Федосеев…

Вера не стала дослушивать.

– Брось формальности. В чём дело?

– Пришёл провести небольшой опрос в связи с убийством Семёна Александровича Рогова. Есть пять минут?

– Проходи. Те.

Вера отступила на пару шагов. Павел прошёл в дом и закрыл за собой дверь.

– Меня в чём-то подозревают?

Следователь помотал головой, и от внимательного взгляда Веры не укрылись тёмные мешки, пролёгшие под его глазами. Неужели всю ночь не спал и пытался расследовать это дело? Выходит, он на самом деле не знал, кто убийца. Это было странно: в Птицыне секреты лежали на поверхности, но все старательно делали вид, что не замечают их. Особенно Павел.

– Нет. Опрос возможных свидетелей является обязательной частью расследования.

– Понятно. Во время убийства я была дома, ничего не слышала и не знала. Ты явно не по адресу.

– Очень даже по адресу. В этом доме живёт ещё один человек, да?

– Максим Суханов, мой муж.

– Муж…

– Мы поженились утром.

– Мои поздравления. Можно поговорить с вами обоими?

Вера кивнула и на секунду заглянула на кухню, поманив Максима к себе. Тот оставил кипящий суп на плите и тоже вышел в прихожую.

– Максим Дмитриевич, Вера Игоревна, – Павел бросил короткие взгляды на обоих и щёлкнул ручкой, выдвигая стержень. – Прошу небольшой разговор, если не хотите приезжать по вызову в участок.

– Конечно, давай поговорим, – спокойно ответил Максим, а Вера почувствовала, что её начало слегка потряхивать от нервов. – Пройдём в гостиную.

Павел последовал за Максимом дальше по коридору, и у Веры появилось несколько секунд на то, чтобы успокоиться. Но мысли заводили её ещё сильнее; начало казаться, что Павел что-то знает, что у него есть зацепки, которые приведут к ней, а затем и к Максиму. А если Павлу нужно закрыть дело, он схватится за любого подходящего подозреваемого.

Вера села на диван рядом с мужем; следователь расположился в кресле напротив.

– Сегодня ночью мы обсуждали причастность Мстислава к смерти Семёна. Давайте пока забудем о Мстиславе. У вас есть какие-нибудь другие подозрения?

Вера искоса взглянула на Максима; тот ответил ей слегка испуганным взглядом. Теперь Вера начала сомневаться, что не сказала лишнего, хотя отлично помнила прошлую ночь. Но Павел мог бы найти любой изъян, любую несостыковку в её словах, чтобы зацепиться за них. Разумеется, если он захочет повесить убийство на неё или Максима, то сделает это без особых усилий. Как полагала Вера, Мстислав при таком раскладе не вступится ни за кого из них. Наверняка он уже готов принести такую незначительную жертву, чтобы его имя не всплывало в этом деле. Нет, даже не так. Вера была уверена, что он пойдёт и на куда большие жертвы, лишь бы убийство Семёна не связывали с ним.

От невесёлых размышлений голову сдавило. С учётом того, что после вечеринки, закончившейся в начале шестого, они оба не спали, вряд ли Максим был в лучшем состоянии.

– У Семёна было много врагов, – осторожно ответила Вера.

– Но никто из них не смел трогать его.

– Мы мало знаем о врагах Мстислава, правда, – почти честно ответил Максим. – В нашу работу входит только программирование и всё, связанное с этой темой. Даже… Особыми делами Мстислава мы не занимаемся, на то есть более преданные и проверенные люди.

Вера постаралась сохранить нейтральное выражение лица в надежде, что Павел не слишком осведомлён о делах Мстислава. А шли они несколько хуже, чем раньше; людей вокруг него оставалось всё меньше, а скольким он доверял, Вера не знала. Едва ли их больше двух-трёх, раз даже на поиск важного компромата отправили относительно неопытного Максима.

Павел что-то записал в тетрадь и через минуту снова поднял голову.

– А у вас случайно не было мотива?

Вера растерянно смотрела на следователя, не зная, что и сказать. Его тон был ровным, взгляд – серьёзным. Если он и шутил, то делал это с непроницаемым выражением лица. Кто в здравом уме будет говорить, что у него был мотив совершить убийство? Вероятно, Павел имел какие-то очень необычные соображения на этот счёт.

И Вера невольно начала задумываться, сколько всего он знает? Вдруг он уже понял, кто убийца? Но тогда он может попытаться спасти его от тюрьмы; такое уже было несколько раз, когда стараниями Павла Мстислав ловко уходил от карающего меча закона. Интересно, сожалеет ли следователь о том, что позволил Мстиславу оставаться на воле?

– Мы были очень плохо знакомы с Семёном, а наших тайн он не хранил, – за обоих ответил Максим.

– А где вы были в ночь убийства?

– Дома, – пожала плечами Вера. – Приехали с работы часов в девять вечера, поужинали и около двенадцати легли спать.

Павел едва заметно наклонил голову к плечу, как будто не верил её словам.

– И больше никуда не выходили?

Вера поймала взгляд мужа, который будто предупреждал её о чем-то. Это было лишнее.

– Нет, – ответила она.

– И даже если я проверю камеры на заборе ваших соседей?

– Проверяй, – беззаботно кивнула Вера.

Павел снова что-то записал. Потом встал и окинул комнату внимательным липким взглядом, от которого Вере стало не по себе.

– Можно немного у вас осмотреться?

– А что ищешь? – тут же спросил Максим.

– Не знаю, что-нибудь. Ну так можно?

– Проходи.

Вера встала первой и вышла из гостиной. Слева располагались выход на задний двор и дверь в подвал, следом за ними – санузел. Напротив двери в гостиную поднималась лестница на второй этаж, правее неё располагалась большая оранжерея Максима, куда Вера заходила довольно редко.

Павел направился в ванную и внимательно осмотрелся. Хотя он ничего не трогал, заглянул во все уголки, особенно те, что располагались на полу – возле ванны, у раковины и двери. Вера понимала, что следователь надеялся найти землю или листья, которые остались бы на преступнике. Но все прекрасно знали, что за несколько дней улики можно было полностью уничтожить.

Следователь вышел из ванной и взглянул на лестницу, после чего уверенно направился к оранжерее.

Когда его рука коснулась ручки двери, сердце Максима тревожно забилось. Он знал, какая реакция последует, и лихорадочно думал, как заставить Павла поверить ему.

Вера бросила испуганный взгляд на идущего позади Максима. Тот поджал губы; очевидно, Павлу не понравится то, что он найдёт за дверью. Но делать было нечего, да и само присутствие цветов в доме ничего не доказывало.

Следователь остановился в центре оранжереи, вдоль окон которой тянулись ряды больших и маленьких горшков с растениями.

– Садоводы-любители? – спросил Павел, параллельно записывая наблюдения в блокнот.

– Мои родители владели несколькими теплицами с цветами, где я любил проводить время, – поспешил объяснить Максим. – Моя мама в юности участвовала в выведении красного аконита, этот цветок напоминает мне о ней.

– Насколько мне известно, аконит неприхотлив и растёт в открытом грунте.

– Я развожу красные акониты дома, чтобы сохранять их селективную чистоту. То есть, чтобы во время опыления они не скрещивались с другими аконитами, если такие есть, и близкими видами растений.

– Понятно… Любишь насыщенно-красный цвет, да?

Максим ощутил, как трепещущее до этого момента сердце начало покрываться коркой льда.

– Я не убивал Семёна.

– А я этого и не говорил. – Павел подошёл ближе к горшку с цветком и сорвал один, после чего повернулся к Максиму. – Ты выводишь самые ядовитые цветы, продолжаешь дело своей матери, на которое у неё не хватило времени.

– Не совсем понимаю…

– Хотя я и мусор, не только в бумажках разбираюсь. Цветы, которые ты получишь после деления корневищем, будут обладать теми же свойствами, что материнское растение. Бесполый путь размножения невыгоден, поэтому Бог создал более совершенный путь – половой. Комбинации генов, благодаря которым спустя годы можно вывести новый вид. Более устойчивый. Более красный. Более ядовитый.

Максим молчал. Сказать было нечего: слова исчезли, и он оказался вдруг во вселенной безмолвия, где царит лишь пустота. Лишь лёд, который продолжает ползти по телу. Максим не знал, куда клонит Павел, и это пугало намного больше. Возможно, следователь просто наслаждался чужим страхом, а может, действительно угрожал.

Тем временем Павел бросил цветок в горшок и быстро вернулся в ванную, где два раза с мылом помыл руки. Вышел он оттуда задумчивый и серьёзный, как будто действительно размышлял над чем-то важным.

– Не бойтесь, никому я не скажу. Цветы у тела отличались от тех, что растут у вас.

– И что надо в обмен на молчание? – тихо спросила Вера, но Максим ясно различил в её голосе оттенок вызова.

Павел задумчиво почесал подбородок.

– Думаю, сотня вам будет по карману.

– Раньше ты за подобное просил меньше, – протянул Максим.

– Времена меняются.

– Хорошо, завезу… На днях.

Павел снова что-то записал в блокнот, и Максим теперь сомневался, что тот служил для рабочих заметок. Уж многовато компромата было на его страницах. Минута тишины растянулась на вязкие годы, и когда Павел поднял голову, Максим уже готов был лично вытолкнуть того за дверь.

Но следователь ушёл сам, вежливо и размеренно попрощавшись с обоими. Как только дверь за ним закрылась, Вера шумно выдохнула и опёрлась о стену рукой, как будто боялась упасть.

Глава 9. Кровавый сон

21 августа. Утро.

Павел вышел на широкую дорогу и снова перечитал свои записи. Хаотичная информация, которую он узнал у Максима и Веры, не внушала больших надежд. Всё это он уже давно слышал от других источников. Однако увлечение Максима могло обернуться бедой в будущем, а нервозность Веры наталкивала на мысль, что где-то прячется ещё одно откровение. Она работала под крылом Мстислава, поэтому наверняка что-то знала.

Вздохнув, Павел осмотрелся на наличие слежки и позвонил Георгию.

– Ничего не понимаю, – сказал он и с долей отчаяния пнул оказавшийся под ногой камень. – Вернее, даже не так. В принципе всё понятно, даже логично складывается. Но всё равно у того, что произошло, нет смысла. Крылья из аконита – крик чьей-то философской души.

– А что, в Птицыне много философов?

– Необязательно быть философом, чтобы обратить внимание на то, на что хочешь его обратить.

– Попробуй сосредоточиться на тех, кого может бесить их жизнь.

– На всех? – с раздражением спросил Павел.

– И кто не боится действовать.

Пикающий звук из динамика заставил Павла поморщиться. Он посмотрел на экран и с неудовольствием заметил параллельный вызов от Никиты.

– Мне звонят, потом договорим, – буркнул Павел и ответил на звонок напарника. – Что?

– Тут новый труп, – едва ли не прокричал в трубку Никита. – Там же, в парке. И на том же месте. Проклятие, где тебя носит?

– Опрашивал возможных свидетелей, – ответил Павел и потёр переносицу. Внутри черепа нарастала тупая боль.

* * *

Павлу понадобилось двадцать минут, чтобы добраться до парка. За это время боль в голове усилилась и теперь вспыхивала при каждом шаге. Он подошёл к Никите и кивнул на криминалистов.

– Опять раньше меня приехал, – заметил Павел.

– Потому что тебя вечно нет на рабочем месте.

– Ты не любишь допросы. Опознали?

– Опознали. Галина Александровна Назарова, сорок шестого года рождения.

Женщина, как и Семён недавно, лежала на спине, а от её плеч в стороны расходились крылья из алых аконитов. Руки же были сжаты в кулаки и лежали на груди, одна над другой.

– Кто опознал? – осведомился Павел.

– Ты не поверишь, – Никита на секунду оторвался от своих записей.

– Я заинтригован.

– Константин Назаров, её сын.

Павлу не нужны были объяснения. Тот самый Константин, который нашёл тело Семёна. Совпадение или у Павла появился достойный подозреваемый? Даже если и совпадение, он уже не собирался отступать.

Следователь быстро подошёл к мужчине и кивнул ему в знак приветствия.

– Снова вы, – заметил Павел. – Вы нашли тело?

– Нет, нашла подруга её… Соседка, Елизавета Петровна. Вы, наверное, её знаете. Она сразу мне позвонила.

– А где сама Елизавета Петровна?

– В полицейской машине, ей плохо стало. Чай там пьёт.

– Никуда не уходите, я скоро к вам вернусь.

Павел направился к полицейской машине, стоящей неподалёку. Елизавета Петровна действительно сидела там и что-то пила из своего термоса. Увидев приближающегося следователя, она закрыла крышку и даже вышла на дорогу.

– Доброе утро, Елизавета Петровна, – тепло поприветствовал её Павел.

– Уже день, сынок.

Женщина замешкалась и, взглянув в сторону тела, будто опомнилась.

– Какое ещё доброе? Тут человека убили, а ему доброе…

– Елизавета Петровна, а вы точно чай пили?

– А ты что думаешь?

– А я думаю, что вино. Уж винный запах я за километр учую.

– Да? А я думала, самогонный.

– Ладно, день у обоих тяжёлый выдался… Расскажите, как всё было.

Елизавета Петровна вздохнула и, уверенным движением открутив крышку, сделала большой глоток из термоса. Потом покачала головой, собираясь с мыслями, и поднесла ко рту дрожащую руку.

– Галя была моей подругой детства. Мы с ней в одном классе учились, даже замуж вместе выходили…

– Я спросил, как вы тело нашли.

– А… Да я проснулась что-то, а молоко кончилось. В магазине только завозное осталось, но ты же знаешь, не любим мы, старики, такое. Я к парному привыкла, из-под коровки. А я знаю, Галя рано всегда встаёт. Да и что мне тут пройти, через парк да и всё, полчаса пути. И погода сегодня хорошая, – Елизавета Петровна сокрушённо покачала головой, и в уголках её глаз даже скопились маленькие слезинки. – Иду я и вижу… Вон там, прямо возле аллеи лежит… Да и крылья эти красные проклятые…

– Вы ближе не подходили? – спросил Павел, занося слова женщины в блокнот.

– Как это не подходила? Подошла. Думаю, вот дожили, что у нас в Птицыне серийник завёлся. Смотрю, а руки-то у неё не в молитве, а в кулаки сжаты.

Павел задумчиво прикусил ручку. Руки, сжатые в кулаки. Он до сих пор не понял, что означал молитвенный жест, но появление второго трупа задачу только усложнило, хотя должно быть наоборот.

Одно Павел знал точно: у Георгия появился подражатель.

Но помимо очевидных минусов данный факт имел и значительный плюс: можно с чистой совестью сосредоточиться на новом убийце, а потом посадить его вместо Георгия. Всё складывалось как нельзя лучше, и если бы не начинающаяся мигрень, Павел даже порадовался бы такому удачному стечению обстоятельств.

– Ужас, – машинально ответил Павел, видя вопросительный взгляд Елизаветы Петровны.

Та продолжила пить вино и вытирать слезы тыльной стороной ладони. В какой-то степени Павел даже сочувствовал ей. Наверняка терять хороших друзей трудно, тем более, в таком возрасте. Он сказал что-то бесцветное в знак поддержки и вернулся к трупу.

Павел плохо знал Галину Александровну. Та не имела дел с полицией, на улицах они встречались и того реже. Старая женщина не казалась мёртвой. Она будто заснула тяжёлым тревожным сном, от которого никак не могла пробудиться.

– Причина смерти? – спросил Павел, как будто кровавая рана в районе желудка оставляла какие-то сомнения. Впрочем, убийца явно плохо знал анатомию.

– Наверняка кровопотеря, – пожал плечами судмедэксперт.

– Орудие?

– Наверное, нож.

– А время смерти?

– Судя по окоченению, середина ночи. С момента убийства прошло не меньше семи часов, то есть не позже пяти утра.

– Но, возможно, в три или четыре.

Мужчина задумчиво почесал подбородок.

– Может и так. Убийца выбрал неудачное время, этой ночью наверняка у многих было алиби.

Павел кивнул.

«Это ещё ничего не значит. Город маленький, можно было уйти из клуба на полчаса, никто бы и не заметил, трезвых там вроде не было. Да и кому вообще понадобилось убивать старуху?» – размышлял Павел, прокручивая в голове возможные варианты развития событий этой ночью.

Взгляд сам собой скользнул к Константину. Стоит заметить, выглядел он намного хуже, чем в предыдущую их встречу. От Павла не укрылись ни бегающие глаза, ни одышка, ни текущий по лбу пот. Руки Константина дрожали, как бы он ни прятал их под свитером в такую-то жару.

– Можно узнать, где вы были этой ночью? – спросил Павел.

– Я был дома у моей… Девушки.

Павел недоверчиво нахмурился. Константин был похож на тех мужчин, которые умирают девственниками в глубокой старости.

– Её контакты можно узнать?

– Ольга Андреевна Крылова. Живёт недалеко, на Яблочной.

Павел поморщился, услышав знакомую фамилию.

– Она случайно не родственница врача в нашей больнице?

– Да, тётка. Вы его знаете?

– Пересекались пару раз, – уклончиво ответил Павел и продолжил допрос. – Она может подтвердить, что вы были с ней?

– Конечно. Неужели вы думаете, что я мог… Родную мать…

– У меня протокол. Проедем в участок, там разберёмся.

Признаться, Павел просто цеплялся за любую возможность найти виновника происходящего. Двойным убийством в городе заинтересуются гораздо быстрее, и тогда проблемы начнутся у всех. А если ещё и прошлые дела поднимут, то Павел наверняка потеряет работу, если вообще каким-то чудом останется на свободе.