Кругом одни татары. Книга первая бесплатное чтение
Предисловие
1
На одном из интернет-форумов вспыхнул спор: Риза Фахретдин татарский или башкирский ученый? Подобные вопросы сегодня возникают часто. Это имеет прямое отношение и к теме наших книг «След татар в истории». Поэтому остановимся подробнее на данном примере и объясним, о каких «татарах» мы собираемся рассказывать в наших книгах.
Сто лет назад, во время жизни самого Ризы Фахретдина, ученого муфтия Духовного управления мусульман России, такого вопроса – татар или башкир? – даже возникнуть не могло. Он никому тогда и в голову не мог прийти, потому что вопрос совершенно глупый и бессмысленный. Все было совершенно очевидно. Хоть татарский, хоть башкирский – никакой разницы нет. Кстати, некоторые известные деятели бывшей Казанской губернии в официальных советских документах в графе национальность писали – «татаро-башкиры». Когда на время открыли архивы КГБ, то обнаружилось, что в деле известного «террориста» Заки Валиди (он тоже, кстати, был тептяр, как и Риза Фахретдин, и первый президент Татарстана Минтемир Шаймиев – он сам это признавал), так вот, в графе национальность у Валиди было записано – «татаро-башкир».
Приведем одну любопытную цитату той эпохи из авторитетного научного журнала "Известие Общества археологии, истории и этнографии" (Том XXIII, вып. 5. – Казань, 1908.) На странице 340 известный в то время историк Гайнетдин Ахмаров, относящийся с большим пиететом к Ризе Фахретдину, написал буквально следующее:
«Член Оренбургского Магометанского духовного собрания Ризаутдин Фахретдинов, пользующийся среди мусульман округа сего Собрания репутацией образцового писателя и историка, познакомившись с содержанием напечатанного в XIX томе "Известий Общества археологии, истории и этнографии" очерка "О языке и народности мишарей", написал мне, как автору этой статьи, письмо с выражением своего удовольствия за такое научное исследование о мишарях. В этом письме ТАТАРСКИЙ ученый между прочим коснулся и тептярей…»
Оставим пока в покое мишар и тептяр (но в скобках заметим, что они тоже татары, как доказывает это Ахмаров). Сосредоточим внимание на словах «ТАТАРСКИЙ ученый». В 1908 году, задолго до прихода к власти большевиков, публично, в печати Ризу Фахретдина его коллега называет «ТАТАРСКИМ ученым». И как на это реагирует сам Риза Фахретдин? Может быть, он оскорбился, перестал здороваться с автором этого обращения или просто затаил обиду? Мол, какой я тебе татарин, я булгар, тептяр, башкир…. Ничего подобного! Он продолжал сохранять с историком Ахмаровым дружеские отношения, да он просто не заметил этого обращения, потому что оно было в порядке вещей.
До революции 1917-го года и в первые годы Советской власти было общепринято Тюрков называть Татарами, и так к ним обращались не только русские или европейцы, но и сами представители разных тюркских народов в общении между собой. Это очень важный момент. Сама тюркская интеллигенция ясно осознавала свои общие корни, свою общую причастность к татарам Золотой Орды, хотя при этом знала и помнила и свои племенные роды. Суперэтноним «Татары» в их глазах не носил никакого оскорбительного тона, он скорее был нейтральным, привычным, общеупотребительным. Хотя кое-кто, конечно, очень старался придать ему уничижительный оттенок. И то, что не смогла сделать царская, позже успешно завершила советская пропаганда.
Самый большой «грех» непрофессиональных историков, да часто и профессиональных тоже – это аберрация исторического сознания. Не пугайтесь мудреного термина, на самом деле все довольно просто.
Вот в одном Энциклопедическом словаре дано очень толковое разъяснение этого понятия.
Аберрации исторической дальности – «искажение смыслов, самой исторической реальности изучаемых эпох, достояния культур прошлого вследствие подмены мироощущений – отождествления сегодняшнего мировоззрения с мировоззрением предыдущих времен».
То есть, говоря простым языком, наши сегодняшние взгляды и представления, которые у нас сложились к началу 21-го века, разительно отличаются от взглядов и представлений наших предков, живших 100 и более лет назад.
У астронома, чтобы наблюдать за звездами есть свой инструмент – телескоп. У биолога, чтобы наблюдать за жизнью клеток есть микроскоп. А у историка, изучающего прошлое нет никого прибора, кроме собственного ума и воображения, поэтому он видит прошедшие события в расплывчатой дымке и часто создает о них ложное представление.
Возьмем, к примеру, такое понятие, как «национальная самоидентификация». В СССР у каждого советского гражданина в паспорте, как на лбу, было написано – русский, татарин, башкир и т. д., и человек с детства знал свою национальность.
Но 100, а тем более 150 лет назад всё было по-другому, нельзя оценивать события прошлых эпох с позиции сегодняшнего дня. Тогда понятие «национальность» только-только начинало зарождаться, и простой человек жил и не заморачивался, кто он – татар, башкир, тептяр, мещеряк, ногайбак… Если говорить о наших предках, то им достаточно было знать, что они мусульмане и говорят по-татарски, или на тюрки, что было одно и тоже. Это лишь высоколобые интеллектуалы, вслед за Европой стали выносить свой мозг вопросом «а кто я по нации?»
Вот Шихабетдин Марджани (1818 – 1889), казанский историк, ученый, богослов, авторитетный не только среди тюркских народов, но и во всем мусульманском мире. Его центральный труд называется «Мөстәфадел-әхбар фи әхвали Казан вә Болгар».
Как автор этой в свое время знаменитой книги трактовал «национальный вопрос»? Он сильно огорчался, что темный народ даже не задумывался над своим происхождением. Марджани пишет, что многие его соплеменники не знают и знать не хотят, какие у нас в прошлом были великие ученые, правители, они думают, что мы всегда находились под пятой Российского государства. А когда им начинаешь рассказывать о величие древней Казани и Болгар, о святых памятниках, о ханской мечете, о других знаменательных событиях, о собственных ханах и великих государственных деятелях, то они равнодушно роняют «Хай, это давно забытое ханское время», – и не проявляют к нему ни малейшего интереса (здесь и далее перевод стр. 43-44, по изданию 1989 года – кто не верит, может проверить).
Из-за своей дремучей неграмотности, следуя за сартскими (сарты) племенами Средней Азии, наши единоверцы готовы считать себя «нугаями», сокрушается Марджани. Поскольку русский народ не любит и давит на татар, многие готовы отказаться от этого имени, говоря «мы не татары, мы мусульмане». (Хотя со времен падения Болгара, с эпохи Чингиз-хана было уже всеми принято имя «татары», а старые имена забыты).
Как жаль! – продолжает сокрушаться Марджани, – ведь «между этими именами (татар и мусульман) такая же разница, как расстояние между реками Нил и Ефрат». И далее восклицает: И-и, бедняга! Если твои враги не будут знать ни одного твоего имени, кроме «мусульман», на тебя и с этим именем все равно будут смотреть, как на врага! «Если ты ни араб, ни таджик, ни нугай, а также ни китаец, ни рус, ни француз и ни немец, не хочешь быть и татаром, тогда кто ты?»
«Хорошо еще, – иронизирует Марджани, – не знали, что есть такие народы, как «сарт, чирмеш, сукшы, ар… А если б тебя назвали чирмеш или мукша, ты был бы этим доволен?!»
Но призывая соплеменников именовать себя «татарами», Марджани делает акцент на преемственности, подчеркивая, что народы Волго-Уральского региона в разные эпохи назывались по-разному. Собирательными именами: хазары, булгары, кипчаки; и государства у них тоже назывались по-разному: Булгар, Улус Джучи, Кипчакский юрт, Татар иле, Урда Батыя…
Мы не случайно привели такой длинный перевод-пересказ из книги Шихабетдина Марджани, которую он выпустил в 1880 году, за девять лет до своего ухода из этой бренной жизни. Такое индифферентное отношение к вопросу о своей национальности было присуще не только татарам, а всем народам Российской империи. Русские мужики тоже долго чесали свои затылки, а потом одни говорили – мы псковские, а другие – мы вятские. Редакторам Первой Всероссийской переписи 1898 года пришлось немало потрудиться, чтобы привести собранные данные в удобоваримый вид. Согласно этой переписи, лишь 47 процентов подданных Российской империи назвали русский язык своим родным.
Эти поиски национальной идентификации отобразились не только в научной, но и художественной литературе той эпохи: Фатих Амирхан – рассказ «Татарка», Мажит Гафури – «Девушка булгарка Айсылу». Гаяз Исхаки в своем незрелом сочинении «Исчезновение через 200 лет», которого он потом сам стыдился, тоже затрагивал эти вопросы.
В итоге все же большинство в среде тюркско-мусульманской интеллигенции стало склоняться к точке зрения Марджани, которое примиряло все начала – и татарское, и булгарское, и иные прочие.
Подобные метания и искания в 19-м столетии были присущи не только татарскому обществу. Люди во всех странах и на всех континентах прошли через эту стадию мучительной национальной самоидентификации. А особую остроту этот вопрос в Европе приобрел при Адольфе Шикльгрубере, который довел его до бешеной экзальтации. С тех пор политики заполучили в свои руки грозное оружие – «национальный патриотизм», научившись взращивать его и в нужный момент искусственно разжигать. Еще Отто Бисмарк понял, что «войны выигрывают не генералы, а школьные учителя истории и приходские священники».
Сегодня вновь взвинчивается национально-патриотическая тема (далеко ходить за примерами не надо, каждый их с легкостью приведет сам), словно мир к чему-то готовят.
2
Ахун Фахретдин, как и мулла Марджани, тоже писал исторические сочинения – история не была тогда еще отдельной светской наукой и пребывала в лоне ислама.
Над своим главным историческим трудом «Болгар вә Казан төрекләре» Риза Фахретдин работал около 10 лет с 1908 по 1918 годы, но издан он был лишь в 1993 году.
Как и Марджани, он видел прямую преемственность современных тюрков-мусульман Поволжья и Урала от Волжской Булгарии, Золотой Орды и Казанского ханства. Но в отличие от своего учителя, делал несколько иные «этно-акценты», как это видно даже из названия его книги «казан төрекләре» – «казанские тюрки». Кроме казанских тюрок, Риза Фахретдин отмечает также «чуваш, ар, чирмеш, башкорт, мишәр, типтәр кебек аерым исемнәре» (стр.24).
К какому из этих племен причислял себя сам Риза Фахретдин, какая у него была «национальная самоидентификация» и кем он числился по официальным документам?
Ответ очень показательный.
В 1889 году 30-летнего Фахретдина, выпускника престижного Казанского медресе приглашают на службу муллой сначала в деревню Ильбак Бугульминского уезда, а потом и в родную деревню Кичу-Чаты, ранее Самарской губернии, ныне Альметьевского района Татарстана. Как его род там оказался? Как рассказывает сам Фахретдин, его предки после падения Казани бежали на пустующие юго-восточные земли Казанского ханства из деревни Шырдан (это ныне Зеленодольский район Татарстана, до Казани отсюда всего 40 км). Вот откуда истоки его рода.
Во время Первой Всероссийской переписи 1898 года Ризу Фахретдина записывают тептяром. В его подворной карточке за номером 299 позже так и запишут: «домохозяин Ризаетдин Фахрытдинов, по народности тептяр, 42 года, грамотен по-русски и по-татарски, окончил медресе».
Есть еще один документ – паспортная книжка за N 333, выданная в 1906 году сроком на пять лет волостным старшиной Бугульминского уезда Самарской губернии Шарафутдиновым и заверенная подписью начальника Оренбургского губернского жандармского управления полковника Бабича.
В этой книжке на второй странице значится следующее:
«1. Владелец книжки – Ризаитдин Фахретдинов.
2. Сословие – башкирец дер. Кичучатовой».
Обратите внимание, не национальность, не народность, а сословие – башкирец. Хотя в подворной карточке записали – тептяр.
Царские чиновники Российской империи расчленяли для своего удобства и контроля за поступлением налогов некогда единый тюркский народ, как хотели и сами часто в этом путались…
Твердого разграничения между понятиями «сословие» и «народность» тогда не было, и в них часто путались не только чиновники, но и сами подданные Российской империи. И с высоты нашего предельно четко к 21 веку разграниченного национального самосознания нам трудно понять ту этно-национальную размытость и аморфность, что царили в головах у людей и официальных документах столетней давности.
Самого же Ризу Фахретдина если и волновали национальные вопросы, то больше как историка-исследователя. В своей обычной жизни он, похоже, не придавал этому большего значения, он идентифицировал себя прежде всего, как мусульманина.
3
Рассмотрим еще один весьма показательный пример. Для этого нам нужно обратиться к стенографическому отчету «Четвертого совещания ЦК РКП с ответственными работниками национальных республик и областей в Москве 9-12 июня 1923 г». Совещание проводилось под председательством «товарища Сталина».
Документ архиважный, ключевой для понимания национально-территориального устройства СССР и России (поэтому на него был наложен гриф «На правах рукописи. Строго секретно» – и только в 90-е годы он был впервые напечатан). Именно тогда, в том далеком уже для нас 1923 году закладывались основы унифицированного государства. Но эта тема для другого исследования.
Сейчас же нас интересует лишь одно выступление на этом секретном совещании – руководителя татарской делегации «товарища Сабирова». Даже не все выступление целиком, а один небольшой фрагмент из него:
«Если взять 1921-22 г.г., то число татар членов партии было очень невелико; правда, возникает сомнение, что, может быть, татар было бы и больше, но, как говорится в официальной справке орготдела ОК, в 1921-22 г.г., многие татары не могли писать в анкетах к какой национальности они принадлежат, потому что писать, что он татарин – было опасно. И один нарком писал в то время в анкете, что он не принадлежит ни к какой национальности».
Почему было опасно писать, что ты татарин – совершенно непонятно. Ведь еще 10-15 лет назад при царе запросто называли себя «татарами».
Как раз в это время в 1919-20 годы в Вюнсдорфе, в лагере для военнопленных выходила газета на татарском языке под названием «Татар иле». Странно, в Германии, в немецком плену татары не боялись называть себя татарами, а в свободной Советской России – боялись… Почему? Можно предположить, из-за страха, что их обвинят в «пантатаризме» и «пантюркизме».
Но это тоже тема для другого исследования, пока важно понять вот что. Это ведь уже 20-е годы XX века! А некоторые товарищи все еще не могут определить свою национальную принадлежность… И так было не только в Казани, так было по всей стране.
К вышеуказанному секретному документу прилагались Приложения, их тоже рассекретили. В одном из них за номером 5 указывался список участников того исторического совещания по национальному вопросу— всего их было 58. Почти все они впоследствии репрессированы – Сталин всегда убирал ненужных свидетелей.
Напротив каждой фамилии была графа «Национальность», и ее нужно было заполнить. Очень любопытные сведения!
Ахундов из Азербайджана написал, что он «тюрк» – никаких азербайджанцев еще не было и в помине! То же самое сделал Нариманов, а Гусейнов в этой графе поставил прочерк, он пока не определился.
Башкирия. Адигамов и Халиков – башкир, а Нимвицкий и Шамигулов – прочерк.
Вотская область. Наговицын – вотяк. Заметьте, не удмурт, а вотяк.
Дагестан. Коркмасов – кумык, Cамурский – лезгин.
Калмыцкая область, здесь очень интересная картинка. Манкиров и Чапчаев – калмыки, Степанов – татарин, Марбуш – прочерк.
Карелия. Шотман – финн (заметьте, не карел, а финн).
Татария, вот и до нее дошли. Енбаев – татарин, Ибрагимов – татарин, Мухтаров и Сабиров – прочерк (да, тот самый Сабиров, глава парторганизации Татарии).
Ну и т. д.
И знаете, представителей какой национальности было больше всего тогда на совещании в Москве? Ни за что не догадаетесь. Национальности «прочерк» – аж 15 человек! Скажете, нет такой национальности «прочерк». Да, сегодня – уже нет, а вот в 1923 году еще была.
Если даже тогдашние партийные руководители, в массе своей образованные, грамотные люди, не могли определиться со своей национальной принадлежностью, то что говорить о простом народе. Представьте, вам принесут бланк переписи, а там будет вопрос, кто вы: марсианин или юпитянин? Как вы на это отреагируете? Наверное, поставите прочерк. Мы, конечно, утрируем, но немного. Для людей в те годы такие вопросы на самом деле были непривычны и звучали диковато.
Понятие «национальность» появилось в нашем обиходе по историческим меркам совсем недавно – в 19-м столетии, раньше как-то обходились без него. И когда в некоторых книгах о временах царя Гороха читаешь, что вот тут татары воевали с русскими, здесь булгары построили новый город, а живший в третьем веке до нашей эры полководец Матэ был по национальности казах – ну что тут остается делать? Только недоуменно пожать плечами.
Вот это и называется аберрацией исторического сознания! Нельзя мерить прошлое современными мерками.
Хорошо, допустим, старшее поколение, кому за 50, как-то еще могут, наверное, подстроить свое сознание и понять, почему, о чем и как думали наши предки, скажем, сто лет назад. Это уже было бы неплохо.
А молодежь, а будущее потомство? Вся наша жизнь: киноролики (короткие 3-4 секундные быстро меняющиеся кадры), школа (ЕГ), интернет и коммуникации (короткие твиты) и т. д. – все это формирует фрагментарно-мозаичное сознание. Человек, обладающий таким кнопочно-тестовым мозгом, видит лишь отдельные фрагменты предмета, он не способен воссоздать полную картину мира, мира сегодняшнего, не говоря уже о том, чтобы увидеть и представить миры ушедших эпох во всем их сложном многообразии, совершенно не похожие на сегодняшнюю действительность.
Узкопрофильное образование – это хорошо, наверное, для некоторых профессий, когда, например, продавец сотовых телефонов знает все о мобильных девайсах, а сантехник – об унитазах, и ни о чем другом и знать не хочет. Но для кого это хорошо? Для его хозяина. Вся западная система образования давно уже выстроена по такому принципу, мы тоже, к сожалению, движемся в общем фарватере.
Если историк Лев Гумилев говорил об ограниченности взгляда из мышиной норы, то нам сегодня уже приходится констатировать уменьшение обзора до дырки в унитазе. Взгляд на мир через дыру унитаза – как вам такой ракурс? Увы, всё к этому и движется. Уже речь идет не об опасностях исторической аберрации сознания, что можно отнести к естественной функции неразвитого ума, а об искусственном зомбировании людей.
И поле этого зомбирования – вся мировая история. В неподготовленный незрелый ум вбивают готовые исторические схемы и шаблоны, наподобие большевистских агиток. Очень емкие и хлесткие, а все, что в них не помещается – это «әкиәт, имеш»(сказки). Причем, для каждого народа готовы свои шаблоны: для казахов – свои, для узбеков – свои, для башкир – свои, для украинцев – свои… Так, мировая история разбивается на отдельные, ничем не связанные между собой фрагменты. Нарушается целостное восприятие мира, разрушается былое единство народов.
Серия книг под названием «След татар в истории» как раз и призвана это единство если не восстановить, то хотя бы по возможности правдиво о нем рассказать.
Нас могут заподозрить в субъективизме и предвзятости, дескать, вытаскиваете из небытия одни, «выгодные» факты, а другие, «не комплиментарные» – предаете забвению.
Что на это ответить?
Во-первых, все и всегда так делают. Есть даже такое выражение: «Историю пишут победители». Придворные историки оставляют только те факты и события, которые соответствуют ведущей доктрине, остальное – или забывается, или искажается. Но вот сменяются правитель и ведущая доктрина, сразу начинают меняться и подходы к историческому прошлому.
Мы, увы, – не победители и, к счастью, не придворные историки. И даже, можно сказать, не совсем историки. А рядовые любители-просветители. Мы ничего не придумываем, просто находим известные исторические факты, укладываем их в удобную художественную форму и пытаемся донести до читателей. При этом мы не ограничиваем свой выбор лишь «чисто татарскими персонажами». В поле нашего обзора попадают самые разные исторические лица и события, основной критерий – масштабность и та или иная степень причастности к тюркско-татарской истории.
Так, двое из пятерки героев нашей первой книги – Петр Первый и Александр Куприн – лишь по материнской линии имели татар в своем роду. А трое оставшихся персонажа – Садри Максуди, Гаяз Исхаки и ханша Сююмбика – представители татарского народа. Но первый из них – казанец, второй – мишар, третья – ногайка.
Во-вторых, мы стараемся сохранять максимальную объективность, но… при этом мы смотрим на мировую историю с позиции Татар и Тюрок. И видим в ней то, что увидели бы они. Как говорил в предисловии своей рукописи «Родословная Татар» Абул Гази, «я пишу эту книгу для Тюрок на понятном им языке». Так и мы обращаем наши книги ко всем любителям истории, но в первую очередь, ко всем Татарам и Тюркам, большинство из которых понимают сегодня русский язык.
Предлагаем вашему вниманию первую книгу из серии «След татар в истории» под названием «Кругом одни татары».
Глава 1. Сююмбика
О «Казанской царице» Сююмбике сложено немало красивых легенд.
Столичные гиды любят рассказывать туристам такую историю.
Якобы грозный московский царь Иван, увидев портрет казанской красавицы, без памяти влюбился в татарскую ханбике и стал добиваться ее руки. Но властная управительница Казанского ханства поставила условие. «Выстрой мне возле Кремля высокую каменную башню, откуда я буду молиться о процветании моего народа, тогда я, может быть, и выйду за тебя замуж».
Воодушевленный ее словами, «Яуз Иван» (Иван Грозный) в считанные сроки выстроил высоченный минарет из красного кирпича. Красавица Сююмбике забралась на его вершину и бросилась вниз. Разъяренный московский царь в отместку разорил и выжег дотла Казань. Для особо романтических натур добавляют «хеппи-энд» – счастливую концовку. «Казанская царица» не разбилась, а превратившись в прекрасного белого лебедя, улетела в неведомые края. Но ханбике еще обязательно вернется в Казань.
В этой замечательной сказке, конечно, нет ни еденного слова правды.
На самом деле 17-летний Иван не влюблялся и не мог влюбиться в 35-летнюю Сююмбике – никакого портрета не существовало и в помине. А минарет, который потом стал называться «башня Сююмбике», ханбике выстроила сама в честь единственного мужчины, которого она по-настоящему любила. Это коварно убитый врагами казанский хан Сафа-Гирей – ее законный муж и отец ее законного сына Утямыш-Гирея. Да и саму ханшу звали вовсе не Сююмбике, а Сюен. И была она дочерью знатного ногайского бека Юсуфа из рода Идегея – легендарного основателя Мангытского юрта и Ногайской Орды.
У татарских ногаев никогда не было ханов, только беки. Самые известные – Ногай, Мамай и Идегей. Хотя они и не имели титула верховного правителя (им мог быть только чингизид по крови), но по сути выполняли функции ханов.
Красавица Сююмбика родилась и выросла в степи, в семье одного из таких влиятельных ногайских беков мурзы Юсуфа. И звали ее сначала Сюен, имя Сююмбика прилепилось к ней позже, уже после замужества и переезда в Казань.
Археология слова
Сюен – древнее тюркское имя. Абул Гази в своей исторической рукописи «Родословная татар», завершенной им в 1660-х годах, приводит его в форме «Сюенеч». В настоящее время у татар это имя практически не встречается.
Точная дата рождения будущей казанской ханбики неизвестна. Анализируя разные источники, талантливый татарский историк Фатых Урманче останавливается на 1515-17 годах. Можно с уверенностью утверждать, что замуж свою дочь мурза Юсуф отдал довольно в нежном возрасте. Она лишь на год или два была старше сидевшего в ту пору на Казанском престоле 15-летнего Джан-Али.
Юная Сюен не хотела из привольных родных степей ехать в чужую, холодную, каменную Казань. Однако родичи убедили строптивую и упрямую девушку в необходимости этого шага. Еще бы они не убедили, когда на руках у них были такие козыри! Многие ногайские татарки восседали на казанском троне рядом со своими мужьями. Причем, восседали в прямом смысле рядом с мужьями во время важных официальных приемах и совещаний. Такова была древняя традиция.
И негоже было ее нарушать!
Многие знатные ногайки становились казанскими ханшами. Вот примеры.
За хана Халила была выдана блистательная Нурсултан, чьи ум и красота воспеты в многочисленных легендах и баитах.
Старшая сестра мурзы Юсуфа была замужем за казанским ханом Мухаммат-Амином.
Когда хан умер, тетя Сюен – Фатыйма-султан – стала женой ненавистного в народе ставленника Москвы – Шах-Али. Забегая далеко вперед, скажем, что такая же участь впереди ждала и саму Сюен.
Казанские ханы из крымской династии Гиреев тоже брали жен из ногаек – к примеру, дочь богатого бека Шаех-Мамая.
Почему казанские ханы находили себе жен в Ногайской степи? Да, безусловно, ногайские девушки были очень привлекательны. Умом Творец их тоже не обделил – они успешно управляли не только ханским домом, но и целым Казанским ханством, будучи регентшами своих малолетних сыновей.
Но была и другая причина. Политическая. И она тоже связана с древними тюркскими традициями, по которым выстраивались полукочевые государства. Большие города и особенно столицы – очаги тюркской культуры – с его оседлым ремесленным, торговым и чиновничьем людом, с шумными базарами, общественными банями, судебными палатами, правительственными дворцами, медресе и мечетями окружали и защищали родственные кочевые племена. Так было при Чингиз-хане, до него и после. Сама конструкция такого государства заставляла заключать династические браки со степью. Кочевые угодья были, как бы сейчас сказали, «санитарной зоной» (в Казанском ханстве – в основном от грабителей-ушкуйников), а воинственные кочевники служили «пограничниками». Из казанской казны на эти цели выделялись немалые средства – 40 тысяч золотых монет плюс 100 бочек меда ежегодно.
Москва, кстати, тоже пользовалась услугами татар-казаков и тех же ногаев, боясь угрозы не только с Востока, но и с Запада, со стороны Литвы. И выплачивала им приличную дань. Иначе не ровен час «пограничники» пошли бы грабить Московию, что в истории не раз случалось. Хочешь спать спокойно – укрепляй пограничную службу и не забывай за нее платить…
Юная Сюен-Сююмбика, попав во дворец казанского хана, из-за своих не зрелых лет не могла сразу разобраться в тамошних интригах. А в Казани всем заправляли всемогущие беки, разбившись на две партии. Одна смотрела на Крым, другая на Москву.
Московскому ставленнику из Касимова Шах-Али и крымскому протеже из Бахчисарая Сафа-Гирею на момент восшествия на ханский престол едва исполнилось 13 лет. Супруг Сююмбики – Джан-Али, когда через много лет после своего старшего брата Шах-Али (у них была большая разница в возрасте) в 1533 году стал ханом, был немногим старше – 15-ти лет от роду.
Ну что эти малолетние подростки могли смыслить в делах управления государством?
Реальная власть в Казани была совсем в других руках! У влиятельных беков и мурз, которые составляли особый совещательный орган – диван, без ведома которого не решался ни один государственно важный вопрос, вплоть до назначения верховного правителя. Эти элементы демократии – тоже давняя тюркская традиция. Без одобрения дивана хану трудно, а порой невозможно было воплощать свои замыслы, чем бы они не диктовались. Такая система принятия решений оберегала от самодурства, чванства и самолюбивой импульсивности зарвавшихся правителей.
Схожую ситуацию описывает в своей «Родословной татар» хивинский хан Абул Гази. На излете Дома чингизидов его представители являлись лишь номинальными правителями своих земель, а управлял всем опять тот же диван, в который входили всемогущие эмиры и бии.
Семейная жизнь с юным казанским ханом Джан-Али у Сюен не заладилась с самого начала. Хотя они с мужем были практически одногодки, но по физическим и умственным параметрам Сюен его превосходила. Она скучала по родному запаху трав ковыльных степей и жаловалась на свою горькую судьбу в своих письмах отцу. От влиятельного бека Юсуфа не раз приезжали в столицу ханства решительные степняки. Но не увидев ничего предосудительного в отношении казанского хана к ногайской супруге, возвращались обратно.
Как пишут историки, ничего путного для казанского люда за два года своего правления Джан-Али не совершил. И не мог совершить. И не только из-за своих младых лет и неопытности. Он выполнял волю Москвы, которая ему диктовалась через старшего брата Шах-Али и части казанских беков.
Дореволюционный историк Хади Атласи метко заметил: «Алманың пешкәнен аю ашар» – «Спелое яблоко медведь съест». Можно привести и другую татарскую пословицу на эту тему: «Алманың асылын аю ашый, чикләвекнең төшен корт ашый – Медведь съедает сердцевину яблока, а червь – сердцевину ореха».
Так оно и получилось.
Убили Джан-Али 25 сентября 1535 года, было ему в ту пору всего 19 годочков. Но преступление попытались выдать за несчастный случай, дескать, молодой хан утонул в речке Казанке. Или распускали слухи, что это была месть отца – бека Юсуфа, все знали что юная ханбике жаловалась ему на Джан-Али.
Кто же теперь станет ханом?
Времечко настало непростое! Московский царь уже не довольствовался просто лояльными ему правителями Казанского ханства, он хотел проглотить его целиком. Крымчаки тоже руководствовались своей собственной выгодой и интересами Османской Турции.
«Все наши ханы смотрят кто на Крым, кто на Москву, – причитали городские аксакалы. – Неужели не найдется никого, кто смотрел бы на Казань?»
Как же могли допустить такое знатные казанские беки из влиятельных татарских родов Ширин, Баргын, Аргын, Кыпчак? – задается риторическим вопросом историк Урманче. И не находит ответа.
Однако задолго до него русский историк Михаил Худяков, относящийся к татарам с явной симпатией, утверждал, что такие люди в Казанском крае все же были и называл их имена.
«Очевидно, – писал он, – правительство сеида Боергана, князя Кадыша и Чуры Нарыкова, представлявшее русскую партию, не утратило своего национального самосознания и, держа русских в известных границах, смотрело на союз с Москвою лишь как на неизбежную необходимость, но не питало какой-либо сердечной привязанности к соседнему государству».
Некоторые исследователи, в частности, Лилия Мухаметзянова, говорят даже о том, что перечисленные выше исторические деятели вместе с Булатом Ширином и Гуахарашат составляли не «русскую», а «казанскую» партию. И эта политическая группировка «в течение 15 лет ее существования была направлена на отпор всяким внешним нападкам и притязаниям».
Сам Фатих Урманче тоже в конце концов находит истинных патриотов Казани, и даже среди правителей столицы Казанского ханства. Ими, по его мнению, станут хан Сафа-Гирей и его будущая супруга ханбике Сюен.
Сюен, вдова погибшего хана, досталась новому правителю Казанского государства Сафа-Гирею как бы в «наследство». И брак сей оказалась на редкость счастливым. По многочисленным свидетельствам наблюдателей, молодые супруги воспылали друг к другу взаимной страстью. Кстати, по материнской линии хан тоже, как и Сюен, имел ногайские корни, будучи правнуком мурзы Хаджике.
Если в первое свое правление в Казанском ханстве Сафа-Гирей был совсем неопытным юнцом, то во второе – вполне зрелым 26-летним мужем.
Но столица встретила нового хана холодно и неприветливо. Он думал, как пишет Хади Атласи, что «лучшие люди Казани желают вернуть его к власти. Несмотря на эти чаяния, никто из беков и их сыновей к нему не пришел».
К тому же сразу начались военные стычки с Москвой, которая не хотела мириться со сменой ориентации во внешней политике Казанского ханства. Долгая и упорная борьба за его покорение, прерываемая кратковременными мирными переговорами, возобновилась с новой силой. Только в 1538-40 годах не было войн, а потом они шли беспрестанно.
А зимой 1546-го из-за дворцовых интриг, возбудивших народные волнения, Сафа-Гирею пришлось даже бежать из Казани в Ногайскую степь. Москва опять посадила на казанский престол Шах-Али. Но уже летом беглец с помощью ногайского тестя Юсуфа и его войска вернул себе власть.
Во время своего правления (10 лет с небольшим перерывом) Сафа-Гирей успел сделать немало. Такие авторитетные историки, как Риза Фахретдин, Мустафа Джанаби, Ахмет-Заки Валиди дают ему очень высокую оценку, отмечая успехи Казанского ханства в военной и торгово-экономических сферах.
Сафа Гирей выгнал лидеров противостоящего ему лагеря и усилил казанское войско. Наладил через свою жену Сюен прочный союз с воинственными ногаями, через другую жену – с Сибирским ханством. А также – с Астраханью (откуда он прибыл в Казань) и сильным тогда Крымом (откуда Сафа был родом, принадлежа к ханской династии Гиреев). И еще заручился поддержкой турецкого падши – намечался мощный военно-политический альянс.
Больше всех такому обороту дел была рада Сюен. Наконец, она обрела женское счастье. К тому же почувствовала себя настоящей ханбикой. Выдержанной и рассудительной, к чьему мнению все прислуживались. Даже сам казанский хан, ее любящий муж Сафа-Гирей, часто спрашивал у нее совета. И в вопросах не только домашних, но и политических.
Это дало повод ханским недругам для распространения унижающих его мужское достоинство слухов. Мол, всеми делами в Казанском дворце управляет не хан, а его жена, Сафа-Гирей сам ничего не решает, он – просто «чупряк» (тряпка) или, как сейчас бы сказали, типичный подкаблучник. Разумеется, это не было правдой, Сююмбике самостоятельную политическую роль пришлось играть лишь после смерти мужа.
Вскоре, в 1547 году, у правящей в Казани супружеской четы появился законный наследник – единственный сын Сюен Утямыш-Гирей. Как отмечают исследователи, 1546 – 49-е годы были для них самые спокойные и счастливые.
Счастье, однако, длилось недолго. Через два года после рождения сына Сафа-Гирея подло убили, опять списав всё на несчастный случай. Дескать, напился пьяным, пошел в баню, поскользнулся, ударился головой о лавку и помер…
Этой версии о том, что пьяный хан насмерть ушибся в бане, не поверил даже русский историк Михаил Худяков. Он назвал ее очередной выдумкой «Казанского летописца» (основной официальный источник по истории завоевания Казанского ханства). Врагов у хана, как в самой Казани, так и за ее пределами оставалось еще много.
Сафа-Гирей оставил завещание. Все его жены вернулись в свои родные края. Старшая – в Сибирское ханство, вторая – в Астраханское ханство, третья, из известного татарского рода ширин – в Крымское ханство. Не только ради военно-политического союза казанские ханы брали жен из других татарских ханств, но и для того, чтобы в случае чего, им было куда вернуться.
Но Сюен, самая любимая жена, в Ногайскую орду не поехала, хотя ее настойчиво туда звали. Овдовевшая ханбике осталась в Казани, продолжать дело мужа.
После смерти мужа Сююмбике на протяжении трех лет выступала от имени своего малолетнего сына Утямыша, будучи его регентшей. Практически она сама управляла Казанским ханством и успела провести ряд прогрессивных реформ, продолжая дело убитого мужа хана Сафа-Гирея. Главная реформа – это ослабление тяжелой удавки налогов для простого люда: крестьян, ремесленников, торговцев. За это народ и назвал ее «Сююмбике» – «Любимая госпожа», а историки – «народной царицей».