Бюро добрых дел бесплатное чтение

Глава 1

ОН

ОН все сделал правильно. Конечно же, накатывало, и ночью в поту просыпался: что он наделал?! Но вот прошло пять лет, и все сомнения ушли. И вина ушла. В конце концов, он имеет право на счастье.

Каким он был пять лет назад? Страшно вспомнить. Сегодня все по-другому. Наконец-то занялся спортом. Вот и сейчас возвращался домой после тренировки. Взял за правило.

Сорок шесть лет – возраст для мужчины опасный. То тут, то там – страшные известия. У одного друга тромб оторвался, у другого – инфаркт. И все же самое ужасное – это инсульт. Стать овощем в расцвете лет – врагу не пожелаешь.

В который раз он в душе поблагодарил Лику. Если бы не она, он так бы и работал как проклятый. Ни сна, ни отдыха.

Как он жил до того момента, как в его жизни появилась Лика? Да и можно ли это назвать жизнью?!

После работы он каждый день приползал домой чуть живой. Жена по привычке чмокала в щеку.

– Бедный. Что ж ты так гробишься? Ты только посмотри на себя! Переодевайся и ужинать.

– Подожди, дай полежу…

– Ни в коем случае. Знаю я тебя. Только голову на подушку, тут же уснешь. Вина налить?

– Давай.

Ему казалось, что он оттаивал во время этих милых ужинов. Жена болтала о мелких недоразумениях. Сын, как всегда, грубил. Правда, обязательно выходил из своей комнаты и минут пять сидел рядом. Отбывал повинность. Потом незаметно исчезал. Интересно, что грубил сын только жене. Ему никогда. Он это отмечал с удовлетворением. Гаденыш, конечно, маленький, но хотя бы чувствует, кто в доме хозяин.

Жена пела свою песню. Убаюкивала его своими ничего не значащими и совершенно одинаковыми рассказами. Периодически он выхватывал главное. Продукты подорожали… Ну почему они всегда дорожают? Хоть бы раз подешевели. А у Петровой новая сумка. Когда-нибудь он встретит эту Петрову и убьет.

ОН старался не улетать далеко в своих мыслях и слушать внимательно. Может, и отвлекался, но ненадолго. Пил вино, слушал такой родной и теплый голос. Смотрел на жену. Они вместе учились в институте. Студенческий брак. И каждый раз он отмечал, что она еще ничего. Понятно, что когда тебе скоро пятьдесят, то это уже не двадцать. Так и ему не тридцать. Да, мысли были именно такими. И почему ему еще хотя бы не сорок? Потому что уже сорок один… Ну что делать. Зато они с женой думают в одном направлении, летом отметили фарфоровую свадьбу, двадцать лет вместе. Квартира нормальная, ужин всегда вкусный. Сын – оболтус. Но зато есть сын. А это важно.

– Данила! Что в школе?

– Погоди, он наверняка в наушниках, сейчас позову.

Жена вставала из-за стола и шла за сыном вернуть его обратно за стол. Он слышал, как недоволен сын, еще раз думал про эти чертовы наушники. Может ведь что-то произойти. Мать, к примеру, может в ванной поскользнуться! Даже на помощь звать смысла нет, никто не услышит. Бред какой-то. Называется, вырастили сына. Чтоб стакан воды подал. Это ж нужно у него перед лицом рукой помахать, чтоб он что-то понял. Безобразие.

Естественно. Сын выходил из своей комнаты в тех самых ненавистных наушниках. Быстро вынимал один, второй так и оставался в ухе.

ОН старался подавить в себе раздражение и начинал разговор как можно миролюбивее:

– Что в школе?

– А что там? Школа…

Каждый раз проносилось в голове: «Это его сын?»

А сын тут же реагировал на его тяжелый взгляд и лицо, начинающее багроветь. В любом случае жена мягко накрывала руку мужа своей теплой ладошкой. Скорее всего, в этот момент она гневно смотрела на сына… Он этого не замечал, но поддержку ощущал. И сын, видимо, чувствовал, что перегнул палку, а родители вообще-то живые люди.

– Да все норм. В чем проблема? – И потом, прокашлявшись, выдавал дайджест того, что произошло за день.

У него даже не было сил комментировать. Он все так же жевал свой ужин, но его отпускало и расслабляло.

В конце ужина жена обязательно вставляла пару абзацев про то, кто и где сегодня отдыхает. Где престижно, где интересно. Да, раздражало. Да, хотелось тут же бросить вилку на стол и с силой отодвинуть стул. Сдерживался. Но мысль посещала. Неужели этот ужин и это вино – всего лишь плата…

ЕЕ он встретил в парикмахерской. Обычно ходил в модный салон к своему мастеру Андрею. К Андрею всегда нужно было записываться заранее. Не ему одному нравился этот брутальный, накачанный, весь в татуировках мастер. И дело не в том, что Андрей – профессионал. Этот парень, всегда неспешный и даже слегка замедленный в своих движениях, вселял уверенность и обладал гипнотическим свойством успокаивать, дарить мысль, что все будет хорошо.

ОН парикмахеру даже немного завидовал. Есть же люди, которые умеют никуда не торопиться. Наверняка они успевают значительно больше.

В тот день он забыл записаться к Андрею, а встреча важная, выглядеть нужно было достойно. Человек, после посещения парикмахерской, всегда выглядит на пять лет моложе. Ухоженный мужчина на любых бизнес-переговорах имеет фору. Это данность, и пренебрегать нельзя. Жаль конечно, что его будет стричь кто-то другой, Андрей ему еще и удачу приносил, но что делать. Сам виноват. Не побеспокоился заранее. Пришлось забежать в первую попавшуюся парикмахерскую по дороге.

Стильная девица стояла, практически загораживая вход и не давая ему пройти. Теплый, однако, прием. Но у него не было выбора.

– У вас места нет?

– У нас мест нет никогда. Только по предварительной записи. Мы тут красим. Краска – это всегда долго.

– Меня красить не нужно.

– Жалко. Вам бы пошло.

Высокая, с очень правильными и четким чертами лица, девица внимательно его рассматривала. Надо же. Отказывает, а сама смотрит не отрываясь. Какая она необычная. Это первое, что тогда пронеслось в голове. А еще то, что интересен не он, а типаж. Это было немного обидно.

– И в какой бы цвет вы меня покрасили?

– В блондина. Но взяла бы тон потемнее.

– То есть покрасить вы меня согласились бы, а постричь нет?

Она все так же внимательно на него смотрела.

У Лики все же нашлось время его постричь. И когда он уже давал ей чаевые, а она с достоинством ответила: «Благодарю», он задал еще один вопрос, который поставил его самого в тупик:

– А поужинать со мной у вас время есть?

– Сегодня?

Он не ожидал такого ответа, но еще больше его возмутил собственный:

– Да.

Она тоже ответила «да».

Через месяц он ушел из семьи.

Изменилось в его жизни все. Ритм жизни, привычки, интересы. Разница в возрасте восемнадцать лет – это не просто много. Это очень много. Но ОН воспринимал произошедшее как подарок судьбы. Ему подарили дополнительные баллы. Он может вернуться назад. Он может прожить эту жизнь еще раз. Причем осознанно, понимая свое счастье. Он сумел подстроиться и перестроиться и каждый день благодарил Лику за эту свою трансформацию.

Пять лет только счастья. Пять лет полноценной жизни. За последний год он даже сумел наладить отношения с женой и вот-вот уже найдет подход к сыну. Он чувствовал, осталось совсем немного.

Сначала было непросто. Квартиру он оставил жене, сам переехал в гостиницу, Лика стойко переносила жизнь в совсем некомфортных условиях, не жаловалась, за что ОН любил ее еще сильнее.

Собственную небольшую студию в новостройке удалось купить через полгода. Лика на следующий же день привела огромного пса.

– А это кто?

– Не знаю. Но он показался мне таким одиноким…

Душа ребенка, тело гетеры, ум взрослой женщины. Не сказать чтобы он любил собак, вообще-то с детства у него всегда жили кошки, но разве же в этом дело? Просто он не пробовал ухаживать за собаками.

ОН каждый день благодарил Бога за подаренные дни, полные радости, сюрпризов и новизны. Именно так он думал каждый день, возвращаясь домой. Дни, недели, месяцы. Сколько может длиться счастье? Оказалось, у всего есть не только начало, но и конец.

ОН открыл дверь своим ключом. Лика сидела на кровати спиной к нему. Не повернулась, не шелохнулась. Она всегда встречала его по-разному. Иногда что-то жарила: вся в дыму и с бутылкой пива; иногда она говорила по телефону, выставляя вперед руку, что означало «не мешай». Иногда просто смотрела в окно. ЕМУ доставляло огромное наслаждение подойти сзади, обнять, поцеловать. Прижаться, вдохнуть ее запах, немного едкий, немного сладкий. Смесь младенца и хищницы. И опять он удивлялся своему откровенному везению.

Сегодня все было по-другому. Рядом с Ликой стоял чемодан.

Сердце рухнуло в пятки, но ОН не мог признаваться себе в такой явной правде и цеплялся за какие-то условности.

– А где Пёсель? – Они так и не придумали ему имя. Пёсель.

– Я его отвезла к маме.

– Зачем?

– Неудобно с собакой и с чемоданом.

– Ты куда-то уезжаешь?

– Да, я переехала.

– Интересно. Далеко? Переехала, это когда и куда?

– Да. К маме.

– Я ничего не понял.

Но ОН уже все понял. ОН этого смертельно боялся. ОН знал, что этот день придет. Разница в восемнадцать лет не может рано или поздно не дать трещину. Лика слишком своевольна и независима. Но почему именно сейчас? Почему было не дать ему этого счастья хотя бы еще на несколько лет. Пусть год. Полгода. За что? Почему сейчас?

Глава 2

ОНА

Решение созрело уже давно. Они должны расстаться. Это все было большой ошибкой. Где были ее глаза и о чем она только думала? Лика не любила сантиментов. Все четко и по делу. На повестке дня исключительно технические вопросы: куда деть собаку и где она будет жить? Что она скажет ему? Да какая разница…

ОНА пришла к матери. Нет, не за советом. Просто поговорить или послушать. Сидели на кухне, курили, мать, как всегда, подробно рассказывала о себе и практически не спрашивала, как Лика.

Лика привыкла. Такая семья. Каждый за себя. Оно и понятно, у матери своя жизнь, и она непростая. Много работы, ответственность, иногда появляющиеся кавалеры. Кавалеры не задерживались, потому что матери это было не нужно. Она была самодостаточной. Настолько, что и дочь отгородила от себя очень быстро. Лика, сколько себя помнила, сама собиралась в школу, сама готовила себе завтрак, расчесывала волосы. Как-то она зашла по дороге в школу за подружкой, и картина, которую она увидела, буквально ее поразила. Подружка встречала ее уже в коридоре, с рюкзаком за плечами, а мать большой щеткой ей расчесывала волосы. Тогда она позавидовала. Позавидовала и очень обиделась на мать. После школы Лика сама пошла в парикмахерскую и постриглась. Спасибо мастеру, пожилой женщине. Лишних вопросов не задавала. Спросила только:

– Мама против не будет?

– Она не заметит.

Парикмахерша сделала ей ровное каре, с этой прической Лика ходит до сих пор. Единственное, меняет яркий цвет пряди сбоку. В зависимости от настроения. А так, та добрая и понятливая женщина подарила ей образ. Ее собственный образ.

Мать заметила:

– Постриглась? Тебе идет.

Тогда Лика поняла, что зря она завидовала подружке. И что хорошего? У нее классная мама. Между прочим, финансами на большом предприятии заведует. Они живут на равных и в полном доверии. Деньги в комоде, сколько хочешь, столько и бери.

Лика с детства привыкла сама решать свои проблемы. У матери ровно столько же забот, сколько у нее. Еще и своими ее голову грузить не имело смысла. Мама ее видит и любит, просто у нее другой взгляд на эту жизнь. Кто сказал, что он неправильный? Волосы ей, видите ли, не причесывают…

Работать Лика пошла с четырнадцати лет, на почту. Мать не удивилась и не похвалила. А что? Можно было по-другому?

Кем быть после школы? Выбирай. Профессий много, но умей рассчитывать на себя. Хочешь высшее образование? Почему нет? Только институт – это не самоцель. Важна профессия. Уверена в своем выборе? Лика была не уверена. Поступила за компанию, а потом как-то, опять же за подружкой, пришла в парикмахерскую. Там и осталась.

Ее завораживало, как смешиваются жидкости из разных тюбиков, а потом появляется цвет. И он полностью меняет человека. Его характер, его походку, образ мыслей. Выходит, она может менять людям судьбу. Разве можно было упустить в жизни такой шанс?

Она была красивой. Очень. И сама это знала. В мать. У них на двоих были хороший рост, статные фигуры и четкие, будто вылепленные, черты лица. Крупный рот, большие яркие глаза с как будто накрашенными ресницами, длинная шея, которую и волосами-то жалко закрывать, скульптурный нос. Ко всему выше перечисленному плавная кошачья походка и красивые руки с длинными пальцами. Они были как сестры.

Почему мать совсем не интересовалась мужчинами?

– Не интересно. Не хочу замещать жизнь.

А вот в этом они были совершенно непохожи. Лика не замещала. Она в любви жила. Одна влюбленность заканчивалась, потому что наступала другая. Она не умела оглядываться назад, шла только вперед. У нее не было жалости к тому, кого разлюбила. Она не сомневалась в своей правоте. У каждого своя жизнь. Она отвечает за свою, почему ей еще навязывают жизнь кого-то другого? Она себя никому не навязывала.

– Пёселя надо пристроить на пару недель. Возьмешь? Он спокойный. Гулять с ним буду приезжать.

– Возьму. Почему не взять? Вон места полно. А что? Твоему он больше не нравится?

– Мой мне не нравится.

– Другой опять понравился? – Мать глубоко затянулась. Лика любила смотреть, как мать, прищурившись, выдыхала едкий дым. Мать даже курила как-то по-особенному. Ну надо же. Оказывается, она знала за Ликой особенность влюбляться.

– Понравилась наконец-то сама себе.

– О! Вот это правильно. Я все ждала этого часа. Когда же в тебе проснется собственное «я».

– Могла бы мне про это рассказать.

– Зачем? Ты бы не поверила.

– Может быть, я бы не сделала столько ошибок.

– Ерунда. Все ошибки мы совершаем независимо от советов и опыта.

– Я не умею быть одна. – Лика скорее говорила сама с собой.

– А вот это зря. Учись. Это самое интересное, что есть на свете. Подружиться с собой. И тогда тебе не страшно в этой жизни ничего.

Это был первый совет, который она получила от матери. В двадцать восемь лет. Потрясающе.

Мать опять не спросила ни кто, ни зачем, ни почему. И вообще, что произошло? Это были первые длинные отношения ее дочери. Пять лет – срок приличный. Более того, впервые в жизни Лика познакомила мать со своим мужчиной. Не то чтобы совсем уж официально, но пару раз за эти пять лет они виделись. И кстати, Лика заметила, с каким интересом ОН посмотрел на мать. Та только усмехнулась, но дала понять Лике, что увидела. Мол, вот тебе и ответ про все человеческие чувства. Не верь. Не доверяй душу. Лика не доверяла, душу она всегда оставляла при себе. Но момент влюбленности – это про другое. Это про полет, это не про душу.

ОН, кстати, тогда на ту ухмылку среагировал мгновенно.

– Вы удивительно похожи.

– Нет. Мы разные. Слава богу. С чего ей быть на меня похожей? Она сама себя воспитывала.

ОН пытался вечером как-то комментировать, но Лика не поддержала. Это ее мать, и это ее жизнь.

– А сама где жить собираешься? – Мать затянулась еще раз.

– Еще не придумала.

– Живи здесь. Комната твоя была и будет. – Она вытряхнула пепельницу и пошла спать.

Лика очень хорошо помнила, как увидела ЕГО в первый раз. Администратор салона куда-то убежала, и Лика вышла навстречу клиенту. Она считывала человека мгновенно. Ей нравилось определить по первому взгляду, что это за тип, а потом утвердиться в своей правоте. Как правило, интуиция ее не подводила. Про НЕГО поняла так. Обеспеченный, по уши в работе, не дурак. При этом порядочный. Ясное дело, женат, ясное дело, устал не только от бесконечной работы, но и от семейной жизни. Почему это сразу стало понятно? Взгляд потухший, плечи опущенные, походка не пружинистая.

Салон находился в полуподвальном помещении. Клиент открывал дверь и ему нужно было спуститься по лестнице. Лика любила смотреть, кто и как спускается. На женщин смотреть было не очень интересно. Что с них взять? Кто-то перевалился уткой, в обеих руках по пакету, кто-то, наоборот, изображал из себя королеву. Такая красотка шла, чуть касаясь рукой перил, взгляд в полуулыбке направлен немного вверх и вперед. Господи, можно подумать впереди ее ждет принц, а не Лика с ножницами.

Мужчины – это совсем другое дело. Легкая пробежка по лестнице – и вот он уже, расплывшись в улыбке, у ног мастеров.

Их салон был одним из лучших по окрашиванию, поэтому основные клиенты – это творческий бомонд или спортивная братия. Естественно, валом валила молодежь.

ОН был не их клиент по всему: спускался по лестнице быстро, но нервно и не бежал, хоть и торопился. Странный. Но было в нем что-то такое, что приковало Ликин взгляд. Она просто задохнулась от нахлынувших чувств. Почему-то она сразу поняла, что это ОН. Именно его она ждала столько лет. Искала, перебирала, ошибалась. А еще она почувствовала, что ОН это тоже понял. Все говорят про «химию». Для нее химия была только в краске. А тут она возникла наяву.

ОН потом ей пытался рассказать про жену и ребенка, что это проблема и нужно на что-то решаться. Лика откровенно не понимала, о чем речь? Кому нужна жена, если она не подходит? При чем здесь разговоры о ребенке? Он же никуда не девается.

Лика ценила свою жизнь. Она привыкла честно проживать каждый день. Честно и осмысленно. Она наконец-то встретила ЕГО, и нельзя терять ни минуты. Она не возражала, не изображала из себя недотрогу, не кривила душой по поводу того, что ей жалко его жену. Ей не жалко. Нельзя жить за себя и за того парня, ничем хорошим не закончится. Она умела жить только за себя. Она вообще первое время молчала. Наслаждалась ЕГО восхищенным взглядом и восхищалась сама. Удивлялась, насколько можно погрузиться друг в друга, насколько можно чувствовать одинаково. Разница в возрасте не значила ничего. Ей двадцать три, ему сорок один.

ОН менялся на глазах. И постоянно благодарил за нового себя Лику. Мол, если бы не она, ничего бы не было. Постоянно расхваливал Лику своим друзьям. Мол, наконец-то начал жить. Активно и интересно. По утрам пробежки, три раза в неделю спортзал, джаз-клуб, на который никогда не было времени, хорошие авторские фильмы, которые они с Ликой смотрели на огромном диване с бокалом вина. И эта прекрасная квартира. Пусть небольшая, но с сумасшедшим видом на «Москва-Сити». Раньше он жил в престижном сталинском доме, из окна которого открывался глухой колодец. Теперь он дышит полной грудью.

Лика жила в гармонии с собой год. Узнавала новое, исследовала свои ощущения. А потом она начала уставать. Она стала терять себя. Медленно, но верно она начала жить его прекрасной и насыщенной жизнью. Это было совсем не плохо. Ей нравилась и квартира, и фильмы с бокалом вина. Но… Какая-то неудовлетворенность, ощущение, что что-то происходит не так, потихоньку изнутри ее разъедала.

ОН ничего не замечал. ОН был абсолютно счастлив. На третий год ОН уже полностью изменил себя и начал менять ее. Ему захотелось помочь ей в выборе настоящей профессии, купить разных шмоток, посадить ее за руль своего автомобиля. Шмотки покупались, но она их не носила, ей не нравился его огромный джип, в нем она чувствовала себя запертой и связанной. Душная клетка. Чайка не может жить в клетке.

Лика сама не заметила, как начала по выходным опять заруливать к бывшим друзьям на мотокросс, а элитному вину предпочитала пиво.

Она сломалась на пятый год. Встал вопрос: зачем? Ответ пришел незамедлительно. Она подарила ему ЕГО. А что получила она в этой жизни? Ответ ее шокировал. Она потеряла пять лет жизни. Она за эти пять лет не получила ничего. Как это объяснить ему? Никак. Невозможно. Он не поймет. Не попрощаться она тоже не могла. Поэтому побросала в чемодан свои вещи. Их всегда было немного. Джинсы, куртки, кроссовки, шарфы, майки и фланелевые рубашки. Закрыла молнию на чемодане и впервые за эти пять лет испытала огромную радость. Можно даже сказать, счастье.

Глава 3

Жизнь после НЕЕ

Глеб пришел в себя после того, как хлопнула входная дверь. Хлопок раздался не только снаружи, но и внутри. Сначала он подумал: все, инфаркт. Попытался аккуратно вздохнуть. Вроде бы дышит. И то хлеб. Это все нервы, просто нервы.

Нервы… Он не помнил, сколько времени вот так стоял посреди комнаты. Стоял и успокаивал сам себя. Все в порядке. Это все нервы. Не понимал, про что он сам себе рассказывает, при чем тут нервы, но мозг уцепился за фразу, которая его успокаивала и убаюкивала. Просто нервы. Нервишки шалят. Все от нервов. Нервные клетки не восстанавливаются. Нужно просто перестать нервничать. И так дальше. Вариации на тему.

Пришел в себя, когда вспомнил, что надо бы погулять с Пёселем. Ах да, Пёселя тоже нет.

А потом он схватил телефон и лихорадочно начал набирать номер. Нет, не ЕЕ. Бывшей жены. Вовремя спохватился и дал отбой. Жена тут точно ни при чем. И потом, прошло пять лет. Он не знал, что он хотел услышать от Марины. Слова соболезнования? Сочувствия? А кому еще рассказывать? Стыдно… Боже, как стыдно. А Марина все же оставалась женой, хоть и бывшей. Лика замуж идти категорически отказывалась. Вернее, так. Она молча пожимала плечами и не поддерживала эту тему.

Глеб сразу понял, что это серьезно, что Лика не вернется. Более того, она так на него посмотрела перед уходом, что Глеб вообще не узнал ее. ОНА – такая родная, такая единственная, смотрела на него как на пустое ведро. Ни интереса, ни любопытства. Именно ведро. Прошла мимо, пнула ногой и даже не поморщилась, услышав звук ржавого металла. Мало ли что и кого бывает в жизни.

Как же так? Он все стоял, и ни одна мысль не приходила в пустую голову. Действительно, ведро…

А потом был страшный запой. И конечно, звонил Лике, и угрожал, и умолял. Она отвечала односложно и лениво. Но отвечала. Исполняла повинность. Не блокировала, не ругалась, но не жалела и не сочувствовала. Говорила с ним как с прохожим, которому надо объяснить, куда идти. Ну что делать? Раз не знает. Надоел ей, понятное дело, этот прохожий: уже немолодой, не очень-то интересный, вот только страсть какой назойливый. Но куда деваться? ОНА все ж нормально воспитана. Старшим надо помогать. Тимуровка, бл…

В итоге он сам понял, что нужно остановиться, хватит лезть в чужую жизнь. И вдруг пришло в голову… А что, собственно, он про нее знал? То, что она работает парикмахером? То, что есть мать, которая ею не интересуется и с ней на одно лицо? То, что животных любит, в дом пса привела? И все? Маловато будет.

Глебу некогда было вникать во внутренний мир Лики, он формировал свой. И делился. С ней делился! Делился всем, что узнавал, что было интересно. Но она же умный человек! И она улыбалась! Молчала, но улыбалась! Значит, ей тоже было интересно. Или нет? Почему тогда молчала? Возмущалась бы! Предлагала бы свои варианты! Он же не против! Он бы обязательно пошел навстречу.

Дни прозрения сменялись полной апатией. Не хотелось ничего. Жизнь резко покатилась с горы.

Через месяц приехала жена. Позвонила в дверь. Он вылез в чем был, перед дверью попытался пригладить волосы и открыть хотя бы один заплывший глаз.

Это было ни к чему, бывшая жена на него даже не посмотрела, сразу прошла в комнату. Выгрузила продукты из двух сумок, поставила варить суп, запустила стиральную машинку, предварительно закинув туда постельное белье. Все делала молча и по-хозяйски. Без обсуждений и нравоучений. Глеб виновато сидел на краешке дивана и поглядывал, вздыхая, на Марину. В голове все так же было пусто. Он не сравнивал, не мог сказать, что он рад приезду Марины. Как будто у него пропали рецепторы какой-либо эмпатии. Просто человек. Вон посуду моет. Это хорошо.

Перед уходом, заправив постель чистым и собрав пустые бутылки, которых собралось немало, жена дала наказ:

– Вот так поддерживай. Такой красоте нужно соответствовать.

Глеб, прокашлявшись, только и сказал:

– Сама-то как? То есть спасибо…

– Нормально я. Не за что. Родные люди. Спасибо Кураевым. Позвонили, рассказали, в каком ты дерьме.

Слово было другое, но она раньше и про дерьмо не упоминала. Ну дела. Все меняется. Мир меняется. Мир движется вперед. Эта мысль Глебу определенно понравилась. Он за нее ухватился как за соломинку. Изменился мир, изменилась Марина, изменился он. Изменилась его жизнь. Движение не остановилось.

Закрывая за ней дверь, он еще раз посмотрел на себя в зеркало, потом обернулся на идеально заправленную кровать, понял, что, наверное, нужно выбираться. Он знал, что у жены уже год как новый муж. Причем законный. Он же сам тогда настоял на разводе. Еще раз больно резануло воспоминание, что Лика замуж выходить отказалась. Зачем? Действительно. Зачем он ей сдался? Но ведь она же это все сама заварила? Или он?

Наверное, все-таки он. Но она поддержала так естественно.

Глеб тряхнул головой. Прочь! Эти мысли как-то нужно изгонять из головы. Как? Замещая их чем-то другим, конкретным, там, где он кому-то нужен.

Следующим утром он наконец-то вернулся к делам. Пришел в ужас от того, что творилось на работе. Идиоты! За месяц чуть в трубу фирму не выпустили. Он рычал и разбрасывал бумаги, сотрудники прятались по своим кабинетам, но радовались, что ими снова руководят. Организатор – это редкость, основная масса людей любит, чтобы ими руководили, чтобы давали советы. Потом они будут говорить, что советы у него сплошь неправильные, все он делает не так, вот они бы… Ну вот у них самих была возможность. И что? И ничего! Поэтому сегодня они благодарны, и радуются, и не обижаются. Кивают головами: да, да, идиоты! Кто же против! Все сделаем! Вы только скажите, что делать?

Через неделю, вволю поизмывавшись над сотрудниками, немного отошел, понял, что бизнес идет, и, кстати, как показал форс-мажор, он его создал достаточно устойчивым. Глеб немного пришел в себя и даже выбежал на пробежку. Пришел в ужас, оттого что спортивный костюм налез с трудом, встал на весы, пришел в еще больший ужас и понял, что кризис миновал. В конце концов, он же сам себе дал установку. Жизнь идет вперед! И ему только сорок шесть!

А еще через месяц, на той самой пробежке, его догнала Вика. И они побежали вместе. Вика не была ни молодой, ни особенно красивой, более того, она была его на два года старше.

Но вот уже год как они бегают каждый день вместе. После пробежки возвращаются домой, чтобы быстро позавтракать и уехать по своим делам, а вечером с удовольствием вернуться в их общее гнездо.

Ему понадобилось не очень много времени чтобы выздороветь. Через какое-то время он даже почувствовал какую-то благодарность. ОНА показала ему другую жизнь, вытянула из его вечного замо`та, а потом испарилась, как ЕЕ и не было.

Осталась привычка к здоровому образу жизни, к жизни в принципе, интересной и разнообразной, он наконец-то наладил отношения со своим сыном. Они много времени проводят вместе.

Приходили мысли в голову: а что он почувствует, если встретит ЕЕ? А потом и вовсе понял, что даже думать об этом не хочет.

Глава 4

Жизнь после НЕГО

У Лики было полное ощущение, что она родилась во второй раз. Она смотрела на небо, и там не нужно было искать Венеру, она шла в лес не за запахом прелой листвы, а просто поддевать листья ботинком и швырять их вверх. Она наконец-то сняла высокие каблуки, влезла в клетчатую фланелевую безразмерную рубашку и стала собой.

Как ни странно, ей вслед оборачивались, она опять почувствовала силу своей красоты, но новых отношений избегала. Она по новой знакомилась с собой. Вспоминала себя ту, прежнюю, радовалась, что она существует.

Лика встречалась со старыми друзьями (спасибо ребятам, тему ее взрослого почти замужества никто не обсуждал. Было и прошло, с кем не бывает).

Ее работа приобрела новые краски. Она колдовала над тинейджерами и надеялась, что ей не придется оправдываться перед их родителями. Она дарила людям счастье, и они отвечали ей взаимностью.

С матерью жили дружно, она всей душой полюбила Пёселя и не отдала, когда Лика все же переехали на съемную квартиру.

– С ним я хотя бы гуляю.

– Это веская причина.

Ну и самое главное. В жизнь вернулся мотокросс. ОН был против категорически. Когда услышал про такое ее странное хобби, сразу начал хвататься за сердце. Так и сказал. Дословно.

– Не забывай, сколько мне лет, не рви мне сердце.

Лика всегда знала, что Глеб старше на восемнадцать лет. Сначала это ее восхищало, потом стало забавно, потом начало тяготить. У нее не было ни отца, ни старшего брата, ни взрослого друга. Глеб заменил всех и сразу. В какой-то момент она поняла, что он-то про это не догадывается. Ему кажется, что он молодой и задорный. Чем больше он в это верил, тем ей становилось смешнее и грустнее. Пока не начало напрягать. Она хочет проживать свою жизнь. В том числе гонять на мотоциклах, а не слушать джаз с умным лицом.

С Егором они познакомились в клубе. Она закончила трассу, сняла шлем, тряхнула головой и встретилась с ним взглядом. Во взгляде было беспокойство. Лика давно уже заметила харизматичного тренера с рыжей бородкой. С некоторых пор они кивали друг другу, но не знакомились. Кто-то должен был подойти первым. Он не подходил, от этого становился интересным.

В тот день Лика подошла сама.

– Привет, я Лика.

– Я – Егор.

– Почто нервы во взгляде?

– Про тебя нервы. Ты – бедовая.

– Я такая, какая есть.

– Это я уже понял.

– Предлагаешь тренироваться?

– Не решусь. Переживать за тебя буду.

– А что, тренеры обычно за подопечных не переживают? Не знала…

– Переживают. Но тут другой случай.

Они стали встречаться, и как-то сразу стало понятно, насколько они одинаковые. Они не искали совпадений, но те выскакивали сами из всей их недлинной биографии. Оба работают с четырнадцати лет, оба окончили английские спецшколы, нравится одна и та же музыка, мамы с одинаковыми именами. Да! Мамы еще и родились в один день.

Лика изо всех сил противилась тесному сближению. Понимала, что рано, не отошла еще от прошлой истории. Она только-только начала свою полноценную жизнь, а тут опять впадать в зависимость. Нет и нет! Не хотела!

И она в который раз пыталась перевести в шутку всплывающие серьезные разговоры.

– Почему ты против того, чтобы мы съехались?

– А зачем?

– Как зачем? Мы любим друг друга.

– Я боюсь слишком близких отношений.

– Глупо.

– Нет. У меня негативный опыт.

– Опыт тут не нужен. Опыт в отношениях только вреден. Это же не ловля блох.

– Все равно.

Они сидели в пивной после очередной тренировки. Егор снял куртку, Лика еще раз отметила, как же он хорош. Человек должен заниматься собой. Тренируй голову и тело. Не может быть одно без другого. В Егоре уживался интеллектуал со спортсменом. Всего было в меру. Татуировок, бицепсов и рассуждений из Плутарха. Егор опять вернулся к незаконченной теме:

– Тебя это терзает? Давай поговорим.

– Да не о чем говорить. Просто я потеряла пять лет жизни.

– Ты же его любила?

– И что? Вот я об этом. У него все другое. Он любит другую музыку, он по-другому одевается, он ест по-другому. Ты представляешь, ему каждый день нужно было варить суп.

– И ты варила?

– С ума сошел? Мы заказывали. Где-то там… Не знаю я.

– Успокою тебя, я суп не ем, но я ем салат. И много мяса.

– Мясо – это понятно.

– Но нам же хорошо вместе.

Лика подняла на Егора глаза:

– Да. Ты – это я. Я это знаю и чувствую.

Егор притянул Лику к себе:

– Ты знаешь, я впервые увидел тебя на трассе. Ты была в шлеме и в костюме, но я уже знал, что ты моя. Мне было безразлично, как ты выглядишь. Ты сняла шлем, повернула голову и сразу же мне улыбнулась.

– Я тебя не помню. Я улыбнулась себе. Тому, что я прошла эту трассу.

– Мне кажется, я ждал тебя всю жизнь.

– Тридцать лет – это не вся жизнь.

Егор не уступал:

– В том-то и дело, но это уже много. Представляешь, мы одну треть жизни прожили друг без друга. Разве можем мы себе позволить терять время?

Лика серьезно посмотрела на Егора:

– Одно преимущество у тебя есть. Ты понравился Пёселю.

– Я тоже это почувствовал. Хочешь, я могу еще понравиться твоей маме? А то с собакой гуляем, а в дом ты его ведешь одна.

– Ей все равно. Мы с ней существуем в параллельной реальности.

– А как ты хочешь существовать со мной?

Лика задумалась. Это был сложный вопрос, и она не знала на него ответа.

– Я хочу существовать с тобой. И я уверена, что мы вместе. Именно поэтому я и не хочу съезжаться. Я боюсь, что быт нас разъединит.

– Мы с тобой все обсудим и договоримся на берегу.

Лика смотрела на Егора и видела в нем себя. Они действительно были похожи. Высокие, сильные, с одинаковыми прическами и одинаковыми взглядами на жизнь. Мотоциклы, бары и кеды Vans. Книги по психологии, лекции по воскресеньям и походы на байдарках.

Он нарисовал ей схему. Один большой круг. В нем два маленьких.

– Вот видишь? Это наша жизнь. А это мы с тобой. Мы – не яблоко, никакие не половинки. Каждый из нас яблоко целое. Со своим гармоничным внутренним миром. Но у нас общее поле, это самое важное. Мы находимся в этом поле.

– Как-то в этом поле голо, неуютно.

– Это пока. Поэтому я предлагаю быть вместе. Смотри. Вот парк, деревья, дорога. А это наш дом.

– Пририсуй трубу.

– Да, и дым идет. Потому что в доме горит очаг.

Лика смотрела на Егора и верила ему. Верила во всем. Она уже чувствовала этот дом. Видела в нем себя, обязательно в шерстяных носках и теплом свитере. И на Егоре точно такой же свитер с оленями. Завтра же она начнет вязать. С чего начать?

Пожалуй, она начнет с носков.

13.09.2023

1. Поварская

Возраст женщине дан для медитации. Поймет это не каждая, а зря.

Что такое шестьдесят лет? Это время не расстраиваться, это время – обрадоваться. Можно уже не ходить в кино и не читать книги. Зачем? Сколько всего сегодня в твоей голове. Ходи и доставай из памяти разные разности.

Еще десять лет назад Ирине было странно услышать от старинной подруги детства:

– Маман нынче из дома никуда не выходит.

– А двигаться?

– Так она и двигается. Как солдат. Целый день по комнате. Туда – сюда.

– Ну, в принципе, могу себе представить. – Хотя Ирина такое представляла себе с трудом. – Сегодня же телевизор. Всякие там сериалы.

– У нее и телевизора нет.

– Это как?

– А вот так. Она и книжек не читает.

– Ужас.

– И совсем даже не ужас. Она говорит, у нее столько воспоминаний, ей дополнительные эмоции ни к чему.

– Ну это-то понятно, восемьдесят лет, как-никак. Но вот ты думаешь, что мы вспомним в восемьдесят лет?

– Я не знаю, я и сейчас уже ничего не помню.

– И не говори. А я и не хочу вспоминать. Как подумаешь, никакого настроения. Вот ты мне скажи! Почему ничего хорошего не вспоминается, а историю, в которой чуть муж не ушел, из головы не вытравишь? Или в которой эта Панина такой сволочью оказалась? Нет, ну какова сволочь…

– Все, не заводись. Ну да, сволочь. Взяла и оговорила не понять с какого перепугу. Ирка, что ты хочешь? Ты ж с артистками давно общаешься, должна привыкнуть. У них жизнь тяжелая, их никто на роль не берет. Или ты ее уже пожалела?

– Вроде да.

– Так вот я о чем, маман и говорит: я ничего негативного из памяти никогда не достану. Вспоминаю только тех людей, которые мне приятны.

– Феноменально.

– Так и я о том.

– Как нам этого добиться?

– Не знаю, но нужно стремиться. Но все же гуляя по улицам, а не маршируя в четырех стенах.

За десять лет много воды утекло, маман подруги все также медитировала, гуляя вокруг стола, а сама Ирина действительно стала к жизни относиться легче. Ей удалось приподняться над ситуацией и посмотреть на все со стороны. А главное, посмотреть снисходительно. Ей уже не нужно было ситуацию оценивать, разбирать, проговаривать, вести долгие бессонные разговоры, чтобы убедить ту самую актрису, в чем она была неправа. Ей просто стало все равно. Индифферентно. Она стала мудрее? Или мозг стал ленивее? Зачем задумываться? Но она точно стала счастливее.

Раз в неделю Ирина позволяла себе длинные бездумные московские прогулки. Выходила из дома уже с определенным планом, куда идти. По Поварским или по Никитским. И блуждала лабиринтами, любуясь особняками, читая вывески и представляя, кто тут и когда жил. И обязательно в тех ее видениях были кареты. Они подъезжали к парадному входу, и из них выходили дамы, которые приехали на бал. Обязательно шел снег, сначала кучер выдвигал подножку, потом сопровождающий, который выходил первым, подавал руку, и вот уже показывалась красивая туфелька, а потом и голова дамы, в завитках, выбивающихся из-за паутинки шарфа.

С такими картинами Ирина могла стоять у очередного особняка довольно продолжительное время. Раньше бы она обязательно подумала: а что люди скажут? А как она смотрится? А не мешает ли кому, стоя тут как одинокий тополь на дороге. А сегодня она про это не думала. И своими грезами была счастлива.

Ирина научилась разделять. Если она гуляет, то она гуляет, про продукты будет думать в магазине. Нельзя думать про готовку и бал одновременно. Ни то, ни другое от этого лучше не станет.

Раньше все было по-другому, она безумно гордилась своей многофункциональностью. Делала обязательно по три дела сразу, сама называла себя Юлием Цезарем и поражалась, почему у мужа так не получается. Прям по-настоящему думала, что он придуривается. Это сделал, а это опять не успел. Значит, не захотел.

Понимание того, что все люди разные, пришло позже. А еще позже – что не нужно вникать в жизнь других людей. У тебя получилось, у него нет. Почему? Да потому! Не получилось – и не надо. Каждый живет свою жизнь. Разнообразную. Скучную, интересную, ленивую, иногда до одури тупую. Стоп. Кто сказал? Это тебе так кажется? А ему, может, кажется, что это очень даже занимательная жизнь. Да, если хотите, она научилась смотреть не в небо, а под ноги и внутрь себя.

В том небе она уже все видела. Летала высоко и с удовольствием. Какое счастье, что сегодня можно просто об этом повспоминать. И то если под настроение.

Вдруг захотелось завернуть в арку. Длинная кирпичная арка тянулась достаточно долго вглубь двора. Да уж, строили раньше дома со стенами толщиной в еще один дом. И стены, и потолки. Внутренний дворик оказался небольшим, чистеньким и уютным. Ирина запахнула поплотнее горловину шубы. Мороз разошелся не на шутку. Можно уж и закончить на сегодня прогулку, не хватало еще простудиться. Но как уйти от такой красоты?

Такие дворики еще называют колодцами, а она их любила. Что значит мало света? Зато и мало шума, что значительно важнее.

С возрастом устаешь от яркого света. Раньше Ирина в принципе не признавала штор, никогда их не задергивала. А теперь тщательно выбирала лампочки: свет должен быть ярким, но не раздражать. Маленький трюк: сама она при таком освещении выглядела значительно свежее, а все окружение ее радовало гораздо больше.

Яркое солнце, бьющее в глаз, в последнее время отзывалось головной болью. Что поделаешь, возраст… Но сегодня день был солнечно-туманный. Именно такой, как она любила.

Во дворе отдельно стоял небольшой аккуратный одноэтажный особнячок. Прелесть какая. Кукольный домик. Красивый вход, фонарь над дверью. Мечта. Но откуда ей знаком этот двор, зачем она сюда зашла?

И вдруг она вспомнила. Конечно же! Она здесь была. Ирина еще раз вышла из арки, осмотрелась по сторонам и вернулась обратно. Тут много лет работала ее мама, а маленькая Ира иногда заходила к маме после школы. Естественно, не в этот красивый особнячок, а в подвал, а вот и лестница в тот самый подвал. Контора, где работала мама, располагалась в подвале.

Бог мой, а это же домик графини Мещерской. И опять Ирина вспомнила восторженные эпитеты мамы по поводу того самого домика. Ну, в сущности, как и ее собственные, сегодняшние. Ничего не изменилось. Домик под стать графине.

Она помнит свои детские восторги. Она тогда тоже удивлялась каретам. Кареты были в ее воображении всегда. Как же к домику подъедет карета? А никак! Потому что домик был дворницкой, а графиню туда выселили после революции. Ее домиком был тот самый, к которому принадлежала арка: многоэтажный и сегодня многоподъездный. А потом бац – и царь отрекся. И сначала даже все радовались. И дворянство радовалось. Им тоже хотелось, чтобы все жили в их мире достойно. Просто у каждого своя жизнь, свое предназначение. Главное – свою жизнь любить и ею гордиться. Никто не предполагал, что все обернется так ужасно. Что в лучшем случае их выгонят из дома и оставят в живых.

То, что графине досталась дворницкая, – спасибо дворнику! Он не просто вытолкал ее из дворца. Дворник, так сказать, совершил безвалютный обмен. Так иногда люди меняются домами на отпуск. Ты в мой маленький, а я в твой большой. Но на неделю. Причем меняются всем: домом, машиной, всем, что в доме. Здесь дворник предложил обмен навсегда, и скорее всего, ему это было не так уж и просто сделать. И если бы он не был каким-то там руководителем среди революционной братии, то отправилась бы графиня в свое загородное поместье и в лучшем случае умерла бы там с голоду. А так смирилась, проглотила обиду, вырастила детей, и ее внуки сегодня имеют особняк в центре Москвы.

– А что, не слабо так! – сама с собой поговорила Ирина. – Хотя, понятное дело, это смотря с чем сравнивать.

Ирина старалась жить в гармонии со своим внутренним миром. С внешним получалось не всегда, вот она и удалилась в свой внутренний. Но ведь и все ее подруги туда же ушли. Как в монастырь. Верующая среди них была одна, а в монастырь свой ушли все.

Кстати, та, которая верующая, оказалась самой общительной. Ей как ни позвонишь, она все куда-то бежит, то на службу, то со службы. То читает, то постится. Всегда с улыбкой, даже через телефон всегда чувствуется в голосе радость. Позавидуешь белой завистью.

Последний рассказ рабы Божьей Светланы был про паломничество. Ирина, понятно дело, не уяснила, куда та долго ходила, но поняла, что это опять была какая-то одна бесконечная радость. Вроде и дождь, и холод, и неудобства, но все ничего не чувствовали, кроме радости. Одна сплошная благость.

– А спали-то где?

– Так в храме.

– Все вместе, что ли? На полу?

– Ну почему? У всех туристические коврики с собой. А если не было, так в храме всегда найдутся.

– Ну надо же, туристы, стало быть. А что ж это за коврики такие? Как для йоги? И что, никто не храпел?

– После таких переходов все как убитые отрешились. Нет, ну ты, Ирка, даешь, я тебе про божественное, а ты мне про что? И ты знаешь, нас же всю дорогу солдатики сопровождали. Ну если кому плохо станет или воды попить.

– И они, что ли, пешком?

– Нет, они на машине.

– Стало быть, не так, как вы, верят. Стало быть, не так.

– Да Бог с тобой! Веруют! Еще как. Всю дорогу крестом себя осеняют!

– Да? Ну и ладно. Но я бы так не смогла. У меня, знаешь, в последнее время появилась человекобоязнь. Но это я только тебе, как святому человеку. Даже себе не сознаюсь в этом. Нравится мне, знаешь, в одиночестве. Иду, сама с собой беседы веду, и так мне хорошо. Никто не отвлекает. О чем хочу, о том и думаю.

– Так это ты прямо на пути к Богу!

– Да ты что? Это тебе спасибо, что сказала. А я думала, от возраста. Вот зайду в вагон метро и прямо всех ненавижу. Или, например, недавно на экскурсию с Мишей ездили в Суздаль. Ему так ничего, а меня прямо вся эта автобусная братия раздражала, передать тебе не могу. И главное, мало того что вопросы задавали, постоянно еще свои впечатления и истории из жизни рассказывали. Перебьют экскурсовода и давай про себя: «А вот когда я была…» Ну кому интересно, где она там была?

– Эко крутит тебя. Перед приходом к Богу всегда крутит.

– Крутит, стало быть.

– А про храмы-то?

– Про какие?

– Так Суздаль же.

– А что храмы? Стояли и стоят. Куда они денутся.

Ирина еще раз прошлась мимо красивого особнячка. «Да, нынче дворники так не живут». – И с этими мыслями вышла из арки.

Вот интересно, переехал, стало быть, этот дворник в господский дом, и какое-то время дворников не было вообще, поэтому Россия захлебнулась в помоях и грязи. Неуютно стало дворнику жить в помоях, понял он, что кто-то должен опять мести улицы. И такие люди нашлись, только жить они стали уже не в особнячках, а в сырых подвалах.

Вот тебе природа человеческая. Страшная она, природа. Или это ее опять крутит?

Да ничего ее не крутит. Просто появилось время наконец-то во всем разобраться. И пусть Светка что хочет говорит. Но руководит всем человек. А он корыстен и зол. Вроде сначала даже хочет как лучше. Но потом все равно сворачивает на свою персону. И стыдно периодически ему становится. Но остановиться он не может.

2. Сивцев Вражек

Вот гуляла она недавно по арбатским переулкам. И опять остановилась как вкопанная. Здесь ей уже ничего вспоминать не нужно было. Этот домик она знала хорошо. В какой-то период жизни заглядывала Ирина сюда регулярно. Там была парикмахерская.

Сегодня в небольшом двухэтажном аккуратном особняке располагался модный ресторан. Все как сейчас принято: стиль лофт, высокие потолки, кирпичные стены, барные столы и стулья. В углу, естественно, небольшая кулинария – пекарня. Хочешь – тебе пицца, хочешь – суши, хочешь – французские булки.

Как любят у нас все же все объединять. На всякий случай. Чтоб уж наверняка. Русский характер. Ни за что не будем развивать одну линию. Кто-то там нам посоветовал, что яйца должны лежать по разным корзинам. Вот и раскладываем. Сколько там одного японца учат делать суши? Восемь лет? У нас восемь часов. И лучше, если наши местные суши, сделанные русским умельцем, будут в два раз больше. Чтобы одного такого рисового пирожка хватило на первое утоление голода. А если ты не ешь суши – пожалте тебе пицца. При чем тут секреты теста и помидорная заправка?

Ирина заглянула за прилавок. Да нет, вроде вон и печь вдалеке имеется, и вроде даже работает. Ну, не будем тогда придираться. И даже круассаны похожи на круассаны. И все равно она бы разделила. Но как тут разделишь? Проклятое лицо империализма. Все сегодня выживают. Либо, как Светка, радостно молятся, либо, как ее муж – бизнесмен средней руки, мрачно трудятся не покладая рук.

Вот она тут гуляет, а он управляет бизнесом. Вечером хлопнет сто грамм и начнет кричать, как он всех ненавидит. И жизнь ненавидит, и телевизор, телевизор больше всего, и работу эту, которая их кормит, и просто устал. Ужас как устал. В этот момент Ирина обязательно шла обнимать мужа, он прижимался головой к ее груди и, практически всхлипнув, затихал, устало и успокоенно вздохнув.

Да, жизнь сегодня не сладкая. Поэтому не будем осуждать тех, кто продает сразу и метал, и ластики. Никто не знает, что завтра понадобится нашему народу больше. В какой угол его забьет странной и непонятной жизнью.

Парикмахерская располагалась тогда, много лет назад, на втором этаже. Что было на первом этаже, она не помнила. В своей молодости она особо по сторонам не смотрела. Ира открывала высокую дверь, тогда дубовую, а сегодня стеклянную, и быстро взлетала на второй этаж. Сколько ей тогда было? Лет двадцать пять? Стало быть, маленький сын, ей все время некогда. Да и по парикмахерским она тогда особо не ходила. Кудрявые длинные волосы обычно ровняла мама, чтобы были по плечи.

Да! Севилья стала ее первой постоянной парикмахершей.

– Ты мне мешаешь! Чего ты головой вертишь? И зачем идешь за мной? Если я тебе волосы вытягиваю, ты должна сопротивляться, понимаешь?

– Да, понимаю, но вы правы, я действительно давно не была в парикмахерской.

Ирина тут же вспомнила все свои мысли на тот период времени. Она всегда смолоду могла формулировать и все свои походы в парикмахерскую помнила наперечет.

Что первое пришло в голову? Только-только родился ее старший сын, и мама отпустила в парикмахерскую. Раньше же как было? В парикмахерскую во время беременности ходить нельзя, плохая примета. Она и не ходила.

Ира хорошо помнила те свои ощущения: она одна, без коляски выходит из дома и идет по улице. Чувства ни с чем не сравнимые. Руки ничем не заняты, как, собственно, и голова. Она шла и думала – вот сейчас она зайдет в парикмахерскую, и парикмахер во время стрижки (времени же много свободного) обязательно ее спросит: «А у вас дети есть?» И она обязательно ответит: «Да! Есть!» Ее еще никто не спрашивал, а вот теперь она впервые в жизни сможет утвердительно ответить на этот вопрос. – «А сколько лет вашему ребенку?» – «Девять дней!»

Никто про детей ее не спросил, постригли ужасно, мама при виде ее вздохнула.

– Хорошо, что Миша в командировке.

– Думаешь, за неделю что-нибудь изменится?

– Мы хотя бы привыкнем.

У мамы было на все свое мнение и очень хороший вкус. Когда Ира в день свадьбы пришла из парикмахерской, мама, опять же, вздохнула и потащила ее в ванную комнату. Ира не сопротивлялась, главное, мама не причитала и не ужасалась. Просто вымыла голову и расчесала волосы.

– Вот так – это ты, Ира. Жених тебя хотя бы опознает.

– Но не празднично же!

– Зато красиво. Дочь, я тебе не говорила, но у тебя красивое лицо. Зачем его портить буклями? Лицо отдельно, волосы отдельно, а так все гармонично.

Расстраиваться было некогда, но в парикмахерскую так до тех девяти дней от роду сына она больше и не попала. А после очередного неудачного похода и вздохов мамы и вообще решила на какое-то время с этими услугами завязать.

Всему свое время, любила говорить Ирина мама. Значит, пришло время причесок.

– И красивая ты, и волосы от природы хорошие. Но они же неухоженные совсем. Э, подруга, не любишь ты нас! И нас не любишь, и себя! Как это так – не ходить в парикмахерскую! Это же процесс. Мы же не только стрижем, мы волосы лечим. Нужно правильно постригать кончики, делать масочки, ухаживать за кожей головы. Ты, как погляжу, ничего такого даже близко не делаешь.

– Нет.

– Вот на что надеешься? На то, что всю жизнь так легко будешь по жизни прыгать? Волосы – это одежда для лица. Красивые волосы многое говорят о женщине.

– Я к вам ходить буду! – Ира тогда впервые задумалась и испугалась. – Часто надо?

– Раз в полтора месяца.

Так началась их странная дружба. Иру всегда тянуло к женщинам, которые ее постарше, она любила слушать, вникать, а потом размышлять. То есть привычка такая сформировалась еще смолоду.

Какая она, жизнь? А разная. И женщина всегда хозяйка своей судьбы.

Севилья ее красила, непонятно зачем делала химию, потом ровняла, стригла кончики. И рассказывала. Вела длинные разговоры за жизнь.

– Я вообще-то душу изливать не люблю. А тебе вот прям хочется. Жду, когда ты придешь, чтобы выговориться.

– Почему?

– А не знаю. Какая-то ты надежная, что ли. Уверена, что не расскажешь никому и не осудишь. Ты же меня не осуждаешь?

– Нет.

– Вот видишь.

Сколько Севилье тогда было лет? Ирина окидывала взором второй этаж модного ресторана, видела перед собой тот самый зал обычной парикмахерской и вспоминала, где было кресло ее возрастной подружки, и все их разговоры ярко всплывали в памяти. Тогда ей казалось, что ей точно за пятьдесят. Сейчас уже понимала, что, скорее всего, Севилье было немного за сорок. Красивая она была тетка. Яркая, с формами, с иссиня-черными волосами, всегда с ярким макияжем. Чересчур ярким. Глаза подведены слишком, стрелки до бровей, помада на губах всегда ярко-красная. Учитывая белоснежный цвет кожи Севильи, все это немного напоминало театр кабуки. Это Ирина сейчас так ситуацию оценивала. Тогда она своей старшей подругой восхищалась. Ее смелостью. Надо же, вот так все напоказ. Обязательное декольте, обязательные каблуки и шапка всегда красиво уложенных черных волос. Да. Еще духи. Севилью можно было найти по запаху. Сколько Ирина живет на свете, столько она ищет этот запах, но найти не может. Почему не спросила? Теперь она спрашивает обо всем и сразу. Наконец-то поняла: что будет завтра, никто не знает. Нужно успевать здесь и сейчас. Заинтересовало – подойди и спроси.

Куда-то ушло все стеснение. Боже! Какой она была стеснительной смолоду. Просто ужас и позор. Не приведи господи вдруг захотеть в туалет на свидании. Не пойдет ни за что. Как это можно пойти в туалет в присутствии молодого человека? Сейчас подумает – сама удивляется. Как-как? Ногами! А тогда ни-ни. Вот и у Севильи она только про имя и спросила.

– А почему Севилья?

– Мамочка Испанией увлекалась, жила в постоянной своей иллюзии. Тут Дульсинея, тут Дон Кихот. А работала продавщицей в винно-водочном отделе. Только мат и слышала. Про отца и вообще разговоров не велось.

– А в детстве она как вас звала? – Ира решила плавно уйти с темы отца.

– Точно так же и звала. Она вообще говорила высоким слогом. Иногда мне казалось, что ее занесло сюда с другой планеты. Я ее так и звала. Моя инопланетянка.

Ира тогда поняла, что про Севилью она думает точно так же. Ее тоже занесло сюда с другой планеты.

В то время Ира еще в Испании не была, какая Испания?! О чем вы? И не представляла себе, как может выглядеть современная испанка. Поэтому она решила, что именно так испанка и выглядит. Как Севилья. Даже ее движения, размашистые, свободные, – сплошное фламенко. А еще низкий, слегка прокуренный голос, сигарета, которую она вынимала изо рта только во время работы. И ведь никого это не волновало. Попробовала бы сейчас парикмахерша дотронуться до клиентки своими прокуренными руками. А тогда запросто. Ире даже нравилось. Может, потому она духи найти не может, что они как-то смешивались с запахом табака?

– Юбка у тебя модная? Где купила?

– Сама сшила!

– Сама? Врешь?! Вот это да! Ну-ка встань.

Ира, как была, в большом непромокаемом пеньюаре, встала с кресла.

– Пеньюар-то задери! Повернись! Ничего себе! А мне сошьешь?

– Я не пробовала. Я только себе.

– А теперь шей еще и мне. Давай ты мне юбки шить будешь, а я тебя стричь бесплатно. Идет? Только мне нужны такие юбки, чтобы утягивали. Ты мне шей на размер меньше, а я в них буду влезать.

Тут же где-то нашелся сантиметр, Ира Севилью измерила, парикмахерша не уставала повторять, чтоб она записывала все размеры на два сантиметра меньше.

– А я похудею!

– А если не похудеете?

– А куда я денусь? Слушай, я тут живу недалеко, пока ты с краской сидишь – метнусь домой, принесу отрезов. У меня их много.

Ира не успела даже подумать: надо, не надо, будет ли у нее время и нужно ли ей так часто ходить в парикмахерскую – Севилья решила за обеих. Причем она совершенно не боялась результата. Это уже сейчас Ира поняла: одинокая она была баба. Коллеги смотрели на нее недобро и с усмешками, а Ира и слушала, и кивала.

Первая же юбка пришлась по душе. Светло-серый креп. Ира придумала прямую юбку с запахом на трех больших пуговицах, чтобы все же можно было бы их переставить. Юбка страшно перетянула и живот, и попу, но Севилья пришла в восторг.

– Ничего перешивать не будем! Это то, что я и хотела. Все остальные юбки шей так же.

– И в цветочек? Не подойдет. Я думала, солнце на лето.

– Ну ладно, к лету решим. А черную – точно так же.

Ира шила юбки, Севилья не худела, даже немного поправлялась. Ирина, конечно же, делала свои произведения все-таки пошире, но все равно формы новой и единственной ее клиентки нависали со всех сторон. Севилья же задыхалась от восторга.

Севилья работала не торопясь, низко наклоняясь, как будто всматриваясь в каждый волосок, умело мыла голову, долго массируя волосы. Стригла, укладывала и выдавала по ходу дела самые свои сокровенные тайны. Ира уже была в курсе, что кроме мужа имеется любовник, встречаются они у одинокой подруги, которая на момент их встречи гуляла вокруг дома. Брала, кстати, за свое гуляние трешку.

– Прям повезло, понимаешь? Ведь так-то куда податься? Вообще некуда. Я всех обзвонила, понимаешь, всех.

– И что вы говорили?

– Ну что? Так и говорила: надо! И ведь какие жучки завидущие! Нет, говорят, и все тут. А Танька, святая душа, согласная.

– Но деньги берет.

– Думаешь, это плохо? – Севилья даже перестала стричь. – Не, ты не думай, я Валерке не говорю.

– То есть вы сама платите?

– Выходит, что так. Но ты ж даже себе не представляешь, что это за мужик. – И Севилья так закатывала глаза, что на них зло оглядывались все остальные мастера их парикмахерского цеха.

Ирина потом всех своих мужчин сверяла вот по этому определению Севильи. Это уже то самое и есть или все еще не то?

При этом с мужем, Степаном, Севилья жила хорошо, растили Гришку – оболтуса.

Для Степана определение было одно. С мужиком повезло.

Ира стеснялась спросить: раз повезло, то к чему вот эти самые нервы, поиски угла и бесконечные трешки? Видимо, такая природа была.

А вот последний день их встречи Ира не забудет никогда. Она не узнавала свою всегда уверенную в себе подругу.

– Стричь тебя сегодня не буду. Просто голову помою и уложу.

– Ну хорошо, – неуверенно ответила тогда Ира, хотя пришла именно постричься, потому что в ближайшие месяцы времени на стрижку не предполагалось. Не умела настоять или не умела объяснять. Что за характер такой.

Севилья молча, с каким-то остервенением мыла ей голову, а Ира думала о себе. Почему она здесь сидит? Она же может отказаться, взять и пойти в другую парикмахерскую. Не сошелся же свет клином. Юбки давно уже все были сшиты, стриглась она тоже за деньги.

Волосы феном были высушены кое-как, в кассе ей назвали не обычную ее сумму, а с какими-то надбавками. И опять Ира ничего не спросила. Правильно муж говорит, размазня. Размазня и есть размазня.

Она решилась на удивленный взгляд при расчете. Ничего не говорила, только взяла паузу и смотрела.

– У нас цены повысились.

– Но я же не стриглась…

– Да? Странно, а Севилья сказала, все как всегда. Ну хорошо, пересчитаю.

Севилья ждала ее на улице. Как была, в рабочем халате.

– Пойдем, провожу до метро.

Они шли по Гоголевскому бульвару, Севилья нервно курила:

– Понимаешь, я вдруг поняла, что он все знает.

– Кто?

– Кто-кто, конь в пальто. Сказала же! ОН! Степа. А я уже с Танькой договорилась. И я знаю, что она ту трешку потратила.

– Так это ради Таньки, что ли, все?

– Не придирайся ты к словам. Успокаивала себя, может, и показалась. Потом, когда мы к Таньке пришли, ну, сама понимаешь, то-се, и вдруг меня пронзило! Я думала сначала: все, инфаркт. Но виду, понятное дело, не показываю. Показываю все, что от меня требуется. А у самой внутри только ужас и холод.

Севилья быстро шла вперед – Ира за ней едва поспевала, – курила одну сигарету за другой.

– Понимаешь, я вдруг отчетливо поняла, что могу своего ирода потерять. Ой, такое передал, ты не представляешь.

– И?

– И… Вот тебе и «и». Как домой бежала, сама не помню. И всю дорогу думала: только бы не узнал, только бы мне все это померещилось. Если вот сейчас дверь откроет, мне улыбнется, в жизни себе такого больше не позволю. Вот всеми богами клянусь. На третий этаж с трудом забралась. Он дверь открывает. И говорит: «Соберись, Севилья, я тебе сейчас что-то скажу». Я прям у порога на пол села, а он: «Мать твоя померла. Брат твой час назад позвонил. Я Гришу покормил, все уроки проверил, так что собирайся, поехали».

– Ужас-то какой. Соболезнования мои.

– Ой, да что ты! Ты видишь, все как вырулило. Понимала, что Боженька меня, сучку похотливую, накажет, было ведь за что, и поделом мне. Но вот чтобы так…

Ира молчала, что тут скажешь?

– Ох, Ирка, хорошо мне с тобой было, весело, была я с тобой такая, какая есть. Но неправильно все было. И в голову мне не приходило, что не одна я в этом мире, не только брать нужно было, но и отдавать. Так что давай прощаться.

– Ты с работы уйдешь?

– Не знаю, но ты больше не приходи. Перевернула я ту страницу. Ведь никто не знал, только ты.

– А Танька?

– А Таньку я из своей жизни сразу вычеркнула.

Ирина хорошо помнила то свое состояние. Вроде как и ее виноватой в той истории сделали. Только за то, что слушала. А она ведь даже не поддакивала.

Начать жизнь с чистого листа. С чего начать? С уборки. Уборки в голове, в мыслях, и в том числе почистив ближний круг родных и близких. Правильно ли это? Тогда Ира не согласилась с Севильей. Категорически не согласилась. Можно с мусором вымести и жемчужины. Прошлым не надо жить, но его нужно помнить. Помнить, чтобы на какие-то моменты опираться.

– Вы будете что-нибудь заказывать?

В реальность Ирину вернула приятная девушка-официант. Почему-то захотелось с ней поговорить.

– Нет, вот просто зашла. Здесь когда-то парикмахерская была, я часто сюда ходила, вот зашла посмотреть.

– А я знаю, тут тетя моя работала.

– Да? Ну ладно, я пойду.

Ирина специально не стала продолжать разговор. Она испугалась погружения в то время, в чужую судьбу. Это совсем не ее жизнь. Когда-то ее из этой жизни попросили удалиться. Значит, так тому и быть. Она будет жить своей жизнью. А Севилье спасибо. Она ее научила многому и преподала даже те уроки, о которых сама Ира и не задумывалась.

19.12.2020

Вагон класса люкс

Наконец-то пациентка закрыла за собой дверь, можно расслабиться. Анна захлопнула ежедневник и подошла к окну. За окном моросил дождь, туда-сюда сновали люди в ярких куртках. Да, жизнь изменилась, в Москве добавилось ярких красок, даже в такой осенний и неприглядный день. Надо проверить, когда следующая запись. Доктор вернулась к столу, опять открыла ежедневник. В ближайшие полчаса никого не ожидается. Это хорошо. Это очень хорошо. Все равно она сейчас не могла работать. В голове только одна мысль: зачем она приходила, что ей нужно?

Анна встала из-за стола и опять подошла к окну. Она чего-то ждала? Естественно. Ей было интересно, как выйдет пациентка из поликлиники. А вот и она. Обычное черное пальто, женщина раскрыла над собой затейливый зонтик, красный в черный горох, и скрылась за воротами.

Надо же, какая память. Сколько времени прошло с той их встречи? Лет двадцать пять, не иначе. Или двадцать шесть? Да, двадцать шесть. Анна по привычке подошла к раковине вымыть руки. Внимательно посмотрела на свое отражение в зеркале над раковиной. На нее смотрела красивая, можно даже сказать, холеная женщина. Она совершенно не была похожа на ту, другую, которой была раньше. Двадцать шесть лет назад. Не лучше – не хуже. Она знала, что выглядит моложе своих пятидесяти пяти. Высокая, слегка полноватая, сама себя за это корила, но что делать. Зато волосы роскошные, тон подобран хорошо. Восточные женщины седеют рано, поэтому выгодно в определенном возрасте превратиться в блондинку. Кому-то не идет, делает женщину бледной, но только не Анне. Вообще-то в паспорте она Ануш. Но об этом знали только самые близкие. Для всех она уже давно Аня, Анюта, а теперь уже Анна Арутюновна.

Миндалевидные глаза даже можно не красить, и губы от природы чувственные и яркие. Она давно уже перешла на помады светлых тонов. Возраст есть возраст. Перебарщивать не стоит.

Анна улыбнулась своему отражению. Вот, и улыбка у нее шикарная. Да, гены. Правильно говорят: восточные женщины быстро стареют. Пока она пытается природу обмануть. И цвет волос поменяла, и кудри распрямила. Был один нюанс, который помогал. Светлая кожа. Ее всегда называли родственники чужой. Все в ее родне были смуглыми. Некоторые просто даже очень смуглыми, как выходцы из Индии. И сын Анны тоже смуглый, и одна из внучек. А она белокожая.

Анна заглянула в компьютер. Опять изменения. Следующий пациент через час. Она была рада, ей нужно было время, чтобы осмыслить, что произошло. Она крутанулась на вращающемся кресле и уставилась в настенный календарь. Дни, недели. Месяцы. Время бежит и несется, мы пытаемся его приручить, поставить себе на службу: какие-то события совершенно вычеркнуть из своей памяти, какие-то, наоборот, растянуть, запечатлеть. И у нас это получается. Мы выставляем фото наших счастливых дней напоказ, чтобы еще раз вернуться в тот день, когда улыбался сам или твой ребенок, и стираем из памяти дни, события, которые нам неприятны. Но вот надо же. В какой-то момент появляется кто-то, кто говорит: «Нет, дорогая, и это в твоей жизни было».

И не отвертишься. Тут же картинка встает перед глазами со всеми подробностями. И целый отрезок времени проносится, как будто смотришь на него из вагона поезда дальнего следования. Да, да, она всегда сравнивала тот период своей жизни с путешествием в поезде. Немного романтическим, немного экстравагантным. Достаточно длинным путешествием в вагоне класса люкс.

Да, Анна мгновенно остановила все вопросы пациентки, утверждая, что они не знакомы, хотя узнала ее сразу же. Это было совсем не сложно, она почти не изменилась. Счастливый тип: и фигура, и лицо, и даже прическа. Та же короткая стрижка. Даже симпатичней стала. Но как она узнала Анну? Тогда она была очень стройной, можно даже сказать худой, с длинными черными кудрявыми волосами. Пациентка не отступала:

– А мы с вами встречались! Помните? У общих знакомых? У Золотаревых, помните?

Анна пожала плечами:

– Нет, мне неизвестна эта фамилия.

Анна изо всех сил пыталась сохранить спокойствие и улыбаться, глядя на пациентку. Женщина гнула свою линию:

– Ну как же. Странно. Я редко ошибаюсь. – Она немного замялась. – Вы тогда были черненькая. И волосы у вас были длинные, кудрявые.

– Да, я когда-то была черненькая, это естественно, моя же фамилия Казарян. Армянки беленькими не бывают.

– Да, извините меня, наверное, я ошиблась.

Анна собрала волю в кулак и старалась быть по деловому доброжелательной. Скорее всего, ей это удалось. Женщина, немного замявшись, продолжила:

– Ну да, конечно. Просто… Ой, простите меня. Зачем это я…

– Я вас слушаю. Что вас беспокоит?

Этот вопрос Анна уже задавала, слава богу, пациентка ее наконец-то услышала и начала отвечать по существу.

У нее ничего, вызывающего беспокойство, не было. Обычный период климакса, мимо которого никто не проходит. Только основная часть женщин так и продолжает мучиться, а более сознательная – идет к гинекологу, неврологу.

Анна как раз работала в клинике неврологом, она любила свою работу и была хорошим специалистом. Она осматривала женщину, мерила давление, записывала данные и ловила на себе ее заинтересованный взгляд. Сначала взгляд был удивленный, немного расстроенный, а потом сменился на снисходительный. Она все же ее узнала, и сейчас не сомневалась, конечно, это была она. Именно Анну она видела у Золотаревых, просто Анна почему-то не хочет в этом сознаваться. Видимо, что-то сопоставила у себя в голове.

В какой-то момент Анна не выдержала этого снисходительного взгляда и сама продолжила тему. Это случилось как-то безотчетно для нее самой.

– Так когда, вы говорите, это было?

– Я не помню. Очень давно. Точно больше двадцати лет назад. У вас ведь есть сын?

– Да, – механически ответила Анна

– Ему сейчас сколько? Лет тридцать?

– Тридцать один.

– Вы тогда были с сыном. И я с сыном. Они внешне были одногодками. Моему было лет пять-шесть. Мы пришли в гости к мальчику, к Алику Золотареву. Его мама, Александра, – моя институтская подружка.

– Нет, нет, точно нет, я не знаю никакую Александру. Я это имя не люблю, поэтому точно бы запомнила. Это недоразумение. – Анна мгновенно остановила разговор. Еще не хватало, чтобы пациентка начала рассказывать ей про эту семью. Нет! Она не желает слушать!

Они опять перешли к разговору на медицинскую тему. Анна постаралась выкинуть из головы неприятную тему и сосредоточиться на диагнозе. Она как можно подробнее рассказывала женщине о ее сегодняшнем состоянии здоровья. Говорила и сама успокаивалась.

– К сожалению, ни одна женщина мимо этого состояния не прошла. Кто-то вес набирает, у кого-то начинаются проблемы с сердцем. У кого-то с почками. Однозначно у всех страдает костный аппарат. Бессонница, приливы, депрессии, это все в придачу. Так что не расстраиваемся, пьем препараты, занимаемся спортом, гуляем, правильно питаемся. И главное – уделяем побольше времени себе любимой. Это важно!

– Спасибо! Ваши слова бы Богу в уши. И где это время найти?

Анна улыбнулась. Ну все, проехали. И вдруг:

– На вас платье такое красивое еще было. Бирюзовое.

Это был удар под дых. Анна мгновенно залилась краской, стало трудно дышать. Боже мой!

Ей уже было все равно, что подумает про нее пациентка. Тот день встал у нее перед глазами, как будто это случилось вчера.

Она действительно тогда взяла с собой сына. Собственно, что значит «взяла с собой»? Пригласили как раз сына на день рождения к мальчику. К ЕГО сыну. Олег решил, что должны подружиться дети. Какая унизительная была ситуация. Но он придумал план. Невозможно порвать все и сразу, все должно случиться постепенно. Сначала он все расставит по местам, всех приручит, таким образом расставание пройдет не так болезненно.

По смешному стечению обстоятельств жена Олега тоже была неврологом. Это он придумал, что Анна должна пойти на те же курсы повышения квалификации, что и его жена, познакомиться там и подружиться с Александрой.

А ведь Аня совершенно не ревновала. Олег убедил ее, что ревновать незачем и не к чему. «Вот ты увидишь и поймешь».

– Это просто брак такой. Сашка из семьи медиков, я из семьи медиков. Наши родители учились вместе в институте, две закадычные пары, мы с Александрой знакомы с детства.

Олег знал, что лучшей жены ему не найти. Собственно, это было мнение всех окружающих. И отец вовремя объяснил: «Пойми, старик, наше мужское дело – за бабами бегать, удивлять их, а иногда и удовлетворять. Женщинам отказывать нельзя, не по-мужски это. Поэтому дома всегда должен быть крепкий тыл. Дома нужно отдыхать, расслабляться, и в жене своей ты должен быть уверен. Для этого тебе нужна Александра. Предсказуемая, надежная, в меру симпатичная, в меру домовитая. Вся уже изученная и безо всяких сюрпризов. Опять же, здоровая, без дурной наследственности, вам еще детей рожать».

Отец оказался прав на сто процентов. Олег даже испытал какое-то странное облегчение, когда в конце концов эта свадьба состоялась, хотя выкручивало его три месяца, данные на обдумывание, страшно. Вставал вопрос: зачем? Зачем он это делает? Он ведь еще такой молодой, только-только окончили институт, впереди еще ординатура. Живи да радуйся. Кому нужна эта кабала? Подталкивали обе стороны: и его родители, и ее. Сашка только улыбалась и пожимала плечами.

Но когда они проснулись после свадьбы в небольшой двухкомнатной квартире возле метро Фрунзенская, он вдруг понял: а ведь здорово. Сашка – мировая девчонка. И нет рядом вечно охающей мамы и читающего лекции-нотации отца. Жена знала, когда замолчать, и умела на удивление вкусно накормить. И главное, никого не беспокоило, вымыта посуда или нет, заправлена кровать или так и стоит неделю не накрытая покрывалом.

Алик родился через год, чем привел в восторг опять же обе стороны. Про имя даже вопроса не стояло. Он – Олег, она – Александра. Значит, мальчик соединит в себе оба имени – Алик! Родители с обеих сторон обнимались, вытирали мокрые от слез глаза и говорили друг другу: «Вот. Вот оно – счастье. Как же хорошо жить на белом свете!»

Они с радостью возились с внуком, в очередь становились на дежурства: погулять, забрать на выходные и так далее. Чуть было вообще не отобрали у молодых ребенка, но тут уже взбунтовалась Александра: «В конце концов – это наш сын. Давайте все-таки хотя бы через раз».

Посмотреть со стороны – нормальная среднестатистическая семья. Можно даже сказать, счастливая. И в плане материального благосостояния, и в плане взаимоотношений между собой.

А если начистоту? Если быть до конца честными?

Олег жил на самом деле как хотел. Семья была в радость, и ее не было через край. Работы и личной жизни было больше. Ему казалось, что Александра живет точно так же. Родители хорошо понимали, что дети еще молодые, помогали материально, что было, безусловно, всегда кстати.

Была ли какая-то личная жизнь у Сашки? Олег об этом не задумывался. То есть не так. Скорее не сомневался, что не было. Все-таки ребенок отнимал много времени, свободное время съедали подружки и телефонные разговоры. И это было единственное, что раздражало. Ну и работа.

Александра после декрета вышла на работу в одну из центральных московских клиник, ее тут же поставили на новую аппаратуру, с которой та тщательно разбиралась. Сама переводила инструкции, вникала, удивлялась прогрессу.

Прекрасная жизнь. Прав был отец, когда уговаривал сына жениться. И именно на Александре. Сегодня у Олега было все, что нужно для счастливой жизни. Семья, квартира, сын, хорошая работа, определенная свобода, которой он время от времени пользовался. Не часто, так, для поддержания боевого духа. Отец же рекомендовал женщин не обижать, а родителей нужно слушаться.

А через пять лет в его жизни появилась Анна. Она отличалась от Александры. Причем кардинально. Своей яркостью, темпераментом, экстравагантностью. Анна входила в комнату, и хотелось встать. Такие девушки должны работать моделями, а не врачами. Анну нужно было завоевывать, и он до конца не мог понять, а как она к нему относится? Она как будто делала одолжение. Это подстегивало. Будоражило.

Отношения с Анной Олег, как всегда, начал легко и ненадолго. Так, как привык. Важно все и всегда расставить на свои места еще до начала отношений. Нам хорошо здесь и сейчас, не более того. Проговорили, чокнулись бокалами с шампанским и понеслось…

Со всеми такой подход к делу удавался, а может, он, неосознанно, выбирал именно таких женщин. Тех, кто был согласен. Не стоит думать, что все женщины хотят обязательно заполучить мужчину в собственность и навсегда. Многие так же пускаюся в приключение. Оно должно быть интересным, захватывающим, со своим адреналином, но обязательно иметь конечную точку.

Заигрались или Анна начала его впутывать в какую-то свою игру? Но ему захотелось продолжения. Тот поезд, в который он сажал своих возлюбленных, чтобы потом высадить их на конечной станции, никак не хотел останавливаться. Кругосветное путешествие все продолжалось, и ему это нравилось.

Дом – это святое. Как и сын, как и жена, как и покой в семье, как и здоровье родителей. Не обсуждается. Что же делать? Он не хотел терять ни одну из женщин. Ему нужна была Сашка как воздух. Но и Анна превратилась в необходимую жизненную деталь. Как, допустим, часы «Лонжин» или ручка «Монблан». Она стала частью статуса. И без нее тоже никак.

Олег решил ввести Анну в семью.

Анна жила вместе с шестилетним сыном. Два года назад мужа пригласили на работу в Петербург. Условия были невероятно привлекательными. На семейном совете решили, что нужно попробовать. Обосноваться, если все срастется, то будут решать, как жить дальше. Главное – принять правильное решение перед тем, как мальчик пойдет в школу.

В Северную столицу Анна мужа отпускала легко. Деньги – это важнее. Если начистоту, она никогда не была влюблена в мужа так, чтобы держаться за него руками и ногами. Он – да. Она – как получится.

После его отъезда вдруг стало ясно, что без него даже лучше, деньги присылает, хватает на все, и даже на няню, у Анны появилась определенная свобода.

А потом в ее жизни появился Олег. Мужчина ее мечты. Она даже не догадывалась, что у нее была мечта. Но увидела его и поняла: вот ОН. Как ей показалось, невероятной красоты и шарма, обаяния и красноречия.

Анна не собиралась влюбляться, она приняла правила игры. Они не то чтобы тщательно обсуждались, на берегу никто ни о чем не договаривался. Это было негласно, на уровне взгляда. Мы с тобой здесь и сейчас. Нам хорошо, но мы не переходим за черту. Никогда. У каждого есть дом, пространство, семья.

Сначала ей эти отношения показались забавными, потом занятными, а потом она привыкла. Но в какой-то момент Олег стал родным. Анна чувствовала, его отношение к ней прошло точно такой же путь.

К этому времени муж с извинениями сообщил, что хочет жениться. Естественно, на боевой питерской подруге. Ему стыдно, он кается, засим переписывает на Анну квартиру и обязуется помогать в воспитании мальчика. Анна в какой-то момент даже всплакнула, больше от облегчения и удивления от того, что, наверное, Бог все-таки существует. А иначе ну почему все так гладко складывается? Вот тебе мужчина мечты, тут же уход мужа, чтобы освободить место для любви всей жизни. Даже ее достойная квартира на Ленинском проспекте, где можно было легко встречаться, оказалась в ее собственности.

Идею Олега с вводом ее в семью сначала Анна не восприняла всерьез. Курсы повышения квалификации? Там будет его жена? А она, Аня, при чем? Познакомиться? Зачем? И тем не менее она пошла на эти курсы. Собственно, не пойти не могла, это нужно было по работе.

Александра, как ни странно, подошла сама.

– Вы Аня? Мне Олежка про вас рассказал. Вы ведь тоже невролог? Очень рада с вами познакомиться.

Вот так вот запросто. Анну больно резануло семейное «Олежка», она постаралась вести себя как можно более непринужденно, но сердце начало сжиматься. Господи, а ведь, оказывается, все реально. Оказывается, тот поезд, в котором они все мчатся дальше и дальше полон пассажиров. И Олег, в отличие от нее, не сидит постоянно в их вагоне СВ, он еще и ходит в вагон-ресторан и по другим вагонам. Среди которых есть и купе, и плацкарт, попутчиков хоть отбавляй. Почему Анне показалось, что в том поезде она едет одна? Кстати, и вагонов класса люкс может быть прицеплено несколько. А еще где-то они могут отцепляться, меняться, передвигаются стрелки на дорогах, меняются колеса в поезде. И это все теперь ее жизнь, она сама на нее согласилась. Ее новый избранник посадил ее в этот поезд и даже не стал запирать в одном вагоне, а еще пытается вместе с ней ходить через весь состав. Или, может быть, это хорошо? Может, это даже честь для нее? Что все время сидеть в купе? Даже и красивом, и со всеми удобствами.

Аня и Саша вместе сидели на лекциях, вместе выходили на кофе-брейк. Разговоры крутились вокруг детей. Исключительно. Анна очертила тему, и Александра тут же приняла правила игры. Она в принципе была очень комфортной в общении. С ней было невероятно легко. Видимо, и ему тоже. Александра сама находила темы для разговоров, всегда отвечала с радостью на любой вопрос, позитивная, ненавязчивая, хороший и преданный друг. Открытый и приятный.

Анну все это безумно раздражало. Еще больше потому, что ей захотелось иметь такую подругу. В голове все поплыло. Не было ревности, сравнений. С Сашей было еще лучше, чем с Олегом. Бред… Но это было именно так.

С Олегом она все время что-то изображала. Немного театральности в этих отношениях присутствовало всегда. Анна понимала, он в том спектакле нуждается, его это заводит. Ее абсолютная ни на кого непохожесть. Простота, легкость и комфорт были дома.

Анна должна быть другой. Немного томная, немного замедленная, немного загадочная. Смотреть немного поверх головы, отвечать не сразу, полуулыбка на лице.

Вот Саша – вся как на ладони. Здесь и сейчас. Солнышко в лукошке.

– У Алика в воскресенье день рождения. Аня, приходите с сыном к нам домой!

Анна мило улыбнулась, пообещала отодвинуть дела, которые, естественно, у нее уже были запланированы, и в ужасе понеслась к Олегу. Что делать? Как реагировать? Абсурд.

– А никакого абсурда. По-моему, это прекрасная идея. Почему нет?

Аня задыхалась от этой ситуации. Что значит: «Почему нет?» Да по всему! Этого еще не хватало.

Но если честно, ей уже захотелось заглянуть в тот, другой мир. Раньше она об этом не думала. Зачем? Есть она, Анна. Есть ее мужчина. Ее, и только ее, она себя в этом убедила. У Анны есть сын, которому она посвящает свободное время, и этого времени вполне для сына достаточно. У сына есть любящий отец. Прекрасная размеренная жизнь. Анна не собиралась лезть в чужой дом. Зачем сравнивать? Нужны ли подобные встряски в жизни?

И все же она пошла. Она долго думала, в чем идти? Как в этой семье принято? На лекции Александра, как правило, ходила в строгом костюме, Олег был одет с иголочки всегда!

Решила надеть новый костюм цвета морской волны. Она сшила его недавно. Портниха предложила материал, ее подруга привезла из Америки. Красивого цвета атлас, немного, правда, кричащий, удивительно подходил по цвету Анне. Силуэт был выбран модный, было ясно, что костюмчик шился на выход. Пиджачок с баской, с глубоким декольте и отделкой кружевом в цвет. И узкая юбка-карандаш.

– Богиня, – сказала мать, когда увидела ее в этом костюме. Сына Аня тоже нарядила в костюм и бабочку, вроде как кавалер должен соответствовать даме.

Конструктор для мальчика, торт и цветы для мамы. Стандартный набор. Саша предупредила, что собираются мамы с детками. Никаких мужчин. Ясное дело, могла и не предупреждать, Анна не хуже нее знала, что Олег в командировке.

Дверь распахнула сама Александра. В потертых джинсах и голубой кофточке в цветочек она смотрелась мило и по-домашнему уютно. Анна сразу почувствовала себя по-дурацки в своем практически вечернем одеянии. От этого еще и вспотела и возненавидела себя еще больше.

– Аня, какая ты! Чудо-чудо! – всплеснула руками Саша. – За это я люблю тебя еще больше. – Она кинулась к Ане на шею и расцеловала смутившуюся женщину.

Без перерыва она развернулась к мальчику.

– Так, а тебя уже все ждут! Какая на тебе красивая бабочка! У нас сегодня в гостях барышня Вика. Скорее всего, она выберет тебя своим кавалером.

Саша схватила мальчика за руку и понеслась в комнату.

– Так, все к столу, все к столу!

Анна посмотрела вслед удаляющейся фигуре Александры. Тяжеловатый зад, полноватые руки. Тапки без задников, которые еще больше утяжелили походку. Анна развернулась к зеркалу, посмотрела на себя оценивающе. И правда чудо. Только совершенно не к месту. Дура, зачем это все было делать? Ей же было сказано – детский праздник. Еще и туфли забыла. Господи, какой кошмар. Она влезла в меховые розовые тапки, которые ей дала Саша, и прошла в комнату.

Вот, значит, как он живет.

Квартира соответствовала Саше. Не ему. Саше. Так же тепло, уютно, душевно. Клетчатые пледы на креслах, красиво оформленные окна, картины на стенах, подобранные с любовью, уместно накрытый сладкий стол. Со свечами, затейливыми салфетками, плакатом на стене с фотографиями из семейного альбома.

Александра весело руководила парадом.

– Кому «Буратино», кому «Тархун»? Задуваем свечи, загадываем желание. И! Поем все вместе: с днем рождения тебя!

Нужно улыбаться, нужно реагировать, уговаривала себя Анна. Сын мгновенно стал чокаться с другими детьми, встал, произнес тост, потом вызвался прочитать стихотворение. Она даже не могла радоваться, хотя сын никогда не был общительным. Саша сумела его развеселить, развернуть в свою сторону. Это была ревность? Нет. Гораздо больше. Обида. Обида за то, что она жила неправильно.

Он ее переориентировал совершенно в другом направлении. А оказывается, сам от их эстетически-гламурных отношений отдыхал в такой мило-уютной атмосфере. Запер ее, Аню, в салоне купе, где она старалась соответствовать. А что теперь? Теперь он решил всех соединить в одном вагоне-ресторане. Чтобы где не проговориться, не промахнуться, чтобы все окончательно стало удобно и весело. И еще дружно. Чтобы сыновья стали друзьями, чтобы вместе в кино, в театр, на отдых. Вот это да.

А дальше Анна подумала про Александру. Хорошо, она сама должна будет жить во вранье. А вот эта замечательная хохотушка и дальше будет уверена в своем безоблачном счастье и жить будет еще счастливее? Жена приобретает подругу, сын – достойного друга. То есть выигрывают все, кроме Анны, которая до конца знает свою позорную правду.

Никогда раньше ей в голову не приходило про позор. А сегодня вдруг пришло. Она сидела, возвышаясь своей худобой над всеми, ключицы выпирали из бирюзового пиджачка, юбка туго обтягивала бедра. Ей было все неудобно, неловко. Не к месту, некстати. Она поскорее хотела уйти, но сын так втянулся в игру, что его было не утащить.

Дома первое, что она сделала, – засунула костюм в пакет из-под мусора и отнесла его на помойку. А потом уже рыдала в голос, размазывая слезы в ванной, чтобы не увидел сын.

Олег названивал до ночи, а потом что-то понял. И больше не надоедал. Видимо, сообразил, что переборщил. Все ж не зря Анна им всегда восхищалась. Умный мужик, ничего не скажешь. Перевернул страницу, пошел дальше. Вернее, поехал на своем чудо-поезде. Искать, с кем ему дальше обманывать супругу. Пусть. Главное, это будет не она, Анна.

Она тогда сильно поправилась. За полгода на двадцать килограмм. И перекрасилась в блондинку. И волосы выпрямила. И стала жить совершенно по-другому. Она не вышла больше замуж. Но была счастлива, вырастила хорошего сына, и сейчас с умилением воспитывает его детей. И та история уже выветрилась из ее головы. И вот пожалуйста. Она опять вернулась в то время. Какая все-таки внимательная женщина. И про костюм, главное, запомнила.

Анна тряхнула головой и пошла в ординаторскую заварить чай. Все в порядке. То было давно и неправда. Она изменила свою внешность, свою жизнь. Для начала, правда, пришлось выбросить костюм. Его, может, даже было жалко. Потом уже все было легко. И больше она ни о чем не жалела.

8.12.2014

Любовь и музыка

Самолет готовился к старту. Еще минута, и он вырулит на взлетную полосу. Вера, удобно расположившись в кресле, всем телом чувствовала, как командир самолета медленно двигает машину к стартовой рулежке, аккуратно приспосабливая огромный борт к узенькой полосе. Каждый раз в голове проносится: и почему она такая узкая? Прямо как на операционном столе. Тучный человек на таком столе умещается с трудом. В операционной мало места, хирурги и медицинские сестры должны стоять по обе стороны, так что ситуацию можно объяснить. Опять же, хирург должен вплотную подойти к операционному полю. Но здесь-то огромный аэродром! Почему бы его было не забетонировать целиком?! И катайся себе широко и свободно. Да ее, Веру, не спросили… А надо бы. Вроде бы не дура.

Вера не отрывала глаз от окна. Огромный аэропорт. И сразу пришло в голову: широко и свободно. Так отзывались о ее игре профессионалы. Именно так: широко и свободно. Она больше любила о себе отзыв «на разрыв» или «как в последний раз». Обычно так и играла. Чтобы умереть в конце, чтобы не было сил встать на аплодисменты. А потом пауза, пять секунд тишины и грохот оваций. Но сначала, как правило: «Браво». Одно слово в звенящем штиле. «Браво» – и шквал аплодисментов. Как ушат холодной воды на голову.

И тут уже можно встать. Каждый раз с последним аккордом ей казалось, что ее разбил паралич. Руки безвольно свисали вдоль туловища, ощущение, что она уже никогда не сможет ими владеть. Минутное оцепенение. А потом это звонкое «браво». И пусть говорят итальянцы, что это неправильно, и вспомнят буковку «а» на конце. Это уже все совершенно не важно. Как объяснить те свои чувства? Ощущение счастья или жуткой усталости?

Как там у Тургенева? «Завтра я буду счастлив. Обязательно буду». Так рассуждал главный герой Н., оставив в недоумении несчастную юную Асю в маленькой гостинице.

Вера прочитала «Асю», еще учась в музыкальной школе. Ее эта повесть потрясла. Понравилась значительно больше других романтических новелл великого классика. Уже тогда четко запомнила: дают – бери, старайся жить сегодняшним моментом. Завтра может не случиться, как не случилось у того самого тургеневского героя Н. Ася навсегда исчезла из его жизни.

Придя наконец в себя, выйдя из оцепенения, раскланиваясь, грациозно опираясь одной рукой о рояль, Вера всегда сама себе выражала искреннюю благодарность. Себе, инструменту, маме, которая столько лет ее поддерживала, пальцам, которые не подвели. Но в первую очередь себе. «Молодец, Веруня, так им! Пусть знают наших! А то, ишь ты, сомневались, поди! Думали, не вытяну. А я вытянула. Да еще как!»

Вера, забыв, что она в самолете, даже слегка кивнула на две стороны. Поймала на себе недоуменный взгляд соседа, поднесла руку к шее, заправила волосы за висок. В конце концов, кому какая разница. Она, между прочим, пианистка экстракласса. Может и почудить слегка.

Самолет начал набирать скорость. Быстрее, еще быстрее, кажется, что слышен скрип колес, крылья потеряли свою устойчивость и раскачиваются не в такт. Короткая фраза:

– К взлету готов!

Едва заметный отрыв, и тут же самолет взмыл вверх. Вера обожала эти моменты. Она летала часто, как правило очень уставшая, и сразу же пристраивала себе самолетную подушку, чтобы на какое-то время отключиться. Но взлет, взмах этого огромного монстра она не пропускала никогда. Всегда дожидалась набора высоты и только после этого спокойно засыпала. И больше она уже не думала о пальцах, о программе. Вера умела переключать мысли, умела разделять профессию и быт, семью и работу.

На концерте она – известная пианистка Вера Рогге, а дома, для мужа – просто Верунчик. Она никогда не берегла нещадно руки, нужно приготовить – готовила, помыть полы – не вопрос. Единственное, чего никогда не делала, – не мыла окна. И то просто банально боялась вывалиться из окна, потерять равновесие. Все остальное делала сама. С сегодняшней-то техникой – какие проблемы. Знай себе на кнопки нажимай. Практически все делается само собой.

Вера ценила своего мужа. Ценила и уважала. Со стороны все были уверены: у них идеальный союз. Союз физика и лирика. Двое из диаметрально противоположных жизненных областей сошлись в одной семье и создали свой мир, где один дополнял другого. Да, то был шарик, состоящий из двух цветов, но с половинками, идеально подогнанными друг к другу. Вера с восхищением внимала физическим речам мужа, если того заносило и он не мог остановить словесный поток. Приоткрывала рот и зачарованно смотрела, смотрела. Никто не догадывался, что через минуту она уже теряла нить рассказа и разглядывала его морщинки под глазами, складку на лбу и думала: а время-то бежит. Неужели и я так изменилась…

Муж не такой. Кирилл всегда внимательно слушал рассказы Веры. А ее игрой искренне восхищался. В какой-то момент Вера от этого даже устала. Это она, правда, потом поняла. Сначала не знала, каких богов благодарить за мужа – фаната ее творчества, удивлялась, как же ей повезло.

Они встретились на концерте. Обычный студенческий концерт. Вера играла вариации Брамса. За кулисы Кирилл пришел с подругой Веры.

– Гениально! Как всегда! А это Кирилл, мой сосед, вот вытащила его на концерт. – Наташа незаметно подмигнула. Вера моргнула в ответ.

Все ясно, тот самый сосед, которого так методично пытается заполучить Наташа, и все никак. Вроде преподаватель какой-то. И как вспоминалось Вере, математики. А между прочим, он очень даже ничего. Высокий, смуглый, вот усики ему совсем не идут, но, собственно, какая Вере разница?

– Ну вы тут поболтайте, мне нужно отойти.

Отошла Наташка, как выяснилось, на всю жизнь. Она никогда не смогла простить Вере, что та увела у нее кавалера. А Вера не поняла, кого и у кого она уводила. Она позвонила Наташке на следующее утро.

– Да брось ты! Ну ушли, и что? Кирилл предложил, я согласилась. Он же тебе ничего не обещал?! И не нравишься ты ему совершенно.