Челноки бесплатное чтение

Пролог

Аналитическая записка 5-ого управления КГБ СССР в ЦК КПСС товарищу *****.

Совершенно секретно.

С началом перестройки и усилением гласности религиозные секты значительно оживили свою деятельность, укрепили кадры и, гибко приспосабливаясь к современным условиям, усиленно распространяют религиозную идеологию среди отсталых слоев населения. Церковники и сектанты изыскивают различные приемы для отравления сознания людей религиозным дурманом, обращая особое внимание на молодежь.

Так в ряде случаев зафиксированы слухи о скором появлении мессии, который «восстанет из мертвых и, презрев смерть, вернет падшее в грехе человечество к духовному свету». Через агентов в околоцерковной среде удалось выйти на источники слухов. Как оказалось, их распространяли маргинальные, зачастую психически нездоровые люди – «блаженно юродивые», как верующие их называют.

Одной из причин всплеска необычной активности стали действия Совета по делам религий при Совете Министров СССР, возглавляемых товарищем *****. Как-то: регистрация почти двух тысяч религиозных организаций, передача им культовых зданий и имущества, упорядочивание нормативной основы, отмена устаревших циркуляров, открытие монастырей и молитвенных домов.

Настораживает одновременное и, видимо, скоординированное появление слухов в крупных городах, что говорит о возможном влиянии и руководстве разведок западных стран, призванном ослабить или обратить прогресс перестройки.

Используемая для этих целей легенда говорит о появлении мессии или даже лже-мессии. Оценки его будущей деятельности самими «блаженными» противоречивы и зачастую полярны. Одни утверждают, что в результате «сатана станет сильнее, а мир захлебнется в крови», другие же говорят о богоугодности насилия с целью «очищения духа от скверны», подобно «освобождению от опухоли в больном организме». Сценарий участи большинства населения при этом предсказывается, как негативный.

В ходе соответствующих мероприятий все маргинальные элементы задержаны и помещены в психоневрологические диспансеры для профилактической и оперативной работы. Как выяснилось, источником подобных «озарений», как правило, являются «вещие сны», галлюцинации в «белой горячке» и психические заболевания разного рода.

В свете вышеизложенного рекомендуем: *****

1

«Скажи, я красивая?»

Толкнув гриф вверх, я чуть прогнулся и приподнял поясницу, увеличивая градус наклона. Под углом нижняя часть груди включалась сильнее. Строго говоря, прием спорный, но раз ноги не оторвались от пола, нарушения нет. Знаю, что смотрит ползала. С замками все сто двадцать пять килограмм.

«Скажи, я красивая?»

На руках, как гора. Давит в скамейку. Обычно мой первый подход – сто десять раз на десять-двенадцать. Все же свои, перед кем рисоваться? Нахрен взял такой вес?

Грудь упруго отпружинила штангу.

Раз…

«Скажи я красивая?»

Вновь опускаю и на верхней точке отскока толкаю гриф от себя. Глупость и гордость – страховать никого не просил.

Два…

«Митенька, смотри выше. В глаза мне гляди! Что ты видишь?»

Еще на раз хватит, но хотел бы четыре. Потолок сто пятьдесят пять сделал вчера, но там на драйве, другое настроение было, а сейчас депресняк.

Три…

«Митенька, мы разные! Где деньги, Митя? Машина, шуба, квартира? Я девочка, мне кружевных трусиков мало, а ты нищий как церковная мышь!»

Не подниму, уже знаю. Бесполезно. Не вытяну. Раздавит грудак и буду шипеть, пока не помогут. Ну как дурак же. Так он ведь и есть. И Юлька по-женски безошибочно поняла это сразу. Тогда дала-то зачем? Из-за сапог?

«Короче, Митя! Не приходи больше, пока не увижу «девятку»! Новую, цвет «майя», как у Лешки. Вот, под этим окном! Услышал меня?!»

Четы-ыре…

Гриф поднялся сантиметров на пять и на секунду завис в этой точке. На испачканных мелом ладонях, будто стена. Шипя, яростно в нее упираюсь, но тщетно. Этот пресс раздавит меня, как клопа.

– Чо не позвал-то? Мить, ты дебил?

Гриф с двух сторон подхватили, и блины тяжело загремели на стойке. Шварц с плаката смотрел с укоризной. Не тому, не тому он учил!

Я поблагодарил ребят взглядом. Конечно, дебил. Был бы умным, с Юлькой бы не связался. Кинула кость, и как на крючке. Где, блин, взять мне «девятку»?! Рожу, что ль, ее?

Два года армии, второй курс, съемная квартира. На столовку хватает с трудом, на протеин денег нет, а калории очень нужны. Приходится топить котлеты в борще, благо кассирша с жалостью смотрит, зная, сколько я ем. Юный организм жрет, как не в себя. Ему и два «вторых» мало, поэтому беру всегда три.

Если повезет, копаю могилы, ношу мебель, но заказы подкидывают очень нечасто. По выходным дают на дискотеке профкомовской постоять на дверях, если не занят. Для антуража, боец так себе, но для укрощения перепивших юнцов внушительного вида обычно хватало.

Вот там Юлька и сняла меня прямо с поста. Пришлось проводить, чтобы от нее все отстали. Сам не решился бы к ней подойти. Яркая, не по Сеньке та шапка. Я унизительно беден, а она модна, улыбчива и весела. Залитый лаком начес, леопардовые лосины и орнамент с оленями на кофте турецкой. Глазищи под лиловыми тенями сияют как звезды. И фигурка такая, что вся улица смотрит.

В общем, выглядела она сногсшибательно. Можно представить, какой труд за этим стоит. Даже с лучшими природными данными так получалось далеко не у всех.

Думаю, купилась на бицепс. В майке без рукавов мой выглядит на все «пятьдесят». Холодный-то сорок четыре, но перед дежурством я заскакивал в зал и разогревал «суперсетом» до сорок восьми – надувался как шарик. Хватало примерно на полчаса. Как раз пока народ запускаем. Потом весь вечер стоять на дверях, отвлекаясь лишь проблемных клиентов. Юлька была одной из таких, но не сама по себе, а как повод для драки.

Почему я решил, что мы можем быть вместе? Видно же всем, что птица другого полета. Чтобы ее удержать, «девятки» не хватит, надо еще много всего.

Тяжело вздохнув, я махнул всем рукой и пошел в раздевалку. Так-то выходной был сегодня, мышцы должны отдохнуть. От досады зашел, думал, хоть здесь успокоюсь. Но в голове продолжал звенеть Юлькин голос рефреном. Достало уже.

Югославских сапог ей, видимо, мало. Рисанулся, а ведь мог бы продать. Староста принес один талон на всю группу. Мне не досталось, но уговорил Ваньку его уступить. Он вошел в положение, видел же Юльку. До стипендии придется теперь занимать. Работать больше, а жрать меньше. Но главное – нормальные вроде сапожки. А то в прошлом месяце мужские итальянские туфли давали. Гробовые, как оказалось. В таких хоронили, ходить в них нельзя, там подошва картонная и отлетала практически сразу.

Глупо лыбясь и не чувствуя ног, к Юльке я летел как на крыльях. Торжественно преподнес сапоги – «тридцать шестой»! Ножка точно у Золушки, зато бюст третий, не меньше. Подношение принято, это был лучший вечер.

Восемь раз! Я в себя прямо поверил. Поклялся, что сделаю всё, чтобы у нее точно так же сияли глаза. И что бы так же восхищенно щупала бицепс и трицепс, широчайшие, трапецию, кубики пресса. Она любила смотреть, как я картинно повторяю позы Арнольда, ритмично дергаю мышцы груди. Я же любил в ней уже всё-всё-всё. Идиот.

Сапоги еще ладно, как-нибудь перебьюсь. Но «девятка»? Почему же не яхта или там не дворец? В их фантастичной доступности нет большой разницы. Предел моих мечтаний несколько ниже. Видеосалон в общаге – вот уже сказка. И деньги хорошие, и фильмы со Шварцем, ну разве не рай? Много не надо, я свой уровень знал.

Но Юлька так не считала. Она смотрела дальше и выше. Мотивацию подготовили с типично женским коварством. Мне выдан аванс, который уже не забуду. От мыслей о нем восставало всё естество, тестостерон и гормоны. Мечты, видения, грёзы лишали здорового сна и ясности мысли. И что хуже всего – негативно влияли на набор мышцы. А это ж святое, мое тело – алтарь.

Я сразу понял, что разговор бесполезен. Уперлась, зараза. Как Вакула за красными черевичками теперь должен уехать. Но там помощник хоть был, а наши-то бесы все у бандитов. У них ведь сытнее. Туда как-то звали, только я не пошел. На кой это мне? Живут красиво, задорно, но очень недолго. Дядя Шварц учит совершенно другому.

Досадливо крякнув, я уселся на лавку. В голове Юлькин голос стал тише. Ну вот что в ней такого? Дивные прелести? В институтской качалке тоже бывают. И тем страннее, что мне нужны именно те. В чем их секрет? В форме, весе, объеме? Но таких ведь полно.

Девчонок в пропахшем потом и мускусом зале занималось немного, да и то не всерьез. Скорее показать, а не улучшить фигуру. Дать время как следует ее рассмотреть. Как правило, качались амбициозные парни со здоровым образом жизни и перспективой. По уму, здесь хорошая возможность их подцепить. В ресторанах, понятно, водится рыбка крупнее, но там конкуренция хищниц и потенциальные риски разного рода. А тут все свои, другой контингент, другая среда.

Юлька в ней, как красивая тропическая рыбка в мутном пруду. Ставки задрала, хочет всё сразу и прямо сейчас. Но можно ли ее за это винить? Проблема ж во мне. Не потяну.

– Партеечку? – погремел шахматной доской Анатолий Иваныч. – Что-то ты скис.

– Да можно… – вяло кивнул ему я.

Черноволосый и кучерявый, похожий на античного бога физрук был духом-хранителем нашей качалки. Казалось, он возник вместе с ней, причем сразу таким. Высокий, всегда на улыбке, с предплечьями, как у Папая в диснеевских мультиках, которые я обожал. Ржал на них так, что от хохота давились там уже все. Тупее «Том и Джерри» нет ничего, но как же смешно! Видимо, дно.

Официально Иваныч вел курс тяжелой атлетики, а на деле основал и курировал в институте культ дяди Шварца. Одним из приближенных к Олимпу адептов являлся и я. Знаком особого положения служил ключ от спортзала, который был у меня и еще у троих. Это градус избранности немного снижало, но я всё равно заслуженно горд. Жаль, что получил такой статус не за самый большой бицепс в качалке, а скорее за то, что торчал в ней весь день.

Иваныч напирал, энергично двигал фигуры и на какое-то время отодвинул печаль. Мозг, наконец, вышел из медитации на Юльке в нижнем белье и занялся делом. Черный ферзь грозил вилкой через два хода. Видеть чуть дальше, к сожаленью, не мог.

– Попался, который кусался! – воскликнул, радостно потирая ладони, физрук. Когда с ним здороваешься, рука в них тонула. Он легко мог раздавить ее косточки в кашу, и никакой бицепс бы уже не помог.

– Пропёрло вам, Анатолий Иваныч, – хмыкнул я, укладывая спать короля.

– Согласен! – кивнул он. – Так что с тобой, Мить?

– Деньги и женщины, всё как обычно, – мрачно похвастался я.

– А что ты хотел? В любви бесплатна только луна. Червонец занять?

– Он не спасет. Нужен хороший и перманентный доход. Не криминал.

– Зачем? Никак дочку ректора снял? – подмигнул он, и твердый, как гвоздь, палец больно ткнул в бок.

– Если бы снял, то зачем мне доход? – скривился я.

– И то верно. Пристрой к залу пять лет выбиваю. И тренажеры уже второй год. А знаешь что?

– Что?

– На кафедре слышал, стройотряд в Болгарию едет. Дуй к нашим комсомольцам в профком. Ты ж лось здоровый, точно возьмут! – покровительственно похлопал Иваныч меня по плечу.

– К ним на сраной козе не подъехать. Да и не знаю там никого, – вяло отмахнулся я.

– Как не знаешь? Ты ж на дверях в клубе стоишь?

– Ну…

– Гну! Поднимай зад, шевелись! Кто до денег охоч, тот не спит и всю ночь!

Укоризненно посмотрев на меня, физрук отошел. Толпа первокурсов ввалилась на пару, шум и гвалт.

Проводив тренера взглядом, я подумал: почему бы и нет? Побазарю с Лешкой, он там всех знает. С моими руками, да после армейки… Сколько можно на жопе сидеть? На «девятку», понятно, рассчитывать глупо, но хоть с чего-то начать.

Арнольд, Сталлоне и Ван Дамм, казалось, одобрительно кивнули с плакатов. Местные божества благословили меня. «Равняйтесь на передовиков!» – гласил старый, огненно-красный баннер над ними. И ниже: «В работе лучших тайны нет! Но в каждом деле свой секрет!». В огромных зеркалах отражались наши потеющие тела, красные от напряжения лица и мерно поднимаемое в воздух железо. И там же четко виден фокус всех мужских взглядов. Как известно, смотреть вечно можно на огонь, волны, и то, как обтянутая лосинами дева прокачивает заднюю поверхность бедра.

Этот станок, разумеется, всегда стоит в центре. Причем так, чтобы его было хорошо видно из всех точек зала. Любой другой угол грозил бы травмами и косоглазием. Засмотревшись, легко могли железный блин уронить. Эта протертая лавочка всегда будто под светом софитов. «Юноши бледные со взором горящим» буквально прожгли на ней дермантин. Мотивацию лучше трудно найти. Природа цинична, а стимул доходчив и предельно нагляден – вот для кого (или чего) все мы здесь. Сильному самцу достанется красивая самка, а тело раскачать легче, чем мозг.

Последняя мысль растаяла в неожиданно навалившейся дрёме. Гул голосов, громкая музыка и звон железа в такт тяжелым басам из колонок не помешали мне закрыть глаза и уснуть на скамейке. Снился Арнольд с сигарой в зубах и бревном на плече. «Качай, брат железо!» – рассмеялся он, и глаза ослепило солнечным светом.

А открыв их, я увидел изумрудного цвета залив, с глубиной приобретавший темно-синий оттенок. Неторопливые волны шуршат пестрой галькой, теплый ветер качает пальмы, воздух пахнет йодом, морем и легким безумием. Или даже не легким, ибо помню, что всё еще в зале, а в нем моря нет.

Мы не всегда понимаем, что спим. Но хорошо знаем, когда это не сон. Вот как сейчас. Но ведь сейчас четко помню, где и когда я заснул. А вот дальше что-то случилось. Ощущения моих органов чувств явно диссонировали с рассудком и жизненным опытом. Хотя такого у меня еще не было точно. Если только его не забыл.

Может быть, это смерть? Сердце не выдержало сумасшедших нагрузок, и вот я в раю. Для меня, где море и тропики, там точно рай. С детства мечтал о путешествиях в южные страны. Мечта сбылась, но не так, как хотел. Кого попросить вернуть всё обратно?

Да ну нет, это ж бред. Сдало не сердце, а только мозги. Докачался до глюков, скоро отпустит, и всё пройдет. Если я осознал это, то уже не безумец. Меня вообще после армии удивить чем-то трудно. Изумление – да, но паники нет. Глупо бояться того, чего быть не может. Мираж поразит, но вряд ли убьет. Несуществующее не способно навредить моему настоящему телу, а это им точно быть не могло.

Во-первых, потому, что нет былой мышечной массы. Зря, что ли, качался? Как на галерах это время провел. Усохнуть так быстро я бы не смог. Во-вторых, татуировки и шрамы. Этому человеку тут, видимо, крепко досталось. Что даже неплохо. Значит, не мой персональный мирок, а есть кто-то еще. Безумие редко бывает заразным, появятся братья по разуму и всё объяснят.

Я наклонился и взял горсть песка. Попробовал на вкус и выплюнул. Чистый, белый, горячий, сыпучий – с физикой здесь всё в полном порядке. Ветерок морской и свежий, волны бликуют, слепят глаза.

Отряхнув ладони, я в замешательстве встал. Так рай или глюк? Для начала найти бы другую одежду, кусок льняной ткани на чреслах защитить от солнца не мог. Белый и мелкий, как мука, песок обжигал ступни, и я поторопился зайти в приятно прохладную воду. Как оказалось, страдание есть даже в раю.

В колени мягко зашлепали волны. На дне сеть из солнечных бликов, над ней колышется стайка полосатых рыбок, привлеченная облачком мути от моих ног. Бирюзовая гладь воды плавно переходила в глубокую синеву вдалеке, где виделся небольшой островок, окруженный пенными барашками волн. Его силуэт, окутанный дымкой, был, скорее всего, миражом. Как и всё здесь, что может исчезнуть, стоит к нему повернуться спиной.

И потому я медленно побрел вдоль кромки воды, наслаждаясь контрастом между прохладой набегающих волн и жаром песка под ногами. Залив изгибался полумесяцем, открывая взору чудо за чудом: коралловые рифы, просвечивающие сквозь кристально чистую воду; огромные валуны, отполированные морем до блеска; заросли мангровых деревьев, чьи корни, как щупальца кракена уходили в прилив. Над головой кружили белоснежные чайки, чьи крики словно жутковатый дьявольский хохот, а солнце клонилось к закату, окрасив в оттенки ванили море и горизонт.

Я остановился, понимая, что глюк не мог длиться вечно. Мой заточенный в черепе разум потерял связь с органами чувств и заткнул непривычную дырку приятной картинкой. Грезит в себе, рисуя что хочет. Но тогда где холодное пиво, белоснежная яхта и девчонки в бикини? Разве трудно вообразить себе еще их?

А если умер, то где нимб, крылья и привратник, который всё объяснит? По его внешнему виду бы стало понятно, куда я попал. Но нет ни ангелов, ни дивных гурий, ни сонмов чертей. Открывать врата в ад или к свету что-то никто не спешил.

Есть еще одна версия: я попаданец, как бы ни банально звучит. Мистика, обмен разумов, параллельная жизнь в другом мире, – словом всё, что уже бесконечно обсосано в книгах, которые у нас трудно достать. Там избранный, который спасет всё и всех. Еще будет дракон, дева в беде и меч-кладенец. Возможно, я персонаж, которого строчка за строчкой пишет начинающий автор. Будь то матерый, давно б завязал с экспозицией и наметил конфликт.

Эй, наверху! Не надо придумывать мне испытаний! Хочу хеппи-энд, воплощение богом и ванильный закат в страстных объятиях прекрасных богинь. И приключений полегче, не то солью твой финал!

А вот это уже было похоже на жалобный вопль. Нервы сдают. Так и правда с ума можно сойти. К примеру, решить, что это и есть настоящая жизнь, а та была сном, игрой, видением и миражом. А память отшибло от теплового удара, поэтому помню теперь только их. Должно быть, вернется, если остыну в тени.

А вдруг это розыгрыш? Меня усыпили, вывезли в тропики и снимают скрытую камеру, хихикая где-то в кустах. Хлопотно, дорого, но всё же реально. Только с моей каменной мимикой едва ли отобью им бюджет. Еще, как вариант, – инопланетный зверинец. Собирают с каждой планеты по твари разумной в такой вот вольер или Ноев ковчег.

Возможно, я придумал бы что-то еще, но в мой камерный мир стали пробиваться знакомые звуки: басы из колонок, лязг железа и гул голосов.

Вместо облегчения – разочарование и даже обида. С тяжелым вздохом открываю глаза и еще чувствую между пальцами тот мелкий и белый песок.

2

Клуб оказался заперт, но тачка Лешки у входа. Хотя «клуб» – слишком уж громко. Подвальное помещение учебного корпуса со светомузыкой и крохотным баром. Видак, небольшой телевизор на стойке. «Пина колада» и химические, ядовитого цвета, ликеры разбавлялись спиртом прямо под ней. Водки не было, ее отпускали лишь по талонам.

В дверь пришлось долго стучать, Лешка показался не сразу. Внутрь не пустил, вышел сам, меня выслушал молча. Со значением засветил пачку «Pall Mall». Закурив, задумчиво выдул кольцо дыма. Этим умением он гордился всегда.

Парень красивый и хитрый, как лис. Характерно подленький прищур, насмешливый взгляд, но вот нельзя сказать, что сильно удачлив. Если что-то и выкружит, то тут же просрет. Деньги к нему почему-то не липли.

– Короче! Есть типа чувак, который должен бабла, – изрек Лешка, выдохнув еще пару дымных колец.

– А от меня-то чо надо? – в тон сказал я, не желая вписываться в его мутные схемы.

– Ну, постоишь, бицухой посветишь, пока побазарю. Одному чот сыкотно очень. Скользкий он чел.

– Да нахрен мне ваши разборки! – попытался отмазаться я. – К бандитам иди, раз у вас так.

– Не друг что ль? – фыркнул обиженно Лешка. – С них хрен слезешь потом. Ну и потеря лица, вопросы там всякие. Скажут, что лох. Неохота палиться.

– Профком?

– Дык там и просили с ним побазарить. И не откажешь. Могут подвинуть, а клуб будет жалко. Хлебное ж место, едва там держусь.

– То есть, долг даже не твой? Тем более впрягаться не буду. А то как в тот раз… – буркнул я, демонстративно погладив затылок, где был свежий шрам. Лешка ж соскочит, а за понты достанется мне.

– Да не ссы, ничо там такого. Дел на минуту, отвезу-привезу. А в профкоме твой вопрос порешаем. Бросишь заяву, и будет тип-топ.

Я слегка погрустнел. Если «ничо такого», то зачем моя помощь? И кто там вообще, раз просит профком?

От предложения веяло нехорошим душком. Но что еще делать? Без поручительства в Болгарию поездка не светит, желающих там поди дофига. Можно и дальше тупо железо тягать, а на выходе что? Возня на подхвате и котлета в борще?

Ударили по рукам, договорились на вечер. Поначалу я хотел взять на стрелку кастет, но потом передумал. Под статью влететь проще простого. Если впрямь всё серьезно, не поможет он мне.

В назначенный час я обреченно сел в прокуренный салон почти новой «девятки». Металлик, цвет майя – все юльки хотят только такую. Жаль, не все митьки ее могут купить.

Из магнитолы плаксиво подвывало «Белыми розами». Встретив мой взгляд, Лешка хмыкнул, но вставил другую кассету. «BASF» – в бардачке целый бокс. Шикует, козел.

«Теплое место, но улицы ждут

Отпечатков наших ног.

Звездная пыль – на сапогах…»

Вот! Другое же дело. Теперь можно в путь.

Вечером город преображается, словно сбрасывая пыль и усталость рабочего дня. Ночная Пенза таинственна и волшебно красива. Лес, парки, свет фонарей отражается в темной глади реки, загадочно мерцая огнями. Еще немногочисленные витрины манят и сверкают, а на улицах появляются стайки похожих на экзотических бабочек девушек – в тайваньской косметике столь же броских и ярких. Как мотыльки, летящие на свет и музыку ночных кабаков.

Пока эта будоражащая чувства активность почему-то проходит мимо меня. Кооператоры, фарца, проститутки, власть и бандиты словно в параллельной вселенной. Будто бы рядом, но где-то вдали. Оттуда в нашу пропахшую потом качалку долетает лишь эхо – женский смех, золотистые блестки, брызги шампанского и выхлопной дым дорогущих машин. Тени, шорохи, запахи и звуки чужого, еще незнакомого мира, куда мне пока не дали билет.

Где не успел, протупил, облажался? В армии, школе или до того, как родился, выбрав не то и не тех? Под «Modern Talking» ушел на два года, а старшим сержантом вернулся в другую страну под «Ласковый май». За это время все как-то подстроились и подсуетились, а я неуместен, не нужен, чужой. Этот поезд уходит, я не успел вскочить на подножку, и юльки издевательски машут из окон гламурным платком. «Качай, брат, железо…» – так Шварц говорил?

Сейчас я пытаюсь запрыгнуть в последний вагон. «Девятка» несется в частный сектор из центра. Лешка в обычном для себя самоубийственном стиле подрезает, сигналит, топит педаль. Прохожие матерятся, разбегаясь, как куры. Нас пропускают – видно ж, что мчится дурак.

Вцепившись в подлокотник до побелевших костяшек, я молюсь про себя, чтобы всё обошлось. Скверное предчувствие, что развлекуха еще впереди. Скучно не будет, с Лешкой по-другому быть не могло. Нас мотает в стороны, на поворотах заносит, а он только ржет. В тему из колонок слышен глухой голос Цоя:

Пожелай мне удачи в бою, пожелай мне:

Не остаться в этой траве,

Не остаться в этой траве.

Пожелай мне удачи, пожелай мне удачи!

И нам повезло – по дороге никого не убили. Машина с визгом тормозит у забора. За ним полумрак, дом с крыльцом и густая тревожность, которую можно резать ножом. Я не знаю, кто там живет и выхожу, чувствуя, как дрожат после гонки колени. Лешка пробирается к дощатой двери и громко стучит.

Близко не подхожу, но встаю так, чтобы меня было видно. Мало ли какие там разговоры. Меньше знаешь, лучше спишь. Не хочу слышать, о чем там базар. Ну его нафиг, не отмыться потом. В Лешкином клубе странностей много. Порой глаза посетителей как-то не пьяно блестят. Не мое это дело, я ж на дверях просто стою.

Из двери вышел сутулый, опасного вида громила. «Рожа просит кирпича» – это вот про него. Кто даст ему денег по доброй воле и в здравом уме? Для этого экспертом физиогномики быть даже не нужно. Инстинкты подсказывали, что быковать не дадут. Такого хрен напугаешь, зря мы пришли.

Эта очевидная истина дошла и до Лешки. Жаль, что так поздно. Не знал к кому шел?

Он будто оправдывался, жестикулировал и отступал ближе ко мне. Я бы охотно пятился тоже, но стыдно же будет. Ведь здоровый бугай.

Выдвинув челюсть, громила презрительно сплюнул и замахнулся. Скорее дать затрещину, а не ударить, и горе-кредитор предпочел отступить.

Лешку надо спасать, раз уж приехал. Хотя разумнее было бы бесславно свалить. Здесь ничего нам не светит. Я не герой.

Плохо, что Лешка об этом не знал, поэтому юркнул за спину ко мне, как за щит. Неприятель уступал в габаритах, но кратно превосходил в объективной угрозе. На завтрак студентиков поди ест.

Оценив мимику и степень агрессии, я отчетливо понял, что разговора не будет. Чувак зол, опытен и точно боец. Шеи нет, нос кривой, уши сломаны, как у борцов, а рот хищно блестит златой фиксой в зубах. Не сомневаюсь, что костяшки кулаков в набитых мозолях. И хорошо, если без наколотых звезд на плечах.

Ну зачем это мне? Финку в сердце за Лешкины тёрки? О терках с братвой речи не шло. Меня пригласили «бицухой светить»!

Вот, посветил, теперь можно бежать? Я ж просто качок, а это киллер, не меньше. И наверняка бригада за ним.

– Чего ждешь?! – пискнул из-за плеча Лешка, толкая вперед.

Я что, ему пёс? Но выбора, собственно, уже как бы нет. От прямого в голову ушел быстрым уклоном и влепил в подреберье, кажущийся таким пустым и мелким, кулак. Кастет всё же нужен, сейчас бы помог.

Удар левой по печени – это очень серьезно, если попасть. А я хорошо так туда приложил. Другой бы свалился, а этот не крякнул, лишь зло засопел.

Мне попытались пройти в ноги, но я успел отскочить, ударив локтем. По ушам видно, что с ним бороться нельзя. Его бы держать на дистанции, чтобы в брюхо перо не поймать.

Встретил джебом, добавил еще. Размашисто бьет, но всё в пустоту. От бокового удара я ушел нырком вправо и выпрямился крюком снизу вверх через руку. Три года боксу отдал всё ж не зря.

Удар прошел, но, к сожаленью, не в челюсть. А на отходе получил уже я.

Бах!

В голове помутнело. Как он достал? Всё же мои мышцы не для динамичного боя. Сила есть, а резкости нет. На тренировках нагрузки не те.

Пошатнувшись, я схватив его за рубашку, потянул на себя. Зацепив ногой, сделал подсечку, пытаясь свалить. К несчастью, ткань треснула, и получил страшный удар головой.

Бах!

В мозгах будто взорвалась граната. Под адреналином боль не почувствовал, но сразу поплыл. Мир потерял ясность, и враг рванулся ко мне пытаясь добить.

Я подыграл, изобразив потрясение. На него сразу купились и получили сполна. Мой встречный удар справа прошел. Враг, как подкошенный, рухнул на землю. Заземлил!

– Добей! – взвизгнул Лешка, и уже сам попытался добавить ногой.

– Ты дурак? Валим быстрей! – остановил его я.

Это только нокдаун. Рвать надо когти, пока еще можно. Чувак-то не прост, с нас потом спросят, если будем жестить.

Тот уже пытался подняться, и понемногу в себя приходил. Теперь он потерял интерес к ближнему бою, но, злобно щерясь, полез рукой за спину. Там за ремнем у него что-то есть. И очень сомневаюсь, что документы. Перо или, не дай бог, ствол?

– В машину! В машину! – крикнул я, толкая Лешку перед собой.

Уговаривать его уже не пришлось. Адреналин делает очень проворным, дав так нужную резвость ногам. Что там бандюга достал, я уже не увидел. Некогда было смотреть.

Дверцы хлопнули, Лешка ударил по газам и, взревев, «девятка» прыгнула с места. Ночная улица была совершенно пуста, иначе непременно бы кого-нибудь сбил. Поле боя осталось за врагом, что даже лучше. Пусть считает, что победил.

Наша возня и побег разбудили всех местных собак. Их оказалось неожиданно много, тявкали из каждой дыры. Откуда их столько? В окнах вокруг начал вспыхивать свет.

«Я хотел бы остаться с тобой,

Просто остаться с тобой,

Но высокая в небе звезда зовет меня в путь…»

– Кто, блин, это был? – приглушил громкость я.

– Да это…

– Стоп! Не втягивай в это гавно. Мне как-то похер.

– В больничку? – спросил Лешка, втянув голову в плечи. – Не загоняйся, нормуль будет всё. Вопрос твой решим, а шмотки новые купим.

Я молча кивнул, поворачивая к себе зеркало заднего вида. От рубашки остались лохмотья, хоть приоденусь. А вот что там с лицом? Справа всё онемело и вообще как-то странно. Присмотревшись, увидел, что скулы нет совсем. Она провалилась, а правый глаз опустился. Но хорошо, что вообще еще есть.

Ночной город пролетели, как на ракете. У больницы заартачившийся было охранник поднял шлагбаум, как только я опустил боковое стекло. Лица-то на мне нет, урод там какой-то. Не то чтоб загнался, но Юлька… Почему я подумал о ней?

– Скула сломана. Операцию сделаем утром, – сухо объявил врач после осмотра.

Я с облегчением выдохнул. Похоже, травма обычна. Выглядит страшнее, чем она есть. Хорошо, что не выбили глаз. А скула… Интересно, как ее будут править? Разберут-соберут? Зальют в морду гипс?

– А без операции нельзя? – спросил я, представляя в деталях этот жуткий процесс.

– Мазями? Можно, – кивнул он. – Но в зеркало на себя лучше тогда не смотреть.

– А если потом как-нибудь?

– И потом тоже можно. Но операция тогда будет другая. Ломать же сложнее, так что решай.

Спалось плохо. После бессонной ночи сделали укол и повезли на мерзко дребезжащей каталке. В боксе резко пахнет лекарством. Склонившись надо мной, врачи обсуждали новую серию «Спрута»: итальяночки, мафия, Плачидо. Под животрепещущую, видимо, тему в мою лицевую кость вогнали крючок.

Я напрягся, приготовившись познать всю глубину адских мук, но ощутил лишь толчок. С громким и сухим щелчком скула встала на место.

И это вот всё?

Слегка разочарованный, я безмятежно уснул, уверенный, что в Болгарию теперь всё же поеду. Снилась Долина Роз, Шипка, Слынчев Бряг и памятник солдату Алёше, который протягивал ключи от «девятки». Возьму, раз дают.

Я потянулся, но пальцы схватили один только воздух – горячий и влажный, словно в парной.

И снова на пляже, но уже в тени пальмы. Солнце ползло по ясному небу, отвоевывая у нее сантиметры. Зрелище бескрайнего моря в обрамлении отвесных скал гипнотизировало и расслабляло. Ну красота, разве нет?

В прошлый раз я решил, что это мне снилось. Такой осознанный сон, где можно делать всё что угодно, до того, как перетечет в полудрему. Тогда это слегка испугало. Но раз проснулся, то уже всё в порядке. Тогда зачем спешить просыпаться? Здесь ни лёшек, ни юлек, ни свирепых громил с золотыми зубами. Тут хорошо, никакой суеты.

Вот бы безмятежно смотреть и забыться, растворившись в мерном ритме лениво шепчущих волн. Пропасть в пенящихся гребнях, стать самим океаном – без мыслей и грёз. Или обернуться этой раскидистой пальмой. Рассвет и закат, прилив и отлив, шторм и слепящее солнце – ей всё равно. Она бесстрастна и, значит, счастлива, не ведая наших проблем. Ни боли и мыслей. Растет здесь и всё.

Крохотная, но злая козявка куснула лодыжку, возвращая здоровый скепсис и ясность. Боль здесь всё-таки есть. Разве она бывает во сне? С ним что-то не так, уж слишком реально тут всё.

Обычно, как только сон осознаем, все независимые активности в нем исчезают. Действие тормозит, останавливается и застывает марионеткой. По инерции, проснувшийся разум еще пытается передвигать персонажей, чтобы поймать ускользающий мир. Но там теперь бездушные куклы, глаза бессмысленны и совершенно пусты.

На всякий случай я попробовал декорации чуть изменить. Напряг воображение и долго тужился, но всё было тщетно. Прибрежную гальку не удалось превратить ни в знойную стриптизершу из бара, ни в выигрышный лотерейный билет. Окружение выглядело слишком отчетливо, а чувство голода поднимало реальность над философией. Тут даже щипок не развеет мираж.

Может, аттракцион здесь такой? Почему бы и нет?

В уме возник образ угрюмых рабочих в синих спецовках. Сеанс закончился и, прислонив к горизонту стремянку, они закатывают море в рулон. Спустят воду, сметут с цементного пола горячий песок, поймают чаек, вынесут пальмы и выключат солнце. Банер с небом скатают в рулон и отвезут в соседний ангар другому клиенту, который там ждет.

В фантазиях ум наслаждался бездействием, оттягивая момент, когда станет страшно. Скоро возникнут тревожные мысли, а потом и вопросы. Сейчас поводов для паники нет. Они появятся, когда пройдет время. Что, если уже не вернуться к себе?

Час-два, максимум сутки, потом мне придется что-то здесь делать. Решать, искать, выживать в незнакомом мирке. Его реальность пугала, поскольку нельзя ее объяснить. Он же чужой.

А если здесь никого больше нет? Одиночество делает нас беззащитным и жалким. Мир не заметит, как ты исчезнешь. Нет точек опоры, никто не спасет.

Эта мысль подстегнула воображение, добавив в идиллию жуткую сцену: в ней я сижу в шалаше. Ночь и гроза, льет сильный тропический дождь. Несчастный, больной, изможденный старик вырезает раковиной еще один крестик. Их на бревне тысячи, прошел еще день. Уже и не вспомнить в котором рассудок покинул его…

Черт! Встряхнув головой, я поднялся с песка, решив разведать округу. Фантазии мне вряд ли помогут. Стоит признать, что творится какая-то хрень. Так или иначе, придется в ней разбираться. Понять – как, зачем, почему? Вряд ли рассосется сама.

Я по обезьяньи ловко вскарабкался на пальму, благо та росла не совсем вертикально. Приглядевшись к обманчивому хаосу пляжа, обнаружил на песке геометрические фигуры и линии, которые хорошо видны сверху. Чертеж окружен небольшим валом, отсыпанным по периметру, и напоминал пентаграмму. Выглядело это довольно зловеще, суля приключения и много проблем.

Спустившись, я обнаружил в центре еще теплые угли. Открытие намекало на недавнее таинство местного культа. Видимо, фанаты фигурных геоглифов Наски. Можно предположить, что меня вызвал сюда ритуал.

Но тогда туземцы должны быть где-то здесь. Поди там гадают, насколько я вкусен. Интересно, какой расы племя? И какой это век?

Небо не пересекали инверсионные следы авиации, а горизонт выглядел неестественно чистым от мачт прогулочных яхт. Нет даже мусора, без которого море уже не представить. Ни пустых пивных банок, ни окурков, ни рваных пакетов или остатков еды. За исключением расчерченной зоны пляж выглядел нетронутым и заповедным. Звери наверняка здесь какие-то есть.

Беспокойно осматриваясь, я услышал вдруг голос. Или мне показалось? Еще один глюк?

Море лениво лизало берег прибоем, нашёптывая свои древние тайны. Услышать за шумом волн слабый звук было трудно, но я, пусть и не сразу, всё же смог. Голос был женским. Мелодичный и нежный, едва уловимый, он завораживал и манил, как песня сирен из древнегреческих мифов. Жаль, слова разобрать пока невозможно, да и вряд ли пойму их язык.

Я прислушался, пытаясь определить направление. Казалось, что волны и ветер стали сильнее, будто специально заглушая тот звук. Похоже, он все же из джунглей, а без мачете мне будет сложно, густая растительность точно стена. А в ней наверняка ядовитые насекомые, змеи и черт знает, что там еще. Казалось, заросли разглядывают гостя тысячами внимательных фасетчатых глаз, которые исчезают за миг до того, как их разглядишь.

Стараясь выглядеть уверенным и совершенно спокойным, я всё же пошел. Ощущение странности, нереальности и присутствия здесь кого-то еще, усиливалось с каждым шагом в темную сельву. Чудились видимые лишь искоса быстрые тени, бесшумно скользящие средь могучих стволов. Исполинские деревья, как колонны первозданного храма, величественные и невозмутимые, смыкались его крышей высоко-высоко. Лучи, пробиваясь сквозь плотную крону, проявляли танец пылинок в столбах желтого света, отбрасывая причудливые узоры на землю с павшей листвой. Лианы цеплялись за ноги, мое тело царапали кусты и колючки, а оно упрямо шло на звук песни, которой кто-то его подзывал.

Временами голос почти пропадал, а иногда словно звучал уже отовсюду. Мозг терял направление, и тогда в мелодии появлялись уже новые нотки. Меня как бы упрашивали идти побыстрей. Казалось, что джунгли, наконец, признали меня в качестве гостя. Деревья будто расступаются, услужливо поднимают ветки, а листья трепещут и шепчут, желая поведать древнюю тайну. Но узнать ее мне уже не пришлось.

Кто-то вскрикнул, и я проснулся на койке. Колючее одеяло, простынь в желтых разводах и трещины штукатурки на стенах. Стонет забинтованный, как мумия, сосед по палате. Его случай потяжелей.

Наверное, пляж, джунгли и песня – феномен наркоза. А в зале тогда был феномен чего? Нервный срыв после Юльки! Нейрологический хаос в моей голове. Я, наконец, всё себе объяснил.

3

Колеса стукнули, вагон чуть толкнуло. Народ высыпал в проход, окна открыли, жадно вдыхаем свежий ночной воздух. Он уже совершенно другой – заграничный! Советский Союз остался сзади, и от осознания этого немыслимого ранее факта побежали мурашки. Я за бугром, трудно поверить, но вроде бы так!

Хорошо освещен только перрон, но в темноте виден забор с колючей проволокой и неторопливо фланирующий вдоль него автоматчик. Чужая зеленая форма, пилотка, погоны, знаки различия. Да и сам он чужой. Смуглый, губастый, не наш – сразу видно. «Калашников» у него тоже чудной, с дополнительной рукояткой на цевье. Румын – одним словом, у нас таких нет.

Заметив мой взгляд, он опасливо оглянулся и приложил два пальца к губам, клянча у нас сигареты.

«Ноу-ноу, камрад! Ихь бин комсомолец! Облико морале, ферштейн?» – заржал Ванёк из другого окна.

Это мой друг по качалке. Спортивный и улыбчивый объект обожания женского пола любых возрастов, что неудивительно для клона Ван Дамма. Лица и фигуры настолько похожи, что спутать легко. Почти брат-близнец, типаж тот же.

Скорчив недовольную гримаску, румын демонстративно поправил на плече автомат. Презрительно сплюнул и отошел. Ну не гад ли? Помнит Бессарабию и ждет реванша.

– Так, окна закрыли и отошли! – скомандовал наш усач-политрук, прижимая к груди папку и списки. – Остерегаемся провокаций! Хотите домой? Я вам устрою!

На самом деле он боялся нас, а не их. Паиньками мы не были точно. Народец подобрался тёртый и ушлый. Как водится, набрали блатных. За каждым связи, интриги, история, на фоне которых Толик терялся. Харизмы нет, чтобы возглавить отряд комсомольцев.

Осознавая эту дыру, профком усилил стройотряд медсестрой, видимо, ожидая производственных травм. Выглядела она, как Эвелина Бледанс из «Масок», но кроме Толика никому не давала, что разочаровало мужской коллектив. Женщина на судне – это к несчастью.

Вдобавок политически разложившийся комсомольский актив пошел на аферу. Перед границей Толик каждому из нас выдал пакет. Только в нем не шифровка, а набор из банки растворимого бразильского кофе, часы «Командирские» и «Зенит-Е». Фотоаппарат Красногорского, а не Вилейского завода, что важно для тех, кто в них понимал. Достать такие было непросто.

Лешка нам слил информацию о том, что желательно брать, но где эти сокровища можно найти? То ж дефицит. Да и денег ведь нет. На банку кофе и часы «Заря» мне снова пришлось занимать. Надежда на то, что удачно продам, да и за работу должны хорошо заплатить. Да, придется пахать, но настрой боевой. Уж больно денег охота.

После визита улыбчивой болгарской таможни контрабанду Толик собрал. Как ни странно, ее не искали. «Добре дошли!» – вот и всё, что сказал офицер в сером мундире.

Сразу за Дунаем выгружаемся в Русе – первый болгарский город на границе с Румынией. Ее миновали с настороженностью и любопытством. Там бедно, мрачно и без улыбок. Чаушеску казнили этой зимой, но пока счастливее вроде не стали.

«Влакт Москва-София пристигна на перви коловоз» – громко объявил репродуктор. На трансформаторной будке предупреждающая надпись кириллицей: «опасно за живота!». Как ей не верить?

Вокзал, крупные здания, машины как дома – «развитой социализм», всё как у нас. Солнечно, воздух как пряный, словно светлее, и аромат совершенно другой. Психологически странный феномен – здесь почему-то спокойней. Безмятежность и нега контрастом с хмурой Москвой. Там насторожен, взвинчен, ждешь какой-то подставы, а тут отпустило. Как вернулся домой после фронта.

На привокзальной площади нас должен встретить автобус, но его пока нет. Толик, как пионеров, организованной толпой отвел всех в столовую с непривычной едой. Всё по талонам: томатный суп «шкембе чорба», малюсенькие печеные перцы «чушки бюрек» и псевдо кефир – кислый «айран». Или стакан чая на выбор.

А мясо-то где? Они хоть знают, сколько жрут культуристы? «Опасно за живот» – прямо надпись для нас. Тот мизер, который нам разменяли на левы, тратить на еду очень жаль. Мы на этапе первичного накопления капитала, которого пока еще нет. То, что прихватили из дома, за двое суток пути сожрано уже подчистую. Такой же обед хотелось повторить минимум трижды.

– Одна, сука, трава! – возмутился Ванек, встретившись со мной глазами. Такие же голодные, как у меня. Каждый из нас жрал за троих, но вряд ли будем так же работать.

– Мож по пивку? – предложил Лешка, сканируя улицу взглядом. – Эх, трубы горят. Чо, как бараны стоять? Не потеряемся, не малые ж дети.

– За твой, если счет, – поставил условие Ванька. – А мы тебя бережём, чтобы вдруг не украли.

– Да без проблем! – небрежно махнул тот рукой. – Только не палимся, не то на хвост еще кто-то сядет.

Бочком-бочком мы отделились от дисциплинировано кучковавшейся вокруг Толика группы. Пока автобуса нет, хоть город посмотрим. Хотя особенно нечего – всё как у нас, убогая серость. Вокзал с колоннами, подземный переход через дорогу и однотипные здания, как наши хрущевки. Люди тоже обычные, заграничного лоска все еще нет. Может, его и не будет.

Ум, видимо, ждал элегантных красоток с глянцевых страниц «Огонька», поэтому легкое разочарование было. Даже в Прибалтике круче. Ну разве что лозунгов «перестройка» и «гласность» нигде не висит. Видимо, потому, что своего Горбачева у них больше нет. Живкова выгнали, с социализмом простились.

Пометавшись по улицам, мы буквально по запаху нашли вожделенный киоск. Аромат источал он поистине сказочный. Здесь пекли «баницы» – промасленный пирог с брынзой из слоеного теста. Хрустящие, неземного вкуса чешуйки таят во рту. Пища богов даже без мяса. Недостаток один: нам было мало, хотелось еще.

Запили лакомство, как водится, пивом. От глотка терпкой «Загорки» едва не прошибла слеза от восторга. Вот ведь как можно! После такого «Жигулевское», которое всегда разбавляют, уже как моча.

– Охренеть, пиво, как с газом! – восхищенно охнул Ванек, вытирая жирные от баницы губы.

– Естественно! – с видом знатока согласился с ним Лешка. – А у нас даже ослиную мочу разбавляют. Это вы чешского еще не видали. Еще по одной? Теперь платите сами.

Мы стыдливо отвели взгляд. Сильно хотелось, но морально к такой жертве были еще не готовы. Тратить на пиво драгоценные левы? Никогда! Для богатства нужен фундамент, а уж к нему приложатся юльки, машины и всё остальное. Жадность окупится, надо терпеть.

– Ну как хотите, – ухмыльнулся упырь, покупая бутылку.

– Сволочь! – скрипнул зубами Ванек. – Не друг ты нам боле.

– А то! – Лешка еще сделал глоток. – Погнали назад. Толик там, поди, с ума уже сходит.

Улицы прямые, заблудиться здесь, казалось, почти невозможно. Но нам удалось. Скорее всего, виновата «Загорка» – газ ударил в мозги. Направление выбрали, но мимо вокзала. Наверное, воздух свободы пьянил.

Остановив дородную даму с благодушным лицом, скороговоркой спросили:

– Здравствуйте-извините, мы правильно идем на железнодорожный вокзал?

– Вокзаль? – непонимающе повторила она.

– Гара, вокзал-гара, коловоз, София ту-ту! – Ванек энергично подвигал локтями, изобразив паровоз.

– А, жопэ гара! Руснаци? – просияла дама, облегченно опустив сумку, которую к себе прижимала.

– Ага, стройотрядо-туристо, – улыбаясь, закивал он. – Гара-то где?

– Направо. Перестройка, да? Браво на вашия Горбачев!

– Направо? – засомневался я. Вроде бы совсем не туда.

– Направо! – уверенно подтвердив, несколько раз кивнула она. – Няколко минути!

Озадаченно переглянувшись, свернули. Женщина, кажется, настроена была дружелюбно. Говорят, русских здесь любят. Мы ж не в Прибалтике, чтобы мстительно врать? Если разобраться, то земляки, есть-таки общие корни.

Насколько я знал, на месте Пензы жили буртасы, а потом и булгары. Часть их под натиском гуннов ушла за Дунай, а тех, что остались, добили монголы. Волжской Булгарии давно уже нет, а здесь болгары пятьсот лет жили под гнетом османов, пока русские не выкинули турок с Балкан. Тут это помнят, но в двух мировых войнах воевали почему-то уже против нас.

– Думаешь, не соврала? – вопросительно посмотрел Лешка, когда миновали еще пару кварталов. – Скоро город кончится, насквозь пройдем. Надо было по солнцу.

– Ммм… Зачем бы ей врать? – почесал я затылок. Сейчас улыбка женщины уже казалось искусственной. Может, мотив всё-таки был? Хотя многим для пакости он и не нужен. Они излучают ее, точно свет.

В любом случает так долго к ларьку вроде не шли, поэтому сейчас были на взводе. Без нас не уедут, но это запомнят, чтобы потом отомстить. Дадут самую гнилую работу, повод у Толика теперь уже есть.

– Они всегда врут, когда сильно боятся, – предположил Лешка. – Видел, как в сумку вцепилась? Немудрено, коль на вас посмотреть. Вы же уроды. Аномалия пугает нормальных людей.

– Зато лица добрые, – оскорбился Ванек. – Сам же дыхнул на нее перегаром. Тут на ходу пиво не пьют. На нас и так они злые.

– Да не… Болгары же к нам хорошо, – не согласился я. – Их Живков даже шестнадцатую советскую республику предлагал, только не срослось у них что-то. Давай у того еще спросим.

Это был импозантный мужчина в очках – толстое стекло в черепаховой, явно дорогой, оправе. Седой, прилично одетый. Спокойный и уверенный взгляд. Источником достоверного знания выглядел точно.

– О, дорогие товарищи! – ответили нам почти без акцента. – Идите два квартала прямо, поверните направо.

– Одна женщина тоже сказала «направо», так теперь нам назад? – внимательно посмотрел на интеллигента Ванек, подозревая подвох.

– И еще кивнула вот так? – рассмеялся он показав.

– Ну да…

– Типичная проблема для наших гостей. У болгар жест читается наоборот. Мы, отрицая, киваем вверх-вниз, а когда соглашаемся, то вправо-влево. У этой национальной особенности есть свои корни. Есть время послушать?

– Конечно! – сказал я и покачал головой, показывая, что уроки усвоил.

– Это, скорее всего, миф, но характерный для той эпохи. Турки приставляли к горлу нож и спрашивали, отрекается ли болгарин от веры христовой. Если помотать головой, сказав «нет», то клинок порежет кожу, – сказал он и показал на себе, чтобы вышло наглядно. – Поэтому люди молча кивали, договорившись поменять эти жесты местами. Ну, а «направо» по-болгарски – «прямо». Вам так же сказали?

– Тогда как будет «пойти направо»?

– «Върви надясно», запомнить легко.

– Вы так хорошо говорите по-русски.

– Потому что я заведующий кафедрой, – улыбнулся профессор. – У нас русский язык обязателен для изучения в школах. «Добре дошли», как мы говорим. Успех скепи другари!

Лешка стыдливо спрятал за спину бутылку и, растрогавшись, пожал профессору руку. Бывают же настолько интеллигентные и приятные люди! А еще баницы, пиво! Впору остаться здесь насовсем.

Теперь пришлось даже бежать. Как оказалось, нас давно ждали, автобус стоял уже час. В запале Толик угрожал штрафами, карами и отчислением. Лешка оправдывался, и под бубнёж я быстро заснул. Очнулся уже в другом, видно, месте.

Ум привыкает ко всему, поэтому смена миров уже не вызвала шока. Джунгли встретили ароматом цветов и гниющей листвы. Я оказался там же, где исчез в прошлый раз. Песни сирены больше неслышно, но она где-то рядом. Ключ к загадке должен быть в ней, иначе зачем тогда пела?

Здесь полумрак, воздух плотный и влажный. Сквозь густую сельву едва пробивался солнечный луч, играя бликами на паутине в свежей росе. Казалось, все деревья под одной кроной, лианы оплетали стволы и мохнатыми гирляндами свисали с ветвей. Под треск цикад перекликались и щелкали невидимые с земли обезьянки и птицы. Бежавший по склону ручей уходил в мангровый лес, который топило приливом. А выше наконец-то появилась тропинка.

Отмахиваясь от кровожадных москитов, я пошел вглубь по ней и обнаружил небольшой дом на деревянных столбах. Хорошо, не на куриных ногах. Видимо, подсознание не стало смешивать Киплинга с нашим фольклором. Сирена так вообще из древнегреческих мифов, и в джунглях, насколько я помнил, никогда не жила. Логичнее было бы ее оставить у моря. Тут стоит ждать русалок, гарпий или дриад, но они вроде бы петь не умеют. Посмотрим, что здесь увидим.

Крыша и стены хижины заросли ковром мха, единственное окошко чернело, как пустая глазница, и было понятно, что ничего хорошего меня там не ждет. Но уклониться от испытания тут вряд ли можно.

Подойдя, я снял с лица паутину и осторожно толкнул дощатую дверь. Она открылась с мучительным скрипом, словно это причинило ей боль. Шумя крыльями, выпорхнула стая летучих мышей, заставив пригнуться. Их помет мерзко лип под ногами. В стенах щели, в крыше дыра, из обстановки лишь пара ветхих и сломанных стульев. Единственным местом без пыли был люк.

Неудивительно, это ж кошмар. Подпол наверняка полон жутких страшилищ. Взвизгнут и прыгнут всем скопом, как только спущусь. Тогда проснусь в холодном поту, но хоть живым и здоровым. Другого способа, видимо, нет. Придется пройти через это.

Я немного постоял, но не услышал шорохов и подозрительных звуков. Вообще ничего, даже когти не точат. Зато мое сердце громко билось. Вот его внизу могли и услышать.

Набрав полную грудь воздуха, я решительно взялся за ручку и резко открыл, ожидая леденящего хохота и воя чудовищ. Но по классике жанра там затаились. В хоррорах иначе ведь не бывает.

«Тут есть кто-нибудь?» – подыграл им, стараясь органично вписаться в каноны. Из ямы подвала ко мне вернулось короткое эхо. По спине пробежал холодок, но тянуть бесполезно. Быстрее начнем, быстрее закончим.

Но упрямая нечисть зловеще молчала, приглашая спуститься. Наверное, лень лезть ко мне. А может, тоже боятся. Мало ли кого принесет, страдают в финале, как правило, монстры.

Я лег на доски, опустил в подпол голову и осторожно принюхался. Лестница пока не сгнила, но запах сырой и могильный. Там пахнет мышами и мертвечиной – верный признак засады.

Ну и пусть, лишь бы быстрей. Подниму дух баницей и лошадиной дозой «Загорки» в реале. Там болгарочки, море и гитарный перебор у костра. Вся юность пройдет, пока здесь ковыряюсь.

У люка лежали тряпки и мусор. Распугав сколопендр, я пошарил рукой и нащупал керосиновую лампу и спички. Для меня ведь оставили, монстрам вряд нужны. В темноте вроде видят.

Да что они сделают? Только разбудят!

Несмотря на мой гонор, пальцы дрожали, когда зажег лампу. Даже иллюзия может быть страшной, а уверенности в том, что сплю, еще нет. Могу встретить здесь всё что угодно.

Свет озарил подпол, который оказался на удивление чистым. На столе – колбы, склянки, реторты с подозрительно красным и вязким. А в центре, разумеется, гроб. Массивный, черный с изящным узором, он притягивал взгляд. Еще один был пустой, и его крышка лежала у стены на боку.

Что же, придется открыть и второй, раз пришел. Не просто же так сюда меня звали. Лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас. Отступишь, и кошмар повторится, поэтому надо дожать.

Я сделал шаг вперед, и половица под ногой громко скрипнула. Звук эхом разнесся в подвале, заставив вздрогнуть опять. Сердце бешено колотилось, отдаваясь в ушах. Казалось, воздух сгустился так, что им теперь трудно дышать.

Медленно, словно шел по горло в воде, я приблизился к гробу. Узор на крышке был не просто орнаментом, а мантрой из незнакомых символов, которые, казалось, чуть шевелились в тусклом свете лампы, как червяки. Я моргнул, и на мгновение почудилось, что они сложились в послание, но его смысл ускользал.

Мои пальцы дрожали на холодной поверхности гроба. Ноги приросли к полу, кровь стыла в жилах. Собравшись с духом, попробовал поднять крышку, но ее кто-то держал изнутри. Она не могла быть настолько тяжелой, к тому же чувствовалось сопротивление. Там явно не хотели показаться на свет.

Несколько секунд мы боролись, и подкатывающий к горлу страх смешался с азартом. Я выигрывал сантиметр за сантиметром, и наша возня уже казалась нелепой и даже смешной. Что за стеснительная тварь там сидит?

Внезапно крышка поддалась, и я упал на пол с нею в руках, невольно зажмурившись в ожидании худшего. Но вновь стало тихо. Накинуться и разорвать за вторжение никто не спешил. Слышно лишь бульканье жидкости из расколотых при падении склянок. Воздух наполнился резким химическим ароматом, перебив запах тлена, от которого свербело в носу.

Замирая от страха и не дыша, я сел на корточки и робко заглянул в гроб, готовясь лицезреть ужасного монстра. Но там лежала красивая и совершенно обнаженная девушка, стыдливо закрывавшая ладонями полную грудь и низ живота.

Это была блондинка с длинными волосами, струящимися по мраморно-белой коже. Ее большие глаза цвета лазури, обрамленные густыми ресницами, смотрели на меня с презреньем и гневом. Тонкие черты лица, чувственные губы, изящная шея, как у античной статуи, делали поразительно похожей на Юльку, как если бы та стала ведьмой, проявив свою настоящую сущность. Наверное, ее песню я слышал здесь в прошлый раз.

Увидев меня, девушка села и замахнулась с грацией кошки, двигаясь плавно и неестественно быстро для человека. Впрочем, быть им она никак не могла.

Ее лицо исказилось от злости, превращая божественную красоту в нечто инфернальное и завораживающее одновременно. Отвешенная мне пощечина обожгла и швырнула на пол с неженской, поистине демонической силой. В этот момент ее глаза засветились зловещим и мертвенно-лунным, а над головой проявились изящные и загнутые полукругом рога.

– Дурак! – подвела итог она нашей борьбе. Ее голос прозвучал одновременно мелодично и грозно, отдаваясь эхом в уме.

Извиниться я уже не успел, потому что проснулся. И на этот раз сильно о том пожалел. Сердце еще колотилось, а щеку жег след от пощечины. Там словно клеймо.

Я лежал, уставившись в потолок. Вероятно, перед этим что-то кричал, потому что в автобусе привстали с кресел и смотрели на меня удивленно. Но что мог бы им сейчас объяснить?

4

– Ты чо, Мить? – пихнул меня Лешка.

– А? Да не… – демонстративно сонно потянулся я, хотя всего трясло изнутри. Дневной свет слепил после темного и сырого подвала. – Приснилось чаво-то…

– Так ты ж не спал.

– Да ну? И что же я делал?

– Не в себе, что ли? – буркнув, округлил он глаза. – Или шутишь?

Тем временем по проходу к нам двигался бюст с медсестрой. Вид у Светланки был озабоченный.

– С вами, юноша, что? – мой лоб потрогали холодной ладошкой.

– В смысле? – я с трудом заставил себя поднять взгляд выше.

– Приступ, припадок? У вас так часто бывает? – спросила она и несколько раз энергично встряхнула термометр. Под маечкой точно запрыгала пара мячей, которые хотелось потрогать. – На вот, померяй.

– Ректально, надеюсь? – прыснул Ванек.

Девушка холодно посмотрела на него и отошла. Вид сзади был тоже отменный. Ради такого можно позволить себе заболеть, но там уже Толик пасется. Послевкусие приключения, которое я сейчас пережил, терзало возбуждением чресла.

– А чо с тобой, правда? Куда так орать? – уже шепотом спросил меня Ванька.

– Да говорю же – заснул! – фыркнул я отмахнувшись.

– Мить, не гони, – озабоченно посмотрел сидевший через проход, Лешка. – Нормально ж общались. Хоть помнишь, о чем?

– Ммм… – пожал я плечами. – О чем?

– Я помню! – подмигнул Ваньке ему. – Обещал нам, как приедем, поляну накроет. И еще ящик пива, не меньше.

– Мить, ну серьезно. Химии пережрал, или это после сотрясения мозга? – не отставал Лешка.

– Всё хорошо у меня! Да отвалите вы оба!

Я раздраженно отвернулся к окну. С химией и правда был пунктик. Тех, кто ее жрет, я презирал. Это ж нечестно. Сродни тому, что отстоял длинную очередь, а кто-то бежит сразу к кассе. А скорее, из-за того, что всё пропустил и теперь сам терзался вопросом: «А так было можно?»

Если мышцы «честные, то это долгий, адски утомительный труд. А долбоящеры очень быстро проходят этот путь на уколах. И похер им на побочки и твое возмущение. Кто разницу видит? С другой стороны, когда упираешься в свой потолок, дальше не сдвинуться, хоть ты убейся. Без химии чемпионом не стать, а на кой оно надо, если посадишь печень и почки?

Гневная тирада в уме отвлекла лишь на время. Блондинка в гробу – это проблема. Я некрофил, раз подсознание поднимает во сне эту тему. Или та девушка не из живых мертвецов? Запах тлена мог идти из соседнего гроба. Или от тех разбившихся склянок. В любом случае дело нечисто.

А главное – кто болтал тогда с Лешкой? Уж точно не я, раз это не помню. Спал как убитый, гоняя летучих мышей и дохлых блондинок. Шизофрения? Нейродегенеративное заболевание мозга? Альцгеймер? Ранний склероз? Выходит, жизнь коротка, зря не кололся. Так хоть прокачался бы до чемпионства.

Остаток пути я молча пялился в окно, опасаясь уснуть. Некрофилия – первый симптом, а что будет дальше? Если почти здоровый мозг способен на галлюцинации подобного уровня, то что выдаст больной? Содом и Гоморру? Откуда там эти картинки?

Занятый тяжелыми думами, я готовился к худшему, а в окне пролетали поля, виноградники, фермы. Не то чтоб ухоженно, но живописно. Не по-нашему точно. Без колхозных руин, ржавой хозтехники и разбитых коровников. Сельская идиллия и пастораль. Узкие дороги, но с идеальной разметкой и ровным асфальтом.

По приезду нас разместили на окраине рядом с консервным заводом, где предстояло работать. Здание, длинное и без удобств, напоминало казарму. Вероятно, построено для стройотрядов. Нам не привыкать, в институте на картошке было похуже. Какая-никакая, а всё ж заграница.

Уже на следующий день мы стали работать. Кормили неплохо, да и труд не особо тяжелый. Всех разделили по разным участкам, учитывая пол, темперамент и силу. Нашей троице досталось обязанность таскать и вываливать содержимое бесчисленных ящиков на транспортерную ленту. Целые горы томатов уносились в чрево яростно лязгавшей и брызжущей соком машины. Тут консервировали лютеницу, гювеч или пасту. Посвящение в традиционный для местных уклад мы прошли до обеда.

– Другари, бягайте бырзо при нас! – крикнула, махнув рукой, пара красноносых братушек.

У нас такой жест означал бы «валите нахер отсюда», но тут же всё через жопу. К счастью, уже разобрались, что такой взмах ладонью был приглашением. Переглянувшись, мы подошли.

Заговорщицки подмигнув, болгарин достал бутыль с жидкостью классически молочного света. Второй протянул большой красный перец и помидор, коих вокруг было навалом.

– Вот это по-нашему! – одобрительно крякнул Ванек. – Самогон?

– Лунна светлина! – покачали они головой. – Ракия! Това твое.

Я осторожно понюхал стакан и поморщился. Пахло мерзейше. Похоже, на помидорных кожурках, благо они тут везде.

– О, добре-добре! – соврал я и показал большой палец, сыграв чистый восторг.

– За приятелство, братство и всичко добро! – подняв стаканы, широко улыбнулись братушки.

Сделав пару мелких глотков, они с удовлетворением чмокнули, показывая, насколько чист и элитарен продукт. Мы, как водится, опрокинули махом, презрительно игнорируя их осторожность. Возникшее после этого ощущения можно лишь пережить, описать их нельзя. Чистый спирт был бы кратно приятней, а это, как мне представляется, – вкус ацетона. В каком аду это пьют?

Мы едва не схватились за горло, из глаз брызнули слезы. Не вздохнуть. Реакция организма была предсказуемой. Дело не в градусе, тело пыталось немедленно извергнуть наружу эту мутную дрянь. Спасла только гордость. Мы ж русские люди, негоже показывать слабость чужим.

– Ооо… – воскликнули, переглянувшись, болгары. – Много добре. Хайде да работим заедно! Яки момчета!

Экзамен мы на дружбу народов прошли, но осадок остался. В чем-то Толик мог быть и прав. Не провокация ли это была?

Нас уважительно похлопали по плечу и отпустили. По работе не доставали, только нужна ли она? На пару тряпок зарплаты, наверное, хватит. Долги, допустим, отдам, но после Юльки амбиции выше. Ее можно понять, а мне надо менять что-то в жизни. Искать любую возможность подняться, а найдя, не упустить и вцепиться зубами.

Только с чего же начать? Для нас сотня баксов – сумасшедшие деньги. Когда Лешка с гордостью показал нам купюру, мы с Ванькой благоговейно подержали в руках этот искушающий символ капиталистической мощи. Ее сердце, топливо и священный алтарь, куда кладут жизни и души. Та сермяжная правда, что стоит за мотивами там и тут. Вся она прямо в этой бледно-зеленой бумажке. Только как ее заработать?

С детской наивностью мы решили сбыть контрабанду в первый же день, чтобы опередить конкурентов. Кому можно продать пару банок растворимого кофе? Конечно, бармену.

Примерную цену Лешка уже подсказал, и после работы мы с Ванькой побежали по барам. Их в городке было два и, предвкушая барыш, влетели в ближайший. Поздоровались и с гордостью поставили свои драгоценные банки на стойку. Сфотографировать бы их для истории. Вот первый камень в фундаменте грядущих богатств!

– Колко искаш? – спросил бармен, скользнув взглядом по нашим сияющим лицам. Его собственное выглядело довольно помятым. Нелепые кожаные штаны с бахромой. Заведение оформлено в тематике Дикого Запада, что, видимо, нравилось местным. Дизайнер, несомненно, проявил больше усердия, чем чувства меры и вкуса. С ковбойскими шляпами, подковами и перьями был перебор.

Почувствовав отсутствие к нам интереса, я нервно вспотел. А услышав встречное предложение, потерял и дар речи. Если перевести на рубли, будет меньше, чем брали. Тот еще бизнес.

Увидев наше возмущение, болгарин усмехнулся в усы и открыл шкаф за стойкой. В нем полки забиты такими же банками кофе. Пожалуй, их хватит на несколько лет. Здесь столько не выпьют.

Горе-горе! Кто-то нас опередил и подставил. Но как? Толик точно не мог. Он с нами весь день, а после работы все ушли сразу на ужин. Мы же летели сюда как на крыльях и всё равно не успели!

Через секунду дошло. В этом сезоне наш стройотряд тут не первый. Мы же сменили кого-то. Товар, вероятно, у всех одинаков, а значит, второй бар можно уже не искать. Там столько же будет.

Разочарованные и злые, мы не стали отдавать кофе в минус. С часами получится та же история. Городок маленький, их столько не нужно. Похоже, я разорен. «Всё, что нажито непосильным трудом» – всё пропало!

Ужин, понятно, мы пропустили. Горечь поражения уснуть не давала. Кровать громко скрипела, когда я ворочался. Потрясение оказалось серьезным, затмив все мои прежние страхи. Что мне до снов, когда накрывается бизнес в реале!

Раздраженный, решил прогуляться, но, пытаясь встать, стукнулся лбом обо что-то. В бараке подозрительно как-то темно. И еще очень тесно. Да и запах не тот.

Я вытянул руку, но уперся в доску ладонью.

Что за черт? Ящик?

Нет, это гроб! Похоронили вживую!

Запаниковав, я нажал посильнее и вдруг выбил крышку, которая с грохотом упала на пол. В ноздри ударил знакомый аромат тлена, сырости и химикалий.

Так я уже сплю!

Вспомнив направление к лестнице, метнулся туда, сбив по пути что-то еще. Взлетел по ступеням и откинул люк, подняв на крыло стаю тех же мышей. Выскочив на крыльцо, облегченно вздохнул.

Снаружи был день, вокруг шумит листьями сельва, на травинках роса. Скорее всего, утро. Ну хоть не ночь – уже хорошо.

Какого черта очнулся в гробу? Нашел тоже место! И где эта девка? В другом гробу дрыхнет?

В уме мелькнула нехорошая мысль, и я потрогал клыки языком. Вроде обычные, но могут вылезти ночью. Когтей тоже нет, дневной свет не вредит. Но, если верить хоррорам, только вампиры спят в подобных гробах. Это противоречие надо обдумать.

Думал недолго. Найдя лампу, я решил проведать сестричку. Ну или кто она мне… Сам бы, конечно, предпочел другой вариант, но едва ли прокатит. Слишком уж зла и неженская сила. Интересно, если кровь пососет, станет нежнее?

Воображение пошло еще дальше, побудив быстрее спуститься в подвал. К моему разочарованию гроб был пустым. Видимо, бедняжка покинула логово, спугнул я ее или разбудил слишком рано.

Может, оставила хотя бы записку? Намек, где искать? Не придется ли делать из лягушки царевну?

Я провозился пару часов, обшаривая каждый угол избушки, но самый тщательный обыск ничего мне не дал. Советов, инструкций, подсказок никто не оставил. Только дурно пахнущие бутылки, реторты и склянки. К сожалению, в химии не понимал ничего.

Зато знал, что каждый уважающий себя монстр и маньяк первым делом мастерит доску с коллажем из фото и вырезок старых газет. Там его замысел и непременно красные стрелочки, раскрывающие злодейский мотив. Иначе кто постигнет его глубину?

Но здесь жил неправильный, видимо, монстр. Девушка, судя по обстановке, была кровососущим алхимиком. Приманив песней жертву, держит ее в качестве корма и, надеюсь, партнера по сексу. Я наверняка сам ее и придумал, а игра и стыдливость лишь добавит азарта.

Эта версия казалась логичным продолжением моих приключений и многое могла объяснить. К примеру, сексуальную неудовлетворенность и внутренний кризис после расставания с Юлькой или перманентный невроз, вызванный нищетой, неуверенностью и крахом надежд. Терапия подсознания в подмене реальности на эту фантазию. Спасительный эффект замещения: отправил себя в свой же квест, чтобы уйти от депрессии.

Довольный тем, что решил эту загадку, я, щурясь от света, пошел по тропе и едва не столкнулся с той юной девой. Прекрасная и опасная, как амазонка, она ждала меня здесь. Как оказалось, живая и, к сожаленью, в одежде: корсет, искусно подчеркивающий ее стройный стан, свободная белая рубашка с вырезом, облегающие кожаные штаны и высокие сапоги. Если и ведьма, то матерая особь, без всяких сомнений.

Ветерок легко трепал ее белые волосы, и они струились по плечам, играя бликами в лесном полумраке. Черты лица, достойные картин Боттичелли, сочетали нежность и силу: высокие скулы, чувственные губы, слегка вздернутый нос. На мгновение показалось, что я вижу мерцание рожек над ее головой, но видение быстро ушло. Фокус внимания отнюдь не на них. Этот бюст выше всяких похвал, и поднять взгляд трудно. Пуговицы на рубашке едва ли способны его удержать, но в мужских снах быть по-другому не может.

А самыми красивыми были глаза – под густыми ресницами, как бездонное озеро цвета летнего неба. Загляни в них чуть дольше – и пропадешь навсегда, бесследно растворившись в манящей их глубине. Само воплощение соблазна, фантазий и страхов – прекрасная и смертоносная, как экзотический и, видимо, ядовитый цветок. Его аромат сводит с ума, а прикосновение несет лишь погибель. Эта двойственность, смертоносная и возбуждающая, притягивала и пугала, обостряя инстинкты, но отключая мозги.

Девушка стояла, положив руку на бедро, в позе абсолютного превосходства. Пластика и грация хищника, в уголках губ усмешка, – существо знало, какое впечатление на мужчин производит.

– Так у него получилось? – очаровательно хмурясь, спросила она.

Ее голос, сейчас глубокий и низкий, обволакивал, проникая в самое сердце. В нем нотки той пронзительной песни, хоть и не разобрал ни единого слова. Может, споет еще раз?

Услышать ее я уже не успел, земля будто ушла из-под ног. Мир расплывался, как картина маслом под напором воды, и последнее, что увидел, перед тем, как всё растворилось, был разочарованный девичий взгляд.

5

После многообещающего начала я провалился в сюрреалистический сон, где эхо мыслей, фантазий и образов складывались в затейливый и неясный узор, подобно стеклам калейдоскопа. Снились пограничники, болгары с ракией, и почему-то Шварц. «Протеин – это сила!» – сказал он, выпив залпом стакан с густой кровью. Удовлетворенно крякнув, тыльной стороной ладони вытер вокруг губ красный след и закусил помидором. Тот тоненько и противно визжал, требуя продать ему кофе и, возможно, часы.

Я проснулся от шума. Кто-то говорил непонятно и громко. Открыл глаза, не сознавая, где нахожусь и что происходит. В нашей мужской части «казармы», как оказалось, уже все умылись. У дверей Толик, держа полотенце в руках, беседовал с двумя мужчинами в форме. Фуражка, шеврон, синий мундир. «Ох, рано встает охрана?»

Чего они тут? Кто у нас влип? Хотя, чего думать? Лешка вечером звал ведь куда-то. После облома с кофе настроения не было, и я отказался. Наверное, зря. Судя по кипишу, неплохо, видать, посидели они.

Сев на кровати, я вдруг заметил красное пятно на подушке. Ёкнуло сердце, по телу пробежал холодок. В памяти тут же всплыл гроб, голая дева, ну и всё остальное. Но кровь-то откуда?

Торопливо закрыл простынкой пятно, вытер лицо и осмотрел руки. Вроде бы нигде больше нет. Чист, невиновен, беспокоиться не о чем. Это ж всё Лешка! Ванька расскажет, что было и станет понятно, что будет.

Его кровать рядом с моей, и как я возился, разумеется, видел. Во взгляде вопрос. Так что же сказать?

– Чо, кровь носом пошла? – сочувственно спросил он.

– Да болячку расковырял, пока спал. У меня так всегда, – соврал тут же я. – Как сходили вчера? Натворили чего?

– Да не… – пожал Ванька плечами. – Нормально всё было. Пошли в тот же бар, там братушки, Лешка к ним. Без мыла же влезет. Ну и пригласили за стол.

– И всё?

– Нет, конечно. Мы с ними на тачках в другой городок, а там стриптиз-бар.

– Да ну? – выдохнул я, горько жалея, что не пошел. Вот идиот!

– Оттянулись там нормалёк, – дразня, подмигнул он. – Не поверишь, там девочки наши. Можно даже потискать. Молдаванки, украинки, у них проблем с визой нет.

– А платили-то как?

– Так братушки башляли. Халява! Шампусик, закуска, «Катюшу» все пели. Мы сидели как короли.

– Сука, врешь ведь! – прошипел я, едва сдержав стон.

– Да, отвечаю! У Лешки спроси, – Ванек повертел головой. – Где, кстати, он?

Его мы увидели только на завтраке. Амбре шло такое, что хоть святых выноси. Постой рядом, и сам будто пьян. Выглядел Лешка очень неважно: весь взъерошенный, лицо мятое, покрасневшие глаза, точно щелки, откуда устало и скорбно взирал его дух.

– Кароч! – стукнул Лешка кулачком по столу. – Это не мы.

– Согласен! – поддержал друга Ванек. Ложка в его руках заметно дрожала.

Вот, сука! Один я тут сижу как дурак. Ну почему пинки всегда мне, а веселуха вот никогда?

– Кароче! – продолжил наш лис, наливая под столом из бутылки в стакан. – Вот. Держи, Вань! «Загорочка» хороша даже с утра.

– А мне? – подвинул я свой.

– Тебе-то зачем? Эт нам только нужно. Ты ж как стекло. Хочешь, сходи сам купи.

– Да хрен с вами, гады. Менты тут чего? – кивнул я на тех.

Они всё еще стояли у дверей, но с дородной и хмурой теткой лет сорока. Темные, как дырки, глаза, некрасивое и смуглое, с резкими чертами, лицо. Черные волосы заплетены в тяжелую косу, кофта с орнаментом, длинная цветастая юбка до пят. Женщина шарила напряженным взглядом по залу, подолгу останавливаясь на каждом из нас.

– Говорю же, не мы! – сказал Лешка, словно она могла его слышать, и снова сделал глоток.

– Что не вы? – не выдержал я. – Трахнули ее, что ли?

– Дурак? – обиделся он. – Столько не выпить, кто б на нее добровольно залез?

– Ты, к примеру.

– Не, мы под утро вернулись.

– Девчонки отмажут, алиби есть, – подтвердил слова друга Ванек.

– Тогда почему они здесь? – не поверил им я.

– Да брешет, поди. Я с Толяном уже говорил, ей даже полицаи не верят. Ну, посмотри на нее! – вздрогнул Лешка, подняв на нее мутный взгляд.

– Но ведь просто так не придет! – парировал я.

– В ее дом, типа, вломился кто-то из наших. «Верколак» – говорит.

– Почему сразу наши? На медведе и с балалайкой приехали к ней?

– По-русски ругался, когда цапнул за шею. Не видела кто.

– Трахнул хоть ее «верколак»?

– Весьма сомневаюсь, – пожал Лешка плечами. – Может, потому и пришла. Иди сам спроси.

– И что она хочет?

– Чо ко мне привязался? Чтоб женился на ней. Откуда мне знать? – разозлился теперь уже он.

После «Загорки» друзья чуть ожили, но работа шла тяжело. С учетом их состояния ящики пришлось таскать мне, и настроение было минорным. Что, если «верколак» – это я? Вдруг «верколачу» тут, пока сплю?

Разговаривал же кто-то с Лешкой в автобусе. А потом еще гроб, голая девка и пятно на подушке. С клыков натекло?

Улики так себе, возможно, совпало. Тетка зыркала, значит, что-то запомнила, а меня спутать с другим было бы трудно. Если не узнала, выходит, не я. Разве что голос запомнила, но на групповое прослушивание нас никто не отправил. Вряд ли полиция поверила ей.

Я было совсем успокоился, но жертва «верколака» подняла на ноги полгородка. Придя с работы, мы увидели возле наших бараков группу цыган. Как оказалось, их в Болгарии много. Не так, как в Румынии, но тоже порядком. Ругаются, шумят, лопочат по-своему, ничего не понять.

Увидев их, наш комсомольский вожак вжал голову в плечи и ощутимо напрягся. К счастью, машина полиции там тоже была.

Из явно враждебной толпы отделились несколько мужчин в сопровождении двух полицейских. С ними был и чиновник в костюме и галстуке, диссонировавшим с людьми в шлепках, майках и трениках. В переговорах с нашей стороны участвовал Толик. Видимо, решали, как маньячного верколака бы изловить.

Совещались там долго, и ужинали мы со скверным предчувствием грядущей беды. Девчонки баррикадировались в своей половине, ребята мрачно выдергивали штакет из земли, заготовляя колы. Народ подобрался у нас всё же тёртый. Суровую школу рабочих районов прошли почти все.

Минут через сорок Толик вернулся, увидев сплоченный и неплохо вооруженный отряд. Мы даже натаскали в бочки воды, если вдруг барак подожгут.

– Ну что там? – прищурился Ванька, опираясь на противопожарный багор.

– В общем, никаких доказательств у них сейчас нет, – устало выдохнул Толик. – Может, той бабе причудилось что. Есть ранки на шее, ну так они от клопов. Полиция цыган пока придержала, подкрепления из соседнего города ждут.

– Ну а решили-то что?

– В общем, хотят провести свой ритуал. Поиграться в шаманов, темные ж люди. Я согласился, чтоб успокоить. Проблемы с местными нам не нужны.

– Что за ритуал? – настороженно спросил его я. Слишком много вокруг меня их последнее время. Сговорились, что ль все?

– Да ерунда! – небрежно махнул Толик рукой. – Видимо, секта, традиции, суеверный народ. В любой непонятной для них ситуации здесь практикуют «ходьбу по углям».

– Нас, что ль, заставят ходить? – заволновались мы.

– Не думаю. Для этого у них свои есть. Любопытное шоу, эзотерика ж чистой воды. Дескать, в этом таинстве открывается «третий глаз», а он нечисть видит. По приезду на кафедре доклад напишу.

– Толян, а что, если соврет или глюкнет, к примеру? Покажет, скажем, вот на тебя? – забеспокоились все. – Тогда что? Сожгут на костре или посадят на кол?

– Штраф выпишут административный, – вытер испарину он, – за хулиганство. Телесного ущерба же практически нет. Вот с цыганами сложно. В любом случае своих не сдадим. Средневековье какое-то, а не социализм.

Это обещание мало кого успокоило. Все знают, как с Дракулой тут обошлись. У нас такой номер бы не прошел. Салтычиха замучила больше ста крепостных – и ничего! Мы очень терпеливый народ.

Побурчав, стали готовиться к худшему. Чтобы не упасть в грязь, то есть, в угли лицом, шаман крайних найдет. Надо же как-то отрабатывать хлеб. Но это, если сам не сгорит. В хождение по углям я особо не верил. Загипнотизировать можно себя, но никак не огонь.

Тем временем в таборе активно шла подготовка. Проворно натаскали дров, разожгли костер и под звуки бубна, похоже, разминались и мазали антипригарное масло на пятки. Фокусы ведь.

Сложив запасенные для обороны колы и дубинки в пирамиду, мы подошли. Цыган стало значительно больше, подтягивались всё новые люди из окрестных домов. Самый пузатый из них был, видимо, старшим, потому что чиновник в костюме его внимательно слушал и согласно кивнул. Своего рода арбитр и посредник вроде наших «решал».

Костер, наконец, догорел. Публика ждала представление с большим интересом. Оно, похоже, вот-вот начнется.

По указанию Толика мужская половина нашего отряда образовала шеренгу, сцепившись локтями, как гоплиты в фаланге. Женская встала за ней, поднимая нам дух, мораль и самооценку. Чувствуя их за спиной, мы тверды как гранит, об который бессильно разобьется мракобесие местных. Нам ли бояться их суеверий? За нами Москва!

Градус пафоса резко упал, когда остатки костра растащили по площади и разровняли граблями. На быстро темнеющем небосводе мягко мерцали уже далеко не первые звезды, а под ним, зеркально отражая их, раскаленные угли, по которым прокатывались волны нестерпимого жара. Я хорошо чувствовал его, даже метрах в десяти от костра.

Музыка стала ритмичной и громкой, и в круг вышел старый цыган. Его лицо, как печеное яблоко, а в черных, как ночь глазах не видно белков. Подняв руки к небу, он запричитал нараспев, взывая к каким-то своим божествам. Его подручные раздували угли длинными трубами, хотя там немыслимо жарко и так.

Красные искры взметнулись вверх, и отблески пламени заплясали на лицах. Старик замолчал и указал на черноволосую девушку лет двадцати. Та стояла босиком в белой свободной рубахе и ритмично качалась, видимо, погрузив себя в транс. В ее руках небольшая икона, которую прижимала к груди.

Музыка смолкла, и в наступившей тишине девушка спокойно шагнула вперед. Время словно застыло. Воздух загустел, наполнившись запахом дыма и чего-то терпкого, незнакомого – может быть, трав, которыми окуривали место для ритуала.

Кто-то из нас испуганно вскрикнул. Все затаили дыхание, а я почувствовал, как в спину и локти впились Светкины ногти, что стояла за мной. Ее легкая дрожь передавалась и мне, усиливая и без того острое чувство тревоги.

Бубны вновь ожили, их ритм нарастал, словно пульс огромного зверя. Девушка не танцевала, а медленно двигалась, ступая по пышущим жаром углям. Шла, будто крадучись, и словно во сне. В глазах отрешенность, лицо бесстрастно, как маска. Казалось, ее души в теле нет.

Языки пламени жадно лизали маленькие изящные ступни, но почему-то не жгли и не оставляли следов. Мы стали свидетелями невероятного, невозможного чуда, игнорировавшего физику, биологию, да и весь здравый смысл. Это зрелище заставило бы уверовать и атеистов из партбюро. Несомненно, есть нечто за гранью общепринятых и привычных представлений о мире. В них зияла дыра, и заглянуть в нее сейчас было страшно. Кто знает, что там таится на дне?

«Как это делает?» – пронеслось в голове. – «Может, это какой-либо трюк? Или…»

Мысль оборвалась, когда девушка замерла и закрыла глаза. Затем медленно подняла руки в стороны и запрокинула голову к небу. Россыпь звезд холодно мерцала над нами, невозмутимо взирая на то, что происходит внизу.

«Разве такое возможно? Живая плоть сжарилась бы, как в сковородке. Кто или что защищает ее?» – мы все задавали себе этот вопрос.

Напряжение нарастало с каждой секундой. Я с тревогой следил, ожидая, что цыганка дернется от боли, свалится в обморок и упадет лицом в угли. Но, вопреки всем законам природы, та неподвижно стояла в огне.

Внезапно она опустила руки и открыла глаза. Ее взгляд скользнул по нашей притихшей шеренге и… остановился на мне.

Сердце ухнуло вниз, паника хлестнула волной. «Нет, пусть это будет кто-то другой!» – малодушно дрожа, взмолился я про себя. Колени подгибались, зубы стучали, лоб в холодном поту, несмотря на жар костра. Где бы скрыться от этого жуткого взгляда? Хотелось натянуть на башку одеяло, как в детстве, когда в шкафу что-то тихо и страшно скреблось. Я вырос, а тот ужас вернулся и догнал уже здесь.

Эта девка, как паночка из экранизации Гоголя! А Хома Брут не нарисовал мелом круг! Сейчас призовет Вия, и мне точно кранты! Никто не спасет!

Музыка стихла, словно кто-то выключил звук. В неестественной тишине ни единого шороха. Казалось, всем слышно, как гулко стучит мое сердце. Как корчится в ледяных клешнях страха испуганный ум. И весь этот ужас сверхъестественен уже сам по себе!

Я ощутил ледяное прикосновение к своей щеке. Налившиеся свинцом веки еле поднялись, чтобы увидеть глаза страшной девы – белые, как у призрака, совсем без зрачков. Они смотрели сквозь меня, видя что-то за гранью этого мира. Тихий, как шелест листьев, голос вынес вердикт:

«Той е и не е той. Сега в него няма верколак…»

После этих слов девушка отдернула руку, словно обожглась об меня. Я не знал языка, но смысл ясен: «Это он и не он. Оборотня в нем сейчас нет».

Площадь взорвалась шумом. Яростно жестикулируя, цыгане ругались с полицией, которая сдерживала их напор, оттесняя от нас. Чиновник тоже пытался их успокоить, закон всё же на моей стороне.

Вскоре в нас полетели камни и палки. Толик дал команду отступать и, не дожидаясь развязки, мы организованно вышли из боя. Я возвращался в барак в окружении каре из своих, но не был уверен, что всё обошлось. Суда Линча не будет, они не сдадут, но в покое нас уже не оставят. Зачем других подставлять? Но обратные билеты на всю группу, одному уехать домой мне нельзя.

Пока шли, в голове крутился вопрос: что значит – «сейчас нет»? Неоднозначный вышел вердикт. Выходит, верколак все-таки был? И вернется еще?

– Да, охренеть! – чертыхнулся Ванек, не найдя других слов. – И чо нам делать теперь?

– Нам? Ты-то при чем? – как можно спокойнее сказал я.

– Дык я же с тобой! – стукнул он кулаком в грудь.

– И ты? – посмотрел я на Лешку. Тот думал о чем-то и на время притих.

– А? Про что это вы? – он сделал вид, что не слышал.

– Да забей! – махнул я рукой. – Валить мне надо отсюда, а то и завтра придут.

– Не кипишуй, счас всё решим. К Толяну пойду! – бросил Лешка вскочив.

– Ну, давай… – проводил взглядом я.

Что тут можно решить? Убедить цыган, что кровосос-комсомолец для них безобиден? Или что виноват кто-то другой?

Ведьма однозначного ответа пока не дала, но кто знает, что будет ночью? Как себя поведу? Я л, точно лис, забравшийся в спящий курятник – всех всполошил. Вдруг укушу кого-то еще? Из своих, что тогда?

Неизвестно, способен ли верколак себя контролировать, но наблюдать за мной будут все. О работе можно даже не думать, завтра городок будет гудеть. Придут и линчуют, чтобы было спокойней. Опыт у них, видимо, есть. Поди, отлавливают таких пару в квартал, раз тему знают. Делов на полдня…

Интересно, как поступают с такими? Отдают на передержку в зоопарк или приют кровососов? Жгут, вешают, лечат в психушке, сажают на цепь?

Наблюдая настороженные лица соседей, я уже не был уверен, что не сдадут. Цыганка потрясла всех. Существо, что ходит по огню, аки земле, не от мира сего. Это явно не фокус, такой люди верят. По сути, она сверхъестественна, как сам верколак. Отчего же боятся только меня?

И ведь никого не убил. Один всего «кусь», безобидно и мило. Почему сразу монстр? Пусть даже так, зачем же травить, пугать, убивать? С каждым такое может случиться. Будто у меня выбор был.

Я вышел на свежий воздух, надеясь привести мысли в порядок. В голове хаос, гонявший по кругу те же вопросы: «Что происходит? Кто я теперь?».

Вернувшись в барак, я застыл на пороге: моих вещей нет. Их вынесли за дверь вместе с кроватью. Там склад инвентаря.

Сердце сжалось от горечи, но винить ребят я не мог. Им завтра работать, а рядом со мной никто не уснет. Всем будет спокойней, если буду спать под замком. Правда, от настоящего монстра карантин не спасет.

Я собирал вещи, когда меня позвали к Толяну. Разжился отдельными апартаментами, благо комсорг. Выглядели они, как все ленинские комнаты, но здесь время замерло и остановилось лет так десять назад. Плакаты с лозунгами свалены кучей в углу. Бронзовый бюст Ильича и панно двухголового Маркса и Энгельса давно не протирали от пыли. Возможно, здесь опасались неосторожным касанием вызвать мятежный их дух.

На стене остался лишь вызывающе красный, как пионерский галстук, плакат: «Съветският Съюз е наш освободител, приятел и брат!». Звучит, как укор и язвительное напоминание о преданной дружбе. Но была ли она?

Застоявшийся воздух будто пропитан разочарованием и крахом надежд. Выцветшие шторы закрывали окно, скрывая атрибуты эпохи, которая ушла навсегда. Ей аборигены уже не гордились, стыдясь «братской помощи», что получили от нас. Мы ж во всем виноваты, кто ж еще…

Верный своим привычкам, Толик восседал за столом с полинявшей скатертью, стаканами и непременным графином. Они словно еще ждали от него резолюций, но «аплодисментов, переходящих в овации», здесь не услышат уже никогда. Тут же небольшая выставка с консервированной местной продукцией и старенький радиоприемник с вылезшей наружу проводкой. У окна две сдвинутые друг к другу кровати. Про роман с медсестрой уже знали все.

Сейчас наш комсорг деловито копошился в своем рюкзаке. Рядом, с обычной для себя хитрой улыбкой, щурился Лешка. Видимо, выкружил что-то, раз доволен собой.

– Кароч… – начал он. – Командир поручает особую миссию. Гордись, старший сержант! Справиться с ней можешь лишь ты.

– Надеюсь, не думаете, что этот, как его… – наморщил я лоб, от волнения забыв нужное слово.

– Да, забей! – махнул Лешка рукой. – У нас-то духовные скрепы, а танцы на углях – фокус и происки НАТО. Идеологическая диверсия! Правда, Толян?

– Да с ума просто все здесь посходили! – кивнул ему тот. – Расслабились, понимаешь, тут с «перестройкой». Поэтому, – Толик взглядом показал на рюкзак. – отвечаешь за него головой! Отчитаешься, как всё продашь.

Я согласно кивнул, хотя связь не увидел. НАТО вряд ли озабочено содержимым его рюкзака. А вот для комсорга он важен. Видимо, просит сбыть контрабандный товар. Как выяснилось, с реализацией возникли проблемы. Хороший повод избавиться от источника смуты. Русские своих не сдают.

– Кто меня встретит? Везти-то куда? – спросил я, уверенный, что всё на мази, есть договоренность, меня кто-то ждет.

– Не знаю, – пожал Толик плечами. – Езжай куда хочешь. У них специальные дни для таких вот базаров. Там и продашь.

– Шутите, что ль? – оторопел я. Сам, что ли, всё? Не знаю же здесь ни черта!

– Слушай, ты парень спортивный, у тебя хрен отнимут, – покровительственно хлопнул Лешка меня по плечу. – Езжай к морю, разберешься на месте. С руками оторвут, где нас нет.

– А как же работа?

– Забей! Наряд твой закроем! – пообещал Толик. – Здесь тебе оставаться нельзя.

– Один? В чужой стране? Без языка? – растерялся я.

Это ж какая ответственность! А если вдруг украдут или кинут? Полиция, мафия, те же цыгане? Да и наших бандитов наверняка там полно.

Я вот прямо представил, как с рюкзаками схожу с поезда на глазах у алчущих сокровищ «братушек». Как радостно встретят меня! Наслышался уже подобных историй. Да и видел немало, а выживали не все. У нас на Казанском рожи такие, что обрезаться можно. Больно смотреть, и ладно бы деньги свои…

– Не ссы, с Ванькой поедешь. Вдвоем отобьетесь, – попытался Лешка успокоить меня.

– Он поедет? – засомневался я, вспомнив тот утренний взгляд.

– А то. Уж лучше, чем томаты таскать. Повезло же тебе! У меня лютая зависть, но уйти не могу. Типа актив. А у тебя месяц халявы! Мы в Русе будем вас ждать. Надеюсь, не подведешь, – сказал он с острой, как бритва, улыбкой.

Я растерянно кивнул. Тоже надеюсь, иначе… Об этом сейчас лучше не думать. Ванька парень надежный, хоть не прямо вот умный. А другой на авантюру бы не решился. Как раз то, что нужно. Отправиться в непростое приключение с монстром? А давай!

В любом случае доверить товар – большой риск. Лешка – молоток, но как Толик купился? Жадность взыграла. Хотя, скорей, страх. Ну а что ему делать? Здесь уйдет за копейки, профком провал не простит. Не только ж его вложены деньги. Да и Лешкина доля там наверняка тоже есть.

Чувствуя на плечах груз весом с планету, я пошел объявить Ваньке новость. Первый автобус уйдет рано утром. Быстро сбросим товар, и целый месяц на море! Или небыстро, чтоб крутануть. Почему бы и нет?

6

Полупустой автовокзал, в одной руке баница, в другой – бутылка «Загорки». Уже можем себе это позволить. С собой по большой сумке и рюкзаку, набитыми часами, «Зенитами» и банками кофе. Последние сожрали весь объем, их бы продать в первую очередь. Ванек, как всегда, жизнерадостен, а я как в бреду и люто завидую его бесшабашности. Заснуть до утра так и не смог, теперь немного шатает.

Выбор маршрута оказался не таким уж и легким. Варна или Бургас? Златни пясьци или Слынчев бряг? Последний вариант мне нравился больше. Да и Лешке «братушки» советовали именно этот. На Золотых Песках полно наших, а значит, товар сбыть будет сложнее. Хотя «Командирские» лучше сдать там. Чуть выше Варны – поселок Албена, где много иностранцев и дорогие отели. На советскую символику у буржуинов большой бум, «гласность-перестройку» они очень любят. Ждали ее аж семьдесят лет, а вот по мне, лучше не стало. Злости и бардака только больше.

Может станет потом? Что-то я сомневаюсь. Зато появились возможности, о которых раньше не смели мечтать. Только не упустить бы свой шанс, а его легко тупо профукать. Будешь сидеть сложа руки – останешься в жопе. Деньги и девушки ленивых не любят. Поезд с ними уйдет без тебя, а потом не догонишь.

Посовещавшись, мы решили ехать в Бургас. Там, как подумали, конкуренция меньше. Барный шкафчик, переполненный банками кофе – мой страшный сон. Не такой, как с вампиром в гробу, но тоже не самый приятный.

В автобусе опять не спалось. А скорее всего, заснуть я боялся. Не хотелось проснуться, как в прошлый раз, когда «сменщик» оживленно беседовал с Лешкой. Не дай бог, еще цапнет кого-то. Рассказать о нем Ваньке? Или не стоит?

Если поверит, то испугается и вернется в отряд. А не поверит, решит, что я псих и со мной ему будет опасно. Лучше держать язык за зубами. Надеюсь, они не будут расти, и у верколака хватит мозгов не спугнуть компаньона. Они ведь мои? Значит, в них всё должно быть, пусть прочитает, чтоб не поймали. Лишь бы там ничего не сломал, а то вот проснешься и куснешь Ваньку в шею.

Об этом я и размышлял всю дорогу, глядя на мелькавшие за окном городишки. В основном одинаково серые и без изысков. Всё как у нас, разве что двери и ограды домов густо обклеены поминальными списками. Фотографии и некрологи давно выцвели, но их никто не снимал. Висеть они так могут годами и, разлагаясь, уже сами походили на трупы. Прекрасная демонстрация тщетности наших усилий, кем бы ты ни был. Всё заканчивается жалким листочком, который ветер будет трепать еще несколько лет. Табуированная обычно в приличном обществе тема, но здесь о неизбежности смерти напоминали на каждой стене.

В печальной тональности таких размышлений я незаметно уснул. В уме словно нашлась тончайшая щель, куда сознание вытекло, не заметив подмены. Ровный звук двигателя перешел в шелест сельвы, а дувший от вентилятора воздух стал легким тропическим бризом, приятно холодившим обнаженную спину. Здесь была ночь – влажная и душная, с трелью цикад и криками птиц в кронах деревьев.

Я стоял у костра. Девушка в этот раз сидела напротив. Ее белые волосы мягко серебрились в мертвящем свете луны, а глаза сияли изнутри, точно у кошки. Подняв на меня взгляд, она мелодично и негромко запела:

Меня разлучат со всем, что любила, а ценностями,

Которые я накопила, будут наслаждаться другие.

Мое тело, что так берегла, сожрут могильные черви.

В пустом и темном пространстве бардо я буду

Бесцельно блуждать, забыв свою сущность.

Гуру, думай обо мне! Скорее посмотри на меня с состраданием!

Дай благословение понять, что всё иллюзорно.

Дай благословение постигнуть природу ума…

Видимо, меланхолия мучила не только меня, и день выдался трудным. Я бы спел бы в ответ позитивное, но в голове выл только мрачный Бутусов:

Я пытался уйти от любви,

Я брал острую бритву и правил себя,

Я укрылся в подвале, я резал

Кожаные ремни, стянувшие слабую грудь…

Наверное, скучаю по Юльке. Расстались же плохо, вот мозг и гонит такой депресняк. А эта юная особь – защитно-адаптивная функция психики. Мол, бросила та, так на тебе лучше.

Что ж… Почему бы и нет?

Гнусно ухмыляясь, я опустил полоску ткани на чреслах. Девушка вопросительно посмотрела на меня снизу вверх. Скорей удивление, чем возмущение. Намерение вполне очевидно, секрета в нем нет. Мое сновидение, значит, и правила тоже. Повод проверить остроту ощущений. Здесь и секс столь же реален?

Выяснить это, к сожаленью, не вышло. Неуловимо быстрым движением меня подсекли, и я упал, как подрубленный дуб, отдав спину. Под лопатку больно уперлось колено, в рыхлую и влажную землю вдавили лицо.

– Клянусь Тысячеликим, я тебя счас убью! – услышал я рассерженный шепот. –Что ты о себе возомнил? Полапать так хочешь?

По меньшей мере да. Планы шли куда дальше, но раскрывать их я благоразумно не стал. Ирония в том, что физически мы теперь гораздо ближе друг к другу. Вот только возбуждение сняло как рукой. С землей во рту оно невозможно.

– Постой, фсё не так! – с трудом выдавил я, выплюнув листья.

– А как?!

Коленом надавили сильнее, едва не проткнув, как жука. Откуда в ней столько силы? Унизительное поражение даже во сне. Стоп-слова она, видно, не знает, а без него играть так, мне не хотелось.

– Я думал, что сплю! Да кто ты такая?! – промычал снова я. Похоже, здесь мое тело слабее. Иначе подмял бы под себя по-медвежьи.

– Спишь? – уже с замешательством спросила она.

– Ну да! Разве нет?

Колено с лопаток сразу убрали. Перевернув на спину, немного встряхнули и заботливо собрали травинки и листья с лица. Должно быть, меня приняли за кого-то другого. Смотрит, как на жука, решая, насколько он ядовит.

– Я Гейла, – представилась она наконец.

– Митя. Уже можно встать?

– Ой. Конечно. Прости, – спохватилась девушка, протянув руку.

– Не надо, как-нибудь сам! – опасливо отказался от помощи я. Хорошо, что не сломала мне шею. – Здесь всегда так встречают гостей?

– У вас всегда так предлагают сексуальный контакт? – холодно парировала она, смерив взглядом.

– Извини. Я думал…

– Понятно! – оборвали мою жалкую попытку всё объяснить. – Нет, ты не спишь.

– Тогда где это всё? – беспомощно развел я руками.

– В другом мире, но лишь на время! – предупредила она очевидный вопрос, увидев, как я изменился в лице.

Это было понятно и так. Всё остальное – уже непонятно. Я поменялся местами с ее закадычным дружком? Верколак, или как там его? Может, демон? Но клыков вроде нет, копыт тоже, из башки не стрельнули к небу рога. Зато Гейла сверхъестественно быстра и сильна. Раз так, значит, ей это нужно. Возможно, кровь тоже сосет.

– Ты в прошлый сказала: «у него получилось». Кто он такой? – спросил я, садясь так, чтобы между нами остался костер.

– Его зовут Кай. Это другой «ты». Сложно будет всё объяснить.

– Попробуй, постараюсь понять, – буркнул я зло.

Наверное, потому, что был порядком испуган. Пока мило беседуем здесь, в моем теле шастает их кровосос. Есть «другой я»? И сколько таких существует еще?

– Хорошо, тогда я начну… – сказала Гейла, посмотрев так, словно взвешивала мой интеллект. Видимо, мнения о нем была небольшого, учитывая, как себя с ней повел.

– Слушаю, не торопись, – кивнул, повышая свою значимость, я. Пусть не думает, что совсем дурачок.

– Так вот… В нашей вселенной миры, как слои, их бесконечное множество. Чем дальше они от друг друга, тем больше различий. События и каждый из нас существует там в бесчисленных вариациях, и между ними при особых обстоятельствах проявляется связь. Она есть всегда, но прямой обмен грозит парадоксом причинно-следственных линий, поэтому исключительно редок. Кай над этим долго трудился и, наконец, получилось. Не так, как хотел, но уже кое-что.

– Так мое тело его? Зачем это всё? – нервно спросил я.

– Видишь ли… – Гейла замялась. – Сейчас он изгой. Считается, что проклят и опасен для всех. У него руки по локти в крови. Как бывший куратор, я несу ответственность за его грех, поэтому ушла и жила вместе с ним. За таким существом надо следить.

– А у нас тогда кто за ним будет смотреть? – возмутился я. – У меня из-за него большие проблемы! Он же цыганку там укусил!

– Кай обещал быть осторожным. Но ты нам должен помочь.

– Это вдруг почему? – вскипел я. Какое мне дело до кровожадного Кая? Тут, значит, вляпался, а мне огребать?