Бунт марионеток. Руководство по контрэволюционной психологии бесплатное чтение

Власть безграничная природы

Нам потому не тяжела,

Что чувство видимой свободы

Она живущему дала

Самуил Маршак

Предисловие

Друзья мои, книга, которая сейчас перед вами, написана для того, чтобы залатать глубокий разрыв между научными данными о работе мозга и нашим интуитивным пониманием природы собственных мыслей и чувств. Разрыв этот есть, и его зияние только усиливается кокетливым заигрыванием с сознанием, которым так любит заниматься «наука о душе». В этом смысле содержимое значительной части психологических методик неплохо описывается формулой «За деревьями леса не видно».

Накоплены терриконы информации: подробно описаны едва уловимые аспекты функционирования психики, разработаны изощреннейшие схемы классификации личностных черт, а кишочки нейрона вдумчиво препарированы еще в конце девятнадцатого века. Но иррациональными убеждениями по-прежнему пропитано большинство практически значимых направлений. Я про те из них, которые прямо направлены на избавление человека от проблем и страданий, направлены на увеличение его благополучия. Почти во всех из них априори подразумевается присутствие у нас какой-то отдельной разумной сущности, наличие некоего центра, который думает наши мысли и принимает решения.

Что ж, пришло время посмотреть истине прямо в глаза: в соответствии с объективными научными фактами этой сущности просто нет, этого центра тоже нет и —вишенка на торте – все решения мозг принимает бессознательно, а значит, наши мысли тут ни при чем!

То, чем являются наши мысли, изучено давно и детально: это взаимодействие клеток мозга – нейронов, ажурно переплетенных сотнями триллионов контактов. Потрясающая сложность, и если оценивать все целиком и сразу, то впору впасть в благоговейное оцепенение от невидимой силы, собирающей все это великолепие воедино. Впрочем, не меньшее изумление вызовут у рядового пользователя лэптопа архитектура и алгоритмы связи внутри процессора машины, если он наберется отваги и дерзнет в них разобраться. Но то, что интуитивно понятно каждому по поводу компьютера (что это сложное сочетание множества простых элементов) вдруг трансформируется в архизагадку, как только речь заходит про мозг. Хотя принципиальных сходств здесь больше, чем отличий, и «железо» мозга настолько же определяет работу его «софта», как и вашем «Макбуке».

Правда, механизмы, формирующие мышление, в первую очередь химические, а процессору нужен ток, но это не отменяет главного: любая программа выполняется по алгоритму, который заложен заранее. Наши мысли не исключение, это тоже программы, они возникают по уже готовым заранее схемам и сами являются следствием хорошо изученных химических реакций. Проблема в том, что факты, очевидные для нейробиолога, как правило, игнорируются психологами, которые окутывают представление о человеческом сознании туманом мистической тайны.

Чем кажутся нам наши мысли? Входящими данными, работая с которыми я управляю собой и принимаю решения. Ну, коль скоро есть данные и есть их обработка, должен быть и оператор. Отсюда рукой подать до ощущения, что просто должен быть кто-то во мне, некий агент, то самое «я», которое действует, которое является главным.

Все само собой утыкается в эту отдельную сущность у меня внутри, она нам просто необходима. Интуитивно необходима, ведь «кто-то» должен думать те самые «мои» мысли? Кто-то должен быть в центре всего, располагаться «над» и руководить всем процессом.

Ирония в том, что, как только мы начинаем искать этот центр, он растворяется и ускользает от нас. С таким же успехом мы можем ночью бродить в поисках центра «темноты», освещая пространство перед собой фонариком.

Единственная причина, по которой мы никогда не сможем найти этот управляющий мыслями центр, друзья мои, заключается в том, что мы ошибочно воспринимаем природу и значение наших мыслей. На самом деле они не являются входящими данными. Все ровно наоборот: это данные исходящие. Они следствие тех биологических процессов, которые уже произошли, и произошли без всякого нашего осмысленного участия.

В этом смысле сознательная часть психики похожа на монитор ноутбука: мысли, приходящие в голову, в такой же степени могут управляют порождающими их процессами, в какой слова на экране могут управлять текстовым редактором. Не могут. Никак. Считать иначе – значит допускать логическую ошибку в незатейливой причинно-следственной связи.

Команды, которые влияют на работу программ устройства, вводятся в него с клавиатуры, а кнопки, активирующие зарождение мыслей, нажимаются законами физики, химии и биологии напрямую, без всяких промежуточных стадий. И каждый из нас прямо сейчас находится в плену этой грандиозной иллюзии: мы считаем, что сами определяем, что делаем, и думаем, что действия совершаем осознано. Нет. Не определяем и не делаем. Все происходит без нашего сознательно участия, и происходит как бы само собой.

Уфффф. А мы ведь так привыкли считать, что выбор сделали сами и окончательное решение было за нами. Конечно, привыкли: нам было полезно так считать для повышения шансов на выживание. Прародителям человечества, у которых случайно возник этот когнитивный сбой, вдруг стал благоволить естественный отбор.

Иллюзия контроля обернулась крайне полезной адаптацией: она давала необходимую уверенность в собственных силах и повышала социальный статус кроманьонца. Прошитая в мозге системная ошибка может приносить пользу и в эпоху постмодерна. Но не всегда и не всем. Все чаще она мешает нам чувствовать радость жизни и ржавой гирей тянет в болото фрустрации. Что ж, сейчас как раз подходящий момент, чтобы расставить все по местам.

Да, написанное выше не очень согласуется с позицией традиционной психологии и поначалу заходит со скрипом. Такое сложно себе представить: получается, что мысли как будто бы возникают сами собой. Но тогда почему они появляются именно такими, какими приходят к нам, ведь должно быть что-то (а может быть и кто-то), что их направляет?

И это что-то действительно есть, и имя этому – допамин, и формула его – C₈H₁₁NO₂. Естественный природный стимулятор. Гормон счастья, вырабатываемый в тот момент, когда с нами происходит что-нибудь хорошее. Крайне важный момент: он также выбрасывается в мозг в период ожидания чего-нибудь хорошего, будь то предстоящий отпуск или добрый кусок шоколадного торта, который мы заказали на десерт.

Так вот, принимаемые (бессознательно для нас!) мозгом решения направлены на то, чтобы получить за них ударную дозу допамина. Нейронные цепи непрерывно проводят быстрые расчеты: «Ага, если сейчас активировать режим дружелюбия, то в ближайшее время мы можем не ожидать от этой особи нападения, уровень безопасность повысится, и это очень хорошо для моего выживания». Химическое подкрепление впрыснуто, и мы – вдруг – решаем улыбнуться соседу и спросить, как у него дела.

Да, допамин влияет на настроение и характер человека. От уровня его синтеза зависят поведение, наличие мотивации и желание учиться. Скажем больше: наши эмоции и чувства полностью определяются составом химии мозга, и именно эта химия, в свою очередь, и организует работу нейронных программ.

И тут самое время вспомнить, что допамин не единственный важный химический агент, есть и другие. А среди них хватает плохих парней, они поставляют совсем другую палитру чувств: страх, тревогу, тоску и обиду. Но деваться некуда: отрицательные эмоции тоже важны, а иначе как бы мы узнавали, что точно не пойдет нам на пользу и от чего стоит держаться подальше.

В те далекие времена, когда на Земле только-только появились приматы, выживать им приходилось без супермаркетов и беспилотных такси. И тут химия «плохих» эмоций отработала на всю катушку: намного лучше быть в стрессе и выжить, чем в блаженстве послеобеденной неги стать добычей какого-нибудь смилодона. Мы с вами – дальние потомки тех обезьян, которые на саблезубок древним кошачьим не попали, и вот – получите, распишитесь! – чувство тревоги, столь полезное для наших предков, во всей своей красе досталось нам и не оставляет нас даже в объективно безопасной, сытой, благополучной жизни.

Это довольно печальный факт: чтобы передать свои гены последующим поколениям, нашим пращурам приходилось производить плохие эмоции чаще, намного чаще, чем хорошие. И что печально вдвойне: весть этот скилл перешел к нам по наследству в полном объеме. Как метко выразился создатель когнитивной терапии Аарон Бек, «цена выживания вида равна дискомфорту длиной в жизнь». Правда, выживать нам сейчас нетрудно: вон забитый доверху холодильник, кофемашина и центральное отопление. И до ближайшего леопарда ехать не меньше полутора часов. Это еще если пробок не будет.

Тогда почему же нас так часто изнутри разъедает стресс? А за это спасибо еще одному щедрому подарку эволюции – нашей речи. То, что Павлов называл «второй сигнальной системой», формирует наше мышление и позволяет решать задачи невиданных прежде масштабов. Слово – это «сигнал сигналов», и серые клеточки оперирует внутренними импульсами от слов так же лихо, как и входящими данными из внешней среды.

Смотрим ли мы на настоящее яблоко или просто думаем о нем, для нашего мозга просто нет разницы: наборы сигналов, которые он получит в обоих случаях, будут идентичными. Зато разница есть в другом. Она заключается в том, что объектов реального мира, которые по гамбургскому счету нужны для выживания, на самом деле немного, а вот с виртуальными объектами – продуктами нашей мыслей – все ровно наоборот.

Химия мозга миллионы лет создавалась именно для того, чтобы непрерывными пинками подталкивать ленивую особь в нужную сторону: к еде, безопасности и теплу. Все это теперь есть в избытке, можно наконец-то сесть и расслабиться. Не тут-то было! Взамен тех простых базовых потребностей, удовлетворить которые человеку, благодаря развитию цивилизации, техническому прогрессу, стало легко, вторая сигнальная система непринужденно порождает множество новых, и имя им – легион.

Мы можем хотеть – и хотим – неудержимо всегда и везде. Хотим повышения зарплаты, хотим, чтобы наша очередь двигалась быстрее соседней, хотим отпуска подлиннее, хотим, чтобы от глобального потепления наконец-то стало хоть малость теплее, и еще хотим во-о-о-он ту клипсу для штор в форме скорпиона.

А теперь взболтаем вместе три этих ингредиента: доминирующую роль отрицательных эмоций, способность к бесконечному порождение новых целей и иллюзорную убежденность в том, что мы сами принимаем решения при помощи наших мыслей. И вот на выходе оригинальный коктейль: «Тревога на основе страдания, с яркими нотками фрустрации и выраженным депрессивным послевкусием» – пробуйте, подано!

Дорогие мои, но ведь этот рецепт придумали не мы! Эволюция – столь же прекрасная, сколь и жестокая, дама – не стала уточнять: а наш ли это заказ? Нет, не наш, мы этого не просили! И мы не должны из раза в раз скакать по граблям допотопных нейропрограмм, которые управляли архантропами в африканской саванне миллионы лет тому назад.

Мы вправе с достоинством поблагодарить естественный отбор за его главные подарки: именно они позволяют нам сейчас читать этот текст под пледом в уютном кресле. Но вот от кое-каких идущих в нагрузку сомнительных опций нам, пожалуй, лучше отказаться.

Пора, пора наконец, решить, что из природных конструкций полезно и что мы оставим, а от чего нужно беспощадно избавиться просто потому, что нам сейчас это мешает. Законы природы под предводительством эволюции создали из нас послушных марионеток, которые должны размножаться, нагуливать жирок и при этом постоянно быть в стрессе.

Но если первые два пункта для нас худо-бедно имеют смысл, то вот по части страданий – извините! Даже марионетка способна на бунт. Ей никогда не оборвать ниточки кукловода, но кое-что она все-таки может. Она может увидеть свои нити, она может переплести их по-другому.

Законы природы не отменить, их струны всегда будут дергать нас, пока мы живы. Но вот сделать так, чтобы эти струны тянули нас не в интересах эволюции, а в наших собственных – вот что нам вполне по плечу, и вот это по-настоящему важно. Наша задача – переплести управляющие нами нити правильным образом, и без внятной инструкции тут просто не обойтись.

Настоящее руководство – это как раз такая инструкция, ваш путеводитель по миру абсолютно новой для вас психологии – психологии контрэволюционной.

Что именно нужно делать решившейся на бунт марионетке, как избегнуть скрытых ловушек эволюции, как решить большую часть наших проблем, как избавиться от необоснованных страхов и изматывающей тревоги, – об этом вы узнаете на страницах книги.

Нас ждет увлекательное путешествие по нейронным сетям человеческого мозга. Мы рассмотрим, как именно он принимает решения, какую роль играет при этом химическая кухня эмоций и чувств. Узнаем, откуда берется то, что мы привыкли считать нашими мыслями, и вместе убедимся, что они ровным счетом ни на что не способны влиять. Попробуем разобрать, отчего мы предпочитаем верить в свободу воли и рассчитывать на свою силу воли, в то время как все научные данные говорят о том, что нет и не может быть ни первого, ни второго.

Мы убедимся, что научный подход к психике – это то, что дает настоящее освобождение и сметает прочь тревоги и проблемы. И да, мы подробно разберем, как именно можно все изменить.

Курт Левин как-то сказал, что нет ничего практичнее хорошей теории. Спорить было бы глупо, но тем не менее то, что я предлагаю, – это не только и не столько теория. После разбора нескольких главных принципов, которые необходимы для понимания механизмов контрэволюционной психологии, мы обязательно перейдем к практической части, в которой научимся использовать их в своих в своих интересах.

Я старался писать эту книгу простым языком, методики, изложенные в ней, доступны для самостоятельной практики любому читателю, даже не искушённому в психологии. В то же время уверен, что и опытные терапевты найдут материал полезным не только для совершенствования понимания когнитивной модели сознания, но и для расширения набора психологических техник.

Конечно, ни одно пособие по психологической помощи не заменит супервизии, которую можно получить у квалифицированных специалистов. Для тех, кто захочет сделать описываемые в книги методы эффективным инструментом своей практики, всегда открыты специализированные рабочие группы, организуются семинары и проводятся конференции, а также предлагаются видеолекции автора методики и его последователей.

Что ж, пожалуй, пора начать знакомство с контрэволюционной психологией. Не стесняйтесь применять полученные знания на практике, отбросьте сомнения и колебания, и твердо усвойте главное: если наши страдания нужны эволюции, это не значит, что они нужны нам!

Глава 1. Каждое действие совершенно, или какое отношение к психологии имеет транзистор

Уточните, в чем именно человеческий мозг

превосходит компьютер, и я создам компьютер, который будет решать задачу лучше.

Джон фон Нейман

Если вы прямо не связаны с электроникой и вычислительными системами, скорее всего слово «транзистор» встречали только в школьном курсе физики. Те из нас, кто постарше, возможно вспомнят, что во времена стиляг и хиппи так называли переносные радиоприемники, пришедшие на смену монументальным ящикам из полированного дерева. Применение этой детали – главного элемента любого современного гаджета – сделало электронику компактной и умной. Наших родителей это вдохновляло настолько, что по названию детали стали называть транзистором и всю коробочку целиком. Приемник на батарейках вместе с брюками клеш стал настоящим атрибутом продвинутой молодежи 60 – 70-х.

Но мы сейчас не про забойные аккорды Led Zeppelin – транзистор интересует нас именно как электронный компонент. Давайте в общих чертах вспомним, что это такое и для чего он нужен. Даже если вы кристально чистый гуманитарий и нервно вздрагиваете, услышав что-то из серии «взять интеграл по поверхности», не пугайтесь: ничего технически сложного и никаких расчётов в книге не будет.

Сам транзистор – несложное устройство, которое по принципу работы похоже на водопроводную трубу с краном посередине. Если кран открыт – вода течет, если закрыт – поток останавливается. Разница в том, что в транзисторе проходит по этой трубе не вода, а ток. И кран будет открываться не рукой, а сигналом от какого-нибудь другого устройства. Еще раз: через транзистор при открытом кране может проходить электрический ток, а при закрытом – не может.

Вот упрощенная схема.

Ток пытается пройти сквозь транзистор, но у последнего «закрыт» его управляющий «кран».

А вот теперь «кран» открылся, и транзистор пропускает через себя ток.

Первый действующий транзистор создали американские физики Уильям Шокли, Джон Бардин и Уолтер Браттейн в 1947 году. Важность этого вроде бы простого устройства была так высока, что за свое изобретение они получили Нобелевскую премию по физике! А все потому, что из множества соединенных вместе транзисторов устроены «мозги» любой электроники, будь это чип в вашей банковской карте или марсоход «Кьюриосити».

Теперь давайте немного поговорим о том, как миллионы собранных вместе простейших кранов-транзисторов создают голосовых помощников, спецэффекты из «Звездных войн» и долги на вашей кредитке.

Все дело в том, что контакты множества транзисторов соединены так, что, когда на какие-то из входных контактов подаётся ток, транзисторы все вместе его «перемешивают» и отправляют на какие-то из других своих контактов – выходные. И всё это вместе производит впечатление вполне осмысленной операции.

Допустим, нам надо сложить числа 3 и 6. Надеюсь, всем очевидно, что результат будет 9. Простейшее устройство на транзисторах, которое сможет сложить числа, называется «сумматор». Обычно именно с таких схем начинают осваивать азы программирования, но мы сейчас не станем изучать начинку устройства, а посмотрим на результат его работы со стороны.

Смотрите, что здесь происходит: есть пять входов и четыре выхода. На входы подается электричество. Это просто движение электронов, которые не знают, что они обозначают числа. Но мы-то с вами понимаем, что в этом электричестве закодированы цифры.

Так же на выходе: электричество пришло на какие-то контакты, и засветилось несколько лампочек. Мы на них посмотрели и увидели, что эти горящие в таком порядке лампочки соответствуют какому-то числу. Делаем вывод, что это машина сложила два числа. Хотя на самом деле она просто перетасовала электрические потоки определенным образом. А способ перемешивания электричества определялся тем, как именно соединены между собой контакты транзисторов.

Давайте еще раз внимательно посмотрим на рисунок выше: вы видите, что почему-то вместо чисел 3, 6 и 9 там указаны только единицы и нули. Вот еще один важнейший момент: компьютеры для всех операций используют так называемый двоичный код (удерживаем внимание, самое сложное уже почти закончилось!). Мы помним, что у транзистора есть только два состояния: когда он открыт и пропускает ток и когда он закрыт и ток через него не идет. Одно из этих состояний обозначается единицей, а другое нулем.

Любые другие числа зашифровываются сочетанием этих двух цифр. Точно так же, как, например, в азбуке Морзе каждая буква кодируется сочетанием нескольких коротких и длинных сигналов. Один короткий и один длинный сигнал обозначают букву «А», а если подать один длинный и три коротких сигнала, то получится сочетание, кодирующее букву «Б».

В двоичной системе сам ноль обозначается так же: «0», единичка тоже обозначается «1», а вот двойка уже как «10», тройка – это «11», четыре – «100» и так далее. На первый взгляд, выглядит громоздко и не слишком понятно: числу 89, например будет соответствовать «1011001», а число 5473 в системе двоичного кода будет представлено комбинацией «1010101100001».

Длинно? Да. Неудобно? Да. Но зато мы обошлись только нолями и единицами, которые соответствуют одному из возможных состояний транзистора: «открыто» или «закрыто». И не нужно ругать за такую замудренность современных программистов, лучше скажем им спасибо за то, что они ограничились двоичной системой, а не троичной, или – боже упаси! – двенадцатеричной, как древние шумеры

Стало понятно, почему компьютеры используют двоичный код? Каждый символ в вашем компьютере является электрическим сигналом, а вычислительная «клетка» компьютера – транзистор – различает только «включенное» состояние, когда через него проходит ток, и «выключенное», при котором ток не идет.

Соединение в определенном сочетании контактов множества транзисторов – основной принцип работы всей современной электроники. Это нужно для получения запрограммированного выходного сигнала. Он возникает после совместного взаимодействия транзисторов по обработке входного сигнала. Дальше уже дело техники: каждый конкретный выходной сигнал сможет активировать устройства внешнего интерфейса – и мы услышим из динамика по-детски трогательный гимн польских зоозащитников «БОбер, курва!» или увидим на мониторе рекламу онлайн-казино.

Может ли электронная машина на транзисторах дать неверное решение или ошибиться? Нет, ни в коем случае! Транзисторы соединены таким способом, что при обработке некого входного сигнала они выдают строго определенную последовательность взаимного активирования и результат всегда будет единственно возможным для данной конфигурации оборудования. Это, конечно же, не значит, что компьютер всегда делает одно и то же. Нет, результаты на выходе могут быть самыми разными, но они будут зависеть только от исходной информации.

На современных устройствах этот процесс выглядит очень динамичным: мы немного двигаем мышью и каждое перемещение запускает каскады взаимосвязанных обменов сигналами. Внешне все выглядит так, как будто машина обладает собственным активным сознанием и волей, но суть остается все той же: транзисторы пропускают или блокируют ток в зависимости от того, как они связаны друг с другом.

Даже самые новые и совершенные машины все же иногда сбоят, но не стоит считать, что тут имеет место случайность. Компьютер всегда выполнит операцию единственным доступным способом, а вот входная информация может быть и не той, которую мы хотели ввести. Вирус или замыкание внутри оборудования – это не что иное, как один из вариантов поданного на транзисторы входного сигнала. Правда, мы не хотели его подавать и получили на выходе чёрт-те что, но ток пошел по транзисторам по единственно возможному варианту. Заложенный в процессор алгоритм все равно сработал так, и только так, как он мог!

На этом, пожалуй, пора закончить разговор о транзисторах. Общие принципы работы вычислительной техники стали немного понятны, а углубляться в подробности едва ли есть смысл. Вряд ли найдется на земле человек, владеющий всей суммой знаний по устройству, производству и программному обеспечению компьютера, да и нам пора наконец перейти к психологии.

Хотя сам термин «психология» и переводится с греческого как «наука о душе», психологи обычно понимают слово «душа» метафорически – как проявление психической активности человека. А у этой психической активности есть вполне материальная основа. Наша психика – это результат взаимодействия особых клеток организма, называемых нейронами.

Строение нейрона в общих чертах также изучается в школе, но для тех, кто вместе с транзисторами забыл и про это, будет полезно вспомнить самое основное.

Как выглядит нейрон? В строении нейрона можно выделить три части:

1.Тело нейрона (сома) – получает информацию. Содержит ядро клетки.

2. Дендриты – короткие отростки, принимающие информацию от других нейронов.

3. Аксон – длинный отросток, несет информацию от тела нейрона в другие клетки.

Чаще всего аксон оканчивается контактом (синапсом) с дендритами других нейронов.

Дендриты и аксоны также называют нервными волокнами. Аксоны бывают очень разными по длине – от нескольких миллиметров до метра и даже более.

Что же делает нейрон? Нейрон, получая через дендриты сигналы от других клеток, накапливает в себе ионы. Ионы – это небольшие частицы размером с атом, имеющие положительный или отрицательный электрический заряд. В состоянии покоя электрический заряд внутри нейрона отрицательный, а в окружающей его межклеточной жидкости – положительный. А если где-то близко образуются два полюса «+» и «—» (опять физика, будь она неладна!), то между ними стремится возникнуть электрический ток. Заряд накапливается до тех пор, пока он не превысит определенный порог. После этого нейрон посылает по аксону электрический импульс – потенциал действия.

После того как тело нейрона накопило достаточно заряда и он «выстрелил» по аксону электрическим импульсом, наступает кратковременное состояние отдыха (гиперполяризация), в этот момент передача импульса невозможна.

Потенциал действия чаще всего генерируют ионы калия (К+) и натрия (Na+) (а это уже химия!), которые по ионным каналам перемещаются из межклеточной жидкости внутрь клетки и обратно, меняя заряд нейрона и делая его сначала положительным, а затем снижая его.

Потенциал действия обеспечивает работу нервной клетки по принципу «все или ничего», то есть импульс или передается, или нет. Сигналы, которые передают нашему нейрону другие нейроны, будут накапливаться в теле клетки до тех пор, пока их заряда не будет достаточно для передачи по нервным волокнам.

Ничего не напоминает? Некое устройство, способное передавать заряд от «плюса» к «минусу» в момент, когда оно получило на это управляющий сигнал? Верно! Это, по сути, все тот же транзистор с его тремя контактами!

Если наложить схему работы транзистора на устройство нейрона, то можно представить все это примерно так:

Согласен, с виду не слишком то похоже на транзистор. Да и механизм получения управляющего сигнала и передачи заряда другой: химический, а не электрический. Про химический компонент работы нейронов мы поговорим во второй главе, когда коснемся темы эмоций (Спокойно! Химии там будет не больше, чем физике в этой главе!), а сейчас важно понять главное: все мыслительные процессы человека основаны ни на чем ином, как на работе огромного количества взаимно связанных биологических транзисторов.

Именно так: каждое действие, которое осуществляет тело человека, обеспечивается работой нейронов. Разветвленная синаптическая сеть формирует личность и сознание. Нейроны отвечают как за самые примитивные рефлексы, так и за самые деликатные процессы, связанные с мышлением.

Задача нервной системы – собрать сигналы, поступающие из окружающей среды или из организма, «оценить» ситуацию, «принять» решение, как на них отреагировать (Официант, еще одну «Маргариту» за третий стол!), а также «подумать» о происходящем и «запомнить» это. Основной инструмент для выполнения этих задач – биотранзисторы, сплетенные по всему организму с ослепительной точностью.

По средним оценкам, количество нейронов в головном мозге составляет примерно 90 миллиардов, каждый из них связан в среднем еще с 5–10 тысячами близких и дальних сородичей, образуя суммарно около 100 триллионов связей (синапсов). Ученые говорят, что люди просто не приспособлены для восприятия таких больших чисел. Для большинства из нас представить, как выглядит миллион чего угодно, является невыполнимой задачей. Зато наш сложный мозг любит простые сравнения по принципу «больше-меньше».

Так вот, если мы попробуем прикинуть количество возможных сочетаний этих триллионов синапсов, то получившееся число будет больше количества атомов в нашей вселенной. Это и создает невероятную сеть взаимодействия, во многом более изощренную, чем самые совершенные компьютеры.

Именно эта неисчислимая вариативность нейронных связей и порождает иллюзию присутствия у нас неких дополнительных и отделенных от мозга «высших» структур: души, «нематериальных» мыслей или особого «квантового» сознания.

Распространённая и легко объяснимая когнитивная ошибка. Рассматривая непонятное явление неизвестной для нас природы, мы всегда пытаемся объяснить его привычными аналогиями и устойчивыми шаблонами. Попробуйте показать оторванному от цивилизации индейцу племени Кавахива ваш смартфон! Он непременно решит, что в магическом «камне» живут своенравные духи, которые откликаются на ритуальные пассы и заклинания.

То же и с мозгом. Запредельную сложность конечной системы намного проще объяснить влиянием высших сил, чем вдуматься в главный принцип ее работы. А принцип не такой уж и хитрый: как только поймем способ взаимодействия нейронов, вся логика устройства мозга станет понятна тоже, ведь ничего другого, никакой «души» там нет и быть не может.

Примерно это и имел в виду Ницше, когда в присущей ему язвительной манере писал:

«″Чистый дух″ – чистая глупость: если вычесть нервную систему, чувства, наконец, ″смертную оболочку″, мы просчитаемся – просчитаемся, да и только!»

Спору нет, и самих нейронов в мозгу и связей между ними столько, что рассчитать и смоделировать их взаимодействие в полном объеме – задача ну просто уж совсем неподъемная. Но нам ведь это и не нужно, главное – твердо усвоить, что все многообразие психики основано на совместной работе множества простых типовых элементов.

Тот самый компьютерный двоичный код, который мы упоминали выше, годится и для составления когнитивных схем: «есть сигнал» – «нет сигнала», «ноль» или «единица».

Интригующее исследование санкт-петербургских ученых Анны Букинич и Петра Шабанова убедительно показывает, что хотя выработка импульса нейроном и подчиняется биологическим процессам, но, по сути, сводится к передаче сигнала в системе двоичного кода [1]. Выходит, что как ни крути двоичный код является основой деятельности центральной нервной системы, а значит, и взаимосвязь нейронов между собой целесообразно описывать в терминах бинарной логики.

Есть двоичный код – значит может быть составлена программа, описывающая процесс анализа данных и выбора действия, и подобные программы уже составлены для описания поведения простых организмов. Человек намного сложнее, но сложнее количественно, а не качественно, и отдельные алгоритмы принятия решения человеком уже описываются в терминах программирования.

Дело дошло даже до нейрокибернетического моделирования самых глубинных процессов, протекающих в мозгу человека, то есть речь идет даже не об анализе осознанного на вербальном уровне мышления, а о моделировании подсознания, на котором основана творческая деятельность.

Еще с середины прошлого века ведутся исследования, по созданию нейронных сетей, в которых констелляция клеток ассоциируется с абстрактным понятием. Оно, в свою очередь, может впоследствии поддаваться вербализации [2].

И вот что крайне важно: новые программы (суть алгоритмы связи и обмена сигналами между транзисторами микросхем) могут подгружаться в процессор не только извне, но и изнутри. Компьютер постоянно «анализирует» важные параметры собственных устройств: температуру процессора, ресурсы памяти. Результаты также могут влиять на работу других программ; кто из нас не сыпал проклятиями на сообщения о нехватке места на диске при копировании файла!

Примерно такая же «загрузка» новых программ непрерывно происходит и с нашим мозгом: мы что-то увидели, услышали, прочитали, о чем-то подумали или почувствовали некие ощущения в теле – все это переструктурирует связи между нейронами. Формируются дополнительные контакты, и теперь новые конфигурации биотранзисторов будут отправлять другие пакеты сигналов по синаптическим контурам. Наш мозг в буквальном смысле постоянно меняется: вот вы сейчас прочитали несколько предложений из этого текста, и конфигурация уже стала чуточку иной, появились новые цепочки связей. И очень может быть, что какое-либо следующее решение вы теперь примете не так, как могли бы, не получи вы эту информацию сейчас.

Повторим еще раз: сложность человеческого мозга – в количестве связей между его функциональными единицами. Сами по себе функциональные единицы относительно просты. И способ их работы понятен и воспроизводим.

Возможно, что в этом месте поднаторевший в философских дискуссиях читатель возмущенно фыркнет и обвинит меня в редукционизме. Что ж, а я и не против. Редукционизм – это такой научный метод, который объясняет сложные явления рассматривая их простые составные части. Это не хорошо и не плохо, это просто инструмент, который замечательно работает в огромном количестве ситуаций. Вклад редукционизма в науку поистине неисчерпаем. Откажись мы докапываться до того, из чего состоит материя: молекулы, атомы, элементарные частицы – и химия физика, биология, давай, до свиданья!

Не зная, из каких частей состоит атом урана, не запустить атомный реактор. Не понимая строения молекулы полимера, мы все полимеры неизбежно… профукаем. И тогда мы даже продукты из магазина в полиэтиленовый пакет не сложим, придется нам таскать с собой берестяные туеса да корзинки.

То же и в психологии: без понимания принципов работы нейронов мозг предстает перед нами в виде некой загадочной субстанции. А с такой позиции рукой подать до мистики, парапсихологии и «энергетических меридианов». И до шапочек из фольги, да.

Давайте все-таки немного побудем редукционистами и поговорим о том, как именно мозг принимает решения. Что заставляет его выбирать тот или иной вариант из нескольких возможных?

Представим некую простую ситуацию, в которой нам приходилось делать выбор. Давайте пока не будем копать слишком глубоко и анализировать основополагающие моменты нашей жизни. К сложным вопросам мы подойдем позднее.

Вот например: моя работа на сегодня окончена, близится вечер, который неплохо чем-то занять. Есть выбор между просмотром нового фильма и пробежкой по парку. Других вариантов на самом деле может быть масса: почитать что-нибудь, подискутировать в сети на тематическом форуме, отправиться в гости к друзьям или проинспектировать удочки для предстоящей рыбалки.

Смотрите, что происходит: все перечисленные возможности содержатся в моей голове в виде сцепления нейронов. Почему мой выбор сводится к двум: фильму или прогулке? Другие варианты рассмотрены и автоматически отброшены мозгом. Он принял решение, не доводя его до моего сознания, исходя из анализа имеющегося опыта и входных данных. Вот что повлияло на результат: подходящей для прочтения книги сейчас нет (а вот фильм уже скачан), друзья недавно звонили и жаловались, что в последнее время работают допоздна, на ближайшие выходные прогноз обещал дожди, а значит, рыбалка пока не светит.

Давайте сейчас предположим, что выбор из двух оставшихся вариантов будет сделан одним единственным нейроном: если он даст сигнал (пусть это будет «1» в системе двоичного кода), то этот импульс активирует программу «А» – «идти на пробежку». Отсутствие сигнала (а это «0» в двоичном коде) запустит программу «В» – «смотреть фильм» На дендриты (управляющие контакты) этого нейрона подходят сигналы от 5 других нейронных контуров.

«Решение» нейрона на сработку принимается автоматическим суммированием входящих сигналов. Если они превышают некое пороговое значение, нейрон срабатывает, если не превышают – молчит. Это именно так, нет никакой другой сущности, нет никакого другого маленького человечка внутри нас, который раздумывал бы, какое решение принять. Если импульсы придут от трех или более клеток-партнеров, то наш управляющий нейрон сработает. Он выдаст импульс и запустит программу «А», и я, чертыхаясь, полезу на антресоль за кроссовками. Если же импульсы придут только от 2 (или менее) соседей, то вперед – к телевизору с чипсами под мышкой!

На первый взгляд, выбор очевиден: развалиться на мягком диване гораздо приятнее, чем шлепать под моросящим дождем плановые пять километров. А это значит, что на один из пяти контактов сигнал не пришел. Тут мозг вспоминает, что в прошлую пятницу весы показали на пару килограммов больше, чем до этого, и физкультура таки нужна – и на один из контактов импульс проходит. Пока счет равный! А как это было на прошлой пробежке? Сначала, да, лениво, но стоило только начать, как тело стало радоваться нагрузке, и какой подъем сил был после! Теперь счет 2 : 1 в пользу пробежки. Но не тут-то было, нейронные контуры услужливо напоминают, что правая коленка потом предательски болела с утра, и на табло опять ничья. Точку в безмолвном споре нейронов споре ставят блики закатного солнца в окне: дождь закончился, пора на выход!

Подобного рода внутренние диалоги происходят тысячами ежедневно, и большая их часть нами просто не осознается.

Теперь припомним, что на наш нейрон приходится не всего пять, а пять тысяч управляющих контактов-синапсов. Да и решение принимает не он один, а их миллионная совокупность, и в этой совокупности у каждого нейрона есть несколько тысяч своих контактов. То беззвучное общение клеток, которое я описал выше, на деле намного, намного сложнее! Количество параметров, которые влияют на принятие решения, исчисляется не сотнями, но сотнями миллионов. Тем не менее все это не отменяет того факта, что выбор происходит автоматически, по четким, математически верным алгоритмам.

Это понимание настойчиво и неуклонно подводит к первому тезису контрэволюционной психологии: каждое действие совершенно!

В каждый текущий момент ваши решения, ваш выбор, ваше поведение определяются имеющимся сочетанием нейронных связей. И вариант сработки всей связанной цепочки нейронов только один!

Возьмите паузу и внимательно подумайте об этом факте: все, абсолютно все ваши поступки проходят по единственно возможному варианту. Контакты управляющих вами биотранзисторов были соединены именно так, а не иначе. Вам просто не в чем себя упрекнуть! В любой ситуации вы выдаете максимум возможного. Вы всегда делаете лучшее, на что только способны в данный момент.

Давным-давно, когда нравы были попроще, когда людей не захлестывало информационной лавиной, нечто подобное говорил своим ученикам Будда. И сила этой простой формулы была настолько велика, что многие слушатели обретали просветление сразу, так сказать, не отходя от кассы.

Каждое действие совершенно! Скажите себе это еще и еще раз. Повторяйте это каждый раз, когда вы вспоминаете прошлые «неудачи» и «ошибки». Они не были лично вашими неудачами и ошибками. Вы поступили единственно возможным способом. Вы всегда будете поступать единственно возможным способом.

Пришло время выдохнуть и расслабиться. Пришло время отпустить ярмо сожаления, пришло время перестать упрекать и винить себя.

Подумайте, что происходило, когда вы не достигали желаемого. Когда вы принимали решение, а потом оказывалось, что выбран был не самый лучший вариант. Вы на самом деле можете справедливо себя упрекнуть в этом? Нет! В тот момент ваш выбор мог быть один, и только один. Точнее сказать, выбора попросту не было.

Представьте, что два равных по силе шахматиста сели за доску. А теперь уберем у одного из них половину его фигур. Просто из спортивного интереса, чтобы посмотреть сколько он сможет продержаться против заведомо превосходящего противника.

Что произойдет? Бесспорно, наш испытуемый проиграет. Он начнет сражаться с энергией и яростью дикой кошки. Он покажет лучшее, на что способен, он будет трепыхаться из последних сил, но медленно сдавать свои позиции под превосходящим натиском. И вот все кончено, он проиграл. Мы можем упрекнуть его в этом? Нет, он сделал все возможное в такой ситуации, и этот проигрыш может дать ему больше опыта, чем все его победы до этого.

А что с нашими проигрышами? Мы тоже были в точно таком же положении, как этот шахматист. Обстоятельства оставили только половину фигур на нашей доске. И в этой ситуации мы сделали все, что могли. Все наши решения были безупречны, каждое действие было совершенно!

Глава 2. Эмоции: чистая химия и немножечко электричества

– Но как же нам стать счастливыми? – спросили ученики Мастера.

– По возможности ингибируйте обратный захват серотонина, – ответил он.

И все офигели, просветленные.

По Павлу Иевлеву

Пришло время поговорить об эмоциях. В конце концов, вся психология неизбежно упирается в них. Если отбросить в сторону все второстепенное, то ее главная задача будет звучать так: «Как сделать человека счастливым?».

А что же все-таки такое удовольствие, радость, счастье?

Давайте для начала попробуем определиться с формулировкой. Сделать это крайне важно, ведь если мы смутно представляем себе предмет наших размышлений, то ждать от них умозаключений, впечатляющих безупречной логикой, трудно. Но не тут- то было: мы сразу сталкиваемся с тем, что даже определение счастья и благополучия очень сложно уверенно произнести.

Попробуйте-ка сами! Обычно я слышу что-то вроде: «Ну, не знаю, это когда я чувствую себя хорошо. Когда я всем доволен, когда испытываю радость, когда меня ничего не тревожит, и я ощущаю что-то приятное». Возможно, что и у вас получилось что-то похожее, если, конечно, вы не выпускники философского факультета.

Проблема в том, что мы утыкаемся в закольцованное определение, которое как бы пытается выразить само себя: «Счастье – это когда я счастлив». Так мы далеко не уедем, друзья! Придется поднапрячься и таки сформулировать, что же такое счастье. И, по возможности, использовать для этого понятные критерии.

Давайте для начала еще раз вспомним, что все наши ощущения, чувства, мысли – это продукт и результат работы нашего мозга. В кондиционированной прохладе лабораторий высоколобые умники в белых халатах с неистребимым любопытством изучают то, как наши органы чувств доносят информацию до командного центра. Рассматриваются различные этапы обработки данных: как сначала поток импульсов в наших анализаторах отражает воздействие внешней среды, как он потом трансформируется в паутине нейронных связей. Последняя и выступает для мозга внутренним аналогом окружающей реальности.

Процессы, спору нет, очень увлекательны и невероятно сложны. Так, например, ученые еще не договорились до конца о том, насколько сильно соответствие между формой наблюдаемых объектов и тем, в виде каких структур активируются нейроны зрительной коры. Казалось бы логично: если мы видим яблоко, то это значит, что и внутри нашей головы нейроны должны выстроить трехмерную модель этого яблока.

Так, да не так! Некоторое подобие есть, но оно не слишком-то очевидное. Глядя только на то, как активируются зрительные отделы мозга, мы вряд ли поймем, на что именно смотрит человек в данный момент [3].

Некоторое сходство есть только для очень простых и грубых структур: исследования на кошках установили весьма приблизительное подобие. Если царапучий зверек смотрел на чередующиеся полосы, то и нейроны его зрительной коры тоже активировались полосками.

Подобные работы объединяет одна особенность: мозг рассматривается в них как некий аналог бесстрастной машины. Вот в нее информация поступает, и вот она потом обрабатывается. В спорах о нюансах того, как именно это происходит, еще сточится не одна тысяча клавиатур, но, на мой взгляд, наиболее убедительная версия изложена в модели Джефа Хокинса «память-предсказание» [4], которую я всем интересующимся с удовольствием рекомендую.

А нас с вами сейчас гораздо больше интересует другое: не то, как мозг воспринимает информацию, а то, что мы при этом чувствуем, какие ощущения и эмоции мы при этом испытываем. Именно в их плоскости лежат все те сложности и радости нашего существования, которые волнуют каждого из нас больше всего.

И, немного забегая вперед, вот еще один немаловажный для нас факт: восприятие ощущений и чувств происходит раньше, чем формирование мыслей и их осознание. Например, когда человек воспринимает опасность или чувствует что-нибудь приятное, физиологический ответ на это происходит намного быстрее, чем осознание самого факта возникновения этих чувств [5].

Какова же природа наших эмоций? Ответить сходу так же непросто, как и дать определение счастья. Чтобы опять не упереться в циклическое: «Эмоции – это когда мы чувствуем радость или грусть, волнение или удовольствие», давайте посмотрим, какие же естественные процессы и явления связаны с нашими чувствами. А начать, друзья, нам придется издалека. Ну прямо очень издалека. С того момента, когда 4 миллиарда лет тому назад на Земле зародилась жизнь.

И да, у нас есть все основания полагать, что она зародилась, а не была создана кем-то. Последние эксперименты медленно, но верно приближают нас к пониманию того, что отдельный набор химикатов, тех самых «порошков в пробирках», при определенных условиях может образовать качественно иную структуру, которую мы назовем живой.

Штука в том, что понимание принципа самопроизвольного зарождения жизни для нас крайне важно. Ведь это первое звено логической цепочки, закономерно приводящей к механизмам эволюции. А без понимания эволюции мы не преуспеем и в понимании процессов, управляющих нашим поведением. Такие дела.

Еще в 2011 году произошло событие, которое ряд ученых склонен оценивать как жирную точку в теории самопроизвольного появления жизни из неживых элементов. Блестяще сработали экспериментаторы Токийского университет. Им удалось искусственным образом – из набора органических веществ – создать клетку, которая полноценно функционирует и может самостоятельно размножаться. Сам по себе процесс деления – уже огромное достижение. Но биологи уверены, что это – только первый шаг.

Самое важное, что удалось добиться полноценного деления клетки, так как это происходит в естественных условиях. Вместе с оболочкой отделившаяся дочерняя клетка наследует от материнской полный набор ДНК. А это вся информация, благодаря которой она обладает теми же функциями. Конечно, это еще нельзя назвать живым существом, но базовые механизмы очень схожи.

Этот процесс можно понаблюдать на видеозаписи эксперимента. Отчетливо видно: удовлетворив аппетит, выращенная в пробирке искусственная частица начинает вести себя как живая. Процесс деления будет продолжаться до тех пор, пока не иссякнет пища.

Успех японцев называют научным прорывом. Считается, что они воссоздали модель протоклетки – в теории эволюции она до сих пор оставалась белым пятном в понимании цепочки появления жизни на нашей планете.

То, что японским ученым удалось создать в лаборатории, больше похоже на простейшие формы, которые на Земле появились миллиарды лет назад. Конечно, высокоорганизованным существом эту клетку сейчас не назовешь, но если ей предоставить сотни миллионов лет эволюции, то вполне возможно, что она превратится в нечто большее, чем капелька однородной биомассы [6].

Все перечисленное, спору нет, крайне интересно, но при чем здесь, спросите вы, наши эмоции? А очень даже при чем, друзья! Наши эмоции и чувства в такой же степени управляют нашим поведением, в какой поведением простейшего организма управляет наличие по соседству с ним питательных веществ! Да, конечно, это несопоставимые по уровню организации системы: человеческий мозг и одноклеточное существо, – но процессы, заставляющие наш мозг принимать решения, ничем принципиально не отличаются от процессов, двигающих автономную клетку к пище или в сторону от опасности.

Все решается на уровне простого химического взаимодействия: компоненты белков, из которых состоит живая клетка, вступают в химическую реакцию с одними веществами и как бы уклоняются от взаимодействия с другими, которые способны их разрушить.

Помните описание опытов с амебой из школьной программы? (Опять школьная программа?! Друзья, не переживайте, это не скрытая реклама курсов подготовки к ЕГЭ, я обещаю!) Даже у такого простейшего одноклеточного уже есть так называемая раздражимость – способность реагировать на сигналы из внешней среды. Без всякой нервной системы амеба отличает съедобное от несъедобного и обволакивает, захватывает пищу ложноножками. Она уползает и прячется от яркого света, постепенно сжимается и втягивает свои «щупальца», если рядом оказывается вредный для нее раствор соли.

Миллиарды лет эволюции – последовательность небольших, едва уловимых, но накапливающихся изменений постепенно трансформировали эту простейшую раздражимость одноклеточных в сложнейшее синаптическое взаимодействие нейронов нашей нервной системы.

Понимаю, что исчислять свою родословную от такой мелкой и туповатой скотинки, как протоамёба, не слишком то лестно: уж больно непрезентабельна, но факты – вещь упрямая! Да, безусловно, наша сложность совсем другого порядка, но базовые механизмы остались ровно те же самые: если молекулы одного соединения могут вступить в реакцию с молекулами другого, то – вуаля! – есть реакция и нейрон вырабатывает импульс, который сейчас приводит в движение мизинец вашей левой ноги.

Именно так: наша нервная система, наш мозг – это такой своеобразный химический компьютер. Помните строение нейрона в общих чертах? Когда нервный импульс продвигается по аксону и достигает его окончания, он активирует находящиеся там синаптические пузырьки. Это такие маленькие шарики, в которых содержатся особые химические соединения – нейротрансмиттеры. При стимуляции пузырьки выпускают эти самые нейротрансмиттеры. Они тут же захватываются молекулами воспринимающего нейрона и подходят друг к другу примерно так, как кусочки разрезной головоломки или ключ к замку. В результате сцепления двух молекул по принципу «ключ-замок» изменяется активность воспринимающего нейрона. Некоторые медиаторы оказывают на нейрон возбуждающее действие, а некоторые, наоборот, тормозят его активность.

Вот точно такую же химическую природу имеют и наши эмоции. Возникновение любой эмоции основано на активности разных биологически активных веществ и их взаимодействии. Знак и качество эмоций, их интенсивность определяются взаимоотношением норадренергической, дофаминергической, серотонинергической, холинергической систем, а также целой толпой гормонов и нейропептидов.

Ключевую роль в формировании нашего настроения играют серотонин, допамин и норадреналин. С ростом концентрации серотонина настроение у человека поднимается, а его недостаток вызывает состояние депрессии. Тщательные исследования мозга самоубийц, которые покончили с собой в состоянии депрессии, показали, что он обеднен как норадреналином, так и серотонином. Причем дефицит норадреналина, как правило, проявляется депрессией тоски, а недостаток серотонина – депрессией тревоги.

Состояние агрессивности зависит от соотношения активности холинергической и норадренергической систем. Повышение агрессивности объясняется ростом концентрации норадреналина и ослаблением тормозного влияния серотонина.

Норадреналин связан с побуждающим, мотивирующим компонентом в реакции самораздражения, а уже известный нам допамин – с подкрепляющим, «награждающим» эффектом, сопровождающимся положительным эмоциональным переживанием [7].

Так вот, современные данные указывают на абсолютную зависимость наших настроений и переживаний от биохимического состава внутренней среды мозга. Он располагает специальной системой – биохимическим анализатором эмоций. Этот анализатор имеет свои рецепторы, он анализирует внутреннюю «химию» и интерпретирует её в категориях чувств, эмоций и настроения.

Возможно, пока звучит как-то странно: неужели вся палитра чувственных оттенков и эмоциональных состояний имеет в основе всего лишь химические реакции? Но это именно так, друзья! И осознание этого простого факта порой помогает намного больше, чем длительные сеансы психоанализа.

Вспомните, что происходит, когда мы погружены в тоску, раздражение или тревогу? Поток эмоций влечет нас, как река спичку, мы ощущаем, как мы слабы и бессильны что-то изменить. Но попробуйте осознать в этот момент, что весь ощущаемый негатив – это не что-то независимое от вас и непреодолимое, а всего-навсего набор некой нейрохимии в голове. Сейчас он такой, но ведь всегда быть таким не обязан!

Чувствуете разницу? В одном случае мы имеем дело с чем-то непонятным, всеобъемлющим и неподвластным, а во втором – всего-то с неоптимальным содержанием химических соединений в мозге. А это уже не так тотально и безнадежно, согласитесь. И задачу можно поставить себе совсем другую – такую, которая вам точно по плечу: всего-навсего изменить баланс ваших собственных нейропептидов.

Это возможно прямо сейчас, сию секунду. Мы ведь знаем, что есть вещества, которые улучшают настроение, увеличивают содержание норадреналина и допамина в нервных окончаниях. Поэтому одним из способов ситуацию изменить будет – правильно! – что-нибудь этакое выпить или съесть!

Возможно, вы уже имели опыт употребления алкоголя, одного из самых распространенных на Земле психотропов, и определенно замечали, как радикально порой может преобразиться ваше восприятие обстоятельств после рюмочки-другой.

Проблема в том, что такое вот относительно быстрое изменение химии мозга за счет стимуляторов влечёт за собой негативные последствия, в значительной степени нивелирующие приятный временный эффект.

Во-первых, это неиллюзорный шанс возникновения стойкой зависимости – количество хронических наркоманов и алкоголиков исчисляется сотнями миллионов, угу.

Во-вторых, временное улучшение эмоционального состояния после приема наркотиков или алкоголя, увы, очень кратковременно. Потом качели неизбежно сдвигаются в противоположную фазу мучительного постинтоксикационного похмелья. О том, почему такой «химический бумеранг» неизбежен, мы поговорим с вами чуть дальше.

К счастью, психофармакология не стоит на месте и может предложить варианты значительно интереснее алкоголя. Современные антидепрессанты имеют довольно немного побочных эффектов. Да, побочки возможны, но польза от приема правильно подобранного препарата в варианте с хронической депрессией, например, значительно превышает возможный вред. Многократно превышает.

Тем более что иногда, как при той же выраженной клинической депрессии, самостоятельно выбраться из угнетенного состояния почти невозможно. Медикаментозная терапия прямо показана и для множества других болезненных состояний психики, и в большинстве случаев оказывает выраженный позитивный эффект.

Увы, применяемая в психиатрии фармакология: транквилизаторы, нейролептики, антидепрессанты и нормотимики – до сих пор часто воспринимаются в качестве опасных «колес», на которые легко «подсаживаются» и с которых потом невозможно соскочить. Да и само посещение психиатра для среднестатистического гражданина часто носит стигматизирующий характер, и рискнуть «сдаваться в дурку» готов далеко не каждый.

Если вы психолог, одной из ваших важнейших задач будет грамотное информирование клиента о возможностях и плюсах современной медикаментозной терапии. В тех случаях, когда это нужно, разумеется. Я часто сталкивался с ситуациями, когда после моих рекомендациях к посещению психиатра люди потом возвращались ко мне с заключением… невролога! Я терпеливо уточнял, что им нужен не невролог, а психиатр. Клиенты понимающе кивали и возвращались через неделю с заключением… другого невролога!

Похоже на анекдот, но с подобным я встречался десятки раз. Неприятие психиатрии с ее фармакологией носит пугающе тотальный характер, поэтому иногда приходиться немного хитрить, чтобы переключить стрелки на нужную колею. Со временем я научился подбирать для этой рекомендации действенные аргументы, и пациенты стали намного чаще доходить куда следует.

Психологи, держите лайфхак: когда вы понимаете, что пациенту необходим психиатр, начинайте сначала рассказывать о химии мозга! Как раз самое время поведать о том, что мозг отчасти напоминает компьютер, только не электрический, а химический. Нейроны активируются и тормозятся за счет реакций с определенными химическими соединениями, и часто проблемы возникают из-за нарушения оптимального баланса этих самых соединений.

А специалист, который как сможет определить, нет ли у вас каких-то нарушений на уровне этой самой химии, – как раз и есть психиатр! Для самых пугливых я даже для пущей убедительности вещаю, что выработка нейрохимии не всегда связана только с мозгом, и рассказываю, например, про серотонин, который в значительной степени синтезируется желудком, но оказывает огромное воздействие на наше мышление [8].

Таким образом можно пошатнуть порочную установку «Обратился к психиатру – значит, я ненормальный» даже у самых боязливых пациентов. Если проблема в химии, а не в моей голове, значит все не так уж и страшно, почему бы и не сходить!

Теперь вернемся немного назад. Все-таки разговоры про «что-нибудь этакое психоактивное выпить или съесть» – это не совсем про психологию. А вот что точно про психологию: эмоции – это единственный мотивационный регулятор нашего поведения!

Та самая нейрохимия, которая стоит за чувствами и эмоциями, в конечном итоге и заставляет нейроны мозга срабатывать по каким-либо определенным алгоритмам, выбирая их из всего множества возможных. Все, что мы делаем, все решения, принимаемые мозгом, направлены на достижение желательного химического баланса.

Помните, что мы уже знаем о работе нейронов-транзисторов? Они выстреливают в данной конфигурации, основываясь на имеющихся данных. Нейромедиаторы, гормоны и нейропептиды можно рассматривать как эквивалент внутренних параметров системы. Именно по их составу и соотношению мозг определяет, что для него «хорошо» и что «плохо», другого механизма просто нет.

Нам может казаться, что, взвешивая варианты поведения, мы производим холодный расчёт, но нет, решение всегда принимается в пользу более благоприятного эмоционального состояния. Мозг как бы пытается представить себе наперед то, что мы будем чувствовать в результате того или иного поступка, и это «чувствовать» как раз и будет химическим вознаграждением, к которому мы стремимся.

Ирония в том, что вознаграждение не всегда является смакованием «хорошей» химии. Частенько мотивом для суеты выступает стремление избежать шипов и ожогов химии «плохой». Эволюция бессердечно сконструировала нас так, что мы чаще имеем дело с намерением избежать боли, чем с возможностью наслаждаться чем-то приятным. Причем намного чаще [9].

Плохая новость заключается в том, что на самом деле люди (как и все животные), не созданы природой для того, чтобы постоянно испытывать радость и счастье просто так, по умолчанию, без веских к тому внешних стимулов. Увы, но пессимистичная, и слегка депрессивная оценка ситуации является эволюционно более выгодной, чем оптимистичная. Дело в том, что на сто процентов реалистичная оценка ситуации потребовала бы слишком больших аналитических ресурсов мозга и непомерно много времени на принятие решения.

Травоядные, например, уходят на новое пастбище немного раньше, чем на старом подъедена вся травка, проявляя пессимизм в оценке ресурсов. Если бы они думали: «Чего суетиться, и тут все норм, травы еще валом, разуйте глаза!» – то тусовались бы на привычной лужайке до конца, пока не пощипали бы все и не начали всерьез голодать.

Такая эволюционная стратегия приведет к тому, что копытным придется пуститься в путь на пустой желудок, да еще потом долго голодать в пути, и в результате доберутся до нетронутых лугов «не только лишь все». Так вот и сложилось мало-помалу, что состояние «небольшого пессимизма» или лёгкой депрессии, скорее, является эволюционной нормой для нашего вида, а не патологией (патологией принято считать только лишь серьёзные, тяжёлые, дезадаптивные формы депрессий).

Вот эта укоренившаяся в нас тенденция к преобладанию плохих эмоций и приводит нас сегодня к тем самым «качелям» эмоциональных взлетов и падений после неосторожного изменения нейрохимии чем-то извне. Почему после эйфории от вечеринки наступает закономерный упадок? Дело в гомеостазе. Это стремление организма поддерживать некое оптимальное состояние внутренней среды, при котором ему комфортно функционировать: постоянную температуру тела, кровяное давление, число клеток в тканях и органах, количество жидкости в организме, количество глюкозы, жиров, и прочего.

И химия мозга тоже стремится к балансу: обычно допамин и кортизол работают в комплексе и влияют друг на друга. Например, повышенный уровень кортизола может привести к снижению уровня допамина и наоборот. (Про допамин мы уже кое-что знаем, а кортизол в некотором смысле его антипод – «гормон стресса», который вырабатывается как ответ на неприятности.) Точную их разблюдовку посчитать пока не удается: в мозг для этого специально не полезешь, а в анализах крови концентрация этих веществ скачет слишком быстро, чтобы делать какие-то выводы.

Чтобы пояснить, о чем речь можно обратиться к аналогии с балансом мужских и женских гормонов в организме: их научились замерять довольно точно. Уровень «мужского» тестостерона у мужчин обычно около 700 нанограмм на децилитр, а вот «женского» эстрадиола намного меньше: всего 0,04 нг/дл.

Такое соотношение оптимально, и в норме наши системы поддерживают его относительно стабильным. Когда-нибудь видели монструозных бодибилдеров, которые бугрятся невероятными узлами мышц? Такого не добиться самыми изнуряющими тренировками и протеиновыми коктейлями. Тут нужно жахнуть максимальным калибром. В ход идут анаболические стероиды, которые подбрасывают планку тестостерона на невероятные тысячу процентов.

Мужские гормоны поступают извне, но организму по-прежнему нужен их оптимальный баланс с женскими. Чтобы избежать несоответствия, выработка женских гормонов подскакивает в те же самые десять раз. И вот после завершения курса анаболиков наступает момент, когда их лошадиные дозы перестают поступать и тело выдает то, что может: свою естественную дозу мужских гормонов. И все бы ничего, если бы не один досадный нюанс: производство женских уже перенастроено на уровень в десять раз больше обычного.

Да, есть хитрые схемы минимизации побочных эффектов, но если что-то идет не по плану, то ряды стероидных качков пополняет еще один мускулистый красавец с женской грудью [10].

Примерно то же самое (хотя и не с такими визуальными эффектами, но, порой, с не менее драматическим последствиями), происходит и с комбинацией «хорошей»-«плохой» нейрохимии. Только попробуй поднять уровень эндорфинов экспонатами домашнего бара, как тут же по окончании демоверсии интерактивного шоу «Жизнь прекрасна, а проблемы неважны», в дверь настойчиво трезвонит служба доставки утроенной партии кортизола. И чем больше эндорфинов ты получил со стороны, тем тяжелее последующая расплата по счетам стресса и тревоги [11].

Неестественная сила синтетического удовольствия вызывает неестественно сильную степень опустошения после [12].

Химические качели не остановить, и бумеранг реакции всегда прилетает в ответ. Тут как и с деньгами: если берешь счастье у психотропов в долг, то оно ненадолго и чужое, а вот возвращать приходится свое и насовсем.

Вероятно, поэтому множество упорных и последовательных исследователей собственного сознания со временем переходят на так называемый «чистяк» – трезвый и достаточно дисциплинированный образ жизни, рассчитывая только на свою внутреннюю естественную систему стимуляции.

Мне кажется, что в свете написанного выше не слишком уж пафосным будет звучать утверждение о безраздельной власти нейрохимии эмоций над поведением человека, и все более насущной будет становиться потребность понимания логики действия ее механизмов.

Что ж, копнем еще немного глубже, пришло время обратить внимание на один, крайне важный для нас момент. Люди заточены естественным отбором на некоторые типовые действия, которые помогали социальным приматам передавать гены следующим поколениям: размножаться, есть, поднимать свой статус в племени и делать пакости конкурентам. Процесс случайного отбора во многом ограничен, ведь он не может планировать ничего на отдалённую перспективу. Но для текущего момента он создает организмы, которые – без дураков – являются максимально эффективными передатчиками генов.

Роберт Райт предложил провести остроумный мысленный эксперимент —представить естественный отбор как некоего «инженера-конструктора» и спросить себя: будь вы на его месте, как бы вы проектировали существ, которые должны эффективно размножаться? Как бы вы мотивировали их делать то, что будет способствовать решению этой задачи?

Техзадание будет таким: продумать, как именно нужно запрограммировать работу мозга, чтобы мы могли успешно питаться, заниматься сексом, быть в авторитете у соплеменников и побеждать врагов. Вариантов может быть много, но если мы начнем исключать наименее реалистичные и оставлять максимально правдоподобные сценарии, то со временем неизбежно придём к трем основным принципам:

1. Достижение этих целей должно быть связано с ощущением радости, иначе к ним просто никто не будет стремиться.

2. Наслаждение не должно быть слишком продолжительным. Ведь если оно не закончится, не будет смысла и впредь к нему стремиться. Первая победа над конкурентом станет и последней – а дальше просто почивай на лаврах. То же и с сексом: первый же раз закончится вечным удовольствием. Зачем тогда напрягаться и дальше!

3. Мозг должен всегда сосредоточиваться на пункте 1, то есть на желании быстрее отхватить награду за достижение цели, и игнорировать пункт 2 – о том, что радость будет мимолетной.

И это все настолько же логично, насколько цинично, ведь, если вы сфокусированы на пункте 1, вы будете исправно делать то, что нужно от вас природе. А вот осознание пункта 2 заставит вас задуматься: а в самом ли деле мне нужно так рваться вперед, чтобы испытать весьма краткосрочную радость?

И много времени не потребуется: скоро в сердце поселится безнадега и рука сама потянется на книжную полку за «Мифом о Сизифе» Камю.

Совмещая вместе эти три принципа, мы получаем естественную модель химического управления психикой человека. Удовольствие скоротечно и постоянно оставляет нас неудовлетворенными. Эволюция выстроила все таким образом, чтобы мы вновь и вновь желали его ощутить. Естественному отбору стабильная радость будет досадной помехой, ему нужно, чтобы мы стали успешными, причем только в смысле передачи генов. А достичь этого можно, сделав стремление к удовольствию очень сильным, а само удовольствие не слишком долгим [13].

Чем больше начинаешь узнавать об механизмах, управляющих психикой, тем меньше нам остается пространства для маневра, для сознательного принятия решений.

Возможно, у вас уже начинает появляться ощущение, что не на все в нашей жизни мы влияем сами, что нас все время как будто что-то-подталкивает в нужную сторону, словно марионеток? Подождите, все еще впереди, это только начало!

Анализируя специфику того, как мы обрабатываем поступающие извне и изнутри данные, Томас Метцингер буквально на пальцах доказывает, что в каком-то смысле наш управляющий модуль находится в виртуальной среде. Действительно, мозг напрямую не связан с окружающим миром, вся информация в это вычислительное устройство доставляется опосредованно от системы анализаторов. А значит, что, по сути, мы стремимся не к достижению неких целей вовне. Чем бы мы ни занимались: перепиской на сайте знакомств, покраской забора или подсчетом торговой прибыли, – на самом деле все это делается исключительно ради получения внутренней химической награды [14].

Звучит экстравагантно, но на самом деле все еще более странно: чувства управляют не только поведением, но и вниманием и памятью. Поток входящей информации делится на две категории еще на начальной бессознательной стадии. Все нейтральное отфильтровывается, и до сознания не доходит в принципе, а вот то, что эмоционально окрашено, имеет шанс попасть в фокус произвольного внимания [5].

Если вдуматься, то по-другому быть и не может. Справочные данные утверждают, что на сетчатку человеческого глаза ежесекундно падает до ста триллионов (!) фотонов. Конечно же, глаз реагирует на комплексное воздействие, а не на каждый фотон в отдельности, но все равно на наши сенсорные входы валится столько данных, что переварить их все невозможно физически. Каким бы совершенным инструментом ни был мозг, его ресурсов не хватит на обработку всего, и он автоматически отбирает лишь самое важное. Остается то, что полезно для размножения и выживания, то, что затрагивает наши чувства.

До сознания доходит немногое, и то, что доходит, имеет эмоциональную окраску. Мы видим не просто женщину, но сексуальную женщину, не просто машину, но опасную для нас машину. Внимания хватает лишь на то, с чем связаны наши чувства, на то, что активирует внутреннюю химическую систему оценки. На первый взгляд, не очень похоже на правду, ведь не всегда окружающие объекты становятся источниками удовольствия или угрозы. Нам может казаться, что большая часть видимого чаще всего не затрагивает эмоции, но нет! При восприятии чувства включены всегда, просто они могут быть не настолько яркими, чтобы взбудоражить всерьез.

Попытка вдумчиво анализировать то (на первый взгляд нейтральное), что мы видим или слышим, неизбежно выведет нас на чувственный компонент. Мы видим не просто собаку, но смешную собаку, не просто стол, но красивый стол, не просто тротуар, но неровный тротуар, слышим не просто стук молотка, но раздражающий стук молотка. Оценки, а значит, и чувства, не всегда бывают радикальными, возможно они лишь слегка ощутимы, но они будут присутствовать всегда.

И на нашу способность запоминать чувства влияют особенно сильно, без них в этом вопросе буквально никуда. Оно и логично: коль скоро мы просто не воспринимаем все неважное – значит, и запоминать просто нечего. Память всегда связана с эмоциями – чем более сильными они были, тем более важной становится для нас связанная с ними информация, тем крепче она сохраняется. Точность и суть того, что мы запоминаем, отфильтрованы эмоциями [15].

Один из наиболее популярных приемов мнемотехники использует именно эту особенность памяти: нужно что-то запомнить – свяжите эти данные с чувствами. Придумайте какую-нибудь ассоциацию или историю, но только придумайте ее так, чтобы мозг удивился. Пусть это будет смешным или нелепым, отлично сработает что-нибудь страшное. Сгодится даже и что-нибудь мерзкое – не принципиально. Не важен знак – важна сила вызванных эмоций; чем сильнее мы встряхнем чувства, тем прочнее будут следы памяти.

Во время всех этих рассуждений о роли эмоций важно не упускать из виду, что мы являемся химически обусловленными существами. Мы производные нашей биохимической деятельности, от клеточного уровня, где происходят миллионы миллионов химических реакций, пока мы дышим, перевариваем пищу, боремся с микробами, двигаемся, думаем и чувствуем, до нашего настроения, действий, убеждений, чувственного восприятия. И так далее, вплоть до опыта и обучения.

В то время как бихевиористы когда-то спорили с коллегами о том, наследственность или внешняя среда прежде всего ответственны за наше поведение, новые научные исследования все больше сдвигают фокус в сторону химического основания мотивации человека.

Что ж, совокупность последних данных о нейронных механизмах принятия решений может однозначно свидетельствовать, что мы гораздо менее рациональные создания, чем сами о себе думаем. Наши мысли, поведение и поступки обусловлены эмоциональными реакциями и являются производными чувственных процессов.

И вот он следующий тезис контрэволюционной психологии: все, к чему мы на самом деле стремимся, находится внутри нас – это химия чувств и эмоций.

Глава 3. Наши мысли: билеты на уже уехавший поезд

Какие бы мысли ни возникали, не имея в своей основе никакой субстанции, они быстро исчезают сами по себе, если они не принимаются и не рассматриваются в качестве имеющей действительную силу реальности.

Рамеш Балсекар

Из предыдущих глав мы кое-что усвоили об основных принципах работы нейронного компьютера в нашей голове. Он создает нашу внутреннюю психическую активность, запуская каскады сигналов по сцеплениям типовых исполнительных элементов. При этом выбор возможных вариантов активации основан на стремлении к оптимальному химическому балансу внутри самого мозга.

Для живых организмов простейшие акты поведения просчитываются так же, как и при программировании электронных гаджетов. Особенно если мы имеем дело с относительно несложными нервными системами.

Науке пока по плечу подробное описание структур, по сложности не превосходящим мозг комара, а это ни много ни мало двести тысяч нейронов в изощренном сочетании внутренних связей [16]. Что же до создания действующих аналогов биологических систем, то тут успехи намного скромнее. Объединенными усилиями исследователей смоделирована система управления червячка-нематоды, у которого всего 302 нейрона, соединенных пятью тысячами синапсов [17].

Само собой, существование нематоды довольно механистично: зверушка не блещет интеллектом. Во время движения ей просто нечем подумать: «Повернуть влево или продолжить движение прямо – что будет полезнее для меня?» Тем не менее выживать и размножаться без промежуточных мыслительных операций получается не только у первичноротых. Биокомпьютеры успешно регулируют поведение и намного более сложных созданий.

Все многообразие поведения высших животных базируется на трех "китах": безусловных рефлексах, или инстинктах, условных рефлексах, или обучении, и элементарной рассудочной деятельности. Более сильная мотивация включает механизм, который соединяет воспоминания об объектах внешней среды и приводит к действиям. Ну а что же стоит за механизмами мотивации? Верно – та самая внутренняя нейрохимия, интерпретируемая мозгом как «поощрение» или «наказание».

Голодная кошка отправляется на охоту за мышкой или начинает в 4 утра бить лапкой по лицам сладко спящих хозяев, выпрашивая у них корм. Так она проявляет целенаправленное действие. Инстинкт – это память вида, развившаяся в ходе эволюции. Отдернуть от огня лапу или начать хватать маленький шевелящийся предмет, похожий на мышь, является для мелкого хищника инстинктивным поведением, которому ее не надо учить. Оно дано ей от рождения и сохраняется до самой смерти.

Раньше ученые любили задаваться вопросом – мудр или слеп инстинкт? В самом деле, привязанная на веревочку бумажка мышкой не является, но кошка ее ловит! Сам по себе инстинкт не мудр и не глуп. Он ориентирован на одни и те же условия среды, стереотипен в своих проявлениях и приводится в действие очень простыми стимулами. Иногда он поспевает за изменениями среды, а иногда – нет. То, что годилось в природе, не срабатывает, скажем, в доме, и наоборот.

Братья наши меньшие способны решать довольно сложные задачи, у них часто проявляется нечто подобное инсайт-обучению, или «озарению». Животное для решения какой-либо задачи объединяет в одно действие две реакции на разные стимулы. Считается, что домашние кошки обучаются открывать двери, засовывая под них передние лапы и подтягивая дверь на себя. Это потому, что помощью похожих движений они манипулируют мелкими предметами – от бумажки до дохлой мыши. А ведь дверь на них совсем не похожа!

Но что мы все о животных, ведь у нас – людей – все совсем по-другому. Или нет? Действительно, нужно ли нам обдумать все наши действия прежде, чем их совершить? Очевидно, что нет! Попробуйте просто немного понаблюдать за собой: огромное количество довольно сложных операций мы делаем не задумываясь, «на автомате».

Конечно же, речь не идет об инстинктах, как раз их у людей почти нет. Тем не менее, отделы коры, отвечающие за сознательное произвольное внимание, предпочитают работать в однозадачном режиме. Это не касается всего мозга: нейроны могут соединяться и в альтернативные структуры, которые способны работать отдельно, как бы сами по себе. Особенно это касается стереотипных действий.

Наверное, вы замечали не раз, что спустя несколько минут после ухода из дома никак не можете вспомнить, закрыли ли вы дверь на ключ. А почему не помните? А потому, что для действия «закрыть дверь на ключ» у вас выработался «шаблон». И вот этот шаблон работает самостоятельно и даже не докладывает вашему сознанию о сделанном!

Автоматизмы у нас срабатывают ежечасно. Жизнь человека буквально соткана из них. Встали утром с постели, подошли к умывальнику, умылись, включили телевизор, приготовили яичницу, выпили чай, оделись, вышли на улицу. Насколько часто вы делаете это осознанно, фиксируя внимание на каждом элементе процесса? Чаще всего это автоматические процессы.

Плохо ли это? Немало популярных учений не устают твердить об «осознанности». Нас призывают «быть в моменте», постоянно находиться в состоянии «здесь и сейчас». Учат фокусироваться на всех, даже мельчайших, ощущениях и непрерывно наблюдать за собой. Звучит разумно, но только до тех пор, пока сам не попробуешь это практиковать. Фокусирование внимания на каждой мелочи способно сильно утомить. Это просто адски напряженная мысленная активность, которая стремительно высасывает ресурсы мозга.

Мы не можем непрерывно работать в режиме максимальной производительности. Это в равной степени касается и мышц, и нейронов. Мои батарейки садятся через полчаса, после которых отчетливо чувствуешь духовное сродство с выжатым лимоном. Возможно, будь я буддийским монахом, меня и бы хватало на дольше, кто знает? Но, увы, реальность заставляет заниматься множеством других дел, кроме работы по ментальному совершенствованию.

Я убежден, что практика сосредоточения на происходящем – это замечательный инструмент. Но только тогда, когда он применяется адресно и в нужное время. Скажу больше: я считаю крайне полезным использовать методы сосредоточения, но дозированно, в терапевтических целях. В свое время мне даже пришлось повозиться с модификацией методик концентрации на дыхании. Задача была адаптировать их к современным реалиям и сделать частью техники «Остановка по требованию», с которой мы обязательно познакомимся позже.

Как видим, мозг может прекрасно работать и в автоматическом режиме. Часто он не требует от нас расходовать лишние ресурсы на непрерывное обдумывание всей ежедневной рутины. Большая часть сложных живых существ «спроектирована» именно в такой конфигурации и замечательно справляется с вызовами среды. Но нас все-таки больше интересуют моменты, которые требуют от нас осознания. Моменты, связанные с работой наших мыслей. Моменты, когда мы должны что-то тщательно обдумать, чтобы не совершить ошибки. Чтобы из всех имеющихся вариантов выбрать наиболее достойный.

По сути своей психология как раз и сосредоточена на этих состояниях психики. Состояниях, в которых мы активно и сознательно используем наше мышления. Именно в этих сознательных актах проявляется наша свобода воли. Проявляется наше право на выбор, сила нашего духа.

Надеюсь, написано достаточно пафосно, чтобы начало звучать немного иронично? Если нет, то наберитесь терпения, иронии фактов вскоре должно стать несколько больше, чем немного. Ведь нам пора переходить к тому, как именно мы принимаем ключевые решения. Ну, хорошенько проанализировав все основные факторы, не забывая о толике здоровой самокритики, верно?

Тем более что именно с плоскостью сознательных размышлений мы привыкли ассоциировать и большинство чувственных ощущений. Тело заставляет нас переживать страдания намного реже, чем горькие воспоминания или тревоги о будущем. Давайте разбираться: что такое наши мысли, откуда они возникли, зачем нам нужны, и что они для нас значат?

Вы когда-нибудь видели маленького ребенка, который, споткнувшись, летит кувырком? Если он не расквасил нос и ему не слишком больно, то он немедленно оборачивается и ищет маму. Обычно это происходит без всякой физиогномической экспрессии, без явных признаков эмоциональной реакции. Он смотрит на лицо матери для того, чтобы понять: что произошло? Насколько это действительно было плохо? Я должен плакать или смеяться?

Наблюдая за такими детьми, мы можем понять один важный факт относительно природы наших мыслей: они имеют явные социальные корни. Малыш ещё не знает, что он должен думать о произошедшем, поэтому, он смотрит на лицо матери для того, чтобы определить свое собственное отношения к ситуации.

Когда карапуз глядит на маму и видит, что она не впала в ажитацию, а увлеченно доедает мороженое, он с облегчением улыбается. Он обнаруживает, что вовсе не повредил себя. То, что с ним произошло, было забавным сюрпризом. Неопределенность разрешается: теперь он знает, как нужно относиться к случившемуся.

И так во всем: в ходе развития каждого отдельного человека его способность делать осмысленные заключения проявляется как ответ на реакцию окружающих. Последовательность такова: сначала случается нечто, ребенок смотрит на поведение взрослых и после делает вывод о том, что он думает про произошедшее.

Сознательная оценка формируется уже как феномен второго порядка. Не как следствие самого события, а как следствие мнения других о событии. Со временем, по мере взросления непосредственное наблюдение за реакцией окружающих мало-помалу заменяется представлением о том, какой должна была бы быть эта реакция. Как взрослые могли бы расценить то, что случилось, и что мне следует думать по этому поводу.

Способность мыслить заложена в нас от рождения, но это тоже продукт длительного эволюционного отбора. В 1990-х, итальянские исследователи, наблюдая за обезьянами, открыли очень любопытную группу нейронов. Они располагаются в той области мозга, которая обеспечивает возможность движения. Данные клеточки активировались не только тогда, когда обезьяны сами совершали направленные действия: хватали фрукты или деловито почесывались, – но также и тогда, когда они наблюдали за теми, кто совершал подобное действие. Из-за того, что эти нейроны отвечают на действия, совершаемые другими, их назвали зеркальными нейронами [18].

При помощи различных техник нейровизуализации были получены многочисленные подтверждения того, что система зеркальных нейронов существует не только у обезьян, но и у людей. И ожидаемо оказалось, что эта система у людей гораздо более разветвлена, она может репрезентировать действия намного более высокой сложности, чем это имеет место у обезьян [19].

Когда мы наблюдаем, как другой совершает движение, мы обнаруживаем соответствие его поведения нашему собственному внутреннему «двигательному словарю». Эта система сопоставления действия/наблюдения помогает нам понять то, что мы сами никогда не смогли бы понять, используя одни лишь наши органы чувств, – то, что другие существа преследуют некие цели.

Мы включаем нашу собственную бессознательную модель себя для того, чтобы можно было почувствовать себя в чужой шкуре. Мы используем наши собственные «двигательные идеи» чтобы понять действия другого. Действия, которые мы непосредственно проецируем на наши собственные внутренние мотивы.

Мы как бы автоматически включаем внутренний образ того, какой была бы наша цель, если бы наше тело двигалось таким же образом. Сознательный опыт понимания другого человеческого существа трансформируется в то субъективное чувство, которое потом начинает нам помогать сознавать себя. Наше мышление формируется тогда, когда мы интуитивно «схватываем», каковы цели других людей. Когда мы понимаем, что происходит в их уме, наше мышление становится прямым результатом этих бессознательных процессов.

В последующих исследованиях были открыты системы зеркальных нейронов, которые отвечают за похожие эффекты в области эмоций, боли и других ощущений. К примеру, когда испытуемым людям предъявляли изображения грустных лиц, они потом оценивали своё настроение как более грустное, чем до этого. После того как им предъявляли изображения счастливых лиц, они характеризовали себя как более счастливых.

Сложение эмпирических данных воедино показало, что в момент, когда мы наблюдаем, как другие люди выражают эмоции, мы симулируем их с помощью той же самой сети нейронов, которая активируется, когда мы сами испытываем эти эмоции [20].

Открытие зеркальных нейронов помогает нам понять, что эмпатия – естественный феномен, приобретенный шаг за шагом в процессе нашей биологической эволюции. И, что важно вдвойне, это был шаг к системе, которая способна сознательно переживать собственное существование. Кто мог бы ожидать, что возникновение наших мыслей будет зависеть от разделяемых «двигательных представлений»? Или что важнейшие аспекты функционирования мозга человека, которые необходимы для развития его сознания, являются дорациональными?

Да, появление привычной для нас способности мыслить имеет выраженную физиологическую подоплеку. Зеркальные нейроны и эволюционно усложняющая интеграция их сигналов с более ранними структурами мозга породили возможность сознательного мышления. Но само появление зеркальных нейронов, в свою очередь, возникло из этого важнейшего для человека качества – социальности.

Чем больше размер социальной группы, тем крупнее лобная кора, – такая у приматов зависимость. Наиболее заметна она у видов, особям которых свойственно то сходиться, то расходиться. Они временами живут небольшими независимыми группами, а иногда собираются и перегруппировываются. Для этого необходимо соизмерять свои поступки с поведением членов группы и учитывать её размер и состав.

Такое структурированное поведение требует серьезных усилий. Поэтому понятно, что у тех видов, которые практикуют социальную организацию по типу «сбежались-разбежались» (а это шимпанзе, бонобо, орангутаны, паукообразные обезьяны), лобная кора осуществляет более эффективный тормозной контроль поведения, чем у видов с устойчивой социальной организацией (гориллы, макаки, капуцины) [21].

Мы, в первую очередь, социальные животные и только потом – сознательные и мыслящие. Именно необходимость активного и крайне сложного взаимодействия с членами своей группы развила мозг одного из видов приматов до стадии, позволяющей им производить всякие необходимые для выживания штуки. Такие как как чесалка для спины и зубная паста с тремя разноцветными полосками.

В свое время гениальное прозрение Выготского об общественном происхождении высших функций психики человека звучало как научный экстрим, сегодня это общепринятый факт. И он в равной степени касается как формирования мышления в смысле достижения нашего вида Homo, так и развития речи у каждого отдельного ребенка [22].

Ещё раз подчеркну: для того, чтобы начать мыслить как человек, нам нужно сначала получить определенный толчок от других людей. В мозгу потенциально заложены все необходимые для мышления механизмы, но сами по себе они не заработают никогда.

Возможно, вы слышали про реально существующих «детей-маугли». Начиная с 20 – х годов прошлого века, было зафиксировано и описано с полсотни случаев воспитания детей животными. Чаще всего – человекообразными обезьянами, в отдельных случаях – волками, медведями, леопардами и даже газелями.

В отличие от романтической версии Киплинга, воспитанные животными люди проявляют поведение, свойственное для своих приёмных родителей: хождение на четвереньках, страх перед человеком. Собственно человеческого в них оказалось удручающе мало. Те, кто жил в обществе животных первые 3–6 лет жизни, не могут освоить речь, ходить прямо, осмысленно общаться с другими людьми. И это несмотря на многие годы, впоследствии проведённые в обществе, где они с лихвой получали заботу [23].

Мы можем получить доступ к оценке определенных аспектов наших состояний лишь при помощи других людей. Мысли, цели, чувства и потребности представителей нашего окружения образуют часть нашей собственной реальности. Наше восприятие не просто так возникает в мозгу – оно активируется социальным контекстом, в котором мы все обнаруживаем себя с самого рождения.

Новые слои сознания, уникальные для Homo Sapiens, сделали возможным переход от биологической к культурной эволюции. Этот процесс когда-то начался в наших мозгах бессознательно и автоматически, а корни его уходят глубоко в царство животных.

Логика фактов довольно проста: способность к рассудочному мышлению нельзя считать самостоятельной и самодостаточной функцией мозга. Как ни крути, но и для человечества в целом, и для каждого человека в отдельности появление мыслей в сознании нужно рассматривать как производную, как следствие нашего взаимодействия с другими.

Зеркальные нейроны эхом отражают действия партнера, а возникающие мысли лишь следствие этого эха. Констатация того, что случилось несколько мгновений назад и вдобавок случилось не со мной.

Спору нет, после того как возможность рассуждать уже возникла, мы можем «использовать» собственные мысли не только для понимания поведения соседа, все чаще наши размышления начинают сосредоточиваться на нас самих. Появившись как инструмент отзеркаливания социума, сознательное мышление как бы приобретает независимый статус и направляется на внутренние ощущения.

Механизмы такого переключения от социума на самого себя детально описаны в работах Мертцингера. Нейронная схема оценки поведения другого неожиданно доказала свою полезность в решении набора совсем других задач. Этот процесс начался с низкоуровневого двигательного резонанса, а затем привел появлению принципиально нового качества в развитии мозга.

Как и всё остальное в эволюции, этот процесс был случайным. За ним не стояло никакого намерения, но он привёл нас к сегодняшнему положению дел, то есть к формированию интеллекта, способного постигать свою собственную природу [14].

Чтение поведения и чтение мыслей сначала развиваются автономно, а потом образуют тесную связь. В большинстве социальных взаимодействий мы редко бываем вовлечены в явную интерпретативную деятельность. Большую часть времени наше понимание социальных ситуаций моментально, автоматично, почти рефлексивно.

Исследования психологов показывают, что даже полуторагодовалые дети уже способны распознавать ложные убеждения. Описана серия забавных экспериментов, где малышам показывались видео с актером, который наблюдал, как игрушку прятали в одну из двух коробок. Затем актер покидал комнату, в это время игрушка перепрятывалась в другую коробку. После возвращения актера младенцам показывали, как он снова выбирал коробку с игрушкой.

Невербальные реакции детей на выбор актера позволили сделать выводы об их способности предсказывать поведение на основе истинных или ложных представлений актера. Эти результаты предполагают, что характерные аспекты чтения мыслей, такие как приписывание ложных убеждений другим, могут быть объяснены на основе низкоуровневых механизмов, которые уже достаточно хорошо развиты на стадии, предшествующей полноценным сознательны суждениям [24].

Конечно же, для возникновения настолько сложных процессов, как абстрактные рассуждения, необходимо нечто большее, чем интуитивное понимание намерений других людей. Необходима речь. Появление второй сигнальной системы, в свою очередь, основано на уже имеющихся физиологических предпосылках: зеркальные нейроны и тут сыграли первую скрипку.

Сегодня считается, что в процессе эволюции речь возникла на основе подражания звукам и жестам. Она является на ранних своих этапах, как в филогенезе, так и в онтогенезе, звукоподражательным процессом, опосредованным системой зеркальных нейронов.

Зеркальные нейроны позволили людям подражать и, возможно, понимать движения губ и языка других, таким образом давая толчок для эволюции языковых способностей, если считать речь (на поведенческом уровне) сложнейшей способностью быстро создавать двигательные программы для артикуляционных органов.

Скорее всего, звуки лишь позже стали ассоциироваться с жестами и с выражениями лица (нахмуриться, поморщиться, улыбнуться), которые уже несли в себе определенный смысл. И если сегодня мы видим парня, хватающего что-нибудь со стола, его намерение понимается мгновенно, так же как оно понималось нашими предками сотни тысяч лет тому назад. Происходит это потому, что наблюдение за другим вызывает такое же двигательное представление в зеркальной системе нашего мозга.

Минули века, и способность «угадывания намерения другого человека» развилась в способность выразить это в словах – суть самой человеческой мысли.

Основываясь на данных антропологии, можно считать, что речевая зона мозга (центр Брока) сформировалась у ископаемых Homo habilis 2 миллиона лет назад, в то время как у предполагаемых предшественников этих ранних гоминид она отсутствовала. Речь, а значит, и мышление человека в целом, основана на базовом зеркальном механизме, из которых они и возникли [25].

Более того, речь фактически и сформировала мышление в его современной форме. О том, как именно действовало сознание наших предков в доречевую эпоху, дискуссии ведутся и по сей день. Никто не спорит с тем, что способность делать выводы и прогнозы возможна и без развития языка. Но все-таки то, что мы подразумеваем сегодня, когда говорим: «Я подумал о том-то и том-то», – безусловно основано на словах. Выготский вообще говорил о речи как о материальной сущности мысли, в его концепции мысль прямо выражала себя в человеческом слове.

Не знаю, как у вас, но у меня идея обязательного участия речи в мышлении поначалу вызвала недоверие. Мне как-то казалось, что часто я думаю «картинками», а не словами. Но с фактами трудно спорить: еще в 2004 году на аппарате ФМРТ обнаружили непременную активацию речевых центров, даже при намеренных попытках испытуемых думать о-чем либо в виде образов [26].

Плюс, исходя из того, что мы знаем о развитии мышления и речи у ребенка, можно сказать, что в определенный период (около двух лет), линии развития мышления и речи, которые шли до сих пор относительно раздельно, начинают перекрещиваться и совпадать. С этого момента возникает начало совершенно новой формы поведения, характерной только для человека [27].

Как вы думаете, какие первые слова появились в лексиконе наших предков? Занятно, но ученые считают, что первым словом было «леопард». Звучало оно, конечно, совсем не так, но обозначало именно этого самого хищника, чей рацион во многом был основан именно на приматах.

Похоже, влияние кошачьих на становление человека было несколько более значимым, чем мы привыкли про это думать. Впрочем, глядя на количество котиков в новостных лентах соцсетей, кажется, что это влияние никуда и не делось. Из первых трех человеческих слов двумя другими были «орел» и «змея», по крайней мере у современных приматов первые протослова именно такие.

Все сказанное выше относительно происхождения нашей речи и человеческих форм сознательного мышления указывает на то, что эти виды психической активности, по сути, носят реактивный характер. И это в равной степени справедливо для этих процессов как в их фило-, так и в онтогенезе. Крик, лепет и даже первые слова ребенка являются совершенно явными стадиями в развитии речи, но стадиями доинтеллектуальными, они возникают лишь в той степени, в которой необходимы как реакция на изменение обстановки [27].

Усложненная функциональная надстройка над группами зеркальных нейронов работает на характерных для них механизмах: отражает события внешней и внутренней среды человека.

И если «отражение» как указание на казуальную вторичность мыслей отчасти можно понимать метафорически, то относительно физиологии мыслей все предельно просто и прямо: они следствие уже случившегося, они дымок над колбами и ретортами внутренней химической лаборатории.

Смотрите, друзья, чтобы мы начали воспринимать какую-то мысль, эта мысль сначала должна появиться, согласны? И она действительно появляется в результате работы нейронов нашего мозга. За мгновение до того, как к нам пришло гениальное озарение «Пора бы заказать килограммовую пачку стирального порошка на Вайлдберриз», активировались миллиарды нервных клеток.

Сначала каждый из нейронов, обеспечивших вашу мысль, находился в состоянии покоя, он никогда не начинает свою активность на ровном месте и строго соблюдает правила игры. За «кожей» нейрона – мембраной, разделяющей внутри- и внеклеточные жидкости, – была своеобразная «зона отдыха».

Жизнь зарождалась в соленой морской воде, и первым клеткам – крохотным мешочкам с пресным содержимым – приходилось постоянно «выплевывать» проникающие в них ионы натрия, чтобы не «засолиться». Поэтому в мембране клеток появилось специальное устройство, которое сейчас принято называть натрий-калиевый насос. По сути, это белок, который занимается тем, что выкачивает из клетки ионы натрия и взамен впускает ионы калия: на каждые три «выплюнутых» натриевых иона приходится два «проглоченных» калиевых.

Ровно те же процессы происходят и с нейронами. Внутри клеток много ионов калия и отрицательно заряженных органических ионов. Снаружи, в крови и межклеточной жидкости, мало ионов калия, зато много ионов натрия. В покое мембрана нейронов проницаема для ионов калия и почти непроницаема для других ионов. Поэтому ионы калия выходят из клетки, вынося с собой положительные заряды.

Накапливающийся внутри клетки отрицательный заряд мешает новым порциям ионов калия выходить наружу. Устанавливается равновесие, при котором из клетки выходит и в нее входит равное число ионов калия в единицу времени.

Но вот в нашу клетку, на поверхности которой насосы неспешно перекачивали ионы снаружи и внутрь, забросили порцию новых химических реагентов. Это на принимающий контакт нейрона (дендрит) поступили белки-нейромедиаторы от клеток-смежников.

И работа клетки стремительно поменялась: поступившие нейромедиаторы инициировали каскад биохимических реакций, которые привели к изменению активности насосов. Последние тут же поменяли режим своей работы: начали лихорадочно впускать натрий в клетку и выпускать из неё калий. Вот в этот короткий период, когда мембрана «перезаряжается» (внутри заряд становится положительным, снаружи – отрицательным), и формируется нервный импульс, или потенциал действия нейрона.

Химическое создание потенциала каждого нейрона представляет собой сложнейший процесс, зависящий от точной балансировки концентраций ионов. Удивительная симфония, в которой каждый из исполнителей вступает в игру в нужный момент и четко исполняет свою партию. И лишь гармония абсолютной слаженности этого ансамбля (Гм, а кто в нем дирижер?) позволяет нейронам передавать информацию и обеспечивать возникновение наших мыслей.

Чередующиеся циклы поляризации, деполяризации и гиперполяризации нужны для того, чтобы на пике активации – хлоп! – нейрон выбросил нейромедиаторы из своего окончания – аксона, словно запуская конфетти в пространство между собой и другими нейронами. Нейромедиаторы начинают воздействовать на контакты других нейронов, в свою очередь передавая им сигнал на начало их активации.

И что же, мы каким-то образом можем всеми этими процессами сознательно управлять? Подождите, но и это еще не все! Ведь не едиными химическими реакциями жив нейрон: для стабильного воспроизведения его работы, для создания новых контактов —синапсов – необходим постоянный синтез белка. А это работа, выполняемая на совсем другом структурном уровне, – на генном [28].

Давайте упомянем о ней только тезисно, ведь, помнится, я обещал не перегружать вас научной терминологией. Если вкратце, для того чтобы потенциал действия нейрона активировался, на генетической кухне происходят следующие процессы с ДНК и РНК:

Тынц! Транскрипция – информация с ДНК переписывается в мРНК; на этом этапе активируются гены, ответственные за синтез белков. Похоже на копирование текста из кулинарной книги с бумаги на бумагу для создания дубликата, который можно использовать на кухне без опасения заляпать соусом оригинал.

Тынц! Трансляция – мРНК переводится на белковый язык: рибосомы считывают информацию с мРНК и синтезируют соответствующий белок. Вот незадача: наша кулинарная книга была на английском. Трансляцию можно сравнить с чтением рецепта на английском и параллельным его переводом, чтобы получить этот же рецепт уже на русском языке.

Тынц! Трансляционная модификация – белки, синтезируемые в результате трансляции, подвергаются последующей модификации, влияющей на их активность и функциональность. Это как добавление приправ и специй в готовое блюдо для улучшения его вкуса.

Тынц! Транскрипционная регуляция – процессы активации и репрессии генов регулируются молекулярными механизмами. Приготовленный деликатес должен оставаться тепленьким, за этим будет следить автоматический термостат, который ненадолго включает и выключает духовку для поддержания нужной температуры.

А теперь переходим к тому, для чего я утомлял вас описанием механизма работы нейронов.

Суть такова: любая мысль, которую я думаю прямо сейчас, формировалась мгновением раньше. Понимая хотя бы в общих чертах те генетические и химические процессы, которые ее создали, можем ли мы сказать, что мы сознательно их запустили? Ну, например, дали отмашку на транскрипцию с ДНК в РНК или скомандовали начать фосфорилирование одному из трех тысяч белков нашего тела? Вопрос, понятное дело, риторический.

Тогда почему же мы так уверены в том, что наши мысли – это то, чем мы сами сознательно управляем? Что это то, что произвольно формирует наше поведение, наши поступки, нашу личность? Ведь все факты просто на «раз, два, три» говорят об обратном:

eins) – сознательное мышление появляется благодаря активности зеркальных нейронов, которые по определению ничего не инициируют сами, но отражают то, что уже произошло;

zwei) – между производством мысли и ее появлением в сознании есть отчетливый временной лаг;

drei) – прямо влиять на нейронные процессы появления мысли мы просто не в состоянии.

Но мы все равно непоколебимо и железобетонно уверены, что вот сейчас, в эту самую секунду, я могу скомандовать себе: «Думай о планах на завтра». Ведь могу же? Точно могу, потому что я ведь способен и любую другую команду отдать, например: «Думай о роли монофтонгизации дифтонгов в праславянском языке» (это не шутка, такой милотой любят развлекаться филологи).

Нет, друзья мои, не можете. Увы. Любая (любая!) мысль в вашем сознании появилась как бы сама собой и без всякого вашего сознательного участия. Вам только кажется, что вы сами решаете, о чем думать, а о чем нет. И да, эта мысль «Но я ведь точно выбрал сам сейчас, о чем мне подумать» не исключение. В это трудно поверить и почти невозможно принять, но это именно так!

Не спешите с возмущением закрывать книгу, друзья, иногда иллюзии настолько сильны, что разум просто отказывается это понимать. Вот, для примера, что-нибудь любопытное в подкрепление этого тезиса: два стола на картинке ниже одинаковы. Да, я не разыгрываю вас, это известная иллюстрация темы об обманах зрительного восприятия, но максимально наглядная.

Это оптическая иллюзия, впервые описанная Роджером Шепардом. Наш мозг воспринимает данный рисунок в 3D пространстве: смотря на рисунок двух идентичных столов, мы пытаемся интерпретировать рисунок как трёхмерный объект. Две столешницы имеют совершенно одинаковую двухмерную форму на обычной странице, исключая угол поворота. Фактически мы не распознаем двухмерную форму рисунка, вместо этого мы воспринимаем трёхмерный вид объекта в пространстве. Наш мозг, желающий видеть рисунок в объемном виде, интерпретирует стол как реальный [29].

Я очень люблю показывать именно этот пример студентам на лекциях. И всегда доходило до того, что просто принять этот факт им было невозможно, приходилось прикладывать линейку и промерять столы, чтобы убедиться в том, что отказывалось принимать сознание: они все-таки одинаковы (ну, кто из вас тоже пошел искать линейку?).

Иллюзии не перестают быть иллюзиями, какими бы правдоподобными они не мнились. И в том их аспекте, который касается контроля за нашими мыслями, мы с вами подробно все разберем: это краеугольный камень книги, ее основная идея и главная концепция контрэволюционной психологии, способная радикально изменить ваше отношение к жизни.

Очень часто без точного научного знания причин происходящих процессов интуитивное их понимание работает так себе. Скажем прямо – неважно работает. Вот зашелестели листья березки, и через секунду ветерок взъерошил волосы на голове. И если вам не рассказали, что ветер – это следствие движения газа из-за возникающей разности атмосферного давления, то можно подумать, что дерево зашевелилось и создало ветер.

Причина и следствие! Понимаете? На самом деле сила моих намерений так же может влиять на мои мысли, как движение листьев на ветер.

Похоже, нас кто-то бессовестно надул. Но кто и зачем? Кому нужно, чтобы мы приписывали себе способность сознательно управлять своими мыслями? Я думаю, что вы уже догадались, что обманщики – это все та же неразлучная парочка: эволюция и естественный отбор. Все их усилия, порой густо замешанные на прямо-таки запредельном цинизме, направлены на единственную цель – репликацию наших генов. И тут для них все средства хороши, эта парочка, не обессудьте, не поскупится на когнитивные ошибки и иллюзии восприятия, если таковые помогают приматам активнее размножаться. Вопрос в том, полезны ли нам сейчас эти иллюзии или вредны?

Давайте-ка, к примеру, посмотрим на то, как устроено наше восприятие. Ведь здесь тоже не обошлось без подтасовки: то, что кажется нам окружающими объектами и нашим собственным телом, на самом деле лишь океан электромагнитного излучения. Дикая и беспорядочная смесь различных длин волн, большинство из которых для нас невидимы и никогда не смогут стать частью нашей сознательной модели действительности.

Человеку доступен лишь определенный маленький спектр коротких волн фотонов. На самом деле мы видим меньше одной миллионной того, что нас окружает. Радиоволны и микроволны, рентгеновское и гамма-излучение проходят через ваше тело прямо сейчас, и вы этого совершенно не чувствуете, потому что у вас нет подходящих биологических рецепторов. Тысячи разговоров по сотовым телефонам проходят сквозь вас прямо сейчас абсолютно незамеченными.

Вокруг нас лишь энергия: свет, звук, химические элементы – это всё энергетические волны с вибрацией определенной частоты. Пять органов наших чувств лишь улавливают обрабатывают и интерпретируют шквал сигналов, энергетические волны разных частот и вибраций, а мозг рисует у нас в мозгу картинку, преобразуя частоты в мир образов.

Глаза не отправляют в мозг изображения трёхмерных улиц, деревьев, прохожих, или чего-то ещё, что, как мы думаем, мы видим вокруг. Глаза отправляют лишь химические сигналы, а мозг создаёт из них твёрдую на ощупь «физическую» реальность, декодируя в трёхмерную голографическую иллюзию.

И то, что кажется нам таким плотным и твердым на ощупь лишь воспринимается таковым: на 99,9999 процентов материя состоит из ничего, из пустоты. Если увеличить атом до размеров футбольного поля, то его ядро окажется размером не более макового зернышка, на расстоянии в сотни метров от которого носятся по орбитам в десятки тысяч раз меньшие, чем ядро, крупинки электронов.

Да и с самим ядром все тоже не слава богу: три кварка, из которых состоит протон, дают лишь менее 2% его массы. Остальная часть – это виртуальные частицы (кварки и глюоны), возникающие в результате взаимодействия трех исходных кварков [30].

Но пошло бы нам на пользу иное, более полное, более правдоподобное восприятие действительности? Если посмотреть на наших соседей по планете, то мы увидим, что они воспринимают другие аспекты реальности.

В темном и беззвучном мире клещей главные сигналы – это температура и масляная кислота. У рыбки черной ножетелки есть настоящий встроенный электросканер, и мир ее ощущений щедро раскрашен электрическими полями. Для летучих мышей, использующих эхолокацию, все вокруг состоит из волн сжатого воздуха. Это срез экосистемы, доступный для их восприятия.

Попробуйте представить себя на месте собаки. Весь мир для вас состоит из запахов. В вашем удлиненном черепе плотно упакованы 220 миллионов обонятельных рецепторов. Ваш мокрый нос способен уловить даже отдельные молекулы запаха. Запах для вас все.

А теперь давайте проделаем еще один мысленный кульбит: воображая себя собакой, представьте, что она пытается теперь поставить себя на место человека. С позиции собачьего восприятия реальности у вас должна появиться острая жалость к этому ограниченному существу. Как можно не знать, что в траве в сорока метрах от тебя притаилась горлица? Или что соседский кот был на этом самом месте сегодня с утра?

Все наши органы чувств формировались в течение длительной эволюции и сформировались именно такими, потому что именно такой диапазон их восприятия был оптимальным для адаптации к жизни в текущих условиях. И, пожалуй, глядя на то, чего добился современный человек, можно признать, что наши ограничения восприятия не настолько уж и плохи.

Ведь если бы мы развили себе обоняние как у собаки или эхолокацию как у летучих мышей, наш мозг формировался бы совсем по-другому. А поскольку никакой другой вид, кроме Homo, не заполучил сознания, способного создавать цивилизацию и культуру, стоит признать, что доставшаяся нам конфигурация в целом недурна. Не идеальна, это да, но все же недурна.

Ситуативная целесообразность, повышающая шансы на размножение, – вот и весь секрет современного состояния нашего мозга. А для естественного отбора все средства хороши, соответствие истине – это последнее, чем он стал бы озадачиваться. Если вы посмотрите на свои руки и попытаетесь разглядеть то, чем они на самом деле являются (пустотой и электромагнитными волнами!), вы ничего такого не увидите. Тело кажется нам плотным и непроницаемым.

Скорость, с которой ваш мозг активирует зрительную модель объектов, очень высока. Фактически вы сейчас слепы относительно процесса нейронного конструирования. Из-за того, что он оптимизировался на протяжении миллионов лет, этот механизм такой быстрый и такой надёжный, что вы никогда не заметите его существования. Это делает ваши мозги невидимыми для самих себя.