Танго метанойи. Тексты бесплатное чтение

ISBN 978-5-0064-9399-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Моё почтение

Спасибо всем, кто читает эту книгу.

Человек меняется постоянно: физически, ментально, нравственно. Играя со словами, я пытался понять себя, свои поступки, свои отношения с другими людьми. Я не хотел сделать мир лучше, убедить кого-то в чём-то. Я хотел принять мир таким, как он есть. Я хотел, чтобы и мир относился ко мне так же. Метанойя – это не только раскаяние, но и переосмысление. Вернее, так – переосмысление через раскаяние. В своих текстах я искал новые смыслы. Для себя я их нашёл. Надеюсь, что они помогут и Вам взглянуть иначе: на роль слова в нашей жизни, на важность мнения других людей. Особенно тех, кто находится рядом с Вами. Мой танец ещё не окончен: танго продолжается всю жизнь.

Это второе издание «Танго». Оно дополнено ранними, в чём-то наивными, но дорогими мне стихами. Они нигде не публиковались. Также включил тексты, «убежавшие» от меня в своё время. Всё остальное из первого издания отредактировано заново. События, эпизоды и впечатления не являются лично моими: что-то рассказано, что-то подслушано, что-то увидено. Повествование от первого лица не всегда говорит о причастности автора. Но если бы это не перекликалось с тем, что чувствовал я, не было бы смысла писать мои тексты. Ведь это моя метанойя.

Спасибо всем, кто пытался, но так и не помешал мне остаться самим собой.

ТАНГО МЕТАНОЙИ

…бесполезно искать человека, который разделял бы всего тебя, разделял твои мысли, чувства, желания, видение мира, можно найти человека, который был бы в состоянии не мешать тебе оставаться самим собой…
Один нормальный человек меня поймёт, другой, такой же нормальный, осудит. И только ненормальный – полюбит.
Жизнь – штука высоковольтная. Попробуешь забраться на неё – убьёт.

Предисловие

Жизнь – штука высоковольтная. Попробуешь забраться на неё – убьёт.

Пишу ли я профессионально? У меня нет специального образования, поэтому – нет.

Пишу ли я для себя? Тоже нет. Если вы переливаете из пустого в порожнее сливки, в конце концов, может получится масло. Надеюсь, что и моё словоблудие кому-то может принести пользу.

Я не люблю обжигающей ясности. Ясность – это самовлюблённый самовар. Часто важнее копоть походного котелка. Я не собираюсь кого-то учить, а тем более поучать. Я размышляю о том, что меня окружает, и редко о тех, кто меня окружает. Это вызывает горькое сожаление, но не отчаяние.

Всё поправимо, несмотря на мой неистребимый скепсис и железный желудок.

Литературный текст не копирует реальность: он создаёт её с нуля. Что-то в нём есть и от твоих мыслей, чувств, глаз, дней, прошлых текстов. Но, описывая разговор с другом, ты обязательно что-то исказишь, ведь нет стенограммы этого разговора. Поляна в лесу, про которую ты восторженно пел стихами, через мгновение будет уже другой. На бумаге можно создать нереальную ситуацию, которая будет жить, развиваться, дышать. Пресловутый ЛГ – не выдумка. Воспроизведи себя до мельчайших подробностей в текущем дне: это будешь не ты, и день будет другим. Как только ты доверяешься бумаге, в тебе обнаруживается странное существо, совсем не похожее на тебя. Ты и сам не узнаёшь себя, что уж говорить про других.

Я пишу долго. Но это для других. Я в процессе и время не замечаю. Слова чаще бессильны, редко – бьют в темечко. Важна попытка максимально выразить себя: на грани рассудка, на грани чувств, на грани смерти.

Если рассматривать ткань текста, то я человек не сюжетный, не смысловой, скорее, эмоциональный. Любой сюжет банален и саркастичен. Банален – потому что многократно протопан другими. Саркастичен – потому что ты пытаешься пройти его вновь. Иногда мне интересен какой-то новый смысл, рождающийся в сочетании слов, фраз и т. д. Но чаще мне хочется найти, поймать струну эмоции, чтобы растягивать её бесконечно долго, наслаждаясь дрожащим гудением, а потом, наконец, порвать, с изумлением наблюдая за свингом свистящих обрывков.

Эмоция не дружит с рассудком, следовательно, нет в ней никакого смысла.

Почему свои тексты я называю «текстами»? Потому что они отдельны. Они не связаны ни фабулой, ни композицией. Они соединены друг с другом только невидимыми флюидами моей души. Эта связь внешне отсутствует. Эта связь внешне не имеет смысла. Для читателя – это разрозненные слова, разрозненные тексты. Даже имеющие рифму, ритм, размер – это не стихи. Я стучу карандашом по буковой папироснице и выбиваю ритм моих мыслей, перевожу их в какой-то размер, прикручиваю рифмы.

Но всё вместе – и стихи, и прозаические зарисовки – всё вместе отражает мой бесконечный танец, бесконечный танец моих мыслей.

Агрессивный скепсис
Не успел позавтракать

С ненавистью влюблён в этот мир. Что сближает любовь и ненависть? Полнота и насыщенность эмоции.

Меня всегда вгоняла в ступор просьба рассказать о себе. Зачем о себе рассказывать? Что рассказать и как рассказать? Где рассказать и кому рассказать? Примитивность и неконкретность настораживают и обескураживают. Простое перечисление фактов отнюдь не улучшает коммуникацию – тебя начинают считать болтуном и ведут себя гораздо осторожнее. Все жаждут информации о тебе. Никто не хочет тебя понять.

Я же склонен искать объяснения. Даже попыткам найти объяснение. Любую ситуацию я пытаюсь довести до абсурда, до той точки, когда любое объяснение невозможно. Но именно это состояние мне комфортно. И комфортно моему пониманию.

Я перфекционист и прокрастинатор в одном лице. На то и другое нужно время.

Перфекционизм совсем не косвенно влияет на прокрастинацию. Именно знание того, что в своём пылу довести всё до совершенства мне предстоит проделать огромную работу, мешает даже начать что-то делать. Мелочей не существует. Мелочи – результат нашей невнимательности и небрежности.

Мегаполисный я человек: не ценю воздуха и смысла уединения.

Птицы с руки пока не клюют. Впрочем, если ты будешь сидеть на одном месте и покроешься мхом, не только птицы, но и полёвки начнут брать еду из твоих корявых рук.

Если ляпнуть такое на собеседовании, тебя не поймут. Когнитивный диссонанс. Но для костра в лесу это начало долгого общения.

Наткнулся на одну фразу, которую, вопреки своим правилам не чиркать ручкой в книге, подчеркнул аж красным: «…люди умирают по чистой случайности, а живут лишь до тех пор, пока их щадит слепой рок».

Смерть ходит рядом. Но это не повод, чтобы обращать на неё внимание.

Думаю, что никаких совпадений не существует. Просто ты сам для себя – осознанно или скорее неосознанно – делаешь акцент на событиях, предметах, мнениях, важных для тебя, интересных для тебя по той или другой причине. Из этих акцентов может сложиться цепочка, которая при непредвзятом отношении и холодной логике рассыпается в пух и прах, не оставляя ни малейшего шанса на жизнь пресловутым совпадениям.

Прошлое – это один кусок: и фотографии моей мамы 46 года, и короли 15 века.

Мы наполняем свою жизнь смыслами, делая перекрёстные ссылки на прошлое и настоящее, на значимое в чужих жизнях и попытки этого значимого в своей, зарабатываем деньги на будущий дом и умираем, не успев открыть дверь в него.

Человеку кажется, что он живёт с другими, потому что общается с ними, читает книги, смотрит СМИ. На самом деле он живёт один. Сам с собой.

Мир живёт в парадигме эволюции. Человеческая память предполагает, что обладает эликсиром вечной молодости, обращаясь к предыдущему опыту. Но как она кратковременна и беспомощна! Мы даже не знаем, как жили наши предки во времена Плантагенетов. И думаем, что временные потрясения, именуемые революцией, управляют нашим миром. Но этот мир насчитывает лишь несколько тысяч лет. И на этом жалком основании мы строим здание своих выводов.

Деревья считают дни иначе. Они живут дольше людей.

Период, когда вы ничего не делаете, но все заботятся о вас, длится всего 9 месяцев. После этого многое зависит от вас. И вашего психотерапевта.

Психология не имеет отношения к реальной жизни. В конце концов, если мы будем самореализованы на 100% и будем иметь 100% железную волю, зачем нам окружающий мир? Мы и без него самодостаточны.

Если человек говорит, что он несчастен, и просит помощи, помочь ему невозможно. Это слишком общая и обширная тема. Если он говорит, что несчастлив потому, что умерла его любимая собака, всё становится значительно проще. Появляется конкретика. Настоящая потребность – это заноза, которую немедленно нужно вытащить.

Самый лучший психотерапевт – это БОМЖ на ближайшей помойке. Пообщайтесь с ним, выкурите пару сигарет, задайте нужный вопрос, получите ненужный ответ. Вы почувствуете новый вкус жизни, Вы увидите, что большинство Ваших проблем уже решено. Исцеление свершилось.

Ты постоянно что-то просишь у Бога, не понимая, что уже получил нечто. И это нечто – как озарение – понимание того, что тебе уже всё дано. Это понимание – самый ценный дар, о котором ты неустанно молил.

Если всё у тебя ниже плинтуса, не забывай, что в тебе есть искорка, которой ничто не должно мешать светить. Даже стремление выжить.

Найди себя. Если сможешь.

Осторожный скепсис
Хорошо пообедал

К миру я отношусь с настороженным восхищением. Ваша реальность с моей не совпадает, и это нормально. Плохо, когда реальность навязывается. Чтобы убрать путы чужого макраме, нужно научиться сомневаться. И искать своё понимание. Свою реальность. Как только вы увидите, поймёте, что мир может быть немного иным, вы почувствуете вкус к созданию своей реальности.

Мне интересно размышлять и размышлять интересно.

Когда ты начинаешь рассуждать о своих отличиях, большинство собеседников воспринимают это как заявление о своей исключительности. Возможно, дело в обычном созвучии этих слов – и фонетическом, и смысловом. Однако отличие предполагает лишь непохожесть, другое обличие, другое лицо. Это не значит, что ты отстраняешься от людей. Тогда как исключительность исключает либо тебя из общества, либо общество из тебя. Непохожесть – естественное качество каждого человека. Постольку-поскольку он индивид, он индивидуален, то есть не похож на других. Без каких-то оценивающих коннотаций. Простая констатация факта. Почему же эта констатация, высказанная вслух, воспринимается так неоднозначно, так неадекватно? По-моему, всё дело в шаблонности мышления – опять-таки: это ни хорошо, ни плохо. Но ты выходишь за рамки шаблона, и многим это просто неудобно.

Твоя разница – это твоя личность. Твой жизненный опыт и твоё собственное уникальное видение мира. Это у тебя уже есть. И именно этим ты отличаешься от других.

В недалёком будущем люди начнут придавать андроидам человеческий облик, используя наши мысли, наши смыслы, образы людей, оставшиеся на рисунках, картинах, фото и видео прошлого, в том числе и наши. Наши лица повторятся в лицах неизвестных нам роботов. А в далёком будущем, возможно, появится и искусственный человек с нашими параметрами. А не есть ли существующее человечество копией народа, уже где-то когда-то существовавшего? Ведь если представить, что человек остался один, но имеет все технологические возможности для создания соседей, кого он будет создавать? Себе подобных. Бог создавал себе подобных. По образу Слова.

Когда-то я мечтал о книге, которую не нужно читать. Но которая заставляет тебя думать. Просто открываешь книгу, а мысли уже стоят в очередь на приём к твоему подсознанию.

Бумаге никогда не удавалось ускользнуть от моего графита.

Если мои пальцы держат ручку, а перо нацелено на чистый лист бумаги, последнему не скрыться. Он даже не успеет понять, что из возможности и перспективы он превратился в данность – данность моего черновика.

Чем хороша своя книга? Ты можешь писать её, не задумываясь об условностях: сюжете, композиции, конфликтах, построении сцен, о мнении читателей, о том, поймут ли они всё то, что ты написал. Это полная свобода. Даже ведение блога предполагает минимальную степень коммуникации: ведь блог нужно поднимать, заботясь о лайках, комментариях, перепостах. Блог – это чисто коммерческий продукт. А книга – продукт духовный. Даже если она не будет продаваться, она останется книгой. Она останется твоей книгой, даже если её не будут читать.

Если у тебя есть сказать что-то важное, скажи. Если людям будет это интересно, они выслушают.

ЭГО

Я задумчивый странник с напрасным желанием,
собирающий мысли в копилку забот,
собирающий время в исход повседневности,
собирающий дух в откровения строк.
Обречённый идти по дорогам сознания,
нахожу в подсознании странный приют,
где отсутствует логика смысла и следствия,
где конца и начала отсутствует блуд.
Где стрела никогда не догонит бегущего,
где у времени нет постоянства часов,
но присутствует странник
с напрасным желанием
объяснить абсолютное с помощью слов.

СТРАННЫЙ МАЛЬЧИК

Не спрашивай – ответа нет,
во все века всяк сущий спрашивал,
но даже миллионы лет
не разгадают чувства нашего.

до дна

Нет прежней боли, выстрадал до дна
свою чужую, раненую душу,
и падает прозрачно глубина
на плоскую безрадостную сушу.
И обнимает сушу глубина,
такой же плоской становясь и серой,
любви стирая лик и имена
не глубиной, а пористою пеной.

сотни

Я сотни раз произносил,
я сотни раз превозносил,
на сердце камень не носил
и всё же выбился из сил.
И всё же вылетел из душ,
и всё же вылился из глаз.
И в зеркалах не отражён,
я проклинал себя не раз,
я ненавидел сотни раз,
я кулаками в злобе тряс.
И всё же что-то упустил,
и всё же выбился из сил,
совсем не то произносил
и не того превозносил.

туман

Погнавшись за белым туманом,
за пылью осенних дождей,
я был околдован обманом,
прилежностью ласки твоей,
твоим безрассудством и страстью,
твоим бесконечным добром.
И всё, что хотело остаться,
осталось не в сердце моём.

поезд

Умчится поезд – не догонишь.
Пройдёт минута – не вернёшь.
Уйдёт любимая – не вспомнишь,
не назовёшь, не позовёшь.
И перекрёсток встреч ненужных
другой тропинкой обойдёшь,
хотя в любви дорог окружных
искать не надо – не найдёшь.
Искать не надо объяснений,
чужих ошибок, лишних бед,
не ваших горестных сомнений,
не ваших радостных побед.
Я не советчик.
Ради Бога,
живите, совесть заглуша.
Но если дальняя дорога,
то, значит, чистая душа.

боимся

Боимся
грусти и усталости,
открытых глаз и тишины.
Себе признаться в самой малости —
что неточны —
боимся мы.
Боимся
чуткости и жалости,
любви, сомнений и борьбы,
не замечая нашей слабости:
ведь за себя боимся мы.

Почему я люблю осень

Почему я люблю осень?
Потому что воздух прозрачен и свеж,
как хрупкий цветок лотоса,
а позднее курящимся ароматом приправлен
горящих костров.
Потому что бальзам исцеляющий
тихим
рубиновым утром
каждый цветок запоздалый
нам дарит,
прощаясь с теплом.
Почему я люблю осень?
Потому что пора наступает ничем
не стеснённых фантазий,
и ум, не жалея причудливых красок,
расходует их,
и слабые грани стираются между
реальным и сказкой,
и призраки фарс исполняют
на гибких подмостках мечты.
И снова я жгу на кострах
ароматом цветущие сучья,
и снова в рассвет полусонный
с букетом стихов прихожу,
в бесчисленный раз
задавая вопрос
и терзаясь сомненьем,
отвечу ли так,
чтобы не было фальши
в исполненной пьесе.
Почему я люблю осень?..

крылья

Звон фиолетовых дождей
и шорох радужного снега,
и смех вернувшихся грачей,
и зной полуденного неба.
Всё в долгий год один вплелось,
и письма крыльями махали.
Пусть, что осталось, назовёшь
ты не чужими именами.

спектры

Незнакомки в воздушных вуалях —
обжигающе гордый анфас —
вас во сне мои мысли ваяли
из мозаик восторженных фраз.
В теллурическом свинге проспектов,
в высоте одиноких колонн
я искал идеальные спектры
для своих идеальных икон.
Но смахнув пелену летаргии,
наколдованный куклами сглаз,
отражаются взгляды другие
в зеркалах моих суток и трасс.
Отмечтав безупречные лики
с куполов опрометчивых снов,
забываю волшебные блики
и игру отшлифованных слов.
Забываю венцы и вуали,
серебристые сумерки глаз.
Забываю, что мысли ваяли
из мозаик восторженных фраз.

скука

Всё ломается, мелькая
непонятной чередой.
Я в смятенье, я не знаю,
как мне быть с самим собой.
Эти дни однообразны:
утро, вечер, день и ночь.
И пытаюсь я напрасно
воду в ступе не толочь.
Скука вечных разговоров
о любви, деньгах, вине —
день прожит в бесцельных спорах.
День сгорел. По чьей вине?
Все попутчики – случайны,
все знакомые – скучны,
все любимые – печальны,
даже сны – лишь только сны.
В чём спасенье? Где же выход?
Где души моей покой?
Неужели чья-то прихоть
так глумится надо мной?
Неужели эта скука —
чья-то власть, чужой навет?
Кто шаманит, как старуха,
наколдовывая бед?
В сердце кто раздор бросает,
в душу вносит маету,
надо мной собакой лает,
кружит вороном в ветру?
Это ты, не сомневаюсь,
мне известна эта грусть:
незнакомкой снова маюсь,
в неизвестность снова мчусь.
Суждено ль тебя увидеть,
суждено ль тебя понять,
в силуэте тонких линий
средь толпы тебя узнать?
И пойти тебе навстречу,
созидая и любя.
Жить, искать, противоречить
для тебя, одной тебя.
А пока что всё ломаю —
жизнь и старую любовь.
Я в смятенье, я не знаю,
как мне быть с самим собой.

Странный мальчик

Ты думала: «Странный мальчик,
мечтатель и фантазёр.
Не слышно в голосе фальши,
но, если вглядеться, позёр».
Легко – орёл или решка —
ты отнимала руку.
Возможно, казалось насмешкой
назвать это – грешен – мукой.
Но снег – без сомнения – резал.
Но шёпот – без фальши – кричал.
Текла – исключительна – небыль
по небу, минутам, плечам.
Кивнув, ты уже уходила,
оставив мечтателя с болью
вопроса: «Не спешкой ли было
назвать это – грешен – любовью?»
Темнело. Позёмкою долгой
я брёл. Засыпало улицы.
Снег резал. И небыль – не смолкла —
меня заставляла сутулиться.

томно

Вы снова вспомнили кого-то,
и тишина качнула воздух —
ни возгласа, ни вздоха.
Волос коснувшись тонко, словно
ладони – это бриз,
смахнули томно
задумчивость ресниц.
И улыбнулись солнцу нежно.
Как будто мне.

отражения

Всё, кажется, было,
но было – неточно:
и ночь многоточий,
и праведность дня.
Изломанность линий,
зеркал бесконечность,
твоя непосредственность,
наша беспечность —
и праведность дня.
Навязчивый блеск
фонарей предподъездных,
оскомина баров
и шуток скабрёзных —
и праведность дня.
И всё в ненасытстве
теряло границы,
всё было неточно,
пристойность храня:
размытые боги,
размытые лица,
и ночь многоточий,
и праведность дня.

чистота

Горным ручьём, чистотой хрусталя,
песней часов предвосходных,
болью моей и любовью была —
радостной и превосходной.
Ныне листвой непогоды осенней,
прелестью горькой легла
на душу, на сердце, каплей последней
выпитого вина.
Разве такое забудется скоро?
В спорах с своею судьбой
будешь моей непорочной опорой
и путеводной звездой.
Будешь собою, как и была —
горным ручьём, чистотой хрусталя.

в зените

Материки и океаны,
в росе жемчужные цветы,
причалы, парки, балаганы,
хрустально-синие дворцы,
созвездий пляшущие нити,
поля нескошенной травы
и ослепительно – в зените – ты.

агат

Смуглый костёр непослушных волос

греет меня в эту осень распутий —

под листопадом сомнений и грёз,

между игрою и поиском сути.

Комнаты сузив, холодный закат

в окна крадётся сиреневой тенью,

кубики судеб смешав невпопад

в старом спектакле с развязкой осенней.

Умерли свечи в загадке кулис.

Сняты все маски, но лица без грима

так же, увы, не доступнее лиц

рыжего клоуна, хитрого мима.

Нам не понять анатомию сцен,

тайны ремарок забыты закатом.

Только мерцают поверхности стен

чёрным агатом.

Рыжий сад

Ты бронзовым садом последней мечты —
за солнцем уставшим —
ушла, не простившись, оставив цветы
под небом упавшим.
Закат, замирая в ночном далеке,
раскинул созвездья.
Луна голубая в своём челноке
качалась на месте.
И звёзды одни пропадали во тьме,
другие – светились.
И мысли, как бабочки, гибли в огне,
и чувства тупились.
И память, вобрав облака неудач,
казалось – взорвётся,
и сердце, по звёздам бегущее вскачь,
казалось – сорвётся.
И ветер, как ворон, над садом кружил,
наверное, зная,
что трижды распятый на нежности пыл
бледнел, угасая.
И небо в лицо опрокинулось мне
дождями косыми,
костёр утопив в безразличной волне.
Ступнями босыми
на мокрые травы сошла темнота.
Я выдохнул жажду,
чтоб с каплей последней в ложбинке листа
забыть, как однажды
ты бронзовым садом последней мечты —
за солнцем уставшим —
ушла, не простившись, оставив цветы
под небом упавшим.

звонок

Как горьких суток отраженье —
наш телефонный разговор.
И мендельсоново круженье,
и православное служенье
сквозь провода впечатал он.
Ну что ж! Идущему – дорога,
обрящет ищущий в пути.
Как говорят – любви до гроба,
друг друга не судите строго,
И да поможет Бог идти.

фалернское

Я буду жить в загадочной долине,
я буду пить фалернское вино,
я буду непосредственным, а ныне
мне не дано. Не всё ль равно?
Я буду истин постигать значенье
и краски слов, торжественный хорал
творений чудных и времён теченье.
А ныне я от прошлого устал.
Я буду сам писать холсты, простые,
как жизнь в стране загадочных долин.
Я буду жить. А ныне я в пустыне,
мне всё равно, я так устал один,
и символы, по-прежнему святые,
уже не манят таинством своим.

ВЕКТОР

– Вы сочиняете стихи?
– Нет, я записываю мысли ощущений и ощущения мысли…
…и ты чувствуешь, что вся твоя жизнь уже не вмещается в сердце, и сердце взрывается болью, пустотой, смертью…

пустое

Я витал, пустые мысли
сыпал в ауру листа,
возникали парадоксы
объяснений без конца
и без начал,
но молчал подобострастно
цензор первого лица,
а от третьего лица
я уже не ждал похвал.

параллакс

Оплетённая гибкими призмами
повседневности, ставшая под
микроскопами, -ноклями, линзами
митохондрией в криптах забот,
в безымянных наручниках (более
в метафизике зла и добра)
низведённая в поле ин фолио
серебристой хиазмой пера,
с неизменной погрешностью статики,
с абсолютным контрастом углов
затенённая плотью и в статуи
превратившая глину умов,
под плащами расторгнутой вечности,
в неофитовом возгласе дней
разменявшая шаг бесконечности
на галоп площадей и идей,
опрокинулась юными мыслями
в пустоту неопознанных снов
и сместилась из плоскости мистики
в пограничную плоскость оков.

я дождь

Я – дождь. Не потому ли
у меня голубые глаза
и приглушенный голос?
Я – дождь. Не потому ли
так многочисленны нити
моих чувств?
Я – дождь. Потому что
я мал,
потому что
я сер.
Я – дождь. Потому что
я падаю с неба
в песок.
Я – дождь. Потому что
есть смысл в геометрии капель
и собственных слёз.
Я – дождь. Потому что
я дождь…

ничей

Под коконом сегодняшним, во мне,
под мягкой паутиной впечатлений
блуждают независимо вполне
причины не сегодняшних сомнений —
безликим сонмом гнусных черепов,
последним криком преданного бога,
гремящей колесницей дураков,
остывшими следами у порога,
стадами женщин в перьях из интриг,
кустами тьмы с астральными плодами,
рядами сытых выструганных книг
и Библией со странными годами.
Соперничая в выборе мессий,
стеклу даруя качества алмаза,
меня кольцуют радугой стихий
и пустоту вливают в оба глаза.
И чувства вереницей палачей
свиваются в клубок противоречий,
рождая одиночества: ничей
в просторах вседозволенных наречий.
И мягкой паутиной пригвождён
к единому уходу и исходу:
под знаками нездешними рождён,
крещён несуществующим приходом.

квадрат

Красный камень обуглился в чёрную ночь,
из квадрата Малевича вылетел дух,
под руками моими не мир, а колчан,
и стрела догоняет стрелу,
расщепляет стрелу.
Я один, как всегда. Я с друзьями один,
я один на безмолвном стекле мостовой.
Я пытаюсь идти, я пытаюсь простить,
но стрела расщепляет стрелу.
Как всегда.
Сальвадор, Сальвадор, мне понятен твой торс,
исковерканный рабством причин,
но стрела, как всегда, догоняет сестру
приговором растерзанных тел.
В забытьи, у свечи, колебания строк
продолжают отпущенный век,
но и краски уже превращаются в струп,
и надет капюшон, и надет.
Я пытаюсь идти, но слова отрицают слова,
и лишь пеплом усыпан мой лист,
приобщённый к свидетельству вех.
И разносится пепел, как прах.

замкнутое

замкнутое пространство
двадцатичетырёхлетний Георг Гейм
розы
кофе без сливок
вкус кофе на губах
запах кофе на губах
чёрный
сквозняк вентилятора
опечатанные окна на восьмом этаже
электричка 22.25 Москвы
снова сигарета
«Улисс»
чтобы ты
сегодня дома
«Записки сумасшедшего»
ночь одинока в своём молчании
25,26,27-е
чтобы ты была
люблю?
коридор домов
поворот
запах кофе
свет от окна
в угол
комната
обездвиженное пространство
ты сказала, что Саади
целовал
розы
как поэт
Господи, прошу Тебя
запечатанные окна
ночь одинока
экзистенциализм
Костас Варналис
чёрный Малевич
как и воздух, приросший к асфальту
замкнутое пространство

Сторож грусти

Ах, Ира, Ира. Брачная контора.
Промокший френч. Гагарин-авеню.
И тёплый плед. И кофе без ликёра.
Всё предсказала бабка. На корню.
А перед этим стонущее нечто.
Голодный кот на первом этаже.
И форточка, распахнутая вечно.
И вечность в закатившемся драже.
А после нечто вкус одеколона.
«Ах, милый Юра, я сбегу в Ташкент.
Ты резал вены, я глотал такое…»
Короче, цирк. Волнующий момент.
Ах, Ира, Ира. Прима-балерина.
Я видел свет. Увидеть бы восход.
И Алый Парус Александра Грина.
И это чудо с Галилейских вод.
Восьмой этаж и три окошка справа.
Больная мать. Ты солишь огурцы.
Я не хочу с амвона ни отравы,
ни бесполезной радости. Концы
всего, что мы ещё зовём любовью,
не в гулких фразах эхом по стене.
Мы будем громче. С радостью и болью.
Мы будем, если…
Свет горит в окне.
Раскисли лужи в мятинах асфальта.
Звенит распятье в космосе груди.
Я не лечу. Не кувыркаю сальто.
Я вижу Парус где-то впереди.

лабиринты

Мои бесконечные лабиринты,
и бессонные ночи,
и яблоко раздора,
катающееся в их темноте,
и просыпающийся разум,
чтобы рождать химеры
из сплетения чувств,
догадок и сомнений,
и сезонность неудач,
и кающийся август,
и осыпающиеся листки забвения —
календарь непостоянства,
и хор ангелов в снах,
неутомимых в оттенках,
и лестница, красным копьём
прорезающая темноту
между двумя берегами Судьбы,
и картонный дом с жёлтыми окнами
на том берегу,
и переставшие быть жадными мысли,
и уставшие быть хищными глаза,
и застывшие цветком нежности руки,
и многое, многое, многое
из воздуха плавит
огонь свечи,
чтобы влить в твоё сердце…
Раскройтесь и обрящете…

белые

Белые глянцы дождя,
чёрный стук экипажа.
Мысли мои, как тюрьма,
одинокая клетка, как призрак,
который несётся в безгрешность,
сливаясь со стуком сердца,
клеймёного таврами дней:
семь тридцать, двенадцать и ночь.
Я забываю, как выглядит время:
песок, шелестящий ветром,
гранитные гномоны статуй,
вода, шлифующая ступени
у ног терпеливых сфинксов?
Быть может, это и есть Вечность,
текущая по кистям рук?

абс-ция

Мне не хватает в воздухе комнат – дождя,

чтоб перспектива углов была заштрихована шорохом,

чтобы о яблока круглые формы дробясь,

капли, как мысли, в бумагу летели без повода.

Мне не хватает в воздухе комнат – тебя,

чтоб расстоянье до окон немыслимо было для голоса,

чтобы о губы и волосы в капли дробясь,

я целовал тебя всю – без малейшего повода.

белок

Я сцепленный с миром белок,
я плод водородных распадов,
отшельник в тревоге дорог,
терновник в трапециях сада.
Я лист, пьющий свой хлорофилл,
песчинка на дюнах столетий,
я капля в безбрежии сил,
я луч в бесконечности света.
Мой пульс учащает рассвет,
но весь я – во власти заката.
Я соткан из прожитых лет,
но что из прожитого свято?
Я сцепленный с миром белок,
но как же я в нём одинок.

Циклон

Приближался циклон. Безголосьем царил
разомлевший, запущенный день
над сознаньем моим и беззвучно роил
равнодушную пыль и прозрачную лень.
Только розовый газ над коленом твоим
излучал очертания слов
за анфас понедельника. Солнцем немым
проросла пустота облаков.
Сок был приторен, сладок, тягуч,
как и воздух, приросший к асфальту,
как асфальт, переплавленный в смальту,
как и смальта смарагдовых кущ.
И без ветра приклеился голос к губам,
тишина закипала в висках.
И безвременье, спрыгнув на головы к нам,
выползало в наручных часах.
Солнце молча сбегало с зенита долой,
неспособное больше стоять.
И текла у него под ногой, над водой,
фиолетами взбитая рябь.
Ожидали пустой фаэтон.
Шли по жёлтому полю газона
и, не выпив ни грамма озона,
исчезали за бронзой колонн.
Это время приснилось. Отсутствием снов
не докажешь обратного ты.
Но свободой от зыбких, ленивых часов
стала белая плоть наготы.
Стали пальцы холодные голых дождей,
выбивающих дробь тарантелл
на косых треугольниках белых ночей
между наших распущенных тел.

часы

Я совмещался с женщиной во плоти,
измерив небо формулами строф,
я грелся в эротическом комфорте,
за тропом разворачивая троп.
Я совмещался с женщиной и просто
касался неба дюжиной зрачков,
вплетая пальцы в клавиши отростков
разбитых на отделы позвонков.
Я совмещался с женщиной во плоти,
касаясь неба эллипсами губ,
и ангелы играли на фаготе,
используя молитвы вместо рук.
Я совмещался с женщиной во плоти,
касаясь неба каплями росы,
и капли в восхитительном полёте
следили за движеньями. Часы
считали тяжесть каждого мгновенья,
отпущенного Господом для ласк.
Казалось, время втянуто в сплетенье
плечей и бёдер, сумерек и фраз.
Я совмещался с женщиной во плоти,
измерив небо мыслями на глаз…
А женщина, в отличие от плоти,
не знала геометрии для нас.

банальное

Тоска, великий искуситель,
полдня протягивает мёд
забытых слов, и ты, любитель
чужих надежд, открытий, снов,
летишь на мёд.
Летишь и ждёшь, что ночью лунной
отыщешь след и блеск комет
и слов забытых блеск. Безумный!
Лишь тень души, лишь слабый всплеск
тебе в ответ.
Тебе в ответ сырое небо,
печальный колокол забот
и время, время, где ты не был,
очаровательное время…
И горький мёд.

За дверью матовой

Милый друг! За дверью матовой
писем, снов, дорог и лет
льют дожди; зонтов и смокингов
стало больше; серый цвет
доминирует; над парками
по утрам стоит туман;
всё привычно в этом воздухе:
что-то фарс, и всё – обман.
Серый глаз большого города,
серый профиль облаков,
чьи-то буйные фантазии,
чья-то школа дураков.
Стонет улица шпалерами
бесконечных тополей,
бродит лавками и скверами
чья-то тень, из призмы дней
собирает чьи-то вымыслы,
пьёт из серого ручья
наши трепетные истины.
Мы – ручные. Тень – ничья.
Всё привычно в этом воздухе.
Льют дожди; ютимся мы
под зонтами, все заложники
наших мыслей. Не видны,
не слышны, забыты Господом,
мажем серые холсты,
лепим серые убожества,
держим серые посты.
Мухи в серых паутинах
бездорожья, лжи, забот,
мы – ручные. Серым облаком
дни клубятся, дождь идёт.
Милый друг!

вектор

Любая попытка жить или говорить, не мудрствуя лукаво, уже есть попытка лукаво мудрствовать.

Вы когда-нибудь чувствовали себя совершенно посторонним в этом мире? Ваше метальное «Я» хоть раз ощущало ненужность физического, следило из укромного уголка за происходящим, сходило ли с ума, пытаясь спрятать большое, неуклюжее тело хоть куда, лишь бы с глаз долой, лишь бы не привлечь этой массой внимания тех, кто может покуситься на ваше «Я»?

Люди не любят тех, чьи позиции расплывчаты, не содержат чётких и строгих ориентиров, тех, кто в чём-то или во всём сомневается; люди не любят скептиков. Хотя скептицизм последних тоже есть позиция; об этом и говорить не стоит, уже всё давно сказано. Но люди скептиков не любят. Оно и понятно, что ничего не понятно. Если ты отвратителен, на тебя можно опрокинуть дополнительную лохань грязи, если ты идеален, можно одарить лишней очаровательной улыбкой; но если ты сомневаешься в существовании и чёрного, и белого, и даже серого цветов, то реакция будет одна – замешательство, переходящее в ступор.

Продолжение книги