Вниз по темной реке бесплатное чтение

Karen Odden

Down a Dark River

* * *

This edition is published by arrangement with HG Literary and The Van Lear Agency LLC

* * *

Посвящается Джорджу, Джулии и Кайлу

Глава 1

Лондон, апрель 1878 г.

Частенько те, кто служит в Скотланд-Ярде, говорят, что со временем у них развивается шестое чувство на близкую опасность. У меня проблески этой способности проявились в первые же месяцы работы, когда я еще служил в полицейском участке Ламбета, где выходил на улицы в шершавой, широковатой в плечах синей шинели, неизменно держа под рукой дубинку. В одном из темных переулков меня впервые посетило подсознательное ощущение затаившейся за углом угрозы.

Отслужив в полиции двенадцать лет, я тешил себя мыслью, что мои инстинкты отточены донельзя. Считал, что видел в Лондоне столько преступлений, что ничего более удивить меня не может, и обязательно распознаю зло по мурашкам на руках или внезапному мышечному спазму.

Однако наступило дождливое утро очередного апрельского вторника, и со мной не случилось ни того, ни другого, а между тем уже через несколько часов Скотланд-Ярду предстояло вступить в схватку с одержимым жаждой убийства маньяком, подобным трехглавому чудищу из старинных кельтских мифов, с ревом выползающему из своей пещеры.

В половине девятого в дверь моего скромного кабинета постучали, и внутрь привычно просунулась голова молодого инспектора Стайлза. На этот раз я не углядел в карих глазах подчиненного обычного огонька, а его приветствие прозвучало тихо и подавленно.

Я поднял голову от заметок по делу пропавшей женщины. Отчеты не составлялись уже пару дней, а Говард Винсент – новый глава Скотланд-Ярда – был ярым педантом во всем, что касалось ведения оперативных записей. Оно и неудивительно, учитывая прошлогодний скандал в штаб-квартире лондонской полиции. Того и гляди, чиновники из парламентского наблюдательного комитета запросят любое дело – вынь да положь.

– Что случилось, Стайлз?

– Речная полиция с Уоппинг-стрит обнаружила ниже по течению мертвую женщину. От них только что пришло сообщение, и Винсент отправляет нас на место происшествия.

Мертвая женщина… Разумеется, приятного мало, однако меня смутила вторая часть известия: в обычных обстоятельствах речники ни за что не попросили бы помощи у Скотланд-Ярда. Я погрузился в размышления. Блэр возглавлял речную полицию уже пятнадцать лет и был непревзойденным знатоком Темзы. Зачем ему мы со Стайлзом? Представляю его гримасу при виде моей скромной персоны… Интересно, о чем думал Винсент, направляя нас в другое подразделение? У каждого из нас – куча нераскрытых дел. Например, – случай с пропавшей миссис Бэкфорд, который вполне можно распутать до конца дня, если не отвлекаться по милости начальства на другие задания. Очень хотелось найти эту женщину – подобные исчезновения волновали меня даже больше, чем убийства.

Я фыркнул от досады, и Стайлз, будто извиняясь, добавил:

– Курьер говорит – там нечто особенное.

Я сдернул с вешалки плащ, и Стайлз, вытащив из стойки мой старый черный зонт, сунул его мне в руку. Таков молодой инспектор: бдит, как бы со мной не случилось беды, сколько его ни отчитывай. Подхватив зонт, я ворчливо поблагодарил подчиненного.

Мы двинулись к Уайтхолл-плейс, раскрыв зонты, и Стайлз покрепче надвинул шляпу. Напарник был почти десятью годами младше; я же успел около трех лет отработать в Ламбете, еще четыре – в речной полиции, и пять – детективом в Скотланд-Ярде, где форму не носят.

Поступив на службу полтора года назад, Стайлз сразу проявил незаурядные способности: хорошую реакцию – не хуже, чем у боксеров, с которыми мне приходилось драться, желание учиться и располагающее к себе дружелюбие.

Сперва молодой детектив относился ко мне с опаской, немного нервничая при разговорах. Потом, прошлой осенью, состоялся суд – ужасное для всех нас испытание: вокруг Скотланд-Ярда по утрам стояли толпы граждан, обвиняя нас в мошенничестве и лжи. Кричали, что все мы заслуживаем веревки… Я видел, как терзался Стайлз, и все же мы, стиснув зубы, за три месяца раскрыли шесть дел. Хотелось бы считать, что подобный результат позволит наблюдательному комитету дать Скотланд-Ярду разрешение на дальнейшую работу – пусть на ближайшее время. Так что мы со Стайлзом прошли огонь и воду. Испытания его закалили, и молодой инспектор подчинялся мне беспрекословно; впрочем, к моему тайному удовлетворению, свое мнение парень отстаивал твердо.

– Мистер Куотермен утром заходил к нашему директору, – сообщил Стайлз, как только мы устроились в кэбе.

Из всех членов комитета Куотермен относился к Ярду наиболее критически, полагая, что работу полицейского должны выполнять исключительно люди в форме. С его точки зрения, полицейский мундир служил предостережением для преступников, тогда как отдел детективов в штатском создаёт благоприятную почву для злоупотреблений.

– Хм…

– Слышал, что он только и думает, как бы нас поувольнять, – набравшись смелости, предположил Стайлз.

– Пытается сделать себе имя за наш счет, – поморщился я. – Публику хлебом не корми – дай увидеть, как нас выметут поганой метлой после этого скандала.

– Как же несправедливо, когда всех чешут под одну гребенку!

Добавить нечего. Где тут справедливость? На взятках попались лишь три инспектора, помогавшие преступникам избежать решетки, а газеты с удовольствием поливали грязью весь Скотланд-Ярд без разбора. Я пришел к выводу, что именно поэтому Винсент и назначил меня – одного из двух оставшихся в штате старших инспекторов – на дело об исчезновении Мадлен Бэкфорд. Разумеется, начальник понимал, что Стивен Бэкфорд – респектабельный джентльмен из Мейфэра, один из партнеров крупной судовладельческой компании. Разыщем его супругу – и новости попадут в прессу, если в газетах Британии вообще остались смельчаки, желающие сказать что-то хорошее о Скотланд-Ярде.

Дождь прекратился, хотя порывистый ветер продолжал дуть прямо в лицо. Мы вылезли из кэба и побежали к участку речной полиции – кирпичному зданию, из которого открывался вид на склады по обе стороны реки. Дежурный сказал, что Блэр ушел на доки, так что пришлось идти назад, бросив мокрые зонты в стойку. Было уже около девяти, однако солнце пряталось за плотными тучами, бросающими черные тени на воды Темзы. Речной бриз накрыл нас волной запахов рыбы, рассола и пряностей.

Блэр в хлопающем на ветру пальто стоял спиной к нам на краю деревянного пирса, рассматривая реку. Заслышав наши шаги по отсыревшим доскам, глянул через плечо. Поймав мой взгляд, напрягся и отвернулся в сторону, широко расставив ноги. Мостки узкие – рядом не встанешь.

Когда-то мы с ним работали бок о бок при расследовании сложных дел, и похвала Блэра была для меня лучшей наградой. В течение четырех лет я ее заслуживал не раз; Блэр меня натаскивал, советовал и представлял людям, которых, по его мнению, мне следовало знать. Однако рано или поздно все меняется, и просьбу о переводе в Скотланд-Ярд Блэр воспринял с негодованием и насмешкой над моей самонадеянностью. Бывший начальник проклинал меня за дерзость и предательство, мне же оставалось лишь молчать. Причины для ухода были весомыми, и все же я предпочел оставить свое мнение при себе. Служба в Ярде почти не давала возможностей пересечься с Блэром, хотя порой нам случалось встретиться лицом к лицу – и тогда он меня подчеркнуто не замечал.

Мы сделали несколько шагов вверх по ступеням, и мое сердце сжалось.

– Господин суперинтендант… – пробормотал я.

Блэр лишь безразлично фыркнул в ответ, а Стайлз бросил на меня вопросительный взгляд. У ног шефа речной полиции стояли грубые носилки, на которых мы обычно переносили трупы из реки в участок.

– Ее уже буксируют к берегу, – бросил он, продолжая смотреть на воду.

– Вы о теле? – спросил я, сразу представив, как полисмены тащат по реке привязанную к лодке мертвую женщину.

– Ее нашли в плашкоуте.

В плашкоуте? Видимо, Блэр привлек меня не просто так. До того, как заступить на службу в полицию, я какое-то время работал на подобном суденышке и был не понаслышке знаком с маломерным речным флотом, перевозящим грузы с доков на корабли и обратно.

Мы успели продрогнуть, когда в просвете посреди снующих по Темзе лодок появился катер речной полиции, пробирающийся среди плавающего в реке мусора. Наконец судно с экипажем из двух человек, преодолевая течение, взяло курс на причал, волоча за собой плоскодонку. На дне лодки я рассмотрел накрытое грубым одеялом тело.

– Кто ее обнаружил?

– Какой-то речник. Лодка дрейфовала в районе Лаймхауса, и парень заметил ее в седьмом часу утра.

Стало быть, около двух миль ниже по течению, неподалеку от доков «Вест-Индия»…

Катер подошел ближе. Одного из полицейских на борту я видел впервые, а во втором с облегчением признал Эндрюса – хорошего человека лет на пятнадцать меня старше, неглупого и надежного полисмена. Стоило мне приподнять шляпу, и удивление на лице Эндрюса немедленно сменилось теплой улыбкой.

– Здорово, Микки! – крикнул он, на всякий случай покосившись на Блэра.

– Рад видеть, Эндрюс! – откликнулся я.

Он с точностью до дюйма подогнал лодку к причалу. Второй полисмен опустил вдоль бортов фашины и бросил мне конец. Привычно наматывая трос на тумбу, я не спускал глаз с суденышка. Обычный плашкоут: широкий, с низкой посадкой, довольно потрепанный. Опознавательных знаков не видно.

Эндрюс убрал булыжники, придерживающие одеяло. Еще до того, как он открыл лицо женщины, меня пронзила мысль: а вдруг, по странному совпадению, в лодке лежит Мадлен Бэкфорд? Разумеется, я ошибался. Жертва была на несколько лет моложе – явно не старше двадцати. Голова слегка повернута вбок; на грудь ниспадают темные волосы.

– Господи боже мой, – пробормотал я. – Как будто спит…

Эндрюс сдернул одеяло с трупа. Руки женщины были связаны, а на верхней части разорванной юбки темнели пятна крови. При виде погибшего человека у меня внутри все переворачивается; так случилось и на этот раз. Стайлз тихонько ахнул.

Крови было немного – не похоже, что причиной смерти стало ножевое ранение. Как же умерла эта женщина? Получила удар по голове? Нет, в волосах запекшейся крови не видно. Возможно, ее убили в другом месте, а в плашкоут положили уже после смерти. Вот только зачем?

Труп в лодке – действительно нечто особенное, как выразился Стайлз. Более того, женщина совсем не походила на тех покойников, которых обычно вылавливают из реки. Я отметил для себя платье из синей парчи – немного разбираюсь в подобных тканях, ведь у Белинды есть похожее. Лиф расшит серебристыми нитями, а из-под разорванной юбки выглядывает атласное нижнее белье, которое, должно быть, стоит целое состояние. Короче говоря, жертва ничем не напоминала уличных девок, попрошайничающих на берегах Темзы. Точно не шлюха. Проститутка подобный наряд купить не может – разве только украсть, а в нашем случае платье сидело на женщине как влитое. Явно из гардероба. Прическа изысканная, хоть сейчас и в беспорядке – волосы тяжелыми каштановыми прядями падают на плечи жертвы. Белинда порой делает подобную укладку.

– Гляньте на ее руки, – шепнул Стайлз.

Мягкая кожа женщины отсвечивала белизной. Никакой грязи под ногтями. Вне всякого сомнения, жертва была супругой или дочерью состоятельного человека. Значит, родственники будут ее искать, и в случае чего – за все отвечать полиции. Я присмотрелся: ни колец, ни ожерелья, ни сережек.

– Интересно, а где ее драгоценности?

Стайлз вздрогнул и огорченно признал:

– И правда. А мне даже не пришло в голову.

– Платье в некоторых местах промокло, хотя в воде жертва не была, – заговорил Блэр.

И в самом деле – подол сухой и чистый. Кто-то положил женщину в лодку, перетащив ее на руках. Не исключено, что в тот момент она была ещё жива.

Склонившись над носилками, я развернул брезент. Сколько раз приходилось заниматься подобными процедурами…

– Уберите ее, – приказал Блэр.

Эндрюс извлек тело из лодки, и Стайлз принял его на руки.

– Уже окоченела, – заметил он, укладывая женщину на носилки.

Они с Эндрюсом взялись за рукоятки, а Блэр, приказав мне следить за лодкой, двинулся следом за ними.

Я сделал несколько шагов к лодке, посматривая под ноги. Румпель-тали отсутствовали, однако в целом плашкоут выглядел пригодным. В лужицах на дне плавали розовые лепестки. Скорее всего, вода дождевая, вряд ли лодка дала течь. Перегнувшись через борт, я изучил корпус суденышка в поисках знакомых цифр, букв или других знаков, которые обычно ставят в качестве свидетельства принадлежности, но ничего не нашел. В то же время, внутри не было ни одного участка с характерными царапинами, говорящими о том, что плашкоут использовали для регулярной перевозки грузов.

Перешагнув через центральную банку, я осмотрел корму и транец. Клейма не было и здесь. Все четыре банки казались целыми и прочными. Пазы не усилены – похоже, тяжелый товар в лодке и впрямь не возили. Металлические части – без признаков ржавчины, однако клейма не нашлось и на них. Вероятно, спилили. Я потянул носом. Тюки с чаем или табаком оставляют впитывающийся в древесину аромат, в лодке же пахло лишь трухлявым деревом.

Первые тяжелые капли вновь припустившего дождя упали мне на спину. Искать в плашкоуте больше было нечего, и я побрел к участку. Взобрался на пирс и окинул взглядом набережную. Слава богу, ни души, иначе даже начинающий репортер унюхал бы сенсацию.

Сержант в участке почтительно кивнул и указал мне в сторону коридора.

– Вторая дверь, инспектор.

Тело молодой женщины лежало на старом деревянном столе, и я невольно обратил внимание на полоску белоснежной кожи, выглядывающую из-под грубо разрезанных – до самой талии – юбок.

Подавленный Стайлз стоял чуть поодаль, безуспешно пытаясь казаться безучастным наблюдателем. Я-то читал его лицо как открытую книгу: неужели убийца надругался над девушкой?..

Росту в ней было примерно пять футов три дюйма[1]. Стройная, но не худая – вес навскидку около семи с половиной или восьми стоунов[2]. Бледная кожа, нос благородной формы, тонкие темные брови и изящно вылепленный подбородок; губы по углам потрескались, словно рот затыкали кляпом. На лице – характерная предсмертная гримаса. Я изучил лиф платья. Серебристая вышивка украшена мелкими жемчужинами. Пожалуй, наряд стоит не меньше пяти моих годовых окладов.

Кто-то из полисменов успел снять веревки с кистей жертвы, и на ее запястьях отчетливо виднелись несколько довольно глубоких, с запекшейся по краям кровью, порезов. Склонившись над телом, я установил, что раны не рваные – скорее всего, убийца пользовался бритвой. Вот и разгадка темных пятен на юбках.

Блэр, откинув в сторону волосы девушки, указал на темно-багровые отметины на ее горле, и я примерился. Похоже, руки убийцы примерно моего размера. Значит, преступник – человек крупного телосложения.

– Пока неясно, в какой момент убийца нанес ей раны – до смерти или после, – сказал Блэр.

– Что ему помешало просто столкнуть труп в реку? – удивился Эндрюс.

– Возможно, преступник так и планировал, но девушка успела запрыгнуть в лодку, – предположил второй полисмен, Дженкинс.

– Уж слишком красиво она лежала, – усомнился я, – если это не вы ее так положили.

– Даже не трогали, – взмахнул руками Дженкинс, – только накинули одеяло, чтобы избежать любопытных взглядов.

– Видимо, ее убили прямо в лодке, – заявил Блэр. – Непонятно другое: зачем убийца пустил плашкоут по течению?

– Может, просто не хотел маячить с трупом на берегу? – пожал плечами Эндрюс.

– Кстати, одежда на ней точно не с чужого плеча, – вклинился в разговор Стайлз.

Наверняка мой напарник припомнил случай месячной давности, когда убийца заставил жертву переодеться до того, как ее зарезать. Именно поэтому нам тогда и не удалось быстро установить личность погибшей.

Разыскивали девушку в зеленом платье, а она была в великоватом ей черном траурном наряде.

– Платье вполне соответствует ее внешности. Очевидно, девушка из богатой семьи, – кивнул я.

– В лодке ничего не нашел? – процедил сквозь зубы Блэр.

– Выше ватерлинии – ничего.

– Ну что ж, остается установить личность убитой – тут мы Скотланд-Ярду не соперник, – откашлявшись, подытожил суперинтендант, и я понял: вот и еще одна причина, почему меня сюда вызвали.

Блэр хотел получить мальчика на побегушках, который унесет от него это дело в Ярд. Каково бы ни было общественное мнение о наших детективах, люди всегда идут к нам, если дело касается пропавших друзей и родственников.

– Дженкинс, пригласите Чарли Дауэра – пусть нарисует портрет жертвы, – скомандовал Блэр. – Потом можно сделать копии и разослать их по всем участкам, а Корраван тем временем доставит тело в морг.

Я начальнику речной полиции не подчинялся, однако спорить не стал – в морг мне следовало попасть и без его приказа. Блэр желает, чтобы я отправился туда в одиночку? Тем лучше.

Дженкинс сбегал за художником – низеньким крепышом лет сорока. Тот состоял в штате речников и неплохо работал карандашом, фальшиво напевая себе под нос песенки, исполнявшиеся в мюзик-холлах. Удивленно склонив голову, Дауэр слегка улыбнулся в мою сторону.

– Привет, Чарли! – поздоровался я.

Художник изучил мертвую женщину, потом приподнял ее подбородок. Я стоял ровно напротив и успел заметить, как в волосах на затылке убитой сверкнуло серебро.

– Подождите! Гляньте-ка сюда!

Блэр подошел ко мне и, наклонившись, прищурился.

– Да, вижу, – пробормотал он, распутывая пряди толстыми пальцами.

– Что там? – подал голос Стайлз.

Блэр выложил находку на стол. Наверное, бог решил нам помочь: – на тонкой цепочке висел медальон в форме сердечка с монограммой «Р. А. Е.», где «А» – по размеру чуть больше других букв, – наверняка означала фамилию. Я нажал маленькую кнопку сбоку, и крышка медальона откинулась, открыв вставленный внутрь снимок светловолосого, сдержанно улыбающегося в объектив молодого мужчины. Надменный сноб, однако недурен собой… Либо брат, либо возлюбленный.

Стоило бы поручить Дауэру сделать увеличенную копию и с маленькой фотографии блондина. Располагая инициалами убитой, при некоторой доле везения через пару дней мы установим ее личность.

– Наверняка этот парень ее знает, – заметил Блэр.

Стайлз слегка погрустнел – видимо, его посетила мысль, что известие о жестоком убийстве девушки разобьет жизнь ее любимого. Я же невольно вспомнил прекрасные карие глаза Белинды, темные волосы и нежные руки, притягивающие мою голову к ее губам.

Резко развернувшись, я выскочил на пирс – глотнуть свежего воздуха.

Глава 2

Стайлза я оставил у речников, – ждать, пока Чарли не сделает достаточное количество рисунков – их следовало распространить по всем участкам столичной полиции в богатых районах Лондона. Сам же, прихватив первые копии, отправился в морг. Там пришлось подождать выводов медицинского эксперта, так что в Ярд я вернулся почти в два, и меня сразу подозвал к себе сержант Коннел.

– Чего хотел от вас Блэр?

– Они нашли труп женщины лет двадцати; похоже – довольно состоятельной. Плыла вниз по Темзе в плоскодонке.

– Ничего себе! Сплавлялась, словно груз, да? Чертовски странный случай. – Сержант кивнул на закрытый кабинет директора Винсента. – Должно быть, у начальника сидит ее отец – говорит, что дочь исчезла вчера вечером. Принес ее фотоснимок.

– Как его зовут?

– То ли Альберт, то ли Альфред. Судья… – презрительно протянул Коннел, вероятно намекая, что посетитель особой симпатии не вызывал.

Альберт или Альфред… Так или иначе, вот вам и «А». Раз судья – наверняка человек не бедный. Кусочки головоломки начинали сходиться, и я кивнул:

– Не исключено, что отец.

Пройдя в свой кабинет, я скинул плащ. При прежнем главе Скотланд-Ярда, Арчибальде Баудене, не возбранялось сразу постучаться в его дверь – как есть, в мокром плаще и грязных ботинках. Винсент же – человек совсем иного сорта, второй сын баронета. Мы с ним были одногодками, а тридцать лет – довольно юный возраст для подобной должности. Новый директор успел в свое время поработать корреспондентом «Дейли Телеграф». Что примечательно – опыт полицейской деятельности у него отсутствовал напрочь, тогда как каждый из нас отслужил хотя бы несколько лет в скромных участках Ламбета, Степни или Уайтчепела.

Назначение Винсента после скандала со взятками дало почву для слухов, что новый глава Скотланд-Ярда – не иначе как любимый племянничек какой-то весьма известной персоны. Винсент носил жилеты элегантного кроя и начищенные туфли, а речь его разительно отличалась от слога наших детективов, вышедших из среды рабочего люда. Впрочем, я не склонен считать, что лоск, впитавшийся в кровь с образованием в частной школе, обязательно делает человека самодовольной свиньей. Куда больше меня беспокоило, что шеф всеми силами старался не прогневать чиновников из наблюдательного комитета, в то время как у каждого из нас на столах лежали десятки дел; подобная нагрузка подчиненных его не слишком заботила. Прошло три месяца с назначения Винсента, и я все это время его по возможности избегал.

Вытащив тряпку из ящика, я протер ботинки и низ штанин, после чего и направился к кабинету директора.

За матовым стеклом виднелось два неясных силуэта. Винсент сидел за столом, судья же растекся в предназначенном для посетителей кожаном кресле. Сквозь дверь звучал низкий голос гостя, однако мне не удалось разобрать ни слова.

Я постучался и получил разрешение войти. Увидев меня, директор нахмурился.

– Можно вас на пару слов? – спросил я, мельком глянув в сторону судьи.

Я уже говорил, что Винсент не дурак, и мое предложение его нисколько не удивило.

– Разумеется. Прошу меня извинить, ваша честь.

Мы прошли к моему кабинету и закрыли за собой дверь. Винсент, бесстрастно изучив кавардак на столе, остановился, опершись обеими руками о спинку заваленного папками стула, и устремил на меня пытливый взгляд.

– Что удалось выяснить?

Вытащив из кармана рисунки, я тщательно их разгладил и разложил на столе.

– Коннел сказал, что судья принес фотографию дочери. Похожа ли она на убитую женщину, которую нашли в реке?

– Сходство очень большое, – шумно вздохнул директор. – А это кто? – спросил он, подняв портрет мужчины.

– Его снимок нашли у жертвы, – объяснил я и вкратце рассказал об утренних событиях, не забыв упомянуть об инициалах на медальоне.

– Инициалы совпадают, – заключил Винсент. – Ее… – замялся он, подбирая слова, – ее обесчестили перед смертью?

– Нет, хотя юбки были распороты до талии, словно убийца намеревался ее изнасиловать. – Помолчав, я добавил: – Медицинский эксперт утверждает, что девушку задушили, а порезы на запястьях нанесли после смерти. Я съездил в морг, а Стайлза с портретами отправил в Марилебон, Челси и Мейфэр.

– Почему только в эти три района?

– Они выглядят наиболее обещающими, однако, похоже, старались мы напрасно. Как его зовут? – кивнул я на дверь кабинета директора.

– Мэтью Альберт, проживает на Портман-сквер, в Мейфэре.

Я невольно вздрогнул. Пропавшая женщина – миссис Бэкфорд – жила совсем неподалеку от Альбертов, и преступления в этом квартале Мейфэра случались нечасто. Другое дело, что Лондон меняется.

– Значит, убитую – а это наверняка дочь судьи, – зовут Роуз.

«Р» – вторая буква с медальона. Итак, два инициала сошлись.

– Ей двадцать, не замужем. Вчера вечером была на балу у лорда Харви.

Винсент потер лоб тыльной стороной ладони, словно испытав внезапный приступ мигрени. Интересно, что именно так расстроило шефа в этом деле? Должно быть, думает: раз убита девушка одного с ним сословия, значит, подобное несчастье вполне может случиться и с кем-то из близких.

– Нам не следует выносить сор из избы, – заметил Винсент, отняв руку от головы. – Не хватало, чтобы газеты трубили о том, что мы не в состоянии обеспечить безопасность наших юных леди, уж не говоря обо всем прочем.

Спору нет, но причина, о которой говорил директор, была не единственной. Хоть один громкий заголовок – и расследование превратится в настоящий цирк. Найдется куча людей, которые что-то слышали или видели, и девяносто девять процентов их показаний уведут нас не в ту сторону.

– Вряд ли газеты в курсе. У причала не было ни души.

– Хоть это радует, – мрачно сказал Винсент. – Судья принес хорошую фотографию, и все же проявите осмотрительность. Заявите о совпадении, если будете полностью уверены.

Можно подумать, я хоть раз действовал иначе.

– У судьи, конечно, возникнут вопросы, и лучше, чтобы вы смогли ответить на каждый из них.

Переведя дух, директор направился к своему кабинету и открыл дверь.

Судья оказался крупным, заметно толстеющим мужчиной, хотя покрой одежды явно был призван скрыть полноту. В пухлой руке посетитель сжимал снимок в серебряной рамке. Бьюсь об заклад: сегодня Альберт не сделал еще ни шага по улице – мое лицо отразилось в его до блеска начищенных туфлях.

Директор остановился у стола.

– Ваша честь, хотел представить вам инспектора Майкла Корравана. Сегодня утром его вызывали в участок речной полиции.

Судья насупился, и Винсент продолжил:

– Прошу показать инспектору фотоснимок дочери.

Альберт вставать не собирался, так что мне пришлось сделать несколько шагов вперед и принять из его рук рамку, оказавшуюся весьма увесистой. Чистое серебро, не иначе. Снимок с нанесением ретуши в виде естественных цветов был дорогим, сделанным по последнему слову фотографической науки. Я долго изучал лицо девушки, помня, что смерть искажает лицо жертвы. Без сомнений, убитая – Роуз Альберт.

– Мне очень жаль, однако сегодня утром на реке нашли мертвую женщину. Судя по фотографии – убита именно ваша дочь.

– Не несите чушь! – грубо оборвал меня судья. – Она на пушечный выстрел не подходит к Темзе.

На подобную враждебность я уже давно научился не обращать внимания, поэтому невозмутимо продолжил:

– На шее убитой обнаружили медальон в форме сердечка размером около дюйма. На украшении выгравирована монограмма «Р. А. Е.».

– А я что говорю? – махнул рукой судья. – У Роуз ничего в этом роде нет.

– Девушка была одета в дорогое платье из темно-синей парчи, расшитой серебристой нитью, – вновь заговорил я, пока не пытаясь настаивать на совпадении инициалов. – Лиф обшит жемчужинами, рукава длиной чуть ниже плеча. Юбка со шлейфом.

На этот раз мне удалось поколебать уверенность Альберта. Несколько раз быстро моргнув, он признал упавшим голосом:

– У нее есть такое платье – от Уорта, из Парижа. Покупали на Рю де ля Пэ.

Удивительно, какие подробности вспоминают люди в подобные минуты. Понять несложно – судья, например, цеплялся за известные ему факты, пытаясь не думать о том, что не укладывалось в голове.

– Как это случилось? – спросил он, сглотнув ком в горле.

Я взял паузу, оглянувшись на Винсента.

– Я задал вопрос: как это случилось? – Глаза Альберта полыхнули гневом. – Отвечайте! Или вы ничего не знаете, черт бы вас побрал?

– Ее задушили и бросили в маленькую лодку, – сдержавшись, ответил я. – Обнаружили тело в районе Лайм-хауса. Полагаем, что ваша дочь не мучилась перед смертью.

Этого мы точно не знали, но я решил, что лучше солгать.

У судьи побелели губы, а на щеках, напротив, заалели яркие пятна.

– Я должен убедиться, что это Роуз. Не готов сообщить новости жене, пока сам не увижу.

– С вами поедет один из сержантов, – пообещал Винсент, явно не желая отпускать меня из отдела, а я добавил:

– Мне нужно будет задать вам несколько вопросов.

Директор негромко кашлянул, привлекая мое внимание, и покачал головой. Я ощутил укол раздражения. Никто не собирался допрашивать Альберта сию минуту. Меня можно обвинить в отсутствии такта, но не в бессердечности. Судья пребывал в шоке, а в таком состоянии из него ничего полезного не вытащишь.

Альберт меня словно не слышал. Встав с кресла, он забрал фотографию и направился к выходу. Я вынул из стойки зонт с ручкой из слоновой кости, намереваясь вручить его судье на улице.

– Вас ожидает экипаж, ваша честь? – осведомился Винсент.

Альберт остановился, собираясь с мыслями, и наконец кивнул.

Проходя через холл, я махнул сержанту Филипсу, и тот, немедленно вскочив из-за стола, накинул пальто. Сержанту надлежало сопровождать судью в морг, остаться там на опознании тела, а затем убедиться, что безутешный отец благополучно вернулся домой.

Винсент, выйдя на улицу, придержал перед судьей дверцу экипажа. Сержант также забрался внутрь, а я положил зонт у ног Альберта.

– Могу заглянуть к вам завтра, сэр?

Судья смерил меня непонимающим взглядом, словно увидев впервые. Наверное, так оно и было. Время – такая штука… Для отца оно разделилось на «до» и «после» смерти дочери.

К моему удивлению, Альберт сосредоточился и заявил:

– Нет, не завтра. Сегодня вечером. Только дайте мне время съездить в морг и сообщить новости матери Роуз.

Так бывает всегда, размышлял я. На родственников погибшего накатывают волны горя и гнева; затем приходит боль. Боль и жажда отмщения. Для судьи – тем более: лишь ожидание торжества правосудия позволит ему продержаться несколько следующих недель.

Экипаж растворился в череде черных кэбов, направляющихся в северную часть столицы, и я задумался: как воспримет ужасное известие мать девушки? Больше всего в подобных случаях душа болит именно за матерей.

Винсент поджидал меня у входа, сложив руки за спиной.

– Мистер Альберт из тех людей, что не успокоятся, пока не узнают, кто виновен в преступлении. Наверное, вам следует посетить его завтра прямо с утра.

– Он просил заглянуть к нему уже сегодня вечером.

Открыв дверь, я пропустил Винсента вперед, и тот сразу направился к своему кабинету, бросив через плечо:

– Необходимо установить личность молодого человека с фотографии из медальона. Мне не хотелось сейчас забивать судье голову.

– Наверняка его кто-то да знает – прислуга или подруги Роуз.

– Именно, – кивнул директор. – Вам следует сосредоточить все внимание на этом деле. Остальное отложите.

Вероятно, Винсент заметил мою гримасу, иначе следующего вопроса не последовало бы.

– Сколько у вас сейчас дел?

– Около трех с половиной десятков.

– Тридцать пять? – поднял брови директор.

Я воздержался от пояснений, и он подровнял тонкую пачку документов на своем аккуратном столе.

– Что ж, передайте наиболее перспективные мистеру Стайлзу. Ему будет полезно. По-моему, он немного заскучал.

Мне так не казалось. Вряд ли Стайлз мечтал заполучить стопку папок с моего стола. Так или иначе, я предпочел промолчать, и уж тем более не стал говорить, что дело миссис Бэкфорд не брошу. Ее след успел остыть, однако вчера появилась некоторая надежда: один из городских дворников сообщил мне, что видел полицейского, волочившего по улице женщину, напоминающую миссис Бэкфорд. Дело было три недели назад и, несмотря ни на что, могло статься, что разыскиваемая еще жива. Так что шанс следует использовать. Если не найду женщину сегодня – что ж, последую совету директора.

– Слушаюсь, сэр.

Через несколько минут я вышел на улицу, планируя перекусить по пути в приют неподалеку от перекрестка, где работал тот самый дворник. Туда, по всей видимости, полисмен и сдал миссис Бэкфорд. Дождь прекратился, и я оперся о шершавый каменный забор, разглядывая Темзу. Возможно, сегодня ночью Роуз Альберт проплывала в своей лодчонке мимо ближайшей излучины.

Говорят, что Темза – артерия города. Порой и у меня возникало подобное ощущение. Конечно, бывают дни, когда ветер дует в нужном направлении, а проблески солнца подсвечивают воду под килями суденышек, перевозящих провизию и почту, текстиль и оборудование, которые и делают нашу жизнь такой, какова она есть. В основном-то я считаю, что Темза – просто-напросто выгребная яма, мусороприемник для отходов большого города, в которых иногда попадаются и гниющие трупы.

Река развращает тех, кто с нее кормится. Я служил на Уоппинг-стрит, и покинул ее потому, что и к моим подметкам начала липнуть грязь. С другой стороны – что сказать о человеке, который, уйдя с Темзы, переместился в Скотланд-Ярд, в здание всего в паре сотен метров от набережной? За рабочим столом я сижу спиной к реке, и случается – вот как сегодня, – что Темза вызывает в памяти грязную гадюку, неслышно скользящую сзади.

С загаженных отмелей ползли жуткие ароматы – зловещая смесь запахов разлагающихся отбросов и гнилой рыбы. По реке пыхтели большие и малые буксиры, паровые и гребные суда. Перед моими глазами покачивались пришвартованные парусные лодки и шхуны; вздымался лес мачт, рисующих симметричную зубчатую линию на фоне облаков. Вдали, на подступах к морю, сверкнула молния. Вот-вот грянет гром. Я начал считать про себя: один, два, три…

Нет, пожалуй, гроза слишком далеко. Грома не слышно.

Сдавшись, я отвернулся, и в этот миг, заглушив металлическое бряканье, сопение паровых двигателей и крики грузчиков на верфи, ударил первый раскат. С востока катился низкий, свирепый гул небес.

Скоро разразится шторм.

Глава 3

У Белинды была своя теория о причинах, по которым меня чрезвычайно волнуют случаи исчезновения людей. Она считала: все дело в том, что моя собственная мать пропала без следа, когда мне исполнилось одиннадцать.

Не могу не признать – Белинда в человеческих характерах разбирается прекрасно. Порой заговариваю с ней о работе, и она слушает, не пропуская ни слова; вижу, что все понимает, хотя мои рассказы не всегда отличаются стройным изложением. Тем не менее, бывает, что Белинда вдруг предложит совершенно новый взгляд на одного из фигурантов дела, и ее слова внезапно меняют ход моих мыслей – так волна, бьющая в борт, отклоняет корабль от выбранного курса.

И все же Белинда ошибается.

Больше всего меня гнетет неопределенность. Например, передо мной лежит труп. Неважно – получил ли погибший удар ножом в переулке или утонул, выпав из лодки. Любая смерть ужасна. Тем не менее, мертвое тело дает определенность: обнаружив его, ты уже столкнулся с худшим из сюрпризов судьбы. Другое дело, когда человек исчез. Воображение рисует самые жестокие исходы и множит их без конца до тех самых пор, пока пропавший не объявится. А до того тебя посещают то страх, то сомнения. Бывает, думаешь: нашел! – и все внутри сжимается, а потом сознаешь, что след ложный.

Мадлен Бэкфорд я искал уже три недели, с того дня, как ее супруг подал заявление в Скотланд-Ярд. Сидя напротив меня, он стыдливо рассказывал, что в последние несколько месяцев у жены проявлялись некоторые «странности», граничащие с бредовыми идеями. В конце концов, холодной мартовской ночью у нее случился истерический припадок, и миссис Бэкфорд сбежала из дома в одном шелковом платье. Пару дней муж, не поднимая шума, наводил справки у ее подруг, после чего обратился в полицию. Я не преминул выказать ему свое раздражение подобной задержкой. Последний глупец понимает: чем раньше полиция получит сообщение о пропаже человека, тем больше шансов его найти. Мистер Бэкфорд оправдывался: дескать, ему не хотелось вводить жену в еще большее смущение – вдруг та вернулась бы через день-другой.

Я не из тех, кто слепо принимает слова на веру; особенно это касается рассказов мужей о своих женах, и наоборот. Хотя как не посочувствовать мужчине, искренне желающему оградить жену от опасностей Лондона? Разумеется, я сверил показания, поговорив с его братом, с другом и с доктором, который привел мне несколько примеров шокирующих странностей в поведении женщины. Неужели мистер Бэкфорд не обращал на них внимания? Возможно, сознательно преуменьшил масштабы бедствия, не желая позорить ни себя, ни супругу? Впрочем, рассуждения мои ничего не меняли: три недели я провел, размещая объявления и направляя запросы в полицейские участки, больницы и на железнодорожные станции, постепенно расширяя поиск от границ Мейфэра. Лишь вчера у меня возникла версия, где может находиться пропавшая. Скорее всего, спасение несчастной обойдется всего в полкроны.

Побрякивая монетками в кармане, я направился в заведение для бедных под названием «Приют Холмдела для душевнобольных».

От приземистой рыжеволосой дежурной по женскому отделению попахивало джином; женщина чрезвычайно напоминала персонаж из рассказа Диккенса о тюремном заключении. Дежурная провела меня по воняющему мочой коридору, открыла маленький глазок в деревянной двери, и я осмотрел убогую крохотную палату. На жалком подобии тюфяка уныло и неподвижно сидела молодая дама, спеленутая нечистой смирительной рубашкой. Одежда ее была грязна и порвана, однако – тут я ощутил легкий проблеск надежды – похоже, на ней было коричневое шелковое платье.

– Сколько она уже здесь?

– Не знаю, – фыркнула дежурная, вытерев нос рукавом, и я глянул на нее сверху вниз:

– Неделю, месяц, год?

– Немного меньше месяца, – проворчала женщина. – Ее привел констебль. Нашел где-то на улицах.

– Впустите меня, – потребовал я.

– Ключи на стойке, – бросила женщина и зашаркала в конец коридора.

Открыв квадратное окошко, я дважды окликнул миссис Бэкфорд – сперва тихо, чтобы не напугать, потом громче, перекрывая голосом стоны и крики, рикошетившие эхом от стен коридора. Дама, словно не слыша, не отрывала взгляда от точки на стене.

Если на день водворения сюда она и была в здравом уме, то теперь рассудок ее явно покинул. Но разве можно винить несчастную? Единственный день в подобных условиях – уже ужасающее испытание, а она провела здесь три недели, не имея представления, как выбраться из этой тюрьмы. Я бы точно сошел с ума.

Пока дежурная ходила за ключом, мои глаза успели приспособиться к полумраку, и мне удалось рассмотреть миссис Бэкфорд: спутанные каштановые волосы, тонкие белоснежные щиколотки, босые ступни… В узкий прогал между койкой и стеной было втиснуто жестяное ведро, наверняка заменявшее ночной горшок. Вдоль плинтуса пробежала жирная длиннохвостая крыса.

Мне и раньше доводилось бывать в приютах, но такого мрачного места я еще не видывал. Мой друг – Джеймс Эверетт – специализировался на душевных расстройствах и заведовал тихим отделением в госпитале Святой Анны, где стены умиротворяющего желтого оттенка украшали картины с цветами. Смирительные рубашки надевали далеко не на любого пациента, а медсестрами брали исключительно женщин с приличными манерами.

Вернулась дежурная, позвякивая ключами на металлическом кольце, и на звук характерного звона едва ли не из каждой палаты раздались полные надежды возгласы. Рыжеволосая хрипло рассмеялась, и я невольно пожелал, чтобы ее жестокость вернулась сторицей; захотелось встряхнуть женщину что есть силы. Однако прошлогодний суд, имевший тяжелые для Ярда последствия, научил меня благоразумию. Мне просто следовало вытащить отсюда миссис Бэкфорд, не прибегая к долгим юридическим проволочкам.

Перебрав ключи на кольце, дежурная нашла нужный.

– Она не будет с вами говорить. Мы от нее вообще ни одного разумного слова тут не слышали.

Мы вошли внутрь.

Сырой воздух вонял прогнившей штукатуркой и немытым женским телом. Я приблизился к койке, переступая через разбегающихся тараканов, и опустился на колени рядом с больной. По ее телу ползали мелкие насекомые, но миссис Бэкфорд, похоже, их не замечала.

Женщина не шевельнулась, когда я тронул ее за руку. Пришлось аккуратно отвести в сторону ее волосы, чтобы рассмотреть лицо, и она с опасливой гримасой съежилась от моего прикосновения. Проведя три недели в подобном аду, миссис Бэкфорд все еще напоминала свой портрет, висевший в кабинете супруга: голубые глаза, родинка у левого виска, маленький носик и светло-каштановые волосы. Потрескавшиеся губы угрюмо сжаты…

– Портрет нарисовали в прошлом году, – дрогнувшим голосом говорил мистер Бэкфорд. – Мадлен была так мила и разумна, когда мы только поженились… Только посмотрите на ее лицо!

Я тогда промолчал, вспомнив: Джеймс всегда настаивал, что выражение лица нельзя воспринимать как признак безумия или здравомыслия. Воочию видел, как одна из пациенток его госпиталя – глаза, словно у лани, милая улыбка – пырнула вилкой медсестру. Портрет миссис Бэкфорд навеял еще одну мысль: Белинда как-то делилась со мной своим неприятным опытом, рассказывая, что характер может решительно измениться, и не всегда сам человек тому виной.

– Миссис Бэкфорд! – сделал я еще одну попытку. – Я инспектор лондонской полиции. Пришел забрать вас домой.

Она содрогнулась, скрипнув пружинами койки, однако в глазах по-прежнему стояла пустота, и я решил обратиться к ней по имени:

– Мадлен…

Несчастная перевела взгляд на меня, и в нем мелькнуло даже не безумие, а настоящее отчаяние затравленного животного, заставившее меня вздрогнуть. Терять контакт не следовало, и я, не отводя глаз, бросил через плечо:

– Развяжите ее!

Дежурная, согнувшись над женщиной, распутывала рукава смирительной рубашки, но миссис Бэкфорд продолжала сидеть неподвижно. Из грязных шелковых рукавов высовывались тоненькие, словно птичьи лапки, руки. Поведение больной противоречило рассказам о ее злобных истерических припадках и (как мне намекали) проявлявшейся в ней развратности.

– Как давно ее связали?

– На второй день после поступления, – угрюмо ответила дежурная. – Деваться было некуда – она билась в припадках.

– Что за припадки?

– Обычные припадки! – отрезала рыжеволосая. – Больная бредила, визжала и металась по палате. Пришлось надеть смирительную рубашку, только после этого она и закрыла свой грязный рот.

– Как же она питалась?

– Я кормила ее супом с ложки, – помявшись, буркнула дежурная.

Обернувшись, я не увидел в поросячьих глазках приземистой женщины ни малейшего проблеска человечности. Представляю, сколько того супа досталось ей, а сколько попало в рот миссис Бэкфорд…

Подняв несчастную на руки, я прикинул: весу в ней осталось точно не больше семи стоунов. Больная не сопротивлялась.

– Отпирайте дверь.

Дежурная, вздернув брови, жадно повернула руку ладонью вверх. Пришлось неловко перекинуть миссис Бэкфорд через плечо и пошарить в кошельке. Монета в полкроны легла в протянутую ко мне лапу.

Ловким, словно у фокусника, движением рыжая тюремщица зажала монету между пальцев и попробовала ее на зуб. Удовлетворившись, опустила полкроны в карман засаленного фартука и отомкнула замок. Очутившись в коридоре, я зашагал к выходу, по пути сунув еще одну монету охраннику, и вышел на улицу. Наконец-то сравнительно чистый воздух!

Свистнув проезжающему мимо кэбу, я разместил миссис Бэкфорд в кабинке, стараясь ее не потревожить, и она свернулась в клубок, вновь уставившись перед собой. Кэб полз еле-еле, пробираясь между экипажами и повозками уличных торговцев, и меня охватило нетерпение. Моя же подопечная не проявляла к путешествию ни малейшего интереса и словно ничего от него не ждала, обхватив себя руками. То ли до сих пор ощущает на себе смирительную рубашку, то ли просто замерзла…

Мы пересекли Уиллис-лейн и выехали на нужную нам улицу. Предвкушая облегчение мистера Бэкфорда и благодарность его жены, я удовлетворенно сказал:

– Миссис Бэкфорд, вы почти дома!

Она резко обернулась. Изморось затрудняла видимость, однако газовые фонари за окном осветили мокрые пики кованой ограды, возведенной вдоль длинного ряда похожих друг на друга домов. Особняк Бэкфордов находился в самом конце улицы. В окнах приятно мерцали отблески горящих каминов и электрических ламп, рассказывая прохожим об уюте гостиных и богатстве жильцов. Разумеется, после пребывания в Холмделе миссис Бэкфорд ждет не дождется, когда попадет домой. Что бы ни заставило ее бежать, – теперь все позади.

На лице женщины отразилось мучительное усилие, с которым она возвращалась в свой мир, постепенно узнавая окрестности; глаза расширились, рот приоткрылся в беззвучном крике…

Пошарив по подушкам сиденья, миссис Бэкфорд нащупала лежащую там полицейскую дубинку и взмахнула ею в опасной близости от моего лица.

Я инстинктивно поднял руки, и сильный удар пришелся в ладонь, пронзив болью все тело. Перехватив дубинку, я скинул ее на пол, а женщина, бросившись в мою сторону, впилась ногтями мне в щеку. Вцепившись другой рукой в волосы, она вырвала из моей шевелюры порядочный клок. Я схватил ее за кисти, стараясь не причинить вреда, и миссис Бэкфорд закричала во весь голос, завыла, словно раненое животное – будто под ухом у меня включили сирену речной полиции. Ее руки судорожно напряглись, и левое запястье выскользнуло из моего захвата. Я снова стиснул его пальцами и, обхватив несчастную за талию, крепко прижал ее к себе.

Одно было понятно – оставлять миссис Бэкфорд здесь никак нельзя. Я стукнул в стенку кабины и крикнул кэбмену:

– Едем в госпиталь Святой Анны!

Экипаж замедлил ход, останавливаясь. То ли кэбмен меня не расслышал, то ли решил, что не так понял, а миссис Бэкфорд тем временем продолжала вырываться. Я сжал руки и снова ударил в стенку.

– Ради бога, приятель! В госпиталь, быстрее!

Глава 4

Стоило нам свернуть с улицы, и миссис Бэкфорд тут же обмякла. Еще через пару минут она вернулась в прежнее состояние: напряглась и притихла. Несколько раз передернула плечами, словно пытаясь отодвинуться от меня как можно дальше.

Ну и отлично. Пожалуй, пора ослабить хватку, раз уж миссис Бэкфорд не собирается вновь вцепиться мне в лицо.

Пришлось на всякий случай наступить на дубинку, катающуюся под ногами. Я медленно разомкнул руки, и бедная женщина, не отрывая от меня обвиняющего взгляда, переползла в противоположный угол, где и замерла, приоткрыв рот. С каждым вдохом в горле у нее что-то странно клокотало. Кэб загрохотал по булыжной мостовой, а я продолжал поглядывать на миссис Бэкфорд. Если надумает броситься еще раз – пожалуйста, я готов.

Кожу на месте выдранных волос пощипывало; по щеке стекала теплая влага. Я осторожно дотронулся до лица. Кровь… И не капелька, а целая струйка. Проглотив проклятие, я прижал ладонь к начавшей саднить расцарапанной щеке.

Очевидно, домой миссис Бэкфорд без борьбы возвращаться не намерена. Стоит ли ее заставлять? Неизвестно, что из этого выйдет.

В ее горящих глазах я заметил не только испуг; за несколько лет службы в полиции мне тоже приходилось трепетать от ужаса, однако опыт научил меня одолевать страх, пряча его в дальний уголок мозга – как складываешь в четыре раза носовой платок, убирая его в карман. Миссис Бэкфорд явно была в отчаянии – я ощущал его так же отчетливо, словно она рассказала мне о своих чувствах. Женщина походила на волчицу, готовую отгрызть себе лапу, лишь бы вырваться живой из капкана.

Мысль породила жаркую волну в сердце, которая поползла вниз, к кистям рук. Пятнадцать лет назад я сбежал из Уайтчепела, имея при себе лишь узелок с одеждой, несколько шиллингов в кармане да могучие кулаки. Не уйди я вечером – вряд ли пережил бы ту ночь.

Не тот ли самый ужас плескался сейчас в пылающих глазах миссис Бэкфорд? Похоже, держаться подальше от собственного дома для нее было вопросом жизни и смерти.

По дороге в госпиталь мы молча смотрели друг на друга: она с подозрением, я – с сочувствием и некоторым любопытством. Наконец показалось нужное нам здание – трехэтажный корпус из коричневого кирпича. Большие окна, под самой крышей – циферблат часов, показывающих без четверти шесть. Черные кованые ворота перед входом во двор больницы не слишком отличались от тех, что мы видели перед домом Бэкфордов, и при свете газового фонаря мне бросилось в глаза, как снова напряглась моя подопечная.

– Мадлен… – сказал я, вспомнив, что собственное имя хоть как-то привлекает ее внимание, – мы приехали в госпиталь. Это хорошее место, совсем не такое, как приют в Холмделе. Здесь работает мой друг, доктор. Он предоставит вам чистую постель, горячую пищу и добрых сиделок.

Один из больничных смотрителей, выйдя из ворот, приблизился к нашему кэбу. Под зонтом я не сразу рассмотрел его лицо, а узнав, поздоровался:

– Здравствуйте, Оуэн!

Смотритель удивленно уставился на нас, но я метнул на него сердитый взгляд, и Оуэн тут же вежливо заговорил:

– О, мистер Корраван! Чем могу вам помочь?

– Позовете доктора Эверетта?

– Разумеется!

Смотритель исчез в дверях, и через несколько минут у входа показалась невысокая коренастая фигура моего друга. Подойдя к кэбу, Джеймс отвел в сторону зонт, показав свои приятные черты, густые седеющие волосы и аккуратную бороду. Он не надел очки в тонкой серебряной оправе, в которых обычно читал, и я отчетливо видел его любопытный взгляд.

– Ага, Корраван!

Много лет назад мы условились, что я зову его по имени, однако ко мне Джеймс всегда обращался по фамилии – настаивал, что она мне чрезвычайно подходит, особенно в те дни, когда я, надевая чёрное пальто, походил, по его выражению, на хищника. В этом наряде я и вправду напоминал крупного ворона – genus Corvus, если изъясняться на латыни.

– Привет, Джеймс, – поздоровался я, кивком указав другу на Мадлен.

Заглянув в окошко кэба, доктор едва слышно пробормотал:

– О господи…

Я встал под его зонт, и взгляд Джеймса остановился на моей щеке.

– Оуэн сказал, что видок у тебя – как после драки. Ее рук дело?

– Да, только сперва она попыталась врезать мне дубинкой по голове.

Осторожно коснувшись ссадин кончиками пальцев, я убедился: еще кровит, хотя уже меньше, и уголки рта Джеймса дрогнули в улыбке.

– Что ж, рад слышать, что ты все еще способен себя защитить. Похоже, она весит как минимум вдвое меньше тебя?

– Придержи язык, а?

– И где ты нашел этого страшного противника?

– Забрал из Холмдела – еще и часа не прошло. Она провела там несколько недель.

– Поручу сестрам приготовить ей койку. У нее есть близкие родственники? – стерев улыбку с лица, произнес приятель.

– Все довольно сложно, – замялся я и, встретившись с вопросительным взглядом Джеймса, продолжил: – Пытался доставить ее домой. Добрались до ворот, и тут она устроила бойню – словно кошка, которую сунули в пододеяльник.

– А до того вела себя нормально?

– Нормально? – Я скорчил гримасу. – Сидела как изваяние, обхватив себя руками. Что сняли смирительную рубашку, что не сняли…

Джеймс, как я и ожидал, при упоминании смирительной рубашки поджал губы.

– Что ж, хорошо. Иди умойся, а я пока ее обследую. Потом все расскажешь.

Я с облегчением двинулся по дорожке. Над моими ранами Джеймс мог шутить сколько угодно, однако для больной он, без сомнения, сделает все возможное. Дверца кэба открылась, и за моей спиной раздался успокаивающий мягкий говорок приятеля:

– Здравствуйте, милая моя. Сможете сами выйти из экипажа?

Джеймс надолго исчез, устраивая Мадлен в палате, и мне хватило времени умыться и даже побродить по его кабинету, разглядывая книги и анатомические модели. Я собрался с мыслями, в которых за последние два часа воцарился некоторый беспорядок. До сегодняшнего дня не возникало оснований не доверять показаниям Стивена Бэкфорда, его брата Роберта и друга – Спира, а также доктора, пользовавшего миссис Бэкфорд. Рассказы их в основном совпадали, и в то же время, расходясь в незначительных деталях, отрепетированными не выглядели. Каждый из мужчин упоминал о нарастающих странностях в поведении бедняжки, и ни один не смог назвать внятной причины подобных изменений. Вот только паника Мадлен при виде собственного дома, сменившаяся относительным спокойствием по пути в госпиталь, в эту стройную картину не слишком укладывалась. Либо сознание ее было спутано, либо в рассказах свидетелей чего-то недоставало. Впрочем, заполучив новое дело об убийстве, я уже не располагал временем для поиска истинных причин.

Рано или поздно Мадлен все разъяснит сама, а мне всего лишь требуется убедить Джеймса до тех пор подержать ее в госпитале. Разумеется, негласно. Наверняка приятель станет сопротивляться: госпитализация без ведома супруга незаконна. И все же я знал Джеймса достаточно долго, и знал, как заставить его заколебаться.

Доктор вошел в кабинет с подносом: кофе для меня, чай – для него. Я сомкнул пальцы на предложенной мне чашке, согревая ноющие суставы. В дождливую погоду ломота обычно усиливалась. Джеймс как-то сказал, что причиной тому – годы, проведенные на ринге, и неодобрительно пробормотал: боль – расплата за корыстное участие в варварских драках.

Приятель уселся за стол, и я осведомился:

– Как она?

– Растревожена – как иначе? Ее мозговые функции сейчас нарушены, отсюда и целый букет первичных и вторичных симптомов.

– Что-нибудь говорила?

– Ни слова, – нахмурился Джеймс. – Кто она и как оказалась в Холмделе?

– Три недели назад Стивен Бэкфорд заявил об исчезновении супруги.

– Бэкфорд… – Джеймс поерзал на стуле. – Тот, что владеет «Бэкфорд шиппинг»?

– Ты его знаешь?

– Лично не знаком, но его семья жертвовала деньги на новое хирургическое отделение в госпитале Святого Варфоломея. Назвали его в честь их семейного поверенного – «корпус Гриффитса».

– Должно быть, Бэкфорды весьма высокого мнения о своем поверенном, – заметил я.

– Скорее всего, желали избежать просьб о дополнительных пожертвованиях, – сухо возразил приятель. – Однако к делу. Как долго наша пациентка отсутствовала дома до обращения в Скотланд-Ярд?

– Два дня.

– Чего же ждал муж? – удивился доктор. – Она и раньше практиковала подобные вылазки?

Отхлебнув из чашки, я несколько секунд наслаждался чудесным ощущением тепла в желудке.

– Сегодня я впервые увидел миссис Бэкфорд, а до того знал о ней лишь по рассказам свидетелей. Их показания совпадают, однако…

– … у миссис Бэкфорд может иметься иная версия, – проницательно глянув на меня, закончил доктор. – Вижу, ты ей сочувствуешь, несмотря на исцарапанное лицо?

– Именно, – признал я, поставив чашку. – Сейчас все расскажу, а ты уж сам соображай, что к чему. Итак, каждую среду по вечерам Бэкфорд со своим приятелем посещает клуб – «Клавеллс» – и ходит в театр. Этот самый приятель, Спир, пишет театральные рецензии.

– Респектабельное занятие, – вставил Джеймс, отпив чая.

– В тот вечер они вместе, как обычно, вернулись в дом Бэкфордов около половины двенадцатого ночи. Мадлен ждала мужа в библиотеке у камина. В лучшие дни семейной жизни они посидели бы у огня с бокалом вина, однако в ту среду все вышло иначе. Бэкфорд заявил, что Мадлен была в смятении; начала обвинять супруга в нарушении ее прав, чего на самом деле не случалось никогда. Спир показал, что его шокировали инсинуации миссис Бэкфорд, и он, воспользовавшись первым же предлогом, ушел.

– Жестокое обращение? О чем именно она говорила?

– Бэкфорд вспомнил, что жена ставила ему в вину просмотр ее почты, кричала, что он сплетничает о ней с прислугой, однако Спир говорит, что ее заявления были просто возмутительны. Вроде бы Стивен воровал ее драгоценности, пытался отравить Мадлен и уволил ее любимую горничную, только бы лишний раз помучить жену. Еще он добавил, что Мадлен бросилась на мистера Бэкфорда, пытаясь расцарапать ему лицо.

– А Бэкфорд, значит, об этом ни полслова? – недоуменно уточнил Джеймс.

– Скорее всего, ему было стыдно, – покачал головой я. – Он пытался не вдаваться в подробности, хотел лишь, чтобы до меня дошло: его жена в опасности.

Приятель поводил пальцем по столу, словно разглаживая складки невидимой скатерти.

– Давно они женаты?

– Чуть больше года. Ухаживал Бэкфорд за будущей женой сравнительно недолго – около шести месяцев. Говорит, что после свадьбы Мадлен очень изменилась: милая нежная девушка вдруг вбила себе в голову, что она несчастна. Любые попытки мужа утешить ее принимала в штыки.

В окно кабинета ударили струи дождя, и я, поднявшись, бросил взгляд на выложенный кирпичом внутренний двор. Уже смеркалось, и голые ветви вязов, раскачиваясь под порывами ветра, напомнили мне взмахи тонких рук Мадлен Бэкфорд у моего лица. Наверное, ее напугал мой железный захват. Бог свидетель – я этого не хотел.

– Корраван…

– Что?

– Я спросил: как именно муж пытался ее утешить?

– Извини. Он купил жене фортепиано – она давно просила – и нанял преподавателя музыки из Королевской академии. Вывозил ее в новом экипаже – приобрел специально для Мадлен. – Я снова уселся. – Бэкфорд готов был исполнить любые ее просьбы, но по большей части Мадлен оставалась совершенно безучастной.

– Значит, в основном она пребывала в апатии?

– Судя по всему.

– Какое впечатление сложилось у тебя о ее муже? Не внушает ли он отвращения? Тебе не показалось, что Бэкфорд пьяница или склонен к грубому обращению с супругой?

– Не показалось, – пожал я плечами. – По-моему, вполне достойный человек, несколько сбитый с толку поведением жены. Полагаю, в этом он не одинок. Бэкфорда чрезвычайно волнует, что скажут в светских кругах, мое мнение интересует его гораздо меньше. Жестоких наклонностей я за ним не заметил.

– Не считаешь, что он мог просто избавиться от жены, заточив ее в Холмдел? И никакого развода…

Я знал, что Джеймс с подобными случаями сталкивался.

– Вряд ли. В приют ее сдал полисмен. Однако, если верить Спиру, основания поступить таким образом у Бэкфорда были. Как-то вечером, стоило мужу выйти из комнаты, Мадлен бросилась к Спиру, поцеловала его и прижала его руки к своей груди.

Брови моего друга поползли вверх.

– Супружеская измена?

– Спир утверждает, что был не единственным другом Бэкфорда, испытавшим на себе подобные поползновения со стороны его супруги. Я, грешным делом, даже задумался – не сбежала ли она к любовнику.

– Хм…

– Опрашивал брата Бэкфорда – Роберта. Тот придерживается мнения, что Стивен женился на Мадлен не только по любви, но и из чувства жалости. Ее родители умерли, и девушка проживала с теткой. Роберт якобы заметил за Мадлен признаки бурного темперамента и частые приступы меланхолии еще до свадьбы.

– Стало быть, зачатки нервного расстройства проявились еще тогда, – задумался Джеймс. – Ты ведь встречался с ее доктором? Как, кстати, его зовут?

– Уиллис. Он рассказывал, что последние несколько месяцев наблюдал у Мадлен развивающуюся психологическую неустойчивость. Как-то раз напала на мужа с кулаками. Бэкфорд об этом сразу не упомянул, однако при следующем разговоре неохотно подтвердил, что было и такое.

– Напала с кулаками? – Брови Джеймса вновь поднялись над стеклами очков. – И даже ударила?

– Ударила в предплечье, – показал я на себе. – Но с того дня прошла неделя, и следов не осталось.

Приятель машинально покрутил чашку, и, поставив ее ручкой к краю стола, спросил:

– Что говорят о поведении миссис Бэкфорд работники приюта?

– Рассказывают, что бредила и металась, почему на нее и надели смирительную рубашку.

– И сколько это продолжалось? – скорчив недовольную мину, уточнил Джеймс.

– Несколько дней. Когда я нагрянул в приют, Мадлен сидела на грязном тюфяке и не обращала на меня решительно никакого внимания, пока не услышала свое имя. А потом в ее глазах появился ужас.

– Хм… – нахмурился Джеймс. – Когда именно она на тебя накинулась? Вы уже подъехали к ее дому?

– Не совсем, но уже были на их улице.

Друг снял очки и протер их белым носовым платком.

– Стало быть, не обязательно припадок связан именно с ее жилищем. Возможно, миссис Бэкфорд возбудило воспоминание, связанное с одним из мест рядом с домом.

– Не исключено, – признал я.

Вздохнув, Джеймс положил очки на стол.

– Твой рассказ меня не удивил. Все это вполне сочетается с теми признаками, которые я у нее наблюдаю. Очевидно, больная страдает помутнением рассудка, вызванным регрессивной истерией.

– Регрессивной истерией… – повторил я.

– Пациентка невольно возвращается к детской модели поведения. Кусается, царапается, молчит. Неразвитость речевых навыков как раз и отличает ребенка от взрослого.

– Послушай, Джеймс, она ведь просто измотана. Наверняка во время пребывания в Холмделе старалась не спать, боялась, что во сне ее покусают крысы.

– Значит, таков твой диагноз? – раздраженно передернул плечами приятель. – Чрезмерная усталость?

– Господи, Джеймс! Я вовсе не пытаюсь ставить диагнозы! Просто говорю, что могут быть и другие причины. А если Мадлен действительно что-то напугало, потому она и бежала из дома?

– Слова мистера Спира твою версию не подтверждают, – возразил приятель. – Он ведь сообщил, что Мадлен в ярости набросилась на Бэкфорда. Тут скорее гнев, но никак не страх.

– Он мог и ошибиться, – парировал я, хотя сам сознавал, насколько слаба моя гипотеза.

– Ты опираешься лишь на пресловутый «ужас в глазах», – насмешливо сказал Джеймс. – Бог мой, она еще не проронила ни слова, а у тебя имеются показания трех – нет, даже четырех разных свидетелей, в том числе доктора. Ведь их заявления не противоречат друг другу.

Я открыл рот, готовясь привести свои доводы, однако друг, подняв руку, остановил мой порыв.

– Знаю, ты считаешь, что любое странное поведение обязательно должно иметь логический повод. Ничего подобного, Корраван! Сумасшествие может быть вызвано вполне физиологическими причинами, точно так же…

– Я знаю, Джеймс.

– … точно так же, как и болезни внутренних органов. Физиологические сбои способствуют расстройству умственной деятельности и нарушают реакции мозга. Подозреваю, что в случае миссис Бэкфорд страх не имеет никакого отношения к реальности.

– Почему же она вела себя настолько по-разному у дома и у госпиталя? – не сдавался я. – Бедняжка совершенно успокоилась, когда мы подъехали к вашим воротам.

– В твоих рассуждениях есть логика, – развел руками Джеймс. – С другой стороны, больная только что замахнулась на медсестру и швырнула в стену тарелку с супом, а ведь она наверняка голодна.

Суп?

Я наклонился к приятелю.

– Ее только супом и кормили в Холмделе, Джеймс. А если миссис Бэкфорд уже видеть его не может? Сам ведь рассказывал, что вкус и запах сильнейшим образом связаны с нашими воспоминаниями.

Джеймс выглядел уже не так победоносно, и я продолжил наступление:

– Допустим, мы вернем Мадлен домой насильно. А вдруг она снова убежит, и на этот раз мы найдем ее слишком поздно? Вдруг ей покажется, что ногти – не самое действенное оружие против мужа? А потом нашу пациентку осудят за убийство. Кому от этого будет лучше?

Приятель открыл ящик стола и вытащил бланк, на котором обычно пишут направление на госпитализацию.

– Конечно, я могу принять ее в отделение, однако тебе следует сообщить об этом Бэкфорду. Больной необходимо остаться у нас на неделю, а то и на две – пока не восстановится рассудок.

– Нет, Джеймс. Придется сделать иначе.

– Так и знал, – пробормотал приятель, ущипнув себя за нос. – Это незаконно, Корраван. Помимо всего прочего, несчастный супруг наверняка сейчас сходит с ума.

– Стоит ему сообщить – и он тотчас заберет жену из больницы. Люди, подобные Бэкфорду, скорее умрут, чем допустят, чтобы в обществе распространились слухи о душевном нездоровье жены.

– У мужа в любом случае прав больше, нежели у доктора. Ничего не могу поделать.

Я мигом затронул другую струну, пока Джеймс не укрепился в своем мнении.

– А вдруг – хотя пока все говорит об обратном, – Бэкфорд жестоко обращался с женой? Неужели ты станешь рисковать, возвращая Мадлен домой?

В прошлом году Джеймс, подчиняясь требованиям закона, вернул молодую женщину негодяю мужу, и тот немедленно избил жену до смерти.

– Не трави мне душу, Корраван, – сердито блеснул глазами друг. – До сих пор терзаюсь, вспоминая миссис Уоттc.

– Ты ведь не причинишь женщине никакого вреда, подержав ее здесь несколько дней, – настаивал я. – Пусть придет в себя. В конце концов, Мадлен заговорит, и ты решишь, как поступить дальше. В госпитале ей ничего не грозит.

– Тебе известно, что меня могут уволить за нарушение закона? – Джеймс метнул на меня еще один негодующий взгляд.

– Ничего ты не нарушаешь, – возразил я. – Вся ответственность на мне. Скажешь, что несчастную нашли на улице – так тебе сообщил инспектор Корраван.

Доктор повозил по столу бланк направления на госпитализацию, подравняв его кромку с краем столешницы. Я молча ждал его решения. Наконец Джеймс тоскливо посмотрел мне в глаза.

– Мы оба знаем, что я не смогу тебе отказать. После того, что ты для меня сделал…

У меня словно гора с плеч свалилась.

– Не обижай меня, – пробормотал я, устыдившись своего бесцеремонного давления. – Ты мне ничем не обязан. Мы уже давным-давно в расчете.

Приятель задумчиво кивнул.

– Ты сделаешь это не для меня, Джеймс. Я чувствую, что в истории миссис Бэкфорд не все так просто. Надо дать ей возможность рассказать, что произошло на самом деле.

– Договорились, – сказал Джеймс после долгого молчания. – Дам ей три дня. – Сбросив направление в ящик стола, он продолжил: – В одном ты прав. Миссис Бэкфорд измучена после того, что ей пришлось перенести.

– Завтра забегу ее проведать, – ответил я, надевая шляпу.

– Cave quid vis[3], – кисло пробурчал друг.

Джеймс обычно переходил на латынь, когда хотел оставить за собой последнее слово в споре. Впрочем, на этот раз он, похоже, признавал, что победителей не судят.

Выйдя во двор, я глянул на освещенные окна женской палаты, представив себе, как Мадлен, скорчившись, сидит в постели, а санитарка тем временем отмывает со стены брызги супа.

Скорее всего, миссис Бэкфорд видела разницу между Холмделом и госпиталем Святой Анны, коли способна отличить свой дом от больницы, и в ближайшее время она это осознает.

На душе было неспокойно. Всегда испытывал удовлетворение, найдя пропавшего человека. Нашел – убирай папку со стола. Но сейчас… Что, если через три дня Мадлен так и не заговорит?

Во всяком случае – я ее вытащил, а Джеймс не подведет.

Пора навестить судью.

Глава 5

Я добрался до трех похожих друг на друга элегантных трехэтажных домов на ухоженной улице. Альберт жил в среднем из них. Эркеры, окна в частом переплете, аккуратно закругленные ступени, поднимающиеся к входной двери. На подходе к лестнице вспомнилось несколько дел, расследование которых начиналось в точно таких же домах. Одно из них мы вели в мае прошлого года: прекрасная юная бездельница стала предметом раздора между двумя ее поклонниками, один из которых впоследствии убил девушку в экипаже, принадлежавшем сопернику. Другой случай произошел двумя годами ранее. Тогда преступники похитили сына одного из членов парламента, и труп молодого человека обнаружили без пальца, на котором тот носил золотой перстень с бриллиантами.

Разумеется, родители жертвы всегда рассказывают, что погибшее чадо было замечательным человеком, пользовавшимся горячей любовью друзей. Если дочь – значит, обязательно добрая и скромная девушка. Если сын – то непременно умный и доброжелательный молодой человек. Конечно же, погибший проявлял неслыханное великодушие по отношению к слугам.

Всплывавшая же в ходе расследования истина неопровержимо доказывала теорию Джеймса. Тот утверждал, что причиной убийства всегда становится один из четырех мотивов: страх, месть, алчность или страсть. Если семья состоятельна, обычно мы сталкиваемся с последними двумя из них. В случае Роуз Альберт наверняка присутствовала корысть или любовь, а может, и то и другое.

Поднявшись по ступеням, я взялся за дверной молоток.

Горничная проводила меня в кабинет судьи – просторную комнату с камином, книжными шкафами и двумя столами разного размера. Каждый том на полках – в кожаном переплете. Судья стоял у большого стола, заваленного стопками книг и документов. Первый шок явно прошел: Альберт вновь обрел нормальный цвет лица, а в холодных глазах появился суровый блеск.

Интересно, что его разгневало больше: смерть дочери или мое вторжение? Люди порой забывают, что приглашали меня к определенному времени.

– Добрый вечер, ваша честь.

– Вы – тот самый человек из Ярда. Корбин? – буравя меня взглядом, осведомился Альберт.

– Корраван. Майкл Корраван.

– Что у вас с лицом?

Надо же, почти забыл о своих боевых отметинах.

– Ничего особенного. Просто упал.

– Полагаю, первым делом вы захотите порыться в нашей личной жизни, – раздраженно скривив губы, бросил судья.

Можно подумать, я пришел выманить у него деньги, а не найти убийцу дочери! Что делать, у некоторых людей горе выражается именно так.

– У меня действительно есть несколько вопросов, – спокойно ответил я. – Во-первых, получала ли ваша дочь – или любой из членов семьи – какие-либо угрозы?

– Угрозы? – сбавил тон судья. – Вы имеете в виду, что нашу дочь могли запугивать или чего-то от нее требовать?

Я кивнул, уже понимая, что услышу в ответ.

– Боже, нет. – Альберт яростно затряс головой, и его второй подбородок также пришел в движение. – Ничего подобного не было!

– Отлично. В таком случае, придется расспросить вас о мисс Альберт. Знаю – это нелегко, однако я здесь в ваших же интересах.

Обдумав мои слова, судья уселся в кожаное кресло подле камина и махнул рукой на второе.

– Расскажите, как она умерла. Ничего не утаивайте, – начал он. – Не щадите моих чувств, в этом нет необходимости.

Подобные речи я слышу из раза в раз, но никогда не принимаю их за чистую монету. Скажи отцу, что его ребенок был задушен и изнасилован, – и страшные образы будут преследовать человека годами; поэтому я по возможности стараюсь избегать жестких выражений либо находить им замену, если такой возможности нет.

Сегодня мой собеседник – судья, способный проверить каждое мое слово. Следовательно, придется сообщить ему малейшие подробности, иначе Альберт сочтет меня лжецом.

– Вы уже слышали, что эксперты установили: ваша дочь задушена, – заговорил я, не отводя взгляда. – Кисти ее были связаны, на предплечьях обнаружены порезы, однако крови Роуз потеряла совсем немного – стало быть, раны нанесены после смерти. Никаких признаков борьбы, и нет оснований полагать, что убийца решился на иные формы насилия.

Судья побледнел, и на щеках его вновь, как в кабинете Винсента, заалели яркие пятна. Очевидно, его воображение разыгралось не на шутку.

В попытке отвлечь Альберта от тяжелых мыслей и одновременно получить нужные сведения, я поспешил задать следующий вопрос. Начнем с простого.

– Расскажите о дочери. Сколько ей было лет?

Судья молча крутил перстень на мизинце, и черный камень то появлялся у меня перед глазами, то исчезал вновь.

– Врагов у нее нет, – наконец подал голос он. – Раз совершено убийство, – значит, следует искать недоброжелателей, не так ли? Нет, Роуз – всего лишь молодая девчонка.

– Прошу прощения, ваша честь, однако не всегда убийца является врагом. Преступником может стать немилый сердцу девушки поклонник, завистливый друг, даже человек, который восхищался ею втайне, но вбил себе в голову, что его обязательно отвергнут. – Заметив на лбу судьи скептическую складку, я добавил: – Мне не раз приходилось сталкиваться с подобными случаями.

– Что ж, – фыркнул Альберт, – Роуз не из тех, кто заигрывает с мужчинами, и никогда не совершала поступков, способных подтолкнуть кого-то к насилию.

– Хорошо. Что можете сказать о ее друзьях и подругах? Кому Роуз доверилась бы, случись ей испугаться или встревожиться?

– С чего бы ей пугаться или тревожиться? – пренебрежительно махнул рукой судья.

Решив изменить подход, я вытащил карандаш с записной книжкой и открыл ее на чистой странице.

– Начнем со вчерашнего вечера. Роуз была дома?

– Я уже говорил вашему начальнику, Винсенту: дочь выезжала к лорду Харви. Из дома она вышла около двух часов в сопровождении Люси – нужно было подготовиться и одеться. Сами знаете, сколько времени подобные процедуры занимают у молодых леди.

Я – не юная леди; у меня нет ни сестер, ни знакомых женщин, посещающих светские приемы, так что слова судьи оказались для меня пустым звуком. Переспрашивать я не стал, лишь уточнил:

– Люси – вторая ваша дочь?

– Служанка, – хмуро ответил Альберт.

Я приободрился, услышав, что Роуз уехала не одна, и сделал себе пометку: после разговора с судьей поговорить с Люси.

– Как долго она у вас служит?

– Шесть лет. Появилась с блестящими рекомендациями от прежних хозяев. – Альберт покачал головой. – У них с дочерью были прекрасные отношения.

Все как обычно…

– Во сколько начался бал?

– В девять вечера подали ужин, затем начались танцы. – Судья потер рукой кожаный подлокотник. – Роуз осталась в гостях на ночь. Возвращаться домой – целое дело, а так у них с подругами всегда есть время посплетничать.

Судья говорил о дочери, словно та была еще жива, и я, отметив это, не стал его поправлять.

– Дочь лорда Харви – близкая подруга Роуз?

– Да. Ее зовут Эдит, она – младшая дочь. Старшая у них не замужем, недавно уехала на год за границу.

– Понятно, – пробормотал я, записав имя в блокнот. – А Люси домой вернулась?

– К ужину, – кивнул Альберт. – Сказала, что помогла Роуз нарядиться.

– Ваша дочь помолвлена?

– Нет. Впрочем, в поклонниках недостатка она не испытывает. Молодые люди выстраиваются в очередь, чтобы их внесли в бальную карточку Роуз, присылают ей дурацкие букеты…

В голосе судьи зазвучали нотки заботливого родителя, и вдруг он осекся, уронив руку, и сразу осунулся. Вспомнил, что опекать больше некого. Пусть помолчит. Мгновенное осознание смерти дочери – лишь первое из испытаний, которые отцу предстоит выдержать в течение нескольких следующих недель.

– Вы говорили о большом количестве поклонников, – наконец нарушил тишину я.

Альберт уставился в камин; пламя бросало отблески на его лицо.

– Ее мать наверняка припомнит несколько имен. Правда, сейчас она вне себя от горя – не стоит ее беспокоить.

– У вас есть еще дети?

– Двое сыновей – Хью и Питер. Оба студенты.

Выражение лица судьи вновь изменилось. Вспомнил, что придется и сыновьям сообщить о смерти сестры…

– Когда они приезжали домой последний раз?

– Уверен, что вы не подозреваете мальчиков! – метнул на меня тяжелый взгляд Альберт.

– Разумеется, нет, однако она могла доверить братьям нечто…

– Они с самого Рождества в университете. Так что – нет.

Он отвлекся на треснувшее в камине полено и вновь потер подлокотник. Должно быть, привычка: кожа в этом месте выглядит истертой.

Пожалуй, наступил подходящий момент предъявить собеседнику фотографию из медальона, однако я пока оставил ее в кармане, надеясь, что молодого человека опознает служанка. К тому же, если судья не подозревает о существовании медальона – скорее всего, ничего не знает и о поклоннике Роуз, с которым мне хотелось пообщаться, пока это не сделал ее отец.

– Значила ли Темза что-то особенное для вашей дочери или для всей семьи?

– Темза? – Судья отвел взгляд от камина.

– Странно, что Роуз нашли в лодке.

У меня в голове зазвучали слова сержанта Коннела, что девушка, мол, сплавлялась наподобие груза.

– Не могу припомнить ничего в этом роде, – сказал сбитый с толку Альберт. – Ну, конечно, реку она видела – хотя на что там смотреть?

– Возможно, кто-то из ваших родственников торгует или, например, вкладывает деньги в предприятия, имеющие склады в районе верфей?

– Таких у нас нет. – Судья оперся тяжелым локтем о подлокотник, оставив на нем вмятину, и потер лоб. – Я сразу подумал о собственных делах, о приговорах, которые могли кого-то привести в ярость. Однако последние несколько месяцев я вел совершенно рядовые процессы, и все решения были вполне разумны. – Он вдруг поднял руку. – Хотя… если кто-то из подсудимых посчитал, что с ним обошлись несправедливо, в первую очередь такой человек постарался бы причинить вред именно мне или моим клеркам. Мы-то ведь на виду, если на то пошло.

– Приходилось ли вам за последние несколько лет вести процессы, связанные с Темзой – скажем, в отношении работающих на ней компаний?

– Ну, если хорошенько покопаться, – поднял брови судья, – то не меньше четверти дел так или иначе связаны с рекой. Склады, судоходные компании, товары, почта, профсоюзы, налоги…

– Какое-то из них могло вызвать особое озлобление против вас?

Судья задумался и наконец сказал:

– Был в прошлом году один процесс против чайной компании…

Порой случается, что в самом начале расследования фигурирует возможный мотив, который невольно затмевает все остальное, и я всегда старался не попасться на этот крючок. А вот теперь не удержался и попросил меня просветить.

– Наверняка вы слышали о законе, посвященном качеству пищи и медикаментов, – начал Альберт.

– Да, разумеется.

– Так вот, в прошлом году чайную компанию «Желтая звезда» обвинили в том, что она подмешивает в чай посторонние вещества. Согласно новому закону компанию признали виновной и оштрафовали. «Желтая звезда» заявила, что подобное произошло всего лишь с одной партией, и то без их ведома. Якобы таможенных инспекторов кто-то подкупил, чтобы те выехали с проверкой именно в этот конкретный день. – Судья покачал головой. – Так или иначе, еще до судебного заседания поговаривали, что компания разбавляет чай рубленым листом боярышника, подмешивая для веса песок. В конечном счете «Желтой звезде» пришлось понести ответственность за качество продукции на собственных складах.

– Когда состоялся процесс? – уточнил я, сделав пометку в блокноте.

– В сентябре прошлого года. В начале сентября, – ответил Альберт, почесав в затылке.

– Больше никаких громких дел не припоминаете?

В камине снова щелкнуло полено, и судья невольно вздрогнул.

– Мне нужно подумать.

В дверь постучали, и в кабинет просунула голову служанка.

– Прошу прощения, ваша честь, миссис Альберт просит вас срочно зайти в ее комнату.

Мы одновременно поднялись.

– Сообщайте мне, что вам потребуется, – отрывисто бросил судья. – Деньги, факты – все что угодно, только найдите того, кто это сделал. Мы не успокоимся, пока не узнаем.

Он быстро прошел мимо и был уже у двери, когда я решил напомнить, что хотел бы поговорить с Люси.

Обернувшись, судья прищурился, словно раздумывая, какой ущерб его дому нанесет подобный разговор, и все же кивнул.

– Мэри, проводите инспектора в гостиную и пригласите Люси.

Дверь захлопнулась, и я остался наедине с испуганной и, видимо, недавно плакавшей Мэри.

– Наверное, это ужасное событие для всех домочадцев.

– Такое несчастье… – прошептала служанка, провела меня в соседнюю комнату и присела в реверансе.

Огня в гостиной не зажигали, и я поежился, пожалев, что не удалось остаться в кабинете. Конечно же, судья не желал, чтобы кто-то рылся в его бумагах. Я продрог и проголодался – с утра перехватил лишь пару бутербродов с маслом.

Все на свете отдал бы за чашку горячего кофе.

– Вы хотели меня видеть? – раздался голос за спиной.

М-да, не слишком привлекательна. Лет тридцати, вес средний, квадратная челюсть. Острый носик, волосы серые, как у мышки. Лицо напряженное.

Люси подошла ближе, и, присмотревшись, я заметил красивые серые глаза, опушенные темными ресницами. Служанка задумчиво меня изучила, и я с облегчением понял, что она далеко не глупа. Пожалуй, от Люси будет толк, надо лишь завоевать ее доверие.

– Вы Люси?

– Люси Марлинг.

– Инспектор Корраван, – представился я, закрыв за ней дверь. – Давайте присядем, – возможно, мне понадобится кое-что записать.

Мы подошли к креслам у холодного камина, и Люси долго усаживалась, оправляя юбки. Наверняка ее уволят, так как сестер у Роуз не было, – стало быть, Люси придется искать другое место, для чего потребуется хорошая рекомендация от Альбертов. Правду она мне расскажет лишь при условии, что слова ее не дойдут до ушей судьи и его супруги.

Моя вступительная речь ничем не отличалась от десятков других таких же речей.

– В подобных случаях семья и подруги в первую очередь озабочены тем, чтобы защитить память покойной, и причиной тому – любовь и привязанность. – Я привычно поднял руку, предупреждая протест собеседницы. – Это вполне понятное мне побуждение. Тем не менее, порой забывают рассказать об особенностях характера или привычках погибшего человека, а именно такие подробности и помогают больше всего. К сожалению, чаще всего они всплывают слишком поздно. – Сделав паузу, я продолжил: – Например, два года назад пропал состоятельный молодой джентльмен. Через три дня его нашли убитым в Уайтчепеле. Что стоило его друзьям сообщить, что бедняга посещал боксерский клуб? Мы знали бы, где искать пропавшего, и вполне могли найти его живым.

Глаза Люси расширились, и мне пришлось поспешно добавить:

– Естественно, я не о том, что мисс Альберт захаживала в боксерский клуб.

Служанка промолчала, внимательно изучая каминную полку, словно вдруг обнаружила там непорядок.

– Мисс Марлинг? – окликнул ее я.

Люси перевела глаза на меня. Как ни странно, ее взгляд, отвлекшийся от каминной полки, был полностью сосредоточен.

– Ваши слова не будут преданы огласке, – заверил я. – Честность не выйдет вам боком. Однако если станет известно, что вы скрыли важные факты…

– Я все прекрасно понимаю, – слегка покраснев, с упреком сказала служанка. – Конечно, я вам помогу.

– Насколько подсказывает мне опыт, горничные частенько многое знают о своих госпожах – например, о частной переписке, о пристрастии к спиртному или о недавней ссоре с ближайшей подругой.

Люси нарочито отвела взгляд в сторону, покосилась на меня, и вновь упорно уставилась мне за спину. Пришлось повернуться в кресле: что ее так заинтересовало? Ничего там особенного не было – лишь элегантная металлическая решетка над камином.

Обернулся я вовремя. Служанка, тяжело вздохнув, кивнула.

– Пожалуйста, что вы хотели бы услышать, мистер?..

– Корраван.

– Это из латыни, что-то вроде вороны?

– Нет-нет, – поправил ее я, продиктовав свою фамилию по буквам. – Мое имя происходит от гэльского О'Корра Бан. Довольно распространенная фамилия в графстве Арма.

– Моя мать тоже из Северной Ирландии, родилась в Данганноне, – приподняв уголки губ в легкой улыбке, сообщила Люси.

Значит, наша с ней историческая родина – недалеко от Белфаста, в двенадцати часах езды от Лох-Ней.

Я решил выдержать короткую паузу, дабы не показаться бестактным. Следовало направить разговор в нужное русло, но Люси, запустив руку в мешочек на поясе платья, меня опередила:

– Пожалуйста, не убирайте блокнот. Многие вещи лучше вспоминаются, когда пишешь.

Из мешочка появился карандаш, и служанка протянула руку за моей записной книжкой.

К встрече она подготовилась, и мое сердце забилось в ожидании. Похоже, Люси готова рассказать мне нечто интересное.

Поблагодарив ее, я нащупал в кармане блокнот, открыл его на чистой странице и протянул служанке. Теперь надо изловчиться вести разговор так, чтобы дать ей время на писанину.

– Сам предпочитаю все записывать. Итак, главным образом меня интересует характер мисс Альберт. Легко ли вам с ней приходилось? Или, напротив, госпожа казалась вам эгоистичной, недоброй? Как она проводила досуг? Был ли у нее возлюбленный? Мог ли кто-то желать мисс Альберт зла? С кем она особенно приятельствовала? Отвечать можно в любом порядке – смотря что вы считаете наиболее важным.

– О боже, сколько вопросов… – Люси начала чиркать в блокноте. – Мисс Роуз отличалась легким характером. Знаю, что о покойниках принято говорить только хорошее, но госпожа и правда была чудесной девушкой. Серьезной, хоть и любила читать английские и французские романы. – Служанка замолчала, набросав несколько строк, и вновь заговорила: – Прекрасно играла на фортепиано – музицирование ее успокаивало, ведь мисс Роуз порой сильно беспокоилась о матери. Та серьезно болеет.

Люси не отрывалась от блокнота, и я, не желая замедлять разговор, спросил:

– Вам рассказывали, как умерла мисс Альберт?

Карандаш замер над записной книжкой. Мы встретились взглядами.

– Говорят, ее нашли на реке, в маленькой лодке.

– Так и есть, – подтвердил я и, не собираясь посвящать служанку в подробности типа разрезанных юбок, добавил: – Некоторые улики подсказывают, что преступление могло быть связано с тайной страстью.

Люси мгновенно побледнела, изумленно приоткрыв рот. Не дай бог упадет в обморок. Карандаш упал на пол, и я, нагнувшись, вернул его служанке. Ее руки заметно тряслись. Если Люси и пыталась о чем-то умолчать, покрывая хозяев, ее испуг явно не имел к этому никакого отношения.

– Вот как?.. – прошептала она.

– Прошу прощения, именно поэтому меня особенно интересуют поклонники мисс Альберт.

Карандаш дрогнул в руке служанки.

– В прошлом году за ней ухаживали… м-м-м… несколько молодых джентльменов, но все с самыми обычными намерениями. Ничего серьезного.

– Что значит «самые обычные намерения»?

– Вторые сыновья знатных господ, желающие обменять титул на состояние. Разгульные фаты, спускающие деньги в карты или на скачках. Такие обычно флиртуют без удержу, – скривившись, бросила Люси. – Мисс Роуз обычно их распознавала сразу. И все же не могу представить, чтобы кто-то из них решился на такое.

– Может, мисс Альберт была кем-то увлечена? – спросил я, разворачивая перед служанкой портрет мужчины, выполненный с фотографии из медальона.

Она быстро вздохнула и снова что-то чиркнула в блокноте.

– Я такого не припомню, но леди Эдит наверняка вам поможет – она была самой близкой подругой госпожи.

– Итак, леди Эдит Харви, – пробормотал я, убрав портрет в карман. – В ее доме и состоялся вчерашний бал?

– Именно.

Люси вновь склонилась над исписанной страницей, а я едва сдерживал любопытство – так хотелось заглянуть в блокнот. Ладно. Чем больше напишет, тем лучше. Так или иначе, разговор следовало поддерживать.

– Расскажите о вчерашнем вечере. Я должен знать подробности. Когда вы приехали в дом лорда Харви и в какое время его покинули?

Карандаш снова забегал по бумаге.

– Приехали около трех, а в половине седьмого я попрощалась с госпожой. Мисс Роуз настояла, чтобы я ушла засветло, ведь мне предстояло вернуться пешком.

– Разве вас не ждал экипаж?

– Госпожа предлагала, но я предпочла прогуляться. Здесь близко, а вечер выдался приятный.

– Вчера шел дождь, – напомнил я.

– Слегка моросил, но я прихватила зонтик. Люблю подышать свежим воздухом.

Стало быть, Люси время от времени позволяла себе вырваться на свободу. Впрочем, это свойственно каждому.

– А что мисс Альберт – планировала заночевать в доме подруги?

– Сказала, что появится завтра, – кивнула служанка, – и мы попрощались.

Выходит, последний раз она видела Роуз в половине седьмого вечера…

– Больше ничего полезного сообщить не можете? Может, кто-то затаил зло на вашу госпожу? Мне пригодится все, что вы вспомните.

– Боюсь, что нет, – произнесла Люси, и меж ее бровей залегли две вертикальные складки. Помолчав, она дописала последнюю строчку. – Мне пора. Дел по горло – надо готовиться к погребению.

Я встал, и служанка вручила мне записную книжку.

– Удачи вам, инспектор.

– Спасибо, – искренне поблагодарил ее я, заметив, что две страницы блокнота исписаны аккуратным почерком с легким наклоном. – Вы мне очень помогли.

– Надеюсь… – На глазах Люси выступили слезы, и она сдавленным голосом добавила: – Мисс Альберт не заслужила подобной участи. Впрочем, кто ее заслуживает? И все же…

– Понимаю вас. А кстати: где находится дом лорда Харви?

– На Грейсон-сквер, номер четыре. Это здесь, в Мейфэре.

Записную книжку я открыл уже в пабе, заказав чашку крепкого кофе и картофельную запеканку с мясом, после чего вчитался в показания Люси.

Роуз – девушка не эгоистичная, не избалованная, со славным характером. Никогда не предаст друга. Умна, но иногда чересчур откровенна, что на уме, то и на языке. Возможно, кого невольно и обидела? Сильно расстраивалась и даже злилась из-за постоянных раздоров в семье.
Миссис А. в основном лежит в постели, ссылаясь на болезни. Порой просто притворяется, чтобы привлечь к себе внимание. Богатая наследница, состояние досталось от отца еще до свадьбы.
Отношения между судьей и миссис А. натянутые. Возможно, любовница?
Сыновья Питер и Хью учатся в Кембридже. Хью в прошлом году подловили на жульничестве во время экзамена.
Спросите леди Эдит об Энтони Тергуде. Это человек с вашего рисунка.
Спросите Э. Т. о сэре Перси Дюкхарте, Р. его не любила и не доверяла ему.

Господи ты боже мой! Раздоры, супружеская неверность, жульничество, недоверие. Ну и семейка! Интриг больше, чем в романах Белинды…

Записи я перечитал дважды, дабы ничего не упустить, и закрыл записную книжку. Люси достойна восхищения: наблюдательна, умеет выделить существенные факты. А чего стоит способность распределять внимание! Жаль, что она не мужчина, – иначе спросил бы, не интересует ли ее служба в Скотланд-Ярде.

Глава 6

В половине девятого, позавтракав, я уже готов был выйти из дома. Для визита в дом лорда Харви время неподходящее – рановато. Впрочем, и обстоятельства не самые обычные. Обвинения в отсутствии деликатности как-нибудь стерплю. Не впервой, бывало и похлеще.

Закрыв за собой дверь, я пустился в путь. Из любопытства решил сделать крюк, пройдя мимо дома Бэкфордов, и замедлил шаг, свернув на Кинсли-лейн. Двинулся вдоль железной ограды. У дома – тишина и спокойствие, как и на пройденном участке улицы. Кое-где в щелках между портьерами пробивается свет. Словно ничего и не стряслось, если не считать, что хозяйка в госпитале, а муж не имеет об этом ни малейшего понятия.

Я двинулся дальше.

Жилище лорда Харви напоминало дома Альбертов и Бэкфордов, разве что на Грейсон-сквер за оградами имелись ухоженные лужайки и садовые деревья. Некоторую разницу я обнаружил, ступив в холл. Ковры под ногами казались толще, люстра светила ярче, а мудрость и достоинство предков словно придавали дополнительный вес золоченым рамам висящих на стенах портретов мужчин рода Харви. Белинда немедленно заявила бы, что в таких мелочах и состоит неуловимое отличие старинной аристократии от скороспелых богатеев.

Мне сообщили, что семейство еще изволит завтракать, однако леди Эдит вскорости спустится. Меня проводили в гостиную, и через некоторое время в комнату вошла девушка в сопровождении тетки – леди Харви, темноволосой женщины лет тридцати пяти. Я сразу отметил кислое выражение лица компаньонки, очки на золотой цепочке и костлявые пальцы без единого кольца.

Леди Эдит напомнила мне добродушного щенка. Пухленькая, рыжеватая, с огромными карими глазами, покрасневшими и опухшими от пролитых слез. Скомканный платочек – непременный атрибут любой душещипательной пьесы – свидетельствовал о глубоком горе. Впрочем, в неподдельности страданий девушки усомниться было невозможно. Леди Харви указала на кресла, и мы сели. Обе женщины с любопытством рассмотрели мое исцарапанное лицо, но от комментариев благовоспитанно воздержались.

– Полагаю, вы слышали о несчастье с мисс Альберт? – начал я.

Леди Эдит кивнула, смахнув слезу.

– Нам сообщили вчера вечером.

– Насколько я понимаю, вы дружили.

– Роуз была моей ближайшей подругой, – всхлипнув, подтвердила девушка. – Настоящей подругой…

– Дорогая, тебе следует держать себя в руках. Твоя истерика инспектору ничем не поможет.

Леди Харви повернулась ко мне. Слез в ее глазах я не углядел – лишь проблеск жадного интереса, слегка замаскированного притворным сочувствием.

– Что случилось с бедной мисс Альберт? Нам говорили, что она погибла страшной смертью. Это был несчастный случай? – заговорила она.

– Пока нам известно немного, – сухо сказал я. – Однако мы уверены, что несчастным случаем здесь и не пахнет.

Явно неудовлетворенная моим ответом, леди Харви откинулась в кресле, а в глазах ее племянницы мелькнул страх.

– Преступник истязал ее перед смертью? – подала голос леди Эдит.

Наверняка девушка горячо любила подругу, поэтому, как частенько бывало, мне пришлось пойти на сделку с совестью:

– Мы так не считаем.

В глазах леди Эдит вспыхнул огонек облегчения.

– Не могу себе представить, что кто-то хотел причинить ей вред…

Леди Харви саркастически хмыкнула, и племянница резко повернулась в ее сторону.

– Тетя Луиза! Я знаю, что ты не любила Роуз, но ведь ее больше нет, и не надо фыркать при каждом моем слове! Это жестоко! Думай что хочешь, но Роуз была моей подругой, и я… я желаю поговорить с инспектором наедине.

Я удивленно воззрился на девушку. Вот тебе и щенок…

– Ты не можешь сообщить инспектору ничего такого, что… – начала тетка, гневно выпрямившись в кресле, и мне пришлось вмешаться:

– Я действительно предпочел бы разговор с глазу на глаз. Чем более будут отличаться ваши рассказы, тем в данном случае лучше. Сможем ли мы встретиться с вами чуть позже, леди Харви?

Господи, ну и мина… Хорошо, что здесь нет молока – скисло бы немедля.

Обиженная леди Харви соблаговолила выйти из гостиной, с преувеличенной тщательностью прикрыв за собой дверь. Леди Эдит, между тем, набрала в моих глазах несколько очков. Повернувшись к ней, я продолжил:

– Мне действительно очень жаль мисс Альберт.

Девушка обмякла в кресле, словно воля, которую она выказала лишь минутой ранее, полностью иссякла.

– Ох, инспектор… – произнесла она с задрожавшим подбородком. – Случалось ли вам терять близкого друга, человека, которому вы полностью доверяли?

Я на миг задохнулся. Стоило бы ответить утвердительно лишь из сочувствия, да я сам был не старше леди Эдит, когда смерть отняла у меня верного товарища – Пэта Дойла.

– Случалось.

– Это очень странно, согласны? – Ее глаза вновь наполнились слезами. – Мы с Роуз делились решительно всем. Вот сижу и думаю – насколько же легче мне станет, если рассказать обо всем Роуз, и тут же вспоминаю: ее больше нет… – И, шепотом: – Должно быть, вам кажется, что я схожу с ума…

– Ничуть, – заверил я леди Эдит. – Вам требуется время, чтобы прийти в себя.

– Что с ней произошло? – спросила она, благодарно кивнув в ответ. – Прошу вас, инспектор… У меня в голове такие картины – одна страшнее другой.

Глянув в нежные карие глаза, я понял, что всего рассказывать не следует.

– На нее напали и перетащили в маленькую лодку. Мы предполагаем, что суденышко дрейфовало вниз по течению и в итоге вчера утром застряло на отмели.

– Утащили в лодку? Среди ночи? – в ужасе воскликнула девушка. – Ведь был жуткий холод! Или она… она уже…

Я поспешил направить разговор в иное русло.

– Пока нельзя сказать наверняка. Мисс Альберт была одета в синее парчовое платье с жемчужинками и…

– Да-да, – с готовностью перебила меня леди Эдит. – В этом наряде она и танцевала на балу.

Я вытащил записную книжку. Слава богу, что девушку удалось так легко отвлечь. Тем не менее, начнем с несложных вопросов.

– Много ли было народу на вечере? Вы пригласили всех друзей и знакомых?

– Ну конечно не всех, – с видимым облегчением ответила собеседница. – Но человек двести пришло. Мы устроили ужин, а после – бал. Джентльмены, не желающие танцевать, играли в карты в курительной комнате.

– С кем вы танцевали?

– Это так важно? – распахнула глаза девушка.

– Не исключено. Все, что вы вспомните о том вечере, может иметь значение.

– Ну, я танцевала с лордом Блэнфордом и мистером Уоллисом, – начала леди Эдит, – и… И с Джеймсом Брэнденом.

Ее щеки предательски порозовели.

– Должно быть, он близкий друг вашей семьи? – невинно осведомился я.

– Джеймс – мой поклонник. Роуз очень хорошо к нему относилась.

– Наверное, мисс Альберт тоже танцевала весь вечер?

– Конечно! Она – одна из самых красивых девушек на каждом балу, – без тени зависти подтвердила леди Эдит.

– Кто приглашал ее на танец?

– Всех и не припомню, – слегка растерялась девушка. – Хотя наверху должна быть ее бальная карточка.

Мое сердце забилось – я рассчитывал на этот предмет осмотреть комнату, в которой останавливалась Роуз, однако леди Эдит предупредила мое желание.

– Буду признателен, если кто-нибудь ее принесет.

Девушка дернула за бархатный шнур, висящий на стене подле камина, и через несколько секунд в комнате появилась служанка, которую и отправили в комнату Роуз.

– Когда вы в последний раз видели мисс Альберт?

– Пожалуй, около двух ночи, – неуверенно ответила собеседница. – Народу было еще полно, но Роуз вроде бы беседовала с мистером Гаверлингом. По-моему, они стояли у колонны в эркере.

– Мистер Гаверлинг? – Я занес имя в блокнот. – Один из ее кавалеров?

– Нет, – мимолетно улыбнулась леди Эдит. – Он очень мил, но ему никак не меньше сорока пяти. Мистер Гаверлинг – поверенный Альбертов, да и наш тоже.

Ага, значит, поверенный. Интересно, они с Роуз вели обычную светскую беседу или все же обсуждали юридические вопросы?

Вернулась горничная, и леди Эдит, поблагодарив ее, протянула мне бальную карточку.

Каждая строка была заполнена: Роуз ни с кем не танцевала дважды, однако Энтони Тергуда среди партнеров я не нашел. Следует расспросить о нем леди Эдит.

– Можете показать бальный зал?

– Разумеется. Сейчас там все убирают, но саму комнату вы увидите.

Мы вышли из гостиной и открыли тяжелые резные двери в бальный зал, уступив дорогу двум мужчинам, тащившим деревянные подставки для нот. В длину комната была не меньше шестидесяти футов. Высокие потолки расписаны розовыми херувимами, виноградными лозами и прочей всячиной. В дальнем конце зала, посреди кадок с растениями, стояла кучка стульев. По левой стене шел ряд застекленных дверей, выходящих на балкон, а примерно в центре правой, между двух мраморных колонн, находился эркер.

Девушка пересекла зал и остановилась, прислонившись спиной к одной из них.

– Вот так стояла Роуз, а мистер Гаверлинг – рядом, повернувшись к залу спиной.

– Не знаете, о чем они разговаривали? Обычная светская беседа или нечто важное?

– Я ведь танцевала, поэтому видела их лишь мельком, – дрогнувшим голосом сказала леди Эдит. – Мне показалось, что Роуз была серьезна, однако не расстроена и не сердита.

Обязательно следует поговорить с этим джентльменом…

– Во сколько вы ушли наверх?

– Около четырех ночи. В комнате Роуз было уже темно. Я не стала ее беспокоить и пошла спать.

– Сможете показать ее спальню?

– Да, конечно.

Девушка двинулась к парадной лестнице и вдруг остановилась в нерешительности, бросив на меня извиняющийся взгляд. Искренность леди Эдит внушала мне все большее почтение.

– Давайте пройдем по лестнице для слуг, – предложил я. – Мне хотелось бы на нее взглянуть.

На лице девушки появилось облегчение, сменившееся благодарной улыбкой.

– Кстати, так даже быстрее, – произнесла она и повела меня наверх, где открыла одну из выходивших в коридор дверей. – Здесь и ночевала Роуз.

– Позвольте, – сказал я, взявшись за ручку.

Симпатичная комната… Стены цвета спелого персика, высокие потолки с белой окантовкой по периметру. На комодах и полочках – ни одного постороннего предмета; постельное белье и покрывало сняли, так что никаких следов пребывания мисс Альберт в спальне не осталось. Я с трудом скрыл разочарование.

– Здесь уже прибрались, – пояснила моя спутница, – но вещи Роуз не трогали.

На комоде в ногах кровати стояла элегантная сумка. Я расстегнул замочек и рассмотрел содержимое. Ничего необычного – в основном шелковое женское белье. Леди Эдит от смущения залилась краской, и я закрыл сумку.

– Где та одежда, в которой мисс Альберт приехала из дома?

– Вот здесь, – показала девушка на большой шкаф и, оглядевшись, добавила: – Недостает только ее пелерины.

– Сможете ее описать?

– Накидка, отороченная норкой. Разумеется, в бальном зале она была Роуз ни к чему.

– Кто-то мог взять пелерину?

– Что вы такое говорите! – распахнула глаза леди Эдит. – Наши слуги – люди порядочные. А потом, кому нужен подобный риск?

Выходит, Роуз успела подняться за накидкой; значит, вариант с похищением прямо из дома отпадает.

– А драгоценности? Разве мисс Альберт не сняла их после бала?

Девушка судорожно вздохнула, прикрыв лицо руками.

– Что-то не так, леди Эдит?

– На Роуз было колье? – прошептала она.

– Мы обнаружили серебряный медальон с ее инициалами. Вы о нем?

Леди Эдит отчаянно замотала головой, затем метнулась к письменному столу и, схватив лист бумаги, обмакнула перо в чернильницу. Несколько искусных штрихов – и на бумаге появился рисунок.

– Вот так оно выглядело. Жемчуг и мелкие сапфиры, – объясняла она, указывая кончиком пера на мастерски изображенную цепочку и кулон размером с шиллинг. – А здесь – крупный сапфир, обрамленный бриллиантами.

– Ничего похожего на теле мы не нашли.

Издав тихий стон, девушка выронила ручку и упала в кресло. На бумаге расплылось чернильное пятно.

– Должно быть, ценная вещь? – осторожно спросил я, немало удивившись неожиданному приступу отчаяния.

– О да, – выдохнула она. – Впрочем, не в этом дело. Колье принадлежит мне…

– Вам?

– Оно чрезвычайно подходило к платью Роуз. – Девушка жалобно посмотрела мне в глаза. – А я иногда носила ее вещи.

Неожиданный поворот серьезно осложнял дело. Если похитителя интересовало именно колье – то Роуз просто не повезло, что в тот вечер драгоценность была на ней. Стало быть, девушку убили, чтобы она не опознала вора? Но при чем тут разрезанные юбки и лодка?

Я вспомнил, сколько народу присутствовало на балу, и сердце мое упало. Мало ли у кого возникло искушение снять колье с тоненькой шейки мисс Альберт?

– Вы одолжили ей на бал что-то еще? Серьги, браслеты?

– Это колье не нуждается в дополнительных украшениях, – огорченно наморщив лоб, покачала головой леди Эдит.

– Можете предположить его стоимость?

– Я… я не уверена, – смутилась девушка, – но, по крайней мере, несколько сотен фунтов. Его купил дедушка много лет назад.

– Не могла ли мисс Альберт снять украшение здесь, в комнате?

– Не думаю. Наверняка одна из горничных мне сообщила бы, а я уже говорила, что все они – девушки честные.

Интересно, во сколько сотен фунтов можно оценить честность каждой из служанок?..

– Не найдется ли у вас фотографии колье? – спросил я без особой надежды.

– Оно есть на одном из портретов.

Леди Эдит вновь повела меня вниз. Пройдя по коридору, мы попали в другую гостиную, выдержанную в нежной зеленоватой гамме. Мой взгляд упал на шторы с цветочным орнаментом и изящные кресла, в которые я, с моим весом, ни за что не осмелился бы усесться. Девушка указала на портрет над каминной полкой.

– Моя бабушка.

Колье было ошеломляющим даже в виде изображения, и я сравнил его с торопливым наброском леди Эдит. Весьма точная копия.

– Позволите мне оставить ваш рисунок?

– Да-да, конечно, – ответила девушка и, положив кисть мне на руку, умоляюще пробормотала: – Прошу вас, не говорите никому, что колье пропало. Вдруг еще найдется…

– Разве никто из домочадцев не спросит, куда делась драгоценность? – спросил я, удивленно уставившись на собеседницу.

– Вряд ли, – покачала головой молодая леди. – Сейчас все просто убиты смертью Роуз. Да я и не уверена, что родители вообще ее видели в этом колье, – могли и не знать, что я его одолжила.

Я сунул рисунок в карман, и мы вышли в первую гостиную.

– Наверняка кто-то из лакеев видел, как уезжала мисс Альберт.

– Я тотчас велю позвать мистера Дилтса и мистера Грина.

Через несколько минут в гостиной появились двое до странности похожих друг на друга слуг – оба русоволосые, высокие мужчины.

– Кто-то из вас заметил, как мисс Альберт ушла с бала? – сразу начал я, и слуги в один голос ответили:

– Нет, инспектор.

– Однако наверняка один из вас весь вечер находился у входа?

Оба кивнули.

Как же, черт возьми, ей удалось выйти из дома?.. И, самое главное, когда? Что должно было случиться, чтобы девушка пренебрегла танцами, поднялась к себе в комнату и, накинув пелерину, выскочила из дома через заднюю дверь?

– Поздно вечером ей передали записку, – неуверенно подал голос Дилтс.

– Записку? – удивленно переспросила леди Эдит.

– К дому подъехал экипаж, и мне сунули конверт. – Слуга покраснел. – Возможно, следовало отдать его леди Харви, да посланник сказал, что письмо срочное, и заплатил мне крону, только бы я вручил его лично в руки мисс Альберт.

– Где вы ее нашли?

– Заметил, что незадолго до того она поднялась на второй этаж. – Дилтс побагровел еще гуще. – У нее в комнате горел свет, поэтому я решил, что мисс Альберт еще не спит, и подсунул конверт под дверь.

– В ее вещах этого письма не нашли? – осведомился я.

Дилтс глянул на леди Эдит, и та дернула шнур звонка. Прибежала горничная – Эстер, и я повторил вопрос.

– Нет, сэр. Должно быть, мисс Альберт забрала его с собой, – с готовностью ответила служанка.

– В ее комнате топили камин?

– Конечно, сэр, но я не заметила в золе даже клочка бумаги. Правда, я сразу увидела бы.

– Хорошо, спасибо.

Выходит, Роуз либо сожгла записку дотла, либо и впрямь захватила с собой. Однако от кого же было письмо?

Слуги вышли, и я, развернув карандашный портрет Энтони Тергуда, показал его леди Эдит.

– Фотография этого человека была обнаружена в медальоне мисс Альберт. Как, по-вашему, удалось полицейскому художнику добиться сходства?

Девушка глубоко вздохнула, и по ее щеке скатилась нечаянная слезинка.

– Да. Это Энтони.

– Он был на балу?

– Нет, – ответила молодая леди, и ее подбородок заметно задрожал.

– Они… у них были серьезные отношения?

– У Роуз с Энтони состоялась тайная помолвка, – сказала девушка, сглотнув ком в горле.

Тайная помолвка… Благодатная почва для разного рода неприятностей.

Леди Эдит вытерла глаза и тут же скомкала платок в кулачке.

– Мистер Альберт терпеть не мог Энтони. А у Роуз через два месяца день рождения, и она получила бы право распоряжаться деньгами из наследства. После этого они с Энтони могли бы пожениться.

– Какого вы мнения о мистере Тергуде? Он – хороший человек?

– О да! – горячо подтвердила девушка. – Они познакомились давным-давно. Энтони – настоящий джентльмен.

– Как считаете, знает он о смерти мисс Альберт?

– Ах, боюсь, что нет… – Ее лицо исказила гримаса страха. – Ее семья… знаете, если им станет известно, что я…

– Я буду тактичен. Где можно найти мистера Тергуда?

– Он посещает клуб «Пембертон», совсем неподалеку от Пэлл-Мэлл, – сказала леди Эдит. – Возможно, вечером Энтони там появится. Не знаю, где он живет.

«Пембертон»… Клуб для молодых успешных людей, работающих в Сити.

– Бедный, бедный Энтони… – пробормотала девушка.

– Постараюсь встретиться с ним сегодня же, – пообещал я. – Могу ли я теперь переговорить с вашей тетушкой?

Молодая леди, прижав платочек ко рту, выбежала из комнаты.

Леди Харви устало откинулась на спинку кресла.

– Не понимаю, зачем я вам нужна. Что с меня взять? Тетушка, старая дева… Не сомневаюсь, что разговор с моей племянницей был для вас куда полезнее.

Боже, укрепи…

Стайлза бы сюда – тот очаровал бы леди через несколько секунд. Я собрался и старательно сделал подходящее лицо.

– Леди Харви, должно быть, вам известно, что люди невольно видят в друзьях лишь их лучшие качества. Всегда стоит побеседовать с человеком мудрым, который привык смотреть со стороны – только так и можно получить беспристрастную оценку.

Лицо собеседницы несколько смягчилось.

– Мне говорили, что мисс Альберт порой грешила некоторой прямолинейностью… – намекнул я.

– Если под прямолинейностью вы подразумеваете эгоизм и склонность к флиртам, то так оно и есть, – неодобрительно прищелкнула языком леди. – Эта девушка пыталась разрушить жизнь моей племянницы.

У меня по разговору с леди Эдит такого впечатления не сложилось, и я насторожился.

– В самом деле?

– Именно. – Глазки женщины вспыхнули. – Эдит – девушка дружелюбная, однако красавицей ее не назовешь.

Что значит любящая тетушка…

– Поэтому все мы в прошлом году были вне себя от радости, когда сэр Перси Дюкхарт проявил к ней интерес, – продолжила она. – На каждом балу по два раза приглашал Эдит на танец, бывал у нас с визитами. Даже помнил дату ее дня рождения! А потом Роуз вдруг решила его отбить. Танцевала с ним, заигрывала, шепталась в укромных уголках, и сэр Перси совершенно охладел к моей племяннице. Эдит так и не поняла, насколько коварная особа эта Роуз. Вечно ее защищает! – Леди Харви стиснула костлявые пальцы. – Причем Роуз было наплевать на сэра Перси. Просто-напросто ей претила мысль, что Эдит обручится раньше нее. Маленькая вертихвостка!

Рассказ леди Харви не слишком соответствовал показаниям Люси. Другое дело, что недоверия выражать сейчас ни в коем случае не следует.

– Да, тут и впрямь попахивает эгоизмом.

– Вот-вот. – Ее губы гневно сжались, словно горловина мешка, которую туго затянули шнурком. – Разумеется, потом Роуз перестала обращать на него внимание. А теперь бедный джентльмен того и гляди попадет в лапы этой ужасной Мелинды Фентон.

– Когда вы последний раз видели мисс Альберт? – спросил я, записав в блокнот имя Мелинды.

– Вероятно, около полуночи, – фыркнула собеседница. – Видите ли, я за ней особо не следила. На вечере было множество достойных внимания леди, одетых с куда большим вкусом.

– Вы мне очень помогли, леди Харви, – пробормотал я, закрыв блокнот. – Редко встретишь столь наблюдательного человека.

Похоже, дама совсем оттаяла.

– Благодарю за комплимент.

– Последний вопрос: не подскажете, где я могу найти мистера Гаверлинга?

– Господи, он-то вам зачем? – вздернула брови леди Харви.

– Ваша племянница упомянула, что он беседовал с мисс Альберт.

– Я дам вам его адрес.

Леди Харви отошла и через пару минут вернулась с листком бумаги.

Я рассыпался в благодарностях, и мы распрощались.

Выйдя из дома Харви, я сходил в контору Гаверлинга, однако выяснилось, что тот был с самого утра и к одиннадцати уже ушел на деловые встречи. Пришлось отправиться к Дюкхарту, но и сэра Перси застать не удалось. Дворецкий наводил справки почти двадцать минут и вернулся с сообщением, что господина дома нет. Я оставил записку, что вернусь завтра утром и прошу сэра Перси не покидать дом, пока мы не побеседуем. Тергуда в клубе еще явно не было – рановато, а спросить, где он служит, я забыл. Раз ни с тем, ни с другим, ни с третьим поговорить возможности не представилось, я решил перейти к самому легкому пункту плана. Лучшим сегодняшним уловом оказался мотив убийства – очевидный, словно рыба, висящая на крючке. В кармане у меня лежал рисунок колье леди Эдит. Пора навестить одного знакомого ювелира.

Глава 7

Уроженец Марселя Филип Дюрелл, ранее носивший имя Филипп д'Эрель, держал ювелирную лавку на Дауэлл-стрит в районе Хаттон Гарден. Мы познакомились в ходе расследования дела о краже драгоценностей из его лавочки и даже стали друзьями. Главарь отчаянной банды из Севен Дайлс, Джек Броган, известный под прозвищем «Скелет», пытался тогда купить у барыг краденое колье, уплатив за него полцены, однако я убедил его отказаться от этой затеи. Таким образом, в любом вопросе, касающемся ювелирных изделий, я всегда мог рассчитывать на Филипа.

Я дернул за шнур колокольчика. Дверь открыла молодая женщина с дежурной улыбкой, которая немедленно погасла, сменившись некоторой неуверенностью.

Совсем забыл о ссадинах на лице…

– Чем могу помочь? – поинтересовалась она.

– Я – инспектор Корраван из Скотланд-Ярда. Мистер Дюрелл у себя?

Женщина, моргнув, облегченно выдохнула.

– Конечно. Присядьте, пожалуйста, – махнула она рукой в сторону кресла с позолоченными подлокотниками, такого же хрупкого, как в гостиной Харви. Я остался стоять.

Через несколько секунд в торговый зал выбежал распростерший руки Филип. Приятель был мужчиной лет сорока, сохранившим естественный темный цвет волос. Расплывшаяся талия выдавала его страсть к вкусной и обильной пище. Одет Филип был безупречно с головы до ног.

– Мишель, мон ами! – Глянув на мое исцарапанное лицо, он невозмутимо приподнял бровь. – Проходи, проходи!

Филип распахнул тяжелую деревянную дверь, и я проследовал за ним, миновав мастерскую, где согнулись над столами двое работников с серебристо поблескивающими инструментами. Кабинет Филипа сиял чистотой и порядком: стол с позолоченной деревянной резьбой, турецкий ковер и огромный шкаф с множеством ящичков, помеченных понятными только самому хозяину кодами.

– Кофе? – предложил приятель.

Из торгового зала донесся звон дверного колокольчика, и я отказался, не желая надолго отвлекать ювелира.

– Что-то стряслось? – встревоженно спросил Филип, и я поторопился его успокоить.

– Нет-нет. К тебе мои дела точно отношения не имеют. Во всяком случае, так мне представляется. – Я вытащил из кармана рисунок с изображением колье леди Эдит. – Тебе знакома эта вещица?

Филип надел очки, изучил рисунок и поднял на меня удивленный взгляд.

– Колье «Тьерри», владельцы – семейство Харви. Почему ты им интересуешься?

– Колье пропало, – объяснил я, откинувшись в кресле, и Филип присвистнул. – Больше того, – продолжил я, – надето оно было на шею женщины, убитой в ночь на вторник, вскоре после бала у лорда Харви. Подозреваю, что колье сняли с мертвого тела, однако не уверен, что убийца именно за ним и охотился. Возможно, драгоценность стала… э-э-э…

– Незапланированной добычей? – Филип недоверчиво выдохнул и снял очки. – Нон. И мысли не допущу, что колье не было главной целью преступника.

– Сколько оно может стоить?

– От двух до двух с половиной тысяч фунтов стерлингов.

У меня пересохло во рту. Ничего себе, за такие деньги можно отгрохать целый дом!

– Точно?

– Ну да. А что?

– Леди Эдит считает, что колье стоит несколько сот фунтов.

– Может, так оно и было в сороковых, когда дедушка Харви купил его по сходной цене у разорившегося на железнодорожных акциях глупца. Тот отчаянно нуждался в деньгах. – Филип поднял брови. – Имей в виду, я тебе этого не говорил.

Я кивнул, успокаивая друга.

– Надо сказать, что в любом случае колье тогда было недооценено. Учитывая его происхождение…

– А что с происхождением? Кто предыдущий владелец?

– Одна из любовниц графа Тьерри, куртизанка и подруга Жозефины де Богарне. – Филип потянулся к книжной полке. – Постой-ка. Сейчас покажу тебе изображение получше, чем на твоем рисунке.

Друг повел пальцем по корешкам книг и вытащил толстый том с вытесненным золотом названием: «Couillard, Paris».

– Как это произносится?

– Ку-э-йяр. Пьер Куэйяр учился у Нито.

– У кого?

Филип уселся в кресло и, надев очки, принялся листать страницы, а я наблюдал за его маленькими ловкими руками – инструментом настоящего ювелира. Книга пестрела изображениями изысканных колье, диадем, серег, браслетов и колец.

– Мари-Этьен Нито и его сын Франсуа открыли ювелирную компанию «Шоме» в тысяча семьсот восьмидесятом году. «Шоме» выполняла заказы Наполеона. У меня в прошлом году был выставлен кинжал их работы. Ты еще им восхищался.

– Помню.

– Пьер Куэйяр некоторое время проходил практику у Нито, а потом, в восемьсот четвертом, основал собственное дело, которое продолжил его сын, а затем и внук. Их лавка до сих пор существует – в районе Пляс-Вандом.

Филип замолчал, рассматривая открытую страницу.

– То самое колье? – наклонившись к нему, спросил я.

– Нет, просто одна из моих любимых вещиц. – Он снова начал листать книгу. – Ага, вот и оно!

На левой странице я разглядел плотный текст на французском, на правой же красовалось цветное изображение драгоценности и дата: 1810. Только теперь я понял, насколько элегантным было колье, а кулон выглядел даже крупнее, чем я ожидал.

– Какой огромный сапфир! Наверное, именно он и влияет на стоимость?

– Отчасти. Ценности добавляет мастерство ювелира. – Друг ткнул пальцем в репродукцию. – Видишь, это сапфиры из Индии. У них особая шлифовка – «кабошон». – Филип согнул ладонь, изображая перевернутую чашу. – Гладкие выпуклые камни, в отличие от фасетной огранки. Куэйяр как раз такими и славился. А бриллианты закреплены в технике «паве». Камни плотно прилегают друг к другу, подобно булыжникам на мощеной мостовой. – Приятель сложил пальцы в замок. – Таким образом каждый бриллиант добавляет блеска своему соседу. Это выдающаяся работа.

Рассмотрев репродукции, я отодвинул книгу.

– А леди Эдит одолжила такой шедевр подруге, словно обычный зонтик.

– Судя по тому, что ты рассказал, она просто не знает его истинной цены, – сказал Филип, убирая том на полку.

– Что предпримет похититель, заполучив подобную драгоценность?

– М-м-м… – приподнял брови Филип. – Понятия не имею. Открыто носить колье нельзя – уж слишком оно известно. Законным образом продать также невозможно. Любой ювелир, способный купить эту вещицу, тут же ее признает и свяжется с полицией.

– Если этот ювелир соблюдает профессиональную этику, – ввернул я.

– Ха! Да если он даже нечист на руку – все равно сообщит куда следует, чтобы получить вознаграждение, – покачал головой друг.

– Наверное, ты прав, – признал я. – Однако, если ювелир свяжется с местным полицейским участком, мы в Ярде можем об этом и не знать.

– Есть мастера, готовые помочь знатной семье тайно продать свои драгоценности, – продолжил Филип, покрутив в пальцах лупу в серебряной оправе. – Вор может навести справки о таких ювелирах.

– Допустим, похититель понимает, что ему не удастся продать колье целиком. Сможет ли он найти мастера, чтобы разъединить драгоценность на части?

– Бред! – вспыхнул Филип. – Для любого ювелира, имеющего хоть маломальскую репутацию, подобная работа сродни намеренной порче картины периода Ренессанса!

– И все же такое возможно…

– Увы… – развел руками друг. – Опытный мастер всегда в состоянии разобрать драгоценность и распилить камни. Потом их происхождение уже не установишь.

– Кто мог бы на это пойти?

Приятель молча поджал губы.

– Филип, я не собираюсь преследовать таких дельцов. Моя задача – найти убийцу.

Он тяжело вздохнул.

– Есть человек, который, скорее всего, будет в курсе, если колье всплывет. Я наведу справки.

– Спасибо, дружище. – Я поднялся. – Дай мне знать, если что-то услышишь.

Глава 8

В Скотланд-Ярд я вернулся к четырем, и меня уже на входе остановил сержант Коул, вручив письмо. Ма Дойл… Я напрягся, словно в ожидании удара. Последний раз она присылала записку мне на службу, когда я еще тянул лямку в речной полиции – сообщила, что Пэта убили. Я вскрыл конверт, в спешке порвав и вложенное в него письмо. Пришлось сложить куски.

«Микки, загляни ко мне, как только сможешь. Не волнуйся – у нас все хорошо. Ма».

Слава богу… И все же наверняка у ма – важные новости. Я забегал к ней по крайней мере раз в месяц на воскресное чаепитие и собирался зайти как раз на этой неделе. Однако чем бы ни хотела поделиться со мной ма, – судя по письму, тянуть не следует. Я вышел на улицу и поймал кэб. На Леман-стрит отпустил кэбмена и двинулся в восточном направлении – к Уайтчепелу. Пешком пройти было и проще и быстрее, чем тащиться в кэбе по запруженным улицам.

Мне не исполнилось и двенадцати, когда исчезла моя мать. С месяц я искал ее по всему Уайтчепелу. Все это время обо мне заботились друзья. Потом до меня дошло, что негоже заставлять их меня подкармливать – ведь мать научила меня читать и писать, да и силушкой бог не обидел. И я, связавшись с одним человеком с Чиксенд-стрит, взялся за ограбления магазинов. Джонни стоял на стреме, пока я вскрывал витрину, просовывая кончик ножа между стеклом и рамой. Стекло давало трещину в виде звезды, и я бесшумно вынимал его из рамы. Дальше за дело принимался Дэнни, вытаскивая из лавочки стоящий товар. Вырученных денег обычно хватало на еду и угол для ночлега.

Так продолжалось до того дня, когда я наткнулся на троицу стервецов, избивавших в переулке беззащитного парнишку. Наверное, я прошел бы мимо, но услышал, как парни обзывали свою жертву грязным ирландцем. Даже не помню, как выхватил нож. Когда пришел в себя, осознал, что стою, сжав в захвате самого здорового из подонков, приставив стальное лезвие к его горлу.

– Отпусти его, или порежу! – прошипел я ему в ухо.

Троица оторопела. Никто не трогался с места, пока пленник не пробормотал:

– Ладно…

– А теперь убирайтесь! Все трое!

Я опустил нож и оттолкнул мерзавца. Видимо, в тот момент меня больше занимал валяющийся в грязи мальчишка, потому что толчок вышел неубедительным. Противник тут же взмахнул ножом, целясь в лицо, и мой лоб обожгло болью. Хорошо, что я не убрал свой клинок и сумел ответным ударом пырнуть здоровяка в плечо. Взвизгнув, тот упал на землю. На меня набросился его подельник в кепке, и его кулак врезался мне в голову. Я согнулся, и противник нанес мне несколько тяжелых ударов по спине, сбив дыхание. И все же мне удалось развернуться и достать ножом его бедро.

Враги бежали, выкрикивая проклятия.

Я наклонился и, упершись руками в колени, перевел дух. У парнишки кровило из носа и изо рта, и он был скорее зол, чем испуган.

– Чертовы уроды! – выплюнул он.

Я выпрямился, и мальчишка осмотрел мой лоб. Мы были примерно одного возраста. Спасенный, несмотря на невысокий рост, сложение имел крепкое.

– Меня зовут Пэт Дойл, – представился он и добавил, коснувшись своего лба: – Пойдем к нам, ма займется твоей раной.

Покачиваясь от слабости, мы двинулись по узким переулкам, и Пэт спросил, где я живу и кто научил меня так владеть ножом. Я пожал плечами, и новый товарищ, бросив взгляд в мою сторону, настаивать не стал. Глаза у него были синие, как и у меня; впрочем, как и у многих ирландцев. Наконец мы добрели до лавочки, сбоку от которой шла лестница в жилое помещение на втором этаже. Его мать обработала мой порез, и Пэт поинтересовался, останусь ли я на обед. Потом попросил меня задержаться еще ненадолго, и его просьба, похоже, обеспокоила миссис Дойл.

– Не волнуйтесь, мэм, – буркнул я. – Мне помощь не требуется. У меня все на мази.

– Сколько тебе лет?

– Пятнадцать, – на всякий случай соврал я.

– На мази, говоришь? Чем занимаешься?

Я промолчал, и она устало вздохнула.

– Ма, он меня выручил, иначе я сыграл бы в ящик, как Фрэнсис, – серьезно сказал Пэт.

Миссис Дойл, притянув сына к себе, чмокнула его в лоб и кивнула.

– Спасибо, что позаботился о моем мальчике. Его смерти я не пережила бы.

После ужина, когда камин уже прогорел, мы собрались у кровати, которую миссис Дойл делила с близняшками – Элси и Колином, и она пересказала нам одну из легенд о знаменитом воине Кухулине. Моя мать тоже была родом из Ирландии, но подобных эпосов я от нее никогда не слыхал.

Шли годы, и ма Дойл рассказывала нам то о Лугайде, Абхартахе и древних банши, то о феях и Джонни Фриле. Мы с Пэтом могли сколько угодно обмениваться снисходительными улыбками, считая старые мифы сказочками для близнецов, однако слушал я с удовольствием. Голос ма взмывал вверх, и тогда ее слова, словно звонкие монеты, отскакивали от потолка. Если я и считаюсь неплохим рассказчиком – это все ее школа.

В общем, я переехал к Дойлам, и на этом моя воровская карьера закончилась. Ма Дойл сразу дала понять, что не потерпит такого способа зарабатывать на жизнь. Впрочем, вряд ли ей удалось бы сводить концы с концами, сидя с детьми в нашем квартале, и каждый из нас чем-то занимался. Мне поручили помогать в лавочке, выполнять разные поручения и учить Элси арифметике. Разумеется, я ворчал, подметая полы и таская тяжелые тюки с чаем с верфи в кладовую, и все же втайне гордился и даже получал удовольствие от работы, сознавая, что не стал для ма обузой.

Через пару лет подросли двое племянников, и ма Дойл поручила им следить за лавочкой. Мы с Пэтом подались в порт. По десять часов в сутки грузили товар, а потом я продвинулся по службе, став лодочником – перевозил грузы на суда в маленьком плашкоуте. Работа была нелегкой, и я возмужал, превратившись в парня, способного спокойно перекинуть тюк весом в сотню фунтов с причала на палубу. Не знаю, к худу то было или к добру. Во всяком случае, однажды в порт заглянул Симус О'Хаган и увидел меня с мешком чая через плечо. Симус спросил, не желаю ли я заработать денег.

– А что надо делать?

– Биться на кулаках. – Он не отводил от меня взгляда. – Боксировать приходилось?

– Никогда.

– Научиться хочешь?

Я тотчас понял, что Симус предлагает мне бокс без перчаток. Подобные бои были вне закона. Случись полиции нагрянуть с облавой в боксерский зал, каждого из бойцов бросили бы на несколько месяцев в сырые кутузки Уайтчепела. Упечь в тюрьму ирландца – несравненное удовольствие для любого полисмена.

– Сколько платите?

– Процент с выручки. Для начала могу пообещать фунт в неделю. – Симус сплюнул коричневую от табака слюну. – Это как новичку, но с такими плечами и ручищами ты сможешь зашибать и больше.

Четыре фунта в месяц?

Деньги были нужны – я этого и не скрывал. Знал, что означает дополнительный доход – и для ма Дойл, и для меня. Для всех нас. Симус глянул мне в глаза и улыбнулся.

– Почему вы обратились именно ко мне? – удивился я, кивнув в сторону десятков мужчин, снующих в порту, многие из которых были сильнее меня, хотя и старше.

– Только никому, – не ответив на вопрос, шепнул он и вручил мне обрывок картона с адресом. – Приходи вечером, к половине девятого.

Симус не внушал мне особого доверия, – стоило лишь глянуть в его жесткие, горящие, словно у змеи, глазки, но мне было семнадцать, и я гордился, что из огромной толпы грузчиков выбрали именно меня.

Клочок картона до вечера жег мне грудь. В шесть часов я сказал себе, что никуда не пойду. На улицах драться приходилось не раз, но ведь это не то же самое, что бои на ринге. Кто сказал, что меня не собираются заманить в ловушку? Могли убить, зарезать, и никто не знал бы, где меня искать. Да и О'Хагана я видел едва ли не первый раз в жизни. Хорошо бы навести справки, да расспросы лишь вызовут подозрение.

В половине восьмого, заметив, как ма корпит над книгой с записями о выручке, решил – попробую! Хуже не будет. Не понравится – сбегу.

В восемь мне вспомнился змеиный блеск в глазах О'Хагана, и я вновь передумал.

Посмотрел на маленькую Элси, штопающую юбку единственной драгоценной иглой, которую она на ночь втыкала в кусок коричневого войлока, на Пэта, гоняющего по тарелке корочку хлеба, чтобы собрать подливку до последней капли. Подумал о поступке ма Дойл, которая, возможно, спасла мне жизнь, дав приют в своем доме.

В половине девятого я уже стоял у дверей боксерского клуба. Порой думаю: как сложилась бы моя жизнь, останься я тогда дома?

Клубы, где проходят кулачные бои, – темные зловещие норы, пропитанные вонью гнили, пота и крови, которой бывает столько, что на земляном полу стоят темные лужи. И в то же время атмосфера завораживала.

Я проскользнул в зал, сразу попав под косые взгляды зрителей. Подошел О'Хаган: поприветствовал, одобрительно глянув в глаза. Сам воздух клуба был наполнен запахом алчности и ожиданием боя.

О'Хаган вытолкнул меня на ринг, и я выиграл в тот вечер три боя из трех. Впрочем, противники уступали мне и в росте, и в весе. Тем не менее, в схватке с новичком каждый из них считался фаворитом. Мне удалось заработать два с лишним фунта, и я попал на крючок. Таких легких денег у меня еще не было никогда.

Так прошел почти год, а потом О'Хаган сказал, что я должен сдать матч. То есть – проиграть специально.

– Какого черта? Почему? – возмутился я.

За все время у меня случилось лишь одно поражение, и я был страшно горд. Обладая быстрой реакцией, ударов в голову не пропускал, что вкупе с силой и мощным сложением позволяло побеждать почти каждого соперника.

– Ставки уже не дают прежней прибыли. Ты побеждаешь так часто, что против тебя просто не хотят ставить. – Он сплюнул мне под ноги табачную слюну. – Ты перестал приносить мне деньги. Надо что-то делать.

Я возненавидел его предложение. В жилище Дойлов протекала крыша; коврики были все время мокрыми от дождя, и вода, просачиваясь в кладовую, испортила три барреля чайного листа. Я планировал потратить заработок за этот месяц на ремонт. Стоя за рингом, я уже смирился с тем, что сдать матч придется. Всего один бой…

О'Хаган выставил против меня высокого жилистого парня по имени Девлин. Выглядел тот точь-в-точь как я в первый день на ринге. Через год-другой Девлин вырастет в хорошего надежного бойца. Один из боксеров, Мерфи, остановил меня перед выходом на ринг и тихо сказал:

– Пропусти от него пару ударов, чтобы все было не так очевидно.

– Что? – вздрогнув, переспросил я.

– Думаешь, ты выиграл первые бои, потому что настолько силен? – насмешливо фыркнул Мерфи.

Его слова ударили меня, словно обухом по голове, и я страшно обозлился.

– Иисусе… Не знал, что ты такой болван… – моргнул Мерфи.

Меня окатила волна стыда. Выиграл ли я честно хоть один из тех ранних матчей? Бьюсь об заклад, что да! Прекрасно помню, как одобрительно смотрел на меня О'Хаган, когда я укладывал на ринг Джо Келли, Томми Мэкки, а потом и Лема Шэнехана.

А если нет?

Я поймал взгляд, брошенный Симусом на букмекера, увидел, как Симус подтолкнул того локтем, и на меня обрушилась неприглядная истина: я – не более чем пес на собачьих боях, всего лишь средство для набивания чужих карманов.

Ну что же, Микки, для тебя это тоже бизнес… Сделай то, что от тебя требуется: сдай матч, получи деньги, а потом уйдешь навсегда.

На ринг я вышел с пустой головой. Сейчас пытаюсь не судить себя строго: я был молод, горяч, и весь кипел от унижения. Уже через десять секунд намерение поддаться сопернику испарилось без следа. Девлин нанес неплохой первый удар, после чего я выложился без остатка. Приди я в клуб после целого дня работы в порту, Девлин еще мог бы пару-тройку раз пробить мою защиту. Но в тот вечер у него не было ни единого шанса. Уже через двадцать секунд он оказался на полу, перевернулся и еще минуту неподвижно лежал на спине.

Я вытер угол рта, ощутив соленый привкус крови на губах, и глянул на О'Хагана. Тот стоял у стены с каменным лицом, скрестив руки на груди. Отвернувшись, он сплюнул себе под ноги.

Я отдавал себе отчет в том, что только что случилось. Впрочем, я принес ему чертову уйму денег, и рассчитывал, что мне дадут еще один шанс, как случилось после поражения от Гэхана. Подойдя к О'Хагану, пробормотал, прикрывшись рубахой:

– Следующий раз проиграю.

– Убирайся ко всем чертям!

Перед моим мысленным взором мелькнуло лицо ма Дойл. Я точно знал, как она помрачнеет, когда поймет, что денег за кулачные бои больше не будет. Впрочем, ма изо всех сил будет скрывать разочарование. Меня охватило раскаяние.

– Клянусь, я сдам следующий бой…

– Выметайся, я сказал! – безжалостно рявкнул Симус.

– Но… мне нужны деньги, – промямлил я.

– Проклятый идиот! – прошипел О'Хаган. – Я и так почти ничего не заработал за этот месяц, а теперь вообще чуть ли не банкрот!

Я перевел дух, попытавшись взять себя в руки.

– А мой фунт за эту неделю?

– Тебе повезет, если я не вышибу из тебя дерьмо, – хрипло рассмеялся О'Хаган. – Уберешься ты или нет?

Как быстро все изменилось… Я выбрался из грязного логова и побрел домой.

После моего рассказа о сегодняшнем дне у ма Дойл отвалилась челюсть – как я и ожидал. И все же минуты не прошло, как она похлопала меня по руке:

– Денег-то мы заработаем, Микки. Но боюсь, что Симус будет тебя преследовать. – Ма вздохнула. – Он поступил жестоко, вышвырнув тебя за единственный промах, – и это после всего, что ты для него сделал. Другое дело, что у некоторых людей нет чувства жалости. Их ничем не проймешь.

– Я пообещал ему проиграть следующий бой. Черт, сдам любой матч, какой ему захочется. Теперь знаю – все это делают.

– В Ирландии О'Хаганы всегда считались отбросами, – щелкнула языком ма. – Доверять им нельзя.

Она часто повторяла, что надежность – именно то качество, которое отличает настоящего человека от всякой гнили.

На следующее утро мое изумление испарилось, сменившись гневом. Несколько следующих дней я вынашивал планы мщения: подумывал сдать О'Хагана полиции – пусть расшибется о твердь неумолимого закона. Ма немедленно поняла, о чем я мечтаю, и спросила:

– Чего хмуришь брови?

– Да нет, ничего, – пробурчал я, ремонтируя ножку стула.

Она приподняла пальцем мой подбородок, заставив глянуть ей в глаза.

– Хочу отомстить О'Хагану, – признался я.

– Ах, Микки, не будь глупцом, – встревожилась ма. – Все кончится тем, что мы увидим тебя в гробу… – Она опустилась на колени рядом со мной, и ее лицо смягчилось. – Знаю, тебе больно, и все же овчинка выделки не стоит. Мы с тобой понимаем, что О'Хаган поступил несправедливо, и все же я рада, что с боями покончено. Придумаем что-нибудь другое, вот увидишь!

Ее слова подействовали словно бальзам, и мой гнев утих.

Наверное, этим все и кончилось бы, однако через пару дней полиция нагрянула в клуб и арестовала кучу народа, в том числе и О'Хагана. Полисмены были вне себя от радости: еще бы, удалось взять ирландца с поличным, с кучей денег на руках, а записи в его книгах изобличали еще добрый десяток участников. Симус не сомневался, что подставил его я, и в тот день, когда он угодил в тюрьму, ма прибежала в порт и втиснула мне в руку несколько монет, а в другую – сумку с вещами и запасом еды.

– О'Хаган передал весточку на волю, что ты его сдал.

– Это неправда! – запротестовал я.

– Клянешься? – Она испытующе посмотрела мне в лицо.

– Вот тебе крест! Ты ведь меня убедила – месть не стоит того, чтобы за нее умирать.

– Ну, раз так, бог даст – правда когда-нибудь выплывет наружу. И все же сегодня тебе придется уехать, Микки. Потом напишешь, где тебя искать.

Ма быстро обняла меня, пробормотав благословение, и подтолкнула в направлении Леман-стрит.

Оттуда я добрался до Ламбета, где и устроился в столичную полицию, – мою силу и крепкое телосложение оценили и там.

Облачившись в полицейскую форму, я получил возможность кое-что выяснить и узнал, что молодой Девлин далеко не сразу оправился после памятного боя. Его отцу стало известно, где пострадал сын. Именно он и навел полицию на О'Хагана. Я тайно отправил сообщение в Уайтчепел и в конце концов получил записку от Симуса, что тот считает мои слова правдой, и все же продолжает винить меня за бой с Девлином.

С тех пор прошло десять лет, и я больше не обменялся с ним ни словом. Так или иначе, мы с Симусом заключили негласную сделку: он знал, что я не раз мог его арестовать, и все же не сделал этого. Мне же случалось бывать в Уайтчепеле, и меня никто не трогал. И все же оставались люди, считавшие меня ирландской крысой, которые с удовольствием со мной покончили бы.

Каждый раз, выходя на Леман-стрит, я сжимал рукоятку полицейской дубинки.

Я открыл дверь в лавочку, где, как обычно, толпился десяток покупателей. Миссис Уинн, заметив меня, улыбнулась, и я подмигнул в ответ. Впрочем, в разговор вступать не хотелось. Ма в зале не было, зато за прилавком стояла засветившаяся от радости Элси.

– Ma в задней комнате? – спросил я, кивнув на дверь.

Элси, покачав головой, указала на потолок, и я в нетерпении побежал вверх по лесенке, открыл дверь своим ключом и вошел.

– Ма!

Она вышла из спальни и заключила меня в объятия.

– О, Микки! Спасибо, что пришел!

– У вас все хорошо?

– Ну да! – удивленно распахнула она карие глаза. – Я же писала – все замечательно.

У меня словно гора с плеч свалилась.

– Господи, Микки, что у тебя с лицом? – Ма заставила меня повернуться к свету. – Неужели снова занялся боксом?

– Конечно, нет! – Я наклонился и поцеловал ее в щеку. – Ничего страшного, я в порядке.

Она снова окинула меня внимательным взглядом, как делала, когда я являлся домой с синяками после боя.

– Что ж, отлично.

Ма еще несколько секунд прижимала меня к груди, затем отпустила. У меня потеплело на душе – так приятно, когда тебя обнимает самый близкий человек, ставший тебе приемной матерью… Я погладил ма по плечу и расстегнул пальто, продолжая незаметно ее рассматривать. Медно-рыжие волосы слегка поредели на висках, на круглом лице появилось несколько новых морщинок, ну а в целом она выглядела совсем неплохо. Уайтчепел скручивает людей в бараний рог, но ма Дойл не из тех, кого легко сломать. Ее жизнь была довольно благополучна – в лавочке бойко продавались свечи и прочие товары по вполне умеренным ценам, к тому же ма умела проявить сочувствие, не унизив человека жалостью, и в нужный момент предложить чашку чая.

– Чайку заварить? – спросила она. – Ветер сегодня холодный, даже через окна задувает.

Мы прошли в кухню, и ма добавила:

– Был на реке?

– Сегодня – нет. Вчера был. А что?

– От тебя пахнет речным бризом – как в те времена, когда вы с Пэтом работали в порту.

Я задержал на ней взгляд. Пэта ма вспоминала нечасто, однако сейчас его имя прозвучало не случайно. Понюхав рукав, я фыркнул.

– Твоя правда.

В шкафчике нашлись две чистые чашки и блюдца, а ма тем временем поставила чайник на огонь и пристально посмотрела мне в глаза.

– Выглядишь усталым. Похож на привидение, честное слово.

– У меня все хорошо, ма. Рад тебя видеть – хотя что я тебе рассказываю? Выкладывай, зачем звала?

– Сначала чай, потом все остальное.

Вода закипела, и ма, заварив крепкий чай, добавила в него молока. Мы уселись. Первый же глоток согрел меня изнутри, и я в ожидании разговора поставил чашку на блюдце.

Ма нахмурилась, и ее лицо приобрело озабоченно-деловитое выражение. Знакомая история… Наверное, столкнулась с серьезным затруднением, но нашла решение, и заметная роль в нем отведена мне.

– Хотела поговорить о сыне моей сестры. Эйлин умерла пять лет назад – да ты помнишь.

Неужели прошло пять лет?.. Я кивнул: помню.

– Месяц назад скончался ее муж, так что Гарри теперь живет у нас.

– Он там? – мотнул я головой в сторону спальни.

– Нет, я отправила его с Колином по делам – нужно было сперва поговорить с тобой наедине. – Ма вздохнула. – Рассчитывала, что ему здесь будет хорошо, да ошиблась.

– А что не так?

– Уайтчепел не для него, Микки, – покачала головой ма. – Двух дней не прошло, как я это поняла.

– Похоже, парень слишком хорош для нашего квартала? – язвительно спросил я.

– Не в этом дело, – задумчиво проговорила ма, откинувшись на спинку стула. – Гарри похож на тебя, Микки, – так же умен, только ему не хватает сообразительности скрывать свой ум. – Она печально улыбнулась, но улыбка быстро пропала, и в ее глазах засветилась тревога. – Не хотела тебя ни о чем просить, ты и так много делаешь. Думаешь, я не вижу, как ты что-то суешь Элси и Колину, когда появляешься у нас?

– Бывает, заведется в кармане лишняя монетка. – Покачав головой, я отпил остывающий чай. – Чем я могу помочь? Поговорить с ним? Гарри требуется совет?

– Знаешь… – заколебалась ма. – Мне пришло в голову: почему бы Гарри некоторое время не побыть при тебе?

Я закашлялся – чай попал не в то горло.

– Ма, меня почти не бывает дома. Как я могу взять к себе мальчика?

– Он не мальчик, Микки. Так или иначе, ему почти шестнадцать, хотя и не факт, что он выглядит на свой возраст. Вдруг ты найдешь ему временную работенку в Ярде? Писарем или посыльным, а я тем временем что-нибудь соображу. – Она нахмурилась. – Его уже дважды били. Ты же знаешь Уайтчепел.

Я знал. Здесь погибли Пэт и Фрэнсис, а оба были парнями сильными и неглупыми. Все справедливо. Ма столько лет меня опекала, а теперь хочет, чтобы я ненадолго взял под крылышко ее племянника. Для обитателей Уайтчепела не было ничего важнее сна, пищи, безопасности и работы, и эти карты каждый старался держать при себе, чтобы впоследствии сорвать банк в большой игре. Когда я только появился в доме Дойлов, ма сразу дала понять, что у нее так не заведено. Она отдала мне все четыре козыря; не только мне, но и Пэту, и Элси, и Колину. Ни разу не намекнула, что я стал для нее обузой, хоть и приходилось порой заваривать одни и те же чайные листья по два раза.

– Не переживай, ма, – натужно улыбнулся я. – Что-нибудь придумаю.

Отставив чашку, я потянулся за пальто. Ма тоже поднялась, бросив на меня ласковый взгляд.

– Спасибо тебе, Микки. Не стала бы тебя просить, но пока других мыслей у меня нет.

– Когда пришлешь паренька?

– Завтра, ближе к полудню. – Она замялась. – Знаешь, может, Гарри сперва и не производит впечатления, но стоит поговорить с ним – сразу поймешь, что парнишка он хороший.

– Не переживай, – повторил я, чмокнул ее в щеку и открыл дверь. – Как-нибудь справимся.

В отдел я прибыл вовремя – меня поджидал посыльный с сообщением.

Больших улучшений пока нет, но уже не то, что вчера. Надеялся, что ты сегодня заглянешь. Джеймс.

Сокрушенно посмотрев на часы, я тихо застонал. Половина седьмого. Куда же делся день? Мне ведь еще предстоит найти Энтони Тергуда.

Решение пришло само собой. Дело Мадлен Бэкфорд официально раскрыто. Женщина, слава богу, нашлась. Остается ждать, когда она заговорит. Разумеется, следует регулярно навещать миссис Бэкфорд, попытаться завоевать ее доверие, однако Винсент требует бросить все силы на расследование убийства Роуз Альберт, и времени на Мадлен сейчас просто нет. Я поискал глазами Стайлза. Задание как раз ему по плечу. Молодой инспектор с равным успехом общается что с молодыми девушками, что со старыми ведьмами. Джеймс с ним несколько раз встречался и считает, что Стайлз – умный и располагающий к себе человек.

– Стайлз! Выйдем на минутку?

Инспектор с готовностью отложил бумаги и натянул пальто.

Мы вышли во двор. На улице сгущались сумерки. Из-под арки ворот доносился скрип колес и цоканье лошадиных копыт. Мостовая влажно блестела, но дождя не было. Отблески уличных фонарей падали на камни, и каждый булыжник словно передавал свет своему соседу.

«Паве»… Булыжники-то – словно бриллианты в колье.

– Что-то случилось? – с любопытством осведомился Стайлз.

Я вкратце рассказал, как нашел Мадлен Бэкфорд и почему пришлось отвезти ее не домой, а в госпиталь.

– Она совсем не говорит?

В голосе Стайлза прозвучали странные нотки, и я понял, в чем тут дело. Инспектор верил мне безоговорочно, и все же к правилам относился куда более трепетно, чем я.

– Пока нет. Просто хотелось бы выгадать для нее еще немного времени.

– Понял.

– Винсент требует, чтобы я сосредоточился на убийстве дочери судьи. – Я помолчал. – Предложил передать некоторые дела вам. Я против.

Стайлз облегченно вздохнул.

– И все же рассчитывал, что вы присмотрите за Мадлен, а мне нужно встретиться с Энтони Тергудом – помните фотографию в медальоне? Он сегодня вечером должен появиться в клубе.

– Отлично, – дружелюбно откликнулся инспектор. – Повидаюсь с ней, а потом – домой.

Я благодарно кивнул и добавил:

– Вряд ли Тергуд слышал о смерти Роуз. Они ведь были тайно помолвлены, но Тергуд не в ладах с семьей Альбертов.

– Жаль беднягу, – вздохнул Стайлз. – Значит, вы первым сообщите ему грустную весть? Не завидую.

Я не стал говорить, что скорее готов встретиться с несчастным кавалером, чем с Мадлен Бэкфорд. И дело не в том, что она на меня напала. Это все ерунда. В ее отчаянии было нечто такое, что будоражило воспоминания, которые я предпочел бы похоронить навсегда.

Глава 9

Я пересек Сент-Джеймс-стрит и направился по Пэлл-Мэлл к Трафальгарской площади, поглядывая на развевающиеся над клубами вымпелы. «Клуб армии и военно-морского флота», «Мальборо», «Клуб гвардии». «Клуб Оксфорда и Кембриджа», который посещали исключительно выпускники университетов. «Атеней» с дорическими колоннами у входа – клуб Джеймса.

Вход в «Пембертон» находился за углом, на Уинчер. Поднявшись по ступеням, я рассмотрел латунную табличку на стене справа от двери: «Только для членов клуба. Иных посетителей просим пользоваться другим входом». Стрелка на табличке указывала вправо.

Пришлось обойти здание и дернуть шнур колокольчика у боковой двери.

– Инспектор Корраван, Скотланд-Ярд, – представился я открывшему дверь человеку. – Как к вам обращаться?

– Лумис, – нахмурился привратник. – Чем могу помочь?

– Мистер Энтони Тергуд сейчас в клубе? У меня к нему важное дело.

– Сейчас узнаю, – сказал привратник, указав мне на деревянный стул, и направился вглубь коридора.

Не обращая внимания на жест Лумиса, я последовал за ним и заглянул в открытую им комнату. Бильярдная… Обшитые деревом стены, камин с мраморной отделкой, ряд картин маслом. Из комнаты донесся взрыв хохота и стук бильярдных шаров. В дверь выплыл клуб сигарного дыма, и привратник, войдя в бильярдную, прикрыл створку.

Через несколько минут Лумис вынырнул в коридор в сопровождении молодого человека, весьма напоминающего свое изображение в медальоне. Мистеру Тергуду – высокому светловолосому джентльмену – было, пожалуй, лет двадцать пять. Костюм приличный, но не броский. Лицо приятное – открытое и честное, высокий лоб, небольшой шрам на подбородке. Тергуд вежливо затушил сигару в пепельнице, прежде чем подойти ко мне. На фотографии его улыбка выглядела не слишком приятной, на деле же оказалась просто скромной. Если этот человек и убил Роуз Альберт, следует отдать ему должное: актер он великолепный. Так или иначе, я считал, что мистер Тергуд о смерти Роуз никакого представления не имеет.

– Я – Энтони Тергуд, – представился он. – Чем могу вам помочь?

– Инспектор Корраван. Мы можем где-то поговорить наедине?

– Хорошо, – бросил он, и его улыбка сменилась настороженной миной. – Пройдемте.

Меня провели в комнату, напоминающую размером мой кабинет в Скотланд-Ярде. Камин здесь не горел, и в помещении было не жарко. Шерстяной ковер кое-где зиял проплешинами, из которых торчали нити. На стене висела богато обрамленная карта Африки, подсвеченная двумя неяркими светильниками.

– Лумис сообщил, что вы из Скотланд-Ярда, – не садясь, сказал Тергуд. – Что вам угодно?

– Когда вы последний раз видели Роуз Альберт?

– Это мое личное дело, – вспыхнул собеседник. – Кто поручил вам…

Пришлось сразу его перебить:

– Я никого не представляю и не собираюсь чинить вам неприятности. Кое-что случилось, поэтому мне нужно знать: где и когда вы последний раз видели мисс Альберт.

Молодой человек уселся в одно из кожаных кресел, не отрывая взгляд от моего лица.

– Три дня назад. Мы встретились в парке. А в чем дело?

– Вы не отправляли ей записку в понедельник, когда состоялся бал у лорда Харви? – присев, спросил я.

– Разумеется, нет! – Тергуд нахмурился. – Но почему вас это интересует?

Дальше отмалчиваться смысла не было.

– Мистер Тергуд, тело мисс Альберт нашли вчера утром в маленькой лодке на Темзе. Ее убили около двух ночи, после того как она покинула дом лорда Харви.

Тергуд замер, приоткрыв рот; его зрачки расширились и потемнели. Подобную реакцию сыграть чрезвычайно трудно.

– Мне очень жаль, – произнес я.

– Вы ошибаетесь, – на секунду задохнувшись, пробормотал молодой человек. – Она заночевала у Эдит.

– Боюсь, ошибки нет. Отец опознал тело.

– Это какая-то дурацкая шутка? – гневно сверкнул глазами Тергуд. – Мистеру Альберту стало известно о наших отношениях?

– Это не шутка, – покачал головой я.

– Предъявите документы! – потребовал он.

Я протянул ему удостоверение, и молодой человек, изучив его, обмяк в кресле, закрыв лицо руками. Удостоверение упало на пол.

– О господи, господи…

Он поднял на меня заплывшие слезами глаза и на минуту показался совсем юным.

– Как она умерла? Ее мучили?

– Полагаем, что в момент смерти мисс Альберт была без сознания, – не колеблясь, ответил я.

– Как? – беззвучно выдохнул Тергуд.

– Ее задушили.

Из его горла вырвалось рыдание, и в этот миг с громким скрипом приоткрылась дверь. В дверном проеме показался невысокий круглолицый мужчина с сигарой в руке.

– Слушай, Тони, у тебя все в порядке?

Коротышка остановился, перевел глаза с Тергуда на меня, и его жизнерадостная улыбка сменилась недоверчивым взглядом.

– Что здесь происходит?

– Сэм, этот человек говорит, что Роуз умерла, – прошептал молодой человек.

– Боже, как это? – ошеломленно спросил коротышка. – Я и не знал, что она болела.

Прикрыв дверь, он бросил сигару в пепельницу и сел рядом с приятелем.

– Болезнь тут ни при чем. Мисс Альберт убили позавчера ночью, – объяснил я, поняв, что Тергуд отвечать не собирается. – Кстати, я из Скотланд-Ярда.

– Кому понадобилось ее убивать? – по-прежнему недоверчиво осведомился Сэм.

– Пока неизвестно. На мисс Альберт было чрезвычайно дорогое колье, которое она одолжила на бал у леди Эдит Харви. Возможно, мы имеем дело с ограблением. Однако непонятно, для чего грабителю понадобилось увозить девушку к Темзе, где он положил ее тело в лодку.

– В лодку? – уставился на меня Сэм. – Что еще за лодка?

– Маленький плашкоут, – в таких суденышках речники перевозят товар.

У Сэма отвалилась челюсть, и он несколько раз быстро моргнул.

– Кто-то из вас в понедельник вечером был на балу у лорда Харви? Может, заглядывал туда ненадолго? – спросил я.

– Что? Нет-нет, – помотал головой Тергуд. – Мы с Роуз никогда не появлялись вместе на публике – не хотели, чтобы нас заподозрили.

– Тогда где вы были?

– Два дня назад? – Молодой человек наморщил лоб, пытаясь вспомнить. – По-моему, здесь.

– Да, Тони был в клубе. Мы играли в карты, – добавил Сэм.

– Вы уверены, что это именно Роуз? – в отчаянии пробормотал Тергуд. – Ошибка исключена?

Как бы мне ни хотелось утешить молодого человека, пришлось подтвердить:

– Мне очень жаль, но на теле обнаружили медальон с инициалами Роуз. Внутри была ваша фотография. Именно так мы и установили личность погибшей.

– Серебряный медальон? – тяжело сглотнув, уточнил Тергуд. – В форме сердечка?

Я кивнул.

– Мой подарок… – Молодой человек снова закрыл лицо руками, издав тяжелый низкий стон. – Неужели Роуз убили из-за нашей помолвки?

– Вряд ли вы имели какое-то отношение к мотиву убийства, – ответил я. – И все же мне нужно задать вам еще несколько вопросов.

Сэм положил руку на плечо приятеля.

– Имеются ли у вас соображения, кто мог бы желать смерти мисс Альберт?

Тергуд, уставившись в пол, помотал головой.

– Расскажите о Роуз: как вы познакомились, какие у вас были планы на будущее?

Молодой человек поднял голову и посмотрел на приятеля. Сэм, дружески сжав его плечо, тут же поднялся.

– Я буду в курительной, – сказал он и тихо прикрыл за собой дверь.

Глаза Тергуда вновь увлажнились; его губы затряслись, и молодой человек сжал челюсти, пытаясь унять нервную дрожь. Слезы прочертили по его щекам две извилистые дорожки.

– Весь прошлый год мы с Роуз пытались найти выход: как нам пожениться, как жить, где жить… Боже мой, тогда казалось, что все это так важно!

Тергуд прав – перед лицом смерти все прочие соображения и вправду кажутся незначительными мелочами.

– Мистер Тергуд, я понимаю – вам сейчас не до моих расспросов. И все же время идет, и с каждым часом шансов найти преступника становится все меньше. Мне нужна ваша помощь. Я никогда не встречал Роуз, а вы знаете о ней больше, чем кто-либо. Мне требуются подробности.

– Подробности? – недоверчиво переспросил молодой человек.

– Именно.

Он хрипло засмеялся.

– Вроде того, как она намазывала мармелад на тост? Может, рассказать вам, что она божественно играла на фортепиано? Знаете, что Роуз только что прочитала «Анну Каренину»? – Тергуд гневно повысил голос: – Разве подробности позволят вернуть к жизни мою любимую? Скажите «да», и я с удовольствием посвящу вас во что угодно! – Он снова уронил голову, и его узкие плечи содрогнулись от рыданий. – О господи… Прошу, оставьте меня в покое!

В его словах прозвучала такая боль, что у меня защемило сердце. Самый тяжелый момент расследования – когда просишь человека рассуждать логически, а между тем он еще не оправился от первого приступа горя.

– Хорошо, – спокойно ответил я. – Где можно застать вас завтра утром?

– Сноуден, двадцать два, – всхлипывая, пробормотал молодой человек. – Верхний этаж.

– Спасибо, мистер Тергуд. Еще раз повторю: мне очень жаль, – вздохнул я, поднимаясь из кресла.

Попросив Лумиса вызвать Сэма из курительной комнаты, я вышел на улицу. Сырой вечерний воздух мигом проник под пальто.

Тергуд никакого отношения к смерти Роуз не имеет – в этом можно поклясться. Вероятно, Филип прав. Невзирая на странное представление, которое убийца устроил с телом девушки, мотивом преступления, скорее всего, стало колье «Тьерри».

1 Примерно 160 см (фут – мера длины, равная 30,48 см, дюйм – 2,54 см) – Прим. ред.

2 Около 50 кг (стоун – британская единица измерения массы, равная 14 фунтам или 6,35 кг). – Прим. ред.

3 Бойся желаний своих. – Здесь и далее примеч. перев.

Продолжение книги