Калевала бесплатное чтение

«Калевала»: карело-финские руны и книжный эпос

Когда в середине XIX века финский собиратель фольклора Элиас Лённрот издал подготовленное им собрание карело-финских поэтических песен – рун (составленных преимущественно восьмисложным силлабическим стихом типа четырехстопного хорея), просвещенная Европа была поражена. Европейцы издавна были воспитаны на древнем эпосе Средиземноморья – «Илиаде», «Одиссее», «Энеиде», уже начали знакомство с не менее древними образами индийских «Вед» и «Махабхараты», средневековыми песнями скандинавской «Эдды». Но открытие поэтического творчества народов, относимых к окраинам европейской ойкумены (в рассказах скандинавских саг и русских путешественников они наделялись колдовскими способностями), породило новую традицию в мировой культуре – романтический интерес к мифу и эпосу тех народов, фольклор которых казался навсегда утраченными в процессе воздействия новой европейской культуры и христианизации. Естественно, вспыхнувший интерес к фольклорной древности затронул соседей карелов и финнов, воспринявших призыв Лённрота в начале Калевалы:

Мне пришло одно желанье,
Я одну задумал думу, –
Быть готовым к песнопенью
И начать скорее слово,
Чтоб пропеть мне предков песню,
Рода нашего напевы.

Основоположник эстонской национальной литературы Ф. Крейцвальд составил, опираясь на тот же поэтический размер, эстонский эпос «Калевипоэг», где имя главного героя – великана-богатыря Калевипоэга, соотносилось с именем Калевалы, восходящим к общему для прибалтийских финнов имени эпического богатыря Калевы. Его потомки – великаны калеванпойки, в русском былинном эпосе – Колывановичи. Этой традиции последовал и латышский писатель А. Пумпур, создавший поэтический эпос «Лачплесис», на основе латышских сказок и преданий. Удивительнее восприятие карело-финской традиции на Севере Америки, где Г. Лонгфелло воспринял тот же поэтический размер для передачи исчезающего фольклора североамериканских индейцев в его «Песни о Гайавате»:

Если спросите – откуда
Эти сказки и легенды,
С их лесным благоуханьем,
Влажной свежестью долины,
Голубым дымком вигвамов,
Шумом рек и водопадов,
Шумом диким и стозвучным,
Как в горах раскаты грома?
Я скажу вам, я отвечу…

Обе эпические поэмы вошли в мировую литературу, в том числе в знаменитое отечественное собрание 1970-х годов. «Библиотека всемирной литературы», где русские переводы поэм («Калевалу» перевел Л. П. Бельский, «Песнь о Гайавате» И. А. Бунин) также принадлежат мировой литературе. Наконец, каждый школьник в былые времена должен был знать наизусть «Песнь о буревестнике» М. Горького:

Над седой равниной моря
Ветер тучи собирает…

Герои «Калевалы» были далеки от революционного романтизма, Лённрот действительно собрал

Эти песни, что держали
И на чреслах Вяйнямёйнен,
И в горниле Ильмаринен…
На просторах Калевалы.

Но отдельные песни – руны, записанные от народных сказителей, не представляли собой последовательности событий, подобно той, которую содержала «Илиада» или «Энеида»: Лённрот решил отредактировать эту непоследовательность и представить читателям эпическую историю от рождения «вековечного песнопевца» Вяйнямёйнена в первой руне «Калевалы» до его ухода, после чудесного рождения младенца, крещеного и нареченного королем Карелии, вопреки воле вещего певца рун в последней пятидесятой руне. Помимо распространенных в фольклоре рун о Вяйнямёйнене как культурном герое, устроителе земного пространства, первом пахаре и заклинателе, строителе первой лодки, изобретателе рыболовной сети и первого музыкального инструмента – кантеле, а также рун об Ильмаринена, как демиурге – чудесном кузнеце, рун о Лемминкяйнене, проникающем на тот свет, Лённрот включил в «Калевалу» балладные и заговорные тексты, не имевшие прямого отношения к эпическим сюжетам.

Старец Вяйнямёйнен – центральный персонаж рун, участвующий в создании мира, удачливый соперник прочих героев: даже когда в финской руне он оказывается сброшенным стрелой саамского колдуна в море, он приступил к творению – подставил колено ищущей места для гнезда утке. Из снесенных на колене первобытного героя яиц был создан мир. Этот древнейший евразийский космогонический миф приведен Лённротом в первой руне «Калевалы», но в его редакции творцом оказывается «дева воздуха» Ильматар: это она подставила колено утке-демиургу, а потом родила старца Вяйнямёйнена (он обрел преклонный возраст и волшебные способности уже в чреве матери). Впрочем, подобно библейскому Ионе, он сам вынужден выбираться из чрева пребывающего в первобытных водах существа (правда, не три дня, ка Иона, а целых тридцать лет). Существенный мотив изначального конфликта героев эпоса (Вяйнямёйнена и саамского колдуна) чужд этой романтической космогонии, и Лённрот опускает его.

Объединяющий героев рун конфликт – борьба за Сампо, мельницу-чудесницу, согласно замечательному отечественному фольклористу В. Я. Проппу, является характерным сюжетом народного героического эпоса. Борьба с Лоухи, демонической хозяйкой Сампо (и преисподней Похъёлы) демонстрирует отказ общества, возвышающего своих земных героев, от мифологической первобытной архаики – зависимости от потусторонних сил и их хозяев. Впрочем, дарующая изобилие мельница разбивается во время битвы с Лоухи, ее богатство достается стихии – морю, где с тех пор много янтаря. Но даже кажущаяся неудача героев знаменует отказ от первобытной веры в чудеса. Прочие неудачи также свидетельствуют, что для эпоса мифологическое прошлое с его чудесными превращениями закончилось: кузнец Ильмаринен сковал небосвод, светила и Сампо «из пушинки лебединой, из кусочка веретенца, и из молока коровы, и из ячменя крупинки», но в рунах кузнец терпит неудачу на жизненном поприще – в сватовстве. Напротив, в «Калевале» он состязается в сватовстве с самим Вяйнямёненом, отдает Сампо в качестве свадебного дара за невесту хозяйке Похъёлы, и невеста оказывает предпочтение молодцу перед старцем. В некоторых рунах Вяйнямёйнену удается похитить невесту, и Ильмаринен кует себе невесту из золота и серебра, но волшебная дева не согревает своего супруга. Вяйнямёйнен советует кузнецу отдать негодную невесту женихам, которые ищут богатого приданого.

Лённрот не допускает смерти своих героев – в народных рунах не приглашенный на пир в ином мире, но проникший на тот свет Лемминкяйнен превращается в рыбу в загробной реке, становится существом иного мира; в «Калевале» мать героя посылает пчелу в погреба небесного творца, этим медом она возвращает сына к жизни.

Характерный для героического эпоса персонаж – Куллерво, сын Калевы (Калеванпойка – герой ижорских рун): его семья была истреблена враждующим с ним братом, и сам сирота вынужден был наняться пастухов к врагам. Он неистовый герой-мститель, превращает стадо в диких зверей, разрывающих его врага – хозяйку стада. Его деяния иррациональны (как деяния многих героев эпоса, в том числе «Песни о Нибелунгах») и завершаются преступлением: Куллерво вступает в связь с неузнанной им сестрой и кончает с собой (таков распространенный сюжет народных баллад об инцесте).

Специалистам еще предстоит разбираться в специфике изложения фольклорных сюжетов в «Калевале» и их происхождении, но непреходящая заслуга Э. Лённрота – в увековечении достижений фольклора, ведь в нынешнем веке руны уже не исполняются народными сказителями…

В. Я. Петрухин

Руна первая

• Вступление.
• Дочь воздуха опускается в море, где, забеременев от ветра и воды, становится матерью воды.
• Утка свивает гнездо на колене матери воды и кладет там яйца.
• Яйца выкатываются из гнезда, разбиваются на кусочки, и кусочки превращаются в землю, небо, солнце, луну и тучи.
• Мать воды сотворяет мысы, заливы, берега, глубины и отмели моря.
• Вяйнямёйнен рождается от матери воды и долго носится по волнам, пока, наконец, не достигает суши.

Мне пришло одно желанье,
Я одну задумал думу, –
Быть готовым к песнопенью
И начать скорее слово,
Чтоб пропеть мне предков песню,
Рода нашего напевы.
На устах слова уж тают,
Разливаются речами,
На язык они стремятся,
Раскрывают мои зубы.
Золотой мой друг и братец,
Дорогой товарищ детства!
Мы споем с тобою вместе,
Мы с тобой промолвим слово.
Наконец мы увидались,
С двух сторон теперь сошлися!
Редко мы бываем вместе,
Редко ходим мы друг к другу
На пространстве этом бедном,
В крае севера убогом.
Так давай свои мне руки,
Пальцы наши вместе сложим,
Песни славные споем мы,
Начиная с самых лучших;
Пусть друзья услышат пенье,
Пусть приветливо внимают
Меж растущей молодежью,
В подрастающем народе.
Я собрал все эти речи,
Эти песни, что держали
И на чреслах Вяйнямёйнен,
И в горниле Ильмаринен,
На секире Каукомъели,
И на стрелах Ёукахайнен,
В дальних северных полянах,
На просторах Калевалы.
Их певал отец мой прежде,
Топорище вырезая;
Мать меня им научила,
За своею прялкой сидя;
На полу тогда ребенком
У колен их я вертелся;
Был я крошкой и питался
Молоком еще, малютка,
Пели мне они о Сампо
И о чарах хитрой Лоухи,
И старело Сампо в песнях,
И от чар погибла Лоухи,
С песней Випунен скончался,
В битве умер Лемминкяйнен.
Слов других храню немало
И познаний, мне известных:
Я нарвал их на тропинке,
Их на вереске сломал я,
Их с кусточков отломил я,
Их набрал себе на ветках,
Их собрал себе я в травах,
Их я поднял на дороге,
Пастухом бродя по тропкам,
И на пастбищах мальчишкой,
Где луга богаты медом,
Где поляны золотые,
Вслед за Мурикки-коровой
И за пестрой идя Киммо.
Насказал мороз мне песен,
И нанес мне песен дождик,
Мне навеял песен ветер,
Принесли морские волны,
Мне слова сложили птицы,
Речи дали мне деревья.
Я в один клубок смотал их,
Их в одну связал я связку,
Положил клубок на санки,
Положил на сани связку
И к избе привез на санках,
На санях привез к овину
И в амбаре под стропила
В медном ларчике их спрятал.
Долго песни на морозе,
Долго скрытые лежали.
Не убрать ли их с мороза?
Песен с холода не взять ли?
Не внести ль ларец в жилище,
На скамью сундук поставить,
Под прекрасные стропила,
Под хорошей этой кровлей;
Не открыть ли ларчик песен,
Сундучок, словами полный,
За конец клубок не взять ли
И моток не распустить ли?
Песню славную спою я,
Зазвучит она приятно,
Если пива поднесут мне
И дадут ржаного хлеба.
Если ж мне не будет пива,
Не предложат молодого,
Стану петь и всухомятку
Иль спою с одной водою,
Чтобы вечер был веселым,
Чтобы день наш был украшен
И чтоб утренним весельем

* * *

Завтра день у нас начался.
Я, бывало, слышал речи,
Слышал, как слагались песни.
По одной идут к нам ночи,
Дни идут поодиночке –
Был один и Вяйнямёйнен,
Вековечный песнопевец,
Девой выношен прекрасной,
Он от Ильматар родился.
Дочь воздушного пространства,
Стройное дитя творенья,
Долго девой оставалась,
Долгий век жила в девицах
Средь воздушного простора,
В растянувшихся равнинах.
Так жила – и заскучала,
Странной жизнь такая стала:
Постоянно жить одною
И девицей оставаться
В той большой стране воздушной,
Средь пустынного пространства.
И спустилась вниз девица,
В волны вод она склонилась,
На хребет прозрачный моря,
На равнины вод открытых;
Начал дуть свирепый ветер,
Поднялась с востока буря,
Замутилось море пеной,
Поднялись высоко волны.
Ветром деву закачало,
Било волнами девицу,
Закачало в синем море,

Ильматар, 1859

худ. Р. В. Экман

На волнах с вершиной белой.
Ветер плод надул девице,
Полноту дало ей море.
И носила плод тяжелый,
Полноту свою со скорбью
Лет семьсот в себе девица,
Девять жизней человека –
А родов не наступало,
Не зачатый – не рождался.
Мать воды, она металась
То к востоку, то на запад,
То на юг, а то на север
И ко всем небесным странам,
Тяжко мучимая болью,
Полнотой в тяжелом чреве –
А родов не наступало.
Не зачатый – не рождался.
Тихо стала дева плакать,
Говорить слова такие:
«Горе мне, судьбой гонимой,
Мне, скиталице, бедняжке!
Разве многого достигла,
Что из воздуха я вышла,
Что меня гоняет буря,
Что волна меня качает
На морской воде обширной,
На равнинах вод открытых.
Лучше б в небе на просторе
Дочкой воздуха осталась,
Чем в пространствах этих чуждых
Стала матерью воды я:
Здесь лишь холод да мученья,
Тяжело мне оставаться,
Жить, томясь, в холодных водах,
По волнам блуждать бессменно.
О ты, Укко, бог верховный!
Ты, всего носитель неба!
Ты сойди на волны моря,
Поспеши скорей на помощь!
Ты избавь от болей деву
И жену от муки чрева!
Поспеши, не медли боле,
Я в нужде к тебе взываю!»
Мало времени проходит,
Протекло едва мгновенье –
Вот летит красотка утка,
Воздух крыльями колышет,
Для гнезда местечка ищет,
Ищет места для жилища.
Мчится к западу, к востоку,
Мчится к югу и на север,
Но найти не может места,
Ни малейшего местечка,
Где бы свить гнездо сумела
И жилище приготовить.
Полетала, осмотрелась,
Призадумалась, сказала:
«Коль совью гнездо на ветре,
На волне жилье поставлю,
Мне гнездо развеет ветер,
Унесут жилище волны».
Мать воды то слово слышит,
Ильматар, творенья дева,
Подняла из волн колено,
Подняла плечо из моря,
Чтоб гнездо слепила утка,
Приготовила жилище.
Утка, та красотка птица,
Полетала, осмотрелась,
Увидала в синих волнах
Матери воды колено.
Приняла его за кочку
И сочла за дерн зеленый.
Полетала, осмотрелась,
На колено опустилась
И гнездо себе готовит,
Золотые сносит яйца:
Шесть яичек золотые,
А седьмое – из железа.
Вот наседкой села утка,
Греет круглое колено.
День сидит, сидит другой день,
Вот уж третий день проходит –
Ильматар, творенья дева,
Мать воды, вдруг ощутила
Сильный жар в своем колене:
Кожа так на нем нагрелась,
Словно в пламени колено
И все жилы растопились.
Сильно двинула колено,
Члены сильно сотрясает –
Покатились яйца в воду,
В волны вод они упали,
На куски разбились в море
И обломками распались.
Не погибли яйца в тине
И куски во влаге моря,
Но чудесно изменились
И подверглись превращенью:
Из яйца, из нижней части,
Вышла мать – земля сырая;
Из яйца, из верхней части,
Встал высокий свод небесный;
Из желтка, из верхней части,
Солнце светлое явилось;
Из белка, из верхней части,
Ясный месяц появился;
Из яйца, из пестрой части,
Звезды сделались на небе;
Из яйца, из темной части,
Тучи в воздухе явились.
И вперед уходит время,
Год вперед бежит за годом,
При сиянье юном солнца,
В блеске месяца младого.
Мать воды плывет по морю,
Мать воды, творенья дева,
По водам, дремотой полным,
По водам морским туманным;
И под ней простерлись воды,
А над ней сияет небо.
Наконец, в году девятом,
На десятое уж лето,
Подняла главу из моря
И чело из вод обширных,
Начала творить творенья,
Создавать созданья стала
На хребте прозрачном моря,
На равнинах вод открытых.
Только руку простирала –
Мыс за мысом воздвигался;
Где ногою становилась –
Вырывала рыбам ямы;
Где ногою дна касалась –
Вглубь глубины уходили.
Где земли касалась боком –
Ровный берег появлялся;
Где земли ногой касалась –
Там лососьи тони стали;
И куда главой склонялась –
Бухты малые возникли.

Отплыла от суши дальше,
На волнах остановилась –
Созидала скалы в море
И подводные утесы,
Где суда, наткнувшись, сядут,
Моряки найдут погибель.
Вот уж созданы утесы,
Скалы в море основались,
Уж столбы ветров воздвиглись,
Создались земные страны,
Камни ярко запестрели,
Встали в трещинах утесы,
Только вещий песнопевец
Вяйнямёйнен не рождался.
Старый, верный Вяйнямёйнен
В чреве матери блуждает,
Тридцать лет он там проводит,
Зим проводит ровно столько ж
На водах, дремотой полных,
На волнах морских туманных.
Он подумал, поразмыслил:
Как же быть и что же делать
На пространстве этом темном,
В неудобном, темном месте,
Где свет солнца не сияет,
Блеска месяца не видно.
Он сказал слова такие
И такие молвил речи:
«Месяц, солнце золотое
И Медведица на небе!
Дайте выход поскорее
Из неведомой мне двери,
Из затворов непривычных
Очень тесного жилища!
Дайте вы свободу мужу,
Вы дитяти дайте волю,
Чтобы видеть месяц светлый,
Чтоб на солнце любоваться,
На Медведицу дивиться,
Поглядеть на звезды неба!»

Но не дал свободы месяц,
И не выпустило солнце.
Стало жить ему там тяжко,
Стала жизнь ему постыла:
Тронул крепости ворота,
Сдвинул пальцем безымянным,
Костяной замок открыл он
Малым пальцем левой ножки;
На руках ползет с порога,
На коленях через сени.

В море синее упал он,
Ухватил руками волны.
Отдан муж на милость моря,
Богатырь средь волн остался.
Пролежал пять лет он в море,
В нем пять лет и шесть качался,
И еще семь лет и восемь.
Наконец плывет на сушу,
На неведомую отмель,
На безлесный берег выплыл.

Приподнялся на колени,
Опирается руками.
Встал, чтоб видеть светлый месяц,
Чтоб на солнце любоваться,
На Медведицу дивиться,
Поглядеть на звезды неба.
Так родился Вяйнямёйнен,
Племени певцов удалых
Знаменитый прародитель,
Девой Ильматар рожденный.

Руна вторая

• Вяйнямёйнен выходит на пустынный берег и велит Сампсе Пеллервойнену сеять деревья.
• Вначале дуб не всходит, но, посеянный вновь, разрастается, распространяется по всей стране и загораживает своей листвой луну и солнце.
• Маленький человек поднимается из моря и срубает дуб; луна и солнце опять становятся видны.
• Птицы поют на деревьях; травы, цветы и ягоды растут на земле; только ячмень еще не растет.
• Вяйнямёйнен находит несколько ячменных зерен на прибрежном песке, вырубает лес под пашню и оставляет только одну березу для птиц.
• Орел, обрадованный тем, что для него оставлено дерево, высекает Вяйнямёйнену огонь, которым тот сжигает свою подсеку.
• Вяйнямёйнен сеет ячмень, молится о его хорошем росте и выражает пожелание успеха на будущее.

Вот поднялся Вяйнямёйнен,
Стал ногами на прибрежье,
На омытый морем остров,
На равнину без деревьев.
Много лет затем он прожил,
Год за годом проживал он
Там на острове безлюдном,
На равнине без деревьев.
Он подумал, поразмыслил,
Долго голову ломал он:
Кто ему засеет землю,
Кто рассыпать может семя?

Вяйнемёйнен велит Сампсе Пеллервойнену сеять деревья, 1860

худ. Р. В. Экман

Пеллервойнен, сын поляны,
Это, Сампса, мальчик-крошка,
Он ему засеет землю,
Он рассыпать может семя!
Засевает он прилежно
Всю страну: холмы, болота,
Все открытые поляны,
Каменистые равнины.
На горах он сеет сосны,
На холмах он сеет ели,
На полянах сеет вереск,
Сеет кустики в долинах.
Сеет он по рвам березы,
Ольхи в почве разрыхленной
И черемуху во влажной,
На местах пониже – иву,
На святых местах – рябину,
На болотистых – ракиту,
На песчаных – можжевельник
И дубы у рек широких.
Высоко растут деревья.
Потянулись вверх побеги:
Ели с пестрою верхушкой,
Сосны с частыми ветвями,
Поднялись по рвам березы,
Ольхи в почве разрыхленной
И черемуха во влаге;
Также вырос можжевельник,
Ягоды его красивы,
Плод черемухи прекрасен.
Старый, верный Вяйнямёйнен
Поднялся: хотел он видеть,
Как у Сампсы сев удался,
Пеллервойнена работу.
Увидал он рост деревьев,
Их побегов рост веселый;
Только дуб взойти не может,
Божье дерево не всходит.
Дал упрямцу он свободу –
Пусть свое узнает счастье;
Ждет затем подряд три ночи,
Столько ж дней он ожидает.
Так проходит вся неделя,
Посмотреть тогда идет он:
Все же дуб взойти не может,
Божье дерево не всходит.
Вот четыре Девы вышли,
Вышли пять девиц из моря.
Занялись они покосом,
Стали луг косить росистый
На мысочке, скрытом мглою,
На лесистом островочке
Косят луг, сгребают сено,
Все в одно сгребают место.
Тут из моря вышел Турсас,
Богатырь из волн поднялся.
Запалил огнем он сено,
Ярко сено запылало,
Все осыпалось золою,
Потянулось тучей дыма.
Вот зола застыла кучей,
Пепел лег сухой горою;
В пепел нежный лист кладет он,
Вместе с ним дубовый желудь.
Дуб из них былинкой вырос,
Стройно стал побег зеленый,
Стал на почве плодородной
Дуб развесистый, огромный,
Дал широких веток много,
Веток с зеленью густою,
До небес вершину поднял,
Высоко он вскинул ветви:
Облакам бежать мешает,
Не дает проходу тучам,
Закрывает в небе солнце,
Заслоняет месяц ясный.
Старый, верный Вяйнямёйнен
Так подумал и размыслил:
Кто бы с силою собрался,
Кто бы дуб свалил ветвистый?
Жизнь людей идет печально,
Плавать рыбе неудобно,
Если солнце не блистает,
Не сияет месяц ясный.
Не нашлося человека,
Богатырь не находился,
Кто бы дуб свалил ветвистый,
Сто вершин его обрушил.
Старый, верный Вяйнямёйнен
Сам слова сказал такие:
«Каве, ты меня носила,
Мать родная, дочь творенья!
Из воды пошли мне силы –
Много сил вода имеет –
Опрокинуть дуб огромный,
Злое дерево обрушить,
Чтоб опять светило солнце,
Засиял бы месяц ясный!»
Вот выходит муж из моря,
Богатырь из волн поднялся;
Не из очень он великих,
Не из очень также малых:
Он длиной с мужской был палец.
Ростом – в меру женской пяди.
Был покрыт он медной шапкой.
Сапоги на нем из меди,
Руки в медных рукавицах,
Чешуей покрытых медной,
Медный пояс был на теле,
И висел топор из меди:
С топорищем только в палец,
С лезвием в один лишь ноготь.
Старый, верный Вяйнямёйнен
Так подумал и размыслил:
Видом он похож на мужа
Богатырского сложенья,
А длиной в один лишь палец,
Вышиной едва с копыто!
Говорит слова такие,
Молвит сам такие речи:
«Что ты, право, за мужчина,
Что за богатырь могучий?
Чуть покойника ты краше,
Чуть погибшего сильнее!»
И сказал морской малютка,
Так морской герой ответил:
«Нет! Я муж на самом деле,
Богатырь из волн могучих.
Дуба ствол пришел срубить я,
Расщепить здесь дуб высокий».
Старый, верный Вяйнямёйнен
Говорит слова такие:
«Но, как видно, ты не создан,
Сотворен не для того ты,
Чтоб сломать здесь дуб огромный,
Злое дерево обрушить».
Но едва сказал он это,
Взор едва к нему направил,
Как малютка изменился,
Обратился в великана,
В землю мощью ног уперся,
Головою держит тучи;
С бородою по колено,
Волосы висят до пяток;
Между глаз косая сажень,
Шириной штаны у бедер –
В две сажени, у коленей –
В полторы, у пяток – в сажень.
Великан топор свой точит,
Лезвие острит острее
На шести кусках кремневых,
На семи точильных камнях.
Вперевалку зашагал он,
Тяжкой поступью затопал,
Он шагал в штанах широких,
Развевавшихся от ветра.
С первым шагом очутился
На земле песчаной, рыхлой,
Со вторым он оказался
На земле довольно черной,
Наконец, при третьем шаге,
Подошел он к корню дуба.
Топором он дуб ударил,
Лезвием рубил он гладким.
Раз ударил и другой раз,
В третий раз он ударяет;
Искры сыплются с железа,
А из дуба льется пламя;
Гордый дуб готов склониться,
Вот уж громко затрещал он.
И вот так при третьем взмахе
Смог он дуб свалить на землю,
Смог сломать он ствол трещавший,
Сто верхушек опрокинуть.
Положил он ствол к востоку,
Бросил к западу верхушки,
Раскидал он листья к югу,
Разбросал на север ветки.
Если кто там поднял ветку,
Тот нашел навеки счастье;
Кто принес к себе верхушку,
Стал навеки чародеем;
Кто себе там срезал листьев,
Взял для сердца он отраду.
Что рассыпалось из щепок,
Из кусочков, что осталось
На хребте прозрачном моря,
На равнине вод открытых,
То под ветром там качалось,
На волнах там колыхалось,
Как челнок в воде открытой,
Как корабль в волнистом море.

К Похъёле понес их ветер.
В море Похъёлы девица
Свой большой платок стирала,
Платья в море полоскала,
Там на камне их сушила,
На краю большого мыса.
Увидала щепку в море;
Забрала себе в кошелку,
Принесла домой в кошелке,
Перевязанной ремнями,
Чтоб колдун оружье сделал,
Заколдованные стрелы.
Только дуб свалился наземь,
Только гордый ствол был срублен,
Снова солнце засияло,
Засветил прекрасный месяц,
В небесах простерлись тучи,
Снова весь простор открылся
Над мысочком, скрытом мглою,
Над туманным островочком.
Густо рощи разрослися,
Поднялись леса на воле,
Распустились листья, травы,
По ветвям порхали птицы,
Там дрозды запели песни
И кукушка куковала.
Вышли ягоды из почвы
И цветочки золотые;
Разрослись густые травы
И цветами запестрели.
Лишь один ячмень не всходит
И не зреет хлеб прекрасный.
Старый, верный Вяйнямёйнен
К морю синему подходит
И у моря размышляет,
На краю воды могучей.
Там шесть зернышек находит,
Семь семян он поднимает
С берега большого моря,
С отмели песчаной, мягкой;
Спрятал их в мешочке куньем,
Сунул в лапку желтой белки.
Он пошел засеять землю.
Он пошел рассыпать семя
Возле речки Калевалы,
По краям поляны Осме.
Вот поет синица с ветки:
«Не взойдет ячмень у Осмо,
Калевы овес не встанет,
Не расчищено там поле,
Там не срублен лес под пашню,
Хорошо огнем не выжжен».
Старый, верный Вяйнямёйнен
Тут топор устроил острый
Вырубать леса принялся,
Побросал их на поляне.
Посрубил он все деревья;
Лишь березу он оставил,
Чтобы птицы отдыхали,
Чтоб кукушка куковала.
Вот орел летит по небу,
Прилетел издалека он,
Чтоб увидеть ту березу;
«Отчего ж одна осталась
Здесь нетронутой береза
Стройный ствол ее не срубаем?»
Вяйнямёйнен отвечает:
«Оттого она осталась,
Чтоб на ней дать отдых птицам,
Чтоб орел слетал к ней с неба».
И сказал орел небесный:
«Хороша твоя забота,
Что березу ты не тронул,
Стройный ствол ее оставил,
Чтобы птицы отдыхали,
Чтоб я сам на ней садился».
И огонь орел доставил,
Высек он ударом пламя.
Ветер с севера примчался,
И другой летит с востока;
Обратил в золу он рощи,
В темный дым леса густые.
Старый, верный Вяйнямёйнен
Все шесть зерен вынимает,
Семь семян берет рукою,
Взял из куньего мешочка,
Взял из лапки белки желтой,
Летней шкурки горностая.
Вот идет засеять землю,
Он идет рассыпать семя.
Говорит слова такие:
«Вот я сею, рассеваю,
Сею я творца рукою,
Всемогущего десницей,
Чтоб взошло на этом поле,
Чтоб росло на этой почве.
О ты, старица земная,
Мать полей, земли хозяйка!
Дай ты почве силу роста,
Дай покров из перегноя!
И земля без сил не будет,
Не останется бесплодной,
Если ей даруют милость
Девы, дочери творенья.
Ты вставай, земля, проснися,
Недра божьи, не дремлите!
Из себя пустите стебли,
Пусть поднимутся отростки!
Выйдет тысяча колосьев,
Сотня веток разрастется,
Где вспахал я и посеял,
Где я много потрудился!
О ты, Укко, бог верховный,
Укко, ты, отец небесный,
Ты, кто правит туч грозою,
Облаками управляет!
Ты держи совет на тучах,
В небесах совет правдивый!
Ты подай с востока тучу,
Тучу с севера большую,
А от запада – другую,
Тучу с юга побыстрее!
Ниспошли ты дождь небесный,
Пусть из тучи мед закаплет,
Чтоб колосья поднялися,
Чтоб хлеба здесь зашумели!»

Продолжение книги