Сороковник. Книга 2 бесплатное чтение

Глава 1

Утренний холод просачивается под куртку. Ёжась, невольно запахиваюсь плотнее и прибавляю шаг. Знать бы только, куда я прибегу этакими темпами? Тейлору хорошо, его дело – пёсье, быть рядом и охранять, и неважно, куда спешит хозяйка, главное не упускать её из виду. А мне каково? За всю свою жизнь я и представить не могла, что окажусь однажды в таком положении: одна, на пустынной дороге средь безымянных полей и с полной беспросветностью впереди. Как бродяжка какая-то. Я, цивилизованная женщина, привыкшая к комфорту и уюту! Не так я собиралась уйти в квест, не так.

Однако двухлетняя привычка ранних прогулок с Норой делает своё дело. Помогает прочухаться и, если не собраться с мыслями, то хотя бы сосредоточиться на ходьбе. Дома-то было немного иначе: Нора тащила меня за собой на поводке по изученному маршруту, я, полусонная, плелась следом… Сейчас я – ведущая. И моё счастье, что дорога единственная, и выбирать не из чего, я ведь могу и в трёх соснах заблудиться.

Две небольших рощицы мы с Тейлором проскакиваем, не задерживаясь, а вот в очередной я намерена устроить привал. До неё остался небольшой рывок: перевалить через холм, а там уже видны кудрявые маковки деревьев и подаёт голос одинокая кукушка. К стыду своему признаюсь: устала. Это для бывалых путешественников с пяток километров отмахать – раз плюнуть, а для меня очень даже чувствительно. И о чём я только думала? Надо было перед уходом заглянуть на конюшню, может, удалось бы вывести Лютика …

А ты, Ваня, ни о чём не думала, скептически напоминает внутренний голос. Не до того тебе было. Скажи спасибо – кровью не истекла после того, как в разбитое окно протиснулась. Всё? Пожаловалась – и будет. Работаем с тем, что имеем, и нечего в пустой след плакаться.

К тому же, нашла бы я эту конюшню вообще, в том сумеречном состоянии, в коем пребывала после мозготряски? Да если бы и нашла – упёрлась бы в закрытые ворота. А было бы не заперто – попробуй, сыщи Лютика среди остальных, там ведь полно лошадей: и для выезда, и для верховых прогулок, и для хозяйственных надобностей. Видела я вчера эту конюшню: с хороший ангар, поблуди-ка там в темноте… Ну, нашла бы Лютика, а что дальше? Никто меня не учил, как его седлать и обихаживать. Мне его приводили «одетым», накормленным, напоенным, и всё это делал за меня кто-то другой. Вроде бы витало в воздухе, что теория, не пройденная до отъезда, будет познаваться в дороге, но… сейчас это выглядит как-то несерьёзно. Легкомысленно. Если только не предположить, что Наставник с самого начала рассчитывал отправить меня в квест не одну. Или вовсе не думал отправлять…

Или я опять чего-то не знаю? Сэр Майкл далеко не прост. Да, он изысканно вежлив, заботлив, предупредителен, но как ловко может ускользнуть от заданного в лоб вопроса, увести разговор в иную сторону – иной раз диву даёшься. Будь я заядлой детективщицей, смело предположила бы, что паладин ведёт какую-то свою игру, вне границ моего понимания, но… Одно-единственное «но»: я в этом Мире никто, пешка, и было бы чересчур нелепо предполагать, что вокруг моей незаметной персоны крутится какая-то интрига.

Ваня, это грандиозно. На полном ходу, забыв про оборванный вид, усталость и саднящие ладони, ты ударяешься в размышления. Значит, «крыша» окончательно вернулась на место; однако, не перемудри. Что-то тебя заносит. В ком ты засомневалась? В паладине? Вот уж кто человек слова, так это Воин Господень. И раз обещал снарядить тебя в дорогу – снарядил бы. Ведь, что ни говори…

Растерянно чешу в затылке. А ведь он меня умыкнул прямо из-под носа у воеводы, сэр Майкл! Кто ж знал, что нас с Гелей не просто на прогулку пригласят, а доставят в замок, да ещё и попросят остаться. Нарушила ли я слово, данное Ипатию? Вроде бы и да, а с другой стороны – умысла-то сбежать не было. Не было!

Погрузившись в размышления, сперва не замечаю, что дорога пошла под уклон. Чуть подальше она делает перед рощей петлю, огибая маленькие красочные деревянные домики на курьих ножках. Да это ульи! С тревогой поглядываю на Тейлора, а тот трусит себе рядом, не подозревая, какой опасности подвергается. Впрочем, рано ещё бояться: рассвет едва занялся, и пока роса не высохнет, пчёлам вылетать рано. Беда в том, что не любят они собак. Сколько помню, дедова Жужа на пасеке вечно пряталась в лопухах, едва заслышав характерный злобный гудёж. Дед потому и не держал больших псин, а всё мелких, чтобы им легче хорониться было. Да и не сторож ему нужен был, а только чтобы «звонок» по двору бегал и голос подавал.

Конечно, пчелиные домики не на курьих ножках, а на высоких жердях-сваях, но в траве они тонут по самые летки, ведь поле, что граничит с рощицей, до самого горизонта заросло… фацелией, вот я и вспомнила! Дед каждое лето вывозил ульи в поле с медоносами, так что эти синие цветочки я ни с чем не перепутаю. Здесь они гигантские, мне до пояса, наверное, местная разновидность; выше только редкие гнёзда подсолнухов проглядывают. Поставлены ульи грамотно, летками на восток, на освещённой стороне. Солнце встанет, пчёл и разбудит и согреет, а когда поднимется выше – густая тень от деревьев прикроет всю колонию от чрезмерного дневного зноя. Вот тогда, не боясь перегрева, мохнатые трудяги примутся за работу, и до заката к ним лучше не соваться. Кусаются-то они все, но вот есть виды нормальной кусачести, а есть злобные, повышенной агрессивности. Но об этом я напоминаю себе, чтобы не потерять бдительности, а по факту мы с Тейлором должны успеть проскочить.

Пока роса не высохнет.

Здесь десятка три ульев, может, и больше. При такой пасеке обязательно бывает сторож или смотритель, ибо любителей полакомиться на дармовщину всегда хватает. Возможная встреча с незнакомым человеком тревожит больше, чем пчелиные жала; из-за прессинга грядущего квеста мне за каждым кустом мерещится опасность. Но отыскать хоть кого-то необходимо, дабы узнать, где я нахожусь, есть ли впереди деревня или город, и куда мне вообще податься?

В роще тихо, лишь изредка подчирикивают одиночки-пустельги. Сквозь деревца проходят снопы рассветного сияния. Дорога суживается, виляет меж берёз и ёлок, кое-где проглядывают старые пеньки и поваленные ветром стволы, и я вдруг понимаю, что если не присяду – рухну. Не сколько от усталости, сколько от нервного напряжения, не отпускающего всю ночь. Пристраиваюсь на кочку рядом с немолодой берёзой, под лопатку немедленно впивается сучок. Кое-как поёрзав, нахожу удобное положение, с облегчением вытягиваю ноги и закрываю глаза. Только на минуточку… Кажется, на этот раз я просто задремала, безо всяких временных и ментальных заморочек.

Выключаюсь совсем ненадолго, потому что, когда открываю глаза – рассветные лучи лишь начинают светлеть. Но даже этого времени мне хватает, чтобы почувствовать себя легче. Где-то неподалёку шумно лакает Тейлор – по крайней мере, надеюсь, что кроме него здесь это делать некому. Вода? Дёрнувшись, чуть не валюсь с кочки. Он нашёл воду? Только сейчас чувствую, как ссохлось горло. Спешу на звук, уворачиваясь от мелких веток. Совсем рядом на небольшой полянке родник, края которого обложены плоскими камнями. От него вглубь рощи отведён ручей – должно быть, теми же заботливыми руками, что обиходили и повесили на рябиновый сучок берестяной ковшик. Нерешительно глянув на ладони, я сперва смываю над травой кровь, и от ледяной воды тотчас адски щиплет порезы; а потом уже напиваюсь до ломоты в зубах, до холода в животе. Жить сразу становится интереснее. Но голоднее.

Значит, всё нормально. Раз аппетит не отшибло – ещё побарахтаюсь. Лезу в карман за носовым платком – вытереть руки, и неожиданно натыкаюсь на очень знакомый предмет. Странно, почему я его раньше не заметила? Впрочем, ничего удивительного. Вот уже много лет я по привычке сую его в карман, игнорируя сумочки, в которых он вечно теряется или норовит прорвать подкладку и затаиться в самых укромных уголках. Даже дома я не оставляла его ни на полочке, ни в ключнице, а таскала с собой. И сейчас я отчётливо вспоминаю, как цапнула его с собой в тот злополучный последний вечер в родном Игроке, как потом машинально прихватывала, уходя даже из Васютиного дома. Ключ от дома.

Всё, что у меня осталось.

Солидный ключ-штырь сцеплен с магнитным язычком от подъездной двери небольшим металлическим брелоком, что привёз мне однажды отец из французского города Мана. На аверсе пожелтевшего потёртого от времени кругляша – современный бизнес-центр, на реверсе – средневековые башенки. И надпись: «Le Mans». Я невольно усмехаюсь неожиданному совпадению. Так и есть, из современного города я попала в почти средневековый. Выходит, лет десять таскала с собой предсказание собственной судьбы…

Улыбаюсь ключу как другу. И снова прячу. Ты мне ещё пригодишься, приятель.

И этот момент разом ставит точку в моей заторможенности. Хватит рефлексировать. Если я хочу рано или поздно воспользоваться этим ключом по прямому назначению – нужно немедленно позаботиться о себе. Потому что вот они, воспалившиеся порезы, а рядом ни аптечки, ни целителя-паладина. Зато есть я сама, с какими-никакими приобретёнными навыками.

– Тейлор, сторожи!

Мало ли, вдруг и в самом деле вынырнет из кустов здешний пасечник, а меня, если возьмусь за дело всерьёз, лучше из транса не выводить.

Подсаживаюсь к дереву, как и раньше, только лицом к восходящему солнцу. Вот она, энергия, одно условие набора силы есть. А где взять позитив? Да сколько угодно. Я добилась, чего хотела – сбежала в квест. Я не одна, со мной друг. Я жива. Я дала Маге шанс. И, в конце концов, худо-бедно, но восстановила дыру в памяти, и если уж мне придётся когда-нибудь рассказать девочкам об их отце – я ради них же постараюсь вспомнить о нём лучшее. А оно было. Наверняка.

Легко ныряю вглубь себя, войдя в состояние, которое однажды испытала. Видимо, тело запомнило тот настрой и сейчас смоделировало его само. Вижу себя изнутри, но стараюсь не отвлекаться на внутренние органы, сейчас меня больше интересуют руки. И, кстати, зачем это я залезла так глубоко? Достаточно проверить, насколько опасны порезы, не проникла ли инфекция… Кажется, я вовремя заявилась с ревизией, потому что на левой ладони вокруг вспухшего рубца уже образуются крупные тёмные пятна. Они пульсируют, отращивая псевдоподии, захватывая пространство, вгрызаясь в плоть…Через несколько часов начнут жрать мышцы, а если их не остановить, доберутся до костей.

Делаю глубокий вдох, наполняя лёгкие голубовато-зелёной энергией. Направляю её поток в ладонь, изнутри, как будто промываю сама себя из шланга. Выношу вон всю заразу, напрочь. И чувствую, как срываются и улетают с пораненной конечности тысячи колючек, а сама она наливается здоровым теплом.

Так же залечиваю и вторую ладонь. Затем мысленно прощупываю порез на коленке, но там всё чисто, надо лишь помочь затянуться коже. Пробегаюсь по поверхности всего тела и заращиваю несколько ссадин и царапин. Прислушиваюсь к себе. Вроде бы всё.

Выходит, я ещё дешево отделалась! А могла бы и кровью истечь, задень случайно осколком кровеносный сосуд покрупнее. Но паниковать уже поздно.

Сквозь розовеющие веки пробивается сияние утра. Сколько длился осмотр – полчаса, час? Наших жужжащих соседей пока не слышно, однако следует поторопиться и не искушать судьбу. И, конечно, поблагодарить Тейлора, моего сторожа. Умница.

Пёс, довольный, что угодил, подаёт лапу, и я торжественно её пожимаю. И мы возвращаемся на заветную дорогу, потому что время не терпит. Будь у нас его в избытке – я решилась бы и на повторное «погружение», чтобы проверить некий момент, замеченный при самообследовании. Готова поклясться, что ящерки – Галиного дара – я в этот раз в себе не обнаружила.

И Мага, когда провожал меня после закупочного тура, обмолвился, что больше её не чувствует. При первой же возможности нужно к этому вернуться. Может, она угнездилась где-нибудь на спине и я её просто не вижу? Хорошо бы. Всё спокойнее, чем носить в себе бомбу замедленного действия.

Роща, с виду небольшая, изнутри оказывается и шире, и гуще. Словно дорога не простая, а заколдованная и влечёт нас с Тейлором дальше и дальше куда-то в зазеркалье, в виртуальное пространство, что с каждым шагом отодвигает границы. На самом-то деле, я отдаю себе отчёт, что заходили мы сюда с самой окраины березняка, где редкий подлесок, а здесь, в самой сердцевине, деревья и старше, и мощнее, и тень от них гуще, но всё равно мне не по себе. Мне уже слышатся и зловещие потрескивания под недоброй ногой, и хруст костей на чьих-то зубах, и ничего удивительного, что я вздрагиваю, заметив впереди громадную тёмную фигуру, неподвижную, как каменная глыба. Туземец? Пасечник? Бежать? Подойти?

Пёс даже не снижает темпа, трусит себе невозмутимо. Значит, угрозы не чувствует. А собакам я привыкла доверять, поэтому, хоть и настороженно, но приближаюсь к «незнакомцу», а затем перевожу дух, укоряя себя за трусость. Это действительно глыба: высокий узкий камень, небольшая одиночная скала, очертаниями фигуры похожая на человека, завёрнутого в плащ. Он поджидает меня на обочине, этакий своеобразный верстовой столб, за ним выложен через дорогу ряд белых крупных булыжников. Светлая полоса известняка выныривает из-за ближайших деревьев, перерезает путь и скрывается в соседних кустах. Ровная белая линия, жирный пунктир, хорошо заметный даже в темноте. А не увидишь – так навернёшься, но мимо не пройдёшь.

Вот он, Рубеж локации. Вот куда я так долго и упорно рвалась. Граница, шагнув за которую, я просигналю Игроку: я готова! И должна буду как-то справиться… надеюсь.

Цель достигнута, но мне невесело. Смотрю на камень хмуро, как на виновника всех своих бед, и вдруг замечаю на уровне глаз небольшое углубление, в котором что-то отсвечивает. Вот почему я сперва напугалась: мне на подходе почудилось, что тёмная фигура сверкает глазами, я и приняла её за живую.

Потянувшись было к выемке, отдёргиваю руку: сразу вспоминается «Форт Байярд» и тайники с ловушками. Вот сунешься – а там или грызанёт кто, или капкан захлопнется, и что тогда? Шарю в отверстии сухой веткой. Вроде никто не выпрыгивает и не выползает, только звякает. Там, в каменном дупле, какой-то металлический предмет, и я никак не могу его подцепить. Осторожно запускаю руку и нащупываю холодный штырь с каким-то наростом на одном конце и большим кругляшом на другом. Что-то мне это напоминает…

Это ключ. Массивный, бронзовый, намного крупнее того, что у меня в кармане. Я узнаю его почти сразу. Ключ от заветной калитки леди Аурелии. Ключ в Каэр Кэррол, где меня любят и ждут, где всегда примут с распростёртыми объятьями. Где можно будет спокойно дождаться, когда Васюта откроет для меня портал.

Значит, вот как ты развлекаешься, Игрок?

В шуршании крон над головой мне слышится вкрадчивый шёпот, тихий, но отчётливый.

«Подумай, Ванесса-Иоанна. Ты же дала шанс Маге на новую жизнь и считаешь это правильным. Почему бы и тебе не получить шанс? Может, я хочу проявить великодушие?»

Тейлор, осев на задние лапы, нервно оглядывается и поскуливает.

«Не так уж я и жесток. В сущности, я – исполнитель желаний. Там, дома, ты ведь устала от рутины, от обыденности? Я перенёс тебя к яркой жизни, полной приключений. Ты хотела встретить любимого, чтоб без раздумий заслонил тебя собой? Я дал тебе Васюту. Хотела верных друзей? Получи. Хотела, чтобы за тебя решали, думали, рисковали – бескорыстно, любя, понимая? Всё, как заказывала, дорогая. Пользуйся. Только развлеки меня. Развей мою скуку».

Чудится мне этот голос или нет? Почему вдруг верный пёс затрясся мелкой дрожью? Глажу собачью голову, и Тейлор, эта махина, льнёт ко мне горячим боком, ищет защиты.

При полном безветрии шум листвы усиливается. Он источает флюиды снисходительности и скрытого раздражения.

«Прими решение, наконец. Выбери. Ты повеселишь меня в любом случае».

Поглаживаю псину и твержу: Ваня, ты ничего не слышала. Ты сама знаешь, какое у тебя воображение, ведь только что приняла эту булыгу за живого человека, вот тебе и чудится чёрте что. Брось, не думай! Но тоска по стабильности, по спокойной, размеренной, ничем не омрачаемой жизни вдруг и поднимает голову.

…А что, если и впрямь вернуться? Я ведь пострадавшая сторона, мне положены сочувствие и отдых. Что плохого – предоставить мужчинам решать, а самой просто ждать, бродить по саду любоваться озером, по вечерам сидеть вместе в уютной гостиной, перед камином… Это будут лучшие воспоминания в моей жизни.

Ключ жжёт мне руку.

Иди сюда, Тейлор. Да не трясись так, этот гадёныш своё отвещал. Знаешь, кто это был? Искуситель.

Расстегнуть собачий ошейник – секундное дело. Правда, приходится немного повозиться, чтобы затем продеть ремешок в ажурное ушко ключа. Звякнув о позолоченную именную бляху, мой шанс на спокойную жизнь пристраивается у пса на шее: слегка кривовато, но тут уж не до эстетики. Сажусь на корточки. Заглядываю в умные собачьи глаза.

– Тейлор, это обязательно нужно отнести хозяину. Это, – трогаю ключ, – домой, хозяину. Сэру Майклу. Понял?

Он растерян. А как же… оставить пост? Меня оставить, с которой уже полдня глаз не спускает? Нарушить долг?

– Важно, Тейлор, очень важно. – Подчиняясь какому-то наитию, добавляю: – И обязательно передай: со мной всё в порядке. Я прошла границу. Понял? Он очень ждёт!

Совершенно по-человечески вздохнув, он лижет мне руку, неохотно поднимается. Но приказ есть приказ. Ведь я его не гоню, а посылаю с поручением, а приказы не обсуждаются. Особенно когда хозяин очень ждёт.

Он тычется носом мне в коленки и, как настоящий мужчина, больше не тратит времени на сантименты. Убегает, не оборачиваясь. Смотрю ему вслед, пока глаза не застилает странный туман. Вот теперь действительно всё. Я одна. И… дело, собственно, не в ключе, просто захотелось передать весточку тем, кто за меня беспокоится. Ведь беспокоятся, правда?

Ну, где здесь Граница для свободных людей?

***

Дорога виляет влево, и я, задумавшись, едва не налетаю на знакомый камень. «Что за?..» – как говорят обычно в фильмах. Я же только что отсюда ушла! Или хожу по кругу?

Нет, за спиной так и остался поворот, а я очень хорошо помню, что Тейлор убегал от меня по прямой. Приглядываюсь к каменюке. А ведь она не та, хоть и похожа: дупла не видно, да и по очертаниям немного другая, не такая угловатая. Эту в сумраке с человеком не перепутаешь. Что за мода – расставлять на каждом шагу каменья! Смеряю объект возмущения негодующим взглядом сверху донизу. Чтоб те…

И вижу у подножия что-то странное. Пора сюрпризов ещё не закончилась?

Под прошлогодней листвой хорошо проступают контуры большого продолговатого предмета. Присев на корточки, смахиваю мусор и извлекаю на свет нечто, похожее на футляр от охотничьего ружья. Знаю, о чём говорю: у деда видела… И, между прочим, штуковина эта не отсырела, не заплесневела, и лежала не на самой земле, а на подстилке из листьев. Такое ощущение, будто её совсем недавно сюда положили и чуть присыпали, замаскировав, чтобы не особо долго искать первому же, кто пройдёт мимо.

Да?

Что ж, посмотрим.

Подавив желание исследовать находку сразу же, прохожу дальше в поисках удобного места. В чужом краю не стоит торчать на дороге, ведь неизвестно кому придёт в голову пройти-проехать, а тут я глаза мозолить буду да ещё с каким-то ценным предметом. Не ценные не будут держать в чехлах из натуральной кожи с бронзовыми застёжками и посеребренными пряжками.

Наконец, нахожу светлую поляну, устраиваюсь на поваленном стволе. Разбираюсь в ременных застёжках.

Собственно, я уже догадываюсь, чего мне ожидать. Но что б такое…

На чёрном бархате – изогнутые рожки составного лука. Две свёрнутые тетивы – рабочая и запасная. Колчан, туго набитый стрелами. В отдельных гнёздах – браслет-нарукавник, вроде Васютиного, только пошире, тёмного металла. Из такого же металла – кольцо, широкое, массивное которое подходит только на указательный палец. Я сравниваю его с кольцом, полученным недавно от некроманта. «С каких это пор ты перешёл на платину, Мага?» – спросил тогда сэр. «Это же не твой металл».

Платина?

Из неё же – накладные пластины на рукоятке лука и на колчане, щедро украшенные гравировкой: среди растительного орнамента выделяется медальон с двойной монограммой: «V-J». Ещё одна монограмма на рукоятке лука. Такая же на браслете. Такая же на печатке кольца.

«V-J». «Ванесса-Иоанна»?

Моих ещё незабытых сведений об игровых бонусах достаточно, чтобы понять: у меня в руках очень ценный именной набор. Не золото, не серебро пошли на украшения, а наиблагороднейшая платина. Само оружие – класса составных, да ещё с рожками, изогнутыми вперёд; с натяжением тетивы придётся повозиться, но убойной силы в нём намного больше, чем в моём учебном. Да и кольцо – под стрельбу, с небольшим специальным выступом, дабы лучше оттягивать тетиву. И в довесок ко всему в углу футляра притулился солидный мешочек, набитый монетами. Я даже догадываюсь, сколько там. Наверняка столько же, сколько оставлено в укладке, в Васютином доме.

Такой набор вкупе с денежкой просто так не выдаётся. И он здесь не по ошибке, не первого встречного ждал. Инициалы-то мои. Оружие – моего типа. Кольцо и браслет сели, как влитые.

Это что же – бонус? Я прошла квест?

Быть не может.

Сегодня лишь десятый мой день в этом Игроке, ещё рано! К тому же… Смертельной опасности, грани между жизнью и смертью не было. За что подарочек-то?

Выходит, мне не привиделось, не послышалось. Там, у первого камня, со мной говорил Игрок. Ему было любопытно, останусь я или нет? Выберу спокойную тихую жизнь с полной кормушкой или неизвестность? И… уж не он ли, скотина, спровоцировал Васюту? Какую причину демиург ему подсунул, чем соблазнил или пригрозил? И ведь на этом дело не кончилось, сперва меня пытался удержать на месте воевода, не вышло – сыграл на моих тонких душевных струнах. Паладин применил иные методы воздействия, воззвав к моему чувству ответственности. А потом, когда я сделала для Гели куколку и девочка стала стремительно приходить в себя – сэру просто некуда было деваться. И в ход пошла тяжёлая артиллерия.

Любовь и забота. Искушения, перед которыми я едва не сломалась. Особенно… особенно когда узрела ключ от заветной калитки.

Чёрт! Чёрт! Мне даже посоветоваться не с кем! Права я или нет? Даже Мага, этот изверг, по-своему пытался меня остановить, а я шла, упрямая дура, отчасти из-за принятого решения, отчасти из-за упрямства, ибо женщине всегда нужно сделать поперёк. Вот это ослиное упрямство, должно быть, и забавляло местного Демиурга. Он подсовывал одно препятствие за другим, прикидывая, сколько же я продержусь.

Едва не зашвыриваю царский подарок подальше в кусты, но вдруг благоразумие берёт верх. Погрозив небу кулаком, злая, как пёс, натягиваю тетиву на рожки лука, и пока с ней вожусь – немного остываю. Так, да? Может, он и на это рассчитывал, что я побрезгую да ещё попинаю? А через час на меня выкатится какой-нибудь орк и обхохочется… Не дождётесь.

Натянутая тетива отзывается мелодичным звуком, точь в точь басовая струна на гитаре. И я неожиданно успокаиваюсь. Нет, в душе ещё киплю, но в который раз вынуждена признать – Игрок играет по правилам. Квест – бонус – новый уровень – прокачка игрока. С этой стороны придраться не к чему.

Пересчитываю стрелы в колчане. Сорок штук. Запомнить. Пристреливаю лук на ближайших сухих деревьях. Да-а… Не знаю, действительно ли мои навыки должны были пропасть вместе с Васютиным браслетом – но, похоже, дальность стрельбы увеличилась, да и с меткостью всё в порядке. Правда, от десятка выстрелов ощутимо тянет плечи, но это от того, что оружие мощнее, привыкну. Лук пристраиваю за плечо, колчан к поясу. Деньги в карманы. Футляр?

Квестовыми предметами не разбрасываются, тем более что на нём тоже моя монограмма. Не просто так она там. Беру с собой.

И это даже хорошо, что я осталась одна, неожиданно думаю. Теперь, когда приходится всё делать самой, в полном объёме, я и рассуждать начинаю в полном объёме. Сэр Майкл, а не этого ли вы хотели? У меня и на ваш счёт завелись кое-какие мысли, мой дорогой друг, но маловато данных.

Иду по дороге к просвету между деревьями, и думаю: а ведь если сравнить меня теперешнюю со мной же, десятидневной давности – большая разница обнаружится. И какая пропасть времени прошла, страшно подумать! Десять дней – как десять лет.

А на выходе из рощи меня подстерегает мерный гул: жужжанье тысяч прозрачных крылышек. Ульев здесь не меньше, чем там, «за границей», только расставлены они немного иначе – прямо среди деревьев. Здесь западная сторона, послеполуденное солнце жарит сильное, вот и стоят ульи в тени, спасаясь от перегрева. А просыпаются пчёлы на этой стороне позже.

Вовремя я отослала Тейлора. Здесь ему пришлось бы туго. Мне-то пчёлы не страшны, в своё время дед меня натаскал так, что ежели нужно было пройти мимо ульев, то мы с ним делали это даже без намордников… простите, без защитных сеток и без дымаря. Пчёлы намного острее собак чувствуют эмоции и адреналин, вырабатывающийся при страхе, поэтому лучшая защита – спокойствие. Вот только не знаю я характера здешних летучек, ну да это ничего. Если даже они по натуре своей несколько агрессивны, постараюсь их не раздражать. Парфюм на мне отсутствует, резких запахов нет. Бояться – не боюсь. Приготовимся…

Впоминаю дедову делянку с гречихой, а по соседству – полоски люцерны и фацелии. У деда последние несколько лет жизни не было сил вывозить пасеку на поля, поэтому он засевал свои тридцать пять огородных соток медоносами – и не для того, чтобы самому мёдом потом затариться, а чтобы его любимицы на зиму запаслись как следует. Если лето выпадало дождливое или засушливое и взятка почти не было, он даже качку не затевал, вытаскивал рамку-другую – внуков побаловать сотами, а всё остальное оставлял в ульях.

Вот эту любовь и дедовское обожание я с собой и несу. И даже ударяющая с налёту в лоб пчела меня не смущает, впрочем, как и я её. Оглушённая, она на несколько секунд зависает в сторонке и улетает. Я едва успеваю заметить лиловые обножки, под цвет нектара. В улей пошла, гружёная…

Выхожу на луг и замираю в восхищении. Тучи, тучи и тучи пчёл. Хорошо, что дорога прорезает и это разнотравье, потому что иначе пришлось бы мне идти прямо по нему, тогда уж неизвестно, чем бы дело закончилось… Иду спокойно, не вызывая к себе интереса. Жужжание, наполняющее воздух, вдруг напоминает о том злосчастном дне, когда мы с Магой обменялись заклятьями. Отчего тогда я слышала почти такой же странный звук?

Скорее всего, он был только у меня в ушах. Я слышала магию, свою или некроманта – не знаю. Может, и его, инородную для моего мира и потому более заметную, но теперь спросить не у кого.

Что заставляет меня обернуться, когда рои остаются позади? Память о дедушке? Желание полюбоваться лугом в последний раз? У меня на глазах над макушками травы, стремительно разогнавшись за какой-то мошкой, пролетает глупый стриж. Тональность гудежа резко меняется, становится злобной, и странно задёргавшись, бедная птица рушится в фацелию.

Только тогда настигает меня холодок запоздалого страха.

Теперь понятно, почему я не встретила ни пасечника, ни сторожа. Они здесь не нужны. Сюда даже степняки не сунутся. Меня спасло незнание.

Но ведь ты прошла, говорит внутренний голос. С почином, Ванечка! Считай, первый самостоятельный подвиг!

На горизонте вырастает деревушка. Издалека белеет башенка церковной колокольни, уже видны единственная улочка, квадраты домов, лоскуты огородов. Ветер доносит собачий брёх. Неподалёку, на выпасе разбрелось стадо коров, и курсируют они, между прочим, прямо поперёк дороги… Ничего, бурёнки не пчёлы, авось и здесь проскочу. Там наверняка крутится пастух, вот его и расспрошу, что это за местность и куда отсюда можно податься. Мне надо где-то остановиться, и, если не удастся в деревне – найти нечто вроде постоялого двора или гостиницы, просканировать себя, разыскать следы ящерки, продумать, как жить дальше и как себя вести. Я не буду больше трястись. Я выбираю роль путешественницы ради своего удовольствия и искательницы приключений ради своего развлечения. Игрок ведь развлекается? Ну и я тоже. Посмотрим, кто кого.

И пусть теперь новый квест сам за мной побегает.

Глава 2

Н-да. Пастух этому стаду нужен не больше, чем пасечник местным пчёлам.

Разве что для порядка, чтобы было кому кнутом щёлкнуть, когда бурёнкам пора домой возвращаться.

Звероподобных коровушек красной породы мне даже и сравнить не с кем, а вот тутошний бык – под стать Васютиному Чёрту. Только масти иной: рыжей с вишнёвым отливом, и, конечно, с рогами, как чёрту и полагается. Однако… прикидываю, обходя стадо по широкой дуге… это ж не рога, это сабли, не иначе. Такой как подденет, как наподдаст!

Могучий бык высится как часовой, бдительно отслеживая меня, чужачку. При этом не шелохнётся, только глаза вращаются, как на шарнирах. Бурёнки не удостаивают меня вниманием, лежат в томных позах, жуют себе. А что им лишний раз беспокоиться? Если все, как одна, встанут – рожками своими серповидными закроют солнце, не иначе.

Вот такая у них тут пограничная зона. Всяк приспосабливается к защите, и крылатые, и рогатые… Опа! Как бы не вляпаться! Они тут не только полёживают да жуют! Внимательно смотрю под ноги. И хорошо, что переключаюсь: для меня, как для женщины, здесь и сейчас основную угрозу представляют коровьи лепёшки, а не рога и копыта, поэтому вожак, не унюхав угрозы, теряет ко мне интерес.

Пастушок – парнишка чуть постарше Янки – спокойно трапезничает в придорожных кустах сирени. Молодец, парень, не напрягается. О, да у него тут и закуток обустроен: часть веток сверху подрезана, натянут небольшой кусок холста, этакий тент, два нешироких пенька обтёсаны до приличного вида, чтобы можно было присесть. Низкий, сантиметров на двадцать от земли, самодельный столик застелен льняной салфеткой, на нём выставлена немудрящая снедь, от которой я стыдливо отвожу взгляд – очень уж есть хочется.

– Здорово, тётенька! – Парень гостеприимно машет в сторону пенька. – Садись-ка, в ногах правды нет.

На тётеньку благоразумно не обижаюсь, по годам вроде так оно и есть; а вот, как добрый знак, отмечаю, что малый первым поздоровался. И доверяет, и к старшим уважение привык оказывать.

– И ты здравствуй.

Присаживаюсь. Ножичком острым как бритва, пацан споро отхватывает изрядный шматок сала, пластает на кусочки поменьше, веером пристраивает на ломте домашнего подового хлеба. Протягивает мне.

– Спасибо, – принимаю угощение. Уже не чинясь, обстукиваю варёное яйцо. Он кивает на соль в развёрнутой тряпице.

– Соль туточки бери. – И без всякого предисловия говорит утвердительно: – Мимо пчёл нашенских, значит, проскочила. И мимо Борьки прошла… – А Борька, значит, у нас бык, додумываю. – Сильна. В квесте?

Разговор у него степенный, обстоятельный. И держится он, словно маленький мужичок, ничуть не опасаясь. А чего ему бояться? Будь на моём месте даже рыцарь в полном доспехе – парень свиснет, и обидчика живо поднимут на рога либо в пыль вобьют, а того железа, что от него останется, и на консервную банку не хватит. Оглядываюсь на бурёнок с куда большим уважением, чем раньше.

– То-то, – говорит парнишка, заметив мой взгляд. – А ты, значит, прошла… Хлебца с собой в дорогу возьми, а то наши сейчас в поле все, не застанешь никого. Негоже в дороге-то без припасов. Квест ищешь?

Я только качаю головой. Ищу? Даже пальцем не пошевелю. Это в классических играх персы рыщут в поисках приключений на свою пятую точку, а я как решила, такой политики и держусь: пусть квест сам за мной побегает.

– И хорошо, – спокойно говорит пастушок. – Даже если старосту встретишь и начнёт тот что предлагать – не берись. Мы ж за выполненное платить должны, а нам ещё к зиме готовиться, на пяти избах крыши перекрывать. А денег в общине маловато.

Он преувеличенно горестно вздыхает, потупив глаза, этакий простецкий парень с хорошей крестьянской хитринкой. Выуживает из котомки кружку, наливает мне из расписного глечика морсу. Морс вкусный, ягодный, даже несколько клубничек проскочило в кружку. Косточки похрустывают на зубах.

– А ты тут, получается, на перехвате сидишь? – интересуюсь. – Для кого вторую посудину заготовил?

– Полагается, – отвечает веско. – Ежели кто мимо двух кордонов пройдёт живым-здоровым, значит, того встретить нужно, всё обсказать и направить дальше. Ты ешь, не стесняйся; чем сейчас затаришься, тем весь день и сыта будешь. До города далеко, мужику два дня пёхом, а у тебя шаг мельче. По дороге только одна гостиница встретится, аккурат посередине пути, так что поспешай. Хотя, если привычная…

– Не привычная, – отвечаю на вопросительный взгляд.

– Старайся. Идёшь прямо по этому тракту. Будут перекрёстки – сама решай, сворачивать или нет; там дополнительные задания бывают, но то каждый сам за себя решает. Ежели подработать, упыря какого прищучить или местного монстра, или пещеры зачистить – можно и свернуть. Плата невелика: монет десять-пятнадцать, а то и просто колечко или копьецо ненужное… Коли деньги есть – не заморачивайся, только если размяться захочешь, новый лук опробовать. Чтобы направление не потерять – мало ли, с дороги сойдёшь, заплутаешь – вот тебе горы по левую сторону. К ним дорога не повернёт, за ними другая локация, а раз уж к нам тебя занесло – ты должна сперва тут всё, что можно, проверить. Потом сама определишься.

– Дальше, значит, степь? – уточняю.

– На день пути. С середины, от гостиницы до самого города лес пойдёт, там сложнее. Тут-то всё как на ладони, степняков издалека видать, а поди, сыщи их в деревьях, прячутся, сволочуги. Да, вверх поглядывай, – гарпии могут быть.

– А драконов не водится? – не сдержавшись, язвлю. Очень уж постановочный диалог получается, и снова, как в первые дни, у меня возникает ощущение ирреальности происходящего.

– Драконов…– Парень усмехается. Кивает на цепочку горных хребтов. – Видишь? Сказывал же, там другая локация, для игроков уровнем повыше. Ежели налетит на тебя кто оттуда – верный признак, что ты подросла. Ну, уровень новый заработала. Только до актового босса это редко случается, так что Горынычей не жди, рановато. Птичек с тебя хватит.

– Это ты гарпий птичками называешь?

– Птицы и есть. Головы только бабьи и верещат противно. А повадки птичьи, и сами – дуры дурами, не умнее куриц. Мужиков они особо не трогают, а вот на вашу сестру кидаются, особенно на таких вот…

Я сдвигаю брови.

– … на фигуристых, – хладнокровно добавляет он и хрупает зелёным лучком. Чего бы понимал в таком возрасте! Фигуристых!

Углядел ведь, что оружие на мне новенькое, не обтёртое, и, видно, вроде своего Борьки, не чует от меня угрозы, иначе давно бы этот свой ножичек отточенный к рукам прибрал, а не держал беспечно на столешнице. Видать, глаз на прохожих людишек намётан.

– В городе тебя встретят. Уж не знаю, кто: говорят, каждый раз, новый человек. Это я тут на посту один, а там народу много: или начальник стражи, или купец подвернётся. Ну, они больше в охрану зовут, тут тебе не светит, позовут не иначе как…– хмыкает, и я грожу ему пальцем. – В общем, смотри да решай. Твой квест, твой выбор.

От этого слова «выбор» я скоро завою.

Он отхватывает ножом половину ковриги, увязывает в салфетку вместе с парой варёных яиц и протягивает мне.

– На. Вижу, что сама не возьмёшь. И кружку себе оставь, воду где-нибудь по дороге сыщешь. Вот соли не могу отсыпать, дорогая она.

И хоть безо всяких намёков, вскользь заметил про дороговизну, я не могу принять его заботу просто так.

– Пять крыш вам надо перекрыть, – вспоминаю. Наугад вытаскиваю горсть монет. – Этого хватит?

Он только головой качает.

– Ох, баба… – а в глазах так и читается: непутёвая! – Деньгами-то не сори, ещё пригодятся. Но взять возьму.

Отсчитывает пять монет и честно говорит.

– С избытком здесь, но раз сама даёшь… Там семьи большие, найдут куда пристроить. Благодарствуй, странница. Ты кто ж будешь, если по-игровому? На Амазонку не потянешь, хоть и лук у тебя…

– Обережница я, – говорю и улыбаюсь. – И не угадывай, не вспомнишь, это новый персонаж. Игрок ваш забавляется.

– Да чем бы ни тешился, лишь бы нам не мешал. – Парень аккуратно обтирает лезвие от хлебных крошек, складывает нож. Протягивает. – Держи. В дороге пригодится, своего нет, поди. На тебя глянуть – как будто в чём есть, в том в дорогу и выскочила. И рукава все в клочья подраны…

– Твоя правда, – сознаюсь. – В чём есть… Спасибо, друг. Звать-то тебя как?

– Жорка. А тебя?

– Ванесса.

– Ну, ровной тебе дороги, Ванесса-дева, – он улыбается, обнаруживая заметную щербинку, верхний клычок у него чуть сколот. – Не боись, деньгу пристрою как надо.

– Спасибо за всё, Жора, – говорю напоследок.

И направляясь в сельцо, гадаю: всех ли, кто попаданцев встречает, кличут Георгиями-Жорами? Это здесь традиция такая?

Встреченная на входе в село дворняга подходит ближе. Позволяю себя обнюхать. Псина озабоченно шевелит ноздрями, проводит носом по полам куртки… почуяла Тейлора… садится на хвост и коротко гавкает. И по её сигналу близкие и отдалённые предупредительные брёхи разом умолкают. Вот вам и связь. Одно слово – Пограничье.

Единственную улочку прохожу беспрепятственно. Избы здесь крепкие, ладно сбитые, конечно – не терема, как у русичей, но сработаны на совесть. Плетни ни низки, не высоки, в каждый двор можно спокойно заглянуть и обнаружить при хозяйстве разлёгшихся двух-трёх громадных псов. Кое-где замечаю занятых игрой малышей, в этом случае одна из собак непременно бдит рядом, вторая у калитки, а если есть и третья – та на крыльце. Строго тут у них, думаю. Правильно, ключевые посты обозначены: вход, дом, дети; хозяева могут быть спокойны, в их отсутствии всё схвачено. Что моя любая попытка зайти будет пресечена на месте – не сомневаюсь. То-то Жорка-пастушок встречает странников! Для инструктажа, как и Гала. А больше этим заняться некому. Собственно, всё, что нужно на ближайшее время, я узнала, а дальше… Толкач муку покажет, как говаривала моя мама.

Прохожу мимо последнего дома, и передо мной раскрывается ровная как стол степь. Это настолько непривычно, что я теряюсь. В наших краях рельеф неровный и даже поля не бывают абсолютно гладкие, обязательно пересекаются то оврагами, то холмами, то просто сходят под уклон. А тут даже взгляду зацепиться не за что. Трава, трава… Только дорога, как редкая гребёнка, по обочинам утыканная тополями. Наверное, высажены для одиноких путников, чтобы хоть какой тенёк был.

И дорога всё ещё грунтовая, хоть и хорошо прикатана. Моё счастье, что погода наладилась.

Вот иду я, бреду потихоньку, любуюсь окрестностями. Кому сказать – не поверят: впереди полная неизвестность, а я восторженно пялюсь по сторонам. Так ведь второй квест ещё не скоро, можно перевести дух. На полных десять дней не разлетаюсь – раз уж Игрок начал чудить, то с него станется. Он же у нас любитель экспериментов.

И такой эстет, между прочим… Надо отдать должное: умеет создавать декорации. Что дорога в Каэр Кэррол, что эта степь, необъятная… Полно звуков, запахов. Гуляет ветер, тёплый и влажный, бегут по дороге тени от облаков. Кое-где из трав проглядывают макушки булыг, и нет-нет, да застынет на одном из них рыжим столбиком упитанный суслик, трогательно выставив вперёд лапки. Чёрные глазёнки посверкивают, опасливо косясь, и мне становится смешно: суслики тут явно не сторожевые, просто непуганые. Должно быть, движение не слишком оживлённое.

А насчёт того, что «бреду» – это для красного словца сказала. Я ведь держу в уме, что в гостиницу надо попасть засветло, поэтому, как изначально взяла средний для себя темп, так и стараюсь его держаться, чтобы не выдохнуться раньше времени. Хлеб-соль у меня есть, спасибо Жорику, а вот с водой надо решать загодя. Буду приглядываться: где трава погуще, зелени больше – запросто может ручей оказаться или речушка.

Отчаянное карканье откуда-то сверху напоминает мне о советах пастушка, я вскидываю лук и верчусь на месте, выглядывая цель. Потому что кто их знает, этих гарпий, откуда они налетят. Нет, это не гарпии, это одна большая птица настигает другую, меньшую, уже и когти на добычу выпустила. А жертва-то выдохлась, вот-вот подставится!

Вот и повод попрактиковаться на летящей цели. К тому же, не нравится мне, когда не на равных дерутся. Этот, то ли сокол, то ли коршун – совсем свежий, а малыш заморен… Нечестно.

Натягиваю тетиву, прицеливаюсь, на миг задерживаю дыхание. Пли!

А почти «в яблочко». Вернее, в крыло. Метила в корпус, но, должно быть, не учла ветер, о котором так любят напоминать продвинутые авторы. Понять, кто там закувыркался и канул в высокую траву – сокол или коршун – не успеваю, потому что почти сразу в руки мне, ни жив ни мёртв, валится чёрный бесформенный ком. Едва успеваю перехватить его у самой земли.

– Ага! – говорю растеряно, приглядевшись. – Старый знакомец! Ты, что ли?

Ворон судорожно разевает клюв, как будто может только вдохнуть, а выдохнуть – никак. Под взъерошенными перьями неистово колотится горячий шарик, вот-вот выскочит. Допрыгался. Долюбопытствовался. Эк его занесло, однако…

Прижимаю его к груди, бережно оглаживаю мягкие пёрышки. А он увесистый, между прочим, как будто и не птицу легкокостную в руках держишь, а откормленного котяру. Это в небе он чёрной точкой казался, а тут… Большой птиц, солидный. Только перепуганный вусмерть.

– Всё, Карыч, всё, успокойся. Жив.

Как же его леди Аурелия называла? Какое-то чудное имя, похожее на библейское. Пока не вспомню, будет Карычем. А что? Подходяще. Мой любимый персонаж, умный и хитрый философ. Не знаю, как насчёт ума в этой конкретной голове, а хитрости полно: кто за мной подглядывал в ванной?

– Что-то ты мне часто попадаешься, друг мой. Ни за что не поверю, что ты здесь просто так очутился. Когда в замке под ногами путался, можно было понять: живёшь ты там. А сюда тебя на кой занесло?

Заговариваю ему зубы, а заодно переношу в тень. До смерти хочется узнать, как он здесь очутился. Не верю я в подобные случайности. Карыч смирно сидит в руках и не рыпается. Пригрелся, негодник. Тянусь свободной рукой к футляру, кое-как открываю и, распустив неплотно затянутый узел, отламываю от горбушки.

– Ешь, – говорю строго. – Меня тоже сперва накормили, потом расспрашивать стали. Не будем нарушать традиций.

Птиц без промедления накидывается на еду. Долбит хлеб, в запале промахиваясь и попадая мне по пальцам, и я даже шиплю – настолько это оказывается чувствительным. Спихиваю его на землю.

– Нет, так не пойдёт, лучше ты тут управляйся. Я смотрю, ты уже в порядке.

Он подбирает всё до крошки и я нащипываю добавку. Наконец ворон сыто отваливается в сторону, как человек от стола, для полного сходства остаётся только рыгнуть и в зубах поковыряться. А глаза сонные, плёнкой подёргиваются, вот-вот отключится. Напоили, мол, накормили, теперь спать уложите, а потом уж пытайте, если сможете… И что мне теперь с ним делать? Не тащить же с собой?

– Ладно, ты тут спи, отдыхай; сейчас я тебя лопухом прикрою, чтобы никто сверху не обнаружил, а сама пойду. У меня время поджимает.

И уже хочу подняться, как с этого партизана слетает сонная дурь. Встряхнувшись, он смешно подпрыгивает и, налетев на меня не хуже подбитого ястреба, с разгону бьёт в шею, куда-то под ключицу.

У меня даже в глазах темнеет. Клюв у него… Железный. Нет, титановый. Но не успеваю я охнуть, возмутиться, стряхнуть наглеца, как он намертво вцепляется когтями в куртку. Темнота в глазах рассеивается, но вместо залитой солнцем дороги я вижу совсем другое.

… и при этом слышу, как надо мной всё ещё шуршит придорожный тополь, чувствую, как птичьи когти нервно сжимаются и разжимаются, как, наконец, угнездившись, ворон уже не долбит – нет, просто прикасается клювом к ранке на моей шее, из которой сползает по коже тёплая капля…

Я вижу мёртвое лицо Маги. Но вижу странно, издалека, как будто сверху…из-под самого потолка холла Каэр Кэррола. Сижу, скукожившись, на какой-то балке, затаив дыхание, и сердце сжимается в панике.

Хозяин! Любимый хозяин! Надо скорее позвать другого, златокудрого, он поможет!

Но главный хозяин приказал: спрячься и никому не показывайся. Никому! Что бы ни случилось! И я сижу, жду, потому что его женщина всё ещё здесь.

Они поговорили совсем недолго, потом он перенёс её на диван, присел рядом. Отшатнулся, словно кто его ударил, и упал. Я сперва не понял, почему он так долго лежит. Потом испугался. Но ведь он велел никому не показываться, никому! И я терплю. А хозяин лежит… И женщина здесь, почему-то не просыпается. Если она сейчас не очнётся, помчусь за златокудрым.

Она открывает глаза, видит моего хозяина и что-то жалобно лепечет. И долго сидит с ним рядом, и молчит, и он не шелохнётся. Не могу лететь, может услышать, заметить. Когда почти решаюсь – встаёт, кладёт что-то блестящее на пол и ещё что-то – хозяину на грудь, и уходит. Походка у неё как у слепой, или как у тех существ, которых иногда поднимает хозяин. Едва дождавшись, когда захлопнется боковая дверь, я-ворон срываюсь с потолочной балки…

…а у меня-Ванессы от неожиданности ёкает в груди. Вот как оно всё было. А дальше, дальше что?

…и, заложив вираж, вылетаю в приоткрытую створку оконца под потолком. Туда я не так давно и протиснулся, чтобы сообщить хозяину, что гостья проснулась, над чем-то думала, а теперь собирается уйти. В спешке едва не промахиваюсь, но всё же попадаю в окно и теперь мечусь вдоль стены замка, ищу и никак не могу найти покои золотоволосого. Он ведь говорил: Абрахам, будь начеку! Абрахам, сторожи! Сегодня ночью может случиться беда. Если что – лети прямо ко мне!

Ах, если бы я знал! Я бы ничего не рассказывал бы про женщину, и он не стал бы её сторожить. Надо было соврать и быть наказанным, но не видеть сейчас его белого неживого лица…

Наконец я нахожу его друга. Он не спит, ходит по комнате, заложив руки за спину, серьёзный, строгий. Думает. Влетаю – и с размаха бью клювом ему в плечо, чтобы тот через меня увидел страшную картину!

Светлый, едва поняв, что к чему, сгребает меня в горсть и мчится вниз.

Меня он выпускает, только увидав хозяина – не глядя, вытряхивает на диван, а сам опускается на колени перед другом. Я в волнении подпрыгиваю ближе. Он поможет, он поможет!

И вижу такое, от чего становится легче. Хозяин уже не белый. И глаза закрыты, не смотрят, как ещё недавно, в потолок. И… и едва заметно дышит.

– Мага?

Златокудрый прикасается к шее хозяина, проверяет, бьётся ли жилка. Бьётся, мне и отсюда заметно. Кладёт руку хозяину на грудь и прощупывает одежду; на пальцах у него остаётся какая-то красная пыль. Не знаю, что это такое. Но должно быть, это хорошо, потому что в лице златокудрого – невыразимое облегчение.

– Иоанна, – говорит он тихо. – Благодарю. Дальше я справлюсь.

…и я-Ванесса дрожу от волнения. И готова расцеловать чудного птаха за вести, хоть и донесённые варварским способом. Лишь боязнь разрушить видение, не узнать, что было дальше, заставляет меня сдержаться.

… Златокудрый становится спокоен и безмятежен. Как он может? Снова кладёт хозяину на грудь руки, на этот раз ладонями крест-накрест. От них и от лика Светлого загораются солнца. Это длится долго. Я слепну. Я жду. Я надеюсь. Наконец он отнимает руки, проводит над телом хозяина… С сияющих ладоней сыплются золотые искры. Он трогает хозяину лоб, виски, прощупывает затылок.

– Мага, возвращайся. Слышишь? – Выжидает, повторяет настойчиво. – Возвращайся, друг мой. Довольно.

И тот медленно открывает глаза. Делает глубокий вдох… и его начинает бить кашель. Златокудрый поспешно приподнимает его за плечи, поддерживает, пока тот пытается отдышаться.

… и я-Ванесса чувствую, какой необъятный камень сваливается с сердца. Жив. Мага жив. Как бы я к нему не относилась, но смерти не желала.

– Майки? – наконец шепчет хозяин. Если бы мог, я-ворон разрыдался бы от облегчения. Но птицы не плачут. – Где она? Она ушла?

– Ты был здесь один, Мага, – отвечает златокудрый. – О ком ты? Что произошло?

Хозяин слаб, он опирается спиной о боковину дивана. Дышит с надрывом, словно не надышится.

– Я пуст, Майки, совершенно пуст, – говорит он. – Ива, я про неё говорю. Она же была здесь… Это ведь она тебя позвала?

Златокудрый не отвечает. Он заставляет хозяина лечь на диван. Бегло проcматривает руки. Ни одного целого колечка, с горечью отмечаю, ни одного красивого блестящего колечка, которые я так любил поклёвывать на его пальцах! Все, все рассыпались! Впрочем, одно, чужое, рядом с какой-то штуковиной, похожей на большое разломанное кольцо, лежит на полу, и златокудрый поспешно за ними наклоняется.

– Какого же я свалял дурака, – печально говорит хозяин. – Я идиот… Майкл, так это она тебя позвала?

– Меня известил Абрахам, – кротко отвечает златокудрый. – И что-то подсказывает мне, что Иоанну мы в её комнате не найдём. Что ты опять натворил?

– Я лажанулся, и если бы ты знал, как… Попал под собственное проклятье и умер у неё на глазах; представляешь, как я её напугал? Да ещё при этом снял ментальный блок… – Хозяин даже глаза закрывает. – У неё сейчас ум за разум заходит, полная мешанина в мозгу; что с ней будет в таком состоянии? Найди её, прошу. Ты видишь, я сейчас никакой…

– Я понял, – говорит его друг сурово. – Лучше помолчи.

Настойчиво заглядывает хозяину в глаза, тот щурится, но сам взгляда не отводит. Вижу, как задышал спокойнее, глубже, как порозовели губы и щёки. Это златокудрый поделился силой. Хотя у самого на лбу – крупные капли пота.

– Уже лучше, Мага, но не вздумай подниматься. Иначе я тебя просто запру, – говорит он. – Ты сейчас далеко не в форме. Будь благоразумен. Я сам организую поиски.

Он пристраивает ему под плечи несколько диванных подушек и ещё раз строго велит оставаться на месте. Добивается, чтобы хозяин ему это пообещал. И только тогда покидает холл.

Я осторожно высовываюсь из-за диванной спинки. Хозяйская рука тотчас ложится мне на хребет. От несказанного счастья я обмираю.

– Абрахам, – говорит он, – значит, это ты его привёл, спасибо, дружище. Лети к отцу. Наверняка он уже почувствовал мою смерть, ведь начнёт разбираться, искать виноватых… Лети, скажи, что я жив, что в порядке, что справлюсь. Помощь не нужна. Да, пусть матери не сообщает; и сам ей на глаза не попадайся, ни к чему ей знать.

Прижимаюсь на мгновение к его тёплой ладони. Надо лететь.

– Давай, малыш. Возвращайся скорее, ты мне будешь нужен.

И я вынужден его оставить. Боюсь снова не вписаться в узкое оконце, – мешает какой-то туман в глазах… нет, птицы не плачут… поэтому по спирали вылетаю в боковую дверь, в которую раньше ушла его женщина и куда скрылся златокудрый.

Проношусь по галерее. Дверь на той стороне распахнута, я лечу через неё и взмываю.

– Абрахам! – настигает меня повелительный оклик златокудрого. – Вернись сейчас же!

Он умеет возвращать голосом. И приказывать умеет. И понимает нас, и птиц, и зверей. К тому же, я не могу ослушаться того, кто только что помог хозяину ожить. Опускаюсь на подставленное плечо.

Он гладит меня по голове.

– Не бойся, крылатый мой друг, с ним всё будет в порядке. Сейчас меня больше волнует наша пропавшая гостья. Хочу тебя кое о чём попросить. Ты ведь следил за ней? Следил, не отпирайся, и я догадываюсь, по чьему приказу. Стало быть, ты узнаешь её, когда встретишь. Разыщи её, она, скорее всего, пошла по южной дороге, через калитку в саду. Отнеси ей вот это.

Надевает мне на лапу широкое кольцо. Успеваю увидеть, что не с пальца он его снял, а вытащил из кармана. Кольцо сжимается. Не слетит в полёте.

– И передай … – добавляет он. Задумывается. Поднимает меня на уровне своего лица.

– Иоанна, – говорит проникновенно, – где бы вы ни были – я в вас верю.

И я-Иоанна это сейчас слышу. И мне, как и ворону, непонятный туман застилает глаза.

Сэр отпускает меня-ворона.

Чтобы осмотреть долину, нужно набрать хорошую высоту. Но там, в самом поднебесье парят ястребы. Спускаюсь и прячусь в придорожных кустах. Приходится отсиживаться. Потом лететь, но ближе к земле. Потом спасаться от пчёл и обходить их пасеки и луга. Потом снова прятаться в кустах и тени. Потом снова взлетать. Пока на меня не нападает хищник, но вовремя приходит на помощь великодушная странница.

Я благодарен ей безмерно. И вдруг я её узнаю. Это та самая, которую мне велено сыскать. И увы, отплачиваю злом за добро: клюю со всей силы, со всего размаху эту нежную белую шею, потому что только через боль могу передать человеку то, что хранится в моей голове… Больно, словно сам себя бью.

***

Долго смотрю на ворона в какой-то прострации. Он поглядывает виновато. Нежно целую его в клюв и вызываю такую бурю эмоций, что ещё немного – и придёт окончательный конец моей и без того посечённой куртке. Успокаиваю птаха.

– Спасибо. Спасибо, парень. Я всё видела.

Он с облегчением гладит меня крылом по щеке.

– А ведь ты шпион, Карыч, – говорю озабоченно. – Да ещё – как это называется – «двойник»? На обе разведки работаешь разом? Смотри, не запутайся!

Он нетерпеливо косит через моё плечо в небо.

– Да поняла я, что тебя послали к родителям. Ты на себя посмотри, много ли налетаешь? Отдохни, а к вечеру, как солнце сядет, полетишь по холодку. Так безопаснее будет.

Он мигает, затем легонько тюкает меня по пальцу. Нет, по кольцу. Тому самому, что получено от Маги и непонятным образом преобразовалось, впитав иномирную энергию.

А вот Мага всё время носил… носит кольца. И запасных у него полные карманы, пустых, как сэр говорил. И после того, как он с меня первый раз пытался блок снять – оба кольца в карман кинул, негодные, уже чистые, без рисунка, видать всё с них вычерпал…

Карыч и тот больше моего помнит, что в этом Игроке кольца – аккумуляторы энергии в чистом виде, магии то есть.

– А оно на тебе сработает?

С благоговением снимаю с коричневой морщинистой лапы кольцо сэра Майкла, и оно само скользит на палец. Будто и не девалось никуда! Приветственно нагревается, я получаю этакий ласковый обжим и думаю сокрушённо: как я могла тебя оставить? Ох, какая каша была у меня в голове… На всех наехала, всех во всём обвинила, даже себя, даже Васюту… Магино кольцо перекочёвывает на освободившееся место. И, кажется, срабатывает, потому что перья на Карыче резко поднимаются дыбом. Он ошалело таращится, странно сипит, словно пытается что-то сказать. Вот-вот – и заговорит человеческим голосом.

Не многовато? А ну как устрою птаху передоз, вообще никуда не долетит? Протягиваю руку за кольцом, но ворон шустро отскакивает. И разбегается для взлёта

– А ну, стой! – осаживаю, стараясь подражать интонациям сэра Майкла.

Ворон обиженно поворачивается ко мне. Мол, и ты ещё здесь раскомандовалась…

– Долго не задержу. Ты вот что, Карыч: доберёшься до его родителей – в первую очередь к матери, понял? Покружись рядом, она поймёт, что весточку принёс. Пусть тогда они с отцом твоего хозяина сами разбираются, а ты и слова не нарушишь, и хорошее дело сделаешь. Мать должна всё узнавать первой. Понял? Лети уж…секретный агент.

А то ишь, удумал, продолжаю, отслеживая ворона в небе, – матери, мол, ничего не говори. Ведь всё равно узнает, и тогда уж никому мало не покажется…

И тебе в том числе, задумчиво подхватывает внутренний голос. Ваня, а ты знаешь, куда ведёт дорога, вымощенная благими намерениями? Добрые дела – это, конечно, хорошо, но не в осиное ли гнездо ты засовываешь ручонку? К чему тебе эта благотворительность? Что ты знаешь о некромантах и их семьях?

Не обвинят ли они в первую очередь тебя в гибели их прекрасного сыночка? Ох, не знаю, Ваня…

Как бы то ни было, дело сделано. Вон оно, парит над степью, и ни одной враждебной точки не видно поблизости. А покажется – так я никому не позволю Карыча достать. Пригляжу.

Так что иди, Ваня, да поглядывай. Может, квест на тебя и выскочит.

***

И снова иду-бреду по дороге – по тракту, как громко назвал пастушок. На этот раз именно что бреду, потому что устала порядком. Солнце давно перевалило за полдень, я сжевала на ходу остаток краюшки, а воду нашла в небольшом придорожном колодце, очень даже обустроенном, с резной крышей и с поилкой для лошадей. Напилась, умылась, но и только: фляги у меня с собой нет, и я мысленно сделала заметку в подраздел мозга под названием «Что купить». Ведь когда-нибудь я доберусь хоть до какого-то населённого пункта! А может, и при гостинице найдётся магазинчик; если хозяин не дурак, то всегда предложит странствующим и путешествующим какие-нибудь нужные в пути мелочи. У меня, например, не только фляги нет.

Заношу в подраздел: для ночёвки – одеяло, даже парочку, не на голой же земле спать! Палатка отпадает – тяжела, да и не поставлю я её одна. Котелок, ложка, нож… Нож есть дарёный, кружка есть, но лучше заменить на небьющуюся. Ах да, ещё тарелка-миска нужна. Спички, зажигалка или огниво – что предложат. Потому что совсем рядом, в пределах видимости нагло порскают упитанные кролики, выпархивают из высокой травы какие-то мелкие курочки – должно быть куропатки. Без еды здесь не останешься, но не сырым же всё есть? Как приготовить, я уж соображу, главное – в чём и на чём… Хорошо бы ещё маленькую сковородку. Будут мука и вода – вот тебе и оладьи на завтрак.

Вот он, опять этот кроль высунулся. Застыл, ирод, всякий стыд потерял, уставился на меня, пережёвывая что-то. Глаза так и косят, уши разворачиваются локаторами на малейшие попискивания вокруг. Живи, братец Кролик, я ещё не настолько голодная. Теоретически понимаю, что ты – еда, но до практики ещё далеко. Тебя же мало подстрелить. У меня заранее руки опускаются, как представлю, что толстая безжалостная стрела вонзится в твою шею, даже заверещать не успеешь, и замолотят в последней судороге сильные задние лапы, а передние слабо дёрнутся. И надо будет выдёргивать из тебя, ещё тёплого, стрелу, снимать каким-то образом шкурку… Это называется – «освежёвывать», услужливо подсказывает внутренний голос и нервно хихикает. Даже передёргиваюсь. Выпотрошить, промыть… Зажарить-то я его смогу, не проблема, и с костром управлюсь, и с угольями. Да вот беда: привыкла иметь дело с цивилизованным куском мяса, а не с живой тушкой, что смотрит на меня мило и задумчиво и жуёт при этом травинку.

И как я при такой доброте умудрилась раптора завалить? Случайно, не иначе.

Думаю о всякой ерунде, пытаясь суетными мыслями заглушить одну, насущную, настойчиво отпихивающую преувеличенные заботы о дорожном скарбе и подножном корме. Наконец, понимаю, что деваться некуда. Надо самой себе ответить: что теперь делать, если Мага жив? Куда бежать? Вот-вот – и я ударюсь в панику. Я почти не помню того, что между нами было, лишь саму суть – было, да! Что-то интересное, романтичное, красивое… так резко и трагично оборвавшееся. Но до сих пор хорошо помню ужас – иначе не скажешь, когда после недельной непрерывной тошноты, головокружений и, наконец, обморока решилась, наконец, пойти к врачу, а мама, видя, как я трясущимися руками перебираю документы, разыскивая медицинский полис, прямо спросила: доча, а ты не беременна, часом? Мать и то раньше, чем я, догадалась о причине недомогания. А я – что я могла ей ответить? Да, мамочка, похоже, у меня и задержка небольшая, но вот только я понятия не имею, как, где и с кем, и когда… Так, что ли?

Пришлось сочинить – сочинить! – историю о курортном романе, о том, что в моём-то возрасте пора уже если не о замужестве думать, то хотя бы родить, для себя. И изображать спокойствие, будто всё идёт по заранее составленному плану. Будто я и впрямь ездила на море за этим – встретить отца своего будущего ребёнка. А на самом деле… я так и пребывала в уверенности, что какая-то сволочь ухитрилась меня подпоить, одурманить, наркотиков подсыпать, загипнотизировать – уж не знаю, что! – но только таким вот гнусным образом мною воспользоваться.

И как после этого я могла относиться к отцу моих детей?

Да, Мага, я, конечно, устроила тебе нелёгкую жизнь. Но и сама по твоей милости хлебнула… Прости, я рада, что ты жив, но к детям тебя не подпущу. Не надейся. И не смей ломать наш устоявшийся мирок, он не для тебя. Не отдам.

Сжимаю кулаки.

Вот и определилась.

Несколько раз основную дорогу пересекают боковые. Но в их сторону я даже не смотрю. Не нужны мне случайные приработки, охота ради охоты; делать мне нечего – за деревенскими упырями гоняться? Добраться бы до города; там хоть люди вокруг.

…Да, фляжка непременно нужна. Дорога подсохла и меня преследует пыль от собственных шагов; мельчайшая, вездесущая и всепроникающая. Мало того, что на зубах скрипит, так и глотка пересохла, а колодцев поблизости не видно. Одёргиваю себя. Терпи, голуба. Никто тебе курорта не обещал. Уже большую половину пути прошла… надеюсь.

Стараясь отвлечься, думаю о гостинице. Особо в планах не разлетаюсь, почему-то в последнее время всё, о чём ни загадываю, летит кувырком. Но имею я право, в конце концов, помечтать! Не о чистой постели, тут уж надо быть реалистом, а хотя бы о топчанчике, о диване, пусть даже деревянном, как у Галы, чтобы вытянуться на нём и ноги повыше закинуть… Пусть будет скромная комнатень три на три метра, чтобы втиснулась кровать, чтобы было куда пристроить немудрящее снаряжение, чтоб тазик с водой да хорошая дверь с засовом, а то мало ли кто шляется по коридорам придорожных заведений. В общем, мне бы самый минимум.

Меня снова тянет присесть на обочину, но я не решаюсь, помня о времени. Вдруг не успею до темноты к ночлегу? А ночевать в степи, на голой земле, открытой всем ветрам, неизвестным хищникам и змеям… кое-где я их успела заметить, и такое соседство никак меня не прельщает.

Вот и ещё один перекрёсток. Справа со стороны отдалённой деревеньки не спеша приближается всадник. Возможно, кто-то из местных, по своим обывательским делам, или странник, такой же, как я. В любом случае – друг друга мы не минуем. Иду спокойно, с достоинством, но колчан на всякий случай поправляю, чтобы под рукой был, если что.

К перекрёстку мы поспеваем одновременно. Бок о бок с ним трусит серенькая лошадка под небольшой поклажей.

Странник чинно приподнимает шляпу, похожую на ковбойскую. И вообще с виду – поживший, но бодрый ковбой-профессор, Индиана Джонс, так и состарившийся в седле. Одет просто: холщовые штаны заправлены в сапоги, из-под расстёгнутой по случаю тёплого дня замшевой куртки проглядывает белая рубаха. Седые длинные волосы собраны в хвост. Абсолютно седая, аккуратно подстриженная бородка. Седые брови. Яркие весёлые глаза… не разберу, какого цвета. Ослепительная улыбка.

Да что б мне в этом возрасте и такие зубы!

– Приветствую, леди, – учтиво произносит он. – Нам, кажется, по дороге?

– Приветствую, сэр, – отвечаю в тон. – Угадали. Придётся нам немного потерпеть друг друга. Впрочем, это ненадолго, думаю – вы меня скоро обгоните.

– Никоим образом! – поспешно возражает. – Не могу добровольно лишить себя столь прекрасного общества. Смею предположить, что ближайшей вашей целью является местный постоялый двор? Здесь только один подходящий объект для внимания одиноких путников. – Киваю. – В таком случае, воспользуйтесь моей заводной лошадью. Иначе такими темпами вы до заката не успеете добраться до места. Присоединяйтесь, леди!

Заманчиво. Однако гляжу на лошадку с сомнением. И дело не в том, что она повыше известных мне Лютика и Веснушки, и седло мужское. Несколько часов можно потерпеть, и Индиана выглядит вполне располагающе… Однако скептик я, скептик, воспитанный на маминых страхах. Полученное предложение весьма схоже с предложением от незнакомого автомобилиста подвести, а вы же знаете, чем это иногда может обернуться… Впрочем, чаще всего тебя действительно довозят до нужного места, отмахиваются от денег и улыбаются вот так же широко в ответ на твоё «Спасибо».

– Видите ли, сэр… – тяну кота за хвост.

Пожилой джентльмен понимает это по-своему.

– Джон. Сэр Джон. – Ещё раз приподнимает шляпу. – Странствующий рыцарь. К вашим услугам, прекрасная незнакомка.

Рыц… Кто? А чему я удивляюсь? Судя по тому, как приветливо разогревается кольцо паладина на моём пальце, передо мной ещё и коллега моего Наставника.

– Ванесса, – коротко представляюсь я. Звания и титула у меня не имеется, обойдёмся минимумом формальностей. – Видите ли, сэр Джон, я весьма рада вашему предложению, как и вашему обществу, кстати. – И это правда, я не лукавлю, он мне симпатичен, этот седобородый скиталец. – Вот только я не совсем привычна к этому виду транспорта. И к мужскому седлу, честно сказать. И лошадка ваша высоковата…

– Это всё поправимо, – благодушно отвечает он. – Зато не собьёте ноги и не придётся ночевать в степи.

Он словно читает мои мысли. Пока я медлю с ответом и присматриваюсь к высоте стремени – легко спешивается.

Гм… Есть в этом Игроке вообще мужчины с меня ростом? Везёт мне на высоких паладинов…

– И вот что я вам скажу, прекрасная незнакомка. Я, как опоясанный рыцарь, просто не могу допустить такого нарушения приличий. Дама должна путешествовать только в сопровождении. – И добавляет более просительным тоном: – Уважьте старика, леди. Ведь если вы откажетесь, я вынужден буду идти рядом, поскольку воспитание не позволит мне оставаться в седле, покуда вы пеши.

А у меня в голове что-то явственно щёлкает.

«Я, как опоясанный рыцарь…» «Дама должна путешествовать только в сопровождении…»

Это же не его слова!

Это слова сэра Майкла из моего последнего сна!

Здесь что-то есть. Случайных совпадений не бывает. Решено: еду с ним.

– Благодарю вас, сэр Джон, – отвечаю чопорно. – Было бы ещё неплохо, если бы вы… э-э…немного помогли мне забраться.

– Конечно, я вас подсажу, – белозубо улыбается он. – Подождите буквально две минуты, я подтяну для вас стремена.

А и в самом деле: если упряжь заточена под длинноногого хозяина, будет весьма неловко то и дело эти стремена терять. Да и опора для ноги никудышная. Вот что значит знаток, сообразил сразу.

Мой новый знакомый заканчивает подгонку и делает приглашающий жест. Когда я нерешительно приближаюсь, смотрит оценивающе.

– Собственно, – говорит в задумчивости, – моя помощь тут особо и не нужна. С чего вы взяли, что Мышка для вас высока? В самый раз. Ногу в стремя, леди, и не волнуйтесь, я рядом. Берите-ка повод и обопритесь о моё плечо, если почувствуете себя неуверенно.

И как-то так получается, что всё у меня получается. И стремя ловлю с первого раза, и подтягиваюсь, и сажусь нормально. Чересседельные сумки сэр Джон уже перенёс на своего коня и теперь дожидается, пока я освоюсь.

– Ну, что ж, в путь, леди Ванесса!

Какое-то время он помалкивает, пока мы с лошадкой друг к другу приноравливаемся. Поначалу я слишком напрягаюсь. Но на ум приходят уроки сэра Майкла, его тогдашние советы… Я успокаиваюсь, а в расслабленном виде легче войти в контакт с лошадью и приспособиться к ходу.

– Леди в квесте? – деловито осведомляется сэр Джон. – Простите, это не праздное любопытство, хотелось бы знать, к чему нужно быть готовым. Мне, заядлому путешественнику, многое приелось, и потому любое приключение в радость. И не думайте, что сильно отяготите меня своими заботами. Да и какие заботы могут быть у молодой леди? Итак, поведайте мне, с чем или с кем мы можем столкнуться на этой мирной дороге? Надеюсь, вы не сбежали от грозного мужа?

– Леди в Сороковнике, – отвечаю, смахнув улыбку. – Это я вас заранее предупреждаю, сэр Джон, чтобы не было потом разговоров, будто я что-то утаивала.

Вот так. Посмотрим, каков ты Рыцарь. Потерпишь ли под боком опасную спутницу?

– О-о, – с уважением протягивает он. – То-то я и гляжу, на вас целый именной набор. Похоже, я вас недооценил. Что ж, тем лучше. Будет интересно, если квест нагрянет в моём присутствии, это забавнее, чем встреча с рассерженным мужем. Не сердитесь на старика, леди, в одиночестве от скуки часто болтаешь с самим собой, вот я и несу всякую чушь.

А я чувствую, как снуют по всему телу ненавязчивые мурашки. Что-то мне это напоминает господин Паладин инкогнито. Сканируете без спросу? Не выйдет!

Не знаю, как у меня получается, но я ставлю защиту. Наглухо. Просто прячу свою интересную малахитово-зелёную ауру и не даю разглядеть. А. стянутая в плёнку, она не позволит отсканировать меня изнутри. Вот так.

Сэр Джон удивлённо поднимает бровь, потом, признавая, что его раскусили, добродушно смеётся. Разводит руками.

– Ну, простите, леди Ванесса. Профессиональная привычка. Не удержался. Обещаю в другой раз придерживать рефлексы.

На него невозможно сердиться. Остаток пути до гостиницы мы проводим в пустопорожней дружеской болтовне: о погоде, о природе здесь и в соседней локации, откуда я совсем недавно прибыла. Он умудряется поддерживать вполне светскую беседу – и ни о чём, и вроде бы обо всём, в то же время стараясь не затрагивать личностных моментов. И, верный слову, никаких более проверок и прощупываний не устраивает.

Хотя, думаю невзначай, я ведь могу распознать только то, с чем знакома. Какие козыри у него в рукаве? По виду, по умным глазам ему не менее шестидесяти пяти – семидесяти, хотя, конечно, очень моложав, подтянут… Но быть Паладином – и не обеспечить себе здоровье и хорошую форму в любом возрасте? Быть странствующим Паладином, постоянно практикующим – и застрять на том же уровне развития, что в начале Пути? Такого не бывает. Постоянная практика – постоянный рост. Скорее всего, сэр Джон та ещё тёмная лошадка и сейчас перешёл на иной уровень сканирования, мне пока неведомый. Я ведь прикрылась – и он… наверняка прикрылся в ответ.

Пытаюсь как бы невзначай рассмотреть ауру своего спутника.

А её нет. Нет даже отдельных синеватых всполохов или искр, которые иногда проскакивали от сэра Майкла. Не видно и лёгкой контурной дымки, присущей обычному человеку. Я озадачена настолько, что пропускаю очередной вопрос собеседника. Или он не человек, или… или он действительно закрылся. Но как искусно он это сделал!

– Леди Ванесса, – с улыбкой окликает он. – Мы подъезжаем! И не вглядывайтесь так пристально, вы ничего не увидите. Закрываться от посторонних – тоже профессиональная привычка, и вам, кстати, не мешало бы её перенять, вы чересчур доверчивы, дорогая…

Упс.

Кажется, у паладинов весьма ограниченный лексикон. И все они учатся в одной и той же школе. Обращение «дорогая» я приемлю только от одного человека.

И награждаю сэра Джона суровым взором. Он в извиняющем жесте вскидывает ладони.

– Не надо слов, прекрасная леди! Я всё понял!

– Что-то вы чересчур понятливы, сэр Джон, – говорю и не могу не улыбнуться в ответ. Ох, Ваня, не забудь про специфичное обаяние этих красавчиков, им и возраст не помеха. А ведь как обращается: Прекрасная леди, Таинственная незнакомка… Держи с ним ушки востро! Хотя, собственно, совсем скоро вы разойдётесь, и на этом ваше приятное знакомство закончится.

Стоп-стоп. Точно также ты думала о Маге. Мол, он тебя не интересует, и вообще, вы с ним больше не увидитесь. И что?

А ты забыла о фразе сэра Джона, совпавшей с фразой из своего сна? О том, что не просто так согласилась поехать? Вот и не рассчитывай, что через сколько-то часов и минут вы спокойно расстанетесь. Всё может повернуться совсем не так, как ты думаешь.

Он уже предлагает мне руку, помогая спешиться. Ловко подхватывает и ставит на землю и как бы невзначай касается кольца сэра Майкла. И отступает ломота в пояснице, и перестаёт ныть копчик, даже сухость в горле проходит. Причём так ненавязчиво, без знакомых обязательных голубых всполохов, что я даже теряюсь. Похоже, мне только что показали игру на весьма высоком уровне.

Вот она, гостиница для утомлённых путников: большое двухэтажное здание из обтёсанного известняка, с широкими коновязями и колодцем во дворе, с несколькими сопутствующими домиками «удобств»… Ну, это понятно, какая в степи канализация. С противоположной стороны примыкает конюшня. Уже темнеет, месяц выползает на небо. Возле коновязей пусто, но из окон доносится гул голосов и звяканье посуды. Должно быть, все, кому суждено приехать за сегодня, уже разместились и сами, и кони, и теперь предаются заслуженному отдыху.

– Пока мы не вошли, – негромко обращается ко мне сэр Джон, – я вынужден буду затронуть одну щекотливую тему. Леди Ванесса, особого удивления у местной публики вы, как женщина, не вызовите, поскольку вооружённые странницы здесь не редкость. Но для вашей же безопасности я бы советовал придерживаться легенды о том, что мы вместе. В группе. Вы знаете этот термин?

Да? Для моей же безопасности? Не лишено смысла. Судя по голосам, компашки за столами изрядно «подогреты».

– И ещё один вопрос, не менее щекотливый. Как у вас с деньгами? Я бы мог снабдить вас на первое время… В порядке? Вот и замечательно. Идёмте, леди.

Он поручает лошадей подбежавшим пацанам, бросив заодно ребятам несколько мелких монет. Вводит меня в дом.

Да, это не уютный, почти домашний Васютин трактир. Хотя планировка почти та же: стойка, большущий зал и лестница на второй этаж по одну сторону, вход на кухню – по другую. Но здесь в зале дым коромыслом, да к тому же ещё и балуются каким-то зельем; повизгивают девахи, в одном углу тянут нестройным хором песню, в другом спорят на повышенных тонах. Мрачный крепыш-вышибала ест нас глазами, отслеживая с самого порога до хозяйского места.

– О, почтенный сэр Джон, – радушно усмехается невысокий худощавый тип из-за стойки. Будем считать это гостеприимным приветствием. – Помню, помню, номер для вас держим. Когда собираетесь встретиться со своим другом?

– Как подъедет, Михель. Завтра или послезавтра. Его могут задержать дела. Да, вот что, Михель, нужна ещё одна комната. Со мной спутница.

Я деликатно не высовываюсь, маячу за его плечом. От нескромных взоров со стороны столов вот-вот задымится спина. А ещё говорят, только женщины любопытны… Да любая женщина проявит такт и не будет так в упор пялиться на незнакомца, хоть при этом разглядит его во всех подробностях, вплоть до марки мобильного телефона. Видать, маловато здесь развлечений, любуются на всех, кто ни зайдёт.

– Э-э, – тянет хозяин растеряно. – Благородный сэр, с этим сложнее. Как видите, у нас полно народу и свободный номер только один – ваш.

Виновато заглядывая в глаза сэра, снимает со щитка у себя за спиной ключ, и можно увидеть, что остальные крючочки действительно пусты. Ключ кладёт на стойку.

– В таком случае… – решительно начинает сэр рыцарь.

– Прекрасно, – перебиваю я. – Нас это вполне устраивает.

Потому что краем глаза вижу, что сидящий за ближайшим столиком мужик диковатого вида, задумчиво подперев лоб кулачищем, смотрит на меня туманным, но достаточно осмысленным взором и вот-вот решится представиться. Он сейчас в таком состоянии, что любая попавшая в поле зрения женская особь независимо от возраста покажется прекрасной таинственной незнакомкой. Оно нам надо? Нет, я в состоянии, конечно, двинуть ему в лоб, и спутник мой в этом меня поддержит, уверена, но зачем нам лишние конфликты с местным населением?

Отследив мой взгляд, сэр Джон кивает хозяину.

– Берём, Михель. Умыться и ужинать велите подать в номер.

И без лишних слов довольно ловко уводит меня из-под носа решившегося наконец встать незадачливого ухажёра.

.Кажется, я на этот раз угадала с мечтаниями. Нас встречает небольшая комнатушка три метра на три, узенькая кровать, одно окошко, стол, пара стульев. Блин. Не надо было скромничать. В следующий раз, Ваня, заказывай себе в мыслях о будущем хотя бы полулюкс.

– Прошу прощенья, леди, – сэр Джон откашливается, – но ситуация сложилась такова, что у меня не было выбора кроме как увести вас. Не хотелось поднимать шум. Однако не беспокойтесь, помещение хоть и маловато, но для вас одной вполне достаточно; я же устроюсь поблизости, на сеновале.

– Ещё чего, – отвечаю. – Сэр Джон, вы полагаете, что я спокойно выдворю прочь из-за каких-то там условностей человека, который поделился со мной лошадью? Да если бы не вы, мне бы неизвестно где пришлось ночевать, потому что у меня с собой даже спичек для костра нет. Мы в походных условиях, сэр, и даже не пытайтесь отсюда сбежать.

И выкладываю главный козырь, потому что на лице моего собеседника смятение от неслыханных нарушений приличий:

– Если уж вы сами привыкли проявлять благородство, уважаемый сэр рыцарь, то не отказывайте в этом праве и остальным.

В конце концов, приходится же нам иногда ехать в купейном вагоне с совершенно незнакомыми попутчиками. И никто не видит в этом ничего предосудительного.

Мой спутник всё ещё колеблется. Придётся дожать.

– Сэр Джон, я что-то не понимаю. Кто из нас мужчина? По идее, это вы должны меня уговаривать проявить благоразумие и пожалеть ваши ста… немолодые кости, потому что сеновал, на самом деле, не такое уж удобное лежбище. Вы-то чего боитесь? Уж будьте спокойны, я не стану покушаться на вашу невинность.

Последний аргумент разит наповал. Сэр рыцарь добродушно смеётся.

– Да вы бы и мёртвого уговорили, леди Ванесса, – сдаётся он. – Хорошо, но только договоримся: я преотличнейшим образом устроюсь на полу. Одеяла у меня с собой, а подушки мы поделим, чтобы мне не угодить под очередное проявление вашей заботы.

Ох, Ванька, думаю, угнёздываясь под одеялом, что колется даже сквозь простыню… Кстати, простыни здесь на удивление чистые, вот чего не ожидала. И вообще здесь чисто, совсем не так, как частенько описывают дорожные гостиницы, в которых руки прилипают к перилам от въевшейся грязи. Не знаю, как там внизу, в зале, а здесь в номере хоть и не стерильно, но хорошо отмыто, проветрено, насекомых не наблюдается. И хоть кровать и односпалочка, лежат две подушки, перьевые, не ватные каменные, какие до сих пор в некоторых поездах у нас встречаются…

Ох, Ванька, ты с чего вдруг такая смелая, а?

Чего, чего… Верчусь, чтобы устроиться поудобнее. Паладин он. Понятно? Это ж не просто звание, это образ жизни такой. Благородство, пронизывающее все уровни. И не вырубить топором…

А вот интересно, думаю, что же там, в замке дальше-то было? Ах, жаль, не узнать! Даже если Абрахам… нет, Карыч, мне так больше нравится. Даже если Карыч вернётся к Маге, потом опять ко мне – хотя кто ж его пошлёт? – и умудрится всё показать, момент будет упущен. Я так и не узнаю самого главного: что было сразу после того, как ворон улетел? Как меня искали? Опечалилась ли хоть сколько Геля? Как выкручивался Мага? Задал ли ему трёпку сэр Майкл? Или…

И тут я вспоминаю один очень странный факт.

Два очень странных факта.

Сэр Майкл предупреждал Абрахама: должно что-то случиться. Если что – сообщи сразу.

И он не спал, Наставник. Ходил по кабинету одетый, хмурый, сосредоточенный, чего-то ждал.

Ждал несчастья?

Ах, сэр Майкл! Что же вы со мной делаете!

…Уже засыпая, чувствую, как меня осторожно прикрывают вторым одеялом.

Глава 3

У каждого из нас в детстве имелись свои секреты. Взрослым они казались ничего не стоящими пустячками, но из этих крох, недостойных родительского внимания, ваялись уютные и неповторимые тайны. У меня тоже был свой секрет. Мне нравилось засыпать. Если день не был перегружен, если не было каши в голове, когда меня загоняли в постель, то сам момент перехода, провала в иную реальность становился необыкновенно интересным.

Не знаю, насколько правы называющие сон "малой смертью": сама я плохо помню, как умирала по-настоящему. Что осталось в памяти? Абсолютно плоский мир, как будто и не было третьего измерения – высоты. Сплющивая в гармошку стены, надвинулся и упал на меня потолок операционной, и мы вместе с ним вытянулись в необъятную горизонталь. Я была раскатана в блин на этой поверхности и беспомощно наблюдала, как отдалённые её края принялись угрожающе заворачиваться. Будто вся моя бывшая вселенная вознамерилась свернуться в рулон и на веки вечные замуровать меня в громадном тубусе. В саркофаге. И совсем это не было похоже на рассказы летящих сквозь бесконечные туннели… Вот такое странное умирание.

Нет, засыпалось в детстве совсем по-иному.

Интересно было отпустить разум. Позволить мыслям разбежаться, дать поскакать с предмета на предмет. Перемешаться в кучу. Развеяться в пустоте. А потом наблюдать, как из этой пустоты проступают целые страницы неведомых книг. Должно быть, оттого, что изначально в печатном слове было для меня нечто сакральное, подсознание и создало алгоритм, уводящий меня в другие миры и не требующий для этого ничего сверхъестественного. А со временем… надо было лишь прилечь и подумать: что бы я хотела увидеть во сне? И часто это срабатывало.

Почему я об этом забыла? Почему с возрастом потеряла эту лёгкость переноса?

Не знаю. Но сегодня, засыпая, страстно пожелала узнать, что же было в замке потом, после моего ухода.

Помог мне, сам того не зная, сэр Джон. Тем, что прикрыл одеялом, как отец когда-то прикрывал. И я вдруг почувствовала себя не на жёсткой узкой гостиничной лежанке, а на своей старенькой железной койке с провисшей панцирной сеткой. Я обожала эту кровать и не разрешала родителям сменить на новую, с пружинным матрасом: спать в ней, изогнувшись, было здорово, как в матросском гамаке.

Теперешнее ощущение зависания, как на детской кровати, длилось буквально секунды. Но я успела ухватить его и уже не отпускала. Даже спина у меня послушно прогнулась. Теперь… освободить мысли. Дать им спокойно перескакивать с предмета на предмет. О чём я думаю?

О том, что всё-таки продвигаюсь вперёд. Всё-таки ушла в квест. Утёрла нос этому Игроку и ему пришлось раскошелиться на именной бонус. Хорошо бы я своим уходом и Маге что-то доказала… А вот как он там, интересно?

За все наши встречи он не сказал мне ни одного доброго слова. А главное – проговорился, что я ему больше не нужна. Только если в портал за мной шагнуть… Почему мы вообще встретились? Каким ветром его занесло в мой Игрок? И каким – меня сюда? И почему мы здесь опять столкнулись нос к носу?

Он бывал у Галы. Предупреждал её: не заглядывай в другие миры… А она не слушала, всё караулила бывшего мужа, с каким-то мазохизмом смакуя его измены.

…«Встретишь Волокитина – передай ему, что он сволочь!»

«Гала! – Это уже мрачный голос Маги. – Гала, не вздумай!»

…Он целует её в губы. Не боится, что та выпьет его досуха, что заберёт энергию, как за день до этого почти опустошила сэра Майкла – я же помню, насколько он был выжат, когда пришёл к нам с Васютой.

…И снова слышу своего дорогого сэра: «Чем это вы занимались всю ночь?» – и краснею даже во сне, как девочка. Чувствую, как горят уши. И Васюта снова отворачивается, чтобы скрыть от меня и от него улыбку…

Я хорошо помню окно в нашей кухне. В нашей с Васютой кухне. С широким подоконником, на который потом с лёгкостью вспрыгнул Аркадий перед тем, как улететь, обернувшись совой. Туда же я бережно выставила две корзинки с фиалками от Мишеля. Сквозь сон пробивается нежный сладковатый аромат; я глажу двухцветные шелковистые лепестки и касаюсь бархатных тычинок. Пальцы желтеют. Задев твёрдый картонный уголок, выуживаю из-за оплётки корзины визитку. Серебряный вензель «М» светится на фиолетово-чёрном бархате. И только сейчас до меня доходит, что цветы послал не Мишель. А некто, любитель старинных камзолов, расшитых подобными загогулинами, любитель серебра во всех видах, у кого даже конь щеголяет упряжью в накладках из этого металла и выбивает серебряными подковами чечётку на мощёных тротуарах. Некто, совсем недавно с пылкостью влюблённого признавшийся, как он меня ненавидит…

Окно тускнеет и отдаляется, в кухне сгущается тьма. В ней растворяются стены, происходят странные подвижки воздуха, как будто пространство вокруг перестраивается, кроится по одному ему известному образцу. Прислушиваюсь к потрескиваниям, шорохам без страха. Мне любопытно: каков же будет результат? Что я увижу совсем скоро? Это ведь не кошмар, а просто заказанный сон. Я давно не видела подобных, но, наконец, у меня получилось.

Тусклый огонёк, сжавшись до размеров свечного пламени, меняет окрас на багряно-алый. Приближается. Растёт. И чем ближе, тем виднее изменения. Оконный проём уже не квадратный, как раньше, а высокий, готического стиля, со стрельчатым сводом, такой же, как в нашей с Гелей спальне в Каэр Кэрроле. Ещё до того, как оно вырастает до настоящего размера и вписывается в положенное место, я замечаю, что на подоконнике сидит человек. Вижу его силуэт на закатном фоне. Подоконник здесь тоже широк и удобен, да и толщина стен немалая, и я сама не прочь вот так прикорнуть с удобствами: прислонившись спиной к косяку, обхватив руками колено одной ноги, другой ногой покачивая… Мага сидит боком ко мне, профиль у него точёный, медальный, в чёрных глазах отражаются красные точки. И лицо словно светится в темноте. Я рассматриваю его с каким-то болезненным любопытством. Вот человек, который пробыл за Гранью… Это только в нашем мире оттуда не возвращаются, а некромант – может. Что он там видел? На что это похоже?

…Как он белокож… Вот мои девочки смуглые, этакие Карменситы, и Мага, по идее, должен быть по южному тёмен, раз уж девицы мои, оказывается, точные копии внезапно объявившегося папочки…

Он трогает створки, окно распахивается. Мага, придерживаясь за откос, высовывается наружу, обозревает небо. Уж не Карыча ли он там выглядывает?

– Осторожнее, – слышу за спиной обеспокоенный голос своего Наставника и шарахаюсь от неожиданности в сторону. Но он меня не замечает. Подходит ближе к Маге. – Не вывались.

– Я в порядке. – Тот даже не оборачивается. Голос тускл и бесцветен. – У меня был день на восстановление. А медитация на закат, знаешь ли, один из самых действенных методов забора энергии.

«День! – Я ликую. – Вот уж везёт, так везёт! Хоть бы и подольше здесь задержался, у меня была бы фора! Добралась бы до города – а там куда больше дорог, чем в степи, ищи меня-свищи…»

– Конечно. Только почему-то при первой инициации ты приходил в себя неделю. Не думай, что я забыл.

Пальцы Маги нервно выстукивают дробь. На восстановленных полированных ногтевых пластинах проскакивают блики.

– Как ты думаешь, он к утру вернётся?

– Ты о ком? – Сэр присаживается на противоположный край подоконника. Золотоволосый, в белоснежной рубашке с расстёгнутым воротом, в прорези которого угадывается знакомый мне медальон, и чёрная фигура некроманта рядом вовсе не диссонирует, а оттеняет его. Инь и Ян, вдруг снова думаю я. Удивительное сходство при кажущейся противоположности. Настолько они гармонично смотрятся, что сейчас мысль об их давнишней дружбе не кажется мне кощунственной или неправдоподобной. Всё так, как должно быть. Солнечная энергия – лунная энергия. Жизнь – Смерть. Тепло – Холод.

Был бы сейчас при мне внутренний голос, спросил бы: Ваня, а вот что ты сейчас такое подумала? Самое время философию разводить… Но он спит вместе со мной. Рассуждает та, другая, которая в этом сне.

– Отлично знаешь, о ком я. – Мага смотрит на паладина в упор. – Не удивлюсь, если ты успел его перехватить и нагрузить вдогонку чем-то ещё. Признайся, было?

– Было, – сэр спокойно выдерживает обжигающий взгляд. – Я даже подсказал Абрахаму возможную дорогу. Я попросил его передать кольцо Иоанне, если он заметит её сверху. Не знаю, почему она его сняла, но не думаю, чтобы в знак отказа от наставника. Скорее всего, на неё нашло, как ты выражаешься, умопомрачение.

Мага, отвернувшись, что-то сердито бормочет. Явно не комплименты сообразительному другу.

– Не надо себя ругать, – мягко говорит сэр. – Ты просто не подумал о такой возможности. И, полагаю, раньше рассвета он не появится, ночь – более безопасная пора для полётов. Хватит сидеть на сквозняке, либо слезай, либо закрывай окно.

Некромант сердито фыркает, но спрыгивает на пол. Сэр Майкл торопится его поддержать.

– Да перестань! – Его подопечный в досаде дёргает плечом. Но бледнеет ещё больше, под глазами проступает синева. Сэр, не обращая внимания на сопротивление, подталкивает его к дивану.

– Повторю ещё раз, – кротко говорит он. – Ты отсюда не выйдешь до тех пор, пока я не сочту, что ты полностью восстановился. И имей в виду: конюшня заперта, пешком ты далеко не уйдёшь – собаки вернут, а оборачиваться в кого-либо ты пока не сможешь. Наберись терпения. Я не менее твоего беспокоюсь за Иоанну.

– Вот бы сам и искал… Извини, – бормочет Мага. Отшвыривает диванную подушку, другую раздражённо приминает кулаком. – Тебе нельзя, я забыл. Но если бы ты знал, насколько это тяжело – валяться вот тут бревном вместо того, чтобы заниматься делом!

– Тут ты прав.

Сэр смотрит задумчиво и даже несколько печально. Прохаживается по комнате. Случайно задевает меня локтем, тот проходит насквозь… ага, понятно, меня тут нет, но как-то неудобно чувствовать себя привидением. Пристроюсь-ка я на их бывшем месте, на окошке, и нагрето, и видно и слышно всё…

А солнце, между прочим, в тучу садится. К дождю.

– Тут ты прав, – повторяет сэр. – Самое трудное – невмешательство. – И продолжает задумчиво измерять шагами ковёр.

Мага с интересом следит за ним. Сдвигает брови.

Сэр останавливается, чтобы зажечь свечи в высоком канделябре на столе. Двенадцать свечей, подсчитываю я. Мрак разгоняется по углам, клочья тени поспешно прячутся в складках тяжёлого балдахина и оконных портьер, ныряют под кровать красного дерева. Оконный проём за моей спиной окончательно чернеет.

– Майкл, – вкрадчиво говорит Мага. – Вот не люблю я, когда ты начинаешь высказываться полунамёками. Верный признак того, что ты знаешь гораздо больше меня. Признавайся, что ты хотел сказать? О каком невмешательстве речь?

Одной рукой легко, будто пушинку, сэр подхватывает тяжёлый резной стул, устанавливает напротив Магиного дивана, садится верхом. Снимает медальон с шеи. Смотрит на Магу в упор.

– Хочу тебе кое-что показать, друг мой. Нет, не вставай. Это хорошо, что ты сидишь, будешь меньше дёргаться, как говорит одна наша общая знакомая. Смотри внимательно.

Он отщёлкивает крышку медальона, что-то там подкручивает, настраивает, словно в часах, и я вместе с ними вижу картинку, от которой едва не сваливаюсь с насиженного места.

Ничего себе! Эта штучка, которую сэр в своё время обозначил как ментальный сканер, оказывается, не только считывает воспоминания, но и консервирует их! Магическая флэшка!

И я просматриваю заново ту сцену, в которой прошу девочек стереть игры с ноутбуков, и последующую поездку за щенками, и наше возвращение… Себя я не вижу: правильно, это ж моими глазами всё действо воспринимается! Но остальные картинки для меня разворачиваются, как на невидимом экране в три-дэ кинотеатре: объёмно, красочно и с качественной озвучкой. Оправившись от вполне естественного ступора, не вслушиваюсь, потому, что и так знаю, чем дело закончится, а просто любуюсь своими девочками. Раз уж выпал такой случай…

Всё-таки молодец моя проекция, освоилась, действует, как надо. Может, набрать как следует энергии и попробовать ещё раз её проведать? Но пока откладываю идею в заначку. Проснусь – подумаю.

– Повтори, – просит тем временем Мага. – Давай ещё. Сначала.

Да, печально убеждаюсь я, снова и снова сравнивая моих детишек с новоявленным родителем. Вылитые папочка. Мои здесь только хлопоты…

После третьего сеанса сэр решительно захлопывает медальон.

– Итак, Мага, – неожиданно сурово говорит он, – как ты думаешь: что я мог подумать, впервые увидав этих прелестных девочек?

На лице Маги блуждает счастливая улыбка.

– Сперва я не мог понять, кого они мне напоминают, продолжает сэр Майкл. – Потом припомнил наши детские портреты, помнишь, в фамильной галерее? – Мага замедленно кивает всё с той же улыбкой. Сэр неожиданно с силой пристукивает ладонью по спинке стула. – Да очнись же ты, наконец! К тому же я прекрасно осведомлен о тенденции к рождению близнецов в вашем семействе. И всё ещё помню тёмную историю пятнадцатилетней давности, когда ты более чем на месяц пропал невесть куда, и даже твой отец, несмотря на все усилия и связи, не мог вас с Николасом разыскать. Вернулся ты один, вернулся мрачный, подавленный; возможно, ты что-то и объяснил своим родным, но я об этом ничего не знаю. Пятнадцать лет назад, Мага. Детям, твоим маленьким копиям, – по четырнадцать. И это ещё не всё. Ты видел их ауры?

– Да, – блаженно выдыхает Мага. – Замечательные ауры. Даже у меня в детстве не было такого потенциала. И это – у девочек!

– Мага, опомнись! – Сэр встаёт, с грохотом отодвигая стул. – Выйди из этой эйфории, у нас с тобой серьёзный разговор.

Паладин, заложив руки за спину, делает хищный круг по комнате. Останавливается напротив друга.

– Послушай, в работе с человеческой памятью тебе со мной не сравниться. И если ты этого не знал – узнай сейчас. В тот день я копнул намного глубже, чем тебе сейчас показал; но тот самый блок, что ты поставил на Иоанну, не позволил ей ни увидеть, ни запомнить то, что увидел я. Тот самый, из-за которого она не смогла толком разглядеть твоё изображение, твой детский портрет, ибо тогда обнаружила бы несомненное сходство со своими детьми, а ты велел ей забыть всё, с тобой связанное. Всё! Мага, ты был с этой женщиной неделю, вы любили друг друга, и у тебя даже мысли не возникло, что она может забеременеть? Твой отец занимается изучением порталов между Игроками, и я знаю точно, что окна он уже несколько раз открывал; даже Гала могла заглядывать в свой Игрок, а они с Иоанной – из одной страны! И за пятнадцать лет ты не попытался найти женщину, от которой у тебя могли быть дети? И это при том, как страстно ты их желал?

Вокруг моего наставника мечутся синие всполохи, отсвечивающие красным. И это не отблески заката, он давно загас, это праведный гнев Паладина.

– И что я должен был подумать? Допустим, что тебе не хотелось рассказывать о неудачной любовной истории. Да, девушка в чём-то не оправдала твоих ожиданий, не поняла и не приняла твои принципы. Но кинуть в неё одним из сильнейших заклятий? Мага, она всего лишь женщина, а им свойственно ужасаться жестокости, даже если она направлена против их обидчиков. Сколько тебе тогда было? А ты повёл себя как мальчишка.

– Да, не сдержался, – цедит Мага. – Майкл, дело сделано, ничего не воротишь, и я сам себя давно наказал. Чего ты от меня хочешь? Чтобы я извинился перед ней? Не могу. Ты видел, чем она мне ответила? Ты знаешь, что такое – навязанная любовь, навязанная память? Да я все эти годы жил в непрекращающемся кошмаре, ты хоть это понимаешь? Что бы я ни делал – я не могу её забыть, я всех женщин с ней сравниваю, я понимаю, что, может, она и не хотела этого, но она уже стала моим персональным адом, навязчивой идеей, каким-то паразитом! Я не могу от неё отделаться! – Он оттягивает ворот рубашки, как будто тот его душит. – Не мог, – уточняет уже спокойнее. – Вот уж никогда бы не подумал, что приворот – такая скверная штука…

– И не пытался снять? – подозрительно участливо интересуется сэр Майкл.

– Сам не смог. Срок действия заклятья, если ты слышал, был оговорен – до смерти. Не мог же я пойти с этой проблемой к отцу, позориться перед ним! Да он меня просто высмеял бы!

– А теперь?

Мага пожимает плечами. Вздохнув, вытягивается во весь рост на диване. Мрачно смотрит в потолок.

– У меня было время обо всём этом подумать. Ты когда меня позвал? Часа в четыре утра? Здесь я пробыл мёртвым два часа, там для меня прошла неделя. Смерть заставляет многое переоценить, и когда лишаешься того, чем жил годами – остаётся странное чувство пустоты. Похоже, теперь я её ни люблю, ни ненавижу. Зависимость ушла, а злость осталась.

Он рывком садится.

– Я слишком долго ею мучился. Понимаю, что думаю о ней с неприязнью лишь по инерции, что это неправильно, но… видимо, нужно время, чтобы перестроиться. И хоть ты тресни, не могу простить того, что она со мной сделала.

– Сделала…

Сэр Майкл отходит к окну. Смотрит сквозь меня в ночь. Я сижу, затаив дыхание, хотя и понимаю, что он меня не слышит. Мой защитник поворачивается к Маге.

– Ты был хорошим другом Галы, – говорит он, – и, насколько я знаю, высоко оценивал её профессиональный уровень. Так?

– Допустим, – осторожно отвечает Мага.

– Именно Гала протестировала Иоанну при попадании к нам. В первое же утро. Мага, она не обнаружила у моей будущей ученицы никаких способностей. Абсолютно. Полный ноль, как Гала любила выражаться. Иоанна не могла тебя… присушить, – он находит нужное слово. – То, что в ней было, только начало просыпаться при переходе в наш Игрок и ещё даже не проклёвывалось, оно стало расти… – Он задумывается. – Пожалуй, после косвенного воздействия Королевского рубина. Часть регенерирующего излучения повлияла на рост способностей. Прости, но ты был неправ все эти годы. Это не Иоанна.

Впервые я вижу Магу таким растерянным.

– Не может быть. Заклятье узконаправленное, с оговоренным сроком… Ты что-то путаешь, Майкл! Она сказала его! Озвучила! Именно она!

– Это были слова обиженной и разгневанной женщины, друг мой. Без вложения силы. Потому что на тот момент Иоанне нечего было вкладывать.

Я даже съёживаюсь. Как же… Но почему же… Если так – почему мои слова сработали? Мага обхватывает голову руками. Сжимает виски.

– Майкл, ты что-то путаешь.

– Я был бы этому рад, друг мой. Но подумай ещё над одним обстоятельством: как ты умудрился напрочь забыть о собственном проклятии? Как ты на него напоролся?

– Как? – рявкает Мага, не сдержавшись, и по лицу его видно, что при этом он проглатывает несколько непечатных слов. – Я бы тоже хотел это знать Майкл! Давай, выкладывай, к чему ты там ведёшь! Что ты об этом знаешь?

– Я знаю одно, – отвечает сэр. – Вы погорячились оба. Не сдержались оба. Но ты, по крайней мере, был обеспечен, свободен и жил в собственном замке. Ты был волен сам определять свою судьбу, заводить семью, строить карьеру, заниматься наукой либо чем другим, путешествовать… А эта женщина после встречи с тобой привязала себя на всю оставшуюся жизнь к тем девочкам, к которым ты сейчас рвешься, пренебрежительно отодвигая в сторону их мать. А зря ты её недооцениваешь. У неё были все шансы пройти Финал и вернуться целой и невредимой к детям, и тебя она так никогда и не вспомнила бы. И ты бы до конца жизни так и не узнал, что у тебя есть дети в другом мире.

– Кстати, – вдруг перебивает Мага и в голосе его снова подозрение. – А почему я это узнал? Ты что – намеренно свёл нас вместе? Столкнул нас лбами? Чтобы мы… – Он угрожающе приподнимается. – Ты нас свёл! Всё верно! Ты спровоцировал её на воспоминания о детях, чтобы она проговорилась при мне! Ты…

– Не возводи напраслину, дорогой, – прерывает его звучный женский голос. – Спровоцировала её я.

Мага поспешно вскакивает.

– Тётушка!

– Сиди, дорогой! – и этим «дорогой» Золотая леди словно прибивает моего несостоявшегося суженого обратно к дивану. – Если ты припомнишь обстоятельства нашей беседы за обедом, то вспомнишь, что именно я подтолкнула леди Иоанну к разговору о детях. Остальное было нетрудно предугадать. Ты очень предсказуем, Мага.

Сэр пододвигает ей стул.

– Тётушка, – повторяет Мага упавшим голосом. – Да вы… вы просто интриганка? Да для чего вам всё это было нужно? Объясните мне!

– Это был единственный выход для вас обоих, Мага. Зная твою склонность доводить любое дело до конца, нетрудно было предугадать, что ты воспользуешься первой же возможностью либо объясниться, либо как-то снять блок с памяти Иоанны. Если бы даже она не надумала уйти сама, ты бы нашёл способ выманить её из комнаты, не так ли? Мне очень жаль было подставлять тебя, мой мальчик, но у вас, некромантов, свои отношения со смертью, и я знала, что ты справишься; ты ведь снял с неё блок, получил то, что хотел. И ты освободился от зависимости. Она же вернула свои воспоминания. Вот только не знаю, кто из вас оказался в большем выигрыше…

– Или в проигрыше, – угрюмо отзывается Мага. – И вы спокойно дали мне умереть?

– Я был рядом, – коротко отвечает сэр.

– И ты дал Иве уйти?

– Это был её выбор, Мага. Ты в своё время выбора ей не оставил.

– Да что вы… Что вы все её защищаете? Кто-нибудь подумает здесь обо мне, в конце концов? К вашему сведению я тут недавно умер!

– А эта женщина умерла, рожая твоих детей, Маркос, – говорит жёстко леди Аурелия. – Разве тебе не доложил Абрахам? Или ты в своём ослеплении пропустил это мимо ушей? Ты ведь знаешь, как трудно вам, некромантам, появиться на свет, как тяжело вас вынашивать. У вас совершенно иная энергетика, она сразу начинает конфликтовать с телом, которое его взращивает. Я помню, как Мирабель носила вас под сердцем, мучилась от постоянного токсикоза и как тяжело рожала, счастье, что ваш отец не отходил от неё последние сутки и смог-таки вытащить с того света! Иоанне неслыханно повезло, что рядом с ней оказался хороший врач; а где в это время был ты, Мага?

– Ты видел её жилище, там, в воспоминаниях? – подхватывает сэр Майкл. И тут мне становится обидно. Ну да, моя квартирка, конечно, та ещё коробушка по сравнению с его замком, но у некоторых и этого иной раз не бывает… – Какие там крошечные комнаты? Ты что-нибудь знаешь о её семье? Семь лет назад она потеряла отца, три года назад – мать, двоих братьев, невесток и трёх маленьких племянников. Она похоронила разом всех своих близких, Мага, у неё никого не осталось. Разве ты не должен был находиться рядом?

Шмыгаю носом на своём подоконнике. Становится жалко не только себя, но и Магу в какой-то степени. Я-то отсиживаюсь, как сторонний наблюдатель, а он – под перекрёстным обстрелом.

– А ты можешь представить состояние девушки, которая вдруг обнаруживает, что беременна? – вкрадчиво говорит леди Аурелия. – Как ей пришлось объясняться с родителями? Сколько унижений и насмешек вынести от окружающих? Хотя на тот момент было очень легко избавиться от этого невесть откуда свалившегося бедствия: небольшое хирургическое вмешательство – и…

– Нет, – вдруг говорит Мага и становится ещё белее. – Нет. Вы же знаете, она этого не сделала.

Золотая Леди внешне спокойна, только глаза налиты синевой и ноздри трепещут от гнева.

– И что бы ей могло помешать? Несложная операция – и всё кончено! Никаких проблем! А вместо этого…

…Папа сказал: рожай, дочка. Одним внуком больше – не страшно, как-нибудь прокормим. Дитё не виновато, что отец у него сволочь и трус оказался.

Мама сказала: лучше сейчас роди, чем потом совсем не сможешь, а то ведь всякие бывают последствия после абортов. Будет тебе ребёнок мешать – сами вырастим, мы с отцом ещё молодые. Дитё не виновато.

Они не знали, что будут двойняшки. А и знали бы – от своих слов не отказались.

– Вместо этого она прошла через всё, – договаривает леди. – Прошла ради твоих детей, Мага. И, как положено матери некромантов, умерла при родах.

У меня перехватывает дыхание. Как положено… кому?

Мага чуть с ума не сходил от счастья, вспоминая их ауру… ауру моих девочек. Они – некроманты? Мои Сонька и Машка? Или мой сон всё-таки обернулся кошмаром?

Неловко дёрнувшись, соскальзываю с подоконника. Лечу, ожидаю удара, но пол всё отдаляется, отдаляется… Начинаю судорожно барахтаться, скидываю с себя одеяла и… сажусь на кровати.

Нет. Не может быть. Ни за что не буду больше ничего загадывать перед сном, ни за что!

На потолке играют оранжево-красные блики, как от зарниц. У стены напротив слышится спокойное дыхание пожилого сэра. Верный своему слову, он расположился на полу, позаимствовав у меня только подушку, но одеялом так и не воспользовался. А мне под двумя – жарко. Мой черёд – укрыть соседа. Всё равно не спится, размять бы ноги, да негде… Хоть у окна постою.

Где-то далеко разгорается зарево, хотя для рассвета ещё рано. Приоткрыв окно, я чувствую запах гари и поспешно закрываю створку. Похоже, степь горит. С первого взгляда подумаешь – чему там гореть? Сочная высокая трава ещё не успела усохнуть под солнцем, нынешнее лето не засушливое. Но под этой свежей травой прошло– и позапрошлогодняя, высохшая, как порох. Только спичку поднеси да раздуй ветром огонёк – и заполыхает.

Небо пересекает разветвлённая молния, затем другая. Мысленно начинаю считать. Через двадцать секунд громыхает. Гроза рядом.

Так что там с некромантами?

Ваня, и почему это оказалось для тебя новостью? Ты забыла, кто их отец? Ах, ты просто ещё не привыкла к этому…

Я хорошо знаю своих девочек. Конечно, ни одна мать не скажет дурного о своём чаде, но я всё же стараюсь быть объективной. Они нормальные добрые дети. Немного взбалмошны, бывают рассеяны, бывают вспыльчивы, но отходят быстро. Таких приступов бешенства, какие наблюдались пару раз у Маги, с ними не случалось. Любят меня, обожают друг друга – как, наверное, многие близняшки. Честные, справедливые, замечательные дети. Мои дети. В них то, что вложила я.

Зажмурившись, вызываю в памяти тот самый «клип» из медальона сэра. Чего я не увидела, на что не обратила внимания? Воспоминания ещё свежи, а потому – девочки вновь передо мной, как наяву. Отчего-то мне, словно в продолжение сна, удаётся приблизить к себе образы, сделать более чёткими, вглядеться новым, о с о б ы м зрением…

Я вижу черноту звёздной ночи, разлитую вокруг каждой. Это не аура смерти, подобная Галиной, которая, как чёрная дыра, медленно втягивала в себя энергию извне и была густым, почти непроницаемым туманом. Нет, та, что на детях, вселяет в меня надежду.

Их ауры словно зачерпнуты из Космоса. В них дрожат бусины звёзд, горошины белых карликов и прочерки метеоритов. По наружному контуру непрерывно сменяются все цвета спектра, то и дело сливаясь в чёрный и вновь распадаясь на радужные нити. А главное – у каждой из них аура двойная. Не знаю, заметил ли это Мага, но я, как лицо заинтересованное, разглядела. Там, сквозь некромантовскую оболочку, просвечивается малахитово-зелёная прозрачная дымка. Моя. Обережная.

Я не стану биться в истерике из-за того, что они некроманты, не буду отрицать очевидного и прятать голову в песок. Да, они такие. Это не значит, что они лучше или хуже остальных, они просто другие. Как бывают другими талантливые и одарённые дети, яркие индивидуальности, лидеры, да просто те, кого отличают способности выше среднего уровня. Им рано или поздно становится тяжело жить, потому, что со стороны окружающих бывает и непонимание, и неприятие – мол, выше всех себя ставишь… Но моих детей – двое. Они никогда не будут одиноки. Может, именно для этого природа устроила так, что среди некромантов часто рождаются близнецы? Чтобы им было легче выживать, держась друг за друга?

Но тогда получается, что и у Маги должен быть брат-близнец? Что-то там упоминал сэр Майкл, вроде того: ты вернулся один… Значит, уходили они в мой Игрок вместе?

Небо раскалывается от очередного пучка молний, и практически сразу же сверху оглушительно гремит. Дребезжат стёкла, слышно, как по соседству на конюшне испуганно ржут лошади.

– Сейчас начнётся, – говорит за моей спиной сэр Джон. – Не волнуйтесь, дорогая, это наверняка местные маги перестарались. Видите – пожар в степи? Они спешно корректируют погоду, чтобы его загасить, а массовый сбор облаков не обходится без побочных эффектов. Зато будьте уверены, ливень сейчас начнётся что надо. Огонь не пройдёт далеко.

– Вы думаете?

– Неоднократно бывал свидетелем. При каждой деревне проживает ведун, ответственный за погоду, а деревень в округе много! Скорее всего, пожар был замечен сразу несколькими погодниками, вот они теперь и изощряются, кто во что горазд. В глуши профессионалу скучно, и если есть случай покрасоваться перед коллегами, то почему бы и нет? Да и в качестве отчёта перед нанимателями не помешает.

В стекло с размаху бьют мелкие ледышки. Ох, если кого застал этот град в пути…

– Вот это напрасно, – в голосе сэра Джона неодобрение. – Это уже стряпня дилетанта. Кто-то новенький не подумал о посевах на полях. Ага, посмотрите-ка, вмешался маг поопытнее!

За окном мелькает громадная призрачная ладонь. Небрежным жестом закручивает в пространстве ледяной смерч, тот разрастается, отступает, втягивает в себя с необозримых окрестностей градины, – видно, как они всасываются вихревыми потоками. Он издалека-то кажется большим, каков же на самом деле! В темноте трудно оценить расстояние, но я понимаю, что ледяной столп уходит дальше, туда, к очагу возгорания и, судя по закручивающимся вокруг него прозрачным нитям, присоединяет к себе дождевые струи.

– Не упустите момент, леди Ванесса, когда всё закончится. В этих местах редко увидишь работу мастера.

Там, у самого горизонта, встречаются две стихии. Соприкасаются с глухим хлопком, взметают к небу плотное облако искр, мгновенно вязнущих в белёсом клубе пара. Сверху всё это месиво щедро заливается дождём.

– Вот и всё.

Сэр Джон, потянувшись через моё плечо, открывает окно, и в душную комнату врываются свежий ветер, запах озона и совсем небольшой, остаточный – бывшей гари. Да, это не Галино пожарище, думаю растеряно. Мой сосед осторожно убирает руку… а я стараюсь ничем не выдать своего волнения. Потому что успеваю заметить у него на пальце кольцо, один в один повторяющее моё собственное, полученное от Наставника.

– Ложитесь спать, дорогая леди, – советует сэр. – День у вас был нелёгкий, нужно отдохнуть, как следует. Тем более что отправиться в путь нам завтра не грозит.

– Почему? – невольно спрашиваю я.

– Ливень затянется до утра, дорога раскиснет. Так что у нас с вами впереди целые сутки. Впрочем, у меня больше: мне ведь нужно дождаться друга. Ложитесь, леди Ванесса. Путник, как и хороший солдат должен пользоваться любой возможностью для здорового сна.

Он добродушно улыбается. Свеж и даже не взъерошен, несмотря на то, что только что с постели. Лучится обаянием. И я великодушно прощаю ему «дорогую». Ладно уж. В конце концов, мы немного… коллеги, не так ли? Хотя… хотя, по выражению того же сэра Майкла, я ведь ещё «зелень», а этот милый стари… даже язык не поворачивается его так назвать… очаровательный пожилой джентльмен, между прочим, выше меня по уровню весьма и весьма намного, хотя ни разу не намекнул на это обстоятельство. Или у паладинов не принято настаивать на соблюдении субординации? Или он делает мне скидку, как всё-таки даме?

– Сэр Джон, – зову, уже пристроившись кровати, шёпотом. – Вы не спите?

– Я вас слушаю, дорогая, – непринуждённо отзывается он со своего жёсткого ложа. – Вас что-то интересует?

– Э-э… да. Скажите, какая у меня аура? Я не могу сама её разглядеть.

– Это естественно, вы же ещё новичок. У вас прелестное изумрудное сияние, во всяком случае, я вижу его именно таким. Вы словно заключены в драгоценный камень, причём со множеством граней. И грани эти не все одинаковы. Некоторые отсвечивают огнём, особенно на уровне рук и корпуса, и я идентифицирую их как часть дара от одного из Наставников, Воина, скорее всего. Но их немного, на один-два боевых навыка, не больше. Он либо не успел, либо не захотел продолжить обучение. Так?

Я молчу.

– Далее. Куда большая россыпь, и мне она, как вы понимаете, весьма импонирует, это наша паладиновская цветовая гамма, от золотисто-голубого до ультрамаринового оттенка. Ваш второй Наставник, по-видимому, учитывая, что боевые навыки вам уже прививаются, пошёл по другому пути и ставил вам, в основном, способности к защите и целительству. Некоторые из них ещё в латентном состоянии, им для активации требуется более высокий уровень. Думаю, после прохождения третьего квеста они начнут действовать, и основной пик их развития придётся на Финал. Дорогая, ничего личного, но мне кажется, второй ваш Наставник был либо дальновиднее, либо ответственнее первого. Так?

Не сдержавшись, вздыхаю.

– Не совсем. Васюта – это первый – вообще не хотел отпускать меня в Сороковник. Я это только теперь понимаю. Он начал меня обучать, поскольку обещал, но потом передумал. Почему-то многим я кажусь беззащитной и… и лапушкой, – добавляю я сердито. – Я же не виновата, что так миролюбиво выгляжу.

Откидываю одеяло и сажусь.

– Ведь как-то я дожила до своих лет совершенно самостоятельно! И по жизни я иду сама, без чужих подсказок. Понимаете, сэр Джон, я иногда устаю быть сильной, хочется быть просто женщиной, но когда начинаешь ею быть – тебя почему-то воспринимают, как совершенно беспомощную и ни на что не способную. Почему?

Он тоже усаживается. Глаза в темноте поблёскивают, седина мерцает снегом.

– Понимаю. Но дело не только в вашем желании временно сбросить груз забот. У вас, леди, как у многих женщин, есть способность подстроиться под мужчину, который вам нравится, просто для того, чтобы сделать ему приятное, соответствовать его ожиданиям. И ради этого вы временно становитесь такой, каким вас хочет видеть ваш любимый. Так.

Он даже не спрашивает, он констатирует.

– Ну да, – уныло отвечаю. – Может, у него идеал женщины – именно такая вот лапушка. Хозяйственная, заботливая, домоседка. А мне… если бы вы знали, как надоели кастрюли, уборки, стирки и прочая домашняя дребедень! Просто не на кого спихнуть. А когда попала сюда, поняла, что выбора-то у меня нет. Кому какое дело до моих профессиональных навыков, здесь не нужны финансисты и бухгалтеры!

– О, тут вы ошибаетесь, – серьёзно отвечает сэр Джон. – Специалисты такого профиля есть даже среди Наставников. Просто вы были приведены в достаточно жёсткие временные рамки и схватились за то, что оказалось ближе. Вернёмся, однако, к нашей теме. Ваш первый Наставник счёл вас несостоятельной, – неожиданно жёстко говорит он. – Предвзятость или привязанность помешала ему оценить ваши способности адекватно, и это вызвало в вас протест, пусть и неосознанный. Потому что знака от первого Наставника я на вас не вижу.

Я чувствую, что неудержимо краснею. Если бы сэр Майкл не нацепил бы кольцо Карычу, если бы ворон меня не нашёл – то и от паладина мне памяти не осталось бы.

Сэр Джон словно считывает мои мысли.

– Подобные вещи сами находят своих хозяев. Поверьте, леди, если бы вы решили отказаться и от второго наставника, его кольцо не вернулось бы к вам на пальчик. И не обижайтесь на старика. Я никоим образом не умаляю достоинств вашего избранника. Васюта, вы сказали? Слыхал о нём. Прекрасный воин, отличный тактик, уважаемая личность. Но, дорогая, в данном случае мужчина и рыцарь победил в нём Наставника, и это можно рассматривать двояко. Вот вам он с какой стороны ближе?

– Как мужчина, конечно, – не задумываясь, брякаю. И снова краснею.

– Ну вот, видите… Обидел вас именно мужской его поступок: стремление вас же защитить. Отвечаете же вы неадекватно: отрекаетесь от него как от Наставника. Совершенно по-детски.

И не в первый раз…

«Я же за тебя заступился! Как я могу ещё тебя защитить?» – кричал Мага. А я что сделала? Попыталась ущипнуть побольнее в ответ на обиду.

Мне сорок с лишним, а я по-прежнему веду себя как ребёнок. Ничему не учусь, реву по каждому поводу и растеряла всех своих мужчин, а их и без того мало было…

Сэр Джон дружески обнимает меня за плечи. Когда это он успел подсесть?

– Не надо, дорогая. Отчаяние – плохой советчик. Вы успокоитесь, подумаете и всё оцените должным образом. И примете правильное решение. А хотите дослушать? Я ведь вам ещё не досказал про вашу ауру.

Он подаёт мне носовой платок.

– Основной пласт ауры – то, что дано при рождении. У вашей – редкий окрас для нашего мира, но не исключительный, встречаются и родственные ему. Цвета, зависающие на наружных гранях – приобретённые, это и есть дары Наставников. Но существуют и внутренние вкрапления.

Я начинаю слушать более заинтересованно.

– Это те навыки, что попадают в кровь и хранятся в ней пожизненно. И могут даже передаваться по наследству.

– Оборотничество, например.

– Да. В вашем случае и ещё кое-что.

Сэр Джон смотрит на меня внимательно. А я в полном недоумении.

– Ну, – задумчиво продолжает он, – не знаю, право… Пожалуй, оставим это до следующего раза. Вы ещё не готовы.

– Нет уж, постойте! – Торопливо удерживаю его, потому что он собирается встать. – Вы же не случайно про это сказали, не так ли?

Он разводит руками.

– Леди Ванесса, напомню, что вопрос о своей ауре вы задали первая!

– Ну да. Но раз уж вы начали, то договаривайте. Иначе я не засну всю ночь, думая, что же такое вы от меня скрываете?

Он колеблется.

– Давайте договоримся, леди. Не в моих правилах преподносить новичкам всё сразу на блюдечке. Я, знаете ли, предпочитаю, чтобы они тоже поломали головы; а раз уж мы оказались в одной компании, то будьте добры, играйте по моим правилам, хотя бы на том основании, что я старше.

Вот тебе и напоминание о субординации, дорогуша! Накаркала?

– Пораскиньте умом, дорогая. Включите память, логику. Как я уже говорил, у нас впереди ещё сутки совместного общения, и если перед своим отъездом вы сами не найдёте ответ, я дам вам подсказку. Не хмурьтесь.

– Домашнее задание? – говорю уныло. – Опять? Сами же уговаривали меня выспаться!

– Вот в этом я вам помогу, – улыбается он. – А думать будете днём. Позвольте…

Касается моего лба. У меня тут же закрываются глаза.

Какое низкое коварство… Как я успела позабыть, что однажды никто иной как сэр Майкл, мой первый знакомый паладин легко и незаметно отключил меня на полдня с такой же благой целью – чтобы я немножечко отдохнула. Нет, они точно заканчивали одну школу. Или университет. Или что там у нас, паладинов…

Почему-то я совсем не удивлена, снова очутившись в Магиной спальне.

Здесь тоже лупит дождь по стёклам, вдалеке всё ещё погромыхивает. Похоже, трансляция сна ведётся в режиме реального времени. И действующие лица всё те же: Мага сидит, угрюмо уткнувшись лбом в диванную спинку, сэр Майкл у окна. Леди Аурелия как добрая самаритянка подсаживается к некроманту, осторожно берёт за руку. Тот сердито дёргается. Тихо, как мышка, проскальзываю за резной столбик кровати. Хоть никто и не видит, но всё равно остаётся нехорошее ощущение, что меня вот-вот застукают за какой-то шкодой.

– Мага, голубчик, – голос леди мягок и ласков, будто и не она устраивала здесь разнос не далее как полчаса тому назад. – Ты нам очень дорог. Но кто же, как не мы, скажет тебе, насколько ты неправ?

Мага что-то невнятно мычит. Потом поднимает голову.

– Хотите сказать, кто же, как не вы, вправит мне мозги, тётушка? А вы вообще представляете, на месте ли они у меня? Вы хотя бы спросили, как я жил все эти годы!

– Мы это видели, дружок, – кротко отвечает леди Аурелия.

– Вы хотя бы… Что? И что же вы видели?

– Как ты со временем менялся. – Леди гладит Магу по плечу. – И если поначалу эти перемены к худшему в твоём характере можно было ещё увязать с пропажей брата и чувством вины, которое ты носил с собой постоянно, то в дальнейшем они стали усугубляться без видимых причин.

– Ну да, конечно, – Мага, покосившись на женскую ладонь, вдруг накрывает её своею. Немного молчит. – Конечно, тётушка. Без видимых. А мои…– он запинается, – неудачные женитьбы? Это не достаточный повод? А то, что я до сих пор не могу заслужить прощенья отца из-за того, что не успел вытащить Николаса? А то, что до сих пор не могу достичь второй ступени, чтобы тот же отец имел право назначить меня своим преемником? И знаете, почему? Я, некромант в двадцать первом поколении, не в состоянии пройти вторую инициацию! Я не хочу ещё раз умирать, а это ненормально! Для второй инициации я должен добровольно согласиться на смерть и пройти заново весь тот кошмар с возвращением…

И вдруг он осекается. Трёт лоб.

– Постойте. Это что же получается…

– Ты прошёл вторую инициацию, – сообщает, не оборачиваясь, сэр Майкл. – Почти сутки назад. Забыл?

Мага вскидывает глаза.

– Но это не совсем правильная смерть. Она должна быть добровольной. Я должен на неё согласиться, понимаешь? Сегодняшний случай просто не зачтётся.

– Ты добровольно убил того, кто наслал на Иоанну проклятие, разве не так? Себя. – Сэр Майкл, наконец, отрывается от любования кромешной тьмой за окном. – Ты пробыл за гранью не менее полутора часов, в то время как вашим уставом оговаривается минимальный срок в час. Ты вернулся к жизни без вмешательства какого-либо мага или Наставника…

– Стоп-стоп! – Мага протестующее вскидывает руку. – Меня вытащил ты!

Паладин, заложив руки за спину, не спеша приближается. В глазах – откровенное торжество.

– А вот тут ты ошибаешься, – говорит с вызовом. – Когда я тебя застал – ты был уже жив. И Абрахам при необходимости сможет это подтвердить. Ты же знаешь, что на ваших Советах свидетельства вещих птиц и животных принимаются во внимание.

Мага испытующе смотрит на него. Встаёт, прохаживается. Кружит вокруг дивана. Останавливается.

Они стоят друг против друга, одинаково заложив руки за спину и покачиваясь с носка на пятку. Как два бойцовых петуха.

– Был жив? Уверен? – наконец, спрашивает Мага, вложив в свою интонацию годичный запас иронии. – Я же слышал, как ты меня позвал. Дважды позвал, между прочим. Кто зовёт, тот и воскрешает.

– Я звал дважды потому, что ты упрямец, Мага. Ты упорно не желал выходить из комы. Но клянусь тебе, ты дышал. Всё, что я сделал – это придал разгон энергопотокам и как следует подтолкнул сердце, почти так же, как ты недавно подтолкнул Иоанне.

Они прожигают друг друга взглядами. Мага тычет сэра пальцем в грудь. Говорит требовательно.

– Докажи.

– Твой камзол, в котором ты тогда был, всё ещё здесь? Осмотри его.

Кажется, я знаю, что они сейчас обнаружат.

Мага, стремительно развернувшись, шагает мимо меня в гардеробную, и я едва удерживаюсь, чтобы не подставить ему ножку. Ну и подставила бы, авось прошёл бы насквозь…

– Только не встряхивай, – предупреждает сэр Майкл. – Там ещё остались частицы пыли. Идём к свету.

К ним присоединяется и леди Аурелия, само любопытство. Мага осторожно раскладывает камзол на столешнице, одергивает сэра.

– Подожди. Не подсказывай. Я сам.

Сканирует ладонями. Проводит пальцами по ткани. Внимательно рассматривает следы красной пыли, даже нюхает, даже пробует на язык.

– Рубин, – говорит растеряно. – Королевский рубин. Нет, производная от него, но тоже достаточно сильная. А как он вообще здесь очутился?.. Ну да, конечно, он-то и помог мне зацепиться, но кто мне его подкинул? Не мог же Абрахам откуда-то притащить?

Сэр терпеливо поднимает глаза к небу.

– Ты видел браслет Иоанны?

– Тот, который от Васюты?

– Там был этот камень.

– Ну и что?

– Д-дубина, – не сдержавшись, говорит сэр. – Она положила его тебе на грудь и не уходила, пока тот не активировался.

– А откуда у этой дурочки подобная вещица? И с какого это перепугу…

Леди Аурелия вдруг вспыхивает.

– Майкл Джонатан Кэррол-младший! – говорит она гневно куда-то в пространство. – Передай своему другу, что иногда, несмотря на хорошую наследственность, он бывает непроходимым тупицей!

И величественно удаляется. Мага растерянно смотрит ей вслед. Потирая пальцы, всё ещё окрашенные рубиновой пылью, присаживается на край стола.

– Ну, – говорит, – Майкл Джонатан Кэррол-младший, и что всё это значит? Мне кто-нибудь вообще объяснит, что сегодня происходит? Почему меня все шпыняют, как щенка-первогодка? Почему я перед всеми вами должен оправдываться? Меня даже эта ненаглядная Нора сегодня облаяла!

Тяжело вздохнув, сэр Майкл вытаскивает из кармана какую-то блестящую вещицу. Я узнаю Васютин браслет. Но как ни хочется и дальше полюбоваться на воспитание моего ненаглядного бывшего – или бывшего ненаглядного? – спешно подхватываюсь вслед за прекрасной леди. Потому что не знаю, сколько времени мне тут ещё отмеряно. А вы ведь в курсе, что оно, это самое время, во сне и наяву бежит по-разному? Весьма возможно, что сейчас уже утро или даже день в разгаре, и всё, что я вижу полчаса, на самом деле занимает какие-то доли секунды перед пробуждением. А я как раз вспоминаю, что хотела повидать ещё кое-кого.

Пальцы проходят сквозь ручку. А как же мне выйти? Несмело просовываю сквозь дверь руку, затем плечо, затем, зажмурившись, протискиваюсь целиком. Ощущение, будто проталкиваешь себя через вязкую и в то же время упругую субстанцию, которая и поглощает тебя, и при этом старается вытолкнуть. Я оказываюсь в знакомом коридоре, покрутившись на месте, соображаю, в какую сторону идти к башне. Надеюсь, Геля всё ещё там.

Нора никак не реагирует на моё появление: как спала у Гели в ногах, так и дрыхнет. Обидно. А ещё говорят, что собаки и кошки чувствуют потусторонние силы! Впрочем, я же не призрак и не привидение, а всего лишь безобидный сон… Странно видеть комнату практически не изменившейся. Только свободная кровать застелена да слабо тлеет огонёк ночника. Видимо, дитятке страшно спать одной без света, ночь-то не лунная, небо в тучах, как… Боже мой, как вчера. Сутки прошли, а мне кажется, что целая вечность.

Присаживаюсь на край постели.

Геля открывает глаза.

– Ванечка, – говорит, ничуть не пугаясь. – А я знала, что ты придёшь.

– Ты меня видишь?

– Конечно. Ты мне снишься, только не как обычно снятся. Это другой сон. Есть такие сны, которым кто-то помогает появляться. Тебе кто-то помог?

– Не знаю, вернусь к себе – разберусь. Геля, у меня к тебе просьба…

Она порывисто поднимается.

– Да. Говори. Конечно.

И сжимает мне руки, между прочим. Она не только меня видит и слышит, но и чувствует. Поправляю ей прядку, выбившуюся из-под розовой кружевной ленты. Удивительно подходит к её милому личику, чуть припухшему со сна. Но тут оно вдруг заслоняется от меня какими-то блёстками и прыгающими световыми пятнами. Что-то происходит, и я тороплюсь закончить.

– Геля, я тебя люблю. – Быстро целую её в щёку. – Я всех вас люблю. Так и передай. Даже…

Меня вышибает из сна.

Жмурюсь от слепящих солнечных зайчиков, и не сразу догадываюсь перекатиться на бок. Это ветер играет раскрытой створкой окна, раскачивает её, и оттого по моей подушке весело скачут блики.

Выглядываю наружу. Каково там после вчерашнего чичера? Двор-то вымощен, ему непогода не страшна, а вот дорога не то, что раскисла, а просто взрыта ночным градом. И сколько ей ещё подсыхать?..

И когда я смогу идти дальше?

Собственно, неважно. Уже не так важно. Самое главное – успеть сказать, что ты любишь.

Глава 4

Если бы не дорога, раскисшая под дождём, можно было бы ринуться в путь прямо сейчас! Под благовидным предлогом восстановления здоровья сэр Майкл удержит Магу в замке ещё день, не меньше, да и пути размыты. Вчерашняя гроза постаралась на славу. Кстати, что-то ещё интересное промелькнуло в разговоре Паладина и Некроманта:

«Оборачиваться ты пока не можешь…»

То, что мой Некромант ещё и оборотень, для меня неприятный сюрприз. Как-то я упустила из виду эту их интересную особенность… Мало того, что вчерашняя непогода съела мою фору во времени, Мага, оказывается, если войдёт в силу, может догнать меня как-то иначе, не обычным путём. Чей облик он принимает? А если какого-нибудь медведя? И я попадусь ему под горячую лапу…

Только не паниковать. Будь у него подобные намерения – кто бы ему помешал, особенно после того, как он меня в очередной раз обездвижил и… уложил на диванчик. Мне становится жарко. Да всё, что угодно, мог сотворить, но не сделал же!

Порыв утреннего прохладного ветра остужает разгорячённые щёки, и я тянусь за оконной створкой – они здесь отворяются наружу. И, невольно бросив взгляд во двор, передумываю уходить. Прямо сейчас там, внизу, происходит что-то интересное, отодвигающее на задний план грядущие неприятности.

Судя по солнцу, едва поднявшемуся, сейчас около пяти утра, тем не менее, здешние обитатели уже на ногах. Двор постепенно заполняется одетыми, полуодетыми, полураздетыми – ну, кто во что горазд – мужчинами всех возрастов. И откуда их здесь столько? Вчера в зале вроде поменее было. Рыкают, здороваются, хлопают друг друга по плечам, а если учесть, что половина из них – голышом по пояс, то на слух это воспринимается как сдержанные аплодисменты. Вчерашних выпивох не узнать. Вижу рельефных – кое-где даже чересчур бугристых в районе бицепсов, – плечистых, высоких и не очень, взъерошенных до звероподобия и с волосами, гладко зачёсанными в длинный хвост, как у моего спутника. Есть и с причудливо заплетёнными косами, даже с четырьмя, и к таким я присматриваюсь с риском вывалиться из окошка, вспомнив небезызвестного венна из рода Серых псов. Но попробуй тут определи национальность или этническую принадлежность: растущая толпа разнопёстра и многолика. Впрочем, по мере приглядывания, начинаю замечать разницу между воинами. Да, можно уже не сомневаться – воинами.

Есть бронзово-смуглые, есть с лёгким загаром или совсем офисно-бледные. Кое по кому разбегаются целые россыпи татуировок: в восточном стиле с драконами и иероглифами, в скандинавском – рунические, встречаются и знакомые обереги. И типы персонажей весьма узнаваемы. Парочка викингов-берсеркеров, например, уже закрепила у пустой коновязи невесть откуда взявшийся крепкий щит из досок, вроде того, что у Васюты был как тренировочный, и сейчас проверяют его на прочность, небрежно, казалось бы, покидывая метательные ножи. Где-то за углом негромко и с придыханием перебрасываются репликами, звякая при этом металлом – должно быть, мечники разминаются. Возможно, и мой попутчик где-то там, и, хотя меча я при нём вчера не заметила, но вряд ли паладин странствует безоружным, какой-то козырь у него в запасе есть, наверняка… Двое гибких юрких парней, плотно затянутых с ног до головы в чёрное, изящно скользят вдоль границы незримого круга, разыгрывая импровизированную пляску смерти. У одного перчатка-когти, у другого изогнутый крис-нож. Невидимое глазу движение – словно смазанный кадр – и танцоры меняются местами и продолжают кружить, только у одного махрится располосованный в клочья рукав. Крови нет. Это учебный бой, в котором допустимы не более чем царапины. Ранить в спарринге – признак не только дурного тона, но и непрофессионализма.

А народ-то зря времени не теряет. Ишь, как у них всё по расписанию: вечер – для отдыха от трудов праведных, утро для зарядки. Днём – подвиг. Это мне как напоминание свыше: раз ты в квесте, будь добра, поддерживай себя в форме, как вот эти добры молодцы. Натягиваю куртку, изрядно потрёпанную. Эх, не забыть спросить у хозяина, нельзя ли тут у него прибарахлиться? Проверяю лук, тетиву, запас стрел. Но перед выходом в свет сперва по-быстрому посещаю укромное строение во дворе. И, несмотря на примитивность «удобств», с удивлением обнаруживаю отсутствие полагающегося месту неприятного амбре. Канализации здесь, как я и думала, нет и в помине, освежителей воздуха не придумали, но «домик отдохновения», как цветасто называли подобные места на Востоке, разделён внутри на несколько отдельных кабинок, начисто выдраенных, как на флоте, и пахнет тут свежими опилками и сеном. Невольно я начинаю проникаться уважением к хозяину придорожной гостиницы. Казалось бы – на кой ему это? Разместил постояльцев на ночлег, кинул по дерюжке – прикрыться, на скорую руку подал на стол, чтобы дёшево и сердито – и не парься. Тем не менее, в нашем крохотном номерке – чистота, на ужин принесли прилично зажаренную курочку с молодой картошкой и кувшин с каким-то морсом. Сэр Джон ещё извинился передо мной, что, мол, зная его вкусы, вина не предложили, и я великодушно ему это простила. И воду – смыть дорожную пыль – доставили прямо в номер, причём не колодезную, а подогретую, выдали полотенца, не новые, но чистые. Да, умеет Михель вести хозяйство.

По возвращении в номер меня ждёт приятный сюрприз: постель прибрана, на столике исходит паром чайник в компании чашек, а на подоконнике поджидают кувшин с тазиком. А вот свежая водичка, умыться не желаете, сударыня? Однако сервис… Чаю не хочется, но забота приятна. Выпиваю полчашки пустого кипяточку, дабы разогреться, и собираю снаряжение для тренировок.

…Кто-нибудь чувствовал себя звездой? Вот так, безо всякого повода: просто выйдя на улицу, обнаружить, что гомон вокруг стихает, прерываются лязг железа и стук о деревянные мишени, и головы присутствующих все, как одна, поворачиваются в вашу сторону. Я – прочувствовала. Откашлялась. Вежливо сказала:

– Доброе утро, мальчики. – Нет, кто меня вечно за язык тянет? Какие, нафиг, «мальчики»? – А что, лишней мишеньки не завалялось? Очень пострелять хочется…

Толпа «мальчиков» сдержанно вздыхает. Визуальным прощупыванием, сканированием, ментальным оглаживанием и жгучими взглядами так и полирует мне кожу. Идентифицирует и восхищается. Вьюноши-ассасины, те самые, затянутые в чёрное, молниеносно исчезают в конюшне и через несколько секунд устанавливают новый щит. Мне, персонально. Глядят, выжидают чего-то.

– С-спасибо, – вежливо отзываюсь. Молодые люди расходятся по бокам от щита и замирают, скрестив руки на груди, причём с таким видом, будто собираются здесь проторчать до морковкина заговенья. Остальная публика занимает места в партере… иначе говоря, полукружьем у меня за спиной и, к моему изумлению, начинает делать ставки.

Да. Вышла за хлебушком, называется. Пострелять, поразмяться. А ежели у меня сейчас рука дрогнет?

– Ребята, лук не пристрелян, – предупреждаю честно. – Уж не взыщите…

Меня словно не слышат. Один ассасин, зевнув, непринуждённо опирается спиной о ребро щита, другой, сняв перчатку, вертит в руках и растерянно смотрит в первые ряды зрителей. Ему сердобольно протягивают какую-то ветошь, и он, с облегчением вздохнув, начинает полировать когти тряпочкой.

Игнорируют, значит.

Зрелищ вам подавай.

Да ладно, мальчики, прощаю великодушно, вам в пути действительно маловато развлечений. Наверное, одно рубилово. Так уж и быть, потешу, раз уж сам Игрок иногда надо мной ухохатывается. И Мага тоже, наверное. Эк он выразился: и откуда, мол, у этой дурочки рубин? Он меня принимает за какую-то недалёкую бестолочь. Разве я чем-то подавала повод? Ну, Мага…

Похоже, я сама себя распаляю, как берсеркеры. Потому что от злости даже чёртики в глазах пляшут. Во сне слова некроманта не казались мне такими обидными, а сейчас они задевают, хоть и с большим опозданием. Ох, сильно задевают. И первую стрелу я всаживаю, представляя, что летит она прямо в упрямый Магин лоб.

Чёрт. Спохватываюсь. Так нельзя. Если словом можно навредить, то и мыслями тоже. В последний момент мысленно пинаю разлюбезного недруга с линии огня. Стрела впивается в сухое дерево. Раздаётся характерный стук.

– У-у, – вздыхают за моей спиной. – Глядись-ко! Попала!

Кто там проиграл, кто выиграл – не знаю, но шепоток усиливается. Ставки повышены. Вьюнош, полирующий железную перчатку, косит на мишень, на толпу; оттуда ему энергично жестикулируют, и он делает в мою сторону отмашку. Подальше, мол, отойди, чего на месте застряла? Видишь, люди интересуются… Спиной чувствую, как сзади образуется вакуум, и отступаю на несколько шагов.

Последующие полчаса я повторяю это дважды. И постепенно делаю из щита нечто вроде ощетинившегося ёжика. Я располагаю стрелы крестом по горизонтали, вертикали, диагоналям, соединяю крайние линии в правильную окружность и, наконец, решаю, что на сегодня хватит. Да, похоже, и деньги у болельщиков кончились.

Второй ассасин, кинув беглый взгляд на стрелы, показывает мне три пальца. Я не понимаю.

– Три стрелы, – подсказывает сэр Джон. Я и не заметила, когда он успел подойти. – Он просит три выстрела с вашей стороны, максимально быстрые.

– Э-э… – неуверенно тяну.

– Цельтесь в грудь, в живот, в глаз – куда хотите. Он либо отобьёт, либо перехватит. Они так долго ждали, пока вы промахнётесь, дабы показать это своё умение, так не разочаровывайте же мальчиков. Дайте им покрасоваться.

– Но прямо в них… – Я даже лук опускаю. – Я не могу, сэр Джон. Если бы они нападали, а они просто стоят и смотрят. Это ж нечестно!

– Хотел бы я знать, о ком или о чём вы подумали при первом выстреле, – глубокомысленно замечает он. – Привели же вы себя тогда в нужное состояние? Можете, дорогая, и безо всякого урона для своей чести. Для них это такая же тренировка, только не с учебным оружием, а с боевым. Войдите в их положение: ребятам, как и вам, нужна практика, а лучников здесь немного.

Ассасин уже надел железную перчатку и нетерпеливо притоптывает ножкой.

– А если…

– Если промахнётесь? Так я же рядом, подлечу. А им не привыкать.

Задумавшись, перебираю оставшиеся стрелы. Ближайший ко мне викинг презрительно сплёвывает. Второй ассасин, что ближе к щиту, разочарованно отворачивается. Ах, так?

Надо только снова себя взвинтить: вспомнить, например, как умирал Аркадий из-за паршивого дротика паршивых сатиров, вспомнить оскаленные желтозубые морды, представить их здесь, на месте этих экзотов. И тогда легко получится жахнуть в каждого.

Три выстрела в одного: в глаз, в лоб, в грудь. Второму тоже нечего простаивать: получи, браток, в обе ноги и… тоже в лоб. Успеешь? Почему-то я уже не боюсь. Чую, что всё делаю правильно.

– У-у, – говорят одобрительно сзади. Сэр Джон торопливо занимает позицию сзади, оберегая мою спину от чересчур энергичных хлопков. Ассасины-тени церемонно кланяются и возвращают мне стрелы. Глаза довольно блестят из прорезей масок-шлемов. Над бровью когтевладельца кровоточит глубокая царапина, к которой уже тянется из-за моего плеча протуберанец целительной ауры. Сэр Джон на посту, верный своему слову.

– Однако, – в голосе явное одобрение. – Ваш первый наставник не тратил времени зря. Какая жалость, что он оставил ваше обучение!

– А может, сэр Джон… – Перевожу дух. Последнюю серию провела в повышенном скоростном режиме, и поэтому до сих пор ноют руки. – Может, он захотел сменить методику? И, по примеру некоторых своих коллег, решил предоставить мне действовать и думать самостоятельно? Может, он выбрал политику…

И вспоминаю давешний сон.

– … невмешательства, – договариваю упавшим голосом. Потому что эта версия тоже имеет право на существование.

– Невмешательства, – странным тоном повторяет за мной сэр. – А знаете, дорогая, в этом что-то есть. Хотя и несвойственно для школ боевых искусств, но хороший Наставник всегда в развитии, и ничто не мешает ему менять методы, экспериментировать… Я должен извиниться перед вами, леди Ванесса. Моё суждение о поступке сэра Васюты было слишком поверхностно и торопливо.

Он вежливо приподнимает шляпу. Почему-то это трогает до глубины души. Слишком это не похоже на холодное формальное «прости» Маги, вот почему.

Представление закончено, и благодарные зрители снова преображаются в воинов. Мой щит быстро очищают от стрел и приспосабливают для метания дротиков. Мальчики работают.

Руки у меня всё ещё слабы, и поэтому я вежливо отклоняю предложение сэра позавтракать вместе. Ссылаюсь на то, что хотела бы ещё помедитировать, набраться энергии, а на самом деле просто боюсь, что начну ронять ложку или, чего доброго, расплещу тот же чай из кружки. Не знаю, что уж там воображает себе сэр, но только он, пряча улыбку, советует:

– Неподалёку отсюда… посмотрите через дорогу, леди, видите старый пирамидальный тополь на той стороне? Буквально в десяти шагах от него обнаружите несколько больших плоских камней, они словно созданы для любителей медитаций. Уютный уголок под открытым небом, для магов любой специализации. Местные знают об особенности этого места и не станут вас тревожить. И не забудьте проставить таймер.

И мне приходится брести к этим камням: раз уж придумала отмазку, надо отрабатывать. Но отдохнуть, действительно, не помешает. Ноет каждая мышца. Думаете, в стрельбе задействованы только руки? Работает всё: плечи, спина, шея, пресс, ноги… Стреляешь не оружием – стреляешь всем телом.

Кое-как перебираюсь через дорогу. Грязи достаточно, приходится долго вытирать испачканные ноги о сырую траву Она не только мокрая, но и высокая, поэтому штанины мгновенно промокают до колен. Холодно, неприятно, но солнце уже разжаривается, как-нибудь высохну.

Вот и камни: большие, круглые, плоские, как столешницы, мне по пояс. Вскарабкиваюсь на ближайший, скидываю сапоги и оставляю сушиться, а сама усаживаюсь по-турецки. Лук пристраиваю стоймя сбоку, колчан – поблизости, чтоб был под рукой, и ещё остаётся место для трёх Ванесс. Поёрзав, устраиваюсь удобнее, закрываю глаза.

Сейчас мы изобразим из себя йога. М-м-м…Лучше всего запомнилась из начального курса мудра «Лотос». Красиво и к месту, и весьма подходит к паладиновской методике набора солнечной энергии.

Ладони напротив сердца, пальцы лепестками развёрнуты наверх, тянутся к солнцу, впитывают его, – это и есть цветок лотоса. Солнечная энергия от лепестков перетекает к сердцу – сердцевине цветка, пробуждая мудрость и любовь, и оттуда разносит их по всему телу, а потом и вниз, к корням. Камень, на котором сижу – это мой, Лотоса, плоский лист на поверхности воды, а её тут много, вот она – сверкает бывшими дождевыми каплями на каждой травине. Здесь собраны силы четырёх стихий: Воды, Земли, Солнца, Воздуха, и я понемногу тяну от каждой. На всякий случай мысленно касаюсь кольца сэра Майкла, затем браслета на руке. Пусть всё лишнее сбрасывается туда. И тяну, тяну. И…

Забыла поставить таймер.

Хотя для особо бестолковых Обережниц судьба иногда – видимо, из чувства жалости – посылает внешние раздражители. Я слышу приближающееся издалека хлопанье крыльев, карканье, и что-то шумно плюхается рядом.

– Карыч! – радостно вскрикиваю. – Карыч! Друг! Клеваться не будешь?

Он смешно подпрыгивает, трепещет крыльями и без лишних церемоний вспрыгивает мне на колени.

– Ты всё-таки бабник, Карыч, – говорю ласково, оглаживая ему спину. Он подставляется с удовольствием, мягкие перья так и льнут к ладоням. – Ну? Надолго сюда? Или пролётом?

Ворон нехотя высвобождает из-под моей руки голову, выразительно посматривает вверх. Там, в небе, нарезают большие круги две птицы, чёрная и белая. Я даже себе вообразить не могу, кто это: слишком далеко.

– Что, опять выручить? – Тянусь к луку. Ворон в ужасе приседает и даже трясёт головой. Нет, они на него не нападают! – Тогда что?

Он энергично машет когтистой лапой. Сними, мол… А-а, кольцо!

– А тебе самому оно не нужно? – уточняю на всякий случай. Осторожно стягиваю колечко. – Хватит сил долететь?.. Слушай, Карыч, это же не моё!

Птах уже высвободился из моих объятий, поглаживает меня крылом по щеке, и, виновато взглянув, сползает с колен.

– Ну, пока! – Только успеваю крикнуть вслед. – Не забывай!

Он устремляется на восток, и вслед за ним ныряют в облако две тени – светлая и тёмная. А я верчу в пальцах кольцо. Нет, всё-таки моё…

Однако в прошлый раз, как утверждал сэр Майкл, это была платина. Сейчас – снова серебро. Филигранный узор из тончайших нитей остался тот же: листья плюща, перевитые плети, завитушки; но добавилась овальная вставка с чёрным огранённым камнем размером с крупную фасолину. По обе стороны от него вкраплены две небольшие чёрные жемчужины. Камень кажется непрозрачным, но время от времени в глубине вспыхивает и гаснет жёлтая искра.

Подумав, осторожно опускаю кольцо в карман. Откуда я знаю, что это такое? И кто мне его передал? Совсем не просто – поменять природу металла, у меня на это ушёл весь переизбыток энергии, а здесь ещё и камень наращен, и жемчуг. Несмотря на палящее солнце, я вдруг начинаю зябнуть. Кто-то здесь постарался… кто-то, гораздо сильнее.

Пусть полежит в кармане. Выбрасывать – неосмотрительно, а надевать боязно.

…И снова переплетаю ноги и раскрываю пальцы ковшиком-лотосом. Мне нужна энергия. Я хорошо помню, как энергетически затратна связь между мирами, а в ближайших планах у меня – дотянуться в собственный, проведать дочек. Ставлю «таймер» на полчаса.

…А когда слышу звонок внутреннего будильника и возвращаюсь – прямо в глаза мне смотрит степная гадюка.

Это даже хорошо, что от долгого сидения тело застыло. Хорошо, что по жизни я флегматик и не реагирую бурно на всяческие неожиданности. Вздрогни я, вскочи, рванись в сторону – и неизвестно, чем бы всё это закончилось. Но я лишь замираю на вдохе. Взгляд ярко-жёлтых глаз с поперечными полосками зрачков действует парализующее, как будто меня уже укусили, и яд растекается по жилам.

Шорох слева заставляет скосить глаза.

Из зарослей высовывается ещё одна ромбовидная голова. И вслед за ней – две. Они выкатывают из травы кольца туловищ, неторопливо, со вкусом демонстрируя фиолетовые и бурые зигзаги, шелестя ромбовидными чешуйками. Их четверо. На меня одну.

И когда я чувствую быстрое скольжение чего-то узкого и юркого прямо под браслетом, не выдержав, дёргаюсь. Я сейчас завизжу!

Из-под рукава вылетает и падает на каменную поверхность нечто узкое и пёстрое. Оно, шипя и раздуваясь, вырастает в размерах. Только эта новенькая змея рассерженна донельзя, щёлкает клыками, брызжет жёлтой слюной… Не верю своим глазам, но, кажется, она меня защищает!

И ещё одну деталь успеваю заметить: на голове у новенькой – крохотные рожки полумесяцем.

Четверо, что в засаде, отшатываются, затем также принимают боевые стойки. Хочется заткнуть уши, чтобы ничего не слышать, но я лишь закрываю глаза, потому что ничем ни себе, ни невесть откуда взявшейся защитнице помочь не могу. Тянуться к луку – привлечь к себе внимание хотя бы одной из этих тварей, а с меня одной как раз довольно, остальных не понадобится. Остаётся только ждать. Если через десять секунд не замолчат – открою глаза и попробую дотянуться хотя бы до стрелы. Успею пришпилить хоть кого-то наконечником, а укусит – за пять секунд не помру, через дорогу переползу как-нибудь до людей…

Становится тихо. Изгибаясь, скрываются в траве буро-серые хвосты, сбивая дождевые капли. Запоздало меня колотит.

А… эта новая змея почему не уползает? Откуда она взялась?

Спасительница моя подозрительно быстро теряет в объёмах. Метаморфозы касаются всего тела. Головка становится более округлой, рожки пропадают; смешно дрыгаясь, с боков заметно укоротившегося туловища пробиваются и вырастают лапки. Самым последним сменяется окрас, переходя в изумрудно-жёлтый.

Ящерка. Полосатая ящерка.

Слежу за ней, не дыша.

Она осторожно трогает каменную поверхность. Царапает коготком. Пробует укусить, затем лизнуть. Задирает головку, таращится на облака. Шустро разворачивается ко мне, рассматривает, склонив голову набок. В общем, очень напоминает Гелю на первой прогулке. Как сказал бы сейчас Мага – и что это за чудо природы?

Вразвалочку подходит к моей руке, застывшей на колчане, и… кусает за палец. Не больно, лишь слегка прихватывает, наверное, чтобы привести меня в чувство.

– Здрассте, – только и могу сказать. Неимоверно глупо, но ни на что иное у меня ума не хватает. Ни одной догадки в голове. Но вот кое-что начинает проклёвываться.

– Ты, значит, и есть Галино наследство? – уточняю я. Она прыгает мне на руку и пытается грызть браслет. – Эй, что ты делаешь? Всё равно не перекусишь! Ты есть, что ли, хочешь? Посмотри, сколько живности вокруг летает, зачем тебе железяка!

Ящерка, сдавшись далеко не сразу, отпадает от браслета и задумчиво обозревает окрестности. И вдруг в стремительном прыжке взвивается вверх и влево. Крошечные мощные челюсти схлопываются. Не повезло стрекозе.

И ближайшей мухе тоже не повезло. Еды здесь достаточно.

Виновато покосившись на меня, ящерка сползает по склону камня и скрывается в густой траве. В полном обалдении смотрю ей вслед.

Может, она просто засиделась и ей нужно размять лапки? Вон с каким восторгом озиралась. Ещё бы, столько дней просидеть в полной темноте, а до того – быть на голодном пайке при умирающей хозяйке – не сахар… Да пусть побегает.

Разминаю затёкшие ноги, обуваюсь и даже рискую пройтись по почти высохшей траве. Каменный стол нагрелся под солнечными лучами, я снова на него присаживаюсь и, когда из травы высовывается знакомая зелёная морда, вытягиваю навстречу ногу. Ящерка ловко вспрыгивает на сапог и вскарабкивается наверх. Блаженно плюхается пузом на камень. Греется. Даже глаза прикрывает.

– Ну, – говорю осторожно, – и как мы будем жить дальше? Кстати, спасибо. Ты молодец.

Она недовольно приоткрывает глаз. Закрывает. На морде прописано: отвали, не видишь – наслаждаюсь…

Даю ей минут пять покейфовать. Затем решительно заявляю.

– Хватит, подружка. Хорошего понемногу. Пора нам и… – Она разворачивается и злобно фырчит. – Эй! Это ты мне, что ли?

Она припадает к земле, как рассерженный динозавр, яростно бьёт хвостом. Я на всякий случай отодвигаюсь.

– Да что случилось-то? Что не так?

Удары хвостиком вправо-влево не прекращаются.

– Я хотела только сказать, что уходить пора, подруга, у меня дел полно. Ты же хорошая девочка, умница…

Кажется, в меня сейчас плюнут. Опешив, встаю.

– Ну и оставайся здесь одна. Да объясни толком, чего ты хочешь? Я не понимаю!

Она раздувается от злости, пыхтит, топчется, и неожиданно становится лазорево-синей. И прямо-таки хмурится грозно. Похоже, действительно пытается объясниться. Ой, думай, Ваня, срочно думай, пока не покусали. Цвет она сменила… синий… А-а! Цвет сменила!

Неожиданно для себя самой фыркаю. На меня сходит озарение.

– Так ты мальчик! Точно, пацан. Ну, прости, поняла. Прости.

Ящерок хмуро отворачивается.

– Раз уж ты такой умный, может, как-нибудь сообщишь, как к тебе обращаться теперь? Не могу же я всё время «Эй!» кричать, это невежливо, в конце концов. Как тебя Гала называла?

Он нехотя поднимает ромбовидную головку. Янтарные глазки полны печали. Смена настроений у него стремительная, как и он сам.

– Неужели она так и не дала тебе имя? Бедный мой безымянный рыцарь… Тогда иди сюда. Иди-иди, не бойся. Сейчас будет торжественная церемония раздачи имён.

Ящерок вспрыгивает на раскрытую ладонь, посматривает с любопытством. Оглядываюсь в поисках подходящего предмета.

– Только не бойся, – повторяю. – Ничего опасного. Просто небольшой красивый обряд.

Символически касаюсь травинкой правой и левой лапок в области воображаемых плеч.

– За храбрость и верность посвящаю тебя в рыцари ордена мангустов, истребителей змей. И будешь ты прозываться в честь непобедимого героя, и будут все звать тебя – сэр Рикки-Тикки-Тави. А для меня и для друзей ты будешь просто Рикки. А я буду твоей дамой сердца… э-э, ведь просто так ляпнула, а ведь и правда… ладно, просто прекрасной дамой. Буду провожать в походы, махать вслед платочком и позволять себя при необходимости защищать. Встаньте, сэр Рик. Поздравляю.

Конечно, он не преклонял колена, но так полагается говорить после посвящения: встаньте, сэр такой-то! Будем соблюдать традиции. И, кажется, новоиспечённый рыцарь доволен.

– Вот что, Рикки. – Обращаюсь строго, чтобы сразу дать понять, кто есть кто, и больше не позволять шипеть и плеваться. – Это хорошо, что ты объявился, но мне бы хотелось, чтобы ты был у меня на глазах и, в то же время, не особо светился перед другими. Ты зачем-то нужен Маге, значит, ты ценен? А вдруг за тобой ещё кто-нибудь начнёт охотиться? Так что прячься, но имей в виду, что мне не очень приятно знать, что ты где-то там у меня внутри, это как-то брр… Ты же обитал у Галы на руке; может и сейчас прикинешься татушкой? Тебя это не затруднит?

Он хитро прищуривается. Вскакивает на запястье и обвивается вокруг, уплощается, сливается с кожей. На мгновение бугорками вспучиваются глазки, один игриво мне подмигивает; длинный изогнутый хвост прячется под браслетом. Вот и всё.

– Потрясающе, – говорю совершенно искренне. – Захочешь побегать – предупреди, а то я на первых порах буду дёргаться, пока к тебе не привыкну. Знать бы, что ты ещё умеешь, кроме как оборачиваться… Мне ведь даже и расспросить о тебе некого.

И сердце у меня вдруг щемит при воспоминании об Аркадии и Лоре. От Аркаши я впервые узнала о том, что в этом мире есть фамильяры… Как же мне не хватает сейчас информации!

Однако пора возвращаться. В дорогу, конечно, отправляться рано, придётся ждать до завтра, но на сегодняшний день у меня кое-какие планы. Окидываю прощальным взором степь. Над ней дрожит марево – влага испаряется, тянется вверх прозрачной дымкой. Струйки паров конденсируются над плоским камнем, с которого я недавно слезла, уплотняются, приобретают объём, очертания… Знакомое лицо. Знакомая фигура оборотника. Даже пёрышко белое в волосах. Даже глаза, бесцветные поначалу, начинают синеть.

– Аркадий? – растерянно спрашиваю. Но от звуков моего голоса призрак вздрагивает, оплывает и растекается по каменной поверхности.

– Рикки? – По наитию спрашиваю. – Признавайся, это твоя работа?

А что ещё думать? Едва я успела поинтересоваться его возможностями, как передо мной – пожалуйста! – иллюзия… Морок? Под браслетом слабо трепещет: это отзывается мой новый друг. И меня на какое-то время перемыкает, как было однажды, когда Мага снимал с меня ментальный блок.

Я вижу крупным планом знакомую женскую руку, хрупкое запястье, выглядывающее из-под рукава свитера грубой домашней вязки. Другая рука осторожно гладит ящерку… безымянную на тот момент, да и трудно назвать теперешним Риком это хиленькое усохшее существо. Осторожно, как вялый лист, как детскую переводную картинку ящерку стягивают с запястья и наклеивают на хрустальный шар. В полированной поверхности – отражение Галиного лица, ещё не такого измождённого, как в последние дни, но меж бровей залегли уже две параллельные морщинки, и губы привычно сжаты.

– Опять? – доносится откуда-то сбоку сердитый знакомый голос. – Гала, я же просил: не лезь туда. Не смотри. Зачем себя травишь?

– Хочу и травлю, – усмехается ведунья. – Тебе что? Мне, может, последняя радость в жизни осталась. Ты себя тоже травишь, но терпишь вот.

– У меня другое, – отрывисто отвечает Мага. Я не вижу его, только Галино лицо, впивающееся взглядом во что-то мне неведомое. Но чувствую, как ящерке обидно и горько. Её просто используют. И никто не подумает о том, что она… что он, малыш, живой, его нужно кормить, любить, хотя бы иногда разговаривать, выпускать побегать, порезвиться – сколько бы он тогда сумел сделать для Хозяйки! Гораздо больше, чем сейчас!

– Ничем от моего не отличается, – также отрывисто говорит Гала. – Мы с тобой оба мазохисты.

– Я не понимаю.

– Любим, чтобы нам причиняли боль. Вот и всё.

– Гала, не путай. – Голос Маги угрюм. – Я бы многое дал, чтобы от этой боли избавиться. Я её в себе душу, а ты бередишь. У тебя и так сил почти не осталось. О себе не думаешь – подумай хотя бы о фамильяре! В кого ты его превратила? А ведь они с Аркашиным одного возраста, и никакого сравнения. Отдай, прошу! Ты же знаешь…

– Не отдам, – быстро говорит Гала. – У тебя ему тоже делать нечего. Полюбишь кого – приходи, коли живой меня застанешь. А не застанешь…

Смех её сух и горек.

– А не застанешь – любому отдам, только не тебе. У меня он хоть как, но живой, а ты – уморишь. Сердце у тебя сейчас пустое, друг мой угрюмый, не потянешь ты фамильяра…

И я чувствую, как маленькое существо сжимается в страхе. Оно и любит, и боится хозяйку, оно и радо бы уйти к другому большому человеку, и чувствует, что ей было бы с ним лучше, и недоумевает, для чего тому хорошему человеку её умаривать.

…Вот Галины руки плотно обхватывают мои – это уже другой день, её последний! – и я вижу мелькнувшую призрачную тень, белёсую, истончившуюся в паутинку, что быстро впитывается в моё запястье. В тот момент мне было не до приглядываний, да и Рик, бедняжка, усох настолько, что я его не почувствовала.

– Хватит, – говорю расстроено. – Остальное я знаю. Хватит, Рикки, тебе ведь плохо от воспоминаний!

Незримый хвост снова вибрирует под браслетом. И я вижу:

– приход Васюты и растрёпанный букет на подоконнике;

– кавалькаду амазонок, провожающую нас с Яном; Наставника и Некроманта в полной боевой броне;

– Магу, что сидит на подоконнике в своей спальне, глядя в окно, и в глазах у него тают закатные солнца…

– себя на краешке Гелиной постели…

Вот оно что, думаю, машинально перепрыгивая с одной более-менее подсохшей местинки на другую, теперь кое-что становится понятно.

Рикки… Мой маленький персональный рыцарь. Моя загадка, – подозреваю, что ещё со многими неизвестными. Ты помогал Гале заглядывать в чужой мир. А она даже не знала, что ты мальчик, даже имени тебе не дала, так и оставила безымянным. Ты вызывал странные сновидения, в которых я видела то, что хотела увидеть. Не знаю, что и как получилось у тебя с Васютой и с его букетом, но вот сон о том, как всем миром меня провожали в квест был, хоть и ярким, звучным, – такой полноты ощущений всё же не давал. Хотя… может, это была попытка смоделировать или предвидеть будущее? Ведь повторил же некто в реальности чужую фразу…

Эх, жаль, дружок, что ты не умеешь разговаривать. Конечно, со временем мы научимся понимать друг друга, но не надо торопиться; ты, должно быть, с непривычки устал. Затих под рукавом, отдыхаешь, наверное.

Теперь я понимаю, почему Мага сразу после Галиной смерти кинулся меня осматривать. Он искал фамильяра.

Вот ещё одно местное словечко. Нет уж, пусть лучше будет сэр Рик, личный маленький рыцарь. И не собираюсь я его эксплуатировать, да и ума не приложу, что мне с ним делать. Пусть живёт, отъедается, растёт, а там видно будет.

Дорога подсохла и покрылась коркой. Вои и славно. Если погода не испортится – завтра на рассвете отбываю. Наконец-то я сама себе хозяйка, когда хочу – снимаюсь с места, куда хочу – туда лечу… И хорошо, что Рикки объявился. Хоть он и не говорящий, а всё не одиноко.

Во дворе пусто, через открытые окна доносится стук ложек, одобрительный гудёж. Народ завтракает после трудов праведных. У меня вдруг ощутимо подводит живот. Нагуляла аппетит, называется… От стойки приветственно машет Михель. При моём приближении жестом фокусника выкладывает передо мной ключ.

– Хорошая новость, сударыня Ванесса! Один из номеров освободился, через час его для вас приготовят. Вы довольны?

Жёлтые как у кота глаза щурятся. Да ему просто в радость сообщать мне приятные новости! Стоп-стоп, мне кажется, или с хозяином не всё в порядке? Его окликают из зала, он отворачивается, и я, к сожалению, не могу проверить своих подозрений: от света, упавшего на лицо, зрачки сжимаются в булавочную головку. Да хоть бы и оборотень, думаю, можно подумать – я их не встречала!

– Вы просто чудо, Михель, – говорю серьёзно. – Если у вас имеется в наличии книга благодарностей – обязательно сделаю запись.

Он озадаченно морщит лоб. Видимо, берёт на заметку.

– А как же они уехали? – интересуюсь. – Ну, бывшие постояльцы, те, кто раньше были в этом номере? Дорога-то не ахти! Над ней если только на крыльях перелететь можно, я еле перебралась!

– Можно и лётом, можно и на своих четырёх, – хозяин показывает в улыбке крепкие желтоватые зубы, не совсем ровные, надо сказать, но далеко не тупые. – Из нашего сословия гости, сударыня. Им погода – не указ.

А-а, понятно. Киваю в ответ. Задумываюсь.

– Знаете, а ведь это очень практично. Проблемы с передвижением отпадают вовсе. Можно и в четвероногого и в крылатого, и в плавающего перекинуться, так ведь, Михель? Не слишком нескромно с моей стороны будет спросить, а вы кто сами будете? Судя по глазам, из кошачьих? Впрочем, если я нарушаю какие-то ваши правила, простите великодушно, но я их пока не все знаю.

– Рысь, – отвечает он с гордостью, и я, наконец, могу разглядеть суженные вертикально зрачки в красивых янтарно-крапчатых радужках. Быстрым движением он заправляет прядь волос за ухо, на заострённом кончике которого красуется пушистая тёмно-рыжая кисточка. – Никаких нарушений с вашей стороны, сударыня. У представителей своей специализации вы можете спрашивать всё, что касается нашего дела.

– Видите ли, – решаюсь быть откровенной, – я ведь не оборотник…

– Дара у вас нет, это верно, а вот кровь наша имеется, я чувствую. Так что и к нам вы каким-то боком относитесь, сударыня.

Да ведь он во мне Аркашин невольный подарок почуял!

Из кухни выбегает парнишка с подносом, установленным горшочками, мисками с кашей: и как только в руках удерживает! Он странной скользящей походкой снуёт между столиками, в мгновенье ока раздаёт заказы, заставляет поднос стопками пустой посуды и вот уже мчится назад. По дороге дружески подмигивает. Глаза у него такие же крапчатые, и ещё я замечаю, как на ходу он к чему-то принюхивается. Вдруг он резко тормозит и смотрит на меня вовсю.

– Па-ап, – говорит осторожно, – а ведь она не одна…

– Почуял, – одобрительно кивает Михель. – Только впредь знай: об этом вслух не говорят. Не каждый любит раскрывать своего фамильяра. Принеси-ка молока немного.

Парнишка скрывается на кухне. Озадаченно смотрю ему вслед.

– И чем же пахнет мой фамильяр?

– Специфический запах степной травы, болотной тины и небольшая примесь магии. – Михель принимает от сына блюдце, наливает молоко и ставит на стойку. – Пригласите своего, ему понравится.

«Рикки? – зову мысленно. – Как насчёт молочка?»

И чувствую, как жадно дрожит в предвкушении вкуснятины горячий сухой хвостик.

Он пьёт, а Михель с сыном следят заворожено.

– Я ещё таких не видел, – шепчет мальчишка.

– Я тоже, – тихо отвечает отец. – Собак встречал, скорпионов, котов, мышей… Рептилии редко попадаются.

– А в дракона он вырастет?

– Не думаю. Порода не та.

Маленький рыцарь прерывает питьё и гневно пыхтит.

– Всё-всё, – торопливо говорит Михель. – Я верю, что вы огнедышащий, верю. Пожар в степи – страшное дело, так что мне доказательства не нужны, уважаемый.

Рикки успокаивается и выдувает всё молоко до капли. Сыто икнув, переползает на своё спальное место и даже не уплощается: висит объёмно. Эк его раздуло

– Ничего, усвоит, – замечает хозяин, видя моё беспокойство. – Он уже большой, может иногда и настоящей едой питаться. Только слишком часто не предлагайте, а то спать всё время будет.

– А часто – это как?

– Каждый день и помногу. Им хватает и раз в неделю добавку получить.

– Скажите, Михель…

– Минуточку, сударыня.

Он принимает ключ он уходящего варвара и стучит в стенку. Из кухонного дверного проёма высовывается хорошенькая Красная Шапочка: смех смехом, а девушка действительно в красном чепчике, красном передничке поверх простенького клетчатого платья… И ножки у неё в классических деревянных башмачках, которые стучат немилосердно, и в культовых полосатых красно-белых высоких чулочках. Картинка, а не девушка.

Цвет глаз интересует? И ушки?

– Мила, пятый освободился. Прибери. И проверь четырнадцатый, крайний, всё ли готово для госпожи Ванессы?

– Хорошо, папа.

Она со стуком убегает наверх по лестнице. Кое-кто из столующихся провожает заинтересованным взглядом, но дальше этого не заходит. Шуточки и развлечения берегут до вечера, а по расписанию скоро подвиги. Нечего распыляться.

– Слушаю, сударыня. – Михель вновь поворачивается ко мне.

– Знаете, что мне интересно? А куда, простите, девается одежда, когда вы перекидываетесь? Я читала про оборотней, но у разных авторов это по-разному описывается. У кого-то герой складывает одёжку в кучу, заранее припрятывает либо связывает в узел, чтобы с собой захватить, на ком-то она расползается в клочья, а как дальше, когда человеком снова становишься? Голым бегать? Кто-то вообще упускает этот момент, и получается, что какой-нибудь друид серым волком по полям скачет, а потом проявляется уже в броне и при мече; это как? Как он, будучи волком, на себе столько железа утащит?

– Насчёт брони и оружия – это, конечно, перебор, – усмехается мой собеседник. – Явное преувеличение. А что касается одежды – всё зависит от мастерства. В сущности, что такое чешуя, шерсть, иглы? Наружный покров, созданный для защиты, обогрева и обороны. Вот эту сущность мастера и схватывают. И превращают в момент перехода одежду в то, что по случаю полагается. Достаточно сильная головная боль на первых порах, скажу я вам… Главное – точно помнить, что на тебе есть, вплоть до последней нитки, а то или недосчитаешься, или выйдет такой курьёз, как медведь в ботинках, например. Это стыд и позор.

– А-а, – говорю. – Вот оно как… А как получается, что человек превращается, например, в сову? Нет, не что превращается, а уменьшается при этом. Куда девается остальное? И откуда потом берётся?

– Знаете, сударыня, – говорит он в замешательстве, – есть вещи, которые просто принимаешь на веру. Без объяснений. Откровенно говоря, мой Наставник мне как-то об этом рассказывал, но я был слишком беспечен и не запомнил ничегошеньки. Сожалею… А вот и ваш спутник. Ваш столик вон там, третий слева, рядом с окном.

Они с сэром Джоном раскланиваются.

– А что, Михель, – интересуюсь напоследок, – не держите ли вы здесь под боком никакой лавочки для путников, которые умудрились сняться с места экспромтом, безо всякой подготовки?

Он снова довольно щурится.

– Сударыня желает расстаться с толикой своих денег? Конечно, держу.

И после завтрака я иду тратить свои бонусные монеты. Добрых два часа затем у меня уходит на подгонку новой куртки. Потому что прежнюю я решительно забраковываю: хватит ходить в порезанной, да ещё в подозрительных бурых пятнах. Может, для местных проезжающих это не недостаток в одеянии, а даже наоборот, поскольку говорит о недавних схватках с пролитием крови. Для них это удаль, для меня – неприятные воспоминания. И покончим с этим. Не забыть только заветную связку ключей переложить из одного кармана в другой. И проверить, нет ли дыр в этом новом кармане.

Расспросив о дороге в город, я решаю ничего с собой больше не брать, кроме фляги с водой и коробки походных спичек, длинных, пропитанных каким-то вонючим составом, способным, по словам Михеля, «в воде гореть, пока до золы не выгорят». Хозяин заверил, что даже пешей я доберусь до города засветло, при условии, что выйду с рассветом. А если так – лишний вес мне с собой ни к чему, только руки оттягивать будет. Спички же и вода должны быть всегда под рукой.

Перед тем, как выбросить старую куртку, проверяю ещё раз карманы. На всякий случай. И нащупываю закатившийся по подкладку маленький круглый предмет.

Я совсем забыла о кольце от Карыча.

Может, сэра Джона о нём расспросить? Что это за камень? Что означает, кому свойственно его использовать? И не опасно ли мне вообще будет его носить? Кто знает, на что подпишешься, когда наденешь…Сэр, судя по всему, человек опытный, знает много, в отличие от меня, что здесь всего вторую неделю ошивается.

Но почтенного паладина в номере не застаю. Странно. Хотя, возможно, он уже дождался друга?

Ещё час кое-как убиваю на осмотр и проверку снаряжения. Меняю тетиву, чтобы проверить запасную, осматриваю стрелы. Фляжка удобно ложится в чехол для лука, как раз в отделение, где раньше был браслет. А-а, вот что забыла. Приходится вернуться к Михелю в магазинчик и подобрать ножны для подаренного пастушонком ножа: вещичка хорошая, полезная, но в раскрытом виде уж больно опасна. И заодно прошу Михеля разбудить меня с рассветом. Хочется подстраховаться и выйти пораньше.

Снова определяю снаряжение по местам и начинаю маяться бездельем. Подумав, решаю следовать совету сэра Джона – как хороший солдат, использовать каждую свободную минуту для сна. Тем более, что вставать рано… Укладываюсь на лежанку, точную копию той на которой провела прошлую ночь, взбиваю поудобнее подушки. Одеяло не нужно.

– Рикки, – зову негромко, – слышишь?

Он чуть шевелится, откликаясь.

– Мне вот что интересно… Нет, это я не сон заказываю, ты зря не суетись. Выходит, ты меня как-то понимаешь, не только, что я говорю? Ты чувствуешь, что я хотела увидеть и кого? А как это у тебя получается?

Пауза.

– Ага. Объясняться пока мы не можем. Спрошу о другом. Аркадий говорил… Ты ведь знаешь Аркадия? Он должен был к Гале заглядывать!

У меня перед глазами возникает смешной крохотный бельчонок, сидит рядом с чайным блюдцем и грызёт сахар. Сперва я думаю, что вижу повторение сцены в Васютином доме, но замечаю рядом с блюдцем большую фаянсовую кружку, такую же, из которой потчевала меня Гала, и… и знакомый портсигар. Это у неё. Это Гала угощает Аркадия, а рядом лакомится его рыжий личный полиморф. У Галы фамильяр, у Оборотника полиморф, а у меня кто?

Неважно. Я же сказала – не хочу его использовать. Ему и так досталось.

А сама чувствую нотку чужой тоски и… немножко зависти. Вот он какой, сидит, его родственник: грызёт сахарок, зубки белоснежные, сам яркий, рыжий, шёрстка настоящая, пушистая… ящерку до него ещё расти и расти, он пока даже не умеет чешую во что-то другое превращать…

– Да ты что, Рикки? – говорю ласково. – Ты погляди, насколько ты вырос, каким большим и сильным стал. Ты уже давно обогнал Аркашиного друга. А уж когда меня защищал – был ничуть не меньше тех змеищ. Понял?

Получаю мысленный вопрос: правда? Не обманываешь? Не словами он меня спрашивает, просто улавливаю… посылы, что ли, эмоциональный фон… даже сразу и не объяснить. А может, само намерение угадываю, вроде того, как Нора подхватывается, когда я ещё не открыла холодильник и даже в его сторону не направилась, а только думаю встать с табуретки.

– Мы с тобой ещё многому научимся. Надо просто работать. И будешь ты у нас хоть бельчонком, хоть совой, хоть симураном.

При последнем слове меня обдаёт волной недоумения. В ответ рисую мысленный образ крылатого пса и чувствую, как кое-кто просто млеет от восторга. В душе моей – нежность и жалость, сочувствие и любовь к этому маленькому созданию, пытающемуся быть очень грозным. Ладно, дружок, кажется, это то, что тебе сейчас нужно. Бери, сколько можешь, а уж сахарок мы для тебя с Михеля стрясём… попозже…

И неожиданно для самой себя засыпаю.

И сны мне снятся удивительные, фантастические и немного эротические. Я вижу себя в громадной комнате, на необъятной кровати под балдахином, – не кровать, а целый полигон! Но в деталях ничего не могу разглядеть и там, во сне, соображаю: это простой сон, не вещий, потому что Рикки подсовывал мне чёткие изображения, во всех подробностях, а тут всё расплывчато, лишь общее впечатление света и простора, и где-то вдалеке теряются стены, и где-то, гораздо выше балдахина – дуги сводчатого потолка. Зато хорошо прорисованы позолоченные витые столбики балдахина, причудливая резьба на изголовье. Вижу свою… или не свою руку… нет, ручку, почти не скрытую прозрачнейшим рукавом то ли ночной рубашки, то ли пеньюара, в отделке из роскошного кружева.

В жизни у меня не было такого маникюра, рук, ухоженных до такой степени, что бархатная кожа кажется прозрачной. Елы-палы, мне от рыжего, как апельсин, прадеда досталась просто фантастическая веснушчатость, и единственными местами, где этих россыпей не было, являлись по странной причуде лицо и шея, те части тела, которые под солнцем бывали чаще всех остальных. Но эти ручки, которые я вижу, идеально гладкие и без единой конопуш… простите, без единого пигментного пятнышка, почти беломраморные – они просто не могут быть моими! Тем не менее, пальцы послушно сжимаются, и я вижу то самое загадочное кольцо, что в реале так и осталось лежать в кармане, только немного иное. И в это время со спины меня жарко обнимают.

– Ива-а, – слышится вкрадчивый мурлычущий шёпот, и мой кулачок накрывается сверху мужской ладонью. Рука изящна, но сильна, покрытая мужественной растительностью ровно настолько, чтобы и эту самую мужественность подчеркнуть, и дать рассмотреть скульптурную выпуклость суховатых мышц. Я оказываюсь в сильных объятьях, чувствую жар прижавшегося тела, не стеснённого одеждой, и сама себе кажусь такой маленькой, хрупкой… и защищённой. Что бы ни случилось – в этих объятьях ничего не страшно.

– Ива-а, – вновь шепчет некто, но почему-то я твёрдо знаю, что это не Мага. Хотя кроме него меня никто так не называет. Но не могу узнать голос. И этот запах… горьких трав, освежающей мяты и совсем немного – дорогого табака, мне совершенно нов. Я никак не могу понять: бояться мне или ещё рано, вроде бы это обычное сновидение…

Рука незнакомца скользит к моему плечу, поглаживает, затем накрывает грудь, и вообще, кажется, намерена позволить себе всяческие вольности, и я к своему удивлению не возражаю, потому что во сне дозволено всё себе вообразить и разрешить, и никто не осудит, а на самом-то деле в реальной жизни я другая… А здесь и сейчас можно закрыть глаза, застонать от удовольствия и разрешить себя ласкать неневинно…

Что-то не так. Декорации расплываются и тают, а вот телесные ощущения становятся всё более явственны. Да что там, ещё немного – и меня подставит собственное тело, отдавшись неизвестно кому… Это уже переходит все границы! Да плевать, что во сне, не позволю!

Я пытаюсь вывернуться из чужих объятий. Кручусь веретеном. И уношусь куда-то в пустоту, успев услышать напоследок чей-то раздосадованный возглас.

***

Когда открываю глаза, солнце уже садится. Ну, вот, разоспалась, а что буду ночью делать? Но голова на удивление ясная. Должно быть, мне всё-таки этого не хватало – выспаться, как следует, и теперь, когда я самой себе разрешила целые сутки отдыха, организм, подсуетившись, урвал своё. Вот и отлично.

Лениво слежу за передвижками света на потолке. Там прыгают зайчики от оконного стекла: во время уборки номер проветривали, а я так и не удосужилась закрыть окно. Снаружи тихо. Поразъехались все, что ли, в одночасье? Ни во дворе не слышно, чтобы кто-то шевелился, ни в зале – а ведь он прямо подо мной, и там тоже окна нараспах, Михель любит вольный воздух, я заметила… Лишь в отдалении – видать, на кухне – постукивают о разделочные доски ножи, стук характерный, его ни с чем не перепутать. Вставать лениво. И никаких снов не было, что интересно, просто словно ухнула в какую-то мягкую и уютную светонепроницаемую перину и зависла там в тепле и неге.

А кто-то меня опять накрыл одеялом. Сэр Джон, вы умеете проходить сквозь запертые двери? Забота заботой, но чувство такта тоже надо иметь!

И, кстати, как это вы сумели исхитриться вытащить из-под меня это одеяло, что я даже не почувствовала?

Осердившись, сажусь в постели. Поспешно осматриваюсь: всё ли в порядке? Не хватало ещё, чтобы застали меня тут спящей во фривольно расстёгнутой и задравшейся рубашке и какой-нибудь соблазнительной позе. Машинально потираю отлёжанную руку. Привет Рикки. Мне чудится, или ты за это время немного подр…

И замираю, оцепенев.

Кольцо. Кольцо у меня на пальце. То самое, с чёрным камнем. Только сейчас камушек как бы на подложке из тонкого малахитового диска, чёрный на ярко-зелёном.

Красиво. Ничего не скажешь. Подарочек со смыслом: не понравилось первый раз? А как тебе вот это?

И главное – оно не снимается.

Это не сэр Джон ко мне заходил. И, кажется, этот не-сэр не заходил, а проник сюда иным способом, я это точно знаю. Потому что, решившись запахнуть окно, вижу на широком подоконнике совсем свежие глубокие борозды, как будто от когтей громадной птицы.

И ещё мне кажется, что это злосчастное колечко я видела совсем недавно. И тоже – на собственной ручке. Только немного иной, слишком ухоженной.

Глава 5

Да будь оно неладно! Кручу-кручу это кольцо, тяну, дёргаю, а оно не слезает. Как его вообще на меня нацепили? А ведь нечто похожее было и с паладиновским, но то отказывалось сниматься лишь при бывшем владельце, обозначив, что остаётся со мной; но сейчас никто меня в ученицы не вербовал. Для чего неизвестному гостю напускать столько таинственности? Тоже мне, Артур Грей нашёлся…

На ум внезапно приходят некоторые интимные подробности недавнишнего сна и становится неловко перед самой собой. Нет, Ваня, с такими-то фантазиями из тебя Ассоль не выйдет.

А не связаны ли меж собой нескромное сновидение и преобразившееся колечко? Я трусливо прогоняю эту догадку. Допустить такое – значит, признать, что совсем недавно здесь побывал некто…

… я даже не знаю, кто. Очень могущественный. Тот, кто умеет влезать в чужие сны и навевать свои собственные, менять молекулярные структуры твёрдых тел, влетать в окно и исчезать затем бесследно и бесшумно. Впрочем, не бесследно, нет. Подоконник вспахан шестью глубокими параллельными бороздами, и очень похоже, будто какая-то громадная птица, усевшись, притормозила здесь лапами. В конце борозд ещё и углубления, будто в этом месте птица зафиксировалась, вонзив когти. А что потом? Потом это… скажем, существо спрыгнуло в комнату. Не знаю, что оно ещё здесь делало, но карманы в моей куртке оно проверило, иначе, откуда тогда кольцо? И… мамочки мои… могло запросто придушить, или таким вот коготком тюкнуть в темечко вместо того, чтобы показательно укутать от сквозняка вытащенным из-под меня же одеялом. Ваня-а, куда ты опять влипла? Скажи спасибо, что живой проснулась…

Торопливо закрываю обе створки.

И надо же было оставить окно открытым! Дождалась. Меня ткнули носом в собственную беспечность. Я-то расслабилась, решила, что, если мой новоиспечённый рыцарь с треском и шорохом разогнал гадюк, то неприятности на сегодня закончились… Вот как ребёнок, честное слово, который в полной уверенности, что стоит накрыться с головой одеялом – и никакой волчок не страшен. Будто и не влезал ко мне однажды вот так же в окошко Некромант: «Поговорим, Обережница?» Нет, я упрямо наступаю на одни и те же грабли.

И что теперь? Меня предупредили… о чём? Что держат под наблюдением? Что я должна – или, наоборот, чего-то не должна делать? В чём смысл визита и насланного – не побоюсь этого слова – сна-искушения? Мне страшно. Хочется и ноги унести поскорее, и затаиться, как мышка, ибо кажется, что за порогом уже поджидают слуги этого неведомого гостя или он сам. Кто? Ох, как бы мне сейчас пригодился мой новый друг с его необыкновенными способностями… Но ящерок, осоловев от выпитого молока, пребывает в спячке и добудиться его невозможно.