На излом клинка. Книга вторая бесплатное чтение

1.Газетное объявление

      Живительный майский дождь только что прекратился, бескорыстно омыв камни парижских мостовых и добавив свежести вечернему воздуху. Я шёл набережной Сены, старательно обходя лужи, чтобы не запачкать белых шёлковых чулок. Скроенный модным портным сюртук из голубого бархата, с узкими рукавами и отложным воротником, сидел на мне как влитой, укороченный лазоревый атласный жилет, узкие кюлоты и туфли с серебряными пряжками довершали наряд. Сегодня я был без парика, и собственные длинные волосы, заплетённые в косичку, перевязал чёрной лентой. Не скажу, что привлекал своим нарядным видом всеобщее внимание, но встречные молодые особы бросали на меня взгляды, кто – робкие, из – под опущенных ресниц, а кто – откровенно-зовущие, в зависимости от общественного положения и рода занятий. В этот район Парижа такие, как я птички с ярким оперением, по вечерам залетали редко, так что я удостаивался и совсем других взоров со стороны постоянных обитателей этих мест, враждебных и ощупывающее жадных. Впрочем, я все их оставлял без внимания, потому что имел весьма важное и неотложное дело, по которому и поспешал сейчас.

       Придерживая левой рукой эфес шпаги, я быстрым шагом углубился в лабиринт улиц, застроенных серыми двух- и трёхэтажными домами, которые даже весна не смогла лишить их угрюмого выражения. В одно из таких мрачноватых строений я и вошёл, справившись у старенького привратника, здесь ли проживает нотариус Малон. Заверенный утвердительным ответом в правильности своего пути, я поднялся по тёмной лестнице на второй этаж и оказался перед единственной дверью, такой же степени угрюмости, как и всё вокруг. Я постучал в неё несколько раз дверным молотком, и после некоторого ожидания послышался скрежет отпираемого засова. Открывший дверь невысокий, крепкого сложения малый лет под тридцать, с давно не мытыми волосами до плеч, одетый неряшливо, но с потугами на моду, не мог быть, по моему мнению, ни нотариусом, ни его слугой. На первого он не походил возрастом и отталкивающим выражением лица, а на второго – сюртуком из тонкого сукна и слишком вызывающим поведением, присущим, пожалуй, лакею самого герцога Рошамбо, но никак не бедного нотариуса. Он нагло уставился на меня, словно я пришёл просить его о милостыни в будний день. Скорее всего, нотариус нанял этого детину для охраны, ибо нотариальное дело в таких трущобах я не назвал бы безопасным. С минуту оба мы не проронили ни слова, играя в детскую игру «гляделки», пока тот не моргнул и, досадливо поморщившись, не осведомился грубым тоном, намерен ли я говорить, что мне угодно или ему можно снова закрывать дверь. За время моих странствий, я хорошо изучил подобных типов, их хамство произрастает пропорционально росту вашей вежливости, если, конечно, не дать им сразу же укорот. Поэтому я, не говоря худого слова, резко ударил ногой по его голени и тут же отвесил ему оплеуху, а затем сильным толчком в грудь отправил внутрь квартиры, сам же зашёл следом. Маленькая, украшенная жёлтыми обоями прихожая не дала возможности завершить намеченный мной полёт, и, сбив хрупкую этажерку, наглец удачно для себя впечатался в противоположную от входной двери стену. Я подошел к нему и, взяв за шиворот, тряхнул.

– Вот теперь, сударь, можешь поинтересоваться, что мне нужно.

У малого хватило ума промолчать, спеси у него явно поубавилось.

– Что там такое, Жорж? – спросил чей-то голос из глубин квартиры, – Кто там?

– Я пришёл к мэтру Малону, – громко сказал я и услышал поспешные шаги.

Мэтр Малон, возникший в дверном проёме, как я и думал, оказался почтенным пожилым человеком в коричневом паричке, тёмно-сером сюртуке, с пальцами, измазанными чернилами. Всё время, пока я находился в этом доме, меня интересовал вопрос, из-за чего нотариус мог поселиться в такой дыре, обыкновенно их сословие никак не бедствовало. Теперь же ответ был на лицо, вернее на лице бедняги мэтра, его пористый пунцовый нос и оплывшие черты прямо вопияли о невоздержанности по отношению к вину, даже если не брать во внимание его не по возрасту подрагивающие руки.

– Чем могу служить? – пролепетал растерянно он, увидев своего предполагаемого защитника в жалкой позе жука перед нанизыванием на булавку.

– Я думаю, что можете, если, конечно, вы имеете отношение к газетному объявлению, приведшему меня к вам домой, – я вынул левой рукой из внутреннего кармана лист «Парижской газеты» и помахал им у него перед носом.

– Самое, что ни на есть прямое, сударь. Это я дал его. Но, простите, не будете ли вы так любезны и не отпустите ли моего помощника?

– У вас очень своеобразный помощник, мэтр, – заметил я, – Боюсь, что это он отпугивает ваших возможных клиентов.

– Ах, сударь, до того, как Жорж стал здесь работать, меня грабили три раза, и два раза из них это были мои собственные клиенты, – горько сказал Малон.

– Понимаю, сударь, но поймите и вы меня, я никому не спускаю грубости, – проговорил я.

– Пусть на время нашей встречи ваш помощник посторожит самого себя здесь, в прихожей. Меня же вам нечего бояться, я не грабитель и не убийца.

– Конечно, конечно, прошу вас, проходите вот сюда.

Нотариус немного суетливо стал показывать дорогу. Мы прошли коридором, в который выходили двери двух комнат, расположенных напротив друг друга. Кстати, одна была полуоткрыта, и до меня донёсся явственный запах содержимого ночного горшка. Третья дверь, в торце коридора, привела нас в кабинет нотариуса. По стенам этой просторной, ярко освещённой с помощью свечей комнаты были расставлены шкафы, набитые книгами и бумагами, в центре – письменный стол самого мэтра, конторка в углу, очевидно, для Жоржа, несколько пыльных стульев и кресло для почётных клиентов. По крайней мере, я так решил, усаживаясь в него.

– Итак, сударь, позвольте мне узнать ваше имя, – начал Малон, но я невежливо перебил его:

– Итак, мэтр, моё имя вам ничего не скажет, и поэтому не стоит отвлекаться на подобные пустяки. В своём объявлении вы предлагаете вознаграждение за любые сведения о сыне Серебряной Бороды. Я имею такие сведения, что дальше?

– Дальше всё будет зависеть от их полноты, сударь. Что конкретно вы можете мне сообщить?

– Ничего, пока я не узнаю, зачем вам это нужно. И послушай-ка меня, Жорж, я не люблю, когда кто-то маячит у меня за спиной, тем более, если он отражается при этом в стёклах книжного шкафа. Я ведь просил тебя оставаться в прихожей. Пошёл вон, да побыстрее! Иначе я рассержусь, и почтенному мэтру придётся подыскивать себе нового помощника.

С плохо получающимся у него независимым видом Жорж улетучился обратно в коридор, аккуратно и плотно прикрыв дверь.

Я видел, что нотариус занервничал, его руки стали дрожать сильнее прежнего, и поспешил успокоить его словами:

– Дорогой мэтр, вам не стоит меня опасаться. Однако, прочитав ваше объявление, согласитесь, немного странное, что я должен был подумать? Что это шутка? Или злой розыгрыш?

– Простите, сударь! Но каким образом оно касается вас?

В голосе нотариуса было столько искреннего недоумения, что я уверился в том, что здесь нет ловушки.

– Я удовлетворю ваше любопытство, мэтр, но прежде ответьте на два вопроса: кому и зачем понадобился сын Пьера Деломи?

Прочитав два дня назад номер Парижской газеты, я сразу понял, что речь в объявлении идёт обо мне и моём отце. Это прозвище дала ему моя мать в ту пору, когда они встречались. Мне об этом рассказывал отец, кроме него и матери о нём никто не знал, отец давно в могиле, значит, искать меня могла только мать или кто-то от её имени. Назвав имя отца, я сейчас огорошил почтенного нотариуса свыше всякой меры, и он подпрыгнул на стуле от неожиданности.

– Сударь, – торжественно возвестил он, – Вы произнесли имя, никем до этих пор не названное, а значит, вы и есть тот человек, которому я должен отдать хранящиеся у меня бумаги.

Малон живо выбежал из-за стола и, подойдя к секретеру, втиснутому между шкафами, открыл его ключом, висевшим у него на груди. Покопавшись в его недрах, он вернулся к столу, неся в руках небольшую коробку. Положив её на стол и открыв, нотариус достал и протянул мне тонкую пачку бумаг, перевязанную синей лентой, и пока я несколько озадаченно рассматривал её, продолжал:

– Относительно же ваших вопросов, сударь, могу сказать не так уж и много. В январе месяце этого года ко мне явился один солидный господин, назвавшийся господином Дювалем, и предложил взять на хранение эти бумаги. Кроме того, он дал мне указание помещать во всех номерах Парижской газеты с февраля месяца это объявление и выделил средства. Если бы появился человек, знающий настоящее имя того, кто скрывается под прозвищем Серебряная борода, я должен бы был отдать ему их. Что я и делаю с превеликим удовольствием. Именно так обстоят дела, сударь.

Я на секунду задумался.

– Скажите, мэтр, этот Дюваль, он часто приходил к вам?

– Нет, сударь, только один раз, и больше я его не видел.

– Хорошо, а как же он мог проконтролировать выполнение своего поручения? Вы ведь вполне могли одурачить его при желании, забрав деньги, выделенные на объявления, наконец, просто-напросто проп… – я запнулся.

– Договаривайте, не стесняйтесь! Пропить? Верно? Со мной, действительно случается такой грех, ибо слаб человек, увы. Но мосье Дюваль всё предусмотрел: я получаю деньги по частям в банковском доме Лурье, причём я обязан показать квитанции об оплате за каждый прошедший месяц.

– Вы сказали, что отдаёте мне бумаги с радостью, разве мой визит не лишает вас заработка?

– Ах, сударь, вы напишите мне расписку, и я получу по ней неплохую сумму, предусмотренную контрактом. Что же мне горевать?

– В таком случае, конечно, печалиться вам не следует. И последний вопрос. Кто-нибудь ещё, до меня, приходил к вам?

– В феврале счёт шёл на десятки, но постепенно ходить перестали, все они были мелкие жулики, сударь, шушера, тыкали пальцем в небо, ничего серьёзного.

– И это всё? – спросил я, передавая нотариусу расписку, подписанную моим настоящим именем, Антуан Деломи.

– Всё, сударь, истинная правда.

– Ну, что же, тогда я забираю бумаги с вашего позволения, – я поднялся с кресла и взял их.

– Это вам за труды и беспокойство, – не слушая протестов мэтра, я оставил на столе несколько экю. – Поднимите самочувствие Жоржу.

       Когда я вышел на улицу, почти стемнело. Погрузившиеся в темноту дома и малолюдье, действовали угнетающе. Мне не хотелось задерживаться здесь, несмотря на шпагу, и я быстро зашагал прочь, слыша лишь эхо собственных шагов. Благополучно миновав несколько тёмных и опасных подворотен, избежав нежелательных встреч и отвязавшись от пристающих почти на каждом перекрёстке проституток, я вновь оказался на набережной, по которой я пешком добрался до наёмного экипажа, а на нём уже до дома Мадлен.

2.Призраки прошлого

Да, я, как и раньше, жил у Мадлен Ренар, хотя уже давно не был ее фаворитом. Пока я отлёживался, залечивая рану, нанесённую наёмным убийцей, сначала в русском посольстве, а когда мне стало легче – в своей квартире, прыткий русский лейтенант легко заменил меня в её сердце и, что естественно предположить, зная Мадлен, в её постели. Я не был на него в обиде из-за этого, потому что не любил ее так, чтобы страдать, будучи отвергнутым. Теодор же, считавший себя мне обязанным, стал очень полезен в моих тайных занятиях, сам о том не подозревая. Не говоря уже об его отце, русском посланнике, испытывающему ко мне чувство необычайной признательности. Я стал вхож в посольство и считался там своим человеком. За прошедшее время я привык считать себя тайным агентом короля. Теперь я знал, что Королевский секрет был достаточно разветвленной организацией.

Его сотрудники действовали по всей Европе, обеспечивая продвижение политических интересов Франции. По крайней мере, так мне было заявлено моими начальниками. А я удостоился встречи с самим руководителем секрета Шарлем-Франсуа де Брольи маркизом де Руфеком. Ему было под пятьдесят лет. И он был очень важным вельможей. Даже мой шеф граф де Кревкер слегка тушевался в его присутствии. Маркиз часто встречался с королем Людовиком и выполнял самые важные его поручения. И именно такой человек напутствовал шевалье де Ла Роша на тернистом пути шпиона.

– Молодой человек, – сказал он, пожимая мне руку. – Не чурайтесь того, что вы стали тайным сотрудником нашей организации. Мы стоим на страже интересов короля и защищаем их доступными нам способами. Граф высоко ценит ваше усердие и отмечает ваши успехи. Служите королю всеми силами, и награда не заставит себя ждать.

Признаюсь, что мне было лестно, что мою работу оценивают столь высоко такие важные персоны, как граф и маркиз. Я порой забыл, что меня принудили к службе, и стремился быть полезным своему шефу.

Но этим вечером, придя к себе, я был далёк от обычных дел. Совершенно случайно я прочитал на днях странное объявление (не в моих привычках читать газеты) и выяснил, что оно публикуется из номера в номер уже четвёртый месяц. Предприняв необходимые меры предосторожности, я посетил мэтра Милона, и, как говорится, возвратился с уловом. Теперь, предстояло его рассмотреть и оценить. Я почти не сомневался в том, что это весточка от моей матери, женщины, которую я не знал и всё равно любил. Мне предстояло прояснить моё прошлое. И пусть я был далёк от трепета, какой наверняка охватил бы меня двумя годами раньше, всё же сильно волновался. Поль, совсем недавно официально поступивший ко мне на службу, зажёг свечи в двух канделябрах, установив один на полке камина, другой – на столике. И я, устроившись в кресле, развязал ленту на свертке. В какой-то момент мне вдруг захотелось бросить бумаги в огонь, не читая, разве мало у меня своих насущных проблем, чтобы возвращаться за ними в прошлое? Но я знал, что не поддамся этому малодушному порыву, следуя устоявшейся привычке идти по начатому пути до конца, что бы ни ожидало меня впереди. К тому же, обыкновенное любопытство вперемешку с желанием узнать о своей матери как можно больше, толкали меня под руку.

Бумаг было немного. Первым было письмо на плотной дорогой бумаге, адресованное мне, написанное красивым женским почерком на четырёх листах, сложенных вдвое. Оно сразу привлекло мое внимание. Под ним были еще два документа. Я начал с письма, справедливо полагая, что его написала мать, и именно в нём следует искать ответы. Я развернул листы и стал читать:

Антуану Деломи в собственные руки

Мой дорогой сын!

Я, Аделаида де Сен-Жан, урождённая де Латур, последние семь лет сестра Октавия, монахиня бенедиктинского ордена и твоя несчастная мать, пишу тебе это письмо, дабы исправить чудовищную несправедливость судьбы по отношению к тебе, мой бедный мальчик.

Не было ни одного дня за эти двадцать восемь лет, чтобы я не думала о тебе, не молила Господа нашего о милосердии, не каялась в своём грехе! Я жестоко заплатила за свой проступок и готова платить за него также безропотно и дальше, отмаливая свой грех. Но твои мучения, твои мытарства, они должны быть вознаграждены ещё на этом свете! Видит Бог, я так хочу и молю Его об этом ежечасно и ежеминутно.

Я хочу, чтобы ты знал кто твоя мать. И может быть, узнав, как она страдала, ты сжалишься и простишь меня.

Я родилась в богатой и знатной семье Гаскони и росла в неге и холе, не задумываясь над будущим, изнеженная и капризная, словно оранжерейная роза. В шестнадцать лет меня выдали замуж за виконта де Сент-Жана. В наших южных краях девушки моего возраста уже считались взрослыми и многие имели детей. Мой супруг, был двадцатью годами старше меня, находился на дипломатической службе и относился ко мне как необходимому, но неинтересному одушевлённому предмету. Особенно, после первых моих неудачных родов, когда мой старший сын, а твой брат, родился мёртвым. Муж мой уехал в Вену ко двору австрийского императора, оставив меня в Тулузе. Там я и встретилась с твоим отцом, игравшим на сцене городского театра.

Не осуждай меня, мой мальчик, после смерти сына, я будто умерла, кровь забывала течь в моих жилах и я, равнодушная ко всему, не жила, а влачила своё существование. Встреча с твоим отцом пробудила меня к жизни, я снова ощутила себя молодой и любимой. Твой отец был неординарным человеком, с добрым и открытым сердцем, и я полюбила его всей душой. Мы стали любовниками, и наша связь продлилась два года, самых счастливых в моей жизни. Извиняет ли меня, забывшую о стыде и супружеской верности то, что мой муж считался в Вене одним из наиболее опасных для женской чести кавалеров? Не знаю. Осуждая себя за внебрачную связь, я всегда помню, что благодаря ей, на свет появился ты, мой любимый сын! Да, у нашей преступной страсти был закономерный финал. Я забеременела, и в новогоднюю ночь на 1 января 1740 года родился ты – подвижный и здоровый бутуз, красивенький, словно херувим. Увы, я не могла оставить ребенка себе, и мне пришлось отдать тебя твоему отцу. Он спешно уехал из Тулузы, о чем я слёзно молила его. Я понимала, что вдалеке от меня вы будете в большей безопасности.

Я долго могла скрывать свою связь, но о последствии тайных родов мой супруг узнал от своих шпионов. Он был в ярости, бушевал, требовал назвать имя моего любовника и угрожал мне разводом и монастырём. Я была готова к самому худшему, даже к смерти, но виконт не пошёл на открытый скандал. Не из-за внутреннего благородства, а потому что мог жить роскошно, лишь благодаря моему приданому. Я продолжала оставаться единственной наследницей огромного состояния моей семьи, которое я имела право передать только своим детям, но не мужу. И он вынужден был смириться. Внешне всё оставалось, как и прежде. Через четыре года я родила мужу сына, названного Жереми.

Вот тогда мы с виконтом и заключили тайное соглашение. По нему наследником всего состояния становился Жереми, а тебе по завещанию, доставалось имение моей тётушки в Гаскони, умершей бездетной незадолго до этого. Двести арпанов земли, среди которых есть луга, пахотные земли, лес и сама усадьба. Владение имением даст тебе право на получение дворянства. Так я хотела вознаградить своего брошенного сына за лишения и невзгоды прежней жизни. Но Господь не услышал моих молитв.

Пока был жив мой муж, я даже не пыталась искать тебя, слишком хорошо его знала. Он мог пойти на любую подлость и даже подослать к тебе убийц.

Лишь когда муж сошел в могилу, и я ушла в монастырь, то поручила твои поиски своему старому другу, преданному и в счастье, и в пору невзгод. Он выяснил, что Пьер Деломи умер, а твой след затерялся. И лишь в начале этого года мне сообщили, что оказывается ты живешь совсем рядом со мной, выступаешь на сцене театра в соседнем городе. Не было большей радости за долгие годы, чем узнать о том, что ты жив и здоров.

И под влиянием этой нечаянной радости, я допустила непоправимую ошибку. Рассказала о тебе Жереми. Я никак не полагала, что он так разозлится в эти минуты, напомнив мне своего отца. Он уехал от меня непримирённым. Однако, обещал мне ничего не предпринимать против тебя в том случае, если ты не будешь знать ни о своем происхождении, ни о наследстве. Я люблю вас обоих и даже подумать не могла, что он не примет брата. Да, он и раньше не всегда радовал меня, так же, как и своего дядю – старшего брата моего мужа, графа де Сан-Жана. Был порой легкомысленным и жестоким. Но я верила, что в душе он оставался мягким и жалостливым, как в детстве. Увы! Я глубоко ошиблась в моём младшем сыне, и эта ошибка до сих пор разъедает мне сердце. Я долго надеялась, что он передумает, смирится с твоим существованием, и ждала месяц, другой. Затем случилась трагедия, тебя обвинили в убийстве, и ты бежал. Я не верю, что ты способен на преступление, мое сердце чувствует, ты не виноват. И я подозреваю, что в этой интриге против тебя замешан Жереми.

Я молилась и молюсь об одном, чтобы ты был жив!

Обдумав всё, я решила передать тебе важные документы, с помощью которых ты сможешь вступить в права наследства. Это банковский вексель, по которому ты сможешь получить мои личные средства, хранящиеся в парижском банке, и дарственную на землю на твое имя, поместье теперь твое.

Остается главное – найти тебя. Мой друг пообещал изыскать способ даже если ты покинул Францию.

      Мой дорогой и возлюбленный сын, последний месяц, я плохо себя чувствую. Часто случаются головокружения и обмороки. Доктора предполагают у меня болезнь сердца. И немудрено, если двадцать восемь лет из сорока семи я живу в терзаниях и печали. Я знаю, что мне осталось пребывать на нашей грешной земле немного времени. Боюсь, нам не свидеться на этом свете, и для меня ты останешься прелестным трёхлетним черноглазым мальчиком, которого я видела в последнюю нашу встречу. Прости меня за то, что я бросила тебя, за то, что своими непродуманными действиями осложнила твою жизнь. Прости и моего безумного Жереми. Я не хочу, чтобы между вами продолжилась вражда, ведь вы оба мои дети.

Твоя безутешная и грешная мать.

Монастырь святой Женевьевы, Лимож.

Декабрь, 3-его числа 1767 года.

P.S. В случае необходимости ты можешь обратиться к отцу Бернару, настоятелю собора святого Доминика.

Я перечитал письмо несколько раз. Читал и смотрел на маленький портрет в медальоне, вложенном в сверток с документами. У моей матери были тонкие правильные черты лица, глубокие тёмные глаза и густые волнистые каштановые волосы. Изображённая в дни своей юности, не знавшая ещё тревог и разочарований, она весело, с едва заметным кокетством улыбалась с портрета, и сердце моё защемило от нахлынувшей глубокой грусти. Я, по своему характеру, не склонен к сентиментальности, а жизнь приучила меня к сдержанному проявлению чувств. Однако, письмо смогло меня потрясти. Я ведь не мучился, как она всё это время, жил в своё удовольствие, поступал так, как полагал должным, и вовсе не считал себя обделённым. А моя бедная мать в это время отмаливала свои и мои грехи. Она же не знала, убил ли я ростовщика на самом деле, но не попрекнула этим, верила мне беззаветно. Она мучилась от беспокойства за меня, чахла, покинутая законным сыном в монастыре и, умирая, бескорыстно передала мне возможность сделаться дворянином на самом деле. И мой единоутробный брат – Жереми де Сен-Жан. Флоранс еще удивлялась нашему сходству, как, впрочем, и я. Мои мысли перекинулись к Флоранс. Она тоже оказалась моей родственницей, пусть и не по крови. Она – родня отца виконта, но не моей матери. И все же я мог бы звать ее кузиной. Как странно устроена жизнь! Даже будь я дворянином, не смог бы жениться на Флоранс, церковь не разрешила бы наш брак. Какие же дурацкие законы у нас в стране! Неужели нашему королю не придет в голову изменить их и сделать более справедливыми? Взять хотя бы положение бастардов. Мысленно я уже начал диктовать королю необходимые реформы, но вовремя спохватился. Зачем тратить время на утопические фантазии? Времена Траяна1, желавшего быть таким императором, какого хотел бы сам будучи подданным, давно прошли. А мир – несправедлив, таково мое убеждение.

Лишь через какое-то время, успокоившись, я внимательно изучил остальные бумаги. Мать оставила мне двести пятьдесят тысяч ливров. Эта солидная сумма делала меня вполне обеспеченным человеком. Получить эти деньги я мог в любое время, предъявив вексель на мое имя. Дарственная на землю тоже была выправлена на имя Антуана Деломи. Я, конечно, и сейчас мог получить деньги по векселю. Мой прежний паспорт был со мной. С правом на собственность выходило не так просто. До тех страшных мартовских событий прошлого года я вступил бы в права собственника и подал прошение королю, чтобы получить дворянство. Теперь же, когда над именем Деломи довлеет клеймо преступника и убийцы, этот путь закрыт. Закрыт до тех пор, пока я не верну его себе честным. Только тут до меня стала доходить причина, по которой мой единоутробный брат решился меня убить и сделать это так, чтобы тайна моего происхождения осталась нераскрытой. Понятно, какие бумаги требовал у меня Перелен. Как тут не вспомнить Библию: «Каин, где брат твой Авель?» Мерзкий оказался у меня братец. Он и никто иной подстроил убийство ростовщика и повесил его на меня. Теперь мне полностью стали ясны его мотивы! Первым моим порывом было вернуться в город, выследить брата и поступить с ним как с капитаном Пелереном. Всадить клинок ему в живот и смотреть в его стекленеющие глаза, когда он будет умирать. В том, что я его одолею, сомнений не было. Жалкий аристократишка ни разу не бывал под огнем, не рисковал своей шкурой, и в его сердце не клокотала моя ярость. Правда, если я так сделаю, то пойду наперекор воле моей покойной матери. Нет, я возможно, и скрещу с ним шпагу, но лишь в безвыходной ситуации, и не начну первым. Так я решил той ночью.

      Свечи догорели почти до конца, и рассвет незаметно прокрался в окна, прежде чем я встал с кресла, покончив с раздумьями и наметив то, что собирался сделать.

3.На службе в Королевском секрете

      Я проснулся около полудня, сон освежил меня, и голова стала ясной. Посему принятые после бессонной ночи решения, уже не казались мне полностью верными. Итак, я собрался как можно скорее повидать могилу матери и восстановить попранную справедливость. Однако, я не мог сделать этого сразу по двум причинам: я, как ни как, находился на службе, и без ведома графа де Кревкера такая выходка могла дорого мне обойтись. К тому же, я не представлял, каким образом смогу доказать свою невиновность в убийстве ростовщика, здесь следовало подумать, вряд ли меня встретят в городе с распростёртыми объятиями. В лице маркиза де Шартра и моего братика виконта я имел серьёзных противников. И мне пришло в голову спросить совета у графа де Кревкера. Правда, я не знал, как он отнесётся к тому, что его агент – беглый преступник и самозванец, но полагал, что не слишком удивится.

За прошедшее с моей насильственной вербовки время, у нас с графом сложились несколько необычные отношения. Я признавал его власть и терпел её безропотно. Он же поначалу относился ко мне как к перевербованному агенту, с известной долей осторожности. Возможно, будь у него время, он бы попытался привлечь меня на свою службу более изощрённым способом, не прибегая к прямой силе, но что случилось, то случилось. Однако, за прошедшие месяцы его отношение ко мне несколько изменилось. Я видел, что ему нравилось вести со мной длительные беседы. Теперь он относился ко мне, пожалуй, как к своему ученику, которого стремился поучать и наставлять. Несмотря на используемые им методы и железную хватку, де Кревкер казался мне человеком умным, знающим и по-своему честным. Добившись того, что я стал пользоваться доверием Лозинского, граф не требовал, чтобы я подслушивал и подглядывал исподтишка в замочную скважину, для этого я, по его мнению, был слишком ценен. Вместо этого я должен был либо доводить русским именно ту информацию, которую граф считал нужным им предоставить или при случае выведать у русских их секреты, коли представится возможность. Пару раз я действительно принёс пользу Франции, не нанося при этом особого вреда России. Остальное время я снабжал моего шефа ничего не значащими слухами, часть из которых выдумывал сам. Зато в посольстве я стал своим человеком, близко сошёлся с Фёдором, у которого учился русскому языку и кого по-прежнему таскал по злачным местам Парижа. К тому же, я стал настоящим экспертом по России и часто составлял бумаги для графа по тем или иным вопросам.

Конечно, если отбросить фиговый лист, коим я прикрываюсь, то моя деятельность была обыкновенным шпионажем. Бывали минуты, когда я, прошлый, себе нынешнему постеснялся бы подать руку. С другой стороны, в секрете служили люди не мне чета. Если на то пошло, то среди моих соратников числились особы весьма и весьма известные. К примеру, тот же Пьер Бомарше – драматург и публицист. Так что я стоял в длинном ряду людей, вершивших тайные дела. Проще говоря, шпионил и получал за это жалованье.

И как раз, накануне описываемых выше событий, де Кревкер поручил мне одно деликатное дело. Он подозревал, что кто-то из мелких чиновников, имеющий доступ к секретным документам министерства иностранных дел, снабжает русского посланника тайными сведениями, потому что тот был хорошо осведомлён о шагах, предпринимаемыми французской дипломатией в отношении России до того, как они реализовывались. В подозреваемые граф зачислил почти десяток человек. Слежка за ними результата не дала, никто из них не транжирил деньги, полученные ценой предательства, и не пропадал вечерами в подозрительных местах. Вот тогда-то мне и было поручено выявить предателя. Почти две недели я рыл носом землю, пока не решил-таки эту клятую задачу. Хорошо, что мы встречались с графом редко, в разных местах и по особым дням, поэтому я ещё не сообщил ему о выполнении задания. Теперь, это повышало мои шансы в поисках благосклонности де Кревкера.

      Сегодня, он ждал меня в кабачке «Французский петух» на неприметной улочке неподалёку от аббатства Сен-Дени. Я появился там в назначенный час, одетый в отличие от обыкновения скромно, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Граф ожидал меня в отдельном кабинете, попивая вино в полном одиночестве, если не считать двух его телохранителей в общем зале, усердно маскирующихся под обычных гуляк. Де Кревкер мог надеть на себя любую личину и полностью ей соответствовать, и сейчас передо мной сидел благодушный буржуа среднего достатка, знаток вина и чревоугодник. Он даже необъяснимым образом выглядел пополневшим.

– И каковы наши успехи? – спросил он меня, меланхолично глядя на муху, норовившую принять ванну из белого вина в его бокале.

– Более чем приличные, ваше сиятельство, – заверил я его, усаживаясь напротив.

– То есть, вы знаете того, кто продаёт секреты? – оживился граф.

– Да! Но чтобы узнать его, мне пришлось здорово попотеть.

– Бога ради! Я прекрасно понимаю, что вы потратили массу усилий, дабы добиться столь впечатляющего результата. Говорите, де Ла Рош, не тяните!

– Его имя – Мишель Пике, – торжественно объявил я.

– Что?! Маленькая блоха Пике? Он даже не в списке подозреваемых!

Граф почти потерял свое знаменитое самообладание и подался в нетерпении вперед, грудью на стол.

– Тем не менее, это так. Пике и есть расхититель ваших секретов.

– Доказательства? Вы достали доказательства?

– Я бы не стал обвинять кого бы то ни было огульно, господин граф, не припася улики. Признаться, мне пришлось повозиться с вашим поручением, ведь мне одному надо было сделать то, что обычно в подобных случаях выполняется целой сворой соглядатаев.

– Рассказывайте подробно!

– Извольте. Я рассуждал просто, раз слежка не выявила того, кто может быть предателем, надо начинать с конца. Выяснить, как тайные документы попадают в посольство. И как русские расплачиваются со своим шпионом. Ведь никто из дипломатов не мог встретиться даже со шлюхой, чтобы вы об этом не знали.

И мне подумалось, в таком случае все происходит без прямых контактов. Дальше я предположил, что обходятся также без посредников. Вряд ли предатель желал делиться с ними своими гонорарами. Остается…

– Письмо!

– Верно, ваше сиятельство! Письмо! Его либо присылают, либо приносят. Почтой пользоваться не будут. Хотя бы потому, что это долго. К тому же почтальоны весьма наблюдательные люди. Значит, приносят. Возникает вопрос. Кто? Слуга, Исключено. След будет слишком явным. Значит, решил я, письмо может быть передано где-нибудь за пределами посольства. Кому? Не обязательно дипломатам, которые всегда под присмотром. Служащим низшего ранга, опека над которыми не столь плотна. Допустим, повару.

– Повару?!

– Да, в посольстве служит русский повар. Он вообще-то, немец, по-французски говорит плохо и с акцентом, но объясниться сможет. Что он и делает, когда ходит за покупками. Обычно он это делает один, иногда с помощником. Итак, он ходит закупать зелень и фрукты на рынок три раза в неделю. Кроме того, два раза наведывается к мяснику. И три раза в неделю он заходит в хлебную лавку. Всегда один. Вот какими были мои рассуждения. Оставалось проверить их правильность. Сказавшись больным своим друзьям в посольстве, я, переодевшись и замаскировавшись, стал тенью повара в его вояжах. Долгое время мне не везло, я ничего не замечал. Повар вел себя спокойно и непринужденно, в разговоры вступал лишь с продавцами. К середине второй недели слежки за ним мне все яснее становилось, что я поставил не на ту лошадь. Но я проявил упорство, вознаграждённое свыше. Однажды в среду, я увидел, как в булочной, некий молодец простецкого вида, да еще с бородавкой на щеке, бросил письмо в корзину повара, стоявшую на прилавке, пока тот пил кофе с хозяином. Все было проделано настолько изящно, что не нацелься я на передачу, мог и упустить этот момент. Уж больно ловко было сработано. Я, естественно, проследил за молодцем с бородавкой. Он оказался Мишелем Пике, служащим канцелярии министерства иностранных дел. Чтобы исключить ошибку, я продолжил слежку. И как вы уже догадались, через три дня новое письмо попало в корзину повара.

Я с удовольствием пригубил шабли из бокала.

– Вы узнали, что в письмах?

– Помилуйте, господин граф! Я не решился на изъятие. Посудите сами, укради я письмо, в посольстве бы всё поняли и приняли меры. Но с вашими возможностями, ваше сиятельство, вы легко узнаете истину.

– Вы, де Ла Рош, переоцениваете мои возможности. То, что смогли вы, моим людям оказалось не под силу.

– Ну и что? Я же тоже ваш человек, не правда ли?

– Несомненно! Продолжайте, чёрт вас возьми! У вас ведь есть план, не так ли?

– Да, ваше сиятельство, есть! Но всё зависит оттого, что вы хотите делать дальше. Арестовать Пике или продолжить переписку с русскими?

– Ну, милейший Ла Рош, Пике – не вы, с ним так не выйдет. Боюсь, что он не сможет действовать как раньше и обязательно выдаст себя. Я его арестую, как только буду располагать уликами.

– Тогда прочтите, – я протянул ему сложенный в виде письма листок бумаги.

Де Кревкер развернул письмо и стал читать.

– Это часть документа, направленного в посольство Турции, – сказал он, нахмурившись.

– Уверен, его переписывал Пике. Кстати, вы можете сравнить почерк.

– Де Ла Рош! Откуда у вас это письмо? Вы же утверждали, что ничего не изымали!

– Простите мне эту маленькую ложь, ваше сиятельство, я выкрал письмо из корзины в момент, когда Пике покинул лавку, а повар ещё не вернулся к ней вчера утром. Взамен подложил пустой конверт, а чтобы отвести подозрение от лавки, нанял трех бродяг.

– Так, так!

– Они устроили потасовку на улице и заодно опрокинули корзину повара. Естественно, что налетевшие уличные мальчишки разворовали все, что в ней было. Что скажете на это?

– Скажу, что вы чертовски изобретательны, де Ла Рош! В вашем лице я сделал неплохое приобретение нашей организации. Но вот, что мне интересно, как же русский посланник рассчитывался с Пике? Я узнаю это, арестовав его. А как полагаете вы?

– Зачем мне полагать, ваше сиятельство? Я знаю это наверняка.

– Как так?

– Я говорил вам, что следил за Пике. На мосту Менял есть одна богатая галантерейная лавка. Ее приказчик, по прозвищу Кодо, придумал себе дополнительный источник дохода. За небольшие чаевые вы можете оставить у него на хранение деньги, вещи и письма. Допустим вы оставляете там конверт на мое имя. В любой день я захожу в лавку, называюсь и получаю письмо.

– Анри, я редко называю вас по имени, но сегодня вы превзошли самого себя!

Вы заслуживаете поощрения! И вы его получите!

– У меня есть всего лишь одна нижайшая просьба, выше сиятельство, – отважился я перебить графа.

Он был удивлен:

– Насколько мне помнится, это первая просьба за всё время нашего сотрудничества. Не так ли? Вы не любите выступать в роли просителя. Значит, это что-то важное. Что же, излагайте свою просьбу, я слушаю.

– Ваше сиятельство, – начал я, словно прыгая в холодную воду, – Позвольте мне, прежде чем изложить её, рассказать вам свою историю, о некоторых страницах которой вы, несомненно, догадывались и раньше. Моё повествование не займёт много времени, но прояснит дело.

Я видел, что сумел заинтриговать графа в высшей степени.

– Знаете, де Ла Рош, – сказал он, – давайте-ка заодно пообедаем, я проголодался, и к тому же, сытый желудок скорее переварит любую информацию, даже самую скверную.

Получив моё согласие, граф сделал заказ для обоих, уверяя, что хозяин прекрасно готовит тушеных перепёлок, добавляя сыр, и выбрал анжуйское вино.

4. Я открываюсь де Кревкеру

Обед был хорош, и в любое другое время мне бы польстило, что я трапезничаю за одним столом с графом. Но сейчас я был охвачен нетерпением и ел, не ощущая вкуса принесенных блюд. Де Кревкер наблюдал мое состояние и не стал затягивать обед. После десерта он приказал подать засахаренные фрукты и бутылку

коньяка. Жженое вино, по его убеждению, способствовало пищеварению. Удобно расположившись в кресле, граф закурил трубку и предложил мне начинать свою историю.

Мой рассказ, кратко передавший основные события, начиная с марта прошлого года, когда меня обвинили в убийстве, которого я не совершал, и заканчивая появлением в моих руках документов и письма моей матери, был выслушан им с большим вниманием. После чего граф так же внимательно изучил дарственную, помолчал некоторое время и, наконец, сказал:

– Нечто подобное от вас и можно было ожидать. Признаюсь вам, что о некоторых обстоятельствах я догадывался, но вам все же удалось меня удивить. Очень смело с вашей стороны открыть мне истину. Однако, вы не раскаетесь в этом. Я умею ценить откровенность. Хорошо! Итак, я теперь знаю, что вы – бастард, подвизавшийся на театральном поприще – раз! Преступник, разыскиваемый за убийство – два! Самозванец – три! Великолепно! Вы чертовски ловкий малый, Деломи! И в вашем лице Секрет короля сделал чрезвычайно выгодное приобретение. Подумать только! Ни я, ни де Брольи ни на миг не усомнились в вашем происхождении. А мои агенты уверили меня в той легенде, что вы себе создали сами, как в истине! Но вы ещё не поведали мне своей просьбы.

Слова де Кревкера подняли мне дух. Всё же, самозванство по королевскому закону карается смертью, не говоря о подозрении в убийстве.

– Господин граф, я хотел бы вернуться в город, где все это случилось, и оправдаться в убийстве. Я не совершал этого преступления, и потому хочу провести собственное расследование. У меня есть план, состоящий в том, чтобы выдать себя за сыщика, которого наняли расследовать мое дело.

– Простите, Анри, я буду называть вас по-прежнему этим именем. А вам не приходило в голову и в самом деле нанять частного детектива?

– Такая идея пришла еще осенью прошлого года. Но оказалось, что я просто выбросил деньги на ветер. Он ничего не выяснил. И больше того, когда он стал задавать слишком много вопросов, ему пригрозили, что переломают все кости. Он был не из пугливых. Тогда его избили палками якобы грабители. И он уехал. Нет, ваше сиятельство, я должен сделать все сам, но мне желательно бы иметь какие-нибудь документы, гарантирующие мою безопасность.

– Увы, мой друг, никакие охранные грамоты не спасут вас в провинции от гнева ваших врагов, уж поверьте! Нет, я не отказываюсь вам помочь. После того, что вы совершили на службе его Величества, оставить вас одного, было бы верхом неблагодарности. Вот только надо подумать, каким образом это лучше сделать. Вы же понимаете, что я не всесилен и не в состоянии отдавать приказы управляющим провинций и интендантам. Возможно, рекомендательное письмо от имени влиятельного человека помогло бы вам. Да, я думаю это выход, по крайней мере, вас не убьют сразу, – де Кревкер усмехнулся, – а сначала помучают.

– Вы очень добры ко мне, ваше сиятельство!

– Что поделаешь, я привык называть вещи своими именами, а то, что вы собираетесь сделать, иначе как глупостью не назовёшь. Искать справедливости у сильных – всё равно, что просить слёз у камня. Я бы посоветовал вам не торопиться. Оставайтесь пока под именем де Ла Роша, оно не хуже любого другого, и продолжайте служить.

В дальнейшем же мы подадим прошение о вашем помиловании королю, с перечислением ваших заслуг. А затем, уже можно будет, вступив в наследство, просить о получении вами дворянства. Конечно, должно пройти время – три, ну от силы пять лет, зато дело будет верным. Примите мой совет, он идет от души.

– Сударь, – сказал я, тоже с минуту посидев в раздумье. – Я благодарен вам за совет, и скорее всего, принял бы его с благодарностью, кабы торговал шерстью или содержал трактир.

При этих словах граф хмыкнул, сдерживая смех.

– Да я-то занимаюсь совсем иными делами, при которых неожиданная смерть от ножа в спину или пули в грудь вполне подходящий конец. Есть ли у меня впереди три эти года? А тем более – пять? Сомневаюсь! Так не лучше ли попробовать сейчас покончить со всем этим?

Мне вдруг показалось, что граф доволен моим отказом, видимо, я подтвердил его мнение обо мне.

– Ну, ну, больно мрачный у вас взгляд на будущее, де Ла Рош. Помните, как у Шекспира: «Ведь роза пахнет розой, хоть розой назови её, хоть нет». Как были вы бретёром и авантюристом, так им и останетесь, под любым именем. Воинственность у вас в крови, и вам самое место в армии. Если бы вы знали, как я порой ненавижу нашу косность и чванство, ибо, даже получив дворянство, вы не сможете сразу претендовать на офицерский чин. Скольких достойных людей отвратили от военной карьеры эти правила. А между тем, весьма приличное количество людей третьего сословия покупают себе дворянство за деньги и связи! И это длится из года в год. Один ваш Корнишон чего стоит! Но я отвлёкся. Я даю вам отпуск, Анри! Считаю, что двух месяцев вам хватит за глаза. Уступаю потому, что прекрасно понимаю, не получив разрешения, вы всё равно поступите по-своему, а я потеряю хорошего агента. Для вашей же безопасности могу предложить только одно средство, но предупреждаю, оно сильнодействующее! Использовать его, всё равно, что тушить пожар, вызвав наводнение, поэтому применяйте его в самом крайнем случае.

– О, вы дадите мне волшебный эликсир, чтобы стать невидимым?

– Что у вас за манера обращать серьёзные вещи в смех, и уже не в первый раз? Я запрещаю вам этакое панибратство с начальством, ясно? – с трудом сохраняя невозмутимость и пытаясь не улыбаться, граф погрозил мне пальцем.

– Так вот, вы, наверное, слышали о так называемых «королевских письмах с печатью»?

– Да, слышал! Это великий ужас обывателей, их посредством осуществляется внесудебный арест именем короля.

– Вся суть его в том, что в нём отсутствует имя арестованного. Его вписывают перед арестом. Но подпись короля и печать там уже есть. Главное, что это приказ, подлежащий неукоснительному и скорейшему выполнению любым должностным лицом. Подобное письмо я и хочу отдать вам.

– То есть я могу арестовать любого человека?

– Нет! Не в вашем случае. В широком смысле, письмо короля – это документ, имеющий силу закона. Вы получите письмо, которое даст вам безопасность. Обладая им, вы не подлежите обычному правосудию, вы выше его. Но используете его только в безысходной ситуации. Вам ясно?

Признаться, я не ожидал такого оборота и мгновенно покрылся потом от волнения, закрытое письмо – далеко не шутка. Я постарался собраться с мыслями.

– Ваше сиятельство, вы говорите это серьёзно? Шутить – не ваше амплуа. Тогда, Бога ради, скажите, почему вы это делаете?

– Я могу ответить. Полагаю, что вы считаете меня человеком, способным действовать грубо и жестко. Так вышло с вами, когда я принудил вас к шпионажу. Именно принудил. Можете верить или нет, но подобного рода поступки не доставляют мне удовольствия. А перед вами я был готов извиниться и раньше, не то, что теперь. И вот мне предоставилась возможность загладить свою вину. Почему бы этого не сделать? Поэтому я отдам вам «королевское письмо». Но помните, вы должны обязательно его вернуть мне. Представляю, что вы натворите, получи его в полную собственность. И я повторюсь еще раз. Вы используете его всего один раз и для спасения собственной жизни! Никак иначе!

– Вполне, граф, я всё понял! Спасибо вам!

– Не благодарите! И ещё, в провинции вам потребуется человек, которому можно будет довериться. По счастливой для вас случайности, у меня есть такой. Он каноник, настоятель храма святого Доминика в Лиможе. Назовите ему моё имя, и он поможет вам советом и делом.

– Отец Бернар! Я знаю его имя, – против воли вырвалось у меня. Но граф не удивился моей экспрессии.

– Да, это он. В миру – Жоэль де Монтебан, друг моей юности. Однако, помните, в общении с ним от вас необходима полная искренность, иначе он не станет помогать.

И, как говорится, с Богом! Письмо вам пришлю завтра с нарочным.

А теперь, «вернёмся к нашим баранам». Вам следует повидать перед отъездом господина Лозинского, чтобы он не подумал черти чего во время вашего отсутствия. Причину укажите сами, и вскользь скажете, что в случае особой необходимости у вас на примете есть приятель, к которому можно обратиться. Это так, на всякий случай, чтобы у нас сохранилась ниточка к посольству. Назовите имя милейшего господина де Люссо. У него превосходное прикрытие – необременительная служба при дворе. Такой человек может им пригодится.

Мы ещё немного поговорили о делах и распрощались. Граф со своими людьми ушёл первым, а я чуть погодя.

      Итак, я мог готовиться к отъезду, граф де Кревкер так быстро согласился отпустить меня, что я до сих пор не опомнился до конца. Я был далёк от мысли, будто моя история растрогала моего шефа. Нет, дело наверняка в чём-то другом, но боюсь, я узнаю истину слишком поздно. Впрочем, не стоило задумываться ещё и об этом, хватало собственных забот.

5. Держать порох сухим!

С делами, которые требовали немедленного решения, я разобрался быстро. Первым делом отправился в банк, где уладил все формальности и стал законным владельцем денежных средств. Слава Богу, что финансистам всегда было наплевать на то, в каких отношениях с законом состоит их клиент. Предъявив вексель и доказательство того, что я и есть Антуан Деломи, я распорядился свалившимся на меня богатством должным образом. Двести тысяч пятьдесят ливров в то время равнялись восьмидесяти трем тысячам экю или десяти тысячам луидоров. Три тысяч экю я получил на руки серебряными и золотыми монетами. Для путешествия мне нужны были деньги на расходы. Оставшуюся сумму я разделил поровну. Одну часть положил на свой счет, а на другую сделал вексель на предъявителя.

Следующий мой визит был к нотариусу, где я оформил завещание, изъявив желание поделить мои банковские средства в равных долях между Клодеттой Бургони, Мадлен Ренар, графом де Кревкером и Полем Дюшо, моим слугой. Никого ближе этих людей у меня не было.

Федору Жемчужникову я рассказал о крайне необходимости совершить поездку на свою родину в Конфолан, стараясь не влезать в подробности. Впрочем, он и раньше знал о бедственном состоянии моего замка, потому и не особенно удивился. Он пожелал мне удачи и скорого возвращения. А я упомянул о своем приятеле Люссо, рекомендовав его как беспечного игрока и исключительного мота, знающего все и всех. На этом мы и распрощались. С Мадлен тоже я провел доверительную беседу, попросив присматривать за моей квартирой и за Полем. Заплатил ей за полгода вперед и дал достаточную сумму для выплаты жалования моему юному слуге в течение последующих двух месяцев. Надо ли говорить, что Мадлен расчувствовалась и на ее глаза навернулись слезы. Она пообещала скучать и не обижать Поля, грудь ее при этом так соблазнительно вздымалась, что мне стоило некоторых усилий прогнать прочь соблазны и откланяться.

Затем я стал готовиться к самому путешествию. Чтобы не вышло никаких досадных случайностей, я продумал до мелочей маршрут своей поездки. Первую часть пути до Лиможа, я проделаю как шевалье де Ла Рош. В Лиможе оставлю коня и свою обычную одежду, замаскируюсь, и дальше поеду в почтовой карете под другой личиной. Я не хотел, чтобы в городе меня узнали. Надо было провести рекогносцировку, посмотреть, что и как, и лишь тогда действовать. Я ведь понимал, что мне там будет грозить очень большая опасность, если я не обезопашу тылы, то вполне могу угодить в ловушку и погибнуть ничего не добившись. А моя цель была одна – победить и вернуть свое честное имя. На первый взгляд, я ввязывался в гиблое дело, один против сильных мира сего. Но если подумать, на моей стороне играли неожиданность, деньги, и «письмо короля». С такими союзниками, как мне казалось, можно было смело идти в бой. Поэтому настроение у меня было приподнятое. Так прошла неделя, последняя перед отъездом.

За это время произошло кое-что, вызвавшее мое беспокойство. Я заметил за собой слежку. Надо сказать, что за время службы я поднаторел в разных шпионских штуках. Как никак обучал меня мастер в своем деле шевалье де Торней, правая рука графа де Кревкера. Поговаривали, в узких кругах, конечно, что шевалье нечист на руку и часто запускает ее в королевский карман, за что не раз имел выволочку от графа. И что он имеет друзей на самом верху нашей секретной пирамиды. Может и так, но дело свое он знал отменно, и я многому от него научился.

Так вот, за мной следили. Ненавязчиво. Самое обидное было для меня в том, что я не понял, как долго велась эта слежка. Я заметил ее, когда соглядатай достаточно примелькался. Он провожал меня издали, и мне это не нравилось. Особенно из-за того, что было неясно, кто и зачем меня выслеживает. Связана слежка с моей деятельностью в Секрете или тут что-то другое. Самое правильное было сказать о слежке графу. Он принял бы контрмеры. Но я побоялся, что он запретит мне мою поездку или потребует перенести ее на более поздний срок. К тому же она скоро прекратилась. Зато в самый последний день произошло происшествие, которое едва не закончилось моей смертью. На меня было совершено покушение.

      Оно случилось, когда я вернулся на свою квартиру перед последним вечерним визитом, ибо утром ждала дорога. Поль, как это часто стало случаться со времени его поступления ко мне в услужение, куда-то запропастился. Получая у меня жалованье, он, видимо, оказывал услуги другим господам, как раньше мне, за живые деньги. Я не раз собирался его поколотить, однако до сих пор так и не исполнил задуманного. Открыв дверь своим ключом, я снял шляпу и отстегнул шпагу, положил их на стул и прошёл в спальню, небольшую, продолговатую комнату с одним окном, где умещались только кровать и платяной шкаф. Напротив шкафа висело большое зеркало в красивой раме из дуба, я купил его, раскошелившись на кругленькую сумму, чтобы прихорашивать пёрышки перед выходом. Вот и сейчас, пользуясь тем, что было еще светло, я принялся рассматривать вскочивший над бровью прыщик и уже взял припасённый для подобных случаев пинцет, чтобы выдавить досадную для красоты гадость, но остановился. Что-то необычное смутило меня, и это был пробивающийся откуда-то запах пота. В отличие от многих моих современников, я с детства приучен мыться часто, актёрское ремесло предполагает постоянное использование грима и переодевание. Без воды в таком деле не обойтись, наставлял меня отец. Так, что «благоухать» застарелым, пропитавшим одежду потом я не мог при всём желании. Бросив взгляд в зеркало на шкаф, я ощутил столь осязаемую опасность, исходящую от него, что замер на месте, не отрывая глаз от отражения его дверных створок. Почему-то я не подумал, что в шкафу может оказаться обычный вор или решившая устроить сюрприз любовница. Последний год приучил меня предполагать самое худшее из того, что может произойти. Положение моё было не из лучших, я не держал оружия в спальне. Мне оставалось добраться до двери в гостиную, для чего требовалось пройти всего каких-нибудь пять шагов, но я сильно сомневался в достижимости такого варианта. Все эти соображения пронеслись у меня в голове в какие-то мгновения, пока тело не среагировало само по себе. Я отскочил влево, когда дверцы шкафа распахнулись, и человек в тёмной одежде выпрыгнул из него как раз на то место, где я только что был. Он взмахнул рукой, и длинное остриё кинжала едва не пропороло мне бок, достав до жилета. Я успел повернуться, чтобы увидеть следующий взмах кинжала и снова отскочить. Дверь находилась за моей спиной, и я стал отступать назад, но мой враг догадался о моем маневре и несколькими выпадами заставил отпрянуть к самой кровати. Я сумел перехватить его руку и взялся выкручивать. Впрочем, без успеха. Парень был не слабее меня, что и доказал, схватив другой рукой за горло и бросив на кровать. Тщетно я пытался вырваться из его железной хватки, силы иссякали, и остриё вновь замаячило перед моим лицом. Его пальцы сжимали мне горло, дышать становилось всё труднее, к тому же он смердел ничуть не меньше хорошего свинарника. Наверное, в последний раз мылся лет пять назад и столько времени не менял платья. Задыхаясь от его вони, я освободил-таки своё бедное горло, оторвав от него руку вонючки. Затем уперся ногами в его живот, и что есть мочи оттолкнул от себя. Убийца растянулся на полу, однако кинжал не выпустил. Теперь я сам набросился на него, швырнув подушку прямо в лицо. Благодаря этому нехитрому приёму, я схватил его кисть обеими руками, выворачивая до тех пор, пока кинжал не упал на пол, глухо звякнув напоследок. Враг мой был ещё далеко не повержен, и мы сцепились посредине комнаты, не давая друг другу возможности поднять оружие. Стук входной двери отрезвил обоих. Убийца заметно растерялся, я ударил его в живот кулаком и схватил за шиворот, но он вывернулся, оттолкнул, так, что я едва не влетел в шкаф, и бросился к окну. Второй этаж его не испугал, когда я подбежал и выглянул наружу, он уже убегал прочь, подволакивая ногу, после не совсем удачного приземления. В конце квартала его ждал экипаж. Как только вонючка вскочил внутрь, кучер ударил по лошадям. Он оглянулся и увидев, что я высунулся из окна, быстро отвернулся. В его повадке мелькнуло что-то знакомое, но я так и не вспомнил тогда, кто это был. Кстати, окно было открыто, хотя Поль всегда закрывает его днем на задвижку изнутри, как раз от воров. От несостоявшегося убийцы в спальне остались только необычайно острый кинжал и запах. Вошедший Поль неодобрительно покачал головой, осматривая мою расхристанную одежду и вздыбленные волосы.

– Что у вас тут случилось, сударь? Какой-то вы взъерошенный. И пахнет здесь скверно.

Он сморщил нос.

– Похоже, малыш, у нас завелась крыса, – сказал я отдышавшись.

– Крыса? Откуда? Вы же не держите в спальне ничего съестного, а я давно заткнул все дырки.

– А окно?

– Шутите? Крысы в окна не лазят.

– Смотря какие, эта вот влезла.

Поль недоверчиво покрутил головой, он мне не поверил, но на всякий случай предложил соорудить ловушку.

– Боюсь, что нашу крысу в твою ловушку не поймать. Ладно, я пошутил, просто я вспугнул вора. Наша задвижка никуда не годится. Помоги мне привести тут все в порядок и подай новый костюм.

– Придумали тоже, вор. Что у вас тут брать-то? Деньги вы дома не держите, а за шпагами и одеждой в окна не лазят, для этого двери есть. Скажу плотнику, путь задвижку посильней поставит, вам-то всегда недосуг.

И мой слуга принялся за приборку, продолжая ворчать, что во общем-то присуще всем, кто находится в услужении, независимо от возраста, если они слишком близко оказываются от своего хозяина, и потому считают себя чем-то вроде ангела-хранителя. От подобного мнения избавляет хорошая трепка, но в том и дело, что такие слуги бывают только у мягких и незлобивых господ.

Кто организовал покушение? Вопрос требовал ответа. Я ни на минуту не усомнился в том, что это было именно покушение. Вор не станет пытаться убить хозяина только потому, что тот его застал. Он бы просто попытался убежать. Я весь вечер ломал над этим голову, так ничего и не решив. У меня были враги, но для выяснения, кто же из них постарался меня убрать, нужно было время. А его не было вовсе, завтра я уезжал. И тогда я просто

выкинул этот случай из головы. Меньше всего я был склонен к мысли, что это привет от моего брата. Узнай он, где я нахожусь, сделал бы это раньше. Так мне тогда думалось.

В общем я отмахнулся от такого предположения. И совершенно напрасно! Это было предупреждение! И не вняв ему, я собрался сунуть голову в петлю в самом прямом смысле.

6. Отец Бернар

Не стану описывать своего путешествия, ибо оно вышло весьма прозаическим, несмотря на это время года. Грызущее меня изнутри нетерпение было настолько сильным, что я без устали погонял своего коня, явно поменявшего мнение о своем седоке с времен прошлой поездки из Шампани. Всю дорогу до Лиможа я питался, не чувствуя вкуса блюд, спал, не ощущая степени мягкости постели, и мчался вперед, не замечая скорости, не глядя на окружающий ландшафт. В этой скачке были свои плюсы. Если бы кто-то попытался следить за мной, то потерпел бы фиаско, ему было за мной не угнаться.

Моё появление в Лиможе прошло незамеченным для широкой публики. Я въехал в него в полдень и сразу повернул на постоялый двор, хозяин которого содержал конюшню, где я и оставил своего коня. Подкрепившись в трактире, я направился в храм святого Доминика, где был настоятелем отец Бернар. Как бы мне не терпелось отправиться в монастырь к могиле матери, я понимал, сначала необходимо прояснить обстановку. В храме старый служка сообщил мне, что отец Бернар в этот час находится дома, и его лучше не беспокоить. Получив пару денье, он смягчился и сообщил мне, как найти настоятеля.

Дом святого отца, окружённый цветущим вишнёвым садом, находился на улице Труб, здесь издавна изготавливали глиняные трубы для стока воды. Мне открыла служанка, раскрасневшаяся рослая девица со смазливым, но неприветливым лицом и мокрой тряпкой в руке. Упрямый локон пшеничного цвета выбился из-под чепца и стремился закрыть ей левый глаз, и она все время сдувала его, смешно выпячивая нижнюю губу. По моей одежде, дорожной, но дорогой, она, видимо, затруднилась определить к какому сословию меня надо отнести и на всякий случай присела, чуть склонившись и мотнув головой, будто норовистая лошадь. Я сказал, что мне нужно увидеть отца Бернара.

– Мы сегодня не принимаем, – ответствовала она со сдержанной радостью человека, сумевшего хоть чем-то ущемить ближнего. С этими словами она попыталась закрыть дверь, но я удержал ее.

– Отец Бернар нужен мне по очень срочному делу, и очень не обрадуется, когда узнает, что ты так непреклонна с гостями.

Девица фыркнула, бросив на меня взгляд искоса и, видимо, рассмотрев получше, чуть смягчилась.

– Скажите свое имя, сударь, я доложу.

– Антуан Деломи.

– Ждите здесь, я узнаю, – она впустила меня внутрь и оставила в небольшой прихожей, а сама скрылась в глубине дома, и оттуда до меня донёсся её недовольный голос. Везет же мне на избалованных слуг. Отсутствовала она недолго и, когда появилась вновь, выражение на ее лице было более приветливым, но совсем чуть-чуть.

– Отец Бернар ждет вас! – возвестила она громко и четко, будто герольд, и присела в глубоком реверансе. Чтобы отконвоировать меня во внутренние покои, девица отобрала у меня шляпу, шпагу и чувство собственного достоинства, потому что я против своей воли слегка оробел. В просторной и светлой комнате с камином и большим распятием на стене я увидел поднявшегося мне навстречу с кресла высокого священника, седого, с твердыми и даже суровыми чертами лица, и лишь глаза, смотревшие открыто и благожелательно, выдавали его несомненную доброту.

– Ваше преподобие, – начал я, поклонившись, – простите, что нарушаю ваше уединение, но очень важные обстоятельства понуждают меня обратиться к вашему покровительству.

– Отчего же! Мне, сын мой, не за что прощать вас. Помогать ближнему мой долг. Как я понимаю, дело ваше весьма срочное.

Мне послышалась в последних словах его укоризна.

– Ваше преподобие, когда вы узнаете, что привело меня в ваш дом, вы поймете мое глубокое нетерпение.

– Прекрасно понимаю, господин Деломи, ибо очень даже осведомлен о том, что вы собираетесь мне поведать.

Я открыл рот от удивления.

– Неужели граф де Кревкер успел сообщить вам обо мне?

– Граф де Кревкер? – пришла очередь удивляться священнику. – От него я давно не имею известий. Я знаю вас потому, что длительное время вел ваши поиски по просьбе сестры Октавии. И если вы здесь, то поиски оказались успешными.

– Так это вы приходили к мэтру Малону?

– Не я лично, но по моему поручению.

– Поистине, вы повергли меня в смятение, святой отец!

– Нам предстоит серьезный разговор, сын мой. Я обещал вашей матери позаботиться о вас насколько это в моих силах и сдержу обещание. Но есть одно не очень приятное обстоятельство. Вас обвиняют в убийстве.

– Я его не совершал, – твердо сказал я. – И именно об этом я и хочу с вами говорить, святой отец. И мне, возможно, потребуется ваша помощь.

– Готов ли ты к исповеди? – спросил священник.

– Да, отец Бернар, готов.

– Ну, что же, преклони колени, сын мой.

Кроме стола, заложенного книгами и рукописями, кресла и узкого диванчика, перед стеной с висящим на ней распятием, стояла молитвенная скамья с низенькой скамеечкой для преклонения колен. Священник подвёл меня к ней, и я опустился на колени, перекрестившись. Исповедуясь, я рассказал ему всё, ничего не утаивая, искренне покаявшись в совершённых грехах, и отец Бернар отпустил мне их.

      Я знаю, в наш просвещённый век принято сомневаться в религии, подшучивать над святыми таинствами и возвеличивать природу. «Оставьте Бога невеждам» – обронил как-то Вольтер, мой любимый писатель. Но я далёк от неверия, так же, как и от религиозного фанатизма. Мне по душе золотая середина. Я считал и считаю, что пока среди священников есть такие как отец Бернар, люди будут верить в Бога. После исповеди он усадил меня на диван, а сам сел в кресло и продолжил:

– Итак, как вы теперь знаете, Антуан, ваша мать очень хотела вас найти. Но поиски были безуспешными, хотя все это время вы были совсем рядом. Так часто бывает, когда нельзя действовать открыто. Увы, вам не суждено было встретиться. Все оказалось против вас: и обстоятельства, и люди. Вы бежали. Ваша мать была связана словом. Лишь после смерти сестры Октавии, я получил возможность продолжить поиск.

– Как вы догадались, что я в Париже?

– Всего лишь предположил, что именно этот город надежнее всего укроет беглеца. Вторая причина в том, что Парижская газета продается не только в Париже. Я прекрасно понимал, что дело это не быстрое, но другого пути не было. Ах, молодой человек, если бы не убийство, вы после смерти вашей бедной матери получили то, чего были лишены. И тогда исполнилась бы главная мечта сестры Октавии. После всего, что вы мне рассказали, я, как и вы, уверен, что во всех этих печальных событиях виновен ваш брат виконт Сен-Жан. Но сможем ли мы доказать это?

– Я надеюсь вернуть свое имя, святой отец, для чего и приехал.

– Вы должны твердо знать, что вам придется нелегко, и дело об убийстве ростовщика чрезвычайно запутано, – сказал отец Бернар. – У нас в провинции происходит немало злоупотреблений. Сильные мира сего решают свои проблемы за счёт слабых. Увы, ваша история во многом типична, люди перестали бояться Божьего суда. Поверьте мне, юноша, расплата падёт на их головы ещё в земной жизни, во Франции уж точно. Но хватит рассуждений, у вас, верно, есть план действий?

– Да. Для начала я попытаюсь разведать обстановку. Для этого я поеду в город переодевшись и представившись частным сыщиком. Это поможет мне беспрепятственно задавать вопросы.

– Я лишь хочу заметить, действовать вам придется очень осторожно. Вы осведомлены о том, что маркиз де Шартр, замешанный в вашем деле, сейчас занимает пост королевского судьи в ваших краях? Это обстоятельство, как мне кажется, очень сильно снижает шансы на успех. Нет, не подумайте, юноша, что я отказываюсь вам помочь, хочу лишь вас предостеречь.

– Многое будет зависеть от вас, отец Бернар. Я оставлю вам часть денег в золотых монетах и вексель пражского банка Гримальди. И для обороны у меня есть письмо короля. Оценив обстановку, я хочу встретиться с виконтом и заставить его оправдать меня, в противном случае, применю письмо.

Священник сидел с минуту задумавшись, наконец он заговорил:

– Я прошу вас после рекогносцировки вернуться в Лимож.

Я едва скрыл улыбку, уж очень странно звучал военный термин в устах священника. Но святой отец обладал острым зрением и заметил это легкое движение на моем лице.

– Не удивляйтесь, мой друг. Я не всегда носил сутану. В молодости я, как и граф Кревкер, служил в армии. В битве при Фонтенуа, ваш покорный слуга командовал пехотным батальоном.

– Вы служили вместе с графом?

– Он был ротным командиром в моем батальоне. Но не сбивайте с мысли. Возвратившись, вы расскажете мне о своих наблюдениях, и мы выработаем правильное решение.

Отец Бернар взял меня за руку и продолжил:

– Не могу не высказать своего мнения. Вы лезете прямо в пасть льву. Сомневаюсь, что виконт станет с вами вести переговоры.

– Ему нужны деньги, а они у меня есть.

– И вы готовы отдать их?

– Да, если они помогут мне оправдаться.

– Виконт заберет их вместе с вашей жизнью.

– Святой отец, я сумею за себя постоять.

– Боюсь, что вас не спасут деньги. Письмо короля – серьезная вещь, с этим я соглашусь. Но им нельзя размахивать направо и налево. На вашем месте я бы сначала понаблюдал за вашими врагами в течение какого-то времени, нашел бы их слабое место, и тогда нанес удар.

– Увы, все последствия просчитать всё равно не удастся. Да и нет у меня этого времени. Что делать! Не разбивши яйца, яичницы не попробуешь.

Отец Бернар в сомнении покачал головой.

– Хорошо, пусть будет так! На переговоры я еду с вами. Я смогу оказать вам помощь, когда буду находиться рядом. И я поведу переговоры с вашим братом, а вы будете в тени. Мы тщательно все взвесим, договорились?

– Конечно! Я очень рад вашему решению, но и вы будьте осторожны.

– За меня не беспокойтесь, молодой человек, – улыбнулся отец Бернар. – Я мало, что могу в этом мире, однако со мной считаются, и в своей деятельности я руководствовался совестью, не взирая на последствия.

– Будь, по-вашему, – согласился я с ним.

– Когда вы едете?

– Я еду завтра.

Мы проговорили еще около часа, обсуждая детали нашего совместного плана действий.

– Сегодня я служу вечернюю мессу и был бы рад видеть вас в храме, сказал отец Бернар, когда мы завершили беседу.

– Благодарю вас, святой отец, я обязательно приду, но мне нужно до того посетить женский монастырь, где жила и умерла моя мать.

– Правильно, сын мой, это необходимо сделать. Я сам провожу вас туда.

Надо ли говорить, что, увидев простое каменное надгробие, под которым лежала сестра Октавия, я не сдержался, слезы сами покатились у меня из глаз. Меня можно понять, я не знал женщины, родившей меня, но мог ли я осуждать ее? Нет, только скорбеть! И на могиле я поклялся, что выполню ее волю во чтобы то и стало.

Утром следующего дня я появился на почтовой станции. И отец Бернар, вздумай он меня провожать, прошел бы мимо не узнав. Я и сам с трудом узнал бы себя в зеркале: седой парик, налепленные глубокие морщины продольные на лбу и поперечные на щеках, наклеенные кустистые брови состарили меня лет на двадцать, и полностью изменили внешность. А накладные икры и живот сделали мою фигуру грузной и оплывшей. Добавьте сюда добротный коричневый кафтан, модный ещё в прошлое царствование, круглые очки и толстую трость и перед вами предстанет почтенный буржуа средних лет, скраденный и осторожный. Вряд ли чей-нибудь взгляд задержится на подобном типе надолго. Я купил место в карете и через три часа прибыл в город.

Надо отметить, он мало изменился за год с небольшим моего в нём отсутствия. Разве, что майское солнце набросило на его улицы и площади налет весёлости и довольства. Поэтому не так отвратительно пахли отбросы на улицах, и менее зловеще смотрелись проулки и подворотни. Я остановился в скромной гостинице, где постояльцы интересовали хозяина лишь с точки зрения платёжеспособности, и не спеша обошёл весь город, посетив, будучи не узнанным, интересующие меня места. Я побывал на рынке, в театре, церкви, слушал разговоры в трактирах и на постоялых дворах, толкался среди челяди, выуживая по крупицам нужные мне сведения. Чтобы начать действовать, мне необходимо было хорошо изучить обстановку.

И вот что я узнал. Жером Бургони продал театр и уехал в Бордо, где купил себе дом с виноградником. А Клодетта стала звездой местного театра. Дядюшке Жерому тяжело досталось после моего исчезновения. За ним следили, его допрашивал судья, косились обыватели. Вероятно, эти напасти и послужили причиной его скорого отъезда. Я искренне сожалел о принесённых ему неприятностях, но был скорее обрадован его отсутствием в городе, нежели наоборот. Люди, мне близкие, становились при данных обстоятельствах моей «ахиллесовой пятой». Ведь, чтобы доказать свою невиновность я должен выступить под собственным именем, открывшись, а значит подвергнуть опасности не только себя, но и их. Теперь же таковых почти не осталось, за исключением Флоранс де Лумиль, которая после замужества стала прозываться совсем по-иному. Я мог лишь надеяться, что о наших отношениях год назад никто не знает и не узнает, особенно муж. В гостиницу мадам Берру (где я жил, и где произошло убийство ростовщика) я заходить не стал. Порадовался только тому, что хозяйка, если и не процветает, то уж концы с концами сводит. Обо мне самом ходили разные слухи, порой противоречивые. В самых фантастичных я руководил шайкой разбойников, грабивших на горных дорогах. По другим же выходило, что я бежал в Испанию. Одно можно было сказать точно: я по-прежнему подозревался в убийстве, и дело не было закрыто. Разузнал я и о своих врагах. Маркиз де Шартр жил теперь на широкую ногу, а его дом недавно пережил наружный ремонт. Видимо, должность судьи принесла ему хороший доход. Я наблюдал, как он садился в карету, вальяжный, обходительный и опасный, для тех, кто его недооценивает. А в жизни Сен-Жана внешне ничего не поменялось. Он также посещал все места, где можно провести вечера с толком. Это значило: кутить, играть в карты и резвиться со шлюхами. Мой единоутробный братец был весь в долгах, и кредиторы досаждали ему везде, где встречали. Это обстоятельство работало на мой план.

Конечно, возвращаясь в город, я предполагал, чем рискую, и продумал план действий, основой которого было то, что я узнал из письма моей матери. Виконт Сен-Жан прекрасно знал кто я. И поэтому стремился погубить меня: подстроил ловушку, желая моей смерти. Что может заслуживать такой человек? Нет, я не собирался его убивать, я хотел заставить его засвидетельствовать мою невиновность в убийстве. Каким образом он это сделает, мне было всё равно. Если ростовщика убил даже он сам, то пусть это преступление останется на его совести. Я понимал, что дворянина не осудят за убийство старого еврея, если не будет прямых доказательств. Да и вряд ли мой братец лично пачкал ручки. Проведя в городе три дня, я вернулся в Лимож.

По возвращении я посетил отца Бернара для того, чтобы выработать совместный план действий. Каноник взял небольшой отпуск и был готов отправиться в путь дня через два-три. Ему нужно было время для решения неотложных дел. Мы решили ехать вместе. Однако, случившиеся вскоре события разрушили наши планы.

7. Арест

Меня арестовали через два дня прямо в гостинице, в три часа по полудни, когда я вернулся после обеда из трактира. Собственно, возвращаясь, я уже знал, что мое инкогнито раскрыто. На оживленной улице, неожиданно обернувшись, я увидел человека, которого здесь никак не должно было быть. Это был кучер, увозивший моего несостоявшегося убийцу в Париже. И только тут я вспомнил, где видел его еще раньше. В доме мэтра Малона он откликался на имя Жорж. И все встало на свои места. Мои враги опекали отца Бернара, устроили своего человека к нотариусу, выследили меня, попытались убить, правда безуспешно. Очевидно, они следили за домом священника в Лиможе, потому снова вышли на меня. Уехав, я сбил их со следа, но, явившись к отцу Бернару с отчетом, вновь оказался на свету.

Мне оставалось продолжать вести себя как обычно и понять, что им нужно. За мной следят и сбежать не дадут. Попытаются убить? Или придумают что-то другое?

Я все понял, когда возвращался в гостиницу. За углом стояла карета с гербом моего города. В таких обычно передвигаются полицейские. Значит, меня ждет арест.

Не подавая виду, я спокойно поднялся в свой номер. Войдя в комнату, быстро собрал все принадлежности для гримировки и одежду в один узелок и выбросил его из окна, выходящего во внутренний двор. Надеюсь, что она не пролежит там и до вечера. Не успел я снять шляпу, как в дверь требовательно постучали.

Арест производили два судейских чиновника с подкреплением из четырёх городских стражников, исполнявших функции полиции в городках, подобно нашему. Старший по возрасту и положению чиновник, постоянно теребивший свой шейный платок, будто он его душил, гнусавым голосом объявил Антуану Деломи, беглецу от правосудия, об аресте и потребовал предъявить имущество для досмотра. Я лишь поинтересовался для проформы: имеют ли право ареста здесь, в Лиможе, судейские из другого города. Мне ответили, что все согласованно с местным судьей.

Я был в полной их власти и потому лишь пожал плечами. Жест, означавший, делайте, что хотите. Меня, обшарив всю одежду с очень большим рвением, усадили на стул под охраной одного стражника. Остальные приступили к осмотру комнаты. Судейские не нашли ничего компрометирующего во время обыска и были вынуждены ограничиться двумя луидорами и пятью экю в моём кошельке. Переворошив в шкафу всю мою одежду, переставив мебель и даже пошурудив под кроватью и в печке кочергой, изрядно подустав, они пришли к выводу, что их долг выполнен. Меня вывели из номера, и я увидел мнущегося у дверей хозяина. А спускаясь по лестнице, я слышал, как он негодует, узрев, во что превратилась комната. Окружённый со всех сторон стражей, я шёл, с радостью подставив лицо солнечным лучам, понимая, как не скоро я смогу снова ощутить их ласковое прикосновение. Прохожие с любопытством провожали взглядами нашу процессию, оставаясь в некотором недоумении, так как безукоризненно одетый, в белоснежном парике я не походил на обычного городского преступника, грабителя или вора. Меня привели к карете и посадили внутрь. Чиновники и один стражник заняли остальные места, а последний уселся на облучке рядом с кучером.

– Надеюсь, господин Деломи, вы не дадите нам повод надеть на вас кандалы? – важно произнес пожилой чиновник.

– Можете быть в том уверенным. Соберись я бежать, сделал бы это еще на улице, – веселым тоном непринужденно ответил я. На душе у меня скребли кошки, но я крепился. Все пошло не совсем так, как я задумал. И все же отчаиваться было рано. Отец Бернар собирался завтра поехать в город. А о моем аресте я сообщил ему весьма оригинальным образом. Когда хозяин догнал нас у выхода и спросил, кто будет платить за разгром, я посоветовал ему обратиться к отцу Бернару.

– Скажите, что это номер господина Деломи, и он с вами расплатится.

Хозяин сразу успокоился, каноник пользовался в городе большим авторитетом. Итак, мне нужно было запастись терпением.

Наше путешествие можно было назвать даже приятным. Кучер берег лошадей, ехали мы не быстро, с остановками. Вечером остановились в придорожной гостинице. Чиновники сняли два номера. Один для себя, другой для меня и стражников. И мне пришлось всю ночь слушать их дружный храп. На качество ужина, а потом и завтрака, я пожаловаться не мог, хотя и догадывался откуда взялись на него средства. Из моего кошелька. Лишь к полудню карета въехала в город. Она проехала мимо старинной башни, оставшейся от римлян, и покатила по узким улицам ко Дворцу правосудия, построенного не так давно по повелению нашего короля. Величественное здание олицетворяло справедливость королевского правосудия и неминуемость наказания.