Пустотa бесплатное чтение

Данное произведение написано в стиле твёрдой научной фантастики и изобилует техническими описаниями. Автор старался как можно точнее передать своё видение одного из вариантов того, как может быть организована миссия к Титану, какие технические средства могут быть использованы для достижения её целей. Также он старался как можно точнее передать условия обитания на данном небесном теле, опираясь на имеющиеся сейчас научные сведения о нём. В ходе развития сюжета героям предстоит решить множество проблем психологического и технического характера, столкнуться с пугающим неизведанным, совершить великие открытия и узнать истинные цели собственной миссии, которые в действительности окажутся несколько отличными от тех, что были объявлены официально.

Роман написан человеком, влюблённым в технический прогресс и космос и глубоко очарованным ими, для таких же людей, как он сам. Роман написан человеком, влюблённым в утопические миры будущего, описанные Стругацкими, Ефремовым, Снеговым… и с ужасом наблюдающим за тем, что творится в нашем мире сейчас.

Синопсис

Конец двадцать первого века. Человечество, невзирая на бушующую меж державами холодную войну, ведёт космическую экспансию. Частные и государственные корпорации активно осваивают Луну и Марс, ведётся добыча полезных ископаемых на астероидах. Впрочем, внешняя Солнечная система по-прежнему остается для людей Terra Incognita.

Роман написан в стиле псевдомемуаров от лица одного из участников экспедиции «Прометей-1», первой пилотируемой миссии в систему Сатурна. Главный организатор полёта – корпорация United Aerospace, возглавляемая эксцентричным миллиардером Малькольмом Эвансом. Цель – Титан, таинственный и холодный, покрытый слоем плотных облаков спутник Сатурна, загадки которого героям предстоит разгадать.

Покидая Землю, «Прометей-1» оставляет мир, находящийся на грани крупномасштабной войны: постоянные стычки между сверхдержавами, непрекращающиеся локальные конфликты. Планета подобна пороховой бочке, готовой в любую минуту взорваться. Что и происходит спустя примерно полтора года после отлёта наших героев. Полномасштабная термоядерная война уничтожает большую часть человечества, связь с Землёй прерывается, и участники «Прометей-1», не имея понятия о причинах потери связи, остаются совершенно одни в глубоком космосе, задаваясь вопросом: «Что же случилось?»

Спустя некоторое время на связь с кораблём выходит Маркус Левински – начальник колонии «Кларк» – одного из крупнейших человеческих поселений на Луне, в котором также находится штаб-квартира «Юнайтед Аэроспейс». Маркус рассказывает обо всём, что произошло на Земле. Руководство экспедиции «Прометей-1» в составе её начальника Уильяма Андерсона, командира корабля Дарьи Климовой, пилота и по совместительству главного героя Фёдора Фролова решает не сообщать другим членам экипажа о случившемся, опасаясь, что столь страшные новости негативно повлияют на эмоциональное состояние людей, что может вызвать массу проблем. Вместо этого они объявляют им, что связь прервалась из-за технических проблем на борту корабля. Для поддержания этой легенды Фролов и Климова, подговорив инженера Мейса Вильямсона, вывели из строя систему дальней связи на тот случай, если кто-то решился бы сам её проверить. Вместо неё, выйдя в открытый космос, уже на орбите Титана они смонтировали новую систему, никак не связанную с компьютером корабля, которая позволила им вести общение с оставшимися анклавами человечества на Луне.

Проходит несколько недель, Андерсон, тяжело переживающий произошедшее на Земле, впадает в глубокую депрессию. Он прекращает исполнять свои обязанности начальника экспедиции, не общается с экипажем и вообще ведёт себя подозрительно. Разумеется, члены команды это замечают, у людей начинают возникать вопросы. Фролов и Климова решают поговорить с профессором, поскольку его поведение грозит дестабилизировать обстановку внутри экипажа. В процессе этого они проникают в его каюту, считая, что Андерсон заперся там, однако внутри его нет. Среди личных вещей герои случайно находят лист бумаги со странным баллистическим расчётом полёта к Сатурну. Странность его в том, что точка отправления находится не у Земли, а где-то в районе пояса астероидов. Не придав этому большого значения, Фролов и Климова продолжают поиски Андерсона и находят его в корабельной обсерватории. От начальника экспедиции герои узнают, что тот вот уже на протяжении нескольких недель, ведёт наблюдения за Землёй. Профессор рассказывает, что из-за термоядерной войны на планете начинается глобальный ледниковый период, также известный как ядерная зима. Температура падает, а это значит, что остатки человечества, уцелевшие в самой войне, всё равно неизбежно погибнут. Андерсон рассказывает героям о своей дочери, о том, как он любил её, и о том, что теперь, после её смерти, он потерял смысл жизни. Климова пытается успокоить профессора, однако он резко осаживает её, говоря, что ей ни за что не понять, что он сейчас чувствует, поскольку у неё нет детей. Фролов уговаривает Андерсона взять себя в руки хотя бы ради других членов экспедиции. Он хочет дать им шанс выжить. Фёдор верит, что это возможно на Луне, где есть развитая инфраструктура и где уже обитает приличное количество людей. Однако для того, чтобы добраться до Луны, необходимо сохранить в тайне произошедшее на Земле, поскольку герои опасаются, что другие участники экипажа, узнав правду, впадут в депрессию так же, как Андерсон. Ради товарищей по экспедиции профессор соглашается взять себя в руки и делать вид, будто всё нормально, тем не менее Дарья и Фёдор по-прежнему остаются обеспокоенными его психическим состоянием.

Проходит несколько недель, и экспедиция «Прометей-1» опускается на Титан. Они разворачивают базу в долине реки, в северном приполярном районе. В дополнение к основной базе в 80 км ниже по течению, на берегу местного озера, команда разворачивает научную станцию. Связь между базой и станцией осуществляется посредством ретрансляторов, установленных между ними. Однажды ночью связь пропадает. Герои выясняют, что накрылся один из ретрансляторов. Климова, Фролов, Андерсон и Вильямсон выдвигаются к нему на вездеходе, чтобы заменить. Погодные условия в пути ужасные. Ночь и проливной метановый дождь сильно ограничивают видимость. Добравшись до места, герои начинают искать сломанный ретранслятор. Климова и Вильямсон уходят в одну сторону, Андерсон и Фролов – в другую. Ретранслятор оборудован проблесковым маяком, который должен помочь ребятам отыскать его в темноте. В какой-то момент Андерсон замечает вспышки света впереди. Вместе с Фроловым они идут туда. Когда, казалось бы, до источника света осталось буквально несколько шагов, Вильямсон сообщает, что нашёл ретранслятор совершенно в другом месте и что он уничтожен какой-то неведомой силой. Тем временем неизвестный источник света перед Андерсоном и Фроловым продолжает мигать. Не на шутку перепугавшись, герои поворачивают назад и начинают возвращаться в сторону вездехода. Спустя пару секунд они ощущают толчки, как при землетрясении, а спустя ещё немного всё пространство перед Фроловым и Андерсоном озаряется ярким светом. Они не могут различить его источник из-за плотной пелены дождя, однако объект, излучающий свет, огромен. Внезапно оба ощущают острый приступ боли и падают без сознания. Через несколько секунд Фролов приходит в себя и обнаруживает, что шлем его скафандра повреждён, воздух сквозь дыру утекает в ядовитую атмосферу Титана. Обнаружив Андерсона лежащим без сознания рядом, он относит его к вездеходу. Гигантского источника света нигде нет. Установив новый ретранслятор и забрав повреждённый, команда грузится в ровер и уезжает. Придя в сознание на обратном пути, Андерсон пребывает в глубоком шоке от произошедшего. Уже на базе, во время медицинского обследования, он утверждает, что объект, с которым они столкнулись, был живым. Остальные относятся к этому со скепсисом. На просьбу профессора поддержать его Фролов отвечает, что «он не знает, что видел».

На следующий день герои, здорово перепугавшись, решают эвакуировать коллег, находящихся на удаленной озёрной станции, к себе на главную базу. Во время эвакуации Фролов и команда замечают плавающий в озере гигантский светящийся объект, который вскоре скрывается под водой. На вечернем совещании принимается решение развернуть вокруг базы защитный периметр, состоящий из видеокамер, тепловизоров и сейсмических датчиков, на тот случай, если загадочный гигантский гость объявится поблизости. Спустя несколько недель им наконец-то улыбается удача, и они таки обнаруживают источник своих беспокойств. Им оказывается колоссальных размеров живое существо, которому они дают название «Левиафан». Левиафан медленно движется по пустыне, казалось бы, не обращая никакого внимания на суетящихся рядом с ним людей. Время от времени он испускает низкочастотные инфразвуковые импульсы, которые, по всей видимости, и были причиной потери сознания Фроловым и Андерсоном в ночь, когда они отправились за неисправным ретранслятором. Андерсон, и так находившийся на грани безумия после встречи с тем, первым, левиафаном, совсем теряет рассудок и пытается вступить в контакт с существом, подойдя к нему на опасно близкую дистанцию. Инженер Вильямсон, заметив это, прыгает в вездеход и едет к нему на помощь, но не успевает. Левиафан, обратив внимание на Андерсона, испускает мощный инфразвуковой импульс, отчего тот получает сильные повреждения внутренних органов. Участники экспедиции доставляют его на базу в состоянии комы.

Проходит немного времени. Андерсон находится в медикаментозном сне и идёт на поправку. Вильямсон, чуть менее пострадавший от инфразвукового удара, рассказывает Фролову, что взломал личный планшет начальника экспедиции и нашёл его переписку с учредителем «Юнайтед Аэроспейс» Малькольмом Эвансом, в которой упоминается о некой «Экспедиции-0». Инженер считает, что это была некая секретная пилотируемая экспедиция к Титану, организованная ещё до их собственного полёта. Фролов делится этой информацией с Климовой, но та относится к этому с большим скепсисом.

Спустя некоторое время бортинженер Жаклин Кусто обнаруживает в телеметрии, поступающей с корабля, признаки неисправности в одном из атомных реакторов. На общем совещании принимается решение вернуть на корабль часть экипажа, а именно техническую группу. Командир Климова обсуждает с врачом экспедиции Юхиро Ямагути возможность доставить на корабль и Андерсона, затем чтобы погрузить его там в гибернацию, поскольку психическое состояние оного внушает опасения, однако врач сообщает, что тот не перенесёт полёт и ему нужно время на выздоровление. Техническая группа улетает чинить реактор, оставив учёных на поверхности.

Ремонт занимает некоторое время, в это время научная группа, оставшаяся на Титане, обнаруживает признаки жизни в расположенном неподалёку от базы озере, окончательно убеждаясь в том, что этот спутник обитаем. Спустя примерно неделю после отбытия «технарей» Ямагути выводит из комы Андерсона и с ужасом понимает, что тот окончательно лишился рассудка. Необходимо срочно доставить его на корабль и уложить в капсулу гибернации, но до окончания ремонта и возвращения челнока это невозможно. Однако спустя некоторое время более-менее восстановившийся от ранений Андерсон покидает лазарет и выводит из строя часть оборудования базы. К счастью, повреждения оказываются некритичными, впрочем, становится понятно, что дальше откладывать эвакуацию Андерсона на корабль нельзя. Из-за сложностей с ремонтом реактора техническая группа не может выделить обоих пилотов для осуществления перелёта, поэтому на поверхность спускается лишь один из них, Рик Харрис. Он забирает Ямагути и Андерсона и летит обратно к кораблю. Андерсон, воспользовавшись тем, что приглядывающий за ним доктор спал, снимает с себя путы и незадолго до стыковки с кораблём подрывает шлюз челнока, что в итоге приводит к столкновению космических аппаратов, они оба получают значительные повреждения. Андерсон, Ямагути и Харрис погибают. Климова, Фролов и Кусто, кое-как подлатав корабль, находят «Дедал» – их челнок, и убеждаются в том, что он более не пригоден для атмосферных полётов. Это означает, что участники экспедиции, оставшиеся на Титане, обречены. Фролов вновь вспоминает о загадочной «Экспедиции-0» и убеждает Климову в необходимости отыскать её, дабы воспользоваться их челноком для спасения друзей. Герои отправляют сообщение находящемуся на Луне Малькольму Эвансу, в котором просят его предоставить им всю информацию о таинственной экспедиции, если она вообще была. Эванс подтверждает факт её существования и передаёт им координаты китайского межпланетного корабля «Чаошен», тайно улетевшего к Титану с одной из баз в поясе астероидов примерно за десять лет до старта «Прометея». Отлёт «Чаошена» был тайным, и шпионы корпорации узнали о нём совершенно случайно. Естественно, это не могло не заинтересовать Эванса, и он поручил своим разведчикам следить за «Чаошеном» Однако, как те ни старались, ни целей той экспедиции, ни места, где она высадилась, ни причины, по которой «Чаошен» так и не вернулся на Землю, им узнать так и не удалось. Помимо прочего, миллиардер сообщает главным героям, что истинной целью их миссии было отыскать место высадки «Экспедиции-0». Эванс считает, что китайцы нашли на Титане признаки высокоразвитой внеземной цивилизации и именно ради этого снарядили столь рискованную экспедицию, да ещё и втайне от всего мира.

Воспользовавшись полученными от учредителя корпорации координатами, герои находят «Чаошен» и проникают на борт в надежде узнать место, куда высадились китайцы, однако оказывается, что вся информация из его компьютеров стёрта. Окончательно отчаявшись, они принимаются прощупывать сенсорами поверхность Титана в надежде отыскать китайскую базу. Увы, Титан слишком огромен. В какой-то момент на связь с героями выходит таинственный доброхот и передаёт им координаты зоны высадки, заодно подтверждая гипотезу Эванса о причинах полёта «Чаошена». Просканировав указанное в сообщении место, Фролов обнаруживает базу, стоящий близ неё «Цзюйфэнь» – челнок, которым пользовались участники китайской экспедиции. Помимо того, он обнаруживает на радарных снимках и две загадочные структуры явно искусственного происхождения.

Казалось бы, у них теперь вновь есть шанс спасти товарищей, однако проблема в том, что научная группа находится слишком далеко и добраться до «Цзюйфэня» явно не сможет. А даже если им это и удастся, то среди нет никого, кто мог бы пилотировать подобный аппарат. Фролов, посовещавшись с Климовой и Кусто, решает рискнуть и попытаться спуститься к базе китайцев на повреждённом «Дедале». Вновь всё идёт не по плану. Из-за повреждений челнока Фролов в процессе торможения теряет контроль над ним и падает в горах примерно в сотне километров от цели. К счастью, пилот выживает, и впереди его ожидает тяжелейший многодневный пеший переход по ледяной инопланетной пустыне. Оказавшись в сложных условиях, он теряет часть снаряжения и осознаёт, что ему не хватит ресурсов для того, чтобы дойти до китайской базы, однако всё равно упрямо продолжает шагать. Наконец, когда энергия в его скафандре заканчивается и он начинает замерзать, появляется загадочный Си Фань – командир китайской экспедиции. Или кто-то, принявший его облик. Он помогает Фролову добраться до цели, заодно немного, совсем едва, приоткрывает завесу тайны над загадочными инопланетными постройками, маячащими на горизонте. Спустя некоторое время китайский астронавт растворяется в воздухе, оставляя главного героя в полнейшем замешательстве.

Фролов приходит в себя на «Чжуцзян» – именно такое название носит китайская станция. Он в смятении, пытается найти рациональное объяснение собственному чудесному спасению, однако безуспешно. Сообщив о случившемся на корабль Климовой, он принимается изучать информацию, хранящуюся в компьютерах базы. Находит записи участников экспедиции, из которых узнаёт, что те пропали буквально через несколько дней после высадки, в ходе второй своей вылазки к таинственным «Аномалиям», как они называли инопланетные постройки. Климова просит его проявлять предельную осторожность и не пытаться разгадать загадки этих «Аномалий», ведь их главная цель – спасти товарищей.

Спустя некоторое время, придя в себя после тяжёлого перехода, Фролов принимается осваивать управление «Цзюйфэнем», он тренируется, выполняет полёты, отрабатывает различные ситуации. Наконец, освоившись в достаточной мере, герой выполняет перелёт от китайской базы к станции «Рассвет», располагающейся на берегу крупнейшего водоёма Титана, Моря Кракена, куда за время его отсутствия перебрались члены научной группы. Перелёт проходит гладко, учёные тепло встречают товарища. Наконец-то, спустя несколько долгих месяцев отчаяния, они обретают надежду выбраться с проклятого спутника.

Оставшиеся до отлёта недели участники экспедиции проводят без каких-либо особых событий, планомерно изучая животный мир Титана. Наконец наступает время старта. Погрузившись в «Цзюйфэнь», члены экспедиции «Прометей-1» не без приключений, но всё же благополучно добираются до корабля, который уносит их к Луне.

Пустота

Часть1 Старт.

– t минус тридцать секунд… Есть наддув главных баков первой ступени…

– t минус двадцать секунд… Силовые кабели отсоединены, ракета на автономном питании.

– t минус десять секунд… Рукава подачи топлива и окислителя отсоединены … пять…четыре… Зажигание…три…Предварительная … две… Промежуточная… одна… Главная!

– Подъём!

– Есть контакт подъёма!

Ускорение навалилось резко – челноки типа «Колибри» всегда стартовали с большим ускорением. За свой крутой норов они были нелюбимы многими, однако я к числу таковых не принадлежал. Я всегда испытывал странное, сродни мазохизму удовольствие от грохота, тряски и высоких перегрузок, которыми неизменно сопровождался каждый запуск шаттлов этой модели.

Я следил за показаниями приборов, сидя в комфортабельном анатомическом кресле второго пилота. Машина шла мощно, уверенно, слегка покачиваясь в такт бушующим в тропосфере воздушным потокам.

– Сорок секунд … Проходим зону максимального динамического давления, – раздался в наушниках голос диспетчера ЦУП.

– Все параметры полёта в норме.

Небо впереди за лобовым стеклом стремительно темнело, мы преодолели отметку в восемь километров и продолжали свой подъём на орбиту. Я повернул голову влево – там, в метре от меня, в точно таком же кресле сидела моя напарница и по совместительству командир – Даша Климова. Её лицо было скрыто от меня массивным забралом шлема, впрочем, мне не нужно было видеть его, чтобы понять, что она сейчас сконцентрирована до предела. Глаза внимательно следят за десятками параметров на цифровых мониторах, мозг ежесекундно обрабатывает огромные объёмы информации. Даже сейчас, когда все управление аппаратом отдано во власть автопилота и от нас, экипажа, фактически мало что зависит, она старалась по максимуму контролировать ситуацию.

Даша всегда отличалась серьёзным подходом к работе, даже на фоне других моих коллег-астронавтов она выделялась своей педантичностью и стремлением к совершенству. Во многом поэтому её и поставили на должность командира самого крупного и совершенного межпланетного корабля из всех когда-либо построенных.

– Сто двадцать секунд. Приготовиться к разделению ступеней.

Двигатели замолчали, перегрузка исчезла, моментально сменившись невесомостью. Где-то внизу звонко щёлкнули замки, соединявшие собой две части космического аппарата.

– Разделение ступеней успешно.

Ещё секунду мы плыли в невесомости, затем челнок тряхнуло, и нас вновь вдавило в кресла.

– Есть зажигание второй ступени, параметры работы двигателей в норме.

Мы продолжили свой путь к орбите, а тем временем первая ступень, выполнив эффектный разворот на сто восемьдесят градусов, вновь зажгла свои двигатели, но уже не на разгон, а на торможение – ей предстояло, совершив короткий суборбитальный полёт, вновь вернуться на Землю, аккуратно приземлившись на плавучую платформу посреди Атлантического океана.

Этот полёт, хоть и начинался совершенно обычно, всё же не был рутинным. Наша цель – «Нил Армстронг» – огромный, двухсотметровый МТКК – межпланетный транспортный космический корабль, ожидал нас на низкой околоземной орбите. Мы должны были состыковаться с ним и взойти на борт, затем чтобы через пару недель отправиться на нём туда, где до нас не бывал ни один человек.

Ещё несколько минут вибраций и перегрузок, и наш челнок вышел на расчётную орбиту, которая через несколько часов должна была привести нас к «Армстронгу».

Громада межпланетника показалась в правом иллюминаторе – тонкая двухсотметровая игла, опоясанная двумя массивными кольцами гравитационных центрифуг. Я снял камеру с кронштейна возле кресла и сделал несколько снимков. Мне уже доводилось видеть этот корабль вживую – как и многим моим коллегам, мне выпала честь принять участие в его строительстве. Постройка такого гиганта требовала огромного количества ресурсов, в том числе и людских. На огромной орбитальной верфи одновременно трудились десятки высококлассных космических инженеров, монтажников, сварщиков из разных стран, ещё больше людей – тысячи и десятки тысяч, работали на Земле, проектируя, собирая и тестируя различные системы. Программа «Прометей», детищем которой был «Армстронг», не являлась первой в истории космонавтики международной программой, однако была одной из самых масштабных. Несмотря на все конфликты и раздоры, царившие между геополитическими империями конца двадцать первого века, данный проект стал результатом кооперации множества стран и частных компаний по всему миру. Главный двигатель корабля и все сопряжённые с ними системы были рождены совместным германо-французским концерном «Термоньюклеар Электрисити», а энергетическая установка из двух небольших, но мощных ядерных реакторов стала детищем российских корпораций «Энергия» и «Росатом». Тридцатиметровые кольца центрифуг, призванные обеспечивать экипаж силой тяжести в долгих полётах, были спроектированы совместно фирмами «Эйрбас», «Сименс» и «Дженерал Электрик», а гибернационные капсулы, которые должны были поддерживать жизнь команды во время многолетних перелётов, родились в недрах японской «Тошиба». За финальную сборку на орбите отвечала «Юнайтед Аэроспейс» – международная корпорация, вобравшая в себя специалистов инженеров и астронавтов из множества стран, включая и наш экипаж. ЮАС имела довольно долгую, полувековую историю, зародившись в конце сороковых годов двадцать первого века в качестве небольшого предприятия по добыче полезных ископаемых в поясе астероидов. Со временем из маленького предприятия, доставлявшего на Землю платину, молибден, иридий и титан, «Юнайтед Аэроспейс» превратилась в настоящего корпоративного монстра, построившего крупнейшее поселение людей вне Земли – лунную колонию «Кларк», в которой постоянно жили и трудились тысячи человек. Бессменным владельцем и техническим директором ЮАС на протяжении всех пяти десятков лет её существования был и остается Малькольм Эванс. Уроженец славного города Хьюстона, штат Техас, он не был первым миллиардером, сколотившем свое состояние на космосе, но он был первым человеком из списков «Форбс», кто полностью и бесповоротно перебрался жить на Луну, и более того, перенёс туда штаб-квартиру своего предприятия, позволив ЮАС по праву называться первой лунной корпорацией. И именно она, и лично сам Эванс стояли во главе всей программы «Прометей».

Я смотрел на корабль, который должен был стать моим домом на ближайшие четыре года, думая о том, какой же я, чёрт побери, счастливчик. Сотни кандидатов, сорок восемь месяцев интенсивных тренировок, различных экзаменов, медицинских и психологических тестов, тысячи часов, проведённые на тренажёрах и в учебных классах центра подготовки, – теперь это всё позади. Мне удалось обойти всех претендентов на место пилота этой экспедиции, и теперь я, Фёдор Алексеевич Фролов из славного города Казани, нахожусь в одном шаге от того, чтобы стать тем, кем мечтал быть с самого детства, – первопроходцем.

Целью нашей миссии был Сатурн, и в особенности его уникальный во всех отношениях спутник – Титан. Человечество проделало отличную работу по освоению внеземелья в двадцать первом веке. Луна стала для нас если и не вторым домом, то, по крайней мере, надёжным форпостом в космическом пространстве. На ней жили и работали на постоянной основе тысячи людей. Что касается Марса, то он пока ещё не был столь хорошо освоен, однако на нём уже существовало несколько постоянных научных станций, которые со временем обещали разрастись в полноценные колонии. Очень активно осваивался пояс астероидов, расположенный между орбитами Марса и Юпитера. Там, на этих одиноких пыльных булыжниках, шла весьма активная работа по разведке и добыче полезных ископаемых, которые редко встречались на Земле. Однако то, что располагалось дальше, по-прежнему оставалось для нас terra incognita. Время от времени мы запускали зонды к Юпитеру, Сатурну, другим газовым гигантам, однако именно «Прометей – 1» – так называлась наша миссия, должна была стать первой пилотируемой экспедицией во внешнюю Солнечную систему. Нам выпал шанс первыми достичь Сатурна, первыми увидеть невооружённым взглядом его кольца и спутники и первыми ступить на поверхность загадочного Титана. Надо ли говорить, как я был горд тем, что мне выпала честь оказаться в числе тринадцати (к чёрту суеверия) участников этой экспедиции.

Я продолжал разглядывать корабль сквозь объектив фотокамеры, надо признать, он выглядел эпично! Огромный левиафан, парящий в черноте космоса. Его белоснежный корпус сиял в солнечных лучах на фоне бесконечной тьмы пространства позади него. Не удержавшись, я сделал ещё несколько снимков.

– Эй, может, поможешь мне со стыковкой? Я думаю, у тебя ещё будет куча возможностей сфотографировать корабль, – сказала Даша.

– А смысл? – Я продолжал смотреть в камеру. – Система прекрасно справится с этим сама, а вот сделать снимки с такого ракурса и расстояния мне вряд ли когда-либо удастся.

– Будь добр, не спорь со мной, а делай то, что положено по инструкции.

– Да, мамочка. – Вздохнув, я вернул камеру на место и обратил свой взгляд на дисплеи приборной панели. – Окей, ну что тут у нас?

– Ума не приложу, как тебя вообще приняли в экипаж с таким-то уровнем дисциплины, – проворчала Даша, глядя на приборы.

– Они не могли взять никого другого, ведь им нужен был лучший из лучших! – шутливо заявил я.

Даша лишь молча покачала головой.

Тем временем «Колибри» медленно сближалась с «Армстронгом»,

– ЦУП, это «Прометей-1», прошли отметку три километра, сближение – пятнадцать метров в секунду, к включению маневровых готовы, экипаж на местах, груз закреплен, – передала в радиоэфир Даша.

– Это ЦУП, вас поняли, «Прометей», следим за вашей телеметрией, все в норме.

Я включил автопилот в режим стыковки и выбрал в качестве цели стыковочный порт №1 – тот, что находился в носовой части корабля.

Даша тем временем, поколдовав над своей половиной панели управления, привела в готовность стыковочный узел нашей «Колибри»

– ЦУП, это «Прометей-1», прошли отметку тысяча, скорость пять метров в секунду, створки стыковочного узла открыты, отклонения по крену, тангажу и рысканию в пределах нормы, продолжаем сближение, – отрапортовала она.

В кабине челнока было тихо, лишь шум вентиляторов и редкие включения маневровых двигателей нарушали тишину. Мы оба внимательно наблюдали за тем, как автопилот делает свою работу, я, откровенно говоря, скучал. Автоматическая стыковка двух кораблей на орбите была совершенно обыденным и сотни раз отрепетированным спектаклем, который не вызвал во мне совершенно никакого интереса. Да, инструкция все ещё предписывала нам следить за действиями автоматики, чтобы в случае нештатной ситуации быть готовыми взять управление на себя, однако современные системы управления космических кораблей зарекомендовали себя настолько хорошо, что я, по правде сказать, не припомню ни единого случая за мою карьеру, когда из за действий автопилота возникла бы какая то нештатная ситуация.

Автопилот «Колибри» плавно вывел челнок прямо на середину стыковочного коридора, «пшикнули» маневровые двигатели, разворачивая челнок стыковочным узлом в сторону корабля.

– Дистанция сто, сближение один метр в секунду, отклонения по курсу в пределах нормы. Тангаж, крен и рыскание – тоже в норме.

– Подтверждаем, «Прометей-1». Показания телеметрии хорошие, параметры системы управления в норме, расход топлива в норме, сближение и стыковка – согласно плану.

– Согласно плану, принято, – ответила Даша.

Челнок завис в двадцати метрах от «Армстронга», наступал самый ответственный момент, скорость сближения упала до пятнадцати сантиметров в секунду. Два корабля, продолжая нестись по орбите, практически полностью сравняли свои скорости, застыв друг напротив друга. Корпус шаттла периодически, то тут то там, озаряли вспышки маневровых двигателей. Медленно сближаясь с целью, «Колибри» корректировал свой курс, мы с Дашей внимательно следили за показателями стыковочного компьютера. По мере сокращения расстояния между кораблями импульсы маневровых становились все чаще и все короче.

– Дистанция пять метров, – сказал я.

– Выдвинуть амортизаторы.

Я щелкнул переключателем на панели управления стыковочным узлом

– Есть… Амортизаторы выдвинуты.

– Скорость ноль-пятнадцать метра в секунду, небольшое смещение по тангажу, в пределах нормы.

– Четыре метра.

– Выравниваемся.

– Три метра…Два метра.

– Показатели курса в норме

– Индикаторы зелёные, к стыковке готовы, дистанция ноль-пять метра.

Плавно, словно в замедленной съёмке, узлы соединились, автоматически сработали замки, сцепляя два корабля воедино. Лёгкий, едва ощутимый толчок и серия громких щелчков – вот и всё, что мы почувствовали внутри челнока.

– ЦУ, это «Прометей», есть жёсткая стыковка, замки защёлкнуты, приступаем к проверке герметичности перехода и выравниванию давления, – отчиталась Даша.

Дверь, ведущая в пассажирский салон за моей спиной, открылась, и в кабину вплыл Рик.

– Ну, как прошло? – живо поинтересовался он.

– Идеально, как и всегда, – ответил я.

Рик Харрис был вторым пилотом нашей экспедиции. Я, будучи первым, отвечал за навигацию и управление основным кораблём, в то время как Рик пилотировал «Дедал» – челнок, на котором мы должны были спускаться на Титан; кроме того, в его ведении находились зонды, с помощью которых мы планировали вести разведку мест высадки, а так же «Икар» – исследовательский беспилотный аппарат, который, согласно плану миссии, мы должны были сбросить в атмосферу Сатурна.

Тем временем экран системы управления шлюзом перед нами вспыхнул зелёным.

– Так, кажется, герметизация в норме, давление по обе стороны выровнено, думаю, можно открывать двери, – сказала Даша и, зажав кнопку радиосвязи, обратилась уже к центру управления: – ЦУП, это «Прометей», докладываю: мы открываем люки.

– Поняли вас, «Прометей», можете начинать перегрузку. Напоминаю, что в восемнадцать часов у нас запланирована комплексная проверка систем корабля, к этому времени вы должны закончить с размещением экипажа. Потом у вас будет время поужинать и привести себя в порядок, а в двадцать один час у вас по расписанию прямой эфир, так что будьте готовы. Мы понимаем, что на фоне всех остальных ваших задач эта, может, выглядит несущественной, но всё же начальство категорически не хочет, чтобы вы налажали с этой трансляцией. Как поняли меня?

– Хорошо, Ник, постараемся сделать всё в лучшем виде. Я прослежу, чтобы Фёдор заранее проверил камеры и остальное оборудование, – ответила Дарья руководителю нашего полёта, Николасу Гарсии.

Пока шёл радиообмен, я вынырнул из кабины и подплыл к люку, ведущему в короткий переходной туннель. Сняв защитные крышки и выдернув пломбы, я повернул предохранительные рукояти, разблокировав тем самым замок, и, плавно потянув за ручку, медленно открыл люк. Нырнув в открывшееся отверстие, подплыл ко второму люку, ведущему внутрь корабля, и повторил процедуру. Оттолкнув его в сторону, я подтянулся на руках и оказался в цилиндрическом помещении длиной около четырёх и диаметром порядка двух метров. С обоих торцов этой комнаты находились полутораметровые люки, один из которых – внешний, я только что и отворил. Данный отсек представлял собой один из воздушных шлюзов, через который мы должны были выходить в открытый космос. Я подплыл к внутреннему люку, ведущему в недра корабля, и отворил его, заодно переведя в автоматический режим так, чтобы теперь им можно было управлять с консоли на стене или с мостика корабля. За ним меня ждал тёмный круглый коридор. Оттолкнувшись руками от краёв отверстия, я вплыл внутрь. Снизу и сверху вспыхнули лампы дневного света. Длина коридора составляла порядка десяти метров, примерно посередине его в потолке виднелся ещё один люк – он вёл на мостик, туда, где находились рабочие места группы управления, в которую входил и я. Противоположный конец коридора оканчивался переборкой с большой круглой гермодверью, за которой располагалась обитаемая часть корабля протяжённостью порядка семидесяти метров. Дальше, за жилой зоной, в сторону кормы, тянулась зона техническая, доступ к которой был возможен лишь снаружи. Там, на стометровой решётчатой ферме, располагались цилиндрические баки с дейтерием и гелием-3 для главного двигателя, радиаторы, баки с аэрозином и тетраоксидом диазота для двигателей системы ориентации, аккумуляторы, антенны и прочее оборудование. Вслед за всем этим, за круглой плитой биологической защиты, прикрывавшей жилую зону от радиации, находился небольшой отсек с двумя жидкосолевыми ядерными реакторами – именно они обеспечивали корабль энергией. Дальше, за реакторным отсеком, в самой корме располагался маршевый двигатель. О, то было настоящее произведение инженерного искусства! Именно в нём крылось главное отличие и преимущество «Армстронга» над всеми кораблями предыдущих поколений. Двигатель по сути представлял собой термоядерный реактор, какие вот уже на протяжении пяти десятков лет человечество использовало на Земле и Луне. Однако он не был предназначен для выработки электричества. Этот реактор, хоть и был подключён к генераторам корабля, поглощал больше энергии, нежели вырабатывал. Главным отличием его от земных собратьев была массивная решётчатая конструкция в форме колокола, установленная у задней стенки. Раскалённая до температуры в несколько миллионов кельвинов плазма из центральной камеры реактора подавалась в эту самую конструкцию, которая была не чем иным, как магнитным соплом. Благодаря мощным электромагнитным полям плазма не разлеталась мгновенно во все стороны, а в виде плотного потока выбрасывалась назад, создавая тем самым тягу. Удельный импульс, или, проще говоря, эффективность такого двигателя была на порядок выше, нежели у любого химического или ядерного, при этом, в отличие от ионных двигателей, он давал ещё и приличную тягу. Благодаря такой революционной силовой установке наша экспедиция могла достичь Сатурна всего за каких-то полтора года, в то время как кораблям предыдущих поколений для этого потребовалось бы в лучшем случае лет шесть-семь.

Размышляя о невероятном техническом совершенстве нашего корабля, я и не заметил, как позади меня скопился народ. Обернувшись, я увидел в шлюзе своих коллег по грядущей экспедиции.

– Дамы и господа! Добро пожаловать на борт межпланетного космического корабля «Нил Армстронг», – воскликнул я, сделав картинный жест рукой.

Люди заулыбались. Я отодвинулся в сторону, пропуская их вперёд. Первым мимо меня пролетел начальник нашей экспедиции, Уилл Андерсон – лысый мужчина, на вид лет пятидесяти. Доктор наук, профессор астрономии Массачусетского технологического института, он возглавлял научную команду нашей экспедиции.

Профессор остановился чуть позади меня и, обернувшись к входному люку, обратился к зависшим около него членам экипажа:

– Хочу, чтобы меня все сейчас слышали: у нас есть, – он глянул на часы, – примерно полчаса для того, чтоб перенести груз и багаж. Каждый из нас досконально изучил наземный макет корабля, и поэтому я уверен, что никто не заблудится и не перепутает свои каюты. Как бы то ни было, через тридцать минут я объявляю сбор всего научного состава экспедиции в кают-компании, проведём небольшой брифинг. Технический состав, – он посмотрел на меня, – я так понимаю, будет заниматься проверкой систем, верно?

– Да, – кивнул я, – и ещё нам нужно будет запустить центрифуги, так что хорошо бы, чтоб в переходах в это время никого не было.

– Хорошо, народ, вы все поняли, – сказал он, вновь обращаясь к висевшим у входа, – так что давайте за работу, нам нужно перетаскать много вещей, а времени в обрез. Надеюсь, никто не забудет своего барахла на шаттле. Как только он отстыкуется – вернуться за вашими носками и майками будет проблематично.

Корабль наполнился суетой. Люди сновали туда и обратно, перемещая пластиковые контейнеры из челнока в межпланетник. Вообще-то почти всё, что было необходимо для полёта, уже было на борту: провизия, научное оборудование, строительные блоки для базы на Титане – всё это доставили команды снабжения задолго до нашего прибытия. Нам оставалось лишь привезти последние крохи – всего порядка десяти тонн пищевых пайков, раствора для криокапсул, удобрений и семян, которые мы должны были впоследствии выращивать в корабельной теплице. Плюс ко всему каждому члену экипажа было позволено взять с собой до двадцати килограммов личных вещей. В основном это была одежда, журналы и книги.

Каждому из нас полагалась отдельная каюта в одной из гравитационных центрифуг. Даже несмотря на то, что большая часть экипажа проведёт весь полёт в криосне, руководители программы со свойственной им мудростью решили, что все должны иметь на борту личный угол. Кроме того, предполагалось, что после нашего возвращения, в последующих миссиях, численность экипажа «Армстронга» будет увеличена аж до двадцати пяти человек, так что свободного места на корабле было просто навалом.

Пролетев по двадцатиметровому радиальному тоннелю, cоединяющему внешние секции центрифуги с осевой частью корабля, я оказался в длинном коридоре спального отсека. Пол и потолок здесь изгибались вверх, повторяя форму кольца. Сейчас в этом отсеке царила невесомость, но, как только мы запустим вращение и возникнет центробежная сила, в этой части корабля можно будет ходить.

Проплыв вдоль коридора с десяток метров, я отыскал дверь с собственным именем, поднёс свой ключ-идентификатор к замку. Подмигнув мне зелёным диодом и коротко пикнув, дверь отползла в сторону. Взгляду открылось небольшое помещение, примерно три на полтора метра, с откидной кроватью и откидным же столиком под широким, прикрытым жалюзи окном. Слева от окна находилась небольшая полка, на выдвигающейся консоли над кроватью был установлен монитор корабельной информационной системы. Справа от входа – вмонтированный в стену шкаф, а напротив него – узкая, сдвигающаяся вбок, как в вагоне-купе, дверь, за которой, как я знал, располагалась крошечная туалетная комната с умывальником и душем.

Быстро раскидав вещи по шкафам и ящикам, я сверился с часами – до начала проверки оставалось ещё десять минут, можно было побродить по кораблю, поглядеть, кто чем занят. Выплыл в коридор. В нескольких секциях слева от меня суетился наш экспедиционный врач, по совместительству инженер систем криосна, Юхиро Ямагути. В конце коридора обустраивала своё гнездышко Даша. Увидев, что она заметила меня, я улыбнулся ей и помахал рукой. Подплыв к её каюте, заглянул внутрь.

– Эй, а у тебя тут попросторнее! – присвистнул я.

– Ну, должен же командир корабля иметь какие-то привилегии, – укладывая вещи в шкаф, ответила она.

Командирская каюта не отличалась от моей по длине, зато была по меньшей мере вдвое шире, вмещала в себя полноценный письменный стол и даже пару вращающихся кресел, привинченных к полу. Сидеть на них, впрочем, сейчас, в условиях невесомости, было бы затруднительно.

– Ну и как тебе апартаменты? – спросил я.

– Тесновато, зато уютно, – ответила Даша. – Ну и вид из окна, разумеется, потрясающий.

Я подплыл ближе к окну. Вид действительно был что надо. Окно командирской каюты было обращено назад, в сторону кормы, так что из него просматривался практически весь корабль: оранжерея, сразу за ней – вторая центрифуга, дальше – стыковочный хаб, к одному из четырёх портов которого был пришвартован массивный «Дедал» – крупный грузопассажирский челнок, построенный специально для Титана. Позади него – криогенный отсек, а ещё дальше, там, где уже начиналась техническая зона, виднелись внешние грузовые отсеки, опоясывающие центральную ферму корабля, за ними баки с топливом для нашего термоядерного двигателя, а за баками раскинулись гигантские крылья радиаторов. Сейчас, когда реакторы корабля работали на минимальной мощности и не выделяли слишком много тепла, их поверхность оставалась чёрной, но, как только мы запустим двигатель, они раскалятся до температуры свыше двух тысяч градусов Кельвина и начнут светиться малиновым цветом.

– Хороший обзор, всё хозяйство прям как на ладони, – похвалил я вид из окна. – Тебе даже не нужно покидать каюту и подниматься на мостик, чтобы следить за состоянием корабля, если вдруг случится какая-то авария, всё прекрасно будет видно отсюда.

– Боюсь, если я не буду покидать каюту, то быстро свихнусь. – Даша усмехнулась. – Хотя я, наверное, и так свихнусь за полтора года наедине с тобой.

– Клянусь, что постараюсь бесить тебя как можно меньше. Ты нам ещё пригодишься в адекватном состоянии.

– Ну спасибо! – Она засунула очередную порцию одежды в шкаф и потянулась за следующей.

***

За бортом царил мрак – «Армстронг» летел над ночной стороной планеты, неяркий свет мониторов разбавлял царившую на мостике темноту. Я сидел в своём кресле пилота, в передней части отсека, прямо перед широченным панорамным окном из многослойного стекла. По правую руку от меня располагалось место командира корабля, занятое Дашей. Сразу за моей спиной был пост инженера управления реакторами, принадлежавший Жаклин Кусто. Жаклин была самой молодой из нас, ей лишь на днях исполнилось двадцать пять. Однако, несмотря на свой юный возраст, когда дело касалось её любимой ядерной физики, она была настоящим гением. Жаклин досконально знала устройство всех трёх реакторов нашего корабля и сопряжённых с ними систем. И, несмотря на то что для неё это был первый полёт в космос, отличное знание своего дела в сочетании с прекрасными показателями, продемонстрированными в процессе подготовки, позволило ей пробиться в экипаж.

Позади Жаклин, у задней стенки мостика, располагалось место Мейса Вильямсона. Опытный астронавт-инженер, много лет проработавший в НАСА, он отвечал за работу всех электронных систем на борту корабля: связь, компьютеры и даже наши личные планшеты. Мейс был, по сути, системным администратором экспедиции. Этот парень никогда не отличался чрезмерной общительностью, будучи не то чтобы затворником, он всё же всегда старался держать дистанцию с коллегами, предпочитал больше слушать, нежели говорить. При этом в экстремальных ситуациях Мейс действовал решительно, быстро принимая нужные решения, в чём ему помогал его богатый космический опыт.

Последним, пятым членом команды управления кораблём был Рик Харрис, с которым я вас уже познакомил. Место Рика располагалось сразу позади Дашиного, на противоположной стороне от Жаклин. Рик был нашим вторым пилотом, однако в управлении кораблем не участвовал. Его звёздный час должен был наступить много позже, уже в системе Сатурна. В его ведении находились автоматические зонды, с помощью которых нам предстояло детально обследовать предполагаемые места нашей высадки, а также именно он должен был управлять «Дедалом» – нашим челноком. Сейчас же Рик был кем-то вроде «запасного игрока»: он дублировал мои функции – навигацию и управление кораблём, и в случае необходимости, если я вдруг по какой-то причине выйду из строя, он бы меня заменил. К слову, я тоже мог заменить его за штурвалом «Дедала», если возникла бы такая необходимость.

Мы только что закончили проверку систем корабля, прогнав целую кучу тестов. «Армстронг» находился в прекрасной форме, будучи полностью готовым к отлёту.

– ЦУП, это «Прометей», докладываю: общий тест систем завершён, неисправностей не обнаружено, корабль работает как часы, – отчиталась Даша.

– Вас поняли, «Армстронг», подтверждаем. У нас на телеметрии тоже всё идеально. Даю зелёный свет на включение гравитационных центрифуг.

– Принято, начинаем раскручивать кольца, – ответила Дарья, и, переключившись на внутреннюю связь, обратилась к экипажу: – Внимание, говорит командир. Приготовиться к запуску центрифуг, всему персоналу покинуть переходные секции, закрепиться. Начальнику экспедиции доложить о готовности.

– Говорит Андерсон, – зазвучал в наушниках голос профессора. – Мы все на местах, можете начинать.

Даша откинула крышку на панели у себя над головой, щелкнула тумблером – по всему кораблю взвыла сирена, – убедившись, по приборам в исправности механизмов, надавила на кнопку запуска. Где то в глубине корабля зародился гул – это включились электромоторы, приводящие во вращение многотонные кольца. Сначала их движение было едва уловимым – люди, сидящие в кают-компании даже не почувствовали момента когда центрифуги начали свой хоровод. Постепенно, с нарастанием скорости члены экипажа стали ощущать прикосновения гравитации, сперва – совсем легкие, они увеличивались с каждым новым оборотом, пока кольца не набрали свою нормальную скорость. Тогда сила тяжести установилась на отметке 0,33g – примерно в два раза больше чем на Луне и лишь слегка меньше чем на Марсе. Именно такая гравитация считалась оптимальной для дальних космических полётов. С учетом обязательных ежедневных физических упражнений, она не позволяла мышцам и костям атрофироваться, предотвращала губительные изменения в обмене веществ, неизбежные при длительном пребывании в условиях невесомости, да и просто добавляла в нашу жизнь значительную долю комфорта.

Убедившись, что все работает как надо, Даша вновь вызвала центр управления.

– ЦУП, это «Нил Армстронг», центрифуги раскручены, все показатели зелёные, вибрации – в пределах нормы.

– Принято, «Армстронг», на этом всё. Мы ещё последим за вашей телеметрией на всякий случай. А пока можете поесть и немного отдохнуть. Напоминаю, что через два с половиной часа запланирована трансляция. У вас будет тридцать минут эфирного времени, так что проследите, чтобы всё было готово. Как поняли меня?

– Вас поняла, ЦУП.

– Сара Гилмор, директор нашей пресс-службы просит, чтобы вы сконцентрировались на быте внутри корабля, технические подробности лучше оставить для следующих эфиров.

– Хорошо, Ник, я думаю, мы покажем людям наши жилые отсеки: каюты, тренажёрный зал и так далее, – сказала Дарья и, немного поколебавшись, добавила: – Возможно, захватим ещё лаборатории и теплицу.

– Хорошо, думаю, это как раз то, что надо.

Рик и Жаклин покинули мостик, Мейс оставался на своем месте, что-то сосредоточенно выстукивая на клавиатуре. Мы же с Дашей просто отдыхали, сидя в наших рабочих креслах, любуясь невероятной красоты картиной, открывавшейся нам из окна мостика. Там, за толстым панорамным стеклом, рождался рассвет. Сначала в месте, где должно было появиться Солнце, атмосфера посветлела, налилась зелёным, затем розовым, и в конце концов из-за горизонта выкатился яркий малиновый шар. Поднимаясь все выше и выше над тонкой дымкой воздуха, он потерял свой красный цвет и стал ослепительно белым. Внизу, по поверхности планеты, отбрасывая длинные тени, плыли облака, голубел океан – мы летели где-то над Атлантикой. На севере гигантский циклон кружил свои белоснежные массы, неся их куда-то в сторону Европы. На орбите начинался новый день.

– Сколько раз летал – никогда не привыкну, – сказал я.

– Говорят, каждый рассвет неповторим, красив по-своему, – заметила Даша, – здесь, на орбите, они ещё и случаются каждые девяносто минут. Наверное, только ради этого стоило стать астронавтом. – Она улыбнулась.

На какое-то время на мостике воцарилась тишина, каждый из нас думал о чём-то своём.

– Боюсь, – прервала молчание Дарья.

– Чего? – удивлённо спросил я.

– Всё думаю об этом треклятом эфире, никогда не любила выступать на публику.

– Сколько ты летаешь? – повернувшись к ней, поинтересовался я. – Двенадцать лет? То есть летать на орбиту, сидя на верхушке огромной семидесятиметровой бочки, заполненной двумя тысячами тонн жидкого метана и кислорода, ты не боишься, отправиться в путешествие за полтора миллиарда километров от дома – тоже, а встать перед камерой и рассказать людям о том, что ты при этом чувствуешь, тебе страшно?

– Это другое, Федь. – Она посмотрела на меня. – Ты будешь держать, снимать, Мейс – следить за тем, чтоб не пропал сигнал, остальные и вовсе будут бить баклуши, а я? Мне придётся выступать перед многомиллионной аудиторией! Эта наша миссия… люди ведь ждут от нас триумфа, вспомни, как нас провожали! В предыдущий раз такое было полвека назад, когда «Арес-1» отправлялся на Марс! На меня будут смотреть миллионы, а я даже не знаю, как вести себя перед камерой, что вообще говорить? Знаешь, наверное, я бы предпочла лучше снова оказаться в той маленькой вонючей капсуле с отказавшим двигателем на орбите Луны, чем вести этот эфир.

От нахлынувших воспоминаний о том полёте меня передёрнуло, как, впрочем, и всегда. Восемь дней мы с ней провели в крошечной консервной банке, дрейфуя по орбите вокруг единственного естественного спутника нашей матушки-Земли. Я был тогда астронавтом-стажёром в «Юнайтед Аэроспейс», и это был мой первый полёт, а Даша, проработавшая в корпорации на тот момент уже несколько лет, являлась опытным специалистом. План был простой: мы должны были вылететь со станции «Фридом», расположенной в точке L1 системы Земля – Луна, приземлиться на базе «Коперник», что находится в восточной части Океана Бурь, забрать оттуда парочку геологов вместе с их оборудованием и доставить обратно на станцию, где они пересели бы на «Олдрин» – циклер, курсирующий между Землёй и Луной, который отвёз бы их к нашей родной планете. Всё пошло наперекосяк. Мы уже заканчивали тормозной прожиг для схода с орбиты, двигателю оставалось проработать считаные секунды, как вдруг случился взрыв, разворотивший всю нижнюю часть нашего лунного челнока. Естественно, мы не знали тогда, что произошло и насколько серьёзными были повреждения, – всё, что мы ощутили, – лишь резкий толчок и внезапная невесомость, возникшая в результате исчезновения тяги.

Беда была в том, что мы уже сошли с орбиты и теперь неумолимо неслись к поверхности Луны. Попытка перезапустить двигатель успехом не увенчалась (как потом оказалось, он к тому моменту уже прекратил своё существование в виде единого механизма), да к тому же у нас обнаружилась утечка топлива, которую мы никак не могли устранить. Кое-как с помощью маневровых нам удалось поднять наш перицентр над поверхностью, после чего топливо из повреждённых баков окончательно испарилось, остался лишь небольшой резерв горючего в расходном баке на то, чтобы поддерживать нашу нестабильную орбиту. План нашего спасения был разработан быстро, однако законы орбитальной механики неумолимы, и, чтобы его осуществить, требовалось восемь дней – именно таким был минимальный срок, за который до нас мог добраться спасательный челнок.

К счастью для нас, баки с воздухом и система жизнеобеспечения в результате взрыва не пострадали и продовольствия, особенно с учётом аварийного запаса, у нас было достаточно, чтобы продержаться пару недель. Главной проблемой было топливо, которого у нас оставалось всего восемьдесят килограммов. Помните, я говорил, что мы вылетели со станции «Фридом», расположенной в точке Лагранжа L1. Эта точка – центр гравитационного равновесия между нашей планетой и её спутником, место, где притяжение обоих тел уравнивается. Там удобно размещать станцию, поскольку она всегда будет оставаться в одной и той же позиции, между планетой и спутником, однако когда ты в челноке вращаешься вокруг Луны и при этом твоя орбита проходит рядом с точкой L1, то такая орбита получается крайне нестабильной. Каждый виток нам приходилось выполнять коррекцию, тратя те крохи горючего, что у нас оставалось. В противном случае нас могло либо выкинуть с орбиты, и тогда операция по нашему спасению становилась гораздо сложнее, либо же нас вовсе могло размазать о поверхность Луны.

К счастью для нас, всё обошлось, и на девятый день нашего дрейфа к нам приблизился другой лунный челнок, мы пересели на него и вернулись на «Фридом».

Естественно, за восемь дней, проведённых наедине друг с другом, мы с Дашей успели сблизиться. Именно тогда между нами впервые возникла взаимная симпатия, которая спустя время переросла в нечто гораздо большее. У нас были странные отношения, по большей части дистанционные. Наша работа редко позволяла нам находиться в одно время в одном месте. Так уж получалось, что либо она была в космосе, а я на Земле, либо наоборот. Или же нас просто задействовали в разных проектах: так я, например, строил "Армстронг" в то время, пока Дарья летала на Марс, потом меня отправили к астероидам, а её вернули на Землю для повышения квалификации, а потом нас обоих пригласили в программу «Прометей», и всё завертелось. Тренировки, психологические тесты, различные упражнения, отработка аварийных ситуаций. Конечно, мы проходили подобную подготовку и раньше, при приёме на работу в корпорацию, и потом неоднократно в процессе повышения квалификации. Однако интенсивность подготовки в рамках программы «Прометей» была гораздо выше. Нас с Дарьей сразу поставили в пару, определив наши будущие должности как «командир корабля» и «первый пилот». Помимо нас, на эти места претендовало ещё восемь пар астронавтов. Все они были прекрасными специалистами, и, я уверен, любая из этих двоек справилась бы с поставленными задачами, однако в итоге выбор комиссии по подбору экипажа пал на нас. Мы не были лучшими по всем показателям. В чём-то мы были сильнее остальных, а в чём-то уступали, однако главным фактором, приведшим к тому, что в полёт отправились именно мы, стала психология. Психологическая совместимость экипажа всегда была одним из решающих факторов при подготовке дальних экспедиций. Нам предстояло провести наедине друг с другом полтора года на пути к Сатурну и потом ещё столько же при возвращении домой; пока остальной экипаж будет мирно спать в своих капсулах гибернации, нам с Дарьей предстояло присматривать за кораблём, выполнять текущий ремонт и обслуживание систем на протяжении полёта. И за меньший срок люди, запертые в ограниченном пространстве, бывало, сходили с ума и начинали грызть друг другу глотки, причем порой и вполне буквально. Было несколько весьма серьёзных инцидентов, один из них отгремел совсем недавно. Какой-то парень на одной из частных шахтёрских станций в поясе астероидов сбрендил от изоляции, скуки и одиночества, прикончил своего напарника и разнёс кучу дорогого горнодобывающего оборудования. Конечно, подобный исход был скорее исключением, и причиной его было наплевательское отношение организации к подбору персонала, а также к созданию психологически комфортных условий труда. Я видел репортаж с той станции – тесные переходы, мрачные помещения, постоянные проблемы со светом, непрекращающийся монотонный гул перерабатывающих руду механизмов. В общем, ничего удивительного, что кто-то там сбрендил. На «Армстронге» всё было иначе, в отличие от той компании «Юнайтед Аэроспейс» вложила кучу денег, заботясь о том, чтобы нам тут было комфортно, но всё же три года – это очень долгий срок. И так уж вышло, что именно я и Даша оказались парой с наивысшим показателем психологической совместимости. По результатам всех тестов мы набрали девяносто восемь баллов из ста, пара, занявшая второе место, набрала лишь на один балл меньше, однако этого хватило, чтобы выбор склонился в нашу пользу.

– Эй! – Я посмотрел на неё. – Ты зря так переживаешь, никто не требует от тебя быть профессиональным репортёром. Просто рассказывай о корабле что знаешь, улыбайся, будь милой, как ты это умеешь, и всё будет отлично.

На какое то время мы замолчали

– Если хочешь, я могу сделать это вместо тебя, – предложил я.

– Не стоит. Меня ведь потом наши директора запилят с вопросами, дескать, «Что случилось?», «Почему поставила Фролова вместо себя?» и всё такое. А нельзя же им сказать, что я, командир самого суперсовременного корабля, вся такая крутая, боюсь выступать на публике? Публичные выступления – это тоже часть моей работы. Я даже боюсь представить, сколько мне придётся давать интервью, когда мы вернемся. Нет уж, раз эту передачу назначено было вести мне, то так и будет. Пошли, – сказала она, отстегивая ремни и взмывая над креслом, – поужинаем и начнём готовиться.

***

– Минута до эфира, – раздался в наушнике голос режиссёра трансляции.

Я в очередной раз проверил камеру, подстроил фокус, убедился, что беспроводной модуль подключён к сети корабля. Специально для нашей миссии руководством программы было закуплено несколько навороченных цифровых фото- и видеокамер плюс целая куча объективов, ламп и прочего дополнительного оборудования к ним. Меня, как заядлого фотолюбителя, назначили главным документалистом нашей экспедиции, против чего я в общем-то не возражал.

– Как я выгляжу? – спросила Даша.

– Ровно так, как подобает командиру первого в истории корабля, отправляющегося к Сатурну, – ответил я.

– С причёской все нормально?

Я посмотрел на её голову – длинные, медного цвета волосы смешно болтались в невесомости лисьим хвостом.

– У тебя отличная прическа.

– Ах чёрт! Хвост же торчит! – глянув в карманное зеркальце, воскликнула она.

– Тридцать секунд, – прозвучало в наушнике.

– Мейс, как там с потоком? – поинтересовалась Даша по системе внутренней связи.

– Видеопоток стабилен, сигнал чёткий, картинка и звук – отличные, – раздался в гарнитуре голос инженера. – Мы сейчас передаём через спутники «Спейслинк», но уже через пару минут переключимся на прямую связь с Хьюстоном.

– Тишина, всем приготовиться! – вновь раздался голос режиссёра. – Десять секунд до начала трансляции… Пять… Четыре… Три… Две… Одна. Вы в эфире!

На мгновение растерявшись, Дарья посмотрела на меня, затем на зависшего за моей спиной Рика и наконец взяла себя в руки и, глядя в камеру, произнесла:

– Привет, Земля! Я Дарья Климова, вы смотрите прямое включение с борта межпланетного корабля «Нил Армстронг». Сегодня мы с моими друзьями проведём для вас небольшую экскурсию в преддверии нашего отлёта. Сейчас мы находимся в осевом отсеке одной из наших гравитационных центрифуг. Как вы могли заметить – стены за моей спиной вращаются, здесь, в центральной части корабля, царит невесомость, но стоит мне нырнуть в один из этих туннелей, – она указала на отверстие у себя за спиной, – и центробежная сила сразу начнёт тянуть меня вниз – так мы создаём силу тяжести.

Подтянувшись за поручни поближе к вращающейся секции, Дарья зависла у входа в один из переходов.

– Отсеки, расположенные в центрифуге, сообщаются с осевыми с помощью этих трёх радиальных переходов, как видите, они обозначены разными цветами, чтобы мы могли не тратить время, пытаясь понять, в который из них нам следует нырнуть, чтобы попасть в то или иное место. – Она немного замялась. – Сейчас я покажу вам, как мы в них спускаемся. Скорость вращения центрифуги небольшая, но все же, чтобы попасть в отверстие, нужна определенная сноровка, иначе можно набить себе шишку.

Держась за поручень перед входом, Дарья уперлась ногами в стену и, отпустив руки сделала изящный прыжок. Пролетев через весь отсек и оттолкнувшись от противоположной стены руками, она нырнула прямо в зев туннеля.

Вести видеосъёмку в невесомости было непросто, поэтому Рик всё время подстраховывал меня, не давая перевернуться или улететь, если я вдруг не успею зацепиться. Удерживая камеру одной рукой, я подтянул себя к краю дыры, в которой скрылась Дарья, и обнаружил её висящей на лестнице в самом начале перехода.

– Сейчас – сказала она, глядя в камеру, – я практически не ощущаю силу тяжести, но чем ниже я буду спускаться, тем сильнее центробежная сила будет давить на меня.

Дарья стала спускаться по лестнице, я последовал за ней. Оказавшись наконец внизу, мы смогли встать твёрдо на ноги.

– Итак, мы внутри центрифуги, – сказала Даша, – тут есть некое подобие гравитации, примерно треть от земной, так что здесь можно ходить. Сейчас мы в кают-компании, эта комната предназначена для досуга, тут мы будем проводить свободное время. Здесь есть голографический проектор, телевизор, можно смотреть фильмы, играть в игры, общаться и так далее. Там, справа, – указала она, – находится кухня, по левую руку от меня зона для совещаний. Как видите, здесь довольно просторно. Вообще ширина каждой центрифуги – семь, а длина окружности – свыше ста двадцати метров, это очень много! Каждое кольцо разделено на три сегмента длиной порядка двадцати пяти метров. Сегменты изолированы друг от друга, так что, чтобы попасть, скажем, отсюда в спальную зону или в спортзал, нам придётся подняться по лестнице обратно в центральный отсек и спуститься через другой радиальный переход. Было бы, конечно, здорово, если бы мы могли перемещаться между сегментами напрямую, но для этого пришлось бы по меньшей мере в два раза увеличить герметичный объем центрифуг, а это бы слишком утяжелило конструкцию.

– Ну что, давайте, может, прогуляемся в спортзал? – Даша задорно улыбнулась прямо в камеру.

Мы поднялись по лестнице в центральный отсек и, нырнув в другой радиальный тоннель, оказались в отсеке, целиком и полностью выделенном под занятия спортом.

– Итак, вот и наш тренажёрный зал. – Даша обвела руками пространство вокруг. – Вообще не стоит недооценивать важность физических упражнений в космосе. Раньше, на станциях и кораблях, не оборудованных гравитационными центрифугами, экипажам приходилось уделять кучу времени на то, чтобы поддерживать себя в форме. Нам же благодаря искусственной силе тяжести достаточно тренироваться всего лишь по полтора часа в день. Это обязательная норма для каждого члена экспедиции, впрочем, никто не запрещает заниматься дольше, если есть желание и свободное время. Здесь у нас беговые дорожки, велотренажёры – все они оборудованы фиксирующими ремнями, чтобы их можно было использовать в невесомости, на случай если что-то выйдет из строя и центрифуги перестанут вращаться

Даша подошла к странного вида машине, отдаленно напоминающей средневековое орудие пыток.

– А вот это один из наших силовых тренажёров. У нас нет возможности держать на борту гантели и штанги. Обычные земные тренажёры с грузами и противовесами нам тоже не подходят, так что приходится использовать вот это. Его можно переключать в различные режимы: жим сидя, лежа, стоя и так далее. Нагрузка здесь создается за счет пневматических цилиндров и регулируется с пульта.

После спортзала мы двинулись в спальный отсек. Вынырнув из радиального тоннеля, мы оказались в узком, длинном коридоре с рядами дверей по обе стороны.

– Ну а здесь находятся наши каюты, – сказала Даша. – Вон та, первая слева, моя. Напротив меня живёт начальник экспедиции, профессор Андерсон.

Услышав свое имя, Андерсон показался из-за двери, улыбнулся и помахал в камеру.

– Уилл, раз уж вы у себя, можно мы заглянем к вам? – спросила Дарья.

– Да, конечно, – ответил тот.

Я подошёл к нему и, встав в дверном проёме, обвёл объективом его каюту.

– Вот так мы и будем жить, – сказал Андерсон, демонстрируя свое обиталище. – Стол, компьютер и кровать – минимум необходимого, никакой роскоши. Вообще-то каюты нам нужны в основном для сна, большую часть времени мы будем проводить за работой, в других отсеках.

– Все каюты, – продолжала Дарья, – оснащены индивидуальными санузлами. Раньше на кораблях и станциях для отправления естественных надобностей космонавты были вынуждены использовать довольно сложные вакуумные устройства, а мыться приходилось либо в специальных герметичных бочках, либо и вовсе с помощью влажных полотенец, потому как разлетающаяся по всему отсеку вода могла стать источником больших проблем. Мы благодаря искусственной силе тяжести лишены всех этих бед, конструкция наших туалетов и душевых кабин мало чем отличается от земных. Хотя при необходимости, опять же на случай выхода из строя центрифуг, у нас есть на борту парочка старых добрых вакуумных санузлов. Надеюсь, нам не придётся ими воспользоваться. Что касается водопровода, то он у нас полностью замкнутый, вся грязная вода после использования попадает в рециркуляционный контур, где очищается до первоначального состояния. Твердые отходы отделяются и частично сбрасываются за борт, частично идут на удобрения для парника. Кто-то скажет, что это неэкологично – засорять своими продуктами жизнедеятельности космическое пространство, но, как по мне, лучше уж так, чем возить это всё с собой.

Следующей точкой нашего репортажа оказался продовольственный склад.

– Ну а здесь, – Даша обвела рукой небольшое, загромождённое контейнерами с пайками помещение, – мы храним наши пищевые запасы. Питание у нас трёхразовое: завтрак, обед и ужин. Большая часть продуктов – сублиматы, просто заливай водой, разогревай и ешь. Кроме овощей, разумеется, их мы будем выращивать сами, на гидропонике. Всего у нас на корабле находится примерно двадцать тонн пищевых пайков. Половина здесь, вторая половина хранится частично на борту «Дедала», частично во втором продовольственном складе, расположенном ближе к корме. А теперь давайте я покажу вам нашу теплицу.

Вслед за Дашей я вплыл в просторное, залитое ярким искусственным светом помещение.

– Ну, вот и наш парник, – зависнув в самом центре отсека, сказала она. – Тут мы будем выращивать различные овощи: лук, фасоль, свёклу, огурцы, помидоры и картофель. Процесс ухода за растениями полностью автоматизирован: компьютер следит за уровнем влажности, освещением и прочими параметрами и самостоятельно управляет распылением питательного раствора, нам остается лишь вовремя высаживать и собирать урожай.

– К сожалению, – двигаясь между пустыми пока рядами грядок, продолжила Дарья, – гидропоника не может полностью прокормить нас на протяжении всего полёта, но она является отличным подспорьем. Благодаря ей нам удалось ощутимо уменьшить массу продовольствия, которое мы везём с собой. Кроме того, овощи содержат в себе витамины, без которых нам вдали от солнца просто не обойтись. Ладно, идёмте дальше.

Пролетев через теплицу, мы оказались в центральном отсеке второго кольца.

– Это наша вторая центрифуга, – зависнув в центре просторного помещения, сказала Даша. – Как видите, конструктивно она полностью идентична первой, она так же разделена на три сегмента, имеет тот же диаметр, однако вращается в противоположную сторону. Это нужно, чтобы нивелировать реактивный момент от вращения колец. В общем, в этой центрифуге у нас располагается рабочая зона. В ней находятся мастерская, лаборатории, медицинский отсек, астрономическая обсерватория. Благодаря имеющемуся на борту корабля оборудованию наша научная группа может проводить исследования в сфере геологии, астрономии, биологии, химии и так далее. Как вы понимаете, это всё не совсем моя стезя, – Даша улыбнулась, – так что я, пожалуй, оставлю честь более подробно рассказать об устройстве нашего научного модуля профессору Андерсону в одном из следующих эфиров.

Даша двинулась дальше, в сторону кормы корабля, я и Рик последовали за ней. Пролетев сквозь круглую массивную гермодверь, мы оказались в следующем отсеке.

– Добро пожаловать в главный стыковочный хаб, – зависнув посреди просторного помещения, сказала она. – К этому отсеку швартуются челноки, доставляющие на борт «Армстронга» провизию и оборудование. Всего тут у нас четыре стыковочных узла: снизу, сверху и два по бортам, к одному из них в данный момент пришвартован «Дедал», три других свободны. Кроме того, в этом же отсеке расположен один из наших воздушных шлюзов, через которые мы будем выходить в открытый космос. А вон за тем люком находится тоннель, ведущий в «Купол», – это сферический модуль, расположенный вне корпуса корабля, на вынесенной десятиметровой мачте. Он имеет множество окон, так что откуда открывается прекрасный вид на окружающее пространство. Увы, этот модуль сейчас законсервирован, и там довольно холодно, так что давайте я покажу вам его в другой раз, а сейчас мы заглянем в отсек шлюза.

Мы подплыли к небольшой двери в боковой стене. Даша открыла её и вплыла внутрь, я обвёл камерой небольшое, примерно пять на три метра, помещение.

– Итак, перед вами отсек для подготовки к ВКД – внекорабельной деятельности, – обведя руками комнату вокруг себя, сказала Даша. – Это что-то вроде прихожей, здесь мы экипируемся для выхода в открытый космос. Тут у нас лежат инструменты, аварийные баллоны. Вот тут находятся наши скафандры, как видите, они подключены к зарядным станциям, которые автоматически производят заправку воздухом и подзаряжают батареи. Всего скафандров для ВКД у нас пять штук, по количеству членов группы управления кораблём. Научной группе выходить из корабля не положено.

Даша подплыла поближе к шкафчику со своим именем и открыла его.

– Скафандры у нас компрессионного типа, они состоят из двух слоёв, вот этот внутренний. – Она продемонстрировала на камеру нечто, отдаленно напоминающее костюм для дайвинга. – Как видите, он больше похож на гидрокостюм. Сделан из прочного, не тянущегося материала, он очень плотно прилегает к телу, тем самым не давая ему расширяться под воздействием вакуума.

– Поверх внутреннего, герметичного слоя надевается ещё один, он нужен для терморегуляции. Внутри этого слоя находится сеть трубок, которые соединяются с ранцем. По ним циркулирует вода и отводит излишки тепла от тела, обеспечивая астронавту комфортные температурные условия.

– Вообще работать в таком костюмчике – одно удовольствие, – сказала Даша, закрывая шкафчик, – он намного легче и комфортнее традиционных жёстких скафандров, меньше сковывает движения. Правда, и стоит намного дороже, в основном за счёт того, что изготавливается индивидуально, с учетом анатомических особенностей владельца.

Закрыв шкаф, она подплыла к круглому люку в противоположной от входа стене и открыла его.

– Ну а вот, собственно, и сам шлюз.

Я обвёл объективом небольшое помещение.

– Дальше, за этой дверью, только космос. – Даша хлопнула рукой по обшивке внешнего люка. – Здесь мы храним и заправляем УПМК – или, проще говоря, реактивные ранцы.

Я направил камеру на нишу в стене, где были закреплены наши «джетпаки».

– Эти штуки, – продолжала Даша, – позволяют нам свободно летать вокруг корабля, не привязывая себя страховочным фалом, который бы сильно сковывал наши перемещения. Мы храним их здесь, так как они используют то же топливо, что и двигатели системы ориентации корабля, а оно довольно токсично. Старые ранцы работали на сжатом газе, в основном азоте, он, конечно, более безопасен, однако гораздо менее эффективен. Ладно, айда дальше.

Мы выплыли из шлюза, плотно закрыв за собой люки, и двинулись дальше, в сторону криогенного отсека.

Большое, залитое холодным синим светом круглое помещение, на стенах которого в три ряда были закреплены капсулы для сна.

– Ну а это наш отсек гибернации, – сказала Даша, зависнув у противоположной от входа стены. – Или «морозилка», как мы его ещё называем. Хотя это не совсем корректно, ведь капсулы не замораживают человека, это было бы смертельно. Они погружают его, – она задумалась, – в гибернацию. С помощью специальных препаратов, вводимых в кровь, обмен веществ замедляется, температура тела снижается примерно до пяти градусов Цельсия. Дыхание, частота сердечных сокращений падают до минимума. Капсула автоматически отслеживает состояние находящегося в ней человека, обеспечивает его питанием, вводя через вены специальный раствор, поддерживает тонус мышц, подавая ток на прикреплённые к телу электроды. В таком состоянии организм потребляет гораздо меньше ресурсов, это позволяет нам значительно сократить количество продовольствия. Плюс решается множество психологических проблем, связанных с длительным перелётом. Человек просто засыпает здесь и просыпается у Сатурна.

Даша подплыла к задней переборке криогенного отсека.

– Ну а вот здесь, – она хлопнула рукой по обшивке, – место, где заканчивается обитаемая, герметичная часть корабля, дальше за этой стеной – вакуум, там находится техническая секция, она представляет собой решётчатую ферму, к которой прикреплены грузовые отсеки, топливные баки, радиаторы, двигатели системы ориентации и много чего ещё.

– Хорошо, ребята, думаю, достаточно, можете закругляться, – раздался в наушнике голос режиссёра.

– Что ж, на этом, мои дорогие земляне, сегодняшняя экскурсия по кораблю «Нил Армстронг» закончена, спасибо всем, кто смотрел нас, ждите следующих включений, у нас есть ещё много интересного, что мы бы могли вам показать! Пока. – Даша мило улыбнулась и отправила в камеру воздушный поцелуй.

– Трансляция остановлена, всем спасибо, – вновь раздался голос в наушнике. – Дарья, Фёдор, вы оба большие молодцы, отлично справились. На этом всё на сегодня, удачи.

Я выключил камеру и посмотрел на Дашу.

– Ну ты даёшь, – восхитился Рик, – оттарабанила весь эфир почти без запинки!

– Я же говорил, что ты зря волнуешься, – сказал я. – У тебя явно репортёрский талант, если с космосом вдруг в какой-то момент не срастётся – можешь смело идти в журналисты.

Дарья устало улыбнулась, стянула с головы радиогарнитуру.

– Моя бабушка работала на телевидении, наверное, это все от неё, – сказала она. – А вообще знали бы, вы как меня сейчас колотит! С удовольствием бы выпила сейчас чего крепкого!

– В медотсеке есть спирт. – Я заговорщически подмигнул ей.

Она улыбнулась.

– Нет, думаю, командир, нарушающий сухой закон ещё до начала полёта, будет очень плохим примером для остального экипажа. Лучше оставим спирт для медицинских целей.

– Тогда из крепкого могу предложить разве что кофе, – сказал я.

– Сойдёт.

Мы отправились в кают-компанию. На выходе из радиального туннеля нас уже встречали другие члены экипажа.

– Отличная работа, командир, – сказал ожидающий нас вместе со всеми Вильямсон. – Я только что с мостика, общался по радио с Диком Гиббенсом, он сообщил мне, что директорат и сам Эванс очень довольны тем, как всё прошло.

– Н удивительно, говорят, нашу трансляцию смотрели почти полмиллиарда человек, – заметила Жаклин Кусто. – И это только прямой эфир, а сколько народу ещё увидит в записи!

Мы уселись вокруг большого стола в центре помещения.

– Ну что, дамы и господа, вот мы и здесь! – обведя взглядом всех собравшихся участников экспедиции, произнес Уильям Андерсон. – Спустя одиннадцать лет с начала программы наша миссия, «Прометей-1», наконец-то готова к полёту! Нам с вами выпала огромная честь отправиться туда, куда ещё не ступала нога человека! Увидеть то, чего до нас ещё никто не видел. Но это не только честь! На нас, как на первопроходцах, лежит большая ответственность, поэтому давайте постараемся не подвести наших работодателей и всех людей на Земле и вне её и приложим максимум усилий, чтобы выполнить возложенную на нас миссию как подобает.

– Аминь, сэр! – послышался голос нашего метеоролога, Эдварда Нортона.

– Предлагаю тост! – Андерсон встал. – За нас! За «Прометей-1»!

– Ура!

Зазвенели кружки и стаканы, мы выпили у кого что было.

– Да, так дело не пойдёт, – тихо посетовал сидящий рядом со мной биолог нашей экспедиции Егор Трофимов, когда звон посуды и восторженные возгласы стихли.

– Что не так? – Поинтересовался я.

– Да вот это вот. – Он кивнул на стоящий перед ним стакан апельсинового сока. – Надо было взять с собой хоть пару бутылок шампанского, что ль, для торжественных случаев. Вреда бы не было никакого. Честно говоря, не понимаю, какой смысл было запрещать нам брать алкоголь, учитывая, что у нас на борту есть всё необходимое для того, чтобы сделать его самим.

– Егор, ты же учёный, а ещё теперь и астронавт! – тихо, так, чтобы другие не слышали, поучительно сказала Даша. – Ты должен соответствовать высокому моральному образу участника межпланетной экспедиции!

– Слушай, я не говорю, что мы должны превратиться в пьяниц, просто… мне кажется, небольшое количество алкоголя нам бы не повредило. Вот сейчас, например. Чокнулись бы, опрокинули по бокалу, и всё! Никому бы от этого плохо не стало!

– Согласна. И все же я запрещаю тебе варить на моем корабле самогон, – отрезала она. Впрочем, помолчав немного, всё же добавила: – По крайней мере, без моего личного на то разрешения.

– Как скажешь, командир.

Я усмехнулся. Да, в этом был весь Егор! Весельчак и балагур, умеющий и, главное, любящий отдохнуть. Имея рост под два метра, он отличался крепким телосложением и выдающейся физической силой. При этом за внешней, зачастую напускной личиной весёлого и добродушного простака-здоровяка скрывался поистине могучий ум, позволивший Егору стать одним из известнейших мировых специалистов в области биохимии и микробиологии. В свои тридцать четыре года он уже был обладателем Нобелевской премии за создание каких-то там особенных искусственных клеточных мембран на основе то ли азота, то ли фтора. Конечно, создавал он их не в одиночку, а в составе большой команды, однако, согласитесь, звучит всё равно впечатляюще.

Пока Даша и Егор перешёптывались, споря по поводу алкоголя на борту, разговор за столом шёл своим чередом.

– Нет, всё же решительно не могу поверить, что это действительно случилось, что мы все и правда здесь! – воскликнула Катрин Розенберг, химик экспедиции.

– Мне, честно говоря, тоже с трудом в это верится, – подливая себе кофе, сказал я.

– Да? И почему же? – глядя на меня, спросил Эдвард Нортон.

– Ну, – я откинулся на спинку кресла, – сам вспомни, Эд: никто ведь поначалу не верил, что этот проект вообще в принципе осуществим! Когда наш с тобой нынешний работодатель, Малкольм Эванс, заявил, что он намерен доставить человека к Сатурну до конца столетия, все ведь только пальцем у виска крутили! Только представь! Какой-то чувак говорит, что собирается сделать то, на что государственные космические агентства даже не замахиваются! Это же бред.

– То есть ты тоже не верил, что «Прометей» станет реальностью? – спросил Уильям Андерсон.

– Что? – Я взглянул на профессора. – Нет, конечно! При всём уважении к «Юнайтед Аэроспейс», ко всем её заслугам в освоении Луны, Марса и Цереры, я всегда считал, что такой проект частная корпорация не потянет. Слишком велик масштаб. Признаться честно, до того момента, пока меня не назначили на строительство «Армстронга», пока я сам воочию не увидел, насколько тут всё серьёзно, я думал, что эта программа сдуется ещё на этапе проектирования.

– Но она не сдулась, – тихо сказала Жаклин Кусто.

– Нда, – задумчиво глядя в кружку, протянул Трофимов. – Не знаю как, но этот парень, Эванс, и впрямь сделал это! До сих пор ума не приложу, как он заставил работать вместе Россию, Штаты, Японию и Европу! И это на фоне всего того политического дерьма, что происходит между нашими странами в последнее время.

– Земля – это Земля, а космос – это космос, – философски произнес Мейс Вильямсон. – Здесь всё иначе. Здесь нет границ, нет наций и государств как таковых. Космос вне политики.

– Да, только не говори это ребятам из Белого дома и Кремля. Засмеют! – возразил Трофимов. – Не знаю, что там им пообещал наш босс, но уверяю тебя, эти говнюки давно поделили на зоны интересов и сам Титан, и всю систему Сатурна. Так же, как они сделали это уже с Землёй и Луной!

На какое-то время все замолчали.

– Чёрт, и почему мы, люди, не можем обойтись без всего этого, – с досадой вздохнул я.

– Имеешь в виду без политики? – спросила Розенберг.

– Да, без всей этой грязи, без постоянных разборок, без грызни по любому поводу! Грёбаная политика всегда все портит! Только представьте, чего бы мы, я имею в виду человечество, могли добиться, если бы не это идиотское противостояние всех со всеми на протяжении веков! Если бы мы работали сообща, вот как сейчас, мы бы возможно уже исследовали бы звёзды, а не какой-то там Сатурн!

– Ты идеалист, Фёдор, – заметил профессор Андерсон. – То, о чём ты говоришь, невозможно. Постоянная борьба, противостояние – это часть нас. Это было с самого начала, уже даже тогда, когда наши предки ещё только лазили по деревьям, они уже сбивались в стаи, у них уже были вожаки, лидеры, которые определяли все аспекты жизни племени. – Он встал и прошёлся к большому панорамному окну в стене. Там, вращаясь в такт движению центрифуги, голубела Земля.

– И уже тогда были войны! – любуясь открывавшимся с орбиты видом родной планеты, продолжил он. – Маленькие войны: стая на стаю, племя на племя. Не всегда со своим видом, нашим предкам приходилось бороться и с хищниками, и с природными условиями, но какая разница – кровопролитие есть кровопролитие. Борьба за еду, за источники воды, за тёплую пещёру, просто за жизнь, в конце концов! Слабый проигрывал и погибал. Сильный побеждал и передавал свои гены потомкам. Война, противоборство – это у нас в крови! – Он повернулся и обвёл взглядом нас, сидевших за столом. – Нельзя просто щёлкнуть пальцами и выкинуть из генома то, что закладывалось в наш вид эволюцией на протяжении миллионов лет.

– Вы, правы, профессор, – глядя на Андерсона, начал я. – Борьба у нас в крови. И пожалуй, когда-то, на заре существования нашего вида, наша воинственность была даже полезна. Сильный побеждал и передавал гены своим детям, делая их тем самым ещё сильнее, и так раз за разом, из поколения в поколение. Мы становились лучше, умнее, совершеннее. Эволюция, чтоб её! Вот только тогда мы боролись племя на племя, деревня на деревню, а теперь континент на континент. И меня до мурашек пугает тот факт, что, казалось бы, продвинувшись так далеко в интеллектуальном развитии, изобретя столь мощные средства разрушения, глубоко внутри мы, по сути, остались всё теми же обезьянами. Мы по-прежнему делим людей вокруг нас на своихи чужих. Племена разрослись до размеров государств, вожди стали президентами, шаманы – духовными лидерами. Но в целом-то ничего не поменялось. Так же, как и какие-нибудь кроманьонцы, мы боремся друг с другом за ресурсы, за территории и так далее. Вот только у кроманьонца из оружия были разве что камень да крепкая дубина, а что у нас? – я сделал паузу. – Межконтинентальная ракета с разделяющейся боевой частью. Так что, боюсь, наша же эволюция заведёт нас в тупик рано или поздно. Если до людей в массовом порядке не дойдёт наконец, что всё это деление на государства, на своих и чужих, на чёрных, белых и так далее – бред собачий, что в сущности мы все уже давно одно большое племя, то долго нам не протянуть. Рано или поздно найдётся придурок, который нажмёт-таки на красную кнопку и отправит всё в тартарары.

– Эй, эй! – вступил в разговор Рик Харрис. – Что за фатализм? Ядерное оружие существует уже полтора века, и никто до сих пор не удосужился его применить.

– Да? А как же Хиросима и Нагасаки? – возразил ему Нортон.

– То не в счёт, это было в самом начале, когда никто ещё не знал всех последствий … – он замялся. – И вообще, те бомбы были в десятки и сотни раз слабее нынешних, так что… не считается, окей? Я просто хочу сказать, что сейчас все прекрасно понимают последствия ядерной войны. Наш президент, как, вероятно, и ваш, – Харрис посмотрел в сторону меня, Даши и Егора, – адекватный человек, и он… они не допустят ядерного апокалипсиса. Я уверен, они смогут договориться и между собой, и с китайским премьером тоже заодно. Ведь в этом вся суть политики договариваться!

– Да? А я думал, что суть политики – забраться на самый верх, спихнуть всех конкурентов и диктовать свою волю всему миру, попутно упиваясь собственной властью, – съязвил я.

– Хватит, ребят, – прервала нас Даша. – Эти все разговоры, они ни к чему не приведут. Будет войнаили не будет, договорятся наши лидеры или нет – от нас ничего из этого не зависит. Вы не о том думаете! У нас на носу сложнейшая миссия в полутора миллиардах километров от дома – вот на чём надо сконцентрироваться, а не на геополитических разборках там, внизу!

– Она права, вся эта болтовня ни к чему не приведёт. – Трофимов широко зевнул. – Что-то я устал! Долгий был день, пора, пожалуй, на боковую.

Он встал и двинулся в сторону спального отсека. Следуя его примеру, народ стал потихоньку расходиться по каютам.

Я тоже не стал засиживаться и отправился в свою каморку – нужно было втягиваться в корабельный график. Завтра нам предстоял ещё один насыщенный день: в расписании стояли проверки, тренировки и снова проверки. Кроме того, мы должны были провести учения по отработке действий в аварийных ситуациях, ну и, конечно же, нас ждал очередной эфир. До отлёта к Сатурну оставалось меньше двух недель, и наше начальство стремились выжать как можно больше из этого времени.

Я зашёл в свою каюту, разделся и улегся на кровать. Выдвинул компьютерную консоль, дабы по-быстрому проверить новости. Пока мы находились на низкой опорной орбите, на борту корабля был интернет. Потом уже, во время полёта, мы будем получать с Земли информационные пакеты с новостной и почтовой рассылкой.

Я набрал свой логин с паролем и вышел в сеть. Все новостные сайты пестрили публикациями о нас и нашей прямой трансляции. Я быстро пробежался глазами по остальным заголовкам: «Теракт в Эр-Рияде унес жизни 30 человек», «Арабские Эмираты запросили новый кредит у МВФ», «Премьер-министр Лю Чжень заявил о правах Китая на газонефтяные месторождения в Японском море», «США обвиняют проправительственные силы Египта в использовании бактериологического оружия», «На вооружение России поступит сорок тяжёлых межконтинентальных баллистических ракет», «Совбез ООН призвал…», «МИД Франции заявил…» и так далее.

– Ничего нового – подумал я. – Большие дяди играют в свою давнюю игру под названием «Геополитика». Ставки в ней высоки, а правил с каждым годом становится всё меньше и меньше. Кто-то накапливает экономический потенциал, кто-то наращивает свои вооружённые силы, иные пытаются сломить волю противника с помощью шантажа и террора, и лишь самые опытные игроки стараются использовать все эти инструменты сразу.

На душе стало гадко, я вырубил компьютер.

Неужели Андерсон прав и люди не способны искоренить агрессию, привитую нам миллионами лет эволюции? С самого начала нашей истории мы только и делали, что убивали друг друга по самым разным причинам: ресурсы, территория, религия… Время и повод не важны, главное, чтобы были как минимум две группы людей, и рано или поздно они обязательно сцепятся, это я вам гарантирую. Мы можем объединиться лишь перед лицом общего врага или, как в случае с нашей миссией, для достижения какой-то общей цели. Но как только объединяющий нас фактор исчезает – каждый снова начинает вести свою собственную игру. Так было после Второй мировой. Стоило только нацистской Германии пасть, как бывшие союзники по антигитлеровской коалиции превратились в непримиримых врагов. Лишь появление ядерного оружия, использование которого гарантировало обоюдное уничтожение обеих сторон, смогло предотвратить тогда очередное глобальное кровопролитие. И хотя оружие массового поражения и предотвратило возможность возникновения новых глобальных войн, локальные стычки-то никуда не делись. Кроме того, всегда оставался шанс, что в какой-то напряжённой ситуации где-то глубоко под землёй у кого-то, имеющего доступ к заветной красной кнопке, вдруг не выдержат нервы, и он, послав к чёрту всех и вся, нажмет её, обрекая тем самым на гибель всё человечество.

***

– Добрый вечер, вы смотрите канал Дабл-ю-Би-Эс, с вами Элли Олсен, в эфире программа «Экспансия», в которой мы делимся с вами новостями о жизни и работе людей вдали от родной планеты. Сегодня, в преддверии старта миссии «Прометей-1», мы возьмём интервью у людей, отправляющихся в самые дальние уголки нашей Солнечной системы! Встречайте: на прямой линии с нами, прямо с орбиты, двое руководителей этого полёта: начальник экспедиции, доктор наук, профессор Массачусетского технологического института Уильям Пол Андерсон, а также командир межпланетного корабля «Нил Армстронг», космический инженер первого класса Дарья Викторовна Климова.

–Привет, земляне. – Даша помахала в камеру

– Доброго вам вечера. Или утра, смотря откуда вы нас смотрите, – поприветствовал зрителей Андерсон.

– Итак, первый вопрос: до отлёта осталось совсем немного, впереди вас ждёт колоссальное путешествие длиной более чем полтора миллиарда километров, что вы чувствуете сейчас?

– Это сложно описать, – ответил Андерсон, поглаживая свою лысину, – столько эмоций… Я всю жизнь отдал астрономии, смотрел в телескоп на различные планеты и звёзды, такие далёкие, такие недостижимые… Я даже и мечтать не мог, что отправлюсь однажды к одной из них. И вот, когда меня три года назад пригласили в программу «Прометей», я согласился не раздумывая. Им нужны были учёные вроде меня. Всего на начальном этапе нас было, кажется, порядка пятисот кандидатов. Все эти годы мы тренировались, изучали теорию, устройство корабля и базы, проходили разные тесты, нас морили голодом, на недели запирали в крошечных тесных комнатушках. И вот, после всего этого, я здесь, сижу перед вами в преддверии самого важного момента в моей жизни, к которому я шёл, можно сказать, с самого детства. Так что я чувствую? – Он ненадолго задумался, анализируя свои эмоции. – Радость, эйфорию, страх, волнение… это сложно передать словами.

– Наверное, мы чувствуем то же самое, что чувствовали до нас многие, – сказала Дарья. – Фернан Магеллан, Христофор Колумб, Юрий Гагарин, Нил Армстронг, Энтон Чейни – все эти люди, как и мы, отправлялись в неизвестность, туда, где до них не бывал никто, они были пионерами, расширяющими границы человеческих владений. То, что наш путь во много раз длиннее, ничего не меняет, мы лишь продолжаем их дело, и я очень горжусь, что эта честь и эта ответственность выпала в том числе и мне.

– Ваш путь действительно очень длинный, – заметила ведущая, – но что насчёт ваших семей, друзей, близких – ведь вы не увидите их целых четыре года! Каково это – расставаться на столь долгий срок?

– Конечно, это будет нелегко, – ответил Андерсон, – моему сыну сейчас четырнадцать, и когда я вернусь, он станет уже взрослым. С психологической точки зрения осознавать это, – он замялся, подбирая слова, – очень н просто. Но на самом деле моей жене Аманде будет гораздо сложнее, чем мне. Как только мы разгонимся и выйдем на траекторию к Сатурну, я лягу в криокапсулу, и большую часть времени я проведу во сне, так что все эти месяцы и годы пролетят для меня незаметно. Чего, увы, не скажешь о тех, кто меня ждёт.

– А вы, Дарья, а что вы скажете?

– Ну, мне несколько легче. – Она задумалась. – У меня нет детей, в отличие от доктора Андерсона. – Она посмотрела на ученого. – Четыре года – долгий срок. Конечно, у меня есть родители и друзья, и я буду очень-очень скучать по ним, но, к счастью, современные системы связи позволяют поддерживать контакт с близкими даже с орбиты Сатурна. Мы не сможем разговаривать из-за задержки сигнала, но электронную почту, видеосообщения никто не отменял. Четыре раза в сутки «Армстронг» будет получать информационные пакеты с Земли, в которых, помимо прочего, будут пересылаться и личные сообщения.

– Увы, разлука с близкими – это неизбежная плата за возможность совершить все те открытия, которые ждут нас, – вставил Андерсон. – Моряки эпохи Великих географических открытий, отправляясь в плавание, так же, как и мы, оставляли своих любимых на долгие годы.

– Вы оба являетесь руководителями в этом полёте… – начала Элли.

– Не совсем, нашим полётом руководит Ник Гарсия, – прервал её Андерсон.

– Да, но он будет находиться на Земле. Я имела в виду, что вы оба начальники непосредственно на борту корабля, ведь так?

– Ну, в принципе, можно сказать так, – согласилась Дарья.

– Просто многим непонятно, зачем иметь двух командиров на борту?

– Командир корабля у нас один, – усмехнулась Дарья. – И это я. Уильям – начальник экспедиции, у нас с ним разные функции.

– Поясните.

– Всё просто, – сказал Андерсон, – Дарья отвечает за всё, что происходит на корабле: состояние его систем, связь, управление полётом и так далее. В том числе и за людей, когда они находятся на борту. Что касается меня, то на мне общее планирование и руководство. Я буду отвечать за выбор места нашей посадки и за строительство самой базы на Титане.

– Ну так и кто из вас главный? – спросила ведущая.

– Формально я, – сказал профессор, – но на борту корабля я фактически являюсь пассажиром и обязан подчиняться Дарье. – Он посмотрел на неё.

– Если по-простому, то Уилл говорит мне, куда лететь, а я уже отвечаю за то, как это сделать.

– Вроде как в такси? – Элли улыбнулась.

– Да, что-то типа того, – Усмехнулся Андерсон.

– Хорошо, следующий вопрос для Дарьи: после вашего отлёта вся команда ляжет в криокапсулы и проспит в них весь путь до Сатурна, вы же вместе с Фёдором Фроловым останетесь бодрствовать всё это время. Зачем? Насколько я понимаю, «Армстронг» полностью автоматизирован, и как только вы закончите разгон, им больше не нужно будет управлять.

Дарья наклонилась в кресле вперёд.

– Смотрите: в состоянии криогенного сна в человеческий организм вводятся особые медицинские препараты: при этом практически полностью останавливается обмен веществ, пульс замедляется до одного-двух ударов в минуту. В этом состоянии человек может пребывать почти неограниченно долго, главное – снабжать организм питательным раствором и поддерживать нужную температуру, от двух до пяти градусов Цельсия.

– Да, в этом и суть криогенной гибернации, – согласилась Энни.

– Теперь представьте, что на борту вдруг случается какая-то авария, что-то, что ставит под угрозу всю экспедицию и требует немедленного вмешательства. Для того чтобы полностью пробудить организм от криосна, сначала нужно вывести из него всю химию. Это процесс небыстрый, его невозможно провести за пару минут, на это требуются по меньшей мере сутки. Да и то в первые часы после пробуждения человек похож на сонную муху, выполнять в таком состоянии какую-то работу очень непросто. На полное восстановление всех физиологических показателей нужен ещё как минимум день.

– Вы хотите сказать, что, пока вы будете просыпаться, может оказаться слишком поздно? – спросила Энни.

– Да, и даже может получиться так, что просыпаться будет уже некому, – мрачно заметил Андерсон.

– Поэтому всегда кто-то должен бодрствовать, – сказала Даша, – следить за тем, чтобы всё работало как надо. «Армстронг» – очень сложный корабль, а в любой сложной системе случаются неисправности. И если их вовремя не устранять, они будут накапливаться как снежный ком, в итоге несколько, казалось бы, незначительных проблем могут вылиться в одну огромную. Когда вы едете по шоссе и у вас вдруг ломается двигатель, вы можете остановиться на обочине и вызвать эвакуатор либо дождаться помощи от проезжающих мимо водителей. В космосе, увы, эвакуаторов не предусмотрено, и некому будет отбуксировать нас домой, случись что. Конечно, все наши системы многократно резервированы, но тем не менее, если что-то выходит из строя, это надо чинить. Этим в основном мы и будем заниматься с Фёдором.

– Следующий вопрос как бы вытекает из предыдущего: вы вместе с Фроловым проведёте наедине три года, если считать путь туда и обратно, как вы будете уживаться всё это время? Ведь с психологической точки зрения это наверняка тяжело?

– Для любой миссии продолжительностью больше нескольких недель команда подбирается так, чтобы быть совместимой с точки зрения психологии. Рабочие навыки, физические данные, интеллект, стрессоустойчивость – это всё, безусловно, важно для космического полёта, и это обязательно учитывается при выборе того или иного кандидата в члены экипажа. Но в равной степени со всем этим учитывается и психологический портрет человека. Иногда специалисты выбирают кандидата с худшими показателями, если считают, что он лучше впишется в коллектив, в противном случае уже к середине полёта оказавшиеся в условиях замкнутого пространства люди могут попросту сойти с ума и поубивать друг друга.

– То есть вас с Фёдором специально подобрали таким образом, что …

– Мы с Фёдором уже работали вместе, в том числе в довольно экстремальных условиях. – Она на пару секунд замолчала, очевидно, вспоминая наш с ней первый полёт. – И мы показали, что являемся отличной командой. Последующие тесты, проведённые в рамках подготовки к этой миссии, данный факт подтвердили. Так что да, у нас с Фроловым очень высокий уровень психологической совместимости.

– Вопрос интимного характера, – сказала Энни, – он многих интересует, но, если не хотите, можете не отвечать: вы с Фроловым пара?

Андерсон засмеялся и с любопытством посмотрел на Дарью.

– Вы правы, Энни, это интимный вопрос, однако я на него отвечу. Когда два человека проходят вместе через такие вещи, как мы с Фёдором, между ними вполне может зародиться симпатия. К счастью, ЮАС, в отличие от некоторых других организаций, лояльно относится к близким отношениям между сотрудниками. Наше руководство считает, что подобные отношения принесут больше пользы, нежели вреда.

– И всё же, – журналистка продолжила наседать на Дашу, – почему только вы двое? Четыре года в экспедиции – это долгий срок, неужели нельзя было включить в экипаж ещё одну пару, помимо вашей, чтобы вы могли следить за состоянием корабля, сменяя друг друга, скажем раз в полгода.

– В самом начале, при планировании миссии, была такая идея, но от неё отказались. Во-первых, дело в том, что криогенная гибернация – новая технология, и хоть последствия её применения для человеческого организма и изучены достаточно хорошо, чтобы этой технологией пользоваться, однако всё равно сохраняются некоторые риски. Процессы погружения в криосон и особенно выхода из него весьма деликатны и требуют строгого соблюдения всех процедур. Кроме того, как-никак введение в гибернацию и выход из неё – это все-таки стресс для организма, который лучше минимизировать. Ну, а во-вторых, два человека банально едят меньше, чем четверо, так что поэтому специалисты нашей корпорации решили остановиться на варианте с одной дежурной парой.

– Хорошо. Уилл, вопрос к вам. Можете нам вкратце поведать план миссии?

– Вас интересует то, как именно мы полетим к Титану и что конкретно будем там делать?

– Да.

– Ну, мы стартуем с низкой околоземной орбиты через четыре дня. Нам не хватит тяги, чтобы сразу покинуть гравитационный колодец нашей планеты, поэтому мы будем разгоняться в несколько витков. С каждым оборотом вокруг Земли мы будем включать наш двигатель вблизи перигея – самой низкой точки орбиты, и увеличивать скорость на несколько сотен метров в секунду. По мере роста скорости наша орбита станет вытягиваться, превращаясь из круга в эллипс, до тех пор, пока где-то на третьем витке мы не наберём вторую космическую и не вырвемся за пределы гравитационного влияния Земли. После этого мы продолжим разгоняться, чтобы достичь системы Сатурна. Благодаря колоссальной эффективности двигателя «Армстронга» мы можем развить очень большую скорость и позволить себе полёт не по гомановской траектории, а практически по прямой. За счёт этого мы доберемся до нашей цели всего за полтора года вместо обычных шести или восьми, как это делали беспилотные зонды до нас. Далее мы подойдём к Сатурну и выполним манёвр торможения, выйдя на эллиптическую орбиту вокруг него таким образом, что низшая точка нашей орбиты будет находиться у самой границы его атмосферы. На этом этапе вся команда уже проснётся, у нас запланировано изучение колец, спутников и атмосферы газового гиганта. В атмосферу мы сбросим «Ахиллес» – небольшой беспилотный самолёт, с его помощью мы соберём данные о её структуре, составе и так далее. На всё это уйдет полтора месяца, затем мы вновь запустим двигатели и отправимся к Титану, выйдем на полярную орбиту и определимся с местом посадки.

– То есть вы хотите сказать, что место посадки до сих пор не определено? – спросила журналистка.

Андерсон потёр переносицу под очками.

– Понимаете, Энни, у нас, конечно, есть на примете некоторые интересные точки благодаря зонду «Адам», запущенному в рамках нашей программы несколько лет назад. Он как раз недавно вышел на орбиту Титана. Но, пока мы летим, могут открыться новые… – он задумался в поисках подходящего слова, – интересности, и, возможно, планы придётся изменить. Так что мы пока не загадываем.

– Хорошо, – сказала Энни, – вы выберете место для посадки, и что дальше?

– Мы сядем в наш шаттл «Дедал» и спустимся на поверхность.

– Вот так просто? А можете рассказать о нём поподробнее?

– Ну, это такой большой космоплан, разработанный исключительно для Титана. У него два типа двигателей: ядерные турбореактивные и ракетные, работающие на метане и кислороде. Пока мы находимся в плотных слоях атмосферы, работают первые, а когда воздух становится слишком разрежённым, в дело включаются вторые, которые и выводят нас на орбиту. Как только мы сядем на Титан, начнём разбивать базу. Первым делом установим жилой модуль и станцию обеспечения. С помощью неё мы будем добывать топливо для «Дедала», а заодно воду и кислород для нас самих. Далее, если всё пойдет хорошо, челноку, потребуется сделать ещё три рейса, чтобы доставить с корабля на поверхность всё необходимое: продовольствие, строительные блоки, научное оборудование и так далее.

– А что может пойти не так? – спросила Энни.

– Много чего, но больше всего мы боимся отказа станции обеспечения, – сказала Дарья, – если она по каким-то причинам выйдет из строя и мы не сможем добывать топливо для «Дедала», и нам придётся сворачиваться.

–На этот случай у нас всегда должен быть запас кислорода и метана для его заправки, – сказал Андерсон, – иначе мы рискуем остаться на Титане навсегда.

– Хорошо, предположим, станция обеспечения работает нормально, топливо, вода и кислород есть, база развёрнута. Что теперь?

– Наука, – невозмутимо ответил профессор. – У нас довольно обширные планы по изучению Титана. Запланирован ряд различных экспериментов: атмосферных, геологических и так далее. Сейчас сложно сказать, чем мы будем заниматься в то или иное время, очень многое зависит от того, как будет развиваться ситуация непосредственно там, на месте. Больше всего нас интересует странный химический баланс в атмосфере Титана.

– А что с ним не так?

– Ну, если не вдаваться в научные подробности, можно сказать следующее: в воздухе Титана должен присутствовать ацетилен, он должен образовываться в верхних слоях под воздействием солнечного ультрафиолета, но его там нет. То же с водородом: атмосфера спутника содержит его намного меньше, чем должно быть согласно нашим расчетам. Мы должны выяснить причину этих явлений.

– И сколько всего времени вы проведёте на Титане? – спросила Энни.

– Восемь месяцев, – ответила Дарья. – Нам нужно дождаться стартового окна, чтобы отправиться домой. После этого мы просто разгонимся и полетим обратно.

– Снова по прямой?

– Да, практически по прямой. У нас очень много топлива, руководство программы посчитало, что доставка на корабль нескольких лишних сотен тонн дейтерия и гелия-3 намного выгоднее, чем растягивать полёт на десятилетие, если бы мы пользовались гомановскими переходами.

– И на том, как я понимаю, всё? – спросила журналистка.

– Для нас да, – ответил Андерсон. – Мы вновь выйдем на орбиту Земли, за нами вышлют челнок, мы пересядем в него и спустимся. Дома мы получим причитающиеся нам почёт, уважение и славу. Будем рассказывать всем байки и небылицы о нашей жизни на Титане, а в это время «Армстронг» начнут готовить к следующему полёту, в который он должен будет отправиться с новой командой уже через год после нашего возвращения.

– И это будет миссия «Прометей -2», – подытожила Энни. – Что ж, огромное спасибо вам за эту интересную беседу, увы, она получилась короткой, но, насколько я знаю, у вас плотный график, нужно готовиться к старту. Морякам перед долгим плаванием, обычно желают семи футов под килем, чего пожелать в такой же ситуации астронавтам, я не знаю, поэтому просто пожелаю вам удачи в предстоящем нелёгком путешествии, этот полёт имеет колоссальное значение для всего человечества. Мы будем неотрывно следить за вашей миссией.

– И вам спасибо за пожелания, Энни! – сказал Андерсон.

– Да, счастливо вам оставаться, ждите нас, – улыбнувшись, сказала Дарья.

– Обязательно будем ждать.

Дарья и Андерсон отключились.

– Напоминаю, что у нас в эфире были члены экипажа межпланетного космического корабля «Нил Армстронг» астронавты Дарья Климова и Уильям Андерсон. Ну а мы переходим к новостям.

По экрану пробежала заставка новостного блока – кадры космических станций, лунных городов и марсианской научной базы «Маринер».

– По сообщениям пресс-центра «Юнайтед Аэроспейс», в колонии «Кларк» в районе южного полюса Луны полностью завершён монтаж новой монорельсовой дороги, соединяющей основную базу с горнодобывающим комплексом в кратере Шеклтон. Торжественный запуск движения по новой ветке состоится третьего октября в присутствии главы корпорации Малькольма Эванса…

***

Громада корабля, освещённая заходящим за кормой Солнцем, величественно плыла по орбите. Все системы были включены и приведены в полную готовность, реакторы налились мощностью, четыре огромных, каждый площадью в пару футбольных полей, радиатора светились малиновым цветом, излучая в окружающее пространство мегаватты тепла. Как хищный зверь, затаившийся перед броском, «Армстронг» застыл в ожидании старта.

– Обратный отсчет: восемь минут, – раздался в наушниках голос диспетчера ЦУП.

– Вас поняли, начинаем финальную проверку, – ответила Дарья.

Она достала чеклист и, сверяясь со списком, начала:

– Автопилот.

Я посмотрел на монитор диагностики и, убедившись, что с момента прошлого тестирования с системой управления ничего не случилось, коротко ответил:

– Готов.

– РСУ, – продолжала командир.

– Готова.

– Навигация.

– Готова.

– Гироскопы.

– Активны, все параметры в норме.

– Двигатель, – это уже вопрос к Жаклин Кусто.

– Готов.

– Реакторы.

– В норме, мощность номинальная, – ответила инженер.

– Давление в основной топливной системе.

– В норме.

– Давление во вторичной топливной системе.

– В норме.

– Охлаждение, основной контур.

– Запущен, давление и температура в норме.

– Вторичный контур.

– Запущен, все показатели в норме.

– Радиаторы.

– Активны, тепловая нагрузка… – Жаклин сверилась с приборами, – тридцать четыре процента.

– Связь.

– Связь в норме, – последовал ответ Вильямсона.

– Телеметрия.

– В норме.

…

Я посмотрел на командира, её светлое, слегка присыпанное веснушками лицо было серьёзно и сосредоточенно как никогда, медно-рыжие волосы туго заплетены в косу, на левом виске застыли бисеринки пота, глаза внимательно сверялись с чек-листом. На какой-то момент я залюбовался ею. Конечно, я и раньше замечал Дашину красоту (уж поверьте мне, не заметить такое было бы трудно!) и не раз видел её за работой, как сейчас, но почему-то именно в этот момент – момент полной отдачи и наивысшей концентрации, за несколько минут до старта до меня таки наконец-то дошло, какой же я счастливый сукин сын.

…

– ЦУП, мы закончили, все системы запущены и работают в штатном режиме, экипаж на местах, корабль к старту готов.

– Поняли вас, «Армстронг», следим за вашей телеметрией, подтверждаем, показатели в норме, даем зелёный свет, повторяю, даем зелёный свет. До старта четыре минуты.

Я посмотрел на таймер обратного отсчёта, время тянулось медленно, как кисель. Цифры в секундном окошке сменяли друг друга словно бы нехотя.

– «Пять минут, пять минут – это много или мало?» – всплыли вдруг в памяти слова старинной песенки. – «Про что же там было? Про Новый год, кажется? Ну, у нас тут не новый год, у нас тут дела посерьёзнее, пожалуй что целая новая эпоха», – подумал я. На всякий случай глянул на индикатор лобового стекла перед собой, в тысячный раз проверил отклонения по курсу и тангажу, разумеется, их не было – мощные силовые гироскопы удерживали ориентацию корабля с точностью вплоть до тысячных долей градусов. Перевёл взгляд на панорамное стекло – за окном царила ночь, где-то далеко внизу мерцали огни городов.

Я попытался представить, чем сейчас заняты люди, живущие там: кто-то, наверное, торчит на работе, быть может, стоит в пробке или идёт в магазин. Кто-то учит с ребенком домашнее задание, едет домой в переполненном метро, ужинает. Иные же спешат к друзьям, ведь сегодня пятница. Шумными компаниями в уютных барах и кафе они встречают этот вечер за бокалом пива или, может, чего покрепче. Очередной скучный вечер обычных скучных людей – красота! Ну а я вот сижу в двухсотметровой алюминиевой хреновине, по странному стечению обстоятельств именуемой кораблём, готовой отправиться в место, куда даже свет добирается целых полтора часа! И какого хрена я там вообще забыл? И ведь никто же не заставлял меня на это подписываться! Эх, говорила мне мама поступать на юридический… Хорошо хоть компания тут подобралась приятная… видимо, такая же долбанутая, как и я.

– Две минуты до старта, – раздался в наушниках голос руководителя полёта.

Продолжая размышлять о судьбах обычных людей, я вдруг вспомнил, как мы недавно отмечали свадьбу одного моего старого знакомого. Вовка Белов был человеком, с космосом никак не связанным, дружили мы с ним ещё со школы, он был владельцем небольшой сети аптек в Казани. После нашего выпускного общались мы ну не то чтобы редко, но так, от случая к случаю. И вот в один прекрасный день прилетает мне письмецо, мол, «Приглашаем на свадьбу» и все такое. А шёл уже второй год подготовки к нашей миссии, сил уже не было – так хотелось вырваться хоть куда-нибудь, пообщаться с простыми нормальными людьми о чём угодно, лишь бы не о предстоящем полёте. Не помню, каким чудом, но мне удалось-таки выпросить себе неделю отпуска. Праздник проходил в ресторане, было много незнакомых мне лиц, и я тогда попросил приятеля не распространяться перед другими о моей профессии, в кои-то веки хотелось отдохнуть от всего, что связано с космосом, почувствовать себя обычным человеком среди обычных людей, обременённых обычными заботами. Многие тогда интересовались мной, спрашивали, чем занимаюсь и всё такое, а я отвечал уклончиво, представляясь то ли риэлтором, то ли бизнесменом. И всё же, когда все уже изрядно выпили, в какой-то момент речь зашла о нашей программе. Не удивительно, ведь СМИ очень активно освещали весь процесс подготовки к полёту. Было весьма интересно сидеть и молча слушать, что думают обо всём этом простые непосвящённые люди. И хоть тогда было сказано немало забавных глупостей (что, в общем-то, допустимо для непрофессионалов), большинство всё же сходилось во мнении о важности нашей миссии.

– Обратный отсчёт: шестьдесят секунд.

Я вновь глянул на Дарью и поймал на себе взгляд двух изумрудных глаз. Она улыбнулась мне, я протянул ей руку, она вложила в неё свою ладонь.

Я внимательно следил за бегущими цифрами на таймере, нам не нужно было ничего делать, автоматика должна была позаботиться обо всём сама, оставалось лишь ждать. Как только на табло загорятся нули, двигатели запустятся автоматически, и автопилот согласно давно внесённой программе поведёт нас прочь от Земли.

– Тридцать секунд, – звучал по радио голос Ника Гарсии. – Пятнадцать секунд… десять…девять… восемь… семь… шесть… пять… четыре… три… две…одна… Старт!

На первый взгляд ничего не изменилось, лишь обнулился таймер и загорелись индикаторы тяги двигателя. Ни рёва, ни грохота, ни вибрации – ничего, что присуще кораблям и ракетам на обычной, химической или ядерной, тяге не было. Всё, что мы почувствовали, – лишь слабое ускорение, слегка прижавшее нас к креслам с силой, равной одной десятой земного тяготения.

Я, однако, отчётливо представлял себе процессы, происходящие глубоко в недрах корабля.

Сработали управляющие контуры, открылись клапаны, запустились топливные насосы, накачивая дейтерий и гелий в камеру реактора. Включился индуктор – здоровенная катушка, создающая электрическое поле в гелий-дейтериевой смеси, отчего эта самая смесь разогрелась, моментально превратившись в плазму. Мощные охлаждённые до сверхнизких температур сверхпроводниковые электромагниты сжали плазму в узкий жгут, разогревая её ещё больше и запуская тем самым в ней термоядерную реакцию. Включился дивертор – специальное устройство, отсекающее внешнюю часть плазменного жгута и перенаправляющее раскалённые до нескольких десятков миллионов градусов и разогнанные до огромных скоростей продукты ядерного синтеза в десятиметровое решётчатое сопло. Корабль пришел в движение.

– Есть запуск двигателя, тяга сто процентов, – отрапортовала Жаклин.

–Подтверждаю, все параметры в норме, ускорение одна десятая джи – Сказала Дарья.

– Ну, поехали! – воскликнул Рик.

– Видим ваш разгон, «Армстронг», пока всё идёт хорошо, продолжайте согласно плану.

– Вас поняла, ЦУП.

Я внимательно следил за показаниями мониторов, отмечая изменения характеристик нашей орбиты. В этот раз нам предстояло разгоняться около десяти минут. Ускорение было практически не ощутимо, 0,1g – сущие копейки по сравнению с тем, что мы обычно испытывали при старте с Земли. Я смотрел, как плавно, метр за метром растёт высота апогея: четыреста десять километров – четыреста одиннадцать, четыреста двенадцать… На этом витке мы должны были отдалиться от нашей планеты всего на пару тысяч, на втором – больше, на третьем ещё больше, и так до тех пор, пока мы не наберём вторую космическую и не покинем окрестности Земли.

– Держим курс, скорость семь тысяч девятьсот, растёт, – сказал я.

– Хорошо, разгоняемся по графику, – ответила Дарья. – Вижу на приборах небольшие продольные колебания корпуса в пределах допустимых значений.

– «Армстронг», это ЦУП, сейчас нам тут поступило сообщение по новостным каналам, я думаю, вам будет приятно это услышать. Только что, пару минут назад, генеральный секретарь ООН выступил с общим заявлением от лица лидеров всех стран – участниц организации. Они желают вам доброго пути, «Армстронг», удачи и успехов в вашей миссии. А ещё на улицы городов по всей планете вышли тысячи людей, чтобы вас проводить. Это гигантский флешмоб, они запускают в небо воздушные шары, клянусь, мне кажется, я вижу их даже отсюда!

– Спасибо, ЦУП. Это приятные слова, честно сказать, мы тут все в лёгком шоке, но это правда очень приятно. Передайте всем нашу огромную благодарность, скажите, что их поддержка имеет большое значение для нас, – ответила Даша.

***

Земля медленно исчезала за кормой. На первый взгляд это было незаметно, но всё же, если провести возле иллюминатора хотя бы минут пятнадцать, можно было заметить, как постепенно уменьшался её диаметр. Поначалу заполнявшая собой всё пространство позади корабля, сейчас она была лишь немногим больше Луны, какой мы её обычно привыкли видеть с поверхности нашей планеты. Мы неслись прочь, удаляясь от родного мира со скоростью порядка двенадцати километров в секунду. С момента самого первого включения двигателей прошло два дня, и теперь, наконец-то вырвавшись из гравитационных оков нашей планеты, мы летели навстречу неизведанному. «Армстронг» продолжал медленно ускоряться, термоядерный двигатель работал в половину мощности, выдавая ускорение в пять сотых джи. Я сидел в кают-компании и задумчиво смотрел в панорамное окно на медленно вращающуюся в такт движению гравитационной центрифуги Землю. Мы с Дашей уже жили по полётному расписанию, разбив наши вахты на двенадцатичасовые смены. Время моего дежурства начиналось через десять минут. Только что проснувшись и позавтракав, я намеревался отправиться на мостик в самое ближайшее время.

– С добрым утром! – раздался из-за спины голос Егора Трофимова.

– Ну, кому утро, а кому – вечер, – заметил я, зная, что вахта биолога закончилась буквально только что.

– Слыхал, чего наши-то учудили?

– Я только встал, Егор. Для чтения новостей пока времени не было. Что стряслось?

– Да Штаты сегодня ночью отправили к Египту свой флот во главе с авианосцем «Дональд Трамп». Как они говорят: «С целью поддержки демократических повстанческих сил в борьбе с авторитарным режимом», – подражая риторике официальных представителей Вашингтона, продекламировал он.

Я потёр лоб.

– Боже… идиоты. Неужели за сто лет нельзя было придумать отмазку поновее?

– Погоди, это ещё не самый смак! – воскликнул Егор. – Буквально через несколько часов после того, как они вышли в море, кто-то, похоже, угостил этот самый авианосец торпедой!

Я молча сидел несколько секунд, переваривая услышанное.

– То есть ты хочешь сказать, что кто-то атаковал авианосец США?

– Именно! Их президент даже сделал по этому поводу обращение к нации: так, мол, и так, в результате вероломного нападения… и так далее по тексту.

– А точно торпедой? Может, всё-таки у них там что-то само взорвалось? – с надеждой в голосе спросил я.

– Ну, либо торпеда, либо беспилотный дрон, они говорят, будто засекли её в самый последний момент… Не знаю, может, конечно, это всё ложь, враньё и провокация, может, они даже сами это устроили, но, как по мне, вряд ли бы американцы стали взрывать один из своих самых дорогих кораблей.

– А что с ним?

– С авианосцем-то? Большая дырень в борту под ватерлинией, пожар, сильный крен, несколько десятков убитых и под сотню раненых. Тонуть вроде как не собирается, но ни о каком наведении демократии без капремонта теперь и речи не идёт.

– Интересно девки пляшут, – медленно проговорил я, откидываясь на спинку кресла. – И ты думаешь, что учудили это всё именно наши?

– Ну а кто ещё? – развёл руками Егор. – Не египтяне же! Ты же говорил, у тебя отец на подлодке служил, посуди, кто ещё, кроме наших подводников, мог прокрасться в самый центр ордера, долбануть флагман и незаметно смыться?

– Значит, подлодку, выпустившую торпеду, так и не нашли?

– Нет, исчезла, растворилась, будто её и не было.

– Возможно ,и впрямь дрон… Знаешь, китайцы тоже могли это сделать, – заметил я.

– Вряд ли, у них, конечно, крутой флот, но это совсем не их зона интересов. К тому же у них сейчас и так забот хватает: тёрки с Японией, восстание на Тайване … ссориться ещё и со Штатами им совсем не с руки. Наши это, говорю тебе, больше некому.

– Если это так, то Симонов затеял очень рискованную игру, – сказал я, имея в виду российского президента. – Если бы американцам удалось перехватить подлодку, доказать её принадлежность, то… – Я сделал паузу, пытаясь представить последствия подобного развития событий. – Преднамеренная атака на боевой корабль, тем более флагман флота… Это вполне себе casus belli.

– Ну пока вроде бы всё хорошо, – сказал Егор. – Скандал, конечно, в любом случае будет нешуточный, но прямых доказательств у них нет, всё, что янки пока могут делать по этому поводу, – сотрясать воздух в ООН да накладывать санкции.

– Всё равно это было очень, очень опасно. Что такого есть в этом сраном Египте, чтобы пойти на такое?

– Не знаю. Наверное, нашим просто надоело смотреть на то, как амеры загребают себе все лакомые куски на планете. Вот и намекнули им, мол, «Египет не отдадим». – Он сделал паузу. – И загребём его сами.

Я устало вздохнул и посмотрел на часы.

– Мне пора, Егор. Даша уже, ждёт.

– А, ну иди, ещё увидимся, – сказал биолог.

Я встал и направился в сторону мостика. Корабль медленно ускорялся, и меня слегка тянуло в сторону кормы. Мозг, пытаясь подстроиться под необычные условия, выкидывал весьма странные фокусы: казалось, будто идёшь не по ровной поверхности, а как бы вдоль склона холма. Все это, помноженное на воздействие вращения самой центрифуги, у многих из экипажа вызывало головокружение и тошноту. Юхиро Ямагути, наш врач, даже выписал самым больным специальные таблетки от укачивания. К счастью, продолжаться это должно было не слишком долго, как только мы закончим разгон и выключим двигатель, все неприятные эффекты тут же пропадут.

Добравшись до радиального туннеля, я стал подниматься в осевую часть корабля, обдумывая новости, которые сообщил мне Трофимов. Мной владели двоякие эмоции. С одной стороны, я чувствовал гордость за наших моряков, операция, провёрнутая ими (если это в самом деле были именно они), вне всякого сомнения, являла собой пример высочайшего профессионализма и заслуживала глубокого уважения. Авианосцы ведь никогда не ходят поодиночке, являясь сердцем авианосной ударной группы, они всегда окружены огромным количеством крейсеров, эсминцев, подлодок, дронов и различных судов снабжения. От отца-подводника я знал, как сложно пробраться через все эти заслоны, найти среди десятков других кораблей заветную цель, торпедировать её и уйти. И ребята сделали всё это, так что наверняка дома их теперь ждут ордена и медали.

Да, они сделали это… вот только зачем? Нет, понятно, что решение об атаке «Трампа» принималось не командиром подлодки, это делалось на самом высоком уровне, да и мотивы его в целом тоже ясны: не дать Штатам подмять очередную страну.

Я добрался до мостика и влетел внутрь. Дарья сидела на своем месте, записывая что-то в инженерный журнал.

– Привет, – сказал я, усаживаясь в соседнее кресло.

– Привет, – поздоровалась она, задумчиво закусив ручку.

– Ну и как у нас дела? – поинтересовался я, по-быстрому проверяя курс и скорость корабля.

– Хреново, – ответила Дарья, передавая мне журнал. – Всего неделя полёта, а у нас уже неисправности.

– Что-то серьёзное?

– В меру. В четвёртом гиродине система отметила превышение уровня вибрации и отключила его, ещё неполадки с системой рециркуляции воды в спальном отсеке, пришлось задействовать аварийный контур.

– Если мы не сможем фильтровать воду, нам крышка, – заметил я.

– Да, но ребята из инженерного отдела говорят, что это легко поправить. Остаётся им верить.

– Будем надеяться, что они правы. Не хочу я, если честно, лезть во все эти сантехнические дела. Это всё?

– Пока да.

– Так, а что будем делать с гиродином?

Дарья устало вздохнула и потёрла руками глаза.

– Не знаю, видимо, придётся лезть наружу и разбирать его. И лучше бы это сделать сразу, как вырубим тягу, пока народ не ляжет в капсулы. Тогда можно будет привлечь Мейса или Жаклин – с ними всяко будет легче, чем возиться потом вдвоём.

Я молча кивнул.

– ЦУП говорит, что проблема может быть с платой управления либо датчиками, – продолжала она, – если так, то у нас в ЗИПе есть и то, и то. В противном случае придётся забыть про этот гиродин до конца полёта.

– Не страшно, у нас их ещё семь штук есть, – улыбнувшись, сказал я. – Кстати, слышала новости?

– Про инцидент с «Трампом»? Да, слышала. Идиоты. Что американцы, что те, кто их атаковал. Особенно если это были и впрямь наши, как думает Егор. Знаешь, что меня больше всего беспокоит? – Она посмотрела на меня. – Что вся эта дребедень доходит и до нас. У нас тут международный экипаж…

– Хочешь сказать, что это может плохо повлиять на отношения внутри команды? – спросил я.

– Не то что бы повлиять … – Она задумалась – Но нервозности это может добавить. К тому же вы с Риком военные…

– Бывшие военные, – поправил я её. – Я его знаю достаточно давно, он, конечно, патриот и всё такое, но он не настолько глуп, чтобы смешивать политику с личными отношениями. Я не думаю, что с ним будут какие-то проблемы, да и вообще с кем бы то ни было. В конце концов, мы тут все в одной лодке.

– Хорошо, если так, – сказала Дарья. – Ладно, пойду.

– Давай.

Она покинула мостик, и я остался один на один с приборами и пестрящей звёздами чернотой космоса за окном.

***

Шел шестой час моей смены, я сидел на мостике с планшетом в руках и писал пост. Да-да! Руководство посчитало отличной идеей заставить нас с Дарьей пару раз в неделю писать этакие отчёты с фотографиями или видео о ходе нашей экспедиции, которые впоследствии выкладывались на страницы социальных сетей. Дескать, «ради удовлетворения общественного интереса» и всё такое. Будучи старшей по должности, Даша целиком взвалила данную почётную обязанность на меня, мотивируя это тем, что я изначально был назначен главным документалистом нашей миссии. Все мои возражения на тему того, что я вообще-то фотограф (ну, в крайнем случае видеограф) и занятие всем этим писательством мне совершенно чуждо, категорично отклонялись.

И вот сейчас я глядел в бесконечную звёздную черноту за панорамным окном мостика, и собирался с мыслями, прикидывая, о чём же мне рассказать людям в этот раз.

– Ну-с, поехали, – сказал я себе и застучал по сенсорной клавиатуре планшета.

«Привет, земляне! Сегодня 365-й день нашего пол ёта, а значит, прошёл ровно год с того момента, как наш корабль впервые включил свой двигатель! На этой неделе мы пролетели орбиту Юпитера. Данное безусловно важное событие было отмечено нами поеданием пары кексов, которые мы по этому случаю испекли…»

– «Кексы»… какие, к чёрту, кексы? – подумал я. – У нас тут космический полёт или кулинарное шоу?

Зажав «Backspace», я начал было стирать написанное, но внезапно остановился: «А о чём тогда ещё писать? О суровых космических буднях? В тридцать пятый раз подряд? Нет уж, пускай в этот раз будет что-то легкомысленное, несерьёзное. Тем паче что не так уж часто мы подобной ерундой занимаемся.

Я восстановил сообщение, быстро отыскал и приложил к нему несколько фотографий, на которых была запечатлена Даша, колдующая над духовкой в процессе приготовления тех самых кексов.

«Ну вот, теперь можно и про серьёзные дела писать».

Я вновь застучал по клавишам:

«…Конечно, как всегда, у нас полно работы. Например, позавчера мы пронеслись всего в каких-то пяти тысячах километров от одного из троянских астероидов Юпитера, Патрокла. Возможно, кому-то из вас покажется, что пять тысяч – это огромное расстояние, и он будет прав, если речь идёт о Земле, но здесь, в космосе, совершенно другие масштабы, и с учётом их можно сказать, что мы пролетели практически впритирку. Разумеется, наши учёные (я имею в виду настоящих, тех, что на Земле, а не этих лентяев, что бессовестно дрыхнут сейчас в капсулах гибернации) не могли пройти мимо такой шикарной возможности поизучать этот космический булыжник. Так что нам вместе с командиром Климовой пришлось немного побыть астрономами и понаблюдать за ним с помощью бортовых телескопов корабля. Камушек этот оказался и впрямь достаточно интересным. Любопытно в нем прежде всего то, что он представляет собой не единое целое, а состоит из двух практически одинаковых по размеру астероидов (122 и 112 км в диаметре), связанных друг с другом узами гравитации и вращающихся вокруг общего центра масс. Всего мы отщёлкали несколько сотен снимков в самых разных диапазонах, начиная с оптического и заканчивая инфракрасным, а ещё просканировали его нашим лидаром и радаром. Что ж, хочется верить, что собранная нами информация и впрямь окажется полезной…»

Я задумчиво почесал подбородок, думая, о чём бы ещё написать.

«…А ещё мы третьего дня высадили новый урожай перцев в нашей гидропонике. Удивительно, если честно, в жизни бы не подумал, что стану когда-то заниматься садоводством, да ещё и в миллиарде километров от дома. Забавная штука получается: шёл в космонавты, а стал агрономом. Совсем как тот несчастный парень, что два года выращивал картоху на Марсе. Хотя стоп, он же по образованию был ботаником!

Конечно, как всегда, не обходится без мелких неисправностей: снова барахлит водяной насос в жилом секторе. Спецы из «Юнайтед Аэроспейс» прислали нам подробную инструкцию на целых двадцать страниц о том, как её привести в порядок. Будем разбираться с ней на следующей неделе, надеюсь, теперь мы сможем её окончательно починить, потому как прошлые попытки, очевидно, не увенчались успехом. В целом подобные бытовые неприятности скорее развлекают нас, скрашивая однообразные будни полёта, нежели доставляют какие бы то ни было проблемы. Самое главное, что наши основные системы исправны: реакторы питают нас энергией, мы не сбились с курса, есть связь с Землёй и капсулы гибернации, от которых зависят жизни наших товарищей, работают без нареканий».

Я вновь прервался и долго-долго смотрел в окно, собираясь с мыслями. Тысячи немигающих звёзд глядели на меня оттуда, из бесконечных глубин, царящей за бортом «Армстронга» пустоты. Они были всюду, куда бы я ни направил взгляд… Так много, что просто невозможно сосчитать…

Я сделал отступ, как бы отделяя эту часть сообщения от остального, и, вздохнув, продолжил:

«…Знаете, каждый день я не перестаю думать о том, как далеко мы зашли. Сейчас мы удалились от дома почти на миллиард километров. Просто непостижимо! С такого расстояния Солнце выглядит крошечной сияющей точкой, а Землю без телескопа или, в крайнем случае, хорошего фотообъектива вовсе не разглядеть. Честно говоря, когда я представляю отделяющую нас от человеческого мира пустоту, мне становится страшно. Мы так далеко! Но ещё больший страх я чувствую, когда смотрю на звёзды! Тысячи, миллиарды звёзд, рассыпанных на умопомрачительном расстоянии друг от друга! И ведь вокруг многих из них существуют миры, столь далёкие от нас, что мы и представить не можем! Вряд ли Галилей, глядя на Юпитер в свой древний телескоп, вообще мог подумать о том, что люди смогут добраться до него. Но вот мы пересекли его орбиту, и это даже не конечная станция нашего маршрута! Через каких-то пять месяцев мы окажемся возле Сатурна, тринадцать представителей Homo Sapiens в крошечной алюминиевой скорлупке! Мы будем первыми, кто невооружённым глазом увидит его кольца, мы будем первыми, кто ступит на поверхность Титана. И все это спустя каких-то полтысячи лет с момента, когда человек впервые воздел к небу зрительную трубу, задаваясь вопросом «А что там?» Если б кто-то в Средние века сказал, что люди будут жить на Луне и путешествовать к другим планетам, его бы подняли на смех и, вероятно, сожгли бы на костре, обвинив в ереси. Всё-таки надо признать, что наша цивилизация проделала большой путь за эти пять сотен лет. Со времён самого зарождения человечества мы неустанно шли вперёд, движимые любопытством и жаждой познания, осваивали новые земли, открывали для себя новые законы нашего мира. Иногда мы оступались и падали, откатываясь в своём развитии назад, и это были тёмные времена. Но даже в самые мрачные века оставались энтузиасты, раздвигавшие границы человеческого познания. И наша миссия стала закономерным итогом всего этого. Вот теперь я смотрю на окружающие нас звёзды и думаю: раз уж мы забрались так далеко, то что будет потом? Что будет спустя пятьдесят, сто, двести лет после нас? Достигнем ли мы когда-нибудь всех этих миров, и если да, то что ждёт нас там? Или, может быть, «кто»? У меня нет ответов на эти вопросы, мне просто не дано их знать. Я лишь маленький человек, один из миллионов чокнутых психов, помогающих человечеству делать всё новые и новые шаги на пути прогресса. Я такой не первый и, думается мне, далеко не последний. То, в чём я участвую сейчас, весь наш полёт, ещё каких-то два десятилетия назад было лишь мечтой в головах учёных и инженеров, но теперь он реален, а значит, и всё остальное, все наши грёзы о будущем среди этих бесчисленных звёзд тоже в один прекрасный день могут стать реальностью. Нужно лишь продолжать идти вперёд».

Я внимательно перечитал написанное и, удовлетворившись результатом, нажал кнопку «Отправить». Мое сообщение через компьютер системы связи и пятиметровую параболическую антенну устремилось к Земле. Пройдёт ещё без малого час, прежде чем импульсы радиоволн достигнут приёмников в центре управления полётом. Далее сообщение передадут в пресс-службу «Ю-Эй-Си», где его, возможно, слегка подправит редактор, после чего от моего имени выложит в сеть на обозрение сотням миллионов людей. Чёрт, похоже, я так скоро стану настоящей интернет звездой!

Я глянул на часы, они показывали ровно 18:00 по Гринвичу. Как раз время, когда мы должны были принимать ответную передачу от Центра управления полётом. Ввиду большого расстояния прямая связь была невозможна, поэтому четыре раза в сутки строго по графику: в полночь, шесть утра, полдень и шесть вечера – мы получали с Земли информационные пакеты. Обычно в них содержались личные письма, подборка свежих новостей, сообщения и инструкции от наземного персонала миссии. Кроме того, мы с Дашей для собственного развлечения могли заказывать кое-какие журналы, книги и фильмы. Разумеется, вся эта информация тщательнейшим образом фильтровалась, содержимое писем внимательно просматривалось, ни о какой тайне личной переписки и речи не шло. Весь этот тотальный контроль нужен был для того, чтобы не допустить до нас какой-либо негативной информации, способной вызвать ненужный стресс. Психологи на Земле сильно переживали за наше эмоциональное состояние, и, принимая во внимание то, где мы сейчас находились, делали они это вполне обоснованно. Любое лишнее волнение на таком удалении от дома могло отрицательным образом сказаться на нашей миссии.

Я приблизился к монитору системы связи. «Принимается инфопакет», – светилось сообщение. Пришлось подождать несколько минут – передача данных на такое колоссальное расстояние дело совсем не быстрое. Наконец компьютер сообщил об окончании загрузки. Я мельком глянул на объём полученного файла – 18,76 Гб. Открыл его и быстро просмотрел содержимое, всё как всегда: почта, новости, дежурное сообщение из Центра управления в стиле «Мы следим за телеметрией, она показывает, что у вас всё хорошо». Также в пакете присутствовал архив с новым программным обеспечением для некоторых наших систем. Я мельком просмотрел инструкцию по установке и начал накатывать обновление. Пока ставился софт, решил глянуть новостные заголовки: «Британские учёные открыли секрет бессмертия!», «Новый шаг на пути к созданию искусственного интеллекта? Программа Sunny отвечает на вопросы», «Миссия Прометей: один год вдали от Земли. Что ждёт наших астронавтов?», «Разочарование столетия! Океаны Европы мертвы!», «Новый этап в освоении Луны: закончено строительство третьей пищевой фермы в колонии Кларк»… И всё в таком духе. Уже которую неделю мы с Дашей замечали полное отсутствие новостей на политическую или экономическую тематику. Это могло означать только две вещи: либо на Земле сейчас полное затишье, либо новости такие отвратные, что ЦУП просто не хочет их нам передавать. Честно говоря, первый вариант представлялся менее вероятным.

По плану у меня сегодня запланирован осмотр «Дедала». Сорокаметровый челнок был пришвартован к одному из четырёх радиальных стыковочных узлов в центральной части корабля, сразу позади второго гравитационного кольца. Согласно расписанию его системы проверялись раз в месяц, и сейчас как раз подходил срок очередной ревизии. Я покинул мостик и направился в сторону кормы. Отсеки на моём пути были совершенно пустынны, лишь шум вентиляторов да гул электромоторов центрифуг нарушали тишину впавшего в спячку корабля. Мы с Дашей уже давно привыкли к этому царящему вокруг нас забвению. Конечно, в первые пару месяцев было тяжело: тишина и одиночество, помноженные на осознание колоссального расстояния, отделявшего нас от человеческого мира, сильно давили на психику, но постоянный контакт с Землёй, письма от родных, сообщения из ЦУПа поддерживали нас. Кроме того, стоит отдать должное психологам, подбиравшим состав нашей миссии, они не зря ели свой хлеб. За все время полёта у нас не возникло ни одного сколько-нибудь серьёзного конфликта. Мы чувствовали себя невероятно комфортно в обществе друг друга. Время от времени, пользуясь нашим уединением, мы устраивали свидания. Первое из них случилось примерно на четвёртой неделе полёта. Как-то, подойдя к Даше, я взял и просто предложил ей совместный романтический ужин (для меня это вообще-то был скорее завтрак). К назначенному времени приглушил свет в кают-компании, накрыл и кое-как из подручных материалов украсил стол. Разумеется, еда была не слишком изысканной – у нас попросту не было на борту такого разнообразия продуктов, чтобы готовить что-то эдакое. К тому же мои кулинарные навыки всегда оставляли желать лучшего, так что всё, на что меня хватило, – картофельное пюре с гуляшом. Мы надели наши лучшие выходные наряды. Нет, то были не смокинг и вечернее платье, а всего-навсего простецкие майки-шорты (уж всё изящнее повседневных рабочих комбинезонов). Даша даже сделала соответствующие обстановке романтического свидания макияж и причёску, впервые за всё время со старта миссии распустив свои обычно собранные в косу медно-рыжие волосы. И мы просто сидели и болтали, так, как это делали бы обычные земные мужчина и женщина, сидя где-нибудь в уютном ресторане на берегу моря.

Нет, мы, разумеется, не съехались в одну каюту просто в силу того, что конструкция и размеры жилых помещений не слишком способствовали совместному проживанию. Каждый из нас остался в своей каморке, что, впрочем, не особо мешало нам в моменты интимной близости, ведь в нашем распоряжении был огромный корабль с целой кучей разнообразных отсеков, в некоторых из них даже царила невесомость, что позволяло нам проводить весьма любопытные сексуальные эксперименты.

Пролетая через отсек гидропоники, я заметил хвост медных волос, промелькнувший среди зелени листвы. Развернувшись, я прокрался сквозь ряды висячих грядок и тихонько приблизился к Даше со спины. Она собирала созревшие помидоры в специальный сетчатый мешок, совершенно не подозревая о моём присутствии. Я обхватил руками её талию и мягко прикусил за ухо:

– Ам!

– Чёрт, чтоб тебя! – вскрикнула она от неожиданности.

Удовлетворённый своей проделкой, я засмеялся.

Она легонько стукнула меня в грудь.

– Чего ржёшь? Ты меня чуть до смерти не напугал!

– Ты что не спишь-то? – спросил я, подхватывая уплывающий в невесомости выроненный ею томат.

– Не знаю, бессонница у меня! – сказала она сердито. – А если ты ещё и будешь ко мне постоянно так подкрадываться, то я вообще глаз сомкнуть не смогу и чокнусь на почве недосыпа.

– Если ты сойдёшь с ума, по инструкции я должен буду упаковать тебя в морозилку. На самом деле это всё мой хитрый, коварный план по захвату корабля!

– Хочешь захватить корабль? – усмехнулась она. – Ну валяй, только что ты будешь с ним делать?

– Ну, это я ещё не решил, хотя, думаю, у меня будет куча свободного времени. Не знаю, может быть, сделаю гравитационный маневр у Сатурна и отправлю нас к какой-нибудь звезде. Я тут как раз приметил одну, по моим расчётам, мы сможем до неё добраться всего-то чрез пару десятков тысяч лет.

– Только задолго до этого у нас кончится ядерное топливо и питательный раствор для капсул. Так что к твоей звезде мы долетим в виде тринадцати древних высохших мумий.

Я улыбнулся.

– Ну зато мы будем первыми людьми, добравшимися до другой системы.

– Ага, первыми трупами людей, – парировала она. И, перейдя на серьёзный тон, спросила: – Ты куда, на «Дедал»?

– Да, сегодня по плану проверка.

– Пойду с тобой, все равно у меня сна ни в одном глазу.

Даша закрепила мешок с овощами на трубке системы орошения, и мы вместе отправились к челноку.

– Есть какие-то новости с Земли? – спросила она по пути.

– Ничего особенного, всё как обычно. Прислали кучу статей про космос, науку, светскую жизнь и прочую дребедень.

– И давай угадаю, опять ни слова о том, что творится в мире?

Я кивнул.

– Как думаешь, там правда всё так плохо?

– Не знаю, – ответил я, – последняя новость о международных отношениях, что я читал, была о том, как наши разместили в Мексике пачку оперативно-тактических ракет, а Штаты ответили тем, что заставили турок блокировать Босфор и перекинули к ним на базу Инджирлик пару эскадрилий беспилотных бомбардировщиков. Это было два месяца назад, вряд ли что-то изменилось в лучшую сторону с тех пор.

Дойдя до стыковочного модуля, мы подплыли к одному из четырёх радиальных люков, соединявшему главный корабль с «Дедалом». Я открыл его и втянул себя внутрь, пройдя через короткий переходной тоннель, оказался внутри челнока.

Сейчас, когда мы всё ещё находились вдали от цели нашей миссии, челнок был законсервирован и практически полностью обесточен. Проплыв сквозь неосвещённый пассажирский отсек, мы оказались в кабине пилотов. По размеру она не шла ни в какое сравнение с мостиком «Армстронга», была намного меньше, теснее и напоминала скорее кабину самолета (коим «Дедал» отчасти и являлся). Пара кресел с сайдстиками по бокам, в центре – консоль управления двигателями, спереди – приборная панель, усеянная множеством кнопок и дисплеев. Поверх панели – проектор индикатора лобового стекла. Я устроился в левом кресле и щёлкнул тумблером над головой, вспыхнули контрольные лампы, извещающие о включении питания. Быстро пробежался пальцами по кнопкам, включая систем челнока: главный компьютер, навигация, двигатели, управление и так далее. Дарья устроилась в кресло по правую руку от меня и занялась запуском реакторов шаттла. Они были меньше и гораздо слабее тех, что питали «Армстронг». Вообще главной функцией ядерной силовой установки челнока было отнюдь не снабжение его электричеством, она была частью двух турбореактивных моторов шаттла. В целом они сильно походили на обычные движки какого-нибудь авиалайнера, главным отличием было то, что они должны были работать в лишённой кислорода атмосфере «Титана», поэтому традиционная схема с топливом, распыляемым в камере сгорания, и воздухом, использовавшимся в роли окислителя, тут совершенно не годилась. Инженеры «Юнайтед Аэроспейс» откопали столетние проекты ядерных турбореактивных двигателей. Эти штуки строились и испытывались в США в пятидесятых – шестидесятых годах двадцатого века, однако так и не нашли применения на Земле, оказавшись чересчур дорогими, громоздкими и неэкологичными. Они не требовали топлива для работы, а вместо обычной камеры сгорания для разогрева воздуха там использовались миниатюрные ядерные реакторы. Втягиваясь через воздухозаборник, как и в обычном реактивном двигателе, воздух проходил через несколько ступеней компрессора, после чего поступал в раскалённую активную зону, разогревался там, затем, расширяясь, проходил сквозь лопатки турбины и в конце концов выбрасывался из сопла, создавая реактивную тягу. Фонила вся эта система просто нещадно, но инженеры корпорации сумели её доработать, снабдив теплообменником и пустив поток воздуха в обход радиоактивного сердечника. Эффективность двигателей немного упала, но зато выхлоп стал даже чище, чем у традиционных турбореактивных моторов, работавших на керосине. Отсутствие необходимости в топливе делало эти движки идеальными для полётов в плотной бескислородной атмосфере Титана, что и склонило выбор инженеров в их пользу. Всего «Дедал» имел два таких мотора, упрятанных под обшивку в корневых частях крыла. В обычном режиме они могли обеспечить горизонтальный полёт на высоте до сорока километров, а при приближении к поверхности открывались створки нижних сопел, и поток воздуха перенаправлялся под брюхо, обеспечивая тем самым возможность вертикального взлёта и посадки. Также для полёта на больших высотах и в вакууме шаттл имел традиционные ракетные двигатели, работавшие на кислороде и метане.

В целом «Дедал» по внешнему виду напоминал обычный земной челнок, он имел короткие дельтовидные крылья и двойное V-образное хвостовое оперение. Правда, в отличие от своих «земных» собратьев для взлёта с Титана ему не требовались колоссальные ракетные ускорители, а благодаря низкой силе тяжести и, как следствие, невысокой орбитальной скорости его корпус не подвергался большим термическим нагрузкам при входе в атмосферу. Всё это вкупе с возможностью добычи топлива прямо из метановых морей делало «Дедал» идеальным транспортом для Титана, позволяя ему взлетать и садиться на этот спутник Сатурна практически неограниченное число раз.

Вдвоём мы быстро пробежались по проверочному чек-листу, убедившись, что челнок в полном порядке. Закончив работу, Дарья отправилась заниматься своими делами, до начала её дежурства оставалось ещё несколько часов, я же двинулся обратно на мостик отбывать остаток своей вахты.

Часть 2. Катастрофа

– С добрым утром, док! Как спалось?

Корабельный врач и по совместительству инженер системы гибернации медленно открыл глаза, почесал лоб

– Ну как, уже долетели? – сонным голосом спросил Юхиро Ямагути.

– Почти, до Сатурна ещё четыре недели пути, – сказал я.

– Да… – Он слабо улыбнулся. – Я и забыл, что мы должны просыпаться раньше…

Он закрыл глаза.

– Эй, док! – Я потряс его за плечо. – Юхиро! Не спать!

Он вновь очнулся. Я отстегнул ремни и помог ему выбраться из капсулы.

– Как вы себя чувствуете? – поинтересовался я.

– Холодно… Ужасно хочу пить, есть и спать…Нормально для такой долгой гибернации. Как остальной экипаж?

– Просыпаются, мы разбудили вас одним из первых.

Я вручил Ямагути одеяло и направился к следующей капсуле, доктор остался растерянно висеть около своего ложемента. Даша тем временем помогала выбраться из оков криогенного морфея Трофимову. Я подплыл к капсуле гидролога нашей экспедиции, Ингрид Ларсен. Проверил показания биомонитора – рановато, пусть ещё минут пятнадцать полежит. Следующим оказался Уильям Андерсон – а вот его уже можно было вытаскивать. Я прикоснулся к сенсорной панели управления, дав компьютеру команду к началу финальной стадии пробуждения. Повинуясь собственной программе, система через подключенные к венам трубки, ввела в организм несколько кубиков кофеина и адреналина. На мониторе я наблюдал, как медленно восстанавливались биологические показатели: частота пульса и дыхания, температура тела, мозговая активность и так далее. Освещённое бело-голубым светом лицо профессора выглядело словно маска мумии. Постепенно, по мере возвращения к жизни, оно стало обретать естественные, человеческие цвета.

Наконец индикаторы на панели управления вспыхнули зелёным, щёлкнули замки, и крышка капсулы плавно отползла в сторону. Я отцепил установленные на теле биометрические датчики, аккуратно вынул из вен иглы инфузионной системы, снял с лица дыхательную маску. Андерсон тихо застонал, неуклюжим движением протёр глаза, открыл их и несколько секунд рассеяно смотрел на меня.

– Пора вставать, профессор, – сказал я.

– Где… Где я? – хриплым голосом прошептал он.

– Вы на борту космического корабля «Нил Армстронг», мы летим к Сатурну… Вы помните меня?

Он отрицательно покачал головой.

– Вы помните, как вас зовут? – спросил я.

–У… У… Уи…– Он морщил лоб, отчаянно напрягая память. – Уилл. Да, меня… меня зовут Уилл.

– Посткриогенная диссоциированная амнезия, – раздался за моей спиной голос Ямагути. – Придёт в себя через пару часов.

Я согласно кивнул.

– Юхиро, можете позаботиться о нём, пока не очухается?

– Да, конечно, – зевая, ответил доктор.

– Хорошо, Уилл, – сказал я, вновь обращаясь к профессору, – давайте я сейчас помогу вам выбраться отсюда, после чего вот этот господин, – я указал на Ямагути, – проводит вас в медицинский отсек.

Я отстегнул удерживающие ремни, Андерсон неуклюже выплыл наружу. Ямагути помог ему ухватиться за ближайший поручень.

– Мы в космосе? – спросил профессор.

– Да.

Он провёл рукой по лицу, разминая заспанные глаза.

– Кажется… кажется, я начинаю вспоминать.

– Не волнуйтесь, память вернётся через несколько часов, – заверил его Ямагути. – А сейчас следуйте за мной, только осторожно.

Они вместе отправились в направлении медотсека, мы же с Дарьей продолжили будить экипаж.

Уже через час все были на ногах и сидели в кают-компании, попивая кофе.

– Так сколько нам ещё лететь? – зябко кутаясь в фольгированное одеяло, спросила химик Катрин Розенберг.

– Чуть меньше месяца. Но если быть точнее, – я сверился с планшетом, – двадцать восемь дней, семнадцать часов и шесть минут.

– Его уже видно? Я имею в виду Сатурн, – поинтересовался планетолог Максимильян Барбьери.

– Да, но пока только в виде очень яркой звезды. Хотя, если достать хороший бинокль, думаю, можно было бы рассмотреть и кольца.

– Чёрт бы побрал эти ваши капсулы…– проговорил медленно приходящий в себя Андерсон. – Врагу не пожелаешь. Скажите, док, это нормально, что мне сейчас так паршиво?

– Исследования показывают, что с возрастом организм тяжелее переносит введение сомнамбулогенных препаратов, – ответил Ямагути. – Сейчас ваше тело как раз выводит их остатки, то, что вы испытываете, можно назвать своего рода криогенным похмельем.

– Слушайте, вы ведь не сильно меня моложе, Юхиро. Какая у нас разница в возрасте? Лет пять? Не так уж много, но при всём при этом вы выглядите живчиком, а я чувствую себя как будто после недельной попойки.

– Ну, многое решает ещё индивидуальная переносимость…

– Получается вроде как с алкоголем: кто-то может пить литрами и потом прекрасно себя чувствовать с утра, а кто-то склеивается с одной бутылки пива, – усмехнувшись, заметил Трофимов.

– Да, только вещества, которые вводятся в организм в процессе криогенного сна, не оказывают на него такого разрушающего воздействия, как этиловый спирт, – сказал Ямагути.

На какое-то время в помещении воцарилось молчание, все были заняты своими мыслями.

– Интересно, а кто-то видел сны? – спросила Жаклин Кусто, прервав застоявшуюся тишину. – Мне, кажется, снилось что-то, но я никак не могу вспомнить, что именно.

– Мне снился холод. Но недолго, потом это прошло, – сухо ответил Мейс Вильямсон.

– Во время гибернации человеческий мозг практически полностью отключается, – сказал Ямагути. – Мы можем видеть сновидения лишь в короткие промежутки, когда активность нейронов высока. Обычно это непосредственно после помещения в капсулу и незадолго до пробуждения.

Я вдруг почувствовал вибрацию в кармане своего комбинезона. Это был мой планшет. Как и почти все электронные устройства на борту, он был подключён к информационной сети корабля, и мы нередко пользовались ими для коммуникации.

На экране светилась иконка входящего вызова. «Дарья Климова» – прочитал я имя абонента. Ну ещё бы, неудивительно, учитывая, что все остальные члены экипажа сидят передо мной. Я нажал на кнопку приёма, открывая голосовой канал.

– Слушаю.

– Ты сильно занят? – спросила она.

– Сижу с ребятами, а что?

– Зайди на мостик на минутку, надо поговорить с глазу на глаз.

Это было необычно, судя по голосу, Дарья явно была чем-то встревожена, я незамедлительно отправился к ней, гадая по пути, что могло стать причиной её беспокойства.

– Что случилось? – спросил я, влетая в тёмную просторную рубку корабля.

Дарья висела возле панели системы связи.

– Похоже, у нас проблемы с антеннами, причём как с главной, так и с резервными. Никак не могу понять, в чём дело… время уже двадцать минут после полуночи, а мы до сих пор не получили инфопакет от ЦУПа.

– Ты проверяла настройки, может, что-то сбилось?

– Нет, приёмник работает как надо: частота, кодировка – всё совпадает, но сигнала как будто просто не было.

Я посмотрел в её обеспокоенное лицо.

– Невозможно, этого не может быть, чтобы ЦУП пропустил сеанс связи, да ещё и не предупредив нас заранее! – Я почесал затылок. – Быть может, проблемы с ориентацией антенн?

– Я уже проверяла, они смотрят точно на Землю, отклонений нет.

– Это все очень странно, – задумчиво проговорил я. ЦУП ни за что бы не пропустил сеанс, даже если у них какие-то проблемы, коммуникационные системы многократно дублированы, в крайнем случае, они бы связались с нами по резервному каналу. Я думаю, проблему надо искать в нашем оборудовании, это однозначно.

– Согласна, странно только, что программа самодиагностики не обнаружила неисправность.

– Как думаешь, в чём может быть беда?

Дарья вздохнула.

– Не знаю, может быть, антенны барахлят, может быть, что-то с приёмником… или с софтом, да черт его знает. Причин может быть навалом, нужно разбираться… Сейчас надо первым делом сообщить им, что мы пропустили их передачу.

– Нужно подключить Мейса. Он же у нас спец по связи, раз уж он проснулся, пусть занимается своими прямыми обязанностями.

Она отрицательно покачала головой.

– Пока не вижу смысла, он только вылез из капсулы, мозги наверняка ещё не встали на место. И вообще, думаю, не стоит говорить экипажу о наших проблемах, пока они ещё толком не очухались от заморозки. Переключимся в аварийный режим, отправим в ЦУП сообщение о неполадках и будем ждать следующего сеанса в шесть утра.

– Ну а что, если мы и в шесть утра не примем сигнал?

Дарья закусила губу и мрачно посмотрела в сторону.

– Тогда уже будем думать, что делать…Ладно, иди спать, – сказала она. – Я ещё прогоню кое-какие тесты, поиграюсь с настройками приёмника, в конце концов, может быть просто проблема с софтом, какой-нибудь баг в ПО…

***

– Что значит «нет связи»? – недоумевающе спросил Андерсон.

Мы с Дарьей неловко переглянулись.

– То и значит. – Я неловко развёл руками, – Мы не принимаем сигнал с Земли, пропустили уже второй сеанс за сутки.

– Второй? – Он вопросительно посмотрел на нас. – Но почему не сообщили сразу?

– Не хотелось волновать людей после пробуждения, к тому же была надежда, что к утру связь восстановится и все прояснится, – потирая шею, ответил я.

Профессор задумчиво закусил дужку очков.

– Но как… как такое вообще возможно? В чём может быть причина?

– Если честно… мы не знаем, – ответила Дарья. – Всё наше оборудование совершенно исправно, за это я ручаюсь. Приёмники настроены на нужную частоту, но они ничего не ловят, совершенно ничего.

Андерсон нервно прошёлся по каюте, почесывая лысину.

– А до этого, пока мы спали, у вас были перебои со связью? – спросил он.

Я отрицательно покачал головой:

– Нет, это было бы ЧП, мы бы сообщили вам.

– Да, это ЧП… – задумчиво проговорил он. – Что вы предлагаете?

– Сканировать частоты, это всё, что нам остается. Все: и основные, и аварийные, постоянно и без перерыва, – сказала Дарья.

– Надо полностью убедиться в исправности наших систем, не может такого быть, чтобы ЦУП просто взял и прервал связь, – задумчиво сказал Андерсон.

– Наши системы, – устало сказала Дарья, – в полном порядке. Я гоняла тесты на протяжении всей своей вахты. Никаких неисправностей, всё работает совершенно штатно.

– Тогда почему мы не слышим их? Почему мы не принимаем сигнал?

– Боюсь, у меня только один ответ на этот вопрос: потому что его никто не передаёт, – сказала она.

– Но это невозможно!

– Я и сама это знаю, Уилл! – Дарья повысила голос.

Я встал между ними.

– Друзья, друзья! Прошу вас! Потеря связи для нас в целом не так уж критична. С этим, конечно, надо что-то делать, но паниковать не стоит. Земля, она в любом случае далеко, и если у нас что-то произойдёт, они нам в любом случае мало чем помогут, неважно, будет ли связь или нет. Мы можем выполнить наше задание и вернуться домой совершенно автономно.

Андерсон сел на кровать, надел очки и внимательно посмотрел на меня.

– Вы должны меня понимать, мистер Фролов. Я, как руководитель этой миссии, полностью отвечаю за все её аспекты. И если что-то идёт не так, – он внимательно посмотрел на меня, – ответственность несу именно я. То, что произошло сегодня, это… это, может быть, и некритично в целом, но для экипажа это будет стресс. Нам ещё целый год болтаться здесь, в системе Сатурна. А за год без контакта с домом у кого-нибудь может съехать крыша. Поэтому вы… мы обязаны наладить связь как можно скорее.

Он встал и подошёл к окну, молча глядел в него какое-то время, затем тихо сказал:

– Возьмите Вильямсона, проверьте с ним ещё раз всё, перетряхните по винтику всю систему, чёрт возьми! Если надо будет выходить в космос – выходите. – Он посмотрел на нас. – Мне всё равно, как вы это сделаете, но вы обязаны разобраться с этой проблемой.

– Кто сделает объявление для экипажа? – спросил я.

Андерсон покачал головой:

– Думаю, пока не стоит об этом распространяться, это может вызвать ненужное волнение среди людей.

– Но рано или поздно они начнут задавать вопросы! – возразила Даша.

Профессор внимательно посмотрел на неё

– Не беспокойтесь, когда они начнут задавать вопросы, я сам обо всём им расскажу. Главное, найдите причину наших проблем со связью, чтобы я мог успокоить народ, когда придёт время.

***

– «Нил Армстронг» вызывает Землю, повторяю, «Армстронг» вызывает Землю. Передача идёт по аварийному каналу, в аналоговом режиме. У нас проблемы со связью, мы не принимаем сигнал от Центра управления полётом, повторяю: мы не принимаем сигнал от ЦУПа. Если вы слышите эту передачу, немедленно сообщите о ней любому представителю «Юнайтед Аэроспейс». Положение дел на корабле нормальное, состояние экипажа хорошее, все основные системы исправны, полёт проходит в штатном режиме. Мы будем продолжать выполнение нашего задания согласно плану. Это аналоговое сообщение будет проигрываться непрерывно каждые три минуты. Мы ждём ответа, Земля.

***

Я проснулся. Глянул на часы – 11:39 по корабельному времени. Через минуту сработает будильник, который, в принципе, мне давно без надобности, я так влился в ритм, что вот уже на протяжении многих месяцев просыпался ровно за минуту до звонка. Я потянулся и поднялся с койки, прибрал её и задвинул в специальную нишу в стене. Цифры на электронном табло сменились на 11:40, раздался звуковой сигнал, означающий, что пора бы мне уже вставать. Я привычным движением вырубил сигнал, медленно прошёл в туалет, приблизился к раковине, заглянул в зеркало, оценивающе изучив свою щетину, которая постепенно стала превращаться в натуральную бороду. Взял бритву, задумчиво повертел её в руке, отложил. «К чёрту, раз ЦУП молчит, значит, и правила устанавливать больше не кому». Умылся холодной водой, вновь взглянул на своё отражение. «Нет, всё же так не пойдёт», – подумал я. Схватил станок и начисто выбрился.

Одевшись, я вышел в коридор, направившись в сторону кухни. Прошла пара дней с тех пор, как мы потеряли связь с домом, но нам так и не удалось выяснить, почему это произошло. Мы прошерстили всю нашу систему от и до и не нашли ровным счётом ничего, никакой зацепки, ни малейшего намёка на какую-либо ошибку в программном обеспечении или неисправность оборудования. Мы даже протестировали наши приёмники, направляя антенну на различные небесные тела в нашей Солнечной системе и вне её. Система исправно ловила сигналы далёких звёзд и пульсаров во всех доступных ей радиодиапазонах, однако Земля почему-то продолжала молчать.

Позавтракав, я двинул на мостик – пора было заступать на вахту. По пути в осевом отсеке центрифуги я встретил Андерсона.

– Профессор, – поприветствовал я начальника нашей экспедиции.

– А, Фролов, доброе утро. – Он был явно чем-то обеспокоен.

Я осмотрелся вокруг, убедившись, что мы одни.

– Ну как, есть вести из дома?

Андерсон отрицательно покачал головой.

– Нет. Никаких изменений в этом плане. – Он понизил голос так, чтобы за гулом вентиляторов и электродвигателей центрифуги его мог слышать только я. – Знаешь, меня это уже начинает беспокоить. И честно сказать, не знаю, что меня нервирует больше: сам факт, что связи до сих пор нет, или то, что вам так и не удалось выяснить причину этого всего.

– Сэр, мы проверили все возможные варианты… – начал было оправдываться я.

– Тише, тише. – Он положил мне руку на плечо. – Я не ставлю под сомнение вашу компетентность! Просто экипаж… люди уже действительно начинают волноваться, задавать вопросы. Буквально только что у меня был разговор с Барбьери и Нортоном, и они весьма… – он осмотрелся вокруг, – …Весьма обеспокоены. И, думаю, не только они одни, по кораблю уже вовсю ползут разные нехорошие слухи.

– Чёрт. Ну так и что нам теперь делать? – так же понизив голос, спросил я.

– Не знаю. У нас осталось совсем немного времени, чтобы выяснить причины наших проблем. Думаю, максимум до сегодняшнего вечера, потом…

– Уилл, – прервал я его. – Если бы у нас действительно была какая-то неисправность, мы бы уже давно её нашли. – Я сделал паузу. – Надо им обо всём рассказать.

Андерсон с полминуты глядел на меня, обдумывая ситуацию.

– Хорошо, – произнёс он наконец. – Хорошо. Если ситуация не изменится до вечера, я сделаю объявление сегодня за общим ужином. Но до тех пор – ни слова, окей?

– Ни слова, – повторил я.

– Добро. – Андерсон отпустил меня. – И передай то же самое Климовой и Вильямсону, – сказал он, уже скрываясь в отверстии радиального перехода.

Добравшись наконец до мостика, я встретил там скучающую Дашу. Девушка молча висела посреди отсека, задумчиво изучая развернувшийся за окном космический пейзаж.

– Связи всё так же нет, – сказала она, заранее предвосхищая мой вопрос, стоило мне лишь появиться в помещении.

– Знаю, – ответил я. – Я уже общался с Андерсоном.

В двух словах я пересказал ей наш с профессором разговор.

– Что ж, по правде говоря, мне уже тоже пришлось отвечать на неудобные вопросы типа «Эй, командир, а почему это мне не приходят письма от семьи?» или: «Я отправил запрос в ЦУП два дня назад, почему мне никто до сих пор не ответил?»

– Считаешь, это вызовет какие-то проблемы? – спросил я.

– Ну… – Она задумалась – Думаю, сам факт потери связи с домом экипаж переживёт, а вот…

– Что? – Я заглянул ей в глаза.

– Что, по-твоему, самое страшное для человека? Чего мы, люди, боимся больше всего?

– Ну, не знаю. – Я растерялся. – Смерти?

– Смерти тоже. – Она вздохнула – Но ещё мы боимся неизвестного, особенно того, чему мы не можем найти рационального объяснения. Мы знаем, что проблема не на нашей стороне, что дело не в нашем оборудовании, а значит, мы не принимаем сигналов с Земли просто потому, что она молчит. Но почему?

– Не знаю.

– Я тоже, – ответила Даша. – Вот что пугает меня больше всего, понимаешь? Я не знаю, что происходит, и это сводит меня с ума.

– И это может свести с ума остальных, – глядя на космическую бездну за окном мостика, произнёс я.

– Да, именно поэтому нельзя говорить им всё как есть.

– И что ты предлагаешь? – Я с удивлением посмотрел на Дашу.

– Андерсон был прав, когда не стал рассказывать всем всё сразу. Он дал нам время, чтобы найти неполадки в нашей системе связи, придумать план, как всё исправить, чтобы лишь затем объявить об этом экипажу.

– Но мы не нашли никаких неисправностей.

– Верно, вместо этого мы лишь пришли к этому пугающему, иррациональному выводу, что причина отсутствия связи вовсе не в нашем оборудовании, а, возможно, что-то произошло на Земле! И вот об этом, – Дашин взгляд стал холоден как никогда, – никто, кроме нас, не должен знать.

– То есть, – я с удивлением смотрел на неё, – мы должны… выдумать рациональное объяснение тому, почему у нас нет контакта с Землёй?

– Да. Соврать экипажу, сказать им, что это у нас что-то сломалось, это будет лучше, чем выложить все карты на стол и заставить их задаваться теми же вопросами, которые мучают нас самих.

Я молча глядел в окно, обдумывая её слова. Определённо, в них было зерно истины.

– Ну хорошо, – сказал я, поворачиваясь к ней. – Допустим, мы им соврём, допустим, мы и впрямь скажем, что у нас вышел из строя блок дальней связи весь целиком, включая резервные и аварийные подсистемы. Но они ведь не идиоты, наверняка найдётся кто-то, кто решит проверить всё сам. Например, Рик и Жаклин – у них есть права доступа к системным файлам, к программам управления, вообще ко всему! Им не составит большого труда убедиться, что система исправна! Они просто зайдут в компьютер и…

– Знаю, я думала об этом всю вахту. Смотри. – Она подозвала меня к одному из многочисленных экранов мостика и вывела на него схему системы дальней связи корабля. – Как и все другие системы на борту, связь у нас имеет многократное резервирование, так?

– Да, тройное, если я правильно помню.

– Верно. То есть это фактически три независимые системы, дублирующие друг друга. И шанс, что они сломаются одновременно, очень мал. Однако во всей этой схеме есть узкое место, бутылочное горлышко, вот оно. – Она ткнула в экран. – Блоки Д13-85, Д13-85Б и Д10-15. Видишь, на них всё завязано! При этом они расположены очень близко, имеют общее питание, и теоретически в результате какого-нибудь неудачного стечения обстоятельств, например из-за резкого перепада напряжения, вызванного, скажем, разрядом статического электричества, они могли бы просто-напросто сгореть. А заменить их у нас нечем.

– Точно нечем? – Я вопросительно взглянул на неё.

– Точно. Я сверилась со списком запасных частей. Уж не знаю, то ли это чей-то просчёт при планировании миссии, то-ли кто-то просто забыл положить их в наш ЗИП.

– Я надеюсь, ты не собираешься взаправду их спалить?

– Что? Конечно, нет! – возмутилась она. – Мы просто отключим их от системы, так что в компьютере они будут отображаться как неисправные. Ну а на тот случай, если ЦУП или кто-нибудь ещё таки соизволит с нами связаться, мы, используя эти же блоки, организуем отдельную систему связи, но завязанную напрямую на наши персональные планшеты, в обход компьютеров корабля.

– Уф, ну и план! – Я вздохнул, будучи несколько обескуражен Дашиным предложением. – Ты уже обсуждала это с Андерсоном или Вильямсоном?

– Нет. Сперва я хотела посоветоваться с тобой, – призналась она.

– Мне это всё не нравится, – честно ответил я.

– Мне тоже. Врать нехорошо, но в данном случае это будет ложь во спасение.

– Ну а, допустим, если бы эти блоки и впрямь вышли из строя, мы смогли бы их починить?

– Ну… – Даша задумалась. – Скорее всего. У нас есть запасные компоненты и печатные платы. Плюс в нашем распоряжении неплохая мастерская и гений электроники Вильямсон, который отлично разбирается во всём этом и очень ловко орудует паяльником. Вопрос в том, сколько бы ему потребовалось времени, чтобы реконструировать электронные схемы этих блоков из тех запчастей, что у нас есть. Думаю, такой ремонт запросто мог бы растянуться на пару месяцев.

– А через два месяца мы уже все, включая Вильямсона, спустимся на Титан, и ремонт станет невозможен, – заключил я.

– Да, и почти год проторчим там. А когда настанет пора улетать, тогда уже можно будет раскрыть всю правду, не особо опасаясь за последствия.

Я вновь задумался над Дашиным планом.

– Одновременный отказ двух основных и одного аварийного блока, затянувшийся на пару месяцев ремонт – всё это звучит как-то слишком натянуто. – Я покачал головой. – Боюсь, ребята на это не купятся. Наверняка найдётся хотя бы один человек, который почует подвох. И если он начнёт копать…

– Пусть копает, всё равно не докопается. Федь, никто ничего не докажет. Единственный способ вывести нас на чистую воду – это выйти наружу, добраться до главной антенны, разобрать там всё и воочию увидеть внесенные нами изменения. А это не так-то просто, как ты понимаешь, особенно для ребят из научной группы. В крайнем случае, если кто-то действительно начнёт нас в чём-то всерьёз подозревать, просто введём его в курс дела. Его одного. Объясним этому человеку всё как есть.

– Думаешь, нас поймут?

– Я думаю, любой из членов экспедиции, оказавшись на нашем месте, поступил бы так же.

– Ну хорошо. – Я хлопнул рукой по стенке отсека. – Тогда расскажи об этой своей идее Андерсону и Вильямсону. Если они дадут добро, тогда так и поступим.

Даша покинула мостик, оставив меня наедине с самим собой, а заодно и с вопросом: какого такого хрена стряслось на Земле, что она вот так разом взяла и замолчала. Трудно было представить ситуацию, при которой вышли бы из строя все передатчики дальней космической связи на планете. Для этого должен был случиться поистине глобальный катаклизм: падение гигантского астероида, глобальная эпидемия какого-нибудь жуткого вируса или… Или термоядерная война.

Действительно, на момент нашего отлёта в мире сложились все условия для начала военного конфликта мирового масштаба: сверхдержавы в лице России, Китая и США уже давно и крепко вцепились друг другу в глотки, стремясь задушить, уничтожить оппонента экономически и политически, посеять смуту в его стане и в итоге выкинуть из глобальной геополитической игры. То тут, то там то и дело вспыхивали различные восстания, вооружённые стычки, мелкие войны, и с каждым годом подобное происходило всё чаще. Словом, обстановка в мире была накалена, планета превратилась в одну гигантскую пороховую бочку, но неужели кто-то и в самом деле решился поднести к этой бочке спичку?

От осознания всего этого мне стало тошно. И если прежде я всё ещё немного сомневался в целесообразности предложенного Дашей плана, то, обдумав всё как следует, пришёл к выводу, что она таки права. Мысли о возможном апокалипсисе, случившемся на родной планете, и о том, что нам, возможно, больше некуда возвращаться, едва ли позитивно отразятся на моральном состоянии экипажа.

***

Спустя пару часов после разговора на мостике мы собрались в каюте начальника экспедиции, и Даша поведала двум оставшимся участникам нашего заговора свой план. Андерсон согласился, практически не раздумывая, Вильямсона же уговорить оказалось несколько сложнее: он был в целом согласен с тем, что нужно предоставить людям какую-то вменяемую причину наших коммуникационных проблем, однако ему откровенно не нравилась идея, что именно ему, как инженеру электронных систем, придётся выдумывать причины затянувшегося на пару месяцев ремонта. Тем не менее, выслушав все наши аргументы, он всё-таки согласился.

План был примерно следующим: Андерсон, как и намеревался, делает за ужином объявление о потере контакта с ЦУПом. Мы, то бишь я, Даша и Мейс, в тот же вечер выполняем выход в открытый космос под официальным предлогом проверки оборудования, в действительности же чтобы отключить нужные блоки: основной Д-13-85, резервный Д-13-85Б и аварийный Д10-15. И собрать новую, потайную коммуникационную систему, работающую в обход главного компьютера корабля. Ну а дальше нам всем, и в особенности Вильямсону, предстояло разыгрывать спектакль с затянувшимся ремонтом.

***

Мы висели в шлюзовом отсеке, готовые к выходу в космос. Я в очередной раз проверил снаряжение: запасы азота и кислорода в скафандре, ресурс поглощающих углекислоту патронов, количество топлива в реактивном ранце – все показатели на отметке сто процентов. Потрогал камеру, убедившись, что она прочно закреплена на груди и не мешает. Досадно будет потерять в космосе устройство стоимостью в несколько тысяч долларов; чтобы этого не произошло, я прицепил её к скафандру парочкой карабинов.

Дарья внимательно осмотрела нас.

– Ну что, готовы? – спросила она.

– Да, – ответил я.

Вильямсон молча поднял большой палец.

– Хорошо, тогда выходим.

Даша приблизилась к панели управления шлюзом и включила воздушные насосы. Где-то за стеной загудело, давление начало падать, я следил за показаниями внешнего манометра скафандра: 0,8 атм. … 0,5… 0,3… 0,1… Вспыхнули предупреждающие лампы, компьютерный женский голос услужливо сообщил о переходе системы жизнеобеспечения в автономный режим.

Постепенно, вместе с исчезающей атмосферой, стали пропадать и звуки. Шум работающих за стеной помп, шипение уходящего воздуха медленно стихали, словно бы удаляясь куда-то, пока не превратились лишь в лёгкую вибрацию, идущую от стен отсека через контактирующие с ними части скафандра. Наконец единственными звуками, оставшимися в маленьком мирке под моим шлемом, стали моё собственное дыхание и размеренный, ритмичный пульс. Я мельком глянул на показания биомонитора: сердцебиение слегка учащено, давление чуток повышено… в целом нормально для подобной ситуации.

– Давление выровнено, я открываю люк,. – раздался в наушниках Дашин голос.

Я не услышал, а скорее почувствовал, как словно бы где-то вдалеке щёлкнули замки, удерживающие внешнюю гермодверь шлюза. Плавно, будто в замедленной съёмке, она отъехала в сторону, открывая перед нами чёрную бездну космоса, щедро усыпанную звездами. Я имел за плечами уже полтора десятка ВКД, но сейчас вдруг подумал, что мне ещё ни разу не приходилось выходить из корабля так далеко от дома.

Даша ухватилась за поручни и плавно оттолкнулась руками, вытаскивая себя из шлюза, Мейс последовал за ней.

– Ох! – послышался в наушниках возглас девушки. – Какая красота!

Я подплыл к краю люка и посмотрел на разверзшуюся передо мной бесконечность. Набравшись решимости, шагнул наружу. Нащупав правой рукой пульт управления реактивным ранцем, включил двигатели и плавно повернул себя вокруг собственной оси. Вид был завораживающий: мы медленно плыли рядом с огромной застывшей среди звёзд тушей корабля, чувствуя себя подобно крошечным рыбёшкам под брюхом левиафана. Я повернулся назад, в сторону кормы, там из-за массивной плиты биологической защиты мелкой светящейся точкой выглядывало Солнце. По одному лишь его виду можно было понять, насколько далеко мы забрались. Здесь, в окрестностях Сатурна, наше светило уже не было тем ослепительным белым диском, каким мы привыкли его видеть. И хотя оно всё ещё сияло во много раз ярче любых других звёзд, его свет тут всё же был ощутимо тусклее, нежели у Земли, – мне даже не пришлось затемнять визор шлема.

В наушниках вновь раздался голос командира:

– В общем, работаем по плану. Мы с Мейсом снимаем внешнюю панель и отключаем блоки, Федь, ты на подхвате. Главное, держимся вместе, рядом с кораблём и внимательно следим за уровнем топлива УПМК. Критическая отметка – тридцать процентов, после этого – возврат на корабль. Старайтесь поменьше пользоваться двигателями, чтобы нам хватило наших ранцев на весь ремонт…. Ну… – Она вздохнула. – Пошли!

Даша развернулась в направлении кормы корабля и слегка тронула джойстик. Четыре тонкие газовые струи синхронно вырвались из крошечных дюз на спине реактивного ранца, отправляя её вперёд. Вильямсон последовал за ней, я же слегка подзадержался, отпустил их, снял с карабинов закреплённую на груди фотокамеру. Подняв аппарат на уровень лица, прицелился и сделал пару снимков: двое крошечных человечков, удаляющихся вдоль корпуса огромного МТКК. Удовлетворившись качеством полученных фото, я направился вслед за ними.

Мы пролетели мимо массивного пристыкованного к одному из боковых докпортов «Дедала», мимо сияющего на солнце своей белоснежной обшивкой гибернационного отсека и закреплённых рядом с ним внешних грузовых отсеков в сторону кормы. Обогнув баки с топливом для двигателей ориентации, мы наконец добрались до модуля связи. Он располагался прямо внутри решётчатой фермы, представлявшей собой, по сути, хребет корабля. Модуль являл собой небольшой, примерно пяти метров в диаметре негерметичный отсек, заполненный различной радиоаппаратурой. Сбоку этого отсека располагалась длинная мачта, на конце которой находилась пятиметровая параболическая тарелка дальней связи, а также несколько антенн поменьше.

– Окей, это здесь, внутри этого короба. – Вильямсон указал на массивный алюминиевый ящик в основании радиомачты, из которого в разные стороны торчали многочисленные связки кабелей.

– Уверен? – спросил я.

– Слушай, я несколько месяцев убил на изучение радиооборудования этого корабля! Уж наверное я знаю, что и где тут находится? – возмутился он – К тому же я ведь не сомневаюсь в твоей компетенции, когда дело касается навигации и пилотирования.

– Да, извини, Мейс. Тупой вопрос, – я смутился.

– Хватит болтовни, господа. Давайте лучше начнём работать, – прервала нас Даша.

Мы достали инструменты и принялись за дело. Орудуя шуруповёртом, Вильямсон споро открутил фиксирующие крышку короба болты, передал её мне. Я закрепил её при помощи карабинов на корпусе корабля. Дальше он аккуратно вынул нужные нам блоки и отсоединил кабели идущие к ним.

– Вот и всё, теперь мы официально без связи, – выдергивая последний шлейф, сказал он.

– Теперь осталось самое главное: собрать на коленке новую систему, причём так, чтобы она работала, – принимая из рук Мейса один из блоков, сказала Даша.

– В крайнем случае, если у нас ничего не выйдет, мы всегда можем вернуть всё как было, – заметил я.

Новую систему было решено смонтировать неподалёку внутри центральной фермы, между баками с гелием, которые по нашей задумке должны были защитить хрупкую электронику от космической радиации и солнечных лучей. Конечно, Сатурн – это далеко не Юпитер, и «фонит» он гораздо слабее, но всё же бережёного бог бережёт. Радиация всегда была проблемой в космосе, влияя не только на здоровье людей, но порой выводя из строя оборудование, она стала причиной проблем в ходе множества миссий. И мы совершенно не хотели взаправду угробить наши почти драгоценные блоки.

Пока Вильямсон устанавливал радиооборудование, я протянул к месту монтажа проводку: электрический кабель, чтобы запитать всё это дело, и волновод, чтоб соединить новую аппаратуру с главной антенной. Даша тем временем занималась системой охлаждения. В космосе температура представляла собой проблему не меньшую, нежели радиация. Вакуум – отличный теплоизолятор, в нем попросту нет молекул, которые переносили бы тепло. Поэтому мы не могли оставить наше оборудование без охлаждения – оно бы в этом случае просто перегрелось бы и вышло из строя. Чтобы этого избежать, Даше пришлось подключить собранную нами радиоэлектронную конструкцию к системе терморегуляции корабля, благо один из её модулей оказался расположен совсем рядом и даже имел свободные разъёмы, так что всё, что нужно было сделать, – лишь протянуть от него к нашей новой системе связи трубки, по которым циркулировал бы хладагент, да открыть нужные клапаны.

Работа по монтажу новой системы связи заняла у нас практически шесть часов. Запасы топлива и воздуха уже подходили к концу – до заветной отметки в тридцать процентов, после которой начинался аварийный резерв, оставалось совсем немного. Тем не менее дело было практически сделано.

– Это модуль передачи данных, – сказал Вильямсон, подключая небольшую серебристую коробочку с антенной к остальному оборудованию. – Работает на частоте пятнадцать и пять мегагерц, вне диапазона основной внутрикорабельной информационной сети, плюс ещё и использует совсем другой протокол, а значит, подключиться к нему с помощью наших планшетов невозможно. У нас на борту таких установлено много, они обеспечивают обмен данными по радиоканалу между некоторыми вспомогательными системами. Ну это… чтобы не тянуть лишних проводов. – Вильямсон принял у меня из рук пару металлических хомутов и с их помощью притянул устройство к стойке.

– В общем, таких штук у нас много, – повторил он, – поэтому даже если вдруг кто-то засечёт радиосигнал, то это не вызовет подозрений. Будем управлять новой системой связи через него.

– Постой, но если он работает на другой частоте, да ещё и использует другой протокол, то как мы подключим к нему наши планшеты? – поинтересовалась Даша.

– За это не волнуйся, – ответил Вильямсон. – Сделаем всё в лучшем виде. Просто принесёшь завтра мне свой гаджет, я поколдую с ним немного и научу его общаться с этим парнем. – Он хлопнул ладонью по только что установленному радиомодулю.

– Как мы вообще поймём, что вся эта хрень работает? – спросил я, глядя на смонтированное нами оборудование. – Что, если Земля заговорит, а мы этого не услышим, потому что где-то напортачили?

– Проверить работоспособность новой системы несложно, – ответил мне Вильямсон. – Мы можем послать сообщение сами себе. Наведём антенну на одну из лун Сатурна, включим передатчик, а затем попробуем принять отражённый сигнал. Если получится, значит, всё работает как надо.

– А если нет? – вновь спросил я.

– А если нет, то будем разбираться, где и что мы сделали не так, – ответила за Вильямсона Даша.

***

Прошло две недели с момента потери контакта с Землёй. Реакция среди экипажа на это была разная, впрочем большинство восприняли сложившуюся ситуацию стоически. Как бы то ни было, Дашин план сработал, люди поверили нам, и это помогло избежать серьёзных психологических проблем. Со временем все более-менее успокоились, свыкнувшись с мыслью, что на какой-то период мы будем сами по себе.

Нет, конечно, мы не прекращали попыток наладить связь, неустанно вызывая Землю на всех доступных нам частотах, однако ответа по-прежнему не было – родная планета продолжала молчать. Более того, несколько раз мы даже попытались установить контакт с марсианской научной станцией «Маринер», чья система связи обладала достаточной мощностью, чтобы «дотянуться» до нас, однако и это не принесло никаких плодов. Вероятно, их антенны были попросту развёрнуты в другую сторону, туда, куда они были направлены постоянно – к Земле, так что услышать нас они не могли. В принципе, мы не очень-то и рассчитывали на этот вариант, однако попробовать всё же стоило.

В общем и целом жизнь на борту шла своим чередом: мы, группа управления кораблём, усердно работали, готовя «Армстронг» к предстоящему выходу на орбиту Сатурна: проверяли оборудование, проводили различные расчёты, устраняли выявленные неисправности. Ребята из научной группы в меру возможностей помогали нам, не забывая при этом заниматься своими собственными заботами. Газовый гигант стремительно приближался, увеличиваясь с каждым днём, он постепенно превратился из яркой звезды прямо по курсу корабля в знакомую всем нам ещё по школьным учебникам окольцованную планету. «Армстронг» уже давно вошёл в сферу его гравитационного влияния и нёсся теперь к газовому гиганту по гиперболической траектории, покрывая тысячи и тысячи километров космического вакуума за неприлично малое по меркам земных скоростей время.

Наконец настал ключевой день всей нашей миссии, когда нам предстояло выйти на орбиту вокруг Сатурна. Мы должны были проскочить между внутренним краем его колец и атмосферой, одновременно с этим запустить двигатель, затормозить и тем самым замкнуть нашу орбиту вокруг него. Если по каким-то причинам у нас это не выйдет, «Армстронг» просвистит мимо планеты с бешеной скоростью, после чего устремится дальше, пока не вылетит за пределы нашей Солнечной системы.

Группа управления кораблем в полном составе находилась на мостике. Атмосфера в отсеке была наэлектризована настолько, что, казалось, воздух можно было резать ножом. Каждый из нас чувствовал небывалую важность приближающегося этапа полёта – от того, удастся ли нам выполнить манёвр торможения и выйти на орбиту, зависел не только успех всей миссии, но и наши жизни. Касаемо самого газового гиганта, болтавшегося впереди и чуть левее курса, то он стал уже просто до неприличия огромным и продолжал увеличиваться с каждой минутой по мере нашего приближения.

– Начинаю вывод реакторов на полную мощность, – объявила Жаклин Кусто.

– Федь, нам нужна коррекция? – Даша повернулась ко мне.

Я мельком посмотрел на монитор навигационной системы, убедившись, что за прошедшее время корабль не сбился с траектории.

– Отклонений по курсу нет, так что, думаю, смело можем работать по рассчитанной вчера программе. В крайнем случае, если заметим, что нас будет сносить, можем сделать корректировки по ходу торможения.

– Хорошо, тогда начинай разворачивать нас, – сказала Даша.

Я натянул на голову гарнитуру, подключился к системе громкой внутрикорабельной связи и произнес:

– Внимание экипажу, внимание экипажу! Всем занять места согласно купленным билетам, приготовиться к включению маневровых, мы начинаем разворот в ретроградное положение.

Корабль, летевший доселе носом вперёд, надлежало развернуть на сто восемьдесят градусов, так, чтобы двигатель работал на торможение. Щёлкнув одним из десятков переключателей у себя над головой, я включил реактивную систему управления, ввёл программу в автопилот и уже собирался было активировать его, но в последний момент передумал и переключился на ручной режим. Не знаю, почему я поступил именно так, наверное, это был просто порыв эмоций – в какой-то момент мне вдруг захотелось ощутить-таки себя настоящим пилотом и сделать хоть что-то самостоятельно без посредства автоматики. Дарья с удивлением посмотрела на меня, впрочем, так ничего и не сказав. В конце концов, ни одна инструкция не запрещала мне управлять вручную, лишь отводя этому способу вспомогательную роль. Я мягко тронул рукоять джойстика, задавая кораблю направление вращения. Включились двигатели ориентации, по корпусу прокатилась волна легкой вибрации, плавно, словно в замедленной съёмке, «Армстронг» стал поворачиваться кормой вперёд. Разворот такой огромной туши не мог быть быстрым и занял без малого пять минут. Окончательно выровняв курс, я включил автопилот. Сверившись с данными навигационной системы, сообщил:

– Разворот закончен, к маневру торможения готовы.

– Принято, Жаклин, что у тебя? – поинтересовалась Даша.

– Температура первого ядра тысяча градусов, растёт, второе… девятьсот пятьдесят и тоже ползёт вверх, – отрапортовала инженер.

– Принято.

«Армстронг» стремительно нёсся в сторону Сатурна, выставив вперед решётчатое сопло. Реакторы корабля постепенно набирали мощность, чтобы в нужный момент отдать её всю маршевому двигателю. Мы быстро пробежались по чек-листу, проверив наши системы и убедившись в их полной исправности и готовности к работе. Теперь нам оставалось лишь ждать.

Сатурна видно больше не было – обзорное окно мостика смотрело теперь в противоположную от него сторону, поэтому я подключил один из своих мониторов к камере внешнего вида. Скорость сближения с планетой была столь высока, что, понаблюдав за её изображением на экране несколько минут, можно было увидеть, как она постепенно увеличивается в размерах. Я посмотрел на таймер обратного отсчёта, до включения зажигания оставалось двадцать минут. Вспомнил вдруг, как полтора года назад, сидя в этом самом кресле, точно так же ожидая запуска двигателя, глядел на вечерние огни распростёртых подо мной земных городов. Интересно, горят ли они сейчас? Или всё, что нас ждёт дома, – лишь выжженная, покрытая радиоактивным пеплом пустыня? Мысль о том, что нам больше некуда возвращаться, пугала до дрожи, так что я попытался прогнать её. Нужно было сконцентрироваться на предстоящей работе.

– Тепловая мощность реакторов сто процентов, температура обоих ядер полторы тысячи, держится стабильно, – вырвал меня из потока тяжёлых мыслей голос Жаклин.

– Хорошо. Уилл, как там у вас дела? – спросила Дарья, обращаясь к Андерсону, находящемуся вместе с другими учёными в корабельной обсерватории.

– Нормально, работаем по установленному плану.

– Принято, будьте готовы к началу ускорения в течение пяти минут.

– Понял вас.

– Жаклин, готовь двигатель, – скомандовала Дарья.

Девушка перещёлкнула предохранительные тумблеры и подключила силовые цепи питания, открыла клапаны, активировала насосы, прокачав топливо и хладагент для термоядерного реактора по системе. Панель контроля двигателя вспыхнула зелёным, сообщая о готовности к запуску.

– Сделано.

Вновь, как и полтора года назад, я следил за тем, как таймер отсчитывал последние секунды до запуска двигателя. Наконец на экране загорелись заветные нули, вспыхнули индикаторы, и лёгкое ускорение прижало меня к креслу.

– Есть зажигание, параметры работы двигателя в норме, давление в топливных магистралях в норме, температура плазмы в пределах нормы, параметры магнитного поля в норме, тяга сто процентов., – отрапортовала Кусто.

– Подтверждаю, – ответила Даша. – Нагрузка на турбогенераторы в установленных пределах, система охлаждения в номинальном режиме.

Мы всё ещё приближались к Сатурну с огромной скоростью. Будучи второй по размеру планетой Солнечной системы, этот гигант обладал поистине колоссальным гравитационным полем. «Армстронг» нёсся к нему навстречу кормой вперёд, выбрасывая по ходу своего движения потоки разогнанных до бешеных скоростей частиц. Автопилот вел нас по составленной мною заранее полётной программе, я неотрывно следил за тем, как изменялась наша траектория, готовый в случае чего в любой момент внести корректировки либо вовсе взять управление в свои руки. Однако этого не требовалось, все шло чётко по плану, корабль, как и должен был, влетал аккурат в центр зазора между атмосферой планеты и краем её внутреннего кольца.

– Скорость сорок пять километров в секунду, торможение идет согласно графику, – сказал я.

– Подтверждаю, тридцать минут до точки перицентра, – сообщила Даша.

– Смотрите! – воскликнула Жаклин, указывая на что-то впереди, за окном.

Я взглянул в ту сторону. Из-за правого нижнего угла панорамного стекла показался краешек внешнего кольца. По мере нашего приближения к планете кольца раскрывались для нас во всём своём великолепии. Мы летели прямо над ними на расстоянии в несколько тысяч километров, но даже с такой дистанции они казались бескрайними, раскидываясь влево и вправо от корабля настолько, насколько хватало взгляда. Заворожённые этим зрелищем, мы уже с трудом успевали следить за приборами. Все сильнее и сильнее сближаясь с Сатурном, мы всё ближе и ближе подлетали к его экватору. Кольца вытягивались перед нами, уходя далеко в бесконечную перспективу. Масштаб этого колоссального космического творения с трудом умещался в голове. Общая ширина видимой части колец составляет порядка восьмидесяти тысяч километров, в шесть с лишним раз больше диаметра Земли! Древние и незыблемые, они были созданы силами гравитации из одного из самых первых спутников Сатурна, оказавшегося слишком близко к газовому гиганту и разрушившегося под воздействием его гравитации много миллионов лет назад. С тех пор они кружили свой неспешный хоровод вокруг этой далёкой планеты. Кольца не были однородны, они отличались друг от друга цветом и плотностью: одни были жёлтыми, другие с оттенком серого. В одном месте они были плотными, в другом практически прозрачными, периодически то тут, то там среди них встречались разрывы – полосы пустого, ничем не заполненного пространства. В преддверии нашего полёта я достаточно неплохо изучил структуру колец, потому с лёгкостью смог отыскать взглядом самую крупную из этих щелей – деление Кассини, ширина которого составляла порядка пяти тысяч километров.

Постепенно из-за всё того же правого края окна выкатился скруглённый бок самого Сатурна. Мы уже не неслись прямо к нему, а летели по касательной, стремительно приближаясь к нижней точке нашей орбиты. Я смотрел на огромный раскинувшийся под нами газовый мир. Там, далеко внизу, бушевали колоссальных размеров штормы. Яростный водородный ветер гнал метановые и аммиачные облака, закручивая их, образуя циклоны размером с земные континенты. Картина столь же величественная, сколь и завораживающая. Огромная планета наползала на нас, казалось, готовясь поглотить наш крошечный кораблик. Я в очередной раз сверился с монитором навигационной системы, нет, ошибки не было: «Армстронгу» суждено было пролететь на высоте 2850 километров над условной верхней границей атмосферы.

– Три минуты до перицентра, – сказал я.

– Внимание всем, приготовиться к пересечению плоскости колец, – по громкой связи объявила Даша.

Мы не летели сквозь сами кольца (это было бы настоящим самоубийством), но всё же вероятность встретится с каким-либо шальным камешком сейчас, при прохождении их плоскости, была относительно высока. Угрозу представляли частицы размером от пары миллиметров и более, всё, что было мельче, при встрече с обшивкой «Армстронга» должно было попросту испариться.

Я смотрел на картину за окном: огромный Сатурн заслонял собой половину мира, казалось, что мы летели к нему так близко, что стоит лишь протянуть руку, и можно будет коснуться верхушек распростёртых под нами облаков. Жёлто-серо-оранжевая масса плыла под нами, закручиваясь, перемешиваясь в огромных вихрях, бежавших по поверхности планеты. На фоне всего этого длинной изогнутой полосой выделялась чёрная тень колец. Я взглянул на сами кольца, они истончились, практически исчезли, превратившись в узкую, словно лезвие бритвы, серую линию.

Вспыхнули предупреждающие лампы, зазвучал тревожный сигнал.

– Проходим кольца, датчики регистрируют микроудары по обшивке, пока ничего опасного нет, – глядя на мониторы, сказала Даша.

Бомбардировка микрометеоритами не продлилась и секунды, «Армстронг» преодолел опасную зону без каких-либо проблем.

– Навигационная система и система управления в норме, – сообщил я.

– Реакторы и двигатель тоже, – вторила мне Кусто. Помолчав немного, она сказала: – Говорят, в старину моряки, пересекая нулевой меридиан, имели обычай веселиться и палить из пушек. Надо бы и нам завести какую-то похожую традицию на случай первого пересечения экватора планеты.

– А ещё, я слышала, они имели обычай в этот момент сигать за борт и купаться в море. Пушек у нас на корабле нет, а за бортом вакуум, так что я даже не знаю, что тут можно придумать, – скептически ответила Даша.

– Десять секунд до перицентра, – сухо сообщил я.

Мы поднырнули под плоскость колец, прошли по касательной к Сатурну и теперь начали удаляться от него. Наш корабль стремительно приближался к ночной стороне газового гиганта. Солнце, до сего момента сиявшее нам в лицо, все ниже и ниже склонялось над горизонтом. Коснувшись верхней кромки атмосферы, оно окрасило её всеми цветами радуги.

– Вау! – воскликнула Жаклин.

– Первый закат вдали от дома, – тихо произнёс сидевший позади Рик Харрис.

Погружаясь все глубже и глубже в атмосферу Сатурна, Солнце из ярко-белого стало оранжевым, затем красным и бурым, после чего окончательно скрылось за клубящимся газовым горизонтом, оставив после себя лишь тонкий серп преломлённого света. Впервые за полтора года с момента отлёта с Земли «Армстронг» оказался в темноте. Однако тьма, раскинувшаяся под нами, отнюдь не была абсолютной. Периодически в разных местах её озаряли яркие вспышки, там, далеко внизу, в верхних слоях атмосферы планеты бушевала гроза. Огромные молнии длиною в тысячи километров пронзали воздух этого мира, сотрясая его своими громовыми раскатами. Мы летели над колоссальным грозовым фронтом, раскинувшимся на площади размером с Евразию. Ко мне вдруг пришло осознание чрезвычайной важности этого момента: мы были первыми из людей, кто своими глазами наблюдал бурю на другой планете. Конечно, слово «впервые» можно было применить к абсолютно любому событию, происходящему в рамках нашей миссии, но лишь в этот момент я почему-то прочувствовал это по-настоящему.

Я взглянул на экран навигационной системы: нам оставалось погасить ещё пять километров в секунду от нашей первоначальной скорости, чтобы выйти на расчётную орбиту. Таймер обратного отсчёта показывал чуть более часа до завершения манёвра. Для многих членов экипажа уже давно наступила «ночь», однако все были на ногах. Группа управления, состоявшая из меня, Даши, Жаклин и Мейса, внимательно следила за ходом торможения и работой всех основных систем. Рик Харрис был у нас на подхвате и контролировал работу второстепенного оборудования. В это же время учёные, во главе с Андерсоном вели наблюдения из лаборатории, нацелив на Сатурн и его кольца кучу приборов, снимая, сканируя, записывая огромное количество различных показателей, начиная от состава атмосферы, заканчивая напряжённостью магнитного поля.

«Армстронг» продолжал нестись над ночной стороной планеты, ежесекундно замедляя свой полёт. Двигатель работал на полную мощность, как прекрасно отлаженный механизм. Прошло уже примерно сорок минут с того момента, как наш корабль влетел в тень газового гиганта. В какой-то момент атмосфера на востоке посветлела, и из-за горизонта показалась яркая точка нашей родной звезды. Мы вновь оказались под лучами Солнца, но ненадолго. Уже спустя несколько минут после рассвета оно вновь скрылось от нас, правда, на этот раз не за диском планеты, а за её колоссальными кольцами, словно-бы подсветив их изнутри. На фоне этого света внутренняя структура колец стала видна особенно отчётливо. «Ребята в обсерватории, наверное, сейчас кипятком писаются от счастья», – подумал я. Человечество уже направило целую кучу автоматических аппаратов в окрестности Сатурна, однако, несмотря на всё совершенство этих роботизированных машин, непосредственное наблюдение, которое вела сейчас наша научная группа с минимального расстояния и с применением самых новейших приборов, имело невероятную ценность.

Мы летели под бескрайними ледяными полями колец, постепенно удаляясь прочь от них и от Сатурна. «Армстронг» уже сбросил девяносто процентов своей изначальной скорости. Наша траектория, имевшая поначалу вид практически прямой линии, теперь уже приобрела форму параболы, и с каждой секундой по мере уменьшения скорости её ветви все сильнее и сильнее прижимались друг к другу, готовясь сомкнуться в любой момент. Мы ждали этого события в сосредоточенном молчании, лишь шум вентиляторов разгонял наэлектризованную нашим напряжением тишину мостика. Вдруг парабола на моем мониторе орбитальной обстановки исчезла, и на её месте появился эллипс.

– Есть! – воскликнул я. – Есть! Мы замкнули орбиту!

Наконец спустя долгие часы непрерывного торможения наша скорость упала ниже второй космической скорости Сатурна, это означало, что теперь мы гарантированно останемся в сфере его гравитационного влияния.

Двигатель проработал ещё десять минут, подгоняя нашу орбиту под расчётные параметры.

«Маневр завершён», – высветилось сообщение на экране. Термоядерное сердце «Армстронга» выключилось, ускорение, толкавшее нас на протяжении всего нашего тормозного пути, прекратилось. На мостике вновь воцарилась невесомость.

– Манёвр торможения окончен, двигатель заглушён. Параметры орбиты: апоцентр миллион двести двадцать пять тысяч километров, перицентр три тысячи триста восемьдесят три. Наклонение тринадцать и две десятых градуса, – сообщил я.

– Отклонения от расчётных параметров? – спросила Дарья.

– Э-э-э… – Я сверился с приборами. – Минус двадцать километров в апоцентре, в перицентре отклонений нет.

– Принято, отличная работа, ребята.

Я принялся щёлкать переключателями, вырубая подответственные мне системы, переводя их в дежурное состояние. Кусто и Вильямсон за моей спиной делали то же самое. Даша же в это время подключилась к системе громкой связи и произнесла:

– Вниманию экипажа, говорит командир корабля, мы только что успешно вышли на расчётную эллиптическую орбиту вокруг Сатурна! Поздравляю всех с этим историческим моментом!

В наушниках раздались радостные возгласы наших коллег.

Я устало стянул гарнитуру, протёр глаза и посмотрел на Дашу. Почувствовав мой взгляд, она повернулась ко мне.

– Что же, вот мы и на месте, – произнес я. – Что теперь?

– Теперь…– Она задумчиво посмотрела на гигантский серп Сатурна за окном. – Не знаю… – Пожала плечами. – Пожалуй, теперь я пойду спать.

***

Ослепительно белой стрелой корабль приближался к планете. Его радиаторы были черны, а реакторы работали в дежурном режиме, выдавая лишь десять процентов от своей номинальной мощности. Повинуясь законам небесной механики, «Армстронг» летел по сильно вытянутой орбите вокруг Сатурна. Корабль сближался с планетой на минимальное расстояние, проныривал в зазор между верхним срезом атмосферы и краем внутреннего кольца, затем, разогнавшись под воздействием силы притяжения, уносился прочь от газового гиганта. Впрочем, набранной скорости было недостаточно, чтобы вырваться за пределы гравитационного колодца. Удаляясь от планеты, «Армстронг» постепенно замедлялся и, достигнув наивысшей точки на высоте 1,2 миллиона километров, он вновь начинал свое падение в сторону Сатурна, чтобы опять пролететь мимо него. Так повторялось раз за разом, и каждый такой оборот занимал десять с половиной дней.

На втором витке, незадолго до прохождения точки апоцентра, от корабля отделилась небольшая капсула. Имея длину семь метров, она напоминала по форме сильно вытянутое яйцо. Это яйцо было оснащено системой из нескольких небольших двигателей, выдвижными аэродинамическими рулями, тормозными панелями и довольно массивным абляционным щитом, призванным уберечь капсулу и её содержимое от экстремальных термодинамических нагрузок при входе в атмосферу Сатурна. Отойдя от «Армстронга» на безопасное расстояние, зонд включил свои двигатели. Короткий импульс старых, как сама космонавтика, но зато простых и надежных гидразиновых движков увёл его прочь от корабля. Импульс был ретроградным, это означало, что капсула ускорялась в направлении, противоположном своему движению вокруг планеты, уменьшив тем самым собственную орбитальную скорость. Сто метров в секунду – этого было вполне достаточно, чтобы опустить нижнюю точку орбиты зонда в атмосферу планеты. Следующие сорок часов корабль и спускаемый аппарат двигались по практически параллельным траекториям, медленно удаляясь друг от друга. Первый должен был, как и прежде, пронестись в трех тысячах километров над Сатурном, второму же было суждено зацепиться за кромку его газовой оболочки, сбросить свою скорость и остаться там, в недрах исполинской планеты.

В помещении командной рубки было многолюдно, царила напряжённая рабочая атмосфера. Рик следил по приборам за параметрами полёта спускаемого аппарата.

– Пять минут до входа в атмосферу, стабилизаторы выпущены, угол входа ноль-пять градуса, – сообщил он.

– Хорошо, держи нас в курсе, как всё идёт, – сказал висевший у него за спиной Андерсон. – Макс, что у тебя? – обратился он к находящемуся в обсерватории планетологу.

– Данные с научных приборов зонда идут, но, пока мы не сбросим внешнюю обшивку, они бесполезны, скорлупа блокирует работу большинства датчиков.

– Понял, пока этого достаточно.

Мы все замерли в напряжённом ожидании, «Ахиллес» – так назывался зонд, стремительно падал в воздушную оболочку газового гиганта, готовясь вот-вот соприкоснуться с ней. Он летел чуть впереди и ниже нас, для удобства наблюдения я заранее развернул корабль носом в сторону его предполагаемого входа в атмосферу. Я внимательно всматривался в клубящееся под нами марево, надеясь увидеть плазменный шлейф.

– Зонд начинает испытывать аэродинамическое воздействие, – сказал Рик.

– Какова высота? – спросил профессор.

– Почти на тридцать километров выше расчётной.

– Похоже, атмосфера несколько плотнее, чем мы ожидали, – сказал по радио Барбьери. – Надеюсь, оболочка зонда выдержит.

– Боюсь, дело не только в оболочке, перегрузки тоже увеличатся, – заметила Дарья. – Думаю, стоит выдвинуть тормозные щитки несколько раньше, вероятно, уже сейчас.

– Эй, проф, что скажете? – спросил Рик.

Андерсон ненадолго задумался.

– Ты у нас специалист по этой теме, тебе решать, – после секундной паузы сказал он.

– Принято, выпускаю щитки.

Рик коснулся сенсорного экрана, отдавая команду системе управления зондом на выпуск аэродинамических тормозов. По бокам спускаемой капсулы выдвинулись шесть решётчатых панелей, раскрывшись на манер цветка. Зонд продолжал падать, увеличивая свою скорость. Воздух был ещё пока слишком разрежён, чтобы ощутимо замедлить его.

– Тормоза выпущены, скорость почти тридцать километров в секунду, растёт. Температура обшивки уже восемьдесят, – Рик сверился с данными телеметрии, – …восемьдесят семь градусов.

– Ожидаем обрыв связи примерно через минуту, – сказала Дарья. – Расчётная перегрузка с новыми данными по атмосфере – 32g.

– К чёрту перегрузки, скажи, что будет со щитом, он выдержит? – спросил Андерсон.

– Зонд создавался с запасом прочности, небольшое превышение расчётных параметров спуска ему не страшно, – ответила Дарья.

Профессор вздохнул.

– Что же, будем надеяться, – сказал он.

Тем временем Жаклин Кусто наклонилась ко мне

– Сейчас можно что-то изменить? Может, уменьшить угол входа? – шёпотом спросила она.

– Нет. – Я отрицательно покачал головой. – Уже слишком поздно. На данном этапе зонд неуправляем, любая попытка изменить курс приведёт к разрушению либо от перегрузок, либо от перегрева. Теоретически мы бы смогли корректировать его полёт, когда скорость упадет до семи-восьми километров в секунду, но в это время он уже будет в плотных слоях, окутанный облаком плазмы, а она не пропускает радиосигнал.

– Температура обшивки пятьсот градусов, скорость падает, перегрузка полторы единицы, растёт, – сообщил Рик.

Зонд нёсся сквозь верхние слои атмосферы Сатурна, углубляясь в неё с каждой секундой, встречая на своём пути всё большее и большее сопротивление. Под воздействием воздушного напора скорость аппарата падала всё быстрее. Вместе с тем росла температура внешней оболочки, и в особенности принимавшего на себя весь основной удар теплового щита. Разогреваясь от трения, он начал светиться сначала красным, затем раскалился добела, разогревшись до двух, а затем и до трёх тысяч градусов. От такой температуры его абляционное покрытие начало стремительно испаряться, образовывающиеся в ходе этого процесса газы улетучивались в пространство, унося с собой тепло и тем самым защищая аппарат от перегрева.

– Регистрирую образование плазменного облака, – сообщила Дарья.

– Подтверждаю, связь с зондом ухудшается, – раздался позади голос Вильямсона.

– Сигнал телеметрии потерян, – спокойно сказал Рик.

– Радарный контакт тоже, – вторила ему Дарья.

– Макс, вы видите его? – спросил Андерсон.

– Да, – раздался в наушниках голос Барбьери. – Он прямо по курсу перед нами и ниже горизонта на пять с половиной градусов, мы ведём его нашими оптическими датчиками.

– Хорошо, постарайтесь не упускать из виду так долго, как только сможете, – ответил Андерсон.

Я приподнялся и подлетел вплотную к стеклу, взял в руки фотоаппарат с установленным на него мощным телеобъективом. В надежде сделать несколько фото я навёл камеру примерно туда, где по моим прикидкам должен был находиться аппарат, однако так ничего и не увидел.

Тем временем капсула с зондом продолжала свое падение, раскалённая добела, окружённая облаком бушующей плазмы, она неслась сквозь атмосферу газового гиганта, оставляя за собой длинный сияющий шлейф.

– Проходим расчетный пик максимальной тепловой нагрузки, – глядя на мониторы, сказала Дарья.

– Сколько ещё до восстановления связи? – спросил профессор.

– Ну, – командир задумалась, – если Сатурн не преподнесёт нам больше никаких сюрпризов, то порядка трёх – трёх с половиной минут.

– А если преподнесёт? – спросил я.

– Тогда, скорее всего, мы не свяжемся с ним больше вообще, – ответил мне Рик Харрис.

– Тихо, отставить лишние разговоры! – шикнул на нас Андерсон.

Всё глубже погружаясь в атмосферу, аппарат всё стремительнее терял свою скорость. Малейшее отклонение от траектории означало бы моментальное разрушение под тяжестью навалившихся тридцатикратных перегрузок. Любой живой организм сложнее муравья, оказавшись на борту, неизбежно погиб бы под воздействием столь колоссального ускорения. Даже для самого аппарата такое торможение было на грани его технических возможностей. Раскалённый щит зонда продолжал быстро испаряться, рассеивая тепло. Он исчезал, стремительно истончаясь с каждой секундой. К счастью, с падением скорости падала и тепловая нагрузка. Под конец торможения лишь полсантиметра абляционного материала защищало капсулу от раскалённой плазмы.

– Мостик, это обсерватория, мы потеряли визуальный контакт с «Ахиллесом», расчётная высота минус сто семьдесят километров от условной границы атмосферы, – сказал по системе связи Максимильян Барбьери.

– Понял тебя, Макс, – ответил Андерсон. – Даша, что на радаре?

– Пока не вижу его.

– Связь? – спросил профессор, обращаясь к Мейсу Вильямсону.

– Сигнала нет.

– Ладно, подождём.

В нервной тишине мы ожидали восстановления контакта с зондом, Сатурн плыл под нами, величественный и молчаливый.

– Есть сигнал! – воскликнул вдруг Рик. – Пошла телеметрия!

Висевший за моей спиной и задумчиво глядевший на разворачивающийся внизу облачный пейзаж Андерсон развернулся к пульту управления зондом.

– Это обсерватория, – зазвучал в наушниках голос планетолога, – мы тоже принимаем информацию с аппарата!

– Что там? Что показывают приборы? – нетерпеливо спросил профессор.

– Похоже… – Рик пробежался глазами по столбцам данных, – …Кажется, всё в порядке. Приборная скорость тысяча двести метров в секунду и быстро падает, тангаж минус тридцать градусов, высота минус двести два от условной границы…Тормозные щитки выпущены, скорость уменьшается, вот-вот будем готовы к сбросу оболочки… Выброс парашюта через пять секунд… четыре… три… две… одну!

«Ахиллес» падал в недра Сатурна. Его доселе белая обшивка стала угольно-чёрной от копоти. Сработали пироболты, и от оболочки зонда отделилась верхняя часть, выстрелил в небо и раскрылся тормозной парашют. Через пять секунд после раскрытия обгоревший тепловой щит отделился от спускаемой капсулы, устремившись вниз, в пучину бездонного атмосферного океана. Спустя еще несколько секунд после этого «Ахиллес» вновь вздрогнул от взрыва – бахнули пиротехнические замки, удерживающие вместе две яйцеобразных половинки защитной оболочки спускаемого аппарата. Лопнув чётко по соединительному шву, они отделились от зонда и улетели вслед за остатками щита. Стреловидный аппарат медленно спускался вниз на парашюте.

– Есть успешное отделение внешней оболочки! – сообщил Рик. – Приступаем к запуску двигателя.

– Макс, мы отстрелили скорлупу, доклад! – сказал Андерсон, обращаясь к планетологу.

– Ээ… да, пошли данные по давлению, химсоставу и температуре атмосферы, они нужны тебе прямо сейчас?

– Нет, пока для меня главное лишь то, что вы их принимаете, – ответил профессор.

– Давление полторы атмосферы, вертикальная скорость спуска – восемнадцать метров в секунду, – сказала Дарья

– Воздухозаборник открыт, реактор запущен, температура в активной зоне шестьсот градусов, растёт, идет раскрутка двигателя, – отрапортовал Харрис.

Небольшой ядерный турбореактивный двигатель зонда, являвшийся миниатюрной копией атмосферных движков «Дедала», постепенно набрал обороты и вышел на холостой режим.

– Есть запуск двигателя, все параметры, похоже, в норме, гидравлика работает, автопилот запущен, авионика в порядке. Сэр, «Ахиллес» готов к отделению от парашюта, – отчитался второй пилот экспедиции.

Хлопнули пироболты, зонд отделился от парашютной системы и устремился в бездонный атмосферный океан Сатурна. Ощутив долгожданную свободу, компьютер «Ахиллеса» увеличил обороты двигателя. На протяжении нескольких сотен метров аппарат падал вниз, набирая скорость, затем выровнялся и полетел уже горизонтально, как надлежит самолёту.

– Подтверждаю переход «Ахиллеса» в горизонтальный полёт на высоте минус двести двадцать семь километров, – сказал Рик.

Люди на мостике облегчённо выдохнули, раздались аплодисменты.

– Отличная работа, дамы и господа! – сквозь общий галдёж раздался голос Андерсона. – Макс, ты слышишь меня?

– Да, Уилл.

– Зонд готов к выполнению научной программы.

– Понял тебя, мы уже вовсю получаем данные с приборов.

«Ахиллес» не был первым аппаратом, спущенным в оболочку газового гиганта. Самым первым был «Галилео» – нырнувший в атмосферу Юпитера в далеком 1995 году и погрузившийся на глубину 135 километров. Затем в 2038-м то же самое проделал «Да Винчи», на этот раз с Сатурном. Третьим подобным зондом должен был стать «Птолемей», запущенный в 2034-м, он достиг Юпитера через шесть лет, однако что-то пошло не так, и спускаемая капсула так и не смогла отделиться от основного орбитального аппарата, оставшись навеки прикованной к нему, так что этот спуск не состоялся. Как бы то ни было, все эти зонды представляли собой относительно примитивные болванки, оснащение которых, помимо научного оборудования, состояло лишь из простенького компьютера, радиопередатчика да небольшой аккумуляторной батареи, питавшей всё это хозяйство. Внешне они напоминали небольшую летающую тарелку, вот только, собственно, летать ни один из них не мог по причине отсутствия двигателей и крыльев. Всё что им было уготовано, – лишь медленно спускаться на парашюте в недра планеты, по пути ведя наблюдения с помощью своих научных приборов, до тех пор, пока колоссальная температура и давление не прикончат их. Обычно продолжительность работы подобных зондов не превышала нескольких часов.

«Ахиллес» разительно отличался от них. Будучи намного крупнее, он представлял собой, по сути, настоящий беспилотный самолёт. Благодаря не требовавшему топлива ядерному турбореактивному двигателю, он мог барражировать в атмосфере Сатурна на протяжении многих месяцев, то погружаясь в её глубины, то взлетая практически к самому космосу. Его короткие стреловидные крылья прекрасно подходили для полёта в условиях ураганного ветра, бушующего в верхних слоях газовой оболочки планеты-гиганта. Он был оснащён десятком различных приборов для изучения атмосферы, её структуры и состава. Полёт зонда целиком управлялся бортовым компьютером, всё, что требовалось от нашей научной группы, – лишь ставить перед ним задачи, и умная машина самостоятельно выполняла их без какого-либо вмешательства человека. Оказываясь в зоне видимости приборов корабля, зонд отправлял на его борт пакеты с полученными данными.

– Мостик, это лаборатория, мы получаем видеосигнал с «Ахиллеса» – не хотите взглянуть?

– Мейс, можешь вывести на экран? – спросил Андерсон, обращаясь к инженеру.

– Конечно, босс.

Вильямсон немного поколдовал над своим пультом, и через пару секунд на одном из экранов перед нами появилась картинка с камеры зонда. Мы сгрудились вокруг монитора – каждому хотелось лично, своими глазами увидеть, что же творится там, внизу, в недрах этого далёкого, чуждого нам мира.

«Ахиллес» летел среди бескрайнего моря из желтовато-оранжевых облаков, окружённый ими со всех сторон, – крошечное творение рук людских в недрах гигантской газовой планеты. В промежутках, свободных от туч, сверху над зондом то и дело мелькали лоскуты кристально-чистого голубого неба, внизу же атмосфера по мере увеличения плотности приобретала сначала жёлтый, а затем красно-бордовый оттенок.

– Это… это прекрасно! – выдохнула Кусто.

– Невероятно, небо совсем как на Земле, – сказал я.

– Атмосфера состоит в основном из водорода и гелия с примесями метана и аммиака. Мы ожидали увидеть нечто такое, – тихо сказал Андерсон.

– Вот бы мы могли спуститься туда, увидеть всё это своими глазами! – мечтательно промолвила Кусто.

– Было бы классно, – согласился Рик, – жаль, что, скорее всего, это была бы дорога в один конец. Чтобы выйти на орбиту Сатурна из его атмосферы, взлётному модулю потребуется развить скорость двадцать пять километров в секунду. И это без учёта гравитационных и аэродинамических потерь. Это чертовски много, в три с лишним раза больше, чем на Земле.

– Что ж, думаю, на этом можно подвести итог под операцией по спуску «Ахиллеса», – произнес Андерсон. – Вы отлично поработали, друзья, теперь дело за научной группой. Все свободны, можете идти отдыхать.

Народ стал медленно расходиться, покидая рубку корабля. Я же, будучи вахтенным, остался на мостике – меня ожидало впереди ещё четыре с половиной часа дежурства.

– Я, пожалуй, подзадержусь ненадолго, послежу ещё за телеметрией и всё такое, – сказал Харрис.

Мы остались на мостике вдвоём. Я устроился в своём кресле, откинувшись на спинку, насколько это было возможно в невесомости. Рик уселся справа, на месте Даши. Работа была сделана, и напряжение, владевшее нами на протяжении нескольких часов, медленно отпускало. Какое-то время мы молча созерцали раскинувшийся под нами пейзаж Сатурна. Где-то там, далеко внизу, собирая научные данные, нёсся сквозь аммиачно-метановые облака «Ахиллес» – крошечный посланец человечества в этом газовом мире.

– Поверить не могу, что мы это сделали, – спустя несколько минут тишины сказал Рик.

– И тем не менее это свершившийся факт, – сказал я. – Зонд в атмосфере, и ты сам помог его туда спустить.

– Да не, я не про то, брат, точнее, не только. Вот мы сидим тут и пялимся на это, – он указал рукой на пейзаж за окном, – и совершенно не заморачиваемся, как будто так и надо, как будто перед нами не чёртов Сатурн, а… ну я не знаю, скажем, мост Золотые Ворота… всё так обыденно.

– Я думаю, лет через пятьдесят эта картина, может, и станет обыденной для людей, как твой мост, но пока это далеко не так. По крайней мере, лично для меня.

– Лет через пятьдесят? Только если … – Он усмехнулся, недоговорив.

– Что «только если»? – Я внимательно взглянул на товарища.

– Да брось, ты сам знаешь.

– Что? Что я знаю?

– Слушай, мы торчим здесь без связи с Землёй уже сколько? Месяц с лишним? И за всё это время мы не приняли ни одного сигнала? Я слышал, вы с Вильямсоном записываете передачи и транслируете их в аналоговом режиме без остановки, по кругу, пытаясь докричаться до хоть кого-нибудь.

– Да, в этом нет никакой тайны.

– И что, неужели за столько дней никто не услышал их и не отправил ответное сообщение?

– Может, и отправил, только у нас же приёмник накрылся.

– Ой, да брось. – Он отмахнулся от меня.

– Что?

– Оставь эту байку для кого-нибудь другого, ладно?

– Не понимаю, о чём ты? – Я напрягся.

– Какова вероятность того, что у нас выйдут из строя сразу три модуля, без которых наша система дальней связи не может работать и которые нам ну никак не заменить? Почему никто не пытается найти альтернативный способ связаться с Землёй, например задействовать систему ближней связи?

– Мы пытаемся её задействовать, но она намного слабее, а потому… – попытался парировать я.

– Какая разница, насколько она слабее? Нам надо принять с её помощью сигнал, а не отправить! Просто подключите её к главной антенне! – Его скулы интенсивно двигались под кожей туда-сюда, мышцы лица были напряжены, Рик явно находился в состоянии нервного возбуждения.

– Всё не так просто… – попытался начать объяснять я, но, поняв, что мои корявые отговорки могут вызвать лишь ещё больше подозрений, я решил перевести стрелки на кого-то, способного соврать более складно: – Слушай, лучше поговори на эту тему с Вильямсоном, это его сфера ответственности, и он объяснит всё лучше, чем я.

Какое-то время мы оба молчали, глядя в окно.

– Я не знаю, что вы скрываете, Фёдор. Но что-то тут нечисто, что-то во всей вашей истории не сходится, я это нутром чую, – сказал Рик уже более спокойно.

– Это паранойя, дружище. Она до добра не доведёт.

– Я знаю, однако, согласись, у меня в данный момент есть основания для того, чтобы стать параноиком, – помолчав немного, сказал он. – Вы можете вешать лапшу на уши этим ботаникам-учёным или новичкам вроде Кусто, но не мне. Знаешь, я уже много лет в этой профессии, я летал к Марсу и немножко понимаю, как тут в космосе всё устроено. Шанс, что все три блока накроются одновременно, – один на сотню тысяч. Что Земля не сможет наладить с нами связь альтернативным способом – один на тысячу. Не пойми меня неправильно, я не претендую на лавры срывателя покровов, не собираюсь вставлять вам палки в колёса и рассказывать всему экипажу о моих подозрениях. – Он замолчал, ненадолго задумавшись. – Даже несмотря на то, что в упор не могу понять, что за игру вы ведёте. Но раз уж Андерсон и Климова задумали что-то, наверное, это и впрямь необходимо.

Я молча думал над сказанным Риком. С одной стороны, он всегда казался мне психологически устойчивым, плюс у него и впрямь был солидный опыт дальних космических полётов, а это значило многое. Скорее всего, расскажи я ему правду об истинной причине потери связи с домом, он согласился бы с нашим решением скрыть её. Но, с другой стороны, я не мог ввести его в курс дела без санкции Андерсона.

– Слушай, я понимаю твоё беспокойство, но всё, что я могу сейчас сказать… – Я задумался, подбирая правильную формулировку. – Всё, что сейчас происходит, имеет на то свои причины. И я знаю, что в это, возможно, трудно поверить, но мы действуем из лучших побуждений, ради блага всей нашей экспедиции.

– Понятно… – Рик напряжённо сглотнул, глядя куда-то вдаль. – Понятно… – повторил он.

– Всё очень сложно, Рик, – добавил я.

– Да, я так и понял. – Он вздохнул и посмотрел на меня. – Будь всё просто, тогда незачем было бы скрывать это от остальных, да?

«Дерьмо, ну и хреновый же из меня конспиратор», – пронеслось в голове.

Мы вновь погрузились в тишину.

– Знаешь, мне уже который день снится Джесс, – после нескольких минут обоюдного молчания тихо произнёс он. – Причём один и тот же сон, как мы гуляем с ней по осеннему парку: ярко светит солнце, деревья вокруг все уже жёлтые, и ветер срывает с них листья, закручивает их вихрями и гоняет по аллеям. А она собирает их в огромный ворох, они пахнут… ну, знаешь, как пахнет осенняя листва? Потом мы выходим на большую поляну, и Джесс подкидывает всю охапку вверх, и ветер уносит их прочь, а она танцует и смеётся, и я смеюсь вместе с ней… Странно, – отрешённым взглядом он посмотрел куда-то вдаль, – но я не помню, чтоб мы хоть раз гуляли в парке вот так, осенью.

Я с удивлением посмотрел на него – столь резкая смена темы разговора показалась мне довольно странной.

– Слушай, я понимаю, ты тоскуешь по ней, и… – начал было я.

– Нет, брат, извини, но ты не понимаешь, – прервал он меня. – Тебе в принципе не понять, что я чувствую сейчас, у тебя ведь есть Даша здесь, на корабле. Ты счастливый сукин сын. Я даже завидую тебе по-хорошему. – Он вновь посмотрел на меня и, немного подумав, добавил: – Вам обоим завидую. Вы везунчики, правда. А я… знаешь, я ведь сделал ей предложение за пару недель до старта, мы собирались пожениться после возвращения. Боже, какой же я козёл! Я бросил её, Фёдор. Я оставил мою Джесс там на четыре грёбаных года…

Я отстегнул ремни и дотянулся до него, прикоснувшись к плечу.

– Все мы оставили кого-то на Земле, но сейчас нужно думать не об этом, а о тех, кто рядом. У нас есть задание, и мы должны его выполнить, и ещё мы должны, обязаны вернуться, независимо от… – я на секунду замялся, – от всех обстоятельств. И ты нужен нам, тебе ещё сажать нас на Титан, помнишь?

– Да, брат, да, я помню, – тихо проговорил он.

– Знаешь, тебе надо отвлечься, придумать себе какое-то хобби.

– Хобби? – Он с удивлением посмотрел на меня.

– Ну да, какое-то занятие, чтоб забить свободные от работы часы. У нас в бортовом компе есть целая куча книг! Начни читать! Или, не знаю, попробуй написать что-то сам. Знаешь, мне это помогает.

– Ты пишешь? О чём?

Я ещё никому не рассказывал о своем маленьком увлечении, даже Даше, поэтому слегка смутился.

– О нас. О том, что происходит вокруг. Не знаю, что из всего этого выйдет, надеюсь, когда вернёмся, оформлю все это в книгу, мемуары или типа того. Пока я просто спасаюсь этим от тоски по дому.

Рик долго смотрел в панорамное окно мостика, там, за бортом корабля, царила ночь – мы вновь неслись над тёмной стороной Сатурна, удаляясь от него по восходящей ветви нашей орбиты. Наконец после долгой паузы он произнёс:

– Ты прав. Надо поменьше копаться во всем этом. Слушай, – он повернулся ко мне, по его лицу пробежала тень смущения, – ты уж не рассказывай никому, что я тут расклеился перед тобой, ладно?

– Добро. – Я кивнул.

– Устал я, пойду. – Он отстегнул ремни и оттолкнулся от кресла, медленно поплыв в сторону люка.

– Эй, Рик! – Окликнул я его. Он зацепился за поручень и остановился у выхода, посмотрев на меня. – Я поговорю с Андерсоном. Возможно, он расскажет тебе, что к чему.

– Не, я думаю, не стоит.

– Почему? – Я был удивлён.

– Меньше знаешь – крепче спишь. К тому же со временем каждый человек на борту начнет задаваться теми же вопросами, что и я, – ответил он. – И вероятно, придёт к таким же выводам. Так что рано или поздно вам придётся ввести в курс дела нас всех. И мой вам совет: постарайтесь сделать это не рано и не поздно.

***

Космический корабль «Нил Армстронг» вызывает Центр управления полётом, повторяю, «Армстронг» вызывает ЦУП. Говорит старший пилот миссии Фёдор Фролов. Докладываю: мы находимся на стабильной эллиптической орбите вокруг Сатурна. Мы всё ещё не принимаем никаких сигналов от вас, Земля. Положение дел на борту нормальное, все системы работают в штатном режиме. Научная группа выполняет программу изучения планеты и её спутников. В атмосферу сброшен зонд «Ахиллес», мы продолжаем выполнение поставленных задач согласно плану. Моральное состояние экипажа… удовлетворительное, нас всех очень беспокоит, что у вас там стряслось, Земля, и почему вы не отвечаете на наши радиопередачи. Мы тут совсем одни и очень нуждаемся в вашей поддержке. Прошу вас, свяжитесь с нами как можно скорее. Это записанное сообщение будет автоматически повторяться каждые три минуты. «Нил Армстронг», конец связи.

***

Прошло пять недель с того момента, как мы вышли на орбиту Сатурна. Корабль, как и прежде, размеренно кружился вокруг планеты, научная группа выполняла свою работу по изучению газового гиганта, «Ахиллес» неустанно отправлял нам данные из его недр. Несколько раз «Армстронг» почти вплотную сближался со спутниками: Мимасом и Энцеладом. Две крошечные внутренние луны проплыли всего в нескольких сотнях километров от корабля. Словом, всё шло своим чередом.Я вновь торчал на мостике, неся свою очередную вахту. Все системы работали исправно, так что я не уделял им чрезмерного внимания, будучи занят другим: вот уже седьмой час я высчитывал маршрут обратного пути. На одном из недавних собраний экипажа было решено, что неплохо бы нам вернуться домой пораньше. Идея, конечно, просто отпад, ага! Вот только любой, кто хоть немного соображает в космической навигации, сказал бы, что это практически нереально. Весь первоначальный план нашей миссии и так был максимально оптимизирован по времени, и выжать из него ещё хоть пару дней было непросто. Казалось бы, очевидное для обывателя решение – улететь домой раньше запланированного срока, не работало. Земля и Сатурн отнюдь не приколочены к «небесному своду», они несутся по своим орбитам вокруг Солнца с безумными скоростями, расстояние между ними постоянно меняется, и для того, чтобы попасть с одной планеты на другую, требуется точный расчёт не только продолжительности и направления разгонного импульса, но и времени старта. Отклонение от рассчитанного окна на день или два в конце маршрута приведёт к промаху в сотни тысяч или даже миллионы километров. Отлёт от Сатурна на месяц раньше или позже расчётного момента и вовсе может сделать достижение Земли невозможным. В общем, задачка не из лёгких, особенно учитывая, что нашу миссию готовили ребята, отнюдь не бывшие идиотами. Баллистики «Юнайтед Аэроспейс» провели блестящую работу, высчитав параметры обратного полёта «Армстронга» таким образом, что возврат осуществлялся по максимально быстрой траектории. Мне удалось улучшить их результат на срок от нескольких часов до пары дней. Один из высчитанных мной маршрутов мог ускорить наш возврат домой почти на целую неделю, однако в этом случае нам приходилось потратить всё имевшееся топливо, не оставляя ничего в резерве, что было весьма опасно, ведь это лишало нас права на ошибку. Конечно, «Армстронг» мог разогнаться быстрее, избавившись от лишней массы, к примеру оставив тяжеленный «Дедал» на орбите Титана. В этом случае путь домой занял бы на три недели меньше времени, чем это было запланировано. Также можно было выкинуть несколько лишних тонн топлива и окислителя для наших двигателей ориентации, коего у нас на борту было с большим запасом. В общем, варианты ускорить наше возвращение хоть и были, но, надо признать, весьма радикальные, и как бы к ним отнёсся Андерсон, предсказать было непросто.

Я сидел в своём кресле, уставившись в монитор навигационной системы, и пытался найти золотую середину между множеством полётных параметров, главным из которых была дата прибытия домой. Увлечённый расчётами, я не обратил внимания на зазвучавший вдруг новый сигнал. Лишь с большим опозданием, спустя минуту, до меня таки дошло, что в тёмном, заполненном шумом вентиляторов помещении мостика что-то поменялось. Оторвавшись от расчётов, я наконец-то обратил внимание на новый звук. Всё ещё не соображая, что к чему, я внимательно осмотрел приборную панель в поисках его источника, пока наконец не наткнулся взглядом на мой персональный планшет. «Принимается инфопакет», – гласило сообщение на экране. Я протер глаза, решив было, что это морок, галлюцинация утомлённого многочасовой работой мозга, но сообщение не исчезло. Вынув гаджет из фиксатора, я поднёс его к глазам. Всё ещё не веря в происходящее, я посмотрел на часы – 14:37 по Гринвичскому времени.

Внезапно сообщение исчезло, на его месте возникло новое: «Приём инфопакета завершён, объём полученных файлов – 20 килобайт».

– Твою мать! – тихо прошептал я.

Меня бросило в жар, лоб покрылся испариной. Долгие недели мы ждали этого сообщения, и вот я смотрел на него, не веря своим глазам! Трясущимися руками я нажал кнопку распаковки информационного пакета. Внутри оказался всего один текстовый файл. Я не мог решиться открыть его. Поколебавшись с полминуты, я всё же коснулся сенсорного экрана. Передо мной появился текст:

« «…НАЧАЛО СООБЩЕНИЯ…» »

Это сообщение адресовано экипажу межпланетного корабля «Нил Армстронг», находящегося сейчас в окрестностях Сатурна. Отправитель: начальник лунной колонии «Кларк» Маркус Левински.

Приветствуем вас, «Армстронг», мы чертовски рады слышать вас и знать, что с вами всё хорошо. К сожалению, мы не можем сказать того же о нас. Судя по вашим сообщениям, которые мы принимаем уже около недели, вы не в курсе всего произошедшего здесь. Не буду ходить вокруг да около, «Армстронг», скажу прямо: полтора месяца назад случилось то, что мы между собой не называем иначе как «Катастрофа». Длительный период политической напряжённости на Земле привёл к крупномасштабному военному столкновению между мировыми державами. Активная фаза боевых действий продолжалась порядка десяти недель и окончилась массированным обменом термоядерными ударами. Мира, который мы знали, больше не существует.

Предвосхищая, пожалуй, главный ваш вопрос, скажу: нам пока мало известно о том, что сейчас творится на планете. Мы даже не знаем, кто первый запустил ракеты. После сорока восьми часов ядерного шквала мы полностью потеряли связь со всеми станциями связи, расположенными там, внизу. Можно утверждать точно, что крупнейшие города, такие как Вашингтон, Москва, Лондон, Пекин, Париж, Токио и многие другие, полностью уничтожены. Территории Европы, США, Японии, Китая и западной части России, по-видимому, более не пригодны для жизни ввиду сильного радиоактивного загрязнения. Трудно судить об обстановке в регионах, не подвергнутым непосредственным бомбардировкам, таких как Индия, Южная Америка, Африка, Австралия и Ближний восток, нам удалось наладить связь с несколькими расположенными там радиостанциями. По их сообщениям, ситуация в этих местах предельно тяжёлая. Радиоактивные осадки, острый дефицит продуктов питания и медикаментов, разрушение государственных институтов и анархия – всё это свидетельствует о крупномасштабной экологической, социальной и гуманитарной катастрофе. Я не могу представить, что ощущаете вы сейчас, читая эти тяжёлые строки в полутора миллиардах километров от дома, однако и не могу передать всю ту боль и ужас, который испытывали мы, будучи свидетелями этого дьявольского безумия, разворачивающегося на нашей родной планете.

Война, испепелившая Землю, не обошла стороной и нас самих. Как вам наверняка известно, здесь, на Луне, помимо нашей колонии, расположены ещё несколько национальных баз, принадлежащих в том числе и странам, вовлечённым в развернувшийся конфликт. Как оказалось, несмотря на декларируемые мирные цели, на деле на некоторых из этих баз в нарушение Договора 1967 года о принципах деятельности государств по исследованию и использованию космоса были развёрнуты системы вооружения, призванные обеспечить стратегический контроль над Луной и прилегающим к ней пространством. Наша колония, несмотря на свой международный статус, также была подвергнута ракетным ударам наряду с другими лунными базами и орбитальными станциями. К счастью, суровые условия внеземелья, не способствующие выживанию поодиночке, а также всеобщая оторванность от дома послужили сближающим фактором для находящихся на Луне людей. Безумие, начавшее было распространяться с Земли на нас, удалось вовремя остановить. Потери, которые мы понесли в результате боевых действий, оказались тяжёлыми, но, несмотря на это, нам удалось отринуть вражду и объединиться во имя общего выживания. Пока трудно сказать, как будет развиваться ситуация в будущем, однако по предварительным подсчётам имеющихся у нас, жителей Луны, материально-технических и людских ресурсов должно быть достаточно для стабильной жизни на поверхности спутника без какой-либо поддержки извне. Перед нами стоит множество сложных задач, однако мы уверены, что сможем их своевременно решить. На данный момент мы поддерживаем контакт со следующими лунными поселениями: орбитальная станция «Азимов», база «Королёв», база «Лоуэлл», орбитальная станция «Фридом», орбитальная станция «Небесный дом», база «Коперник», база «Тацута», база «Нью Уэй», база «Хедлис Хоуп».

Конечно, нам всем тут несладко, и я не могу даже представить, каково это для вас – узнавать такие тяжёлые вести вдали от дома. Должен сказать, что решение рассказать вам всё это далось нам нелегко, именно поэтому мы не выходили с вами на контакт так долго. Однако после продолжительных и упорных дискуссий мы всё же решили связаться с вами. Связаться, чтобы сообщить: вы не одни! Нас тут почти тридцать тысяч человек, у нас есть еда, у нас есть ресурсы, и, самое главное, у нас есть отличные специалисты. Мы будем жить, «Армстронг», и мы будем ждать вас. В эти тяжёлые времена мы обязаны поддерживать друг друга. Не отчаивайтесь и не падайте духом.

Мы ждем подтверждения приёма этого сообщения.

Начальник колонии «Кларк» Маркус М. Левински.

« « …КОНЕЦ СООБЩЕНИЯ… » »

Я дочитал пришедшее с Луны послание, после чего несколько минут бесцельно пялился в экран, пытаясь осознать произошедшее. Доселе я думал, что в глубине души давно уже готов к чему-то подобному, но вот теперь, когда мои самые жуткие страхи вдруг подтвердились, я понял, как я ошибался. Я был опустошён и совершенно подавлен. Я вновь вернулся к страшным строкам: Москва… Лондон… Токио… другие города – уничтожены. США… Китай… Запад России – непригодны для жизни. Мир, который мы знали, который был нашим домом, перестал существовать. Отныне мы беспризорники, скитальцы, лишённые корней и обречённые на выживание в жестоком и недружелюбном космосе. Мы не вернёмся на Землю! Это я осознал совершенно чётко.

Я встал с кресла и медленно подплыл к панорамному окну мостика. Хотелось курить. И выпить. Достав планшет, вызвал по голосовому каналу Дашу. Я знал, что она спала, однако дело было неотложным.

– Да? – раздался в динамике её заспанный голос.

– Привет. Прости, что разбудил… – Я замялся, не зная, как правильно подобрать слова.

– Федя, что у тебя? Что-то случилось? – Она сразу почувствовала мое состояние.

– Да, случилось. Зайди на мостик, это срочно.

Я сбросил вызов, отыскал в списке членов экспедиции имя Андерсона, нажал на него, инициируя звонок. Он ответил через несколько секунд.

– Привет, Фёдор, ты насчёт сообщения? – с ходу спросил начальник экспедиции.

– Да.

– Да, мне тоже оно пришло, правда, я пока что не смотрел, что там.

– Предлагаю собраться на мостике, там… в этом… – Я заколебался, подбирая слова. – В общем, нужно его обсудить.

– Понял, скоро буду. Ты уже проинформировал Климову?

– Да, она идёт сюда.

– Хорошо, я тогда вызову Вильямсона, – сказал он и отключился.

Меньше чем через пять минут все участники «коммуникационного заговора» оказались на мостике.

– Ну и что там, вы уже читали? – влетая в помещение мостика, первым делом спросил Андерсон.

Я окинул их взглядом: лицо Даши выглядело заспанным и встревоженным, Андерсон же был слегка возбуждён. Вильямсон выглядел как обычно – этот парень в принципе не отличался чрезмерной экспрессией, так что мне всегда было сложно понять, что у него на уме.

– Да, читал, – мрачно ответил я.

– Всё плохо, да? – тихо произнесла Даша.

– Не очень хорошо. Впрочем, взгляните сами.

Я вывел текст на один из многочисленных экранов центра управления. Скучковавшись вокруг него, они стали читать. С каждой секундой лица товарищей становились всё мрачнее.

– Что ж. Это… – Андерсон снял очки и устало помассировал веки. – Это многое объясняет.

Даша посмотрела на меня, её изумрудно-зелёные глаза излучали горе и отчаяние.

– Федь, изолируй мостик, – тихо сказала она.

Я оттолкнулся и подлетел к панели управления люком, надавил на рычаг, дверь, соединявшая командный отсек и центральный коридор, с шипением захлопнулась. Теперь никто не мог подслушать наш разговор.

– Доигрались, – прошипел Андерсон. – Эти грёбаные ублюдские политиканы таки доигрались! – Он в сердцах стукнул кулаком по одному из мониторов. Матрица полыхнула всеми цветами радуги, но выдержала. – Чёрт бы их побрал, этих говнюков!

Он замолчал, поглощённый своими внутренними переживаниями. Я посмотрел на Дашу, её глаза были влажными, но она держалась – статус командира корабля не давал права на проявление слабости в виде слёз. Я подлетел к ней и обнял. Обычно мы не позволяли себе проявлять наши чувства в присутствии других членов экипажа, но сейчас ситуация была далека от обычной. Мы прижались друг к другу с такой силой, будто от этого зависели наши жизни. В каком-то смысле так оно и было, будучи вместе, мы могли поддержать друг друга, как никто другой на корабле. В этот момент я понял: что бы ни случилось в дальнейшем, какая бы ни ждала нас судьба, я буду с ней, с моей любимой женщиной, до самого конца. Прав был Рик, мы с ней везунчики.

Прошло несколько минут, мы насытились нашими объятиями и отпустили друг друга. Боль и страх, бушевавшие внутри нас, немного притихли. Я взглянул на Андерсона, он, как и прежде, висел над панелью системы связи, склонив голову. Его отрешённый взгляд был обращён куда-то внутрь него самого.

– Уилл, – позвала Дарья.

– Моя жена… мои дети, они все остались там, – тихо выдавил он.

– Надо решать… —произнёс Вильямсон. – Надо решать, что нам теперь делать со всем этим говном.

– Ничего не надо делать, – сказала Даша. – Действуем по тому же плану, что и прежде. Вот и всё. Эта информация не должна выйти за пределы нашего круга. Доведём миссию до конца и вернёмся на Луну.

– Согласен, – кивнул Вильямсон. – Нельзя допустить, чтобы то, что мы только что узнали, дошло до остального экипажа.

– Да… Поддерживаю. Фёдор, – Андерсон взглянул на меня, – ты сможешь проложить курс к Луне?

– Конечно.

– Вот и отлично, сделай это, как всё будет готово, предоставь результаты мне.

– Меня беспокоит Харрис. Если он и впрямь обо всём догадывается, как говорит Фёдор… Может, стоит поставить его в известность? – спросил Вильямсон.

– Думаю, это плохая идея, – ответил я. – Во-первых, он сам отказался, когда я сказал, что могу поговорить об этом с Уиллом. – Я бросил взгляд на нашего начальника. – Во-вторых, он сказал, что не намерен рассказывать остальным о том, что мы что-то скрываем. Ну и в-третьих, у него на Земле осталась девушка. Невеста…

– Джессика, – вспомнила Даша.

– Да. – Я кивнул. – Мне кажется, Рик сильно переживает разлуку с ней, и, если сказать ему, что по Земле прокатилась Третья мировая и его возлюбленная, вероятно, мертва… нет, это плохая идея. Ужасная!

– Все мы оставили кого-то там… – задумчиво произнес Вильямсон. – Рано или поздно люди разберутся, что к чему. Не получится держать их в неведении вечно, однажды нам придётся им всё рассказать. – Он посмотрел на Дашу.

– Однажды… – грызя ноготь на большом пальце, тихо повторила она. – Да, мы расскажем им. Когда придёт время. Но чем позднее это случится, тем будет лучше для них. Для всех нас. Поэтому мы должны приложить все усилия, – Даша обвела нас взглядом, – чтобы сохранить эту тайну так долго, насколько возможно.

– Но если это вдруг всё вскроется … – прошептал я, со страхом представляя в голове последствия раскрытия нашего заговора.

– Тогда мы должны сделать так, чтобы это не вскрылось, – так же шёпотом вторила она мне.

Даша посмотрела на профессора. Тот уже несколько минут как не проронил ни слова, полностью выключившись из нашего разговора. Андерсон молча висел у дальней стены отсека, задумчиво глядя в окно мостика.

– Уилл, вы с нами?

– Да, да.

– Вы согласны? Со всем? – Даша внимательно смотрела на него.

Он повернулся и взглянул на неё пустыми глазами.

– Да, конечно, я согласен.

– Как вы вообще, Уилл, в порядке?

– Нет, – честно признался он. – Как можно быть в порядке, узнав… узнав такое?

– Сэр, вам нельзя показываться в таком состоянии экипажу, – сухо сказал Вильямсон.

– Да, я… я это понимаю. – Андерсон снял и задумчиво протёр свои очки. – Ничего, я справлюсь. Всё будет хорошо… Вы знаете, я лучше пойду к себе, если будут спрашивать, скажите остальным, что… ну, не знаю, что у нас было совещание и я вдруг почувствовал себя плохо.

– Не поверят, придётся вам тогда объясняться с Ямагути, – заметил я.

– Не переживайте, – он выдавил из себя вымученную улыбку, – с Юхиро я как-нибудь разберусь.

Профессор проплыл мимо нас в сторону люка, повернул рычаг управления гермодверью. Издав характерный пневматический звук, она отошла в сторону. Андерсон скрылся в открывшемся проёме.

– Что-то я волнуюсь за него. Надеюсь, он сумеет переварить всё это, – глядя вслед профессору, сказал я.

– Пойду прослежу, чтоб до него никто не докопался с разговорами сейчас, – сказал Вильямсон и нырнул в люк вслед за начальником экспедиции, оставляя нас с Дашей наедине.

С полминуты мы молча смотрели им вслед, переваривая всё случившееся. Первым нарушил тишину я.

– Знаешь, думаю, мы поступаем правильно. – Я посмотрел на Дашу. – Правильно, что мы решили скрыть всё от остальных. Незачем им знать всё это дерьмо, что теперь знаем мы.

– Завидуешь им? – Её зелёные глаза глядели на меня.

– Да, – признался я. – Пожалуй, будь у меня выбор, я бы предпочел оказаться на их месте. Не знать всего этого кошмара, не знать, что нашего мира больше нет, что нам больше некуда возвращаться! – Я чувствовал, как внутри меня растёт отчаяние. – Что всё это, весь этот полёт, наша миссия больше на хрен никому не нужны! Какой во всём теперь этом смысл? – Я с силой саданул ладоньюпо стене.

– Эй, эй! – Даша прижалась ко мне, коснулась моего лба своим, провела ладонью по моей поросшей жёсткой щетиной щеке. – Смысл есть, – прошептала она. – Помнишь, что там было написано, в том сообщении? «Не отчаивайтесь, не падайте духом». Мы обязаны выжить, понимаешь? Обязаны, и всё тут! В этом теперь смысл нашей миссии. Если людей и впрямь осталось так мало, значит, каждый из нас отныне ценен как никогда! Я командир этого корабля, и я отвечаю за жизни всех находящихся на его борту. И я не дам им погибнуть, я просто не имею на это права… Но мне нужен ты, иначе я просто не смогу, не выдержу… – Она заглянула мне в лицо, ловя мой взгляд. – Мы вернёмся, мы будем жить на Луне, там есть всё, что нужно. Но сейчас мы должны продолжить нашу миссию во что бы то ни стало, понимаешь?

Она смотрела на меня, ища поддержки. Я коснулся пальцами её виска, нежно провёл по гладкой коже, заправив за ухо один из выбившихся рыжих локонов.

– Я люблю тебя, – прошептал я, глядя в её бездонные, словно два омута, изумрудные глаза. Наши губы сомкнулись в долгом поцелуе.

***

« «…НАЧАЛО СООБЩЕНИЯ…» »

Начальнику колонии «Кларк» Маркусу Левински от командира межпланетного космического корабля «Нил Армстронг» Дарьи Климовой.

Подтверждаем приём вашего сообщения. Новости, переданные вами, ужасны. Из опасений за психологическое состояние наших товарищей мною совместно с начальником экспедиции Уильямом Андерсоном, старшим пилотом Фёдором Фроловым и инженером Мейсом Вильямсоном было принято решение временно скрыть от экипажа факт произошедшего на Земле. Как бы то ни было, мы не собираемся падать духом в свете всего случившегося и намерены обязательно вернуться. Мы будем держать с вами связь на этом канале, мы хотим, чтобы вы продолжали информировать нас обо всём, что происходит сейчас у вас и, возможно, на Земле, если вам удастся поддерживать контакт с теми, кто находится там. Вы правы, называя то, что произошло, «Катастрофой», сейчас нас всех ждут непростые времена, и лишь вместе мы сможем пережить их. Да хранит нас всех Бог.

Командир МТКК «Нил Армстронг» Дарья Климова

« « …КОНЕЦ СООБЩЕНИЯ… » »

***

– Десять секунд до окончания манёвра, – сообщил я. – Отключение двигателя через пять… четыре… три… две… одну. Отсечка.

Ускорение, прижимавшее нас к креслам, исчезло.

– Торможение завершено, двигатель выключен, параметры орбиты в норме: апоцентр – пять тысяч двести, перицентр – четыре тысячи девятьсот пятьдесят два километра. Наклонение восемьдесят пять, долгота восходящего узла – тридцать три градуса, – отчитался я.

– Внимание, экипаж, говорит командир, мы вышли на орбиту вокруг Титана, поздравляю всех.

Дарья постаралась придать своему голосу радостные, торжественные интонации, однако я всё же уловил фальшь. С того момента, как мы приняли сообщение с Луны, прошло три недели, и люди ощущали произошедшие перемены. Несмотря на то что мы старались вести себя как обычно, получалось это у нас, видимо, не очень хорошо. Андерсон же был откровенно плох. Я видел, что он старается держаться, отыгрывать свою роль руководителя, но это давалось ему ценой больших усилий. Я чувствовал, что надо было ему как-то помочь, поддержать, без этого человека, без его энергии и руководства наши шансы на успешное выполнение миссии значительно сокращались. Однако я понятия, не имел как это сделать. Мы с ним не были близкими друзьями, как, например, с Риком, Егором или Жаклин. С этими людьми я всегда мог поговорить по душам, но только не с Андерсоном. А после того злополучного сеанса связи он лишь сильнее дистанцировался от нас, сведя все контакты с экипажем до рабочего минимума. Его редко можно было встретить в отсеках корабля в свободные часы, большую часть времени он проводил за работой в обсерватории либо в своей каюте. Даже в моменты совещаний, когда вся команда собиралась в кают-компании, чтобы решить те или иные насущные вопросы, он больше молчал, почти не принимая участия в дискуссиях, и говорил лишь тогда, когда это от него напрямую требовалось.

Я стянул наушники, пробежавшись руками по переключателям, перевёл систему управления кораблем в дежурное состояние.

– Реакторы переведены в холостой режим, – доложила за моей спиной Жаклин, – Ого, это было странно!

– Что-то не так? – поинтересовалась Даша.

– Только что скакнуло давление в первом контуре левого реактора. Внезапно поднялось на одну единицу и затем снова вернулось в норму, так быстро, что автоматика даже никак не среагировала.

– Нам стоит этого опасаться? – спросил со своего места Харрис.

Жаклин покачала головой.

– Пока не знаю. Вроде бы сейчас все параметры в полном порядке, я не вижу никаких отклонений ни в работе насосов, ни в чём бы то ни было ещё. Реактор функционирует совершенно нормально.

– Нужно проверить логи системы управления, – сказала Даша. – Если такие скачки повторяются регулярно, это может быть признаком неисправности.

Проблемы с реакторами были уделом наших инженеров и меня мало касались, так что я скинул с себя ремни и взмыл с кресла.

– Ладно, пойду. Удачи разобраться вам тут со всем, – покидая мостик, сказал я.

Я направился в жилую секцию. Пролетев знакомым путём через осевой коридор к центральному отсеку первой центрифуги, я нырнул в радиальный тоннель, на выходе из которого встретил Барбьери и Нортона.

– Привет, – поздоровался со мной планетолог.

– Ну здравствуй, – смущенно ответил я. Похоже, что они меня тут специально ждали. – А вы чего тут?

– Слушай, Фёдор, надо поговорить, – сказал Нортон. Он явно чувствовал себя неловко, так же как и я.

– О чём?

– Не здесь, – Барбьери оглянулся, словно опасаясь, будто кто-то может нас подслушивать.

Я тоже осмотрелся, коридор, в котором мы стояли, был совершенно пуст.

– Лучше идёмте ко мне, – предложил метеоролог.

Я согласился, и мы втроём проследовали в его каюту. Зайдя внутрь последним, Барбьери закрыл за собой дверь. Крошечное помещение, ничем не отличавшееся от моей и любой другой жилой комнаты, для нас троих было явно тесным. Я встал около окна, Эдвард присел на свою кровать, а Макс так и остался у двери.

– Ну и? Что за секретность? – с деланой непринуждённостью спросил я.

– Мы бы хотели поговорить с тобой об Уилле. Ты не заметил, что в последнее время он ведёт себя как-то странно? – спросил Барбьери.

– Да, думаю, это многие заметили, – осторожно ответил я.

– С Андерсоном творится что-то не то, – медленно проговорил Нортон. – Вчера у нас с ним была запланирована калибровка спектрометра, он должен был помогать мне, но не явился, я пытался вызвать его по внутренней связи, но так и не достучался, а когда мы с Максом пошли его искать, то обнаружили в отсеке гидропоники среди грядок. Он сказал, что следил за работой системы орошения, якобы с ней какие-то проблемы.

– Да, вот только она совершенно исправна, – добавил Барбьери. – Я потом специально интересовался у Климовой. За последнее время никаких отклонений в поливе растений не было.

– Чёрт… даже не знаю, что сказать, – проговорил я. «Похоже, у профессора серьезные проблемы», – пронеслась в голове мысль.

– А сегодня я встретил его в столовой, – продолжал тем временем Нортон, – спросил у него насчет нашего орбитального зонда, «Аякса», поинтересовался, когда мы будем его запускать.

– И?

– Он просто отмахнулся от меня, ответив в стиле «решайте, дескать, сами». Представляешь? Решайте, говорит, сами! Что это за херня?

– Раньше он себя так не вёл, – сказал Барбьери. – Я знаю Уильяма Андерсона уже без малого четыре года, всё это время он был ответственным человеком, лидером. У него каждая минута была распланирована. Тот, старый Андерсон не пропустил бы калибровку спектрометра, не отказался бы от решения о запуске зонда и не сделал бы много ещё чего странного.

– Слушайте, парни, я понимаю ваше беспокойство. Меня и самого это волнует, – сказал я, нисколько не соврав. – Но почему вы всё это обсуждаете со мной? Не с Климовой, не с кем-то другим, думаете, я знаю больше вас?

Ученые переглянулись.

– Слушай, Фёдор, – потеребив ус, сказал Барбьери. – Я не хочу, чтобы всё это выглядело как какой-то наезд, будто мы заперли тебя тут в комнате и пытаем, но это ведь всё началось с тебя.

– В смысле? – Я скрестил руки на груди.

– Пару недель назад, когда мы готовились к замеру плотности колец, ты вызвал его на мостик, и он потом не вернулся, а пошёл в свою каюту. И на следующий день ходил словно пришибленный.

Я ненадолго замялся, пытаясь выдумать ответ, они это явно заметили.

– Андерсон тогда велел мне пересчитать обратный полёт, просил оптимизировать его по времени. Собственно, я просто представил ему результаты, – соврал я.

– На мостике? – спросил Нортон. – То есть ты не мог подождать окончания эксперимента или, скажем, сам прийти с планшетом к нам в обсерваторию?

– Мне нужно было продемонстрировать ему всё там, планшет просто не имеет такого широкого функционала, чтобы досконально, полностью отображать навигационные данные, – продолжал врать я. – К тому же, как выяснилось, у нас нет возможности ускорить возвращение, не избавившись от лишней массы, например «Дедала» и, возможно, части другого оборудования. Так что я хотел посоветоваться с ним насчёт этого всего. Чёрт, – я развёл руками, – говорю вам, я не знаю, что с ним стряслось! Точнее, знаю не больше вашего.

Барбьери устало потер переносицу. Нортон откинулся на кровати, упёршись спиной в переборку, заложив руки за голову. Он внимательно, изучающе смотрел на меня. Клянусь, если бы меня сейчас подключили к полиграфу, все его индикаторы моментально вспыхнули бы красным. Хотя, пожалуй, этого и не требовалось. Я с детства не умел врать и явно не справлялся с этим и сейчас.

– Есть у меня чувство, что добром это всё не кончится, – тихо проговорил Нортон.

– Надо что-то решать с этим. Надо поговорить с ним в открытую, – предложил Барбьери.

– Будет непросто. Учитывая, что он в последнее время почти ни с кем не общается, – заметил я.

– Возможно, – согласился Барбьери. – А возможно, нам стоит просто подождать, и он придёт в норму сам.

– Сомневаюсь. – Я покачал головой. – Пожалуй, я попробую поговорить с ним, попытаюсь понять, что его тревожит.

– Сделай это, Фёдор, – глядя на меня, сказал Нортон. – Уилл нужен нам.

– Знаете, – прервал повисшую на несколько секунд тишину Барбьери, – в случае, если всё станет плохо, мы ведь в любой момент можем поместить его в капсулу. Можем ведь, да? – Он вопросительно посмотрел на меня.

– Да. – Я кивнул. – Но мне бы крайне не хотелось этого делать.

Я покинул каюту метеоролога и направился в свою, в противоположном конце спального отсека. Зайдя к себе, я первым делом скинул комбинезон и отправился в душ. Горячая вода слегка отдавала химией – остатками реагентов, добавлявшихся для очистки и дезинфекции. Такова была цена за полностью закрытый цикл водоснабжения. Я смотрел, как она медленно, словно бы нехотя струилась по телу, собиралась крупными каплями на кончиках пальцев и неохотно срывалась вниз. В условиях пониженного тяготения вода текла совсем иначе, чем на Земле. Вообще сниженная сила тяжести давала много любопытных эффектов: так, например, за прошедшие почти два года с момента отлёта мой рост увеличился на добрых полтора сантиметра просто из-за того, что на меня больше не давила гравитация огромной планеты, а лишь жалкие 0,3g в центрифуге, да и то не круглые сутки, с перерывами. Впрочем, эффект увеличения роста был временным. Как только мы вернемся на Землю, позвоночник сожмётся обратно буквально за неделю…

Только мы не вернёмся.

Я закрыл воду и вышел из душевой, обтёрся. Устроился на кровати и выдвинул консоль мультимедийной системы. Надо было сообщить о нашем разговоре с ребятами Дарье. Я нашел её имя среди других и запустил голосовой вызов.

– Слушаю, – раздался из динамиков знакомый голос.

– Не отвлекаю? – спросил я.

– Нет, не сильно, я тут считала ресурс наших воздушных и водных фильтров. Похоже, нам хватит их ещё лет на пять, если начнем экономить прямо сейчас.

– Готовишься к худшему?

– В нашей нынешней ситуации лучше быть готовыми ко всему, – вздохнула она.

– Это точно. – Согласился я. – Ты сейчас одна?

– Да, а ты что, хочешь составить мне кампанию?

– Нет. Слушай, я тут встретил Барбьери и Нортона. Они беспокоятся за Андерсона. Говорят, в последнее время он, как бы это выразиться… чудит.

– Резонно. Нужно быть идиотом или слепым, чтобы не заметить, что с ним что-то не так. Честно говоря, я тоже беспокоюсь за него.

– Это не всё. Они спрашивали меня о том, что произошло тогда на мостике, когда я вызвал вас.

– Чёрт. И что ты сказал?

– Соврал, конечно же. Но, похоже, не слишком убедительно. Я сказал, что якобы докладывал результаты расчетов траекторий обратного полёта. В общем, непохоже, что они в это особо поверили.

– Плохо.

– Да. Боюсь, теперь и они знают, что мы что-то скрываем. Или подозревают, по крайней мере.

– Теперь слухи поползут среди экипажа с утроенной силой, – вздохнула она. – Хотя, учитывая поведение Андерсона, чего-то подобного стоило ожидать в ближайшее время.

– А что думаешь насчёт Вильямсона?

– Непроницаем и невозмутим, как обычно, ты же сам его каждый день видишь. Этот парень всегда такой замкнутый, трудно понять, что у него в голове.

– У него ведь, кажется, тоже семья, – вспомнил я.

– Да, жена и дочка трёх лет. В любом случае он мне кажется сейчас более уравновешенным, чем Андерсон.

– Ну, так и что будем делать? – спросил я.

– Ждать, смотреть, как будет развиваться ситуация, пытаться подстраиваться. Другого нам пока не дано.

– Возможно, как-то стоит подготовить людей к правде?

– Как ты это себе представляешь? – спросила она. – К тому же связи с домом нет уже несколько месяцев, я думаю, в душе все и так уже готовы к чему угодно. Но всё же чем позже они об этом узнают, тем лучше для всех нас. Пока у людей есть надежда, они будут работать, но забери её, и сколько из них станут как Уилл? Каковы тогда будут наши шансы вернуться?

– Я не спорю с тобой, но вот так сидеть и ждать развития событий… так не пойдёт. Нужно наладить общение с Андерсоном, иначе могут начаться проблемы. Я хочу с ним поговорить.

– Хорошо. Да, это хорошая идея, – согласилась Даша.

В нашем разговоре повисла пауза.

– Хочешь обсудить что-то ещё? – спросила она.

– Нет.

– Ладно, тогда мне надо работать.

– Давай, увидимся позже.

Я отключился.

Одевшись, я вышел в коридор и направился к каюте профессора. С каждым днем он всё глубже и глубже уходил в себя, и это грозило весьма тяжёлыми последствиями для его психики. Нужно было с ним поговорить, поддержать его как-то. Но вот как это сделать? Признаться, я никогда не был силён по части подобных разговоров. Что сказать человеку, находящемуся в депрессии? Разве могут вообще слова в таком случае кому-то помочь? Когда мне было пятнадцать, умерла моя мама. Я очень сильно переживал это, помню, в день похорон ко мне подходили родные и близкие, и каждый считал своим долгом сказать что-то, как-то меня поддержать. Я, конечно, вежливо кивал им, благодарил, хотя на самом деле их слова не вызывали во мне ничего, кроме раздражения. Всё, чего мне хотелось в тот день, это чтобы моя мама была жива, и их соболезнования никак не могли помочь мне в этом. Все эти слова были совершенно бесполезны! С тех пор я старался избегать выражать свое сочувствие кому-либо. Мне всегда казалось, что лучше дать человеку самому пережить свое горе, нежели лезть к нему с глупыми, бесполезными словами.

Однако в случае с Андерсоном я должен был что-то предпринять. Его психическое состояние не могло не вызывать беспокойства, особенно в свете того, что мы находились в полной изоляции в полутора миллиардах километров от дома. Хуже всего было то, что Уилл не являлся рядовым участником нашей экспедиции – от его поведения и его решений зависело слишком многое, и если этот человек потеряет контроль над собой, то кто знает, во что для всех нас это может вылиться?

Подойдя к двери его каюты, я тихонько постучался.

– Уилл, вы у себя? – Ответа не было.

Дёрнув ручку, я убедился, что дверь заперта. Открыть её у меня не было возможности, для этого нужен был особый, командирский ключ, который мне по рангу иметь было не положено.

Я достал планшет и попытался вызвать Андерсона по голосовой связи, однако он не отвечал. Выругавшись, я снова позвонил Даше.

– Да, Федь, – ответила она.

– Слушай, я тут торчу у каюты Уилла, и было бы здорово попасть внутрь. Я звонил ему, но он не берёт трубку, так что я подумал, может быть, ты откроешь для меня дверь?

– Считаешь, он там заперся у себя? – спросила она.

– Не знаю, – честно признался я. – Корабль большой, боюсь, он может быть вообще где угодно.

– Ну… так, может, ты поищешь его, прежде чем ломиться к нему в комнату?

– Для начала я всё-таки хотел бы заглянуть к нему в каюту. Даже если его там нет, возможно, её осмотр позволит нам понять, что именно сейчас происходит у него в голове.

– Хорошо, сейчас буду. – Она отключилась.

Через пару минут я увидел, как из зева радиального перехода показалась парочка знакомых изящных ножек. Спустившись вниз, Даша подошла ко мне, спросила:

– Уверен, что нам стоит это делать?

– Да, открывай.

Девушка сняла с шеи карту и поднесла её к считывателю. Коротко пикнув и подмигнув нам зелёным светодиодом, замок на двери открылся.

– Уилл, вы там? Нам надо поговорить, – постучавшись, спросила она. Как и мне, ей никто не ответил.

Командир осторожно отодвинула дверь в сторону, нашему взгляду открылось маленькое помещение, аналогичное по размеру и убранству апартаментам Даши. Андерсона здесь не было. Мы вошли, и я закрыл дверь.

– Ну и кавардак! – воскликнул я, оглядывая царивший вокруг беспорядок.

Вещи профессора были разбросаны по всей комнате: одежда, книги, нижнее бельё – всё это валялось теперь на полу.

– Это совсем на него не похоже, – разглядывая весь этот бедлам, произнёс я.

– Да, Андерсон всегда был чистюлей, – согласилась со мной Даша. – Всё это больше походит на твою каюту. – Она улыбнулась, бросив на меня мимолётный взгляд.

– Я, конечно, тот ещё неряха, но всё же не н столько… – изучая раскиданные по рабочему столу бумаги, ответил я. – Эй, взгляни-ка! – Я продемонстрировал Даше одну из них.

Она приняла у меня из рук лист формата А4, весь исписанный математическими символами.

– Похоже на какой-то баллистический расчёт, – изучив записи, произнесла девушка. – Да, это расчёт траектории полёта к Сатурну, но не нашего, смотри, – она ткнула пальцем, – характеристики отправной орбиты совсем другие. Я не знаю, что это за миссия, но она должна была стартовать не с Земли. Наклонение, долгота восходящего узла, эксцентриситет… Это больше похоже на орбиту какого-то астероида. Ни чёрта не понимаю! – Она вернула листок мне.

– Это не почерк Андерсона, – вновь осмотрев бумагу, сказал я. – Эти записи были сделаны кем-то другим.

– Что всё это значит? – Даша растерянно посмотрела на меня.

Я положил листок обратно, навёл на него камеру своего планшета и сделал снимок.

– Потом изучу это всё на досуге, – пояснил я.

Остальные документы, лежавшие на столе, никаких вопросов не вызывали, так как имели то или иное отношение к нашей миссии. Поворошив всю эту кипу бумаг, я обнаружил похороненный под ней персональный планшет. Взяв устройство, я провёл пальцем по экрану, разблокировав его.

– Эй, мне кажется это уже лишнее, – запротестовала командир.

– Слушай, мы и так уже влезли в каюту и копаемся в его вещах! – возразил я. – Что такого в том, что я посмотрю его планшет?

– Но там же личные файлы!

– Вот именно! – воскликнул я, глядя на подругу. – Возможно, они дадут нам ключ к пониманию того, как ему помочь!

Первое, что я увидел на экране, – уведомление о пропущенном вызове. Звонившим являлся некий Фёдор Фролов. Смахнув пальцем сообщение, я сразу же оказался в разделе «Фото и видео», который, видимо, был открыт Андерсеном ранее. С планшета на меня смотрели дети профессора: смуглый, темноглазый старший сын Тоби и его младшая сестра, светловолосая и голубоглазая Скай. На этом снимке ребятам было где-то лет двенадцать и десять соответственно.

«Моему сыну сейчас четырнадцать, и, когда я вернусь, он станет уже взрослым», – вспомнил я слова Андерсена, произнесённые им в ходе одного из интервью незадолго до отлёта.

Я стал листать снимки: вот Уилл с детьми и женой где-то на отдыхе, вот они жарят мясо на заднем дворе своего дома, вот снимок с какого-то дня рождения. Попалось мне также и видео: короткий сорокасекундный ролик, в котором дочь профессора играет на лужайке с собакой.

Даша всё это время стояла рядом, так же, как и я, изучая фотографии. Наконец она не выдержала и забрала у меня планшет. Аккуратно положила его на стол.

– Хватит, Федь, – сказала она, кладя его обратно. – Мне кажется, всё и так понятно.

– Как думаешь, они могли выжить? – глядя на девайс, спросил я.

– Они из Сан-Франциско, – после долгой паузы ответила напарница. – Очень крупный город… очень крупный промышленный узел. Обычно такие находятся в списке первоочередных целей для удара.

Я кивнул.

Мы продолжили молча осматривать каюту начальника экспедиции.

– Федь, – Даша стояла возле кровати профессора, я приблизился к ней.

На развороченной постели виднелись следы крови.

– Чёрт, – выругался я.

– Похоже, дело совсем плохо. – Она с тревогой посмотрела на меня.

– Он же не… он… ведь не того самого? – Я провёл пальцем возле шеи, испуганно глядя на подругу.

– Надо найти его, – сказала она.

– Ванная! – высказал я страшную догадку.

Мы синхронно бросились к двери, ведущей в санузел, я рванул её в сторону, готовясь к худшему. Внутри было пусто. Унитаз, душевая кабина и небольшая стальная раковина, профессора здесь не было. Но откуда, чёрт возьми, взялась кровь? Осмотрев помещение более внимательно, я, кажется, начал понимать, что к чему: небольшое зеркальце, висевшее над умывальником, было разбито, его осколки валялись на полу, на котором также виднелись и засохшие капли крови. При этом ниша с индивидуальной аптечкой была открыта, а сама аптечка распечатана.

– Он просто разбил зеркало. – Я облегчённо выдохнул. – Просто разбил чёртово зеркало, и всё! Никаких попыток суицида.

Я сел на корточки, уперевшись спиной в стену. Даша присела рядом со мной и стала внимательно изучать осколки стекла на полу.

– Всё равно мы должны найти его, – сказала она, крутя в руках крупный, сантиметров пять длиной, треугольный кусок стекла со следами крови. – Даже если он ещё не … не навредил себе, возможно, он уже близок к этому.

Мы вышли из каюты профессора, и Даша, воспользовавшись своим ключом, вновь закрыла дверь на замок.

– Окей, сделаем так – я возьму на себя переднюю центрифугу: кают-компанию, кухню, спортзал и склад. Ты, – она глянула на меня, – осмотришь заднюю: лабораторию, обсерваторию, медотсек и так далее. Первым делом загляни в медотсек, возможно, Уилл пошёл к Ямагути, чтобы тот обработал его порезы.

– Хорошо. – Я кивнул. – Если не найдём его в кольцевых отсеках, встретимся в стыковочном хабе и вместе осмотрим «Дедал», второй склад и криогенный отсек.

На этом мы разошлись. Я двинулся в сторону кормы ко второй центрифуге. По пути осмотрел теплицу, обнаружил в ней Ингрид Ларсен и Джейсона Ву – наших гидролога и геолога. Ребята были заняты сбором урожая огурцов.

– Я ищу Андерсона, не знаете, где он? – спросил я, пролетая мимо них.

– Нет, я его вообще со вчерашнего вечера не видел, – ответил Ву.

Пролетев гидропонику, я оказался в осевом отсеке кормового гравитационного кольца. Сходу занырнув в один из радиальных переходов и спустившись по лестнице, я оказался в вотчине нашего корабельного врача, Юхиро Ямагути. Пройдясь по залитым ярким светом помещениям, я обнаружил доктора в одном из кабинетов. Он расставлял какие-то склянки в большом, серебристом холодильнике.

– Док, – позвал я.

Он обернулся ко мне.

– О, Фёдор! Здравствуй! – Ямагути улыбнулся. – Чем могу помочь? Тебя что-то беспокоит?

– Нет, если вы про моё здоровье, то у меня всё прекрасно. Я ищу Андерсона, он не заглядывал к вам случайно?

– Да, он был здесь где-то с час назад. Приходил за медицинской помощью.

– С ним что-то случилось?

– Да, он здорово порезал руку, – ответил врач. – Мне даже пришлось наложить пару швов.

– Как же он умудрился? – спросил я, делая вид, будто не в курсе произошедшего.

– Сказал, что неудачно ухватился за что-то в невесомости. А в чём, собственно, дело?

– Ни в чём, просто мне нужно кое-что обсудить с ним, а он не отвечает на мои звонки, – ответил я. – Вы не знаете, где он сейчас?

– Нет, – Ямагути отрицательно покачал головой.

– Ладно, пойду гляну, может быть, он в обсерватории. – Я направился к выходу.

– Фёдор! – окликнул меня врач.

Я развернулся и посмотрел на него.

– Скажите, Фёдор… Вы не замечали, что Уилл стал вести себя в последнее время… – Ямагути замялся, – стал вести себя как-то странно?

Я задумался, размышляя над тем, что ему ответить.

– Нет, ничего такого я не замечал, – соврал я. – Ну разве что… он стал каким-то… неразговорчивым, что ли.

– Мне кажется, его гложет что-то, но я никак не могу понять что. Я попытался расспросить его об этом сегодня, но он отмахнулся от меня и ничего не сказал. С ним явно что-то происходит, и мне это совершенно не нравится.

Я молча кивнул.

– Может быть, это как-то связано с потерей связи? – продолжил врач. – Знаете, многие из нас переживают, что не могут связаться с семьями.

– Я понял вас, доктор, – сухо ответил я. – Спасибо, что поделились со мной своим беспокойством относительно Уилла. Я присмотрюсь к нему.

«Чёрт, теперь ещё и Ямагути начинает что-то подозревать», – покидая медицинский отсек, мрачно подумал я.

Ситуация начинала постепенно выходить из-под контроля, нужно было срочно принять какие-то меры, вразумить Андерсона, привести его в чувство. В противном случае последствия могли оказаться самые непредсказуемые. Конечно, если профессор станет совсем плох, мы уложим его в капсулу и усыпим, однако это был крайний вариант, и мне категорически не хотелось бы прибегать к нему.

Поднявшись наверх, в осевую часть корабля, я нырнул в соседний переход, который вёл в секцию, где располагалась обсерватория. Спустившись по лестнице, я оказался в просторном отсеке, сплошь заставленном компьютерами и различным научными приборами непонятного мне назначения. Именно из этой комнаты производилось управление всеми астрономическими инструментами корабля. Кроме того, отсюда же посылались команды нашим автоматическим зондам, таким как «Ахиллес».

Я двинулся вдоль рядов аппаратуры, выискивая взглядом Андерсона. Профессор обнаружился в дальнем конце отсека, он сидел спиной ко мне за терминалом управления главным телескопом, сосредоточенно глядя в экран.

Достав из кармана планшет, я отправил Даше короткое текстовое сообщение: «Нашёл его. Обсерватория».

«Сейчас буду», – пришёл через несколько секунд ответ.

– Уилл, – позвал я.

– А, Фролов, – он повернулся ко мне.

Я огляделся вокруг, дабы убедиться, что мы одни.

– Уилл, нам надо поговорить, – сказал я, подходя ближе.

– Иди сюда, Фёдор, я хочу показать тебе кое-что. – Он поманил меня забинтованной рукой.

Приблизившись и встав рядом с ним, я посмотрел на монитор.

– Гляди! Это наша Земля, – сказал Андерсон, указывая на белое размытое пятно в центре экрана. – А вот и Луна, – произнёс он, слегка отдалив изображение так, что на нём появилась ещё одна белая точка меньшего размера. – Здорово, правда?

– Уилл, это… – начал было я.

– Жаль что мы так далеко, с такого расстояния плохо видно детали, – прервал он меня, разглядывая изображение.

– Что у вас с рукой? – спросил я, глядя на его перебинтованную правую кисть.

– А? – Андерсон удивлённо посмотрел на меня, затем на свою подбитую конечность. – А, это. Так, ерунда. Немного не рассчитал скорость на повороте, когда пролетал через теплицу.

Разговаривая с профессором, я не услышал, как сзади подошла Даша. Коснувшись моего плеча, она спросила:

– Здесь больше никого нет? Мы одни?

– Похоже на то, – кивнул я.

– Окей, тогда, если вы не против, я закрою этот отсек, чтоб нас никто не подслушал.

Достав свой планшет, она ввела команду. Послышалось пневматическое шипение, и герметичная дверь в дальнем от нас конце обсерватории захлопнулась.

– Уилл. – Она внимательно смотрела на профессора. – Как вы себя чувствуете?

Он молчал.

– Я знаю, что вам сейчас тяжело, признаться, мне и самой хреново. Мои родители, моя сестра остались там, и… и я понятия не имею, что с ними сейчас…

– Я имею, – тихо ответил Андерсон. – С вероятностью девяносто девять процентов твои родители и сестра мертвы. – Его глаза мрачно смотрели на Дашу. – Или умрут в ближайшее время.

– Профессор… – начал было я.

– Помолчи, пожалуйста, – оборвал он меня. – Лучше взгляните оба сюда. – Андерсон указал рукой на монитор. – Что вы видите?

– Землю? – Сказала Даша.

– Да. – Андерсон кивнул. – Данное изображение получено буквально только что, пятнадцать минут назад. Это оптический спектр, здесь плохо видно, но, судя по всему, планета покрыта плотным слоем облачности. Но это не столь существенно, более существенно другое. – Он нажал несколько кнопок на клавиатуре, переключив изображение. – Вот картинка в инфракрасном спектре. Судя по ней, средняя температура на Земле сейчас составляет одиннадцать с половиной градусов Цельсия, а это на четыре градуса ниже нормы. И на целых три десятых градуса ниже результатов, полученных мною полторы недели назад. Планета остывает. – Андерсон жёстко посмотрел на нас. – И очень быстро.

– И что… это значит? – растерянно спросил я.

Уилл взглянул на меня как на полного идиота.

– Это значит, что в скором времени там наступит новый ледниковый период, – начал разжёвывать он. – Ядерные взрывы и возникшие из-за них пожары подняли в атмосферу огромное количество сажи. В основном это частицы диаметром в пару микрон. Достигнув стратосферы, эта дрянь разлетелась по всему миру и теперь блокирует солнечный свет. Полагаю, если динамика не изменится, к концу года глобальная температура на планете упадёт градусов на двенадцать-тринадцать, а в отдельных регионах, может быть, и на все тридцать – сорок. Огромные территории к северу и югу от экватора покроются ледниками. В вашей России, даже в летние месяцы, средняя температура не будет превышать ноля градусов. В Америке из-за того, что она расположена южнее, будет несколько теплее, но не сильно. От такого резкого изменения климата растительный и животный мир Северного и Южного полушария погибнет, сельское хозяйство будет уничтожено, начнется глобальный голод.

– Постойте, но что насчёт экватора? Африка, Центральная Америка, Индия… там ведь… там ведь будет тепло? – с надеждой в голосе спросил я.

– Да, – глядя на меня, ответил Андерсон. – Положительная температура сохранится в зоне примерно между тридцатыми параллелями северной и южной широты, однако едва ли это поможет живущим там. Из-за аэрозольной взвеси в атмосфере количество осадков на планете сократится процентов на сорок – пятьдесят, возникнет засуха, и плодородность почвы многократно упадёт. Так что все эти территории, расположенные возле экватора, едва ли смогут прокормить даже своё собственное население, не считая тех, кто ломанётся туда с севера и юга, спасаясь от холода.

– И как долго это, по-вашему, продлится? – спросила Даша.

– Пока вся поднятая взрывами дрянь не осядет обратно. Сколько это займёт? – Профессор пожал плечами. – Не знаю. Трудно сказать. Может быть, десять лет, может, двадцать. В любом случае человеческая цивилизация этого не переживёт. И это я ещё не говорю о том, что вся поверхность планеты: почва, вода – всё будет отравлено радиоактивной пылью. Так что даже если людей не убьёт голод, это сделает радиация.

Повисла тяжелая тишина, мы стояли, глядя в пустоту, думая обо всём сказанном Андерсеном.

– Я всегда думала, что ядерная зима – это лишь теория, – прервала молчание Даша. – Страшилка от экологов и пацифистов.

– До сегодняшнего дня это так и было. Но наши политики провели прекрасный научный эксперимент, и теперь данная теория подтверждается фактами, – саркастически ответил Андерсон.

– Вот дерьмо… – только и смог выдохнуть я.

– Так что твоя семья, – профессор жёстко глядел на Дашу, – моя семья, его семья, – он ткнул пальцем в меня, – все они мертвы.

Между нами вновь повисла тишина. Я вдруг вспомнил о своих друзьях, о пенсионере-отце, о моей двоюродной сестре Лизе, которая вышла замуж незадолго до нашего отлёта и у которой где-то с полгода назад родился сын. Трудно было поверить, что их больше нет. Может быть, конечно, кто-то из моих знакомых и близких выжил, но, судя по предсказанию Уилла, это было лишь временным явлением.

Забавно получилось, мы с Дашей пришли к Андерсону, чтобы поддержать его, помочь ему справиться с его депрессией, а вышло всё наоборот. Если до сего момента у меня была хоть малая надежда на то, что человечество сможет оправиться после случившейся Катастрофы, то теперь и она угасла.

– Они мертвы, – после пары минут скорбного молчания произнесла Даша. – Наши семьи, наши близкие мертвы, Уилл, это так. Но ведь мы ещё живы. Мы живы, а значит должны бороться.

Андерсон мрачно смотрел на неё, скрестив на груди руки.

– Мы должны бороться, нельзя сдаваться, понимаете? – продолжала она. – У нас есть шанс, нужно только… только не впадать в отчаяние.

– К чему это всё? – прервал он её. – К чему весь этот мотивационный спич?

– Просто… я просто хотела сказать, что… – стушевалась она.

– Мы пришли, потому что мы волнуемся за вас, – прямо сказал я. – Вы отдалились от экипажа, практически не появляетесь на публике, ни с кем не общаетесь. Вы перестали исполнять свои обязанности как наш руководитель, и это тревожит людей. Команда обеспокоена вашим поведением, они начинают задавать неудобные вопросы, и это дестабилизирует обстановку внутри коллектива.

– Уилл, я понимаю, что вы сейчас чувствуете, каково вам, но… – начала было Даша.

– Понимаете? – Андерсон встал со своего места и подошёл к ней. – Как вы можете меня понимать, у вас ведь нет своих детей? – казал он, глядя на неё в упор. – Вы так молоды, у вас нет семьи, вся ваша жизнь посвящена лишь космосу! Как вы можете меня понять?

Профессор яростно прошёлся туда-сюда по отсеку.

– Моя семья мертва! – В его голосе кипело отчаяние. – Мои дети, всё, ради чего, я существовал, для чего я работал, теперь погибло! У меня больше нет ничего! Нет будущего! Понимаете вы это? – Он метнул в нас с Дашей гневный взгляд. – Я каждый день просыпаюсь с утра и не понимаю, ради чего. Для чего мне подниматься с постели, идти куда-то, что-то делать. Какой в этом всём теперь смысл?

Андерсон подошел к окну и, оперевшись на него рукой, задумчиво уставился куда-то в чёрную бездну за бортом.

– Нет, вам не понять. У вас ведь нет своих детей. – После небольшой паузы уже спокойней продолжил он. – Помню, когда на свет появилась моя младшая, Скай…Боже, она была такой крохой! Я взял её на руки, вот так, – Андерсон повернулся к нам, сложив руки на манер, как если бы он держал младенца, – и прижал её к себе. Она была такой лёгкой! Мой маленький щеночек… Я протянул ладонь, чтобы поправить пелёнку, и в этот момент она схватила меня за палец. Я заглянул ей в лицо и увидел, что её глаза смотрят прямо на меня. В тот момент я почувствовал себя самым счастливым человеком на всей Земле. Любовь к этой малышке, она… она заслонила собой всё! А теперь её нет. – На этих словах руки профессора бессильно опустились вниз.

– Мы соболезнуем вам, Уилл, – тихо произнесла Даша.

Он отвернулся от нас и вновь приник к окну.

– Вы правы. Нам не понять, каково это: потерять своих детей, – глядя в спину профессора, начал я. – Однако я понимаю кое-что другое: как бы ни страшна потеря, нужно жить дальше. Тем более сейчас. Земля, может быть, и уничтожена, но у человечества ещё есть шанс на выживание. На Луне, на Марсе, на астероидах ещё остались люди, там есть ресурсы, есть оборудование. – Я приблизился к профессору и положил ему ладонь на плечо. – Уилл, помимо нас с вами, на борту «Армстронга» находится ещё одиннадцать человек. Если вам плевать на свою жизнь, то подумайте хотя бы о них. Вы должны взять себя в руки, если не ради себя самого, то хотя бы ради остального экипажа. Мы должны вернуть их, доставить на Луну. И для этого нам нужно сохранить всё произошедшее на Земле в тайне. Дабы уберечь их.

– Ради экипажа, говоришь… – всё так же глядя в окно, повторил он.

Обдумав мои слова, Андерсон повернулся ко мне.

– Хорошо, – сказал он. – Я приведу себя в порядок, ради остальных. Постараюсь. Буду вести себя как ни в чём не бывало и делать вид, что ничего не произошло. Вы правы, нужно дать им шанс.

(Мне показалось, или в его голосе я и впрямь слышал глубоко упрятанный сарказм?)

Я бросил взгляд на Дашу. Закусив губу, она обеспокоенно смотрела на профессора.

– Да, я сделаю это ради других. – Повторил Андерсон. – Возможно, вы и правы. Возможно, если мы доберёмся до Луны, то выживем. На этом, если у вас всё, будьте так добры оставить меня в покое.

Нам больше ничего не оставалось, как покинуть отсек, оставив профессора одного.

В центральной секции корабля было людно – научная группа занималась перегрузкой какого-то оборудования из лаборатории в «Дедал».

– Идём сюда. – Командир дернула меня за рукав.

Мы залетели в шлюзовой отсек, прикрыв за собой дверь.

– Ну, что думаешь? – спросила она.

Я вздохнул.

– Похоже, дело дрянь. Думаю, надо морально готовиться к тому, что нам придётся таки уложить его в морозильник, – ответил я.

– Как мы объясним остальным? – Даша смотрела на меня.

Я развел руками:

– Не знаю, надо придумать что-то.

Она закусила губу, как делала это всякий раз, когда о чём-то размышляла. Признаться, я всегда находил это милым.

– Предлагаю всё-таки дать Уиллу шанс, – немного подумав, сказала она. – Понаблюдаем за ним пару дней, если он и впрямь сумеет взять себя в руки, то оставим его в покое.

– А если нет? – Я глядел в её изумрудные глаза.

– Если нет, тогда нам придётся выдумывать объяснение для всей команды, почему наш руководитель вдруг слетел с катушек.

Часть 3. Высадка

Весь состав экспедиции «Прометей-1» находился в кают-компании, слушая доклад геолога Джейсона Ву.

– …Таким образом, подведём итог: зоны А и D хоть и являются наиболее интересными для нас благодаря наблюдающемуся там криовулканизму, всё же стоит признать, что строительство базы в их окрестностях связано с определённым риском ввиду возможной сейсмической активности, плюс ко всему сложный рельеф сильно ограничивает выбор ровных площадок для посадки челнока и установки жилых модулей. Кроме того, зона D чересчур удалена от источников метана, что сделает процесс добычи топлива для «Дедала» излишне трудоёмким. Зона B, – он ткнул указкой в голограмму, – расположена в районе экватора, она наиболее удобна с точки зрения обитаемости: это совершенно плоская, равнинная территория, сейсмически неактивная. В наличии имеется метановое озеро площадью порядка полутора тысяч квадратных километров, однако с исследовательской точки зрения данный регион представляет наименьший интерес для нас ввиду своей однородности. Зона С – это компромисс. Это холмистая местность, расположенная в северном приполярном районе. На севере она граничит с горным хребтом Норгей, являющимся частью горной системы Клементина, высота хребта порядка километра, с гор спускается несколько рек, которые сливаются в одну вот здесь и вливаются в это озеро. Ну а с востока и юга данная территория граничит с равниной Царя Давида. В общем, я считаю, именно этот участок наиболее интересен для нас как с точки зрения геологии – у нас тут есть и горы, и равнины, так и с точки зрения близости к местной гидросфере. Я предлагаю сесть вот здесь, – он указал на карту. – В западной части плато, примерно в километре от русла реки. По данным радара, там имеется ровная площадка, идеально подходящая для строительства.

– Как далеко до озера? – поинтересовался Егор Трофимов.

– Ну, – Джейсон повертел указку в руках, – по прямой порядка восьмидесяти километров.

– Слишком много, – заметил Юхиро Ямагути. – Это минимум часа четыре на ровере, если не дольше.

– Не обязательно постоянно гонять вездеход. Мы можем построить там удалённую станцию, – высказалась Даша.

– Предлагаешь разбить базу на две части? – спросил Рик Харрис.

– Да, почему бы и нет. Основная на севере, в долине реки у подножия гор, и небольшой научный аванпост на юге, близ озера.

– Ну допустим, но нам всё равно как-то придётся налаживать сообщение между станциями, а для вездехода это путь неблизкий, – возразил Ямагути. – А что, если, скажем, кому-то потребуется срочная медицинская помощь? Я не смогу быть в двух местах.

– В этом случае у нас есть «Дедал», – сказал я. – Восемьдесят километров – для него это минут десять – пятнадцать полёта. Максимум полчаса с учётом времени, необходимого для запуска и предполётной проверки.

– Я согласен с Климовой, – тихим голосом произнес Андерсон. – Зона С наиболее оптимальна, найти что-то лучше за отведённый срок вряд ли получится, поступим как она говорит.

Я внимательно взглянул на профессора. Он выглядел лучше, чем неделю назад, уж не знаю, повлиял ли так на него наш разговор или на то были какие-то другие причины, но теперь Андерсон вел себя как то более адекватно, что ли… Стал чаще общаться с экипажем, впрочем, было видно, что исполнение своих обязанностей по-прежнему тяготит его. По негласному уговору часть вопросов, за которые раньше отвечал исключительно он, стала решать Даша. Это не могло укрыться от остальных, впрочем, пока все предпочитали делать вид, что ничего не замечают.

– Так что, ни у кого нет возражений? – спросила командир.

Люди, сидящие в кают-компании, молчали.

– Что ж, тогда, я думаю, решено, будем осваивать зону C по предложенному плану. Сейчас нужно определиться с конструкцией удалённой станции.

– Думаю, пары малых модулей будет достаточно, – высказалась Катрин Розенберг. – Их хватит, чтобы разместить внутри небольшую лабораторию, плюс апартаменты для двух-трёх человек.

– Соединительный тоннель? – спросил я.

Она покачала головой.

– Думаю, не нужен. Просто поставим их рядом и сцепим напрямую, шлюзами. Ещё, конечно, потребуется один атомный генератор, станция жизнеобеспечения и куча научного оборудования: хроматограф, спектроскоп…

– Стоп, – прервала её Дарья. – Давайте лучше поступим так: вы с Ингрид к девяти часам предоставите мне список всего необходимого. Сейчас это обсуждать смысла не вижу, в первую очередь нам в любом случае нужно решить вопрос строительства основной базы.

– Без крана поставить купола на удалённой станции будет сложно, – весомо заметил Вильямсон. – Думаю, все-таки придётся гнать туда вездеход.

– Сгоняем, разок не проблема, – ответил я.

– Так, значит, два малых модуля отдаем под озёрную станцию? – спросила Кусто. – Выходит, для основной базы остаётся…

– Два больших и один малый, – закончил за неё Нортон. – Плюс станция обеспечения плюс хранилище метана и кислорода. Думаю, один большой купол отдадим полностью под лабораторию, второй – под жилой отсек, а в малом устроим склад. Если, конечно, ни у кого нет других идей. – Он обвёл взглядом собравшихся, однако вновь никто не возражал.

– Нам потребуется три рейса челнока, чтобы спустить всё оборудование на поверхность. Когда будет ближайшее окно для посадки? – спросил Трофимов.

Харрис потянулся за своим планшетом, чтобы сделать навигационный расчёт, я же быстро прикинул в голове и сказал:

– Мы находимся на практически идеальной полярной орбите. Учитывая период обращения Титана – чуть менее шестнадцати дней, получается, стартовые окна будут примерно каждые восемь дней. – Я почесал лоб. – Плюс-минус где-то сутки, учитывая возможности «Дедала» в совершении орбитальных манёвров.

– Зона C окажется под нами завтра в 13.37, – окончив расчёты, сказал второй пилот.

– Значит, через две с половиной недели мы сможем полностью развернуть обе базы: и основную, и озёрную, – подытожил Егор.

– Если мы не хотим пропустить завтрашнее окно и потерять неделю, нужно начинать готовиться прямо сейчас, – убирая планшет, сказал Рик Харрис.

– Согласна, – кивнула Даша. – Тогда предлагаю на этом совещание закончить. Рик, – она посмотрела на него, – готовь «Дедал». Да, ещё нам нужно провести ревизию груза, что есть сейчас в челноке. Добровольцы будут?

– Я этим займусь, – поднял руку Джейсон Ву.

– Я помогу, – сказал Юхиро Ямагути.

– Хорошо, тогда группа управления сейчас же начнет готовить «Армстронг» к консервации, – подытожила командир. – Все свободны.

Покинув кают-компанию, я, Даша, Кусто и Вильямсон отправились на мостик. Уже завтра мы погрузимся в челнок и спустимся в нём на поверхность Титана. Всё это время, пока мы будем там внизу, «Армстронг» будет предоставлен сам себе, в одиночестве кружась по орбите этого далёкого мира. Нам следовало подготовить корабль к этому, минимизировать энергопотребление, отключив большую часть систем, оставив лишь необходимый минимум.

Процедура подготовки к консервации не отняла много времени, мы быстро прошлись по инструкции, вырубив всё, что могло выйти из строя за время нашего отсутствия, за исключением гравитационных центрифуг и, разумеется, системы жизнеобеспечения, которые надлежало выключить непосредственно перед отлётом.

Через пару часов пришли Ямагути и Ву, отчитались Даше об оборудовании, находящемся сейчас на борту челнока. По документам выяснилось, что нужна перегрузка: в данный момент в его грузовом отсеке находились три малых жилых модуля, в то время как для строительства основной базы нам требовалось два больших. Это не было ошибкой со стороны людей, готовивших наш полёт. Дело в том, что изначально база планировалась одна, а малые купола были значительно проще в возведении, именно их и предполагалось устанавливать первыми. Как бы то ни было сейчас, расклад несколько поменялся.

***

Я вновь стоял на пороге внешнего шлюза, как и пару месяцев назад, готовый шагнуть в пустоту космоса. В этот раз, правда, перед моим взглядом предстала не привычная уже чёрная бездна, а картина несколько более необычная —гигантский жёлтый шар Титана. Отсюда, с высоты пяти тысяч километров, он походил на какой-то странный, исполинский фрукт, висящий в пустоте. Там, за его непроницаемой взгляду жёлто-оранжевой кожурой облаков, простирался холодный, чуждый нам мир, где шли метановые дожди и текли реки жидких углеводородов. Совсем скоро нам предстояло окунуться в этот ледяной ад, но это должно было случиться завтра, а сейчас же мне надлежало немного побыть космическим грузчиком. Даша находилась рядом, в небольшой герметичной кабине, примыкавшей к центральной секции нашего межпланетника. Кабина имела форму сферы для лучшей обзорности, и именно из неё происходило управление всеми погрузочно-разгрузочными работами снаружи корабля.

– Я вышел, – выплывая из шлюзового отсека, сообщил я.

– Поняла, наблюдаю тебя, – ответила Даша.

– Направляюсь в сторону «Дедала».

Я включил управление реактивным ранцем, развернулся и дал импульс в сторону кормы. Плавно обогнув корабль, оказался на другой его стороне. Титан медленно плыл под ногами, высоко в чёрном небе крошечной точкой сияло Солнце. Я подлетел к челноку и завис возле его носа.

– Открываю грузовой отсек, – сообщила Даша.

Совершенно беззвучно, будто в старом немом фильме, створки отсека отошли в сторону. Имея длину порядка восемнадцати метров и ширину около четырёх, он, разумеется, не был герметичен. Примерно с десяток контейнеров разных размеров были закреплены на специальных рельсовых направляющих в полу, кроме того, в кормовой части, возле откидной аппарели, размещался ровер – восьмиколёсный вездеход с прицепом, который должен был стать нашим основным средством передвижения по поверхности Титана.

Следующие полтора часа мы занимались тем, что перемещали груз между «Дедалом» и «Армстронгом». Даша виртуозно орудовала длинной телескопической рукой манипулятора, подцепляя и перетаскивая контейнеры из внешних грузовых отсеков корабля в трюм шаттла одного аппарата в другой. Я же координировал её действия и закреплял груз на новых местах при помощи специальных винтов и растяжек. Помимо прочего, нам приходилось следить за балансировкой – нельзя было допустить чрезмерного смещения центра тяжести «Дедала», так как это могло привести к потере управления в атмосфере.

Наконец после без малого двух часов интенсивного физического труда работа была сделана. Нам оставалось лишь убедиться, что мы нигде ничего не напутали. Даша называла номера контейнеров, которые должны были сейчас находиться в грузовом отсеке «Дедала», в то время как я проверял их фактическое наличие.

– А15.

– А15 есть, – ответил я.

– А17.

– Секунду. – Я сдал слегка назад и обогнул контейнер с противоположной стороны. Подсвечивая себе путь нашлемным фонарём (мы сейчас летели над ночной стороной), подобрался к табличке с номером.

– А-семнадцатый здесь, – сверившись с надписью на боку контейнера, ответил я.

– D1.

Я развернулся и посмотрел в другой конец грузового отсека.

– Да, вон он, я вижу его отсюда.

– D2.

– Закреплён прямо рядом с A10

– Отлично. Кажется, ничего не забыли, – сказала Даша – Можешь возвращаться.

– Понял тебя, сейчас, дай только отдышаться, – ответил я.

Мне приходилось много двигаться, и в скафандре стало слегка жарковато, на лбу проступила испарина. Я промокнул пот специальной губкой, закреплённой на внутренней стороне шлема, ухватил губами трубку питьевой системы, втянул в себя слегка солоноватую воду. Глянув на индикатор остатка топлива в реактивном ранце, я увидел, что в баках осталось чуть больше пятидесяти процентов.

– Федь, я закрываю створки, тебе лучше уйти оттуда, если не хочешь остаться внутри, – раздался в наушниках голос Даши.

– Да, сейчас.

Я подтянулся к одному из грузовых контейнеров и, слегка толкнувшись ногами, придал своему телу ускорение в сторону от челнока.

– Я снаружи, – вылетев из грузового отсека шаттла, сообщил я.

– Принято, закрываю.

Две гигантских двери под моими ногами сомкнулись, надёжно запечатав свое содержимое.

Я медленно дрейфовал прочь от корабля, отдыхая и любуясь завораживающей картиной: гигантский Сатурн, выглядевший с такого расстояния раз в пять крупнее земной Луны, завис над тёмным горизонтом Титана, опоясанный своими кольцами. Глядя на эту картину, я подумал о том, каких невероятных вершин достигли мы, люди, добравшись сюда, и как же бездарно мы всё просрали, сами себя уничтожив. Что будет теперь? Сможем ли мы выжить как вид или канем в Лету подобно динозаврам?

– Федь, ты в порядке? – забеспокоилась командир, наблюдая за тем, как меня медленно уносит от корабля.

– Да, просто немного задумался.

– О чём?

– О том, как легко оказалось потерять всё, к чему мы шли так долго. И о том, что из всех существ на земле человек, похоже, самый большой идиот. Получив практически безграничную власть над своим миром, мы не придумали ничего умнее, кроме как разнести его в щепки.

– Не говори за всех. Уверена, что ни один на этом корабле не поступил бы так, как поступили лидеры наших стран.

– Знаешь, говорят, каждый народ всегда заслуживает именно тех правителей, которых имеет. Мы их выбрали, мы позволили им добиться всего, что они хотели, и именно мы не сделали ничего, чтобы остановить их.

– Слушай, мне кажется, сейчас не время для разговоров о политике, лучше возвращайся.

– Да, лисёнок, сейчас, только дождусь рассвета.

Мы летели по полярной орбите, так что Солнце вставало для нас сейчас на юге и заходило на севере. Я уже несколько минут наблюдал, как постепенно на месте будущего восхода светлела атмосфера. Будучи намного массивнее земной, она простиралась до высоты шестисот километров. Сейчас, в это предрассветное время, подсвеченная изнутри преломлённым светом, она отливала синим и бирюзовым. Осматривая инопланетный горизонт, я вдруг почувствовал, что что-то не так, что-то неправильное было во всей этой картине. Мой взгляд зацепился за одну из звёзд, она висела низко, почти касаясь атмосферной дымки, и светила ярче, чем любая другая. Я внимательно пригляделся к ней. Нет, ошибки быть не могло, она двигалась, ускользая от нас за горизонт Титана.

– Климова, ответь Фролову, – вызвал я по системе связи.

– Слушаю тебя, что за официоз? – раздался усталый голос Даши.

– Не знаю, как сказать, – смущённо начал я, – но у меня тут неопознанный объект по азимуту примерно … – я прикинул на глаз, – …шестьдесят градусов, высота где-то градусов пять над горизонтом.

– В каком смысле «неопознанный объект»? Что ты имеешь в виду? – в её голосе зазвучало беспокойство.

– Не знаю, что-то блестит в лучах солнца, расстояние… трудно сказать, может несколько тысяч километров. Оно здесь, понимаешь? Оно движется по орбите Титана! Слушай, нужно направить туда радар, немедленно! Нужно снять параметры орбиты, пока оно не ушло за горизонт!

– Чёрт, сейчас! – выругалась она. – Нужно запустить систему, мы же всё повыключали!

– Скорее, оно вот-вот скроется! – поторопил я.

Прошло несколько минут, я следил за тем, как странная звёздочка тускнела, медленно погружаясь в атмосферу Титана.

– Даша?

– ДА!

– Ну что там у тебя?

– Уже почти готово! – воскликнула она.

«Звезда» сверкнула в последний раз и растворилась в жёлто-голубой дымке.

– Поздно, объект скрылся, — выдохнул я. – Что бы это ни было, мы его упустили.

Мы оба молчали какое-то время. Первой тишину нарушила командир.

– Федь, тебя отнесло почти на двести метров, возвращайся, это приказ, – устало сказала она.

Я дернул джойстик управления ранцем, развернулся и дал импульс в направлении корабля. Какое-то время летел молча, вновь и вновь прокручивая в голове все произошедшее, потом все-таки спросил:

– Чёрт, что это было?

– Не знаю, может, какой-то мусор, – неуверенно сказала Дарья.

– Здесь? Возле Титана?

– Может, что-то отвалилось от нас…

– Если бы что-то отвалилось от нас, мы бы это заметили, к тому же оно явно летело по совершенно другой орбите, нежели мы, – не согласился я.

– Может быть, фрагменты от какой-то предыдущей миссии, «Кассини», например.

– Не неси ерунды.

Я медленно приближался к кораблю.

– Вообще, ты уверен, что оно было здесь, на орбите Титана? – с сомнением спросила Дарья. – Может это был какой-то из спутников Сатурна?

Я погасил скорость и ухватился за поручень возле шлюза, задумался.

– Да, может быть. Наверное, то была одна из этих ледяных глыб. Их тут вокруг летают сотни. Но всё же… – Я втянул себя внутрь. – Мне кажется, оно двигалась слишком быстро. Жаль, я не взял с собой камеру.

***

– Пятнадцать секунд до включения двигателей, – сообщил Рик Харрис.

Мы находились в кабине «Дедала», готовясь вот-вот дать тормозной импульс для схода с орбиты. Я сидел в кресле справа, в качестве второго пилота. Пока Рик управлял шаттлом, я следил за работой систем и параметрами полёта. В принципе, учитывая уровень автоматизации челнока, с ним вполне мог бы управиться и один человек, однако считалось, что дублирование и разделение обязанностей между несколькими членами экипажа должно повысить наши шансы в случае нештатной ситуации.

– Есть наддув главных баков, давление в топливной системе в пределах нормы, держится стабильно, – доложил я.

– Десять секунд.

– Система зажигания готова.

– Три… две… одна… запуск!

Нас придавило к креслам перегрузками, корпус челнока начал вибрировать. Старые добрые детонационные химические двигатели «Дедала» работали совсем иначе, нежели сверхсовременный термоядерный движок «Армстронга». Простая реакция окисления, известная человечеству ещё с неолита, толкала сейчас нас прочь с орбиты. Да, такой способ перемещения был намного менее эффективным, чем использование раскалённой до десятков миллионов градусов плазмы, зато он не требовал того колоссального количества энергии и сложного оборудования, которое было необходимо для поддержании реакции ядерного синтеза.

– Есть зажигание, тяга пятнадцать процентов, давление в камерах сгорания стабильно, – сверяясь с показаниями приборов, сказал я.

– Принято, до завершения манёвра тридцать секунд. Отклонения по тангажу и рысканью в пределах нормы, – сообщил Рик.

Спустя полминуты двигатели отключились, и на борту «Дедала» вновь воцарилась невесомость. Мы закончили торможение и, сбросив часть нашей скорости, начали снижаться по суборбитальной траектории. Остаток кинетической энергии должна была погасить плотная атмосфера спутника, в которую мы теперь неуклонно погружались.

– Начинаю разворот, – сообщил Харрис.

Он нажал несколько кнопок на панели автопилота, зашипели двигатели ориентации, поворачивая челнок носом вперед.

– Вход в плотные слои через три часа, – сказал пилот.

– Отлично, есть время, чтобы немного вздремнуть, – раздался в наушниках голос Трофимова.

– Знаешь, мне всегда было интересно, Егор, тебе и правда всё настолько по барабану или просто прикидываешься? – спросила Катрин Розенберг.

– Конечно, нет, моя дорогая Кэти, на самом деле у меня сейчас от волнения поджилки трясутся, так что вся эта напускная бравада призвана лишь скрыть данный факт от вас.

– О, это было откровенно! – оценила Кусто.

– Народ, не забивайте эфир болтовнёй, иначе нам придётся вас отключить, – пригрозил я.

– Извини, шеф, – ответил Егор.

Желтый шар Титана становился всё крупнее, мы медленно снижались, постепенно приближаясь к его поверхности

– Высота шестьсот, прошли условную границу атмосферы, – сказал я.

– Скоро начнётся веселье, – вздохнул Рик.

Челнок все глубже и глубже зарывался в газовую оболочку Титана. Я много раз летал на подобных шаттлах дома, но ощущение от посадки на этот далёкий спутник Сатурна нельзя было сравнить ни с чем, что я испытывал раньше. Земля – по-настоящему огромная планета, самая крупная из всех в нашей Солнечной системе, если не брать в расчёт газовые гиганты, конечно. Колоссальная орбитальная скорость – почти восемь километров в секунду, делала торможение при входе в её атмосферу очень жёстким: четыре, пять, а в нештатных ситуациях и все восемь джи для Земли было нормой. Титан же хоть и является одной из самых крупных лун в Солнечной системе (второй после Ганимеда), всё же он был намного меньше нашей планеты, более чем в три раза уступая ей в радиусе и на целый порядок в массе. Первая космическая на Титане составляет чуть более полутора километров в секунду, а благодаря низкой силе тяжести давление атмосферы по мере приближения к поверхности возрастает не столь резко, как на Земле, так что торможение об неё можно сравнить с падением в мягкий, пушистый сугроб свежевыпавшего снега, в то время как торможение об атмосферу Земли больше напоминает удар с разбегу о бетонную стену.

Мы продолжали снижаться, приближаясь к жёлто-оранжевому дымчатому мареву, раскинувшемуся под нами. До высоты примерно триста пятьдесят километров воздействие атмосферы не ощущалось. Казалось, мы всё так же летим в вакууме, однако это было не так. Я видел по приборам, как постепенно падала наша скорость.

– Выпускаю тормозные щитки, – сообщил пилот.

В задней части «Дедала», поперёк воздушному потоку, выдвинулись четыре решётчатых панели. Мы все ещё были слишком высоко, чтобы самим почувствовать торможение, вызванное их работой, однако цифры на указателе скорости стали уменьшаться заметно быстрее.

На высоте примерно трёх сотен километров мы влетели в слой плотного оранжевого смога, который закрывал собой всю поверхность Титана, делая её недоступной для визуального наблюдения.

– Высота двести, пора отключать РСУ, – сказал я.

– Да, давай.

Я щёлкнул переключателем, вырубив наши маневровые двигатели. Теперь, когда воздух был достаточно плотным, весь наш полёт управлялся только за счёт отклоняемых аэродинамических рулей челнока. «Дедал» из космического корабля постепенно превращался в самолёт. Рик плавно отклонил рукоять управления влево, челнок, как и положено, завалился на левое крыло.

– Аэродинамическое управление в порядке, – доложил он, вновь выравниваясь.

Мы замедлялись всё сильнее, на высоте примерно сто километров Рик заложил несколько крутых виражей, отклоняя шаттл влево и вправо, он гасил нашу скорость. Перегрузки силой в одну-две единицы давили на нас. После долгих месяцев жизни при марсианской силе тяжести даже такое сравнительно небольшое ускорение переносилось непросто.

– Мы почти над зоной посадки, удаление примерно сорок километров на северо-запад, – сверившись с данными навигационной системы, сообщил я.

– Да, вижу, – согласился Харрис.

Сбросив скорость до примерно пятисот километров в час, он направил нос челнока почти вертикально вниз. Сила тяжести Титана в семь с лишним раз слабее земной, в плотной атмосфере это позволяло нам отвесно пикировать, не набирая при этом скорости.

– Высота тридцать, запускаю атмосферные двигатели, – защёлкав переключателями, сказал я. – Воздухозаборники и задние сопла открыты, температура обоих реакторов семьсот градусов, система охлаждения запущена, начинаем раскручивать турбины. – Я вдавил кнопку запуска движков. Набегающий поток воздуха, ударив в лопатки компрессоров, за несколько секунд раскрутил их до холостых оборотов.

– Готово, турбореактивные двигатели запущены, параметры давления и температуры в норме, – сообщил я.

Вдруг челнок довольно ощутимо тряхнуло. Затем ещё раз и ещё раз. Космоплан начало кидать из стороны в сторону

– Чёрт, что это, что происходит? – раздался по внутренней связи перепуганный голос Максимильяна Барбьери.

– Расслабься, просто небольшая турбулентность. Ты что, никогда на самолётах не летал? – ответил ему Рик.

– Высота двадцать пять километров, приближаемся к облачному слою, – сказал я.

Мы продолжали наше почти отвесное снижение, за лобовым окном перед нами расстилалось бесконечное, насколько хватало глаз, море облаков. Они клубились, завихряясь под воздействием атмосферных потоков. Я невольно залюбовался этой картиной, она напомнила мне о далёком доме, где я сотни раз наблюдал подобное во время своих полётов. И пускай облака Титана не были белоснежными, а отливали жёлтым, и состояли не из воды, а из смеси углеводородов, всё же они были столь же прекрасны, как и их земные собратья. Мы стремительно приближались к ним, пока наконец не ворвались в их гущу на скорости почти пяти сотен километров в час. Лобовое стекло кабины тут же расчертили тонкие струйки жидкости. Турбулентность усилилась, впрочем, здесь в этом холодном, почти не прогреваемом Солнцем мире она была значительно слабее, чем на Земле, и не представляла совершенно никакой угрозы для нас.

– Высота пятнадцать километров, – сообщил я.

– Выравниваюсь. – Харрис потянул на себя рукоять.

Нас вновь вдавило в кресла перегрузками. Мой напарник плавно вывел челнок из пикирования, перейдя в горизонтальный полёт на высоте примерно десяти километров. Мы продолжали лететь сквозь густую кучевую облачность, метан, сконденсировавшийся в жидкое состояние, нещадно бил в лобовое стекло «Дедала», похоже, что мы попали в мощный ливень. Наконец мы снизились до нижней границы облаков, тучи, закрывавшие нам обзор, постепенно расступились, открывая нашему взору поверхность. Это был мрачный и тёмный мир – плотная облачность и смог в верхних слоях атмосферы практически полностью блокировали солнечный свет, так что даже в самый разгар местного дня здесь царили сумерки.